НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.
НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.
Международный конгрессъ антропологіи и доисторической археологіи въ Москв.
Международный конгрессъ антропологіи и доисторической археологіи въ Москв.
П. Милюковъ.
‘Русская Мысль’, кн.IX, 1892
Международный конгресс антропологии и доисторической археологии в Москве, Милюков Павел Николаевич, Год: 1892
Время на прочтение: 32 минут(ы)
23 марта 1863 г. одинъ рабочій изъ каменоломенъ въ Moulin-Quignon’ возл Аббевиля, принесъ президенту аббевильскаго ‘Socit d’mulation’, Буше-де-Перту, найденный имъ каменный топоръ и обломокъ кости, оказавшейся человческимъ зубомъ. Черезъ нсколько дней президентъ получилъ еще одинъ зубъ, отправился съ нсколькими сочленами на мсто находки и въ ихъ присутствіи собственноручно вытащилъ изъ двственнаго слоя глины цлую человческую челюсть. Немного дней спустя онъ нашелъ въ томъ же сло два мамонтовыхъ зуба и еще нсколько каменныхъ топоровъ. Никогда, ни прежде, ни посл, ни одно археологическое открытіе не имло такого огромнаго значенія, какъ аббевильская находка. Челюсть Moulin-Quignon’а дала право гражданства въ наук доисторическому человку и упрочила существованіе новой науки — доисторической археологіи. Конечно, и мамонтовы зубы, и каменные топоры, и даже человческія кости находимы были въ большомъ количеств и до описанной находки, ко времени этой находки самъ аббевильскій президентъ, тогда 75-тилтній старикъ, уже боле четверти вка доказывалъ существованіе ископаемаго человка, но вс доказательства его и его немногихъ сторонниковъ не могли побдить всеобщаго скептицизма, подкрпляемаго авторитетомъ великаго Кювье, еще съ 1810 г. наложившаго на ископаемаго человка свое veto. Человческія кости, находимыя вмст съ костями ископаемыхъ животныхъ въ пещерахъ, могли быть занесены туда изъ позднйшихъ слоевъ потоками воды, грубо сдланные каменные топоры могли быть ‘игрой природы’, а не дломъ рукъ человческихъ. Находка въ Moulin Quignon’ устраняла, наконецъ, эти возраженія. На мст находки немедленно собрался настоящій международный конгрессъ изъ десяти французовъ и двухъ англичанъ подъ предсдательствомъ проф. Мильнъ-Эдвардса, достоврность находки и современность человка съ мамонтомъ и съ каменными орудіями были признаны единогласнымъ ршеніемъ конгресса. Съ этого ршенія ведетъ свое начало существованіе общепризнанной науки о доисторическомъ человк. Знаменательность этой даты станетъ еще ясне, если прибавимъ, что только за четыре года до находки сформировалось первое антропологическое общество въ Париж, въ самый годъ находки — въ Лондон и въ ближайшіе 1865—1870 гг. въ Нью-Йорк, Москв, Манчестер, Флоренціи, Берлин и Вн.
Международный конгрессъ, какъ мы видли, присутствовалъ если не при самомъ зарожденіи, то, во всякомъ случа, при крещеніи новой науки. Немедленно посл этого событія онъ превратился въ постоянное учрежденіе. Посл первыхъ засданій въ Спеціи (1865) и въ Невшател (1866) онъ получилъ во время парижской сессіи (1867) свое окончательное устройство. Слдующія засданія конгресса состоялись въ 1868 г. въ Норвич, въ 1869 г. въ Копенгаген, въ 1871 г. въ Болонь, въ 1872 г. въ Брюссел, въ 1874 г. въ Стокгольм и въ 1876 г. въ Буда-Пешт, на послднемъ засданіи, въ виду парижской выставки, установленный въ Брюссел двухгодичный срокъ собранія конгресса былъ нарушенъ и конгрессъ отложенъ до 1879 г., но засданіе состоялось только въ 1880 г. въ Лиссабон. Затмъ, посл еще боле продолжительнаго промежутка собрался послдній конгрессъ въ Париж (1889). Еще въ Стокгольм нкоторые члены конгресса намтили Москву, какъ мсто будущей сессіи, но тогда дло не устроилось. Въ Париж Москва была опять назначена мстомъ създа, и на этотъ разъ, благодаря соединеннымъ усиліямъ нкоторыхъ французскихъ членовъ конгресса и московскаго организаціоннаго комитета съ проф. Богдановымъ и Анучинымъ во глав, состоялась московская (одиннадцатая) сессія конгресса, которой мы только что были свидтелями.
За время своего существованія международный конгрессъ усплъ оказать существенныя услуги наук. Каждая сессія давала въ результат боле или мене полный обзоръ состоянія доисторическихъ изслдованій въ соотвтствующей стран,— обзоръ, обыкновенно, отвчавшій на заране составленную организаціоннымъ комитетомъ программу. Представленный въ ряд спеціальныхъ рефератовъ, этотъ обзоръ вызывалъ обыкновенно оживленныя пренія, дававшія возможность оріентироваться въ текущихъ вопросахъ науки и оцнить слабыя и сильныя стороны различныхъ ршеній вопроса.
Надо признаться, что въ послднемъ отношеніи московская сессія прошла чрезвычайно вяло и блдно. Сколько-нибудь значительныхъ преній не возникало ни по одному изъ прочитанныхъ рефератовъ, исключая реферата пр. Богданова, но и но послднему результатъ преній былъ исключительно отрицательный. Въ значительной степени это объясняется, конечно, какъ призналъ Вирховъ въ своей заключительной рчи, малымъ количествомъ иностранныхъ ученыхъ, не ршившихся хать въ Россію вслдствіе холеры. Изъ русскихъ ученыхъ, по разнымъ причинамъ, также весьма не многіе приняли дятельное участіе въ занятіяхъ конгресса. Однако же, наличный матеріалъ, собранный для конгресса, довольно значителенъ и, благодаря распорядительности организаціоннаго комитета, отпечатавшаго первый томъ трудовъ конгресса къ самому открытію его, прізжіе члены конгресса могли немедленно составить себ объ этомъ матеріал нкоторое понятіе. Здсь нтъ, правда, никакихъ значительныхъ работъ, которыя бы сдланы были вновь спеціально для конгресса, и въ этомъ отношеніи труды московской сессіи тоже не могутъ выдержать сравненія съ предъидущими сессіями конгресса. Но и то, что въ нихъ есть, представляетъ интересъ и даетъ нкоторое понятіе о современномъ состояніи русской антропологіи и доисторической археологіи. Исходя изъ этихъ напечатанныхъ трудовъ, мы и попробуемъ дать понятіе о дятельности създа.
Геологическія данныя составляютъ естественную исходную точку доисторическихъ изученій, относящимися сюда рефератами и начинается 1-й томъ трудовъ московской сессіи. Сообщенія нашихъ извстныхъ геологовъ, гг. Никитина и Чернышева, объ отношеніи посл-третичныхъ отложеній къ остаткамъ доисторической культуры въ Россіи дополняютъ другъ друга и составляютъ одно изъ лучшихъ украшеній разсматриваемаго тома. Въ результат ихъ изложенія оказывается, что Европейская Россія поздне средней и южной Европы сдлалась мстомъ жительства доисторическаго человка. Тогда какъ тамъ существованіе ‘третичнаго человка’ должно въ настоящее время считаться фактомъ общепризнаннымъ, въ Европейской Россіи нтъ никакихъ слдовъ человка не только за третичный, но и за всю первую половину посл-третичнаго періода. Большая часть Россіи покрыта была въ это время сплошнымъ льдомъ, начиная съ Финляндіи до Орловской и Курской губерній: здсь ледникъ отступалъ передъ высотой поверхности этихъ губерній и давалъ два длинные отростка, тянувшіеся въ низменности Днпра и Дона. Балтійское море соединялось въ то время съ Блымъ черезъ южну’ Финляндію, Ладожское и Онежское озеро и по лвому берегу р. Онеги, отъ праваго берега Двины начиналось опять море, наполнявшее все пространство между Двиной, Вычегдой и Ураломъ, послдній до 61о широты былъ тоже покрытъ ледникомъ. На юго-восток Каспійское море доходило до рр. Блой и Камы, т.-е. покрывало Оренбургскую, Уфимскую и части Пермской и Вятской губерній. Уровень воды въ сверномъ и южномъ моряхъ былъ, по крайней мр, на 150 метровъ выше теперешняго. Естественно, что и части материка, остававшіяся надъ водой, отличались чрезвычайно’ влажностью и огромнымъ количествомъ осадковъ, параллельно свернымъ ледникамъ, на юг образовывались многочисленныя прсноводныя озера и рки, начинавшія вымывать свои рчныя долины. Ледникъ сверной половины Россіи представлялъ собою пустыню, покрытою льдомъ и снгомъ, лишенную всякой растительной и животной жизни, подобно теперешней Гренландіи. У южной окраины ледника появляется во вторую половину ледниковой эпохи человкъ, живущій здсь одновременно съ мамонтомъ и носорогомъ, производящій орудія палеолитической эпохи (т.-е. изъ неполированнаго камня). По мр отступленія ледника на сверъ и на сверо-западъ подвигаются вслдъ за нимъ и крупныя млекопитающія и человкъ. До Финляндіи и Балтійскаго моря доходятъ, однако, только немногіе экземпляры мамонта и лишь на короткое время, во время процесса таянія ледниковъ флора и фауна посл-третичнаго времени уступаютъ мсто теперешнимъ, и человкъ приходитъ къ берегамъ Балтійскаго моря, когда физико-географическія условія принимаютъ современный характеръ. За тотъ же промежутокъ времени и доисторическая культура человка достигаетъ боле высокой ступени: въ Прибалтійскомъ кра (какъ и въ Швеціи, по заключенію геолога Торелля) нтъ уже слдовъ палеолитической эпохи, первые обитатели приносятъ съ собою издлія изъ полированнаго камня (неолитическія), обнаруживаютъ знакомство съ гончарнымъ искусствомъ и т. п.
Не будемъ останавливаться на сообщеніяхъ по поводу отдльныхъ мстонахожденій предметовъ палеолитической эпохи, замтимъ только, что одно изъ нихъ (г. Передольскаго, изъ окрестностей Новгорода), прочитанное на създ, вызвало сомннія барона де-Бая, полагавшаго, что описанныя находки принадлежатъ неолитической эпох. Переходимъ теперь къ общимъ разсужденіямъ Топинара ‘о рас въ антропологіи’ и Колльмана о классификаціи европейскихъ расъ и ея значеніи для ‘арійскаго вопроса’.
Чтобы понять значеніе докладовъ обоихъ антропологовъ, необходимо познакомиться съ положеніемъ вопроса о рас въ настоящее время. Человческая раса есть подраздленіе genus homo, основанное на физическихъ признакахъ. Какъ таковое, оно независимо и самостоятельно отъ всякихъ другихъ дленій человческаго рода, основанныхъ на географическихъ, политическихъ, лингвистическихъ, этнографическихъ и какихъ бы то ни было другихъ признакахъ^ употреблять слово ‘раса’ для какого-нибудь другаго изъ этихъ дленій, кром антропологическаго, значитъ путать научную терминологію. Вопросъ заключается въ томъ, на какихъ именно физическихъ признакахъ слдуетъ основать дленіе человчества на расы и какое значеніе должны имть получившіяся подраздленія. Цль дленія, какъ всякаго дленія въ наук, это получить въ результат дленія естественную классификацію, т.-е. распредленіе соотвтственныхъ явленій на реальныя группы. До тхъ поръ, пока не найдено надлежащее основаніе для такого дленія, классификація будетъ оставаться искусственною, признаки будутъ случайными и цль классификаціи, не будетъ достигнута.
Первое, досел популярное, дленіе человчества на расы (Блюменбаха) основывалось на цвт кожи. Это дленіе давало, несомннно, реальныя группы (по частямъ свта), но позже оно найдено было недостаточнымъ. А. Ретціусъ установилъ другой, анатомическій признакъ дленія, именно длинноголовіе и короткоголовіе (долихоцефалія и брахицефалія), къ которому для дальнйшаго подраздленія прибавлялся второй признакъ: прямо- и косочелюстность (орто- и прогнатизмъ). Вводя такіе признаки, онъ, однако, нарушалъ реальныя группы Блюмсибаха, такъ какъ въ каждой изъ послднихъ, за исключеніемъ африканской, оказывались представители обихъ расъ Ретціуса, длинно- и короткоголовой, и, наоборотъ, представители одной расы находились въ разныхъ частяхъ свта, среди разныхъ народовъ. Такъ же повторялся всюду, за исключеніемъ Европы, и второй его признакъ, лицевой. Такимъ образомъ, понятіе антропологической расы само собой отдлилось отъ понятія національности, племени. Антропологическая раса возстановляла исконное единство различныхъ, повидимому, группъ, племенное же и національное единство оказывалось группировкой вторичной и позднйшей, языкъ, также какъ политическая и географическая связь, ничего не могъ свидтельствовать о рас, изъ которой произошелъ народъ. Два сосдніе народа, принадлежащіе къ одному и тому же отдлу языковъ (наприм., арійскому), могли оказаться въ антропологической группировк на противуположныхъ полюсахъ человчества, и, напротивъ, негра и гренландца приходилось относить къ одной и той же рас, такъ какъ оба были косочелюстные долихоцефалы. Приходилось признать, для объясненія всхъ этихъ несоотвтствій, что время перетасовало и перепутало народы, составлявшіе когда-то одну сплошную единую расу. Но смшеніе шло дале цлыхъ народовъ: внутри каждаго народа, при ближайшемъ разсмотрніи, не оказывалось никакого цльнаго расоваго типа, каждый народъ состоялъ изъ разныхъ типовъ, каждый изъ которыхъ приходилось возводить къ особой рас. Если такъ, то различеніе расъ, на основаніи анатомическихъ признаковъ, перестаетъ годиться, какъ основаніе для классификаціи современныхъ народностей, и является вопросъ, можетъ ли понятіе расы вообще сохранять, въ такомъ случа, какой-либо реальный смыслъ?
Въ лиц Катрфажа и Хами французская школа удержала вру въ реальное значеніе расы. Но, не встрчая чистыхъ расъ въ настоящемъ, она пыталась найти ихъ въ доисторическомъ прошломъ. ‘Задача антрополога, очевидно, заключается въ томъ,— говоритъ Катрфажъ,— чтобы какъ можно дале углубиться въ древность, опредлить самыя древнія расы, существованіе которыхъ можно констатировать, характеризовать ихъ какъ можно лучше, затмъ искать, въ какой степени можно найти въ современныхъ поколніяхъ представителей этихъ расъ,— все равно, сохранили ли они, въ силу спеціальныхъ причинъ, свои признаки въ цлыхъ народахъ, или же, вслдствіе передвиженій, выселеній, скрещиваній и т. д. какой-нибудь изъ этихъ типовъ исчезъ и проявляется лишь спорадически, путемъ атавизма’. И Катрфажъ послдовательно примнялъ свое правило, каждый ископаемый черепъ былъ для него представителемъ особой первобытной расы: такъ, неандертальскій или кро-маньонскій черепъ превратились въ неандертальскую и кро-маньонскую расу. ‘И вотъ, посмотрите, какія преимущества даетъ этотъ методъ. Эту неандертальскую форму черепа, такъ удивившую всхъ антропологовъ и казавшуюся такимъ рдкимъ исключеніемъ, мы съ Хами прослдили, благодаря товарищамъ-антропологамъ, указывавшимъ намъ одинъ за другимъ, то тамъ, то сямъ, на находки череповъ la Neanderthal, по всей Европ до самыхъ восточныхъ границъ и даже въ Австраліи’. Во всхъ подобныхъ случаяхъ. Катрфажъ разсуждалъ: ‘Когда одинъ и тотьже типъ повторяется, я думаю, что для этого есть причина, и эта причина, для меня, это общіе предки: это раса, реально проявляющаяся путемъ явленій атавизма’.
Ставя антропологу задачу — прослдить древнія расы черезъ всю исторію до современныхъ типовъ, Катрфажъ признаетъ, что современные типы чрезвычайно сложны, и сравниваетъ ихъ даже въ этомъ отношеніи съ таломъ уличныхъ собакъ, въ которомъ раса вполн затерта свободнымъ скрещиваніемъ. Однако же, къ этому фактору, смшенію расъ, вслдствіе ихъ миграцій, онъ и сводитъ усложненіе типа, помимо смшеній, раса очень постоянна и способна сохраняться. ‘Чмъ дальше я работаю,— говоритъ онъ,— тмъ больше убждаюсь, что современныя народности не иное что, какъ потомки народностей посл-третичнаго періода, которымъ арійскій элементъ далъ только боле высокую культуру’. ‘Я думаю,— говорить сотрудникъ Катрфажа, Хами,— что ни одна изъ ископаемыхъ человческихъ расъ не исчезла, и что можно вс ихъ узнать среди позднйшаго населенія, съ которымъ они смшались’. Присоединимъ къ этому и заявленіе Брока: ‘вс т (типы), исторію которыхъ можно было прослдить по памятникамъ и могиламъ, существуютъ еще и теперь безъ замтныхъ измненій’.
Если бы можно было провести эту точку зрнія послдовательно, то пришлось бы, дйствительно, каждую индивидуальную варіацію и, во всякомъ случа, т изъ нихъ, которыя совпадаютъ съ наблюденными древними типами, возводить къ соотвтствующей рас. Но, въ такомъ случа, представителей всхъ расъ можно было бы найти среди любого европейскаго народа. Везд можно найти черепа съ характеристичными признаками негрской, австралійской и др. расъ. Одинъ нмецкій ученый составилъ коллекцію череповъ различныхъ расъ земнаго шара, заслужившую большое одобреніе знатоковъ и, тмъ не мене, собранную исключительно на кладбищ маленькаго мстечка, гд жилъ этотъ ученый. Естественно, что находились скептики, отказывавшіеся считать подобныя расы чмъ-нибудь реально-существующимъ. ‘Природа не создала расъ,— писалъ еще въ 1836 г. Брокъ, передававшій мннія своего учителя Жерди,— она создала только индивидуальныя особи, которыя мы, вслдствіе невозможности обнять вс эти безчисленныя существа, соединяемъ въ группы, представляющія для насъ индивидуальный характеръ. Не слдуетъ придавать, поэтому, этимъ группамъ того значенія, которое свойственно вещамъ, имющимъ реальное существованіе, он представляютъ для насъ извстнаго рода надстройку’. (Еще опредленне выразилъ ту же мысль Дюже относительно вида: ‘видъ есть идеальный типъ формы, къ которому каждый произвольно относитъ индивидуумы, которые онъ считаетъ возможнымъ относить въ силу ихъ взаимнаго сходства’.
Между этими чистыми номиналистами въ ученіи о рас и реалистами классической школы возможна была, однако же, разумная середина, предгавляемая послдователями эволюціонной теоріи. Съ точки зрнія трансформизма невозможно начинать исторію человчества съ массы разнородныхъ расъ, вся дальнйшая исторія которыхъ заключается въ ихъ сохраненіи или смшеніи {Это положеніе направлено, конечно, не противъ полигенизма, а противъ ученія о неизмнности расъ, главнымъ сторонникомъ котораго является какъ разъ моногенистъ Катрфажъ. Какъ трансформизмъ, такъ и классическая школа признаютъ въ лиц разныхъ своихъ представителей возможность обихъ гипотезъ, моногенетической и полигенетической, такимъ образомъ, споръ о единств человческаго рода не имлъ, какъ кажется, ближайшаго вліянія на развитіе ученія о рас.}. Между принятіемъ неизмнности расъ и отрицаніемъ реальнаго значенія расы середина должна заключаться въ принятіи измняемости расы.
‘Я готовъ допустить значительное постоянство расы,— говорилъ Вирховъ въ своемъ любопытномъ спор съ Катрфажемъ на стокгольмскомъ конгресс,— если населеніе живетъ при тхъ же самыхъ или сходныхъ условіяхъ’. Въ противномъ случа, раса должна измняться подъ вліяніемъ среды, да и при одной и той же сред умственная культура ведетъ къ развитію черепа, преимущественно въ височныхъ частяхъ, этимъ объясняется, съ точки зрнія Вирхова, тотъ установленный для населенія центральной Европы фактъ, что древнее населеніе ея было долихоцефалическимъ, а теперь преобладаетъ брахицефалія: культура повела къ расширенію височнаго діаметра черепа. Наиболе древніе черепа, какъ неандертальскій или кро-маньонскій, слишкомъ одиночны, чтобы позволять ршительные выводы, но если они даютъ не индивидуальныя, а типичныя черты, въ такомъ случа, они должны служить не исходною точкой предполагаемыхъ неизмнныхъ расъ, а показателями послдовательныхъ ступеней развитія человчества: отъ примитивной неандертальской расы, покатый лобъ и выдающіяся надбровныя дуги которой свидтельствуютъ о ея низкомъ развитіи, къ расамъ боле совершеннымъ {Послдній аргументъ, какъ могутъ догадаться т, кто помнитъ вступительную рчь Вирхова на московскомъ конгресс, не принадлежитъ Вирхову. Теперь Вирховъ не повторилъ бы, вроятно, и слдующей за этимъ фразы о невозможности сблизить древніе черепа съ современными. ‘Я долженъ заявить,— говорилъ онъ въ Москв,— что если бы даже эти черепа были достоврны, хорошо сохранены и если бы ихъ геологическое положеніе было точно опредлено, они, все-таки, не могли бы служить доказательствомъ, что они принадлежали первобытной низшей рас, которая могла бы считаться переходною ступенью между животными и теперешнимъ человкомъ. Многіе изъ этихъ череповъ кажутся очень древними, но походятъ во всхъ своихъ чертахъ на черепа нын живущихъ расъ, а нкоторые даже на черепа расъ цивилизованныхъ. Напрасно ищутъ недостающаго звена, которое бы соединило человка съ обезьяной или съ какимъ-нибудь другимъ видомъ животныхъ’. Какъ видно изъ этихъ словъ, Вирховъ опять нападаетъ на эволюціонную теорію, какъ въ своей мюнхенской рчи 22 сентября 1877 года, вызвавшей извстную отповдь Геккеля. Мы не знаемъ французскаго текста московской рчи, но, повидимому, онъ опять употребляетъ и прежнюю уловку, отрицая лишь происхожденіе человка отъ ‘какого-нибудь опредленнаго (т.-е. нын существующаго?) животнаго’, т.-е. то, что никогда и не утверждалось его противниками. И, несмотря на эти маленькія лукавства, несмотря на очевидную придирчивость Вирхова къ доказательствамъ глубокой древности человка, на его отрицаніе ‘третичнаго’ человка, существованіе котораго теперь почти всми признается, Вирхова, все-таки, приходится считать до нкоторой степени трансформистомъ и, между прочимъ, на основаніи той же московской рчи, въ которой, отвергнувъ путь, которымъ идетъ трансформизмъ, и объявивъ, что ‘не существуетъ проантропоса, не существуетъ человка-обезьяны’, онъ тутъ же предлагаетъ считать ‘первою ступенью для построенія трансформистскаго ученія — объясненіе, какимъ образомъ образовались человческія расы’. Не даромъ также онъ ссылался у насъ въ Москв на великаго трансформиста Гёте и настаивалъ на необходимости употребленія генетическаго метода. Между прочимъ, маленькая справка: на лиссабонскомъ конгресс, на которомъ, по его теперешнимъ словамъ, ‘большинство членовъ’ не поврило въ находку остатковъ третичнаго человка, самъ Вирховъ считалъ еще существованіе третичнаго человка несомнннымъ и помимо находки (М. Virchow croit l’existence de l’homme tertiaire, mais pour d’autres raisons), изъ другихъ же членовъ конгресса безусловно высказались за доказательность находки Мортилье, Картальякъ, Капеллини, Беллуччи и самъ Катрфажъ, который когда-то отрицалъ даже посл-третичнаго, а тогда готовъ былъ признать существованіе даже до-третичнаго человка. Какъ видно’ маститый ученый съ годами становится все боле мнителенъ.}. Такимъ образомъ, нельзя искать воспроизведенія древнихъ расъ въ современныхъ населеніяхъ. ‘Я полагаю,— говоритъ Вирховъ,— что нтъ надежды найти теперь надежные признаки, съ помощью которыхъ можно было бы сблизить съ современными расами черепа индивидуумовъ, жившихъ тысячи лтъ тому назадъ въ совершенно другихъ климатическихъ и культурныхъ условіяхъ’. Въ частности, нельзя искать въ индивидуальныхъ разновидностяхъ современныхъ череповъ воспроизведенія древнихъ типовъ путемъ атавизма, иначе, пришлось бы для объясненія микроцефаліи и кретинизма, т.-е. несомннно патологическихъ случаевъ, принять, какъ и сдлали нкоторые ученые, существованіе древнихъ расъ кретиновъ и микроцефаловъ.
Предъидущее изложеніе поможетъ намъ понять постановку вопроса о рас на московскомъ създ. Топинаръ, одинъ изъ осторожныхъ послдователей французской школы, прислалъ на създъ свой рефератъ ‘De la race en Anthropologie’. Рефератъ этотъ любопытенъ тмъ, что хотя авторъ и заявляетъ въ немъ, что остается вренъ идеямъ, изложеннымъ имъ еще при жизни Брока, въ стать De la notion de la race en Anthropologie (Revue thropologie, 1879), однако же, во многихъ существенныхъ оттнкахъ онъ длаетъ здсь уступки новымъ вяніямъ. Въ прежней стать Топинаръ исходилъ изъ точки зрнія намъ извстной: съ незапамятныхъ временъ образовалось извстное количество рзко-различныхъ расъ, которыя остаются неизмняемыми досел, будучи воспроизводимы или непрерывно, или путемъ атавизма. Но эту основную тему и тамъ онъ обставлялъ различными оговорками: расы неизмнны лишь настолько, насколько простираются наши свднія (что, конечно, слдуетъ и изъ моногенетической точки зрнія Катрфажа), нкоторые изъ древнихъ типовъ могли вымереть, количество первичныхъ расъ не такъ велико, какъ думали, и должно быть сведено къ ‘небольшому числу расъ синтетическаго порядка, какъ монгольская, европейская, австралійская, негрская, называемыя такъ по отдльнымъ типамъ, считаемымъ для нихъ наиболе характерными’, эти первичныя расы образовались въ періодъ изолированности отдльныхъ группъ человчества, затмъ начался другой періодъ безчисленныхъ смшеній, разрушившихъ ‘древніе неподвижные типы’ и этимъ самымъ открывшихъ возможность для вліянія другаго фактора, помимо скрещиваній,— для вліянія среды, подъ двойнымъ вліяніемъ скрещиваній и среды произошла цлая серія антропологическихъ превращеній, въ которой каждый народный типъ, произведенный смшеніемъ расъ, самъ становился расой по отношенію къ послдующему, созданному имъ и другими расами народному типу. Наконецъ, такъ какъ антропологъ оперируетъ надъ безконечно-пестрымъ и сложнымъ послднимъ результатомъ всей этой серіи смшеній, то и идея ближайшихъ составныхъ типовъ изучаемой имъ народности и еще боле общая идея основныхъ типовъ исконныхъ расъ суть не боле, какъ его собственныя абстракціи.
Въ присланномъ на московскій създъ реферат вс эти оговорки получаютъ дальнйшее развитіе и принимаютъ боле опредленную форму, вмст съ этимъ, все боле теряетъ почву вра антрополога въ реальность получаемыхъ имъ въ результат изученія антропологическихъ группъ. Авторъ все еще продолжаетъ выгораживать реальность ‘исконныхъ расъ’: ‘европейца, азіата, африканца или благо, желтаго, чернаго и т. д.’, или же ‘коротко- и длинноголоваго, гладко- и курчавоволосаго, блокураго или брюнета и т. д.’ ‘Для натуралиста,— говоритъ онъ,— эти общіе типы обоихъ порядковъ суть типы первичныхъ расъ, которые путемъ дифференцированія и смшенія породили вс типы третьяго и четвертаго порядка, устанавливаемые нами теперь въ такомъ количеств. Съ этой точки зрнія, если оставаться въ отвлеченной сфер общихъ типовъ, эпитетъ расы весьма законенъ’. Но съ ‘типами 3-го и 4-го порядка’ — совсмъ другое. Типъ есть постоянное сочетаніе признаковъ, въ дйствительныхъ же народностяхъ мы наблюдаемъ только отдльные признаки при безпрерывно измняющихся сочетаніяхъ. Сочетанія признаковъ не измняются только при искусственномъ подбор, у садовода, скотовода и т. д., и только въ этомъ случа умстно говорить о рас. Предоставленная самой себ, т.-е. естественному подбору, раса быстро разрушается у людей, также какъ у животныхъ. Конечно, остаются отдльные признаки, независимо отъ сочетаній въ типъ. ‘Признаки, преобладавшіе въ стран, продолжаютъ преобладать въ ней, но во всякомъ новомъ поколніи они стремятся сочетаться иначе. Эти сочетанія могутъ походить другъ на друга, нкоторыя изъ нихъ — боле легки, то, что случай произвелъ (уже нтъ рчи объ атавизм) 50, 500, 5000 лтъ назадъ, то можетъ и повториться въ точности, но отсюда еще далеко до непрерывнаго постоянства даннаго типа, а именно такое непрерывное постоянство составляетъ расу. Указываютъ на спорадическое появленіе въ наши дни неандертальнаго типа. Въ сущности, это простое сходство, притомъ рдкое,— соединеніе двухъ признаковъ, другъ друга преувеличивающихъ: покатый лобъ и выдающіяся надбровныя дуги. Соединяется ли съ этимъ долихо- или платицефалія, этого не отмчаютъ. По временамъ встрчаются микросемныя орбиты вмст или безъ долихоцефаліи и извстной кривой линіи черепа, и въ этомъ видятъ возрожденіе пещернаго типа Homme Mort. Можно ли бытъ увреннымъ, что это не простое совпаденіе?’ Какъ видимъ, авторъ далеко ушелъ отъ своихъ учителей. Изъ двухъ чертъ, составляющихъ понятіе расы, одна, именно извстное сочетаніе признаковъ, типъ, устанавливается личною проницательностью изслдователя въ результат сложной научной работы, другая, преемство типа, филіація, ‘есть простая гипотеза, которая очень удобна для изслдованія, но которую доказать невозможно’. ‘Въ виду этихъ обстоятельствъ,— заключаетъ авторъ,— естественно является вопросъ, не слдуетъ ли быть осторожне въ употребленіи слова раса, сохранить его для общихъ типовъ (характеризующихъ большіе отдлы человчества, считаемые, справедливо или несправедливо, представителями исчезнувшихъ боле или мене примитивныхъ расъ) и отказаться отъ него по отношенію ко всмъ этимъ типамъ 3-го и 4-го порядка, которые мы создаемъ и считаемъ составными элементами народовъ?’
Таковъ послдній выводъ Топинара въ настоящее время, но легко замтить, что въ немъ авторъ принимаетъ не вс естественныя послдствія собственныхъ разсужденій. Если ‘единственная объективная реальность — это то, что у насъ передъ глазами: народы и племена’, если и типы четвертаго порядка и общіе типы ‘первичныхъ’ расъ суть одинаково наши ‘субъективныя понятія’, то непонятно, почему боле общія изъ нихъ мене субъективны. Ближайшіе составные элементы современныхъ народовъ не суть расы, а аггломераты, т.-е. такіе же народы, такъ же сложны и составные элементы этихъ аггломератовъ, логически восходя въ этой серіи аггломератовъ къ все боле первичнымъ элементамъ, мы, наконецъ, должны придти къ понятію простыхъ расъ, чтобы гд-нибудь остановиться. Но боле чмъ сомнительно, чтобы полученныя этимъ путемъ простыя расы соотвтствовали ‘наиболе обширнымъ отдламъ человчества’: европейцамъ, азіатамъ и африканцамъ, или блымъ, желтымъ и чернымъ, конечно, это будутъ не какія-либо реальныя группы, а наиболе простыя сочетанія анатомическихъ признаковъ, которыя для антропологической характеристики отдльныхъ реальныхъ группъ совершенно недостаточны. Здсь, гд оставляетъ насъ Топинаръ, мы какъ разъ встрчаемся съ ученіемъ о сложности первичнаго населенія Европы швейцарскаго профессора Колльмана.
Колльманъ не останавливается на ‘типахъ третьяго и четвертаго порядка’ и не занимается выдленіемъ ближайшихъ этнологическихъ элементовъ европейскихъ національностей. Эти этнологическіе элементы, получавшіе до сихъ поръ въ каждой стран свое особое названіе, должны быть обозначаемы не топографическими, не археологическими и не этнологическими, а чисто-анатомическими терминами. При такой терминологіи и обнаруживается сразу, что повсюду въ Европ повторяются только пять основныхъ типовъ. Длинноголовые, которыхъ англичане, нмцы и скандинавы считаютъ за своихъ предковъ, а швейцарцы за римлянъ, сводятся при этомъ къ одному анатомическому типу длинноголовыхъ долголицыхъ (dolichocephales leptoprosopes), курганная (Hgelgrber) раса Эккера, сіонскій типъ Гисса и Рютимейера, мезорриническіе долихоцефалы Брока и древне-британскій типъ Дэвиса и Тэрнема составляютъ одну расу — длинноголовыхъ коротколицыхъ. наиболе распространенный повсюду типъ европейскихъ брахицефаловъ, встрчающійся также въ древнихъ римскихъ бюстахъ, соотвтствуетъ рас короткоголовой длиннолицей (типъ Dissentis у Гисса и Рютимейера), славянскіе короткоголовые Вирхова и монголоидный типъ Прюнеръ-Бея сводятся къ короткоголово- и коротколицей рас, наконецъ, древне-тюрингенская форма Вирхова, батавскій типъ Шпенгеля, а также неандерталоидныи типъ, германо-туранская форма Гёльдера, кро-маньонская раса Катрфажа и Хами входятъ въ составъ пятой средисъоловой коротколицей расы. Вс эти основныя пять расъ везд въ Европ и съ самой неолитической эпохи, когда впервые становится возможнымъ прослдить ихъ, жили вмст, что, однако, не уничтожило и не слило въ одну среднюю величину ихъ анатомическихъ особенностей, такъ какъ, разъ дифференцировавшись, человческія расы остаются неизмнными. Только пропорціи ихъ сочетаній въ разныхъ народностяхъ Европы оказываются различными, и этимъ обстоятельствомъ объясняется разнообразіе національныхъ типовъ при однообразіи ихъ составныхъ частей. Это ученіе, высказанное десять лтъ тому назадъ, Колльманъ примнилъ теперь для выясненія ‘арійскаго вопроса’. Не останавливаясь на подробностяхъ, не всегда удачныхъ, приведемъ только результаты его сообщенія. По мннію Колльмана, отличительныя черты европейцевъ, азіатовъ, африканцевъ человчество пріобрло въ періодъ своего первоначальнаго разселенія по разнымъ частямъ свта. ‘Со времени этой дифференціаціи, расы сохранились въ состояніи полной физической неизмняемости и могутъ быть названы окончательно установившимися типами^. Такимъ образомъ, нельзя выводить изъ Азіи европейскихъ типовъ, самое большее, что можно допустить, это незначительный количественно притокъ азіатскаго населенія, распустившагося въ европейской масс и сообщившаго ей начала боле высокой азіатской культуры.
Какъ видимъ, терминъ расы окончательно теряетъ въ употребленіи Колльмана характеръ реально-раздльной группы и вмст съ этимъ окончательно перестаетъ годиться, какъ средство классификаціи главныхъ отдловъ человчества. Эти отдлы, какъ бы мы далеко ни восходили въ доступное намъ прошлое, оказываются не чистыми антропологическими расами, а ихъ сочетаніями. Естественно, что вс новйшіе популяризаторы, Ратпель, Ноvelacque, Гельвальдъ, принуждены оставлять въ сторон антропологическую классификацію и выходить изъ затрудненія съ помощью старыхъ географическихъ, этнографическихъ и лингвистическихъ группировокъ. Чмъ дальше отодвигается отъ насъ то время, въ которое была нарушена предполагаемая чистота гипотетическихъ основныхъ расъ антропологіи, тмъ, конечно, эти вторичныя группировки становятся законне.
Такой же кризисъ, какой обнаруживается изъ сопоставленныхъ ученій о рас въ антропологіи, переживаетъ теперь и тотъ основной отдлъ антропологической науки, съ помощью котораго устанавливаются вс эти ученія,— краніометрія. Всмъ извстно чрезвычайное разнообразіе методовъ измренія черепа у различныхъ ученыхъ и часто безцльное накопленіе дифроваго матеріала, изъ котораго не предвидится никакого вывода. ‘Les chiffres sont des brutes, elles ne parlent pas’,— восклицалъ на московскомъ създ итальянскій ученый Серджи. ‘Не легко въ самомъ дл,— говорилъ десять лтъ назадъ Манувріе,— уловить и выразить въ цифрахъ вс осоіенности, вс признаки черепа, колеблющіеся въ зависимости отъ пола, возраста, расы, вида и т. д., изучить значеніе всхъ этихъ признаковъ и возможныя отношенія между ними. Эта основная часть краніологіи находится еще, такъ сказать, въ зародышномъ состояніи. Извстныя варіаціи іерепа изучались потому, что имъ приписывалось, справедливо или несправедливо, то или другое значеніе съ точки зрнія эволюціонной, другія варіаціи — безъ всякихъ опредленныхъ представленій объ ихъ значеніи и въ предположеніи, что они должны же имть какое-нибудь, третьи — потому, что они могли имть отношеніе къ боле или мене туманнымъ представленіямъ физіологіи и философской анатоміи, четвертыя — на всякій случай’. При такомъ положеніи дла, краніологія, какъ и ученіе о рас, должна была имть своихъ скептиковъ. Съ точки зрнія Игеринга, у краніологіи не можетъ быть никакихъ объективныхъ исходныхъ пунктовъ для измренія черепа, вс части черепа подвижны, и въ немъ не можетъ быть ни постоянныхъ точекъ, отъ которыхъ отправлялось бы измреніе, ни постоянныхъ линій, которыя могли бы служить координатами для опредленія кривыхъ черепа.
За скептиками идутъ реформаторы. Эту роль взяла на себя итальянская школа, боле свободная отъ классическихъ традицій, боле молодая и самоувренная, мене скептичная или, если угодно, мене свободная отъ иллюзій. Сперва это былъ Мантегацца, глава флорентійской школы, двнадцать лтъ назадъ провозгласившій ‘краніологическую реформу’, потомъ Марселли, открывшій, по мннію Манувріе, Америку, давно открытую Брока, теперь, на московскомъ създ, это Джузеппе Серджи, въ значительной степени воспроизводящій идеи своего флорентійскаго учителя.
Въ 1880 году Мантегацца предсказывалъ наступающую бурю, которая должна унести ‘много геометрическихъ и тригонометрическихъ сновъ’ и покончить съ господствомъ Брока,— ‘pontifex maximus’а современной гиперкраніологіи’. И, въ то же время, онъ самъ выступалъ въ походъ, предлагая ‘свести къ минимуму количество измреній черепа и замнить ихъ точнымъ описаніемъ, по образцу Линнея’. Какъ опытъ такого описанія, онъ самъ предлагалъ описаніе 13-ти типовъ, наприм., ломбардскаго, тосканскаго, древне-римскаго, этрусскаго и т. д. Серджи, живой и подвижной сициліецъ, занимавшійся прежде исторіей, сравнительнымъ языковдніемъ и философіей, увлекшійся затмъ эволюціонною теоріей и отъ Узіологіи или науки о сущности вещей перешедшій къ психологіи и антропологіи, выступаетъ теперь съ дальнйшимъ развитіемъ ученія Мантегацца. И по его мннію, при изученіи черепа краніологъ долженъ поступать не какъ анатомъ, а какъ натуралистъ, вмсто установленія анатомическихъ признаковъ, какъ основы для классификаціи расъ, онъ долженъ начинать съ детальнаго описанія своего конкретнаго матеріала, данныхъ череповъ. При такомъ описаніи немедленно выдляются, среди индивидуальныхъ варіацій, варіаціи типическія, которыя Серджи и сводить въ небольшія группы, получающія у него свои условныя названія. Дальше этой первой ступени выдленія ‘разновидностей’ (varits) Серджи пока не идетъ и употребленія термина ‘раса’ строго избгаетъ. По его словамъ, этимъ способомъ онъ и его друзья, итальянскіе профессора, описали уже значительное количество краніологическихъ коллекцій. Тщетно, однако же, Серджи просилъ конгрессъ подвергнуть обсужденію свой способъ и настаивалъ на томъ, что ‘обсужденіе есть жизнь науки’, этой ‘жизни’ онъ на московскомъ конгресс не нашелъ, и члены създа оказались отчасти не подготовленными, отчасти не расположенными къ обсужденію его доклада.
Если признано, однако же, что основанное на двухъ-трехъ анатомическихъ признакахъ понятіе расы является чисто-условнымъ и слишкомъ общимъ, что сочетанія этихъ признаковъ въ типы слишкомъ измнчивы и подвижны, а выдленіе этихъ сочетаній слишкомъ субъективно, то нужно признать также, какъ признается уже и помимо Серджи, что начинать съ конкретнаго матеріала и идти путемъ эмпирическихъ обобщеній — это единственное средство избгнуть преждевременнаго скептицизма въ вопрос объ антропологической классификаціи.
Отъ общаго вопроса мы переходимъ теперь къ частному,— къ вопросу, поднятому проф. Богдановымъ: ‘какая самая древнйшая раса центральной Россіи’. Сообщеніе это очень трудно поддается изложенію по слдующей причин. Проф. Богдановъ 25 лтъ занимался, или, точне говоря, въ теченіе 25-ти лтъ со времени своей первой работы о черепахъ ‘курганнаго періода’ постоянно возвращался къ вопросу о древнйшей рас Россіи: за это время, какъ мы видли, и родилась и выросла наука доисторической археологіи, и въ трудахъ почтеннаго профессора-отслоились самыя различныя ступени ея развитія, начиная отъ постановки вопроса у обоихъ Тьерри и у В. Эдвардса и кончая присланными на московскій конгрессъ рефератами Топинара и Колльмана. Въ представленномъ на създъ реферат онъ далъ также не столько цльную систему, сколько послдовательную исторію ея происхожденія, даже въ его окончательныхъ положеніяхъ, какъ увидимъ, разныя стадіи развитія этой системы такъ и остались непримиренными. Поэтому, чтобы какъ слдуетъ понять смыслъ положеній проф. Богданова, мы должны принять тоже порядокъ, такъ сказать, послойнаго изложенія. Это тмъ необходиме сдлать, что въ своемъ реферат на московскомъ създ проф. Богдановъ нсколько затушевалъ различіе въ своемъ толкованіи одного и того же матеріала въ разные моменты его собиранія, не отказавшись, однако, отъ результатовъ этихъ различныхъ толкованій.
Въ 1865 г. покойный Гатцукъ подарилъ обществу любителей естествознанія два курганныхъ черепа изъ Подольскаго узда, Московской губ. Долихоцефалическій типъ этихъ череповъ ‘противорчилъ рзко, по словамъ проф. Богданова, тмъ общепринятымъ мнніямъ, которыя существотвовали до того относительно доисторическаго населенія центральной Росіи’ (т.-е. что древнйшее населеніе ея было финское и что финны — браицефалы). Эти ‘замчательные’ черепа ‘навели на мысль’ проф. Богданова собрать боле полныя краніологическія данныя, собранный имъ замъ въ 1866 г. матеріалъ послужилъ основаніемъ для опубликованной въ 867 г. работы (Матеріалы для антропологіи курганнаго періода). Оказаось, что изъ 140 найденныхъ проф. Богдановымъ курганныхъ череповъ 08 или 77% было длинноголовыхъ, 24 — среднихъ, а чистыхъ короткоголовыхъ только 8, т.-е. всего 5,6%. О національности обнаруженной такимъ образомъ длинноголовой ‘расы’ проф. Богдановъ не ршился высказаться, но, опираясь на мнніе Бера по поводу одного длинноголоваго и прогнатическаго черепа изъ московскихъ кургановъ, утверждалъ, что они не финны. вмст съ тмъ, онъ предлагалъ считать ихъ примитивною туземною расой.
Естественно, что такой выводъ не могъ удовлетворить ни историковъ, ни антропологовъ. Историки знали,— и могли утверждать это, не дожидаясь результатовъ работы антрополога,— что населеніе Московской губерніи въ ‘курганный періодъ’ принадлежало къ финской національности. Съ друой стороны, антропологи не могли искать въ такое позднее время, какъ ‘курганный періодъ’ (IX—XI в.), чистой въ антропологическомъ отношеніи расы, курганное населеніе должно было для нихъ быть не расой, а народомъ, съ тми или другими преобладающими расовыми признаками, что же касается преобладанія длинноголовія, то они находили этотъ признакъ вовсе не чуждымъ финскимъ народностямъ и не считали возможнымъ отрицать финскую національность курганскаго населенія изъ-за его долихоцефаліи. Такимъ образомъ, Коперницкій и Топинаръ, подобно русскимъ историкамъ и вопреки проф. Богданову, относили населеніе московскихъ кургановъ къ финіамъ, именно къ угорской групп, извстной своимъ длинноголовіемъ.
Когда десять лтъ спустя, по поводу предстоявшей тогда антропологической выставки, проф. Богдановъ вернулся къ русской краніологіи, онъ и самъ склонялся къ подобному мннію. Описывая коллекцію курганныхъ череповъ изъ Суджи (Курской губерніи), онъ нашелъ, что суджанское длинноголовое племя ‘всего боле подходило къ длинноголовой угрской или ураю-алтайской отрасли финскаго племени’. Что тутъ была задняя мысль, видно изъ того, что теперь, когда задняя мысль у проф. Богданова — другая, онъ отказался отъ этого сопоставленія. Въ то же время, онъ неоднократно отождествлялъ (хотя съ вопросительнымъ знакомъ) и долихоцефаловъ московскаго курганнаго населенія съ мерянскимъ племенемъ финновъ, очевидно, подъ вліяніемъ работы гр. Уварова, вышедшей въ промежутк. Брахицефаловъ курганнаго періода онъ готовъ былъ считать мордвою.
Сдлавъ эти уступки, проф. Богдановъ, однако же, не отказался нисколько отъ своей идеи — коренной туземной расы въ центральной Россіи, онъ перенесъ только свое вниманіе на другое приложеніе той же идеи. Пусть курганное племя оказывается финнами, но оно исконное, антропологически-чистое и отъ него происходятъ великоруссы. ‘Меня мало интересовало въ этомъ вопрос (о курганномъ племени), — говорилъ проф. Богдановъ и 1878 г.,— то, чмъ окажутся великоруссы: финнами ли (такъ какъ и финны хорошій народъ, и недавно Вирховъ замтилъ, что никому изъ европейца не было бы стыдно признать себя финномъ въ виду ихъ солидныхъ качествъ уграми ли или славянами’. Можетъ быть, тутъ нечаянно вскрыть изслдователемъ мотивъ, заставившій его въ работ 1867 года считать курганное населеніе не финнами, въ то же самое время, какъ онъ въ качеств антрополога отказывался опредлять его національность. Надо думать, что тогда ‘солидныя качества’ финновъ не казались автору такими безспорный какъ посл авторитетнаго ‘замчанія’ Вирхова. Какъ бы то ни было, мы должны поврить, что вопросъ о національности курганнаго племени для про Богданова — второстепенный, главное же значеніе иметъ мысль объ истинности и антропологической чистот курганнаго типа и о связи его съ великоруссами. ‘Мн всегда казалось, что великоруссы не суть только этнографическій или историческій терминъ, а составляютъ антропологически понятіе, наблюденіе надъ темпераментомъ, способностями, формою прояви нія своей умственной жизни (показываетъ, что?) великоруссы везд. Я они встрчаются, одни и т же, что замчено хорошо иностранцами и беллетристами и мене до сего времени естествоиспытателями… Меня занималъ вопросъ о причинахъ устойчивости великорусскаго племени и его многихъ проявленій, хотя и косвенныхъ, физическаго единства (?). Такъ это или не такъ, опять въ конечномъ результат было безразлично и въ научномъ, и въ естественно-историческомъ отношеніи, но не безразлично русскому не сдлать попытокъ узнать научно и фактически, дйствительно ли онъ помсь, или это понятіе о помси односторонне, основано на простыхъ предположеніяхъ’. Принявъ курганное населеніе Московской губерніи за искомое, проф. Богдановъ долженъ былъ теперь лишь прослдить его дальнйшую судьбу для ршенія интересовавшаго его вопроса о постоянств и расовомъ характер великорусскаго типа. Онъ собралъ для этой цли, по примру Брока, до 300 череповъ изъ старыхъ московскихъ кладбищъ (XVI — XVIII вв.) и, измривъ до 120 изъ нихъ, получилъ весьма интересный результатъ: оказалось, что большинство московскаго населенія брахицефалы (53%), 27,3% среднеголовыхъ и только 19,7% длинноголовыхъ что, слдовательно, ‘черепа принадлежатъ племени смшанному, въ кото ромъ въ весьма незначительномъ количеств отражается вліяніе длинноголовыхъ расъ, вошедшихъ въ составъ русскаго населенія, и главный контингентъ дали племена суббрахицефальныя и частью брахицефалы’. Другими словами, сравнительно съ черепами курганнаго населенія оказывалась полная противуположность. Конечно, въ виду малаго количества тхъ и другихъ череповъ, въ виду чрезвычайной пестроты столичнаго населеніе было бы довольно рискованно ставить оба результата въ какую-либо генетическую связь. Ршившись на такое сопоставленіе, проф. Богдановъ нашелъ, что ‘если признать, что длинноголовый типъ есть остатокъ племенъ сходныхъ съ древними длинноголовыми (меря?), то суббрахицефаловъ и брахицефаловъ можно отнести къ первобытнымъ племенамъ мордвы и славянамъ’. И такъ, второстепенный для изслдователя интересъ получилъ нкоторое удовлетвореніе: великоруссъ оказался въ его толкованіи, по крайней мр отчасти, славяниномъ, за то его увренность въ исконности и чистот великорусскаго типа должна была потерпть совершенное крушеніе, а вмст и утратиться вра въ постоянство этого типа. Къ удивленію, патріотическій догматъ изслдователя выдержалъ это ученое испытаніе, повидимому, не бывшее даже для него особенно тяжелымъ: по крайней мр, этотъ догматъ высказанъ (въ цитированныхъ выше словахъ) въ томъ самомъ мемуар, который содержитъ его фактическое опроверженіе, и не видно, чтобъ авторъ замтилъ опасность подобнаго сосдства. И на московскомъ създ проф. Богдановъ остается при старомъ мнніи, какъ видно изъ его упрека историкамъ, что они ‘съ своею массой народовъ длаютъ непонятнымъ смыслъ процесса образованія великорусской Россіи и приписываютъ случайнымъ причинамъ то, что вытекаетъ изъ антропологическихъ свойствъ первоначальныхъ элементовъ населенія Россіи’. Такимъ свойствомъ, объясняющимъ образованіе великорусскаго племени, проф. Богдановъ считаетъ, именно, антропологическое единство исконной расы, населявшей центральную Россію. ‘Если сравнимъ хорошо сформированные черепа курганныхъ долихоцефаловъ центральной и южной Россіи съ черепами кургановъ, расположенныхъ на границахъ территоріи длинноголовыхъ, т.-е. съ петербургскими, пермскими, донскими брахицефалами, то поймемъ, что эти долихоцефалы могли ассимилировать себ окружающихъ брахицефаловъ и образовать центральную, господствующую расу’. Нсколько странно, съ антропологической точки зрнія,— такъ какъ объ антропологической ассимиляціи идетъ здсь рчь,— что долихоцефалы, чтобъ ассимилировать себ брахицефаловъ, сами сдлались брахицефалами. Проф. Богдановъ облегчаетъ себ, но отнюдь не устраняетъ этого затрудненія извстнымъ намъ соображеніемъ Вирхова. ‘Постепенно усиливающееся преобладаніе брахицефаліи не есть, по-моему,— говоритъ онъ,— исключительно результатъ смшенія съ короткоголовыми народами. Такъ было въ первыя времена исторіи, когда органическія вліянія расы были господствующими, но съ развитіемъ цивилизаціи начинается другой родъ вліяній, игравшій большую роль въ исторіи и могущій въ будущемъ играть еще большую, такъ какъ условія цивилизаціи ведутъ необходимо съ теченіемъ времени къ увеличенію короткоголовія’ (авторъ разуметъ увеличеніе поперечнаго діаметра черепа). Но въ чемъ же, все-таки, заключается ассимиляція короткоголовыхъ длинноголовымъ и откуда взялъ антропологъ для послднихъ понятіе ‘господствующей’ расы?
Это произошло потому, что въ промежутк взглядъ проф. Богданова на курганныхъ долихоцефаловъ еще разъ существенно измнился. Онъ видлъ въ нихъ до сихъ поръ исконную расу, вошедшую, какъ одинъ изъ элементовъ, въ составъ великоруссовъ, но ему приходилось считать этотъ элементъ финскимъ. Занявшись описаніемъ коллекцій, продолжавшихъ поступать изъ разныхъ мстностей въ московское краніологическое собраніе, онъ долженъ былъ сдлать два новыхъ наблюденія. Съ одной стороны, въ курганныхъ черепахъ Новгорода, Твери, Ярославля, Полтавы, Кіева, Чернигова онъ находилъ все ту же ‘длинноголовую расу’, боле или мене сходную съ долихоцефалами Московской губерніи. Если брахицефалію считать, какъ это принято въ настоящее время (1879 г.), за характеристическій краніологическій признакъ славянъ, то населеніе’ всхъ этихъ мстностей приходилось считать ‘не-славянскимъ’. Но, съ другой стороны, обладателей нкоторыхъ изъ этихъ серій череповъ, нацр., Черниговской губ., археологи считали безпорными славянами. Естественно было изслдователю, личныя симпатіи котораго находили несомннное удовлетвореніе въ подобномъ вывод, придти къ иде, кажется, давно у него назрвавшей,— счесть своихъ длинноголовыхъ автохтоновъ въ полномъ ихъ состав прямыми предками славянъ. Эта идея объясняетъ намъ дальнйшее направленіе краніологическихъ изслдованій проф. Богданова. Съ этою мыслью онъ старается намтить границы длинноголоваго населенія такъ, чтобъ он совпали съ границами русской народности, подчеркнуть короткоголовіе курганныхъ череповъ вн этихъ границъ, въ мстахъ жительства теперешняго инородческаго населенія. Факты, собираемые такими опытными краніометрами, какъ проф. Богдановъ и его помощники, продолжаютъ быть, конечно, врными и поучительными попрежнему, но историко-этнографическій комментарій къ фактамъ становится еще боле прежняго произвольнымъ. Прежде всего, выводя современныхъ славянъ (короткоголовыхъ) изъ курганныхъ долихоцефаловъ, проф. Богдановъ принимаетъ теперь мнніе Пёше, по которому славяне были прежде длинноголовыми. Надо думать, что это мнніе совершенно основательно, но, принявъ его, проф. Богданову слдовало бы принятъ также и другое мнніе, не мене основательное и давно ему поставленное на видъ, именно, что и короткоголовіе финновъ не есть несомннно установленный фактъ и могло замнить первоначальное длинноголовіе. Проф. Богдановъ и самъ, какъ мы видли, признавалъ длинноголовіе угорской (и чудской) группы финновъ, когда думалъ отожествить съ ними курганное населеніе центра. Онъ признаетъ это длинноголовіе и теперь, но употребляетъ его для другой цли. Дло въ томъ, что въ Пермской и Уфимской губ. курганные черепа, въ большинств короткоголовые, даютъ, однако, значительный процентъ длинноголовыхъ. Проф. Богдановъ объясняетъ это такъ: ‘По историческимъ преданіямъ, страна башкиръ была населена прежде чудью. Одинъ очень компетентный археологъ и историкъ (Е. В. Барсовъ) производилъ раскопки въ Олонецкой губ., въ стран древней чуди, и добылъ черепа. ‘Эти черепа,— говорить онъ,— похожи на мерянскіе (т.-е. длинноголовые) до такой степени, что ихъ можно принять за послдніе. Такимъ образомъ, если чудь была аборигенами въ стран башкиръ, присутствіе длинноголовыхъ среди брахицефаловъ въ пріуральскихъ курганахъ легко объясняется’. Насколько справедливы преданія о чуди, когда жила чудь на мст башкиръ, кого разумть подъ чудью въ этомъ случа, та ли же самая это чудь, какъ въ Олонецкой губ., измренъ ли черепъ ‘компетентнымъ археологомъ и историкомъ’, позволяетъ ли сходство съ мерянскимъ длинноголовіемъ, доходящее до тождества, сопоставлять чудскій черепъ съ пріуральскими долихоцефалами, представляющими, по мннію самого проф. Богданова, ‘совсмъ монгольскій видъ’, тогда какъ мерянскіе долихоцефалы, опять по мннію самого проф. Богданова, ничего монгольскаго не имютъ, есть ли мерянское длинноголовіе — тоже финское или (съ его новой точки зрнія) славянское, — вс эти вопросы даже не существуютъ для проф. Богданова и объясненіе дается ему, дйствительно, черезъ-чуръ ‘легко’. Еще легче побждаетъ проф. Богдановъ другое затрудненіе подобнаго же рода. Черепа, собранные на развалинахъ древняго Булгара, столицы волжскихъ болгаръ, оказались тоже длинноголовыми. На этотъ разъ длинноголовіе кажется проф. Богданову не финскимъ, а славянскимъ. Дло въ томъ, что г. Иловайскій считаетъ волжскихъ болгаръ славянами, а, съ другой стороны, и дунайскіе болгары оказываются длинноголовыми. И такъ, затрудненіе разршено блистательно и обращено въ лишній аргументъ въ пользу общаго вывода — о славянств длинноголовой расы. Правда, ‘черепа древняго Булгара представляютъ больше широкихъ, монголоидныхъ лицъ, чмъ черепа дунайскихъ и румелійскихъ болгаръ, и въ этомъ отношеніи боле походили на черепа чувашскіе’, правда, что по этой причин, ‘если краніологическія данныя не представляютъ никакого (?) серьезнаго затрудненія для гипотезы объ этнографическомъ родств казанскихъ болгаръ съ дунайскими и румелійскими, то, съ другой стороны, они недостаточно характеристичны и опредленны, чтобы подтвердить эту гипотезу съ несомннностью’. Изъ собственныхъ словъ проф, Богданова. только что выписанныхъ, не ясно ли, что они за то достаточно характеристичны, чтобы разрушить эту гипотезу? Но проф. Богдановъ здсь становится вдругъ остороженъ и недоврчивъ къ самому себ и заявляетъ, что его наблюденія не представляютъ для гипотезы ‘никакого серьезнаго затрудненія’. И такъ, онъ присоединяется къ мннію, что волжскіе болгары — славяне и что они — предки дунайскихъ славянъ? Въ этомъ мст, очевидно, такъ, потому что иначе не имло бы смысла сопоставлять долихоцефальность тхъ и другихъ для объясненія привожскаго длинноголовія изъ славянскаго источника. Но, употребивъ здсь дунайскихъ болгаръ для этой цли, онъ не затрудняется въ другомъ мст воспользоваться ими для другой, и совершенно противуположной. Дло въ томъ, что проф. Богдановъ помнить классическое ученіе о разселеніи славянъ съ Дуная. Найдя на Дуна длинноголовыхъ славянъ, проф. Богдановъ немедленно создаетъ новую антропологическую теорію, вроятно, подкрпляемую въ его глазахъ историческимъ преданіемъ. ‘Всего вроятне, что длинноголовые пришли въ Россію съ Дуная, гд мы даже и теперь находимъ, что длинноголовые преобладаютъ въ современномъ населеніи’. Но, вдь, они сами пришли — и весьма поздно — на Дунай съ Волги, по предъидущему предположенію? Тутъ, положимъ, затрудненіе лишь логическое, такъ какъ никакой серьезный изслдователь не будетъ теперь утверждать, что на Волг жили славянскіе болгары, и никто не будетъ считать славянами орду Аспаруха. Дунайскіе славяне, конечно, не приходили съ Волги, но дло въ томъ, что они, все-таки, пришли на Дунай довольно поздно, на глазахъ исторіи, и, во всякомъ случа, не изъ Азіи. Если же оставить въ сторон старую сказку о разселеніи славянъ съ Дуная,— что можетъ побудить антрополога вести съ Дуная европейскую длинноголовую расу? Съ одинаковымъ основаніемъ антропологъ могъ бы вывести ее на Дунай изъ срединной Европы, сторонники гипотезы а европейской прародин арійцевъ были бы ему за это очень благодарны, а историкъ по отношенію къ славянамъ подкрпилъ бы его несомннный фактами. Все это было бы такъ, если бы антропологія могла что-нибудь сдлать для этихъ вопросовъ съ однимъ только фактомъ географическаго распредленія длинноголовыхъ, и если бы самый этотъ фактъ былъ достаточно установленъ. Къ сожалнію, и послдняго обстоятельства нельзя утверждать относительно Россіи. Въ самомъ дл, во что обратятся границы проф. Богданова, если откажемся отъ предвзятой мысли о короткоголовы древнихъ финновъ и расширимъ эту границу на весь сверо-востокъ Россіи (гд Европеусъ находилъ достаточно длинноголовыхъ, чтобъ основать на этомъ свою гипотезу широкаго распространенія угорской группы) и на востокъ до волжскихъ болгаръ (или даже до Урала, какъ предлагаетъ считать самъ авторъ въ другомъ мст) включительно?
Проф. Богдановъ ограничилъ свои сопоставленія предлами Россіи,— ‘изъ скромности’, какъ онъ выражался на конгресс. Нельзя не признать, что именно въ этомъ случа скромность, которою вообще не отличались обращенія проф. Богданова къ конгрессу, была совершенно излишня. Чтобъ убдиться, что длинноголовіе само по себ не даетъ указанія на ту или другую національность, надо было только привести извстные факты первоначальнаго распространенія его вообще въ срединной Европ и даже не и одной Европ только. ‘Въ двухъ главныхъ центрахъ брахицефаліи,— говоритъ Топинаръ, — гд, какъ полагали прежде, нтъ другаго общаго типа, въ Азіи и въ Америк, теперь признаютъ существованіе длинноголоваго типа, подраздляемаго на разновидности, когда-то широко распространеннаго, а потомъ исчезнувшаго и оставившаго только скудные слды мстами’. Въ частности, ‘въ Азіи теперешнему короткоголовому населенію предшествовало длинноголовое, съ признаками совсмъ другаго рода, чмъ монголовъ, а, можетъ быть, и два населенія, одно аналогичное эскимосамъ другое — аиносамъ или хаккасамъ’. Для Европы, включая Россію и раскопки проф. Богданова, сопоставленіе длинноголовыхъ череповъ сдлано было еще въ 1876 г. Коперницкимъ въ его доклад О доисторическихъ черепахъ древней Польши на буда-пештскомъ конгресс.
И такъ, указанія подобнаго рода должны были быть извстны проф. Богданову изъ спеціальной антропологической литературы. Къ удивленію, онъ узналъ о нихъ, или обратилъ на нихъ вниманіе, только, по письмамъ къ нему иностранныхъ ученыхъ. ‘Одинъ изъ выдающихся нмецкихъ антропологовъ,— говоритъ онъ,— видя мои черепа, написалъ мн, что они чрезвычайно походятъ на черепа, находимыя въ древнихъ могилахъ южной Германіи (Reihengrber). Одинъ извстный шведскій антропологъ нашелъ, что они похожи на древніе шведскіе черепа. Побывавъ нсколько разъ въ европейскихъ музеяхъ, я былъ пораженъ сходствомъ череповъ, найденныхъ въ Германіи и принадлежавшихъ доисторическому населенію этой страны, съ нашими курганными черепами’. Какъ и слдовало ожидать, подобныя наблюденія охладили проф. Богданова къ его теоріи и навели на боле трезвыя мысли. ‘Это было одной изъ причинъ того,— продолжаетъ онъ,— что въ послдніе годы я воздерживался отъ краніологическихъ занятій: я былъ подъ впечатлніемъ того досаднаго разсужденія, что, если исторія показываетъ намъ столько различныхъ народовъ въ Россіи и Западной Европ и если краніологія признаетъ только весьма небольшое количество типовъ, значитъ, краніологическія работы недостаточны для разршенія вопросовъ о происхожденіи народовъ’.
Изъ этого непріятнаго настроенія вывели проф. Богданова, по его словамъ, работы проф. Колльмана. Читатель припомнитъ, что, собственно, въ нихъ не было ничего утшительнаго для проф. Богданова: базельскій профессоръ окончательно отказывался найти чистыя расы въ состав первоначальнаго населенія Европы и считалъ все это населеніе смшаннымъ изъ четырехъ (собственно пяти) основныхъ антропологическихъ типовъ. Въ этомъ смысл онъ и отвчалъ проф. Богданову на московскомъ конгресс. Какъ бы то ни было, въ представленномъ на създъ реферат проф. Богдановъ принялъ въ соображеніе, если не новые взгляды, то, по крайней мр, новую терминологію европейскихъ спеціалистовъ антропологіи и, сообразно этому, еще разъ передлалъ свои выводы. ‘Краніологи, по его словамъ, сами виноваты, что до сихъ поръ выводы ихъ науки не получили достодолжнаго научнаго значенія. Не искали ли они подчасъ несуществующаго, наприм., общаго типа славянскихъ череповъ? Нтъ ни славянскихъ, ни нмецкихъ, ни французскихъ череповъ, потому что эти понятія, какъ показываетъ Топинаръ въ своемъ доклад, суть понятія совсмъ другаго порядка: раса не есть національность’ {Что подъ ‘краніологами’ проф. Богдановъ разуметъ здсь и самого себя, видно изъ того, что еще въ 1879 г. онъ считалъ ‘вопросъ о древнйшемъ славянскомъ тип череповъ однимъ изъ наиболе интересныхъ и существенныхъ въ русской доисторической краніологіи’.}. ‘Въ виду того, что эти (т.-е. русскіе туземные) длинноголовые встрчаются въ другихъ европейскихъ государствахъ запада и свера, въ Австріи, Германіи, Швеціи, вроятно, и Даніи, я полагаю, что наиболе подходящимъ къ ихъ исторіи названіемъ будетъ названіе примитивныхъ длинноголовыхъ и длиннолицыхъ европейцевъ. Каковы бы ни были различія между народами срединной и сверной Европы, у нихъ между собой больше сходства въ темперамент, чертахъ лица и другихъ антропологическихъ признакахъ, чмъ съ народами юга, происходящими отъ другой доисторической расы. Мы поймемъ эти сходства, когда признаемъ единство первоначальнаго длинноголоваго населенія, распространявшагося отъ Швейцаріи до Швеціи, отъ Балтійскаго моря до восточной Россіи, до Урала. Если пересмотрть съ этой точки зрнія вопросъ объ Urnnen, Urdeutаchen, Urslaven, Urdnen, Urschweizer и т. д., придется принять, что въ древнйшія времена эти Urvlker на крайнихъ предлахъ доисторическаго періода сливались въ однихъ Ureuroper, курганныхъ длинноголовыхъ длиннолицыхъ’.
Какъ видимъ, проф. Богдановъ опять спшить отъ антропологическаго наблюденія, которое само по себ весьма важно, хотя и не ново (ср. упомянутое сообщеніе Коперницкаго на буда-пештскомъ конгресс), къ этнологическому толкованію этого наблюденія. Между тмъ, для подобнаго толкованія сдлать остается не мало. Во-первыхъ, чистота предполагаемой праевропейской длинноголовой и длиннолицей расы остается вполн гипотетическою, въ реальности же мы имемъ, несомннно, смшанное населеніе, въ лучшемъ случа не восходящее дальше періода полированнаго камня, а для данныхъ проф. Богданова — дальше вполн историческаго періода (IX в. по P. X.), то-есть, въ обоихъ случаяхъ, времени не чистыхъ расъ, а смшанныхъ національностей. Во-вторыхъ, между появленіемъ исконной расы и ископаемыми останками вполн извстныхъ намъ историческихъ національностей необходимо предположить огромный промежутокъ времени. Остается, слдовательно, чмъ-нибудь наполнить эти тысячелтія или десятки тысячелтій, прошедшихъ со времени появленія человка въ Европ до ‘курганнаго періода’ проф. Богданова. Европейскіе спеціалисты на это пока не ршаются, самое большее, если они, какъ Фраасъ, стараются сократить этотъ промежутокъ до минимума и настаиваютъ на признаніи непрерывности, по крайней мр, до-арійскаго населенія Европы или, какъ Пёше, доказываютъ туземное европейское происхожденіе арійцевъ. Но проф. Богдановъ поступаетъ ршительне, этнографическія и лингвистическія группировки его не затрудняютъ: что случилось съ длиннолицыми пра-европейцами въ Западной Европ, его вовсе не интересуетъ, по отношенію же къ Россіи дло ршается просто.
‘Эта примитивная раса длинноголовыхъ длиннолицыхъ съ теченіемъ времени раздлилась на различныя народности, которыя историки имютъ право перечислять: поляне, древляне, кривичи, сверяне и т. д.’ Подъ этимъ скромнымъ ‘и т. д.’ скрываются ни боле, ни мене, какъ финны. ‘Великоруссы такъ хорошо ассимилировали такъ называемыя финскія расы не потому, чтобъ они сами были финнами, а потому, что финскія народности и жители центральной Россіи происходили изъ той же примитивной длинноголовой расы’. Но какой же критерій имется у проф. Богданова для различенія въ прошломъ ‘финскихъ народностей’ отъ ‘жителей центральной Россіи’, если т и другіе суть отрасли одной и той же длинноголовой расы? На это проф. Богдановъ отвчаетъ только косвенно и весьма загадочно: ‘меряне представляютъ типъ спеціальной и весьма замчательной культуры, но не расу, не народъ, какъ показываютъ курганные черепа’. Мы знаемъ, что курганные черепа показывали проф. Богданову сперва автохтонную расу вообще, потомъ народъ, сперва финскій, потомъ славянскій, но что они показываютъ ему теперь, когда они не означаютъ ни расы, ни народа, понять трудно. ‘Культуру’ показываютъ, во всякомъ случа, не черепа, а археологическія находки. Устранивъ мерянъ съ своей излюбленной территоріи длинноголовыхъ, проф. Богдановъ совсмъ уже не заботится объ остальныхъ финнахъ, это — ‘такъ называемыя’ финскія расы, происшедшія отъ тхъ же аборигеновъ и вновь съ ними слившіяся, но когда, на какомъ пространств, внутри или вн намченной территоріи, все это остается совершенно невыясненнымъ.
Ясно, кажется, что новый и окончательный видъ гипотезы проф. Богданова, его предположеніе пра-европейской длинноголовой длиннолицей расы служитъ ему только для того, чтобы подъ новымъ флагомъ провезти свою старую контрабанду — идею автохтонности и антропологической чистоты великоруссовъ, и что о серьезной разработк этой гипотезы пока нтъ и рчи, какъ, впрочемъ, не было рчи и о разработк предъидущихъ его предположеній. Ясно также, что, и разработанная серьезно, эта гипотеза боле годится для объясненія доисторическаго прошлаго, чмъ настоящаго, и можетъ освтить скоре расовыя отношенія европейскаго, чмъ національныя отношенія русскаго населенія. Ясно,— наконецъ, и то, что для выясненія послднихъ нтъ ни возможности, ни надобности игнорировать историческія, археологическія и лингвистическія данныя. Проф. Богдановъ очень пренебрежительно относится къ этого рода свдніямъ, потому что они ничего не могутъ дать ему по вопросу о древней рас въ Россіи. ‘Неужели,— спрашиваетъ онъ,— археологическія данныя относительно способа погребенія, формы могилъ, типа найденныхъ вещей и т. д. имютъ боле устойчивости, чмъ антропологическія данныя?… Почему считаютъ эти свднія боле доказательными, боле научными, боле пригодными для такъ называемыхъ научныхъ соображеній, чмъ форму черепа, который нельзя привезти въ страну, какъ привозятъ утварь и украшенія, и нельзя измнить подъ вліяніемъ моды и посщеній странствующихъ торговцевъ? Не потому ли только эти предметы пользуются большею симпатіей, что ихъ легче группировать, что они бросаются въ глаза, что они интересны для толпы, а не потому, что они боле научны?’
Мы полагаемъ, что нтъ фактовъ боле или мене научныхъ самихъ по себ, но что изъ каждаго факта можно сдлать боле или мене научное употребленіе. Такъ, изъ формы черепа, факта антропологическаго, проф. Богдановъ могъ бы сдлать научное употребленіе, если бы помнилъ постоянно, что ‘краніологическія работы недостаточны для разршенія вопросовъ о происхожденіи народовъ’ и если бы онъ не забывалъ цитированнаго имъ когда-то словами проф. Лесгафта ‘мннія, высказаннаго Гекели и другими англійскими и американскими учеными, сдлавшими большое количество измреній, что ‘одними краніологическими измреніями нельзя опредлить національности черепа’. Онъ или воздержался бы тогда отъ сужденій о происхожденіи національностей, или постарался бы лучше вооружиться необходимыми для такихъ сужденій вспомогательными средствами. Нельзя же, въ самомъ дл, считать серьезно подготовленнымъ въ этомъ направленіи изслдователя, который завершаетъ вс указанныя выше историко-этнографическія недоразумнія утвержденіемъ, что имя варяги ‘значило просто ‘воришки’, такъ какъ ихъ ремесломъ было воевать и грабить’.
Проф. Богданову возражали Вирховъ, Колльманъ и Серджи. Первый настаивалъ на необходимости сопоставлять антропологическія данныя съ историческими и археологическими, и вс трое считали самый антропологическій матеріалъ проф. Богданова слишкомъ отрывочнымъ и недостаточно обработаннымъ для его выводовъ Хронологическое распредленіе, также какъ и топографическая группировка матеріала, по ихъ замчанію, совершенно отсутствуютъ, за отсутствіемъ же ихъ нельзя заключать о непрерывности во времени явленій, можетъ быть, отдленныхъ цлыми столтіями и тысячелтіями, цлымъ рядомъ этнографическихъ переворотовъ, нельзя заключать: и о непрерывности въ пространств — явленій, сходныхъ только по одному признаку (длинноголовію), который самъ по себ можетъ еще имть существенно-различное происхожденіе (наприм., развитіе затылочныхъ или развитіе лобныхъ частей черепа, соотвтствующихъ двумъ родамъ долихоцефаліи — окципитальной и фронтальной) и характеризовать совершенно различныя національности.
Важность темы и сомнительность ея выполненія удержали насъ на реферат проф. Богданова дольше, чмъ позволяетъ размръ этого обзора. Чтобы не выйти изъ рамокъ обзора, намъ приходится ограничиться дале лишь немногими и краткими указаніями на другія работы, представленныя конгрессу. Назовемъ, прежде всего, докладъ проф. Н. Зографа, близкій по тем къ реферату проф. Богданова, хотя и совершенно различный по исполненію. Проф. Зографъ, очевидно, не боится ‘потерять за деревьями лса’ и начинаетъ изученіе ‘антропологическихъ типовъ великоруссовъ въ центральныхъ губерніяхъ Россіи’ не съ конца, а съ начала, съ собиранія данныхъ о современномъ населеніи изучаемыхъ имъ мстностей, изъ своихъ массовыхъ наблюденій путемъ установившихся во французской школ методовъ онъ, выводитъ антропологическіе типы и затмъ ищетъ въ историческихъ данныхъ объясненія наблюденныхъ имъ типовъ изъ столкнувшихся нкогда въ наблюдаемыхъ мстностяхъ различныхъ національностей. По наблюденіямъ проф. Зографа, въ населеніи центральныхъ губерній можно различить, кром средняго, два крайнихъ типа, изъ которыхъ одинъ преобладаетъ въ юго-западной, а другой — въ сверо-восточной половин изученной имъ области. Первый, свтлорусый, сохранившій незначительные слды длинноголовія, авторъ сводитъ къ славянамъ, второй, темнорусый, низкорослый и безъ исключенія короткоголовый — къ финнамъ, въ результат, его изслдованіе ‘еще разъ, но другимъ путемъ, констатируетъ тотъ извстный фактъ, что великоруссы представляютъ результатъ смшенія двухъ народовъ, или, точне, двухъ группъ народовъ, славяно-литовскаго и урало-китайскаго’. Къ подробностямъ изслдованія г. Зографа, вышедшаго недавно отдльною книгой, мы, впрочемъ, еще будемъ имть случай вернуться.
Антропологическіе вопросы поглощали все вниманіе московскаго създа и баронъ де-Бай былъ правъ, когда жаловался на предпослднемъ засданіи, что на долю собственно, археологіи осталось немного. Ни одинъ изъ предъидущихъ създовъ не оставался такъ строго въ рамкахъ доисторической археологіи, какъ московскій. Единственнымъ значительнымъ рефератомъ, выходившимъ изъ предловъ неолитическаго періода, былъ докладъ того же барона де-Бая, хорошо извстнаго въ Европ своими раскопками пещеръ въ департамент Марны, гд находится его фамильный замокъ, и изслдованіями въ области варварскаго искусства эпохи переселенія. Къ послдней области и относился его рефератъ. Баронъ де-Бай сопоставилъ боле подробно, чмъ это длалось прежде, находки такъ называемаго меровингскаго или готскаго стиля въ Западной Европ, Венгріи и южной Россіи и старался выяснить роль готовъ въ распространеніи этого искусства съ востока на западъ. Замтимъ только, что для русской археологіи Востокъ лежитъ дальше, чмъ для французской, и что тамъ, гд кончается задача послдней, задача первой только начинается. Баронъ де-Бай, боле чмъ прежде, склоненъ соглашаться, что элементы ‘готскаго’ стиля возникли на азіатскомъ Восток, но эту общепризнанную теперь мысль предстоитъ еще обставить фактическими доказательствами. Не мшаетъ, кстати, подчеркнуть одно очень важное обстоятельство, могущее свидтельствовать о національности, носившей украшенія ‘готскаго’ стиля, не мене, чмъ нацарапанныя на этихъ предметахъ готскія имена. Дло въ томъ, что произведенія этого стиля попадались уже нсколько разъ вмст съ искусственно-деформированными черепами.
Вопросъ о національности этихъ череповъ давно и усердно дебатируется, насколько широки предлы спора, можно судить по тому, что объ обыча деформированія упоминаетъ впервые Гиппократъ въ V в. до P. X., а въ послдній разъ братъ Юліанъ, венгерскій миссіонеръ XIII в., первый на Кавказ, второй у Азовскаго моря. Наибольшее количество находокъ и относится къ сверо-восточнымъ берегамъ Черноморья, особенно къ Крыму, отсюда одиночныя находки направляются въ Венгрію, Австрію, Швейцарію, Францію и даже Англію. Однимъ изслдователямъ приходила по поводу этихъ череповъ мысль о гуннахъ и аварахъ, другіе (Брока) относили ихъ къ миграціи киvровъ — киммеріянъ въ VI—VII в. до P. X., третьи (Ленгоссекъ), напротивъ, отодвигали ихъ къ XIII или даже XVI в. по P. X. и относили ихъ къ тюркамъ. Находки вещей очень рдки при деформированныхъ черепахъ, тмъ интересне найденныя недавно г. Косцюшко въ некропол Херсонеса при подобныхъ черепахъ серебряныя серьги, имющія форму многогранника, ребра котораго представляютъ гладкую серебряную оправу, а треугольныя стороны заполнены вставными камнями съ отшлифованною плоскою поверхностью. Совершенно тождественныя серьги оказываются въ числ находокъ готскаго стиля въ Венгріи, снимки съ которыхъ были представлены барономъ де-Баемъ. Переходъ формъ въ данномъ случа долженъ относить ея къ IV—VI вку и національность, занесшую эту форму въ Венгрію, едва ли слдуетъ считать готскою.
Заканчивая этотъ обзоръ, мы не можемъ не указать на небольшой, но весьма интересный отчетъ о Послднихъ результатахъ чешской доисторической археологіи Любора Нидерле. Нельзя не отдать справедливости той систематичности и строгой научности, съ какой ведутся теперь археологическія розысканія въ Чехіи, нельзя не позавидовать той тсной связи, въ которой стоятъ тамъ антропологическій, археологическій и историческій элементы научнаго комментарія раскопокъ, нельзя не замтить, какъ быстро чешская археологія двинулась впередъ и какихъ солидныхъ результатовъ она достигла, благодаря отмченнымъ качествамъ, нельзя, наконецъ, не пожелать, чтобъ этотъ близкій намъ примръ послужилъ на пользу нашей отечественной археологіи.