Современное искусство.
Современное искусство.
Выставки картинъ: въ академіи художествъ, въ академіи наукъ (14 передвижная) и въ Соленомъ городк (K. Е. Маковскаго).
П. Ковалевскій.
‘Русская Мысль’, кн. IV, 1886
Выставки картин: в академии художеств, в академии наук (14 передвижная) и в Соленом городке (K. Е. Маковского), Ковалевский Павел Михайлович, Год: 1886
Время на прочтение: 25 минут(ы)
Дв соперничающія выставки (въ двухъ академіяхъ) стоять въ сотн шаговъ одна отъ другой, какъ два противника на поединк, это Капулетти и Монтекки русскаго художества, непримиримые враги. Враги… Какъ странно звучитъ это слово! Почему и за что враги? Можетъ-быть одни желаютъ погубить искусство, а другіе его отстаиваютъ? Можетъ-быть они пришли изъ разныхъ концовъ свта и не могутъ сговориться, потому что не понимаютъ другъ друга?— Ничуть не бывало: оба лагеря набраны изъ художественныхъ трудовъ людей, вскормленныхъ одною и тою же академіей, съ которою одни изъ нихъ соперничаютъ и враждуютъ, или — что еще странне — которая съ ними соперничаетъ и враждуетъ. И изъ-за чего?— Изъ-за того, что много лтъ назадъ нсколько горячихъ молодыхъ головъ, не выдержавшихъ черезчуръ уже ‘художественныхъ безпорядковъ’ академическихъ выставокъ, ршились составить свои выставки. Въ этомъ были усмотрны сепаратизмъ и потрясеніе основъ, проложеніе новыхъ путей для распространенія художественнаго развитія приравнено чуть ли не въ нарушенію правилъ для проведенія путей сообщенія. И вотъ теперь, когда усиліями настойчивости и риска эти предпріимчивые юноши, успвшіе созрть и въ жизни и въ искусств, проторили дорогу для передвиженія картинъ по дебрямъ Россіи, никогда не видвшимъ настоящихъ картинъ,— та же академія начинаетъ съ ними соперничать и но накатанному ими пути пускаетъ передвижную конкурренцію выставокъ. Это уже до того странно, что было бы почти страшно, еслибы не превращало, наконецъ, нашихъ Капулетовъ и Монтековъ въ простыхъ Ивановъ Иванычей и Ивановъ Никифоровичей, поссорившихся изъ-за гусака. Ужь не попробовать ли подтолкнуть ихъ сзади и помирить, какъ тхъ? Шутки въ сторону: горячія головы давно остыли и на примиреніе, вроятно, пойдутъ, если увидятъ желаніе со стороны боле сильной. А которая сторона сильне — ясно. Оно было бы для всхъ выгодне, а для сильной стороны и достойне. Вдь у нашего художества только одна и есть законная мать, что академія. Можетъ-быть укажутъ на примръ блуднаго сына, который самъ пришелъ къ порогу родительскаго дома? Но вдь онъ зато и былъ блудный,— онъ расточилъ все, что вынесъ изъ этого дома, и воротился нагъ. Наши же сыновья приходятъ въ лучшемъ вид, чмъ ушли, приносятъ сокровища ими самими накопленныя, они — гордость и слава художественной семьи. Какіе же они блудные? И ужь если сыну несомннно блудному зажарили самаго жирнаго барана, то неблуднымъ по меньше!) мр слдовало бы сказать: ‘Милости просимъ’ и ‘кто старое помянетъ, тому главъ вонъ’. А посл, пожалуй, и барана можно… Иди есть старшіе сыновья, которые обидятся? Пусть ихъ обижаются.
Теперь наши художества торгуютъ въ раздробь и только лнивый не открываетъ своей лавочки и не беретъ по 30 коп. за входъ: ‘Пожалуйте-съ, у насъ товаръ самый превосходный-съ!’ Куда какъ приглядно! Пусть будутъ выставки постоянныя, круглый годъ, какъ необходимый пріютъ для текущихъ работъ и полезное развлеченіе для общества, когда нтъ годичныхъ выставокъ, но выбрасывать разомъ два-три знамени подъ двумя-тремя выставками, да еще въ разныхъ частяхъ города, заставляя отъ Фонтанки (гд помщается выставка г. Маковскаго) колесить до впаденія Невы (гд выставки враждебныхъ академій),— испытывая вс прелести полицейской весны,— это уже своего рода купчую’. А ужь какъ вс он помщены, кром той, которая въ академіи художествъ, гд всмъ имъ было бы мсто и гд ихъ настоящее мсто!
Мы не послдуемъ примру выставокъ — раздлять, чтобы управлять, а попробуемъ, напротивъ, соединить географически-разрозненныя произведенія искусства въ роды или направленія. Но прежде всего попытаемся отвтить на вопросъ, который слышится и въ обществ, и въ печати: стоитъ ли вообще говорить о нашемъ художеств и находится ли оно въ состояніи упадка, или преуспянія?
Говорить о художествахъ, по-нашему, стоило бы въ обоихъ случаяхъ: въ первомъ — потому, что изъ состоянія упадка слдовало бы постараться ихъ поднять, а во второмъ — потому, что нельзя не указать, въ чемъ это преуспяніе проявляется.
Мы заявляемъ смло, что русское художество находится въ состояніи такого же преуспянія, въ какомъ находилась русская литература въ начал сороковыхъ годовъ. Оно обыкновенно отставало и отстаетъ отъ литературы на десятки лтъ. Только разъ, да и то мелькомъ, его захватила было всепожравшая одно время волна обличенія, но очень скоро оставила его въ сторон и понеслась дале, пока не утолила наконецъ своей жажды шантажами и диффамаціями, превратясь сама въ грязь изъ той чистой влаги, которая первоначально полилась именно на эту грязь, гд только она завелася… Мы еще помнимъ состояніе нашего искусства въ положеніи неподвижности или академической розги, когда твердое знаніе однихъ правилъ художественной грамматики — гд ставить запятую, а гд художественную букву — составляло образованіе художника, помнимъ смнившую ихъ бурю романтизма Брюлова (этого Виктора Гюго живописи), мы видли строгое шествіе высоконазидательнаго Иванова, съ восторгомъ услышали первыя слова натурализма, произнесенныя Федотовымъвъ его вседневныхъ сценахъ, и съ тхъ поръ уже непрестанно слышимъ все развивающуюся, крпнущую рчь этого натурализма, покрывающую все остальное, мы пережили Гуна и Перова и имемъ гг. Крамскаго, Рпина, К. и В. Маковскихъ, Якобія, Верещагина (В.В.) — мастеровъ первостепенныхъ для изображенія быта вседневнаго и простонароднаго, для историческихъ сценъ, портрета и всякаго рода типовъ… За ними идутъ слдомъ молодыя дарованія: гг. Полновъ, Кузнецовъ и др. Мы наконецъ присутствуемъ при той виртуозности исполненія, какая была еще недавно въ русской литератур, но еще не бывала въ живописи. Разв только старые портретисты: Левицкій, Тропининъ да Боровиковскій — писали такъ же. А въ ваяніи мы имемъ Антокольскаго…
Но если что преуспло всего поразительне, такъ это пейзажъ, и именно русскій пейзажъ. Виды природы издавна находили себ у насъ такихъ передавателей, какими были нкогда Лебедевъ, Щедринъ, а потомъ на смну имъ выступили Айвазовскій, Лагоріо, Боголюбовъ, Мещерскій, Эрасси,— послдніе два вынесшіе изъ мастерской Калама замтное вліяніе на нашу пейзажную живопись, и до сихъ поръ не вполн прекратившееся. Это былъ пейзажъ такъ-сказать всеобщій. Но т незамтные уголки смиренной и, пожалуй, скоре невзрачной, но исключительно нашей, и потому намъ милой природы, простой и заунывной и безъ конца тянущейся, какъ наша родная псня,— уголки эти выведены на свтъ недавно. Гг. Шишкинъ, Куивджи, бар. Клодтъ, Орловскій и поднимающіеся за ними гг. Сергевъ, Волковъ съ хороводомъ позднйшихъ молодыхъ дарованій: гг. Крачковскій, Крыжицкій, Дубовской, Писемскій, Ендогуровъ — вс они нашли на своихъ палитрахъ и свои краски для своей природы.
Ошибочно было бы вывести отсюда заключеніе, будто такіе мастера, какъ Лагоріо и Боголюбовъ, напримръ, не находятъ этихъ красокъ, когда трактуютъ русскій пейзажъ,— совсмъ нтъ, но они явились ране нарожденія послдней шкоды новйшаго русскаго пейзажа, и потому о нихъ указано въ другомъ мст. Реализмъ нашихъ новйшихъ пейзажистовъ составляетъ ихъ собственную физіономію, какъ и реализмъ новйшихъ романистовъ, безъ ущерба однако достоинству ихъ предшественниковъ. Такъ, преждевременно скончавшійся замчательный маринистъ нашъ Судковскій, напримръ, хоть и писавшій больше южное море, безспорно принадлежитъ къ позднйшей реальной школ русскихъ пейзажистовъ по своей художественной физіономіи. Онъ и на юг искалъ мотивы элегическіе или пасмурные и передавалъ ихъ съ правдивостью безупречнаго реалиста.
Особенно отрадно слдить за этими врными шагами молодыхъ пейзажистовъ, въ ту первую ихъ пору общенія съ природой, когда она еще управляетъ ихъ кистями, а не кисти гнутъ ее и подчиняютъ себ. Вотъ передъ нами незатйливыя и для людей идущихъ на выставку искать яркихъ красокъ и громкихъ именъ, пожалуй, незамтныя работы возникающихъ дарованій. Тутъ тихій, зеленый, весь дышащій свжестью лсистой рчки, пріютъ среди лтняго горячаго дня, который лишь однимъ золотистымъ пятномъ солнца пробился на траву въ прогалинк между деревьевъ, тамъ — вся въ полевыхъ лтнихъ цвтахъ, веселыхъ, какъ само лто, и въ высокой трав лужайка, дале — задумчивая осень. И все это искренно прочувствованное, правдиво переданное встью, мало кому извстною, г. Дубовскаго. Въ другомъ мст, своеобразно обработанный г. Бидогуровымъ, или правильне — сработанный прямо съ натуры, мотивъ нашей оттепели, съ рыхлымъ снгомъ, который только-что навалило изъ срыхъ, еще не до конца выбросившихъ его тучъ, несущихся раскидать его дале,— снгомъ, тутъ же тающимъ… Мглистая даль, лужи, между которыми отыскиваетъ съ трудомъ куда ступить ногою человческая фигура… Какая это русская картина, и какъ она по-русски просто передана! А, вдь, имя-то художника едва ли не впервые является на выставк. Его же Посл грозы одинаково прекрасно: нива, помятая вихремъ, грязная, промокшая дорога, на небосклон еще темень отъ удаляющейся грозы, а тутъ уже сильный свтъ солнца круглится и растетъ на омытой трав… Такому началу можно только пожелать соотвтственнаго продолженія, и на имя г. Ендогурова станутъ сбгаться когда оно появится на холст. У г. Писемскаго прозрачно-стеклянный воздухъ его Весны, молочной отъ таянія воды, и эти опрыснутыя первою зеленью березы, между которыми хочется ходить,— такъ много въ картин воздушнаго пространства,— ветъ въ самомъ дл весною, а его же осенній мотивъ передаетъ чувство осени съ большою непосредственностью и правдой… Не мене выдержаны и правдивы Майскій вечеръ, Ливень, Туманное утро и др. мотивы сверной природы у г. Крыжицкаго. Пейзажъ г. Крачковскаго Передъ грозой, гд прекрасно выражены и быстро застилающая поле свинцовая туча, и переполохъ рабочихъ, которые спшатъ скидать сно въ стогъ, еще освщенный солнцемъ,— гршитъ, можетъ-быть, нсколько травою, которая зелена такъ, какъ будетъ посл грозы, когда ее хорошенько вымоетъ ливень. Его же На дач, при самой простой ежедневности вида, прелестно по тонамъ и особенно по тонкой полос солнечнаго свта на трав. Фигуры тоже хороши и длятся на воздух.
Переходя къ художникамъ большаго возраста, нельзя не сказать, что г. Волковъ своею большою картиной Омутъ не заставляетъ позабыть прошлогодней, съ ея элегическимъ, мягкимъ оттнкомъ. Эта, напротивъ, грубовата, тяжеловата и по воздуху, и по первому плану. Вполн хорошъ только дальній планъ. Маленькія, совсмъ маленькія картинки г. Волкова зато эстетичны и очень милы.
Но кто сдлалъ шагъ даже противъ прошлаго года, такъ это г. Сергевъ. Это тотъ шагъ, которымъ достигается уже настоящее мастерство. Три большихъ и одинъ меньшій виды Малороссіи нашего даровитаго художника полны такой здоровой поэзіи и правды, заключаютъ въ себ такое обиліе подробностей крайне интересныхъ, отъ которыхъ нельзя оторваться, и въ то же время такъ выдержаны въ цломъ, такъ прелестны по трезвости и согласію тоновъ, что не знаешь, чему боле удивляться — общему или отдльностямъ. Кто знаетъ малороссійскіе хутора, нашу южную высокую степь, съ разбросанными по ней хуторами, видными за десятки верстъ, съ лтнею жарой, въ которой млютъ эта безконечная степь и эти хутора, съ будяками (репейниками) чуть не въ ростъ человческій у плетней (заборовъ),— кто все это видлъ и не забылъ, увидитъ опять въ жив, а кто забылъ — вспомнитъ, тотъ же, кто этого никогда не видлъ, скажетъ большое спасибо художнику за то, что показалъ. И однако замчательныя эти картины не всми оцнены по достоинству. Этому есть причина помимо ихъ достоинствъ, и о ней молчать не слдуетъ. Нашъ реалистъ-эстетикъ далъ себя увлечь требованіямъ правды можетъ-быть дале, чмъ это было необходимо. Исходя изъ того положенія, что при большой протяжимости вида, какъ въ повышающейся степи, на самомъ дл, съ даннаго пункта, кром степи ничего не увидишь,— небо останется вн угла зрнія,— г. Сергевъ заключилъ дв изъ своихъ картинъ не воздухомъ, а степью же. Не подумайте, что он совсмъ безъ воздуха,— онъ разлитъ по всей его степи въ изобиліи,— но неба, выше степи, въ картин нтъ. Эта новизна непріятна зрителю, и многіе изъ-за этой непріятности уже не видятъ достоинствъ пейзажей. Достается, конечно, художнику на вс лады: и степь-то у него упирается въ раму,— а это дерзость,— и воздуха-то онъ не пишетъ, потому что, значитъ, писать не уметъ, и ужь я не знаю что… Хвалить г. Сергева за его увлеченіе,— потому что это не боле какъ увлеченіе, хоть и вызванное убжденіемъ,— мы не станемъ, но и порицать воздержимся, въ томъ упованіи, что, удовлетворивъ ему, онъ самъ удлитъ на своихъ холстахъ мстечко небу. Онъ и теперь уже выставилъ два пейзажа съ небесами: на одномъ отвелъ, въ вид компромисса, только узкую полоску небу (что, скажу мимоходомъ, особенно вышло характерно для высокаго стеннаго вида), а на другомъ — такъ и совсмъ расщедрился, размежевалъ землю съ небомъ поровну. Но эта послдняя уступка, на бду, явилась поздно, когда уже большинство публики успло пересмотрть выставки, а рецензенты — отдать о нихъ отчетъ. Вдобавокъ и поставленъ послдній пейзажъ совсмъ дурно — въ проход, между двухъ свтовъ, и оттого въ сущности безъ всякаго свта. А воздухъ написанъ на немъ прелестно: легкія тучки бгутъ и просто испаряются въ неб.
Таковъ послдній урожай нашего молодаго пейзажа:
Ни замковъ, ни морей, ни горъ…
Спасибо, сторона родная,
За твой врачующій просторъ!…
Большія имена нашего пейзажа вс на-лицо, только г. Куинджи вотъ уже который годъ отсутствуетъ. И что-бъ это значило? Вдь, не можетъ же художникъ, только-что достигшій полнаго развитія дарованія и наибольшей извстности, сказать себ: довольно! Ели онъ ищетъ поразить чмъ-нибудь небывалымъ? Французскую пословицу: ‘лучшее — врагъ хорошаго’ — не надо бы забывать и г. Куинджи.
Мн кажется, что г. Орловскій нсколько позабылъ эту пословицу и тоже ищетъ лучшаго: ныншнія его картины меня смутили. Посл той силы, ширины и того блеска исполненія, какими онъ снискалъ себ такую заслуженную извстность, онъ вдругъ точно пріосадилъ себя, и къ своей собственной манер пробуетъ примнить манеру каламовскую, извстную у насъ боле подъ именемъ манеры Мещерскаго. (У насъ многіе даже говорятъ: какъ Валамъ похожъ на Мещерскаго!) Кто-то опредлилъ эту манеру такъ: пыли мало,— все слишкомъ чисто прибрано… И вотъ г. Орловскій вздумалъ вдругъ прибраться и почиститься. Напрасно. Или это только опытъ, который можетъ-быть его самого не удовлетворитъ? Будемъ надяться. Г. Орловскаго ныншняго года просто признать нельзя за Орловскаго, не будь его имени въ каталог. И пусть извинитъ меня знаменитый художникъ,— стоящая рядомъ картина г. Сергева меня гораздо боле удовлетворяетъ.
Вотъ г. Шишкинъ — такъ тотъ настоящемъ является Шишкинымъ: и въ своихъ соснахъ на песчано-глинистой земл, и въ этой чудесной заповдной дубовой рощ, насаженной Петромъ -мъ въ Сестрорцк. Такъ трактовать лсные сюжеты уметъ онъ одинъ. Ни обычная сила письма, ни откровенный реализмъ не покинули художника.
Гг. Боголюбовъ, Лагоріо, и на этотъ разъ Мещерскій, даютъ намъ море, каждый свое,— ужь никакъ одно не примешь за другое, а всякое узнаешь сразу. Первый далъ особенно хорошее туманное утро на Нормандскомъ берегу. Песчаныя отмели, самая вода и переполненная испареніями атмосфера переданы мастерски. Вторымъ превосходно написанъ Входъ изъ Босфора въ Черное море. Пароходъ удаляется отъ зрителя въ глубину картины и расходящаяся борозда его хода ложится на вод, которая лоснится и круглится на горизонт. Воздушная перспектива и общій — теплый, нжащій — тонъ дополняютъ прелесть…
Г. Мещерскій какъ бы обмнялся съ г. Орловскимъ, попробовавъ пустить немножко пыли въ свою живопись, но я боюсь, что и ему опытъ не удался,— намсто прежней чистоты вышла полинялость. Тмъ не мене, на одномъ изъ выставленныхъ пейзажей, вода, и особенно отраженіе въ ней облаковъ — совсмъ отвсное, перпендикуляромъ сверху внизъ, на прибрежьи Нарвскаго залива и холодная блдность свернаго моря удались прекрасно. Вообще же лучше бы не мняться, продолжать безъ пыля.
Вотъ г. Айвазовскій уже полвка не мняется. Его и прозвали ‘вчно юнымъ’. Правда, и огромный его даръ остался юнымъ. Ни сомнній, ни какихъ-нибудь исканій онъ не зналъ никогда и расточается себ на импровизаціи. Съ чего тутъ старться? Выставленные два холста — такіе точно, какіе выставлялись годъ назадъ, сорокъ лтъ назадъ, и будутъ выставляться до тхъ поръ, пока продлятся (и пусть продлится доле) жизнь счастливаго художника.
Можно бы, пожалуй, заключить отчетъ о пейзажномъ отдл, но, чтобы не осталось слишкомъ много обойденныхъ, упомянемъ о симпатичномъ осеннемъ пейзаж художника-любителя г. Атрыганьева, по чистой случайности, конечно, очень родственномъ выставленнымъ пейзажамъ г. Орловскаго (что ужь никакъ не можетъ быть поставлено ему въ судъ, или во осужденіе), и промолчимъ объ его же, вроятно, написанномъ давно и о которомъ лучше было бы совсмъ забыть, назовемъ нкоторые милые, непритязательные виды г. Холодовскаго,— смлыя, бойкія и характерныя изображенія малороссійскихъ селъ, Н. Маковскаго, съ облегшею ихъ степью и, мимоходомъ сказать, съ деревьями нсколько мещерскими… (Вы видите, г. Мещерскій, какъ много людей хотятъ быть вами, а вы сами хотите перестать быть собою!) Есть работы гг. Вилдіе и Свдомскаго, съ итальянскими мотивами и свтомъ Италіи. Очень типично у г. Свдомскаго безплодное, сгорвшее на южномъ солнц, прибрежье морскаго залива, съ полуразрушенною срою башней, въ которой прилпилась избушка, съ коляской виттурина, встаскивающею форестьеровъ въ гору, и съ черною свиньей на первомъ план — единственными Живыми предметами этой мертвой мстности. Приходится сказать и г. Клеверу два слова по поводу его работъ, съ которыми онъ нсколько лтъ сряду носится изъ одного конца Петербурга въ другой, и никакъ не можетъ разстаться. Понравились ли ужь очень эти работы публик, или самому художнику он очень нравятся, только отъ нихъ положительно нтъ проходу. Красная шапочка отъ такой усиленной носки успла совсмъ износиться, а Идиллія на вод убдитъ всхъ, что она просто идиллія въ пейзажной живописи. Въ самомъ дл, до наивности идиллическихъ временъ искусства доведены на ней воздушная перспектива и соотношеніе предметовъ между собою: водяные кувшинчики, напримръ, сдланы въ естественную величину и тутъ же тростникъ въ нсколько вершковъ… О томъ, что горизонту и небу, такъ снисходительно взирающему на эти грхи, помститься ршительно негд, а г. Клеверъ ихъ втиснулъ,— и говорить нечего: стоитъ ли такими пустяками стсняться!… Вотъ урокъ г. Сергеву: не быть слишкомъ мнительнымъ, но храбростью брать… небеса! Нтъ, г. Клеверу, выросшему на румяныхъ закатахъ, благоразумне было бы къ нимъ воротиться. Авось подъ ихъ добрымъ сіяніемъ и померкшее имя его опять просіяетъ.
Г. Бегровъ справляется съ видами Петербурга какъ знатокъ дда и достойный ученикъ г. Боголюбова. Его набережная, Невскій проспектъ и виды морскаго канала по-своему очень хороши.
Въ пейзажномъ отдл слдовало бы упомянуть еще о K. Е. Маковскомъ и молодомъ художник г. Кузнецов, но эти два разнообразныя дарованія представала работы во всхъ родахъ живописи, и потому о каждомъ удобне поговорить особо.
Пейзажъ окончательно завладваетъ русскимъ художествомъ: онъ вторгся въ картины быта (жанръ) и смшался съ ними такъ, что трудно ршить, гд кончается онъ и гд он начинаются. Пейзажъ входитъ почти во всякій жанръ, и нтъ почти ни одного пейзажа безъ жанра,— безъ цлыхъ группъ или хоть отдльныхъ фигуръ. Даже портреты боле прежняго начинаютъ писать съ пейзажемъ. К. Маковскій и Крамской пишутъ ихъ на террас съ видомъ на море, или на городъ, въ саду, на крыльц, а г. Келлеръ, какъ увидимъ, даже въ горныхъ ущельяхъ…
Вс лучшія бытовыя картины настоящихъ выставокъ — съ пейзажами. В. Маковскій, отличавшійся до сихъ поръ сценами такъ-сказать комнатными, перенесъ ихъ на воздухъ, въ поле, и надо признаться, что прошлогодняя ршительная попытка въ этомъ род, сразу не увнчавшаяся большимъ успхомъ (онъ не овладлъ вдругъ колоритомъ), въ ныншнемъ году уже можетъ быть привтствована какъ вполн удачная: вс сцены колоритны, живы, а пейзажи полны воздуха и свта. Одна Ярмарка чего стоитъ. Это истинно превосходный жанръ съ пейзажемъ. Затмъ онъ пытается переходить совсмъ къ пейзажу съ фигурами, и такъ же счастливо. Это новая дорожка, найденная нашимъ даровитымъ наблюдателемъ, и она можетъ привесть его къ чему-нибудь новому. Старые мотивы послднее время у него какъ-то поизносились, и одинъ изъ нихъ, попавшій на выставку и изображающій свистъ, или винтъ, разныхъ, въ сущности очень типичныхъ, мелкаго калибра господъ, съ попикомъ въ придачу, отзывается чмъ-то уже видннымъ, хотя можетъ-быть такого собственно мы еще и не видли. Вдобавокъ, и написанъ онъ грубовато и черновато, тогда какъ новыя работы уже значительно изящнй и свтлй.
Г. Корзухинъ тоже другой годъ выставляетъ бытовыя картины съ пейзажемъ. Въ прошломъ году это былъ даже боле пейзажъ съ фигурами,— нынче у него фигуры въ пейзаж. Въ прошломъ году картина была красиве, въ ныншнемъ — содержательне. Въ палисадник подпетербургскаго дачнаго домика сидитъ барышня на скамейк съ книгой. Подл нея корзинка съ работой, но книга, можетъ-быть романъ съ очаровательнымъ героемъ, отодвинула работу на задній планъ. Можетъ-быть сцена очень животрепещущая и нжная заставляетъ нжно трепетать сердце двушки, уноситься далеко отъ этого форменнаго дачнаго домика, скучнаго палисадника, испытывать чувства, которыхъ ничто окружающее не заставляетъ ее испытывать… Она видитъ сны на яву… И вдругъ чьи-то увсистые шаги и что-то заблвшее передъ глазами непріятно возвращаютъ ее къ дйствительности. Она поднимаетъ глаза: знакомая, давно надовшая, выхоленная, грузная фигура отставнаго военнаго, стараго холостяка, или не молодаго вдовца, но совсмъ еще молодца-мужчины, съ букетомъ цвтовъ въ рук, въ бломъ, нестерпимо бьющимъ въ глаза, кител, съ выбритымъ до блеска лицомъ, осклабившись, стоитъ передъ нею.— ‘Ахъ, надолъ!’ — вырвалось у нея изъ груди и рука досадно сжалась. Того ли она была невидимою свидтельницей и воображаемою участницей еще за минуту, и вдругъ ее вырываетъ изъ ея волшебнаго міра этотъ противный, толстый, подтянутый болванъ!… Тутъ почти шевелится зародышъ драмы… Даже счастливая улыбка этого толстаго болвана пошла чуточку наперекось. Боле всего удались выраженіе лица и поза барышни. Въ этихъ сдвинутыхъ бровяхъ, сжатой рук и этомъ взгляд собирается гроза… Откормленному добряку она не пара.
Г. Пелевинъ пишетъ все лучше и тоньше. Содержаніемъ его маленькія бытовыя картинки изъ крестьянскаго быта не богаты, он врностью обстановки, типами, такъ-сказать этнографическою стороною — сильны. Онъ больше всего любитъ и уметъ писать дтей, теперь онъ написалъ мило и барашковъ съ дтьми.
Г. Лемохъ составилъ себ имя дтьми. Въ ныншній разъ онъ посвятилъ имъ даже сочиненіе сложне обыкновеннаго: толпа деревенскихъ ребятъ ввалилась въ избу посмотрть на новорожденнаго въ люльк, котораго имъ показываетъ баба. Но написаны на этотъ разъ дти какъ-то суше, хоть и законченне прежнихъ дтей. Есть еще этюдики г. Лемоха, портреты во весь ростъ, очень малыхъ размровъ, тоже въ форм этюдовъ, съ домашнею обстановкой изображаемыхъ лицъ, съ подобіемъ ихъ скоре, нежели сходствомъ. Впрочемъ, выходитъ оно довольно мило.
Виртуозенъ по письму г. Харламовъ. Въ этомъ его сила. Но онъ давно сбывалъ Петербургу только объдки отъ своего парижскаго стола. Вчно лохматая головка двочки, которая сперва являлась сильно написанною, сдлалась неизбжною принадлежностью выставокъ,— все въ томъ же поворот, съ тми же пасмами волосъ, слабя и линяя отъ году въ годъ. Точно художникъ написалъ ее въ первый разъ нарочно посильне и посочне, чтобы сдлать съ нея нсколько оттисковъ и посылать ихъ на выставки, покуда вс не выйдутъ. Надо полагать, что теперь вс вышли, потому что онъ прислалъ маленькую группу двочекъ между цвтами — свжую и прелестную вещицу. Впрочемъ и здсь не обошлось вполн безъ старой знакомой,— лохматая двочка въ числ ихъ опять-таки является, но уже маленькою, миленькою и только лохматенькою…
Г. Полновъ, художникъ всегда умный и даровитый, явился на теперешней выставк и колоритнымъ. Мастерство письма далось ему окончательно. А только при соединеніи такихъ условій картина вседневной жизни и получаетъ право называться картиной. Оттого-то передъ Больною г. Полнова можно простоять долго, передумать и перечувствовать много. Двочка лежитъ въ постел съ лихорадочно, широко раскрытыми, бредящими глазами, которые глядятъ на васъ не то мольбою, не то вопросомъ: что съ нею длается?… гд она?… На столик горитъ лампа подъ зеленымъ, подгорлымъ колпакомъ и ярко освщаетъ предметы, попавшіе въ кругъ ея свта, стаканъ съ питьемъ и ложечкой, какія-то записочки, книжечки. Свтъ этотъ охватилъ наволочки подушекъ, съ углубленною въ нихъ горящею головкой дитяти… Сама головка — въ прозрачномъ полутон, а все кругомъ въ сплошной тни, и темный очеркъ женщины со склоненною головой, позади кровати, едва различается сразу. Но Когда осмотритесь въ темнот, то, какъ это бываетъ и въ дйствительности, об фигуры и вся комната съ ея обстановкой выступятъ передъ вами мало-помалу. Кто переживалъ такую обстановку, такія полутемныя комнаты и встрчалъ устремленные на него безпомощные, не дтскіе глазенки своихъ больныхъ дтей, тотъ больно ощутитъ передъ картиной никогда незаживающую въ сердц рану.
Еслибы такому мастеру, какъ г. Полновъ, достался счастливый сюжетъ Послдняго аккорда, довольно неумло взятаго г. Селезневымъ, то многіе бы призадумались надъ этимъ чахоточнымъ, еще молодымъ человкомъ, котораго усадила въ покойныя кресла, у открытаго на южное море окна, молодая женщина, а сама сла къ фортепіано, чтобы заглушить тяжелыя предчувствія и развлечь больнаго… Играла-играла — и призадумалась на послднемъ аккорд… Можетъ-быть это послдній аккордъ и изъ ея настоящей, не давно можетъ-быть счастливой жизни съ милымъ человкомъ… Но это все выражено слабо я потому не дйствуетъ.
Даже еслибы мене даровитый и опытный, но все-таки художникъ, съ дарованіемъ и чувствомъ красокъ, съ пріятнымъ письмомъ,какъ г. Новоскольцевъ, вмсто порнографіи взялся за благодарный мотивъ только-что названной картины, то и тогда она выиграла бы. Выиграло бы кстати и искусство, избавясь отъ одного лишняго порнографическаго произведенія. И неужто г. Новоскольцеву не подсказали его дарованіе и вкусъ, замтный въ пріем даже на такой живописи, чего-нибудь лучшаго, что онъ ршился тратить время, краски и большой относительно (для подобнаго сюжета даже черезчуръ большой) холстъ, чтобы повдать міру, какимъ образомъ раздтая и только не стащившая съ себя трико какая-то плясунья ‘посл бала’ (хорошъ былъ этотъ балъ!) повалилась на кресло и спитъ, съ приподнятою коротенькою тканью на живот. На стол — остатки цлаго кутежа: бутылки съ опивками, тарелки, блюда съ объдками… И молодой мужчина закуриваетъ сигару на огн догарающей лампы. Что же сей сонъ значитъ?— А то, что всякому, даже въ бурс не обучавшемуся, понятно. Но какъ на такіе сны тратиться художнику, да еще трактовать ихъ въ большомъ вид, это совершенно непонятно.
За то какъ отдыхаетъ художественное чувство, оскорбленное г. Новоскольцевымъ, на серьезныхъ, строго-эстетическихъ и очень удачныхъ попыткахъ г. Бакаловича передавать сцены изъ быта древнихъ римлянъ! И похвально то, что онъ подходитъ къ своему предмету съ почтительною, подобающею скромностью,— трактуетъ въ маломъ и не сложномъ вид. Вотъ это достойное употребленіе полученнаго отъ природы дара. И стиль, и краски у художника выдержаны, и типы благородны. Катулъ ли читаетъ стихи друзьямъ, сосдки ли сошлись и бесдуютъ, или молодой красавецъ въ тог чертитъ посланіе на пурпурной стн,— всегда и во всемъ художникъ выдержанъ, строгъ и достоинъ полной похвалы. Пусть его идетъ по избранной дорог — и дойдетъ такъ же успшно до большихъ картинъ.
Вотъ г. профессоръ (не В. В.) Верещагинъ, когда-то вышедшій въ путь тоже съ недурнымъ багажомъ, приходитъ съ пустою котомкой, въ которой только и есть что никому, ненужныя Дв аллегорическія фигуры, если что и изображающія, то разв аллегорію изображеній, не изображающихъ ровно ничего, да присвшій на одно колно толстенькій и вылизанный Амуръ, выпускающій стрлу изъ лука — точь-въ-точь какъ т, которыхъ рисовали въ альбомы нашимъ бабушкамъ влюбленные кавалерійскіе офицеры. Надо думать, что эти штуки кто-нибудь да заказываетъ,— вдь, не можетъ же человкъ для собственнаго развлеченія раскладывать такой художественный пасьянсъ.
Нтъ ни возможности, ни надобности останавливаться передъ большинствомъ еще не поименованныхъ картинъ, хотя между ними есть и недурныя. Мы остановились только передъ тми, которыя почему-либо можно отличить въ толп. Безличность и въ искусств, какъ въ людяхъ, можно только обходить.
Есть много батальныхъ картинъ — казацкихъ, осетинскихъ и другихъ. Есть и хорошія между ними, но судить о нихъ надо предоставить людямъ военнымъ, человкъ штатскій проходитъ мимо и говоритъ себ: должно-быть хорошо,— и проходитъ. А оно нердко и дйствительно хорошо.
Положительно хороши этюды головъ г. Боткина. Тутъ и жизнь, и правда, и типичность. Передъ ними не остановиться нельзя. Остановитесь и всмотритесь,— останетесь довольны.
Довольны останетесь и портретною нашею живописью. Она у насъ идетъ объ руку съ пейзажемъ. Не надо забывать при этомъ, насколько она трудне. Въ сущности нтъ ничего трудне портретной живописи, если смотрть на нее строго, то-есть какъ на картину при безупречной передач оригинала. Только схожій портретъ — одна половина дла, и только картинно исполненный — не все дло. Извольте-ка слить это въ одно. Сходство, да не начертательное сходство лица, а сходство характера, выраженія, — словомъ, возсозданіе на холст человка, каковъ онъ есть всегда, а не того закащика, который отъ такого-то до такого-то часа просидитъ на сеанс, — уже ‘одно такое сходство есть задача разршимая не легко.
Посмотрите на послднія работы г. Крамскаго: портретъ астронома Струве, философа Соловьева, сыновей г. Половцева и др.,— и ршите, что это: картины, или портреты? Г. Струве, на своей Пулковской обсерваторіи, передъ телескопомъ, у окна, въ которое глядятъ звзды съ темнаго ночнаго неба, освщенный фонаремъ сбоку, въ шуб, съ астрономическими инструментами въ рукахъ,— переноситъ васъ къ произведеніямъ кисти старыхъ мастеровъ въ первостепенныхъ галлереяхъ Европы. Я не знаю другаго портрета г. Крамола то, равнаго атому по горячности и свжести письма и сил колорита. Тонкая законченность и удивительная выразительность картинной головы г. Соловьева, съ глубоко задумчивыми, прекрасными, иззелена-срыми главами и продолговатыми кистями рукъ — образецъ пріема совершенно въ другомъ род, такъ свойственномъ нашему замчательному художнику. Сыновья г. Половцева — одинъ цвтущій и юный, идущій по садовой террасс, весь обвянный воздухомъ, другой — присвшій на балюстрад у блой стны, около чудесно написанной тяжелой желтой занавси, самъ блдный,— все длится отчетливо на этомъ блдномъ фон, благодаря мастерской лпк и сочетанію тоновъ. Все это картины — и все это портреты вмст. Хороши и очень похожи вышли также портреты: В. К. Владиміръ Александровичъ и генералы Гурко и Стюрлеръ. Можно положительно утверждать, по работамъ настоящей выставки, что художественныя силы И. Н. Крамскаго находятся на высшей своей точк развитія.
У Е. Е. Маковскаго картинность портретовъ такъ-сказать въ крови. Есть люди, которые ставятъ ему это даже въ хулу. Но вдь иная хула стоитъ похвалы. Въ ущербъ ли эта картинность сходству?— весь вопросъ въ этомъ. Говорятъ, женщинъ еще позволительно пріукрасить, но мужчинъ — ни-ни, и не думайте! Мужскіе портреты г. Маковскаго поэтому многими совсмъ отвергаются. Пиши женщинъ — теб и кисти въ руки, а мужчины у тебя выходятъ непохожими. Я лично не знаю непохожихъ портретовъ г. Маковскаго, который, напротивъ, схватываетъ сходство необыкновенно легко и скоро. Припомните портретъ генерала Тимашева, выставлявшійся нсколько лтъ назадъ. Лицо достаточно извстное! Былъ ли онъ похожъ? Г. Валуева, не безъизвстнаго тоже. Но, скажутъ, оба они очень красивы, а красоту отмежевалъ себ г. Маковскій. Въ такомъ случа посмотрите въ Солянонъ-Городк на портретъ стараго сенатора А. Ф. Веймарна. Покойный всю жизнь не отличался красотою, а въ то время, когда съ него писалъ г. Маковскій, онъ былъ и полуслпъ. Но боле поразительно-похожаго, совсмъ живаго портрета нельзя себ и представить. Старческая голова, мягкія морщины щекъ, съ особенно сложенными губами, взглядъ этихъ стеклянныхъ глазъ, которые смотрятъ, но уже не видятъ,— это само воскрешеніе умершаго. Работа замчательная по сходству и письму. Жаль только, что руки намчены слишкомъ наскоро я не соотвтствуютъ достоинствамъ головы. Тутъ же остановитесь передъ изображеніями пвцовъ Лассаля и Девойда. Пвцы писаны alla prima, а второй, въ костюм, настоящая картина испанской школы. Потомъ уже пойдетъ цлая галлерея красивыхъ, нарядныхъ и изящныхъ женскихъ портретовъ, между которыми выдаются — по нжности письма и колорита: портретъ великой княжны Ксеніи Александровны (три четверти лица въ полутон, но до того прозрачно-воздушномъ, что колоритъ свтлаго дтскаго тла весь сквозитъ) и г-жи Анненковой (этотъ уже весь въ полномъ свту и удивительно, длится на голубой плюшевой драпировк), по сил и сочности письма и картинности драпировокъ и фоновъ: ‘Боярыня’ (портретъ), въ боярской одежд и обстановк — типъ чисто-русскій, портреты г-жъ: Морозовой, Фирсановой, Штекеръ, дтей Хрущовыхъ, съ великолпною кошкой, пушистою, жирною и красивою… Да всхъ и не перечесть. А ужь какая виртуозность аксессуаровъ: ковровъ, бархатовъ, блондъ, мховъ, атласовъ, жемчуговъ, — такъ и говорить нечего,-такому виртуозу, какъ г. Маковскій, это ни по чемъ. Множество головокъ, мужскихъ и женскихъ, этюдовъ восточнаго типа, съ этимъ особеннымъ, смуглымъ, блдно-южнымъ колоритомъ и, по-восточному, унылыми черными глазами, или — рыжихъ, почти огненныхъ бородъ и волосъ, главъ коричневыхъ хитрыхъ и насмшливыхъ, дале, цыганскій таборъ — большой холстъ, посвященный загорлымъ кочевникамъ нашихъ южныхъ степей, съ энергическими движеніями пляшущихъ фигуръ, или лнивою безпечностью глазющихъ на нихъ, растянувшихся на земл, людей, точно говорящихъ: вдь охота же имъ не валяться? Пейзажъ обширный, въ немъ много свта и воздуха. За сценами пойдутъ пейзажи съ фигурами: липовая аллея съ возомъ, запряженнымъ водами, съ хохломъ, хохлушкой, хохленкомъ, усвшаяся на земл дтвора въ чудесномъ прохладномъ пятн тни подъ старыми каштанами, наконецъ и совсмъ уже пейзажи: цлое поле съ далью, густо заросшее бдою цвтущею кашкой, и этюдъ луга. А тамъ — разныя пано для стнъ, съ красивою, полною, но нисколько не порнографическою, нудой, ширмочки со сценами и типами Малороссіи, плодами, овощами, цвтами и всякою игрой фантазіи, на фон грубой золотой ткани… Словомъ, такого разнообразія и обилія (60 холстовъ!) работъ за два какихъ-нибудь года, какое представилъ R. Е. Маковскій, не представлялъ еще никто. Скажутъ: И. К. Айвазовскій представлялъ столько же. И въ этомъ, какъ и въ размр дарованія, пожалуй, оба художники похожи. Но посмотрите, что же можетъ дать Айвазовскій, который кром двухъ стихій, воды и воздуха, не пишетъ ничего, — даже скалы — слабая сторона его картинъ, а ужь деревья и фигуры — такъ просто ихъ пагуба! И между тмъ не хвалить Айвазовскаго такъ же непростительно, какъ съ нкоторыхъ поръ непростительно хвалить Маковскаго.
За г. Маковскимъ какъ разъ мсто — очень почетное, но заслуженное — такъ же разносторонне-одаренному молодому художнику г. Кузнецову. Онъ появляется на выставкахъ всего нсколько лтъ — и уже усплъ выдвинуться въ жанр, въ пейзаж, а въ ныншнемъ году и въ портрет. Его портретъ профессора Мечникова замтенъ и между портретами нашихъ первостепенныхъ мастеровъ — по колориту,— истинному колориту’ а не тому, который желаетъ проявиться въ яркихъ краскахъ,— по сочному, свжему письму и чмъ-то новымъ сулящему пріему. Это выразилось особенно тмъ, какъ написаны руки. Лежатъ он на бло! бумаг развернутыхъ брошюръ, которыя профессоръ разрваетъ ножомъ явь озоновой кости. Вотъ въ этихъ-то соотношеніяхъ тоновъ рукъ и бумаги, во взаимномъ дйствіи рефлектовъ однихъ на другія, и видно боле всего что-то новое и особенное. За будущее нашего портрета нечего бояться, если такія дарованія примутъ его изъ рукъ достойныхъ своихъ предшественниковъ. Только бы дарованія эти шли не сбиваясь съ пути, или не садясь на отдыхъ посл первыхъ счастливыхъ шаговъ.
На настоящихъ выставкахъ имются два печальные тому примра. Разв можно поврить, что эти загроможденные тяжелыми тнями портреты г. Горазскаго и розовые генералы г. Келлера писаны людьми, которые прежде были большими портретистами? Конечно, лучше видть предметы въ розовомъ цвт, нежели въ черномъ, но еще лучше ихъ видть именно въ томъ, въ какомъ они есть. Не хорошо тоже ставить свои оригиналы въ неудобныя и опасныя положенія, какъ это сдлалъ г. Келлеръ съ однимъ изъ генераловъ. Написалъ онъ его на маленькомъ холстик, по-поясъ, да еще холстикъ-то загородилъ горами (должно-быть Балканами), и самому герою только и оставилъ мсто надъ какою-то пропастью. Ущелье, въ которомъ тотъ застрялъ, грозитъ поглотить его ежеминутно. Онъ тщетно хватается за раму, а не то за край холста,— ущелье продолжаетъ грозить. Положеніе отчаянное, даже зрителю вчуж длается нехорошо: на его глазахъ того и гляди провалится человкъ и… поминай какъ ввали. А вдь этотъ самый художникъ когда-то писалъ отличные портреты.
Но возвратимся къ г. Кузнецову. Онъ выставилъ еще другой портретъ, тоже по-поясъ, но г. Рпинъ, написанный имъ чрезвычайно схоже, свободенъ отъ всякой опасности и на фон не угрожаютъ ему ни пропасти, ни горы.
Жанръ г. Кузнецова Деревенская прогулка — прелестная вещь. Она и сочинена, и написана тонко, съ тою же свжестью и колоритностью, какъ и портреты. Изъ аллеи выходятъ подъ ручку съ молодымъ человкомъ, одтымъ въ лтній свтлый костюмъ, премиленькая молоденькая двушка въ пестренькомъ ситцевомъ плать и бывшая, вроятно, въ свое время такою же миленькою, а теперь раздобрвшая и очень похожая на нее, матушка. Юноша увлекся, разговариваетъ, разсыпается мелкимъ бсомъ, разводитъ руками и всмъ тломъ такъ извивается въ сторону дочки, что рука матушки уже однимъ кончикомъ только держится на его рук и сейчасъ совсмъ повиснетъ. Двушка улыбается во все хорошенькое, съ двумя ямочками на щекахъ, личико свое, она готова прыснуть, и уже подбородокъ у нея запрыгалъ,— такъ смшно и забавно разсказываетъ малый юноша. А матушка потупилась и сдерживаетъ себя, но все ея круглое лицо выдаетъ тми же ямочками отъ довольной улыбки внутреннее удовольствіе: рыба клюетъ… Молодостью, правдой и деревенскою простотой ветъ отъ этой сценки. Преизящная и полная выраженія вещица, стоющая многихъ крупныхъ вещей!
Потокъ есть у г. Кузнецова два перехода изъ жанра въ настоящій пейзажъ: одинъ — весеннее цвтенье деревьевъ въ саду, еще до листьевъ, съ дтишками, которыя копошутся маленькими пятнышками въ трав,— должно-быть рвутъ цвточки, и другой — обрзыванье сучьевъ, на оголенныхъ уже осенью, можетъ-быть, тхъ же деревьяхъ, старикомъ и другою фигуркою, молодою. Воздухъ, деревья и вс краски двухъ временъ года переданы съ чувствомъ истиннаго художника и поэта.
Г. Кузнецовъ отвлекъ насъ отъ портретнаго отдла, къ которому на минуту еще воротимся, чтобы сказать нсколько словъ о работахъ г. Ярошенки. Странное явленіе — работы этого художника. Вс он очевидно разсчитаны на большую силу колорита и письма, а между тмъ только одна, и именно не писанная красками, но сдланная чернымъ карандашомъ (фюзеномъ), портретъ покойнаго Кавелина, вполн сильна, пластична и, какъ ни смло это сказать, колоритна. Это превосходнйшій портретъ но сходству — не чертъ только, но всего характера, выраженія, новы Константина Дмитріевича. Лучшаго портрета желать нельзя. И вотъ рядомъ портретъ г. Спасовича, писанный съ большой энергіей, скоре грубъ, тмъ силенъ, и боле пестръ, чмъ колоритенъ. Характеръ подлинника не уловленъ, при несомннномъ сходств чертъ лица. Знаменитый ораторъ изображенъ очевидно говорящимъ: объ этомъ свидтельствуетъ положеніе его тла,— онъ стоитъ и рукою оперся о столъ. Сильно разгоряченное лицо свидтельствуетъ о горячемъ увлеченіи говорящаго, тогда какъ голова держится почти неподвижно и прямо. Между тмъ, кто видлъ г. Спасовича у трибуны въ горячія минуты, тотъ иначе не представляетъ его себ, какъ съ головою нсколько откинутою назадъ и съ выдающимся впередъ подбородкомъ, что придаетъ особенную стремительность и какъ бы уязвляющее (mordant) выраженіе его рчи. Ничего подобнаго нтъ и тни въ осовлой фигур того, кого г. Ярошенко выдаетъ за г. Спасовича. Или, быть-можетъ, онъ просто хотлъ изобразить ‘аллегорическую фигуру’ защитника вообще, въ моментъ объявленія резолюціи по проигранному имъ длу?
Портретъ г. Менделева удался боле, и не будь онъ посвященъ уже слишкомъ химіи, то удался бы еще боле. А то изъ-за ретортъ, колбъ, щелочей, солей и всякихъ химическихъ реагентомъ, самого-то химика почти и не видно, — они его оттерли на задній планъ. А между тмъ, кого же он боле выдвинули?
Этюды г. Ярошенко, не исключая и Цыганки, которая написана съ очевиднымъ разсчетомъ показать силу колорита, еще пестре портретовъ. Свтъ на ладони у цыганки уже до того силенъ, что вышелъ инеемъ, а рука — отмороженною. Вотъ, вдь, какъ надо быть осторожнымъ со свтомъ!
Посмотрите-ка на эффекты свта и колорита на этюдахъ В. Маковскаго и на его цыганку, или хоть на головку женщины въ красномъ корсаж. Это сила — такъ сила, и вс здоровы, потому что колоритъ настоящій, какой бы онъ ни былъ сильный, вреда никому не приноситъ…
Остается старшій по чину отдлъ живописи — историческій. Но онъ-то всего мене и отличился. Еслибы не картина г. Рпина: Рчь, обращенная Государемъ Императоромъ къ сельскимъ старшинамъ — эпизодъ изъ послдней коронаціи,— то надо бы сказать, что историческая живопись въ ныншнемъ году отсутствуетъ. Нельзя же, въ самомъ дл, считать за историческую картину бднаго Ивана Грозного съ мамкой, попавшаго за свои прегршенія въ передлку къ профессору Венигу, посл прошлогодняго чуда г. Рпина,— ни Даря Алекся Михайловича съ нескончаемымъ Никономъ у гроба чудотворца Филиппа?… Еще мене исторична, плохо разыгрываемая плохими актерами, сцена Прокопія Ляпунова передъ Василіемъ Ивановичемъ Шуйскимъ. Первые два изъ названныхъ ‘историческихъ’ живописцевъ обнаружили, по крайней мр, много искусства въ написаніи неодушевленныхъ предметовъ или ‘мертвой природы’ (nature morte), при полномъ отсутствіи живой. А у г. Неврева даже бутафорскія принадлежности — не только актеры — ординарны.
Г. Венигъ — все такой же опрятный, исполнительный и примрный профессоръ, какимъ онъ былъ ученикомъ академія, когда сочинялъ картины по заданнымъ профессорами программамъ — сочинилъ, на программу имъ самимъ себ теперь заданную, своего Ивана Грознаго съ мамкой. Онъ, очевидно, нашелъ нелишнимъ помыть и почистить царя посл невжливаго съ нимъ обращенія г. Рпина. И хотя царь у него грозенъ (зри въ программ), но грозенъ въ мру и не переступаетъ границъ обыкновеннаго пугала, какія ставятся на огородахъ для устрашенія воробьевъ. Какъ главное лицо, онъ изображенъ фасомъ и въ свту, мамка же, въ качеств лица подневольнаго, допущена только въ профиль и одн морщины ея получили малую толику освщенія… изъ снисхожденія къ старости. Бархатный шугай, какъ съ иголочки, освщенъ весь… должно-быть за то, что на царскія деньги пошитъ. Царя, однако, и такой шугай не тронулъ,— царь сердится, на то онъ и грозный. Чего сердится, изъ заданной самому себ программы г. профессора не видно.
Г. Литовченко былъ предусмотрительне: онъ взялъ да и отослалъ своего зрителя прямо къ Соловьеву, даже обязательно указалъ ту страницу его исторіи, изъ которой любопытствующіе могутъ узнать все, что хотлъ, да не умлъ, изобразить художникъ. И это примръ достойный подражанія. Иначе зрители узнали бы только одно, что г. Литовченко — большой мастеръ писать золотые оклады иконъ, освщать ихъ снопами косыхъ лучей солнца изъ оконъ, передавать ткани и дорогія убранства царскихъ одеждъ, персидскіе ковры и проч., съ такою искренностью и правдой, что экспертъ можетъ каждому изъ этихъ предметовъ произвесть безошибочную оцнку… Мудрено ли, если священнаго огня уже боле не осталось на людей, одтыхъ въ эти удивительныя ткани, ступающихъ по этимъ изумительнымъ коврамъ и молящихся въ той поразительной церкви,— если люди вышли добавленіемъ, аксессуаромъ къ коврамъ, одеждамъ и церкви, а не т вышли добавленіемъ къ людямъ… Если же такова была задача художника, то, надо ему отдать справедливость, онъ разршилъ ее блистательно.
Въ прошломъ году тотъ же г. Литовченко много потрудился надъ двуперстіемъ боярыни Морозовой и написалъ боярыню отлично, но зачмъ?— мы этого безъ помощи Соловьева не поняли. А жаль,— художникъ иметъ положительныя способности писать, только не находитъ, что писать.
Вотъ такихъ господъ, какъ г. Растворовскій съ его Венерою и Тангейзеромъ, жалть нечего: имъ просто хочется писать нагое женское тло, и Венеры — или въ крайнихъ случаяхъ ‘купальщицы’ — являются тутъ только козлищами отпущенія. Собственно имъ ни до Венеръ и ни до кого нтъ дла,— была бы натурщица, которую можно раздть для нуды. Венеры давно кончились — вмст съ поклоненіемъ красот, какъ божеству. А когда-то он выходили дйствительно божествами. Посмотрите на Венеру Тиціана во Флорентійской трибун. Какая еще нагота можетъ быть откровенне распростертой во весь ростъ? А между тмъ она вызываетъ одно чувство благоговйнаго восторга. Это та красота, которой строили
Бломраморные храмы,
Золотые алтари,
И курили фиміамы
Отъ зари и до зари.
Вотъ такую наготу невольте писать. Да только не напишете!
Да, нечего жалть вообще людей, которые покрываютъ красками большіе холсты изъ одного побужденія покрыть ихъ красками. Что иное могло руководить, напримр.ъ, г. академикомъ Аскназіемъ, Исаакомъ Львовичемъ, когда онъ ршился на огромнйшемъ холст изобразить огромнйшаго Моисея съ огромнйшими баранами, которые съ недоумніемъ смотрятъ на зрителей, сами не понимая, по какому случаю они попали на выставку. Большому Моисею должно-быть поручено внушить имъ, что они попали туда по случаю признанія академическаго званія за почтеннымъ саакомъ Львовичемъ. Человка длаютъ академикомъ,— чего-жь еще его жалть!
Грустный отчетъ о работахъ по исторической живописи заключимъ хоть однимъ отраднымъ отзывомъ. Г. Рпинъ выставилъ свою большую, съ волостными старшинами въ Москв, картину. Заказное, конечно, мене всего идетъ къ свойствамъ такого дарованія, гд все порывъ и свободный выборъ, какъ у автора Ивана Грознаго съ царевичемъ. Но посл такого подвига, какой совершенъ въ прошломъ году, совершить рядомъ другой равносильный, безъ передышки — едва ли можно. Да равносильный и не удовлетворилъ бы ни художника, ни публику,— надо было или нчто еще сильне (а это едва ли достижимо), или что-нибудь совершенно другое. Всякому творческому дарованію суждено произвесть, не боле одного дтища въ извстныхъ предлахъ силы,— вс другія будутъ уже не т, они могутъ быть, по-своему, и не хуже, но не т. Также и голосъ, даже самый высокій, иметъ предлы, дале котораго ему не развиться. Г. Рпинъ посл своего до-діеза не долженъ разсчитывать взять еще выше. Онъ возьметъ ту же ноту въ другомъ тон, но выше этой ноты уже не возьметъ.
Я укажу на Рубенса: чего онъ не писалъ, и въ какомъ только род не писалъ? А между тмъ въ тон рпинского Грознаго и онъ написалъ только одну картину,— по крайней мр я не видалъ ни въ галлереяхъ Парижа, ни Лондона, гд Рубенсовъ особенно много, ни Дрездена, Брюсселя, Гааги, Антверпена (а это его родина),— нигд, нигд другой такой же. Картина, о которой я говорю, находится въ національной брюссельской галлере и изображаетъ какого-то пророка, которому только-что вырвали языкъ. Палачъ, еще держитъ въ клещахъ этотъ окровавленный языкъ и подаетъ его псу, который съ жадностью его хватаетъ. Изъ устъ мученика, только-что ‘провозглашавшихъ любви и правды чистыя ученья’, льются потоку крови. Лицо и взоръ его изображаютъ негодованіе, отчаяніе, ужасъ — отъ внезапно поразившей невозможности выразить свои чувства… Эту картину я видлъ 35 лтъ назадъ, но мн кажется, что я ее вчера видлъ,— такова сила произведеннаго ею впечатлнія. И другой такой карты у Рубенса я не видлъ.
Не знаю, что намъ дастъ г. Рпинъ, но утверждаю, что двойника прошлогодней картин онъ ни въ какомъ случа не дастъ.
Работу свою художникъ выполнилъ такъ, какъ можетъ выполнить ее большой мастеръ: написалъ картину колоритную, полную воздуха, солнца (дло происходитъ на Ходынскомъ под), съ типами разнообразными и характерными. Чего же боле? Люди совсмъ живые стоятъ передъ вами. Мы видимъ говорящаго Государя, въ центр картины, въ черной барашковой шапк, лицомъ къ намъ и къ тмъ сельскимъ людямъ, которые пришли его слушать. Поодаль — Государыня подъ зонтикомъ на розовой подкладк, съ великою княжной и Наслдникомъ. Около Государя можно совершенно ясно разсмотрть нсколько человкъ, представителей разныхъ народностей Россіи. Собственно толпа стснилась на первомъ план картины’, и огромныя фигуры, боле натуральной величины, въ армякахъ, подпоясанныя кушаками, видны уже сзади. Въ толп есть шитые воротники дворянскихъ мундировъ и галуны купеческихъ кафтановъ. Художник очень ловко подчеркнулъ фактъ произнесенія рчи Государемъ: онъ заставилъ одну изъ фигуръ приложить къ уху ладонь трубкою, чтобы лучше слышать. Но и безъ этого, по движенію царскихъ губъ, видно, что произносится рчь.
Поглощенный этою работой, г. Рпинъ написалъ всего одинъ небольшой портретъ, который и выставилъ. Онъ ничего не прибавляетъ къ прежнимъ превосходнымъ его работамъ по портретной живописи.