‘За два года’. Сборникъ статей изъ ‘Искры’. Часть первая.
Мудрыя птицы.
Мудрыя птицы.
(15 марта 1904 г. No 62).
Ф. Данъ.
Мудрые птицы, Дан Федор Ильич, Год: 1904
Время на прочтение: 8 минут(ы)
‘Ужъ сколько разъ твердили міру, что лесть гнусна, вредна’ — и однако и до сихъ поръ, и теперь боле, чмъ когда либо прежде, либеральныя вороны не могутъ не выронить своего крошечнаго кусочка либеральнаго сыра, лишь только лисицы реакціи начнутъ хоть чуть-чуть похваливать ихъ носикъ, перышки и, въ особенности, голосокъ. Правда, вороны бываютъ разной степени добродтели. Иныя оказываются не въ силахъ устоять при первомъ же взмет игривыхъ лисьихъ глазокъ, другія — длаютъ отчаянныя усилія въ борьб со своимъ податливымъ сердцемъ. Но какъ бы то ни было, сердце не камень, и нтъ такой вороны, которая устояла бы до конца противъ всхъ нжныхъ приступовъ лисы и рано или поздно не каркнула бы ‘во все воронье горло’.
Эта истина настолько старая и настолько очевидная для всякаго, хоть сколько-нибудь знакомаго съ исторіей развитія либеральнаго вороньяго рода со времени героической эпохи его — великой французской революціи,— что не надо было обладать даромъ пророчества, чтобы предсказать, что и нашъ русскій либерализмъ не преминетъ ‘каркнуть’ именно въ ту минуту, когда его гражданскія доблести будутъ призваны совершить, наконецъ, свои великіе подвиги во славу народнаго ‘освобожденія’.
И если въ ту достопамятную эпоху, когда отчаянные удары борцовъ Народной Воли поколебали старый режимъ и подали надежду на возможность превращенія конституціонныхъ ‘мечтаній’ въ конституціонное дло, политическая добродтель либераловъ не устояла передъ ухаживаніями ‘диктатуры сердца’ и позволила имъ совершенно явственно ‘каркнуть’ о своей полной готовности искоренять крамолу и крамольниковъ въ дружественномъ сотрудничеств съ ‘ненавистнымъ’ режимомъ, то нтъ, конечно, никакой причины изумляться, что теперь, когда война, обостривъ переживаемый страною внутренній политическій кризисъ, потребовала отъ всхъ участниковъ политической жизни ршительнаго отвта на выдвинутые ею вопросы, отвта не только словомъ, но и дломъ,— нтъ причины изумляться, что и теперь либеральная ворона не обнаружила той непреклонности сердца, которая не дарована ей историческими судьбами и что, разинувъ свое ‘гордо’, она не могла запть иначе, какъ… по-вороньи. Если что и изумительно, то только та чрезмрная, можно сказать, податливость, которую обнаружила въ данномъ случа почтенная птица. Можно быть увреннымъ, что даже крыловская ворона нашла бы такую степень сердечной слабости нсколько шокирующею.
Нтъ сомннія, что, если когда либо либеральные ‘отцы’ имли случай показать непочтительнымъ революціоннымъ ‘дтямъ’ образецъ мужественной ‘мирной’ борьбы за свободу, то именно теперь. Задыхающееся въ тискахъ его же политикой вызванныхъ несчастій, правительство безпомощно размахиваетъ руками во вс стороны, ища хоть какой нибудь опоры. Вчера еще казацкими нагайками разгонявшее народныя ‘скопища’, оно сегодня само зоветъ манифестантовъ на улицу, пытаясь опереться на ту самую ‘толпу’, которая до сихъ поръ не упоминалась правительственными устами иначе, какъ съ прибавленіемъ эпитета ‘безчинствующая’ и съ перечисленіемъ убитыхъ, раненыхъ, арестованныхъ. Устами своихъ продажныхъ газетъ оно начинаетъ восхвалять ту самую ‘европейскую культуру’, которая до сихъ поръ только едва терплась на задворкахъ россійской самобытности и состояла подъ усиленнымъ надзоромъ: оно пытается рядиться въ плащъ борца за ‘цивилизацію’ ‘гнилого’ Запада противъ ‘азіатскаго варварства’. А давно]ли съ цинизмомъ, почти граціознымъ, лейбъ-газетчикъ, князь Ухтомскій, провозглашалъ, что ‘мы — азіаты’? Нын же, даже спеціальный органъ политическаго сыска, ‘Московскія Вдомости’ торжественно возвщаютъ всему міру, что ‘можно имть разныя политическія программы и идеалы… Можно… принадлежать въ разнымъ политическимъ партіямъ, потому что формы правленія въ мір разнообразны’. Эти истины, неслыханныя въ устахъ ищейки, даже къ безобиднымъ ‘Русскимъ Вдомостямъ’ пристававшей съ упорнымъ вопросомъ: ‘како вруешь?’ свидтельствуютъ о совершенно исключительномъ нервномъ разстройств правящей клики. Еще большимъ свидтельствомъ служатъ игривыя мелодіи ‘Новаго Времени’ и другихъ рептилій на тему о грядущемъ внутреннемъ ‘обновленіи’, о благодтельномъ вліяніи войны на ходъ ‘реформъ’. Цлыя передовицы посвящены даже доказательствамъ того, что не нужно вовсе превращенія Портъ-Артура въ новый Севастополь для водворенія въ Россіи конституціонной ‘весны’, что ‘весна’ и такъ будетъ, непремнно будетъ. Все это должно было и самымъ недогадливымъ внушить мысль, что недаромъ бюрократическая лиса, сдерживая свои плотоядные инстинкты, занимается замысловатыми комплиментами.
Словомъ, ‘либералы’ понадобились’, а г-ну Струве пылкая фантазія рисовала даже, что они уже ‘призваны’ и — съ разршенія начальства, конечно — ‘говорятъ монарху смлое и честное слово’. Увы! Фантазіи не суждено было воплотиться въ дйствительность. Если ‘улица’, хоть и подобранная спеціалистами по части сыска и врноподданности, оказалась слишкомъ близкой, физически близкой къ той заправской, трудящейся ‘улиц’, которая по части благонамренности состоитъ въ великомъ подозрніи, слишкомъ близкой, чтобы опасность заигрываній съ нею сейчасъ же не дала себя знать самымъ чувствительнымъ образомъ, то ворона оказалась только вороной и ничмъ больше. По обыкновенію, въ тотъ самый моментъ, когда могучая волна историческихъ событій сразу вознесла русскую политическую жизнь на необычайную высоту, обострила и выдвинула въ самой рзкой форм коренной русскій вопросъ о борьб съ абсолютизмомъ, въ тотъ самый моментъ, когда можно и нужно было оказать, наконецъ, свое ‘смлое и честное олово’ и сказать не въ потайныхъ аппартаментахъ дворца, а всенародно, въ этотъ самый моментъ либералы даже самой высокой марки не нашли ничего лучшаго, какъ шмыгнуть въ подворотню. Мало того. Они не нашли въ себ даже настолько гражданскаго ‘мужества’, чтобы молчать. Они заговорили. И языкъ ихъ былъ языкъ рабовъ. Предательство, измна длу свободы, той самой свободы, на алтар которой вицмундирные герои либерализма приносили торжественныя аннибаловы клятвы, началось по всей линіи и достигло такихъ размровъ, передъ которыми не устоялъ даже штудтгартскій рыцарь безъ страха и упрека. ‘Да здравствуетъ армія!’,— каркнула мужественная ворона и на крайній случай оставила себ про запасъ ‘простое и выразительное — долой фонъ-Плеве!’ Это каркнуто дйствительно ‘въ мру’ вороньяго мужества и доблести, и ‘попадаетъ’ въ завтную ‘цль’ — ‘совщаній’ съ этимъ самымъ ‘фонъ-Плеве’ ‘о государственныхъ длахъ’ и ‘смлыхъ словъ’ въ Зимнемъ дворц. И поистин не вполн понятна та ‘скорбь и обида’, которую г. Струве сначала хотлъ ‘молча перестрадать’, а затмъ излить публично, и все по той только причин, что его ‘учителя’, г. г. Стасюлевичъ и Арсеньевъ — перевели его нершительное карканье — ‘да здравствуетъ армія’ на ‘простое и выразительное’ и къ тому же ‘вполн вразумительное’ — ‘да здравствуетъ самодержавіе’. Либеральный кусочекъ сыра одинаково вываливается изо рта и въ томъ и въ другомъ случа, и если для г.г. Стасюлевича и Арсеньева подношеніе рабьяго адреса и составляло конечную ‘мру’ ихъ гражданскаго мужества, то вдь вопросъ о ‘мр’ есть вопросъ частный, второстепенный, о которомъ можно спорить. Къ тому же ‘учителя’ г. Струве — вороны старыя и умудренныя опытомъ, не безъ основанія могутъ полагать, что, выступивъ на путь податливости, и ихъ непреклонный ‘ученикъ’ современемъ начнетъ, говорить ‘вполн вразумительно’ и нсколько измнитъ свою ‘мру’ вещей. Тмъ съ большимъ основаніемъ могутъ они это полагать, что уже и теперь, при всей глубин своей ‘скорби’, г. Струве опшитъ заявить, что ихъ поступокъ ‘конечно, не измна убжденіямъ’. въ этомъ драгоцнномъ признаніи заключается дйствительная ‘мра’ вороньихъ ‘убжденій’, ни къ чему, кром ‘словъ’, не обязывающихъ, оловъ, хотя бы ужъ не ‘честныхъ и смлыхъ’, ибо, конечно, поднесенный г.г. Стасюлевичемъ и Арсеньевымъ адресъ петербургскаго земства врядъ-ли кто-нибудь въ мір сможетъ признать ‘смлымъ’, а тмъ паче ‘честнымъ’. Г-ну Струве — ‘нельзя молчать’. Нтъ, ему необходимо заговорить и указать ‘патріотическому чувству’ г.г. Стасюлевичей и Арсеньевыхъ ту подворотню, въ которой оно можетъ какъ нибудь прикрыть свой позоръ отъ ‘простого’ народа и не вызывать слишкомъ ужъ скандальныхъ для столповъ либерализма похвалъ ‘Московскихъ Вдомостей’. Онъ рекомендуетъ имъ ‘кормить и грть зябнущихъ, лечить больныхъ и раненыхъ’. Указывая эту лазейку, участвуя въ ‘сокрытіи слдовъ преступленія’ либеральныхъ воронъ передъ народомъ, не является ли г. Струве косвеннымъ участникомъ самого преступленія, и далеко ли отъ этого укрывательства до прямого пособничества? А тогда не окажется ли правъ г. Арсеньевъ, ‘на внутреннихъ обозрніяхъ’ котораго г. Струве ‘получалъ свое политическое образованіе!’
Еще большія надежды въ этомъ отношеніи подаетъ г. ‘Земскій гласный Т.’, тотъ самый ‘непреклонный’ воитель либерализма, который и сапогъ не усплъ еще износить съ тхъ поръ, какъ кричалъ, что ‘не останавливаясь передъ жертвами, мы должны энергичнымъ протестомъ показать… мы должны засвидтельствовать свою солидарность съ политическими цлями революціонеровъ’ и пр. и пр. Г-въ Т. тоже впалъ было въ ‘отчаяніе’, увидвши, что въ ‘корабл его надеждъ’ обнаружилась такая огромная ‘брешь’ измны и предательства. Но воронье сердце манило его отмокать въ этой ‘бреши’ — ‘пшеницу естественнаго и здороваго національнаго чувства’, и онъ нашелъ ея столько, что ‘плевелъ’, въ сущности, почти не оказалось. Все дло въ томъ, что мужественные рыцари либерализма въ теченіе своей продолжительной героической борьбы все еще не удосужились ‘найти новыя формы’ для своего ‘энергичнаго протеста’. Только это несчастное обстоятельство и заставило ихъ ‘засвидтельствовать свою солидарность’ съ революціонерами въ ‘шаблонной, вками установленной форм’… И съ радостью спшитъ г. Т. ‘засвидтельствовать’ свое твердое ‘убжденіе’, что ‘многіе изъ колнопреклоненныхъ подданныхъ были и останутся непримиримыми врагами самодержавія’. Мигъ одинъ, и соблазнительная картина колнопреклоненной ‘непримиримости’ безповоротно увлекаетъ земскаго Баяна на путь того самаго карканья, которое только что приводило его въ ‘отчаяніе’. Онъ уже ршаетъ ‘отложить до боле благопріятнаго момента все, хоть сколько-нибудь спорное’, въ томъ числ и вопросъ ‘о причинахъ войны’ и ‘тему — нужна-ли Россіи Манчжурія’, онъ отказывается ‘оспаривать цлесообразность денежныхъ ассигновокъ’ на войну. Онъ требуетъ лишь, чтобы либеральныя вороны ‘приняли на себя обязательство энергически добиваться его (народа) освобожденія посл окончанія войны’. Спрашивается, если въ листв г. Струве разршается всмъ ‘непримиримымъ’ земскимъ воронамъ пребывать ‘колнопреклоненными’ до самаго окончанія войны, т. е. вплоть до того момента, когда имъ не нужно будетъ самимъ становиться на колни по той простой причин, что къ тому времени лисица перестанетъ говорить комплименты и сможетъ поставить ихъ на колни, если он сами того ‘добровольно’ не пожелаютъ,— то чмъ же провинились г.г. Арсеньевъ и Стасюлевичъ? Неужели только тмъ, что избрали для своего предательства ‘шаблонную форму?’ ‘Посл’, о, посл они, разумется, ополчатся на брань за свободу, и притомъ непремнно самымъ ‘энергичнымъ’ образомъ! Только не теперь, когда они, вмст съ г. Струве, проникнуты сознаніемъ ‘огромной важности обдуманнаго поведенія’, вмст съ нимъ считаютъ ‘воинствующіе лозунги — неумстными’, и вмст съ нимъ же желаютъ встать ‘твердой ногой’ на ту ‘общую почву’, которая создалась у нихъ, благодаря ‘національной бд’, съ ‘массой равнодушныхъ людей’.
Шаблонная форма! Да, за нее не только не вправ сердиться г. Струве, но, пожалуй, и лучше, чтобы вороны каркали въ ‘формахъ’, издревле для того установленныхъ. Это длаетъ, по крайней мр, всякое недоразумніе немыслимымъ и избавляетъ добрыхъ людей отъ заблужденія. Увидя ‘колнопреклоненную’ ворону, конечно, только земскій гласный Т. приметъ ее за ‘непримиримаго врага’ и возложитъ на нее свободолюбивыя надежды. Но не всегда вороны бываютъ такъ просты, вороватость — не послднее изъ прекрасныхъ свойствъ, присущихъ мудрой птиц, и нтъ числа тмъ ‘новымъ формамъ’, въ которыя она облекаетъ свое предательское карканье. Гг. Струве и земскій гласный Т., мечущіе громы негодованія въ своихъ ‘учителей’, показали уже намъ ‘какъ это длается’. А вотъ, если врить ‘Гражданину’, гг. либеральные земцы добиваются отсрочки губернскихъ совщаній по крестьянскому длу, ибо ‘никто не ршится въ такое время выступать въ активной роли оппозиціи’ и ‘представители оппозиціи предпочтутъ не являться на совщаніе’. Если это такъ — а естественная исторія вороньяго рода заставляетъ думать, что это именно такъ,— тутъ оказывается на лицо не только предварительное учитываніе своего собственнаго вроломства и признаніе полнйшей невозможности для вороны удержаться отъ карканья, лишь только ее начнетъ раззадоривать лиса, но и одна изъ столь желанныхъ ‘новыхъ формъ’ того же стараго предательства. Сказаться ‘въ нтяхъ’, когда жизнь требуетъ къ отвту, значитъ предать то дло, которому якобы служишь. И не нужно думать, что ‘формы’ эти вообще столь прооты и однообразны. Мы присутствуемъ только при начал повальнаго ‘карканья’. Идутъ другіе, боле бурные, боле боевые дни, дни революціи, которые потребуютъ ршительныхъ дйствій и подлинныхъ, а не игрушечныхъ, жертвъ. Эти дни однимъ ударомъ сметутъ вс водовороты, разрушатъ вс лазейки, сорвутъ вс покровы, которыми можетъ маскироваться предательство въ наше время, лишь предвщающее грозный часъ подведенія политическихъ итоговъ стараго хозяйства. Тогда вс участники политической жизни должны будутъ, хотятъ они того или нтъ, сказать открыто и пряно свое слово. И тогда многія, многія изъ тхъ воронъ, которыя теперь еще крпятся въ борьб со своимъ блудливымъ сердцемъ, которыя подчасъ даже и сами начинаютъ искренно любоваться своею твердостью, многія и многія изъ нихъ не выдержатъ ршительнаго испытанія и каркнутъ свое ‘да’, когда народъ скажетъ ‘нтъ’.
Рабочій классъ долженъ предвидть это и заране усчитать истинную мру тхъ надеждъ и упованій, какія онъ можетъ возложитъ на неустрашимыхъ борцовъ либерализма и демократіи всхъ оттнковъ. Онъ долженъ знать, что вороны каркать будутъ во всякомъ случа, и только отъ силы пролетаріата будетъ зависть не дать этому карканью погубить дло свободы. Война, съ вызваннымъ ею обостреніемъ постановки всхъ политическихъ вопросовъ, должна послужить политическому воспитанію рабочаго класса. Зорко и внимательно долженъ онъ слдить за всми изгибами политической жизни, долженъ пріучить слухъ свой различать воронье карканье и въ заглушающемъ его стройномъ аккорд самыхъ нжныхъ звуковъ. И главное, онъ долженъ съ неослабной энергіей вести свою собственную политическую кампанію, не смущаясь ни злобнымъ завываніемъ реакціонныхъ шакаловъ, ни нжными мелодіями либерально-демократическихъ сиренъ.
Гг. Стасюлевичъ и Арсеньевъ и вс, иже съ ними, своимъ ‘патріотическимъ’ пыломъ заслужили полное одобреніе и правительства, и цпныхъ псовъ московскаго Страстного бульвара. Г. Струве не такъ посчастливилось, ибо онъ жеманится и каркаетъ пока лишь вполголоса, между тмъ какъ спросъ предъявленъ на чувства ‘безпредльныя’. ‘Московскія Вдомости’ жестоко обругали его, и можно себ представить, что г. Струве чувствуетъ себя теперь мученикомъ и великимъ воителемъ свободы. Но, пожалуй, въ душ его зародился ужъ и червь сомннія, не слишкомъ-ли мало пшеницы ‘здороваго національнаго чувства’ предъявилъ онъ, точно-ли ‘въ мру’ каркнулъ {Судя по No 43 ‘Освобожденія’, появившемуся, когда наша статья уже печаталась, предположеніе это вполн оправдалось, и г. Струве иметъ вс надежды, съ дальнйшимъ ростомъ своихъ ‘національныхъ* чувствъ, заслужить, если не похвалу, то хоть снисходительное прощеніе ‘патріотовъ’.}.
Но рабочій классъ, во всякомъ случа, не убоится тхъ ‘острыхъ и воинственныхъ лозунговъ’, которыхъ побоялись рыцари либерализма и демократіи. Пролетаріатъ не испугается лицемрныхъ упрековъ Угрюмъ-Бурчеевыхъ, упрековъ въ ‘измн отечеству и народу русскому’. Не испугается потому, что слишкомъ хорошо уметъ отличать отечество отъ терзающей его шайки хищниковъ, и слишкомъ хорошо знаетъ, что служеніе правительственной клик есть худшій видъ измны отечеству и народу. И потому-то, во имя существованія отечества и народа, ‘до послдняго человка’ долженъ пролетаріатъ пойти на штурмъ твердыни деспотизма, пошатнувшейся подъ ударами той войны, которую правительство хочетъ сдлать новымъ орудіемъ порабощенія россійскаго отечества и народа. Съ своими собственными лозунгами, подъ своимъ собственнымъ знаменемъ, знаменемъ соціалдемократіи, долженъ пойти рабочій классъ въ бой. Сквозь вс бури революціи долженъ онъ пронести это знамя, и въ самый день наступленія политической свободы оказаться сплоченнымъ вокругъ него. Онъ долженъ — потому что иначе политическій итогъ той революціи, которую своею кровью оплатить пролетаріатъ, опредлится… карканьемъ воронъ.