ГЕРОЙ
ГЕРОЙ
Разсказъ КРЭКЪ.
Перев. съ англ. Ад. Острогорской.
Иллюстрации Джеймса Годвина (из лондонского издания 1853 г.)
ВСТУПЛЕНІЕ.
ВСТУПЛЕНІЕ.
ГЛАВА I.
ГЛАВА I.
ГЛАВА II.
ГЛАВА II.
Герой, Крейк Дина Мария, Год: 1853
Время на прочтение: 17 минут(ы)
— Герой, племянники?— повторилъ дядя Филиппъ, незамтно принявшій участіе въ разговор мальчиковъ, обсуждавшихъ достоинства одного изъ товарищей, за которымъ вся школа единогласно признавала первенство — по крайней мр, въ дракахъ.— Скажите, ребята, что вы собственно понимаете подъ словомъ ‘герой’?
Племянники молчали. По всей вроятности они находили, что капитанъ Филиппъ Кэру лучше всхъ могъ отвтить на свой собственный вопросъ. Ему не было еще и сорока лтъ, но онъ много странствовалъ и много видлъ. Онъ жарился подъ лучами тропическаго солнца, мерзъ въ полярныхъ моряхъ, предводительствовалъ отрядомъ солдатъ въ Кита, командовалъ экспедиціей въ южныхъ моряхъ и, наконецъ, вернулся на родину, изувченный въ одномъ изъ сраженій въ Индіи.
Онъ повторилъ свой вопросъ:
— Ну-ка, скажите, что такое герой?
Отвта опять не послдовало.
— Достаньте-ка словарь!— сказалъ дядя Филиппъ. Онъ заглянулъ въ словарь.— Герой — великій человкъ! Коротко и ясно! Ну, дти, попробуйте опредлить, что значитъ герой, или великій человкъ.
Нкоторые попытались это сдлать, но яснаго отвта никто не далъ.
— Вы находитесь въ затрудненіи? Не удивительно. Это слово приводитъ въ затрудненіе людей съ тхъ поръ, какъ существуетъ міръ. Я самъ ломалъ себ голову надъ нимъ очень долго и, кажется, въ конц концовъ ршилъ таки вопросъ правильно.
— Какимъ образомъ, дядя, разскажи?— ршился спросить одинъ изъ мальчиковъ.
— О, это длинная исторія. Это было много лтъ тому назадъ, когда я еще былъ мальчикомъ.
‘Когда я былъ мальчикомъ!’ — эти слова произвели магическое дйствіе на мальчиковъ. Дти съ такимъ наслажденіемъ слушаютъ разсказы о происшествіяхъ дйствительной жизни. Дядю Филиппа осадили просьбами разсказать про т событія изъ его жизни, которыя помогли ему найти правильное опредленіе для слова ‘герой’.
Дядя Филиппъ сначала колебался по многимъ причинамъ. Но ему трудно было отказать племянникамъ въ просьб. Это былъ такой добрякъ, настоящій идеалъ дяди-холостяка.
Въ его голов мелькнулъ планъ.
— Дти, — сказалъ онъ: — намъ остается еще двнадцать дней до Новаго года. Каждый день, когда наступаетъ вечеръ, у насъ есть часъ или два свободнаго времени. Если хотите, я въ эти часы разскажу вамъ, какъ я отыскивалъ героя. Если до Новаго года ни мн, ни вамъ не удастся его найти, тогда…— и въ темныхъ глазахъ дяди Филиппа мелькнуло таинственное выраженіе — намъ придется искать его какъ нибудь иначе.
‘Насколько я знаю, твои шотландскіе двоюродные братья очень милые мальчики, а одинъ изъ нихъ такъ прямо маленькій герой’.
— Такъ говорила моя мать, снаряжая меня въ дорогу. Мн было тогда тринадцать лтъ, и я въ первый разъ покидалъ родительскій домъ, чтобы постить дядю, родного брата моего отца, онъ жилъ далеко отъ насъ на свер Великобританіи, въ Шотландіи и ни я, ни моя мать-англичанка никогда его не видали.
Маленькій герой! Я ясно помню, какъ это слово поразило меня тогда. Я въ то время зачитывался жизнеописаніями Плутарха и моему воображенію постоянно рисовались Эпаминондъ, Алкивіадъ, Аристидъ Справедливый и прочіе герои древности. Кром того, въ виду предстоящаго путешествія въ Шотландію, я счелъ для себя полезнымъ прочесть исторію Уоллэса и Брюса, шотландскихъ народныхъ героевъ. Имя смутное представленіе, что мой двоюродный братъ принадлежитъ къ тому разряду людей, которые носятъ короткія шотландскія юбочки, вооружены палашами и готовы сразиться со всякимъ, подобно герою Вальтеръ-Скотта, Родригу Дью, я сталъ разпрашивать свою мать, который изъ моихъ двоюродныхъ братьевъ герой и что это означаетъ.
Но она отвчала мн уклончиво, думая, можетъ быть, что и безъ того уже слишкомъ затронула мое любопытство. Однако, я не отставалъ.
‘Что это за герой? Онъ тоже вооруженъ щитомъ и копьемъ, какъ жители древнихъ ивъ, или онъ закованъ въ латы, какъ Уилльямъ Уоллэсъ? или же онъ носитъ ружье и пистолеты, какъ’…
И я взглянулъ въ ту сторону, гд надъ каминомъ нашей маленькой деревенской гостиной висли ружье, шпага и портупея моего отца. Мн вдругъ вспомнилось письмо, которое однажды показала мн мать и гд было сказано, что ‘лейтенантъ Генри Кэру умеръ смертью героя’.
Я остановился — взглядъ моей матери, слдуя по направленію моихъ глазъ, упалъ на шпагу и портупею. Она никогда не могла смотрть на нихъ безъ слезъ. Поэтому я не ршался больше приставать къ ней съ вопросами относительно героевъ.
Однако, я не переставалъ думать о своемъ двоюродномъ брат и не безъ страха старался представить себ, какого рода существомъ онъ окажется. Мое любопытство было такъ велико, что даже смягчило тяжесть разлуки съ матерью и сестрами — не смйтесь надъ этимъ, дти, я дйствительно былъ тогда довольно чувствительнымъ и мягкосердечнымъ мальчикомъ, къ тому же, какъ единственный сынъ и самый младшій изъ дтей, я былъ избалованъ. Но я не стыжусь этого, даю вамъ слово, что нисколько не стыжусь. Только трусы могутъ стыдиться своей любви къ матери и сестрамъ.
Итакъ, я простился со всми домашними. Я помню, какъ я притворился, что у меня сильный насморкъ, для того, чтобы не возбудить подозрній частымъ употребленіемъ носового платка. Это было глупо съ моей стороны, но я больше всего боялся прослыть ребенкомъ въ глазахъ другихъ. И только, когда мы оставили далеко позади себя и нашу тихую деревню, и шумныя улицы Лондона, и сидли съ матерью на палуб ужаснаго парохода, который долженъ былъ увезти меня далеко на сверъ, въ страну, гд ни я, ни мать моя никогда раньше не бывали, и когда она, сама едва удерживая слезы, стала уговаривать меня ‘не падать духомъ’ и ‘быть мужчиной’, — тогда только я и самъ убдился, что былъ еще совершеннымъ ребенкомъ: я опустилъ голову на плечо матери и разразился потокомъ слезъ.
— Я нисколько не стыжусь этого теперь,— прибавилъ дядя Филиппъ съ волненіемъ въ голос, причемъ вки его покраснли.
— Она всегда была благородной женщиной, ваша бабушка — благослови ее Господь! и, какъ говорятъ на восток,— да проживетъ она тысячу лтъ!
Это пожеланіе было поддержано всми, и дядя Филиппъ продолжалъ:
— У меня осталось немного воспоминаній объ этомъ первомъ путешествіи. Помню только, что моя мать хотла помстить меня въ женской кают и поручить попеченіямъ горничной. Но я ршительно пришелъ въ негодованіе отъ такого оскорбленія, самаго тяжелаго, какое можно было нанести мальчику моего зрлаго возраста, мн было тогда тринадцать лтъ, но моя бдная мать все еще продолжала смотрть на меня, какъ на ребенка, неспособнаго заботиться о себ. Дло кончилось тмъ, что моему полу и возрасту было оказано должное вниманіе, и я былъ помщенъ на мужской половин судна, гд въ теченіе трехъ нескончаемыхъ дней меня непрерывно бросало изъ стороны въ сторону. Я испыталъ всю безпомощность и вс бдствія перваго морского путешествія, и отъ души желалъ только одного — чтобы меня незамтно выбросило за бортъ и такимъ образомъ сразу наступилъ бы конецъ всмъ страданіямъ.
Наконецъ, мн стало легче, и я ршился даже выползти на трапъ, надясь узнать, въ какой части свта я нахожусь. Меня мучило смутное и непріятное опасеніе, что нашъ пароходъ вышелъ въ открытое море съ тхъ поръ, какъ я въ послдній разъ былъ на палуб, и что мы, можетъ быть, находимся гд нибудь на середин Атлантическаго океана — представленіе не особенно пріятное для такого маленькаго человка, какъ я, который былъ отъ природы довольно трусливъ, хотя на словахъ и восхищался героями.
— О, дядя Филиппъ,— раздалось два или три удивленныхъ голоса. Но дядя Филиппъ повторилъ свои слова, утверждая, что онъ, дйствительно, былъ въ дтств порядочнымъ трусишкой. Онъ, казалось, съ нкоторой гордостью напиралъ на это обстоятельство, какъ бы желая показать, какую огромную роль играетъ сила воли въ образованіи характера.
— Былъ поздній вечеръ, когда я выползъ на палубу, продолжалъ дядя Филиппъ,— и, съ полугрустнымъ и полуиспуганнымъ видомъ, прикурнулъ въ углу позади рулевого. Была туманная ночь, и я ничего не могъ разобрать. Казалось, пароходъ подвигался сквозь плотное, блое облако, направляясь невдомо куда. Мы могли быть уже у береговъ Америки — такъ безконечно долго, казалось, мы уже плыли. Къ тому же мн было очень холодно, несмотря на лтнее время, и я началъ думать, что мы, можетъ быть, попали въ полосу пловучихъ ледяныхъ горъ, которыя, какъ я когда-то читалъ, часто встрчаются на Атлантическомъ океан путешественникамъ, направляющимся въ Сверную Америку. Мои географическія познанія, впрочемъ, какъ и вс мои представленія, отличались нкоторой туманностью. Но не слдуетъ забывать, что я былъ довольно странно воспитанный мальчикъ, выросшій дома, среди однхъ женщинъ, безъ братьевъ и безъ товарищей. Кром того, въ теченіе трехъ дней я страдалъ морской болзнью, которая, конечно, мало способствовала усиленію моей сообразительности.
Я не могъ отдлаться отъ представленія о ледяныхъ горахъ, и, какъ только туманъ нсколько разсялся, я со страхомъ посмотрлъ вокругъ себя. Увы! то, что я увидалъ, подтвердило вс мои опасенія. Что-то огромное, срое, окутанное туманомъ, подымалось изъ воды какъ разъ передъ нами, казалось, что оно плыветъ прямо на насъ, или мы на него — я не могъ точно разобрать. Я въ ужас посмотрлъ на рулевого, но онъ, повидимому, совершенно спокойно стоялъ на своемъ мст. Свтъ отъ фонаря падалъ прямо на него, освщая рзкія, некрасивыя, огрубвшія отъ втра черты его лица и широкія плечи, казавшіяся еще шире отъ необъятной матросской куртки. Въ теченіе многихъ лтъ еще посл этого путешествія этотъ человкъ преслдовалъ меня въ ночныхъ кошмарахъ. Когда мн случалось слишкомъ много пость за ужиномъ (какъ это нердко бываетъ съ мальчиками, къ стыду ихъ!), мн всякій разъ снилось, что я превращаюсь въ пароходъ, а онъ, сидя на моей палуб, т. е. на моихъ плечахъ, направляетъ меня прямо на безконечный рядъ ледяныхъ горъ.
Я посмотрлъ на этого человка, на туманный предметъ, возвышавшійся въ мор передъ нами, бросилъ взглядъ на пустынную палубу парохода и, наконецъ, снова взглянулъ на человка. Мой ужасъ все возросталъ, все кругомъ было такъ молчаливо и таинственно. Наконецъ, я ршился приблизиться къ нему и проговорилъ едва слышно:
— Скажите, пожалуйста…
Но человкъ, стоявшій у руля, казался высченнымъ изъ камня. Онъ не обратилъ никакого вниманія на мои слова. Вроятне всего, онъ не видалъ и не слыхалъ меня, всецло поглощенный своимъ дломъ. Глядя на этого человка, неподвижно стоявшаго на своемъ мст, съ глазами, упорно устремленными впередъ, и лишь отъ времени до времени слегка поворачивавшаго руль въ сторону и обратно — глядя на него, мн и въ голову не могло придти, что самое незначительное движеніе его руки направляло ходъ этого огромнаго парохода.
Любопытство-ли, настойчивость или просто упрямство — я обладалъ всми этими качествами — побудили меня не сдаваться и обратиться къ нему еще разъ, онъ начиналъ мн казаться какимъ-то сверхъестественнымъ существомъ. Въ моей памяти еще была свжа прочитанная мною не задолго до того очень фантастическая поэма ‘Старый морякъ’, которой я очень восхищался, хотя въ то время мало понималъ ее. Я ршился дотронуться до рукава матросской куртки и, убдившись, что это былъ настоящій рукавъ, и что рука, торчавшая изъ него, была живая рука., я сильно потянулъ ее.
— Алло! {Алло — окрикъ моряковъ — ‘Слушай!’} — крикнулъ человкъ въ матросской куртк, очевидно только теперь замтившій меня. Онъ только стряхнулъ мою руку со своего рукава, какъ стряхиваютъ надодливую собаченку, и снова повернулся къ рулю.
Какъ я уже замтилъ, я отъ природы довольно упрямъ, кром того мое самолюбіе было въ эту минуту сильно задто. Поэтому я снова потянулъ его за руку и сказалъ на этотъ разъ довольно ршительно:
— Послушайте, матросъ!
— Алло!
— Скажите, пожалуйста, гд мы находимся?— спросилъ я кротко.— И что такое этотъ большой предметъ передъ нами?
— Это утесъ Эйльза, мы находимся противъ берега Шотландіи,— проговорилъ онъ сердитымъ голосомъ.
Это было все, чего я отъ него добился. Я подумалъ, что это самый непріятный и грубый человкъ, какого я когда-либо встрчалъ, не подозрвая, что отъ боле или мене точнаго исполненія его обязанности зависитъ жизнь всхъ насъ. Впослдствіи, когда я сталъ старше и умне, этотъ незначительный случай научилъ меня, что не слдуетъ надодать безпрестанно тмъ, кто, такъ или иначе, держитъ въ своихъ рукахъ кормило правленія. Я поставилъ себ это за жизненное правило, особенно по отношенію къ людямъ, которые, выражаясь иносказательно, управляютъ рулемъ семейнаго корабля. Поэтому, мальчики, если вамъ вздумается когда нибудь мучить вашего отца пустяками, или досаждать вашему учителю, или что нибудь въ этомъ род, вспомните только маленькое правило, которое вы можете найти на любомъ пароход: ‘Не разговаривай съ человкомъ, стоящимъ у руля’.
Я снова спустился внизъ, легъ на диванъ и уснулъ — это былъ мой первый настоящій сонъ съ тхъ поръ, какъ я выхалъ изъ дому. Но я не долго спалъ, меня разбудило громкое топанье надъ моей головой и свистъ выпускаемаго изъ паровой машины пара. Пароходный слуга, заглянувъ въ каюту, прокричалъ ‘Гринокъ’ и исчезъ. Я вдругъ вспомнилъ, что именно въ Гринок меня долженъ былъ встртить дядя. Я въ испуг вскочилъ, надлъ на скорую руку куртку, кое какъ собралъ свои вещи и выбжалъ на палубу.
Какъ я уже сказалъ, я никогда раньше не видалъ своего дяди и, вслдствіе существовавшаго между нашими семьями раздора, даже не слыхалъ о немъ ничего, кром его имени, но такъ какъ это имя было не англійское, а шотландское, то я въ смятеніи совершенно его забылъ. Ни одинъ несчастный, покинутый мальчикъ не могъ себя чувствовать боле одинокимъ, чмъ чувствовалъ себя я въ этотъ памятный для меня день. Было четыре часа утра, и еще не вполн разсвло. Невыспавшійся и совершенно разбитый, я стоялъ на палуб пароходавъ гавани незнакомаго мн города, среди невозможной давки и сутолоки, взадъ и впередъ сновали спшившіе и толкавшіе другъ друга пассажиры, со всхъ сторонъ раздавались громкіе крики носильщиковъ и звуки неизвстныхъ, непонятныхъ мн нарчій. Не думаю, чтобы когда-либо въ своей жизни я находился въ боле горестномъ положеніи. Я услся на пукъ канатовъ, поставилъ около себя свой маленькій чемоданъ, и, сознаюсь, у меня было большое желаніе разревться, но я во время вспомнилъ, что слезы позорны для тринадцатилтняго мальчика.
Скоро я услыхалъ среди недовольныхъ, сердитыхъ голосовъ пассажировъ одинъ голосъ — отнюдь не сердитый,— но звучавшій совершенно особенно,— чисто по шотландски, подумалъ я.
Никогда ничто не оставляло боле сильнаго впечатлнія въ моемъ дтскомъ мозгу, чмъ первые звуки этого голоса — сильный, звучный, увренный и ласковый, онъ возбуждалъ въ одно и тоже время уваженіе, легкій страхъ и безсознательное довріе. Онъ рзко выдлялся среди шума и смятенія, царившихъ на пароход, а обладатель его ходилъ по палуб, оглядываясь вокругъ себя.
— Нтъ ли здсь мальчика по имени Филиппъ Кэру?— Я вскочилъ и, въ внезапномъ порыв радости, чуть не бросился въ объятія моего шотландскаго дяди.
Онъ поздоровался со мной сердечно, но торопливо — намъ надо было спшить: одной рукой онъ схватилъ мой багажъ, другой — меня самого, и черезъ минуту мы стояли на набережной.
Я украдкой бросилъ на него испытующій взглядъ. Это былъ большого роста человкъ, съ довольно суровыми чертами сильно загорвшаго лица и множествомъ сдыхъ волосъ, разввавшихся во вс стороны, что придавало ему въ моихъ глазахъ огромное сходство со стогомъ сна въ втряный день. На первый взглядъ онъ могъ казаться даже грознымъ, — особенно такому застнчивому робкому маленькому англичанину, какимъ былъ я,— но когда онъ начиналъ говорить, его лицо освщалось такой доброй, сердечной и веселой улыбкой, что мой страхъ скоро прошелъ.
— Ну-ка, малый, подыми-ка голову, дай взглянуть на себя!
Онъ долго смотрлъ на меня и потомъ отвернулъ голову. Я только поздне понялъ это движеніе. Онъ и его родной братъ мальчиками росли вмст, но, выросши, они поссорились, разстались и больше уже не встрчались. Я былъ очень похожъ на своего отца, и дядя, должно быть, замтилъ это.
— Норманъ!— крикнулъ онъ вдругъ. Къ намъ подошелъ мальчикъ, приблизительно одного со мною роста. Я не замтилъ, откуда онъ вышелъ и какъ очутился на опуствшей набережной.
— Ну, мальчики, пожмите другъ другу руки. Филиппъ Кэру, это твой старшій двоюродный братъ, Норманъ Макъ-Ильрой. Будьте друзьями, какъ ваши отцы были когда-то друзьями,— и помните, только не ссориться, только не ссориться!
Проговоривъ это, онъ поспшно отошелъ отъ насъ, оставивъ насъ однихъ. Я съ большимъ любопытствомъ посмотрлъ на своего двоюроднаго брата. Я и по сейчасъ помню, какъ онъ выглядлъ тогда.
Это былъ стройный мальчикъ, котораго никакъ нельзя было назвать красивымъ — (я же былъ тогда ‘очень красивый мальчикъ’, какъ находили многіе). У него было совершенно шотландское лицо — выдающіяся скулы, усянная веснушками кожа и волосы, которые въ любой англійской школ наврное доставили бы ему насмшливое прозвище ‘морковки.’ Не то, чтобы они были дйствительно рыжіе, цвтъ ихъ былъ даже довольно красивъ, я думаю, но это былъ несомннно красный цвтъ. Онъ былъ одтъ въ куртку и панталоны (которыя я наврное отвергъ бы съ презрніемъ, не сомнваясь, что они сдланы изъ клтчатой, черной съ блымъ, шали моей матери), а на голов онъ носилъ странную шляпу безъ полей — ‘Гленгаррійскую’ {Шотландская шапка безъ козырька и съ двумя висящими сзади лентами. Названіе свое получила отъ долины Гленгарри въ Шотландіи.} шапку, какъ я потомъ узналъ.
Мы стояли другъ противъ друга — маленькій шотландецъ и маленькій англичанинъ, обмниваясь довольно подозрительными взглядами, точно дв враждующія арміи въ сраженіи при Флодден, {Холмъ въ графств Нортумберлендъ въ Англіи, у котораго въ 1513 г. произошло сраженіе между англичанами и шотландцами.} о которомъ я незадолго передъ тмъ читалъ. Наконецъ, намъ пришла въ голову мысль, что, стоя такимъ образомъ и нелпо тараща глаза другъ на друга, мы представляемъ, должно быть, очень смшное зрлище, и, точно по сигналу, мы оба расхохотались.
— Это хорошо,— сказалъ мой двоюродный братъ.— Мы скоро станемъ друзьями.
Другого обмна любезностей между нами не было — вдь мальчики обыкновенно избгаютъ всякихъ вншнихъ проявленій своихъ чувствъ,— но скоро у насъ завязалась дружеская бесда. Когда дядя Макъ-Ильрой вернулся, онъ нашелъ насъ сидящими рядомъ на ступенькахъ зданія таможни и дружелюбно разговаривающими. Норманъ узналъ отъ меня всю исторію моего путешествія и, въ свою очередь, сообщилъ мн разныя свднія о томъ, гд мы находимся и куда подемъ отсюда.
У него, какъ и у его отца, была странная, однозвучная манера говорить, вслдствіе чего я сначала плохо его понималъ, и это иногда заставляло меня смяться. Я ршилъ, что это особенность шотландскаго выговора, и внутренне торжествовалъ въ сознаніи несомнннаго превосходства моего собственнаго выговора.
— Ну, ребята, каковы дла,— проговорилъ дядя, вынимая часы изъ кармана.— Теперь ровно пять, а первый пароходъ, отправляющійся въ Дэнунъ, пойдетъ не раньше восьми. Что бы намъ такое предпринять? Ты не хочешь-ли пость, Филиппъ, или предпочитаешь ждать, покуда мы прідемъ домой, къ тетк на завтракъ?
Находясь въ состояніи крайняго возбужденія и смущенія, которое совершенно отбило у меня аппетитъ, я сказалъ, что буду ждать — хотя не имлъ ни малйшаго представленія о томъ, гд и когда меня ждетъ этотъ завтракъ.
— Подите-ка сюда, того, что у меня есть, хватитъ чтобы утолить вашъ голодъ на часъ или на два.
Онъ вытащилъ изъ кармана какой-то трехугольный предметъ, который онъ назвалъ ячменной лепешкой, на видъ она была довольно странная, но оказалась очень вкусной, и мы съ Норманомъ съ большимъ удовольствіемъ съли по лепешк. Затмъ мы стали ходить взадъ и впередъ по набережной, разглядывая стоявшія въ гавани суда и любуясь берегами рки.
Никогда я не забуду этого утра. Въ первый разъ въ жизни я видлъ, восходъ солнца. До тхъ поръ я и не представлялъ себ, какъ прекрасенъ свтъ въ четыре или пять часовъ утра, особенно въ Шотландіи. Эта картина глубоко запечатллась въ моей дтской памяти — пустынная набережная, суда, неподвижно стоявшія вдоль береговъ, точно въ полудремот, широкія полосы янтарныхъ и розовыхъ облаковъ на восток, дальніе холмы, вырисовывающіеся на темно-лиловомъ фон неба, и среди всего этого — рка, отливавшая всми цвтами по мр того, какъ небо мняло свой цвтъ. Я никогда не видалъ подобной картины — никогда! Она сдлала то, что я съ тхъ поръ началъ вставать рано.
Норманъ всячески старался занять меня и, съ вполн понятной гордостью, указывалъ мн красоты своей родины.
— Вонъ тамъ находится гора Ломондъ,— объяснялъ онъ мн, можетъ быть, мы ее увидимъ сейчасъ, если только на ней нтъ ея ночного колпака, что весьма вроятно.
— Ея ночного колпака?— повторилъ я въ недоумніи.
— Я говорю о туман, который почти всегда окутываетъ вершины очень высокихъ горъ,— объяснилъ мой двоюродный братъ.— Ты наврное слыхалъ объ этой большой гор.
По счастью въ эту минуту въ моей памяти мелькнула фраза изъ моего учебника географіи — ‘Высочайшія вершины Шотландіи суть гора Ломондъ и гора Невисъ’. Поэтому я только замтилъ — ‘О, конечно!’ — и многозначительно кивнулъ головой, скрывая за этимъ движеніемъ свое невжество.
— Тамъ находится Дэмбартонская скала, извстная въ исторіи,— продолжалъ Норманъ. Онъ говорилъ очень просто, совсмъ не поучительнымъ тономъ.— Ты можешь ее ясно видть, гораздо ниже изгиба рки, по направленію Глазгова. Это очень интересная скала, я однажды взобрался на вершину ея, къ самой башн Уоллеса.
— А, Уилльямъ Уоллесъ,— сказалъ я, спша выказать свое знакомство съ Шотландской исторіей.— Я знаю о немъ много. Это былъ великій герой, не правда-ли?
— Да,— отвтилъ Норманъ разсянно, внимательно глядя на своего отца, который съ серьезнымъ видомъ стоялъ недалеко отъ насъ.
Слово ‘герой’ вернуло меня къ столь занимавшему меня предмету и напомнило мн загадочныя слова матери, касающіяся одного изъ моихъ двоюродныхъ братьевъ, который былъ ‘прямо герой’. Это не могъ быть Норманъ. Этотъ спокойный, ровный мальчикъ, въ клтчатой куртк и штанахъ, нимало не подходилъ къ моему представленію о геро. Но, можетъ быть, этимъ героемъ былъ кто-нибудь другой въ семь.
— Сколько у тебя братьевъ?— спросилъ я Нормана.
— Насъ пятеро — я самый старшій.
— Ты самый старшій!— воскликнулъ я съ удивленіемъ и нкоторымъ разочарованіемъ — мои надежды увидть ‘героя’ все боле и боле таяли.— Вс остальные моложе тебя! какіе же они малыши!
— Не совсмъ,— возразилъ Норманъ, смясь.— Я-то не великъ ростомъ, хотя я старше, чмъ кажусь. Но если ты предпочитаешь большихъ и сильныхъ мальчиковъ, то теб доставитъ удовольствіе мой второй братъ Гекторъ.
‘Ага, вотъ оно что’ подумалъ я. Гекторъ то должно быть и есть этотъ герой. Не даромъ его назвали именемъ знаменитаго защитника Трои. Я хорошо зналъ исторію Трои. Я уже началъ читать Виргилія и благополучно дошелъ до второй книги Энеиды {Энеида — героическая поэма римскаго поэта Виргилія, въ ней разсказываются приключенія одного изъ героевъ Трои Энея, пережитыя имъ посл разрушенія его родного города.}. Такъ вотъ гд разгадка секрета, Гекторъ, должно быть, и былъ тотъ герой, о которомъ говорила моя мать. Я съ любопытствомъ и съ нкоторой тревогой сталъ ждать встрчи съ нимъ.
Мои мысли были такъ заняты предстоящимъ знакомствомъ, что я очень смутно помню все, что произошло потомъ, до той минуты, когда пароходъ нашъ присталъ къ гавани, очень тихой и пустынной по сравненію съ Лондонской гаванью, и я, поднявшись по чрезвычайно крутой улиц и весь запыхавшись, очутился передъ дверью дядинаго дома.
Въ небольшой гостиной, въ конц стола, накрытаго къ завтраку, сидла моя тетка. Я не обратилъ на нее особеннаго вниманія и замтилъ только, что у нея очень доброе лицо и что она меня поцловала, здороваясь со мной. Вс мои мысли были заняты моимъ двоюроднымъ братомъ-героемъ, и я сгоралъ отъ нетерпнія увидть его. Въ комнат было три маленькихъ мальчика, самый младшій совершенный малышъ. Я обрадовался, когда услыхалъ голосъ дяди, спрашивающаго: ‘Гд Гекторъ’?
— Еще въ постели — Гекторъ вдь соня,— сказалъ одинъ изъ младшихъ мальчиковъ.
— Мы вчера вечеромъ полъ пути до Гринока совершили на лодк, и Гекторъ отвезъ насъ,— замтилъ Норманъ своимъ обычнымъ спокойнымъ тономъ.
— Это такъ, — воскликнулъ дядя со сдержаннымъ раздраженіемъ въ голос,— но онъ имлъ время выспаться. Поди-ка, Филиппъ, вытащи своего двоюроднаго брата изъ постели, намъ не нужны здсь лнтяи.
Увы, это относилось къ моему герою!
Гекторъ былъ большого роста, гораздо больше Нормана. Онъ показался мн очень красивымъ, когда я вошелъ къ нему въ комнату, хотя онъ еще крпко спалъ съ открытымъ ртомъ, что придавало ему мало сходства съ героемъ. Однако, когда намъ, наконецъ, удалось его растормошить,— что было совсмъ не легкимъ дломъ,— и онъ всталъ и одлся, я сталъ на него смотрть съ большимъ уваженіемъ. Онъ былъ, дйствительно, очень красивый мальчикъ, высокій и крпкій, съ смуглыми щеками и темными курчавыми волосами, а голосъ у него былъ такой звонкій, веселый и сердечный. Я любовался имъ и тутъ же окончательно ршилъ, что онъ и есть герой, хотя на немъ не было ни короткой юбочки, ни пистолетовъ, ни палата, и онъ сошелъ къ завтраку въ такомъ же безобразномъ костюм, какой былъ у его брата,— въ клтчатой куртк и клтчатыхъ штанахъ.
На остальныхъ членовъ семьи моего дяди я, помню, едва взглянулъ, ршивъ, что это все ‘дтвора’. Между ними была одна маленькая двочка.
Здсь дядя Филиппъ остановился, но черезъ нсколько минутъ онъ продолжалъ.
— Нкоторые изъ васъ помнятъ, должно быть, ‘кузину Грэси’, какъ вы ее звали, которая прожила нсколько мсяцевъ съ бабушкой и умерла семь лтъ тому назадъ передъ тмъ, какъ я отправился въ Индію.
Дти притихли. Большинство изъ нихъ слышали о молодой двушк-шотландк, которая должна была стать женой дяди Филиппа и ради которой, какъ говорили, онъ навсегда остался старымъ холостякомъ. Посл короткаго молчанія дядя Филиппъ продолжалъ свой разсказъ.
— Норманъ вошелъ въ комнату со своей маленькой сестрой на рукахъ, у нея тогда была больная нога, и она не могла ходить. Грэси всегда была слабаго здоровья, говорили мн потомъ мальчики, но она такъ привтливо улыбалась и такъ весело благодарила Нормана, когда онъ ее посадилъ на мсто, что никто бы не сказалъ, что она больна. Она была одно изъ тхъ кроткихъ и терпливыхъ созданій, которыхъ болзнь длаетъ столь прекрасными, что они потомъ въ воспоминаніяхъ представляются намъ ангелами.
Голосъ дяди Филиппа задрожалъ, однако онъ продолжалъ говорить, и попытался описать свой первый завтракъ въ Шотландіи, но скоро прервалъ свой разсказъ, замтивъ, что пора спать. Этимъ закончился первый вечеръ.
— Вы, конечно, не ожидаете, дти, — началъ дядя Филиппъ на слдующій вечеръ, — что я стану вамъ разсказывать во всхъ подробностяхъ, какъ мы съ двоюродными братьями проводили время изо дня въ день. Помнить все до мельчайшихъ подробностей совершенно невозможно. Переносясь мысленно къ днямъ нашего дтства, мы вспоминаемъ только отдльныя обстоятельства, нкоторые дни, часы или событія, рзко выдлявшіеся среди остальныхъ, точно такъ-же какъ, разглядывая въ подзорную трубу отдаленный ландшафтъ, мы видимъ только часть его, она, можетъ быть, представляется нашему глазу удивительно ясно и отчетливо, но это все-таки не боле, какъ небольшая часть всего ландшафта.
Итакъ, то, что вы услышите отъ меня, будутъ только отрывки изъ автобіографіи — отдльные дни или отдльныя событія, все же остальное изъ нашей жизни въ Дэнун вы должны будете дополнить собственнымъ воображеніемъ.
Первое, что я помню, былъ вечеръ того же дня. Посл завтрака, моя заботливая тетка уложила меня спать, и я проспалъ, какъ убитый, цлый день. Проснулся я только къ послобденному чаю. Я подошелъ къ окну и сталъ любоваться видомъ рки. Я никогда раньше не видалъ ни рки, ни вообще какой либо широкой поверхности воды, за исключеніемъ того дня, когда я совершалъ свое первое путешествіе на пароход внизъ по Темз и затмъ по морю. Злосчастное путешествіе! Я тогда думалъ, что оно навсегда оставитъ на мн свой слдъ и что мн достаточно будетъ одного вида воды, для того чтобы снова заболть. Но я сталъ думать иначе, когда увидалъ передъ собой великолпную рку Клейдъ.
— Напротивъ насъ находится утесъ Клокъ, на которомъ возвышается маякъ,— говорилъ добродушно Норманъ, указывая мн выдающіеся пункты вдоль береговъ рки.— Дале находятся два острова, Большой и Малый Кембрей, какъ мы ихъ называемъ. А тамъ далеко, на самомъ горизонт, ты увидишь какъ бы двухголовое облако.
Я разглядлъ его съ большимъ трудомъ, потому что глаза мои не привыкли къ подобнымъ разстояніямъ.
— Это Готфелль, высочайшая вершина острова Аррона. Это интересный островъ, онъ весь состоитъ изъ холмовъ, или, врне говоря, изъ гранитныхъ скалъ. Взобраться на Готфелль чрезвычайно трудно, но отецъ сказалъ, что мы, мальчики, какъ-нибудь должны попытаться влзть на него. Ты когда-нибудь взбирался на гору, Филиппъ?
Я сознался съ нкоторымъ стыдомъ, что никогда раньше и не видалъ горы. Но, увидя теперь въ первый разъ гору, я испыталъ разочарованіе.
— Это совсмъ не то,— сказалъ я,— что я ожидалъ увидть. Я думалъ, что горы гораздо выше и что он подымаются кверху круто, какъ стны дома. А вдь это низкіе холмы, и совсмъ не трудно взобраться на нихъ.
— Ты думаешь, мой мальчикъ?— проговорилъ дядя Макъ-Ильрой, подошедшій между тмъ къ намъ.
— Въ подобное заблужденіе впадаемъ мы вс, вступая въ жизнь, наше воображеніе рисуетъ намъ высокія горы, а то, что мы находимъ, не боле, какъ маленькіе холмики, взрытые кротами, мы пробуемъ взобраться на нихъ — и въ конц концовъ оказывается, что это все таки значительныя горы. Такъ-то, Филиппъ, выростешь, станешь умне.
Я тогда не понялъ этого, полнаго глубокаго смысла, замчанія дяди, и только значительно позже оно стало мн ясно.
Нашъ разговоръ былъ прерванъ Гекторомъ, кричавшимъ намъ изъ сада,
— Норманъ! Филь! сойдите внизъ, подемъ кататься.
— Кататься?— переспросилъ я.
— Ну да, кататься на лодк,— отвтилъ Норманъ и разсмялся, встртивъ мой удивленный взглядъ.— Разв ты никогда не катался на лодк?
Конечно, я никогда не катался на лодк по той простой причин, что никогда не видалъ лодки. Я началъ объяснять это своимъ двоюроднымъ братьямъ, когда мы сошли внизъ къ рк. Но Гекторъ встртилъ мои слова такимъ взрывомъ хохота, что я и самъ сталъ видть въ этомъ обстоятельств нчто унизительное. Изъ самомъ дл, когда я увидалъ, какъ эти два живыхъ, энергичныхъ и безстрашныхъ маленькихъ шотландца вскочили въ лодку, втащили меня въ нее и пустились средь грозно возвышающихся утесовъ по волнамъ, подбрасывавшимъ нашу маленькую лодку во вс стороны, точно орховую скорлупу,— тогда только мн стало ясно, какъ многаго мн не хватаетъ по этой части.
Я почувствовалъ себя изнженнымъ мальчишкой, который храбрится и напускаетъ на себя важность дома, среди матери и сестеръ, здсь же, сидя неподвижно на корм лодки, я казался самому себ совершеннымъ ребенкомъ рядомъ съ этими двумя храбрыми мальчиками, которые, будучи немногимъ только старше меня, смло неслись по волнамъ бурной рки.
— Туманъ поднялся надъ ркой, — проговорилъ Норманъ, онъ пересталъ смяться и шутить съ братомъ. Вообще, я долженъ замтить, что они оба всячески старались развеселить меня, но ихъ усилія были довольно безуспшны. Я чувствовалъ себя очень странно, все вокругъ меня было такъ чуждо мн, я не могъ сразу освоиться со всмъ этимъ.
— Это ничего не значитъ, сейчасъ взойдетъ луна,— воскликнулъ Гекторъ, сильнымъ ударомъ веселъ повернувъ лодку, ему, повидимому, доставляло удовольствіе сознаніе, что единственно усиліемъ своихъ мускуловъ онъ можетъ заставить насъ мгновенно перемнить мста, т.. е. однимъ взмахомъ веселъ повернуть лодку такъ, чтобы носъ очутился на мст кормы, а корма на мст носа. Наша лодка вертлась и вертлась, а я все больше приходилъ въ ужасъ.
— Гекторъ, не будь слишкомъ смлъ, — замтилъ Норманъ.
— А ты не будь слишкомъ…— и онъ остановился, можетъ быть, въ минутномъ возбужденіи онъ хотлъ сказать ‘слишкомъ трусливъ’.
— Гекторъ!— повторилъ Норманъ тихо.
Я былъ очень пораженъ, увидя, что Гекторъ вдругъ прекратилъ свою