Замтка pro domo sua.
Замтка pro domo sua.
П. Милюковъ.
‘Русская Мысль’, кн.XI, 1889
Заметка pro domo sua, Милюков Павел Николаевич, Год: 1889
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Въ октябрьской книжк Историческаго Встника я прочелъ изложеніе моего научно литературнаго обзора, напечатаннаго въ Athenaeum’ (July 6, 1889), — изложеніе, удивившее меня и тономъ, и содержаніемъ. Не имя чести быть извстнымъ г. обозрвателю, я, повидимому, могъ бы разсчитывать на совершенно равнодушное ко мн отношеніе съ его стороны. Но оказалось, что эта самая моя неизвстность вывела изъ себя г. обозрвателя, вознегодовавшаго на меня, прежде всего, за то, что, не будучи ‘русскимъ писателемъ тридцатыхъ годовъ Александромъ Петровичемъ Милюковымъ’, ни даже его сыномъ, такъ какъ по справк г. обозрвателя ‘у Ал. Петр. нтъ сыновей’, и, слдовательно, ‘принадлежа только по фамиліи къ историкамъ литературы’, я осмлился писать о русской литератур въ англійскомъ журнал. Г. обозрватель вознамрился затмъ наказать меня достойнымъ образомъ за эту дерзость, но въ пылу своего критическаго гнва забылъ, что первое условіе успшности нападенія состоитъ въ правильномъ пониманіи и передач того, на что нападаешь. Со всею подобающею скромностью я сдлалъ поправки къ его изложенію, казавшіяся мн необходимыми, и отправилъ въ редакцію Историческаго Встника. Получивъ отъ редакціи отказъ помстить ихъ, я принужденъ прибгнуть къ посредству Русской Мысли. Вроятно, изъ читателей Русск. Мысли только весьма немногіе замтили нападеніе на меня И. В., но и передъ этими немногими я не считаю возможнымъ остаться въ томъ костюм, въ какой нарядилъ меня г. обозрватель Историческаго Встника. Я не буду, впрочемъ, приводить здсь по пунктамъ мои возраженія, какъ думалъ сдлать передъ читателями Истор. Встн., ограничусь утвержденіемъ, что изложеніе, сдланное г. обозрвателемъ, недобросовстно и невжественно, и постараюсь доказать это утвержденіе нсколькими примрами.
Съ самаго начала г. обозрватель обвиняетъ меня, что, излагая біографическія свднія о Салтыков, я длаю ‘не мало ошибокъ’. Дале приводятся два примра: въ одномъ я готовъ признать не ошибку, а неточность: именно я говорилъ о первой повсти Салтыкова, явившейся съ его именемъ (я разумлъ: не псевдонимомъ), а надо было бы сказать: съ его иниціалами. Но вторая моя ошибка изумительна: я ‘показываю неврно годъ запрещенія Отечественныхъ Записокъ. Зачмъ не сказалъ г. обозрватель своимъ читателямъ, что я назвалъ 1884 годъ,— годъ всмъ памятный? Не имю ли я права считать это обвиненіе недобросовстнымъ, потому что о незнаніи здсь не можетъ быть и рчи? Перечисливъ эти мои мнимыя ошибки, г. обозрватель прибавляетъ тлухо: ‘и другія’. Въ доказательство, что это обвиненіе не недобросовстно, приглашаю его объяснить, какія именно.
Другой примръ. Г. обозрватель излагаетъ мое мнніе о г. Короленко: ‘Два послднихъ разсказа г. Короленко также очень слабы’. Изъ контекста ясно, что тутъ передается именно мое мнніе. А вотъ мои дйствительныя слова: ‘Короленко подарилъ литературу двумя прелестными (charming) разсказами: Ночью и Съ двухъ сторонъ etc.’. Какъ назвать подобную передачу чужихъ мнній?
Теперь приведу примръ невжественнаго обращенія г. обозрвателя съ моимъ текстомъ. Собственно, я могъ бы выписать тутъ почти сплошь все изложеніе, представляющее одно непрерывное искаженіе и непониманіе моихъ словъ и мнній. Но тогда мн пришлось бй выписать сплошь и всю англійскую статью. Ограничусь нсколькими примрами. По мннію г. обозрвателя, я утверждаю, что ‘наши философы больше говорятъ о доктринахъ западной философіи, а не изучаютъ ее такъ, какъ изучали славянофилы Шеллинга и Гегеля’. Смю уврить его, что такой огульный отзывъ я счелъ бы немотивированною дерзостью въ первой половин и совершеннымъ незнаніемъ того, какъ изучало свои источники большинство славянофиловъ,— во второй половин. У меня сказано совсмъ другое, именно: ‘Если результаты (метафизическихъ построеній на русской почв) не соотвтствуютъ возбужденнымъ ожиданіямъ, то это, вроятно, объясняется отчасти тмъ обстоятельствомъ, что наши философы не находятъ въ современныхъ философскихъ ученіяхъ Запада такой сильной поддержки, какую Шеллингъ и Гегель давали нашимъ старымъ славянофиламъ’. Дале, по изложенію г. обозрвателя выходитъ, что я характеризую ученіе Л. Толстаго какъ ‘странную смсь буддизма съ мистицизмомъ’, и я готовъ удивляться вмст съ читателемъ, что же ‘страннаго’ въ этой смси, повидимому, столь естественной? Не длая дальнйшихъ выписокъ, ограничусь утвержденіемъ, что моя ‘смсь’ состоитъ изъ боле разнородныхъ элементовъ. Выходитъ затмъ, что я критикую заднимъ числомъ теорію г. Успенскаго о власти земли, тогда какъ я только отмчаю отношеніе къ ней части читателей г. Успенскаго, выходить, что я ‘сожалю’ о переход Гл. Успенскаго отъ беллетристики къ публицистик, тогда какъ я опять только констатирую фактъ, удерживаясь отъ нравоученій по адресу г. Успенскаго, точно также мало склоненъ я подавать совты г. Чехову, котораго, по пересказу г. обозрвателя, я будто бы ‘упрекаю въ томъ, что онъ отъ разсказовъ обратился къ драм’, я просто указываю недостатки его первой драмы Ивановъ, видные, вроятно, не одному мн, и не предршаю, разумется, вопроса объ успх его будущихъ произведеній. Наконецъ, выходитъ у г. обозрвателя, что я не указываю католическихъ тенденцій Влад. Соловьева, тогда какъ я прямо говорю объ ‘акт національнаго самоотреченія’, необходимомъ, по мннію этого писателя, для сліянія церквей.
Я былъ бы, впрочемъ, несправедливъ къ г. обозрвателю, если бы рядомъ съ этими доказательствами недобросовстности и непониманія не остановился на смягчающихъ его вину обстоятельствахъ. Такими смягчающими обстоятельствами въ моихъ глазахъ служатъ: 1) его очевидное неумнье выразить не только чужую, но и свою собственную мысль, и 2) его вроятное незнакомство или плохое знакомство съ англійскимъ языкомъ.
Въ доказательство перваго приведу нсколько фразъ. ‘Въ начал его (Салтыкова) карьеры, — пересказываетъ меня г. обозрватель,— молодежь упрекала его за несочувствіе новымъ вяніямъ, а подъ старость реакціонеры находили его сочиненія фривольными. Высказавъ это мнніе, критикъ (т.-е. я) самъ же и опровергаетъ его’. Приглашаю г. обозрвателя объяснить, какой смыслъ можетъ имть подчеркнутая фраза: ‘самъ же’,— я могу опровергать, очевидно, лишь ‘свое же’ мнніе, но раньше никакого собственнаго моего мннія не излагается, ибо это, вдь, не я считаю сочиненія Салтыкова фривольными и несочувственными новымъ вяніямъ. Или другая фраза: ‘если и согласиться съ мнніемъ г. Милюкова, что въ Россіи нувеллистъ достигаетъ успха только тогда, когда обращается въ публициста, все-таки, слдуетъ сознаться, что послднія публицистическія произведенія г. Успенскаго далеко ниже его первыхъ разсказовъ въ литературномъ отношеніи’. Во-первыхъ, я никогда не говорилъ, что ‘нувеллистъ’ достигаетъ успха только тогда etc., а говорилъ только объ условіяхъ наибольшей популярности въ Россіи, во-вторыхъ, если бы я это и говорилъ, что значитъ это ‘все-таки’? Какая связь между успхомъ произведенія и его цнностью ‘въ литературномъ отношеніи’? Разв первое утвержденіе мшаетъ второму или второе первому?
Что г. обозрватель, повидимому, не силенъ въ англійскомъ язык, въ этомъ меня убждаетъ не только то, что онъ обошелъ вс трудныя для передачи мста и понялъ превратно т, которыя передалъ, но также и прямыя ошибки перевода. Въ одномъ мст слово ‘hence’ онъ передалъ словомъ ‘но’, т.-е. союзъ винословный — противительнымъ, отчего и получилась слдующая безсмыслица: ‘общій выводъ (мой о Салтыков) тотъ, что С. не былъ ни энтузіастомъ, ни доктринеромъ, но и не видлъ въ идеалахъ современной ему молодежи панацеи отъ всхъ золъ’. Г. обозрватель не понялъ, что тутъ нтъ никакого ‘но’, что мое собственное ‘но’ слдуетъ дале, вмст съ дальнйшимъ развитіемъ моего ‘общаго вывода’, столь безжалостно обрубленнаго г. обозрвателемъ. Въ другомъ мст слово ‘nevertheless’ онъ перевелъ впрочемъ — тамъ, гд оно значило ‘а между тмъ’, и опять спуталъ развитіе мысли. Въ третьемъ случа онъ нашелъ у меня сообщеніе о двухъ сборникахъ въ нанять Гаршина, тогда какъ я говорилъ объ одномъ, а о другомъ умолчалъ. Въ четвертомъ мст, наоборотъ, онъ два факта, отдльно разсказанные, превратилъ въ одинъ, и вышло, что ‘пренія о свобод воли въ московскомъ психологическомъ обществ…шли на юбиле Шопенгауера’. Въ пятомъ случа, онъ мой ‘актъ національнаго самоотреченія’ превратилъ въ ‘самоотверженное стремленіе’ къ возсоединенію церквей и получилъ возможность упрекать меня въ игнорированіи католическихъ тенденцій Влад. Соловьева. Однимъ словомъ, трудно было на трехъ страничкахъ сдлать больше ошибокъ, чмъ сдлано г. обозрвателемъ. Чмъ вызванъ былъ полемическій жаръ г. обозрвателя, для меня остается необъяснимымъ. Но фактъ налицо: г. обозрвателю хочется критиковать меня во что бы то ни стало. Самыя естественныя, самыя невинныя мои фразы подвергаются его недоброжелательному перетолкованію. Я выразился о проф. Троицкомъ, какъ о ‘старомъ послдовател англійской школы’, — ‘не совсмъ основательно’, прибавляетъ г. обозрватель, не давая, однако же, боле основательнаго опредленія, я говорю, что книга г. Бузескула о Перикл не уступаетъ книг Шмидта, г. обозрватель передаетъ: ‘критикъ на первое мсто ставитъ біографію Перикла Бузескуля (sic), въ которой нтъ ничего особеннаго, кром того, что она лучше книги Шмидта’. Если бы г. обозрватель зналъ положеніе книги Шмидта въ литератур о Перикл, онъ, вроятно, скоре упрекнулъ бы меня въ томъ, что, длая это сравненіе, я нахожу у г. Бузескула черезъ-чуръ много ‘особеннаго’, я и не требую, чтобы г. обозрватель зналъ литературу о Перикл, но привелъ этотъ случай, какъ обращикъ развязности полемическихъ пріемовъ обозрвателя, который не стсняется оспаривать мое мнніе даже тогда, когда отъ меня же въ первый разъ узнаетъ о предмет моей оцнки. Боле, кажется, мн прибавлять къ этому нечего {Пользуюсь случаемъ, чтобы исправить одну корректорскую ошибку англійскаго текста, которая могла бы дать пищу критик г. обозрвателя: на 19 строк перваго столбца 27 стр. стоитъ слово ‘nobility’, вмсто ‘the feeling of shame’.}.