Что посеешь. то и пожнешь, Гофман Франц, Год: 1864 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

‘ЧТО ПОСЕШЬ, ТО И ПОЖНЕШЬ’.

РАЗСКАЗЪ ДЛЯ ДТЕЙ.

Франца Гофмана.

СЪ ЧЕТЫРЬМЯ КАРТИНКАМИ.

Перевелъ съ нмецкаго третьяго изданія

М. М-д-въ.

МОСКВА.
Въ Типографіи И. Чуксина.
1864.

Предлагаемый разсказъ Ф. Гофмана взять не безъ основанія. Дло въ томъ, что не всякій писатель можетъ быть писателемъ для дтей, для этого требуется не только талантъ, но и своего рода геній, Гофманъ обладаетъ такимъ геніемъ. Вотъ что говорить о немъ г. Блинскій: ‘самымъ лучшимъ писателемъ для дтей, высшимъ идеаломъ писателя для нихъ можетъ быть только поэтъ. И такимъ явился одинъ изъ величайшихъ Германскихъ поэтовъ — Гофманъ (Блинскій ставитъ его наравн съ Шекспиромъ, Гёте и Шиллеромъ). Въ немъ самомъ такъ много дтскаго, младенческаго, простодушнаго, и никто не былъ, столько какъ онъ, способенъ говорить съ дтьми языкомъ поэтическимъ и доступнымъ для нихъ! Сверхъ того, Гофманъ есть воспитатель людей, поэтъ юношества,— почемужъ ему не быть и поэтомъ дтства? Да, съ тхъ поръ, какъ дти начинаютъ переставать быть дтьми и становятся юношами, Гофманъ долженъ быть ихъ поэтомъ по преимуществу. Гофманъ поэтъ фантастическій, живописецъ невидимаго, внутренняго міра, ясновидецъ таинственныхъ силъ природы и духа. Фантастическое есть предчувствіе таинства жизни, противоположный полюсъ пошлой разсудочной ясности…. одинъ изъ необходимйшихъ элементовъ богатой натуры, для которой счастіе только во внутренней жизни, слдственно его развитіе необходимо для юной души, — и вотъ почему называемъ мы Гофмана воспитателемъ юношества.'(Соч. Бл. т, 3. стр. 528.). Это сказалъ Блинскій при разбор сказокъ: ‘неизвстное дитя’ и ‘щелкунъ орховъ и царекъ мышей’, изданныхъ на Русскомъ язык въ 1840 г. Разсказъ, взятый нами, едва ли уступитъ имъ какъ въ художественномъ, такъ изъ нравственномъ отношеніи. Здсь поражаютъ насъ — богатство роскошныхъ картинъ природы, величественныхъ и вмст прекрасныхъ, самые рельефные контрасты наивной простоты и изящества, бдности и роскоши и наконецъ добра и зла съ ихъ ближайшими и дальнйшими слдствіями. Художественная жизнь картинъ, удивительная обрисовка характеровъ, очевидное присутствіе мысли при отсутствіи всякихъ аллегорій и прямо высказанныхъ сентенцій, гд всё говоритъ само за себя непосредственнымъ впечатлніемъ,— всё это представляетъ богатый пиръ для дтской фантазіи и чувства. Заманчивость, увлекательность и очарованіе разсказа невыразимы. Можно быть уврену, что эту книжку съ удовольствіемъ прочтетъ и взрослый.

Переводчикъ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
ГОСПОДСКІЙ ДОМЪ.

Въ одной гостепріимной, плодоносной и пріятной стран Англіи находилась красивая, богатая гостинница, вся вншность которой намекала на то, что въ ней часто останавливались богатые постители. Она имла видъ боле деревенскаго помстья, чмъ гостинницы,— помстья, какое желалъ бы пріобрсть для себя каждый зажиточный гражданинъ, для вызда туда отъ шума и пыли городскихъ улицъ. Пристройки, какъ то: конюшни, каретные сараи и тому подобное, находились въ сторон отъ двухэтажнаго дома, окруженнаго красивымъ садомъ съ цвтами и кустарникомъ. Окна нижняго этажа обвивались дикими виноградными лозами, а предъ входною дверью находилась бесдка, густо обросшая вьющимися растеніями, которыя въ лтнее время бросали пріятную тнь, защищали отъ палящихъ лучей солнца, давая въ тоже время полную свободу пріятному вянію втерка. Эта широкая и просторная бесдка обставлена была столами и стульями и служила любимымъ мстечкомъ для гостей, которымъ иногда пріятно было, въ часы отдыха отъ дневныхъ трудовъ, поговорить здсь съ добрыми сосдями и друзьями.

Сквозь открытые промежутки бесдки былъ прекрасный видъ на замокъ лорда Вильфорда и на гостепріимную деревню, которая была раскинута въ сторон отъ него и своими красными крышами весело выглядывала изъ окружавшихъ ее фруктовыхъ садовъ и отдльныхъ группъ старыхъ дубовъ и липъ. За всмъ этимъ — вдали виднлась равнина, гд богатыя плодовыя поля смнялись лсомъ и паркомъ, и въ лтнее время много доставляли удовольствія зрителю своею свжею и роскошною зеленью.

Замокъ представлялъ собою величественное и вмст прекрасное зданіе, весь онъ выстроенъ былъ изъ плитняка, и своею широкою лицевою стороною великолпно выдавался изъ окружающаго парка. Онъ прежде всего поражалъ своимъ блескомъ, богатствомъ и величіемъ, и это впечатлніе не ослабвало, хотябъ разсматривали его до мельчайшихъ подробностей. На задней сторон замка разстилался большой прудъ, свтлые приливы котораго играли на цокольныхъ плитахъ. Онъ со всхъ сторонъ окруженъ былъ довольно густымъ внкомъ роскошныхъ дубовыхъ, буковыхъ, липовыхъ и каштановыхъ деревьевъ, которыя бросали свою тнь на его зеркальную поверхность. По его поверхности тянулись красивыя стаи лебедей, а на дышавшемъ пріятною свжестью прохладномъ дн играли разнаго рода рыбы. Для любителя удовольствія, покоя, уединенія и тихаго размышленія, едва ли можно, найти боле прекрасное мсто, какъ балконъ, устроенный на задней сторон замка предъ множествомъ оконъ верхняго этажа,— прямо какъ-есть надъ водою. На этотъ балконъ вела большая половинчатая дверь, которая въ лтнее время почти всегда была отворена, и здсь-то можно было видть богатаго и могущественнаго лорда Вильфорда, какъ онъ съ своею супругою и своимъ единственнымъ дитятей, прекраснымъ мальчикомъ, трехъ или четырехъ лтъ, наслаждался прелестью любимыхъ имъ лтнихъ вечеровъ.

Въ одинъ изъ такихъ лтнихъ вечеровъ, къ описанной нами красивой гостинниц подъзжалъ одинокій всадникъ. Лошадь шла не торопясь и всадникъ не думалъ погонять ее, но, со вниманіемъ и любопытствомъ осматривая окрестности, какъ-то серьезно и мрачно взглянулъ на замокъ, отстоявшій едва ли на ¹/₂ часа пути, и задумался. Въ этомъ раздумь, онъ остановилъ свою лошадь и вполголоса говорилъ что-то, чего не льзя было разобрать, потому что слова его разносились вечернимъ втромъ.

Всадникъ былъ статный мущина, лтъ 30-ти, и его лице можно бы назвать прекраснымъ, еслибы довольно гнвное и жесткое выраженіе чертъ этого лица не придавало ему чего-то холоднаго и мрачнаго. Оно загорло отъ солнца жаркаго климата, его простая и небогатая одежда была военнаго покроя, и вся его осанка указывала на то, что всадникъ принадлежалъ или долженъ былъ принадлежать къ военному званію. Хотя при немъ не было никакого багажа, кром небольшаго чемодана, привязаннаго сзади къ сдлу, однакожь его красивая и конечно дорогая лошадь, богатый брильянтовый перстень, блествшій на пальц, и вся его вншность не позволяли думать, чтобъ онъ находился въ бдственныхъ обстоятельствахъ.

Еще разъ сурово и мрачно взглянувъ на замокъ, онъ потомъ повернулъ назадъ, пришпорилъ свою лошадь, и быстро похалъ къ гостинниц ‘Красная звзда’, навстрчу ему поспшно вышелъ услужливый хозяинъ, чтобъ принять у него лошадь и отвести её въ конюшню.

‘Какъ? Вы сами, г. хозяинъ?’ спрашивалъ путешественникъ. ‘Неужели у васъ такъ мало бываетъ постителей, что вы не въ состояніи держать у себя конюшеннаго мальчика?’

‘О, нтъ, сэръ,’ отвчалъ хозяинъ ‘красной звзды’, тряхнувъ головою, ‘люди-то есть, только ихъ нтъ дома, а потому смю просить вашего снисхожденія, если я не совсмъ угожу вамъ.’

‘Какъ же это такъ, сэръ, вы отослали всхъ людей, тогда какъ каждую минуту можете ожидать гостей?’ сказалъ иностранецъ.

‘Ахъ, милостивый государь, печальное происшествіе

въ то’ половин господскаго дома,’ отвчалъ хозяинъ видимо тронутый,— ‘нашъ добрый Лордъ, говорятъ, едва пережилъ ночь, и мои люди пошли теперь туда, поподробне разузнать объ этомъ! А какой честный, любезный господинъ этотъ Лордъ! И такъ скоро и нечаянно долженъ умереть!’

Иностранецъ вздрогнулъ при словахъ хозяина, и его бронзовый цвтъ лица перемнился въ блдножелтый. Но онъ быстро отворотился отъ хозяина, желая скрыть отъ него свое волненіе, и сказалъ: ‘хорошо, сэръ! Вы разскажете мн объ этомъ посл. Приходите, какъ только уберете мою лошадь.’

Хозяинъ отошелъ, и едва скрылся въ заднихъ зданіяхъ, какъ чужеземецъ вскрикнулъ отъ удивленія, и сталъ ходить скорыми шагами, потупивъ взоръ въ землю и то-и-дло взглядывая на бесдку.

‘Что это случилось съ нимъ?’ говорилъ онъ про себя. ‘И именно таки въ тотъ день, въ который я возвратился посл 12-ти лтняго отсутствія! Онъ умираетъ, и я-гм, не я тотъ наслдникъ, который утромъ съ тріумфомъ вступитъ въ этотъ гордый замокъ! Проклятіе на эту женщину и это дитя, которыя стоятъ на пути къ моему счастію! И это посл такихъ общаній и посл такихъ надеждъ! Погибель этому роду!

Этотъ жаркій разговоръ съ самимъ собою прерванъ былъ возвращеніемъ хозяина, Чужеземецъ принялъ равнодушную мину, веллъ хозяину принести бутылку вина, и потомъ пригласилъ его выпить съ нимъ стаканъ.

‘Садитесь, г. хозяинъ,’ сказалъ онъ съ просительнымъ жестомъ, ‘и разскажите теперь,— кто этотъ Лордъ, о смерти котораго вы такъ грустите?’

‘Это не притворство, сэръ,’ отвчалъ хозяинъ. ‘Лордъ Вильфордъ всегда былъ для насъ добрйшимъ господиномъ, и во всей деревн нтъ никого, кто бы не чувствовалъ самой глубокой скорби о немъ.’

‘А, такъ вотъ кто лордъ Вильфордъ! Что же это съ нимъ?’

‘Онъ сего дня утромъ упалъ съ лошади, и теперь такъ опасенъ, что, кажется, нтъ никакой надежды на его выздоровленіе!’

‘Есть у него семейство?’

‘Да, супруга и сынокъ лтъ четырехъ, наслдникъ богатыхъ владній, которыя приносятъ процентовъ боле двнадцати тысячь фунтовъ стерлинговъ.’ {Фунтъ стерлинг. на Русскія деньги равняется 6-ти руб. 30 коп. сер.}

‘Двнадцать тысячь фунтовъ стерлинговъ!’ повторилъ чужеземецъ, и опять отворотился, что бы скрыть свои дикій и свирпый взглядъ, который блисталъ какъ молнія. ‘А еще нтъ родственниковъ у вашего Лорда?’

‘Нтъ, есть еще младшій братъ, который лтъ 10-ти или 12-ти поступилъ въ военную службу и пошелъ въ Остъиндію съ своимъ полкомъ,’ отвчалъ хозяинъ.

‘А въ какомъ онъ положеніи теперь?’ спросилъ чужеземецъ.

‘Никто почти не можетъ сказать о немъ что-нибудь опредленное,’ отвчалъ хозяинъ. ‘Лтъ пять или шестъ назадъ сказывали, что онъ былъ въ сраженіи противъ Авганцевъ. Вскор посл того нашъ Лордъ женился. Говорятъ, да не знаю правда ли, что онъ однажды своему младшему брату Артуру далъ общаніе не вступать въ бракъ съ тою цлію, чтобъ оставить ему посл своей смерти богатыя владнія, но теперь, когда получилъ извстіе о смерти сэра Артура, естественно не могъ больше быть связанъ своимъ общаніемъ,— общаніемъ, которое вообще кажется мн очень сомнительнымъ. Зачмъ бы давать Лорду такое общаніе?’

‘Теперь, можетъ быть, въ удовольствіи мать умирающаго!’ сказалъ мрачный чужеземецъ. ‘Вдь это бываетъ?’

‘Да, сударь!’ воскликнулъ вдругъ хозяинъ, ‘именно такъ говорятъ, какъ вы теперь говорите! Мать очень гордая женщина, кажеття, она любила младшаго сына боле старшаго, который казался ей недовольно властолюбивымъ и тщеславнымъ. Еще на смертномъ одр она упрашивала лорда Вильфорда но вступать въ бракъ, чтобы обезпечить младшаго брата во всегдашнемъ владніи имніемъ, и Лордъ, для облегченія предсмертныхъ мученіи матери, тогда же долженъ былъ дать и дйствительно далъ это общаніе.’

‘Да, да, и знаю, что онъ далъ общаніе,’ съ досадой сказалъ чужеземецъ, ‘сэръ Артуръ, другъ и товарищъ мой по военной служб, самъ разсказывалъ мн объ этомъ въ Индіи. Гм, и всё таки это торжественное общаніе нарушено!’

‘Такъ тому и быть теперь, мил. г.’ отвчалъ хозяинъ. ‘И за это никто не можетъ упрекать нашего добраго Лорда. Онъ женился уже тогда, когда узналъ о смерти сэра Артура, и дйствительно посл того не приходило никакого извстія, которое бы противорчило прежнему.’

‘Какъ придти ему, когда человкъ, о которомъ вы говорите, попался въ плнъ къ Авганцамъ и томился въ немъ въ теченіи нсколькихъ лтъ!’ воскликнулъ чужеземецъ нахмурившись. ‘Теперь всё равно!’ желчно продолжалъ онъ. ‘Сэръ Артуръ обрадуется, когда возвратится и увидитъ, что у него отнято его наслдство. Довольно объ этомъ! Меня печалитъ вся эта исторія! Благодарю васъ за ваши извстія, г. хозяинъ, а теперь приготовьте мн что-нибудь закусить, чтобъ то ни было,— солдатъ не лакомый человкъ, только поскоре!’

Хозяинъ проворно удалился, Когда чужеземецъ опять остался одинъ, грозная туча покрыла его мрачное чело, онъ сжималъ руки и скрежеталъ зубами.

‘Стало быть, только для того сорвалъ я оковы долгаго и ужаснаго плна, для того презиралъ стократную смерть, кинжалы и ружья Афганцевъ, голодъ, холодъ, стрлы палящаго солнца, чтобы меня прогнали отъ порога моей собственности, какъ нищаго и безправнаго нахала! Я теперь сдлался бы богатъ, могучъ, уважаемъ и силенъ, если бы бездльникъ братъ сдержалъ свое слово, а теперь чрезъ нарушеніе даннаго имъ слова я ничего боле, какъ жалкій офицеръ съ половиннымъ жалованьемъ,— офицеръ, который долженъ запрятаться въ какой-нибудь потаенный уголокъ земли, чтобъ не сдлаться предметомъ насмшки или сожалнія своихъ товарищей!’

Онъ вскрикнулъ въ бшенств и злости, оперся головою на сухую руку, и погрузился въ глубокое размышленіе. Вдругъ на губахъ его появилась зловщая улыбка, и глаза его, устремленные на виднвшійся сквозь деревьевъ парка замокъ, засверкали молніею.

‘О если бы удалось!’ бормоталъ онъ про себя. ‘Всё въ замшательств,— вс собрались къ постели умирающаго,— кто теперь будетъ смотрть за дитятей и примтитъ чужаго? Терпніе! Можетъ быть…. я знаю вдь каждый шагъ въ замк… сумерки близко…. скоро наступитъ ночь… надобно сходить въ него,— и я отмщу за себя, сохраняя свое право!’

За тмъ чужеземецъ снова погрузился въ глубокое раздумье, но вздрогнулъ при вид хозяина, который спшилъ къ нему съ горячимъ блюдомъ. Гость лъ и пилъ и на вопросъ хозяина — желалъ ли бы онъ остаться на ночь, отрывисто отвчалъ — нтъ.

‘Приготовьте скоре мою лошадь, сэръ,’ сказалъ онъ. ‘Мн надобно отправиться дальше, а теперь я хочу только прогуляться, чтобы освжиться нсколько посл дневной зды. Когда восходитъ мсяцъ?

‘Около 11 часовъ,’ отвчалъ хозяинъ.

‘Хорошо, я думаю, что ворочусь къ этому времени,’ сказалъ чужеземецъ, и всталъ, чтобъ отправиться въ ближайшую деревню.

‘Если вамъ будетъ угодно,’ сказалъ хозяинъ, ‘то вы можете отправиться и въ паркъ! Входъ въ него дозволенъ каждому, а сегодня въ особенности никто васъ не увидитъ, и никто вамъ не помшаетъ.

‘Хорошо, хорошо, если я ничего не найду лучшаго, то припомню вашъ совтъ,’ отвчалъ чужеземецъ, и отправился въ деревню. Онъ прошелъ рядами домовъ, пока опятъ не выбрался на чистый воздухъ, по другую сторону деревни.

Теперь собственными глазами уврившись, что за нимъ никто не наблюдалъ, онъ поворотилъ въ сторону, перескочилъ чрезъ решетку въ паркъ, прогуливался тамъ, пока наконецъ совершенно стемнло, и затмъ сталъ пробираться къ задней сторон замка, слдя за свтомъ, который проникалъ изъ высокихъ полукруглыхъ оконъ и игралъ на свтлой вод пруда. Подошсдши вплоть къ замку онъ остановился и сталъ прислушиваться. Всё было тихо, пустынно и темно вокругъ, нигд не льзя было примтить и тни человческой фигуры.

‘Хорошо!’ бормоталъ чужеземецъ. ‘Всё такъ, какъ я думалъ. Въ той комнат лежитъ умирающій, а вотъ въ этой — съ балкономъ — дитя. Авось удастся, нтъ, непремнно удастся! Прудъ довольно глубокъ, чтобъ скрыть’ — онъ хотлъ-было сказать ‘преступленіе,’ но помшкалъ и сказалъ ‘тёмное дло и притомъ дло защиты въ нужд! Впередъ! Настала минута,— и это должно совершиться!’

Твердымъ шагомъ подошелъ онъ къ маленькой боковой двери и тронулъ пружину. Замокъ отперся и дверь быстро отворилась. Чужеземецъ скрылся въ ней.

Онъ стоялъ въ потьмахъ, но это препятствіе не удержало его. Довольно твердымъ шагомъ, но тихо, на цыпочкахъ, пошелъ онъ дале, поднялся по узкой лстниц наверхъ и дошелъ до двери, сквозь ключевое отверстіе которой проникалъ слабо мерцающій свтъ. Приложивъ ухо къ двери онъ прислушивался нсколько секундъ съ самымъ напряженнымъ вниманіемъ. Всё было тихо. Тугъ отворилъ онъ дверь, бгло оглядлъ комнату, и торжествующая улыбка скривила его губы. Въ комнат не нашлось никого, кром дитяти,— мальчика четырехъ лтъ, который тихо и покойно спалъ на богатоубранной шелковой постельк. Чужеземецъ, который до сихъ поръ стоялъ притаившись, теперь смло вступилъ въ комнату. Но въ туже минуту выбжала сторожевая собачка, громко залаяла на него и схватила его за ногу. Чужеземецъ такъ раздосадовалъ на нее, что разразился дикимъ полуслышнымъ проклятіемъ, потомъ наклонился, схватилъ собачку, стиснулъ ея шею, отворилъ дверь на балконъ, и срозмаху бросилъ животное въ самую средину пруда. Лай прекратился, и только тихое плесканіе было еще слышно въ пруду.

‘А теперь долженъ ты слдовать за нею!’ бормоталъ чужеземецъ съ злымъ выраженіемъ сквозь зубы, и тотчасъ подошелъ къ постельк, поднялъ спящаго мальчика, взялъ его на руки и пошелъ съ нимъ опять къ отворенной двери балкона.

‘Умри,’ сказалъ онъ, бросивъ послдній взоръ на это дитя, нжность и невинность котораго, казалось, не трогала его, не произвела ни малйшаго впечатлнія на его жестокое, алчное и безжалостное сердце,— ‘умри и онмй на вки! Въ одну минуту всё кончено и всякій подумаетъ, что ты проснувшись ползъ на перила и упалъ съ края! Умри!’

0x01 graphic

И онъ уже поднялъ-было руку, чтобъ отбросить еще спящее дитя въ прудъ въ слдъ за собачкою, какъ вдругъ изъ комнаты, находящейся подъ нимъ, раздался довольно рзкій, отчаянный крикъ. Чужеземецъ вздрогнулъ, пошатнулся и отступилъ назадъ отъ перилъ балкона.

‘Ага,— онъ умеръ… въ это мгновеніе умеръ… а! это жалобный вопль его жены!’ бормоталъ онъ.

Нсколько времени онъ стоялъ прислушиваясь. Жалобный вопль [‘издался снова, потрясая душу при ночной тишин: къ этому примшался громкій жалобный вопль другихъ, и въ замк послышался шумъ, бготня и движеніе.

‘Такъ и есть онъ,’ шепталъ чужеземецъ. ‘Нтъ никакого сомннія, — его жизнь погасла! И за мертвымъ отцемъ въ минуту смерти не долженъ ли слдовать его дитя? Отецъ и дитя въ одну и туже минуту!….’

Боязливая дрожь пробжала по тлу чужеземца, его волосы поднялись дыбомъ, взоръ сдлался неподвиженъ, какъ будто бы онъ видлъ привидніе, и темнокоричневый цвтъ его щекъ перешелъ въ блдный.

‘Не могу, не могу!’ безсознательно шепталъ онъ судорожно-дрожащими губами. ‘Покрайней мр не теперь,— не здсь — не вблизи мертвеца, глазъ котораго долженъ меня видть!’

Вдругъ онъ испугался. Ему показалось, какъ будто на двор послышались шаги, какъ будто кто-то входитъ на лстницу. Съ двухъ прыжковъ уже опять онъ былъ при постели мальчика, прикрылъ ее, спустивъ занавски, такъ что безъ внимательнаго осмотра нельзя было примтить, что мальчикъ пропалъ оттуда, и затмъ поспшилъ съ своей дорогой добычей. Проворно заперъ онъ дверь за собою, пошелъ скорыми, но едва слышными шагами, какъ барсъ, подкрадывающійся къ своей добыч, спустился съ лстницы, и въ одно мгновеніе очутился подъ открытымъ небомъ. Еще долго длилась темная ночь, и на этомъ мст казалось еще темне отъ большихъ тней, которыя бросали отъ себя деревья, нависшія своими втвями надъ прудомъ. Чужеземецъ помедлилъ еще минуту, потомъ переступилъ нсколько шаговъ дальше,— послышался удушливый крикъ, плесканіе въ вод,— потомъ опять все стало тихо, печально, мрачно и страшно. Только быстро удаляющіеся шаги были слышны,— они раздавались вдали,— и одиноко стоялъ гордый замокъ, въ которомъ совершилось такое тяжкое преступленіе и случилось такое великое несчастіе.

Спустя часъ, чужеземецъ опять прибылъ въ гостинницу одинъ, также какъ и уходилъ одинъ. Взглядъ его былъ смущенный, а лице блдне, нмъ прежде, когда онъ шелъ. Однакожъ онъ овладлъ своимъ внутреннимъ волненіемъ, которое и безъ того не было бы примчено, потому что самъ хозяинъ и возвратившіеся съ нимъ люди совсмъ потеряли присутствіе духа. Прибывши въ гостинницу чужеземецъ потребовалъ свою лошадь.

‘Что такое?’ спросилъ онъ при этомъ хозяина, который сильно разстроившись, едва могъ исполнить полученное приказаніе. ‘Что такое? Вы совсмъ растерялись, добрый человкъ!’

‘Ахъ, Господи! нашъ Лордъ умеръ,’ отвчалъ честный хозяинъ, глубоко тронутый, отирая рукою заплаканные глаза,— ‘это очень горько!’

‘И больше ничего?’

‘Чегожъ еще больше, сэръ? Я думаю, что и это несчастіе довольно велико и печально! Вы, конечно, не знали этого хорошаго, любезнаго, добраго господина.’

Пожавъ плечами и оставивъ дальнйшія хлопоты о безучастномъ чужеземц хозяинъ положилъ въ карманъ заплаченныя имъ деньги. Чужеземецъ слъ на поданную ему лошадь, бросилъ прислуг, державшей за узду его лошадь, монету крону {Крона на Русск. д. равн. 1 руб. 27 ¹/₂ коп. сер.}, пришпорилъ лошадь и поскакалъ галопомъ. Никто посл этого не поминалъ о немъ никто не гадалъ о преступленіи, которое онъ совершилъ.

Но Богъ зналъ это. Смя зла было брошено. Хотя оно брошено было тайно и въ сокровенномъ мст, но оно дало ростокъ и въ свое время должно было созрть для жатвы.

ГЛАВА ВТОРАЯ.
АЛЬПІЙСКАЯ ХИЖИНА.

На одной узкой и тсной долин Швейцаріи, лежащей вдали между высокими горами, покрытыми ледникомъ, находилась и нын еще находится одна деревенька,— если только можно назвать такъ 12-ть или 15-ть хижинъ, кругообразно разсыпанныхъ при подошв долины, или на мягкихъ горныхъ склонахъ. Тамъ жили большею частію бдные, но честные, добродушные люди, только немного было между ними такихъ, которые могли имть у себя пару коровъ и выпускать ихъ лтомъ на горы, у большей части изъ нихъ было только по-нскольку козъ, которыя по утрамъ ходили на горы, собирать крошки корма на горныхъ высяхъ, а по вечерамъ возвращались въ деревню и загонялись въ хлвы. Такъ какъ зимою всё покрывается снгомъ и льдомъ, то они заботились о ней заране, и вс жены и дти въ деревн, которые могли съ корзинкою въ рукахъ лазить по крутымъ горамъ, съ ранней весны и до поздней осени трудились, собирая каждую былинку и нося домой всё, что или оставляли дикія козы, или чего эти послднія, не смотря на свое искуство лазить, не могли достать. Съ помощію лстницъ и веревокъ, ловкіе мальчики и двочки лазили но крутымъ скалистымъ стнамъ и утёсамъ, нердко съ опасностію своей жизни, для того только, чтобы достать рукою сочную травку, но обыкновенно всё кончалось хорошо, и въ продолженіе многихъ лтъ не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь, при этой опасной и всё-таки скудной жатв, лишился жизни. Богъ хранилъ крпкою рукою бдныхъ надъ ужасными пропастями. Онъ указывалъ имъ надежный путь, укрплялъ ихъ руки и голову, и это занятіе въ юности пригодилось мальчикамъ въ послдствіи, когда они промняли серпъ на ружье и какъ смлые охотники гонялись за дикими козами, которыя жили въ ущельяхъ и на вершинахъ горъ, покрытыхъ ледникомъ и снгомъ. Вс мущины охотились за козами, и трудно было найти смле и ловче ихъ. Часто по цлымъ, днямъ и ночамъ гонялись они за робкою дичью со скалы на скалу, съ горы на гору, изъ оврага въ оврагъ, по снжнымъ и льдистымъ лугамъ, гд каждый промахъ угрожаетъ неизбжною смертію,— гонялись, не обращая вниманія на усталость, трудности и лишенія, съ которыми соединено было ихъ занятіе. Съ подставками на спин, съ горной палкой въ рук, въ тяжелыхъ, удобныхъ для хожденія по льду башмакахъ и сумкою на, боку, въ которой находилось ихъ скудная пища — хлбъ съ сыромъ, безъ устали гонялись они за дичью, пока не попадала въ нее мткая пуля, и пока охотникъ съ торжествомъ могъ возвратиться въ свою бдную хижину, неся добычу, стоившую ему большихъ трудовъ. Жизнь, какую вели жители долины, полна была заботъ, труда, лишеніе, опасностей и трудностей, не смотря на то, они были довольны, и, при всей своей ограниченности, жщш счастливо, и благодарили Бога, если у нихъ не было недостатка въ самомъ необходимомъ, если только было у нихъ молоко, хлбъ и сыръ, лишь-бы не томиться голодомъ и со дня на день избавляться отъ крайней нищеты.

Въ этой то далекой и скрытой пустын, куда изрдка приходилъ кто-нибудь изъ путешественниковъ, хотя они ежегодно тысячами проходили прекрасную Швейцарію, жилъ и Петръ Шафрингеръ съ своею женою и дтьми Лизли, Эльзи, Кати и Беди, въ небольшой, низенькой горной хижин. Шафрингеръ былъ чуть ли не бдне всхъ изъ жителей деревеньки. Онъ ничего не имлъ, кром домика съ небольшимъ при немъ садикомъ, и дюжины козъ, которыя лтомъ паслись вмст съ прочими на открытыхъ мстахъ, а зимою запирались въ хлвы,— но у него были здоровыя, крпкія руки, превосходное ружье и, что дороже и лучше всего, веселое свтлое чувство и христіански-благочестивое, преданное Богу сердце, которое подкрпляло его въ перенесеніи всхъ лишеній. И это свтлое чувство, это радующееся о Бог сердце имли также его жена и дти. Ихъ жизнь не представляла имъ ничего кром заботъ, лишеніи и труда, и, не зная ничего лучшаго, они были довольны своею участью. Рано утромъ, съ свжими силами они отправлялись на работу, а поздно вечеромъ усталые, но довольные, возвращались къ покою, такъ каждый годъ протекала ихъ жизнь. Ни одного дня не проходило въ году, когда бы они оставались безъ дла и не работали усердно,— исключая, конечно, воскресныхъ и праздничныхъ дней, которые проводили они въ благочестивомъ дом Петра Шафрингера, и проводили христіански-свято. Лтомъ Лизли, Эльзи и Кати ходили на горы и собирали на зиму кормъ для козъ, а мать съ маленькой Беби оставалась дома, и хлопотала о стол, бль и всемъ хозяйств, а отецъ, съ ружьемъ на плеч, неутомимо охотился за дикими казами до самаго отдаленнйшаго ихъ притона. Зимою вс вмст садились он въ небольшой комнатк около большой печи: у каждой подъ рукою былъ ножикъ и другіе инструменты, которыми они вырзывали изъ дерева прекрасные фигуры: пастушьи хижинки, коробочки, ящички, образочки, букетцы и т. под., всё это длали он изъ тонко выстроганнаго кленоваго дерева и такъ изящно, что покупатели находились безъ труда, когда отецъ, уклавши въ большую коробку вс заготовленныя зимою вещи, весною оправлялся для продажи ихъ въ городъ, отстоявшій на 4 мили. Отъ этой продажи выручалось столько денегъ, что ихъ доставало на весь слдующій годъ, если только съ домашними козами ничего не случалось, а охота за дикими была удачна, и если вообще милосердый Богъ сохранялъ отъ особенныхъ несчастныхъ случаевъ небольшую хижинку Петра Шафрингера съ его семействомъ.

Такъ протекли многіе годы и благословленіе Божіе никогда не оскудвало надъ домомъ Петра Шафрингера, въ самомъ необходимомъ онъ никогда не терплъ недостатка. Такимъ образомъ не было слишкомъ много заботъ по хозяйству, и при наступленіи каждаго новаго года можно было надяться, что наступающій годъ, съ помощію Божіею, протечетъ также хорошо, какъ и прошедшій.

Въ одно лтнее утро, предъ восходомъ солнца, когда ночь еще боролась съ наступающимъ днемъ, какой-то мущина, стоя на горной вершин, внимательно посматривалъ на покрытую снгомъ поляну, по краю которой росли травы и злаки, едва ли не роскошне, чмъ ниже на горныхъ склонахъ, гд снгъ давно уже растаялъ отъ теплыхъ лучей солнца. Этотъ мущина зналъ, что на такія покрытыя снгомъ мста обыкновенно любятъ собираться дикія козы пощипать сочной, напитанной подснжной водою, травки, и потому еще съ полуночи отправился изъ дому, чтобы съ разсвтомъ выбрать хорошенькое мстечко, расположиться и подстерегать козъ, такъ чтобы он сдлались его врною добычею, если неосторожно приблизятся къ мсту, на которомъ онъ расположился.

Этотъ охотникъ былъ сильный мущина, крпкаго, стройнаго сложенія, съ открытымъ, добрымъ, умнымъ лицемъ и свтло-голубыми глазами, которыми онъ весело и свободно смотрлъ на міръ Божій. Онъ посматривалъ кругомъ, на-сколько позволялъ это еще господствующій сумракъ, потомъ онъ снялъ съ плеча свое ружье и всталъ за скалу, которая совершенно закрыла его собою. Здсь посмотрлъ онъ на свое ружье, и уврившись, что порохъ на полк былъ еще свжій и не отсырлъ отъ ночнаго воздуха, остановился и притихъ. Не прошло пяти минутъ, какъ глаза его весело забгали, онъ осторожно сталъ на колна и приложилъ ружье къ щек. Нсколько секундъ онъ прицливался, потомъ раздался его выстрлъ и разсыпался по горамъ стократнымъ эхомъ, затмъ охотникъ тотчасъ опятъ вскочилъ на ноги.

‘Вотъ если попалась!’ говорилъ онъ про себя съ веселою улыбкою. ‘Какъ обрадуется жена, если я приду домой съ добычею! Пойти,-посмотрть!’

Онъ вышелъ изъ-за скалы, скорыми шагами пошелъ, по направленію выстрла и засмялся отъ удовольствія, когда увидлъ предъ собою свою добычу.

‘Великолпный козленокъ!’ сказалъ онъ. ‘Онъ на 10-ть гульденовъ {1 гульденъ на Русскія деньги равняется 61 коп. сер.} дороже другихъ, какой онъ жирный и свжій. Но и стоитъ труда стащить его на плечахъ въ долину. Впрочемъ и приготовлю его.’

Вынувъ изъ-за кожанаго пояса ножъ и вычистивъ внутренности козленка, онъ связалъ вмст заднія и переднія ноги, повсилъ животное около шеи и ударился домой. Не смотря на тяжесть ноши, онъ шелъ легко и ровно, и едва заблестли горныя вершины и выступы, при паденіи на нихъ первыхъ лучей восходящаго солнца, какъ Петръ Шафрингеръ — такъ звали итого охотника — уже спустился на долину, и здсь на одну минуту прислъ на скалу, чтобы немножко отдохнуть отъ труднаго и утомительнаго пути.

Тогда какъ на неприступныхъ вершинахъ горъ уже свтло сіяло солнце, внизу была почти еще ночь и томныя тни покрывали долину. Шафрингеръ, положивъ около себя своего козленка и дыша полною грудью, расположился было отдохнуть, какъ вдругъ услышалъ глухой шумъ вдали отъ деревни, и въ удивленіи стадъ прислушиваться къ необыкновенному шуму. Шумъ быстро приближался и всё ясне и ясне доходилъ до его ушей.

‘По всей вроятности, это карета!’ сказалъ онъ про себя. ‘Боже мой, никакъ ужъ дутъ сюда на наши горы! Съ годъ или больше, я не могу припомнить, чтобы сюда былъ какой-нибудь проздъ! Дорога довольно ухабиста, кому нтъ надобности прозжать чрезъ нашу деревню, тому лучше взять въ сторону и выхать на прекрасную новую дорогу, которая проведена но нашей долин. Однакожъ любопытно бы узнать, кто это детъ!’

Карета подъзжала ближе и ближе. Когда она подъхала близко, Петръ Шафрингеръ увидлъ, что это была только двуколесная тлежка съ здоровою, сильною лошадью, которая несмотря на худую дорогу, быстрою рысью пролетла мимо. Въ тлежк сидлъ одинъ мущина, который держалъ возжи и, для большей поспшности, подгонялъ лошадь кнутомъ. Охотникъ не могъ ясно видть ни его фигуры, ни чертъ лица, какъ потому, что было еще слишкомъ темно, такъ и потому, что лошадь съ тмъ мущиною въ тлежк слишкомъ быстро пролетла мимо его.

‘Странно, странно!’ говорилъ онъ про себя. ‘Кто бы это былъ? И что нужно ему у насъ въ долин? Право, странно! Но что, впрочемъ, въ этомъ удивительнаго? У всякаго человка свое дло, а мое дло придти домой и отдать козленка матери на кухню.’

Онъ положилъ свою добычу на широкія, крпкія плеча, и, вполн освженный небольшимъ отдыхомъ, удвоеннымъ шагомъ продолжалъ свой путь въ родную деревню. Едва еще разсвло, какъ онъ постучался въ дверь своей хижины и позвалъ свою жену, чтобъ показать ей славнаго козленка.

‘Посмотри-ка, Мари,’ сказалъ онъ, ‘вдь охота ныншнимъ утромъ удачна! Теб долго нужно ходить по горамъ, чтобы встртить такого козленка, а вотъ мн прямо самъ собою попался на пути такой козленокъ.’

‘Слава Богу, что ты благополучно возвратился домой,’ отвчала обрадованная жена. ‘Поди же теперь и я угощу тебя свжимъ молокомъ, сыромъ и хлбомъ, я уже приготовила это для тебя. Скоре, ты усталъ и проголодался отъ долгой ходьбы!’

‘Это недурно,’ отвчалъ Шафрингеръ улыбаясь и отирая потъ съ лица, ‘хоть охота была и не слишкомъ утомительна, а подкрпиться не мшаетъ.’

Но прежде нежели слъ за простои, блый, еловый столъ въ небольшой комнатк хижины, онъ сначала повсилъ убитаго козленка на желзный крюкъ вн хижины, и затмъ вошелъ въ комнату. Его дочери уже встали, причесались и надли простые, блые и чистые корсеты. Свтлая радость сіяла у нихъ на лиц, когда пришелъ отецъ, и он вс четыре спшили встртить его веселымъ привтствіемъ.

‘Съ добрымь утромъ, дти! Съ добрымъ утромъ Лизли и Ельзи! Всхъ васъ съ добрымъ утромъ! Вы рано встали,— это хорошо, отъ этого день продлится часомъ или двумя дольше, нежели какъ это бываетъ у лнивыхъ и охотниковъ до сна.’

Веселыя, красивыя двочки тснились около отца и жали его руку. Лизли была уже 12-ти лтъ, Ельзи, Кати и Беби были годомъ моложе одна другой. Вс он казались свжими и здоровыми, и, глядя на нихъ, можно было подумать, что он еще никогда не испытывали собственной нужды и недостатка. Он садились съ отцомъ за простой завтракъ, и три старшія взялись было уже за свои серпы и корзинки, чтобы идти на гору и собирать на зиму траву для козъ, какъ въ эту минуту вошла въ комнату мать съ встревоженнымъ видомъ.

‘Послуш

‘ЧТО ПОСЕШЬ, ТО И ПОЖНЕШЬ’.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.ГОСПОДСКІЙ ДОМЪ.

ГЛАВА ВТОРАЯ.АЛЬПІЙСКАЯ ХИЖИНА.

Читайте также:

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
ГОСПОДСКІЙ ДОМЪ.

ГЛАВА ВТОРАЯ.
АЛЬПІЙСКАЯ ХИЖИНА.