Юбилейные спектакли Гоголя въ Петербург.
Юбилейные спектакли Гоголя въ Петербург.
П. Ковалевскій.
‘Русская Мысль’, кн. V, 1886
Юбилейные спектакли Гоголя в Петербурге, Ковалевский Павел Михайлович, Год: 1886
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Посл обыденнаго убожества современнаго драматическаго репертуара три вечера кряду въ стнахъ Александринскаго театра раздавалась и блестла рчь Гоголя, какъ чистое золото посл шуршанья пестреньккхъ бумажекъ. Жадная толпа заблаговременно расхватала билеты на вс представленія. Однимъ, теперь уже немногимъ, захотлось поклониться великому учителю и кумиру своего исчезающаго поколнія, вызвать полувковыя впечатлнія молодости, вынесенныя изъ этихъ самыхъ стнъ, и быть свидтелемъ тхъ новыхъ впечатлній, какія получитъ новое поколніе, боле знакомое съ Гоголемъ по учебникамъ исторіи русской словесности, чмъ по сцен, къ нему мало благосклонной. Даже эта сцена, круглый годъ похожая на людей, которые всегда ходятъ неряхами и только по большимъ праздникамъ вынимаютъ свои хорошія платья, выставила ‘весь туалетъ’ въ юбилейныхъ спектакляхъ Гоголя. Труппа явилась въ полномъ состав своихъ лучшихъ силъ и будничные Сквозники-Дмухановскіе перешли на плечи Земляники, а Земляники облекли собою квартальнаго Уховертова. Но также какъ новое платье только тогда совсмъ хорошо сидитъ, когда его поносятъ, такъ и новые исполнители не были сразу по себ въ своихъ праздничныхъ роляхъ. Это особенно выразилось- въ первомъ торжественномъ спектакл. Герой торжества, Ревизоръ, пострадалъ отъ такихъ переодваній боле другихъ сценическихъ произведеній нашего славнаго писателя. И если вникнуть обстоятельно въ причину столь печальнаго явленія, то оно представится еще печальне. Положимъ, нкоторые актеры въ первый разъ исполняли свои роли. Но, вдь, самыя-то роли не въ первый разъ они видятъ, если уже полное знакомство съ образцовыми твореніями имъ необязательно. Отчего же они какіе-то чужіе въ этихъ роляхъ? Отчего они, при явномъ стараніи сыграть ихъ хорошо, плохо ихъ выучили и Гоголя передавали ‘своими словами’?! Или у нихъ не было времени вытвердить за цлый великій постъ, когда театры были закрыты, т фразы и выраженія, которыя стали давно поговорками и достояніемъ памяти всякаго образованнаго человка? Отчего даже я т дйствительно лучшія силы труппы, которыми обставленъ былъ Ревизоръ, были такъ немощны въ дикція, въ интонаціяхъ, просто въ хорошей читк и разсчетливомъ распоряженіи голосомъ тамъ, гд дйствіе преобладаетъ, а отъ этого цлыя сокровища оттнковъ отдльныхъ словъ, иногда фразъ, пропадали, такъ что даже человкъ, съ дтства знающій наизусть Гоголя, не въ состояніи былъ уловлять ихъ? Отчего, наконецъ, не было общаго тона, общаго вида, но всякъ молодецъ былъ на свой образецъ, и все это неслаженное, точно теперь только прямо изъ-за кулисъ выпущенное на сцену, со всхъ сторонъ набранное стадо людей, часто очень даровитыхъ, производило впечатлніе спектакля любителей, а не исполненія первостепенными артистами на первостепенной сцен столичнаго театра первостепенныхъ твореній генія?
Между тмъ во глав этой самой сцены стоитъ не какой-нибудь чиновникъ театральной дирекціи, а серьезный драматическій писатель, заявившій, вдобавокъ, при открытіи памятника Пушкину, публично свое поклоненіе нашему сценическому генію, даже поднявшій такъ умстно и горячо вопросъ о постановк рядомъ съ Пушкинымъ памятника Гоголю. Ее умлъ, не’могъ или не хотлъ онъ приложить свое уваженіе, свое знаніе и свою власть къ тому, чтобы достойно почтить Гоголя нерукотворнымъ памятникомъ — возможно лучшею передачей безсмертныхъ его произведеній на сцен? Вдь, начиная съ апооза, которымъ открылось торжество, дло поведено уже не такъ, какъ слдуетъ. Бюстъ виновника торжества, окруженный актерами въ костюмахъ дйствующихъ лицъ въ Ревизор (которыя еще не дйствовали) и немногими (отчего не всми?) драматическими писателями, до представленія самого Ревизора предсталъ передъ публикою еще совсмъ холодною, не расшевеленною представленіемъ, и былъ встрченъ холодно. Смотрли, недоумвали, какъ бы спрашивали себя: хлопать или нтъ? Вотъ еслибъ онъ предсталъ вслдъ за паденіемъ занавса посл комедіи, тогда ужь, конечно, не спрашиваясь, захлопали бы оглушительно. Стихи г. Вейнберга были прочтены г. Петипа еще холодне. Это деревянное чтеніе мене всего способно было разогрть слушателей. Но стихамъ, разумется, хлопали,— ужь это было обязательно. Даже открытіе ряда спектаклей самою капитальною и самою трудною для исполненія вещью изъ всего репертуара Гоголя, каковъ Ревизоръ, едва ли было благоразумно. Актеры, воспитанные на репертуар современныхъ заимствователей, передлывателей и сочинителей, были въ положеніи войска, пущеннаго съ плацъ-парада прямо на приступъ перворазрядной крпости. Ихъ лучше было попрактиковать сперва на небольшихъ редутахъ, а крпость — если не отложить на послдній вечеръ, то хоть оставить на средній, и тутъ же, въ конц вечера, пустить апоозъ. А то не обстрленные новобранцы кинулись на неприступную твердыню, очертя голову — и результатъ вышелъ довольно печальный. А жаль,— къ концу спектаклей они поосвоились съ дломъ и вошли въ тонъ, въ который сразу никакъ не попадали. Нельзя же, однако, учить труппу на глазахъ у публики, да еще въ торжественныхъ спектакляхъ. Вдь, это не экзамены на соисканіе аттестатовъ зрлости.
Итакъ, первый блинъ вышелъ комомъ. Лучшій артистъ труппы, г. Давыдовъ (встрченный, сказать кстати, шумною оваціей съ внками,— гораздо шумливе, чмъ бюстъ Гоголя,— въ знакъ сочувствія къ его таланту),— даже этотъ артистъ, всегда превосходный, оказался городничимъ неудовлетворительнымъ. И онъ не находилъ тона, онъ не вынесъ никакого типа на сцену и только мстами былъ хорошъ, а въ послдней сцен и превосходенъ.
На другой день онъ уже явился прекрасно выдержаннымъ Подколесинымъ въ Женитьб, немножко слабымъ только въ заключительномъ монолог, а на третій — безподобнымъ Собачкинымъ въ отрывк того не имени, типичнымъ Замухрышкинымъ въ Игрокахъ и отличнымъ Пролетовымъ въ Тяжб. Даже наимене превосходный въ отвтственныхъ роляхъ г. Далматовъ — и тотъ, посл довольно плачевнаго Хлестакова перваго вечера, доучился до гораздо боле удовлетворительнаго, конечно, не безъ прорухъ, Ихарева въ послдній вечеръ. Вотъ два актера, производящіе совершенно противуположныя впечатлнія: также какъ г. Давыдовъ всегда симпатиченъ, въ какой бы мр онъ ни игралъ, лучше или хуже, какое бы лицо онъ ни изображалъ, даже и непривлекательное, такъ г. Далматовъ антипатиченъ (рчь идетъ объ ихъ дарованіяхъ, а не о личностяхъ, которыя намъ одинаково неизвстны). И ужь если послднему достанется роль лица непривлекательнаго, то онъ сдлаетъ это лицо такимъ противнымъ, что не дождешься, когда онъ уберется съ сцены. Таковъ вышелъ и Ихаревъ, сыгранный далеко не безъ дарованія, по-своему очень типичный, но противне во сто кратъ нежели тотъ, какимъ его сдлалъ авторъ. Мы, разумется, не позволимъ себ сравнивать г. Дадматова съ Мартыновымъ, игравшимъ Ихарева, но не можемъ позабыть, какъ у того это самое лицо, оставаясь противнымъ, пребывало, если можно такъ выразиться, все время художественно-противнымъ, въ послдней же сцен отчаянія и проклятій плута, котораго переплутовали, достигало трагизма, безъ воплей и выскакивающихъ изъ лба глазъ. У г. Далматова тутъ не доставало только судорогъ и икоты, безъ которыхъ нынче не умираютъ на сцен. Школы, господа, школы у васъ нтъ, а оттого нтъ и мры въ выраженіи чувствъ, нтъ лада и врныхъ интонацій, оттого вы не боле какъ импровизаторы, мастера наавось, а не наврняка. Ближе другихъ, все-таки, г. Давыдовъ къ требованіямъ эстетическаго исполненія ролей. Складомъ и свойствомъ своего дарованія онъ подходитъ къ покойному Садовскому, даже темпераментомъ они сходятся, оба рисуютъ широкими чертами свои роли, выдерживая ихъ строго въ тон. Г. Давыдовъ, по молодости, какъ мы ни дли, не всегда еще въ силахъ совладать съ тономъ, но это пройдетъ современемъ и съ опытомъ. Въ Собачкин же онъ обнаружилъ даже способность къ мелкой и тщательной отдлк роли, съ тонкостью и вкусомъ артистовъ вымершей поры, послдній могиканъ которой, Самойловъ доживаетъ въ большихъ креслахъ свой блестящій вкъ.
Людямъ, удержавшимъ въ памяти Щепкина, Мартынова, Садовскаго, Сосницкихъ (мужа и жену), Самойлова, Шумскаго, Гусеву, Линскую и др. прежде всего слдуетъ сказать себ: то было, да быльемъ поросло, разв только въ нкоторое назиданіе современнымъ исполнителямъ (буде она благоволятъ принять то въ назиданіе) сообщить кое-что объ ихъ великихъ предшественникахъ. Попробуемъ, начавши съ Ревизора.
Городничаго было создано два типа: одинъ Щепкинымъ, другой Сосницкимъ. Гоголь остался доволенъ обоими. Между тмъ, это были два мало похожихъ одинъ на другой типа. Щепкинъ и по южному своему темпераменту, и по дикціи, по фигур, голосу и по своей школ, чисто бытовой, далъ городничаго совсмъ русскаго — плотояднаго, пролазу и шельму, съ грубоватою вншностью провинціальнаго мелкаго чиновника, умющаго отлично гнуть въ бараній рогъ низшихъ себя и пресмыкаться передъ высшими, Сорницкій, сложившійся по типамъ французской комедіи въ передлкахъ на псевдо-русскіе правы Хмельницкаго и просто въ переводахъ, имлъ вншность боле общую — подвижнаго и тонкаго, но холоднаго плута, голосъ и характеръ мягко-стелящей лисы, отъ которой жестко спится. Каждый по-своему былъ превосходенъ. Конечно, Щепкинъ былъ боле типичный, какъ сказано, русскій темный человкъ, темный на все, кром умнья обойти кого захочетъ. Въ послднее время Самаринъ давалъ нкоторое понятіе о городничемъ-Сосницкомъ, съ которымъ онъ вообще былъ боле другихъ родствененъ по голосу и дикціи. Щепкинъ умлъ найти одну-дв ноты почти трагическія въ своей роли. Такъ, шва: ‘не, погубите! жена, дти…’ — произносились имъ со слезами въ голос, съ самымъ несчастнымъ выраженіемъ въ лиц и съ дрожаніемъ подбородка, такъ что, казалось, вотъ-вотъ онъ сейчасъ расплачется. И этотъ плутъ на минуту длался жалокъ. У Сосницкаго онъ былъ скоре забавенъ, какъ попавшійся въ западню тотъ хитрый зврь, на котораго онъ былъ похожъ. И по тлосложенію оба артиста не были похожи: Щепкинъ былъ приземистый, толстенькій, съ широкимъ лицомъ, Сосницкіе — высокій, съ чертами лица продолговатыми и тонкими, оплывшими только въ глубокой старости. Наглядне всего выразилась разница характеровъ этихъ двухъ замчательныхъ комиковъ въ распредленіи ролей въ Горе отъ ума: Щепкинъ былъ неподражаемымъ Фамусовымъ, Сосницкій — такимъ Репетиловымъ, о какомъ никогда посл никто не могъ дать и тни понятія. Съ Сосницкимъ Репетиловъ положительно умеръ на сцен. Самойловъ могъ бы одинъ сыграть его, хоть и иначе, но почему-то не сыгралъ. Типичнаго Хлестакова никогда не было. Вс исполнители боле или мене не удовлетворяли, хотя и Шумскій, и Максимовъ играли эту роль ровно и такихъ толчковъ зрителю не сообщали, какими угощаетъ ихъ г. Далматовъ. Престранный исполнитель этотъ г. Далматовъ! Ведетъ онъ васъ, ведетъ, — все, кажется, ничего,— да вдругъ такую встряску задастъ, что только ухнете! У этого актера есть какія-то невроятныя, совершенно неожиданныя и ничмъ неоправдываеныя интонаціи, паузы, движенія тломъ и гримасы. Иной разъ можно подумать, что онъ просто дурачится. И тамъ, гд дйствительно надо дурачиться, это очень кстати выходитъ и забавно. Но представьте же себ такое добро, примняемое къ капитальнымъ мстамъ доли Гоголя! И тутъ же, рядомъ, этотъ самый актеръ произнесетъ вдругъ фразу, сдлаетъ движеніе или мину, иной разъ (очень рдко) проведетъ цлую сцену (какъ, напримръ, пріемъ городскихъ чиновниковъ и вымоганье у нихъ денегъ) съ талантомъ несомнннымъ, который гд-то тамъ сидитъ въ немъ, заваленный соромъ самой невозможной шкоды, то-есть просто отсутствіемъ всякой школы. Вспомнимъ, какъ истинно былъ у г. Далматова комиченъ Хлестаковъ, голодный до тошноты, когда онъ съ отчаяніемъ уморительнымъ произноситъ: ‘Господи, что это за говядина! Это совсмъ не говядина, это просто зажаренный топоръ, а не говядина!’ Тутъ его интонаціи и мины даже были умстны. Г. Далматовъ, очевидно, ‘собственнымъ умомъ’ дошелъ до игры на сцен, какъ Тяпкинъ-Ляпкинъ до сотворенія міра. А умъ сценическій у него есть, если въ Хлестаков онъ былъ въ состояніи дать хорошія минуты, произнесть многое такъ, что хоть бы вполн хорошему Хлестакову въ пору. Но тутъ же эти несчастные сюрпризы! Потомъ, дикція, затрудненная по самой природ, какъ-то но льющаяся, а вязнущая и спотыкающаяся,— отчего только рдкими мстами достигается свой особенный комизмъ,— вовсе не шла къ рчи Хлестакова, которая должна нестись неудержимо, какъ птица, которую самъ произносящій ее не поймаетъ. А г. Далматовъ точно на тормозахъ велъ всю роль болтуна-бахвала. Ихаревъ задуманъ (если только задумываются роли этимъ актеромъ) удачне. Онъ въ исполненіи г. Далматова является Хлестаковымъ же, но достигшимъ высшей точки своего развитія, бутономъ, распустившимся въ пышный цвтокъ негодничества и надувательствъ. Но легкость Хлестаковская, безъ которой плутъ Ихаревъ не. дался бы такъ легко переплутовать себя, сквозитъ и въ тонкомъ шуллер, который умлъ создать свою безпроигрышную Аделаиду Ивановну (колоду подобранныхъ картъ). Не перейди г. Далматовъ, по склонности его къ каррикатур, въ преувеличенное изображеніе отчаянія переплутованнаго плута въ послдней сцен, можно было бы даже похвалить его за Ихарева. Но чувство мры не дается легко… Мартыновъ однимъ сверканіемъ бгающихъ глазъ, да голосомъ, который изъ довольнаго и все время яснаго превращается въ глухой голосъ раздавленнаго душевно человка, достигалъ эффекта гораздо боле трагическаго, чмъ ныншній исполнитель искаженнымъ до отвращенія лицомъ и голосомъ зарзаннаго барана. Тамъ намъ было почти такъ же жалко Ихарева, какъ и городничаго-Щепкина, при словахъ: ‘не погубите! жена, дти’… А, вдь, каждое лицо по-своему негодяй. Тутъ Ихаревъ у г. Далматова былъ только противенъ. Ботъ она и разница между истиннымъ сценическимъ искусствомъ и актерствомъ.
Осипъ былъ представленъ очень недурно г. Варламовымъ. Конечно., нельзя было ожидать отъ него ни Осипа-Садовскаго, ни Осипа-Mapigr нова. Дарованіе этого актера довольно однотонное, аляповатое, но отношеніе къ длу всегда честное и живое. Не могло быть у него тхъ незабвенныхъ черточекъ лакейства Садовскаго, когда тотъ, лежа на барской кровати и вспоминая о продававшихся за полцны на Толкучк новешенькихъ фракахъ барина, переворачивается лицомъ къ стн и, махнувъ съ отчаяніемъ рукою, произноситъ: ‘о брюкахъ и говорить нечего,— задаромъ идутъ!’ Укоряемый бариномъ въ лежаньи на его постели, Осипъ ныншній не схватывалъ съ ожесточеніемъ, какъ бывало тотъ, барскаго сапога и, вздвши его на руку, не принимался плевать на него и тереть изо всхъ силъ щеткою… Но, все-таки, былъ и онъ весьма и весьма удовлетворителенъ, куда удовлетворительне г-жи Жулевой, которая была городничихою невозможной. Ни крупицы комический веселости, деревянная дикція… Хотя бы ради такого большаго праздника отдали эту роль г-ж Абариновой 1. Вдь, въ Москв г-жа едотова — не ей чета, а играла жену Луки Лукича, которой авторъ далъ одну фразу въ нсколько строкъ. Или штатная роль уже не отнимается, какъ пожизненное сенаторство? Г-жа Савина, разумется, была прелестная Марья Антоновна. Созданный Самойловымъ Растаковскій былъ фотографируемъ съ великаго образца по мр силъ г. Трофимовымъ. Остальные могли въ одинъ голосъ только произнести: ‘рады стараться!’ Комической старухи ни одной нтъ въ трупп, и потому тмъ, которыя играли Пошлепкину и унтеръ-офицершу, ничего иного не оставалось, какъ изъ кожи лзть — стараться. Он и лзли, и старались. И, все-таки, монологъ слесарши, производившій при Гусевой потрясеніе залы отъ гомерическаго смха и звенвшій каждымъ своимъ словомъ и каждымъ переливомъ голоса исполнительницы такою простонародною комичностью, прошелъ только прилично просказанный, какъ хорошо вытверженный урокъ г-жею Стрльской. Г-жа Стрепетова, обнаружившая ныншнею зимой совершенно неожиданно блестящій даръ чисто-простонароднаго комизма въ пьес г. Потхина Чужое добро въ прокъ нейдетъ, одна могла бы, какъ слдуетъ, исполнить эту роль, а для такого рдкаго случая даже и должна была ее исполнить… Для истинныхъ дарованій не существуетъ ролей недостойныхъ: Самойловъ Эпизодическія лица и сцены превращалъ въ главныхъ. Та же Гусева заставляла ждать эпизодической сцены Пошлепкиной при исполненіи главныхъ ролей Сосницкимъ, Сосницкою (городничиха), Мартыновымъ (онъ игралъ то Осипа, то Бобчинскаго, одинъ разъ даже Хлестакова, но неудачно). Нтъ, табель о рангахъ къ искусству положительно непримнима.
Отсутствіе комической старухи сказалось еще замтне въ Женитьб, гд та же г-жа Стрльская со всевозможнымъ стараніемъ разыграла капитальную роль свахи, но свахи живой, гоголевской, или гусевской, показать не могла,— на это у нея не достаетъ главнаго: таланта. Удивительно, какъ это столичная сцена, располагающая большими казенными средствами, не можетъ набрать полнаго состава труппы и, вмсто настоящихъ исполнителей на цлыя амплуа, довольствуется ‘исправляющими должность’.
Вообще же Женитьба прошла ровне Ревизора. Она я легче, и сценическаго движенія въ ней больше, и, слдовательно, современные актеры были тутъ боле въ своей тарелк. Главное лицо, Подколесинъ, было передано г. Давыдовымъ хорошо, даже посл Мартынова и Садовскаго. Тонъ былъ взятъ сразу врный и выдержанъ до конца. Лицо вышло совсмъ типическое. Одно жаль, что послдняя сцена была обезцвчена тмъ вншнимъ пріемомъ, какимъ задался исполнитель. Онъ затялъ передать весь монологъ, въ которомъ Гоголь чисто по-шекспировски заставляетъ человка отъ твердой ршимости сію минуту жениться и, изъ восторга отъ этого, перейти черезъ нсколько минутъ къ колебанію, наконецъ къ испугу отъ принятаго ршенія и выскочить въ окно, чтобы только не привести этого ршенія въ исполненіе. И Мартыновъ, и Садовскій произносили этотъ знаменитый монологъ въ сильномъ волненіи, которое выражалось и во вншнихъ движеніяхъ. Неподвижный въ теченіе всей роли Подколесинъ, всколыханный весь, заходилъ, задвигалъ руками, ускорилъ рчь,— онъ вн себя, онъ въ эти минуты уже не Подколесинъ, иначе онъ и ршиться бы не могъ на то, на что во всю жизнь не въ состоянія былъ ршиться,— онъ воодушевился, горитъ восторгомъ, сознаетъ, что теперь, еслибъ онъ и захотлъ, то уже нельзя не жениться. И вдругъ онъ точно толкнулся о прежняго себя… ‘А будто ужь и точно нельзя?’ Тутъ его движенія и рчь замедляются… Ужь онъ пересталъ ходить, сталъ. Восторженное выраженіе переходитъ въ перепуганное, ршимость — въ колебаніе и, наконецъ, въ неудержимую потребность бжать. Прыжокъ въ окно длается понятнымъ. Г. Давыдовъ всю сцену разыгралъ стоя на одномъ мст и однимъ выраженіемъ лица продлалъ вс т переходы и оттнки, изъ которыхъ она состоитъ. Мимическая часть была превосходна, но эта неподвижность на мст уничтожила весь эффектъ, всю послдовательность пережитаго и перечувствованнаго Подколесинымъ въ теченіе заключительной сцены его роди.
Вполн типичнаго Бочкарева посл Сосницкаго намъ не довелось видть. Кажется, Шумскій игралъ эту роль, и, безъ сомннія, отлично, но пишущій эти строки его въ ней не видлъ. Щепкину не доставало врожденной развязности и легкости. Онъ бралъ шкодой и необычайнымъ умньемъ длать изъ себя то лицо, какое брался изобразить. Но цльнаго типа Бочкарева онъ не создалъ. Настоящій Бочкаревъ Алексайдринской сцены, г. Сазоновъ, тоже не довольно подвиженъ, но справился съ трудною задачей недурно и во второмъ дйствіи былъ даже хорошъ.
Лучше всего были разыграны мелкія вещицы: Собачкинъ, Лакейская и Утро дловаго человка, опять-таки въ силу того, что он легче. Во всхъ отличался г. Давыдовъ разнообразіемъ, тактомъ и бьющею черезъ край, рядомъ съ другими, талантливостью.