Оловянный утюжок, Юинг Джулиана, Год: 1872 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ОЛОВЯННЫЙ УТЮЖОКЪ
РАЗСКАЗЫ ИЗЪ ЖИЗНИ ЕДИНСТВЕННАГО СЫНА
ЮЛЯНЫ ЮИНГЪ

СЪ АНГЛЙСКАГО

С.-ПЕТЕГБУРГЪ
ИЗДАНЕ А. С. СУВОРИНА
1893

ОГЛАВЛЕНЕ.

I. Безъ матери

II. То же выраженіе глазъ.— Рюбенсъ.— Опять мистриссъ Бюндель

III. Черноволосая леди.— Горе отъ нея.— Незабвенная красавица-мать

IV. Тети Мари.— Лондонъ

V. Мои кузины.— Миссъ Блумфильдъ.— Мальчикъ въ траур

VI. Маленькій баронетъ.— Куклы.— Старый джентельменъ.— Зоологическій садъ.

VII. Полли и я хотимъ быть набожными.— Слпой нищій

VIII. Посщеніе больныхъ

IX. Миръ дому сему

X. Я выздоравливаю.— Наша поздка въ Окфордъ

XI. Лавка оловянныхъ издлій.— Двочки въ пуховыхъ шляпкахъ.— Оловянный утюжекъ

XII. Опять маленькія сестры

XIII. Полли.— Судьба оловяннаго утюжка

XIV. Мое сближеніе съ ректоромъ

XV. Великодушіе няни.— Учитель

XVI. Кто былъ мистеръ Грей.— Няня недовольна

XVII. Уроки съ ректоромъ

XVIII. Туторъ

XIX. Предложеніе тутора.— Прогулка

XX. Опять Окфордъ, опять двочки въ пуховыхъ шляпахъ.— Семейные памятники

XXI. Призваніе няня Бюндель

XXII. Итонъ.— Мой мучитель, я служу ему врой и правдой

XXIII. Мои коллекціи.— Письмо Лео.— Лео и моя няня

XXIV. Смерть Рюбенса.— Послдніе годы въ школ

XXV. Письмо Джонатана Андрюзъ.— Горькая утрата.— Похороны

XXVI. Новый ректоръ.— Тетя Мари о немъ заботится

XXVII. Я длаю предложеніе: не получаю ни отказа, ни согласія

XXVIII. У Полли тоже тайна.— Подъ тутовымъ деревомъ

XXIX. Богатая невста.— Семейныя осложненія

XXX. Леди Франсезъ.— Мы, наконецъ, понимаемъ другъ друга

XXXI. Возвращеніе домой

I.
Безъ матери.

Когда дти требуютъ отъ меня разсказа, жена моя говорить мн: ‘Разскажи имъ, какъ ты купилъ оловянный утюжокъ за одинъ фардингъ’ {Мелкая англійская монета.}. Я радъ этому совту по тремъ причинамъ: во-первыхъ, оттого, что я тутъиграю роль, во-вторыхъ, потому, что главное лицо въ разсказ мн очень дорого, какъ читатель увидитъ, въ-третьихъ, потому что ничего другого не могу придумать и радъ, что этотъ разсказъ нравится дтямъ. Я никогда но умлъ выдумать что нибудь и не хотлъ написать книгу, но жена и дти пристали, чтобы я изложилъ на бумаг исторію своего дтства, и вотъ, по ихъ требованію, я написалъ свои раннія воспоминанія.

Да, я былъ не только единственный сынъ, но единственный ребенокъ въ родительскомъ дом. У меня была сестрнка, но она только на одинъ мигъ явилась въ міръ, ее назвали Алиса, она взглянула на Божій свтъ и угасла вмст съ моею матерью.

Это было мое первое, сильное горе.

Хорошо помню, какъ меня съ таинственною торжественностью повели посмотрть мою сестрицу, которая недлю назадъ родилась.

— Не шумите, сказала мн новая няня, мистриссъ Бюндель,— и не безпокойте вашу дорогую, хорошенькую мама.

Пораженный объемомъ и достоинствомъ мистриссъ Бюндель, я шелъ на цыпочкахъ за ней.

Новорожденныя дти рдко красивы, но сестра моя была прелестна, какъ херувимъ на картин. Ея крошечное личико имло то особенное выраженіе тхъ, которымъ не суждено долго жить. Я осторожно поцловалъ ея золотистые волосики, они были немного свтле волосъ моей матери, которые окаймляли, какъ ореолъ, головку молодой женщины на подушк.

Много лтъ спустя, я купилъ въ Бельгіи старинную картину Мадонны, лицо ея было слишкомъ блдно и худощаво для олицетворенія совершенства красоты, но на устахъ ея была чарующая улыбка, въ глазахъ глубокій и чистый взглядъ Мадоннъ Фра-Анжелино, который писалъ ихъ, преклоняя колни. Фонъ картины былъ золоченый, какъ на старинныхъ образахъ. Та же улыбка, тотъ же взглядъ были у моей матери въ день ея смерти, и лицо ея сіяло посреди массы золотистыхъ кудрей. Я купилъ картину ради этого сходства и не разставался съ нею съ тхъ поръ.

Возвращаюсь къ началу разсказа.

Я полюбилъ мистриссъ Бюндсль, полюбилъ ее съ перваго дня, какъ она пріхала въ красной шали, со своими сундуками. Любовь къ ней возросла посл того, какъ на другой день прізда она меня вымыла и одла къ обду. Моя собственная няня была худая и костлявыми руками терла мое лицо, точно скребла полъ въ дтской. А у мистриссъ Бюндель руки были мягкія, какъ подушки, она мыла меня осторожно, какъ новорожденное дитя.

Вечеромъ того дня, когда я въ первый рань видлъ свою сестрицу, я пилъ чай въ комнат экономки. Няни моей не было дома, у экономки сидла гостья изъ деревни, угощенія было вдоволь и разговоровъ также. У гостьи были впалые глаза и глухой голосъ, волосы ея всегда были завиты въ бумажкахъ, и я спрашивалъ няню, снимаетъ ли она иногда эти бумажки.

— Только по воскресеньямъ, отвчала няня.

— Значитъ, она очень набожна, замтилъ я, убжденный, что она въ честь праздника развиваетъ волосы.

Мн было всего четыре года, именно т года, когда дти длаютъ странные вопросы и неумстныя замчанія, и стараются вникнуть въ окружающую ихъ жизнь и разъяснить путаницу отвтовъ прислуги, которая всегда безсовстно говоритъ разный вздоръ дтямъ.

Экономка и ея гостья разговаривали посл чая, пока я занимался оловянными игрушками, купленными для меня по порученію отца, когда мн надоло играть, я сталъ прислушиваться къ разговору.

— Нтъ, ея взглядъ не земной, говорила гостья,— я сейчасъ это замтила, помяните мое слово, боле прелестнаго существа я не видла, но она слишкомъ хороша для міра сего.

Трудно ршить, что четырехлтній мальчикъ можетъ понять, но слова гостьи и скорбное выраженіе ея лица дали мн толчокъ, я бросилъ игрушки и подошелъ къ ней.

— Что мама слишкомъ хороша и красива для міра сего? спросилъ я.

Она мигнула экономк, и я почувствовалъ неискренность ея отвта:

— Что вы, мастеръ Режинальдъ! о комъ я говорила?

— О моей новой сестриц, отвчалъ я безъ запинки.

— Полно, милый мой! сказала безсовстная гостья,— я упомянула о ребенк мистриссъ Джонсъ!

— А гд она живетъ?

— Въ Лондон, другъ мой.

Я вздохнулъ.

Не имя понятія о Лондон, я не могъ доказать, что никакой мистриссъ Джонсъ тамъ нтъ, и мн сгрустнулось. Мн дали кусокъ сладкаго пирога, чтобъ меня утшить, и уложили спать, въ уборной моего отца. Сонъ мой былъ тревожный: мн снилась мнимая мистриссъ Джонсъ съ глухимъ голосомъ гостьи экономки. Мн также показалось, что въ дом никто не ложился спать, въ комнату входили и выходили люди, воображая, что не будятъ меня, ходя на цыпочкахъ. Отецъ мой положительно не ложился, и я слышалъ голосъ доктора въ корридор. Я нсколько разъ засыпалъ и просыпался, мн казалось, что я безконечное время лежу въ кровати. Было еще темно, когда отецъ вошелъ съ страннымъ выраженіемъ лица, онъ завернулъ меня въ одяло и понесъ въ спальню, говоря, что мама хочетъ меня поцловать, и чтобъ я не шумлъ. Нечего было бояться отъ меня шума, я безмолвно глядлъ на прелестное лицо матери: оно было блдно, какъ полотно, и золотистые ея волосы сіяли, какъ огонь. Посл того, какъ она меня поцловала и положила исхудалую руку мн на голову, я шопотомъ сказалъ отцу:

— Отчего мама такая холодная?

Отецъ заглушилъ вырвавшееся у него рыданіе и отнесъ меня назадъ въ кроватку. Я плакалъ, пока не заснулъ. Правда, она была слишкомъ хороша для міра сего и скончалась до восхода солнца, а въ вечеру того же дня маленькая моя сестрица послдовала за ней, и ихъ схоронили вмст.

II.
То же выраженіе глазъ.— Рюбенсъ.— Опять мистриссъ Бюндель.

Отецъ и я остались въ одиночеств. Я тогда не могъ понимать всю скорбь отца, лишившагося любимой жены посл шестилтняго брака, но я самъ до того былъ несчастливъ, что, кажется, никогда не буду въ состояніи столько страдалъ, разв овдовю.

Я тосковалъ по матери до такой степени, что сталъ чахнуть. Отца напутала мысль, что я тоже умру, я онъ очнулся отъ своего горя, чтобы заняться мною и утшать меня. Меня опять принарядили къ обду, а то няня не считала нужнымъ меня переодвать, и я весь день ходилъ въ своемъ траурномъ платьец, обшитомъ чернымъ крепомъ. По приказанію отца, меня привели въ столовую къ дессерту, и я слъ около отца. Ему же, вроятно, время обда показалось мене грустнымъ.

Я смутно понялъ по его ласкамъ, что онъ боится за мое здоровье, и тоже сообразилъ со словъ няни, которыя меня напугали.

— У него совершенно выраженіе глазъ и взглядъ его бдной матери! говорила она.

Я чувствовалъ и страхъ, и сознаніе своего значенія, и часто грустилъ, какъ случается болзненнымъ дтямъ.

Моя няня, какъ вс необразованные люди, любила поражать своими разсказами, и когда» водила меня гулять, встрчая знакомыхъ, безпрестанно имъ разсказывала подробности смерти и похоронъ моей матери, не забывая даже упомянуть о цн своего собственнаго траурнаго платья. Эти разсказы меня подавляли.

Первый разъ, что я присутствовалъ при обд отца, я сълъ съ его тарелки больше, чмъ въ продолженіе недли въ своей дтской. Посл стола отецъ взялъ меня на колни, и я прижался головою къ его плечу. Онъ нжно погладилъ меня по волосамъ и сказалъ:

— Что могу я для тебя сдлать, бдный мой мальчикъ?

Я быстро поднялъ голову и посмотрлъ ему въ лицо.

— Что теб хотлось бы, скажи? продолжалъ онъ.

Я понялъ и сейчасъ отвчалъ:

— Пожалуйста, папа, возьмите мн въ няни мистриссъ Бюндель, и мн еще очень хотлось бы имть Рюбенса.

— Кто такой Рюбенсъ?

— Собака мистера Макензи, въ школ. Это такая хорошенькая собака: блая съ краснымъ! Она лизала мн лицо, когда я съ няней тамъ былъ вчера, я клалъ ей руку въ ротъ и она кувыркалась. У нея длинныя уши, она бжала за мною до самаго дома, я далъ ей кусочекъ хлба, она уметъ служить и…

— Но, миленькій мой, прервалъ меня отецъ, улыбаясь въ первый разъ,— эта удивительная собака принадлежитъ мистеру Макензи, и, боюсь, онъ не захочетъ съ ней разстаться.

— О, да! онъ согласенъ, только… и я остановился, боясь непреодолимаго препятствія.

— Только что? спросилъ отецъ.

— Няня говорить, что онъ просить за нея десять шиллинговъ.

— Если такъ, Режи, отвчалъ отецъ,— мы завтра съ тобой пойдемъ и купимъ Рюбенса.

Это была маленькая, испанская собака, необыкновенно умная и красивая, отецъ купилъ ее и она сдлалась моимъ товарищемъ. Съ Рюбенсомъ я весело бгалъ, а не тащился по пятамъ няни и ея друзей. Играя съ нимъ, я училъ его разнымъ штукамъ и пересталъ прислушиваться, разиня ротъ, къ мрачнымъ розказнямъ няни. Вечеромъ, ложась спать, я много разъ обнималъ его на прощанье и покойно засыпалъ, чувствуя Рюбенса у ногъ моихъ. Его присутствіе прогоняло мрачныя мысли, навянныя словами прислуги, и я спалъ такъ же спокойно, какъ и онъ.

Другое мое желаніе было также удовлетворено, но не безъ нкоторыхъ предварительныхъ непріятностей. По внезапной перемн обращенія няня со мной, по ея жалобамъ на мою неблагодарность, и перечень всего, чмъ я, по ея мннію, ей обязанъ, я догадался, что ее хотятъ удалить, и что она считаетъ меня до нкоторой степени виновникомъ этой перемны. По ея же словамъ я узналъ, что мистриссъ Бюндель займетъ ея мсто, она ее не называла, но сердито говорила:

— Ваша толстая баба будетъ всхъ грызть, и, не подумаетъ вымести и вычистить дтскую.

Самыя ея злыя слова были обращены къ ея гость, но сказаны для моего назиданія.

— Замтили вы, говорила она,— какъ толстыя женщины кажутся добрыми и милыми, точно ихъ водой не замутишь, а на дл какія он дурныя и жестокія.

И тутъ начинался рядъ разсказовъ про толстыхъ нянекъ, которыя изводили дтей, имъ порученныхъ.

— Какъ ужасно! восклицала гостья,— какой урокъ родителямъ!

Эти разсказы меня такъ напугали, что ночью даже присутствіе Рюбенса меня не успокоивало.

Няня, чтобы меня задобрить, стала ласкова со мною и перестала бить меня по голов своими костлявыми руками, когда я шалилъ, и я ршился просить отца оставить ее при мн. Она меня такъ настращала мнимою жестокостію мистриссъ Бюндель, что я жилъ въ безпрестанномъ трепет, и за обдомъ просилъ отца не удалять отъ меня няни.

— Если она теб наговорила вздоръ, сказалъ отецъ, сдвинувъ брови,— то за одно это я ее разсчитаю. Ты просилъ взять теб мистриссъ Бюндель, а теперь говоришь, что не любишь ея, но я уже уговорился съ нею, милый мой. Уживайся съ ней, какъ знаешь.

Мистриссъ Бюндель поступила къ намъ на другой день, костлявая моя нянька ухала, проливая со злости слезы, я плакалъ отъ угрызенія совсти и въ страх ждалъ проявленія жестокостей новой няни.

Я ждалъ напрасно. Царство ея — было царство любви, мира и всего полезнаго для моей души и тла. Она не давала мн сыра и пива отъ своего ужина, капъ прежняя няня, когда была въ хорошемъ расположеніи духа, и не била меня по голов, какъ та, когда сердилась, но соблюдала строгій, старинный порядокъ въ дтской, требовала, чтобы я ставилъ на мсто свой стулъ посл обда, складывалъ свое платье передъ сномъ, убиралъ свои игрушки, благодарилъ, когда слдовало, и творилъ молитву утромъ, вечеромъ, посл обда, завтрака и училъ катихизисъ по воскресеньямъ. Она не позволяла горничнымъ говорить при мн то, что мн не слдовало слышать, а сама вела со мною разговоры, приличные моему возрасту, и я скоро забылъ таинственныя предостереженія и нелпые разсказы прежней моей няни.

Мистриссъ Бюндель говорила мн о дтяхъ, за которыми она ходила, и самый трагическій разсказъ былъ о мальчик, который сломалъ сей ногу, упавъ черезъ стулъ, который забылъ поставить на мсто посл завтрака.

Мой сонъ сталъ спокоенъ. Она разсказывала мн дтскія легенды о ‘Дик Витинггон’, сказки Пер0: я сталъ представлять маркиза де-Караба, а Рюбенсъ былъ мой котъ въ сапогахъ. Я сдлалъ въ своемъ садик мнимый островъ, будто окруженный водою, посялъ въ немъ бобы и надялся, что они выростуть до неба и я по нимъ туда доберусь. Я мечталъ сдлаться Лордъ-Маіоромъ въ Лондон, мистриссъ Бюндель должна была раздлять почести моего мста, Рюбенсъ имлъ бы свой катеръ и шесть гребцовъ къ своимъ услугамъ. Однимъ словомъ, весь строй моей жизни измнился, я сталъ здоровъ, веселъ и очень любилъ свою новую няню.

III.
Черноволосая лэди.— Горе отъ нея.— Незабвенная красавица-мать.

Такъ прошло два года. Няня Бюндель была постоянно со мною, учила меня читать, заставляла наизусть выучивать псалмы, стихи духовнаго и также свтскаго содержанія, и я понемногу пріобрлъ первыя свднія географіи и ариметики. Все, чему няня меня учила, я передавалъ Рюбенсу, но онъ, вроятно, не запомнилъ главныхъ городовъ Европы, хотя я громко ихъ твердилъ, сидя съ нимъ подъ дубомъ.

Счастливые были эти два года! но посл случилось горе.

Я никогда не любилъ молодыхъ двушекъ, которыя, прізжая къ намъ обдать, ласкали, цловали меня, льстили мн, все время оберегая свое шелковое платье, чтобъ я его не измялъ, он зацпляли меня брошкою или пуговицами перчатокъ за волосы. Но больше всхъ я ненавидлъ Елизу Бертонъ.

Сначала она мн нравилась, ея круглые глаза, черные волосы, яркій румянецъ, шуршаніе ея платья, живость манеръ должны были произвести впечатлніе на ребенка. Она была сестра повреннаго по дламъ отца и она съ братомъ гостила у насъ въ деревн. Она, точно, была красива, когда являлась утромъ въ бломъ кисейномъ плать и старалась замнить отца у чайнаго стола.

— Дорогой мистеръ Дейкеръ! восклицала она, бравшись ея сахарницу,— позвольте вамъ помочь! Мн непріятно, что вы сами разливаете чай. Съ васъ достаточно жаркое разрзать за обдомъ, а за завтракомъ кушайте себ спокойно, читайте газеты, а мн предоставьте угощать васъ.

Ея длинные пальцы уже касались чайника, но отецъ спокойно взялъ его и всыпалъ чай.

— Я привыкъ самъ разливать чай, говорилъ онъ тихо,— и никогда гостей своихъ не утруждаю.

Хотя я былъ очень малъ, но понималъ, что отецъ не желаетъ пустить чужую на мсто моей матери. Очевидно, Елиза Бертонъ этого добивалась, и я понялъ ее. Правда, что я слышалъ тоже часто разговоры нашего почтеннаго дворецкаго съ экономкою.

— Что нынче наша новая барыня подлываетъ? иронически и съ горечью спрашивала экономка.

— Опять старалась, но безъ успха, распорядиться чаемъ, отвчалъ дворецкій.

— Безсовстная, черномазая старая два! воскликнула экономка,— подумать только, что она домогается занять мсто ангела, покойницы, и стать вмсто матери нашему бдному мальчику,— она меня выводить изъ терпнія!..

Нортоны, подъ разными предлогами, гостили у насъ долго, и прислуга, не стсняясь, обсуждала намреніе Елизы выйти замужъ за моего отца. Няня Бюндель была въ такомъ негодованіи, что оставляла слугъ болтать при мн, а сама обнимала меня со слезами, припоминая мою мать, такъ что я но сомнвался въ ожидаемомъ несчастій…

Первые дни своего пребыванія у насъ Елиза мн нравилась, обвороживъ меня льстивыми словами, шутками, называя меня своимъ маленькимъ женихомъ и увряя, что я ухаживаю за ней: ничего нтъ глупе такихъ шутокъ. Разъ утромъ мистеръ Бертонъ, здороваясь со мной, пожалъ мн руку и спросилъ:

— Какъ здоровье маленькаго жениха?

Я смялся, заважничалъ, говорилъ громко и безпрестанно прибгалъ изъ дтской въ гостиную, чтобы любезничать съ Елизою. Я, вроятно, сдлался бы несноснымъ мальчишкою, если бы отецъ не обратилъ на меня вниманія и не имлъ обо мн разговора съ нянею.

— Кажется, сказалъ ей отецъ (какъ я впослдствіи узналъ),— что Режинальдъ что-то несносенъ сталъ.

— Совершенно врно, отвчала обрадованная няня,— но не я виновата, миссъ Бертонъ безпрестанно зоветъ его, проситъ меня освободить его отъ урока или позволить завтракать въ столовой. Нехорошо нарушать правильныя занятія дтей, это никому пользы не принесетъ.

— Вы правы, няня, сказалъ отецъ,— этого больше не будетъ. Ахъ! бдный мальчикъ! у него нтъ матери, я длаю, что могу, но мужчина не можетъ замнить мать!

Няня была глубоко тронута этими словами и передавала ихъ посл дворецкому, но въ эту минуту нашла силу отвчать отцу:

— Мать никто не можетъ замнитъ, особенно такую, какъ ваша покойная лэди, но Режинальдъ мальчикъ, не двочка, и, черезъ годъ или два, вы будете ему полезне матери. Теперь прошу васъ замтить, что Режинальдъ былъ совсмъ другой передъ пріздомъ гостей. Свтскія барышни понятія не имютъ, какъ обращаться съ дтьми, и эта миссъ Бертонъ совершенно избаловала мастера Режинальда. Увидите, что, когда она удетъ, онъ опять станетъ милый и послушный, а вы, сэръ, простите, что такъ смло говори съ вами.

— Режинальдъ будетъ съ этой минуты зависть отъ васъ однхъ, сказалъ отецъ и отпустилъ ее.

Она ушла и все сказанное передала по секрету дворецкому.

Хотя я былъ польщенъ вниманіемъ и ласками Елизы, но мой дтскій здравый смыслъ вскор разубдилъ меня въ искренности ея, любви. Меня поразила ея чрезвычайная любезность со мною, когда отецъ былъ въ комнат, и ея грубость, когда я надодалъ ей въ его отсутствіе. Она мн скоро опротивла, черные ея волосы, всегда румяныя щеки и самый голосъ ея мн опротивли. Къ тому же, я видлъ разъ, какъ она ударила Рюбенса, и я сталъ бояться ее. Когда, она сердилась, ея круглые глаза принимали очень непріятное выраженіе. Неужели отецъ на ней женится? думалъ я, неужели она займетъ мсто моей нжной, блокурой, хорошенькой матери?— Я безпрестанно слышалъ толки прислуги и слова сожалнія о бдномъ мальчик и такъ рано скончавшейся милой его матери.

Однажды за завтракомъ я объявилъ, что терпть не могу черныхъ волосъ, а люблю золотистые, прекрасные, какъ у моей нами.

— Молчи, Решинальдь, сердито сказалъ отецъ, и вскор посл отправилъ меня въ дтскую.

Я бы не мотъ такъ живо помнить мою мать, если бы не акварельный очень хорошій портретъ ея въ уборной моего отца. Она была нарисована со иною, ея первенцемъ, на колняхъ, на лиц ея была прелестная улыбка, глаза смотрли прямо на васъ, и такъ живо, что я, входя утромъ въ уборную, кивалъ горловою, глядя на портретъ, и говорилъ: ‘здравствуйте, мама!’ — Признаюсь, я до сихъ поръ хранилъ эту привычку. Тогда же я забывалъ, что я тутъ нарисованъ, и воображалъ себ, что это сестра моя, Алиса, сидитъ на колняхъ матери,— сестра, которую я видлъ на мгновеніе и только разъ поцловалъ. Разъ въ день, по крайней мр, я видлъ этотъ портретъ,— мн позволено было играть въ уборной, пока отецъ одвался, онъ шутилъ со мною и, когда брился, клалъ мн немного сбитаго мыла на носъ.

Разъ вечеромъ, въ сумеркахъ, мною овладла тоска, я ускользнулъ изъ гостиной, гд Елиза Бертонъ играла на фортепіано моей матери, и грустно поплелся наверхъ. Я шелъ тихо, задумавшись, и несъ Рюбенса на рукахъ, его мистеръ Бертонъ только что ударилъ ногой, потому что онъ лежалъ на педали, и, чтобъ утшить его, я не спускалъ его съ рукъ, и, лаская, приговаривалъ:

— Бдный Рюби! зачмъ этотъ гадкій человкъ тебя ударилъ?.. Педаль не его, а твоя, и все въ дом — твое, а не его, ни сестры его… ахъ! еслибъ они скорй убрались! плакалъ, Рюбенсъ лизалъ мое лицо и визжалъ, мн тяжело было его нести на лстницу, я слъ на ступеньки и плакалъ, плакалъ съ тоски.

Наконецъ, я всталъ, взялъ опять Рюбенса на руки и, всхлипывая, говорилъ: ‘Пойду къ мамаш’. Я вошелъ въ неосвщенную уборную, я ничего не могъ видть, но зналъ, гд портретъ, и, ставъ передъ нимъ, повторялъ, всхлипывая и несвязно:

— Здравствуйте, мама! здравствуйте, сестрица!.. Рюбенсъ и я пришли къ вамъ… мы очень несчастны… (я рыдалъ, собака быстро лизала мое лицо). Пожалуйста, мама, не позволяйте папаш жениться на Елиз Бертонъ… Пожалуйста, пожалуйста, милая, хорошая мама!.. Ахъ! не можете ли вы воротиться ко мн и къ Рюбенсу!..

Мой голосъ оборвался, Рюбенсъ визжалъ. Вдругъ въ темнот я услышалъ рыданіе, женскія, мягкія руки обняли меня, кто-то нжно цловалъ меня. Я былъ такъ ошеломленъ, что первую минуту съ дтскою слпою врою думалъ, что мать услышала мое моленіе и воротилась ко мн. Это была няня Бюндель: она убирала спальню отца и, услышавъ мой голосъ, вошла въ уборную.

Она, вроятно, приняла нкоторыя ршительныя мры и, подъ ея вліяніемъ, отецъ на другой же день писалъ сестр своей, тет Mapи, приглашая ее къ намъ въ гости.

IV.
Тетя Мари.— Лондонъ.

Тетя Мари была сестра моего отца. Она была замужемъ за очень богатымъ джентельменомъ, мистеромъ Аскотъ, и у нихъ была большая семья. Тетя намъ рекомендовала няню Бюндель, которая у нея служила нсколько лтъ. Няня разсказывала мн много о дтяхъ тети, и о Лондон, гд они жили.

Тетя пріхала съ мужемъ. Я называю ее прежде, потому что она была глаза дома: умная, энергичная, она была прекрасная женщина и управляла всей семьею. Дядя вполн доврялъ ей, и только иногда, когда она, бывало, очень расходится, восклицалъ съ упрекомъ:

— Милая Мари! и тмъ и кончалось.

Тетя, пріхавши, долго разговаривала съ нянею Бюндель съ глазу на глазъ, мигомъ поняла, въ чемъ дло, и такъ распорядилась, что Бертоны на другой же день ухали. За завтракомъ тетя разобрала ихъ по косточкамъ и безжалостно отдлала. Я ихъ больше не видлъ.

Тетя не ласкала и не баловала меня, ея обращеніе было совершенно противоположное излишней нжности Елизы Бертонъ и она была права. Но она любила меня и доказала мн много участія, пригласивъ къ себ въ Лондонъ.

— Отпусти его ко мн, сказала она отцу,— ему будетъ полезно общество моихь дтей и также посмотрть Лондонъ. Я займусь имъ, а ты прізжай за нимъ черезъ нсколько времени,— это и теб будетъ полезно.

— Конечно! подтвердилъ дядя Аскотъ, ласково гладя меня по голов,— Режинальду, Лондонъ покажется волшебною страною. Мы ему покажемъ зоологическій садъ и восковыя фигуры, и пантомимы, и многое другое. Онъ будетъ у насъ какъ дома,— вдь, онъ однихъ лтъ съ Еленою, а Полли только годомъ моложе его, не правда ли?

— Полтора года, рзко сказала тетя и продолжала разговоръ съ отцомъ.

Съ радостью услышалъ я отвть отца:

— Благодарю тебя, Мари, я тоже думаю, что эта поздка принесетъ ему пользу, и я также навщу васъ.

Одно только омрачило мою радость: тетя терпть не могла собакъ и дядя говорилъ, что ихъ въ город держать нельзя.

— Къ тому же, прибавилъ онъ, такую хорошенькую собаку, какъ Рюбенсъ, непремнно украдутъ.

— Я буду при себ держать Рюбенса въ твоемъ отсутствіи, дружокъ, сказалъ мн отецъ, и мн пришлось довольствоваться этимъ общаніемъ.

Приготовленія къ отъзду были уже сами по себ большое удовольствіе. Много было переговоровъ, куда и какъ уложить мои вещи. Не было подходящаго ящика и хотли ихъ положить въ сундукъ няни, что показалось мн обиднымъ.

Я намекнулъ, что мн хотлось бы своего особеннаго ящика, какъ у взрослыхъ, но не надялся получить его. Велика же была моя радость, когда, наканун нашего отъзда, привезли изъ ближайшаго отъ насъ городка изящный дорожный сундучекъ съ замкомъ и ключомъ, съ моимъ вензелемъ на мдной дощечк, на крышк. Это былъ подарокъ на прощаніе отъ моего отца.

Я съ няней сталъ укладывать свои вещи въ новый сундукъ, съ большею аккуратностью складывалъ свое платье, выворачивалъ носки, чтобы удостовриться, цлы ли они.

— Няня, сказалъ я, вспомнивъ недавно прочитанное: — мн хотлось бы выучиться штопать носки, можетъ случиться, что я попаду на необитаемый островъ, и мн придется самому ихъ штопать.

— Будьте покойны, мастеръ Режинальдъ, отвчала няня,— если попадете на необитаемый островъ, сейчасъ дайте мн знать, я пріду и буду штопать ваше блье.

— Хорошо, сказалъ я,— только не забудьте привезти съ собою Рюбенса.— Я былъ увренъ, что въ предстоящую поздку буду имть нкоторыя приключенія, какъ Робинсонъ.

Имніе моего отца было въ 60 миляхъ отъ Лондона, тетя и дядя пріхали въ своей карет и въ ней же узжали.

Мн предстояло сидть съ ними въ карет, а няня Бюндель въ крытыхъ козлахъ сзади. Я радовался всякому распоряженію и съ нетерпніемъ ждалъ отъзда.

Наступилъ великій день. Въ столовой подали раньше завтракъ, я вовсе не былъ голоденъ, но тетя требовала, чтобы я что нибудь сълъ, и грозила, въ случа непослушанія, оставить меня дома. Это показалось мн очень жестоко. Съвши кой-что черезъ силу, я пошелъ отыскивать Рюбенса, онъ послдніе дни не отходилъ отъ меня и былъ взволнованъ, какъ обыкновенно собаки, когда кто изъ хозяевъ узжаетъ изъ дома. Посл того, какъ принесли мой новый сундукъ, онъ всегда лежалъ на немъ, не смотри на мдные гвозди крыши, и на то, что моя кровать была всегда къ его услугамъ. Я нашелъ его на подъзд, на сундук, сундукъ былъ перевязанъ веревкою и лежать на немъ было еще неудобне, но Рюбенсъ не тронулся, когда я его позвалъ, и только помахалъ хвостомъ, и однимъ глазомъ смотрлъ на запряженную карету у подъзда.

— Онъ пытался прыгнуть въ карету, сказалъ мн дворецкій.

— Теб хочется съ нами, бдный Рюби? сказалъ я, и пошелъ принести ему что нибудь състное въ утшеніе.

Онъ охотно сълъ, что я принесъ, и продолжалъ лежать на сундук и наблюдать за каретой. Когда мы тронулись, онъ рванулся за экипажемъ, и кончилось тмъ, что его заперли въ сарай. Прощаніе съ нимъ не было очень грустно,— меня занималъ другой вопросъ. Боле всего мн хотлось занять мсто форейтора, но такъ какъ это было невозможно, то я просилъ позволенія ссть съ няней за каретой, и отецъ позволилъ. Посл долгаго обниманія и прощанія, онъ далъ мн золотой, меня укутали теплыми одялами, и я услся съ няней.

Роса еще не обсохла, птички громко пли, утренній воздухъ былъ свжій и пріятный. Не прохали мы пяти верстъ, какъ я сталъ жалть, что отказался отъ завтрака. Мы прозжали черезъ селенія, гд народъ только что выходилъ на работу.

Въ господскихъ домахъ сторы еще были спущены, я ршилъ, что когда выросту, буду вставать рано, какъ рабочій людъ, и не стану лежать въ постел, когда солнце уже взошло и птички поютъ.

— Няня, сказалъ я,— мн хотлось бы всегда завтракать въ шесть часовъ утра. Слышите, няня?

Но она притворилась, что занята стадомъ овецъ, и только отвчала:

— Хорошо, милый, увидимъ.

Она всегда такъ отвчала на затруднительные вопросы.

Я чувствовалъ, что если буду завтракать въ шесть часовъ, то къ половин десятаго буду очень голоденъ, какъ въ эту минуту, и обратилъ свое вниманіе на дорожный мшокъ няни, гд были отличные пирожки. Вскор мы остановились, чтобы напоить лошадей, и мн принесли стаканъ молока.

Къ одиннадцати часамъ мы пріхали въ Фарнхамъ и остановились въ гостинниц, чтобы пость. Я былъ въ восторг побгать въ саду и размять свои ноги. Въ саду было много прекрасныхъ цвтовъ и бесдка, при вход которой стояли два каменныхъ, очень изящныхъ изваяній: пастушокъ въ старинномъ камзол и кружевныхъ манжетахъ игралъ на скрипк, а пастушка на высокихъ каблучкахъ стояла въ танцующей поз. Эти статуи мн очень нравились, я спрашивалъ себя, не настоящіе ли это принцъ и принцесса, превращенные въ камень злымъ волшебникомъ. Когда мы сли за второй завтракъ, я все думалъ о статуяхъ и воображалъ, что он когда нибудь оживутъ и пойдутъ играть и плясать по улицамъ Фарнхама.

Но мы отзавтракали, а статуи не тронулись, и мы похали дальше. Мн предложили ссть въ карету, но я отказался, и ползъ съ няней на наше высокое сидніе: намъ обоимъ тяжело было взбираться: ей отъ толщины, мн — оттого,-что быль такъ малъ.

Няня хорошо знала мстность и разсказывала мн про людей и мста, гд мы прозжали, и время быстро проходило.

Мы еще разъ остановились, чтобы пообдать, и дядя водилъ меня посмотрть озеро Виргинія. Къ вечеру я очень усталъ, глаза мои смыкались, и Лондонъ не произвелъ на меня должнаго впечатлнія. Когда карета остановилась у ярко освщеннаго дома, меня на рукахъ внесли, и я просился скорй въ постель. Тетя Мари, всегда разумная и добрая, сказала нян:

— Отведите его скорй въ его комнату и раздньте, а я принесу ему воды съ виномъ и бисквиты.

Сквозь сонъ помню, что меня раздли, умыли, заставили молиться и уложили въ постель: такъ пріятно было лечь въ мягкую, чистую постель, что я уже меньше чувствовалъ усталости и могъ оцнить прелести моей комнаты. Тетя принесла мн воды съ виномъ, няня покрыла меня одяломъ и ушла. Комната слегка освщалась пріятнымъ отраженіемъ уличныхъ фонарей.

Не знаю, усплъ ли я заснуть, или только дремалъ, когда мн показалось, что слышу знакомое локанье Рюбенса въ моемъ рукомойник. Зная, что Рюбенсъ не можетъ тутъ быть, я немного встревожился. Но я былъ слиткомъ сонный, чтобы приподняться и посмотрть, и сталъ опять дремать, но звукъ продолжался, я испугался и сталъ тихо звать няню. Тогда шумъ прекратился, я въ страх чуть дышалъ, собирался громко звать на помощь, какъ вдругъ что-то прыгнуло ко мн на кровать, и Рюбенсъ, самъ Рюбенсъ, прижался къ моей подушк и со всей мочи радостно лизалъ мое лицо!

Какъ онъ добрался до Лондона, мы никогда не узнали. Вроятно, когда его выпустили изъ сарая, онъ побжалъ вслдъ за нами, догналъ карету, и на остановкахъ прятался, чтобы его не погнали назадъ. Онъ страшно усталъ и, конечно, ему очень хотлось пить. Я далъ ему хорошую порцію бисквитовъ, оставленныхъ тетей около моей кровати, онъ накушался и легъ, свернувшись, на свое обычное мсто, у моихъ ногъ.

V.
Мои кузины.— Миссъ Блумфилидъ.— Мальчикъ въ траур.

Съ трудомъ написалъ я мое первое письмо отцу, оно мн стоило много труда и много времени: я еще очень плохо писалъ.

‘Дорогой папа, надюсь, вы здоровы. Я здоровъ. Рюбенсъ здсь и тоже здоровъ. Мы не можемъ понять, какъ онъ сюда добрался, но я очень радъ. Такъ какъ нельзя его прогнать, тетя позволила ему остаться. Онъ спитъ на моей кровати и мн Лондонъ очень нравится, дома вс очень большіе. Мои кузины мн очень нравятся, он двочки съ большими носами. Очень люблю Полли. Няня здорова, и такъ прощайте.

Вашъ любящій сынъ
Режинальдь Дейкеръ’.

Моихъ кузинъ опишу каждую по очереди. Когда я, на другой день прізда, утромъ всталъ и одвался, я услышалъ какіе-то унылые звуки въ комнат, подъ нашею, въ нижнемъ этаж. Няня мн объяснила, что это миссъ Марія играетъ на фортепіано. Въ ея игр было замчательно то, что она безпрестанно, самымъ неожиданнымъ образомъ, останавливалась, и если одна рука играла, какъ слдуетъ, другая путала. Няня открыла окно и я съ одной стороны слышалъ прерывающуюся игру Маріи, а на улиц шарманку.

— Разъ, два, три! считала бдная Марія, опять сбивалась и опять останавливалась.

Половина девятаго. Марія обрывисто остановилась посреди гаммы и няня повела меня внизъ, завтракать въ классную, высокую, узкую комнату, на полу былъ очень ветхій коверъ и тутъ же старое фортепіано, два глобуса, нсколько книгъ, начатыя работы, корзинки и т. д. Окны были на половину замазаны, хотя изъ нихъ не на что было смотрть, видны были только дворы, крыши и трубы. Привыкшій жить одинъ-одинешенекъ дома, я былъ ошеломленъ при вид пяти двонекъ отъ 5 до 12 лтъ, и одно

ОЛОВЯННЫЙ УТЮЖОКЪРАЗСКАЗЫ ИЗЪ ЖИЗНИ ЕДИНСТВЕННАГО СЫНАЮЛЯНЫ ЮИНГЪ

ОГЛАВЛЕНЕ.

I.Безъ матери.

II.То же выраженіе глазъ.— Рюбенсъ.— Опять мистриссъ Бюндель.

III.Черноволосая лэди.— Горе отъ нея.— Незабвенная красавица-мать.

IV.Тетя Мари.— Лондонъ.

V.Мои кузины.— Миссъ Блумфилидъ.— Мальчикъ въ траур.

Читайте также: