Счастливый брак, Троллоп Энтони, Год: 1879 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 32 минут(ы)

СЧАСТЛИВЫЙ БРАКЪ

Очерки изъ новаго романа John Caldigate, by Anthony Trollope, въ трехъ томахъ.

I.

Быть можетъ, Даніилъ Кольдигетъ былъ самъ боле виноватъ, чмъ сынъ его Джонъ Кольдигетъ, въ томъ, что они не могли жить въ ладу. А было бы хорошо для обоихъ, если бы они могли мигъ дружно. Даніилъ Кольдигетъ былъ вдовъ и совершенно одинокъ. Вся его надежда — насколько такой сухой человкъ, какъ онъ, нуждался вообще въ надежд — была въ сын. Для мальчика же отецъ долженъ былъ быть всмъ. Джонъ всего годъ посл того, какъ отданъ былъ въ гарроуское училище, и когда ему было только пятнадцать лтъ, потерялъ свою мать и сестеръ, такъ что и у него никого не было кром отца. Итакъ, фактъ, что они не могли ужиться вмст, не предвщалъ ничего хорошаго для обоихъ.

Даніилъ Кольдигетъ жилъ въ своемъ имніи Фолькингъ и занимался хозяйствомъ. Кольдигеты давно жили въ Фолькинг, лтъ триста, ныншній владлецъ вовсе не былъ богатъ: тысячи дв фунтовъ — вотъ его доходъ. Но и это было пріобртено, главнымъ образомъ, имъ самимъ. Отецъ его, ддъ Джона, оставилъ имніе обремененнымъ долгами. И Даніилъ въ свое время не ладилъ съ отцомъ, какъ теперь Джонъ не ладилъ съ Даніиломъ. Впрочемъ, Даніила вс считали неуживчивымъ. Онъ былъ неразговорчивъ, строгъ къ себ, но и къ другимъ. Однакожъ, къ жен и дтямъ онъ былъ привязанъ боле, чмъ они могли думать, не умлъ человкъ выказывать привязанности даже и тогда, когда ее ощущалъ.

Разойдясь съ отцомъ, онъ лтъ десять существовалъ въ Лондон журнальною работой, кое-что пріобрлъ, въ особенности,— умнье отказывать себ во многомъ и выжидать. По смерти отца, онъ тотчасъ принялся за хозяйство и въ теченіи долгаго ряда лтъ систематически освобождалъ Фолькингъ изъ-подъ залога, въ чемъ ему помогалъ кембриджскій банкиръ Больтонъ, его пріятель. Но теперь Даніилъ Кольдигетъ уже давно разстался и съ Больтономъ.

Одна цль жизни была достигнута. Другой цлью могло быть только воспитаніе, счастье сына и его дружба. Даніилъ Кольдигетъ день ходилъ и здилъ по хозяйству, а вечеръ просиживалъ въ комнатк за библіотекой и читалъ, все читалъ: онъ былъ одинъ. Сосди, напримръ, родственники его Бабингтоны — помщики богатые (12 т. фунтовъ дохода) — были убждены, что ему больше ничего и не надо. Такой ужъ былъ характеръ у этого непріятнаго человка. Но Даніилъ Кольдигетъ, однако, не безъ интереса поджидалъ возвращенія сына домой по праздникамъ. Мальчикъ былъ бойкій и уже пятнадцати лтъ, почти юноша. Отецъ сталъ брать его на прогулки по имнію и развивать его. Что же могло боле способствовать развитію юнаго ума, какъ не т самые вопросы, которые наиболе занимали самого Кольдигета старшаго, вопросы политическіе, въ которыхъ онъ держался весьма передовыхъ — для англійскаго помщика — мнній. Онъ указывалъ сыну на всю нелпость законовъ, охраняющихъ охоту богатыхъ людей и стснительныхъ для народа, на глупость охраненія англійской промышленности на счетъ кармана англійскаго же народа, на устарлость поддержки господствующей церкви, въ вид государственнаго учрежденія.

Очень можетъ быть, что русскій мальчикъ пятнадцати лтъ, да вроятно и молодой французикъ прислушались бы къ такимъ рчамъ не безъ интереса. Но Джонъ былъ англійскій мальчикъ. Въ то время, какъ мимо ушей его проносились внушенія отцовскаго либерализма, онъ думалъ, какъ бы отъ всего этого удрать. Затмъ, какъ только ему удавалось удрать, онъ тотчасъ же — подстрливать кроликовъ, травить крысъ, лазить за гнздами, и отдавался этому съ такимъ увлеченіемъ, которое положительно возмущало отца. Прямо запретить сыну такія забавы тотъ не ршился, возрастъ сына требовалъ забавъ, а въ Фолькинг по этой части, пожалуй, ничего и не было, кром крысъ. Даніилъ Кольдигетъ нисколько не жаллъ крысъ, но его все-таки возмущалъ тотъ энтузіазмъ, съ которымъ сынъ отдавался безсмысленнымъ удовольствіямъ. Къ умственнымъ — мальчикъ вовсе расположенъ не былъ. Вмсто того, чтобы поинтересоваться книгой или умнымъ разговоромъ, или хотя такой игрой, въ которую входило бы воображеніе, Джонъ занимался дома глупостями, и его постоянно тянуло къ ттк его, миссисъ Бабингтонъ. Между тмъ, Даніилъ Кольдигетъ терпть не могъ Бабингтоновъ, хотя, какъ съ родственниками, не прерывалъ съ ними сношеній и отпускалъ къ нимъ сына. Бабингтоновъ, всхъ въ совокупности, Даніилъ Кольдигетъ считалъ дураками. Г-нъ и г-жа Бабинггоны во всю жизнь не имли ни одной идеи, сыновья ихъ росли олухами, а дочери — крикливыя, вчно поднимающія возню, краснощекія и толстоногія двицы — на взглядъ старшаго Кольдигета были особенно непривлекательны, хотя онъ не скрывалъ отъ себя печальной вроятности, что сынъ его когда-нибудь женится на одной изъ нихъ!

Какъ жаль, что Джонъ Кольдигетъ не былъ похожъ на сына другого своего дяди,— не Бабингтона, а тоже Кольдигета, брата Даніила. Этотъ братъ съ сыномъ, почти ровесникомъ Джона, жили въ далекомъ графств и рдко гостили въ Фолькинг. Въ послдній разъ, когда они были здсь, Даніилу показалось, что этотъ мальчикъ интересовался книгами боле, чмъ крысами, онъ довольно умно слушалъ разсужденіе объ улучшеніи пищи для рабочаго класса, и, по отзыву своего отца, былъ примрнаго поведенія. Какъ жаль, что не таковъ былъ тотъ Кольдигетъ, которому предстояло со временемъ владть Фолькингомъ! Даніилъ, хотя и держался взглядовъ либеральныхъ, а потому ненавидлъ существующее въ Англіи право майората, какъ одинъ изъ нелпйшихъ остатковъ варварства, но вдь въ продолженіи трехсотъ лтъ Фолькингомъ владли Кольдигеты, и почему бы имъ не оставаться здсь и на будущее время?

Мысль, что Фолькнигъ можетъ перейти въ другія руки, была непріятна Даніилу. Но еще боле непріятно было то, что сынъ не оправдывалъ его надежды. Ничего общаго мальчикъ съ нимъ не имлъ, направленіе его было совсмъ не по вкусу отца, мальчикъ просто ‘глядлъ въ лсъ’. Приходилось оставить и мысль, что сынъ со временемъ сдлается сочувствующимъ товарищемъ, изъ этого мальчика, очевидно, долженъ былъ выдти человкъ пустой. Подъ вліяніемъ этихъ двухъ настроеній, Даніилу Кольдигету, въ то время, когда у него гостилъ умный племянникъ, пришла мысль: не выкупить ли у сына его права на наслдованіе Фолькинга и не сдлать ли своимъ наслдникомъ этого племянника, также Кольдигета, но Кольдигета дльнаго, развитого?

По окончаніи курса въ Гарроу, Джонъ долженъ былъ поступить въ университетъ. Кембриджъ былъ подъ рукою, такъ какъ Фолькингь находился въ графств кембриджскомъ. Почти вс пять мсяцевъ, отдлявшіе школьный экзаменъ отъ времени поступленія въ университетъ, Джонъ провелъ у Бабингтоновъ, въ числ этихъ мсяцевъ былъ и сентябрь, когда у Бабингтоновъ было раздолье для охоты на куропатокъ. А пошле этого дла едва-ли могло быть что-нибудь въ глазахъ Даніила Кольдигета. Наконецъ, на короткое время, для отбытія формальности, Джонъ явился въ Фолькингь. Отецъ отнесся къ нему не безъ досады и саркастическихъ замчаній. Но тутъ, въ первый разъ, Джонъ, въ двухъ или трехъ случаяхъ, нашелся и возражалъ удачно. Это было ужъ, конечно, особенно непріятно для старика. Непосредственнымъ результатомъ такой находчивости Джона было то, что отецъ, сперва предполагавшій опредлить его содержаніе въ Кембридж въ 250 фунтовъ, уменьшилъ эту цифру до 220 фунтовъ въ годъ. Онъ слышалъ, что за эти деньги молодой человкъ можетъ жить въ Кембридж джентльмэномъ.

Бабингтоновъ эта экономія возмутила до такой степени, что г. Бабингтонь подарилъ племяннику верховую лошадь, съ общаніемъ платить за ея содержаніе во все время, пока Джонъ останется въ Кембридж. Со стороны дяди это было довольно глупо. Но и племянникъ, за два дня до начатія курса, ухалъ опять къ Бабинггонамъ, чмъ сильно возбудилъ ревность отца. Итакъ, послдніе два дня сынъ предпочиталъ провесть съ ‘дураками’, а не съ нимъ. Онъ не запретилъ, нтъ, онъ не такой былъ человкъ. Пусть себ детъ, если ‘онъ’ самъ ‘не понимаетъ’,— если ему тамъ лучше. Такъ обозначилось начало разлада между отцомъ и сыномъ,— разлада, который къ концу университетской карьеры Джона былъ уже въ полной сил.

Ко времени экзамена на степень, Джонъ имлъ уже, разумется, двухъ верховыхъ лошадей, былъ однимъ изъ первыхъ бойцовъ въ кембриджскомъ крикет и однимъ изъ надежнйшихъ гребцовъ въ призовой лодк университетской коллегіи Тринити. Онъ также имлъ долговъ, разумется, немного боле 800 фунтовъ, долговъ правильныхъ, по счетамъ поставщиковъ университетскаго города, да еще нсколько побольше того — долговъ не совсмъ ‘правильныхъ’. И неудивительно. Онъ участвовалъ въ пари на скачкахъ въ Манчестер, со счастьемъ весьма перемннымъ. А въ Манчестер онъ познакомился съ однимъ господиномъ, по имени Девисомъ, всегда готовымъ услужить молодымъ людямъ, въ особенности студентамъ. Обязательства, выданныя имъ Девису, весьма значительно превосходили 800 фунтовъ.

У отца, въ Фолькниг, онъ бывалъ рдко и на нкоторое время. Тотъ ‘дулся’ на него все боле и боле. Самъ не зазжалъ въ Кембриджъ, несмотря на близость, и никогда не приглашалъ сына бывать у себя чаще или оставаться дольше. ‘Что же, если онъ не хочетъ!’ Но вотъ когда Даніилъ Кольдигетъ разсердился на сына уже совсмъ: онъ узналъ отъ тютора коллегіи, что, по правиламъ, сынъ не можетъ быть допущенъ къ полученію степени, прежде чмъ уплатитъ 800 фунтовъ своихъ признанныхъ долговъ. Отецъ уплатилъ эту сумму, и Джонъ получилъ степень, но, какъ сказано, отецъ ужъ совсмъ разсердился и сказалъ ему, что не хочетъ его боле ни видть, ни знать.

Отвергнутый сынъ искалъ утшенія у Бабингтоновъ и нашелъ сочувствіе, во-первыхъ, въ форм громкихъ стованій на безсердечіе его отца, а во-вторыхъ, въ вид — довольно неожиданномъ и даже конфузномъ: г-жа Бабингтонъ, или ттушка Полли, какъ Джонъ звалъ ее, однажды позвала его къ себ на верхъ, въ такую комнатку, гд у нея хранились блье и настойки, и объявила, что кузина его Джулія до смерти влюблена въ него.

Это, въ самомъ дл, было неожиданно. Онъ Бабингтоновъ любилъ, но любилъ ихъ всхъ ровно. Прізжая, онъ обыкновенно лобызалъ ихъ всхъ, въ томъ числ и кузинъ, и ихъ трехъ братьевъ, которые — какъ онъ самъ уже усплъ убдиться,— дйствительно, были ‘дураки’. Но никогда Джулію онъ не лобызалъ боле чмъ кого-либо изъ остальныхъ членовъ семьи. Къ тому же, она и была изъ нихъ самая старшая, самая толстоногая и самая краснощекая.

— Мн, ттушка Полли, нечмъ жить съ женою,— робко уклонился онъ въ разговор съ тткою. Прямо отказаться онъ былъ не въ состояніи, такъ какъ немедленно посл объявленія ему тайны, въ той комнатк съ бльемъ, ттушка Полли откуда-то выпустила на него Джулію, которая обняла его въ присутствіи матери, что было равносильно помолвк.

Но ему объяснили, что средства у него все-таки будутъ, со временемъ, что на Фолькинг нтъ ни пенни долгу, что молодые могли бы жить въ Бабингтон до тхъ поръ, когда Фолькингъ достанется ему. Впрочемъ, это происходило за нсколько минутъ передъ отъздомъ его въ Кембриджъ, для устройства одного дла, и во всякомъ случа никакого общанія на словахъ Джонъ не далъ.

Что касалось Фолькинга, то г-жа Бабингтонъ ошибалась. Именно теперь, посл того, какъ передъ Даніиломъ Кольдигетомъ раскрылся весь ‘ужасъ’ кембриджскихъ, правильныхъ и неправильныхъ долговъ Джона, отецъ окончательно ршился устранить сына отъ наслдства, то-есть выкупить у него право свободно распоряжаться имніемъ. Вотъ по этому-то длу Джонъ и халъ теперь въ Кембриджъ. Молодого человка вовсе не огорчала мысль о потер Фолькинга, напротивъ, она скоре ему нравилась. Онъ видлъ антипатію къ себ отца, что за положеніе было бы для него, Джона, въ Фолькинг до смерти отца, который былъ совершенно бодръ, и которому Джонъ искренно желалъ долголтія! Не лучше ли было прямо самому попытать счастья, имя въ рукахъ значительную сумму, которая была бы ему предоставлена отцомъ въ вид выдла? Конечно, это было лучше.

Джона манила жизнь съ приключеніями, жизнь, выходящая изъ повседневныхъ рамокъ. Одинъ изъ его товарищей Ричардъ Шенди собирался въ Австралію, въ Новый Южный-Уэльзъ, гд въ это время разработывались богатые золотые пріиски. Джонъ ршился отправиться съ нимъ.

Соглашеніе съ отцомъ было устроено въ Кембридж, банкиромъ Больтономъ, другомъ его отца. Строгій пуританинъ, человкъ, допускавшій законность обогащенія только путемъ правильнаго накопленія шиллинговъ на фунтъ, Больтонъ не скрылъ своего пренебреженія къ молодому человку, который разорился на сіачкахъ въ Манчестер и Ньюмаркет, продавалъ свое наслдство, какъ Исавъ, и пускался для обогащенія,— а скоре для гибели — въ предпріятіе баснословное. Впрочемъ, изъ дружбы въ его отцу, мистеръ Больтонъ ввелъ Джона въ гостиную и представилъ его своей жен и дочери. Потомъ, посл переговоровъ и окончанія дла въ кабинет — пригласилъ его даже отобдать.

Эстеръ Больтонъ была шестнадцатилтняя двушка, глядвшая ребенкомъ, съ русыми волосами, замчательно нжнымъ колоритомъ кожи, большими срыми глазами. Она почти все время молчала, но губы ея были полураскрыты, какъ будто она готова была сказать что-то. И Джону казалось, что если бы онъ остался наедин, онъ добился бы отъ нея, чтобы она разсказала свою душу. Спать ложились тутъ рано, и молодой Кольдигетъ вышелъ прогуляться — взглянуть еще разъ на мсто, гд протекло его университетское время. Ему показалось, что величественныя зданія университета глядли на него сурово и даже укоризненно. Они представляли собою нчто такое, чему ни малйшимъ образомъ не соотвтствовала мысль о поздк въ Новый Южный-Уэльзъ для добыванія золота. Въ его сердц стало прокрадываться нчто въ род унынія или сожалнія. Правда, Фолькингъ было мсто очень скучное. Но вдь тамъ онъ родился, тамъ протекло его дтство, тамъ вс его знали, и многіе смотрли на него какъ на своего человка, какъ на человка, рожденнаго быть сквайромъ.

А въ Новомъ Южномъ-Уэльз… Что будетъ тамъ? Пустыня, пожалуй — хуже пустыни. Но было уже поздно перемнять ршеніе. Онъ вспомнилъ и объ отц. Тотъ останется въ Фолькинг одинъ,— вроятно, навсегда, такъ какъ мало было вроятности, чтобы Джонъ возвратился. Конечно, онъ не любилъ сына. Но все-таки, старикъ останется совсмъ одинъ, навсегда, не разъ Джонъ вспомнилъ и о молодой двушк, которую только что видлъ и которая казалась ему идеаломъ женской прелести. И вотъ, ему пришла мысль, связать себя съ этимъ старымъ міромъ, который онъ собирался покинуть — романтическою мечтой. Онъ далъ себ слово, что если когда-нибудь возвратится въ Англію, уплативъ свой долгъ Девису, и хоть съ небольшими средствами, но постарается пріобрсть себ Эстеръ Больтонъ. Быть можетъ, тамъ, далеко, на чужбин, ему полезна будетъ мысль, что въ Англіи онъ оставилъ свою любовь, чистую, идеальную двушку, которой должна принадлежать его жизнь.

Когда, переночевавъ у Больтоновъ, онъ прощался съ ними, то, взявъ руку Эстеръ, онъ на моментъ задержалъ ее въ своей рук.

Скоро онъ простился и съ отцомъ.

— Прощай, сказалъ Даніилъ Кольдигетъ, подавая сыну руку. Прощай.— Это происходило въ комнатк за библіотекой.

— Авось удастся мн возвратиться и найти васъ въ добромъ здоровь, сэръ,— прибавилъ сынъ.

— Авось. Ну, это ужъ какъ случится. Прощай.— Отецъ даже не провожалъ его изъ комнаты. Но когда Джонъ повернулся, чтобы уйти, отецъ позвалъ его, не словомъ, а какимъ-то шопотомъ.— Прощай, сынъ мой,— едва внятно, но торжественно произнесъ старикъ.— Благослови и сохрани тебя Богъ.— Затмъ онъ отвернулся назадъ отъ двери и вышелъ въ свою комнату.

II.

У нашихъ искателей золота, Джона Кольдигета и Дика Шенда, было рекомендательное письмо отъ нкоего Джонса къ нкоему мистеру Бринкеггу, владльцу руды ‘Поліевка’ въ городк Ноббл, плохомъ мстечк, которое только-что возникало на пріискахъ. Товарищи, пройда пшкомъ значительное разстояніе отъ станціи, гд останавливался дилижансъ, въ которомъ они пріхали изъ колоніи Новый Южный-Уэльзъ, помстились въ гостинниц, то-есть сара съ перегородками, населенномъ такими же золотопромышленниками рабочими, какими они сами намревались сдлаться.

Друзья освдомились о Кринкетт. Да, Кринкетта вс знали, ему была удача, онъ разжился, онъ теперь былъ первый человкъ въ город, и домъ его, среди лачугъ, имлъ видъ дворца. Товарищи должны были угощать плохимъ коньякомъ рабочихъ, съ которыми проводили вечеръ. Одни совтовали имъ не оставаться въ Ноббл, но попытать счастья въ Агалал, гд только недавно оказалось золото. Другіе ругали Агалалу. О цнахъ на потребности можно судить по цн квартиры. Отгороженное мсто въ сара, родъ стойла въ конюшн, съ двумя грязными постелями, съ обдомъ и ужиномъ, стоило 15 шиллинговъ съ обоихъ вмст (примрно, 7 р. 50 к.).

Джонъ Кольдигетъ долго не могъ заснуть, несмотря на усталость. Нервное раздраженіе производило безсонницу. Онъ думалъ объ Англіи, вспомнилъ объ Эстеръ Больтонъ, думалъ и о пароход, на которомъ провелъ два мсяца. Мысль о пароход заслоняла мысль объ Англіи, которая уже представлялась только какъ воспоминаніе. И не мудрено. Вдь и на пароходъ онъ жилъ, а новая жизнь постепенно стираетъ старую.

Ему вспоминалось, съ мельчайшими подробностями, какъ онъ познакомился съ г-жею Смитъ. Красивое, характерное лицо ея, глаза, блествшіе умомъ, рзкая и патетическая, хотя простая рчь ея еще звучала въ его ушахъ. Какъ презрительно относились дамы, сидвшія въ первомъ класс, къ этой бдно-одтой женщин, которая природнаго изящества имла боле ихъ всхъ, какія глупыя попытки он длали, чтобы ‘спасти’ отъ нея молодого Кольдигета, частаго ея собесдника! По ихъ наущенію, самъ капитанъ два раза пытался ‘охранить’ его. Но Джонъ Кольдигетъ, по характеру, слишкомъ былъ похожъ на своего отца, чтобы быть благодарнымъ за непрошенныя заботы. Онъ ршительно отрицалъ ихъ. Въ послдній разъ, онъ спросилъ капитана: великодушно ли было заподозривать женщину за то, что она плохо одта и потому только, что она беззащитна? И капитанъ удалился въ смущеніи.

Теперь Кольдигетъ вспоминалъ свой первый и свой послдній разговоръ съ нею.

— Какъ вамъ нравится жизнь на пароход?— спросилъ онъ.

— Мн она очень бы нравилась, если бы не вела къ чему-то совсмъ на нее непохожему.

— Неужели же совсмъ поселиться на пароход?

— Почему бы нтъ,— отвчала она съ усмшкой.— Тутъ все готово: готова пища, готова постель и — бояться некого. И хотя меня никто не знаетъ, однако, вс здсь знаютъ меня настолько, что не думаютъ: у нея нтъ перчатокъ, ее бы слдовало отправить въ полицію для удостовренія личности.

— И не скучаете?

— Да вдь скучно везд. Но здсь у меня есть гордое сознаніе, что я заплатила за все. Сознавать, что я заплатила впередъ за свой обдъ на два мсяца — это великолпно. Наконецъ, если бы и это пріятное сознаніе прискучило, то можно перекинуться за-бортъ. А въ Лондон вы и этого не можете сдлать, безъ того, чтобы полиція тотчасъ не налетла на васъ. Меня ужасаетъ только одно — мысль, что скоро все это придетъ къ концу.

Послдній разговоръ на пароход длился до поздней ночи. Но Джонъ отчетливо помнилъ важнйшія слова, которыми они обмнялись передъ прощаньемъ.

— Итакъ, вотъ и конецъ,— говорила она.

— Конецъ чего?

— Всего, что было весело, покойно и хорошо. Благодаря вамъ, я даже не скучала. А теперь, спрашивается, что-то я буду длать завтра?

— Вдь ваши планы мн неизвстны.

— Конечно. Я потому и не говорила вамъ о нихъ, что не хотла стснять васъ хлопотами. Вамъ и безъ меня довольно будетъ дла. Да и г-нъ Шендъ не расположенъ ко мн.

— Для меня это не было бы препятствіемъ.

— Но для меня это — препятствіе. Представьте себ, что когда мы высадимся, вы потеряли бы нкоторое время въ хлопотахъ обо мн, тогда г-нъ Шендъ, разумется, разсердился бы. А вы, съ своей гордостью и упрямствомъ, вроятно, послали бы его… къ чорту, ну, онъ и пошелъ бы туда или въ другое мсто, а вы остались бы безъ товарища.

— Если бы у меня не было васъ.

Она разсмялась.

— Дикъ Шендъ немножко опасенъ, но я все-таки была бы еще опасне. Я боюсь, онъ — слегка любитъ выпить.

— Въ такомъ случа я долженъ буду съ нимъ разстаться. А вы что же можете сдлать?

— Я? Какъ знать!— тутъ произошла пауза.— Можетъ быть, я захочу, чтобы вы на мн — женились, а это было бы похуже, чмъ страсть г. Шенда къ напиткамъ. А?

Мужчина чувствуетъ, что онъ нравственно обязанъ настаивать, если женщина ободрила его первое заискиванье. Это все-равно, что скачка черезъ барьеръ. Ничто не заставляетъ васъ направлять вашу лошадь къ препятствію, вы можете хать себ спокойно, гладкою дорогой. Но разъ вы пустились на барьеръ, вы должны взять его, какъ бы невозможенъ онъ ни показался вамъ по мр приближенія. Если въ послдній моментъ дло кажется слишкомъ рискованнымъ, то остается только положиться на свое счастье: авось, какъ-нибудь перенесетъ!

Такъ было и съ Кольдигетомъ.

— Но вы едва-ли захотли бы,— произнесъ онъ, — вотъ я, это другое дло.

— Сказать правду — продолжала она — я удивляюсь, какъ мужчина можетъ длать такую глупость, чтобы жениться. Конечно, бдняку можетъ быть нужна помощница, а человку, ищущему денегъ,— богатая наслдница. Но во всхъ другихъ случаяхъ, мн кажется, мужчина женится только потому, что его поймали. Вотъ и вы теперь думаете нчто въ этомъ род.

— Я не думаю, что вы хотли меня поймать.

— Нтъ, думаете,— и умъ вашъ колеблется относительно меня. Я знаю, что я вамъ нравлюсь.

— Разумется, вы мн нравитесь.

— И вы также знаете, что я люблю васъ.

— Я не зналъ.

— Неправда, вы знали, вы вовсе не такъ скромны. Вы должны были или думать, что я люблю васъ, или допустить, что я цлый мсяцъ играла недостойную комедію. Два мсяца мы были такъ близки, какъ люди никогда не бываютъ въ обществ. При этомъ намъ невозможно было не полюбить или не возненавидть другъ друга. Вы были очень добры ко мн въ моемъ одиночеств, въ моемъ жалкомъ положеніи, вы умны, образованы, и — вы мужчина. Разв я могла не полюбить васъ. Да и я знаю,— чувствую въ вашей рук, въ вашемъ дыханіи, вижу въ вашихъ глазахъ и въ нжномъ контур вашихъ губъ, въ эту минуту, что вы меня любите.

— Я васъ люблю.

— Но какъ бываетъ бракъ безъ любви, такъ бываетъ и любовь безъ брака. Вы вовсе не знаете моей жизни, не знаете, кто я такая. Вы можете думать, что жениться на мн значило бы погубить себя.

— Пожалуй это такъ тамъ, въ Старомъ Свт,— отвчалъ онъ.— Но я не думаю о возвращеніи.

— А я не хочу мшать вамъ возвратиться, когда вы пожелаете. Я готова сдлать для васъ все, но не хочу быть камнемъ на вашей ше.

— Но такъ проститься съ вами я не могу,— сказалъ Кольдигетъ.— Я буду считать, что мы оба связаны общаніемъ, пока не случилось что-нибудь такое, что разлучило бы насъ. На это вы согласны?

— Я вотъ на что согласна: я буду ваша, совсмъ ваша, какъ только вы потребуете меня. Какъ только вы сочтете возможнымъ взять меня, я буду вашей женой. Но прежде вы узжайте и подумайте… Такъ чтобы я не упрекала себя въ томъ, что поймала васъ.

— Поймали меня?

— Ну да, какъ хотите… Все-таки, я сознаю, что почти, какъ-будто, поймала. И съ самаго начала я знала, что было бы лучше, если бы мы не знакомились: вы гораздо лучше меня.

Тугъ она поднялась съ мста.

III.

Пять лтъ упорнаго труда протекли для Джона Кольдигета въ ту пору, какъ онъ снова перехалъ океанъ, и везшій его пароходъ приблизился къ берегу Англіи. Онъ возвратился домой почти богатымъ человкомъ. И возвратился онъ именно домой. Отецъ его, получивъ право распорядиться наслдствомъ Фолькинга по своему усмотрнію, сперва не спшилъ написать завщаніе въ пользу племянника. Сынъ его былъ недостоинъ привязанности, но когда Джонъ ухалъ, оказалось, что и недостойнаго легче изгнать изъ своего дома, чмъ изъ… чего-нибудь иного. Онъ, конечно, никогда не ожидалъ, что сынъ его что-нибудь пріобртетъ на золотыхъ пріискахъ. Онъ не зналъ примра, чтобы кому-нибудь удалось не только быть счастливымъ въ развдк золота, но еще — въ охраненіи найденнаго отъ самого себя, а себя — отъ тхъ опасностей, которыя приноситъ съ собой золото.

И однакожъ, все это сбылось надъ его сыномъ. Джонъ Кольдигетъ воспользовался первыми своими находками для того, чтобы начать уплату своего долга Девису, а потомъ, погасивъ этотъ долгъ, сталъ постепенно уплачивать сумму, занятую въ банк Больтона, подъ залогъ Фолькинга, для выкупа права бывшаго наслдника. Само собой разумется, что когда дло приняло такой благопріятный оборотъ, старикъ долженъ былъ измнить свое мнніе о сын. Если онъ съумлъ справиться съ дломъ совершенно новымъ, съумлъ противостоять тмъ искушеніямъ, которыя приносятъ съ собой быстрая нажива и совершенное отсутствіе сдерживающихъ условій, среди толпы искателей приключеній,— то во всякомъ случа, онъ былъ человкъ дльный.

Свиданіе отца съ сыномъ не было похоже на ихъ прощанье. Джонъ Кольдигетъ возвратился въ Фолькингъ признаннымъ вновь наслдникомъ. Онъ привезъ съ собою порядочный запасъ денегъ и контрактъ съ Кринкеттомъ на общее владніе и общую заработку руды ‘Поліевка’, которая общала сдлать богачами обоихъ пайщиковъ. Впослдствіи, онъ получилъ отъ Кринкетта предложеніе уступить ему, компаньону, пай, который былъ пріобртенъ Джономъ, когда этотъ, соединясь съ Кринкеттомъ, расширилъ разработку руды. Если бы молодой Кольдигетъ отправился вновь въ Новый Южный-Уэльзъ, то, вроятно, ему удалось бы продать свой пай еще выгодне, чмъ онъ его продалъ.

Но обстоятельства были таковы, что Джону не хотлось возвращаться въ колонію. Дло въ томъ, что первая романическая его затя сбылась: онъ въ это время уже былъ женатъ на Эстеръ Больтонъ. Добыть ее стоило ему не малыхъ затрудненій. Вс Больтоны — семья набожная въ томъ узкомъ и преувеличенномъ смысл, какъ умютъ быть набожными только въ англо-саксонской рас — были противъ него. Особенно — мать. Миссисъ Больтонъ горячо любила свою дочь, но заботилась о будущемъ благополучіи ея души гораздо больше, чмъ о ея земномъ счасть. Джонъ Кольдигетъ почти вырвалъ у нея дочь, и миссисъ Больтонъ не могла простить ему этого. Могла ли она быть спокойною насчетъ души дочери, когда Эстеръ соединила свою земную судьбу съ судьбою человка, проигравшагося на скачкахъ и потомъ поправившаго свои дла среди безбожной жизни искателей золота?

Миссисъ Больтонъ даже едва согласилась присутствовать при внчаніи. Она принуждена была отдать дочь безбожнику только потому, что другіе не исполнили своего долга. Во-первыхъ, самъ старикъ Больтонъ и сыновья его отъ перваго брака, люди уже женатые и отдавшіеся земнымъ благамъ боле, чмъ слдовало. Подъ предлогомъ, что нельзя держать Эстеръ всю жизнь въ-заперти, они допустили ея встрчу съ молодымъ Кольдигетомъ, у котораго и отецъ-то былъ извстный безбожникъ. Во-вторыхъ, виновата была, конечно, и сама дочь. Слишкомъ легко она отреклась отъ своей чистой затворнической жизни и легкомысленно поврилась прельстительнымъ словамъ молодого Кольдигета. Искуситель слишкомъ скоро сталъ ей дороже матери и — страшно сказать — дороже всего. Вотъ гд она почерпнула то вовсе неожиданное и необычайное упрямство, съ которымъ настаивала на невозможности для нея жить безъ этого, совершенно обыкновеннаго молодого человка, по всей вроятности безбожника.

Но все повидимому удавалось Джону. Отецъ предоставилъ ему уже теперь распоряженіе Фолькингомъ, и когда по своей обязанности сквайра, онъ сталъ регулярно являться по воскресеньямъ на проповдь мстнаго пастора, то общественное мнніе околотка окончательно признало неправоту его тщи, все еще не хотвшей и видться съ дочерью иначе, какъ у себя въ дом.

Удача молодого Кольдигета была въ самомъ дл замчательна: пай свой въ товариществ съ Кринкеттомъ и другими онъ продалъ какъ разъ во-время. Онъ не только ничего не потерялъ отъ этой заочной продажи, какъ то думалъ самъ, когда совершалъ ее, но выигралъ, каждый фунтъ, полученный имъ за этотъ пай, былъ чистымъ выигрышемъ. Дло въ томъ, что очень скоро посл этой продажи рудокопы въ ‘Поліевк’ дошли до конца золотой жилы: боле ничего не оказывалось. Кринкеттъ и прочіе компаньоны понесли большіе убытки, а Кольдигету какъ будто кто-то подсказалъ, когда именно слдовало продать имъ свою долю.

Кринкеттъ, если бы самъ отдлался отъ ‘Поліевка’ во-время, конечно, не подумалъ бы возвращать что-либо изъ вырученныхъ за нее денегъ. Въ то время, когда онъ купилъ отъ Кольдигета его пай, онъ, разумется, былъ убжденъ, что длаетъ выгодную для себя сдлку. Но теперь онъ не могъ перенесть потери, не могъ примириться съ мыслью, что заплатилъ Кольдигету большую сумму денегъ за пай въ такомъ предпріятіи, которое посл этого оказалось безплоднымъ. Онъ могъ написать Кольдигету, требуя отъ него возвращенія уплаченной суммы. Но, къ сожалнію, онъ вздумалъ поступить хитре.

Возвратясь съ молодою женой изъ поздки по Европ посл свадьбы, Джонъ Кольдигетъ сталъ получать изъ Австраліи письма, въ которыхъ у него требовали уплаты двадцати тысячъ футовъ въ вид половиннаго вознагражденія за сумму его пая. Писалъ объ этомъ не одинъ Кринкеттъ, но и другіе участники. А одно письмо было отъ дамы, которая сама была одной изъ участницъ предпріятія и теперь собиралась выдти замужъ за Кринкетта, если только Джонъ Кольдигетъ согласился бы возвратить эти деньги. Въ противномъ случа, дама угрожала ему разоблаченіями, непріятными для его ныншней жены. Письмо это было подписано: ‘Евфимія Кольдигетъ’. Г-жа Смитъ, Евфимія Смитъ — вотъ кто сочинилъ это письмо.

Это было крайне-непріятная неожиданность для Джона. Онъ хотя и говорилъ себ, что не обязанъ ничего возвращать прежнимъ совладльцамъ, но ему все-таки непріятно было такое обстоятельство, что они разорились, только-что уплативъ ему большую сумму за его пай. Теперь они требовали только треть того, что заплатили ему, и онъ охотно бы возвратилъ имъ, безъ всякаго легальнаго права съ ихъ стороны, 20 тысячъ фунтовъ. Но какъ онъ могъ это сдлать, когда они требовали такого возвращенія съ угрозой? Уступить угроз было все-равно, что купить у людей молчаніе. А такой образъ дйствій неизбжно ведетъ къ погибели. Кто могъ поручиться, что, получивъ эти деньги, они не потребовали бы еще и еще, повторяя свою угрозу, и такъ во всю жизнь Кольдигета, которая сама сдлалась бы для него несносною.

Между тмъ, у него родился сынъ и уже назначенъ былъ день крестинъ, въ виду котораго и происходили во всей семь переговоры съ цлью склонить миссисъ Больтонъ быть крестной матерью ребенка. Джонъ Кольдигетъ былъ назначенъ мировымъ судьей и отправлялъ свою обязанность съ большимъ усердіемъ. На письмо Евфиміи Смитъ онъ отвчалъ по телеграфу отказомъ, но оно его безпокоило. Когда Эстеръ оправилась посл родовъ, онъ разсказалъ ей содержаніе письма и по ея желанію даже прочелъ ей письмо. Объ отношеніяхъ своихъ въ той женщин онъ разсказалъ ей настолько, сколько было необходимо для уясненія, что она жила съ нимъ, но что женою его она вовсе не была. Онъ посовтовался съ однимъ изъ братьевъ Эстеръ, Робертомъ Больтономъ, который былъ стряпчимъ. Тотъ принялъ это дло очень серьзно, къ неудовольствію Кольдигета, и явно высказалъ свое недовріе жъ его объясненію. Робертъ Больтонъ посовтовался съ другимъ братомъ,— Уилльямомъ, и они отправили, на свой счетъ и безъ вдома Джона Кольдигета, агента въ Австралію, для разузванія дла на мст.

За нсколько дней до крестинъ, онъ похалъ въ Кембриджъ по дламъ и, проходя по одному изъ университетскихъ скверовъ, увидлъ пожилого человка, который сидлъ на скамейк и, опираясь руками на трость, дремалъ. Джонъ обратилъ на него вниманіе, потому что странно было, въ половин февраля, видть человка, дремавшаго въ саду. Но, поровнявшись съ этимъ человкомъ, онъ былъ пораженъ удивленіемъ: сидвшій на скамейк былъ Томасъ Кринкеттъ. Пройдя еще нсколько шаговъ, Кольдигетъ почувствовалъ, что его обдало холоднымъ потомъ. Для чего этотъ человкъ былъ въ Англіи? Конечно, для того, чтобы преслдовать его, Джона. Но вдь Кринкеттъ находился уже въ Кембридж, стало быть нападенія слдовало ожидать въ каждую минуту. Быть можетъ, этотъ человкъ уже былъ у Больтоновъ! Какъ подйствуетъ все это на Эстеръ, какое оружіе все это дастъ въ руки миссисъ Больтонъ, съ самаго начала предрекавшей своей дочери всякое несчастье, какъ возстанетъ г-жа Бабингтонъ, которая не простила ему того, что онъ женился не на ея дочери, а на двиц Больтонъ!

IV.

Вс родственники съхались на крестины. Обрядъ происходилъ въ приходской церкви. Г-нъ Бабингтонъ былъ крестнымъ отцомъ, а миссисъ Больтонъ, уступивъ, наконецъ, общимъ настояніямъ, была крестной матерью. Разъ Джонъ Кольдигетъ обернулся, чтобы взглянуть на кого-то, только входившаго, и — на задней скамейк тотчасъ увидлъ — Кринкетта. Томасъ Кринкеттъ пріодлся, но все-таки имлъ видъ не совсмъ цивилизованный, а рядомъ съ нимъ сидлъ другой человкъ, еще боле австралійскаго вида: это былъ Джекъ Адамсонъ, одинъ изъ ихъ товарищей по пріискамъ. Что, если бы они начали обличать его тутъ же, въ церкви, среди всего собранія родственниковъ? Они были способны на все. Обрядъ прошелъ для Джона среди мученій. Но онъ былъ всегда склоненъ идти на встрчу опасности, а не выигрывать время, уклоняясь. Выходя изъ церкви, между рядами скамеекъ, онъ прямо подошелъ къ Кринкетту, поздоровался съ нимъ и съ Адамсономъ, и пригласилъ ихъ къ себ, на закуску. Они пошли.

Посл того, онъ вышелъ съ ними изъ дома, и началъ съ Кринкеттомъ разговоръ, ходя взадъ и впередъ по дорожк между домомъ и ближайшей фермою. Сперва Кринкеттъ только требовалъ денегъ — двадцать тысячъ фунтовъ, и не длалъ никакого намека на г-жу Смитъ. Онъ объяснялъ, что разорился вмст съ другими своими товарищами, и что Кольдигетъ, живущій богатымъ сквайромъ, обязанъ вознаградить ихъ. Джонъ настаивалъ на томъ, что теперь онъ, если бы и хотлъ, не можетъ этого сдлать, такъ какъ они требовали отъ него денегъ подъ угрозою. Кринкеттъ мало-по-малу терялъ терпніе.

— Подите къ моему шурину, мистеру Роберту Больтону,— заключилъ Джонъ разговоръ.— Онъ юристъ и можетъ лучше объяснить вамъ. Къ тому же, онъ — братъ моей жены. Вы видите, что никакихъ угрозъ я не боюсь.

— А чортъ бы взялъ вашего шурина!— воскликнулъ Кринкепь.— Онъ вамъ также приходится шуриномъ, какъ я.

— Посл этого я съ вами не стану говорить.— Они подошли къ двери, у которой сидлъ Адамсонъ. Тутъ же, неподалеку, стоялъ садовникъ Кольдигета.

— Онъ насъ ограбилъ,— кричалъ Кринкеттъ Адамсону — и, дьяволъ побери меня, если онъ не мошенникъ! Ни гроша возвратить не хочетъ!

— Ну?— произнесъ Адамсонъ:— тогда мы знаемъ, что намъ остается длать.

— Ужъ я, кажется, видывалъ молодцовъ,— продолжалъ Кринкеттъ,— но такого мошенника, какъ этотъ, не встрчалъ. А еще сквайръ, мировой судья!

Они оба стояли и пялили глаза на Кольдигета. Садовникъ слышалъ эти ругательства.

— Дорвелль,— приказалъ Джонъ:— отворите калитку этимъ господамъ.

Но Кринкеттъ не унимался.— Еслибъ я былъ Дорвелль,— продолжалъ онъ,— я не сталъ бы служить у такого мошенника, какъ вы. Человкъ, который ограбилъ насъ до-чиста и женился на молодой двушк, когда у него есть законная жена въ колоніи! То-есть она была въ колоніи. Теперь-то ея тамъ ужъ нтъ. Теперь-то ужъ она въ другомъ мст. Поближе! Вы, Дорвелль, ищите себ другого хозяина, этотъ скоро будетъ въ тюрьм. Сколько за двоеженство-то полагается, Джэкъ, а? Года три въ рабочемъ дом, а? Въ этомъ род. Мн жаль только этой молодой барышни и бдняжки-незаконнорожденнаго.

— Дорвелль, проводите этихъ людей,— повторилъ Кольдигеть, направляясь въ двери своего дома.

Теперь кончено — вс должны были узнать. Садовникъ узналъ, вся прислуга узнаетъ, а завтра весь околотокъ.

— Что они говорили?— спросила у мужа Эстеръ, какъ только онъ вернулся. Она уже знала — кто они, такъ-какъ Джонъ представилъ ихъ ей, а начало этого дла было ей уже извстно.

— Угрожали мн, конечно, мн — и теб.

— Этой женщиной?

— Да, этой женщиной. Они еще не посмли назвать ее, но грозили ею.

— А она?

— О ней я ничего не слышалъ, посл ея письма. Не знаю даже, здсь ли она, въ Англіи. Но догадываюсь, что она — съ ними.

— Тебя это мучитъ, Джонъ?

— И очень.

— Ты опасаешься?

— Да, я боюсь, что это на время принесетъ теб горе, а я считалъ, что могу защитить тебя отъ всякаго горя и заботы! О, душа моя! конечно, меня это пугаетъ, но — за тебя.

— Съ чего же они начнутъ, Джонъ?

— Они уже стали говорить такія слова, тамъ, передъ слугою, и, конечно, это сейчасъ разойдется.

— Какія слова?

Тутъ онъ помолчалъ. Но потомъ выговорилъ внятно:— сказали, что ты мн не жена.

— Но вдь я твоя жена.

— Да, это чистая истина.

— Ты скажи мн въ самомъ дл. Хоть бы я и не была твоей женой, я останусь теб врной.

— Но Эстеръ, Эстеръ… я теб сказалъ. Не говори такъ, жъ будто возможно что иное.

— Что ты меня любишь, это я знаю. Въ этомъ я уврена. И ничто не побудить меня тебя оставить, ничто. Ты теперь для меня — весь свтъ. Что бы тобой ни было сдлано, я останусь твоею. Только ты говори мн все.

— Кажется, я уже все теб и сказалъ,— произнесъ онъ хрипло, но въ эту минуту онъ вспомнилъ, что Роберту Больтону онъ сказалъ больше, чмъ ей.— Я говорилъ ей, что хочу на ней жениться,— прибавилъ онъ.

— Ты говорилъ?

— Да, говорилъ.

— Вдь это, въ тхъ странахъ, пожалуй, достаточно для брака?

— Ну, едва-ли, гд бы то ни было. А тамъ — совсмъ нтъ. Правда еще и то,.что тамошніе, то-есть знавшіе все это тамъ, имли обыкновеніе называть ее моей фамиліею.

— О, Джонъ! Разв это не будетъ служить противъ насъ!

— Будетъ, противъ меня — въ глазахъ такихъ людей, какъ твоя матушка.

— Это мн все равно. Я знаю, что ты сожалешь о томъ, что тамъ было, я знаю, что теперь ты любишь — меня.

— Я всегда и любилъ тебя, съ перваго дня, какъ тебя увидлъ.

— Ты ни на минуту не думай, чтобы я поврила тому, чему они поврять. Пусть длаютъ что хотятъ, но ничто не удалитъ меня отъ тебя. Бдный ребеночекъ, надо же, чтобы это случилось въ день его крестинъ!

Когда о случившемся узналъ Робертъ Больтонъ и вс Больтоны, они тотчасъ поврили, что Джонъ былъ женатъ въ Австраліи, что онъ — двоеженецъ, пришли въ негодованіе, и на многочисленныхъ семейныхъ совтахъ поршили, что Эстеръ должна немедленно возвратиться домой, по крайней мр — до разъясненія этого дла на суд.

Джонъ Кольдигетъ въ людяхъ продолжалъ держать себя твердо. Онъ здилъ въ засданія, часто бывалъ въ Кембридж, и хотя видлъ, что дло извстно всмъ, не показывалъ никогда ни малйшаго смущенія. Но внутренно его томила мысль о положеніи, въ которое онъ поставилъ жену. Онъ даже похудлъ въ нсколько дней.

— Джонъ — разъ сказала ему жена, ночью,— ты переноси это мужественно.

— Разв я не переношу?

— Тебя тяготитъ это, гложетъ до глубины сердца. Вдь я вижу въ твоихъ главахъ.

— Ты-то можешь ли переносить?— спросилъ онъ довольно грубымъ голосомъ, но поцловалъ ее.

— Могу, могу. Пока ты и дитя со мной, могу. Пока ты мн все говоришь, я перенесу. И говорю себ, что не изъ-чего мучиться. Вдь если бы выбирать одно изъ двухъ: имть тебя и нашего маленькаго, и съ вами — эти непріятности, или быть мн одной дома, бенъ всего, какъ прежде,— я выбрала бы то, что теперь есть.

— А я такъ жалю, что ты не осталась тамъ. Жалю, что ты встртилась со мной.

— Если ты такъ будешь говорить, тогда горе мн.

— Изъ-за тебя, любовь моя, изъ-за тебя, изъ-за тебя! Чмъ я могу утшить тебя, когда вс вокругъ тебя станутъ говорить, что ты мн не жена?

— Тмъ, что ты мн скажешь, что я твоя, въ самомъ дл.— Она подошла къ нему, встала передъ нимъ на колни и взглянула ему въ лицо.— Если ты будешь утверждать это, я никому не поврю.—

Только теперь, только съ этой поры онъ узналъ дйствительную природу той двадцатилтней женщины, которая отдалась ему.

V.

Черезъ нсколько дней посл этого, къ Джону пришелъ полисменъ и объявилъ ему, что иметъ warrant, то-есть судебное порученіе о привод его въ мэру, для показанія, пригласивъ его слдовать за собой.

Мэръ, посл нсколькихъ словъ, выражавшихъ его сожалніе о непріятномъ дл, и посл объясненія со стороны Кольдигета, что дло начато противною стороной съ цлью заставить его заплатить большую сумму денегъ, приказалъ ввесть обвинителей. Ихъ было четверо: Кринкеттъ, Адамсонъ, женщина въ вуал, въ которой Джонъ тотчасъ узналъ г-жу Смитъ, и бывшая полуслужанка, полу-rомпаньонrа ея, Анна Йонгъ.

— Это ли тотъ г. Кольдигетъ,— спросилъ мэръ женщину, въ вуал,— котораго вы признаете своимъ мужемъ?

— Онъ мой мужъ,— произнесла она.— Мы внчались съ нимъ въ Агалал, въ Новомъ Южномъ-Уэльз.

— Это — ложь, сказалъ Кольдигетъ.

— Желаете вы видть ея лицо?— спросилъ его мэръ,

— Нтъ, я узнаю ее по голосу. Это — та женщина, съ которой я прибылъ въ Колонію и съ которою былъ знакомъ тамъ. Видть ее не желаю. Что говоритъ она?

— Что я — ваша жена, Джонъ Кольдигетъ.

Затмъ ему прочли показанія обвинителей, и мэръ объявилъ ему, чтобы онъ приготовился явиться въ судъ, въ первую сессію, подъ обвиненіемъ въ двоеженств. Кольдигетъ былъ подвергнутъ предварительному заключенію и тотчасъ выпущенъ подъ залогъ.

Изъ прочитанныхъ ему показаній и изъ вещественныхъ доказательствъ, предъявленныхъ г-жою Смитъ Роберту Больтону, явствовало слдующее: они утверждали, что она была обвнчана съ Кольдигетомъ въ Агалал, въ такой-то день, пасторомъ веслеянской секты, Олленомъ, въ шатр, принадлежавшемъ Бринкену, въ присутствіи Кринкетта, Адамсона и Анны Йонтъ, вс названные свидтели удостовряли это подъ присягою, затмъ имлась на лицо вопія съ свидтельства о внчаніи, написанная и подписанная пасторомъ Олленомъ, подлинная же вались была сдлана Олленомъ въ книг, которую онъ взялъ съ собой, гд теперь находился Олленъ — было неизвстно. Сверхъ того, въ рукахъ г-жи Смитъ, называвшей себя г-жею Кольдигетъ, было письмо, писанное рукою Джона Кольдигета, съ совтами ей относительно продажи ея акцій въ разныхъ пріискахъ. Въ письм этомъ онъ называлъ ее не женою, а ‘милою Фими’. Но на конверт письма его рукою была надпись: ‘г-ж Кольдигетъ, Агалала, Ноббль’. Письмо было изъ города Сидни, и на конверт была почтовая марка Сидни. Джонъ Кольдигетъ помнилъ это письмо, но помнилъ также хорошо, что онъ надписалъ на конверт: ‘г-ж Смитъ’.

Были еще и другія вещественныя доказательства, которыя, впрочемъ, могли казаться убдительными только г-ж Евфиміи Смитъ, хотя она и была умная женщина: частное письмо пастора Олдена, безъ всякой марки, о томъ, что лучше повнчаться гд-нибудь въ город, въ постоянной церкви, и два носовыхъ платка, помченныхъ полными ея именами ‘Евфимія Кольдигетъ’.

Но эти ‘доказательства’ были излишни. На лицо были: копія брачнаго свидтельства, показанія подъ присягой самой истицы и трехъ свидтелей брака, наконецъ, занесенное въ протоколъ мэра признаніе самого Кольдигета, что онъ жилъ съ этой женщиной, что онъ общалъ на ней жениться, и что, дйствительно, нкоторыя звали ее г-жею Кольдигетъ. Этого было совершенно достаточно.

Для всего рода Больтоновъ этого было такъ достаточно, что онъ не имлъ ни малйшаго сомннія въ виновности Кольдигета, и они стали со всхъ сторонъ осаждать Эстеръ, доказывая ей неприличіе дальнйшаго ея пребыванія въ Фолькинг.

Мать ея сама явилась туда, и употребила вс средства, чтобы уговорить ее возвратиться къ родителямъ: она пустила въ ходъ и свою любовь въ дочери, свои страданія и заботы, и честь имени, и кары въ будущей жизни.

Все напрасно. Эстеръ была непреклонна.

— Вдь если ты останешься у него посл его осужденія,— говорила мать,— люди скажутъ, что ты… страшно выговорить… его любовница.

— Пусть считаютъ меня его любовницей. Передъ Богомъ я — его жена.

Миссисъ Больтонъ ничего не добилась отъ Эстеръ, кром общанія пріхать къ ней на день, съ ребенкомъ, даже на два дня она не соглашалась отлучиться изъ дома мужа. Съ нимъ она условилась, что на слдующій день онъ задетъ за нею въ экипаж, такъ какъ ему по дламъ слдовало быть въ Кембридж.

Понятно, что почти весь день прошелъ у матери съ дочерью въ мольбахъ съ одной стороны, въ повтореніи отказа — съ другой. На слдующее утро, около полудня, когда Джонъ долженъ былъ уже пріхать, Эстеръ велла няньк одть малютку, кормила его она сама.

— Эстеръ, не собирайся сегодня,— сказала мать.

— Почему?

— Ты сегодня не увжаешь.

— Узжаю, мама, что ты?

— Больно мн, больно, что я покажусь теб жестокой… только покажусь, Эстеръ, не жестоко мое сердце въ теб: ты — все, чмъ наиболе дорожу на свт. Но сегодня ты не можешь ухать въ Фолькингъ.

— А когда же?

— Ахъ, Эстеръ!

— Что же, вы меня силою хотите задержать? Я уйду, если нужно, уйду въ окно, стану звать на помощь.

— Никто въ этомъ теб не поможетъ. Вс сознаютъ, что теб слдуетъ теперь жить здсь,— что твоимъ домомъ, пока, долженъ быть домъ твоихъ родителей.

— Никогда, онъ не будетъ боле моимъ!— воскликнула Эстеръ и, въ слезахъ, бросилась искать своего ребенка.

Въ три-четверти двнадцатаго она сошла внизъ изъ своей комнаты и направилась въ одной изъ пустыхъ комнатъ нижняго этажа, выходившихъ въ ту сторону, гд были желзныя ворота. Отсюда она могла увидть карету, въ которой долженъ былъ пріхать Джонъ, и позвать его. Но дверь этой комнаты была заперта на ключъ. Другія комнаты, рядомъ, также были заперты. Она бросилась на-верхъ, гд комнаты слугъ выходили окнами на ту же сторону. Но и эти комнаты она нашла запертыми. Никто не отворилъ ей. Теперь ей стало ясно, что ее удерживаютъ силой.

Эстеръ сошла опять вникъ, въ залу, гд мать ея сидла на старинномъ дубовомъ кресл съ высокой спинкой. Не сказавъ ни слова матери, она подошла къ двери, выходившей изъ залы, и тронула ея ручку. Дверь была замкнута.

— Что же это, мама, я въ тюрьм?

— Если хочешь такъ назвать домъ своего отца, то — да, ты въ тюрьм.

— Но я не останусь здсь. Вамъ придется заковать меня, завязать мн ротъ, убить меня! О, мое дитя, малютка мой! Няня, сюда, подай мн моего мальчика!

И, взявъ ребенка на руки, она сла на другое кресло, съ высокой спинкой, напротивъ двери, ведшей изъ валы въ сни. Она ршилась сидть тутъ, пока не явится ея мужъ. Отсюда, изъ-за кустовъ, не было видно воротъ. Но онъ явится, у этихъ оконъ. Она его услышитъ.

Между тмъ, Джонъ послалъ за женой карету, которую садовникъ Больтоновъ въ ворота не пустилъ. Ворота были заперты. Кучеръ Кольдигета погналъ лошадей въ постоялому двору, чтобы идти доложить своему господину. Но онъ встртилъ Кольдигета и разсказалъ ему все.

Тотъ бросился сперва въ старику Больтону, въ банкъ. Больтонъ уже узжалъ и не хотлъ его слушать. Джонъ отправился въ Роберту Больтону. Тотъ объявилъ ему, что, по ихъ общему мннію, сестра должна остаться пока у нихъ.

Джонъ Кольдигетъ подъхалъ въ своей карет въ воротамъ Больтоновъ: они были заперты. Онъ трясъ ихъ сильными руками, но замокъ былъ крпокъ. Джонъ обошелъ кругомъ, перелзъ ршетку въ другомъ мст и подошелъ къ крыльцу, которое также было заперто тонкою ршеткой.

Эстеръ все сидла на дубовомъ кресл съ ребенкомъ на рукахъ. И мать ея сидла тутъ же. По временамъ рчь возобновляла мать, но всегда кончалось однимъ и тмъ же. Вдругъ Эстеръ увидла мужа. Кольдигетъ сломалъ ршетку ногой и явился передъ окнами. Но влзть въ окна не было никакой возможности. Они были высоко, и къ нимъ не допускала ршетка, окружавшая два спуска въ подвальный зтажъ, гд были кухни.

Она тотчасъ вскочила, съ ребенкомъ въ рукахъ, бросилась къ окну и стала стучать въ стекло.

— Джонъ! Джонъ! Я здсь! Поди ко мн! поди во мн! Они меня заперли и не пускаютъ.

Она приподняла ребенка и показывала его мужу.

— Мама, пустите его сюда, онъ пришелъ за своимъ ребенкомъ,— можете ли вы не пустить отца въ его ребенку?

Миссисъ Больтонъ сидла на старинномъ, дубовомъ кресл, съ высокой спинкой. Она безусловно молчала и была неподвижна. Черты ея выражали непреклонную ршимость. Она ршилась не двигаться, пока Эстеръ не бросилась въ корридоръ, который велъ въ кухню. Впрочемъ, въ этомъ корридор появлялась по временамъ высокая, здоровая и набожная кухарка, которой все было объяснено впередъ.

Черезъ окно мужъ и жена могли говорить, но только громко, такъ какъ окно было заперто и очень высоко, отворить его Эстеръ не могла.

— Если хочешь остаться здсь,— произнесъ Джонъ,— оставайся, я тебя не принуждаю жить со мной.

— Нтъ, Джонъ, нтъ,— я не останусь. Если бы ты веллъ мн остаться, тогда… И наверхъ, Джонъ, я ни за что не пойду, не пойду въ спальную, пусть они тащатъ меня, пусть разорвутъ на куски,— я не пойду. Бдный мальчикъ! Онъ наврное заболетъ! Но имъ что? Имъ все-равно, хотя бы онъ умеръ!

Миссисъ Больтонъ слушала все это, сидя на своемъ кресл, съ высокой спинкой, безмолвная, съ недвижными чертами лица.

Настало время обда. Но Эстеръ отказалась идти въ столовую.

— Если, ради ребенка, вы принесете мн сть сюда, я стану сть,— сказала она.

Итакъ, он сидли, а Кольдигетъ стоялъ за окномъ. Наконецъ, когда смерклось, онъ простился съ женой, общавъ ей явиться сюда опять на слдующее утро.

Эстеръ сдержала слово. Она не поддалась убжденіямъ ни матери, ни отца, и не пошла въ спальню. Отцу она горячо жаловалась, и тотъ скоре уходилъ, потому что сознавалъ неправильность всей этой попытки, хотя она и длалась съ его вдома. Всю ночь Эстеръ просидла на-томъ же кресл. Только ребенка съ нянькой она услала въ спальню. Нечего было длать — и миссисъ Больтонъ просидла ночь съ дочерью. Она не могла оставить Эстеръ, не хотла даже и уступить ей въ стойкости. Что касается силъ, то подкрпленія силъ она ждала отъ высшаго міра, котораго внушеніямъ слдовала, на истинное благо своей дочери.

На другой день Джонъ Кольдигеть създилъ къ мэру, требуя его вмшательства и настаивая на своемъ нрав увезть жену домой, съ ея согласія, пока бракъ не билъ объявленъ недйствительнымъ. ‘Конечно, конечно’, повторялъ мэръ, но ничего не сдлалъ. Общество было ршительно противъ Кольдигета. За то народъ былъ за него.

Опять онъ появился подъ окнами Больтоновъ. Эстеръ говорила съ нимъ и по временамъ истерически порывалась къ нему въ окно, поднимая надъ своей головой ребенка. Онъ ей помочь не могъ. Окна были неприступны. Но онъ часто кричалъ: ‘отворите! пустите eel’ — и билъ, изо всей силы, въ дверь — сперва молоткомъ, а когда молотокъ отвинтился — палкою.

За ршеткою двора собралась и стояла толпа. Теперь къ мэру отправился Робертъ Больтонъ и требовалъ, чтобы меръ распорядился удалить Кольдигета отъ ихъ дома. Но мэръ объявилъ, что такъ какъ хозяинъ дома — самъ банкиръ Больтонъ, а онъ не жалуется, то этого нельзя сдлать.

— Надо отпустить ее,— сказалъ старикъ Больтонъ жен, отозвавъ ее въ другую комнату. Въ это время Эстеръ опустилась на кресл въ совершенномъ истощеніи.— Это ее убьетъ.

— А если мы ее отпустимъ, то это убьетъ ея душу. Душа дороже тла.

— Скажутъ, мы замучили ее.

— Кто скажетъ? И что значитъ человческое слово? Разв Отецъ нашъ за небесахъ не знаетъ, что я съ радостью умерла бы, чтобы оказать ей услугу, если бы услуга эта была согласна съ Его волею?

— Да я не могу позволить, чтобы это такъ продолжалось,— шопотомъ сказалъ банкиръ.

— Она устанетъ и мы уложимъ ее въ постель.

Такъ он сидли и дале, одна неподалеку отъ другой. Когда стемнло, Кольдигетъ ухалъ въ городъ и спалъ тамъ, какъ и прошлую ночь. Пища подавалась обимъ женщинамъ туда, гд он сидли. И на ночь он опять остались тамъ. До трехъ часовъ он не могли заснуть. Но тогда, миссисъ Больтонъ вдругъ увидла, что дочь ея соскользнула съ кресла и лежала на голомъ полу.

— Эстеръ,— произнесла она.— Дочь молчала.— Эстеръ, ты ушиблась?— Не было отвта. Тогда мать поднялась съ своего кресла, она едва могла это сдлать, такъ члены ея окоченли отъ долгой неподвижности. Подойдя къ дочери, она сказала еще разъ:— Эстеръ, скажи мн.

— Я никогда больше не могу говорить съ вами.

— Дитя мое, пойди въ свою теплую, удобную постельку.

— Не пойду, я здсь умру.

— Мы не запремъ двери спальной, поди только туда.

— Нтъ. Вы не можете меня любить, когда такъ поступаете со мной.

Старикъ банкиръ, къ которому кухарка сходила, чтобы объяснить ему, что происходитъ, такъ какъ опасалась, что исходъ будетъ пагубенъ для ребенка, спустился въ нижній этажъ, въ туфляхъ.

— Я не могу позволить этого дале,— сказалъ онъ.

— Пустите меня — произнесла Эстеръ.

— Не пущу,— отвчала мать, вставая съ своего кресла.— И я могу терпть. Не дочь моя заставитъ меня послушаться.— Въ этихъ словахъ миссисъ Больтонъ было еще боле реальнаго чувства, чмъ въ ея призывахъ къ небу. Правда, она молилась искренно. Но въ сущности, и сама не произнося этого, она молилась о томъ, чтобы поддержана была ея воля и устранено было униженіе уступки.

Рано утромъ Кольдигетъ опять былъ подъ окнами, а за ршеткой стояли его карета и толпа, очевидно сочувствовавшая жен и мужу. Наконецъ, старикъ послалъ за своимъ сыномъ Уилльямомъ, и тотъ, пріхавъ, ршилъ, что нельзя отвчать за народъ, и что Эстеръ слдуетъ отпустить. Попытка и была сдлана, по его совту, только въ предположеніи, что если сестра окажется боле твердой, чмъ они ожидали, то все-равно ее придется отпустить. Теперь, Эстеръ оказалась боле твердой, чмъ они ожидали.

Когда это ршеніе было объявлено, то миссисъ Больтонъ впервые почувствовала, какъ непосильны для нея были эти три дня. Она бросилась на свою кровать, плача горькими слезами и не могла подняться.

— Я скажу сестр что вы отпускаете ее съ любовью — проговорилъ мачих Уилльямъ Больтонъ.

— Не говорите ей ничего. Она не заботится ни о моей любви, ни о любви Небеснаго Отца. Она любитъ только этого прелюбодя.

Двери открылись и Эстеръ бросилась въ объятія мужа.

— О, Джонъ, милый Джонъ!— говорила она, спускаясь къ нему по ступенькамъ.— Никогда больше не отпускай меня, ни на часъ. Няня несла малютку.

Черезъ нсколько минутъ экипажъ Кольдигета везъ ихъ домой — въ Фолькингъ.

VI.

Адвокатъ Джона Кольдигета добился того, что дло его было отложено отъ весенней сессіи суда до лтней. Къ тому времени возвратился изъ Австраліи агентъ, посланный братьями Эстеръ, но ничего существеннаго не привезъ. Населеніе къ такимъ мстахъ какъ Агалала и Ноббль безпрестанно мнялось. Но до начала процесса Кольдигетъ увидлъ у себя еще новаго гостя — какого-то человка, который называлъ себя племянникомъ Кринкетта. Тотъ сталъ его снова уговаривать помириться съ истцами, уплативъ имъ 20 тысячъ фунтовъ, деньги можно было вручить имъ, когда они уже сли бы на австралійскій пароходъ. Краснорчіе племянника было тмъ сильне, что онъ самъ былъ разоренъ, пріобртя нкоторое число акцій, выпущенныхъ Кринкеттомъ и его товарищами на покупку пая Кольдигета.

Джонъ давно былъ готовъ отдать имъ эти 20 тысячъ фунтовъ, но считалъ невозможнымъ это сдлать въ виду угрозъ, это могли принять за сознаніе съ его стороны. Вдругъ, въ одинъ прекрасный день онъ ршился: заложилъ свои бумаги и назначилъ Кринкетту и г-ж Смитъ свиданіе при свидтеляхъ, вручилъ имъ обоимъ свой чекъ на 20 тысячъ фунтовъ, но — безъ всякаго условія, онъ даже ни словомъ не просилъ ихъ ухать, пусть длаютъ какъ хотятъ, думалъ онъ, хотя вроятно надялся, что они такъ удутъ.

Но при такихъ условіяхъ, они, конечно, не ухали. Они ссорились между собою изъ-за участія въ длеж, и проживали въ Лондон, пока не наступилъ процессъ Кольдигетта.

На процесс они давали вполн согласныя показанія и, несмотря на вс усилія сэра Джона Джорама, знаменитаго адвоката, который защищалъ Кольдигета, присяжные признали его виновнымъ. Онъ былъ приговоренъ къ двухлтнему заключенію. Пораженная страшнымъ горемъ, Эстеръ осталась однакоже въ Фолькинг, съ старикомъ Кольдигетомъ, несмотря на вс усилія миссисъ Больтонъ и всхъ Болышовъ. Судъ призналъ ее незаконною женой, а ребенка — ея незаконнорожденнымъ, но она продолжала врить словамъ Джона и считала свой бракъ дйствительнымъ и святымъ. Въ то же время друзья Джона Кольдигета, съ своей стороны, длали все что могли, для доказательства невинности заключеннаго. На присяжныхъ едва-ли не сильне всего подйствовалъ тотъ фактъ, что обвиняемый уплатилъ обвинителямъ до суда сумму въ 20 т. фунтовъ.

Самымъ дятельнымъ защитникомъ Кольдигета, когда онъ уже сидлъ въ тюрьм, неожиданно оказался почтамтскій чиновникъ Багвексъ. Онъ находился на суд въ числ экспертовъ, приглашенныхъ для освидтельствованія конверта съ почтовой маркою, въ которомъ находилось письмо Кольдигета изъ Сидни. Багвексъ, когда судья спрашивалъ его, правиленъ-ли оттискъ почтовой печати поверхъ марки, указалъ, во-первыхъ, что на конверт не было оттиска ноббльской станціи о дн полученія письма. Но такъ какъ прочіе эксперты объявили, что нердко на почт забываютъ налагать печать на письма, присланныя съ другой станціи для разсылки, то этому возраженію не было придано цны, въ виду прочихъ ясныхъ доказательствъ. За то же тотъ оттискъ печати, который былъ положенъ сверхъ марки въ Сидни, Багвексъ признавалъ не только правильнымъ, но слишкомъ правильнымъ. Онъ утверждалъ, что если только на станціи въ Сидни не была употребляема въ ма 1873 года,— на оттиск было ’10 мая 1873′,— печать совершенно новая, то такого правильнаго, яснаго и чистаго оттиска не могло быть. Судья, резюмируя пренія, не только не призналъ этого обстоятельства заслуживающимъ вниманія, но даже отнесся пренебрежительно къ такой почтовой тонкости.

Багвекса это сильно задло, и онъ съ тхъ поръ, въ продолженіи нсколькихъ мсяцевъ занимался собираніемъ въ лондонскомъ почтамт конвертовъ изъ Сидни, относившихся въ 1873 году. Постепенно, онъ собралъ нсколько конвертовъ съ майскими оттисками 1873 года. Пока у него былъ конвертъ съ оттискомъ 7-го мая и 13-го мая того года. Оба эти оттиска, какъ и вс остальные, вовсе не были такъ правильны и чисты, какъ имвшійся на конверт, съ надписью: ‘г-ж Кольдигеть’, которая приписывалась обвиненному.

Эти конверты Багвексъ носилъ въ адвокату его, сэру Джону Джораму, который придавалъ этимъ изслдованіямъ не малое значеніе. Конечно, самъ по себ конвертъ значилъ не много, въ виду показаній четырехъ человкъ подъ присягою. Но если бы оказалось, что оттискъ на этомъ конверт былъ фальшивый, что онъ былъ сдланъ такой почтовой печатью, которая не служила для употребленія, то это обнаруживало бы подлогъ, совершенный при помощи какого-нибудь почтоваго чиновника въ Сидни.

Пока продолжались эти изслдованія, въ Англію возвратился Ричардъ Шендъ, бывшій кембриджскій товарищъ Кольдигета, и объявилъ подъ присягою — по старанію отца Кольдигета — что въ ма 1873 года онъ находился съ Джономъ и г-жою Смитъ въ Ноббл, и что они вовсе не были внчаны, по крайней мр въ теченіи того мсяца. Но показаніе Ричарда Шенда не казалось достаточнымъ адвокату Кольдигета. На него могли смотрть какъ на подкупленнаго свидтеля.

Между тмъ Багвексъ, продолжая свои наблюденія надъ марками и штемпелями, употреблявшимися въ Сидни въ 1873 году, внезапно открылъ нчто такое, что длало совершенно излишнею прежнюю его систему доказательствъ, несмотря на всю, казавшуюся ему, ея убдительность. Разсматривая марку на пресловутомъ конверт въ лупу, онъ разсмотрлъ на ней въ углахъ микроскопическую букву р, которой на другихъ маркахъ того же года не оказывалось. При справкахъ его въ экспедиціи, гд заготовлялись марки, обнаружилось, что буква р по угламъ марки была введена въ употребленіе только съ 1874 года. Стало быть, подлогъ былъ несомнненъ: письмо Кольдигета было вложено въ конвертъ не въ 1873 году, а поздне, надпись ‘г-ж Кольдигетъ’ была поддлана подъ его руку, а почтовый оттискъ поверхъ марки ’10 мая 1873′ былъ сдланъ штемпелемъ нарочно для того вырзаннымъ, или завалявшемся въ сиднейскомъ почтамт съ 1873 года, но не бывавшемъ въ употребленіи.

Это явное доказательство подлога лишило присяжныя показанія свидтелей всякаго доврія, а показаніе Шенда являлось дополнительнымъ опроверженіемъ. На этихъ основаніяхъ, сэръ Джонъ Джорамъ съ одной стороны, и отецъ Кольдигета — съ другой, обратились къ министру внутреннихъ длъ съ просьбами объ исходатайствованіи Джону Кольдигету королевскаго помилованія. Такъ какъ въ Англіи пересмотръ ршенія присяжныхъ не допускается, то это и былъ единственный путь для законнаго оправданія обвиненнаго и возвращенія ему его правъ.

Впрочемъ, дло вроятно затянулось бы, а можетъ быть и не состоялось бы, если бы rasera въ Кембридж — гд только и рчи было о процесс Кольдигета — не занялись этими новыми фактами. Оттуда, извстія о нихъ, со всми подробностями, перешли въ лондонскія газеты и заставили министра призадуматься. Но появленіе этихъ извстій въ лондонскихъ газетахъ имло еще иной результатъ. Угнавъ о нихъ, Кринкеттъ, Евфимія Смитъ и Анна Йонгъ бжали на первомъ пароход, отходившемъ въ Америку, опасаясь обвиненія въ ложной присяг. Четвертый же свидтель, Адамсонъ, обиженный ими въ длеж, явился въ Скотландъ-Ярдъ, улицу главнаго полицейскаго управленія въ Лондон, и, выпросивъ себ, согласно англійскому закону, общаніе прощенія, сдлалъ полный доносъ на своихъ товарищей, разсказавъ какъ было дло, и какъ ими устроенъ былъ заговоръ, а также и названіе парохода, на которомъ он отплыли.

Лжесвидтели были задержаны въ Плимут, гд пароходъ сдлалъ привалъ, по росписанію, и привлечены въ суду, за исключеніемъ Адамсона, который явился свидтелемъ противъ нихъ, вмст съ Шендомъ. Кринкеттъ и Евфимія Смитъ были осуждены на трехлтнее заключеніе въ рабочемъ дом. Джонъ Кольдигетъ еще ране получилъ королевское помилованіе.

Эстеръ знала минута въ минуту, когда онъ долженъ былъ пріхать въ Фолькингъ. Она стояла у окна, такъ чтобы онъ ея не видлъ. Вотъ детъ карета, вотъ и онъ — на одинъ моментъ она увидала его, когда онъ еще сидлъ въ карет и рука его была въ рук его отца.

Тутъ Эстеръ бросилась къ колыбели, взяла на руки ребенка и стала ждать освобожденнаго. Но когда она заслышала его быстрые шаги,— вдругъ положила ребенка назадъ, въ люльку, чтобы освободить свои руки — и бросилась къ мужу.

Потребовалось не мало усилій, чтобы склонить миссисъ Больтонъ въ приглашенію зятя въ ея домъ. Старикъ-банкиръ долженъ былъ ршительно объявить, что требуетъ этого. Но добиться, чтобы она въ самомъ дл признала его мужемъ своей дочери, могла только сама Эстеръ.

— Я жена Джона Кольдигета передъ Богомъ — говорила ей Эстеръ при этомъ свиданіи,— мое дитя — его дитя и законный его наслдникъ. Мой мужъ — дороже для меня всего на свт, лучше, дороже всхъ, онъ — мой царь, мой любовникъ и мой мужъ. И, обнявъ мать, прижавъ ее къ себ, Эстеръ продолжала:— Скажите и вы, что онъ мн — мужъ.

— Можетъ быть,— медленно проговорила миссисъ Больтонъ.

— Скажите — да!

— Да,— прошептала мать.

Л. Л.

‘Встникъ Европы’, No 12, 1879

СЧАСТЛИВЫЙ БРАКЪ

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

Читайте также: