‘За два года’. Сборникъ статей изъ ‘Искры’. Часть первая.
Монархистъ въ роли террориста
(25 Іюня 1904 г., No 68).
Монархистъ въ роли террориста
(25 Іюня 1904 г., No 68).
Л. Мартовъ.
Монархист в роли террориста, Мартов Юлий Осипович, Год: 1904
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Въ эти дни, когда усовершенствованныя орудія истребленія неумолчно совершаютъ свою работу на Дальнемъ Восток,— усовершенствованный револьверъ Браунинга снова напомнилъ, что не въ однихъ лишь вопросахъ ‘міровой политики’, но и въ вопросахъ внутренней борьбы послднее олово принадлежитъ — насилію.
Нсколько лтъ тому назадъ политически мыслящая Россія скорбно смотрла на получившій широкое распространеніе снимокъ прекрасной картины ‘Финляндія’. Двуглавый хищникъ и геній маленькой страны, отбивающій у него книгу съ надписью lex (законъ). Да, только законъ, только ту ограниченную, неравномрно распредленную между гражданами сумму вольностей, которая была записана въ хартіи начала вка,— только ее отстаивала маленькая нація, отстаивала со всей энергіей, со всей узостью ограниченнаго буржуазнымъ кругозоромъ консервативнаго патріотизма, молившаго оставить Финляндію ‘подъ снью’ той конституціи, которая позволяла ей пребывать врноподданной провинціей, никакимъ общественнымъ интересомъ не связанной со всей порабощенной имперіей, съ борьбой ея гражданъ.
Прошло немного лтъ — и отъ старинной книги остались только корешки. Листокъ за листкомъ, выщипалъ двуглавый хищникъ записанныя въ ней права и вольности. И тамъ, гд нсколько лтъ тому назадъ гордились отсутствіемъ всякой оппозиціи имперскому режиму,— тамъ нын просвистли первыя пули революціоннаго протеста.
День убійства ген. Бобрикова останется исторической датой въ судьбахъ Россіи и особенно Финляндіи. Пуля финляндскаго патріота не остановитъ, разумется, ни на минуту систему, которая, шагъ за шагомъ, ведетъ Финляндію въ полному раззоренію, обезличенію и разложенію. Эту систему остановить только россійская революція, ибо абсолютизмъ не можетъ уже уступить въ чемъ нибудь Финляндіи, не рискуя тмъ самымъ поднять надежды другихъ, связанныхъ съ нею общей цпью угнетенія, своихъ внутреннихъ враговъ.
Но пуля Шаумана, несомннно, подвинетъ впередъ переходъ Финляндіи изъ состоянія ‘лояльно-оппозиціонной’ провинціи въ положеніе одного изъ становъ революціи.
Кровь сына сенатора уравняла передъ лицомъ русской реакціи умренныхъ патріотовъ Финляндіи съ революціонерами Россіи, Польши и Кавказа. И реакціонная печать спшить уже сдлать вытекающіе отсюда для абсолютизма политическіе выводы.
Она сопоставляетъ убійство Бобрикова съ убійствомъ Сипягина. Та же почти обстановка, то же — скажемъ за реакціонную печать — изящество выполненія акта революціонной мести, такъ сильно повышающее производимое имъ сенсаціонное впечатлніе, та же отвага, тотъ же героизмъ мстителя. Но въ одномъ случа мы имемъ дло съ полувковой почти политической тяжбой между деспотизмомъ и русской демократіей, въ другомъ — первый актъ революціоннаго террора въ борьб между тмъ же деспотизмомъ и цлой націей, въ авангард которой стоять ея буржуазные классы, управлявшіе досел страной.
Шауманъ былъ шведоманомъ, т. е. членомъ умренно-либеральной партіи, политическое вліяніе которой опирается на привилегіи отсталой конституціи. Довести такую партію до революціоннаго террора — для этого требуется политическая ловкость, до какой досел, со времени 1848 г., не сумла возвыситься ни одна монархія. Эта особенность выстрловъ, раздавшихся, такъ сказать, изъ ндръ привилегированнаго класса, сейчасъ же была учтена буржуазнымъ общественнымъ мнніемъ Запада. Его пресса ни словомъ сожалнія не обмолвилась объ убитомъ палач и не побоялась воспть героизмъ самоотверженнаго патріота. Вплоть до ультра-реакціонной германской ‘Post’ газеты Запада говорятъ о неизбжности актовъ la Шауманъ тамъ, гд правители дйствуютъ la Бобриковъ. Это не то, что говорилось два года назадъ по поводу выстрловъ С. Балмашева. Еще бы! Тогда, пострадавшій въ лиц своего министра, абсолютизмъ въ гіатъ Европы фигурировалъ въ роли ‘международнаго жандарма’, въ роли оплота противъ такихъ ‘разрушительныхъ’ стремленій, торжество которыхъ въ Россіи неминуемо усилило бы разрушительныя стремленія мірового пролетарскаго движенія на Запад. Здсь — въ лиц Бобрикова — абсолютизмъ стоитъ передъ буржуазной Европой въ другой своей исторической роли, въ роли хищника-завоевателя, подъ пятой котораго стонутъ цлыя, оторванныя отъ европейской цивилизаціи, націи. И когда революціонный протестъ противъ абсолютизма въ этой его роли исходитъ изъ солидныхъ круговъ, безхарактерное и безпринципное общественное мнніе буржуазной Европы не можетъ не привтствовать политическаго убійства, которое еще вчера провозглашалось исчадіемъ ‘анархизма’. И самая возможность для современной буржуазной печати симпатизировать террору въ такихъ случаяхъ показываетъ, какой фальшью, какимъ лицемріемъ проникнуто ея обычное ‘моральное’ осужденіе террора русскихъ революціонеровъ и европейскихъ анархистовъ.
Русская реакціонная печать не можетъ не чувствовать, какъ воспринимается Европой этотъ новый эпизодъ агоніи ‘режима’. Какая-то пришибленность замчается во всхъ писаніяхъ реакціонныхъ газетъ объ убійств Бобрикова. Безсмысленныя угрозы по адресу того самого финляндскаго сената, который, частью изъ добровольнаго холопства, частью изъ политической продажности, шелъ рядомъ съ Бобриковымъ,— эти угрозы, мотивируемыя тмъ, что сенатъ ‘не охранилъ’ генерала отъ пули Шаумана, могутъ только оттолкнуть отъ абсолютизма т реакціонные элементы финляндскаго общества, которые, путемъ благо террора и всякой деморализаціи, удалось отчасти приручить покойному ставленнику Плеве. Эти угрозы сами по себ показываютъ, что русификаторы отчаялись въ ‘умиротвореніи’ Финляндіи, что имъ не остается ничего другого, какъ объявить открыто, что они воюютъ со всей націей средствами одного голаго насилія. Это и было объявлено изъятіемъ дла объ убійств Бобрикова изъ компетенціи финляндскихъ судовъ и отправленіемъ на его мсто презрннйшаго изъ сатраповъ — князя Ивана Оболенскаго.
Но насиліе — оружіе обоюдоострое. Выстрлъ Шаумана еще разъ напомнилъ это, и не даромъ ‘Нов. Время’, устами г. Бляева, заговорило о невыносимомъ положеніи руссификаторовъ, живущихъ подъ постояннымъ страхомъ индивидуальной и коллективной мести со стороны мятежнаго населенія. Тамъ, гд вся нація чувствуетъ себя въ положеніи затравленнаго звря, такъ, гд аристократы, священники и фабриканты вынуждены конспирировать и рукоплескать политическимъ убійствахъ, тамъ, гд система насилія держится только колоссальнымъ численнымъ перевсомъ угнетателей надъ угнетаемыми,— тамъ не приходится уже мечтать о политической идилліи, и, по врному выраженію г. Струве, надо удивляться не тому, что въ Финляндіи начались акты террора, а тому, что ихъ тамъ до сихъ поръ не было.
Своимъ выстрломъ Шауманъ шелъ навстрчу желаніямъ, можно оказать, всей финляндской націи, объединенной въ чувств ненависти къ палачу Финляндіи. Но это общенаціональное дло борьбы за самостоятельность Финляндіи исторіей возложено на плечи финляндской буржуазіи, политически господствующаго въ данный моментъ класса, подобно тому, какъ буржуазія же несла на себ дло національнаго освобожденія германской и итальянской націй. Финляндская буржуазія шла впереди въ борьб въ русификаціей, она поставляетъ главныя жертвы этой борьбы, она и выслала изъ своей среды героя 3 іюня.
Единичный терроръ — революціонное орудіе, которое наиболе по плечу приведенной въ революціонное настроеніе буржуазіи. Еще покойный Либкнехтъ (Attentate und Socialdemocratie) указывалъ, что въ исторіи революціонной эмансипаціи буржуазіи единичный терроръ игралъ видную роль. Ибо идеологическія традиціи буржуазіи длаютъ ее склонной связывать опредленную систему съ личностью ея носителя и искать въ устраненіи этой личности ключа къ измненію системы.
Въ напечатанномъ заграницей письм, которое Шауманъ оставилъ для императора, характерно сказывается это отожествленіе системы и личности. Передъ мстителемъ за горе и униженіе Финляндіи стоятъ дв личности: свирпый Бобриковъ, котораго надо лишить возможности вредить, и монархъ, котораго ‘доброе сердце и благородныя намренія’ слдуетъ разбудить, указавъ на совершающіяся беззаконія и преступленія. И Шауманъ пытается своимъ покушеніемъ вызвать поворотъ въ настроеніи монарха, ‘врноподаннымъ’ котораго остается до конца. Онъ не видитъ передъ собой исторически неизбжной системы: передъ нимъ только случайная комбинація. Что блый терроръ въ Финляндіи необходимо связанъ съ разложеніемъ абсолютизма въ Россіи, что петербургскіе правители не могутъ уже щадить финляндскую ‘окраину’, когда россійская революція поставила передъ ними дилемму жизни или смерти — этого не замчаетъ политическая мысль буржуазіи, и въ своемъ невдніи возлагаетъ громадныя надежды на возможныя послдствія устраненія одной личности.
При такихъ условіяхъ индивидуальный террористическій актъ, отражая въ себ политическое настроеніе дйствительно революціонной и готовой ко всякому революціонному протесту общественной среды, не таить въ себ тхъ политическихъ опасностей, которыми чреваты такіе же террористическіе акты тамъ, гд рчь еще идетъ о развитіи весьма слабой политической активности общественныхъ группъ, пришедшихъ въ столкновеніе съ наличнымъ режимомъ. Въ Финляндіи террористическій актъ Шаумана знаменуетъ собой ту крайнюю степень раздраженія, которая охватываетъ всю передовую часть націи. Отдльный герой символизируетъ все общество со всми его наивными иллюзіями, но и со всей его готовностью идти до конца въ борьб съ режимомъ угнетенія. Если въ какомъ нибудь отношеніи актъ Шаумана можетъ имть вредныя послдствія, то только въ одномъ — онъ можетъ пріостановить процессъ политической мобилизаціи финляндскаго пролетаріата, въ тотъ моментъ, когда онъ, не задолго до выстрла 3 іюни, впервые заявилъ внушительной демонстраціей на улицахъ Гельсингфоргса готовность вступить въ самую активную борьбу за свободу Финляндіи. И въ интересахъ дальнйшаго развитія этой борьбы финляндскаго пролетаріата, въ интересахъ того, чтобы эта борьба за свободу послужила къ развитію его классовой) самосознанія, надо пожелать, чтобы выстрлъ сына сенатора встртилъ, съ точки зрнія политической цлесообразности этого метода борьбы, надлежащую критику со стороны нашихъ финляндскихъ товарищей.
Въ иномъ свт представляется вопросъ о политическомъ террор у насъ въ Россіи. Здсь главная, все еще не исполненная, задача заключается въ поднятіи политической активности недовольныхъ современнымъ режимомъ слоевъ населенія. Здсь иниціатива революціоннаго протеста исходитъ отъ такихъ общественныхъ группъ, которымъ невозможно надолго врить въ достаточность устраненія одной личности,— слишкомъ сложны для этого т соціальные мотивы недовольства, которые вызвали самый протестъ. Здсь, поэтому, террористическія настроенія всегда означаютъ либо временную задержку въ рост активности уже заволновавшихся народныхъ массъ,— либо присоединеніе къ общему движенію протеста новыхъ общественныхъ слоевъ, съ боле поверхностнымъ пониманіемъ политическихъ задачъ, съ большей, слдовательно, психологической готовностью совершать революціонное движеніе, не замчая того и вря въ достаточность частныхъ перемнъ въ данномъ режим, готовность, такъ характеризующую финляндское общество и его героя. А поскольку эти политическіе мотивы даютъ себя знать въ террористическихъ увлеченіяхъ среди уже довольно далеко подвинувшихся въ дл революціонной мобилизаціи пролетаріата и близкихъ ему круговъ студенчества,— постольку въ этомъ явленіи сказывается ростъ вліянія на эти общественные слои мене революціонной идеологіи буржуазнаго происхожденія. И постольку борьба противъ пропаганды террора есть борьба за вліяніе революціоннаго соціализма съ его методами классовой борьбы противъ вліянія политическихъ идей и пріемовъ борьбы буржуазной демократія.
Когда общество находится въ состояніи такого политическаго возбужденія и революціонной готовности, что ружья, по выраженію, кажется, Макмагона, сами начинаютъ стрлять, тогда отдльный террористическій актъ, могущій, съ полнымъ правомъ, разсматриваться, какъ явленіе стихійное, не можетъ сыграть отрицательной роли, какъ бы ни было ничтожно непосредственное его практическое положительное значеніе. Тогда и моральное его дйствіе можетъ быть довольно велико. Въ этомъ случа было бы смшно говорить о революціонномъ авантюризм такого террора, какъ было бы нелпо пытаться его ‘систематизировать’ и сдлать орудіемъ планомрной борьбы опредленной партіи. Другое дло — когда революціонная активность массы населенія только начинаетъ развиваться, и развиваться въ направленіи пониманія соціально-политическихъ корней гнетущаго ихъ зла, и когда единичный террористическій актъ, прежде всего, отвлекаетъ начавшую работать мысль отъ системы къ ея индивидуальнымъ представителямъ и разслабляетъ начавшую формироваться революціонную волю массы. При этихъ условіяхъ успшный террористическій актъ естественнымъ образомъ группируетъ около себя опередившіе массу по нервности своего революціоннаго настроенія слои интеллигенціи и развиваетъ въ нихъ склонность подмнять политическую борьбу боле легкой, на первый взглядъ, игрой въ заговоры. Вотъ почему мы и говоримъ о дезорганизаторской роли террора въ Россіи.
Финляндское общество отстаивающее неприкосновенность разрушаемаго абсолютизмомъ буржуазно-конституціоннаго status quo, можетъ пройти вс фазы революціоннаго подъема, не замчая того, какъ оно изъ ‘врноподданнаго’ оппозиціонера превращается въ мятежника, а его героическіе сыны могутъ пойти даже на крайніе террористическіе акты, продолжая считать себя монархистами.
Русская демократія и, прежде всего, россійскій пролетаріатъ не могутъ подготовиться въ совершенію дйствительной революціи, не разорвавъ въ своемъ собственномъ сознаніи со всми историческими традиціями политической пассивности. Финляндскому обществу не приходится учиться политической активности — прошедшее школу политической жизни оно ни при какихъ условіяхъ не замнить политическую борьбу игрой въ заговоры. Русской демократіи и русскому пролетаріату надо прежде всего научиться выступать политически. Въ исторія Финляндіи убійство Бобрикова является первымъ случаемъ политическаго убійства, въ исторіи Россіи политическія убійства были искони суррогатомъ политической борьбы, признакомъ политической слабости и пассивности недовольныхъ ‘режимомъ’ слоевъ націи и полный разрывъ съ этой традиціей долженъ быть предварительнымъ условіемъ всякаго дйствительно-революціоннаго движенія.