Перелом, Брук Эмма, Год: 1895

Переводы
Время на прочтение: 162 минут(ы)
Скачать в PDF

ПЕРЕЛОМЪ.

Романъ Эммы Брукъ.

Перев. съ англійскаго Л. Давыдовой.

Глава I.

‘Женское отдленіе: по первому разряду окончила Кембаль, Онора (шестая), Гиртонъ, по второму разряду — никто’.
Эти слова относились къ экзамену на почетныя награды по классическимъ языкамъ въ Кэмбридж и знаменовали собою для миссъ Оноры Кембэль блистательное окончаніе университетскаго курса. Она прочла свое имя въ списк, вывшенномъ на дверяхъ сената, съ сильнымъ, не испытаннымъ до сихъ поръ чувствомъ счастія, она казалась себ избранной любимицей судьбы. Все кругомъ освщалось для нея лучами ея успха. Тмъ не мене, она постаралась скрыть свое волненіе и спокойно продолжала идти по главной алле, мимо университета.
Почти вс студенты и студентки уже разъхались, а оставшіяся имли усталый, изнуренный видъ. Онора встртила нсколькихъ студентокъ, которыя, также какъ и она, вышли прочесть списокъ удостоенныхъ высшей награды. Он стояли группой около дверей рената и весело болтали.
‘Воспитанницы Ньюнгэма’ {Ньюнгэмъ и Гиртонъ — женскіе кождеджи въ Кембриджскомъ университет.}, съ презрніемъ подумала Онора проходя мимо нихъ.
— Это миссъ Кэмбаль изъ Гиртона, она кончила по первому разряду. Какая она хорошенькая!
Слова эти были произнесены громко, и миссъ Кэмбаль ясно разслышала ихъ. Ей часто приходилось слышать подобныя фразы отъ младшихъ студентокъ, искренно восхищавшихся ею, и, конечно. ей это было очень пріятно.
Она прошла башню Эразма и остановилась у мостика. Здсь царила тишина жаркаго лтняго дня. Рка текла безшумно, безъ малйшаго журчанія, листва деревьевъ, казалось, дремала, пронизанная солнечными лучами. Онора облокотилась на перила моста и смотрла за старинныя, красивыя университетскія зданія, возвышающіяся передъ ней. Радостное чувство успха наполняло ея душу.
‘Если бы Эразмъ видлъ меня теперь’,— думала она.— ‘Если бы онъ вдругъ появился здсь въ своей длинной тог — какъ бы онъ удивился моему присутствію въ священномъ храм науки! Въ его время женщины и не помышляли ни о чемъ подобномъ. А теперь, я, женщина, достигла высшихъ ступеней знанія, и смло могу смотрть въ глаза Эразму и вообще, кому угодно’.
Она съ гордостью высчитывала, что только пять мужчинъ оказались впереди ея, между тмъ какъ она оказалась впереди цлыхъ 20 или даже 25 мужчинъ. Она имла полное право считать себя побдительницей.
Но тутъ другое воспоминаніе воскресло въ ея душ. Призракъ Эразма исчезъ и уступилъ мсто худощавому человку средняго роста, въ современномъ студенческомъ мундир, привтствующему ее ласковой поздравительной улыбкой. Онора вздохнула и начала пристально вглядываться въ окна стараго зданія.
— Вотъ здсь была комната м-ра Литтльтона, — подумала она, отыскавъ глазами два окна, въ верхнемъ этаж.— Кто-то ее теперь занимаетъ?

——

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Прошелъ годъ. Онора кончила университетъ и вернулась домой. Отепъ ея былъ ректоромъ въ сельскомъ приход одного изъ среднихъ графствъ. Въ университет ей до конца все удавалось, и вс были довольны ею. Дйствительно, имя ея было окружено даже нкоторымъ ореоломъ: среди младшихъ студентокъ Гиртона всегда было принято ‘обожать’ ее. Ласковое слово или улыбка миссъ Кембаль возвышало юныхъ, начинающихъ учиться, двицъ въ ихъ собственномъ мнніи. Эта мужественная молодая двушка, которой все удавалось и которая прямо шла впередъ, побждая всякія препятствія, длала честь своему женскому сословію, и женское сословіе, по справедливости, гордилось ею. Маленькія студентки грлись въ лучахъ ея славы и размышляли о величіи женщины. Кром того, лекторы, тьюторы и профессора также относились къ Онор съ большимъ уваженіемъ и привтливостью. Она воспользовалась всми преимуществами общаго образованія, и не слишкомъ углублялась въ однихъ классиковъ, она заглядывала и во многія другія отрасли науки, и могла легко и блестяще разговаривать о самыхъ разнообразныхъ предметахъ Это длало ее пріятной собесдницей и придавало особенную прелесть ея открытой, простой манер держать себя. Вся ея университетская жизнь была пріятной подготовкой къ жизни. Теперь подготовка кончилась, и ей предстояло вступить въ жизнь.
Домъ ея отца находился въ мстности, въ которой дикіе, лсистые холмы соприкасались съ мирной плодородной долиной. Онора сегодня только пріхала изъ университета и осматривалась въ комнат, которая должна была служить ей резиденціей. Приложивъ палецъ къ губамъ, она критическимъ окомъ осматривала окружающую обстановку. Она привыкла считать себя вполн культурнын человкомъ, и находила, что скромная меблировка ея спальни не соотвтствуетъ ея вкусамъ и потребностямъ.
Это была длинная, низкая, свтлая комната съ двумя большими окнами и старомодными, широкими подоконниками. Снаружи окна обрамлялись вьющимися растеніями, а прямо передъ ними росли розовые кусты.
— Это очень красиво, — сказала Онора, — розовый кустъ я оставлю на его старомъ мст.
Окна были широко раскрыты и въ комнату врывалось щебетаніе птицъ, отдаленное мычаніе скота, голоса дтей, благоуханіе цвтовъ и мягкіе лучи іюньскаго солнца.
Онора медленно ходила по большой комнат и занималась ея устройствомъ. Прежде всего она принялась распаковывать свои ящики съ книгами. Въ одной рук у нея была пыльная тряпка, и она тщательно обтирала каждую книгу, прежде чмъ поставить ее на полку. Комната была меблирована со строгой, старомодной простотой. На стнахъ не было картинъ, за исключеніемъ одной, висвшей надъ каминомъ. Тамъ въ деревянной рамк помщался текстъ, написанный большими раскрашенными буквами: ‘не будьте подобны лошади или мулу, которые не имютъ пониманія’. Изреченіе висло здсь съ тхъ поръ, какъ Онора себя помнила, и ей никогда не приходило въ голову снять его. Это была работа ея покойной матери, которая сама повсила ее здсь, надъ каминомъ. Убирая книги, Онора время отъ времени поднимала голову поглядывала на раскрашенный текстъ.
Онора была красивая двушка. Она была хорошаго роста, стройна, имла густые, каштановые волосы, которые небрежно свертывала узломъ на затылк. Черты лица ея были правильны и брови хорошо очерчены. Подъ ними находились красивые каріе глаза, во глаза эти были нсколько холодны и невыразительны. Настоящую красоту ей придавалъ умный, высокій лобъ и яркій цвтъ лица. Кром того, у нея былъ прелестный ротъ: нижняя губа была нсколько коротка, и поэтому при разговор ей всегда приходилось показывать свои хорошенькіе зубки. Красивый ротъ является большимъ украшеніемъ для женщины.
Послдней вещью, которую Онора вынула изъ ящика, была маленькая шкатулочка, содержащая ея драгоцнности. Она открыла ее. На самомъ верху лежала кабинетная карточка Лесли Литтльтона. Она вынула ее, смахнула съ нея пыль и опять посмотрла на текстъ, повелвавшій ей не уподобляться мулу.
— Не могу же я повсить Лесли подъ этимъ текстомъ,— подумала она.— Куда бы мн его двать?
Посл нкоторыхъ размышленій, она поставила карточку на свой письменный столъ, около чернильницы и листовъ бумаги, которые она намревалась покрыть своимъ четкимъ почеркомъ. Посл этого устройство комнаты могло считаться законченнымъ, и она подошла къ окну.
Грустно было здсь, въ этомъ уединенномъ деревенскомъ дом. Но Онора надялась, что въ самомъ непродолжительномъ времени ей удастся оживить старый домъ, окружить себя знакомыми, сдлаться центромъ интеллигентнаго кружка.
— Я буду рано вставать,— думала она,— и до завтрака читать по гречески. Это сохранитъ меня свжей на весь день. Вообще, я буду культивировать въ себ эллинскій духъ.
Внизу позвонилъ колокольчикъ и прервалъ ея мечтанія. Пора было идти внизъ.
Онора воспитала свой вкусъ на образцахъ послдней эстетической моды, а въ ректорскомъ дом все носило на себ печать старомодности и пуританизма. Переходя теперь изъ одной комнаты въ другую, она думала о томъ, что ея родители въ молодости имли пристрастіе къ некрасивымъ вещамъ. Она ршила въ ближайшемъ будущемъ отправиться въ Лондонъ и пріобрсти тамъ нсколько новыхъ ‘художественныхъ предметовъ’, она была здсь единственной хозяйкой, и не видла причины, почему бы ей постепенно не преобразовать всей обстановки по своему вкусу. Особенно не нравилась ей гостиная, и, войдя въ все теперь, она остановилась въ дверяхъ и съ неудовольствіемъ осмотрлась. Комната оставалась безъ перемны съ того времени, когда она впервые была меблирована, никто въ ней ничего не измнялъ и не поправлялъ. Занавси и мебель были зеленые, самаго несомнннаго зеленаго цвта. Онора уже тысячу разъ видла это. Но частыя отлучки изъ дому сглаживали впечатлніе, а теперь этотъ грубый зеленый цвтъ положительно рзалъ ей глаза.
Онора сдлала гримаску.
— Je suis tomb en vert,— проговорила она громко съ маленькой усмшкой.
Ей предстояла нелегкая задача. Красивый, тяжелый столъ стоялъ прямо по середин комнаты. Такъ онъ стоялъ, по крайней мр, лтъ 30. Вся мебель была разставлена съ математической правильностью, безъ всякой мысли о красот. Онора подошла къ столу, посмотрла на разложенныя на немъ книги, и тотчасъ же отвернулась.
Все это нужно передлать, думалось ей. Весь домъ, отъ подвала до чердака, нужно обновить и освжить. Она любила все новое, и окружающая ее старина производила на нее подавляющее впечатлніе. Проходя мимо окна, она остановилась и посмотрла въ садъ.
— Я бы хотла знать, когда мн придется теперь увидть Лесли Литтльтона, или хоть услышать о немъ,— подумала она съ непривычною грустью.
Ей казалось, что прежняя жизнь ушла такъ далеко отъ нея, и на минуту ей стало тоскливо при этой мысли. Но только на минуту. Она была очень жизнерадостнымъ человкомъ и грустное настроеніе было ей несвойственно. Она быстро отошла отъ окна и постучалась въ дверь комнаты отца.
— Войдите!— послышался ласковый и немного дрожащій старческій голосъ.
Онора отворила дверь и остановилась на порог.
Отецъ ея сидлъ за столомъ, заваленномъ книгами. Передъ нимъ лежали листы бумаги, но они были не исписаны, и старикъ, казалось, не былъ занятъ писаніемъ. Она увидла раскрытую библію и нсколько книгъ по теологіи. Кабинетъ слабо освщался однимъ квадратнымъ окномъ, обстановка была самая простая, и одна стна, отъ пола до потолка, была сплошь занята книжными полками. На другой стн висли два, сдланные карандашемъ, рисунка Оріель колледжа въ Оксфорд и церкви св. Маріи въ Оксфордскомъ университет. Рисунки были помчены сороковыми годами.
Взглядъ, которымъ отецъ посмотрлъ на Онору при ея вход, заставилъ ее усомниться, дйствительно-ли онъ ее видитъ.
Это былъ почтенный старикъ, невысокаго роста, съ красивымъ тонкимъ лицомъ и блыми волосами. Глаза у него были свтлые и близорукіе. Молодое одушевленіе не погасло въ нихъ, какъ это часто случается въ преклонномъ возраст. Въ нихъ было выраженіе какой-то святости, какъ будто врата неба открылись передъ нимъ и освтили его своими лучами. Онъ не былъ болзненнымъ человкомъ, и если плечи его были немного сгорблены, то это происходило отъ сидячей жизни одинокаго ученаго. При всей своей учености, которую Онора всегда считала чмъ-то архаическимъ, онъ остался доступнымъ всмъ человческимъ чувствамъ, при вид красивой двушки, появившейся въ дверяхъ, въ немъ проснулась отцовская гордость. Онъ вспомнилъ Горація и продекламировалъ:
‘Dulce ridentem Lalagen amabo
Dulce loquentem’ *).
*) ‘Буду іюбить Лалагу !!!!(собственное имя) съ ея прелестной улыбкой и нжной рчью’. (Горацій, ода 22-я, кн. I).
— Даі ‘Nebulae malusque Juppiter urget’ {Изъ той же оды: (Quodatus mundi) nebulae malusqtte Juppiter urget,— т. e. ‘тотъ край свта, надъ которымъ тяготютъ туманы и гнвъ Юпитера’. Ред.} — очень подойдетъ къ описанію атмосферы вашего кабинета и всхъ этихъ ужасныхъ книгъ,— быстро подхватила Онора. Она сла на старый диванъ, набитый конскимъ волосомъ, и съ улыбкой смотрла на отца.
— Дорогой папа, надюсь, что мое возвращеніе домой будетъ вамъ пріятнымъ.
— Carissima!— отвтилъ онъ тихимъ, спокойнымъ голосомъ, и коснулся своей красивой старческой рукой раскрытой страницы библіи.
Онора почувствовала себя почему-то растроганной. Она почти съ упрекомъ вспомнила, что только-что собиралась произвести революцію во всей меблировк. Она не думала отказываться отъ этой мысли, но надялась, что ему будетъ все равно, и мысленно дала себ клятву быть какъ можно ласкове и почтительне къ отцу. Когда черезъ нсколько минутъ слуга пришелъ объявить объ ужин, ректоръ поднялся и со старомодной изысканностью открылъ двери, чтобы пропустить ее впередъ, Онора почувствовала, что ей никогда не придется краснть за него, даже если бы Лесли Литтльтонъ пріхалъ къ ней въ гости. Онъ былъ настоящимъ джентльменомъ и ученымъ.
Посщеніе Лесли Литтльтона было ближе, чмъ она думала. Когда она сидла противъ отца за ужиномъ, съ невольнымъ сожалніемъ вспоминая объ обдахъ въ университетской столовой, отецъ кашлянулъ и началъ новый разговоръ:
— Дорогая моя! Помнишь-ли ты м-ра Литтльтона?
Онора выпрямилась. До этого она сидла, откинувшись на спинку стула, и крошила хлбъ.
— Да… конечно, помню,— сказала она.
— Я получилъ отъ него очень милое письмо сегодня утромъ,— продолжалъ ректоръ.— Онъ поздравляетъ меня съ твоимъ успшнымъ окончаніемъ и возвращеніемъ домой.
— Почему же м-ръ Литтльтонъ не написалъ мн, отецъ?— спросила Онора съ удивленіемъ.
Старый ректоръ недоврчиво взглянулъ на нее.
— Разв вы съ нимъ такіе друзья, Онора?— спросилъ онъ.
— Конечно, очень большіе друзья.
Ректоръ посмотрлъ на нее и встртился съ ея сверкающими темными глазами. Открытый взглядъ ея нсколько смутилъ его. Онъ съ благоговйнымъ почтеніемъ относился къ тайнамъ женскаго сердца.
— М-ръ Литтльтонъ собирается къ намъ на этихъ дняхъ,— проговорилъ онъ.
— Въ самомъ дл?— радостно воскликнула Онора. Она еще боле выпрямилась, и глаза ея еще боле засверкали.
— Ты рада, Онора?— мягко спросилъ ректоръ.
— Ужасно рада,— весело отвчала Онора.— Есть масса вещей, въ которыхъ м-ръ Литтльтонъ можетъ помочь мн. Мн нужны его совты относительно чтенія. Онъ знаетъ вс эти модныя книги — самыя новйшія — и долженъ мн указать ихъ. Я вдь не намрена успокоиться на окончаніи курса и полученіи степени,— прибавила она, улыбаясь.— Я мечтаю о литературной работ, объ оригинальной литературной работ, отецъ. М-ръ Литтльтонъ поможетъ мн. Онъ будетъ мн очень полезенъ.
— Вотъ какъ!
У ректора въ душ зародилось новое предположеніе, на которомъ онъ сосредоточилъ теперь вс свои отцовскіе помыслы. Остальная часть ужина прошла въ молчаніи, которое только одинъ разъ было нарушено Онорой, съ нкоторой робостью обратившейся къ отцу съ вопросомъ:
— Вы бы ничего не имли противъ того, чтобы у насъ вмсто ужина былъ обдъ въ 7 ч., въ тотъ день, когда прідетъ м-ръ Литтльтонъ?
— Это зависитъ совершенно отъ тебя, моя дорогая. Распоряжайся, какъ теб угодно,— тотчасъ же согласился ректоръ.
Посл ужина, по домашнему обычаю, послдовала семейная молитва. Когда было убрано со стола, Онора хотла пройти въ зеленую гостинную, но прежде чмъ она успла выполнить свое намреніе, слуга положилъ передъ ректоромъ библію и молитвенникъ. Онора уже забыла о семейныхъ молитвахъ. Она покраснла и съ нкоторымъ колебаніемъ сла на диванъ. Университетскія занятія и чтенія совершенно подавили въ ней вру въ религіозные догматы. Вліяніе м-ра Литтльтона было, быть можетъ, ршающимъ въ этомъ вопрос. Ее мучило сознаніе, что она должна теперь играть комедію и быть неискренней.
Ректоръ, совершенно не подозрвая направленія мыслей дочери, раскрылъ библію и подвинулъ свчи ближе къ себ. Пламя свчки непріятно вздрагивало и освщало его сдую голову и близорукіе глаза, низко склонившіеся надъ книгой. Онъ читалъ медленно, мало-по-малу голосъ его успокоилъ тревогу Оноры и отвлекъ ея мысли въ другую сторону. Она думала совсмъ о другомъ, и, когда слуги опустились на колни, машинально послдовала ихъ примру.
Давнишней мечтой Оноры было заняться изученіемъ греческихъ вазъ. Она хотла подробно изслдовать прогрессъ искусства въ Греціи, ея цивилизацію, миологію и нравы, по скольку все это отразилось на орнаментаціи вазъ и ихъ рисункахъ. Пока отецъ благоговйнымъ голосомъ читалъ назначенные на сегодняшній день тексты, она представляла себ свой будущій разговоръ съ м-ромъ Литтльтономъ, въ которомъ она будетъ обсуждать съ нимъ планъ своей предполагаемой работы.
Внезапно какія-то новыя, странныя слова отца привлекли ея взиманіе. Слова эти не были взяты изъ молитвенника, и голосъ, произносившій ихъ, сильно дрожалъ. Она перестала думать о греческихъ вазахъ и, помимо воли, слушала. Вотъ что она, къ удивленію своему, услышала:
— Ты, Который ясно видишь все, что длается въ сердцахъ людей, помоги моему невжеству и заблужденію. Помоги мн, передающему велнія Твои другимъ, самому выполнять завты добра и справедливости, преподанные Тобою. Чтобы я, назначенный Тобою пастырь, не забывалъ идти по стопамъ Христа и не поднималъ бы высоко головы своей. Охрани меня отъ грха стяжанія, въ который впалъ Ананія и Валентинъ, съ которымъ Ты спорилъ устами слуги Твоего, Поликарпа. Помоги мн выполнить заповдь, которая была завщена намъ отъ начала. Пусть ничто видимое или не видимое не отклонитъ меня отъ внушеннаго Тобою ршенія. Я подчиняюсь суду Твоему, Господи, во имя Христа. Аминь!
Наступило глубокое молчаніе. Потомъ ректоръ, все еще дрожащимъ голосомъ, благословилъ присутствующихъ. Тогда слуги поднялись и вслдъ за ними Онора. Она опять сла на диванъ и, оставшись одна съ отцомъ, вопросительно посмотрла на него. Она не знала, хочетъ ли онъ, чтобъ она еще побыла съ нимъ, или ей можно вернуться къ своимъ книгамъ.
Онъ смотрлъ на нее съ какимъ-то страннымъ, напряженнымъ выраженіемъ.
— Онора!— проговорилъ онъ.
Въ голос его было что-то, что заставило ее съ волненіемъ прислушиваться къ его словамъ.

Глава II.

Онора съ удивленіемъ взглянула на отца.
— Мн кажется, Онора,— началъ онъ,— что теперь, когда ты вернулась ко мн, посл нсколькихъ лтъ труда, затраченнаго на образованіе, я обязанъ сообщить теб о томъ испытаніи, черезъ которое Господь провелъ меня въ эти послдніе годы. Благодаря моей неспособности, это откровеніе проникло въ меня очень медленно. Ты понимаешь меня, дочь моя?
— Да, конечно,— отвтила Онора, считавшая, что нтъ на свт ничего, недоступнаго ея пониманію.
— Мн хочется откровенно поговорить съ тобою именно теперь, потому что мн живо вспоминается мое собственное окончаніе Alma Mater, память о которой будетъ дорога мн до самой смерти. Въ то время, Онора, когда Богъ послалъ мн дочь вмсто желаннаго сына, и затмъ взялъ у меня возлюбленную жену мою, мн еще не приходило въ голову, что Онъ соединитъ два дара въ одномъ, и что я доживу до такого дня, какъ сегодняшній. Потому что, въ дни моей молодости положеніе женщинъ было совсмъ не такое, какъ теперь.
Онора улыбнулась.
— Vera incessu potuit Dea {Истинная богиня открылась въ самой поступи.},— продолжалъ ректоръ.— Мы, бывшіе молодыми въ т времена, не подозрвали о появленіи въ ближайшемъ будущемъ преображенной женщины, равной мужчин по своему умственному развитію, и въ то же время сохраняющей въ неприкосновенности свою нжность и грацію. Теперь я хотлъ бы разсказать теб кое-что о моемъ духовномъ развитіи.
— Пожалуйста, отецъ,— сказала Онора, нсколько сдержанно.
— Мое духовное рожденіе произошло въ университет,— продолжалъ ректоръ,— и потому твое окончаніе университетскаго курса кажется мн подходящимъ случаемъ для моей исповди. Я уже тогда ршилъ посвятить себя служенію Богу и Его церкви, во истинное значеніе моего призванія открылось мн поздне, подъ вліяніемъ того удивительнаго возрожденія духовной стороны церкви, которое называютъ трактаріанскикъ движеніемъ.
Онъ остановился на мгновеніе. Онора смотрла на него со смшаннымъ чувствомъ недоврія и удивленія. Какой-то неопредленный страхъ и смущеніе овладли ею. Глаза ректора были устремлены вдаль, и онъ не замчалъ перемны въ ея лиц.
— Я мало знакомъ, Онора,— продолжалъ онъ,— съ религіознымъ настроеніемъ Кэмбриджа въ настоящее время. Изъ вашего университета вышло евангелическое движеніе. Я не буду теперь судить о немъ. Правда, оно очень заботило меня, какъ нчто, нарушающее единство церкви. И, какъ уже сказано св. Игнатіемъ, всякій, кто слдуетъ за схизматикомъ, не наслдуетъ Царства Божьяго. Я надюсь, Онора, что ты не перешла на сторону евангелическаго движенія.
Голосъ ректора немного дрожалъ и онъ съ опасеніемъ взглянулъ на Онору.
— Нтъ,— коротко отвтила Онора.— Евангелическое движеніе не затронуло меня.
— Тогда теб легче будетъ понять, какъ это чудесное возрожденіе ранняго христіанскаго духа въ нашей умирающей церкви подйствовало на мою молодую душу.
— Я думаю, что пойму,— сказала Онора упавшимъ голосомъ.
— Ты можешь себ представить, какое впечатлніе произвело на меня посвященіе въ пастыри, устанавливающее мою духовную связь съ первыми основателями церкви и епископами, даже — я съ особымъ благоговніемъ произношу эти священныя слова — даже съ самимъ исусомъ Христомъ, я смотрлъ на свою жизнь, какъ на постоянное служеніе единому закону Бога. Въ качеств пастыря Его, я старательно слдилъ за собою изо дня въ день, боясь какъ-нибудь отойти отъ Его велній и нарушить Его заповдь. И тмъ не мене, Онора, глаза мои, несмотря на все свое стремленіе къ свту, были такъ слпы, что, какъ мн ясно теперь, я долгіе годы не понималъ Его голоса, взывающаго ко мн.
Онъ поднялъ руку и на лиц его появилось выраженіе благоговйнаго изумленія передъ открывавшейся ему истиной. Онора вздохнула, не зная почему. Ей казалось, въ ея молодую, свжую жизнь врывается какая-то чуждая, непонятная и враждебная ей сила.
— Послушай теперь,— продолжалъ ея отецъ,— что случилось со мной шесть лтъ тому назадъ. Я очень заботился тогда о томъ, чтобы не утратить ни одной овцы, надъ которыми Онъ поставилъ меня пастыремъ. И вотъ, просматравая однажды списки прихожанъ, чтобы убдиться, что никто изъ ввреннаго мн стада не былъ оставленъ мною въ небреженіи, я случайно наткнулся на имя, которое было извстно мн только по наслышк. Это было имя Пирса Норбюри, о которомъ ходила дурная слава.
— Я слышала о немъ,— сказала Онора, обрадованная возможностью снова приблизиться къ земл.— Это — старый чартистскій ткачъ и браконьеръ, онъ пользуется нехорошей репутаціей.
— И все-таки,— быстро подхватилъ ректоръ, — именно его Богъ избралъ орудіемъ для моего просвтленія. Когда я прочелъ его имя, я вспомнилъ, что никогда не былъ у него и не исполнилъ своего долга по отношенію къ человку, который былъ извстенъ своимъ пренебрежительнымъ отношеніемъ къ церкви, и котораго я не зналъ, куда отнести — къ диссентерамъ или къ атеистамъ. Въ тотъ же вечеръ я пошелъ навстить его. Ты знаешь его коттэджъ, Онора? Онъ лежитъ въ самой дикой части нашего мстечка, среди холмовъ. Я пришелъ туда до заката и постучался. Дверь была открыта и я увидлъ старика, сидящаго за столомъ передъ раскрытой книгой. Книга эта была библіей.
— ‘Господь раньше меня уже былъ здсь’,— сказалъ я.
‘Онъ поднялъ глаза, и не говоря ни слова, посмотрлъ на меня такъ, что я почувствовалъ себя смущеннымъ, и слова, которыя я готовился сказать, замерли у меня на устахъ. У него былъ взглядъ одинокаго человка, Онора. Я знаю этотъ взглядъ, потому что самъ испыталъ одиночество, и тоже старался заполнить его мыслями о неземномъ. Увидя мое колебаніе, онъ спокойно попросилъ меня войти, а самъ не двигался съ мста, и руки его оставались лежать на раскрытой страниц библіи.
‘— Пирсъ,— сказалъ я,— будемъ вмст читать эту книгу.
‘— Хорошо,— сказалъ онъ.— Но вы, называющій себя пастыремъ Божіимъ, прочтите эту страницу раньше меня.
‘Онъ передалъ мн библію. Розовый лучъ заходящаго солнца падалъ сквозь запыленное окно на раскрытую страницу и на морщинистый палецъ старика. Я надлъ очки. Мн вспомнились слова Христа: ‘Гд двое или трое собрались во имя Мое, тамъ и Я среди нихъ’. И я чувствовалъ, что Онъ былъ тогда съ нами. Я прочелъ слова, указанныя мн старымъ чартистомъ:
‘Горе вамъ, книжники и фарисеи, лицемры, что подаете домы вдовъ и напоказъ молитесь долго. За это примете тягчайшее осужденіе’.
‘Я и раньше читалъ эти слова, но теперь они глубоко потрясли меня’.
Онъ опять остановился, и глубокій вздохъ вырвался изъ его груди.
— Все это — обыкновенный мистицизмъ, и больше ничего,— думала Онора. Она молчала, не зная, что сказать. Не собираясь выяснять отцу коренное разногласіе въ ихъ взглядахъ, она боялась останавливаться на частностяхъ, думая, что это только затянетъ мучительный разговоръ. Она устало смотрла на него и думала о томъ, какъ даромъ уходитъ время, которое она могла бы употребить за подготовительную работу, въ ожиданіи м-ра Литтльтона.
— Ты слыхала что-нибудь о чартистскомъ движеніи {Чартистское движеніе, о которомъ здсь упоминается, было вызвано недовольствомъ трудящихся классовъ Англіи парламентской реформой 1832 г., допустившей въ парламентъ представителей средняго класса, но не рабочихъ. Въ 1837 г. въ Лондон основалось ‘общество рабочихъ’, цлью котораго было доставленіе работамъ доступа въ палату. Это общество, вмст съ небольшой группой парламентскихъ дятелей, выработало такъ называемую ‘народную хартію’ (peoples chartie), отъ которой и все движеніе подучило названіе чартистскаго. Требованія хартіи, главнымъ образомъ, сводились къ требованію всеобщаго избирательнаго права, ежегоднаго парламента и закрытой баллотировки при выборахъ. Несмотря на политическій характеръ программы, цли движенія были чисто экономическими. Парламентская реформа, по мннію вождей движенія,— изъ которыхъ главными были ирландецъ Фергусъ О’Конноръ, Ловеттъ, Стефенсъ и др., — должна была помочь работамъ въ улучшенія ихъ быта и соотвтственномъ измненіи существующихъ условій. Чартистское движеніе выразилось въ подач гигантскихъ петицій парламенту съ требованіемъ хартіи. Число подписей на этихъ петиціяхъ считалось милліонами. Была попытка учредить на ряду съ законнымъ парламентомъ — народный парламентъ изъ представителей рабочихъ. Несмотря на лойяльность, присущую каждому британцу, мстами возникли безпорядки, и воооруженныя столкновенія между правительственными войсками и рабочими произошли въ Бирминган, Ньюкэстл и др. городахъ. Движеніе особенно усилилось въ 40-хъ годахъ, когда англійская промышленность сильно страдала отъ кризисовъ и число безработныхъ возросло въ огромной пропорціи. Въ конц 40-хъ годовъ движеніе стало ослабвать и въ начал 50-хъ совсмъ прекратилось. Ред.}, Онора?— спросилъ ее ректоръ.
— Да, конечно, — отвчала Онора, довольная тмъ, что ей представляется случай блеснутъ своими знаніями.
— Норбюри былъ чартистомъ. Въ молодости онъ находился въ самомъ центр движенія. Онъ зналъ О’Бріена, Купера и другихъ вождей. Онъ слышалъ рчи Фергуса О’Коннора, Стефенса и другихъ. Когда-то имя его было хорошо извстно по деревнямъ, и о немъ постоянно упоминалось въ ‘Сверной Звзд’.
— Вс они были демагогами, насколько я знаю,— сказала она, поправляя одной рукой свою прическу.
— Нтъ, — мягко возразилъ м-ръ Камбалъ.— Здсь, какъ и везд, собрались различные люди. Но общее одушевленіе было дйствительно велико, разъ оно привлекало къ себ такихъ ревностныхъ сторонниковъ. Я убдился, напр., что Норбюри все еще живетъ этимъ движеніемъ, и движеніе живетъ въ немъ.
— Чартистское движеніе?— сказала Онора, небрежно.— Я думаю, оно уже давнымъ-давно кончилось, задолго до моего появленія на свтъ.
— Ничто, заключающее въ себ смя истины, не умираетъ. Во время агитаціи Норбюри былъ молодымъ человкомъ, но, повторяю, движеніе это и до сихъ поръ не умерло въ немъ.
— Въ самомъ дл?— сказала Онора.
— Нкоторыя слова, грубыя въ своей неумолимой правд, врзались въ его душу въ ранніе годы молодости, и огонь ихъ до сихъ поръ еще не угасъ. Онъ повторилъ мн эти страшныя слова.
— Онъ говорилъ вамъ грубости!— съ негодованіемъ воскликнула Онора.
— Да,— спокойно отвчалъ ректоръ.— Никто изъ насъ не избавленъ отъ ударовъ правды. Господь нашъ принималъ удары лицемрія, имемъ ли мы право отказываться отъ ударовъ правды? Ты помнишь Фергуса О’Коннора?
Онора слегка покраснла. Въ ея ум чартистское движеніе представлялось въ вид полустраницы изъ учебника исторіи, а ‘демагоги’, руководившіе имъ, были неотличимы другъ отъ друга.
— Вдь, я получила классическое образованіе,— замтила она, съ упрекомъ.
— Ахъ, да!— сказалъ ректоръ, разсянно.— О’Конноръ былъ человкомъ, на которомъ Норбюри когда-то сосредоточилъ всю свою вру. Можетъ ли что-нибудь сравниться съ положеніемъ безпріютныхъ овецъ, отыскивающихъ своего пастыря? И вотъ, этотъ-то О’Конноръ, въ одной изъ своихъ рчей сдлалъ слдующее замчаніе по поводу богатыхъ пастырей. Онъ сказалъ: ‘когда такой пастырь молится о томъ, чтобы Богъ ‘сохранилъ для насъ плоды земные’, то въ сердц своемъ онъ молится о томъ, чтобы эти плоды были сохранены для него’,
— Этотъ О’Конноръ, вроятно, былъ очень грубымъ человкомъ, — сказала Онора.
— Можешь ты себ представить, дочь моя,— сказалъ ректоръ, серьезно смотря ей въ глаза, — какъ это тяжело, когда правда открывается теб въ образ грубой шутки?
Онора вопросительно взглянула на отца. Она была совсмъ сбита съ толку и не понимала, куда онъ клонитъ свою рчь.
— Отецъ!— вскрикнула она наконецъ, видя, что онъ ждетъ отъ нея отвта, — какое отношеніе ко мн или къ вамъ могутъ имть слова и мннія такого недостойнаго уваженія человка?
— Пути Господа часто бываютъ неисповдимы, — отвтилъ ректоръ.— Я вспомнилъ, что духовное возрожденіе церкви, названное тракторіанскимъ движеніемъ, началось одновременно съ этимъ народнымъ движеніемъ. Въ то время, когда душа моя находилась подъ обаяніемъ одного движенія, другое тоже было недалеко отъ меня. И я даже на себ чувствовалъ его вліяніе. Помню, какъ однажды, въ самый разгаръ такъ называемыхъ безпорядковъ, я видлъ проходившую мимо толпу рабочихъ. И когда я увидлъ эти измученныя лица, эти усталые, суровые глаза, въ которыхъ свтилась ршимость и надежда,— какъ иногда въ глазахъ умирающихъ свтится вчная надежда — я былъ смущенъ и взволнованъ, и совсть моя была неспокойна, какъ будто и я, съ своей стороны, былъ виновенъ во всемъ происходящемъ. И я спрашивалъ у Бога: что долженъ я тутъ длать? Но отвта никакого не получилось. А потомъ я и забылъ, что спрашивалъ объ этомъ у Господа. Но Господь иногда долго заставляетъ ждать своихъ отвтовъ.
Ректоръ остановился. Онора слушала съ тревогой и тоской.
— Онора!— началъ онъ опять,— почему тракторіанское движеніе, посл такого блестящаго начала, стало падать и кончилось неудачей?
— Разв я могу знать, почему?— отвтила Онора съ нкоторой рзкостью.
— Не потому ли это произошло, — продолжалъ ректоръ,— что оно отдлилось отъ того, другого движенія?
— Можетъ быть!— проговорила Онора.
— Чмъ можно оправдать церковь отъ этого грха? Отъ грха стяжанія и пролитія крови?
— Of other owe they little reckoning make,
Thon how to scramble of the shearer’s feast
And shove away the worthy bidden quest *).
*) Они мало заботятся о чемъ-либо, кром того, чтобы поживиться на праздник стригущихъ и захватить то, что предназначается гостямъ. ‘Потерянный Рай’. Мильтонъ.
— Мильтонъ не былъ вполн свободенъ отъ предразсудковъ,— замтила Онора.
— Правда, — согласился ректоръ, — но обвиненіе его старо. Ново только примненіе его къ себ. Впрочемъ, нельзя сказать, чтобы церковь совершенно забыла свой обтъ бдности. Сама она налагаетъ на своихъ служителей обязанность бдности, какъ надваютъ монашеское одяніе на человка, посвящающаго себя Богу.
— Бдности,— повторила Онора, вздрогнувъ, какъ отъ укола булавкой.
— Да, бдности,— твердо повторилъ ректоръ,— той бдности, которую предписалъ намъ Господь. Но я, когда выступилъ въ путь, то прежде всего думалъ о церковныхъ доходахъ, и придя сюда въ качеств духовнаго пастыря, безъ всякой тни раскаянія обложилъ ввренныхъ мн прихожанъ данью, и тяжкимъ бременемъ легъ имъ на плечи.
— Что вы хотите сказать этимъ, отецъ?— проговорила Онора, теперь уже серьезно озабоченная.
— Я вспомнилъ, дочь моя, что, обращаясь къ труждающимся и обремененнымъ, я не взывалъ къ нимъ ‘придите’, а ‘дайте’.
Онъ всталъ и поднялъ руки кверху. Видно было, что онъ забылъ о существованіи Оноры, и Онора это знала. Она слушала теперь съ напряженнымъ вниманіемъ.
— Это былъ большой грхъ съ моей стороны!— продолжалъ ректоръ.— Я понялъ это, когда началъ изучать чартистское движеніе. Я прочелъ обвиненіе народной хартіи противъ тхъ, которые пользуются рентой и десятиной. Я сравнилъ эти обвиненія со священнымъ писаніемъ. И тутъ два факта потрясли меня до глубины души: то, что англиканская церковь ничего не длала въ помощь вождямъ реформы, и то, что вожди послдней не довряли церкви, обвиняли ее, и противились ей. Между ними была борьба, а не сотрудничество, какъ должно было бы быть.
— Англиканская церковь всегда имла своихъ враговъ, — пробормотала Онора, удивляясь сама, почему она теперь выступаетъ въ защиту учрежденія, къ которому всегда была совершенно равнодушна.
— Не одни враги церкви были ея обвинителями. Добродтельный и благочестивый Шэфтсбри жалуется на то, что изъ 16.000 англійскаго духовенства его времени только 50 человкъ пришли ему на помощь, когда онъ боролся за освобожденіе дтей отъ работы въ копяхъ. Только 50 человкъ вспомнили слова Христа о ‘малыхъ сихъ’. Шэфтсбри говоритъ намъ, что англійское духовенство было куплено капиталомъ и властью. Они предали Христа и отдались Маммон!
Ректоръ наклонился надъ столомъ и закрылъ лицо руками. Въ комнат наступила мертвая тишина, прерываемая только его тяжелымъ дыханіемъ. Всякія такія проявленія чувства были чужды Онор. Она не любила ихъ и он рдко трогали ее. И теперь она не была тронута. Душа ея была полна простымъ страхомъ и ужаснымъ предчувствіемъ. Она еще не могла понять, къ чему это приведетъ, но весь этотъ мистицизмъ былъ ей непріятенъ, и особенно теперь, въ первый вечеръ ея возвращенія домой, на порог жизни.
Она взглянула на часы и поправила ленту, на которой вислъ изящный мшочекъ съ ея носовымъ платкомъ.
— Ты поймешь, Онора,— продолжалъ отецъ,— что какъ только я пришелъ къ убжденію, что провелъ боле половины жизни не такъ, какъ бы слдовало, я принялся тщательно изучать этотъ вопросъ. До сихъ поръ, столь важная сторона жизни, какъ средства къ существованію, не разсматривалась мною, какъ часть моего личнаго долга. Я велъ скромный, аскетическій образъ жизни, но дальше не шелъ. Собираніе десятины {Англійскіе пасторы оффиціальной церкви содержатся на счетъ прихода, получая ‘десятину’, т.-е. десятую часть дохода, обыкновенно натурой. Сборъ отдается ими на откупъ за деньги, а купившій десятину уже самъ ее выбираетъ. Въ иныхъ приходахъ эта ‘десятина’ достигаетъ очень крупной цифры до 30—40 и боле тысячъ на наши деньги. Средній же доходъ англійскаго пастора колеблется около 6.000—10.000 р. въ годъ, при готовомъ помщеніи. Ред.} лежало на рукахъ моего повреннаго и агента. Я ршилъ, что начну самъ собирать ее, чтобы составить себ ясное понятіе о своей отвтственности. Мн казалось необходимымъ узнать, откуда берутся средства для моей роскоши. Я самъ ходилъ съ фермы на ферму и видлъ, что во многихъ домахъ лица моихъ прихожанъ, омрачались при моемъ появленіи. Когда я началъ разспрашивать ихъ, то услышалъ повсть о тяжкихъ лишеніяхъ, и увидлъ проявленія горечи и ожесточенія. Въ исключительныхъ случаяхъ оказалось, что фермеры выкрадываютъ десятину изъ жалованья своимъ рабочимъ. Кукъ справедливо сказалъ: ‘хлбъ бдняковъ — это ихъ жизнь, и тотъ, кто лишаетъ ихъ хлба, есть кровопійца’.
— Но, отецъ! Вдь это же былъ церковный доходъ! Вдь вы же имете право на него,— воскликнула Онора.
— Да, это была десятина. Св. Климентъ учитъ насъ, что при возникновеніи церкви не только хлбъ и вино, но и десятина, и первые плоды находились въ числ приношеній. Ты понимаешь, Онора, приношеній Господу, а не Его служителю. Такъ же смотрли на дло и многіе изъ моихъ прихожанъ, какъ я узналъ, обходя ихъ. Самые кроткіе и страждущіе изъ нихъ считали, что они длаютъ приношеніе самому Господу. А я, безъ всякаго колебанія, употреблялъ ихъ дары на свое роскошество.
— Дорогой отецъ!— сказала Онора, испуганно.— Ма кажется, вы были нездоровы. Я уврена, что вы преувеличиваете.
— Нтъ,— отвчалъ ректоръ спокойно и грустно.— Просто глаза мои открылись. Я понялъ свое положеніе, перечиталъ Священное Писаніе и пришелъ къ ршенію.
Онъ знакомъ пригласилъ ее ссть рядомъ съ нимъ. Онора неохотно исполнила это. Ректоръ перелистывалъ библію и указывалъ ей т мста, которыя она должна была прочесть — пророческія изреченія, подобныя тмъ, которыя онъ приводилъ раньше. Нкоторыя мста онъ читалъ ей вслухъ, ровнымъ, неторопливымъ голосомъ. Когда все было прочтено, онъ обернулся къ дочери.
— Ты слдишь за моей мыслью, Онора?— спросилъ онъ ласково.
Они посмотрли другъ другу въ глаза. Въ ея глазахъ было
выраженіе испуга, въ его — воодушевленіе.
— А!— произнесъ онъ слабымъ голосомъ, и откинулся на спинку кресла.
— Отецъ, я ршительно ничего не понимаю,— сказала Онора сухо.
— Я думалъ,— началъ ректоръ упавшимъ голосомъ.— Я думалъ, что ты поняла меня, что мн удалось завоевать твое сочувствіе и помощь.
— Конечно, я поняла все, что вы говорили,— отвчала Онора,— но я не понимаю, къ чему все это приводитъ?
— Неужели это окажется слишкомъ труднымъ для тебя, дитя мое?— сказалъ ректоръ съ оттнкомъ самообвиненія въ голос.— Хотлъ бы я избавить тебя отъ этого, Онора, но это не въ моей власіи.
— Избавить отъ чего?— воскликнула молодая двушка со страхомъ.,
— Поврь мн, дорогая, только ради тебя я и колебался. Если бы не ты, я бы уже давно приступилъ къ дйствію. Я не могъ найти въ себ силу измнить нашу обстановку до твоего возвращенія. Надюсь, что съ вншней стороны ты нашла дона все такъ, какъ ты ожидала?
— Да, конечно,— сказала Онора.
Въ ум ея промелькнула картина зеленой гостиной. Но теперь она казалась ей драгоцнностью, къ которой нельзя прикасаться.
— Но ты должна знать, что нашъ домъ недолго можетъ оставаться такимъ, каковъ онъ теперь.
— Въ чемъ дло, отецъ? Что такое должно случиться?— спросила Онора съ бьющимся сердцемъ.
— Въ теченіе 6 лтъ, Онора, я считалъ для себя также невозможнымъ прикасаться къ деньгамъ, называемымъ десятиной, какъ если бы я сталъ употреблять для своихъ нуждъ добровольныя пожертвованія, собираемыя во время богослуженія.
— Что вы говорите, отецъ,— проговорила Онора, совершенно подавленная этимъ извстіемъ.
— Я никогда не буду въ состояніи прикоснуться къ десятин: Десница Божія удерживаетъ меня. Я не прикасался къ ней, повторяю, въ теченіе 6 лтъ.
— Какъ же все оставалось по старому? Я была въ университет. Дома ничего не измнилось… На какія же деньги…
— Въ теченіе послднихъ 6 лтъ, Онора, мы съ тобою проживали мой маленькій капиталъ.
— Проживали капиталъ!— воскликнула Онора съ ужасомъ. Яркая краска, залившая ея щеки, свидтельствовала о томъ, какъ самыя изящныя женщины могутъ практически относиться къ денежнымъ вопросамъ.
— Именно. Ради тебя наши расходы остались прежними, и капиталъ,— и безъ того небольшой — сильно уменьшился. Кром маленькаго остатка его, у насъ остался еще доходъ въ 160 ф., который я получилъ въ приданое за твоей матерью. До моей смерти деньги эти принадлежатъ мн, а затмъ переходятъ къ теб. Я намренъ, Онора…
— Но куда же двалась десятина? Я хочу сказать, куда же идутъ церковные доходы?— спросила Онора, блдная отъ волненія.
— Я откладываю ихъ и берегу до того дня, когда Господь укажетъ мн, какое сдлать изъ нихъ употребленіе.
— Значитъ, вы не отказались отъ этихъ денегъ?— спросила Онора, прижимая къ губамъ свой тоненькій носовой платокъ.
— Десятина выплачивается, какъ и раньше. Но она платится не мн и не для меня,— сказалъ ректоръ.
Въ душ Оноры блеснула надежда. Десятина все-таки выплачивалась. Значить, доходы за нсколько лтъ, вроятно, хранятся гд-нибудь въ банк. Они не были растрачены, какъ ихъ несчастный маленькій капиталъ. Эта мысль нсколько успокаивала ее, и волненіе, заставлявшее лихорадочно биться ея сердце, начало стихать. Ея обычное спокойствіе мало-по-малу возвращалось къ ней. Она ршила не отчаяваться, а попытаться переубдить отца, заставить его отказаться отъ этого страннаго, болзненнаго взгляда на вещи. Она вспомнила о Лесли Литтльтон и его близкомъ посщеніи, и ухватилась за это воспоминаніе, какъ за якорь спасенія.
— Я перебила васъ,— сказала она, обращаясь къ отцу съ боле спокойнымъ видомъ.— Вы начали говорить о деньгахъ моей матери.
— Эти деньги я предназначаю для тебя, Онора, — сказалъ ректоръ, обрадованный ея смягчившимся тономъ.— Я не хочу навязывать теб бдность, которую самъ добровольно беру на себя. Я буду жить на 100 ф. дохода, получаемыхъ съ нашего оставшагося капитала. Это покроетъ вс издержки, которыя я считаю въ прав позволить себ, и будетъ щедрымъ вознагражденіемъ за мой трудъ. Я въ долгу передъ моей паствой за многіе годы излишней роскоши. Теперь я долженъ жить совсмъ просто. А т полтораста фунтовъ, которые принадлежали когда-то твоей матери, теперь переходятъ къ теб.
Полтораста фунтовъ! Онора въ ту же минуту представила себ полное несоотвтствіе этой суммы съ тмъ образомъ жизни, который она предполагала вести. И доходъ ея отца сведенъ всего на 100 ф. На двсти пятьдесятъ фунтовъ невозможно содержатъ ректоратъ и поддерживать ихъ положеніе въ графств. Этого еще могло хватить, да и то въ обрзъ, на ихъ личную жизнь, но пріемы, обстановка, сношенія съ сосдями! Вс ея планы, которые она леляла въ университет, разсыпались въ прахъ. Она съ недоумніемъ посмотрла на отца.
Когда его старые, скорбные глаза увидли жесткое непониманіе и страхъ, отражавшіеся на ея молодомъ лиц, онъ вздрогнулъ, закрылъ библію и отодвинулъ свое кресло.
— Мы еще поговоримъ объ этомъ,— сказалъ онъ устало.— А теперь иди къ себ, дитя мое.

Глава III.

Встрча отца съ дочерью на другое утро была натянутая. Они не ссорились, конечно, но ректоръ съ болью сознавалъ, что онъ нанесъ тяжелый ударъ сердцу дочери, а Онора чувствовала себя до такой степени оскорбленной и сбитой съ толку, что это невольно проскальзывало въ ея обращеніи. Кром того, она провела почти безсонную ночь. За ночь она придумала только одно, а именно, что она отложитъ всякое ршеніе до прізда м-ра Литтльтона, а до тхъ поръ будетъ избгать всякихъ упоминаній о вчерашнемъ разговор. Бездйствіе казалось ей наиболе удобнымъ способомъ, чтобы нсколько замедлить ходъ событій.
Когда завтракъ кончился, и ректоръ, откинувшись на кресл, взялся за газету, Онора нершительно подошла къ нему.
— Отецъ!— сказала она.
Ректоръ поднялъ голову. Въ его добрыхъ глазахъ мелькнулъ слабый лучъ надежды. Въ глубин души онъ врилъ въ чудеса. У Оноры былъ сконфуженный видъ и щеки ея горли.
— Вы помните, что м-ръ Литтльтонъ въ скоромъ времени собирается пріхать къ намъ?— спросила она.
— М-ръ Литтльтонъ! Да, какже, помню,— отвтилъ онъ быстро.
— Вы сказали,— начала Онора не смло,— помните, вчера за ужиномъ, папа, вы сказали, что когда м-ръ Литтльтонъ прідетъ, то можно устроить поздній обдъ вмсто ужина.
— Конечно, дорогая моя, конечно,— подтвердилъ ректоръ.
Она поблагодарила его и ушла. Онъ проводилъ глазами ея стройную, гибкую фигуру, и думалъ о томъ, какъ это грустно, когда различіе между мужчиной и женщиной сказывается въ ихъ взаимномъ непониманіи.
Въ это утро у Оноры не было никакого опредленнаго дла, и прогулка на свжемъ воздух казалась ей единственнымъ занятіемъ, соотвтствующимъ ея настроенію. Не легко было изучать греческіе миы, когда такая туча нависла надъ ея будущностью. Погода благопріятствовала прогулк. Ночью шелъ дождь, а теперь было свжо и ясно, и солнце пекло не слишкомъ жарко. Онора безсознательно пошла по той же лсной тропинк, по которой шесть лтъ тому назадъ шелъ ея отецъ въ достопамятный день своего посщенія Норбюри. Тропинка была каменистая и неровная. Съ обихъ сторонъ ея возвышались груды обнаженныхъ темныхъ камней, кое-гд поросшихъ мягкимъ мхомъ и папоротниками. Среди холмовъ были разбросаны небольшіе каменные коттэджи съ заколоченными окнами во второмъ этаж. Онора знала ихъ исторію. Здсь когда-то жили ткачи, въ т времена, когда ткачество было еще домашней промышленностью, во второмъ этаж помщалась мастерская съ ручными прялками, и окна были заколочены для того, чтобы не платить налога на окна, когда производство начало падатъ. Нкоторые изъ старыхъ ткачей все еще жили въ приход ея отца. Теперь они были бдне всхъ остальныхъ прихожанъ, к надъ ними тяготло подозрніе въ браконьерств. Онора привыкла считать ихъ какими-то бунтовщиками, вслдствіе ихъ давнишняго участія въ чартистскомъ движеніи. Но, съ другой стороны, они, по ея мннію, придавали деревн нкоторый историческій интересъ, какъ остатки невозвратнаго прошлаго.
До послдней ночи она относила ихъ въ одну категорію съ другими отдаленными историческими воспоминаніями, связанными съ этой мстностью. Для нея эти историческія событія и движеніе чартистовъ имли совершенно одинаковый интересъ и значеніе, потому что она и то и другое считала мертвымъ, какъ прошлогодніе листья.
Дойдя до вершины холма, она остановилась передохнуть немного. Красная ласочка стремительно перебжала дорогу и исчезла среди камней. Когда легкій шорохъ, вызываемый ея движеніями, смолкъ, наступила полная тишина. Даже птицы летали такъ высоко, что не нарушали ея шелестомъ своихъ крыльевъ, хотя тни ихъ поминутно мелькали по ярко освщенной солнцемъ дорог.
Прогулка пріободрила Онору и она начала боле спокойно обдумывать свое положеніе. Въ сущности, вдь еще ничего ужаснаго не случилось. Нужно только собраться съ силами и не считать себя заране побжденной.
— Что бы ни было,— думала она,— а кто знаетъ, что можетъ мн предстоять, если отецъ будетъ стоять на своемъ?— во всякомъ случа, я никогда не буду падать духомъ Какъ бы то ни было и гд бы то ни было, я не отступлю отъ своихъ плановъ и буду жить по своему. Я не намрена терпть всякія лишенія и страдать отъ бдности.
Бдность казалась ей самой непріятной вещью на свт. Аскетическіе идеалы отца и его жажда подвига вовсе не привлекали ее. У нея были вполн опредленные и трезвые взгляды на вещи: она любила роскошь, красивую обстановку и, въ особенности, красивыя платья. Она всегда прекрасно одвалась и знала, что нарядные туалеты ей очень къ лицу.
— Я ни за что не стану по нищенски одваться,— думала она.— Ничто въ мір не заставитъ меня носить дурно сшитыя, дешевыя платья. Лесли спасетъ меня,— добавила она, и при этой мысли взглядъ ея смягчился. Она была уврена, что онъ придумаетъ что-нибудь и избавитъ ее отъ грядущихъ непріятностей.
Въ это время чьи-то тяжелые, медленные шаги отвлекли ея вниманіе. Она обернулась и увидла старика, съ сдыми волосами и сдой бородой, который съ трудомъ взбирался на холмъ, опираясь на палку. Она взглянула на него безъ особеннаго интереса, но онъ остановился и съ удовольствіемъ посматривалъ на красивую двушку, прислонившуюся къ камню.
— Хорошій день сегодня, и хорошій отсюда видъ, — сказалъ онъ.
— Да, здсь очень красиво,— отвчала Онора, улыбаясь своей привлекательной улыбкой.
— Ночью шелъ страшный дождь, а утромъ — солнышко проглянуло.
Онъ провелъ рукою по воздуху и съ любовью смотрлъ на разстилавшійся передъ нимъ пейзажъ. У него была загорлая, худая, жилистая рука, которая слегка дрожала, когда онъ вытянулъ ее впередъ, указывая на окрестные холмы. Глаза у него были удивительные: взглядъ ихъ былъ проницательнымъ и разсяннымъ въ одно и тоже время, взглядъ человка, который долго оставался одинъ со своими мыслями.
— Красиво здсь, правда?— повторилъ онъ, всматриваясь въ даль.
— Красиво, но мрачно какъ-то, пустынно,— сказала Овора.
— Пустынно! А вотъ посмотрите сюда, на этотъ холмъ, гд торчатъ пни. Видите?— онъ указалъ палкой на обнаженный склонъ одного изъ холмовъ, возвышавшихся прямо передъ ними:— здсь когда-то были каменноугольныя вони. Вамъ это мсто тоже кажется пустыннымъ, барышня? А для моихъ старыхъ глазъ оно кишитъ народомъ. Я вижу толпу людей, которая вчно снуетъ здсь взадъ и впередъ, или они стоятъ здсь кружкомъ, вонъ, какъ эти вороны, или бродятъ по лсу, какъ перепуганныя овцы. Почему они тамъ?
Онъ вдругъ остановился и взглянулъ на нее. Онора немного отодвинулась.
— Не знаю. Я не понимаю, что вы говорите,— сказала она.
— Вотъ они стоятъ, поднявъ головы и посылаютъ мольбы свои небесамъ. Они просятъ милости и освобожденія отъ притснителя.
— Что вы хотите сказать?— спросила Онора, немного испуганная, не смотря на почтенный видъ старика.
— Я вижу все это,— продолжалъ онъ,— какъ будто оно случилось вчера. А я уже старъ. Больше сорока лтъ прожилъ я среди этихъ холмовъ, и я былъ не молодъ, когда пришелъ сюда. Дти и жена умерли раньше. Сорокъ восемь лтъ брожу я одинъ по пустын міра посл того, какъ въ первый разъ пришелъ вотъ на этотъ холмъ, чтобы слушать и молиться. И я слышу голоса въ днемъ и ночью, днемъ и ночью…
— Чьи голоса?— спросила Онора.
— Вы еще молоды, барышня, очень молоды,— сказалъ старикъ медленнымъ голосомъ, — поэтому, вы и не помните ничего. Люди стекались сюда по ночамъ, тайкомъ, какъ Никодимъ приходилъ къ Господу, и въ рукахъ у нихъ были факелы и они говорили Господу о своемъ голод и о своихъ мукахъ. И,— прибавилъ онъ съ глубокимъ убжденіемъ,— Господь услышалъ ихъ!..
Онора молчала. Сердце ея начало биться сильне.
— Да, Онъ услышалъ ихъ,— повторилъ старикъ, возвышая голосъ.— Онъ сталъ на сторону труждающихся и обремененныхъ. Искра разгорлась въ пламя, и теперь уже ничто не можетъ потушить ея.
— Кто вы такой?— тихо спросила Онора.
Крестьянинъ посмотрлъ на нее своими проницательными глазами.
— Я — Пирсъ Норбюри, старый чартистъ и ткачъ. Я выткалъ много матерій, и видлъ въ жизни много любопытнаго. И много горькаго перепробовалъ также. Можетъ быть, для меня было бы лучше, если бы они въ молодости повсили меня. За мою голову тогда назначалась порядочная сумма.
— Пирсъ Норбюри!..— проговорила Онора, блдная и ошеломленная.
— Такъ зовутъ меня,— сказалъ онъ, и глаза его смягчились, когда онъ смотрлъ на красивую двушку.— А вдь и вы не чужая здсь, барышня, правда?
— Нтъ,— отвчала Онора,— я миссъ Кэмбаль, дочь ректора.
— Хорошій онъ человкъ, отличный человкъ, лучше, чмъ кажется. А я помню васъ, когда вы были еще совсмъ маленькой двочкой.
— Въ самомъ дл?— спросила Онора, чувствуя непобдимую злобу противъ этого старика.— Такъ вотъ человкъ, повліявшій на отца,— думала она.
— Она тоже тогда была молодой двушкой, и мы вс надялись на нее,— говорилъ старикъ, продолжая нить своихъ мыслей.
— Кто — она?— холодно спросила Онора.
— Королева Викторія. Она была еще совсмъ молода, когда мы писали ей, я самъ тогда былъ молодымъ человкомъ. Мы писали ей тогда адресъ. ‘Адресъ королев отъ ассоціаціи рабочихъ’, такъ онъ назывался. А королева только-что тогда взошла на престолъ. Весь народъ съ ума сходилъ отъ радости. Мы вс думали, что нашъ адресъ растрогаетъ ее. Мы тогда очень радовались, что молодая женщина будетъ управлять нами. Говорятъ, у женщинъ сердце добре, чмъ у насъ, мужчинъ. Но ничего не вышло изъ нашего адреса. Можетъ быть, оттого, что мы были слишкомъ далеко отъ нея. А адресъ былъ отлично написанъ. Ловеттъ писалъ большую часть его. Славный человкъ былъ Ловеттъ, отличный человкъ. Я самъ его никогда не видлъ. Сколько разъ хотлось мн посмотрть въ его глаза, и услыхать его голосъ. Вы знаете Ловетта?
— Нтъ!— коротко отвчала Онора. Она была очень мало знакома съ новйшей исторіей своей страны, но уже заране была уврена, что этотъ Ловеттъ совершенно незначительный и не стоющій вниманія человкъ.
— Жаль! Правда, онъ умеръ, прежде чмъ вы родились на свтъ, но я думалъ, можетъ, вы что-нибудь читали о немъ. Онъ давно умеръ. И онъ, какъ Моисей, не дожилъ до исполненія своихъ надеждъ. Но это придетъ, наврное придетъ когда-нибудь.
Глаза его сверкали и въ нихъ свтилась несокрушимая вра.
Онора понимала, что онъ ждетъ ея отвта, какого-нибудь выраженія сочувствія съ ея стороны. Онъ считалъ ее, очевидно, просто дочерью своего отца. Но она чувствовала только злобу противъ него и не могла выговорить ни слова. Это молчаніе было своего рода проявленіемъ мужества, потому что она нсколько боялась старика, и охотне всего ушла бы отъ него.
— Да!— проговорилъ онъ, наконецъ, убдившись, что не дождется отъ нея отвта.— Восемьдесятъ восемь лтъ брожу я по пустын міра. И надежда, и ожиданіе поддерживаютъ меня. Восемьдесятъ восемь лтъ я ждалъ. Я узналъ нужду и лишенія, и тяжелый трудъ, когда мн было всего 4 года. Мн было 4 года, когда я началъ работать, и я плакалъ, и никто не отвчалъ мн. Я и до сихъ поръ жду. Не для себя, конечно, я уже стою одной ногой въ могил, и давно пересталъ надяться, но для тхъ, которые и теперь душой и тломъ страдаютъ отъ голода. Я ждалъ, и до сихъ поръ жду.
Онъ снялъ шапку и стоялъ неподвижно, устремивъ глаза на окрестные холмы. Онъ забылъ о существованіи Оноры, и она не имла никакого желанія напоминать ему о себ. Она молчала и щеки ея горли отъ негодованія.
Спустя нкоторое время, онъ надлъ шапку, взялъ въ руки свою палку и приготовился уйти. Уходя, онъ еще разъ взглянулъ на Онору и сказалъ:
— Я все еще жду, жду, что придетъ человкъ, который выполнитъ общаніе, данное Господомъ своему народу: ‘печаль и воздыханія отлетятъ прочь’…

Глава IV.

Спустя нсколько дней, Онора сидла вечеромъ въ зеленой гостиной, въ ожиданіи Лесли Литтльтона. Она сдлала все, что могла, переставила мебель и украсила комнату цвтами, чтобы приблизить ее нсколько къ своему идеалу. Сама она одлась въ очень нарядное и дорогое платье. Когда она была готова и посмотрлась въ зеркало, то осталась очень довольна общимъ видомъ, и теперь, сидя въ гостиной, освщенной вечернимъ солнцемъ, она казалась красивой и изящной, хотя, можетъ быть, и слишкомъ яркой картинкой.
Отецъ оставался въ своемъ кабинет. Онъ вошелъ на минутку въ гостиную, неодобрительно посмотрлъ на переставленную мебель и на спокойную фигуру двушки, сидящей у окна, и ушелъ къ себ. Хотя въ эти дни между ними ничего не было сказано, во многочисленныя мелочи заставили Онору убдиться, что ршеніе ея отца было окончательнымъ и неизмннымъ, и въ виду этого ея мужество и спокойствіе начали исчезать. Что касается ректора, то онъ вполн понималъ всю горечь ея разочарованія и на основаніи этого измрялъ громадность разстоянія, раздляющаго ихъ.
Онора услышала, наконецъ, голоса м-ра Литтльтона и отца, доносившіеся изъ передней. Она приподнялась и опять сла. М-ръ Литтльтонъ, въ качеств избавителя, представлялся ей теперь въ новомъ свт.
— ‘Онъ, наврное, долго будетъ переодваться’,— подумала Онора, но въ этомъ она ошиблась. Уже черезъ нсколько минутъ она услышала шаги м-ра Литтльтона, спускающагося съ лстницы, и затмъ онъ вошелъ въ гостиную въ сопровожденіи ректора. Онора поднялась имъ на встрчу, платье ея мягко шелестло, а широко раскрытые глаза ласково свтились. М-ръ Литтльтонъ всегда былъ для нея чмъ-то въ род учителя, а теперь онъ долженъ сдлаться ея спасителемъ.
Въ то же время она не могла не замтить, что онъ ршился предстать передъ ней въ простомъ утреннемъ пиджачк.
М-ръ Литтльтонъ былъ почти одного роста съ всю, но, благодаря своей худощавости и широкимъ плечамъ, казался выше. Онъ носилъ небольшую бородку, у него были коротко остриженные, темные, немного волнистые волосы и необыкновенно спокойные каріе глаза, надъ которыми поднимался высокій, открытый лобъ.
— Давно мы съ вами не видлись,— сказалъ молодой человкъ смотря на нее ласковыми глазами.
— Да,— отвтила Онора живо.
— За это время ваши великія надежды сбылись,— замтилъ онъ, намекая на то, что боле всего поглощало ея мысли.
— Вы были такъ любезны, что послали поздравленіе моему отцу.
— Я не сомнваюсь, онъ очень гордится вами,— сказалъ Лесли, обращаясь въ ректору.
Скрытыя чувства Оноры невольно пробивались наружу во время этого обмна обычныхъ привтствій.
— ‘Если бы вы знали! Если бы вы только знали’,— казалось говорили ему ея глаза.— ‘Скоро, впрочемъ, вы узнаете, потому что я скажу вамъ’.
Мысль о томъ, что онъ сдлается повреннымъ ея тайны, возвышала его въ глазахъ молодой двушки. Любовь иногда начинается такимъ образомъ.
Онора была очень красива во время обда. Глаза ея блестли отъ сдерживаемаго волненія и одна щека была красне другой. Ректоръ относился къ своему гостю съ изящнымъ, старомоднымъ гостепріимствомъ. Его спокойныя манеры, и тоть фактъ, что обдъ удался хорошо, и увренность въ своей красот — все это переполняло Онору пріятнымъ сознаніемъ своего savoir vivre, для нея этотъ вечеръ былъ первою пробою того ‘салона’, который она намревалась устроить у себя. М-ръ Литтльтонъ былъ блестящимъ собесдникомъ, и ея отецъ нисколько не уступалъ ему. Они говорили, конечно, о политик и другихъ длахъ міра сего, и ректоръ обсуждалъ все съ точки зрнія человка, смотрящаго на жизнь издалека, съ высоты горы.
Лесли съ большимъ интересомъ посматривалъ на старика.
— Все это прекрасно,— думала Онора, теряя на мгновеніе нить разговора,— но было бы лучше, если бы жаркое было нарзано въ кухн, а то отецъ совершенно позабылъ о немъ.
Ректоръ въ это время стоялъ съ занесенною вилкою и ножомъ надъ жареной бараниной, между тмъ какъ лакей терпливо держалъ блюдо. Онъ повернулъ свое оживленное лицо къ м-ру Литтльтону и въ глазахъ его уже появилось непріятное для Оноры восторженное выраженіе. Лесли сказалъ что-то объ обществ, разсматриваемомъ какъ организмъ. Ректоръ возражалъ ему со своей точки зрнія.
— Какъ служитель церкви, Литтльтонъ,— говорилъ онъ,— я предпочитаю разсматривать общество — всю человческую жизнь вообще — какъ великое таинство. Св. Климентъ, какъ вамъ извстно, считаетъ эвристическое служеніе церкви символомъ всеобъемлющаго таинства жизни.
— Я мало знакомъ съ отцами церкви, м-ръ Камбалъ,— сказалъ Лесли, привтливо улыбаясь,— но этотъ взглядъ нсколько приближается къ идеямъ Гте.
— Въ самомъ дл?— съ живостью подхватилъ ректоръ.— Я, съ своей стороны, совершенно несвдущъ въ германской литератур. Правда, въ дни моей юности я посвящалъ часть времени изученію германской теологіи, которая, какъ вамъ извстно, иметъ много интересныхъ и своеобразныхъ особенностей. Признаюсь, я чувствовалъ особенное тяготніе къ сочиненіямъ Шлейермахера, который съумлъ освободиться отъ раціоналистической тенденціи, общей всей германской школ. Но въ другихъ областяхъ мое знакомство съ Германіей было ограниченнымъ. Но увряю васъ, Литтльтонъ, вы крайне заинтересовали меня.
— Гте говоритъ,— началъ Диттльтонъ,— что протестантское исповданіе иметъ слишкомъ мало таинствъ, при этомъ онъ упоминаетъ и о великомъ всемірномъ таинств, какъ бы раздробившемся на множество мелкихъ.
— Могу я попросить васъ, Литтльтонъ, найти мн это мсто у Гте? Ваши свжія знанія оказали бы мн большую поддержку. Св. Игнатій, напримръ…
— Отецъ, вы заставляете ждать м-ра Литтльтона.
При этихъ словахъ, ректоръ тотчасъ же вонзилъ вилку въ баранину и принялся за разрзываніе жаркого.
— Ты права, дорогая,— сказалъ онъ мягко, съ виноватымъ видомъ поглядывая въ сторону дочери.— Я боюсь, что вообще слишкомъ увлекаюсь проповдями — и во время, и не во время.
Онъ вздохнулъ и въ молчаніи продолжалъ выполнять свою хозяйскую обязанность. Въ этотъ моментъ въ ум Литтльтона вполн опредлилась мысль, которая съ самаго прізда смутно тревожила ею. Онъ посмотрлъ на Онору, которая держала въ рукахъ рюмку и улыбалась чуть замтной, увренной улыбкой.
— ‘Къ чему она держится тамъ по-свтски? И зачмъ она надла такое нарядное платье?’
Когда были поданы вино и фрукты, Онора поднялась и вышла изъ комнаты, дружески улыбнувшись Лесли. Получивъ разршеніе хозяина, онъ также всталъ и послдовалъ за нею.
Онора стояла у открытаго окна, освщенная мягкимъ свтомъ угасающаго дня. За окномъ виднлась мшистая зеленая лужайка, темная листва кедра, и подъ нею заманчивая, усыпанная пескомъ дорожка, ведущая къ цвтнику. Вдали рисовалось блдное небо и холмистый горизонтъ.
Она накинула шарфъ на плечи и обернулась къ нему съ тмъ же робкимъ, полнымъ ожиданія, взглядомъ, который онъ уже раньше замтилъ въ ней. Дйствительно, сердце ея билось отъ страха и надежды, Лесли быстро подошелъ къ ней.
— Вы собирались идти въ садъ,— сказалъ онъ.— Пойдемте вмст.— Они прошли подъ тнью стараго кедра и направились къ цвтнику. Вначал оба молчали, не зная, съ чего начать.
— Что скажете?— спросилъ наконецъ Лесли, чтобы прервать молчаніе.
— У меня есть планъ одной работы, о которой я хотла бы поговорить съ вами,— отвтила она быстро.
— Работы?— Онъ тотчасъ же принялъ дидактическій тонъ, свойственный кэмбриджскимъ студентамъ.— Что жъ, это прекрасно.
— Мн хотлось бы продолжать свои занятія Греціей, можетъ быть, мн удастся сдлать что-нибудь новое въ этой области. Тамъ вдь есть множество вопросовъ, которые даже еще не были затронуты.
— Совершенно врно,— спокойно замтилъ Литтльтонъ.
— Я уврена, что смогу достигнуть чего-нибудь на этомъ пути. Мн ужасно хочется быть писательницей, м-ръ Литтльтонъ.
Щеки ея разгорлись, но она съ трудомъ сдерживала слезы, длая это важное признаніе, она не могла отдлаться отъ какого-то горькаго чувства, или, врне, предчувствія будущей неудачи.
— Можетъ быть,— продолжала она съ милой смущенной улыбкой,— вы найдете, что это слишкомъ смлыя и честолюбивыя мечтанія?
— О нтъ!— отвтилъ онъ.— У меня только возникаютъ нкоторыя опасенія по этому поводу. Вы разсчитываете жить литературнымъ заработкомъ?
— Жить этимъ заработкомъ!— воскликнула Онора, немного презрительно.— Нисколько. Я хочу усовершенствоваться въ исторіи греческой культуры, и написать научную книгу. Я бы хотла заняться спеціальнымъ изученіемъ греческихъ миовъ. Вотъ, напр., миъ объ ‘Арес и Афродит’ — одинъ изъ миовъ переходнаго періода. Я чувствую, что такіе вопросы влекутъ меня къ себ.
— Да, да,— вставилъ Литтльтонъ, односложно.
— Я рада,— продолжала Онора, все боле и боле волнуясь,— что встртила васъ, такъ сказать, на самомъ порог моей новой жизни. Я помню, сколькимъ я вамъ обязана въ прошломъ. Вы первый, м-ръ Литтльтонъ, пробудили во мн стремленіе къ высшимъ цлямъ.
— Я?— спросилъ Литтльтонъ съ нкоторымъ.замшательствомъ.
— Да, да, это были вы,— мягко сказала Онора, безсознательно желая польстить человку, который долженъ былъ выручить ее изъ затрудненія.
— Какія же это высшія стремленія я пробудилъ въ васъ, Онора?— спросилъ Лесли.
— Вы первый заставили работать мой умъ,— по правд сказать, даже открыли ма, что онъ у меня есть.
— Въ самомъ дл?
— Да, и самое главное, вы заставили меня сознательне отнестись ко всему. Я утопала въ условностяхъ и предразсудкахъ. Вы взволновали мою душу,— заставили женя жить, сдлали меня человкомъ.
— И къ чему все это привело?— спросилъ Лесли тихо.
— Къ тому,— весело отвтила Онора,— что я напишу ученое сочиненіе.
Она уже успла стряхнуть съ себя подавляющее предчувствіе неудачи. Лесли слегка вздохнулъ.
— Не разочаровывайте меня,— говорила молодая двушка кокетливо, придвигаясь къ нему поближе.— Я знаю, что это звучитъ очень смло, но, право, я думаю, что справлюсь съ такой задачей.
— Я убжденъ, что справитесь,— сказалъ Лесли мягко.
— И вотъ, м-ръ Литтльтонъ, мн необходимо имть друга, съ которымъ я могла бы говорить о своей работ. Отецъ — онъ былъ очень добръ ко мн, но, я боюсь, онъ не вполн меня понимаетъ. Онъ пошелъ одной дорогой, я — другой. Я не надюсь, чтобы онъ когда-нибудь понялъ меня.
— А вы старались столковаться съ нимъ?
— Къ чему же стараться? Одно поколніе никогда не въ силахъ понять другое. И старики никогда не понимаютъ молодыхъ.
Эти слова она выговорила такимъ убитымъ голосомъ, что Лесли съ удивленіемъ взглянулъ на нее. Ему показалось, что въ глазахъ ея блеснули слезы.
— Въ чемъ дло?— спросилъ онъ.
— Вы, мужчины, не можете понять,— сказала она,— какъ тяжело зависть отъ капризовъ и настроеній другого человка.
— Почему же вы не объяснитесь прямо съ вашимъ отцомъ?
— Какъ же я могу съ нимъ объясниться?— проговорила Онора боле громкимъ и рзкимъ голосомъ.— Невозможно заставить его понять т новыя, свжія идеи, которыя я вынесла изъ Кэмбриджа. Это было бы тоже самое, что примрять новое платье на старыя лохмотья.
— Я не такъ увренъ въ этомъ,— замтилъ Лесли.
— А между тмъ, это такъ, — казала Онора съ почти страстнымъ одушевленіемъ.— Между нами образовалась пропасть. Должна ли я, напримръ, объяснять ему, что для меня вс его религіозные догматы не имютъ никакого значенія?
— Гм! Это, можетъ быть, было бы лишнимъ.
— Вотъ видите! А что же мн длать? Какъ мн поступать? Я чувствую себя такой молодой, а онъ такъ быстро старетъ.
— Это вполн естественно при столкновеніи двухъ поколній. Вы не можете разсчитывать на то, чтобы составить исключеніе.
— Но вс его идеи такъ стары, стары! А я все-таки хочу оставаться на высот своего времени.
Лесли засмялся.
— Я позволю себ нсколько усомниться въ точности вашихъ наблюденій, — сказалъ онъ, — передовой образъ мысли не всегда слдуетъ хронологическому порядку.
— Но все-таки онъ чаще встрчается среди молодыхъ.
— Правда,— отвтилъ Лесли,— въ молодежи заключается жизнь и возрожденіе.
— Я была въ университет, — продолжала Онора, подбодренная его шутливымъ тономъ.— Тамъ я всегда старалась слдить за всми новыми теченіями. Если у меня не было времени серьезно изучать ихъ, я, во всякомъ случа, заглядывала во вс новости, которыя попадались мн на глаза.
— Да,— сказалъ Лесли своимъ обычнымъ медлительнымъ тономъ,— вы поступали, какъ ваши любимцы аиняне.
Онора остановилась и глубоко вздохнула, она сорвала бутонъ алой розы и прикрпила его къ своему корсажу. Она подходила къ самому критическому пункту своего разсказа и собиралась съ духомъ.
— Вы не замтили ничего страннаго въ моемъ отц?— спросила она, наконецъ.
— Конечно, я замтилъ въ немъ кое-что совсмъ необычное.
Эти слова придали ей храбрости, и, гуляя по красивымъ дорожкамъ сада, окруженнымъ мягкимъ благоуханіемъ цвтовъ и блескомъ вечерняго солнца, она разсказала ему великую драму борьбы, происходившей въ душ ея отца, разсказала въ избитыхъ банальныхъ выраженіяхъ, безъ всякаго пониманія и сочувствія. Но ея личное чувство придавало силу ея простому пересказу, и временами она очень точно передавала слова отца. Иногда сознаніе огромности и незаслуженности постигшаго ее несчастія придавало ея словамъ негодующій оттнокъ.
М-ръ Литтльтонъ. слушалъ въ безусловномъ молчаніи. Она говорила очень быстро, ее смотря въ его сторону и устремивъ глаза въ пространство.
— А теперь,— сказала она, кончивъ свой разсказъ,— помогите мн! Научите меня, что я должна длать.
Онъ не тотчасъ отвтилъ. Онора остановилась въ невольномъ удивленіи. Лесли сдлалъ одинъ шагъ дальше ея и тоже остановился. Онъ смотрлъ вдаль, на холмы, и, казалось, не видлъ ихъ Выраженіе его лица было новымъ для Оноры и встревожило ее.
— Неужели все это правда?— проговорилъ онъ, наконецъ.
— Вы, кажется, заинтересовались моимъ разсказомъ?— спросила она, чувствуя, что въ его душ происходитъ что-то для нея непонятное,
— Чрезвычайно! въ высшей степени!— отвтилъ онъ горячо.
— Я думаю,— съ трудомъ выговорила Онора,— по крайней мр, я надюсь, что если бы кто-нибудь, вы, напримръ, взялись образумить его…
— Образумить?— повторилъ Лесли, съ тмъ же сосредоточеннымъ видомъ.
— Я думаю, — продолжала она, — все это просто результатъ одинокихъ размышленій.
— Можетъ быть. Такія вещи случались и раньше въ исторіи человчества, и он иногда являлись результатами одинокихъ размышленій. Да, да, Онора.
Онъ вздохнулъ какъ бы съ облегченіемъ.
— Значитъ, нашелся-таки человкъ, который ршился на это, — пробормоталъ онъ.
Онора смотрла на него въ нмомъ удивленіи.
— Что съ вами? Что вы хотите сдлать?— спросила она.
— Что я сдлаю? Да вотъ въ этомъ и заключается вопросъ. Въ первый разъ въ жизни я чувствую, что теоріи — ничто, а убжденіе — все. Разв я врилъ раньше? А теперь я долженъ дйствовать.
Онъ обернулся къ ней. Прежней сдержанности какъ не бывало. Все лицо его дышало одушевленіемъ.
— Вы не знаете, что для меня значитъ вашъ разсказъ,— сказалъ онъ.— Я не могъ идти дальше, потому что меня одолвали сомннія. Теперь я чувствую себя другимъ человкомъ.
— Вы сказали, что будете дйствовать,— проговорила Онора съ нкоторымъ колебаніемъ.
Литтльтонъ не отвчалъ, онъ казался погруженнымъ въ свои мысли. Онора почему-то въ данную минуту обратила вниманіе на его толстые, старые сапоги, которые еще усилили негодованіе, возбужденное его домашнимъ пиджачкомъ. Вообще, она была ршительно недовольна его поведеніемъ. Къ довершенію, онъ имлъ неосторожность отвернуться отъ нея и смотрть въ сторону. Вообще, онъ, очевидно, былъ такъ занятъ чмъ-то постороннимъ, что Онора почувствовала себя уязвленной въ своемъ женскомъ самолюбіи.
— Я обратилась къ вамъ,— сказала она сухо, — съ просьбою помочь мн въ несчастіи, которое мн угрожаетъ.
Лессли быстро обернулся къ ней и какъ будто только-что проснулся.
— О, я не знаю, можно ли это назвать несчастіемъ. Конечно, перемна будетъ большая.
Чувство жалости къ самой себ овладло Онорой и на минуту помшало ей говорить. Она посмотрла на своего собесдника, и онъ сразу показался ей гораздо грубе и некрасиве, чмъ она себ его представляла раньше. Онъ задумчиво смотрлъ внизъ и теребилъ свою бороду, съ видомъ человка, затрудняющагося говорить.
Солнце уже сло и тни сгущались вокругъ нихъ. Онора была рада наступающей темнот.
— Мн кажется, это — несчастье, которому отецъ совершенно добровольно подвергаетъ меня,— сказала она наконецъ, когда была въ силахъ говорить.
— Гм! Я собственно не понимаю, почему вы такъ мрачно смотрите на все это?
— Потому что вижу, что не могу устроить свою жизнь такъ, какъ я бы хотла.
— Какую же жизнь вы хотли себ устроить?— спросилъ Лесли тихо.
— Жизнь культурнаго человка,— отвтила Онора, нсколько величественно.
— Ну что жь, — проговорилъ Лесли съ легкимъ нетерпніемъ,— чмъ же ршеніе вашего отца можетъ помшать вамъ?
И тонъ его, и слова смутили Онору.
— Начать съ того,— сказала она,— что я остаюсь одна, безъ дома.
— А вы бы желали имть свой домашній очагъ?
Онора думала о своемъ предполагаемомъ ‘салон’ и другихъ планахъ относительно измненія всей обстановки и почувствовала, что домашній очагъ былъ бы для нея весьма нелишнимъ. Она разсказала Лесли о нкоторыхъ изъ своихъ намреній.
— Мн кажется, что вамъ нуженъ вовсе не домашній очагъ,— сказалъ Лесли, когда она кончила,— а просто квартира, которую вы могли бы обставить по своему, нсколько оригинальному вкусу.
Голосъ его звучалъ довольно сухо, но Онора ничего не имла противъ обвиненія въ оригинальныхъ вкусахъ, это казалось ей признакомъ богато-одаренной индивидуальности. Гораздо боле непріятнымъ было для нея его очевидное несочувствіе.
— Вы не сочувствуете мн?— спросила она дрогнувшимъ голосомъ.
— Конечно, сочувствую, т. е. если бы у васъ было какое-нибудь настоящее горе. Между прочимъ, какъ вы думаете, не были бы вс ваши перемны и перестановки непріятны для вашего отца?
— Я думала уговорить отца,— сказала Онора.
Лесли засмялся. Онор онъ казался все боле и боле непріятнымъ.
— Между моими взглядами и взглядами отца существуетъ большая разница,— сказала она, красня въ темнот.
— Да, Онора, огромная разница. Разница во всемъ нравственомъ склад.
Онора была поражена. Литтльтонъ, кажется, имлъ намреніе порицать ее. А она чувствовала себя достойной не порицанія, а сожалнія.
— Я должна создать себ жизнь независимо отъ отца,— сказала она ршительно.— Онъ все еще придерживается давно устарвшихъ взглядовъ, господствовавшихъ во времена его молодости.
— На основаніи того, что вы мн разсказали, я бы сказалъ, что онъ далеко опередилъ васъ въ своемъ развитіи.
Это замчаніе уязвило ее больне всего. Она всегда считала себя стоящей на самой вершин современнаго мышленія. Къ тому же, ее оскорбила рзкость словъ Литтльтона. Онора ненавидла все рзкое. Она посмотрла на него съ такимъ негодованіемъ, которое онъ въ темнот могъ бы замтить, если бы смотрлъ на нее.
— Я нахожу,— продолжалъ онъ, все боле углубляясь въ непріятную для нея область,— что поступокъ вашего отца свидтельствуетъ о необыкновенномъ богатств и оригинальности его личности. Это просто великолпно. Онъ дошелъ до самой основной идеи нашего времени, слдуя только голосу своей совсти и чистой вры.
— Я не совсмъ понимаю, о чемъ вы говорите, — замтила Онора холодно.
— Къ сожалнію, я это вижу,— отвтилъ Лесли грустно.— Мы, кажется, говоримъ на разныхъ языкахъ.
— Надюсь, вы не можете требовать,— сказала Онора, оскорбленная всей его манерой говорить,— чтобы я восхищалась идеями, которыя навлекаютъ на меня совершенно незаслуженное несчастіе.
— Вдь, вы же сказали, что у васъ остаются 150 ф., принадлежавшіе вашей матери. Мн кажется, этого вполн достаточно.
— У меня боле честолюбивые замыслы,— сказала она, и потомъ прибавила гордо:— Само собою разумется, что я не приму этихъ 150 ф.
— Конечно,— подтвердилъ Лесли, нанося новый ударъ ея самолюбію тою легкостью, съ какой онъ соглашался на ея жертву,— само собою разумется, вы ихъ не примите.
Онора ничего не отвтила. Что такое случилось съ нею, отчего она вдругъ утратила почву подъ ногами? Она смотрла на потемнвшее небо, на которомъ одна за другою появлялись звзды, и он казались ей меньше, чмъ всегда. Все кругомъ нея какъ будто приняло другой видъ.
Лесли съ огорченнымъ лицомъ ждалъ ея отвта.
— Я столкнулась теперь съ первымъ серьезнымъ затрудненіемъ въ жизни,— послышался, наконецъ, дрожащій голосъ молодой двушки,— и вы, мой старый, давнишній другъ…
Она запнулась, и потомъ продолжала:
— Кажется, я только напрасно унизила себя, обратившись къ вамъ за помощью.
— Вы нисколько не унизили себя,— отвчалъ Лесли въ величайшемъ волненіи.— Какъ вы можете это думать? Я бы хотлъ помочь вамъ…
— Въ самомъ дл?
— Неужели вы можете сомнваться?
Тогда Онора ршительно приступила къ длу.
— Если вы дйствительно хотите помочь мн, если вы все-таки остаетесь моимъ другомъ,— начала она,— то убдите отца отказаться отъ своего намренія.
— Нтъ, Онора!— сказалъ Лесли, посл долгаго, мучительнаго молчанія,— По совсти говоря, я не могу.
— Почему?— спросила она голосомъ, холоднымъ какъ дождевая капля.
— Потому что,— отвчалъ Лесли съ усиліемъ,— я всей душой сочувствую вашему отцу. Я бы поддерживалъ такой поступокъ, если бы это было въ моихъ силахъ. Мн кажется, какъ будто мн теперь открылось что-то, что я давно искалъ.
Онора въ темнот видла, какъ онъ ршительно тряхнулъ головой. Неужели весь міръ сошелъ съ ума?
— Вы сочувствуете моему отцу? Значитъ, вы не сочувствуете мн?
— Нтъ, Онора!— сказалъ онъ.— Говоря откровенно — не сочувствую.
Она отодвинулась отъ него и думала о томъ, что ей теперь елдуеть предпринять. Ей тотчасъ же стало ясно, что предпринимать больше нечего.
— Все это для меня такъ трудно и непонятно,— пробормотала она, безнадежно глядя на темное небо.
— Да,— коротко отвтилъ Лесли,— и для меня также.
Она взглянула на него, и при вид его серьезнаго, рзкаго профиля, склоненнаго внизъ, почувствовала къ нему невыразимую ненависть.
— Вернемся,— сказала она.

Глава V.

Когда Онора и Литтльтонъ вернулись черезъ веранду въ гостиную, они нашли танъ ректора, ожидающаго ихъ. Литтльтонъ подмтилъ въ лиц старика выраженіе надежды, отъ которой ему стало какъ-то не по себ.
Онора сняла шарфъ и отбросила его въ сторону. Литтльтонъ поспшилъ начать незначительный разговоръ съ ректоромъ, но вс его замчанія свидтельствовали о томъ, что мысли его были далеко. Онора была очень блдна, и все ея недавнее оживленіе, вызванное присутствіемъ Литтльтона, исчезло: нарядное платье боле не шло къ ней.
Она взяла работу и молча сла на диванъ. Лесли чувствовалъ себя все боле и боле неловко. Ректоръ переводилъ глаза съ одного сумрачнаго лица на другое. Гд же тутъ счастливые взгляды и яркій румянецъ влюбленной парочки? Старику сдлалось грустно. Ему вспомнилась былая любовь къ матери Оноры, это время простого, безоблачнаго счастія. Между тмъ разговоръ велся лниво и съ трудомъ поддерживался всми тремя собесдниками. Онора была настолько недовольная отцомъ, и Лесли, что въ данную минуту нисколько не думала о своихъ обязанностяхъ хозяйки дома, сознаніе полной неудачи, крушенія всхъ надеждъ подавляло ее. Она молча длала крестики на своемъ вышиваніи и не слушала того, что теперь говорилъ Лесли: въ ушахъ ея все еще звучали т горькія истины, которыя онъ говорилъ ей въ саду. Къ тому же, ей было досадно за свое платье. Такіе пустяки бываютъ иногда мучительне серьезныхъ непріятностей, и потерпть неудачу, будучи одтой въ нарядный туалетъ, гораздо тяжеле, чмъ въ простомъ домашнемъ плать. Онора положительно ненавидла себя за то, что ей вздумалось надть это платье.
Зналъ ли м-ръ Литтльтонъ, что это было самое лучшее, самое красивое ея платье? Она прикрыла подоломъ свои ноги, обутыя въ шелковые чулки и вышитыя туфельки, и молила судьбу, чтобы онъ ихъ не замтилъ.
Литтльтонъ говорилъ съ ректоромъ и думалъ о томъ, насколько всякая попытка объяснить Онор свои взгляды была бы безполезна, и насколько они далеки другъ отъ друга по своему міросозерцанію.
‘Насколько я понимаю, между нами не можетъ быть никакой точки соприкосновенія’,— думалъ онъ.— ‘Она вся олицетвореніе эгоизма, а я стремлюсь отъ него освободиться’.
Онора не имла никакого желанія принимать участіе въ вечерней бесд. Утомленная волненіемъ и нсколькими почти безсонными ночами, она не долго посидла въ гостиной, потомъ извинилась передъ гостемъ и ушла къ себ.
Удаленіе ея немного смутило обоихъ мужчинъ. Они сидли нкоторое время молча, прислушиваясь къ ея удаляющимся шагамъ и мягкому шелесту шелковыхъ юбокъ, и съ замшательствомъ смотрли другъ на друга. Лесли чувствовалъ себя величайшимъ преступникомъ, достойнымъ, по меньшей мр, смертной казни.
Ректоръ наклонился къ своему гостю.
— Она разсказала вамъ все, Литтльтонъ?— началъ онъ торопливымъ шопотомъ.— Мой дорогой, юный другъ, посмотрите, закрыта ли дверь?
Лесли поднялся и, невольно улыбаясь, на цыпочкахъ подошелъ къ двери, чтобы какъ слдуетъ притворить ее.
— Да, она разсказала мн,— отвтилъ онъ, возвращаясь къ своему прежнему мсту у камина.
Ректоръ посмотрлъ на него съ неопредленнымъ выраженіемъ ожиданія и безнадежности въ глазахъ. Литтльтонъ покачалъ головой.
— М-ръ Кэибаль,— сказалъ онъ,— она не понимаетъ.
Ректоръ вздохнулъ. Лицо его стало серьезне и какъ будто старше. Старая рана, которую онъ давно уже считалъ залченной, снова заболла. Когда-то онъ страстно желалъ и просилъ у Бога сына, думая воспитать изъ него священника. Лесли подслъ рядомъ съ нимъ.
— Духовная сторона всего этого для нея непонятна, — сказалъ онъ.
— Я старался оградить ее до тхъ поръ, пока было возможно. А теперь оказывается, что я предлагаю кусокъ мяса грудному младенцу.
— О, нтъ!— сказалъ Лесли почти весело.— Не бойтесь за свою дочь. Въ начал все это, вроятно, просто ошеломило ее, но я убжденъ, что она при всякихъ обстоятельствахъ съуметъ справиться и съ собой, и съ жизнью.
Голосъ его звучалъ нсколько жестко при этихъ словахъ.
— Надюсь, вы не поссорились съ Онорой?— быстро спросилъ ректоръ.
Лесли нервно теребилъ свою бородку.
— Долженъ сознаться, что я, повидимому, впалъ въ немилость у миссъ Кэмбаль, — сказалъ онъ.— Боюсь, что я, можетъ быть, слишкомъ волновался и даже… былъ рзокъ. Я не могъ не выразить ей моего страстнаго сочувствія къ вамъ, м-ръ Кэмбаль.
— Да, все это очень грустно, — сказалъ старикъ.— А между тмъ, я, по матери ея, знаю, насколько женщины способны къ самому глубокому проникновенію въ духовный міръ, къ пониманію того, что лежитъ за предлами грубой, матеріальной оболочки. Я вспоминаю ея нжную руку, которая постоянно вела меня къ высшимъ задачамъ и стремленіямъ.
Невольный вздохъ Лесли былъ единственнымъ отвтомъ на слова ректора.
— Ваше одобреніе и сочувствіе, Литтльтонъ, я разсматриваю, какъ неожиданный даръ неба. Отъ души благодарю васъ за него. Путь мой не лежитъ во мрак, онъ полонъ свта и радости, но все-таки человкъ ищетъ сочувствія отъ другихъ людей.— Онъ съ любовью посмотрлъ на Лесли.
Онора въ это время раздлась, бросилась на постель и плакала безнадежными слезами обиды и безсилія. Въ первый разъ ей приходилось плакать отъ жалости къ самой себ, и она ненавидла себя за эти слезы. Кром того, она была разсержена до послдней степени.
Одинъ великій французъ замтилъ, что каждый человкъ создаетъ себ, боле или мене безсознательно, извстное представленіе о самомъ себ и подходящей для себя обстановк. Между этимъ представленіемъ и дйствительностью часто существуетъ большое несходство, но самъ человкъ этого не замчаетъ. Онора безсознательно всегда рисовала себ свою фигуру, граціозно двигающуюся въ нарядной гостиной. А теперь гостиная исчезла, и Онор казалось, что она потеряла самое себя.
— Гд я? Что со мной случилось?— думала бдная двушка, обливая слезами свою цодушку.— Неужели же все кончено? Неужели я должна быть никмъ? должна быть такой, какъ вс?
Это было слишкомъ тяжелымъ ударомъ для тщеславной Оноры. Но она призвала на помощь всю свою гордость, и ршила не поддаваться отчаянію, а придумать какой-нибудь исходъ, который бы изумилъ тхъ двухъ предателей, сидящихъ теперь внизу и, наврное, разсуждающихъ объ ея несовершенствахъ.
Большинство гиртонскихъ и ньюнгэмскихъ студентокъ, по окончаніи университетскаго курса, обыкновенно принимаются за ‘исканіе мста’. Онор стало ясно, что этотъ обыкновеннйшій, избитый путъ является теперь единственнымъ, открытымъ для нея. Несмотря на все ея негодованіе и возмущеніе, несмотря на горькія слезы, которыми она въ теченіе всей ночи обливала свою подушку, у нея хватило характера принять окончательное ршеніе. Ей оставалось одно утшеніе, и утшеніе немалое. Объявивъ свое ршеніе, она заставитъ Лесли уважать ее и восхищаться ею, и, кром того, онъ и отецъ, наврное, будутъ смущены, когда воочію увидятъ, до чего они ее ‘довели’.
При этой мысли Онора нсколько повеселла.
За чаемъ на слдующее утро вс чувствовали себя неловко. Лесли мгновенно смягчился, увидвъ измнившееся лицо Оноры, на которомъ ясно отражались слды слезъ и безсонной ночи. Въ такомъ вид она показалась ему безконечно-привлекательне, чмъ вчера за обдомъ. Онъ поспшилъ заявить, что узжаетъ сегодня утромъ. Онора, которая передъ тмъ, какъ сойти внизъ, съ яростью засунула его карточку въ нижній ящикъ письменнаго стола, выслушала это заявленіе съ каменнымъ спокойствіемъ.
— Такъ скоро?— замтила она вжливо, приподымая одну бровь.
Ректоръ торопливо предложилъ ему сухарей.
Пост завтрака Лесли ушелъ къ себ, и слышно было, какъ онъ собираетъ вещи и запираетъ сакъ-вояжъ. При этихъ звукахъ Онора опять почувствовала страстное желаніе расплакаться, но сдержалась и, вмсто этого, сдлала строгій и совершенно неожиданный выговоръ горничной, вслдствіе чего та начала проливать слезы. Когда Лесли пришелъ прощаться, она встртила его съ тмъ же спокойнымъ лицомъ, какъ и за завтракомъ.
Литтльтонъ виновато взглянулъ на нее и въ смущеніи засунулъ руки въ карманы, чмъ окончательно заслужилъ ея презрніе.
— Можетъ быть, вы передъ отъздомъ пожелаете узнать, къ какому ршенію я пришла?— сказала она.
Глаза Лесли приняли самое искательное выраженіе.
— Я бы очень хотлъ,— началъ онъ.
— Врне было бы сказать, то ршеніе, къ которому я была вынуждена,— сказала Онора холодно.— Я узжаю отсюда.
— Въ самомъ дл? Благодарю васъ за то, что вы мн сообщили это.
— Я буду жить своимъ заработкомъ.
Лицо Лесли просвтлло и на немъ появилось новое, непонятное для нея, выраженіе.
— Именно такъ вы и должны были поступить, Онора,— сказалъ онъ со злополучною прямотою.— На это я и надялся и былъ убжденъ, что вы придете именно къ такому ршенію. Вы, конечно, сдлаетесь учительницей?
Въ эту минуту Онора ненавидла его такъ, какъ до сихъ поръ не ненавидла ни одно человческое существо.
— Конечно,— подтвердила она съ горечью.
— Ну что жъ,— ласково сказалъ ненавистный молодой человкъ, протягивая ей руку и очевидно не подозрвая дйствія своихъ словъ.— Я могу только надяться, что ваше ршеніе окажется благотворнымъ и для васъ, и для другихъ. Надюсь, вы сообщите мн, гд и какъ вы устроитесь. Меня это такъ интересуетъ. Меня можно найти по старому адресу.
— Благодарю васъ,— сказала Онора.
Литтльтонъ быстро выпустилъ изъ рукъ ледяные пальчики, неохотно протянутые ему.

Глава VI.

Въ то же лто извозчичій экипажъ, въ которомъ сидла Онора со своимъ багажемъ, остановился передъ мрачнымъ срымъ домомъ на одной изъ лондонскихъ улицъ. Онора была назначена учительницей и помощницей начальницы въ одной изъ высшихъ школъ для двочекъ, и, такъ какъ начальница въ это время была больна, то на обязанности молодой двушки лежало замнить ее и организовать занятія въ школ. Онора поморщилась, увидя свое будущее обиталище, и съ блднымъ лицомъ сошла съ извозчика. Дверь ей открыла молодая, бойкая горничная, которая привтствовала новоприбывшую съ простодушнымъ дружелюбіемъ, свойственнымъ прислуг изъ лондонскаго простонародья. Онора взглядомъ остановила потокъ ея рчей, и когда вс вещи были внесены и извозчикъ отпущенъ, ледянымъ тономъ попросила провести ее въ комнаты, предназначенныя для помощницы начальницы.
Дв комнаты, отведенныя для новой учительницы, были довольно уютны, но малы. Онора съ тоской подумала о зеленой гостиной, въ которой, по крайней мр, было просторно. Но въ школ вс просторныя комнаты, очевидно, были заняты безчисленными ничтожествами, называемыми ученицами, и она должна была довольствоваться этими каморками.
Послобденный чай былъ принесенъ ей горничной, въ дешевомъ бломъ передник и чепчик, напомнившей Онор прислугу на желзнодорожныхъ станціяхъ, и это обстоятельство еще боле усилило ея мрачное настроеніе духа.
Затмъ случился инцидентъ, который казался Онор иллюстраціей ея вроятнаго будущаго. Не успла она выпить послднюю каплю чая (1 ш. 10 пенсовъ за фунтъ), какъ дверь ея комнаты отворилась, и въ нее заглянула головка разгоряченной, запыхавшейся молодой двушки. Шляпа этой странной незнакомки съхала на бокъ и волосы были сильно растрепаны. Онора съ окаменвшимъ лицомъ ждала объясненія. Молодая двушка, казалось, и не подозрвала, чего отъ нея ждутъ.
— Вы, вроятно, миссъ Кэмбаль?— воскликнула она.— Позвольте узнать, будутъ ли перемнены часы уроковъ математики въ первомъ класс?
Онора узнала затмъ, что это была учительница математики, миссъ Маргарита Гендерсонъ. Она была лондонской уроженкой, воспитывалась въ университетскомъ колледж и по происхожденію принадлежала къ низшимъ слоямъ средняго класса. Она хорошо окончила курсъ по математик и положительно имла талантъ къ преподаванію своего предмета.
Когда дловой разговоръ былъ конченъ, и миссъ Гендерсовъ удалилась, Онора приложила руку къ сердцу и мрачно посмотрла ей вслдъ:
— Какъ я буду выносить общество такихъ вульгарныхъ особъ?— думала она.
Прошла недля, и недовольство Оноры своимъ положеніемъ все возрастало. Ей приходилось получать указанія и совты отъ цлаго собранія филистеровъ, называемаго ‘педагогическимъ совтомъ’, среди членовъ котораго не было ни одного человка съ ученой степенью. Кром того, ей приходилось выслушивать мелочныя жалобы и опасенія назойливыхъ родителей, по большей части принадлежащихъ къ мелкой буржуазіи, и говорившихъ на простонародномъ лондонскомъ нарчіи, каждая изъ родительницъ имла свои особенные взгляды на образованіе своего чада, и каждая по своему понимала задачи школы. Онора приходила въ настоящее отчаяніе отъ этихъ разговоровъ.
Но молодая учительница обладала блестящими способностями къ работ и ея университетскія занятія пріучили ее добросовстно и точно выполнять все, за что она бралась. Единственное, на что Онора не была способна, это — сидть сложа руки и признавать себя побжденной. Она ршила бороться, и даже здсь, въ этой чуждой, непріятной для нея сред, добиться успха и занять видное положеніе.
Уже во время перваго семестра она могла убдиться, что достигла своей цли. Начальница школы умерла, и педагогическій совтъ выбралъ Онору ея замстительницей.
Ей самой, впрочемъ, на одинъ періодъ ея жизни не казался такимъ безплоднымъ и пустымъ. Не смотря на свое быстрое повышеніе, она представляла себя жертвою нужды и несправедливости, будучи занятой съ утра до вечера, она ненавидла самый процессъ своей работы, или, по крайней мр, увряла себя, что ненавидитъ его.
Было и еще одно обстоятельство, которое съ достаточной очевидностью выяснилось Онор въ теченіе этого перваго семестра. Преподаватели школы вовсе не были склонны окружать ее тмъ фиміамомъ лести, къ которому она привыкла въ Гиртон. Вс они были поглощены своей работой и семейными длами, и когда занятія въ школ кончались, тотчасъ же расходились по домамъ, группами въ два-три человка. Ихъ дружескія отношенія и вншняя жизнь, казалось, уже были вполн установлены до ея прізда, и никто не длалъ ни малйшей попытки сблизиться съ нею.
Въ середин перваго семестра своей педагогической дятельности Онора впервые познала смыслъ слова ‘одиночество’.
— Я совершенно одинока,— сказала она себ однажды, и странное, непривычное ощущеніе тоски поднялось въ ея душ.
Она постаралась убдить себя, что это одиночество было только доказательствомъ ея превосходства надъ. окружающими. Занятія въ школ недавно кончились, и она стояла у окна, наблюдая за уходомъ послдней, нсколько запоздавшей учительницы. Это была молодая двушка, лтъ около 23-хъ. Когда она исчезла изъ виду, Онора сла и стала думать о ней.
Молодую двушку звали Люцилла Деннисонъ. Она преподавала англійскій языкъ, исторію, политическую экономію, и т. д. Въ университет она занималась ‘нравственными науками’, а Онора презирала эти науки. Она ни за что на свт не хотла признаться себ, что Люцилла ее заинтересовала.
По мннію Оноры, въ ней не было ровно ничего замчательнаго. У нея была очень тонкая, худощавая фигура, пушистые темные волосы, срые глаза и легкій румянецъ на щекахъ. Она очень много работала я говорила мало, мягкимъ спокойнымъ голосомъ, который Онора легко могла бы покрыть своимъ голосомъ, яснымъ и металлическимъ.
Но въ ней было еще что-то, кром спокойствія и молчаливой энергіи. Въ иныя минуты Онору тревожило мечтательное выраженіе ея глазъ, а иногда ей казалось, что въ нихъ мелькаетъ насмшливый огонекъ.
Короче сказать, Онора невольно составила себ высокое мнніе о характер этой молчаливой двушки. А между тмъ, эта самая Люцилла, повидимому, была особенно дружна съ Маргаритой Гендерсонъ, добродушныя манеры и простонародный акцентъ рчи которой мшали Онор видть въ ней что-либо, кром олицетворенія вульгарности.
Въ одинъ прекрасный день Онор случайно пришлось узнать, какое мнніе о ней иметъ весь этотъ ничтожный педагогическій мірокъ, ради котораго она отказалась отъ академическаго изящества Гиртона. Однажды она невольно услышала черезъ открытую дверь разговоръ въ сосдней комнат. Она думала, что въ комнат никого нтъ, но вдругъ услышала за дверью голоса, и первыя же слова привлекли ея вниманіе. Извстно, что подслушивающій никогда не слышитъ ничего хорошаго о себ, и Онор, дйствительно, пришлось услышать весьма непріятныя вещи.
— Отъ миссъ Кэмбаль, конечно, нечего ожидать никакого сердечнаго отношенія къ длу.
Это говорилъ голосъ Маргариты Гендерсонъ.
— Такъ и не разсчитывайте на нее. Смотрите на нее, какъ на отрицательную величину, нсколько видоизмняющую общія условія, и постарайтесь не обращать на нее вниманія.
Этотъ рзкій приговоръ былъ произнесенъ сухимъ, спокойнымъ голосомъ Люциллы Денисонъ.
Услышавъ голоса, Онора прежде всего хотла удалиться. Но узнавъ, что дло касается ея и что Люцилла была одной изъ говорившихъ, она осталась. Она успокаивала свою совсть тмъ, что въ данномъ случа никому не повредитъ, кром себ самой, и только теперь она поняла, до какой степени ее интересуетъ мнніе Люциллы о ней.
— Я могла бы такъ поступить,— отвчала миссъ Гендерсонъ,— если бы дло касалось меня одной. Но отъ этого страдаютъ и двочки. Флора, напримръ, положительно испортилась за этотъ семестръ. Миссъ Кэмбаль не вноситъ никакой оригинальности въ свою работу. Она во всемъ придерживается рутины. Школа просто погибнетъ, если это будетъ такъ продолжаться. Младшія двочки уже опустились, въ особенности Флора. Она боле всхъ страдаетъ отъ отсутствія миссъ Форбсъ. Миссъ Форбсъ была незамнима по своему личному вліянію на дтей и по своей педагогической изобртательности.
Миссъ Форбсъ была прежняя начальница школы, предшественница Оноры.
— Да, это, конечно, очень печально. Если бы не вредъ, который она приноситъ дтямъ и школ, я-бы находила миссъ Кэмбаль очень любопытной, комической фигурой.
— Старшія ученицы въ этомъ отношеніи лучше поставлены,— продолжала миссъ Гендерсонъ.— Он не нуждаются въ личномъ вниманіи или забот, — по крайней мр, не въ такой степени, какъ малыши. Но даже и он…
Миссъ Гендерсонъ не договорила, и Онора, не видя, ясно представила себ пожатіе ея плечъ, послдовавшее за этими словами.
— Я боюсь,— согласилась Люцилла,— какъ бы вс наши старанія не оказались совершенно безплодными…
— Вся бда въ томъ,— продолжала миссъ Гендерсонъ со своимъ рзкимъ лондонскимъ акцентомъ,— что у насъ во глав школы поставлена восковая кукла, и, конечно, мы съ вами вдвоемъ не можемъ поддержать школу на прежней высот.
— Нтъ, не можемъ, при всемъ нашемъ желаніи,— сказала Люцилла,— особенно принимая во вниманіе ту массу спеціальной работы, которая лежитъ на каждой изъ насъ. Я никогда еще не встрчала,— прибавила она медленне,— до такой степени неотзывчиваго и неспособнаго человка, какъ миссъ Кэмбаль…
Онора повернулась и молча убжала въ себ въ комнату. Каждое слово изъ только-что услышаннаго разговора уязвляло ее въ самое больное мсто. Она сла, закрыла руками горящее отъ волненія лицо, и горькія слезы выступили на ея глазахъ.

——

Между тмъ Люцилла и Маргарита отправились домой.
Люцилла жила въ большомъ дом, полномъ маленькихъ, дешевыхъ квартиръ. Она жила одна, безъ прислуги, сама управляясь со своимъ небольшимъ хозяйствомъ, и была рада одиночеству, потому что оно давало ей возможность посвящать вс вечера работ.
Въ комнаткахъ ея царилъ образцовый порядокъ, но въ нихъ было такъ мало мебели, что ‘обстановка’ въ обыкновенномъ житейскомъ смысл этого слова, можно сказать, совершенно отсутствовала. Тмъ не мене, все было очень мило прибрано и имло уютный видъ. Люцилла была одарена чисто женской способностью придавать изящество и красоту всмъ житейскимъ мелочамъ. Теперь она неслышно двигалась по комнат, приготовляя себ ужинъ. Кончивъ ужинать, она прибрала все, зажгла лампу и сла отдохнуть передъ работой.
Отдыхать для Люциллы значило мечтать. Она сидла, откинувшись на кресл, свтъ лампы падалъ на ея пушистые волосы, оставляя лицо въ тни. Мечты Люциллы не были обычными мечтами молодыхъ двушекъ. Она не мечтала о семь, о муж, о своей любви къ нему. Вроятно, вянія новаго времени нсколько видоизмнили неподвижныя черты идеала добраго стараго времени. Люцилла никогда не рисовала себ своего будущаго, какъ безмятежную жизнь счастливой и любимой жены. Въ мечтахъ ей рисовалась неустанная борьба, рука объ руку съ товарищами-борцами, борьба противъ зла и несправедливости, царящихъ въ мір. Сама она при этомъ представлялась себ довольно ничтожной величиной и личныя ея надежды были не велики. Но ея отреченіе отъ обычнаго, будничнаго счастья и жажда самопожертвованія имли глубокіе корни въ ея натур. Она ничего не принимала на вру и во всемъ старалась сама разобраться.
Это пытливое и вдумчивое отношеніе къ жизни и придавало порою ея глазамъ то странное выраженіе, которое было подмчено Онорой. Но при этомъ у нея была также удивительная способность къ самоотреченію, способность къ страстному, беззавтному увлеченію. Эту сторону своей натуры она, впрочемъ, постоянно сдерживала. Извстное чувство мры, порядка проникало все ея существо.
Отдохнувъ съ часъ, она сла къ столу и начала заниматься. Свтъ лампы отбрасывалъ дрожащія тни на стны и потолокъ и ярко освщалъ только одинъ уголъ комнаты, тотъ, гд стояли книжныя полки, на которыхъ красовались книги въ пестрыхъ переплетахъ съ золотыми обрзами.
Прошло около 20-ти минутъ, когда на лстниц послышались чьи-то шаги. Люцилла подняла голову и, держа перо въ рук, стала прислушиваться. Шаги были довольно твердые, но слишкомъ неправильные для мужчины.
На мгновеніе лицо двушки зардлось и въ глазахъ ея мелькнуло ожиданіе, но оно скоро исчезло, потому что по мр приближенія шаговъ стало ясно, что они не могутъ быть мужскими.
Кто-то постучался въ ея дверь. Люцилла открыла дверь и очутилась лицомъ къ лицу съ Онорой Кэмбаль.
Онора очень измнилась съ того времени, когда ея цвтущій видъ заставлялъ ректора вспоминать стихи Горація. Тяжелая повседневная работа сдлала ея равнодушной къ заботамъ о прическ и о плать. Въ эту минуту она запыхалась отъ усталости, взобравшись наверхъ къ Люцилл. На лиц ея было непривычное въ немъ выраженіе смущенія, которое совершенно измнило его. Увидя ее, Люцилла не могла сдержать легкаго сарказма, блеснувшаго въ ея глазахъ, и невольной, чуть замтной улыбки. Онора отстранилась отъ нея, и дв слезы, неожиданныя и непрошенныя, скатились по ея щекамъ!
Люцилла закрыла дверь и предложила Онор ссть. Она выглядла блдне, чмъ обыкновенно.
— Въ чемъ дло?— спросила она.
— Я слышала каждое слово, которое вы говорили обо мн сегодня, въ классной комнат,— объявила Онора съ полной честностью.
Люцилла покраснла, но не длала попытки оправдаться. Онор показалось, однако, что ея срые глаза глядли уже не такъ строго, и сарказмъ въ нихъ исчезъ.
— Повидимому, вы считаете, что я не исполняла своихъ обязанностей,— продолжала она.
— Напротивъ, вы исполняли ихъ самымъ добросовстнымъ образомъ.
Сухой тонъ этой похвалы былъ хуже всякаго порицанія.
— Въ чемъ же тогда вы обвиняете меня?
— Я не обвиняла васъ. Безукоризненное поведеніе всегда считается очень похвальнымъ.
Какъ ни непріятенъ былъ этотъ разговоръ Онор, во всякомъ случа ей легче было выслушивать замчанія посторонняго человка, чмъ недавнія внушенія Литтльтона, у себя дома.
— Пожалуйста, будьте откровенны со мной, такъ же откровенны, какъ вы были сегодня въ класс съ миссъ Гендерсонъ, — сказала она, длая усиліе надъ собой.
Люцилла смущенно провела рукой по щек.
— Мн кажется, нтъ на свт ничего безполезне такого безукоризненнаго поведенія,— проговорила она.
— Помогите мн,— сказала Онора, все боле и боле волнуясь.— Я была такъ одинока все это время.
Люцилла мягко посмотрла на нее.
— Вы позволите мн сказать вамъ правду, сказать все, что я думаю?— спросила она.
— Конечно,— быстро отвчала Онора, въ то время, какъ въ душ ея промелькнуло непріятное воспоминаніе о м-р Литтльтон.— Я и не ожидаю, и не желаю ничего, кром правды.
— Видите, мн кажется, самое важное, самое необходимое во всякомъ дл, это — гуманное отношеніе къ людямъ.
— Разв у меня его нтъ?
— Нтъ, у васъ какая-то ходульная гуманность.
— Увряю васъ, вы ошибаетесь. А впрочемъ, можетъ быть, это происходитъ отъ того, что я не люблю своей работы.
— Я думаю, что вы, въ данномъ случа, ошибаетесь. Сама работа вамъ, какъ будто, очень нравится.
Онора съ удивленіемъ услышала эти слова, но они убдили ее. Сама работа ей, дйствительно, нравилась.
— Вамъ не нравится вся наша обстановка, нашъ составъ учительницъ. Вы стараетесь обособиться отъ насъ, дать намъ почувствовать свое превосходство. И, конечно, вы очень много теряете благодаря этому.
Онора въ душ считала, что она иметъ право считать себя выше своихъ сотоварищей по школ. Мать ея находилась въ родств съ пэрами, а ддушка по отцу принадлежалъ къ мелкому земельному дворянству. Но она ничего не сказала. Есть вещи, которыми мы гордимся въ глубин души, но боимся выговорить ихъ во всей ихъ пошлости.
— И, конечно, учительницы не могутъ быть довольны такимъ высокомрнымъ отношеніемъ къ себ.
— Не думаю, чтобы я намренно поступала такимъ образомъ,— сказала Онора осторожно.— Но я часто чувствовала себя очень одинокой.
— Потому что вы не хотите снизойти до насъ, простыхъ смертныхъ. Вы ищете отличія, обособленія. А простые смертные отплачиваютъ вамъ тмъ, что не обращаютъ на васъ вниманія.
— Можетъ быть, вы не знаете,— начала Онора, смущенно,— что я не предполагала работать на этомъ поприщ ради заработка.
Строгій маленькій профиль Люциллы не смягчился при этомъ признаніи.
— А!— сказала она.— Такъ вотъ что васъ огорчаетъ?
Онора съ удивленіемъ взглянула на нее.
— Знаете, вы производите впечатлніе человка, находящагося подъ какимъ-то гнетомъ.
— Въ самомъ дл?
— Маргарита Гендерсонъ всячески старалась оправдать васъ потому что она увряла, что у васъ какое-то горе.
Онора покраснла отъ негодованія. Ей казалось ужъ очень обиднымъ быть оправдываемой миссъ Гендерсонъ.
— И на основаніи этого своего предположенія, она взяла на себя часть вашей работы и длала ее въ теченіе всего семестра. Маргарита удивительно добрая двушка.
— Неужели?— спросила Онора, сухо.
— Конечно, не нужно говорить съ ней объ этомъ, потому что она очень деликатна и ненавидитъ, когда говорятъ объ ея добрыхъ длахъ.
— Я, значитъ, все это время пользовалась ея благодяніями?
— Но я бы все это исправила, если бы была на вашемъ мст. Она длала ту работу, которую, по настоящему, должны были бы длать вы, а между тмъ, она и такъ завалена своимъ дломъ.
— Конечно, я постараюсь уладитъ все это,
— И, если бы я была на вашемъ мст, я обратила бы вниманіе на Флору. А то, какой толкъ людямъ, если каждый будетъ спасать свою душу и не заботиться о другихъ?
— Я все это улажу,— повторила Онора, щеки которой сдлались пунцовыми отъ волненія и оскорбленной гордости.
— Что касается вашего несчастія, то почти всмъ намъ приходится испытывать нчто подобное, и многіе даже гордятся этимъ, и считаютъ необходимость трудиться — своего рода привиллегіей.
— Въ самомъ дл?
— Конечно. Назовите вещь другимъ именемъ, и она сама измнится. Помните, Шекспиръ сказалъ, что если дать роз другое названіе, то и цвтъ ея измнится.
— Мн самой иногда кажется, что работа въ школ мн, въ сущности, нравится,— начала Онора,— но все-таки, я мечтала совсмъ о другой дятельности.
— Что касается меня, то я добровольно выбрала самую простую, обыкновенную дятельность.
— Вы хотите сказать, что у васъ нтъ никакихъ высшихъ стремленій?
Улыбка освтила лицо Люциллы.
— У меня свои стремленія,— сказала она.
— Я была очень честолюбива, — сказала Онора, не понявшая смысла ея словъ.
— Но мн кажется, что такое честолюбіе не иметъ большой цны.
Онора молча приняла эту критику. У нея была та благородная гордость, которая уметъ выслушивать неблагопріятные отзывы. Люцилла, конечно, ничего не знала о ней, но ея сужденіе было произнесено увреннымъ тономъ и свидтельствовало объ ея проницательности. Къ тому же, подъ вліяніемъ событій послднихъ мсяцевъ, Онора успла охладть къ своимъ прежнимъ мечтамъ о работ надъ греческими миами, и эти мечты отходили уже въ область воспоминаній.
— Разскажите мн о вашихъ стремленіяхъ,— сказала она.
Люцилла смутилась, и глаза ея невольно обратились къ одному предмету, стоявшему на ея письменномъ стол. Онора посмотрла въ ту же сторону и увидла, что предметъ, къ которому обратились взоры Люциллы, былъ не что иное, какъ фотографическая карточка.
— Ну, конечно. Дло всегда сводится къ какому-нибудь мужчин,— подумала она съ неудовольствіемъ.
Люцилла, повидимому, не торопилась разсказать ей о своихъ стремленіяхъ. Послдовало небольшое молчаніе, во время котораго она сидла съ опущенными главами, между тмъ какъ Онора мрачно разглядывала портретъ. Сердце Люциллы билось сильне обыкновеннаго. Видъ этого портрета всегда приводилъ ее въ волненіе, онъ затрогивалъ самую чувствительную струну въ ея сердц.
Кром портрета, было еще нчто, привлекшее къ себ вниманіе Оноры. Это было распятіе. Оно не было сдлано изъ очень красиваго или дорогого матеріала и, по всей вроятности, было куплено по дешевой цн въ какомъ-нибудь заграничномъ город. Но въ немъ была наивная красота, которая дается глубокой врой артиста и его преклоненіемъ передъ величіемъ сюжета. Внизу, подъ словами ‘Ессе Homo’ (‘Се Человкъ’), помщалась слдующая надпись:
‘Вотъ что Я сдлалъ для тебя.
Что сдлалъ ты для Меня?’
Видъ этого распятія, въ простенькой комнат трудящейся двушки, поразилъ Онору, какъ безмолвный упрекъ. Передъ нею вдругъ встала старческая фигура отца и вспомнились его рчи о жертв и смиреніи. Неужели же здсь, у образованной, вполн современной Люциллы она встртитъ т же идеи, которыя казались ей такими устарвшими, отжившими?
Она перевела глаза съ распятія на портретъ, стоявшій подъ нимъ, и въ то же время думала о другомъ портрет. Она вспомнила карточку Лесли Литтльтона, которая лежала теперь кверху ногами въ одномъ изъ ящиковъ ея письменнаго стола, въ деревн. Желая отдлаться отъ этого воспоминанія, она встала и подошла къ портрету, чтобы поближе разсмотрть его. Лицо показалось ей замчательнымъ. Она подумала, что это, должно быть, портретъ какого-нибудь выдающагося человка. Портретъ былъ снять почти въ профиль, черты лица были рзкія и энергичныя, особенно ротъ и подбородокъ придавали ему выраженіе силы, между тмъ какъ верхняя часть — глаза и лобъ освщали все лицо неожиданнымъ выраженіемъ идеализма и душевной мягкости. Это была голова убжденнаго борца — мужественнаго, сильнаго и въ то же время гуманнаго, его наружность, въ общемъ, производила впечатлніе спокойнаго благожелательства.
— Кто это?— спросила Онора.
— Это?— повторила Люцилла, вставая съ мста и подходя къ ней, безсознательно желая выиграть время, для чего — неизвстно.— Это портретъ одного изъ выдающихся людей нашего времени.
Она говорила о немъ, какъ о человк, пользующемся всеобщей извстностью. Онора не любила признаваться въ незнаніи чего-либо, поэтому и теперь не стала больше разспрашивать. Она начала надвать перчатки и, все еще преслдуемая воспоминаніемъ о портрет Литтльтона, проговорила:
— Хорошо было бы, если бы мы могли обходиться совсмъ безъ мужчинъ.
Люцилла улыбнулась.
— Это значительно упростило бы жизнь,— сказала она,— хотя не знаю, было ли бы такое упрощеніе желательнымъ. Помните, что отцы церкви говорили про ‘красивое зло’, называемое женщиной?
— Трусы!— возразила Онора.— Они длали женщину козломъ отпущенія за вс свои грхи.
Онора, естественно, чувствовала озлобленіе противъ отцовъ церкви.
— Это правда. Но мы не должны теперь впадать въ ту же ошибку. Нужно ршить этотъ вопросъ какъ-нибудь иначе.
Упоминаніе объ отцахъ церкви снова привлекло вниманіе Оноры къ распятію. Она взглянула на него и сказала смущенно:
— Я очень удивилась, увидя у васъ распятіе.
Люцилла посмотрла на него съ благоговніемъ.
— Я всегда стараюсь хранить этотъ образъ въ моей душ,— сказала она спокойно.— Онъ воплощаетъ для меня вс страданія человчества и указываетъ идеалъ, къ которому надо стремиться.
— Я боюсь, что не совсмъ понимаю васъ. Все это кажется мн какимъ-то мистицизмомъ.
— Разв вы не понимаете? Вдь я одна изъ тхъ, которые, можно сказать, пользуются всми благами цивилизаціи. Это, конечно, вещь очень пріятная. Но вдь сколько людей гибло и до сихъ поръ гибнетъ въ борьб за то, чтобы пріобръсти т же знанія и ту же возможность пользоваться тмъ, что длаетъ жизнь такой прекрасной и что доступно столь немногимъ! И эта борьба проходитъ сквозь всю исторію человчества! И теперь везд происходитъ то же самое. Пойдите въ любую улицу Восточнаго Лондона, и вы невольно задумаетесь надъ этими вопросами. Мы, получившія образованіе и достигшія высшихъ ступеней культуры, мы несемъ огромную отвтственность передъ тми, которыя ничего этого не имютъ.
Онора задумалась. Она тоже всегда считала себя ‘достигшей высшихъ ступеней культуры’, но какая разница была между ея взглядами на это и взглядами Люциллы.
— Хотлось бы мн знать, откуда у васъ берутся такія мысли, такое странное отношеніе къ жизни,— сказала она наконецъ.
Люцилла не сразу отвтила, а потомъ проговорила уклончиво:
— Нкоторыя мысли приходятъ сами собою.
Но Онора замтила, что при этихъ словахъ она невольно дотронулась до портрета и водила мизинцемъ взадъ и впередъ по рамк.
— Мн такъ трудно было разобраться въ жизни послднее время,— сказала Онора.— Вс мои планы неожиданно рушились и вообще меня преслдовали неудачи.
Люцилла посмотрла на красивое лицо своей собесдницы, внезапно смягчившееся подъ вліяніемъ новаго настроенія. Она заговорила ласковымъ, веселымъ голосомъ.
— Да, хорошо было бы, если бы существовалъ какой-нибудь ‘Путеводитель жизни’, не правда ли? Но, къ сожалнію, такого путеводителя не существуетъ. Впрочемъ, можетъ быть, вы захотите пойти какъ-нибудь вечеромъ со мною къ моимъ друзьямъ, тамъ вы услышите разныя, новыя для себя вещи?
— Конечно, я пойду съ большимъ удовольствіемъ, — сказала Онора. Она нагнулась и поцловала Люциллу въ щеку.

Глава VII.

Этотъ разговоръ съ Люциллой Денисонъ знаменовалъ собою поворотный пунктъ въ жизни Оноры.
Когда она проснулась на другой день и вспомнила измнившееся къ ней отношеніе Люциллы, ей вдругъ стало свтле на душ. Она такъ привыкла къ общей холодности и равнодушію, что мысль объ этой новой дружб почти пробудила въ ней привычное, прежнее чувство радости жизни. Ршившись избавиться отъ своего добровольнаго одиночества, Онора сразу почувствовала новый интересъ къ своему длу. Она стала размышлять надъ ‘реформами’, которыя необходимо предпринять въ школ и это совершенно поглотило ея помыслы.
‘Прежде всего’,— думала она, одваясь,— ‘нужно пригласить къ себ всхъ учительницъ и разузнать, что он собою представляютъ. Вдь это та армія, съ которой мн придется дйствовать’.
Онора по натур не была мелочной, и, ршившись на что-нибудь, она смло и великодушно шла къ своей цли, безъ всякихъ заднихъ мыслей я ложнаго стыда. Но среди учительницъ ея робкое приглашеніе къ чаю и на частное совщаніе вызвало большое смущеніе: никто не зналъ, какъ отнестись къ этой новости, пока не разнесся слухъ, что Люцилла принимаетъ сторону миссъ Кэмбаль.
Когда, наконецъ, великое событіе свершилось и вс собрались у Оноры, Люцилла, по просьб Оноры, открыла засданіе. Маргарита Гендерсонъ была избрана предсдательницей маленькаго митинга. Онора, съ разгорвшимися щеками и сверкавшими отъ возбужденія глазами, сла рядомъ съ нею. Напротивъ помстились шесть учительвицъ, нсколько смущенныхъ и съ любопытствомъ ожидающихъ, что будетъ. Передъ Люциллой были поставлены дв свчки, и она начала говорить, сначала застнчиво, а потомъ все боле и боле воодушевляясь.
Она сообщила собравшимся учительницамъ, что въ школ предполагается ввести серьезныя нововведенія. Въ ихъ школ, какъ и во всякомъ учебномъ заведеніи, приходится отдавать извстную дань рутин, принимая во вниманіе общепринятыя идеи, требованія родителей, установленныя программы, и проч. Поскольку дло касается этой рутины, занятія въ ихъ школ обставлены превосходно. Но въ то же время въ ней чувствуются извстные проблы, и каждая изъ учительницъ не можетъ не сознавать, что она не даетъ ученицамъ всего, что бы слдовало. Бда въ томъ, что преподаваніе ведется исключительно по выработаннымъ шаблонамъ, и учительницы не вносятъ въ него ничего индивидуальнаго. Рутинная работа, конечно, полезна, потому что сообщаетъ дтямъ извстныя знанія и пріучаетъ ихъ къ труду, но главная задача школы заключается не въ этомъ, а въ томъ, чтобы воспитывать дтей, подготовить ихъ къ жизни.
По мннію Люциллы, главный недостатокъ рутиннаго преподаванія заключается въ томъ, что оно не пріучаетъ дтей думать о вопросахъ, непосредственно касающихся жизни и поведенія каждаго человка, не даетъ имъ понятія о нравственныхъ и общественныхъ обязанностяхъ.
Онора говорила сейчасъ же посл Люциллы и высказала свое полное согласіе съ ея взглядами. Чтобы пополнить тотъ проблъ, о которомъ только-что шла рчь, она предложила устроить въ каждомъ класс рядъ уроковъ въ род тхъ, которые даются въ нмецкихъ школахъ подъ названіемъ ‘Heimatskunde’ (Отчизновдніе). Общій планъ этихъ уроковъ долженъ быть обсужденъ сообща всми учительницами, а затмъ каждой изъ нихъ будетъ предоставлена свобода вести свой курсъ совершенно самостоятельно, и освщать его съ своей точки зрнія. Новый предметъ преподаванія будетъ называться ‘Англійскіе граждане’ и будетъ заключаться въ сообщеніи дтямъ различныхъ фактовъ, на основаніи которыхъ они могутъ составить себ понятіе о томъ обществ, гд имъ приходится жить, получить матеріалъ для оцнки поведенія и дятельности людей.
Тутъ одна изъ учительницъ, съ лицомъ, напоминающимъ маленькую птичку, спросила, какого рода вопросы будутъ затрагиваться на этихъ урокахъ.
— Мн кажется,— отвчала Онора,— что прежде всего нужно заботиться о томъ, чтобы брать только простые и понятные вопросы. Мы должны стараться развить въ дтяхъ способность къ составленію правильныхъ сужденій, а не навязывать имъ нашихъ собственныхъ теорій. Поэтому, мы должны касаться только тхъ вопросовъ, которые доступны уровню ихъ развитія.
— Да,— подтвердила Люцилла.— Мы не должны говорить имъ, что мы сами думаемъ о такомъ-то и такомъ-то вопрос, а дать имъ возможность самимъ обдумать его — когда они достигнуть такого возраста, что начнутъ интересоваться общими вопросами.
— Я думаю, напримръ,— сказала Онора,— что вопросъ о кастовой или сословной гордости былъ бы прекрасной темой для урока въ женской школ.
— Вы бы, вроятно, стали выяснять положеніе всхъ сословій въ общей жизни націи?— замтила учительница съ птичьимъ личикомъ, въ волненіи приподымаясь со своего мста.
— Да, и такой вопросъ вполн подошелъ бы подъ общую тему о гражданк.
— Мн кажется, это было бы очень хорошо,— сказала одна изъ учительницъ, съ блднымъ задумчивымъ лицомъ.— Это пріучило бы дтей съ уваженіемъ относиться ко всмъ людямъ, безъ различія сословій, или, по крайней мр, предрасположило бы ихъ къ такому отношенію.
— Конечно!— воскликнула Люцилла.— Вспомните только высокомрное выраженіе лица нкоторыхъ изъ нашихъ двочекъ, которымъ ршительно нечмъ гордиться, кром хорошихъ доходовъ ихъ батюшекъ!
— Я сказала, — продолжала Онора, — что каждая изъ насъ должна сама разработать этотъ курсъ по собственному усмотрнію. Наши преподавательницы математики и логики, повидимому, уже намтили себ кое-какіе вопросы и отъ нихъ мы будемъ ожидать образцовыхъ курсовъ. Теперь я бы попросила остальныхъ тоже высказаться по этому вопросу. Можетъ быть, кто-нибудь предложить еще какую-нибудь тему для такихъ уроковъ.
Возбужденіе охватило все маленькое общество. Оказалось, что у каждой учительницы были свои идеи, которыми он теперь спшили подлиться съ остальными. Этотъ вечеръ знаменовалъ собою начало общаго оживленія дятельности школы. Вскор вс признали необходимымъ собираться вечеромъ разъ въ недлю, для совмстнаго обсужденія всей программы. Совщанія эти происходили въ комнат Оноры, и, посл дловыхъ переговоровъ, вс отдыхали за чаемъ со сладкими пирожками и за веселой болтовней.
Онора, къ изумленію своему, замтила, что ея прежнее мрачное настроеніе сразу исчезло и началась новая жизнь. Каждое утро она просыпалась съ радостнымъ чувствомъ и готовилась къ интересному трудовому дню. Она вскор сдлалась одной изъ самыхъ замтныхъ, выдающихся начальницъ школы въ Лондон. Она любила власть и съ удовольствіемъ пользовалась ею въ томъ узкомъ кружк, въ который ее забросила судьба. Аскетизмъ и самопожертвованіе были совершенно чужды ея натур, но въ ней было много энергіи, способности къ иниціатив, и ей нравилось прилагать свои силы къ полезному длу. Она горячо принялась за работу, и работа закипла въ ея рукахъ.
— Разв это не удивительно, — сказала она однажды Люцилл,— что нсколько такихъ молодыхъ двушекъ, какъ мы вс, имютъ въ своихъ рукахъ такое чудное дло! Я никогда не представляла себ, чтобы оно могло быть такъ интересно, такъ захватывающе интересно! Мн кажется, во мн точно происходитъ какая-то ломка, и я длаюсь другимъ человкомъ.
— Такъ оно и есть,— подтвердила Люцилла.
Он сидли въ комнат Оноры и были заняты составленіемъ какихъ то списковъ, но работа была не спшная и обимъ хотлось отдохнуть.
— Видите, — начала Люцилла, разсянно мокая перо въ чернила,— въ этомъ и заключается нашъ методъ: сообразоваться со своими убжденіями во всемъ, что длаешь, прежде всего длать ближайшее дло, а не разбрасываться во вс стороны. Это и длаетъ насъ такими сильными.
Онора съ удивленіемъ посмотрла на нее. Ей показалось, что Люцилла на память цитируетъ чьи-то слова.
— Люцилла, о чемъ вы говорите? Кто это мы? Что значатъ ваши слова?— спросила она.
Люцилла покраснла и улыбнулась.
— Это моя тайна,— сказала она уклончиво.
Онора молча посмотрла на нее, потомъ она вспомнила портретъ друга, стоявшій на письменномъ столик Люциллы. Въ немъ, очевидно, заключалась разгадка всхъ этихъ тайнъ. Она бросила перо, отодвинула въ сторону бумаги и подсла къ Люцилл.
— Люцилла!— начала она, обнявъ ее за талью и ласкаясь къ ней,— я не могу вынести сознанія, что есть какія-то тайны, которыхъ я не знаю. Будьте милочка, разскажите мн!
— Кто говоритъ про тайны? Начальница школы должна быть выше такихъ вещей,— отвчала Люцилла, смясь.
— Но я не выше. Въ особенности въ часы, когда нтъ занятій. Я любопытна, какъ вс женщины.
— Вы ставите себя на одну доску со ‘всми женщинами’! Я считала, что вы получили 6-ю награду по классическимъ языкамъ, и вообще представляете нчто возвышенное.
— Нтъ!— сказала Онора весело, закидывая руки надъ головой и вытягиваясь на стул.— Все это прошло. Я просто 24-хъ-лтняя двица, Онора Кэмбаль. И мн хочется разбросать вс эти книги и бгать взапуски по рекреаціонной зал. Люцилла, хотите, съиграемъ съ вами въ пятнашки, а потомъ вы мн откроете свою тайну?
— Я готова играть въ пятнашки, но тайны вамъ не открою,— сказала Люцилла.
— Ну, я велю подать кофе со сладкими пирожками? Тогда, надюсь, вы скажете!
— Ни въ какомъ случа.
Люцилла встала и начала кружиться по комнат. Но Онора тоже вскочила, поймала ее и крпко сжала въ своихъ сильныхъ рукахъ. Маленькая Люцилла была совершенно безпомощной передъ ней.
— Теперь вы скажете,— говорила Онора, смясь.
— Сжальтесь надо мной,— кричала Люцилла.— Гд ужъ мн съ вами бороться! Вы меня задушите — и кончено.
— Люцилла,— сказала Онора торжественно,— позвольте напомнить вамъ, что вы общали мн разсказать все. Да-съ, милостивая государыня, когда я пришла къ вамъ въ первый разъ. А общанія должны быть выполняемы.
— Пустите меня,— сказала Люцилла,— а тамъ, посмотримъ.
— Вотъ въ чемъ дло, — продолжала она, освободившись,— надо вамъ сказать, что теперь уже поздно. Я не забыла своего общанія, но мы такъ увлеклись своими школьными реформами, что пропустили время. А въ начал будущаго семестра, т. е. осенью, вы все узнаете.
Этимъ Онора пока должна была удовольствоваться.

Глава VIII.

Въ начал осени, когда занятія въ школ возобновились, Люцилла сообщила какъ-то Онор, что представился благопріятный случай, и она можетъ вечеромъ свести ее, куда общала.
— Великолпно. Куда же мы пойдемъ?
— А вотъ увидите. Къ чему торопиться и предупреждать событія?
Онора чувствовала нкоторое возбужденіе, когда очутилась вмст съ Люциллой въ большой, еще на три-четверти пустой зал, которая, однако, быстро наполнялась публикой. Это было первое развлеченіе, которое она позволила себ со времени своего прізда въ Лондонъ, кром того, Люцилла выдержала характеръ и не проронила ни одного слова о томъ, что здсь будетъ происходить. Онора съ любопытствомъ осматривалась кругомъ.
— Не особенно блестящее общество,— думала она,— но попадаются славныя лица.
Несмотря на вліяніе Люциллы и на свое измнившееся отношеніе къ школ, Онора все еще оставалась прежней Онорой. Люцилла вызвала къ дятельности лучшую часть ея натуры, но она не измнила ея взглядовъ. Онора все еще держалась прежняго мннія о томъ событіи, которое заставило ее ухать изъ дому. Ея отношенія съ отцомъ ограничивались правильнымъ обмномъ писемъ — нжныхъ со стороны старика, почтительныхъ — съ ея стороны.
Разглядывая публику, быстро наполнявшую валъ, она подмтила на лицахъ какую-то общую черту, съ нкоторыми исключеніями, конечно. Это было выраженіе умственной энергіи, или, по крайней мр, возбужденія и полное отсутствіе скуки на лицахъ, многіе казались усталыми, но вялыхъ, апатичныхъ лицъ совсмъ не было. Кром того, Онору поразили близкія, товарищескія отношенія, установившіяся между всей этой публикой. Но вообще трудно было опредлить, къ какому общественному классу принадлежатъ собравшіеся здсь люди: пиджаки съ претензіями на послднюю моду встрчались рядомъ съ рабочими блузами. Посл непродолжительнаго осмотра, Онора пришла къ убжденію, что во всякомъ случа все это люди ‘не изъ общества’.
Когда он вошли, эстрада была еще пуста, и не привлекла къ себ вниманія Оноры. Но вдругъ размышленія ея были прерваны мужскимъ голосомъ, который объявилъ собраніе открытымъ и предложилъ лектору начать свое чтеніе.
Относительно этого голоса не могло быть никакого сомннія. Онора вздрогнула, какъ будто надъ самымъ ухомъ ея раздался выстрлъ, и ея широко раскрытые глаза въ ужас обратились къ эстрад.
Голосъ принадлежалъ Лесли Литтльтону. Она увидла его самого, стоящаго прямо передъ нею на эстрад, за столомъ, онъ, очевидно, изображалъ предсдателя собранія. Взгляды ихъ встртились, и она замтила выраженіе комическаго недоумнія, блеснувшаго въ его глазахъ.
Онора, вн себя отъ удивленія и негодованія, откинулась на спинку своего стула. И Лесли, и она — оба невольно вспомнили ихъ послднее свиданіе въ саду ректората, и въ теченіе нсколькихъ секундъ оба съ трудомъ сдерживали волненіе, вызванное этой неожиданной встрчей.
— Кто это предсдательствуетъ?— прерывающимся голосомъ спросила она у Люциллы.
— Лесли Литтльтонъ,— былъ отвтъ.
— Лесли Литтльтонъ!— повторила Онора.— Вы его знаете?
— Знаю.
— Гд мы находимся? Что это за собраніе? Должно быть какой-нибудь религіозный митингъ?
Люцилла слегка засмялась.
— Мы на обыкновенной лекціи для простыхъ, трудящихся людей,— сказала она.
Онора прикусила губу. Сообщеніе это не доставило ей особеннаго удовольствія, хотя, если бы митингъ былъ религіозный, ей было бы еще непріятне.
Лекція началась, но Онора въ теченіе нсколькихъ минутъ ничего не видла и не слышала. Она опять стала разсматривать публику, и т самыя люди, которые раньше казались ей славными, теперь представлялись ей совсмъ иными. Обернувшись, затмъ, къ эстрад, она увидла Лесли на своемъ предсдательскомъ мст, онъ облокотился на столъ и сидлъ съ ощущенными глазами, комкая въ рукахъ кусочекъ бумаги.
‘Конечно, ему теперь стыдно за самого себя’, думала Онора со злобою.
Въ волненіи отъ этой неожиданной встрчи, Онора пропустила вступительную часть лекціи (‘О факторахъ общественнаго развитія’), теперь стала прислушиваться къ ней и смотрла на оратора.
Это былъ человкъ лтъ 30-ти, небольшого роста, худощавый, съ характерной красивой головой. Его манеры, голосъ, выговоръ, обличали въ немъ вполн культурнаго человка, и Онора это сейчасъ же замтила. Она замтила въ немъ также знакомыя замашки бывшаго студента.— ‘Это одинъ изъ людей, вполн увренныхъ въ себ’, подумала она. Но, кром того, въ немъ было еще что-то, совершенно новое для Оноры. Онъ былъ не только прекраснымъ ораторомъ, ясно и красиво излагавшимъ свой предметъ, но вс слова его были проникнуты непоколебимой врой. Рчь его дышала искренностью и глубокимъ убжденіемъ. Для двушки, привыкшей къ сухой дидактической манер и осторожнымъ оговоркамъ кэмбриджскихъ профессоровъ, эта искренность рчи была совершенной новостью. То умственное свойство, которое называется убжденностью, рдко встрчается среди оффиціальныхъ жрецовъ науки и представляетъ нчто отличное отъ ученой эрудиціи. Онор до сихъ поръ не приходилось слышать ничего подобнаго, и она поневол слушала теперь со вниманіемъ. Кром того, у лектора попадались оригинальныя замчанія, полныя юмора, оживлявшія его изложеніе.
Онора слушала и дивилась.
Ее поражало странное сходство взглядовъ, высказываемыхъ этимъ человкомъ, со взглядами ея отца. Въ сущности, оба они приходили къ тому же самому выводу, но приходили иными путями. Этотъ фактъ привелъ Опору въ сильнйшее возбужденіе. Какимъ образомъ отецъ ея могъ натолкнуться за такія нелпыя, безсмысленныя идеи? Яркая краска залила ея щеки, и она съ негодованіемъ посмотрла сперва на Лесли, потомъ на Люциллу.
— Это заговоръ,— думала она въ бшенств.— Они подстроили все это, чтобы заставить меня придти сюда и слушать всю эту ерунду.
Не смотря на краснорчіе и искренность оратора, доводы его нисколько не убждали Онору. Она удивлялась, какъ публика можетъ сидть смирно и не выражать никакого негодованія по поводу тхъ возмутительныхъ вещей, которыя онъ говорилъ. Ей было досадно, что человкъ, высказывающій такіе взгляды, показалъ себя въ то же время не бездарнымъ невждою, а талантливымъ и образованнымъ человкомъ. Его знанія по исторіи и экономическомъ наукамъ были такъ же основательны, какъ его разсужденія были неумолимы. Въ нихъ не было пустой декламаціи. Къ крайнему своему сожалнію, Онора должна была признать это.
— Кто этотъ лекторъ?— шепотомъ спросила она Люциллу.
— Его зовутъ Поль Шериданъ.
— Ну, конечно. Это и есть тотъ самый человкъ, карточку котораго она видла у Люциллы.— Она посмотрла на него съ новымъ интересомъ.
Какъ она раньше не узнала его?
Остальную часть лекцій она прослушала молча и не поднимая глазъ, боясь встртиться взглядомъ съ Лесли.
По окончаніи лекціи начались пренія. Во время преній попадались очень умныя и дльныя замчанія со стороны немногихъ, но большинство, какъ всегда, не отличалось особеннымъ краснорчіемъ. Спорящія стороны очень кипятились и воодушевленіе часто замняло доказательность возраженій. Иногда спорящіе увлекались и переходили на личную почву, тогда Литтльтонъ вступалъ въ свои обязанности предсдателя, звонилъ въ маленькій колокольчикъ и призывалъ къ порядку.
Онор опять поневол пришлось восхищаться лекторомъ. Онъ удивительно умло руководилъ преніями, длалъ быстрыя и остроумныя возраженія, терпливо выяснялъ по нсколько разъ одно и то же и все время сохранялъ полное самообладаніе. Его выясненія понравились Онор даже больше самой лекціи. Да, такого человка трудно было презирать!
Однажды она искоса взглянула на Люциллу. Къ удивленію ея, Люцилла сидла съ опущенными глазами и на блдномъ лиц ея было грустное выраженіе. Онора ожидала увидть ее довольной и торжествующей.
Когда пренія кончились, публика начала расходиться, и Онора тоже поднялась со своего мста, она разсчитывала, что Лесли теперь подойдетъ къ ней поздороваться. Но онъ не появлялся, только м-ръ Шериданъ подошелъ къ Люцилл. Люцилла воспользовалась случаемъ, чтобы представить его Онор. Сойдя съ эстрады, м-ръ Шериданъ совершенно утратилъ свою недавнюю воинственность, теперь онъ былъ очень спокоенъ, скроменъ и сдержанъ. Застнчивость, соединенная съ даровитостью и силой характера, иметъ свою привлекательность, и Онора нсколько смягчилась, увидя его такимъ скромнымъ и даже какъ будто робкимъ.
При ея возбужденномъ состояніи, Онора не могла скрыть неудовольствія, вызваннаго въ ней лекціей Шеридана, и оно ясно отразилось на ея лиц. Тотъ понялъ и поспшилъ откланяться, съ самой милой улыбкой извиняясь за т слова, которыя ей больше всего были непріятны.
— Невжа!— сказала она себ, когда онъ ушелъ.
Все еще продолжая стоять, она нетерпливо оглядывала толпу. Наконецъ, она увидла Литльтона, стоящаго посреди залы, спиной къ ней, и оживленно разговаривающаго съ какой-то толстой дамой. Онора, конечно, ршила, что его оживленіе было напускнымъ.
— Пойдемте, — сказала она Люцилл.— Здсь убійственно жарко.
На улиц возбужденіе ея улеглось и смнилось упадкомъ силъ. Она слдовала за Люциллой по тротуару къ углу, гд останавливались омнибусы, поминутно увозящіе съ собою ціілыя массы пассажировъ, которыя постоянно смнялись новыми. Здсь об двушки остановились и молча стояли другъ подл друга, ожидая, вмст со всми, свободнаго мста въ омнибус. Люцилла все еще была блдна и молчалива
— Миссъ Денисонъ!
Онора оглянулась и увидла сзади нихъ мужчину, приподнимающаго шляпу и протягивающаго руку Люцилл. Его смуглое лицо, имющее иностранный характеръ, было ясно видно, при мерцающемъ свт уличныхъ фонарей. Онъ былъ высокаго роста, со стройной и даже изящной фигурой. Онор онъ показался привлекательнымъ, но она вообще ненавидла иностранцевъ, и ей нравились только мужчины съ строго выраженнымъ англійскимъ типомъ.
— А, м-ръ Д’Овернэ! Это вы?
Люцилла нсколько смущенно и даже, какъ показалось Онор, неохотно протянула ему руку. Въ тоже время на лиц ея отражалось сдерживаемое волненіе.
— Вы одн? Не могу ли я помочь вамъ? Можетъ бытъ, вы позволите мн проводить васъ?
Онъ говорилъ на прекрасномъ англійскомъ язык съ почти незамтнымъ акцентомъ.
— Благодарю васъ. Я здсь съ одной подругой, и нашъ омнибусъ сейчасъ прідетъ.
— Вы были тамъ?
Иностранецъ вырозительнымъ жестомъ указалъ на улицу, откуда он только что вышли.
— Да. Мы слушали Поля Шеридана.
Иностранецъ пожалъ плечами, быстро отступилъ на нсколько шаговъ и покачалъ своей красивой головой,— потому что онъ былъ красивъ. Онора теперь вполн убдилась въ этомъ — удивительно красивъ, особенно въ данную минуту, съ презрительнымъ выраженіемъ, освтившимъ все его лицо.
— Я бы хотла, чтобы вы лучше поняли насъ,— я хочу сказать, м-ра Шеридана. Вы и онъ идете къ одной цли. Только пути ваши…
— Различны?— М-ръ д’Овернэ улыбнулся, рядъ блыхъ зубовъ блеснулъ подъ его усами.— Я врю вамъ, миссъ Денисонъ.
Удареніе на слов вамъ какъ бы исключало м-ра Шеридана. Къ удивленію Оноры Люцилла снова поблднла и стала грустне.
— Я бы хотлъ убдить васъ придти къ намъ, хоть разъ,— продолжалъ онъ.
— Можетъ быть, я и приду когда-нибудь, — тонъ ея былъ торопливъ и нервенъ.— Но я такъ занята теперь. Онора, вотъ нашъ омнибусъ.
Молодой человкъ исчезъ, и об двушки съ трудомъ пробрались въ переполненный омнибусъ и заняли тамъ мста.
— Этотъ французъ, повидимому, не особенно высокого мннія о м-р Шеридан,— сказала Онора.— Но, по правд сказать, Люцилла, сегодняшній лекторъ, кажется, довольно равнодушенъ къ мннію другихъ о немъ.
Люцилла ничего не отвчала, Онора отвернулась къ окну и смотрла на неясныя фигуры, двигающіяся по улицамъ. Вотъ какое-то одинокое существо прислонилась къ ярко-освщеннымъ окнамъ увеселительнаго заведенія и, очевидно, борется съ желаніемъ войти туда, вотъ какая-то перешептывающаяся парочка идетъ по тротуару, вотъ пьяная двушка танцуетъ подъ звуки шарманки, посреди равнодушной толпы, проходящей мимо, вотъ нищая считаетъ мдяки, стоя подъ фонаремъ и держа за руку ребенка съ большими вытаращенными глазами. Попадались и боле спокойныя, довольныя лица. Вдругъ она схватила Люциллу за руку. Двое мужчинъ проталкивались впередъ среди пшеходовъ. Боле широкоплечій изъ нихъ былъ Литтльтонъ, боле худощавый — Шериданъ. Об двушки смотрли имъ вслдъ, пока они не скрылись изъ глазъ, потомъ Онора отвернулась отъ окна.
— Я хорошенько не знаю, кого мн хочется выдрать за уши — меня самое, Лесли, или этого лектора,— думала она.

Глава IX.

— Какая красивая двушка была сегодня на лекціи съ Люциллой Денисонъ,— сказалъ Шериданъ своему спутнику, когда омнибусъ прохалъ мимо нихъ.
— Это моя старая знакомая,— отвтилъ Литтльтонъ.
— Въ самомъ дл? Отчего же вы не подошли къ ней?
— Я не былъ увренъ въ томъ, какъ меня встртятъ.
— А, вотъ что!— въ голос Шеридана послышалась насмшливая нотка.
— О, нтъ, не то, совсмъ не то, что вы думаете,— поспшно возразилъ Литтльтонъ.— Но это удивительная исторія. Зайдемте ко мн, я вамъ разскажу ее.
Они свернули съ главной улицы и по темнымъ переулкамъ дошли до небольшого сквера съ пыльными деревьями и зелеными лужайками, который казался маленькимъ кусочкомъ деревни, заключеннымъ въ желзную клтку и перенесеннымъ въ городъ. Ближайшія къ оград втви деревьевъ блестли при свт газовыхъ фонарей.
Миновавъ скверъ, они очутились въ боле людной улиц, дома которой были сплошь заняты меблированными комнатами. Шериданъ и его товарищъ вошли въ одинъ изъ нихъ и поднялись на четвертый этажъ, гд Литтльтонъ занималъ большую, комфортабельно меблированную комнату, въ которой теперь, несмотря на раннюю осень, топился каминъ. Они сли у огня и Литтльтонъ разсказалъ своему гостю исторію ректора и его дочери. Онъ разсказалъ ее хороню, съ большимъ увлеченіемъ и сочувствіемъ.
— Что же онъ длаетъ съ десятиной?— спросилъ Шериданъ, какъ только онъ кончилъ.— Вдь не отдаетъ же онъ ее обратно землевладльцамъ, надюсь?
— Нтъ. Онъ убжденный сторонникъ церкви и считаетъ церковное имущество священнымъ, въ особенности же десятину.
— Такъ что же онъ съ нею длаетъ?
— Онъ собираетъ ее, какъ и раньше, но цликомъ употребляетъ ее на церковныя нужды и дла благотворительности, а на себя не тратитъ ни одного пенса.
— Такъ-то лучше. Интересно, какъ отнесся къ этому его епископъ?
— Епископъ отнесся довольно снисходительно. Дло въ томъ, что м-ръ Кэмбаль пользуется величайшимъ уваженіемъ своего начальства.
— Однако, если бы его примръ оказался заразительнымъ, то это, вроятно, не очень бы понравилось нкоторымъ изъ нашихъ церковныхъ магнатовъ. Но, послушайте, Литтльтонъ, не можемъ ли мы какъ-нибудь воспользоваться вашимъ удивительнымъ ректоромъ?
Литтльтонъ съ улыбкою взглянулъ на говорившаго.
— М-ръ Кэмбаль выработалъ себ свои взгляды совершенно независимо,— сказалъ онъ.
— Я знаю. Но для насъ было бы очень выгодно указать, что къ одинаковымъ взглядамъ можно придти самыми различными путями.
— Это просто возмутительно, Шериданъ. Вы ни о чемъ не думаете, какъ только о томъ, чтобы пользоваться всякимъ случаемъ!
— Чмъ же намъ еще пользоваться?— спокойно спросилъ Шериданъ.
Литтльтонъ засмялся и, ничего не отвчая, посмотрлъ на пріятеля. Тотъ, не замчая его взгляда, задумчиво мшалъ угли въ камин. Пламя освщало его выразительное лицо. Литтльтонъ очень любилъ и цнилъ этого человка. По натур они были совершенно разными людьми, но ихъ сближала общность основныхъ взглядовъ и симпатія, которая часто связываетъ людей съ несходными характерами.
Судьба Поля Шеридана сложилась такъ, что, будь онъ зауряднымъ человкомъ, ему было бы очень трудно выбиться и занять положеніе въ жизни. Онъ родился въ Лондон, въ небогатой семь, принадлежащей къ мелкой буржуазіи. Съ самаго начала жизнь обернулась къ нему самой прозаической стороной. Онъ выросъ здоровымъ, крпкимъ человкомъ, надленнымъ выдающимися способностями. Вроятно, немногіе изъ знавшихъ его подозрвали, что у нею было сильно развитое воображеніе, которое и составляло характерную особенность всей его личности.
Хотя Поль лишенъ былъ образовательной подготовки, доступной для юношей изъ высшихъ классовъ, онъ воспользовался всми представлявшимися ему возможностями учиться и пріобртать познанія. Очень рано, лтъ съ 13-ти, онъ пристрастился къ собиранію различныхъ свдній, которыя заносилъ въ тетради подъ разными рубриками. Изучать факты было для него наслажденіемъ. Ему нравилось изслдовать какое-нибудь явленіе, узнавать его составные элементы, слдить за процессомъ его развитія. Вс жизненныя явленія привлекали ею: маневры арміи его чрезвычайно интересовали и онъ устраивалъ пробныя сраженія съ оловянными солдатиками и шахматами, продлывая съ ними научную часть задачи. Наука тоже занимала его, она объясняла ему окружающій міръ, во по мр того, какъ онъ становился старше, у него развилось особенное пристрастіе къ историческимъ и экономическимъ наукамъ. Онъ прошелъ вс курсы, выдержалъ вс экзамены и получилъ вс награды въ общественныхъ школахъ, открытыхъ для непривиллегированныхъ классовъ, и, кончивъ учиться, скопилъ себ небольшую сумму денегъ и отправился на нкоторое время въ Германію продолжать свои занятія. Въ то же время ему нужно было думать о заработк, и онъ вкладывалъ во взятыя на себя служебныя обязанности столько же энергіи и труда, какъ и въ свои личныя, любимыя занятія. Когда кто-нибудь удивлялся его рвенію къ служебнымъ мелочамъ, онъ отвчалъ съ удивленіемъ:
— Почему же я могу знать, можетъ быть, эти мелочи когда-нибудь сдлаются очень важными?
Неудивительно, что съ ею умньемъ трудиться и добросовстнымъ отношеніемъ ко всякой работ, Шериданъ уже въ 22 года нашелъ себ прекрасное мсто — онъ поступилъ на хорошее жалованье на службу къ одной крупной торговой фирм и въ будущемъ могъ разсчитывать стать однимъ изъ компаньоновъ этого предпріятія.
Но тутъ съ нимъ случилось несчастіе. Очень возможно, что если бы не это несчастье, Шериданъ пошелъ бы по проторенной дорожк, составилъ бы себ положеніе въ коммерческомъ мір, и лучшія способности его такъ и остались бы безъ примненія. Но обстоятельства сложились такъ, что на него легло тяжелое подозрніе въ нечестности.
Шериданъ не имлъ никакой возможности доказать свою невиновность или внести ту сумму, въ исчезновеніи которой его обвиняли. Настоящій виновникъ былъ ловкимъ мошенникомъ, устроившимъ дло такъ, что не было прямыхъ уликъ ни за, ни противъ Шеридана. Онъ подвергся унизительному допросу со стороны начальства, и не могъ выйти изъ него торжествующимъ.
Во вниманіе къ его прежней полезной дятельности и выдающимся услугамъ, его не разсчитали и постарались затушить дло, но отношеніе къ нему измнилось.
Этотъ ударъ поразилъ Шеридана до глубины души. Онъ увидлъ себя заподозрннымъ и осужденнымъ съ той стороны, которую онъ самъ больше всего цнилъ въ людяхъ. Шериданъ быль очень гордымъ человкомъ — у него была та сильная, молчаливая гордость, которая уметъ съ честью переносить униженія. Боле мелочный человкъ сейчасъ же отказался бы отъ должности, чтобы заявить свой протестъ противъ несправедливаго подозрнія. Шериданъ этого не сдлалъ. Онъ убдилъ себя, что такой поступокъ былъ бы слабостью и ошибкой: то, что случилось, произошло не по его вин, а по глупости его начальства, не понимающаго, съ кмъ оно иметъ дло, и ршившагося заподозрить его. Онъ самымъ человческимъ образомъ ненавидлъ сослуживца, подставившаго ему ловушку, и отъ всего сердца презиралъ начальство, поддавшееся на эту ловушку.
— Но меня все это не касается,— ршилъ онъ.— Если оно вс дураки, то изъ этого не слдуетъ, что и я долженъ быть дураковъ. Если бы ничего не случилось, я бы продолжалъ служить, и теперь ради ихъ глупости не намренъ отказываться отъ намченнаго пути.
И онъ продолжалъ служить изо дня въ день, какъ будто ничего не случилось.
Но въ душ онъ переживалъ мучительнйшія страданія. И это страданія подняли его, и вызвали къ дятельности лучшія стороны его натуры. Это было для него временемъ самой интенсивной умственной работы: онъ учился, писалъ, присматривался къ жизни и подъ вліяніемъ своихъ личныхъ страданій, ясно и наглядно представилъ себ страданія другихъ, путь его дальнйшей дятельности былъ намченъ. Онъ ршилъ сдлаться общественнымъ дятелемъ и никогда не отказываться отъ какого бы то вы было общественнаго дла, встрчающагося ему на пути, и весь отдался своей новой жизни.
Въ то же время онъ продолжалъ служить и мало-по-малу добился того, что къ нему опять вс стали относиться съ прежнимъ уваженіемъ, а въ конц концовъ внезапно обнаруженъ былъ и истинный виновникъ, и Шериданъ получилъ полное удовлетвореніе.
Но вслдъ за этимъ онъ скоро бросилъ свою службу, сталъ жить литературнымъ трудомъ, и быстро занялъ одно изъ видныхъ мст въ журналистик. Такъ жилъ онъ въ теченіе нсколькихъ лтъ до своего знакомства съ Литтльтономъ. Къ этому времени онъ уже былъ извстнымъ писателенъ и сотрудничалъ не только въ газетахъ, но и въ большихъ журналахъ. Его взгляды на политическіе и общественные вопросы заставляли издателей наперерывъ искать его сотрудничества, а его оригинальный, блестящій слогъ выгодно отличалъ его статьи изъ ряда безцвтныхъ, текущихъ статей по тмъ же вопросамъ.
Вскор посл знакомства съ Литтльтономъ, Шериданъ случайно заключилъ еще одно, очень пріятное знакомство.
Посл одной изъ его публичныхъ лекцій къ нему подошла въ зал молодая двушка и застнчиво протянула ему руку. Она сказала ему, что вполн раздляетъ высказываемые имъ взгляды, что каждое слово, которое онъ говоритъ, справедливо и что она желаетъ быть въ числ его друзей.
Шериданъ былъ одновременно тронутъ, обрадованъ и смущенъ этимъ инцидентомъ. Онъ мало имлъ дла съ женщинами и совершенно не зналъ, какъ съ ними обращаться.
Двушка эта была Люцилла Денисонъ, которая оказалась очень полезнымъ работникомъ. Она была умна и Шериданъ очень цнилъ это, всякая посредственность выводила его изъ терпнія. Остальные смотрли на нее, какъ на ученицу Шеридана, и онъ всегда считалъ себя до извстной степени отвтственнымъ за нее. Между ними вскор установились простыя, товарищескія отношенія. Вс работали надъ одной задачей — распространеніемъ въ масс знаній. Но по мр роста движенія, расширялись и его цли, и съ каждымъ днемъ открывались новыя поприща для дятельности.
Но въ характер Люциллы была одна сторона, остававшаяся недоступной вліянію Шеридана. Онъ чувствовалъ, что въ ней есть скрытая сила, которая не поддается его власти, и часто удивлялся упорству и твердости этой маленькой восторженной двушки.
Дружба съ Литтльтономъ была для него большимъ пріобртеніемъ. Онъ былъ очень полезенъ, какъ человкъ, прошедшій строгую университетскую школу, которой именно не хватало Шеридану. Литтльтонъ служилъ гражданскимъ чиновникомъ, и благодаря этому, также какъ и благодаря своему застнчивому, сдержанному характеру, оставался нсколько въ тни, предоставляя Шеридану все боле и боле выдвигаться на общественной арен. Но оба они были близкими друзьями. Оба мечтали постепенно проводить свои идеи въ жизнь, отвоевывая для представителей своей партіи выборныя должности въ графскихъ и муниципальныхъ совтахъ, и по возможности оказывая вліяніе на законодательство.

——

Литтльтонъ, все еще улыбаясь надъ новымъ проявленіемъ обычной изобртательности своего друга, протянулъ руку за папиросками и спичками, лежавшими на камин. Онъ предложилъ Шеридану папиросокъ, но тотъ отказался движеніемъ головы.
— Люцилла представила меня миссъ Кэмбаль посл лекціи,— сказалъ онъ,— и я сразу увидлъ, что та на меня сердится, хотя по какой причин — не имю ни малйшаго понятія.
— Она сказала вамъ что-нибудь, изъ чего вы могли закончить объ ея отношеніи?
— Нтъ, но у нея былъ крайне негодующій видъ,— Шериданъ засмялся.— Во всякомъ случа, я ей, должно быть, очень не понравился. Впрочемъ, я не имю претензіи нравиться дамамъ. Я совершенно не знаю, что для этого нужно длать. Конечно, было бы очень пріятно умть очаровывать женщинъ, но такое умнье не всякому дается.
— Миссъ Кэмбаль уметъ иногда очень выразительно молчать,— сказалъ Литтльтонъ, припоминая недавнее прошлое.
— О да, это я замтилъ.
— А, между прочимъ, замтили вы, какъ блдна была сегодня Люцилла?
— Да. Я не знаю, что съ ней длается,— отвтилъ Шериданъ, хмуря брови и поглаживая свои усы.
— Если вы не знаете, то, значитъ, никто не знаетъ.
— Увряю васъ, я ничего не знаю, т. е., я не имю прямыхъ указаній. Иногда мн кажется, что она начинаетъ разочаровываться въ нашемъ дл, можетъ быть — во мн лично. Конечно, многія вещи по справедливости могутъ ей не нравиться. Общественная дятельность цликомъ поглощаетъ вс силы человка и не оставляетъ ему времени на самосовершенствованіе.
— Но она должна же понимать это.
— Не знаю, вполн ли она съ этимъ примирилась. Она такая экзальтированная и предъявляетъ къ людямъ невыполнимыя требованія. Вдь работа надъ личнымъ самосовершенствованіемъ требуетъ слишкомъ много и силъ, и времени. По правд сказать, у меня нтъ ни времени, ни желанія возиться съ этимъ самосовершенствованіемъ. А Люцилл такая точка зрнія не нравится. Впрочемъ, если она раньше хорошо ко мн относилась, то она и теперь должна была бы относиться по прежнему.
— Я даже не допускаю мысли, чтобы она стала хуже относиться къ вамъ.
— Такъ тогда, въ чемъ же дло?— Шериданъ продолжалъ медленно поглаживать усы.— А впрочемъ, можетъ быть, вотъ что… Правда ли, что она познакомилась съ Ахилломъ д’Овернэ?
— Не знаю. Надюсь, что нтъ, во всякомъ случа. Надо вамъ сказать, что лично я ненавижу этого д’Овернэ.
— Гм… Не думаю, чтобы я вообще ненавидлъ кого бы то ни было. Но я не согласенъ съ д’Овернэ ни въ чемъ. Этотъ человкъ — воплощенная ослпленность. Какія у него могутъ быть дла съ Люциллой?
— Вы съ нимъ стоите на совершенно противоположныхъ точкахъ зрнія.
— Конечно, и между нами не можетъ быть никакого соглашенія. Я не понимаю, чмъ онъ можетъ интересовать Люциллу?
— Д’Овернэ — сторонникъ насильственныхъ переворотовъ, а мы — ихъ противники. Первое — гораздо красиве и героичне.
— Нтъ, Люцилла не изъ такихъ. Она же знаетъ, что я противъ насилія, потому что оно ни къ чему не приводитъ.
— Конечно. Вашъ геній, Шериданъ, заключается въ умньи угадывать, въ какую сторону направляется ходъ событій.
— Однако, уже поздно,— сказалъ Шериданъ, поднимаясь съ мста.— Я сегодня собирался пораньше вернуться домой и еще поработать надъ статейкой о правахъ земельныхъ арендаторовъ. Вопросъ скоро будетъ разсматриваться въ парламент, и нужно непремнно высказаться по этому поводу.
— Бросьте! Все равно, ваши статьи ни къ чему не приведутъ.
— Напротивъ, это прекрасный случай, который не слдуетъ упускать. Статья завтра должна появиться въ газет.
— Ну, такъ идите себ. Я сегодня отчего-то въ уныломъ настроеніи.
— Я вижу. Покойной ночи, другъ.
Шериданъ ушелъ, но черезъ минуту дверь снова открылась, онъ вернулся и подслъ къ столу.
— Литтльтонъ,— началъ онъ безъ всякихъ предисловій,— отчего вы не попробуете ввести ее въ нашъ кружокъ? Очевидно, вы можете разсчитывать на поддержку и вліяніе миссъ Денисонъ.
Литтльтонъ стоялъ спиною къ камину, засунувъ об руки въ карманы, и сосредоточенно смотрлъ себ подъ ноги.
— Очень многое будетъ зависть отъ того, какъ вы сами теперь будете держать себя,— прибавилъ Шериданъ, улыбаясь своей привтливой, открытой улыбкой.
Потомъ онъ всталъ, простился съ нимъ кивкомъ головы и быстро вышелъ.

Глава X.

Разузнавши предварительно у Люциллы, когда Онора бываетъ дома и свободна, Лесли ршился, наконецъ, сдлать ей визитъ. Ему указали комнаты Оноры и, пріотворивъ дверь, онъ увидлъ ее, сидящую за письменнымъ столомъ надъ книгами. Ему сразу бросилась въ глаза уютная обстановка комнаты, цвтущія растенія, стоящія у оконъ, и нсколько растрепанная голова хозяйки. Онора обернулась, и когда служанка объявила ей о приход м-ра Литтльтона, быстро вскочила и милымъ, безсознательнымъ движеніемъ подняла руки, чтобы поправить прическу.
Лесли вошелъ со смущенною улыбкой.
— Какъ поживаете, м-ръ Литтльтонъ?— сказала Онора, успвшая уже овладть собою.— Пожалуйста, садитесь.
Глаза ея сіяли и щеки разгорлись. Лесли слъ, и она помстилась на кресл противъ него. Посл своихъ разнообразныхъ испытаній въ Лондон, она меньше обращала вниманія на его простой пиджакъ и неизящные сапоги, и радовалась, что видитъ передъ собою дружеское лицо.
— Давно мы съ вами не видлись,— сказалъ Лесли.
— Разв это было такъ давно?— спросила Онора, съ лукавой улыбкой.
— Я не считаю, конечно, послдняго вечера,— поспшно отвтилъ Лесли.— Вы были на лекціи.
— И вы были тамъ,— отвтила Онора, покраснвъ.— Я пришла, не зная ничего, съ одной подругой.
Лесли понялъ, что разговоръ вступаетъ на опасную почву, гд сразу обнаружится антагонизмъ между ними. Но онъ отчасти былъ даже доволенъ этимъ: ему хотлось какъ можно скоре выяснить ей свои взгляды, исповдаться передъ ней. Въ то же время онъ боялся, что будетъ слишкомъ волноваться. Онора казалась ему опять удивительно-красивой, и эта яркая, цвтущая красота нсколько смущала его.
— Я долженъ вамъ признаться,— началъ онъ медленно и осторожно,— что постоянно бываю на подобныхъ лекціяхъ.
— Меня это очень удивляетъ, — отвчала Онора съ такою серьезностью, какъ будто онъ признался ей въ какомъ-нибудь нехорошемъ поступк.
— Въ самомъ дл? Почему же это васъ такъ удивляетъ?
— Потому что лекція показалась мн отвратительной, а пренія — шумными и безсмысленными. Хотя нкоторые, конечно, говорили довольно умно.
— Къ сожалнію, я долженъ сказать, что согласенъ съ общими взглядами, высказываемыми во всхъ этихъ рчахъ, которыя показались вамъ такими безсмысленными,— заявилъ Лесли сумрачно.
— Неужели вы говорите серьезно?
— Совершенно серьезно.
Онора отвернула голову и начала поправлять цвты въ ваз, стоявшей рядомъ на столик. Она хотла показать, что личные взгляды м-ра Литтльтона ее весьма мало интересуютъ, но молчаніе ея все-таки свидтельствовало о томъ, что она относится къ нимъ съ неодобреніемъ.
— Позвольте мн разсказать вамъ, какъ я пришелъ къ своимъ теперешнимъ убжденіямъ,— сказалъ онъ.
— Пожалуйста,— спокойно отвчала Онора.
Лесли дорого бы далъ за ласковый, ободряющій взглядъ съ ея стороны. Но она не взглянула на него. Онъ началъ свою исповдь съ мучительнымъ сознаніемъ раздляющей ихъ розни и все время видлъ передъ собою ея слегка раскраснвшіяся щеки, темные волосы, свсившіеся на лобъ, и ея пальцы, блвшіе между цвтами.
Онъ разсказалъ ей о тхъ полусознательныхъ перепвахъ, которыя произошли въ немъ еще во время прибыванія его въ университет. По окончаніи университета онъ поселился въ Лондон и сталъ искать независимаго заработка. Въ столиц онъ постарался поближе сойтись со школой экономистовъ, которые только еще начали пріобртать нкоторое вліяніе и значеніе. Эта новая школа поразила его, какъ стественный продуктъ лондонской жизни, съ ея смшаннымъ населеніемъ и рзкими контрастами утонченной цивилизаціи и глубочайшаго невжества и нищеты.
— Меня не удивило,— говорилъ онъ,— что столько молодыхъ и сильныхъ умовъ посвятили себя разработк именно этихъ вопросовъ. Здсь, въ Лондон, вся окружающая жизнь наталкивала ихъ на это. Однажды,— продолжалъ онъ,— я случайно попалъ на одну изъ лекцій Поля Шеридана, того самаго, котораго вы недавно слышали. Я увидлъ въ немъ настоящаго сына Лондона. Его слова и весь его нравственный обликъ произвели на меня глубокое впечатлніе и завоевали мое сердце. Я постарался познакомиться съ нимъ и вскор мы сблизились. Но окончательно созрли и укрпились мои убжденія тогда, когда вы, Онора, разсказали мн исторію вашего отца.
При этихъ словахъ завса спала съ глазъ Оноры. Она въ одинъ моментъ представила себ всю сцену въ саду и поняла, какъ жестоко она ошиблась въ своемъ друг, и какъ неумстно было ея обращеніе къ нему. Острое чувство жалости къ себ поднялось въ ея душ. Она вспыхнула и тотчасъ же поблднла.
— Вы не великодушно поступили со мной,— проговорила она.
— Я, дйствительно, былъ съ вами недостаточно откровененъ,— отвчалъ Лесли.— Теперь я стараюсь загладить свою вину.
— Благодарю васъ,— сказала Онора, холодно. Она нарочно не желала продолжать интересный разговоръ о своихъ чувствахъ, чтобы немного наказать его.— Теперь скажите мн,— продолжала она,— неужели это въ васъ вполн серьезно и неизмнно?
— Да,— отвчалъ онъ.— Неизмнно.
Онора отставила отъ себя цвты, повернулась къ своему собесднику и посмотрла ему прямо въ глаза испытующимъ взглядомъ. Вотъ уже второй человкъ въ теченіе этого года открываетъ ей свою душу и разсказываетъ ей то, что онъ пережилъ. Что такое случилось со всми, что они точно потеряли голову? Ей смущала та горячность и непоколебимая твердость, съ которой Лесли говорилъ о своихъ убжденіяхъ. Теперь, онъ отвтилъ на ея испытующій взглядъ открытой улыбкой.
— Я получилъ прощеніе?— спросилъ онъ.
— О, да,— отвтила она.— Но знаете, все, что вы мн только что говорили, кажется мн довольно неяснымъ, и вообще такой оборотъ дла былъ для меня совершенной неожиданностью.
— Вы, значитъ, были удивлены, увидя меня на лекціи?
— Чрезвычайно удивлена. И не только удивлена, а, можно даже сказать, потрясена. Все это собраніе показалось мн такимъ шумнымъ и нелпымъ. О вдругъ, вы предсдательствуете тамъ — вы! Сидите на эстрад и звоните въ маленькій колокольчикъ!
Тонъ ея внезапно измнился и сдлался дружески-насмшливымъ.
— Что жъ длать! Мн довольно часто приходится сидть тамъ и звонить въ маленькій колокольчикъ,— когда это оказывается нужнымъ. Но какое впечатлніе произвела на васъ сама лекція?
— Мн кажется, очень легко наговорить разныхъ красивыхъ фразъ по такому широкому вопросу,— сказала она.— Что же касается лектора, то онъ мн ужасно не понравился. Онъ просто взбсилъ меня своей самоувренностью и развязностью.
Лесли гладилъ свои усы, и глаза его смялись.
— А какъ обстоитъ дло съ греческими миами?— спросилъ онъ, чтобы перемнить предметъ разговора.
— Они давно уже преданы забвенію, вмст съ множествомъ другихъ глупостей,— отвтила Онора, весело.— Это была мечта, неосуществимая въ нашемъ прозаическомъ мір.
— Вы довольны вашимъ теперешнимъ положеніемъ?— спросилъ Лесли.
— Чрезвычайно довольна. Прежде всего оно даетъ мн полную независимость.
Она выпрямилась на кресл и увренно посмотрла на него. Ей хотлось дать ему понять, что она прекрасно устроилась безъ него, и уже никогда больше не обратится къ нему за помощью. Нтъ! Ужъ этого онъ никогда больше не дождется!
— Не будемъ говорить обо мн,— сказала она спокойнымъ тономъ человка, не нуждающагося ни въ чьемъ сочувствіи.— Разскажите мн еще о себ, объ этихъ вашихъ новыхъ взглядахъ.
Лесли не безъ волненія вернулся къ этому вопросу. Независимая, трудящаяся женщина, сидящая передъ нимъ, была такъ непохожа на ту тщеславную двушку, которую онъ зналъ раньше. Теперь она казалась ему гораздо проще, привлекательне и значительне.
— Что же мн еще сказать вамъ, Онора?— началъ онъ.— Право, теперь я уже открылъ передъ вами всю свою душу.
— Но мн хотлось бы знать побольше о томъ, что вы собственно длаете. Я убждена, что побужденія у васъ самыя благородныя. Но къ чему все это приведетъ? Я человкъ практическій и меня больше всего интересуютъ результаты.
— Ну, ужъ относительно результатовъ не знаю. Вдь я не пророкъ.
— Такъ скажите мн, по крайней мр, вотъ что. Это послднее собраніе было типичнымъ для вашихъ собраній вообще, или нтъ?
— Я думаю, что да. Хотя, конечно, бываютъ и боле бурныя собранія.
— О, Боже мой, еще боле бурныя! Могу себ представить, что это за столпотвореніе!
Она откинулась на спинку кресла и смотрла на него изъ подъ опущенныхъ рсницъ.
— Вы очень измнились за послднее время,— проговорила она.
— Вы находите? Впрочемъ, я, кажется, въ самомъ дл измнился. Мн кажется, что и вы тоже измнились, Онора.
— Знаете,— продолжала она.— Я всегда думала что вамъ предстоитъ такая блестящая будущность.
— Какая тамъ будущность!— отвчалъ Лесли, отрицательно покачавъ головою.
— Хотя, конечно, можетъ быть вы достигнете чего-нибудь, если, напр., ваши единомышленники сдлаются крупной политической партіей?
Лесли засмялся.
— Въ такомъ случа, я не понимаю васъ. Какой смыслъ имютъ разныя отвлеченныя идеи, которыя не могутъ быть осуществлены на практик?
— Въ данное время — не могутъ, но будущія поколнія осуществятъ ихъ.
— Но мн совсмъ не улыбается перспектива работать для будущихъ поколній.
— Вы предпочитаете достигнуть успха въ настоящемъ?— спросилъ Лесли, съ улыбкой.
— Конечно, предпочитаю. А вы?
— Я? Увряю васъ, Онора, что никогда не думалъ объ этомъ.
— Ну, такъ бросьте всю эту затю. По правд сказать, ваши доводы показались мн вовсе неубдительными, Лесли.
Лесли молчалъ и разсянно улыбался. Онъ былъ радъ, что она, наконецъ, назвала его по имени, но звукъ ея голоса говорилъ скоре о товарищескомъ равенств, чмъ о женской ласк.
— Я надюсь, что со временемъ немного больше узнаю Лондонъ,— продолжала она.— Это такой удивительный городъ. Вс люди въ немъ точно изломанные. Что касается меня, то я, говоря откровенно, совсмъ поглощена своей работой. Но все-таки я заставлю Люциллу поводить меня по собраніямъ и показать мн разныя вещи. Люцилла — такой же продуктъ Лондона, какъ гамэны — продуктъ Парижа. Я подозрваю, что она тоже изломанная. Но я очень люблю Люциллу.
Она тряхнула головой и засмялась пріятнымъ, музыкальнымъ смхомъ. Она была очень хорошенькая въ эту минуту, но Лессли было все-таки немного обидно, что его исповдь была принята съ такимъ веселымъ равнодушіемъ. Тмъ не мене, онъ былъ доволенъ, что, по крайней мр, они теперь помирились.
— Значитъ, ваша работа вамъ нравится? Вы довольны?— спросилъ онъ, вставая и нервно теребя въ рукахъ шляпу.
— Работа моя мн очень нравится, и вообще я довольна. Боже, до чего я тогда была зла на васъ! Но, въ сущности, вы были правы. Это и есть самое ужасное — сознавать, что другой человкъ правъ, въ то время, какъ самъ не правъ. Я васъ тогда страшно ненавидла. Но теперь все это прошло. Я нашла подходящее для себя мсто, и работа меня вполн удовлетворяетъ.
Голосъ ея звучалъ весело и ршительно и глаза все еще смялись. Лессли, улыбаясь, пожалъ ея руку и пробормоталъ, что надется скоро увидться съ нею. Но, очутившись на улиц, онъ опять сталъ серьезенъ и думалъ о томъ, какъ-то сложатся въ будущемъ его отношенія съ Онорой.
Когда онъ ушелъ, Овора выпрямилась и закинула руки за голову. Она казалась теперь олицетвореніемъ цвтущей молодости и двической красоты. Довольная улыбка освщала ея лицо. Въ общемъ, она была очень довольна собою и этимъ визитомъ. Посл столькихъ униженій, ей пріятно было, наконецъ, почувствовать себя торжествующей. Къ тому же, все поведеніе Лессли сегодня доказывало, какъ много она выиграла въ его глазахъ, благодаря своей независимой трудовой жизни.
— Да, теперь времена перемнились,— думала она.— Я не нуждаюсь больше ни въ немъ, ни въ отц, и ни въ комъ на свт. Я — такой же свободный, независимый человкъ, какъ я онъ и съумю сама постоять за себя.

Глава XI.

Онора все боле и боле сближалась съ Люциллой. Ея дружба въ ней была нжне и глубже, чмъ вс другія чувства, какія она когда-либо испытывала. Подчиняясь умственному вліянію своего друга, она въ то же время относилась къ ней съ заботливымъ покровительствомъ, какъ боле сильный, здоровый и физически, и нравственно, человкъ. Она постоянно наблюдала за Люциллой и по мр того, какъ приближалась зима, замчала, что та блднетъ и глаза ея длаются грустне и задумчиве. Онора при этомъ думала о портрет, который красовался на почетномъ мст въ комнатк ея друга, и чувствовала злобу противъ м-ра Шеридана. Но въ дйствительности она не совсмъ врно схватывала суть дла: въ наше время старинная тема отношеній между мужчинами и женщинами разыгрывается съ большини варіаціями.
Однажды вечеромъ, вскор посл лекціи, Люцилла сидла у себя въ комнат, ожидая посщенія Шеридана. Шериданъ сказалъ правду, говоря Литтльтону, что не знаетъ причины блдности и грустнаго вида Люциллы. Но это обстоятельство все-таки заботило его, и онъ выискалъ свободный вечеръ среди своихъ многочисленныхъ и разнообразныхъ занятій, чтобы повидаться съ молодой двушкой и разспросить ее, отчего она разстроена. Теперь Людилла ждала его. Она думала о его посщеніи весь день и вечеромъ поджидала его, напряженно вслушиваясь въ тишину.
Людилла обладала одной рдкой способностью — способностью чувствовать поэтическую сторону самыхъ обыденныхъ вещей. Она смотрла на жизнь совсмъ иначе, чмъ Шериданъ, который имлъ своего рода геній для схватыванія практическаго смысла событій, она воспринимала жизнь съ другой, мене наглядной и ощутимой стороны. Для нея все было исполненно чудесъ. Въ каждомъ самомъ обыкновенномъ человк она угадывала сокровенныя тайны его души и его связь съ великой міровой жизнью. Обладая этой рдкой способностью, Людилла почти никогда не чувствовала себя одинокой и грустной, хотя ей часто приходилось страдать отъ того, что она надляла близкихъ ей людей такими свойствами, которыя существовали только въ ея воображеніи, и огорчалась, когда дйствительность разбивала эти мечты. Теперь она думала о практическомъ, дловомъ человк, который долженъ былъ сейчасъ придти къ ней, и мысли эти былі непріятнаго свойства. Когда онъ постучался въ дверь, она встала ему на встрчу съ сильно бьющимся сердцемъ и взволнованнымъ лицомъ.
Шериданъ пришелъ къ ней посл шумнаго трудового дня и не замтилъ сразу ея страннаго, напряженнаго взгляда. Но вскор онъ почувствовалъ въ ея обращеніи какую-то сдержанность и самъ тоже замкнулся.
— Я принесъ вамъ корректурные листы моей послдней брошюры,— сказалъ онъ посл обычнаго обмна привтствій.— Я думалъ, что вы, можетъ быть, поинтересуетесь прочесть ихъ?
— Благодарю васъ,— сказала она упавшимъ голосомъ.
— Надъ этимъ много пришлось поработать,— замтилъ онъ, передавая ей корректурные листы.
— О да, я представляю себ, сколько вы вложили сюда труда! А между тмъ, будутъ говорить, что все это одн фантазіи.
— Фантазія или нтъ, а черезъ шесть мсяцевъ она будетъ включена въ программу практической политики.
Людилла съ легкой усмшкой перелистовала брошюрку.
— Вотъ какимъ путемъ мы идемъ впередъ!— проговорила она.
— Конечно. Самый врный путь — это постоянное повтореніе. Вы повторяете и повторяете какую-нибудь мысль по сту разъ, пока, наконецъ, она не сдлается общимъ мстомъ, и тогда люди вообразятъ, что они сами ее придумали.
— И забываютъ объ источник идеи,— сказала Люцилла съ сожалніемъ.
— О, это ничего не значитъ, — отвтилъ онъ, дружески улыбаясь.
Люцилла просматривала брошюру, и Шериданъ замтилъ по ея лицу, что она какъ будто недовольна ею.
— Боюсь, что она покажется вамъ скучной,— сказалъ онъ, точно извиняясь.
— Поль,— застнчиво начала Люцилла, слегка красня,— я бы очень хотла, чтобы вы прочли что-нибудь мое…
— Ваше, Люцилла!— воскликнулъ Шериданъ, наклоняясь къ ней съ ласковой улыбкой.— Разв вы написали что-нибудь?
— О, нтъ, я не то хотла сказать. У меня нтъ времени даже и на то, чтобы читать, а не то, чтобы самой писать,— отвтила она поспшно.
— Такъ о чемъ же вы говорите?
— Вотъ о чемъ.— Она протянула ему брошюрку, направленную противъ Шеридана и его друзей, которые обвинялись въ опортюнизм и подслуживаніи къ буржуазіи.
Шериданъ взялъ ее и тотчасъ же положилъ обратно. На обложк стояло имя автора: ‘Ахиллъ д’Овернэ’. Онъ опустилъ голову и началъ пальцами барабанить по столу.
— Не думаю, чтобы такія вещи могли имть какое-нибудь значеніе,— сказалъ онъ мягко, но очень ршительно.
— Вы не хотите прочесть эту брошюрку?
— Нтъ.
— Почему же?
— Потому что это было бы пустой тратой времени.
— Поль…
— Что скажете?
— Дайте, я прочту вамъ немного…
— Если вы желаете, то я готовъ слушать.
Люцилла дрожащими руками взяла брошюрку. Въ горл ея пересохло и она съ трудомъ начала читать вслухъ. Но, прочтя нсколько фразъ, она вдругъ остановилась. Шериданъ сидлъ неподвижно, и когда она кончила, вопросительно взглянулъ на нее.
— Я не могу больше читать. Что-то сжимаетъ мн горло и не даетъ выговорить ни слова. Я думаю, это вы виноваты.
— Я очень сожалю объ этомъ. Я все время внимательно слушалъ. Что же мн еще было длать?
— Но я чувствую, что вамъ не нравится то, что я читаю.
— Такъ зачмъ же, Люцилла, вы читаете мн все это?
— Потому что мн оно нравится. Вы не можете представить себ,— продолжала она тихимъ, прерывающимся голосомъ,— какъ мн больно… какъ ужасно больно расходиться во взглядахъ съ вами.
Шериданъ быстро обернулся къ ней, лицо его дышало самымъ дружескимъ участіемъ и ласкою.
— Мн, право, очень жаль, что вамъ можетъ нравиться такая галиматья,— сказалъ онъ.
— Это вовсе не галиматья. Вы предубждены противъ monsieur д’Овернэ.
— Ни капельки. И по правд сказать, меня даже не столько огорчаетъ то, что вамъ нравятся такія вещи, сколько то, что вы придаете имъ какое бы то ни было значеніе. Для меня все это звучитъ, какъ наборъ совершенно безсмысленныхъ фразъ.
— Въ самомъ дл?
— Конечно. Я не могу уловить здсь никакого практическаго смысла.
— Мн кажется, д’Овернэ хочетъ выработать общіе, руководящіе принципы…
— Въ такомъ случа я сильно сомнваюсь въ его искренности. Человкъ, который толкуетъ о томъ, что вс люди одинаковы, что никакихъ различій не существуетъ, и что все основывается на лжи, говоритъ вздоръ, и, по всей вроятности, санъ это знаетъ.
— Но остальное?
— Все это одна пустая болтовня. Если бы королева Викторія завтра послала за д’Овернэ и поручила бы ему составить билль о націонализаціи земли, неужели же онъ бы отказался отъ такого порученія на томъ основаніи, что не желаетъ ссть на шею своимъ собратьямъ? Неужели же вы въ самомъ дл думаете, что онъ бы отказался?
— Я въ этомъ твердо убждена,— воскликнула Люцилла, и глаза ея засверкали.
— Тогда онъ не исполнилъ бы своей обязанности.
Люцилла противъ воли улыбнулась. Шериданъ ласково посмотрлъ за нее.
— Вы говорите, что вамъ тяжело расходиться со мною?
— О, да.
— Такъ, значить, въ сущности никакого разногласія между нами нтъ. Если бы вы дйствительно придерживались другихъ взглядовъ, то чувствовали бы себя очень легко.
Люцилла вмсто отвта вздохнула.
— Вы только представьте себ, — продолжалъ Шериданъ, — до чего безсмысленны вс эти тирады о ‘всеобщемъ разрушеніи’. Пусть бы д’Овернэ попробовалъ управлять какимъ-нибудь самымъ ничтожнымъ предпріятіемъ, тогда бы онъ увидлъ, сколько тутъ сплетается самыхъ разнообразнйшихъ и сложныхъ интересовъ, и какъ легко здсь произвести ‘полнйшую чистку’, которую онъ проповдуетъ.
Люцилла отбросила въ сторону брошюру д’Овернэ.
— Поль,— сказала она, вдругъ поднимаясь съ мста.— Я начала составлять статейку для мстныхъ газетъ о предстоящихъ лекціяхъ, во у меня ничего не выходитъ. Голова страшно болитъ отъ исправленія ученическихъ тетрадей, и я чувствую себя не въ силахъ связать двухъ словъ.
— Дайте ее мн,— сказалъ Шериданъ, ласково.— Можетъ, я могу помочь вамъ? У меня сейчасъ есть время.
Онъ взглянулъ на часы.
— Какой вы добрый! Вотъ вамъ бумага и мое начало.
Онъ услся къ столу, а она стояла за его спиною и черезъ плечо отмчала ему разныя газетныя вырзки своимъ тонкимъ, маленькимъ пальчикомъ.
— Видите, я хотла бы указать на то, и то,— говорила она,— но я не знаю, какъ все это выразить.
— Отлично,— сказалъ онъ.— Я понялъ. Сейчасъ будетъ сдлано.
Люцилла отошла отъ него, сла на скамеечку передъ каминомъ, опустивши голову за руки, и смотрла на Шеридана. Свтъ лампы освщалъ его лобъ и верхнюю часть лица. Несмотря на то, что работа была сама по себ пустяшная, онъ отнесся къ ней съ полной серьезностью и вскор былъ совершенно поглощенъ ею: быстро исписывая страницу за страницею, время отъ времени онъ останавливался, зачеркивалъ какое-нибудь выраженіе, и въ раздумьи теребилъ усы, точно это помогало ему выразить свою мысль, потомъ тотчасъ же писалъ дальше. Люцилла все время наблюдала его за работой и думала совсмъ о другомъ.
— Готово,— сказалъ, наконецъ, Шериданъ, дописывая послдній листокъ.— Вотъ вамъ блистательнйшее предисловіе, какое вы только можете желать.
— Знаете,— сказала она, не отвчая на его слова,— что лицо ваше мн напоминаетъ одну вещь.
— Какую же именно?— спросилъ онъ.
— Одну вещь въ природ. Вы, кажется, совершенно равнодушны къ природ — наврное даже не замчаете ее. Такъ вотъ ваше лицо напоминаетъ мн одну гору, которую я когда-то видла. Она находилась среди цлаго ряда холмовъ, какъ разъ противъ оконъ дома, гд я жила. Солнце закатывалось за этямя холмами. И вотъ одна гора между ними была совсмъ не такая, какъ вс остальныя. Она имла форму человческой головы, обращенной лицомъ къ небу, и это лицо мнялось совсмъ, какъ лицо человка. Должно быть, это зависло просто отъ облаковъ, проходившихъ мимо, или отъ солнечнаго освщенія. Но мн казалось, что оно живетъ своей собственной жизнью.
— Люцилла,— мягко прервалъ ее Шериданъ,— я боюсь, что не пойму всей этой поэзіи. Единственная, доступная для меня поэзія, это та, которую вкладываешь въ повседневную работу и жизнь.
— Но дайте же мн досказать вамъ…
— Пожалуйста, продолжайте. Я слушаю.
— Съ этимъ холмомъ у меня всегда соединялись дв идеи, черты лица были удивительно похожи на ваши…
— На мои?!.
— И въ то же время, когда я смотрла на нихъ, я всегда почему-то вспоминала о демократіи.
— Вотъ какъ! Это, мн кажется, я могу понять.
— Но я хотла сказать, что въ томъ лиц, на гор, было еще что-то, чего не хватаетъ въ вашемъ лиц…
— Что же именно?
— Вамъ не хватаетъ одного качества. И меня это ужасно огорчаетъ.
Шериданъ пожалъ плечами и въ недоумніи сталъ теребить свои усы.
— Послушайте, Люцилла,— началъ онъ съ улыбкой.— Если вы будете преслдовать меня за то, что моя физіономія не походитъ до мельчайшихъ подробностей на какую-то гору, то я ужъ, право, не знаю, что мн и длать.
— Но это различіе очень типичное, Поль.
Несмотря на шутливый тонъ, въ голос молодой двушки звучали серьезныя ноты.
— Ну, такъ скажите же, чего во мн не хватаетъ.
Ему самому интересно было знать, что она въ немъ подмтила. Шериданъ былъ почти лишенъ мелочного самолюбія и всегда относился къ себ очень критически.
— Неужели у васъ нтъ вры въ свое дло?— спросила она.
— Думаю, что есть,— отвтилъ Шериданъ просто.
— Такъ отчего же, вы постоянно считаетесь съ обстоятельствами? Отчего вы сами не прокладываете новаго пути?
— Мн кажется, что въ этомъ и заключается главная особенность моей вры. Я говорю, что моя мысль осуществима при извстныхъ обстоятельствахъ, и стараюсь воспользоваться ими.
— Но, благодаря этому, вамъ не хватаетъ того качества, которое создаетъ великихъ вождей,— проговорила она.
Шериданъ невольно улыбнулся, подумавъ о томъ, какъ она создала себ преувеличенное и несоотвтствующее дйствительности представленіе о немъ.
— Я начинаю подозрвать, что мн, по вашему мннію, не хватаетъ возвышенности, величія духа, — сказалъ онъ.— Что жъ длать? Но почему жъ вы думаете, что я долженъ быть великимъ вождемъ?
Люцилла съ упрекомъ взглянула на него.
— Вообще, кто это ршилъ, что я долженъ быть чмъ-то великимъ? Я просто дловой человкъ, обладающій извстной практичностью и изобртательностью. Вотъ и все.
— Вы могли бы сдлать все, чего бы вы ни захотли,— отвтила она тихимъ голосомъ.— Такой человкъ, какъ вы!..
— Нтъ, я не могу сдлать всего, что захочу,— возразилъ онъ серьезно, и лицо его сдлалось озабоченнымъ.
— Оттого, что у васъ нтъ вры,— сказала она.
Шериданъ почувствовалъ себя совсмъ неловко.
— Я вижу, вы сильно заблуждаетесь на мой счетъ,— началъ онъ.— Но самъ я имю о себ совершенно ясное представленіе. Я отлично знаю, какая мн цна и на что я гожусь.
Люцилла продолжала молчать. Онъ замтилъ напряженное, полное ожиданія выраженіе ея глазъ и улыбнулся.
— Я подозрваю, что вы мечтаете о героической смерти на Трафальгарскомъ сквер,— сказалъ онъ, высказывая внезапно оснившую его мысль.— Въ этомъ и заключается разница между нами. Я же мечтаю только о томъ, чтобы выработать во всхъ подробностяхъ нашъ проектъ реформы городскихъ водопроводовъ.
Онъ говорилъ въ шутку и очень удивился, увидя, какъ она внезапно поблднла.
— Ну, что жъ,— сказала она сухо.— Я уврена, что вы добьетесь успха.
— Вы думаете?— спросилъ онъ спокойно.— Конечно, я былъ бы очень радъ этому.
Но такая низменная вещь, какъ успхъ въ дл дарового водоснабженія, совершенно не соотвтствовала идеалу Люциллы, и Поль спустился со своего пьедестала, объявивъ, что онъ былъ бы радъ ему.
— Конечно, вы составите себ видное положеніе,— сказала она.
— Не отрицаю, что я желалъ бы добиться и такого успха, но только, если онъ будетъ частью другого, общаго успха. Мн, кажется, между нами какое-то недоразумніе, Люцилла. Я не совсмъ понимаю васъ сегодня.
— Право, и понимать-то особенно нечего, — сказала она устало.
— Вы прочтете мою брошюрку, не правда ли?— проговорилъ онъ мягко.— Если вамъ нужно поправлять еще ваши ученическія тетради, то я могъ бы оставить ее вамъ на день дольше. Мн бы хотлось знать ваше мнніе.
Говоря это, онъ указывалъ рукою на кипу школьныхъ тетрадей, лежавшихъ на стол. Его мягкость совершенно обезоруживала Люциллу. Ей хотлось сказать ему:
‘Не будьте такъ добры со мной. Скажите что-нибудь, что бы подняло меня, призовите меня къ какому-нибудь длу’.
Но Шериданъ никуда не звалъ ее. Его немного раздражали эти странныя перемны въ ея настроеніи, но она была его другомъ и товарищемъ и онъ относился къ ней съ большимъ терпніемъ, чмъ къ остальнымъ. Теперь онъ съ сочувствіемъ смотрлъ на ея поблднвшее личико. Онъ дорого бы далъ, чтобы успокоить ее, но все-таки не могъ понять, что собственно ее тревожитъ.
— Я общалъ еще сегодня зайти къ Литтльтону,— сказалъ онъ, длая послднюю попытку развлечь ее.— Онъ теперь очень занятъ проектомъ новаго фабричнаго закона.
— Я ненавижу фабричные законы,— равнодушно проговорила Люцилла.
— Въ самомъ дл? Мн это очень жаль, потому что я придаю имъ большое значеніе. Ну-съ, до свиданія. Мн пора отправляться. Между прочимъ, въ это воскресенье я буду говорить на митинг въ Гайдъ-Парк, съ платформы No 5.
— Я непремнно приду,— сказала она, внезапно оживившись.— Я ужасно люблю эти большіе митинги, и чувствую себя, какъ рыба въ вод, въ народной толп.
— Вотъ и отлично, приходите,— заключилъ онъ, протягивая ей руку.— Прощайте, голубушка. Мн очень жаль, что не удалось разсять вашего унынія. Можетъ быть, я говорилъ совсмъ не то, что нужно. Не сердитесь на меня. Значитъ, увидимся въ парк.
Люцилла опять посмотрла на него такимъ страннымъ, грустнымъ взглядомъ, и онъ ушелъ съ тяжелымъ недоумніемъ на сердц.

Глава XII.

Шериданъ спускался съ лстницы медленне, чмъ онъ это длалъ обыкновенно. Онъ былъ смущенъ и огорченъ, чувствуя, что потерплъ неудачу, и не понимая, какъ слдуетъ причины ея.
А Люцилла въ это время стояла у себя въ комнат около письменнаго стола. Она думала о томъ, что Поль унижаетъ великую идею, которой они оба служатъ, этими постоянными компромиссами, этой борьбой изъ за мелочей. Ей хотлось сохранить идеалъ неприкосновеннымъ, а онъ постоянно низводилъ его до уровня простыхъ практическихъ мръ. Въ дйствительности онъ не меньше ея былъ преданъ иде, но не позволялъ себ сходить со строго практической почвы. Люцилла же не могла понять такой ‘умренности и аккуратности’. Она больше всего цнила въ людяхъ горячность и способность къ самопожертвованію, и методъ дятельности, выработанный Полемъ и оказавшійся такимъ удачнымъ на практик, все мене и мене удовлетворялъ ее. Она томилась и искала въ другомъ мст боле полнаго соотвтствія между идеаломъ и стремленіемъ къ нему.
Теперь она обдумывала важный вопросъ — идти или не идти туда, куда ее звалъ д’Овернэ. Наконецъ, она ршилась, быстро отправилась въ свою спальню и вышла оттуда со шляпою и накидкою въ рукахъ. Она одвалась съ большой поспшностью, точно боялась, что ршимости ея хватитъ ненадолго и она все-таки останется. Подойдя къ двери, она уже взялась за ручку и тутъ остановилась въ замшательств. Она была очень блдна, горящими глазами осматривала она свою маленькую комнату и остановилась взглядомъ за карточк Шеридана. Ей казалось, что эта карточка смотритъ на нее съ нмымъ упрекомъ и какъ будто предостерегаетъ ее. Она отошла отъ двери и уже подняла руки, чтобы снять шляпу, но потомъ опомнилась, и быстро вышла. Черезъ минуту дверь за ней уже закрылась, и Люцилла торопливо сбгала по лстниц.
Люцилла пошла въ обратную сторону, чмъ недавно покинувшій ее Шериданъ, и сла въ омнибусъ, направлявшійся къ Вестминстеру. Черезъ четверть часа она уже проходила мимо аббатства къ мосту. Она шла очень быстро, не останавливаясь и не обращая вниманія на окружающее, и все-таки чувствовала на себ вліяніе ночи и старинныхъ зданій, возвышавшихся кругомъ. Дойдя до моста, она остановилась — сколько разъ потомъ пришлось ей останавливаться тутъ же!— и, облокотившись на перила, посмотрла на востокъ. Въ глазахъ ея появилось выраженіе экстаза, она почти не видла безчисленныхъ огоньковъ на набережной, отражавшихся въ темвой вод, ни фантастическихъ очертаній прибрежныхъ домовъ, которымъ ночь придавала видъ какихъ-то тней, она видла только свою мечту.
Остановилась она ненадолго и затмъ такимъ же быстрымъ шагомъ продолжала свой путь. Въ одной изъ узкихъ улицъ по ту сторону моста она нашла тотъ домъ, который искала. Но, подойдя къ двери и уже собираясь постучать, она опять остановилась: ей вдругъ стало страшно своего одиночества и захотлось увидть около себя знакомыя и милыя лица друзей. На минуту въ ней снова проснулось тяжелое предчувствіе, но она поборола его и постучала въ дверь.
Дверь тотчасъ же отворилась и въ нее выглянула мужская голова съ рзко-выраженнымъ иностраннымъ типомъ. Въ глазахъ его мелькнуло удивленіе, когда онъ увидлъ тоненькую фигурку двушки, стоявшей передъ нимъ.
Его видимое изумленіе нсколько обезкуражило Люциллу, и она молча простояла нсколько секундъ, пока незнакомецъ внимательно и съ любопытствомъ разглядывалъ ее. Ей вдругъ стало страшно и она почувствовала желаніе безъ оглядки бжать отсюда. Но, къ несчастью для себя, она выдержала характеръ.
— M-r д’Овернэ здсь?— пробормотала она.
— А, вы одна изъ нашихъ!
И, не дожидаясь отвта, онъ пошелъ наверхъ и кликнулъ д’Овернэ. Тотъ сейчасъ же сбжалъ внизъ и радостно привтствовалъ молодую двушку.
— Вотъ я и пришла,— сказала она, смотря на него широко раскрытыми глазами.— Но я хочу только посмотрть… Что жъ мн длать… то меня не удовлетворяетъ!..
Между тмъ, Шериданъ находился у Литтльтона. Оба друга сидли передъ столомъ, заваленнымъ бумагами, синими книгами, {‘Синія книги’ — изданія парламентскихъ коммиссій.} томами законовъ и всевозможными справочными книгами. Они были заняты выработкой проекта фабричной инспекціи для парламента. Идея принадлежала Шеридану, но многія подробности и обработка со стороны формы были дломъ Литтльтона. Такой совмстный трудъ вошелъ уже въ привычку у обоихъ друзей и давалъ отличные результаты. Въ настоящемъ случа ни тотъ, ни другой не разсчитывали на то, что работа будетъ связана съ ихъ именами.
Шериданъ отыскалъ сочувствующаго члена парламента, который согласился внести отъ своего имени предлагаемый билль и выбрать для этого наиболе подходящій моментъ. Членъ парламента — м-ръ Инчбальдъ изъ Вельшира — имлъ и свои взгляды на данный предметъ и, вроятно, долженъ былъ нсколько видоизмнить его, но для него было очень важно, чтобы его избавили отъ необходимой подготовительной работы и согласовали билль съ дйствующимъ законодательствомъ. Въ общемъ же онъ былъ вполн солидаренъ со своими добровольными сотрудниками. Шериданъ отыскалъ также нсколькихъ другихъ членовъ парламента, которые, въ принцип, не были враждебны къ такого рода биллю, но или относились къ нему равнодушно, или сомнвались въ его практичности. Много и долго бесдовалъ онъ съ этими колеблющимися душами, и въ конц концовъ ему удалось склонить многихъ изъ нихъ на свою сторону. Но самая трудная часть работа — составленіе билля и приданіе ему законнаго вида — еще оставалась незаконченной и надъ ней-то друзья теперь и работали,
Никто изъ нихъ не надялся, что билль будетъ цликомъ принять парламентомъ, во глав котораго теперь стояло консервативное министерство, и, тмъ не мене, увренность въ пораженіи нисколько не ослабляла ихъ энергіи. Они надялись только, что нкоторые изъ параграфовъ ихъ билля будутъ приняты, какъ дополненія къ дйствующему правительственному биллю.
— Теперь уже подобралось нсколько членовъ, боле или мене искусныхъ ораторовъ, которые заинтересованы въ билл,— говорилъ Шериданъ, занимаясь наклейкой различныхъ вырзокъ,— а это уже большой шагъ впередъ. Нкоторые изъ нихъ выскажутъ важные аргументы въ нашу пользу. По крайней мр, я изо всхъ силъ старался раскачать ихъ въ эту сторону. Главное, надо заронить въ парламент мысль о такого рода реформахъ и заставить говоритъ о нихъ.
— Между прочимъ, я получилъ недавно письмо отъ Инчбальда, который находитъ, что мы недостаточно выяснили, въ чемъ будетъ заключаться дятельность фабричныхъ и санитарныхъ инспекторовъ,— вставилъ Литтльтонъ.
— Значитъ, надо еще вернуться къ этому вопросу. Мн бы хотлось подчеркнуть необходимость расширенія сферы дятельности фабричныхъ инспекторовъ, и я думалъ, что это вышло достаточно ясно. Передайте-ка мн законъ и нашъ первоначальный набросокъ.
Работая надъ этимъ важнымъ государственнымъ дломъ, Шериданъ оставался совершенно такимъ же, какимъ онъ былъ только-что у Люциллы, составляя ей объявленіе о лекціяхъ. Онъ писалъ съ такой же быстротой и полной сосредоточенностью, время отъ времени обращаясь къ помощи ножницъ и клея, когда онъ не могъ подыскать какого-нибудь выраженія, онъ обращался къ Литтльтону и часто съ радостью подхватывалъ подсказываемыя имъ слова и быстро писалъ дальше, иногда же отвергалъ его совты и самъ придумывалъ что-нибудь. Часто онъ безжалостно зачеркивалъ цлыя фразы, принадлежащія ему или Литтльтону, которыя, при вторичномъ чтеніи, казались ему неудовлетворительными.
Было почти 12 часовъ, когда онъ вдругъ выпустилъ изъ рукъ перо и посмотрлъ на часы.
— Литтльтонъ,— сказалъ онъ неожиданно,— я все боле и боле убждаюсь въ одномъ — намъ нужно бороться съ анархистами.
— Почему вы именно теперь объ этомъ вспомнили?— съ удивленіемъ спросилъ Лесли.
— Потому что это самая опасная для общества форма реакціи. Я вамъ говорю, самые вредные люди теперь — это анархисты.
Лесли отодвинулъ отъ себя бумаги, вынулъ папироску и закурилъ ее.
— Мн кажется, они никогда не пріобртутъ никакого вліянія въ Англіи,— сказалъ онъ спокойно.— Почему они васъ такъ тревожатъ? Такого рода явленія сильны только тамъ, гд ихъ преслдуютъ. А у насъ ихъ оставляютъ въ поко.
Шериданъ молча смотрлъ передъ собою, и слова Лесли не разсяли его тревоги.
Приблизительно около этого же времени, дверь дома, въ которомъ находилась Люцилла, отворилась, и она вышла оттуда въ сопровожденіи нсколькихъ мужчинъ и женщинъ. Она быстро и даже не простившись ни съ кмъ, повернула по направленію къ мосту. Д’Овернэ послдовалъ за нею, но она его и не замтила.
Бесда съ товарищами Д’Овернэ показалась ей интересной и увлекательной. Она взволновала ея и вызвала давно не испытанный подъемъ духа. Щеки ея разгорлись и глаза блестли, какъ т отблески на волнахъ, на которыя она теперь смотрла, стоя на мосту и облокотившись на его каменныя перила. Да, вотъ такое отношеніе къ длу можетъ дать нравственное удовлетвореніе! Какая разница между ними и Полемъ, который постоянно заключаетъ сдлки съ противниками, живетъ въ ихъ сред, и пользуется ихъ же оружіемъ, чтобы вынудить у нихъ какія-нибудь ничтожныя уступки! У Люциллы духъ захватывало отъ счастья, что она, наконецъ, нашла то, чего такъ долго искала. Но почему-то именно въ этотъ, моментъ ей вдругъ припомнились слова Поля, сказанныя имъ еще въ начал ихъ знакомства:
— Мы слишкомъ многое ставимъ на карту, Люцилла, и поэтому не имемъ права торопиться. Мы обязаны сначала основательно изучать и изслдовать. Иначе мы не исполнимъ своего гражданскаго долга.
Она какъ будто слышала его серьезный голосъ и видла его глаза, съ дружеской лаской обращенные къ ней. Воспоминаніе о Шеридан успокаивающе подйствовало на нее: съ нимъ было связано что-то такое хорошее, твердое и надежное. Въ это время часы на сосдней колокольн пробили четверть двнадцатаго. Люцилла вздрогнула и какъ будто очнулась. Д’Овернэ, замтивъ ея движеніе, подошелъ къ ней.
— Я ждалъ, пока вы спуститесь на землю, mademoiselle,— сказалъ онъ.
Люцилла обернулась. Его свтски-любезный тонъ поразилъ ее своей неумстностью. Она взглянула на него, и это красивое лицо съ большими блестящими глазами и недоброй улыбкой показалось ей страннымъ и чуждымъ. Она безсознательно выпрямилась, плотне запахнула свою мантилью и, отвернувшись отъ него, стала смотрть на рку, усянную огоньками, неясно мелькавшими въ темнот.
— Monsieur Д’Овернэ,— сказала она мягкимъ, негромкимъ голосомъ,— вы не должны придавать слишкомъ большаго значенія моему сегодняшнему приходу. На меня ваше собраніе произвело очень освжающее впечатлніе… оно подняло меня. Но я еще ничего себ, какъ слдуетъ, не выяснила.
Глаза Д’Овернэ были устремлены на ея тонкій красивый профиль, смутно блвшій въ темнот.
— О, mademoiselle,— сказалъ онъ мягко, — конечно, вы сами должны сперва все продумать и увровать въ нашу правду. Но все-таки, это уже большой успхъ,— прибавилъ онъ.
— Въ чемъ успхъ?
— Въ томъ, что вы стоите теперь здсь, на этомъ мосту, подъ снью этихъ страшныхъ, вредоносныхъ зданій,— онъ указалъ рукою на зданія парламента,— и раздумываете о томъ, оставаться ли вамъ съ ними, съ прислужниками буржуазіи, или перейти къ намъ, къ страдающему и угнетенному народу.
Онъ очень красиво и выразительно произнесъ эти слова и казался даже совершенно искрененъ въ эту минуту, но на Люциллу его краснорчіе произвело совершенно обратное дйствіе, чмъ онъ ожидалъ. Она гордо и съ негодованіемъ посмотрла на него.
— Вы ошибаетесь,— сказала она.— Я думала совсмъ о другомъ. Мы не имемъ никакого отношенія къ торжествующей буржуазіи, засдаетъ ли она въ парламент, или нтъ. И я пока еще не разсталась со своими старыми друзьями.
Она пошла впередъ. Д’Овернэ тотчасъ же очутился рядомъ съ нею.
— Позвольте мн проводить васъ,— сказалъ онъ.
— Нтъ, благодарю васъ, — быстро и ршительно отвтила она.— Мн хочется остаться одной. Я привыкла всюду бывать одна.
Его присутствіе вдругъ сдлалось ей противнымъ. Она быстро шла, чтобы поскоре отдлаться отъ него. Глаза ея были полны слезъ, вызванныхъ не возвышеннымъ подъемомъ духа, а чувствомъ одиночества и безпомощности. Вся ея радость и возбужденіе исчезли, и ей захотлось увидть лица друзей, очутиться въ ихъ кругу, слышать ихъ привычныя рчи, стряхнуть съ себя впечатлніе этого новаго, страннаго міра, куда она сегодня попала.

Глава XIII.

Онора долго не могла примириться съ Шериданомъ, благодаря его, непріятной для нея, манер говорить. Литтльтонъ привелъ къ ней своего друга, несмотря на вс протесты этого послдняго. Затмъ, онъ устроилъ у себя нсколько вечеровъ, имвшихъ цлью познакомить Онору съ ихъ кружкомъ.
Къ своему удивленію, Онора убдилась, что этотъ кружокъ выгодно отличается отъ остальныхъ, съ которыми ей приходилось сталкиваться, своей простотой и оживленностью, и что въ немъ принимали участіе многіе изъ самыхъ выдающихся людей Лондона. Тутъ были писатели, члены парламента, ученые, общественные дятели на самыхъ разнообразныхъ поприщахъ и всевозможныхъ оттнковъ. Они даже затмили въ ея памяти прежнія, блестящія времена Кэмбриджа, которыя, думала она, никогда уже не могутъ повториться. Дале она сдлала открытіе, что вс ея успхи въ Кэмбридж не имютъ большой цны въ глазахъ членовъ кружка, и что ей придется много поработать, чтобы подняться до одного уровня съ ними.
— Знаете, Люцилла,— говорила она мсяца черезъ три посл перваго визита Литгльтона,— я чувствую себя теперь такъ, какъ-будто меня заставляютъ продлывать курсъ умственной гимнастики. Мой идеалъ разговора всегда былъ совсмъ другой: я представляла себ tte—tte съ умнымъ мужчиной, который долженъ блистать остроуміемъ и время отъ времени уснащать свою рчь изысканными комплиментами. Я не люблю, когда на меня не обращаютъ ни малйшаго вниманія.
Люцилла улыбнулась.
— М-ръ Литтльтонъ, вроятно, не соотвтствуетъ этому идеалу?— спросила она.
— За послднее время нтъ. Раньше его разговоръ былъ чмъ-то въ этомъ род. А что касается м-ра Шеридана…
— Ну, что вы про него скажете?
— Разговоръ съ нимъ напоминаетъ игру въ кегли. Я, конечно, изображаю собою кегли, а онъ — шаръ, и онъ постоянно сбиваетъ меня съ позиціи.
Люцилла улыбалась, въ душ соглашаясь съ мнніемъ Оноры. Дйствительно, Шериданъ имлъ оригинальную манеру разговаривать: онъ всегда сводилъ абстрактныя разсужденія на конкретную почву, и забрасывалъ своего собесдника обиліемъ фактовъ и цифръ, противъ которыхъ трудно было возражать. Самыя обыденныя явленія жизни были для него исполнены поэзіи, и эта поэзія включала въ себя и стукъ молотовъ, и шумъ колесъ, и безостановочное топаніе ногъ, словомъ — всю атмосферу современной трудовой промышленной жизни. Воображеніе его неустанно работало въ этомъ направленіи, и подобно тому, какъ историкъ, на основаніи обломковъ утвари и остатковъ одежды, возстановляетъ картину давно угасшей жизни, такъ и Шериданъ, на основаніи голыхъ фактовъ и цифровыхъ данныхъ, создавалъ цлыя картины трагической, темной стороны современной жизни.
— Истинная поэзія заключается въ статистик, — часто говорилъ онъ, и приводилъ Онору въ негодованіе тмъ, что, въ отвтъ на какія-нибудь цитаты изъ поэтовъ, приводилъ сложныя статистическія вычисленія.
Литтльтонъ устроилъ первый вечеръ для Оноры вскор посл прогулки Люциллы на ту сторону Темзы. Люцилла, конечно, была въ числ гостей и, къ большому удовольствію Шеридана, была по старому весела и оживленна. Когда Люцилла не была чмъ-нибудь особенно озабочена, она бывала иногда весела и безпечна, какъ ребенокъ, теперь она точно освободилась отъ какого-то гнета, тяготвшаго надъ нею послднее время, и была такой же простой и милой, какъ раньше.
Онора была нсколько смущена новой обстановкой и старалась не уронить своего достоинства. Она не могла сразу опредлить, что за люди ее окружаютъ. Но Люцилла заставила ее позабыть свою свтскую натянутость: посл ужина, когда вс собрались вокругъ огня, она попросила Литтльтона дать ей папироску.
— Люцилла! А наша школа!— невольно воскликнула возмущенная Онора.
Въ ея красивыхъ глазахъ появилось такое перепуганное выраженіе, что вс разсмялись. Шериданъ весело посмотрлъ на нее.
— Мы вс дадимъ обтъ молчанія,— сказалъ онъ.
— Надюсь, вы не принесете слишкомъ много жертвъ на алтарь приличія,— замтилъ Литтльтонъ.
Онъ стоялъ рядомъ съ нею въ своей обычной поз, заложивъ об руки въ карманы. Онъ былъ преисполненъ радостнаго оживленія отъ того, что Онора была здсь, у него, лицомъ къ лицу съ его близкими друзьями. Онъ точно сбросилъ съ себя свою обычную флегматичность и застнчивость, быстре двигался, громче смялся и оживленне говорилъ.
— Къ сожалнію, приходится, — отвчала Люцилла, ршительно затягиваясь и выпуская изо рта струйки дыма.— Мы должны соблюдать необыкновенную строгость нравовъ. Намъ приходится охранять не только свою репутацію, или репутацію дтей, но главнымъ образомъ считаться со взглядами родителей.
— Но я и сама противъ куренія.— твердо заявила Онора.— Люцилла, вы просто скандализируете меня. Я удивляюсь, какъ вы это допускаете, Лесли.
— Отдайте мн папироску, Люцилла,— сказалъ Лесли, протягивая руку.
— Ни въ какомъ случа,— отвчала Люцилла, отводя въ сторону его руки.
— Мы съ Онорой вовсе не брали обязательства заботиться о репутаціи другъ друга. Надо вамъ сказать,— прибавила она, обращаясь къ своей пріятельниц,— что мои любимые пороки, это — курить папироски и рано вставать.
— Второй изъ этихъ пороковъ меня очень огорчаетъ,— сказалъ Поль.— Онъ указываетъ на то, что вы мало пользуетесь столичными развлеченіями.
— О, я не особенно часто гршу и въ томъ, и въ другомъ отношеніи,— весело сказала Люцилла.— Я слишкомъ устаю, чтобы рано вставать, и слишкомъ бдна, чтобы позволить себ много курить.
— Раннее вставаніе, обыкновенно, служитъ только предлогомъ къ ничегонедланію въ теченіе дня,— сказалъ Литтльтонъ.— Я думаю, слдовало бы внести въ уставъ новаго общественнаго строя, что вс должны воздерживаться отъ ранняго вставанія.
— Напротивъ, оно должно быть возведено въ правило,— возразила Люцилла.— Нужно установить законный часъ для утренняго чая — положимъ, въ 8 ч. утра.
— Прислуга всегда встаетъ раньше,— сказалъ Шериданъ.
— И никто не ставитъ ей этого въ заслугу,— вставила Люцилла.— А хорошо было бы, если бы мы могли въ серьезъ поиграть ‘въ почту’ мсяцъ или два, и помняться положеніями съ кмъ-нибудь другимъ. До какой степени безпомощны оказались бы многія изъ насъ!
— Это была бы прекрасная вещь, — сказалъ Шериданъ серьезно,— только я бы еще продлилъ періодъ этой игры. Особенно полезно это было бы въ одномъ отношеніи. Я недавно занимался изученіемъ нашихъ общественныхъ школъ, и убдился, что эти учрежденія приспособлены къ тому, чтобы отрывать заурядныхъ мальчишекъ отъ ручного труда, для котораго они созданы, между тмъ, какъ выдающіеся, талантливые среди нихъ не имютъ никакихъ шансовъ идти впередъ и продолжать свое образованіе.
— Я всегда думала,— сказала Онора,— что при нашей систем всеобщаго и безплатнаго обученія вс имютъ, приблизительно, равные шансы, и поэтому нельзя говорить о талантахъ, гибнущихъ вслдствіе невозможности проявить себя.
Шериданъ быстро обернулся къ ней.
— Я очень удивленъ, что слышу это отъ васъ,— сказалъ онъ, тотчасъ же призывая къ себ на помощь статистику.— Возьмемъ, напримръ, Лондонъ. Только одинъ изъ сорока лондонскихъ мальчиковъ продолжаетъ учиться посл 12 лтъ, 50.000 мальчиковъ ежегодно кончаютъ начальную школу, я только около 1.000 изъ нихъ поступаютъ въ среднія учебныя заведенія. Неужели вы называете это ‘равными шансами’? При нашей неорганизованной систем образованія большинство юнаго поколнія приносится въ жертву, между тмъ какъ небольшое меньшинство учится (или, врне, пренебрегаетъ ученіемъ) на ихъ счетъ. Такое положеніе вещей не должно было бы быть допустимо въ государств, въ основ котораго лежитъ всеобщее равенство, какъ у насъ въ Англіи.
— Вы хотите сказать,— вставила Онора,— что нужно лишитъ возможности получать образованіе тхъ, которые по праву пользуются ею, и отдать ее другимъ?
— Ничего подобнаго я не хочу сказать. Я не признаю, чтобы меньшинство могло имть больше ‘правъ’, чмъ большинство. Я хочу только, чтобы вс имли одинаковую возможность получать образованіе.
Здсь Литтльтонъ, который умлъ читать на лиц Оноры, вмшался въ разговоръ, грозившій принять непріятный оборотъ.
По странной ироніи судьбы, Опора, которая всегда относилась съ нкоторымъ презрніемъ — правда, очень мягкимъ и сдержаннымъ — ко взглядамъ своего отца, считая себя крайне передовой по сравненію съ нимъ, открывала постоянно точки соприкосновенія между нимъ и Шериданомъ. А Шеридана она не могла не признавать вполн передовымъ человкомъ, хотя и не соглашалась съ его ‘дикими’ взлядами. Ей было досадно, что въ ихъ спорахъ послднее слово постоянно оставалось за нимъ.
Со времени этого вечера у Литтльтона, Люпилла какъ-то повеселла и вернулась къ своему прежнему настроенію духа. Въ теченіе вечера она была очень мила съ Полемъ, и сквозь ея веселость чувствовалось желаніе загладить какую-то свою вину.
Шериданъ былъ въ восторг оттого, что она, наконецъ, сбросила съ себя свою таинственную мрачность. Въ теченіе слдующаго полу года она была совершенно спокойна и, казалось, находила полное удовлетвореніе въ своей работ и повседневной жизненной рутин. Она много занималась въ школ, и въ свободное время опять возобновила сношенія съ Шериданомъ и его друзьями, принимая участіе и въ ихъ дятельности.
Онора за это время тоже сблизилась съ ихъ кружкомъ, и все боле и боле увлекалась своей школой.

Глава XIV.

На одной изъ широкихъ улицъ Восточнаго Лондона находилось маленькое пустое помщеніе для лавки. Помщеніе состояло изъ двухъ комнатъ — вншней и внутренней.
На улиц постоянно шла торопливая, дловая жизнь. Множество лицъ постоянно двигалось по ней въ об стороны, въ спшной погон за заработкомъ. Дв линіи конножелзной дороги непрерывно развозили вагоны, переполненные пассажирами, между тмъ какъ другіе толпились на остановкахъ, ожидая своей очереди. Звуки, наполнявшіе воздухъ, несмолкающій шумъ звонковъ и колесъ экипажей, топотъ лошадей, выкрикиванія торговцевъ — нее свидтельствовало о вполн современномъ характер обстановки даннаго квартала.
Улица состояла изъ довольно хорошихъ домовъ, перемежающихся съ лавками, гд продавались товары второго и даже третьяго сорта. Въ этихъ домахъ жила приличная бднота, старающаяся всми силами не спускаться ниже извстнаго уровня существованія. Но на восточной боле густо населенной оконечности улицы дома имли другой характеръ и въ нихъ тснилась настоящая бднота. Тмъ не мене, въ общемъ, эта часть улицы производила боле веселое впечатлніе. Обитатели ея дошли уже до крайняго предла и не считали нужнымъ сохранять респектабельный видъ. Вс домашнія комедіи и трагедіи выносились наружу и зачастую разыгрывались на улиц, такъ что случайнымъ постителямъ постоянно приходилось наталкиваться на неожиданныя сцены и комическія столкновенія между членами семьи.
Къ югу отъ этой улицы находились обиталища разбогатвшихъ истъ-эндцевъ, и здсь все было чинно, умренно и аккуратно. Къ сверу же шли улички, наполненныя трущобами самаго низшаго разбора, одинъ видъ которыхъ вызывалъ безнадежное настроеніе, здсь ужасающая драма нищеты выглядывала изъ каждаго окна и наполняла собою все окружающее.
Здсь же протекала Темза. Берега ея были такъ застроены верфями и складочными сараями, что обыкновенному постителю невозможно было проникнуть къ ней и чтобы имть доступъ туда, нужно было имть въ рук молотокъ или какой-нибудь другой инструментъ, свидтельствующій о принадлежности къ судовымъ рабочимъ. Но хотя рка и не была видна съ улицы, присутствіе ея все-таки чувствовалось во всемъ: видны были лодки, скользившія по ея волнамъ, тяжело нагруженныя барки, закоптвшія трубы пароходовъ.
Въ этомъ-то квартал Поль Шериданъ вывсилъ свое имя надъ пустой лавочкой, а самая лавочка превратилась въ избирательное бюро, гд сосредоточивалась подготовка его выборовъ въ парламентъ.
Люцилла ничего не знала о томъ, что онъ выставилъ свою кандидатуру. Объ этомъ уже говорили вс, но, благодаря ея отшельническому образу жизни, всть эта не доходила до нея. Въ газетахъ она обыкновенно не обращала вниманія на выборную хронику, потому что совершенно не интересовалась ею, и даже презирала всякую избирательную агитацію. Въ особенности съ тхъ поръ, какъ посл митинга, куда ее пригласилъ Шериданъ и на которомъ она видла пораженіе д’Овернэ, она окончательно поддалась вліянію послдняго. На убжденія друзей она отвчала:
— Вы можете смяться, потому что побда на вашей сторон. Васъ привтствовали рукоплесканіями, а его побили. Но, что касается меня, то я больше врю тмъ идеямъ, надъ которыми толпа глумится.
Въ Лондон же вс были чрезвычайно взволнованы тмъ, что на открывшуюся важную вакансію въ этомъ квартал баллотируются не два кандидата, какъ предполагалось раньше, а цлыхъ три: консервативный кандидатъ, м-ръ Тутль, либералъ гладстоновской фракціи м-ръ Бутль и м-ръ Поль Шериданъ. Это появленіе третьяго лица было совершенно исключительнымъ фактомъ.
Политическое положеніе было очень интереснымъ и своеобразнымъ. Обыкновенно предполагается, что избиратели должны выбирать между правымъ и лвымъ кандидатомъ. М-ръ Тутль, консервативныя кандидатъ, былъ представителемъ правой, а Бутлъ — представителемъ лвой. Съ незапамятныхъ временъ этотъ округъ всегда выбиралъ консервативнаго кандидата изъ семейства Тутль. Семейство было очень состоятельное и аккуратно собирало квартирную плату съ безчисленныхъ трущобъ, ютившихся по сосдству. Естественно, что теперешній владлецъ этихъ трущобъ по праву долженъ былъ быть представителемъ ихъ обитателей въ парламент. Но во время послднихъ выборовъ, либеральная партія, на основаніи точныхъ вычисленій, заключила, что представляется очень удобный случай отбить этотъ округъ у консерваторовъ, и м-ръ Бутль былъ выставленъ въ качеств либеральнаго кандидата. М-ръ Бутль былъ не только пламеннымъ поклонникомъ Гладстона и сторонникомъ ирландскаго гомъ-руля, но онъ могъ считать себя мстнымъ человкомъ, потому что имлъ въ этомъ округ многихъ кліентовъ и обширныя дловыя связи. Было вполн естественно, что м-ръ Бутль долженъ былъ быть представителемъ въ парламент тхъ лицъ, которымъ онъ обыкновенно платилъ за ихъ услуги по пяти пенсовъ въ часъ.
Таково было положеніе длъ во время послднихъ выборовъ. М-ръ Бутль потерплъ пораженіе, но консервативное большинство оказалось такимъ незначительнымъ, что шансы либеральнаго кандидата на эту вакансію въ будущемъ крайне возрасли.
Когда такая вакансія открылась, представитель семейства Тутль тотчасъ же выставилъ свою кандидатуру и былъ принятъ своей партіей. М-ръ Бутль, съ своей стороны, тоже поспшилъ выступить впередъ. Но здсь, однако, встртилось препятствіе. Со времени послднихъ выборовъ многое успло перемниться въ Лондон, подъ вліяніемъ новыхъ вяній, либераламъ пришлось подтянуться и они считали уже м-ра Бутль, придерживавшагося прежней программы, не совсмъ подходящимъ представителемъ своей партіи. Конечно, они очень бы желали, чтобы все осталось по старому и чтобы м-ръ Бутль выигралъ сраженіе, но не обольщались несбыточными надеждами на этотъ счетъ. Не было смысла скрывать отъ себя тотъ фактъ, что и ръ Бутль теперь имлъ уже гораздо меньше шансовъ пройти, чмъ при послднихъ выборахъ. Для того, чтобы теперь одержать побду, нужно было быть другимъ человкомъ, гораздо боле сильнымъ и ршительнымъ, къ тому же и мстное населеніе встртило кандидатуру м-ра Бутля безъ особеннаго восторга.
Въ то время, какъ представители либеральной партіи предавались горестнымъ размышленіямъ о томъ, что есть, и о томъ, что должно было бы быть, въ то время какъ они тревожно искали въ рядахъ своей партіи боле подходящаго человка, м-ръ Поль Шериданъ спокойно выступилъ впередъ и заявилъ о своемъ ршеніи баллотироваться въ депутаты по приглашенію мстныхъ рабочихъ союзовъ и клубовъ. Извстіе объ этомъ какъ громъ поразило либераловъ. Нельзя было не признать, что Шериданъ по праву считался однимъ изъ самыхъ способныхъ и даровитыхъ людей въ Лондон, что онъ былъ прекрасно подготовленъ къ выполненію предстоящихъ ему обязательствъ, и въ тоже время нечего было и мечтать о томъ, что Шериданъ ограничится оффиціальной программой либераловъ. Вс понимали, что этотъ человкъ пойдетъ своей дорогой и не подчинится чужому руководительству. Правда, у него были очень здравые взгляды по вопросу объ ирландскомъ гомъ-рул и въ этомъ онъ сходился съ либералами, но въ остальномъ соглашеніе между ними представлялось весьма сомнительнымъ.
Либеральный избирательный комитетъ ршилъ поэтому занять нейтральное положеніе, не высказываясь ни за, ни противъ новаго кандидата. Поль отлично зналъ, что можетъ обойтись и безъ ихъ поддержки, и не обращалъ на нихъ никакого вниманія. Онъ шелъ впередъ со своей обычной энергіей, и прежде всего прилагалъ вс усилія къ тому, чтобы добиться своей цли. Сторонники Тутля смотрли на него съ величайшимъ негодованіемъ, какъ будто онъ неприглашенный явился на семейный обдъ и желаетъ занять мсто хозяина дома, между тмъ какъ м-ръ Бутль и его партія считали его не только коварнымъ и не патріотическимъ авантюристомъ, но и политической несообразностью.
— Знаете, вдь все это совершенно неосуществимо,— деликатно замчалъ м-ръ Бутль, возражая противъ доктринъ Шеридана.— Не говоря уже о томъ, что это было бы крайне несправедливо.
Но въ мстномъ населеніи появленіе на сцену м-ра Шеридана вызвало такой живой интересъ къ выборамъ, какого старожилы не могли запомнить. Особенно взволновались рабочіе, полное равнодушіе которыхъ составляло предметъ отчаянія м-ра Бутля.
Положеніе дла въ этомъ округ было на столько новымъ и интереснымъ, что оно послужило даже темой для каррикатуры въ ‘Punch». Каррикатура изображала двухъ огромныхъ старыхъ дворняжекъ, подъ которыми были подписи ‘консерваторы’ и ‘либералы’, дворняжки съ величественнымъ изумленіемъ и презрніемъ взирали на маленькую собаченку, которая стояла между ними, задравши хвостъ и бшено лаяла. Каррикатура носила названіе: ‘Появленіе на сцену третьей партіи’.
Пока кругомъ говорили и шумли, Шериданъ готовился къ борьб. Въ пустой лавочк на главной улиц закипла жизнь и оттуда по всему кварталу распространялись многочисленныя объявленія и плакаты, на которыхъ бросалось въ глаза имя ‘Шеридана’, написанное крупными буквами. Шериданъ выбралъ себ зеленый цвтъ, и вскор вс дома въ квартал, будочки, конножелзныя станціи запестрли зелеными афишами, рекомендовавшими населенію:
‘Подавайте голоса за Шеридана’.
Въ окнахъ выставлялись его портреты въ темно-зеленыхъ рамкахъ. Гуляя по улицамъ, Шериданъ повсюду наталкивался или на свое изображеніе, или на свою фамилію.
М-ръ Тутль выбралъ себ розовый цвтъ, и прямо надъ зелеными объявленіями Шеридана красовались розовыя афиши, приглашавшія населеніе ‘подавать голоса за Тутля’. М-ръ Бутлъ же отдалъ предпочтеніе желтому цвту, и вотъ на ряду съ зелеными и розовыми афишами виднлись и желтыя приглашенія ‘подавать голоса за Бутля’. Улицы наполнились этими конкуррирующими разноцвтными бумажками, радовавшими взоры прохожихъ своими яркими цвтами и придававшими боле веселый видъ унылому въ обычное время кварталу.
Карточка Шеридана не долго красовалась въ окнахъ въ одиночеств. Въ другихъ окнахъ въ самомъ непродолжительномъ времени присоединился и портретъ м-ра Тутля, согласившагося выставить на всеобщее посмотрніе свой римскій профиль, и портретъ м-ра Бутля, лысая голова котораго выдлялась на черномъ фон, усянномъ желтыми крапинками. Нкоторые магазины, стоящіе вн партій, выставляли у себя въ окнахъ портреты всхъ трехъ кандидатовъ, предоставляя публик свободно любоваться всми сразу.
Затмъ шли программы. Вс перекрестки и заборы покрылись самыми заманчивыми общаніями. Программы м-ра Тутля и Бутля постоянно сталкивались другъ съ другомъ. Это происходило по вин стараго маляра, по имени Дана Коноли, занимавшагося расклейкой объявленій. Онъ, какъ невинный ребенокъ, дйствовалъ въ самомъ разгар избирательной горячки, думая только о томъ, чтобы заработать себ нсколько пенни, и предлагалъ свои услуги обоимъ кандидатамъ одновременно. Данъ Коноли ни о чемъ не имлъ понятія и очень мало заботился о выборахъ, самъ онъ не имлъ права голоса, потому что занималъ слишкомъ ничтожное положеніе въ государств. Онъ зналъ только одно, а именно, что избирательныя афиши должны быть расклеены, и что внезапно на его труды появился большой спросъ. Для него это было необыкновенно счастливой случайностью. Въ наши дню господства всеобщаго обученія Данъ ухитрился не выучиться читать и поэтому не способенъ былъ читать избирательныя воззванія. Онъ различалъ другъ отъ друга листки, относящіеся къ Тутлю и Бутлю, только по ихъ цвту.
Весь нравственный кодексъ Дана Ковали сводился къ строгой честности. Иного онъ ничего не зналъ. Поэтому, когда одинъ джентльменъ предложилъ ему расклеивать розовыя объявленія, а другой — желтыя, онъ по чистот сердца ршилъ добросовстно служить обоимъ, въ совершенно одинаковой степени. Пока кругомъ кипла избирательная горячка, и страсти все боле и боле разгорались, одинъ только человкъ оставался невозмутимымъ и спокойнымъ. Этотъ человкъ былъ старый маляръ, расклеивавшій объявленія. Онъ думалъ только о своихъ объявленіяхъ, а томъ, чтобы приклеить ихъ прямо, плотно, и, главное, о томъ, чтобы цвта гармонировали другъ съ другомъ. Въ свободные часы онъ съ гордостью бродилъ по улицамъ и любовался на произведенія рукъ своихъ. Его чрезвычайно поразило и огорчило открытіе, что какіе-то невдомыя ему люди постоянно что-то замышляютъ противъ его объявленій. Часто случалось, что весь трудъ его пропадалъ даромъ и объявленія на другой-же день оказывались сорванными. Однажды онъ увидлъ цлую группу людей, срывавшихъ желтое объявленіе, когда клей не усплъ еще просохнуть. Это зрлище повергло его въ величайшее волненіе, уничтоженіе совершенно новаго, прекраснаго объявленія довело его почти до слезъ. И такія вещи случались безпрестанно. Каждый разъ онъ летлъ въ избирательный комитетъ и обращался въ агенту съ негодующими восклицаніями:
— Они опять срываютъ мои объявленія! Мои новыя объявленія! Прямо-таки рвутъ ихъ въ клочки!
Но усердіе Дана по отношенію къ обоимъ своимъ предпринимателямъ иногда приносило довольно нежелательные результаты. Добрыя намренія еще не могутъ обезпечить успха и строгое исполненіе всхъ своихъ обязанностей иногда оказывается довольно неудобнымъ. Однажды, когда м-ръ Бутль рано утромъ пріхалъ обозрвать свой участокъ, глазамъ его представилась слдующая удивительная картина: его желтая избирательная программа красуется бокъ-о-бокъ съ розовой программой Тутля. Везд, куда бы онъ ни посмотрлъ, он оказывались рядышкомъ, въ трогательномъ единеніи. Первая пара этихъ дружественныхъ программъ нсколько разсердила м-ра Бутля, вторая уже поразила его, третья — испугала, а четвертая привела его прямо въ ярость. Онъ помчался къ своему агенту, блдный, взволнованный, исполненный ненависти ко всему человчеству.
Случилось, что какъ разъ въ это утро Литтльтонъ пришелъ сюда помочь Шеридану въ его работ, и видъ мирно висящихъ бокь-о-бокъ розовыхъ и желтыхъ программъ навелъ его на мысль, что м-ръ Тутль и м-ръ Бутль ршили соединиться вмст противъ общаго врага. Основные пункты ихъ программъ дйствительно были очень близки другъ къ другу и об он поражали своей неопредленностью и безцвтностью. Подойдя къ одной пар программъ, онъ очутился въ обществ двухъ носильщиковъ угля и одного рабочаго на докахъ. Они стояли неподвижно, перекинувъ черезъ плечо свои орудія, и добросовстно вчитывались въ вывшенныя программы, не пропуская ни одного слова, отъ начала и до конца. Посл долгаго, безмолвнаго созерцанія, они наконецъ отвернулись отъ нихъ.
— Чортъ его знаетъ, не разберешь, которая лучше, Билль.
— А по мн такъ об никуда не годятся.
Шериданъ являлся представителемъ боле опредленныхъ взглядовъ. Чтобы разъяснить сущность ихъ своимъ избирателямъ, онъ издалъ брошюрку, озаглавленную ‘Парламентская программа соціальныхъ реформъ’. Брошюрка эта въ зеленомъ переплет продавалась за пустую сумму въ его избирательномъ бюро.
Ни м-ръ Бутль, ни м-ръ Тутль не ршились подкрпить свою избирательную программу книжечкой: они были слишкомъ умны для этого. Но оба они изощрялись въ нападеніяхъ на политическую исповдь Шеридана, постоянно приводили выдержки изъ нея на своихъ митингахъ и старались внушить своимъ слушателямъ убжденіе, что авторъ ея опаснйшій агитаторъ и врагъ своего отечества.
— Соединяйтесь вокругъ знамени лорда Сольсбери,— вопіялъ м-ръ Тутль, обращаясь къ своимъ избирателямъ.— Я предлагаю вамъ въ лиц моемъ поддерживать правительтво лорда Сольсбери. Разв не онъ поднялъ на такую высоту нашу иностранную политику и этимъ содйствовалъ развитію промышленныхъ силъ страны? Его политика привела къ удешевленію състныхъ припасовъ, къ улучшенію условій жизни рабочихъ классовъ. Если кабинетъ Сольсбери останется у власти, то есть полное основаніе думать, что будетъ принятъ билль, ограничивающій иностранную иммиграцію въ Англіи. Лордъ Сольсбери сознаетъ все важное значеніе такого билля. Это вопіющая несправедливость, что иноземные бдняки, въ особенности евреи, врываются на наши земли и загромождаютъ собою трудовой рынокъ. Это — очевидная несправедливость и (повышая голосъ) консервативные правители нашей страны положатъ ей конецъ!
Среди общаго негодованія раздается голосъ одного стараго докера.
— Слушай, старина! Мы вс ничего не имемъ противъ иностранцевъ. Вовсе не евреи обкрадываютъ рабочихъ и строятъ разныя пакости. Пусть себ жиды прізжаютъ сколько хотятъ. Мы ихъ нисколько не боимся. (Толпа апплодируетъ).
М-ръ Бутлъ, съ своей стороны, занимался восхваленіями Гладстона, и на его митингахъ даже распвали гимнъ, сочиненный въ честь ‘великаго старика’. Но главные пункты его программы, за исключеніемъ гомъ-руля, отличались крайней неопредленностью: поговоривъ о необходимости пробужденія сознанія въ рабочемъ класс, онъ тотчасъ же съзжалъ на разсужденія о величіи либеральной партіи и заявлялъ, что онъ вообще — противникъ всякихъ экономическихъ реформъ. Въ конц-концовъ онъ неизмнно возвращался въ гомъ-рулю, представлявшему для него врное убжище.
— Если вы почтите меня своимъ довріемъ,— объяснялъ онъ,— то я обязуюсь поддерживать вс либеральныя мропріятія, какія будутъ обсуждаться въ парламент, и если другіе округа послдуютъ вашему примру, то эти либеральныя мропріятія вскор получатъ силу закона. Есть одинъ вопросъ, который въ настоящее время серьезно привлекаетъ къ себ мое вниманіе — это вопросъ ввоза иностраннаго скота. Джентльмены, на насъ надвигается опасность, незамтная еще для поверхностныхъ наблюдателей, но грозящая принять все боле и боле серьезные размры. Мы отдаемъ свое мясо на рынокъ, который и безъ того уже переполненъ. и результатомъ является уменьшеніе барышей. Обратите вниманіе на это обстоятельство, джентльмены! Затмъ, я долженъ обратить ваше вниманіе еще на одно, крайне прискорбное обстоятельство. Въ нашей сред встрчаются беззастнчивые агитаторы, которые стараются увлечь массу своими преступными доктринами. Позвольте замтить вамъ, джентльмэны, что все это можетъ повести только къ отливу капиталовъ изъ нашей страны. Въ заключеніе, я еще разъ общаю вамъ поддерживать либеральную программу и ея великаго вождя, м-ра Гладстона.
Для населенія, постоянно угощаемаго подобнымъ краснорчіемъ, было настоящимъ отдыхомъ читать живо и талантливо написанную брошюрку Шеридана и слушать его рчи. Брошюрка состояла изъ 12 главъ, каждая изъ которыхъ выясняла одинъ изъ основныхъ 12-ти пунктовъ программы Шеридана. Для большаго удобства каждая глава была также издана отдльно, въ вид маленькихъ листковъ, и эти листки даромъ раздавались повсюду. Главные пункты его программы были слдующіе: гомъ-руль для Лондона, содержаніе членамъ парламента и оплата издержекъ по выборамъ, трехъ-годичный парламентъ, восьми-часовой рабочій день, прогрессивный подоходный налогъ, расширеніе фабричнаго законодательства, страхованіе рабочихъ и пр., и пр. Листки эти распространялись въ толп вмст съ карточками Шеридана его многочисленными ‘товарищами’, явившимися сюда поддерживать его кандидатуру. Не обходя и богатыхъ улицъ, ‘товарищи’ сосредоточили свое главное вниманіе на бднйшихъ кварталахъ.
Узнавь о ихъ дятельности среди своихъ кліентовъ, м-ръ Бутлъ пришелъ въ величайшее волненіе.
— Я бы желалъ знать, какія дла имютъ вс эти люди въ нашемъ округ?— говорилъ онъ своему агенту.
— Весь округъ теперь кишитъ ими, — отвчалъ агентъ.— Я мажу ихъ каждый день, они ходятъ повсюду съ утра до вечера, разговариваютъ, агитируютъ, раздаютъ свои листки. Я просто понять не могу, откуда онъ набралъ себ столькихъ друзей.
— Я убжденъ, что онъ подкупленъ торіями,— воскликнулъ м-ръ Бутлъ, который, впрочемъ, и самъ не врилъ своимъ словамъ.— Поврьте мн, Смитерсъ, торіи платятъ ему вс избирательныя издержки. Такія штуки стоятъ большихъ денегъ.
— Что жъ длать, сэръ? Не будемъ падать духомъ. До сихъ поръ онъ, во всякомъ случа, еще не передалъ своихъ голосовъ м-ру Тутлю.
Агентъ м-ра Тутля находился въ такомъ же затруднительномъ положеніи.
— Считаю своимъ долгомъ замтить вамъ, сэръ, — говорилъ онъ своему патрону,— что намъ слдуетъ нсколько оживить свою дятельность. Новый кандидатъ оказывается весьма предпріимчивымъ и, повидимому, располагаетъ большими средствами. Мн не случалось еще бывать ни въ одномъ дом, гд бы агенты м-ра Шеридана уже не побывали раньше меня, и его зеленые листки валяются у всхъ дверей. Они ходятъ цлыми толпами по улицамъ и раздаютъ брошюрки. Особенно лица женскаго пола отличаются большой неутомимостью, сэръ.
М-ръ Тутль слушалъ его, неодобрительно покачивая головой.
— Я вообще — противникъ женскаго вмшательства въ политику. Семейный очагъ, м-ръ Томкинсонъ, вотъ гд истинное царство женщины. Хотя, съ другой стороны, мы тоже могли бы попросятъ нкоторой поддержки у дамъ изъ Примрозъ-Лиги {Примрозъ-Лига — извстная женская ассоціація, имющая консервативный характеръ.}. Во всякомъ случа, въ извстномъ отношеніи м-ръ Шериданъ все-таки можетъ намъ быть полезенъ.
— Какъ противникъ м-ра Бутля? Конечно, сэръ, это совершенно врно.
Поль прекрасно устроилъ свое избирательное бюро и съумлъ повести избирательную кампанію безъ особенной траты времени и силъ. Онъ поставилъ во глав избирательнаго бюро двухъ вполн компетентныхъ людей и далъ имъ ясныя инструкціи относительно того, что должно быть сдлано, и затмъ принялся за работу, полагаясь только на преданность своихъ друзей, за свою собственную энергію, и боле всего на жизненность и свжесть своей программы.
Однажды вечеромъ онъ явился вмст съ Литтльтономъ и своимъ агентомъ въ свой округъ, гд онъ долженъ былъ говорить на большомъ избирательномъ собраніи. Узкая улица, на которой находилось помщеніе, гд должно было происходить собраніе, была переполнена народомъ. Вс казались возбужденными, какъ будто новая, оживляющая струя ворвалась въ ихъ монотонное существованіе. Въ народ пробудилось сознаніе своей причастности къ высшимъ интересамъ. Люди собирались кучками на улицахъ и бесдовали о новостяхъ дня. Это былъ своего рода парламентъ, гд довольно свободно обсуждались сравнительныя заслуги Гладстона и Солсбери. Каждый сознавалъ, что и его голосъ теперь будетъ имть значеніе при разршеніи судьбы этихъ двухъ государственныхъ людей, и это придавало большой интересъ выборамъ.
— А что вы скажете про этого Шеридана? Ловкую программу составилъ, это уже нечего и говорить.
— Мн надола вся эта старая болтовня. Я ршилъ натянуть Бутлю носъ. Бутль много болтаетъ, а толку отъ его болтовни мало.
— Ну, братцы, идемъ. Послушаемъ Поля, что-то онъ намъ скажетъ.
— Я уже слыхалъ Поля раза два. Онъ вычиталъ изъ библіи, или еще откуда-то, что любовь къ деньгамъ — причина всего зла. Но Поль покрайней мр хорошо понимаетъ, что вся штука заключается въ недостатк денегъ.
— И совершенно правъ. Я держусь того-же мннія. А говорятъ, что Бутль нанялъ молодцовъ, которые будутъ свистать Полю.
— У Бутля молодцы только умютъ пть псни, и больше ничего. Я буду стоять за Поля и готовъ помочь имъ, когда она будутъ свистать Бутлю.
— Я былъ у Тутля вчера вечеромъ. Нужно всхъ послушать.. Господи, никогда еще такихъ глупостей не слыхалъ! И ужъ онъ говорилъ, говорилъ, пока вс не взбсились. Одинъ наконецъ всталъ и крикнулъ:
— Послушайте, старичина, пора бы и кончить!
Однажды вечеромъ Полю пришлось говорить на митинг, устроенномъ однимъ диссентерскимъ священникомъ, который все еще не могъ ршиться въ выбор между нимъ и Бутлемъ. Народу собралось немного. Литтльтону пришлось въ одиночеств возсдать въ пустомъ первомъ ряду. Поль говорилъ въ середин, а до него и посл него выступали ораторы изъ духовнаго званія. Къ великому изумленію обоихъ друзей, митингъ начался общею, молитвою. Вся эта необычная обстановка подавляющимъ образомъ подйствовала на краснорчіе Шеридана, но онъ скоро оправился и произнесъ прекрасную рчь, цликомъ основанную на фактахъ и статистическихъ данныхъ.
Въ другой разъ ему пришлось говорить передъ аудиторіей изъ зажиточныхъ обитателей богатой части квартала. Онъ заране уже приходилъ въ уныніе по поводу несомннно предстоящей неудачи на этомъ собраніи, гд, кром него, должны были говоритъ еще нсколько извстныхъ въ политическомъ мір людей, стоявшихъ за Шеридана отчасти изъ сочувствія къ нему и его идеямъ, отчасти же потому, что они имли несовсмъ точное представленіе объ этихъ идеяхъ. На данномъ собраніи задача Поля заключалась не въ томъ, чтобы вызвать энтузіазмъ, а въ томъ, чтобы выяснить нкоторые практическіе пункты. И несмотря на увренность въ пораженіи, онъ все-таки достигъ намченной цли. Хотя онъ и не привлекъ никого изъ присутствовавшихъ на сторону своихъ идей, онъ внушилъ всмъ убжденіе въ томъ, что программа его очень разумна и практична, и что вообще онъ лично достоинъ поддержки солидныхъ людей.
— Нужно, чтобы онъ сказалъ рчь въ зал городской ратуши — замтилъ одинъ изъ присутствовавшихъ.— Жаль, когда такой человкъ тратитъ свои силы на маленькія собранія. Я не могу еще сказать, согласенъ ли я съ нимъ, или нтъ, потому что. мало думалъ о всхъ этихъ вопросахъ, но во всякомъ случа его. стоитъ послушать.
Литтлтонъ и Шериданъ каждый вечеръ возвращались домой со городской желзной дорог, усталые и взволнованные.
— Побдимъ ли мы? Имемъ ли мы какіе-нибудь шансы?— безпрестанно спрашивалъ Литтлтонъ.
— Не знаю, одержу ли я лично побду на этихъ выборахъ, но я не сомнваюсь, что наши идеи начинаютъ одерживать побду по всей линіи,— отвчалъ Поль.
Большое собраніе въ городской ратуш прошло очень удачно для Шеридана, залъ на три четверти былъ наполненъ той простой, рабочей публикой, присутствіе которой всегда воодушевляло Шеридана и зажигало его краснорчіе. Это было его послднимъ избирательнымъ собраніемъ. Нельзя сказать, чтобы вс подобныя собранія приходились ему особенно по вкусу. Работа въ избирательномъ комитет, необходимый сухой трудъ по собиранію и распредленію фактовъ нравились ему гораздо боле. Онъ считалъ произнесеніе рчей необходимымъ орудіемъ для распространенія своихъ взглядовъ, но въ тоже время ему казалось боле привлекательнымъ заняться боле подробной разработкой этихъ взглядовъ, а не только популяризаціей ихъ. Чмъ больше онъ занимался практической дятельностью, тмъ ясне сознавалъ необходимость боле полнаго и всесторонняго изученія соціальныхъ наукъ. Временами онъ чувствовалъ страстное влеченіе къ изслдованію, а не къ дйствію. Но онъ считалъ своимъ долгомъ подавлять въ себ это стремленіе и пользоваться тмъ знаніемъ, которое уже было накоплено, для облегченія участи массы. Въ рчахъ своихъ онъ, по возможности, всегда держался на почв фактовъ.
Въ маленькомъ избирательномъ бюро Шеридана въ послдніе дни передъ выборами кипла неустанная, ожесточенная работа. Не только ‘товарищи’, но и мстные жители, успвшіе стать приверженцами Шеридана, стекались туда, предлагая свои услуги. Не успвали запасаться бумагой и чернилами, цлые ящики съ конвертами и карточками опустошались тотчасъ по полученіи, и неутомимые помощники расходились въ разныя стороны и посщали вс углы и закоулки избирательнаго округа. Въ самый день выборовъ роли были строго распредлены. Вс шутили, болтали и смялись, но никакой путаницы не произошло. Люди приходили и уходили изъ комитета, уходили и приходили туда, посланцы уходили оттуда съ опредленными порученіями, и, исполнивъ ихъ, возвращались, чтобы сообщить о результатахъ и чтобы получитъ новыя предписанія.
Шериданъ разъзжалъ по округу въ повозк, съ зеленой упряжью. Слдомъ за нимъ халъ Бутль въ разукрашенномъ желтомъ экипаж, а на встрчу имъ мчался Тутль въ коляск, запряженной парой. Онъ размахивалъ розовыми афишами, постоянно снималъ шапку и, улыбаясь, раскланивался съ публикой.
Къ вечеру къ маленькой лавочк постоянно подъзжали экипажи и тотчасъ же отъзжали отъ нея. Это прізжалъ кто-нибудь изъ товарищей и сообщалъ о томъ, что такіе-то избиратели уже подали голоса. Его тотчасъ же отправляли по другому адресу, чтобы привлечь къ избирательной урн новыхъ лицъ, которыя, по полученнымъ свдніямъ, еще не приняли участія въ голосованіи. Наконецъ, въ 8 часамъ все успокоилось. Шеридану сообщили, что вс лица, занесенныя въ тщательно составленные имъ избирательные списки, подали свои голоса. Сторонники его успли побывать всюду и всхъ привлечь къ исполненію своихъ гражданскихъ обязанностей.
Литтльтонъ сопровождалъ Шеридана въ городскую ратушу, гд происходилъ подсчетъ голосовъ. М-ръ Бутль и м-ръ Тутль были уже тамъ раньше него, ни одинъ изъ нихъ не обернулся при вход третьяго кандидата и не обратилъ на него вниманія. Счетчики быстро и молчаливо занимались своей работой, а кандидаты ожидали въ волненіи. Передъ зданіемъ собиралась толпа, которая быстро увеличивалась, все новыя и новыя волны людей постоянно приливали сюда. Часамъ къ 11-ти вся улица была уже занята тсно сплотившейся массой народа. Въ 11 часовъ былъ данъ сигналъ, и ропотъ волненія и ожиданія пробжалъ по толп. На балкон появился чиновникъ, завдующій счетомъ голосовъ, за нимъ виднлись фигуры кандидатовъ. Онъ громкимъ голосомъ прочелъ среди наступившаго всеобщаго молчанія результаты выборовъ:
Шериданъ — 2.997
Тутль — 2.863
Бутль — 2.145
Въ отвтъ на это поднялись такія шумныя привтствія со стороны рабочаго населенія, какихъ еще никогда не слыхали эти мста. То были крики единодушнаго восторга по поводу того, что побдилъ Шериданъ, защитникъ народныхъ интересовъ.
Шериданъ выступилъ впередъ на балконъ молча. Лицо его было блдно, а въ глазахъ свтилось необыкновенное возбужденіе и удивленіе. Появленіе его еще усилило радостное настроеніе толпы. Вс лица обернулись къ нему и жилистыя худыя руки поднялись, чтобы привтствовать его. Успхъ его былъ такимъ блестящимъ и страннымъ, такъ трудно доставшимся и въ то же время такимъ неожиданнымъ! Сердце его сильно билось и дыханіе останавливалось въ груда. Онъ стоялъ съ минуту молча, потомъ овладлъ собою и заговорилъ. Ему хотлось сказать этимъ людямъ, выбравшимъ его своимъ представителемъ, что онъ понимаетъ, какія обязательства налагаетъ на него ихъ избраніе, и что онъ положитъ всю свою душу на честное выполненіе ихъ.
Шеридану не легко было цлымъ и невредимымъ выбраться изъ толпы. Литтльтонъ и друзья его позаботились приготовить экипажъ, который свезъ ихъ прямо на станцію городской желзной дороги. На пути ихъ окружала шумвшая толпа и воздухъ былъ полонъ восторженными криками.
Добравшись до станціи, Шериданъ выскочилъ изъ экипажа и быстро вбжалъ по ступенькамъ на дебаркадеръ, друзья старались охранять его отъ неумренныхъ выраженій сочувствія со стороны поклонниковъ. Пробираясь впередъ, онъ замтилъ въ сторон отъ толпы высокую, неподвижную фигуру мужчины, стоящую посреди тротуара.
Ошибочно принявъ его за одного изъ знакомыхъ, Шериданъ повернулъ къ нему свое радостно возбужденное лицо. Но онъ увидлъ холодный, злобный взглядъ и горькую улыбку ненависти, которыя поразили его своей неожиданностью въ эту счастливую минуту. Мрачный человкъ приподнялъ шляпу, отвернулся отъ него и исчезъ въ толп.
— Это былъ д’Овернэ,— сказалъ себ Поль.— Судя по его виду, анархисты не встрчаютъ большого сочувствія въ Англіи.
Избраніе Шеридана было тяжелымъ ударомъ для мистеровъ Тутля и Бутля и вызвало большое изумленіе и въ консервативныхъ, и въ либеральныхъ кругахъ. Лакомый кусочекъ не достался ни правой, ни лвой сторон, въ конц концовъ его прикарманила себ третья партія.
‘Пути Провиднія въ данномъ случа, дйствительно, оказались неисповдимыми,— писалъ на другой день м-ръ Бутль своей супруг.— Ты уже узнала изъ моей телеграммы, что нкій Шериданъ оказался выбраннымъ, несмотря на то, что другіе кандидаты имли гораздо боле законныхъ правъ на это. Если бы не эта внезапно разгорвшаяся исторія, побда наврное осталась бы за мною. Будемъ надяться, что это печальное событіе окажется не слишкомъ пагубнымъ для страны’.

Глава XVI.

Друзья Шеридана наперерывъ спшили поздравить его съ блестящей побдой на выборахъ. Люцилла же узнала эту новость послдняя, она узнала ее изъ устъ д’Овернэ и была поражена ею, какъ громомъ. Тутъ только она поняла, какъ сильна была въ ней надежда склонить Шеридана въ сторону анархистовъ и заставить его перейти въ ряды открытыхъ враговъ общества.
Онора совсмъ по другому отнеслась къ этому важному событію.
— Я очень рада,— сказала она, когда Лесли, подбросивъ свою шапку на воздухъ, сообщилъ ей потрясающую новость.— Мн кажется, что теперь вы должны будете поменьше чудить и вообще быть благоразумне.
Избраніе Шеридана въ парламентъ произошло въ конц августа, но обстоятельства сложились такъ, что и Онора, и Люцилла были уже въ это время въ город. Прошло боле года съ тхъ поръ, какъ Онора была начальницей въ своей школ и дла у мея шли прекрасно. Съ тхъ поръ, какъ она, подъ вліяніемъ Люциллы, освободилась отъ ложныхъ и тщеславныхъ взглядовъ, вынесенныхъ ею изъ университета, лучшія свойства ея натуры получили полное развитіе. Ученицы обожали ее. Она была очень мила и добра со всми, вкладывала массу энергіи въ свою работу и результаты получались прекрасные.
Ея административныя способности скоро были оцнены школьнымъ начальствомъ и въ начал осени ее назначили въ другую, гораздо боле значительную школу. Это и было причиной, почему он съ Люциллой такъ рано вернулись въ Лондонъ. Маргарита Гендерсонъ была назначена начальницей въ прежней школ, на мсто Оноры, а Люцилла получила мсто помощницы Оноры въ новой школы. Онора пробыла только самое короткое время на морскомъ берегу, и потомъ должна была вынуться, чтобы перебраться на новое мсто жительства, Люцилла, имвшая очень болзненный и утомленный видъ, пріхала вмст съ нею. Онора была такъ довольна своимъ новымъ назначеніемъ и открывающейся возможностью боле широкаго и плодотворнаго примненія своихъ силъ, что не чувствовала уже никакой усталости и не роптала на свои короткіе каникулы. Здоровье ея, какъ всегда, было прекрасно и она находилась въ самомъ радужномъ настроеніи духа. Новое назначеніе Люциллы было, конечно, дломъ рукъ ея подруги, эта хрупкая двушка съ ея смлымъ умомъ и оригинальной натурой все еще казалась Онор такой же привлекательной, какъ и при первомъ знакомств. Но у Оноры было гораздо больше здраваго смысла, чмъ у Люциллы: она не могла увлечься никакими эксцентрическими теоріями. Люцилла, съ своей стороны, всегда относилась съ нкоторой ироніей къ прозаическимъ наклонностямъ своего друга. Несмотря на всю ихъ близость, были вопросы, которыхъ он не затрогивали, и цлая сторона жизни Люциллы оставалась неизвстной для Оноры.
Свднія объ отц Онора получала не только черезъ переписку, но и черезъ посредство Лесли. Между ними установилось молчаливое соглашеніе, въ силу котораго Лесли постоянно сообщалъ ей новости объ отц, и частыя посщенія молодого человка, по всей вроятности, доставляли старику больше удовлетворенія, чмъ могла бы ему доставить совмстная жизнь съ несочувствующей и непонимающей дочерью. Лесли никогда не удавалось узнать, какъ относится теперь Онора къ событію, послужившему причиною ея разрыва съ отцомъ, хотя онъ имлъ нкоторыя основанія думать, что взгляды ея на этотъ предметъ измняются. Однажды она случайно высказала ему такое замчаніе:
— Мн кажется,— сказала она несмло, — что существуетъ нкоторое сходство между взглядами моего отца и взглядами м-ра Шеридана. У нихъ одинаковое отношеніе къ угнетеннымъ, или, можетъ быть, врне было бы сказать къ бднымъ и страдающимъ, одинаковое непоколебимое убжденіе въ томъ, что на нихъ возложены извстныя обязанности, которыя во что бы то ни стало должны быть выполнены, и у каждаго изъ нихъ все міросозерцаніе покоится на одномъ начал, которое объединяетъ собою все, у отца это — церковь, у м-ра Шеридана — общество.
Однажды, въ сентябр, въ самомъ начал новаго семестра, Онора стояла у окна въ своей новой гостиной. Новая школа ея находилась въ одномъ изъ лондонскихъ предмстій и изъ окна видны были деревья, покрытыя теперь блеклыми желтыми листьями. Стоялъ сырой туманный день, туманъ разстилался но улиц и насыщалъ собою воздухъ.
Люцилла была съ нею, она сидла за столомъ, заваленнымъ книгами и бумагами.
— Кто бы могъ подумать, что только годъ тому назадъ я пріхала въ Лондонъ, въ самомъ безнадежномъ настроенія и съ самыми мрачными взглядами на свое будущее,— воскликнула Онора, весело смотря на туманъ.
— Да, это великая вещь — умть найти свое мсто въ жизни. Вотъ я такъ этого никогда не умла,— отвтила Люцилла.
Онора отвернулась отъ окна и подошла къ ней.
— А между тмъ, вы-то и научили меня этому, Люцилла. Мн кажется, вы просто взвинчиваете себя и выдумываете себ какіе-то особенные взгляды,— сказала она, сдвинувъ брови.
— Нтъ, Онора. Главная суть не въ томъ, что человкъ думаетъ, и даже не въ токъ, что онъ длаетъ, а въ томъ, каковъ онъ есть.
— Но вдь вы же такая искренняя, правдивая…— начала Онора.
— Да, это врно,— сказала Люцилла.— Я никогда не умла сообразоваться съ обстоятельствами. Моя правдивость всегда была очень неудобна и обстоятельства складывались для меня самымъ неблагопріятнымъ образомъ.
Онора ласково погладила ее по волосамъ. Люцилла нсколько отстранилась, желая показать, что она не нуждается въ утшеніи. Она встала, отодвинула въ сторону книги и подошла къ камину. Тамъ она сла на низенькій стулъ, поставила локти на колни, опустила голову на руки и упорно смотрла на огонь. Онора молча смотрла на нее. Она не могла понять, что такое творится съ Люциллой. Нельзя было не замтить, что ея прежняя добродушно-насмшливая манера все боле и боле переходитъ въ ожесточеніе, и что она все боле и боле поддается грустному настроенію. Къ тому же, здоровье ея видимо слабло. Щеки ея ввалились, глаза сдлались огромными, и вся она сильно погудла.
— Слпой человкъ, который во что бы то ни стало хотлъ видть, былъ безумцемъ,— сказала она задумчиво.
— Я этого не нахожу,— возразила Онора.
— Говорятъ, что мы вс до извстной степени слпы, что со временемъ, можетъ быть, у насъ разовьются новыя способности, которыя дадутъ намъ возможность познавать новыя стороны предметовъ, недоступныя нашимъ органамъ чувствъ. Представьте себ, какъ странно будетъ, когда у насъ въ душ откроютъ новыя двери въ область непознаваемаго!
Она вздрогнула. Онора своей спокойной поступью подошла къ ней и тоже сла на скамеечку передъ огнемъ.
— Я была бы очень рада,— сказала она.— Это дало бы намъ новыя силы. Тогда нкоторые изъ насъ выдвинулись бы передъ остальными и стали во глав ихъ.
— Неужели васъ привлекаетъ такая перспектива? Мн кажется, тогда на насъ легла бы еще большая отвтственность, и еще трудне было бы справиться съ собою.
Она засмялась, но смхъ ея звучалъ невесело.
— Изъ всхъ страшныхъ вещей на свт, самая страшная — это своя собственная душа. Отъ себя никакими способами невозможно отдлаться. Вы вчно остаетесь сама съ собою — и утромъ, когда вы идете на работу, и вечеромъ, когда вамъ хочется отдохнуть и подумать совсмъ о другомъ, и ночью, когда не спится. Это ужасно непріятный спутникъ.
— Что жъ длать, когда это вы и есть, — замтила Онора.
— Но вдь я могла бы быть совсмъ другою. Я отлично понимаю и представляю себ, какою я должна была бы быть, и вотъ — не могу. Вс мои усилія, вся нравственная дисциплина пропадаютъ даромъ. Я не могу переломить себя и у меня все выходитъ какъ-то дланно и неискренне.
Онора посмотрла на своего друга ласковымъ испытующимъ взглядомъ.
— Для меня лично работа является самымъ лучшимъ успокоительнымъ средствомъ противъ такихъ мучительныхъ мыслей,— сказала она.
— Вотъ именно,— подхватила Люцилла.— Мы, какъ страусы, закрываемъ свою голову, надясь этимъ укрыться отъ опасности. А между тмъ… Очевидно, мн предназначено судьбой разойтись съ моими друзьями,— прибавила она, помолчавъ.
— Но Люцилла! Вдь вы же всегда можете избгнуть ссоры, если она вамъ такъ непріятна.
— Нтъ, не могу. Во всемъ виновата моя несчастная правдивость.
— Но правдивость можетъ и не быть оскорбительной. Вы думайте себ правду, но только не всегда высказывайте ее.
Люцилла опять засмялась, смотря на пылающіе угли.
— Кром правдивости у меня есть еще въ высшей степени нелпая привязчивость. Хуже ничего не можетъ быть, и ссориться съ человкомъ, къ которому чувствуешь искреннюю привязанность…
— Нтъ, ради Бога! Вотъ чего вы во всякомъ случа не должны допускать,— воскликнула Онора горячо.
Люцилла опять засмялась, и на этотъ разъ смхъ ея звучалъ веселе.
— Онора! Какая вы счастливая!
— Вполн счастливыхъ людей не бываетъ на свт,— отвчала Онора, чувствуя какъ бы нкоторыя угрызенія за свое счастіе передъ этой двушкой, которая, очевидно, была теперь глубоко несчастной.
— Во всякомъ случа, вы очень близки къ счастью. У васъ есть школа, дающая вамъ возможность съ успхомъ прилагать свои силы и длать полезное дло. Вы получаете хорошее жалованье. И потомъ у васъ есть друзья. Я думаю, что вы относитесь къ нимъ довольно легкомысленно. Во всякомъ случа, вы съ ними не ссоритесь. Вотъ вы сидите теперь передо иною, такая милая и спокойная, и ваши темные глаза смотрятъ такъ ласково… Я не удивляюсь, что ваши друзья такъ дорожатъ вами. Лесли, напримръ.
— Одинъ разъ я страшно поссорилась съ Лесли,— быстро сказала Онора.
Въ памяти ея тотчасъ же всталъ тотъ лтній вечеръ, старый деревенскій садъ, и она какъ будто слышала голосъ Лесли и свой собственный голосъ.
— Какъ я теперь вижу, мы поссорились оттого, что онъ сказалъ мн правду — прибавила она.
— Вотъ видите!— отозвалась Люцилла.
— Теперь я знаю, что онъ былъ совершенно правъ.
— И вы простили его? Можетъ быть, вы благословляете еге за эту правду?
— О, нтъ, нисколько — отвтила Онора ршительно.
— Вотъ это хорошо. Не нужно ссориться, конечно. Къ чему? Если у васъ есть друзья, то старайтесь сохранить ихъ. Но главное, не вздумайте привязываться къ нимъ, любить ихъ.
— Я думаю, что я не изъ такихъ женщинъ — замтила Онора.
— Мы никогда не знаемъ себя до поры, до времени. Но вы имете вс данныя для счастья.
— Какія же у меня особенныя данныя?— спросила Онора.
— У васъ есть твердая почва подъ ногами. Оставайтесь всегда такой, какъ теперь. Впрочемъ, можетъ быть, самое большое ваше счастье въ томъ и заключается, что вы не можете быть другой.— Люцилла посмотрла на своего друга съ ласковой усмшкой.
— Но все-таки я предостерегаю васъ. Не старайтесь слишкомъ страстно вникать во внутренній смыслъ жизни. Не вдумывайтесь въ жизненную драму и не будьте поэтомъ. Это ужасно мшаетъ работ
— Я всегда считала, что у васъ поэтическій складъ натуры, Люцилла — замтила Онора.
Люцилла вдругъ вскочила съ своего мста, выпрямилась и заломила руки за голову.
— Угадайте, куда я сейчасъ отправляюсь?— спросила она.
— Ну, куда же?
— Я поду въ городъ и весь день буду заниматься въ Британскомъ музе. Какая хорошая вещь — эти свободныя субботы!
— Но, Люцилла, я надялась, что вы всю недлю поживете здсь у меня.
— Невозможно. Мн необходимо хать. Черезъ часъ я буду сидть въ библіотек, уткнувши носъ во всевозможные лексиконы. Прощайте!
— Неужели вы даже не позавтракаете со мною?— тревожно спросила Онора.
Люцилла отрицательно покачала головою, начала собирать свои книги и бумаги, накинула на себя шляпу и пальто. Она дошла до двери, потомъ вдругъ обернулась, посмотрла на своего друга долгимъ, изумленнымъ взглядомъ, какъ будто въ первый разъ видла ее, крпко поцловала ее и ушла.
— Берегите себя, Люцилла,— крикнула ей вслдъ Онора, во она уже не слышала этого напутствія.

Глава XVI.

Небольшой перездъ по городской желзной дорог произвелъ очень непріятное впечатлніе на Люциллу: кругомъ было такъ сыро, холодно и сумрачно. Во время поздки въ омнибус отъ станціи настроеніе ея еще ухудшилось. Голова болла отъ стука колесъ по каменной мостовой и тряска дйствовала ей на нервы, при ея напряженномъ состояніи сосди по омнибусу казались ей прямо ненавистными. Противъ нея сидлъ высокій нмецъ и съ большимъ чувствомъ, непрерывно жестикулируя, разсказывалъ какіе-то глупости двумъ долготерпливымъ соотечественникамъ, вся его фигура, длинныя руки, которыми онъ чуть не залзалъ въ лицо своихъ собесдниковъ, возбуждали въ Люцилл живйшее отвращеніе.
Но хуже всего была все-таки короткая пшеходная прогулка отъ остановки омнибуса до Британскаго музея. Улицы были мокрыя и остатки тумана, слишкомъ разрженныя для того, чтобы спуститься и оссть, висли въ воздух, наполняя души прохожихъ невыразимымъ уныніемъ. Люцилла храбро пробиралась впередъ по этому морю липкой грязи и тумана, но выраженіе лица у нея было самое безнадежное. Въ музе она не нашла желаннаго успокоенія, словари и справочныя книги нисколько не вдохновили ее. За послднее время на нее часто находило какое-то странное состояніе — ею овладвало чувство полной апатіи и физической слабости. Такъ и теперь, она совсмъ была не въ силахъ заниматься. Наконецъ, видя, что вс ея попытки углубиться въ книги безполезны, она встала и направилась въ столовую выпить чашку кофе. Затмъ она безцльно стала бродить по галлереямъ, чувствуя, что возвращаться въ читальную залу было бы безполезно, и, наконецъ, остановилась около одной изъ статуй Нереидъ. Въ галлереяхъ было тихо и прохладно. Здсь удобно было предаваться теченію своихъ мыслей. Люцилла, смотря на статуи, припоминала свой недавній разговоръ съ Онорой.
— Хотла бы я знать, что скрывается у Оноры подъ ея милымъ спокойствіемъ?— думала она.— Можетъ быть, она любитъ Лесли Литтльтона? Какой бы она была, для него поддержкой и какъ бы она преобразила его жизнь! Если бы я могла быть такой же спокойной и здравой, какъ она. Но я ничего не могу съ собой подлать.
Она устало вздохнула и повернулась, чтобы уйти, но въ эту минуту увидла подъ аркой, направо, проходившаго мужчину. При вид его яркая краска залила ея щеки и дыханіе замерло въ груди.
Она уже цлые мсяцы не видала Шеридана и теперь онъ прошелъ мимо, не замтивъ ея. Онъ тоже бродилъ по галлереямъ безъ всякой цли, удрученный этой унылой погодой. Черезъ нкоторое время онъ вернулся подъ арку и тутъ увидлъ Люциллу. Она не пошла къ нему на встрчу, ноги ея точно приросли къ мсту и въ душ ея поднялось острое чувство горечи. Но онъ, увидвъ ее, приподнялъ шляпу и подошелъ къ молодой двушк.
— Мой побдоносный другъ,— сказала Люцилла сухо, протягивая ему руку.
Поль покраснлъ. Онъ былъ очень радъ увидть ее, потому что по прежнему питалъ къ ней искреннюю дружбу. Ея отношеніе къ нему и его друзьямъ за послднее время было для него мучительной загадкой, къ которой онъ не имлъ никакого ключа. Инстинктивно онъ чувствовалъ себя въ чемъ-то виноватымъ, хотя и не зналъ въ чемъ, и ему страстно хотлось уладить все и примирить съ собою.
— Давно мы съ вами не видлись,— началъ онъ.— Вы очень заняты въ настоящую минуту? Я собирался отдохнуть четверть часика, прежде чмъ опять приниматься за чтеніе.
— Я не видла васъ въ читальной зал,— замтила Люцилла.
— Такъ же, какъ и я васъ. Должно быть, мы оба были слишкомъ погружены въ книги. Не пойдете ли вы теперь со мной посмотрть греческія вазы?
— Я бы предпочла какую-нибудь боле обыденную утварь,— сказала она съ той же сухой улыбкой.
— Въ такомъ случа сдлаемъ визитъ первобытному человку,— отвтилъ онъ, обрадованный ея согласіемъ идти съ нимъ.
Они пошли вмст. Его быстрая, энергичная походка представляла странный контрастъ съ мягкими, медленными движеніями молодой двушки. Рядомъ съ нимъ Люцилла казалась боле женственной и миніатюрной, чмъ когда-либо.
— Отчего васъ такъ давно не было видно?— спросилъ, наконецъ, Шериданъ, ршившись сразу приступить къ длу.— Вы точно избгали насъ.
— Разв?— спросила Люцилла устало.
— Мн казалось, что да,— отвтилъ онъ.— Надюсь, что это произошло случайно, безъ какой-нибудь особенной причины. А между тмъ, васъ мн очень недоставало. Я былъ бы очень огорченъ, если бы вы насъ совсмъ покинули.
— Въ самомъ дл Поль?— спросила она мягко.
— Конечно,— отвчалъ онъ просто и чистосердечно.— Послднее время я все ждалъ вашихъ поздравленій, Люцилла,— прибавилъ онъ другимъ, боле задушевнымъ тономъ.
Этихъ словъ было достаточно, чтобы поднять цлую бурю въ ея душ.
— Неужели у васъ ихъ мало?— спросила она.— Стоило ли прибавлять еще и мои… къ такой масс?
Тонъ ея непріятно поразилъ его.
— Конечно, не стоитъ объ этомъ и говорить,— возразилъ онъ поспшно.— Вроятно, вы сочли этотъ случай слишкомъ ничтожнымъ. Да и дйствительно, мое избраніе въ парламентъ — событіе весьма сомнительной значительности. Но, все-таки, васъ недоставало мн въ это время.
— А сами-то вы довольны?— спросила она.
— О да, чрезвычайно доволенъ. Конечно, оно потребуетъ огромнйшаго количества времени, но я думаю, что это будетъ самое полезное употребленіе, какое я могу изъ него сдлать. Не говоря уже о томъ, что само дло мн нравится.
— И вы добивались его?
— Да. Могу сказать, я положилъ вс свои силы въ выборную агитацію! Не стоитъ длать ничего въ половину.
— А потомъ пришелъ успхъ.
— Да. Мои друзья должны были устроить вокругъ меня своего рода стражу, чтобы избиратели не разорвали меня въ клочки отъ восторга.
Поль ршилъ не обращать вниманія на ея холодный тонъ. Онъ былъ оскорбленъ, но не хотлъ показать этого.
— И вамъ не было противно?
— Противно? Нтъ, нисколько. Что вы хотите этимъ сказать, Люцилла? Мн хотлось быть избраннымъ, и когда меня избрали, конечно, я былъ радъ, что мои избиратели такъ шумно привтствовали меня.
— И вы довряете этому успху?
— Какъ вамъ сказать? Разумется, я сознаю, что наше знаніе соціальныхъ условій очень ограничено. Но все-таки я хотлъ бы, чтобы наша программа вошла въ жизнь и чтобы побольше народу присоединилось къ ней. Поэтому нужно проникать въ парламентъ и тамъ проводить ее.
— За этотъ годъ вы такъ быстро выдвинулись впередъ — замтила Люцилла.— Только дввадпать коротенькихъ мсяцевъ прошло съ тхъ поръ, какъ они бросали въ васъ грязью и камнями. Теперь они осыпаютъ васъ лестью.
— И теперь мн приходится выносить достаточно порицаній, Люцилла, если это можетъ васъ успокоить,— сказалъ онъ съ улыбкой.— Я справился съ грязью, и увидите, что съумю перенести и лесть. И то, и другое всегда тсно связано при всякой работ.
— Но моя вра не устоитъ передъ этой новой эрой успха.
— Что это значитъ? Вдь не думаете же вы отказаться отъ нашего ученія?
— Я?— Люцилла посмотрла на него съ удивленіемъ.— Нтъ конечно. Я ни отъ чего не отказываюсь.
— Надюсь, вы ее будете и меня обвинять въ отступничеств,— сказалъ Поль, и въ голос его впервые зазвучало раздраженіе.— Все дло въ метод. Мы и раньше спорили съ вами объ этомъ.
Они молча шли рядомъ, пока не дошли до утвари первобытнаго человка. Здсь они остановились. Шериданъ, бросивъ искоса взглядъ на свою спутницу, былъ внезапно пораженъ блдностью и печальнымъ взглядомъ молодой двушки. Онъ не могъ ршить, слдуетъ ли продолжать этотъ разговоръ, или оставить его. Въ недоумніи стоялъ онъ нкоторое время молча, опустивъ глаза, и поглаживая рукою усы, какъ всегда длалъ въ минуты нершительности. Въ самомъ дл, какое отношеніе могла имть эта тоненькая, болзненная двушка къ той суровой борьб, которая цликомъ заполняла теперь его жизнь? Не лучше ли было бы оставить ее въ поко и поддерживать прежнюю дружбу, не стараясь убждать ее съ помощью аргументовъ, которые были слишкомъ рзки и тяжелы для нея? Раздраженіе противъ нея окончательно исчезло, онъ подошелъ къ ней и въ глазахъ его засвтился ласковый огонекъ. Люцилла смотрла на каменную утварь давно угасшаго періода исторіи человчества, думая не о прошломъ, а о будущемъ, какъ оно рисовалось ей въ мечтахъ.
— Давайте лучше смотрть на вс эти горшки и забудемъ на время о моихъ несовершенствахъ,— сказалъ онъ примирительно.— Я думаю, что многое могъ бы поразсказать вамъ о нихъ. Къ сожалнію, я преисполненъ всякихъ недостатковъ. Но, можетъ быть, вы отнесетесь къ нимъ поснисходительне и все-таки признаете во мн и кое-что, не заслуживающее порицанія. Неужели у васъ совсмъ нтъ доврія ко мн? Такъ тяжело встрчать недовріе въ друзьяхъ, отъ чужихъ или отъ враговъ ничего другого и не ожидаешь, но не отъ друга, Люцилла!
Его ласковый тонъ больно отзывался въ сердц Люциллы. Она чувствовала всю глубину разногласія между ними. Очевидно, онъ никогда не понималъ ее, и теперь мене, чмъ когда-либо. А она, понимала ли она его?
— Неужели же мы чужіе другъ другу?— думала она.
Она взглянула на него пытливымъ взглядомъ, въ которомъ проглядывало выраженіе страха. Шериданъ отвтилъ ей недоумвающимъ взглядомъ. Впослдствіи онъ часто вспоминалъ эту минуту и это выраженіе страха на ея блдномъ, измученномъ личик.
— Я не могу ничего съ собой подлать — начала она опять.— Не думаю, чтобы тутъ было что-нибудь личное. А просто, я не могу помириться съ вашей тактикой. Мн кажется, что въ основ ея лежитъ какая-то роковая ошибка.
— Вы, несомннно, неправы,— возразилъ онъ.— Часть того, что мы себ намтили, уже осуществилась, или во всякомъ случа на пути къ осуществленію. Мы можемъ только поздравлять себя съ побдою. Колебанія были бы плохимъ доказательствомъ вры.
Люцилла выразительнымъ жестомъ закинула руки за голову.
— И все это было достигнуто путемъ компромиссовъ!
— Нисколько!— сказалъ онъ спокойно.— Не путемъ компромиссовъ, а путемъ распространенія въ народ, извстныхъ соціальныхъ взглядовъ, которые, наконецъ, были усвоены имъ.
— Мн кажется, что мы точно перешли во владнія врага и опустили свое знамя.
Шериданъ вспыхнулъ. Онъ чувствовалъ себя глубоко оскорбленнымъ, но ршилъ сдерживаться изъ симпатіи къ ней.
— Что же я, по вашему, долженъ былъ бы теперь длать, вмсто того, что я сдлалъ?— спросилъ онъ спокойно.
Люцилла обернулась къ нему и глаза ея засверкали.
— Что длать?— воскликнула она.— Вы должны были бы прежде всего отречься отъ лицемрія, воплощеніемъ котораго является нашъ представительный образъ правленія. Я не могу выносить мысли, что вы теперь будете принимать въ немъ участіе. Вы, именно вы, Поль, никогда не должны были унизиться до того, чтобы вступить въ число членовъ этого позорнаго учрежденія, называемаго нашимъ парламентомъ. Вы должны были бы стоять вн его и бросать имъ всмъ въ лицо истину.
Раздраженіе Шеридана сразу улеглось при этихъ страстныхъ словахъ Люциллы. Онъ смягчился и съ улыбкой смотрлъ себ подъ ноги.
— Такъ вотъ что я, по вашему, долженъ былъ бы длать — проговорилъ онъ.— И что же я, вмсто этого, длаю?
— Вы усвоили себ вс пріемы враговъ и обращаете ихъ на достиженіе своихъ цлей.
Голосъ Люциллы дрожалъ отъ переживаемаго ею волненія, и лицо ея пылало. Поль откинулъ назадъ голову съ легкимъ смхомъ.
— Совершенно врно,— сказалъ онъ.— И мн кажется, что лучшаго я бы ничего не могъ придумать, что въ этомъ и есть мое назначеніе въ жизни. А что касается истины, то я сдлаю попытку провозгласить ее въ стнахъ самого парламента.
— Но мн бы хотлось, чтобы вы…— начала она.
— Чтобы я совершилъ какой-нибудь очень героическій, и очень нелпый, и очень рзкій поступокъ?— прервалъ онъ ее, ласково смотря ей въ глаза.— Но разв вы не видите, что это было бы помхою нашему длу? Я сдлалъ именно то, что въ настоящее время слдовало сдлать. Плохъ тотъ солдатъ, который проигрываетъ сраженіе изъ-за необдуманной смлости. Но пойдемте дальше. Мн хочется показать вамъ разные старые скелеты.
Молодая двушка на минуту склонилась передъ вліяніемъ этого сильнаго человка.
— О, Поль!— воскликнула она съ отчаяніемъ въ голос, по старой привычк обращаясь къ нему за поддержкой и успокоеніемъ.— Я была такъ счастлива прежде, такъ счастлива и уврена въ себ и въ нашемъ дл! Помните, въ т времена, когда мы пили чай у меня въ комнат и строили всякіе планы, и когда вс насъ презирали!
Что-то дтское и безпомощное прорвалось въ этомъ восклицаніи. Шериданъ подошелъ къ ней ближе и взялъ ея руку.
— И когда мы съ вами всхъ презирали — да?— спросилъ онъ.— Съ тхъ поръ намъ поневол пришлось поумнть немного. Но это было хорошее время, не правда ля? Мы были тогда очень молоды, и пламенны, и невжественны. Но такое настроеніе нельзя удержать, Люцилла, и было бы даже неправильнымъ стараться удержать его. Съ годами берешь на себя большую отвтственность, и поэтому необходимо относиться къ жизни строже и серьезне.
— Если бы я только могла врить!
Эти слова были произнесены почти шопотомъ.
— Ну, полноте,— началъ Шериданъ, стараясь пріободрить ее.— Не такъ ужъ все это ужасно, какъ вамъ представляется. Главное не въ томъ, чтобы врить, а въ томъ, чтобы понимать, чтобы быть въ состояніи объяснить себ соціальную эволюцію. Въ этомъ и есть коренное различіе между революціоннымъ и демократическимъ духомъ.
— Разв?— спросила Люцилла упавшимъ голосомъ
— Да. Я принимаю въ соображеніе условія мста и времени, а вы ихъ игнорируете. Въ этомъ все дло.
— А мн кажется, какъ будто вы въ корн измнили свои взгляды.
— Нисколько. Я просто смотрю на вещи съ боле здравой и практической точки зрнія. Обыкновенно забываютъ, что мы сами еще не уяснили себ какъ слдуетъ, что нужно длать, какъ помочь существующему злу. Наше невжество и незнаніе тоже является однимъ изъ элементовъ этого зла. Кое-гд мы ясно видимъ, что именно можетъ быть сдлано. И мы должны сдлать это маленькое дло, потому что это послужитъ намъ для дальнйшаго разъясненія нашихъ обязанностей.
— Все это не то,— сказала Люцилла.— Вы толкуете о какихъ-то мелочахъ. А наши главныя задачи отодвигаются все дальше и дальше, тонутъ во всевозможныхъ компромиссахъ.
Шериданъ сдвинулъ брови. Ему не хотлось больше спорить. Онъ видлъ, что она не понимаетъ его, и уже началъ терять надежду на возможность соглашенія между ними.
— Очевидно, я не умю какъ слдуетъ выяснить вамъ свою мысль,— проговорилъ онъ.— Я думаю, однако, что тамъ, гд есть только одинъ путь, благоразумне всего идти по этому пути, разъ другого нтъ.
— Нтъ,— сказала она энергично.— Прокладывайте новый путь.
— Это ужъ я предоставляю вамъ, Люцилла. Вы всегда были преувеличеннаго мннія о моихъ силахъ. Теперь, мн кажется, вы впадаете въ другую крайность. Я не поэтъ, и, признаюсь, не могу обозрть сразу все дерево соціальнаго прогресса. Для меня вершина его скрывается въ облакахъ. И я стараюсь длать только то, что мн доступно.
— Когда-то у васъ были боле широкіе замыслы.
— Я, право, отказываюсь понимать васъ, — сказалъ онъ, стараясь подавить раздраженіе.— Вы, повидимому, требуете, чтобы я поступалъ такъ, какъ будто міръ былъ не таковъ, каковъ онъ есть, и сердитесь на меня за то, что я не живу въ такомъ мір, какого не существуетъ. Я наблюдаю факты и вижу, что въ обществ произошли извстныя перемны, что эти перемны имютъ до извстной степени прочный, длящійся характеръ. Понятное дло, что я долженъ сообразовать свою дятельность съ этими перемнами.
— И это все? Больше вы ни къ чему и не стремитесь?
— Само собою разумется, что не все, въ конечномъ смысл слова. Я говорю только о настоящей минут. Вдь намъ приходится воздйствовать на массу, состоящую изъ среднихъ людей, а не изъ исключительныхъ личностей. Я выбираю тотъ путь, который соотвтствуетъ современному демократическому уровню. Конечная цль моя заключается въ томъ, чтобы поднять этотъ средній уровень, чтобы сдлать средняго человка вообще боле сильнымъ и возвышеннымъ существомъ, чмъ онъ теперь. Но я могу дйствовать только такимъ орудіемъ, которое окажется пригоднымъ для этого. Было бы безсмысленно затвать что-нибудь неосуществимое.
— Вотъ какъ! Значитъ идеалы оказываются ненужными?
— Если вы считаете идеалами совершенно невозможныя вещи, то, по совсти говоря, я не могу тратить на это свое время. Я не могу навязывать жизни своихъ идеаловъ. Я стараюсь только понять и уразумть, какого рода идеалы выдвигаются самою жизнью.
— Нтъ, нтъ, это все не то! Нужно направлять жизнь въ сторону идеала, а не идти по теченію.
Поль пожалъ плечами и молча пошелъ впередъ по галлере. Люцилла слдовала за нимъ. Оба были очень печальны и озабочены. Люцилла уже не смотрла на него, а устремила взглядъ въ пространство, Поль искренно жаллъ, что началъ этотъ разговоръ. Ему не хотлось разставаться съ нею такъ, безъ примиряющей ноты, но онъ не зналъ, какъ приступиться.
— Мы, дйствительно, различно смотримъ на дло,— сказалъ онъ.— Вы хотите уничтожить весь современный строй, а я не имю къ этому ни малйшаго желанія. Я, такъ же, какъ и вы, вижу вс его несовершенства и темныя стороны. Но мн хочется разобраться, въ чемъ заключается причина болзни и какой наиболе раціональный способъ лченія ея. И я непоколебимо врю въ то, что общество съуметъ само излчиться.
— О, Боже мой,— воскликнула она.— И вы еще говорите о вр! Вы замняете вру въ принципъ врою въ методъ!
— Я думаю, что именно ваша вра не выдерживаетъ никакой критики, Люцилла. Теорія Ибсеновскаго Бранда ‘все или ничего’ гибельна, потому что она неврна.
— Не затрагивайте моей вры,— воскликнула Люцилла, вра въ невозможное была ея величайшимъ несчастіемъ.
— Хорошо, Люцилла,— отвчалъ Поль очень спокойно.— Я не буду говорить объ этомъ. Я не буду такъ жестокъ съ вами, какъ вы были жестоки со мною.
Люцилла ничего не могла отвчать, рыданья сжимали ей горло. Жестока съ нимъ! А онъ разв не былъ жестокъ съ нею? Очевидно, говорить больше было не о чемъ, дружба ихъ кончилась и никогда не возстановится. Какъ это могло случиться такъ скоро и какъ это ихъ разногласія, казавшіяся вначал такими ничтожными, привело къ полному разрыву?
Поль то же чувствовалъ, что случилось нчто непоправимое, и глубоко скорблъ объ этомъ. Ему тяжело было выслушать суровыя порицанія Люциллы, сознавать всю ихъ несправедливость и въ то же время оказаться безсильнымъ переубдить ее. Но для него все это было лишь однимъ изъ многихъ эпизодовъ въ теченіе его дня: тысячи другихъ длъ поджидали его. Когда они подошли къ концу галлереи, онъ усплъ уже стряхнуть съ себя овладвшее имъ уныніе и обернулся къ Люцилл съ пріободрившимся видомъ.
Для Люциллы, наоборотъ, каждое его слово было тяжелымъ ударомъ и она не могла такъ скоро отдлаться отъ гнетущаго чувства, вызваннаго въ ней этимъ разговоромъ. У конца галлереи Поль остановился и посмотрлъ на часы. Они стояли около пятиногого Ассирійскаго быка, равнодушно взиравшаго на душевную трагедію современныхъ людей, разыгрывавшуюся передъ нимъ.
— Мн пора,— сказалъ онъ, протягивая ей на прощаніе руку.— Черезъ четверть часа у меня назначено дловое свиданіе, прощайте. Мн очень грустно, что пришлось съ вами поспорить. Постарайтесь быть справедливе ко мн. Но не требуйте отъ меня слишкомъ многаго. Я многогршный сынъ земли и ангельскаго или демоническаго во мн нтъ ровно ничего. Прощайте. До свиданія.
Онъ крпко жалъ ея руки и глазами точно просилъ у нея прощенія. Но ея глаза смотрли твердо и сурово.. Потомъ онъ ушелъ. Люцилла въ нмомъ отчаяніи посмотрла ему вслдъ. Для нея этотъ разговоръ имлъ роковое значеніе: она знала, что теперь отступленіе отрзано и ея судьба ршена безповоротно…

Глава XVII.

Онора, припомивая въ этотъ же день вечеровъ свой утренній разговоръ съ Люциллой, пришла къ заключенію, что ея другъ находится въ болзненно-напряженномъ, нервномъ состояніи, и мысль о томъ, что Люцилла сидитъ теперь одна въ своей каморк, не давала ей покою. Кончивъ вс свои занятія, она ршила навстить ее и отправилась въ городъ.
Взобравшись наверхъ къ Люцилл, она увидла, что дверь въ ея комнату пріотворена. Это былъ врный знакъ, что Люцилла дома. И дйствительно, въ комнат слышались шаги, указывающіе на присутствіе хозяйки. Не смотря на это, когда Онора постучалась въ дверь, на стукъ ея не послдовало никакого отвта. Посл нкотораго колебанія, она побольше пріотворила дверь и заглянула въ комнату.
Люцилла была тамъ, она стояла около своего письменнаго стола съ молоткомъ въ рук. Когда Онора вошла, она, не замчая ея, подняла руку и ударила молоткомъ въ портретъ Шеридана, стоявшій на стол. Ударъ былъ нанесенъ такою твердою рукою, что стекло сразу подалось и рамка разбилась въ дребезги. Онора съ недоумніемъ наблюдала эту странную процедуру.
— Люцилла!— прошептала она наконецъ.
Люцилла вздрогнула и обернулась къ ней. Руки ея опустились и яркая краска залила щеки.
— Это вы!— сказала она тихо.— Для такихъ занятій я должна была бы запереть дверь на ключъ.
— Зачмъ вы сдлали это, Люцилла?— спросила Онора, съ тревогой смотря на разстроенное лицо молодой двушки.
— Бросьте карточку въ огонь,— вмсто отвта, проговорила Люцилла.
— Нтъ, ужъ длайте это сами. Я не люблю Шеридана. Онъ мн вовсе не другъ, но у меня рука не поднимется сжечь его.
— Ну, такъ дайте ее мн.
Онора не двигалась. Люцилла подошла къ столу, вынула карточку изъ сломанной рамки и бросила ее въ огонь. Она сла передъ каминомъ и смотрла, какъ пламя медленно охватывало изображеніе Шеридана.
Онора съ негодующимъ удивленіемъ смотрла на нее.
— Какъ вы могли сдлать такую жестокую вещь?— проговорила она наконецъ.
— Онора,— сказала Люцилла,— не будемъ говорить объ этомъ.
— Но все-таки я бы хотла знать, чмъ провинился м-ръ Шериданъ?
— Ничмъ. Ничмъ особеннымъ, во всякомъ случа.
— Когда вы съ нимъ послдній разъ видлись?
— Около часа тому назадъ.
— Какъ будто часа достаточно для того, чтобы обдумать свое поведеніе и ршиться мстить,— воскликнула Онора съ новымъ приливомъ негодованія.— Потому что это несомннно месть,— взять молотокъ и разбить имъ карточку друга!
— Тутъ нтъ никакой необдуманной мести. Я поступила вполн сознательно.
— Вы не можете поступать сознательно, когда находитесь въ ярости.
— Онора, я нисколько не была въ ярости. Повторяю вамъ, что я даже не сердилась. Вы не понимаете, въ чемъ дло.
— О, я прекрасно понимаю, можетъ быть, даже лучше вашего. Вы, вроятно, видите въ своемъ поступк что-нибудь возвышенное, а по моему, это просто припадокъ бшенства. М-ръ Шериданъ, вроятно, сказалъ что-нибудь возмутительное — надо отдать справедливость и ему, и вамъ — онъ обладаетъ способностью говорить ужаснйшія вещи — и вы пришли домой въ бшенств. А тутъ на стол стояло его изображеніе, и рядомъ лежалъ молотокъ. И вы, какъ капризный ребенокъ, взяли и раздробили въ куски его карточку. Вотъ и вся исторія, Люцилла.
— Онора!
— Ну?
— М-ръ Шериданъ не говорилъ ничего возмутительнаго. Это я наговорила ему самыхъ возмутительнйшихъ вещей.
— Это соображеніе, очевидно, могло только усилить вашъ гнвъ. Для меня все совершенно ясно. Конечно, всегда ищешь какого-нибудь способа, чтобы облегчить свою душу, когда очень сердишься. Но вы должны были бы подумать о будущемъ — о томъ неизбжномъ момент, когда злоба пройдетъ, и когда вы оглянетесь на свое дяніе и посмотрите на него другими глазами.
Люцилла молча смотрла въ огонь.
— Я, кажется, уже говорила вамъ,— продолжала Онора,— что когда-то я была страшно, страшно зла на одного своего друга. Я чувствовала непобдимое желаніе какъ-нибудь выместить свою злобу на карточк Литтльтона. Я была прямо въ ярости, и не могла выносить, чтобы она торчала тутъ у меня передъ главами и еще боле раздражала меня своимъ видомъ, но мн не пришло въ голову ударить въ нее молоткомъ. Какъ вы могли придумать такую гадость, Люцилла? Я просто швырнула ее въ ящикъ и заперла на ключъ. И тамъ она у меня пролежала долгіе мсяцы, Люцилла!
— Въ самомъ дл?
— Да. Цлые мсяцы. И когда я опять вынула ее, то она посмотрла на меня самымъ дружескимъ образомъ.
— Тутъ нтъ ничего общаго,— сказала Люцилла.— Ужъ можете мн поврить, что нтъ.
— Поврьте мн, что есть,— возразила Онора.— Человческая природа везд одна и та же, и соціалисты ссорятся совершенно такъ же, какъ и прочіе смертные.
— Разв это ссора?
— И очень нехорошая ссора, я полагаю. Я уврена, Люцилла, что вы дадите всему этому происшествію какое-нибудь торжественное названіе. Въ этомъ вся суть. Вы, наврное, разбранились съ м-ромъ Шериданомъ ‘по чувству долга’. Вы знаете, я не особенная поклонница м-ра Шеридана, но я всегда стою за справедливость. И я начинаю бояться, что вы сдлали величайшую глупость и окончательно порвали съ нимъ.
— О, да! Конечно, окончательно.
— И это очень глупо. Никогда не слдуетъ поступать такъ. Нужно всегда оставлять дверь пріотворенной.
— Дверь должна быть или закрыта, или открыта настежъ.
— Пустяки! Все это одн фразы. Я подозрваю, что вы берете на себя слишкомъ много. Знаете, я даже уврена въ этомъ.
Люцилла ничего не отвчала. Она устало опустила голову. Онора поднялась со своего мста, подошла къ ней, опустилась около нея на колни и крпко обняла ее. Об двушки прижались другъ къ другу.
— Знаете, что я сдлаю?— проговорила она мягкимъ шопотомъ.
— Нтъ,— отвчала Люцилла.— Что вы такое придумали?
— Я принесу вамъ новую картину, которую вы поставите себ на столъ вмсто портрета Шеридана.
— Какую картину?
— Одну картину Уатса. Помните его ‘Жизнь и любовь’? Я знаю, гд можно достать хорошую копію.
— О!— сказала Люцилла, съ глубокимъ вздохомъ.— Любовь здсь не причемъ.
— Вы ошибаетесь, — возразила Онора увреннымъ голосомъ, цлуя блдную щеку Люциллы.— Здсь все дло въ любви. Вдь и любовь бываетъ разная.
Она засмялась и, близко нагнувшись къ уху Люциллы, шепнула ей:
— Вы слишкомъ маленькая и слабенькая для вашихъ великихъ идей.
Люцилла ничего не отвтила. Изъ подъ рсницъ ея медленно скатилась слеза.
— Раньше,— начала Онора нсколько смущенно, — я думала, что могу обойтись безъ любви моего отца. Я считала, что онъ былъ неправъ по отношенію ко мн, и я ушла отъ него сть холоднымъ сердцемъ. Теперь я начинаю убждаться, что мн ужасно недостаетъ его любви — вроятно, постоянное общеніе съ дтьми научило меня этому, а можетъ быть, ваше вліяніе, Люцилла. Но только я теперь вижу, что какъ бы то ни было, а я должна опятъ завоевать его любовь.
Она погладила руку Люциллы, и сказала:
— Какая у васъ холодная рука! И щеки горятъ. Вы, наврное, больны. ли вы что-нибудь?
— Нтъ. Я не была голодна.
— Вотъ что я вамъ скажу: ложитесь теперь спать, а я приготовлю вамъ чего-нибудь пость. Если говорить правду, то я подозрвала нчто подобное, и потому принесла съ собою кое-что вкусное. Дайте, я помогу вамъ раздться, и посижу съ вами, пока вы не заснете.
Такимъ образомъ, этотъ тяжелый день неожиданно окончился для Люциллы полнымъ успокоеніемъ. Она лежала, измученная и усталая, въ ярко-освщенной комнат, и съ благодарностью смотрла на Онору, которая, неслышно двигаясь, приготовляла ей чай, укутывала ее и окружала всяческими заботами. Потомъ она запла что-то мягкимъ пріятнымъ голосомъ.
Люцилла никогда не думала, что Онора уметъ пть. Она выбирала тонкія, простыя, умиротворяющія вещи — должно быть, колыбельныя псни. Какъ это странно и непохоже на Онору. Но слушать было очень пріятно. Весна… сумерки, прозрачныя тни… птицы прячутся въ гнзда… И слушая, Люцилла понемногу начала дремать и, наконецъ, крпко уснула.

Глава XVIII.

Люцилла не измнила своему ршенію, принятому ею посл избранія Шеридана и своего послдняго свиданія съ нимъ. Втеченіе двухъ мсяцевъ она не имла никакихъ сношеній ни съ нимъ, ни съ его друзьями. Время не смягчило ея отношенія въ своимъ прежнимъ товарищамъ. Она думала о нихъ съ глубокою горечью и сожалніемъ, но не имла никакого намренія вернуться къ нимъ.
Съ другой стороны, Д’Овернэ все боле являлся для нея воплощеніемъ строгихъ общественныхъ принциповъ и героическаго отреченія отъ благъ міра сего во имя общаго блага, и она отдалась этому ученію со всей ревностью ново-обращенныхъ, проявляя собевно энергичную дятельность въ пропаганд.
Шериданъ, не смотря на массу работы и новыхъ интересовъ, наполнявшихъ его жизнь, не забывалъ Люциллу. Слухи объ ея окончательномъ присоединеніи къ Д’Овернэ дошли и до него, и искренно огорчили его.
Онъ вспоминалъ о ней не иначе, какъ со жгучей болью и жалостью. Иногда ему хотлось написать ей, но онъ все не могъ ршиться на это. Ему казалось, что онъ не иметъ никакого права вторгаться въ ея жизнь, навязывать ей свои совты, а между тмъ трудно было помириться съ мыслью, что между ними все кончено.
Въ покой школ Оноры Люцилла съ обычной добросовстностью выполняла вс свои обязанности. Правда, Онора съ грустью замчала, что она уже не относится къ длу съ прежней лихорадочной страстностью. Ее огорчала также все увеличивающаяся худоба ея друга и странный блескъ ея глазъ. На всякіе вопросы о здоровь Люцилла отвчала удивленнымъ взглядомъ. Не смотря на свою близость съ Онорой, она оставалась попрежнему замкнутой и никогда не говорила съ ней о переживаемой душевной борьб.
Онора между тмъ все боле и боле привязывалась къ этой странной двушк и относилась къ ней съ покровительственной, почти материнской нжностью.
Однажды, вечеромъ, въ половин ноября Люцилла, вернувшись къ себ, нашла въ ящик для писемъ у своей двери два или три письма. Несмотря на вс старанія Оноры, Люцилла продолжала вести свой обычный суровый отшельническій образъ жизни, не позволяя себ никакихъ, какъ она выражалась, ‘излишествъ’.— Люцилла въ принцип стояла за ‘опрощеніе’ и за то, чтобы по возможности не подыматься надъ уровнемъ жизни народной массы.
Теперь она вынула письма изъ ящика, бросила ихъ на столъ и принялась зажигать у себя лампу и растапливать каминъ. Она всегда длала все сама, считая прислугу тоже излишней роскошью. Наконецъ, въ комнат стало свтло, и въ котелк, повшенномъ надъ каминомъ, закипла вода. Тогда она переодлась и сла пить чай. Къ письмамъ она все время не дотрогивалась, отчасти, чтобы дисциплинировать себя, а, можетъ быть, отчасти и для того, чтобы продлить удовольствіе. Въ ея однообразной, замкнутой жизни, полной за послднее время такой мучительной и напряженной борьбы, эти письма были цлымъ событіемъ!
Люцилла выдержала характеръ и взялась за письма только посл того, какъ поужинала, убрала все со стола и вымыла посуду. Первое письмо не заключало въ себ ничего особеннаго. Люцилла просмотрла его и отложила въ сторону. Но подъ нимъ лежалъ небольшой четырехъ-угольный срый конвертъ, одинъ вншній видъ котораго имлъ въ себ что-то привлекательное. Адресъ былъ написанъ рукою Шеридана. Когда она увидла его, сердце ея радостно забилось. Комната сразу сдлалась свтле и веселе, и повяло новой жизнью. Она взяла письмо и хотла открыть конвертъ, но потомъ вдругъ выпустила его изъ рукъ. Нтъ, нтъ, нтъ! Она ни за что не сдлаетъ ни одного шага къ примиренію. Посл того, какъ онъ сдлался членомъ парламента, между ними все кончено. Никакого возврата къ прошлому не можетъ и не должно быть. Она опять схватила письмо и бросила его въ огонь. Когда оно исчезло въ пламени, она вздохнула съ облегченіемъ, чувствуя, что освободилась отъ большой опасности.
Съ тхъ поръ прошло нсколько недль. Наступилъ декабрь. Погода стояла очень мягкая, но пророки погоды предсказывали близкое наступленіе холодовъ. Въ одинъ изъ теплыхъ ясныхъ вечеровъ Люцилла возвращалась домой съ одного изъ собраній въ маленькомъ домик за Вестминстерскимъ мостомъ. Собраніе не выходило изъ ряду обыкновенныхъ, и она не вынесла оттуда ни особеннаго интереса, ни подъема духа. Д’Овернэ шелъ съ нею. У него уже вошло въ привычку провожать ее часть пути до дому. Люцилл это не особенно нравилось: лично д’Овернэ никогда не былъ ей симпатиченъ и она не могла подавить въ себ безсознательно непріязненнаго чувства къ нему, но онъ былъ очень настойчивъ, и ей приходилось переносить его общество. Обыкновенно онъ бывалъ веселъ и разговорчивъ, но на этотъ разъ отличался молчаливостью. Они прошли почти весь мостъ въ молчаніи. Потомъ онъ вдругъ наклонился къ ней.
— Миссъ Деннисонъ,— сказалъ онъ тихо, — мн нужно сообщить вамъ нчто очень важное.
Онъ сказалъ эти слова такимъ многозначительнымъ тономъ, что Люцилла тотчасъ же остановилась, какъ вкопанная.
— Не здсь,— проговорилъ онъ быстро.— Но не могли ли бы вы удлить мн нсколько минутъ? Можетъ быть, вы согласитесь пройти со мною въ одно мсто, гд намъ можно будетъ поговорить свободно?
— Куда?— спросила Люцилла.
— Я знаю одно уединенное мстечко на набережной, недалеко отъ парламента. Мы можемъ тамъ постоять у рки и никто не помшаетъ намъ.
Принявъ ея молчаніе за согласіе, д’Овернэ спокойно пошелъ впередъ, указывая ей дорогу. Люцилла слдовала за нимъ. Сердце ея сильно билось. Они прошли мимо палаты общинъ и повернули налво. Здсь было уже гораздо меньше народу, но Люцилла никого не замчала. Въ голов ея неотвязно вертлось изреченіе, читанное сегодня на собраніи:
‘Un voyage de mille lieux commence par un pas. Et tu sais, compagnon! Il n’y a que le premier pas qui cote’ {Путешествіе въ тысячу верстъ начинается съ одного шага. А ты знаешь, товарищъ, труденъ только первый шагъ.}.
Д’Овернэ привелъ ее къ пустынному мсту, гд почти не было пшеходовъ. Съ одной стороны дороги возвышался рядъ красивыхъ, невысокихъ домовъ, съ другой — протекала Темза, закованная въ каменную ограду.
— Здсь,— сказалъ онъ, останавливаясь около ограды.
Онъ прислонился къ оград и сталъ смотрть на рку. Люцилла подошла къ нему и стала рядомъ.
— Mademoiselle, — спросилъ онъ вдругъ рзкимъ голосомъ, близко наклоняясь къ ея уху,— вы уврены въ себ?
— Конечно, monsieur д’Овернэ. Неужели вы не довряете мн?
— Разв это возможно? Нтъ. Я вполн довряю вамъ. Если бы я не доврялъ, разв бы я привелъ васъ сюда?
— Я очень тверда, monsieur д’Овернэ.
— Но вы такое слабое существо, mademoiselle, такая маленькая! Si petite… si mignonne. Есть ли у васъ сила?
— Я сильна,— отвтила Люцилла съ убжденіемъ.
— Но есть ужасныя вещи, которыя слишкомъ грубы, слишкомъ тяжелы для такихъ нжныхъ плечъ, какъ ваши? Только мужчины могутъ съ ними справиться.
— И женщины также, если он входятъ въ жизнь.
— Но это очень трудно и опасно. Дйствовать не то же самое, что разговаривать. Пріятно поговорить о дл въ кругу товарищей и, если можно такъ выразиться, помечтать о немъ. Но приступить къ длу, mademoiselle, о! это ужъ совсмъ другое!
— О, monsieur д’Овернэ! Неужели моментъ уже насталъ?
Она обернулась къ нему въ страстномъ ожиданіи.
— Не лучше ли вамъ теперь уйти, не дослушавъ остального?— проговорилъ онъ насмшливымъ и, въ то же время, нжнымъ голосомъ.— Да, моментъ насталъ…
Онъ смотрлъ ей прямо въ глаза своими большими темными глазами, казавшимися еще красиве въ полумрак, царившемъ на набережной.
— Помните,— повторилъ онъ.— Я предупреждалъ васъ: лучше не слушайте.
— Говорите,— произнесла Люцилла, затаивъ дыханіе.
— Подойдите ближе. Повернитесь къ рк.
Люцилла безпрекословно повиновалась.
— У насъ не принято поврять свои ршенія другимъ и мене всего женщинамъ. Мы руководствуемся своими убжденіями и не обсуждаемъ своихъ поступковъ, а совершаемъ ихъ. Только сильные духомъ могутъ идти съ нами.
— Я это знаю.
— Но когда подвертывается случай, когда мы видимъ, что пришло время для дйствія — тогда, если намъ нужна помощь, мы опираемся на вру и преданность нашихъ товарищей.
— Да.
— А теперь наше время пришло…
— Monsieur д’Овернэ! Я не уду изъ Англіи.
— О, mademoiselle! Вы будете не одна! Нтъ! Съ вами будетъ близкій и надежный человкъ.
— Я не понимаю. Куда мн нужно хать? И зачмъ?
Д’Овернэ подошелъ къ ней совсмъ и заговорилъ подавленнымъ шопотомъ:
— Зачмъ? Затмъ, что въ васъ вся моя сила. Вы — мое мужество, мое вдохновеніе, моя душа. Я не могу дйствовать безъ васъ. Безъ васъ я ничего никогда не совершу.
— Я ничего ме понимаю — отвчала Люцилла рзко. Она была поражена, ошеломлена и окончательно сбита съ толку.— Говорите ясне, потому что я не понимаю.
Д’Овернэ тихонько разсмялся, мягкимъ музыкальныхъ смхомъ. Взглянувъ на него, она увидла его красивое лицо, точно озаренное смхомъ. Въ немъ было какое-то новое, странное выраженіе. Почему именно теперь, въ эту безконечно-важную и серьезную минуту monsieur д’Овернэ смялся и смотрлъ на нее такими странными глазами?
— Не можетъ быть, чтобы вы не замчали ничего, чтобы вы не видли, что я выбралъ васъ одну среди всхъ женщинъ? А! Но вы прекрасно видли, вы знали! Могу ли я забыть тотъ вечеръ, mademoiselle, когда вы сами, безъ моего зова, пришли во мн и отдались моему руководительству? Тогда я впервые почувствовалъ біеніе вашего сердца такъ близко отъ меня, я повялъ, что вы порвали свои оковы и освободились… То, о чемъ я такъ долго мечталъ, близилось къ осуществленію…
Люцилла машинально провела рукою по глазамъ. Ей казалось что передъ нею мелькаютъ какіе-то огненные круги, и что она слышитъ какія-то странныя, ни съ чмъ несообразныя слова.
— Разв вы не видли, чмъ вы были для меня?— продолжалъ онъ.— Вы побдили меня своимъ страстнымъ порывомъ къ свчу, mademoiselle, но я былъ вашимъ и раньше. Я весь въ вашей власти, mademoiselle, я готовъ васъ слушаться, какъ ребенокъ. Какъ я завидовалъ накидк, облегавшей вашъ станъ, втру, игравшему въ вашихъ волосахъ и румянившему ваши щеки. О, эти волосы, этотъ прелестный ротикъ!..
— Monsieur д’Овернэ!
— Нтъ, нтъ! Не говорите ничего! Вашъ ротъ созданъ для того, чтобы имъ любовались, чтобы на него молились. Безъ васъ я — ничто. Если я буду держать васъ въ своихъ объятіяхъ, я готовъ на все… тогда я буду и дйствовать… Смотрите, я отдаю вамъ всего себя, свое сердце, свои руки, свою любовь…
О, Боже, Боже, такъ вотъ какой смыслъ имла эта ‘важная минута’! Такое страшное оскорбленіе! Люцилла сразу спустилась со своихъ высотъ.
— Молчите!— крикнула она ему и сама удивилась чужому звуку своего голоса.
Онъ бросился къ ней, но она быстро отступила на нсколько шаговъ. Онъ продолжалъ говорить ей о своей страсти, но Люцилла съ трудомъ понимала его слова. Она понимала только одно: въ глазахъ этого человка она была просто красивой женщиной, возбуждающимъ образомъ, дйствовавшей на его нервы и на его энергію. Вотъ въ чемъ заключалась ея роль, и вотъ къ чему сводилось то предложеніе, съ котораго онъ такъ широковщательно началъ свою рчь!.. Она вдругъ стала на его точку зрнія, посмотрла на себя его глазами, и чувство нестерпимаго униженія на минуту вытснило изъ ея души вс другія чувства.
— Постойте!— крикнула она опять.
Д’Овернэ замолкъ и вопросительно взглянулъ на нее.
— Наконецъ-то вы высказались вполн ясно, — начала она сухо.— Насколько я теперь понимаю, все это дло иметъ совершенно личный характеръ. Вы желаете, чтобы я въ четвергъ сопровождала васъ въ Парижъ?
— Да. И чтобы вы приняли мою любовь.
— Вы просите меня хать съ вами. Въ качеств кого?
— Въ качеств самаго близкаго, дорогого мн существа.
— Въ качеств вашей жены, значитъ?
— Если вы хотите дать себ такое названіе, то да.
— А что же будетъ длать ваша настоящая жена?— воскликнула Люцилла,— Теперешняя madame д’Овернэ?
Д’Овернэ посмотрлъ на нее со спокойнымъ удивленіемъ.
— Какое это иметъ отношеніе въ вопросу?— спросилъ онъ.— Кто вамъ сказалъ, что я женатъ?
— Я это знаю,— отвтила Люцилла коротко.
— Ну, что жъ,— замтилъ онъ просто,— значитъ, между нами все выяснено.
Наступило долгое молчаніе. Д’Овернэ ршилъ терпливо ждать, пока она снова протянетъ ему свою нжную ручку. Для него съ перваго же знакомства самымъ привлекальнымъ въ Люцилл были ея свободныя, товарищескія манеры, та простота обращенія, свойственная англійскимъ двушкамъ, благодаря которой за ними такъ пріятно ухаживать. Онъ пожиралъ глазами ея лицо и фигуру, и ждалъ отвта.
Между тмъ Люцилла быстро оправилась отъ перваго потрясенія и ршила поскоре покончить весь этотъ мучительный инцидентъ.
— Хотя, какъ вы говорите, между вами и мной все выяснено,— начала она медленно,— но, вроятно, между вашей женой и вами отношенія еще не настолько выяснились.
— Надюсь, mademoiselle,— сказалъ д’Овернэ быстро,— что это давно прошедшее дло не можетъ помшать моему теперешнему предложенію.
Люцилла не врила своимъ ушамъ. Неужели же онъ все время такъ низко цнилъ ее? Но она взяла себя въ руки и продолжала говорить по возможности спокойно.
— Это ваша жена,— сказала она, — женщина, съ которой вы связаны клятвой.
— Когда я встртилъ madame д’Овернэ,— началъ французъ,— я не зналъ васъ. Для любви не существуетъ оковъ. Неужели васъ смущаетъ такой пустякъ? Конечно, это длаетъ честь доброт вашего сердца. Я нахожусь въ союз съ женщиной, къ которой теперь я совершенно равнодушенъ.
— Вы ошибаетесь,— возразила Люцилла.— Я признаю такой союзъ. По всей вроятности, ваша жена также признаетъ его.
— Mademoiselle,— сказалъ д’Овернэ искреннимъ тономъ,— что мн теперь эта женщина, и почему я долженъ принимать въ соображенія ея чувства? Любовь умерла и ее ничмъ не воскресишь. Неужели же вы съ такимъ уваженіемъ относитесь къ закону, что считаете его постановленія ршающими въ такомъ вопрос, какъ любовь?
Въ голос его звучало удивленіе. Люцилла отмтила это и сочла обвиненіемъ противъ себя. Очевидно, она сама во всемъ ниновата. Она такъ держала себя, что дала ему право говорить все это. Онъ былъ только послдователенъ и дйствовалъ сообразно со своими принципами. А она, признавъ его ученіе, лишила себя возможности возражать ему съ теоретической точки зрнія. Ей все стало совершенно ясно. Сегодня еще она слышала т же взгляды, излагавшіеся въ собраніи, и соглашалась съ ними. Но то была теорія, а теперь она столкнулась съ осуществленіемъ ихъ на практик.
— Я говорю не о законномъ союз между вами,— заговорила Люцилла опять спокойнымъ, тихимъ голосомъ.— Но неужели васъ не останавливаетъ мысль о страданіяхъ, которыя вы причиняете вашей жен?
— Я не останавливаюсь передъ такой слезливой моралью,— сказалъ онъ холодно.— Я признаю только волю, свое право жить и наслаждаться.
— Monsieur д’Овернэ!— проговорила Люцилла твердо.— Мы должны кончить этотъ разговоръ. Между нами, очевидно, съ самаго начала было какое-то ужасное недоразумніе. Я обвиняю не васъ, а самое себя. Моя совсть до такой степени опутана условностями, которыя вы такъ презираете, что я не могу даже поблагодарить васъ за ваше предложеніе.
Вся горечь ея униженія вылилась въ этихъ словахъ. Она повернулась и хотла уйти, но онъ удержалъ ее.
— Вы не уйдете, mademoiselle,— сказалъ онъ и въ голос его опять звучали страстныя, испугавшія ее, ноты.— Мы еще не объяснились. Мы съ вами товарищи, mademoiselle, а не дти, играющія въ любовь. Вы сами протянули мн руку. Вы дали клятву. Это только прелюдія къ тому, что должно свершиться.
— Я дала клятву молчать и сдержу ее. Отпустите меня, monsieur д’Овернэ. Я не могу больше оставаться здсь. Вашъ видъ, ваши манеры внушаютъ мн ужасъ и отвращеніе.
Но онъ не пускалъ ее и продолжалъ говорить. Есть слова, которыя дйствуютъ больне ударовъ, интонаціи голоса, которыя сами по себ являются величайшимъ оскорбленіемъ. Она хотла идти, но онъ удержалъ ее за руку. Его прикосновеніе было ей ненавистно, какъ прикосновеніе какого-нибудь пресмыкающагося. Она чувствовала, что сейчасъ упадетъ въ обморокъ: передъ ней былъ мракъ и во мрак ярко выдлялось его искаженное, красивое лицо, которое было ей ненавистно. У нея невольно віст съ рыданіемъ вырвались слова:
— О, Поль, неужели вы не придете спасти меня?
— Этотъ предатель! Этотъ измнникъ общему длу! Вы зовете его?
Ненависть и злоба, звучавшіе въ его голос, такъ поразили ее, что она сразу пришла въ себя. Силы вернулись къ ней и она бросила въ лицо д’Овернэ:
— Вы измнникъ, а не онъ.
И, подойдя къ нему, она, съ неожиданой для себя ршительностью, подняла руку и ударила его по лицу.
Въ слдующій моментъ она опрометью бжала по набережной, и почувствовала себя въ безопасности, достигнувъ людныхъ улицъ.

Глава XIX.

Мечты Люциллы улетучились, какъ мыльные пузыри.
Всю ночь она пролежала неподвижно, съ широко-раскрытыми глазами. Стыдъ и отчаяніе душили ее. Ея чувствительности была нанесена жестокая рана.
— Я убита, — говорила она себ.— Я убита и никогда не оправлюсь отъ этого, никогда не смогу смотрть на міръ прежними глазами.
Когда наступило утро, она немного успокоилась и къ ней вернулась способность разсуждать. Въ окно виднлся кусочекъ сраго неба, съ котораго лилъ дождь на крыши и трубы. Температура воздуха сразу понизилась, и утромъ было такъ же сыро и холодно, какъ ночью было душно и тепло. Люцилла встала и начала одваться. Полуодтая, она затопила каминъ, и въ это время вдругъ опять вспомнила вс событія прошлой ночи, слова д’Овернэ о готовящемся покушеніи и клятву молчанія, которую она дала ему.
Гребенка упала у нея изъ рукъ на колни и на лбу образовалась глубокая складка. Что ей теперь длать? Должна ли она сдержать данную клятву, или же совсть подскажетъ ей нарушить ее? Она откинулась на спинку стула и закрыла глаза, стараясь сосредоточиться и найти какой-нибудь выходъ. Мысль о Пол промелькнула въ ея голов и вмст съ нею явилась и нкоторая надежда. Но надежда эта быстро исчезла. Она не могла написать Полю, или кому-нибудь другому. Прежнія, простыя и свободныя отношенія къ людямъ были для нея теперь немыслимы. Все измнилось и въ ней самой, и вокругъ нея. Тяжелыя, безнадежныя слезы медленно скатывались по ея щекамъ.
— Я не могу писать. Я не могу жить — прошептала она:
Вслдъ затмъ она быстро вскочила со стула и стала торопливо одваться. Она чувствовала потребность уйти отъ этихъ удручающихъ мыслей и ршила похать къ Онор.
Было еще очень рано, и Люцилла пріхала въ школу, когда Онора еще не успла напиться чаю. Она сидла за чайнымъ столомъ и читала письма, неожиданное появленіе Люциллы крайне поразило ее.
— Какъ, это вы, моя маленькая, тихенькая мышка,— воскликнула она съ радостнымъ удивленіемъ.— Какъ вы сюда попали такъ рано?
— Взяла и пріхала,— отвчала Люцилла слабымъ голосомъ.
— Пили вы что-нибудь?
Люцилла вздрогнула и слегка покраснла.
— Нтъ, ничего еще не пила. Говоря откровенно, я забыла о существованіи чая.
— Гм!— проговорила Онора, топнувъ ногою.— Дайте мн ваши руки. Ну, конечно, холодныя, какъ ледъ. Садитесь сейчасъ къ камину, и я стащу съ васъ сапоги. Ужасная вы женщина! Отчего вы такъ дрожите? Ну, полноте, голубчикъ, пріободритесь. Что еще у васъ случилось? Дайте мн посмотрть вамъ въ глаза.
— Нтъ, только не смотрите мн въ глаза, Онора, милая.
— Очевидно, вы проливали слезы надъ страданіями Истъ-Энда и ршили уморить себя съ голоду для возстановленія равновсія. Если бы я только могла убдить васъ взвалить страданія міра на какія-нибудь боле сильныя плечи, чмъ ваши, напр., на плечи м-ра Шеридана, и заняться своимъ маленькимъ дломъ. Я не стала бы запрещать вамъ оказывать м-ру Шеридану извстную помощь, но въ благоразумныхъ размрахъ. Не слдуетъ забывать, что вы все-таки женщина.
— Да, — сказала Люцилла, почти шопотомъ.— Въ этомъ и заключается весь ужасъ.
— Что-жъ тутъ ужаснаго? Просто это одинъ изъ тхъ фактовъ, съ которыми нельзя не считаться. Напр., я уврена, что м-ръ Шериданъ обладаетъ очень добрымъ и мягкимъ сердцемъ — хотя вообще я считаю его препротивнымъ господиномъ,— и я не сомнваюсь, что онъ также сочувствуетъ всмъ униженнымъ и оскорбленнымъ, какъ и вы. Но у мужчинъ другіе нервы. Они легче переносятъ бремя жизни и впечатлнія у нихъ ложатся не такъ глубоко. Уже одно то, что они не плачутъ отъ усталости или отъ обиды, показываетъ, какая разница между ними и нами. Если у нихъ случается какая-нибудь непріятность, они идутъ играть на билліард, курятъ, словомъ, какъ-нибудь развлекаются. А мы забираемся къ себ въ уголъ и плачемъ.
Онора стояла на колняхъ около Люциллы, и снимала съ нея сапоги. Люцилла задумчиво смотрла на ея наклоненную головку съ вьющимися темными волосами. Ей было жаль, что она раньше не доврилась своему другу и не разсказала ей всего, что ее мучило. Можетъ быть, Онора, со своимъ яснымъ, трезвымъ умомъ, съумла бы успокоить ее и поддержать въ ея внутренней борьб.
— Когда-то я тоже увлекалась разговорами объ эмансипаціи,— продолжала Онора.— Конечно, я и теперь стою за уничтоженіе всякаго неравенства, включая сюда и наши слезы, и прочее, если только это возможно. Но дло въ томъ, Люцилла, что въ тотъ самый моментъ, какъ я нашла себ подходящее дло и принялась за него, я сразу почувствовала, что я уже эмансипировалась. И этой премудрости вы научили меня. Вы внушили мн мысль о плодотворности работы въ своемъ узкомъ кругу, которая оказывается гораздо полезне безплодныхъ порывовъ къ чему-то необычайному.
— Да,— сказала Люцилла.
— Ну, вотъ, наконецъ, сапоги стащены,— проговорила Онора, подымаясь съ колнъ.— Не знаю почему, Люцилла, но вы всегда вызываете во мн предчувствіе, что я рождена быть матерью — имть вокругъ себя кучу голодныхъ, несносныхъ ребятишекъ, которыхъ мн придется кормить и умиротворять. Я рада, что вы такая маленькая. Мн всегда хочется васъ ласкать и возиться съ вами, какъ съ ребенкомъ. Да вы и въ самомъ дл ребенокъ, Люцилла. Я ни у кого не видла такого дтскаго выраженія лица, какъ у васъ, выраженія полной невинности и невднія жизни.
— О, я все знаю… теперь.
Она подняла голову и посмотрла на Онору широко-раскрытыми глазами. Признаніе чуть было не сорвалось съ ея устъ.
— Неужели? Воображаю, какъ вы много знаете, въ самомъ дл! Милое, маленькое существо! Когда я съ вами, я чувствую себя какой-то неповоротливой великаншей, чмъ-то врод мудраго матріарха. Не знаю, существуетъ ли такой терминъ, кажется, я сама его и выдумала. А можетъ быть, онъ и встрчается гд-нибудь въ исторіи. Лесли увряетъ, что я очень слаба по части исторіи.
Онора расхаживала по комнат и хлопотала о завтрак.
— Дать вамъ кофе, Люцилла? Я сама приготовляю его сейчасъ. О горячіе гренки тоже. Вы непремнно должны также състь чего-нибудь мясного. Если бы женщины поняли наконецъ, что питательная пища есть основа правильнаго мышленія, я думаю, он могли бы излчиться отъ своего безразсудства.
— Разв я такъ безразсудна, Онора?
— Къ сожалнію, да, мой милый другъ.
— Онора!
— Что скажете?
— Эту недлю будетъ моя очередь вести занятія въ класс ‘англійскихъ гражданъ’?
— Да. У васъ есть уже что-нибудь наготов?
— Я хотла поговорить съ ними объ обобщающей способности. Вы замтили одну странную особенность у женщинъ?
— Не одну, а очень много. Но мы вс точно сговорились надлять женскій полъ какими-то совершенствами, и приберегаемъ наши осужденія для отдльныхъ личностей.
— Мн некого осуждать, кром самой себя. Мн очень грустно теперь, Онора. Я бы хотла разъяснить дтямъ, что женщина, главнымъ образомъ, должна добиваться двухъ вещей: во-первыхъ, она должна побороть свою умственную апатію, которая мшаетъ ей длать какія бы то ни было обобщенія. А во-вторыхъ она должна боле критически относиться ко всему. Когда женщины сдлаютъ какое-нибудь обобщеніе, то уже держатся за него слпо, бросаются очертя голову, и совершаютъ величайшія безразсудства.
Несмотря на свою веселую болтовню, Онора была серьезно озабочена состояніемъ Люциллы. Она убдила ее остаться ночевать въ школ слдующія четыре ночи. Оставаться еще дольше Люцилла ни за что не соглашалась. Но Онора взяла съ нея общаніе, что она, уходя изъ своей комнаты, будетъ оставлять ключъ сосдк, съ тмъ, чтобы та въ ея отсутствіе топила комнату и убирала ее. Люцилла согласилась. Она съ большимъ волненіемъ ждала пятницы. Въ этотъ день, по ея разсчетамъ, д’Овернэ долженъ былъ пріхать въ Парижъ.
Ей хотлось тогда вернуться къ себ и одной выжидать событій. Между тмъ, она старалась скрывать отъ Оноры свою тревогу и припадки нервнаго страха, случавшіеся съ нею по временамъ. Въ пятницу утромъ, за кофе, Онора взяла газету и мелькомъ пробжала ее. Люцилла, увидвъ газету, не могла уже проглотить ни одной капли.
— Вотъ газета,— сказала Онора, передавая ее Люцилл.— У меня никогда нтъ времени прочесть ее. Я думаю, правительство само справится со своими длами, а я ужъ буду заниматься своей школой.
Люцилла раскрыла газету. Въ иностранныхъ извстіяхъ, на которыхъ она тотчасъ же сосредоточила все свое вниманіе, не было ничего особеннаго. Она неслышно переворачивала газетные листы, когда вдругъ ей бросился въ глаза заголовокъ, который сразу приковалъ ея вниманіе.

——

Наканун вечеромъ, т. е. въ четвергъ, Шериданъ и Литтльтонъ были въ засданіи школьнаго совта. Было уже темно, когда они вышли оттуда и направились домой по набережной. Оба они замтили подъ аркой около Вестминстерскаго аббатства фигуру человка, стоявшаго прислонившись къ стн. Но ни одинъ изъ нихъ не замтилъ, что онъ, завидя ихъ, перешелъ на другую сторону и въ отдаленіи слдовалъ за ними. Впрочемъ, если бы даже они и замтили его движенія, то не придали бы имъ никакого значенія. Два дня шелъ снгъ, но теперь небо было ясное, и покрытыя снгомъ деревья и крыши красиво выдлялись на его фон. Они ршили идти по набережной, чтобы полюбоваться картиной зимней ночи. Было тепло и хорошо, они остановились у рки и смотрли на громадный городъ, разстилающійся передъ ними. Шериданъ особенно живо чувствовалъ своеобразную красоту Лондона. Рка, усянная безчисленными огоньками, громады домовъ и церквей, смутно рисующіяся во мрак, уличный шумъ, доносящійся сюда издалека, и тишина ночного неба, простирающагося надъ городомъ — все это было для него полно поэзіи.
— Завтра будетъ таять и все испортится,— сказалъ Литтльтонъ, осматриваясь кругомъ.— Но сегодня здсь необыкновенно красиво.
Они продолжали путь и дошли до Вестминстерскаго моста. Здсь они повернули и пошли на сверъ. Незнакомецъ все слдовалъ за ними.
— Пойдемте черезъ паркъ,— сказалъ Шериданъ.— Времени еще много, а тамъ будетъ спокойне.
Они направлялись въ Спрингъ-Стритъ, гд у Шеридана было назначено дловое свиданіе въ помщеніи совта графства, а конецъ вечера онъ долженъ былъ провести въ обществ одного бывшаго министра, который хотлъ поговорить съ нимъ объ одномъ изъ вопросовъ, стоявшихъ теперь на очереди въ парламент. По дорог Шериданъ заговорилъ своимъ обычнымъ насмшливымъ тономъ о либеральной партіи.
— Они мн страшно надоли,— говорилъ онъ.— Насколько я теперь убждаюсь, они не въ силахъ выработать порядочной программы. Они ищутъ Богъ знаетъ гд какого-нибудь избирательнаго лозунга, когда у нихъ передъ носомъ находится Лондонъ, со всми его неустройствами и ужасами. Они не могутъ придумать ничего, кром гомъ-руля и питейной реформы. Можно думать, что у насъ все уже обстоитъ вполн благополучно и мы не знаемъ, чего и желать. Гартхэдъ просилъ меня зайти къ нему сегодня и поговорить о заработной плат. Я охотно сдлаю это, но при случа вверну ему и нсколько словъ о программ. Имъ придется принять мою программу, разъ они не могутъ выдумать своей. Но что прикажете длать съ людьми, которые стоятъ у кормила правленія и заимствуютъ у другихъ руководящія начала для своей дятельности, когда достаточно только посмотрть вокругъ себя, чтобы понять, куда слдуетъ направить свои силы Все это меня просто злитъ. Сами они ищутъ, какъ бы обновить свою программу. Когда же является кто-нибудь и предлагаетъ программу, боле соотвтствующую интересамъ большинства избирателей — они почему-то отъ него отворачиваются.
Они повернули на Парламентскую улицу и приближались къ парку. Здсь было тихо и безлюдно. На улиц никого не было, кром ихъ двухъ и одинокой фигуры, слдовавшей за ними, которая теперь перешла на ихъ сторону. Въ увлеченіи разговоромъ они и не замтили его. Онъ подошелъ совсмъ близко къ нимъ, потомъ вдругъ повернулся и толкнулъ Шеридана. Литтльтонъ тотчасъ же защитилъ собою своего друга и повлекъ его направо, но Шериданъ поблднлъ, какъ смерть, вскрикнулъ и упалъ на снгь.
— Боже мой!— закричалъ Литтльтонъ.— Я видлъ ножъ въ рук этого человка. Бгите за нимъ, господа. Онъ убжалъ въ сторону парка. Высокій человкъ, съ большой бородой!
Улица, казавшаяся передъ этимъ пустою, быстро наполнялась народомъ. Литтльтонъ стоялъ на колняхъ около лежащаго Шеридана и старался приподнять его. Шериданъ протянулъ ему руку. Ножъ все еще торчалъ въ ран. Рукоятка его была обернута въ бумагу, на которой было что-то написано, но она была такъ залита кровью, что нельзя было разобрать надписи.
— Я не думаю, чтобы онъ былъ серьезно раненъ,— сказалъ чей-то спокойный голосъ.— Я не докторъ, но немного смыслю въ этихъ длахъ. Я помогу вамъ поднять его. Тотъ негодяй, очевидно, промахнулся и не туда попалъ.
— Я видлъ его,— сказалъ Литтльтонъ,— и видлъ, какъ онъ поднялъ ножъ. Но я не могъ ничего сдлать и усплъ только пихнуть моего друга впередъ.
— Вотъ именно этимъ вы и спасли его.
Слдующіе нсколько часовъ показались Литтльтону ужаснйшимъ кошмаромъ. Положеніе Шеридана еще не было выяснено, а тутъ пришлось вынести всю тяготу полицейскаго допроса. Литтльтонъ не могъ пролить никакого свта на это загадочное дло. Онъ могъ только еще разъ разсказать о внезапномъ поворот незнакомца, который бросился на Шеридана, когда тотъ былъ совершенно увлеченъ разговоромъ, и о необыкновенной быстрот удара. Кто былъ человкъ, нанесшій ударъ,— онъ не имлъ ни малйшаго понятія. Онъ замтилъ только его смуглый цвтъ лица и пушистую бороду. Относительно мотивовъ покушенія онъ также не могъ ничего сказать.
До субботы вечера Литтльтона не пускали къ Полю. Доктора, впрочемъ, съ самаго начала высказались въ благопріятномъ смысл, рана, хотя и очень мучительная, была не опасна, но она вызвала сильное нервное потрясеніе и поэтому больного ршили продержать нсколько дней въ полномъ одиночеств. Покушеніе произошло въ четвергъ вечеромъ, а къ суббот Шериданъ уже настолько оправился, что былъ въ состояніи дать нсколько показаній полиціи, которая тщетно усиливалась отыскать убійцу. Въ субботу же вечеромъ Литтльтону разршили навстить своего друга. Литтльтонъ засталъ его лежащимъ въ кровати, слабымъ и блднымъ отъ потери крови, но вн всякой опасности.
— Какъ вы себя чувствуете, дружище?— спросилъ онъ нжно.
— Довольно хорошо. Рана, конечно, немного побаливаетъ. Но я собственно не знаю, зачмъ я долженъ лежать здсь, хотя доктора почему-то на этомъ настаиваютъ. Мн запрещаютъ говорить, и читать, и даже думать. Я долженъ только лежать смирно и выздоравливать.
— Потерпите еще немного. Это наврное будетъ продолжаться недолго.
— Они то же самое говорятъ. Рана, оказывается, была самая пустяшная.
— Я думаю, теперь ужъ мн позволятъ отъ времени до времени приходить къ вамъ?
— Вроятно. А кстати, видли вы ту бумагу?
— Какую бумагу?— Литтльтонъ посмотрлъ на него съ недоумніемъ.
— Бумагу, въ которую былъ обернутъ кинжалъ. Полиція приходила сегодня утромъ. Я долженъ былъ давать показанія.
— Ну?
— Они показали мн эту бумагу и на ней можно было, хотя и съ трудомъ, разобрать надпись: ‘предателю’. Литтльтонъ, кого это я предалъ?
— Богъ знаетъ, дружище, я не знаю.
Легкая улыбка мелькнула, на губахъ у Шеридана.
— Знаете, что я вамъ скажу,— началъ онъ.— Этотъ таинственный незнакомецъ — очень неглупый господинъ. Онъ понялъ, что человкъ моего направленія гораздо опасне для анархистовъ, чмъ вс полицейскіе коммиссары вмст взятые. Наша партія — самый серьезный врагъ анархистовъ въ Англіи.
— Вы, значить, имете подозрнія на кого-нибудь, Шериданъ?
— Видите ли,— спокойно продолжалъ тотъ, — когда человкъ вонзаетъ въ васъ кинжалъ, то вы естественно взглядываете на него, прежде чмъ упасть. По крайней мр, я это сдлалъ. И я увидлъ глаза этого человка надъ его приставной бородой.
— И узнали его?
— Мн кажется, что да. Но, во всякомъ случа, онъ теперь уже наврное далеко отъ Англіи.
Литтльтонъ задумался.
— И никогда не вернется сюда,— сказалъ посл небольшой паузы. Я догадываюсь, кого вы имете въ виду. Но дло въ томъ, что онъ уже арестованъ — по другому преступленію. Онъ отправился въ Парижъ и, повидимому, замышлялъ тамъ нчто грандіозное — взорвать палату депутатовъ, или что-то въ этомъ род. Но — нервы ли его не выдержали, или онъ просто сдлалъ какую-нибудь оплошность — во всякомъ случа онъ бросилъ свою бомбу слишкомъ рано.
— Были пострадавшіе?
— Нянька съ ребенкомъ на рукахъ. Кажется, этотъ маленькій представитель буржуазіи погибъ, а нянька осталась жива, хотя и серьезно ранена. Кром того, было разбито нсколько оконъ. Полиція тотчасъ же арестовала виновника происшествія.
— Бдный д’Овернэ! Онъ все-таки былъ вполн искреннимъ человкомъ.— Поль нкоторое время лежалъ молча, и затмъ проговорилъ мягко:— я думаю, намъ съ вами незачмъ сообщать кому бы то ни было своихъ предположеній и увеличивать сумму обвиненій противъ него. Сегодня утромъ, когда приходила полиція, я дйствительно не могъ еще связать двухъ словъ и ничего имъ не говорилъ. И дальше тоже ничего не скажу. А вы прочли объ этомъ въ сегодняшней газет?
— Да.
Поль молчалъ. Онъ медленно повернулъ голову къ стн — это было единственное движеніе, которое было ему позволено. Литтльтонъ замтилъ признаки возбужденія на его лиц. Онъ ласково дотронулся до его руки.
— Я уйду теперь,— сказалъ онъ.— Вамъ нужно отдохнуть.
Поль поднялъ на него глаза.
— У меня есть къ вамъ просьба,— сказалъ онъ.— Дло не спшное, но все-таки вы его, при случа, исполните.
— Непремнно. Скажите же мн, что я долженъ сдлать?
— Когда вы будете у миссъ Кэмбаль?
— Завтра, должно быть. Я обыкновенно захожу къ ней по воскресеньямъ.
— Если вы увидите Люциллу…
— Люцилла не бываетъ тамъ по воскресеньямъ. Но если я пойду въ понедльникъ, то, наврное, застану ее.
— Ну, въ понедльникъ, такъ въ понедльникъ. Если вы увидите ее, то скажите ей… отъ меня… что я чувствую себя прекрасно, и скоро буду уже на ногахъ. Вообще, объясните ей, что все это были одни пустяки.
— Хорошо. Я буду помнить и нарочно зайду въ школу въ понедльникъ.
— Большое вамъ спасибо. Что, холодно сегодня вечеромъ?
— Ужасно холодно. Вчера весь день таяло, а сегодня настоящій морозъ.

Глава XX.

Въ пятницу, вечеромъ, т.-е. въ тотъ день, когда сообщеніе о покушеніи на Шеридана появилось въ газетахъ, Люцилла вернулась къ себ. Весь день она держала себя въ рукахъ и, какъ ни въ чемъ не бывало, исполняла свои обязанности, надясь такимъ образомъ успокоить опасенія Оноры и избгнуть ея разспросовъ. Это ей, дйствительно, удалось: Онора ничего не замтила и спокойно отпустила ее домой. Погода была ужасная. Снгъ таялъ и шелъ проливной дождь. Сырость такъ и стояла въ воздух. Люцилла промокла до костей, пока добралась до дому. Старуха-сосдка, которой она, по настоянію Оноры, поручила убирать и топить свою комнату, встртила ее у дверей, передала ей ключъ и спросила, не потребуется ли еще чего-нибудь. Люцилла, всми силами стараясь скрыть свое волненіе, отвтила, что нтъ, постаралась даже улыбнуться, заплатила старух за ея услуги, и уврила ее, что въ слдующіе дни ей ничего отъ нея не будетъ нужно.
Затмъ она поднялась къ себ, закрыла и заперла за собой дверь на замокъ.
Въ камин горлъ огонь. Люцилла съ трудомъ сняла съ себя пальто и опустилась на полномъ изнеможеніи. Она была смертельно блдна, и чувствовала себя не въ силахъ ни двигаться, ни даже думать. Она точно впала въ какое-то оцпенніе, и, когда пришла въ себя, то оказалось, что огонь въ камин уже потухъ. Тутъ только ей пришло въ голову, что слдовало бы снять съ себя мокрые чулки. Она поднялась и съ удивленіемъ почувствовала, что у нея все болитъ. Боль была такая острая, что ей нужно было сдлать надъ собою большое усиліе, для того, чтобы перейти комнату и подложить дровъ въ каминъ, но ей было очень холодно, и поэтому она, наконецъ, ршилась на это. Тутъ она вспомнила, что у нея не было припасено никакой ды. Но этотъ вопросъ нисколько не заботилъ ее, потому что самая мысль о пищ была ей противна. Она зажгла свчки и стала снимать съ себя промокшее платье. Потомъ, свши на скамеечку передъ каминомъ, она поставила свои ноги ближе къ огню, чтобы согрть ихъ. Мало-по-малу она начала отогрваться и успокаиваться. Она все время могла думать только о Пол, который лежитъ теперь раненый, и, можетъ быть, смертельно.
— Я должна написать ему, — ршила она, наконецъ.— Мн нужно сказать ему…
Она встала, взяла съ письменнаго стола карандашъ и бумагу и вернулась на прежнее мсто, но какъ только она опустилась на стулъ, то почувствовала такую слабость, что была не въ состояніи написать ни одного слова. Она знала, что должна написать что-то, но никакъ не могла припомнить, что именно.
— Если-бы я только могла добраться до постели, — думала она, — и полежать немного въ тепл и поко, тогда я наврное припомню. Что-то мн нужно сказать Полю, нужно объяснить ему, но что — не могу вспомнить.
Наконецъ она сдлала надъ собою усиліе, раздлась и легла въ постель, положивъ рядомъ на столик бумагу и карандашъ. Вскор она заснула — или врне, впала въ тяжелое забытье. Все время ее преслдовали кошмары. Рано утромъ она проснулась совсмъ разбитая. Въ голов и въ ногахъ чувствовалась невыносимая боль. Тутъ она поняла, что серьезно расхворалась, и будетъ хворать здсь одна, въ этой маленькой комнатк, лишенная всякаго ухода и отрзанная отъ всего остального міра до понедльника, когда Онора наврное хватится ея отсутствія и прідетъ къ ней.
— Ну, ничего, по крайней мр, эти два дня никто не будетъ меня безпокоить,— думала она.
Ей было очень холодно, огонь въ камин давно потухъ, а она была совершенно не въ силахъ встать и подложить туда дровъ. Она была такъ слаба, что не могла даже поднять головы съ подушки.
Она опять впала въ горячечное забытье и все время ее преслдовала мысль о Пол. Наконецъ, она заснула, и видла ужасный сонъ. Она была уже не на земл, а гд-то въ высшихъ сферахъ, гд царила справедливость. И Поль былъ тамъ. Ей снилось, что онъ былъ отступникомъ, и что праведные духи осудили его, ей снилось, что она первая подняла руку и осудила его и этимъ осужденіемъ завоевала себ право на высшее блаженство, но рай, завоеванный такимъ образомъ, казался ей страшне и ужасне ада.
Она проснулась отъ ужаса. Яркій день смотрлъ въ ея окно. Небо прояснилось и погода стояла хорошая. Но Люцилл солнечный свтъ былъ непріятенъ, и предметы, освщаемые его лучами, были ей ненавистны, хотя она понимала, что это ничто иное, какъ ея старая мебель и всячески старалась не давать воли своимъ больнымъ нервамъ. Но было одно обстоятельство, смущавшее ее и не дававшее ей покою. На стн, напротивъ кровати, она видла окруженный туманною дымкою профиль Шеридана. Онъ вырисовывался ясно и отчетливо, но казался холоднымъ и загадочнымъ, какъ сфинксъ. Ей было бы не такъ страшно, если бы онъ повернулся и посмотрлъ на нее. Но онъ неподвижно смотрлъ куда-то въ сторону. Этотъ странный призракъ приводилъ ее въ трепетъ. Она повернула голову въ другую сторону и закрыла глаза.
— Голова у меня не въ порядк, — думала она.— Должно быть, я сильно простудилась. Надо закрыть глаза и тогда видніе исчезнетъ.
Она пролежала нкоторое время съ закрытыми глазами, потомъ робко пріоткрыла ихъ и со страхомъ посмотрла на стну. Профиль Поля все еще былъ тамъ.
Ужасъ объялъ ея душу и она вдругъ припомнила, что собиралась написать ему. Она быстро взяла бумагу и карандашъ, положенные рядомъ на столик, и, сдлавъ надъ собою страшное усиліе, медленно и съ трудомъ написала слдующія слова:
‘Дорогой Поль, простите…’
Потомъ бумага и карандашъ упали у нея изъ рукъ и она снова впала въ забытье.
Мысли ея перешли на Онору. Что бы она ни дала, чтобы услышать ея шаги на лстниц, увидть ея милое лицо въ дверяхъ, ея ласковые темные глаза, что бы она ни дала, чтобы почувствоватъ прикосновеніе ея руки! Но никто не приходилъ, исключая молочника. Онъ постучался въ дверь и его громкій голосъ разбудилъ ее. Ей страстно захотлось выпить молока и она попробовала позвать его, но такимъ слабымъ голосомъ, что онъ не услыхалъ ея призыва. Она знала, что онъ оставилъ за дверьми бутылку молока, но это молоко было такъ же недоступно для нея, какъ если бы оно было за сто верстъ: она не могла встать и взять его. И эта мысль на минуту такъ огорчила ее, что она заплакала.
Потомъ она начала соображать, что въ сущности вс событія послдняго времени были случайностью. Она не предавала своихъ друзей и всегда въ глубин души любила ихъ. Мысль объ Онор опять мелькнула въ ея голов и принесла съ собою успокоеніе и утшеніе. Если бы она разсказала все Онор, то ничего бы этого не случилось. Потомъ она подумала о Пол, о своемъ врномъ друг, спокойная, но неизмнная симпатія котораго длилась уже столько лтъ. Но воспоминаніе объ его отношеніи къ ней и о томъ, какъ она отплатила за это отношеніе, снова вызвало прежнее отчаяніе въ ея душ. Ей хотлось плакать и молить его о прощеніи. И онъ бы наврное простилъ, если бы только услышалъ ее. Она хорошо знала Поля и знала, что онъ не способенъ къ злопамятству.
Между тмъ время шло и она чувствовала себя все хуже и хуже. Очевидно, она простудилась и схватила сильную инфлуэнцу. Иначе нельзя было объяснить ея лихорадочнаго состоянія и необычайной слабости. Она разсчитала, что Онора въ понедльникъ наврное прідетъ къ ней, замтивъ ея отсутствіе въ школ и догадавшись, что съ ней случилось что-нибудь неладное. Но до понедльника вечера, посл окончанія занятій въ школ, не было никакой надежды на ея пріздъ. А долго ли еще осталось до этого? Люцилла совершенно утратила сознаніе времени и не знала, долго ли она лежала такъ въ одиночеств.
Потомъ ей вдругъ пришло въ голову, что, можетъ быть, Онора не сразу обезпокоится ея отсутствіемъ, можетъ быть, она ршитъ подождать до слдующаго дня, или написать ей письмо, на которое она не въ состояніи будетъ отвтить, и такъ пройдетъ еще день.
Эта мысль показалась ей такой ужасной, что здсь нить ея размышленій опять порвалась. У нея начался бредъ, за которымъ послдовала полная потеря сознанія. Часы шли, и она лежала совершенно неподвижно. Наконецъ, она очнулась. Въ комнат было тихо, какъ въ могил, и такъ же темно. Сначала она подумала, что настала ночь, потомъ у нея явилось сознаніе, что тишина и мракъ — въ ней самой. Сдлавъ усиліе, она пріоткрыла рсницы и увидла, что кругомъ также темно и тихо.
— Это смерть!— сказала она себ.— Я ничего не вижу и не слышу. Зрніе и слухъ уже исчезли. Скоро исчезнетъ и сознаніе.
Но сознаніе еще не покидало ее и къ ней на время вернулась способность разсуждать.
‘Я умру,— думала она,— и, пожалуй, для меня теперь лучше всего умереть. Видитъ Богъ, что я всегда была искренна, но я не понимала условій нашего времени. Лучшій исходъ для меня — смерть. Если бы я осталась жить, я бы, все равно, погибла’.
Между тмъ наступилъ понедльникъ и Онора,— встревоженная ея отсутствіемъ и еще боле приходомъ Литтльтона съ его неожиданными встями, поспшила къ Люцилл, но пришла уже слишкомъ поздно.
Въ понедльникъ, утромъ, Люцилла въ послдній разъ пришла въ себя и увидла, что въ комнат опять свтло. Ей страстно хотлось повернуться къ окну и посмотрть въ послдній разъ на клочекъ сраго лондонскаго неба, но такое движеніе превышало ея силы. Тогда она стала пристально всматриваться въ дверь, находящуюся какъ разъ противъ ея кровати. Неужели эта дверь не отворится? Вотъ она уже немного пріотворяется. Передъ глазами у нея стоялъ туманъ и она не могла хорошенько разглядть, что тамъ длалось. Но она чувствовала, что все кругомъ нея мняется, чувствовала около себя присутствіе друга. Вс ея страданія и слабость разомъ исчезли. Можетъ быть, все это былъ только сонъ. Тяжесть спала съ ея души и въ ней воцарилось глубокое успокоеніе. Она чувствовала себя совсмъ здоровой, кошмаръ, угнетавшій ее въ теченіе многихъ мсяцевъ, прошелъ.
Она вспомнила, что туфли ея стоятъ около постели, ей стоитъ только протянуть руку, чтобы взять ихъ. Ей хотлось надть ихъ, сбжать внизъ и самой снести Полю письмо. Эта мысль была у нея послднимъ проблескомъ сознанія. Больше она уже не приходила въ себя.

Глава XXI.

Снгъ густымъ слоемъ покрывалъ садъ стараго ректорскаго дома и облплялъ собою деревья и оконные выступы.
Онора стояла у окна въ своей прежней комнат и задумчиво смотрла въ садъ. Посл долгаго пребыванія въ Лондон, этотъ широкій просторъ покрытой снгомъ земли и сраго зимняго неба, покрытаго тяжелыми облаками, эта тишина кругомъ вызывала въ ея душ чувство безпомощности и одиночества. Она была въ траур и лицо ея было блдне обыкновеннаго, а въ глазахъ появилось выраженіе глубокой грусти, которое длало ихъ несравненно прекрасне, чмъ они были раньше. Каждое утро, когда она просыпалась, то первою мыслью ея было, что Люциллы уже нтъ на свт.
Это были первые каникулы, которые Онора проводила дома посл ея отъзда въ Лондонъ. Когда первый, острый періодъ горя прошелъ, Лесли привезъ ее сюда, и тотчасъ же ухалъ, не желая присутствовать при свиданіи отца съ дочерью. Она пріхала въ ректоратъ поздно вечеромъ и въ первую же минуту, когда передъ нею открылись двери отчаго дома, могла убдиться въ происшедшихъ тамъ за ея отсутствіе перемнахъ. Когда она въ прежнія времена возвращалась домой, передняя всегда была ярко освщена и изъ дверей виднлась цлая анфилада также ярко освщенныхъ комнатъ. Нсколько человкъ прислуги встрчали ее въ передней. Теперь же на порог стоялъ только ея отецъ. Лицо его дышало искренней радостью, но Онору съ перваго взгляда поразило обветшаніе его костюма. Передняя, очевидно, изъ экономическихъ соображеній, освщалась одной маленькой керосиновой лампочкой. Вс комнаты были темныя, и только изъ полуотворенной двери кабинета виднлась слабая полоска свта.
Въ тотъ моментъ, когда отецъ ввелъ ее къ себ въ кабинетъ, Онора готова была бы отдать все на свт, чтобы скрыть отъ него свою нарядную мховую шубку и предстать передъ нимъ въ самомъ простомъ и поношенномъ изъ своихъ платьевъ.
Слдующій день принесъ съ собою совершенно такія же впечатлнія. На весь домъ и садъ полагалась только одна прислуга — здоровая деревенская двушка, которая завдывала хозяйствомъ ректора и прибирала его комнаты. Заботиться объ его одежд не входило въ кругъ ея обязанностей. Онора къ ужасу своему замтила, что ботинки его, за неимніемъ чернаго шнурка, завязываются простою веревкою.
‘Это мой отецъ,— думала она, невольно обращая взглядъ на свое модное, красиво сшитое платье,— и онъ одтъ, какъ нищій, между тмъ какъ я хожу въ новомъ плать’.
Въ это утро она вышла изъ своей холодной спальни и отправилась искать единственную, обитаемую комнату, въ которой былъ накрытъ чай. Со времени своего прізда она постоянно старалась доставлять отцу, безъ его вдома, разныя маленькія роскоши. Когда она вошла въ комнату онъ стоялъ у камина и распечатывалъ какое-то письмо. Онора незамтно подкралась къ нему, овладла его рукою и принялась обрзывать бахрому, свисавшую съ рукава его рубашки.
— Онора, filia mea,— сказалъ старикъ,— ты вернулась ко мн, чтобы дать мн почувствовать всю прелесть дочерней любви и заботливости.
— Давайте-ка другой рукавъ, папа. Вотъ такъ. Боже мой, здсь нигд нтъ пуговицъ!
Ректоръ повиновался и съ любящимъ удивленіемъ смотрлъ на ловкіе блые пальчики Оноры, распоряжавшіеся надъ его рукавами. Онора въ такихъ случаяхъ всегда съ трудомъ сдерживала слезы.
— Онъ прізжаетъ завтра, Онора,— проговорилъ м-ръ Кэмбаль.
— Лесли? О, я знаю,— отвчала она разсянно.— Общайте мн одну вещь.
— Въ чемъ дло, дорогая?— спросилъ ректоръ, съ легкимъ страхомъ въ голос.
— Что вы съдите яичницу, которую я сейчасъ вамъ приготовлю? Одного какао вамъ мало къ завтраку.
Яичница, приготовленная Онорой, оказалась необыкновенно вкусной. Молодая двушка напрактиковалась въ Лондон въ кулинарномъ искусств. Щеки ея разгорлись отъ плиты и отъ борьбы съ кухаркой, которая была недовольна вторженіемъ чуждаго элемента въ ея сферу. Ректоръ въ молчаніи лъ приготовленную для него яичницу и съ любовью посматривалъ на дочь. Ему казалось страннымъ и непривычнымъ, что эта красивая, цвтущая двушка, жизнь которой почти ничмъ не была связана съ его жизнью, заботилась о немъ, окружала его своими попеченіями. Взглядъ его прояснялся каждый разъ, когда онъ смотрлъ на нее.
Онора, съ своей стороны, тоже рада была вернуться къ нему. То, что раньше отталкивало ее, казалось ей теперь привлекательнымъ. Атмосфера чистоты и святости, окружавшая старика, доставляла ей ни съ чмъ несравнимое утшеніе въ ея гор. Она посвящала большую часть времени заботамъ объ отц, стараясь всевозможными хитростями побороть его аскетическія привычки. Ректоръ въ большинств случаевъ уступалъ ей, какъ иногда уступаютъ ребенку то, чего не уступятъ равному. Но иногда онъ пробовалъ протестовать.
— Дитя мое, ты, неврно, понимаешь нкоторыя вещи — говорилъ онъ.— Мое самоотреченіе, какъ ты его называешь, является не только средствомъ искупленія прежнихъ грховъ, но оно также поддерживаетъ мой духъ на извстной высот и представляетъ смиренное усиліе слдовать по стопамъ Господа, которому негд было преклонить голову.
Но противостоять голоду было легче, чмъ прелестному личику дочери, смотрвшей на него умоляющими глазами, и въ конц концовъ ректоръ уступалъ.
Однажды, вечеромъ, Онора, усвшись у ногъ отца, разсказала ему все, что она знала изъ исторіи Люциллы. При этомъ она не могла удержаться отъ слезъ. Ректоръ положилъ ей на голову руку.
— Ты любила эту странную двушку, Онора?— спросилъ
— Очень, дорогой отецъ, очень любила.
— Не думай, flia теа, что жизнь ея прошла безплодно. Я глубоко тронутъ этимъ стремленіемъ молодого, неопытнаго существа облегчить страданія міра. Она добровольно разсталась съ сокровищами на земл и приготовила себ сокровище на неб. Мы не должны сожалть объ ея смерти, Онора. Она отдала свою жизнь. Что же больше можетъ отдать человкъ? Не забывай, Онора, что Тотъ, кто вложилъ въ душу этой двушки такое страстное стремленіе къ добру, дастъ ей покой и счастіе въ вчной жизни.
Онора благоговйно поднесла къ губамъ старческую руку отца и поцловала ее. Взгляды ихъ по прежнему расходились, но любовь смягчила ея отношеніе къ этимъ разногласіямъ. Она теперь иначе понимала его слова и придавала имъ другое значеніе.
— Есть еще одна вещь, о которой я хотла бы поговорить съ вами,— начала она смущенно.
— Открой свое сердце человку, который любитъ тебя, дочь моя.
— Дло вотъ въ чемъ: я знаю, что вы не тратите тхъ 150 фунтовъ, которые остались посл моей матери. Я теперь богата: я получаю въ годъ гораздо боле 150 ф.,— гораздо боле, чмъ мн нужно. А съ тхъ поръ, какъ я узнала Люциллу, я стала совсмъ иначе относиться ко всякой роскоши. Но вы уже слишкомъ суровы къ себ, вы лишаете себя необходимаго. Пожалуйста, дорогой отецъ, тратьте эти деньги для меня, иначе я не буду спокойна.— Она положила голову къ нему на колни и продолжала умоляюще:— если вы мн этого не общаете, я никогда не надну своей мховой накидки, а мн очень холодно.
Ректоръ любовно погладилъ ее по волосамъ.
— Наднь свою накидку, filia pretiosa. Боже сохрани, чтобы ты страдала отъ холода. А служеніе Господу даетъ миръ моей душ.
Въ голос его не слышалось ни малйшаго колебанія.
— Мн кажется, — сказала Онора еще боле робко, — что еслибъ мама знала, она пожелала бы, чтобы было по моему.
Ректоръ не отвчалъ въ теченіе нсколькихъ минутъ, но потомъ проговорилъ ршительно:
— Если бы я это думалъ, то я бы, уступилъ. Но ты ошибаешься. Она раньше меня вступила на этотъ путь. Дорогая моя, не заботься обо мн. Я чувствую себя очень хорошо и знаю, что благословеніе Божіе на мн.
Онора поняла, что настаивать дальше было бы безполезно. Она сидла молча и смотрла на тлющіе уголья. И вдругъ ей пришла въ голову новая мысль. Она взяла руку отца въ свои и подняла на него глаза.
— Тогда общайте мн другое,— сказала она живо.
Онъ съ улыбкой взглянулъ на нее.
— Что, дорогая моя?— спросилъ онъ.
— Деньги эти нсколько лтъ накоплялись, и, кром того, есть вдь еще и капиталъ. Возьмите все это, отецъ, и употребите на то же дло, куда вы тратите и свои деньги. Я не трону этихъ денегъ ради Люциллы. Я никогда хорошенько не понимала ее, но мн кажется — я даже уврена, что она одобрила бы такой поступокъ. Возьмите эти деньги, отецъ.
Ректоръ откинулся на спинку кресла и ничего не отвчалъ. Невозможно было отказаться отъ предложенія Оноры, а между тмъ чувство справедливости не позволяло соглашаться на него. То, что было церковной собственностью, должно было идти на церковныя нужды. Но эти деньги не имли никакого отношенія къ церкви, и та двушка, въ память которой Онора хотла пожертвовать ихъ, наврное пожелала бы сдлать изъ нихъ другое употребленіе. Въ конц концовъ они ршили, что состояніе матери Оноры будетъ передано черезъ Литтльтона тому человку, къ которому были обращены послднія предсмертныя слова Люциллы, и онъ употребитъ ихъ на какое-нибудь общественное дло.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На этотъ разъ Лесли пріхалъ надолго.
Однажды днемъ, вскор посл его прізда, погода прояснилась и голубое небо выглянуло изъ-за тяжелой облачной пелены. Лесли отправился осматривать общинныя владнія деревни. Хотя домъ ректора обветшалъ, зато церковь имла цвтущій видъ. Зданіе церкви было обновлено и расширено, теперь оно свободно могло вмщать въ себя массу простого люда, стекавшагося со всхъ сторонъ слушать проповдника, у котораго горячее, убжденное слово вполн согласовалось съ его жизнью. Органъ былъ новый и гораздо лучше прежняго. Ректоръ стремился къ тому, чтобы согласовать вншнюю красоту и торжественность богослуженія съ глубокимъ внутреннимъ смысломъ церковной службы. Двери церкви всегда были открыты для всхъ, каждый день, въ удобный для крестьянъ часъ, тамъ игралъ органъ, а подъ вечеръ происходила краткая служба. Школы также были расширены и увеличены въ числ, кром того, недавно была открыта читальня.
Онора съ удивленіемъ смотрла на вс эти преобразованія, произведенныя въ такое короткое время, и поражалась широтой идей отца и успшностью ихъ примненія.
Лесли отправился бродить среди холмовъ. Ему нужно было уединиться, чтобы собраться съ мыслями и обдумать свое ршеніе.
Онора у себя дома была новой двушкой, измненной лондонской жизнью, но ему она опять напоминала прежнюю. Рядомъ съ ея цвтущею молодостью выдлялась старческая фигура ректора, жизнь котораго медленно угасала въ атмосфер подвижничества, которое онъ наложилъ на себя. Лесли всегда думалъ о немъ съ чувствомъ глубокаго умиленія. Но Онора заслоняла въ его душ фигуру ректора: она постоянно была у него передъ глазами. Гуляя теперь по холмамъ, покрытымъ блымъ снговымъ покровомъ, онъ видлъ передъ собою лицо Оноры, ея жесты, ея улыбку, и не могъ думать ни о чемъ другомъ.
Когда Лесли вернулся, уже начинались сумерки. Лампы еще не были зажжены, потому что изъ экономіи въ ректорскомъ дом лампы зажигались поздно. Лесли засталъ Онору въ маленькой гостиной, которая въ дтств была ея классной комнатой. Но она тоже никогда не зажигала у себя огня, пока не зажигалась лампа у ея отца. Когда Лесли пришелъ, она сидла у камина, съ книжкой на колняхъ, погруженная въ раздумье.
Вокругъ нея на полкахъ стояли учебныя книги. Нкоторыя изъ нихъ лежали передъ нею на стол, вмст съ тетрадками, въ которыхъ она длала выписки.
Онора взглянула на него съ улыбкой. Лесли слъ противъ нея, довольный тепломъ и уютностью этой полутемной комнаты.
— Я узжаю сегодня съ ночнымъ поздомъ,— сказалъ онъ — и отослалъ уже свои вещи на станцію.
— Теперь нтъ экипажа, чтобы отвезти васъ, — сказала Онора, улыбаясь.
— Зато я буду имть удовольствіе прогуляться пшкомъ подъ звзднымъ небомъ.
— Мн жаль, что вы уже узжаете.
— Въ самомъ дл?— спросилъ онъ мягко со сдержаннымъ волненіемъ.
— Да, Лесли. Вы непремнно должны еще пріхать.
Голосъ ея звучалъ ласково. Литтльтонъ смотрлъ въ окно, на небо, гд высыпали рои звздъ. Ему казалось, что онъ приблизился къ краю пропасти.
— Я скоро тоже вернусь въ Лондонъ, — опять заговорила Онора.— Для меня тамъ теперь такъ многое перемнилось. А вы? Что вы теперь будете длать?
— То же, что и раньше. Я получилъ, наконецъ, сегодня письмо отъ Шеридана.
— Что-же онъ вамь пишетъ?
— Онъ соглашается на вашу просьбу. Онъ пишетъ, что долгое время колебался, потому что не былъ увренъ, что въ состояніи распорядиться вашимъ состояніемъ по желанію Люциллы. Но потомъ его убдила посмертная записка Люциллы, которую я передалъ ему. Онъ думаетъ, что понимаетъ смыслъ этихъ словъ и считаетъ, что, употребивъ ваши деньги на соціалистическія дла, онъ выполнитъ ея посмертную волю, выраженную въ записк. Для него будетъ несказаннымъ облегченіемъ сдлать что-нибудь въ память ея.
— Вы понимаете все это?— спросила Онора.
— Не совсмъ. Я знаю, что ея смерть глубоко поразила и потрясла Шеридана. Когда я передалъ ему ея посмертную записку, онъ сразу понялъ ее иначе, чмъ я.
— Была ли у нихъ какая-нибудь ссора?
— Я убжденъ, что обыкновенной ссоры между ними не было. Но, во всякомъ случа, у нихъ были какія-то разногласія, отъ которыхъ они оба очень страдали.
Онора ничего не сказала. Мысли ея были заняты Люциллой. Лесли подошелъ къ окну и смотрлъ на засыпанныя снгомъ деревья, и на звзды, мерцавшія надъ ними.
— Ваша работа удовлетворяетъ васъ, Онора?— спросилъ онъ, наконецъ.
— Моя работа?— она сразу оживилась, заговоривши объ этомъ.— Да, конечно она меня совершенно удовлетворяетъ. Даже удивительно, до чего я люблю ее. Кром того, мн нравится, что она даетъ мн полную независимость. Я никогда не буду желать никакой перемны въ своей судьб и никогда не выйду замужъ.
Онора сама не знала, почему эти слова сорвались у нея съ языка. Въ ту же минуту въ камин вспыхнулъ догорающій огонь и освтилъ лицо Лесли, смотрвшаго на нее печальными глазами, и сердце у нея упало. Она вдругъ почувствовала, что сказала неправду и что въ жизни есть еще нчто, до сихъ поръ бывшее ей чуждымъ.
Оба молчали нсколько минутъ.
Лесли заговорилъ первый, твердымъ и ршительнымъ голосомъ.
— Вы правы,— сказалъ онъ.— Вы совершенно правы.
Затмъ оба опять замолчали. Часы на камин пробили десять. Лесли поднялся.
— Мн надо идти,— сказалъ онъ.
— Вы наднете свой плащъ?— спросила Онора разсянно.
— Да,— отвчалъ онъ.
Они пожали другъ другу руки и разстались, къ удивленію Оноры, очень спокойно. Когда онъ ушелъ, она стояла у двери и прислушивалась къ его удалявшимся шагамъ. Вотъ они стихли, вотъ хлопнула входная дверь… Онора, сама не зная почему, почувствовала себя такой одинокой и несчастной, что глаза ея наполнились слезами.
— Лесли, вернитесь ко мн! Я такъ одинока!— воскликнула она.
Лесли въ это время шелъ уже по деревн. Проходя мимо церкви, онъ увидлъ, что она была ярко освщена, изъ оконъ ея неслись звуки органа и пніе хора. Тамъ шла вечерняя служба.
Музыка только усилила грустное чувство, которое испытывалъ. Лесли. Онъ старался какъ-нибудь успокоиться и уврялъ самого себя, что полученная имъ рана не смертельна. Но, дойдя до станціи, онъ почувствовалъ, что не можетъ такъ ухать. Онъ испытывалъ непреодолимую потребность еще разъ увидть Онору, хоть издали. И, хотя до отхода позда оставалось уже немного времени, онъ повернулъ назадъ и направился къ дому ректора. Онъ шелъ очень быстро среди пустынныхъ блыхъ полей и наконецъ увидлъ маленькій огонекъ въ окнахъ ректорскаго дома. Это была маленькая лампа въ комнат Оноры. Подойдя ближе, онъ увидлъ въ окн фигуру молодой двушки. Она сидла за столомъ, опустивъ голову на руки, и плакала.
Лесли, не помня себя, вбжалъ въ домъ, вошелъ въ комнату Оноры и тихонько окликнулъ ее. Она подняла голову и они посмотрли другъ другу въ глаза. И въ этотъ моментъ Онора впервые увидала его такимъ, какъ онъ есть, и поняла свое чувство къ нему. Она положила об свои руки ему на плечи. На ея лиц появилась новая красота, которой онъ еще не видлъ, и эта красота была для него.
— Я чувствую большую потребность въ любви, Лесли, — сказала она, улыбаясь милой, смущенной улыбкой.

КОНЕЦЪ.

‘Міръ Божій’, NoNo 1—6, 1897

Брук Эмма
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. При дворе Медичи, Берков Карл, Год: 1891
  2. Простая история, Инчбальд Елизавета, Год: 1791
  3. Через сто лет, Беллами Эдуард, Год: 1888
  4. Персидские письма, Монтескье Шарль-Луи, Год: 1721
  5. Поглотители, Виванти Анни, Год: 1910
  6. Джон Брент, Уинтроп Теодор, Год: 1862
  7. Маленький Иоганнес, Ван-Эден Фредерик, Год: 1887
  8. Замок Эскаль-Вигор, Экоут Жорж, Год: 1889
Электронная библиотека