Н. Н. Страховъ
А. А. ФЕТЪ.
(Русь 1883, 15 дек.)
Вечерние огни. Собрание неизданных стихотворений А. Фета. Москва, 1883, Страхов Николай Николаевич, Год: 1883
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Замтки о Пушкин и другихъ поэтахъ
Кіевъ, 1897
Вечерніе огни. Собраніе неизданныхъ стихотвореній А. Фета. Москва, 1883.
Жалко было-бы пропустить безъ всякаго привта эту чудесную книжку, вышедшую въ настоящемъ году,— этотъ листокъ чистаго золота, появившійся среди мишуры и фольги, и того хлама ломанныхъ гвоздей и ржавыхъ жестяныхъ листовъ, съ которымъ можно и всегда, а особенно теперь, сравнить общую массу литературныхъ явленій.
Вечерніе огни — чистая поэзія,— въ томъ смысл, что тутъ ни въ мысли, ни въ образ, ни въ самомъ звук нтъ никакой примси прозы. Это — особая область, и счастливъ тотъ, кому она доступна, и не безъ основанія сердятся на нее т, кто не можетъ въ нее проникнуть, кому нужны для этого большіе прозаическіе подмостки, чья грузная мысль не можетъ двигаться, не опираясь прямо на землю. Больше всего у Фета поразительна именно та легкость, съ которою онъ подымается въ область поэзіи. Эта область у него граничитъ, повидимому, съ самыми обыденными предметами и мыслями. Обыкновенно, онъ не воспваетъ жаркихъ чувствъ, отчаянья, восторга, высокихъ мыслей,— всего того, что считается почти непремнною принадлежностью поэзіи. Нтъ, онъ очень часто останавливается на чемъ-нибудь самомъ простомъ, на первой встртившейся картин природы, на перемнахъ дня и ночи, на дожд и снг, или же на самомъ простомъ движеніи мысли и чувства, и вдругъ магическимъ стихомъ онъ преображаетъ все это въ яркую красоту, въ чистое золото поэзіи. Въ этомъ отношеніи онъ величайшій чародй, несравненный поэтъ, чтобы отдлиться отъ земли, ему не нужно никакого прыжка, почти вовсе не нужно усилія. Оттого-то тому, кто его не понимаетъ, онъ можетъ показаться вычурнымъ и малосодержательнымъ, тогда какъ для понимающаго онъ самый прямой и полный жизни поэтъ. Отъ свободы и легкости творчества зависитъ и тогь радостный и свтлый тонъ, то чувство свта и покоя, которое слышится въ его поэзіи. Ни воплей и стоновъ, ни крика и хохота здсь не слыхать, оттого что все становится музыкой, все преображается въ пніе. Кто доступенъ этому волшебству, тотъ съ изумленіемъ начинаетъ видть — не то, что поэзія, какъ иные толкуютъ, есть нчто чуждое для жизни, а то, что повсюду въ жизни рзкая черта отдляетъ красоту и прелесть отъ грязи и пошлости.
Фетъ очень небреженъ. Его стихотворенія, несмотря на образцовую краткость, свойственную лирик, часто не имютъ полной правильности въ постройк, того отвлеченнаго порядка, который такъ помогаетъ прозаическимъ читателямъ. Но этого нашему поэту и не нужно: каждый стихъ у него съ крыльями, каждый сразу подымаетъ насъ въ область поэзіи. Когда онъ скажетъ напримръ:
Та трава, что вдали на могил твоей,
Здсь на сердц, чмъ стар оно, тмъ свжй,—
то эти два стиха производятъ такое-же впечатлніе, какъ цлая книга лирики. Тутъ и молодая любовь, и смерть, и долгіе годы, прожитые посл этой смерти, и далекая могила, и старое сердце, давно ставшее могилой любимаго существа, могилой вчно свжей, даже вчно свжющей. Прелесть этого по-Фетовски смлаго, но простаго и яснаго образа безподобно выражаетъ нжность внушившаго его чувства, безконечную нжность, которая съ годами все глубже, все свтле, но горитъ, какъ въ первую минуту.
Не всякому времени дается чувство поэзіи. Фетъ точно чужой среди насъ, и очень хорошо чувствуетъ, что служитъ покинутому толпою божеству:
А я по прежнему смиренный,
Забытый, брошенный въ тни,
Стою колнопреклоненный
И, красотою умиленный,
Зажегъ вечерніе огни.
И это правда: его звуки по прежнему — одно поклоненіе прекрасному, одно чистое золото поэзіи, въ нихъ послышались только, кром прежнихъ, еще новыя, глубокія и важныя струны.
Недурно было-бы сказать нашимъ безчисленнымъ стихотворцамъ (ибо имъ конца нтъ), что этой книжки Фета имъ слдуетъ не выпускать изъ рукъ, при ея помощи, если Аполлонъ пошлетъ имъ наконецъ разумніе, они могли-бы убдиться, что и т стихотворенія, которыя появляются въ печати, и т страшныя груды стиховъ, которыя въ редакціяхъ постоянно предаются уничтоженгю,— что все это, почти безъ всякаго исключенія, пишется только по невднію, то есть потому, что авторы не имютъ и понятія о томъ, что такое настоящіе стихи.