Уличный бродяжка, Женевре А., Год: 1897

Время на прочтение: 18 минут(ы)

А. ЖЕНЕВРЕ

Уличный бродяжка

Одобрено Французской Академіей Наукъ.

СЪ РИСУНКАМИ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1897.

I.
Первая встрча.

— Спички! спички хорошія!
— Давай сюда! Что стоить коробка?
— Два су, служивый.
И мальчикъ живо подалъ коробочку сидящему на скамейк старому ветерану.
Сержантъ Гаво внимательно осмотрлъ ее, выдвинулъ изнутри, взялъ спичку, потеръ объ скамью, но она не загорлась. Онъ вынулъ другую, третью и такъ до копна, пока опустла вся коробка, но ни одна изъ лихъ не вспыхнула, такъ какъ сра отсырла.
— Вотъ такъ штука! воскликнулъ онъ:— Да вдь это обманъ!..
И старый воинъ грозно взглянулъ на мальчика, который стоялъ передъ нимъ растерявшись и покраснвъ.
— Должно быть отсырли подъ мостомъ,— отвтилъ онъ дрогнувшимъ голосомъ.
— Подъ мостомъ? А что ты тамъ длалъ? Шалопайничалъ, небось? Игралъ въ пуговицы съ такими-же негодяями, какъ ты, на деньги, которыя выпрашиваешь у прохожихъ на улиц.
— Нтъ, служивый, я спалъ.
— Какъ спалъ?.. А родители?
— У меня нтъ родителей.
— Гмъ! Это другое дло… А можетъ ты обманываешь.
И старый ветеранъ взялъ мальчишку за руку и привлекъ его къ себ.
Испуганный мальчикъ попятился было назадъ, чтобъ, убжать, но рука, которая держала его, была достаточно сильна, и не прошло секунды, какъ маленькій продавецъ спичекъ очутился на лавк подл стараго солдата.
Это былъ черноволосый мальчуганъ съ блднымъ лицомъ и большими, печальными черными глазами, которые какъ бы просили о помощи и своею грустью располагали сердце ветерана.
— Ну, не бойся, сказалъ онъ мальчишк,— и разскажи мн о себ. Но не лги!.. Я не люблю лгуновъ.
Мальчикъ молчалъ и, опустивъ голову, машинально сталъ считать свои коробочки спичекъ.
— Будь посмле, ободрялъ его сержантъ — Вдь, я не разбойникъ и никогда не обижаю дтей. Скажи, давно-ли ты лишился своихъ родителей?
— Не знаю.
— Не помнишь ихъ?
— У меня ихъ не было: меня нашли у дверей.
— Вотъ какъ! Кто-жъ тебя нашелъ?
— Очень добрая женщина… Ее звали госпожей Менардъ. Она часто цловала меня и давала сть разныя вкусныя вещи. Она была молочницей и я помню большіе желзные горшки, выкрашенные блымъ внутри: въ нихъ она хранила молоко и сметану.
— Что-же случилось съ твоей молочницей?
— Ничего — она умерла! Мн было тогда шесть лтъ. Ее принесли съ улицы не живою.
— Вотъ какъ! пробурчалъ инвалидъ.— А кто же потомъ занялся тобою?
— Мальчикъ пожалъ плечами.
— Скоро съ деревни пріхали родители госпожи Менардъ и спросили меня: кто я?— Подкидышъ! отвтила сосдка.— ‘А! подкидышъ!’ воскликнулъ какой-то толстый господинъ: должно быть отецъ Менардъ,— ‘значитъ его можно отдать въ убжище для дтей.— У меня своихъ много и я вовсе не желаю печись этимъ найденышемъ’.
— Ахъ, негодяй! крикнулъ сержантъ.— Что же было дальше?
— На другой день, утромъ, меня хотли отвести въ убжище, но въ это время пришла тетушка Потаръ, которая жила противъ насъ, и сказала, что она возьметъ меня къ себ. ‘Теперь онъ большой, прибавила она, — и можетъ быть мн полезнымъ’.— Въ такомъ случа, возьмите его,— отвтили родители госпожи Менардъ, и моя новая покровительница взяла меня за руку и увела къ себ.
— Добрая женщина! воскликнулъ растроганный сержантъ.
— О, нтъ! она совсмъ не такъ добра: она непонравилась мн, и я тогда-же подумалъ, что лучше мн пойти въ убжите. Но объ этомъ меня никто не спрашивалъ и я пошелъ за тетушкой Потаръ. Она была торговкой и я чистилъ у нея то картофель, то рыбу…
— Но, вдь, она зато кормила тебя: у тебя былъ, пріютъ и ты не голодалъ?
— Напротивъ, еще какъ голодалъ! Она была очень скупая. Работать-то я работалъ, а сть — не лъ. Часто, бывало, что я цлый день бгалъ по городу, а вечеромъ только мылъ посуду, носилъ воду и уголь… Притомъ она сильно била меня ни за что, ни про что.
— Значитъ, теб скверно жилось у нея?
Мальчикъ поднялъ голову.
— Хуже, чмъ собак, служивый! возмущенно воскликнулъ онъ:— Я всегда былъ голоденъ, а если когда хотлъ взять испеченную и подрумянившуюся картофелинку, когда ее вынимали изъ печи, то она била меня по рук большою желзною ложкой или обсыпала руку горячею золой.
— Ахъ, она вдьма эдакая! крикнулъ старый служака.
— Да, она была очень злая женщина!.. Чрезъ нсколько мсяцевъ, я совсмъ отощалъ, не могъ, волочить своихъ ногъ и, вмсто того, чтобы рости, я какъ будто все уменьшался.
Сержантъ сдлалъ нетерпливый жестъ и повернулся на скамь.
— И ты все еще живешь у этой гадкой бабы? вскричалъ онъ внезапно.— Сведи меня къ ней и я съ ней поговорю!
— Ха, ха! ужъ годъ, какъ я убжалъ отъ нея! Однажды, она послала меня съ различными порученіями и я тогда же ршился не возвращаться къ ней. Это было лтомъ, день стоялъ страшно жаркій и я задыхался въ лавочк тетушки Потаръ, притомъ я ужъ не могъ сть картофелю, а она ничего другаго не давала… ‘Не умирать-же мн съ голоду! подумалъ я: — лучше жить на улиц, чмъ въ этой душной лавчонк’… И я, вмсто того, чтобы вернуться домой, пошелъ вдоль бульвара надъ ркою и смотрлъ, какъ купаются собаки. Дойдя до Тюлъери, я замтилъ молодую, хорошо одтую барышню и маленькаго мальчика, сходящими внизъ по лстниц. Мальчикъ велъ на шнурк бленькую собачку, которая весело лаяла и прыгала отъ радости вокругъ него. Вдругъ мальчикъ кинулъ свой хлыстикъ въ рку, собачка бросилась схватить его, но мальчикъ забылъ отпустить шнурокъ, на которомъ была привязана собачка, и — рать, два, три!.. Гопъ! и мальчикъ упалъ въ воду: только ноги остались на берегу. Я живо подбжалъ къ нему и схватилъ, а тутъ и барыня подошла съ крикомъ и слезами… Мы вытащили мальчика, который совсмъ промокъ… ‘Возьми его подъ руку, сказала барыня,— и помоги мн взвести на гору: тамъ насъ ожидаетъ экипажъ’. Я взялъ и мы взошли но лстниц, барыня посадила мальчика въ ландо и сама сла. Кучеръ тронулъ возжами.— ‘Ахъ, да! воскликнула она:— я и забыла о теб, мой милый! Какъ тебя зовутъ?’— Исидоромъ.— ‘А гд твои родители?’ (меня всегда спрашиваютъ о нихъ).— У меня нтъ родителей. — ‘Гд ты живешь?’ — Я не хотть отвтить и барыня, открывъ портмоне, бросила мн двадцать франковъ, но при этомъ ея лицо сдлалось не такъ ласково, какъ было прежде, и ландо ухало…
— Давно это было? прервалъ сержантъ.
— Ужъ больше года!
— Какъ же ты посл того жилъ?
— Какъ приходилось. Сначала я думалъ, что я очень богатъ, имя двадцать франковъ въ карман… Тогда я первый разъ въ жизни увидалъ золотую монету…
И мальчикъ съ улыбкой взглянулъ на сержанта, показывая ему свои блые, здоровые зубы.
— Ну, и что ты сдлалъ съ этимъ золотомъ?
— Что сдлалъ? спросилъ мальчикъ серьезно и глубоко вздыхая.— Я былъ малъ и не разсудителенъ, а потому, прежде всего, пошелъ въ кухмистерскую, заказалъ себ хорошій обдъ въ двадцать су и первый разъ въ жизни попробовалъ вина…
— И опьянлъ?
— Не знаю, но мн было весело и я, выйдя изъ ресторана, плясалъ точно также, какъ молодые итальянцы, которыхъ я встртилъ на бульвар. Они пригласили меня присоединиться къ нимъ.— ‘Поди съ нами сказали они,— теб будетъ весело и люди будутъ думать, что ты такой-же неаполитанецъ, какъ и мы’.— Я пошелъ съ ними. Двочку звали Зитой, а ея старшаго брата — Карломъ. Они завели меня на какой то постоялый дворъ, гд насъ встртилъ черный бородатый мужчина, который тотчасъ спросилъ ихъ, сколько они принесли денегъ.— ‘Я три, а Карлъ — четыре франка’, отвтила Зита. Пріемъ оказался ласковымъ.— ‘А это что за сорванецъ? спросилъ онъ помолчавъ и смотря на меня.— Что онъ уметъ: плясать или пть?’ Да, онъ танцуетъ очень хорошо,— отвтила двочка.— ‘Но я не возьму его!.. И съ вами-то у меня много хлопотъ’.— Я ничего не буду вамъ стоить, возразилъ я,— потому что у меня есть свои деньги:— ‘А! есть деньги?.. Покажи’… Но я показалъ ему только одну пятифранковку, потому что у него были такіе злые глаза.
И хорошо сдлалъ!.. Больше я не увидлъ ее.— ‘Это на твое содержаніе’, сказалъ онъ и спряталъ деньги въ карманъ. Я заплакалъ, но Зита ущипнула меня въ плечо и шепнула на ухо: ‘молчи, завтра мы больше заработаемъ’…
— И ты остался съ ними? спросилъ съ неудовольствіемъ сержантъ.— Это мн не нравится. Хорошихъ вещей могъ научить тебя твой новый опекунъ, если самъ съ перваго раза ограбилъ ребенка!..
Въ это время въ ближайшемъ Дом Инвалидовъ раздался вечерній звонъ.
— Ну, мн пора, сказалъ ветеранъ, быстро вставая со скамьи, не смотря на свою деревянную ногу.— А ты куда идешь на ночь?
— Въ Гренель. Тамъ я видлъ скошенную траву и тамъ я высплюсь лучше, чмъ подъ мостомъ.
— А обдать?
— У меня есть шесть су, булка и колбаса, а это очень вкусныя вещи. Да и Сена еще не высохла и въ ней можно напиться вдосталь воды.
— Гм!.. Мн не хочется тебя такъ оставить.
И старый инвалидъ вынулъ клтчатый платокъ изъ кармана, развязалъ въ немъ узелокъ и подалъ маленькому продавцу спичекъ три су.
— Сегодня я могу обойтись безъ табаку,— пробурчалъ онъ.— Приходи завтра въ четыре часа: я буду тебя здсь ждать и ты окончишь мн исторію своей жизни. Но помни, чтобы спички были сухія и я сдлаю тебя, поставщикомъ спичекъ всхъ моихъ товарищей. Понимаешь?
— Понимаю, служивенькій.
— Сержантъ! Разв не видишь галуновъ?
— До свиданія, господинъ сержантъ!
— До свиданія!
Мальчикъ медленно удалился, потчуя своимъ товаромъ встрчныхъ прохожихъ, ветеранъ провожалъ, его взглядомъ и прислушивался къ удалявшимся возгласамъ:
— Спички! спички хорошія!

0x01 graphic

II.
Подкидышъ.

На слдующій день сержантъ ожидалъ въ четыре часа на условномъ мст своего новаго знакомаго.
Но напрасно: прошло четверть часа, затмъ — другая, на часахъ Дома Инвалидовъ пробило половина пятаго, а мальчикъ все не приходилъ.
Старый вояка началъ выходить изъ терпнія, хмурить лобъ и стучать палкой по своей деревянной ног.
— Старый дуракъ! пробурчалъ онъ: — опять дался обмануть себя!.. Весь вечеръ не курилъ, и кто знаетъ, зачмъ и почему! Всегда эта моя несчастная слабость къ дтямъ!.. Настоящее бабье сердце!..
Но вдругъ въ конц аллеи показался виновникъ его нетерпнія, который бжалъ во всю прыть. Поровнявшись съ сержантомъ, онъ быстро подошелъ къ нему и, вытирая рукавомъ вспотвшее лицо и лобъ, смло занялъ мсто подл него.
— Однако, долгонько ты заставляешь ждать себя, пробурчалъ сержантъ съ неудовольствіемъ.— Ужъ три четверти пятаго… Въ полку за такое опозданіе тебя посадили бы въ карцеръ на двадцать четыре часа.
— Не моя въ томъ вина, служивенькій…
— Сержантъ! чортъ возьми.
— Не моя въ томъ вина, господинъ сержантъ, что я опоздалъ.— Я ужъ шелъ къ вамъ, какъ вдругъ увидалъ свадьбу! Я остановился на минуту, а тутъ начали выходить изъ церкви. Мн приказали звать кареты, затмъ я бгалъ за сигарами и распродалъ вс свои спички.
— О, у меня сегодня хорошій день!..
— А много-ли заработалъ?
— Три франка.
— Ну, такъ спрячъ ихъ подальше, чтобы не увидлъ твой итальянецъ: не то, отниметъ ихъ.
— Ого! не такъ-то легко отнять, потому что я ужъ давно не у него.
— А!.. ну, такъ говори, что было дальше, гд ты вращался?
— А на чемъ я вчера остановился?
— У тебя итальянецъ отнялъ пять франковъ и осталось только четырнадцать.
— Да, правда… Итакъ, на слдующій день итальянецъ Арно позвалъ меня къ себ и сказалъ: ‘если ты ничего не принесешь вечеромъ, то можешь ночевать, гд теб заблагоразсудится, только не здсь’. И онъ вытолкалъ меня за дверь, не давъ пость — ‘Пойдемъ, сказала Зита: надо же заработать что либо на завтракъ’.— Я былъ голоденъ и подумалъ о своихъ четырнадцати франкахъ, но не хотлъ признаться къ нимъ, потому что боялся Карла.
— Э, да ты, какъ я вижу, подозрительный!
— Что длать?.. Меня всегда и вс били.
— Бдный мальчикъ!
И рука стараго служаки ласково скользнула по блдному личику ребенка.
— Ну, что же дальше? спросилъ сержантъ.
— Дальше… Мы пошли въ сторону Булонскаго лса. Тамъ всегда много людей: господа и барышни прізжаютъ въ экипажахъ или верхомъ, останавливаются и весело разговариваютъ между собою. Зита ударила въ тамбуринъ и начала плясать вмст съ Карломъ, а я слъ на лавк. Замтивъ это, двочка подбжала ко мн и сказала:— ‘Если ты будешь сидть, то ничего не заработаешь и Арно прогонитъ тебя’. Въ этотъ моментъ одна молодая, красивая барыня прозжала мимо насъ на великолпной карой лошади и обронила розу, которая была приколота къ ея корсажу. Я быстро нагнулся, чтобы поднять ее, но какой-то господинъ отнялъ ее у меня и самъ подалъ. Барыня разсмялась и сказала этому господину: — ‘Дайте-же что либо за трудъ этому мальчику: вдь вы ему обязаны этой розой’.— Незнакомецъ опустилъ руку въ карманъ и подалъ мн золотую монетку: это было десять франковъ. Зита прыгнула отъ радости и захлопала въ ладоши:— ‘Ну, на сегодня довольно для всхъ насъ! сказала она:— Пойдемъ!’ И мы вс трое побжали въ ближайшую кухмистерскую.— ‘Ты заплатишь за завтракъ, а остальныя деньги мы раздлимъ на троихъ’, сказалъ Карлъ. Заплатить-то за завтракъ я охотно согласился, но длиться деньгами и не подумалъ. Но когда мы позавтракали, Карлъ потребовалъ свою часть, я отказалъ ему, онъ ударилъ меня кулакомъ и отнялъ у меня вс деньги. Ну, я и хотлъ совсмъ уйти отъ нихъ, но Зита ‘удержала меня: ‘Не уходи! вскричала она:— а то Карлъ побьетъ меня и мн плохо будетъ безъ тебя!’ Я и остался…
Мальчикъ остановился, чтобъ отдохнуть немного посл продолжительнаго разсказа, а затмъ продолжалъ:
— Такъ прошло полгода. Арно и Карлъ ужасно обижали меня и я убжалъ бы отъ нихъ чрезъ нсколько дней, да Зита всегда уговаривала меня, просила, плакала и цловала, чтобъ я не оставлялъ ее. Она была такою доброю для меня, какъ ни кто на свт, и я поневол оставался съ ними. Наконецъ я заболлъ и не могъ встать съ постели, у меня сильно болла голова, ноги одеревенли и я говорилъ совсмъ не то. что хотлъ. Арно подошелъ ко мн, посмотрлъ и сказалъ: ‘Ну, этотъ ужъ ничего не заработаетъ и я не намренъ держать его у себя. Вдь для больныхъ есть больницы… не для собакъ же он построены!..’ И онъ ушелъ. Потомъ я почувствовалъ, что меня куда-то понесли, а что было дальше, я ужъ ничего не помню.
Мальчикъ опять умолкъ на минуту.
— Когда я проснулся и пришелъ въ себя, то увидлъ, что я былъ въ большой зал, гд стояло много кроватей, на которыхъ лежали какіе-то незнакомые мн люди. Вс они стонали и жаловались на боль. Сестры милосердія ухаживали за ними, говорили шопотомъ и переходили отъ постели къ постели то съ бульономъ, то съ лкарствами. Наконецъ я выздоровлъ и меня спросили, куда я пойду, есть ли у меня родители и почему они не навщали меня? Я отвтилъ, что они живутъ далеко. Я не хотлъ признаться, что у меня нтъ никого, боясь, чтобы меня не задержали.— ‘А ты знаешь, гд они живутъ? спросила меня сестра милосердія,— и есть ли у тебя деньги на дорогу?’ — Я показалъ ей припрятанныя у меня дв пятфранковки. Но сестра вышла и вскор вернулась, а затмъ сунула мн въ руку двадцать франковъ. Я поблагодарилъ ее и вышелъ на улицу. Остановившись на минуту, я призадумался, вернуться ли мн къ Арно. Еслибъ не Зита, то эта мысль не пришла бы мн въ голову, но двочка была добрая… Только она и госпожа Менардъ любили меня… И я пошелъ. Взойдя на пятый этажъ, я засталъ дверь квартиры Арно запертой, а привратникъ сказалъ мн. что онъ ухалъ въ провинцію, и я остался совсмъ одинъ…
— Бдный ты, малый! воскликнулъ сержантъ:— Ни въ чемъ теб не везло! Ну, и тогда ты сталъ торговать спичками?
— О, нтъ еще, служивый!
— Сержантъ! чортъ возьми!.. Неужели у тебя въ самомъ дл такая пустая и забывчивая башка?
— Извините!.. Я хотлъ сказать: господинъ сержантъ…
— Ну, смотри!.. Что-же дальше? Судя по твоимъ сапогамъ, мн кажется, что ты не часто обладалъ золотомъ!..
— Правда, господинъ сержантъ: я потерялъ свое счастье къ деньгамъ. Притомъ я не умть ни пть, ни играть на какомъ либо инструмент. Еслибъ у меня были бленькія мышки или обезьянки, а то вдь и ихъ не было!.. Да и танцовать не могъ, потому что не было Зиты, а она, кром того, красиво пла и играла на тамбурин. Ко всему этому, я быль оборванъ… Я отпиралъ дверцы у каретъ и экипажей, собиралъ окурки, но всего этого было мало!.. Потомъ я больше всего ходилъ по рынкамъ, помогалъ кухаркамъ носить корзины и получалъ за это — когда булку, когда су. Спалъ я подъ телгами съ овощами и зеленью, и часто бывали такіе дни, что я ничего не лъ, не зналъ куда дваться и спрягаться отъ дождя и слякоти. Однажды я былъ очень голоденъ и пошелъ въ Тюльери. Свъ, на лавочку, я призадумался, гд бы мн раздобыться что-либо пость. Въ это время я замтилъ вдали двоихъ дтей въ новыхъ шелковыхъ платьяхъ, которые, идя рядомъ, угощали другъ друга пирожнымъ. Я взглянулъ на нихъ, однако, не осмлился протянуть руку, но должно быть мои глаза выдали меня, потому что двочка остановилась у скамейки и спросила: — ‘Что ты такъ смотришь на меня?’ — Смотрю, потому что голоденъ.— ‘Значитъ, ты напроказничалъ и былъ не послушенъ старшимъ?— Нтъ, не потому.— ‘ Такъ ктоже теб мшаетъ сть?’ — У меня нечего сть!— ‘Гастонъ! отдадимъ ему свои пирожныя!’ воскликнула она, обращаясь къ своему товарищу, и она положила мн весь сверточекъ на колни…

0x01 graphic

— Ну, ты разумется сълъ?
— Мн было стыдно, но ужь очень сть хотлось и я не ожидалъ приглашенія. Двочка подбжала къ высокой бонн въ шляп съ цвтами и что-то сказала ей, а чрезъ минуту вернулась и дала мн десять су, причемъ сказала: — ‘Вотъ теб. Приди завтра и папа наврное дастъ теб больше’… На слдующій день я ожидалъ на той же скамь. Наконецъ они появились въ алле. Но молодой господинъ съ серьезнымъ и даже суровымъ лицомъ подошелъ ко мн и спросилъ, чмъ я занимаюсь? Я не зналъ что отвтить. ‘Да это бродяжка и лнтяй!’ воскликнулъ онъ, обращаясь къ двочк.— Папочка! да вдь чтобъ научиться работать, надо имть книги и тетради, а у него не на что ихъ купить!— Господинъ обнялъ двочку, а мн далъ десять франковъ и сказалъ: ‘Постарайся найти себ какія либо занятія’. И онъ ушелъ по направленію къ улиц Риволи, ведя дочь за руку. Барышня оглянулась на меня нсколько разъ…
— Что же ты сдлалъ съ этими деньгами?
— Купилъ первый ящикъ спичекъ и теперь стараюсь такимъ путемъ заработать себ на хлбъ. Но это не такъ легко, какъ мн казалось. Бываютъ такіе дни, когда спички отсырваютъ и не хотятъ горть, а тогда покупатели называютъ меня обманщикомъ и часто награждаютъ за это пинками.
— Но ты избралъ себ глупое ремесло! На этомъ поприщ ты никогда не сдлаешься порядочнымъ человкомъ.
— Да что жъ мн было длать? Я никого не знаю и ничего неумю…
— А хочешь быть солдатомъ?
— Не знаю.
— Плохо!.. Полкъ замняетъ человку и домъ, и семью, а знамя — замняетъ все. А битвы!.. а побды!.. Грохотъ пушекъ, топотъ и ржанье коней, приказы начальства, смерть грозящая со всхъ сторонъ, смерть, которой никто не боится… Разв все это не жизнь, разв не удовольствіе?..
— Вы все это сами видли и слышали, господинъ сержантъ?
— Видлъ и испыталъ.
— Гд?
— Разумется, на войн!
— Вы были на войн?!
— Да, мой мальчикъ, былъ, и не на одной… Напримръ въ Африк, подъ начальствомъ маршала Бюжо. О, я много видалъ!..
— И убивали людей?
На лиц и въ глазахъ мальчика проявился замтный страхъ и онъ смотрлъ на стараго воина широко открытыми глазами.
— Можетъ быть и убивалъ, отвтилъ сержантъ.— Это мн неизвстно. На войн слушается команда и — баста! а пуля не говорить, куда полетитъ или въ кого угодитъ. Дло другое — штыкъ. Помню: однажды въ Африк мы вышли въ походъ и неожиданно наткнулись на арабовъ. Они появились такъ внезапно, что мы не успли оглянуться, какъ они сли намъ на плечи. Какой-то изъ арабовъ съ черной бородой мтилъ изъ пистолета прямо въ меня… Къ счастью моему, порохъ подмокъ или отсырлъ, какъ твои спички, а я между тмъ проткнулъ его штыкомъ… Бдный! даже не пикнулъ и свалился съ коня!..
Мальчикъ поблднлъ и отодвинулся на самый конецъ лавки.
— Боишься, глупенькій?.. Эхъ, и я-то фефела!.. Зачмъ это я разсказываю ребенку и отнимаю у него понапрасну дорогое время… Ну, вотъ теб десять су… Приди завтра и я поговорю о теб съ капитаномъ Дофиномъ.
Сержантъ всталъ и, съ омраченнымъ лицомъ, отправился домой.
Ночью онъ не могъ заснуть. Грустные глаза мальчика и его блдное лицо постоянно стояли передъ нимъ.
‘Что онъ сдлалъ съ собою, бдненькій? Куда пошелъ ночевать?.. Онъ такой слабенькій, такой маленькій и вдругъ долженъ жить и пріобртать себ средства собственной силенкой’!
И сердце сержанта сжалось отъ жалости: онъ безпокойно ворочался на постели и не могъ дождаться разсвта. Ему казалось преступнымъ сладко заснуть, когда у беззащитнаго ребенка не было пріюта, въ которомъ онъ могъ бы спокойно скрыться отъ темноты, дождя, холода и бури.
‘Врно пріютился гд либо подъ мостомъ, или дрожитъ на какой нибудь вязанк сна, подумалъ онъ,— тогда какъ я лежу здсь на мягкомъ, удобномъ матрац!.. Ахъ, еслибъ я могъ уступить ему хоть уголокъ моей постели, то какъ бы я былъ счастливъ и спокоенъ!.. Да, надо подумать о немъ… Завтра пойду къ капитану и посовтуюсь съ нимъ… Можетъ быть, онъ сдлаетъ что либо для него’.

III.
Въ госпитал.

На слдующій день съ самаго утра сержантъ началъ прохаживаться по двору громаднйшаго Дома Инвалидовъ, не спуская глазъ съ дверей, ведущихъ въ канцелярію.
Наконецъ, около десяти часовъ, изъ нихъ вышелъ не молодой офицеръ. Гаво подошелъ къ нему.
— Извините, капитанъ, отозвался онъ, длая подъ козырекъ:— У меня есть дло… Могу-ли говорить?..
— А, это ты, Гаво!.. Въ чемъ дло?
— Не могу ли я помстить знакомаго мн мальчика въ школу солдатскихъ дтей?
— Гмъ!.. Это зависитъ…. Да кто такой, этотъ, мальчикъ?.. Твой родственникъ?
— Нтъ, капитанъ, но у мальчика такой голосъ и глаза, что они хватаютъ за сердце, и когда я смотрюна него, то чувствую, что такой обиды не должно быть. на свт… Онъ совсмъ еще дитя, а ужъ живетъ одинъ собственнымъ трудомъ…
И сержантъ чуть не заплакалъ. Капитанъ нахмурилъ брови.
— Что ты говоришь, Гаво?.. Я ничего не понимаю: говори ясне, какой это мальчикъ, да поскоре, потому что мн некогда…
— Да видите-ли, господинъ капитанъ: у меня нтъ ни жены, ни дтей, я не воспитываю ни собакъ, ни птицъ и никому я не нуженъ, часто я бываю до того одинокимъ, какъ морякъ посл крушенія… Я случайно встртилъ этого мальчика, сильно привязался къ нему и хотлъ-бы сдлать изъ него хорошаго человка. Онъ нуждается во мн, а я — въ немъ, и я былъ-бы очень счастливъ, еслибъ мн удалось помстить его въ школу солдатскихъ дтей. Я знаю, что онъ скоро пріобртетъ любовь и расположеніе всхъ…
— Но это трудно, мой милый Гаво. Вдь ты самъ знаешь, что въ нашу школу принимаются только солдатскія дти.
Сержантъ повсилъ голову.
— Такъ невозможно? спросилъ онъ.
— Во всякомъ случа — трудно, отвтилъ капитанъ помолчавъ.— Но ты не унывай и не печалься… я подумаю, что можно сдлать для твоего протеже.
И капитанъ удалился, оставляя сержанта погруженнымъ въ мысляхъ о карьер будущаго маршала Франціи.
Его размышленія вскор были прерваны барабанами и музыкой: баталіонъ солдатскихъ дтей съ ружьями на плечахъ дефилировалъ передъ зданіемъ Инвалидовъ. Мальцы въ красныхъ кепи, надвинутыхъ на бекрень, ловко маршировали и сержантъ смотрлъ на нихъ съ большою завистью.
‘Попадетъ ли Исидоръ когда либо въ ряды этихъ воиновъ? съ грустью подумалъ онъ.— А какъ бы онъ. хорошо выглядлъ въ кепи и форм! Наврное онъ маршировалъ бы не хуже другихъ’!..
И онъ вздохнулъ.
Въ четыре часа, какъ и всегда, онъ отправился въ сторону Эспланады, занялъ свое мсто на лавочк и ждалъ. Но прошелъ часъ, другой, а мальчикъ не показывался. Наконецъ послышался бой часовъ и Гаво, безпокоясь о своемъ молодомъ пріятел, ни съ чмъ, вернулся домой.
Въ эту ночь онъ плохо спалъ и на слдующій день опять пошелъ на свой постъ.
Но мальчикъ не пришелъ и сегодня.
Этого ужъ было черезчуръ много: сержантъ вышелъ изъ терпнія и разразился бранью.— И какой же я профанъ! сердито ворчалъ онъ, стуча деревянной ногою.— Впрочемъ, какой интересъ, этому щенку проводить меня? Вдь не ради какихъ нибудь ничтожныхъ нсколько су, которыя онъ выманилъ у меня… А если онъ думаетъ, что я позволю ему эксплуатировать себя и буду снисходительно смотрть на его обманы, то онъ жестоко ошибается!.. Не на того напалъ, дурачокъ!.. Нтъ, старый служака не позволитъ шутить надъ собою!.. Шалишь!.. Если допустить, что онъ нашелъ себ какія либо занятія… такъ вдь, когда-же онъ усплъ?.. Гмъ!.. Странно, что онъ не подаетъ никакого признака о своемъ существованіи!..
Между тмъ проходили день за днемъ и сержантъ, не смотря на сочувствіе къ нему ради его прекрасныхъ глазъ, положительно усомнился въ немъ и воспоминанія о мальчик, мало по малу, начали стушевываться въ его памяти.
Однажды утромъ ему вручили письмо.
Письмо!..
Это былъ необыкновенный случай въ жизни человка, у котораго не было никого на свт, онъ положительно поразилъ его въ первый моментъ: кто могъ ему писать? Онъ принадлежалъ къ числу той горсточки военныхъ служакъ, которыхъ ничто не связывало съ прошлымъ, кром однихъ воспоминаній. Не имя ни семьи, ни родныхъ, ни друзей за стнами Дома Инвалидовъ, они никогда не получали никакихъ писемъ и вся ихъ жизнь, со всми ихъ цлями и интересами сосредоточивалась въ стнахъ того зданія, которое благодарное отечество предназначило имъ за ихъ многолтніе труды и самоотверженное пожертвованіе собою.
Поэтому не удивительно, что сержантъ Гаво, держа въ рукахъ не распечатанное письмо, стоялъ какъ пораженный громомъ и никакъ не мотъ прійти къ заключенію, что его нужно распечатать.
— Что это значить?… Откуда и отъ кого оно?… размышлялъ онъ, перевертывая въ рукахъ письмо и въ сотый разъ прочитывая адресъ на немъ.
Въ конц концовъ, онъ однако же ршился разорвать конвертъ и вынуть дрожащими руками листикъ бумажки, съ печатнымъ заголовкомъ:

‘Госпиталь Lariboisi&egrave,re’.

‘Милостивый Государь!

‘Мальчикъ Исидоръ, принесенный въ госпиталь со сломанною ногой, обращается къ вамъ и слезно проситъ навстить его.

‘Съ уваженіемъ
‘N. N., одинъ изъ больнымъ паціентовъ’.

— Тысячу пуль и карабиновъ! крикнулъ Гаво, стукнувъ своей деревянной ногою. Несчастный ребенокъ!.. А я то обвинялъ его!.. И онъ же обращается ко мн!.. зоветъ меня!.. Меня, стараго калку, который видлъ его всего два раза!.. Бдный, оставленный ребенокъ!..
И взволнованный сержантъ заходилъ большими шагами по двору, стуча по камнямъ деревянною ногой.
— Да, я долженъ поспшить, долженъ!.. Сломанная носа!.. Можетъ хромать… Какой же онъ будетъ солдатъ!.. Нтъ это невозможно!..
И сержантъ, старательно осмотрвъ свой праздничный мундиръ, къ которому не забылъ привсить вс свои регаліи и крестъ Почетнаго Легіона, одлъ его и въ самый полдень отправился въ госпиталь.
Онъ шелъ до того задумавшись, что, проходя чрезъ Елиссйскія поля, чуть не попалъ подъ экипажъ. Кучера, скрещиваясь въ одномъ мст, должны были останавливать лошадей, чтобы объхать это живое препятствіе.
Наконецъ онъ прибылъ на мсто.
Здсь у него прошло не мало времени, пока онъ узналъ, гд лежитъ Исидоръ.
— Второй этажъ, зала No 3, отвтили ему.
Пройдя нсколько корридоровъ, Гаво наконецъ очутился передъ дверью съ значкомъ No 3.
Это была большая, чистая, свтлая, продолговатая комната, на постеляхъ, разставленныхъ въ два ряда, лежали больные, около которыхъ ухаживали сестры милосердія.
Сержантъ остановился вблизи порога и началъ оглядываться кругомъ, отыскивая взглядомъ своего мальчика.
— Господинъ сержантъ! раздался вдругъ вблизи него слабый дтскій голосъ.
Гаво повернулъ голову и увидлъ на блой постели знакомое ему небольшое, худенькое личико и большіе глаза мальчика.
Старый солдатъ подошелъ близко къ Исидору и почти безотчетно охватилъ его голову своими большими руками и покрылъ ее поцлуями. Причемъ слезы покатились по его морщинистому, костлявому лицу.
— Благодарю васъ, господинъ сержантъ, что вы пришли! прошепталъ мальчикъ:— я не зналъ, можете ли прійти, а между тмъ хотлъ, чтобъ вы знали, что я не шляюсь понапрасну по городу.
— Скажи мн, милый, кто тебя такъ хорошо устроилъ здсь?
— Извощикъ съ предмстья Монмартръ… Я думалъ, что ужъ ни въ чемъ не буду нуждаться…
— Сильно страдалъ?
— Да, у меня было все тло поцарапано да и кость изломана… Извощикъ бжалъ, а меня принесли въ госпиталь и здсь доктора сжалились надо мною.
Блдное личико мальчика и страдальческое выраженіе глазъ придавали этимъ словамъ еще большее значеніе.
— Долго здсь пролежишь?
— Говорятъ, что не встану раньше мсяца.
— А майоръ?.. Что онъ думаетъ?
— Какой майоръ?..
— То бишь, докторъ?.. Не говорилъ-ли, что ты будешь хромать?
— Докторъ? О, нтъ, я съ нимъ не разговаривалъ… Да и боюсь его спросить объ этомъ.
Очевидно, мальчикъ не зналъ, что ему грозить и Гаво заговорилъ о другомъ.
— Что же ты длаешь въ продолженіе дня?
— Скучаю. Мой сосдъ не разговариваетъ со мною: онъ постоянно плачетъ, а если жена придетъ его навстить, то онъ плачетъ еще больше… Еслибъ не было такъ далеко и еслибъ вы могли, господинъ сержантъ, иногда…
— Приду, наврное приду… можешь разсчитывать, на меня, возразилъ сержантъ, понявъ, что больной хочетъ сказать.
— А ваша нога?
— Пустяки! Она длаетъ свое дло также, какъ и каждая иная… Здсь есть нчто, что ее поведетъ сюда…
И онъ указалъ съ улыбкою на свою грудь.
Исидора, тоже улыбнулся, а старый ветерана, вынулъ изъ кармана апельсинъ и подала, его мальчику.
— Вотъ теб, сказалъ онъ.— Это очень хорошо, въ особенности, когда хочется пить.
Мальчикъ протянулъ руку.
— Ахъ, какой хорошій! воскликнулъ онъ съ восторгомъ.— Такой самый однажды лъ одинъ изъ больныхъ и этимъ самымъ возбудилъ во мн жажду.
Онъ поправился на своей постели и дрожащею исхудалою рукою тотчасъ началъ чистить апельсинъ, сержантъ смотрлъ на него радостными сіяющими глазами, такъ что забылъ даже о возвращеніи домой.
Но всему на свт долженъ быть конецъ: настала пора разстаться.
— Вдь вы придете еще разъ? не правда-ли, придете?..
— Приду… будь спокоенъ.
И старый служака сильно пожалъ худенькую ручку, которую мальчикъ съ довріемъ протянулъ ему. Деревянная нога застучала по полу, а Исидоръ провожалъ его грустными глазами до большихъ входныхъ дверей въ залу.
Съ этого времени Гаво приходилъ къ нему съ настоящею солдатскою точностью, черезъ день, принося ему каждый разъ то яблоко, то апельсинъ, то грушу или конфету. Онъ даже пересталъ курить, онъ, который привыкъ къ трубк, куря ее боле сорока лтъ! Это вначал ему много стоило, но пріятное волненіе при вид ребенка вознаграждало его за все. И когда онъ запуская руку въ карманъ, говорилъ: ‘угадай, что я принесъ’, онъ чувствовалъ себя совершенно счастливымъ.
Мальчикъ угадывалъ, его глаза блестли, онъ улыбался и сіялъ отъ радости. Въ свою очередь, сержантъ чувствовалъ усиленное біеніе сердца, когда мальчикъ съ аппетитомъ съдалъ пирожокъ или когда на зубахъ его хрустла сахарная трубочка.
— Моя трубка ничего не стоитъ, въ сравненіи съ этой сахарной, бурчалъ онъ, покручивая усы.

0x01 graphic

IV.
Страничка изъ жизни стараго солдата.

Съ минуты, когда сержантъ сталъ навщать Исидора, сестры милосердія, служители и даже больные начали оказывать мальчику больше сочувствія и лучше обращаться съ нимъ.
— Это вашъ мальчикъ? часто спрашивали у сержанта.
— Нтъ, это сынъ одного изъ моихъ прежнихъ товарищей, отвчалъ серьезно Гаво.
Очевидно, онъ не хотлъ, чтобы вс знали, кто былъ этотъ б
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека