Персидские письма, Монтескье Шарль-Луи, Год: 1721

Переводы
Время на прочтение: 200 минут(ы)
Скачать в PDF

ПЕРСИДСКІЯ ПИСЬМА

МОНТЕСКЬЕ

СЪ ХАРАКТЕРИСТИКОЙ

П. Первова.

Изданіе журнала ‘Пантеонъ Литературы’.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1892.

Монтескье.

(Литературная характеристика).

Не массами создаются великія идеи, но за то самыми грандіозными и прогрессивными являются т историческіе моменты, когда идеи шире всего проникаютъ въ массу. Чмъ шире область, охваченная идеей, тмъ выше стоитъ ея творецъ. Обновить понятія почти уже значить обновить общественный складъ: за реформой въ умахъ неизбжна реформа въ практической жизни.
Когда говорятъ о литературномъ движеніи, подготовлявшемъ французскую революцію, то неизбжно упоминаютъ три имени: Вольтера, Руссо и Монтескье {Шарль де-Секонда, баронъ ла-Бредъ и де-Монтескье родился въ 1689 г. и умеръ въ 1755. Получивши воспитаніе въ духовной конгрегаціи Ораторіи, сначала онъ занимался естественными пауками и былъ судьею въ Бордо. Задумавъ вмст съ Бюффономъ составить ‘физическую исторію древняго и новаго міра’, онъ такъ увлекся изученіемъ исторіи, что ему посвятилъ всю послдующую жизнь.}. Если роль послдняго была мене блестяща, чмъ роль первыхъ, за то она была не мене плодотворна.
Его ‘Персидскія письма’ появились въ 1721 г. Никогда писатель не отвчалъ лучше на запросы времени, никогда не разоблачалъ такой искусной рукой желаній еще скрытыхъ и мыслей еще смутныхъ. Авторъ чувствовалъ всю шаткость учрежденій, устарвшихъ отъ времени, боллъ за ту испорченность, которая царила въ обществ. Онъ ршилъ анализировать зло и найти средство противъ него. Но описывая зло, онъ не замчалъ, что онъ только пропагандируетъ его, что самое произведеніе его представляетъ одинъ изъ важныхъ симптомовъ кризиса, который онъ хотлъ предотвратить. Послдніе годы пышнаго царствованія Людовика XIV были временемъ усиленнаго благочестія. Но преслдуя гугенотовъ и янсенистовъ, налагая на себя благочестіе, на дворъ и подданныхъ онъ могъ наложить только лицемріе. Политика, извлеченная Боссюэтомъ изъ Св. Писанія, была безсильна передъ придворной моралью, извлеченной изъ миологіи. Людовикъ умеръ, и вс Тартюфы обратились въ донъ-Жуановъ. Регентство сбросило съ себя всякія маски, вольнодумство прорвало вс плотины, все стало предметомъ вопроса, спора, сомннія, насмшки. Дубоа внесъ разнузданность въ политику, Джонъ Ло въ общественную экономію. При всемъ томъ вс леляли себя розовыми надеждами. Будучи дворяниномъ и членомъ парламента, мечтая просвщать и блистать, стремясь къ реформ и довряя иллюзіямъ, Монтескье ищетъ для своихъ идей занимательной и гибкой формы, чтобы не оскорбить оффиціальной стыдливости цензоровъ. Онъ выводитъ двухъ персовъ, которые, совершая путешествіе по Европ, обмниваются письмами съ своими пріятелями. Вншнюю обстановку персидской жизни, картину деспотизма и восточныхъ нравовъ Монтескье взялъ у тогдашняго моднаго путешественника Шардена. Но такъ какъ цль Монтескье — нарисовать картину испорченности своей родины, то мстный колоритъ у него мало выдержанъ: гаремы являются скоре гасконскими, чмъ персидскими, полигамія скоре европейской, чмъ восточной. Романтическая подкладка этихъ писемъ очень фривольнаго характера, она въ дух той эротической поэзіи, на которую былъ такой большой спросъ при веселомъ двор регента. Но за то какимъ глубокимъ и полнымъ ироніи наблюдателемъ является авторъ! Онъ то осмиваетъ — и тогда даетъ перо въ руки Рик, одному изъ выведенныхъ имъ персовъ, то поучаетъ — тогда онъ говоритъ устами другого перса, Узбека. Передъ нами цлая роскошная галлерея типовъ, достойныхъ сатиры. Вотъ важный сеньеръ, который даже кашляетъ или ласкаетъ своихъ собакъ оскорбительно для людей. Вотъ модный ‘руководитель’ совсти, который овладлъ не только душами, но и имуществомъ своихъ духовныхъ овецъ. Вотъ жалкій писака, которому пріятне выносить палку на своихъ плечахъ, чмъ критику своихъ произведеній. Вотъ смлый догматистъ, который въ четверть часа ршаетъ по три моральныхъ вопроса и по четыре историческихъ задачи. Но эти типы не перечтешь: ихъ такъ-же много, какъ много въ обществ уродливостей и смшныхъ сторонъ. Монархъ завидуетъ простот турецкаго правленія, министры блуждаютъ безъ системы, парламенты лишены значенія, сословія враждуютъ, семейныя связи порваны,— вотъ что представляется Узбеку въ общественной жизни. Не мало пораженъ персъ и авторитетомъ папы, который можетъ заставить врить во что угодно. Впрочемъ Монтескье не походитъ здсь на Вольтера, онъ обрушивается только на дйствительные безпорядки. Рознь между словомъ и дломъ, между моралью на устахъ и отсутствіемъ ея въ жизни — вотъ цль, куда онъ мечетъ свои сатирическія стрлы. ‘Пока епископы въ собраніи’, говоритъ онъ, ‘они устанавливаютъ правила, а лишь только разошлись, стали придумывать исключенія’. Тамъ дервиши (такъ персъ называетъ монаховъ) даютъ три обта: повиновеніе, бдность и цломудріе, но исполняютъ только первый. Что касается общества, то тутъ полный индифферентизмъ къ религіи, люди живутъ въ прилив и отлив: куда волна несетъ, тамъ и вра. Разъ поколебалась религіозная почва, не прочны и нравственные устои: роскошь и зрлища, игра и любовныя интриги наполняютъ пустоту жизни. Особенно сурово Монтескье относится къ женщинамъ и людямъ, составляющимъ себ карьеру съ помощью любовныхъ интригъ. Онъ клеймитъ позоромъ тхъ Ловеласовъ и Вельмоповъ, которые тщеславились своею распущенностью. Строго онъ относится и къ литератур, которая только забавляла скучающую праздность или погружалась въ букводство. Особенно достается поэтамъ, дававшимъ столько мишурнаго блеска предыдущему царствованію. Литература должна руководить и наставлять, а не забавлять. Не такъ сурово онъ относится къ низшимъ классамъ общества: тутъ онъ находитъ любовь къ труду, экономію и производительность. Вс ремесленники соперничаютъ другъ съ другомъ, но это соперничество есть одинъ изъ двигателей національной индустріи. По мр развитія переписки, изъ ‘Писемъ’ все боле и боле исчезаетъ романъ и условность, восточная мишура и сатирическая рзкость: стрлы сатирики замняются спокойнымъ созерцаніемъ историка моралиста. Въ ‘Письмахъ’ Монтескье ставитъ большую часть вопросовъ и задачъ, въ которые онъ углубился впослдствіи. Въ ‘Письмахъ’ тутъ и тамъ разсяны зерна тхъ идей, которыя разрослись потомъ въ обширное сочиненіе, доставившее всю славу Монтескье. Мы говоримъ о ‘Дух законовъ’/надъ которымъ Монтескье работалъ боле 20 лтъ. Глубокая ученость, обширная начитанность, продолжительныя путешествія дали ему огромный запасъ фактовъ и наблюденій. Онъ задумалъ сгруппировать вс отдльныя явленія исторической жизни народовъ, чтобы открыть законы въ развитіи человческихъ обществъ. До него исторія была наборомъ фактовъ, онъ хотлъ дать систему, въ прихотливой смн событій найти неизмнные принципы. Климатъ и религія, законы и примры прошлаго, нравы и обычаи — вотъ элементы, составляющіе всякое человческое общество. По общество не случайный наборъ предметовъ, а живой организмъ. Законы — нервы этого соціальнаго тла, они должны соотвтствовать природ и функціямъ органовъ, которые ими одушевляются, они зависятъ отъ такихъ элементовъ, которыхъ человкъ не можетъ измнить, а если мняетъ, то съ боль шимъ трудомъ и очень медленно. Они должны соотвтствовать физическому виду страны, климату и почв, положенію и величин ея, образу жизни населенія, степени свободы гражданской, религіи и склонностямъ, богатству и числу жителей, ихъ торговл, нравамъ и обычаямъ. Наконецъ они имютъ отношеніе другъ къ другу, къ своему происхожденію, къ цли законодателя, къ порядку вещей,. на которомъ они основываются. Изученіе всхъ этихъ отношеній и есть изученіе духа законовъ. Соціальныя учрежденія, въ глазахъ Монтескье, это душа людскихъ обществъ. Они сильны и здоровы — общество благоденствуетъ, они слабы и испорчены — общество рушится. Нтъ учрежденія, которое само по себ было бы лучше всхъ прочихъ. Самымъ лучшимъ и самымъ законнымъ Монтескье называетъ то, которое больше всего соотвтствуетъ характеру и преданіямъ народа. Вотъ съ какой точки зрнія изслдуетъ Монтескье различные виды управленія, различая въ каждомъ природу и принципъ. Природа — это вншняя структура, форма, принципъ — это т добродтели или страсти, на которыя опирается управленіе. Отъ природы правленія зависятъ политическіе законы, а отъ принципа — гражданскіе и общественные въ частности. Разрушеніе всегда начи нается съ принциповъ. Справедливость создана привычкой, говорилъ Паскаль: привычка — это и есть мистическая основа авторитета законовъ.— Нтъ, возражалъ Монтескье: корень закона въ природ.
Три формы правленія различаетъ Монтескье: республиканскую, монархическую и деспотическую. Начинаетъ онъ съ республиканской. Образецъ — Римъ той эпохи, когда республика была еще городомъ, Аины и Спарта тхъ вковъ, когда греки были міромъ, а города ихъ націями. Сжатая территорія, дленіе на классы, громадный численный перевсъ рабовъ надъ гражданами, дававшій послднимъ возможность посвящать свой досугъ войн и политик, рдкость торговыхъ сношеній и равность земельныхъ участковъ, мшавшая сосредоточиванью богатствъ въ однхъ рукахъ,— вотъ элементы такого рода республики. Законы издаетъ народъ, т. е. собраніе гражданъ, голоса — ихъ воля. Но за то кром голоса индивидъ не имлъ другихъ личныхъ правъ: во всемъ остальномъ — въ области врованій, въ семейной жизни, въ каждомъ поступк индивидъ подчиненъ большинству голосовъ, которое и образуетъ собою государственный законъ. Такой порядокъ мыслимъ только тамъ, гд глубоко чувствуется общественная солидарность, гд личный интересъ приносится на алтарь общей жертвы. Поэтому-то Монтескье и приходитъ къ выводу, что принципъ республиканскаго правленія есть добродтель, разумя подъ нею любовь къ отечеству и его законамъ. Если добродтель — основа учрежденій, то она одна только и способна ихъ поддерживать, поэтому законы должны учить гражданъ этой добродтели и заставлять ихъ поступать сообразно съ нею. Изъ основнаго тезиса, что благо народа есть высшій законъ, вытекали верховная власть государства надъ семействомъ, обязательное воспитаніе дтей, равномрный раздлъ земель, ограниченіе наслдствъ, законы противъ роскоши и другія подавляющія личную свободу установленія.
Съ особенною любовью Монтескье останавливается на монархіи. Природу монархіи составляютъ основные законы. Монархъ — источникъ всякой политической и гражданской власти, но она течетъ изъ этого источника особыми ‘каналами’: такъ Монтескье называетъ посредствующія и подчиненныя власти, которыя умряютъ капризную волю одного лица. Кром дворянства и духовенства такою властью является корпорація чиновниковъ, которая охраняетъ основные законы и напоминаетъ о нихъ монарху, когда онъ забываетъ о нихъ. Подобная іерархія — необходимое условіе монархическаго правленія. Принципъ монархіи — честь, подъ которой разумется любовь къ монарху и къ своимъ привилегіямъ. Не будучи въ силахъ управлять собою, нація подчиняется одному глав, но это подчиненіе должно быть почетнымъ, оно неразрывно съ величіемъ духа. Вытекающіе изъ этого принципа законы, составляющіе основную пружину монархіи, должны поддерживать чувство чести и т прерогативы, на которыхъ оно покоится. Къ такимъ законамъ относятся всякаго рода привилегіи, права старшинства, права наслдства, запрещеніе дворянамъ заниматься торговлей и т. д. Опираясь на посредствующія власти, которыя часто противоположны другъ другу, монархія должна отличаться умренностью. Исчезаетъ умренность, и тогда честь обращается въ тщеславіе, повиновеніе въ рабство, служба личности заслоняетъ службу государству. Если государь любитъ свободныя души, онъ будетъ имть подданныхъ, если-же онъ любитъ униженіе, онъ будетъ имть рабовъ. Въ послднемъ случа основные законы скоро рушатся, произволъ портитъ придворныхъ, придворные своимъ примромъ портятъ народъ, монархія падаетъ, обращаясь въ народное правленіе или деспотическое. Чтобы предостеречь отечество отъ грозной бды, картину деспотизма Монтескье рисуетъ самыми черными красками. Правда, этой картин нехватаетъ жизни: взятая въ примръ политическая жизнь Персіи и Турціи мало ему была знакома. Сущность деспотизма прекрасно выразилъ Монтескье той знаменитой главой, въ которой всего три строчки, но которая заключаетъ въ себ такой живой образъ: ‘Когда дикари Луизіаны хотятъ добыть плодовъ, они срубаютъ дерево у самаго корня и такимъ образомъ собираютъ плоды. Вотъ что значитъ деспотическое управленіе’.
Для большаго контраста рядомъ съ темной картиной деспотизма Монтескье рисуетъ свтлую картину политической свободы. Отличая ее отъ національной независимости и гражданской свободы, иначе свободы личности и имущества, онъ опредляетъ ее, какъ право длать то, что позволяютъ законы. Необходимое условіе политической свободы — это умренность правленія, а такая умренность является тогда, когда одна власть останавливаетъ другую, — это и есть знаменитая теорія раздленія властей. Законодательную, судебную и исполнительную власть различаетъ еще Аристотель, но Монтескье первый {Между прочимъ нельзя не указать на то, что Янзеномъ (Jannsen, Montesquieu’s Theorie von der Dreiteilund der Gewalten im Staate auf ihre Quelle zurckgefhrt, 1887 г.) доказано, что это ученіе о раздленіи властей изложено Свифтомъ, за 44 года до ‘Духа законовъ’, въ его ‘Discourse of the Contests and Dissensions between the Noblea and the Commons in athens and Rome’.} такъ ярко и убдительно выставилъ необходимость системы раздленія властей, что скоро изъ теоріи она перешла въ практику.
Выяснивъ связь законовъ съ природой и принципами правленія, Монтескье изслдуетъ ихъ въ отношеніи къ преступленіямъ и наказаніямъ, въ отношеніи къ налогамъ и государственнымъ доходамъ. Его опредленіе налога стало классическимъ мстомъ: это часть, которую даетъ каждый гражданинъ изъ своего имущества, для того чтобы безопасно пользоваться остальною частью. Монтескье доказываетъ преимущества косвенныхъ налоговъ, осуждаетъ правительственныя монополіи и налогъ на соль. Но нигд Монтескье не развиваетъ столько силы мысли, какъ въ своихъ разсужденіяхъ объ уголовныхъ законахъ. ‘Нельзя вести людей крайними путями’, восклицаетъ онъ вслдъ за Монтэнемъ: ‘изслдуйте причины всякаго рода распущенности, и вы всегда увидите, что она происходитъ отъ безнаказанности преступленій, а не отъ умренности наказаній’. Какъ, напримръ, ветъ духомъ XVIII в. отъ той полной намековъ главы, которая носитъ неожиданное заглавіе: ‘Безсиліе японскихъ законовъ!’ ‘Чрезмрныя наказанія могутъ испортить даже самый деспотизмъ!’ Законодатель долженъ вести умы съ помощью справедливой умренности наказаній и наградъ, съ помощью правилъ философіи, морали и религіи, съ помощью правильнаго примненія понятій о чести, долженъ внушать стыдъ… Вотъ философская идиллія, о которой мечтали въ XVIII вк. Монтескье сурово порицаетъ конфискаціи, осуждаетъ lettres de cachet, восхваляя англійское Habeas corpus. Онъ положилъ истинныя основанія для свободы мысли и пера. ‘Не за слова нужно наказывать’, говорилъ онъ, ‘а за совершенныя дйствія’. Прежній режимъ не зналъ этой свободы, на практик она провозглашена только революціей. Онъ возстаетъ противъ жестокаго преслдованія реформаторовъ. Говоря объ аутода-фе, которыя еще не прекратились тогда въ Испаніи и Португаліи, Монтескье замчаетъ, что все зло произошло отъ того убжденія, что нужно мстить за Божество. Наказаніемъ для еретика должно быть отлученіе отъ церкви, а если ересь вноситъ смуту въ общество, то она относится къ тмъ преступленіямъ, которыя нарушаютъ спокойствіе гражданъ. Онъ рекомендуетъ большую осторожность въ преслдованіи магіи и ересей. Монтескье боится религіозной пропаганды. Когда мы въ прав принять и не принять новую религію, то мы не должны ее принимать.
Больше всего нападеній вызвали соображенія Монтескье о вліяніи климатовъ на законы. Въ странахъ плодородныхъ, говоритъ Монтескье, устанавливается единоличное управленіе, а въ странахъ безплодныхъ — правленіе многихъ лицъ. Холодный климатъ производитъ больше силы и самоувренности, меньше подозрительности и лукавства. Располагая слишкомъ малымъ числомъ наблюденій, онъ длаетъ здсь слишкомъ большія обобщенія, приписывая первичнымъ и мало доступнымъ причинамъ то, что зависитъ отъ вторичныхъ причинъ, т. е. нравовъ и страстей, предразсудковъ и инстинктовъ,— однимъ словомъ, отъ національнаго характера народовъ. Исходная точка Монтескье все-таки врна. Образъ жизни зависитъ отъ нуждъ, говоритъ онъ, а нужды зависятъ отъ климата, а отъ образа жизни зависятъ законы. Одностороння у него и теорія происхожденія рабства, которое онъ приписываетъ свойствамъ климата, но за то въ высшей степени гуманны и страстны его нападенія на это позорное явленіе въ исторіи человчества. Не мене краснорчиво вооружается онъ противъ постоянныхъ войнъ. Продолжая вооружаться, говоритъ онъ, мы будемъ бдны при всхъ богатствахъ вселенной: у насъ скоро ничего не будетъ кром солдатъ и сами мы станемъ татарами. Онъ ищетъ средства противъ зла и находитъ его во взаимномъ равновсіи силъ, такъ чтобы рядомъ съ сильнымъ государствомъ былъ сильный-же сосдъ. Всякую войну Монтескье считаетъ актомъ насилія, обязанность побдителя — поправить нанесенную имъ бду: всякая побда — огромный долгъ передъ человчествомъ. Сама природа, по мннію Монтескье, кладетъ предлъ завоеваніямъ: прочно завоевать можно только то, что можно ассимилировать.
Говоря объ экономическихъ законахъ, Монтескье первый, раньше Адама Смита, пытался дать научную форму проблемамъ государственной экономіи. Правда, въ его дленіи торговли на торговлю предметами роскоши, свойственную большимъ монархическимъ государствамъ, и торговлю экономическую, свойственную буржуазнымъ націямъ, республикамъ и небольшимъ странамъ, виденъ тотъ феодальный духъ, который находитъ еще противорчіе между монархической честью и торговлей. Но его размышленія объ опасности спекуляцій, о необходимости строго поддерживать законы о банкротствахъ, о тарифахъ и торговыхъ трактатахъ, о протекціонизм и свобод торговли — полны глубокаго интереса и пониманія. Получая огромныя суммы съ таможенъ въ Кадикс, испанскій король, говоритъ онъ, является-очень богатымъ частнымъ человкомъ въ очень бдномъ государств: его могущество было-бы больше, если-бы онъ получалъ ту же сумму со своихъ кастильскихъ провинцій. Торговлю Монтескье считаетъ однимъ изъ самыхъ важныхъ факторовъ международнаго мира.
Кругъ обязанностей государства въ отношеніи къ своимъ членамъ, очерченный Монтескье, очень обширенъ. Государство должно дать всмъ гражданамъ обезпеченное существованіе, должно предупреждать промышленные кризисы, открывать профессіональныя школы, содержать стариковъ, больныхъ и сиротъ, и т. д. Вс эти обязанности у Монтескье вытекаютъ изъ того-же начала, какъ и іерархія сословій и система прерогативъ, т. е. изъ феодальнаго характера монархіи. Вопросу о феодальныхъ законахъ Монтескье посвятилъ большую часть своего труда, послдовательно изучая происхожденіе феодальныхъ податей, системы вассальныхъ отношеній и леновъ, вопросъ о военной служб свободныхъ людей, о юрисдикціи сеньоровъ, о переход бенефицій въ лены, о возникновеніи права старшинства, и т. д. Монтескье первый поставилъ изученіе среднихъ вковъ въ ряду наиболе серьезныхъ историческихъ проблемъ. Освщая законы исторіей и исторію законами, онъ оставилъ своимъ послдователямъ намченное поле дятельности и далъ имъ методъ.
Вотъ основной остовъ идей Монтескье. Мы не будемъ говорить о той масс тонкихъ наблюденій, остроумныхъ сближеній и яркихъ картинъ, которыми пересыпано развитіе этихъ основныхъ положеній.
Его произведеніе не сухой трактатъ, а живая картина. Онъ не мене требовательный артистъ, чмъ, строгій мыслитель. Литературная сторона дла его не мене безпокоитъ, чмъ изысканіе началъ и методъ. Строгій порядокъ онъ хочетъ соединить съ постояннымъ разнообразіемъ. Онъ отлично зналъ читателя своего времени, втренаго и легкомысленнаго, постоянно перебгающаго отъ одной мысли къ другой. Отсюда эта обрывистость, эти постоянныя рубрики и многочисленныя оглавленія. Но, съ другой стороны, онъ не только заставляетъ читать, заставляетъ и мыслить: онъ несравненный мастеръ въ дл открытія широкихъ перспективъ, которыя заманиваютъ и будятъ мысль. Бюффонъ упрекаетъ его въ мозаичности стиля, Вольтеръ — въ томъ, что въ его книг слишкомъ много ума. Его стиль не только искусенъ, но и изворотливъ. Нужно было обходить цензуру, сбить съ толку Сорбону. Пропагандируя, напримръ, англійское государственное устройство, онъ долженъ былъ описывать его въ общемъ вид, безъ техническихъ терминовъ и собственныхъ именъ. О роскоши французскаго двора онъ говоритъ въ глав, озаглавленной: ‘Фатальныя послдствія роскоши въ Кита’, и т. д. Но за то какъ ярка и легка его кисть тамъ, гд можно называть вещи по имени. Монтескье любитъ обобщенія: въ этомъ его величіе и его слабость. Его примры разсчитаны на общія заключенія. У него нтъ ни хронологіи, ни общей перспективы: все помщено на одномъ план. Это — единство времени, мсто и дйствія, перенесенное съ театра въ сферу законовъ. Законы у него представлены не въ историческомъ развитіи, а какъ бы законченными и собранными со всхъ эпохъ. Правда, онъ прочно заложилъ фундаментъ и глубоко забилъ сваи, но онъ скрылъ ихъ съ глазъ. Республику или монархію онъ изучалъ и рисовалъ, какъ Мольеръ своего скупого или мизантропа, какъ Лабрюйеръ своихъ вельможъ. Его общія идеи не результатъ чистаго умозрнія, не составленый а priori, а слдствіе фактовъ, которые онъ наблюдалъ. Тмъ боле ему чести, что вс эти факты вновь и вновь подтверждаются исторіей, что подъ каждой его картиной можно поставить имена и даты, такъ какъ каждая изъ нихъ иметъ тсное соотношеніе съ дйствительностью.
‘Духъ законовъ’ появился въ 1748 г., безъ имени автора и напечатанъ въ Женев. Во Франціи книга Монтескье сначала встртила не мало враговъ: Гельвецій находилъ гигіену Монтескье слишкомъ медленною, Вольтеръ видлъ въ книг Монтескье соперницу своему ‘Опыту о нравахъ’, іезуиты вооружились противъ проповди религіозной терпимости, янсенисты язвительно нанали на книгу, которая, по ихъ мннію, учитъ, что въ монархіи добродтель безполезна. За то итальянцы и англичане встртили ее съ энтузіазмомъ. Король Сардинскій заставлялъ читать ее своего сына, Фридрихъ Великій руководился ею въ своихъ отношеніяхъ къ покоренной Силезіи, Вашингтонъ не разъ справлялся съ нею въ вопросахъ объ устройств великой демократіи, Екатерина II называла ее своимъ требникомъ: ея Наказъ проникнутъ идеями Монтескье. Для Франціи прежняго режима книга Монтескье была яркимъ зеркаломъ. Строгій сторонникъ монархіи, Монтескье хотлъ исцлить болзни господствующаго режима. Королевская власть рядомъ съ привиллегированными сословіями, магистратура, стоящая на страж закона, дворянство, гордое своею честью, отсутствіе монополій, отдаленныхъ экспедицій и завоеваній, религіозная терпимость, гражданская свобода и умренность,— вотъ по мннію Монтескье, идеалъ французской монархіи. Но рисуя этотъ идеалъ, Монтескье не замчалъ, что время ушло уже, что принципъ уже испорченъ. Тюрго, Вержень, Неккеръ хотли воспользоваться рецептами, предложенными Монтескье, но событія быстро и далеко опередили эти мры. Созваніе генеральныхъ штатовъ приглашало каждаго француза высказать свои мысли о реформ государства, каждый образованный французъ конца прошлаго вка имлъ у себя въ библіотек Монтескье, Вольтера и Руссо. И вотъ каждый обращается къ этимъ книгамъ и ищетъ у любимыхъ авторовъ идей и основаній для поддержанія этихъ идей. Но Вольтеръ, разрушая старое, мало давалъ новаго. Руссо давалъ цлую систему: ее можно было брать или не брать, но непремнно цликомъ. Монтескье предлагалъ цлый рядъ системъ, собранныхъ со всей исторіи: у него было что выбрать. У Руссо было много учениковъ, но ссылались чаще на Монтескье. За Руссо стояла одна партія, а на Монтескье опирались многія партіи. ‘Духъ законовъ’ сдлался чмъ-то въ род Дигестовъ: вс партіи извлекали изъ него правила и прецеденты для поддержки своихъ желаній и претензій. Все съ верху до низу подвергалось ломк и реформ. На каждомъ шагу приходилось имть свой собственный планъ. Никогда примры прошлаго не играли такой выдающейся роли, ни одна тогдашняя книга не группировала такъ стройно, не рисовала такъ ярко этихъ примровъ прошлаго. Дворянство цликомъ и буквально держалось взглядовъ Монтескье на форму, опираясь на его убжденіе, что монархическая свобода основана на привилегіяхъ и дленіи сословій. Третье сословіе заимствовало у Монтескье раздленіе властей и массу частныхъ реформъ. Посл ночи 4 августа монархія стала только утопіей эмигрантовъ. Съ тхъ поръ Франція цлый вкъ оправдываетъ дилемму Монтескье, что если падаютъ привиллегіи знати, духовенства и городовъ, то монархія обращается въ народное правленіе или въ деспотическое. Внушенная эмигрантами картина старинной монархіи и возможныхъ реформъ, нарисованная пылкимъ англійскимъ ораторомъ Боркомъ въ его ‘Размышленіяхъ’ цликомъ взята у Монтескье. Но Монтескье, этотъ апологистъ монархіи и прежняго режима, благодаря своимъ ученикамъ и послдователямъ, превратился даже въ пророка демократіи и республики, построенной по образцу римской. Этотъ странный метамисихозъ произошелъ, благодаря той форм, которую Монтескье придалъ своимъ идеямъ. Пытаясь воскресить древнихъ, онъ воодушевлялъ ихъ своею собственною душою, душою своего вка. Классическая литература издавна привила на французской почв духъ античныхъ учрежденій. Тотъ же голосъ, который побуждалъ Монтескье съ такою любовью описывать античныя учрежденія, побудилъ французовъ возобновить эти учрежденія. Историческое воображеніе Монтескье какъ разъ пришлось въ пору наслдственному инстинкту французовъ. Они понимали древнихъ, какъ понималъ ихъ Монтескье. Онъ описалъ, а они задумали реализировать, онъ анализировалъ законы, которые даютъ жизнь республик, они издали эти законы, не принявъ въ разсчетъ тхъ условій климата, нравовъ, народнаго характера, которыя въ систем Монтескье оказываются самыми существенными Монтескье смшалъ вс времена и вс республики, а они перенесли это идеальное законодательство черезъ 20 вковъ, въ совершенно другую страну, въ сферу совершенно противоположной цивилизаціи. Это противно ‘Духу законовъ’, но это духъ вка. Изолируя его правила, они путемъ діалектики выводили изъ нихъ различныя логическія послдствія, изъ его идей сдлали идеи абстрактныя и всеобщія, отливши въ ихъ форму не что иное, какъ свои собственныя страсти. Монтескье послдовательно становился гражданиномъ каждой націи, чтобы излчить каждую націю отъ худшаго изъ ея предразсудковъ, отъ незнанія самой себя, а его истолкователи сдлали его гражданиномъ цлаго міра, космополитическимъ законодателемъ. Терроръ думалъ принудить французовъ перейти отъ вка Людовика XVI къ вку Ликурга. Конституція III-го года республики, этотъ первый призывъ къ порядку и умренности, проникнуты духомъ Монтескье, но перевороть, произведенный Бонапартомъ, снова изгналъ этотъ духъ изъ республики. Бонапартъ тоже постоянно перелистывалъ книгу Монтескье: Code civile, редактированный Порталисомъ, горячимъ поклонникомъ Монтескье, повторяетъ наставленія послдняго! Но если руководители движенія и перестали слдовать духу Монтескье, событія все-таки продолжаютъ идти какъ разъ такъ, какъ они должны идти по мысли Монтескье. Вс событія, сопровождавшія переходъ отъ республики къ имперіи и возвышеніе Бонапарта, удивительнымъ образомъ предсказаны Монтескье. ‘Если у націи подъ республиканскими законами скрываются монархическіе нравы, говоритъ онъ, то война, начатая при республин, обязательно кончится монархіей. Если армія будетъ зависть отъ законодательнаго корпуса, то правленіе станетъ военнымъ. Если республику смнитъ единоличный властитель, то его власть будетъ самою абсолютною’. Какъ поразительно все это исполнилось! Какъ точны и врны историческіе законы, выведенные Монтескье изъ прошлаго и неизбжно примнимые къ будущему! Вся политика Бонапарта есть ничто иное, какъ повтореніе того, что извстно у Монтескье въ глав о римскихъ завоеваніяхъ. Картина Франціи и Европы при Наполеон — это точная копія съ нарисованной Монтескье картины римской имперіи. Та же всеобщая погоня за славой, та же необходимость изумить народъ, чтобы подчинить его, т же войны изъ-за честолюбія, то же искусство нападать на врага его собственнымъ оружіемъ, то же соединеніе народовъ, ничего не имющихъ общаго кром повиновенія. Какъ часто представлялись Наполеону колоссальные образы Александра Македонскаго и Карла Великаго, эти любимые герои Монтескье, такъ ярко ими освщенные и такъ мощно возвеличенные. Реставрація дала власть тмъ поклонникамъ Монтескье, которые были изгнаны революціей. Франція увидала у себя опытъ преобразованной монархіи, о которой мечталъ Монтескье. ТПатобріанъ и Бенжаменъ Констанъ стали теоретически развивать еще дальше идеи Монтескье о монархіи, прилаживая ихъ къ новому порядку вещей. Тайлеранъ былъ большимъ поклонникомъ Монтескье. На материк тутъ и тамъ появились конституціонныя монархіи. Монтескье перенесъ конституціонныя идеи изъ Англіи на материкъ. Такимъ образомъ нсколько главъ его сочиненія сдлали свое дло особо, намтивъ особый путь въ развитіи человческихъ обществъ. Не малую услугу оказалъ Монтескье и самой исторической наук: онъ научилъ связывать факты, искать причинъ, объяснять законы исторіей и исторію правами. Гизо — прямой преемникъ Монтескье.
Таковъ Монтескье. Это человкъ знанія, размышленія и здраваго смысла, середина между Монтэнемъ и Паскалемъ, между верхомъ ироніи и верхомъ разума, уничтожающаго самого себя. Это честный человкъ, поставившій задачею жизни ознакомить людей съ ихъ положеніемъ, чтобы сдлать его боле выносимымъ. Его взгляды врны природ и исторіи, его методъ истинно научный, его вліяніе было громадно.

Павелъ Первовъ.

ПЕРСИДСКІЯ ПИСЬМА.

ПИСЬМО ПЕРВОЕ.

Узбекъ къ своему другу Рустану въ Испагань.

Мы пробыли не боле одного дня въ Ком.
Отговвъ на могил двы, подарившей міру двнадцать пророковъ, мы снова отправились въ путь и вчера на двадцать пятый день по вызд изъ Испагани, мы прибыли въ Тавризъ. Рика и я, мы, быть можетъ, первые изъ Персовъ, движимые жаждой знаній, покинули вс прелести спокойной жизни ради труда познанія истины. Мы родились въ цвтущей стран, но никогда не думали, чтобы на ея границахъ прекращался міръ и что насъ долженъ просвщать только свтъ восточныхъ наукъ.
Сообщи, что говорятъ о нашемъ отъзд, не льсти мн, и поврь, что я далеко не расчитываю на одобреніе большинства. Твое письмо адресуй въ Эрзерумъ, гд я пробуду нкоторое время.
Прощай, дорогой Рустанъ. Будь увренъ, что гд бы я ни былъ, я всегда останусь твоимъ врнымъ другомъ.

Изъ Тавриза, въ 15 день мсяца Сафара, 1711 г.

ПИСЬМО ВТОРОЕ.

Узбекъ къ старшему черному евнуху въ свой Испаганскій сераль.

Ты охранитель красивйшихъ женщинъ Персіи и я доврилъ теб то, что мн дороже всего въ мір. Въ твоихъ рукахъ ключи отъ завтныхъ дверей, открывающихся только для одного меня. И я знаю, что пока ты охраняешь это сокровище моего сердца, оно въ полнйшей безопасности. Ты бодрствуешь надъ нимъ днемъ и ночью. Твои неутомимыя заботы поддерживаютъ колеблющуюся добродтель. Если-бы охраняемымъ тобою женщинамъ пришло въ голову измнить своему долгу, то ты съумлъ бы ихъ удержать. Ты богъ порока и опора врности. Ты повелваешь ими и вмст съ тмъ повинуешься имъ. Ты слпо исполняешь ихъ капризы, и вмст съ тмъ заставляешь ихъ исполнять законы сераля. Ты охотно оказываешь имъ самыя унизительныя услуги, ты почтительно исполняешь ихъ законныя требованія и служишь имъ, какъ самый послдній изъ ихъ невольниковъ. Но, если ты начинаешь замчать, что он преступаютъ границы скромности,— ты приказываешь имъ, какъ бы то сдлалъ я самъ.
Не забывай, что я вывелъ тебя изъ ничтожества, когда ты былъ послднимъ изъ моихъ рабовъ и поставилъ тебя на это мсто, поручивъ теб сокровище моего сердца. Будь глубоко почтителенъ передъ тми, кто раздляетъ мою любовь, но въ то же время, давай имъ чувствовать ихъ крайнюю зависимость. Доставляй имъ всевозможныя невинныя удовольствія, успокаивай ихъ, забавляй ихъ музыкой, танцами, угощай ихъ вкусными напитками и уговаривай ихъ собираться почаще вмст.
Если он захотятъ хать въ деревню, свези ихъ, но не допускай къ нимъ ни одного мужчины. Наблюдай за ихъ опрятностью, которая служитъ олицетвореніемъ душевной чистоты, иногда напоминай имъ обо мн. Какъ бы мн хотлось ихъ видть въ этомъ прелестномъ убжищ, которое он украшаютъ своимъ присутствіемъ! Прощай.

Изъ Тавриза въ 18 день мсяца Сафара, 1711 года.

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ.

Захи къ Узбеку.

Въ Тавризъ.

Мы приказали начальнику евнуховъ свезти насъ въ деревню и онъ теб скажетъ, что дорогою съ нами ничего особеннаго не случилось. При переправ черезъ рку, намъ пришлось выйдти изъ носилокъ и мы, какъ всегда, сли въ ящики, двое невольниковъ несли насъ на своихъ плечахъ и намъ удалось укрыться отъ глазъ толпы.
Какъ могла бы я жить, дорогой Узбекъ, въ твоемъ испаганскомъ серал въ мстахъ, которыя напоминаніемъ о былыхъ радостяхъ, ежедневно возбуждали мои желанія съ новою силою? Я блуждала изъ комнаты въ комнату, тщетно отыскивая тебя и находя везд лишь воспоминанія о моемъ прошломъ блаженств. Иногда мн казалось, что я снова переживаю то, что было: то видла я себя на томъ мст, гд въ первый разъ ты упалъ въ мои объятіи, то тамъ, гд ты прекратилъ извстный споръ между твоими женами. Каждая изъ насъ считала себя красиве другихъ, и мы пришли къ теб, разубранныя въ наши лучшіе наряды. Ты съ удовольствіемъ посмотрлъ на чудеса нашего искусства и былъ доволенъ, видя насколько мы старались теб понравиться. Но черезъ нсколько минутъ ты разрушилъ нашу работу: мы были вынуждены снять стсняющія тебя украшенія и явиться передъ тобою въ природной простот. Я забыла всякую стыдливость и думала только объ ожидающей меня слав. Счастливый Узбекъ! Какія прелести открылись твоимъ глазамъ! Мы видли, какъ долго ты не сводилъ съ нихъ своего восхищеннаго взгляда, ты долго не могъ сдлать выбора, каждая новая прелесть, открываемая тобою, требовала у тебя дани, и въ одну минуту мы были осыпаны твоими поцлуями. Ты осматривалъ все, заставилъ насъ принимать различныя позы, твои приказанія были безъ конца, но мы не уставали повиноваться. Признаюсь теб, Узбекъ, еще одна страсть, сильне честолюбія, внушала мн желаніе теб нравиться. Я тотчасъ же поняла, что твое сердце принадлежитъ мн: ты взялъ меня, потомъ оставилъ, снова вернулся ко мн и я съумла удержать тебя около себя. Я восторжествовала, а мои соперницы были въ отчаяніи. Намъ казалось, что мы одн на свт, мы не замчали ничего окружавшаго насъ. Хорошо бы было, если бы у моихъ соперницъ хватило настолько мужества, чтобы присутствовать при всхъ доказательствахъ твоей ко мн нжности. Если бы он видли мой восторгъ, он бы поняли разницу, существующую между ихъ и моей любовью, он бы увидли, что если он и могутъ соперничать со мною въ красот, то во всякомъ случа имъ далеко до моей чувствительности… Но, гд я?.. Куда ведутъ меня мои воспоминанія?.. Горе не любимой какой стыдъ — покинутой. Ты оставляешь насъ, Узбекъ и отправляешься странствовать въ земляхъ варваровъ. Какъ! Ты не придаешь никакого значенія быть любимымъ? увы!.. Ты самъ не знаешь, чего лишился! Я вздыхаю, но никто не слышитъ вздоховъ.
Мои слезы льются и ты не видишь ихъ!
Мн кажется весь Сераль дышетъ любовью, а твоя нечувствительность влечетъ тебя отсюда!
Ахъ, дорогой Узбекъ! еслибъ ты умлъ пользоваться твоимъ счастьемъ!…

Изъ Сераля Фотме, 22 день мсяцъ Магаррома 1711 г

ПИСЬМО IV.

Зефисъ къ Узбеку.

Въ Эрзерумъ.

Это черное чудовище ршило привести меня наконецъ въ отчаяніе, Во что бы то ни стало, онъ хочетъ отнять у меня мою невольницу Зелиду, Зелиду, которая мн такъ предана, и ловкія руки которой всюду вносятъ роскошь и красоту. Ему мало того, что эта разлука огорчаетъ меня, ему хочется еще опорочить меня.
Негодяй считаетъ мое довріе преступнымъ, а такъ какъ ему скучно за дверями, куда я высылаю его, то онъ осмливается обвинять меня въ такихъ вещахъ, что я даже и вообразить себ не могу.
Какъ я несчастна! Ни мое уединеніе, ни моя добродтель не защищаютъ меня отъ его нелпыхъ подозрній: низкій рабъ оспариваетъ у меня твое сердце, и я вынуждена защищаться!…
Нтъ! Я слишкомъ уважаю тебя, чтобы унизиться до оправданій, моя лучшая защита мое поведеніе, твоя любовь, ты самъ, моя любовь и (не знаю, нужно ли это говорить, дорогой Узбекъ?) мои слезы.

Изъ Сераля Фатме въ 29 день мсяца Магаррома, 1711 года.

ПИСЬМО V.

Рустанъ къ Узбеку.

Въ Эрзерумъ.

Ты предметъ всеобщихъ разговоровъ въ Испагани: только и говорятъ, что о твоемъ отъзд.
Одни приписываютъ его твоему легкомыслію, другіе какому нибудь огорченію: только одни твои друзья тебя защищаютъ, но имъ никого не удается убдить. Никто не можетъ понять, какъ это ты разстался съ твоими женами, твоими родными, друзьями, родиной ради поздки въ неизвстныя Персамъ страны. Мать Рики неутшна, она требуетъ у тебя своего сына, котораго по ея словамъ ты похитилъ у нея. Что же касается до меня, дорогой Узбекъ, то я, какъ и всегда, вполн одобряю все, что ты только ни длаешь, но я не могу теб простить твое продолжительное отсутствіе, чмъ бы ты его ни оправдывалъ. Прощай. Люби меня всегда.

Изъ Испагани, въ 28 день мсяца Ріабъ I, 1711 г.

ПИСЬМО VI.

Узбекъ къ своему другу Нассиру, въ Испагань.

На разстояніи одного дня отъ Эривани мы покинули Персію и въхали въ подвластныя Турціи владнія. Черезъ двнадцать дней, мы прибыли въ Эрзерумъ, гд и пробудемъ два — три мсяца.
Я долженъ теб признаться, Нессиръ, что я почувствовалъ страшную тоску, когда потерялъ Персію изъ вида и очутился посреди вроломныхъ Османлисовъ.
По мр того, какъ я углублялся въ страну неврныхъ, мн казалось, что я и самъ превратился въ неврнаго.
Я вспомнилъ родину, семью, друзей, мн стало ихъ жаль и я понялъ, что слишкомъ понадялся на свои силы. Особенно мн жаль моихъ ясенъ. При одной мысли о нихъ, тоска начинаетъ терзать меня.
Не потому, Нессиръ, чтобы я ихъ любилъ, вовсе нтъ. Въ этомъ отношеніи я настолько не чувствителенъ, что не имю никакихъ желаній. Въ моемъ многочисленномъ серал я убилъ любовь,— а потому, что тайная ревность сндаетъ меня. Я вижу цлую толпу женщинъ почти что предоставленныхъ самимъ себ и окруженныхъ низкими людьми, которые приставлены мною къ нимъ. Я едва ли могу быть спокоенъ, если слуги мои окажутся врными и что если они измнятъ мн? Какія печальныя извстія могу я получить? Этому горю мои друзья помочь не могутъ: они не должны проникать въ эти печальныя тайны да чмъ бы и могли они помочь?
Не лучше ли для меня тайная безнаказанность, чмъ скандальное удовлетвореніе? Теб одному повряю я мое горе, дорогой Нессиръ: это единственное утшеніе, которое мн остается въ моемъ теперешнемъ положеніи,

Эрзерумъ, въ 10 день мсяца Ребіабъ 2-й, 1711 года.

ПИСЬМО VII.

Фатьма къ Узбеку.

Въ Эрзерумъ.

Вотъ уже два мсяца, какъ ты ухалъ, дорогой Узбекъ, я такъ тоскую, что не могу себя даже уврить въ томъ, что произошло.
Я бгаю по всему сералю и ищу тебя. Чего же ты хочешь отъ женщины любящей тебя, привыкшей держать тебя въ своихъ объятіяхъ и единственной заботой которой было оказать теб свою любовь женщиной свободной по рожденію, но рабой своей любви? Когда я вышла за тебя замужъ, я не видла еще ни одного мужчины, кром тебя, такъ какъ я не считаю за мужчинъ этихъ ужасныхъ евнуховъ. Когда я сравню твое лицо съ ихъ безобразными лицами, то благодарю небо за посланное мн счастье. Мое воображеніе не можетъ представить себ ничего красиве тебя. Клянусь теб, Узбекъ, что если бы мн позволено было выйти изъ мста моего заключенія, если бы я освободилась отъ окружающей меня стражи, если бы мн было предоставлено выбирать себ мужа между всми мужчинами живущими въ этой столиц, Узбекъ, клянусь теб, я выбрала бы только тебя. Только ты одинъ во всемъ мір стоишь быть любимымъ. Не думай, что въ твое отсутствіе я отношусь небрежно къ красот, столь любимой тобой. Хотя и живу совершенно уединенно и меня никто не видитъ, я все же упражняюсь въ искусств нравиться: я до тхъ поръ не ложусь въ постель, пока не надушусь самыми лучшими духами. Какъ часто вспоминаю я о томъ счастливомъ времени, когда ты приходилъ въ мои объятія, иногда во сн я вижу твой плнительный образъ и въ моей душ вновь рождаются надежды.
Я надюсь, что когда теб надостъ путешествовать, ты вернешься къ намъ, цлыя ночи напролетъ я провожу между сномъ и волненіемъ, я ищу тебя около себя и, мн кажется, ты избгаешь меня, но сжигающій меня огонь разсеваетъ эти мечты и я прихожу въ себя. Ты не повришь, какъ я взволнована…. Я не могу дальше жить такъ, огонь течетъ въ моихъ жилахъ. Ахъ, отчего я не умю выразить свое чувство! Бываютъ минуты, Узбекъ, что я готова отдать весь міръ за одинъ твой поцлуй. Какъ несчастна женщина, сжигаемая такимъ пламеннымъ желаніемъ, когда тотъ, кто только одинъ можетъ удовлетворить это желаніе, далеко отъ нея. Предоставленная сама себ, она тоскуетъ, не знаетъ чмъ разсяться и проводитъ жизнь во вздохахъ и въ раздраженіи, не будучи сама счастливою, она даже не иметъ утшенія составить счастіе для другого! Она не боле, какъ совершенно безполезное украшеніе сераля, оберегаемое ради чести, а не ради счастья своего супруга! Вы, мужчины, жестоки. Вы рады, когда видите, что мы не можемъ удовлетворить свою страсть. Вы обращаетесь съ нами, какъ съ безчувственными, а. между тмъ вамъ было-бы очень непріятно, если бы мы оказались таковыми: вы думаете, что желанія наши, столь долго умерщвляемыя, сильне вспыхнутъ при свиданіи съ вами. Но если трудно заставить полюбить себя, то легче добиться отъ нашего отчаянія всего того, чего не можетъ ожидать ваше достоинство. Прощай, дорогой Узбекъ, прощай. Знай, что я живу только любовью къ теб, моя душа полна тобою и твое отсутствіе не только заставитъ меня тебя забыть, но, напротивъ, еще боле увеличитъ мою любовь, если это только возможно.

Изъ испаганскаго сераля, въ 12 день мсяца Ребіабъ 1, 1711 г.

ПИСЬМО VIII.

Узбекъ къ своему другу Рустану.

Въ Испагань.

Твое письмо мн отдали въ Эрзерум, гд я нахожусь въ настоящее время. Я и не сомнвался, что мой отъздъ надлаетъ шуму, но меня это не огорчаетъ. Разв я долженъ поступать такъ, какъ думаютъ враги, а не такъ, какъ я самъ думаю? Ко двору я явился почти ребенкомъ, а могу сказать, что мое сердце не развратилось тамъ, я даже взялъ на себя подвигъ: я осмлился быть добродтельнымъ. Какъ только я встрчалъ порокъ,— я тотчасъ-же удалялся отъ него. Я всегда старался разоблачать порокъ и доводилъ правду даже до подножія трона. Я говорилъ дотол неизвстнымъ языкомъ — поражалъ лесть и въ то же время удивлялъ и поклонниковъ и ихъ идоловъ.
Но, когда я увидлъ, что моя откровенность пріобрла мн враговъ, привлекла на меня зависть министровъ, не давши мн въ то же время милости государя, что я едва могъ держаться при порочномъ двор, я ршилъ покинуть этотъ дворъ. Я представился большимъ любителемъ наукъ и такъ вошелъ въ свою роль, что дйствительно полюбилъ ихъ. Я пересталъ вмшиваться въ дла и перехалъ въ свой загородный домъ. Да и это ршеніе имло свои неудобства: злоба враговъ преслдовала меня, а я лишилъ себя средства защиты. Нкоторыя предостереженія, сообщенныя мн секретно, заставили меня подумать о себ серьезно: я ршился покинуть родину и мое удаленіе отъ двора послужило мн къ тому удобнымъ предлогомъ. Я пошелъ къ государю и объявилъ ему о моемъ желаніи обучиться западнымъ наукамъ и указалъ ему на пользу, которую онъ можетъ извлечь изъ моего путешествія. Онъ милостливо выслушалъ меня. Я ухалъ и вырвалъ жертву изъ рукъ моихъ враговъ.
Вотъ, Рустанъ, истинная причина, побудившая меня предпринять это далекое путешествіе. Пусть Испагань говоритъ, что хочетъ, защищай меня только предъ тми, кто любитъ меня. Предоставь моимъ врагамъ длать какія имъ угодно предположенія, я слишкомъ счастливъ ужъ тмъ, что это единственное зло, которое они могутъ мн сдлать.
Теперь обо мн говорятъ, но, быть можетъ, забудутъ и мои друзья… Нтъ, Рустанъ, я не хочу поддаваться этой печальной мысли: я всегда останусь имъ дорогъ и расчитываю на ихъ врность, какъ и на на твою.

Изъ Эрзерума, въ 20 день мсяца Геммади 2-й, 1711 г.

ПИСЬМО IX.

Старшій евнухъ къ Ибби.

Въ Эрзерумъ.

Ты слдуешь за твоимъ прежнимъ господиномъ въ его путешествіи, ты прозжаешь провинціи, государства и огорченія не могутъ имть на тебя никакого вліянія: каждая минута знакомитъ тебя съ новыми предметами. Все, что ты видишь, развлекетъ тебя и время бжитъ для тебя незамтно.
Совсмъ не такова моя участь, заключенный въ ужасной тюрьм, окруженный все одними же и тми же предметами, я изнемогаю подъ тяжестью моихъ пятидесяти лтъ. За всю мою продолжительную жизнь, я не могу припомнить ни одного спокойнаго и счастливаго дня.
Когда моему первому господину пришла въ голову жестокая мысль поручить мн своихъ женъ и заставить меня прельщеніями и угрозами отречься отъ самого себя, то, наскучивъ службой въ самыхъ трудныхъ должностяхъ, я повиновался ему въ надежд, что, жертвуя страстью, я пріобрту покой и богатство.
Несчастный! я только смотрлъ тогда на вознагражденіе, не думая о томъ, чего я лишился! Я воображалъ, что буду избавленъ отъ стрлъ любви, такъ буду безсиленъ удовлетворять ее, увы! во мн погасили проявленіе страстей, не погасивъ причины ихъ и мн не сдлали облегченія, но окруживъ предметами возбуждающими страсть.
Я вступилъ въ сераль, гд все возбуждало во мн сожалніе о моей утрат и я былъ безпрерывно возбужденъ: тысячи прелестей открывавались предо мною какъ будто для того только, чтобы приводить меня въ отчаяніе и въ довершеніе моего несчастья я постоянно вижу передъ собою счастливца. Въ это смутное время я ни разу не привелъ одной изъ женъ моего господина къ его ложу, я ни разу не раздлъ ея безъ того, чтобы не вернуться къ себ со злобою въ сердц и съ страшнымъ отчаяніемъ въ душ.
Вотъ какъ прошла моя несчастная юность. Но свое несчастье я доврялъ только самому себ, подавляя въ себ одолвшія меня скуку и горесть. На этихъ женщинъ, на которыхъ мн хотлось смотрть съ нжностью, я бросалъ суровые взгляды. Я бы пропалъ, если бъ он меня разгадали, он взяли бы верхъ надо мною.
Какъ теперь помню, однажды, сажая въ ванну одну изъ женъ моего господина я такъ увлекся, что потерялъ разсудокъ и позволилъ себ нкоторую вольность. Сначала я думалъ, что этотъ день будетъ моимъ послднимъ днемъ, я, къ счастью, избгнулъ наказанія, но красавица, которую я сдлалъ повренной моей слабости, дорого продала свое молчаніе, она положительно вышла изъ повиновенія и изъ за нея съ тхъ поръ принуждала меня къ такому снисхожденію, которое не разъ подвергало меня опасности лишиться жизни.
Но вмст съ молодостью исчезли и эти вспышки страсти. Я состарился и въ этомъ отношеніи я сталъ старикомъ: я совершенно равнодушно смотрю на женщинъ и плачу имъ презрніемъ за причиняемыя ими мн страданія. Я всегда помню, что рожденъ ими повелвать и въ тхъ случаяхъ, когда мн случается, имъ приказывать, чувствую себя мущиной.
Я ихъ ненавижу съ тхъ поръ, какъ смотрю на нихъ хладнокровно, и какъ мой разсудокъ показалъ мн вс ихъ слабости. Не смотря на то, что я охраняю ихъ для другого, мн доставляетъ удовольствіе повелвать ими.
Когда я ихъ лишаю чего нибудь, мн кажется, что я это длаю для себя, и это мн всегда доставляетъ удовольствіе. Въ серал я живу, какъ въ маленькомъ царств и мое тщеславіе, единственная страсть, которая мн остается, удовлетворяется этой жизнью. Я съ удовольствіемъ вижу, что все лежитъ на мн и что я всегда необходимъ. Я охотно принимаю на себя ненависть всхъ этихъ женщинъ, длающую мое положеніе еще крпче. Но и я остаюсь неблагодарнымъ и возстаю даже противъ самыхъ невинныхъ удовольствій и являюсь имъ во всемъ непреодолимой преградой. Он составляютъ планы, а я ихъ вдругъ останавливаю отказомъ.
У меня только и разговору съ ними, что напоминаніе имъ о долг, добродтели, скромности и стыд. Я привожу ихъ въ отчаяніе, напоминая имъ о слабости ихъ пола и власти ихъ господина, но въ тоже время я жалуюсь имъ на то, что вынужденъ относиться къ нимъ какъ можно строже и стараюсь имъ внушить, что поступаю такъ единственно изъ желанія имъ добра и изъ великой привязанности къ нимъ.
Но не думай, чтобы и он, эти мстительныя женщины, не старались длать мн какъ можно больше непріятностей. О, он бываютъ ужасны! Между нами точно приливъ и отливъ власти и покорности: он даютъ мн всегда самыя унизительныя порученія, они выказываютъ мн безпримрное презрніе, и, не уважая моей старости, приказываютъ меня будить по ночамъ разъ десять изъ-за какихъ нибудь пустяковъ: на меня такъ и сыплются приказанія, повелнія, порученія и капризы. Он какъ будто забавляются тревожа меня, и фантазіи ихъ постоянно смняютъ одна другую. Нкоторыя изъ нихъ заставляютъ меня усугублять мои заботы и длаютъ мн ложныя признанія: то сообщаютъ мн, что около ограды сераля явился какой то молодой человкъ, то ночью имъ слышится какой то шумъ, то оказывается, что должно быть передано письмо… Все это волнуетъ и безпокоитъ меня, а он смются надъ этимъ. Имъ доставляетъ удовольствіе видть, какъ я мучусь. Иногда он ни днемъ ни ночью не отпускаютъ меня отъ себя. Он отлично умютъ представляться больными, слабыми, испуганными: и у нихъ всегда найдется предлогъ заставить меня исполнить ихъ желаніе. Въ этихъ случаяхъ необходимо слпое повиновеніе и безграничное снисхожденіе. Отказать имъ нельзя, а если бы я сталъ колебаться, он были бы въ прав наказать меня, но я согласенъ лучше лишиться жизни, чмъ подвергнуться такому униженію. Это еще не все: я никогда не могу быть увреннымъ въ расположеніи ко мн моего господина. У меня такъ много враговъ, владющихъ его сердцемъ и ищущихъ моей погибели.
Он имютъ у него иногда минуты, когда я не могу быть выслушанъ, минуты, въ которыя имъ не бываетъ отказа и въ которыя я бываю всегда виноватъ, я привожу къ ложу моего господина раздраженныхъ на меня женщинъ. Неужели ты думаешь, что он хлопочутъ за меня? Я всего могу ожидать отъ ихъ вздоховъ, слезъ и объятій. Оставаясь наедин съ нимъ, он торжествуютъ, и ихъ красота длается страшною для меня. Услуги, оказываемыя ими въ настоящемъ, заслоняютъ мои прошлыя услуги и никто не можетъ поручиться за повелителя, находящагося подъ чужимъ вліяніемъ.
Какъ часто случалось, что я лягу спать въ милости и проснусь въ опал! Чмъ провинился я въ тотъ день, когда меня бичевали, водя вокругъ сераля?
Я привелъ къ господину одну изъ его женъ. Какъ только она осталась съ нимъ одна, она принялась рыдать, жаловаться на меня. Какъ могъ я устоять въ такую критическую минуту? Я погибъ, какъ разъ въ то время, когда я мене всего могъ этого ожидать. Я былъ жертвою любовной сдлки договора, порожденнаго вздохами. Вотъ, дорогой Ибби, какъ тяжела была моя жизнь! Какъ счастливъ ты! Твои заботы ограничиваются только однимъ Узбекомъ. Теб легко ему угождать и сохранить его милость до послдняго твоего дня.

Изъ испаганскаго сераля, въ послдній день мсяца Сафара, 1711 г.

ПИСЬМО X.

Мирза *) къ своему другу Узбеку.

Въ Эрзерумъ.

Только ты одинъ могъ вознаградить насъ за отсутствіе Рики, и только одинъ Рика могъ утшить меня въ твоемъ. Намъ не достаетъ тебя, Узбекъ, ты былъ душой нашего общества. Какъ тяжело разставаться съ любимымъ человкомъ!
У насъ часто возникаютъ споры, обыкновенно по вопросу о нравственности. Такъ, напримръ, вчера былъ поднятъ вопросъ,— что доставляетъ людямъ больше счастья, удовольствія чувственныя и удовлетвореніе страстей или упражненіе въ добродтели?
Я часто слышалъ, какъ ты говорилъ, что люди рождены быть добродтельными и что справедливость имъ врождена.
Объясни, пожалуйста, что хотлъ ты этимъ сказать.
Я говорилъ съ моллоками, (этотъ титулъ въ Персіи дается высшимъ духовнымъ сановникамъ, въ Турціи же моллокъ значитъ судья) и они привели меня въ отчаяніе своими извлеченіями изъ Алкорана, такъ какъ я говорилъ съ ними не какъ врующій, но какъ гражданинъ и отецъ семейства. Прощай.

Изъ Испаганіи, въ послдній день мсяца Сафара, 1711 года.

*) Мирза есть почетный титулъ, который, по странной случайности, въ Персіи даютъ писателямъ и князьямъ. Писатели ставятъ его передъ именемъ, а князья посл.

ПИСЬМО XI.

Узбекъ къ Мирз.

Въ Испагань.

Ты отказываешься отъ своего разума и испытываешь мой, ты совтуешься со мною и считаешь меня способнымъ поучать тебя. Дорогой Мирза, твоя дружба, даже боле чмъ твое хорошее мнніе обо мн, несказанно мн льститъ. Для исполненія твоего желанія я не счелъ нужнымъ вдаваться въ отвлеченности. Есть истины, въ которыхъ мало убдить, ихъ нужно заставить прочувствовать, таковы истины нравственныя. Быть можетъ этотъ краткій историческій разсказъ подйствуетъ на тебя боле, чмъ отвлеченная философія.
Нкогда въ Аравіи жило небольшое племя Троглодитовъ, происходившее отъ древнихъ Троглодитовъ, которые, если врить исторіи, боле походили на зврей, чмъ на людей. троглодиты, о которыхъ идетъ рчь, не были такъ уродливы, какъ ихъ предки, они не были покрыты шерстью, какъ медвди, не шипли, какъ зми и имли глаза: но они были такъ злы и хищны, что даже и понятія не имли о справедливости. Ихъ царь, иноземнаго происхожденія, хотлъ ихъ исправить и былъ съ ними очень строгъ. HoJohh возмутились противъ него, убили и уничтожили всю его семью.
Убивъ царя, они собрали совтъ, чтобы установить правительство. Посл многихъ несогласій они, наконецъ, избрали правителей, но тотчасъ же посл избранія, эти правители сдлались для нихъ невыносимы и они умертвили и ихъ.
Освободившись отъ этого новаго ига, они стали руководствоваться единственно своей жестокой натурой. Они вс пришли къ единственному ршенію, что повиноваться они никому боле не станутъ и что каждый будетъ заботиться только о самомъ себ, не обращая никакого вниманія на другихъ.
Это единогласное ршеніе очень понравилось всмъ и они говорили между собою:— Что мн за охота надсаживаться въ работ для другихъ? Буду думать объ одномъ себ, я буду жить счастливо, какое мн дло до счастья другихъ? Я буду удовлетворять своимъ потребностямъ, пусть другія Троглодиты будутъ несчастны, лишь бы мн было хорошо!’.
Настало время посва и каждый сказалъ себ: — Я обработаю землю ровно настолько, сколько мн необходимо для моего пропитанія. Большее же количество хлба будетъ мн совершенно безполезно, и я не стану напрасно утруждать себя. Земля этого царства не везд была одинакова: во многихъ мстахъ она была суха и гориста, а въ другихъ низменна и орошена источниками.
Въ этотъ годъ была ужасная засуха, такъ что въ гористой мстности погибъ весь хлбъ, а въ низменной части былъ урожай. Жители горъ большею частью погибли отъ голода и отъ жестокости своихъ сосдей, отказавшихъ имъ въ помощи.
Слдующій годъ былъ дождливый: на возвышенныхъ мстахъ былъ отличный урожай, низменныя — залило водою. Насталъ голодъ для другой половины народа, но и съ ними поступили такъ же, какъ и они со своими сосдями.
У одного изъ старшинъ была красавица жена, его сосдъ влюбился въ нее и похитилъ ее. Началась ссора, посл ругани и драки, они, наконецъ, ршили обратиться къ суду одного изъ Троглодитовъ, имвшему нкоторое значеніе въ республик.
Они пришли къ нему и стали ему объяснять въ чемъ дло, но тотъ отвтилъ имъ) какое мн дло, кому изъ васъ должна принадлежитъ эта женщина? Мн некогда разбирать ваши споры, мн нужно обрабатывать мое поле. Оставьте меня, пожалуйста, въ поко и не надодайте мн. И, съ этими словами, онъ ушелъ на поле.
Похититель, который былъ гораздо сильне мужа похищенной женщины, поклялся, что ни за что въ жизни не отдастъ этой женщины, и тотъ, возмущенный несправедливостью сосда и грубостью судьи, пошелъ было къ себ домой, какъ встртилъ молодую и красивую женщину, возвращающуюся отъ источника. У него не было боле жены, а эта понравилась ему: она еще боле понравилась ему, когда онъ узналъ, что она была жена судьи, такъ жестоко поступившаго съ нимъ.
Онъ повелъ ее къ себ въ домъ.
У одного человка было поле, довольно плодородное и которое онъ тщательно обрабатывалъ. Двое сосдей соединились вмст, выгнали его изъ дома и завладли его полемъ. Они заключили между собою союзъ противъ всхъ, кто пожелалъ бы захватить ихъ землю. Нсколько мсяцевъ они, прожили дружно, поддерживая одинъ другого, но, наконецъ, одинъ изъ нихъ, не пожелалъ раздлять съ товарищемъ того, чмъ бы онъ могъ пользоваться одинъ, убилъ сосда и завладлъ всмъ полемъ. Но его власть продолжалась не долго: двое другихъ Троглодитовъ напали на него, онъ оказался слишкомъ слабъ, чтобы защищаться и былъ убитъ.
Одинъ Троглодитъ, почти совсмъ нагой, увидлъ продающуюся шерсть, онъ освдомился о цн. Купецъ разсуждалъ такъ:— Я долженъ бы выручить за эту шерсть стоимость двухъ мръ хлба, но я продамъ ее вчетверо дороже и этимъ добуду себ восемь мръ. Длать нечего, пришлось покориться и заплатить спрошенную цну.
— Я очень радъ, сказалъ купецъ, теперь у меня будетъ хлбъ.
— Что вы говорите? началъ снова покупатель. Вамъ нуженъ хлбъ. У меня есть продажный, но только его цна, быть можетъ, удивитъ васъ, хлбъ очень вздорожалъ и вс голодаютъ: но отдайте мн мои деньги и я вамъ дамъ мру ржи, такъ какъ дешевле я не уступлю, хотя бы вы помирали съ голоду.
Между тмъ страшная болзнь опустошала страну. Изъ сосдней страны пріжалъ искусный врачъ. Онъ лечилъ такъ удачно, что вылечилъ всхъ, кто только обращался къ нему за помощью. Когда эпидемія окончилась, онъ началъ обходить своихъ паціентовъ и требовать платы, но вс отказали ему въ сей. Онъ вернулся домой усталый и измученный такимъ длиннымъ путешествіемъ. Черезъ нсколько времени ему сказали, что эпидемія снова вернулась и еще сильне, чмъ была въ первый разъ. Они снова обратились къ нему за помощью и просили его пріхать къ нимъ.
— Идите домой, неблагодарные, отвтилъ онъ имъ. Въ вашей душ есть ядъ гораздо сильне того, отъ котораго вы хотите вылечиться, вы недостойны жить на земл, такъ какъ вы безчеловчны и правило справедливости не существуетъ для васъ. Воспротивиться справедливому гнву наказующихъ васъ боговъ и излечить васъ было бы настоящимъ оскорбленіемъ справедливости.

Изъ Эрзерума, въ 3-й день мсяца Геммада 2-го, 1711 г.

ПИСЬМО XII.

Узбекъ къ тому-же.

Въ Испагань.

Ты видлъ, дорогой Мирза, какъ Троглодиты погибли жертвой своей собственной несправедливости и злости. Изъ всхъ семей остались только дв, сохранившія еще чувство человколюбія и справедливости. Он соединились вмст и работали сообща. Жизнь ихъ была счастлива и спокойна, и земля, обрабатываемая ихъ добродтельными руками, давала хорошій урожай.
Они любили своихъ женъ, и т платили имъ взаимностью. Цлью ихъ жизни было дать нравственное воспитаніе дтямъ. Они постоянно напоминали имъ о несчастіяхъ, постигшихъ ихъ соотечественниковъ и выставляли этотъ несчастный примръ, особенно они старались имъ внушить, что частная выгода заключается въ общемъ благ, и что справедливость къ ближнему есть милосердіе къ самому себ. Въ скоромъ времени добродтельные отцы нашли утшеніе въ своихъ дтяхъ, походившихъ на нихъ. Молодое населеніе увеличилось, благодаря счастливымъ бракамъ. Численность увеличилась, но дружба осталась та же и добродтель не только не ослабла, но, напротивъ, еще боле укрпилась отъ большаго числа добрыхъ примровъ.
Кто съуметъ описать счастье этихъ Троглодитовъ? Такой справедливый народъ долженъ былъ быть любимцемъ боговъ. Какъ только онъ узналъ боговъ, онъ сталъ ихъ бояться. Религія смягчила правы, грубые по природ.
Они учредили праздники въ честь боговъ. Молодыя двушки, украшенныя цвтами и юноши чествовали боговъ танцами и музыкой, дале устраивали пиршества, на которыхъ царили веселость и умренность. Въ этихъ сборищахъ высказывалась ихъ наивная природа, тамъ научались отдавать сердце и покорять его, тамъ двствнная стыдливость произносила красня признаніе, которое скоро утверждаемо было согласіемъ родителей, тамъ нжныя матери имли удовольствіе предугадывать пріятный и прочный брачный союзъ. Троглодиты ходили въ храмъ и просили милости у боговъ, они просили не богатства и изобилія, такія пожеланія были бы недостойны счастливыхъ Троглодитовъ,— этого они желали для своихъ соотечественниковъ. У престола боговъ они просили здоровья своимъ родителямъ, согласія между братьями, любви своихъ женъ и любви и послушанія своихъ дтей. Молодыя двушки приносили въ жертвы свои сердца и не просили ничего иного, кром какъ возможности сдлать счастливымъ одного изъ Троглодитовъ. По вечерамъ, когда стада возвращались съ луговъ и усталые волы възжали во дворъ съ работъ, они собирались вмст и за скуднымъ ужиномъ воспвали несправедливости первыхъ Троглодитовъ и поразившія ихъ несчастья, возрождающуюся въ новомъ народ добродтель и счастье прославляли боговъ и ниспосылаемыя ими милости, почитающимъ ихъ людямъ и гнвъ противъ людей не боящихся ихъ. Они изображали прелесть сельской жизни и счастіе своего положенія невинныхъ людей.
Затмъ они предавались сну, который не былъ нарушаемъ горемъ и заботами.
Природа доставляла имъ все необходимое. Въ этой счастливой стран не знали о лности. Они длали другъ другу подарки и тотъ, кто дарилъ, считалъ себя въ выгод. Весь народъ Троглодитовъ считалъ себя одной семьей, стада были почти всегда смшаны, и они никогда не длили ихъ.

ПИСЬМО XIII.

Узбекъ къ тому-же.

Я не могъ бы и пересказать всего, что разсказываютъ о добродтеляхъ Троглодитовъ. Напримръ, одинъ изъ нихъ сказалъ однажды:
— Завтра мой отецъ долженъ вспахать свое поле: я встану двумя часами раньше его и когда онъ пойдетъ на поле, то найдетъ его уже вспаханнымъ.
Другой говоритъ самъ себ:— Мн кажется, что моей сестр нравится одинъ изъ нашихъ родственниковъ, объ этомъ нужно поговорить съ отцомъ и уговорить его на этотъ бракъ.
Одному Троглодиту сказали, что воры увели его стадо.
— Жаль, отвтилъ онъ, тамъ была блая кобылица, которую я хотлъ принести въ жертву богамъ.
Одинъ изъ Троглодитовъ сказалъ однажды:— нужно мн пойти въ храмъ возблагодарить боговъ: мой любимый братъ и любимецъ отца выздоровлъ посл тяжкой болзни.
Или потомъ:— на пол, рядомъ съ нолемъ моего отца, рабочіе работаютъ на самомъ припек. Нужно тамъ посадить два дерева, чтобы эти бдные люди могли отдыхать подъ ихъ тнью.
Однажды на сходк какой то старикъ говорилъ объ одномъ молодомъ человк, котораго онъ подозрвалъ въ дурномъ поступк и упрекалъ его въ немъ.
— Не вримъ, чтобы онъ сдлалъ это преступленіе, сказали молодые Троглодиты, но если ваши слова справедливы, то да умретъ онъ послднимъ изъ своей семьи!.. Какому то Троглодиту сказали, что чужеземцы разграбили его домъ и унесли вс вещи.
— Если бы они не были несправедливы, отвтилъ онъ сообщившимъ ему это извстіе, я бы пожелалъ, чтобы боги допустили ихъ пользоваться этими вещами доле, чмъ я.
Но это благоденствіе внушило зависть: сосдніе народы соединились вмст и подъ какимъ то ничтожнымъ предлогомъ ршили отнять у нихъ стада. Какъ только это ршеніе сдлалось извстно, Троглодиты послали къ нимъ пословъ, которые говорили такъ:
— Что вамъ сдлали Троглодиты? Разв они отняли у васъ вашихъ женъ, угнали вашъ скотъ, напали на ваши села? Нтъ, мы справедливы и боимся боговъ. Чего же вы хотите отъ насъ? Не хотите ли вы шерсти для вашихъ одеждъ? Или молока нашихъ стадъ или плодовъ нашей земли? Долой оружіе! придите къ намъ и мы дадимъ вамъ всего этого. Но, если вы врагами вступите на нашу землю, клянемся вамъ всмъ святымъ, мы поступимъ съ вами, какъ съ хищными животными.
Но эти слова были отвергнуты съ презрніемъ и вооруженные дикари напали съ оружіемъ на земли Троглодитовъ, считая ихъ беззащитными.
Но т хорошо приготовились къ защит: помстивъ своихъ женъ и дтей посредин, дружно встртили враговъ. Ихъ поразила несправедливость враговъ, а не ихъ численность.
Новое рвеніе овладло ихъ сердцами: одинъ хотлъ умереть за своего отца, другой за жену и дтей, этотъ за своихъ братьевъ, тотъ за друзей и вс за свой народъ. Какъ только одинъ падалъ, его мсто сейчасъ же занималъ другой, который кром какъ за общее дло, мстилъ еще и за смерть павшаго товарища.
Такова была битва несправедливости съ добродтелью. Низкія племена, стремившіяся за добычей, уступили мужеству Троглодитовъ.

Изъ Эрзерума, въ 9 день мсяца Геммада 2-го, 1711 г.

ПИСЬМО XIV.

Узбекъ къ тому-же.

Съ каждымъ годомъ народонаселеніе увеличивалось и Троглодиты ршили, что настало время избрать себ царя. По общему согласію было ршено отдать корону самому справедливому изъ нихъ. Взоры всхъ устремились на почтеннаго старца, прославившагося своей добродтелью. Старикъ не присутствовалъ на сходк и удалился съ печалью въ сердц. Когда депутаты сообщили ему о выбор, онъ сказалъ:
— Неужели между Троглодитами нтъ никого справедливе меня? Вы предлагаете мн корону и если такова воля народа, то я долженъ ее принять, но мысль, что при моемъ рожденіи Троглодиты были свободны, а теперь они находятся подъ властью, убьетъ меня. Сказавъ это, онъ залился слезами.
— Несчастный день! шепталъ онъ, зачмъ я дожилъ до этого. Затмъ онъ продолжалъ строгимъ голосомъ:
— Я понимаю, Троглодиты! ваша добродтель тяготитъ васъ. Не имя главы, вы должны быть добродтельны, даже противъ вашего желанія, въ противномъ же случа, васъ постигнутъ несчастія, погубившія вашихъ отцовъ. Но это иго кажется вамъ слишкомъ тяжелымъ: вы бы лучше желали подчиняться князю и повиноваться его законамъ, мене строгимъ, чмъ ваши нравы. Вы знаете, что тогда вы будете имть возможность пріобртать богатства, удовлетворять вашему тщеславію и утопать въ наслажденіяхъ, и, избгая большихъ преступленій, вы не будете имть нужды и въ добродтели.
Онъ остановился на минуту, и его слезы полились еще сильне.
— Чего же вы ждете отъ меня? началъ онъ снова. Возможно ли, чтобы я приказалъ что либо Троглодиту? Неужели вы хотите, чтобы всякій слдовалъ добродтели по моему приказанію, тогда какъ онъ это длаетъ и безъ меня, слдуя единственно своимъ добрымъ наклонностямъ? О, Троглодиты! Мой конецъ близокъ, въ моихъ жилахъ уже похолодла кровь, и въ скоромъ времени я соединюсь съ вашими священными предками: неужели вы хотите, чтобы я оскорбилъ ихъ, сказавъ имъ, что оставилъ васъ подъ другимъ игомъ, кром ига добродтели?

Изъ Эрзерума, въ 10 день мсяца Геммади 2-го, 1711 г.

ПИСЬМО XV.

Старшій евнухъ къ Жарону, черному евнуху.

Въ Эрзерумъ.

Я прошу небо, чтобы оно привело тебя сюда и спасло тебя отъ опасностей.
Хотя я никогда не зналъ дружбы и всегда жилъ въ самомъ себ, ты все же заставилъ меня почувствовать, что и въ моей груди бьется сердце, и въ то время, какъ я былъ суровъ для всхъ невольниковъ, находящихся подъ моимъ начальствомъ, я съ удовольствіемъ любовался твоимъ дтствомъ.
Настало время и мой господинъ устремилъ на тебя свой милостивый взоръ. Голосъ природы еще молчалъ, когда желзо поразило тебя. Не стану говорить теб, жаллъ ли я тебя или радовался, когда тебя возвеличили до меня. Я успокаивалъ твой плачъ и стоны. Мн казалось, что ты родился вторично и вышелъ изъ рабства, гд ты бы долженъ былъ повиноваться, чтобы поступить въ число рабовъ, которые повелваютъ. Я заботился о твоемъ воспитаніи. Моя строгость долго скрывала отъ тебя мою любовь. И все же, я любилъ тебя, да, я любилъ тебя, какъ отецъ любитъ своего сына, если только названія отецъ и сынъ могутъ быть примнены къ намъ.
Теб придется прохать по странамъ, населеннымъ христіанами, никогда не знавшими истинной вры. Не можетъ быть, чтобы эти встрчи остались безъ вліянія на тебя. Какъ сохранитъ тебя Пророкъ посреди такого множества его враговъ? Я бы желалъ, чтобы мой господинъ на возвратномъ пути захалъ въ Мекку, по крайней мр вы бы очутились въ святой земл.

Изъ испаганскаго сераля, въ 11 день мсяца Геммади, 1711 г.

ПИСЬМО XVI.

Узбекъ къ Моллаку Мехмету-Али, охранителю трехъ могилъ въ Ком.

Зачмъ живешь ты въ могилахъ, безсмертный Моллакъ? Ты созданъ для жизни на звздахъ. Ты скрываешься врно потому, что боишься затмить солнце: на теб нтъ пятенъ, какъ на этомъ свтил, но подобно ему и ты покрываешься тучами.
Твоя наука глубже чмъ бездна океана, твой умъ остре Зулькафора {Зулькафоръ — сабля Магомета.}, сабли Али о двухъ концахъ: ты знаешь о томъ, что происходитъ въ небесахъ: ты читаешь Алкоранъ, покоющійся на груди нашего божественнаго пророка, и когда теб встрчаются непонятныя мста, по его приказанію ангелъ небесный распускаетъ быстрыя крылья свои, спускается къ теб и объясняетъ теб непонятное.
Черезъ тебя я могъ бы имть ближайшее общеніе съ серафимами, такъ какъ ты числишься тринадцатымъ имамомъ и служишь точкой прикосновенія неба съ бездной.
Я нахожусь посреди неврнаго народа: позволь мн очиститься въ бесд съ тобою, дозволь мн обернуть мое лицо къ священнымъ мстамъ, обитаемымъ тобою, отличи меня отъ злыхъ, подобно тому, какъ отличаютъ блую нить отъ черной. Помоги мн твоимъ совтомъ, позаботься о моей душ, вдохнови ее духомъ пророка, воспитай ее въ правилахъ райской науки и дозволь повергнуть мои раны къ твоимъ стопамъ. Твои письма адресуй въ Эрзерумъ, гд я пробуду по крайней мр нсколько мсяцевъ.

Изъ Эрзерума, въ 11 день, мсяца Іеммоди 2-го, 1711 г.

ПИСЬМО XVII.

Узбекъ къ тому же.

Я не могу успокоиться, божественный моллакъ, и съ нетерпніемъ ожидаю твоего отвта. Я сомнваюсь и нужно опредлить мои сомннія: я чувствую, что мой разумъ начинаетъ заблуждаться, приведи его на путь истинный, просвти меня, источникъ свта, разсй твоимъ божественнымъ перомъ вс трудности, сжалься надо мною и не заставляй меня краснть за вопросъ, который я предложу теб.
Почему законодатель лишаетъ насъ мяса свиньи и вообще всякаго мяса, которое онъ называетъ нечистымъ? Почему онъ запрещаетъ намъ дотрогиваться до мертваго тла и для очищенія нашей души предписываетъ постоянныя омовенія? Мн кажется, что предметы., сами по себ, не могутъ быть ни чисты, ни не чисты. Я не могу понять, какое свойство, присущее предмету, можетъ сдлать его нечистымъ. Грязь кажется намъ грязной потому, что она оскорбляетъ наше зрніе или другое какое-нибудь чувство, но сама по себ, она не грязне золота и брильянтовъ. Идея объ оскверненіи, черезъ прикосновеніе къ трупу, родилась изъ естественнаго отвращенія, которое мы чувствуемъ къ мертвому тлу. Если бы тла никогда не моющихся людей не оскорбляли ни зрнія, ни обонянія, то почему бы мы узнали, что они нечисты? Слдовательно, божественный моллакъ, наши чувства — единственный судья чистоты или нечистоты предметовъ. Но такъ какъ предметы дйствуютъ не на всхъ людей одинаково и на однихъ производятъ пріятное, а на другихъ непріятное впечатлніе, то свидтельство чувствъ нельзя принять за руководство, если только не допустить, что каждый по своему усмотрнію разршитъ этотъ вопросъ и различаетъ чистые предметы отъ нечистыхъ. Но я боюсь, божественный моллакъ, такое разсужденіе не поколеблетъ ли различій, установленныхъ нашимъ божественнымъ пророкомъ, и основныхъ законовъ, написанныхъ руками ангеловъ.

Изъ Эрзерума, въ 20 день, мсяца Геммада 2-го, 1711 г.

ПИСЬМО XVIII.

Мехметъ-Али, служитель пророковъ, къ Узбеку.

Въ Эрзерумъ.

Ты все еще задаешь намъ т-же вопросы, что тысячу разъ задавали нашему святому пророку. Отчего ты не читаешь священныхъ книгъ? Отчего ты не прибгаешь къ этому источнику всхъ знаній? Тамъ ты нашелъ бы разршеніе всхъ твоихъ сомнній.
Несчастные! всегда озабоченные земными длами, вы никогда не обращаете взоровъ на небо, и почитая санъ моллаковъ, не ршаетесь слдовать за ними. Неврные! не постигающіе тайнъ Предвчнаго! Ваши знанія походятъ на тьму бездны, а мудрствованіе вашего разума не боле, какъ дорожная пыль, подымаемая ногами вашими въ полуденный зной мсяца ПТабона.
Зениту твоего ума далеко до надира послдняго имама. Твоя пустая философія напоминаетъ молнію, возвщающую грозу и тьму: ты находишься посреди бури и блуждаешь по вол втра. На затрудняющіе тебя вопросы отвтить очень легко: для этого достаточно разсказать о томъ, что случилось съ нашимъ пророкомъ, когда искушаемый христіанами и испытываемый евреями, онъ пристыдилъ, какъ тхъ, такъ и другихъ.
Еврей Абдіасъ-Ибесалонъ спросилъ его однажды, почему Богъ запретилъ сть свиное мясо.
— Конечно, не безъ причины, отвтилъ ему Магометъ: это животное нечистое и я сейчасъ-же докажу это теб. Онъ сдлалъ изъ грязи человческую фигуру, бросилъ ее на землю и закричалъ ей:
— Встань!
Въ ту же минуту фигура превратилась въ человка и сказала:
— Я Іафетъ, сынъ Ноя.
— Былъ ли ты также сдъ въ тотъ день, какъ умеръ? спросилъ его пророкъ.
— Нтъ, отвтилъ тотъ. Но когда ты разбудилъ меня, я подумалъ, что насталъ день страшнаго суда и такъ испугался, что мои волосы посдли въ одну минуту.
— Ну, сказалъ пророкъ, разскажи мн всю исторію о Ноевомъ ковчег. Іафетъ повиновался и въ мельчайшихъ подробностяхъ разсказалъ о томъ, что произошло въ первые мсяцы, потомъ онъ продолжалъ такъ:— нечистоты животныхъ мы сметали въ одну сторону, чти наклонило ковчегъ набокъ. Мы страшно испугались, особенно женщины, начавшія даже плакать со страху. Когда нашъ отецъ Ной, посовтовался съ Богомъ, то Богъ веллъ ему взять слона и повернуть его головой къ наклоненной сторон. Это животное произвело столько нечистотъ, что изъ нихъ родился поросенокъ.— Вотъ почему, Узбекъ, мы считаемъ его нечистымъ животнымъ и воздерживаемся отъ него.
Но такъ какъ поросенокъ цлый день рылся въ этихъ нечисто: такъ, что въ ковчег стоялъ такой смрадъ, что поросенокъ не выдержалъ и чихнулъ: изъ его носа вышла крыса, которая начала грызть все, что ей встрчалось. Это показалось такъ несносно Ною. что онъ счелъ нужнымъ снова посовтоваться съ Богомъ. Тогда Богъ веллъ ему ударить въ лобъ льва, который тоже чихнулъ, а изъ его носа вышла кошка.
Неужели и посл этого ты думаешь, что эти животные чисты?
И такъ, когда ты не замчаешь причину нечистоты какихъ-либо предметовъ, то только потому, что не знаешь множества другихъ, и что теб неизвстно, что произошло между Богомъ, ангелами и людьми. Мы не знаемъ исторіи вчности, ты никогда не читалъ книгъ, начертанныхъ на небесахъ, то, что теб открыто, есть только небольшая часть божественнаго ки иго-хранилища и т, которые, какъ мы, приближаются къ небу, переставая еще жить на земл, блуждаютъ еще впотьмахъ. Прощай. Да пребудетъ Магометъ въ твоемъ сердц!

Изъ Кома, въ послдній день мсяца Шабомъ 1-й, 1711 г.

ПИСЬМО XIX.

Узбекъ къ своему другу Рустану.

Въ Испагань.

Въ Токат мы пробыли только восемь дней, посл тридцати пяти дневнаго пути мы прибыли въ Смирну.
Изъ Токата въ Смирну нтъ ни одного города, заслуживающаго, чтобы еги назвали. Я съ удивленіемъ увидлъ слабость имперіи Османлисовъ. Это больное тло поддерживается не умренной діэтой, а сильными средствами, истощающими и разрушающими организмъ.
Паши получаютъ свои мста за деньги, и, явясь въ провинціи совершенно разоренными, опустошаютъ ихъ, какъ непріятельскую землю. Дерзкое войско подчиняется только своимъ капризамъ. Крпости въ развалинахъ, города безлюдны, деревни разорены, и земледліе и торговля заброшены. Безнаказанность царствуетъ въ этомъ дотол строгомъ государств: христіане, обрабатывающіе землю, и евреи, сборщики податей, подвергаются всякимъ насиліямъ. Поземельная собственность не безопасна, вслдствіе чего уменьшилось стремленіе возвысить ея стоимость, документы на владніе не имютъ значенія передъ произволомъ правителей.
Эти варвары до такой степени забросили искусство, что даже военное у нихъ въ пренебреженіи.
Между тмъ, какъ европейцы совершенствуются съ каждымъ днемъ, они коснютъ въ своемъ невжеств, и вздумаютъ вводить новыя изобртенія только тогда, когда они уже много разъ послужили противъ нихъ. На мор они совершенно неопытны и неискусны въ маневрированіи. Говорятъ, что горсть христіанъ, вышедшая изъ скалы, наводитъ страхъ на Османлисовъ и заставляютъ дрожать ихъ имперію {По всей вроятности это говорится о Мальтійскихъ рыцаряхъ.}.
Неспособные къ торговл, они едва выносятъ торговлю трудолюбивыхъ и предпріимчивыхъ европейцевъ и смотрятъ, какъ на милость, на свое позволеніе имъ обогащать себя.
На огромномъ пространств, которое мн удалось прохать, я нашелъ, что только одна Смирна похожа на богатый городъ. Если она не похожа на другіе города, то это благодаря европейцамъ, а никакъ не туркамъ.
Вотъ, дорогой Руста въ, настоящее изображеніе этой имперіи, которая не позже какъ черезъ два вка сдлается театромъ побдъ какого нибудь завоевателя.

Изъ Смирны, во 2-й день мсяца Рамазана 1-го, 1711 г.

ПИСЬМО XX.

Узбекъ къ своей жен Захи.

Въ испаганскій сераль.

Ты обидла меня, Захи, и въ моей душ пробуждается чувство, котораго ты должна-бы была бояться, если-бы отдаленіе, въ кагоромъ я нахожусь, не давало теб времени исправиться и тмъ успокоить сндающую меня ревность.
Я узналъ, что тебя застали наедин съ Надиромъ, блымъ евнухомъ, который за свою измну и лукавство отвтитъ головой.
Какъ могла ты забыться до такой степени, что пренебрегла запрещеніемъ принимать въ своей комнат благо евнуха, тогда какъ для услугъ у тебя есть черные? Напрасно ты постоянно говоришь, что евнухи не люди и что твоя добродтель защищаетъ тебя отъ всякихъ подозрній. Этого мало, какъ для меня, такъ и для тебя. Для тебя, потому что ты нарушаешь запрещеніе сераля, для меня — потому что ты безчестишь меня. Быть можетъ ты скажешь мн, что всегда была мн врна. Да разв ты могла мн измнить? Какъ могла ты обмануть бдительность черныхъ евнуховъ, слдящихъ за тобою? Какъ могла ты сломать засовы и двери, охраняющіе тебя? Ты ставишь себ въ заслугу свою добродтель, которая несвободна: быть можетъ, твои порочныя желанія давно уже уронили заслугу и цну твоей честности, которой ты такъ хвастаешь.
Мн хочется врить что мои подозрнія были несправедливы, что дйствительно этотъ измнникъ не осмлился поднять на тебя свои святотатственныя руки, что ты скрыла отъ его взора прелести, доступныя только его господину: что прикрытая одеждою ты оставила на себ это хотя слабое препятствіе между нимъ и тобою, что пораженный святымъ уваженіемъ онъ опустилъ глаза: что. несмотря на свою смлость, онъ устрашился наказанія, которое самъ себ готовилъ. Но если все это было такъ, тмъ не мене ты поступила вопреки твоему долгу: и если ты его нарушила ни изъ-за чего, не удовлетворивъ твоихъ безпорядочныхъ наклонностей, что же бы ты сдлала для удовлетворенія ихъ? Что бы ты сдлала, еслибъ могла уйти изъ священнаго мста, которое для тебя суровая тюрьма, а для подругъ твоихъ — надежное убжище отъ язвы порока, священный храмъ, въ которомъ вашъ полъ утрачиваетъ свою слабость и длается непобдимымъ, не смотря на вс недостатки вашей природы!
Что было бы съ тобою: предоставленная самой себ, ты не имла бы противъ него другой защиты, кром твоей любви ко мн, оскорбленной тобою, и твоего долга, которому ты такъ недостойно измнила? О какъ святы нравы страны, въ которой вы живете, избавляющіе васъ отъ искушеній подлыхъ невольниковъ! Ты должна быть мн благодарна за стсненія, которыми я окружилъ тебя, потому ты заслуживаешь жить только при этихъ условіяхъ.
Ты ненавидишь начальника евнуховъ, потому что онъ постоянно слдитъ за твоимъ поведеніемъ и даетъ теб добрые совты. Ты говоришь, что онъ такъ безобразенъ, что ты даже не можешь его видть: какъ будто на подобныя должности выбираютъ красавцевъ?
Тебя огорчаетъ, что на его мст не блый евнухъ, обезчестившій тебя.
Но что же теб сдлала твоя первая раба? Она сказала теб, что твое поведеніе съ молодой Зелидой не прилично: вотъ почему ты ненавидишь ее.
Захи, я долженъ бы быть строгимъ судьей, а между тмъ, я не боле, какъ супругъ, желающій найти тебя невинной. Не смотря на мою любовь къ Роксан, моей новой жен, вся моя нжность принадлежитъ теб. Мою любовь я раздляю между вами двоими, и у Роксаны только одно преимущество передъ тобою — она добродтельна.

Изъ Смирны, въ 12 день мсяца Уилькаде, 1711 г.

ПИСЬМО XXI.

Узбекъ къ первому блому евнуху.

Бойся, открывая это письмо, или лучше сказать, ты бы долженъ былъ бояться, когда допустилъ вроломство Надира. Ты, не осмливающійся даже при твоей старости поднять глаза на предметы моей любви, ты, не смющій переступить порогъ скрывающей ихъ роковой комнаты, ты допускаешь, чтобы подчиненные твои поступали, какъ ты самъ не смешь поступать и не замчаешь, что молнія падаетъ на тебя и на нихъ.
Что ты такое, какъ не ничтожное орудіе, которое я могу уничтожить по своему произволу? Ты существуетъ до тхъ поръ, пока слпо мн повинуешься. Ты живешь на свт единственно только для того, чтобы исполнять мои законы и по моему приказу долженъ безпрекословно умереть.
Ты дышешь до тхъ поръ, пока мое счастье, моя любовь и ревность нуждаются въ твоей подлости, наконецъ, твоя участь — покорность, душа твоя подчинена моей вол и вс надежды твои должны заключаться въ моемъ счастіи, я знаю, что нкоторые изъ моихъ женъ съ трудомъ исполняютъ свой долгъ, постоянное присутствіе чернаго евнуха наскучило имъ, я знаю это, но ты допускаешь этотъ безпорядокъ, ты будешь жестоко наказанъ, въ примръ всмъ, злоупотребляющимъ моимъ довріемъ.
Клянусь всми пророками неба, клянусь Али величайшимъ изъ нихъ, что если ты будешь отступать отъ своего долга, я раздавлю тебя, какъ букашку.

Изъ Смирны, въ 12 день мсяца Зилокаде, 1711 г.

ПИСЬМО XXII.

Жаронъ къ первому евнуху.

По мр того, какъ Узбекъ удаляется отъ сераля, онъ все чаще и чаще вспоминаетъ своихъ женъ. Онъ вздыхаетъ, плачетъ, сердится, его подозрнія усиливаются.
Онъ хочетъ увеличить число ихъ охранителей и отсылаетъ меня вмст со всми черными невольниками, сопровождающими его.
За себя онъ не боится: онъ боится за тхъ, кто въ тысячу разъ дороже ему самого себя.
И такъ, я буду жить подъ твоимъ начальствомъ и длить съ тобою твои заботы: Боже великій, какъ много нужно для счастья одного человка!
Природа какъ будто поставила женщинъ въ зависимое положеніе, и избавила ихъ отъ него, несогласія возникли между обоими полами, потому что каждый полъ имлъ свои права. Мы вошли въ планъ новой придуманной гармоніи: мы поставили между собою и женщинами ненависть, а между женщинами и мужчинами — любовь.
Мой лобъ строго нахмурился, взглядъ, сдлается мрачнымъ. Радостная улыбка исчезаетъ съ моего лица. Наружность будетъ спокойна, а душа тревожна. Преждевременныя морщины избороздятъ мое лицо.
Я былъ-бы радъ слдовать за моимъ господиномъ на западъ, но моя воля не принадлежитъ мн. Онъ желаетъ, чтобы я охранялъ его ясенъ, и я буду врнымъ ихъ хранителемъ. Я знаю, какъ мн вести себя съ этимъ опаснымъ поломъ, который становится гордымъ, когда, ему не позволяютъ быть легкомысленнымъ, и который легче унизить, нежели подавить.
Скоро, скоро ты увидишь меня.

Изъ Смирны, въ 12 день мсяца Зилькаде, 1711 г.

ПИСЬМО XXIII.

Узбекъ къ своему другу Иббену.

Въ Смирну.

Посл сорока дневнаго плаванія, мы прибыли въ Ливорно. Это совсмъ новый городъ, и свидтельствуетъ о геніи герцоговъ Тасканскихъ, сдлавшихъ изъ болота самый цвтущій города’ въ Италіи.
Женщины въ немъ пользуются большой свободой: он видятъ мущинъ черезъ множество небольшихъ окошекъ, называемыхъ жалюзи, и могутъ выходить каждый день на улицу въ сопровожденіи какой нибудь старухи. Он закрыты только вуалемъ. Ихъ зятья, дяди, племяники видятся съ ними и это нисколько не смущаетъ ихъ мужей.
Христіанскій города, представляетъ великолпное жилище для магометанина, увидвшаго ихъ въ первый разъ, я уже не говорю о предметахъ, поражающихъ тотчась всякаго, какъ, напримръ, разнообразіе зданій, одежды и важнйшихъ обычаевъ, но даже въ малйшихъ бездлицахъ есть нчто своеобразное, хотя я и не могу его опредлить словами.
Завтра мы отправимся въ Марсель, но долго мы тамъ не останемся. Рика и я, мы намреваемся прямо прохать въ Парижъ, столицу Европы. Путешественники всегда стремятся въ большіе города, составляющіе для всхъ замняющее иностранцамъ какъ бы общее отечество. Прощай. Будь увренъ, что я всегда буду любить тебя.

Изъ Ливарно, въ 12 день мсяца Сафаръ, 1712 г.

ПИСЬМО XXIV.

Рика къ Иббену.

Въ Смирну.

Вотъ уже мсяцъ, какъ мы въ Париж въ постоянномъ движеніи. Много хлопотъ пока найдешь себ помщеніе, людей, которымъ тебя рекомендовали, пока запасешься необходимыми вещами, которыя вс разомъ нужны.
Парижъ такъ-же великъ какъ и Испагань: дома въ немъ такъ высоки, что можно подумать, что они населены астрологами. Посуди самъ, построенный въ воздух городъ, имющій шесть-семь домовъ одинъ надъ другимъ, долженъ быть очень населенъ, и когда вс выходятъ на улицу, начинается порядочная суматоха.
Быть можетъ, ты мн даже не повришь, что въ теченіи мсяца какъ я здсь, я не видла’ чтобъ кто нибудь шелъ пшкомъ. Нтъ на свт людей, которыя бы такъ ловко пользовались своими машинами. Они бгаютъ, летаютъ. Медленно передвигающіяся повозки Азіи, размренный шагъ верблюдовъ, привели бы ихъ въ ужасъ. Что же касается до меня, непривыкшаго къ этого рода передвиженію, и вообще ходящаго пшкомъ, не измняя хода, то я здсь иногда прихожу въ бшенство какъ какой нибудь христіанинъ, потому чти пускай бы меня забрызгали грязью съ головы до ногъ, но я никакъ не могу простить толчки отъ локтей, постоянно и періодически получаемые мною. Человкъ, обгоняющій меня, заставляетъ меня сдлать пол-оборота, другой, идущій навстрчу, вдругъ опять возвращаетъ меня на прежнее мсто, и прежде, нежели я сдлаю сто шаговъ, я чувствую себя настолько разбитымъ, какъ будто я отхватилъ десятокъ лье.
Мн кажется, что въ настоящее время, я ничего еще не могу теб сообщить о нравахъ и обычаяхъ европейцевъ: я еще самъ имю о нихъ смутное понятіе и я едва имлъ времени подивиться имъ.
Французскій король самый могущественный государь въ цлой Европ, у него нтъ золотыхъ рудниковъ, какъ у его сосда, испанскаго короля, но онъ гораздо богаче его, такъ какъ извлекаетъ это богатство изъ тщеславія своихъ подданныхъ, боле неистощимыхъ, чмъ вс рудники въ мір. Онъ предпринималъ и велъ большія войны, не имя другихъ фондовъ, кром продажи почетныхъ титуловъ, но по какому то чуду жалованье его войску оказывалось у плоченнымъ, крпости снабженными и флотъ экипированнымъ.
Этотъ король настоящій колдунъ: его власть простирается даже на умы его подданныхъ. Онъ заставляетъ ихъ думать, какъ ему хочется. Его власть надъ ихъ умами настолько велика, что онъ уврилъ ихъ въ томъ, что своимъ прикосновеніемъ исцляетъ ихъ отъ всякихъ болзней. Все что я говорю объ этомъ государ не должно тебя удивлять: есть еще колдунъ посильне его и управляющій умомъ короля такъ же точно, какъ король управляетъ умомъ другихъ — это папа.
А для того, чтобы король не потерялъ привычку врить, онъ отъ времени до времени даетъ ему нкоторыя правила вры. Года два тому назадъ онъ прислалъ ему рукопись, названную имъ ‘конституціей’ и подъ страхомъ наказаній хотлъ заставить короля и то рода, врить всему что въ ней написано.
Относительно короля ему вполн удалось его уврить, но нкоторые изъ народа возмутились и объявили, что не врятъ тому, въ чемъ онъ ихъ уврялъ. Во глав этого возмущенія стояли женщины, дворъ, государство и семьи, все раздлилось на дв партіи. Эта конституція запрещаетъ имъ читать книгу, которую вс христіане считаютъ святой, должно быть ихъ Алкоранъ.
Женщины, возмущенныя оскорбленіемъ, нанесеннымъ ихъ полу, вс поголовно возстали противъ конституціи. Он привлекли на свою сторону и мужчинъ, которые въ этомъ случа отказались отъ всхъ своихъ преимуществъ. Все же нужно признаться, что этотъ муфтій разсуждаетъ не дурно, и, клянусь великимъ Али, онъ наврно знаетъ правила нашего святаго закона: такъ какъ, если женщины — существа низшія, и наши пророки говорятъ, что он не войдутъ въ рай, то зачмъ же имъ читать книгу, учащую, какъ найти дорогу въ рай?
Я слышалъ множество разсказовъ о корол, и врю вполн, что ты не безъ колебанія повришь имъ.
Говорятъ, что во время войны съ сосдями, которые вс соединились противъ него, его окружали невидимые враги, что онъ ихъ искалъ въ продолженіи цлыхъ тридцати лтъ и что несмотря на неутомимыя старанія нкоторыхъ дервишей, пользующихся его довріемъ, онъ ни нашелъ ни одного, а они наполняли его дворъ, его столицу, его армію и суды. Носятся слухи, что онъ и умретъ, не нашедши ихъ.
А между тмъ они существуютъ и составляютъ одно цлое, неимющее членовъ. По всей вроятности, небо хочетъ наказать этого короля за его дурное обращеніе съ побжденными, посылая ему невидимыхъ враговъ, гораздо умне его.
Я буду теб писать и познакомлю тебя съ вещами, совершенно чуждыми персидскому складу жизни. Конечно, мы живемъ вс на одной и той же земл, но люди той страны, гд живу я, и той — гд ты живешь, совсмъ не похожи другъ на друга.

Изъ Парижа, въ 4 день мсяца Ребсаба 2-го, 1712 г.

ПИСЬМО XXV.

Узбека къ Иббену.

Въ Смирну.

Я получилъ письмо отъ твоего племянника Реда: онъ извщаетъ меня о своемъ отъзд изъ Смирны и о своемъ намреніи постить Италію. Онъ пишетъ, что единственная цль его путешествія есть поучиться и тмъ сдлаться достойнымъ тебя. Отъ души поздравляю тебя и племянника, который со временемъ будетъ утшеніемъ твоей старости.
Рика пишетъ теб длинное письмо: онъ сказалъ мн, что много писалъ теб объ этой стран. Его живой умъ быстро схватываетъ предметы, что же касается до меня, то я ршительно ничего не могу теб написать новаго.
Мы часто съ нжностью вспоминаемъ о теб, мы не можемъ наговориться о сдланномъ намъ тобою пріем въ Смирн, и о твоей дружб къ намъ. Да пошлетъ теб Аллахъ, великодушный Иббенъ, побольше такихъ признательныхъ и врныхъ друзей, какъ мы…
Поскоре бы настали счастливые дни нашей встрчи! Прощай.

Изъ Парижа, въ 4 день мсяца Ребсаба 2-го, 1712 г.

ПИСЬМО XXVI.

Узбека къ Роксан.

Въ Испаганскій Сераль.

Какъ ты счастлива Роксана, что живешь въ прекрасной Персіи, а не въ отравленномъ климат, гд не знаютъ ни стыда, ни добродтели! Какъ ты счастлива! Ты живешь въ моемъ серал, какъ въ раю, и все, происходящее за стнами, не касается тебя. Оступиться теб невозможно: никогда ни одинъ мужчина не осквернитъ тебя страстнымъ взглядомъ, даже твой свекоръ во время празднества не видлъ твоего восхитительнаго ротика. Ты никогда не оставляла его безъ священной повязки. Счастливица! Въ деревн тебя сопровождали евнухи, готовые убить дерзновеннаго, осмливавшагося бросить на тебя взглядъ. Даже я, которому небо послало тебя въ утшеніе, едва овладлъ сокровищемъ, которое ты такъ храбро защищала. Какое было мое горе въ первые дни брака не видть тебя, какъ я горлъ нетерпніемъ увидть тебя. Твой отказъ только раздражалъ меня. Ты смшивала меня съ прочими мущинами отъ которыхъ ты всегда пряталась. Помнишь ли ты тотъ день, какъ ты затерялась среди моихъ невольницъ, которыя спрятали тебя отъ меня. А помнишь ли ты, какъ чтобы остановить пылъ моей любви, ты прибгла къ защит твоей матери? Но, когда и это не помогло, ты схватила кинжала’ и защищаясь занесла его надъ супругомъ, обожающимъ тебя. Два мсяца продолжалась эта борьба любви и добродтели. Ты простерла свою скромность ужъ слишкомъ далеко, и даже побжденная не хотла сдаться. Ты смотрла на меня, не какъ на любящаго супруга, а какъ на врага, оскорбившаго тебя, боле трехъ мсяцевъ ты не могла на меня смотрть, не красня.
Если бы ты родилась здсь, ты не была бы такъ потрясена этимъ. Здсь женщины утратили всякую стыдливость: он разговариваютъ съ мущинами съ открытыми лицами, смло смотрятъ на нихъ и встрчаются съ ними на прогулкахъ, въ мечетяхъ, и даже у себя дома: евнухи имъ не извстны. Вмсто благородной простоты и скромности, царствующей между вами, встрчаешь грубое безстыдство, къ которому не возможно привыкнуть.
Да, Роксана, если бы ты была здсь, то наврное почувствовала бы какъ низко упала здсь женщина, ты бжала бы изъ этихъ ужасныхъ мстъ въ свое тихое убжище, въ которомъ теб нечего бояться и гд ты можешь меня любить, не опасаясь, чтобы въ теб могла погаснуть эта любовь, которую ты обязана мн оказывать.
Когда ты усилишь цвтъ твоихъ ланитъ и надушишь самыми дорогими благовоніями свое прелестное тло, когда ты нарядишься въ свои самыя лучшія платья и во времи танцевъ твои глаза станутъ встрчаться съ моими, тогда Роксана, тогда я не могу сомнваться въ твоей любви.
Но какое же мнніе я могу составить объ европейскихъ женщинахъ. Искусство раскрашивать свое лицо и украшать себя, старанье прельщать кром мужа и другихъ людей, постоянно ихъ занимающее, должно только оскорблять ихъ мужей.
Не думай, Роксана, чтобы я считалъ ихъ способными нарушить супружескую врность, Мало кто изъ нихъ доходитъ до этого. Въ душ вс он носятъ начало добродтели, прививаемой съ ихъ рожденія, но ослабвающей отъ воспитанія. Они могутъ нарушать вншнія правила приличія, но когда дло доходитъ до послдняго шага, то ихъ природа возмущается. Поэтому, когда мы запираемъ васъ въ сераляхъ и поручаемъ евнухамъ охранять васъ, когда мы стсняемъ ваши слишкомъ далеко идущія желанія, то длаемъ это не изъ опасенія, что вы измните намъ, но потому, что малйшее пятно портитъ чистоту.
Я сожалю о теб, Роксана. Твоя скромность, такъ долго испытываемая, заслуживала бы супруга, который бы никогда не разставался съ тобою.

Изъ Парижа, въ 7 день Речебъ 1, 1712.

ПИСЬМО XXVII.

Узбекъ къ Нессиру.

въ Испагань.

Въ настоящее время мы находимся въ Париж, настоящемъ соперник столицы солнца.
Узжая изъ Смирны, я поручилъ моему другу Иббену передать теб ящикъ съ подарками, вмст съ которыми ты получишь и это письмо. Не смотря на разстояніе въ пятьсотъ или шестьсотъ лье я переписываюсь съ нимъ, какъ будто бы онъ былъ въ Испагани, а я въ Ком. Я посылаю мои письма, въ Марсель, и оттуда постоянно отходятъ корабли въ Смирну. Изъ Смирны же отсылаются уже письма въ Персію черезъ караваны, каждый день отправляющіеся въ Испагань.
Рика совершенно здоровъ, его комплекція, молодость и врожденная веселость способствуютъ ему переносить все. Мое же здоровье плохо: мое тло и мой духъ разбиты, съ каждымъ днемъ мои мысли длаются все мрачне и мрачне, здоровье слабетъ, и меня тянетъ на родину…
Дорогой Нессиръ, умоляю тебя, не говори ничего о моемъ здоровь моимъ женамъ.
Если он меня любятъ, я хочу ихъ избавить отъ напрасныхъ слезъ, если же нтъ,— я не хочу увеличивать ихъ смлость. Если евнухи сочтутъ меня въ опасности, если они подумаютъ, что все сойдетъ имъ съ рукъ, они станутъ внимать голосу женщинъ, способному тронуть скалы и двинуть горы.
Прощай, Нессиръ. Мн пріятно выразить теб мое довріе.

Изъ Парижа, въ 5 день мсяца Шабана 1712.

ПИСЬМО ХXVIII.

Рика къ ***.

Вчера я видлъ нчто странное, хотя въ Париж это случается каждый день. Посл обда.поди собираются вмст и разыгрывается сцена, что, какъ я слышалъ, называется комедіей. Главное дйствіе происходитъ на возвышеніи, называемомъ театръ. Съ обихъ его сторонъ, въ небольшихъ углубленіяхъ, называемыхъ ложами, видны женщины и мужчины, розыгрывающіе нмыя сцены, въ род тхъ, что розыгрываются у насъ въ Персіи.
Здсь оскорбленная любовница высказываетъ свою тоску, другая, боле оживленная, пожираетъ глазами своего любовника, также не спускающаго съ нее глазъ. Вс страсти краснорчиво отражаются на лицахъ. Въ этихъ ложахъ актрисы, вроятно изъ скромности, видны только до пояса, и прикрываютъ свои руки муфтами. Внизу стоятъ мужчины и подсмиваются надъ тми, кто сидятъ на верху, а т, въ свою очередь, смются надъ ними.
Но вся тяжесть представленія падаетъ на нкоторыхъ, кто помоложе и обязанность которыхъ быть везд, они бгаютъ изъ одного этажа въ другой съ удивительною ловкостью, они и внизу и вверху во всхъ ложахъ, они, такъ сказать, ныряютъ: только потерялъ ихъ изъ виду, какъ они снова появляются. Часто они съ одного мста представленія переходятъ на другое. Есть между ними такіе, которые, будучи на костыляхъ, ходятъ какимъ то чудомъ, какъ и прочіе. Въ большомъ зал идетъ какое-то особенное представленіе, начинающееся поклонами и кончающееся объятіями. Говорятъ, что даже самое поверхностное знакомство даетъ право задушить въ объятіяхъ кого нибудь. Видно самое мсто внушаетъ нжность. Говорятъ, что принцессы не отличаются жестокостью и что кром двухъ, трехъ часовъ въ сутки, когда он неприступны, остальное время дня он бываютъ довольно сговорчивы.
То же самое происходитъ и въ другомъ зданіи, въ такъ называемой Опер, только съ той разницей, что здсь говорятъ, а тамъ поютъ. Одинъ изъ моихъ друзей свелъ меня въ ложу, гд раздвалась одна изъ главныхъ актрисъ. Мы познакомились съ ней такъ близко, что на другой день я получилъ отъ нея слдующее письмо:

Милостивый Государь!

‘Я самая несчастная двушка на свт, я всегда была самой добродтельной актрисой опернаго театра. Мсяцевъ семь или восемь тому назадъ я находилась въ лож, гд вы вчера навстили меня въ то время, какъ я одвалась жрицей Діаны, ко мн зашелъ молодой аббатъ и, не имя уваженія къ моей блой одежд, покрывалу и священной повязк, началъ меня ласкать. Напрасно я представляла ему всю важность принесенной мной ему жертвы, онъ только смялся, утверждая, что я оказалась далеко не священной. Но въ настоящее время я такъ растолстла, что не могу даже явиться на танцы, такъ какъ въ длахъ чести я очень щепетильна.
‘И я всегда утверждаю, что для порядочной двушки гораздо легче потерять добродтель, чмъ скромность. Вы поймете, что при моемъ благородств аббату никогда бы не удалось одержать надо мною побду, если бы онъ не общалъ жениться на мн. Эта законная причина заставила меня упустить нкоторыя формальности, а начать тмъ, чмъ слдовало бы кончить. Но такъ, какъ его не врность обезчестила меня, то я не хочу боле оставаться въ Опер, гд (но пусть это останется между нами) мн даютъ такъ мало, что это не хватаетъ даже на мою жизнь. Съ каждымъ днемъ я длаюсь старше, а мои средства все уменьшаются. Одинъ изъ ‘сопровождавшихъ васъ молодыхъ людей сообщилъ мн, что въ нашей стран очень цнятъ хорошихъ танцовщицъ и что въ Испагани я могла бы сдлать блестящую карьеру. Если бы вы взяли меня подъ свое покровительство и свезли меня въ Персію, вы облагодтельствовали бы бдную добродтельную двушку, которая бы не оказалась недостойною вашихъ благодяній’.
Остаюсь…..

Изъ Парижа, во 2 день мсяца Шальвалъ, 1712 г.

ПИСЬМО XXIX.

Рика къ Иббену.

Въ Смирну.

Папа — глава всхъ врующихъ. Это старый идолъ, которому воскуряютъ фиміамъ по привычк. Въ прежнія времена его боялись даже коронованныя особы, такъ какъ онъ смщалъ ихъ съ троновъ такъ-же легко, какъ наши султаны смщаютъ царей Имеретіи и Грузіи. Но теперь его уже не боятся боле. Онъ называетъ себя наслдникомъ одного изъ первыхъ христіанъ, и именно св. Петра: должно быть наслдство было очень богатое, такъ какъ у него огромныя сокровища и цлая страна находится подъ его властью. Епископы подчинены ему и отправляютъ подъ его руководствомъ дв обязанности, весьма различныя между собою. Когда они собираются вмст, они, какъ папа, установляютъ правила вры. Когда-же они врозь, то они занимаются только разршеніемъ отъ обязанности соблюдать законъ. Въ христіанской вр существуетъ множество обрядовъ, и такъ какъ находятъ, что исполнять вс обязанности гораздо трудне, чмъ содержать епископовъ, которые могутъ разршать неисполненіе этихъ обязанностей, то ихъ и установили для народной пользы, такъ что если не хочешь праздновать Рамазана, или подчиниться формальностямъ брака, или нарушить свои обты, иногда даже, если хочешь нарушить клятву, то прямо идутъ къ пап, или даже къ епископу и тотъ даетъ сейчасъ разршеніе на это.
Правила вры составляются епископами не по ихъ произволу: множество докторовъ, ученыхъ, большинство изъ нихъ дервиши, возбуждаютъ безпрестанно религіозные вопросы. Имъ не мшаютъ спорить и война продолжается до тхъ поръ, пока ршеніе папы ея не прекратитъ. Могу тебя уврить, что никогда не было государства, гд бы было такъ много междоусобныхъ войнъ, какъ въ папскомъ.
Тхъ, кто выдвинетъ какой нибудь новый вопросъ сначала, назовутъ еретиками. Каждая ересь иметъ свое названіе, служащее какъ бы лозунгомъ. Но еретиками являются только желающіе прослыть еретиками. Нужно раздлятъ убжденіе только въ половину и дать толкованіе, обвиняющее въ ереси: какое бы это ни было толкованіе, понятное или нтъ, оно обляетъ человка и онъ можетъ назвать себя православнымъ. Все, что я говорю, годится для Франціи и Германіи, такъ какъ я слыхалъ, что въ Испаніи и Португаліи есть дервиши, не понимающіе шутки и которые жгутъ людей, какъ солому. Изъ попавшихся въ лапы этихъ людей счастливъ тотъ, кто молился всегда Богу, держа въ рук деревянныя бусы, носилъ въ себ куски сукна, подвязаннаго тесьмою и бывалъ въ провинціи, называющейся Галиціею. А то бдняку круто придется, хотя бы онъ клялся, что онъ правоврный, съ нимъ легко могутъ несогласиться и сжечь его, какъ еретика: напрасно бы сталъ онъ давать свои толкованія: никакихъ толкованій, его обратятъ въ пепелъ, прежде чмъ вздумали бы его слушать.
Судьи всегда считаютъ подсудимаго невиннымъ, а здсь наоборотъ — всегда виновнымъ. Въ случаяхъ сомнительныхъ они обыкновенно склоняются къ суровымъ мрамъ, повидимому, вслдствіе того, что считаютъ людей злыми. Но, съ другой стороны, они о нихъ столь хорошаго мннія, что не считаютъ ихъ способными говорить неправду, потому что допускаютъ противъ нихъ свидтелями ихъ главныхъ враговъ, распутныхъ женщинъ и людей предосудительнаго поведенія. Они въ своихъ приговорахъ оказываютъ нкоторую вжливость тмъ, которыхъ одли въ срныя рубахи, говоря, что имъ очень жаль, видя какъ т плохо одты, что они очень кротки, и отвращаются отъ крови и въ отчаяніи, что должны были судить ихъ для утшенія же себя, они конфискуютъ въ свою пользу все имущество этихъ несчастныхъ.
Счастлива земля, населяемая дтьми пророка! Эти тяжелыя зрлища имъ не извстны. Святая вра, низведенная на землю самими ангелами, защищается сама своей правдой и не нуждается для своей поддержки въ такихъ ужасныхъ средствахъ.

Изъ Парижа, въ 4 день мсяца Шальволь, 1712 г.

ПИСЬМО XXX.

Рика къ тому-же.

Въ Смирну.

Жители Парижа отличаются любопытствомъ, доходящимъ до крайности. Когда я пріхалъ, вс смотрли на меня, какъ на выходца съ того свта. Старцы, мужчины, женщины, дти,— вс хотли посмотрть на меня. Когда я выходилъ, вс бросались къ окнамъ
Въ Тюльери, около меня сейчасъ же собрался кружокъ, даже женщины радужнымъ кругомъ окружали меня. Въ театр сотни лорнетовъ устремлялись мн въ лицо. Словомъ, никогда еще не смотрли такъ много на мужчину. Иногда я улыбался, слыша сужденія людей, никогда не выходившихъ дале своей комнаты.
— Да, нужно признаться, онъ смотритъ настоящимъ персомъ.
Удивительное дло! Всюду я находилъ мои портреты: на каминахъ, въ лавкахъ, казалось, на меня не могли наглядться.
Такія почести не могутъ быть въ тягость, я никогда не думалъ, что я такой рдкій и любопытный человкъ, и хотя я о себ далеко не низкаго мннія, но мн никогда и въ голову не приходило, чтобы я могъ взволновать такой большой городъ, который никогда меня не зналъ. Это побудило меня снять персидскую одежду и надть европейскую, чтобы узнать, будетъ-ли и посл того въ моей физіономіи что либо достойное удивленія?
Посредствомъ этого опыта я узналъ себ настоящую цну: безъ чужеземныхъ украшеній меня не узнали, какъ слдуетъ. Благодаря моему портному, я потерялъ уваженіе и вниманіе публики и погрузился въ полное ничтожество: я иногда находился по цлому часу въ обществ и на меня вовсе не глядли, мн не представлялось случая даже открыть ротъ, но когда кому-либо изъ общества длалось извстно, что я персъ, то сейчасъ я слышалъ вокругъ себя шепотъ:
— Ахъ, этотъ господинъ персъ. Странное дло! Какъ это можно быть персомъ!

Изъ Парижа, въ 6 день мсяца Шальваль, 1712.

ПИСЬМО XXXI.

Реди къ Узбеку

въ Парижъ.

Въ настоящее время я нахожусь въ Венеціи, дорогой мой Узбекъ! Можно побывать во всхъ городахъ свта и все-же удивишься, пріхавъ въ Венецію, да и какъ не удивиться увидя городъ, съ башнями и мечетями, выходящими изъ воды, и найдя многочисленное населеніе людей тамъ, гд бы можно было найти только рыбъ!
Но въ этомъ нечестивомъ город нтъ главнаго сокровища — живой воды, здсь невозможно совершить ни одного правильнаго омовенія. Нашъ пророкъ ненавидитъ этотъ городъ и съ гнвомъ взираетъ на него съ небесъ.
А то, дорогой Узбекъ, я охотно бы жилъ въ этомъ город, гд мой умъ развивается съ каждымъ днемъ. Я изучаю тайны торговли, интересы властителей и формы правленія, я даже не пренебрегаю суевріемъ европейцевъ, я занимаюсь медициной, физикой и астрономіей, изучаю искусства и, мало по малу, выхожу изъ тумана, застилавшаго мои глаза на родин.

ПИСЬМО XXXII.

Рика къ * * *

Однажды я пошелъ въ домъ, гд содержится около трехсотъ человкъ, впрочемъ, довольно бдно. Я скоро окончилъ обходъ, такъ какъ церковь и строенія не заслуживаютъ вниманія, находящіяся въ томъ дом были довольно веселы, многіе изъ нихъ играли въ карты или въ другія игры, которыхъ я не знаю. Когда я входилъ, со мною вмст вошелъ одинъ господинъ и, услыша, что я спрашивалъ дорогу въ Мар, самый отдаленный кварталъ Парижа, сказалъ:
— Я иду туда, и охотно провожу васъ. Слдуйте за мною.
Онъ отлично провелъ меня, ловко спасая отъ быстро хавшихъ каретъ и колясокъ. Мы уже подходили къ Маре, когда я, подстрекаемый любопытствомъ, спросилъ его:
— Другъ мой, не могу-ли я узнать, кто вы такой?
— Я слпой, отвтилъ онъ мн.
— Какъ! вскричалъ я, вы слпы! Отчего-же вы не попросили любезнаго господина игравшаго съ вами въ карты провести васъ?
— Потому что онъ также слпъ, отвтилъ онъ мн, вотъ уже четыреста лтъ, какъ въ дом, въ которомъ вы меня встртили, живутъ триста слпыхъ. Но мн пора идти: вотъ улица, которую вы спрашивали. А я смшаюсь съ толпой и войду въ церковь, гд, клянусь вамъ, ни мн никто, ни я никому не помшаю.

Изъ Парижа, въ 17 день мсяца Шальваль, 1712 года.

ПИСЬМО XXXIII.

Узбекъ къ Реди въ Венецію.

Въ Париж вино очень дорого, благодаря наложеннымъ на него пошлинамъ, какъ будто для того, чтобы народъ исполнялъ законъ Алкорана, запрещающаго его пить.
Когда я подумаю о пагубныхъ дйствіяхъ этого напитка, я невольно назову его самымъ опаснымъ даромъ природы людямъ. Если что либо испортило жизнь и славу нашихъ монарховъ, то это ихъ невоздержность. Вино есть источникъ ихъ несправедливости и жестокости.
Нужно сознаться къ стыду людей, что законъ запрещаетъ нашимъ властителямъ употребленіе вина, а они до того напиваются имъ, что унижаютъ достоинство человческое. Христіанамъ-же это дозволено, а между тмъ не видно, чтобы оно причиняло имъ какой-либо вредъ. Человческій умъ есть само противорчіе. Человкъ во время разгула возмущается противъ правилъ нравственности, и законъ, установленный, чтобы сдлать насъ лучше, справедливе, часто длаетъ насъ боле преступными.
Я не одобряю употребленіе этого напитка, до степени лишающей человка разума, но въ то же время не осуждаю вообще увеселяющихъ напитковъ. Восточная мудрость состоитъ въ томъ, чтобы такъ-же старательно изыскивать средства противъ горя, какъ и противъ опасныхъ болзней. Когда съ Европейцемъ случается какое нибудь несчастье, онъ утшаетъ себя чтеніемъ сочиненій философа Сенеки, но Азіатцы гораздо умне ихъ и прибгаютъ къ увеселительнымъ напиткамъ.
Нтъ ничего обидне, какъ утшенія, вынужденныя несчастіемъ, безполезностію средствъ, неизбжностію судьбы, волею Провиднія, или печальными условіями человческаго существованія. Не смшно-ли желать усладить свое горе разсужденіемъ, что человкъ рожденъ несчастнымъ? Не лучше-ли стать умомъ выше этихъ размышленій и смотрть на человка, какъ на существо чувствительное, а не какъ на существо разсудительное. Душа соединенная съ тломъ постоянно терзаема имъ, если кровообращеніе слишкомъ медленно, мы впадаемъ въ уныніе и тоску, если же мы выпьемъ жидкость, измняющую состояніе нашего организма, наша душа снова получаетъ способность воспринимать веселящія впечатлнія и ощущать тайное удовольствіе въ томъ,что механизмъ ея снова приведенъ въ движеніе.

Изъ Парижа, въ 25 день мсяца Зилькоде, 1713.

ПИСЬМО XXXIV

Узбекъ къ Иббену въ Смирну.

Персіянки гораздо красиве француженокъ, но француженки гораздо миле ихъ.
Первыхъ трудно не любить, а вторыми нельзя не любоваться, одн скромны и нжны, другія же боле веселы и игривы.
Здоровой крови въ Персіи способствуетъ спокойная жизнь тамошнихъ женщинъ. Он не играютъ, не проводятъ безсонныхъ ночей, не пьютъ вина и почти никогда не выходятъ на воздухъ. Нужно признаться, что сераль устроенъ скоре для здоровья, чмъ для удовольствія. Эта жизнь спокойная, не возбуждающая и вся состоитъ изъ подчиненія и обязанности, даже удовольствія серьезны и радости строги.
Въ Персіи даже мужчины никогда не имютъ веселости французовъ, въ нихъ не встрчаются ни эта свобода ума, ни этотъ довольный видъ, встрчающіеся здсь во всхъ сословіяхъ и при всякихъ обстоятельствахъ.
Въ Турціи еще хуже: тамъ можно найти цлыя поколнія, гд отъ отца къ сыну никто никогда не смялся съ самаго основанія государства. Эта важность Азіатцевъ происходитъ отъ рдкаго сообщенія ихъ между собою: они видятся только по случаю какой нибудь церемоніи.
Дружба, эта пріятная связь сердецъ, украшающая здсь жизнь тамъ почти неизвстна. Они запираются въ свои дома, гд всегд’ находятъ тхъ, кто ихъ ожидаетъ, такъ что каждое семейство живетъ обособленно.
Однажды я разговаривалъ объ этомъ съ французомъ и онъ сказалъ мн:
— Въ вашихъ нравахъ меня особенно поражаетъ то, что вы вынуждены жить съ невольниками, которые и сердцемъ и умомъ сознаютъ приниженность своего положенія. Эти подлые люди ослабляютъ въ васъ врожденное чувство добродтели, и развращаютъ все съ самаго дтства. И въ самомъ дл, отбросьте предразсудки и подумайте, чего можно ожидать отъ воспитанія, полученнаго отъ человка, который считаетъ за честь охранять чужихъ женъ и гордится самою низкою должностью, какая только существуетъ въ свт? который заслуживаетъ презрнія вслдствіе самой своей врности, единственной своей добродтели, потому что добродтель эта иметъ источникомъ его зависть, ревность и отчаяніе, который пожираемъ страстію отомщенія обоимъ поламъ, и подчиняется угнетенію со стороны пола сильнйшаго только ради того, чтобы самому угнетать полъ слабйшій, который все значеніе получаетъ вслдствіе своего физическаго недостатка, своей уродливости и безобразія, который, наконецъ, будучи прикованъ навсегда къ дверямъ сераля, боле жестокъ и твердъ, чмъ ихъ засовы и петли, и тщеславится 50 годами жизни, проведенной въ этой грязной должности, удовлетворяя ревности своего господина и изощряя всю свою низость?

Изъ Парижа, въ 4-й день мсяца Зилаче, 1713.

ПИСЬМО XXXV.

Узбекъ къ Гамшиду, своему двоюродному брату, дервишу славнаго монастыря въ Тавриз.

Что думаешь ты о христіанахъ, великій дервишъ? Вришь ли ты, что въ день страшнаго суда они, какъ неврные турки, будутъ служить ослами жидамъ и рысью повезутъ ихъ въ адъ? Я знаю, что они не войдутъ въ мстопребываніе пророковъ и что, великій Али пришелъ не для нихъ. Но неужели они, только потому, что были такъ несчастны, что не имли въ своей стран мечетей, будутъ осуждены на вчныя мученія и Богъ ихъ накажетъ зато, что они не принадлежали къ неизвстной имъ вр? Признаюсь теб, я часто наблюдалъ за христіанами и распрашивалъ ихъ, чтобы узнать, имютъ ли они хотя малйшее понятіе о лучшемъ изъ людей, великомъ Али, и увидлъ, что они никогда даже и не слыхали о немъ.
Они вовсе не походятъ на тхъ неврныхъ, которыхъ наши святые пророки истребляли мечемъ за то, что они неврили божественнымъ чудесамъ: они скоре ужъ походятъ на несчастныхъ, которые погружены были во мракъ идолопоклонства, прежде чмъ божественный свтъ оснилъ нашего великаго пророка.
Разсматривая ближе ихъ вру, находишь въ ней какъ бы задатки нашихъ догматовъ. Я не разъ изумлялся таинственному промыслу, повидимому, желавшему подготовить ихъ къ всеобщему обращенію. Я слышалъ о книг одного изъ ученыхъ подъ названіемъ: ‘Торжество многобрачія’, въ которой доказывается, что полигамія предписывается христіанамъ. Ихъ крещеніе есть прообразъ нашихъ омовеній, и христіане заблуждаются лишь въ томъ, что считаютъ это первое омовеніе достаточнымъ на всю жизнь. Ихъ священники и монахи молятся какъ и мы семь разъ въ день. Они надятся попасть въ рай, гд будутъ наслаждаться, для чего ихъ тла воскреснутъ. Они, какъ и мы, имютъ установленные посты, умерщвленія плоти, которыми они надеются смягчить божественное милосердіе. Они почитаютъ даже ангеловъ и остерегаются отъ злыхъ. Они слпо врятъ въ чудеса, которыя Богъ творитъ черезъ своихъ служителей и, какъ и мы, сознаютъ ничтожество своихъ заслугъ и необходимость имть заступника передъ Богомъ. Всюду чувствую я здсь магометанство, хотя не нахожу Магомета. Что ни длай, а правда выходитъ наружу, пробиваясь сквозь мракъ, которымъ ее окружаютъ. Настанетъ время, когда на земл будутъ только одни истинно врующіе. Всеразрушающее время разрушитъ и заблужденія. Вс люди съ удивленіемъ увидятъ себя подъ однимъ знаменіемъ, все, даже законы, будетъ исполнено, божественные образы будутъ взяты отъ земли и восхищены на небо.

Изъ Парижа, въ 20 день мсяца Зилаче 1713.

ПИСЬМО XXXVI

Узбекъ къ Реди въ Венецію.

Кофе въ большомъ употребленіи въ Париж, есть много публичныхъ мстъ, гд его продаютъ. Въ нкоторыхъ изъ нихъ разсказываютъ новости, въ другихъ играютъ въ шахматы. Въ одномъ изъ этихъ публичныхъ мстъ кофе приготовляется такимъ способомъ, что онъ придаетъ употребляющимъ его умъ, по крайней мр, каждый выходящій изъ этой кофейни думаетъ, что вчетверо сталъ умне съ тхъ поръ, какъ вошелъ въ нее.
Но меня возмущаетъ то, что эти умники не приносятъ своему отечеству никакой пользы и употребляютъ свои таланты на одни только пустяки. Напримръ, когда я пріхалъ въ Парижъ, я засталъ ихъ спорящими о самомъ пустомъ предмет, какой только можно вообразить: дло шло о значеніи древняго греческаго поэта, умершаго уже дв тысячи лтъ тому назадъ, и мсто рожденія и смерти котораго никто не знаетъ. Об партіи соглашались, что поэтъ превосходенъ: вопросъ заключался лишь въ томъ, насколько велики его заслуги. Каждый цнилъ его по своему, но одинъ боле, другой мене, и вотъ изъ за этого возникъ споръ.
Они спорили сильно, потому что откровенно говорили другъ другу такія грубости и непріятныя шутки, что я не зналъ чему боле удивляться, предмету ли спора или манер спорить. Ну, подумалъ я, еслибы кто нибудь былъ настолько опрометчивъ, чтобы явиться передъ этими защитниками греческаго поэта съ критикой противъ какого нибудь почтеннаго гражданина, хорошо бы его они приняли! Полагаю, что усердіе, такъ деликатно выражаемое ими къ памяти умершихъ, воспылало бы для защиты живыхъ! Какъ бы тамъ ни было, Боже меня сохрани навлечь на себя неудовольствіе этихъ цензоровъ поэта, котораго двухтысячелтнее пребываніе въ могил не могло избавить отъ такого непримиримаго преслдованія. Теперь они сражаются съ втромъ — но что было бы, еслибы ихъ ярость была возбуждена личнымъ присутствіемъ врага? Т, о которыхъ я говорю, еще ведутъ споръ на обыкновенномъ язык, и надо отличать ихъ отъ тхъ спорщиковъ, которые употребляютъ языкъ варварскій, который какъ будто придаетъ еще боле ярости и упорства противникамъ. Существуютъ цлые кварталы, обитатели которыхъ живутъ заблужденіями и ложными заключеніями. Это ремесло, отъ котораго можно было бы умереть съ голоду, процвтаетъ. Былъ примръ, что цлый народъ, изгнанный изъ своей страны, переплылъ моря и основался во Франціи, привезя съ собою, вмсто необходимыхъ для существованія средствъ, только страшную способность спорить. Прощай.

Изъ Парижа, въ послдній день мсяца Зилаче, 1713.

ПИСЬМО XXXVII

Узбекъ къ Иббену въ Смирну.

Король Франціи состарился. Въ нашей исторіи нтъ примра такого продолжительнаго царствованія. Говорятъ, что онъ обладаетъ въ высшей степени даромъ внушать повиновеніе. Онъ съ одинаковымъ искусствомъ управляетъ своей семьей, дворомъ и государствомъ. Разсказываютъ, что онъ не разъ говорилъ, что изо всхъ правительствъ въ мір, ему лучше нравится турецкое и наше, такое большое значеніе придаетъ онъ восточной политик.
Я изучалъ его характеръ и нашелъ въ немъ совсмъ неразршимыя для меня противорчія. Напримръ, его министру всего только восемнадцать лтъ, а любовниц — восемьдесятъ, онъ приверженъ къ своей вр и ненавидитъ тхъ, кто говоритъ, что правила ея должны быть соблюдаемы строго. Онъ избгаетъ городскаго шума и мало съ кмъ видится, а между тмъ его главная забота — заставить говорить о себ, какъ можно больше, онъ любитъ трофеи и побды, но настолько боится, чтобы во глав его арміи стоялъ хорошій генералъ, какъ если бы онъ предводительствовалъ враждебной арміею. Я думаю, что только ему одному случалось обладать богатствами, недоступными для другого государя и въ то же время терпть такую нужду, которую едва-ли вынесетъ частный человкъ. Онъ любитъ награждать своихъ слугъ, онъ также награждаетъ старанье, или лучше сказать бездятельность придворныхъ, какъ и трудные походы своихъ полководцевъ. Онъ часто предпочитаетъ человка, подающаго ему за столомъ салфетку и раздвающаго его но вечерамъ, тому, кто завоевываетъ для него города и одерживаетъ побды. Онъ не думаетъ, чтобы величіе государя должно было стсняться при роздач милостей, и, не обращая вниманія на то, заслуживаетъ-ли награждаемый оказываемыхъ ему милостей, онъ думаетъ, что награда сдлаетъ его достойнымъ.
Въ зданіяхъ онъ превзошелъ себя: въ его саду статуй больше, чмъ жителей въ любомъ город. Его гвардія сильна, какъ у государя, передъ которымъ пали вс троны, армія его многочисленна и средства неистощимы.

Изъ Парижа, въ 7 день мсяца Магоррама, 1713 г.

ПИСЬМО ХXXVIII.

Рика къ Иббену.

Въ Смирну.

Мужчины часто задаютъ себ вопросъ, что лучше, дать-ли женщинамъ свободу или нтъ? Мн кажется, существуетъ много причинъ и за и противъ. Если европейцы говорятъ, что не великодушно длать несчастными тхъ, кого любишь, то азіатцы отвчаютъ на это, что не благородно для мужчинъ отказываться отъ власти надъ женщинами, предоставленной имъ самой природой.
Если имъ скажутъ, что множество запертыхъ женщинъ стснительно, они отвтятъ, что десять женщинъ послушныхъ стсняютъ меньше, чмъ одна не послушная. На ихъ замчаніе, что европейцы не могутъ быть счастливы съ неврными женами, имъ отвчаютъ, что эта врность не предохраняетъ отъ отвращенія, которое слдуетъ за полнымъ удовлетвореніемъ страсти, что наши женщины слишкомъ близки къ намъ, что спокойное обладаніе исключаетъ всякое желаніе, боязнь, и что немного кокетства возбуждаетъ какъ соль и предотвращаетъ порчу. Пожалуй, человкъ и умне меня, вроятно, затруднился-бы разршить этотъ вопросъ, потому что, если азіятцы хорошо длаютъ, изыскивая подходящія средства, какъ успокоить себя отъ тревогъ, то европейцы тоже правы, стараясь совсмъ не имть этихъ тревогъ. Кром того, утшаютъ себя европейцы, когда мы несчастны какъ мужья, то всегда можемъ вознаградить себ, какъ любовники. Чтобы человкъ былъ въ прав жаловаться на неврность своей жены, нужно бы было, чтобы въ цломъ мір было только три человка, а если ихъ будетъ четверо, то они всегда будутъ у цли.
Теперь другой вопросъ, подчиняетъ-ли естественный законъ женщину мужчин?
— Нтъ,— сказалъ мн одинъ очень вжливый философъ,— природа никогда не давала такого закона. Наша власть надъ женщинами есть настоящая тиранія, он подчинились намъ потому, что он кротче насъ, человчне, а потому разумне. Эти преимущества, которыя должны были-бы дать имъ первенство надъ нами, если-бы мы были разсудительны, напротивъ, послужили къ ихъ подчиненію.
Не смотря на то, что мы подчинили себ женщинъ, он все же имютъ надъ нами власть, дарованную имъ самой природой, и именно власть красоты, передъ которой никто не можетъ устоять. Да и за что мы имли бы такое преимущество? Не потому ли, что мы сильне? Но это настоящая несправедливость. Мы употребляемъ всевозможныя средства, чтобы убить въ нихъ мужество. Силы были бы равны, если бы и воспитаніе было одинаково. Попробуемъ ихъ испытать въ тхъ способностяхъ, которыя не ослаблены ихъ воспитаніемъ, и тогда посмотримъ, дйствительно ли мы сильне ихъ.
Нужно признаться, хотя это противно обычаю, что у наиболе образованныхъ народовъ женщины всегда имли власть надъ своими мужьями, она была установлена закономъ у египтянъ въ честь Изиды, а у вавилонянъ въ честь Семирамиды. Про римлянъ говорили, что они повелвали всмъ народомъ, но сами повиновались своимъ женамъ. Я не говорю уже о сарматахъ, находившихся въ настоящемъ рабств у своихъ женъ. Они были слишкомъ дики, чтобы ставить ихъ въ примръ.
Ты видишь, дорогой Иббенъ, что мн поправилась эта страна, гд любятъ поддерживать необыкновенныя мннія и все приводить къ парадоксу.
Пророкъ давно уже ршилъ этотъ вопросъ и установилъ права обоихъ половъ.— Женщины, сказалъ онъ, должны чтить своихъ мужей, и мужья должны уважать ихъ, но передъ женами они имютъ преимущество на одну степень.

Изъ Парижа, въ 26 день мсяца Геммади, 1713 г.

ГЛАВА XXXIX.

Аги Ибби, къ еврею Бенъ-Жозюе, послдователю Магомета.

Въ Смирну.

Мн кажется, Бенъ-Жозюе, что рожденію великихъ людей всегда предшествуютъ какія нибудь знаменія, какъ будто въ природ происходитъ переворотъ, и рожденіе ихъ стоитъ ей нкоторыхъ усилій.
Нтъ ничего чудесне рожденія Магомета. Господь Богъ, ршивъ послать на землю великаго пророка и тмъ ограничить власть сатаны, создалъ свтъ за дв тысячи лтъ до Адама, и этотъ свтъ, переходя отъ одного предка Магомета къ другому, дошелъ наконецъ, и до Магомета, какъ доподлинное свидтельство его происхожденія отъ древнихъ патріарховъ.
Онъ родился на свтъ уже обрзаннымъ, и съ самаго его рожденія на его лиц сіяла радостная улыбка. Въ ту минуту, какъ онъ рождался, земля содрогнулась три раза, какъ будто она сама родила младенца, идолы попадали на землю, и царскіе троны опрокинулись.
Люциферъ свергнутъ былъ въ море и только посл сорокадневнаго плаванія, ему удалось выплыть на берегъ и спастись на гор Кабесъ, откуда онъ сталъ сзывать страшнымъ голосомъ ангеловъ.
Въ эту ночь Богъ положилъ между мужчиной и женщиной преграду, которую никто изъ нихъ не можетъ перейти. Колдовство и волшебство оказались безсильными. И съ неба послышалси голосъ:
— Я послалъ міру моего врнаго друга.
По свидтельству Избенъ-Абена, арабскаго историка, птицы, облака, втры, и легіоны ангеловъ заспорили между собою, кому воспитывать младенца.
Птицы щебетали, что никто лучше ихъ не съуметъ воспитать младенца, такъ какъ никто кром нихъ не можетъ собрать плоды со всхъ концевъ земли.
Втры шептали: нтъ мы, такъ какъ мы можемъ принести ему вс ароматы, которые только существуютъ на свт.
— Нтъ, нтъ, говорили облака, поручите его намъ, такъ какъ мы всегда можемъ доставить ему свжую влагу. Но тутъ, выведенные изъ себя, ангелы вскричали:
— А мы то что же будемъ длать?
Въ это время съ неба послышался голоса’ и прекратилъ вс споры:
— Онъ останется въ рукахъ смертныхъ, говорилъ голосъ, и счастлива грудь, питающая его, руки держащія его, домъ, въ которомъ онъ будетъ жить, и постель, на которой онъ будетъ отдыхать!
Посл такихъ ясныхъ свидтельствъ, дорогой Жозюе, нужно имть каменное сердце, чтобы не увровать въ его святой законъ. Чмъ могло еще небо выказать божественное назначеніе своего избранника?
Оставалось только перевернуть весь міръ и погубить всхъ людей.

Изъ Парижа, въ 20 день мсяца Речебъ, 1713 г.

ПИСЬМО XL.

Узбекъ къ Иббену. въ Смирну.

Какъ только одинъ изъ сильныхъ міра умретъ, вс собираются въ мечеть и молятся за него и говорятъ надгробную рчь, изъ которой трудно вывести врное заключеніе о достоинствахъ покойнаго.
Я бы хотлъ совершенно уничтожить пышныя похороны. Человка нужно оплакивать при рожденіи, а не тогда, когда онъ ужъ пересталъ страдать. На что эта пышность и вс эти мрачныя церемоніи, совершаемыя передъ смертію, слезы родныхъ и печаль друзей, он только увеличиваютъ его сожалнія о покидаемой жизни.
Мы такъ слпы, что даже не знаемъ, когда намъ плакать и когда радоваться, и почти всегда ошибаемся.
Когда я вижу Могола, каждый годъ взвшивающаго себя какъ быка, когда я вижу радость народа, узнавшаго, что повелитель его увеличился въ вс, и слдовательно сдлался еще мене способенъ къ управленію имъ, то сумасбродство людей мн становится жалкимъ.

Изъ Парижа, въ 20 день мсяца Речебъ, 1713 г.

ПИСЬМО XLI.

Старшій черный евнухъ къ Узбеку.

Пресвтлый господинъ, Измаилъ, одинъ изъ твоихъ черныхъ евнуховъ умеръ, и мн нужно его замнить. Такъ какъ въ настоящее время евнухи очень рдки, то я думаю воспользоваться чернымъ невольникомъ, находящимся въ твоей деревн, но до сихъ поръ мн не удалось его уговорить къ посвященію на эту должность. Зная, что, кром пользы, это ничего ему не принесетъ, я хотлъ уже прибгнуть къ строгости и, согласясь съ управляющимъ сада, приказалъ, чтобы, несмотря на его сопротивленіе, его сдлали способнымъ оказывать теб услуги, наиболе тобою цнимыя, но онъ началъ громко ревть, какъ будто его рзали и вырвался изъ нашихъ рукъ.
Я узналъ, что онъ хочетъ теб писать и просить у тебя милости, объясняя мое намреніе ненасытнымъ мщеніемъ моимъ ему за дерзкія насмшки надо мною. По, клянусь теб, стотысячно пророками, что въ моихъ поступкахъ я руководился единственно твоею пользой, составляющей всю цль моей жизни.
Припадаю къ твоимъ стопамъ.

Изъ Сераля Фатьме, въ 7 день мсяца Магаррамъ, 1713 г.

ПИСЬМО XLII.

Фаранъ къ Узбеку, своему повелителю и господину.

Если бы ты былъ здсь, могущественный господинъ, я бы явился къ теб весь покрытый блой бумагой, но и ее бы не хватило описать теб вс оскорбленія, которыми посл твоего отъзда осыпалъ меня твой старшій черный евнухъ, самый злой человкъ на свт.
Обвиняя меня въ насмшкахъ надъ его несчастнымъ положеніемъ, онъ преслдуетъ меня мщеніемъ и вооружилъ противъ меня жестокаго управителя твоихъ садовъ, который съ самаго твоего отъзда принуждаетъ меня къ невыносимымъ трудамъ, отъ которыхъ тысячи разъ ждалъ смерти. Сколько разъ говорилъ я самъ себ:
— Мой господинъ такъ добръ, а я самый несчастнйшій невольникъ на свт.
Признаюсь теб, могущественный господинъ, я не воображаю быть предназначеннымъ еще къ большему несчастью, этотъ подлый евнухъ задумалъ довершить свое злобное преслдованіе. Нсколько дней тому назадъ, онъ собственною властію назначилъ меня въ охранители священныхъ твоихъ женъ, т. е. къ операціи, которая для меня въ тысячу разъ ужасне смерти. Т, надъ кмъ она совершена уже въ дтств, быть можетъ утшаются тмъ, что никогда и не знавали иной жизни, но если только меня искалчатъ, то я умру съ отчаянія, если не погибну подъ ножомъ.
Униженно цлую ноги твои, великій господинъ мой, и прошу тебя о милости: да не будетъ сказано, что по твоему повелнію сдлалось однимъ несчастнымъ больше.

Изъ садовъ Фатьме, въ 1 день мсяца Магаррамъ, 1713 г.

ПИСЬМО XLIII.

Узбекъ къ Фарану.

въ садъ Фатьме.

Радуйся и читай эти строки: Покажи и дай ихъ облобызать старшему евнуху и управляющему садами. Я запрещаю имъ предпринимать что либо противъ тебя: пусть они купятъ недостающаго имъ евнуха. Исполняй свой долгъ, какъ будто бы ты всегда находишься передо мною, такъ какъ знай: чмъ больше мои милости, тмъ сильне наказаніе за нарушеніе моей воли.

Изъ Парижа въ 25 д. мсяца Речеба, 1718 г.

ПИСЬМО XLIV.

Узбекъ къ Реди.

Въ Венецію.

Во Франціи три званія: духовное, военное и судейское. И каждое изъ нихъ относится къ двумъ другимъ съ величайшимъ презрніемъ: такъ, инаго презираютъ за его судейское платье, когда онъ достоинъ презрнія просто за глупость. Даже простые ремесленники выхваляютъ каждый свое ремесло, каждый превозносится надъ людьми другой профессіи. Я читалъ гд то, что однажды какой-то французскій корабль присталъ къ Гвинейскому берегу и нсколько человкъ экипажа пожелали выдти на берегъ, чтобы купить себ нсколько барановъ. Ихъ повели къ королю, который въ это время подъ деревомъ творилъ судъ надъ своими подданными. Онъ сидлъ на трон, т. е. на деревянномъ обрубк, и былъ такъ-же гордъ, какъ будто бы онъ сидлъ на трон Великаго Могола.
Около него стояли три или четыре тлохранителя съ деревянными пиками въ рукахъ, огромный зонтикъ, въ вид балдахина, укрывалъ его отъ палящихъ лучей солнца, вс его украшенія, а равно и королевы, его жены, состояли въ ихъ черной кож и нсколькихъ металлическихъ обручахъ. Этотъ же король, столь же надменный какъ и ничтожный, спросилъ чужестранцевъ, много-ли говорятъ о немъ во Франціи? Онъ думалъ, что его имя извстно на всемъ протяженіи отъ одного полюса до другого, подобно тому завоевателю, который, говорятъ, заставилъ весь міръ молчать, онъ воображалъ, что онъ заставитъ говорить о себ цлый свтъ. Какъ только татарскій ханъ отобдаетъ, герольдъ тотчасъ же прокричитъ, что теперь князья земли могутъ, если хотятъ, ссть обдать. Этотъ бездомный варваръ, питающійся однимъ молокомъ, и живущій грабежемъ, смотритъ на всхъ королей, какъ на своихъ рабовъ и оскорбляетъ ихъ по два раза въ день.

Изъ Парижа въ 28 день мсяца Речебъ, 1713.

ПИСЬМО XLV.

Рика къ Узбеку.

въ ***

Вчера утромъ, еще лежа въ постели, я услышалъ громкій стукъ въ мою дверь, вдругъ дверь подалась и въ нее вошелъ человкъ, съ которымъ я недавно познакомился: онъ былъ вн себя.
Его платье было боле чмъ скромно, его парикъ сидлъ криво и былъ не чесанъ. Въ этотъ разъ противъ своего обыкновенія, онъ былъ одтъ неряшливо и грязно.
— Вставайте, сказалъ онъ мн, вы мн нужны сегодня на весь день, мн нужно сдлать тысячу покупокъ и мн будетъ очень пріятно, если вы поможете мн. Во первыхъ намъ необходимо отправиться въ улицу Сенъ-Оноре къ нотаріусу, которому поручено продать земли на пятьсотъ тысячъ ливровъ, и я желаю, чтобъ онъ продалъ ее мн. Дорогой сюда я на минуту остановился въ Сенъ-Жерменскомъ предмстьи, гд я нанялъ отель за дв тысячи экю, и хочу сегодня же заключить контрактъ.
Какъ только я одлся, мой знакомый сталъ торопить и мы быстро спустились по лстниц.
— Начнемъ, сказалъ онъ, покупкой кареты. И дйствительно мы купили карету, но и разнаго товару на сто тысячъ франковъ, не боле какъ въ часъ времени. Это произошло такъ быстро, потому что мой знакомый совсмъ не торговался и почти не считалъ деньги. Смотря все это и приглядываясь къ этому человку, я находилъ въ немъ странную смсь богатства и бдности, такъ что я не зналъ, что и подумать о немъ. Наконецъ я прервалъ молчаніе, и отведя его въ сторону, спросилъ:
— Да кто же заплатитъ за это?
— Я, отвтилъ онъ. Пойдемте ко мн, я покажу вамъ несмтныя сокровища, которымъ позавидовали бы даже самые могущественные монархи, но вамъ нечего имъ завидовать,— я раздлю ихъ съ вами.
Я послдовалъ за нимъ. Мы взобрались на пятый этажъ, а затмъ по лстниц добрались до шестаго, т. е. на чердакъ, открытый сквозному втру, и гд стояло только нсколько дюжинъ глиняныхъ горшковъ, наполненныхъ разной жидкостью.
— Я всталъ рано, сказалъ онъ мн, и сдлалъ то, что я длаю вотъ уже впродолженіи двадцати пяти лтъ, т. е. пришелъ посмотрть на свою работу и увидлъ, что наконецъ-то насталъ великій день, который сдлаетъ меня самымъ богатымъ человкомъ на свт. Видите эту красную жидкость? Она обладаетъ всми каче ствами, требуемыми философами для перерожденія металловъ. Я извлекъ изъ нея эти зерна, которыя вы видите: они имютъ цвтъ настоящаго золота, хотя не вполн совершеннаго по своему всу. Эту тайну, которую открылъ Николай Фгамель, которой Раймундъ Люль и тысяча другихъ всегда тщетно добивались, сдлалась мн извстна. Да научитъ меня Богъ употребить эти сокровища во славу Его!
Я ушелъ, или лучше сказать, бросился внизъ по лстниц, разсерженный, оставивъ этого богача на его жалкомъ чердак.
Прощай, дорогой Узбекъ. Я навщу тебя завтра, и, если ты хочешь, мы вмст вернемся въ Парижъ.

Изъ Парижа, въ послдній день мсяца Речебъ, 1713.

ПИСЬМО XLVI.

Узбекъ къ Реди.

въ Венецію.

Я часто вижу здсь людей въ безконечныхъ спорахъ о религіи, но мн кажется, что они въ то же время соперничаютъ въ томъ кто изъ нихъ мене соблюдаетъ правила. Они не только не лучшіе христіане, но даже не лучшіе граждане, и это особенно огорчаетъ меня, такъ какъ какова бы ни была вра, но главныя ея правила всегда состоятъ въ исполненіи законовъ любви къ ближнимъ, и въ почтеніи къ родителямъ,
И въ самомъ дл, не есть-ли первая обязанность набожнаго человка угождать Богу, установившему религію, которую онъ исповдуетъ? Но врнйшее средство достичь этого заключается, безъ сомннія, въ соблюденіи правилъ общежитія и обязанности къ человчеству, ибо къ какой бы религіи человкъ ни принадлежалъ, онъ необходимо предполагаетъ, что Богъ любитъ людей, если онъ устанавливаетъ религію, съ цлію сдлать ихъ счастливыми, а коль скоро Онъ любитъ людей, то мы уврены, что угодимъ Ему, если тоже будемъ ихъ любить, т. е. если будемъ исполнять по отношенію. къ нимъ вс обязанности милосердія и человколюбія и ненарушать тхъ законовъ, подъ снію которыхъ они живутъ. Этимъ путемъ можно боле увреннымъ угодить Богу, нежели соблюденіемъ тхъ или другихъ обрядовъ, потому что обряды сами по себ содержатъ никакого блага: они хороши лишь при условіи и въ предположеніи, что предписаны Богомъ. Впрочемъ, это вопросъ, подвергаемый большимъ спорамъ: тутъ легко впасть въ ошибку, потому что приходится выбирать религіозные обряды изъ числа двухъ тысячъ.
Одинъ человкъ каждый день просилъ Бога:
— Господи, я ничего не понимаю въ спорахъ о вр. Я хотлъ бы исполнять твою волю, но къ кому я не обращусь, всякій учитъ меня вровать по своему, я хочу молиться и не знаю на какомъ язык обращаться къ Теб. Я также не знаю, въ какомъ положеніи быть на молитв: одинъ говоритъ: молись стоя, другой говоритъ: молись сидя, а третій говорить: молись на колняхъ.
Но это не все: нкоторые требуютъ, чтобы я совершалъ ежедневно омовеніе холодной водой, другіе увряютъ, что Ты отвратишься отъ меня, если я не отржу небольшую частицу моей плоти. Однажды, зайдя въ караванъ-сарай я сълъ кусокъ жаренаго кролика, и три человка, сидвшіе около меня, напугали меня, увряя, что я оскорбилъ Тебя: одинъ (еврей), потому что кроликъ — животное нечистое, другой (турокъ), потому что этотъ кроликъ былъ задушенъ, и, наконецъ, третій армянинъ, потому что кроликъ не рыба. Проходившій мимо браминъ, къ которому я обратился за разршеніемъ сомннія, сказалъ мн:
— Они ни правы, по всей вроятности, вы не сами убили этого кролика?
— Напротивъ, отвтилъ я.
— О! воскликнулъ браминъ, вы поступили ужасно, и Богъ никогда вамъ не проститъ этого дянія. Почемъ вы знаете, быть можетъ душа вашего отца перешла въ это животное?..
Все это, Господи, повергаетъ меня въ безъисходное затрудненіе, и я боюсь даже повернуть голову, чтобы не оскорбить Тебя, а между тмъ я бы хотлъ быть теб угоднымъ, и посвятить теб мою жизнь. Быть можетъ, я и ошибаюсь, но мн кажется, что самый лучшій способъ угодить теб — это быть хорошимъ гражданиномъ среди того общества, въ которомъ Ты меня поставилъ, и добрымъ отцомъ въ семейств, которое ты мн далъ.

Изъ Парижа въ 8 день мсяца Шабана, 1713.

ПИСЬМО XLVII.

Захи къ Узбеку, въ Парижъ.

Я должна сообщить теб большую новость: я помирилась съ Зефисой, раздленный между нами сераль снова соединился. И теперь въ нашемъ мирномъ уголк не достаетъ только тебя. Прізжай же скоре, дорогой Узбекъ, устроить торжество любви. Я задала Зефис пиръ, на который были приглашены — твоя мать, твои жены и главныя наложницы, твои тетки и нкоторыя изъ твоихъ двоюродныхъ сестеръ также принимали участіе въ празднеств. Он пріхали верхомъ, покрытыя темными покрывалами.
На другой день мы похали въ деревню, гд мы надялись пользоваться большею свободой, мы сли на нашихъ верблюдахъ по четыре на каждомъ. Такъ какъ ршеніе хать въ деревню было принято очень быстро, то не успли ему послать встового, но изобртательный старшій евнухъ принялъ другія предосторожности, къ защищавшему насъ отъ постороннихъ взоровъ полотну онъ прибавилъ такой плотный запавсъ, что мы не видли ршительно никого.
Когда мы пріхали къ рк, черезъ которую надо переправляться, каждая изъ насъ, какъ и всегда, сла въ ящикъ, и такимъ образомъ насъ перенесли въ лодку. На берегу, говорятъ, было много народу и какой то любопытный, подойдя къ намъ близко, получилъ смертельный ударъ, излечившій его навсегда отъ любопытства, другого, плававшаго въ рк, постигла та же участь, такимъ образомъ твои врные евнухи принесли эти дв жизни въ жертву твоей чести. По выслушай же остальныя приключенія. Когда мы находились по среди рки, поднялся такой сильный втеръ и небо покрылось такими черными тучами, что гребцы стали отчаяваться. При вид такой опасности, почти мы вс попадали въ обморокъ. Я слышала, какъ сквозь сонъ, голоса и споръ евнуховъ, одни говорили, что насъ слдуетъ предупредить объ угрожающей намъ опасности и вынуть насъ изъ ящиковъ, но старшій изъ нихъ объявилъ, что онъ лучше умретъ, чмъ потерпитъ, чтобы его хозяинъ былъ обезчещенъ и что онъ пронзитъ кинжаломъ каждаго, кто предложитъ что либо подобное. Одна изъ моихъ невольницъ, вн себя, полураздтая, прибжала меня спасать, по черный евнухъ грубо отогналъ ее. Тутъ я окончательно потеряно сознаніе и пришла въ себя, когда ужъ опасность миновала.
Какъ затруднительны путешествія для женщинъ! Мужчинамъ угрожаетъ опасность только ихъ жизни, а мы женщины должны каждую минуту опасаться потерять, не только жизнь, но и нашу честь: Прощай, дорогой Узбекъ. Я всегда буду любить тебя.

Изъ Сераля Фатме, во 2-й день мсяца Рамазана. 1713.

ПИСЬМО XLVII.

Узбекъ къ Реди въ Венецію.

Любящія поучиться никогда не останутся праздными. Не смотря на то, что у меня нтъ никакого важнаго дла, я постоянно занять. Я цлыми днями наблюдаю, и вечеромъ записываю все, что замтилъ днемъ, меня все интересуетъ и удивляетъ, я какъ ребенокъ, быстро воспринимаю малйшія впечатлнія.
Быть можетъ, ты не повришь мн, что во всхъ собраніяхъ и обществахъ насъ везд принимаютъ очень любезно. Я приписываю это живому уму и врожденной веселости Рика. Наша чужеземная наружность никого не поражаетъ боле. Насъ даже забавляетъ видть, какъ удивляются нашей учтивости, французы повидимому воображаютъ, что нашъ климатъ не можетъ производить людей, впрочемъ, надо признаться, что едва ли стоитъ труда разуврять ихъ въ этомъ
Я провелъ нсколько дней за городомъ, у одного значительнаго лица, который пришелъ въ восхищеніе отъ своихъ гостей. У него очень любезная жена, соединяющая въ себ скромность и веселіе, недостающее персіянкамъ, благодаря ихъ замкнутой жизни.
Мн, какъ иностранцу, не оставалось ничего боле какъ изучать собравшуюся толпу.
Сначала я замтилъ одного господина, отличающагося своей простотой, я привязался къ нему и онъ привязался ко мн, такъ что мы почти все время проводили вмст.
Однажды, отойдя отъ остальнаго общества, мы вели съ нимъ интимный разговоръ.
— Быть можетъ, сказалъ я ему, вы находите меня слишкомъ любопытнымъ, но умоляю васъ, дозвольте мн задать вамъ нсколько вопросовъ, мн скучно, что я ничего не понимаю въ томъ, что вокругъ меня происходитъ. Я стараюсь уяснить себ нкоторые вопросы и не знаю къ кому обратиться.
— Охотно, тмъ боле, что надюсь на вашу скромность.
— Кто этотъ человкъ, разсказывавшій такъ много о пирахъ, которые онъ задавалъ сильнымъ міра сего, о своей дружб съ князьями, графами и министрами? Должно быть онъ принадлежитъ къ хорошему обществу, но у него такое непріятное лицо, что онъ не длаетъ чести хорошему обществу. И мн кажется онъ совсмъ не образованъ. Я иностранецъ, но думаю, что вообще вжливость обязательна для всхъ народовъ.
— Это, отвтилъ мн, смясь, мой пріятель, фермеръ, благодаря своему богатству онъ стоитъ выше всхъ, но происхожденія онъ самаго простаго. Вы сами видите, онъ очень дерзокъ, но у него превосходный поваръ.
— А этотъ толстякъ, въ черномъ, котораго эта дама усадила около себя, спросилъ я его, почему это при такомъ мрачномъ одяніи у него такое цвтущее и веселое лицо? Какъ только съ нимъ заговорятъ, онъ начинаетъ улыбаться.
— Это, отвтилъ пріятель, проповдникъ и, что еще хуже духовникъ, какъ видите, онъ знаетъ гораздо боле, чмъ мужья. Онъ знаетъ слабости своихъ кліентокъ, и он въ свою очередь, знаютъ его слабости.
— Какъ! воскликнулъ я, значитъ онъ постоянно говоритъ о спасеніи?
— Не постоянно, отвтилъ мн тотъ, на ухо хорошенькой женщин онъ гораздо охотне говоритъ объ ея паденіи, это только въ обществ, но, между прочимъ, онъ кротокъ, какъ ягненокъ.
— Мн кажется его очень уважаютъ, замтилъ я.
— Еще бы! это необходимый человкъ, онъ первое утшеніе въ частной жизни, онъ подаетъ совты, утшаетъ, оказываетъ разныя услуги. Онъ излчиваетъ отъ головной боли, гораздо лучше свтскаго человка, однимъ словомъ онъ восхитителенъ.
— Но, если я вамъ еще не надолъ моими вопросами, скажите мн, пожалуйста, кто это сидитъ противъ насъ и еще такъ дурно одтъ? Отъ времени до времени онъ длаетъ гримасы, и его говоръ рзко отличается отъ прочихъ?
— Это, отвтилъ онъ, поэтъ и шутъ, потшающій общество. Эти люди говорятъ, что это качество у нихъ врожденное: да, должно быть это правда, такъ какъ они останутся на всю свою жизнь потшниками, и ихъ вс презираютъ. Голодъ ввелъ его въ этотъ домъ, хозяинъ и хозяйка, ласковые ко всмъ, и его приняли ласково: въ день ихъ свадьбы онъ написалъ эпиталаму и это его лучшее произведеніе, такъ какъ этотъ бракъ оказался такимъ же счастливымъ, какъ онъ его предсказалъ.
— Можетъ быть, вы заражены восточными предразсудками и не поврите мн, но и у насъ случаются счастливые браки и женщины съ незапятнанной добродтелью. Люди, о которыхъ мы говоримъ, живутъ мирно и уважаемы всми, имъ можно сдлать только одинъ упрекъ, именно то, что они принимаютъ у себя всхъ безъ разбора, вотъ отчего въ ихъ гостиной иногда собирается дурное общество. Не думайте, я ихъ не осуждаю, съ волками лентъ по волчьи выть!
— А этой’ старикъ, спросилъ я его вполголоса, съ такимъ печальнымъ лицомъ? Я принялъ его сначала за иностранца, такъ какъ во первыхъ онъ одтъ иначе чмъ другіе, и во вторыхъ осуждаетъ все, что происходить у васъ во Франціи и не одобряетъ ваше правительство.
— Это старый солдатъ, подвиги котораго вс еще помнятъ. Онъ не выноситъ мысли, что Франція и безъ него одерживаетъ побды. Онъ думаетъ, что вмст съ нимъ кончается и исторія Франціи.
Черезъ нсколько времени я снова обратился къ нему съ вопросомъ.
— Кто этотъ молодой человкъ съ длинными волосами и крошечнымъ умомъ, обладающій нкоторой дозой дерзости? Почему онъ говоритъ громче другихъ, и держитъ себя такъ свободно?
— Это богачъ, отвтилъ онъ мн.
Въ эту минуту все общество заволновалось, одни вышли, другіе вошли въ комнату, кто то заговорилъ съ моимъ пріятелямъ, и я такъ и не могъ ничего боле узнать. Но черезъ нсколько времени, по какой то случайности, этотъ молодой человкъ очутился около меня и сказалъ мн:
— Прекрасная погода, не угодно ли вамъ, сударь, пройтись по палисаднику?
Я вжливо поблагодарилъ, и мы вышли въ садъ.
— Я пріхалъ въ деревню, чтобы доставить удовольствіе хозяйк дома, съ которой я въ хорошихъ отношеніяхъ. Конечно, на свт много сердитыхъ женщинъ, по что же длать? Я имю возможность видть самыхъ хорошенькихъ женщинъ Парижа, но я никогда не останавливаю своего выбора на нихъ, такъ какъ (по пусть это останется между нами), я сама’ не Богъ всть какая птица.
— По всей вроятности, сударь, сказалъ я ему, ваша служба или вообще какое нибудь занятіе не дозволяютъ вамъ ухаживать на ними.
— Нтъ, вся моя служба состоитъ въ томъ, чтобы тревожить одну женщину и приводить въ отчаяніе отца. Я люблю волновать женщину, которая воображаетъ, что держитъ меня въ рукахъ, и верчу ею, какъ хочу. Парижская молодежь такимъ образомъ подлила между собою всхъ парижанокъ.
— Насколько я понимаю, сказалъ я ему, вы шумите больше, чмъ самый храбрый завоеватель, и пользуетесь общественнымъ уваженіемъ на ряду съ заслуженнымъ чиновникомъ. Если бы вы жили въ Персіи вы бы не пользовались такими преимуществами. Кровь бросилась мн въ голову, и я чуть было не наговорилъ ему дерзостей.
Что скажешь о стран, гд терпятъ подобныхъ людей? гд неврность, измна, хищенія, хитрость и несправедливость внушаютъ уваженіе, гд человка уважаютъ за то, что онъ увозитъ дочь отца, жену у мужа и нарушаетъ семейную жизнь. Счастливы дти Али защищающіе своихъ женъ отъ позора и обольщенія. Солнечный свтъ не блеститъ ярче свта любви въ сердцахъ нашихъ ясенъ. Святая родина, ты не запятнана позоромъ, заставляющимъ солнце скрываться на черномъ запад!

Изъ Парнаса, въ 5 день мсяца Рамазана 1713.

ПИСЬМО XLIX.

Рика къ Узбеку въ ***

Однажды, когда я сидлъ въ своей комнат, ко мн вошелъ странно одтый дервишъ, его борода доходила до его веревочнаго пояса, ноги его были босы, сраго цвта платье было грубо и грязно. При первомъ взгляд на него, онъ показался такимъ страннымъ, что я хотлъ послать за художникомъ, чтобы онъ его срисовалъ.
Посл обычныхъ привтствій, онъ объявилъ мн, что принадлежитъ къ ордену Капуциновъ.
— Мн сказали, прибавилъ онъ, что въ скоромъ времени вы вернетесь къ персидскому двору, гд вы занимаете довольно значительный постъ. Я пришелъ просить вашего покровительства и ходатайства передъ шахомъ о позволеніи нсколькимъ духовнымъ лицамъ жить около Казбина.
— Отецъ мой, сказалъ я ему, вы хотите хать въ Персію?
— Я, милостивый государь, ни за что въ мір не ршился бы на это и не промняю мою жизнь ни на какія сокровища.
— Въ такомъ случа, о чемъ же вы хлопочете?
— А вотъ о чемъ: если у насъ будетъ это убжище, наши итальянскіе братья отправятъ туда нсколько монаховъ.
— Вы врно знаете лично этихъ монаховъ? спросилъ я его.
— Нтъ, сударь, я ихъ не знаю.
— Но какое же вамъ до того дло, что они подутъ въ Персію?
— Вопервыхъ, капуцины подыщутъ чистымъ воздухомъ Казбина, это принесетъ пользу Европ и Азіи. Необходимо этимъ заинтересовать монарховъ! Вотъ что называется прекрасныя колоніи!
— Но, ступайте съ миромъ: вы и вамъ подобне не созданы для того, чтобы быть перенесенными на другую почву. Оставайтесь тамъ, гд вы уже пустили корни.

Изъ Парижа въ 15 день мсяца Ромазана 1713.

ПИСЬМО L.

Рика къ ***

Я видлъ людей, у которыхъ нравственность врожденна, которые исполняютъ свой долгъ, даже не чувствуя стсненія. Вотъ такихъ людей я люблю, а не тхъ добродтельныхъ людей, которые сами удивляются своей добродтели и смотрятъ на каждый хорошій поступокъ, какъ на какое нибудь чудо, долженствующее поразить весь міръ.
Если скромность необходима тмъ, кого небо одарило большими талантами, то что же можно сказать объ этихъ наскомыхъ, которыя тщеславятся и гордятся своею добродтелью?
Я вижу всюду людей, безпрестанно говорящихъ о себ: ихъ разговоры есть зеркало, въ которомъ отражается ихъ дерзкое лицо. Они въ мельчайшихъ подробностяхъ разсказываютъ о тотъ, что съ ними случилось, и хотятъ, чтобы это возвысило ихъ въ вашихъ глазахъ. Они все длали, все видли, все думали. У нихъ на все готовъ примръ.
Какъ противна похвала, когда она обращена на самого хвалящаго.
Нсколько дней тому назадъ, одинъ подобный господинъ битыхъ два часа разсказывалъ намъ о своихъ талантахъ и достоинствахъ. Но такъ какъ вчнаго нтъ ничего на свт, то настала минута, когда и онъ пересталъ говорить.
Тогда одинъ изъ собесдниковъ началъ жаловаться на скуку, царствующую въ обществ.
— Дураки, сказалъ онъ, говорятъ только о самихъ себ, и все приписываютъ себ!
— Вы правы, произнесъ ораторъ, но поступайте, какъ я: я никогда себя не хвалю, я богатъ и знатенъ, живу открыто и мои друзья находятъ во мн нкоторый умъ. Но я никогда не говорю объ этомъ: и если у меня есть хорошія качества, то я придаю значеніе только одному, а именно — скромности.
Я любовался этимъ ‘мднымъ лбомъ’, и въ то время какъ онъ громко говорилъ эти слова, я утшалъ себя вполголоса:
— Счастливъ тотъ, кто обладаетъ достойной гордостью, чтобы не хвалить самого себя или бояться людскаго суда.

Изъ Парижа, въ 20 день мсяца Рамазана, 173 3.

ПИСЬМО LI.

Nargum
посланный изъ Персіи въ Московію
къ Узбеку

въ Парижъ.

Меня извстили въ Испагани, что ты покинулъ Персію и въ настоящее время находишься въ Париж. Отчего это я получаю о теб извстія черезъ третьихъ лицъ, а не отъ тебя!
Приказанія царя царей вотъ уже пять лтъ, какъ удерживаютъ меня въ этой стран, гд мн удалось заключить много весьма важныхъ договоровъ. Ты знаешь, что царь, только одинъ изъ всхъ христіанскихъ монарховъ иметъ общія дла съ Персіей, такъ какъ онъ также, какъ и мы, враждуемъ съ Турціей.
Его имперія больше нашей: между Московіей и границей Китая насчитываютъ тысячу льё.
Онъ верховный судья надъ жизнью и имуществомъ своихъ подданныхъ, которые все рабы, кром четырехъ семей.
Намстникъ пророка, царь царей не пользуется такъ своею властью.
Климатъ Московіи такъ суровъ, что нельзя считать наказаніемъ изгнанія изъ нея, но, какъ только кто либо провинится въ чемъ нибудь, его тотчасъ-же ссылаютъ въ Сибирь.
Законъ пророка запрещаетъ намъ пить вино, а Московамъ запрещаетъ это законъ ихъ царя.
Ихъ обычай приминать гостей совсмъ не походитъ на Персидскій. Какъ только гость входитъ въ домъ, мужъ подводитъ къ нему свою жену и тотъ цлуетъ ее: это считается вжливостью, оказанной мужу.
Хотя при заключеніи брачнаго контракта, отцы выдающіе замужъ своихъ дочерей всегда упоминаютъ, чтобы мужья не били своихъ женъ, но никто не поврить какъ москвички любятъ быть битыми! Если мужья ихъ не бьютъ, он думаютъ, что они ихъ не любятъ. Кроткое обращеніе принимается за не простительное равнодушіе. Привожу письмо недавно написанное одной изъ нихъ къ матери:

Дорогая Матушка!

‘Я самая несчастная изъ всхъ женщинъ на свт: чего ужъ я не длала чтобъ мужъ полюбилъ меня, но это никакъ не удавалось мн. Вчера, я была очень занята по хозяйству: я похала за закупками. Вернулась я поздно вечеромъ, и испугалась, думала, мой мужъ крпко побьетъ меня, но онъ даже ни слова не сказалъ мн. А съ сестрой мужъ обращается совсмъ по другому: онъ бьетъ ее каждый день, она не сметъ даже взглянуть на чужого мужчину, чтобы онъ ее не побилъ. Они очень любятъ другъ друга и живутъ очень дружно.
‘Она гордится этой любовью, но я не позволю моему мужу презирать себя. Я ршила во что бы то ни стало заставить его полюбить себя. Я выведу его изъ себя и тогда-то онъ наврное изобьетъ меня. Никто не посметъ сказать, что онъ не бьетъ меня и не думаетъ обо мн. При малйшемъ толчк съ его стороны, я закричу, что есть мочи, чтобы люди окружающіе насъ подумали, что онъ колотитъ меня, и если сосди прибгутъ ко мн на помощь, я ихъ убью. Умоляю тебя, матушка, скажи моему мужу, что его обращеніе со мною безчеловчно. Мой отецъ, такой честный человкъ, никогда не поступалъ такъ, и я помню, какъ въ то время, когда я была еще ребенкомъ, онъ часто давалъ теб доказательства своей любви. Цлую тебя, дорогая матушка’.
Москвички не могутъ вызжать заграницу Россійской Имперіи, и такимъ образомъ, отдленныя отъ другихъ народовъ, он вполн сохранили старинные обычаи, къ которымъ он тмъ боле привязаны, что даже и не подозрваютъ о существованіи иныхъ. Но царствующій въ настоящее время князь пожелалъ все измнить и по поводу ихъ бороды произошли большія смуты. Духовенство и монахи не мало защищали невжество народной толпы.
Онъ хлопочетъ о процвтаніи искусства и не пренебрегаетъ ни чмъ, чтобы просвтить свое отечество.
Онъ не иметъ покоя и въ его обширномъ государств нтъ уголка гд бы не остались слды его суровости.
Цлую тебя, дорогой Узбекъ. Пиши скоре, умоляю тебя.

Изъ Москвы, во 2-й день мсяца Шамвась. 1713.

ПИСЬМО LII.

Рика къ Узбеку

въ ***

Недавно я былъ въ одномъ обществ и очень веселился. Въ обществ находились женщины всхъ возрастовъ: одна восьмидесяти лтъ, одна шестидесяти и одна сорока, имющая племянницу лтъ двадцати или двадцати двухъ. Какой то инстинктъ внушилъ мн подойти къ послдней и она сказала мн на-ухо:
Какъ вы находите мою тетку, которая въ ея года еще ищетъ себ любовника и желаетъ нравиться?
— Напрасно, сказалъ я, лучше бы она предоставила это вамъ.
Черезъ нсколько времени я какъ то очутился около ея тетки и та сказала мн:
— Какъ вы находите эту женщину, ей, по крайней мр, шестьдесятъ лтъ, а она цлый годъ провела передъ зеркаломъ?
— Напрасно она теряла время, отвтилъ я ей, для этого нужно обладать вашими чарами. Я подошелъ къ несчастной шестидесятилтней старух и та шепнула мн на ухо:
Если что смшне на свт этой восьмидесятилтней старухи, въ красныхъ бантахъ? Она молодится и, право, это ей удается: она приближается къ дтству.
Боже мой! подумалъ я про себя: неужели мы сознаемъ только смшную сторону у другихъ? Быть можетъ это счастье, сознавать слабости нашихъ ближнихъ. Но я былъ въ веселомъ расположеніи духа и сказалъ ей:
— Сударыня, вы такъ походите на даму, съ которой я только что разговаривалъ, что, кажется, будто вы сестры: мн кажется вы сверстницы.
— Да, сказала она, когда одна изъ насъ умретъ, другая должна бояться. Мы дйствительно родились съ ней въ одинъ день.
Отъ дряхлой старухи я перешелъ къ шестидесяти-лтней и сказалъ ей:
Сударыня, ршите нашъ споръ: я держалъ пари, что вы и эта дама (при этомъ я указалъ на сорокалтнюю) сверстницы.
— Честное слова, отвтила она, между нами нтъ и дня разницы.
Прекрасно, но пойдемте дальше!
Я подошелъ къ сорокалтней и произнесъ:
— Сударыня, скажите пожалуйста, вы врно въ насмшку называете эту двицу вашей племянницей? Вы выглядите не старше ея, она мн даже кажется, что въ ея лиц больше опытности, чмъ въ вашемъ и вашъ свжій цвтъ лица…
— Подождите, остановила она меня, я прихожусь ей теткой, но ея мать была по крайней мр на двадцать пять лтъ старше меня. Мы были отъ разныхъ матерей. Моя сестра, а ея мать, говорила мн, что я и она, мы родились въ одинъ годъ.
— Я такъ и думалъ, отвтилъ я ей, низко кланяясь.
Дорогой Узбекъ, престарлыя женщины, чувствующія, что ихъ красота увядаетъ, охотно вернули-бы свою молодость.
Почему же не попытаться обмануть окружающихъ, если они стараются обмануть даже самихъ себя??

Изъ Парижа, въ 3 день мсяца Шальвань, 1713 г.

ПИСЬМО LIII.

Зелисъ къ Узбеку

въ Парижъ.

Никогда въ жизни не было страсти сильне и живе, какъ та, которую Казру, мой блый евнухъ, питаетъ къ моей невольниц Зелид. Онъ такъ страстно проситъ позволенія на ней жениться, что я никакъ не могу ему отказать. И зачмъ противиться, если даже его мать желаетъ этого и сама Зелида въ восхищеніи отъ этого брака?
— Что хочетъ она сдлать съ этимъ несчастнымъ, который изъ всхъ правъ мужа получитъ только мучительное право ревновать.
— Какъ, всю жизнь провести только въ призракахъ! Жить только однимъ воображеніемъ!
— Я говорю съ тобой совершенно свободно, такъ какъ ты любишь мою откровенность и предпочитаешь ее притворной скромности моихъ подругъ.
— Я слышала, что евнухи въ своихъ отношеніяхъ съ женщинами испытываютъ неизвстное намъ наслажденіе, что природа вознаграждаетъ ихъ за потерпвшую утрату.
— Если это правда, то я не жалю Зелиду, она все-таки будетъ счастлива.
— Напиши мн, желаешь ли ты этого брака, и если да, то можно ли его отпраздновать въ серал. Прощай.

Изъ Испаганскаго Сераля, въ 5 день мсяца Шаловаля, 1713 г.

ПИСЬМО LIV.

Рика къ Узбеку

Сегодня я все утро былъ въ комнат, которая, какъ ты знаешь, отдлена отъ сосдней только тонкой перегородкой, такъ что все, что тамъ говорится, слышно у меня отъ слова до слова. Тамъ, за стною, кто-то разгуливалъ большими шагами и говорилъ:
— Не знаю, что это значитъ, но все противъ меня: вотъ уже цлыхъ три дня, какъ я ни сказалъ ничего остроумнаго. Я приготовилъ нсколько остротъ, чтобы блеснуть ими въ обществ, но мн никакъ не удается сказать ихъ.
Тутъ его собесдникъ предложилъ ему дйствовать сообща.
— Условимся, сказалъ онъ, кому и о чемъ говоритъ, будемъ помогать другъ другу и если кто захочетъ ламъ помшать, привлечемъ его самого, а если онъ не захочетъ, заставимъ силою. Вотъ единственно, что намъ остается длать. Исполняй, что я теб прикажу, и, я общаю теб, что не пройдетъ и шести мсяцевъ, какъ ты займешь кресло въ академіи. Что бы тамъ ни было, а тебя признаютъ умнымъ человкомъ, и я боюсь только, чтобы всеобщія аплодисменты не смутили тебя.

Изъ Парижа, въ 6 день мсяца Зилькоде, 1714.

ПИСЬМО LV.

Рики къ Иббену въ Смирну.

У всхъ европейскихъ народовъ, первая четверть часа брака сглаживаетъ вс препятствія, ихъ женщины не похожи на персіянокъ, которыя упорствуютъ иногда цлыми мсяцами.
Французы почти никогда не говорятъ о своихъ женахъ, вроятно потому, что боятся говорить о нихъ передъ людьми, знающими ихъ лучше, чмъ они сами.
— Между ними есть очень несчастные, но ихъ никто не утшаетъ,— это ревнивцы. Есть нкоторые, которыхъ вс ненавидятъ. Вообще французы очень дурнаго мннія о своихъ женахъ. Они предполагаютъ, что вс предосторожности азіятцевъ, какъ-то: покрывала, гаремы, евнухи только изощряютъ ихъ способности къ обману, а вовсе не обезоруживаютъ ихъ. Здсь мужья безропотно переносятъ свою участь и на неврность смотрятъ, какъ на нчто неизбжное. Мужъ, желающій одинъ обладать своей женой, считается похитителемъ общественныхъ удовольствій, и безумцемъ, вообразившимъ, что солнце свтитъ только для него одного.
Здсь мужъ, любящій свою жену, считается глупцомъ не сумвшимъ внушить любовь другой женщин. Никто не осуждаетъ мужа, сносящаго неврность своей жены, напротивъ, вс хвалятъ его осторожность и только въ рдкихъ случаяхъ это считается безчестьемъ.
Это происходитъ не потому, чтобы здсь не было добродтельныхъ женщинъ, ихъ даже очень много. Мой проводникъ всегда обращалъ на нихъ мое вниманіе, но он были такъ безобразны, что морозъ подиралъ по кож.
Посл всего того, что я разсказалъ теб о нравахъ этой страны, ты конечно понялъ, что французы не отличаются постоянствомъ. По ихъ мннію, также смшно клясться женщинамъ въ вчной любви, какъ и утверждать, что будешь всегда здоровъ или счастливъ. Об щая женщин вчную любовь, они расчитываютъ съ ея стороны на постоянную любезность, и если она нарушитъ свое общаніе, то и они считаютъ себя свободными отъ данной клятвы.

Изъ Парижа, въ 7 день мсяца Зилькоде, 1714 г.

ПИСЬМО LVI.

Узбекъ къ Иббену въ Смирну.

Въ Европ игра въ большомъ ходу, и въ слов игрокъ заключается все: и званіе, и титулъ, и степень знатности и честности. Вс играющіе считаются честными людьми, хотя не разъ оказывалось наоборотъ, но такова сила привычки.
Особенно женщины охотно предаются игр. Конечно не въ молодости, когда ихъ занимаетъ другая страсть, но по мр того, какъ он начинаютъ старться, он все боле и боле начинаютъ заниматься игрою. Он хотятъ разорить своихъ мужей и чтобы достигнуть этого во всхъ возрастахъ, обладаютъ къ тому всми средствами… наряды и экипажи начинаютъ разореніе, кокетство помогаетъ, а игра довершаетъ его.
Мн часто случалось видть, какъ десять или девять женщинъ, или лучше сказать десять или девять столтій, сидли вокругъ игорнаго стола, какъ на ихъ лицахъ надежда смнялась страхомъ и гнвомъ. Казалось, он не могли успокоиться и, смотря на нихъ, ты не узналъ бы, кто изъ нихъ должникъ и кто кредиторъ.
Мн кажется нашъ великій пророкъ желалъ избавить насъ отъ всего, что только могло удручающе повліять на нашъ умъ: онъ запретилъ намъ употребленіе вина, усыпляющаго разумъ, онъ запретилъ намъ азартныя игры, и такъ какъ ему было невозможно изгнать изъ насъ страсть, то онъ умертвилъ ее. У насъ любовь не приноситъ ни горя, ни несчастій. Это нжное чувство только успокоиваетъ душу. Многочисленность нашихъ женъ спасаетъ насъ отъ ихъ владычества, и умряетъ пылкость нашихъ страстей.

Изъ Парижа, въ 10 день мсяца Зилаге, 1714.

ПИСЬМО LVII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Развратники здсь содержутъ себ безчисленное число двушекъ, а благочестивые столько же дервишей. Эти дервиши даютъ три обта: послушанія, бдности и чистоты. Говорятъ, что первый исполняется лучше всего, что же касается до втораго, то, даю теб честное слово, онъ не неисполняется вовсе, о третьемъ же предоставляю теб судить самому.
Но какъ бы богаты не были эти дервиши, они всегда называютъ себя бдными.
Доктора и нкоторые изъ этихъ дервишей, такъ называемые исповдники, бываютъ всегда или слишкомъ уважаемы или ужъ слишкомъ презираемы, но, говорятъ, что наслдники любятъ лучше докторовъ чмъ исповдниковъ.
Однажды я былъ въ монастыр дервишей, и одинъ изъ нихъ, украшенный сдинами, принялъ меня очень ласково. Онъ показалъ мн весь домъ. Мы вошли въ садъ и стали прогуливаться по его аллеямъ.
— Отецъ мой, спросилъ я его, какую вы занимаете должность въ общежитіи?
— Я казуистъ (разршитель сомнній) отвтилъ тотъ, довольный моимъ вопросомъ.
— Казуистъ! воскликнулъ я, я никогда еще до сихъ поръ не слыхалъ объ этой должности.
— Какъ! вы не знаете, что такое казуистъ? Ну, такъ вотъ, слушай-те я объясню вамъ, что значитъ это слово. Есть два рода грховъ: смертные грхи и не смертные, и все наше искусство состоитъ въ распознаваніе этихъ грховъ, такъ какъ вс христіане, за исключеніемъ не многихъ вольнодумцевъ, хотятъ попасть въ рай, и вс хотятъ получить вчное блаженство, какъ можно дешевле. Зная какіе бываютъ смертные грхи, каждый старается ихъ не длать, но находятся нкоторые, не заботящіяся о первыхъ мстахъ, но все же попадающія въ рай.
И такъ вы видите, сударь, мы необходимы, но это не все. Не въ поступк грхъ, но въ сознаніи этого поступка.
Я открываю вамъ тайны ремесла, въ которомъ я состарился.
— Отецъ мой, сказалъ я ему, это все прекрасно, но какъ же вы примиряетесь съ небомъ?
Если бы при двор Софи (династія въ Персіи) былъ человкъ, поступавшій съ нимъ такъ какъ вы поступаете съ вашимъ Богомъ, такимъ добрымъ и милосердымъ, онъ наврное тотчасъ же посадилъ бы его на колъ. Я поклонился дервишу и, не дожидаясь его отвта, ушелъ.

Парижъ, въ 23 день мсяца Магаррама, 1714.

ПИСЬМО LVIII.

Рика къ Реди

въ Венецію.

Дорогой Реди, въ Париж много ремеслъ. Одинъ, за деньги, научилъ всхъ длать золото. Другой общаетъ вамъ познакомить васъ съ небесными духами. Вы найдете людей, которые въ мельчайшихъ подробностяхъ скажутъ вамъ всю вашу жизнь, если только имъ удастся, хотя бы четверть часа, поговорить съ вашей прислугой.
Вс стремятся жить въ город, который, по справедливости, можно назвать матерью всякихъ изобртеній.
Доходы гражданъ въ городской жизни не увеличиваются, но за то умъ и производство процвтаютъ.
Законники, филологи, художники и профессора многочисленны, какъ песокъ морской, и обучаютъ тому, чего и сами не знаютъ, и этотъ талантъ чрезвычайно уважается въ обществ, такъ какъ для того, чтобы выказать то, что знаешь, многаго ума не надо, но за то, для того чтобы учить тому, чего не знаешь, надо имть его очень много.
Здсь вс умираютъ внезапно: такъ какъ противъ всевозможныхъ болзней существуютъ разныя средства.
Въ лавкахъ всюду раставлены невидимыя сти, которыми опутываютъ покупателей. Но иногда можно отдлаться очень дешево: напримръ молоденькая продавщица любезничаетъ битый часъ съ какимъ нибудь господиномъ и, въ конц концовъ, онъ уходитъ, купивъ какую нибудь зубочистку.
Изъ этого города вс узжаютъ — сдлавшись гораздо осмотрительне, чмъ въхали: вс научаются беречь свое, единственное преимущество иностранцевъ въ этомъ волшебномъ город.

ПИСЬМО LIX.

Рика къ Узбеку

въ ***

Недавно я былъ въ гостяхъ, въ одномъ дом, гд собралось очень разнообразное общество: разговоръ вели дв старухи, употребившія все утро на старанія помолодть.
— Нужно сказать правду, сказала одна изъ нихъ, что ныншніе мужчины совсмъ не похожи на прежнихъ: въ наше время, мужчины были вжливы, любезны, граціозны, теперь же они сдлались невыносимы.
Все измнилось, произнесъ одинъ изъ находящихся тутъ мужчинъ, повидимому страдавшій подагрой, времена настали другія: сорокъ лтъ тому назадъ вс были здоровы, ходили, веселились, плясали, а теперь вс сдлались какіе-то унылые.
Черезъ нсколько времени разговоръ перешелъ на политику.
— Чертъ побери! произнесъ одинъ высокопоставленный господинъ, государство никмъ не управляется! Найдите мн теперь такаго министра, какимъ былъ Кольберъ! Я хорошо зналъ его, Кольбера: онъ былъ однимъ изъ моихъ друзей и всегда выплачивалъ мн мою пенсію, раньше чмъ другимъ. Нечего сказать образцовый былъ министръ! подъ его управленіемъ всмъ жилось хорошо, а теперь я разоренъ.
— Милостивый государь, произнесъ одинъ изъ духовныхъ, вы говорите о самомъ чудесномъ времени въ царствованіи нашего непобдимаго монарха, разв можетъ что либо сравниться съ его дятельностью въ гоненіи противъ ереси?— А уничтоженіе то дуэлей? произнесъ съ довольнымъ видомъ другой собесдникъ, до сихъ поръ не проронившій ни слова.
— Съ юридической точки зрнія, ваше замчаніе справедливо, произнесъ кто то на-ухо, но этотъ человкъ въ восхищеніи отъ эдикта, и онъ такъ хорошо его исполняетъ, что шесть мсяцевъ тому назадъ получилъ за его нарушеніе сто ударовъ палкой.
Мн кажется, Узбекъ, что мы судимъ о вещахъ всегда по ихъ отношенію къ намъ. Я вовсе не удивляюсь, что негры представляютъ себ дьявола ослпительно блымъ, а своихъ боговъ — черными, какъ уголь,— что вс идолопоклонники давали своимъ богамъ человческія лица и вс ихъ наклонности.
Дорогой Узбекъ, когда я вижу людей, ползающихъ по земл, составляющей всего только одну точку вселенной, и считающихъ себя вершителями судебъ, я никакъ не могу согласовать такую странность съ такой вжливостью.

Изъ Парижа, въ 14 день мсяца Сафора, 1714.

ПИСЬМО LX.

Узбекъ къ Иббену

въ Смирну.

Ты спрашиваешь меня — есть-ли во Франціи Евреи? ну такъ знай, что всюду, гд есть деньги — есть и Евреи.
Ты спрашиваешь что они тутъ длаютъ? то же, что и въ Персіи: европейскій еврей, какъ дв капли воды походитъ на азіатскаго.
И здсь, какъ и у насъ, они упорно, до безумія, преданы своей вр.
Еврейская религія есть старый стволъ, пустившій дв втви, покрывшія всю землю, т. е. магометанство и христіанство, или, лучше сказать, это мать, родившая двухъ дочерей, нанесшихъ ей множество ранъ, такъ какъ, въ дл религіи самые ближайшіе то и есть наши злйшіе враги. Но, несмотря на ихъ дурное обращеніе, онъ не перестаетъ ими гордиться и черезъ нихъ вліяетъ на весь міръ.
И такъ, евреи’считаютъ себя источникомъ всеобщей святости и началомъ всхъ религій. На насъ же они смотрятъ, какъ на еретиковъ измнившихъ закону, т. е. какъ на мятежныхъ евреевъ.
Если бы эта перемна произошла незамтно, они бы подумали, что ихъ соблазнили, но перемна произошла вдругъ, они могутъ даже записать день и часъ того или другаго рожденія, и не могутъ простить намъ нашего отпаденія. Вотъ почему они все еще держатся религіи, явившейся до сотворенія міра.
Въ Европ они никогда не наслаждались покоемъ. Христіане утратили свою нетерпимость. Испанія почувствовала себя скверно, прогнавъ отъ себя. То же произошло и во Франціи.
Было бы желательно, чтобы наши мусульмане также подумали объ этомъ. Пора бы заключить миръ между Али и Абубекромъ и предоставить Богу ршить, кто изъ пророковъ лучше.

Изъ Парижа, въ 18 день мсяца Сафора, 1714.

ПИСЬМО LXI.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Въ одно прекрасное утро я вошелъ въ знаменитую церковь Нотрдамъ (соборъ Пресвятой Богородицы). Разсматривая это прекрасное зданіе, я заговорилъ съ какимъ то патеромъ, также какъ и я, зашедшимъ сюда изъ любопытства.
Между прочимъ мы заговорили о духовенств.
— Большинство, сказалъ онъ мн, завидуетъ нашему счастью и они правы. Но и у насъ есть свои непріятности: намъ часто приходится соприкасаться съ міромъ и наша роль въ немъ очень трудна.
— Люди очень странны, они терпть не могутъ ни нашихъ одобреній, ни нашихъ запрещеній. Когда мы хотимъ ихъ исправить, они находятъ насъ смшными, если же мы начинаемъ ихъ хвалить, они начинаютъ на насъ смотрть какъ на людей безхарактерныхъ.
— Слдовательно, мы вынуждены держаться двухсмысленнаго поведенія, для чего необходимо обладать недюжинымъ умомъ. Держаться нейтралитета трудно: свтскимъ людямъ это удается гораздо лучше.
— Но это не все. Наше спокойствіе, наше счастье, которому вс такъ завидуютъ, мы не сохраняемъ его въ свт.
— Какъ только мы появляемся въ обществ, сейчасъ же поднимается споръ: одинъ заставляетъ насъ доказать неврующему въ Бога о польз молитвы, другой о необходимости поста отвергающему безсмертіе души. Мало того: насъ постоянно мучитъ желаніе привлечь себ сторонниковъ. Это конечно также смшно, какъ если бы европеецъ пожелалъ облить лицо африканцевъ. Мы производимъ волненія въ государств, мучаемъ себя, чтобы доказать нкоторые религіозные догматы, не совсмъ твердые, и въ этомъ случа походимъ на знаменитаго завоевателя Китая, поднявшаго щитъ, чтобы заставить китайцевъ обрзать себ волосы или ногти.
— Даже наше рвеніе заставить свою паству исполнять догматы нашей святой церкви, бываетъ иногда опасно, и нужно быть очень осторожнымъ. Одинъ императоръ, по имени еодосій избилъ разъ въ одномъ город всхъ жителей, даже женщинъ и дтей. На другой день онъ отправился въ церковь, но епископъ Амвросій заперъ передъ нимъ двери, и назвалъ его убійцей и святотатцемъ. Епископъ поступилъ какъ настоящій герой. Черезъ нсколько времени императоръ покаялся и въ церкви всталъ на ряду съ священниками, но тотъ-же епископъ выслалъ его, и въ этомъ случа онъ поступилъ какъ фанатикъ и еще разъ доказалъ, что излишнее рвеніе вредитъ. Какое дло религіи и государству, стоялъ ли этотъ князь на ряду съ священниками или нтъ?

Изъ Парижа, въ 1-й день мсяца Ребіабъ 1-й, 1714.

ПИСЬМО LXII.

Зеликъ къ Узбеку

въ Парижъ.

Твоей дочери минуло седьмой годъ, и я думаю, что пора ее перевести во внутренніе покои сераля, и не дожидаться десяти лтъ, чтобы поручить ее надзору черныхъ евнуховъ.
Никогда не рано лишить двушки дтской свободы и дать ей хорошее воспитаніе.
Я не раздляю мннія матерей, запирающихъ своихъ дочерей только передъ замужествомъ.
Нельзя полагаться на одно послушаніе: нужно съумть пріучить къ нему, чтобы въ томъ возраст, когда въ двушк проснутся страсти, послушаніе остановило бы ее въ роковую минуту. Конечно, если бы къ теб насъ привязывалъ только одинъ долгъ, мы могли бы иногда позабывать о немъ, но если насъ увлекаетъ только склонность, то какая нибудь боле сильная склонность могла бы ее ослабить, но когда законъ отдаетъ насъ мужу, онъ удаляетъ насъ отъ всего міра.
Природа внушила желанія не однимъ только мужчинамъ, но и намъ. Она зажгла въ насъ огонь страстей, что бы дать имъ мирную жизнь. Но, Узбекъ, не думай, что ты счастливе меня. Здсь я узнала наслажденія, о которыхъ ты и понятія не имешь. Мое воображеніе работало неустанно: я жила, а ты только прозябалъ.
Даже, здсь, въ этой тюрьм, я свободне тебя. Какъ бы ты меня ни стерегъ, я все-таки чувствую себя свободной: твоя подозрительность, ревность, тоска суть только знаки твоей зависимости.
Но продолжай, дорогой Узбекъ, сторожи меня день и ночь, не полагайся на обычную предосторожность, увеличь мое счастье, упрочивая свое, и знай, что я боюсь только твоего равнодушія.

Изъ Испаганскаго сераля, во 2 день мсяца Ребіеба 1, 1714 г.

ПИСЬМО LXIII.

Рика къ Узбеку

въ * * *.

Мн кажется, ты хочешь провести твою жизнь въ деревн. Прежде мы разставались съ тобою только на два, на три дня, а теперь прошли уже цлыя дв недли, что я не видалъ тебя. Правда, ты живешь въ прекрасномъ дом, въ приличномъ для тебя обществ, ты можешь говорить, спорить и этого совершенно довольно, чтобы заставить тебя забыть весь свтъ.
Что же касается до меня, то я живу попрежнему, посщаю общество и стараюсь его изучить. Мало по малу мой умъ теряетъ то, что въ немъ было азіятскаго и я, безъ всякихъ усилій, подаюсь европейскимъ нравамъ. Я уже не удивляюсь боле при вид пяти, шести женщинъ въ обществ такого же числа мужчинъ и вовсе не нахожу, что бы это было дурно придумано.
Я могу смло сказать, что узналъ женщинъ только съ тхъ поръ, какъ я здсь: здсь я въ одинъ мсяцъ узналъ больше, чмъ въ тридцать лтъ проведенныхъ въ серал.
У насъ характеры вс похожи одинъ на другой, потому что воля связана: люди кажутся не такими, какія они есть въ дйствительности, но какими ихъ заставляютъ быть. Въ этомъ рабств сердца и ума все длается изъ страха.
Скрытность, необходимая у насъ, здсь совсмъ не извстна.
Вс говорятъ, видятся, соглашаются между собою. Сердце такъ-же открыто, какъ и лицо.
Для того, чтобы нравиться женщинамъ, нужно обладать талантомъ, который нравится имъ боле всего на свт: онъ состоитъ въ забавной болтовн, общающей имъ то, что никогда не можетъ быть или, по крайней мр, въ весьма отдаленной будущности.
Это шутливая болтовня даетъ общій характеръ народу: всюду одна шутка: шутятъ въ совт, шутятъ во глав армій, въ посольств, везд.
Каждая профессія носитъ на себ шутливый характеръ.

Изъ Парижа, въ 10 день мсяца Ребіебъ 1, 1714 г.

ПИСЬМО LXIV.

Старшій черный евнухъ къ Узбеку.

въ Парижъ.

Могущественный повелитель, я нахожусь въ такомъ затрудненіи, что даже не умю его выразить. Въ серал страшный безпорядокъ: твои жены враждуютъ между собою, евнухи раздлились на партіи, всюду жалобы, упреки, ропотъ: на мои внушенія никто не обращаетъ никакого вниманія и я сохранилъ только титулъ охранителя сераля.
Каждая изъ твоихъ женъ считаетъ себя происхожденіемъ, красотой, богатствомъ, умомъ и твоею любовью выше другихъ.
Не хочешь ли ты, могущественный повелитель, чтобы я открылъ теб причину этихъ безпорядковъ? Главная причина заключается въ твоемъ добромъ сердц и любви къ нимъ. Если бы ты не удерживалъ меня, если бы вмсто того, чтобы уговаривать ихъ, ты позволилъ бы мн прибгнуть къ наказаніямъ, если бы вмсто того, чтобы умиляться на ихъ жалобы и слезы, ты посылалъ ихъ ко мн, который не знаетъ жалости, я бы скоро пріучилъ ихъ къ послушанію.
Пятнадцати лтъ меня привезли изъ Африки, сначала меня продали хозяину, у котораго было боле двадцати женъ и наложницъ. Благодаря моему мрачному лицу, меня нашли удобнымъ къ служенію въ серал и хозяинъ веллъ сдлать надо мною мучительную операцію, сдлавшую меня счастливцемъ, такъ какъ благодаря ей мои господа приблизили меня къ себ. Я вошель въ сераль, ставшій для меня новымъ міромъ. Старшій евнухъ, самый строгій человкъ, какого я только видлъ на свт, самодержавно царствовалъ въ немъ. О ссорахъ, бунтахъ и слуху не было: все было спокойно и тихо. Вс женщины ложились и вставали въ одно время, въ баню он ходили по очереди и при малйшемъ приказанія съ нашей стороны, тотчасъ же выходили изъ нея. Остальную часть дня он проводили въ своихъ комнатахъ. Въ комнату моего господина жены входили только тогда, когда ихъ звали, и каждый призывъ радовалъ ихъ. Даже я, послдній изъ черныхъ евнуховъ, былъ въ тысячу разъ боле уважаемъ чмъ здсь у тебя, гд я распоряжаюсь всми.
Какъ только старшій евнухъ узналъ мои способности, онъ обратилъ на меня вниманіе и сказалъ хозяину, что я способенъ занять его мсто.
Моя молодость не поразила его и черезъ нсколько времени ключи отъ сераля были уже въ моихъ рукахъ.
Подъ начальствомъ этого-то человка я изучилъ искусство повелвать и не разъ поражался его силой волей. Онъ обладалъ не только силой воли, но и проницательностью. Онъ читалъ ихъ мысли, ихъ движенія, ихъ хитрыя лица и притворныя улыбки ршительно ничего не могли отъ него скрыть.
Пользуясь одними, онъ узнавалъ тайны другихъ и щедро награждалъ оказавшихъ ему услуги. Такъ какъ они приходили къ мужу только тогда, когда ихъ звали, то отъ старшаго евнуха зависло кого позвать и на кого обратить вниманіе своего господина. Это то отличіе и служило наградой за открываемыя тайны. Господину же онъ говорилъ, что соблюдаетъ очередь и этимъ придавалъ себ еще больше цны. Вотъ какъ, могущественный повелитель, управляли въ серал, который,^ какъ мн кажется, былъ образцовымъ въ Персіи.
Развяжи мн руки: дозволь мн заставить ихъ повиноваться: въ недлю я возстановлю порядокъ, необходимый для твоей славы и безопасности.

Изъ твоего Испаганскаго сераля, въ 9 день мсяца Ребіабъ 1714 г.

ПИСЬМО LXV.

Узбекъ къ своимъ женамъ.

въ Испаганскій Сераль.

Я узналъ, что сераль въ безпорядк и полонъ ссоры и интригъ. О чемъ просилъ я васъ узжая? О мир и спокойствіи. Вы общали мн, а теперь я вижу, что вы обманули меня.
Если бы я послушался совтовъ старшаго евнуха, если бы я захотлъ воспользоваться моей властью, я могъ бы жестоко наказать васъ. Но я прибгаю къ этимъ мрамъ только посл того, какъ вс остальныя мры будутъ мною уже испробованы. И потому, хотя бы ради себя, водворите порядокъ въ серал.
Старшій евнухъ правъ, жалуясь на васъ: онъ говоритъ, что вы совсмъ не уважаете его. Разв ваше поведеніе можно согласовать со скромностью свойственной женщинамъ? Ваша добродтель поручена ему и вы должны относиться къ нему съ уваженіемъ. Прошу васъ, измните свое поведеніе и тмъ заставьте меня измнить мое намреніе относительно васъ, чтобы я могъ забыть, что я вашъ господинъ, и помнилъ только одно, что я вашъ супругъ.

Изъ Парижа, въ 5 день мсяца Шабана, 1714 года.

ПИСЬМО LXVI.

Рика къ ***

Науки здсь въ большомъ ходу, но не знаю, есть-ли здсь ученые. Тотъ кто, какъ философъ сомнвается во всемъ, ничего не сметъ отвергать, какъ теологъ. Эти люди, противорчащіе сами себ, всегда довольны собою. Вс французы стремятся обладать умомъ, а обладающіе умомъ — стремятся писать книги.
Но нтъ ничего хуже этого: природа премудро озаботилась, чтобы подобныя глупости проходили безслдно, а книги длаютъ ихъ безсмертными. Глупецъ долженъ бы быть доволенъ тмъ, что ему удалось надость своимъ современникамъ, а онъ хочетъ надодать и своимъ потомкамъ. Онъ хочетъ, чтобы его глупость прославила его имя и чтобы потомство знало, что онъ жилъ и что онъ былъ дуракъ.
Изъ всхъ писателей я презираю больше всхъ компиляторовъ, собирающихъ лохмотья произведеній другихъ авторовъ и размщающихъ ихъ въ своихъ, какъ цвты въ полисадник. Я бы желалъ чтобы къ оригинальнымъ произведеніямъ относились съ уваженіемъ и, мн кажется, что брать чужія произведенія и выставлять ихъ на позоръ, вовсе незаслуженное ими святотатство.
Чего не длается, когда человкъ не можетъ сказать ничего новаго?! Что длать! Но мн бы захотлось дать новое повелніе. Ты человкъ ловкій! Ты напримръ часто ходишь въ мою библіотеку такъ возьми переложи книги съ верхней полки на нижнюю, а съ нижней на верхнюю: славная выдумка! нечего сказать!
Я пишу теб объ этомъ, потому что книга, которую я только что читалъ, вывела меня изъ себя: судя по ея толщин можно было подумать, что въ ней находится вся наука, что только есть на земл а между тмъ, она только разломила мн голову, и ршительно ни чему не научила.

Изъ Парижа, въ 8 день мсяца Шабана, 1714 г.

ПИСЬМО LXVII.

Иббенъ къ Узбеку

въ Парижъ.

Три корабля прибыли сюда, а отъ тебя все нтъ всточки. Здоровъ ли ты? или ты нарочно забавляешься моимъ безпокойствомъ? Если ты не любишь меня, живя въ совершенно чуждой теб стран, то что же было бы въ Персіи, гд тебя окружала бы родная семья? Но быть можетъ я ошибаюсь: ты просто, благодаря своей любезности, всюду находишь себ друзей, сердце есть гражданинъ всхъ странъ: какъ можетъ прямая душа не найти себ друзей?! Признаюсь теб, я уважаю старую дружбу, но въ то же время, не откажусь и отъ новой.
Гд бы я ни жилъ, я всегда чувствовалъ склонность къ добродтельнымъ людямъ, къ несчастнымъ и вообще ко всмъ тмъ, кого богатство не ослпило. Вотъ каковъ мой характеръ, Узбекъ: всюду, гд бы я ни былъ, я найду себ друзей. Здсь есть одинъ огнепоклонникъ, который, какъ мн кажется, посл тебя, занимаетъ первое мсто въ моемъ сердц, этотъ человкъ сама честность. Совершенно особенныя причины заставили его пріхать сюда, гд онъ живетъ честной торговлей, вмст съ своей женой, которую онъ любитъ больше всего на свт. Вся его жизнь полна добрыхъ длъ и въ его сердц больше героизма, чмъ въ сердц любого изъ великихъ монарховъ.
Я часто разговариваю съ нимъ о теб, показываю ему вс твои письма, замчаю, что это доставляетъ ему удовольствіе и вижу, что у тебя есть еще неизвстный теб другъ.
При семъ прилагаю разсказъ объ его наиболе замчательныхъ приключеніяхъ. Хотя ему очспь не хотлось его написать, но ради нашей дружбы онъ исполнилъ мою просьбу, и я посылаю его теб.

Исторія Аеридона и Астарты.

Я родился между огнепоклонниками, вра которыхъ, какъ кажется, есть самая древняя вра на свт. Я былъ такъ несчастенъ, что полюбилъ раньше чмъ научился разсуждать. Шести лтъ я могъ жить только съ моей сестрой: мои глаза были всегда устремлены на нее, а когда она уходила отъ меня, хотя бы на одну минуту, мои глаза уже наполнялись слезами: съ каждымъ днемъ моя любовь увеличивалась все боле и боле. Мой отецъ, удивленный такой сильной симпатіей, охотно бы поженилъ насъ, по обычаю огнепоклонниковъ, введенному Камбизомъ, но боязнь магометанъ, подъ игомъ которыхъ мы находимся еще до сихъ поръ, удерживаетъ насъ отъ этихъ святыхъ союзовъ, предписываемыхъ намъ нашей святой врой, и которые олицетворяютъ собою таинственный союзъ человка съ природой.
Отецъ, видя, что слдовать моей склонности было бы опасно, ршилъ загасить, какъ онъ думалъ, рождающееся пламя, но которое, увы! дошло уже до своего послдняго предла. Подъ предлогомъ путешествія, онъ взялъ меня съ собою, а сестру оставилъ у своихъ родныхъ, такъ какъ моя мать умерла уже два года тому назадъ. Не стану описывать нашего отчаянія при разлук. Долго цловалъ я омоченное слезами лицо сестры, самъ же я не плакалъ: горе сдлало меня нечувствительнымъ. По прізд въ Тифлисъ, отецъ поручилъ мое воспитаніе одному изъ нашихъ родственниковъ и, оставивъ меня у него, вернулся домой.
Черезъ нсколько времени я узналъ, что черезъ одного изъ своихъ друзей онъ помстилъ мою сестру въ султанскій бейромъ, гд она и находилась въ услуженіи у одной изъ султаншъ. Извстіе объ ея смерти поразило бы меня мене, чмъ эта всть, ея поступленіе въ бейромъ длало ее магометанкой и, по законамъ нашей вры, она должна была отшатнуться отъ меня. Между тмъ, жизнь въ Тифлис сдлалась для меня нестерпимой и я, возненавидвъ жизнь, самого себя, вернулся въ Испагань. Моя встрча съ отцомъ была далеко не дружелюбна. Я упрекнулъ его въ томъ, что онъ помстилъ свою дочь въ такое мсто, гд она необходимо должна была измнить своей вр.
Вы, сказалъ я ему, привлекли на свою семью гнвъ Божій и солнца, освщающаго васъ. Вы загрязнили душу вашей невинной дочери. Я умру съ горя, но дай Богъ, чтобы моя смерть была вашимъ единственнымъ горемъ.
Съ этими словами я вышелъ изъ комнаты и въ продолженіи двухъ лтъ, я ходилъ смотрть на стны бейрома, гд была заключена моя сестра. Несмотря на то, что я ежеминутно подвергался опасности быть зарзаннымъ евнухами, сторожащими это ужасное мсто, я ходилъ туда каждый день.
Наконецъ мой отецъ умеръ. Султанша, въ услуженіи у которой жила моя сестра, видя что она съ каждымъ днемъ все боле и боле хорошетъ, стала ее ревновать и выдала ее замужъ за влюбленнаго въ нее евнуха. Такимъ образомъ моя сестра вышла изъ сераля и со своимъ евнухомъ поселилась въ Испагани.
Цлыхъ три мсяца я не могъ съ нею говорить, евнухъ, страшный ревнивецъ, постоянно откладывалъ день моего посщенія. Наконецъ я вошелъ въ его бейрамъ, но говорить съ нею онъ мн позволилъ черезъ занавсъ. Самые быстрые глаза не могли бы ничего увидть сквозь густыя покрывала закрывающія лицо моей возлюбленной сестры, и я узналъ ее только по голосу. Очутившись около ее, я сильно смутился, тмъ боле, что чувствовалъ, что ея мужъ слдитъ за мною. Что же касается до нея, то мн показалось, что она плакала. Ея мужъ принялъ меня очень не любезно, но я обошелся съ нимъ, какъ съ послднимъ изъ невольниковъ. Онъ былъ пораженъ, услыша, что я разговариваю съ сестрою на незнакомомъ ему язык: я говорилъ съ нею на древне-персидскомъ нарчіи, на священномъ язык нашихъ предковъ.
— Сестра, сказалъ я, неужели правда, что ты измнила вр нашихъ отцовъ? Я знаю, что при поступленіи въ бейрамъ ты была вынуждена перейти въ магометанство, но неужели твое сердце допустило тебя покинуть твою вру?
И ради кого измнила ты? ради негодяя, носившаго еще недавно цпи.
— Братъ, отвтила она мн, человкъ, о которомъ ты говоришь мой мужъ. Я должна его чтить не смотря ни на что…
— Сестра, ты огнепоклонница, онъ никогда не былъ и не можетъ быть твоимъ супругомъ: и если ты будешь такъ же врна, какъ и твои отцы, то должна смотрть на него, какъ на чудовище.
— Увы! сказала она, я такъ мало знала эту вру, что совершенно забыла ее. Видишь, языкъ, на которомъ я говорю съ тобою, сдлался мн совершенно чуждъ и я съ трудомъ объясняюсь на немъ. Но поврь мн, я никогда не забуду о нашемъ дтств, съ тхъ поръ я не знавала чистыхъ радостей и не проходило дня, чтобы я не вспоминала о теб. Я и замужъ-то вышла только въ надежд снова увидться съ тобою. Ты никогда не узнаешь, какъ много я выстрадала, и какъ много я страдаю даже въ настоящую минуту. Мой мужъ страшно ревнивъ и никогда не позволитъ мн видться съ тобою, по всей вроятности я говорю съ тобою въ послдній разъ въ жизни, и, поврь мн, дорогой братъ, она не будетъ продолжительна.
При этихъ словахъ она расчувствовалась и, не будучи въ состояніи продолжать разговора, оставила меня одного. Я былъ въ отчаяніи.
По прошествіи трехъ, четырехъ дней, я снова пожелалъ повидать сестру. Жестокосердый евнухъ охотно бы помшалъ мн въ томъ, но такъ какъ, во первыхъ, такого рода мужья не имютъ на своихъ женъ такого вліянія, какъ другіе, а во вторыхъ онъ безумно любилъ мою сестру и не могъ ей ршительно ни въ чемъ отказать. Я снова увидлъ ее въ той же комнат и точно также закутанную въ густое покрывало. Ее сопровождали два невольника, что и заставило меня говорить съ ней на нашемъ родномъ язык.
— Сестра, сказалъ я! Почему я не могу видться съ тобою на свобод. Эти стны, запоры и невольники, окружающіе тебя, выводятъ меня изъ себя. Какимъ образомъ утратила ты свободу, которой до сихъ поръ всегда пользовалась наша семья? Твоя мать, такая чистая и цломудренная, пользовалась свободой и ея мужъ не сомнвался въ ея добродтели? Они были счастливы взаимнымъ довріемъ.
— Измнивъ вр своихъ отцевъ, ты потеряла свободу, счастье и равенство, приносящее честь вашему полу.
— А еще хуже то, что ты ему не жена, такъ какъ ты не можешь быть ею, но рабыня раба исключеннаго изъ среды людей.
— Братъ, остановила она меня, уважай въ немъ моего мужа, и почитай принятую мною вру. По ея правиламъ говорить съ тобою — уже преступленіе.
— Неужели, дорогая сестра, вскричалъ я, ты считаешь эту вру настоящей?
— Я слишкомъ многимъ пожертвовала ради нея, чтобы не считать ее истинной и если бы мои сомннія…
Тутъ она остановилась.
— Каковы бы ни были твои сомннія, произнесъ я, они имютъ основаніе. Чего ты ждешь отъ вры, длающей тебя несчастной въ этомъ мір и не дающей теб никакихъ надеждъ на счастье и въ томъ? Подумай только, наша вра — самая древняя на свт, и всегда процвтала въ Персіи. Магометанство попало сюда случайно и водворилось здсь не убжденіемъ, а силою оружія. Если бы наши природные князья не оказались слишкомъ слабыми, вы увидли бы царство древнихъ маговъ. Перенесись въ эти отдаленные вка: все напомнитъ теб объ ученіи маговъ и ничто о магометанахъ, явившихся здсь уже гораздо поздне.
— Но, возразила мн моя сестра, допустимъ, что моя новая вра гораздо нове, за то она гораздо чище, потому что учитъ поклоняться Богу, между тмъ какъ вы поклоняетесь еще солнцу, звздамъ, огню и другимъ элементамъ.
— Я вижу, сестра, что, живя съ мусульманами, ты научилась клеветать на нашу святую вру. Мы не поклоняемся ни солнцу, ни элементамъ, а равно и наши отцы никогда не поклонялись имъ, но чтили въ нихъ выраженіе божества. Но, ради Бога, дорогая сестра, прими отъ меня эту священную книгу, она написана основателемъ нашей вры, Зороастромъ, читай ее внимательно, и, читая ее, прими сердцемъ лучи свта, которые освтятъ тебя, вспомни своихъ предковъ изъ поконъ вка почитающихъ солнце, и наконецъ вспомни и обо мн, чье счастье, покой и даже самая жизнь находится въ твоихъ рукахъ.
Я оставилъ ее сильно взволнованной.
Черезъ два дня я вернулся. Когда она вошла въ комнату, я не произнесъ ни слова и молча ждалъ ея ршенія.
— Братъ мой, сказала она, ты любимъ, любимъ огнепоклонницей. Я долго боролась, но, боги! Любовь преодолваетъ вс препятствія! Какъ мн легко! Я по боюсь боле любить тебя слишкомъ много, я не могу положить предла моей любви. Ты разрушалъ цпи, сковывавшія мой умъ, когда же ты разорвешь узы, сковывающія мои руки? Съ этой минуты я отдаюсь теб, спши и докажи, что дорожишь моимъ подаркомъ.
— Братъ мой, мн кажется, что когда я поцлую тебя въ первый разъ, я умру въ твоихъ объятіяхъ.
Я никогда не умлъ выражать мою радость: въ одну минуту я почувствовалъ себя счастливйшимъ человкомъ въ мір.
Теперь мн необходимо нужно было обмануть бдительность ея стражи. Я не смлъ никому доврить тайны моей жизни, у меня никого не было, кром сестры, у ней же никого, кром меня. Мы условились съ ней, что завтра она пришлетъ ко мн за оставленными ей отцомъ часами, а я долженъ въ нихъ вложить веревочную лстницу и пилу, чтобы она могла подпилить оконную ршетку, что я не буду искать боле свиданія съ ней, но за то каждую ночь буду приходить подъ ея окно и наблюдать за нею. Цлыхъ пятнадцать ночей я напрасно прождалъ подъ окномъ, ожидая пока она приведетъ свое намреніе въ исполненіе, наконецъ на шестнадцатую, я услышалъ шумъ работающей пилы. Время отъ времени, работа прерывалась и въ эти промежутки я страшно боялся. Прошелъ часъ и наконецъ я увидлъ какъ сестра повисла на веревк. Черезъ минуту она очутилась въ моихъ объятіяхъ. Я повелъ ее за городъ, гд насъ ожидала совсмъ осдланая лошадь. Я посадилъ ее за собою и быстро помчался отъ этого, столь опаснаго для насъ обоихъ, мста. Еще до разствта мы пріхали къ одному огнепоклоннику, жившему въ пустынномъ мст трудами рукъ своихъ. Мы побоялись долго остаться у него и, по его совту, пошли въ дремучій лсъ, гд и расположились въ дупл стараго дуба, пока не разсется слухъ о нашемъ бгств. Мы долго жили въ этомъ тсномъ помщеніи, выжидая удобнаго случая, чтобы священнослужитель огнепоклонниковъ благословилъ нашъ союзъ.
— Сестра, сказалъ я ей, какъ святъ этотъ союзъ! природа соединила насъ, и нашъ святой законъ благословитъ его.
Наконецъ появленіе священнослужителя успокоило насъ. Въ дом крестьянина были сдланы вс приготовленія къ брачной церемоніи, онъ благословилъ васъ и тысячу разъ пожелалъ намъ силу Густоепа и святость Горостоепа. Въ скоромъ времени мы покинули Персію, гд мы были далеко не въ безопасности и отправились въ Грецію. Тамъ мы прожили ровно годъ и съ каждымъ днемъ наша любовь возростала все боле и боле. Но такъ какъ мои деньги приходили къ концу, то я, боясь нищеты, не ради себя, но ради сестры, похалъ къ роднымъ за помощью. Никогда еще прощаніе не было нжне. Но, къ несчастью мое путешествіе оказалось для меня не только [безполезнымъ, но даже погибельнымъ, такъ какъ я нашелъ вс наши имнія конфискованными и родные, не будучи въ состояніи помочь мн, снабдили меня только необходимыми для возвратнаго пути средствами.
Но кто вообразитъ мое отчаяніе: по возвращеніи домой я не нашелъ моей сестры. За нсколько дней до моего прізда въ городъ явились татары и найдя мою сестру красивой, схватили ее и продали евреямъ, отправляющимся въ Турцію, оставивъ дома ея трехъмсячную дочь.
Я пустился въ погоню за этими евреями, и настигъ ихъ въ трехъ верстахъ отъ дома. Ни мои просьбы, ни слезы не тронули ихъ. Они спросили съ меня тридцать тумоновъ и стояли на своемъ. Я обращался ко всмъ за помощью, просилъ даже турецкихъ и христіанскихъ священниковъ, армянскаго купца, и продалъ ему мою дочь, и даже, самого себя за тридцать пять тумоновъ. Получивъ деньги, я пошелъ къ евреямъ, уплатилъ имъ тридцать тумоновъ, а остальные пять принесъ къ сестр и сказалъ ей:
— Ты свободна, и теперь я могу тебі обнять. Вотъ теб пять тумоновъ, жаль только, что за меня не дали больше.
— Какъ! вскричала она, ты продалъ себя?!
— Да, отвчалъ я спокойно.
— Несчастный, что ты сдлалъ! Ты погубилъ меня. Мысль, что по крайней мр хоть ты свободенъ утшала меня, а твоя неволя убьетъ меня. Ахъ, братъ, какъ твоя любовь жестока. А моя дочь? я ее не вижу…
— Я продалъ и ее, сказалъ я.
Мы зарыдали.
Затмъ я отправился къ моему хозяину, а за мною послдовала и сестра. Она бросилась къ его ногамъ и произнесла, рыдая:
— Я прошу васъ взять меня въ рабыни, какъ другія просятъ у васъ свободы, возьмите меня гораздо дороже чмъ моего мужа.
Въ сердц моего хозяина произошла борьба, и слезы выступили на его глазахъ.
— Несчастный, вскричала моя жена, неужели ты подумалъ, что я куплю свою свободу, цною твоего рабства? Господинъ, передъ вами двое несчастныхъ, которые умрутъ, въ разлук. Берите меня, покупайте, быть можетъ эти деньги и мои услуги дадутъ мн возможность получить отъ васъ то, о чемъ я не смю въ настоящую минуту даже и просить васъ. Для вашей же пользы не разлучайте насъ!
Армянинъ былъ человкъ добрый и наше несчастье тронуло его.
— Служите мн оба врно и усердно и я общаю вамъ, что черезъ годъ возвращу вамъ свободу. Я вижу, что никто изъ васъ не заслуживаетъ такого горя. Я увренъ, что если счастье вамъ улыбается вы уплатите мн мой убытокъ.
Мы цловали его колна и поблагодаривъ его за милостивое общаніе, отправились съ нимъ въ путь.
Мы взаимно помогали другъ другу въ работахъ и я былъ счастливъ, если мн удавалось сдлать работу моей сестры.
Конецъ года приближался: нашъ хозяинъ сдержалъ свое слово и освободилъ насъ. Мы вернулись въ Тифлисъ.
Здсь я встртилъ стараго друга моего отца, очень удачно занимающагося медициной. Онъ ссудилъ меня небольшой суммой денегъ, благодаря которой я открылъ небольшую торговлю. Дла отозвали меня въ Смирну, гд я и поселился.
Въ Смирн я прожилъ цлыхъ шесть лтъ счастливо и въ пріятномъ обществ. Моя семья живетъ согласно и я не промняю мое настоящее положеніе ни на какія блага въ мір. Я былъ такъ счастливъ, что мн удалось отыскать армянскаго купца и я уплатилъ ему мой долгъ.

Изъ Смирны, въ 27 день мсяца Геммади 2-го, 1714 г.

ПИСЬМО LXVIII.

Рика къ Узбеку

въ ***.

Однажды я пошелъ обдать къ одному знакомому, служащему въ суд и давно уже приглашавшему меня къ себ.
Посл разговора о всевозможныхъ предметахъ, я сказалъ ему:
— Милостивый государь, мн кажется, ваше ремесло очень тяжело.
— Далеко не въ такой степени какъ вы, быть можетъ, воображаете, отвтилъ онъ. При нашемъ исполненіи оно превращается въ настоящую забаву.
— Какъ, да вдь вы вчно заняты чужими длами?
— Вы правы, но это ровно ничего не значитъ.
— Видя, что онъ такъ откровененъ, я попросилъ его показать мн его кабинетъ.
— Но у меня его и нтъ. Когда я вступилъ въ мою должность, я страшно нуждался а платить за нее было необходимо, вотъ я и продалъ мою библіотеку.
— Не думайте, я вовсе не сожалю о ней, мы. судьи, не интересуемся пустой наукой. Къ чему намъ эти книги законовъ? Почти вс случаи, представляющіеся въ судебной практик подчинены общему правилу.
— но какъ же вы примните законы, не зная ихъ?
— Если бы вы знали судъ, вы не говорили бы такъ: у насъ въ суд есть ходячіе своды законовъ, въ лиц адвокатовъ: они работаютъ для насъ и поучаютъ насъ.
— А не случается ли иногда, чтобы они обманывали васъ? спросилъ я его. Смотрите, будьте на сторож и не попадитесь въ просакъ.

Изъ Парижа, въ 18 день мсяца Шабана, 1714 г.

ПИСЬМО LXIX.

Зелисъ къ Узбеку

въ Парижъ.

Твой любимецъ Солиманъ въ отчаяніи отъ случившейся съ нимъ непріятности.
Молодой втренникъ, по имени Софисъ, цлыхъ три мсяца просилъ руки его дочери. Онъ представился влюбленнымъ въ нее по разсказамъ женщинъ, знавшихъ ее въ дтств. Условились насчетъ приданаго, и все шло тихо, мирно. Вчера, посл обычныхъ церемоній, молодая двушка, въ сопровожденіи своего евнуха, и по обычаю, покрытая съ ногъ до головы, отправилась въ домъ жениха. но какъ только она подъхала къ дому своего будущаго мужа, онъ заперъ дверь и поклялся, что приметъ ее только въ томъ случа, если увеличатъ ея приданое. Родственники обихъ сторонъ старались уладить какъ нибудь это дло, и наконецъ Солиманъ согласился сдлать небольшой подарокъ своему зятю. Брачныя церемоніи совершились и двушку силою повели въ домъ ея мужа. Но черезъ часъ Софисъ выбжалъ въ бшенств изъ брачной комнаты. Молодую нашли въ обморок съ изрзанымъ лицомъ. Софисъ утверждалъ, что она не была невинна и отослалъ ее къ ея отцу. Подобное оскорбленіе простить нельзя. Между тмъ утверждаютъ, что двушка ршительно ни въ чемъ не виновата.
Несчастные отцы. Если бы моя дочь подверглась подобному оскорбленію мн кажется, я просто умерла бы отъ горя. Прощай.

Изъ Сераля Фатме, въ 9 день мсяца Геммоди 1-го, 1714 г.

ПИСЬМО LXX.

Узбекъ къ Зелисъ.

Отъ души сожалю Солимана, тмъ боле, что зло непоправимо и его зять поступилъ вполн законно.
Я нахожу, что этотъ законъ, подвергающій счастье цлой семьи, капризу безумца, жестокъ.
Напрасно говорятъ, что всегда можно отличить истину.
Твои заботы о воспитаніи твоей дочери доставляютъ мн несказанное удовольствіе.
Дай Богъ, чтобы ея мужъ нашелъ ее такой же красивой и чистой, какъ Фатиму, чтобы ее охраняли десять евнуховъ, чтобы она была гордостью и украшеніемъ своего сераля, чтобы вся ея жизнь прошла на бархатныхъ коврахъ! И въ довершеніи всхъ моихъ желаній да узрятъ ее мои глаза во всемъ блеск и слав!

Изъ Парижа, въ 8 день мсяца Шальваля, 1714 г.

ПИСЬМО LXXI.

Рика къ Узбеку

въ ***.

Недавно я находился въ одномъ обществ и видлъ одного очень довольнаго собой человка. Въ четверть часа, онъ ршилъ три вопроса о нравственности, четыре историческія задачи и пять физическихъ. Я никогда еще въ жизни не встрчалъ подобнаго человка. Его умъ не останавливался ни передъ чмъ.
Оставивъ науки, перешли къ новостямъ дня. Онъ и тутъ взялъ вверхъ. Мн захотлось его поймать, и я сказалъ себ:
— Начну-ка я говорить о мой родин, тутъ ужъ онъ наврное спасуетъ.
Я заговорилъ съ нимъ о Персіи, но едва я произнесъ нсколько словъ, какъ онъ два раза опровергнулъ меня, опираясь на авторитеты гг. Тавернье и Шардена. Боже мой! сказалъ я самъ себ, что это за человкъ! Онъ, пожалуй, знаетъ улицы Испагани лучше меня. Чтобы избгнуть споровъ, я ршился молчать, предоставивъ ему говорить сколько и о чемъ хочетъ.

Изъ Парижа, въ 8 день мсяца Зилькоде, 1715 г.

ПИСЬМО LXXII.

Рика къ ***.

Мн говорили объ одномъ учрежденіи, въ род суда, называемомъ здсь Французская Академія. Она пользуется очень незначительнымъ уваженіемъ въ народ, вс ея постановленія тотчасъ же отмняются народомъ, требующимъ отъ нея исполненія народныхъ законовъ.
Нсколько времени тому назадъ, для утвержденія своей власти, она издала книгу своихъ законовъ. Этотъ ребенокъ, имющій столькихъ отцовъ, оказался старымъ при самомъ рожденіи и, несмотря на его законность, — незаконорожденный, явившійся на свтъ раньше его, удушилъ его.
На людяхъ, составляющихъ ее, не лежитъ другой обязанности, кром какъ болтать безъ умолку, вся ихъ болтовня состоитъ изъ непрерывной похвалы и безконечныхъ панегириковъ. Это тло иметъ сорокъ головъ, переполненныхъ метафорами, антитезами: они говорятъ только восклицаніями.
Что же касается до глазъ, то, кажется, они созданы только чтобы говорить, а не смотрть. Это тло стоитъ не твердо на сво ихъ ногахъ, такъ какъ время, его бичъ, каждую минуту потрясаетъ его и разрушаетъ его работу. Прежде говорили, что его руки алчны, но объ этомъ, я ршительно ничего не могу сказать, и предоставляю говорить тмъ, кто знаетъ это лучше меня.
Подобныя странности не случаются у насъ, въ Персіи. Нашъ умъ не доходитъ до подобныхъ, выдающихся изъ ряда вещей, въ нашихъ простыхъ обычаяхъ и скромномъ обращеніи мы всегда держимся ближе къ природ.

Изъ Парижа, въ 27 день мсяца Зилаге, 1715 г.

ПИСЬМО LXXIII.

Узбекъ къ Рик

въ ***.

Нсколько дней тому назадъ одинъ изъ моихъ знакомыхъ сказалъ мн:
— Я общалъ вамъ ввести васъ въ хорошіе дома Парижа, въ настоящее время, я поведу васъ къ одному сановнику, одному изъ наиболе выдающихся людей государства.
— Что это значитъ, сударь? Онъ врно вжливе, любезне другихъ?
— Нтъ, отвтилъ онъ.
— А, понимаю: онъ врно ежеминутно даетъ чувствовать окружающимъ его свое превосходство надъ ними. Если это такъ, то лучше мн туда и не ходить.
Но идти было нужно и, черезъ нсколько минутъ, я увидлъ передъ собою маленькаго человка съ гордымъ лицомъ. Онъ такъ высокомрно вынулъ свою понюшку табаку, такъ громко сморкался, такъ презрительно обращался съ окружающими его людьми, что я не могъ налюбоваться имъ. Ахъ, Боже мой! говорилъ я себ, если бы при персидскомъ двор, я велъ себя такъ, то сколькихъ-бы мн пришлось обидть. Вс знаютъ, что мы стоимъ гораздо выше ихъ, наши благодянія каждый день напоминаютъ имъ объ этомъ. Пользуясь ихъ уваженіемъ, мы стараемся быть съ ними любезными. Несмотря на окружающее насъ величіе, заглушающее всякое доброе чувство, мы относимся къ нимъ съ участіемъ, и входимъ въ ихъ нужды. Но когда бываетъ нужно поддержать княжеское величіе, напр. въ публичныхъ процессіяхъ, когда бываетъ нужно заставить иностранцевъ уважать нашъ народъ, или въ бою воодушевить солдатъ, мы быстро возвышаемся надъ толпой, наши лица принимаютъ гордое выраженіе и окружающіе насъ находятъ иногда, что мы являемся не дурными представителями народа.

Изъ Парижа, въ 18 день мсяца Софора, 1715 г.

ПИСЬМО LXXIV.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Я долженъ теб признаться, что у христіанъ нтъ такого убжденія въ вр, какъ у мусульманъ. У нихъ нтъ этого перехода отъ исповданія къ вр, отъ убжденія къ дйствію. Религія не есть предметъ для всеобщихъ споровъ. Придворные, воины, даже женщины, возстаютъ противъ духовенства и просятъ его доказать имъ то, во что они ршились не врить.
Не думай, что они ршилась на, это потому, что хотятъ узнать справедлива или нтъ отвергаемая ими религія, нтъ, они просто захотли свернуть иго, даже еще не почувствовавъ его.
И такъ не тверже же они въ своемъ безвріи, чмъ въ вр? Одинъ изъ нихъ сказалъ мн какъ-то:
— Я врю въ безсмертіе души по полугодіямъ, мои убжденія положительно зависятъ отъ состоянія моего организма: чмъ боле или мене во мн животнаго разума, тмъ лучше или хуже варитъ мой желудокъ, и смотря потому что я лъ, хорошую или худую, легкую или тяжелую пищу, я длаюсь спинозистомъ, социніаянцемъ, католикомъ, нечестивцемъ или ханжей. Когда около моей постели стоитъ врачъ, священникъ находитъ меня гораздо любезне. Когда я здоровъ, я мало обращаю вниманія на религію, но за то, когда боленъ я ищу въ ней утшенія. Когда у меня нтъ боле ни на что надежды, я хватаюсь за религію и ея общанія подкрпляютъ меня.
Давно уже вс христіанскіе государи освободили своихъ рабовъ, говоря, что христіанство длаетъ всхъ равными.
Правда, что этотъ поступокъ принесъ имъ много пользы, ослабивъ знать, отнятіемъ у ней крестьянъ. Но, освободивъ народъ, они тотчасъ-же завоевали себ новыя земли, съ новыми невольниками которыхъ они дозволили продавать и покупать, совсмъ забывъ о тронувшей ихъ заповди. Что сказать теб еще? Сегодня правда,— а завтра заблужденіе? Почему мы не поступаемъ, какъ христіане? Мы отказываемся отъ легкихъ завоеваній въ боле счастливыхъ климатахъ потому, что тамъ нтъ чистой воды для совершенія омовенія, предписываемаго Алкораномъ.
Я благодарю и прославляю всемогущаго Бога за то, что онъ прислалъ къ намъ Али, своего пророка, за то, что исповдую вру лучшую изъ всхъ и чистую, какъ небо, откуда она пришла къ намъ.

Изъ Парижа, въ 13 день мсяца Сафора, 1715 г.

ПИСЬМО LXXV.

Узбекъ къ своему другу Иббену

въ Смирну.

Въ Европ законъ строго преслдуетъ самоубійцъ. Ихъ, такъ сказать, убиваютъ во второй разъ, ихъ трупы волочатъ по улицамъ, ихъ обвиняютъ въ нечестіи, и арестовываютъ ихъ имущество.
Мн кажется, Иббенъ, что это несправедливо. Когда я нахожусь въ гор, въ нищет, въ презрніи, зачмъ мн мшаютъ положить этому предлъ и не позволяютъ воспользоваться единственнымъ находящимся въ моихъ рукахъ средствомъ?
Зачмъ меня заставляютъ работать на общество, которому я не хочу боле принадлежать? Общество основано на взаимной выгод, но когда оно перестаетъ мн нравиться, кто можетъ мн помшать отказаться отъ него?
Жизнь была мн дарована, какъ милость, и мн кажется, я могу отказаться отъ нея во всякое время.
Нтъ причины — нтъ и слдствій? Неужели государь захочетъ, чтобы я былъ его подданнымъ, когда я не нахожу выгоды въ этомъ подданств? Могутъ-ли мои сограждане требовать раздла ихъ полезности и моего отчаянія? Неужели Богъ, не похожій на всхъ остальныхъ благодтелей, захочетъ заставить меня принимать милости, удручающія меня!.. Живя подъ охраною законовъ, я обязанъ имъ повиноваться, но, когда я откажусь отъ нихъ, они перестаютъ меня связывать.
— Но, возразятъ мн. вы нарушаете порядокъ. Богъ соединилъ душу съ тломъ, а вы раздляете ихъ, слдовательно вы противитесь Его намренію и не повинуетесь Ему.
Что это значитъ? Разв перемна вещества нарушаетъ порядокъ? Не все ли равно, какова будетъ форма шара, круглая или продолговатая? Конечно все равно, я только пользуюсь дарованнымъ мн правомъ.
Когда моя душа будетъ разлучена съ тломъ, неужели нарушится порядокъ во вселенной? Неужели вы думаете, что это новое соединеніе мене совершенно и мене зависимо отъ общихъ законовъ, что міръ теряетъ тутъ что-то и что, благодаря этому, творенія Божьи длаются мене великими?..
Неужели вы думаете, что мое тло, превратясь въ ржаной колосъ, въ червяка или въ траву, сдлалось хуже и что моя душа, отдлившись отъ всего земного, сдлалась мене величественной?..
Вс эти мысли имютъ одинъ источникъ — нашу гордость. Мы не сознаемъ своего ничтожества, и, не смотря ни на что, хотимъ играть значительную роль во вселенной.
Мы воображаемъ, что уничтоженіе такого совершеннаго существа, какимъ мы считаемъ себя, произвело бы переворотъ въ природ. Мы не понимаемъ, что одинъ человкъ или сотни милліоновъ, составляютъ не боле, какъ одинъ ничтожный атомъ вселенной, зам, чаемый Богомъ только по Его безконечному всевдепію и благости.

Изъ Парижа, въ 15 день мсяца Сафора, 1715 г.

Конецъ перваго тома.

Томъ II.

ПИСЬМО LXXVI.

Иббенъ къ Узбеку

въ Парижъ.

Дорогой Узбекъ, мн кажется, что для истиннаго мусульманина несчастье служитъ скоре угрозою, чмъ наказаніемъ. Самые драгоцнные дни т, когда мы можемъ искупить свои проступки. Время счастья и благоденствія слдовало бы сократить.
Разв мы не для того бросаемся изъ стороны въ стороны, чтобы обнаружить наше желаніе быть счастливыми, независимо отъ того, кто знаетъ это счастье, потому что счастье — они сами?
Если каждое существо состоитъ изъ двухъ существъ и если необходимость сохранить этотъ союзъ свидтельствуетъ о покорности велніямъ Творца, то понятно, что изъ этого могли создать божественный законъ. Если же эта необходимость сохранить союзъ служитъ лучшей гарантіей человческихъ дйствій, то изъ нея могли сдлать законъ гражданскій.

Изъ Смирны, въ послдній день мсяца Сафора, 1715 г.

ПИСЬМО LXXVII.

Рика къ Узбеку

въ ***

Посылаю теб копію съ письма, написаннаго здсь однимъ французомъ, который въ настоящее время находится въ Испаніи. Я думаю, что ты прочтешь его съ удовольствіемъ. Въ продолженіи шести мсяцевъ, я разъзжаю по Испаніи и Португаліи и живу посреди народа, презирающаго вс остальные народы, за исключеніемъ французовъ, которымъ они оказываютъ честь ихъ ненавидть.
Важность есть характеристичная черта обоихъ народовъ, и выражается двояко: очками и усами. Очки наглядно свидтельствуютъ, что носящій ихъ есть человкъ ученый и до такой степени погруженный въ глубокомысленное чтеніе, что его зрніе ослабло отъ безпрерывныхъ занятій. Каждый носъ, украшеный очками, можетъ безспорно прослыть за носъ ученаго. Что же касается до усовъ, то они сами по себ достойны почтенія независимо отъ послдствій, хотя здсь не упускаютъ случая извлекать изъ нихъ великую выгоду для пользы государя и націи, какъ это доказалъ знаменитый португальскій генералъ Жанъ-де-Костро. Нуждаясь въ деньгахъ, онъ отрзалъ себ одинъ усъ и послалъ его къ жителямъ Гоа, съ просьбою ссудить его подъ этотъ залогъ двадцатью тысячами пистолей, что т тотчасъ и исполнили, и впослдствіи онъ честно выкупилъ свой залогъ.
Очевидно, что такіе важные и флегматичные народы должны обладать нкоторой гордостью. Ихъ гордость иметъ два основанія: т, которые живутъ въ Испаніи и Португаліи очень гордятся тмъ, что принадлежатъ къ старымъ христіанамъ, т. е. не къ тмъ, которыхъ, въ послдніе вка, инквизиція обратила въ христіанство. Т же, которые живутъ въ Индіи, не мене ихъ гордятся своей принадлежностью къ рас ‘блыхъ’. Никогда еще, ни въ одномъ серал, ни одна султанша не гордилась своей красотой боле, чмъ любой испанецъ, въ Мексик, сидя сложа руки, гордится оливковою блдностью своего лица.
Человкъ, обладающій такимъ выдающимся качествомъ, считаетъ себя совершенствомъ, ни за какія сокровища въ мір онъ не будетъ работать и не запятнаетъ своей чести и достоинства своей расы какимъ нибудь простымъ ремесломъ.
Въ Испаніи каждый человкъ, имющій извстный всъ и при упомянутыхъ выше качествахъ обладаетъ шпагою или научился отъ своего отца брянчать на разстроенной гитар, ни за что не станетъ работать: его честь не позволяетъ ему этого.
Человкъ, сидящій на стул десять часовъ подъ рядъ, внушаетъ вдвое боле уваженія, чмъ сидящій не боле пяти, потому что благородство пріобртается на стульяхъ. Но, эти непобдимые враги труда въ душ далеко не такъ спокойны, какъ стараются казаться, потому что они всегда бываютъ влюблены. Они охотно умрутъ подъ окнами своихъ возлюбленныхъ и если у испанца нтъ насморка, то его не назовутъ любезнымъ кавалеромъ. Они очень набожны и ревнивы. Они побоятся оставить своихъ женъ съ раненымъ солдатомъ, или дряхлымъ судьею,3 но охотно запрутъ ихъ съ набожнымъ и юнымъ послушникомъ, постоянно опускающимъ свои глаза внизъ или съ рослымъ францисканцемъ, дерзко смотрящимъ передъ собою.
Они позволяютъ своимъ женамъ являться въ общество съ открытой грудью, но ни за что не позволяютъ имъ показать свои ноги.
Вс говорятъ, что любовь жестока, особенно же у испанцевъ.
Женщины облегчаютъ ихъ горе, но взамнъ причиняютъ имъ непріятности и оставляютъ имъ долгое и печальное вспоминаніе объ угасшей страсти.
Испанцы вжливы и церемонны до смшного: напримръ капитанъ никогда не ударитъ солдата, не спросивъ у него на то позволенія, или инквизиція никогда не сожжетъ ни одного жида, не извинившись передъ нимъ.
Испанцы, которыхъ не жгутъ, кажется такъ привязаны къ инквизиціи, что наврное возмутились бы, если бы ее уничтожили. Я бы хотлъ, чтобы учредили еще одну инквизицію, не противъ еретиковъ, но противъ ересеначальниковъ, приписывающихъ исполненію мелкихъ монашескихъ обрядовъ то же значеніе, какъ и семи таинствамъ, обожающихъ все, чему поклоняются и которые такъ благочестивы, что ихъ едва-ли можно назвать христіанами.
Въ испанц вы найдете и умъ и здравый смыслъ, но не ищите его въ ихъ книгахъ. Загляните въ какую нибудь изъ ихъ библіотекъ:— съ одной стороны романы, съ другой — схоластика, можно подумать, что эти библіотеки созданы какимъ-нибудь тайнымъ врагомъ здраваго смысла. Самая лучшая изъ ихъ книгъ та, которая выставила ихъ смшныя стороны. Испанцы сдлали множество открытій въ Новомъ Свт, но до сихъ поръ еще не знаютъ своей собственной страны: на ихъ ркахъ есть еще не открытые мосты и въ горахъ никому еще не извстные народы. Они говорятъ, что солнце встаетъ и заходитъ въ ихъ стран, но нужно добавить, что на своемъ пути оно встрчаетъ только пустыни и разоренныя деревни.
Мн бы очень хотлось, Узбекъ, прочитать письмо какого нибудь испанца, путешествующаго по Франціи, я думаю, онъ хорошо бы отомстилъ за свой народъ. Какое обширное поле, для человка задумчиваго и флегматичнаго! Мн кажется, онъ началъ бы описаніе Парижа такъ:
… Здсь есть домъ, куда сажаютъ сумасшедшихъ. Онъ такъ великъ, что можно бы было подумать, что это самый большой домъ въ город. Но увы! средство слишкомъ мало противъ зла. Французы запираютъ нсколько человкъ въ сумасшедшій домъ, чтобы уврить, что т, кто на свобод, въ здравомъ ум. Здсь я оставляю моего испанца.
Прощай, дорогой Узбекъ.

Изъ Парижа, въ 17 день мсяца Сафора, 1715.

ПИСЬМО LXXVIII.

Старшій черный евнухъ къ Узбеку

въ Парижъ.

Вчера армяне привезли въ сераль молодую черкешенку и предложили ее купить. Я веллъ ее привести въ потайную комнату, раздлъ ее, осмотрлъ опытнымъ глазомъ, и чмъ больше я смотрлъ на нее, тмъ больше находилъ въ ней прелестей. Двственная стыдливость, казалось, хотла скрыть ее отъ моихъ взоровъ: увидя себя нагою, она покраснла даже въ присутствіи меня, который, свободный отъ страстей, могущихъ возбудить стыдливость, неподчиненъ могуществу этого пола и, будучи министромъ скромности, на самыя свободныя дйствія смотритъ невинными глазами, и можетъ внушить только невинныя мысли.
Признавъ ее достойной тебя, я опустилъ глаза: я накинулъ на ея плечи пурпурную мантію, надлъ на ея палецъ золотое кольцо и, распростершись передъ нею, я поклонился ей какъ цариц твоего сердца.
Я заплатилъ армянамъ и скрылъ ее отъ всхъ. Счастливый Узбекъ! Ты обладаешь большимъ числомъ красавицъ, чмъ содержатъ въ себ вс дворцы востока. Какое удовольствіе испытаешь ты при возвращеніи домой, увидя, что въ твоемъ серал являются все новыя и новыя красоты по мр того, какъ время и обладаніе стараются ихъ уничтожить!

Изъ Сераля Фатме, въ 1-й день мсяца Ребіабъ 1, 1715 г.

ПИСЬМО LXXIX.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Съ тхъ поръ, какъ я въ Европ, дорогой Реди, я видлъ много правленій. Здсь не такъ, какъ у насъ въ Азіи, гд везд одинаковый образъ правленія.
Я часто старался найти, какое правительство самое разумное. И, мн кажется, что то, которое достигаетъ своей цли съ возможно меньшими издержками, слдовательно то, которое управляетъ. людьми, сообразно съ ихъ наклонностями, лучше всхъ.
Если при кроткомъ образ правленія народъ также послушенъ, какъ и при строгомъ, то первый предпочтительне, такъ какъ боле соотвтствуетъ благоразумію, строгость же является чуждымъ элементомъ.
Вспомни, дорогой Реди, что въ государств, боле или мене жестокія наказанія никогда не заставятъ повиноваться законамъ. Въ странахъ, гд наказанія умрены, ихъ такъ же боятся, какъ и тамъ, гд он жестоки.
Кротко-ли или жестоко правленіе, но всегда наказанія идутъ постепенно: за большое преступленіе и наказаніе большое. Воображеніе невольно подается нравамъ страны, гд живетъ человкъ. Восемь дней тюремнаго заключенія или легкій штрафъ также поражаетъ европейца, выросшаго въ мирной стран, какъ и лишеніе руки азіатца. Каждый изъ нихъ боится своего наказанія. Французъ считаетъ за позоръ наказаніе, отъ котораго турокъ даже и не поморщится. Я не нахожу, чтобы въ республикахъ голландской, венеціанской и даже въ самой Англіи, полиція была лучше организована, чмъ въ Турціи, въ Персіи и у монголовъ.
Я не нахожу, чтобы тамъ было меньше преступленій, и чтобы даже люди боле подчинялись законамъ.
Напротивъ, я замчаю, что тамъ длается гораздо больше несправедливостей, и что даже государь, олицетворяющій законъ, пользуется властью меньше, чмъ гд либо. Я вижу, что во время смутъ, когда главенство не принадлежитъ никому и власть свергнута, никто не можетъ ее захватить, что для большихъ переворотовъ вовсе не нужно важныхъ причинъ, напротивъ, ничтожная причина производитъ большое возмущеніе, часто вовсе не предвиднное, какъ тми, кто его производитъ, такъ и тми, кто страдаетъ отъ него.
Когда Османъ, турецкій императоръ, былъ свергнутъ съ престола, никто изъ заговорщиковъ даже и не думалъ его свергать съ престола: они просто домогались, чтобы имъ была оказана справедливость: но въ толп раздался чей то голосъ, произнесшій имя Мустафы и вотъ Мустафа былъ сдланъ императоромъ.

Изъ Парижа во 2-й день мсяца Ребіабъ I, 1715 г.

ПИСЬМО LXXX.

Наргумъ персидскій посланникъ, въ Московіи, къ Узбеку

въ Парижъ.

Изъ всхъ народовъ міра, дорогой Узбекъ, нтъ ни одного, который бы превосходилъ своей славой и побдами татаръ. Этотъ народъ настоящій властитель вселенной, и вс остальные созданы, чтобы быть его рабами. Онъ основатель и въ то же время разоритель имперіи: во вс времена онъ показывалъ свое могущество, во вс вка онъ былъ бичемъ всхъ народовъ. Татары два раза завоевывали Китай и до сихъ поръ еще онъ находится подъ ихъ властью. Они владютъ огромными странами, составляющими Монгольскую Имперію.
Владя Персіей, они сидятъ на трон Кира и Густаепа. Они покорили Московію. Подъ именемъ турокъ они сдлали большія завоеванія въ Европ, Азіи и Африк и, такимъ образомъ, завладли тремя частями свта.
Что же касается до древности, то изъ ихъ племенъ образовались народы, разрушившіе римскую имперію.
Что значатъ побды Александра, въ сравненіи съ побдами Чингисхана?
Этому храброму народу недоставало только историковъ, для прославленія ихъ побдъ.
Какъ много побдъ позабыто! Какъ много безсмертныхъ подвиговъ покрыты пепломъ забвенія! Какъ много имперій основанныхъ ими, остались намъ неизвстны! Этотъ народъ, думающій только о своей настоящей слав, и увренный въ постоянной побд, не заботился о томъ, чтобы память объ ихъ побдахъ осталась всегда жива.

Изъ Москвы, въ 4 день мсяца Ребіабь 1715.

ПИСЬМО LXXXI.

Рика къ Иббену

въ Смирну.

Не смотря на то, что французы любятъ говорить, у нихъ есть молчаливые дервиши, которыхъ называютъ картезіанцами. Говорятъ, что при поступленіи въ монастырь, они отрзаютъ себ языкъ, было бы желательно, чтобы и другіе дервиши рзали себ то, что въ ихъ положеніи оказывается для нихъ безполезнымъ.
Кстати о молчаливыхъ, есть еще и постранне картезіанцевъ: есть молчальники умющія говорить, не произнося ни слова, и занимать общество въ продолженіи двухъ часовъ, между тмъ какъ окружающіе ихъ люди никакъ не могутъ отдать себ отчета въ томъ, что и о чемъ они говорятъ.
Подобныхъ людей особенно любятъ женщины, хотя люди обладающіе даромъ улыбаться кстати, то есть каждую минуту, пользуются предпочтеніемъ.
Я знаю нкоторыхъ, которые очень любятъ вводить въ свой разговоръ неодушевленные предметы и заставлять говорить свои вышитыя платья, блокурые парики, табакерки, трости и перчатки. Хорошо начать съ улицы, описаніемъ шума колесъ и ударомъ молотка: подобное предисловіе извиняетъ всякія глупости, по счастью, являющіяся слишкомъ поздно. Увряю тебя, что эти небольшіе таланты, на которые у насъ, въ Персіи не обращаютъ никакого вниманія, здсь оказываютъ значительныя услуги имющимъ счастье обладать ими, и дйствительно умный человкъ часто теряется передъ ними.

Изъ Парижа, въ 6-й день, мсяца Ребіабь II, 1716 г.

ПИСЬМО LXXXII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Если есть Богъ, дорогой Реди, то необходимо, чтобы онъ былъ справедливъ, такъ какъ въ противномъ случа онъ будетъ самымъ несовершеннымъ изъ всхъ существъ.
Понятіе о справедливости всегда бываетъ одинаково къ кому-бы оно не относилось, къ Богу, ангелу, или къ человку.
Люди часто не видятъ нашихъ поступковъ или стараются не видть ихъ и удаляются прочь, они видятъ только то, что приноситъ имъ выгоду.
Справедливость поднимаетъ свой голосъ, но увы! онъ едва слышенъ въ шум страстей.
Люди беззастнчиво длаютъ несправедливости, потому что это доставляетъ имъ выгоду, а они предпочитаютъ свое удовольствіе удовольствію другихъ. Никто не сдлаетъ ничего даромъ, а всегда ради выгоды.
Но нельзя допустить, чтобы Богъ поступилъ несправедливо. Онъ ни въ чемъ не нуждается и вполн довольствуется собою. Если бы онъ былъ не справедливъ, то былъ бы самымъ злымъ существомъ на свт, такъ какъ длалъ бы зло безъ всякой цли.
И такъ, если бы не было Бога, мы бы любили правосудіе т. е. наши усилія походить на это совершенное существо, которое, если бы существовало, было бы безконечно справедливо. Мы были бы свободны отъ всякаго религіознаго ига, но подчинялись бы одной только справедливости.
Вотъ, Реди, что убдило меня въ томъ, что правосудіе вчно и не зависитъ отъ человческихъ условій, если бы оно зависло отъ нихъ, то это была бы ужасная правда, которую пришлось бы скрывать даже отъ самого себя.
Мы окружены людьми сильне насъ, они могутъ намъ вредить на всевозможные лады, и большею частью это проходитъ имъ безнаказанно. Какъ мы спокойны, зная, что въ сердцахъ этихъ людей живетъ внутренній принципъ, защищающій насъ отъ ихъ покушеній.
А то намъ пришлось бы жить въ вчномъ страх. Мы проходили бы мимо людей, какъ мимо львовъ и никогда не могли бы быть увренными въ своей безопасности, въ своемъ счастьи и въ своей жирни.
Подобныя мысли возмущаютъ меня противъ ученыхъ представляющихъ Бога, какъ существо деспотическое, заставляющее насъ угрозами поступить противъ нашей воли, снабжающихъ Его всми несовершенствами и, въ своемъ противорчіи, представляющихъ Его то какъ существо въ высшей степени злое, то какъ ненавистника и карателя всякаго зла.
Когда человкъ разберетъ себя и увидитъ, что его сердце справедливо и честно, какъ легко сдлается у него на душ!
Не смотря на свою суровость это испытаніе восхищаеть его: онъ видитъ себя настолько выше окружающихъ его людей, на сколько онъ выше тигровъ и медвдей. Да, Реди, если бы я былъ увренъ, что всегда буду вренъ справедливости, находящейся передо мною, я бы счелъ себя первымъ изъ людей.

Изъ Парижа, въ 1-й день мсяца Геммади, I, 1715 г.

ПИСЬМО LXXXIII.

Рика къ ***.

Вчера я былъ въ Инвалидномъ дом. Если бы я былъ государь, то это учрежденіе нравилось бы мн больше, чмъ три выигранныя сраженія. Тамъ всюду видна рука великаго монарха. Мн кажется это наиболе уважаемое мсто на всей земл.
Какое величественное зрлище представляютъ эти собранныя вмст жертвы отечества, живущія только имъ однимъ и жалующіяся на свою судьбу только потому, что не могутъ еще разъ пожертвовать собою ради него!
Что можетъ быть миле этихъ дряхлыхъ воиновъ сохраняющихъ дисциплину, какъ будто они находятся лицомъ къ лицу съ непріятелемъ и находящихъ свое послднее утшеніе въ исполненіи своихъ обязанностей, налагаемыхъ на нихъ религіей и военнымъ искусствомъ.
Я бы хотлъ, чтобы имена тхъ, кто умираютъ за свою родину, сохранялись во храмахъ и были записаны въ спискахъ составляющихъ источникъ славы и благородства.)

Изъ Парижа, въ 15 день Геммади, I, 1715.

ПИСЬМО LXXXIV.

Узбекъ къ Мирз

въ Испагань.

Ты знаешь Мирза, что нсколько министровъ Шаха-Солимана составили планъ, чтобы персидскіе Армяне покинули государство или сдлались бы магометанами, считая, что наше государство будетъ до тхъ поръ осквернено, пока здсь останется хоть одинъ неврный.
Если-бы голосъ слпого благочестія былъ услышенъ, Персія бы возвеличилась. Не знаю какимъ образомъ, но дло не выгорло. Ни т, кто сдлалъ это предложеніе, ни т, кто его отвергъ, не знали, что отъ этого послдуетъ. Одинъ только случай спасъ Имперію отъ большей опасности чмъ она подверглась бы отъ потери одного сраженія и взятія двухъ городовъ.
Изгоняя Армянъ, хотли въ одинъ день разорить всхъ купцовъ и почти всхъ ремесленниковъ государства. Я увренъ, что великій Шахъ Абасъ скоре отрзалъ бы себ об руки, чмъ подписалъ подобный указъ и, отсылая къ Моголу и другимъ государямъ, своихъ наиболе обученныхъ ремесламъ подданныхъ, онъ бы подумалъ, что отдаетъ имъ половину своихъ владній.
Гоненія начатыя ревностными магометанами противъ огнепоклонниковъ принудили ихъ цлыми толпами перейти въ Индію и лишили Персію земледльческаго народа, который только одинъ и могъ побдить безплодіе нашей почвы. Теперь оставалось только разорить промышленность, вмст съ которой пала бы и религія, съ такимъ фанатизмомъ преслдовавшая огнепоклонниковъ.
Не знаю, Мирза, но мн кажется, что разсуждая прямо, придешь къ тому убжденію, что хорошо когда въ государств много различныхъ вроисповданій.
Замчено, что т, кто исповдуетъ религію только терпимую, всегда приносятъ боле пользы своему отечеству, чмъ т, которые исповдуютъ религію господствующую, потому что, удаленные отъ почестей они исполняютъ самые трудныя должности.
Кром того, зависть заставляетъ ихъ быть на сторож и удерживаетъ ихъ отъ опрометчивыхъ поступковъ. Замчено, что новая секта, введенная въ какое нибудь государство, служитъ врнымъ средствомъ для исправленій недостатковъ старой.
Напрасно говорятъ, что государю не выгодно допускать нсколько религій въ своемъ государств: хотя бы вс секты въ мір собрались вмст, это нисколько не повредило бы имъ, такъ какъ они вс проповдуютъ послушаніе и покорность.
Признаюсь, исторія полна религіозными войнами: но причиной этихъ войнъ была не многочисленность вроисповданій, но гоненія на нихъ, возбужденныя вроисповданіемъ, считающимъ себя господствующимъ въ стран.
Этотъ духъ прозелитизма Евреи заимствовали у Египтянъ, а отъ нихъ, какъ заразительная болзнь перешла къ магометанамъ и христіанамъ.
Наконецъ, это и есть духъ заблужденія на успхи котораго можно смотрть какъ на полное затмніе человческаго разума.
Человкъ, предлагающій мн перемнить вру, длаетъ это только потому, что самъ наврное не измнилъ бы своей, если бы его стали къ тому принуждать. Онъ удивляется что я не длаю того, чего онъ самъ не сдлалъ бы ни за что въ мір.

Изъ Парижа, въ 26 день мсяца Геммади, I, 1715 г.

ПИСЬМО LXXXV.

Рика къ К***.

Кажется, что семья здсь управляются сама собою. Мужъ иметъ очень слабое вліяніе на свою жену, отецъ на своихъ дтей и господинъ на своихъ рабовъ. Правосудіе вмшивается во вс дла и будь увренъ, что оно всегда пойдетъ противъ ревниваго мужа, огорченнаго отца и суроваго хозяина.
Однажды, я пошелъ въ домъ гд производится судъ. Передъ тмъ, какъ войти въ судъ, нужно пройти сквозь строй молодыхъ торговокъ, зазывающихъ васъ хитрымъ голосомъ. Это зрлище сначала кажется очень привлекательнымъ, но, когда войдешь въ огромныя комнаты, наполненныя людьми въ мрачномъ черномъ одяніи, оно длается уже мрачнымъ и тяжелымъ. Наконецъ входишь въ святилище, гд открываются вс семейныя тайны и гд самыя скрытыя дйствія выводятся на свтъ Божій.
Здсь скромная двушка жалуется на свое одиночество, и чтобы ея отецъ звалъ ея нужды, она объявляетъ ихъ всенародно.
Женщина объявляетъ о своемъ позор и подъ этимъ предлогомъ требуетъ развода съ мужемъ.
Другая объявляетъ, что она устала носить титулъ жены, не пользуясь ея правами, и открываетъ брачныя тайны: она требуетъ, чтобы опытный экспертъ осмотрлъ ее и призналъ ее невинной.
Безконечная толпа молодыхъ двушекъ, жалующихся на мужчинъ: только и слышишь, что о разгнванныхъ отцахъ, обольщенныхъ дочеряхъ, неврныхъ любовникахъ и огорченныхъ мужьяхъ.
Но ихъ закону каждый ребенокъ, рожденный во время брачной жизни, считается ребенкомъ мужа, несмотря на доказательство въ противномъ, законъ считаетъ ребенка законнымъ.
Въ этомъ судилищ собираютъ большинство голосовъ, но, судя по опыту, лучше держаться меньшинства.

Изъ Парижа, въ 1 день мсяца Геммади 2, 1715 г.

ПИСЬМО LXXXVII.

Рика къ ***.

Говорятъ, что человкъ есть животное общежительное. Съ этой точки зрнія, французъ боле другихъ человкъ: это человкъ въ полномъ смысл слова, такъ какъ кажется созданнымъ собственно для общества.
Я замтилъ, что между ними есть нкоторые но только общежительные, по сами составляющіе всемірное общество. Они въ одно и то же время населяютъ вс четыре квартала города.
Въ глазахъ иностранцевъ, они легко могли бы пополнить причиненный голодомъ и чумой убытокъ. Въ школахъ задаютъ вопросъ, можетъ ли какое нибудь тло въ одно и то же время находиться въ нсколькихъ мстахъ? они служатъ доказательствомъ тому, что служитъ еще вопросомъ для философовъ. Они вчно спшатъ, потому что хотятъ все увидть и все узнать.
Стуча въ двери домовъ, они портятъ ихъ гораздо боле, чмъ втры и бури. Если кто нибудь взялъ бы на себя трудъ разсмотрть книги привратниковъ, то каждый день нашелъ бы въ нихъ ихъ имена. Вся ихъ жизнь проходитъ въ похоронахъ, поздравленіяхъ и сожалніяхъ. Каждый разъ, какъ король окажетъ какую либо милость кому нибудь изъ своихъ подданныхъ, имъ приходится раскошеливаться и нанимать карету. Наконецъ вечеромъ они возвращаются домой усталые и засыпаютъ, какъ убитые, чтобы на другой день приняться за то же.
Однажды одинъ изъ нихъ умеръ отъ изнеможенія и на его могил написали слдующую эпитафію:
‘Здсь отдыхаетъ тотъ, кто не зналъ отдыха. Онъ проводилъ пятьсотъ тридцать похоронъ. Присутствовалъ на двухъ тысячахъ шести стахъ восьмидесяти крестинахъ. Онъ сдлалъ въ город девять тысячъ шесть сотъ стадій,— въ деревн — тридцать шесть. Его разговоръ былъ занимателенъ, онъ зналъ по крайней мр триста шестьдесятъ пять разсказовъ, кром того онъ зналъ съ юныхъ лтъ сто восемнадцать остроумныхъ изреченій заимствованныхъу древнихъ, и которыя онъ всегда умлъ примнить кстати. Онъ умеръ на шестидесятомъ году рожденія. Я умолкаю, путникъ, такъ какъ не въ силахъ передать теб всего, что онъ сдлалъ и видлъ.

Изъ Парижа, въ 3 день мсяца Геммади 2, 1715 г.

ПИСЬМО LXXXVIII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Въ Париж царствуетъ свобода и равенство. Рожденіе, добродтель, даже военное достоинство, какъ бы оно ни было блестяще, не выдляетъ человка изъ толпы. Говорятъ, что въ Париж считается первымъ тотъ, у кого лучшія лошади.
Вельможей называютъ человка, который часто видитъ короля, разговариваетъ съ министрами, у кого есть предки, долги и пенсіи. Если къ тому же подъ видомъ вчной торопливости или любви къ удоволіствіямъ, ему удается скрыть свою праздность, то онъ считаетъ себя счастливйшимъ человкомъ въ міръ.
Въ Персіи сановниками бываютъ только т, кому монархъ назначаетъ какую нибудь важную должность въ государств.
Короли походятъ на ловкихъ ремесленниковъ, употребляющихъ только самые простые снаряды. Благоволеніе есть главное божество французовъ. Министръ его Верховный жрецъ, приносящій ему множество жертвъ. Окружающіе его одты далеко не въ блыя одежды: иногда они приносятъ жертву, а иногда и ихъ. Случается, что вмст со всмъ народомъ они и сами себя приносятъ въ жертву своему идолу.

Изъ Парижа, въ 9 день мсяца Геммади 2, 1716 г.

ПИСЬМО LXXXIX.

Узбекъ къ Иббену

въ Смирну.

Стремленіе къ слав мало отличается отъ свойственнаго всмъ животнымъ инстинкта къ самосохраненію. Намъ кажется, что, живя въ памяти нашихъ потомковъ, мы прибавляемъ себ жизни и дорожимъ ею такъ-же, какъ и дарованной намъ небомъ. Но, такъ какъ не вс люди одинаково привязаны къ жизни, то и не вс одинаково стремятся къ слав. Но эта благородная страсть все еще живетъ во всхъ сердцахъ, хотя, благодаря воображенію и воспитанію и выражается не всегда одинаково.
Эта то разница, замтная между людьми, тмъ боле замтна между народами. Можно считать за правило, что во всякомъ государств стремленіе къ слав увеличивается и уменьшается вмст съ свободой гражданъ: слава никогда не сопутствуетъ рабству.
Однажды одинъ далеко не глупый человкъ сказалъ мн:
— ‘Во многихъ отношеніяхъ во Франціи гораздо свободне, чмъ въ Персіи. Благодаря чему, во Францію охотно длаютъ то, чего вашъ султанъ достигаетъ только наградами или казнями. Вотъ почему у насъ принцъ часто ревнуетъ о чести послдняго изъ своихъ подданныхъ. Для поддержанія этой ревности — учреждены суды чести. Эти суды составляютъ священное сокровище народа и самъ государь здсь оказывается безсильнымъ. Напримръ, если государь оскорбитъ чмъ нибудь честь своего подданнаго, послдній оставляетъ дворъ, должность, службу и уединяется. Между нашими войсками и вашими та разница, что ваши, состоящія изъ рабовъ, идутъ на смерть только изъ боязни наказанія, чувство страха ошеломляетъ ихъ, между тмъ, какъ наши съ восторгомъ идутъ на врную смерть.
Въ республик чувство чести бываетъ всегда очень развито. Въ Рим, въ Аинахъ, въ Спарт только одно слово награждало побдителя. Дубовый или лавровый внокъ служилъ лучшей наградойКаждый человкъ можетъ сдлать добро другому человку, не сдлать его цлому обществу — значитъ равняться богамъ.
Слдовательно, это благородное соревнованіе должно жить въ сердцахъ персовъ. У васъ никто не вритъ слав и добродтели если он не сопровождаются милостью государя. Человкъ, пользующійся народнымъ уваженіемъ, никогда не можетъ быть увренъ въ томъ, что завтра его не обезчестятъ. Сегодня — онъ управляетъ арміей, а завтра, быть можетъ, государю вздумается сдлать изъ него своего повара и все его честолюбіе должно будетъ ограничиться стремленіемъ къ похвал за удачно изготовленный рагу.

Изъ Парижа, въ 15 день мсяца Геммади 2, 1715 г.

ПИСЬМО ХС.

Узбекъ къ тому-же

въ Смирну.

Изъ этой-то общей всему французскому народу страсти къ слав образовалось такъ называемое чувство чести. Собственно говоря, оно встрчается во всхъ сословіяхъ, но особенно въ военномъ. Мн очень трудно опредлить теб, что это такое, такъ какъ у нагъ объ этомъ не имютъ и понятія.
Въ прежнія времена французы, особенно дворянство, повиновались только законамъ чести, они управляли ихъ жизнью и были такъ строги, что нарушеніе малйшаго изъ нихъ влекло наказаніе смертью.
Когда нужно было примирить враждующихъ между собою, законъ предписывалъ дуэль. Одно только худо, что въ эти дла, кром заинтересованныхъ, часто замшивались и посторонніе.
Какъ бы мало человкъ ни зналъ другого, но онъ былъ вынужденъ вмшаться въ ссору. Этотъ выборъ льстилъ самолюбію выбраннаго, и часто, человкъ, не ршающійся пожертвовать четырьмя пистолями, чтобы спасти отъ вислицы своего ближняго и всю его семью, охотно рисковалъ за него своей жизнью.
Подобное ршеніе было не особенно-то удачно: такъ какъ изъ того, что одинъ человкъ сильне или ловче другаго, нельзя заключить, чтобы онъ былъ боле правъ, чмъ его противникъ. Вотъ почему короли и запретили дуэли подъ страхомъ строжайшихъ наказаній, но напрасно: честь по прежнему господствуетъ надъ обществомъ и не подчиняется никакимъ законамъ. Итакъ, французы находятся въ весьма затруднительномъ положеніи: законы чести заставляютъ француза мстить за обиду, а между тмъ правосудіе строго преслдуетъ дуэли. Если человкъ слдуетъ законамъ чести, то погибаетъ на эшафот, если же повинуется законамъ правосудія, то навсегда изгоняется изъ общества честныхъ людей. Одно изъ двухъ: или смерть или позоръ?..

Изъ Парижа, въ 18 день мсяца Геммади 1, 1715 г.

ПИСЬМО ХСІ.

Узбекъ къ Рустону

въ Испагань.

Здсь явился человкъ, называющій себя персидскимъ посланникомъ, и дерзко насмхающійся надъ двумя величайшими государями въ мір. Онъ привезъ французскому государю подарки, которыхъ нашъ государь не послалъ бы даже царямъ Имеретіи и Грузіи. Своей подлой скупостью онъ нанесъ оскорбленіе величію двухъ имперій. Онъ выказалъ себя смшнымъ передъ народомъ, считающимъ себя самымъ вжливымъ изъ всхъ народовъ Европы, и разгласилъ на запад, что царь царей властвуетъ надъ дикарями.
Казалось, онъ охотно бы отказался отъ оказываемыхъ ему почестей, французскій дворъ, по всей вроятности, гораздо боле его принимаетъ къ сердцу религію персовъ и показалъ его окруженнымъ ореоломъ пышности и величія передъ народомъ, презирающимъ его.
Но не разсказывай объ этомъ въ Испагани: не губи несчастнаго. Я не хочу, чтобы наши министры наказали его за свою собственную неосторожность въ выбор.

Изъ Парижа, въ послдній день мсяца Геммади 2, 1715 г.

ПИСЬМО XCII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Царствовавшій такъ долго государь умеръ (1-го Сентября 1715 г.). Въ продолженіе своей жизни онъ много заставлялъ говорить о себ когда же онъ умеръ, вс смолкли. До послдней своей минуты онъ не терялъ самообладанія и уступилъ только судьб. Такъ умеръ великій Шабъ-Аббасъ (Людовикъ XIV), наполнивъ своей стой всю землю.
Не думай, что это происшествіе имло вліяніе только на нравственную сторону народа. Каждый подумалъ о своихъ длахъ и старался воспользоваться минутой. Королемъ провозглашенъ правнукъ покойнаго государя, ребенокъ пяти лтъ, а его дядя, принцъ, сдланъ правителемъ государства.
Покойный государь оставилъ завщаніе, ограничивающее власть регента. Этотъ ловкій принцъ отправился въ парламентъ и уговорилъ нарушить распоряженіе государя желавшаго царствовать даже посл своей смерти.
Парламенты походятъ на развалины, которыя топчатъ ногами, но которыя все же напоминаютъ храмы исчезнувшихъ народовъ. Они вмшиваются только въ суды, ихъ власть исчезаетъ съ каждымъ днемъ и по всей вроятности исчезнетъ совершенно, если какой нибудь случай не вернетъ имъ жизни и силы.
Ихъ постигла всеобщая судьба: они поддались всеразрушающему времени, развращеніе нравовъ ослабило ихъ, а верховная власть, уничтожающая все на свт, стремится уничтожить и ихъ.
Регентъ, желавшій понравиться народу, сначала, казалось, чтилъ народную свободу и, какъ бы желая поднять храмъ и его идола, требовалъ, чтобы на него смотрли какъ на опору монархіи и основаніе законной власти.

Изъ Парижа, въ 4 день мсяца Регебъ, 1715 г.

ПИСЬМО XCIII.

Узбекъ къ брату, Саитону, въ Казбинскій монастырь.
Я преклоняюсь передъ тобою, святый Саитонъ (турецкій монахъ), и надаю ницъ, я смотрю на слды ногъ твоихъ, какъ на зницы моихъ очей. Твоя святость такъ велика, что кажется будто ты обладаешь сердцемъ нашего великаго пророка. Твоя строгая жизнь поражаетъ даже само небо, ангелы, взирающіе съ вершины своей славы, спрашиваютъ другъ друга:— Какимъ образомъ онъ находится на земл, когда духъ его на неб и витаетъ у трона, поддерживаемаго облаками?..
Какъ могу я не чтить тебя, когда ученые мужи Персіи сказали мн, что дервиши, даже неврные, святы, и что Богъ избралъ себ самыя чистыя души, посты и молитвы которыхъ удерживаютъ Его гнвъ, готовый пасть на непокорныхъ?
Христіане разсказываютъ чудеса о своихъ первыхъ монахахъ скрывавшихся въ глубин ивоидскихъ пустынь, и во глав которыхъ находились св. Павелъ, Антоній и Пахомій. Если то, что они говорятъ, правда, то ихъ жизнь полна чудесами, какъ и жизнь нашихъ самыхъ святыхъ Имамовъ. По цлымъ десяткамъ лтъ они не видли лица человческаго, ночи и дни ихъ преслдовали демоны, куда бы они ни уходили, злые духи слдовали за ними. Если это правда, уважаемый Саитонъ, то нужно признаться, что едва-ли кому другому приходилось жить въ такомъ плохомъ обществ.
Умные христіане смотрятъ на вс эти исторіи, какъ на аллегорію человческаго несчастья. Напрасно будемъ мы искать въ пустын уединенія, искушенія послдуютъ за нами. Наши страсти, какъ демоны, никогда не разстаются съ нами, искушаютъ насъ и нападаютъ на насъ, не смотря на посты и власяницы.
Многоуважаемый Саитонъ, я знаю, что Посланникъ Божій поработилъ сатану и низвергнулъ его въ бездну. Онъ очистилъ землю, нкогда находящуюся подъ властью дьявола и сдлалъ ее достойнымъ пребываніемъ — для ангеловъ и пророковъ.

Изъ Парижа, въ 9 день мсяца Шабанъ, 1715 г.

ПИСЬМО XCIV.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Я никогда не слыхалъ, чтобы говорили о народномъ прав, безъ того, чтобы не принялись тщательно искать происхожденія обществъ: это кажется мн смшнымъ. Если-бы люди совсмъ не составляли обществъ, если-бы они избгали другъ друга, то на это слдовало-бы обратить вниманіе и справиться, почему они держатся отдльно. Но они рождаются связанными между собою: сынъ рождается отъ отца и остается около него: вотъ и общество и причина общества. Народное право боле извстно въ Европ, чмъ въ Азіи, между тмъ можно сказать, что страсти правителей, народное терпніе и лесть писателей совершенно испортили вс правила.
Это право, въ томъ вид, какъ оно существуетъ нын, есть цлая наука, учащая государей до какихъ поръ они могутъ нарушать правосудіе, не вредя себ. Какъ можно, Реди, желать очерственія ихъ совсти, научить ихъ беззаконію, и потомъ пользоваться могущими произойти оттого слдствіями въ свою пользу.
Безграничное могущество нашихъ великихъ султановъ, руководствующихся единственно только своей волей, не производитъ боле чудовищъ, чмъ это недостойное искусство, стремящееся согнуть правосудіе, несмотря на его твердость.
Можно подумать, дорогой Реди, что существуютъ дв справедливости, совсмъ не похожія другъ на друга. Одна — царствующая въ гражданскомъ прав, другая устанавливающая правило спорящихся и властвующая въ народномъ прав, какъ будто бы народное право не есть тоже гражданское право, ни какой нибудь страны, въ частности ни вообще цлаго свта.
Въ слдующемъ письм я сообщу теб, что я лично думаю объ этомъ.

Изъ Парижа, въ 1 день мсяца Зилаге, 1715 г.

ПИСЬМО XCV.

Узбекъ къ тому же.

Судьи должны быть справедливы со всми гражданами, а каждый народъ, въ свою очередь, долженъ оказывать справедливость другому народу. Во второмъ случа, какъ и въ первомъ нужно руководствоваться тми же правилами. Въ международныхъ спорахъ, рдко бываетъ нуженъ третій, такъ какъ причины спора почти всегда бываютъ ясны и легко разршимы.
Обыкновенно выгоды двухъ народовъ такъ мало касаются другъ друга, что одной любви къ правд достаточно, чтобы ршить споръ справедливо. Но не то споры частныхъ лицъ. Такъ какъ они живутъ въ обществ между людьми, то и ихъ выгоды перемшаны между собою, являются споры, тяжба, и необходимо, чтобы третій разъяснилъ то, что алчность партій старается затмить.
Война бываетъ справедлива только въ двухъ случаяхъ: 1) когда ведется съ нападающимъ врагомъ и 2) когда помогаютъ осажденному союзнику.
Было бы несправедливо вести войну изъ за частныхъ ссоръ государя, за исключеніемъ, конечно, если оскорбитель или его народъ не заслуживаетъ смерти. И такъ, государь не можетъ начать войны если ему отказали въ должномъ почет или потому, что дурно обошлись съ его посланниками или что либо въ этомъ род, а равно и частный человкъ не можетъ убить безнаказанно не любезно принявшаго его знакомаго. Такъ какъ объявленіе войны должно быть поступкомъ справедливомъ, то нужно всегда соразмрять наказаніе съ проступкомъ, мало того, нужно знать, достоинъ ли смерти тотъ, кому объявляютъ войну, такъ какъ воевать съ кмъ нибудь значитъ хотть наказать его смертью.
Въ народномъ прав, самое строгое проявленіе справедливости есть война, такъ какъ она можетъ разрушить цлое общество. Месть, это ужъ вторая степень. Этому закону судъ не могъ помшать, и соразмрить его со степенью преступленія.
Третье-же проявленіе справедливости состоитъ въ лишеніи государя преимуществъ и выгодъ, которыя онъ можетъ извлекать изъ насъ, все-таки соразмряя наказаніе съ оскорбленіемъ.
Четвертое проявленіе справедливости, которое должно встрчаться очень часто, состоитъ въ отказ отъ союза съ народомъ, подлежащимъ наказанію. Это наказаніе соотвтствуетъ изгнанію, учрежденному судомъ, противъ провинившихся членовъ общества. Такимъ образомъ государь, отъ союза съ которымъ мы отказываемся, исключается изъ нашего общества и не состоитъ боле его членомъ.
Нтъ большаго оскорбленія для государя, какъ отказъ отъ союза съ нимъ, и нтъ большей чести, какъ согласіе заключить его. Нтъ ничего пріятне и даже полезне для человка какъ если окружающіе его люди внимательно относятся къ нему.
Но для того, чтобы союзъ насъ соединялъ, нужно, чтобы онъ былъ основанъ на справедливости: такъ союзъ, заключенный между двумя народами, для притсненія третьяго, незаконенъ, и его нарушить не составляетъ преступленія.
Также не принесетъ государю чести и достоинства союзъ съ какимъ нибудь тираномъ. Разсказываютъ, что одинъ изъ государей Египта предупредилъ Самосскаго царя, славящагося своей жестокостью и злостью, что идетъ на него войной и потребовалъ, чтобы тотъ исправился отъ своихъ недостатковъ, но такъ какъ тотъ его требованія не исполнилъ, то онъ прислалъ ему сказать, что отказывается отъ его дружбы и союза съ нимъ.
Побда, сама по себ, не даетъ никакого права. Если народъ уцлетъ — она будетъ залогомъ міра и исправленія проступка, если же народъ уничтоженъ или разсянъ, она является памятникомъ этого избіенія. Мирные договоры считаются священными и люди смотрятъ на нихъ, какъ на голосъ природы, заявляющей свои права. Они вс законны, если только условія ихъ законны, въ противномъ же случа обиженная сторона, въ большинств случаевъ, всегда прибгаетъ къ войн.
Вотъ, дорогой Реди, что я называю народнымъ правомъ, вотъ право людей, или лучше сказать право разума.

Изъ Парижа, въ 3 день мсяца Зилаге, 1716 г.

ПИСЬМО XCVI.

Старшій евнухъ къ Узбеку

въ Парижъ.

Сюда привезли изъ Визапура много молодыхъ женщинъ и я купилъ одну изъ нихъ для твоего брата, правителя Мазандарона, приславшаго мн. мсяцъ тому назадъ, свое приказаніе и сто тумановъ.
Я знатокъ въ женщинахъ, и имъ не удается меня провести, такъ какъ мое сердце не легко разжалобить.
Я никогда еще въ жизни не встрчалъ такой правильной красоты: ея блестящіе глаза оживляютъ все лицо, и еще боле выставляютъ нжный цвтъ лица, затмвающій вс прелести Востока.
Вмст со мною ее торговалъ еще старшій евнухъ одного богатаго испанскаго купца, но она съ презрніемъ отворачивалась отъ его глазъ и казалось, искала встрчи съ моими, какъ будто желая мн сказать, что ничтожный купецъ недостоинъ ея, и что она назначена судьбою для боле знатнаго супруга.
Признаюсь, что вспоминая прелести красавицы, я самъ чувствую тайную радость. Мн кажется, что я вижу ее входящую въ сераль твоего брата и поражающую своею красотою всхъ его женъ. Несмотря на разстояніе, раздляющее меня отъ сераля твоего брата, я измню его жизнь. Сколько злобы, страха пробудится въ его замкнутыхъ стнахъ.
Но несмотря на бушующую внутри бурю, снаружи все останется по прежнему спокойно.
Мы замчаемъ, что чмъ больше мы имемъ дла съ женщинами, тмъ меньше он стсняютъ насъ. Желаніе нравиться, затруднительное сближеніе, примры покорности, все это куетъ цпи, связывающія ихъ. но какъ часто он возмущаются противъ власти и враждуютъ между собою! Конечно, это происходитъ только въ отсутствіи повелителя. Что можемъ мы сдлать съ ними, опираясь на свою призрачную власть? Мы, въ слабой степени, замняемъ только половину тебя и можемъ относиться къ нимъ только съ непреклонною строгостью. Ты, ты надеждой умряешь страхъ, и покоряешь ласками, гораздо боле, чмъ угрозами.
Возвращайся же скоре, всемилостивйшій повелитель, и водвори порядокъ. Смягчи мятежныя страсти и утшь ропчущую любовь, возвращайся, и помоги твоимъ врнымъ евнухамъ и облегчи имъ, съ каждымъ днемъ все увеличивающуюся, тяжесть.

Изъ твоего Испаганскаго сераля, въ 3 день мсяца Зилаге, 1716 г.

ПИСЬМО XCVII.

Узбекъ къ Гассану,

Дервишу горы Жарронъ.

О ты, мудрый дервишъ, пытливый умъ котораго сверкаетъ знаніями, выслушай, что я хочу теб сказать.
Здсь есть философы, которые, говоря правду, далеко еще не достигли вершины восточной мудрости: они не слыхали ни неизгладимыхъ словъ, воспваемыхъ сонмами ангеловъ, ни чувствовали божественнаго гнва, но, предоставленные сами себ, и лишенью святыхъ чудесъ, они слдуютъ только голосу одного разсудка. Ты не повришь, куда завелъ ихъ этотъ проводникъ. Они разсяли хаосъ и очень просто объяснили сотвореніе міра. Творецъ природы далъ матеріи движеніе, чего было вполн достаточно, для производства всхъ явленій природы.
Пусть законодатели предлагаютъ намъ, для управленія обществами, законы такіе же измнчивые, какъ измнчивъ умъ, предлагающій ихъ, они говорятъ намъ только о законахъ общихъ, непреложныхъ, вчныхъ, непрестанно исполняющихся въ безконечныхъ пространствахъ.
И какіе, думаешь ты, святой человкъ, это законы? Быть можетъ ты думаешь, что они поражать тебя величіемъ своихъ тайнъ и уже заране отказываешься ихъ понять и намреваешься только любоваться ими. Но ты скоро измнишь свое намреніе. Они не ослпляютъ ложнымъ величіемъ, благодаря своей простот они долго оставались въ неизвстности и только посл долгихъ размышленій люди увидли всю ихъ плодотворность и обширность.
Первый законъ гласить, что всякое тло описываетъ въ воздух прямую линію, если только не встрчаетъ на своемъ пути какого-нибудь препятствія, второй законъ является уже слдствіемъ перваго и гласитъ, что всякое тло, вертящееся около центра, стремится отъ него удалиться, такъ какъ чмъ оно дальше отъ центра тмъ боле описываемая имъ линія приближается къ прямой.
Вотъ святйшій отецъ ключъ къ познаванію тайнъ природы, вотъ плодотворныя правила изъ которыхъ извлекаются безконечныя послдствія. Знаніе пяти или шести истинъ сдлало ихъ философію полной чудесъ, и тмъ похожей на ученіе нашихъ святыхъ пророковъ.
Я увренъ, что нтъ ни одного изъ нашихъ ученыхъ, который бы не затруднился взвсить весь воздухъ, окружающій землю, или измрить воду, падающую ежегодно на ея поверхность.
Быть можетъ если бы какой нибудь благочестивый человкъ украсилъ творенія этихъ философовъ высокими и великими извлеченіями, если бы онъ примшалъ къ нимъ смлые образы и таинственныя аллегоріи, вышло бы славное произведеніе, уступающее только одному святому Алкорану.
Между тмъ, собственно я, далеко не одобряю иносказательный стиль. въ нашемъ Коран многое кажется мн весьма незначительнымъ, несмотря на то, что написано высокимъ слогомъ.
Сначала кажется, что вдохновенныя книги суть божественныя мысли, выраженныя человческимъ языкомъ, въ нашемъ же Алкоран, наоборотъ, часто встрчаются человческія мысли, выраженныя божественнымъ языкомъ.
Быть можетъ, ты найдешь, что я слишкомъ смло выражаюсь о нашей святын и скажешь, что это есть слдствіе моего путешествія въ свободной стран. Но нтъ: благодаря небу, умъ не развратилъ сердца и пока во мн останется хоть капля жизни. Али всегда будетъ моимъ пророкомъ.

Изъ Парижа, въ 15 день мсяца Шаба на, 1716 г

ПИСЬМО XCVIII.

Узбекъ къ Иббену

Въ Смирну,

Нтъ ни одной страны въ мір, гд бы счастье было такъ непрочно, какъ здсь. Каждые десять лтъ здсь происходятъ революціи, повергающія богачей въ нищету и бдняка длающія богачемъ.
Одинъ удивляется своей бдности, а другой поражается своимъ богатствомъ. Новоиспеченный богачъ не нахвалится мудростью Провиднія, а бднякъ не наплачется на свою судьбу.
Сборщики податей купаются въ сокровищахъ, хотя вступаютъ въ должность почти нищими. Пока они бдны ихъ презираютъ, когда же разбогатютъ — пользуются уваженіемъ, и нужно сознаться, что они ршительно ничмъ не пренебрегаютъ для пріобртенія уваженія. Въ настоящее время ихъ положеніе ужасно. Недавно учредили палату называемую ‘судебною’ потому, что оно отниметъ у нихъ все ихъ имущество.
Они не могутъ ни спрятать, ни передать своего имущества, такъ какъ въ противномъ случа имъ грозитъ смертная казнь. Такимъ образомъ ихъ заставляютъ пролзть сквозь узкую щель, я хочу сказать, имъ даютъ выборъ между жизнью и ихъ деньгами.
Въ довершеніе несчастья, одинъ изъ министровъ, извстный своимъ умомъ, удостоиваетъ шутить надъ ними и подшучиваетъ надъ всми разглагольствованіями совта. Не каждый день встрчаются министры расположенные смшить народъ и нужно быть признательнымъ тому, кто положилъ этому начало.
Во Франціи сословіе лакеевъ пользуется уваженіемъ боле, чмъ гд либо: это настоящій разсадникъ вельможъ, и наполняетъ собою пустоту прочихъ сословій, состоящихъ обыкновенно или изъ раззорившихся чиновниковъ или пострадавшихъ на войн дворянъ.
Я нахожу, Иббенъ, что Провидніе прекрасно раздлило богатство между людьми.
Если бы Оно даровала богатство только однимъ порядочнымъ людямъ, то ихъ нельзя бы было сразу отличить отъ добродтельныхъ, но когда разсмотришь, кто именно пользуется богатствомъ, то, презирая богачей, начинаешь презирать и само богатство.

Изъ Парижа, въ 26 день мсяца Мадаррома, 1717 г.

ПИСЬМО ХСІХ.

Рика къ Реди

въ Венецію.

Меня удивляетъ, какъ у французовъ капризна мода. Вообрази, они даже не помнятъ, какъ были одты это лто, и не знаютъ, что будутъ носить эту зиму. Ты не повришь, что здсь стоитъ мужу одть по мод свою жену.
Точное описаніе ихъ нарядовъ и украшеній не дастъ теб никакого понятія о господствующей здсь роскоши. Прежде чмъ мое письмо дойдетъ до тебя, мода разрушитъ мою работу, а равно и работу приготовившихъ эти наряды.
Женщина, ухавшая изъ Парижа и прожившая въ деревн мсяцевъ шесть, при своемъ возвращеніи въ столицу Франціи кажется до такой степени отставшей отъ моды, какъ если бы она прожила въ деревн не шесть мсяцевъ, а цлые тридцать лтъ.
Сынъ не узнаетъ портрета своей матери, до такой степени ея платье кажется ему страннымъ.
Иногда прически поднимаются очень высоко, по затмъ быстро опускаются внизъ. Было время, когда носили такую высокую прическу, что лицо приходилось по середин, потомъ стали носить очень высокіе каблуки и ноги заняли это мсто.
Кто бы могъ подумать? Архитекторы часто бывали вынуждены поднимать, опускать и расширять ворота, смотря по тому, опускались, расширялись или поднимались дамскія прически. Иногда дамы носили на лиц безчисленное число черныхъ мушекъ, безслдно исчезавшихъ на другой день.
Прежде дамы щеголяли своими тальями и зубами, въ настоящее время этого нтъ и въ помин. Чтобы тамъ не говорили шутники, а дочери совсмъ не походятъ на своихъ матерей.
Во Франціи мода распространяется даже на обращеніе и образъ жизни: здсь нравы измняются смотря по возрасту ихъ короля. Если бы онъ только захотлъ, онъ могъ бы сдлать французовъ очень серьезнымъ народомъ.
Характеръ принца отражается на его двор, дворъ на город и городъ на провинціяхъ. Душа государя есть форма, по которой выливаются души его подданныхъ.

Изъ Парижа, въ 8 день мсяца Сафара, 1717 года.

ПИСЬМО С.

Рика къ тому же.

Я какъ то писалъ теб объ измнчивости моды у французовъ. Но ты не повришь, какъ много значенія они придаютъ этимъ пустякомъ, все иностранное кажется имъ смшнымъ. Увряю тебя я нисколько не одобряю ихъ непостоянства.
Говоря, что они презираютъ все иностранное, я говорю только о пустякахъ, что же касается до серьезныхъ вещей, то они до такой степени не довряютъ себ, что даже унижаютъ свое достоинство.
Они откровенно признаются, что другіе народы гораздо умне ихъ, но что же касается до платьевъ, то тутъ они ужъ никому не уступаютъ первенства.
Они охотно готовы подчиниться законамъ соперничествующаго съ ними народа, только бы французскіе парикмахеры обладали ршающимъ голосомъ въ спор объ иностранныхъ парикахъ.
Они въ восхищеніи, что французскіе повара признаны лучшими на всемъ юг.
Обладая этими важными преимуществами, какое имъ дло, что благоразуміе идетъ къ нимъ извн и что ихъ сосди завладли всмъ, что касается до политическаго и гражданскаго^ управленія.
Кто бы подумалъ, что самое древнее и самое могущественное государство Европы управляется законами, составленными не для него? Если бы французы были побждены, то это понятно, но они всегда остаются побдителями.
Они оставили древніе законы, составленные ихъ прежними государями на общихъ народныхъ собраніяхъ, и что еще странне, римскіе законы, которыми они замнили свои, составлены римскими императорами, современниками ихъ законодателей.
Въ довершеніе всего они приняли ‘вс постановленія папъ и составили изъ нихъ новый сводъ законовъ, нчто въ род новаго рабства.
Правда, въ послднее время составили нсколько письменныхъ статутовъ, но они почти вс заимствованы изъ римскаго права.
Это изобиліе заимствованныхъ и усвоенныхъ народомъ законовъ такъ велико, что тяготитъ, какъ судъ, такъ и судей.
Но эти своды законовъ ничто въ сравненіи съ цлой арміей толкователей, коментаторовъ и компиляторовъ, значительныхъ своимъ количествомъ, а не качествомъ.
Но это еще не все: эти чужеземные законы ввели формальность, излишество которыхъ составляютъ позоръ для человческаго разума. Трудно ршить, когда испортилась форма, когда она вошла въ юриспруденцію или когда она водворилась въ медицин, гд она сдлала большій переворотъ: подъ мантіей юрисконсульта или подъ шляпой доктора медицины, и кто изъ нихъ двухъ больше разорилъ или убилъ людей.

Изъ Парижа въ 17 день мсяца Сажора, 1717 г.

ПИСЬМО CI.

Узбекъ къ ***.

Здсь постоянно говорятъ о конституціи. Однажды я пошелъ въ одинъ домъ, гд мн бросился въ глаза толстякъ съ краснымъ лицемъ кричащій кому-то:
— Я издалъ мое посланіе и знать ничего не хочу! Стану я отвчать вамъ. Прочтите мое посланіе и вы увидите, что въ немъ я разршилъ вс ваши сомннія. Славно я пропотлъ надъ нимъ, произнесъ онъ, проводя рукою по лбу, не мало мн пришлось перечитать латинскихъ авторовъ!
— Я вамъ врю замтилъ одинъ изъ присутствующихъ при этомъ мужчинъ, это недюжинное произведеніе я охотно далъ бы прочесть іезуиту, такъ часто навщающему васъ.
— Прочтите его, продолжалъ толстякъ, и вы въ четверть часа узнаете боле, чмъ еслибы я говорилъ съ вами цлый день.
Но такъ какъ отъ него не отставали, то онъ былъ вынужденъ уступить и началъ говорить разныя глупости, поддерживаемый какимъ-то дервишемъ, почтительно разговаривавшимъ съ нимъ. Когда кто нибудь изъ присутствующихъ отрицалъ какой нибудь принципъ, онъ возражалъ:
—Это врно, мы ршили это такъ, а мы въ этомъ ді непогршимые судьи.
— Какъ, спросилъ я его, вы непогршимые судьи?
— Разв вы не видите, отвтилъ онъ мн, что Св. Духъ просвтилъ насъ?
— Прекрасно, отвтилъ я ему, потому что вы сейчасъ говорили, я вижу, что вы имете нужду въ просвщеніи.

Изъ Парижа въ 18 день мсяца Ребіабъ 1, 1717 г.

ПИСЬМО CII.

Узбекъ къ Иббену

въ Смирну.

Самыя могущественныя государства Европы принадлежатъ Императору, королямъ Франціи, Испаніи и Англіи. Италія и большая часть Германіи раздлена между безчисленнымъ числомъ мелкихъ государствъ, государи которыхъ, говоря по правд, настоящіе мученики на трон. Наши султаны имютъ боле женъ, чмъ нкоторые изъ нихъ — подданныхъ. Особенно въ Италіи, они внушаютъ жалость. Ихъ государства открыты, какъ караванъ-сараи, гд каждый можетъ поселиться, вотъ почему они и привязываются къ большимъ государямъ.
Большею частью, въ европейскихъ государствахъ правленіе монархическое, или покрайней мр такъ называется, такъ какъ, право, не знаю, были ли когда либо такія. Власть никогда не можетъ быть равно раздлена между государемъ и народомъ: слишкомъ трудно сохранить равновсіе. Необходимо, чтобы съ одной стороны власть увеличилась, а съ другой уменьшилась, обыкновенно преимущество на сторон государя, стоящаго во глав арміи.
Власть европейскихъ государей очень велика и можно даже сказать, что они обладаютъ ею ровно на столько, на сколько хотятъ, хотя никогда не пользуются ею такъ произвольно, какъ наши султаны. Ничто не касается такъ близко до государя, какъ выгода его подданныхъ, зато, съ своей стороны, они вполн зависятъ отъ народа.
Обычай, по которому они могутъ убить всхъ, кто только имъ не нравится, при малйшей съ ихъ стороны улик, уничтожаетъ соразмрность между преступленіемъ и наказаніемъ, что составляетъ гармонію государствъ, хотя эта то соразмрность тщательно оберегаемая христіанскими государями и даетъ имъ безконечное преимущество передъ нашими султанами.
Персъ по неосторожности или по несчастью навлекшій на себя немилость государя, увренъ, что его ждетъ смерть. Малйшая ошибка, или даже капризъ государя ставитъ его въ это ужасное положеніе. Если же онъ посягнулъ на жизнь своего государя, или хотлъ выдать армію непріятелю, его ждетъ тоже наказаніе.
И такъ, при малйшей немилости, зная что ему не миновать смертной казни, и зная, что чтобы онъ тамъ не длалъ, а хуже ужъ не будетъ, онъ начинаетъ злоумышлять противъ государя, единственно что ему остается.
Другое дло, европейскіе вельможи, у нихъ немилость отнимаетъ только славу и расположеніе государя. Они просто удаляются отъ двора и начинаютъ наслаждаться семейной жизнью.
Такъ какъ смертная казнь постигаетъ только за посягательство на жизнь государя, то они и боятся вмшиваться въ заговоры. Вотъ отчего у нихъ возмущенія рдки и мало государей умираютъ насильственною смертью.
Еслибы при такой безграничной власти, какою пользуются наши государи, они не брали бы предосторожностей для сохраненія своей жизни, они не прожили бы и дня. Вковъ пять назадъ, одинъ французскій государь боясь убійцъ подосланныхъ какимъ то мелкимъ азіатскимъ князькомъ, взялъ себ тлохранителей, до тхъ же поръ короли мирно жили посреди своихъ подданныхъ, какъ отцы въ семьяхъ.
Французскіе короли не только не располагаютъ по своему произволу жизнью своихъ подданныхъ, какъ наши султаны, но напротивъ, всегда прощаютъ преступниковъ, напр. если преступникъ удостоится лицезрть своего государя, онъ получаетъ прощеніе. Эти монархи, какъ солнце, всюду распространяютъ теплоту и жизнь.

Изъ Парижа, въ 8 день мсяца Ребіабъ 2, 1717 г.

ПИСЬМО CII.

Узбекъ къ тому же.

Чтобы слдить за питью моихъ мыслей, выраженныхъ въ моемъ послднемъ письм, передаю теб приблизительно, что сказалъ мн одинъ довольно умный европеецъ.
Азіатскіе князья не могли ничего худшаго сдлать, какъ то, что они сдлали, т. е.— спрятаться. Они хотятъ внушить уваженіе, но они заставляютъ уважать государство, а не государя и привлекаютъ народную любовь къ извстному престолу, а не къ извстной личности. Кому бы не принадлежала эта невидимая власть, народу безразлично. Хотя бы десять королей, одинъ за другимъ перерзали другъ другу горло, народу все равно, какъ еслибы имъ управляли духи. Еслибы какого-нибудь индійскаго короля убили, какъ нашего великаго короля Гендриха IV, хранитель государственной печати, и огромныхъ сокровищъ преспокойно бы взялъ въ свои руки бразды правленія и никто даже не подумалъ бы заступиться за короля, его семью и его дтей.
Удивляются, что въ восточныхъ государствахъ почти никогда не бываетъ перемнъ, но восточные государи избгаютъ ихъ, такъ какъ пользуются ршительно всмъ, что только имъ можетъ доставить ихъ высокое положеніе и малйшая перемна можетъ имъ только повредить.
Что же касается до подданныхъ, то если бы кто нибудь изъ нихъ ршился на что либо, то не зналъ бы, какъ его выполнить и ему пришлось бы поколебать сильную и единственную власть. Но у него нтъ ни времени ни средствъ, онъ идетъ къ источнику этой власти и теперь ему нужна только врная рука да минута времени.
Убійца поднимается на престолъ, а государь падаетъ къ его ногамъ и испускаетъ духъ.
Въ Европ, недовольный задумываетъ заговоръ, ищетъ случая броситься на враговъ, завладть какимъ-нибудь мстомъ, распространить между подданными ропотъ. Въ Азіи же онъ прямо отправляется къ государю и поражаетъ его. Въ одну минуту онъ уничтожаетъ и раба и хозяина, въ одну минуту узурпаторъ длается законнымъ государемъ. Горе государю, имющему только одну голову! Собранная надъ его головой власть и могущество, какъ бы указываетъ первому попавшемуся честолюбцу мсто, гд онъ можетъ ею завладть,

Изъ Парижа, въ 17-й день мсяца Ребіабъ 2, 1717 г.

ПИСЬМО CIII.

Узбекъ къ тому же.

Не вс европейскіе народы одинаково преданы своимъ государямъ, напр. нетерпливый характеръ англичанъ не даетъ государю время взвсить свою власть.
Покорность и послушаніе суть добродтели, которыми они мене всего тщеславятся и говорятъ объ этомъ предмет весьма странныя вещи. По ихъ мннію, только одно можетъ привязать людей: именно благодарность: мужъ, жена, отецъ и сынъ соединенны взаимной любовью или взаимными благодяніями и это то причины разнаго рода благодарности и служатъ началомъ всхъ государствъ и всхъ обществъ.
Если же какой нибудь государь, вмсто того, чтобы заботиться о счастьи своихъ подданныхъ начинаетъ ихъ притснять, основаніе послушанія прекращается, ничто ихъ боле не соединяетъ, ничто не привязываетъ ихъ къ нему и они длаются свободными. Они утверждаютъ, что безграничная власть не можетъ быть законной, такъ какъ основаніе ея было беззаконно. Потому что, говорятъ они, мы не можемъ дать другому боле власти, чмъ сами имемъ. Мы и сами не имемъ надъ собою безграничной власти, напр. мы не можемъ лишить сами себя жизни, слдовательно и никто на земл не можетъ имть такой власти.
Преступленіе въ оскорбленіи величества — по ихъ мннію, есть ни что иное, какъ обыкновенное преступленіе слабаго противъ сильнаго и состоящее въ простомъ ослушаніи. Однажды англичане, почувствовавъ себя сильне своихъ королей, объявили, что государь, ведущій войну съ своими подданными, совершаетъ преступленіе. Слдовательно, мусульмане правы, говоря, что совсмъ не трудно слдовать ученію Алкорана, учащему повиновенію властямъ, такъ какъ имъ и нельзя не исполнять ихъ тмъ боле, что ихъ заставляютъ повиноваться не самому добродтельному, но самому сильному. Англичане говорятъ, что одинъ изъ ихъ королей, повдавъ и взявъ въ плнъ государя, стремившагося завладть его короной, хотлъ его упрекнуть въ неврности и вроломств.
Одна минута, произнесъ несчастный плнникъ, ршила, кто изъ насъ двухъ измнникъ.
Узурпатаръ считаетъ мятежниками всхъ, кто не угнетаетъ родину, какъ онъ, и, думая что гд не видно судей, нтъ и законовъ, считаетъ случай за опредленіе неба.

Изъ Парижа, въ 20 день мсяца Ребіабъ 2, 1717 г.

ПИСЬМО CIV.

Реди къ Узбеку

въ Парижъ.

Въ одномъ изъ твоихъ писемъ, ты много говорилъ мн о восточныхъ наукахъ и искусствахъ. Ты смотрлъ на меня, какъ на варвара, но, право, не знаю вознаграждаетъ ли извлекаемая изъ нихъ польза весь вредъ, происходящій отъ злоупотребленія ими. Я слыхалъ, что изобртеніе бомбъ лишило свободы вс европейскіе народы. Принцы, не будучи въ состояніи поручить охрану площадей гражданамъ, которые наврное бы сдались при первой бомб, получили предлогъ держать цлый корпусъ обученныхъ военному искусству людей, благодаря которымъ они въ послдствіи держали въ повиновеніи своихъ подданныхъ.
Мы знаемъ, что съ тхъ поръ, какъ изобртенъ порохъ нтъ мстъ, которыми бы нельзя было овладть, это значитъ, Узбекъ, что на земл нтъ боле убжища противъ несправедливости и насилія.
Я боюсь, чтобы въ конц концовъ, людямъ не удалось открыть какого нибудь скорйшаго способа — губить людей, уничтожать народы и даже цлыя государства.
Ты, кажется, читалъ историковъ, будь же внимателенъ: почти вс монархіи были основаны на незнаніи искусствъ и разрушились потому, что слишкомъ много ихъ развивали. Древняя персидская имперія служитъ намъ къ тому ближайшимъ примромъ.
Я еще очень недавно въ Европ, но я слышалъ, какъ весьма умные люди говорили объ опустошеніяхъ, производимыхъ химіей. Она, какъ четвертый бичъ Божій, разоряетъ людей, правда, по немногу, но за то постоянно, между тмъ какъ война, чума, голодъ уничтожаетъ массами, но за то является черезъ большіе промежутки времени.
Что принесло намъ изобртеніе компаса и открытіе множества народовъ? Думаю, что — скоре болзни, чмъ богатства.
Общимъ совтомъ было ршено считать золото и серебро цною всхъ товаровъ, единственно по тому, что эти металлы рдки и не годны ни на какое другое употребленіе. Что намъ за дло, что его много въ обращеніи, и, чтобы обозначить стоимость какого нибудь товара, у насъ будетъ два или три знака, вмсто одного? Только еще больше затрудненій.
Но, съ другой стороны, это открытіе было очень пагубно для вновь открытыхъ странъ. Цлые народы были уничтожены, избгнувшіе же смерти люди впали въ такое тяжелое рабство, что разсказы о немъ заставляютъ мусульманъ содрогаться отъ ужаса.
Счастливое невденіе дтей Магомета! Восхитительная простота нашего святого пророка — напоминаетъ мн наивность древнихъ временъ и спокойствіе, царствующее въ сердцахъ нашихъ первыхъ отцовъ!.

Изъ Венеціи, въ 5 день мсяца Рамазана, 1717 г.

ПИСЬМО CVI.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Или ты не думаешь того, что говоришь, или же поступаешь лучше, чмъ думаешь. Ты покинулъ родину, чтобы пріобрсти знанія, а самъ презираешь вс пауки. Ты прізжаешь учиться въ страну, гд обращено сильное вниманіе на искусства, а самъ считаешь ихъ вредными. Не признаться ли мн теб, Реди, я боле согласенъ съ тобой, чмъ ты со мною.
Подумалъ ли ты о томъ, что повлекло бы на насъ потеря искусствъ? Впрочемъ, тучъ нечего воображать, тутъ все ясно. На земл есть еще народы, у которыхъ маломальски обученная обезьяна могла бы пользоваться почетомъ и почти ничмъ не отличалось бы отъ другихъ жителей, никто не нашелъ бы страннымъ — ни ея ума, ни характера.
Ты говоришь, что почти вс основатели имперій не знали искусствъ. Я не отрицаю что варварскія племена, какъ потокъ распространялись по земл и своими дикими полчищами покрыли даже самыя цивилизованныя государства, но берегись: они научились искусствамъ и обучили тому же и побжденныхъ, безъ чего ихъ нашествіе прошло бы такъ же незамтно, какъ лтняя гроза. Ты боишься, говоришь ты, чтобы не придумали какого нибудь боле жестокаго способа для разрушенія, чмъ тотъ, который ужъ находится въ употребленіи. Нтъ, если бы такое роковое открытіе было сдлано, люди не допустили бы его до исполненія и единогласное согласіе народовъ погребло бы это открытіе. Не въ интересахъ государей идти къ побд этимъ путемъ, они ищутъ подданныхъ, а не земли.
Ты жалуешься на изобртеніе пороха и бомбъ, ты говоришь, что теперь нтъ боле недоступныхъ мстъ, т. е. ты удивляешься, что въ настоящее время войны оканчиваются раньше, чмъ прежде.
Читая исторію, ты долженъ былъ замтить, что съ того времени, какъ изобртенъ порохъ, сраженіи стали не такъ кровопролитны, какъ прежде, такъ какъ почти никогда не бываетъ стычекъ.
Если бы и представился частный случай, въ которомъ искусство явилось бы предосудительнымъ, неужели же бросать его изъ за этого? Неужели, Реди, ты думаешь, что вра, принесенная съ неба нашимъ святымъ пророкомъ, можетъ быть пагубной, потому что настанетъ день, когда она послужитъ для уничтоженія вроломныхъ христіанъ.
Ты думаешь, что искусства разслабляютъ народы и тмъ способствуютъ паденію имперій. Ты говоришь о разореніи древне Персидской имперіи, происшедшемъ вслдствіе размягченія нравовъ, но замть, что и ихъ побдители, греки, еще боле ихъ занимались искусствомъ.
Когда говорятъ, что искусства — длаютъ мужчинъ женственными, то подразумваютъ не тхъ, кто ими занимается, такъ какъ т никогда не бываютъ праздными, а праздность изъ всхъ пороковъ боле всего способствуетъ къ уничтоженію рвенія,
Слдовательно, здсь говорится только о тхъ, кто наслаждается ими. Въ цивилизованной стран т, кто пользуется искусствомъ, вынуждены и упражняться въ немъ, если не хотятъ впасть въ нищету. Парижъ есть можетъ быть самая сладострастная столица въ мір, гд особенное вниманіе обращено на удовольствія, но жизнь здсь тяжела. Для того, чтобы человкъ могъ наслаждаться жизнью, сто другихъ человкъ должны безпрестанно на него работать. Если напр. женщина возьметъ себ въ голову, что ей необходимо имть какое нибудь украшеніе, тотчасъ же пятьдесятъ рабочихъ принимаются за работу и работаютъ надъ нею день и ночь безъ отдыха. Это рвеніе къ работ, эта страсть къ обогащенію присуща какъ ремесленникамъ, такъ и дворянамъ.
Никто не хочетъ быть бдне другаго.
Въ Париж человкъ работаетъ со дня рожденія до самой смерти. То же самое и народъ:— всюду трудъ и промышленность. Гд же разнженный народъ, о которомъ ты упоминалъ? Я полагаю, Реди, что каждое государство допускаетъ только т искусства, которыя необходимы для него и изгоняетъ т, которыя служатъ для наслажденія и возбужденія фантазіи,
Если бы жители были настолько смлы, чтобы обойтись безъ необходимыхъ для нихъ вещей, народъ уничтожался бы съ каждымъ днемъ и государство ослабло бы до такой степени, что каждый могъ бы его завоевать.
Обрати вниманіе, какой доходъ приноситъ промышленность. Обыкновенно капиталъ приноситъ ежегодно своему хозяину двадцатую часть своей стоимости.
Художникъ, купивъ краски на одинъ пистоль, нарисуетъ картину, которая принесетъ ему пятьдесятъ. Тоже можно сказать и о золотыхъ длъ мастерахъ, о фабрикантахъ шерстяныхъ и шелковыхъ издлій и прочихъ ремесленникахъ. Изъ всего этого можно заключить, дорогой Реди, что для того, чтобы государь былъ могущественъ, нужно, чтобы его подданные благоденствовали, но съ своей стороны онъ также долженъ стараться доставлять имъ излишнее, какъ и необходимое.

Изъ Парижа, въ 14 день мсяца Шальваля, 1717 г.

ПИСЬМО CVI.

Рика къ Иббену

въ Смирну.

Я видлъ юнаго государя. Его жизнь дорога для его подданныхъ, да я думаю и для всей Европы, такъ какъ его смерть произвела бы большое волненіе. Но короли, какъ боги, и пока они живы ихъ считаютъ безсмертными. Его лицо величественно, но прекрасно: хорошее воспитаніе, соединенное съ счастливой природой, общаетъ сдлать изъ него великаго государя.
Говорятъ, никакъ нельзя узнать характеръ западныхъ государей, пока они не пройдутъ сквозь испытаніе ига своихъ любовницъ и духовниковъ. И т и другіе стараются овладть ими и изъ за этого происходятъ большія распри, такъ какъ въ царствованіе молодого государя, эти дв силы постоянно враждуютъ между собою, между тмъ, какъ въ царствованіе стараго — он примиряются и соединяются между собою. Въ царствованіе молодаго государя роль дервиша очень трудна.
Когда я пріхалъ во Францію, старый король находился подъ сильнымъ вліяніемъ женщинъ, и мн кажется, что онъ мене, чмъ кто либо въ томъ нуждался. Я слышалъ однажды, какъ одна женщина говорила:
— Необходимо что либо сдлать для этого молодаго полковника: я знаю его достоинства и поговорю о немъ министру.
Потомъ, другая:— удивительно, что этотъ аббатъ забытъ, нужно его сдлать епископомъ, онъ хорошаго происхожденія и я могу отвчать за него.
Но не воображай, что эти дамы были фаворитками государя, он, быть можетъ, и видли то его раза два въ жизни, вещь впрочемъ очень легкая въ европейскихъ государствахъ. Каждый, служащій при двор, въ Париж или въ провинціи, иметъ при двор знакомую, черезъ руки которой идутъ вс милости, иногда даже несправедливыя.
Эти дамы имютъ постоянное сообщеніе между собою и взаимно помогаютъ другъ другу. Это настоящее государство въ государств.
Неужели ты думаешь, Иббенъ, что женщина длается любовницей министра изъ любви къ нему? Пустяки! Она сходится съ нимъ, только для того, чтобы каждое утро подавать ему пять или шесть прошеній, и та поспшность, съ которой эти женщины торопятся длать добро своимъ ближнимъ, доставляющимъ имъ сто тысячъ ливровъ годоваго доходу, свидтельствуетъ объ ихъ доброт.
Въ Персіи жалуются, что государствомъ управляютъ дв или три женщины, но во Франціи гораздо хуже, тамъ вообще женщины управляютъ государствомъ и даже подлили власть между собою.

Изъ Парижа, въ послдній день мсяца Шальваля, 1717 г.

ПИСЬМО CVII.

Узбекъ къ ***

Здсь есть книги, о которыхъ въ Персіи даже и понятія не имютъ и которыя, какъ кажется, здсь въ большой мод,— это журналы. Лнивцы въ восхищеніи отъ нихъ и не нарадуются, что могутъ пробжать тридцать книгъ, въ какія нибудь четверть часа.
Какъ только авторъ прекращаетъ свои обычныя любезности, читатели тотчасъ же набрасываются на него. Цлое море словъ наполняетъ книгу. Одинъ хочетъ себя обезсмертить, печатая свое произведеніе in-douze, другой in-quarto, обладающій боле блестящими наклонностями — in folio: слдовательно, содержаніе нужно расположить по размру, вотъ онъ и старается, не обращая никакого вниманія на труды бднаго читателя, желающаго уменьшить то, на что авторъ употребилъ столько труда.
Я не знаю, какая заслуга писать подобныя произведенія, я бы отлично могъ длать то же самое, еслибы хотлъ разстроить свое здоровье и разорить издателя.
Главная ошибка журналистовъ состоитъ въ томъ, что они говорятъ только о новыхъ книгахъ, какъ будто истина была когда либо нова. Мн кажется, какъ только человкъ прочелъ древнія книги, у него нтъ никакой причины предпочитать имъ новыя.
Но разъ они поставили себ закономъ говорить только о вновь отпечатанныхъ произведеніяхъ, имъ, волей не волей, приходится быть надодливыми. Оли остерегаются только критиковать книги, изъ которыхъ длаютъ выписки, и дйствительно, кто будетъ настолько смлъ, чтобы пріобртать себ каждый мсяцъ двнадцать или десять враговъ?.. Большинство писателей походятъ на поэтовъ, безропотно переносящихъ цлый градъ палочныхъ ударовъ, но не допускающихъ ни малйшей критики о своихъ произведеніяхъ. И такъ, слдуетъ остерегаться, чтобы не напасть на нихъ съ ихъ слабой стороны и журналисты знаютъ это хорошо, но поступаютъ, какъ разъ наоборотъ: они хвалятъ содержаніе — первая глупость, за тмъ они переходятъ къ восхваленію автора, преувеличенному восхваленію, такъ какъ имютъ дло съ людьми только что начинающими свою литературную карьеру и готовыми мткимъ ударомъ пера поразить дерзновеннаго журналиста.

Изъ Парижа, въ б день мсяца Зилькаде. 1718 г.

ПИСЬМО CVIII.

Рика къ ***

Парижскій университетъ есть старшая дочь королей Франціи, да, она не молода: ей боле девятисотъ лтъ, но несмотря на то случается, что и она мечтаетъ. Мн разсказывали, что нсколько времени тому назадъ у ней была большая исторія съ нкоторыми учеными, по поводу буквы И (авторъ упоминаетъ о ссор Рамуса).
Она хотла, чтобы ее выговаривали какъ К. Споръ такъ разгорлся, что многіе лишились своего имущества, только вмшательство парламента прекратило эту ссору, издавъ постановленіе, разршающее каждому подданному французскаго короля выговаривать эту букву, какъ ему вздумается.
Нечего сказать, славную картину представляли изъ себя эти два наиболе уважаемыя учрежденія Европы, ршающія судьбу азбучной буквы!
Мн кажется, дорогой мой ***, что головы великихъ людей съуживаются, когда они собраны вмст и, что тамъ, гд больше мудрецовъ, находится меньше мудрости.
Большія тла такъ крпко привязываются къ мелочамъ, пустымъ обычаямъ, что главное отходитъ уже на второй планъ. Я слышалъ, что одинъ Арагонскій король (въ 1610 г.) собралъ однажды чины Арагоніи и Каталоніи. На первомъ засданіи обсуждалось на какомъ язык будутъ вестись пренія. Поднялся весьма жаркій споръ и по всей вроятности, чины перессорились бы между собою тысячу разъ, еслибы не придумали слдующаго способа: вопросы будутъ длаться на каталонскомъ нарчіи, а отвты на арагонскомъ.

Изъ Парижа, въ 25 день мсяца Зилаге, 1718 г.

ПИСЬМО СІХ.

Рика къ ***

Роль красивой женщины гораздо важне, чмъ воображаютъ. Что можетъ быть серьезне ея утренняго туалета? Ни одинъ генералъ, управляющій цлой арміей, не обдумываетъ такъ внимательно куда поставить ту или другую часть войска, какъ она — куда прилпить мушку, отсутствіе которой, по ея соображеніямъ, лишило бы ее врнаго успха.
Какое вниманіе необходимо для того, чтобы согласовать интересы двухъ соперниковъ, чтобы казаться обоимъ равнодушной, между тмъ какъ ужъ она отдавалась и тому и другому! Сколько заботъ причиняютъ увеселительныя прогулки и какъ трудно ихъ оберегать отъ непредвиднныхъ случайностей, мшающихъ имъ! Но всего трудне не быть, но казаться веселой. Надодайте имъ, сколько вамъ угодно, он охотно простятъ васъ только бы казалось, что он веселятся.
Нсколько дней тому назадъ я ужиналъ за городомъ съ дамами. Дорогою, он то и дло говорили:
— По крайней мр, нужно хорошенечко повеселиться.
Насъ собралась не слишкомъ то веселая компанія.
— Нужно сознаться, сказала одна изъ дамъ, что мы порядочно таки веселимся. Во всемъ Париж сегодня нтъ такого веселаго общества, какъ наше!
Но такъ какъ скука одолвала меня, то одна изъ дамъ потрясла меня за плечо и сказала:
— Что это, разв мы не веселимся?
— Конечно, конечно, отвтилъ я, звая, я просто задыхаюсь отъ смха.
Между тмъ, скука взяла верхъ надъ размышленіями и я звалъ, звалъ до тхъ поръ, пока не заснулъ глубокимъ сномъ, чмъ и окончилась эта увеселительная прогулка.

Изъ Парижа, въ 11 день мсяца Магоррома, 1718 г.

ПИСЬМО СХ.

Узбекъ къ ***

Царствованіе покойнаго короля было такъ продолжительно, что конецъ заставилъ забыть начало. Въ настоящее время въ мод заниматься тмъ, что произошло во дни его юности, и воспоминанія о томъ времени читаются нарасхватъ.
Вотъ рчь, произнесенная однимъ изъ Парижскихъ генераловъ на военномъ совт. Признаюсь, много въ ней осталось для меня непонятнымъ.
‘Милостивые государи, не смотря на то, что наши войска отступили съ урономъ, мн кажется, это дло поправить не трудно.
У меня готовы шесть куплетовъ псни, и, я увренъ, что они водворятъ равновсіе. Я выбралъ нсколько ясныхъ голосовъ, которые вылетая изъ глубины могучихъ грудей, чудесно повліяютъ на народную массу. Слова псни положены на мелодію до сихъ поръ производившую сильное впечатлніе. Есkи этого будетъ недостаточно, мы выставимъ картину, изображающую повшеннаго Мазарини.
На наше счастье, онъ плохо говоритъ по французски и мы не преминемъ обратить вниманіе толпы на его смшной выговоръ. Недавно мы нашли у него такую грубую грамматическую ошибку, что надъ ней смются на всхъ перекресткахъ.
Я надюсь, что черезъ недлю, имя Мазарини будетъ народнымъ посмшищемъ.
Со времени нашего наряженія, наша музыка до такой степени взбсила его, что для того чтобы не видть своихъ сторонниковъ, убывшихъ почти на половину, онъ былъ вынужденъ отослать своихъ пажей.
Мужайтесь, и будьте уврены, что мы пощечинами заставимъ его вернуться вспять.

Изъ Парижа, въ 4 день мсяца Шабанъ, 1718 г.

ПИСЬМО CXI.

Реди къ Узбеку

въ Парижъ.

Во время моего пребыванія въ Европ я читалъ древнихъ и новйшихъ историковъ и имлъ возможность сравнивать вс времена и он, какъ будто проходили передо мною.
Ты, быть можетъ, не обратилъ никакого вниманія на то, что постоянно поражаетъ меня: почему это земля въ настоящее время гораздо меньше населена, чмъ прежде? Почему природа утратила плодородіе первыхъ временъ? Неужели она ужъ состарилась и обезислила?
Боле года я провелъ въ Италіи и видлъ только развалины древней Италіи, нкогда столь знаменитой. Несмотря на то, что вс стремятся жить въ городахъ, они пустынны и до такой степени малонаселены, что кажется они существуютъ единственно только для того, чтобы напоминать о прошломъ могуществ.
Встрчаются люди увряющіе, что въ прежднія времена въ Рим было больше жителей, чмъ въ настоящее время въ любомъ изъ большихъ европейскихъ государствъ. Каждый римскій гражданинъ обладалъ десятью или даже двадцатью тысячами рабовъ, не считая работающихъ въ загородныхъ домахъ и такъ какъ всхъ гражданъ насчитывали четыреста или пятьсотъ тысячъ, то нельзя даже приблизительно обозначитъ цифру всхъ жителей.
Въ Сициліи нкогда было нсколько могущественныхъ государствъ, населенныхъ многочисленнымъ народомъ, но въ настоящее время они изчезли безъ слда, такъ что на остров осталось замчательнаго только одн огнедышащія горы.
Греція такъ пустынна, что въ ней не насчитывается и сотой части ея прежнихъ обитателей.
Испанія, нкогда славившаяся своимъ густымъ населеніемъ, въ настоящее время представляетъ изъ себя одн опуствшія деревни, а Франція — ничто, въ сравненіи съ древней Галліей, о которой упоминаетъ Цезарь.
Сверныя страны очень пустынны и дики, понятно, что въ древности населяющіе ихъ народы высылали, въ сосднія страны цлые рои жителей, отыскивавшихъ себ новую родину.
Въ Польш и Турціи почти совсмъ нтъ народа. Даже въ Америк едва ли наберется пятидесятая часть населенія, основавшаго тамъ могущественныя имперіи.
Азія находится въ точно такомъ же положеніи. Въ Малой Азіи, гд нкогда находилось такъ много могущественныхъ государствъ и безчисленное число большихъ городовъ, въ настоящее время едваля наберется два или три. Что же касается до Азіи, то та часть которая подчинена Туркамъ, не можетъ похвастаться густотой своего населенія, другая же ея часть, подвластная нашимъ государямъ, сохранила только малую часть безчисленнаго населенія временъ Ксеркса и Дарія.
Что же касается до мелкихъ государствъ, группирующихся около большихъ имперій, то про нихъ можно прямо сказать, что они пустынны.
Несмотря на довольно обширныя государства, эти князья едвали насчитываютъ пятьдесятъ тысячъ подданныхъ.
Въ Египт тоже самое.
Прозжая по земл, я всюду нахожу только развалины и мн кажется, что я вижу, какъ изъ этихъ обломковъ выходятъ голодъ и чума.
Африка всегда оставалась неизслдованной и потому о ней ршительно ничего нельзя сказать, какъ о прочихъ частяхъ свта, но. обративъ вниманіе на побережье Средиземнаго моря, давно уже извстнаго, можно видть, что оно сильно пало съ тхъ поръ, какъ имъ владли Карагеняне и Римляне. Въ настоящее время эти государи такъ ничтожны, что про нихъ можно только сказать, что это самыя слабыя державы въ мір.
Насчитавъ какъ только можно точне, я нашелъ, что земл едва-ли уцлла десятая часть того количества людей, что жило въ древнія времена.
Удивительно, что народонаселеніе уменьшается съ каждымъ днемъ, и если это еще такъ продолжится, то черезъ десять столтій, земля превратится въ настоящую пустыню.
Вотъ, дорогой Узбекъ, самая ужасная катастрофа, какая только можетъ произойти на земл. Но никто не замтилъ приближенія ея, такъ какъ она подошла незамтно и въ продолженіе многихъ столтій, что свидтельствуетъ о скрытомъ порок, о тайномъ яд, о медленной болзни сндающей человческій родъ.

Изъ Венеціи, въ 10 день мсяца Регебъ, 1718 г.

ПИСЬМО CXII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Все на свт тлнно, дорогой Реди даже небеса, и астрономы суть очевидные свидтели постояннаго измненія неба, что происходитъ вслдствіе всемірнаго движенія матери.
Земля, какъ и прочія планеты, подчинена законамъ движенія, въ ней происходитъ постоянная борьба элементовъ: море и земля вчно враждуютъ между собою.
Точно такъ и люди, подвергающіеся въ своихъ жилищахъ измненіямъ, не находятся въ безопасности, сто тысячъ причинъ въ состояніи ихъ разрушить и увеличить или уменьшить ихъ число.
Не стану говорить о частныхъ катастрофахъ, упоминаемыхъ въ исторіи, какъ напримръ, о разрушеніи городовъ и цлыхъ царствъ, кром нихъ есть еще и всеобщія, нсколько разъ чуть не погубившія человческій родъ.
Исторія полна разсказами о всемірной проказ, нсколько разъ опустошавшей земной шаръ.
Не прошло еще и двухъ столтій какъ въ Европ, Азіи и Африк появилась самая позорная болзнь на свт. Въ короткое время, она сдлала ужасающіе успхи и если бы она продолжала дйствовать съ той же силой, весь родъ людской исчезъ бы съ лица земли.
Что если бы ядъ былъ нсколько сильне? и онъ наврное усилился бы если бы людямъ не посчастливилось найти могущественнаго средства противъ него. Быть можетъ эта болзнь, напавъ въ нкоторыя части поколнія овладла бы и всмъ поколніемъ.
Но что говорить о томъ, что могло бы быть? Разв оно не случилось? Нкоторые философы различаютъ два творенія: вещей и людей.
Они не могутъ понять, что матерія и созданные предметы имютъ всего только шесть тысячъ лтъ, что Богъ цлую вчность откладывалъ сотвореніе міра и только недавно воспользовался своимъ творческимъ могуществомъ. Что онъ не могъ или просто не хотлъ?.. Но если бы онъ не могъ въ начал, то не могъ бы и въ конц, а чего Богъ захотлъ разъ, того онъ хотлъ всегда, а слдовательно и въ начал.
Между тмъ вс историки говорятъ намъ о первомъ отц и даютъ намъ возможность взглянуть на рождающуюся природу. Не естественно ли предположить, что Адамъ спасся отъ общаго несчастья, какъ Ной отъ потопа и что эти большіе перевороты часто повторялись на земл съ самаго сотворенія міра?
Но не вс перевороты были сильны и мы видимъ, что во многихъ мстахъ земля устала снабжать людей необходимымъ для существованія, почемъ мы знаемъ, нтъ ли общихъ причинъ истощенія всей земли?
Я очень доволенъ, что могу сообщить теб эти общія мысли, прежде чмъ отвтить на твое письмо, въ которомъ ты упоминаешь объ уменьшеніи народонаселенія, начавшимся съ семнадцатаго столтія. Въ слдующемъ письм, я докажу теб, что это произошло нестолько вслдствіе физическихъ, сколько вслдствіе нравственныхъ причинъ.

Изъ Парижа, въ 8 день мсяца Шабана, 1718 г.

ПИСЬМО CXIII.

Узбекъ къ тому же.

Ты отыскиваешь причину, почему въ настоящее время земля гораздо меньше населена, чмъ прежде, но если бы ты отнесся къ этому внимательне, то увидлъ бы, что причина всему лежитъ въ измненіи нравовъ.
Съ тхъ поръ какъ христіанство и магометанство подлили между собою міръ, многое что измнилось. Христіанство запретило полигамію, что и дало ей преимущество передъ магометанствомъ, дозволяющимъ разводъ, что, въ свою очередь, давало магометанству не мене важное преимущество надъ христіанствомъ.
По моему нтъ ничего противорчиве, какъ дозволеніе многоженства Алкораномъ.
— ‘Взгляните на вашихъ женъ, говоритъ пророкъ, вы необходимы имъ, какъ ихъ одежда и он, въ свою очередь, необходимы вамъ, какъ ваша’.
Вотъ правило придающее рвеніе истинному мусульманину. Человкъ, имющій четырехъ законныхъ женъ и столько же наложницъ рабынь, не долженъ ли затрудняться доставленіемъ такого множества одежды?
‘Ваши жены есть поля, которыя вы должны обработывать, также сказалъ пророкъ и такъ обработывайте ваши поля, длайте добро вашимъ душамъ и современемъ обрящете его’.
Я смотрю на настоящаго мусульманина какъ на атлета, осужденнаго вчно бороться, но, несмотря на одержанную побду, изнемогающаго отъ усталости, подъ тяжестью своего собственнаго торжества.
Природа всегда дйствуетъ медленно, такъ сказать бережливо, всегда и везд она дйствуетъ умренно. Если же ее начнутъ торопить, она начнетъ изнемогать, несмотря на то, что она всми силами старается сохранить свою производительность и свою способность къ дторожденію.
Вотъ до этого то безпомощнаго состоянія и доводитъ насъ многоженство, скоре истощающее, чмъ удовлетворяющее насъ. Какъ часто случается, что обладатель обширнаго сераля иметъ очень мало дтей и, въ большинств случаевъ, эти дти бываютъ слабы и нездоровы.
Но это не все: эти женщины, вынужденныя жить вмст, требуютъ охранителей, которыми никто не можетъ быть, кром евнуховъ. Вра, ревность и даже благоразуміе не дозволяетъ приблизить къ нимъ кого-либо другого. Этихъ охранителей нужно много, какъ для усмиренія постоянныхъ ссоръ, царствующихъ въ гаремахъ, такъ и для охраненія ихъ отъ нападеній извн.
И такъ человкъ имющій десять женъ или наложницъ, никогда не можетъ сказать, что у него слишкомъ много евнуховъ.
Но какая потеря для общества — это огромное количество людей, умершихъ тотчасъ же посл рожденія! Какой ущербъ народонаселенію!
Двушки-рабыни, вмст съ евнухами прислуживающія въ серал, почти всегда остаются старыми двами. Пока он служатъ въ серал, он не смютъ выйдти замужъ, а ихъ хозяйки, призы к. нувъ къ ихъ услугамъ, почти всю жизнь не разстаются съ ними.
Вотъ какимъ образомъ, одинъ человкъ, ради своего удовольствія, убиваетъ гражданскою смертью такое множество подданныхъ обоего пола, и такимъ образомъ не дозволяетъ имъ служить для распространенія рода.
Константинополь и Испагань суть столицы двухъ обширнйшихъ имперій въ мір. Сюда со всхъ концовъ земли стекаются разные народы. Но не смотря на то, эти города разрушаются сами собою и въ скоромъ времени разрушились-бы совершенно, если бы ихъ правители не призывали бы туда цлые народы для ихъ населенія. Въ слдующемъ письм, я докончу эту мысль.

Изъ Парижа, въ 13 день мсяца Шабана, 1718 г.

ПИСЬМО СXIV.

Узбекъ къ тому-же.

Римляне обладали не меньшимъ количествомъ рабовъ, чмъ мы. у нихъ было ихъ даже больше, но они длали изъ нихъ гораздо лучшее употребленіе. Они не только препятствовали ихъ размноженію, но, напротивъ, поощряли его, устроивали браки и тмъ наполняли свои дома слугами всхъ половъ и возрастовъ, а вмст съ тмъ и увеличивали населеніе государства.
Эти дти, составлявшія богатство хозяина, рождались и выростали около него. На обязанности хозяина лежала забота объ ихъ пищ и воспитаніи, родные же отцы, избавленные отъ этого, слдовали только природной склонности, и безъ боязни размножали семью.
Я уже упоминалъ, что у насъ рабы обязаны оберегать нашихъ женъ и въ этомъ состоитъ вся ихъ обязанность. По отношенію къ государству они находятся какъ бы въ летаргическимъ сн, такъ что искусство и обработку земли приходится поручать людямъ свободнымъ.
У римлянъ-же было не то.
Республика извлекала изъ рабовъ безконечную пользу. Каждый изъ нихъ получалъ отъ хозяина надлъ, обрабатывалъ его, или же занимался какимъ нибудь мастерствомъ. Одинъ давалъ деньги въ ростъ, другой занимался морской торговлей, этотъ продавалъ въ розницу товары, тотъ занимался какимъ нибудь ремесломъ или покупалъ и перепродавалъ землю, но каждый непремнно старался извлечь выгоду изъ своего надла, доставлявшимъ ему въ настоящемъ нкоторое довольство и надежду на будущую свободу. Эти отношенія хозяина къ рабамъ сдлали изъ нихъ народъ трудолюбивый, любящій искусство и ремесло.
Эти рабы, разбогатвшіе благодаря своему трудолюбію и усердію, выкупались на свободу и превращались въ римскихъ гражданъ.
Такимъ образомъ, республика постоянно возобновлялась и, по мр того, какъ старые рода уничтожались, она воспринимала въ свое ндро новые. Быть можетъ въ моихъ послдующихъ письмахъ мн представится случай доказать теб, что чмъ больше въ государств людей, тмъ боле процвтаетъ торговля, и наоборотъ: чмъ больше процвтаетъ торговля тмъ гуще народонаселеніе.
Если это такъ, то какъ сильно должно было увеличиваться народонаселеніе трудолюбивыхъ рабовъ!
Промышленность и изобиліе способствовали ихъ рожденію, а они, съ своей стороны, способствовали увеличенію изобилія и промышленности.

Изъ Парижа, въ 6 день мсяца Шабана, 1718 г.

ПИСЬМО CXV.

Узбекъ къ тому-же.

До сихъ поръ мы говорили о мусульманскихъ странахъ и старались объяснить себ причину, почему он мене населены, чмъ находящіяся подъ властью римлянъ: посмотримъ теперь, что способствовала этому у христіанъ.
У язычниковъ разводъ дозволяется, а у христіанъ запрещенъ. Это, повидимому такое незначительное различіе, имло такія ужасныя послдствія, что имъ едва можно поврить.
Они не только отняли всю прелесть брака, но посягнули даже на нарушеніе его, желая стянуть крпче его оковы, ихъ только ослабили и вмсто того чтобы соединить сердца, чего они и желали,— ихъ разлучили на-вки.
Въ такомъ свободномъ союз, гд безспорно главенство принадлежитъ только сердцу, водворили стсненіе, необходимость и даже произволъ судьбы.
Они не обратили никакого вниманія на отвращеніе, прихоти и несходства характеровъ. Они хотли закрпостить сердце, самое что только есть измнчивое и непостоянное въ природ. Безповоротно и на-вки, связывали они людей ненавидвшихъ другъ друга, какъ тираны, привязывавшіе живыхъ людей къ трупамъ.
Ничто такъ не способствовало, взаимности привязанности, какъ возможность развода: зная, что отъ нихъ вполн зависитъ ршеніе ихъ судьбы, мужъ и жена старались терпливо перенести взаимные недостатки, и никогда не пользовались своимъ правомъ.
Христіане же не такъ: невозможность вернуть утраченную свободу угнетаетъ ихъ. Главное, что ихъ пугаетъ въ брачной жизни, это ея продолжительность, ея, такъ сказать, вчность: отсюда происходятъ: отвращеніе, ссоры, презрніе.
Черезъ три года посл вступленія въ бракъ наступаетъ полнйшая холодность, слдствіемъ чего являются негласные разводы, быть можетъ боле опасные, чмъ если бы они были гласными. Каждый живетъ самъ по себ, не обращая никакого вниманія на приносимый имъ будущему поколнію вредъ. Когда мужчин надодаетъ врная жена, онъ отдается публичной женщин, позорный торгъ которой, избавленный отъ всхъ тягостей брака, доставляетъ только одн его радости.
А если одинъ изъ участвующихъ въ томъ союз уже по своей природ не способенъ для распространенія рода, то онъ губитъ и другаго и длаетъ его такимъ же безполезнымъ, какъ онъ самъ. Зная вс эти условія, нечего удивляться, что въ христіанскихъ бракахъ такъ мало дтей. Разводъ не допускается ни за что на свт и дурно подобранныя партіи нельзя исправить.
Въ Спарт, гд вс граждане составляли одну большую семью — республику, было установленно, чтобы мужья ежегодно мняли своихъ женъ, что сильно способствовало къ увеличенію народонаселенія.
Трудно понять, что руководило христіанами въ уничтоженіи развода. У всхъ народовъ міра бракъ есть условіе, подлежащее измненіямъ и нужно бы было уничтожить только т, которыя ослабляли его.
Но христіане смотрятъ на него съ другой точки зрнія, вотъ почему они и сами не могутъ объяснить, что это такое. Они смотрятъ на бракъ не какъ на чувственное удовольствіе: напротивъ, какъ я уже говорилъ теб, они кажется хотятъ совершенно изгнать изъ него чувственность, по ихъ мннію, это что то таинственное и я право не понимаю здсь ничего.

Изъ Парижа, въ 17 день мсяца Шабана, 1719 г.

ПИСЬМО СXVI.

Узбекъ къ тому-же.

Уничтоженіе развода не есть единственная причина уменьшенія народонаселенія христіанскихъ странъ, множество евнуховъ, находящихся между ними также не мало способствуетъ тому.
Я говорю о священникахъ и дервишахъ обоего пола, посвятившихъ себя вчному воздержанію. Христіане считаютъ это высшей добродтелью, чего я не понимаю, не зная что такое добродтель, не приносящая никакой пользы.
Я нахожу, что ихъ ученые противорчатъ сами себ, говоря что бракъ святъ, а холостая жизнь, противоположность браку, еще боле свята, не считая уже того, что они ставятъ воздержаніе правиломъ, основнымъ догматомъ.
Людей, проповдающихъ воздержаніе, ужасно много. Въ прежнія времена отцы обрекали на это своихъ дтей съ самой колыбели. Теперь-же они сами себя посвящаютъ, начиная съ четырнадцати лтъ, что почти одно и то же.
Воздержаніе уничтожило боле людей, чмъ то сдлали когда либо чума или самыя кровопролитныя войны. Въ каждомъ благочестивомъ дом есть семья, гд никто не рождается и которая живетъ на счетъ другихъ. Эти дома всегда открыты, какъ бездны, поглощающія будущія поколнія.
Эта политика далеко не походитъ на политику римлянъ, строго преслдовавшихъ уклоняющихся отъ брака, и желавшихъ пользоваться свободой, идущей въ разрзъ съ народной пользой.
Я говорю это только о католическихъ странахъ. У протестантовъ же вс пользуются правомъ имть дтей: у нихъ нтъ ни патеровъ, ни дервишей и если при основаніи этого вроисповданія, возстановившаго первыя времена христіанства, его основателей я не обвиняли въ невоздержаніи, то, введя во всемъ мір бракъ, они наврное бы съумли облегчить его иго и въ конц концовъ разрушили бы преграду, отдляющую назареевъ отъ магометанъ.
Но, что бы тамъ ни было, а протестантство иметъ большое преимущество предъ католицизмомъ.
Я осмливаюсь сказать, что въ томъ положеніи, въ которомъ Европа находится въ настоящую минуту, не мыслимо, чтобы католичество продержалось еще пятьсотъ лтъ. До паденія испанскаго могущества католики были гораздо сильне протестантовъ. Но мало по малу послдніе сравнились съ ними, со временемъ же протестанты сдлаются богаты и могущественны, а католики ослабютъ.
Протестантскія государства должны быть гораздо боле населены, чмъ католическія, изъ чего слдуетъ во 1-хъ, что ихъ племена гораздо многочисленне, такъ какъ увеличиваются пропорціанально своей численности, во 2-хъ, что ихъ земли гораздо лучше обработаны, наконецъ, что въ нихъ торговля процвтаетъ благодаря многочисленности желающихъ пріобрсти состояніе. Если людей хватаетъ только на обработку земли — торговля гибнетъ и наоборотъ, если люди занимаются только одной торговлей — земледліе погибаетъ.
Что же касается до государствъ католическихъ, то въ нихъ нетолько заброшено земледліе, но даже промышленость является вредной и вс стремятся заучить нсколько словъ мертваго языка. Какъ только человкъ запасется этимъ знаніемъ, онъ уже не затруднится въ выбор занятій и идетъ прямо въ монастырь, гд и находитъ спокойную жизнь и нкоторое довольство, за которыя въ міру ему бы пришлось не мало потрудиться въ пот лица.
Но это не все. Въ рукахъ дервишей сосредоточиваются почти вс сокровища государства, это нчто въ род цлаго общества скупцовъ, забирающихъ себ все и никогда, ничего, никому не дающихъ. Они копятъ, копятъ доходы и составляютъ капиталъ. Какое богатство находится, такъ сказать, въ параличномъ состояніи, нтъ обращенія — нтъ и торговли, нтъ искусствъ, нтъ производства.
Нтъ ни одного протестантскаго принца, который не накладывалъ бы паевой народъ боле податей, чмъ Папа — на своихъ подданныхъ и между тмъ послдніе гораздо бдне первыхъ. Торговля оживляетъ однихъ, а монашество умерщвляетъ другихъ.

Изъ Парижа, въ 26 день мсяца Шабана, 1718 г.

ПИСЬМО CXVII.

Узбекъ къ тому же

Намъ нечего больше сказать объ Азіи и Европ, перейдемъ къ Африк. Тутъ намъ придется ограничиться только ея берегами, такъ какъ внутренность ея еще не изслдовано.
Берберія, съ господствующей религіей мусульманской, въ настоящее время гораздо меньше населена, чмъ во времена Римлянъ, о причин же этого я уже говорилъ теб. Берега же Гвинеи должны быть очень пустынны, такъ какъ вотъ уже боле двухъ сотъ лтъ, царьки или правители селеній продаютъ своихъ подданныхъ европейцамъ, для перевозки ихъ въ Американскія колоніи.
Странно только, что Америка, получающая ежегодно такое множество новыхъ жителей, пустынна и не извлекаетъ никакой выгоды изъ постоянныхъ потерей Африки.
Невольники, перевозимые въ другой климатъ, гибнутъ тысячами, работа въ рудникахъ, вредныя испаренія выходящія изъ нихъ, ртуть, добываемая переселенцами, убиваетъ ихъ безпощадно. Нтъ ничего странне, какъ убивать такое множество людей ради того, чтобы вынуть изъ ндра земли золото и серебро, эти металлы сами по себ совершенно безполезны и превратились въ сокровища единственно только потому, что изъ выбрали ихъ обозначать.

Изъ Парижа, въ послдній день мсяца Шабанъ, 1718 г.

ПИСЬМО СXVIII.

Узбекъ къ тому же.

Плодородіе народа иногда зависитъ отъ самыхъ ничтожныхъ обстоятельствъ. Евреи, иногда совершенно исчезающіе съ лица земли и за тмъ опять возрождающіеся съ новой силой, восполняли свои постоянныя потери единственно только надеждой на рожденіе могущественнаго царя, будущаго властителя міра.
Древніе персидскіе цари обладали такимъ множествомъ подданныхъ, благодаря только догмату своей религіи, гласящему, что каждый Персъ, чтобы угодить Богу долженъ: родить ребенка, обработать поле и посадить дерево.
Если Китай и обладаетъ такимъ удивительно многочисленнымъ народомъ, то это является слдствіемъ извстнаго взгляда на вещи: у нихъ дти смотрятъ на своихъ отцовъ, какъ на боговъ, и уважаютъ ихъ наравн съ ними.
Посл ихъ смерти дти приносятъ имъ жертвы и, думая, что благодаря этимъ жертвамъ души покойниковъ возрождаются къ новой жизни, каждый старается увеличить свою семью такую покорную въ этой жизни, и такую необходимую въ будущей.
Но и мусульманскія государства сильно пустютъ, благодаря господствующему мннію, которое, несмотря на всю свою святость, вредно дйствуетъ на народъ. Мы считаемъ себя путниками, обязанность которыхъ думать о своемъ будущемъ отечеств. Полезныя и прочныя работы, заботы объ упроченіи состоянія нашихъ дтей, различныя предположенія, кажутся намъ странными.
Спокойные въ настоящемъ, беззаботные въ будущемъ, мы не даемъ себ труда ни поправлять публичныя зданія, ни обработывать неплодородныя земли, ни воздлывать плодородныя, мы живемъ, относясь безучастно ко всему и предоставляемъ все Провиднію.
Тщеславіе установило у европейцевъ несправедливое право старшинства, обращающее вниманіе отца только на одного изъ дтей, и заставляющаго его забывать объ остальныхъ. Состояніе одного образуется насчетъ прочихъ членовъ семьи. Мало того, оно разрушаетъ равенство между гражданами.

Изъ Парижа, въ 4 день мсяца Рамазана, 1718 г.

ПИСЬМО СХІХ.

Узбекъ къ тому-же.

Страны, населенныя дикарями, обыкновенно бываютъ очень скудно населены благодаря господствующему почти у всхъ ихъ отвращенію къ работ и земледлію. Это отвращеніе такъ велико, что когда они проклинаютъ своихъ враговъ, то не желаютъ имъ ничего другого, какъ обработывать землю, считая только охоту и рыбную ловлю благородными упражненіями, достойными ихъ.
Но такъ какъ часто охота и рыбная ловля приносятъ очень мало дохода, то они часто голодаютъ, не говоря уже о томъ, что не во всякой стран водится въ такомъ изобиліи дичь и рыба, чтобы поддерживать существованіе большаго народа, къ тому же, какъ извстно, животныя избгаютъ слишкомъ населенныхъ мстъ.
Селенія дикарей, въ двсти или въ триста жителей, расположенныя на довольно порядочномъ разстояніи другъ отъ друга, съ интересами такими же разными, какъ бываютъ разны интересы двухъ имперій, не могутъ помогать другъ другу, какъ то длаютъ большія государства, гд каждая часть соотвтствуетъ и взаимно помогаетъ другъ другу.
У дикарей есть еще обычай, не мене пагубный, чмъ первый: женщины, изъ боязни потерять любовь своихъ мужей, длаютъ себ выкидыши.
Законъ здсь строго преслдуетъ преступницъ: каждая двушка, необъявившая суду о своей беременности, наказывается смертью, если ея ребенокъ умретъ: ни стыдъ, ни страхъ, ни даже какое нибудь несчастье не извиняются.

Изъ Парижа, въ 9 день мсяца Рамазана, 1718 г.

ПИСЬМО СХХ.

Узбекъ къ тому-же.

Вслдствіи колонизаціи страна, откуда берутъ невольниковъ, обыкновенно ослабваетъ, въ то же время не увеличивая народонаселенія той, куда ихъ переводятъ, такъ такъ, съ перемной климата, смертность между невольниками увеличивается. Самое лучшее, если люди остаются тамъ, гд они есть: отъ перемны хорошаго воздуха на дурной являются разныя болзни. Воздухъ, какъ и растенія, состоитъ изъ частичекъ земли. Онъ до такой степени вліяетъ на насъ, что отъ него вполн зависитъ нашъ характеръ. При перезд въ другую страну мы длаемся больны.
Скудное населеніе служитъ признакомъ какого нибудь дурнаго качества почвы или климата, слдовательно, когда человка посылаютъ въ какую нибудь мало населенную страну, то достигаютъ совсмъ другихъ результатовъ, чмъ предполагаютъ.
Римляне убдились въ этомъ по опыту: они отсылали всхъ преступниковъ въ Сардинію, туда же посылали и Евреевъ. Длать нечего, приходилось помириться съ мыслью объ ихъ потер, что при ихъ презрніи къ нимъ было вовсе не трудно.
Великій Шахъ-Аббасъ, желая лишить турокъ средствъ содержать на границахъ большія арміи, выслалъ почти всхъ армянъ изъ ихъ страны и отослалъ боле двадцати тысячъ семей въ Галинъ, гд они вс перемерли въ очень короткое время.
Точно также и переселенія народа въ Константинополь не принесли желаемыхъ результатовъ. Огромное количество негровъ, о которыхъ мы еще надавно упоминали, не могли населить Америки.
Съ избіенія евреевъ Адріаномъ, Палестина совершенно опустла.
Нужно признаться, что значительныя истребленія народа почти непоправимы, а если народонаселеніе и пополняется, то все же пройдутъ вка, прежде чмъ оно достигнетъ той цифры, что была прежде.
Изгнаніе Мавровъ изъ Испаніи и въ настоящее время чувствуется такъ же, какъ и въ первый день: пустота не наполняется, а съ каждымъ днемъ длается все больше и больше.
Завоевавъ Америку, Испанцы заняли мсто ихъ прирожденныхъ жителей, но не могли населить ея: напротивъ, но какой то странной случайности, которую я назову лучше божественной справедливостью, разорители сами уничтожаютъ себя и съ каждымъ днемъ ихъ число длается все меньше и меньше. Слдовательно, государямъ нечего и думать населить свои государства колоніями. Я не утверждаю, чтобы это никогда не удавалось: есть такіе счастливые климаты, что въ нихъ родъ человческій всегда размножается, напримръ эти острова { Быть можетъ авторъ упоминаетъ здсь объ остров Бурбон.}, населенные трудно больными и выздороввшими отъ дйствія благотворнаго климата. Но если бы колонизація и удалась, то все-таки вмсто того, чтобы увеличить власть, она ослабила бы ее.
Карагеняне, какъ и Испанцы, открыли Америку, или, выражаясь точне, большіе острова, на которыхъ и завели торговлю, но увидя, что число жителей уменьшается, эта мудрая республика запретила своимъ подданнымъ эту торговлю.
Я осмливаюсь замтить, что вмсто того, чтобы переселять Испанцевъ въ Индію, слдовало бы переселить Индійцевъ и Метиссовъ въ Испанію и возвратить этой монархіи вс ея народы, разсянные по лицу земли. Если-бы Испанія сохранила хотя только половину своихъ колоній, она была бы самымъ опаснымъ и могущественнымъ государствомъ Европы.
Имперіи можно сравнить съ деревомъ, раскинутыя втви котораго отнимаютъ у ствола весь сокъ, а сами даютъ только одну тнь. Ничто такъ не удерживаетъ государей отъ завоеваній въ далекихъ странахъ, какъ печальный примръ Испанцевъ и Португальцевъ.
Эти два народа, съ необыкновенной быстротой завоевавъ огромныя государства придумали два совершенно различныхъ способа для ихъ сохраненія.
Испанцы, не надясь на врность покоренныхъ народовъ, ршили ихъ уничтожить и населить страну приверженцами Испаніи. Никогда еще ни одно безчеловчное намреніе не было исполнено съ большей точностью.
Съ появленіемъ Испанцевъ, огромное населеніе исчезло безслдно, какъ будто эти варвары, открывая Индію, руководствовались одной, только цлью, показать людямъ до чего можетъ дойти человческая жестокость. Этой то жестокостью они и взяли въ свою власть побжденную ими страну. Вотъ и суди по этому, какъ пагубны войны. Какъ могли они удержать въ повиновеніи столько милліоновъ? Какъ вести въ такой дали междоусобную войну? Что произошло бы съ ними, если бы они дали имъ оправиться отъ восторга и вмст съ тмъ страха?
Что же касается до Португальцевъ, то они избрали совершенно противоположный путь: они не прибгали къ жестокостямъ, но за то ихъ и изгнали изъ всхъ завоеванныхъ ими странъ. Голландцы поощряли это возстаніе и воспользовались имъ.
Какой принцъ позавидуетъ участи этихъ завоевателей? Кто пожелалъ бы сдлаться побдителемъ при этихъ условіяхъ? Однихъ изгнали, а другіе сами опустошили страну.
Ужъ такова судьба всхъ героевъ: или потерять завоеванную страну, или же, покоривъ страну, уничтожить ея жителей, уподобляясь безумцу, покупавшему дорогія статуи и зеркала и бросающему ихъ въ море.

Изъ Парижа, въ 18 день мсяца Рамазана, 1718 г.

ПИСЬМО СХХІ.

Узбекъ къ тому-же.

Кроткое управленіе государствомъ удивительно какъ способствуетъ къ умноженію рода. Доказательствомъ служатъ вс республики и боле всхъ Швейцарія и Голландія, дв самыя худшія страны, во всей Европ, если смотрть на почву, и которыя, несмотря на то, населены больше всхъ.
Ничто такъ не привлекаетъ иностранцевъ, какъ свобода и слдующій всегда за ней — достатокъ. Вс стремятся къ свобод ради нея самой, къ достатку же заставляютъ насъ стремиться наши нужды.
Въ стран богатой, гд появленіе дтей не заставляетъ нуждаться отцовъ, народонаселеніе всегда бываетъ густо.
Даже равенство гражданъ и вытекающее изъ него равенство въ средствахъ, даетъ изобиліе и жизнь всмъ частямъ государства и распространяетъ его везд.
Далеко не то въ странахъ, повинующихся одному лицу: государь, придворные и нкоторые избранные, обладаютъ богатствомъ, между тмъ какъ вс остальные терпятъ сильную нужду.
Если человку худо жить, и онъ знаетъ, что его дтямъ будетъ еще хуже, онъ никогда не женится, или же, если и женится, то побоится имть слишкомъ много дтей, чтобы они разстроили его состоянія и не впали въ бдность.
Но это не касается селянина или крестьянина: разъ женясь, онъ не побоится имть слишкомъ много дтей. Онъ знаетъ, что, сколько бы у него ихъ ни было, онъ всегда оставитъ имъ въ наслдство двузубую мотыку и кусокъ земли.
Но какая же польза государству отъ дтей, умирающихъ въ нищет? Они почти никогда не выростаютъ и, слабые и дряхлые, уже при самомъ рожденіи, длаются жертвами эпидемій, являющихся слдствіемъ нищеты и плохой пищи. Если же нкоторые изъ нихъ и достигаютъ зрлаго возраста, то все же остаются болзненными на всю свою жизнь.
Люди, какъ растенія, требуютъ ухода. Франція можетъ служить этому примромъ.
Въ прежнія времена, вс молодые люди старались жениться, какъ можно раньше, чтобы не попасть въ солдаты. Отъ такого множества браковъ родилось и много дтей, но голодъ и болзни уничтожили ихъ.
Если ужъ въ такомъ хорошемъ климат, въ такомъ благоустроенномъ государств какъ Франція, могло это случиться, то что уже говорить объ остальныхъ?

Изъ Парижа, въ 23 день мсяца Рамазана, 1718 г.

ПИСЬМО СXXII.

Узбекъ къ моллаку Мехмету-Али,
Охранителю Трехъ Могилъ,

въ Комъ.

Какую пользу приносятъ намъ посты имамовъ и власяницы монаховъ?
Господь два раза простеръ свою карающую руку надъ своими дтьми. Солнце померкло и освщаетъ только ихъ пораженія, ихъ арміи разсяны, какъ песокъ морской.
Имперія Османлисовъ потрясена.
Христіанскій муфтій съ трудомъ поддерживаетъ ее. Великій визирь Германіи есть бичъ Божій, посланный покарать послдователей Омара. Онъ всюду разноситъ гнвъ неба, возмущеннаго ихъ непокорностью и лукавствомъ.
Священный духъ имамовъ, ты денно и нощно оплакиваешь дтей пророка, совращенныхъ противнымъ Омаромъ! Твои внутренности трепещутъ, при вид ихъ несчастій, ты хочешь ихъ обращенія, а не погибели. Ты бы желалъ видть ихъ собранными подъ знаменами Али, а не разсянными въ горахъ и пустыняхъ.

Изъ Парижа, въ 1 день мсяца Шальваль, 1718 г.

ПИСЬМО СXXIII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Что могло бы быть причиной необыкновенной щедрости, изливаемой государями на своихъ придворныхъ? Хотятъ-ли они ихъ привязать этимъ къ себ? Но они уже привязаны къ нимъ, какъ только могутъ. И къ тому-же, пріобртая себя подарками друзей, они въ то же время разоряютъ другихъ и теряютъ ихъ любовь.
Когда я подумаю о положеніи принцевъ, всегда окруженныхъ толпою алчныхъ и ненавистныхъ людей, я не могу удержаться, чтобы не пожалть ихъ, но мн ихъ еще больше жаль, когда у нихъ не хватаетъ силъ противиться вчнымъ просьбамъ.
Каждый разъ, когда я слышу объ щедрости, и о раздаваемыхъ ими милостяхъ и пособіяхъ, я невольно задумываюсь и мн кажется, что я слышу какъ публикуютъ слдующій приказъ:
‘Нкоторые изъ нашихъ подданныхъ безпрестанно обращаются къ намъ съ просьбами о выдач имъ пособій. Уступая масс поданныхъ намъ просьбъ мы ршились довести до всеобщаго свднія, что согласно ихъ заявленію, они всегда присутствовали при нашемъ вставаніи, что мы всегда встрчали ихъ на нашемъ пути, и, что находясь въ толп, они всегда старались приподняться ‘какъ можно выше, чтобы, сидя на чужихъ плечахъ, смотрть на наше величество. Мы получили нкоторыя прошенія, даже отъ особъ прекраснаго пола, умоляющихъ насъ обратить вниманіе на ихъ просьбы: нкоторыя изъ нихъ, очень пожилыя, просили насъ вспомнить, что он были украшеніемъ дворовъ нашихъ предшественниковъ, и что если генералы ихъ армій своими военными подвигами прославили Францію, то и он не мало содйствовали къ прославленію двора своими интригами.
‘Желая быть милостивымъ къ просителямъ и исполнить ихъ просьбы, мы повелли:
‘Чтобы каждый земледлецъ, имющій пятерыхъ дтей, отдлялъ бы ежедневно пятую часть раздаваемаго имъ дтямъ хлба.
‘Повелваемъ отцамъ семействъ длать это какъ можно врне.
‘Всмъ, имющимъ какое либо недвижимое наслдство, или, такъ называемую, ферму, мы запрещаемъ длать какую либо поправку, въ чемъ бы то ни было.
‘Всмъ, занимающимся какимъ либо ремесломъ, и никогда не присутствовавшимъ при вставаніи Нашего Величества, мы повелваемъ покупать какую либо одежду себ, женамъ и дтямъ ихъ, только черезъ каждые четыре года, кром того, мы запрещаемъ имъ пользоваться ихъ обычными небольшими удовольствіями, въ главные годовые праздники.
‘До свднія нашего дошло, что большинство гражданъ нашихъ городовъ заботится объ устройств своихъ дочерей, извстныхъ своею скромностью, мы повелваемъ имъ не выдавать ихъ замужъ до тхъ поръ, пока он, достигнувъ положеннаго закономъ возраста, не принудятъ ихъ къ тому. Мы запрещаемъ властямъ заботиться о воспитаніи ихъ дтей’.

Изъ Парижа, въ 1 день мсяца Шальваля, 1718 г.

ПИСЬМО CXXIV.

Рика къ ***.

Во всхъ вроисповданіяхъ очень затруднительно дать понятіе объ удовольствіяхъ, свойственныхъ людямъ ведущимъ добродтельную жизнь. Очень легко напугать дурныхъ людей длиннымъ рядомъ наказаній, угрожающихъ имъ, что же касается до людей добродтельныхъ, то, право, не знаешь, чего имъ и пообщать.
Мн случалось видть изображенія рая, при вид которыхъ каждый здравомыслящій человкъ охотно отказался бы отъ него: одни присуждаютъ души счастливцевъ попавшихъ въ рай вчно играть на флейт, другіе осуждаютъ ихъ на вчную прогулку, третьи, наконецъ, заставляющія ихъ мечтать объ ихъ земныхъ возлюбленныхъ, совсмъ позабыли что сто тысячъ лтъ срокъ довольно продолжительный, во время котораго у нихъ исчезнетъ всякое поползновеніе въ любовнымъ треволненіямъ.
Кстати, я припомнилъ исторію, слышанную мною отъ одного человка, долго жившаго въ стран Могола. Она доказываетъ, что индійскіе священники имютъ такое же скудное понятіе о ра, какъ и прочіе.
Какая-то женщина, недавно потерявшая своего мужа, пришла къ губернатору и стала просить о дозволеніи ей сжечь себя на костр. Но такъ какъ въ подвластныхъ магометанамъ странахъ, этотъ жестокій обрядъ строго запрещенъ, то онъ и отказалъ ей наотрзъ.
Видя что ея просьбы и мольбы тщетны, она разсердилась.
— Посмотрите, какъ мы стснены! вскричала она вн себя.
Бдной женщин даже не позволяютъ сжечь себя на костр, когда она того желаетъ! Видано ли это когда нибудь? Моя мать, мои сестры, вс сожгли себя на кострахъ! А когда я пришла къ этому скверному правителю и спросила у него позволенія, онъ разсердился и сталъ кричать на меня, какъ бшенный.
При этой сцен, совершенно случайно, присутствовалъ молодой бонза.
— Неврный, обратился къ нему губернаторъ, не ты ли вложилъ гнвъ въ эту женщину?
— Нтъ, отвтилъ онъ, я даже никогда не разговаривалъ съ нею, но если она повритъ мн, то, совершивъ свою жертву, она сдлаетъ пріятное Брам и будетъ за это вознаграждена сторицей, такъ какъ на томъ свт встртится съ своимъ мужемъ и вступитъ съ нимъ въ новый бракъ.
— Неужели? произнесла пораженная вдова. Неужели я встрчу тамъ мое^о супруга!
— Въ такомъ случа, я не хочу боле сжечь себя. Онъ былъ ревнивъ, угрюмъ и къ тому же. такъ старъ, что если Брама не измнитъ его, то я буду ему совершенно не нужна. Сжечь себя ради него!… Но я не пожертвую и пальцемъ, чтобы вытянуть его изъ ада. Двое старыхъ бонзъ соблазнявшіе меня, и знавшіе, мою съ нимъ жизнь, побоялись сказать мн объ этомъ. Но если богъ Брама думаетъ только этимъ вознаградить меня, то я отказываюсь отъ блаженства. Господинъ губернаторъ, я желаю принять магометанство. А вы, обратилась она къ бонз, если вамъ угодно, вы можете сказать моему мужу, что я жива и здорова.

Изъ Парижа, во 2 день мсяца Шальваля, 1718 г.

ПИСЬМО СXXV.

Рика къ Узбеку.

Завтра я ожидаю тебя здсь: но, несмотря на то, я посылаю теб твои письма изъ Испагани. Полученныя мною письма сообщили мн, что посланникъ великаго Могола получилъ повелніе выхать изъ государства. Говорятъ, что арестовали принца, дядю короля, которому было поручено его воспитаніе, что его отвели въ замокъ и что къ его дверямъ поставлена стража. Мн отъ души жаль принца.
Признаюсь, Узбекъ, я не могу видть слезъ, не пожалвъ плачущаго. Я люблю всхъ несчастныхъ, мн кажется, что только они и есть люди, пока человка, въ слав, пользуется богатствомъ и почестями, я отношусь къ нему безучастно, но какъ только онъ падаетъ, я начинаю его любить. Дйствительно, на что богатымъ и счастливима, людямъ моя безполезная нжность? Она слишкомъ приближается къ равенству. Богатые предпочитаютъ уваженіе, не требующее взаимности. но какъ только они утеряютъ свое величіе, имъ остаются только наши сожалнія, напоминающія имъ о прошломъ.
Я нахожу нчто безконечно наивное и вмст съ тмъ великое въ словахъ государя, сказавшаго наканун своего паденія, при вид плачущихъ придворныхъ:
— Ваши слезы свидтельствуютъ, что я еще вашъ король.

Изъ Парижа, въ 3 день мсяца Шальваль. 1718.

ПИСЬМО СXXVI.

Рика къ Иббену

въ Смирну.

Ты врно слышалъ о знаменитомъ корол Швеціи. Однажды онъ осаждалъ въ Норвегіи крпость, осматривая траншею въ сопровожденіи одного только инженера, онъ получилъ удара, въ голову, отъ котораго и умеръ. Тотчасъ-же арестовали его перваго министра, собрали государственный совтъ и его присудили къ обезглавливанію.
Его обвиняли въ большомъ преступленіи: въ клевет на народъ и въ лишеніи народа доврія короля, что по моему мннію, заслуживаетъ не одну, а тысячу смертей. Такъ, какъ если очернить въ глазахъ государя одного какого нибудь подданнаго, считается нехорошимъ поступкомъ, то какъ же назвать стараніе министра очернить народъ во мнніи того, кого само Провидніе поставило для устроенія народнаго счастія?
Я бы хотлъ, чтобы люди разговаривали съ королемъ, какъ ангелы съ нашимъ святымъ пророкомъ.
Не знаю, какимъ это образомъ, но всегда какъ-то случается, что министръ бываетъ гораздо хуже и зле своего короля и если этотъ послдній длаетъ какой либо дурной поступокъ, то всегда по внушенію своего министра. Но понимаешь ли ты, что человкъ только недлю сдлавшійся министромъ, а быть можетъ завтра рискующій потерять этотъ постъ, въ такой короткій срокъ можетъ возненавидть свою семью, свою родину и народъ?
И государь иметъ свои страсти, министръ раздражаетъ ихъ, въ эту сторону онъ и направляетъ свое министерство, у него нтъ другой цли въ жизни. Придворные соблазняютъ его своими похвалами, а онъ льститъ ему своими совтами, планами, которые онъ ему внушаетъ и наконецъ правилами, которыя онъ ему преподаетъ.

Изъ Парижа, въ 25 день мсяца Сафоръ, 1719 г.

ПИСЬМО СXXVII.

Рика къ Узбеку

Однажды я шелъ по Новому мосту съ однимъ изъ моихъ друзей. Дорогой онъ встртилъ своего знакомаго, который былъ, какъ онъ мн сказалъ, математикомъ, хотя и не походилъ на него, такъ какъ былъ до такой степени задумчивъ, что для того, чтобы спустить его съ облаковъ на землю, мой другъ долго трясъ его за плечо.
Вотъ уже цлую недлю какъ его занимало исчисленіе длины кривой линіи!
Они наговорили другъ другу любезностей и взаимно обмнялись нсколькими литературными новостями. Въ разговорахъ они незамтно дошли до дверей одного ресторана, куда и я послдовалъ за ними.
Я замтилъ, что находящіеся въ ресторан съ восторгомъ привтствовали математика и что гарсоны ресторана обращались съ нимъ гораздо почтительне, чмъ съ сидвшими въ углу двумя мушкатерами. Что же касается до него, то общее поклоненіе было ему очень пріятно: его лицо прояснилось и весело смялось. Его прямой умъ служилъ мриломъ всему, что говорилось вокругъ. Онъ походилъ на садовника, срзающаго въ своемъ саду растенія выросшія выше другихъ. Жертва своей справедливости, онъ почувствовалъ себя оскорбленнымъ отъ одной шутки подобно тому, какъ, слабое зрніе страдаетъ отъ слишкомъ яркаго свта. Все справедливое, честное находило въ немъ отзывъ. Почему его разговоръ и поражалъ своей странностью.
Случилось, что въ тотъ день въ обществ находился человкъ, видвшій прекрасный замокъ и восхитительные сады, а онъ видлъ въ этомъ всего только зданіе въ шестьдесятъ футовъ въ длину и тридцать пять въ ширину, да небольшую рощицу, неровно продолговатую, въ десять десятинъ, онъ очень бы желалъ, чтобы по правиламъ перспективы вс аллеи были везд одинаковой ширины. Онъ былъ очень доволенъ найденными тамъ часами, весьма странной конструкціи, и сильно возставалъ противъ ученаго, сидвшаго около меня, и къ несчастью спросившаго его не вавилонскіе ли часы показываютъ они?
Какой то охотникъ до новостей говорилъ о бомбардировк замка Фонтароби и объяснилъ намъ свойства линій, описываемыхъ бомбами въ воздух, это ему очень понравилось, но о цли, съ которой это длалось, онъ и слышать не хотлъ.
.Одинъ изъ бесдовавшихъ съ нами жаловался, что наводненіе, бывшее» въ прошлую зиму, положительно разорило его.
— Очень радъ, произнесъ математикъ: я вижу, что не ошибся въ сдланныхъ мною наблюденіяхъ и что дйствительно на землю выпало по крайней мр на два фута воды больше, чмъ въ прошломъ году.
Черезъ минуту онъ вышелъ изъ ресторана, и мы послдовали за нимъ. Такъ какъ онъ шелъ очень быстро и не обращалъ никакого вниманія на то, что происходило вокругъ, то и столкнулся съ какимъ то господиномъ, шедшимъ къ нему на встрчу. Толчекъ былъ такъ силенъ, что они взаимно оттолкнулись другъ отъ друга. Оправившись немного встртившійся съ математикомъ господинъ поднесъ руку ко лбу и сказалъ ему:
— Я очень радъ, что столкнулся съ вами, такъ какъ долженъ сообщить вамъ большую новость. Я издалъ моего Горація.
— Какъ! произнесъ математикъ, да вдь онъ существуетъ уже дв тысячи лтъ?
— Вы не поняли меня, началъ снова тотъ, я издалъ переводъ древняго произведенія, вотъ уже двадцать лтъ, какъ я занимаюсь переводами.
— Неужели? вы ничего не думаете цлыхъ двадцать лтъ! Вы говорите за другихъ, а они думаютъ за васъ.
— Милостивый государь, сказалъ ученый, неужели вы думаете, что переводя на общедоступный для всхъ языкъ знаменитыя произведенія извстнйшихъ авторовъ, я не оказалъ обществу никакой услуги?
— Я этого не говорю, я уважаю, какъ и вс прочіе, геніальныя произведенія, преведенные вами, но вы не походите на ихъ авторовъ, такъ какъ хотя вы и переводите постоянно, но васъ никогда не будутъ переводить. Переводы, какъ мдная монета, имютъ то же значеніе, какъ и золотая, и даже еще боле распространена въ народ, но они всегда слабе и хуже. Вы хотите, говорите вы, воскресить знаменитыхъ мертвецовъ, и я готовъ признать, что вы даете имъ тло, но жизни вы имъ не возвращаете: въ нихъ и нтъ оживлявшаго ихъ ума. Почему бы вамъ не заняться отыскиваніемъ истинъ посредствомъ изученій?
Посл этого совта они разстались, какъ мн кажется, весьма недовольные другъ другомъ.

Изъ Парижа, въ послдній день мсяца Ребіабъ, 1719 г.

ПИСЬМО СXXVIII.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Большинство законодателей были люди весьма ограниченные, которыхъ только слпой случай поставилъ во глав другихъ и которые почти всегда соображались только съ собственной прихотью.
Кажется они не имли никакого понятія о значеніи своей работы. и забавлялись, составляя ребяческія постановленія.
Они вдавались въ совершенно ненужныя подробности и въ исключительныхъ случаяхъ выказали свой узкій умъ, охватывающій только часть предметовъ.
Одни заговорили какимъ то высокопарнымъ языкомъ, что немыслимо для составителя законовъ. Какъ можно ихъ исполнять, если они написаны непонятнымъ языкомъ?
Безъ всякой необходимости они уничтожали законы, составленные уже раньше, и этой ненужной перемной только смутили народъ.
Правда, что по какой то причудливости скоре природы, чмъ человческаго ума, иногда нужно перемнить нкоторые законы. Но это случается очень рдко, а если и случается, то тутъ нужно дйствовать весьма осторожно и осмотрительно, чтобы народъ пришелъ къ тому убжденію, что законы святы, если для ихъ уничтоженія необходимы такія формальности.
Иногда они длали ихъ слишкомъ мудреными и слдовали скоре правиламъ логики чмъ голосу народной справедливости. Впослдствіи ихъ нашли слишкомъ суровыми и, по чувству справедливости, сочли нужнымъ ихъ уничтожить, но это средство причинило только вредъ. Каковы бы ни были законы необходимо имъ повиноваться и смотрть на нихъ, какъ на общественную совсть, съ которой и должны сообразоваться вс люди.
Впрочемъ, нужно признаться, что нкоторые между ними выказали много мудрости, давъ отцамъ неограниченную власть надъ дтьми.
Эта власть есть основа государственнаго спокойствія: нравы и обычаи гораздо лучше всякихъ законовъ воспитываютъ гражданъ.
Этой властью меньше всего злоупотребляютъ: это самый святой судъ.
Замчаютъ, что въ тхъ странахъ, гд въ рукахъ родителей находится больше власти, и семьи лучше. Отцы есть изображенія Творца вселенной, Который изъ любви къ людямъ прощаетъ имъ все и несмотря ни на что не отнимаетъ у нихъ надежды на спасеніе.
Я не кончу этого письма, прежде, чмъ не обращу твоего вниманія на особенность ума французовъ.
Говорятъ, они сохранили изъ римскихъ законовъ безчисленное множество совершенно ненужныхъ и даже хуже: они не заимствовали у нихъ могущества родительской власти, установленной у этихъ послднихъ, какъ первая законная власть.

Изъ Парижа, въ 4 день мсяца Семмада, 1719 г.

ПИСЬМО СХХIХ.

Рика къ ***.

Въ этомъ письм я поговорю съ тобою о народ, называемомъ здсь ‘встовщики’, эти встовщики собираются въ прекрасномъ саду, гд ихъ праздность всегда находитъ себ занятіе.
Государству они не приносятъ никакой пользы и если бы ихъ разговоръ, продолжался цлыхъ пятьдесятъ лтъ онъ имлъ бы т же послдствія, какъ и такое же продолжительное молчаніе. Но они сами считаютъ себя весьма значительными особами, такъ какъ говорятъ о блестящихъ планахъ и большихъ выгодахъ.
Главнымъ основаніемъ ихъ разговора служитъ глупое и смшное любопытство. Не найдется такого таинственнаго уголка куда бы они ни хотли проникнуть. Незнаніе чего нибудь, равнялось бы для лихъ смерти. Они знаютъ сколько женъ у нашего султана, сколько у него бываетъ ежегодно дтей, и хотя они и не разоряются на шпіоновъ, но знаютъ какія онъ принялъ мры для униженія Турецкаго Имератора и великаго Могола.
Какъ только у нихъ истощается разговоръ о настоящемъ, тотчасъ же переходятъ къ будущему, и опредляя будущее, руководятъ поступками людей. Они ведутъ въ бой генерала и, похваливъ тысячу пустяковъ, не сдланныхъ имъ, готовятъ ему тысячу другихъ, которыхъ онъ наврное никогда и не сдлаетъ.
Арміи перелетаютъ у нихъ какъ журавли, крпости валятся, какъ карточные домики, на каждой рк они строятъ мосты въ горахъ прокладываютъ дороги, въ пустыняхъ двигаютъ огромные магазины, все у нихъ есть, кром здраваго смысла.
Мой сосдъ по квартир получилъ отъ одного изъ нихъ слдующее письмо: оно показалось мн страннымъ и я сохранилъ его.
Вотъ оно:

Милостивый государь!

‘Я рдко ошибаюсь въ моихъ предположеніяхъ относительно современныхъ длъ. 1-го Января 1711 года, я предсказалъ, что въ продолженіи этого года умретъ императоръ Іосифъ, но такъ какъ тотъ былъ совершенно здоровъ, то я думалъ, что если я не объяснюсь ясне, меня поднимутъ на смхъ, а потому я высказался иносказательно, но люди, умющіе размышлять, поняли меня, 17-го Апрля въ назначенный мною годъ онъ умеръ отъ оспы.
‘Какъ только была объявлена война между турками и императоромъ, я отправился на поиски за нашими встовщиками и, собравъ ихъ у фонтана, предсказалъ имъ осаду Блграда и взятіе его. Я былъ такъ счастливъ, что мое предсказаніе сбылось. Правда, что во время осады я держалъ пари на сто пистолей, что Блградъ возьмутъ 18-го Августа 1717 года, а его взяли только на другой день: вотъ такъ неудача!
‘Когда я увидлъ, что испанскій флотъ высадился въ Сардиніи, я тотчасъ же подумалъ, что они возьмутъ ее: я высказалъ мое мнніе и это сбылось.
‘Увлеченный успхомъ, я добавилъ еще, что побдоносный флотъ возьметъ и Миланъ. Со мной не соглашались, я побился объ закладъ на пятьдесятъ пистолей и проигралъ ихъ, такъ какъ этотъ дьяволъ, Альберони отослалъ въ Сицилію свой флотъ и за разъ обманулъ двухъ искусныхъ политиковъ,— герцога Савойскаго и меня.
‘Это такъ смутило меня, что я ршился впредь только предсказывать, но ужь не биться боле объ закладъ.
‘Прежде, въ Тюльери, мы и не знали о пари и покойный графъ де-Л. не могъ ихъ терпть, но съ тхъ поръ, какъ толпа щеголей замшалась между нами, мы не знаемъ, чего намъ и держаться. Только что мы откроемъ ротъ, чтобы сообщить какую нибудь новость, какъ кто нибудь изъ этихъ молодыхъ людей уже предлагаетъ держать пари противъ насъ.
‘Однажды, когда я раскрывалъ мою рукопись и надвалъ на носъ очки, одинъ изъ этихъ фанфароновъ подскочилъ ко мн и прервалъ мою рчь на полуслов:
‘— Я держу пари на сто пистолей, что нтъ.
‘— Я сдлалъ видъ, что не слышу его словъ, и продолжалъ:— Маршалъ де ***, узнавъ…— Это неврно, сказалъ онъ снова, ваши новости всегда невроятны, это не иметъ никакого смысла.
Прошу васъ, милостивый государь, одолжить мн тридцать пистолей, такъ какъ, признаюсь, эти мари поставили меня въ весьма затруднительное положеніе. Посылаю вамъ копію съ двухъ писемъ, посланныхъ къ министру’.
Остаюсь…

1-е письмо къ министру:

Милостивый государь!

‘Я самый ревностный изъ всхъ врноподданныхъ короля. Это я заставилъ одного изъ моихъ друзей выполнить планъ, составленный мною по научнымъ даннымъ въ доказательство того, что Людовикъ Великій былъ самымъ великимъ изъ всхъ государей, носящихъ это прозваніе. Съ давнихъ поръ я тружусь надъ другимъ произведеніемъ, которое принесетъ нашему народу еще боле почета, если ваше преосвященство даруетъ мн привиллегію. Я хочу доказать, что съ самаго основанія монархіи, французы никогда не были побиты и что то, что утверждали до сихъ поръ историки, есть чистйшая ложь. Я часто бываю вынужденъ возстановлять ихъ на истинный путь и, смю льстить себ надеждой, что моя критика извстна всей читающей публик’.
Честь имю…

2-е письмо:

Милостивый государь!

‘Посл потери, понесенной нами въ лиц графа де-Л, мы умоляемъ васъ дозволить намъ избрать президента. Въ нашихъ совщаніяхъ безпорядокъ, и государственныя дла обсуждаются уже далеко не съ тмъ вниманіемъ, какъ прежде. Наша молодежь положительно не обращаетъ никакого вниманія на древнихъ, и между ними нтъ никакой дисциплины: это настоящій совта. Равоама, гд молодые повелваютъ стариками.
‘Тщетно вразумляли мы ихъ, что мы мирно владли Тюльери лтъ двадцать раньше ихъ рожденія. Мн кажется, что, въ конц концовъ, они выгонятъ насъ оттуда и, что вынужденные покинуть эти мста, гд мы такъ часто вызывали образы великихъ героевъ Франціи, мы перенесемъ паши совщанія въ садъ короля или въ какое либо еще боле отдаленное мсто’.

Изъ Парижа, во 2-й день мсяца Геммади 2, 1719 г.

ПИСЬМО СХХХ.

Реди къ Рика

въ Парижъ.

По прізд въ Парижъ, меня боле всего интересовала исторія и происхожденіе республики. Ты знаешь, что большая часть азіатцевъ не только не имютъ понятія объ этомъ род правленія, но они даже не могутъ себ представить другого, кром деспотическаго.
Первыя правленія, которыя мы узнали, были монархическія, и только впослдствіи и то совершенно случайно образовались республики. Наводненіе разорило Грецію, и новые жители населили ее, она привлекла къ себ почти вс египетскія колоніи и жителей азіатскаго побережья, а такъ какъ эти народы были управляемы королями, то и въ Греціи водворился тотъ же образъ правленія. Но тиранія этихъ государей тяготила народъ и онъ свергъ это иго. Изъ развалинъ столькихъ государствъ образовались республики, благодаря которымъ Греція возвысилась надъ другими государствами.
Любовь къ свобод, ненависть къ королямъ надолго сохранила Грецію независимой. Греческіе города нашли себ союзниковъ въ Малой Азіи, они основали тамъ свободные, какъ они сами, города, и служили имъ укрпленіемъ противъ предпріимчивости персидскихъ царей. Но это не все:
Греція населила Италію, Испанію и, быть можетъ, даже Галлію.
Извстно, что Есперида, столь извстная въ древности, и была Греція, на которую ея сосди смотрли, какъ на мсто вчнаго блаженства.
Греки, не нашедшіе у себя этого блаженства, отправились искать его въ Италію, Испанію, испанцы — въ Бетику или Португалію, такимъ образомъ, что вс эти страны носили это названіе у древнихъ.
Греческія колоніи привезли съ собой духъ свободы, заимствованный у этихъ благословленныхъ странъ. Вотъ почему въ эти отдаленныя времена въ Италіи, Испаніи и Галліи не встрчается монархическаго правленія. Ты увидишь, что и народы свера и Германіи такъ нее были не мене свободны, и если у нихъ и находятъ нкоторые признаки королевской власти, то только потому, что приняли за королей главнокомандующихъ арміями и правителей республикъ. Все это происходило въ Европ: что же касается до Азіи и Африки, то он всегда изнемогали подъ властью деспотизма, за исключеніемъ нкоторыхъ городовъ Малой Азіи, о которыхъ мы уже упоминали, и Карагенской республики, въ Африк. Весь міръ былъ раздленъ между двумя могущественными республиками: Римской и Карагенской.
Судьба африканскихъ государей, со временъ Дидона, положительно неизвстна. Возвышеніе могущества римской имперіи осчастливило бы весь міръ, еслибы не существовало несправедливой разницы между римскими гражданами и побжденными народами, еслибы правители провинцій не обладали бы такой неограниченной властью, и еслибы законы, запрещающіе тиранію, исполнялись въ точности.
Кажется, свобода создана только для европейскихъ народовъ, а рабство — для азіатскихъ. Тщетно римляне предлагали этотъ даръ каппадокійцамъ: этотъ подлый народъ отказался отъ него и устремился къ рабству, съ той же быстротой, какъ другіе къ свобод.
Цезарь всталъ во глав римской республики и завладлъ неограниченной властью.
Европа долго стонала подъ управленіемъ тирана, римская нжность смнилась насиліемъ.
Между тмъ цлая вереница сверныхъ народовъ, какъ потокъ, хлынула на римскія провинціи.
Напавъ врасплохъ они разгромили имперію и основали королевства. Эти народы были свободны и такъ ограничили власть своихъ королей, что въ строгомъ смысл слова они были только командующими арміями и генералами.
И такъ, эти государства, хотя и основанныя силой оружія, не почувствовали ига побдителя.
Когда азіатскіе народы, какъ напр. турки или татары, завладвали какой либо страной, они старались силой оружія завладть побжденными народами и водворить свою власть. Но свободные на родин сверяне, овладвъ римскими провинціями, не давали своимъ главнокомандующимъ большой власти. Нкоторые изъ нихъ, какъ напр. Вандалы въ Африк, и Готы въ Испаніи, при малйшемъ неудовольствіи свергали своихъ королей съ престоловъ. И у другихъ власть государей была чрезвычайно ограниченна, члены совта раздляли ее съ нимъ, войны предпринимались не иначе, какъ съ ихъ согласія, добыча длилась между командиромъ и солдатами, не допускалось никакой пошлины въ пользу короля, законы составлялись въ народномъ собраніи. Вотъ главныя правила государствъ, образовавшихся изъ развалинъ римской имперіи.

Изъ Венеціи, въ 20 день мсяца Регебъ, 1719 г.

ПИСЬМО СХХХІ.

Рика къ ***.

Пять или шесть мсяцевъ тому назадъ я зашелъ какъ-то въ ресторанъ и замтилъ тамъ какого-то господина, котораго вс слушали со вниманіемъ. Онъ говорилъ объ удовольствіи жить въ Париж, и жаловался на свою судьбу, принуждающую его жить въ провинціи.
— У меня пятнадцать тысячъ годоваго дохода въ поземельной собственности, но и охотно удовольствовался бы четвертью этой суммы выраженной въ деньгахъ. Тщетно прижималъ я моихъ арендаторовъ, тщетно взыскивалъ съ нихъ судомъ, я не получилъ съ нихъ ни гроша и только еще боле разорилъ ихъ. Мн ни разу не пришлось видть ста пистолей за-разъ. Если я задолжаю десять тысячъ франковъ, у меня возьмутъ вс мои помстья и я умру въ больниц.
Я ушелъ, не обративъ большаго вниманія на этотъ разговоръ, но вчера, очутившись въ томъ же квартал, я поровнялся съ тмъ же домомъ и увидлъ человка съ блднымъ, исхудалымъ лицомъ, разговаривающаго съ окружающими его людьми.
— Да, произнесъ онъ, возвышая голосъ, я разоренъ, мн нечмъ жить, въ настоящую минуту у меня на двсти тысячъ ливровъ банковыхъ балетовъ и сто тысячъ экю деньгами. Я нахожусь въ ужасномъ положеніи, я считалъ себя богатымъ, а между тмъ я нищій. Ахъ, еслибы у меня былъ небольшой клочекъ земли, гд бы я могъ укрыться отъ невзгодъ, я съумлъ бы ужь прокормить себя, но у меня нтъ и пяди земли.
Совершенно случайно, я повернулъ голову въ другую сторону и увидлъ человка гримасничающаго, какъ безумный.
— Кому теперь врить? кричалъ онъ, я доврилъ мои деньги измннику, котораго я всегда считалъ своимъ другомъ, и онъ возвратилъ мн ихъ! Какое лукавство! Что бы онъ тамъ ни говорилъ, въ моихъ глазахъ онъ всегда останется обезчещеннымъ!
Неподалеку отъ него стоялъ какой-то плохо одтый человкъ и поднявъ глаза къ небу, говорилъ:
— Да благословитъ Богъ намренія нашихъ министровъ! какъ бы мн хотлось увидть акціи въ дв тысячи и всхъ лакеевъ, ставшихъ богаче своихъ господъ.
Я полюбопытствовалъ узнать его имя, и мн сказали, что это очень бдный человкъ, генеалогъ по профессіи. Онъ не теряетъ надежду, что съ поднятіемъ курса новоиспеченные богачи почувствуютъ въ немъ нужду для измненія своихъ именъ и украшенія своихъ каретъ. Онъ воображаетъ, что ему удастся сдлать знатными сколькихъ онъ только захочетъ и даже дрожитъ отъ радости при вид, какъ умножаются его кліенты.
Наконецъ я увидлъ, какъ въ домъ вошелъ сухощавый и блдный старикъ и узналъ въ немъ встовщика, съ которымъ бесдовалъ въ тотъ разъ. Онъ не принадлежалъ къ числу людей обладающихъ побдоносной увренностью противъ всхъ невзгодъ и предсказывающихъ всегда побды и трофеи! Напротивъ, онъ былъ робокъ и сообщалъ только печальныя новости.
— Со стороны Испаніи дла плохи, сказалъ онъ печально, у насъ нтъ на границ кавалеріи и есть данныя бояться, чтобы князь Піо, имющій большое войско, не обложилъ податью всю Лангедокъ.
Противъ меня сидлъ философъ, довольно плохо одтый и, сожаля встовщика, поднималъ плечи по мр того, какъ тотъ возвышалъ голосъ. Я подошелъ къ нему и онъ шепнулъ мн на-ухо:
— Видите, этотъ фатъ, вотъ уже съ часъ, какъ разсказываетъ намъ о своемъ страх за Лангедокъ, а я вчера вечеромъ замтилъ на солнц пятно, которое, въ случа увеличенія, повернетъ всю природу въ усыпленіе, а между тмъ я никому ни сказалъ о томъ ни слова

Изъ Парижа, въ 17-й день мсяца Рамазана, 1719 г.

ПИСЬМО СXXXII.

Рика къ ***.

Однажды я отправился осматривать большую библіотеку въ монастырь дервишей, считающихся ея владтелями, но вынужденныхъ допускать въ нее всхъ въ назначенные часы дня. При вход я замтилъ серьезнаго господина, разгуливавшаго посреди безчисленнаго числа томовъ. Я подошелъ къ нему и попросилъ его сказать мн, какія именно книги въ дорогихъ переплетахъ.
— Милостивый государь, отвтилъ онъ мн, я здсь на чужбин и ршительно никого не знаю. Многіе длаютъ мн подобные же вопросы, но не могу же я перечесть вс эти книги, чтобы удовлетворить ихъ любопытству. Мой библіотекарь отвтитъ вамъ на вашъ вопросъ, такъ какъ, онъ день и ночь копается въ книгахъ. Это никуда не годный человкъ и давно уже въ тягость намъ, такъ какъ ничего не работаетъ на монастырь. Но я слышу звонокъ, сзывающій насъ въ трапезную, а такъ какъ вс подобно мн стоящіе во глав общины, должны быть первыми во всхъ упражненіяхъ, то и мн пора идти.
Сказавъ это, монахъ вытолкалъ меня изъ комнаты, заперъ дверь и во мгновеніе ока исчезъ изъ моихъ глазъ.

Изъ Парижа, въ 21-й день мсяца Рамазана, 1719 г.

ПИСЬМО СXXXIII.

Рика къ тому же.

На другой, день, я снова вернулся въ эту библіотеку и нашелъ тамъ уже другого человка. Видъ его былъ простъ, лицо умно, а обращеніе любезно. Какъ только я сообщилъ ему о мучившемъ меня любопытств, онъ охотно согласился удовлетворить его.
— Отецъ мой, сказалъ я ему, что это за толстые фоліанты, занимающіе всю эту сторону библіотеки?
— Это, отвтилъ онъ, истолкователи писанія.
— Ихъ довольно таки много! произнесъ я, по всей вроятности въ прежнія времена писаніе было очень темно, а теперь ясно. Остались ли еще какія либо сомннія? или спорные пункты?
— Ахъ, Боже мой, да какъ еще много! воскликнулъ онъ въ отвтъ, почти столько же, сколько строчекъ въ писаніи.
— А чмъ же занимались эти писатели?
— Они не отыскивали въ писаніи того, во что слдуетъ врить, чему врили сами, они смотрли на него, не какъ на книгу, содержащую догматы вры, но какъ на произведеніе, могущее придать авторитетъ ихъ собственнымъ мыслямъ, вотъ почему они и исказили весь смыслъ.
— Тутъ, рядомъ, находятся книги аскетическія или набожныя, затмъ нравственныя, боле полезныя, богословскія, вдвойн непонятные и по своему содержанію и по способу его выраженія. Вотъ, произведенія мистическаго характера…
— Отецъ мой, остановилъ я его, обождите минутку, не торопитесь, раскажит мн объ этихъ листикахъ.
— Сударь, сказалъ онъ, благочестіе согрваетъ нжное сердце, а равно и умъ, гд рождается восторгъ и восхищеніе. Это состояніе есть бредъ благочестія, иногда оно совершенствуется или, лучше сказать, переходитъ въ кіетизмъ. Вы знаете, піетистъ или приверженецъ мннія о спокойствіи души, есть ничто иное, какъ безумный ханжа и вольнодумецъ. Какъ видите, сударь, я съ вами откровененъ и говорю, что думаю. Если бы я захотлъ, я могъ бы въ вашемъ присутствіи восхищаться: Ахъ, какъ хорошо! Ахъ какъ прекрасно! и тогда вышло бы одно изъ двухъ: или бы я обманулъ васъ, или же обезчестилъ бы себя въ вашихъ глазахъ.
Тутъ нашъ разговоръ прекратился, такъ какъ дервиши отозвали его по какому то длу и мы разстались.

Изъ Парижа, въ 23-й день мсяца Рамазанъ, 1719 г.

ПИСЬМО СХXXIV.

Рика къ тому же.

На другой день, въ назначенный мн часъ, я снова пришелъ въ монастырь и знакомый мн дервишъ повелъ меня на то именно мсто, гд мы разстались.
— Вотъ, сказалъ онъ мн, грамматики, толкователи и коментаторы.
— Отецъ мой, сказалъ я ему, не могутъ-ли эти люди обойтись безъ здраваго смысла?
— Да, отвтилъ онъ. могутъ и, какъ кажется, и обходятся безъ него, но ихъ произведенія отъ того не длаются хуже, что для нихъ весьма удобно.
Вотъ, продолжалъ онъ, метафизика, вотъ физическія книги, находящія чудеса только въ твореніяхъ рукъ человческихъ. Вотъ медицинскія, настоящіе памятники хрупкости человческой природы и могущества, искусства, ставящаго насъ въ полную безопасность относительно смерти и позволяющаго намъ считать себя безсмертными. Рядомъ стоитъ анатомія, эти книги содержатъ гораздо мене описаній человческаго тла чмъ ихъ варварскихъ названій, что вовсе не излчиваетъ ни больнаго отъ его болзни, ни врача отъ его невжества. Вотъ химія, вотъ книги ученыя, полныя скрытнаго невжества, таковы содержащія разную чертовщину. Ужасныя по мннію большинства, по моему такъ просто жалкія! Какъ напримръ книги судебной астрологіи…
— Что вы говорите, отецъ мой! Книги судебной астрологіи, прервалъ я его пылко: это наиболе уважаемыя книги въ Персіи, он направляютъ вс дйствія нашей науки и руководятъ нами. Строго говоря, астрологи управляютъ не только нами, но даже и государствомъ.
— Если это правда, то вы живете подъ игомъ боле суровымъ, чмъ иго разума, это самая страшная изъ всхъ имперій: и я отъ души сожалю семью, находящуюся подъ властью планетъ.
— Мы пользуемся астрологіей,— произнесъ я, какъ вы алгеброй. Каждый народъ иметъ свою науку, съ которой онъ и сообразуетъ свою политику. Вс астрологи вмст не надлали въ Персіи столькихъ глупостей, сколько ваши математики. Неужели вы думаете, что звзды боле ошибаются, чмъ ваши кропатели системъ? Если бы во Франціи и Персіи сосчитать голоса за и противъ, то вы увидите, что астрологія восторжествовала бы.
Нашъ споръ прервали и мы должны были разстаться.

Изъ Парижа, въ 26-й день мсяца Рамазанъ, 1719 г.

ПИСЬМО CXXXV.

Рика къ тому же.

При слдующемъ свиданіи мой ученый свелъ меня въ отдльный кабинетъ.
— Вотъ, сказалъ онъ мн, книги новйшей исторіи. Обратите вниманіе на историковъ церкви и папъ я нарочно читаю ихъ почаще, чтобы укрпиться въ вр, но, къ несчастью, достигаю совершенно противоположныхъ результатовъ. Здсь стоятъ т, въ которыхъ описывается паденіе римской имперіи, образовавшейся изъ развалинъ такого множества монархій и изъ паденія которой, въ свою очередь, образовались другія.
Вотъ историки германской имперіи, слабая тнь первой имперіи и которая, какъ мн кажется, есть единственное могущественное государство на земл, не ослабвшее еще отъ дленія на части. Вотъ французскіе историки, описывавшіе сначала возникновеніе могущества французскихъ королей, потомъ его уничтоженіе, вторичное возникновеніе и наконецъ медленное умираніе продолжающееся нсколько вковъ.
Вотъ тамъ, вы найдете исторію испанскаго народа, вышедшаго изъ горъ, магометанскихъ князей, покоренныхъ также незамтно, какъ незамтно вмст съ тмъ быстро покорили они Испанію. У англійскихъ историковъ вы увидите возникновеніе свободы изъ несогласія и мятежа. Государей колеблющихся на непоколебимыхъ престолахъ, нетерпливый народъ, благоразумный даже въ гнв и хозяина моря (до сихъ поръ вещь еще не слыханная), соединяющій торговлю съ государствомъ.
Рядомъ съ ними стоятъ историки другой царицы моря, голландской республики, столь уважаемой въ Европ, страшной въ Азіи, передъ которой преклоняются столько королей.
Итальянскіе историки представляютъ намъ народъ нкогда владвшій всмъ міромъ, а теперь рабы всхъ остальныхъ. Вотъ исторія республики: Швейцаріи — олицетворенія свободы, Венеціи, славящейся своими сбереженіями, Генуи, знаменитой своими зданіями. Вотъ и сверныя республики и между ними Польская, такъ дурно пользующаяся своей свободой и правомъ избранія своихъ королей, что, кажется, она хочетъ этимъ утшить своихъ сосдей, потерявшихъ и то и другое.
Тутъ мы разстались до слдующаго дня.

Изъ Парижа, во 2 день, мсяца Шальваля, 1719 г.

ПИСЬМО СХXXVI.

Рика къ тому-же.

На другой день онъ повелъ меня въ другой кабинетъ.
— Здсь все поэты, сказалъ онъ мн, т. е. писатели, ремесло которыхъ ставить преграды здравому смыслу и утруждать умъ разными развлеченіями, подобно тому, какъ нкогда покрывали женщинъ различными украшеніями и драгоцнностями. Вы ихъ знаете, они нердко встрчаются и на Восток, гд горячее солнце боле разгорячаетъ воображеніе. Вотъ эпическія поэмы.
— А что такое эпическія поэмы?
— Говоря по правд, сказалъ онъ мн, я и самъ не понимаю: знатоки говорятъ, что ихъ только и было дв и то другія, издаваемыя подъ этимъ именемъ, вовсе не поэмы, но я и этого не могу утверждать. Мало того, говорятъ, что ихъ нельзя написать больше, что еще боле удивительно… Вотъ драматурги, которые, по моему, и есть настоящіе то поэты.
— Ихъ два сорта: комическіе и трагическіе. Вотъ лирики, которыхъ я презираю столько же, сколько уважаю другихъ. Вотъ авторы идилій и эклогъ, нравящихся своимъ содержаніемъ даже придворнымъ, и учащіе ихъ тихой спокойной жизни, по примру пастуховъ. Изъ всхъ авторовъ, которыхъ мы видли, вотъ самые опасные: это писатели эпиграмъ, которые, какъ маленькія стрлы ранятъ глубоко и опасно.
Здсь вы видите романы, говорящіе уму и сердцу. Ихъ авторы проводятъ всю свою жизнь въ отысканіи природы и никогда не находятъ ее. Герои ихъ произведеній такъ-же странны, какъ крылатые драконы и центавры.
— Я видлъ, произнесъ я, нкоторые изъ вашихъ романовъ, но если бы вы видли нашихъ, они бы еще боле поразили васъ. Они врны дйствительности и, кром того, очень стснены нашими правами. Десять лтъ пройдутъ, пока влюбленный увидитъ лицо своей возлюбленной, что даетъ полную невозможность разнообразить происшествія. Я увренъ, что вамъ не понравилось бы, если бы волшебница вызвала изъ подъ земли цлую армію, и чтобы одинъ герой убилъ ихъ боле ста тысячъ человкъ.
Въ нашихъ романахъ приключенія длинны и скучны,— а эти чудеса просто возмущаютъ насъ.

Изъ Парижа, въ 6 день мсяца Шальваля, 1719 г.

ПИСЬМО СХXXVII.

Рика къ Иббену

въ Смирну.

Здсь министры смняются одинъ за другимъ, какъ времена года: въ три года, четыре раза смнилась финансовая система.
Сегодня въ Турціи и Персіи взимается подать, какъ то длывали прежде основатели этихъ государствъ. Необходимо поддерживать этотъ обычай. Правда, мы длаемъ это далеко не такъ умно, какъ на восток: мы думаемъ, что между завдываніемъ доходами принца и завдываніемъ состояніемъ частнаго лица не больше разницы, чмъ между ста тысячами тумановъ и просто ста туманами. Но здсь это происходитъ гораздо таинственне. Здсь денно и нощно надъ этимъ трудятся великіе геніи и придумываютъ различные способы, они прислушиваются къ мнніямъ постороннихъ лицъ, безъ всякой просьбы вмшивающихся въ это дло. Они удаляются и живутъ въ уединеніи, куда входъ постороннимъ строго запрещенъ.
Какъ только покойный государь закрылъ глаза, начали подумывать о новомъ управленіи. Вс сознавали, что дло идетъ не такъ какъ слдуетъ, но не знали, какъ поправить.
Вс чувствовали себя не хорошо подъ неограниченной властью министровъ и пожелали ее раздлить, для чего и учредили нсколько совтовъ, вотъ почему, быть можетъ, это министерство одно изъ всхъ, съ наибольшимъ умомъ управляетъ Франціей. Но, существовало оно не долго, какъ и польза, принесенная имъ.
Когда покойный король умеръ, Франція представляла собою тло, страдающее отъ множества болзней: Ноайль взялъ мечь. отрзалъ прочь больныя части и приложилъ лкарство. Но, несмотря на то, внутри организма остался зародышъ болзни. Тогда нашелся иностранецъ, взявшійся за это лченіе и, посл употребленія нсколькихъ весьма сильныхъ средствъ, онъ подумалъ, что вернулъ ему здоровье и толщину, а между тмъ оно только вздулось.
Т, которые шесть мсяцевъ тому назадъ были богаты, стали теперь нищіе, а т, у кого не было даже хлба — утопаютъ въ роскоши. Никогда еще эти дв противоположности не соприкасались такъ близко. Иностранецъ вывернулъ государство, какъ старьевщика’ вывертываетъ платье. Онъ выказалъ то, что было скрыто и спряталъ то, что было снаружи. Отъ этой перемны произошло множество странностей. Лакеи, разбогатвшіе въ прошлое царствованіе, въ настоящее время хвастаются своимъ происхожденіемъ, къ носящимъ ихъ ливрею относятся съ тмъ же презрніемъ, съ которымъ еще такъ недавно относились къ нимъ самимъ. Они кричатъ что есть мочи:— Дворянство разорено! Какіе безпорядки! Какое смшеніе чиновъ! Проходимцы богатютъ. Предсказываю теб, что они въ свою очередь отомстятъ тмъ, кто будетъ посл нихъ и, что въ какія нибудь тридцать лтъ эти достойные люди надлаютъ порядочно таки шуму.

Изъ Парижа, въ 1 день мсяца Зилаге, 1720 г.

ПИСЬМО СXXXVIII.

Рика къ тому-же.

Вотъ примръ супружеской нжности, не просто только къ женщин, но къ королев. Шведская королева пожелала во чтобы то ни стало уступить корону своему супругу и объявила всмъ державамъ, что отказывается отъ управленія въ его пользу.
Шестьдесятъ съ чмъ то лтъ тому назадъ, другая королева, по имени Христина, отказалась отъ короны, чтобы всецло отдаться философіи. Не знаю, который изъ этихъ двухъ примровъ боле достоинъ восхищенія?
Не смотря на то, что я далеко не одобряю слабость тхъ, кто, чувствуя себя ниже своего призванія, оставляетъ свой постъ, такъ сказать дезертируетъ, я все-таки пораженъ величіемъ души этихъ двухъ принцессъ и сознаю, что умъ одной и сердце другой стоятъ гораздо выше ихъ счастья. Христина, живя въ т времена, когда вс стремились къ наслажденіямъ, пожелала изучать науки, а другая пожелала отдать свое счастье въ руки своего августйшаго супруга.

Изъ Парижа, въ 29 день мсяца Магаррома 1720 г.

ПИСЬМО СХХХІХ.

Рика къ Узбеку.

въ ***.

Парижскій парламентъ перевели недавно въ небольшой городокъ, называемый Понту азъ. Совтъ веллъ ему внести въ протоколъ объявленіе оскорбительное для него, а онъ внесъ его такимъ образомъ, что оно оскорбляетъ совтъ.
Подобное обращеніе угрожаетъ и другимъ парламентамъ.
Эти собранія всегда бываютъ гнусны: они приближаются къ королямъ только для того, чтобы говорить имъ грустныя истины и въ то время, какъ толпа придворныхъ рисуетъ имъ благоденствующій подъ ихъ управленіемъ народъ, они изобличаютъ лишь и подносятъ къ подножію престола стоны и слезы народа.
Это тяжелая ноша, дорогой Узбекъ, тяжело доводить истину до государей! Они должны понять, что т, кто ршаются на это, вынуждены къ тому долгомъ, уваженіемъ и даже любовью.

Изъ Парижа, въ 21 день мсяца Геммади, 1720 г.

ПИСЬМО CXL.

Рика къ тому-же.

Въ конц недли я навщу тебя, какъ пріятно мы проведемъ это время.
Нсколько дней тому назадъ меня представили одной придворной дам, пожелавшей взглянуть на мое чужеземное лицо. Я нашелъ ее красавицей, достойной милостиваго взгляда нашего монарха и высокаго званія утшительницы его сердца. Она много разспрашивала меня о правахъ Персовъ и образ жизни Персіянокъ. Мн показалось, что жизнь сераля не понравилась ей и что мысль, что одинъ мужчина раздляетъ свою любовь между десятью или даже двнадцатью женщинами, показалась ей отвратительной. Она завидовала счастью одного и жалла о грустномъ положеніи другихъ. Такъ какъ она любитъ чтеніе, особенно романы и поэзію, то и пожелала, чтобы я познакомилъ ее съ нашей литературой. То, что я ей разсказалъ, удвоило ея любопытство и она попросила меня перевести одинъ изъ принесенныхъ мною отрывковъ. Я исполнилъ ея просьбу и черезъ нсколько дней прислалъ ей переводъ персидской сказки. Быть можетъ и ты пожелаешь послушать ее въ перевод.

Персидская сказка.

Во времена шейка Али-Кана, въ Персіи жила женщина, по имени Зулема. Она знала наизусть весь Коранъ, ни одинъ дервишъ не понималъ лучше ея преданія св. пророковъ. Къ такому множеству знаній, она присоединяла еще и веселый умъ, такъ что когда она разговаривала съ кмъ нибудь нельзя было тотчасъ же понять, научала-ли она или просто забавляла своего собесдника.
Однажды она находилась съ подругами въ одномъ изъ залъ сераля, и одна изъ нихъ спросила ее, что она думаетъ о будущей жизни и вритъ-ли она тому, что рай уготованъ только для мужчинъ.
— Таковъ общій взглядъ, отвтила она имъ: мужчины ничмъ не пренебрегали, только чтобы унизить нашъ полъ. По всей Персіи разсянъ еврейскій народъ, утвержающій, что мы не имемъ даже души. Эти оскорбительныя предположенія основываются на гордости мужчинъ, желающихъ распространить свою власть даже на загробную жизнь, забывая между тмъ, что передъ Богомъ вс люди равны. Какъ женщины, такъ и мужчины получатъ награду по своимъ заслугамъ. Добродтельные мужчины пойдутъ въ рай, гд будутъ наслаждаться общанными пророкомъ наслажденіями, а женщины блаженствомъ въ объятіяхъ божественныхъ мужчинъ, подвластныхъ имъ. Каждая изъ нихъ будетъ имть свой сераль, въ которомъ заперты мужчины и ихъ будутъ охранять евнухи еще боле преданные, чмъ паши. Я читала въ арабской книг, прибавила она, что одинъ человкъ, по имени Ибрагимъ, былъ очень ревнивъ. У него было двнадцать женъ, настоящихъ красавицъ, съ которыми онъ обращался очень жестоко. Онъ былъ такъ ревнивъ, что не доврялъ боле ни евнухамъ, ни стнамъ сераля. Онъ вчно держалъ ихъ подъ замкомъ и не допускалъ къ нимъ никого изъ постороннихъ.
Никогда ни одно ласковое слово не слетало съ его губъ, по отношеніи къ этимъ бднымъ затворницамъ. Однажды, когда он находились въ зал сераля, одна изъ нихъ, боле смлая, чмъ другія, упрекнула его въ дурномъ характер.
— Подобное обращеніе внушаетъ одну только ненависть, сказала она ему. Мы такъ несчастны, что невольно желаемъ перемны, другія на моемъ мст пожелали бы твоей смерти, а я прошу только о моей, такъ какъ только одна смерть разлучитъ меня съ тобою.
Эти слова, вмсто того, чтобы тронуть жестокаго старика, вывели его изъ себя, онъ выдернулъ изъ за пояса ятаганъ и вонзилъ его въ грудь молодой женщины.
— Дорогія подруги, прошептала она слабымъ голосомъ, если небо сжалится надъ моей добродтелью, вы будете отомщены…
Съ этими словами она перешла туда, гд царствуетъ блаженство, гд добродтельныя жены наслаждаются никогда не прекращающимся счастьемъ.
Первое, что она увидла, былъ прелестный лучъ, испещренный яркими цвтами, по немъ струился свтлый ручей. Она вошла въ рощу, гд весело распвали птицы. Потомъ она увидла прекрасные сады, восхитительный дворецъ, наполненный красивыми мужчинами, ожидавшими ее. Двое изъ нихъ подошли къ ней и помогли ей раздться, другіе приготовили ей ванну и умаслили ея тло дорогими ароматами. Потомъ ей подали одежду гораздо богаче и красиве, чмъ та, которую она носила на земл и затмъ се повели въ зало, гд стоялъ роскошно накрытый столъ и горли душистыя дрова. Казалось, все окружающее ее соперничествовало между собою, чтобы привести ее въ восхищеніе. На одной сторон зала играла нжная музыка, на другой танцовали небесные духи. Но эти удовольствія были только началомъ другихъ. Изъ этой залы ее повели въ ея комнату, и, раздвъ ее, уложили въ великолпную постель, гд ее приняли въ свои объятія двое мужчинъ божественной красоты. Здсь она почувствовала наивысшую степень восторга, такъ какъ эти наслажденія превышали даже ея желанія.
— Я вн себя отъ восторга, сказала она имъ, и если бы я не знала, что я бесмертна, то подумала бы, что умираю. Это выше моихъ силъ, оставьте меня, я изнемогаю отъ наслажденія. Вы успокоили меня и я начинаю приходить въ себя. Зачмъ потушили факелы? Зачмъ меня лишили удовольствія видть вашу божественную красоту? Зачмъ я не могу… Но зачмъ видть? Вы снова приводите меня въ восторгъ! О, боги! Какъ пріятна эта темнота! Неужели я вчно буду съ вами? Я буду… Но нтъ, умоляю васъ, пощадите меня, такъ какъ вижу, что вы никогда не попросите пощады!
Посл долгихъ просьбъ, ея желаніе исполнили и она забылась въ ихъ объятіяхъ. Но ея сонъ продолжался не долго, минуты черезъ дв она очнулась и, ощутивъ два горячихъ поцлуя, она открыла глаза.
— Я боюсь, произнесла она, что вы меня не любите больше.
Но они разсяли ея сомнніе, и она воскликнула съ восторгомъ.
— Простите меня, теперь я уврена въ вашей любви и хотя вы и не увряете меня словами, но доказываете ее. Да, признаюсь вамъ, меня еще никогда никто не любилъ такъ горячо. Но, что это! вы оспариваете другъ у друга честь доказать мн эту любовь? Но если вы примшаете къ этом)г самолюбіе — тогда я пропала! Вы оба останетесь побдителями и только я одна буду побждена, во предупреждаю васъ, я легко не сдамся.
Затмъ споръ былъ прерванъ заглянувшимъ въ полу-темную комнату разсвтомъ. Въ спальную вошли слуги, разбудили молодыхъ людей и двое старцевъ свели ихъ въ сераль, гд ихъ держали для ея удовольствій.
Она встала, и вышла въ пріемную, сначала въ восхитительномъ утреннемъ наряд, а потомъ въ нарядномъ и роскошномъ плать. Въ эту ночь она еще боле похорошла, она придала ея лицу боле жизни и выраженія.
Вечеромъ она заперлась въ серал, гд, говорила она, живутъ безсмертные, осужденные провести съ нею всю жизнь. Она обошла вс комнаты и насчитала въ нихъ пятьдесятъ невольниковъ божественной красоты. Цлую ночь переходила она изъ комнаты въ комнату, и въ каждой она находила т же почести, но выраженныя неодинаково. Вотъ какъ проводила свою жизнь безсмертная Анаиса. Иногда, для разнообразія она переходила изъ дворца въ пещеру, и тамъ, гд она ступала, выростали цвты.
Ни разу, въ продолженія цлой недли, она не задумалась и всецло предавалась наслажденіямъ. На нее никогда не находило желанія углубиться въ самою себя. А между тмъ, живя въ серал своего мужа, Анаиса часто раздумывала объ окружающемъ и ея размышленія были гораздо серьезне, чмъ то можно было ожидать отъ, совершенно предоставленной самой себ, женщины. Это была единственная польза, принесенная ей суровымъ обращеніемъ ея мужа. Эта то сила духа и внушила ей презрніе къ смерти, прекратившей ея тяжелую жизнь и положившей начачо ея блаженству.
Мало по малу она вышла изъ подъ обаянія наслажденій и заперлась въ отдльной комнат своего дворца. Она задумалась о своемъ прошломъ зависимомъ положеніи и сравнивала его съ настоящимъ блаженствомъ. Несчастье ея бывшихъ подругъ тронуло ее и ей захотлось имъ помочь. Она приказала одному изъ приближенныхъ къ себ молодыхъ людей принять наружность ея мужа, идти въ сераль, овладть имъ, выгнать ея мужа и остаться тамъ до тхъ поръ, пока она не позоветъ его обратно.
Онъ такъ и сдлалъ, пріхалъ въ сераль и постучался въ него. Дверь отворилась передъ нимъ и евнухи пали къ его ногамъ.
Онъ бросился къ женскому отдленію, гд были заперты жены Ибрагима. Дорогою онъ вынулъ ключи изъ кармана стараго ревнивца, для котораго онъ сдлался невидимъ. Онъ вошелъ и поразилъ ихъ сначала своимъ кроткимъ и ласковымъ видомъ, потомъ своей пылкостью и предпріимчивостью.
Въ это время опомнившійся Ибрагимъ прибжалъ въ сераль и, громко крича и шумя, назвалъ себя. Испуганные евнухи разбжались во вс стороны. Ибрагимъ пришелъ въ женское отдленіе, и остолбенлъ, при вид распоряжавшагося тамъ двойника. Оправившись, онъ принялся звать на помощь, но евнухи отказались ему повиноваться, тогда онъ обратился къ своимъ женамъ, но и он уже перешли на сторону его соперника. Несчастнаго Ибрагима выволокли вонъ, и наврное-бы убили, если бы новый Ибрагимъ не приказалъ щадить его жизни. Завладвъ полемъ битвы, новый Ибрагимъ оказался вполн достойнымъ этого выбора и ознаменовалъ свое пребываніе дотол неизвстными еще въ серал чудесами.
— Ты вовсе не походишь на Ибрагима, говорили женщины.
— Скажите лучше, что этотъ самозванецъ не похожъ на меня, отвтилъ имъ торжествующій Ибрагимъ. Что же нужно длать, если даже того, что я длаю недостаточно для того, чтобы быть вашимъ супругомъ?
— Ахъ, мы даже не сомнвается, отвтили женщины. Если вы и не Ибрагимъ, то для насъ совершенно достаточно того, что ты достоенъ имъ быть.
Въ одинъ день ты доказалъ себ боле Ибрагимомъ, чмъ тотъ въ десять лтъ.
— Вы общаете мн говорить въ мою пользу противъ этого самозванца?
— Не сомнвайся, воскликнули он въ одинъ голосъ. Мы клянемся теб въ вчной врности, нами ужъ слишкомъ долго злоупотребляли. Измнникъ обращалъ слишкомъ мало вниманія на нашу добродтель. Теперь мы видимъ, что не вс мужчины походятъ на него. Они походятъ на тебя. Если бы ты зналъ, какъ мы его ненавидимъ.
— Я заставлю васъ еще боле его возненавидть, произнесъ Ибрагимъ, вы еще не знаете всей его вины передъ вами.
— Мы судимъ объ его несправедливости, по твоему мщенію, отвтили он.
— Да вы правы. Я сообразовалъ искупленіе съ его виной, я очень радъ, что вы довольны мною.
— Но, произнесли смущенныя женщины, что намъ длать, если онъ вернется?
— Мн кажется, ему будетъ довольно трудно васъ обмануть, отвтилъ онъ. Вдь хитрость уже не поможетъ, да къ тому же я отошлю его такъ далеко отсюда, что вы и не услышите о немъ. Съ этой минуты я самъ займусь устройствомъ вашего счастья. Я не буду ревнивъ, и съумю, не затрудняя васъ, заручиться вашей врностью. Я слишкомъ хорошаго о себ мннія, чтобы сомнваться въ вашей врности. Если вы не будете добродтельны со мною, то съ кмъ-же?
Во время этого разговора, продолжавшагося довольно долго настоящій Ибрагимъ снова вернулся въ сераль и нашелъ своихъ женъ счастливыми и веселыми.
Ревнивецъ не вытерплъ и убжалъ въ отчаяніи. Ложный Ибрагимъ послдовалъ за нимъ, схватилъ его и унесъ за дв тысячи лье отъ сераля.
О, боги! въ какомъ отчаяніи были бдныя женщины во время отсутствія ихъ дорогаго Ибрагима?!
Ужъ евнухи съ прежней строгостью принялись преслдовать ихъ, весь домъ былъ въ слезахъ и имъ уже казалось что все это былъ только сонъ.
Но вотъ наконецъ, божественный Ибрагимъ вернулся къ нимъ такой же добрый и ласковый, какъ и прежде.
Новый хозяинъ велъ себя совершенно противоположно старому. Онъ отпустилъ всхъ евнуховъ и открылъ всмъ доступъ въ свой, домъ онъ даже не хотлъ, чтобы его жены носили покрывала.
Даже странно было на него смотрть, когда онъ пировалъ со своими друзьями. Ибрагимъ былъ правъ, думая, что обычаи страны были не для него. Но онъ не отказывался ни отъ какой жертвы и охотно расточалъ сокровища ревнивца, который, вернувшись черезъ три года домой, нашелъ только своихъ женъ и тридцать шесть человкъ дтей.

Изъ Парижа, въ 16 день мсяцъ Геммади, 1720 г.

Письмо CLXI.

Рика къ Узбеку

въ ***.

Вотъ письмо, полученное мною отъ одного ученаго: оно наврное покажется теб очень страннымъ.

Милостивый государь.

‘Шесть мсяцевъ тому назадъ я получилъ въ наслдство отъ дяди шестьсотъ тысячъ ливровъ и прекрасно меблироварный домъ. Пріятно обладать богатствомъ, когда умешь имъ распоряжаться. Я не охотникъ до удовольствій и почти всегда сижу въ своемъ кабинет. Здсь вы найдете настоящаго любителя древности’.
‘Но въ настоящее время я разстался съ этими драгоцнными рдкостями. Нсколько дней тому назадъ я продалъ мой серебрянный сервизъ, чтобы купить себ глиняную лампу извстнаго философа стоика. Я избавился отъ зеркалъ, которымъ дядя покрылъ почти вс стны своихъ комнатъ, чтобы купить небольшое попорченное зеркальце временъ Виргилія, я съ наслажденіемъ вижу свое отраженіе тамъ, гд отражался Монтуанскій лебедь. Но это не все. Я купилъ за сто луидоровъ пять или шесть мдныхъ монетъ, бывшихъ въ ходу дв тсячи лтъ тому назадъ. Теперь въ моемъ дом нтъ ни одной мебели, которая бы не была сдлана до паденія имперіи. У меня есть небольшой кабинетикъ драгоцнныхъ и дорого стоющихъ манускриптовъ (рукописей) и хотя ихъ очень трудно читать, но я читаю ихъ гораздо охотне, чмъ печатные, которые не такъ правильны и къ тому же доступны всмъ. Не смотря на то, что я почти никуда не выхожу я ужасно люблю изучать древніе пути, временъ Римлянъ. Недалеко отъ меня, есть одинъ путь, проложенный Гальскимъ проконсуломъ. 200 лтъ тому назадъ. Отправляясь на дачу, я всегда прохожу по немъ, не смотря на то, что онъ удлиняетъ мой путь на цлый лье и къ тому же гораздо хуже почтовой дороги. Но что меня бситъ, такъ это то, что на немъ поставили верстовые столбы. Они приводятъ меня просто въ отчаяніе и я желалъ бы видть на ихъ мст древнія колонны.
Если вы знаете какую нибудь персидскую рукопись, то, приславъ ее мн, доставите мн большое удовольствіе, я заплачу вамъ за нее все, что только вамъ будетъ угодно и кром того дамъ еще рукопись моего сочиненія, которая вамъ покажетъ что и я не безполезный членъ въ литературной республик. Между прочимъ вы найдете въ ней диссертацію, гд я доказываю, что внокъ, внчавшій нкогда побдителей былъ дубовый, а не лавровый, кром того, васъ врно займетъ еще и другая рукопись, въ которой я доказываю, основываясь на ученыхъ догадкахъ, заимствованныхъ у самыхъ знаменитыхъ греческихъ авторовь, что Камбизъ былъ раненъ въ лвую ногу а не въ правую, потомъ въ третьей довожу до всеобщаго свднія, что маленькій лобъ считался у Римлянъ красотой, Я пришлю вамъ еще одинъ томъ in-4о въ поясненія стиха шестой книги Энеиды Виргилія. Все это вы получите не ране какъ черезъ нсколько дней, а теперь я посылаю вамъ только этотъ отрывокъ древне-греческаго миолога, не бывшаго еще въ печати и котораго я откопалъ въ пыли библіотеки.
Одно важное дло призываетъ меня: необходимо возстаноивть прелестный отрывокъ изъ Плинія, искаженный переписчиками пятаго столтія’.
Остаюсь и проч….
На одномъ остров, недалеко отъ Оркадскихъ, родился ребенокъ, его отцомъ былъ Эолъ, богъ втра, а матерью — одна нимфа изъ Каледоніи. Разсказываютъ, что считать онъ выучился по пальцамъ и что съ четырехъ лтъ, онъ сталъ такъ хорошо различать металлы, что разъ даже уличилъ свою мать, давшую ему мдное кольцо вмсто золотаго.
Когда онъ выросъ, отецъ научилъ его запирать втры въ бурдюки, которые онъ и продавалъ путешественникамъ, но такъ какъ торговля шла плохо, то онъ ее бросилъ и пустился странствовать въ сопровожденіи слпого бога случая.
Путешествуя онъ узналъ, что въ Бетик всюду сверкаетъ золото, вотъ онъ и отправился туда. Сатурнъ, царствовавшій въ той стран припалъ его ласково, но когда тотъ покинулъ землю, сынъ Эола сталъ громко кричать на всхъ перекресткахъ:
— Жители Бетики, вы считаете себя богатыми, потому что обладаете золотомъ и серебромъ, но вы заблуждаетесь. Мн жаль васъ. Послушайтесь меня, бросьте эту страну: переселяйтесь въ область фантазіи и я общаю вамъ сокровища, которыя поразятъ даже васъ самихъ. Съ этими словами онъ открылъ свои бурдюки и стала’ раздавать свои товары желающимъ.
На другой день онъ пришелъ на тотъ-же перекрестокъ и снова принялся кричать:
— Жители Бетики, хотите разбогатть? Вообразите себ, что я богатъ, да и вы тоже. Воображайте себя каждое утро, что ваше состояніе удвоилось въ ночь, потомъ встаньте и если у васъ есть кредиторы то заплатите имъ тмъ, что вы вообразили и имъ посовтуйте сдлать тоже самое.
Такъ повторялось нсколько дней.
Наконецъ онъ пріхалъ однажды на перекрестокъ усталый, запыхавшійся и вн себя отъ гнва:
— Жители Бетики, я совтывалъ вамъ воображать и вижу теперь, что вы этого не сдлали, въ такомъ случа я приказываю это вамъ. тутъ онъ хотлъ ихъ оставить, но благоразуміе остановило его. Я узналъ, что нкоторые изъ васъ такъ гадки, что спрятали свое золото и серебро. Пускай себ серебро, но золото!… золото!… Ахъ, это возмущаетъ меня… Клянусь моими священными бурдюками, что если они не принесутъ его мн, я ихъ строго накажу. Затмъ онъ прибавилъ убдительно: неужели вы думаете, что я этого требую, чтобы спрятать эти презрнные металлы? Въ знакъ моей невинности я всегда возвращалъ вамъ половину, когда вы приносили его ко мн.
На другой день онъ говорилъ уже другимъ голосомъ, ласково и льстиво:
— Жители Бетики, я узналъ, что вы спрятали часть вашихъ сокровищъ въ чужія земли: прошу васъ, верните ихъ, вы этимъ доставите мн большое удовольствіе.
Несмотря на то, что сынъ Эола говорилъ съ людьми не расположенными смяться, они все же были вынуждены отвернуться, чтобы не разсмяться ему въ лицо. Это не укрылось отъ него, но, несмотря на то, онъ собрался съ духомъ и снова обратился къ нимъ съ просьбою:
— Я знаю у васъ много драгоцнныхъ камней, во имя Юпитера, избавьтесь отъ нихъ. Если вы не можете этого сдлать сами, я помогу вамъ. Если вы послушаетесь меня, вы увидите, какъ вы разбогатете!! Я общаю вамъ въ награду, наилучшее изъ того, что находится въ моихъ бурдюкахъ.
Наконецъ онъ влзъ на подмостки и началъ твердить увреннымъ голосомъ:
— Жители Бетики, я сравнилъ васъ какіе вы въ настоящую минуту, съ тмъ, что вы были до моего прізда сюда и вижу, что вы стали самый богатый народъ на свт. Но чтобы докончить ваше обогащеніе, позвольте мн взять у васъ половину того, что вы имете.
При этихъ словахъ сынъ Эола взмахнулъ крыльями и улетлъ, оставивъ въ изумленіи слушателей.
На другой день онъ снова явился и началъ такъ:— Вчера я замтилъ, что моя рчь не понравилась вамъ. Въ такомъ случа забудьте ее. Правда половина слишкомъ много, чтобы достигнуть назначенной мною цли, можно прибгнуть къ другому способу. Соберемъ вс наши сокровища вмст, это сдлать не трудно, такъ какъ они не слишкомъ велики. И тотчасъ же три четверти изъ нихъ исчезли.

Изъ Парижа, въ 8 день мсяца Шабана, 1720 г.

ПИСЬМО CXLII.

Рика Натаніилу Леви, еврейскому врачу

въ Ливорно.

Ты спрашиваешь меня, что я думаю объ амулетахъ и талисманахъ. Почему ты обращаешься съ этимъ вопросомъ именно ко мн?
Ты еврей, а я магометанинъ, слдовательно мы оба суеврны. Я постоянно ношу боле двухъ тысячъ изреченій изъ Алкорана, къ моимъ рукамъ привязаны имена двухъ сотъ дервишей.
Но, несмотря на то, я не осуждаю тхъ, кто не вритъ въ силу нкоторыхъ изрченій. Я ношу эти священные амулеты по привычк и къ тому же чмъ они хуже колецъ и прочихъ украшеній? Но ты, ты вришь всей силой своей души въ ихъ таинственную силу и безъ нихъ, ты бы умеръ отъ страха.
Что ты ждешь отъ этихъ изрченій? Какое они имютъ отношеніе къ втру, чтобы успокоивать бури, къ пороху, чтобы умрять его силу?
Ты скажешь мн, что извстное обаяніе не разъ помогало выигрывать сраженіе, а я скажу теб, что нужно быть слпымъ, чтобы не видть, что побды одерживаются благодаря мстоположенію, храбрости солдатъ и опытности командировъ.
Я согласенъ съ тобою, что дйствительно существуетъ обаяніе: но и ты согласись со мною, что оно бываетъ не всегда.
Неужели ты думаешь, что смерть въ этихъ случаяхъ являющаяся въ тысячи видахъ, не дйствуетъ панически на толпу? Неужели ты станешь утверждать, что въ стотысячной арміи не найдется ни одного робкаго человка? Неужели ты думаешь, что робость, страхъ не переходить отъ одного къ другому?
Вс знаютъ, и чувствуютъ, что мужчины, какъ и вс созданія стремящіяся сохранить свою жизнь, страстно любятъ ее: это общій законъ и что тутъ искать, почему въ частномъ случа человкъ боится ея лишиться!
Нкоторыя священныя книги всхъ народовъ полны сверхестественнымъ, но въ этомъ нтъ ничего удивительнаго и чтобы это понять, необходимо удостовриться почему тысячи естественныхъ причинъ имютъ слдствіемъ сверхестественное.
Я не стану боле распространяться, Натаніилъ, мн кажется объ этомъ не стоитъ и говорить такъ серьезно.

Изъ Парижа, въ 20 день мсяца Шабана, 1720 г.

P. S. Когда я кончилъ письмо, я вдругъ услышалъ, что на улиц продаютъ письмо провинціальнаго доктора къ Парижскому (здсь печатаютъ и продаютъ всякія глупости и, что странне всего, находятся покупатели). Я счелъ нужнымъ послать его къ теб такъ какъ оно иметъ отношеніе къ нашему разговору.

ПИСЬМО ПРОВИНЦІАЛЬНАГО ДОКТОРА КЪ ПАРИЖСКОМУ СОБРАТУ.

Въ нашемъ город находился больной страдавшій безсонницей тридцать пять дней. Докторъ, лечившій его, прописалъ ему опіумъ, но онъ не ршался его принять.
Наконецъ онъ сказалъ врачу:
— Милостивый государь, я знаю человка, не занимающагося медициной, по обладающаго безчисленнымъ множествомъ средствъ противъ безсонницы. Позвольте послать за нимъ, и если въ эту ночь я не буду спать, то снова обращусь къ вашей помощи.
По уход врача, больной веллъ опустить занавсы и сказалъ своему слуг.
— Пойди къ г. Анису, и попроси его ко мн.
Г. Анисъ тотчасъ-же явился.
— Дорогой г. Анисъ, я умираю, я не могу спать, нтъ ли въ вашей лавочк Е и G, или нсколько благочестивыхъ книгъ составленныхъ Д. О. I. (Досточтимыми отцами Іезуитами), которыхъ вы не могли продать?
— Сударь, отвтилъ мн книгопродавецъ, у меня есть Cour Sainte, отца Коссена, въ шести частяхъ, я ихъ вамъ пришлю и желаю, чтобы он помогли вамъ. Если вы хотите сочиненія досточтимаго отца Родригеза, испанскаго Іезуита, я доставлю ихъ вамъ, по поврьте мн, держитесь лучше отца Коссена, и я увренъ, что съ Божьей помощью, вы почувствуете облегченія.
Наконецъ принесли Cour Sainte, стряхнули съ него пыль, и сынъ больнаго принялся за чтеніе. Уже на второй страниц больной почувствовалъ дйствіе лекарства и вс присутствующіе почувствовали слабость. Черезъ минуту ужъ вс захрапли, исключая больнаго, но въ скоромъ времени и онъ забылся.
На другой день, рано утромъ, явился докторъ.
— Ну что, принялъ больной прописанный мной опіумъ?
Отвта нтъ. Жена, дочь, маленькій мальчикъ, вс въ восторг показываютъ ему на сочиненіе отца Коссена. Онъ проситъ, чтобы ему объяснили, и ему отвчаютъ:
— Да здравствуетъ о. Коссенъ! его нужно послать въ переплетъ, Кто бы это могъ подумать? Да, это настоящее чудо!
Вотъ это сочиненіе усыпило моего отца. И затмъ ему объяснили какъ это произошло.
Этотъ случай поразилъ врача и онъ задумался надъ нимъ. Размысливъ, онъ ршилъ, что слдуетъ измнить методу лченія и испытать дйствіе духа. Основываясь на этомъ, онъ устроилъ совершенно новую аптеку, какъ вы и видите изъ перечисленія главныхъ лкарствъ.
Слабительное. Возьмите три листа Логики Аристотеля на греческомъ язык: два листа богословскаго схоластическаго договора наиболе остраго, какъ напр. Скота, четыре Парацельса, одинъ Ависена, шесть Аверросса, три Парфира, столько же Плотина, и столько же Ямилихія. Дайте этой смси настояться въ продолженіи сутокъ и лотомъ принимайте по четыре раза въ день.
Слабительное боле сильное. Возьмите десять постановленій совта, относительно Буллы и учрежденія ордена іезутовъ, очистите ихъ въ паровой ванн, смягчите каплей рзкой влаги, попавшейся въ общественный стаканъ и все это доврчиво, проглотите.
Рвотное. Возьмите десять проповдей, дюжину панихидъ, все равно чьихъ, только не до-Нима, собраніе новыхъ оперъ, пятьдесятъ романовъ, тридцать новыхъ дневниковъ. Все это положите въ колбу съ длиннымъ горломъ, оставьте пробродить, дня два и, затмъ очистивъ пескомъ, принимать. Если же не поможетъ, то:
Другое боле сильное: Возьмите мраморный листокъ бумаги, служившій переплетомъ для сборника произведеній французскихъ іезуитовъ, долейте водой и дайте постоять минуты три: затмъ согрйте ложку этой настойки и примите.
Самое простое средство для излченія астмы: Прочтите вс произведенія досточтимаго отца Мембура, бывшаго іезуита, стараясь останавливаться только въ конц каждаго періода, и мало по малу вы почувствуете облегченіе.
Средство для предохраненія лошадей отъ чесотки, гніенія стрлки и шелудей: Возьмите три категоріи Аристотеля, дв метафизическія степени, одно раздленіе, шесть стиховъ Шапелена, одну фразу, взятую изъ писемъ аббата СенъСирама. Напишите все это на клочк бумаги, потомъ сложите его и прикрпивъ къ лент, носите на ше.
Miraculum chimicum, de violenta fermentatio ne cum fumo, ign et flamma. Miscue quesnellianem infusionem cum infusione lallemaniana, fiat fermentatio cum magna vi, impetu et tonitru acidis pugnantibus, et indicem penetraatibus alcalinos sales, fiat evaporatio ardentium spirituum. Pone liquorem fermentatum in alambico, inde extrahes, et nihil inventes nisi caput mortuum.
Senіtіvum.— Recipe Molinae, ano dyni Chartas dtias. Escoboris relaxativi paginas sex, Vasquii emollientis folium unum, infunde in aquae communis libras iiij, ad consomptionem dimidiae partis: rolentur et exprimantur, et, in expessione, dissolve Bouni detersivi et Tamburini abluentis folia iij. Fiat clyster.
In Chloro sim, quam vulgus pallidos colores, aut febrim amatoriam, appellat. Revipe Aretinifiguras iiij, R. Thomae Sanchii de matrimonio folia ij, infundatur in aquae communis libras quinque. Fiat ptisana aperiens.
Вотъ лкарства съ необыкновеннымъ успхомъ употребляемыя нашимъ врачемъ. По его словамъ, онъ нарочно не употребляетъ рдкихъ средствъ, чтобы не разорить своихъ больныхъ, какъ напр. посвященную кому нибудь эпиграмму, не заставившую никого звать, слишкомъ короткое предисловіе, пастырское посланіе епископа, и произведеніе янсениста, презираемое янсенистомъ или восхваленное іезуитомъ. Онъ увряетъ, что эти лкарства только поддерживаютъ шарлатановъ, къ которымъ онъ чувствуетъ непреодолимую антипатію.

ПИСЬМО CXLIV.

Узбекъ къ Рик.

Нсколько дней тому назадъ, я встртилъ за городомъ, въ дом моихъ знакомыхъ, двухъ очень знаменитыхъ здсь ученыхъ. Они мн очень понравились. Разговоръ съ первымъ можно озаглавить такъ: То, что я сказалъ теб, врно, потому что я сказалъ теб это. А разговоръ съ другимъ такъ: То, чего я не говорилъ, не правда, такъ какъ я этого не говорилъ.
Первый мн очень понравился: такъ какъ упрямство человка до меня не касается, но если онъ длается дерзокъ, то это становится для меня непріятнымъ. Первый защищаетъ только свое мнніе, онъ правъ, такъ какъ это его собственность. Второй же нападаетъ на мннія другихъ, а это принадлежитъ уже всмъ:
Дорогой Рика, тщеславіе приноситъ мало пользы тмъ, кто обладаетъ имъ въ большей доз, чмъ слдуетъ.
Эти люди стремятся нравиться во что бы то ни стало. Они хотятъ быть выше другихъ, а между тмъ не могутъ даже и сравниться съ другими.
Скромные люди, придите въ мои объятія! Вы радость и утшеніе жизни! Вы, и сами того не подозрвая, богаче и лучше всхъ. И когда мысленно я сравниваю васъ съ людьми самонадянными, которыхъ я вижу везд, я невольно свергаю ихъ съ пьедесталовъ и повергаю къ вашимъ ногамъ.

Изъ Парижа, въ 22 день мсяца Шабана, 1720 г.

ПИСЬМО CXLV.

Узбекъ къ ***.

Умный человкъ всегда бываетъ непріятенъ въ обществ. Онъ мало съ кмъ говоритъ, и скучаетъ въ неподходящемъ къ нему кругу. Немыслимо, чтобы онъ не высказалъ своего неудовольствія, оттого-то у него и много враговъ.
Увренный въ томъ, что можетъ понравиться, когда только захочетъ, онъ рдко прибгаетъ къ тому.
Онъ почти всегда небрежно относится къ своему состоянію, такъ какъ всегда надется, благодаря своему уму, пріобрсти другое.
Между тмъ, какъ обыкновенный человкъ всюду старается изъ влечь выгоду.
Но если ужъ просто умный человкъ такъ мало пользуется выгодами своего положенія, то что сказать объ ученыхъ?
Каждый разъ, какъ только объ этомъ заговорятъ, я вспоминаю письмо одного изъ нихъ къ своему другу.
Вотъ оно.

Милостивый государь,

‘Каждую ночь я наблюдаю въ тридцати футовыя очки за огромными тлами, вращающимися надъ нашими головами, а когда я хочу отдохнутъ, то беру небольшіе микроскопы и наблюдаю за наскомыми.
Я не богатъ, и у меня только одна комната, я не могу въ ней развести даже огня, такъ какъ тутъ находится мой термометръ, теплота подняла бы въ немъ ртуть.
Въ прошлую зиму, я думалъ, что умру отъ холода, и хотя мой термометръ стоялъ на точк замерзанія, но я не двигался съ мста. Меня утшаетъ мысль, что я одинъ знаю точное измреніе температуры прошлаго года. Я имю мало сообщеній съ людьми, и не знаю почти никого. Въ Стокгольм, въ Лейпциг и еще въ Лондон есть люди, которыхъ я никогда не видлъ и по всей вроятности никогда не увижу, но съ которыми я нахожусь въ переписк, и даже не пропускаю ни одной почты.
Несмотря на то, что я никого не знаю въ квартал, въ которомъ я живу, я пользуюсь такой дурной славой, что вынужденъ даже перемнить мсто жительства.
Пять лтъ тому назадъ, моя сосдка сильно обругала меня за трупо-разсченіе собаки, которую она признала своей.
Вс приняли ея сторону, а жена мясника бросила камень въ меня и въ находящагося при этомъ доктора L… и онъ получилъ сильный ударъ въ лобную и затылочную кости, сильно потрясшій его мозгъ.
Съ тхъ поръ у кого бы ни пропала собака, вс говорятъ, что она попала ко мн въ руки. Одна женщина, потерявъ своего малютку, по ея словамъ любимаго изъ всхъ ея дтей, пришла ко мн и, не найдя его у меня, обвинила меня даже передъ судомъ. Мн кажется, я никогда не избавлюсь отъ злобныхъ нападокъ этихъ женщинъ.
Остаюсь и прочее…
Въ древности всхъ ученыхъ обвиняли въ колдовств. Я и не удивляюсь тому. Каждый думалъ самъ по себ: я развилъ мои способности, какъ только было возможно, между тмъ, какой нибудь ученый знаетъ гораздо больше меня, тутъ дло не обошлось безъ колдовства.
Въ настоящее же время ихъ обвиняютъ въ ереси и безбожіи.
Если ученый напишетъ какую нибудь статью, если онъ по своему характеру благороденъ и прямодушенъ, противъ него начнутся тысячи гоненій. Мало того его преслдователи не ограничатся этими оскорбленіями: какъ только его произведеніе появится въ печати — начнутся безконечныя ссоры. А какъ ихъ избгнуть? Онъ высказалъ свое мнніе и подтвердилъ его письменпо. Не зналъ же онъ, что за двсти лье отсюда, кто-то высказалъ совсмъ противоположное. Но война началась.
Еще если бы у него оставалась надежда, что современемъ на него обратятъ вниманіе, но нтъ! его уважаютъ только т, кто занимается тою же наукой, что и онъ. Философъ всегда съ презрніемъ относится къ историку, да и тотъ отплачиваетъ ему тмъ-же.
Что же касается до тхъ, кто ршительно ничмъ не запинается, то т бы желали, чтобы весь родъ людской погибъ въ забвеніи, какъ современенъ погибнутъ они сами.

Изъ Парижа, въ 26 день мсяца Шагхана, 1720 г.

ПИСЬМО CXLVI.

Узбекъ къ Реди

въ Венецію.

Давно уже сказано, что и справедливость и честность должны быть главными качествами великаго министра. Частный человкъ можетъ жить въ неизвстности: его знаютъ только его знакомые, но министръ, поступающій противъ чести, иметъ столькихъ судей, сколько свидтелей находятся при этомъ. Смю-ли я сказать? Главное зло, приносимое министромъ не въ томъ, что онъ разоряетъ свой народъ и вредитъ своему государю, но, по моему, въ томъ, что онъ подаетъ дурной примръ.
Ты знаешь, я долго путешествовалъ по Индіи. Я видлъ тамъ народъ по природ великодушный, но развращенный дурнымъ примромъ правителя, начиная съ послдняго подданнаго и кончая самымъ знатнымъ. Я видлъ, какъ по природ великодушный, добрый и врный народъ вдругъ превратился въ самый послдній,
зло переходило отъ одного къ другому и не щадило даже самыхъ здоровыхъ. Самые лучшіе люди стали нарушать справедливость, подъ предлогомъ, что ее нарушили другіе.
Оправдывая свои дурные поступки, они осуждали законы и называли необходимость несправедливостью и лукавствомъ.
Я видлъ, какъ нарушались самые святые договоры, какъ отвергались семейныя правила. Я видлъ алчныхъ должниковъ, гордящихся своей притворной бдностью, недостойныя орудія законовъ, длающихъ только видъ, что платятъ и не платящія вовсе и наносящія ударъ прямо въ грудь своихъ благодтелей. Я видлъ людей еще хуже, видлъ какъ они покупали за безцнокъ, или лучше сказать собирали на земл дубовые листья и отдавали ихъ на поддержаніе жизни вдовъ и сиротъ.
Я видлъ, какъ во всхъ сердцахъ загоралась жажда къ богатству. Я видлъ, какъ образовался союзъ для обогащенія не честнымъ трудомъ и промышленностью, но разореніемъ государя, государства и гражданъ. Я видлъ, какъ честный гражданинъ, жившій въ это ужасное время, ложась спать, говорилъ себ каждый вечеръ:
— Сегодня я разорилъ семью и завтра сдлаю тоже.
Я видлъ, какъ другой собирался убить своего обидчика съ помощью наемнаго убійцы.
Какое преступленіе можетъ быть хуже преступленія министра, развратившаго свой народъ, испортившаго самыя великодушныя души, и затемнившаго даже самую добродтель?
Что скажетъ потомство, когда ему придется краснть за своихъ отцовъ? Что скажетъ будущій народъ, когда онъ сравнитъ желзо своихъ предковъ съ золотомъ виновниковъ своихъ дней? Я не сомнваюсь, что дворянство откажется отъ безчесчащаго ихъ титула, и оставить настоящее поколніе въ ужасномъ ничтожеств, до котораго оно дошло.

Изъ Парижа, въ 11 день мсяца Рамазана, 1720.

ПИСЬМО CXLVII.

Старшій евнухъ къ Узбеку

въ Парижъ.

Такъ дольше продолжаться не можетъ. Твои жены вообразили себ, что твое отсутствіе даетъ имъ возможность длать безнаказанно что только имъ придетъ въ голову. Тутъ происходятъ ужасныя вещи и я самъ дрожу при мысли о томъ, что я долженъ сообщить теб.
Зелисъ, по дорог въ мечеть, уронила свое покрывало и открыла свое лицо передъ всмъ народомъ. Захи я нашелъ лежащую съ одной изъ ея рабынь, что строго запрещено законами сераля.
Совершенно случайно я перехватилъ письмо, которое я посылаю теб, я такъ и не могъ узнать, кому оно предназначалось.
Вчера вечеромъ какой-то юноша прогуливался въ саду сераля а когда его начали ловить, перелзъ черезъ ограду и скрылся. Прибавь къ этому еще то, что я не знаю и поврь мн теб измнили. Ожидаю твоихъ приказаній.
Если ты не отдашь въ мою власть всхъ женъ, то я не отвчаю теб ни за одну изъ нихъ и мн придется постоянно сообщать теб подобныя же грустныя всти.

Изъ Испаганскаго сераля, въ 1 день мсяца Регебъ, 1717 г.

ПИСЬМО CXLVIII.

Узбекъ къ старшему евнуху

въ Испаганскій сераль.

Этимъ письмомъ уполномочиваю тебя дйствовать съ безграничной властью надъ всмъ сералемъ, распоряжайся такъ-же самовластно, какъ бы я самъ. Страхъ и ужасъ да сопутствуетъ теб. Переходи изъ комнаты въ комнату и вноси съ собою наказаніе и кару, да содрогнется все окружающее тебя. Допроси сераль, начни съ рабовъ, не щади мою любовь. Все должно преклониться передъ тобою. Открой самыя сокровенныя тайны, очисти это ужасное мсто и водвори въ немъ изгнанную добродтель, такъ какъ съ этой минуты ты отвчаешь головой за ихъ малйшій проступокъ. Я подозрваю, что присланное тобою письмо адресовано Зелисъ, изслдуй это повнимательне.

Изъ ***, въ 11 день мсяца Зилаге, 1718 г.

ПИСЬМО CXIX.

Нарзитъ къ Узбеку

въ Парижъ.

Могущественный повелитель, старшій евнухъ скончался: такъ какъ я старше всхъ невольниковъ, то и занялъ его мсто, пока ты самъ не назначишь кого-либо другого.
Черезъ два дня посл его смерти, мн принесли одно изъ твоихъ писемъ къ нему: но я побоялся его распечатать и съ благоговніемъ спряталъ его до тхъ поръ, пока ты не изъявишь свою волю.
Вчера одинъ изъ невольниковъ прибжалъ ко мн въ полночь и сообщилъ, что въ сераль забрался какой-то молодой человкъ. Я всталъ, обошелъ вс комнаты и пришелъ къ тому убжденію, что это имъ пригрезилось Припадаю къ стопамъ твоимъ, всемилостивйшій владыко, и умоляю положиться на мое рвеніе, опытность и преклонные лта.

Изъ Испаганскаго сераля, въ 5 день мсяца Геммади 1, 1718 г.

ПИСЬМО CL.

Узбекъ къ Нарзиту

въ Испаганскій сераль.

Несчастный! Въ твоихъ рукахъ мой приказъ дйствовать быстро и энергично, Малйшее промедленіе можетъ навлечь непоправимое несчастье, а ты бездйствуешь!..
Происходятъ ужасныя вещи: быть можетъ половина моихъ невольниковъ заслуживаетъ смерти. Посылаю теб письмо, присланное мн старшимъ евнухомъ передъ смертью. Если бы ты распечаталъ присланный ему пакетъ, то нашелъ бы въ немъ кровавыя повелнія. Прочти ихъ и помни, что если ты ихъ не исполнишь, то поплатишься головой.

Изъ ***, въ 25 день мсяца Шальваля, 1718 г.

ПИСЬМО CLI.

Солимъ къ Узбеку

въ Парижъ.

Дальнйшее молчаніе сдлаетъ меня такимъ же преступникомъ какъ и прочіе въ серал.
Я былъ повреннымъ старшаго евнуха, самаго врнаго изъ твоихъ рабовъ. Предчувствуя близость смерти, онъ позвалъ меня къ себ и сказалъ:
— Я умираю съ радостью, только мысль, что жены моего повелителя оказались преступными, огорчаетъ меня. Да сохранитъ его небо отъ несчастій, которыя я предвижу въ будущемъ. О, если бы посл моей смерти моя грозная тнь могла ихъ вернуть къ долгу! Вотъ ключи отъ сераля. Иди и снеси ихъ старшему изъ черныхъ невольниковъ. Но если онъ не будетъ достаточно бдителенъ, предупреди твоего господина.
Сказавъ это, онъ скончался на моихъ рукахъ.
Я знаю о чемъ онъ писалъ теб за нсколько дней передъ своей смертью. Твои письма еще не распечатаны, но я знаю они водворили бы порядокъ. Послднее твое письмо перехвачено, не знаю кмъ, по все идетъ не такъ, какъ бы слдовало.
Между тмъ твои жены не знаютъ удержу: посл смерти старшаго евнуха, он какъ будто вообразили, что все имъ дозволено, только одна Роксана по прежнему скромна и послушна. Лица твоихъ женъ утратили свойственную имъ въ былое время скромность и сіяютъ счастьемъ и довольствомъ. Даже въ самыхъ мелочахъ я замчаю, до сихъ поръ невиданную здсь, вольность. Твои рабы сдлались небрежны въ исполненіи своихъ обязанностей.
Твои жены пробыла цлую недлю въ деревн, въ одной изъ твоихъ наиболе уединенныхъ дачъ. Говорятъ, что сопровождавшій ихъ невольникъ былъ подкупленъ и что передъ ихъ пріздомъ туда онъ спряталъ на дач двухъ молодыхъ людей, которыхъ и выпускалъ, какъ только мы уходили къ себ. Старый евнухъ, замняющій старшаго, настоящій дуракъ, вритъ всему, что ему ни говорятъ.
Это вроломство выводитъ меня изъ себя и если ты найдешь меня способнымъ управлять сералемъ, то общаю теб, если не добродтельныхъ, то по крайней мр врныхъ женъ.

Изъ Испаганскаго сераля, въ 6 день мсяца Ребіабъ, 1719 г.

ПИСЬМО CLII.

Нарзитъ къ Узбеку.

въ Парижъ.

Роксана и Зелисъ пожелали похать въ деревню: и я не счелъ нужнымъ имъ въ томъ отказать. Какъ ты счастливъ, Узбекъ, имя такихъ врныхъ женъ и такихъ бдительныхъ невольниковъ! Я управляю мстомъ, гд царствуетъ добродтель. Будь спокоенъ: твоя воля будетъ исполнена.
Здсь случилось происшествіе, сильно огорчающее меня. Армянскіе купцы, недавно пріхавшіе въ Испагань, привезли твое письмо, я послалъ за нимъ невольника, а по дорог письмо у него украли. Напиши скоре, такъ какъ я увренъ, что въ такое тревожное время, ты захочешь сдлать необходимыя распоряженія.

Изъ сераля Фатьма, въ 6 день мсяца Ребіабъ I, 1719 г.

ПИСЬМО CLIII.

Узбекъ къ Солиму

въ Испаганскій сераль.

Тебя я избираю управлять сералемъ и поручаю теб самое дорогое для меня на свт — отомстить за меня. Вступи въ свою новую должность, но забудь милосердіе и жалость. Я приказалъ моимъ женамъ слпо повиноваться теб. Теб я буду обязанъ спасеніемъ моей чести и моимъ спокойствіемъ.
Возврати мой сераль такимъ, какъ я его оставилъ. Но начни уничтоженіемъ преступниковъ, и заставь дрожать тхъ, кто намревался имъ быть. За твою услугу я награжу тебя, чмъ только пожелаешь.

Изъ Парижа, въ 4 день мсяца Шабана, 1719 г.

ПИСЬМО CLIV.

Узбекъ къ своимъ женамъ

въ Испаганскій сераль.

Да падетъ это письмо на васъ, какъ молнія небесная! Солимъ мною назначенъ старшимъ евнухомъ не для того, чтобы охранять васъ, но чтобы наказать васъ за ваши преступленія, и весь сераль долженъ ему подчиниться. Онъ разберетъ сдланныя вами преступленія и впредь будетъ держать васъ такъ строго, что вы невольно пожалете о вашей свобод, если не жалете своей добродтели.

Изъ Парижа, въ 4 день мсяца Шабанъ, 1719 г.

ПИСЬМО CLV.

Узбекъ Нессиру

въ Испагань.

Какъ счастливъ тотъ, кто зная цну тихой и спокойной жизни, живетъ въ своей семь, и не знаетъ другой страны, кром той, гд онъ явился на свтъ Божій.
Я живу въ варварскомъ климат, далеко отъ всего дорогаго моему сердцу. Тоска овладла мною: мн тяжело и только ревность, закравшаяся въ мою душу, внушаетъ мн подозрнія, ненависть и сожалнія.
Ты давно знаешь меня, Нессиръ: ты всегда читалъ въ моемъ сердц, какъ въ своемъ собственномъ. Ты наврное бы пожаллъ меня, если бы зналъ мое плачевное положеніе. Иногда я цлыхъ шесть мсяцевъ ожидаю встей изъ моего сераля, я считаю часы, минуты, мое нетерпніе еще боле удлиняетъ ихъ и когда долго жданное письмо наконецъ приходить, я не ршаюсь его вскрыть и боюсь, что полученная всть нанесетъ мн ударъ въ тысячу разъ хуже самой смерти.
Какая бы ни была причини, побудившая меня покинуть родину, но, Нессиръ, я не могу боле оставаться въ этомъ ужасномъ изгнаніи. Все равно, я умру здсь съ тоски! Сколько разъ я уговаривалъ Рику вернуться на родину, но онъ не соглашается и удерживаетъ меня здсь подъ тысячью предлогами. Онъ, кажется, совсмъ забылъ свою родину или, лучше сказать, совсмъ забылъ меня, такъ мало обращаетъ онъ вниманія на мои просьбы.
Какъ я несчастенъ! Я стремлюсь на родину, гд, быть можетъ, меня ожидаетъ еще большее несчастье! Къ чему? Я отдамъ себя во власть моихъ враговъ, но это еще не все: возвратясь въ сераль, я долженъ разспросить о томъ, что тамъ произошло безъ меня, и если я найду тамъ преступныхъ что будетъ со мной? Одна мысль объ этомъ пугаетъ меня и я прихожу въ отчаяніе.
Я запрусь въ стнахъ гораздо страшне для меня, чмъ для женщинъ, охраняемыхъ въ нихъ: мои подозрнія останутся со мною и даже въ моей постели, въ ихъ объятіяхъ, я не найду покоя. Даже въ эту минуту, столь неудобную для размышленій, моя ревность не оставитъ меня въ поко.
Если-бы люди, сердце которыхъ никогда не знавало любви, знали мои мученія, они перестали бы роптать на свою судьбу.

Изъ Парижа, въ 4-й день мсяца Шабана, 1719 г.

ПИСЬМО CLVI.

Роксана къ Узбеку

въ Парижъ.

Какой ужасъ, страхъ и мракъ царствуютъ въ серал, кровожадный тигръ даетъ волю своей свирпости. Онъ подвергъ пытк двухъ блыхъ невольниковъ, но не узналъ ничего. Большую часть нашихъ рабовъ онъ продалъ и принудилъ насъ смнить служившихъ намъ. Захи и Зелисъ подверглись ночью оскорбленію, онъ не побоялся даже поднять на нихъ руку. Онъ держитъ насъ взаперти, въ нашихъ комнатахъ и, хотя мы совершенно одн, но онъ велитъ намъ носить покрывала. Намъ запрещено говорить, а писать было бы преступленіемъ. Мы можемъ только плакать.
Новые евнухи поступили въ сераль, и не отходятъ отъ насъ ни днемъ ни ночью. Своимъ притворнымъ или настоящимъ недовріемъ, они нарушаютъ нашъ сонъ. Но меня утшаетъ мысль, что это продлится не долго и что эти непріятности прекратятся вмст съ моей жизнью, а она не будетъ продолжительна, жестокій Узбекъ, я не переживу этихъ оскорбленій.

Изъ Испаганскаго сераля, во 2-день мсяца Магаррама, 1720 г.

ПИСЬМО CLVII.

Захи къ Узбеку

въ Парижъ.

О, небо! Варваръ оскорбилъ меня, поднялъ на меня свою святотатственную руку! Онъ примнилъ ко мн самое позорное наказаніе, которымъ наказываютъ только дтей.
Сначала я была поражена стыдомъ, потомъ, почувствовавъ боль, огласила своимъ крикомъ своды сераля. Я просила пощады у ничтожнйшаго изъ людей, но онъ былъ неумолимъ. Съ этой минуты, я возненавидла его. Его присутствіе, его взгляды выводитъ меня изъ себя. Когда я остаюсь одна, я могу хоть плакать, но въ его присутствіи гнвъ овладваетъ мною, я чувствуя свое безсиліе, я впадаю въ отчаяніе.
Тигръ осмливается мн сказать, что онъ дйствуетъ по твоему приказанію. Когда онъ произноситъ имя того, кого я люблю, я не могу боле жаловаться, я могу только умереть. Я съ покорностью переносила твое отсутствіе и силою моей любви сохранила мою лю бовь. Ночи, дни, минуты, все принадлежало теб. Моя любовь возвышала меня надъ другими, а твоя заставляла меня уважать. Но теперь… нтъ, я не могу боле переносить этого униженія. Если я невинна, прізжай скоре. Если же я виновна, вернись, чтобы я могла умереть у твоихъ ногъ.

Изъ Испаганскаго сераля, во 2-й день мсяца Магаррама, 1720 г.

ПИСЬМО CLVIII.

Зелисъ къ Узбеку

въ Парижъ.

На разстояніи тысячи лье, ты признаешь меня виновной, и наказываешь меня! Ты допускаешь, чтобы ничтожный евнухъ поднялъ на меня свою руку! Онъ говоритъ, что дйствовалъ по твоему приказанію: тиранъ оскорбляетъ меня, а не его орудіе.
Мн все равно, ты можешь удвоить свою жестокость съ тхъ поръ, какъ я не могу боле тебя любить спокойно. Ты падаешь все ниже и ниже, но поврь, эта жестокость не дастъ теб счастья’ Прощай.

Изъ Испаганскаго сераля, во 2-й день мсяца Магаррама, 1720 г.

ПИСЬМО CLIX.

Солимъ къ Узбеку

въ Парижъ.

Всемогущій повелитель, мн жаль тебя и себя: никогда ни одинъ даже врный слуга не впадалъ еще въ подобное отчаяніе. Я боюсь даже написать теб о постигшемъ тебя несчастій.
Клянусь всми пророками, что съ той минуты, какъ ты доврилъ мн своихъ женъ, я ночь и день слдилъ за ними, я началъ мое управленіе наказаніями и повидимому он покорились мн. Но къ чему хвастать врностью, не принесшей теб никакой пользы?
Забудь мои прежнія услуги и смотри на меня, какъ на измнника, накажи меня за преступленія, которымъ я не могъ помшать.
Роксана, прелестная Роксана… о небо! кому довриться? Ты подозрвалъ Зелисъ и вполн доврялъ Роксан: но ея добродтель была не боле какъ маска. Я засталъ ее въ объятіяхъ молодаго человка. Увидя, что все открыто, онъ бросился на меня и ударилъ меня два раза кинжаломъ. На шумъ сбжались евнухи, и окружили его: онъ долго защищался и многихъ поранилъ. Онъ хотлъ проникнуть въ комнату Роксаны, чтобы, какъ онъ говорилъ, умереть на ея глазахъ. Но, наконецъ, онъ уступилъ и упалъ безъ чувствъ къ нашимъ ногамъ. Не знаю, слдуетъ ли ожидать твоихъ приказаній. Ты поручилъ мн отомстить и я отомщу.

Изъ Испаганскаго сераля, въ 8-й день мсяца Ребіабъ 1, 1720 г.

ПИСЬМО CLX.

Солимъ къ Узбеку

въ Парижъ.

Я ршился: твои непріятности прекратятся: я отомщу.
Я предчувствую уже тайную радость: твоя душа и моя успокоятся: мы уничтожимъ виновниковъ преступленія, и наказаніе будетъ такъ жестоко, что даже невинные поблднютъ.
Вы, не знающія своихъ чувствъ, и возмущающіяся даже противъ коихъ собственныхъ желаній, вчныя жертвы стыда и скромности, почему не могу я васъ ввести въ этотъ несчастный сераль и поразить васъ готовящейся въ немъ пролиться кровью.

Изъ Испаганскаго сераля, въ 8 день мсяца Ребіабъ 1, 1720 г.

ПИСЬМО CLXI.

Роксана къ Узбеку въ Парижъ.

Да, я обманула тебя! Я подкупила твоихъ евнуховъ: я посмялась надъ твоей ревностью и съумла сдлать изъ твоего страшнаго сераля пріютъ наслажденій и удовольствій. Я умру: ядъ разольется по моимъ жиламъ, зачмъ жить, когда единственнаго человка, удерживавшаго меня здсь, уже нтъ на свт?! Я умираю, но моя тнь улетитъ вмст съ нимъ.
Какъ могъ ты думать, что я такъ легковрна и поврю, что я для тебя что-либо иное, кром игрушки твоихъ прихотей? Нтъ, я могла вынести рабство, но я всегда оставалась свободной. Мой умъ всегда былъ независимъ.
Ты долженъ быть мн еще благодаренъ за принесенную теб жертву, за то, что я притворялась врной теб и таила въ моемъ сердц то, что я бы была должна объявить всмъ, за то, что я унизила добродтель, позволивъ этимъ именемъ назвать мою покорность Теб. Ты удивился не найдя во мн восторговъ любви, но еслибы ты зналъ меня, то нашелъ бы въ моей душ только страстную ненависть. Но ты долго врилъ въ мою любовь. Мы оба были счастливы: ты считалъ меня обманутой, а я обманывала тебя.
Этотъ языкъ, по всей вроятности, удивляетъ тебя. Неужели, огорчивъ тебя, я еще заставлю тебя любоваться моей смлостью? Но, дло сдлано, ядъ сжигаетъ меня, силы меня покидаютъ, и перо падаетъ изъ моихъ холодющихъ рукъ… Я чувствую, какъ ослабваю… даже моя ненависть длается слабе… умираю.

Изъ Испаганскаго сераля, въ 8 день мсяца Ребіабъ 1, 1720 г.

Конецъ II-го и послдняго тома.

‘Пантеонъ Литературы’, 1892

Монтескье Шарль-Луи
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Сцены из жизни богемы, Мюрже Анри, Год: 1851
  2. Париж в Америке, Лабуле Эдуар-Рене, Год: 1863
  3. Путешествия Лемюэля Гулливера, Свифт Джонатан, Год: 1726
  4. Женитьба Вильфреда, Вудхаус Пелам, Год: 1926
  5. Белинда, Броутон Рода, Год: 1883
  6. Хрупкое счастье, Берц Эдуард, Год: 1891
  7. Картины Миссисипи, Герштеккер Фридрих, Год: 1848
  8. Гедеон Флис, Люси Генри, Год: 1883
Электронная библиотека