Млисс, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1873

Калифорнийские рассказы
Время на прочтение: 26 минут(ы)
Скачать в PDF

СОБРАНЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЕТЪ-ГАРТА

Томъ второй

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типогр. Высочайше утвержд. Товар. ‘Общественная Польза’ Большая Подъяческая, No 39
1895

МЛИССЪ.

ПОВСТЬ.

ГЛАВА I.

Въ томъ самомъ мст, гд Сьерра Невада начинаетъ переходить въ мягкіе, волнистые скаты, гд рки бгутъ мене быстро и гд он мене желты — на склон большой Красной Горы лежитъ колонія Smith’s Pocket — Смитовъ Карманъ. Съ большой дороги, если взглянуть при закат солнца, блые домики поселка, въ красной пыли и красномъ свт, походятъ на крупинки кварца на горномъ склон. Красный дилижансъ, съ пассажирами въ красныхъ блузахъ, теряется изъ виду разъ шесть на протяженіи извилистаго спуска, показываясь тамъ, гд его всего мене можно было-бы ждать и окончательно исчезая изъ виду ярдахъ во ста отъ селенія. Вроятно, благодаря этимъ изгибамъ дороги, первое появленіе прізжихъ въ Смитовъ Карманъ сопровождается иногда удивительными приключеніями. Выйдя изъ дилижанса у почтовой станціи, путешественникъ самоувренно готовится вступить прямо въ городъ, но вмсто того рискуетъ подъ обманчивымъ впечатлніемъ выйти изъ города обратно. Разсказываютъ, какъ одинъ рудокопъ съ золотыхъ пріисковъ встртилъ въ двухъ миляхъ отъ города одного такого самонадяннаго пассажира, съ дорожнымъ мшкомъ, зонтикомъ, съ послдними нумерами газетъ и другими атрибутами цивилизаціи, который тщетно искалъ признаковъ мстонахожденія колоніи.
Впрочемъ наблюдательные и природолюбивые путешественники считаютъ себя вознаграждннными за потерянное время, бросивъ взглядъ на живописный фантастическій пейзажъ. Они видятъ громадныя разслины на откосахъ горъ, опрокинутыя глыбы красной почвы, скоре напоминающія первобытную борьбу стихій, чмъ работу человческихъ рукъ. На каждомъ шагу на дорог виднются ямы поменьше, тая въ своихъ впадинахъ струйки грязной воды, которая невдомыми путями стекаетъ въ одинъ большой, общій мутный потокъ внизу, подъ горой. Мстами попадаются развалины хижинъ, съ уцлвшей трубой посреди груды мусора.
Поселокъ Смитовъ Карманъ былъ обязанъ своимъ происхожденіемъ тому, что нкій Смитъ нашелъ тутъ себ, ‘карманъ’ {Такъ называютъ Калифорнійцы золотоносную шахту.}, изъ котораго въ теченіи получаса и безъ всякаго труда вынулъ пять тысячъ долларовъ. Изъ нихъ три Смитъ съ товарищами тотчасъ же употребили на устройство золотопромывальни. А затмъ Смитовъ Карманъ обнаружилъ свойство, общее всмъ карманамъ вообще — становиться день ото дня пусте. И хотя Смитъ насквозь прорылъ большую Красную Гору, первыя найденныя имъ пять тысячъ были и послдними. Гора упрямо затаила свой сокровища, а промывальня безпощадно уносила остатки Смитовыхъ средствъ. Смитъ перешелъ къ разработк и размалыванію кварца, затмъ къ гидравлик и наконецъ сталъ содержателемъ трактира. Вскор стали говорить, что Смитъ запилъ. Слухъ сталъ фактомъ и многіе даже пришли къ убжденію, что Смитъ никогда ничмъ инымъ и не былъ, какъ горькимъ пьяницей.
Но поселокъ Смитовъ Карманъ, подобно большей части открытіи, по счастью не былъ въ зависимости отъ фортуны первыхъ піонеровъ. Другіе, позднйшіе искатели понадлали новыхъ туннелей и, роясь въ земл, нашли новые ‘карманы’. Мало-по-малу Смитовъ Карманъ сдлался значительнымъ мстечкомъ, съ двумя модными магазинами, двумя ‘благородными’ гостинницами, телеграфомъ и почтовой конторой, и двумя ‘первыми семействами’. Единственная длинная улица городка щеголяла отъ времени до времени образцами послднихъ модъ изъ Санъ-Франциско, которые были привезены съ экспресомъ исключительно для двухъ ‘первыхъ семействъ’, составляя вопіющій контрастъ съ грубыми очертаніями изрытой земной поверхности и нанося личную обиду большей части населенія, которой воскресенье давало возможность только разв перемнить блье.
Была тамъ еще методистская церковь и рядомъ съ ней ссудный банкъ, а немного дальше, на склон горы, кладбище и маленькая школа.
‘Учитель’ — его маленькая паства знала его только подъ этимъ именемъ — сидлъ вечеромъ одинъ въ маленькомъ школьномъ дом, передъ ученическими тетрадями, старательно выводя т смлыя прописи, которыя во всхъ школахъ считаются идеаломъ каллиграфическаго и нравственнаго совершенства. Онъ только-что остановился на изреченіи: ‘Богатство суетно’, округливъ имя существительное съ такою же вычурностью, какая крылась въ дух текста, какъ вдругъ въ дверь тихо постучали.
Дятлы цлый день возились на крыш, и учитель не обратилъ вниманія на легкій стукъ. Но стукъ повторился и дверь пріотворилась. Учитель поднялъ голову и вздрогнулъ, увидвъ грязную, оборванную двочку. Однако ея большіе темные глаза, нечесанные матово-черные волосы, низко падавшіе на загорлое лицо, руки и ноги въ красной глин — все это было ему хорошо знакомо. То была Мелисса Смитъ — дочь Смита, давно лишившаяся матери.
— Что ей надо?— мелькнуло въ голов учителя. ‘Млиссъ’ — какъ ее называли — знали вс, во всхъ уголкахъ Красной Горы.
Буйный нравъ, безумныя выходки и непокорность двочки были также извстны, какъ пьянство отца, и также философски, терпимы односельчанами. На нее давно махнули рукой. Она бранилась и дралась съ школьниками и отличалась въ схваткахъ съ ними отчаянной смлостью и почти непобдимой силой. Она бгала по лсамъ такъ-же свободно, какъ дома, не хуже любого охотника отыскивая тропинки, и учитель не разъ самъ видлъ ее босоногую и простоволосую за нсколько миль отъ поселка.
Искатели золота, жившіе вдоль рки, щедро снабжали ее милостыней, кормили и давали ей кровъ. Впрочемъ отъ Млиссъ зависло воспользоваться и боле высокимъ покровительствомъ: преподобный Іосія Макъ-Снэгли, оффиціальный представитель церкви, помстилъ-было ее въ одинъ изъ отелей служанкой и записалъ ее въ число постительницъ воскресной школы. Но она швыряла, при случа, тарелкой въ лицо хозяину, отвчала неустрашимо на дешевыя шутки постителей и произвела въ воскресной школ впечатлніе, несовмстное съ чопорной монотонностью заведенія. Изъ уваженія къ накрахмаленнымъ юбочкамъ и безупречному благонравію розовыхъ дочекъ двухъ ‘первыхъ семействъ’, почтенный миссіонеръ изгналъ ее съ позоромъ.
Таковы были прошедшее и характеръ Млиссъ, стоявшей теперь передъ учителемъ. То и другое одинаково сказывалось въ ея оборванномъ плать, нечесанныхъ волосахъ, окровавленныхъ ногахъ, и громко взывало къ состраданію. Оно сверкало изъ ея черныхъ безстрашныхъ глазъ и невольно однако внушало уваженіе.
— Я пришла, — заговорила она быстро и смло, не сводя съ него упорнаго взгляда,— потому что знала, что вы теперь одни. Я не хотла придти, когда здсь двчонки. Я ихъ ненавижу и они меня ненавидятъ. Вотъ, почему.— Вы держите школу, да? Я хочу учиться!
Еслибъ къ своимъ отрепьямъ, нечесаннымъ волосамъ и грязному лицу она присоединила слезы смиренія, учитель былъ бы тронутъ, и только, но вслдствіе врожденнаго инстинкта его пола, ея смлость вызвала то уваженіе, которымъ безсознательно отзываются одна другой, встрчаясь, дв родственныя натуры. И онъ взглянулъ на нее пристальне, когда она продолжала, рзко отчеканивая слова, держась рукою за дверь и не сводя съ него глазъ:
— Меня зовутъ Млиссъ… Млиссъ Смитъ, въ этомъ можете ручаться головой. Мой отецъ старый Смитъ. Старый лнтяй Смитъ — вотъ все, что можно про него сказать. И я пришла учиться.
— Ну, хорошо, спокойно выговорилъ учитель.
Она привыкла встрчать противорчіе, часто жестокое, несправедливое, не имвшее иной цли, какъ только позлить, и она была поражена флегматически-мягкимъ отвтомъ учителя. Она остановилась, повертла прядь волосъ между пальцами, и суровая линія верхней губы, надъ злыми маленькими зубами, чуть замтно дрогнула. Глаза опустились, едва замтный румянецъ выступилъ на щекахъ сквозь загаръ и грязь. Она вдругъ бросилась впередъ, громко вскрикнула — упала лицомъ на столъ и неудержимо разрыдалась.
Учитель нжно положилъ руку ей на плечо и ждалъ, чтобъ припадокъ прошелъ. Когда, отвернувшись въ сторону, она могла проговорить сквозь слезы mea culpa своей ребяческой исповди,— общая быть хорошей, никогда больше не длать и т. д.,— ему пришло въ голову спросить у нея, отчего она перестала ходить въ воскресную школу?
Отчего она перестала ходить въ воскресную школу?— Отчего?— Да вотъ отчего. Оттого что онъ (Макъ-Снэгли) сказалъ, что она нехороша для школы. Оттого, что онъ ей сказалъ, что Богъ ее ненавидитъ. Если Богъ ее ненавидитъ, то зачмъ же ей ходить въ воскресную школу? Она не хочетъ навязываться никому изъ тхъ, кто ее нетерпитъ…
Сказала ли она это Макъ-Снэгли?
Да, сказала.
Учитель засмялся. Этотъ громкій, искренній смхъ такъ странно прозвучалъ въ маленькомъ школьномъ дом, такъ плохо вязался и гармонировалъ со стонами сосенъ подъ окнами, что учитель вдругъ остановился, вздохнулъ, затмъ также искренно, спустя минуту серьезнаго молчанія, онъ спросилъ Млиссъ про отца.
Ея отецъ? Какой отецъ? Чей отецъ? Что онъ сдлалъ для нея когда нибудь? Почему ее вс ненавидятъ? Или — почему люди говорятъ: это Млиссъ стараго пьяницы Смита!— когда она проходитъ мимо? Да, почему?— О, какъ бы ей хотлось умереть… и она, и вс умерли бы… весь свтъ…
И она снова разрыдалась.
Учитель, наклонившись надъ ней, говорилъ ей какъ умлъ, что и мы съ вами сказали бы, еслибъ услышали такія неестественныя рчи изъ дтскихъ устъ, только онъ былъ ласкове къ ней, потому что во-очію видлъ ея рваную одежду, окровавленныя ноги и вездсущую тнь пьяницы-отца.
Затмъ, поставивъ ее на ноги, онъ обернулъ ее своимъ пледомъ и, наказавъ придти пораньше утромъ, проводилъ ее до узкой тропинки. Тамъ онъ простился съ нею.
Мсяцъ свтилъ ярко. Онъ стоялъ и смотрлъ, какъ ея маленькая фигурка съ наклоненной головкой мелькала вдоль узкой тропинки. Онъ подождалъ, пока она перешла черезъ кладбище и добралась до верхушки холма, гд она повернулась и постояла съ минуту,— изображая изъ себя одинъ атомъ страданія сравнительно съ безпредльностью терпливыхъ звздъ.
Затмъ онъ вернулся къ работ.
Но линейки школьныхъ тетрадей растягивались въ длинныя параллели нескончаемыхъ дорогъ, по которымъ проходили дтскія фигуры, рыдая, ломая руки и теряясь въ ночной темнот. Классная комната показалась ему теперь безотрадно одинокой. Онъ всталъ, заперъ дверь и ушелъ къ себ.

* * *

На слдующее утро Млиссъ пришла въ школу. Лицо ея было вымыто, черные волосы обнаруживали слды недавней борьбы съ гребенкой, борьбы, въ которой пострадали сильно об стороны. Что-то вызывающее проглядывало по временамъ изъ ея глазъ, но во всемъ существ ея произошла перемна: она стала мягче и сдержанне. Затмъ начался рядъ маленькихъ испытаній и жертвъ, въ которыхъ учитель и ученица несли равную долю и которыя увеличили довріе и симпатію между ними. Покорная на глазахъ учителя, и даже въ часы рекреацій, Млиссъ никогда не могла стерпть хотя воображаемой обиды, тогда она приходила въ неописанную ярость, и многіе изъ юныхъ дикарей, думавшихъ или нтъ задть ее, отыскивали учителя и предъявляли ему исцарапанныя физіономіи и разорванныя курточки съ нескончаемыми жалобами на ужасную Млиссъ.
Жители города рзко расходились во взгляд на поступленіе двочки въ школу, одни угрожали взять своихъ дтей изъ школы, чтобы устранить ихъ отъ такого дурнаго общества, другіе горячо сочувствовали учителю въ его дл исправленія.
Между тмъ, съ упорной настойчивостью, удивлявшей его самого, когда ему случалось впослдствіи думать объ этомъ, учитель постепенно выводилъ Млиссъ изъ мрака ея прежней жизни, продолжая какъ будто вести ее впередъ по тому узенькому пути, на который онъ ее вывелъ въ лунную ночь при ихъ первомъ свиданіи. Помня опытъ евангелическаго Макъ-Снэгли, онъ осторожно избгалъ подводныхъ камней, о которые этотъ неопытный кормчій разбилъ-было ея неокрпшую вру. Но если, во время чтенія, ей случалось попадать на одно изъ немногихъ словъ, способныхъ поднять подобныхъ ей надъ уровнемъ старыхъ, мудрыхъ и осторожныхъ,— если она случайно отодвигала завсу съ той вры, которая символизируется страданіемъ, и если въ глазахъ ея погасалъ, смягчаясь, прежній блескъ,— онъ остерегался останавливаться на этомъ, дать ей замтить что-нибудь, остерегался опошлить проблески идеала ходячей моралью.
Добрые люди — не изъ ‘первыхъ семействъ’ — сложились и составили сумму, давшую оборванной Млиссъ возможность прилично одться,— и часто грубое пожатіе руки и пара признательныхъ словъ, отъ коренастой фигуры въ красной рубах, вызывали краску въ лиц учителя и заставляли его задавать себ вопросъ, въ самомъ-ли дл онъ заслужилъ такую благодарность.
Три мсяца прошло со времени ихъ первой встрчи. Учитель сидлъ по обыкновенію поздно вечеромъ надъ нравоучительными прописями, какъ вдругъ послышался стукъ въ дверь, и передъ нимъ опять, какъ тогда, стояла Млиссъ. Она была чисто вымыта, опрятно одта, и ничто, кром длинныхъ черныхъ волосъ и блестящихъ черныхъ глазъ, не напоминало въ ней прошлаго.
— Вы заняты?— спросила она.— Можете пойдти со мной?
И когда онъ изъявилъ готовность, она сказала повелительнымъ, обычнымъ тономъ:
— Такъ пойдемте-же скоре!
Они вышли вмст изъ дверей и пошли темной дорогой. Когда они вошли въ поселокъ, учитель спросилъ, куда она идетъ? Она отвчала: — Къ отцу!
Въ первый разъ онъ услышалъ отъ нея это слово. Прежде она не говорила иначе, какъ ‘старый Смитъ’, или просто ‘старикъ’. Вообще въ первый разъ въ эти три мсяца она сама заговорила объ отц, и учитель зналъ, что она ршительно держалась въ сторон отъ него со времени своего ‘обращенія’. Зная, что безполезно было бы разспрашивать о ея намреніяхъ, онъ молча пошелъ за ней.
Въ самыя отптыя мста, въ подвальныя распивочныя, трактиры и дешевые рестораны, въ игорныя залы и танцклассы — всюду входилъ и выходилъ учитель, предшествуемый Млиссъ. Въ непроглядномъ дыму, посреди богохульныхъ возгласовъ, двочка, держась за руку учителя, останавливалась, тревожно всматривалась, не сознавая ничего, поглощенная вся интересомъ своихъ исканій. Нкоторые изъ кутилъ, узнавая Млиссъ, просили ее поплясать и попть для нихъ, и хотли заставить ее выпить вина, еслибъ не вступился учитель. Другіе, при вид учителя, почтительно разступались и кланялись.
Прошелъ часъ такимъ образомъ.— Двочка шепнула ему на ухо, что по ту сторону рки есть изба, гд. онъ могъ бы быть, какъ она полагаетъ. Они пошли на ту сторону, — переходъ былъ утомительный и продолжался полчаса, — но напрасно.
Они возвращались, поглядывая на огни на противоположномъ берегу, какъ вдругъ въ свжемъ ночномъ воздух раздался рзкій сухой выстрлъ. Эхо подхватило его и понесло кругомъ Красной Горы. Вдоль всей рки залаяли собаки. Огни замелькали и быстро задвигались на окраинахъ города, съ прибрежныхъ скалъ сорвались нсколько камней и скатились въ рку съ громкимъ всплескомъ, порывъ втра простоналъ въ печально нависшихъ втвяхъ елей, и наступившее затмъ безмолвіе показалось еще тяжеле, мрачне, мертвенне.
Учитель оглянулся на Млиссъ съ такимъ движеніемъ, какъ будто она нуждалась въ защит, но она исчезла. Подавленный страннымъ опасеніемъ, онъ бросился внизъ, къ рк, и перебрался черезъ русло въ бродъ, перескакивая съ камня на камень, потомъ онъ добжалъ до подножія Красной Горы и до окраинъ поселка. Въ то время, какъ онъ перебирался черезъ рку, тнь двочки, казалось ему, скользнула по узкому мостику безъ перилъ, перекинутому высоко надъ его головой надъ водопроводомъ, но тнь исчезла безслдно во тьм.
Онъ поднялся на берегъ и, руководимый огнями, блуждавшими вокругъ центральнаго пункта на гор, скоро остановился, тяжело переводя духъ, около группы встревоженныхъ людей. Среди нихъ была также Млиссъ. Она отдлилась отъ толпы и, взявъ учителя за руку, молча подвела его къ глубокой впадин въ гор. Лицо ея было совершенно блдно, но возбужденіе стихло. Она походила на человка, съ которымъ только-что случилось что-то ужасное, хотя давно предвиднное и ожиданное. Въ тоже время въ ея глазахъ какъ будто видлось освобожденіе. Учитель тревожно вглядывался во впадину. Стны ея были отчасти подперты полусгнившими балками. Двочка указала рукой на кучку лохмотьевъ, оставленныхъ въ пещер послднимъ ея обитателемъ. Учитель подошелъ ближе и нагнулся.
То былъ Смитъ.
Съ пистолетомъ въ рук и пулей въ сердц, распростертый лежалъ онъ у своего пустаго ‘Кармана’.

ГЛАВА II.

Самъ достопочтенный Макъ-Снэгли призналъ ‘духовное возрожденіе’ Млиссъ. Стали говорить, что Млиссъ нашла свое счастье. И когда прибавилась новая могила на маленькомъ кладбищ, и на счетъ учителя поставили надъ ней крестъ съ надписью,— ‘Знамя Красной Горы’ не пропустило случая тиснуть красное словцо въ память одного изъ ‘нашихъ старйшихъ піонеровъ’, намекнувъ кстати на оставшуюся горсть благородныхъ дятелей и припомнивъ, что почтенный собратъ оставилъ ребенка, теперь сдлавшагося примрной ученицей, благодаря стараніямъ…. преподобнаго Макъ-Снэгли.
Преподобный Макъ-Снэгли мастерски воспользовался обращеніемъ Млиссъ, какъ темой для проповди. Косвенно обвинивъ несчастную двочку въ самоубійств отца, онъ не безъ пріятности распространился о благотворномъ вліяніи ‘нмой могилы’ и ввергъ слушателей въ безмолвный ужасъ. Бло-розовыя дти ‘первыхъ семействъ’ отчаянно взвыли и не хотли утшиться.

* * *

Наступило длинное, сухое лто. Жаркій день, догорая, оставлялъ посл себя маленькій клубокъ перловосраго дыма на горныхъ вершинахъ, а утреннимъ втромъ его красный пепелъ разсыпало по окрестности, травка, которая раннею весною зеленла на Смитовой могил, поблекла и высохла. Учитель, бродя по кладбищу въ часы досуга, удивлялся, находя на могил Смита то пучекъ свжихъ цвтовъ, собранныхъ въ влажной чащ сосноваго лса, то внки на маленькомъ сосновомъ крест. Внки были по большей части изъ травы, съ примсью какихъ нибудь ядовитыхъ цвтовъ, аконита или блены. Странное сопоставленіе ядовитыхъ растеній надъ могилой съ воспоминаніями прошлаго возбуждало въ учител тяжелое чувство.
Разъ, проходя лсной чащей, онъ набрелъ на Млиссъ. Она сидла на ели, опрокинутой бурею, на фантастическомъ трон, образовавшемся изъ корней и втвей. Она держала на колняхъ множество разныхъ травъ, цвтовъ и еловыхъ шишекъ, и напвала негритянскую псенку, заученную ею давно. Узнавъ учителя, Млиссъ подвинулась, поподчивала его дикими яблоками и пригласила, съ благосклоннымъ радушіемъ, которое показалось бы смшнымъ, еслибъ не было такъ серьезно, приссть возл. Учитель воспользовался случаемъ, чтобы указать ей на опасныя свойства аконита и блены, завидвъ ихъ мрачные цвты, и взялъ съ нея общаніе никогда больше ихъ не собирать. Когда она дала слово, онъ успокоился — онъ уже испыталъ ея честность и твердость раньше,— и странное чувство, овладвшее имъ при вид этихъ цвтовъ въ ея рукахъ, совершенно разсялось.

* * *

Изъ домовъ, открывшихъ двери Млиссъ, когда ея обращеніе стало извстно, учитель предпочелъ домъ мистрисъ Морферъ, принадлежавшей къ типу кроткихъ женщинъ юго-западнаго края, въ двичеств она была извстна подъ прозвищемъ Розы преріи. Мистрисъ Морферъ долгимъ рядомъ самопожертвованій поборола свою врожденную безпечность и безалаберность и покорила ее принципамъ порядка, которые она, также какъ Попъ, считала первымъ изъ небесныхъ законовъ. Но она не могла вполн подчинить себ орбитъ своихъ сателлитовъ, какъ ни правильно были регулированы ея личныя движенія, и по временамъ у нея бывали столкновенія даже съ возлюбленнымъ супругомъ — Джимсомъ. Кром того, ея прежняя натура сказалась на ея дтяхъ. Ликургъ вскакивалъ изъ-за стола во время обда, Аристидъ приходилъ домой изъ школы безъ башмаковъ, оставивъ эти важныя статьи за порогомъ, для того, чтобы насладиться прогулкой босикомъ. Октавія и Кассандра были безпечны въ своихъ одеждахъ. Словомъ, эти дти уничтожали вс плоды ея работы надъ собой. Единственнымъ исключеніемъ была Клитемнестра Морферъ, двочка пятнадцати лтъ. Она была воплощеніемъ материнскихъ идеаловъ — чистенькая, аккуратная и скучная.
Пріятной слабостью мистрисъ Морферъ было воображать, что Клити служитъ утшеніемъ и примромъ для Млиссъ. Въ силу этого заблужденія, мистрисъ Морферъ тыкала Клити въ глаза Млиссъ, когда та была еще гадкой двочкой, и энергично указывала на ту-же Клити, какъ идеалъ стремленій, въ минуты раскаянія несчастной Млиссъ. И потому учитель не удивился, когда узналъ, что Клити придетъ въ школу, для того, чтобы послужить примромъ для Млиссъ и для другихъ, въ вид особеннаго благоволенія мистриссъ Морферъ къ учителю.
Клити была маленькой лэди, какъ быть слдуетъ. Унаслдовавъ отъ матери ея физическія преимущества она въ силу климатическихъ условій Красной Горы, рано развилась и разцвла. Молодежь Смитова-Кармана, для которой такіе цвтки были рдкостью, вздыхали по ней въ апрл и томились въ ма. Влюбленные юноши заглядывали и въ школьный домъ въ свободные часы. Нкоторые изъ нихъ ревновали къ учителю.
Можетъ быть именно это обстоятельство открыло учителю глаза. Онъ не могъ не замтить романическихъ наклонностей Клити. Въ школ на нее требовалась большая доля вниманія, ея перья были всегда не хороши, и просьбу очинить ихъ она всегда сопровождала выраженіемъ глазъ, несоотвтственнымъ степени одолженія, иногда она, коснувшись своею полной, блой рукой его руки, вся вспыхивала и кокетливо отбрасывала назадъ свои блокурые локоны.
Я не помню, сказалъ ли я, что учитель былъ молодъ, однако, это не могло имть большаго значенія, такъ какъ онъ уже прошелъ суровый курсъ въ той школ, въ которой Клити. брала первый урокъ, и оставался совершенно равнодушенъ къ круглымъ локтямъ и нжнымъ взглядамъ, какъ подобаетъ истому спартанцу… Можетъ быть недостаточность пищи способствовала этому аскетизму.
Онъ вообще избгалъ Клити, но разъ вечеромъ, она вернулась въ школу, позабывъ тамъ что-то, и искала до тхъ поръ, пока наступили сумерки. Учитель счелъ нужнымъ проводить ее, онъ былъ съ нею особенно любезенъ,— отчасти потому, мн кажется, что его любезность прибавляла горечи и желчи въ сердца поклонниковъ Клитемнестры, и безъ того переполненныя.
Утромъ, посл этого трогательнаго эпизода, Млиссъ не пришла въ школу. Спросивъ Клити, учитель услышалъ, что он вмст вышли изъ дома, но своенравная Млиссъ пошла другой дорогой. Вечеромъ онъ зашелъ къ мистрисъ Морферъ и нашелъ ея материнское сердце въ тревог. Мистеръ Морферъ цлый день искалъ двочку и даже не могъ напасть на слдъ. Аристидъ былъ заподозрнъ въ сообщничеств, но усплъ убдить домашнихъ въ своей невинности. Мистрисъ Морферъ была уврена, что двочку найдутъ утонувшею въ рк, или, что еще ужасне, выпачканной въ грязи до такой степени, что ее не отмоютъ никакая вода и мыло.
Учитель вернулся въ школьный домъ, съ грустью на душ. Онъ зажегъ лампу, слъ къ столу и вдругъ увидлъ передъ собой записку и узналъ руку Млиссъ. Она была написана на листк, вырванномъ изъ старой тетрадки, и запечатана шестью сломанными облатками. Открывъ ее почти съ нжностью, учитель прочелъ слдующее:
‘Уважаемый учитель,— когда вы будете читать это, меня здсь не будетъ. И никогда не вернусь. Никогда! Никогда! Никогда! Можете отдать мои бусы Мери Дженнингсъ, а мою Гордость Америки (раскрашенную литографію съ табачнаго ящика) Салли Флендерсъ. Но ничего не давайте Клити Морферъ. Не смйте! Знаете, что я объ ней думаю? Вотъ что: она противная двчонка. Вотъ и все.

Мелисса Смитъ’.

Учитель задумался надъ этимъ страннымъ посланіемъ, пока мсяцъ не взошелъ надъ далекими холмами и не освтилъ тропинки къ школьному дому, плотно утоптанной хожденіемъ взадъ и впередъ маленькихъ ногъ. За тмъ, придя къ какому-то успокоившему его выводу, онъ разорвалъ записку на маленькіе куски и разсыпалъ ихъ по полу.
На слдующее утро, на разсвт, онъ шелъ, прокладывая себ путь въ чащ пальмовидныхъ папоротниковъ и пустаго кустарника, спугнувъ зайцевъ на опушк сосноваго лса, и вызвавъ враждебный протестъ нсколькихъ воронъ, пріютившихся тамъ на ночлегъ. Онъ пришелъ такимъ образомъ къ тому мсту, гд видлъ однажды Млиссъ на поваленной ели. Ель была тутъ, но тронъ былъ пустъ. Когда онъ подошелъ ближе, изъ-подъ свода густонависшихъ втвей что-то пугливо шмыгнуло въ сторону. Учитель приподнялъ втви и заглянулъ. То было настоящее логовище, и очевидно только-что оставленное. Взглянувъ кверху сквозь перепутавшіяся втви, онъ встртилъ черные глаза бглянки Млиссъ. Они посмотрли другъ на друга, не говоря ни слова. Она первая прервала молчаніе.
— Что вамъ надо?— спросила она отрывисто.
— Дикихъ яблоковъ!— отвчалъ онъ смиренно.
— Не получите! Идите прочь! Идите къ Клитемнестр, пускай она вамъ дастъ… О-о-о,— гадкій!
— Я голоденъ, Лисси. Я ничего не лъ со вчерашняго дня. Мн сть хочется!— И учитель съ усталымъ видомъ прислонился къ дереву.
Млиссъ была тронута. Въ горькіе дни цыганской жизни ей было знакомо ощущеніе, на которое онъ жаловался. Подкупленная его грустнымъ тономъ, но все еще не довряя его добрымъ намреніямъ, она сказала:
— Поройтесь подъ деревомъ, у корней, и найдете, но только смотрите, никому не разсказывайте…
У Млиссъ были кладовыя, какъ у блокъ и крысъ, и свои запасы провизіи. Но учитель, разумется, не съумлъ найти, голодъ, должно быть, парализовалъ догадливость. Млиссъ засуетилась, выглянула изъ-за втвей и спросила:
— Если я слзу и дамъ вамъ яблоки и орхи, вы общаете не тронуть меня?
Учитель общалъ.
— Надюсь, что вы умрете сейчасъ на мст, если обманете!
Учитель согласился на немедленную смерть, если онъ ее заслужитъ обманомъ.
Млиссъ скользнула съ дерева… Нсколько минутъ ничего не было слышно, кром щелканья орховъ.
— Лучше вамъ теперь?— заботливо спросила Млиссъ.
Учитель отвтилъ, что въ самомъ дл чувствуетъ себя лучше, и, серьезно поблагодаривъ ее, повернулъ въ сторону дома. Какъ онъ и ожидалъ, не усплъ еще онъ отойти нсколькихъ шаговъ, какъ она его позвала. Онъ оглянулся. Она стояла блдная, со слезами въ широко-раскрытыхъ глазахъ. Учитель понялъ, что наступилъ благопріятный моментъ. Онъ подошелъ къ ней, взялъ ее за руку и, глядя прямо въ ея глаза, полные слезъ, проговорилъ серьезно:
— Лисси, помните первый вечеръ, когда вы ко мн пришли?
Она помнила.
— Вы спросили, можете ли приходить въ школу, потому что хотите чему нибудь научиться и сдлаться получше, и я сказалъ…
— ‘Хорошо’,— подсказала проворно двочка…
— А чтобы вы теперь сказали, еслибъ учитель пришелъ къ вамъ и сказалъ, что ему скучно безъ его маленькой ученицы, что онъ проситъ ее придти и научить его быть получше?
Двочка опустила голову и помолчала нсколько минутъ. Учитель терпливо ждалъ. Искушенный тишиной, заяцъ выбжалъ, вскинулъ блестящими глазками, выставилъ впередъ бархатныя переднія лапки, прислъ и вопросительно поглядлъ на нихъ. Блка сбжала до половины ствола упавшаго дерева и пріостановилась.
— Я жду, Лисси,— прошепталъ учитель.
Двочка улыбнулась. Затронутыя втромъ, верхушки деревьевъ закачались, и длинная полоса свта, прокравшись сквозь густыя втви, ярко освтила лицо и нершительную маленькую фигурку. Она вдругъ взяла учителя за руку. Что она проговорила, было почти не слышно, но учитель, отведя черныя пряди волосъ съ ея лба, поцловалъ ее. И такъ, рука въ руку, они вышли изъ-подъ влажной тни, и изъ атмосферы лснаго аромата на открытую, залитую солнечнымъ свтомъ дорогу.

ГЛАВА III.

Млиссъ стала дружелюбне съ той поры къ своимъ подругамъ, но сохранила оборонительное отношеніе къ Клитемнестр. Можетъ быть, ревность не совсмъ уснула въ этой маленькой страстной груди. Можетъ быть и просто потому, что полное тло и округлыя очертанія представляли особенное удобство для щипковъ. Но какъ ни старался учитель сдерживать такіе порывы, ея вражда принимала только новыя, неожиданныя формы.
Учитель, при первой оцнк ея характера, никакъ не могъ предположить, чтобы у нея была когда-либо кукла. Но учитель, какъ многіе другіе проницательные наблюдатели характеровъ, былъ сильне въ умозаключеніяхъ a posteriori, чмъ a priori. У Млиссъ была кукла, и, надо сознаться, это было подобіе ея самой — сама маленькая Млиссъ. Несчастное ея существованіе было случайно открыто мистрисъ Морферъ. Кукла была постоянною спутницей прежнихъ раннихъ скитаній двочки и носила очевидные слды всхъ трудностей кочевой жизни. Первоначальный цвтъ ея лица былъ смытъ давно непогодами, говорилъ о пребываніи въ канавахъ и очень напоминалъ Млиссъ въ былое время. Ея платьице изъ полинявшаго ситца было также рвано и грязно, какъ бывало у Млиссъ. Никто не слышалъ, чтобы Млиссъ обратилась къ ней когда-нибудь съ нжностью или ласковымъ словомъ. Она никогда не показывала ее другимъ дтямъ. Кукла была осуждена на лежанье въ пустомъ дупл, близь школьнаго дома, и пользовалась движеніемъ и развлеченіемъ только во время странствованій Млиссъ. Воспитанная въ суровомъ исполненіи долга, кукла ея, также какъ она сама, не знала роскоши.
Мистрисъ Морферъ, движимая состраданіемъ, купила другую куклу и подарила ее Млиссъ. Двочка приняла ее серьезно и не безъ любопытства. Учитель, взглянувъ на эту куклу, нашелъ въ ея круглыхъ, розовыхъ щекахъ и нжно голубыхъ глазахъ нкоторое сходство съ Клитемнестрой. Вроятно и Млиссъ замтила это сходство. И она колотила ея восковую голову о скалы, когда оставалась одна, волочила ее по земл изъ школы, обвязавъ шею веревкой, или превращала выносливое тло несчастной куклы въ подушку для булавокъ. Длалось ли это въ отместку за то, что, по ея мннію, ей этимъ подаркомъ хотли напомнить превосходство Клити надъ ней, или она воображала, подобно язычникамъ, что врагъ, котораго изображеніе она терзаетъ, испытываетъ т-же муки,— это метафизическій вопросъ, за разршеніе котораго я не берусь.
Не смотря на эти нравственныя замшательства, учитель не могъ не замтить въ ней проблесковъ быстраго, энергичнаго и сильнаго ума. Ей были чужды колебанія и сомннія дтства. Отвты ея въ класс всегда отличались смлостью. Разумется, она не была непогршима. Но отвага, съ которой она бросалась въ глубину, устрашавшую маленькихъ пловцовъ, нырявшихъ вокругъ нея, заставляла прощать ей даже ошибочность сужденій. Дти въ этомъ отношеніи не лучше большихъ. И всякій разъ, когда маленькая, красная рука поднималась надъ пюпитромъ, въ класс водворялосъ глубокое молчаніе, и даже иногда учитель сомнвался, слушая смлую ученицу, въ своей собственной опытности и справедливости твоего мннія.
Тмъ не мене, нкоторыя черты, сперва забавлявшія иго, начинали его тревожить. Онъ не могъ не видть, что Млиссъ мстительна, капризна и совершенно необузданна. Въ ея полудикой натур несомннно хорошее было пока только одно — физическая энергія и отвага, и другое, чисто нравственное свойство, не всегда присущее дикарю — правдивость. Млиссъ была безстрашна и правдива, можетъ быть въ такихъ характерахъ эти прилагательныя синонимы.
Учитель много объ этомъ думалъ и пришелъ къ заключенію, свойственному и знакомому всмъ думавшимъ искренно, что онъ рабъ своихъ предубжденій и ршилъ посовтоваться съ кмъ нибудь, съ преподобнымъ Макъ-Снэгли, напримръ. Этому ршенію противилась отчасти его гордость, такъ какъ онъ и Макъ-Снэгли не были въ дружб. Но онъ думалъ только о Млиссъ и о вечер ихъ первой встрчи, и быть можетъ, подъ вліяніемъ извинительной суеврной мысли, что не только случай привелъ ея своенравныя ноги къ школ, поддерживаемый кром того тайнымъ, но пріятнымъ сознаніемъ своего великодушія, но только онъ превозмогъ въ себ отвращеніе и пошелъ къ Макъ-Снэгли.
Достопочтенный джентльменъ былъ радъ его видть. Онъ, однако, замтилъ, что учитель вроятно не совсмъ здоровъ, и спросилъ — не страдаетъ-ли онъ невральгіей или ревматизмомъ. Самъ онъ въ послднее время сильно прихварывалъ, но научился ‘терпть и молиться’.
Затмъ Макъ-Снэгли, помолчавъ, чтобы дать время учителю хорошо запомнить свой рецептъ, освдомился о сестр Морферъ.— ‘Она украшеніе христіанства и потомство ея подаетъ т-же надежды… дочь такъ прекрасно воспитана, она такъ мило уметъ себя держать’ и т. д. Совершенства миссъ Клити до такой степени трогали сердце его преподобія, что онъ распространялся о нихъ въ теченіи нсколькихъ минутъ. Учитель чувствовалъ сильное смущеніе. Во-первыхъ, эти восхваленія Клити служили упрекомъ по адресу представлявшей полный контрастъ съ ней бдной Млиссъ. Во-вторыхъ, въ тон, которымъ пасторъ отзывался о перворожденной мистрисъ Морферъ, было что-то непріятно фамильярное. Такъ что учитель, посл нсколькихъ слабыхъ усилій сказать что-нибудь естественное, нашелъ боле удобнымъ сослаться на недосугъ и ушелъ, не спросивъ предположеннаго совта.
Можетъ быть, эта неудача сблизила учителя съ ученицей еще боле прежняго. Двочка замтила перемну въ учител, послднее время онъ былъ съ нею очень сдержанъ. Въ одну изъ ихъ продолжительныхъ посл-обденныхъ прогулокъ, она вдругъ остановилась и, взобравшись на пенекъ, заглянула ему въ лицо большими, пытливыми глазами.
— Вы не сошли съума?— спросила она. тряхнувъ своими черными косами.
— Нтъ.
— Не злитесь?
— Нтъ.
— Не голодны? (Голодъ, по мннію Млиссъ, былъ болзнью, которая можетъ постичь всякаго и во всякое время).
— Нтъ.
— Не думаете о ней?
— О комъ, Лисси?
— О блой двчонк. (Таковъ былъ послдній эпитетъ, придуманный Млиссъ для Клитемнестры).
— Нтъ.
— Честное слово? (Замна прежней формулы: ‘Надюсь, что вы умрете, если!’ — предложенная учителемъ).
— Честное слово.
Млиссъ крпко его поцловала, соскочила съ пня и убжала. Два или три дня посл этого она старалась быть похожей на другихъ дтей и быть ‘хорошей’, какъ она выражалась.
Два года прошло со времени водворенія учителя въ Смитовомъ Карман, и такъ какъ его доходы были не велики, и перспектива превращенія Смитова Кармана въ столицу штата была сомнительна, то онъ сталъ подумывать о перемн мста. Онъ увдомилъ о своемъ намреніи школьныхъ попечителей: но такъ какъ образованныхъ и нравственныхъ молодыхъ людей довольно трудно было найдти въ то время, то онъ согласился остаться въ школ до весны. Никто не зналъ о его намреніяхъ, кром его единственнаго пріятеля, молодаго креола, доктора Дюшена, котораго все населеніе Виндгама знало подъ именемъ Duchesny. Онъ никогда не говорилъ о своемъ ршеніи ни мистрисъ Морферъ, ни Клити, и никому изъ учениковъ. Отчасти вслдствіе врожденнаго нерасположенія къ болтовн, отчасти вслдствіе желанія избавиться отъ праздныхъ и любопытныхъ распросовъ, отчасти потому, что онъ никогда серьезно не былъ увренъ, что сдлаетъ что нибудь, прежде чмъ это было сдлано.
Онъ старался не думать о Млиссъ. Можетъ быть, эгоистичный инстинктъ побуждалъ его считать свои чувства къ двочк глупыми, романичными и непрактичными. Онъ даже старался уврить себя, что она сдлается лучше подъ надзоромъ боле стараго и строгаго учителя. Скоро ей одиннадцать лтъ — возрастъ женщины, по понятіямъ ‘Красной Горы’. Онъ исполнилъ свой долгъ. Посл смерти Смита написалъ его родственникамъ и получилъ только одинъ отвтъ отъ сестры Мелиссиной матери. Она благодарила учителя, и увдомляла о своемъ намреніи перебраться изъ Атлантическихъ Штатовъ въ Калифорнію со своимъ мужемъ черезъ нсколько мсяцевъ. Учителю казалось, что любящая, симпатичная женщина, съ родственными нравами, можетъ быть лучшимъ руководителемъ для такой своенравной натуры.
Когда учитель читалъ письмо, Млиссъ слушала разсянно, потомъ взяла письмо покорно изъ его рукъ, вырзала изъ него ножницами подобіе Клитемнестры, подписала, для большей ясности, ‘Блая двченка’ и наклеила на наружную стну школьнаго дома.
Когда лто почти прошло, когда послднія жатвы были окончены на окрестныхъ поляхъ, учителю вздумалось сдлать жатву посянныхъ имъ понятій и познаній въ юныхъ головкахъ, иначе говоря, — сдлать экзаменъ. Ученыя и почетныя лица Смитова Кармана были приглашены присутствовать при освященномъ вками обыча приводить застнчивыхъ дтей въ крайнее смущеніе, какъ подсудимыхъ на судейской скамь.
Какъ всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, самые смлые и наиболе спокойные стяжали наибольшее количество похвалъ. Читатель можетъ догадаться, что въ настоящемъ случа Млиссъ и Клити выдавались и раздляли между собой общее вниманіе: Млиссъ — яснымъ пониманіемъ вопросовъ и остроуміемъ отвтовъ, Клити — благонравіемъ и невозмутимой самоувренностью. Остальныя дти конфузились и путали.
Блестящія способности Млиссъ, разумется, сразу поразили большинство и вызвали громкое одобреніе. Прошедшее Млиссъ безсознательно возбуждало силнйшія симпатіи въ присутствующихъ, подпиравшихъ стны своими атлетическими фигурами или всунувшихъ въ окна красивыя, густо обросшія бородами лица. Но популярность Млиссъ была подорвана однимъ обстоятельствомъ.
Макъ-Снэгли былъ тоже въ числ приглашенныхъ и доставлялъ себ невинное развлеченіе, запугивая самыхъ робкихъ ученицъ неопредленными и безсмысленными вопросами, которые онъ задавалъ съ важностью и внушительнымъ тономъ. Млиссъ, разсказывая о движеніи земли, воображала себя на головокружительной высот астрономическихъ явленій, намекнула на гармонію небесныхъ сферъ и только-что начала перечислять наиболе извстныя изъ планетъ, какъ Макъ-Снэгли порывисто поднялся съ мста:
— Мелисса! вы говорите о революціяхъ нашей земли и о движеніяхъ солнца, и, кажется, вы только-что сказали, что солнце двигалось такимъ образомъ искони вковъ?
Млиссъ отвчала утвердительно небрежнымъ кивкомъ головы.
— И вы думаете, что это въ самомъ дл такъ и было?— спросилъ Макъ-Снэгли, скрещивая руки.
— Думаю,— сказала Млиссъ, крпко стискивая свои красныя губы.
Красивыя головы въ окнахъ выставились дальше въ глубину комнаты и рафаэлевское лицо съ свтлой бородой и небесно-голубыми глазами, принадлежавшее самому безпутному малому, нагнулось къ двочк и шепнуло:
— Держись крпче, Млиссъ!
Достопочтенный джентльменъ испустилъ глубокій вздохъ и бросилъ сострадательный взглядъ на учителя, потомъ на дтей, и наконецъ остановилъ глаза на Клити. Эта юная особа подняла свою круглую, блую руку. Очаровательная округлость ея руки вполн гармонировала, съ массивнымъ браслетомъ, подаркомъ одного изъ ея поклонниковъ. Наступило минутное молчаніе. Круглыя щеки Клити были нжны и румяны. Большіе голубые глаза Клити были такъ ясны. Блое клеенное платье ловко сидло на блыхъ, пухлыхъ плечахъ Клити. Она поглядла на учителя, и учитель кивнулъ головой. Тогда Клити проворковала своимъ нжнымъ голосомъ:
— Іисусъ Навинъ приказалъ солнцу остановиться, и солнце повиновалось ему!
По комнат пронесся одобрительный шепотъ, лицо Макъ-Снэгли просіяло, по серьезному лицу учителя пробжала тнь, а на лицахъ, заглядывавшихъ въ окна, отразилось комическое разочарованіе. Млиссъ нервно перелистывала книгу и вдругъ шумно захлопнула лежавшую передъ ней популярную астрономію. Макъ-Снэгли, предчувствуя что-то. глубоко вздохнулъ, въ школьной комнат водворилось гробовое молчаніе, въ окнахъ закричали ура, когда Млиссъ ударила по столу своимъ краснымъ кулакомъ и закричала:
— Это не правда. Я этому не врю.

ГЛАВА IV.

Длинный дождливый сезонъ близился къ концу. Весна выглянула въ налившихся почкахъ и запнившихся горныхъ ручьяхъ. Въ лсу запахло смолой. Азаліи уже начинали распускаться. Холмикъ надъ Смитовой могилой подернулся нжной зеленью. На крест всякій день мнялись свжіе внки изъ подснжниковъ и ранункуловъ. На маленькомъ кладбищ прибавилось нсколько новыхъ жильцовъ, но вс они боязливо притаились въ сторон, противоположной холмику Смита, вс избгали суеврно этого сосдства. Могила Смита стояла одиноко попрежнему.
По городу ходили слухи о скоромъ прибытіи ‘знаменитой драматической труппы’, общавшей почтеннйшей публик вмст съ фарсами, ‘отъ которыхъ можно умереть со смху’, также знаменитыя мелодрамы въ перемежку съ пніемъ, танцами и проч. и проч. Расклеенныя повсюду афиши сильно заинтересовали мстную молодежь. Въ школ обнаружилось волненіе и пошли строить разныя предположенія. Учитель общалъ Млиссъ, никогда еще ничего подобнаго не видавшей, сводить ее въ театръ изъ первое же представленіе онъ съ ней ‘почтили театръ своимъ присутствіемъ’.
Исполненіе было ниже посредственности. Мелодрама была не на столько плоха, чтобы смшить, и не на столько хороша, чтобы растрогать. Но когда учитель, скучая, повернулся къ двочк, онъ удивился и почувствовалъ что-то въ род укора совсти, замтивъ потрясающее впечатлніе, произведенное на ея живую, чуткую натуру.
Щеки ея горли, маленькій, страстный ротъ слегка пріоткрылся подъ напоромъ лихорадочнаго дыханія, длинныя рсницы дрожали надъ широко-раскрытыми глазами. Она не смялась жалкимъ шуткамъ комика, потому что она вообще рдко смялась. Она не прибгала къ деликатной помощи вышитаго носоваго платка, подобно мягкосердечной Клити, которая въ тоже время болтала со своимъ кавалеромъ, и старалась привлечь вниманіе учителя. Но когда представленіе кончилось и маленькая сцена задернулась зеленой занавсью, Млиссъ глубоко и тяжело вздохнула и, обративъ къ учителю свое серьезное лицо, проговорила упавшимъ голосомъ: — ‘Ну, теперь домой!’ и закрыла рсницами свои черные глаза, какъ бы для того, чтобы мысленно еще побыть въ томъ мір фантазіи, отъ котораго ее отдляла зеленая занавска.
По дорог къ мистрисъ Морферъ, учитель счелъ нужнымъ выставить въ смшномъ вид все представленіе. Онъ выразилъ надежду, что Млиссъ не думаетъ, чтобы молодая особа, такъ прекрасно разыгравшая свою роль, была именно тою, за кого она себя выдавала, и серьезно любила джентльмена въ красивомъ костюм. Потому что еслибъ она была въ него серьезно влюблена, то это было бы большимъ несчастіемъ.
— Почему?— спросила Млиссъ, вскинувъ рсницы.
— Потому, что онъ не могъ бы содержать жену на то, что онъ получаетъ отъ хозяина театра, и при этомъ платить такъ много за такое красивое платье, и кром того они оба не получали бы столько, еслибъ были мужемъ и женой, сколько получаютъ теперь, разыгрывая роли влюбленныхъ, — т. е., если онъ еще не женатъ, или она не замужемъ за другимъ. По всей вроятности мужъ хорошенькой графини отбираетъ билеты при вход, или поднимаетъ занавсъ, или зажигаетъ свчи, или длаетъ что нибудь въ такой же степени элегантное и утонченное. А что касается молодаго человка въ изящномъ костюм, стоющемъ по крайней мр два или три доллара, (я знаю цну этой матеріи, изъ которой сдланъ его красный плащъ, потому что покупалъ для своей комнаты) — что касается до этого красиваго щеголя, Млиссъ, то очень можетъ быть, что онъ въ сущности добрый малый, и хотя, несомннно, иногда напивается до-пьяна, но не думаю, чтобы люди хорошо длали, пользуясь этимъ и подставляя ему синяки или прописывая грязныя ванны, какъ это сдлали съ нимъ на этихъ дняхъ. Какъ вы думаете?
Млиссъ, держась обими руками за его руку, старалась заглянуть ему въ глаза, но учитель упрямо отворачивался. Млиссъ имла нкоторое понятіе объ ироніи, такъ какъ сама иногда обнаруживала проблески юмора въ своихъ рчахъ и дйствіяхъ. Но учитель продолжалъ говорить въ такомъ же дух, пока они не дошли до дома мистрисъ Морферъ. Отказавшись отъ приглашенія мистрисъ Морферъ зайти и выпить чего нибудь и прикрывая глаза рукой, чтобы не встртить вызывающаго взгляда голубоокой сирены, онъ извинился и ушелъ.
Дня черезъ три по прибытіи драматической труппы, Млиссъ не пришла въ школу. Когда классы кончились, учитель прибралъ книги и собрался-было выйдти, какъ вдругъ услышалъ возл себя тоненькій голосокъ:
— Господинъ учитель!
Учитель оглянулся и увидлъ лицемъ къ лицу юнаго Аристида Морфера.
— Ну, мальчуганъ,— спросилъ онъ нетерпливо.— Что надо? Что случилось?
— Извините, господинъ учитель, но я и Ликургъ, мы думаемъ, что Млиссъ опять дала тягу.
— Что такое?— переспросилъ учитель съ тою несправедливой раздражительностью, съ которою мы всегда относимся къ непріятнымъ новостямъ.
— Да то, что ея нтъ дома, и мы съ Ликургомъ видли, какъ она говорила съ однимъ изъ прізжихъ актеровъ. и наврное она и теперь съ нимъ. И вотъ еще что, господинъ учитель: вчера она говорила Ликургу и мн, что она можетъ декламировать нисколько не хуже миссъ Целестины Монморенси, и принялась намъ разсказывать! Говорила, говорила…
Мальчикъ остановился въ смущеніи.
— Съ какимъ актеромъ?— спросилъ учитель.
— Съ тмъ, у котораго такая блестящая шляпа. И волосы. И золотая булавка. И золотая цпь…. описывалъ справедливый Аристидъ и ставилъ точки вмсто запятыхъ, спша перевести дыханіе.
Учитель взялъ шляпу и перчатки, чувствуя непріятное стсненіе въ горл и груди, и поспшилъ выйти. Аристидъ подскакивалъ возл него, стараясь попадать своими коротенькими ногами въ тактъ крупнымъ шагамъ учителя, какъ вдругъ учитель неожиданно остановился, и Аристидъ наткнулся на него.
— Гд они разговаривали?— спросилъ учитель.
— У Аркады.
Когда они вышли на главную улицу, учитель остановился.
— Ступай домой.— сказалъ онъ мальчику.— Если Млиссъ тамъ, приди къ Аркад и скажи мн. Если ея тамъ нтъ, оставайся дома. Ну, бги!
И коротконогій Аристидъ убжалъ стрлой.
Аркада стояла какъ-разъ поперегъ дороги,— продолговатое зданіе, заключавшее въ себ кегли, билліардъ и ресторанъ. Когда учитель проходилъ черезъ площадь, двое или трое встрчныхъ оглянулись и проводили его глазами. Онъ осмотрлъ свое платье, вынулъ платокъ и отеръ лицо, прежде чмъ войти въ кегельную комнату. Тамъ былъ обычный комплектъ праздношатающихся, поглядвшихъ на него, когда онъ вошелъ. Одинъ изъ нихъ посмотрлъ на него такъ пристально и съ такимъ страннымъ выраженіемъ въ лиц, что учитель невольно остановился, и, приглядвшись, убдился, что то было его собственное отраженіе въ большомъ зеркал. Это заставило учителя подумать, что быть можетъ онъ немного взволнованъ, и потому онъ взялъ нумеръ ‘Знамени Красной Горы’ съ одного изъ столовъ, и старался успокоиться, пробгая столбцы объявленій.
Немного погодя, онъ прошелъ черезъ кегельную и другія комнаты ресторана и вошелъ въ билліардную. Двочки нигд не было. Въ билліардной у одного изъ столовъ стоялъ господинъ съ лоснящейся шляпой на голов. Учитель узналъ въ немъ агента драматической труппы. Онъ почувствовалъ къ нему отвращеніе съ первой встрчи, вслдствіе его непріятной манеры носить волосы и бороду. Но тмъ не мене, онъ сталъ къ нему лицемъ. Господинъ въ глянцевитой шляп узналъ учителя, но прикинулся ничего не знающимъ и неподозрвающимъ. Держа кій, онъ длалъ видъ, что прицливается въ шаръ на середин билліарда. Учитель остановился напротивъ него, и когда ихъ глаза встртились, подошелъ къ нему ближе.
Онъ ршилъ избгать ссоры, но когда началъ говорить, что-то сдавило его горло и задерживало слова. Его испугалъ собственный голосъ, такъ онъ звучалъ странно, глухо, дико.
— Мн сказали,— началъ онъ,— что Мелисса Смитъ, сирота и ученица моей школы, уговаривалась съ вами насчетъ поступленія въ вашу труппу. Правда-ли это?
Господинъ въ глянцевитой шляп наклонился надъ билліардомъ и ударилъ безцльно кіемъ, такъ что шаръ пошелъ стучать по бортамъ. Обойдя кругомъ стола, онъ вынулъ шаръ изъ лузы и поставилъ на прежнее мсто. Затмъ, снова намтясь, спросилъ небрежно:
— А если и такъ?
Учитель вздрогнулъ, оперся рукой въ перчатк о билліардъ и продолжалъ:
— Если вы порядочный человкъ, я скажу вамъ только, что я ея опекунъ и отвчаю за ея будущее. Вы знаете также хорошо, какъ я, родъ жизни, который вы предлагаете ей. Спросите и вс вамъ здсь скажутъ, что мн удалось спасти ее отъ жизни, которая была бы хуже смерти.— уличной жизни. Я считаю себя обязаннымъ и теперь удержать ее отъ погибели. У нея нтъ ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры. Можете ли вы замнить ей семью и дать честный образъ жизни?
Господинъ въ лоснящейся шляп поглядлъ на носокъ своего сапога, потомъ повелъ глазами кругомъ, желая найти кого нибудь, кто бы могъ позабавиться вмст съ нимъ комичностью того, что ему пришлось выслушать.
— Она двочка странная, своенравная,— продолжалъ учитель,— но она лучше, чмъ кажется. Я думаю, что имю на нее нкоторое вліяніе. И потому прошу и надюсь. что вы не поведете дла дальше, но какъ порядочный человкъ, предоставите ее мн. Я готовъ…
Но тутъ опять что-то стало поперегъ горла учителя, и фраза осталась неоконченной.
Человкъ въ лоснящейся шляп понялъ по своему молчаніе учителя, и поднявъ голову съ грубымъ хохотомъ, сказалъ громко:
— Хочется оставить лакомый кусочекъ про себя? Нтъ, молодой человкъ… не удастся!
Оскорбленіе было больше въ тон, чмъ въ словахъ, больше во взгляд, чмъ въ тон, и всего больше въ инстинктахъ этого господина. Лучшая реторика съ такими животными — кулакъ. Учитель почувствовалъ это, долго сдерживаемое нервное напряженіе нашло себ исходъ,— и онъ ударилъ негодяя прямо въ его усмхавшуюся физіономію. Ударъ отправилъ шляпу въ одну сторону, кій въ другую и разорвалъ перчатку на рук учителя. Онъ разскъ уголъ рта нахала и испортилъ на нкоторое время своеобразную форму его бороды.
Затмъ поднялись крики, проклятія, топотъ множества ногъ. Потомъ вдругъ толпа раздалась и быстро послдовали одинъ за другимъ два рзкіе, отрывистые выстрла. Затмъ толпа сомкнулась вокругъ его противника, и учитель остался одинъ. Ему помнилось, впослдствіи, что онъ снялъ лвой рукой затлвшійся лоскутъ съ праваго рукава. Кто-то держалъ его правую руку. Онъ поглядлъ на нее и увидлъ кровь, кром того увидлъ, что его пальцы судорожно сжимали рукоятку блестящаго ножа. Онъ никакъ не могъ вспомнить, откуда взялся этотъ ножъ.
Человкъ, державшій его за руку, былъ Морферъ. Онъ велъ учителя къ двери, но учитель упирался и силился выговорить запекшимися губами: ‘Млиссъ!’
— Понимаю, другъ, понимаю!— шепталъ ему мистеръ Морферъ.— Она дома!
И они вышли вмст на улицу. Дорогой мистеръ Морферъ разсказалъ, что Млиссъ прибжала домой нсколько минутъ тому назадъ и, вызвавъ его, сказала, что кто-то хочетъ убить учителя въ Аркад.
Желая остаться одинъ, учитель общалъ мистеру Морферу не искать встрчи съ агентомъ въ эту ночь и простился съ нимъ, повернувъ на тропинку къ школ. Онъ удивился, увидвъ дверь отворенной,— и еще больше удивился, найдя въ комнат Млиссъ.
Учитель, какъ я говорилъ выше, подобно всмъ чуткимъ организмамъ, былъ болзненно самолюбивъ. Грубый намекъ, брошенный противникомъ, все еще звучалъ въ сто ушахъ. Можетъ быть, не онъ одинъ такъ объясняетъ его привязанность къ двочк, привязанность нелпую, граничившую съ дои-кихотствомъ. Кром того, разв она не добровольно отреклась отъ его авторитета и права его старой привязанности? И что вс говорятъ про нее? Отчего онъ одинъ не согласенъ со всми? Разв не пришлось теперь и ему въ душ согласиться съ справедливостью всего, что они предсказывали? И ради кого и чего онъ, въ трактир, затялъ драку съ какимъ-то проходимцемъ, и рисковалъ жизнью? Для чего? Что онъ этимъ доказалъ? Ничего. Что скажутъ люди? Что скажутъ его друзья? Что скажетъ Макъ-Снэгли?
И въ эти минуты недовольства и самообвиненія, меньше всего ему хотлось бы встртить Млиссъ. Онъ однако вошелъ, но пройдя прямо къ своему письменному столу, сказалъ двочк холодно, коротко, не глядя на нее,— что онъ занятъ и желаетъ остаться одинъ.
Она встала. Онъ слъ къ столу и закрылъ лицо руками. Когда онъ поднялъ голову, она все еще стояла передъ нимъ и смотрла ему въ лицо съ тревожнымъ выраженіемъ въ глазахъ.
— Вы убили его?— спросила она.
— Нтъ.
— Вдь я для этого дала вамъ ножъ!— проговорила быстро двушка.
— Ножъ?— спросилъ удивленно учитель.
— Да, я дала вамъ ножъ. Я была тамъ, подъ билліардомъ. Видла, какъ вы его ударили. Видла, какъ вы оба упали. Онъ выронилъ ножъ. Я подала его вамъ. Почему же вы его не убили?— проговорила быстро Млиссъ, глядя на него во вс свои темные глаза и порывисто взмахнувъ красной рученкой.
Учитель молчалъ и глядлъ на нее съ удивленіемъ.
— Да, — продолжала Млиссъ.— Еслибъ вы у меня спросили, я бы сама сказала вамъ, что ршилась уйдти съ актерами. А почему ухожу? Вы не хотли мн сказать, что вы уходите. Я узнала. Я слышала, какъ вы говорили доктору. И я не хотла оставаться здсь одна, съ Морферами. Лучше умереть!
И съ драматическимъ жестомъ, какъ нельзя боле подходившимъ къ ея вншности, къ ея характеру, она вытащила изъ-за пазухи пучекъ листьевъ и цвтовъ и проговорила, задыхаясь отъ волненія, съ тмъ страннымъ произношеніемъ, свойственнымъ дикой пор ея жизни, которое являлось всегда снова въ моменты сильнаго возбужденія.
— Вотъ, вотъ ядовитое растеніе, которое, вы говорили, можетъ убить. Я уйду съ актерами, или съмъ это и умру… Мн все равно. Только здсь я не останусь. Я всхъ ихъ презираю. Они вс меня ненавидятъ. Разв вы… вы ушли бы отъ меня, еслибъ тоже не ненавидли меня?
Страстная молодая грудь тяжело дышала, крупныя слезы дрожали на длинныхъ рсницахъ, но Млиссъ смахнула ихъ угломъ передника, какъ будто он были надодливыя осы.
— Если вы меня запрете въ темницу, — говорила лихорадочно Млиссъ,— чтобы я не ушла съ актерами,— я… я убью себя. Вдь отецъ убилъ же себя?— Почему же и мн не убить себя?.. Вы говорили, что горсти этой травы довольно, чтобы убить, и я всегда носила ее съ собой… И она ударила себя въ грудь крпко стиснутымъ кулачкомъ.
Учителю вспомнилось пустое мсто рядомъ съ могилой Смита. Онъ поднялъ глаза на страстную маленькую фигурку, стоявшую передъ нимъ. Схвативъ ея руки своими обими руками и глядя прямо въ ея честные глаза, онъ сказалъ:
— Лисси, хочешь пойти со мной!
Двочка бросилась ему на шею и крикнула радостно: ‘О, да!’
— Но только сегодня же — сейчасъ!
— О, да, сейчасъ!
И рука-объ-руку они пошли вдоль дороги,— той самой узкой тропинкой, которая однажды привела ея усталыя ножки къ дверямъ учителя, и по которой она уже никогда не пойдетъ одна. Надъ ними ярко свтили звзды… Урокъ кончился, и двери школы ‘Красной Горы’ закрылись за ними навсегда.
Брет-Гарт Фрэнсис
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Рождественский подарок, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1870
  2. Роман в долине Мардонио, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1872
  3. Случай из жизни игрока, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1874
  4. Сама невинность, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1894
  5. Миллионер, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1888
  6. Как старик Плункет съездил домой, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1876
  7. Рассказ без развязки, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1877
  8. Ред-Догская наследница, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1879
Электронная библиотека