НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.
НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.
VIII археологическій създъ въ Москв.
VIII археологическій създъ въ Москв.
П. Милюковъ.
‘Русская Мысль’, кн.IV, 1890
VIII археологический съезд в Москве, Милюков Павел Николаевич, Год: 1890
Время на прочтение: 34 минут(ы)
Въ прошедшемъ январ Москва въ теченіе двухъ недль была свидтельницей ученаго торжества: московское археологическое общество праздновало свой двадцатипятилтній юбилей восьмымъ археологическимъ създомъ. Количество депутатовъ, прибывшихъ на этотъ създъ отъ русскихъ и иностранныхъ ученыхъ обществъ и учрежденій, значительно превысило вс предъидущіе създы, точно также превзошелъ этотъ създъ предъидущіе и количествомъ ученой работы. Принявъ на себя обязанность познакомить читателей Русской Мысли съ результатомъ этой ученой работы, я вовсе не имю въ виду дать полный отчетъ обо всемъ, что происходило на създ, въ такомъ случа мн пришлось бы въ предлахъ предоставленнаго мн мста ограничиться лишь очень краткимъ перечнемъ содержанія и заглавій представленныхъ на създъ рефератовъ. Чтобъ имть возможность быть боле обстоятельнымъ, мн приходится сдлать нкоторый выборъ, естественно, что при этомъ выбор удобне всего пожертвовать матеріаломъ, имющимъ лишь отдаленное отношеніе къ русской археологіи, поэтому я оставлю въ сторон вс сообщенія, касавшіяся Востока, Византіи, античнаго, западно-европейскаго и даже юго-и западно-славянскаго міра, и остановлюсь только на тхъ работахъ създа, которыя имютъ ближайшее отношеніе къ русской археологіи въ собственномъ смысл и къ областямъ, тсно съ нимъ соприкасающимся. Затмъ, и въ этихъ предлахъ я остановлюсь преимущественно на томъ, что мн представляется наиболе существеннымъ и характернымъ для текущей ученой работы.
Начиная съ собственной археологіи, прежде всего, нужно сдлать оговорку: называть ее русской мы можемъ лишь въ томъ условномъ смысл, въ какомъ гг. Кондаковъ и Толстой назвали русскими свои древности, трактующія пока лишь о скиахъ и сарматахъ, эпитетъ ‘русскихъ’ показываетъ только, что мы разсматриваемъ наши археологическіе остатки со стороны ихъ мстнаго значенія — для исторіи данной территоріи. Существуетъ, конечно, и противуположная точка зрнія, но на създ къ ней обращались только иностранные депутаты: баронъ де-Бай при изученіи происхожденія въ Европ звринаго орнамента, Аспелинъ — при изученіи сферы распространенія готскаго вліянія и особенно Картальякъ, сдлавшій темой своего реферата вопросъ о значеніи русской археологіи для разъясненія вопросовъ, интересующихъ археологію какъ науку вообще и западную археологію въ частности. Въ первомъ отношеніи, по его мннію, Россія можетъ разъяснить культурное состояніе доисторическаго человка въ промежуточный моментъ, когда изъ Сибири, гд, по теоріи Катрфажа, онъ впервые появился во время между первою и второю эпохой широкаго распространенія ледниковъ, этотъ первобытный человкъ древне-каменной (палеолитической) эпохи продвигался въ Западную Европу. Картальякъ полагаетъ именно, что большая сравнительно съ Западною Европой грубость русскихъ находокъ палеолитической эпохи доказываетъ низшую степень культуры первобытнаго человка въ этотъ моментъ его передвиженій: въ Россіи онъ обдлывалъ только грубыя кремневыя издлія, въ средней Европ его произведенія уже боле разнообразны, а на запад, во Франціи, онъ уже украшаетъ свои орудія и оружіе изображеніями животныхъ и сценъ охотничьей жизни. Если эта теорія заставитъ насъ поискать повнимательне, нтъ ли и у насъ находокъ, параллельныхъ французскимъ, демонстрированныхъ Картальякомъ по атласу Пьетта, и проврить, правильно ли составлена его характеристика нашей палеолитической эпохи, то и тогда сообщеніе французскаго ученаго принесетъ свою пользу, независимо отъ врности или неврности его теоріи.
Мы увидимъ сейчасъ, какъ сообщенія по археологіи нашихъ собственныхъ ученыхъ, въ конц-концовъ, приводятъ къ подобной же потребности расширить сферу объясненія, къ тому же широкому обхвату историческихъ аренъ и эпохъ, какой виднъ во всхъ сообщеніяхъ прізжихъ иностранцевъ. Конечно, передъ нашими учеными стоятъ другія задачи: намъ необходимо еще воспользоваться богатствами археологическихъ находокъ для разъясненія эпохъ, большею частью значительно позднйшихъ, для разъясненія отношеній по преимуществу мстныхъ, естественно, что наша археологія выходитъ далеко за хронологическія границы западной ‘доисторической археологіи’, для которой, по характерному выраженію Картальяка, то, что слдуетъ позже эпохи свернаго оленя, уже не интересно. Изъ этого различія задачъ вытекаютъ характерныя послдствія: западная доисторическая археологія расширяетъ свою область, восходя въ глубь вковъ, опираясь на антропологію и геологію, ея центральный вопросъ — происхожденіе человка, наша археологія расширяетъ свою область, спускаясь до настоящаго времени, опираясь на этнографію и изученіе языковъ и нарчій, ея центральный вопросъ: выясненіе этнографическихъ элементовъ, наслоившихся въ населеніи и создавшихъ исторію восточно-европейской низменности. Съ этимъ основнымъ вопросомъ тсно связаны и насущныя потребности русской археологіи: конечно, самая важная изъ нихъ — найти такіе признаки, которые позволяли бы съ достоврностью относить извстныя находки къ опредленной народности и которыми можно было бы воспользоваться для характеристики историческаго прошлаго этой народности. Естественно, что этотъ основной вопросъ былъ, вмст и основною темой почти всхъ важнйшихъ рефератовъ по чистой археологіи, читанныхъ на VIII археологическомъ създ.
Начнемъ обозрніе этихъ рефератовъ съ сообщенія Д. Я. Самоквасова. Цль референта была распредлить археологическія находки по историческимъ эпохамъ. Эпохъ этихъ Д. Я. Самоквасовъ предложилъ различать пять: 1) Киммерійская эпоха до VII в. передъ P. I., характеризуемая бронзовою культурой, такъ какъ, по мннію референта, киммерійцы желза не знали {За точность передачи этого мста не ручаемся, такъ какъ референтъ, повидимому, уже во время преній модифицировалъ свои мннія.}. 2) Скиская — до II в. передъ P. X. (до образованія гетскаго царства), характеризуемая появленіемъ предметовъ греческаго искусства. 3) Сарматская — съ образованія гето-сарматской державы, характеризуемая усиленіемъ римскаго вліянія и появленіемъ остатковъ римскаго искусства. 4) Анто-славянская эпоха (VI — X вка), характеризуемая признаками византійскаго вліянія, появленіемъ византійскихъ тканей, монетъ, особой формы ожерелій и т. д. 5) Монголо (? тюрко)-татарская, эпоха.
Уже послдовавшія за рефератомъ пренія показали, что предложенная классификація не носитъ въ себ задатковъ долговчности. Этнографическіе эпитеты являются въ ней посторонними придатками къ признакамъ дйствительно несомнннымъ, но могущимъ характеризовать только хронологію, а не этнографію раскопокъ. Если присутствіе бронзы или предметовъ греческаго, римскаго или византійскаго производства опредлило взглядъ изслдователя на раскопку, то естественне всего эти же признаки и принять въ основаніе классификаціи, а не маскировать ихъ терминами, изъ которыхъ одни носятъ лишь мнимо-этнографическій характеръ (киммерійцы и скиы), а другіе своимъ этнографическимъ характеромъ только стсняютъ изслдователя, заставляя его, наприм., именовать ‘анто-славянской’ какую-нибудь находку въ Западной Европ или на Кавказ, гд, конечно, никто славянъ искать не будетъ. Но мало того: въ этой классификаціи есть и еще боле существенный недостатокъ: она не обнимаетъ всхъ предметовъ, подлежащихъ классификаціи. Изслдователь по премуществу южной Россіи, Д. Я. Самоквасовъ, очевидно, создалъ свою классификацію подъ впечатлніемъ своихъ личныхъ археологическихъ раскопокъ, предлагая ее, онъ совсмъ упустилъ изъ вида весь финскій сверъ, не говоря о Кавказ и Сибири, къ этимъ мстностямъ его историческія эпохи совсмъ неприложимы, что и было ему замчено проф. Анучинымъ.
Схема Д. Я. Самоквасова оказалась неудачной, потому что онъ началъ съ конца, археологическая классификація, очевидно, не можетъ быть почерпнута изъ исторіи, если она хочетъ сама объяснить что-нибудь въ исторіи. В. Б. Антоновичъ, въ противуположность Д. Я. Самоквасову, началъ съ начала и строилъ свою классификацію только на основаніи того, что давали ему самыя археологическія раскопки, оттого классификація его не иметъ цлью сгруппировать матеріалъ всей русской археологіи, за то она глубоко-поучительна для области средняго Днпра. Кіевская губернія, относительно которой произвелъ свою работу проф. Антоновичъ,— средняя по количеству матеріала, въ ней немного боле 12,000 кургановъ, изъ этого количества въ теченіе полувка изслдовано 566 кургановъ и изъ нихъ около 3/4 изслдовано научно. Сличая результаты раскопокъ, проф. Антоновичъ существенными признаками классификаціи принялъ устройство гробницы и способъ погребенія, къ нимъ присоединялись два другіе: сличеніе найденныхъ предметовъ и наблюденія надъ ихъ географическимъ распространеніемъ. Въ результат такого сличенія проф. Антоновичъ получилъ слдующую классификацію:
I. Курганы каменнаго вка, распадающіеся въ свою очередь на 3 типа: 1) курганы небольшаго объема, бдные предметами, встрчаются отбивныя кремневыя орудія, скелеты протянуты, подъ скелетомъ, иногда подъ одною головой,— небольшой свтлый слой, вроятно, эта подробность находится въ связи съ врованіями. Этотъ типъ иметъ еще одинъ признакъ: костяки иногда завернуты въ бересту. Тянется онъ изъ Кіевской губерніи къ западу, въ среднюю и западную Волынь. 2) Рдко встрчался другой типъ, не курганы, но гробницы безъ насыпей, что и объясняетъ рдкость нахожденія ихъ. На глубин `/г—% аршина въ нихъ находятся каменныя кисты,— малый видъ мегалитическихъ построекъ — длиною около 2 метровъ, шириною ок. 80 сантиметровъ, глубиною ок. 90 сантиметровъ. Внутри кисты, слабо наполненной землею, у одной стороны прямоугольника стоятъ горшки, украшенные первобытнымъ орнаментомъ, съ пережженными костями, между ними встрчаются полированные кремневые топорки. Географическое распространеніе этого типа никогда не совпадаетъ съ 3-мъ типомъ, встрчается онъ у русла Ирпеня, на юг Кіевской губерніи не встрчается. 3) Третій типъ каменнаго вка, сдлавшійся извстнымъ не ране 70-хъ годовъ, представляетъ большія особенности, въ начал не мало смущавшія изслдователей. Насыпь кургана большая, на значительной глубин встрчается рядъ ямъ, въ каждой по 1,2, 3 скелета, въ большей части случаевъ скелеты согнуты (раскопки гр. Бобринскаго). Почти всегда эти могилы коллективныя (7—13), въ антропологическомъ отношеніи нужно отмтить,. что въ этомъ (и въ первомъ) тип вс черепа исключительно длинноголовые. Вещей мало, сосуды грубой работы, дланы безъ круга, встрчаются костяныя вещи: спирали, высченныя на птичьихъ костяхъ, костяное остріё съ молоткомъ на другомъ конц (висли на длинныхъ костяныхъ цпочкахъ), одно бронзовое колечко, нсколько экземпляровъ бронзоваго орудія. Географическое распредленіе этого типа — южная частъ Кіев. губ., но въ Кіевской губ. это только представители огромнаго племени, достигающаго на крайнемъ запад южной Бессарабіи (Кнауеръ), жившаго и въ Херсонской, и въ Екатеринославской губерніяхъ (Самоквасовъ), на востокъ доходившаго до бассейна Сулы (у Пирятина), встрчающагося даже на Кубани. Самая характерная черта этого типа — окраска костей охрой, красною желзистою краской. Главная масса краски на лицевыхъ, шейныхъ и черенныхъ костяхъ, краска встрчается комками] при одной раскопк глазныя впадины оказались наполнены глинистою мастикой. Проф. Антоновичъ полагаетъ, что эта окраска производилась на труп, и, вмст съ гр. Бобринскимъ, считаетъ другія объясненія (татуировка, слды покрывалъ, слды обвалившагося выкрашеннаго склепа) неудовлетворительными.
II. Скискіе курганы (этотъ терминъ проф. Антоновичъ употребляетъ въ условномъ смысл). Географическое распространеніе ихъ показываетъ, что они принадлежатъ степному народу, сверный предлъ ихъ составляетъ линія по Ірпеню (конецъ лса), на сверъ отъ нея извстенъ только одинъ курганъ на Припети. Признаки ихъ и предметы, въ нихъ находимые, достаточно извстны: поэтому переходимъ прямо къ третьей групп, выдленіе которой составляетъ главную заслугу проф. Антоновича.
III. Славянскіе курганы. Относительно этого отдла проф. Антоновичъ считаетъ возможнымъ принять этнографическую терминологію, въ виду близости относящихся сюда кургановъ къ историческому времени. Золото въ этихъ курганахъ встрчается очень рдко, бронза совсмъ не встрчается, излюбленный металлъ — серебро. Даже на пространств Кіевской губерніи можно различить 3 разныхъ типа этихъ кургановъ, распредленные строго-географически: 1) Древлянскій, который проф. Антоновичъ считаетъ себя вправ назвать такъ по совпаденію области распространенія этого типа съ древнею территоріей древлянъ: южная граница этого типа идетъ сверне Кіева до половины теченія Лрпеня, перескаетъ Каменку и продолжается по Ростовиц. Проф. Завитневичъ нашелъ курганы этого типа въ долин Припети. Группы этихъ кургановъ обыкновенно очень многочисленны (наприм., у Ягнятина боле 1,000, около древняго Крупска до 900), проф. Антоновичъ раскопалъ ихъ 226, они очень мелки, могилы находятся на горизонт, немного ниже или выше, но никогда не помщаются ниже подпочвы (глины свтлой и твердой). Огромное количество желзныхъ гвоздей окружаютъ скелетъ по контурамъ тла. Ни разу не встртилось оружія, сосуда или горшка, въ рдкихъ случаяхъ (до 10%) встрчалось ведерце съ слдами желзныхъ обручей. Бытовыми предметами эти курганы не богаты: попадались желзные ножики, огнива въ форм, сохранившейся донын (стальная пластинка съ загнутыми концами), немного бусъ изъ серебра сканной работы, есть бронзовыя литыя (стеклянныя, покрытыя золотомъ, обложеннымъ въ свою очередь стекляннымъ слоемъ, распространены на всемъ континент Европы), кольца или просто изъ проволоки, или витыя (конецъ отогнутъ въ вид S, что составляетъ славянскую особенность вообще). У иныхъ покойниковъ у праваго плеча рядъ колецъ — 9,10, это конецъ женской косы: въ одномъ случа бронзовая окись сохранила даже остатки волосъ. Иногда встрчаются клочки одежды, шелковой, чаще всего шерстяной, иногда полотняной, встрчается и обувь — сапоги особой формы изъ сафьянной кожи, сложенной вдвое, съ отворотами отъ лодыжекъ, со швомъ посреди подошвы (безъ подошвы). 2) Второй типъ проф. Антоновичъ считаетъ Полянскимъ, хотя признаетъ, что норманнисты могутъ считать его норманнскимъ. Этотъ типъ совпадаетъ съ ядромъ Полянской земли — между Прпенемъ, Перепетовымъ полемъ и Росью. Покойникъ погребенъ въ нихъ съ лошадью, большею частью верхомъ, яма очень глубока, вырыта въ вид камеры, въ нее введена лошадь, въ трехъ случаяхъ голова лошади разбита камнемъ, лошадь отъ удара упала на колни, покойникъ съхалъ на шею. Вооруженіе покойника составляетъ громадное копье, кольчуга, прямой мечъ, стрлы (не бронзовыя), топоръ, въ трехъ случаяхъ шлемъ (коническій съ переносицей врод шлема Ярослава). Кром вооруженія, есть и украшенія: браслеты, перстни, привски, представляющія звзды, надтыя на кольца. Два раза удалось установить хронологическую дату: внутри гор. Кіева на Почайн (на Кирилловской улиц) нашлась привска, сдланная изъ аббассидской монеты калифа Абу-Джафаръ-аль-Мансура (764 г.). У г. Самоквасова была аналогичная находка — 1/2 византійской монеты. 3) Особнякомъ стоитъ раскопка Немирича у Тальнаго: насыпи нтъ, мсто могилы обозначено площадкой, окруженной валунами, найдена масса лошадиныхъ костей, большею частью зубовъ, оружіе желзное, характеристиченъ для этихъ кургановъ бронзовый сосудъ съ длиннымъ рыльцемъ, въ одномъ случа онъ замненъ христіанскою восьмигранною кадильницей, по опредленію покойнаго гр. Уварова, византійской работы VI — VIII вка. Принадлежитъ ли этотъ типъ кочевникамъ, или представляетъ новый видъ славянскихъ кургановъ, проф. Антоновичъ ршить не берется.
Какъ видимъ, рефератъ проф. Антоновича длаетъ больше, чмъ простое указаніе на единственно-правильные пріемы научной классификаціи археологическихъ находокъ, онъ самъ практикуетъ эти пріемы и съ ихъ помощью приходитъ къ блестящимъ результатамъ, врядъ ли будетъ преувеличеніемъ, если скажемъ, что со времени работы гр. Уварова о мерянахъ русская археологія не длала такихъ удачныхъ шаговъ къ научной постановк и разршенію самыхъ основныхъ своихъ вопросовъ, какъ въ изложенномъ сообщеніи проф. Антоновича. Оно должно быть образцомъ и программой для археологическаго изслдованія срединной Россіи.
Это значеніе пріемовъ, примненныхъ проф. Антоновичемъ, еще разъ выяснилъ пр. Завитневичъ въ реферат: Къ вопросу о критеріи для классификаціи кургановъ по типамъ. Проф. Завитневичъ настаиваетъ на томъ, что классификація археологическаго матеріала должна строиться по указаніямъ самого этого археологическаго матеріала на основаніи внимательнаго изученія, сопоставленія и сведенія въ группы, по возможности, топографическія, всего характернаго не только въ найденныхъ предметахъ, но и въ самомъ обряд погребенія. Но когда дале проф. Завитневичъ, на основаніи различія въ способ погребенія, сводитъ курганы средняго Днпра къ 4 типамъ: погребеніе въ ямахъ, на почвенномъ сло, въ насыпи и сожженіе, то это представляется намъ характеристикой мене гибкой, мене осторожной, чмъ у г. Антоновича, такимъ образомъ, къ одному типу (въ ямахъ) пришлось бы отнести 2-й и 3-й типы каменнаго вка, скискія могилы и Полянскій типъ славянскихъ могилъ. Затмъ не совсмъ ясно отношеніе этихъ 4 типовъ къ этнографическимъ единицамъ: сожженіе относится къ сверянамъ (по Самоквасову), а остальные типы? Собственно проф. Завитяевичу принадлежитъ, кажется, указаніе на дреговичскій типъ,— похороны на почв, встрчающіяся на лвомъ берегу Припети до Березины.
Область наблюденій В. Б. Антоновича расширяется въ рефератахъ г. Скадовскаго (Распредленіе археологическихъ находокъ у Днпровскаго лимана) и г. Багаля (Общій очеркъ древностей Харьковской губ.). Содержаніе реферата г. Скадовскаго также сводится къ классификаціи кургановъ изслдованной имъ мстности (Херсонскаго узда, близъ мстечка Блозерки). Въ этой мстности, въ числ различаемыхъ г. Скадовскимъ 7 типовъ, встрчаются нкоторые новые сравнительно съ указанными г. Антоновичемъ (наприм., могилы греческихъ колонистовъ), а нкоторые изъ указанныхъ имъ здсь отсутствуютъ. Въ реферат проф. Багаля археологическіе остатки въ Харьковской губ. также распредляются по эпохамъ, референтъ отмчаетъ существованіе каменнаго вка, находки типичныхъ вещей бронзовой культуры (И. А. Зарцкимъ въ Богодуховскомъ узд: кельтъ, копье, мечъ, фибулы etc.), его же находки ‘скио-сарматскаго’ періода (т.-е. I—III вка по P. X.), сопровождаемыя римскою монетой Септимія Севера, находки ‘хазарско-славянорусскаго’ періода (VI—IX в.), сопровождаемыя арабскими и византійскими монетами, городища, могущія относиться къ княжеской эпох, каменныя бабы, распространенныя ‘почти исключительно въ южныхъ уздахъ (Изюмскомъ, Зміевскомъ и т. д.)’ и свидтельствующія о пребываніи въ южной части губерніи тюрковъ.
Рядомъ съ потребностью классификаціи археологическихъ находокъ мы уже отмтили выше другое стремленіе русской археологіи — связать археологическое изученіе съ данными современной этнографіи. Это стремленіе также не разъ выступало на VIII създ и нсколько разъ привело даже къ довольно неожиданнымъ и весьма поучительнымъ разъясненіямъ различныхъ деталей археологіи съ помощью этнографіи инородцевъ. Прежде всего, отмтимъ здсь дополненія, сдланныя И. И. Смирновымъ къ реферату В. Б. Антоновича. Первый типъ кургановъ каменнаго вка (по классификаціи г. Антоновича), характеризуемый завертываніемъ костяковъ въ бересту, совершенно тождественъ съ погребеніемъ у нкоторыхъ инородцевъ Нижегородской, Костромской и др. губ. Исторіографъ Миллеръ указываетъ, что вотяки и черемисы еще въ прошломъ вк завертывали своихъ покойниковъ въ бересту, Шестаковъ сообщаетъ то же о вотякахъ Глазовскаго узда. И подстилку подъ трупъ покойника каменнаго вка можно встртить у тхъ же инородцевъ. По сообщенію г. Бехтерева, и у вотяковъ подстилаютъ подъ покойника извстный родъ глины, это длаютъ даже тогда, когда такого сорта глины не имется въ данной мстности. Къ подобнымъ же разъясненіямъ археологическихъ находокъ изъ этнографическихъ данныхъ привелъ поднятый на създ вопросъ о каменныхъ бабахъ. Изъ весьма интереснаго сообщенія А. А. Ивановскаго выяснилось, что у торгоутовъ до сихъ поръ совершаются обряды, дающіе полное разъясненіе каменнымъ бабамъ. Именно лица, занимающія видное общественное положеніе, т.-е. вс духовныя лица (гегени, ламы и т. д.), вс князья (‘ваны, баны’ — у торгоутовъ, ‘оны’ — у киргизовъ), затмъ лица, заслужившія общее уваженіе, удостаиваются сожженія (остальные выбрасываются собакамъ, причемъ считаются гршниками, если собаки не съдятъ трупа), посл сожженія лама собираетъ пепелъ въ небольшой мдный сосудъ и уноситъ его къ себ домой. Тамъ, смшавъ этотъ пепелъ съ глиной, онъ длаетъ самъ или поручаетъ другому духовному лицу сдлать фигуру покойника, называемую торгоутами ‘коша-чулу’. Затмъ эту глиняную бабу ставятъ на томъ мст, гд сожженъ покойникъ. Названіе ‘коша-чулу’ прилагается торгоутами какъ къ глинянымъ бабамъ, длаемымъ теперь, такъ и къ каменнымъ бабамъ, эти послднія торгоуты считаютъ за изображенія своихъ предковъ: каждый торгоутъ, прозжая мимо такой бабы, непремнно сойдетъ съ лошади и сотворитъ молитву. Различныя принадлежности каменныхъ бабъ, какъ оказывается, тоже находятъ свое объясненіе у торгоутовъ: чаши, кинжалы, поясныя украшенія есть и на теперешнихъ глиняныхъ бабахъ. Чаша, поддерживаемая на каменныхъ и глиняныхъ бабахъ правою рукой, должна заключать въ себ пепелъ, оставшійся отъ сожженія. По преданію торгоутовъ, этотъ пепелъ клали прежде подъ каменную бабу, а частицу его — въ чашу, такъ какъ богу, чтобы воскресить умершаго, необходима хотя небольшая часть остатковъ послдняго: эта часть берется особымъ божественнымъ ‘посланникомъ’ (уэльчи-дэдынъ) у покойниковъ не сожженныхъ отъ волосъ, а у сожженныхъ — отъ пепла. Теперь, какъ сказано выше, пепелъ смшивается съ глиной, но частица его кладется поверхъ чаши и у глиняной бабы. Такимъ образомъ, чаша составляетъ необходимую принадлежность всякой бабы. У нкоторыхъ каменныхъ бабъ встрчается затмъ кинжалъ въ лвой рук, у другихъ онъ виситъ поверхъ пояса, у одной, виднной референтомъ въ горахъ Уръ-Кошаръ въ верховьяхъ рки Арчалы-Мойнака, онъ заткнутъ за поясъ, у нкоторыхъ, наконецъ, вовсе отсутствуетъ. Все это соотвтствуетъ современному костюму торгоутовъ, у духовныхъ лицъ нтъ кинжаловъ,— нтъ ихъ и на бабахъ, служащихъ изображеніемъ покойника, вс другія лица носятъ кинжалы. Каменная баба съ кинжаломъ, заткнутымъ за поясъ, должна, по объясненію торгоутовъ, изображать такого князя, который по старости или другимъ причинамъ сложилъ съ себя власть еще при жизни и передалъ ее старшему сыну, слагая власть (это было разъ и у ныншнихъ торгоутовъ), онъ носитъ кинжалъ не поверхъ пояса, а за поясомъ. Встрчаются, наконецъ, у каменныхъ бабъ прившенные къ поясу у одного или обоихъ боковъ выпуклые кружки въ 1 или 1 1/2 вершка въ діаметр: торгоуты и въ настоящее время въ кожаныхъ круглыхъ мшечкахъ совершенно такой же формы, прившиваемыхъ къ поясу, носятъ небольшіе лоскутки, пропитанные масломъ или саломъ, ими они смазываютъ тетиву лука, а изрдка и самый лукъ.
Кром каменныхъ бабъ, референтъ остановился еще на камняхъ, врытыхъ передъ могилами въ стоячемъ положеніи (не выше аршина) и идущихъ цлыми рядами въ восточномъ направленіи отъ каждой могилы, на разстояніи другъ отъ друга 1—3 арш., число этихъ камней въ случаяхъ, извстныхъ референту, колеблется между 32 и 138, при этомъ каждый рядъ примыкаетъ къ слдующему, такъ что составляется одна прямая линія. Самъ референтъ встртилъ 60 такихъ могилъ, изъ нихъ 40—на вершинахъ Тарбогатая, но подобныя же находилъ Г. И. Потанинъ въ сверозападной Монголіи, Клеменцъ — въ Минусинскомъ округ и H. М. Ядрницевъ — на Алта, въ долин р. Кок-су, впадающей въ Аргутъ, и на Орхон. Китайскія лтописи объясняютъ эти ряды камней количествомъ убитыхъ покойникомъ непріятелей (см. Іакинъ. ‘Опис. нар.’, 1,270), но референтъ полагаетъ, что камни эти ставились по числу родственниковъ, а также и подчиненныхъ покойника, теперь у китайскихъ киргизовъ родственники складываютъ эти камни въ кучу, но ране, по преданіямъ киргизовъ, они ставились передъ могилой, набрасывать же въ кучу стали ихъ, по объясненію киргизовъ, для того, чтобы, во-первыхъ, волки не вырывали труповъ, во-вторыхъ, чтобы не лишать себя земли, такъ какъ разставляемые камни занимаютъ большое пространство, принадлежащее уже умершему,, на немъ они не могутъ ни ставить кибитокъ, ни пасти скота. Т и другіе камни, въ рядахъ и въ кучахъ, носятъ у киргизовъ одно названіе ‘сона-тае’.
Рефератъ г. Ивановскаго приводитъ насъ къ интереснымъ сообщеніямъ H. М. Ядринцева, посвященнымъ тому же предмету. Къ имвшимся ране свдніямъ объ археологическихъ остаткахъ Сибири г. Ядринцевъ прибавляетъ новыя наблюденія, сдланныя имъ за Байкаломъ и въ сосдней Монголіи, на Селенг и Орхон до верховьевъ послдняго. Эти наблюденія снова подтверждаютъ, что ключа къ древностямъ южной Сибири мы должны искать въ сближеніи ихъ съ археологическими остатками западной и восточной Монголіи. Могильные памятники Забайкалья представляютъ комбинаціи двухъ основныхъ типовъ: плоской могилы, окруженной врытыми въ землю стоячими плитами, составляющими четыреугольникъ, и круглой каменной насыпи 1/2—1 1/2 арш. вышины. Несмотря на разнообразіе и разную степень сложности этихъ комбинацій, могилы эти, по мннію H. М. Ядринцева, должны быть сопоставлены съ могилами въ горныхъ мстахъ восточной и западной Монголіи, въ Забайкаль, въ Минусинскомъ округ, въ Саянахъ и въ Алта. Единство типа подтверждается и тмъ, что на Орхон у озера Дайдама H. М. Ядринцевъ нашелъ т же самыя надписи, которыя за послднее время были собраны (и изданы) финляндскимъ археологическимъ обществомъ на Енисе. До сихъ поръ эти надписи представляютъ загадку для ученыхъ, можетъ быть, ее удастся разршить съ помощью найденной тмъ же H. М. Ядринцевымъ надписи съ двумя параллельными текстами, изъ которыхъ одинъ написанъ знаками, похожими на китайскіе, хотя пока еще неизвстно, на какомъ язык. Задаваясь вопросомъ, какой именно народности принадлежали описанные имъ памятники, г. Ядринцевъ обращаетъ вниманіе на то, что они встрчаются преимущественно въ горныхъ мстахъ, что, судя по состоянію камня, изъ котораго сдланы эти памятники, относятся къ глубокой древности, лтъ за 1000 назадъ. То и другое приводитъ его къ заключенію, что они не монгольскіе, монголы и сами не считаютъ ихъ своими, и современное погребеніе монголовъ не представляетъ ничего похожаго на эти остатки. Затмъ референтъ замчаетъ, что названіе этихъ памятниковъ у нкоторыхъ народовъ напоминаетъ киргизовъ: такъ, у уренхайцевъ, живущихъ въ Алта и омонголившихся, они называются ‘киргизъ’, у торгоутовъ и дербетовъ: киргизинъ-юръ, у монголовъ: халха, въ Ханга — кэреэксуръ или керексеръ уръ, (т.-е. тоже киргизинъ-юръ), у монголовъ по Балтысу — кергесе-чило, у бурятовъ за Байкаломъ — керексуръ. Нкоторыя изъ этихъ народностей сохраняютъ преданія о принадлежности ихъ народу киргизъ или кергесъ, конечно, не теперешнимъ, о которыхъ, напримръ, населеніе Минусинскаго округа сохранившее это воспоминаніе, понятія не иметъ, а древнимъ, или хакасамъ, жившимъ тысячу лтъ тому назадъ въ предлахъ Минусинскаго округа.
Сообщеніе г. Ядринцева показываетъ, какіе важные выводы намчаются при первыхъ попыткахъ классификаціи сибирскихъ и монгольскихъ памятниковъ, особенно при попыткахъ сличенія первыхъ со вторыми, вводящими насъ въ боле знакомый кругъ исторической этнографіи китайскихъ лтописей. Но изъ этого же. сообщенія видно, въ какомъ зачаточномъ состояніи находится покуда сибирская археологія, изслдователь до сихъ поръ принужденъ удовлетворяться тмъ, что даетъ одно описаніе наружной формы памятника, въ ожиданіи систематическихъ раскопокъ, которыя когда-нибудь будутъ предприняты въ мстахъ, только что намчаемыхъ теперь путешественниками. Чего мы можемъ надяться отъ систематическаго и научнаго изученія того же матеріала въ будущемъ, видно отчасти изъ представленной създу и посвященной московскому археологическому обществу брошюры I. R. Aspelin’а (Types dpeuples de l’ancienne Asie centrale), тамъ, гд H. М. Ядринцевъ видитъ тождественные по типу памятники, свидтельствующіе о единомъ этнографическомъ тип, финляндскій ученый различаетъ, по крайней мр, 3 этнографическихъ наслоенія, изъ нихъ одно современно сибирскому бронзовому вку, который характеризуется своеобразною туземною культурой и въ которомъ ‘не найдено до сихъ поръ никакихъ признаковъ сношеній съ цивилизованными народами, не исключая китайцевъ’, другое наслоеніе Аспелинъ считаетъ возможнымъ отнести къ хакасамъ, извстнымъ намъ изъ китайскихъ лтописей, наконецъ, относительно третьяго онъ ждетъ ‘въ ближайшемъ будущемъ боле обильнаго матеріала’. Естественно, что пока не установлена археологическо-этнографическая классификація сибирскихъ древностей, трудно длать ршительные выводы объ отношеніи ихъ къ нашимъ, но, какъ бы для того, чтобы показать, чего мы можемъ ожидать и отъ такого сближенія, H. М. Ядринцевъ предложилъ на създ другой рефератъ О слдахъ азіатской культуры въ южно-русскихъ и скискихъ древностяхъ. Оказывается, что весьма многія находки южной Россіи родственны сибирскимъ. Такъ, жертвенные котлы съ костями животныхъ и съ изображеніемъ каменныхъ барановъ на краяхъ встрчаются въ западной Сибири, въ Барнаульскомъ округ, въ Алта и въ Минусинскомъ округ. Каменные бараны замняются иногда оленями, медвдями, лошадьми и т. п., это свидтельствуетъ, но мннію референта, о процесс перехода отъ быта звроловнаго къ пастушескому. Кельты и боевые топоры, рукоятки кинжаловъ, зеркала,— вс эти находки южной Россіи встрчаются въ тхъ же самыхъ формахъ въ алтайскихъ и минусинскихъ древностяхъ, камни, окружающіе скискіе могильники, напоминаютъ азіатскіе керексуры, каменныя бабы тянутся полосой изъ Монголіи черезъ киргизскія степи къ южно-русскимъ могильникамъ. Хотя референтъ удерживался отъ ршительнаго вывода, но вс его доказательства, несомннно, были направлены къ отождествленію народности сибирскихъ могильниковъ съ геродотовыми скиами, обычаи которыхъ онъ сближалъ съ монгольскими и киргизскими. Та же тенденція проводилась въ сообщеніи о каменныхъ бабахъ г. Бранденбурга. Этотъ взглядъ, однако, встртилъ возраженія со стороны проф. В. Б. Антоновича и Д. И. Багаля, которые показали, что въ описанныхъ г. Бранденбургомъ курганахъ съ каменными бабами нтъ ни одной изъ типичныхъ чертъ, по которымъ курганы принято называть ‘скискими’. Д. И. Багалй, повидимому, полагалъ даже, хотя и не ршался, очевидно, категорически высказать это мнніе, что курганы съ каменными бабами могутъ считаться половецкими. Нужно надяться, что это столкновеніе мнній вызоветъ боле внимательный пересмотръ стараго и, главное, накопленіе новаго матеріала, въ ожиданіи котораго вопросъ остается открытымъ: фактъ вліянія Азіи на южную Россію остается несомнннымъ, по остается опредлить (археологическими данными) хронологію и этнографическихъ проводниковъ этого вліянія.
Какъ видимъ, вопросы русской археологіи самымъ тснымъ образомъ связаны съ вопросами русской исторической этнографіи, идеалъ археологической классификаціи — этнографическое пріуроченіе, археологія служитъ этнографіи, но въ свою очередь и этнографія, какъ мы только что могли убдиться, оказываетъ весьма серьезныя услуги археологіи. Естественно поэтому, что, переходя теперь къ рефератамъ по исторической этнографіи и географіи, мы, въ сущности, продолжаемъ вращаться въ кругу тхъ же вопросовъ. Скиы, къ счастью, оставлены были въ поко на VIII създ, за то литература о сарматахъ обогатилась весьма интереснымъ сообщеніемъ В. . Миллера О новомъ сарматскомъ божеств. Доказательство иранства сарматовъ — едва ли не единственный свтлый пунктъ въ древней этнографіи Черноморья, въ значительной степени — посл Мюлленгофа и Юргевича — мы обязаны этимъ доказательствомъ самому референту, данное сообщеніе представляетъ только любопытную иллюстрацію къ тому, что говорилось имъ ране. Дло идетъ объ одномъ найденномъ на Кубани амулет съ греческою надписью: . По палеографическимъ признакамъ надпись можетъ быть отнесена ко II вку до P. X., т.-е. къ тому именно времени, когда въ сосдств греческихъ припонтійскихъ колоній жили сарматы. Имя бога Уатафарна весьма удовлетворительно разъясняется изъ осетинскаго, наиболе архаичнаго изъ иранскихъ языковъ. Слово фари — по-осетински значитъ миръ, счастье и встрчается въ собственныхъ именахъ, какъ въ первой, такъ и во второй половин слова (Tissaphernes, Pharnabazos). Въ религіозныхъ представленіяхъ осетинъ фигурируетъ какая-то личность Фарнума, встрчающая мертвецовъ въ загробной жизни. Любопытно отмтить, что въ таманскихъ надписяхъ въ собственныхъ именахъ мы встрчаемъ именно Phamos, а не Pharnes, въ нашей надписи эта, какъ можно догадываться, діалектическая разница сарматскаго языка отъ персидскаго соблюдена. Слово Уam — по-осетински означаетъ внутреннюю часть жилья, спальню, въ древности — жилье вообще (восходитъ къ арійскому корню vas —). И такъ, Уатафарнъ есть богъ мира жилища или домашняго счастья. Что здсь мы имемъ не простое совпаденіе звуковъ, свидтельствуетъ одинъ осетинскій обычай: на свадьб шаферъ обращается съ молитвой къ ‘господину спальни’ (уаты-хитау).
Вопросъ о происхожденіи Руси, какъ показали пренія на създ, не потерялъ еще своего остраго характера. Къ сожалнію, преній не было по главному реферату, посвященному этой тем,— А. С. Будиловича: Къ вопросу о происхожденіи слова Кусъ. Прежде всего, проф. Будиловичъ полагаетъ, слово Русь — заимствованное. Но оно заимствовано не изъ шведскаго Ruotsi, не изъ литовскаго Russe, не изъ шведскаго Rdhslag, не отъ роксоланъ, не отъ хазаръ. Норманнистамъ удалось доказать присутствіе въ древне-русскомъ язык германскаго наслоенія, но, относя его къ варягамъ-Руси, они не могутъ объяснить, по мннію референта, какъ слово Русь изъ названія дружины или купцовъ стало именемъ цлаго народа, притомъ, какъ полагаетъ референтъ, это имя распространялось не съ свера на югъ, а съ юга на сверъ. Референтъ, съ своей стороны, думаетъ, что это (германское) наслоеніе сохранилось отъ боле древняго времени, чмъ варяжская эпоха, именно онъ объясняетъ его вліяніемъ готовъ, ‘ибо, во-первыхъ, ни одинъ другой германскій народъ не обиталъ въ Россіи къ эпоху, боле или мене близкую къ возникновенію нашего государства, во-вторыхъ же, готы безспорно въ ней жили, и довольно продолжительное время, и не могли не оставить слдовъ своего пребыванія въ нашемъ язык, быт и учрежденіяхъ’. Проф. Будиловичъ указываетъ затмъ эти слды въ тхъ общеславянскихъ словахъ (какъ князь, тынъ, шлемъ, мечъ, попъ, црькы, постъ, блюдо, стекло, колоколъ, бусы etc.), къ которымъ можно подобрать готскіе корни. У готовъ же онъ ищетъ и названія ‘Руси’ въ форм *Hrthis, въ англосаксонскихъ источникахъ VIII—IX вка (наприм., у Beowulf, Cynewulf, Альфреда) и въ исландскихъ сагахъ XII—XIII вка оно встрчается, какъ географическій терминъ, въ форм hrdh, hroedh, hreidh, обыкновенно въ сочетаніи съ Gotaland, иногда же въ сочетаніи съ men, marr (море), here (народъ), и примняется изрдка къ готамъ прибалтійскимъ, а чаще къ материковымъ. Для локализаціи Reidhgotaland’а проф. Будиловичъ напоминаетъ указанія Hervararsaga, въ которой говорится о Damprstadir (днпровскій городъ — Кіевъ?), какъ столиц (hfudborg) Рейдготіи, ‘западнымъ предломъ этой страны были Нагvadhafjll, подъ которыми, если варіантъ Havadhafjll принимать за искаженіе несвдущихъ копистовъ, должно разумть готское названіе Карпатскихъ горъ’ (слова Куника). ‘Такимъ образомъ,— заключаетъ проф. Будиловичъ,— въ древней Руси была готская область, называемая Рось-Готаландіей, и эта область приблизительно совпадала съ нашимъ Полянскимъ Поросьемъ. Что это была очень важная срединная область остготовъ, видимъ изъ принадлежностей ей Герыапариха, слдовательно, фамиліи Amales’. Германарихъ и династія Амаловъ пріурочивается у Іордана и въ греко-латинскихъ источникахъ тоже къ готамъ, жившимъ на востокъ отъ Дакіи, но называются они тамъ не hrdh, а Greutungi (упоминаются при.событіяхъ 269—386 гг.), что, по мннію проф. Будиловича, можетъ составлять передлку hrth-ungi или hreidh-ungi. Впрочемъ, къ VIII — IX вку страна и населеніе, по мннію проф. Будиловича, были уже славянскими, оставались только кое-какія готскія реминисценціи въ географическихъ терминахъ и собственныхъ именахъ (Гуды — посолъ Олега, пороги).
Этимологія слова Русь остается до сихъ поръ вопросомъ открытымъ, и попытка проф. Будиловича заслуживаетъ полнаго вниманія. Въ основ своей его объясненіе не ново: Рейдготія уже обращала на себя вниманіе изслдователей, первый ввелъ ее, какъ матеріалъ для объясненія ‘Руси’, академикъ Куникъ (Каспій, 53—6, 430 слд., 644), такіе авторитеты, какъ Мюлленгофъ и Вигфуссонъ согласились съ Куникомъ относительно происхожденія Hreidh изъ основы hrdh, изъ нашихъ ученыхъ принялъ объясненія Куника Брунъ. Однако, Томсенъ, не мене авторитетный, считаетъ это производство несостоятельнымъ (‘This explanation is fraught with such great difficulties in its phonetic aspect, that^it must be considered untenable’. Origin of the ancient Russ, 95). Во всякомъ случа, это производство приводитъ къ тому же скандинавскому сверу, въ язык котораго только и существуетъ эпическое имя Рейдготовъ. ‘Днпровскій городъ’ Гарвараръ-саги интересенъ боле въ литературномъ отношеніи, какъ и разсматривалъ его недавно проф. Веселовскій, чмъ въ историко-географическомъ. Производить грейтунговъ отъ рейдготовъ (какъ предположилъ еще проф. Васильевскій) также врядъ ли возможно, въ виду того, что терминъ этотъ координированъ съ названіемъ готовъ-тервинговъ, для различенія готовъ лсныхъ и степныхъ, готскихъ древлянъ и полянъ (отъ griut — песокъ и triu — дерево, см. Цессъ Lie Deutschen etc., 407, Wietersheim въ послднемъ изданіи Дана 1880 г., I, 250). Если же оставить въ сторон грейтунговъ, то между іордановскою Готіей Германариха и Рейдготландомъ англосаксонскихъ и скадинавскихъ источниковъ не остается никакой связи. Между тмъ, это именно сопоставленіе, сдланное Куникомъ въ нсколько не совсмъ осторожныхъ выраженіяхъ и принятое за доказанный фактъ Вруномъ (Черноморье, II, 222), положено проф. Будиловичемъ въ основу его объясненія. Не знаю, какъ выскажутся, въ конц-концовъ, лингвисты по вопросу, можетъ ли Рейдготландъ объяснить происхожденіе слова ‘Русь’, но и въ случа утвердительнаго отвта объясненіе должно остаться въ прибалтійской сфер, предполагать же существованіе готской Руси съ III в. по P. X. въ южной Россіи не позволятъ историку три обстоятельства: 1) отсутствіе термина Рейдготіи во всхъ источникахъ, относящихся къ государству Германариха и къ его остаткамъ, 2) если даже допустить, что онъ употреблялся въ этомъ значеніи, исчезновеніе его въ южной Россіи вплоть до появленія нормановъ, 3) если даже допустить, что терминъ Русь сохранялся все это время (III—IX в.) для обозначенія южной Россіи, невозможность согласовать это съ первыми извстіями о Руси IX в.: послдняя становится сразу и одновременно извстна на двухъ концахъ рчныхъ путей, днпировскаго и волжскаго, на первомъ — византійцамъ (и Вертинской лтописи), на второмъ — арабамъ, т и другіе указываютъ ея мстопребываніе въ въ верховьяхъ этихъ путей, для меня это служитъ ршительнымъ доказательствомъ какъ того, что имя Руси, вопреки мннію проф. Будиловича, распространялось именно съ свера на югъ, такъ и того, что это одна и та же Русь, исходной точки странствованій которой нельзя искать южне пересченія торговыхъ путей — днпровскаго и волжскаго.
Къ тому же вопросу о происхожденіи Руси относилось сообщеніе Д. А. Хвольсона. Г. Хвольсонъ сообщилъ новые варіанты Ибнъ-Хордадбе, относящіеся къ Руси. Дло въ томъ, что до сихъ поръ этотъ весьма важный арабскій писатель извстенъ былъ ученой публик по изданію Барбье де-Мейнара, въ самое послднее время лейденскій профессоръ де-Гуйе (de Goeje) изслдовалъ происхожденіе сочиненія Хордадбе, и оказалось, что текстъ Барбье де-Мейнара есть первая редакція этого сочиненія, а самъ Хордадбе составилъ впослдствіи вторую, дополненную, но этой редакціи де-Гуйе и сдлалъ свое новое изданіе съ переводомъ. Между прочимъ, здсь въ глав itinraire des marchands russes находимъ новое мсто (р. 115): ‘ici (т.-е. въ Багдад) les eunuques slaves leur (т.-е. русскимъ купцамъ) servent d’interprè,tes. Ils prtendent tre chrtiens et payent la capitalion comme tels’. Такъ какъ Ибнъ-Хордадбе, хотя онъ одинъ изъ самыхъ раннихъ писателей (840—50), все же не есть первоисточникъ, то и это свдніе о славянскихъ евнухахъ, служившихъ переводчиками русскимъ купцамъ, должно, по мннію г. Хвольсона, восходить къ его первоисточнику, т.-е. ко времени, еще боле раннему. Указаніе весьма цнное, хотя оно и не ведетъ къ тмъ выводамъ, которые хотлъ сдлать г. Хвольсонъ: именно, напомнивъ уже прежде извстное сообщеніе Хор.дадбе, что Русь (живущая выше булгаръ по Волг) — племя славянское, а другія извстія арабовъ этого характера, г. Хвольсонъ находилъ въ приведенномъ мст новое подтвержденіе славянства Руси. Однако же, изъ неоднократныхъ заявленій самого г. Хвольсона и г. Гаркави мы знаемъ, что на этнографическія опредленія арабовъ полагаться нельзя: называетъ же Ибнъ-Фадланъ, на этотъ разъ уже первоисточникъ и очевидецъ, славянами даже волжскихъ булгаръ! Что славяне служили руссамъ переводчиками уже въ средин IX в., это, конечно, фактъ весьма любопытный, онъ указываетъ, вмст съ другими данными, которыя приводить здсь не мсто, на давнее сожительство славянъ и руссовъ (въ верхнемъ Поволжь) уже въ средин IX в.
Отъ Руси недалекъ переходъ къ буртасамъ, другому племени, извстному намъ почти исключительно по арабамъ и тщетно отыскиваемому до сихъ поръ среди современнаго инородческаго населенія Поволжья. Буртасовъ находили въ чувашахъ, въ мордв, . 0. Чекалинъ, дятельный членъ Саратовской архивной коммиссіи, предлагаетъ искать ихъ въ мещер (Мещеры и буртасы по сохранившимся о нихъ памятникамъ). Главныя основанія г. Чекалина — т, что, во-первыхъ, буртасы жили на тхъ самыхъ мстахъ, гд намъ потомъ длается извстна мещера, и, во-вторыхъ, т и другіе были тюрками. Оба эти положенія врядъ ли могутъ быть защищены. Для доказательства перваго . . Чекалинъ ссылается на росписи мещерскимъ сторожамъ 1571 и 1586 гг. и на свидтельство Рубруквиса. Но изъ того, что сторожевые разъзды, производившіеся съ цлью ‘оберегати рязанскихъ и мещерскихъ мстъ’, достигали въ XVI в. до волжской переволоки (т.-е. Царицына), еще не слдуетъ, что до нея доходили и самыя эти рязанскія и мещерскія мста, сами росписи разъясняютъ, какія собственно мста оберегали разъзжавшія по степямъ станицы: ‘оберегали шатцкихъ, и темниковскихъ, и кадомскихъ, и курмышскихъ, а алаторскихъ, и арземасскихъ мстъ’ (Бляевъ: О сторожевой и станичной служб, примч. 52). Дйствительно, если провести линію отъ Шацка’ къ Симбирску, — на югъ за эту линію врядъ ли переходили мещерскія мста, а именно, на югъ отъ нея находился центръ поселенія буртасовъ. Рубруквисъ встртилъ здсь Merdas (вар. Merclas), Merduos, lardes,— однимъ словомъ, мордву, и объясненіе референта, ‘пришедшаго къ полному убжденію’, что подъ этимъ именемъ онъ разумлъ мещеру, есть очевидная натяжка. Мордву здсь знаетъ (на сверъ отъ Команіи) и современный Рубриквису Плано-Карпини, о которомъ референтъ умолчалъ вовсе. Что касается тюркскаго происхожденія буртасовъ, о немъ, правда, говоритъ Масуди, но это извстіе, какъ справедливо утверждаетъ г. Хвольсонъ, ‘не иметъ значенія, равно какъ и множество другихъ этнографическихъ извстій арабовъ’. Напротивъ, аль-Балхи (который теперь, по сообщенію г. Хвольсона, оказывается самимъ Истахри) сообщаетъ весьма важное извстіе, что языкъ буртасовъ не походитъ ни на булгарскій, ни на хазарскій, т.-е. на языки тюркскіе.
Все въ той же области удерживаетъ насъ и интересный рефератъ И. И. Смирнова о ‘бесермянахъ Вятской губерніи’. Въ числ вопросовъ, поставленныхъ на ршеніе създа, находится слдующій: ‘малоизвстный до сихъ, поръ народъ бесермяне не составляютъ ли остатокъ болгарскихъ колоній въ предлахъ Вятки?’ Какъ видимъ, вопросъ этотъ предршаетъ отвтъ, и И. Н. Смирновъ имлъ полное основаніе назвать его неудачно поставленнымъ и сгруппировать свднія о бесермянахъ совершенно независимо отъ даннаго вопроса. По его мннію, многое говоритъ въ пользу того, что бесермяне представляютъ остатки-народности, стоящей особо отъ вотяковъ и татаръ. Уже вншній видъ ихъ заставляетъ предполагать, что мы имемъ длосъ народомъ тюркской расы. Между тмъ какъ сосдніе вотяки имютъ низкій ростъ, блокурые волосы, срые глаза и красноватый цвтъ кожи, бесермяне отличаются матовымъ желтымъ цвтомъ кожи, черными волосами и глазами и среднимъ ростомъ. Костюмъ также обособляетъ бесермянъ отъ вотяковъ и татаръ: женщины и двушки носятъ совершенно своеобразные головные уборы, которые называются именами, звучащими совершенно по-башкирски (женскій кашпау — чувашскій хошпу, двичій такія — чувашскій тохъя). Характеръ шитья на кафтанахъ и рубашкахъ совершенно отличенъ отъ вотскаго. Говорятъ бесермяне по-вотски, однако, же, въ номенклатур родства, общественныхъ отношеній и религіи мы находимъ въ немъ особые отъ вотскихъ термины для обозначенія, отца, матери, свекра, свекрови, младшаго брата и сестры (атай, анай, біаташъ, біэмъ и т. д.), особый терминъ для означенія зари (акшанъ).. Въ бесермянскихъ селеніяхъ есть такъ называемые бичеръ-шаи, т.-е. булгарскія или татарскія кладбища (бичеръ значитъ по-вотски татаринъ, ране, вроятно (?), значило булгаринъ), бесермяне считаютъ похороненныхъ, тамъ покойниковъ своими предками, совершаютъ надъ ними поминовеніе и призываютъ ихъ помощь молитвой. Сосди татары пугаютъ бесермянъ гнвомъ этихъ усопшихъ бичеровъ въ случа, если они отступаются отъ своихъ мусульманско-языческихъ врованій въ пользу христіанства. Бесермянинъ, дйствительно, несмотря на оффиціальную принадлежность къ христіанской церкви, остается до сихъ поръ полу-мусульманиномъ, полу-язычникомъ. Утративъ сами значеніе ритуала своей религіи, бесермяне обращаются къ татарскому мулл или къ, татарину вообще для жертвоприношенія покойнику въ 7-ой день, для закланія жертвы въ вешнія поминки по усопшимъ и во время вешняго полеваго моленья. Языческія представленія бесермянъ въ значительной степени общи имъ съ вотяками, они признаютъ и чтутъ жертвами Нюлесъ-Мурта, Ву-Мурта, совершаютъ частныя и общественныя моленія Инмару, ничего подобнаго нтъ у сосдей татаръ, большая близость къ вотякамъ выражается и въ томъ, что бесермяне говорятъ по-вотски даже въ тхъ деревняхъ, гд вмст съ ними живутъ татары. Вс эти наблюденія приводятъ референта къ выводу, что бесермяне суть овотячившіеся потомки какого-то тюркскаго племени, жившаго ране татаръ въ бассейн Чепцы. На этомъ вывод онъ и останавливается въ своемъ реферат, не пытаясь объяснять роли бесермянъ въ исторической этнографіи Россіи. Дйствительно, при такомъ объясненіи пришлось бы поднять очень сложные вопросы. Бесермяне Вятской губ., съ одной стороны, подаютъ руку прежнимъ бесермянамъ Рязанскаго княжества и Ховарезма, съ другой стороны, должны быть сопоставлены съ bszrmn’ами Венгріи, въ виду этого является вопросъ, не играли ли бесермяне роли въ венгерской миграціи IX в., а затмъ и другіе вопросы, примыкающіе къ этому: не имютъ ли бесермяне ближайшаго отношенія къ мишарамъ, остатку древней мещеры и маджаровъ? Нельзя ли бы было въ предкахъ бесермянъ, упомянутыхъ выше бичерахъ, видть тхъ же мишаровъ? И, въ виду этихъ возможностей, не слдуетъ ли придавать особое значеніе сдланному референтомъ сопоставленію подробностей бесермянскаго быта съ башкирскими: какъ извстно, въ башкирахъ, по указаніямъ арабскихъ писателей, видятъ родственниковъ тхъ же маджаровъ. Услышать отвты на эти вопросы особенно было бы интересно отъ энергичныхъ работниковъ казанскаго общества исторіи и этнографіи, къ числу которыхъ принадлежитъ И. Н. Смирновъ.
Изъ рефератовъ по исторической географіи назовемъ сообщеніе И. Е. Заблина О древнйшемъ поселеніи Москвы. Это древнйшее поселеніе существовало, по мннію референта, выше города Москвы, въ томъ мст, гд впадаетъ въ Москву-рку рка Сходня, по-древнему Восходня, подъ селомъ Тушиномъ. Значительность этого поселенія И. Е. Заблинъ выводилъ изъ роли рки Сходни, какъ волока изъ Москвы въ Клязьму на прямомъ торговомъ пути изъ Смоленска къ болгарской ярмарк на Волг. Оюда сходился и торговый путь съ свера изъ новгородскихъ владній, о немъ свидтельствуетъ существовавшее на Сходн въ XVI в. ‘мыто Войницкое’, т.-е. таможня, принадлежавшая Войничамъ, волости Волока Дамскаго, находившагося въ рукахъ Новгорода. Н съ юга, наприм., изъ Рязани во Владиміръ, путь шелъ Москвой-ркой, хотя въ этомъ направленіи переволокъ на Клязьму совершался не по Сходн, а по Яуз, самое названіе которой, по мннію И. Е. Заблина, впрочемъ, не поддержанпому на създ, славянское (язя, дзя). Для меня сомнительне всего главное основаніе мннія уважаемаго ученаго — предполагаемая имъ значительность перескавшихся подъ Москвой торговыхъ путей. Полное почти отсутствіе археологическихъ находокъ, которыя характеризуютъ обыкновенно значительные торговые пути, и крайняя бдность находимыхъ предметовъ скоре показываютъ, что весь этотъ край надолго оставался глухимъ захолустьемъ.
Къ топографіи древнихъ водныхъ путей относится также и любопытный рефератъ В. И. Колосова о стерженскомъ и лопастицкомъ крестахъ. Въ тверскомъ музе хранится найденный у озера Стержа каменный крестъ съ надписью: (и лт)о 6641 мсця июля 14 днъ почяхъ рыти рку сю изъ Іванко Павловичъ и крстъ съ постакихъ. Но мннію референта, надпись эта, свидтельствующая объ углубленіи фарватера верховьевъ Волги до впаденія въ озеро Стержъ, не можетъ указывать на то, что здсь шелъ обычный путь изъ подвинья и Поволжья въ Новгородъ, работа эта была предпринята въ виду особыхъ обстоятельствъ, на которыя указываетъ сазіая дата надписи (1133), именно, въ 1132 г., по смерти Мстислава I, отношенія между Новгородомъ и суздальскими князьями обострились, въ 1134 году партія войны въ Новгород, посл неудачной попытки воевать, свергнула посадника, въ 1135 г. посадникомъ сдлался представитель этой партіи, Иванко Павловичъ, война состоялась, но кончилась неудачною для: новгородцевъ битвой при Ждан-гор, гд убитъ былъ и новый посадникъ. Естественно предположить, что этотъ Иванко Павловичъ, тождественный съ упоминаемымъ въ надписи, въ виду предстоящей войны, хотлъ.заране обезпечить новый путь для подвоза припасовъ, лежавшій западне обычныхъ путей,— слдовательно, вн сферы суздальскаго вліянія.
Для русской картографіи представляло интересъ сообщеніе Д. Н. Анучина, который нашелъ на тхъ частяхъ карты Россіи Дженкинсона, гд изображена Сибирь, несомннные слды пользованія русскими источниками, именно сказаніемъ о невдомыхъ людяхъ.
На выставки, устроенной при създ, нсколько залъ историческаго музея заняты были единственною въ своемъ род коллекціей русскихъ иконъ? (г. Посникова). Поститель видлъ передъ собой цлый рядъ русскихъ иконописныхъ школъ: тутъ были и школы греческаго письма, и корсунскаго, новгородскаго, московскаго, строгановскаго. Поститель, не посвященный въ таинства русской иконографіи, разсчитывалъ познакомиться, пользуясь этимъ случаемъ, съ исторіей русской иконографіи, но его ожидало полное разочарованіе, отчаявшись въ возможности самъ разобраться въ масс выставленнаго матеріала, онъ обращался къ помощи спеціалиста, но отъ спеціалиста онъ узнавалъ, что самыя основанія для классификаціи школъ до сихъ поръ не поддаются научному опредленію, что самыя основныя черты для характеристики различныхъ школъ до сихъ поръ опредляются спеціалистами совершенно различно, что тутъ все дло въ ‘глаз’, въ опытности и въ знаніи техники дла. Если отъ классификаціи по школамъ поститель пробовалъ перейти къ уясненію хронологической классификаціи, то тутъ дло оказывалось еще затруднительне: въ каталог, правда, онъ встрчалъ категорическія утвержденія относительно принадлежности иконъ тому или другому вку, но безъ всякой возможности проврить или поврить этому опредленію. Прислушиваясь къ рефератамъ, онъ также не замчалъ, чтобы въ нихъ сказывалась тенденція прояснить этотъ хаосъ. За то въ рефератахъ по иконографіи довольно рзко отмчалась другая основная тенденція: къ тому же вопросу о развитіи, движеніи въ русской иконографіи изслдователи старались подойти съ другой стороны — разъяснить его путемъ сличенія памятниковъ искусства съ памятниками письменности. Эта мысль лежала въ основ реферата проф. Покровскаго О задачахъ и пріемахъ изученія византійской евангельской иконографіи. Основной принципъ византійской иконографіи, высказанный еще на 7 вселенскомъ собор діакономъ Епифаніемъ и потомъ повторенный на Руси лъ опредленіяхъ стоглаваго собора, состоялъ въ томъ, что композиція иконы принадлежитъ св. отдамъ, а художнику — только исполненіе, не допускающее никакого личнаго произвола. Самое существованіе такъ называемыхъ ‘подлинниковъ’, т.-е. образцовъ иконописи, указываетъ на дальнйшее существованіе единообразія въ пріемахъ и мотивахъ иконографіи вплоть до XVIII в. Но въ дйствительности, уже съ XVI в., рядомъ съ сохраненіемъ требуемаго единообразія мы встрчаемся съ яснымъ вліяніемъ отчасти новогреческимъ, отчасти западнымъ, отчасти специфически русскимъ. Изученіе вещественныхъ памятниковъ укажетъ фактъ этого измненія, но чтобъ объяснить его причины, его внутренній смыслъ, необходимо обратиться къ другому показателю движенія христіанской мысли: къ памятникамъ письменности. Какъ бы отвтомъ на это методическое требованіе, попыткой его практическаго примненія служилъ рефератъ А. И. Кирпичникова: О взаимодйствіи иконописи и словесности. Свои выводы по этому вопросу референтъ формулировалъ въ слдующихъ положеніяхъ: 1) Древнйшіе апокрифы и въ частности апокрифическія евангелія оказали наиболе сильное вліяніе на иконографію. 2) Церковныя пснопнія и другія популярныя лирическія произведенія христіанскихъ писателей, врод канона Симеона Логоеета, не только обусловили распространенность иконописныхъ сюжетовъ, но и служили темами особаго вида иконописи, многіе обращики котораго представляютъ продукты оригинальнаго творчества (именно, икона врод Единороднаго Сына и др.). 3) Миніатюра, какъ боле подвижная форма живописи, посредничаетъ между иконографіей и письменностью. 4) Словесность способствуетъ въ нкоторыхъ случаяхъ удержанію традиціи въ изображеніяхъ (символическія изображенія луны и солнца, пустыни), въ другихъ же случаяхъ, и гораздо чаще, вслдствіе большей легкости, съ какой отражаются въ ней перемны общественнаго настроенія, она вызываетъ въ иконописныхъ формахъ измненія. 5) Иконопись служитъ посредствующимъ звеномъ между словесностью книжной и устной, извстное изображеніе, порожденное апокрифомъ, само вызываетъ иногда цлое народное сказаніе. Затмъ референтъ перешелъ къ иллюстраціямъ своихъ положеній: въ виду интереса темы, мы постараемся сохранить ихъ вс. Старый гербъ нашего отечества — Георгій Побдоносецъ — есть снимокъ съ иконы, на которой въ сторон изображается женская фигура въ молитвенной поз, икона эта представляетъ символическое изображеніе побды надъ діаволомъ, а женская фигура есть или царица Александра, которую онъ освободилъ отъ узъ язычества, или церковь, во славу которой онъ побдилъ діавола. Такое изображеніе повліяло не только на письменность, въ которой явилось чрезвычайно распространенное чудо св. Георгія, но и на легенду и псню, припомнимъ выраженія нашихъ великорусскихъ псенъ о Егоріи Храбромъ: ‘по локоть руки — красно золото, по колно ноги — чисто серебро’, это не боле, какъ наивное воспроизведеніе иконы съ помощью готовой эпической формулы. Софія Премудрая, мать Егорія, взята съ иконы Премудрости Божіей,— иконы, весьма распространенной въ древней Руси. На иконахъ Рождества Христова видны оселъ (у насъ конь) и быкъ, эта подробность попала въ духовные стихи и послужила темой двухъ южно-русскихъ сказаній: какъ оселъ и волъ укрывали Христа соломой и согрвали его дыханіемъ, въ другомъ разсказывается, какъ конь таскалъ солому и за то наказанъ неутолимымъ голодомъ, а волъ охранялъ Христа и за то награжденъ вчною сытостью. Старикъ въ козьей одежд, стоящій передъ Іосифомъ, также находитъ свое объясненіе: въ одной рукописи проф. Буслаева ангелъ говоритъ пастухамъ: ‘идите прямо, укажетъ вамо… Іосифъ старёнькій, Богу милёнькій’ etc… Такимъ образомъ, это старшій пастухъ, разспрашивающій Іосифа, какъ найти Спасителя. На икон Благовщенія также есть подробности, вліявшія на народную словесность. Въ эпоху увлеченія миологіей въ Божіей Матери искали слдовъ праславянскаго женскаго божества, въ красномъ шелк, которымъ вышиваетъ Божія Матерь, видли молнію, въ колодц, изъ котораго она тянетъ воду,— тучу, правдоподобне объяснить эту красную нитку тою пряжей, которая находится въ рукахъ у Божіей Матери на древнйшихъ иконахъ Благовщенія, и колодезь — благовщеніемъ ‘у кладезя’. Въ позднйшей икон Благовщенія, уже подъ вліяніемъ Запада, архангелъ держитъ цвтокъ, преимущественно лилію, риторическое сравненіе Божіей Матери съ блою лиліей породило нсколько сказаній и обрядовъ и повліяло на это изображеніе. Икона Неопалимая Купина вышла изъ риторической фигуры и породила народное сказаніе о томъ, какъ Моисею въ куст явилась Богоматерь съ младенцемъ, сербская огненная Марія, въ которой хотли видть богиню грозы, явилась отсюда же. Икона Покрова Богородицы породила болгарскую легенду, какъ Божія Матерь выткала поясъ для Христа и въ награду просила Его вывести изъ ада столько гршниковъ, сколько онъ укроетъ своимъ покровомъ. Знаменитая кіевская Богородица Нерушимая Стна породила былинный образъ стны городовой, которая оплакиваетъ судьбу Кіева передъ татарскимъ погромомъ. Псня о трехъ гробахъ (Іисуса Христа, Божіей Матери и Іоанна Предтечи, иногда Іоанна Богослова) на Сіонской гор, очень обыкновенная въ духовныхъ стихахъ великорусскихъ и юго-западныхъ, возникла подъ вліяніемъ иконы Деисуса: 3 гроба явились замной 3-хъ крестовъ, запечатлвшихся въ народной памяти подъ вліяніемъ иконы Воздвиженія Креста, пташка, вылетающая изъ лозы, выросшей надъ гробомъ Св. Двы, явилась изъ апокрифа объ обрученіи Божіей Матери съ Іосифомъ, повидимому, тоже подъ вліяніемъ иконописи. Иконопись во множеств случаевъ.закрпляетъ народное сказаніе: именно т сказанія и апокрифы, которые чаще отражаются на иконахъ, переходятъ въ духовные стихи, именно т сочиненныя книжниками псальмы удерживались и передлывались каликами, которыя обрабатывали сюжеты иконописные. Извстна икона ‘Не рыдай мене мати’ (зап. Piet): она, очевидно, содйствовала переходу въ народный стихъ псальмы: ‘не плачь, моя матушка, свята Марія’, и т. д.
Самъ патріархъ отмченнаго направленія, изучающаго параллельно иконопись и памятники письменности, . И. Буслаевъ, выступилъ на VIII създ съ своимъ сообщеніемъ и вызвалъ шумныя оваціи публики. Рефератъ его состоялъ изъ частныхъ дополненій и поправокъ къ изданному имлицевому Апокалипсису, но въ конц . И. Буслаевъ коснулся и общей темы ‘о стилизаціи ландшафта’ въ русскихъ миніатюрахъ. Подъ стилизаціей . И. разумлъ выработку особыхъ условныхъ, отчасти символическихъ формъ, замняющихъ реальное изображеніе. Условный изображенія неба очень распространены въ иконописи и въ лицевыхъ апокалипсисахъ и подробно объяснены въ книг . И. Буслаева, но для условныхъ изображеній ландшафта апокалипсисы даютъ очень мало матеріала, . И. Буслаевъ воспользовался принадлежащимъ ему словомъ Палладій Мниха о страшномъ суд въ рукописи XVII в. съ 39 миніатюрами, чтобы восполнить этотъ проблъ. Миніатюристъ этой рукописи рисуетъ натуральные деревья, кусты, цвты и раскрашиваетъ ихъ только при изображеніи ‘рая прекраснаго’, а для изображенія земной юдоли употребляетъ условныя формы, окрашенныя сплошь охрой или вовсе не окрашенныя, именно для означенія травы, кустарниковъ и деревьевъ онъ рисуетъ одну продольную половину листа, отороченную съ нижней стороны рисунка овальными вырзами, листъ этотъ такого размра, что на одномъ иногда помщается по нскольку человческихъ фигуръ, иногда онъ протягивается изъ конца въ конецъ рисунка, составляя сплошную ленту, для изображенія же горъ и утесовъ художникъ употребляетъ орнаментъ врод кокошника или женскаго гребня, по бокамъ съ двумя завитками. Въ гармоніи съ этою стилизаціей и море съуживается въ четыре корыта, въ каждомъ изъ которыхъ изображено по колоссальной рыб. ‘Только такимъ смлымъ пріемомъ наивнаго иконописца возможно было вмстить необъятную громаду всей земли и моря въ малый клочокъ стилизованнаго ландшафта. Здсь миніатюра принимаетъ видъ обыкновенной рукописной заставки изъ фантастическихъ орнаментовъ, это стиль не живописный, а орнаментный. Рюиздалевскій ландшафтъ при зіяющей пасти ада, помщенной въ нижнемъ углу миніатюры, оказался бы пошлою безсмыслицей, которая только оскорбила бы художественный вкусъ. Русскій мастеръ не могъ впасть въ такую дисгармонію между дйствительностью и символомъ, будучи вооруженъ не животными, а орнаментными формами, и, вмсто картины, далъ намъ затйливый узоръ изъ огнедышащей пасти, къ которой тянутся отъ тхъ же кокошниковъ гирлянды и полосы той же листвы’.
Изъ рефератовъ по исторіи архитектуры остановимся на интересномъ сообщеніи Н. В. Султанова, сопровождавшемся экскурсіей въ церкви московскаго большаго кремлевскаго дворца. Единственно интересная въ археологическомъ отношеніи часть дворца есть задняя сторона его, составляющая сверную сторону четыреугольника: нижній этажъ этой части или ‘блокаменный подклть’ построенъ еще въ XV в. Алевизомъ Фрязинымъ, а три верхніе этажа сооружены въ 1635—6 г. русскими мастерами. Въ. западной сторон этой части находятся одна надъ другой дв церкви: Лазарева Воскрешенія въ нижнемъ этаж и Рождества Богородицы во второмъ. Построеніе Лазаревской церкви относятъ обыкновенно къ концу XIV в., что вполн подтверждается многими архитектурными данными, наприм., блокаменною кладкой толстыхъ стнъ, узкими, щелеобразными, какъ бойницы, окнами и незначительными размрами церкви. Въ своемъ первоначальномъ вид она весьма близко подходила къ типу древнихъ новгородскихъ церквей, чмъ еще разъ доказывается вліяніе Великаго Новгорода на древнйшее московское зодчество. Другая церковь, Рождества Богородицы, возобновленная при Никола, судя по всмъ археологическимъ признакамъ, относится къ концу XVII в. Къ числу древнихъ частей, въ ней сохранившихся, слдуетъ отнести верхнюю главу снаружи и блокаменную отдлку оконъ и дверей, выходящихъ теперь въ корридоры новаго дворца.
Остальныя пять церквей, т.-е. бв. Екатерины, Спаса за золотой ршеткой, Іоанна Предтечи, Распятская и Воскресенія Словущаго, расположены въ восточной части дворца и образуютъ общую группу зданій, соединенныхъ подъ одною четырехскатною крышей, увнчанною одиннадцатью луковичными куполами, вс пять относятся къ XVII в. Въ церкви Воскресенія Словущаго обращаетъ на себя вниманіе роскошная форма иконостаса XVII в. съ его многочисленными ярусами и прорзными украшенными винограднымъ орнаментомъ колоннами. Золотая ршетка церкви Спаса, вылитая (въ нмецкомъ вкус) изъ тхъ мдныхъ денегъ, выпускъ которыхъ повелъ къ извстному коломенскому бунту, замыкала дворикъ, прежде отдлявшій церковь Спаса отъ теремовъ, а теперь обращенный въ сни теремнаго дворца.
Наружныя дворцовыя церкви — соборъ Спаса на Бору, Благовщенскій и церковь Ризъ Положенія — въ высшей степени важны, какъ обращики самобытныхъ формъ русскаго зодчества. Въ нихъ встрчается, во-первыхъ, особый чисто-русскій видъ сводовъ изъ перескающихся арокъ, во-вторыхъ, превосходные образцы русской старинной стнописи, прекрасно сохранившейся въ церкви Ризъ Положенія и возобновляемой теперь въ Благовщенскомъ собор. Въ послднемъ референтъ подробно разсмотрлъ его блокаменные порталы превосходной итальянской работы самаго начала XVI в. и три верхнихъ придла собора, уцлвшихъ, благодаря своему положенію, отъ позднйшихъ передлокъ и отъ разгрома 1812 г. Въ этихъ придлахъ сохранились неприкосновенными архаичной формы иконостасы времени царя Ивана Васильевича, они украшены иконами желтаго новгородскаго письма и отдланы басмой, [эмалью и золочеными оловянными украшеніями съ подкладною слюдой и фольгой. Участвовавшіе въ экскурсіи члены създа имли случай видть, въ какомъ печальномъ состояніи находятся эти драгоцнные памятники русскаго церковнаго искусства: въ крошечныхъ нетопленныхъ каморкахъ подъ крышей, подверженные всмъ атмосферическимъ вліяніямъ, промерзая насквозь зимой, находясь подъ дйствіемъ раскаленной крыши лтомъ, удивительно, какъ они могли до сихъ поръ не дать трещинъ и даже сохранить свжесть красокъ. Въ теченіе своего изложенія референтъ сдлалъ нсколько побочныхъ экскурсовъ: такъ, онъ остановился особенно на развитіи формъ русскаго иконостаса, затмъ высказалъ свое мнніе по вопросу, возбудившему въ послднее время не мало споровъ въ московскомъ археологическомъ обществ (по поводу покрытія Владимірскаго собора): о форм покрытія древне-русскихъ церквей, по мннію H. В. Султанова, фронтонное покрытіе существовало рядомъ съ покрытіемъ посводнымъ, такъ что, при невозможности считать одно боле древнимъ, чмъ другое, вопросъ о покрытіи каждаго отдльнаго сооруженія долженъ ршаться на основаніи матеріала, представляемаго имъ самимъ.
Переходя къ рефератамъ, касавшимся отдльныхъ историко-юридическихъ и литературныхъ памятниковъ, остановимся, прежде всего, на весьма поучительномъ сообщеніи проф. А. С. Павлова О церковномъ устав Владиміра. Какъ извстно, существуютъ краткая и распространенная редакціи этого памятника (митрополитъ Макарій принимаетъ еще среднюю), и въ спор о подлинности памятника одни считаютъ подлинной краткую, другіе — распространенную, третьи — ни ту, ни другую. По мннію проф. Павлова, въ вопрос о подлинности необходимо различать форму и содержаніе памятника, и самый вопросъ о происхожденіи устава св. Владиміра долженъ быть поставленъ такъ: 1) содержатся ли въ немъ постановленія, которыя могли и должны были принадлежать св. Владиміру, и 2) облечены ли. они въ эту форму самимъ Владиміромъ? На первый вопросъ проф. Павловъ отвчаетъ утвердительно, на второй — отрицательно. Подтверждая эти выводы анализомъ памятника, референтъ останавливается, прежде всего, на постановленіи о церковной десятин, съ котораго начинается уставъ. Какъ извстно, это постановленіе первоначально относилось только къ десятинной церкви, объ этой частной десятин говоритъ и лтопись (‘се даю церкви сей святй Богородицы’ etc.), и Іаковъ Мнихъ сообщаетъ, что эта десятина шла только отъ имнія князя. Нашъ памятникъ смшиваетъ частную десятину кіевской церкви св. Богородицы съ позднйшею общецерковной, смшеніе это весьма знаменательно, потому что указываетъ на процессъ образованія устава: грамота о десятин кіевской церкви была единственнымъ оффиціальнымъ и письменнымъ источникомъ устава, остальное составилось изъ частныхъ и разновременныхъ приписей къ десятинной грамот, эти приписи получили законодательную форму только благодаря своей связи съ грамотой, которая начиналась: ‘се изъ’ etc.
За постановленіемъ о десятин слдуетъ частная запись о предметахъ церковнаго суда, по мннію проф. Павлова, самая древность языка и терминологіи {Для интересующихся дломъ отмтимъ толкованія архаическихъ терминовъ устава проф. Павловымъ: 1) смильное заставанье указываетъ не на заставаніе незаконной связи in flagranti, смило = приданое (pbernai), заставанье = pignus, по мннію пр. Павлова, эти термины отсутствуютъ въ русскомъ словар и доказываютъ первоначальную принадлежность этихъ правилъ юго-славянамъ, 2) пошибанье = rapere, vitiare, слово умычка, стоящее рядомъ, есть внесенная въ текстъ позднйшая глосса къ слову пошибаніе, а не особое преступленіе, 3) вм. промежи мужемъ и женою о живот, надо питать ‘при межи’ etc. = споръ объ имуществ, 4) урекане три. Уреканіе = слав. урокъ, gotheia, incantatio, слова три въ одномъ неизданномъ списк нтъ и оно не соотвтствуетъ дальнйшему, такъ какъ для него понадобилось въ позднйшихъ спискахъ передлать на творительный падежъ третье по порядку слово ‘еретичество(мъ)’.} этой первой приписки показываетъ, что и она можетъ относиться ко времени Владиміра. Предоставленіе церкви тяжебъ о наслдств служило для многихъ доказательствомъ неподлинности устава, такъ какъ Русская Правда судъ о наслдств предоставляетъ князю. Но, по мннію проф. Павлова, въ исторіи права, особенно брачнаго и наслдственнаго, былъ періодъ двоеправія, борьбы византійскаго и русскаго порядка, еще въ III в. князь Всеволодъ самъ ршалъ тяжбы дтей отъ разныхъ браковъ (‘азъ ‘ія самъ вдахъ’), пока не приказалъ ‘все то епископу управливати’, ‘нравившись ‘съ греческимъ номоканономъ’, другой князь (Ростиславъ Мстиславичъ) далъ уставную грамоту епископіи безъ тяжбъ о наслдств, еще въ XIII в. патріархъ Германъ II рекомендовалъ князьямъ русскимъ воздерживаться отъ ршенія бракоразводныхъ и другихъ ‘святительскихъ’ длъ. Такимъ образомъ, порядокъ Русской Правды, по которому судъ о наслдств принадлежалъ князю, не есть отмна постановленія Владимірова устава, а только лишнее свидтельство, что это постановленіе не всегда и не везд соблюдалось.
Общій выводъ проф. Павлова тотъ, что вс или почти вс постановленія устава могутъ быть приписаны самому Владиміру, но, за исключеніемъ постановленія о десятин, ни одно не было издано въ форм законодательнаго акта, а вс даны въ непосредственныхъ его распоряженіяхъ, уставъ образовался, какъ Русская Правда, путемъ частной кодификаціи правовыхъ нормъ, существовавшихъ при св. Владимір.
Изъ рефератовъ историко-литературнаго содержанія остановимся, прежде всего, на сообщеніи проф. Н. С. Тихонравова о принадлежащемъ ему Новомъ списк Девгеніева дянія. Поэма о Дигенис принадлежала не къ оффиціальной литератур, сохранявшей на Руси церковный характеръ, а къ литератур свтской, въ составъ которой входили басни, сказки, отреченныя повсти. Этимъ, конечно, объясняется малое распространеніе въ Россіи списковъ подобныхъ произведеній. Девгеніево дяніе входило въ составъ знаменитаго сборника Мусина-Пушкина, гд найдено было и Слово о полку Игорев, затмъ неполный текстъ его былъ напечатанъ г. Пыпинымъ, въ 1875 г. былъ изданъ и греческій текстъ Дигениса по трапезунтской рукописи. Проф. Тихонравовъ пріобрлъ недавно антикварнымъ путемъ новый списокъ, также неполный: сличая его съ выписками Карамзина изъ пушкинскаго сборника, онъ пришелъ къ заключенію, что его текстъ тождественъ ‘ъ пушкинскимъ, а изучая его параллельно съ греческимъ и пыпинскимъ текстомъ, проф. Тихонравовъ сдлалъ выводъ, что новый текстъ обширне пыпипскаго, мстами совпадаетъ съ греческимъ, но вообще представляетъ редакцію боле первоначальную, чмъ та, которая содержится въ трапезунтской рукописи, и даетъ нкоторые неизвстные до сихъ поръ эпизоды.
Проф. Красносельцевъ въ реферат Новый списокъ русскихъ богослужебныхъ дйствъ указалъ рукопись дйствъ (Спб. дух. акад. Новгор. Соф.,’ No’1100), по содержанію восходящую къ началу XVI в., пещное и другія дйства помщены здсь въ краткой редакціи, что подтверждаетъ и первоначальность этой редакціи, новгородское происхожденіе какъ этого, такъ и другихъ списковъ ‘дйствъ’ указываетъ на появленіе этихъ обрядовъ въ Москву изъ Новгорода. Первоначальнаго источника дйствъ, какъ и всей нашей церковной обрядности, референтъ считаетъ необходимымъ искать у грековъ, но, въ то же время, полагаетъ, ‘что дйства были усвоены русскими отъ грековъ не черезъ письменное изложеніе, а, такъ сказать, нагляднымъ образомъ, что порядокъ совершенія ихъ установленъ былъ по устнымъ указаніямъ кого-либо, видвшаго совершеніе ихъ въ Греціи, и потомъ былъ записанъ русскими уставщиками’.
Д. I. Лебедевъ нашелъ въ рукописяхъ Румянцевскаго музея поученіе, сказанное въ одномъ изъ московскихъ придворныхъ соборовъ, скоре всего въ Благовщенскомъ, по случаю изгнанія крымскаго хана Саипъ-Гирея (31 іюля 1541 г.), несомннно, сказанное въ томъ же году, такъ какъ въ немъ упоминается еще митр. Іоасафъ, въ слдующемъ году (въ январ) заточенный въ Кирилловъ монастырь. Референтъ нашелъ въ слов много сходства съ литературными пріемами знаменитаго благовщенскаго попа Сильвестра: слово, можетъ быть, принадлежитъ ему и, въ такомъ случа, свидтельствуетъ о его пребываніи въ Москв уже въ 1541 г., т.-е. задолго до сближенія съ Грознымъ. Во всякомъ случа, слово является новымъ доказательствомъ развитія проповдничества въ Москв XVI вка.
М. Сперанскій сообщилъ свднія о ‘славянскихъ апокрифическихъ евангеліяхъ’. Изъ апокрифическихъ евангелій на Руси были извстны три: омы, Іакова и Никодима. Изъ нихъ евангеліе омы одно только попало въ списокъ запрещенныхъ книгъ и поэтому мало распространилось на Руси и не имло вліянія на литературу и искусство. Первоевангеліе Іакова, переведенное съ греческаго нсколько разъ у южныхъ славянъ и отъ нихъ перешедшее къ намъ уже въ глубокой древности, напротивъ, получило большое распространеніе: имъ пользовались Даніилъ Паломникъу неизвстный славянскій авторъ Слова на Рождество Хр., русское (повидимому) слово въ день убіенія пророка Захаріи, на немъ основаны вс духовные стихи о введеніи Богородицы во храмъ, въ Житіи Богородицы, составленномъ св. Дмитріемъ Ростовскимъ для его миней, приняты т черты ‘первоевангелія’, которыми уже воспользовались греческіе церковные писатели и хронисты, отсюда перешли эти черты (со ссылками на Епифанія, Амвросія, Григорія Мниха) въ очень популярную книжку Авдотьи Глинки жизнь Пресвятыя Богородицы. Никодимово евангеліе, изображающее страданія и крестную смерть Іисуса Христа, а также Его сошествіе во адъ, существуетъ на Руси въ двухъ редакціяхъ: полной, переведенной съ латинскаго гд-нибудь на юго-запад славянскихъ земель, и краткой, переведенной съ греческаго, боле распространенной и потому боле утратившей древнія черты перевода. Къ этому евангелію присоединяется очень часто въ спискахъ обихъ редакцій донесеніе Пилата Тиверію, судъ надъ Пилатомъ и смерть его, разсказъ Іосифа Аримаейскаго. Евангеліе Никодима, пользовавшееся громадною популярностью еще въ византійской литератур и послужившее еще отцамъ церкви для изображенія состоянія душъ въ аду, повліяло — хотя трудно сказать, прямо или чрезъ этихъ духовныхъ писателей — на произведенія Кирилла Туровскаго, также на духовные стихи, изображающіе страданія и смерть Іисуса Христа, воскресеніе и сошествіе во адъ. Вліянія апокрифическихъ евангелій на обрядъ и иконопись референтъ не разсматривалъ подробно въ виду спеціально посвященной этой тем статьи Е. В. Барсова (Журн. Мин. Нар. Просв., т. CCXLII, отд. 2).
Само собою разумется, что предложенный обзоръ далеко не исчерпываетъ всего, заслуживающаго вниманія въ занятіяхъ създа даже по тмъ отдламъ, которыми мы ограничились. Желающіе имть боле равномрныя и обстоятельныя свднія могутъ получить ихъ уже теперь изъ дневника създа, а впослдствіи прочтутъ и подлинные рефераты въ Трудахъ създа. Мой обзоръ, не претендуя нисколько на полноту и, вроятно, нося въ значительной степени личный характеръ, иметъ исключительною цлью передать читателю то общее впечатлніе и нкоторыя изъ тхъ новыхъ свдній, которыя вынесъ изъ засданій създа одинъ изъ его постоянныхъ постителей. Създъ характеризуетъ общее направленіе текущей ученой работы по тмъ отраслямъ русской науки, которыя были на немъ представлены, и прибавляетъ къ этой работ свой вкладъ, въ нкоторыхъ отдлахъ весьма существенный. Ученые конгрессы Запада, конечно, достигаютъ большаго: кром всего этого, они еще содйствуютъ правильной организаціи ученыхъ силъ и ученой работы, они не отличаются тою пестротой состава и случайностью содержанія, которыя характеризуютъ наши създы, особенно археологическіе. Но было бы несправедливо упрекать създы въ томъ, что является естественнымъ послдствіемъ настоящаго состоянія русской науки, и тмъ несправедливе, что состояніе это на нашихъ глазахъ замтно отодвигается въ прошедшее. Мы присутствуемъ при быстромъ рост ученыхъ силъ, при быстромъ развитіи спеціализаціи ученой работы: спеціальные създы съ заране выработанною программой появятся сами собой, когда появится достаточное количество работающихъ въ каждой спеціальной области лицъ, наши създы съ ихъ массой членовъ, съ ихъ разнообразіемъ спеціальностей удовлетворяютъ пока въ достаточной мр потребности ученаго общенія: въ масс членовъ каждый референтъ по спеціальному вопросу находитъ нсколькихъ вполн компетентныхъ слушателей и цнителей, и этого вполн достаточно, чтобы вызвать обмнъ мыслей и дать толчокъ ученой работ. За то мы не испытываемъ пока послдствій чрезмрной спеціализаціи: наши създы, рядомъ съ возможностью проврить себя въ избранной спеціальности, даютъ еще возможность освжать мысль и расширять кругозоръ невольнымъ соприкосновеніемъ съ представителями сосднихъ отраслей знанія.