А. А. Григорьевъ
А. А. Григорьевъ
НИГИЛИЗМЪ ВЪ ИСКУСТВ
НИГИЛИЗМЪ ВЪ ИСКУСТВ
‘Время’, No 8, 1862
Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/vremja/1862/AUGUST/nihilism.htm
____
Es ist das Loos des SchЪnen auf der Erde!
Нигилизм в искусстве, Григорьев Аполлон Александрович, Год: 1862
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Ex nihilo nihil.
Старая истина.
Мы всегда были той вры, что искуство, каково бы оно ни было въ данную эпоху, является всегда самымъ полнымъ и притомъ самымъ вразумленнымъ выраженiемъ смысла жизни въ данную эпоху. Этимъ мы не хотимъ конечно нисколько умалить ни заслугъ, ни достоинствъ науки, но то, до чего она доходитъ почастно, — искуство часто отгадываетъ сразу полно. Въ искуств первомъ раздается всегда слово эпохи или слово извстной минуты эпохи. Мы беремъ въ настоящемъ случа слово не въ какомъ-либо переносномъ, тмъ мене таинственномъ, а въ самомъ обыденномъ смысл, пожалуй какъ названiе извстной категорiи явленiй.
Каковъ напримръ нинаесть послднiй романъ Тургенева, а формула: ‘нигилизмъ‘, ‘нигилисты‘ только съ его появленiя перешла въ общее достоянiе. Мы не говоримъ, чтобы Тургеневъ формулу эту выдумалъ, но онъ пустилъ ее въ ходъ. Съ его легкой руки пошли толки о нигилизм и нигилистахъ въ жизни, въ наук, и даже не очень давно одинъ критикъ заговорилъ о нигилизм въ искуств, указалъ даже на существующiя уже будтобы явленiя нигилизма въ этой сфер, даже на поэтовъ нигилизма. Справедливо ли указалъ онъ, — другой вопросъ, но во всякомъ случа онъ почуялъ что-то носящееся уже въ воздух, хоть можетъ-быть еще неспустившееся на землю.
Но прежде чмъ разсуждать, спустилось ли на землю это странное что-то, носящееся въ воздух, надобно опредлить точне, чт такое можетъ быть связано съ понятiемъ о ‘нигилизм’ въ искуств.
Мы не намрены путаться въ отвлеченностяхъ. Возьмемъ исходною точкою тотъ самый образъ, въ которомъ художникъ воплотилъ идею нигилизма вообще. Удачно ли, нтъ ли въ художественномъ отношенiи, — мы здсь не станемъ ршать. Явно, что практически удачно, потомучто многiе страшно озлобились на это изображенiе какъ на клевету, многiе же пытались, хотя явно искуственно, возрадоваться ему какъ идеалу. Клевета на что? Радость чему?
Явно, что есть ‘что-то’, чего изображенiемъ можно раздражаться какъ клеветою или чего изображенiю можно возрадоваться какъ идеалу.
Отчего Базаровъ у Тургенева зоветъ себя не идеалистомъ (что ужь конечно понятно) и не матерьялистомъ, а нигилистомъ?
Что такое идеализмъ вообще, — мы пояснять не станемъ. Но чмъ матерьялизмъ и нигилизмъ различны между собою, это не для всхъ вроятно ясно. А вдь чмъ—нибудь да различны. Иначе не пронеслась бы въ воздух новая формула для выраженiя врованiй… то-бишь убжденiй… то-бишь… ршительно затрудняемся выдумать слово, которое бы служило выраженiемъ ‘чего-то’, заключающагося въ новой формул и схваченнаго ею въ воздух.
Вы помните конечно, что для Павла Петровича (т. е. дяди) нигилистъ — это человкъ, который ничего не признаетъ, для Николая Петровича (т. е. отца) это человкъ, который ничего не уважаетъ. Весьма тонкое различiе, выходящее изъ сущности самыхъ характеровъ лицъ, недоумвающихъ передъ поразившимъ ихъ слухъ новымъ терминомъ. Для Николая Петровича, человка боле простого и мене тонко развитаго, понятiе о нигилизм сливается съ понятiемъ о матерьялизм XVIII столтiя, матерьялизм фанатическомъ. Въ его воображенiи промелькнули Дидро, Эльвесьусъ, пожалуй даже маркизъ де-Садъ. А Павелъ Петровичъ знаетъ побольше: онъ и о ‘Stoff und Kraft’ слыхалъ. Аркадiй открываетъ имъ, что нигилистъ — это человкъ, который не склоняется ни передъ какимъ авторитетомъ, который не принимаетъ ни одного принципа на вру, какимъ бы уваженiемъ ни былъ окружонъ этотъ принципъ.
Дло объясняется: матерьялизмъ фанатическiй вмсто вры въ духъ, ожесточенно имъ ненавидимой, иметъ глубокую вру въ плоть. Матерьялизмъ Бюхнера признаетъ за догматъ вру въ силу и матерiю. Нигилизмъ, непринимая ни одного принципа на вру, не признетъ безъ поврки даже матерiи и силы. Вритъ… нтъ! это не слово, равно какъ и ‘убжденъ’… допускаетъ… опять и это не то! какъ же наконецъ выразиться?.. ну да просто онъ ржетъ лягушекъ и видитъ, или еще лучше — смотритъ чт изъ этого выходитъ.
Между идеализмомъ и матерьялизмомъ есть еще, вы знаете, скептицизмъ. Но нигилизмъ и не скептицизмъ. Скептицизмъ тоже вритъ, что можетъ-быть есть матерiя, а можетъ быть есть духъ, а можетъ-быть есть и матерiя, да есть и духъ вмст.
Мудреная вещь нигилизмъ. Или онъ лукавитъ, т. е. онъ тоже что матерьялизмъ, а то, небудучи идеализмомъ, онъ былъ бы скептицизмомъ, т. е. готовъ бы былъ, убдясь, поврить въ то или другое, или онъ запутался въ логическихъ противорчiяхъ… Да вдь онъ и логики впрочемъ не признаетъ!
Дло становится еще мудрене, когда понятiе о нигилизм переносится въ сферу искуства. Тутъ въ паралель съ нигилизмомъ, кром идеализма, его врага, и матерьялизма, его очевиднаго прiятеля (ибо иначе онъ былъ бы скептицизмомъ), кром наконецъ скептицизма становится еще реализмъ, дло опять-таки совсмъ другое.
Собственно реализмъ да идеализмъ были до сихъ поръ единственно-законными и даже пожалуй равно-законными формулами искуства, т. е. формулами неотвергаемыми жизнью. Идеализмъ… ну хоть кого бы? — положимъ величайшаго идеалиста Шиллера, и реализмъ… беремъ одно изъ современныхъ, наглядныхъ проявленiй реализма — Писемскаго, жизнь принимала и узаконивала вполн. Скептицизмъ узаконила она положимъ въ Байрон, потомучто подъ этимъ скептицизмомъ крылся жаркiй, но раздражонный и растравленный противорчiями идеализмъ, и терпла его… ну хоть въ Шелли. Матерьялизмъ въ вид положимъ ‘La pucelle d’Orlans’, она нето-что терпла, но допускала, какъ допускаются извстные азили, но въ вид напримръ романовъ де-Сада уголовно преслдовала, какъ преслдуются ею вс вообще уголовные факты, или стыдилась какъ-нибудь явно выразить къ нимъ сочувствiе, ибо гласно, общественно еще никто напримръ не цитировалъ стихотворенiй Баркова…
Но все-таки все это признанное, полупризнанное, преслдуемое или изъ чувства приличiя затаиваемое существуетъ или существовало.
Но чтоже такое нигилизмъ-то въ искуств?.. Не слишкомъ ли поторопился критикъ, признавшiй заявленiями его стихотворенiя одного молодого поэта? Духомъ, но никакъ конечно не формою, одно изъ нихъ близко правда къ мiросозерцанiю Баркова, другiя только ‘понапряжонне’ нкоторыхъ стихотворенiй Мюссе, — но не боле. Нигилизма мы еще тутъ, какъ ни въ одномъ изъ современныхъ явленiй, не видимъ. Видимъ усилiя, иногда очень комическiя, человка съ талантомъ, но съ крайнею молодостью взгляда, — скакнуть выше мры, но право не боле. Да и нечего тутъ видть иного.
Всего лучше, чтобы сколько-нибудь постараться разъяснить вопросъ, — выбрать нсколько всми признаваемыхъ за образцовыя произведенiя въ различныхъ родахъ искуства и приложить къ нимъ, какъ требованiя, вс различныя, исчисленныя нами формулы, т. е. идеализмъ, реализмъ, скептицизмъ, матерьялизмъ и нигилизмъ.
Начнемте съ мiра искуствъ пластическихъ. Мы знаемъ напримръ, что матерьялизмъ умренный увидитъ хоть бы въ Венер милосской одн только отличныя формы и не увидитъ того божественнаго, чт видитъ идеализмъ, и того грандiозно-дйствительнаго, чт долженъ признать послдовательный реализмъ, какъ одна изъ законныхъ формулъ искуства. Но чтоже за дло до Венеры милосской нигилизму? Базаровъ, когда онъ восхищается ‘свжатинкой’, не есть послдовательный нигилистъ, а хорошiй, но еще не крайнiй матерьялистъ. Матерьялизмъ допускаетъ если не красоту формъ, то покрайней-мр ихъ апетитность, и отнесясь довольно равнодушно къ Венер милосской, похвалитъ конечно отличныя формы, но всегда предпочтетъ имъ боле апетитныя формы Венеры-Каллипиги, въ крайнихъ же и боле послдовательныхъ своихъ требованiяхъ всегда пожелаетъ лучше красавицы живой, чмъ красавицы созданной художникомъ, яблока настоящаго, чмъ яблока нарисованаго…
Нтъ!.. мы ошиблись въ послднемъ случа: матерьялизмъ еще можетъ подчасъ пожелать любострастныхъ изображенiй. Вотъ авось-либо здсь-то мы и доберемся до сути дла, вотъ можетъ-быть тутъ-то мы и поймаемъ настоящее слово такъ-называемаго нигилизма.
Ко всему относясь критически, онъ въ отличныя формы, какъ въ формы, не вритъ, точно также какъ ни во что не вритъ, тмъ мене въ красоту, въ понятiе общее. Съ другой стороны, тоже вслдствiе критическаго отношенiя ко всему, онъ медицински дознаетъ ненормальность напряжонныхъ въ своихъ крайностяхъ стремленiй матерьялизма. Онъ не будетъ даже дразнить себя изображенiемъ положимъ яблоковъ, а просто, здорово скажетъ, что яблоко настоящее всегда вкусне чмъ яблоко нарисованое.
Ergo — яблоко нарисованое для него совсмъ не существуетъ. Онъ признаетъ только нормальное и здоровое ощущенiе, которому ненужно ни видть предметовъ своего вкуса повторенными въ искуств, ни поддразнивать свой апетитъ.
Ergo — ему нтъ никакого искуства и никакого отношенiя къ искуству.
Но мы взяли дло съ его наиболе рельефной стороны. Возьмемъ его поглубже, провримъ отношенiя различныхъ формулъ, и притомъ въ большей подробности, къ двумъ-тремъ какимъ-либо генiальнымъ, безспорно-признаваемымъ всми поэтическимъ образцамъ.
Чтобы взять нчто безспорное, такое, въ чемъ бы всякая формула могла найти, хоть съ натяжкою, свое, возмемте, какую-нибудь изъ драмъ Шекспира. Мы не предлагаемъ ни Шиллера, котораго красоту и правду способенъ отвергнуть узкiй реализмъ, и сохраняя благоговнiе къ которому нкоторые матерьялисты сами обличаютъ свою непослдовательность, ни Гомера, вполн, т. е. не рутинно доступнаго только немногимъ идеалисто-реалистамъ. Скажутъ намъ, что и Шекспира нкоторые идеалисты не понимали: вдь не понималъ же напримръ Жуковскiй Гамлета! Но вдь есть и узкiй идеализмъ, какъ есть узкiй реализмъ.
Мы избираемъ драматическiя произведенiя именно потому, что въ отношенiяхъ къ нимъ нельзя никакой формул оставаться хладнокровной. Надъ лицами произносится зрителями тотъ или другой судъ, и въ суд-то этомъ сказываются преимущественно извстныя жизненныя требованiя.
Возьмемте сначала хоть ‘Ромео и Джульету’. Отношенiе къ этой драм правильнаго идеализма и правильнаго реализма разсматривать нечего. Разница въ этихъ отношенiяхъ будетъ только въ томъ, что реализмъ пойметъ драму проще, — въ крайнихъ своихъ проявленiяхъ, какъ въ высшей степени правдивое по своей сущности, хотя странное по языку и формамъ представленiе страстныхъ половыхъ отношенiй. Нравственное мрило его будетъ здсь весьма здоровое и врное. Ну чтожъ? скажетъ онъ: бываетъ и можетъ быть, но только рдко. И чтобъ показать вамъ какъ рдко это бываетъ, онъ съ безпощадною правдою раскажетъ вамъ повсть о брак по страсти Сергя Петровича Хазарова съ Мари Ступицыной, неупустивши изъ виду даже Фра-Лоренцо въ отрицательно-комической фигур M-me Мамиловой. Идеализмъ пойметъ это — по словамъ великаго идеалиста-реалиста Лессинга — единственное творенiе о любви, которое сама любовь писала, какъ въ высшей степени поэтическое представленiе борьбы на жизнь и на смерть одной изъ законнйшихъ пружинъ души человческой съ окружающими ее препятствiями, какъ извстнаго рода идеальный кодексъ и почти-что пропуститъ безъ вниманiя исключительность положенiй и характеровъ. Въ этомъ только и будетъ вся разница, да разв еще въ заключительномъ вопрос, который идеализмъ и реализмъ могутъ себ задать по поводу героевъ драмы. Оба они — и идеализмъ и реализмъ — знаютъ очень хорошо, что ‘Ромео и Джульета’ не могли бы вчно остаться такими, какими изобразилъ ихъ поэтъ:
Ромео умеръ… съ нимъ Джульета…
Шекспиръ зналъ жизнь какъ богъ…
Но идеализмъ невольно скажетъ при этомъ случа великiй стихъ своего любимца:
а реализмъ не пришолъ бы въ отчаянiе, еслибы Ромео и Джульета остались живы и перешли бы въ боле мирныя и спокойныя отношенiя. Вдь сумлъ же привести реалистъ Толстой свое ‘семейное счастье’ къ умиротворяющему и вмст нисколько не мщанскому исходу… И идеализмъ и реализмъ вообще пополнили бы здсь другъ друга при взаимномъ столкновенiи. Въ самой драм между двумя ея политическими фигурами, стоитъ истинный реалистъ Меркуцiо съ его циническими выходками и поэтической натурой, способной до такой тонкости понимать и передавать чары царицы Мабъ, — реалистъ Меркуцiо, умирающiй изъ-за дла, которое онъ самъ проклинаетъ.
Узкiй идеализмъ будетъ недоволенъ цинизмомъ кормилицы и слугъ, пожалуй домашнею обыденностью нкоторыхъ сценъ, пожалуй самимъ Меркуцiо. Ему все будетъ хотться урзать какъ-нибудь полную драмы жизнь. Узкiй реализмъ назоветъ ее просто приторною въ наше время, и разумется грхъ его будетъ тяжеле грха узкаго идеализма: тотъ хоть что-нибудь въ драм понимаетъ, онъ — ровно ничего.
Мы забыли сказать, что какъ идеализмъ, такъ и реализмъ, оба поймутъ, только конечно по-своему, — одинъ религiозно, другой разсудочно, но въ конц концовъ одинаково — вру Шекспира въ разумность жизни, въ ея послдовательность при всхъ видимыхъ случайностяхъ.
Матерьялизмъ будетъ настаивать на слпой случайности, будетъ насильственно отыскивать атеистическое воззрнiе въ Шекспир. Вообще же, если онъ будетъ послдователенъ, драма Шекспира его неудовлетворитъ. Ему больше понутру придется восторженный гимнъ любви Донъ-Жуана и Гайдэ въ Байрон. Въ своихъ крайнихъ послдствiяхъ онъ долженъ написать барковскую пародiю на драму Шекспира.
Отношенiе скептическое будетъ разумется половинное.
Но что длать нигилизму съ ‘Ромео и Джульетой’? Въ сравненiи съ своимъ старшимъ братомъ — матерьялизмомъ онъ вдь слишкомъ трезвый мщанинъ, чтобы желать красокъ гуще и сильне. Онъ вообще можетъ сказать только по отношенiю къ этой драм то чт Вольтеръ, непонимавшiй музыки, сказалъ обращаясь къ музык: ‘Sonate, que me veux-tu?’ Такъ и онъ спроситъ: ‘Драма, что теб надобно? Зачмъ ты мн?’ Больше ничего онъ сказать не можетъ.
Такимъ образомъ въ конц концовъ формула нигилизма неприложима къ искуству. Искуство можетъ быть идеальное, реальное, пожалуй матерьяльное, но нигилистическаго искуства нтъ и быть не можетъ. Нигилизмъ въ искуств значитъ просто чистое, голое отрицанiе искуства и его явленiй, какъ вещей абсолютно-ненужныхъ жизни, недолженствующихъ существовать.
Однимъ словомъ — искуства нтъ боле. Оно умерло, оно отжило.
Это слово было сказано даже недавно мыслителемъ, хотя и безпощаднымъ въ своихъ логическихъ выводахъ, но способнымъ глубоко сочувствовать искуству. Свой страшный — для него самого страшный, мы уврены — выводъ онъ основалъ преимущественно на мизерности и ничтожности современныхъ явленiй искуства. Хотя здсь, допрашивая современное состоянiе искуства, онъ слишкомъ увлекся отрицательно, хотя страннымъ образомъ онъ пропустилъ какъ-будто безъ вниманiя множество явленiй, свидтельствующихъ о явныхъ признакахъ живучести и жизненности искуства, но тмъ немене слова его, какъ всегда почти, даютъ ключъ къ разумнiю того, что носится въ воздух насъ окружающемъ.
Искуство умерло, или покрайней-мр должно умереть, какъ вещь ненужная — вотъ послднее слово нигилизма. Но это только послднее, крайнее слово. До него еще надобно дойти. Покамстъ хоть съ затаенной досадой, а надобно признать его существованiе. Явленiя существуютъ, надобно же съ ними когда-нибудь мириться. Но какъ же мириться съ ними нигилизму? Матерьялизмъ фанатическiй могъ бы покрайней-мр обращать ихъ на служенiе себ въ своей иде, нигилизму никакое служенiе ненужно. Ему главнымъ образомъ нужно, чтобы никакихъ подобныхъ явленiй не было. Но, повторяемъ, это уже его послднее слово, слово его зрлости. Покамстъ же онъ самъ еще юнъ, еще окружонъ какимъ-то таинственнымъ нимбомъ. Еще Базаровъ ищетъ адептовъ и сеидовъ.
И нигилизмъ выступаетъ на первый разъ какъ доктрина.
Въ приложенiе къ искуству доктрина эта является какъ отрицанiе всякихъ законовъ искуства въ явленiяхъ искуства, въ полнйшемъ разнузданiи личной свободы въ искуств. А такъ какъ вс законы искуства приводятся въ сущности къ одному закону, къ идеалу, то отрицанiе идеала и становится на время главною задачею нигилизма въ его приложенiи къ искуству.
Большая часть явленiй, насъ окружающихъ, на первый разъ какъ-будто служитъ подтвержденiемъ этой задачи нигилизма. Идеалъ, стоящiй передъ большею частiю нашихъ дятелей въ искуств, такъ мелокъ, что почти и незамтенъ. Мы думаемъ, что ненужно подтверждать этой мысли указанiями на явленiя. Подите на первую живописную выставку и останавливаясь передъ лучшими, передъ талантливйшими произведенiями, вы ужаснетесь отсутствiя идеала, читайте большую часть современныхъ литературныхъ произведенiй, вы поражены будете тмъ же самымъ ужасомъ. Разбирая разъ въ нашемъ журнал вещь г. Генслера, мы, помнится, назвали ее огромнымъ холстомъ съ маленькими кадрами, изъ которыхъ каждый самъ по себ въ высшей степени замчателенъ, но которыхъ этажи и ряды производятъ въ высшей степени утомляющее впечатлнiе: видишь талантъ съ отсутствiемъ какой-либо цлостной концепцiи, весь разбросавшiйся на мелочи, весь растерявшiйся въ подробностяхъ. Мы указываемъ на это явленiе какъ на одно изъ знаменiй нашего времени и притомъ изъ знаменiй новйшихъ. Еще могли бы мы указать на распространившуюся страсть къ пародiямъ, еслибы не боялись придать этой страсти слишкомъ большое значенiе и еслибъ она не была чисто нашимъ мстнымъ явленiемъ.
Но разв о-бокъ съ этими различными нигилистическими стремленiями нтъ иныхъ?.. Согласитесь, что вдь всмъ чмъ хотите, пожалуй хоть безнравственностью съ тупоумной точки зрнiя, упрекнете вы напримръ Виктора Гюго за его послднее произведенiе, но ужь никакъ не отсутствiемъ идеала. Вдь всмъ тоже чмъ угодно можете вы попрекнуть Вагнера, но тоже не отсутствiемъ идеала. Иногда подъ мучительною борьбою стремленiя къ идеалу падаютъ великiя жертвы, какъ Ивановъ, какъ Гоголь, но вдь еслибъ он пали совершенно ничего недостигнувши, непоказавши какой громадный идеалъ стоялъ передъ ними, то можно было бы дйствительно придти въ отчаянiе и за идеалъ, и за искуство. А вдь согласитесь, что они пали на полупути. Можетъ-быть такъ падетъ напримръ и Вагнеръ въ своихъ музыкальныхъ реформахъ, да чтожъ изъ этого? Идеалъ, имъ отчасти уже показанный, найдетъ себ иного, мене нетерпливаго и тревожнаго служителя, какъ напримръ тревожившiя Гоголя положительныя задачи русской жизни отозвались въ спокойной дятельности Островскаго.
Идеалъ неисчерпаемъ и стало-быть искуство вчно. Въ это мы крпко вруемъ. Но боясь, чтобы идеализмъ нашего взгляда не былъ понятъ ложно, небылъ сочтенъ за одностороннiй, за теорiю ‘искуства для искуства’, кончаемъ нашу замтку нкоторою оговоркою насчетъ идеализма и идеальнаго взгляда.
Собственно-говоря, на жизнь (а стало-быть и на искуство) только и могутъ быть два взгляда. Взглядъ утилитарный, вра въ теорiю, вра въ прогресъ отвлеченнаго человчества, въ конц концовъ уничтожающiй народности, искуство, философiю и исторiю, и взглядъ идеальный, вра въ жизнь и въ ея неисчерпаемую безконечность съ признанiемъ вчности всего.
Идеальный взглядъ вовсе не такъ непримиримъ съ тмъ, чт въ утилитаризм есть живого и для жизни вообще нужнаго.
Въ сущности этотъ идеальный взглядъ, признающiй одно только законное мрило — душу человка, отъ вка и до вка единую, узаконивающiй потому вс ея требованiя, отъ вка до вка единыя, вс, даже повидимому самыя противорчивыя, неврующiй въ возможность истощенiя ея силъ на произведенiе великаго и прекраснаго (подразумвается, что это неврiе не отрицаетъ возможности какого-либо геологическаго переворота), равно узаконивающiй какъ ‘требованiя’ (postulatum), какъ потенцiи, все — отъ аскетизма до утилитаризма, — гораздо ближе къ взгляду матерьяльному и физiологическому, чмъ взглядъ утилитарный, всегда совершающiй идоло-жертвенную требу послдне-родившейся теорiи, хотя бы это была даже теорiя нигилизма.