Три мсяца въ снгу.
Три мсяца въ снгу.
Разсказъ Жака Порша.
ПРЕДИСЛОВІЕ.
ПРЕДИСЛОВІЕ.
Дневникъ юноши.
Дневникъ юноши.
Три месяца в снегу, Порша Жан-Жак, Год: 1849
Время на прочтение: 50 минут(ы)
Прочтя заглавіе этого разсказа, наши читатели могутъ принять его за мало вроятную выдумку. А между тмъ это истинное происшествіе, которое не покажется нисколько невроятнымъ людямъ, знакомымъ съ условіями жизни въ горахъ и слыхавшимъ о случайностяхъ, которымъ подвергаются горцы.
Прежде чмъ приступить къ самому разсказу, мы скажемъ нсколько словъ о мст дйствія его — Юрскихъ горахъ и о жизни обитателей этихъ горъ, полной труда и лишеній.
Юра представляетъ собою рядъ горныхъ цпей, тянущихся почти черезъ всю Швейцарію съ сверо-востока на юго-западъ. Въ Юрскихъ горахъ встрчается не мало долинъ и высокихъ вершинъ. Чмъ выше горы, тмъ холодне на нихъ, тмъ короче лто, тмъ скудне растительность, тмъ обильне и непроходиме снга, выпадающіе зимой, и, слдовательно, тмъ мене он обитаемы. Съ наступленіемъ лта вс горы Юрской цпи освобождаются отъ снжнаго покрова, и даже на самыхъ высокихъ вершинахъ ея все же пробивается хоть скудная растительность, великолпные лса, на склонахъ горъ, одваются свжей зеленью, обширныя пастбища покрываются ковромъ молодой, сочной травы, и многочисленныя стада быковъ, коровъ и козъ пасутся на нихъ. Но только въ продолженіе пяти мсяцевъ — отъ мая до октября — можно жить на этихъ чудныхъ горахъ, въ остальное время года он покрыты непроходимыми снгами.
Какъ только весеннее солнце растопитъ снга въ горахъ и однетъ вершины свжей зеленью, обитатели деревушекъ, расположенныхъ въ долинахъ или на нижнихъ склонахъ горъ, отправляютъ свои стада въ горы. Этотъ день — праздникъ для всей деревни, несмотря на то, что пастухи обрекаютъ себя въ теченіе долгихъ мсяцевъ на разлуку съ родной семьей и на жизнь, полную трудовъ и лишеній. Имъ предстоитъ провести все лто на вершинахъ горъ со своими стадами, питаться почти исключительно молокомъ и сыромъ, который они приготовляютъ на продажу, ничего не пить, кром ключевой воды.
Живутъ они въ маленькихъ хижинахъ, состоящихъ изъ 3 отдленій: хлва для скота, молочной для выдлки сыра и кухни, служащей пастуху вмст съ тмъ для ночлега. На крышу хижины горцы обыкновенно накладываютъ камни, они придавливаютъ ее своей тяжестью и служатъ защитой противъ бурь, которыя, нердко съ невроятною силой разражаясь въ горахъ, легко могучъ сорвать крышу съ пастушьей хижины. Пастухи проводятъ все лто въ полномъ одиночеств. Изрдка только въ горы заходятъ путешественники, и горцы съ удовольствіемъ длятся съ ними молокомъ и сыромъ, получая взамнъ свжій хлбъ — рдкое лакомство для нихъ.
Съ наступленіемъ осени пастухи уходятъ съ горъ со своими стадами и возвращаются въ деревню. Здсь ихъ ищутъ другія работы: въ теченіе зимы они изготовляютъ домашнюю утварь, мебель и искусно вырзываютъ изъ дерева всевозможныя вещицы.
Обреченные вести однообразную, замкнутую жизнь, швейцарскіе горцы все-же не жалуются на свою судьбу, они остаются врными привычкамъ своихъ отцовъ и страстно привязаны къ роднымъ горамъ. Снга, въ изобиліи выпадающіе зимою въ горныхъ деревняхъ, нердко лишаютъ дтей возможности добраться до школы. Тогда они продолжаютъ свое ученье дома, собравшись вокругъ родителей, занятыхъ своей работой, они читаютъ вслухъ и, развлекая взрослыхъ, сами не отстаютъ отъ занятій.
Узнавши это, наши читатели поймутъ, что герой нашего разсказа, деревенскій мальчикъ, заброшенный стеченіемъ обстоятельствъ на долгіе мсяцы, въ уединенную горную хижину, могъ изо дня въ день записывать въ дневникъ все то, что ему пришлось испытать во время своего заточенія. Этотъ безхитростный, правдивый разсказъ, написанный самимъ героемъ его, мы и предлагаемъ нашимъ читателямъ.
22 ноября 18…
Такъ какъ Богу угодно, чтобы мы съ ддушкой были заключены въ этой хижин надолго, то я буду записывать всю нашу жизнь здсь изо-дня въ день. Если намъ суждено умереть, наши родные и друзья узнаютъ изъ этихъ записокъ о нашихъ послднихъ дняхъ, если же мы спасемся, то он будутъ служить намъ воспоминаніемъ о нашихъ страданіяхъ. Ддушка посовтовалъ мн заняться этой работой, чтобы скоротать долгіе дни заключенія. Я начну съ того, что случилось съ нами вчера.
Мы уже нсколько недль ждали нашего отца съ горъ. Вс пастухи спустились со своими стадами, а отца все еще не было. Никто не зналъ, что могло за, держать его тамъ. Дяди и тетки увряли, что безпокоиться нечего: по всей вроятности, въ горахъ еще есть кормъ для коровъ, и потому отецъ остался нсколько дольше обыкновеннаго.
Несмотря на это, ддушка тревожился.
— Я пойду и узнаю самъ, почему запоздалъ Франсуа,— сказалъ онъ.— Я не прочь еще разъ повидать хижину… Можетъ быть, мн не придется увидть ее въ будущемъ году! Хочешь идти со мной?— прибавилъ онъ, обращаясь ко мн.
Я только что хотлъ просить его взять меня съ собой, мы съ нимъ очень рдко разставались.
Скоро мы были уже въ пути. Медленно поднимались мы, то проходя черезъ узкія ущелья, то карабкаясь надъ глубокими пропастями. Когда мы были за четверть мили отъ хижины, я приблизился изъ любопытства къ крутому обрыву. Ддушка подбжалъ, чтобы удержать меня за руку, и оступился о камень, который подкатился ему подъ ноги. Тотчасъ же онъ почувствовалъ сильную боль въ ног, она, впрочемъ, черезъ нсколько минутъ стихла, такъ что онъ могъ идти, съ помощью палки и опираясь на мое плечо.
Отецъ былъ очень удивленъ, увидя насъ.
Онъ уже собирался возвращаться домой, и если бы мы потерпли еще только одинъ день, то дождались бы его.
— Батюшка, — сказалъ онъ, идя къ намъ на встрчу,— вы врно думали, что со мной случилось какое-нибудь несчастіе?
— Да, мы пришли узнать, почему ты не идешь домой, вдь вс сосди уже вернулись.
— У меня заболли коровы и только теперь выздоровли. Сегодня вечеромъ я хотлъ послать Пьера съ остатками сыра, а завтра собирался идти самъ со стадомъ.
— Ты очень усталъ, Луи?— спросилъ меня ддушка. Я думаю,— прибавилъ онъ, обращаясь къ отцу,— что было бы лучше отправить мальчика сегодня съ Пьеромъ. Втеръ перемнился, и я боюсь, что ночью будетъ дурная погода.
— Я бы хотлъ остаться,— сказалъ я, обнимая отца,— ддушк необходимо отдохнуть хоть ночь, онъ ушибъ себ ногу по моей неосторожности.
Отецъ уступилъ моимъ просьбамъ, и было ршено остаться до понедльника.
Пока мы такъ разговаривали, на огн варилась похлебка изъ кукурузы, на которую я посматривалъ съ нетерпніемъ. Съ удовольствіемъ полъ я горячей похлебки и молочной каши и спокойно легъ спать.
Утромъ я былъ очень удивленъ, увидя, что гора стала совершенно блою. Снгъ все еще шелъ, подгоняемый сильнымъ втромъ. Сначала мн это очень понравилось, но потомъ я замтилъ, что отецъ и ддушка что-то разстроены, и тоже сталъ безпокоиться, тмъ боле, что нога ддушки сильно разболлась, и онъ совсмъ не могъ ступать на нее.
— Иди, или скоре, — торопилъ онъ отца, — иди, пока снгу не выпало еще больше. Видишь самъ, что я не могу идти съ вами.
— Но какъ же я брошу васъ здсь, батюшка?— возражалъ отецъ.
— Позаботься о сын и о стад, потомъ будешь думать обо мн. Ты можешь придти за мною съ носилками.
— Но я могу донести васъ на плечахъ,— говорилъ отецъ.
— Невозможно нести меня и смотрть въ то же время за ребенкомъ и за стадомъ.
Я уврялъ, что уже достаточно великъ, что не нуждаюсь въ надзор, и что я помогу отцу проводить стадо. Вс наши уговоры были безполезны, ддушка оставался при своемъ ршеніи: онъ боялся стснить и задержать насъ въ пути. Такъ провели мы часть дня, не ршаясь идти и отчасти поджидая, что придетъ помощь изъ дома. Но никто не шелъ. Снгъ усиливался. Отецъ былъ въ отчаяніи, я плакалъ. Наконецъ, я ршился сказать отцу:
— Оставь меня въ хижин съ ддушкой. Безъ насъ ты придешь скоре домой и потомъ вернешься за нами съ народомъ. Ддушка все-таки будетъ не одинъ. Мы будемъ заботиться другъ о друг, а Богъ позаботиться о насъ обоихъ.
— Луи правъ, — сказалъ ддушка, — снгъ и втеръ такъ усиливаются, что для него, пожалуй, опасне идти, чмъ оставаться здсь. Иди, Франсуа, возьми съ собой мою палку, она крпкая и съ желзнымъ наконечникомъ, она поможетъ теб спускаться, такъ-же какъ помогала мн подниматься. Выгоняй коровъ, оставь намъ только козу и провизію. Я больше безпокоюсь за тебя, чмъ за насъ.
Отецъ сидлъ нсколько минутъ, молча, опустивши голову, потомъ всталъ, быстро обнялъ меня и сказалъ со слезами на глазахъ:
— Я не хочу упрекать тебя, Луи, но ты самъ видишь къ чему повела твоя неосторожность. Теперь ужъ, конечно, ничего не подлаешь. Если бы мы могли предполагать вчера, что будемъ въ такомъ затрудненіи, мы не отпустили бы Пьера, и онъ могъ бы помочь ддушк.
Когда отецъ уходилъ, я отдалъ ему мою маленькую бутылочку съ виномъ, которую мн подарила покойная мать, когда я въ первый разъ пошелъ къ нему въ горы. Онъ обнялъ меня, и мы стали выгонять стадо. Черезъ нсколько минутъ они скрылись изъ глазъ, и вокругъ ничего не стало видно, кром крупныхъ, блыхъ хлопьевъ снга.
Ддушка молча сидлъ у окна и, не отрываясь, смотрлъ вслдъ отцу. Губы его тихо шевелились, руки были сложены. Я понялъ, что онъ молился объ отц. Такъ сидли мы долгое время. А втеръ рвалъ и металъ все съ большей яростью, большія, черныя облака низко спустились надъ нами, и стало такъ темно, какъ будто наступила внезапно ночь. А между тмъ на нашихъ деревянныхъ часахъ пробило только три часа.
Несмотря на тревогу и безпокойство, я былъ страшно голоденъ, такъ какъ ничего не лъ цлый день. Въ это время заблеяла наша коза.
— Бдная Блянка,— сказалъ ддушка,— она проситъ, чтобы ее подоили. Зажги лампу, подоимъ ее и поужинаемъ. Теперь отецъ уже, вроятно, близко къ дому и только безпокоится о насъ.
При свт лампы я замтилъ, что лицо ддушки стало спокойне и у меня на душ тоже стало веселе. А втеръ все усиливался, балки подъ крышей скрипли, и мн безпрестанно казалось, что снесетъ крышу съ хижины.
— Не бойся — сказалъ ддушка, замтивъ мое безпокойство,— этотъ домъ выдержалъ не одну бурю. Крыша укрплена слишкомъ хорошо, чтобы не устоять противъ такого втра.
Затмъ мы пошли въ хлвъ. Блянка, увидвъ насъ, заблеяла еще сильне и чуть не оборвала свою веревку, чтобы подойти къ намъ. Съ удовольствіемъ слизала она съ моей ладони всю соль до послдней крупинки и дала намъ большой горшокъ молока на ужинъ.
Возвратясь въ кухню, ддушка сказалъ:
— Намъ нужно очень беречь нашу Блянку. Отъ нея зависитъ наша жизнь.
— Разв вы думаете, что мы долго здсь останемся?— спросилъ я.
— Неизвстно, но, можетъ быть, и долго. Будемъ надяться на лучшее.
Посл ужина я пошелъ къ нашей кормилиц, чтобы дать ей свжаго сна на ночь. Я приласкалъ ее съ большей нжностью, чмъ обыкновенно, и мн казалось, что она тоже больше обрадовалась моему приходу, чмъ прежде. Вдь она, бдняжечка, тоже осталась совсмъ одна въ хлву! Когда я уходилъ, она проводила меня жалобнымъ блеяніемъ.
Мы сидли въ кухн у огня, но намъ совсмъ не было такъ хорошо и уютно, какъ въ нашемъ домик въ долин. Очагъ былъ очень великъ, и отверстіе на крышу было такое широкое, что втеръ забирался туда, задувалъ огонь и завывалъ такъ сильно, что непріятно было слышать. Порой онъ наносилъ даже цлые хлопья снгу въ комнату.
— Намъ не будетъ здсь такъ тепло, какъ дома, Луи,— сказалъ ддушка.— Будемъ утшать себя тмъ, что до нашей постели снгъ не доберется, а завтра мы постараемся что нибудь сдлать, чтобы онъ не падалъ и въ очагъ. Богъ съ нами здсь такъ-же, какъ и въ долин.
Было совершенно темно, когда я проснулся. Ддушка тихо ходилъ по комнат.
— Чтоже вы не спите, ддушка?— спросилъ я.
— Если мы будемъ дожидаться свта, голубчикъ, то намъ придется спать очень долго. Должно быть, снгъ завалилъ окно.
Я вскрикнулъ отъ ужаса и быстро вскочилъ съ постели. Когда мы зажгли лампу, то убдились, что ддушка былъ правъ. Окно было дйствительно занесено снгомъ.
— Окно очень низко, — сказалъ ддушка,— можетъ быть, снгъ не засыпалъ еще крышу нашей хижины.
— Такъ насъ еще могутъ спасти?
— Вроятно. Во всякомъ случа осмотримъ наши запасы и попробуемъ чмъ-нибудь заняться. День уже наступилъ, кукушка {Кукушка — деревянные часы, которые длаютъ горцы, они всегда очень врно показываютъ время.} прокричала семь разъ. Хорошо, что я завелъ ее вчера, все-таки веселе, когда знаешь время, и, кром того, намъ нужно аккуратно доить Блянку.
Вотъ какъ грустно начался первый день нашего заключенія! Однако, я усталъ и не могу больше держать перо въ рук. Ддушка совтуетъ отложить продолженіе моего разсказа до завтра.
23 ноября.
Мн будетъ довольно трудно писать исторію каждаго дня. Въ школ меня часто хвалили за легкость и быстроту, съ которой я писалъ наши маленькія школьныя сочиненія, но это вовсе не значитъ, что мн легко описывать все, что я думаю и чувствую. Конечно, я буду стараться. Если эти записки попадутъ въ руки чужихъ людей, то они должны помнить, что нашли это въ бдной хижин и что это работа школьника.
Вчера утромъ намъ стало очень грустно, когда мы узнали, что заключены еще крпче, чмъ наканун, но все-таки мы позаботились о завтрак и о коз. Ддушка сталъ доить ее, а я внимательно присматривался къ каждому его движенію.
— Ты хорошо длаешь, Луи,— сказалъ ддушка,— что учишься доить Блянку, мн очень трудно наклоняться, и теб придется меня замнять.
Посл завтрака мы стали осматривать наше имущество въ хижин. Въ другой разъ я подробно опишу его, теперь же мн еще очень много нужно сказать, и я боюсь устать и не кончить, какъ вчера. Посл осмотра провизіи и посуды намъ захотлось узнать, какая погода. Я взлзъ на очагъ и заглянулъ въ единственное отверстіе нашей хижины. Солнце ярко освщало снгъ, лежавшій вокругъ отверстія на крыш. Я сообщилъ это ддушк.
— Еслибы у насъ была лстница,— сказалъ онъ,— ты могъ бы подняться черезъ трубу на крышу и достать затворку, про которую мн говорилъ Франсуа. Онъ сдлалъ ее, чтобы закрывать отверстіе въ труб во время дождя и снга.
— Еслибы труба не была такъ широка,— отвтилъ я, — я влзъ бы и безъ лстницы, какъ влзаютъ трубочисты.
Подумавъ немного, ддушка вспомнилъ, что въ хлву есть длинный сосновый шестъ, по которому я могу вскарабкаться вверхъ. Я даже захлопалъ въ ладоши отъ радости.
Но, принеся шестъ въ кухню, мы увидли, что съ нимъ не легко справиться. Онъ былъ очень длиненъ, и намъ долго не удавалось провести его черезъ очагъ въ трубу. Поставивъ, наконецъ, шестъ въ трубу, я привязалъ къ поясу веревку и лопату и ползъ вверхъ, цпляясь руками и ногами. Черезъ минуту я уже былъ на крыш. Прежде всего мн нужно было отгрести снгъ лопатой, чтобы освободить себ хоть маленькое мсто. Хижина наша была почти совсмъ занесена снгомъ, на крыш онъ лежалъ фута на три. Кругомъ было все бло, только на горизонт чернли верхушки сосенъ въ лсу. Какъ разъ въ эту минуту порывъ втра разорвалъ черныя тучи, и солнце вдругъ облило все яркимъ, ослпительнымъ блескомъ. Мн было очень холодно. Отгребая снгъ на крыш, я нашелъ затворку для трубы и укрпилъ ее, привязавъ веревку къ блоку, чтобы мы могли открывать и закрывать ее, по мр надобности. Эта работа меня согрла. Спустившись внизъ, я попробовалъ затворку, дергая за веревку, проведенную черзъ очагъ въ кухню,— она открывалась и закрывалась свободно. Платье мое все перепачкалось въ саж, но у меня не было другого, и вымыть его было негд. Мы затопили каминъ и опустили затворку, оставивъ только необходимое отверстіе для дыма. Такъ сидли мы у огня, не зажигая лампы, чтобы экономить масло, котораго у насъ было очень немного. Это послднее обстоятельство заставляло насъ оставаться большую часть дня въ темнот, отчего день казался еще томительне и длинне. Впрочемъ, можетъ быть, мн было особенно тяжело вслдствіе того, что я находился въ постоянномъ ожиданіи, что насъ придутъ спасать. Ддушка говорилъ, что наврное отецъ благополучно пришелъ домой, но потомъ дороги, такъ занесло снгомъ, что ему не было возможности, придти за нами.
Огонь въ камин догорлъ, мы закрыли наглухо затворку и легли спать, съ надеждой, что завтра, можетъ быть, за нами придутъ. Но утромъ эта надежда исчезла. Снгъ, должно быть, не переставая шелъ всю ночь, такъ какъ мы съ трудомъ отворили нашу затворку. Ддушка говоритъ, что нужно пріучать себя къ мысли, что мы останемся въ нашей темниц до весны. Какъ-то дошелъ отецъ домой? Какъ онъ, вроятно, мучается за насъ, если онъ живъ!
Прошедшей весной я провелъ у него здсь нсколько дней и принесъ съ собой бумагу, перья и чернила, такъ какъ онъ не хотлъ, чтобы я бросалъ свои занятія, когда не ходилъ въ школу. Уходя домой, я хотлъ взять все это съ собой обратно, но онъ посовтовалъ мн спрятать здсь въ шкафу, чтобы не приносить въ другой разъ. И вотъ теперь мн такъ пригодился этотъ маленькій запасъ.
24 ноября.
Я весь дрожу отъ ужаса при мысли о томъ несчастіи, которое едва не случилось съ нами! Погребены подъ снгомъ и чуть не погибли отъ пожара! Это новая опасность, о которой мы прежде не думали и отъ которой должны себя оберегать. Мы сидли у огня и, чтобы скоротать время, занялись съ ддушкой ариметикой, причемъ я длалъ свои вычисленія на зол. Огонь на очаг уже догоралъ, и я торопился кончить свои маленькія задачки при его скудномъ освщеніи. Въ это время я почувствовалъ, что меня обдало жаромъ изъ того угла, гд у насъ лежала связка соломы, приготовленная для разныхъ работъ. Она была положена слишкомъ близко къ огню и загорлась. Я хотлъ потушить ее, но только обжегъ себ руки. Ддушка поспшно схватилъ всю пылающую охапку и бросилъ ее на очагъ.
— Убирай какъ можно дальше все, что можетъ загорться — закричалъ онъ мн. Пока я исполнялъ его приказаніе, пламя разгоралось все сильне и сильне.
Онъ придерживалъ горящую солому кочергой, чтобы она не разлеталась и не падала на полъ. Какія ужасныя минуты мы переживали! Искры отъ сухой соломы могли разлетться всюду, попасть на постель въ углу или на загородку, отдляющую насъ отъ хлва, или на деревянныя балки на потолк… Быстро, въ одну минуту сгорла солома, но мн казалось, что этой минут не будетъ конца! Со страхомъ, поспшно затушили мы вс оставшіяся искорки на очаг, и вдругъ очутились въ полнйшей темнот, все еще опасаясь, что гд-нибудь снова вспыхнетъ залетвшая искра. Мало-по-малу дымъ вышелъ въ трубу, мы зажгли лампу и увидли, что черны, какъ трубочисты. Слава Богу, наша хижина уцлла, и мы были спасены, отдлавшись легкими обжогами на рукахъ и ногахъ.
Приведя въ порядокъ комнату, мы начали разсуждать съ ддушкой о томъ, какъ предохранить себя на .будущее время отъ такой страшной опасности.
— Прежде всего,— сказалъ ддушка,— у насъ нтъ ни капли воды, и мы до сихъ поръ объ этомъ не подумали. Въ сыроварн стоитъ пустая бочка. Выбьемъ съ одной стороны дно и набьемъ ее снгомъ, онъ скоро растаетъ, и у насъ будетъ запасъ воды.
Не долго думая, мы прикатили бочку и принялись за работу. Скоро дно было выбито, бочка поставлена у двери, оставалось отворить дверь, чтобы достать снгу. Чего другого, а снгу у насъ было вдоволь.
Сердце сжалось у меня, когда я, отворивъ дверь, увидлъ высокую, блую стну, отдлявшую насъ отъ всего міра!
25-ое ноября.
Снгъ идетъ и идетъ, безъ конца. Все трудне и трудне открывать затворку въ труб. Я вылзаю на крышу и сгребаю съ нея снгъ, оставляя небольшой слой, чтобы защитить насъ отъ холода. Эта работа служитъ мн большимъ развлеченіемъ,— пріятно выйти хоть не надолго изъ нашей темницы, несмотря на то, что кругомъ тоже невесело. Ничего, кром необозримаго благо поля и чернаго неба, даже верхушки сосенъ, которыя я еще недавно видлъ на горизонт, исчезли подъ массой снга.
Когда я былъ въ школ, мн приходилось читать о путешествіяхъ по Ледовитому океану или въ полярныхъ странахъ, и мн кажется теперь, что мы такіе же путешественники.
Но вдь большая часть несчастныхъ путешественниковъ, страдавшихъ отъ холода, спасались отъ большихъ опасностей и возвращались, въ конц-концовъ, на родину. Можетъ быть, и мы еще увидимъ отца и родную деревню.
Осматривая нашу хижину, мы нашли кое-какіе запасы, которые насъ весьма порадовали. Такъ напримръ, сна и соломы хватитъ для нашей Блянки на цлый годъ. Намъ нужно очень заботиться о ней, чтобы она не перестала давать молоко, наше единственное питаніе. Нашли мы еще картофель, который спрятали въ солому, чтобы онъ не замерзъ. Дровъ было тоже порядочно сложено въ хлву, но все-таки ихъ можетъ не хватить на длинную зиму, потому мы начали экономить и дрова, замняя ихъ иногда сосновыми шишками, которыхъ я набралъ очень много еще весной. У насъ не холодно — снгъ хорошо защищаетъ насъ отъ холода и втра, не мало помогаетъ въ этомъ отношеніи и затворка на труб. Изъ утвари многое было уже унесено въ деревню. Особенно жалли мы о большомъ котл, въ которомъ длали сыръ. У насъ осталось нсколько кухонныхъ принадлежностей и, кром того, топоръ, старый и весь зазубренный, да такая же старая пила. У насъ обоихъ есть еще карманные ножи.
Изъ състныхъ припасовъ намъ не хватало главнаго — хлба, мы нашли его очень немного, и онъ оказался совершенно засохшій. Въ старомъ стнномъ шкафу мы нашли соль, немного молотаго кофе, масла и свиного сала.
— Вотъ это кстати,— сказалъ я, увидвъ сало.
— Да,— отвтилъ ддушка,— но только мы его не будемъ употреблять для кушанья, а лучше побережемъ для лампы, когда у насъ выйдетъ масло. Вдь теб пріятне будетъ пость похуже, но имть огонь, чмъ сидть въ темнот?
— Конечно, — воскликнулъ я, — особенно, когда сидишь въ потемкахъ съ утра до вечера.
Постель у насъ одна, но она очень широкая, и мы прекрасно помщаемся на ней вдвоемъ. На ней нтъ ничего, кром соломеннаго тюфяка и одяла. Я бы желалъ боле удобной и мягкой постели для моего бднаго, стараго ддушки. Мн же не разъ приходилось спать крпкимъ сномъ на голой земл и на сновал. И теперь я жалю только объ одномъ, что не могу, какъ сурокъ, проспать всю зиму и проснуться только весной.
26-ое ноября.
Мн удалось найти еще нсколько полезныхъ вещей для нашего хозяйства, но важне всего была моя послдняя находка, доставившая намъ живйшую радость.
Шаря по всмъ угламъ стараго шкафа, я втайн надялся найти здсь какую-нибудь книгу религіознаго содержанія, потому что зналъ, что отецъ бралъ съ собой такія книги для чтенія съ работниками въ свободное время. Но, должно быть, онъ унесъ ихъ домой, и я уже съ грустью хотлъ бросить поиски, когда вдругъ случайно поднялъ доску въ стн шкафа, и изъ подъ нея выпала старая, запыленная книга, очевидно, лежавшая тутъ уже нсколько лтъ.
Это было ‘Подражаніе Христу’.
Прочтя заглавіе, ддушка воскликнулъ:
— Лучшій другъ посщаетъ насъ въ заключеніи! Дитя мое, эта книга для несчастныхъ, она учитъ насъ, что самое большое несчастіе — забыть Бога и самое высшее благо — любить Его. Ты видишь, Луи, что мы не совсмъ покинуты. Раньше мы нашли многое для поддержанія нашего тла, теперь у насъ есть пища для души.
За нсколько дней нашего заключенія ддушка научилъ меня молиться.
27-ое ноября.
А снгъ все не перестаетъ идти.
Даже въ горахъ рдко бываетъ такая снжная погода, какъ этотъ годъ. Меня все-таки удивляетъ, что отецъ не пришелъ къ намъ на помощь. Я все время думаю и говорю объ этомъ. До сихъ поръ ддушка только успокаивалъ меня, но сегодняшній разговоръ показалъ мн, насколько онъ самъ встревоженъ.
— Подумайте,— говорилъ я ему,— вдь снгъ выпалъ не сразу настолько, чтобы уничтожить вс дороги. Первый, второй и даже третій день можно было еще добраться до насъ.
— Я думаю,— отвчалъ ддушка,— что твой отецъ сдлалъ все, чтобы спасти насъ, но наврное сосди побоялись пойти съ нимъ, а идти одному въ такую погоду безполезно.
— Неужели вы думаете, что сосди не попытались бы спасти насъ и оставили бы здсь до весны, зная, что мы можемъ погибнуть?
— Конечно, наше положеніе очень печально, Луи, но все-таки имъ извстно, что у насъ есть убжище и провизія…
— Да, но они также знаютъ, что этой провизіи слишкомъ мало на цлую зиму и что вы стары и слабы, а я еще слишкомъ молодъ, чтобы служить вамъ поддержкой. Нужно же пожалть насъ.
— Вроятно, они пытались подняться въ горы, но увидали, что это невозможно, и остались.
— Однако, разв не прокладываютъ зимой въ горахъ большія дороги для прозда экипажей?
— Это длаетъ правительство для удобства путешественниковъ, и такія дороги стоятъ очень дорого.
— Какъ! Для удобства путешественниковъ можно устраивать дороги, а для спасенія несчастныхъ погибающихъ нельзя? По моему, это очень жестоко.
— Но вдь правительство не знаетъ о томъ, что мы съ тобой здсь и можемъ погибнуть.
— Отецъ долженъ былъ бы созвать всю деревню на помощь къ намъ.
Такъ разговаривали мы съ ддушкой, но на мои послднія слова онъ отвтилъ молчаніемъ.
Тогда я взялъ его за руку и сказалъ:
— Не скрывайте ничего отъ меня, ддушка. Разв я не вижу, что вы такъ же безпокоитесь, какъ и я, и сами не врите своимъ словамъ. Я покорюсь вол Божіей такъ же, какъ вы, поэтому лучше намъ вмст поговорить о нашемъ гор, чмъ скрывать его другъ отъ друга.
— Признаюсь, дитя мое, я все время думаю, что съ твоимъ отцомъ случилось какое-нибудь несчастіе. Я самъ не могу себ представить, чтобы тамъ, въ долин, никто о насъ не подумалъ.
Я не могъ больше сдерживать своихъ рыданій. Ддушка молчалъ, давая мн выплакаться. Огонь постепенно угасалъ на очаг. Мы сидли почти въ темнот. Ддушка держалъ мою руку и время отъ времени пожималъ ее.
— Я сказалъ теб о моихъ опасеніяхъ,— заговорилъ онъ наконецъ,— но я не падаю духомъ. Мы не можемъ всего знать, всемогущество Божіе выше нашего разума. Надйся на Бога и Ему вручи судьбу твоего отца и нашу.
28- ое ноября.
Если лампа будетъ горть двнадцать часовъ въ день, то нашего запаса масла и жира хватитъ намъ только на мсяцъ, мы разсчитали это съ возможной точностью. Придется часа три въ день сидть безъ огня. Въ это время мы будемъ топить очагъ, хотя и это удовольствіе мы должны позволять себ не слишкомъ часто,— надо беречь дрова. А я такъ люблю смотрть на яркій огонь на очаг и слушать веселый трескъ сухихъ полньевъ. Пока лампа не горитъ, мы разговариваемъ, т. е. больше ддушка мн разсказываетъ, а я слушаю. Онъ знаетъ очень много интереснаго. Вотъ уже нсколько лтъ, что онъ не можетъ работать, и почти все время проводитъ въ чтеніи.
Иногда мы занимаемся вычисленіями въ ум — это одно изъ нашихъ любимыхъ занятій. Ддушка, задаетъ маленькія задачки и ршаетъ ихъ всегда первый. Бываетъ и такъ, что, не желая меня огорчать, онъ притворяется, что не уметъ ршить задачу, но я всегда вижу его хитрости. Впрочемъ, я съ каждымъ разомъ соображаю быстре и врне.
29-ое ноября.
Сегодня день смерти моей матери. Прошло уже четыре года, какъ я потерялъ ее. Въ прошломъ году этотъ день приходился въ воскресенье. Мы были съ отцомъ въ церкви, а оттуда пошли на кладбище и долго стояли у могилы нашего лучшаго друга.
Трава еще не завяла, и нсколько маргаритокъ цвли на могил. Втеръ качалъ ихъ маленькія блыя головки, и мн казалось, что он привтствуютъ насъ и благодарятъ за посщеніе.
Я мало зналъ свою мать, но привыкъ говорить о ней съ отцомъ каждый день. Случалось, что онъ долго смотрлъ на меня, молча слушая мою болтовню, и потомъ задумчиво говорилъ: ‘какъ ты похожъ на нее, мн кажется иногда, что я слышу ея голосъ и вижу передъ собой ея глаза’. Прежде у меня не было матери, теперь у меня нтъ и отца. Ддушка понимаетъ, какъ мн тяжело, и часто по цлымъ часамъ разсказываетъ мн о родителяхъ.
Я готовъ слушать его безконечно, въ темнот, не зажигая лампы, и забывая на время томительные часы заключенія. Его разсказы навсегда врзываются въ моей памяти. Потомъ я самъ вспоминаю о своемъ дтств, картина за картиной проходятъ въ моемъ воображеніи. Я вижу ддушку, сидящаго въ углу у камина, мать въ саду за работой и отца, стоящаго на порог дома. Мало-по-малу картины становятся ясне, и я вспоминаю цлыя сцены изъ моего дтства, а ддушка помогаетъ мн и пополняетъ проблы своими воспоминаніями.
30-ое ноября.
Ддушка изобрлъ для меня еще одну работу, которой я могу заниматься при свт горящихъ дровъ. Онъ выучилъ меня плести изъ соломы веревки и сиднья для стульевъ.
Я сижу на полу у огня и плету, а онъ слдитъ за моей работой и подаетъ мн солому. Эта работа намъ нравится — она не мшаетъ намъ разговаривать и вмст съ тмъ занимаетъ руки.
Я разсказываю ддушк разные случаи изъ моей школьной жизни, затмъ мы общими силами припоминаемъ разсказы и стихотворенія, которые намъ приходилось читать или слышать. Многія изъ стихотвореній были у меня записаны, но, къ сожалнію, я потерялъ тетрадь.
— Попробуй припомнить и записать ихъ снова,— посовтовалъ мн ддушка.
Я такъ и сдлаю, и сегодня же постараюсь записать хоть одно стихотвореніе.
1-ое декабря.
Мн стало страшно, когда я написалъ сегодняшнее число. Если нсколько дней ноября показались мн такими длинными, то какимъ же: покажется цлый мсяцъ, который сегодня начинается! И еслибы еще одинъ мсяцъ! Я не смю на это расчитывать. Снгу напало такъ много, что, кажется, цлаго лта будетъ мало, чтобы онъ растаялъ. Онъ поднимается уже до крыши нашей хижины, и, еслибы я не вылзалъ каждый день и не отгребалъ-бы снга отъ трубы, намъ нельзя было бы топить очагъ и отодвигать затворку.
Но бдный ддушка совсмъ не можетъ выходить изъ нашей темницы. Сегодня я спросилъ, что желалъ бы онъ больше всего видть.
— Солнышко,— отвтилъ онъ, но сейчасъ же прибавилъ:— И все-таки есть люди гораздо боле несчастные, чмъ мы, и такъ-же страдающіе безъ вины, какъ мы. У насъ есть еще маленькія удовольствія: мы можемъ затопить очагъ, зажечь лампу, у себя здсь мы свободны и знаемъ, что къ намъ не придетъ тюремщикъ, который относится къ заключеннымъ или жестоко или безразлично. Кром того, гораздо легче страдать по вол Бога, чмъ вслдствіе людской несправедливости. Мы любимъ другъ друга, и наша дружба смягчаетъ нашу скорбь. У насъ наконецъ есть Блянка, которая доставляетъ намъ не мало утшенія, и, право, я люблю ее не только за то, что она даетъ намъ молоко.
— Бдной Блянк очень скучно,— сказалъ я,— она всегда одна въ темномъ хлву. Что, если бы мы помстили ее здсь, въ уголку? Вдь ей немного нужно мста. Мн кажется, ей будетъ пріятне и веселе съ нами.
Предложеніе мое было принято и одобрено ддушкой, и я тотчасъ же принялся за устройство новой квартиры для Блянки. Я придлалъ ясли къ стн въ самомъ отдаленномъ углу кухни, положилъ сна, разостлалъ на полу солому и привелъ Блянку на новоселье. Она осталась очень довольна перемной и выражала свою радость громкимъ и продолжительнымъ блеяніемъ. Конечно, она успокоится, когда привыкнетъ къ своему новому положенію, а то ея шумные восторги могли бы намъ надость. Въ ту минуту, какъ я пишу это, она уже нсколько успокоилась и легла на свжую солому съ довольнымъ и счастливымъ видомъ. Очевидно, ей ничего больше ненужно, есть хоть одно существо въ хижин, вполн счастливое.
2-ое декабря.
Мои записки были бы очень интересны, еслибы ддушка позволилъ мн записывать вс разговоры съ нимъ, но онъ находитъ боле полезнымъ, чтобы я длалъ подробное описаніе нашей жизни здсь. Сегодня онъ разсказалъ мн очень интересную и поучительную басню, и я записалъ ее.
3-е декабря.
Какое ослпительное солнце сегодня! Снгъ пересталъ, и наступила ясная, морозная погода. Какъ блеститъ громадный, блый коверъ, раскинутый кругомъ! Еслибы я могъ передать ддушк, какъ хорошо здсь! Но мн пришла сейчасъ въ голову одна мысль, и я такъ жалю, что не подумалъ объ этомъ раньше. Вдь можно разгрести снгъ около двери нашей хижины и продлать маленькую дорожку. Конечно, это будетъ не легко, придется не мало работать и залзать въ снгъ почти по поясъ, но зато ддушка увидитъ то, о чемъ скучаетъ всего больше,— онъ увидитъ солнышко. Я работалъ цлый день, и былъ радъ, что ддушка мн это позволилъ. Теперь я сижу у огня, завернутый въ одяло, и пишу мои записки, а платье мое сушится передъ очагомъ.
4-ое декабря.
Дло идетъ впередъ. Оказывается, ддушка давно уже думалъ объ этомъ, но боялся, что для меня будетъ утомителенъ такой трудъ. Какъ ему не стыдно! Я чуть не поссорился съ нимъ.
5-ое декабря.
Мы можемъ выйти изъ хижины: дорога готова. Я вывелъ ддушку, поддерживая его подъ руку. Но, какъ нарочно, день былъ сумрачный, и на душ у насъ было невесело. Мы съ грустью смотрли на чернющій вдали лсъ, на срое облачное небо и на массу снга, окружающаго насъ. Пролетла большая хищная птица и нарушила мертвую тишину пронзительнымъ крикомъ. Она летла по направленію къ нашей деревн.
— Язычники приняли бы эту птицу за дурное предзнаменованіе,— сказалъ ддушка съ грустной улыбкой.— Но что можетъ знать птица? Наша судьба въ рукахъ Божіихъ, и отъ Него будемъ ждать указаній. Спасибо теб, Луи, за твой трудъ и желаніе доставить мн удовольствіе. Въ слдующій разъ, можетъ быть, наша прогулка будетъ веселе.
Противъ ожиданія, мы вернулись домой въ боле грустномъ настроеніи, чмъ были до прогулки. Разговоръ не клеился, и мы замолчали. Не дурная погода была виною нашей грусти, а то, что выходя изъ хижины, мы какъ будто почувствовали себя свободными, и увидли, что мы такіе же плнники, какъ были, раньше.
6-ое декабря.
Одна мысль ведетъ за собой, другую. На этотъ разъ ддушка заговорилъ первый, зная, что я приму его предложеніе съ восторгомъ. Дло въ томъ, что мы можемъ откопать и окно, чтобы впустить хоть немного свту въ нашу комнату. На это потребуется больше времени, потому что сугробъ у окна еще выше, чмъ у двери, нужно приниматься за дло, не теряя времени. Ддушк я, конечно, не позволю вмшиваться — мн слишкомъ дорого его здоровье. Онъ уступаетъ моимъ просьбамъ, хотя работа доставила бы ему нкоторое развлеченіе.
7-ое декабря.
Сегодня мн не удалось поработать, опять пошелъ снгъ, и поднялся сильный, холодный втеръ. Ддушка, положительно запретилъ мн выходить изъ хижины. Только вечеромъ я вышелъ не надолго, чтобы отгрести отъ двери снгъ, выпавшій за день. Необходимо слдить за этимъ, а то весь мой трудъ пропадетъ даромъ.
Теперь уже я настолько выучился доить Блянку, что ддушка не боится доврять мн ее. Она чувствуетъ себя прекрасно, и это очень важно для насъ, потому что съ тхъ поръ, какъ она перестала скучать, у нея прибавилось молока.
8-ое декабря.
Погода нсколько улучшилась, и я могъ опять приняться за дло. Во время работы со мной случилось небольшое несчастіе, которое сначала меня только насмшило, но, въ сущности, могло повлечь за собой довольно непріятныя послдствія. Я разбросалъ уже много снгу, и окно было почти свободно, когда вдругъ сверху свалилась на меня довольно большая снжная глыба и покрыла меня съ ногъ до головы. Кое-какъ, барахтаясь руками и ногами, я освободилъ голову, но дальше ничего не могъ сдлать. Мн очень не хотлось пугать ддушку, но, въ конц-концовъ, пришлось-таки позвать его на помощь. Совсмъ перепуганный, вышелъ онъ на мой крикъ и съ трудомъ дотащился до меня. Первую минуту посл того, какъ я былъ освобожденъ, онъ и слышать не хотлъ о продолженіи работы, большого труда мн стоило все-таки выхлопотать себ позволеніе.
9-ое декабря.
Боже, сжалься надъ нами! Такого ужаснаго дня не было еще за время нашего заключенія. До сихъ поръ я еще не зналъ, что такое ураганъ въ горахъ. Трудно себ представить, что происходило за стнами нашей хижины. Невообразимый ревъ и гулъ доносился до насъ, страшные порывы втра потрясали до основанія нашу хижину. Мы попробовали выглянуть за дверь, но ничего не увидли, кром бшено крутящагося снга, потомъ втеръ такъ рванулъ дверь, что мы съ трудомъ закрыли ее и задвинули задвижку. Пришлось также опустить вплотную затворку на трубу, вслдствіе чего намъ нельзя было затопить очагъ, и нкоторое время мы сидли въ полнйшей темнот. Подоивъ Блянку и закусивши немного, мы зажгли лампу и прочли нсколько страницъ изъ ‘Подражанія Христу’. Ддушка старался ободрить меня. Въ то время, когда я начиналъ думать о томъ, что Богъ забылъ насъ, онъ говорилъ мн объ Его безконечномъ милосердіи. Его тихій, спокойный голосъ смшивался съ дикими завываніями бури въ труб. Весь день не прекращался ураганъ, вечеромъ мы легли въ постель и покрылись сверхъ одяла соломой. Сердце мое все время сжималось отъ страха и тоски, наконецъ, я не выдержалъ и расплакался. Ддушка обнялъ меня, крпко прижалъ къ себ и такъ держалъ, пока я не началъ понемногу успокаиваться.
Во время одного изъ сильныхъ порывовъ втра раздался вдругъ такой трескъ, что мы оба замерли отъ испуга. Ддушка опомнился первый.
— Надо зажечь огонь и посмотрть, не случилось-ли чего-нибудь у насъ,— сказалъ онъ.
Осмотрвъ наше помщеніе при свт, мы убдились, что. никакого поврежденія внутри не было. Тогда мы ршились выглянуть за дверь. Она была совершенно завалена громаднымъ сугробомъ снга. Вс мои старанія пропали. Я не сталъ роптать, чтобы не огорчать ддушку.
— Могло бы быть и хуже, — сказалъ онъ, — такая буря довольно опасна для нашей хижины.
Мы зажгли на очаг сосновыя шишки, чтобы вскипятить молоко.. Он горли хорошо и распространяли пріятный сосновый запахъ.
Мы немножко согрлись передъ сномъ.
10-ое декабря.
Втеръ какъ будто стихъ, но какая погода — неизвстно. Окно и дверь совершенно исчезли подъ снгомъ, затворку отодвинуть невозможно. Придется опять жечь понемногу сосновыя шишки, потому что отъ нихъ почти нтъ дыма. Какъ только позволитъ погода, я снова примусь за разгребаніе снга отъ окна и двери, чтобы впустить хоть немного свта.
11 декабря.
Невыносимо холодно. Масса снга, подъ которымъ мы погребены, заглушаетъ звуки бури, но холодъ пронизываетъ до костей. Блянка сдлалась очень нетерплива, но все-таки ей лучше здсь, чмъ было въ хлву. Ддушка увряетъ, что только самый сильный холодъ можетъ проникнуть въ нашу хижину, которая очень хорошо построена. Онъ предполагаетъ, что втеръ подулъ съ свера.
13 декабря.
Вчера мы пережили страшный день, еще сегодня я не могу спокойно писать о томъ, что было.
И до сихъ поръ мы не знаемъ, вполн ли освободились отъ опасности.
Это было утромъ, въ то время какъ я доилъ Блянку. Сначала она стояла, какъ всегда, совершенно спокойно, но вдругъ насторожила уши и задрожала всмъ тломъ.
— Что съ тобой, Бляночка?— спросилъ я, лаская ее.
Въ ту же минуту раздался страшный вой совсмъ близко отъ насъ, какъ будто надъ самыми нашими головами.
— Волки!— вскричалъ я въ ужас.
— Тише, постарайся успокоить Блянку,— сказалъ шепотомъ ддушка, подойдя къ намъ.
Вой продолжался все также близко.
— Что будетъ съ нами, если волки проберутся къ окну или къ двери?— проговорилъ ддушка.
— А вы думаете, что они еще не пробрались?
— Надюсь. Но говори тише и старайся успокоить Блянку, она можетъ привлечь ихъ своимъ блеяніемъ.
Но Блянка, вроятно, знала это лучше насъ, потому что не издавала ни одного звука, только продолжала дрожать, всмъ тломъ.
Я обнялъ ее за шею и крпко прижался къ ней, ддушка слъ возл насъ и положилъ руку мн на плечо.
Я смотрлъ на его спокойное, ясное лицо, чтобы самому набраться мужества.
Все, что я испыталъ до сихъ поръ, казалось мн ничтожнымъ въ сравненіи съ тмъ отчаяніемъ, въ которомъ мы пробыли почти весь этотъ день.
Мы провели его около Блянки, прислушиваясь къ неумолкающему вою волковъ.
Была минута, когда я думалъ, что уже насталъ нашъ послдній часъ: такъ близко раздался ихъ ужасный ревъ.
— Они разгребаютъ снгъ и сейчасъ будутъ здсь,— въ ужас прошепталъ я, прижимаясь къ ддушк.
— Нтъ, голубчикъ, я думаю, они не найдутъ насъ. Вроятно, они нашли поблизости какую-нибудь падаль и ссорятся, разрывая ее. Обыкновенно въ это время года волки уходятъ съ горъ въ долины, потому что имъ здсь нечмъ питаться. Богъ дастъ, они насъ только попугаютъ своимъ воемъ, да и уйдутъ. Какое счастье, что они не пришли въ то время, когда ты сгребалъ снгъ — тогда дло было бы плохо.
— Долго-ли намъ еще жить въ такомъ страх,— грустно проговорилъ я,— зима еще только начинается, холодъ все усиливается — мы никогда не выйдемъ отсюда.
До вечера не прекращался вой.
Мы ршились лечь спать, но я долго не могъ заснуть отъ страха.
Ночью волки, вроятно, ушли, но въ ушахъ все еще раздается ихъ вой. Ддушка говоритъ, что мн это только кажется. Должно быть, онъ правъ. Блянка совершенно спокойна, она стъ и спитъ по-прежнему. Думаю, что и мн можно успокоиться.
14 декабря.
Итакъ, я лишенъ теперь послдняго удовольствія и долженъ безвыходно сидть въ этой темниц. Я не смю даже и подумать о томъ, чтобы выйти на воздухъ и разгребать снгъ, какъ прежде. А я такъ радовался на окно, въ которое проникалъ свтъ, и на то, что ддушка могъ видть солнышко. Теперь все кончено,— мы не видимъ ничего, кром стнъ нашей хижины и даже боимся открывать затворку, потому что труба такъ низка, что приходится почти вровень съ крышей, и отверстіе ея достаточно велико, такъ что волки, если они бродятъ еще по близости, могутъ попасть черезъ него къ намъ въ хижину.
Ддушка упрекаетъ меня за то, что я поддаюсь унынію, и говоритъ, что онъ не узнаетъ меня и не понимаетъ, куда двались моя бодрость и терпніе.
Онъ правъ — я самъ недоволенъ собою.
15 декабря.
Сегодня воскресенье. Какъ-то проводятъ его наши друзья и сосди? Думаютъ ли они о насъ?— Конечно, если отецъ съ ними, но если онъ погибъ, тогда наврно вс позабыли о насъ, мы для нихъ умерли.
Въ деревн спокойно ждутъ зимы, веселятся, ходятъ другъ къ другу въ гости, бесдуютъ у ярко горящаго огня.
Никогда я не думалъ о томъ, какъ нужно человку общество другихъ людей. И работать, и веселиться пріятне съ другими, чмъ одному. Какое счастье оказывать другъ другу взаимныя услуги!
Ахъ, еслибы я могъ вдругъ очутиться въ деревн, среди своихъ! Но неужели они не думаютъ о томъ, какъ мы страдаемъ здсь, и не постараются спасти насъ!
16 декабря.
Козье молоко, кусочекъ черстваго хлба и нсколько вареныхъ картофелинъ съ солью — вотъ все, чмъ мы питаемся все время. И картофель намъ нужно очень беречь — его немного. Иногда для разнообразія мы печемъ его въ зол.
Я нсколько разъ уговаривалъ ддушку сварить себ кофе, но онъ страшно бережетъ нашъ маленькій запасъ. А между тмъ онъ чувствуетъ себя плохо послдніе дни. Сегодня, наконецъ, мн удалось уговорить его. Я знаю, что онъ любитъ кофе и, правда, онъ пилъ его съ наслажденіемъ. Онъ хотлъ подлится со мною, но я отказался. Къ чему мн кофе? Для меня совершенно достаточно молочной пищи, а старому человку очень тяжело отказываться отъ своихъ привычекъ. Пастухи въ горахъ очень часто питаются однимъ молокомъ и сыромъ, и это вовсе не вредитъ ихъ здоровью. А въ старости, я знаю, нужна боле разнообразная пища.
17 декабря.
— Время-то какъ идетъ,— сказалъ ддушка,— скоро ужъ и зима на двор.
— Какъ скоро?— воскликнулъ я, — да разв зима не пришла?
— Нтъ еще. По календарю зима у насъ начинается только съ 21 декабря, а до тхъ поръ считается осень. Въ горахъ зима начинается раньше.
— И кончается позже,— грустно прибавилъ я.
— Да, но мы можемъ освободиться и раньше весны. Если подуетъ теплый втеръ и продержится нсколько дней, то снгъ стаетъ очень быстро, и дороги очистятся.
— Значитъ, мы вполн зависимъ отъ случайности?
— А какъ же ты думалъ? Вся наша жизнь зависитъ отъ случайности. Мы постоянно окружены опасностями и только не замчаемъ ихъ. Нужно только всегда быть твердымъ въ тяжелыя минуты.
Посл этой бесды мы занялись чтеніемъ нашей единственной книги.
— Меня очень радуетъ,— сказалъ ддушка,— что ты все больше и больше знакомишься съ этой книгой. Она будетъ впослдствіи твоимъ лучшимъ другомъ и во всхъ трудныхъ случаяхъ жизни дастъ теб лучшій совтъ. И въ этомъ главное назначеніе книги. Я знаю многихъ, имющихъ большія библіотеки, читающихъ много книгъ, но видящихъ въ чтеніи только забаву. Они живутъ для того, чтобы читать, а слдуетъ читать для того, чтобы умть жить.
18 декабря.
Сегодня ддушка почти ничего не лъ весь день, я едва упросилъ его выпить нсколько глотковъ кофе съ крошечнымъ кусочкомъ хлба. Я вижу, что онъ старается казаться спокойнымъ, но онъ длаетъ это ради меня. Боже, что будетъ съ нами, если онъ заболетъ!..
19 декабря.
Мы не можемъ топить очагъ безъ того, чтобы не задыхаться отъ дыма, а вмст съ тмъ боимся открыть затворку, потому что не знаемъ, ушли-ли волки. Ддушка все время жалуется, что задыхается или зябнетъ, вдь сосновыя шишки даютъ очень мало тепла.
Сегодня я случайно нашелъ въ углу кухни старую заржавленную желзную трубу, которую употребляли въ прошломъ году для маленькой печки. Мн сейчасъ-же пришло въ голову, что эта находка можетъ дать намъ возможность топить очагъ, не задыхаясь отъ дыма.
— А что, если мы вставимъ эту трубу въ затворку, чтобы выпускать дымъ?— спросилъ я ддушку.
— Это было бы прекрасно, — отвтилъ онъ,— если бы только ты съумлъ ее вставить. Вдь нужно сдлать отверстіе въ затворк. Какъ ты устроишь это? Я не хочу, чтобы ты подвергалъ себя опасности ради того, чтобы доставить мн удобства.
Я молчалъ, потому что зналъ, что мн не удастся переубдить ддушку до тхъ поръ, пока не придумаю такой планъ, съ которымъ онъ согласится.
Просверлить отверстіе, конечно, не трудно, доска затворки не толстая, и моихъ старенькихъ инструментовъ — пилы, ножа и буравчика — совершенно достаточно, чтобы съ ней справиться. Все дло въ томъ, какъ устроить, чтобы добраться до затворки и удержаться на этой, высот во время работы. У насъ нашлась крпкая новая веревка, я привязалъ ее къ верхушк шеста и устроилъ изъ нея дв петли, въ которыя могъ вставить ноги, какъ въ стремя. Затмъ, обвязавъ себя вокругъ пояса другимъ концомъ веревки, я привязалъ ее къ кольцу затворки. Такимъ образомъ, я могъ держаться довольно долгое время на шест вверху очага. Планъ мой удался вполн, и черезъ нкоторое время труба была вставлена въ просверленное отверстіе затворки и укрплена большими гвоздями.
Гордый и радостный спустился я внизъ и тотчасъ же затопилъ каминъ.
На работу ушло не мало времени, но нужно принять во вниманіе неудобныя условія и неумлость работника. Я, конечно, не стою той благодарности, которую выказалъ мн ддушка. Для меня ужъ достаточная награда видть его сидящимъ у огня и грющимъ свои больныя старыя ноги. Да и самому пріятно согрться, передъ тмъ какъ лечь въ постель.