Сандфорд и Мертон, Дай Томас, Год: 1789 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 18 минут(ы)

Сандфордъ и Мертонъ.
Разсказъ для дтей.
СОЧИНЕНІЕ ТОМАСА ДАЙ.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ и МОСКВА,
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА И ТИПОГРАФА М. О. ВОЛЬФА.
1866.

Знатный и богатый Мертонъ жилъ въ прекрасной плодородной мстности, на морскомъ берегу. Онъ владлъ тутъ большимъ помстьемъ съ обширными лугами, пастбищами и рощами, а въ центр его владній возвышался красивый замокъ, окруженный живописными садами. У него былъ одинъ только сынъ, котораго онъ любилъ съ излишнею даже нжностію. Шестилтній Томасъ Мертонъ, добрый отъ природы, былъ уже чрезъ мру избалованъ, и двумъ приставленнымъ къ нему слугамъ строго приказано было отнюдь не противорчить его желаніямъ. Во время прогулокъ одинъ изъ слугъ держалъ надъ мальчикомъ большой зонтикъ, чтобы защищать его отъ солнечныхъ лучей, другой бралъ Томаса на руки, когда онъ утомлялся отъ ходьбы. Мальчикъ ходилъ всегда одтый въ шелкъ и кружева и имлъ даже вызолоченную колясочку, въ которой слуги возили его, когда ему хотлось навстить своихъ товарищей по играмъ. Мать его питала къ нему такую привязанность, что давала ему все, чего бы онъ только ни пожелалъ, и даже не хотла учить мальчика читать и писать, потому что онъ жаловался на головную боль отъ ученія.

Излишество и праздность имли послдствіемъ, что Томасъ, хотя имлъ все, чего желалъ, тмъ не мене постоянно былъ недоволенъ и капризенъ. Иногда онъ надался столько сластей, что длался болнъ, и тогда ему приходилось переносить сильныя боли, такъ какъ онъ не могъ принимать горькія лекарства. Притомъ же онъ былъ до того изнженъ, что почти всегда ему не здоровалось: то длался у него насморкъ отъ дуновенія втра или дождя, то лихорадка отъ солнечныхъ лучей. Вмсто того, чтобы заставлять его играть и бгать на воздух, подобно другимъ дтямъ, ему говорили, чтобы онъ сидлъ смирно дома, чтобъ не испортить своего платья и не загорть. Такимъ образомъ онъ достигъ уже боле шестилтняго возраста, не умя ни читать, ни писать, неразвитый въ физическомъ отношеніи и неспособный перенести какую-либо непріятность или противорчіе, отъ этого онъ сдлался гордъ, вчно недоволенъ и нетерпливъ.

Недалеко отъ замка Мертона жилъ добрый и бодрый крестьянинъ, по имени Сандфордъ. У этого, такъ же какъ и у Мертона, былъ одинъ только сынъ Генрихъ, немного старше Томаса. Но Генрихъ былъ силенъ, дятеленъ и нимало не изнженъ, ибо съ дтства пріучился бгать по полямъ, сопровождать работниковъ, когда они вызжали съ плугомъ для воздлыванія земли, и выгонять овецъ на пастбище. Онъ не былъ такъ красивъ собою, и черты его не были такъ нжны, какъ у Томаса Мертона, но за то у него было благородное, доброе лице и привлекательныя манеры, онъ всегда былъ веселъ и считалъ первымъ для себя удовольствіемъ оказать кому-нибудь услугу. Во всхъ отношеніяхъ онъ былъ необыкновенно добръ, до того, что никогда не ршался разорять птичьи гнзда и уносить яйца и вообще при играхъ своихъ не позволялъ себ мучить бдныхъ животныхъ, которыя имютъ чувства такія же какъ и мы, хотя и не могутъ выражать ихъ словами.

Добрыми качествами своими Генрихъ пріобрлъ себ всеобщее расположеніе, въ особенности же мстнаго пастора, который до того привязался къ мальчику, что почти не отпускалъ его отъ себя и училъ грамот. Впрочемъ, и не удивительно, что пасторъ Барловъ отъ души полюбилъ Генриха, ибо этотъ съ особеннымъ рвеніемъ выслушивалъ и усвоивалъ себ уроки преподавателя и, въ то же время, былъ самымъ добрымъ и угодливымъ мальчикомъ. Никогда не выказывалъ онъ неудовольствія или нерасположенія, когда ему поручалось какое-либо дло, а съ величайшею радостію приступалъ къ исполненію. Къ нему можно было имть полное довріе, ибо онъ не позволилъ бы себ солгать даже въ томъ случа, еслибы неправдой могъ достать себ цлый сладкій пирогъ, а сказавъ правду имлъ основаніе разсчитывать на наказаніе розгами. Генрихъ не походилъ и на тхъ дтей, которыя считаютъ первымъ удовольствіемъ своимъ състь что-нибудь вкусное, онъ былъ доволенъ, когда у него былъ кусокъ черстваго хлба, и никакія сласти не соблазняли его.

Съ мальчикомъ этимъ Томасъ Мертонъ познакомился слдующимъ образомъ. Однажды утромъ Томасъ, въ сопровожденіи лишь одной двушки, вышелъ гулять, и оба занимались тмъ, что собирали цвты и гонялись за бабочками, какъ вдругъ изъ высокаго кустарника показалась большая змя и мгновенно обвилась вокругъ ноги мальчика. Нельзя представить себ какъ оба перепугались: двушка убжала и стала звать на помощь, мальчикъ же отъ страха не могъ двинуться съ мста. Въ эту минуту случайно проходилъ по близости Генрихъ, онъ тотчасъ подбжалъ и спросилъ, что случилось? Но Томасъ неспособенъ былъ выговорить ни слова и только показалъ на ногу свою. Этого было для Генриха достаточно, съ необыкновеннымъ спокойствіемъ и обдуманностію, сказавъ Мертону, чтобъ тотъ не имлъ никакого опасенія, схватилъ онъ твердою рукою змю за шею, оторвалъ ее отъ ноги Томаса и швырнулъ ее на значительное отъ нихъ разстояніе.

Когда Томасъ пришелъ въ себя и намревался поблагодарить своего смлаго спасителя, крики двушки произвели уже свое дйствіе и госпожа Мертонъ со всмъ домомъ поспшала къ мсту происшествія. Первымъ долгомъ ея было взять своего ненагляднаго на руки и, осыпая его поцлуями, спросить его, не случилось ли съ нимъ чего-нибудь? ‘Нтъ, мама, отвчалъ Томасъ, право ничего не случилось, но гадкая змя эта наврно укусила бы меня, еслибы не подосплъ этотъ мальчикъ и не оторвалъ ее отъ моей ноги.’ — ‘А кто ты, которому я столь много обязана?’ опросила госпожа Мертонъ. ‘Генрихъ Сандфордъ, сударыня.’ — ‘Хорошо, дитя мое, ты добрый, смлый мальчикъ, пойдемъ съ нами възамокъ, мы накормимъ тебя.’ — ‘Благодарю васъ, сударыня, но отецъ мой не будетъ знать, куда я длся.’ — ‘А кто твой отецъ?’ — ‘Крестьянинъ Сандфордъ, сударыня, домъ нашъ тамъ, на склон горы.’ — ‘Крестьянинъ! воскликнула г-жа Мертонъ съ презрительнымъ тономъ и, подумавъ немного, продолжала: ‘ну, другъ мой, съ сегодняшняго дня ты будешь моимъ сыномъ, хочешь?’ — ‘Если вамъ это угодно, сударыня, но я долженъ имть около себя и своихъ настоящихъ родителей.’

Госпожа Мертонъ тотчасъ послала къ Сандфорду слугу своего, чтобы сказать ему, гд находится его сынъ, потомъ взяла Генриха за руку и повела его въ замокъ, гд и разсказала мужу своему какъ о сильной опасности, которой подвергался сынъ ихъ, такъ и о геройскомъ поступк маленькаго Генриха.

Для Генриха настала новая жизнь: его водили по великолпнымъ комнатамъ, гд соединено было все, что могло услаждать взоры и способствовать удобствамъ жизни, онъ увидалъ огромныя зеркала въ позолоченыхъ рамахъ, рзные стулья и столы, драпировки изъ дорогихъ шелковыхъ матерій и наконецъ множество драгоцнностей. Ножи, вилки, даже тарелки и блюда, были изъ чистаго серебра. За столомъ г-жа Мертонъ посадила его возл себя и считала за долгъ радушно угощать его самыми изысканными кушаньями, но къ немалому изумленію своему замтила, что его вовсе не радуетъ и но поражаешь все новое и великолпное, что окружаетъ его. Она не могла скрыть этого изумленія своего, ибо такъ какъ сама любила роскошь, то считала, что такое множество дорогихъ предметовъ должно непремнно произвести на всякаго сильное впечатлніе. Наконецъ, она замтила, что Генрихъ съ особеннымъ вниманіемъ разсматриваетъ одинъ изъ серебряныхъ стаканчиковъ, и спросила его: не желалъ ли бы онъ имть такой красивый стаканъ? ‘Онъ принадлежитъ нашему Томасу, добавила она, и, конечно, ему доставитъ много удовольствія подарить его своему маленькому другу,’ — ‘Да, мама, я готовъ это сдлать, сказалъ Томасъ: ты знаешь, что у меня есть другой, гораздо красиве, золотой, и кром того, два серебряныхъ, даже побольше этого.’ — Но маленькій Генрихъ отвчалъ: ‘искренно благодарю васъ, я не хочу лишить Томаса его стакана, у меня дома есть лучше.’ — ‘Какъ! воскликнула г-жа Мертонъ: разв твой отецъ кушаетъ на серебр?’ — ‘О нтъ, сударыня, мы дома пьемъ изъ длинныхъ сосудовъ, которые сдланы изъ рога, подобнаго тому, какой у быковъ на голов.’ — Этотъ мальчикъ долженъ быть глупъ, подумала г-жа Мертонъ и потомъ спросила Генриха: ‘А почему же ваши лучше этихъ серебряныхъ?’ — ‘Потому, отвчалъ мальчикъ, что они никогда не длаютъ намъ неудовольствія.’ — ‘Неудовольствія? что ты хочешь этимъ сказать?’ — ‘Видите, сударыня, когда слуга уронилъ эту большую штуку, то вы разсердились и казались очень недовольными, наши же сосуды можно бросать по всему дому, и это никого не побезпокоитъ.’ — ‘Сознаюсь, сказала г-жа Мертонъ мужу своему, я не знаю, какъ и поступать съ этимъ мальчикомъ,— онъ длаетъ такія оригинальныя замчанія.’ — Все дло заключалось въ томъ, что во время стола одинъ изъ слугъ уронилъ большой серебряный сосудъ, и такъ какъ это былъ предметъ весьма цнный, то хозяйка не только грозно посмотрла на виновнаго, но и сильно выбранила его за неосторожность.

Посл обда г-жа Мертонъ налила большой стаканъ вина, и подала его Генриху, приглашая выпить. Генрихъ поблагодарилъ, говоря, что онъ не чувствуетъ жажды. Г-жа Мертонъ возразила: ‘Поврь, дитя мое, вино это очень вкусно и сладко, и такой бодрый мальчикъ какъ ты, можетъ уже выпить стаканъ вина.’ — ‘Да, сударыня, но г-нъ Барловъ говоритъ, что мы только тогда должны сть и пить, когда чувствуемъ голодъ или жажду, подобно животнымъ и птицамъ, которыя питаются травами и не пьютъ ничего кром воды, а тмъ не мене сильны, дятельны и здоровы. Онъ также говоритъ, что надо сть только то, что легко добывается, иначе сдлаешься недовольнымъ и будешь досадовать, если не достанешь того, что вздумается.

Право, этотъ мальчикъ большой философъ, замтилъ самъ Мертонъ. Еслибъ г-нъ Барловъ взялъ нашего Томаса на свое попеченіе, мы были бы не мало обязаны ему, мальчикъ растетъ и пора ему чему-нибудь учиться. Что ты на это скажешь Томасъ? хотлъ бы ты быть философомъ?— ‘Папаша, я право не знаю, что такое философъ, а королемъ я бы хотлъ быть, ибо онъ выше и богаче всхъ другихъ людей, можетъ длать все, что хочетъ, и каждый старается угождать ему и боится его.— ‘Браво, дружокъ мой, сказала г-жа Мертонъ,— и, при врожденномъ теб ум, ты достоинъ быть королемъ. Вотъ теб стаканъ вина за прекрасный отвтъ твой, ну, а ты, Генрихъ, хотлъ бы быть королемъ?’ — ‘Этого я не понимаю, сударыня, но надюсь, что скоро буду въ состояніи управлять плугомъ и самъ заработывать себ хлбъ,— тогда я не буду нуждаться ни въ чьихъ услугахъ.’ — ‘Какая, однако, разница между дтьми благородныхъ Фамилій и крестьянскими!’ прошептала г-жа Мертонъ мужу своему, бросая презрительный взглядъ на Генриха.’ — ‘Не знаю, возразилъ Мертонъ, на сторон ли нашего сына преимущество.’ Потомъ онъ обратился къ Генриху и сказалъ: ‘Но, послушай, мой другъ, разв ты не хотлъ бы быть богатымъ?’ ‘Право нтъ, сударь!’ — ‘Почему же?’ спросила г-жа Мертонъ.— ‘Единственный богачъ, котораго я знаю, это живущій здсь по близости охотникъ, владющій рыцарскими помстьями, онъ скачетъ по крестьянскимъ пашнямъ, ломаетъ ихъ загороди и заборы, стрляетъ въ собакъ и курицъ, пугаетъ стада и обижаетъ бдныхъ. Люди говорятъ, что онъ не поступалъ бы такъ, еслибъ не былъ богатъ, вс ненавидятъ его, хотя и не смютъ сказать ему это въ глаза, я же ни за что на свт не хотлъ бы, чтобы меня ненавидли.— ‘Разв ты не желалъ бы имть красиваго вышитаго платья, коляску и слугъ?’ — ‘Ахъ, сударыня, всякое платье хорошо, если гретъ, вызжать я не имю надобности, ибо могу сходить пшкомъ куда мн нужно, слугъ же мн не для чего и я не зналъ бы чмъ занять ихъ.’ — Такія замчанія Генриха до того поразили г-жу Мертонъ, что она прекратила свои разспросы и только смотрла на него съ нсколько презрительнымъ удивленіемъ.

Вечеромъ Генриха отвели домой къ отцу, который сталъ разспрашивать его, что онъ видлъ въ замк и понравилось ли ему тамъ. Генрихъ отвчалъ: ‘да, они были очень внимательны ко мн, и я очень имъ за это благодаренъ,— но все-таки я лучше остался бы дома, ибо во всю жизнь мн никогда столько не надодали, какъ сегодня за столомъ одинъ бралъ у меня тарелку, другой наливалъ мн пить, третій стоялъ за моимъ стуломъ, какъ будто я слпой или безрукій и не могу самъ служить себ. Притомъ же, просто конца не было, одно кушанье за другимъ приносилось и опять уносилось, а посл стола пришлось еще два часа смирно сидть и говорить съ г-жею Мертонъ, да не такъ, какъ мы говоримъ съ г. Барловымъ, она все хотла, чтобъ я пожелалъ богатыхъ платьевъ, чтобъ захотлъ сдлаться богачемъ, врно для того, чтобъ и меня ненавидли какъ нашего сосда охотника.

Въ это самое время и въ замк занимались преимущественно тмъ, что подвергали подробному разбору достоинства маленькаго Генриха. Г-жа Мертонъ, отдавая справедливость его добродушію и откровенности, а равно природной доброт характера, въ то же время утверждала, что образъ мыслей его до того грубъ и неразвитъ, что рзко выказываетъ различіе между нимъ и дтьми образованныхъ родителей. Напротивъ того, самъ Мертонъ говорилъ, что ему никогда не встрчалось мальчика съ такими чувствами и понятіями, которыя сдлали бы честь даже самому высокому положенію. По его мннію, ничто но пріобртается такъ легко, какъ наружное приличіе и деликатность въ обращеніи, которыми такъ хвастаются люди высшихъ сословій, такъ какъ это ихъ главное, даже единственное преимущество предъ низшими классами.

— Я не могу не сознаться, серьезно прибавилъ онъ, что въ сердц этого мальчика кроются зародыши настоящаго благородства и прямоты, и хотя я желалъ бы доставить сыну моему образованіе вполн соотвтствующее его положенію, тмъ не мене, считалъ бы себя счастливымъ, когда бы онъ ни въ какомъ отношеніи не отсталъ отъ сына крестьянина Сандфорда.

— Если я теперь горяче принимаю это къ сердцу, чмъ незадолго передъ этимъ, продолжалъ онъ, то ты, мой другъ, не должна принимать это въ дурную сторону, ибо меня руководитъ только желаніе добра нашему Томасу. Я слишкомъ хорошо чувствую, и мы оба должны это видть, что при излишней нжности нашей мы были къ нему черезчуръ снисходительны. Мы постоянно заботились о томъ, чтобъ предупреждать его желанія и не длать ему ни въ чемъ принужденія, на самомъ же дл мы только воспрепятствовали ему усвоить себ самыя обыкновенныя способности его возраста. Желаніе ему добра, наконецъ, пересилило во мн всякія другія побужденія и привело меня къ ршенію, которому ты, вроятно, не будешь противиться: я безотлагательно отправлю его къ пастору Барлову, конечно, если этотъ согласится принять нашего сына на свое попеченіе, и считаю знакомство съ маленькимъ Сандфордомъ за особенно счастливый случай. Этотъ мальчикъ однихъ лтъ съ нашимъ Томасомъ, я поговорю съ отцомъ его и постараюсь склонить къ тому, чтобы Генрихъ сдлался товарищемъ нашего Томаса.

Мертонъ высказалъ все это такъ ршительно, и притомъ, предположеніе его само по себ было столь благоразумно и необходимо, что г-жа Мертонъ не противорчила ему и согласилась на разлуку съ сыномъ, хотя, конечно, не безъ внутренней борьбы.

Согласно сему, въ слдующее же воскресенье Барловъ приглашенъ былъ къ обду, и Мертонъ нашелъ случай сообщить ему свои виды. ‘Я считаю ненужнымъ упоминать о томъ,— сказалъ онъ,— что я, по мр средствъ своихъ, готовъ принять всякія денежныя условія, но независимо отъ сего воспитаніе сына моего и нравственное развитіе составляютъ для меня предметъ такой важности, что я всегда буду считать себя должникомъ вашимъ, если вы согласитесь принять на себя его воспитаніе.’ Пасторъ поблагодарилъ за оказываемое ему довріе и расположеніе и долгое время разсуждалъ съ Мертономъ о воспитаніи вообще и относящихся къ нему предметахъ. Этотъ разговоръ мы не приводимъ вполн, потому что онъ не идетъ къ нашему разсказу, а должны только сказать, что убжденія и мысли, высказанныя при этомъ случа Барловымъ, еще усилили уваженіе къ нему Мертона, и что онъ еще боле утвердился въ намреніи вврить воспитаніе сына своего такому достойному наставнику.

Когда разговоръ сталъ подходить къ концу, то Мертонъ сказалъ: ‘На то, что вы только что объяснили, я отвчаю тмъ, что довряю вамъ воспитаніе моего сына вполн на совершенное ваше усмотрніе, а что касается условій….

— Извините, перебилъ его Барловъ: дло теперь не въ томъ, вы должны предоставить мн услужить вамъ по-дружески. Я ршаюсь принять сына вашего на свое попеченіе на нсколько мсяцевъ и, по мр силъ моихъ, постараюсь развить его. Въ случа, если впослдствіи вы одобрите мой взглядъ и образъ дйствій, то я оставлю его у себя и на дальнйшее время по вашему усмотрнію. Между тмъ, я опасаюсь, что многое, укоренившееся въ его характер вслдствіе излишней нжности и баловства, придется перемнить, а потому думаю, что скоре обезпечу себ необходимое вліяніе на него и уваженіе ко мн, если сначала, какъ въ его глазахъ, такъ и для всей семьи, явлюсь боле какъ другъ, нежели какъ наемный учитель.

Это условіе, конечно, противорчиво щедрости Мертона, но нечего было длать, пришлось подчиниться, и на слдующій же день маленькій Томасъ отведенъ былъ въ домъ пастора, который находился отъ замка на разстояніи часа ходьбы.

Въ первое же утро Барловъ съ Генрихомъ и Томасомъ отправился въ садъ, далъ первому лопату, взялъ самъ заступъ и принялся прилежно копать землю.

— Тотъ, кто стъ, долженъ помогать доставать хлбъ, оказалъ Барловъ, а потому Генрихъ каждое утро работаетъ здсь такъ же, какъ и я: это мои гряды, а тамъ его, если и ты, Томасъ, хочешь быть съ нами въ компаніи, то и теб отведется уголокъ земли въ полную твою собственность, и все, что выростетъ на ней, также будетъ твое.— ‘Нтъ, злобно отвчалъ Томасъ: этого я не могу длать, я сынъ знатныхъ родителей и не имю охоты утомлять себя работою какъ крестьянинъ.’ — ‘Какъ теб угодно, почтенный господинъ Томасъ, отвчалъ Барловъ: что же касается Генриха и меня, то мы ни мало не стыдимся употреблять время съ пользою и потому будемъ продолжать работать.

Спустя нкоторое время, Барловъ оказалъ: ‘теперь довольно,’ взялъ Генриха за руку, повелъ его въ бесдку и, взявъ тамъ тарелку прекрасныхъ вишенъ, сталъ сть ихъ вмст съ нимъ. Томасъ ждалъ и своей доли, увидавъ же, что оба занялись вкуснымъ лакомствомъ, а о немъ даже и не думаютъ, не могъ доле выдержать и разразился плачемъ.

— Что такое? весьма холодно спросилъ его Барловъ. Томасъ сердито посмотрлъ на него, ничего не отвчая. ‘О, если ты не хочешь отвчать, то молчи сколько теб угодно: здсь никого не принуждаютъ говорить.— ‘Эти слова еще боле раздражили мальчика, и, не будучи въ состояніи скрыть свою досаду, онъ выбжалъ изъ бесдки и сталъ бгать но саду во вс стороны, не понимая и не способный перенести, что находится въ такомъ мст, гд ни одинъ человкъ не заботится о томъ, хорошо ли ему или дурно.

Между тмъ Барловъ и Генрихъ съли вс вишни, и первый сказалъ: Пойдемъ, Генрихъ, погуляемъ! Такимъ, образомъ они вышли въ поле, и во время прогулки Барловъ обращалъ вниманіе Генриха на разныя травы и растенія, называя ихъ но именамъ и описывая ихъ качества. На обратномъ пути Генрихъ увидалъ на земл большую птицу — ястреба, который, казалось, что-то рвалъ на куски. Зная, что это хищная птица, онъ побжалъ на нее, стараясь кричать какъ можно громче. Ястребъ испугался, улетлъ и оставилъ на земл цыпленка, который, не смотря на сильныя поврежденія, былъ еще, однако, живъ.— ‘О, жестокая птица! воскликнулъ Генрихъ: она скоро умертвила бы бднаго цыпленка. Посмотрите, господинъ пасторъ, какъ течетъ его кровь и повисли крылья. Я положу его за пазуху, отнесу домой и буду кормить своимъ кушаньемъ, пока онъ не оправится и не будетъ въ состояніи самъ находить себ пищу.’ — ‘Это хорошо, сказалъ Барловъ: всегда слдуетъ брать несчастныхъ подъ свою защиту и покровительство.’

Когда они вернулись домой, то первымъ долгомъ Генриха было положить раненаго цыпленка въ корзинку со свжею соломою, и дать ему хлба и воды, а потомъ уже онъ слъ съ Барловымъ за столъ. Томасъ, который долгое время отъ досады прятался, также пришелъ недовольный и сердитый, и хотлъ также ссть вмст съ другими за столъ. Но Барловъ остановилъ его словами: ‘Нтъ, Томасъ, подумай, что хотя мы и не такъ знатны, какъ ты, я все-таки не имю никакой охоты работать для лнивца.’ — Тогда Томасъ отошелъ въ уголъ и сталъ горько плакать, причемъ для него больне всего было то, что никто не обращаетъ вниманія на его горе. Генрихъ не могъ доле сносить несчастіе своего маленькаго друга, и со. слезами на глазахъ обратился къ пастору: ‘Скажите, я могу сдлать съ своимъ кушаньемъ то, что мн вздумается?’ — ‘Да, конечно.’ — ‘Ну, такъ я отдамъ его Томасу: оно ему нужне чмъ мн.’ Сказавъ это, онъ всталъ и отнесъ свое кушанье Томасу, который принялъ его, но былъ такъ пристыженъ, что не ршался поднять глазъ отъ полу.— ‘Я вижу, замтилъ Барловъ, что знатныя особы, стыдясь длать сами что-нибудь полезное, не гнушаются брать тотъ хлбъ, который заработали для нихъ другіе.’ — При такомъ упрек Томасъ заплакалъ еще сильне прежняго, тмъ боле, что сознавалъ справедливость упрека.

На другой день Барловъ и Генрихъ опять отправились, по обыкновенію своему, на работу, но едва только начали ее, какъ пришелъ Томасъ и также попросилъ себ лопату. Барловъ далъ ему такую, но такъ какъ Томасу никогда еще не случалось заниматься копаньемъ земли, то онъ работалъ очень неловко и нсколько разъ сильно ударялъ себя по ногамъ. Тогда Барловъ, оставивъ свою работу, показалъ ему какъ надо дйствовать лопатою, и Томасъ скоро понялъ это и сталъ работать съ особеннымъ удовольствіемъ. Когда они кончили, то отправились въ бесдку, гд опять были вишни, и Томасъ пришелъ въ неописанную радость, когда его также пригласили принять участіе въ завтрак, притомъ же, работа на воздух такъ развила аппетитъ его, что ему какъ-будто никогда не случалось прежде кушать такія вкусныя ягоды.

Когда кончился завтракъ, Барловъ достала, книгу и спросилъ Томаса: не прочтетъ ли онъ имъ какой-нибудь разсказъ? Томасъ, нсколько пристыженный, отвчалъ, что онъ еще не учился читать.— ‘Это жаль, замтила. Барловъ, ибо этимъ ты лишаешь себя большаго удовольствія. Такъ вотъ Генрихъ почитаетъ.’ Генрихъ взялъ книгу и прочелъ слдующій разсказъ.

Знатный баринъ и корзинщикъ.

Въ нкоторой далекой стран жилъ богатый барина., проводившій все время свое въ роскошномъ дом въ томъ, что лъ, пилъ, спалъ и предавался удовольствіямъ. Такъ какъ у него было множество слугъ, обращавшихся къ нему съ величайшимъ почтеніемъ и исполнявшихъ вс его приказанія, и такъ какъ онъ не учился говорить правду и еще мене привыкъ слышать ее, то и сдлался чрезвычайно гордъ, упрямъ и заносчивъ, вообразивъ себ, что бдные только на то и родились, чтобы служить и повиноваться ему. Недалеко отъ этого знатнаго барина жилъ честный и трудолюбивый бднякъ, который заработывалъ себ насущный хлбъ плетеніемъ корзинъ изъ сушеной соломы, ему приходилось трудиться съ утра до вечера, чтобы достать необходимое для своего существованія, и онъ рдко могъ питаться чмъ-либо кром хлба, риса и плодовъ, вмсто постели имя ту же солому,— но, тмъ не мене, всегда былъ счастливъ, веселъ и доволенъ. Работа до того возбуждала аппетитъ его, что и самая грубая пища казалась ему необыкновенно вкусною, а когда онъ шелъ на отдыхъ, то чувствовалъ такое утомленіе, что могъ бы заснуть на голыхъ доскахъ. Притомъ же онъ былъ человкъ добрый, добродтельный, дружелюбно расположенный ко всмъ ближнимъ своимъ, честный въ труд своемъ и всегда говорилъ правду, за то и любили его во всей окрестности.

Напротивъ того, богачъ не могъ спать какъ слдуетъ, хотя и покоился на мягкой постол, ибо проводилъ весь день въ праздности, самыя вкусныя блюда не доставляли ему удовольствія, такъ какъ онъ лъ безъ аппетита, не выходя на воздухъ и не длая никакого моціона. Притомъ же, онъ постоянно чувствовалъ себя нездоровымъ, а такъ какъ онъ никому не длалъ добра, то у него не было и друзей, даже слуги за спиной его говорили о немъ дурное, а сосди, которыхъ онъ угнеталъ, ненавидли его. Такимъ образомъ онъ сдлался вчно недовольнымъ, несчастливымъ и угрюмымъ, и досадовалъ на всхъ, которые казались веселе его. Когда онъ вызжалъ въ своемъ паланкин (родъ кровати, которую слуги носятъ на плечахъ), то ему часто случалось видть по пути хижину бднаго корзинщика, который всегда сидлъ на порог и, работая, плъ псни. Богачъ не могъ видть этого безъ досады.

— Какъ, говорилъ онъ, какой-нибудь дрянной мужикъ, существующій только плетеніемъ негодныхъ корзинъ, всегда счастливъ и доволенъ,— а я, знатный баринъ, богатый и властный, имющій боле значенія, чмъ милліонъ такихъ червей, всегда скученъ и недоволенъ?— Такія мысли до того тревожили его, что онъ наконецъ сильно возненавидлъ бдняка, и, привыкнувъ никогда не умрять свои чувства, каковы бы они не были, ршился отплатить корзинщику за то, что онъ счастливе его.

Для исполненія этого намренія своего, онъ однажды ночью приказалъ слугамъ своимъ, не смвшимъ ослушаться его, поджечь поле, съ котораго корзинщикъ бралъ солому. Это было лтомъ и огонь быстро распространился по всему полю и не только истребилъ его, но достигъ и хижины бдняка, который, полунагой, едва усплъ спасти жизнь свою.

Можно вообразить себ горе и печаль корзинщика, когда онъ увидлъ себя лишеннымъ всхъ средствъ существованія по милости богатаго сосда, которому никогда не сдлалъ ничего дурнаго. Онъ отправился въ далекій путь къ верховному судь той страны и со слезами разсказалъ ему о своемъ положеніи. Судья этотъ былъ человкъ добрый и справедливый, онъ приказалъ позвать къ себ знатнаго барина, и когда тотъ не могъ не сознаться въ своемъ зломъ поступк, обратился къ корзинщику и сказалъ: ‘Этотъ злой гордецъ такого высокаго о себ мннія и руководясь презрніемъ своимъ къ бднымъ, совершилъ такое ужасное преступленіе, что я намренъ доказать ему, какъ мало пользы приноситъ онъ на этомъ свт и какое онъ въ то же время гадкое и достойное презрнія существо. Но я не могу достигнуть моей цли иначе, какъ если ты одобришь планъ мой и согласишься сопровождать этого человка туда, куда я намренъ его отправить.

Бднякъ отвчалъ: ‘Я никогда не имлъ достатка, а то, что у меня было, погибло, благодаря злоб этого недобраго, угнетающаго человка, такъ что я совершенно нищій и лишенъ даже средствъ зарабатывать хлбъ для существованія. Поэтому я готовъ итти туда, куда ты хочешь послать меня, и хотя никогда бы не поступилъ съ этимъ человкомъ такъ зло, какъ онъ поступилъ со мной, но все-таки буду доволенъ, если можно научить его справедливости и человколюбію, чтобы онъ больше не длалъ зла бднымъ.

Тогда судья приказалъ отвести обоихъ на корабль и отправить ихъ въ далекую страну, населенную дикими, которые жили въ простыхъ шалашахъ и питались рыбной ловлей. Здсь обоихъ высадили, и корабль, согласно полученному приказанію, отплылъ въ обратный путь. Туземцы приблизились и большое число ихъ окружило новоприбывшихъ. Когда богачъ увидлъ, что находится среди необразованнаго народа, говорящаго на незнакомомъ ему язык, и такимъ образомъ преданъ, беззащитный, во власть дикихъ, то началъ горько плакать и ломать себ руки съ отчаянія, бднякъ же, напротивъ того, привыкшій съ дтства къ трудамъ и опасностямъ, далъ понять толп знаками, что онъ пришелъ съ дружескими намреніями и готовъ служить и работать для нея. На это дикіе знаками же отвчали, что они не сдлаютъ имъ никакого зла, а только потребуютъ помощи ихъ при рыбной ловл и носк дровъ.

Тогда дикіе повели ихъ къ близлежащему лсу, показали имъ кучу дровъ и хвороста и приказали перенести ихъ въ шалаши. Оба принялись за дло, и бднякъ, который былъ силенъ и ловокъ въ короткое время исполнилъ свой урокъ, между тмъ какъ богачъ своими изнженными, слабыми и непривыкшими къ работ руками, не могъ сдлать и четвертой части. Дикіе, замтивъ это, скоро убдились, что корзинщикъ можетъ имъ быть весьма полезенъ и потому сытно накормили его мясомъ и лучшими своими кореньями. Богачу же дали столько, чтобъ онъ едва могъ насытиться, ибо думали, что онъ можетъ оказывать имъ лишь весьма мало пользы, тмъ не мене онъ истребилъ предложенную ему пищу съ большимъ аппетитомъ, чмъ когда-либо лъ свои вкусныя блюда.

На другой день ихъ снова поставили на работу, и такъ какъ корзинщикъ опять отличился предъ своимъ товарищемъ, то дикіе очень хвалили его и хорошо обращались съ нимъ, вымщая свое неудовольствіе надъ богачемъ, который, по своей изнженности, оказался неспособнымъ къ физическому труду.

Тутъ богачъ сталъ понимать, какъ мало имлъ онъ причинъ ставить себя такъ высоко и презирать другихъ людей. Случайное обстоятельство еще боле поддержало эти мысли его. Одинъ изъ дикихъ нашелъ предметъ, похожій на головную повязку, онъ обвязалъ ею голову и, повидимому, весьма доволенъ былъ своимъ украшеніемъ, корзинщикъ, увидавъ это, собралъ немного соломы, слъ и въ короткое время сплелъ красивый внокъ, который и надлъ на голову первому попавшемуся ему дикому. Этотъ такъ обрадовался, что началъ плясать отъ удовольствія и побжалъ къ своимъ товарищамъ, которые также пришли въ восторгъ отъ такой нарядной новинки. Не прошло много времени какъ къ корзинщику пришелъ другой дикій и далъ понять ему, что также хочетъ имть такой внокъ, а затмъ внки эти до того понравились всмъ что корзинщикъ освобожденъ былъ вовсе отъ тяжелой работы и долженъ былъ заняться исключительно плетеніемъ внковъ. Чтобы вознаградить его за доставленное имъ удовольствіе, дикіе приносили ему всякіе състные припасы, выстроили ему шалашъ, и вообще старались всячески выразить ему свою признательность и расположеніе. Богачъ, неспособный по своему безсилію ни къ какой работ и не умвшій ничмъ сдлаться полезнымъ, отданъ былъ корзинщику въ услуженіе и обязанъ былъ срзывать и приносить ему солому, дабы но было остановки въ изготовленіи внковъ, требовавшихся въ большомъ количеств.

Спустя нсколько мсяцевъ, проведенныхъ такимъ образомъ, оба были отвезены назадъ на родину свою и предстали предъ судьею, который, бросивъ строгій взглядъ на богача, сказалъ ему: я теб доказалъ, какое ты презрнное, безпомощное и слабое существо, и какъ значительно ниже стоишь ты этого человка, противъ котораго провинился. Теперь я ршу, чмъ ты обязанъ вознаградить его за ущербъ. Еслибы дйствовать соотвтственно заслугамъ, то слдовало бы лишить тебя всего достоянія, подобно тому, какъ ты поступилъ съ этимъ бднякомъ, но такъ какъ я надюсь, что на будущее время ты будешь человколюбиве, то присуждаю только, чтобы ты отдалъ ему половину того, что имешь.

Когда судья произнесъ это ршеніе, корзинщикъ, поблагодаривъ его, сказалъ: ‘Я выросъ въ бдности и привыкъ къ труду, а потому и не желаю богатства, котораго не съумю употребить. Все, что я отъ этого человка требую, это, чтобъ онъ возвратилъ мн мое прежнее положеніе и былъ впредь человколюбиве.

Сандфордъ и Мертонъ.Разсказъ для дтей.СОЧИНЕНІЕ ТОМАСА ДАЙ.

Знатный баринъ и корзинщикъ.

Читайте также:

Сандфордъ и Мертонъ.
Разсказъ для дтей.
СОЧИНЕНІЕ ТОМАСА ДАЙ.