‘За два года’. Сборникъ статей из ‘Искры’. Часть первая.
Правительство на скамь подсудимыхъ.
(1 декабря 1903 года No 64).
Правительство на скамь подсудимыхъ.
(1 декабря 1903 года No 64).
Л. Мартовъ.
Правительство на скамье подсудимых, Мартов Юлий Осипович, Год: 1903
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Товарищъ Леонъ Гольдманъ, организаторъ русской типографія ‘Искры’, сказалъ въ своей замчательной рчи передъ судомъ Одесской палаты: ‘Когда наступаетъ время, что правительству приходится судить народъ — это значитъ: согрлъ моментъ, когда народъ долженъ посадить на скамью подсудимыхъ свое правительство’!
Народъ,— то есть толпа, масса, дйствительно, превратилась уже въ постояннаго подсудимаго: не проходитъ недли, чтобы судьи не имли дла съ такъ называемыми ‘преступленіями толпы’,— преступленіями, въ которыхъ передъ лицомъ ‘правосудія’ фигурируютъ наудачу, наобумъ выхваченные рядовые этой толпы, простыя единицы въ ряд имъ подобныхъ. Это не ‘герои’, это даже не ‘первыя ласточки’, возвщающія о приближающейся весн, это въ подлинномъ смысл слова люди массы, и каждый десятокъ такихъ людей, брошенныхъ на скамью подсудимыхъ, представляетъ собою на ней тысячныя и десятитысячныя толпы такихъ же ‘середняковъ’, потому только не занявшихъ мста на той же скамь, что у ‘правосудія’ не хватило рукъ на вс шивороты, не хватило тюремныхъ камеръ для всхъ ‘виновныхъ’, потому, наконецъ, что эта ‘преступная’ толпа въ цломъ должна ходить на свобод хотя бы для того, чтобы своимъ трудомъ кормить то самое общество и государство, во славу котораго судятъ и караютъ ея сыновей.
Когда крестьяне цлыми уздами устраиваютъ ‘безпорядки’, когда сотни тысячъ рабочихъ бросаютъ работу и заливаютъ улицы городовъ, правительство, выхватывая изъ толпы наудачу десятки и сотни обвиняемыхъ, въ ихъ лиц судитъ всю толпу, весь народъ.
Но, прежде чмъ этотъ народъ успетъ превратить правительство въ подсудимаго, каждый судъ надъ участниками того или иного акта происходящей въ Россіи политической драмы неизбжно превращается въ судъ надъ правительствомъ.
Иностранная печать сообщаетъ отчеты о ход процесса кишиневскихъ громилъ — грандіознаго процесса съ сотнями обвиняемыхъ и свидтелей, съ десятками адвокатовъ, процесса, грозящаго затянуться на много мсяцевъ. Эпилогъ той трагедія, которую абсолютизму надо было поставить на сцену, чтобы замедлять шествіе революціи, этотъ процессъ не могъ не превратиться въ судъ надъ правительствомъ, Этому не могли помшать закрытыя двери, этого нельзя было предотвратить плутнями предварительнаго слдствія и нарушеніями закона во время слдствія судебнаго {Телеграфъ принесъ извстіе, что гражданскіе истцы, въ конц концовъ, были вынуждены покинуть залъ засданія, въ вид протеста противъ безчисленныхъ нарушеній закона.}.
Напротивъ. Чмъ боле дятели ‘правосудія’ пытались заткнуть вс щели, чтобы не дать прорваться истин, тмъ скандальне для нихъ эта истина выходитъ наружу въ ход перекрестнаго допроса свидтелей. На скамью подсудимыхъ брошены рядовые изъ той толпы, которая подъ руководствомъ правительственныхъ агентовъ громила и убивала въ дни 6 и 7 апрля. Дйствительные вожаки этой вароломеевской ночи отсутствуютъ на этой скамь, но ихъ приходится допустить въ роли свидтелей. Палата запрещаетъ, вопреки всмъ законамъ, касаться роли въ погром лицъ, не привлеченныхъ къ суду, т. е. истинныхъ вождей погрома, умышленно устраненныхъ отъ обвиненія, но этотъ запретъ не можетъ остановить потока разоблаченій: пришлось бы останавливать каждаго свидтеля, показывающаго подъ присягой, и, какъ ни старается Палата, изъ — за спинъ сидящихъ на скамь подсудимыхъ поденщиковъ и босяковъ передъ присутствующими то и дло встаютъ мрачныя тни дйствительныхъ двигателей невжественной толпы: застрлившійся нотаріусъ Писаржевскій, милліонеръ Пронинъ, студентъ Малай, членъ управы Синодино, цеховой старшина Степановъ и его патронъ по редакціи ‘Знамени»— безсмертный Крушеванъ. Одни изъ нихъ составляли прокламаціи, въ которыхъ масса приглашалась убивать евреевъ и ей гарантировалось содйствіе войскъ и покровительство полиціи, другіе распространяли по трактирамъ эту ‘литературу’, третьи шли во глав толпы и подбивали ее въ боле широкому размаху производимыхъ ею злодяній, четвертые словомъ и перомъ агитировали посл погрома въ цляхъ извращенія истины, обленія виновныхъ и перенесенія вины на самихъ пострадавшихъ. Пронинъ, уличенный въ составленіи одной изъ прокламацій, прославляющихъ героевъ погрома, оказывается тмъ самымъ ‘почтеннымъ обывателемъ’, который създилъ къ Іоанну Кронштадтскому и ‘убдилъ’ его въ вин самихъ пострадавшихъ евреевъ во всемъ случившемся. Читатель помнитъ, что подъ вліяніемъ разсказа этого ‘почтеннаго’ убійцы кронштадтскій чудодй написалъ въ ‘Знамени’ покаянное письмо, въ которомъ бралъ назадъ высказанное имъ сначала сочувствіе пострадавшимъ и объявилъ ихъ истинными палачами, а громилъ — дйствительными жертвами. Какими земными благами кудесникъ Кронштадтскій былъ соблазненъ въ освященію именемъ Христа гнусныхъ насилій — неизвстно, можно только сказать, что онъ достаточнымъ образомъ увнчалъ ‘работу’ православнаго духовенства въ Кишиневскомъ погром: представители церкви, какъ выяснено судомъ, были въ числ подстрекателей къ насиліямъ. Но лучше всего выяснена судомъ роль полиціи. Одинъ за другимъ проходятъ передъ судьями полицейскіе чиновники, бывшіе либо организаторами погрома, либо подстрекателями толпы на мст буйства, либо попустителями самыхъ зврскихъ преступленій. Вс они начинаютъ съ обвиненія евреевъ въ томъ, что т первые нападали на христіанъ, задвали ихъ и тмъ вызвали кровавый день 7 апрля. А затмъ, либо очная ставка съ свидтелями пострадавшими, либо обличеніе со стороны одного изъ подсудимыхъ — выясняютъ истинную роль всхъ этихъ полицейскихъ героевъ, этихъ ‘защитниковъ порядка’,— гнусную роль хладнокровныхъ подстрекателей разгоряченной толпы. Помощникъ пристава Задорожный, приставъ Соловкинъ, помощникъ полиціймейстера Довгаль, полицеймейстеръ Хаиженковъ, вице-губернаторъ Уструговъ, начальникъ охраннаго отдленія жандармскій полковникъ баронъ Ленейдаль — вс они, не говоря о мелкой сошк, городовыхъ и околодочныхъ — уличены въ умышленномъ бездйствіи при вид убійствъ, происходившихъ на ихъ глазахъ, а нкоторые, сверхъ того, въ активномъ подстрекательств тхъ, кто стоялъ ‘безъ дла’, не участвуя въ грабеж. Начальникъ 10.000 гарнизона генералъ Бекманъ смущенно молчитъ, когда его спрашиваютъ, почему онъ не употребилъ войска на защиту убиваемыхъ, а рядомъ съ этимъ и частныя лица, и даже чины полиціи свидтельствуютъ, что солдаты расхищали имущество изъ разгромленныхъ квартиръ…. А затмъ идутъ дятели ‘правосудія’. Одни — судебный слдователь Радзевичъ — находились въ качеств сочувственныхъ зрителей въ толп, окружавшей погромщиковъ, другіе — много ихъ было!— вели слдствіе и — во славу г. Плеве — систематически подавляли истину, не записывали показаній, компрометирующихъ ‘интеллигентныхъ’ участниковъ бойни, застращивали свидтелей — слдователь Фрейнатъ и допрашивалъ-то нкоторыхъ съ нагайкой въ рук!
Все, что говорила о кишиневскомъ погром оппозиціонная, революціонная и иностранная печать,— все подтвердилось. Все, что въ опроверженіе ей писали реакціонныя газеты и правительство въ своихъ сообщеніяхъ,— все оказалось лживыхъ. Отрицали истязанія надъ убиваемыми, надругательства надъ трупами: вс факты, сообщенные раньше въ печати, подтверждаются на судебномъ слдствіи. Вс басни о вшивающемъ поведеніи евреевъ опровергнуты, отчасти показаніями самихъ полицейскихъ. И въ довершеніе всего, правительственный разсказъ о фактической сторон дл — о начал погрома, оказался злостновымышленнымъ въ томъ именно пункт, который тотчасъ-же въ свое время оспорили кишиневскіе соціалдемократы (см. брошюру ‘Кишиневская бойня’): именно, разсказъ о томъ, что еврей-хозяинъ карусели ударилъ христіанскую женщину и это, якобы, послужило поводомъ къ погрому. Удостоврено, въ частности показаніями самихъ полицейскихъ, какъ и утверждали соціалдемократы, что карусели, но распоряженію полиціи, были закрыты и затянуты полотномъ. Характерный примръ ‘достоврности правительственныхъ сообщеній!’
Темные, безсознательные выполнители замысловъ полицейскаго правительства сидятъ на скамь подсудимыхъ, а истинные виновники, хотя и изобличенные судомъ, разумется, останутся на свобод. Но фактически они, а въ ихъ лиц весь режимъ, являются подсудимыми въ этомъ грандіозномъ процесс. Кишиневскій процессъ сорвалъ еще одинъ фиговый листокъ съ правительства, и оно стоитъ передъ страной, которая узнаетъ подробности, выясненныя слдствіемъ, во всемъ отвратительномъ ужас своей истинной природы: природы бандита, запятнаннаго самыми гнусными преступленіями.
Но что всего знаменательне въ томъ, что разоблачено въ кишиневскомъ процесс, это, на нашъ взглядъ, политическая подкладка бойни 6—7 апрля. Какъ ни старались задушить истину, она и въ этомъ пункт прорвалась наружу. Населеніе подстрекали къ погрому, между прочимъ, и наигрывая на ‘врноподданныхъ’ чувствахъ пропивъ революціонеровъ, которые, конечно, оказывались ‘жидами’. Объ этомъ прямо заявилъ на суд упомянутый уже милліонеръ антисемитъ Проминъ, когда далъ такое объясненіе погрому: народъ де узналъ, что передъ Пасхой въ Кишинев собрались евреи изъ разныхъ странъ и на собраніи въ синагог постановили устроить бунтъ противъ правительства, натурально, народъ и пошелъ на евреевъ. Какъ ни геніально-остроумно въ устахъ почтеннаго буржуа это объясненіе погрома, оно, несомннно, задваетъ одну изъ существенныхъ сторонъ организованной полиціей травли, подготовившей погромъ. Недаромъ выяснено (въ ‘Освобожденія’), что режиссеромъ этой бойни былъ жандармскій баронъ Левендаль, поставившій для этой цли охранное отдленіе въ мирномъ въ политическомъ смысл Кишинев! Недаромъ гражданскіе истцы могли представить суду картину, ходившую по рукамъ передъ погромомъ и изображавшую сцену убійства христіанки евреями для употребленія крови,— картину съ надписью: ‘расправляйтесь подобнымъ же образомъ съ жидовскими соціалъ-демократами!’ Какъ рельефно въ этой картин съ ея надписью вырисовывается обликъ того режима, который одновременно разнуздываетъ не вымершія еще мрачныя силы отжившей старины и бросаетъ въ населеніе смена современной ‘европейской’ травли соціализма! И какъ ясно встаетъ передъ нами движущая сила всей этой аранжированной жандармами и по жандармски подлой бойни — политическая борьба умирающаго режима съ его главнымъ, смертельнымъ, непобдимымъ врагомъ — классовымъ движеніемъ русокихъ, еврейскихъ и иныхъ пролетаріевъ.
Ради продленія жизни насквозь прогнившаго режима, жрецы его заклали десятки мирныхъ бдняковъ въ дни 6—7 апрля этого года. Ради охраненія его ‘добраго имени’ министерство россійскаго правосудія превратило убійство одной женщины агентами власти, убійство, извлеченное на овтъ божій ‘бунтомъ’ тихорцкихъ рабочихъ, въ крупное политическое дло, въ тяжбу между бюрократіей и всми честными людьми въ Россіи. Ради спасенія одного судебнаго слдователя правительство разлило по длу Золотовой столько грязной лжи, что оказалось въ конц-концовъ вынужденнымъ общать публик полное и всестороннее раскрытіе истины. Пресловутое слдствіе дйствительнаго статскаго совтника Бурцева, казалось, успокоило умы, и даже либеральныя газеты признали, что Золотова умерла ‘по неизвстной причин’, безъ прямого или косвеннаго содйствія мстныхъ самодержцевъ. Но ‘внутренняя политика’ властно требовала, чтобы, по успокоеніи умовъ, были наказаны пролетаріи, ‘бунтовавшіе’ противъ несомнннаго для нихъ факта убійства арестантки. Эта аппеляція оскорбленнаго полицейскаго величества къ ‘правосудію’ опять бросила правительство на скамью подсудимыхъ. Запрещеніе касаться обстоятельствъ смерти Золотовой — это по длу о безпорядкахъ, вызванныхъ этой смертью!— вызвавъ протестъ и демонстрацію защитниковъ, свело на нтъ всю юридическую ловкость дйств. статскаго совтника Бурцева, всю политиканскую мудрость помогавшихъ правительству въ ‘успокоеніи умовъ’ либеральныхъ органовъ. Публика узнала снова, что хотя, по увренію правительства, съ дломъ Золотовой все обстояло благополучно, но въ этомъ дл все же есть нчто, что нужно правительству скрывать!
Отъ дождя да въ воду! Вотъ девизъ политики Плеве! Спасаясь отъ пролетарской революціи, вызвать средневковой походъ на евреевъ и поднять всемірную бурю негодованіи, чтобы утишить эту бурю, бросить на скамью подсудимыхъ темныя жертвы безсовстнаго подстрекательства и — оказаться рядомъ съ ними на этой скамь въ качеств уличеннаго коновода и организатора, ради спасенія одного чиновника, а въ его лип принципа бюрократическаго самовластія, попытаться затушить уголовное дло — и вызвать такую огласку этого дла, которая лучше всякой агитаціи подрываетъ этотъ принципъ, чтобы справиться съ этой агитаціей, блеснуть передъ обывателемъ золотымъ шитьемъ мундировъ всего вдомства юстиціи,— и кончить тмъ, чтобы на процесс противъ семи рабочихъ обнаружить, какая грязь за этими мундирами скрывается, а тмъ самымъ паки и паки скомпрометировать свои принципы… Вотъ она, современная внутренняя политика того выродившагося строя, который формально еще судить ‘свой’ народъ, но фактически не выходитъ изъ роли самаго главнаго, самаго преступнаго и всегда уличаемаго подсудимаго!
Въ эти ненастные ноябрьскіе дни, когда самодержавно-бюрократическая машина, работая полнымъ ходомъ, производитъ подсчетъ ею только что скошенной жатв, посл недавнихъ событій на юг, когда тюрьмы полны и пусты страницы печати, свободная же рчь находитъ себ укромный пріютъ лишь на скамь подсудимыхъ, передъ лицомъ россійской емиды,— издателю ‘Новаго Времени’, г. Суворину, пришла въ голову мысль — говорить о весн… ‘весн русской жизни’.
‘Я старикъ,— писалъ онъ,— я много видлъ, ибо живу уже въ четвертое царствованіе. У меня длинный опытъ, и этотъ опытъ говоритъ мн ежедневно, что наступаетъ весна русской жизни’…