Мельница на Флосе, Элиот Джордж, Год: 1860 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 564 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

МЕЛЬНИЦА НА ФЛОС.

Романъ Джоржа Эліота.

Автора ‘Сцены изъ жизни священника’ и ‘Адама Бида’.

ВЪ ТРЕХЪ ТОМАХЪ.

‘In their death they were not divided’.
(‘И смерть нe раздлила ихъ’).

КНИГА ПЕРВАЯ.

МАЛЬЧИКЪ И ДВОЧКА.

ГЛАВА I.

Вншность дорнкотской мельницы.

Пространная равнина, расширившійся Флосъ мчитъ свои струи къ морю между зеленющимися берегами, приливъ, какъ страстный любовникъ, спшитъ на встрчу и въ горячемъ объятіи останавливаетъ потокъ рки. Могучій приливъ несетъ чернющіеся корабли, нагруженные свжими, душистыми сосновыми досками, округленными мшками съ маслянистымъ сменемъ, или темнымъ блестящимъ углемъ, онъ несетъ ихъ вверхъ къ городку Сент-Оггсъ, который выказываетъ свои старинныя, стрльчатыя, красныя кровли и широкіе наличники верфей, между низкимъ лсистымъ холмомъ и окраиною рки, бросая на ея воды нжную пурпуровую тнь, при мимолетномъ блеск февральскаго солнца. По обимъ сторонамъ тянутся далеко роскошныя пажити и полосы черной земли, приготовленныя для широколистныхъ кормовыхъ посвовъ, или слегка-расцвченныя нжною зеленью, осенью посянной, пшеницы. Мстами за изгородами подымаются золотистыя скирды, въ вид ульевъ, еще оставшіяся отъ прошедшаго года, изгороди везд усажены деревьями, и отдаленные корабли, кажется, подымаютъ свои мачты и распускаютъ паруса между самыми втвями широко-раскинувшейся ясени. У самаго краснокровельнаго города, притокъ Рипесъ игриво вливаетъ свои струи въ Флосъ. Какъ мила эта рчка съ своею темною, безпрестанно-мняющеюся зыбью! Она представляется мн живымъ собесдникомъ, когда я брожу вдоль береговъ и прислушиваюсь къ ея тихому, кроткому журчанью—это голосъ спокойной любви. Я помню эти втвистыя, наклоненныя ивы, я помню каменный мостъ.

Вотъ и дорнкотская мельница. Я остановлюсь здсь, на мосту, минуту или дв, чтобъ посмотрть на нее, хотя тучи собираются и ужь далеко за полдень. Даже и въ это самое время, въ исход февраля, пріятно взглянуть на нее: можетъ-быть, холодная, сырая погода придаетъ особенную прелесть опрятному, комфортэбльному домику, такъ же старому, какъ и вязы и каштаны, защищающіе его отъ свернаго втра. Рка теперь полна воды, высоко стоитъ въ этой маленькой ивовой плантаціи и заливаетъ на половину муравчатые края огороженной лужайки передъ домомъ. Смотря на полную рку, на яркую мураву, на блестящій зеленый мохъ, смягчающій темные очерки большихъ пней и втокъ, я длаюсь восторженнымъ поклонникомъ сырости и завидую блымъ уткамъ, спокойно-погружающимъ свои головы въ воду здсь, между ивами, вовсе не думая о томъ, какую неловкую фигуру он представляютъ сверху.

Шумъ воды, стукъ мельницы наводятъ сонливую глухоту, которая, невидимому, еще увеличиваетъ спокойствіе цлой сцены. Какъ завса звуковъ, они уединяютъ васъ отъ вншняго міра. Вотъ загремла огромная крытая телега, возвращающаяся домой съ мшками зерна. Честный извощикъ думаетъ про свой обдъ, что онъ страшно пережарится въ печи въ такой поздній часъ, но онъ не дотронется до него, пока не накормитъ своихъ лошадей, сильныхъ, покорныхъ, кроткихъ животныхъ, которыя, я воображаю, поглядываютъ на него съ нжнымъ упрекомъ изъ-подъ шоръ, когда онъ грозно щелкаетъ на нихъ своимъ бичомъ, какъ-будто необходима эта угроза. Посмотрите, съ какою энергіею подтягиваютъ он плечами на подъем къ мосту: он чуютъ, что он близко къ дому. Взгляните на ихъ большія, косматыя ноги, которыя, кажется, схватываютъ за землю, на страдательную силу ихъ шей, согнувшихся подъ тяжелымъ ярмомъ, на могучія мышцы напрягающихся бедръ! Охотно послушалъ бы я, какъ он станутъ ржать надъ своимъ трудно-заработаннымъ кормомъ, посмотрлъ бы, какъ он, освободя свои запотлыя шеи отъ упряжи, погрузятъ жадныя ноздри въ грязный прудъ. Вотъ он уже на мосту, быстрымъ шагомъ оп спускаются впизъ, и крытая телега исчезаетъ на поворот за деревьями.

Теперь я опять могу устремить глаза на мельницу и слдить за неутомимымъ колесомъ, метающимъ алмазныя брызги воды. Эта двочка также смотритъ на него, она стоитъ на одномъ и томъ же мст все время съ-тхъ-поръ, какъ я остановился на мосту. А эта блая дворняшка съ коричневыми ушами прыгаетъ и лаетъ, какъ-будто перебраниваясь съ колесомъ, можетъ-быть, она ревнуетъ, зачмъ ея товарищъ, въ пуховой шляп, такъ увлеченъ его движеніемъ. Я полагаю, пора ужь конному сотоварищу домой, веселый огонекъ тамъ долженъ бы соблазнить его, его красные отливы блещутъ подъ срымъ омрачающимся небомъ. Пора и мн также снять свои руки съ холоднаго камня парапета моста…

Ахъ, мои руки въ-самомъ-дл онмли. Я оперся локтями на мое кресло, мечтая, что я стоялъ на мосту передъ дорнкотскою мельницею, какъ это и было со мною нсколько лтъ назадъ, въ одно февральское послобда. Прежде нежели я задремлю, я передамъ вамъ о чемъ разговаривали мистеръ и мистрисъ Тёливеръ, сидя у свтлаго огня въ своей лвой гостиной, въ то самое посл обда, о которомъ я мечталъ.

ГЛАВА II.

Мистеръ Теливеръ, хозяинъ дорнкотской мельницы, объявляетъ свое ршеніе относительно Тома.

— Вы знаете, я хочу, говоритъ мистеръ Тёливеръ: — я хочу дать Тому хорошее воспитаніе, воспитаніе, которое потомъ было бы хлбомъ ему. Вотъ о чемъ я думалъ, когда повстилъ, что возьму его изъ академіи къ Благовщенію. Къ иванову-дню я намренъ помстить его, что называется, въ хорошую школу. Двухъ лтъ въ училищ было бы довольно, еслибъ я хотлъ сдлать изъ него мельника или фермера, онъ видлъ уже науки боле, чмъ я: все мое ученье, за которое отецъ платилъ, было азбука да березовый прутъ. Но мн хотлось бы, чтобъ изъ Тома вышелъ ученый, чтобъ онъ зналъ вс штуки этихъ господъ, которые красно говорятъ да цвтисто пишутъ. Мн онъ будетъ большою подмогою въ этихъ процесахъ, третейскихъ присужденіяхъ и другихъ длахъ. Я не сдлаю изъ мальчика настоящаго адвоката — жаль, чтобъ вышелъ изъ него мерзавецъ — а такъ, инженера или землемра, или аукціонера и оцнщика, въ род Райлэ, словомъ, подготовить къ доброму занятію, гд все прибыль и нтъ расходовъ, разв на толстую часовую цпочку да высокій табуретъ. Вс они одно и вс они, сдается мн, сродни адвокату. Райлэ прямо смотритъ въ глаза Іакему, какъ кошки глядятъ другъ на друга. Онъ нисколько не боится его.

Мистеръ Тёливеръ говорилъ это своей жен, блокурой, благообразной женщин, въ чепчик, въ вид вера (страшно подумать, какъ давно перестали носить эти чепчики, они должны скоро опять войти въ моду. Въ то время, когда мистрисъ Тёливеръ была почти сорока лтъ, они только-что появились въ Сент-Оггс, и ихъ считали восхитительными).

— Пожалуй, мистеръ Тёливеръ, вы знаете лучше, я ничего не смю сказать противъ. Но не лучше ли будетъ приказать зарзать пару курицъ и пригласить на будущей недл къ обду тётокъ и дядей: вы бы послушали, что на это скажетъ сестра Глегъ и сестра Пулетъ? А у насъ, кстати, есть и пара курицъ, которыхъ пора убить.

— Если угодно, можете перерзать хоть всхъ курицъ на двор, но я не стану спрашивать ни у тётки, ни у дяди, что мн длать съ моимъ собственнымъ мальчикомъ, сказалъ мистеръ Тёливеръ надменно.

— Дорогой мой! сказала мистрисъ Тёливеръ, пораженная этою кровожадною реторикою: какъ это вы можете такъ говорить мистеръ Тёливеръ? Но эта ваша манера всегда съ такимъ неуваженіемъ отзываться о моей родн, а сестра Глегъ сваливаетъ всю вину на меня, когда я ни въ чемъ неповинна, какъ ребенокъ во чрев матери. Слышалъ ли кто-нибудь, чтобъ я жаловалась, будто мои дти несчастливы отъ того, что ихъ тётки и дяди могутъ жить независимо. Но если Томъ долженъ идти въ новую школу, такъ отдайте его въ такую школу, гд бы я могла мыть и чинить его блье, а то все-равно, носи онъ полотняныя или каленкоровыя рубашки, он будутъ такъ же желты, побывая разъ шесть въ стирк, и потомъ съ бльемъ я могу послать мальчику пряникъ, или пирогъ съ свининою, или яблочко, отъ лишняго куска съ нимъ ничего не сдлается. Господь его благослови, если его даже и не станутъ морить съ голоду. Слава Богу, мои дти могутъ сть сколько угодно.

— Хорошо, хорошо, мы не отправимъ его далеко, если остальное придется, сказалъ мистеръ Тёливеръ.— Но и вы не подбрасываете камень подъ колесо съ вашею стиркою, если мы не найдемъ школы поближе. Вотъ, Бесси, одинъ порокъ за вами: увидите вы палку на дорог, вамъ вчно думается, будто нтъ и возможности перешагнуть черезъ нея. Не дали же вы мн нанять хорошаго извощика, потому-что у него была родинка на лиц.

— Дорогой мой! сказала мистрисъ Тёливеръ съ кроткимъ удивленіемъ: — когда это я не возлюбила человка оттого, что у него была родинка на лиц? Право, родинки-то мн еще нравятся, у моего брата, что умеръ, была родинка на лбу. Не могу припомнить, мистеръ Тёливеръ, когда предлагали вы нанять извощика съ родинкою. Былъ у насъ Джонъ Гибсъ, у него на лиц не было родинки и я настаивала еще, чтобъ вы наняли его и вы его наняли, и не умри онъ отъ воспаленія — мы еще доктору Тёрнбулу заплатили за леченье — онъ бы и теперь возилъ вашу телегу. Разв была у него родинка, гд и невидно, да какъ же мн это знать, мистеръ Тёливеръ?

— Нтъ, нтъ Бесси, не про родинку я думалъ, что-то другое было у меня въ голов… да все-равно. Ахъ! трудное дло говорить. Я думаю теперь, какъ найти школу-то настоящую, куда отдать Тома, а то меня, пожалуй, подднутъ, какъ съ академіею. Съ академіями не хочу имть никакого дла, какая бы ни была эта школа, куда я отдамъ Тома, только это не будетъ академія, это будетъ мсто, гд ребята занимаются чмъ-нибудь другимъ, кром чищенья сапогъ и выкапыванья картофеля. Трудная необыкновенно штука выбрать школу.

Мистеръ Тёливеръ остановился на минуту и заложилъ об руки въ карманъ своихъ панталонъ, какъ-будто онъ надялся найти въ нихъ какое-нибудь внушеніе. Пвидимому, онъ не ошибся въ разсчет, потому-что онъ тутъ же прибавилъ:

— Знаю, что мн длать, поговорю объ этомъ съ Райлэ, завтра онъ прідетъ для третейскаго ршенія о плотин.

— Что жь, мистеръ Тёливеръ, я выдала простыни для лучшей постели. Касія взяла ихъ повсить къ огню. Это не лучшія простыни, но он достаточно-хороши, чтобъ спать на нихъ кому вамъ угодно, а ужь эти голландскаго полотна простыни, право, раскаяваюсь, что купила ихъ, пригодятся он только какъ насъ выложатъ на столъ. Умирайте хоть завтра, мистеръ Тёливеръ, он выкатаны превосходно, совсмъ готовы и пахнутъ лавендой, такъ-что любо въ нихъ лежать. Он въ лвомъ углу, въ большомъ дубовомъ ларц съ бльемъ, и никому не доврю я и вынуть-то ихъ.

Произнося эту послднюю фразу, мистрисъ Тёливеръ вынула изъ своего кармана блестящую связку ключей и выбрала одинъ изъ нихъ, потирая его между пальцами и смотря съ кроткою улыбкою на огонь. Еслибъ мистеръ Тёливеръ былъ человкъ подозрительный, то онъ могъ бы подумать, что она нарочно вынула ключъ, какъ бы предчувствуя въ своемъ воображеніи минуту, когда дйствительно понадобится достать лучшія голландскія простыни для его окончательнаго успокоенія. По счастью, онъ былъ не таковъ, его подозрнія возбуждались только когда дло шло о его прав на силу воды, кром того, онъ имлъ супружескую привычку не слушать слишкомъ пристально, и, назвавъ Райлэ, онъ повидимому былъ очень занятъ ощупываньемъ своихъ шерстяныхъ чулокъ.

— Я думаю, я напалъ на дло, Бесси, замтилъ онъ посл короткаго молчанія:— Райлэ именно такой человкъ, который долженъ знать какую-нибудь школу, онъ учился самъ и бываетъ во всякихъ мстахъ и для третейскаго ршенія и для оцнки и прочее. Завтра вечеромъ, какъ дло покончимъ, у насъ будетъ время потолковать. Знаете, я хочу изъ Тома сдлать такого же человка, какъ Райлэ, который говорилъ бы какъ по писанному и зналъ бы бездну такихъ словъ, что по себ ничего не значатъ: законъ никакъ не ухватится за нихъ, да и дло-то также узналъ бы основательно.

— Пожалуй, сказала мистрисъ Тёливеръ:— я не прочь, чтобъ мальчика воспитали, чтобъ онъ и говорилъ порядочно, и зналъ все, и ходилъ откинувъ сипну назадъ и зачесалъ себ хохолъ. Только эти краснобаи изъ большихъ городовъ носятъ вс почти манишки, истаскаютъ до нитки жабо, да потомъ и закрываютъ его тряпичкой. Я знаю, Райлэ это длаетъ. И потомъ, если Томъ передетъ житъ въ Мёдпортъ, у него, какъ и у Райлэ, будетъ домъ съ такою кухнею, что въ ней повернуться нельзя и никогда не достанетъ онъ себ свжаго яйца къ завтраку, и спать-то будетъ въ третьемъ или четвертомъ этаж — почемъ знать, и до смерти сгоритъ прежде, чмъ сойти-то внизъ успетъ.

— Нтъ, нтъ, сказалъ мистеръ Тёливеръ,— у меня и въ голов не было, чтобъ онъ перехалъ въ Мёдпортъ: я разумю, чтобъ онъ открылъ свою контору здсь, въ Сент-Оггс, возл насъ, и жилъ бы дома. Но, продолжалъ мистеръ Тёливеръ, посл короткой паузы:— и чего я боюсь — съ головою Тома не сдлаешь ловкаго парня. Сдается мн, что онъ плутоватъ. Въ вашу родню пошелъ онъ, Бессп.

— Да, что правда, то правда, сказала мистрисъ Тёливеръ, хватаясь только за послднее предложеніе безъ всякой связи:— и любитъ такъ солоно сть, совершенно какъ мой братъ и мой отецъ.

— Жаль, однакожь, сказалъ мистеръ Тёливеръ:— что малецъ, а не двочка, пошелъ по матери. Вотъ чмъ худо перекрещивать породы: не разсчитаешь точно, что изъ этого выйдетъ. Двчонка вышла въ меня, она вдвое остре Тома. Боюсь, слишкомъ-остра для женщины, продолжалъ мистеръ Тёливеръ, сомнительно покачивая головою со стороны на сторону.— Бды нтъ, пока она мала, но черезчуръ острая женщина не лучше длиннохвостой овцы, ради остроты никто за нея дороже не дастъ.

— Да, бда еще, пока она и мала, мистеръ Тёливеръ: — вся эта острота выходитъ только въ шалостяхъ. Ума не приложу, какъ сдлать, чтобъ она хоть два часа проносила чистый передникъ. И теперь вы меня надоумили, продолжала мистрисъ Тёливеръ, вставая и подходя къ окошку.— Не знаю, гд она теперь, а вдь ужь пора и чай пить. Такъ и думала: бродитъ-себ взадъ и впередъ у воды, какъ дикарка. Упадетъ она въ нее когда-нибудь.

Мистрисъ Тёливеръ сильно постучала въ окно, поманила и покачала головою, повторивъ этотъ процесъ нсколько разъ, прежде нежели она возвратилась къ своему креслу.

— Говорите вы про остроту, мистеръ Тёливеръ, замтила она, садясь:— а я уврена, ребенокъ глупъ во многомъ. Пошлю ее наверхъ зачмъ-нибудь — она забудетъ зачмъ пошла, сядетъ на полъ да и примется заплетать волосы и поетъ про-себя, словно сумасшедшая, а я все время жду ее внизу. Слава Богу! въ моей родн этого никогда не бывало. Да у нея темная кожа, какъ у мулатки. Это тоже не въ мою родню. Не люблю роптать на Провидніе, а тяжело, что у меня всего одна дочь, да и та уродилась полудурьей.

— Пустяки! сказалъ мистеръ Тёливеръ: — она прямая, черноглазая двчонка, какую только пожелать можно всякому. Не знаю въ чемъ она отстала отъ другихъ дтей, а читаетъ не хуже самого священника.

— Волосы-то у нея не вьются, что я съ ними ни длаю, и бсится она, если завью ихъ въ бумажки, и никакъ не принудишь ее смирно стоять, чтобъ припечь ихъ щипцами.

— Такъ обстричь ее, обстричь подъ гребенку, сказалъ отецъ вспыльчиво.

— Какъ это вы только можете такъ говорить, мистеръ Тёливеръ! Она двочка большая, ей пошелъ уже десятый годъ, и высока она, не по лтамъ, нельзя обстричь ея волосъ. У ея двоюродной сестры, Люси, локоны кругомъ и каждый волосокъ на мст. Право, зависть беретъ, что у моей сестры Динъ такой красивый ребенокъ, я уврена, Люси боле пошла въ меня, нежели мое собственное дтище. Маго, Маго! продолжала мать полуласковымъ, полураздраженнымъ тономъ, когда эта ошибка природы вошла въ комнату:— сколько разъ мн говорить вамъ, чтобъ вы не подходили близко къ вод? упадете въ нее когда-нибудь да утонете, и станете потомъ жалть, что не слушались матери.

Волосы Магги, когда она сняла свою шляпу, печально подтверждали обвиненіе ея матери. Мистрисъ Тёливеръ, желая, чтобъ у ея дочери была кудрявая головка, какъ у другихъ дтей, обстригала волосы слишкомъ-коротко спереди, такъ-что ихъ невозможно было заложить за уши, они обыкновенно стояли торчмя, когда ихъ вынимали изъ папильйотокъ, и Магги безпрестанно встряхивала головою, какъ шотландская пони, чтобъ ея тяжелые, темные локоны не лзли въ ея блестящіе черные глаза.

— О! Боже мой, Боже мой! о чемъ это вы думаете Магги? бросили вашу шляпу здсь! Возьмите ее наверхъ… Вотъ умная двочка! да пригладьте ваши волосы, надньте другой передникъ, да перемните башмаки, да придите назадъ, принимайтесь за ваше лоскутное одяло, какъ барышня.

— Ахъ, мать! сказала Магги съ сердцемъ: — не хочу я работать надъ моимъ лоскутнымъ одяломъ.

— Какъ! не хотите работать одяла для вашей тётки Глегъ?

— Это такая глупая работа, сказала Магги, встряхивая свою гриву:— рвать кусокъ на лоскутки и потомъ сшивать ихъ. И не хочу я ничего работать для моей тётки Глегъ: не люблю я ее.

Магги уходитъ и тащитъ за собою шляпку за ленту, между-тмъ, какъ мистеръ Тёливеръ хохочетъ.

— Удивляюсь я вамъ, чему тутъ смяться, мистеръ Тёливеръ? сказала мать съ нкоторымъ раздраженіемъ.— Вы еще поблажаете ея упрямству, а тётка все говоритъ, что я ее балую.

Мистрисъ Тёливеръ была, что называется, добраго нрава, еще груднымъ ребенкомъ, никогда она не плакала, разв только отъ голода, и съ самой колыбели осталась здоровою, полною и немного-туповатою блондинкою, короче: въ-отношеніи красоты и любезности, это былъ цвтокъ въ семейств. Но молоко и кротость не улучшаются отъ долгаго храненія, и когда они немножко прокиснутъ, молодые желудки не перевариваютъ ихъ. Часто я спрашивалъ себя: сохраняли ли эти блесоватыя мадонны Рафаэля съ нсколько-глуповатымъ выраженіемъ свою невозмутимую кротость, когда подростали ихъ сильные ребята? Я думаю, нердко вырывались у нихъ слабые упреки и он становились боле-и-боле раздражительными, когда эти упреки не имли своего дйствія.

ГЛАВА III.

Мистеръ Райлэ даетъ свой совтъ насчетъ школы для Тома.

Джентльменъ въ широкомъ бломъ галстух и жабо, который пьетъ такъ любезно грогъ съ своимъ добрымъ другомъ Тёливеръ, есть истинно мистеръ Райлэ, господинъ съ восковымъ цвтомъ лица, жирными руками, слишкомъ-хорошо воспитанный для акціониста и оцнщика, но довольно-великодушный съ своими простыми, гостепріимными деревенскими знакомыми, которыхъ онъ называлъ людьми Стараго Завта.

Разговоръ остановился. Мистеръ Тёливеръ не безъ особенной причины удержался отъ повторенія въ седьмой разъ, какъ ловко Райлэ осадилъ Дикса, какъ Уокему натянули носъ разъ въ жизни, теперь, когда дло съ плотиною было поршено третейскимъ присужденіемъ, и что не было бы вовсе и спору о высот воды, еслибъ вс были людьми порядочными, и старый Гари {Чортъ.} не создавалъ бы адвокатовъ, Мистеръ Тёливеръ во всхъ отношеніяхъ держался старинныхъ мнній, по преданію, перешедшихъ отъ ддовъ, въ одномъ или двухъ пунктахъ онъ доврялъ своему собственному разумнію и дошелъ до нкоторыхъ очень-проблематическихъ заключеній, между-прочимъ, что крысы — хлбный червь и адвокаты были твореньями стараго Гари. Къ-несчастью, некому было сказать ему, что это былъ тайный манихеизмъ, иначе онъ, можетъ-быть, увидлъ бы свое заблужденіе. Но сегодня, очевидно, доброе начало торжествовало. Мистеръ Тёливеръ сдлалъ себ грогъ покрпче обыкновеннаго и для человка, у котораго, можно было подумать, лежало въ банк нсколько сотенъ фунтовъ стерлинговъ безъ употребленія, онъ былъ, слдовательно, неостороженъ, высказывая свое высокое удивленіе къ талантамъ своего пріятеля.

Но плотина была такой предметъ для разговора, который можно было остановить на-время и потомъ приняться за него на томъ же самомъ пункт, а вы знаете, мистера Тёливера занималъ еще другой вопросъ, о которомъ ему нужно было посовтоваться съ Райлэ. Но этой-то особенной причин онъ замолчалъ на короткое время, за послднимъ глоткомъ и, въ размышленіи, началъ потирать свои колни. Онъ не былъ способенъ къ быстрымъ переходамъ. ‘Свтъ этотъ такая запутанная штука’ говаривалъ онъ: ‘погонишь телегу, со спхомъ, какъ-разъ опрокинешь ее на поворот’. Мистеръ Райлэ, между-тмъ, не обнаруживалъ нетерпнія. Зачмъ? Даже Готспёръ {Генрихъ Перси Готспёръ, одно изъ дйствующихъ лицъ въ первой части ‘Короля Генриха IV’ трагедіи Шекспира.}, можно полагать, вроятно, сидлъ бы терпливо въ своихъ туфляхъ у свтлаго огонька, набивая носъ табакомъ и потягивая даровой грогъ.

— Сидитъ у меня одна вещь въ голов… сказалъ наконецъ мистеръ Тёливеръ нсколько тише обыкновеннаго, повернувъ голову и смотря пристально на своего собесдника.

— А! сказалъ мистеръ Райлэ съ тономъ кроткаго участія.

Это былъ человкъ съ тяжелыми восковыми вками и высокими бронями, который всегда смотрлъ одинаково, при всевозможныхъ обстоятельствахъ. Эта неподвижность лица и привычка нюхать табакъ передъ каждымъ отвтомъ совершенно придавали ему характеръ оракула въ глазахъ мистера Тёливера.

— Это такая особенная вещь, продолжалъ онъ:— про моего мальчика Тома.

При звук этого имени Магги, сидвшая на низенькой скамеечк, у огня, съ большою книгою на колняхъ, отряхнула назадъ свои густые волосы и посмотрла съ любопытствомъ. Немногіе звуки пробудили бы Магги, когда она задумывалась надъ своею книгою, но имя Тома въ этомъ случа дйствовало не хуже самаго пронзительнаго свистка: въ одну минуту она была на-сторож съ своими блестящими глазами, какъ шотландская такса, подозрвавшая бду и ршившаяся, во всякомъ случа, броситься на каждаго, кто грозитъ этою бдою Тому.

— Видите, надо мн помстить его въ новую школу къ иванову-дню, сказалъ мистеръ Тёливеръ:— въ Благовщеніе онъ оставляетъ академію. Пусть его погуляетъ три мсяца, но потомъ я хочу его отправить въ хорошую, что-называется, школу, гд изъ него сдлаютъ ученаго.

— Да, сказалъ мистеръ Райлэ: — никакія выгоды не сравнятся съ хорошимъ воспитаніемъ. Не то, прибавилъ онъ съ вжливымъ намекомъ:— не то, чтобъ человкъ не могъ быть отличнымъ мельникомъ, или фермеромъ и ловкимъ, разумнымъ-малымъ въ торговл безъ помощи науки.

— Я съ вами согласенъ, сказалъ мистеръ Тёливеръ, подмигивая и покачивая головою на одну сторону.— Но дло въ томъ, что я не хочу видть Тома мельникомъ и фермеромъ: мн это не по нраву. Помилуйте, сдлаю я его мельникомъ и фермеромъ — онъ и будетъ только выжидать, какъ бы поскоре забрать въ свои руки мельницу и землю, да намекать мн, что мн уже пора отдыхать и думать о смерти! Нтъ, нтъ, видалъ я это довольно на другихъ сыновьяхъ. Сниму свой кафтанъ, когда впрямь придется залечь въ могилу. Тому я дамъ воспитаніе да устрою для него дло, чтобъ онъ самъ свилъ себ гнздо, а не выживалъ бы меня изъ моего. Довольно будетъ съ него, если оно ему достанется, когда я умру. Не позволю себя кормить съ ложечки, пока зубы цлы.

Очевидно, это была чувствительная струна у мистера Тёливера, и сила, придавшая необыкновенную быстроту и выраженіе его рчи, еще обнаруживалась, впродолженіе нсколькихъ минутъ, въ грозномъ покачиваніи головы и въ порывистыхъ ‘нтъ, нтъ’, которыми, заключилось его ворчанье.

Магги пристально слдила за этими признаками гнва, которые задвали ее за-живое. Очевидно, подозрвали, что Томъ былъ способенъ выгнать своего отца и опозорить себя пороками. Этого уже невозможно было вынести, Магги спрыгнула съ своей скамейки, забывъ про свою тяжелую книгу, которая съ шумомъ упала у камина, и, подойдя между колнями отца, сказала, плача отъ негодованія:

— Отецъ, Томъ никогда не будетъ вамъ худымъ сыномъ — я знаю, что онъ не будетъ.

Мистрисъ Тёливеръ не было въ комнат (она смотрла за приготовленіемъ ужина), и сердце мистера Тёливера было тронуто, Магги, поэтому, никто не бранилъ за книгу. Мистеръ Райдэ спокойно поднялъ ее и сталъ разсматривать, между-тмъ, какъ отецъ хохоталъ съ нкоторымъ выраженіемъ нжности на его суровомъ лиц и ласково трепалъ свою двочку по спин, держа ее за руки между колнями.

— Какъ, нельзя худо говорить про Тома? Э!… сказалъ мистеръ Тёливеръ, смотря на Магги прищуренными глазами, потомъ обращаясь къ мистеру Райлэ, онъ прибавилъ тихимъ голосомъ, какъ-будто Магги не могла разслушать:

— Она понимаетъ, какъ-нельзя-лучше все, о чемъ говорятъ. Послушали бы вы, какъ она читаетъ: такъ и ржетъ, будто все знаетъ напередъ, и всегда за своею книгою. Нехорошо, нехорошо, продолжалъ мистеръ Тёливеръ печально, сдерживая эту предосудительную, по его мннію, гордость:— женщин не для чего быть такой способной: не доведетъ это до добра — я увренъ. Помилуй Господи! здсь гордость снова взяла свое: она читаетъ книги и понимаетъ ихъ лучше многихъ большихъ.

Щеки Магги зардлись отъ волненія. Она думала: теперь мистеръ Райлэ почувствуетъ къ ней уваженіе, очевидно, до-сихъ-поръ, онъ не обращалъ на нее никакого вниманія.

Мистеръ Райлэ перевертывалъ страницы книга, она ничего не могла прочесть на его лиц съ высокими бровями, но вотъ онъ посмотрлъ на нее и сказалъ:

— Пожалуйте-ка, скажите мн что-нибудь про эту книгу, вотъ и картинки: что он представляютъ, разсказывайте.

Магги, покраснвъ до ушей подошла, однакожь, безъ принужденія подошла къ мистеру Райлэ и взглянула на книгу: потомъ, съ жадностью схвативъ ее за уголъ и отряхнувъ назадъ свою гриву, она сказала:

— О! я разскажу вамъ, что здсь представлено. Это ужасная картинка — неправда ли? Но меня такъ и тянетъ къ ней. Это — старуха въ вод — колдунья, ее бросили въ воду, чтобъ узнать колдунья ли она, поплыветъ она — колдунья, а потонетъ и умретъ — ну, такъ она невинна и просто-себ бдная, полоумная старуха. Но какая же ей отъ того будетъ польза, если она потонетъ? Разв, я полагаю, она пойдетъ на небо и Богъ вознаградитъ ее. А этотъ ужасный кузнецъ, который стоитъ подбоченившись и хохочетъ — о! неправда, ли какой онъ уродъ? Я вамъ скажу, кто онъ такой. Это на-самомъ-дл чортъ (голосъ Магги сдлался громче и выразительне), а не кузнецъ, потому-что чортъ принимаетъ форму злыхъ людей и ходитъ везд и наущаетъ людей длать худое, и чаще всего является онъ въ форм худаго человка, потому, знаете, еслибъ люди видли, что онъ чортъ, такъ они убжали бы отъ него и онъ не могъ бы заставить ихъ длать, что ему угодно.

Мистеръ Тёливеръ внималъ съ нмымъ удивленіемъ объясненію Магги.

— Что это за книга? воскликнулъ онъ, наконецъ.

— Исторія чорта Даніэля Дефо, книга совсмъ не для ребенка, сказалъ мистеръ Райлэ.— Какъ она попалась между вашими книгами. Тёливеръ?

Магги, казалось, была огорчена и обезкуражена.

— Это одна изъ книгъ, сказалъ ея отецъ:— которыя я купилъ на распродаж вещей Портриджа. Вс он были въ одинаковыхъ переплетахъ, переплетъ, видите, хорошій: я и думалъ все это книга хорошія. Между ними вотъ ‘Благочестивая жизнь и смерть Іереміи Тейлора’, я читаю ее часто по воскресеньямъ (мистеръ Тёливеръ чувствовалъ нкоторую привязанность къ этому великому писателю, потому-что его имя било Іеремія). Тамъ ихъ много, большая часть проповди, я полагаю, но у всхъ у нихъ переплетъ одинаковый, я и думалъ, что вс он по одному образцу. Но, видно, по наружности судить нельзя. Такой это, право, мудреный свтъ!

— Ну, сказалъ мистеръ Райлэ покровительствующимъ тономъ, гладя Магги по голов:— совтую вамъ отложить въ сторону исторію чорта да читать какую-нибудь хорошую книгу. Разв нтъ у васъ книгъ получше?

— О, да, сказала Магги, оживленная нсколько желаніемъ доказать разнообразіе своей начитанности: — я знаю, что эту книгу нехорошо читать, но я люблю картинки, и сама изъ моей головы придумываю къ нимъ исторіи. А у меня есть еще езоповы басни, книжка про кенгуру и разныя разности, ‘Похожденія Странника’…

— А вотъ прекрасная книга! сказалъ мистеръ Райлэ:— лучше ея и не найдете.

— Да, но въ ней также много говорится про чорта, сказала Магги съ торжествомъ.— Я покажу вамъ его изображеніе въ его настоящемъ вид, какъ сражался онъ съ христіаниномъ.

Магги въ одну минуту побжала въ уголъ, вспрыгнула на стулъ, достала изъ маленькаго шкапчика съ Книгами старый, затасканный экземпляръ Бёньяна, который сейчасъ же открылся, безъ дальнйшаго исканія на желаемой картонк.

— Вотъ онъ! сказала она, возвращаясь къ мистеру Райлэ.— Томъ мн его раскрасилъ, когда онъ былъ дома, на праздникахъ. Вы видите: тло все черное, а глаза красные, какъ огонь, потому-что внутри онъ весь изъ огня, который такъ свтится въ глазахъ его.

— Ступай, ступай! сказалъ сердито мистеръ Тёлннеръ, которому уже не нравились эти свободныя замчанія о наружности существа довольно-могущественнаго, чтобъ создать адвокатовъ:— закрой книгу и довольно этой болтовни. Такъ я и думалъ: ребенокъ добру не научится изъ этихъ книгъ. Ступай, ступай! посмотри, что длаетъ мать?

Магги закрыла сейчасъ же книгу, чувствуя упрекъ, но не желая идти за матерью, она помстилась въ темномъ углу за кресломъ отца и принялась няньчить куклу, къ которой она чувствовала необыкновенную нжность въ отсутствіе Тома, и, пренебрегая ея туалетомъ, осыпала ее такими жаркими поцалуями, что ея восковыя щеки были очень-нездороваго цвта лица.

— Слышали вы что-нибудь подобное? сказалъ мистеръ Тёливеръ, когда Marrи удалилась.— Жаль только, что она не мальчикъ, да она была бы по плечу любому адвокату. Удивительная вещь! Здсь онъ понизилъ свой голосъ.— Я выбралъ мать, потому-что она была неслишкомъ-остра и, такъ-себ, хорошенькая бабёнка, я изъ семьи хозяйственной, выбралъ-то я ее между сестрами нарочно, потому-что она была туповата. Я не таковскій, чтобъ мн указывали въ моемъ собственномъ дом. Но видите, если самъ мужикъ съ головою, такъ и не знаешь кому эта голова достанется, и добрая, простая баба народитъ вамъ мальчиковъ-болвановъ да вострухъ-двчонокъ, какъ-будто свтъ пошелъ наизворотъ. Необыкновенно-мудреная это вещь!

Серьёзность измнила мистеру Райлэ, и онъ затрясся нсколько, набивая себ носъ табакомъ, прежде нежели онъ могъ выговорить.

— Но, вдь, вашъ малый не глупъ: я видлъ его, какъ я былъ здсь въ послдній разъ, онъ такъ еще славно справлялъ себ удочку…

— Пожалуй, онъ не глупъ, знаетъ и поле, есть у него и здравый смыслъ, вещи у него не валятся изъ рукъ. Языкъ-то у него, видите, не остеръ, читаетъ плохо, книгъ терпть не можетъ и пишетъ, говорятъ мн, неправильно, а ужь какъ дикъ при чужихъ! и никогда не услышите вы отъ него такого остраго слова, какъ отъ этой двочки. Теперь, хочу я послать его въ такую школу, гд бы развязали ему языкъ да сдлали бы изъ него лихаго малаго. Хочу, чтобъ мой сынъ былъ подстать этимъ удальцамъ, которые обогнали меня съ своимъ ученіемъ. Не то, чтобъ я не видалъ дла и не съ умлъ отстоять своего, еслибъ міръ остался такимъ, какимъ создалъ его Богъ, но вс вещи такъ перевернулись и зовутъ ихъ такими неразумными словами, которыя вовсе и не похожи на нихъ, что я право часто и очень-часто попадаюсь въ просакъ. Все такимъ вьюномъ извивается, что чмъ вы пряме, тмъ мудрене оно кажемся вамъ.

Мистеръ Тёливеръ выпилъ глотокъ, медленно проглотилъ его и печально покачалъ головою, какъ-будто представляя собою истину, что совершенно-здоровый разсудокъ плохо уживается въ этомъ безумномъ свт.

— Вы совершенно въ этомъ справедливы, Тёливеръ, сказалъ мистеръ Райлэ.— Лучше истратить сотню или дв на воспитаніе вашего сына, нежели ихъ оставить ему въ вашемъ завщаніи. Я знаю, будь у меня сынъ, я старался бы сдлать для него то же самое, хотя — Богу извстно, Тёливеръ — я не имю вашего наличнаго капитала, у меня домъ полонъ дочерей.

— Теперь, съ вашего позволенія, вы знаете школу, которая придется именно для моего Тома, сказалъ мистеръ Тёливеръ, нисколько не смущаясь симпатіею къ мистеру Райлэ въ недостаточности его наличнаго капитала.

Мистеръ Райлэ понюхалъ табаку, оставляя мистера Тёливера въ недоумніи своимъ молчаніемъ прежде, нежели онъ сказалъ:

— Я знаю удивительный случай для человка, съ деньгами, какъ вы, Тёливеръ. Дло въ томъ: я не посовтую ни одному моему пріятелю отдать своего сына въ настоящую школу, если есть средства выбрать что-нибудь получше. Если кто хочетъ доставить своему сыну высшее образованіе и воспитаніе, и въ такомъ мст, гд онъ былъ бы товарищемъ своего учителя, а учитель этотъ — молодецъ первой рули, то я знаю такого человка. Я этого случаю не назову каждому, я не думаю, чтобъ каждый усплъ и добиться его, еслибъ попробовалъ, но вамъ-то я скажу про него, мистеръ Тёливеръ, между нами.

Пристальный и испытующій взглядъ, съ которымъ мистеръ Тёливеръ наблюдалъ лицо своего пріятеля, горлъ любопытствомъ.

— Ну, послушаемъ теперь, сказалъ онъ, располагаясь въ своемъ кресл съ снисходительнымъ видомъ человка, котораго удостоиваютъ какимъ-нибудь важнымъ сообщеніемъ.

— Онъ оксфордскій молодецъ, сказалъ мистеръ Райлэ назидательно, закрывая ротъ и смотря на мистера Тёливера, чтобъ подмтить дйствіе этого интереснаго извстія.

— Какъ, священникъ! сказалъ мистеръ Тёливеръ сомнительно.

— Да, и магистръ. Епископъ, я слышалъ, высокаго о немъ мннія: какъ же, епископъ далъ еще ему мсто.

— А? сказалъ мистеръ Тёливеръ, которому все казалось удивительнымъ въ этихъ незнакомыхъ ему вещахъ.— Да что же ему въ Том?

— Какъ что? дло въ томъ: онъ охотникъ учить и желалъ бы продолжать свои ученыя занятія, а священнику, съ его приходскими обязанностями, мало для этого случая. Онъ ищетъ взять къ себ одного или двухъ мальчиковъ, чтобъ даромъ у него не пропадало время. Мальчики-то будутъ у него какъ родные, лучше для нихъ и придумать нельзя, да и всегда на глазахъ у Стелинга.

— Думаете вы, будутъ мальчику давать пуддингъ два раза? сказала мистриссъ Тёливеръ, занявшая снова свое мсто.— Такого еще охотника до пуддинговъ и не бывало: да мальчикъ-то и ростетъ: вдь страшно подумать, если станутъ его морить съ голоду.

— А какую плату онъ потребуетъ? сказалъ мистеръ Тёливеръ, который чуялъ, что услуга этого удивительнаго магистра будетъ стоить высокой цны.

— Пожалуй, я знаю священника, который проситъ полтораста за своихъ младшихъ воспитанниковъ, и этого человка сравнить нельзя съ Стелингомъ. ‘Я знаю, одинъ большой человкъ въ Оксфорд (говорилъ Стелингъ) могъ бы добиться высшихъ ученыхъ званіи, еслибъ онъ захотлъ, но университетскія почести не прельщаютъ его, онъ человкъ спокойный — шума не любитъ’.

— Ахъ, оно и лучше, гораздо-лучше, сказалъ мистеръ Тёливеръ:— да полтораста — цна необыкновенная. Я никогда и не думалъ дать столько.

— Хорошее воспитаніе, позвольте мн сказать вамъ, Тёливеръ — за эту цну просто — даромъ, но Стелингъ очень-умренъ въ своихъ условіяхъ: онъ человкъ нежадный. Я не сомнваюсь, за вашего мальчика, онъ возьметъ сто, а за такую цну не достанете другаго священника. Хотите, я напишу объ этомъ?

Мистеръ Тёливеръ потиралъ свои колни и смотрлъ, въ размышленіи, на коверъ.

— Да онъ, можетъ-быть, холостякъ, замтила мистрисъ Тёливеръ въ промежутк:— я плохаго мннія объ экономкахъ. Вотъ, у моего брата (онъ уже давно отправился) была экономка, что жь? изъ лучшей перины она вынула половину пуха да и спустила его на сторону. А ужь сколько она потаскала блья, такъ ужь я, право, и не умю вамъ и сказать! Звали ее Стотъ. Сердце мое не потерпитъ, чтобъ отправить Тома туда, гд есть экономка, и надюсь и вы, мистеръ Тёливеръ, не захотите этого.

— На этотъ счетъ вы можете быть спокойны, мистрисъ Тёливеръ, сказалъ мистеръ Райлэ.— Стелингъ женатъ на хорошенькой, добренькой бабочк, лучшей жены никому пожелать нельзя, добре души не встртите на свт: я знаю хорошо ея семейство. У нея такой же цвтъ лица, какъ у васъ, и ваши свтлые, кудрявые волосы, она изъ хорошей семьи въ Мёдпорт, и не всякое предложеніе было бы тамъ принято. Да этакихъ людей, какъ Стелингъ, не встрчаете же вы каждый день: онъ человкъ разборчивый и не бросится на всякое знакомство. Впрочемъ, я думаю, онъ не станетъ противиться, чтобъ взять вашего сына. Я думаю, онъ не станетъ противиться, если я ему представлю.

— Не знаю, что можетъ онъ имть противъ мальчика, сказала мистрисъ Тёливеръ съ оскорбительнымъ самолюбіемъ матери.— Кожа у него такая здоровая и свжая, хоть кому пожелать.

— Но одна вещь пришла мн теперь на мысль, сказалъ мистеръ Тёливеръ, поворачивая голову на сторону и посматривая на мистера Райлэ, посл продолжительнаго созерцанія ковра: — не слишкомъ ли ученъ священникъ, чтобъ образовать изъ мальчика дловаго человка? Я того мннія о попахъ: ученость ихъ такъ глубока, что ее и не завидишь, я не этого хочу для Тома. Я хочу, чтобъ онъ зналъ цифирю, писалъ, какъ по печатному, дло бы разомъ увидлъ, да зналъ бы, что у людей-то на ум, да какъ передать вещь словами, къ которымъ привязаться нельзя — вотъ это-то дло особенное! заключилъ мистеръ Тёливеръ, покачивая головою:— чтобъ передать человку, что вы думаете, не платя за то.

— Ахъ, мой любезный Тёливеръ! сказалъ мистеръ Райлэ:— вы совершенно-ошибочно судите о духовенств. Вс лучшіе учители изъ духовныхъ, а которые не изъ духовныхъ, такъ это ужь дрянь.

— Да, въ род Якобса, въ академіи, прервалъ мистеръ Тёливеръ.

— Разумется, люди, которымъ не удалось въ другихъ занятіяхъ. Теперь, священникъ — джентльменъ и по занятію и по воспитанію и, кром-того, онъ знаетъ, какъ образовать основательно мальчика и приготовить его такъ, чтобъ онъ могъ съ честью выступить на какое угодно поприще. Конечно, есть священники, которые только люди книжные, но, положитесь на меня, Стелингъ не изъ такихъ: у него глаза на все открыты, позвольте мн вамъ сказать. Намекните ему только — и того довольно. Теперь вы замтили про вычисленіе, скажите только Стелингу: ‘я хочу, чтобъ мои сынъ былъ совершеннымъ ариметчикомъ’, а остальное можете ему предоставить.

Мистеръ Райлэ остановился на-минуту, между-тмъ. мистеръ Тёливеръ, совершенно-убжденный въ достоинств духовнаго наставничества, готовился внутренно, какъ онъ скажетъ мистеру Стелингу: ‘Хочу, чтобъ мой сынъ зналъ ариметику’.

— Видите, мой любезный Тёливеръ, продолжалъ мистеръ Райлэ:— когда вы имете дло съ совершенно-воспитаннымъ человкомъ, каковъ Стелингъ, онъ возьмется учить, чему хотите. Если работникъ знаетъ, какъ владть своимъ инструментомъ, то онъ сдлаетъ одинаково-хорошо и раму, и дверь.

— Что правда, то правда, сказалъ мистеръ Тёливеръ, окончательно убжденный, что духовные должны быть лучшіе учители.

— Пожалуй, я скажу вамъ, что я сдлаю для васъ, объявилъ мистеръ Райлэ:— это я сдлаю не для всякаго. Я повидаюсь съ тестемъ Стелинга, или напишу ему нсколько строчекъ, когда вернусь въ Брассигъ, и скажу, что вы желаете помстить своего мальчика къ его зятю. Стелингъ напишетъ вамъ тогда и изложитъ свои условія.

— Да вдь это еще не къ спху — не такъ ли? сказала мистрисъ Тёливеръ: — надюсь, мистеръ Тёливеръ, вы не пожелаете, чтобъ

Томъ поступилъ въ свою новую школу прежде иванова-дня. Онъ началъ въ академіи съ Благовщенія: видите, много вышло изъ этого добра.

— Эй, Бэсси! не вари пива на Михайловъ-день изъ худаго солода: плохой выйдетъ запасъ, сказалъ мистеръ Тёливеръ, подмигивая и улыбаясь мистеру Райлэ съ естественною гордостью человка, котораго милая супруга была замтно-ниже его по уму.— Но что правда, то правда: время еще терпитъ. Здсь вы напали на дло, Бэсси.

— А лучше не откладывать бы далеко, сказалъ мистеръ Райлэ спокойно.— Стелингъ можетъ получить предложенія отъ другихъ, а я знаю, онъ не возьметъ боле двухъ или трехъ нахлбниковъ, да и то едва-ли. Будь я на вашемъ мст, я бы разомъ сговорился съ Стелингомъ. Нтъ необходимости отдавать мальчика прежде Иванова-дня, но я былъ бы спокоенъ и увренъ, что никто не забжитъ прежде меня.

— А что жь, и то правда, сказалъ мистеръ Тёливеръ.

— Отецъ, перебила Магги, которая незамтно подошла къ локтю отца и слушала съ разинутымъ ртомъ, держа вверхъ ногами свою куклу и придавливая ея носъ о кресло: — отецъ, а далеко это, куда отдадутъ Тома? Подемъ ли мы когда-нибудь повидаться съ нимъ?

— Не знаю, моя двочка, сказалъ отецъ нжно.— Спроси мистера Райлэ: онъ знаетъ.

Магги вдругъ повернулась къ мистеру Райлэ и сказала:

— Какъ далеко это, сэръ?

— О, очень-далеко! отвтилъ тотъ джентльменъ, который былъ того мннія, что съ дтьми всегда должно говорить шутя, если только они благонравныя дти.— Вамъ придется запастись семимильными сапогами, чтобъ попасть къ нему.

— Это пустяки! сказала Магги, надменно встряхивая головой и отвертываясь, съ слезами на глазахъ.

Она стала не любить мистера Райлэ: очевидно, онъ считалъ ее пустою, глупенькою двочкой.

— Перестаньте, Магги, постыдились бы разспрашивать и тараторить, сказала мать.— Пойдите, сядьте на вашу скамеечку, да молчите. Но, прибавила мистрисъ Тёливеръ, которой опасенія были также возбуждены:— такъ ли это далеко, чтобъ я сама не могла стирать и чинить его блье?

— Всего миль пятнадцать, сказалъ мистеръ Райлэ.— Вы спокойно можете туда създить и вернуться въ одинъ день. Да и Стелингъ человкъ радушный, пріятный, онъ будетъ радъ, если вы у него останетесь.

— Да для блья-то, я думаю, это слишкомъ-далеко, сказала мистрисъ Тёливеръ печально.

Появленіе ужина кстати отложило это затрудненіе и избавило мистера Райля отъ труда придумывать для него какое-нибудь ршеніе, а этотъ трудъ онъ непремнно взялъ бы на себя, потому-что, какъ вы видите, онъ былъ человкъ очень-обязательный. И дйствительно, онъ далъ себ трудъ отрекомендовать мистера Стелинга своему другу Тёливеру, но не ожидалъ себ отъ того никакой положительно-опредленной выгоды, хотя нкоторые легкіе признаки могли бы обмануть черезчуръ-остроумнаго наблюдателя. Ничто такъ часто не вводитъ насъ въ заблужденіе, какъ остроуміе, если да нападетъ оно не на тотъ слдъ, остроуміе, убжденное, что люди дйствуютъ и говорятъ изъ какихъ-то особенныхъ побужденій, всегда имя въ виду предположенную цль, конечно, даромъ тратитъ свои силы въ этой воображаемой игр. Интригующая жадность, глубоко-задуманные планы, чтобъ достичь эгоистической цли, изобилуютъ только на сцен театровъ. Многіе изъ нашихъ собратій неповинны въ нихъ, потому-что они требуютъ слишкомъ-напряженнаго дйствія ума. Легко напакостить своему ближнему и безъ такого труда: мы часто это можемъ длать, лниво поддакивая, лниво недоговаривая, тривіальною ложью, въ которой мы сами не можемъ дать отчета, мелкимъ мошенничествомъ, примиряемымъ мелкою расточительностью, неловкою лестію и топорными намеками. Большая часть насъ побирается въ этомъ случа насущнымъ хлбомъ, чтобъ удовлетворить небольшому кружку непосредственныхъ желаній, мы бросаемся на первый кусокъ, чтобъ насытить это голодное отродье, и рдко думаемъ о сохраненіи смянъ, или объ урожа слдующаго года.

Мистеръ Райлэ былъ человкъ дловой и неравнодушный къ своимъ интересамъ, но онъ также былъ боле подъ вліяніемъ мелкихъ побужденій, нежели дальновидныхъ плановъ. Онъ не имлъ никакой сдлки съ его преподобіемъ Вальтеромъ Стелингомъ, напротивъ, онъ очень-мало зналъ этого магистра, и каковы были его способности: можетъ-быть, недовольно, чтобъ такъ горячо рекомендовать его своему другу Тёливеру. Но онъ полагалъ, что мистеръ Стелингъ былъ отличный классикъ, ему это сказалъ Гадсби, а двоюродный братъ Гадсби былъ наставникомъ въ Оксфорд, мнніе его имло, слдовательно, лучшее основаніе, нежели даже его собственное наблюденіе, потому-что, хотя мистеръ Райлэ и получилъ классическую полировку въ мёдпортской гимназіи и зналъ латинь вообще, но его пониманіе латини въ-частности было очень-недостаточно. Нтъ сомннія, соприкасаніе съ ‘de Senectute’ и четвертою книгою Энеиды, въ отроческіе годы оставило нкоторый ароматъ, но его нельзя было уже признать за ароматъ классическій: онъ только еще высказывался въ высшей окончательности и особенной сил аукціонернаго стиля. Потомъ Стелингъ былъ оксфордскій молодецъ, а люди оксфордскіе бываютъ всегда… нтъ, нтъ! это кембриджцы бываютъ всегда хорошими математиками. Но человкъ, получившій университетское образованіе, конечно, можетъ учить всему, чему хотите, особенно же такой человкъ, какъ Стелингъ, который сказалъ рчь на политическомъ обд въ Мёдпорт, и такъ мастерски, что вс говорили: ‘этотъ зять Тимпсона удалой малый!’ Отъ мёдпортскаго уроженца, жившаго еще въ приход св. Урсулы, должно было ожидать, что онъ не пропуститъ случая сдлать одолженіе зятю Тимпсона, потому-что Тимпсонъ былъ человкъ полезный и съ вліяніемъ въ приход, всегда у него было много дла, которое онъ умлъ передать въ хорошія руки. Мистеръ Райлэ любилъ такихъ людей, оставя даже въ сторон деньги, которыя, благодаря ихъ здравому сужденію, попадали изъ кармановъ мене-достойныхъ въ его собственные, и ему было бы пріятно сказать Тимпсону, возвратясь домой: ‘я заручилъ хорошаго воспитанника вашему зятю’.

У Тимпсона было также много дочерей, мистеръ Райлэ сочувствовалъ ему: кром-того, лицо Луизы Тимпсонъ, съ ея свтлыми локонами было такимъ знакомымъ ему предметомъ: впродолженіе пятнадцати лтъ каждое воскресенье онъ видлъ его въ церкви надъ дубовою скамьею, что, естественно, ея мужъ долженъ быть хорошимъ наставникомъ. Наконецъ, мистеръ Райлэ не зналъ и другаго учителя, котораго онъ могъ бы рекомендовать предпочтительно: отчего же не рекомендовать Стелинга? Его пріятель, Тёливеръ, спрашивалъ у него совта: это такъ непріятно, въ дружескихъ отношеніяхъ, сказать, что вы не можете дать никакого совта. А если вы даете совтъ, то это должно длать съ видомъ убжденія и совершеннаго знанія дла. Мнніе длается вашимъ собственнымъ, когда вы произносите его, и, естественно, вы увлекаетесь имъ. Такимъ-образомъ, мистеръ Райлэ, зная, что худаго ничего не было назвать Стелинга и желая ему добра, отрекомендовалъ его, но потомъ онъ сталъ думать уже съ восторгомъ про человка, отрекомендованнаго имъ, и проникся скоро такимъ горячимъ интересомъ къ предмету, что еслибъ мистеръ Тёливеръ, въ-заключеніе, отказался отдать Тома Стелингу, то мистеръ Райлэ сталъ бы считать своего друга Стараго Завта ослино-упрямымъ малымъ.

Если вы станете сильно порицать мистера Райлэ, зачмъ онъ рекомендовалъ на такихъ шаткихъ основаніяхъ, то я долженъ вамъ сказать, что вы слишкомъ-строго къ нему. Почему требовать, чтобъ аукціонистъ и оцнщикъ, тридцать лтъ назадъ забывшій свою школьную латинь, былъ гораздо-совстливе многихъ ученыхъ джентльменовъ, даже при настоящихъ успхахъ морали?

Кром-того, человкъ, у котораго есть лимфа доброты, едва-ли можетъ удержаться, чтобъ не сдлать добраго дла, а нельзя же въ одно время быть добрымъ для всхъ. Природа сама иногда помщаетъ очень-непріятнаго паразита на животномъ, къ которому она, впрочемъ, не чувствуетъ особенной непріязни. Что жь? мы удивляемся ея заботливости о паразит. Еслибъ мистеръ Райлэ отказался рекомендовать, не имя на то достаточнаго основанія, то онъ не доставилъ бы Стелингу выгоднаго воспитанника, а для преподобнаго джентльмена это было бы невовсе-пріятно. Подумайте также, что онъ лишилъ бы себя всхъ этихъ пріятностей: быть въ дружб съ Тимпсономъ, дать совтъ, когда у него спрашивали, внушить своему пріятелю Тёливеру большое уваженіе къ себ, сказать что-нибудь и сказать это назидательно, и тысячи другихъ неуловимыхъ элементовъ, которые, въ соединеніи съ теплотою камина и грога, примиряли мистера Райлэ съ его совстливостью на этотъ случай.

ГЛАВА IV.

Тома ожидаютъ.

Магги была въ отчаяніи, что отецъ ее не взялъ съ собою въ кабріолет, когда, онъ похалъ за Томомъ. ‘Погода была слишкомъ-дождлива (говорила мистрисъ Тёливеръ), чтобъ двочк хать въ своей нарядной шляп’. Магги была совершенно противнаго мннія и, вслдствіе этого различія въ взгляд, когда мать принялась расчесывать ея упрямые волосы, Магги вдругъ вырвалась у нея изъ рукъ и окунула свои волосы въ возл-стоявшій тазъ съ водою, съ мстительною ршимостью, чтобъ въ этотъ день, по-крайней-мр, не было локоновъ.

— Магги, Магги! воскликнула тучная и безпомощная мистрисъ Тёливеръ, съ щетками на колняхъ:— что изъ васъ выйдетъ? только такая вы негодная! Скажу вашей тётк Глегъ и вашей тётк Пулетъ, когда он прідутъ, на будущей недл, чтобъ он не любили васъ. О, Боже мой, Боже мой! посмотрите, вашъ чистый передникъ, вдь онъ мокръ сверху до низу. Люди скажутъ, что это въ наказаніе мн послано такое дитя, подумаютъ я сдлала какое-нибудь зло.

Прежде нежели эти упреки кончились, Магги была уже далеко и пробиралась-себ въ большой мезонинъ, находившійся подъ самою старинною, остроконечною кровлею, отряхая воду съ своихъ черныхъ волосъ, какъ шотландская такса, вырвавшаяся изъ ванны. Этотъ мезонинъ былъ любимымъ убжищемъ Магги въ дождливые дня, когда погода была неслишкомъ-холодна, здсь разсвала она свои неудовольствія, разговаривала вслухъ съ полами и полками, проточенными червями, и темными балками, увшанными паутиною, и здсь держала она фетиша, на которомъ вымщала вс свои несчастія. Это было туловище большой деревянной куклы, которая нкогда сверкала круглйшныи глазами, блиставшими надъ румянйшими щеками, но теперь она была страшно обезображена отъ продолжительнаго, безвиннаго страданія. Три гвоздя, вбитые въ голову, напоминали столько же кризисовъ впродолженіе девяти лтъ земной борьбы Магги, такое роскошное мщеніе подсказала ей картинка въ старинной Библіи, изображавшая Іоиль, убивавшую Сисару. Послдній гвоздь былъ вбитъ съ особенно-свирпымъ ударомъ, потому-что фетишъ при этомъ случа представлялъ тётку Глегъ. Но тутъ же Магги подумала, если она вколотитъ много гвоздей, то ей трудно будетъ себ представить, что голов больно, когда она бьетъ ее объ стну, или утшать ее, прикладывать припарки, когда ея собственное бшенство унималось, а тётку Глегъ можно было пожалть, когда она была очень-побита, совершенно унижена и просила прощенія у своей племянницы. Съ-тхъ-поръ она боле не вбивала гвоздей, она тшила себя, поперемнно царапая и колотя деревянную голову о шаршавыя кирпичныя трубы, которыя подпирали кровлю. Вотъ чмъ занималась она въ это утро, прибжавъ въ мезонинъ, рыдая все время отъ бшенства, подавившаго всякое сознаніе, даже воспоминаніе о неудовольствіи, вызвавшемъ его. Наконецъ рыданія становились тише, она била куклу уже не съ такимъ ожесточеніемъ, вдругъ солнечный лучъ засвтилъ черезъ проволочную ршетку на полкахъ, проточенныхъ червями, она бросила фетиша и побжала къ окошку. Дйствительно, солнце показалось, шумъ мельницы опять раздавался такъ весело, дверь въ житницу была открытою, и Янъ, блая такса съ коричневыми пятнами, заложивъ одно ухо назадъ, бгала и нюхала, какъ бы ища своего товарища. Устоять противъ этого не было возможности, Магги отряхнула свои волосы назадъ и побжала внизъ, схватила свою шляпку, не надвая ее, заглянула въ комнату и потомъ бросилась въ корридоръ, чтобъ не встртить своей матери, въ минуту она была на двор, вертясь какъ Пифія и распвая ‘Янъ, Янъ! Томъ скоро будетъ домой!’ между тмъ Янъ прыгалъ и лаялъ вокругъ нея, какъ-будто говоря: ‘если нуженъ шумъ, такъ я на то собака-мастеръ’.

— Ей-ей, миссъ, этакъ у васъ закружится голова и ни упадете въ грязь, сказалъ Лука, главный мельникъ, широкоплечій мужикъ, лтъ сорока, съ черными глазами и черноволосый, посыпанный мукою, какъ медвжье-ушко.

Магіи остановилась и сказала, слегка пошатываясь:

— О! у меня отъ этого голова не кружится, Лука. Можно мн съ вами пойти на мельницу?

Магги любила блуждать по широкому простору мельницы и часто выходила оттуда совершенно-напудренная тончайшею мукою, отчего ея темные глаза сверкали новымъ огнемъ. Рзкое дребезжаніе, безостановочное движеніе большихъ жернововъ наполняли ее таинственнымъ, сладкимъ ужасомъ, который мы чувствуемъ въ присутствіи неудержимой силы, мука, постоянно-сыплющаяся — тонкій, блый порошокъ, смягчающій поверхности всхъ предметовъ, придающій даже самой паутин видъ фантастическихъ кружевъ, чистый, сладкій запахъ крупы — все это заставляло Магги думать, что мельница образовала сама-по-себ отдльный міръ среди ея ежедневной жизни. Особенно пауки были предметомъ ея размышленій. Она спрашивала себя: имли ли они родственниковъ за стнами мельницы, потому-что, въ такомъ случа, ихъ семейныя сношенія были сопряжены съ большими трудностями — жирный, мучнистый паукъ, привыкшій глотать свою муху, совершенно обвалянную въ мук, долженъ былъ чувствовать лишеніе, когда его двоюродный братъ угощалъ Ого мухами naturel, и пауки-дамы, вроятно, находили очень-неприличными туалеты своихъ подругъ. Но боле всего нравился ей верхній этажъ мельницы — хлбный закромъ, гд всегда находились огромныя кучи зерна, на которыя она могла садиться и скатываться съ нихъ. Она обыкновенно забавлялась такимъ образомъ, разговаривая съ Лукою, съ которымъ она была очень-сообщительна, желая, чтобъ онъ былъ также хорошаго мннія объ ея смышлёности, какъ и ея отецъ.

Можетъ-быть, она считала необходимымъ внушить ему особенное уваженіе къ себ при настоящемъ случа, потому-что, скатываясь съ кучи зерна, возл которой онъ чмъ-то занимался, она сказала ему пронзительнымъ голосомъ, какимъ обыкновенію разговариваютъ на мельниц:

— Я думаю, вы никогда никакихъ книгъ не читали, кром Библіи, не правда ли, Лука?

— Да, миссъ, да и ту нечасто, сказалъ Лука съ большою откровенностью.— Плохой я читальщикъ.

— Ну, а если я вамъ дамъ, Лука, какую-нибудь изъ моихъ книгъ? У меня нтъ очень-хорошенькихъ книжекъ, которыя было бы вамъ легко читать, есть у меня ‘Путешествіе по Европ Пёга’: тамъ все написано про разные народы, которые живутъ на свт, а не поймете вы печатнаго, такъ вамъ помогутъ картинки: по нимъ вы увидите, какъ одваются разные люди и что они длаютъ. Тамъ представлены голландцы, такіе жирные, съ трубками — вы знаете, и одинъ сидитъ на боченк.

— Нтъ, миссъ, худаго я мннія о голландцахъ. Мало добра и знать про нихъ.

— Да, вда, они наши ближніе, Лука. Мы должны знать про нашихъ ближнихъ.

— Не совсмъ-то ближніе, я полагаю, миссъ. Все, что я знаю — мои прежній хозяинъ, а онъ человкъ бывалый, говаривалъ: ‘будь я голландецъ, если да я посю пшеницу, не просоливъ ее’, а, вдь, это все-равно, какъ бы онъ сказалъ, что голландецъ дуракъ, или около того. Нтъ, нтъ, не стану мучить себя вашими голландцами. Довольно дураковъ, довольно и мошенниковъ на свт, нечего ходить за ними въ книги.

— Пожалуй, сказала Магги, нсколько-озадаченная ршительнымъ мнніемъ Луки о голландцахъ:— можетъ-быть, вамъ лучше понравится Оживленная природа — это не про голландцевъ, знаете, а про слоновъ, кенгуру, выхухоль, летающихъ рыбъ и птицу, которая сидитъ на хвост… забыла какъ ее звать. Знаете, вдь есть страны, гд все живутъ эти твари вмсто лошадей и коровъ. Хотите, Лука, про нихъ узнать?

— Нтъ миссъ, мое дло держать счетъ мук, да зерну, не справлюсь я съ работой, если буду знать столько вещей. Это людей до вислицы доводитъ, когда знаютъ они все, окром того, чмъ имъ хлбъ промышлять. Да и все это сказки они печатаютъ въ книгахъ, я полагаю, на волосъ же правды нтъ въ печатныхъ листахъ, что люди продаютъ на улицахъ.

— Да вы, Лука, похожи на брата моего Тома, сказала Магги, желая дать пріятный оборотъ разговору.— Томъ неохотникъ также читать. Я такъ люблю Тома, Лука, боле, нежели кого-нибудь на свт. Когда онъ выростетъ, я буду у него хозяйничать въ дом, и мы завсегда будемъ жить вмст. Но, я думаю, Томъ не глупъ, хоть и не любитъ онъ книгъ: онъ длаетъ такіе славные хлыстики и домики для кроликовъ.

— А! сказалъ Лука: — будетъ очень ему досадно, что вс кролики переколли.

— Околли! закричала Магги, вскочивъ съ кучи зерна.— О, любезный Лука! какъ, оба: и вислоухій и пятноватенькій, на которыхъ Томъ потратилъ вс свои деньги?

— Околли, какъ кроты, сказалъ Лука, заимствуя свое безошибочное сравненіе отъ труповъ, пригвожденныхъ къ стн конюшни.

— О, любезный Лука! сказала Магги жалобнымъ голосомъ, и крупныя слезы катились по ея щекамъ: — Томъ поручилъ мн смотрть за ними, а я и позабыла! Что мн длать?

— Видите, миссъ, жили они далеко, въ томъ сара, и ходить за ними было некому. Я полагаю, мистеръ Томъ веллъ Гари кормить ихъ, а на Гари полагаться нельзя — такая это тварь. Помнитъ онъ только про свое брюхо — хоть бы рзь-то приключилась у него.

— Ахъ, Лука! Томъ мн заказалъ, чтобъ я каждый день помнила про кроликовъ, да какъ же я-то могла, когда, знаете, они мн и въ голову не приходили? Онъ будетъ такъ сердиться на меня и жалть своихъ кроликовъ, и мн ихъ жаль. О! что мн длать?

— Не печальтесь, миссъ, сказалъ Лука, утшая ее:— эти вислоухіе кролики, глупыя твари, пожалуй, они околли бы, еслибъ ихъ и кормили. Тварь не на вол никогда не благоденствуетъ, да и Богъ всемогущій не любитъ ихъ. Создалъ онъ кроликовъ такъ, чтобъ уши у нихъ лежали назадъ, а вдь это наперекоръ ему, если он висятъ какъ у борзой собаки. Это наука мистеру Тому, чтобъ не покупалъ онъ въ другой разъ такихъ тварей. Не печальтесь, миссъ. Пойдемте-ка со мною домой, къ жен? Я ухожу сейчасъ.

Это приглашеніе было пріятнымъ развлеченіемъ для Магги, среди ея печали, слезы ея унялись, когда она бжала возл Луки, къ его опрятному домику, стоявшему между яблонями и грушами, у самой рчки. Мистрисъ Могсъ, жена Луки, была очень-пріятнымъ знакомствомъ. Ея радушіе обильно выражалось въ вид патоки съ хлбомъ и, кром-того, она обладала различными художественными произведеніями. Магги, дйствительно, забыла про свое горе, стоя на стул и разсматривая замчательный рядъ картинъ, изображавшихъ блуднаго сына въ костюм сэра Чарльза Грандисона, только блудный сынъ, какъ и должно было ожидать отъ его худой нравственности, не имлъ достаточно вкуса и твердости, чтобъ обойтись безъ парика, подобно этому совершенному герою. Но мертвые кролики оставили у ней на ум тяжелое впечатлніе, и она чувствовала особенное сожалніе къ судьб этого слабаго юноши, именно глядя на картинку, гд онъ стоялъ прислонившись къ дереву, съ безмысленнымъ выраженіемъ на лиц, разстегнутыми панталонами и въ парик, съхавшемъ на сторону, между-тмъ, какъ свиньи, очевидно, иностранной породы, казалось, еще оскорбляли его, весело пожирая желуди.

— Я очень-рада, что отецъ его принялъ къ себ, а вы рады, Лука? сказала она.— Вы знаете, онъ раскаялся и не станетъ опять длать ничего худаго.

— Эхъ, миссъ! сказалъ Лука:— не будетъ изъ него добра, что ни длай съ нимъ отецъ.

Это была печальная мысль для Магги, и она очень жалла, что послдующая исторія этого юноши осталась недосказанною.

ГЛАВА V.

Томъ является домой.

Томъ долженъ былъ пріхать рано въ полдень, и здсь еще было другое сердце, кром Магги, которое, когда уже становилось довольно-поздно, также съ трепетомъ прислушивалось къ стуку колесъ ожидаемаго кабріолета. Мистрисъ Тёливеръ имла одну страсть — любовь къ своему сыну. Наконецъ, раздался этотъ стукъ, послышалось легкое, быстрое катанье колесъ одноколки, и, несмотря на втеръ, разносившій облака и непоказывавшій ни малйшаго уваженія ни къ локонамъ, ни къ лентамъ чепчика мистрисъ Тёливеръ, она вышла за двери и даже оперлась рукою на повинную головку Магги, забывая вс огорченія прошедшаго утра.

— Вонъ и онъ, сладкій мой мальчикъ! Господи упаси, и безъ воротничка! Дорогою потерялъ онъ его — о! я уврена, вотъ и разрозненная дюжина.

Мистрисъ Тёливеръ стояла съ открытыми объятіями, Магги прыгала съ ноги на ногу, между-тмъ Томъ сходилъ съ кабріолета и говорилъ съ мужественною твердостью, задерживая нжныя ощущенія.

— Гало! Янъ! какъ, и ты здсь?

Однакожъ онъ позволилъ себя цаловать довольно-охотно, Магги повисла у него на ше и готова была задушить его, между-тмъ, какъ его сроголубые глаза обращались на отгороженную лужайку, ягнятъ и рку, въ которой онъ общалъ себ начать удить съ завтрашняго же утра. Это былъ одинъ изъ тхъ мальчиковъ, которые, какъ грибы ростутъ по всей Англіи и которые, двнадцати или тринадцати лтъ, очень бываютъ похожи на гусятъ, это былъ мальчикъ съ свтлорусыми волосами, розовыми щеками, толстыми губами, неопредленнымъ носомъ и бровями — словомъ, съ такою физіономіею, въ которой повидимому невозможно было отличить ничего, кром общаго дтскаго характера, физіономіею, нисколько непохожею на рожицу бдной Магги, очевидно, отформованную и оттушеванную природою для опредленной цли. Но та же самая природа хитро скрывается подъ видомъ полной откровенности. Простой человкъ думаетъ, что онъ все видитъ насквозь, а она, между-тмъ, тайкомъ подготавливаетъ опроверженіе своихъ же собственныхъ предзнаменованій. Подъ этими обыкновенными дтскими физіономіями, которыя она повидимому поработываетъ дюжинами, она скрываетъ самыя твердыя, непреклонныя намренія, самые постоянные, неизмнчивые характеры, и черноглазая, безпокойная, горячая двочка въ заключеніе длается страдательнымъ существомъ въ сравненіи съ этимъ розовымъ задаткомъ мужественности, съ неопредленными чертами.

— Магги, сказалъ Томъ таинственно, отводя ее въ уголъ, когда мать ушла разбирать сундукъ и теплая атмосфера гостиной разогрла его посл продолжительной зды: — знаешь, что у меня въ карман? и онъ закачалъ головою, какъ-бы желая возбудить ея любопытство.

— Нтъ, сказала Магги.— Какъ они отдулись, Томъ! Что же это: камешки или орхи? Сердце Магги ёкнуло немного: потому-что Томъ всегда говорилъ: ‘съ ней охоты нтъ ему играть въ эти игры, она такъ неловка’.

— Камешки! нтъ, я промнялъ вс камешки мальчуганамъ, а въ орхи, глупая, играютъ только, пока они зелены. Посмотри-ка сюда!

Онъ что-то вынулъ до половины изъ праваго кармана.

— Что это такое? сказала Магги шопотомъ.— Я только вижу кусочекъ желтаго.

— Что такое… новая… Отгадай, Магги.

— Не могу отгадать, Томъ, сказала Магги нетерпливо.

— Ну, не пыли, а то не скажу, сказалъ Томъ, закладывая руку въ карманъ и смотря ршительно.

— Нтъ, Томъ, сказала Магги, умоляющимъ голосомъ и схвативъ его руку, которую онъ не выпускалъ изъ кармана: — я не сержусь, Томъ, я только терпть не могу угадывать. Будь ласковъ, пожалуйста, со мной.

Рука Тома понемногу высвободилась и онъ сказалъ:

— Хорошо. Это новая удочка… дв новыя удочки: одна для тебя, Маггд, такъ-таки для тебя одной. Я не шелъ въ складчину на пряники и лакомства, чтобъ накопить денегъ. Гибсонъ и Стаунсеръ дрались со мною за то. А вотъ и крючки: смотри сюда!… Послушай, пойдемъ завтра поутру къ круглому пруду удить рыбу. И ты сама будешь ловить свою рыбу, Магги, и насаживать червяка.— А каково веселье?

Магги въ отвтъ обвила руками шею Тома, прижала его къ себ и приложила свою щеку къ его щек, не говоря ни слова, между-тмъ, какъ онъ медленно развивалъ лесу, говоря, посл нкотораго молчанія:

— А добрый я братъ, что купилъ теб удочку? Вдь, знаешь, еслибъ я не захотлъ, такъ и не купилъ бы.

— Да, такой, такой добрый… я такъ люблю тебя, Томъ.

Томъ положилъ удочку въ карманъ и сталъ разсматривать крючки, прежде нежели сказалъ:

— А вдь товарищи и подрались со мною, зачмъ я не шелъ съ ними въ складчину на лакомства.

— Ахъ, Боже мой! какъ бы я желала, Томъ, чтобъ не дрались у васъ, въ школ. Что жь, и больно теб было?

— Больно? Нтъ, сказалъ Томъ, пряча крючки и вынимая ножикъ, потомъ онъ медленно открылъ самое большое лезвее, посмотрлъ на него въ размышленіи, провелъ пальцемъ по немъ и прибавилъ:

— Я подбилъ Стаунсеру глазъ — вотъ что взялъ онъ съ меня и хотлъ еще меня отдуть. Въ долю идти битьемъ меня не заставишь.

— О, какой ты храбрый, Томъ! Ты совершенный Самсонъ. Еслибъ на меня напалъ рыкающій левъ, я уврена, ты сталъ бы драться съ нимъ — не правда ли, Томъ?

— Ну, откуда нападетъ на тебя левъ, глупая? Вдь, львовъ показываютъ только въ звринцахъ.

— Нтъ, но еслибъ мы были въ такой стран, гд водятся львы, въ Африк, я разумю, гд еще такъ жарко, тамъ львы дятъ людей. Я покажу теб книгу, въ которой я читала про это.

— Ну, что жь я возьму ружье, да и застрлю его.

— Да еслибъ у тебя не было ружья, мы могли бы пойти гулять, ничего не ожидая, какъ мы ходимъ теперь удить рыбу, и вдругъ на встрчу намъ выбжалъ бы огромный левъ, и мы не могли бы отъ него укрыться: что бъ ты сдлалъ тогда, Томъ?

Томъ помолчалъ и отвернулся наконецъ съ пренебреженіемъ, сказавъ:

— Да вдь левъ нейдетъ на насъ, такъ что жъ попустому толковать?

— Но я хотла бы представить себ, какъ это можетъ быть? сказала Магги, слдуя за нимъ.— Подумай, что бъ ты сдлалъ, Томъ?

— Не приставай, Матти, ты такая глупая! Пойду посмотрть на моихъ кроликовъ.

Сердце Магги забилось отъ страха, она не смла вдругъ объявить ему истину, но пошла за удалявшимся Томомъ въ трепетномъ молчаніи, думая, какъ бы передать ему извстіе, чтобъ въ то же время смягчить его досаду и гнвъ, потому-что Магги боле всего боялась гнва Тома: это былъ совершенно-особенный гнвъ, непохожій-на ея собственный.

— Томъ, сказала она робко, когда они вышли изъ дверей: — сколько ты далъ за твоихъ кроликовъ?

— Дв полкроны и сикспенсъ, сказалъ Томъ скоро.

— У меня, я думаю, гораздо-боле въ моемъ стальномъ кошельк, наверху. Попрошу мать, чтобъ она отдала теб деньги.

— Зачмъ? сказалъ Томъ:— мн ненужно твопхъ денегъ, глупая! У меня денегъ гораздо-боле, нежели у тебя, потому-что я мальчикъ. На Рождество мн всегда дарятъ по золотому, потому-что изъ меня выйдетъ человкъ, а теб даютъ только пять шиллинговъ, потому-что ты двочка.

— Оно такъ, Томъ, но если мать позволитъ мн теб дать дв полкроны и сикспенсъ изъ моего кошелка, ты можешь купить себ на нихъ еще кроликовъ.

— Еще кроликовъ? Мн ихъ не нужно боле.

— Томъ, они околли.

Томъ вдругъ остановился и обернулся къ Маггп.

— Такъ ты забыла кормить ихъ, и Гари забылъ также? сказалъ онъ. Краска бросилась ему въ лицо на минуту и потомъ снова пропала.— Я отдую Гари, я сдлаю, что его прогонятъ! Не люблю я тебя, Магги. Не пойдешь ты завтра удить со мною рыбу. Я заказалъ теб каждый день присматривать за кроликами.

Онъ ушелъ прочь.

— Да, да я забыла… право, я не виновата Томъ, я такъ, на себя досадую, сказала Магги, и слезы полились у ней.

— Ты негодная двочка! сказалъ Томъ строго: — жалю теперь, что купилъ теб удочку. Не люблю тебя.

— О, Томъ, ты такой жестокій! рыдала Маги: — я бы простила теб, что бъ ты ни позабылъ — все-равно, что бъ ты ни сдлалъ, я бы теб простила и любила тебя…

— Да, потому-что ты глупа, но я никогда не забываю вещей… я не забываю.

— О, пожалуйста, прости меня, прости меня, Томъ! сердце мое разорвется, сказала Магги, дрожа отъ рыданій и не выпуская руки Тома.

Томъ вырвался отъ нея, остановился опять и сказалъ ршительнымъ тономъ:

— Слушай, Магги: добрый я теб братъ?

— Да-а-а, рыдала Магги, судорожно двигая своимъ подбородкомъ.

— Цлые три мсяца думалъ я про твою удочку, хотлъ купить ее, берегъ для того деньги, не шелъ въ долю на лакомства, и Стаунсеръ дрался со мною за то.

— Да-а-а… и я… та-акъ лю-юблю тебя Томъ!

— Но ты негодная двочка. Прошедшіе праздники ты слизала краску съ моей конфетной коробочки, а позапрошедшіе-праздники ты оборвала мою удочку, когда я тебя поставилъ сторожить, и ты прорвала мой змй своей головою.

— Но я сдлала это ненарочно, сказала Магги:— я не могла…

— Вздоръ, ты могла, сказалъ Томъ: — еслибъ ты думала о томъ, что длала. Но ты негодная двочка, и завтра ты не пойдешь со мною удить рыбу.

Посл этого ужаснаго заключенія, Томъ убжалъ отъ Магги къ мельниц, чтобъ поздороваться съ Лукою и пожаловаться ему на Гарри.

Минуту или дв Магги стояла неподвижно, только рыдая, потомъ она повернулась и побжала домой, прямо въ мезонинъ, гд она сла на полъ и прислонила голову къ полк, источенной червемъ, въ тяжеломъ сознаніи своего несчастія. Томъ пріхалъ домой: она думала, она будетъ такъ счастлива, а теперь онъ бытъ такъ съ нею жестокъ. Могло ли что-нибудь занимать ее, если Томъ не любилъ ее? О, онъ былъ очень-жестокъ! Не предлагала ли она ему вс свои деньги, не сокрушалась ли она передъ нимъ въ своей вин? Передъ матерью, она знала, что она была виновата, но она никогда и не думала провиниться передъ Томомъ.

‘О, онъ жестокъ! кричала Магги’, плача на-взрыдъ и находя удовольствіе въ глухомъ эхо, раздававшемся въ пустомъ пространств мезонина. Она и не подумала бить и царапать своего фетиша: она была слишкомъ-несчастна, чтобъ сердиться.

О! горькія печали дтства, когда горе еще такъ ново и дико, когда надежды еще не окрылились, чтобъ перенестись впередъ за нсколько дней, и время, отъ лта до лта, кажется неизмримымъ.

Магги скоро представилось, что она уже цлые часы въ мезонин, что было пора чай пить, и что вс они пили чай и не думали про нея. Хорошо, такъ она останется здсь, наверху, и будетъ себя морить съ голоду, спрячется за кадку, проведетъ всю ночь: они вс перепугаются и Тому будетъ жаль ее. Такъ мечтала Магги въ гордыни своего сердца, уходя за кадку, но вскор она опять начала плакать, при мысли, что никто о ней не думаетъ, гд она. Еслибъ она пошла теперь къ Тому, простилъ ли бы онъ ее? Можетъ-быть, тамъ встртитъ она и отца, который возьметъ ея сторону. Но ей хотлось, чтобъ Томъ простилъ ее отъ любви къ ней, а не по отцовскому приказу. Нтъ, не пойдетъ она внизъ, если Томъ не придетъ за него. Такая твердая ршимость продолжалась цлыя пять минутъ, которыя она оставалась за кадкою, но потребность быть любимой — самая сильнйшая потребность въ характер Магги — начала бороться съ гордостью и скоро побдила ее. Она выползла изъ-за кадки и вдругъ послышались быстрые шаги на лстниц.

Томъ былъ слишкомъ заинтересованъ разговоромъ съ Лукою, осмотромъ мельницы, прогулкою на вол, струганьемъ палочекъ, такъ, безъ особенной цли, а разв потому, что онъ не строгалъ ихъ въ школ, чтобъ не думать о Магги и о дйствіи, которое имлъ на нее его гнвъ. Онъ намренъ былъ ее наказать, и, исполнивъ эту обязанность, онъ занялся другими длами, какъ человкъ практическій. Но когда его позвали къ чаю, отецъ спросилъ его:

— А гд же двчонка?

И мистриссъ Тёливеръ почти въ то же самое время сказала:

— Гд сестра?

Оба они предполагали, что Магги и Томъ были вмст цлый полдень.

— Не знаю, сказалъ Томъ.

Онъ не намренъ былъ жаловаться на Магги, хотя былъ и недоволенъ ею, потому-что Томъ Тёливеръ былъ малый благородный.

— Какъ, разв она не играла съ тобою все это время? сказалъ отецъ.— Она только и думала о томъ, какъ ты прідешь домой.

— Я часа два уже не видалъ ее, сказалъ Томъ, принимаясь за сдобный хлбъ,

— Боже милостивый, она утонула! воскликнула мистрисъ Тёливеръ, подымаясь съ своего кресла и подбгая къ окошку.— Какъ это вы оставили ее? прибавила она, обвиняя сама не зная кого и въ чемъ, какъ обыкновенно это свойственно испуганной женщин.

— Нтъ, нтъ, она не утонула, сказалъ мистеръ Тёливеръ.— Я знаю, ты ее огорчилъ, Томъ?

— Право, я не обижалъ ее, отецъ, сказалъ Томъ, съ негодованіемъ.— Я полагаю она дома.

— Можетъ-быть, она въ мезонин, сказала мистрисъ Тёливеръ:— поетъ, разговариваетъ сама съ собою и забыла про ду.

— Поди и приведи ее сюда, Томъ, сказалъ отецъ довольно-сурово.

Прозорливость, или отеческая любовь къ Магги заставляла его подозрвать, что малый былъ крутъ съ двочкою, иначе она не отошла бы отъ него.— Да будь добръ съ нею — слышишь? или я дамъ теб знать!

Томъ никогда не ослушивался своего отца, потому-что мистеръ Тёливеръ былъ человкъ ршительный и всегда самъ, какъ онъ говаривалъ, распоряжался своею плёткою, но онъ ушелъ неохотно, унося съ собою свой кусокъ сдобнаго хлба и вовсе не думая ослабить наказанія Магги, котораго она вполн заслуживала. Тому было только тринадцать лтъ. Взгляды его на грамматику и ариметику не отличались особенною положительностью, для него это были вопросы проблематическіе, но въ одномъ пункт онъ былъ совершенно-положителенъ и точенъ, именно: онъ наказалъ бы каждаго, кто того заслуживаетъ, онъ бы самъ не увернулся отъ наказанія, еслибъ онъ его заслуживалъ, но дло въ томъ, что онъ его никогда не заслуживалъ.

Это шаги Тома Магги заслышала на лстниц именно въ ту минуту, когда потребность любви восторжествовала надъ ея гордостью, и она собиралась идти внизъ съ распухшими глазами и растрепанными волосами, чтобъ возбудить сожалніе. По-крайней-мр отецъ погладилъ бы ее по голов и сказалъ: ‘Не печалься, моя двочка’. Чудный укротитель эта потребность любви, этотъ голодъ сердца, такой же могущественный, какъ и голодъ физическій, который заставляетъ протянуть нашу шею подъ ярмо и перемнить цлый свтъ.

Но она узнала походку Тома, и сердце ея вдругъ забилось воскресшею надеждою, онъ стоялъ еще на лстниц и говорилъ: ‘Магги, ступай внизъ’. Но она бросилась къ нему и повисла у него на ше, рыдая и говоря:

— О, Томъ, пожалуйста, прости меня: я не могу этого вынести, я всегда буду хорошая двочка, никогда ничего не буду забывать. Полюби меня, пожалуйста, милый Томъ!

Мы пріучаемся удерживать себя съ лтами. Мы расходимся посл ссоры, выражаемся благовоспитанными фразами и такимъ-образомъ поддерживаемъ отчужденіе съ необыкновеннымъ достоинствомъ, обнаруживая большую твердость и, вмст съ тмъ, давясь горемъ. Въ нашемъ поведеніи мы отдаляемся отъ безыскусственнаго увлеченія животныхъ и во всхъ отношеніяхъ поступаемъ какъ члены высокообразованнаго общества. Магги и Томъ были еще похожи на молодыхъ зврьковъ, и она могла тереться щекою о его щеку, и цаловать его ухо, продолжая плакать. У мальчика также были свои нжныя струны, которыя отзывались на ласки Магги, и онъ повелъ себя съ слабостью, далеко-несоотвтствующею его ршимости наказать ее, какъ она того заслуживала: онъ принялся ее цаловать и сказалъ:

— Не плачь, Магги, и откуси кусочекъ булки.

Рыданія Магги постепенно утихали, она раскрыла ротъ и откусила булку. Томъ откусилъ также, для компаніи, и они ли вмст и терлись другъ о друга щеками, лбами, носами, представляя унизительное сходство съ двумя дружелюбными пони.

— Пойдемъ, Магги, пить чай, сказалъ, наконецъ, Томъ, когда вся булка была съдена.

Такъ кончились вс печали этого дня, и на слдующее утро Магги бжала рысью съ удочкою въ одной рук и съ корзинкою въ другой, попадая вчно, съ особеннымъ искусствомъ въ самыя грязныя лужи, и темное лицо ея блистало восторгомъ, изъ-подъ пуховой шляпы, потому-что Томъ былъ съ нею добръ. Она сказала, однакожь, Тому, что ей было бы пріятне, еслибъ онъ самъ насаживалъ для нея червячковъ на крючокъ, хотя она совершенно съ нимъ, соглашалась, когда онъ уврялъ ее, что червячки не чувствуютъ (Томъ думалъ про-себя, что бда небольшая, если они и чувствуютъ). Онъ зналъ все про червей, про рыбу, и какія птицы злы, и какъ отпирать висячіе замки, и на какую сторону открываются калитки. Магги удивлялась такимъ свдніямъ, для нея гораздо-трудне было припоминать ихъ, нежели прочитанное въ книг, и она признавала превосходство Тома, потому-что онъ только одинъ называлъ все ея познанія ‘вздоромъ’, и не былъ особенно пораженъ ея способностями. Томъ дйствительно былъ такого мннія, что Магги была глупая двочка, вс двочки глупы: он не съумютъ мтко попасть камнемъ во что-нибудь, ничего не умютъ сдлать ножикомъ и боятся лягушекъ. Но онъ любилъ свою сестру, всегда намренъ былъ пещись о ней, сдлать изъ нея себ экономку и наказывать ее, если она длала что-либо худое.

Они шли къ круглому пруду. Удивительный это билъ прудъ, который давно уже образовался отъ разлива, никто не зналъ его настоящей глубины, чудно также, что онъ былъ почти совсмъ круглый, ивы и высокій тростникъ окаймляли его совершенно, такъ-что воду можно было увидть, только подойдя къ самому краю. Видъ этого любимаго мста всегда увеличивалъ доброе расположеніе Тома, и онъ разговаривалъ съ Магги самымъ дружелюбнымъ шопотомъ, раскрывая драгоцнную корзинку и приготовляя удочки. Онъ закинулъ для нея удочку и передалъ въ ея руку камышину. Магги думала, что, вроятно, мелкая рыба будетъ клевать у ней, а большая пойдетъ къ Тому, но она забыла теперь совершенно про рыбу и смотрла задумчиво на зеркальную поверхность воды, когда Томъ сказалъ ей шопотомъ:

— Не звай, не звай Магги! и подбжалъ къ ней, чтобы она не порвала лесы.

Магги испугалась, не сдлала ли она какой-нибудь ошибки по обыкновенію, но Томъ потянулъ лесу и вытащилъ на траву большаго линя.

Томъ былъ взволнованъ.

‘О Магги! душка! опоражнивай корзину’.

Магги не сознавала за собою особеннаго достоинства, но для нея было довольно, что Томъ ее назвалъ Магги, что онъ былъ доволенъ ею. Ничто не портило ихъ наслажденіе мечтательною тишиною, пока они прислушивалась къ нжному трепетанію подымавшейся рыбы, къ тихому шелесту, которымъ, казалось, переговаривались съ водою наклоненныя ивы и тростникъ. Магги думала: что за небесное блаженство сидть у пруда и не слыхать брани! Она и не подозрвала, что рыба клюетъ у нея, пока ей не сказалъ Томъ, но она очень любила удить рыбу.

Это было счастливое утро. Они вмст пришли, вмст услись, не думая, что жизнь когда-нибудь перемнится для нихъ, они только выростутъ, оставятъ школу и для нихъ будетъ вчный праздникъ, они всегда будутъ жить вмст и любить другъ друга. И мельница съ своимъ стукомъ, развсистое каштановое дерево, подъ которымъ они строили домики, ихъ собственная рчка Ритсъ, съ ея родными берегами, гд Томъ вчно искалъ водяныхъ крысъ, между тмъ, какъ Магги собирала пурпуровыя маковки тростника, и широкій Флоссъ, вдоль которой они часто блуждали, воображая себя путешественниками, чтобы полюбоваться весеннимъ приливомъ, какъ подходитъ онъ, подобно жадному чудовищу — вс эти предметы, имъ казалось, навсегда сохранятъ для нихъ одинаковую прелесть. Томъ думалъ, что люди, которые жили въ другихъ мстахъ, были несчастны, а Магги, читая, какъ Христіана проходила черезъ рку, безъ моста, всегда представляла себ Флоссъ, между зелеными пажитями.

Жизнь перемнилась и для Тома и для Магги, но они не ошиблись, вруя, что мысли и привязанности дтства навсегда останутся неотъемлемою частью ихъ существованія. Никогда не любили бы мы природы, еслибъ не протекало среди ея наше дтство, еслибъ не росли въ ней т же самые цвты каждую весну, которые мы собирали нашими дтскими пальчиками, сидя на трав и разговаривая сами съ собою, еслибъ не рдлись каждую осенью т же самыя ягоды шиповника на изгородяхъ, если бы не щебетали т же самые красногрудые рыболовы, которыхъ мы привыкли считать ‘божьими птенцами’, потому-что они никогда не портятъ посвовъ. Какая новизна стоитъ этого сладкаго однообразія, гд все намъ извстно, и гд все, именно потому, намъ нравится.

Какія тропическія пальмы, какія чудные папортники или великолпные цвты, могутъ затронуть за живое мои нжнйшія струны, подобно лску, въ которомъ я гуляю въ такой майскій день, съ молодыми, желто-корйчневнми листьями его дубовъ, закрывающихъ отъ меня синеву небу, съ блыми анемонами и голубыми верониками, подымающимися у ногъ моихъ? Эти знакомые цвтки, это памятное намъ пнье птичекъ, это небо, съ безпрестанно-мняющеюся ясностью, эти зеленыя нивы, каждая имющая свою особенность, которую придаютъ имъ капризныя изгороди — вс эти предметы составляютъ родную рчь нашего воображенія, языкъ, проникнутый неразлучными воспоминаніями минувшихъ дней нашего дтства. Наше наслажденіе солнечнымъ сіяніемъ на густой трав могло быть только слабымъ впечатлніемъ утомленной души, еслибъ не было это солнце прежнихъ лтъ, которое живо въ насъ и которое обращаетъ это впечатлніе въ любовь.

ГЛАВА VI.

Въ которой ожидаютъ тетокъ и дядей.

Наступила святая. Сырники мистрисъ Тёливеръ вышли гораздо-легче обыкновеннаго: ‘втерокъ разнесетъ ихъ, какъ перышки’, говорила горничная, Кассія, полная гордости, что она служила госпож, которая умла длать такое пирожное, и время, и обстоятельства совершенно благопріятствовали родственному обду, еслибъ даже и было излишнимъ посовтоваться съ сестрою Глегъ и сестрою Пудетъ насчетъ помщенія Тома въ школу.

— Не хотла бы я приглашать этотъ разъ сестры Динъ, сказала мистрисъ Тёливеръ: — такая она завидливая и все старается только порочить моихъ бдныхъ дтей передъ ихъ тётками и дядями.

— Нтъ, нтъ! сказалъ мистеръ Тёливеръ:— позовите и ее. Мн никогда теперь не удастся побесдовать съ Диномъ: онъ у насъ мсяцевъ шесть не былъ. Какое дло, что бы она ни болтала? Моимъ дтямъ не приходятся разсчитывать на кого бы то ни было.

— Да вотъ этакъ вы всегда говорите, мистеръ Тёливеръ. Знаю, съ вашей стороны нтъ ни дяди, ни тётки, которые бы оставили имъ хоть пять фунтовъ въ наслдство. А сестра Глегъ и сестра Пудетъ копятъ и не всть сколько денегъ, он откладываютъ и проценты и деньги отъ масла, мужья все имъ покупаютъ.

Мистрисъ Тёливеръ была кроткая женщина, но, вдь, и овца подымется за свое отродье, когда есть у нея ягняты.

— Потише! сказалъ мистеръ Тёливеръ. Подавай большой каравай, когда много сядутъ за столъ. Ну, велики деньги у вашихъ сестеръ, какъ придется ихъ длить между полдюжиною племянниковъ и племянницъ! А сестра ваша, Динъ, я полагаю, не позволитъ имъ оставить ихъ одному, чтобы позорилъ ихъ весь городъ, когда он умрутъ.

— Не знаю, ужь чего только она не длаетъ! сказала мистрисъ Тёливеръ.— Дти мои такія дикія съ своими тётками и дядями! Магги въ десять разъ шаловливе, какъ он бываютъ у насъ, и Томъ — Господь съ нимъ — не любитъ ихъ, хотя это и боле въ натур мальчика, нежели двочки. А диновская Люси такой милый ребенокъ: посадите и на скамейку, она цлый часъ просидитъ и не попросится сойдти. Не могу не любить этого ребенка, какъ мое собственное дтище. Я уврена: она боле на меня похожа, нежели на сестру Динъ, во всей нашей семь сестра Динъ была самая блдная.

— Пожалуй, если вы такъ любите ребенка, попросите отца и мать, чтобъ они привезли его съ собою. Да не позвать ли также ихъ тётку и дядю Мэссъ съ дтьми?..

— Ахъ, Боже милостивый! и то уже будетъ восемь человкъ, кром дтей, мистеръ Тёливеръ: я должна буду вставить дв половники въ столъ и достать сверху обденный сервизъ, а вы знаете такъ же хорошо, какъ и я, что ваши сестры и мои сестры не подходятъ другъ къ другу.

— Пожалуй, пожалуй, какъ хотите Бесси! сказалъ мистеръ Тёливеръ, взявшись за шляпу и уходя на мельницу. Немногія жены были покорне мистрисъ Тёливеръ во всемъ, что не касалось ея родственныхъ отношеній, но она была миссъ Додсонъ, а Додсоны дйствительно были необыкновенно-почтенное семейство, которое весьма было уважаемо въ своемъ приход. Миссъ Додсонъ всегда почитали гордыми, и никого не удивило, что дв старшія между ними вышли очень-хорошо замужъ, хотя не въ первой молодости, потому-что это было не въ обыча у Додсоновъ. Въ этомъ семейств на все была своя особенная метода: и блить полотно, и приготовлять вино изъ буквицы, и коптить окорока и солить крыжовникъ, такъ-что каждая дочь считала за особенную честь, что она родилась въ семейств Додсонъ, а не Габсонъ и не Уатсонъ.

Похороны всегда исправлялись съ необыкновеннымъ приличіемъ въ семейств Додсонъ: крепъ на шляпахъ никогда не былъ съ голубымъ отливомъ, тряпки никогда не расползались по шву на большомъ пальц, и прислуга всегда была въ шарфахъ. Когда кто-нибудь въ семейств былъ въ гор или болзни, вс остальные посщали несчастнаго члена обыкновенно въ одно и то же время и, не удерживаясь, высказывали самыя непріятныя истины, которыя могло подсказать истинное родственное чувство, если самъ страдалецъ былъ причиною своей болзни или своего горя, то Додсоны прямо и говорили такъ, это было совершенно въ обыча этого семейства. Короче, оно держалось особеннаго преданія, каково должно быть домашнее хозяйство и какъ должно было вести себя въ обществ. Одно горькое обстоятельство, соединялось съ этимъ превосходствомъ, это — грустная необходимость порицать домашнія приготовленія, или поведеніе другихъ семействъ, неслдовашпихъ преданію Додсоновъ. Госпожа Додсонъ въ чужихъ домахъ всегда ла сухой хлбъ съ чаемъ и отказывалась отъ всякаго рода вареній: она не полагалась на достоинство масла и думала, что вс варенья прокисали отъ недостаточнаго количества сахара. Были Додсоны несовсмъ уродившіеся въ семь, по-крайней-мр, мене, чмъ другіе члены, это должно-быть допущено, но, какъ родственники, они необходимо были лучше тхъ, кто не были родственниками. И замчательно, что хотя ни одинъ изъ Додсоновъ не былъ доволенъ своимъ сородичемъ, каждый былъ доволенъ не только собою, но еще всми Додсонами собирательно. Самый слабый членъ семейства, въ которомъ, казалось, не было никакого характера, часто представлялъ перечень всхъ обычаевъ и преданій цлаго семейства, и мистрисъ Тёливеръ была совершенная Додсонъ, хотя въ очень-слабой степени подобно тому, какъ простое пиво относится къ крпкому элю: она стонала немножко въ своей молодости подъ ярмомъ старшихъ сестеръ и до-сихъ-поръ еще иногда проливала слезы отъ сестриныхъ упрековъ, но мистрисъ Тёливеръ не подумала бы измнить семейныя идеи. Она благодарила Провидніе, что она была Додсонъ, что у нея былъ одинъ ребенокъ, уродившійся въ ея семью, по-крайней-мр чертами и цвтомъ лица, пристрастіемъ къ соленому, къ бобамъ, которыхъ никогда не лъ Тёливеръ.

Въ другихъ отношеніяхъ истинный Додсонъ еще не проявлялся въ Том, который также мало цнилъ своихъ родныхъ со стороны матери, какъ и сама Магги, и обыкновенно убгалъ на цлый день съ большимъ запасомъ състныхъ припасовъ, если онъ только успвалъ заблаговременно узнать о прізд своихъ дядей и тётокъ, изъ чего его тётка Глеггъ выводила самыя мрачныя заключенія касательно его будущности. Магги было горько, что Томъ уходилъ всегда потихоньку, не длая ее участницею своей тайны, но, вдь, извстно, что слабый полъ является такою обузою въ случа побга.

Въ среду, наканун дня, когда ожидали дядей и тётокъ, разносились по всему дому разные апетитные занахи, напоминавшіе сдобныя булки, еще невынутыя изъ печи, желе, пребывавшее въ горячемъ состояніи, къ которымъ присоединялся еще ароматъ подливокъ, такъ-что невозможно было увлекаться слишкомъ какимъ-нибудь грустнымъ чувствомъ: цлая атмосфера была пропитана надеждою. Томъ и Магги длали частыя нападенія на кухню и, какъ мародёровъ, ихъ убждали удалиться на-время, позволяя имъ уносить съ собою порядочную добычу.

— Томъ, сказала Магги, когда они сидли на вткахъ калины, убирая пирожки съ вареньемъ:— убжишь ты завтра?

— Нтъ, отвчалъ Томъ медленно, оканчивая свой пирожокъ и посматривая на третій, который приходилось раздлить между ними.— Нтъ, не убгу.

— Отчего же, Томъ? не отъ того ли, что Люси прідетъ?

— Нтъ, отвчалъ Томъ, открывая свой ножикъ и держа его надъ пирожкомъ, свся голову на одну сторону въ недоумніи (это была трудная задача раздлить очень-неправильный полигонъ на дв равныя части).— Что мн Люси? Она двочка, въ чехарду играть не можетъ.

— Ну, такъ потому, что будетъ пьяный Кекъ? сказала Магги, напрягая свое воображеніе и наклоняясь къ Тому, котораго глаза были устремлены на ножъ.

— Нтъ, глупая, онъ будетъ хорошъ и на другой день. Остаюсь для пуддинга. Знаю, какой будетъ пуддингъ: съ абрикосовымъ вареньемъ… Ай, мои пуговочки!…

За этимъ восклицаніемъ ножикъ опустился на пирожокъ, который былъ теперь раздленъ пополамъ, но Томъ, повидимому, не былъ доволенъ результатомъ, потому-что онъ поглядывалъ сомнительно на об половинки. Наконецъ, онъ сказалъ:

— Закрой глаза, Магги.

— Зачмъ?

— Нтъ теб дла зачмъ. Закрой глаза, говорю я теб.

Магги повиновалась.

— Теперь, Магги, которую хочешь половинку: правую или лвую?

— Я возьму ту, изъ которой вытекло варенье, сказала Магги, оставаясь съ закрытыми глазами, въ угожденіе Тиму.

— Вдь ты не любишь ее, глупая. Возьми, шь ее, если она теб по справедливости досталась, а безъ того не дамъ. Правая или лвая? ну, выбирай! А-а-а! сказалъ Томъ въ отчаяніи, когда Магги открыла глаза.

— Закрой глаза и не смотри, или ничего не получишь.

Самопожертвованіе Магги такъ далеко не шло. Право, я опасаюсь: для нея было важне одобреніе Тома за то, что она уступала ему лучшій кусокъ, нежели его собственное наслажденіе этимъ кускомъ. Итакъ, она совершенно закрыла глаза, ожидая, пока Томъ спросилъ, ‘говори, которая рука’, потомъ сказано: ‘лвая’.

— Твоя, сказалъ Томъ, огорченнымъ тономъ.

— Которая половинка безъ варенья?

— Нтъ, бери, сказалъ Томъ твердымъ голосомъ, ршительно передавая лучшій кусокъ Магги.

— О, пожалуйста Томъ, возьми его! мн все-равно, я люблю лучше. другую половинку, пожалуйста возьми эту!

— Не возьму, сказалъ Томъ, почти-сердито, принимаясь за свой кусокъ.

Магги, полагая, что безполезно было бы продолжать споръ, принялась за свою долю и съла ее съ большимъ удовольствіемъ и быстротою. Но Томъ кончилъ первый и посматривалъ на Магги, какъ та додала послдніе кусочки, чувствуя въ себ достаточно апетита, чтобы проглотить и ея долю. Магги не замчала, что Томъ смотрлъ на нее: она качалась на втк калины, вся поглощенная въ наслажденіе вареньемъ и праздностью.

— О, жадная тварь! сказалъ Томъ, когда она проглотила послдній кусокъ. Онъ сознавалъ, что онъ поступилъ справедливо и думалъ, что она должна бы принять это въ уваженіе и вознаградить его. Онъ отказался прежде отъ ея куска, но естественно является другой взглядъ, какъ проглотишь свою собственную долю пирожка.

Магги поблднла.

— О, Томъ! зачмъ же ты не попросилъ у меня?

— Стану я просить у тебя твоего куска, жадная! Могла бы подумать сама и безъ того, вдь ты знала, что я теб далъ лучшій кусокъ.

— Да, вдь, я отдавала его теб — ты самъ это знаешь, сказала Магги обиженнымъ тономъ.

— Да, да, я не таковъ, какъ Стаунсеръ, не сдлаю того, что несправедливо. Онъ всегда берется за лучшій кусокъ, если не дашь ему туза, а выберешь лучшій кусокъ съ закрытыми глазами, такъ онъ пообмнитъ руки. Когда я иду на длежъ, такъ у меня длежъ справедливый, я только не жадничаю.

И съ этимъ грознымъ innuendo Томъ спрыгнулъ съ втки и швырнулъ камень, крикнувъ: ‘гой Яну!’ который, пока пирожки подались, посматривалъ съ необыкновеннымъ вниманіемъ ушей и чувствъ, вроятно, проникнутымъ горемъ. Добрая собака все-таки приняла приглашеніе Тома съ необыкновенною живостью, какъ-будто онъ обошелся съ нею необыкновенно-великодушно.

Но Магги, особенно надленная глубокимъ сознаніемъ горя, которое отличаетъ человческое созданіе и ставитъ на почтительномъ отдаленія отъ самаго меланхолическаго шиманзе, оставалась на своей втк, сильно чувствуя незаслужёный упрекъ. Она готова была отдать все на свт, чтобъ только доля ея была цла, чтобъ только сберегла она ее для Тома. Пирожокъ, конечно, былъ очень-вкусенъ, чувство вкуса Marra не было притуплепо, но она охотне обошлась бы безъ него, только бы Томъ не называлъ ее жадною и не сердился бы на нее. Онъ самъ сказалъ, что ему ненужно ея куска, и она съла его не думая: чмъ же она тутъ виновата? Слезы текли такъ обильно, что Магги ничего не могла видть за ними, по-крайней-мр, въ продолженіе десяти минутъ, но потомъ чувство обиды успокоило желанію примиренія, и она спрыгнула съ втки, чтобъ посмотрть, гд Томъ. Его уже давно не было на лужайк, за гумномъ, куда могъ онъ дться, и съ Яномъ? Магги вбжала на высокій валъ, у большаго остролистника, покуда открывалось ей все пространство до самаго Флосса. Она завидла Тома, но сердце ея не ёкнуло, когда она увидла, какъ онъ былъ далеко и что съ нимъ былъ другой сотоварищъ, кром Яна,— негодный Бобъ Джекинъ, котораго служебное, если не естественное назначеніе, пугать птицъ въ настоящее время было упразднено. Магги чувствовала, что Бобъ былъ злой мальчикъ, не сознавая совершенно почему, разв только потому, что мать Боба была страшно толста и жила въ чудномъ кругломъ домик, у рки, и разъ, когда Магги и Томъ зашли-было туда, на нихъ бросилась пестрая собака, которая безъ умолку лаяла и мать Боба вышла и закричала такимъ пронзительномъ голосомъ, накрывшимъ лай, убждая ихъ не бояться, что Магги подумала, будто она бранитъ ихъ — и сердце ея забилось отъ ужаса. Магги предполагала, что въ кругломъ домик водились зми на полу и летучія мыши жили въ спальн, она видла, какъ Бобъ разъ снялъ свою шапку и показалъ въ ней Тому небольшую змю, а въ другой разъ у него была горсть молодыхъ летучихъ мышатъ, вообще, это былъ несовсмъ-регулярный характеръ, смахивавшій слегка на чертёнка, судя по его дружб съ змями и летучими мышами, а къ довершенію всего, когда Томъ сходился съ Бобомъ, онъ не думалъ про Магги и никогда не позволялъ ей идти вмст съ ними.

Должно сознаться, что Томъ любилъ сообщество Боба. Могло ли быть иначе? Бобъ зналъ сейчасъ по яйцу отъ какой оно было птицы-ласточки, снигиря или золотаго подорожника, онъ отъискивалъ вс гнзда осъ и умлъ разставлять разные силки, онъ лазилъ по деревьямъ, какъ блка, и обладалъ чудною способностью отъискивать ежей и ластокъ, и онъ отваживался на шалости предосудительныя, какъ, напримръ, ломать изгороди, швырять камни въ овецъ и бить кошекъ, заходившихъ incognito.

Подобныя достоинства въ низшемъ, съ которымъ можно было обращаться, какъ съ слугою, несмотря на превосходство его познаній, необходимо увлекали Тома, и каждые праздники для Магги не проходили безъ дней печали, которые онъ проводилъ съ Бобомъ.

Поправить этого было невозможно: онъ ушелъ теперь, и Магги оставалось только въ утшеніе ссть у остролистника или блуждать вдоль изгороди, и стараться передлывать свой маленькій міръ въ своемъ воображеніи по своему вкусу.

Жизнь Магги была безпокойная, и въ этомъ вид она принимала свой опіумъ.

Между-тмъ Томъ, забывъ про Магги и жало упрека, оставленное имъ въ ея сердц, спшилъ вмст съ Бобомъ, котораго онъ встртилъ совершенно случайно, на большую ловлю крысъ въ сосднемъ гумн. Бобъ былъ совершенный знатокъ въ этомъ дл и говорилъ объ этой ловл съ энтузіазмомъ, котораго не можетъ себ представить разв только человкъ, совершенно лишенный всякой мужественности или, къ сожалнію, ничего непонимающій въ травл крысъ. Съ виду, въ которомъ подозрвали сверхъестественное зло, Бобъ, вовсе не казался такимъ отъявленнымъ негодяемъ: его курносое лицо, окаймленное мелкими рыжими кудрями, не лишено было даже пріятности, но его панталоны всегда были завернуты выше колна, для удобства, чтобы по первому призыву отправиться въ бродъ, и его добродтели, если таковыя существовали, конечно, блистали подъ рубищемъ, а въ этомъ наряд, по увренію желчныхъ философовъ, предполагающихъ, что хорошо-одтое достоинство черезчуръ вознаграждено, добродтели обыкновенно остаются непризнанными (можетъ-быть, потому, что он рдко встрчаются).

— Я знаю молодца, у котораго есть хорьки, сказалъ Бобъ хриплымъ дискантомъ, идя по берегу и не сводя своихъ голубыхъ глазъ съ рки, какъ животное земноводное, предвидвшее возможность броситься въ нее. Онъ живетъ на собачьемъ двор, въ Сент-Осъ. Это такой бравый крысоловъ, какого нигд не встртишь. Я съ охотою бы пошелъ въ крысоловы. Кроты ничто передъ крысами. Вамъ непремнно надобно достать хорьковъ. Собаки тутъ никуда не годятся. Ну, вотъ, вамъ собака! продолжалъ Бобъ, указывая съ презрніемъ на Яна: она съ крысами вовсе никуда негодится — самъ это вижу я, я видлъ это на травл крысъ, на гумн вашего отца.

Янъ, чувствуя тлетворное вліяніе презрнія, поджалъ хвостъ и прижался къ ног Тома, который нсколько страдалъ за него, но не имлъ чрезвычайной отважности, чтобы не раздлять съ Бобомъ пренебреженія къ несчастной собак.

— Да, да, сказалъ онъ, Янъ негодится для травли. Я заведу настоящихъ собакъ и для крысъ и для всего, когда выйду изъ школы.

— Заведите хорьковъ, мистеръ Томъ, сказалъ Бобъ съ живостью:— такихъ блыхъ хорьковъ, съ малиновыми глазами: Господи помилуй. Да вы тогда сами можете ловить своихъ собственныхъ крысъ, или посадите крысу въ клтку съ хорькомъ, да и любуйтесь, какъ они будутъ драться. Вотъ что бы я сдлалъ: да тутъ больше потхи, чмъ смотрть, какъ дерутся два мальца, конечно, не т мальцы, что продавали на базар пряники и апельсны и — вотъ-такъ было загляднье! пряники, апельсины полетли въ грязь изъ корзинки… А что же, пряники, вдь, были такъ же вкусны, прибавилъ Бобъ, посл нкотораго молчанія.

— Но, послушай, Бобъ, сказалъ Томъ съ видомъ глубокаго размышленія, эти хорьки — скверныя твари: кусаются, укусятъ человка такъ, если и не подпускать ихъ.

— Господь съ вами! Да это и прелесть въ нихъ. Если кто дотронется до вашего хорька, такъ благимъ матомъ завоетъ — посмотрите только.

Въ эту минуту необыкновенный случай принудилъ мальчиковъ вдругъ остановиться на ходу: изъ сосдняго тростника бросилось въ воду какое-то живое созданіе, если это не была водяная крыса, то, Бобъ объявилъ, онъ готовъ былъ подвергнуться самымъ непріятнымъ послдствіямъ.

— Гей! Янъ! гей! хватай его, сказалъ Томъ, хлопая въ ладони, когда небольшая черная мордочка понеслась стрлою къ противоположному берегу….— Хватай его, молодецъ! хватай его!

Янъ захлопалъ ушами, наморщилъ брови, но отказался нырять, пробуя, нельзя ли исполнить однимъ лаемъ требуемаго.

— Ухъ! трусъ! сказалъ Томъ и отпихнулъ его ногой, вполн чувствуя оскорбленіе, какъ охотникъ, что у него была такая подлая собака. Бобъ не сдлалъ никакого замчанія и отправился дале, идя, однакожь, теперь, для разнообразія, по мелкой вод разлившейся рки.

— Флоссъ теперь далеко-неполонъ, сказалъ Бобъ, плеская ногами воду, съ пріятнымъ сознаніемъ дерзости. Помилуйте, въ прошедшемъ году вс луга были залиты водою, право.

— Э! сказалъ Томъ, котораго умъ часто видлъ противоположность между двумя фактами, на самомъ дл совершенно сходными между собою:— однажды такой былъ большой разливъ, отъ котораго остался круглый прудъ. Я знаю, былъ такой разливъ: отецъ мн говорилъ, и овцы и коровы потонули, а лодки такъ плавали-себ по полямъ.

— Мн все-равно, какой бы ни былъ потопъ, сказалъ Бобъ:— мн одно: что вода, что земля — я поплыву-себ.

— А какъ нечего теб будетъ сть? сказалъ Томъ, котораго воображеніе разгоралось, возбужденное ужасомъ.— Когда я выросту, я сдлаю себ лодку съ деревяннымъ домомъ наверху, какъ Ноевъ ковчегъ, да буду держать въ немъ множество всякаго състнаго, кроликовъ, всякой всячины, всего наготов. И какъ будетъ потопъ, знаешь, Бобъ, мн и все-равно… и возьму тебя какъ ты подплывешь, прибавилъ онъ съ тономъ благодтельнаго покровителя.

— Я не испугаюсь, сказалъ Бобъ, которому и голодъ повидимому не представлялся такъ страшнымъ.— Я къ лодк-то подойду да и хвачу кроликовъ по башк, какъ мн сть-то захочется.

— А у меня будутъ пенсы: {Мелкая мдная монета, около 3 к. с.} мы и станемъ играть въ орелъ и ршетку, сказалъ Томъ, не предвидя возможности, что эта забава не будетъ имть такой же для него привлекательности въ зрломъ возраст.— Я раздлю сначала пенсы поровну, по всей справедливости, а потомъ посмотримъ, кто выиграетъ.

— У меня есть свои пени, сказалъ Бобъ, съ гордостью, выходя на сухое мсто и бросая свое пени вверхъ.— Орелъ или ршетка?

— Ршетка, сказалъ Томъ, вдругъ раззодорясь желаніемъ выиграть.

— Орелъ, сказалъ Бобъ, поспшно схватывая пени, какъ оно упало на землю.

— Неправда! сказалъ Томъ громко и ршительно.— Отдай мн пени: я его выигралъ, посправедливости.

— Не отдамъ, сказалъ Бобъ, плотно держа деньгу въ карман.

— Такъ я заставлю тебя, увидишь, если я не заставлю тебя, сказалъ Томъ.

— Ничего не заставите вы меня сдлать, таки-ничего, сказалъ Бобъ.

— Да заставлю!

— Какъ бы не такъ!

— Я баринъ.

— Велика фигура!

— А вотъ, я покажу теб, мошенникъ! сказалъ Томъ, схвативъ Боба за шиворотъ и тряся.

— Ну, проваливай! сказалъ Бобъ, давая Тому пинка.

Кровь Тома теперь закипла: онъ кинулся на Боба и повалилъ его, но Бобъ вцпился въ него, какъ кошка, и сшибъ Тома съ ногъ. Жарко боролись они на земл впродолженіе одной или двухъ минутъ. Томъ наконецъ придавилъ Боба плечами, думая, что одержалъ верхъ.

— Скажи, что отдашь мн пени, говорилъ онъ съ затрудненіемъ, стараясь, между тмъ, совладать съ руками Боба.

Но въ эту минуту Янъ, забжавшій впередъ, вернулся съ лаемъ на сцену единободрства, нашелъ удобный случай укусить голую ногу Боба не только безнаказанно, но и съ честью. Боль отъ зубовъ Яна не заставила Боба выпустить врасплохъ изъ рукъ своего врага, но, напротивъ, придала ему ярость и съ новымъ усиліемъ онъ оттолкнулъ Тома назадъ и одержалъ надъ нимъ верхъ. Но теперь Янъ схватился зубами за свжее мсто: Бобъ выпустилъ Тома и почти задуша Яна, бросилъ его въ рку. Томъ былъ съ минуту опять на ногахъ, и прежде нежели Бобъ усплъ оправиться, Томъ налетлъ на него, повалилъ его на землю и уперся колнками ему въ грудь.

— Отдашь пени теперь? сказалъ Томъ.

— Возьми! сказалъ Бобъ сердито.

— Нтъ, я не возьму, а ты самъ отдай.

Бобъ вынулъ пени изъ кармана и швырнулъ его далеко отъ себя на землю.

Томъ отпустилъ его и далъ Бобу подняться.

— Вотъ пени, оно на земл, здсь, сказалъ онъ.— Мн непужно твоего пени, я бы и не взялъ его. Но ты хотлъ обмануть, а я ненавижу обманъ. Не пойду съ тобою никуда, прибавилъ онъ повернувъ домой, не безъ внутренняго, однако, сожалнія о травл крысъ и другихъ удовольствіяхъ, отъ которыхъ онъ долженъ былъ отказаться вмст съ сообществомъ Боба.

— Такъ и оставьте пени здсь: пусть оно лежитъ! закричалъ Бобъ ему вслдъ.— Буду обманывать, когда хочу: безъ обмана не любо и играть. А я знаю, гд гнздо щеглёнковъ, да не скажу… и вы негодный индйскій птухъ — драчунъ, вотъ что такое вы!

Томъ шелъ, не оглядываясь, назадъ. Янъ слдовалъ его примру, холодная ванна умрила его горячность.

— Проваливай съ своей затопленной собакою! Я бы постыдился держать такую собаку, сказалъ Бобъ возвышая голосъ, чтобъ поддержать свое пренебреженіе. Но ничто не подзадоривало Тома вернуться назадъ, и голосъ Боба началъ постепенно слабть, когда онъ говорилъ.

— Я всего давалъ вамъ и показывалъ вамъ все, и ничего никогда испросилъ у васъ… Вотъ вамъ и ножикъ вашъ съ роговымъ черенкомъ, который вы мн подарили…

Здсь Бобъ швырнулъ ножикъ какъ-можно-дале, въ слдъ Тому, но и это не произвело никакого дйствія. Бобъ сознавалъ только, что теперь въ жизни его оказался страшный проблъ, когда ему пришлось разстаться съ своимъ ножикомъ.

Онъ стоялъ, пока Томъ не вошелъ въ калитку и не скрылся за изгородою. Что пользы оставаться ножику на земл, это не взбситъ Тома, а гордость или оскорбленное самолюбіе было слабо развито у Боба въ сравненіи съ привязанностью къ ножу. Самые пальцы, казалось, молили, чтобъ вернулся и схватилъ этотъ знакомый черенокъ изъ оленьяго рога, который они такъ часто, ради одной любви, сжимали, когда онъ спокойно лежалъ въ карман. Да еще въ немъ были два лезвея и т только-что наточены. Что за жизнь безъ ножа для человка, который разъ испыталъ вс пріятности его обладанія? Нтъ, можно бросить обухъ за топоромъ — это понятное отчаяніе, но бросать свой ножикъ въ слдъ непреклонному другу — это гипербола во всхъ отношеніяхъ, ршительный промахъ. Итакъ, Бобъ поплелся назадъ къ мсту, гд лежалъ въ грязи любезный ножикъ, и съ новымъ удовольствіемъ опять схватился за него, посл короткаго разставанія, принялся открывать, одно лезвее за другимъ, и пробовать остріе на ногт. Бдный Бобъ! чувство чести неслишкомъ было въ немъ развито, это не былъ рыцарскій характеръ. Такой тонкій нравственный ароматъ неслишкомъ цнится общественнымъ мнніемъ на собачьемъ двор, который былъ фокусомъ міра для Боба, еслибъ даже онъ обнаружился. Какъ бы то ни было, онъ былъ не совсмъ мошенникомъ и воромъ, какъ ршилъ его другъ, Томъ.

Но, видите, Томъ былъ рыцарь, въ которомъ сильно развито было чувство справедливости, справедливости, желающей кольнуть какъ-можно-сильне виновнаго. Магги замтила, что чело его было омрачено, когда онъ вернулся домой и удержалась отъ особеннаго выраженія радости, что онъ вернулся ране, чмъ она, она его ожидала, и едва осмлилась говорить съ нимъ, когда онъ молча стоялъ и бросалъ камешки въ мельничную плотину. Непріятно отказаться отъ травли крысъ, когда вы къ ней приготовились. Но еслибъ Томъ высказалъ чувства, теперь обуревавшія его, то онъ непремнно объявилъ бы: ‘я то же самое сознаю и въ другой разъ’. Такъ онъ обыкновенно смотрлъ на вс свои прежніе поступки, между тмъ, какъ Магги всегда раскаивалась, зачмъ она не поступила иначе.

Глава VII.

Появленіе дядей и тетокъ.

Конечно, Додсоны были красивое семейство, и мистрисъ Глегъ была нисколько не хуже своихъ сестеръ. Когда она сидла теперь на кресл мистрисъ Тёливеръ, безпристрастный наблюдатель долженъ бы былъ сознаться, что она имла довольно-пріятное лицо и фигуру для женщины пятидесяти лтъ, хотя Томъ и Магги считали свою тётку Гленъ типомъ уродливости. Правда, она пренебрегала всми выгодами туалета, хотя у рдкой женщины, какъ она сама замчала, былъ гардеробъ лучше ея, но у нея было въ обыча не надвать новыхъ вещей, пока не износились старыя. Другія женщины, пожалуй, отдаютъ въ мытье свое лучшее кружево каждую стирку, но когда мистрисъ Глегъ умретъ, въ правомъ ящик ея комода въ комнат съ пятноватыми обоями, найдутъ такое кружево, какого не покупала никогда въ свою жизнь даже мистрисъ Вулъ, первая франтиха въ Сент-Огсъ, а мистрисъ Вулъ обыкновенно изнашивала свое кружево прежде, чмъ за него было заплачено. То же самое должно было сказать и про накладные локоны, безъ-сомннія, самые блестящіе и круглые каштановые локоны мистрисъ Глегъ держала вмст съ локонами распущенными, локонами пышно-взбитыми, но показаться въ будни съ блестящею накладкою значило бы смшать самымъ непріятнымъ и неприличнымъ образомъ свтское, житейское съ духовнымъ священнымъ. Иногда, правда, мистрисъ Глегъ надвала въ будни лучшую накладку третьяго сорта, отправляясь въ гости, но только не къ сестрамъ и никакъ не къ мистрисъ Тёливеръ, которая оскорбляла свою сестру, продолжая щеголять волосами, посл своего замужства, хотя мать семейства, замчала мистрисъ Глегъ и мистрисъ Донъ, имвшая въ добавокъ мужа сутяжника, должна быть разсудительне. Но Бесси была всегда слаба!

Итакъ, если накладка мистрисъ Глегъ была сегодня растрепанне обыкновеннаго, то подъ нею скрывалось тайное намреніе: она имла въ виду самый рзкій и тонкій намёкъ на густые блокурые локоны мистрисъ Тёливеръ, раздленные приглаженными волосами по обимъ сторонамъ пробора. Мистрисъ Тёливеръ не разъ проливала слезы отъ упрековъ сестры Глегъ, по случаю этихъ локоновъ, неприличныхъ матери семейства, но сознаніе, что они придавали ей красоту, естественно подкрпляло ее. Мистрисъ Глегъ ршила не снимать сегодня шляпы, развязавъ, конечно, ленты и откинувъ ее слегка назадъ. Она это часто длала въ гостяхъ, когда была въ дурномъ расположеніи духа, въ чужомъ дом, какъ могла она знать, гд дуетъ сквозной втеръ? По той же самой причин, она надла маленькую соболью пелеринку, которая едва доходила до плечъ и не сходилась спереди на ея полной груди, между-тмъ, какъ ея длинная шея была защищена цлымъ палисадомъ различныхъ оборокъ. Каждый и неслишкомъ-знакомый съ модами того времени, легко узналъ бы, какъ отстало отъ нихъ шелковое платье мистрисъ Глегъ, аспиднаго цвта, группы маленькихъ желтыхъ пятнышекъ, его покрывавшихъ, и заплеснлый запахъ, свидтельствовавшій о сырости сундука, очевидно, указывали, что оно принадлежало именно къ слою гардероба, достаточно-устарвшему, чтобъ начать его носить.

Мистрисъ Глегъ держала въ рукахъ большіе золотые часы, навернувъ на пальцы массивную цпочку, и замчая мистрисъ Тёливеръ, только-что вернувшейся изъ кухни, что какое бы время ни показывали часы другихъ людей, но на ея часахъ половина перваго.

— Не знаю, что приключилось съ сестрою Пулетъ, продолжала она.— Въ семь нашей было заведено, чтобъ никто не опаздывалъ — такъ было во время моего покойнаго отца, и одной сестр не приходилось ждать полчаса, пока другія прідутъ. Но если измнились, обычаи въ нашемъ семейств, такъ я тому не причиною. Я никогда не пріду въ гости, когда вс прочіе разъзжаются. Удивляюсь право на сестру Динъ: она бывала боле похожа на меня. Но мой вамъ совтъ, Бесси: лучше поторопиться съ обдомъ, не мшаетъ пріучать тхъ, кто опаздываетъ.

— Помилуй Господи! опасаться нечего, сестра, вс они будутъ здсь во-время, сказала мистрисъ Тёливеръ своимъ слегка-раздраженнымъ тономъ.— Обдъ не будетъ готовъ прежде половины втораго. Но если вамъ долго ждать, я, пожалуй, принесу вамъ сырникъ и рюмку вина.

— Ну, Бесси! сказала мистрисъ Глегъ съ горькою улыбкою и едва-замтнымъ покачиваньемъ головы:— я полагала, что вы знаете лучше-вашу собственную сестру. Никогда я не ла между завтракомъ и обдомъ, и теперь не намрена начинать. Но меня бситъ эта глупая-замашка обдать въ половин втораго, когда можно въ часъ. Васъ, Бесси, къ этому никогда не пріучали.

— Помилуйте, Дженъ, что же мн длать? мистеръ Тёливеръ не-любитъ обдать прежде двухъ, но для васъ только я назначила получасомъ ране.

— Да, да, знаю а, какъ съ этими мужьями, они все любятъ откладывать, они готовы обдать посл чаю, если попадутся имъ довольно-слабыя жены, готовыя уступать во всемъ, но жаль, Бесси, для васъ же, что вы не имете боле твердости характера. Дай Богъ, чтобъ дти ваши отъ того не пострадали. Надюсь, вы не приготовили для насъ большаго обда, не истратились на вашихъ сестеръ, которыя скоре согласятся глодать сухую корку, нежели допустятъ васъ разориться съ вашею расточительностью. Удивляюсь, какъ не берете вы примра съ вашей сестры Динъ: она гораздо благоразумне васъ. У васъ же двое дтей, для которыхъ надобно позаботиться, мужъ вашъ уже истратилъ ваше приданое на тяжбы и, вроятно, спуститъ также и свое состояніе. Отварная часть говядины, отъ которой бы остался у васъ бульйонъ для кухни, прибавила мистрисъ Глегъ, съ тономъ ршительнаго протеста: — и простой пуддингъ съ сахаромъ, безъ пряностей, были бы всего приличне.

Когда мистрисъ Глегъ была въ такомъ расположеніи духа, большаго-веселья не могло предвидться на цлое утро. Мистрисъ Тёливеръ никогда не доходила до ссоры съ нею, какъ курица, выставляющая только впередъ ногу съ видомъ упрека, противъ мальчишки, который бросаетъ въ нее камнями. Но этотъ вопросъ объ обд былъ для нея живою, хотя не новою струною, такъ-что мистрисъ Тёливеръ могла дать ей тотъ же самый отвтъ, который та слышала уже нсколько разъ.

— Мистеръ Тёливеръ говоритъ, что для друзей у него всегда хорошій обдъ, пока онъ иметъ средство заплатить за него, сказала она:— и въ своемъ собственномъ дом онъ воленъ длать, сестра, что хочетъ.

— Ну, Бесси, я не могу оставить вашимъ дтямъ достаточно изъ моихъ экономій, чтобъ спасти ихъ отъ разоренія. А на деньги мистера Глега и не надйтесь, потому-что, едва-ли я его переживу: онъ изъ живучей семьи, умретъ онъ прежде, такъ онъ обезпечитъ меня только на мою жизнь, а потомъ вс его деньги перейдутъ его же родн.

Стукъ колесъ, послышавшійся, пока говорила мистрисъ Глегъ, нарушилъ бесду пріятнымъ образомъ для мистрисъ Тёливеръ, которая поспшила встртить сестру Пулетъ — это должно быть сестра Пулетъ, потому-что это былъ стукъ четырехколеснаго экипажа.

Мистрисъ Глегъ вскинула голову и посмотрла чрезвычайно-кисло, при одной мысли о четырехколесномъ экипаж. Она не имла очень-ршительнаго мннія объ этомъ предмет.

Сестра Тулетъ была въ слезахъ, когда коляска въ одну лошадь остановилась у дверей мистрисъ Тёливеръ, очевидно, ей необходимо было еще поплакать передъ выходомъ изъ коляски, потому-что хотя ея мужъ и мистрисъ Тёливеръ стояли наготов поддержать ее, она продолжала сидть и печально покачивала головою, смотря сквозь слезы на неопредленную даль.

— Помилуйте, что съ вами, сестра? сказала мистрисъ Тёливеръ,

Она была женщина безъ особеннаго воображенія, но ей представилось, что, вроятно, большое зеркало, въ лучшей спальной сестры Пулетъ, разбилось вторично.

Отвта не было, митрисъ Пулетъ только продолжала качать головою, медленно поднимаясь съ своего мста и выходя изъ коляски, тмъ не мене она бросала, однакожъ, украдкою взглядъ на мистера Пулетъ, чтобъ увриться, достаточно ли онъ оберегаетъ ея щегольское шелковое платье.

Мистеръ Пулетъ былъ маленькій человкъ, съ аршиннымъ носомъ, маленькими блестящими глазами, тонкими губами, въ новой черной пар и бломъ галстух, который, повидимому, былъ завязанъ слишкомъ-туго, безъ всякаго вниманія къ личному спокойствію. Онъ находился въ такомъ же скромномъ отношеніи къ своей высокой, красивой жен съ раздутыми рукавами, наподобіе воздушныхъ шаровъ, въ пышной мантиль и огромной шляпк, покрытой перьями и лентами, какое замчаемъ мы между рыбачьею ладьею и бригомъ на всхъ парусахъ.

Печаль женщины, разодтой по мод, представляетъ трогательное зрлище и вмст съ тмъ поразительный примръ услажденія чувствъ подъ вліяніемъ высшей степени цивилизаціи. Какой длинный рядъ градацій между горестью готтентотки и этой женщины въ широкихъ накрахмаленныхъ рукавахъ, съ множествомъ браслетовъ на рукахъ и въ изящной шляпк, украшенной нжными лентами! Просвщенное дитя цивилизаціи сдерживаетъ увлеченіе, отличающее печаль и разнообразитъ его необыкновенно-тонко, представляя интересную задачу для аналитическаго ума. Еслибъ оно съ разбитымъ сердцемъ и глазами, отуманенными отъ слезъ, проходило черезъ дверь слишкомъ-неврнымъ шагомъ, то оно могло бы измять свои накрахмаленпые рукава, и глубокое сознаніе этой возможности производитъ здсь новое сложеніе силъ, которое именно наводитъ его на простой путь между притолками. Оно видитъ, что слезы текутъ слишкомъ обильнымъ потокомъ: и откалываетъ завязки, нжно отбрасывая ихъ назадъ — необыкновенно-трогательное движеніе, которое указываетъ даже среди глубокой горести на надежду, что наступитъ же опять сухое время, когда завязки и шляпки явятся въ прежнемъ блеск. Слезы унимаются понемногу и, откинувъ голову назадъ подъ угломъ, чтобы не испортить шляпки, она испытываетъ этотъ страшный моментъ, когда горе, обратившее все въ пустоту, въ свою очередь истощается, а она задумчиво глядитъ на браслеты и поправляетъ застежки, какъ-будто невзначай. Это было-бы такимъ утшеніемъ для души, если бы она могла снова успокоиться!

Мистрисъ Пулетъ необыкновенно акуратно миновала косяки, несмотря на широту своихъ плечъ (въ то время жалкая была та женщина въ глазахъ каждаго образованнаго человка, у которой въ плечахъ не было полутора ярда {Безъ двухъ дюймовъ два аршина.}, затмъ мускулы ея лица принимались выжимать свжія слезы, когда она подходила къ гостиной, гд сидла мистрисъ Глегъ.

— Ну, сестра, поздно изволили вы пожаловать! Что это съ вами? сказала мистрисъ Глегъ довольно-рзко, когда он пожали другъ другу руки.

Мистрисъ Пулетъ сла, осторожно поправивъ мантилью сзади, прежде нежели отвтила:

— Ея ужь нтъ. Здсь она безсознательно употребила выразительную реторическую фигуру.

‘На этотъ разъ не зеркало’ подумала мистрисъ Тёливеръ.

— Умерла третьяго дня, продолжала мистрисъ Пулетъ: — ноги у нея были похожи на мое туловище, прибавила она съ глубокою печалью посл нкотораго молчанія.— И счету нтъ, сколько разъ у ней выпускали воду, а воды-то вытекло такая пропасть, хоть купайся въ ней.

— Ну, Софи, слава Богу, что она умерла въ такомъ случа, кто бы она ни была такая, сказала мистрисъ Глегъ съ быстротою и выразительностью, свойственными уму отъ природы ясному и ршительному:— но я понять не могу, про кого это вы говорите.

— Да я-то знаю, сказала мистрисъ Пулетъ, вздыхая и качая головою: — и въ цломъ приход нтъ подобной водяной. Я-то знаю, что это старая мистрисъ Сетонъ въ Твентиландсъ.

— Ну, она не родня ваша да и не очень-короткая знакомая, сколько я слышала, сказала мистрисъ Глегъ, всегда-плакавшая именно сколько нужно было, когда приключалось что-нибудь ея собственной родн, но не въ какихъ другихъ случаяхъ.

— Довольно была я съ нею знакома и видла ея ноги, какъ раздулись он, словно пузыри… Старая леди успла нсколько разъ удвоить свой капиталъ и до конца держала его въ своемъ собственномъ распоряженіи. Мшокъ съ ключами у нея всегда былъ подъ подушкою. Немного осталось такихъ старыхъ прихожанъ, я уврена.

— А что лекарствъ-то она выпила, такъ на возъ не уложишь, замтилъ мистеръ Пулетъ.

— Ахъ! сказала со вздохомъ мистрисъ Пулетъ: — у нея была другая болзнь за нсколько лтъ передъ тмъ, какъ открыться водяной, и доктора не могли придумать, что бы это было такое. Она мн еще говорила, какъ я видала ее въ послднее Рождество: ‘мистрисъ Пулетъ, а если когда-нибудь у васъ будетъ водяная — вспомните меня’. Да, она говорила это мн, прибавила мистрисъ Пулетъ, снова начиная горько плакать: — это были ея самыя слова. Въ субботу ея хоронятъ. Пулетъ приглашенъ на похороны.

— Софья… сказала мистрисъ Глегъ, не въ-состояніи дале сдержать обуревавшаго ея духа противорчія:— Софья, удивляюсь вамъ, какъ это вы разстроиваете себя, портите ваше здоровье изъ-за людей, которые вамъ совершенно чужіе. Вашъ покойный отецъ никогда этого не длалъ, точно также, какъ и ваша тётка Фрэнсисъ, да и никто изъ нашего семейства, сколько я слышала. Вы не могли бы сильне огорчиться, еслибъ умеръ скоропостижно и не сдлавъ завщанія нашъ двоюродный братъ, аббатъ.

Мистрисъ Пулетъ молчала, ей нужно было докончить свой плачъ и потомъ эти упреки не раздражали ее, а скоре льстили ей. Не всякій могъ такъ плакать о ближнемъ, который ничего не оставилъ ему, но мистрисъ Пулетъ вышла замужъ за джентльмена фермера и имла достаточно средствъ и досуга, чтобы слезы и все у ней было въ высшей степени респектабельно.

— Мистрисъ Сётонъ однако же сдлала завщаніе, сказалъ мистеръ Пулетъ, съ нкоторымъ сознаніемъ, что онъ приводилъ нчто въ оправданіе слезъ своей жены, — нашъ приходъ изъ богатыхъ, но, говорятъ, никто не оставилъ посл себя такого капитала, какъ мистрисъ Сётонъ. И все она отказала племяннику своего мужа.

— Мало пользы и быть богатой въ такомъ случа, сказала мистрисъ Глегъ:— если нкому оставить, что у васъ есть, кром мужниной родн. Жалкая доля, если только для этого отказывать себ во всемъ, я говорю это не потому, чтобъ мн пріятно было умереть, ничего не оставивъ противъ ожиданія многихъ. Но плохая шутка, если наслдство выходитъ изъ семьи.

— Я уврена, сестра, сказала мистрисъ Пулетъ, которая теперь достаточно пришла въ себя, сняла вуаль и сложила его бережно:— мистрисъ Сётонъ оставила свои деньги хорошему человку: у него одышка и ложится онъ спать каждый вечеръ въ восемь часовъ. Онъ говорилъ мн это самъ такъ откровенно въ одно воскресенье, когда онъ пришелъ въ нашу церковь, онъ носитъ заячью шкурку на груди и говоритъ дрожащимъ голосомъ — совершенный джентльменъ. Я ему сказала, что я сама круглый годъ лечусь. Онъ мн отвчаетъ: ‘мистрисъ Пулетъ, я вполн сочувствую вамъ’. Это были его самыя слова. Ахъ!… вздохнула мистрисъ Пулетъ, покачивая головою, при одной мысли, что немногіе имли ея опытъ въ розовыхъ и блыхъ микстурахъ, сильныхъ лекарствахъ въ маленькихъ пузырькахъ, слабыхъ лекарствахъ въ большихъ бутыляхъ, сырыхъ пилюляхъ по шилингу и слабительныхъ по восмьнадцати пенсовъ.

— Сестра, теперь я пойду сниму шляпу. Видли вы, какъ сняли мою картонку? прибавила она, обращаясь къ своему мужу.

Мистеръ Пулетъ непонятнымъ образомъ забылъ про нея и поспшилъ съ нечистою совстью загладить свое упущеніе.

— Картонку принесутъ наверхъ, сказала мистрисъ Тёливеръ, желая сейчасъ же уйти, чтобъ мистрисъ Глегъ не начала высказывать своего откровеннаго мннія про Софи, которая первая изъ Додсоновъ разстроила свое здоровье аптекарскою дрянью.

Мистрисъ Тёливеръ любила удаляться наверхъ съ сестрою Пулетъ, осматривать ея чепчикъ прежде, нежели та надвала его, и вообще разсуждала съ нею о туалет. Это была одна изъ слабостей Бесси, возбуждавшая родственное состраданіе мистрисъ Глегъ. Бесси одвалась слишкомъ щегольски, она считала унизительнымъ наряжать свою двочку въ обноски, которыя сестра Глегъ дарила ей изъ своего первобытнаго гардероба, а этой казалось гршно и стыдно покупать что-нибудь для этого ребенка, кром башмаковъ: въ этомъ отношеніи, однакожь, мистрисъ Глегъ несовсмъ была справедлива къ сестр Бесси, мистрисъ Тёливеръ дйствительно прилагала все стараніе, чтобъ принудить Магги носить легорнскую соломенную шляпу и крашеное шелковое платьеце, передланное изъ платья ея тётки Глегъ, но результаты этихъ усилій мистрисъ Тёливеръ принуждена была схоронить въ своемъ материнскомъ сердц. Магги объявила, что платье воняло краскою, и въ первое же воскресенье, когда оно было на ней надто, она успла залить ею подливкою изъ-подъ росбифа. Посл такого удачнаго опыта она обливала водою свою шляпку съ зелеными лентами, отчего она стала похожа на зеленый сыръ, убранный завялымъ саладомъ. Я долженъ привести въ извиненіе Магги, что Томъ смялся надъ ея шляпою и говорилъ, что она похожа въ ней на Джюди {Жена Понча, одно изъ дйствующихъ лицъ въ кукольной комедіи.}. Тётка Пулетъ также дарила свое старое платье, но оно было довольно-красиво и нравилось Магги и ея матери. Изъ всхъ сестеръ мистрисъ Тёливеръ, конечно, любила боле мистрисъ Пулетъ, и любовь эта была взаимная, но мистрисъ Пулетъ жалла, что у Бесси были такія дурныя дти, она ласкала ихъ сколько могла, но все-таки было жаль, что они не были такъ же благонравны и красивы, какъ ребенокъ сестры Динъ. Магги и Томъ, съ своей стороны думали, что тетка Пулетъ была довольно-сносна, по-крайней- мр, это не была тётка Глегъ. Томъ во вс праздники бывалъ у нихъ только по разу: оба дяди, конечно, обдаривали его въ этотъ разъ, но у тетки Пулетъ около подвала было множество жабъ, въ которыхъ онъ бросалъ камешками, такъ-что онъ вообще предпочиталъ бывать у ней. Магги боялась жабъ и грезила про нихъ во сн, но ей нравилась у дяди Пулетъ табакерка съ музыкою. Все-таки сестры были того мннія, что кровь Тёливеровъ плохо смшалась съ кровью Додсоновъ, что дйствительно дти бдной Бесси были Тёливеры и что Томъ, лицомъ хотя и вышелъ въ Додсоновъ, но что онъ будетъ такой же упрямецъ, какъ и его отецъ. Что касается о Магги, то она была вылитый портретъ своей тётки миссъ, сестры мистера Тёливера, колоссальной женщины съ широкими костями, которая вышла замужъ за нищаго, у которой не было фарфору и которой мужъ всегда затруднялся записать ренту. Но, когда мистрисъ Пулетъ оставалась наверху наедин съ мистрисъ Тёливеръ, то вс замчанія, естественно, были направлены противъ мистрисъ Глетъ, и он соглашались между собою, что нельзя было отвчать, какою еще чучелою не нарядится сестра Дженъ въ слдующій разъ. Ихъ tte--tte былъ прерванъ теперь появленіямъ мистрисъ Динъ съ маленькою Люси, и мистрисъ Тёливеръ съ тайною грустью смотрла, какъ причесывали блокурые локоны Люси — просто, было непонятно, какъ у мистрисъ Динъ, которая была хуже и желте всхъ миссъ Додсонъ, уродилась дочь вся въ мистрисъ Тёливеръ. И Магги возл Люси казалась всегда вдвое смугле.

Сегодня по-крайней-мр она казалась гораздо-смугле, когда она и Томъ пришли изъ сада вмст съ отцомъ и дядею Глегъ. Магги бросила неряшливо свою шляпку и съ растрепанными волосами сейчасъ же бросилась къ Люси, которая стояла возл своей матери. Конечно, контрастъ между двоюродными сестрами былъ поразителенъ, и для поверхностнаго глаза выставлялъ Магги съ невыгодной стороны, хотя знатокъ могъ бы замтить въ ней нкоторыя особенности, общавшія гораздо-боле въ зрломъ возраст, нежели щеголеватая окончательность Люси. Это былъ контрастъ между чернымъ, косматымъ щенкомъ и блымъ котенкомъ. Люси выставила свои хорошенькія, розовыя губки для поцалуя: все у ней было необыкновенно-акуратно, ея маленькая круглая шейка, съ коралловымъ ожерельемъ, ея маленькій прямой носикъ вовсе некурносый, ея маленькія свтлыя брови нсколько-темне локоновъ и совершенно подходившія къ ея каримъ глазамъ, смотрвшимъ съ стыдливымъ удовольствіемъ на Магги, которая была выше ея головою, хотя однхъ съ нею лтъ. Магги всегда съ наслажденіемъ глядла на Люси. Она любила воображать себ міръ, населенный только дтьми ея лтъ и въ которомъ была королева совершенно такая, какъ Люси, съ маленькою короною, на голов и маленькимъ скиптромъ въ рукахъ… Только этою королевою была сама Магги въ вид Люси.

— О Люси! воскликнула она, поцаловавъ ее:— вы останетесь гостить у насъ — не правда ли? Поцалуй ее, Томъ.

Томъ также подошелъ къ Люси, но онъ не намренъ былъ цаловать ее — нтъ, онъ подошелъ къ ней съ Магги, потому-что это было какъ-то легче, нежели сказать: ‘какъ поживаете вы?’ всмъ этимъ тёткамъ и дядямъ, онъ стоялъ, не глядя ни на кого особенно, красня и улыбаясь, какъ это обыкновенно бываетъ съ застнчивыми мальчиками, когда они въ гостяхъ, какъ-будто они попали въ свтъ по ошибк, въ очень-непріятномъ неглиже.

— Каково! сказала тётка Глегъ, съ особеннымъ выраженіемъ: — маленькіе мальчики и двочки входятъ въ комнату и не обращаютъ вниманія на своихъ дядей и тётокъ! Этого прежде не водилось, когда я была маленькая двочка,

— Подойдите, милые, къ вашимъ тёткамъ и дядямъ, сказала мистрисъ Тёливеръ съ заботливымъ и печальнымъ видомъ. Ей хотлось шепнуть Магги, чтобъ она вышла и причесала свои волосы.

— Ну, какъ вы поживаете? Надюсь, вы добрыя дти — не такъ ли? сказала тётка Глегъ, прежнимъ выразительнымъ тономъ, пожимая ихъ руки и цалуя ихъ въ щеку, очень противъ ихъ желанія.— Гляди вверхъ, Томъ, гляди вверхъ. Мальчики въ пансіонахъ всегда держатъ голову прямо. Посмотрите теперь на меня.

Томъ очевидно отказывался отъ этого удовольствія, потому-что онъ старался скоре высвободить свою руку.

— Заложи волосы за уши, Магги, да не спускай платьеца съ плечъ.

Тётка Глегъ всегда говорила съ ними очень-выразительно и громко, какъ-будто они были глухи или идіоты, она думала такимъ образомъ дать имъ почувствовать, что они были созданія, одаренныя смысломъ, и остановить въ нихъ развитіе дурныхъ наклонностей. Дти Бесси были такъ избалованы, кто-нибудь да долженъ указать имъ ихъ долгъ.

— Ну, мои милые, сказала тетка Пулетъ сострадательнымъ голосомъ:— вы удивительно-быстро растете. Такъ вы всю свою силу вытянете, прибавила она, печально поглядывая изъ-за ихъ головъ на ихъ мать.— Я думаю, у двочки слишкомъ-много волосъ. Я бы ихъ простригла или остригла покороче, еслибъ я была на вашемъ мст, сестра: это нехорошо для ея здоровья: отъ этого кожа у ней кажется такая смуглая, я полагаю. Какъ вы думаете, сестра Динъ?

— Не знаю, право, какъ сказать сестра, отвчала мистрисъ Динъ, сжимая снова свои губы и посматривая на Магги критическимъ глазомъ.

— Нтъ, нтъ, сказалъ мистеръ, Тёливеръ:— ребенокъ здоровъ, болзни у ней нтъ никакой. Пшеница родится и красная и блая, есть люди, которые еще предпочитаютъ пшеничное зерно. Но не мшало бы, Бесси, остричь волосы ребенку, чтобъ они лежали поакуратне.

Въ сердц Магги готовилось страшное намреніе, но его еще останавливало желаніе узнать отъ тётки Динъ, оставитъ ли она гостить Люси. Тётка Динъ рдко отпускала къ нимъ Люси. Приведя нсколько причинъ для отказа, мистрисъ Динъ обратилась къ самой Люси.

— Люси, вдь вы сами не захотите остаться одн, безъ вашей матери?

— Да, маменька, пожалуйста! сказала Люси застнчиво и красня вся, какъ маргаритка.

— Прекрасно, Люси! Оставьте ее, мистрисъ Динъ, оставьте! сказалъ мистеръ Динъ, широкоплечій, бородатый мужчина, представлявшій собою типъ, котораго можно встртить во всхъ слояхъ общества, плшивый, съ рыжими бакенбардами, широкимъ лбомъ, соединяющій вс признаки солидности, но не тяжелой. Вы можете встртить аристократовъ, подобныхъ мистеру Дину, и также овощныхъ торговцовъ и поденьщиковъ, похожихъ на него, но проницательность его темныхъ глазъ была мене обыкновенна нежели его черты. Онъ держалъ крпко въ своихъ рукахъ серебряную табакерку и повременамъ подчивалъ изъ нея табакомъ мистера Тёливера, у котораго табакерка была только оправлена въ серебр. Эта табакерка была подарена мистеру Дину однимъ изъ старшихъ компаньйоновъ фирмы, къ которой онъ принадлежалъ, и въ то же время онъ былъ сдланъ дольщикомъ въ ней, въ благодарность за его услуги, какъ управляющаго. Ни о комъ не имли такого высокаго мннія въ Сент-Огс, какъ о мистер Дин, и многіе даже полагали, что миссъ Сюзанъ Додсонъ, которая прежде, вс считали, сдлала худшую партію, нежели другія сестры, будетъ разъзжать въ лучшей карет и жить въ лучшемъ дом, нежели сестра Пулетъ. Невозможно было сказать, какъ далеко пойдетъ человкъ, который запустилъ свою руку въ такое обширное дло, каковъ былъ домъ Гёста и К^о. И мистрисъ Динъ, какъ замчали ея короткіе друзья, была довольно-горда и не дала бъ мужу остановиться на порядочномъ состояніи, а будетъ его понукать идти все дале-и-дале.

— Магги, сказала мистрисъ Тёливеръ, поманивъ ее къ себ, шопотомъ ей на ухо, когда вопросъ о гощеньи Люси былъ поршенъ:— поди и пригладь свои волосы, вдь право стыдно. Я вамъ сказала, чтобъ вы не приходили сюда, не зайдя прежде къ Мар, вы это очень-хорошо знали.

— Томъ, пойдемъ со мною, шепнула Магги, дернувъ его за рукавъ, когда она проходила мимо, и Томъ охотно послдовалъ за нею.

— Томъ пойдемъ со мною наверхъ, она шепнула, когда они были за дверью: — сдлай мн одну вещь передъ обдомъ.

— Теперь нтъ времени играть ни въ какую игру, сказалъ Томъ, котораго воображеніе было исключительно сосредоточено на обд.

— О! да на это есть время. Пойдемъ, Томъ, прошу тебя.

Томъ послдовалъ за Магги наверхъ, въ комнату ея матери, и увидлъ, какъ она подошла къ комоду и вынула изъ него большія ножницы.

— Зачмъ они, Магги? сказалъ Томъ, котораго любопытство теперь пробудилось.

Магги, въ отвтъ, схватила передніе локоны и отрзала ихъ поперегъ лба.

— Ай, мои пуговочки! Магги, достанется теб ужо! воскликнулъ Томъ:— лучше не стриги боле.

Большія ножницы между тмъ работали, пока Томъ говорилъ, онъ самъ чувствовалъ, что это была такая славная кокетка: Магги выглядла уморительно.

— Томъ, стриги сзади, сказала Магги, возбужденная своею собственною отважностью и желая поскоре докончить дло.

— Достанется теб! ужь я теб говорю, сказалъ Томъ, покачивая головою и медля приняться за работу.

— Ничего, торопись! сказала Магги, топая ногою. Щеки ея горли румянцемъ.

Черныя кудри были такъ густы! какой соблазнъ это былъ для мальчика, который испыталъ уже запрещенное удовольствіе стричь гриву коня. Я говорю это тмъ, кто знаетъ, какъ пріятно сводить половинки ножницъ чрезъ угрюмую массу волосъ. Щелкъ и еще щелкъ — и локоны падали тяжелыми косьмами на полъ, и Магги стояла обстриженная, какъ попало, съ совершеннымъ сознаніемъ свободы, какъ-будто она, вышла изъ густаго лса на открытую равнину.

— О, Магги! сказалъ Томъ, прыгая вокругъ нея и хлопая по колнямъ со смхомъ: — ай мои пуговочки! какъ ты чудно выглядишь! Посмотри на себя въ зеркало. Ну, ты вылитый дурачокъ, въ котораго мы въ школ бросали скорлупою и орхами.

Магги почувствовала неожиданное горе, она думала прежде только о своемъ освобожденіи отъ этихъ несносныхъ волосъ, несносныхъ толковъ про эти волосы, о торжеств надъ матерью и тётками, о красот она и не заботилась, ей хотлось только одного: чтобъ люди считали ее умною двочкою и не находили въ ней недостатковъ. Но теперь, когда Томъ началъ смяться надъ нею и говорилъ, что она похожа на дурачка, эта проблема представилась ей въ другомъ свт. Она посмотрла въ зеркало. Томъ продолжалъ смяться и хлопать въ ладони, раскраснвшіяся щеки Магги поблднли и губы ея задрожали.

— О Магги! теб надобно идти сейчасъ же къ обду, сказалъ Томъ.— Ай-да мои пуговочки!

— Не смйся надо мною, Томъ, сказала Магги съ сердцемъ и залилась слезами отъ злости, топая ногами и толкая его.

— Ну, загорлась теперь! сказанъ Томъ.— Зачмъ же ты окарнала себя? Я пойду внизъ: я слышу, уже кушанье подаютъ.

Онъ поспшилъ внизъ и оставилъ бдную Магги въ горькомъ сознаніи непоправимой бды, которое почти каждый день испытывала ея ребяческая душа. Она теперь видла довольно-ясно, когда дло было уже сдлано, что это было очень-глупо, что теперь ей придется и думать и слышать про свои волосы боле, чмъ когда-нибудь. Магги бросалась на все съ побужденіемъ скорости и потомъ уже ея дятельное воображеніе рисовало подробно и обстоятельно не только одни послдствія, но также и то, что случилось бы, еслибъ дло не было сдлано. Томъ никогда не длалъ такихъ глупостей, какъ Магги, онъ съ удивительнымъ инстниктомъ умлъ различать, что обращалось ему въ пользу или во вредъ, и хотя онъ былъ гораздо-упряме и своенравне Магги, но мать никогда не бранила его. Еслибъ Томъ сдлалъ подобную ошибку, то онъ остался бы вренъ ей, не измнилъ бы себ, говоря, что ему все-равно. Если онъ сломалъ бичъ своего отца, стегая имъ по калитк, то это была не его вина: зачмъ бичъ захлестнулъ въ петляхъ. Томъ Тёливеръ былъ убжденъ, что онъ поступалъ совершенно благоразумно въ этомъ случа, хотя и не признавалъ, чтобы стеганье калитокъ другими мальчиками было-вообще дломъ похвальнымъ, и никакъ не сожаллъ о своемъ дйствіи. Но Магги, стоя и плача теперь передъ зеркаломъ, чувствовала, что она была не въ силахъ идти внизъ, къ обду, и выдерживать строгіе взгляды и строгіе упреки своихъ тётокъ, между-тмъ, какъ Томъ, Люси, Мара, которая служила за столомъ и, можетъ-быть, ея отецъ и дядя станутъ смяться надъ нею. Если Томъ смялся надъ нею, то, конечно, вс будутъ смяться. Ахъ, кабы она не трогала своихъ волосъ, она могла бъ спокойно сидть съ Томомъ и Люси и наслаждаться абрикосовымъ пудингомъ и кремомъ! Что оставалось ей длать, какъ не плакать? Она сидла безпомощная, въ отчаянія, посреди своихъ черныхъ локоновъ, какъ Аяксъ между зарзанными имъ баранами. Это горе, можетъ-быть, покажется слишкомъ ничтожнымъ для испытанныхъ смертныхъ, которымъ предстоитъ думать о платеж счетовъ къ Рождеству, объ охлаждавшейся любви, разорванной дружб, но для Магги она была также мучительна, мучительне, можетъ-быть, нежели такъ-называемыя дйствительныя огорченія зрлаго возраста. ‘Ахъ мое дитя! позже будетъ у васъ настоящее горе’ намъ говорили обыкновенно въ утшеніе въ нашемъ дтств, и мы повторяли это другимъ дтямъ, когда выросли. Вс мы такъ жалобно рыдали, стоя съ голенькими ножками, когда мы потеряли изъ виду, въ чужомъ мст, нашу мать или няньку, но мы не можемъ снова представить себ всю горечь этой минуты и плакать о ней, какъ припоминаемъ мы наши страданія пять или десять лтъ назадъ. Каждая изъ этихъ горькихъ минутъ оставила свои слды и живетъ еще въ насъ, но эти слды сокрылись совершенно-незамтно подъ твердою тканью жизни нашей юности и мужества, и мы можемъ смотрть на горе нашихъ дтей съ улыбкою неврія въ его дйствительность. Можетъ ли кто-нибудь воспроизвести въ своемъ воображеніи все свое дтство не въ однихъ только воспоминаніяхъ, что онъ длалъ, что съ нимъ случилось, что онъ любилъ и не любилъ, когда ходилъ онъ еще въ дтскомъ платьец, но съ совершеннымъ пониманіемъ и оживленнымъ сознаніемъ всего, что онъ чувствовалъ, когда время между вакаціями ему казалось безконечнымъ? Что онъ чувствовалъ, когда товарищи не принимали его въ свои игры, потому-что онъ изъ одного упрямства бросалъ не такъ мячикъ? Что онъ чувствовалъ въ дождливый день въ праздники, когда онъ не зналъ, какъ занять себя, и шалилъ отъ одной праздности, или когда мать ршительно отказывала ему сшить фракъ, хотя вс его сверстники вышли изъ курточекъ? Конечно, еслибъ мы могли припомнить это раннее горе и неопредленное сознаніе, странное, поверхностное пониманіе жизни, придававшее особенную рзкость тому горю, то мы не шутили бы. такъ печалями нашихъ дтей.

— Миссъ Магги, пожалуйте внизъ сію же минуту! сказала Кассія, входя поспшно въ комнату.— Богъ мой! что вы надлали? Въ жизнь мою не видала я такого пугала.

— Молчи, Кассія, сказала Магги сердито.— Поди прочь!

— Я вамъ говорю, пожалуйте внизъ сію же минуту: ваша маменька приказала, сказала Кассія, подойдя къ Магги и, взявъ ее за руку, чтобъ приподнять ее съ полу.

— Поди прочь, Кассія! Не хочу я обдать, сказала Магги, упираясь. Не пойду я внизъ.

— Пожалуй, я не могу ждать. Я должна служить за столомъ, сказала Кассія, уходя.

— Магги, дурочка, сказалъ Томъ, заглядывая въ комнату минутъ десять спустя:— зачмъ ты не идешь обдать? Такія тамъ сласти, и мать говоритъ, чтобъ ты пришла. Чего тутъ плакать? Экая ты нюня.

О, это было ужасно! Томъ былъ такъ жестокъ и равнодушенъ. Еслибъ онъ плакалъ, то и Магги плакала бы вмст съ нимъ. А тутъ еще былъ такой праздничный обдъ, и она была такъ голодна. Это было очень-горько.

Томъ былъ несовсмъ жестокъ. Онъ не имлъ особеннаго желанія плакать и печаль Магги нисколько не портила его апетита, но онъ вошелъ, наклонилъ къ ней голову и сказалъ тихимъ, утшительнымъ тономъ:

— Что же, придешь, Магги? или принести теб кусочекъ пудинга, когда я помъ?… и крема и разныхъ разностей?

— Да-а-а-а! сказала Магги, начинавшая чувствовать пріятности жизни.

— Хорошо, сказалъ Томъ, уходя. Но опять вернулся къ двери и сказалъ:

— Знаешь, лучше приходи. Дессертъ будетъ — орхи и водянка.

Слезы Магги унялись, и она посмотрла въ раздумьи, когда Томъ оставилъ ее. Его ласка притупила самое злое остріе ея страданій: и орхи и водянка оказывали теперь свое законное вліяніе.

Приподнялась она посреди разбросанныхъ локоновъ, тихо спустилась она по лстниц, потомъ она остановилась, прислонясь плечомъ къ косяку двери въ столовую и поглядывая въ нее. Она видла Тома и Люси и пустой стулъ между ними, а на боковомъ стол были стаканчики съ кремомъ — о, это было слишкомъ! Она проскользнула въ залу и подошла къ пустому стулу. Но только она сла, какъ и начала раскаяваться отъ всего сердца, желая, чтобъ ее тутъ не было.

Мистрисъ Тёливеръ, увидя ее, взвизгнула, голова у ней закружилась и она уронила на блюдо большую соусную ложку, съ явною опасностью залить скатерть. Кассія не вдала, почему Магги отказывалась придти внизъ. Не желая разстроить свою госпожу посреди важнаго дла разрзыванія росбифа, мистрисъ Тёливеръ думала, что это было только упрямство, за которое Магги сама себя наказывала, лишая себя половины обда.

Крикъ мистрисъ Тёливеръ заставилъ всхъ обратиться въ ту же сторону, куда она смотрла, а щеки и уши Магги загорлись, между-тмъ, какъ дядя Глегъ, благовидный, сдой джентльменъ, говорилъ:

— Это откуда двочка? я ее не знаю. Кассія врно нашла ее гд-нибудь на улиц.

— Каково! она сама обстригла себ волосы, сказалъ мистеръ Тёливеръ шопотомъ мистеру Дину, надрываясь отъ хохота.— Ну, ужь что за двка!

— Ну, миленькая миссъ, уморительно вы себя отдлали! сказалъ дядя

Пулетъ, и, можетъ-быть, въ свою жизнь онъ сдлалъ еще первое замчаніе, которое дйствовало такъ язвительно.

— Фи, какой стыдъ! сказала тётка Глегъ, съ строгимъ тономъ упрека — Двчонокъ, которыя сами стригутъ свои волосы, стоитъ высчь да посадить на хлбъ и на воду, а не сажать ихъ за столъ вмст съ тётками и дядями.

— Знаете ли что? сказалъ дядя Глегъ, желая придать шутливый оборотъ такому осужденію:— послать ее въ тюрьму: тамъ они достригутъ ее и подровняютъ.

— Теперь она еще боле похожа на цыганку, сказала тётка Пулетъ съ сожалніемъ.— Право это не къ добру, сестра, что двочка такая смуглая. Мальчикъ-то довольно-блъ. Такая смуглота будетъ ея несчастьемъ — я уврена.

— Она дурная двочка, растетъ только на горе, сказала мистрисъ Тёливеръ, съ слезами на глазахъ.

Магги, казалось, внимала этому хору упрековъ и насмшекъ. Первая краска загорлась у ней отъ гнва, который вылился пренебреженіемъ, и Томъ думалъ, что она вынесетъ все съ гордостью, подкрпляемая теперь появленіемъ пудинга и крема. Съ такими мыслями онъ шепнулъ ей: ‘Магги, я говорилъ, достанется теб’. Онъ сказалъ это съ добрымъ намреніемъ, но Магги была убждена, что онъ также наслаждается ея позоромъ. Слабое чувство гордости толкнуло ее въ ту же минуту, сердце ея облилось кровью, и, вскочивъ со стула, она побжала къ отцу, припала лицомъ ему на шею и громко зарыдала.

— Успокойся, успокойся, моя двочка! сказалъ мистрисъ Тёливеръ утшительнымъ тономъ, обнимая ее:— ничего, хорошо и сдлала, что обрзала волосы, которые только надодали теб. Перестань плакать, отецъ не дастъ тебя въ обиду.

О сладкія выраженія нжности! Магги не забывала этихъ разовъ, когда отецъ бралъ ея сторону, она хранила ихъ въ своемъ сердц и вспоминала про нихъ много лтъ спустя, когда каждый говорилъ, что отецъ ея надлалъ только зла своимъ дтямъ.

— Какъ только вашъ мужъ балуетъ этого ребенка! сказала мистрисъ Глегъ вслухъ, обращаясь къ мистрисъ Тёливеръ.— Вдь это будетъ ея гибелью, если вы не позаботитесь. Мой отецъ никогда не воспитывалъ такъ своихъ дтей, иначе вышло бы изъ насъ совершенно другое семейство.

Домашнія огорченія мистрисъ Тёливеръ, казалось, достигли въ эту минуту высшаго градуса, за которымъ уже слдуетъ совершенная нечувствительность. Она не обратила вниманія на замчаніе своей сестры, но только откинула назадъ завязки своего чепчика и принялась раздавать пудингъ съ нмою покорностью своей судьб.

Съ десертомъ явилась минута окончательнаго освобожденія для Магги, дтямъ было объявлено, что они могутъ наслаждаться имъ въ бесдк, потому-что погода была теплая, и они поскакали между зеленющимися кустами въ саду, подобно наскомымъ, торопящимся убраться изъ-подъ зажигательнаго стекла.

Мистрисъ Тёливеръ имла свои причины для такого позволенія: обдъ былъ теперь конченъ, умы всхъ были свободны и наступила именно минута, чтобы сообщить намреніе мистера Тёливера въ отношеніи Тома, а это лучше всего сдлать въ отсутствіе Тома, хотя дти привыкли, чтобъ про нихъ говорили въ ихъ же присутствіи, какъ-будто они были птицы и ничего не могли понять, какъ ни вытягивай они своихъ шей, но при этомъ случа мистрисъ Тёливеръ обнаружила особенную скромность, она имла очевидное доказательство, что поступленіе въ школу къ священнику было очень-непріятною перспективою для Тома, для котораго это было все-равно, что идти въ ученье къ полицейскому. Мистрисъ Тёливеръ имла грустное убжденіе, что мужъ ея сдлаетъ, какъ ему угодно, что бы ни говорила сестра Глегъ или сестра Пулетъ, но по-крайней-мр имъ невозможно будетъ сказать, если дло обернется худо, что Бесси наглупила вмст съ мужемъ, не сказавъ ни слова объ этомъ своимъ роднымъ.

— Мистрисъ Тёливеръ, замтила она, прерывая разговоръ своего мужа съ мистеромъ Диномъ:— теперь, кажется, самое лучшее время объявить тёткамъ и дядямъ нашихъ дтей, что намрены вы сдлать съ Томомъ — не такъ ли?

— Пожалуй, сказалъ мистеръ Тёливеръ довольно-рзко:— я не прочь объявить каждому, что я думаю сдлать съ нимъ. Я поршилъ, прибавилъ онъ, смотря на мистера Глега и мистера Дина:— я поршилъ отдать его къ мистеру Стелингу, священнику въ Кингс-Лортонъ, необыкновенно-способному малому, сколько я понимаю, пусть онъ тамъ всему научится.

Слабый ропотъ удивленія послышался въ обществ, какой вы замтите въ деревенской приходской церкви, когда проповдникъ длаетъ намекъ на вседневныя занятія прихожанъ. Для тётокъ и дядей было точно такъ же удивительно это появленіе священника въ домашнихъ распоряженіяхъ мистера Тёливера. Что касается дяди Пулета, то онъ былъ столько же пораженъ этимъ, какъ еслибъ мистеръ Тёливеръ сказалъ, что онъ отдаетъ Тома въ ученье лорду-канцлеру. Дядя Пулетъ принадлежалъ къ этому исчезнувшему классу британскихъ Іеменовъ, которые одвались въ тонкое сукно, платили высокіе налоги, ходили въ церковь, ли особенно-жирный обдъ по воскресеньямъ, воображая себ, что англійская конституція была такимъ же первозданнымъ дломъ, какъ солнечная система, или неподвижныя звзды. Горько, но справедливо, что мистеръ Пулетъ имлъ самое неопредленное понятіе объ епископ, который представлялся ему баронетомъ и который, по его мннію, могъ быть и не быть духовнымъ лицомъ, самый ректоръ его прихода былъ человкъ знатной фамиліи и богатый, и мистеру Пулету никакъ не приходило въ голову, чтобъ священникъ могъ сдлаться школьнымъ учителемъ. Я знаю, для многихъ трудно въ нашъ просвщенный вкъ поврить невжеству дяди Пулета, но пусть они подумаютъ только о замчательномъ развитіи природной способности, при благопріятныхъ обстоятельствахъ. Дядя Пулетъ имлъ удивительную способность къ невжеству. Онъ первый выразилъ свое удивленіе.

— Какъ, отчего же это непремнно отдавать его священнику? сказалъ онъ, смотря блиставшими отъ удивленія глазами и на мистера Глега, и мистера Дина, чтобъ подмтить, обнаруживаютъ ли они какіе-нибудь признаки пониманія.

— Да оттого, что священники лучшіе учителя, сколько я могу понять, сказалъ бдный мистеръ Тёливеръ, ухватывавшійся съ необыкновенною готовностью и упрямствомъ за первый доводъ, ему попадавшійся въ лабиринт этого курьёзнаго свта. Якобсъ, содержатель академіи, не священникъ, и онъ мальчику пользы никакой не сдлалъ, я ршился если отдать его въ школу, такъ отдать въ такую, которая не была бы похожа на академію Якобса. А этотъ мистеръ Стелингъ, сколько я могу понять, именно такой человкъ, какого мн надобно. И я отправлю къ нему моего мальчика къ иванову-дню, заключилъ онъ ршительнымъ тономъ, щелкнувъ но табакерк и понюхавъ табаку.

— Ну, вамъ придется платить залихватскій счетъ каждые полгода. Э, Тёливеръ! священники вообще имютъ очень-обширныя идеи, сказалъ мистеръ Динъ, набивая себ носъ табакомъ, что онъ обыкновенно длалъ, желая сохранить нейтральное положеніе.

— Какъ вы думаете, сосдъ Тёливеръ, выучитъ его священникъ отличить по виду хорошую пшеницу? сказалъ мистеръ Глегъ, любившій пошутить, и который, оставивъ дла, чувствовалъ, что ему было не только позволительно, но и прилично смотрть на дло съ забавной стороны.

— Видите, я уже составилъ свой планъ въ голов насчетъ Тома, сказалъ мистеръ Тёливеръ, остановившись посл этого объявленія и поднявъ свою рюмку.

— Если дадутъ мн сказать слово, а это бываетъ рдко, сказала мистрисъ Глегъ, съ тономъ горькаго упрека:— то я спросила бы: какого ожидать добра отъ ребенка, когда воспитываютъ его не по состоянію?

— Видите, сказалъ мистеръ Тёливеръ, несмотря на мистрисъ Глегъ, а обращаюсь къ муя:ской компаніи, я ршился пустить Тома по другой дорог. Я объ этомъ давно думалъ и ршился твердо, посл всего, что я видлъ у Гарлета съ сыномъ. Я хочу пустить его по такой дорог, гд ему капитала ненужно, и дамъ ему такое воспитаніе, съ которымъ онъ былъ бы даже подъ-стать адвокатамъ и меня понадоумилъ бы при случа.

Мистрисъ Глегъ испустила продолжительный горловый звукъ, который выражалъ жалость и презрніе.

— Гораздо было бы лучше для нкоторыхъ людей, сказала она посл этого введенія: — еслибъ они оставили адвокатовъ въ поко.

— Что же этотъ священникъ, начальникъ гимназіи, какъ въ Моркенс-Бюли? сказалъ мистеръ Динъ.

— Вовсе нтъ, сказалъ мистеръ Тёливеръ:— онъ не беретъ боле двухъ или трехъ воспитанниковъ, такъ-что, знаете, у него боле времени смотрть за ними.

— А! И покончитъ воспитаніе скоре: многому они не научатся, когда ихъ бездна, сказалъ дядя Пулетъ, чувствовавшій, что, наконецъ, онъ проникаетъ этотъ трудный вопросъ.

— Но вдь за то онъ потребуетъ боле платы — я увренъ, сказалъ мистеръ Глегъ.

— Да, да, сотнягу фунтовъ въ годъ — вотъ каково! сказалъ мистеръ Тёливеръ съ гордостью.— Но, вдь, знаете, это своего рода помщеніе капитала, воспитаніе Тома будетъ для него капиталъ.

— Это похоже на дло, сказалъ мистеръ Глегъ. Пожалуй, пожалуй, сосдъ Тёливеръ, вы, можетъ-быть, и правы, можетъ-быть, правы. А вотъ намъ, неучамъ, такъ лучше приберечь деньгу — не такъ ли, сосдъ Пулетъ?

Мистеръ Глегъ потиралъ колно и поглядывалъ очень-довольно.

— Мистеръ Глегъ, дивлюсь я на васъ, сказала его жена:— это очень-неприлично для человка вашихъ лтъ и вашего положенія.

— Что такое неприлично, мистрисъ Г.? сказалъ мистеръ Глегъ, пріятно подмигивая цлой компаніи:— мой новый синій фракъ, который надтъ на мн?

— Жалю о вашей слабости, мистрисъ Глегъ. Я говорю: неприлично шутить, когда, вы видите, вашъ родственникъ лзетъ въ петлю.

— Если вы разумете меня, сказалъ мистеръ Тёливеръ, замтно-раздраженный, то вамъ нечего безпокоиться обо мн: я съумю справиться съ моими длами, не тревожа другихъ людей.

— Господа! сказалъ мистеръ Динъ, благоразумно вводя въ разговоръ новую идею:— теперь я начинаю припоминать: мн кто-то сказалъ, что Уокимъ хочетъ отдать своего сына-горбуна священнику — не такъ ли, Сюзанъ? (обращаясь къ своей жен).

— Право я этого не знаю, сказала мистрисъ Динъ, снова сжимая свои губы. Мистрисъ Динъ была не таковская, чтобы принять участіе въ сцен, гд какъ-разъ попадешься подъ камень.

— Что жь, сказалъ мистеръ Тёливеръ, говоря теперь боле шутливымъ тономъ, чтобы показать мистрисъ Глегъ, что онъ не обращаетъ на нихъ никакого вниманія:— если Уокимъ думаетъ послать къ священнику, такъ ужь, будьте уврены, что я не даю здсь промаха. Уокимъ такая продувная каналья, онъ до мизинца знаетъ каждаго человка, съ кмъ только иметъ дло. Скажите мн только кто мясникъ Уокима, и я вамъ скажу, гд вамъ покупать вашу говядину.

— Да вдь у сына адвоката Уокима горбъ, сказала мистрисъ Пулетъ, которой все дло представлялось въ похоронномъ вид:— естественно, что онъ отдаетъ его священнику.

— Да, сказалъ мистеръ Глегъ, перетолковывая съ необыкновенною легкостью замчаніе мистрисъ Пулетъ:— вы это должны разсудить, сосдъ Тёливеръ: сынъ Уокима не станетъ заниматься дломъ. Уокимъ сдлаетъ джентльмена изъ бднаго малаго.

— Мистеръ Глегъ, сказала мистрисъ Г. тономъ, который доказывалъ, что негодованіе ея выльется, какъ ни желала бы она его закупорить:— держите-ка лучше вашъ языкъ за зубами. Мистеръ Тёливеръ знать не хочетъ ни вашего, ни моего мннія. Есть люди на свт, которые все знаютъ лучше всхъ.

— Да это, должно-быть, вы, если полагаться на ваши слова, сказалъ Тёливеръ, снова расходясь.

— Я ничего не говорю, сказала мистрисъ Глегъ саркастически — моего совта никогда не спрашиваютъ, я и не даю его.

— Такъ это въ первый еще разъ, сказалъ мистеръ Тёливеръ:— вы на совты только и щедры.

— Я была щедра на ссуды, если не на подарки, сказала мистрисъ Глегъ.— Есть люди, которымъ я дала деньги въ займы и которые, пожалуй, заставятъ меня еще раскаяваться, что я одолжила родственниковъ.

— Перестаньте, перестаньте, перестаньте! сказалъ мистеръ Глегь миролюбно, но это не удержало мистера Тёливера отъ отвта.

— Вдь дали вы деньги подъ закладную, почитай, сказалъ онъ, да и получаете съ родственника вашего пять процентовъ.

— Сестра! сказалъ мистрисъ Тёливеръ убдительно: — выпейте-ка вина и позвольте мн вамъ положить миндалю и изюму.

— Бесси, жалю я васъ, сказала мистрисъ Глегъ, съ выраженіемъ шавки, пользующейся случаемъ тявкнуть на человка, у котораго нтъ палки:— ну что тутъ толковать про миндаль съ изюмомъ.

— Помилуй Господи васъ, сестра Глегъ! не будьте такъ задорны, сказала мистрисъ Пулетъ, начиная слегка прихныкивать:— у васъ еще сдлается ударъ — такъ вы покраснли въ лиц, и еще посл обда, а мы вс только что сняли трауръ и уложили платья съ крпомъ — право такъ это нехорошо между сестрами.

— Надюсь, нехорошо, сказала мистрисъ Глегъ.— Вотъ до чего мы дожили: сестра приглашаетъ васъ нарочно къ себ, чтобы съ вами ссориться и всячески васъ порочить!

— Тише, тише Дженъ! будьте разсудительны, будьте разсудительны! сказалъ мистеръ Глегъ.

Но, пока онъ говорилъ, мистеръ Тёливеръ, который далеко не вылилъ своего сердца, снова расходился:

— Кто съ вами ссорится? сказалъ онъ:— это вы не оставляете людей въ поко, а вчно гложете ихъ. Никогда не сталъ бы я ссориться съ женщиною, помни она только свое мсто.

— Свое мсто, право! завизжала мистрисъ Глегъ.— Были люди получше васъ, мистеръ Тёливеръ, которые лежатъ теперь въ могил и которые обращались со мною съ большимъ уваженіемъ, нежели вы. Хоть и есть у меня мужъ, да онъ сидитъ-себ и равнодушно слушаетъ, какъ оскорбляетъ меня, кто не посмлъ бы этого сдлать, еслибъ одно лицо въ нашемъ семейств не унизило себя такою партіею.

— Ужь коли на то пошло, сказалъ мистеръ Тёливеръ, такъ моя семья никакъ не хуже вашей, а еще получше: въ ней нтъ по-крайней-мр бабы съ такимъ проклятымъ характеромъ.

— Ну! сказала мистрисъ Глегъ, подымаясь со стула:— я не знаю, вамъ, можетъ-быть, пріятно, мистеръ Глегъ, сидть и слушать, какъ проклинаютъ меня, но я минуты не останусь доле въ этомъ дом. Вы можете оставаться и пріхать домой въ кабріолет, а я пойду пшкомъ.

— Боже мой, Боже мой!.. сказалъ мистеръ Глегъ, меланхолическимъ тономъ, уходя за женою изъ комнаты.

— Мистеръ Тёливеръ, какъ это вы можете такъ говорить? сказала мистрисъ Теливеръ съ слезами на глазахъ.

— Пусть ее идетъ, сказалъ мистеръ Теливеръ, до того разгорячившійся, что никакія слезы уже не дйствовали на него: — пусть ее уходитъ, и чмъ скоре, тмъ лучше: въ другой разъ она не станетъ такъ много командовать.

— Сестра Пулетъ, сказала мистрисъ Теливеръ въ отчаяніи:— какъ вы думаете: не лучше ли вамъ пойти за нею и уговорить ее?

— Нтъ, лучше ужь оставьте, сказалъ мистеръ Динъ.— Въ другой разъ вы помиритесь.

— Такъ пойдемте, сестры, къ дтямъ, сказала мистрисъ Тёливеръ, осушая слезы.

Это предложеніе было совершенно-кстати. Когда женщины ушли, мистеръ Теливеръ почувствовалъ, какъ-будто атмосфера очистилась отъ несносныхъ мухъ. Ничто не было ему такъ къ сердцу, какъ бесда съ мистеромъ Диномъ, который, по природ своихъ занятій, очень-рдко могъ доставлять ему это удовольствіе. Онъ считалъ мистера Дина самымъ свдущимъ человкомъ между своими знакомыми къ тому же, языкъ у него былъ очень-острый, и это было не послднимъ достоинствомъ въ глазахъ, мистера Тёливера, который также имлъ наклонность, хотя неразвитую, къ острот. И теперь, съ уходомъ женщинъ, они могли приняться за свой серьёзный разговоръ, который не станутъ прерывать пустяками. Они могли обмняться своими мыслями о герцог Веллингтон, котораго поведеніе, въ-отношеніи католическаго вопроса, бросало совершенно новый свтъ на его характеръ, и говорить съ пренебреженіемъ о его ватерлооской побд, никогда онъ бы ее не выигралъ, не будь съ нимъ столько храбрыхъ англичанъ и не подоспй во-время Блюхеръ съ пруссаками. Здсь, однако, было между ними разногласіе, мистеръ Динъ нерасположенъ былъ отдать полной справедливости пруссакамъ: постройка ихъ кораблей и невыгодная операція съ данцигскимъ пивомъ не возвышали особенно его мннія о характер ихъ вообще. Побитый здсь, мистеръ Тёливеръ выражалъ свои опасенія, что никогда Англія не будетъ опять такою великою страною, какъ прежде, но мистеръ Динъ принадлежалъ къ фирм, которой обороту постоянно возражали и, естественно, веселе смотрлъ на настоящее время. Онъ могъ сообщить интересныя подробности о привоз товаровъ, преимущественно цинку и сырыхъ кожъ, которыя успокоивали воображеніе мистера Тёливера, отодвигая въ боле отдаленную будущность тяжелое время, когда Англія попадетъ въ руки радикаловъ и папистовъ, и достойному человку невозможно будетъ жить.

Дядя Пулетъ сидлъ и слушалъ, моргая, какъ разбирались эти важные вопросы. Онъ самъ не понималъ политики, считая это особеннымъ даромъ. По его мннію, герцогъ Веллингтонъ былъ человкъ какъ вс люди.

Глава VIII.

Мистеръ Тёливеръ обнаруживаетъ свою слабую сторону.

— Ну, да если сестра Глегъ потребуетъ своихъ денегъ, вдь вамъ трудно будетъ достать сейчасъ же пятьсотъ франковъ, сказала мистрисъ Тёливеръ въ этотъ вечеръ, съ грустью перебирая плачевныя событія цлаго дня.

Мистрисъ Тёливеръ тринадцать лтъ жила съ своимъ мужемъ и все-таки сохранила въ первобытной свжести странную способность возбуждать въ немъ чувства и мысли совершенно другія, нежели какія она имла въ виду. Есть умы, удивительно-долго сохраняющіе эту, свжесть, подобно тому, какъ старая золотая рыбка, повидимому, до конца удерживаетъ свою юношескую иллюзію, что она можетъ переплыть по прямому направленію черезъ стнки стеклянной банки. Мистрисъ Тёливеръ была милая рыбка въ своемъ род, въ продолженіе тринадцати лтъ она постоянно ударялась о непроницаемую середину, и каждый разъ принималась за ту же штуку съ прежнею энергіею.

Ея замчаніе, напротивъ, убдило мистрисъ Тёливера, что для него вовсе нетрудно достать пятьсотъ франковъ. И когда мистрисъ Тёливеръ начала особенно приставать къ нему, чтобъ узнать, какъ онъ ихъ достанетъ, не закладывая мельницы и дома (чего, онъ говорилъ, никогда онъ не сдлаетъ), потому-что люди теперешняго времени не такъ-то охотно даютъ деньги безъ обезпеченія, мистеръ Тёливеръ, разгорячившись, объявилъ, что мистрисъ Глегъ, если ей угодно, можетъ хоть сейчасъ потребовать своихъ денегъ: онъ ихъ заплатитъ ей. Онъ не намренъ быть рабомъ сестеръ своей жены. Если человкъ взялъ жену изъ семейства, гд была цлая ватага бабъ, то ему приходилось оттерпливаться. Но мистеръ Тёливеръ не намренъ былъ терпть.

Мистрисъ Тёливеръ всплакнула потихоньку, надвая свой ночной чепчикъ, но потомъ она погрузилась въ спокойный сонъ, убаюканная мыслью, что завтра она переговоритъ объ этомъ съ своею сестрою Пулетъ, къ которой она завтра же собиралась пить чай съ дтьми. Не то, чтобъ она предвидла какой-нибудь результатъ отъ этого разговора, но прошедшія событія все-таки какъ-то перемняться, если пожалуешься на нихъ.

Ея мужъ не могъ скоро заснуть, онъ также думалъ о визит, который онъ намренъ былъ сдлать завтра, и его мысли не были такъ неопредленны и успокоительны, какъ его дражайшей половины.

Мистеръ Тёливеръ, когда онъ былъ подъ вліяніемъ сильнаго чувства, дйствовалъ съ быстротою, повидимому несоотвтствующею тяжелому сознанію, что вс дла людскія были страшная кутерьма, которое управляло его поведеніемъ въ боле-хладнокровныя минуты, но въ дйствительности между этими, очевидно противоположными явленіями, существовала вроятно, прямая связь. Я замтилъ, всего лучше увриться, что мотокъ запутанъ, если поспшно потянуть первую попавшуюся нитку. Благодаря этой быстрот, мистеръ Тёливеръ на слдующій день былъ на кон, сейчасъ же посл обда (онъ не страдалъ худымъ пищевареніемъ) и отправился въ Басестъ къ своей сестр, Массъ и ея мужу. Ршившись заплатить мистрисъ Глегъ занятыя у ней пятьсотъ фунтовъ, онъ естественно вспомнилъ, что у него былъ вексель въ триста фунтовъ на его шурина Масса, и если этотъ шуринъ заплатилъ бы деньги въ срокъ, то это облегчило бы затрудненіе, съ которымъ была сопряжена отважная ршительность мистера Тёливера въ глазахъ слабыхъ людей, непремнно желающихъ знать, какимъ образомъ еще сдлается дло прежде, нежели они совершенно уврятся, что оно можетъ быть легко сдльно.

Мистеръ Тёливеръ былъ не въ новомъ и не въ особенно-поразительномъ положеніи, на которое, подобно всмъ каждодневнымъ событіямъ, оказываетъ свое дйствіе въ продолженіе извстнаго времени, вс думали, что онъ гораздо богаче, нежели онъ былъ дйствительно. И такъ, какъ мы часто усвоиваемъ себ, мннія о насъ свта, то и онъ обыкновенно думалъ о банкротств и разореніи съ такимъ же отдаленнымъ чувствомъ сожалнія, съ какимъ выслушиваетъ сухощавый, долгошейный господинъ, что его толстаго, короткошейнаго сосда хватилъ параличъ. Онъ привыкъ выслушивать очень-пріятныя шуточки надъ своею мельницею и землею, и онъ дйствительно былъ самъ убжденъ, что онъ человкъ съ большимъ состояніемъ. Эти шуточки придавали особенный букетъ его рюмк вина въ базарные дни, и только когда наступило время платить полугодовые проценты, мистеръ Тёливеръ припоминалъ, что на его завидной собственности былъ долгъ въ дв тысячи фунтовъ. Конечно, этотъ долгъ былъ не совсмъ его вина, тысяча фунтовъ принадлежала его сестр и онъ долженъ былъ выплатить ихъ, при ея замужств, потомъ, ежели у человка такіе сосди, которые затваютъ съ нимъ процесъ, то едва-ли найдутся у него средства заплатить долгъ, особенно, когда онъ пользуется добрымъ мнніемъ между своими знакомыми, всегда готовыми занять у него сто фунтовъ подъ высокое обезпеченіе честнаго слова, нестоящее даже вексельной бумаги. У нашего друга, мистера Тёливера, было много добрыхъ струнъ: онъ не любилъ отказывать на-отрзъ даже сестр, которая не только явилась въ этотъ свтъ совершенно-излишнимь созданіемъ, какъ сестра, и была причиною залога имнія, но еще вышла замужъ и, въ заключеніе своихъ ошибокъ, родила недавно восьмаго ребёнка. Мистеръ Тёливеръ зналъ, что это была его слабая сторона, но онъ извинялъ себя, говоря, что бдная Гритта была двка пригожая, прежде нежели она вышла замужъ за Масса, онъ это говаривалъ иногда съ слабымъ дрожаніемъ голоса. Но въ это утро онъ былъ въ расположеніи духа боле-приличномъ человку дловому и, прозжая проселками Басеста, съ глубокими колеями, онъ раздражилъ себя на сколько было необходимо противъ Мосса, который былъ человкъ безъ капитала, у котораго безпрестанно случался то падежъ, то неурожай и который вязъ все глубже-и-глубже, чмъ боле помогали вы ему выкарабкаться изъ грязи. Ему еще сдлаетъ это пользу, вмсто вреда, если онъ будетъ принужденъ достать триста фунтовъ, онъ будетъ пошустре и опять не наглупитъ съ своею шерстью, какъ онъ сдлалъ это въ прошедшемъ году, короче: мистеръ Тёливеръ былъ черезчуръ-добрымъ шуриномъ, онъ запустилъ проценты за два года, а Моссъ и думаетъ, пожалуй, что у него никогда не спросятъ капитала. Но мистеръ Тёливеръ ршился не потакать доле такимъ безпорядочнымъ людямъ, а поздка но басетскимъ проселкамъ едва-ли потрясла бы твердую ршительность человка и смягчила бы его сердце. Глубокіе слды подковъ, оставленные въ самое грязное зимнее время, встряхивали его безпрестанно, вызывая отрывистыя, но сильныя проклятія противъ отца адвокатовъ, который, своимъ копытомъ, или какъ-нибудь иначе, былъ виноватъ въ этомъ состояніи дорогъ, а огромное протяженіе невоздланной земли, цлыя мили испорченныхъ изгородей, обращавшіе его вниманіе, хотя они и не принадлежали къ ферм его шурина Мосса, сильно предубждали его противъ этого несчастнаго земледльца. Если эта невоздланная земля и не была его, то она могла быть его: цлый Басестъ былъ таковской, по мннію мистера Тёливера, это былъ нищенскій приходъ, а мнніе мистера Теливера, конечно, имло основаніе. Въ Басест была жалкая дорога, жалкая земля, жалкій землевладлецъ, нежившій на своей земл, жалкій ректоръ, также нежившій въ своемъ приход, и нищій полукюратъ {Ректоръ — приходскій священникъ, пользующійся всми доходами съ прихода и очень-часто нанимающій для исполненія своихъ обязанностей другаго священника, который называется кюратомъ.}, который былъ еще жалче его. Если кто-нибудь, врующій въ возможность человческаго ума восторжествовать надъ обстоятельствами, сталъ бы утверждать, что обитатели Басеста, несмотря на это, могли быть недгоженными людьми, то я ничего не могу привести противъ этого отвлеченнаго предложенія, я знаю только, что на дл умственныя способности басетскаго человчества были въ полной гармоніи съ обстоятельствами. Грязные проселки, поросшіе травою, казалось, для непривычнаго глаза, никуда не вели, а только сходились между собою, на-самомъ-дл выводили посл долгаго терпливаго странствія на большую дорогу, хотя ноги многихъ баситцевъ чаще пшешествовали по нимъ къ центру разгула, извстнаго подъ формальнымъ названіемъ ‘Маркиза Гранби’, но который обычные изъ постителей называли ‘Дикасоновъ кабачокъ’. Большая, низкая комната съ поломъ, усыпаннымъ пескомъ, прокислый запахъ табаку, нсколько измненный букетомъ пивныхъ поддонковъ, самъ мистеръ Дикасонъ, стоявшій, облокотившись у притолки, съ меланхолически-прыщеватымъ лицомъ, и такъ же мало гармонировавшій съ дневнымъ свтомъ, какъ вчерашній, оплывшій огарокъ — все это невидимому не являлось въ очень-увлекательной форм соблазна, но большинство мужчинъ въ Басест находило это очень-соблазнительнымъ, проходя мимо заведенія около четырехъ часовъ въ зимній полдень, и если чья-нибудь жена хотла особенно доказать, что ея мужъ не былъ искателемъ удовольствій, то она приводила, какъ самое сильное убжденіе, что ея мужъ отъ одного духова-дня до другого не тратилъ шилинга у Дикасона. Мистрисъ Моссъ часто говорила это про своего мужа, когда ея братъ былъ расположенъ, какъ, напримръ, сегодня, обвинять его. И конечно, мистеръ Тёливеръ далеко не былъ обезоруженъ видомъ воротъ фермы, которыя повалились на одну сторону, къ явной опасности ногъ его собственныхъ и лошадиныхъ, когда онъ попробовалъ открыть ихъ своею тростью, какъ это бываетъ обыкновенно съ воротами, у которыхъ недостаетъ верхней петли. Онъ собирался уже спшиться и повести свою лошадь по грязи на дворъ фермы, изрытый ямами и грустно-отненный деревянными строеніями, къ полуразвалившемуся дому, стоявшему на возвышенной дорожк, но появленіе пастуха во-время дало ему возможность остаться при своемъ намреніи не сходить съ лошади во все продолженіе своего посщенія. Если человкъ хочетъ показаться суровымъ, то Пусть онъ не сходитъ въ сдла и говоритъ съ этой высоты, окидывая взоромъ отдалённый горизонтъ и по возможности избгая встрчи съ жалобными глазами. Мистрисъ Моссъ услышала стукъ копытъ лошади, и когда братъ ея въхалъ, она была уже у дверей кухни съ томною улыбкою на лиц и черноглазымъ ребенкомъ на рукахъ. Лицо мистрисъ Моссъ представляло слабое сходство съ ея братомъ, пухленькая ручонка ребёнка, трепавшая ее по щек, еще сильне обнаруживала ей худобу.

— Какъ я рада васъ видть, братъ! сказала она съ любовью.— Я не ожидала васъ сегодня. Какъ вы поживаете?

— О! Такъ-себ, мистрисъ Моссъ, такъ-себ, отвчалъ ея братъ холодно, какъ-будто это было неприлично для нея сдлать ему подобный вопросъ.

Она сейчасъ же увидла, что ея братъ не былъ въ хорошемъ расположеніи Духа: онъ называлъ ее мистрисъ Моссъ только, когда онъ былъ сердитъ, или когда они встрчались въ гостяхъ. Но она думала: это было совершенно въ порядк, чтобъ бдныхъ обрывали. Мистрисъ Моссъ не врила въ равенство между людьми, это была терпливая, плодовитая женщина съ любящимъ сердцемъ.

— Я полагаю, вашего мужа нтъ дома? прибавилъ мистеръ Тёливеръ, посл важнаго молчанія, впродолженіе котораго, выбжало еще четверо дтей, какъ цыплята за насдкою, вдругъ исчезнувшей изъ курятника.

— Нтъ, сказала мистрисъ Моссъ:— онъ въ пол. Джорджъ, сбгай сейчасъ же и скажи отцу, что дядя пріхалъ. Слзайте-ка, братъ, съ лошади, да войдите перекусить чего-нибудь.

— Нтъ, нтъ, я не могу зайти, я долженъ сейчасъ же хать домой, сказалъ мистеръ Тёливеръ, смотря въ даль.

— А какъ здоровье мистрисъ Тёливеръ и дтей? сказала мистрисъ Моссъ, смиренно, не смя приставать съ своимъ приглашеніемъ.

— О! такъ-себ. Томъ поступаетъ посл иванова-дня въ новую школу, такой расходъ мн, не приходится теперь оставлять деньги въ чужихъ рукахъ.

— Еслибъ вы были такъ добры и отпустили, дтей когда-нибудь повидаться съ двоюродными братьями и сестрами: моимъ ребятишкамъ такъ хочется видть ихъ, двоюродную сестру Магги. Вдь я ея крестная мать и люблю такъ ее, мы бы потшили ее, какъ могли по нашему состоянію. Я знаю, она любитъ бывать у насъ, она такое ласковое дитя, и какъ она остра и умна!

Еслибъ мистрисъ Моссъ была самая хитрая женщина, а не такая простая душа, то она не могла бы выдумать ничего лучше, чтобъ преклонить своего брата, какъ начать хвалить Магги. Рдко находилъ онъ людей, которые бы охотно расточали похвалы его двочк, ему самому обыкновенно приходилось выставлять ея достоинства. Но Магги всегда была особенно-любезна у своей тётки Моссъ: это была ея Альзиція {Заповдное мсто въ Лондон, бывшее нкогда убжищемъ воровъ, мошенниковъ и должниковъ.}, гд она была вн закона: если она что-нибудь ломала, или грязнила свои башмаки, или рвала свое платье, то тётка Моссъ не обращала вниманія на эти вещи. Противъ его воли глаза мистера Тёливера приняли боле кроткое выраженіе и онъ, не отвертываясь отъ сестры, сказалъ:

— Ей! она любитъ васъ боле другихъ тётокъ, я полагаю. Она пошла въ нашу семью: въ ней нтъ ничего похожаго на мать.

— Моссъ говоритъ, что она совершенно, какъ я была, сказала мистрисъ Моссъ:— хотя никогда я не была такая острая и такая охотница до книгъ. Но я думаю, моя Лиза похожа на нее: она вострушка. Поди сюда, Лиза, моя милая, дай дяд посмотрть на тебя. Онъ едва-узнаетъ тебя — такъ быстро ты растешь.

Лиза, черноглазая двочка, семи лтъ, смотрла очень-застнчиво, когда мать выдвинула ее впередъ. Маленькіе Моссы очень боялись своего дяди изъ дорнкотской мельницы. По огню и выразительности она не могла сравниться съ Магги, такъ-что сходство между двумя не могло совершенно льстить отеческой любви мистера Тёливера.

— Да, она похожа немного, сказалъ онъ, глядя съ любовью на маленькую фигуру, въ запачканомъ передник.— Об он вышли въ нашу мать. Довольно-таки у васъ двочекъ, Грити, прибавилъ онъ съ тономъ сожалнія и вмст упрека.

— Четыре, Господь съ ними, сказала мистрисъ Моссъ со вздохомъ, разглаживая волосы Лизы по обимъ сторонамъ лба.— Столько же, сколько мальчиковъ. У каждой есть по брату.

— А! Но он сами должны пробивать себ дорогу, сказалъ мистеръ Тёливеръ, чувствуя, что его суровость уступала и стараясь подержать ее хорошимъ намекомъ.— Он не должны полагаться на своихъ братьевъ.

— Нтъ, но, я надюсь, братья будутъ любить ихъ бдныхъ и не забудутъ, что они вышли отъ одного отца и матери: мальчики отъ этого не станутъ бдне, сказала мистрисъ Моссъ, торопливо разгараясь, какъ на половину потухшій огонь.

Мистеръ Тёливеръ ударилъ слегка лошадь по боку, потомъ остановилъ ее и сказалъ сердито: ‘ну ты, стой смирно!’ къ величайшему удивленію ни въ чемъ невиноватаго животнаго.

— И чмъ больше ихъ, тмъ горяче они должны любить другъ друга, продолжала мистрисъ Моссъ, смотря наставительно на своихъ дтей. Но потомъ она обратилась къ брату и сказала:— я надюсь, вашъ мальчикъ будетъ хорошимъ братомъ для своей сестры, хотя ихъ только двое, какъ были мы съ вами, братъ.

Эта стрла пронзила прямо въ сердце мистера Тёливера. У него не было особенно-быстраго воображенія, но мысль о Магги не оставляла его и онъ сейчасъ началъ сравнивать свои отношенія къ сестр съ отношеніями Тома къ Магги. Что, если его двчонка станетъ бдствовать и Томъ будетъ жестокъ съ нею?

— Да, да, Грити, сказалъ мельникъ съ большою мягкостью въ голос:— но я всегда длалъ для васъ, что могъ, прибавилъ, какъ-бы ограждая себя отъ упрека.

— Я не отвергаю этого, братъ, я не какая-нибудь неблагодарная, сказала бдная мистрисъ Моссъ, которую хозяйство и дти до того истомили, что у нея не оставалось уже силы для самолюбія. Да вотъ и мужъ. Какъ долго вы пропадали, Моссъ?

— Долго? сказалъ мистеръ Моссъ обиженнымъ тономъ, едва переводя дыханіе.— Я бжалъ всю дорогу. Что же вы не сойдете съ лошади, мистеръ Тёливеръ?

— Пожалуй, я слзу и поговорю съ вами въ саду, сказалъ мистрисъ Тёливеръ, чувствуя, что онъ обнаружитъ боле твердости, если не будетъ тутъ сестры.

Онъ сошелъ съ лошади и отправился въ садъ вмст съ мистеромъ Моссомъ, къ старому кипарису, между тмъ, какъ сестра его стояла, хлопая ребенка по спин и задумчиво глядя въ слдъ имъ.

Появленіе ихъ подъ кипарисомъ перепугало многихъ куръ, рывшихся въ пыльной земл, и он сейчасъ же разлетлись съ большимъ шумомъ и кудахтаньемъ. Мистеръ Тёливеръ слъ на скамью и, постукавъ съ любопытствомъ тростью, какъ-будто онъ подозрвалъ въ изб пустоту, открылъ бесду, замчая бранчивнмъ голосомъ:

— Что это, я вижу, опять у васъ пшеница въ этомъ углу, и ни зерна удобренія. Добра вамъ отъ нея не будетъ въ этотъ годъ.

Мистеръ Моссъ, когда женился на миссъ Тёливеръ, считался красавцемъ въ Басест, но теперь онъ недлю не брился и глядлъ такъ же горько и безнадежно, какъ рабочая лошадь. Онъ отвчалъ терпливо:

— Что жь, бдные фермеры, какъ ея, длаютъ, что могутъ. Они должны предоставить тмъ, у кого есть для потхи деньги, зарывать на половину столько же, сколько они намрены получить изъ нея.

— Не знаю, кому охота играть деньгами, разв тмъ, кто занимаетъ ихъ и не платитъ процентовъ, сказалъ мистеръ Тёливеръ, желая затять легонькую ссору. Это и было самымъ естественнымъ предлогомъ, чтобы потребовать денегъ.

— Знаю, что я промедлилъ съ процентами, сказалъ мистеръ Моссъ:— да у меня была такая неудача съ шерстью прошедшій годъ, къ тому еще болзнь жены, такъ что-дла вышли хуже обыкновеннаго.

— Да, проворчалъ мистеръ Тёливеръ, есть люди, у которыхъ дла всегда идутъ худо. Пустой мшокъ не будетъ стоять прямо.

— Не знаю, какую вину вы находите во мн, мистеръ Тёливеръ, сказалъ мистеръ Моссъ съ упрекомъ:— знаю только, рдкой поденьщикъ работаетъ, какъ я.

— Что въ этомъ за польза? сказалъ мистеръ Тёливеръ рзко:— когда человкъ женится и не иметъ другаго капитала для своей фермы, кром женинова приданнаго? Съ самаго начала я былъ противъ этой свадьбы, но оба вы не хотли слушать меня. Я не могу оставлять доле своихъ денегъ въ чужихъ рукахъ: я долженъ заплатить пятьсотъ фунтовъ мистрисъ Глегъ, и потомъ такой расходъ съ Томомъ, что я самъ, почитай, концы съ концами не сведу, даже если и все свое верну назадъ. Вы должны постараться заплатить мн мои триста фунтовъ.

— Если вы этого непремнно требуете, сказалъ мистеръ Моссъ бёзнадежно, такъ уже лучше продать все съ аукціона, да и разомъ покончить. Мн придется, спустить весь скотъ, чтобъ разсчитаться съ вами и съ помщикомъ.

Бдные родственники, безспорно, имютъ удивительную способность раздражать насъ, самое существованіе ихъ намъ кажется совершенно излишнимъ, и они всегда во всемъ виноваты. Мистеръ Тёливеръ усплъ раздражить себя противъ мистера Мосса на сколько онъ этого желалъ, и могъ сказать довольно-сердито, подымаясь съ своего мста:

— Длайте, какъ можете, я не могу найти денегъ про всякаго, я долженъ думать о своемъ дл и о своей собственной семь. Я не могу доле оставлять денегъ въ чужихъ рукахъ. Извольте-ка приготовить деньги, да поскоре.

Мистеръ Тёливеръ ушелъ вдругъ изъ-подъ дерева, досказавъ послднюю фразу и, не оглянувшись на мистера Мосса, отправился прямо въ двери кухни, гд старшій сынъ держалъ его лошадь, а сестра ожидала въ тревог, которую ребенокъ поводимому старался разсять своимъ милымъ лепетаньемъ и водя пальчиками по ея истомленному лицу. У мистрисъ Моссъ было восьмеро дтей, но она не могла еще примириться съ потерею близнечиковъ. Мистеръ Моссъ думалъ, что смерть ихъ была не безъ утшенія.

— Что же вы не зайдете, братъ? сказала она, смотря заботливо на своего мужа, который шелъ медленно, между-тмъ, какъ мистеръ Тёливеръ уже занесъ свою ногу, въ стремя.

— Нтъ, нтъ, прощайте, сказалъ онъ, поворачивая лошадь и узжая прочь.

Мистеръ Тёливеръ вполн сохранилъ свою ршимость, възжая за ворота и пока онъ халъ по проселку, изрытому колеями, но, не дозжая поворота, за которымъ уже терялись изъ виду полурзвалившіяся строенія фермы, казалось, онъ былъ пораженъ внезапною мыслью. Онъ остановилъ лошадь, простоялъ спокойно на одномъ мст минуты дв или три, печально покачивая головою со стороны на сторону, какъ-будто передъ нимъ подымался какой-то горестный предметъ. Очевидно посл этого порыва мистеръ Тёливеръ предался своей иде, что этотъ свтъ былъ сущая кутерьма. Онъ поворотилъ лошадь и медленно похалъ назадъ, обнаруживая теперь чувство, которое побудило его къ этому движенію, и говоря вслухъ: ‘бдная двчонка! у ней никого не будетъ, кром Тома, когда меня не станетъ’.

Маленькіе Моссы замтили возвращеніе мистера Тёливера и сейчасъ же побжали съ этою важною новостью къ своей матери. Мистрисъ Моссъ была опять у дверей, когда ея братъ подъхалъ. Было замтно, что она плакала, но укачивала теперь своего ребенка на рукахъ и не обнаруживала особенныхъ признаковъ печали, когда ея братъ взглянулъ на нея, но только сказала:

— Мужъ опять ушелъ въ поле. Нуженъ онъ вамъ, братъ?

— Нтъ, Грити, нтъ, сказалъ мистеръ Тёливеръ нжнымъ тономъ.— Не крушись, моя милая — вотъ и все. Я какъ-нибудь обойдусь безъ денегъ, только вы должны быть пошустре впередъ.

Слезы снова выступили у мистрисъ Моссъ отъ этой неожиданной доброты, и она ничего не могла сказать.

— Ну, ну, двчонка моя прідетъ къ вамъ, я самъ привезу ее и Тома, прежде нежели онъ поступитъ въ школу. Не печальтесь… Я всегда буду для васъ добрымъ братомъ.

— Благодарю васъ, братъ, за ласковое слово, сказала мистрисъ Моссъ, осушая слезы, потомъ, обращаясь къ Лиз, она прибавила:

— Поди принеси окрашенное яичко для Магги.

Лиза убжала и вскор вернулась съ небольшимъ бумажнымъ сверткомъ.

— Оно сварено въ крутую, братъ, и окрашено въ ласкуткахъ — такое хорошенькое! Я нарочно приготовила его для Магги. Возьмите его, пожалуйста, въ карманъ.

— Да, да, сказалъ мистеръ Тёливеръ, кладя его осторожно въ боковой карманъ.— Прощайте.

И такимъ образомъ почтенный мельникъ вернулся назадъ по бассетскимъ проселкамъ, затрудняясь еще боле, чмъ прежде, въ средствахъ, но все-таки съ сознаніемъ, что онъ вывернулся изъ опасности. Ему пришло въ голову, что еслибъ онъ былъ жестокъ своей сестр, то Магги пришлось бы впослдствіи терпть отъ Тома, когда не будетъ боле ея отца, который бы заступился за нея. Люди простые, подобные нашему другу мистеру Тёливеру, часто облекаютъ самыя невинныя чувства въ ошибочныя идеи, и такъ онъ объяснялъ себ, почему его любовь къ своей двчонк увеличила его привязанность къ сестр.

ГЛАВА IX.

Гарум-Ферзъ.

Между-тмъ, какъ возможныя въ будущности несчастія Магги занимали ея отца, она сама испытывала только горе настоящаго времени. Дтство не иметъ предчувствій, но за то оно и не иметъ въ утшеніе воспоминаній о прошедшемъ гор.

Дйствительно, день начался невесело для Магги. Удовольствіе свиданія съ Люси и пріятная перспектива посщенія Гарум-Ферза, гд она услышитъ органчикъ дяди Пулетъ, были отравлены еще съ одиннадцати часовъ утра приходомъ парикмахера изъ Сент-Огса, который отзывался въ самыхъ строгихъ выраженіяхъ о состояніи ея волосъ, перебирая ея обчакрыжанные локоны одинъ за другимъ, съ словами: ‘полюбуйтесь сюда! тётъ-тётъ-тётъ!’ и придавая имъ особенное выраженіе жалости, соединенной съ пренебреженіемъ. Для Магги это былъ самый строгой приговоръ общественнаго мннія. Мистеръ Рапитъ, парикмахеръ, съ своими напомаженными кудрями, подымавшимися вверхъ волною, въ вид огненнаго языка на надгробной урн, былъ для нея въ эту минуту самымъ страшнымъ человкъ между ея современниками, и она готова была закаяться не заходить даже во всю жизнь въ его улицу въ Сент-Огсъ.

Кром-того, приготовленіе къ вызду всегда было важнымъ дломъ въ семейств Додсоновъ. Мара получила приказаніе вычистить комнату мистрисъ Тёливеръ часомъ ране обыкновеннаго, чтобъ можно было вынуть лучшее платье загодя, не откладывая до послдней минуты, какъ бываетъ въ семействахъ, не съ такими строгими правилами, которыя никогда не подвертывали завязокъ чепчика, ничего не укладывали въ чайной бумаг, и въ которыхъ чувства особеннаго уваженія къ праздничнымъ платьямъ не проникало ума. Уже въ двнадцать часовъ мистрисъ Тёливеръ облеклась въ свой выздной туалетъ, прикрывъ себя снаружи суровымъ полотнянымъ фартукомъ, какъ-будто она была атласная мёбель, которая могла пострадать отъ мухъ, Магги хмурилась и повертывала плечами, стараясь, какъ бы вылзти изъ колючей обшивки, между-тмъ, какъ мать увщавала ее, говоря ‘перестань, Магги, моя милая, не гляди такимъ уродомъ!’ Щеки Тома особенно рдли подъ-стать его лучшей синей пар, которую онъ носилъ съ приличнымъ спокойствіемъ, отстоявъ, посл продолжительнаго спора, самый интересный для себя пунктъ въ туалет, онъ переложилъ въ карманы своего новаго платья всякую дрянь, которую онъ обыкновенно носилъ съ собою каждый день.

Что касается Люси, то она была такъ же красива и такъ же опрятна, какъ и вчера: съ ея платьемъ никогда ничего не случалось, никогда оно не безпокоило ее, такъ-что она смотрла съ жалостью и удивленіемъ, какъ Магги дулась и извивалась подъ своею обшивкою. Магги, конечно, оборвала бы ее, еслибъ ее не удерживало воспоминаніе о вчерашнемъ униженіи, которое она терпла изъ-за своихъ волосъ. Теперь она только вертлась, дулась и капризничала надъ карточными домиками, которые позволено имъ было строить въ ожиданіи обда: это было самое приличное занятіе для мальчиковъ и двочекъ въ праздничномъ плать. Томъ строилъ удивительныя пирамиды, но Магги никакъ не удавалось накрыть свои домики кровлею, такъ всегда было во всемъ, что надлала Магги, и Томъ вывелъ отсюда заключеніе, что двочки были ни на что неспособны. Но Люси была удивительно-ловка: она обращалась такъ легко съ картами, перебирала ихъ такъ нжно, что Томъ восхищался ея домиками такъ же точно, какъ и своими собственными, тмъ боле, что она его просила выучить ее. Магги также восхищалась бы домиками Люси и бросила бы свои неудачныя попытки, чтобъ любоваться на ея искусство безъ малйшей зависти, еслибъ она такъ не досадовала на свою обшивку, еслибъ Томъ не смялся надъ нею такъ презрительно, когда валились ея домики, и не называлъ ее ‘глупою’.

— Не смйся надо мною, Томъ! сказала она сердито:— я не дура. Я знаю многое, чего ты не знаешь.

— Скажите пожалуйста, миссъ горячка! Никогда я не буду таковъ, какъ ты, злющая гримасница. Люси не длаетъ этого. Люблю Люси лучше тебя, хотлъ бы я, чтобъ Люси была моя сестра.

— Гршно и жестоко желать этого, сказала Магги, вскакивая поспшно съ своего мста на полу и опрокидывая удивительную пагоду, выведенную Томомъ. Права, она и не думала этого сдлать, но улика была противъ нея, и Томъ поблднлъ отъ злости, хотя не сказалъ ничего. Онъ бы ее ударилъ, еслибъ онъ не зналъ, что бить двочку было подло, а Томъ Тёливеръ ршился никогда не длать ничего подлаго.

Магги стояла въ недоумніи и ужас, между-тмъ, какъ Томъ всталъ съ рода блдный и ушелъ прочь отъ развалинъ своей пагоды, Люси глядла молча, какъ котенокъ, переставшій на минуту лакать.

— О, Томъ! сказала Магги, наконецъ, идя на встрчу ему:— я не думала опрокинуть ее, право, право, я не думала.

Томъ не обратилъ на нея вниманіе, но, вмсто того, взялъ дв или три горошины изъ своего кармана и выстрлилъ ими ногтемъ большаго пальца въ окошко сначала безъ цли, подомъ съ желаніемъ попасть въ престарлую муху, безмысленно грвшуюся на солнышк, совершенно наперекоръ всмъ законамъ природы, которая выдвинула Тома, съ его горохомъ, на погибель этого слабаго созданія.

Такимъ-образомъ утро томительно тянулось для Магги, и постоянная холодность Тома во время прогулки ихъ мшала ей наслаждаться свжимъ воздухомъ и солнечнымъ сіяніемъ. Онъ позвалъ Люси посмотрть на недостроенное птичье гнздо, безъ малйшаго желанія показать его Магги, онъ сдлалъ ивовый хлыстикъ для себя и для Люси, не предлагая такого же Магги. Люси сказала: ‘можетъ быть Магги хочется хлыстика’, но Томъ какъ-будто не слыхалъ.

Видъ павлина, распустившаго свой хвостъ на забор гумна, когда они достигли Гарум-Ферза, на-время облегчилъ, однакожъ, ея умъ отъ всхъ печалей. Это было только началомъ великолпныхъ диковинокъ, которыми они пришли любоваться въ Гарум-Ферзъ. Вся живность на этой ферм была чудесная, здсь были хохлатыя цесарки съ пятнышками, фрисландскія куры съ перьями, завернутыми въ противную сторону, гвинейскія куры, ронявшія свои красивыя перышки, зобатые голуби и ручная сорока, даже козелъ и удивительная собака на цпи, полубульдогъ, полуборзая, огромная, какъ левъ, потомъ здсь были везд блые палисады, блыя калитки, блестящіе флюгера всхъ рисунковъ, дорожки, красиво-выложенныя камешками — все было необыкновенно въ Гарум-Ферз, и Томъ думалъ, что даже необыкновенная величина жабъ была только слдствіемъ этой общей необыкновенности, отличавшей владнія дяди Пулета, джентльмена фермера. Жабы, платившія ренту, естественно были поджары. Что касается дома, то онъ былъ не мене-замчателенъ, онъ состоялъ изъ корпуса и двухъ флигелей съ башнями и былъ покрытъ ослпительною блою штукатуркою.

Дядя Пулетъ видлъ изъ окошка, приближеніе ожидаемыхъ гостей и поспшилъ снять запоры и цпи съ парадной двери, которая постоянно оставалась въ этомъ осадномъ положеніи, изъ опасенія бродягъ, чтобъ они не польстились на стеклянный ящикъ съ чучелами птицъ, стоявшій въ передней. Тётка Пулетъ также появилась у дверей и, какъ только послышался голосъ сестры, сказала:

— Постойте, дти, ради Бога, Бесси, не допускайте ихъ къ порогу! Эй, Сали! принеси старый половикъ и пыльное полотенце вытереть имъ башмаки.

Половики у параднаго входа мистрисъ Пулетъ вовсе не для того были назначены, чтобъ обтирать ноги, самая скобка имла своего представителя, исполнявшаго ея грязную работу. Томъ особенно возставалъ противъ этого вытиранія ногъ, которое онъ считалъ всегда недостойнымъ мужчины. Онъ чувствовалъ, что это было началомъ непріятностей, съ которыми было сопряжено посщеніе тётки Пулетъ, гд онъ разъ принужденъ былъ сидть съ сапогами, обернутыми въ полотенца — фактъ достаточно-опровергающій, черезчуръ-поспшное заключеніе, будто пребываніе въ Гарум-Ферз доставляло большое удовольствіе молодому джентльмену, любившему животныхъ, то-есть любившему бросать въ нихъ каменьями.

Слдующая непріятность относилась до его спутницъ: это былъ подъемъ на полированную дубовую лстницу, коверъ который былъ свернуть и спрятанъ въ порожней спальн. Подъемъ по ея блестящимъ ступенькамъ могъ бы служить въ варварскія времена испытаніемъ, посл котораго только одна незапятнанная добродтель оставалась совершенно-невредимою. Привязанность Софи къ этой полированной лстниц навлекала ей горькіе упреки со стороны мистрисъ Глегъ, но мистрисъ Тёливеръ не отваживалась длать никакихъ замчаній, считая себя только совершенно-счастливою, когда она съ дтьми достигала совершенно благонадежно нижняго этажа.

— Мистрисъ Грей, Бесси, прислали мою новую шляпу, сказала мистрисъ Пулетъ трогательнымъ голосомъ, когда мистрисъ Тёливеръ поправляла свой чепчикъ.

— Не-уже-ли, сестра? сказала мистрисъ Тёливеръ съ видомъ большаго участія.— Ну, какъ она вамъ нравится?

— Вынимать, да укладывать вещи — только портить ихъ, сказала мистрисъ Пулетъ, вынимая связку ключей изъ кармана и смотря на нихъ пристально.— Но жаль будетъ, если вы уйдете не увидвъ ее. Почемъ знать, что не можетъ случиться.

Мистрисъ Пулетъ тихо покачала головою на это послднее замчаніе, которое заставило ее ршиться выбирать одинъ ключъ.

— Боюсь, хлопотно вамъ будетъ доставать ее, сестра, сказала мистрисъ Тёливеръ:— а хотлось бы взглянуть, какое она вамъ сдлала тульё.

Мистрисъ Пулетъ встала съ меланхолическимъ видомъ, отперла одну половинку очень-блестящаго шкапа, гд, пожалуй, вы могли бы поспшно подумать, находилась новая шляпка. Не тутъ-то было. Подобное предположеніе могъ бы сдлать человкъ только очень-поверхностно-знавшій вс обыкновенія семейства Додсоновъ. Мистрисъ Пулетъ искала въ этомъ шкапу вещь, которую легко было спрятать между бльемъ: это былъ ключъ отъ двери.

— Вамъ придется идти со мною въ парадную спальню, сказала мистрисъ Пулетъ.

— Дти могутъ идти съ нами, сестра? спросила мистрисъ Тёливеръ, которая видла, какъ этого хотли, Магги и Люси.

— Пожалуй, сказала тётка Пулетъ въ раздумьи:— оно будетъ врне, если он пойдутъ съ нами, а то он станутъ здсь все трогать, если ихъ оставить.

Итакъ, он отправились въ процесіи вдоль блестящаго скользкаго корридора, мрачно-освщеннаго черезъ полукруглое окошко, подымавшееся надъ закрытой ставнею: дйствительно, это было очень-торжественно. Тётка Пулетъ остановилась, отперла дверь, открывавшуюся во что-то еще боле-таниственное, нежели самый коридоръ: это была темная комната, въ которой вншній свтъ, слабо-проникавшій, обнаруживалъ какіе-то трупы, окутанные блыми саванами, вс прочіе предметы, ничмъ непокрытые, стояли вверхъ ногами. Люси ухватилась за платье Магги, и сердце Магги било тревогу.

Тётка Пулетъ отворила одну половину ставень и потомъ отперла гардеробъ съ меланхолическою разстановкою, которая была совершенно подъ-стать погребальной торжественности цлой сцены. Усладительный запахъ розовыхъ листьевъ, выходившій изъ гардероба, придавалъ особенную пріятность процесу распаковыванія, хотя появленіе шляпки изъ-подъ массы листовъ чайной бумаги не произвело достаточнаго впечатлнія на Магги, ожидавшую чего-то сверхъестественнаго. Но немногія вещи озадачили бы такъ мистрисъ Тёливеръ, она оглядывала шляпку кругомъ впродолженіе нсколькихъ минутъ въ глубокомъ молчаніи и потомъ сказала трагически:

— Ну, сестра, впередъ ни слова не стану говорить противъ полной тульи!

Это была важная уступка, и мистрисъ Пулетъ почувствовала ее, она чувствовала, что такая жертва не могла оставаться безъ вознагражденія.

— Хотите взглянуть, сестра, какъ она сидитъ? сказала она печально: — я поболе открою ставню.

— Пожалуй, если вамъ, сестра, не трудно снять чепчикъ, сказала мистрисъ Тёливеръ.

Мистрисъ Пулетъ сняла чепчикъ, обнаруживая коричневую шелковую шапочку съ накладными локонами, которую обыкновенно вы встрчали у зрлыхъ и благоразумныхъ женщинъ того времени, и, надвъ шляпку на голову, повернулась медленно кругомъ, какъ парикмахерская кукла, чтобъ мистрисъ Тёливеръ могла оглядть ее со всхъ сторонъ.

— Я думала, что этотъ бантъ на лвой сторон лишній, какъ вы находите, сестра? сказала мистрисъ Пулетъ.

Мистрисъ Тёливеръ посмотрла пристально на указанный пунктъ, и повернула голову на одну сторону.

— Нтъ, я думала такъ лучше, какъ есть. Если вы станете поправлять, сестра, будете раскаиваться.

— Правда, сказала тётка Пулетъ, снимая шляпку и глядя на нее задумчиво.

— Сколько она вамъ поставитъ за эту пшику, сестра? сказала мистрисъ Тёливеръ, которой умъ былъ занятъ теперь возможностью сочинить себ скромное подражаніе этому chef-d’oeuvre, изъ шелковаго остатка, который у нея былъ дома.

Мистрисъ Пулетъ свинтила свой ротъ, покачала головою и сказала шопотомъ:

— Пулетъ платитъ за нея, онъ сказалъ, чтобъ у меня была лучшая шляпка въ гарумской церкви.

Она начала медленно укладывать ее, и мысли ея, повидимому, приняли грустный оборотъ, потому-что она покачала головою.

— Ахъ! сказала она наконецъ:— кто знаетъ, можетъ-быть, мн не придется надть ее и двухъ разъ.

— Не говорите этого, сестра! сказала мистрисъ Тёливеръ.— Я надюсь, вы будете здоровы это лто.

— Ахъ! да вдь кто-нибудь можетъ умереть въ семь. Была же смерть вскор посл того, какъ я купила свою зеленую атласную шляпку. Двоюродный братъ Аботъ можетъ умереть: посл него придется носить крепъ по-крайней-мр полгода.

— Это было бы несчастье, сказала мистрисъ Тёливеръ, совершенно находя возможною такую кончину.— Удовольствія нтъ большаго носить шляпку на второй годъ, особенно, когда тульи такъ часто мняются: фасонъ не протянется и два лта.

— Ахъ! все такъ бываетъ на свт, сказала мистрисъ Пулетъ, запирая шляпку въ гардероб. Она пребывала въ молчаніи, разнообразя его только покачиваніемъ головы, пока он не вышли изъ таинственной комнаты и не вернулись опять въ ея комнату, потомъ она сказала, заливаясь слезами:

— Если вы, сестра, не увидите боле этой шляпки, пока я не умру и меня не схоронятъ, то вспомните, что я вамъ показала ее сегодня.

Мистрисъ Тёливеръ чувствовала, что ей должно показаться тронутою, но она была женщина полная, здоровенная и вовсе-неслезоточивая, она не могла такъ много плакать, какъ ея сестра Пулетъ, и часто чувствовала этотъ недостатокъ на похоронахъ. Вс усилія ея вызвать слезы ограничились однимъ каррикатурнымъ сжатіемъ мускуловъ лица. Магги смотрла на все это внимательно и сознавала, что съ шляпкою ея тётки была соединена печальная тайна, которую ей не открывали, какъ-будто она не могла ее понять по молодости, но которую она поняла непремнно — она была въ этомъ уврена, еслибъ ей только ее доврили.

Когда он сошли внизъ, дядя Пулетъ замтилъ съ нкоторою дкостью, что врно барыня его показывала свою шляпку и потому оставались он такъ долго наверху. Тому казался этотъ промежутокъ ещё продолжительне, потому-что онъ все время сидлъ въ очень-непріятномъ принужденіи на кончик софы, прямо противъ дяди Пулета, на него посматривавшаго своими срыми, моргавшими глазами и по-временамъ его называвшаго ‘молодой сэръ’.

— Ну, молодой сэръ, чему васъ учатъ въ школ? спросилъ его дядя Пулетъ.

Томъ посмотрлъ очень-простовато, провелъ рукою по лицу и отвтилъ:

— Не знаю.

Такъ непріятно было сидть tle--tte съ дядею Пулетъ, что Томъ не могъ даже смотрть на гравюры, висвшія на стен, на мухоловки и удивительные цвточные горшки. Онъ ничего не видлъ, кром штиблетовъ своего дяди. Не то, чтобъ Томъ особенно боялся умственнаго превосходства дяди, напротивъ, онъ ршилъ въ своемъ ум, что никогда не будетъ джентльменомъ-фермеромъ, потому-что онъ не хотлъ быть похожимъ на такого тонконогаго, глупаго малаго, каковъ былъ его дядя Пулетъ — ну чистая развареная рпа. Мальчикъ выглядитъ дурачкомъ часто не потому, чтобъ онъ былъ подъ особеннымъ вліяніемъ уваженія къ старшимъ, часто, пока вы стараетесь ободрять, предполагая, что онъ совершенно подавленъ превосходствомъ вашихъ лтъ и вашей мудрости, онъ думаетъ про васъ, что вы удивительный чудакъ. Я могу вамъ подсказать здсь только одно утшеніе, что, вроятно, греческіе мальчики думали то же самое про Аристотеля. Но когда вы успли усмирить ретивую лошадь, отдуть извощика, или когда у васъ ружье въ рукахъ, тогда эти застнчивые мальцы считаютъ васъ удивительнымъ характеромъ, вполн-достойнымъ уваженія, по-крайней-мр таковы были чувства Тома въ этомъ отношеніи. Въ самые нжные годы своего ребячества, когда еще кружевная оборка виднлась изъ-подъ его фуражки, онъ часто посматривалъ въ ршетчатую калитку, грозя пальчикомъ и ворча на овецъ, съ явнымъ желаніемъ внушить ужасъ въ ихъ удивленные умы, и съ ранняго возраста обнаруживалъ такимъ образомъ жажду господства надъ низшими животными, дикими и домашними, включая жуковъ, сосдскихъ собакъ и меньшихъ сестеръ, господства, считавшагося во вс вка необходимою принадлежностью человческаго рода. Теперь мистеръ Пулетъ здилъ верхомъ только на пони и былъ самымъ миролюбивымъ человкомъ въ-отношеніи опаснаго огнестрльнаго оружія, которое могло выпалить такъ, само-по-себ, безъ всякаго посторонняго желанія. Томъ такимъ образомъ сознавался одному изъ своихъ товарищей, на откровенной бесд, не безъ достаточнаго основанія, что дядя Пулетъ былъ себ-простофиля, замчая въ то же самое время, что онъ былъ очень-богатый человкъ.

Одно обстоятельство только облегчало tte—-tte съ дядею Пулетъ, онъ всегда держалъ при себ множество различныхъ лепешечекъ и пиперментовъ, и когда бесда шла вяло, онъ оживлялъ ее этого рода развлеченіемъ.

— Вопросъ: любите вы пиперменты, молодой сэръ? вызывалъ только безмолвный отвтъ, если его сопрождало самое предложеніе этого предмета.

Появленіе двочекъ внушило мистеру Пулету другое развлеченіе, въ вид пряниковъ, обильный запасъ которыхъ держалъ подъ замкомъ, для своей собственной забавы въ дождливое время, но когда у дтей уже было въ рукахъ соблазнительное лакомство, тётка Пулетъ объявила имъ свое желаніе, чтобъ они его не ли, пока не принесутъ подноса и тарелокъ, а то съ этими хрупкими пряниками весь полъ будетъ въ крошкахъ. Для Люси это еще было небольшое горе, пряникъ былъ такой красивый, что даже жалко было его сть, но Томъ выжидалъ удобнаго случая, и пока старшіе разговаривали, поспшно запихалъ его весь къ себ въ ротъ и жевалъ украдкою. Что касается Магги, то она, по обыкновенію, увлеклась гравюрою, представлявшею Улисса и Навзикаю, которую дядя Пулетъ купилъ за картинку библейскаго содержанія, уронила свой пряникъ и нечаянно раздавила его подъ ногою, къ величайшему огорченію тётки Пулетъ. Магги сознавала свою немилость и начала отчаяваться, что не услышитъ сегодня табакерки съ музыкой, ей-пришло въ голову, посл нкотораго размышленія, что Люси была фавориткою и могла попросить дядю сыграть псенку. Итакъ, она шепнула Люси, и Люси, всегда исполнявшая о чемъ ее просили, подошла поспшно къ дяд и, красня и перебирая свое ожерелье, сказала:

— Дяденька, пожалуйста съиграйте намъ псенку.

Люси думала, что табакерка играла такія хорошенькія псенки по особенному таланту дяди Пулета, и въ-самомъ-дл таково было общее мнніе большинства его сосдей въ Гарум. Начиная съ того, что мистеръ Пулетъ купилъ эту табакерку, умлъ заводить ее, зналъ напередъ какую псенку она будетъ играть, такъ-что обладаніе этимъ необыкновеннымъ музыкальнымъ инструментомъ служило доказательствомъ, что мистеръ Пулетъ былъ не совсмъ такъ ничтоженъ, какъ многіе могли бы предполагать. Пулетъ, когда его просили показать свое искусство, никогда не унижалъ его слишкомъ быстрымъ согласіемъ. ‘Посмотримъ’, онъ обыкновенно отвчалъ, не обнаруживая ни малйшихъ признаковъ, что онъ намренъ исполнить просьбу, пока не пройдетъ приличное число минутъ. У дяди Пулета была своя программа на вс великіе случаи въ жизни общественной, и такимъ образомъ онъ ограждалъ себя отъ всхъ непріятностей, съ которыми, къ-несчастью, соединена свобода воли.

Можетъ-быть, ожиданіе усилило наслажденіе Магги, когда раздалась обворожительная псенка: въ первый разъ еще сегодня она забыла, какъ тяжело было у ней на сердц, забыла, что Томъ сердился на нее, и когда табакерка проиграла ‘Умолкни милыхъ пташекъ хоръ’, лицо ея блистало счастьемъ и она сидла неподвижно съ сложенными руками, мать ея утшалась теперь мыслью, что Магги иногда можно было назвать хорошенькою, несмотря на ея смуглый цвтъ лица. Но когда волшебная музыка прекратилась, она вскочила и, подбжавъ къ Тому, обняла его и сказала:

— О, Томъ! не правда ли, какъ это хорошо?

Чтобъ вы не обвиняли Тома въ совершенной безчувственности, если въ немъ закипла новая досада на Магги въ эту непрошенную и непонятную ему ласку, я долженъ предупредить васъ, что у него была въ рукахъ рюмочка съ водянкою и что онъ пролилъ половину по ея милости. Онъ былъ бы совершенный тюфякъ, еслибъ не сказалъ съ сердцемъ: ‘Ну, гляди, что надлала’, особенно когда его негодованіе было подтверждено всеобщимъ порицаніемъ поведенія Магги.

— Отчего не сидите вы спокойно, Магги? сказала ея мать съ сердцемъ.

— Пусть лучше маленькія дти и не ходятъ ко мн, если они такъ ведутъ себя, сказала тётка Пулетъ.

Бдная Магги сла опять, все музыкальное наслажденіе покинуло ея душу и семь маленькихъ демоновъ снова гнздились въ ней.

Мистрисъ Тёливеръ, предвидя только одн шалости, если дти останутся еще доле въ комнат, предложила, при первомъ случа, чтобъ они пошли играть на дворъ, такъ-какъ они теперь совершенно отдохнули, тётка Пулетъ даже дала на это свое позволеніе, прибавивъ только, чтобъ они гуляли въ саду по дорожкамъ, и что если имъ хочется видть, какъ кормятъ птицу, такъ они смотрли бы издали съ тумбы. Это ограниченіе было выдано съ-тхъ-поръ, какъ Томъ преслдовалъ павлина, надясь, что онъ отъ страха потеряетъ хоть одно перышко.

Наряды и материнская заботливость на-время отвлекли мысли мистрисъ Тёливеръ отъ ссоры съ мистрисъ Глегъ, но теперь важный вопросъ о шляпк представился въ отдаленной перспектив, дти удалились изъ комнаты и вчерашнія заботы опять явились на первомъ план.

— Такъ, право, тяготитъ мое сердце, начала она въ вид вступленія:— что мистрисъ Глегъ въ неудовольствіи оставила мой домъ вчера. Право, и въ ум у меня не было оскорблять сестру.

— Ахъ! сказала тётка Пулетъ:— право и не придумаешь, чего только не надлаетъ Джэнъ. Я не скажу этого постороннимъ, разв только доктору Тёрнбулу, но я убждена, Джэнъ моритъ себя голодомъ. Я постоянно говорила про это Пулету, онъ вамъ это подтвердитъ.

— Какъ же, вы мн говорили это прошедшій понедльникъ, когда мы пили еще у нихъ чай, сказалъ мистеръ Пулетъ, начинавшій теперь гладить колно и прикрывать его платкомъ, какъ это онъ длалъ обыкновенно, когда разговоръ становился особенно-интереснымъ.

— Очень можетъ быть, сказала мистрисъ Пулетъ.— Вы помните завсегда, что я говорила, даже лучше меня самой. Удивительная у него память, продолжала она, смотря патетически на свою сестру.— Плохо пришлось бы мн, еслибъ да приключился у него ударъ, онъ такъ хорошо помнитъ, когда принимать мн мое лекарство, вдь я теперь принимаю три лекарства.

— Понимаю, какъ и прежде: черезъ каждый вечеръ новыя капли въ одиннадцать и въ четыре часа, и шипучую микстуру, когда угодно, повторилъ мистеръ Пулетъ, какъ дуракъ, съ разстановкою посасывая лепешечку.

— Для сестры Глегъ, можетъ-быть, было бы лучше, еслибъ она обращалась къ доктору, вмсто того, чтобъ жевать ревень отъ всякой хворости, сказала мистрисъ Тёливеръ, которая разсматривала вопросъ о медицин, преимущественно въ-отношеніи мистрисъ Глегъ.

— Страшно подумать объ этомъ, сказала тётка Пулетъ, всплеснувъ руками.— Какъ это люди только шутятъ съ своими внутренностями! Да и не грхъ ли это передъ Провидніемъ? На что же и доктора, если мы не станемъ совтоваться съ ними? И когда у людей есть средства заплатить доктору, право, это не прилично. Нсколько разъ я говорила объ этомъ Джэнъ. Право мн стыдно, что знакомые наши знаютъ про это.

— Намъ теперь нечего стыдиться, сказалъ мистеръ Пулетъ.— У доктора Тёрнбула нтъ другаго такого паціента, какъ вы въ цломъ приход, по смерти мистрисъ Сетонъ.

— Знаете ли, Бесси, Пулетъ бережетъ вс мои стклянки съ лекарствами? сказала мистрисъ Пулетъ.— Онъ ни одной не хочетъ продать. ‘Пусть люди посмотрятъ на нихъ, говоритъ онъ, когда я умру’. Уже дв полки въ длинной кладовой уставлены ими, но, прибавила она, начиная плакать: — хорошо было бы для меня, еслибъ удалось дойти до трехъ, пожалуй, я еще умру прежде нежели покончу послднюю дюжину. Коробочки отъ пилюль въ шкапу, въ моей комнат — не забудьте этого сестра, отъ припарокъ ничего не осталось показать, разв только одни счеты.

— Не говорите, пожалуйста, про вашу смерть, сестра! сказала мистрисъ Тёливеръ.— Какъ вы умрете, кто тогда разсудитъ меня съ сестрою Глегъ, и потомъ вы только можете помирить ее съ мистеромъ Тёливеръ. Сестра Динъ никогда не держитъ моей стороны, да и нёчего на нее разсчитывать, еслибъ она и стояла за меня, она вчно говоритъ какъ женщина съ хорошимъ состояніемъ.

— Вы знаете, Бесси, мужъ вашъ такой несграбный, сказала мистрисъ Пулетъ добродушно, растрогиваясь за свою сестру.— Никогда не почтитъ онъ нашей семьи, какъ бы должно, и дти пошли въ него: мальчикъ такой шалунъ, бгаетъ отъ своихъ тётокъ и дядей, а двочка грубіянка и смуглая такая. Это ужь ваше несчастье. Жаль мн васъ, Бесси, вы всегда были моя любимая сестра и всегда намъ нравились одни и т же обращики.

— Я знаю, Тёливеръ вспыльчивъ, и всегда такія выраженія употребляетъ, сказала мистрисъ Тёливеръ, утирая одну слезинку въ уголку глаза:— но я убждена, онъ мн не станетъ поперечить, если я радушно буду принимать родныхъ съ моей стороны.

— Я не намрена, Бесси, представлять вашего положенія хуже, нежели оно есть, сказала мистрисъ Пулетъ съ состраданіемъ.— Я уврена, и безъ того вамъ будетъ довольно заботы, у вашего мужа еще на рукахъ нищая сестра съ кучею дтей, и говорятъ, онъ такой сутяга. Убждена я, онъ и васъ нищей оставитъ, какъ умретъ. Чужимъ я этого говорить не стану.

Перспектива такого положенія далеко не была отрадною для мистрисъ Тёливеръ. Воображеніе ея трудно поддавалось впечатлніямъ, но она видла всю непріятность своего положенія, когда другіе находили его непріятнымъ.

— Право, сестра, я не знаю, что мн длать, сказала она, какъ бы опасаясь, что предвщаемыя несчастія будутъ зачтены ей въ справедливое воздаяніе.— Какая женщина боле меня старалась о своихъ дтяхъ? О Благовщень, какъ была у насъ чистка въ дом, я вс занавски у кроватей перемнила и работала за двухъ, потомъ я сдлала послднюю калиновую водянку — ну, просто на славу! Я всегда подаю ее вмст съ хересомъ, хоть сестра Глегъ и говоритъ, что я мотовка. Люблю я опрятно и пріодться, а не ходить пугаломъ дома. Ну, что жь? по-крайней-мр никто въ цломъ приход не скажетъ, чтобъ я злословила кого или сплетничала, никому не желаю я зла, и кто пришлетъ мн пирогъ съ свининою, тотъ не останется, конечно, въ наклад, потому-что мои пироги хоть прямо на выставку противъ всхъ сосдей, а блье все мое въ порядк: умру я завтра — мн не будетъ стыдно. Ни одна женщина боле этого не въ-состояніи сдлать.

— Да, вдь, это все напрасно, Бесси, вы сами это знаете, сказала мистрисъ Пулетъ, держа голову на сторону и устремивъ патетическій взглядъ на сестру: — если мужъ вашъ спуститъ свои денежки, продадутъ все ваше добро съ аукціона и купятъ вашу мебель чужіе люди, отрадно, по-крайней-мр за нихъ, что вы ее держали такъ-чисто. А блье-то съ вашею двичьею мткою, разойдется оно по всей стран. Да, это будетъ горе всему нашему семейству.

Мистрисъ Пулетъ медленно покачала головою.

— Что жь мн длать, сестра? сказала мистрисъ Тёливеръ.— Мистеру Тёливеръ не станешь указывать, хоть пойти мн къ попу, да у него поучиться, что говорить мужу. Да я и не беру на себя, какъ располагаться деньгами. Никогда я не могла вмшиваться въ дла мужскія, какъ сестра Глегъ.

— Пожалуй, въ этомъ вы на меня похожи, сказала мистрисъ Пулетъ:— и я думаю гораздо было бы приличне, еслибъ Дженъ приказывала чаще вытирать свое зеркало — оно было все въ пятнахъ на прошедшей недл — вмсто того, чтобъ учить людей, у которыхъ боле, чмъ у ней дохода, какъ распоряжаться имъ съ своими деньгами? Но мы съ Дженъ во всемъ шли наперекоръ: она всегда носила полосатыя матеріи, а мн нравились пятнышки. Вы, Бесси, также любили пятнышки, у насъ всегда съ вами былъ одинъ вкусъ.

Мистрисъ Пулетъ, растроганная такимъ воспоминаніемъ, смотрла на свою сестру патетически.

— Да, Софи, сказала мистрисъ Тёливеръ:— я помню, у насъ было одинаковое платье съ блыми пятнышками по голубому полю, у меня остался отъ него кусочекъ въ моемъ лоскутномъ одял. И еслибъ вы побывали у сестры Глегъ и уговорили ее, чтобъ она помирилась съ Тёливеромъ, я бы такъ была вамъ благодарна. Вы всегда были мн доброю сестрою.

— Оно было бы лучше, еслибъ самъ Тёливеръ зашелъ да помирился съ нею, сказалъ бы, что ему-де жаль, что онъ погорячился. Чего тутъ носъ подымать, если онъ занялъ у ней деньги, сказала мистрисъ Пулетъ, которую пристрастіе не ослпляло до того, чтобъ она позабыла уваженіе, слдующее людямъ съ независимымъ состояніемъ.

— Что объ этомъ толковать! сказала бдная мистрисъ Тёливеръ, почти съ сердцемъ.— Еслибъ я на колняхъ умоляла Тёливера, то онъ никогда не унизится до этого.

— Вы не можете ожидать, чтобъ я уговорила Джэнъ просить прощенія, сказала мистрисъ Пулетъ: — она также съ характеромъ. Хорошо, если она съ ума не сойдетъ, хотя въ нашей семь никто не бывалъ въ сумасшедшемъ дом.

— Я не говорю, чтобъ она просила прощенье, сказала мистрисъ Тёливеръ.— Еслибъ она только не обратила на это вниманія и не потребовала своихъ денегъ, право, это немного для сестры. Время все перемнитъ: Тёливеръ забудетъ про это, и они опять будутъ друзьями.

Вы видите, мистрисъ Тёливеръ не подозрвала твердой ршительности своего мужа заплатить пятьсотъ фунтовъ, по-крайней-мр, она не могла врить такой ршимости.

— Пожалуй, Бесси, сказала мистрисъ Пулетъ, печально: — я не стану пособлять вашему разоренію. Я не откажусь сдлать вамъ услугу, если это возможно. Непріятно, когда между знакомыми станутъ говорить, что у насъ ссоры въ семейств. Я поговорю съ Джэнъ, и завтра же съзжу къ Джэнъ, если Пулетъ не будетъ противъ. Что вы скажете, мистеръ Пулетъ?

— Я не противъ, сказалъ мистеръ Пулетъ, которому было все-равно, какъ бы ни кончилась ссора, только бы мистеръ Тёливеръ не попросилъ у него денегъ. Мистеръ Пулетъ былъ очень неравнодушенъ къ помщенію своего капитала и не признавалъ, кром земли, никакого другаго обезпеченія.

Посл короткаго объясненія, хать ли вмст съ ними мистрисъ Тёливеръ къ сестр Глегъ, мистрисъ Пулетъ замтила, что пора подавать чай, и вынула изъ ящика тонкую камчатную салфетку, которую она пришпилила наподобіе фартука. Дверь отворилась, но вмсто подноса съ чаемъ, Сали представила такой поразительный предметъ, что мистрисъ Пулетъ и мистрисъ Тёливеръ вздохнули, а дядя Пулетъ проглотилъ лепешечку — явленіе необыкновенное, случившееся съ нимъ ровно пятый разъ въ жизни, какъ онъ замтилъ посл.

ГЛАВА X.

Магги ведетъ себя хуже, нежели ожидали.

Поразительный предметъ, который сдлалъ такимъ образомъ эпоху въ жизни дяди Пулетъ, былъ маленькая Люси, цлая сторона ея отъ тульи шляпки и до башмачка была выпачкана навозомъ и съ жалобнымъ личикомъ она протягивала свои почернвшія ручонки. Чтобъ объяснить такое безпримрное явленіе въ гостиной тётки Пулетъ, мы должны обратиться къ той минут, когда дти отправились играть въ садъ и маленькіе демоны, овладвшіе душою Магги съ ранняго утра, снова утвердились въ ней съ большою силою посл временнаго отсутствія. Вс непріятныя воспоминанія утра поднялись передъ нею. Когда Томъ, котораго неудовольствіе еще было оживлено ея послднею неловкостью, сказалъ: ‘Люси, пойдемте со мною’, и пошелъ къ подвалу, гд были жабы — какъ-будто Магги и не существовала на свт. Видя это, Магги отстала въ отдаленіи и смотрла, какъ маленькая медуза съ обстриженными змями. Естественно для Люси очень-пріятно, что ея двоюродный братъ былъ такъ ласковъ съ нею, и такъ забавно было смотрть, какъ онъ щекоталъ веревкою жирную жабу, надежно-заключенную подъ желзною ршеткою. Но Люси хотлось, чтобъ и Магги наслаждалась этимъ зрлищемъ, она наврное пріискала бы имя для жабы и разсказала бы ея прошедшую исторію. Люси всегда находила большое наслажденіе въ разсказахъ Магги о предметахъ, которые имъ встрчались, какъ, напримръ, госпожа волосатикъ мылась у себя дома и ея дти упали въ горячій котелъ и она побжала за докторомъ. Томъ чувствовалъ глубокое презрніе къ подобному вздору и разомъ придавливалъ волосатика, какъ доказательство, хотя излишнее, совершеннаго неправдоподобія такой исторіи, но Люси все-таки воображала, что въ ней была крошка правды, или думала, по-крайней-мр, что это была милая выдумка. Теперь желаніе узнать исторію этой тучной жабы увеличило ея обыкновенную ласковость и она подбжала къ Магги, говоря:

— Ахъ, Магги, какая тамъ толстая, смшная лягушка! Поди, посмотри.

Магги ничего не отвтила, только отвернулась, еще мрачне наморщивъ брови. Пока Томъ предпочиталъ ей Люси, Люси была также для нея предметомъ неудовольствія. Короткое время назадъ Магги и на мысль бы не пришло, что она когда-нибудь могла разсердиться на хорошенькую Люси, какъ никогда не подумала бы она мучить благо мышонка, но Томъ прежде всего былъ совершенно-равнодушенъ къ Люси, предоставляя Магги тшить и забавлять ее. Теперь же она дйствительно начинала думать, какъ бы ей было пріятно ущипнуть, ударить Люси, короче, заставить ее плакать. Это могло бы раздосадовать Тома, на котораго ея удары не подйствовали бы. Магги была уврена, что они скоре бы помирились, еслибъ здсь не было Люси.

Щекотанье толстой жабы, не слишкомъ-чрствительной — забава довольно-однообразная, которая скоро прискучиваетъ, и Томъ начиналъ пріискивать другое препровожденіе времени. Но въ такомъ щепетильномъ саду, гд имъ строго было приказано не сходить съ дорожекъ, выборъ удовольствій былъ довольно-ограниченъ. Единственное удовольствіе, которое представлялось, это было преступленіе строгаго наказа, и Томъ началъ замышлять, какъ бы отправиться къ пруду, находившемуся черезъ поле, за садомъ.

— Послушай, Люси, началъ онъ, покачивая головою съ особеннымъ значеніемъ, когда онъ вытащилъ веревку:— какъ ты думаешь, что я намренъ теперь длать?

— Что такое, Томъ? сказала Люси съ любопытствомъ.

— Я пойду къ пруду, посмотрть на леща. Пойдемъ со мною, если хочешь, сказалъ молодой сатанёнокъ.

— Ахъ, Томъ! какъ же ты посмешь? сказала Люси: — тётка наказала намъ, чтобъ мы не выходили изъ сада.

— О, я выйду съ другаго конца! сказалъ Томъ.— Никто не увидитъ насъ, да и потомъ бда не велика, если и увидятъ — я убгу домой.

— Да я не могу убжать, сказала Люси, которая никогда еще не подвергалась такому искушенію.

— Ничего, на тебя не станутъ сердиться, отвтилъ Томъ:— скажи, что я взялъ тебя.

Томъ ушелъ и Люси побжала съ нимъ рядышкомъ, наслаждаясь, рдкимъ случаемъ поповсничать и заинтересованная однимъ именемъ лица, которое, она не знала положительно, было ли рыба или птица. Магги видла, какъ они вышли изъ сада и не могла устоять противъ соблазна послдовать за ними. Гнвъ и ревность, точно такъ же, какъ и любовь, не могутъ оторваться отъ своихъ предметовъ, и не знать того, что станутъ длать или смотрть Люси и Томъ, было невыносимо для Магги. Итакъ она поплелась за ними въ нкоторомъ разстояніи, незамчаемая Томомъ, который былъ теперь совершенно поглощенъ въ созерцаніе леща-чудовища, въ высшей степени интереснаго, достигшаго глубокой старости и необыкновенно-прожорливаго. Лещъ, подобно другимъ знаменитостямъ, не показывался, когда пришли на него смотрть, но Томъ замтилъ что-то быстро двигавшееся въ под, и перешелъ на другое мсто, на самый край пруда.

— Сюда, Люси! сказалъ онъ тихимъ шопотомъ:— поди сюда, берегись! иди по трав, не оступись, гд коровы ходили, прибавилъ онъ, указывая на полуостровъ, поросшій травою и по обимъ сторонамъ покрытый коровьимъ пометомъ. Томъ имлъ самое презрительное мнніе о двочкахъ и думалъ, что он неспособны ходить по грязи.

Люси подошла осторожно, какъ ей было указано, и наклонилась, слдя за золотистою головкою, разскавшею воду. Томъ сказалъ ей, это была водяная змйка, и Люси увидла наконецъ ея извилистое тло, очень-удивляясь, что змя могла плавать. Магги подвинулась ближе, она также должна была видть ее, хотя не находя въ этомъ особеннаго удовольствія, если Тому было все-равно, видла ли она ее или нтъ. Она была возл Люси и Тома, который замтилъ ея приближеніе, но, не давая этого пока знать, вдругъ повернулся и сказалъ:

— Убирайся, Магги! Нтъ для тебя мста здсь. Никто не просилъ тебя сюда.

Страсти давно уже обурвали Магги, теперь этой борьбы достаточно на цлую трагедію, если одн страсти могутъ составить трагедію, но существеннаго д???Ё?яNoб присущаго страсти, еще недоставало для дйствія, Магги могла только злобнымъ движеніемъ своей смуглой ручонки отбросить маленькую розовую Люси прямо въ коровій пометъ.

Томъ не могъ этого выдержать и, давъ Магги два сильные удара по рук, бросился подымать Люси, которая лежала совершенно безпомощная и плакала. Магги отошла подъ дерево и глядла, не обнаруживая ни малйшихъ признаковъ раскаянія. Обыкновенно посл подобной запальчивости она быстро переходила къ раскаянію, но теперь Томъ и Люси до того огорчили ее, что она была рада испортить имъ удовольствіе, рада была надосадить всмъ. Чего ей было сожалть? Томъ всегда медленно прощалъ ей, какъ бы ни раскаивалась она.

— Я скажу матери, миссъ Маггъ — знайте это, объявилъ Томъ въ слухъ, когда Люси поднялась и была готова идти. Жаловаться было не въ характер Тома, но здсь справедливость требовала, чтобъ Магги была повозможности наказана, хотя Томъ и не умлъ облекать свои взгляды въ отвлеченную форму, никогда не говорилъ о справедливости и не подозрвалъ, чтобъ желаніе наказать называлось такимъ громкимъ именемъ. Люси была слишкомъ поглощена приключившимся съ нею несчастіемъ — своимъ испорченнымъ платьемъ и непріятнымъ ощущеніемъ мокроты и грязи, чтобъ думать о причин такого поступка, для нея остававшейся совершенною тайною. Никогда не угадала бы она, чмъ она прогнвила Магги, но она чувствовала, что Магги была недобра съ нею и не просила великодушно Тома, чтобъ онъ не жаловался, и только бжала рядышкомъ съ нимъ, жалобно плача, между-тмъ Магги сидла на корняхъ дерева и смотрла въ слдъ имъ съ недужнымъ лицомъ.

— Сали, сказалъ Томъ, когда они достигли дверей кухни, и Сали смотрла на нихъ въ нмомъ удивленіи: — Сали, скажите матери: Магги толкнула Люси въ грязь.

— Господь помилуй! какъ же это вы попали въ такую грязь? сказала Сали, морща лицо и наклоняясь, чтобъ осмотрть corpus delicti.

Воображеніе Тома было недостаточно обширно и развито, чтобъ предвидть этотъ вопросъ между другими послдствіями, но когда онъ былъ ему предложенъ, сейчасъ увидлъ, къ чему онъ клонится и что Магги не будетъ единственнымъ преступникомъ въ этомъ дл. Онъ спокойно ушелъ поэтому изъ кухни, предоставивъ Сали удовольствіе угадывать, что обыкновенно быстрые умы предпочитаютъ открытой передач фактовъ.

Сали, какъ вы уже знаете, не откладывая долго, представила Люси въ дверяхъ гостиной, потому-что появленіе такого грязнаго субъекта въ Гарум-Ферзъ было слишкомъ тягостно для чувствъ одного человка.

— Благодать небесная! воскликнула тётка Пулетъ:— держите ее у двере.й, Сали! Не давайте ей сходить съ клеенки, чтобъ не случилось…

— Она попала въ какую-то гадкую грязь, сказала мистрисъ Тёлиливеръ, подходя къ Люси, чтобъ убдиться, на сколько испорчено ея платье, за которое, она чувствовала, она должна была отвчать своей сестр, Данъ.

— Смю вамъ доложить, сударыня, миссъ Магги толкнула ее въ грязь, сказала Сали.— Мистеръ Томъ говорилъ это, они, должно быть, были у пруда: тамъ только и могли они попасть въ такую грязь.

— Вотъ вамъ, Бесси! Не говорила ли я этого, сказала мистрисъ Пулетъ съ тономъ пророческой скорби:— все ваши дти! Какая только будетъ ихъ участь?

Мистрисъ Тёливеръ была нма, чувствуя, что она дйствительно была несчастнйшая мать. По обыкновенію, ее тяготила мысль, что люди подумаютъ, будто она заслужила за свои грхи такое горе отъ дтей, между-тмъ, мистрисъ Пулетъ сообщила подробныя наставленія Сали, какъ уберечь домъ отъ особенной порчи, очищая грязь. Кухарка принесла чай, и дурныя дти, положено было, чтобъ пили свой чай постыднымъ образомъ — въ кухн. Мистрисъ Тёливеръ ушла говорить съ этими дурными дтьми, предполагая, что они были подъ-рукою, но посл долгаго только поиска она нашла Тома, безпечно-облокотившагося на блый палисадъ, отдлявшій птичный дворъ, и дразнившаго веревкою индйскаго птуха.

— Томъ, дурной мальчикъ! Гд твоя сестра? сказала мистрисъ Тёливеръ, отчаяннымъ голосомъ.

— Не знаю, сказалъ Томъ.

Желаніе подвести Магги подъ наказаніе уменьшилось, когда онъ ясно увидлъ, что онъ также, въ свою очередь, заслуживаетъ порицаніе за свое поведеніе.

— Какъ, гд жь ты ее оставилъ? сказала мать, озираясь кругомъ.

— Тамъ, подъ деревомъ, у пруда, сказалъ Томъ, совершенно-равнодушный ко всему, за исключеніемъ индйскаго птуха.

— Ступай, найди ее, сію минуту, дурной мальчикъ! И какъ ты могъ подумать идти къ пруду и взять съ собою сестру въ такую грязь? Ты знаешь, она завсегда нашалитъ, дай только ей случай.

Мистрисъ Тёливеръ обыкновенно, браня Тома, сваливала, такъ или иначе, его вину на Магги.

Мысль, что Магги осталась одна у пруда, возбудила въ ум мистрисъ Тёливеръ ея всегдашнія опасенія и она влзла на тумбу, чтобъ успокоить себя взглядомъ на этого ужаснаго ребенка, пока Томъ шелъ, и довольно медленно, своею дорогою.

‘Ужь эти дти такіе охотники до воды!’ сказала они въ слухъ, не разсуждая о томъ, что никто не могъ и слышать. ‘Принесутъ когда-нибудь ихъ мертвыми. Хоть бы рка была отъ насъ подальше.’

Но она не видла Магги. Томъ возвращался отъ пруда одинъ, и теперь страхъ, преслдовавшій ее, совершенно овладлъ ею. Она поспшила ему на встрчу.

— Магги нтъ у пруда, мать, сказалъ Томъ:— она ушла.

Вы можете представить вс поиски мистрисъ Тёливеръ, и всю трудность убдить ее, что Магги не была въ пруду. Мистрисъ Пулетъ замчала, что ребенокъ можетъ кончить еще хуже, если онъ остался въ живыхъ, и мистеръ Пулетъ, смущенный, пораженный, неестественнымъ порядкомъ вещей — чай былъ отложенъ, взбудораженная птица бгала взадъ и впередъ — взялъ свою лопатку, какъ самое приличное орудіе для поисковъ, и принялся отпирать гусятникъ, какъ наиболе естественное мсто, куда Магги могла скрыться.

Томъ, посл нкотораго времени, подалъ мысль, что Магги ушла домой (не прибавляя, что онъ сдлалъ бы то же самое при этихъ обстоятельствахъ), и это предположеніе совершенно утшило его мать.

— Сестра, ради Бога, вели заложить коляску и отвезти меня домой, можетъ-быть, мы и встртимъ ее на дорог. Люси не можетъ идти въ своемъ грязномъ плать, сказала она, смотря на эту невинную жертву, закутанную въ шаль и сидвшую съ босыми ножками на соф.

Тётка Пулетъ была рада воспользоваться этимъ случаемъ, чтобъ поскоре возстановить порядокъ въ своемъ дом, и мистрисъ Тёливеръ, посл короткаго времени, катилась въ кабріолет, заботливо смотря въ даль. Что скажетъ отецъ, если Магги не найдется — вотъ вопросъ, теперь преслдовавшій ее.

ГЛАВА XI.

Магги пробуетъ бжать отъ своей тни.

Намренія Магги были обширне, нежели воображалъ себ Томъ. Когда Томъ и Люси ушли, въ ум ея готовилось ршеніе не просто идти домой — нтъ, она убжитъ прочь, уйдетъ къ цыганамъ и Томъ никогда ее боле не увидитъ. Для Магги это была не новая идея, ей часто говорили, что она была похожа на цыганку, полудикарка, и когда она чувствовала себя особенно-несчастною, ей казалось, это было единственное средство укрыться отъ позора, и жизнь въ шатрахъ на пустыр совершенно согласовалась съ обстоятельствами. ‘Цыгане (она думала) будутъ рады принять ее и станутъ ее уважать за ея высокія познанія’. Она разъ сообщила Тому свои мысли объ этомъ предмет, и предлагала ему вымазать свое лицо и потомъ бжать вмст, но Томъ съ презрніемъ отвергнулъ этотъ планъ, говоря, что цыгане воры, что у нихъ нечего сть и здятъ они только на ослахъ. Сегодня, однакожь, Магги думала, что ея несчастья достигли высшаго градуса, и что цыганская жизнь оставалась для нея единственнымъ убжищемъ, она поднялась съ своего мста подъ деревомъ, съ полнымъ сознаніемъ, что теперь наступилъ переломъ въ ея жизни. Она побжитъ безъ оглядки на дёнлоускій пустырь, гд непремнно встртитъ цыганъ, и жестокій Томъ и вс родные, постоянно ее преслдовавшіе, никогда уже боле ея не увидятъ. Бжа, она подумала объ отц, но она успокоила себя насчетъ разлуки и съ нимъ, ршившись переслать ему письмо черезъ маленькаго цыганёнка, въ которомъ, не говоря ему гд она находится, она увдомитъ его, что она здорова и счастлива и очень любитъ его, какъ и прежде.

Магги задыхалась бжа, но когда Томъ вернулся къ пруду, она была отъ него за три большія поля, на краю проселка, выводившаго на большую дорогу. Она остановилась, чтобъ перевести немного дыханіе, разсуждая, что бгство, пока не достигла еще пустыря, гд жили цыгане, было несовсмъ-пріятно, но прежняя ршимость ея не покидала: она вышла теперь въ калитку на проселокъ, не зная, куда онъ приведетъ ее, но она шла не этою дорогою изъ дорнкотской мельницы въ Барум-Ферзъ, и она чувствовала себя въ совершенной безопасности, потому-что теперь едва-ли было возможно ее настичь. Но она скоро замтила, не безъ страха, впереди нея шли два человка, она не думала о встрч съ чужими: она была слишкомъ занята мыслью, чтобъ ея родственники не погнались за нею. Страшные незнакомцы были два оборванные мужика, съ раскраснвшимися лицами, одинъ изъ нихъ несъ узелокъ на палк черезъ плечо, но, къ удивленію, мужикъ съ узелкомъ остановился и вмсто того, чтобъ упрекать ее въ побг, спросилъ у нея жалобнымъ и ласковымъ тономъ, не дастъ ли она пени бдному человку. У Магги въ карман былъ сикспенсъ {Пятиалтынный.}, подарокъ дяди Глегъ, который она сейчасъ же вынула и отдала бдному человку съ вжливою улыбкою, надясь, что онъ будетъ ей-очень признателенъ за ея великодушіе.

— Вотъ вс мои деньги, сказала она какъ-бы извиняясь.

‘Благодарю васъ, миленькая миссъ’, отвчалъ человкъ далеко не такимъ почтительнымъ и благодарнымъ тономъ, какъ этого ожидала Магги, и она даже замтила, какъ онъ улыбнулся и подмигнулъ своему товарищу. Она прошла мимо нихъ поспшно, но она видла: два человка все еще стояли, вроятно, желая подмтить, куда она пойдетъ, и услышала теперь ихъ громкой хохотъ. Ей пришло вдругъ въ голову, не принимаютъ ли они ее за дурочку. Томъ говорилъ ей, что она была похожа съ своими обстриженными волосами на дурочку, это была слишкомъ-горестная мысль, чтобы скоро забыть все. Кром того, на ней была одна пелеринка: очевидно, она не могла сдлать выгоднаго впечатлнія на прохожихъ, и ей пришло въ голову завернуть въ поле, только по другую сторону проселка, чтобы не попасть на землю дяди Пулета. Она повернула въ первую же калитку, которая была отперта, и почувствовала всю сладость уединенія, пробираясь вдоль изгородью посл недавней унизительной встрчи. Она привыкла и не ощущала той робости, какъ на большой дорог. Иногда ей приходилось перелзать черезъ высокія изгороды, но это было самое меньшее зло. Она быстро отдалялась отъ своихъ ближнихъ и надялась скоро завидть по-крайней-мр дёнмуской, или какой-нибудь пустырь, она слышала отъ отца, что и не ходя далеко, непремнно набредетъ на пустырь. Она думала такъ, потому-что уже начинала понимать усталость и ее одолвалъ голодъ, и пока не найдетъ она цыганъ, въ виду не имлось хлба съ масломъ. Солнце еще было высоко. Тётка Пулетъ держалась стараго обычая Додсоновъ, и пила чай въ половин пятаго, такъ-что хотя и прошло около часу, какъ Магги убжала, но тнь еще не ложилась на поля и не напоминала ей о наступленіи ночи. Она не выходила пока изъ богатаго прихода Гарумъ, гд много было пажитей и гд она видла одного работника и то издали. Это было, къ ея счастью, во многихъ отношеніяхъ, работники народъ невжественный и не могли понять, зачмъ ей нуженъ дёнлаускій пустырь: а все-таки было бы лучше, еслибъ ей встртился хотя одинъ, который бы указалъ ей дорогу, не входя въ дальнйшіе разспросы. Наконецъ и зеленыя поля кончились и Магги подошла къ ршетчатой калитк, которая выводила на проселокъ, съ широкою полосою травы по обимъ сторонамъ. Никогда она еще не видала такого широкаго проселка и, не зная почему, она подумала теперь, что пустырь долженъ быть недалеко, можетъ-быть, на это навелъ ее оселъ, съ путами на ногахъ, который спокойно кушалъ-себ траву, она видла такого осла на дёнлаусскомъ пустыр, прозжая разъ съ отцомъ въ кабріолет. Она пролзла въ калитку и шла теперь съ новымъ воодушевленіемъ, преслдуемая, однакожь, видніями Аполіона, разбойника съ пистолетомъ въ рукахъ, мигающаго карлика въ желтомъ кафтан, со ртомъ до ушей и другими ужасами. Бдная Магги соединяла съ робостью, происходившею отъ особенно-дятельнаго воображенія, отважность, которая была слдствіемъ всепоглощающаго порыва. Она бросилась искать своихъ неизвстныхъ сородичей, цыганъ, и теперь, находясь на незнакомомъ ей проселк, она не ршилась взглянуть въ сторону, боясь увидть дьявола во образ кузнеца, въ кожаномъ передник, стоявшаго подбоченясь и смявшагося надъ нею. Сердце забилось у ней, когда ей бросилась въ глаза пара голыхъ ногъ, торчавшихъ вверхъ возл пригорка, он показались ей чмъ-то сверхъестественнымъ какимъ-то дьявольскимъ наростомъ. Магги была слишкомъ взволнована посл перваго взгляда, чтобъ замтить оборванныя лохмотья и черную растрепанную голову, принадлежавшія къ нимъ. Это былъ заснувшій мальчикъ, и Магги пробжала мимо него, поскоре и полегче, чтобы не разбудить его: ей не пришло въ голову, что это былъ одинъ изъ ея друзей-цыганъ, который, по всей вроятности, встртилъ бы ее радушно. Но это было такъ, и при слдующемъ поворот Магги точно увидла полукруглый грязный маратъ, передъ которымъ подымался голубой дымъ и который былъ для нея пріютомъ отъ всхъ нареканій, ее преслдовавшихъ въ жизни цивилизованной. Возл этого столба дыма она разглядла высокую женскую фигуру — безъ сомннія, цыганку-мать — въ распоряженіи которой былъ чай и сахаръ, и для нея самой казалось удивительнымъ, отчего она не чувствовала еще большой радости. Но ей было странно встртить цыганъ на проселк, а не на пустыр, пожалуй, даже непріятно-таинственный, безграничный пустырь съ песочными ямами, въ которыхъ можно было прятаться, всегда служилъ сценою картины цыганской жизни, рисовавшейся въ воображеніи Магги. Она шла впередъ, однакожь не останавливаясь, утшая себя мыслью, что цыгане, вроятно, ничего не знаютъ про юродивыхъ и не примутъ ее съ перваго взгляда за одного изъ нихъ. Очевидно, она привлекла на себя вниманіе: высокая фигура, оказавшаяся теперь молодою женщиною съ ребенкомъ на рукахъ, медленно вышла ей на встрчу. Магги посмотрла не безъ трепета на новое лицо, приближавшееся къ ней, и ободряла себя мыслью, что тётка Пулетъ и прочіе были совершенно справедливы, называя ее цыганкою, это лицо съ черными блестящими глазами и длинными волосами, дйствительно похоже на нее, какъ она видла себя въ зеркал передъ тмъ, какъ она выстригла свои волосы.

— Куда это вы идете моя барышня? сказала цыганка тономъ ласковаго уваженія.

Это было небыкновенно какъ пріятно, и Магги именно ожидала этого. Цыганка сейчасъ же увидла, что она была барышня и обращалась съ нею какъ съ барышнею.

— Мой путь конченъ, сказала Магги, чувствуя какъ-будто она говорила во сн:— я пришла жить съ вами.

— Какъ это хорошо! Пожалуйте же сюда. Какая вы только милая барышня! сказала цыганка, взявъ ее за руку.

Магги нашла ее очень-пріятною, но она желала бы, чтобъ она не была такъ грязна.

Когда она подошла къ огню, она нашла около него цлую группу. Старая цыганка сидла на земл, гладя свои колнки и повременамъ мшая лучиною въ кругломъ котл, отдлявшемъ ароматическій паръ, два растрепанные ребенка лежали на брюх, опершись локтями, какъ два маленькіе Сфинкса, и кроткій оселъ протянулъ свою голову черезъ высокую двушку, раскинувшуюся на стол, и наслаждался клочкомъ украденнаго сна. Склонявшееся солнце съ любовью освщало ихъ, и Магги находила эту сцену необыкновенно-увлекательною, она надялась только, что они скоро подадутъ чай. Все такъ будетъ прелестно, если она выучитъ цыганъ умываться и пріохотитъ ихъ къ книгамъ. Непріятно было, однакожь, что молодая женщина начала говорить съ старухою на неизвстномъ Магги язык, и высокая двушка, кормившая осла, сла и уставила на нее глаза, не здороваясь съ нею. Наконецъ старуха сказала:

— Такъ, моя хорошая барышня пришла жить съ нами? Садитесь и скажите намъ откуда вы.

Это было такъ похоже на сказку. Магги очень нравилось, что ее называли хорошею барышнею и обращались съ нею вжливо. Она сла и сказала:

— Я оставила домъ потому, что я была несчастлива. Я буду жить съ вами, если хотите, и научу васъ многимъ вещамъ.

— Какая умная барышня! сказала женщина съ ребенкомъ, сидвшая возл Магги, пустивъ ребенка ползать:— и такая у нея хорошенькая шляпка и платьеце! прибавила она, снявъ съ Магги шляпку и разглядывая ее, говоря, между тмъ, что-то старух на неизвстномъ язык. Высокая двушка схватила шляпку и надла ее на свою голову задомъ напередъ, скаля зубы. Но Магги ршилась не обнаруживать особенной слабости при этомъ случа, какъ-будто шляпка для нея была ничего.

— Я не хочу носить шляпки, сказала она:— лучше я буду повязываться краснымъ платкомъ, какъ вы. У меня были такіе же длинные волосы, да я обстригла ихъ вчера, но они опять скоро выростутъ, прибавила она, какъ бы извиняясь и предполагая, вроятно, что цыгане имютъ особенное пристрастіе къ длиннымъ волосамъ. Магги забыла даже на-время голодъ, желая только заслужить доброе мнніе цыганъ.

— Что за милая барышня! и богата, я уврена, сказала старуха,— Вдь, вы жили у себя въ прекрасномъ дом?

— Да, у меня хорошій домъ, и я такъ любила рку, гд мы ловимъ рыбу, но тамъ я часто бываю несчастлива. Жаль мн, я не захватила съ собою моихъ книжекъ, да вы знаете, я пришла въ-попыхахъ. Но я могу вамъ разсказать все, что пропечатано въ моихъ книгахъ, я читала ихъ столько разъ — васъ это будетъ забавлять. И я вамъ могу также разсказать многое изъ географіи — это о свт, въ которомъ мы живемъ — такъ это полезно и занимательно! Слышали вы когда нибудь про Колумба?

Глаза Магги загорлись и щеки покраснли. На самомъ дл ей казалось, она начинала образовывать цыганъ и пріобртала надъ ними вліяніе. Цыгане сами какъ-будто дивились ея разговору, хотя вниманіе ихъ было боле обращено на содержаніе кармана Магги, который ловко опоражнивала теперь ея сосдка, находившаяся по правую руку, такъ-что она этого и не замтила.

— Такъ вы тамъ живете, милая барышня? сказала старуха, при имени Колумба.

— О, нтъ! сказала Магги съ нкоторымъ сожалніемъ.— Колумбъ былъ очень великій человкъ, который открылъ полсвта, и они оковали его цпями и обходились съ нимъ, знаете, такъ худо. Это въ моей сокращенной географіи, но это слишкомъ-долго разсказывать передъ чаемъ…. Я такъ хочу чаю.

Послднія слова вырвались у Магги противъ воли, это былъ внезапный переходъ отъ покровительственнаго поученія къ обыкновенной раздражительности.

— Какъ, бдная моя барышня голодна? сказала молодая женщина:— дать ей чего-нибудь холоднаго. Я уврена, вы пришли издалека, моя милая. Гд вашъ домъ?

— Дорнкотская мельница, это далеко отсюда, сказала Магги.— Мой отецъ мистеръ Тёливеръ, но онъ не долженъ знать гд я, а то онъ возьметъ меня опять домой. Гд живетъ королева цыганъ?

— А что, вы хотите къ ней идти, моя барышня? сказала молодая женщина.

Высокая женщина, между тмъ, постоянно смотрла на Магги и скалила зубы. Конечно, ея манеры были непріятны.

— Нтъ, сказала Магги:— я только думала, если она недобрая королева, то вы будете рады, когда она умретъ и вы можете выбрать другую. Еслибъ я была королева, то я была бы хорошая королева и со всми была бы добра.

— Вотъ вамъ лакомый кусочекъ, сказала старуха, подавая Магги ломоть сухаго хлба, который она вынула изъ мшка, и кусокъ холодной ветчины.

— Благодарю васъ, сказала Магги, смотря на пищу и не принимая ее:— но не можете ли вы мн дать хлба съ масломъ и чаю? я не люблю ветчины.

— У насъ нтъ ни чаю, ни масла, сказала старуха сердито, очевидно наскучивъ ублажать Магги.

— Или хлбца съ патокою? сказала Магги.

— У насъ нтъ патоки, сказала старуха угрюмо, затмъ послдовалъ рзкій разговоръ между женщинами на ихъ неизвстномъ язык, а одинъ изъ маленькихъ сфинксовъ бросился на хлбъ съ ветчиною и началъ его сть. Въ эту минуту возвратилась высокая двушка, отошедшая-было на нсколько саженъ, и что-то сказала, что повидимому произвело большой эффектъ. Старуха, казалось, забыла про голодъ Магги и принялась мшать въ котл съ новою силою, между тмъ молодая женщина ползла въ палатку и достала глиняный противень и ложки. Магги задрожала и боялась, что слезы выступятъ у ней на глазахъ. Высокая двушка взвизгнула — и прибжалъ мальчикъ, котораго Магги видла спящимъ, сорванецъ однихъ лтъ съ Томомъ. Онъ выпучилъ глаза на Магги и началось непонятное ей тараторенье. Ей было очень-дико, и она была уврена, что она скоро начнетъ плакать. Цыгане повидимому не обращали на нея вниманія, и она оставалась совершенно-беззащитною между ними. Но новый страхъ остановилъ навертывавшіяся слезы, когда подошли двое мужчинъ, которыхъ приближеніе взволновало опять всхъ. Старшій изъ двухъ несъ мшокъ, который онъ бросилъ, обращаясь къ женщинамъ съ сердитымъ тономъ, на что он отвчали цлымъ потокомъ ругательствъ, черная шавка принялась лаять на Магги и обдало ее страхомъ, еще увеличившимся, когда молодой человкъ, отозвавъ собаку съ проклятіями, ударилъ ее палкою.

Магги чувствовала, что для нея было невозможно сдлаться королевою такихъ людей, или передать имъ полезныя и пріятныя свднія.

Оба мужчины, повидимому, спрашивали про Магги, потому-что они посматривали на нея и разговоръ сдлался боле-спокойнымъ, какъ это обыкновенно бываетъ, когда, съ одной стороны, является любопытство, а съ другой, возможность его удовлетворить. Наконецъ молодая женщина сказала прежнимъ почтительно-ласковымъ тономъ:

— Эта милая барышня пришла жить съ нами. Довольны вы?

— Какъ же, очень-доволенъ, сказалъ молодой человкъ, разсматривавшій наперстокъ Магги и другія вещи, вынутыя у нея изъ кармана. Онъ возвратилъ ихъ вс, за исключеніемъ серебрянаго наперстка, молодой женщин, которая сейчасъ же положила ихъ въ карманъ Магги, и потомъ принялся за говядину съ картофелемъ, выложенную изъ котелка на желтый глиняный противень.

Магги начинала думать, что Томъ былъ правъ въ-отношеніи цыганъ: конечно, они были воры, если мужчина не имлъ намренія потомъ отдать ей наперстокъ. Она бы ему охотно отдала его: наперстокъ не былъ ей дорогъ, но мысль, что она была между ворами, не допускала ее даже пріободриться, несмотря на почтеніе и вниманіе, съ которыми теперь обращались съ нею. Вс воры, исключая Робинъ-Гуда, были дурные люди. Женщины замтили, что она была напугана.

— У насъ нтъ ничего лакомаго для барышни, сказала старуха ласково.— А она такъ голодна, моя милая барышня!

— Попробуйте, моя милая, не можете ли вы скушать кусочекъ этого, сказала молодая женщина, подавая Магги мяса на желзной ложк. Магги вспомнила, что старуха сердилась на нее за то, что она отказалась отъ хлба съ ветчиною, и не смла отказаться отъ говядины, хотя страхъ прогналъ ея апетитъ. Еслибъ теперь отецъ пріхалъ за нею въ кабріолет и взялъ ее съ собою! Или хоть, еслибъ случился тутъ Джакъ, убившій великана, или мистеръ Грэтхартъ или св. Георгій, поразившій дракона, котораго изображеніе она видла на полупенсахъ! Но Магги подумала съ обомлвшимъ сердцемъ, что эти герои никогда не посщали окрестностей Ст.-Оггса, гд ничего не случалось чудеснаго.

Вы видите, Магги Тёливеръ была не такъ благовоспитана и образована, какъ можно бы ожидать отъ двочки восьми или девяти лтъ: она была всего только годъ въ школ въ Ст.-Оггсъ, и у ней было такъ мало книгъ, что она иногда читала лексиконъ, и, перебирая ея умишко, вы могли бы встртить неожиданное невжество, точно также, какъ и неожиданныя познанія, Она могла вамъ сказать, что было такое слово, какъ ‘полигамія’, и зная также, что такое ‘полигонъ’ она вывела отсюда заключеніе, что ‘поли’ значитъ ‘много’. Но она никакъ не подозрвала, что у цыганъ не было ни чаю, ни сахару, и вообще ея идеи представляли странную смсь прозорливой остроты и слпыхъ грёзъ.

Въ послднія пять минутъ мннія ея о цыганахъ очень перемнились. Она считала ихъ милыми собесдниками, доступными для образованія, а теперь она начинала думать, что они намрены были убить ее, какъ-только стемнетъ, и разржутъ ее на части, на жаркое. Подозрніе блеснуло у ней въ голов, что свирпый пожилой мужчина былъ на-самомъ-дл дьяволъ, который сейчасъ сброситъ съ себя свою маску и превратится или въ осклабляющагося кузнеца, или въ огненное чудовище съ драконовыми крыльями. Къ чему и пробовать вареную говядину, хотя все-таки она боялась оскорбить цыганъ, обнаруживая неблагопріятное о нихъ мнніе, образовавшееся у ней, и размышляла теперь не хуже всякаго богослова о томъ, угадаетъ ли ея мысли дьяволъ, если онъ дйствительно тутъ присутствовалъ.

— Что, вамъ не нравится запахъ, моя милая? сказала молодая женщина, замтивъ, что Магги и не прикоснулась къ-мясу.— Попробуйте-ка.

— Нтъ, благодарю васъ, сказала Магги, собирая послднія силы, чтобъ улыбнуться дружелюбно,— Мн некогда, уже становится темно. Я думаю, я пойду теперь домой и приду къ вамъ въ другой разъ, и принесу съ собою корзинку съ сладкими пирожками и разными разностями.

Магги встала съ своего мста, отъ всего сердца надясь, что ей удастся провести Аполіона, но надежда ея поколебалась, когда старая цыганка сказала:

— Постойте, постойте барышня! мы благополучно отведемъ васъ домой, когда кончимъ нашъ ужинъ: вы подете домой, какъ барышня.

Магги сла опять, не полагаясь много на это общаніе, хотя она увидла теперь, какъ высокая двушка надвала узду на осла и перекидывала мшки черезъ его спину.

— Ну, маленькая миссъ, сказалъ молодой человкъ, выводя впередъ осла:— скажите намъ теперь, гд вы живете, какъ прозывается мсто?

— Мой домъ — дорнкотская мельница, сказала Магги съ живостью.— Мой отецъ мистеръ Тёливеръ, онъ живетъ тамъ!

— Какъ! большая мельница, по сю сторону Ст.-Оггса?

— Да, сказала Магги. Далеко это? Я лучше пойду пшкомъ, если позволите.

— Нтъ, нтъ, скоро будетъ темно, мы должны поспшать. Посмотрите, какъ прокатимся мы на осл.

Говоря это, онъ поднялъ Магги и посадилъ ее на осла. Ей стало полегче, когда она замтила, что съ нею идетъ не пожилой мужчина, но она все еще не совсмъ надялась, что ее въ-самомъ-дл отвезутъ домой.

— Вотъ ваша хорошенькая шляпка, сказала молодая женщина, надвая на голову эту недавно-презираемую и теперь отрадную принадлежность туалета:— и вы скажете, что мы были ласковы съ вами — не такъ ли? и что мы называли васъ хорошею барышнею.

— О, да! Благодарю васъ, сказала Магги:— я вамъ очень-обязана. Но я бы желала, чтобъ и вы пошли со мною.

Для нея это казалось гораздо-пріятне, нежели идти одной съ которымъ-нибудь изъ этихъ страшныхъ мужчинъ: веселе даже быть убитымъ цлою шайкою.

— А вы боле всхъ меня любите — такъ ли? сказала женщина.— Но мн нельзя идти, вы подете слишкомъ-скоро для меня.

Мужчина также садился на осла и держалъ Магги передъ собою. Возставать противъ такого распоряженія ей было невозможно, точно также, какъ и ослу, хотя оно казалось ей ужасне всякаго кошмара. Женщина потрепала ее по спин и сказала:

— Прощайте.

И оселъ, посл добраго удара палкою, поплелся легкою рысью вдоль проселка, по которому Магги шла часъ назадъ, между тмъ, какъ высокая двушка и сорванецъ-мальчишка, также вооруженные толстыми дубинами, провожали ихъ нсколько саженъ съ громкими криками, въ вид понуканія.

Сама Ленора была не боле напугана въ свою полночную поздку съ женихомъ-привидніемъ, нежели Магги, хавшая самымъ естественнымъ образомъ, на рысистомъ осл съ цыганомъ позади, который думалъ только, какъ бы заработать ему полкроны. Красный цвтъ заходившаго солнца, казалось, имлъ многознаменательное значеніе, съ которымъ непремнно былъ въ связи тревожный ревъ втораго осла съ нутами на ногахъ. Два низенькіе котеджа, крытые соломою, были единственными домами въ этомъ проселк, мимо которыхъ они прохали и которые, казалось, еще увеличивали его пустынность, они были повидимому безъ окошекъ, и двери ихъ были заперты, нтъ сомннія, въ нихъ жили колдуньи, и это было большое счастіе, что оселъ не остановился тутъ.

Наконецъ — о радость! этотъ длиннйшій въ мір проселокъ оканчивался и открывался на широкую, большую дорогу, по которой дйствительно прохала почтовая карета. Вотъ и верстовой столбъ, на углу, и Магги прочла на немъ ‘2 мили до Ст.-Оггса’. Итакъ цыганъ въ-самомъ-дл намренъ былъ отвезти ее домой: врно, онъ былъ хорошій человкъ и могъ оскорбиться, что она не хотла съ нимъ хать одна. Мысль эта преслдовала ее теперь сильне, когда она боле узнавала дорогу, и она придумывала теперь какъ бы начать разговоръ съ обиженнымъ цыганомъ, чтобъ только успокоить свои чувства, но также и изгладить возможное впечатлніе о ея трусости, какъ вдругъ у перекрестка Магги замтила, кто-то халъ на бломордой лошади.

— Стой, стой! закричала она: — это мой отецъ. Отецъ, отецъ!

Внезапная радость почти такъ же тяжела, какъ и печаль, и Магги рыдала, когда отецъ подъхалъ къ ней. Удивленіе мистера Тёливера было несказанно, онъ только возвращался изъ Босита и не былъ еще дома.

— Что это значитъ? сказалъ онъ, останавливая лошадь, между тмъ, какъ Магги спустилась съ осла и подбжала къ стремени отца.

— Маленькая миссъ, я полагаю, заблудилась, сказалъ цыганъ:— она пришла къ нашему шатру, на томъ конц дёнлаускаго проселка, и я везъ ее домой. Это крюкъ для меня порядочный, особенно прошлявшись цлый день.

— О да, отецъ, онъ такой добрый, повезъ меня домой, сказала Магги:— такой добрый, хорошій онъ человкъ.

— Вотъ теб, мой любезный, сказалъ мистеръ Тёливеръ, вынимая пять шилинговъ. Это лучшій для тебя рабочій день. Нелегко было бы мн потерять двочку. Посади-ка ее впереди меня.

— Что это, Магги, какъ это случилось? сказалъ онъ дучи. Магги, между тмъ, прислонилась головою къ отцу и рыдала.— Какъ это ты зашла такъ далеко и заблудилась?

— Отецъ, отвчала Магги сквозь слезы:— я убжала, потому-что я была такая несчастная: Томъ разсердился на меня. Я не могла этого выдержать.

— Пустяки, пустяки! сказалъ мистеръ Тёливеръ, утшая ее:— какъ это ты могла подумать убжать отъ твоего отца? Ну что станетъ отецъ длать безъ своей двочки?

— Никогда я боле этого не сдлаю, отецъ, никогда.

Въ этотъ вечеръ мистеръ Тёливеръ очень-рзко выразилъ свои мысли и слдствіемъ этого былъ поразительный фактъ, что Магги не слышала ни одного упрека отъ своей матери и ни одной насмшки отъ Тома, по случаю своего побга къ цыганамъ. Магги была поражена этимъ необыкновеннымъ обращеніемъ и иногда думала, что ея поступокъ былъ такъ черенъ, что о немъ нельзя было даже говорить.

ГЛАВА XII.

Мистеръ и мистрисъ Глегъ у себя дома.

Чтобъ увидть мистера и мистрисъ Глегъ у себя дома, мы должны перенестись въ городъ Ст.-Оггсъ, достопочтенный городъ, съ красными, стрльчатыми кровлями и широкими навсами его пакгаузовъ, гд разгружали свой грузъ черные корабли, приходившіе съ отдаленнаго свера, и уносили, въ замнъ, драгоцнныя внутреннія произведенія: тщательно-прессованные сыры и мягкое руно, съ которымъ, безъ-сомннія, мои утонченные читатели ознакомились чрезъ посредство совершеннйшихъ классическихъ пасторалей.

Это былъ одинъ изъ тхъ старинныхъ, очень-старинныхъ городовъ, которые вамъ образуются какъ-бы естественнымъ разростаніемъ, и потому похожи на птичье гнздо или, лучше, на извилистые переходы блыхъ муравьевъ: городъ, обнаруживающій на себ слды продолжительнаго развитія и исторіи, подобно тысячелтнему дереву, поднявшійся и развившійся на одномъ и томъ же самомъ мст между ркою и холмомъ, съ того самаго времени, какъ римскіе легіоны оставили его и прибыли къ рк длинноволосые морскіе короли, жадно и свирпо-зарившіеся на тучную землю. Это былъ городъ, знакомый съ давно-забытыми годами. Тнь саксонскаго героя-короля по-временамъ посщаетъ его, обозрвая сцены своей молодости и любви, и встрчаетъ здсь также другую мрачную тнь страшнаго язычника-датчаннна, который былъ заколотъ посреди своихъ воиновъ мечомъ невидимаго мстителя, и который подымается по осеннимъ вечерамъ, подобно блому туману, надъ своимъ курганомъ и носится на двор старой палаты возл рки, на томъ самомъ мст, гд былъ такъ чудно убитъ еще до построенія этой палаты. Норманы первые начали строить ее, и подобно городу, она высказываетъ мысли и дятельность нсколькихъ поколній, раздленныхъ широкими промежутками времени, но она такъ древна, что мы смотримъ съ снисходительною любовью на вс ея противорчія и очень-довольны, что люди, построившіе готическій фасадъ и башни съ трехлистными орнаментами, и окошки и наличники, не уничтожили святотатственно-древнйшаго полудеревяннаго корпуса съ банкетною залою, прикрытою дубовымъ потолкомъ.

Но еще древнее этой палаты обломокъ стны, которая вошла въ колокольню приходской церкви и которая, говорятъ, осталась отъ первоначальной капеллы св. Orra, патрона этого стариннаго города…

Въ превосходномъ дом мистрисъ Глегъ въ Ст.-Оггс были дв гостиныя, передняя и задняя, такъ-что хозяйка могла съ двухъ сторонъ наблюдать слабости своихъ ближнихъ и живе чувствовать благодарность за исключительную твердость своего ума, изъ переднихъ окошекъ она могла смотрть на тефтонскую дорогу, которая вела изъ Ст. Оггса, и наблюдать, какъ развивалась страсть къ прогулкамъ въ женахъ купцовъ, еще продолжавшихъ свои дла, страсть пагубная, предвщавшая въ соединеніи съ распространявшимся обычаемъ носить тканые бумажные чулки, очень-печальную будущность для послдующаго поколнія. Изъ заднихъ окошекъ она могла смотрть на хорошенькій садъ и огородъ, доходившій до самой рки, и удивляться только безумію мистера Глега, тратившаго свое время между цвтами и овощами. Мистеръ Глегъ, оставивъ свое дятельное занятіе — торговлю шерстью, чтобы наслаждаться остальное время жизни, нашелъ, что наслажденіе гораздо-трудне самаго дла, что онъ наложилъ на себя чуть не каторжную работу въ вид удовольствія и развлеченія, работая за двухъ садовниковъ. Экономія въ жалованьи садовнику, можетъ-бытъ, и заставила бы мистрисъ Глегъ смотрть снисходительно на это безуміе, еслибы ея женскій здравый смыслъ могъ, хотя притворно, уважать страсть своего мужа. Но извстно, такое супружеское снисхожденіе встрчается только въ слабыхъ существахъ ея пола, который, едва-ли понимаетъ хорошо высокое назначеніе жены, призванной сдерживать безразсудныя и неприличныя слабости своего мужа.

Мистеръ Глегъ, съ своей стороны, имлъ также два источника для умственнаго занятія, которые, повидимому, были неистощимы: съ одной стороны, его поражали его собственныя открытія въ естественной исторіи, онъ находилъ въ своемъ саду удивительныхъ червяковъ, улитокъ и наскомыхъ, которые, сколько онъ слышалъ, до-сихъ-поръ еще не обращали на себя ничьего вниманія, и онъ замчалъ странное соотношеніе между этими зоологическими феноменами и великими событіями времени, напримръ, передъ тмъ, какъ сгорть уркскому собору, на листьяхъ розъ показались какіе-то таинственные знаки и было особенное изобиліе улитокъ — явленія необъяснимыя для него, пока печальное зарево не пролило на нихъ свтъ. (Мистеръ Глегъ отличался необыкновенною дятельностью ума, которая, когда онъ бросилъ торговлю шерстью, естественно обнаружилась въ другомъ направленіи).

Второй предметъ размышленій для мистера Глега составляло противорчіе женскаго ума, типически-выраженное въ мистрисъ Глегъ. Что созданіе, происшедшее отъ мужскаго ребра и находившееся въ этомъ случа въ состояніи высшей респектабельности, неимвшее никакихъ заботъ, постоянно противилось самымъ любезнымъ предложеніямъ, самымъ милымъ уступкамъ — для него было тайною, ключъ къ которой онъ напрасно искалъ въ первыхъ главахъ книги Бытія. Мистеръ Глегъ выбралъ старшую миссъ Додсонъ, какъ хорошенькое воплощеніе женскаго благоразумія и бережливости, и будучи самъ характера бережливаго и корыстолюбиваго, онъ разсчитывалъ на супружеское согласіе. Но это странное кушанье, называемое женскимъ характеромъ, бываетъ иногда невкусно, несмотря на высокое качество припасовъ, изъ которыхъ оно приготовлено, и тонкая систематическая скупость нердко сопровождается приправою, иногда совершенно портящею вкусъ. Добрйшій мистеръ Глегъ былъ самъ порядочный скупердяй, сосди звали его скрягою. Если вы оказывали предпочтеніе сырной корк, то мистеръ Глегъ не забывалъ припрятать ее для васъ и съ особеннымъ добродушіемъ услаждалъ вашъ вкусъ, точно также, какъ онъ любилъ всхъ животныхъ, содержаніе которыхъ не требовало особенныхъ издержекъ. У мистера Глега не было ни шарлатанства, ни лицемрія, его глаза обливались чувствительными слезами, глядя на продажу жалкаго скарба вдовы, когда это несчастіе ему легко было предупредить, стоило только вынуть пятифунтовый банковый билетъ изъ боковаго кармана, но такой поступокъ представлялся для него скоре безумнымъ мотовствомъ, нежели христіанскимъ милосердіемъ, которое всегда обнаруживалось у него въ вид маленькихъ вспомоществованій. И мистеръ Глегъ также охотно берегъ и чужія деньги, какъ и свои собственныя: онъ готовъ сдлать, огромный крюкъ, чтобы миновать шоссейную заставу, если даже другіе платили за его разъзды, и ревностно старался убдить своихъ знакомыхъ, чтобы они употребляли дешевый суррогатъ ваксы. Эта привычка бережливости, преслдуемая, какъ цль, была относительною чертою дловыхъ людей прошедшаго поколнія, которые потихоньку длали себ состояніе, она составляла изъ нихъ особенную породу, почти, исчезнувшую въ наше время быстраго обогащенія, когда расточительность подгоняетъ нужду. Въ стародавнее время независимое состояніе невозможно было сдлать безъ нкотораго скряжничества, и вы могли бы найти это качество въ каждой провинціи и въ связи съ самыми разнообразными характерами, столько различными, какъ плоды, изъ которыхъ мы можемъ добывать кислоту. Истинные гарпагоны были всегда исключеніями, не таковы достойные плательщики налога, разъ принужденные обрзать себя по дйствительной необходимости, и которые удержали даже посреди совершеннаго довольства среди фруктовыхъ садовъ и добраго погреба привычку отказывать себ и охотно лишали себя предмета роскоши, обложеннаго новою пошлиною, съ пятью стами фунтовъ въ годъ, какъ-будто эта сумма составляла весь ихъ капиталъ. Мистеръ Глегъ былъ однимъ изъ этихъ людей, которые приводятъ въ отчаяніе канцлеровъ казначейства, и зная это, вы лучше поймете, почему онъ все-таки былъ убжденъ, что онъ сдлалъ хорошую партію, несмотря на слишкомъ горькую приправу, которую природа прибавила по всмъ добродтелямъ старшей миссъ Додсонъ. Человкъ съ любящимъ сердцемъ, который видитъ, что его жена совершенно согласна съ нимъ въ отношеніи основной идеи жизни, легко убждаетъ себя, что никакая другая женщина не пришлась бы такъ по немъ, и ворчитъ и ссорится каждый день безъ малйшаго чувства отчужденія. Мистеръ Глегъ любилъ размышлять, и не занимаясь боле шерстью, избралъ теперь предметомъ своихъ размышленій особенное устройство женскаго ума, какъ онъ развертывался передъ нимъ въ его домашней жизни: и все-таки онъ думалъ, что хозяйство мистрисъ Глегъ могло служить образцомъ для ея пола: его поражало въ другихъ женщинахъ, какъ жалкая неакуратность, если он свертывали свои салфетки не такъ крпко и не съ такимъ выраженіемъ, какъ мистрисъ Глегъ, если ихъ слоеное тсто было не столь похоже на кожу, но слойка была не такъ тверда, даже самая смсь запаховъ въ шкапу мистрисъ Глегъ, напоминавшая чай, кофе и лекарство, казалась ему самымъ правильнымъ запахомъ для шкапа. Я увренъ, еслибъ цлая недля прошла безъ ссоры, то у него явилось бы желаніе повздорить, и конечно, уступчивая, кроткая жена не дала бы достаточно-интересной матеріи для его размышленій.

Несомннное добродушіе мистера Глега особенно обнаруживалось въ томъ, что его тяготило гораздо-боле, когда его жена вздорила съ другими, даже съ служанкою Доли, нежели съ нимъ самимъ, а ссора ея съ мистеромъ Тёливеромъ мучила его тмъ-боле, что она совершенно мшала ему наслаждаться раннею капустою, гуляя на слдующее утро въ своемъ саду передъ завтракомъ. Онъ пришелъ, однако, къ завтраку съ слабою надеждою, что мистрисъ Глегъ спокойно почивала, и что гнвъ ея достаточно укротился и уступилъ мсту строгому сознанію приличія. Она обыкновенно хвасталась, что между Додсонами никогда не было смертельной вражды, позорившей другія семейства, что ни одинъ изъ Додсоновъ не былъ пущенъ поміру безъ наслдства и, что Додсоны не отказывались даже отъ своихъ двоюродныхъ братьевъ, да и могло ли быть иначе? вс двоюродные братья были съ деньгами или, по-крайней-мр, имли свои собственные доыы.

Одна тягость прошедшаго вечера обыкновенно исчезала съ чела мистрисъ Глегъ, когда она садилась за завтракъ: это были ея накладные локоны. Пока она занималась хозяйствомъ, приготовляла кожаное слоёное тсто, эти локоны были совершенно излишнею роскошью. Около половины одиннадцатаго приличіе заставляло ее надть ихъ, но до-тхъ-поръ мистрисъ Глегъ приберегала ихъ, и общество ничего не теряло отъ этого. Но отсутствіе этой тягости только очевидне указывало, что ея чело оставалось еще боле омраченнымъ другою печалью, и мистеръ Глегъ замтивъ это, когда онъ принимался за свою овсянку на молок, скромно-утолявшую обыкновенно его утренній голодъ, благоразумно ршилъ предоставить мистрисъ Глегъ начать разговоръ, а то, пожалуй, такая нжная вещица, какъ расположеніе духа женщины, испортится отъ одного прикосновенія. Люди, повидимому наслаждающіеся дурнымъ расположеніемъ своего духа, обыкновенно поддерживаютъ его, осуждая себя на различнаго рода лишенія. Таковъ былъ обычай мистрисъ Глегъ, она налила себ чай въ это утро слабе обыкновеннаго и отказалась отъ масла. Горько было, что такое удивительное желаніе повздорить, которое охотно схватилось бы за первый случай, не встрчало ни малйшаго повода со стороны мистера Глега. Но его молчаніе могло также служить порядочнымъ предлогомъ, и онъ услышалъ наконецъ слдующее воззваніе, переданное тономъ, исключительно-свойственнымъ сердцу супруги:

— Ну, мистеръ Глегъ! плохая мн награда за то, что я столько лтъ была вамъ хорошею женою. Лучше было бы для меня, еслибъ я знала прежде смерти моего отца, что вы станете со много такъ-обращаться, я бы пріискала тогда себ другой домъ: мн предлагали выборъ.

Мистеръ Глегъ оставилъ на минуту свою овсянку и поднялъ глаза, какъ-будто не особенно-озадаченный, но съ спокойнымъ обыкновеннымъ удивленіемъ, съ которымъ мы наблюдаемъ постоянныя тайны.

— Помилуйте, мистрисъ Глегъ, что жь я сдлалъ теперь?

— Что вы сдлали теперь, мистеръ Глегъ? сдлали теперь?.. сожалю о васъ.

Не находя приличнаго отвта, мистеръ Глегъ обратился къ своей овсянк.

— Есть мужья на свт, продолжала мистрисъ Глегъ, посл небольшой паузы:— которые не будутъ со всми, заодно, противъ своихъ же собственныхъ женъ. Можетъ-быть, я ошибаюсь, научите меня, пожалуйста, но я всегда слышала: обязанность мужа стоять за свою жену, вмсто того, чтобъ радоваться и торжествовать, когда другіе люди оскорбляютъ ее.

— Какой же поводъ имете вы говорить это? сказалъ мистеръ Глегъ довольно-горячо.

Онъ былъ хотя и добрый человкъ, но не имлъ кротости Моисея.

— Когда я радовался или торжествовалъ вашей бд?

— Мистеръ Глегъ, можно длать вещи хуже, нежели говорить открыто. Мн было бы гораздо-пріятне — скажите мн прямо въ лицо, что вы пренебрегаете мною, вмсто того, чтобъ оправдывать каждаго, за исключеніемъ меня, и являться къ завтраку спокойно, когда я цлую ночь не спала, и еще дуться на меня, какъ-будто я не лучше вашей старой подошвы.

— Дуться на васъ? сказалъ мистеръ Глегъ, тономъ злобной насмшки.— Вы какъ пьяница, думаете, что вс пьяны, кром васъ.

— Мистеръ Глегъ, не унижайте себя, употребляя такія неприличныя сравненія! Васъ это длаетъ слишкомъ-ничтожнымъ, хотя вы и не видите этого сами, сказала мистрисъ Глегъ тономъ энергическаго состраданія.— Человкъ въ вашемъ положеніи долженъ давать примръ и говорить разсудительне.

— Да. Да станете ли вы слушать разсудительную рчь? возразилъ мистеръ Глегъ рзко.— Разсудительне того, что я говорилъ вамъ вчерашній вечеръ, я ничего не придумаю: ни къ чему вамъ требовать денегъ назадъ изъ одной запальчивости, когда он совершенно-врны, и я надялся, вы перемнили поутру ваши мысли. Но если вы ихъ непремнно хотите взять назадъ, сдлайте это не торопясь, не увеличивайте вражды въ семейств, а подождите, пока представится хорошее обезпеченіе безъ особенныхъ хлопотъ. Вдь, вы должны обратиться къ адвокату, чтобъ найдти помщеніе и влзть въ расходы безъ конца.

Мистрисъ Глегъ чувствовала, что это было похоже на дло, но гордо отбросила голову и испустила горловой звукъ, какъ-бы указывая, что молчаніе ея было только перемиріемъ, а не миромъ. И дйствительно, враждебныя дйствія скоро возобновились.

— Я бы вамъ былъ очень-благодаренъ, еслибъ вы мн пожаловали теперь чашку чаю, мистрисъ Глегъ, сказалъ мистеръ Глегъ, видя, что она ему наливала его по обыкновенію, когда онъ кончалъ свою овсянку.

Она взяла чайникъ и съ легкимъ движеніемъ головы сказала:

— Съ удовольствіемъ слышу, что вы готовы поблагодарить меня, мистеръ Глегъ. Мало благодарности я вижу отъ людей на этомъ свт, хотя въ вашемъ семейств, мистеръ Глегъ, и не было ни одной женщины, которая могла бы стать со мною на одну доску — я скажу это, когда я буду и на моемъ смертномъ одр. Всегда я была вжлива съ вашею роднею, и ни одинъ изъ нихъ не скажетъ ничего противъ, хотя мн они неровня — въ этомъ никто не заставитъ меня сознаться.

— Нечего вамъ находить пороки въ моей родн! Перестаньте прежде вздорить съ вашею роднею, мистрисъ Глегъ, сказалъ мистеръ Глегъ, съ сердитымъ сарказмомъ.— Пожалуйте-ка мн молочникъ.

— Вы говорите неправду, мистеръ Глегъ, сказала леди, наливая ему молоко необыкновенно-щедро, какъ-будто въ отместку.— Вы знаете, это неправда. Я не такая женщина, чтобъ стала ссориться съ своими собственными родными. Вы, можетъ-быть, такой человкъ — я знаю это за вами.

— Что жь вы длали вчера, когда ушли отъ своей сестры съ такимъ трезвономъ?

— Я съ моею сестрою не ссорилась, мистеръ Глегъ, неправду вы говорите. Мистеръ Тёливеръ не мой единокровный: онъ началъ ссориться со мною, онъ выгналъ меня изъ дома. Но вамъ, можетъ-быть, хотлось, мистеръ Глегъ, чтобъ я осталась, чтобъ меня еще боле обругали, можетъ-быть, вамъ досадно, что вашу собственную жену еще мало оскорбляли, недовольно опорочили. Но, позвольте мн вамъ спазать, что это вамъ же безчестье.

— Слышалъ ли кто-нибудь въ цломъ приход подобныя рчи? сказалъ мистеръ Глегъ, разгорячившись.— Женщина живетъ въ полномъ довольств, можетъ длать съ своими деньгами что хочетъ, какъ-будто он были закрплены за нею, кабріолетъ у ней за-ново обитъ — просто конца нтъ расходамъ, и въ случа моей смерти обезпечена, какъ она этого не ожидаетъ… а лается, словно бшеная собака! Нтъ ужь это слишкомъ! Какъ это Всемогущій Богъ создалъ такихъ женщинъ! Послднія слова были произнесены тономъ печальнаго волненія.

Мистеръ Глегъ отодвинулъ чай и ударилъ по столу обими руками.

— Ну, мистеръ Глегъ, если таковы ваши чувства, такъ лучше для меня знать ихъ! сказала мистрисъ Глегъ, снимая салфетку и свертывая ее съ необыкновеннымъ раздраженіемъ.— Но если вы говорите, что я обезпечена сверхъ моего ожиданія, то я позволю себ замтить вамъ, что я имю право ожидать многаго, чего я и не нахожу. Что жь касается сравнегія меня съ бшеною собакою, то такое обращеніе со мною позоритъ васъ въ глазахъ каждаго. Я не могу смотрть и не намрена терпть…

Голосъ мистрисъ Глегъ обнаружилъ теперь, что она собиралась плакать и, прервавъ свою рчь, она съ силою позвонила въ колокольчикъ.

— Сали, сказала она, подымаясь со стула и говоря задыхавшимся голосомъ: — разведите огонь наверху и опустите шторы. Мистеръ Глегъ, можете приказать себ къ обду, что вамъ угодно.

— Приготовить мн кашицу.

Мистрисъ Глегъ прошла черезъ комнату къ маленькой полк съ книгами и взяла ‘Вчное успокоеніе праведника’ Бакстера, которое она унесла съ собою наверхъ. Она обыкновенно раскрывала передъ собою эту книгу въ особенныхъ случаяхъ: по воскресеньямъ въ дождливую погоду, или когда она слышала о смерти родственника, или когда, какъ теперь, ссорясь съ мистеромъ Глегъ, была октавою вышеобыкновеннаго.

Но мистрисъ Глегъ унесла съ собою наверхъ вмст съ ‘Успокоеніемъ праведника’ и кашицею, другое утшеніе, которое имло свое вліяніе на успокоеніе ея чувствъ и дало ей возможность провлачить свое существованіе въ нижнемъ этаж передъ вечернимъ чаемъ. Вопервыхъ, это былъ совтъ мистера Глега оставить пятьсотъ фунтовъ въ рукахъ Тёливера, пока не представится новаго помщенія, и потомъ его намекъ на щедрое для нея обезпеченіе въ случа его смерти. Мистеръ Глегъ, какъ вс люди его порядка, необыкновенно скрытничалъ съ своею духовною, и мистрисъ Глегъ, въ особенно-горькія минуты имла предчувствіе, что, подобно другимъ мужьямъ, о которыхъ она слышала, онъ могъ питать недостойное желаніе увеличить скорбь о его смерти, назначивъ ей жалкую долю въ своемъ завщаніи. Въ такомъ случа она ршила не носить крепа на шляп и оплакивать его только какъ втораго мужа. Но если онъ обнаруживалъ особенную нжность въ своей духовной, то воспоминаніе о немъ будетъ такъ трогательно, когда онъ умретъ, и даже его глупая страсть къ цвтамъ и овощамъ, его упрямство въ отношеніи улитокъ, пожалуй, могутъ вызвать слезы. Пережить мистера Глега, говорить о немъ съ похвалою, какъ о человк, который могъ имть свои слабости, но который исполнилъ свой долгъ передъ нею, несмотря на свою многочисленную нищую родню, получать проценты чаще прежняго, прятать ихъ во всевозможные углы, сбивая съ толку самыхъ ловкихъ воровъ (банки и желзные ларцы уничтожали въ глазахъ мистрисъ Глегъ удовольствіе обладать собственностью), и, въ заключеніе, показать себя передъ своею роднею и сосдями ‘вдовою совершенно-обезпеченною’ — вс эти обстоятельства вмст открывали ей пріятную будущность. Итакъ, когда добрый мистеръ Глегъ развлекъ дурное расположеніе своего духа прилежною работою въ саду, и, тронутый видомъ пустаго стула своей жены, съ ея вязаньемъ, отправился къ ней, замчая, что звонятъ по бдному мистеру Мортону, мистрисъ Глегъ отвтила великодушно, какъ-будто она была оскорбленная женщина:

— Ахъ, кому-то достанется хорошее дло!

Бакстеръ оставался открытымъ впродолженіе восьми часовъ, теперь-уже было около пяти, и если люди часто ссорятся, то, конечно, ссоры ихъ не могутъ продолжаться доле извстнаго времени.

Мистеръ и мистрисъ Глегъ разговаривали въ этотъ вечеръ очень-дружелюбно про Тёливеровъ. Мистеръ Глегъ допускалъ, что Тёливеръ былъ человкъ горячій и что, можетъ-статься, онъ и спуститъ свое состояніе, мистрисъ Глегъ соглашалась съ такимъ мнніемъ, объявила, что это ниже ея достоинства обращать вниманіе на обращеніе такого человка и что для своей сестры она оставитъ у него свои пятьсотъ фунтовъ, тмъ-боле, что съ залогомъ она получитъ за нихъ только четыре процента.

ГЛАВА XIII.

Мистеръ Тёливеръ запутываетъ еще боле нить своей жизни.

Благодаря этой новой перемн въ мысляхъ мистрисъ Глегъ для мистрисъ Пулетъ, къ ея удивленію, было очень-легко вести переговоры. Мистрисъ Глегъ, правда, оборвала се довольно-рзко, какъ могла она подумать учить старшую сестру, что ей длать въ семейныхъ длахъ. Особенно она оскорбилась доводомъ мистрисъ Пулетъ, что сосди станутъ говорить худо, когда узнаютъ про ссору въ ихъ семейств. Если добрая слава фамиліи зависла только отъ мистрисъ Глегъ, такъ мистрисъ Пулетъ могла себ спокойно почивать въ полной увренности.

— Я полагаю, отъ меня не ожидаютъ, замтила мистрисъ Глегъ, заключая разговоръ:— чтобъ я первая похала къ Бесси, или стала на колни передъ мистеромъ Тёливеромъ и просила у него прощеніе, но я зла не буду помнить, и если мистеръ Тёливеръ будетъ говорить со мною вжливо, я буду ему отвчать также вжливо. Никто не иметъ права учить меня приличію.

Находя теперь излишнимъ заступаться за Тёливеровъ, естественно, тётка Пулетъ стала мене заботиться о нихъ и обратилась къ непріятностямъ, которыя она вчера терпла отъ потомковъ этой несчастной четы. Мистрисъ Глегъ выслушала обстоятельное повствованіе, которому помогла необыкновенная память мистера Пулетъ, и между-тмъ, какъ тётка Пулетъ сожалла о несчастьи бдной Бесси и пансіон, гд, конечно, не предлагала платить пополамъ за Магги, гд, конечно, могла измниться ея смуглота, но гд, по-крайней-мр, возможно было искоренить въ ней другіе пороки, мистрисъ Глегъ порицала Бесси за ея слабость и призывала всхъ въ свидтели, кто останется въ живыхъ, когда не выйдетъ прока изъ дтей Тёливера, что она говорила это всегда съ самаго начала, прибавляя, что вс ея слова удивительно какъ сбывались.

— Такъ я могу захать къ Бесси и сказать, что вы не сердитесь и что все останется попрежнему? сказала мистрисъ Пулетъ передъ уходомъ.

— Да, можете, Софи, сказала мистрисъ Глегъ: — можете сказать мистеру Тёливеру и Бесси также, что я зломъ за зло платить не стану. Я знаю, моя обязанность, какъ старшей, подавать примръ во всхъ отношеніяхъ, и я такъ и длаю. Никто не скажетъ про меня иначе, кому только дорога правда.

Мистрисъ Глегъ была такимъ образомъ совершенно-довольна своимъ великодушіемъ, и вы можете представить себ, какое дйствіе произвело на нея полученіе короткой записки отъ мистера Тёливера, въ которой онъ извстилъ ее, что ей нёчего безпокоиться о своихъ пятистахъ фунтахъ, что они будутъ ей заплачены въ-теченіе слдующаго мсяца вмст съ процентами. И кром того, что мистеръ Тёливеръ не желаетъ быть невжею передъ мистрисъ Глегъ и что она навсегда найдетъ радушный пріемъ въ его дом, когда ей угодно будетъ пріхать, но что ему ненужно отъ нея никакихъ милостей ни для себя, ни для своихъ дтей.

Бдная мистрисъ Тёливеръ ускорила эту катастрофу, въ полной надежд, что одинаковыя причины во всякое время могутъ произвести различныя послдствія. Часто она замчала, что мистеръ Тёливеръ ршался на поступокъ только по одному упрямству, потому-что другіе говорили или сожалли о немъ, что онъ этого не могъ сдлать, или какимъ-нибудь образомъ затрогивали его самолюбіе: и все-таки она думала сегодня особенно порадовать его, передавая ему за чаемъ, что сестра Пулетъ похала уговорить на мировую сестру Глегъ и что ему нечего безпокоиться о платеж денегъ. Твердая ршимость достать деньги не покидала мистера Тёливера, но теперь онъ положилъ себ сейчасъ написать записку къ мистрисъ Глегъ, которая отымала всякую возможность увернуться отъ платежа. Мистрисъ Пулетъ похала просить для него милости — какъ бы не такъ! Мистеръ Тёливеръ неохотникъ былъ писать письма и находилъ, что соотношеніе между разговоромъ и письменнымъ языкомъ или, попросту, правописаніе было самою курьёзною вещью въ этомъ курьёзномъ мір. Несмотря на это, однакожь, подъ вліяніемъ лихорадочнаго раздраженія, работа была кончена скоре обыкновеннаго, и если правописаніе у него было не такое, какъ у мистрисъ Глегъ, то это было потому, что она принадлежала точно также, какъ и онъ, къ поколнію, считавшему орографію дломъ вкуса.

Мистрисъ Глегъ не измнила вслдствіе этого письма и не лишила дтей мистера Тёливера шестой или седьмой части своей тысячи фунтовъ, у нея были своего рода принципы. Никто пусть не скажетъ про нея, когда она умретъ, что она не раздлила своего достоянія между своими собственными родственниками съ полною справедливостью: въ такомъ важномъ дл, какъ духовное завщаніе, кровь шла впереди личности и раздлить собственность по капризу, а не въ прямомъ отношеніи къ степенямъ родства было бы позоромъ. Таковъ былъ всегда принципъ въ семейств Додсоновъ, это было своего рода честь и справедливость, удержавшіяся по преданію въ подобныхъ семействахъ, преданію, бывшему солью нашего провинціальнаго общества.

Но, хотя письмо не поколебало принциповъ мистрисъ Глегъ, разрывъ семейный теперь было гораздо-трудне исправить, что жь касается впечатлнія, которое она произвела во мнніи мистрисъ Глегъ о своемъ достойномъ родственник, то она объявила, что съ-этихъ-поръ она не намрена говорить о немъ: сердце его, очевидно, было слишкомъ-испорчено. Только въ конц августа, наканун отправленія Тома въ школу, мистрисъ Глегъ постила свою сестру Тёливеръ, не выходя однакожъ, все время изъ кабріолета и удерживаясь отъ всякихъ совтовъ, какъ бы нарочно показывая этимъ свое неудовольствіе.

— Бесси должна терпть за своего мужа, замчала она сестр Динъ: — хотя мн и жаль ее.

И мистрисъ Динъ совершенно соглашалась, что Бесси была достойна сожалнія.

Въ этотъ вечеръ Томъ сказалъ Магги: ‘Ахъ, Магги! тётка Глегъ опять начала похаживать къ намъ. Я радъ, что иду въ школу, будетъ теб доставаться одной!’

Магги уже было такъ горько отъ одной мысли объ отъзд Тома, что это шуточное восхищеніе показалось ей оскорбительнымъ и она все плакала въ постели этотъ вечеръ, пока не уснула.

Мистеръ Тёливеръ принужденъ былъ теперь найти поскоре человка, который бы далъ ему охотно подъ обезпеченіе пятьсотъ. ‘Только это не будетъ кліентъ Уокима’, говорилъ онъ самъ-себ и, несмотря на это, по прошествіи двухъ недль, оказалось противное — не потому, что мистеръ Тёливеръ былъ слабъ, по потому, что вншнія обстоятельства были сильне его. Такой человкъ нашелся только между кліентами Уокима. Мистеръ Тёливеръ имлъ свою судьбу, подобно Эдипу, и въ этомъ случа онъ могъ привести въ оправданіе, подобно Эдипу, что онъ самъ не сдлалъ этого, но дло само на него обрушилось.

КНИГА ВТОРАЯ.

ШКОЛЬНОЕ ВРЕМЯ.

ГЛАВА I.

Первое полугодіе Тома.

Жестоки были страданія Тома Тёливера въ первые три мсяца имъ проведенные въ Кингс-Лортонъ, подъ отличнымъ руководствомъ его высокопреподобія Уольтера Стелинга. Въ академіи мистера Якобса жизнь не представлялась для него особенно-трудною задачею: тамъ было множество ребятъ, съ которыми можно было играть, и такъ-какъ Томъ былъ мастеръ на вс игры — драку преимущественно — то онъ имлъ между всми ними извстное превосходство, которое казалось ему нераздльнымъ съ личностью Тома Тёливера. Самый мистеръ Якобсъ, извстный попросту подъ именемъ Стараго Гогльса (потому-что онъ носилъ очки) {Goggles по-англійски значитъ старомодные очки, обдланные въ кожу, которые прежде посили, чтобъ защитить глаза отъ пыли.}, не внушалъ тягостнаго уваженія, и если уже это въ обыча ему подобныхъ табачныхъ, старыхъ лицемровъ, писать какъ гравёръ, разукрашать свои подписи удивительнйшими арабесками, не слишкомъ много думать про орографію и декламировать, не сбиваясь ‘Му name is Narval’ (Нарвалъ имя мое) {Извстное стихотвореніе Вальтера Скотта, помщаемое обыкновенно во всхъ англійскихъ хрестоматіяхъ и которое обыкновенно учатъ наизусть вс школьники, какъ у насъ оду Богъ.}, то Томъ, съ своей стороны, былъ очень-доволенъ, что ему не грозило впереди такое же совершенство. Онъ-то ужь не будетъ табачнымъ школьнымъ учителемъ, но человкомъ съ всомъ, какъ его отецъ, который смолоду охотился и здилъ верхомъ на удивительнйшей вороной кобыл, какой, можетъ-быть, еще вамъ не удавалось видть, Томъ сто разъ слышалъ про ея высокія достоинства. Онъ также намренъ былъ охотиться и сдлаться въ свое время человкомъ съ всомъ. Онъ разсуждалъ такъ, что когда онъ выростетъ большой, никто не станетъ спрашивать у него: хорошо ли и правильно ли онъ пишетъ, когда онъ выростетъ, онъ будетъ бариномъ, и станетъ длать что ему угодно. Трудно для него было примириться съ мыслью, что его воспитаніе еще должно продолжиться, и что онъ не готовится къ длу, которымъ занимался его отецъ и которое ему казалось необыкновенно-пріятнымъ, разъзжай только кругомъ, приказывай да зди на рынокъ. Священникъ, онъ думалъ, станетъ давать ему уроки изъ священнаго писанія и, вроятно, заставлять его учить наизустъ каждое воскресенье апостолъ, евангеліе и тропари. Но, за неимніемъ положительныхъ свдній, онъ не могъ себ представить школы и школьнаго учителя, которые бы не были похожи на академію мистера Якобса и этого почтеннаго педагога. Такъ, на всякій случай, въ надежд встртить добрыхъ товарищей, онъ запасся коробочкою съ пистонами, не потому, чтобъ въ нихъ была особенная надобность, но чтобъ показать чужимъ мальчикамъ, что онъ привыкъ обращаться съ ружьемъ. Бдный Томъ такимъ образомъ, хотя онъ ясно видлъ всю тщету мечтаній Магги, самъ увлекался, въ свою очередь, мечтами, которыя такъ жестоко разрушила его тяжелая опытность въ Кингс-Лортон.

По прошествіи двухъ первыхъ недль, для него уже было очевидно, что жизнь, отравленная латинскою грамматикою и новымъ англійскимъ произношеніемъ, была жизнь тяжелая, которую еще боле омрачала его необыкновенная стыдливость. Томъ, какъ вы замтили уже, не отличался между мальчиками особенною развязностью, но для него было такъ трудно давать даже односложные отвты мистеру или мистрисъ Стелингъ, что онъ опасался какъ бы у него не спросили за обдомъ: хочетъ ли онъ вторично пудинга. Что же касается до коробочки съ пистонами, то онъ почти ршился, съ горя, бросить ихъ въ сосдній прудъ, онъ не встртилъ здсь ни одного воспитанника, онъ даже начиналъ чувствовать нкоторый скептицизмъ въ отношеніи ружей и сознавалъ вообще, что его теорія жизни была подточена. Мистеръ Стелингъ повидимому мало думалъ о ружьяхъ или о лошадяхъ, и все-таки Томъ не могъ презирать мистера Стелинга, какъ презиралъ онъ стараго Гогльса. Если въ мистер Стелинг и было нчто поддльное, то Томъ не въ силахъ былъ этого открыть, только посл тщательнаго сравненія фактовъ, даже и благоразумнйшій взрослый человкъ можетъ различить настоящій громъ отъ раската пустой бочки.

Мистеръ Стелингъ былъ рослый, широкоплечій мужчина, около тридцати лтъ, съ блесоватыми волосами, стоявшими дыбомъ, и большими свтлосрыми глазами, которые всегда были на-выкат, у него былъ, звучный басъ и вся наружность его дышала дерзкою самоувренностью, переходившею почти въ безстыдство. Съ большею энергіею вышелъ онъ на свое поприще и намренъ былъ сдлать сильное впечатлніе на своихъ ближнихъ. Высокопреподобный Больтеръ Стелингъ былъ не такой человкъ, чтобъ ему оставаться цлую жизнь въ низшемъ сло духовенства, онъ имлъ истинно-англійскую ршимость проложить себ дорогу въ свт. Вопервыхъ, какъ наставникъ юношества, потому-что при грамматическихъ училищахъ {Грамматическія училища (grammar-schools) въ Англіи въ род нашихъ гимназій, или нормальныхъ школъ во Франціи.} находились выгодныя мста, и мистеръ Стелингъ намренъ былъ получить одно, изъ нихъ. Потомъ, какъ проповдникъ — потому-что онъ былъ намренъ проповдывать самымъ поразительнымъ образомъ и, привлекая къ своей паств толпы восторженныхъ слушателей изъ сосднихъ приходовъ, и производя необыкновенное впечатлніе, когда повременамъ ему случалось исполнять обязанности своего собрата-священника, не столь даровитаго — онъ проповдывалъ экспромптомъ, и въ сельскихъ приходахъ, каковъ былъ Кингс-Лортонъ, этого рода стиль почитался совершеннымъ чудомъ. Избранныя мста изъ Массильйона и Бурдалу, которыя онъ зналъ наизустъ, выходили необыкновенно-эффектными, когда мистеръ Стелингъ передавалъ ихъ своимъ глубокимъ басомъ, но тмъ же самымъ тономъ онъ высказывалъ и свои собственныя жиденькія воззванія, такъ-что слушатели находили ихъ одинаково-поразительными. Мистеръ Стелингъ не держался особеннаго ученія, оно было отчасти оттнено евангелизмомъ, потому-что въ то время евангелизмъ былъ въ ходу въ епархіи, гд находился Кингс-Лартонъ. Короче, мистеръ Стелингъ-былъ человкъ, твердо намренный подняться въ своей сфер дятельности и подняться по своимъ достоинствомъ, потому-что у него не было никакихъ связей, кром отдаленнаго родства съ однимъ хорошимъ адвокатомъ, который не усплъ еще сдлаться лордомъ-канцлеромъ. Священникъ съ такими энергическими желаніями, естественно, лзетъ въ долги при начал, нельзя и ожидать отъ него, чтобъ онъ жилъ въ-сухомятку, какъ человкъ, который думаетъ остаться всю жизнь несчастнымъ кюратомъ, и если нсколько сотъ фунтовъ, данныхъ мистеромъ Тимпсономъ за своею дочерью, были недостаточны для покупки великолпной мебели, рояля, цлаго погреба вина и для разведенія изящнаго сада, то отсюда слдовало неумолимое заключеніе, что или эти вещи должны быть добыты другими способами, или высокопреподобный мистеръ Стелингъ долженъ обойтись безъ нихъ, а это послднее предположеніе повело бы только къ безразсчетной отсрочк врнйшаго успха. Мистеръ Стелингъ былъ такой ршительный человкъ и съ такою широкою грудью, что его ничто не останавливало, онъ сдлается знаменитымъ, потрясая сердца своихъ слушателей, издастъ потомъ новую греческую комедію и придумаетъ къ ней новыя толкованія. Онъ еще не выбралъ, правда, этой комедіи, женившись два года назадъ, онъ вс минуты досуга отдавалъ мистрисъ Стелингъ, но онъ сказалъ этой необыкновенной женщин, что намренъ онъ длать, и она чувствовала большую увренность къ своему мужу, какъ человку, все знавшему для этого.

Но первою ступенькою къ будущему успху было воспитаніе Тома Тёливера впродолженіе этого перваго полугодія, потому-что, по странному стеченію обстоятельствъ, онъ былъ теперь въ переговорахъ насчетъ другаго воспитанника изъ того же околотка, и это могло бы послужить въ пользу мистера Стелинга, еслибъ молодой Тёливеръ, который — ему замтили по секрету — былъ дикій зврёкъ, сдлалъ быстрые успхи въ короткое время. На этомъ основаніи онъ строго взыскивалъ съ Тома за уроки, очевидно, это былъ такой мальчикъ, котораго способности не могли бы развиться при посредств латинской грамматики, безъ особенной строгости. Не то, чтобъ мистеръ Стелингъ былъ человкъ суровый или злой — совершенно напротивъ: за обдомъ онъ шутилъ съ Томомъ и поправлялъ его провинціализмы и его манеры необыкновенно-игривымъ тономъ, но эта двойная новость еще боле смущала и конфузила бднаго Тома, потому-что онъ совершенно не привыкъ къ такимъ шуткамъ, и въ первый разъ сознавалъ свое несовершенство. Есть два вида воспитанія, одинаково-дорогія, которыя можетъ доставить своему сыну каждый родитель, помщая его къ священнику, какъ единственнаго воспитанника: въ одномъ случа онъ пользуется совершеннымъ небреженіемъ высокопреподобнаго джентльмена, въ другомъ случа его преслдуетъ исключительное вниманіе этого джентльмена. Мистеръ Тёливеръ платилъ высокую цну за послднее преимущество, которымъ наслаждался Томъ въ первые мсяцы своего пребыванія въ Кингс-Лортон.

Этотъ почтенный мельникъ и солодовникъ отвезъ Тома и возвращался домой въ-состояніи полнаго умственнаго удовольствія. Онъ разсуждалъ теперь, что въ счастливую минуту пришло ему въ голову спросить совта у Райлэ касательно наставника для Тома. У мистера Стелинга были такіе большіе глаза, и онъ говорилъ такъ ршительно, такъ дльно, отвчая на каждое трудное, медленно-проговариваемое замчаніе мистера Тёливера.

— Понимаю, мой почтенный сэръ, понимаю, конечно, такъ все, конечно, вы хотите изъ вашего сына сдлать такого человка, который бы проложилъ себ дорогу въ свт.

Мистеръ Тёливеръ былъ въ восторг, что онъ въ немъ нашелъ священника, котораго познанія возможно было приложить къ вседневнымъ занятіямъ этой жизни. Исключая разв адвоката Уайльда, котораго онъ слышалъ на послднемъ засданіи суда, высокопреподобный мистеръ Стелингъ, по мннію мистера Тёливера, былъ самый ловкой малый, и именно въ род Уайльда: у него была такая же привычка засовывать свои пальцы въ жилетъ, подъ-мышки. Мистеръ Тёливеръ, не одинъ ошибался, принимая наглость за ловкость: большая часть свтскихъ людей считала Стелинга ловкимъ человкомъ, вообще одареннымъ замчательными талантами, только его собратья, духовные, говорили про него, что онъ былъ туповатъ. Но онъ разсказалъ мистеру Тёливеру нсколько анекдотовъ про поджоги, спросилъ у него совта, какъ откармливать свиней такимъ свтскимъ и разсудительнымъ тономъ и такимъ развязнымъ языкомъ, что мельникъ подумалъ: ‘вотъ такъ настоящая штука для Тома!’ Безъ-сомннія, это былъ перваго сорта человкъ, хорошо-знакомый со всми отраслями знанія и понимавшій, чему должно учить Тома, чтобъ онъ былъ подстать адвокатамъ, а это было совершенно неизвстно бдному мистеру Тёливеру, и ему оставалось судить объ этомъ только по самой широкой аналогіи. Право, надъ этимъ еще нечего смяться: я знавалъ людей, гораздо его благовоспитанне, которые выводили такія же смлыя и столь же мало-логическія заключенія.

Что касается мистрисъ Тёливеръ, то найдя, что она и мистрисъ Стелингъ совершенно сходились между собою въ мнніяхъ о просушк блья и частомъ голод подростающаго мальчика, и что мистрисъ Стелингъ, кром-того — при всей своей молодости, хотя она еще ожидала только втораго ребеночка — такъ же хорошо, какъ и она, понимала характеръ мсячныхъ сидлокъ {Мсячныя сидлки (monthly nurses) остаются съ родительницею первый мсяцъ посл родовъ и ухаживаютъ за нею и новорожденнымъ ребенкомъ.}: она изъявила полное удовольствіе своему мужу, когда они возвращались назадъ, что Томъ ихъ остается подъ надзоромъ женщины, которая, несмотря на свою молодость, такъ разсудительна и чадолюбива и такъ мило спрашивала совта.

— Они должны быть люди съ состояніемъ, сказала мистрисъ Тёливеръ:— все у нихъ такъ прилично въ дом, и шелковое платье, которое было на ней, стоитъ таки-порядочно. У сестры Пулетъ, есть такое.

— А я полагаю, сказалъ мистеръ Тёливеръ:— у ней есть доходъ, кром церковнаго: можетъ-быть, отецъ ея даетъ имъ что-нибудь.

Томъ принесетъ имъ другую сотню и безъ особеннаго труда, по его же словамъ. Онъ самъ же говоритъ, что у него въ природ учить. Удивительно, право, это! прибавилъ мистеръ Тёливеръ, поворачивая голову на одну сторону и щекотя, въ размышленіи, своемъ бичемъ лошадь по боку.

Вроятно, потому, что учить было такъ въ природ мистера Стелинга, онъ принимался за свое дло съ единообразіемъ методы и пренебреженіемъ мелочныхъ обстоятельствъ, подобно, животнымъ, находящимся подъ непосредственнымъ вліяніемъ природы. Милый боберъ мистера Бродерини также серьёзно строилъ себ плотины, по словамъ этого увлекательнаго натуралиста, въ Лондон, въ третьемъ этаж какъ-будто онъ жилъ при рчк или озер въ Верхней Канад. Строить было одною изъ функцій ‘Бони’: отсутствіе воды и невозможность размноженія своей породы были такія обстоятельства, за которыя онъ не былъ отвтчикомъ. Съ такимъ же точно непогршающимъ инстинктомъ мистеръ Стеллингъ принимается напечатлвать на молодомъ ум Тома Тёливера итонскую грамматику и Эвклида: онъ видлъ въ этомъ единственный фундаментъ солиднаго образованія, вс другія средства воспитанія въ глазахъ это были шарлатанствомъ и могли произвести только верхолёта. Человкъ, утвержденный на такомъ незыблемомъ основаніи, можетъ только съ улыбкою сожалнія смотрть, какъ выказываютъ свои разнообразныя и спеціальныя познанія люди, несистематически-образованные: вс эти свднія, конечно, полезны, но для этихъ людей невозможно было составить основательнаго мннія. Держась такого убжденія, мистеръ Стелингъ не былъ подъ вліяніемъ, подобно другимъ наставникамъ, особенной обширности и глубины своей собственной учености, и его взгляды на Эвклида вовсе не были затемнены личнымъ пристрастіемъ. Мистеръ Стелингъ совершенно не увлекался энтузіазмомъ ни ученымъ, ни религіознымъ, съ другой стороны, онъ не питалъ также тайнаго убжденія, что-будто все было шарлатанство. И онъ такимъ же образомъ врилъ въ свою методу Воспитанія. Онъ не сомнвался, что онъ совершенно исполнялъ свою обязанность въ-отношеніи сына мистера Тёливера. Конечно, когда мельник толковалъ самъ, полупонимая о съемк плановъ и счетоводств, мистеръ Стелингъ совершенно его успокоилъ увреніемъ, будто онъ все понимаетъ, что для него необходимо, какъ же требовать, чтобъ этот добрый человкъ могъ себ составить благоразумное мнніе о цломъ предмет? Обязанность мистера Стелинга была учить мальчика какъ слдуетъ, по настоящей метод, другой онъ даже и не зналъ: онъ не тратилъ своего времени, чтобы набивать себ голову безтолковщиною.

Онъ поршилъ сейчасъ же, что бдный Томъ былъ круглый дуракъ, потому-что хотя, посл тяжелаго труда, онъ и усплъ вдолбить себ въ голову извстныя склоненія, но соотношенія между падежами и окончаніями никакъ ему не давалось, и онъ, бдный, не могъ отличить встрчавшійся ему родительный падежъ отъ дательнаго. Это поражало мистера Стелинга, даже боле чмъ природная глупость: онъ подозрвалъ здсь упрямство или, по-крайней-мр, равнодушіе, и читалъ Тому строгія наставленія за его лность.

— Вы, сэръ, не чувствуете интереса въ томъ, что вы длаете, говаривалъ мистеръ Стелингъ, и, къ-несчастью, этотъ упрекъ былъ совершенно-справедливъ. Томъ никогда не затрудняется отличить лягавую собаку отъ испанскаго сётера. Разъ, когда ему объяснили различіе, и у него не было особеннаго недостатка въ воспріимчивости. Я полагаю, эта способность была въ немъ развита такъ же сильно, какъ и у мистера Стелинга. Томъ легко могъ угадать, сколько лошадей галопировало за нимъ, могъ бросить камень прямо въ указанный кругъ зыби на водяной поверхности, могъ вамъ сказать положительно до дроби, во сколько прыжковъ онъ перескочитъ дворъ, гд они играли, и начертить вамъ на аспидной доск совершенно-правильный квадратъ безъ циркуля. Но мистеръ Стелингъ не обращалъ вниманія на вс эти вещи, онъ замчалъ только, что способности Тома измняли ему въ виду отвлеченностей, представлявшихся во всей уродливости на страницахъ итонской грамматики, и что онъ ршительно терялъ всякій смыслъ, когда дло шло о доказательств равенства двухъ треугольниковъ, хотя онъ видлъ съ разу фактъ, что они были равны. Мистеръ Стелингъ заключалъ отсюда, что мозгъ Тома былъ особенно непроницаемъ для этимологіи и геометрическихъ доказательствъ, и что, по этому, его необходимо было пахать и боронить этими патентованными орудіями. Это была его любимая метафора, что изученіе классиковъ и геометрій представляло собою воздлывываніе ума, подготовлявшее его къ воспріятію послдующихъ посвовъ. Я ничего не говорю противъ теоріи мистера Стелинга, если необходима одинаковая діэта для всхъ умовъ, то его система такъ же хороша, какъ и другія. Я знаю только, что она была не понутру Тому Тёливеру точно такъ же, какъ еслибъ его пичкали сыромъ, чтобъ пріучить его слабый желудокъ, отказывавшійся переваривать эту пищу. Удивительно, къ какимъ различнымъ результатамъ можно придти, измнивъ только метафору! Назовите мозгъ умственнымъ желудкомъ, и ловкое сравненіе классиковъ и геометрій съ плугами и бороною не дастъ никакого понятія. Но, вдь, каждый властенъ подражать великим авторитетамъ и называть умъ листомъ блой бумаги, или зеркаломъ, и въ такомъ случа подобіе процесу пищеваренія совершенно-некстати. Какая блистательная мысль, назвать верблюда кораблемъ пустыни! но поможетъ ли она сколько-нибудь выдрессировать это полезное животное. О Аристотель! еслибъ ты былъ новйшимъ изъ новйшихъ, а не величайшимъ изъ древнйшихъ философовъ, не прибавилъ ли бы ты къ твоей похвал метафорической рчи, какъ признака высшаго разумнія, также и сожалніе, что разумніе рдко обнаруживается въ простой рчи безъ метафоръ, что мы такъ рдко можемъ объяснить прямо значеніе предмета, не говоря, что онъ есть нчто другое?

Томъ Тёливеръ не былъ особенно-рчистъ и не прибгалъ къ метафорамъ, чтобъ высказать свой взглядъ на латинь: онъ никогда не называлъ ее орудіемъ пытки, и только на слдующемъ полугодіи, достаточно подвинувшись въ ‘Delectus’, онъ относился про нея, какъ о ‘мук’ и ‘свинств’. Въ настоящее время, когда отъ него требовали, чтобъ онъ училъ латинскія склоненія и спряженія, Томъ не могъ представить себ ни причины, ни цли своихъ страданій, какъ-будто онъ былъ невинная полевая мышь, нарочно-защемленная въ осиновомъ пн, чтобъ вылечить скотъ отъ хромоты. Безъ-сомннія, для образованныхъ умовъ настоящаго времени покажется невроятнымъ, чтобъ мальчикъ двнадцати лтъ, непринадлежащій, говоря строго, къ массамъ, которымъ теперь представлена исключительная монополія невжества, не имлъ точной идеи, какъ это появилась латинь на земл, но, между-тмъ, такъ было съ Томомъ. Долго пришлось бы объяснять ему до окончательнаго пониманія, что существовалъ когда-то народъ, который покупалъ и продавалъ овецъ и быковъ, и отправлялъ вседневныя занятія жизни при посредств этого языка и еще трудне было бы его вразумить, зачмъ долженъ онъ учиться этому языку, когда утратилась открытая связь его съ современною жизнью. Свднія о римлянахъ, пріобртенныя Томомъ въ академіи мистера Якобса, были совершенно-точны, но они не шли дале факта, что посланіе къ римлянамъ находилось въ Новомъ Завт, и мистеръ Стелингъ былъ не такой человкъ, который бы сталъ разслаблять и разнживать умъ своего воспитанника упрощеніями и объясненіями, или который бы уменьшилъ укрпляющее дйствіе этимологіи, смшавъ съ поверхностными, посторонними свдніями, обыкновенно сообщаемыми только двочкамъ.

Странно, однакожь, что при этомъ сильномъ леченіи Томь сдлался похожъ на двочку, какъ никогда не бывалъ онъ прежде въ свою жизнь. У него было много гордости, которая до-сихъ-поръ какъ-нельзя-лучше уживалась на свт, презирая стараго Гогльса и убаюкивая себя сознаніемъ неоспоримыхъ правъ, но теперь та же самая гордость встрчала только одни оскорбленія и униженія. Томъ былъ довольно-прозорливъ и замчалъ, что мистеръ Стелингъ совершенно иначе понималъ вещи и понималъ ихъ, конечно, выше въ глазахъ свта, нежели люди, посреди которыхъ до-сихъ-поръ онъ жилъ, и что передъ нимъ Томъ Тёливеръ казался глупымъ, неотесаннымъ. Онъ вовсе не былъ къ этому равнодушенъ, и его гордости было теперь очень-неловко, прежнее его самодовольство совершенно сглаживалось и въ немъ явилась двичья обидчивость. Онъ былъ очень-твердаго, чтобъ не сказать упрямаго характера, но въ немъ не было животной возмутительности и отчаянія: чувства человческія брали перевсъ, и еслибъ ему пришло на мысль, что онъ могъ бы живе справиться съ уроками и заслужить одобреніе мистера Стелинга, простоивъ нсколько часовъ на одной ног или постучавъ головою объ стну или какимъ-нибудь другимъ добровольнымъ подвигомъ самоотверженія въ такомъ же род, то онъ, конечно, попробовалъ бы это средство. Но, нтъ, Томъ никогда не слышалъ, что подобныя мры просвтляли понятливость или укрпляли словесную память, а онъ не имлъ особенной склонности къ ипотезамъ и экспериментамъ. Ему пришло въ голову разъ, что молитва помогла бы ему здсь, но каждый вечеръ онъ читалъ затверженныя наизустъ молитвы и его пугала новость ввести въ вид импровизаціи прошеніе, на которое онъ не имлъ примра. Но въ одинъ день, когда онъ оборвался въ пятый разъ на супинахъ третьяго спряженія, и мистеръ Стелингъ, убжденный, что это было уже небреженіе, потому-что это выходило изъ границъ возможной глупости, прочелъ ему строгую мораль, указывая, что если онъ не воспользуется теперь дорогимъ случаемъ выучить супины, то онъ будетъ сожалть о томъ впослдствіи, когда выростетъ, Томъ, въ отчаяніи, ршилъ попробовать свое послднее средство, и въ этотъ вечеръ, посл обыкновенной форменной молитвы за своихъ родителей и ‘маленькую сестру’ (онъ началъ-еще молиться за Магги, когда та была ребенкомъ), и чтобъ онъ завсегда могъ исполнять заповди Божіи, онъ прибавилъ шопотомъ: ‘и дай мн помнить всегда мою латинь’. Онъ остановился на минуту подумать, какъ молиться ему о Эвклид: просить ли ему о томъ, чтобъ его понять, или здсь была просьба боле-удобоприлагаемая къ настоящему случаю. Но, наконецъ, онъ прибавилъ: ‘и внуши мистеру Стелиигу, чтобъ онъ не заставлялъ меня учить Эвклида. Аминь’.

На другой день онъ безъ ошибки назвалъ супины и посл этого онъ постоянно длалъ такое прибавленіе къ своимъ молитвамъ, несмотря на то, что мистеръ Стелингъ не оставлялъ Эвклида. Но вра его поколебалась при видимомъ отсутствіи всякой помощи, когда онъ дошелъ до неправильныхъ глаголовъ. Какая же была польза молить объ этой помощи? Онъ пришелъ къ этому заключенію въ одинъ изъ многихъ тяжелыхъ вечеровъ, которые онъ проводилъ въ классной комнат, приготовляя свои уроки къ завтрашнему дню. Глаза его туманились надъ книгою, хотя онъ терпть не могъ и стыдился плакать: онъ съ любовью вспоминалъ даже про Паунсера, съ которымъ онъ обыкновенно ссорился и дрался, онъ чувствовалъ бы себя совершенно дома вмст съ Паунсеромъ. А потомъ мельница, рка, Янъ, навостривающій уши, готовый повиноваться калдому знаку Тома, когда онъ говорилъ: ‘эй-го!’ — вс эти предметы мелькали передъ нимъ, какъ въ горячечномъ бреду, а между-тмъ какъ пальцы его безсознательно играли въ карман большимъ ножомъ, бичевкою и другими памятниками прошедшаго. Томъ, какъ я сказалъ уже, никогда еще не былъ такою двочкою въ свою жизнь, а въ эту эпоху неправильныхъ глаголовъ его духъ былъ надъ гнетомъ еще новаго способа умственнаго развитія, для него придуманнаго въ часы свободные отъ занятій. Мистрисъ Стелингъ недавно разрщилась вторымъ ребенкомъ, и какъ для мальчика особенно поучительно чувствовать, что онъ также можетъ приносить пользу, то мистрисъ Стелингъ думала сдлать Тому большое добро, заставляя его смотрть за херувимчикомъ Лорою, пока ея нянька пачкалась съ новорожденнымъ ребенкомъ. Для Тома это было такое пріятное занятіе выносить маленькую Лору на солнышко въ теплый осенній день: это дастъ ему почувствовать, что лортонскій священническій домъ былъ его домомъ и что онъ принадлежалъ къ семь. Херувимчикъ Лора пока еще не была прыткимъ ходокомъ, около тальи у нея была повязана лента, за которую Томъ держалъ ее, какъ маленькую собачку, когда ей было угодно гулять, но это случалось очень-рдко, и большею частью онъ принужденъ былъ носить на рукахъ этого удивительнаго ребенка кругомъ сада, такъ, чтобъ видла, однакожь, изъ окошекъ мистрисъ Стелингъ. Если кто-нибудь подумаетъ, что это было несправедливостью, даже притсненіемъ въ-отношеніи Тома, то я напомню, что есть женскія добродтели, которыя трудно между собою соединяются даже когда он и не уничтожаютъ взаимно одна другую. Когда жена бднаго кюрата старается, при всевозможныхъ невыгодахъ, одваться необыкновенно-хорошо и носить прическу, требующую, чтобъ нянька исполняла иногда обязанность камер-юнгферы, когда, кром того, ея обды, ея пріемы въ гостиной обнаруживаютъ извстныя попытки на изящество, необходимо предполагающія, какъ могутъ подумать обыкновенныя женщины, значительный доходъ, неблагоразумно было бы ожидать въ этомъ случа, чтобъ она имла еще другую нянюшку или даже подъ-часъ исполняла ея обязанность. Мистеръ Стелингъ зналъ это очень-хорошо, онъ видлъ, что его жена уже длала чудеса и гордился ею. Конечно, походка молодаго Тёливера отъ того не улучшалась, что онъ носилъ это тяжелое дитя, но за то онъ длалъ длинныя прогулки вмст съ мистеромъ Стелингомъ, который на слдующее полугодіе намренъ былъ взять ему учителя гимнастики. Мистеръ Стелингъ никакъ не думалъ быть господиномъ въ своемъ дом, это не было однимъ изъ многихъ средствъ, при помощи которыхъ онъ искалъ возвыситься надъ остальнымъ человчествомъ. Что жь? онъ женился ‘на добрйшей душ въ мір’, по выраженію мистера Райлэ, которому были знакомы блокурые локоны и улыбающаяся физіономія мистрисъ Стелингъ, когда она еще была двушкою, и на основаніи этого легкаго знакомства, онъ былъ готовъ объявить во всякое время, что во всхъ семейныхъ несогласіяхъ, конечно, прежде всего былъ виновникъ мистеръ Стелингъ.

Будь у Тома злой характеръ, онъ, конечно, возненавидлъ бы херувимчика Лору, но у него было доброе сердце, въ немъ была развита фибра, впослдствіи обращавшаяся въ истинное мужество и побуждавшая защищать слабаго. Я опасаюсь, онъ не любилъ особенно мистрисъ Стелингъ и сохранилъ постоянную ненависть къ ея свтлымъ локонамъ и широкимъ косичкамъ, которыя напоминали ему ея гордыя манеры. Но онъ игралъ съ маленькою Лорою и любилъ ее забавлять, онъ даже пожертвовалъ для нея своими пистонами, не надясь воспользоваться ими для боле-благородной цли и думая по-крайней-мр, что громъ и пламя потшатъ ее. Мистрисъ Стелингъ еще бранила его, зачмъ онъ учитъ ея ребенка играть съ огнемъ. Лора была для него товарищемъ — о, какъ Томъ желалъ себ товарища! какъ желалъ онъ даже въ глубин своего сердца, чтобъ Магги была съ нимъ! Онъ былъ почти готовъ восхищаться даже ея разсянностью и забывчивостью, хотя, когда онъ былъ дома, онъ позволялъ Магги, съ своей стороны, въ вид особенной милости, чтобъ она бжала рядышкомъ съ нимъ во время прогулокъ.

И Магги въ-самомъ-дл пріхала прежде, нежели кончилось это томительное полугодіе. Мистрисъ Стелингъ пригласила довольно-неопредленно двочку погостить съ братомъ, и мистеръ Тёливеръ привезъ съ собою въ конц октября Магги, которая хала съ полнымъ сознаніемъ, что она отправляется въ дальнее путешествіе, посмотрть свтъ. Это былъ первый визитъ мистера Тёливера къ Тому: нужно было пріучить мальчика, чтобъ онъ не слишкомъ думалъ о дом.

— Ну, мой малый, сказалъ мистеръ Тёливеръ, когда мистеръ Стелингъ вышелъ изъ комнаты, чтобъ объявить своей жен о его прізд, и Магги принялась цаловать Тома на свобод:— у тебя видъ отличный, школа пришлась по-теб.

Тому хотлось бы показаться больнымъ на глаза родителя.

— Недумаю, отецъ, чтобъ я былъ совсмъ здоровъ, сказалъ Томъ:— попросили бы вы мистера Стелинга, чтобъ онъ меня оставилъ съ Эвклидомъ, я полагаю, отъ него у меня зубы болятъ.

(Зубная боль была единственная болзнь, которой Томъ былъ подверженъ).

— Эвклидъ, мой малый, а что это такое? сказалъ мистеръ Тёливеръ.

— Да, право, не знаю, какія-то опредленія да аксіомы, треугольники и тому подобное. Это книга, которую надо мн учить, и въ ней смысла нтъ.

— Потише, потише! сказалъ мистеръ Тёливеръ съ упрекомъ: — у меня такъ не разсуждать. Извольте учить, что приказываетъ вамъ учитель, онъ знаетъ, что теб нужно знать.

— Я теб помогу теперь Томъ, сказала Магги съ тономъ покровительствующаго утшенія.— Я съ тобою долго останусь, если мистрисъ Стелингъ попроситъ. Я привезла съ собою мой сундукъ и мои передники — не такъ ли, отецъ?

— Ты мн поможешь, глупая двчонка! сказалъ Томъ, въ восторг, при такомъ объявленіи и заране-увренный, что онъ собьетъ съ толку Магги, показавъ ей одну страничку изъ Эвклида.— Посмотрлъ бы я, какъ ты выучишь, хоть одинъ изъ моихъ уроковъ! Я и по-латин учусь! Двочки такимъ вещамъ никогда не учатся: он слишкомъ-глупы для этого.

— Я очень-хорошо знаю, что такое латинь, сказала Магги съ самоувренностью.— Латинь — это языкъ. Въ лексикон есть латинскія слова — вотъ, bonus, значитъ подарокъ.

— Вотъ и оборвалась, миссъ Магги! сказалъ Томъ втайн-удивленный.— Вы думаете про-себя, ужь куда какъ умны! А bonus значитъ, хорошій, bonus, bona, bonum.

— Это еще не причина, почему bonus не можетъ значить подарокъ, сказала Магги съ твердостью:— оно можетъ означать нсколько разныхъ вещей, какъ почти каждое слово, вотъ лукъ, напримръ, изъ лука стрляютъ и лукъ дятъ.

— Молодецъ-двка! сказалъ мистеръ Тёливеръ съ хохотомъ, междутмъ, какъ Тому было боле-непріятна находчивость Магги, хотя онъ и радовался при мысли, что она остается съ нимъ. Гордость ея скоро будетъ усмирена при одномъ взгляд на его книги.

Мистрисъ Стелингъ, при всей горячности своихъ просьбъ, просила Магги остаться тольно на недлю, но мистеръ Стелингъ, который спрашивалъ у ней, поставя ее между колнями, откуда она украла свои черные глаза, настоялъ, чтобъ она осталась дв недли. Магги думала, что мистеръ Стелингъ былъ удивительный человкъ, и мистеръ Тёливеръ былъ радъ оставить двочку, гд она имла случай показать свое остроуміе чужимъ людямъ, которые могли оцнить его. Итакъ, было ршено, что за нею прідутъ изъ дома только по прошествіи двухъ недль.

— Ну, пойдемъ теперь въ классную комнату, Магги, сказалъ Томъ, когда отецъ ухалъ.— Ну, что ты машешь головою, глупая? продолжалъ онъ, потому-что, хотя ея волосы были иначе причесаны и заложены за уши, но ему все представлялось будто она, какъ и прежде, стряхивала ихъ съ глазъ: — вдь, ты кажешься полоумною.

— Я не могу иначе, сказала Магги нетерпливо.— Не дразни меня, Томъ… О, какія книги! воскликнула она, увидя шкапы съ ними въ классной комнат.— Какъ бы хотлось мн имть столько книгъ!

— Это на что? Да ты ни одной изъ нихъ не можешь прочесть, сказалъ Томъ, съ торжествомъ:— он вс полатин.

— Нтъ, не вс, сказала Магги.— Вотъ я могу прочесть на задк этой… ‘Исторія упадка и паденія Римской Имперіи’.

— Ну, что жь это значитъ? Вотъ и не знаешь! сказалъ Томъ, встряхивая головою.

— Да это я скоро найду, сказала Магги съ пренебреженіемъ.

— А какимъ образомъ?

— Я посмотрю въ книгу и увижу, о чемъ въ ней написано.

— Не совтую вамъ, миссъ Магги, сказалъ Томъ, замчая, что она уже хваталась за книгу: — мистеръ Стелингъ никому не позволяетъ дотрогиваться безъ спроса, и мн достанется, если ты возьмешь хоть одну.

— Ну, хорошо! покажи жь мн твои книги, сказала Магги, обнимая Тома и потирая его щеку своимъ кругленькимъ носикомъ.

Томъ, совершенно-довольный въ глубин своего сердца, что онъ опять былъ съ милою Магги, съ которою онъ могъ спорить и которою онъ могъ снова командовать, схватилъ ее вокругъ тальи и началъ вмст съ нею прыгать около большаго письменнаго стола. Они прыгали, не останавливаясь, съ такою силою, что волосы Магги выпали изъ-за ушей и вертлись во вс стороны, какъ живая швабра. Но повороты около стола длались боле-и-боле неправильными, пока, наконецъ, наткнувшись на пюпитръ мистера Стелинга, они съ громомъ опрокинули его вмст съ лексикономъ. По счастью, это было въ нижнемъ этаж, да и въ особенномъ флигел, гд находилась классная комната, такъ-что это паденіе не отдалось тревожнымъ эхомъ, хотя Томъ, пораженный, простоялъ нсколько минутъ, страшась появленія мистера или мистрисъ Стелингъ.

— Послушай, Магги, сказалъ Томъ, наконецъ, подымая пюпитръ:— знаешь, здсь надо вести себя смирно. Если да мы сломаемъ что-нибудь, мистрисъ Стелингъ заставитъ насъ кричать ‘рессау!’.

— Что это такое? спросила Магги.

— Такъ бранятся полатин, сказалъ Тоцгь, какъ бы гордясь своимъ знаніемъ.

— Сердитая она женщина? спросила Магги.

— Полагаю! сказалъ Томъ, энергически кивая головой.

— Я думаю, вс женщины сердите мужчинъ, сказала Магги.— Тётка Глегъ гораздо-сердите дяди Глегъ, и мать моя бранитъ меня чаще, нежели отецъ.

— Хорошо, придетъ время и ты будешь женщиною, сразилъ Томъ: — такъ объ этомъ много не разговаривай.

— Да я буду умная женщина, сказала Магги, потряхивая головою.

— Съ вашего позволенія, вы будете дрянная, занятая собою баба. Вс тебя станутъ, просто, ненавидть.

— Но ты долженъ любить меня, Томъ, теб гршно будетъ меня ненавидть, потому-что я твоя сестра.

— Да, но если ты будешь дрянная, непріятная бабёнка, я также стану тебя ненавидть.

— Нтъ, Томъ, я не буду непріятная, я всегда буду добра съ тобою и со всми. Нтъ, ты не станешь, заправду, меня ненавидть, Томъ?

— Ну, привязалась! Теперь время мн учить уроки. Посмотри-ка сюда, что мн надо сдлать, сказалъ Томъ, пододвигая къ себ Магги и показывая ей теорему, она, между-тмъ, отбросила своей волосы за уши и приготовилась доказать ему, что она можетъ понять Эвклида.

Она начала читать съ полною увренностью въ свои способности и совершенно сбилась съ толку, лицо ея зардлось отъ раздраженія. Ей приходилось сознаться въ своей неспособности — это было неизбжно, а униженіе для нея было всегда непріятно.

— Это безсмыслица! сказала она: — и такая дрянь, никто въ ней толку не доберется.

— Что, теперь, миссъ Магги, сказалъ Томъ, отодвигая книгу и покачивая головою: — вы видите, вы еще не такъ умны, какъ вы про себя думали.

— О! сказала Магги, дуясь:— я могла бы добраться, еслибъ учила, какъ ты, что было передъ этимъ.

— Не тутъ-то было, миссъ премудрость, сказалъ Томъ:— оно еще трудне, когда ты знаешь, что было передъ этимъ: тогда теб еще нужно сказать опредленіе 3, аксіому V. Убирайся теперь: мн эта книга нужна. Вотъ латинская грамматика, посмотри, много ли ты поймешь въ ней.

Посл математическаго изможденія латинская грамматика была ршительно цлебнымъ елеемъ, новыя слова доставляли ей огромное наслажденіе, и она вскор нашла на конц ключъ, передававшій ей латинскую мудрость безъ особеннаго труда. Примры, слдовавшіе за правилами синтаксиса, которые она, разумется, пропустила, совершенно ее увлекли. Эти таинственныя фразы, вырванныя изъ неизвстнаго ей содержанія, подобно чудеснымъ рогамъ какихъ-то животныхъ, или листамъ невдомыхъ растеній, привезенныхъ изъ дальнихъ странъ, давали обильную пищу ея воображенію, увлекая ее тмъ боле, что они были на особенномъ язык, которому она могла выучиться понимать. Дйствительно, эта латинская грамматика, которую, Томъ говаривалъ, ни одна двочка не могла учить, была очень-интересна, и Магги гордилась тмъ, что находила ее интересною. Ей боле всего нравились самые отрывочные примры. Mors omnibus est communis было бы очень-сухое изреченіе, еслибъ оно не было полатин, но счастливый джентльменъ, котораго вс поздравляли, ‘что его сынъ былъ одаренъ такими способностями’, представлялъ ей удивительную тэму отъ самыхъ пріятныхъ предположеній, и она совершенно потерялась ‘въ густой рощ, куда не проникала ни, одна звзда’, когда Томъ крикнулъ ей:

— Ну, Магги, подавай теперь грамматику!

— О, Томъ, какая эта занимательная пнига! сказала она, выпрыгивая изъ большаго кресла, чтобъ подать ему книгу.— Она гораздо-занимательне лексикона. Я бы полатин скоро выучилась: я не думаю, чтобъ это было трудно.

— О! знаю, что ты длала, сказалъ Томъ:— ты читала англійское на конц: это всякій ослёнокъ съуметъ.

Томъ выхватилъ книгу и раскрылъ съ ршительнымъ и дловымъ видомъ, какъ-будто желая показать, что ему предстоитъ учить урокъ, который будетъ не подъ-силу и любому ослу. Магги, немного-оскорбленная, повернулась къ шкапу съ книгами и забавлялась разгадкою ихъ названій.

Томъ скоро позвалъ ее къ себ:

— Ну, поди сюда, Магги, прослушай, знаю ли я. Стань у того конца стола, гд обыкновенно сидитъ мистеръ Стелингъ, когда онъ спрашиваетъ урокъ.

Магги повиновалась и взяла открытую книгу.

— Откуда ты начинаешь, Томъ?

— О! я начинаю отъ appellativa arborum, потому-что я повторяю все, что я училъ за недлю.

Томъ довольно-порядочно протащился черезъ первыя три строчки, и Магги начинала забывать свою роль суфлёра, теряясь въ соображеніяхъ, что могло значить mas, встрчавшееся уже два раза, когда онъ завязъ на sunt etiam volucrum.

— Не подскакивай, Магги. Sunt etiam volucrum… sunt etiam volucrum… ut ostrea cetas…

— Нтъ, сказала Магги, открывая ротъ и качая головою.

— Sunt etiam volucrum, сказалъ Томъ очень-медленно, какъ-будто слдующія слова пришли бы ему скоре на языкъ, когда онъ возвщалъ имъ такимъ образомъ, что ихъ требовали.

— C-e-u, сказала Магги, терявшая терпніе.

— О, знаю теперь, молчи! сказалъ Томъ.— Ceu passer hirundo, ferarum… ferarum…

Томъ взялъ карандашъ и сдлалъ имъ нсколько точекъ на переплет: Ferarum…

— Ахъ, Боже мой, Боже мой, Томъ! сказала Магги: — какъ ты долго останавливаешься! Ut…

— Ut ostrea…

— Нтъ, нтъ, сказала Магги:— ut tigris…

— О, да, теперь я знаю, сказалъ Томъ: — такъ и есть ut tigris, vulpes, я было-забылъ это — ut tigris, vulpes, el piscium.

Съ подобными остановками и повтореніями Томъ усплъ управить еще нсколько слдующихъ строчекъ.

— Ну, теперь, сказалъ онъ: — слдуетъ, что я приготовилъ къ завтрашнему дню. Дай мн книгу на минуту.

Посл короткаго зубренья шопотомъ, сопровождаемаго ударами кулака по столу, Томъ возвратилъ книгу.

— Masculina nomina in а, началъ онъ.

— Нтъ, Томъ, сказала Магги: — слдуетъ не это. Nomen non creskens in genittivo…

— Creskens gmittivo, воскликнулъ Томъ съ насмшкою.

Томъ училъ это пропущенное мсто еще для своего вчерашняго урока, и ненужно особенно-обширнаго знанія латини, чтобъ схватить ошибку въ произношеніи и удареніи: Creskens genettico.

— Какая ты глупая, Магги!

— Чего жь ты смется, Томъ? вдь, ты это совсмъ пропустилъ. Здсь такъ напечатано, почемъ же мн знать?

— Фи-и-и! Я теб сказалъ, что двочки не могутъ учиться полатин. Nomen кои crescens genitivo.

— Очень-хорошо, сказала Магги, дуясь.— Я могу это произнести такъ же, какъ и ты. А ты не останавливаешься на знакахъ препинаніи. На точк съ запятой надо останавливаться вдвое доле, нежели тамъ, гд только запятая, а ты останавливается всего доле тамъ, гд вовсе не слдуетъ.

— Ну, затараторила! Дай же мн продолжать.

Ихъ позвали теперь въ гостиную, гд они должны были провести остальной вечеръ, и Магги была такая живая съ мистеромъ Стелингомъ, который — она была уврена — удивлялся ея уму, что даже Томъ былъ встревоженъ и смущенъ ея дерзостью. Но мистеръ Стелингъ вдругъ осадилъ ее вопросомъ про маленькую двочку, которая, онъ слышалъ, убжала разъ къ цыганамъ.

— Какая эта должна быть странная двочка! сказала мистрисъ Стелингъ съ очевиднымъ намреніемъ пошутить, но эта шутка надъ предполагаемою странностью пришлась вовсе не по вкусу Магги. Она опасалась, что мистеръ Стелингъ, въ заключеніе всего, не имлъ о ней высокаго мннія, и пошла спать въ грустномъ расположеніи духа. Мистрисъ Стелингъ, она чувствовала, смотрла, на нее, какъ-будто она была недовольна ея волосами, зачмъ они были гладко приглажены.

Несмотря на все, этотъ визитъ у Тома былъ для нея счастливымъ временемъ. Ей позволяли оставаться въ классной комнат, пока онъ бралъ свои уроки, и она боле-и-боле углублялась въ различныя толкованія примровъ въ латинской грамматик. Астрономъ, ненавидвшій вообще женщинъ, особенно казался ей курьёзенъ, такъ-что она однажды спросила мистера Стелинга: вс ли астрономы ненавидятъ женщинъ, или это былъ только одинъ этотъ астрономъ? Но, предупреждая его отвтъ, она сказала:

— Я полагаю, это вс астрономы, потому-что, вы знаете, они живутъ на высокихъ башняхъ, и если женщины придутъ туда, он станутъ болтать и мшать имъ смотрть на звзды.

Мистеру Стелингу нравилась ея болтовня, и между ними была большая дружба. Она говорила Тому, что ей хотлось бы остаться у мистера Стелинга вмст съ нимъ и учиться всему, чему онъ учится: она была уврена, что пойметъ Эвклида, она заглянула въ него и видла, что значитъ A B C: это были названія линій.

— Я убжденъ, ты не поймешь его и теперь, сказалъ Томъ: — я вотъ спрошу у мистера Стелинга.

— Пожалуй, сказала она: — я сама его спрошу.

— Мистеръ Стелингъ, сказала она въ тотъ же вечеръ, когда они вс были въ гостиной: — могла ли бы я учить Эвклида и вс уроки Тома, еслибъ вы ихъ давали мн вмсто него?

— Нтъ, не могла бы, сказалъ Томъ съ негодованіемъ.—Двочки не могутъ учить Эвклида — не правда ли, сэръ?

— Пожалуй, он могутъ нахвататься всего понемножку, сказалъ мистеръ Стелингъ.— У нихъ много поверхностнаго ума, но он не въ-состояніи углубиться ни во что. Он востры, но поверхностны.

Томъ, совершенно-довольный такимъ приговоромъ, сейчасъ же телеграфировалъ свое торжество Магги, покачивая ей головою изъ-за стула мистера Стелнига. Что касается Магги, то едва-ли когда-нибудь она чувствовала себя такъ оскорбленною, она гордилась тмъ, что вс ее звали острою и теперь она видла въ первый разъ, что ея острота была признакомъ ничтожества. Ей хотлось быть такою же тупою, какъ Томъ.

— Ага! миссъ Магги, сказалъ Томъ, когда они остались одни: — видите, нехорошо быть такою вострушкою. Никогда не уйдете вы ни въ чемъ далеко.

И Магги была такъ поражена этою ужасною будущностью, что она не имла духу отвчать.

Но когда Лука увезъ въ кабріолет этотъ маленькій аппаратъ поверхностной остроты, Томъ грустно чувствовалъ ея отсутствіе въ одинокой классной комнат, онъ былъ гораздо-живе и училъ лучше сиби уроки, пока она оставалась тутъ, къ-тому же, она длала мистеру Стелингу столько вопросовъ про Римскую Имперію и жилъ ли дйствительно такой человкъ, который сказалъ полатин: ‘не куплю ни за грошъ, ни за гнилой орхъ’, или эта фраза была только переведена на латинскій языкъ, что Томъ приходилъ къ боле-ясному пониманію факта существованія народа, знавшаго полатин, не учась итонской грамматик. Эта блистательная идея была важнымъ прибавленіемъ къ его историческимъ свдніямъ, пріобртеннымъ въ-теченіе этого полугодія, которыя прежде не шли дале сокращенной исторіи народа еврейскаго.

Но томительное полугодіе, наконецъ, кончилось. Съ какою радостью Томъ смотрлъ на послдніе желтые листья, разносимые холоднымъ втромъ. Сумрачный полдень и первый декабрскій снгъ ему казался живительне августовскаго солнца, и чтобъ еще осязательне увриться, какъ быстро проходили дни, приближавшіе его къ дому, онъ воткнулъ въ землю, въ углу сада, двадцать палочекъ, когда ему оставалось три недли до праздниковъ, и каждый день выдергивалъ онъ по одной и бросалъ съ такою силою воли, что она попала бы на луну, еслибъ въ натур палокъ было летать такъ далеко.

Но стоило, право, искупить даже цною латинской грамматики высокое наслажденіе опять увидть свтлый огонекъ въ столовой роднаго дома, когда кабріолета прохала безъ шума по мосту, покрытому снгомъ — наслажденіе перехода изъ холоднаго воздуха въ тепло, къ поцалуямъ и улыбкамъ у роднаго очага. Ничто не можетъ сравниться съ чувствомъ, въ насъ пробуждающимся посреди мстъ, гд мы родились, гд вс предметы сдлались намъ дороги прежде, нежели мы выучились длать выборъ, и гд вншній міръ представлялся намъ только развитіемъ нашей собственной личности, мы приняли его и любили, какъ сознаніе нашего собственнаго существованія, какъ наше собственное тльце. Очень-обыкновенна, очень-уродлива эта мебель въ нашемъ отеческомъ дом, особенно, если выставить ее на аукціонную продажу, послдняя мода пренебрегаетъ ею, и это стремленіе къ постоянному улучшенію того, что насъ окружаетъ, не составляетъ ли важнйшей характеристической черты, отличающей человка отъ животнаго, или говоря съ совершенною точностью, требуемою опредленіемъ, отличающей британца отъ всякой чужеземной скотины? {Слова эти нельзя принять иначе, какъ за шутку.} Но небу извстно, куда бы увлекло насъ это стремленіе, еслибъ наши привязанности не приросли къ этой старой дряни, еслибъ любовь и все, что свято въ нашей жизни, не пустили глубокихъ корней въ нашей памяти. Увлеченіе калиновымъ кустомъ, развсившимъ свои втви надъ зеленью изгородъ, какъ зрлищемъ, боле-пріятнымъ, нежели роскошнйшія фуксіи и цистусы, поднимающіеся надъ мягкимъ дерномъ, покажутся совершенно-неосновательнымъ предпочтеніемъ каждому садовнику, или всякому строгому уму, непризнающему привязанности, которая основывается на осязательномъ превосходств качества. Но этотъ калиновой кустъ именно предпочитается, потому-что онъ шевелитъ наши раннія воспоминанія, потому, что онъ не новость моей жизни, потому-что онъ обращается ко мн чрезъ посредство настоящихъ впечатлній формы и цвта, и былъ старымъ товарищемъ, въ тсной связи съ моими радостями, когда мы такъ живо чувствовали ихъ.

ГЛАВА II.

Рождественскіе праздники.

Старое, румяное рождество съ снговыми кудрями исполнило свой долгъ въ этотъ годъ самымъ благороднымъ образомъ и выставило всю прелесть тепла и колорита съ особеннымъ контрастомъ посл снга и мороза.

Снгъ покрывалъ лужайку противъ дома, берега рки мягкою пеленою, какъ тльце новорожденнаго ребенка, онъ лежалъ на каждой покатой кровл, оканчиваясь акуратными бордюрами и выставляя съ особенною рзкостью во всей глубин колорита темно-красные наличники, тяжело вислъ онъ на вткахъ лавровыхъ кустовъ и сосенъ, въ-заключеніе падая съ нихъ съ потрясающимъ трескомъ, онъ одвалъ блымъ покровомъ неровныя поля съ турнепами, на которыхъ овцы представлялись темными пятнами, вс калитки и ворота были завалены его холмистыми наносами, и забытыя четвероногія животныя стояли тамъ и сямъ какъ-будто окаменлыя въ неподвижной печали, въ цломъ ландшафт не было ни свта, ни тни, небеса казались однимъ спокойнымъ, блднымъ облакомъ, не было также ни звука, ни движенія, только одна темная рка текла и стонала, какъ нескончаемое горе, но старое Рождество, смючись, налагало это, повидимому жестокое, очарованіе на цлый вншній міръ, потому-что оно имло въ виду освтить каждый домъ новымъ блескомъ, усилить роскошь колорита внутри его и придать особенное наслажденіе вкусу пищи, оно имло въ виду подготовить пріятное заключеніе, которое должно было скрпить первоначальныя привязанности родства и придать особую привтливость знакомымъ лицамъ, чтобъ они блистали, какъ сокрытое дневное свтило. Такая доброта, однако, тяжело ложилась на бдныхъ, безпріютныхъ, и на домы, гд не было ни этой теплоты въ очаг, ни этого наслажденія въ пищ, гд лица не свтили радостью великаго праздника, а, напротивъ, представляли свинцовый, безнадежный взглядъ, ничего-неожидающей нужды. Но у стараго праздника были добрыя намренія, и если ему неизвстна была великая тайна, какъ благословлять всхъ людей безпристрастно, то это было потому, что отецъ его — время до-сихъ-поръ хранитъ эту тайну въ своемъ могучемъ, медленно-бьющемся сердц для вчно-неизмнной цли.

Рождество, однакожь, несмотря на свжее наслажденіе Тома, казалось ему, далеко не было такъ весело, какъ бывало въ прежнее время. Красныя ягоды также обильно покрывали втки остролистника, и онъ вмст съ Магги убиралъ имъ окошки, камины и рамки картинъ въ день праздника съ такимъ же вкусомъ, какъ и въ прежнее время, мшая густыя красныя гроздія съ черными ягодами плюща. Посл полуночи, подъ окошками послышалось пніе, пніе неземное, какъ казалось всегда Магги, несмотря на презрительныя увренія Тома, что пвцами были старый Пачъ, приходскій дьячокъ съ остальнымъ церковнымъ хоромъ: она дрожала отъ священнаго ужаса, когда рождественская пснь прерывала ея сонъ, и дйствительный образъ людей въ фризовыхъ платьяхъ сглаживался передъ свтлымъ видніемъ ангеловъ, стоявшихъ на раскрытыхъ облакахъ. Полночное пніе выдвинуло настоящее утро изъ ряда обыкновенныхъ дней, за завтракомъ, изъ кухни доносился запахъ горячаго торта и эля, любимый гимнъ, зелень и короткая проповдь придали приличный праздничный характеръ церковной служб, и тётка, и дядя Массъ съ своими семью дтьми похожи были на рефлекторовъ свтлаго огня въ камин столовой, когда хозяева возвратились изъ церкви и обивали снгъ съ своихъ ногъ. Пломъ-пудингъ былъ такъ же точно безукоризненно-круглъ и появился на стол, окруженный символическимъ голубымъ пламенемъ, какъ-будто онъ былъ героически извлеченъ изъ подземнаго огня, куда забросили его желчные пуритане, дессертъ былъ такъ же великолпенъ съ своими золотистыми апельсинами, коричневыми орхами, прозрачнымъ, какъ хрусталь, яблочнымъ желэ и темною сливочною пастилою: во всхъ этихъ вещахъ Рождество нисколько не отступало отъ прежняго времени, какъ могъ запомнить, по-крайней-мр, Томъ, единственнымъ къ нему прибавленіемъ были снжки и катанье на конькахъ.

Рождество было весело, только не для мистера Тёливера, онъ былъ раздраженъ, дерзокъ, и хотя Томъ всегда принималъ участіе въ ссорахъ отца и чувствовалъ его оскорбленія, но ему стало такъ же тяжело, какъ и Магги, когда мистеръ Тёливеръ началъ горячиться за дессертомъ. Вниманіе Тома, до-сихъ-поръ сосредоточенное на орхахъ и вин, было непріятно встревожено чувствомъ, что на свт были злые враги и что жизнь взрослаго человка не могла проходить безъ ссоръ. Томъ не былъ большой охотникъ ссориться, разв ссора могла скоро покончиться доброю дракою съ противникомъ, котораго, по всей вроятности, онъ долженъ былъ побить, и раздраженная рчь отца очень его безпокоила, хотя онъ никогда не объяснялъ себ его побужденій и никакъ не думалъ, чтобъ отецъ могъ быть неправъ въ этомъ отношеніи.

Спеціальное воплощеніе злаго начала, теперь возбудившаго ршительное сопротивленіе мистера Тёливера, былъ мистеръ Пиваръ, который владлъ землями вверхъ по Риплу и намренъ былъ устроить искусственное орошеніе ихъ, а это казалось мистеру Тёливеру нарушеніемъ его законнаго права на водяную силу. Диксъ, имвшій мельницу на рк, былъ слабымъ союзникомъ дьявола въ сравненіи съ Пиваромъ. Арбитрація вразумила Дикса и совты Іохима немного помогли ему: Диксъ, по мннію Тёливера, передъ закономъ былъ кругомъ виноватъ, и при его негодованіи противъ Пивара и самое презрніе къ Диксу казалось дружескимъ расположеніемъ. Единственнымъ его слушателемъ сегодня былъ мистеръ Массъ, который ничего не смыслилъ, какъ онъ самъ сознавался, въ мельницахъ, и могъ только соглашаться съ аргументами мистера Тёливера а priori на основаніи родства и сдланнаго ему одолженія, но мистеръ Тёливеръ говорилъ не съ пустымъ намреніемъ убдить своихъ слушателей: онъ говорилъ, чтобъ облегчить себя, между-тмъ, добрый мистеръ Массъ употреблялъ страшныя усилія, чтобъ глаза его не сомкнулись отъ сна, который готовъ былъ овладть его истощеннымъ тломъ посл необыкновенно-сытнаго обда. Мистрисъ Массъ внимательно слдила за разговоромъ, она интересовалась всмъ, что касалось до ея брата, слушала и ввертывала свое слово, когда ей позволяли это ея обязанности матери.

—Пиваръ? это новое имя въ околотк, братъ — Не такъ ли? сказала она: — онъ не владлъ здсь землею, когда нашъ отецъ былъ живъ, да и въ наше время, до моего замужства.

— Новое имя? полагаю такъ, сказалъ мистеръ Тёливёръ съ особенно-сердечнымъ выраженіемъ.— Дорнкотская мельница слишкомъ сто лтъ въ нашей семь, и никто не слыхалъ когда-нибудь, чтобъ какой-то Пиваръ совался съ своимъ носомъ въ нашу рку, пока этотъ малый не пріхалъ сюда и не купилъ фермы Бинкома. Да я его отпиварю! прибавилъ мистеръ Тёливеръ, поднимая свою рюмку съ такимъ видомъ, какъ-будто онъ совершенно опредлилъ свое намреніе.

— Надюсь, братъ, васъ не принудятъ судиться съ нимъ? сказала мистрисъ Массъ тревожно.

— Не знаю еще, къ чему меня принудятъ, но я знаю, къ чему я его принужу съ его плотинами и ирригаціями, если подведутъ законъ на правую сторону. Я очень-хорошо знаю, кто тутъ главный всмъ этимъ дломъ заправляетъ, на его сторон Уокимъ, онъ и побуждаетъ его. Я знаю, Уокимъ говоритъ ему, что законъ не можетъ его тронуть, но есть люди и кром Уокима, которые умютъ обращаться съ закономъ. Нуженъ крупный мошенникъ, чтобъ совладть съ нимъ, но найдутся мошенники и покрупне, которые знаютъ вс узлы да прорхи въ закон, иначе отчего же Уокимъ потерялъ тяжбу Брёмлэ?

Мистеръ Тёливеръ былъ строгой честности человкъ, который гордился своею честностью, но онъ полагалъ, что въ дл тяжебномъ возможно было добиться правосудія, только ввряя его мошеннику посильне. Тяжба, въ его глазахъ, была своего рода птушій бой, и оскорбленная честность принуждена была найдти драчуна поотчаянне и съ когтями покрпче.

— Гор не дуракъ, нечего намъ это говорить, замтилъ онъ вдругъ сварливымъ тономъ, какъ-будто бдная Гритти заподозрила способности этого адвоката: — но, видите, онъ въ закон-то не такъ далекъ, какъ Уокимъ, а вода — матерія особенная, силой ее не подхватишь. Вотъ почему она слаще пряниковъ и для стараго Гари {Чортъ.}, и для адвокатовъ. Смотрите только на вещи прямо, вся правда и неправда съ водою такъ ясны, рка — такъ рка, и если у васъ есть мельница, такъ вамъ нужна вода, чтобъ приводить ее въ движеніе, нечего вамъ говорить мн будто ирригація и вс дурацкія зати Пивара не остановятъ моего колеса: я знаю лучше, что такое вода. Толкуйте-себ, что тамъ говорятъ инженеры! Я говорю: здравый смыслъ указываетъ, что плотины Пквара мн должны сдлать ущербъ, но если таково ваше инженерство, такъ я ему подучу Тома, и онъ увидитъ, можно ли найдти боле смысла въ немъ.

Томъ оглянулся съ нкоторою тревогою при такомъ возвщеніи и безсознательно взялъ погремушку, которою онъ забавлялъ ребенка Массъ, ребенокъ, понимавшій вещи съ необыкновенною ясностью, вдругъ выразилъ при этомъ свои чувства пронзительнымъ ревомъ и не унялся даже, когда погремушка была ему возвращена, очевидно показывая, что первоначальное оскорбленіе оставалось во всей сил. Мистрисъ Массъ поспшила съ нимъ въ другую комнату и передала мистрисъ Тёливеръ, ее сопровождавшей, свое убжденіе, что милый ребенокъ имлъ свои причины плакать, и что если она думала, будто ребенокъ ревлъ изъ-за погремушки, то онъ былъ непонятымъ созданіемъ. Когда рёвъ, совершенно-оправданный, былъ унятъ, мистрисъ Массъ посмотрла на свою золовку и сказала:

— Жаль, что братъ тревожится такъ объ этомъ длъ.

— Ужь такова повадка у вашего брата, мистрисъ Массъ, до моего замужства я ничего и не видали подобнаго, сказала мистрисъ Тёливеръ, съ подразумваемымъ упрекомъ.

Она называла своего мужа ‘вашимъ братомъ’, говоря съ мистрисъ Массъ, когда его поведеніе не возбуждало особеннаго удивленія. Любезная мистрисъ Тёливеръ, никогда несердивнаяся въ свою жизнь, все-таки имла скромную долю гордыни, безъ которой она не могла бы быть ни миссъ Додсонъ, ни даже женщиною. Всегда только обороняясь отъ своихъ сестеръ, естественно, что она сознавала свое превосходство, даже какъ слабйшая Додсонъ передъ сестрою своего мужа, которая, кром-того, что была бдна и обязывалась своимъ братомъ, обнаруживала добродушную покорность рослой, слабохарактерной, неряшливой, плодородной бабы, имвшей достаточно любви не только для мужа и множества дтей, но для всей боковой родни.

— Надюсь и молю Бога, сказала мистрисъ Массъ: — чтобъ онъ не затялъ тяжбы, никогда не знаешь, чмъ это можетъ кончиться. Да и правое дло не всегда выигрываетъ. Этотъ мистеръ Инваръ богатый человкъ, сколько я могу понять, а люди богатые почти всегда на-своемъ поставятъ.

— Что касается этого, сказала мистрисъ Тёливеръ, приглаживая свое платье: — то я насмотрлась на богатство въ своей семь, у всхъ моихъ сестеръ такіе мужья, которые могутъ длать почти все, что хотятъ, но иногда мн думается, что я просто съ ума сойду съ этимъ вчнымъ разговоромъ про тяжбу да про ирригацію, и сестры мои все мн въ вину ставятъ, он не знаютъ, что значитъ выйдти замужъ за такого человка, какъ вашъ братъ, какъ имъ и знать? Сестра Пулетъ распоряжается съ утра до вечера какъ хочетъ.

— Ну, сказала мистрисъ Массъ: — не думаю, чтобъ пришелся по-мн мужъ, у котораго нтъ своего собственнаго разума и за котораго я должна думать. Гораздо-легче длать, что пріятно мужу, нежели придумывать за нихъ, что имъ длать.

— Если ужь говорить про то, какъ длать пріятное мужьямъ, сказала мистрисъ Тёливеръ, слегка подражая своей сестр Глегъ: — то, я уврена, вашему брату пришлось бы долго искать, чтобъ найти жену, которая позволяла бы ему все длать по-своему, какъ я. Съ самаго утра, какъ встанешь съ постели, и до поздней ночи все только и слышишь про одну ирригацію да законъ, и я никогда ему не поперечу. ‘Ну, мистеръ Тёливеръ, длайте, что вамъ угодно, только тяжбы не затвайте’ — вотъ все, что я ему говорю.

Мистрисъ Тёливеръ, какъ мы видли, имла своего рода вліяніе на мужа. Нтъ женщины, которая бы его не имла, она всегда можетъ заставить его длать или то, что она желаетъ, или совершенно-противное этому, а между различными побужденіями, понуждавшими мистера Тёливера поспшить тяжбою, конечно, однообразное убжденіе мистрисъ Тёливеръ имла свою силу, его можно даже уподобить этому миическому перу, которое, утверждаютъ, будто надломило хребетъ верблюда. Хотя, согласно съ безпристрастнымъ взглядомъ, въ этомъ должно бы обвинять всю тяжесть прежняго груза, подвергнувшаго спину животнаго такой опасности, что перо, само-по себ невинное, надлало такую бду. Не то, чтобъ слабыя убжденія мистрисъ Тёливеръ имли свой всъ вслдствіе ея собственной личности, но всякій разъ, когда она въ чемъ-нибудь не соглашалась съ своимъ мужемъ, онъ видлъ въ ней представительницу семейства Додсоновъ, а у мистера Тёливера положено за правило показать Додсонамъ, что они имъ не могутъ вертть или, говоря точне, что одинъ Тёливеръ, хоть и мужчина, сладитъ съ четырьмя бабами Додсонъ, даже если между ними и попалась мистрисъ Глегъ.

Но даже и прямой аргументъ этого типа женской половины Додсоновъ не усилилъ бы его расположенія посутяжничать, еслибъ не примшалась тутъ мысль о Уоким, постоянно-растравляемая встрчею съ этимъ ловкимъ ходатаемъ въ базарные дни. Уокимъ, онъ зналъ наврное, былъ главною пружиною въ дл Пивара, Уокимъ пробовалъ раззодорить Дикса, чтобъ тотъ началъ тяжбу за плотину, нтъ никакого сомннія, по милости Уокима, мистеръ Тёливеръ проигралъ дло объ исключительномъ прав на дорогу и на мостъ, которое открыло свободный проздъ черезъ его землю для каждаго бродяги, предпочитающаго лучше портить частную собственность, нежели идти открыто, какъ человку честному, по большой дорог: вс адвокаты, боле или мене, были мошенники, но мошенничество Уокима было совершенно особеннаго рода и всегда являлось въ оппозиціи къ праву, выраженному въ интересахъ и мнніяхъ мистера Тёливера. И для довершенія всей горечи, оскорбленный мельникъ еще недавно, занимая пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ, былъ принужденъ исправить это дльце для себя лично въ контор Уокима. Такой гладкій малый съ горбатымъ носомъ, холоденъ, какъ огурчикъ, и вчно увренъ въ своемъ дл! Досадно, что адвокатъ Горъ вовсе не похожъ на него, это былъ плшивый старикъ, съ округленными чертами лица, пріятными манерами и жирными руками, драчунъ, за котораго вы не станете держать заклада противъ Уокима, Горъ былъ хитрый малый, его слабость была не въ особенной добросовстности, но подмигиванье, при всей его многозначительности, все-таки не откроетъ вамъ каменной стны, и хотя мистеръ Тёливеръ былъ очень увренъ въ своемъ правил, что вода есть вода, и что дло объ ирригаціи очень хромало у него, однакожъ, было непріятное подозрніе, что Уокимъ сильне противъ него, нежели Горъ — за него. Но если тяжба начнется, то мистеръ Тёливеръ могъ взять себ для защиты адвоката Уайльда, и одна надежда увидть, какъ свидтель со стороны Уокима будетъ мшаться и потть при допрос, была такъ отрадна для любви къ правосудію.

Мистеръ Тёливеръ много думалъ объ этихъ курьёзныхъ длахъ, разъзжая на своемъ сромъ и покачивая головою со стороны на сторону, какъ чашки всовъ емиды поднимались неперемнно то внизъ, то вверхъ, но вроятный результатъ скрывался въ невидимой дали, и дойдти до него было возможно только рядомъ жаркихъ аргументовъ и повтореній, и въ жизни домашней и общественной. Предварительное введеніе къ тяжб, состоявшее въ разсказ самаго дла всему кругу знакомыхъ и убжденіи ихъ, необходимо тянулось долгое время: и въ начал февраля, когда Томъ отправился въ школу, нельзя еще было открыть въ немъ ничего новаго, но также усмотрть, какія мры, мистеръ Тёливеръ хотлъ принять противъ опрометчиваго опонента принципа, что вода есть вода. Повтореніе, подобно тренію, производитъ жаръ, но замедляетъ движеніе, и жаръ мистера Тёливера становился, конечно, боле-и-боле осязательнымъ. Если не было новыхъ очевидныхъ свидтельствъ по другимъ статьямъ, то въ этомъ обстоятельств по-крайней-мр было новое доказательство, что Пиваръ былъ заодно съ Уокимомъ.

— Отецъ, сказалъ Томъ, въ одинъ вечеръ, когда праздники уже приближались къ концу:— дядя Глегъ говорилъ, что Уокимъ посылаетъ своего сына къ мистеру Стелингу. Это неправда, что его отправляютъ во Францію. Вамъ, я думаю, непріятно, если я буду въ одной школ съ сыномъ Уокима — не такъ ли?

— Это все-равно, мой малецъ, сказалъ мистеръ Тёливеръ:— только не перенимай отъ него ничего худаго. Этотъ мальчикъ жалкій уродецъ и въ лиц вышелъ въ свою мать, отцовскаго, я полагаю, въ немъ немного. Если Уокимъ посылаетъ своего сына къ мистеру Стелингу, такъ это значитъ, что онъ хорошаго о немъ мннія. Уокимъ уметъ отличить муку отъ мякины.

Мистеръ Тёливеръ въ глубин своего сердца гордился этимъ фактомъ, что его сынъ пользуется одинаковыми выгодами съ сыномъ Уокима, но Томъ вовсе не былъ спокоенъ на этотъ счетъ, для него было бы гораздо-ясне, еслибъ сынъ адвоката не былъ уродцемъ, потому-что, въ такомъ случа, Томъ имлъ бы въ виду отвалять его съ полною свободою, совершенно-оправдываемою высокою моралью.

ГЛАВА III.

Новый школьный товарищъ.

Томъ вернулся въ школу въ холодный, дождливый январскій день, совершенно гармонировавшій съ этою тяжелою перемною въ его участи. Не будь у него въ карман свертка съ леденцами и деревянной куклы для маленькой Лоры, то ни одинъ лучъ ожидаемаго удовольствія не освщалъ бы тяжелаго мрака. Но ему еще пріятно было воображать, какъ маленькая Лора выставитъ свои губёнки и ручки для кусочковъ леденца, и чтобъ придать боле жизни этимъ воображаемымъ удовольствіямъ, онъ вынулъ свертокъ, прорвалъ въ немъ маленькую дырочку и откусилъ палочку леденца. Это имло такое утшительное дйствіе подъ ограниченнымъ горизонтомъ мокраго зонтика, что онъ повторилъ на пути нсколько разъ тотъ же самый процесъ.

— А, Тёливеръ! очень-рады васъ опять видть, сказалъ мистеръ Стелингъ радушно.— Раздвайтесь и идите въ классную комнату до обда. Вы тамъ найдете свтлый огонёкъ и новаго товарища.

Томъ почувствовалъ непріятную тревогу, снимая свой шерстяной шарфъ и прочее верхнее платье. Онъ видлъ Филиппа Уокима, въ Ст.-Оггс, но всегда отворачивался отъ него какъ-можно-скоре. Ему непріятно было имть товарищемъ калку, даже если бы Филиппъ и не былъ сыномъ дурнаго человка. А Томъ не понималъ, какъ сынъ худаго человка могъ быть хорошъ. Его собственный отецъ былъ хорошій человкъ и онъ готовъ былъ подраться съ каждымъ, кто сказалъ бы противное. Онъ былъ въ неопредленномъ состояніи смущенія, смшаннаго съ дерзкою отвагою, слдуя за мистеромъ Стелингомъ въ классную комнату.

— Вотъ вамъ новый товарищъ, Тёливеръ, сказалъ этотъ джентльменъ, входя въ классную комнату — мистеръ Филиппъ Уокимъ. Я оставлю васъ, чтобъ вы сами познакомились между собою. Я полагаю, вы знаете немного другъ друга, вдь вы сосди.

Томъ смотрлъ въ смущеніи, Филиппъ, между-тмъ, поднялся и поглядывалъ на него съ робостью. Томъ не хотлъ подойти первый и протянуть своей руки и совершенно не приготовился сказать: ‘какъ вы поживаете?’

Мистеръ Стелингъ вышелъ и затворилъ за собою дверь. Стыдливость мальчика пропадаетъ только въ отсутствіи старшихъ.

Филиппъ въ то же самое время былъ слишкомъ гордъ и слишкомъ робокъ, чтобы выйдти на встрчу къ Тому. Онъ думалъ или, лучше сказать, чувствовалъ, что Тому было непріятно смотрть на него. Каждому почти было непріятно на него глядть: и его безобразіе было замтне, когда онъ ходилъ. И такъ они оставались, не пожавъ другъ другу руки, не разговаривая даже между собою, пока Томъ грлся у огня, посматривая повременамъ украдкою на Филиппа, который, казалось, разсянно рисовалъ различные предметы на лист бумаги, лежавшемъ передъ нимъ. Онъ услся снова и думалъ, рисуя, что ему сказать Тому и какъ побдить свое собственное отвращеніе начать первому знакомство.

Томъ чаще-и-чаще поглядывалъ на лицо Филиппа, которое онъ могъ видть, не замчая горба: и дйствительно это было довольно-пріятное лицо — стариковское, какъ думалъ Томъ. Онъ разгадывалъ теперь сколькими годами Филиппъ былъ старше его. Анатомъ, даже простой физіономистъ увидлъ бы, что безобразіе Филиппа не было отъ рожденія, но слдствіемъ какого-нибудь несчастнаго случая въ дтств. Тому подобныя различія были неизвстны, и въ его глазахъ Филиппъ былъ просто горбуномъ. Онъ имлъ неопредленную идею, что безобразіе сына Уокима находилось въ нкоторой связи съ мошенничествомъ этого адвоката, о которомъ, онъ слышалъ, отецъ его часто говорилъ съ такимъ жаромъ, и онъ чувствовалъ также извстный страхъ передъ нимъ, какъ человкомъ опаснымъ, который не могъ драться открыто, но длалъ зло исподтишка. Возл академіи мистера Якобса жилъ горбатый портной, который былъ очень-нелюбезнаго характера и котораго обыкновенно преслдовали мальчишки исключительно вслдствіе его неудовлетворительныхъ нравственныхъ качествъ, такъ-что Томъ дйствовалъ здсь не безъ положительнаго основанія. Меланхолическое лицо этого мальчика, однакожь не имло ни малйшаго сходства съ физіономіею портнаго, темные волосы, его окаймлявшіе, были волнисты и завивались на концахъ, какъ у двушки: Томъ находилъ это очень-жалкимъ. Этотъ Уокимъ былъ блдный, слабенькій мальчикъ, очевидно, онъ не умлъ играть ни въ одну порядочную игру, но онъ завиднымъ образомъ владлъ своимъ карандашомъ и рисовалъ одинъ предметъ за другимъ безъ малйшаго труда. Что это онъ рисовалъ? Томъ теперь совершенно согрлся и искалъ чего-нибудь новаго. Конечно, пріятне было имть собесдникомъ злаго горбуна, нежели стоять и смотрть изъ окна классной комнаты на дождь, колотя ногою по панели, что-нибудь могло случиться теперь каждый день, ссора даже, и Томъ думалъ: лучше показать Филиппу, чтобъ онъ съ нимъ не пробовалъ своихъ шутокъ. Онъ вдругъ отошелъ отъ камина и взглянулъ на рисунокъ Филиппа.

— Ба! оселъ съ корзинками, испанская собака и куропатки въ пшениц! воскликнулъ онъ. Удивленіе и восторгъ разомъ развязали ему языкъ.— Ай мои пуговочки! хотлось бы мн такъ рисовать. Я буду учиться рисованью въ это полугодіе, покажутъ ли мн какъ длать ословъ и собакъ?

— О! вы можете рисовать ихъ и не учась, сказалъ Филиппъ.— Я никогда не учился рисованью.

— Никогда не учился! сказалъ Томъ въ удивленіи. Помилуйте, когда я рисую лошадей и собакъ, головы и ноги у меня никакъ не приходятся, хотя я вижу, какъ бы он должны быть. Я съумю нарисовать домики, разныя трубы и окошки въ кровл, и все въ этомъ род. Пожалуй, мн удались бы и собаки и лошади, еслибъ я постарался боле, прибавилъ онъ, думая, что Филиппъ подыметъ носъ, если онъ будетъ слишкомъ откровенно сознаваться въ своихъ недостаткахъ.

— О, да! сказалъ Филиппъ, это очень-легко. Вы только должны смотрть на вещи и рисовать ихъ по нскольку разъ. Что вы сдлали худо одинъ разъ, можете поправить въ другой.

— Но учили ли васъ чему-нибудь? спросилъ Томъ, начиная подозрвать, что искривленный хребетъ Филиппа могъ быть источникомъ замчательныхъ способностей. Я думалъ, вы были долго въ школ?

— Да, сказалъ Филиппъ, улыбаясь:— меня учила погречески, полатин, математик, чистописанію и подобнымъ этому вещамъ.

— Послушайте, вы не любите латини? сказалъ Томъ, понижая свой голосъ съ доврчивостью.

— Такъ-себ, большаго вниманія я на нее не обращаю, сказалъ Филиппъ.

— А! да, можетъ-быть, вы не дошли до Propria quae maribus, сказалъ Томъ, покачивая головою на сторону, какъ бы желая выразить, что тутъ пробный камень, пока дойдете до этого — все легко.

Филиппъ чувствовалъ горькое удовольствіе, видя рзкую глупость этого хорошо-сложеннаго живаго мальчика, но его собственная чувствительность сдлала его вжливымъ, и онъ сдержалъ свой смхъ и сказалъ спокойно:

— Я кончилъ грамматику, я уже боле ей не учусь.

— Такъ мы не будемъ имть однихъ и тхъ же уроковъ? сказалъ Томъ съ чувствомъ обманутаго ожиданія.

— Нтъ, да я, пожалуй, помогу вамъ. Я радъ буду вамъ помочь, если могу.

Томъ не сказалъ ‘благодарю’, онъ былъ совершенно поглощенъ мыслью, что сынъ Уокима вовсе не былъ такой злой мальчикъ, какъ этого можно бы ожидать.

— Послушайте, сказалъ онъ вдругъ:— любите вы вашего отца?

— Да, сказалъ Филипъ, покраснвъ. А вы любите вашего?

— О, да… Я только такъ хотлъ узнать, сказалъ Томъ, въ замшательств, видя какъ Филиппъ покраснлъ и смутился. Ему трудно казалось сойтись съ сыномъ Уокима и онъ думалъ, что еслибъ Уокимъ не любилъ своего отца, то это помогло бы разсять его недоумніе.

— Вы будете теперь учиться рисовать? сказалъ онъ, чтобы перемнить разговоръ.

— Нтъ, сказалъ Филиппъ, мой отецъ хочетъ, чтобъ я посвятилъ все время другимъ занятіямъ.

— Какъ! латин, Эвклиду и подобнымъ вещамъ? сказалъ Томъ.

— Да, сказалъ Филиппъ, оставя свой карандашъ и опершись головою на руку, между-тмъ, какъ Томъ подперся на обоихъ локтяхъ и смотрлъ съ возраставшимъ удивленіемъ на собаку и на осла.

— И вамъ это все-равно? сказалъ Томъ съ большимъ любопытствомъ.

— Да я хочу знать все, что другіе знаютъ. Тогда я могу учиться тому, что мн нравится?

— Не могу придумать, къ чему это учатся полатин, сказалъ Томъ:— пользы отъ этого нтъ никакой.

— Она входитъ въ составъ образованія джентльмена, сказалъ Филиппъ.— Вс джентльмены учатся одному и тому же.

— Какъ, вы думаете, сэръ Джонъ Крэкъ, хозяинъ псовой охоты, знаетъ полатини? сказалъ Томъ, который часто думалъ, что ему было бы пріятно походить на сэра Джона Крэка.

— Конечно онъ учился ей, когда былъ мальчикомъ, сказалъ Филиппъ. Но, я полагаю, онъ ее забылъ.

— О! такъ и я могу это сдлать, сказалъ Томъ, безъ всякаго намренія острить, но съ тайнымъ удовольствіемъ, что латинь ему не помшаетъ быть похожимъ на сэра Джона Крэка.— Только вы должны ее помнить, какъ вы въ школ, а не то придется учить столько лишнихъ строчекъ изъ Стакера. Мистеръ Стелингъ спуска не даетъ — знали ли вы это? Онъ такъ вспудритъ, если вы скажите пат вмсто jam… на одной букв не дастъ ошибиться — я вамъ это говорю.

— О! я этого не боюсь, сказалъ Филиппъ, едва удерживаясь отъ хохота:— я помню хорошо вещи. И потомъ есть уроки, которые мн особенно нравятся. Я такъ люблю греческую исторію и все, что относится до грековъ. Хотлъ бы я быть грекомъ и сражаться съ персами, а потомъ возвратиться домой и писать трагедіи, или чтобъ меня вс слушали за мою мудрость, какъ Сократа, и потомъ умереть достойною смертью.

(Филиппъ, вы видите, хотлъ произвести впечатлніе на хорошо-сложеннаго варвара своимъ умственнымъ превосходствомъ).

— Какъ, разв греки были великіе воители? сказалъ Томъ, которому просіялъ новый свтъ въ этомъ направленіи. Есть ли въ греческой исторіи что-нибудь подобное Давиду, Голіау и Сампсону? Это единственныя мста, которыя я люблю въ исторіи іудеевъ.

— О, какіе удивительные разсказы въ этомъ род существуютъ про грековъ про героевъ давнихъ временъ, которые, подобно Сампсону убивали дикихъ зврей! И въ Одиссе — это удивительная поэма — есть гигантъ чудесне Голіаа — Полиемъ, у котораго былъ одинъ глазъ посредин лба, а Улиссъ, маленькій человкъ, но очень умный и хитрый, взялъ горвшую сосну да и воткнулъ ее въ этотъ глазъ и заставилъ его ревть, какъ тысяча быковъ.

— Что за веселье! сказалъ Томъ, отпрыгнувъ отъ стола и перескакивая съ ноги на погу,— Послушайте, вдь вы можете пересказать мн вс эти исторіи? Вы знаете, вдь, я погречески не стану учиться…. а какъ буду? прибавилъ онъ въ внезапной тревог… Что, каждый джентльменъ учится погречески?… Не заставитъ ли меня мистеръ Стелингъ, какъ вы думаете?

— Не думаю, едва-ли, сказалъ Филиппъ.— Да вы можете прочесть вс эти исторіи, не зная погречески: он у меня вс поанглійски.

— Да я-то небольшой охотникъ читать, я бы хотлъ лучше, чтобъ вы мн разсказали ихъ… но, знаете, только про войну. Сестра Магги мн всегда разсказываетъ исторіи, да только такія глупыя. Много знаете вы исторій про войну?

— О, да! сказалъ Филиппъ:— бездну, и не про однихъ грековъ. Я могу намъ разсказать про Ричарда-Львиное-Сердце и Саладдина, про Уильяма Уаласса, Роберта Брюса, Джемса Дугласа — конца нтъ!

— Вы старше меня? спросилъ Томъ.

— Сколько вамъ лтъ? Мн пятнадцать.

— Мн наступитъ только четырнадцатый, сказалъ Томъ. Но у Якобса я бивалъ всхъ товарищей, я былъ тамъ прежде, нежели поступилъ сюда. И всхъ лучше я игралъ въ чахарду. Дхъ, если бы мистеръ Стелингъ отпустилъ насъ удить! Я бы показалъ вамъ, какъ удятъ рыбу. Вдь вы также могли бы удить — не правда ли? Знаете, тутъ надобно только стоять или сидть спокойно.

Томъ въ свою очередь хотлъ показать свое преимущество. Этотъ горбунъ не долженъ себ представлять, что, зная только войну по книгамъ, онъ могъ сравниться съ Тёливеромъ, который былъ на дл воинственнымъ героемъ. Филиппъ смутился при этомъ замчаніи о его неспособности къ играмъ и отвчалъ почти сердито:

— Терпть не могу удить рыбу. Мн кажется, люди, сидящіе цлые часы и слдящіе за удою, похожи на дураковъ.

— А этого вы не скажите, какъ они вамъ вытащутъ жирнаго леща — въ томъ я васъ могу уврить, сказалъ Томъ, который въ свою жизнь не поймалъ ничего жирнаго, но котораго воображеніе било теперь разогрто его ревностнымъ заступничествомъ за честь рыбной ловли. Сынъ Уокима очевидно имлъ свою непріятную сторону и его должно было держать въ решпект. По счастью, ихъ теперь позвали обдать, и Филиппъ не имлъ возможности развивать дале свой ложный взглядъ на рыбную ловлю.. Но Томъ сказалъ про-себя, что этого и должно было ожидать отъ горбуна.

ГЛАВА IV.

Юная идея.

Переходы чувствъ въ томъ первомъ разговор Тома съ Филиппомъ обозначали и дальнйшія отношенія между ними впродолженіе нсколькихъ недль. Томъ никогда совершенно не позабывалъ, что Филиппъ, какъ сынъ мошенника, былъ его естественнымъ врагомъ, и не могъ также совершенно побдить отвращенія къ его безобразію. Онъ крпко держался разъ полученныхъ имъ впечатлній, и вншность представлялась ему всегда въ одинаковомъ свт, какъ при первомъ взгляд, что всегда бываетъ съ людьми, у которыхъ впечатлительность господствуетъ надъ мыслью. Но невозможно было не находить удовольствія въ сообществ Филиппа, когда онъ бывалъ въ хорошемъ расположеніи духа: онъ такъ хорошо помогалъ въ латинскихъ упражненіяхъ, которыя казались Тому совершенною загадкою, только наудачу отгадываемою, и онъ умлъ разсказывать такія чудесныя исторіи про Уинда, напримръ, и другихъ героевъ, особенно-уважаемыхъ Томомъ за ихъ тяжелые удары. О Саладдин онъ не имлъ высокаго мннія, онъ могъ, конечно, своею саблею разрубать подушку пополамъ, но что за польза рубить подушки? Это была глупая исторія, и онъ не хотлъ слышать ее вторично. Но когда Робертъ Гэрнесъ на своемъ черномъ пони подымался на стременахъ и разбивалъ своимъ топоромъ шлемъ и черезъ слишкомъ-рьянаго рыцаря Банакбёрна, Томъ приходилъ въ восторгъ отъ симпатіи, и еслибъ ему тутъ попался кокосовый орхъ, Томъ непремнно разбилъ бы его кочергою. Филиппъ, когда онъ бывалъ въ особенно-счастливомъ расположеніи духа, тшилъ Тома, передавая весь громъ и жаръ битвы съ самыми краснорчивыми эпитетами и сравненіями. Но это счастливое расположеніе находило рдко и бывало непродолжительно. Раздражительность, слегка-обнаружившаяся у него при первомъ свиданіи, была признакомъ нервнаго разстройства, постоянно-возвращавшагося, и которое было отчасти слдствіемъ горькаго сознанія своего безобразія. Когда находила на него эта раздражительность, каждый посторонній взглядъ, ему представлялось, былъ полонъ или оскорбительнаго сожалнія или отвращенія, едва-сдерживаемаго, или, по-крайней-мр, это былъ равнодушный взглядъ, а Филиппъ чувствовалъ равнодушіе, какъ дитя юга чувствуетъ холодный воздухъ сверной весны. Неумстныя услуги бднаго Тома, когда они гуляли вмст, возбуждали въ немъ гнвъ противъ этого добродушнаго мальчика и его спокойные, печальные взоры вдругъ загорались злобнымъ негодованіемъ. Неудивительно, что Томъ попрежнему подозрвалъ горбуна.

Но искусство рисованія, пріобртенное Филиппомъ самоучкою, было новою связью между ними. Томъ, къ своему неудовольствію, нашелъ, что новый учитель заставлялъ его рисовать, вмсто собакъ и ословъ, ручейки, сельскіе мостики и развалины, съ мягкою, лоснящеюся поверхностью отъ свинцоваго карандаша, которая вамъ указывала, будто вся природа была атласная, увлеченіе живописностью пейзажа оставалось пока неразвитымъ въ Том: не удивительно, поэтому, что произведенія мистера Гудрича казались ему очень-неинтереснымъ родомъ искусства. Мистеръ Тёливеръ, имвшій неопредленное намреніе пріискать для Тома какое-нибудь занятіе, въ которое бы входило рисованье плановъ и картъ, жаловался мистеру Райлэ, когда онъ встртился съ нимъ въ Мёдпорт, что Тома этому не учатъ, и обязательный совтникъ далъ ему идею, чтобъ Томъ бралъ уроки рисованья. Мистеръ Тёливеръ не долженъ былъ жаловаться на лишніе расходы: если Томъ будетъ хорошимъ рисовальщикомъ, то онъ можетъ приложить свое искусство ко всякой цли. Итакъ было приказано, чтобъ Томъ бралъ уроки въ рисованіи, и кого жь могъ выбрать мистеръ Стеллингъ учителемъ, какъ не мистера Гудрича, который считался первымъ мастеромъ своего дла въ разстояніи двнадцати миль около Кингс-Лартона? Томъ, подъ его руководствомъ, выучился заострять необыкновенно-тонко свои карандаши и рисовать ландшафты въ общихъ чертахъ, которые, безъ сомннія, вслдствіе узкаго направленія его ума, искавшаго только подробностей, онъ находилъ чрезвычайно-скучными.

Какъ бы то ни было, и при такомъ воспитаніи Томъ сдлалъ замтные успхи.

Напримръ, онъ держалъ себя гораздо-лучше, и въ этомъ отношеній онъ былъ обязалъ отчасти мистеру Паультеру, деревенскому школьному учителю, которому, какъ старому воину, участвовавшему въ испанской войн, было поручено выправить Тома. Мистеръ Паультёръ, по мннію всхъ собесдниковъ въ ‘Черномъ Лебед’, нкогда вселялъ ужасъ въ сердца всхъ французовъ, но теперь его личность была вовсе-неужасна. Онъ весь высохъ и по утрамъ обыкновенно дрожалъ — не отъ старости, а отъ чрезвычайной испорченности кинг-лортонскихъ мальчишекъ, которую онъ выдерживалъ съ твердостью только при помощи джина. Все-таки Онъ ходилъ прямо, повоенному, платье его было тщательно вычищено, панталоны туго подтянуты, и по середамъ и субботамъ, посл обда, когда он являлся къ Тому, онъ былъ всегда вдохновенъ прежними воспоминаніями и джиномъ, что придавало ему особенно-одушевленный видъ. Выправка всегда перемежалась эпизодами изъ жизни военной, интересовавшими Тома гораздо-боле, нежели разсказы Филиппа, заимствованные изъ Иліады: въ Иліад нтъ пушекъ и, кром того, его очень огорчило, когда онъ узналъ, что Гекторъ и Ахиллесъ, можетъ-быть, никогда не существовали. Но герцогъ Веллингтонъ былъ живъ дйствительно, и Бони {Бонапартъ.} недавно только-что умеръ: воспоминанія мистера Паультера о войн испанской нельзя было, слдственно, заподозрить въ баснословіи. Мистеръ Паультеръ, очевидно, игралъ замчательную роль въ сраженій подъ Талавера и наводилъ съ своимъ полкомъ особенный страхъ на непріятеля. Посл обда, когда память его бывала разогрта боле-обыкновеннаго, онъ припоминалъ, что герцогъ Веллингтонъ выражалъ особенное уваженіе къ этому храброму Паультеру (разумется, онъ длалъ это потихоньку, чтобъ не возбудить зависти). Самый докторъ, лечившій его въ гошпитал отъ ранъ, глубоко сознавалъ превосходство мяса мистера Паультера, другое мясо никогда не зажило бы въ такое короткое время. О другихъ предметахъ, относящихся до знаменитой войны, но некасавшихся его личности, мистеръ Паультеръ выражался гораздо-осторожне, чтобъ не придать особеннаго вса своимъ авторитетамъ, какимъ-нибудь отдльнымъ фактамъ военной исторіи. Люди, знавшіе, что происходило подъ Бадайозомъ, особенно были предметомъ безмолвнаго сожалнія для мистера Паультера, онъ желалъ бы, чтобъ лошадь перехала черезъ такого болтуна и выбила изъ него копытомъ послднее дыханіе, какъ это случилось съ нимъ: пусть тогда онъ попробуетъ бахвалить про осаду Бадайоза! Томъ случайно раздражалъ своего наставника своими разспросами о военныхъ длахъ, невходившихъ въ кругъ личнаго опыта мистера Паультера.

— А генералъ Уольфъ, мистеръ Паультеръ, знаменитый былъ онъ воинъ? сказалъ Томъ, представлявшій себ, что вс герои, прославленные на вывскахъ кабаковъ, участвовали въ войн противъ Бони.

— Вовсе нтъ, сказалъ мистеръ Паультеръ презрительно.— Голову вверхъ! прибавилъ онъ тономъ строгой команды, которая особенно приводила въ восторгъ Тома, чувствовавшаго, какъ-будто цлый полкъ соединялся въ его лиц.

— Нтъ, нтъ! продолжалъ мистеръ Паультеръ, остановивъ на минуту ученье:— лучше ужь и не говорите мн про Уольфи. Ну, что онъ сдлалъ? Только умеръ отъ своей раны: неважный подвигъ, по моему мннію. Всякій другой умеръ бы отъ ранъ, которыя я получилъ. Одна изъ моихъ палашныхъ ранъ покончила бы разомъ такого молодца, какъ генералъ Уольфъ.

— Мистеръ Паультеръ, говаривалъ Томъ, при всякомъ намек на палашъ:— еслибъ вы принесли вашъ палашъ и показали, какъ имъ дйствовать!

Долгое время мистеръ Паультеръ только покачивалъ головою съ многозначительнымъ видомъ на эту просьбу и улыбался, подобно Юпитеру, когда Семела докучала ему своимъ слишкомъ-честолюбивымъ требованіемъ, но въ одно послобда сильный дождь задержалъ его доле обыкновеннаго въ ‘Черномъ Лебед’, и онъ принесъ палашъ, такъ только, показать Тому.

— И это тотъ самый палашъ, съ которымъ вы дйствительно дрались во всхъ сраженіяхъ, мистеръ Паультеръ? сказалъ Томъ, ощупывая эфесъ.— Срубилъ ли онъ когда-нибудь голову французу?

— Не одну, а три, пожалуй, еслибъ французы были о трехъ головахъ.

— Но у васъ, кром того, есть еще ружье со штыкомъ? сказалъ Томъ.— Я лучше люблю ружье и штыкъ: вы съ нимъ сперва можете застрлить человка и потомъ приколоть его. Пафъ! пс-с-с-ъ! и Томъ сдлалъ необходимое движеніе, чтобъ показать и спускъ курка и приколъ штыкомъ.

— А, да палашъ самая нужная вещь, когда дло пошло на рукопашную, сказалъ мастеръ Паультеръ, невольно раздляя энтузіамъ Тома и внезапно обнажая палашъ, такъ-что Томъ отскочилъ назадъ съ поразительною быстротою.

— О! мистеръ Паультеръ, если вы начнете ученье, сказалъ Томъ, стыдясь немного, что онъ не устоялъ, какъ подобало англичанину:— позвольте мн позвать Филиппа: я знаю, ему будетъ пріятно на васъ посмотрть.

— Какъ, этому горбуну? сказалъ мистеръ Паультеръ презрительно.— Что за польза ему смотрть?

— О! да онъ много знаетъ про войну, сказалъ Томъ: — и какъ прежде дрались съ луками и стрлами, и топорами.

— Пусть же онъ придетъ. Я ему покажу здсь кой-что почище стрлъ, сказалъ мистеръ Паультеръ, прокашливая и вытягиваясь.

Томъ побжалъ за Филиппомъ, который въ это послобда занимался музыкою въ гостиной, напвая про-себя разныя арійки. Онъ былъ необыкновенно-счастливъ, сидя за фортепьяно, на высокомъ табурет, откинувъ голову назадъ, съ глазами, устремленными на противоположный карнизъ, и фантазировалъ на мотивъ аріи, ему особенно-понравившійся.

— Поди сюда, Филиппъ, сказалъ Томъ, врываясь въ комнату.— Ну, полно ревть ла-ла-ла, пойдемъ посмотрть на стараго Паультера, какъ онъ длаетъ палашные пріемы въ сара!

Такая непріятная помха, далеко-негармоническій крикъ Тома, перервавшій напвы, въ которыхъ выливалась вся душа и тло Филиппа, были достаточны, чтобъ вывести его изъ терпнія, еслибъ даже здсь шло дло и не о Паультер. Томъ, искавшій только предлога, чтобъ мистеръ Паультеръ не заподозрилъ его въ трусости, побжалъ позвать Филиппа, зная, что тому было непріятно даже слышать про выправку. Никогда онъ не сдлалъ бы такого необдуманнаго поступка, еслибъ къ тому не побудила его личная гордость.

Филиппъ задрожалъ, когда его музыка была прервана такимъ образомъ. Потомъ, покраснвъ, онъ сказалъ съ сердцемъ:

— Убирайся, косолапый дуралей! Ну, что ревть на меня? Только съ ломовою лошадью и пристало теб говорить!

Онъ еще въ первый разъ разсердилъ такъ Филиппа, но и Тома никогда еще такъ не огорашивали подобною бранью, которая была для него очень-хорошо понятна.

— Я говорю съ людьми и почище тебя, бездушный бсёнокъ! сказалъ Томъ, мгновенно разгорячившись.— Вы знаете хорошо, я васъ не трону пальцомъ, потому-что вы не лучше двочки. Но я сынъ честнаго человка, а вашъ отецъ мошенникъ — вс говорятъ это.

Томъ выскочилъ изъ комнаты и хлопнулъ дверью, совершенно забывшись отъ гнва, потому-что хлопать дверьми подъ носомъ у мистрисъ Стелингъ, которая, вроятно, была недалеко, было страшнымъ преступленіемъ, и за него пришлось бы Тому выучить по-крайней-мр двадцать лишнихъ строчекъ изъ Виргилія. Дйствительно, эта леди вышла сейчасъ же изъ своей комнаты, удивляясь шуму и прекращенію музыки Филиппа, котораго она нашла въ углу, на скамеечк въ горькихъ слезахъ.

— Что это такое Уокимъ? Что это за шумъ? Кто хлопнулъ дверью?

Филиппъ поднялъ глаза и поспшно осушилъ слезы.

— Тёливеръ здсь былъ и звалъ меня съ собою.

— Отчего жь вы въ такомъ гор? сказала мистрисъ Стелингъ.

Филиппъ не былъ ея фаворитомъ, потому-что онъ былъ мене обязателенъ нежели Томъ, который разнымъ образомъ услуживалъ ей. Но отецъ Филиппа платилъ боле, нежели мистеръ Тёливеръ, и ей хотлось теперь дать ему почувствовать, что она была теперь очень-добра. Филиппъ, однакожъ, встртилъ ея расположеніе какъ улитка, которую ласками приглашаютъ показаться изъ своей раковины. Мистрисъ Стелингъ не была любезною, нжною женщиною, платье на ней сидло очень-хорошо, талья была какъ облитая и, она приглаживала свои локоны съ необыкновенно-дловымъ видомъ, спрашивая о вашемъ здоровьи. Безъ-сомннія, эти вещи обладаютъ большею силою въ обществ, но только это не сила любви, а всякою другого силою невозможно было привлечь Филиппа.

— У меня опять поднялась зубная боль, сказалъ онъ ей въ отвтъ на ея вопросъ:— и разстроила меня.

Дйствительно это случилось разъ, и Филиппъ былъ радъ, что вспомнилъ объ этомъ — такая оговорка явилась какъ вдохновеніе. Ему оставалось поблагодарить за о-де-колонъ, отказаться отъ креозота, но это было нетрудно.

Между-тмъ Томъ, въ первый разъ еще пустившій такую отправленную стрлу въ сердце Филиппа, возвратился въ сарай, гд онъ нашелъ мистера Поультера, выкидывавшаго различные пріемы палашомъ, на удивленіе однимъ крысамъ. Но мистеръ Поультеръ самъ-по-себ былъ цлый легіонъ и восхищался собою, конечно, боле, нежели цлая армія зрителей. Онъ не замтилъ возвращенія Тома, такъ онъ былъ поглощенъ различными ударами, финтами и парированьемъ и Томъ, потрухивая, однакожь, слегка строгаго взгляда мистера Поультера и голоднаго палаша, повидимому, такъ алкавшаго разрубить что-нибудь посущественне воздуха, восхищался зрлищемъ, повозможности издалека. Только когда мистеръ Поультеръ кончилъ и отеръ испарину на лбу, Томъ почувствовалъ всю прелесть палатныхъ пріемовъ и попросилъ ихъ повторить.

— Мистеръ Паультеръ, сказалъ Томъ, когда палашъ былъ окончательно вложенъ въ ножны: — одолжите мн на-время вашего палаша.

— Нтъ, нтъ, молодой человкъ! сказалъ мистеръ Паультеръ, покачивая головою ршительно: — вы еще себ надлаете съ нимъ бды.

— Нтъ, право, не надлаю, право, я буду съ нимъ остороженъ и не надлаю себ никакого вреда. Я не стану часто вынимать изъ ноженъ, я только буду откладывать имъ на-плечо — вотъ и все.

— Нтъ, нтъ! сказалъ мистеръ Паультеръ, собираясь идти.— Что сказалъ мистеръ Стелингъ?

— Сдлайте одолженіе, мистеръ Паультеръ, я вамъ дамъ пять шилинговъ, если вы оставите мн палашъ на недлю. Посмотрите сюда! сказалъ Томъ, вынимая привлекательную серебряную монету. Молодой щенокъ, врно, разсчиталъ онъ дйствіе, какъ-будто онъ былъ глубокимъ психологомъ.

— Ну, сказалъ мистеръ Паультеръ, съ важностью:— только, знаете, держите его такъ, чтобъ не видли.

— О, да! я его спрячу подъ кровать, сказалъ Томъ съ жаромъ:— или въ моемъ большомъ сундук.

— И дайте-ка мн посмотрть, можете ли вы его обнажить не обрзавшись.

Этотъ процесъ былъ повторенъ нсколько разъ, а мистеръ Паультеръ теперь чувствовалъ, что онъ поступилъ съ совершенною добросовстностью и сказалъ:

— Ну, мистеръ Тёливеръ, я возьму эти пять шилинговъ, только чтобъ увриться, что вы себ не сдлаете никакого вреда палашомъ.

— О, нтъ, мистеръ Паультеръ, сказалъ Томъ, съ наслажденіемъ и, подавая ему монету, схватился за палашъ, который, ему казалось, могъ бы быть по легче.

— Но если мистеръ Стелингъ поймаетъ васъ съ нимъ? сказалъ мистеръ Паультеръ, запрятывая пока деньги въ карманъ.

— О! по субботамъ посл обда онъ всегда сидитъ наверху, въ своемъ кабинет, сказалъ Томъ, который не любилъ скрытничать, но не пренебрегалъ, однакожь, маленькою хитростью въ дл достойномъ.

Итакъ онъ унесъ палашъ съ торжествомъ въ свою спальню, не безъ страха, однакожь, чтобъ не попасться на встрчу мистеру или мистрисъ Стелингъ, и спряталъ, посл нкотораго размышленія, въ чулан, за платьемъ. Онъ заснулъ въ эту ночь съ мыслью, какъ удивитъ онъ имъ Магги, когда она прідетъ, какъ онъ привяжетъ его къ себ краснымъ шарфомъ и станетъ уврять ее, будто это его собственный палашъ и что онъ намренъ идти въ солдаты. Только одна Магги могла быть такъ глупа, чтобъ ему поврить, или кому бы онъ осмлился объявить, что у него былъ палашъ, а Магги дйствительно должна была пріхать на слдующей недл повидаться съ Томомъ, до своего поступленія въ пансіонъ, вмст съ Люси.

Если тринадцатилтній мальчикъ вамъ покажется черезчуръ ребенкомъ, то вы, должно быть необыкновенно какой благоразумный человкъ, коуорый посвятилъ себя призванью гражданскому, требующему боле-кроткаго, нежели грознаго вида, и никогда не остановился въ воинственную позицію, не хмурилъ бровей передъ зеркаломъ. Сомнительно, чтобъ наша армія могла существовать, еслибъ между нами ре было миролюбивымъ людей, которымъ пріятно представляться воинами. Война, какъ и вс театральныя зрлища, могла бы прекратиться за недостаткомъ публики.

ГЛАВА V.

Второе посещеніе Магги.

Послдній разрывъ между двумя мальчиками тянулся долго, и нкоторое время они обмнивались словами только въ крайней необходимости. По естественной антипатіи характеровъ, переходъ отъ нерасположенія къ ненависти очень-легокъ, у Филиппа онъ, повидимому, начался: въ его характер не было злости, но была раздражительность, которая особенно могла развить чувства отвращенія. Быку зубы даны — мы можемъ повторить, слдуя авторитету великаго классика — не какъ орудіе для наблюденія, а Томъ былъ мальчикъ совершенно бычей породы, который, какъ-быкъ, бросался на многіе нжные предметы, но онъ коснулся самой деликатной струны Филиппа и причинилъ ему жестокую боль, какъ-будто онъ принялъ вс средства съ рдкою акуратностью и ядовитою злобою, онъ не видалъ повода, почему они не могли сойтись посл этой ссоры, какъ они длали это нсколько разъ прежде, какъ-будто между ними ничего не было, хотя онъ никогда ещё не говорилъ Филиппу, что отецъ его былъ мошенникъ. Эта идея такъ проникала вс его отношенія къ своему товарищу, котораго онъ не могъ ни любить, ни ненавидть, что одно высказываніе ея не могло для него длать такой эпохи, какъ для Филиппа, и онъ имлъ полное право ее высказать, когда Филиппъ расптушился и началъ браниться. Но замтя, что его первыя предложенія дружбы были не приняты, онъ измнилъ свое обращеніе съ Филиппомъ и ршился не говорить съ нимъ ни о рисованьи, ни объ урокахъ. Они были вжливы другъ къ другу, сколько это было необходимо, чтобъ скрыть свою вражду отъ мистера Стелинга, который покончилъ бы это дурачество особенною силою.

Когда Магги пріхала, она съ возраставшимъ интересомъ смотрла на новаго соученика, хотя онъ и былъ сынъ злаго адвоката Уокима, такъ раздосадовавшаго ея отца. Она пріхала въ классное время и сла, пока Филиппъ проходилъ свои уроки съ мистеромъ Стелингомъ. Томъ, нсколько недль назадъ, передалъ ей, что Филиппъ знаетъ бездну исторій, не такихъ глупыхъ, какъ ея разсказы, и она убдилась теперь своимъ собственнымъ наблюденіемъ, что онъ долженъ быть дйствительно способенъ. Она надялась, что онъ найдетъ также и ее способною, когда она станетъ говорить съ нимъ. Магги, кром того, чувствовала особенную нжность къ изуродованнымъ предметамъ, она любила особенно ягнятъ-кривошеекъ, потому-что, ей казалось, ягняты, правильно-сложенныя, не такъ обращаютъ вниманіе на ласки, и она любила ласкать преимущественно тхъ, кому ея ласки были пріятны. Она очень любила Тома, но часто она желала, чтобъ Томъ боле дорожилъ ея любовью.

— Филиппъ Уокимъ, я думаю, Томъ, сколько мн кажется, добрый мальчикъ, сказала она, когда они вышли вмст изъ классной комнаты въ садъ, провести тамъ время, оставшееся до обда. Ты хорошо знаешь, ему нельзя было выбирать себ отца, а я часто читала, что очень-злые люди имли хорошихъ сыновей, и наоборотъ, у очень добрыхъ людей бывали худыя дти. И если Филиппъ добръ, то, я полагаю, тмъ боле мы должны сожалть о немъ, что отецъ у него нехорошій человкъ. Ты любишь его — не правда ли?

— О, онъ такой чудакъ! сказалъ Томъ отрывисто:— и онъ сердится на меня, какъ только можно, за то, что я ему сказалъ, что отецъ его мошенникъ. И я имлъ право сказать ему это, потому-что это правда, и онъ первый началъ ругаться. Но побудьте здсь одн на минуту, Магги: мн нужно пойти наверхъ.

— Разв я не могу пойти съ тобою? сказала Магги, которой и въ первый день свиданія приходилось любить только одну тнь Тома.

— Нтъ, я теб посл разскажу, что это такое у меня тамъ, сказалъ Томъ, убгая прочь.

Посл обда мальчики были въ классной комнат и приготавливали завтрашніе уроки, чтобъ имть свободный вечеръ въ честь прізда Магги. Томъ сидлъ за своею латинскою грамматикой, безмолвно шевеля губами, какъ ревностный, но нетерпливый католикъ, повторявшій свои ‘Отче нашъ’, Филиппъ на другомъ конц комнаты работалъ надъ двумя какими-то томами съ видомъ удовлетвореннаго прилежанія, возбуждавшаго любопытство Магги, вовсе не было похоже, чтобъ онъ училъ свои уроки. Она сидла на маленькомъ табурет почти посредин между двумя мальчиками, наблюдая то одного, то другаго, и Филиппъ, взглянувъ изъ-за своей книги на каминъ, встртилъ пару ея любопытныхъ глазъ, устремленныхъ на него. Онъ подумалъ: ‘сестра Тёливера хорошая двочка, вовсе непохожая на своего брата’, и ему очень хотлось имть маленькую сестру. Ему пришло въ голову, отчего это темные глаза Магги напоминали ему принцессъ, превращаемыхъ въ животныхъ?.. Я думаю, потому, что эти глаза были исполнены неудовлетворенной любви.

— Послушай, Магги, сказалъ наконецъ Томъ, закрывая книги и укладывая ихъ съ энергіею и ршительностью совершеннаго мастера въ этомъ дл: — я кончилъ мои уроки, пойдемъ теперь со мною наверхъ.

— Что это такое? сказала Магги, когда они были за дверью. Легкое подозрніе промелькнуло у нея въ голов, когда она вспомнила, что Томъ уже ходилъ прежде наверхъ.— Не думаешь ли ты съиграть со мною какой-нибудь штуки?

— Нтъ, нтъ, Магги! сказалъ Томъ необыкновенно-ласковымъ тономъ:— теб будетъ такъ пріятно это видть.

Онъ обнялъ ее рукою около шеи, она обняла его за талью, и такимъ образомъ они отправились наверхъ.

— Послушай, знаешь, только не говори этого никому, сказалъ Томъ:— а то зададутъ мн пятьдесятъ лишнихъ строчекъ.

— А что, живая это штука? спросила Магги, которая воображала теперь, что Томъ держалъ потихоньку куницу.

— О, я теб, не скажу! отвчалъ онъ.— Теперь ступай въ тотъ уголъ и закрой лицо, пока я его не достану, прибавилъ онъ, запирая за собою дверь спальни. Я скажу теб, когда обернуться, только, знаешь, не кричать!

— Я закричу, если ты меня испугаешь, сказала Магги, принимая теперь боле-серьёзный видъ.

— Бояться тутъ нечего, дурочка, сказалъ Томъ.— Поди и закрой лицо и помни: не смотрть!

— Конечно, я не стану подсматривать, сказала Магги съ негодованіемъ и уткнула свое лицо въ подушку, какъ двочка строгой честности.

Но Томъ осторожно поглядлъ вокругъ, подойдя къ чулану, потомъ зашелъ въ него и почти закрылъ дверь. Магги оставалась въ своемъ положеніи уже не по одному принципу, а потому, что она забыла, въ своей мечтательности, гд она находилась, и мысли ея были совершенно заняты бднымъ изуродованнымъ мальчикомъ, который былъ такъ способенъ, когда Томъ закричалъ:

— Ну, пора, Магги!

Только долгое размышленіе и хорошо-обдуманное расположеніе эффектовъ помогли Тому состроить ихъ себ такую фигуру, которая представилась теперь Магги. Недовольный своею мирною физіономіею, которая съ слабымъ намекомъ на брови, милыми голубо-срыми глазами и розовыми пухлыми щеками, вовсе не была страшною, какъ онъ себ ни хмурился, онъ прибгнулъ къ жженой пробк, какъ къ неизмнному источнику ужаснаго, и провелъ себ пару черныхъ бровей, сходившися самымъ удовлетворительнымъ образомъ надъ его носомъ, и вычернилъ ею подъ тонъ свой подбородокъ. Вокругъ суконной фуражки онъ навертлъ красный платокъ, наподобіе чалмы, и перекинулъ черезъ плечо красный шарф. Эта красная масса, грозно-нахмуренное чело и ршительность, съ которою онъ держалъ палашъ, опустивъ конецъ его къ полу, придавали ему совершенно-свирпый и кровожадный видъ.

Магги посмотрла на-минуту, какъ ошаллая, и Томъ сильно наслаждался этимъ моментомъ, но потомъ она захохотала, захлопала въ ладони и сказала:

— О, Томъ! ты совершенная Синяя Борода, какъ представляли въ балаган.

Очевидно, она не была достаточно поражена видомъ палаша: палашъ не былъ обнаженъ. Чувство ужаснаго должно быть сильне впечатлно на ея втренный умишко, и Томъ подготовилъ окончательный эффектъ. Нахмурившись еще сильне, онъ (осторожно) вынулъ палашъ изъ ноженъ и вытянулъ его противъ Магги.

— О, Томъ, пожалуйста, перестань! воскликнула Магги съ ужасомъ, отскакивая отъ него въ противоположный уголъ.— Право я закричу! перестань! Зачмъ это я пришла наверхъ!

На уголкахъ рта у Тома показалась теперь улыбка самодовольствія, которую вдругъ сдержала суровость великаго воина. Медленно, чтобъ не надлать шуму, онъ опустилъ ножны на полъ и потомъ сказалъ строго:

— Я герцогъ Уэллингтонъ! Маршъ! и притопнулъ правою ногою, устремивъ палашъ все еще противъ Магги, которая, дрожа, съ слезами на глазахъ, взлзла на кровать, чтобъ быть подальше отъ него.

Томъ, совершенно-счастливый, найдя себ зрителя своихъ воинственныхъ подвиговъ даже въ лиц Магги, продолжалъ со всею силою выдлывать вс пріемы, какъ этого должно было ожидать отъ герцога Уэллингтона.

— Томъ, я этого не могу вынести, я закричу! сказала Магги, при первомъ движеніи палаша: — ты заколешься, ты отрубишь себ голову.

— Разъ — два! сказалъ Томъ ршительно, хотя на двухъ, кисть у него задрожала:— три, вышло еще слабе и палашъ теперь опустился. Магги закричала: палашъ упалъ остріемъ на ногу Тома и, минуту спустя, онъ самъ повалился. Магги слзала съ постели, продолжая кричать, и вдругъ послышались шаги, приближавшіеся къ комнат. Мистеръ Стелингъ пришелъ первый изъ своего кабинета сверху. Онъ нашелъ обоихъ дтей на полу. Томъ впалъ въ обморокъ и Магги трясла его за воротъ курточки, продолжая кричать. Бдное дитя! она думала, что онъ умеръ, и все-таки она трясла его, какъ-будто надясь этимъ возвратить его къ жизни. Чрезъ минуту она рыдала отъ радости, потому-что Томъ открылъ глаза: она не могла еще сожалть о его больной ног: она была такъ счастлива его оживленіемъ.

ГЛАВА VI.

Любовная сцена.

Бдный Томъ героически выдержалъ свою боль и ршился сказать про Паультера, сколько это было неизбжно, пять шилинтовъ остались тайною даже для Магги. Но на сердц у него была страшная тягость, такая страшная, что онъ не смлъ даже сдлать вопроса, опасаясь услышать роковое ‘да’. Онъ не смлъ спросить доктора иди мистера Стелинга: ‘буду ли я хромать, сэръ’. Онъ достаточно владлъ собою, чтобъ не кричать отъ боли, но когда его нога была перевязана и онъ остался одинъ съ Магги, сидвшею у его постели, они оба начали плакать, положивъ свои головы на одну подушку. Томъ думалъ про-себя, что онъ будетъ ходить на костыляхъ, какъ сынъ кузнеца, а Магги, неугадывавшая, что у него было на ум, плакала для компаніи, ни доктору, ни мистеру Стелингу не пришло въ голову предупредить эти опасенія Тома и обнадежить его отрадными словами. Но Филиппъ высмотрлъ, когда докторъ ушелъ и, отведя въ сторону мистера Стелинга сдлалъ ему именно тотъ самый вопросъ, котораго не ршался предложить Томъ.

— Извините меня, сэръ, мистеръ Аскернъ не говоритъ, что Томъ будетъ хромать?

— О, нтъ, нтъ! сказалъ мистеръ Стелингь: — только на время.

— Какъ вы думаете, сэръ, говорилъ онъ это Тёливеру?

— Нтъ, объ этомъ ему ничего не было говорено.

— Могу я пойти и сказать ему объ этомъ, сэръ?

— Конечно, теперь вы мн напомнили: пожалуй, онъ еще тревожится этимъ. Подите въ его спальню, только не длайте шума.

Филиппу сейчасъ пришло въ голову, когда онъ услышалъ про этотъ случай ‘не будетъ ли Тёливеръ хромать? Тяжело это будетъ для него, и непрощенныя до-сихъ-поръ оскорбленія Тома теперь были сглажены сожалніемъ о немъ. Филиппъ чувствовалъ, что состояніе отчужденія теперь миновало, что страданія и грустное лишеніе сближало ихъ. Его воображеніе не останавливалось на вншности несчастья, на будущемъ его вліяніи на жизнь Тома, но ему живо представилось, что чувствовалъ Томъ: ему было только четырнадцать лтъ, но эти годы возросли среди сознанія тяжелой участи.

— Мистеръ Аскернъ говоритъ, что скоро вы совсмъ выздоровете, Тёливеръ, сказалъ онъ робко, подходя тихо къ постели Тома.— Я сейчасъ спрашивалъ у мистера Стеллинга и онъ говоритъ, что вы будете ходить такъ же хорошо, какъ и прежде.

Томъ посмотрлъ, задержавъ на минуту дыханіе, какъ это бываетъ отъ внезапной радости, потомъ онъ вздохнулъ и взглянулъ своими голубо-срыми глазами прямо въ лицо Филиппу, какъ не длалъ онъ этого слишкомъ дв недли. Это извстіе только открыло Магги возможность несчастья, о которомъ она прежде не думала и она проникла къ Тому и снова начала плакать.

— Не будь такая глупая, Магги, сказалъ Томъ нжно, чувствуя опять свою храбрость:— я скоро буду здоровъ.

— Прощайте, Тёливеръ, сказалъ Филиппъ, протягивая свою крошечную руку, которую Томъ сейчасъ же сжалъ своими массивными пальцами.

— Послушайте, Уокимъ, сказалъ Томъ:— попросите мистера Стелинга, чтобъ онъ вамъ позволилъ иногда приходить сюда посидть со мною, пока я оправлюсь: вы мн будете разсказывать про Роберта Брюса, что вы знаете.

Посл этого Филиппъ проводилъ все время, свободное отъ классныхъ занятій, вмст съ Томомъ и Магги. Томъ попрежнему любилъ слушать военные разсказы, но онъ теперь сильно стоялъ за фактъ, что вс эти великіе воины, совершившіе удивительные подвиги и выходившіе невредимыми, были одты въ латы, которыя, по его мннію, облегчали бой. Онъ никогда не повредилъ бы своей ноги, еслибъ она была обута въ желзо. Съ большимъ интересомъ онъ слушалъ новую исторію Филиппа про одного человка, у котораго была жестокая рана въ ног и который кричалъ такъ ужасно отъ боли, что его друзья не могли этого выдержать и высадили его на берегъ на пустынный островъ, оставя ему какія-то чудесныя ядовитыя стрлы, чтобъ убивать ими животныхъ себ въ пищу.

— Вы знаете, я вовсе не кричалъ, сказалъ Томъ:— и я надюсь, у меня нога болла такъ же, какъ и у него. Кричатъ только трусы.

Но Магги настаивала, что позволительно кричать, когда что-нибудь очень болитъ, и со стороны людей было очень-жестоко не выносить криковъ. Ей хотлось узнать, имлъ ли Филоктетъ сестру и отчего не осталась она съ нимъ на пустынномъ остров, чтобъ ухаживать за нимъ?

Однажды, вскор посл того, какъ Филиппъ разсказалъ эту исторію, онъ и Магги сидли вдвоемъ въ классной комнат, пока Тому перевязывали ногу. Филиппъ занимался своими уроками, а Магги, походивъ по комнат и, не принимаясь ни за что, потому-что скоро ей можно было идти опять къ Тому, подошла къ Филиппу, и облокотясь на столъ возл него, смотрла, что онъ длалъ. Теперь они были старыми друзьями и не стыдились другъ друга.

— Что вы читаете теперь погречески? сказала она.— Это стихи. Я могу это распознать, потому-что строчки такія короткія.

— Это про Филоктета, хромаго человка, про котораго я вамъ вчера разсказывалъ, отвчалъ онъ, опершись головою на руку и смотря на нее, какъ-будто ему вовсе не было досадно, что его прервали. Магги оставалась въ прежнемъ положеніи, облокотившись обими руками и передвигая свои ноги, между-тмъ черные глаза ея бросали неопредленный, мечтательный взглядъ, какъ-будто она совершенно забыла и про Филиппа и про его книгу.

— Магги, сказалъ Филиппъ, минуту или дв спустя, попрёжнему облокотившись и продолжая смотрть на нее: — еслибъ у васъ былъ такой же братъ, какъ я, любили бы вы меня, какъ Тома?

Магги вздрогнула, выходя изъ задумчивости, и сказала:

— Что?

Филиппъ повторилъ свой вопросъ.

— О, да, боле, отвчала она.— Нтъ, не боле, я не думаю, чтобъ я могла любить васъ боле Тома, но мн было бы васъ такъ жаль, такъ очень-жаль.

Филиппъ, покраснлъ. Онъ хотлъ знать, любила ли бы она его при всемъ его безобразіи, и все-таки, когда она ему открыто намекнула на него, ему непріятно было ея сожалніе. Магги, какъ ни была она молода, почувствовала свою ошибку. До-сихъ-поръ она по инстинкту вела себя такъ, какъ-будто она не замчала безобразія Филиппа. Ея собственная чувствительность и опытность, посреди домашнихъ пересудовъ, достаточно ее научили этому, какъ-будто ею руководствовало самое окончательное воспитаніе.

— Но вы такъ способны, Филиппъ, вы можете пть и играть, прибавила она потомъ быстро.— Я бы желала, чтобъ вы были моимъ братомъ, я такъ васъ люблю и вы оставались бы со мною дома, когда Томъ уходилъ, и учили бы меня всему, и погречески — не такъ ли?

— Но вы скоро удете и поступите въ школу, Магги? сказалъ Филиппъ:— и тогда вы забудете про меня и не станете даже обо мн думать. И потомъ, если мы встртимся, когда выростите, вы и не обратите на меня вниманія.

— О, нтъ! я уврена, я не забуду васъ, сказала Магги, серьёзно покачивая головою.— Я никогда ничего не забываю, и въ отсутствіи я о всхъ думаю. Я думаю и про бднаго Яна: у него наростъ въ горл, и Лука говоритъ, что онъ околетъ. Не говорите только этого Тому: его это разстроите. Вы никогда не видали Яна, такая это странная собачонка, никто его не любитъ кром меня и Тома.

— Любите ли вы меня столько же, сколько Яна, Магги, спросилъ Филиппъ, печально улыбаясь.

— О, да! разумется, сказала Магги, улыбаясь.

— Я васъ очень люблю, Магги, я никогда васъ не забуду, сказалъ Филиппъ:— и когда я буду очень несчастливъ, я всегда буду о васъ думать и желать, чтобъ у меня была сестра съ такими глазами, какъ у васъ.

— Отчего вамъ нравятся мои глаза? спросила Магги, не безъ удовольствія.

Только отецъ ея, она слышала, отзывался про нихъ съ похвалою.

— Не знаю, сказалъ Филиппъ:— они не похожи на другіе глаза. Они, мн кажется, силятся говорить и говорить съ любовью. Я не люблю, когда другіе глядятъ на меня, но мн такъ пріятно, Магги, когда вы на меня смотрите.

— Я думаю, вы любите меня боле, нежели Томъ, сказала Магги печально, потомъ, подумавъ, какъ бы она могла убдить Филиппа, что она его также любитъ, хотя онъ и былъ горбатъ, она сказала:

— Хотите, я васъ поцалую, какъ я цалую Тома?

— О, да! меня никто не цалуетъ.

Магги, обняла его и поцаловала съ любовью.

— Вотъ вамъ! сказала Магги:— и я всегда буду васъ помнить и цаловать, когда мы встртимся. Но теперь я пойду отъ васъ: я думаю, мистеръ Аскернъ уже перевязалъ ногу Тома.

Когда отецъ пріхалъ вторично, Магги сказала ему:

— Филиппъ такъ любитъ Тома, онъ такой способный мальчикъ, и я очень люблю его. И ты, Томъ, вдь, его любишь? Скажи, что ты его любишь, прибавила она умоляющимъ голосомъ.

Томъ покраснлъ, взглянувъ на отца, и сказалъ:

— Когда я оставлю школу, отецъ, я съ нимъ не буду знаться, но мы съ нимъ помирились во время моей болзни. Онъ выучилъ меня играть въ шашки и я его объигрываю.

— Хорошо, хорошо! сказалъ мистеръ Тёливеръ: — если онъ съ тобою добръ и ты будь добръ къ нему. Онъ бдный-горбунъ и весь пошелъ по своей матери. Но только не слишкомъ дружись съ нимъ: въ немъ также есть и отцовская кровь. Ей-ей! и срый жеребенокъ подъ-часъ лягнетъ не хуже воронаго жеребца.

Противоположные характеры двухъ мальчиковъ исполнили, чего не могло произвести одно наставленіе мистера Тёливеръ: несмотря на новыя ласки Филиппа и на взаимность Тома во время его болзни, никогда не были они близкими друзьями. Когда Магги ухала и Томъ началъ ходить попрежнему, теплота дружбы, возбужденная сожалніемъ и благодарностью, замерла постепенно и оставила ихъ въ прежнихъ отношеніяхъ другъ къ другу. Филиппъ часто бывалъ раздражителенъ и гордъ, и добрыя впечатлнія Тома, мало-по-малу отодвинулись на задній планъ, ихъ замстили подозрительность и нерасположеніе къ чудаку и горбуну, сыну мошенника. Если жаръ преходящаго чувства связываетъ вмст мальчиковъ и большихъ, то они должны быть сдланы изъ однороднаго состава, удобосмшиваемаго, или они снова распадутся, когда жаръ остынетъ.

ГЛАВА VII.

Золотыя ворота пройдены.

Такимъ образомъ Томъ просуществовалъ въ Кингс-Лартон до пятаго полугодія, когда ему минулъ шестнадцатый годъ, между-тмъ, Магги росла въ пансіон у миссъ Фирнисъ, въ старинномъ город Лэс-Гам, съ быстротою вызывавшею постоянныя порицанія ея тётокъ. Въ первыхъ письмахъ къ Тому она всегда поминала Филиппа и длала о немъ многіе вопросы, на которые Томъ отвчалъ очень-коротко. Съ сожалніемъ она слышала, на праздникахъ, какъ Томъ снова о немъ отзывался, говоря, что Филиппъ былъ попрежнему чудакъ и часто сердился: она видла ясно, они не были уже друзьями, и когда она напоминала Тому, что онъ долженъ всегда любить Филиппа, который къ нему былъ такъ добръ, когда у него болла нога, онъ отвчалъ:

— Это не моя вина, я ему ничего не длаю.

Она едва видла Филиппа въ остальное время своей школьной жизни. Въ лтнія каникулы онъ всегда бывалъ на берегу моря, для своего здоровья, и на Рождеств она могла встрчаться съ нимъ только на улицахъ Ст.-Оггсъ. Когда они встртились, она припомнила свое общаніе поцаловать его, но, какъ молодая леди, учившаяся въ пансіон, она знала теперь, что такое привтствіе было неприлично и что Филиппъ не ожидалъ его. Общаніе осталось неисполненнымъ, какъ многіе другіе мечтательные обты нашего дтства, неисполненнымъ, подобно обтамъ, сдланнымъ въ Эдем, когда времена года еще не были разграничены, и розовый цвтъ росъ на одномъ стебл рядышкомъ съ спющимъ персикомъ, и которые невозможно было исполнить разъ, когда были пройдены золотыя врата.

Но когда отецъ дйствительно началъ давно-ожидаемый процесъ и Уокимъ сталъ дйствовать противъ него, какъ агентъ Пивара и стараго Гари, даже и Магги почувствовала тогда, что едвали прежняя дружба съ Филиппомъ можетъ возстановиться. Самое имя Уокима сердило ея отца и она слышала, какъ онъ говорилъ, что если этому горбуну достанется отцовское богатство, неправильно-добытое, то проклятіе будетъ надъ нимъ.

— Знайся съ нимъ какъ-можно-мене въ школ, говорилъ онъ Тому, которому легко было повиноваться теперь этому приказанію. потому-что у мистера Стединга около этого времени явились два новые воспитанника. Этотъ джентльменъ подымался въ свт, хотя и не съ быстротою метеора, какъ этого ожидали восторженники его краснорчія, но все-таки велъ свои дла достаточно-хорошо и имлъ возможность увеличивать свои расходы въ постоянной несоразмрности съ доходомъ.

Воспитаніе Тома совершалось съ однообразіемъ фабрики, умъ его продолжалъ лниво двигаться, какъ и прежде, въ сред неинтересныхъ и малопонятныхъ для него идей. Каждую вакацію привозилъ онъ домой рисунки, изображавшіе атласные пейзажи, акварели съ яркою зеленью и тетради съ упражненіями и проблемами, очень-красиво написанными, потому-что вс способности его были сосредоточены на каллиграфіи. Каждую вакацію онъ также привозилъ домой одну или дв новыя книги, показывавшія его успхи въ исторіи, христіанскомъ ученіи и латинской литератур, и эти успхи имли свои послдствія, кром обладанія книгъ. Уши и языкъ Тома привыкли ко многимъ словамъ и фразамъ, которыя обыкновенно принимаются за признаки образованности, и хотя онъ и не занимался особенно-прилежно своими уроками, но они оставили все-таки осадокъ неопредленныхъ, отрывочныхъ и безполезныхъ свдній. Мистеръ Тёливеръ, видя такіе признаки воспитанія, которые были выше его критики, находилъ его совершенно-удовлетворительнымъ, иногда онъ, правда, замчалъ, что Тома вовсе не учили съемк плановъ и мало занимали счетоводствомъ, но никогда не жаловатся онъ про это мистеру Стелингу. Ученье было такое курьёзное дло, и еслибъ онъ взялъ Тома, куда бы онъ могъ его помстить?

Около этого времени, когда Томъ началъ свое послднее полугодіе въ Кингс-Лартон, лта сдлали въ немъ большую перемну съ-тхъ-поръ, какъ мы видли его въ первый разъ, по возвращеніи изъ академіи Якобса. Теперь это былъ высокой молодой человкъ, ловко-державшій себя и говорившій безъ особенной застнчивости. Онъ носилъ уже фракъ и стоячіе воротнички, и слдилъ за своею губою, съ жаркимъ нетерпніемъ каждое утро посматривая на свою двственную бритву, которою онъ запасся еще въ прошедшіе праздники. Филиппъ оставилъ школу еще прошлую осень, чтобъ имть возможность провести зиму на юг для своего здоровья. И эта перемна еще боле развила въ Том неопредленное радостное чувство, которое обыкновенно пробуждается въ послдніе мсяцы передъ выходомъ изъ школы. Въ эту четверть, можно было также надяться, кончится процесъ отца: такая перспектива еще увеличивала удовольствіе, потому-что Томъ, составившій себ мнніе о дл по разсказамъ отца, не имлъ ни малйшаго сомннія, что Пиваръ долженъ его проиграть.

Томъ уже нсколько недль не имлъ никакихъ извстій изъ дома: это его, особенно не поражало, потому-что отецъ и мать его не имли привычки выражать своей любви въ ненужныхъ письмахъ, когда, вдругъ, къ его удивленію, ему объявляютъ въ одно срое, холодное ноябрское утро, что сестра ожидаетъ его въ гостиной.

Магги также была высока и волосы ея были заплетены въ косу, она была ростомъ почти съ Тома, хотя ей минуло только тринадцать лтъ, и въ настоящую минуту она дйствительно казалась старе его. Она сняла свою шляпку и тяжелые локоны были откинуты назадъ со лба, какъ-будто чело ея не могло выдержать этой лишней тягости. Молодое лицо ея казалось истомленнымъ и глаза ея нетерпливо смотрли на дверь. Когда Томъ вошелъ, она не сказала ни слова, только подошла къ нему, обняла его и поцаловала съ любовью. Онъ привыкъ къ ея страннымъ манерамъ и не чувствовалъ особенной тревоги отъ такого пріема.

— Что ты это такъ рано пріхала, Магги, и въ такое холодное утро? Ты пріхала въ кабріолет? спросилъ ее Томъ, когда она отодвинулась къ соф и посадила его возл себя.

— Нтъ, я пріхала въ дилижанс, я сюда пшкомъ дошла отъ заставы.

— Но отчего жь ты не въ школ? Праздники еще не начались?

— Отецъ потребовалъ меня домой, сказала Магги съ легкимъ дрожаніемъ губы.— Я пріхала домой три или четыре дня назадъ.

— Отецъ здоровъ? спросилъ Томъ тревожно.

— Несовсмъ, сказала Магги:— онъ очень несчастливъ, Томъ. Процессъ кончился и я пріхала теб объявить объ этомъ, я думала, лучше теб все знать прежде, нежели ты прідешь домой, а одного письма мн не хотлось теб послать.

— Мой отецъ не проигралъ его? сказалъ Томъ поспшно вскакивая съ софы и становясь противъ Магги.

— Да, милый Томъ, сказала Магги, смотря на него въ тревог.

Томъ помолчалъ минуту или дв, опустивъ глаза внизъ, потомъ онъ сказалъ:

— Такъ моему отцу придется заплатить большія деньги?

— Да, проговорила Магги слабо.

— Нечего длать! сказалъ Томъ бодро, какъ-будто не видя осязательныхъ послдствій потери значительной суммы: — но, я полагаю, моему отцу очень-непріятно, прибавилъ онъ, смотря на Матти и думая, что она тревожилась только какъ двочка, принимавшая вс вещи слишкомъ къ сердцу.

— Да, проговорила Магги опять слабо.

Спокойная недоврчивость Тома вызывала ее теперь на боле-откровенную рчь, и она сказала громко и быстро, какъ-будто слова вырывались у ней.

— О, Томъ! онъ потеряетъ мельницу, землю и все, ничего не останется у него.

Взглядъ удивленья загорлся въ глазахъ Тома, потомъ онъ поблднлъ и задрожалъ. Онъ ничего не говорилъ, только слъ на софу и смотрлъ безсознательно на противоположное окно.

Забота о будущемъ никогда не входила въ голову Тома. Его отецъ всегда здилъ на доброй лошади, жилъ въ хорошемъ дом и глядлъ весело, самоувренно, какъ человкъ, у котораго было независимое состояніе. Тому никогда и не грезилось, чтобъ отецъ его могъ обанкрутиться, чтобъ его постигло такое несчастье, о которомъ онъ слышалъ, всегда относились, какъ о страшномъ позор, а идея позора никогда не приходила ему въ голову въ связи съ его родными и всего мене съ его отцемъ. Чувство семейной гордости проникало самый воздухъ, въ которомъ родился Томъ. Онъ зналъ, что въ Ст.-Оггс были люди, жившіе открыто, хотя безъ средствъ, но онъ всегда слышалъ, какъ его собственные родные говорили про этихъ людей съ презрніемъ и порицаніемъ. Онъ имлъ твердое убжденіе, которое сроднилось съ нимъ, какъ самая жизнь, и не требовала боле очевидныхъ доказательствъ, что отецъ его могъ тратить большія деньги, если онъ этого хотлъ, и такъ-какъ воспитаніе у мистера Стеллинга развило въ немъ боле-роскошный взглядъ на жизнь, то онъ часто мечталъ, какую роль будетъ онъ играть въ свт, когда выростетъ, съ своими лошадьми и собаками, и покажетъ себя своимъ сверстникамъ въ Ст.-Оггс, можетъ-быть, мечтающимъ, что они выше его потому, что отцы ихъ люди дловые, или владютъ обширными маслобойнями. Предвщанія и сомнительныя покачиванія головою дядей и тётокъ не производили на него никакого дйствія, онъ только думалъ, что дяди и тётки были очень непріятные знакомые, они постоянно, какъ онъ запомнитъ, все порицали. Его отецъ, конечно, понималъ лучше ихъ вещи.

Губа Тома покрылась пушкомъ, и все-таки его идеи и ожиданія до-сихъ-поръ были только воспроизведеніемъ его дтскихъ грёзъ, среди которыхъ онъ жилъ три года назадъ и изъ которыхъ вдругъ пробудило его неожиданное потрясеніе.

Безмолвіе Тома перепугало Магги. Ей оставалось еще передать всть хуже. Она обняла его, наконецъ, и сказала рыдая:

— Томъ милый! милый Томъ! не тревожься такъ, старайся тверже перенести несчастье.

Томъ безсознательно повернулъ щеку, чтобъ встртить ея поцалуй, слезы катились по ней, онъ отеръ ихъ рукою. Это движеніе привело его въ себя, онъ оправился и сказалъ:

— Я поду съ тобою домой, Магги. Отецъ, вдь, сказалъ, чтобъ я пріхалъ?

— Нтъ, Томъ, отецъ этого не говорилъ, отвчала Магги. Заботливость о брат помогла ей побдить свое волненіе. Что сталось бы съ нимъ, еслибъ она вдругъ объявила ему все?— Но мать желаетъ, чтобъ ты пріхалъ. Бдная мать! она такъ плачетъ! О, Томъ, дома такое страшное горе.

Губы Магги поблли и она начала почти такъ же дрожать, какъ Томъ. Бдныя дти ближе примкнули другъ къ другу и оба трепетали, одинъ отъ неопредленнаго ужаса, другая отъ страшной дйствительности. Магги заговорила наконецъ почти шопотомъ:

— И… и… бдный отецъ!…

Магги не могла докончить, но такая проволочка была нестерпима для Тома. Ему представилась теперь мысль о заключеніи въ тюрьм, вслдствіе долга.

— Гд мой отецъ? сказалъ онъ, нетерпливо:— говори, Магги!

— Онъ дома, отвчала Магги, не затрудняясь отвтомъ на этотъ, вопросъ:— но, прибавила она посл нкотораго молчанія:— онъ безъ памяти… онъ упалъ съ лошади… онъ никого не узнаетъ, кром меня… онъ лишился сознанія… О, отецъ! отецъ!…

Посл этихъ словъ рыданія Магги, до-сихъ-поръ сдерживаемыя, вырвались съ большою силою. Томъ чувствовалъ тягость на сердц, которая мшаетъ плакать, онъ не сознавалъ опредленно всхъ несчастій, какъ Магги, которая была дома, онъ чувствовалъ только все давящее бремя бдствія, повидимому непоправимаго. Онъ крпче, судорожно почти сжималъ рыдавшую Магги, но лицо его было неподвижно, глаза безъ слезъ, безъ жизни, какъ-будто черная пелена внезапно упала передъ нимъ.

Но Магги вдругъ удержала себя, одна мысль подйствовала на нее, какъ неожиданный какой-нибудь громъ.

— Мы сейчасъ должны хать, Томъ, мы не должны медлить: отецъ хватится меня, мы должны быть въ десять часовъ у заставы, чтобъ не пропустить дилижанса. Она сказала это съ поспшною ршительностью, отирая слезы и вставая, чтобъ надть шляпку.

Томъ разомъ почувствовалъ то же побужденіе и также всталъ.

— Погоди минуту, Магги, сказалъ онъ:— я долженъ переговорить съ мистеромъ Стелингомъ, и тогда мы подемъ.

Онъ думалъ, что ему придется идти въ классную комнату, гд были воспитанники, но онъ встртилъ по дорог мистера Стелинга, который слышалъ отъ своей жены, что Магги казалась очень-встревоженною, когда спрашивала про своего брата, и теперь онъ думалъ, что братъ и сестра довольно оставались наедин и шелъ разспросить и утшить ихъ.

— Сэръ, я долженъ хать домой, сказалъ Томъ отрывисто, встртя мистера Стелинга въ корридор.— Я долженъ хать сейчасъ съ моею сестрою. Мой отецъ проигралъ свой процесъ, онъ лишился всего состоянія и онъ очень боленъ.

Мистеръ Стелингъ почувствовалъ, какъ человкъ съ добрымъ сердцемъ, онъ предвидлъ вроятную потерю и для себя, но это не имло на него вліянія, когда смотрлъ онъ съ глубокимъ сожалніемъ на брата и сестру, для которыхъ такъ рано началось горе. Узнавъ, какъ Магги пріхала и какъ торопилась она домой, онъ поспшилъ ихъ отъздомъ, онъ только шепнулъ что-то мистрисъ Стелингъ, которая слдовала за нимъ и которая сейчасъ же вышла изъ комнаты.

Томъ и Магги стояли въ дверяхъ, готовясь отправиться, когда вернулась мистрисъ Стелингъ съ маленькою корзинкою и повсила ее на руку Магги, говоря:

— Не забудьте, милая, покушать дорогою.

Сердце Магги забилось любовью къ этой женщин, которую она никогда не любила, и она безмолвно поцаловала ее. Это былъ первый признакъ новаго чувства, которое развиваетъ горе — внимательность къ чисто-человческимъ одолженіямъ, обращающая ихъ въ узы человколюбія.

Мистеръ Стелингъ положилъ свою руку на плечо Тома и сказалъ:

— Господь благослови васъ. Дайте мн знать, какъ устроитесь.

Потомъ онъ пожалъ руку Магги, но не было слышно прости. Томъ такъ часто представлялъ себ, какъ ему будетъ весело, когда онъ совсмъ оставитъ школу. И теперь школьное время представлялось ему праздникомъ, только-что закончившимся.

Дв юныя фигуры скоро потерялись изъ вида на отдаленной дорог и исчезли за выдавшеюся изгородью.

Они вмст вступили въ новую жизнь горя и не суждено имъ боле видть радостнаго солнца, неотуманеннаго печальными воспоминаніями. Они вошли въ тернистую пустыню и золотыя врата дтства навсегда затворились за ними.

КНИГА ТРЕТЬЯ.

РАЗОРЕНІЕ.

ГЛАВА I.

Что приключилось дома.

Никто не ожидалъ, чтобъ такой доврчивый и вспыльчивый человкъ, какъ мистеръ Тёливеръ, принялъ съ такою твердостью извстіе о потер своей тяжбы и торжеств Пивара и Уокима. Встрчаясь съ мистеромъ Тёливеромъ, всякій удивлялся его хладнокровію, а онъ только того и добивался. ‘Пускай не воображаютъ себ, думалъ онъ, ‘что Уокимъ меня уничтожилъ, я и ему, и всмъ докажу, что меня не такъ-то легко раздавить’. Мистеръ Тёливеръ вполн сознавалъ, что состоянія его не достанетъ, чтобъ заплатить издержки по неудачному процесу, но, несмотря на то, онъ былъ убжденъ, что найдетъ тысячу средствъ выбраться съ честью изъ затруднительныхъ обстоятельствъ.

Врожденныя ему качества — упрямство и надменность, сбившись съ прежняго пути, обратились теперь на составленіе различныхъ плановъ. Главная цль всхъ этихъ соображеній состояла въ томъ, чтобъ дорнкотская мельница осталась за прежнимъ владльцемъ. Не удивительно, что, при такомъ прилив разнообразныхъ проектовъ и предположеній, кровь у него хлынула къ голов и лицо раскраснлось, когда онъ садился на лошадь, простившись съ адвокатомъ мистеромъ Горомъ.

‘Вотъ, хоть Фёрле, у котораго закладная на землю’ думалъ Тёливеръ, ‘человкъ разсудительный, не дастъ промаху — не только купитъ мельницу съ угодьями, но возьметъ его, Тёливера, въ арендаторы и дастъ ему надлежащій оборотный капиталъ, съ котораго мистеръ Тёливеръ будетъ выдавать ему громадный процентъ, удерживая только необходимое для поддержанія своего семейства’. Да и странно было бъ упустить столь выгодную операцію! Вроятно, Фёрле воспользуется такимъ случаемъ. Тёливеръ считалъ, что иначе и быть не можетъ: есть люди и неразгоряченные потерею прореса, которые разсуждаютъ точно такимъ же образомъ, полагая, что вс должны дйствовать именно по ихъ плану. Въ голов мельника не было ни малйшаго сомннія въ томъ, что Фёрле поступитъ по его желанію, и въ такомъ случа зло еще не такъ велико. Правда, Тёливеру съ семействомъ придется жить поскромне, во недолго, потому-что вскор онъ выплатилъ бы изъ доходовъ занятый капиталъ. Ясно, что расходы по тяжб удастся покрыть, и мельница все-таки останется за разореннымъ человкомъ. Разумется, положеніе его было немного-неловкое. Главное дло — это неудачное поручительство за бднаго Райлэ, который скоропостижно умеръ въ прошломъ апрл, навязавъ на мистера Тёливера долгъ въ дв тысячи-пятьсотъ фунтовъ, что имло весьма неблагопріятное вліяніе на денежныя дла, послдняго. За-то мистеръ Тёливеръ никогда не былъ столь малодушнымъ скрягой, чтобъ отказать въ помощи ближнему въ этомъ загадочномъ мір, гд онъ самъ, не сегодня такъ завтра, можетъ находиться въ такомъ же положеніи. Но самое обидное обстоятельство то, что, за нсколько мсяцевъ предъ симъ, запмодавецъ, ссудившій ему нкоторую сумму денегъ для уплаты мистрисъ Глегъ, сталъ безпокоиться о своихъ деньгахъ (вроятно, по милости Уокима), и мистеръ Тёливеръ, еще вполне-убжденный въ выигрыш тяжбы и неимвшій подобной суммы въ наличности, необдуманно согласился дать ему, вмсто векселя, закладную на свою мебель и другія домашнія вещи. ‘Не все ли равно’ думалъ онъ въ то время, ‘чмъ поручиться, когда увренъ, что въ скоромъ времени будетъ чмъ уплатить долгъ?’ Но теперь послдствія этого поспшнаго поступка ясно представились его уму: онъ понялъ, что если не заплатить денегъ въ скоромъ времени, то закладная будетъ представлена ко взысканію. Мсяца два назадъ, мистеръ Тёливеръ ни за что на свт не захотлъ бы быть обязаннымъ женинымъ друзьямъ, теперь же онъ находилъ совершенно-справедливымъ, чтобъ жена его отправилась къ Пулетамъ и объяснила имъ въ чемъ дло: они, вроятно, не допустятъ продажи бессиныхъ вещей, которыя въ то же время могутъ служить залогомъ Пулету, если онъ выручитъ родню изъ бды, такимъ-образомъ этотъ скряга даже помститъ свои деньги безъ всякаго риска. Мистеръ Тёливеръ никогда не сталъ бы унижаться передъ такимъ подлецомъ, ну, а Бесси, отчего бы не попросить своихъ родственниковъ о такомъ незначительномъ одолженіи?

Именно самые гордые и упрямые люди наиболе способны измнять самимъ себ на каждомъ шагу, для нихъ трудне всего сознаться въ томъ, что они совершенно разбиты и что приходится начинать жизнь съизнова. А мистеръ Тёливеръ, хотя не боле какъ отличный мельникъ и солодовникъ, былъ не мене гордъ и упрямъ, чмъ любое высоко-поставленное лицо, которое разъигрываетъ видную и громкую трагедію, нердко въ царской мантіи, доставляя обильную пищу лтописцу. Гордость и упрямство мельниковъ и тому подобныхъ мелкихъ, незамтныхъ людей производятъ также свои трагедіи, но они не оставляютъ слда, не переходятъ изъ рода въ родъ. Есть животныя, для которыхъ неизмнность положенія есть условіе существованія, которыя погибаютъ, если нарушить это условіе, такъ точно есть люди, для которыхъ собственное превосходство — жизненный законъ, уничиженіе они могутъ сносить только, пока не сознаютъ его и еще считаютъ себя выше другихъ.

Приближаясь къ Сент-Оггсу, черезъ который ему приходилось прозжать на обратномъ пути, мистеръ Тёливеръ еще врилъ своему превосходству. Мистеръ Тёливеръ безсознательно прослдилъ за лергамскою почтовою каретою до почтамта, и тамъ далъ писцу написать письмо къ Магги, гд онъ просилъ ее возвратиться домой на другой же день. Самъ онъ не въ-состояніи былъ писать: рука у него слишкомъ дрожала отъ волненія, а онъ желалъ, чтобъ письмо на другое же утро было доставлено кондукторомъ въ пансіонъ миссъ Фиринсъ. У мистера Тёливера явилось вдругъ необъяснимое желаніе видть Магги, какъ-можно-скоре, она должна была пріхать съ завтрашнимъ дилижансомъ.

Возвратясь домой, мистеръ Тёливеръ не хотлъ сознаться передъ женою въ своемъ положеніи, и серьёзно выбранилъ ее за то, что она стала сокрушаться о потер тяжбы, ‘когда вовсе не о чемъ было безпокоиться’. На ночь онъ ей ничего не сообщилъ о совершенной имъ закладной и объ обращеніи къ мистрисъ Пулетъ по этому предмету, онъ и прежде скрывалъ отъ жены такого рода дло, и объяснилъ ей, что опись вещамъ, которая въ то время потребовалась, нужна ему для составленія духовнаго завщанія. Обладаніе женою, которая стоитъ очевидно ниже по умственному развитію, влечетъ за собою, какъ и всякое другое преимущество, необходимость нердко употреблять несовсмъ-прямую тактику.

На другой день мистеръ Тёливеръ снова отправился верхомъ въ Сент-Оггсъ, въ контору мистера Гора. Послдній долженъ былъ видть Ферлея въ то утро и переговорить съ нимъ насчетъ мистера Тёливера, но неожиданное обстоятельство отозвало мистера Гора изъ конторы и помшало ему дождаться постителя, потому онъ просилъ мистера Тёливера зайдти къ нему въ одиннадцать часовъ на слдующій день, а покуда сообщалъ въ письм нкоторыя важныя для мистера Тёливера свднія.

— Ну такъ, сказалъ мистеръ Тёливеръ, взявъ письмо, но не распечатывая его: — скажите Гору, что я буду завтра къ одиннадцати часамъ, и затмъ, поворотивъ лошадь, онъ отправился въ обратный путь.

Прикащикъ, посланный ему на встрчу съ письмомъ, посмотрлъ ему въ слдъ нсколько минутъ, удивляясь, съ чего онъ такъ взволнованъ. Прочитать письмо было нелегко для мистера Тёливера: онъ очень-медленно усвоялъ какую бы то ни было мысль, выраженную писанными или даже печатными буквами, а потому онъ положилъ письмо въ карманъ, намреваясь прочитать его на досуг, сидя въ кресл. Но потомъ мельнику пришла въ голову мысль, что, пожалуй, письмо заключаетъ новость, о которой мистрисъ Тёливеръ не должна знать, и въ такомъ случа лучше ей вовсе не показывать письма. Вслдствіе этого соображенія, онъ остановилъ лошадь, вынулъ записку и прочелъ ее. Письмо было недлинное, сущность его состояла въ томъ, что, мистеръ Горъ разузналъ тайно, но изъ врныхъ источниковъ, что Фёрлей, находясь въ очень-стсненныхъ денежныхъ обстоятельствахъ, недавно принужденъ былъ разстаться съ нсколькими закладными, въ томъ числ съ закладною на движимое имущество мистера Тёливера, которую онъ передалъ Уокиму.

Чрезъ полчаса одинъ изъ работниковъ мистера Тёливера нашелъ его на большой дорог, гд онъ лежалъ безъ чувствъ, а срая лошадь стояла вблизи, безпокойно фыркая.

Когда, въ тотъ вечеръ, Магги воротилась домой по призыву отца, онъ уже пришелъ въ чувство. За часъ передъ тмъ бднякъ очнулся и пробормоталъ что-то о письм, и снова повторилъ то же съ видимымъ нетерпніемъ. По настоятельному требованію доктора мистера Тёрнбуля, письмо, найденное при мельник на дорог, принесли и положили къ нему на постель. Больной тотчасъ успокоился и лежалъ нсколько времени неподвижно, устремивъ свои взоры на письмо, какъ-будто стараясь, при помощи его, связать прерванныя мысли свои. Вдругъ что-то новое пришло ему на умъ и измнило прежнее направленіе его мыслей, онъ отъ письма обратилъ свой взоръ на двери и, присматриваясь безпокойно, какъ-будто стараясь отъискать кого-то, произнесъ:

‘Моя маленькая двочка’.

Онъ нсколько разъ съ безпокойствомъ повторялъ эти слова, тогда-какъ ко всему остальному онъ казался совершенно-равнодушнымъ, даже не показывая вида, что узнаетъ жену или кого другаго. Бдная мистрисъ Тёливеръ, окончательно убитая новымъ горемъ, ходила безсознательно взадъ и впередъ отъ дома къ воротамъ, чтобъ посмотрть не детъ ли лесгамскій дилижансъ, хотя знала, что онъ приходитъ гораздо-позже.

Наконецъ дилижансъ привезъ бдную двочку, безпокойство которой возрасло до высшей степени во время дороги.

— О матушка! что случилось? воскликнула Магги, поблднвъ отъ испуга, когда расплаканная мать вышла ей на встрчу. Она не могла вообразить, чтобъ отецъ ея былъ боленъ, такъ-какъ письмо изъ Сент-Оггса было писано наканун подъ его диктовку.

Въ это время мистеръ Тёрнбуль вышелъ къ ней на встрчу (докторъ — утшитель въ дом страждущихъ) и Магги подбжала съ пристальнымъ, вопрошающимъ взглядомъ къ своему старому пріятелю, котораго она помнила съ-тхъ-поръ, какъ начались ея воспоминанія.

— Не огорчайтесь такъ, моя милочка, сказалъ онъ, взявъ ее за руку.— Отецъ вашъ имлъ неожиданный ударъ, и еще невполн пришелъ въ чувство, но онъ о васъ освдомлялся и ему, вроятно, будетъ лучше, когда онъ васъ увидитъ. Будьте какъ-можно-тише, снимите шляпку и пойдемте къ нему наверхъ.

Магги повиновалась, но сердце ея билось съ такою силою, какъ-будто въ этомъ болзненномъ сердечномъ біеніи сосредоточились вс прочія жизненныя отправленія. Самое спокойствіе, съ которымъ говорилъ мистеръ Тёрнбуль, пугало ее. Когда она вошла въ комнату отца, взоры его еще были устремлены на дверь, съ тмъ же страннымъ, безпомощнымъ, умоляющимъ выраженіемъ. Вдругъ глаза его блеснули и онъ приподнялся съ постели, она бросилась страстно обнимать и цаловать его.

Бдный ребенокъ! рано узнала она роковую минуту, когда вс обыкновенныя наши желанія, надежды, опасенія тускнютъ и исчезаютъ передъ тмъ первобытнымъ, всеобъемлющимъ чувствомъ привязанности къ близкимъ нашему сердцу, когда мы видимъ ихъ въ страдальческомъ, безпомощномъ положеніи!

Но этотъ проблескъ сознанія былъ слишкомъ-большимъ напряженіемъ для ослабвшихъ способностей мистера Тёливера. Онъ снова опустился на постель и нсколько часовъ оставался въ безсознательномъ, неподвижномъ положеніи, только изрдка и то отчасти приходя въ чувство, онъ принималъ безпрекословно все, что ему давали, и, казалось, наслаждался присутствіемъ Магги, какъ радуется ребенокъ, видя вокругъ себя любимыя игрушки.

Мистрисъ Тёливеръ пригласила своихъ сестеръ, и внизу не было конца оханью и жалобамъ. И тётки и дяди видли, что бессино семейство разорено въ конецъ, что они уже давно предсказывали. Весь семейный синклитъ ршилъ, что мистера Тёливера постигла Божія кара, и оказать ему слишкомъ большое снисхожденіе значило бы возставать противъ ршенія Промысла. Но Магги ничего подобнаго не слыхала, она почти не разлучалась съ отцомъ, сидя у его изголовья, она не выпускала изъ его рукъ своихъ ручекъ. Мистрисъ Тёливеръ хотла взять Тома изъ школы, она, казалось, вообще безпокоилась боле о своемъ мальчик, нежели о муж, но тётки и дяди воспротивились ея намренію. Тому лучше было оставаться въ школ, такъ-какъ, по словамъ мистера Тёрнбуля, не было явной опасности. Но вечеромъ на второй день, когда Магги нсколько свыклась съ припадками забытья своего отца и съ надеждою, что они современемъ пройдутъ, мысль о Том начала и ее безпокоить. Когда, ночью, мать ея среди слезъ проговорила:

— Бдный мой мальчикъ… какъ несправедливо оставлять его въ школ!

Магги сказала:

— Позвольте мн за нимъ създить и сообщить ему о нашемъ несчастіи. Я завтра же поду, если отецъ не будетъ узнавать меня и присутствіе мое не будетъ ему необходимо. Для Тома было бы такъ больно возвратиться домой, не знавши напередъ о случившемся.

На другой же день Магги отправилась за братомъ. Сидя на дилижанс, братъ и сестра переговаривались печальнымъ, сдержаннымъ шопотомъ.

— Говорятъ, у Уокима есть какая-то закладная на землю, Томъ, сказала Магги.— Извстіе объ этомъ и сложило отца въ постель.

— Мн кажется, этотъ мерзавецъ постоянно замышлялъ разорить отца, сказалъ Томь, переходя отъ смутныхъ предположеній къ опредленному заключенію.— Онъ у меня поплатится за это, когда я подросту. Смотри же, никогда больше не говори съ Филиппомъ, Магги!

— О, Томъ!… сказала Магги съ грустнымъ упрекомъ въ голос, но она не захотла оспоривать братняго мннія, чтобъ не огорчить бднаго Тома, къ-тому же ей было не до того.

ГЛАВА II.

Домашніе кумиры мистрисъ Тёливеръ.

Томъ и Магги вышли изъ дилижанса недалеко отъ дома. Уже прошло часовъ пять съ-тхъ-поръ, какъ Магги оставила отца, она начинала безпокоиться: не нуждался ли онъ въ ней и не спрашивалъ ли понапрасну ‘свою двочку’. Ей и въ голову не приходило, что могло съ нимъ что-нибудь случиться во время ея отсутствія. Она поспшно побжала по дорожк, ведущей къ дому, и вошла въ него прежде Тома. Въ передней ее поразилъ сильный запахъ табаку. Дверь въ гостиную была настежь открыта, Магги это показалось очень-страннымъ. Не-уже-ли какой-нибудь гость могъ курить въ такое время? Тамъ ли мать ея? Посл минутнаго удивленія, Магги уже готовилась войти въ гостиную, когда Томъ подошелъ и вмст они взошли въ комнату. Тамъ, въ кресл ихъ отца сидлъ мужиковатый, смуглый господинъ, лицо его показалось Тому какъ-будто знакомымъ. Во рту у него была трубка, а подл, на стол, стояли кружка и стаканъ.

Томъ тотчасъ же понялъ въ чемъ дло. Онъ привыкъ съ самаго малолтства слышать слова ‘приставъ’, ‘описаніе имущества’. Онъ понималъ что это неизбжныя слдствія разоренія, одно изъ несчастій и униженій обднвшихъ людей, превращенныхъ судьбою въ простыхъ работниковъ. Ему казалось это очень-обыкновеннымъ дломъ, что отецъ его разорился, и онъ не искалъ этому несчастью другой причины, какъ потерю отцомъ процеса. Однако, это зрлище униженія подйствовало на Тома сильне всхъ самыхъ темныхъ ожиданій, онъ какъ-будто чувствовалъ, что настоящее горе только начинается.

— Здравствуйте, сэръ, сказалъ незнакомецъ съ грубою учтивостью и вынимая изо рта трубку.— Удивлённыя лица молодыхъ людей его нсколько потревожили.

Томъ молча отвернулся: ему было слишкомъ-горько. Магги не догадалась, кто такой былъ незнакомецъ, она шла за Томомъ и шопотомъ его спрашивала: ‘Томъ, кто бы это могъ быть? Что жь случилось, Томъ?’ Наконецъ она вздумала, не имло ли какого-нибудь вліянія на отца ея появленіе незнакомца, она поспшно взбжала по лстниц, скинула съ себя шляпку и на цыпочкахъ тихонько взошла въ спальню. Тамъ все было тихо, отецъ ея лежалъ въ томъ же забыть, какъ и до ея ухода. Матери ея не было видно.

— Гд же мать? спросила она шопотомъ бывшую въ комнат служанку. Не получивъ удовлетворительнаго отвта, она поспшила къ Тому.

— Отецъ лежитъ совсмъ-тихо. Но пойдемъ поищемъ мать. Странно! гд бы она была?

Они искали ее везд — и въ нижнемъ этаж и въ спальняхъ, но нигд не видно было ея слда. Наконецъ осталась послдняя комната, въ которой они еще не были — это кладовая, гд мистрисъ Тёливеръ хранила свое блье и вс драгоцнныя вещицы, появлявшіяся въ семейств только въ важные случаи. Томъ, шедшій впереди Магги, отворилъ дверь въ кладовую и тотчасъ воскликнулъ:

— Матушка!

Дйствительно, мистрисъ Тёливеръ сидла посреди кладовой, окруженная своими драгоцнностями. Одинъ изъ ящиковъ комода съ бльемъ былъ выдвинутъ, серебряный чайникъ былъ вынутъ изъ нсколькихъ обертокъ, лучшій фарфоръ красовался на ящик съ бльемъ, ложки большія и малыя лежали рядкомъ на полкахъ. Бдная женщина сидла посреди всего этого, грустно качая головою и плача надъ мткою ‘Елисавета Додсонъ’, красовавшейся на углу скатерти, лежащей у ней на рукахъ.

При вход Тома, она вскочила, бросила скатерть и повисла у него на ше.

— О, мальчикъ мой! всхлипывала она: — кто бы подумалъ, что я до этого доживу? Мы разорены… все у насъ опишутъ… все продадутъ. Кто бы сказалъ, что отецъ твой женился на мн, чтобъ довести меня до этого положенія! У насъ ничего не осталось… Мы нищіе. Мы будемъ принуждены идти въ богадельню…

Она горячо его поцаловала и, опять свъ на свое мсто, взяла другую скатерть, развернувъ ее такъ, чтобъ видна была мтка.— Бдные Томъ и Магги стояли въ безмолвномъ гор, головы ихъ были полны грустными мыслями навянными словами ‘нищіе’, ‘богадельня’.

— И подумайте, что я сама пряла ленъ для этихъ скатертей, продолжала мистрисъ Тёливеръ, вынимая и перебирая блье съ какимъ-то страннымъ волненіемъ, на нее было жалко смотрть, особенно припомнивъ обыкновенную апатичность этой толстой барыни, до-сихъ-поръ никакое несчастье ее столько не тревожило: — а Джобъ Гаксе ткалъ полотно — я какъ сейчасъ помню: я стояла на крыльц, когда онъ принесъ его на спин, тогда я еще и не помышляла выходить за твоего отца. А рисунокъ я сама выбрала… и какъ отлично я выблила полотно!… я замтила такъ, какъ никто еще никогда не видалъ. Надо вырзать кусокъ изъ полотна, чтобъ уничтожить мтку: это такое особое шитье. И теперь это все продадутъ… Мои скатерти пойдутъ въ чужія руки, пожалуй ихъ разржутъ и, прежде-чмъ я умру, он уже превратятся въ тряпки. Ты не получишь ни одной изъ нихъ, бдный мальчикъ, прибавила она, взглянувъ на Тома съ глазами полными слезъ.— Я ихъ берегла для тебя. Теб я назначила вс скатерти этого рисунка. Магги получила бы большую клтчатую, она гораздо-красиве такъ, въ куск, на стол подъ тарелками она теряетъ свой эффектъ.

Томъ былъ видимо тронутъ, но чрезъ мгновеніе, съ покраснвшимъ отъ гнва лицомъ, онъ проговорилъ:

— Разв тётки допустятъ ихъ продать, матушка? Знаютъ ли он обо всемъ этомъ? Позволятъ ли он, чтобъ вы разстались съ вашимъ бльемъ? Вы посылали къ нимъ?

— Какъ-же! Я тотчасъ послала къ нимъ Луку, какъ только пріхалъ приставъ, твоя тётя Пулетъ уже была здсь и — Боже, мой! какъ она плакала, говоря, что твой отецъ обезчестилъ все мое семейство, сдлалъ насъ предметомъ всеобщихъ толковъ. Она купитъ себ вс мои скатерти съ мушками, чтобъ он не пошли въ чужія руки, да къ тому жь, этого рисунка полотно ей никогда не можетъ быть лишнимъ. Что жь касается до клтчатаго, то у ней его столько, что она не знаетъ что съ нимъ длать. (Тутъ мистрисъ Тёливеръ начала укладывать скатерти назадъ въ ящики, складывая и разглаживая ихъ рукою, почти безсознательно.) И твой дядя Глегъ былъ также здсь. Онъ говоритъ, что надо намъ купить что-нибудь, на чемъ спать. Онъ хотлъ переговорить съ женою, они вс съдутся къ намъ на совтъ… Но я знаю очень-хорошо, что никто изъ нихъ не возьметъ моего фарфора, сказала она, обративъ глаза на чашки и блюдечки:— они вс его бранили, когда я его купила, за золотые разводы. Но ни у кого изъ нихъ нтъ такого фарфора, не исключая и самой тёти Пулетъ. Я купила все это на собственныя деньги, отложенныя по копеечк, съ самаго того времени, какъ мн минуло пятнадцать лтъ. Серебряный чайникъ тоже моя покупка, вашъ отецъ за все это и гроша не далъ. Горько подумать, что онъ затмъ женился на мн, чтобъ довести меня до этого!

Слезы заглушили голосъ мистрисъ Тёливеръ, нсколько минутъ она горько плакала, наконецъ, обтеревъ глаза платкомъ и не переставая всхлипывать, она опять начала:

— И сколько разъ я ему говорила: что бъ ты ни длалъ, не тягайся никогда въ суд! Что жь я могла боле сдлать? Я молча должна была смотрть. какъ мое состояніе, состояніе моихъ дтей, мало-по-малу проживалось. Ты не получишь и гроша отъ меня, бдный мальчикъ, но, поврь, это вина не твоей бдной матери.

Она протянула руку къ Тому и жалобно смотрла на него своими, почти-дтскими голубыми глазами. Бдный мальчикъ подошелъ къ ней и порадовалъ ее, она повисла на его ше. Впервые подумалъ Томъ объ отц съ нкоторою горечью. До-сихъ-поръ онъ считалъ прекраснымъ все, что ни длалъ его отецъ, по той простой причин, что онъ былъ его отецъ, но теперь жалобы матери возбудили егь природную наклонность всхъ осуждать: онъ начиналъ негодовать уже не на одного Уокима. Быть можетъ, дйствительно отецъ его разорилъ свое семейство и сдлалъ его предметомъ презрнія, но онъ твердо былъ увренъ, что недолго будутъ говорить съ презрніемъ о Том Тёливер. Природная твердость и сила его характера начинали проявляться, возбужденныя негодованіемъ на тётокъ, и чувствомъ долга, заставившимъ его быть человкомъ и заботиться о спокойствіи матери.

— Не сокрушайтесь, матушка, сказалъ онъ нжно: — я скоро буду въ-состояніи наживать деньги, я найду себ какое-нибудь занятіе.

— Да благословитъ тебя Богъ, дитя мое! отвчала мистрисъ Тёливеръ, нсколько успокоенная, но, взглянувъ на вещи, она прибавила:— мн бы дла не было до остальныхъ вещей, только бы сохранить то, что замчено моимъ именемъ.

Магги смотрла на эту сцену съ возраставшимъ негодованіемъ, Упреки ея отцу — отцу, лежавшему какъ-бы мертвымъ, не далеко отъ нихъ, уничтожили совершенно всю ея жалость къ горю матёри о потерянныхъ скатертяхъ и фарфор. Но ея негодованіе еще боле усилилось тмъ, что Томъ одинъ раздлялъ съ матерью общее горе, ее какъ бы забыли. Она такъ привыкла къ тому, что мать её обыкновенно ни во что не ставила, что это ее уже не терзало, но малйшее подозрніе, что Томъ раздлялъ, хотя бы безмолвно, низкое мнніе о ней ея матери сильно оскорбляло ее. Привязанность бдной Магги далеко не простиралась до забвенія самой себя — нтъ, кого она любила, у того и требовала любви. Она не выдержала и, наконецъ, воскликнула взволнованнымъ, почти грубымъ голосомъ:

— Матушка! какъ вы можете такъ говорить? какъ-будто вы дорожите только тми вещами, на которыхъ стоитъ только ваше одно имя, а не также имя отца? Какъ вы можете думать о чемъ-нибудь другомъ, кром него, когда онъ лежитъ безчувственъ и, быть-можетъ, никогда боле не будетъ съ нами говорить? Томъ, ты бы долженъ меня поддержать, ты бы не долженъ позволять кому бы то ни было осуждать отца.

Магги, сказавъ это, задыхаясь отъ горя и негодованія, поспшно вышла изъ комнаты и заняла свое прежнее мсто, на постели отца. Она чувствовала, что никогда его такъ не любила, какъ теперь, при одной мысли, что люди будутъ его порицать. Магги ненавидла порицанія: ее порицали всю ея жизнь, и что же изъ этого вышло, какъ не озлобленность ея характера. Отецъ ея всегда за нее заступался, всегда ее извинялъ, и это воспоминаніе о его нжной привязанности, было такъ сильно, что она готова была все претерпть ради него.

Томъ былъ нсколько пораженъ выходкой Магги, вздумавшей учить ецо и мать, что имъ длать. Онъ думалъ, что она могла бы наконецъ выучиться чему-нибудь лучшему, чмъ принимать на себя такой повелительный видъ. Но вскор, войдя въ комнату отца, онъ былъ такъ тронутъ видннымъ тамъ, что непріятное впечатлніе тотчасъ исчезло. Магги же, увидвъ, какъ онъ былъ тронутъ, подошла къ нему, обняла его — и бдныя дти забыли все на свт, кром того, что у нихъ былъ одинъ отецъ и одно горе.

ГЛАВА III.

Семейный совтъ.

На другой день въ одиннадцать часовъ утра тётки и дяди должны были собраться на совщаніе. Въ большой гостиной былъ затопленъ каминъ, и мистрисъ Тёливеръ съ смутнымъ ожиданіемъ чего-то торжественнаго, чего-то въ род похоронъ, собственноручно развернула кисти звонковъ, отстегнула занавсы, расправивъ ихъ красивыми складками. Бдная женщина грустно качала головой, смотря на гладко-выполированныя ножки и верхушки столовъ, он такъ ярко блестли, что сама сестра Пулетъ не могла бы ничего сказать противъ нихъ.

Одинъ мистеръ Динъ не могъ пріхать: онъ отлучился изъ дому по дламъ, за-то мистрисъ Динъ явилась въ назначенный часъ, въ томъ самомъ красивомъ гиг, управляемомъ ливрейнымъ лакеемъ, который, такъ хорошо раскрылъ нкоторыя непонятныя черты ея характера ея пріятельницамъ въ Сентъ-Оггс. Мистеръ Динъ такъ же скоро возвышался въ свт, какъ мистеръ Тёливеръ разорялся, такъ-что у мистрисъ Динъ додсоновское блье и серебро заняли совершенно второстепенное мсто, посреди боле-изящныхъ вещей, купленныхъ въ послднее время. Эта самая перемна въ положеніи произвела нкоторую холодность между мистрисъ Глегъ и ея сестрой. Мистрисъ Глегъ чувствовала, что Сусанна длается подобной всмъ другимъ и что скоро уничтожится совершенно-истинный духъ Додсоновъ, жившій только теперь въ ней одной, да, быть-можетъ, еще въ ея племянникахъ, поддерживавшихъ имя Додсоновъ въ наслдственной, семейной земл, тамъ далеко — въ Волдамъ. Обыкновенно, люди, живущіе далеко, считаются совершенне тхъ, которыхъ мы ежедневно видимъ, совершенно-излишне поэтому изыскивать причину, почему Гомеръ назвалъ эіоплянъ ‘совершенными’, взявъ въ соображеніе ихъ географическое положеніе, и малыя сношенія ихъ съ греками.

Первая пріхала мистрисъ Динъ, и когда она услась въ большой гостиной, то мистрисъ Тёливеръ пришла къ ней тотчасъ же сверху. Лицо этой послдней было измято, точно-будто она много плакала, хотя мистрисъ Тёливеръ и не могла много плакать, исключая разв когда дло доходило до потери ея мёбели и драгоцнностей, но она хорошо понимала, что ей неприлично быть спокойной въ теперешнихъ обстоятельствахъ.

— О сестра, сестра! воскликнула она, входя: — что это за свтъ! только горе и лишенія!

Мистрисъ Динъ славилась тмъ, что умла при извстныхъ случаяхъ произнести хорошо-обдуманнную рчь, которую потомъ она непремнно повторяла мужу, спрашивая его: не отлично ли она сказала? И тутъ она тотчасъ подхватила:

— Да, сестра, свтъ перемнчивъ и мы не можемъ ручаться за завтрашній день. Но надо быть на все готовымъ и всегда помнить, что если насъ постигаетъ несчастье, то это не безъ причины. Мн очень тебя жаль, какъ сестру, и если докторъ велитъ мистеру Тёливеру сть желе, то, пожалуйста, увдомь меня: я съ радостью теб пришлю. Ему необходимо хорошее ухаживаніе и не терпть недостатковъ ни въ чемъ, покуда онъ боленъ.

— Благодарствуй, Сусанна! сказала мистрисъ Тёливеръ, нсколько-уныло и вынимая свою толстую руку изъ худенькой руки своей сестры.

Но еще и разговора не было о желе.

— Да, прибавила она:— у меня тамъ, наверху, стоитъ дюжина хрустальныхъ стаканчиковъ для желе, и никогда боле не придется мн ихъ употреблять.

Ея голосъ нсколько дрожалъ, но раздавшійся звукъ колесъ обратилъ на себя ея вниманіе. Мистеръ и мистрисъ Глегъ вошли въ комнату, вскор посл нихъ явились и мистеръ и мистрисъ Пулетъ.

Мистрисъ Пулетъ взошла, плача навзрыдъ: это была ея обыкновенная манера выражать свой взглядъ на жизнь вообщее и на каждое частное событіе въ-особенности.

Что касается мистрисъ Глегъ, то накладка ея была растрепанне обыкновеннаго, платье ее невольно напоминало о своемъ недавнемъ подновленіи: этимъ она хотла возбудить въ Бесси и ея дтяхъ чувство совершеннаго смиренія.

— Мистрисъ Глегъ, не хотите ли вы ссть у камина, сказалъ ея мужъ, не желая занять самое покойное мсто во всей комнат, не предложивъ его прежде ей.

— Вы видите, что я уже сла, мистеръ Глегъ, отвчала эта умная женщина: — если вамъ нравится, вы можете жариться сколько душ угодно.

— Ну, а каковъ нашъ бдный больной? добродушно спросилъ мистеръ Глегъ.

— Мистеръ Тёрнбуль нашелъ, что ему гораздо-лучше сегодня, отвчала мистрисъ Тёливеръ: — онъ уже приходитъ въ себя и говорилъ со мною, но еще не узнаетъ Тома, смотритъ на него будто на чужаго, хотя однажды онъ что-то говорилъ про Тома и его пони. Докторъ говоритъ, что у него память пропала о послднихъ годахъ, онъ только помнитъ старину, и Тома не узнаетъ, потому-что представляетъ его себ ребенкомъ. Ахъ, Господи!

— Не водяная ли у него въ голов? сказала тётка Пулетъ, отворачиваясь отъ зеркала, у котораго она поправляла свой чепчикъ.— И врядъ ли онъ встанетъ, когда-нибудь, да если и встанетъ, то врно впадетъ во второе дтство, подобно тому, какъ бдный мистеръ Каръ! Его, несчастнаго, кормили съ ложки, точно трехлтнаго ребенка. Онъ совсмъ не могъ ходить, но за-то у него было кресло на колесахъ, въ которомъ его возили, а ты наврядъ ли будешь имть для мужа такое кресло и человка, чтобъ его возить.

— Сестра Пулетъ! строго сказала мистрисъ Глегъ:— мн кажется, мы сюда собрались для совщанія о томъ, что намъ длать въ эту минуту, когда все наше семейство обезчещено, а не для того, чтобъ толковать о постороннихъ людяхъ. Мистеръ Каръ, по-крайней-мр, сколько я знаю, не былъ намъ родственникомъ и даже мы не имли съ нимъ никакихъ связей.

— Сестра Глегъ, жалобно отвчала мистрисъ Пулетъ, принужденно натягивая перчатки: — если вы хотите сказать что-нибудь непочтительное о мистер Кар, то прошу васъ не говорить при мн. Я знаю, что онъ былъ за человкъ, прибавила она со вздохомъ:— бдный, онъ въ послднее время такъ трудно дышалъ, что слышно было за дв комнаты.

— Софи! сказала мистрисъ Глегъ съ отвращеніемъ и негодованіемъ: — вы такъ распространяетесь о болзняхъ вашихъ знакомыхъ, что даже неприлично. Но я опять повторяю, что я сюда пріхала не для того, чтобъ толковать о знакомыхъ и о ихъ дыханіи. Если мы не для того собрались, чтобъ услышать, что каждая намрена сдлать для спасенія сестры, то я тотчасъ уду. Ясно, кажется, что одна не можетъ дйствовать безъ другой: не мн же длать все одной.

— Однако, Дженъ, сказала мистрисъ Пулетъ: — я не вижу, чтобъ вы въ этомъ дл были впереди другихъ. Сколько я знаю, вы еще здсь въ первый разъ съ-тхъ-поръ, что приставъ тутъ, а я уже была вчера и осмотрла вс вещи Бесси, и общала ей купить ея скатерти съ мушками. Боле я сдлать не могла, ибо, что касаетсячайника, котораго ей не хочется выпустить изъ семейства, то ясно, что не по моимъ средствамъ имть два серебряные чайника, даже еслибъ у него не былъ прямой носикъ, до скатертей же съ мушками я всегда была большая охотница.

— Какъ бы я желала такъ устроить, сказала жалобно мистрисъ Тёливеръ:— чтобъ не представлять на аукціонъ ни чайника, ни фарфора, ни щипчиковъ для сахара, ни моего прекраснаго судка!

— Но, вдь, вы знаете, что этому горю помочь нельзя, замтилъ мистеръ Глегъ:— если кто изъ вашего семейства пожелаетъ ихъ купить — очень-хорошо, а то вс вещи одинаково будетъ нужно представить.

— И нельзя же ожидать, сказалъ мистеръ Пулетъ, совершенно некстати:— чтобъ ваши родственники заплатили за вещи боле чмъ он стоятъ. Он могутъ пойти вдь за ничто на аукціон.

— Скажите, пожалуйста! завопила мистрисъ Тёливеръ: — право, горько подумать, что мой фарфоръ будетъ проданъ съ молотка. Я купила его, выходя замужъ, точно также какъ и вы, Софи и Дженъ. Я знаю, вамъ никогда онъ не нравился, именно, его фонъ изъ золотыхъ листочковъ: я же его очень любила, я сама всегда его мыла, и нтъ на немъ ни кусочка отбитаго, онъ цлъ и такъ свжъ еще, что весело взглянутъ на его розы и тюльпаны. Вы бы не хотли, Дженъ, чтобъ ващъ сервизъ былъ проданъ съ молотка и разбитъ въ кусочки, а вашъ-то совсмъ потерялъ свой цвтъ и весь обитъ съ краевъ, да къ-тому же онъ стоилъ гораздо-дешевле моего. А судокъ мой, я уврена, вы, сестра Динъ, желали бы его имть: вы не разъ его хвалили.

— Я не прочь купить нкоторыя лучшія вещи, сказала мистрисъ Динъ нсколько надменно:— намъ позволяютъ средства имть въ дом и лишнія вещи.

— Лучшія вещи! воскликнула мистрисъ Глегъ съ негодованіемъ, усилившимся еще отъ продолжительнаго молчанія.— Меня, право, выводятъ изъ терпнія вс ваши толки о лучшихъ рещахъ и покупкахъ серебра и фарфора. Вы должны сообразоваться съ обстоятельствами, Бесси, не думать о серебр и фарфор, а только о томъ, какъ бы вамъ имть постель — на чемъ спать, одяло — чмъ прикрыться и стулъ — на чемъ сидть. Вы должны помнить, что если вы это все будете имть, то долько потому, что друзья ваши вамъ ихъ купятъ, ибо вы зависите совершенно отъ нихъ. Мужъ вашъ лежитъ безпомощный и не иметъ ни одной копейки, которую могъ бы назвать своею. Я говорю что для вашей же пользы, ибо вы должны чувствовать, свое положеніе и понимать, что мужъ вашъ обезчестилъ все ваше семейство, на которое теперь одна ваша надежда, потому будьте Бесси смиренной.

Мистрисъ Глегъ остановилась. Ничто такъ не утомляетъ, какъ говорить энергически для добра другихъ. Мистрисъ Тёливеръ, всегда унижаемая семейнымъ превосходствомъ сестры Дженъ, пріучившей ее съ малолтства сносить иго меньшей сестры, отвчала жалобно:

— Я никогда, сестра, никого еще не просила объ услуг, я только просила купить вещи, которыя имъ же доставятъ удовольствіе, а иначе он бы разошлись по чужимъ домамъ и были бы испорчены и сломаны. Я никогда не просила покупать вещи ради меня и дтей моихъ. Хотя, когда Томъ родился, моя первая мысль была, что вс мои вещи, которыя я купила на свои деньги и такъ берегла, перейдутъ къ нему, но я, право, ничего, не сказала, чтобъ можно было подумать, что я хочу отдлить деньги у сестеръ. Все, что мой мужъ сдлалъ для своей сестры — никому неизвстно, а мы были бы не въ такомъ несчастномъ положеніи теперь, еслибъ онъ не давалъ въ займы денегъ и потомъ, никогда не спрашивалъ ихъ обратно.

— Успокойтесь! добродушно сказалъ мистеръ Глегъ:— не надо же представлять себ дло въ такихъ мрачныхъ краскахъ. Что сдлано, того передлать нельзя. Мы сдлаемъ все, что отъ насъ зависитъ, и купимъ, что вамъ необходимо, конечно, какъ мистрисъ Глегъ говоритъ, вещи должны быть только полезныя и простыя. О прихотяхъ ужь нечего и думать. Вамъ нужны хорошая постель, столъ, одинъ или два стула, кухонная посуда и тому подобное. Что жь длать! и я помню время, когда я себя бы не узналъ, еслибъ пришлось полежать на постели, а не на обычномъ полу. Поврьте, мы окружаемъ себя ненужными и лишними вещами только потому, что у насъ есть деньги.

— Мистеръ Глегъ, сказала его жена:— будьте такъ добры, позвольте мн промолвить словцо.— Вамъ хорошо говорить, Бесси, что вы никогда ничего не просили для васъ покупать, а позвольте вамъ сказать, что вы именно должны были насъ просить объ этомъ. Скажите, пожалуйста, какъ же вы устроитесь, если вамъ родственники не помогутъ? Вамъ, просто, тогда придется идти въ богадельню. Вы не должны забывать этого и смиренно просить насъ сдлать вамъ то, что мы можемъ, а не хвастаться тмъ, что вы ничего у насъ не просили.

— Вы только-что говорили о Моссахъ и о томъ, что имъ сдлалъ мистеръ Тёливеръ, замтилъ мистеръ Пулетъ, извстный своею изобртательностью, чуть дло касалось денежныхъ займовъ.— Разв они еще у васъ не были? Они должны же что-нибудь сдлать наравн со всми другими, притомъ, если онъ имъ далъ въ займы денегъ, то ихъ надо заставить заплатить.

— Конечно, прибавила мистрисъ Динъ:— я уже объ этомъ думала. Какъ это, мистеръ и мистрисъ Моссъ не здсь, не между нами! Кажется, справедливо, чтобъ и они сдлали что-нибудь съ своей стороны.

— Ахъ, милая! сказала мистрисъ Тёливеръ:— я ихъ и не извстила о несчастіи мистера Тёливера, а они живутъ такъ далеко, въ Басест, что о насъ никогда иначе не слышатъ, какъ чрезъ мистера Мосса, когда онъ прізжаетъ на рынокъ. Я же ему никогда и не намекнула на наше несчастіе. Странно, однако, что Магги ихъ не извстила: она всегда такъ любила свою тётку Моссъ.

— Кстати, Бесси, зачмъ дти ваши не показываются? замтила мистрисъ Пулетъ, услышавъ имя Магги.— Имъ не мшало бы послушать, о чемъ говорятъ ихъ тётки и дяди, а что касается Магги, то, кажется, она бы должна любить меня боле, чмъ свою тётку Моссъ: вдь я заплатила половину денегъ за ея ученіе. Къ-тому же, я могу умереть и сегодня — кто знаетъ?

— Еслибъ длали по-моему, сказала мистрисъ Глегъ: — то дтей бы привели съ самаго начала. Пора имъ узнать, на кого они должны надяться, къ-тому же, долженъ же имъ кто-нибудь объяснить ихъ положеніе и дать имъ почувствовать, что они терпятъ несчастіе за грхи отца.

— Хорошо, сестра, я пойду и приведу ихъ, сказала мистрисъ Тёливеръ съ покорностью.

Она была совершенно убита и уже думала съ отчаяніемъ о драгоцнностяхъ кладовой.

Мистрисъ Тёливеръ пошла наверхъ за Томомъ и Магги. Она нашла ихъ въ комнат отца. Ворочаясь назадъ въ гостиную и проходя мимо кладовой, въ голов у ней мелькнула мысль. Она пошла поспшно въ кладовую, оставивъ дтей однихъ идти внизъ.

Тётки и дяди жарко разговаривали между собою, когда дти вошли въ комнату. Бдныя дти шли очень-неохотно. Томъ не питалъ никакого нжнаго чувства ни къ тёткамъ, ни къ дядямъ, и потому, хотя онъ и составилъ уже планъ, который хотлъ предложить привести въ исполненіе кому-нибудь изъ родственниковъ, но онъ боялся ихъ увидть всхъ вдругъ, подобно тому, какъ испугался бы принять разомъ цлую стклянку микстуры, довольно-сносной по каплямъ. Магги была что-то необычайно-уныла и грустна, они съ трехъ часовъ ночи караулила больнаго отца, а сидть у постели больна то въ ранніе часы разсвта, когда вншній свтъ начинающагося дня кажется столь незначительнымъ, невольно навваетъ какую-то сонную скуку. Ихъ приходъ прервалъ разговоръ. Посл безмолвной церемоніи всеобщаго пожатія рукъ, дядя Пулетъ сказалъ подошедшему къ нему Тому: — мы только-что говорили о васъ, молодой человкъ,тнамъ нужно кой-что написать. Я думаю, вы теперь, посл столькихъ лтъ ученія можете хорошо писать.

— Да, да! подхватилъ мистеръ Глегъ:— надо посмотрть, что добраго вышло изъ всего этого ученія, такъ много-стоившаго вашему отцу. Теперь пришло время показать, чему васъ выучили, Томъ. Посмотримъ, сдлаетесь ли вы больше моего: я, вдь, нажилъ состояніе безъ всякаго ученія. Но видите ли, я началъ почти ни съ чмъ: было время, что я довольствовался тарелкой какой-нибудь похлёбки и коркой хлба съ сыромъ. Я боюсь, молодой человкъ, что роскошная жизнь и высшее ученіе не сдлали ли бы вамъ существованія гораздо-трудне, чмъ было мн.

— Что жь тутъ говорить! энергически замтила мистрисъ Глегъ:— легко ли, или трудно, а онъ долженъ-таки сдлать себ дорогу. Ему нечего разсуждать, что трудно, что легко, не можетъ же онъ надяться, чтобъ родственники потакали его лни и содержали его роскошно на свой счетъ. Ему предстоитъ терпть за грхи отца и потому нужно приготовиться къ тяжелому труду, къ тяжёлой жизни. Онъ долженъ быть смиренъ сердцемъ и благодаренъ своимъ тёткамъ и дядямъ за все, что они длаютъ его отцу и матери, которые, безъ ихъ помощи, принуждены были бы идти въ богадельню. И сестра его также должна быть смиренна, продолжала мистрисъ Глегъ, строго посмотрвъ на Магги, усвшуюся на диван возл тётки Динъ, единственно потому, что это была мать Люси: — она должна работать, ибо ей надо помнить, что у ней больше не будетъ служанокъ. Она должна длать все необходимое въ дом и вмст съ тмъ любить и уважать своихъ тётокъ, сдлавшихъ для нея столько и сберёгших свои деньги, чтобъ оставить ихъ племянникамъ и племянницамъ.

Томъ все еще стоялъ на прежнемъ мст, передъ столомъ въ центр всей группы. Краска выступила у него на лиц и вообще онъ далеко не былъ смиренъ сердцемъ, напротивъ, онъ готовился сказать во всеуслышаніе то, что онъ обдумалъ, но мать, войдя, помшала ему.

Бдная мистрисъ Тёливеръ несла въ рукахъ подносъ, на которомъ она установила свой серебряный чайникъ, одну чашку съ блюдечком, щипчики для сахара и судокъ.

— Посмотрите, сестра, сказала она, взглянувъ на мистрисъ Динъ и ставя подносъ на столъ:— я думала, что если вы посмотрите ещё разъ на чайникъ, котораго вы такъ давно не видали, вы, можетъ быть, полюбите его рисунокъ. Чай въ немъ отлично настаивается, къ-тому же, къ нему есть и станокъ и всё нужное. Вы бы его могли взять на ежедневное употребленіе, или спрятать на приданое Люси. Мн было бы очень-горько, еслибъ мой чайникъ былъ купленъ въ трактир ‘Золотаго Льва’, прибавила бдная женщина съ грустью и съ слезами.— Грустно подумать, что мой чайникъ, который я купила, выходя замужъ, будетъ ходить по рукамъ у путешественниковъ, останавливающихсявъ ‘Золотомъ Льв’. Посмотрите, вдь тутъ мой вензель: Е. Д. и онъ будетъ всмъ на-показъ.

— Ахъ, дорогая моя! сказала тётка Пулетъ, грустно качая головой:— правда, горько думать, чтобъ фамильные вензеля попали въ чужія руки: этого еще никогда не бывало въ нашемъ семейств. О, Бесси, какъ ты несчастлива! Но не стоитъ покупать одинъ чайникъ, когда всё другое — скатерти, блье, приборы — должно быть продано съ молотка, а на многихъ вещахъ еще выставлено все твое имя сполна… да къ-тому же у чайника прямой носикъ.

— Что касается безчестья, нанесеннаго семейству, замтила мистрисъ Глегъ:— то его не смоешь покупкой чайниковъ. Безчестье состоитъ въ томъ, что одна изъ насъ вышла замужъ за человка, доведшаго ее до нищеты, безчестіе то, что вс ея вещи продаютъ съ молотка. Мы не можетъ помшать всему околотку узнать объ этомъ.

Магги быстро вскочила съ дивана, при первомъ намек о ея отц, 7о Томъ, видя ея раскраснвшееся лицо, во-время остановилъ ее и не далъ ей говорить.

— Тише, успокойся, Магги, сказалъ онъ повелительно, толкая ее въ сторону.

Когда мистрисъ Глегъ кончила свою рчь, Томъ, съ необычайнымъ для пятнадцатплтняго мальчика тактомъ и властью надъ тобою, сказалъ тихо и почтительно, хотя и несовсмъ-твердымъ голосомъ:

— Тётушка! и онъ взглянулъ на мистрисъ Глегъ: — если вы полагаете, что безчестье семейству, у котораго всё опишутъ и продадутъ, то не легче ли это предотвратить? И если вы и тётушка Пулетъ, продолжалъ онъ обращаясь и къ послдней:— думаете оставить денегъ посл смерти и мн и Магги, то не лучше ли отдать ихъ намъ теперь, заплатить ими долгъ и тмъ сохранить матери ея вещи?

Настало молчаніе. Вс, не исключая и Магги, были удивлены видть въ Том столько мужественной ршительности. Дядя Глегъ первый прервалъ молчаніе:

— Ай да молодецъ! Вы показываете, что вы кой-что смыслите въ длахъ. Но вы не должны забывать, что ваши тётки получаютъ съ своихъ денегъ пять процентовъ, а если ихъ вамъ отдадутъ, то ни гроша не получатъ.

— Я могу работать и выплачивать имъ ежегодно проценты, отвчалъ поспшно Томъ:— я сдлаю все на свт, чтобъ только не разлучить мать съ ея любимыми вещами.

— Отлично! сказалъ мистеръ Глегъ съ восхищеніемъ.

Своими словами онъ боле хотлъ вызвать Тома на откровенность, чмъ выразить свое мнніе о примнимости его предложенія. Къ-несчастію, онъ этимъ раздражилъ свою супругу.

— Отлично, мистеръ Глегъ! злобно сказала она.— Вамъ легко раздавать мои деньги, хотя вы увряли меня, что оставите ихъ совершенно въ моемъ распоряженіи. Деньги, вдь, мои собственныя и часть ихъ мн оставилъ покойный отецъ, остальное же все я сама собрала. А теперь вы хотите, чтобъ он пошли на выручку чужихъ вещей, поощряя еще этимъ людей жить роскошно и выше своихъ средствъ. Я должна, поэтму, измнить мою духовную и оставить посл своей смерти двумя или тремя тысячами мене, чмъ предполагала — я, которая никогда ничего худаго не сдлала, которая берегла, какъ глазъ, свои деньги и, къ-тому же, я, вдь, старшая въ семейств! Никогда деньги мои не пойдутъ на тхъ, которые имли столько же случая нажиться, но не захотли, они согршили тмъ, что все прожили. Вы можете длать, сестра Пулетъ, что вамъ угодно, вы можете позволить вашему мужу отнять у васъ подаренныя деньги, но я не поддамся.

— Фу! какъ вы горячитесь, сестра! сказала мистрисъ Пулетъ:— я уврена, кровь бросится вамъ въ голову и вамъ придется ставить рожки. Мн очень-жаль Бесси и ея дтей, даже по ночамъ о нихъ думаю… просто спать не могу отъ новаго лекарства. Но мн нечего и думать имъ что-нибудь сдлать, если вы мн не поможете.

— Надо разсудить, сказалъ мистеръ Глегъ:— не стоитъ выплатить этотъ долгъ и спасти мебель и вещи, когда все же останется весь долгъ по процесу, котораго не заплатить продажею всей земли и всего хозяйства. Это я узналъ отъ адвоката Гора. Лучше намъ сберечь деньги и содержать старика, нежели израсходовать ихъ на выкупъ мебели, которая его не прокормитъ. Вы всегда такъ торопитесь своими замчаніями, Дженъ, точно я не понимаю, что разсудительно.

— Такъ говорите жь такъ, мистеръ Глегъ! замтила его супруга, выразительно кивая ему головой.

Лицо Тома замтно измнилось впродолженіе этого разговора, губы его дрожали, но онъ ршился не поддаваться своимъ чувствамъ. Онъ хотлъ быть человкомъ. Магги, напротивъ, посл минутнаго восхищенія, возбужденнаго рчью Тома, предалась прежнему чувству негодованія. Мистрисъ Тёливеръ стояла во все это время около Тома, упираясь на его руку такъ, что некому было остановить Магги. Видя это, она быстро вскочила, выпрямилась и гордо подошла къ тёткамъ, глаза у ней горли, какъ у львицы.

— Зачмъ вы пріхали? воскликнула она:— зачмъ вы мшаетесь не въ свои дла, браните насъ, если вы не хотите ничмъ помочь нашей бдной матери — вашей сестр? Зачмъ попустому толковать, если вы ея не любите и не хотите для ея спасенія дать и бездлицы отъ вашего избытка? Оставьте насъ въ поко и не прізжайте къ намъ для-того, чтобъ бранить отца. Отецъ былъ лучше васъ всхъ: онъ былъ добръ, онъ бы помогъ вамъ, еслибъ вы были въ несчастіи. Ни Томъ, ни я, не возьмемъ ни копейки отъ васъ, если вы не хотите помочь матери. Ненужно намъ вашихъ денегъ, мы проживемъ и безъ васъ!

Магги, выразивъ весь свой гнвъ и презрніе, остановилась, пристально устремивъ глаза на тётокъ и дядей, какъ-бы желая показать, что она готова ко всему, не боится никакихъ послдствій. Мистрисъ Тёливеръ ужасно перепугалась: было что-то зловщее въ этой отчаянной выходк и бдная женщина совершенно растерялась при одной мысли о послдствіяхъ. Томъ былъ разсерженъ: по его мннію подобныя рчи ни къ чему не вели. Тётки отъ изумленія, нсколько минутъ молчали. Наконецъ, такъ-какъ въ подобныхъ случаяхъ удобне сдлать замчаніе, чмъ прямо отвчать, тётка Пулетъ первая, прервавъ молчаніе, сказала мистрисъ Тёливеръ:

— Бесси, вы не предчувствуете, сколько вамъ будетъ горя отъ этого ребенка? Ея наглость и неблагодарность превосходятъ всякое вроятіе. Это право ужасно. Она теперь хуже, чмъ когда-нибудь. Жаль, что я не перестала платить за ея ученіе.

— Я это всегда говорила, подхватила мистрисъ Глегъ.— Меня ничмъ не удивишь. Я повторяла годами и годами. Помни, сестра, изъ этого ребенка ничего не выйдетъ хорошаго, въ немъ нтъ ни капли нашей крови. Что же касается до ея ученія, то я всегда говорила, что напрасно ее столькому учатъ. Я имла основательныя причины, когда отказалась платить за нея въ школу.

— Ну, довольно терять время на болтовню, замтилъ мистеръ Глегъ: — давайте наконецъ и дло длать. Томъ, достаньте перо и чернила…

Пока мистеръ Глегъ говорилъ, мимо окна гостиной промелькнула какая-то высокая фигура.

— Вотъ и мистрисъ Моссъ! сказала мистрисъ Тёливеръ:— вроятно, она узнала о нашемъ несчастій, и съ этими словами она пошла отворить дверь новой гость. Магги поспшно за нею послдовала.

— Это счастливо, сказала мистрисъ Глегъ: — мы можемъ теперь сговориться, что надо купить. Кажется, справедливо, чтобъ и она помогла: вдь онъ ей братъ.

Мистрисъ Моссъ была очень-разстроена, она и не замтила, что мистрисъ Тёливеръ потащила ее прямо въ гостиную. Послдней же и въ голову не пришло, что далеко нелюбезно тащить прямо гостью въ гостиную, гд было столько народу, особенно при такой грустной встрч. Высокая, черноволосая, худая, мистрисъ Моссъ представляла рзкій контрастъ съ сестрами Додсонъ. Платье на ней было смято, шаль безпорядочно накинута — словомъ, весь ея нарядъ выражалъ совершенное невниманіе — ясный признакъ неподдльнаго горя. Магги повисла у ней на рук. Мистрисъ Моссъ, какъ-бы не узнавая никого, прямо подошла къ Тому и, взявъ его за руку, воскликнула:

— Бдныя дти! вамъ нечего обо мн думать: плохая я вамъ тётка, я принадлежу къ тмъ людямъ, которые все берутъ и ничего не даютъ. Каково моему бдному брату?

— Мистеръ Тёрнбуль полагаетъ, что ему лучше, сказала Магги.— Присядьте тётя Григи. Не сокрушайтесь такъ, милая тётя.

— Ахъ, милая моя двочка! ваше несчастье меня душитъ, говорила мистрисъ Моссъ, позволяя Магги посадить себя на диванъ, но какъ-бы не замчая никого другаго.— У насъ 300 фунтовъ братниныхъ денегъ. Теперь он ему нужны и вс вы, бдные, въ нихъ нуждаетесь. Намъ нёчмъ выплатить ихъ, хоть продавай все съ молотка… а дти наши… у меня ихъ восьмеро, меньшой еще и не говоритъ. Но я чувствую, что мы воры. Кто же могъ подумать, что бдный братъ… Слезы заглушили слова бдной женщины.

— 300 фунтовъ, Боже мой! воскликнула мистрисъ Тёливеръ. Она не знала, какую сумму ея мужъ далъ въ займы сестр, и потому теперь чувствовала себя оскорбленной, какъ жена, услышавъ отъ чужой неизвстныя подробности о дйствіяхъ мужа.

— Вотъ сумасшествіе! сказала мистрисъ Глегъ: — семейный человкъ и такъ раздавать деньги! Да онъ не имлъ на это и права. Врно еще безъ всякаго обезпеченія.

Слова мистрисъ Глегъ обратили на себя вниманіе мистрисъ Моссъ, она поспшно воскликнула:

— Какъ же, обезпеченіе было. Мужъ мой далъ заемное письмо. Мы не такіе люди, чтобъ обворовать братниныхъ дтей, мы полагали заплатить, чуть поправятся наши обстоятельства.

— Но теперь не можетъ ли вашъ мужъ гд-нибудь занять денегъ, тихо сказалъ мистеръ Глегъ.— Какое счастье для семейства Тёливера, еслибъ онъ не былъ объявленъ банкротомъ! Вашъ мужъ иметъ хорошее обзаведеніе и потому, мн кажется, могъ бы занять денегъ, хотя, поврьте мн, васъ очень-жаль, мистрисъ Моссъ.

— О, сэръ! вы не знаете въ какомъ несчастномъ положеніи дла моего мужа. Какое у насъ хорошее обзаведеніе? Ферма наша во всемъ нуждается, мы продали весь овесъ и все же еще не выплатили ренты… Мы бы съ радостью сдлали, что должно. Я охотно буду работать хоть до полуночи, если это принесетъ пользу… но у насъ дти… четверо изъ нихъ еще такія маленькія…

— Не плачьте, тётя, не сокрушайтесь такъ, шептала Магги, все еще держа руку мистрисъ Моссъ.

— Мистеръ Тёливеръ вамъ вдругъ далъ вс деньги? спросила мистрисъ Тёливеръ, все еще обдумывая, какъ это могли длаться дла безъ ея вдома.

— Нтъ, въ два раза, отвчала мистрисъ Моссъ, стараясь удержать слезы.— Въ послдній разъ онъ далъ деньги, четыре года назадъ, посл моей опасной болзни, когда дла у насъ были такъ разстроены… Тогда былъ данъ и новый вексель. Всю мою жизнь, какъ болзнями, такъ и постоянными неудачами, я только была всмъ въ тягость.

— Да, мистрисъ Моссъ, сказала ршительно мистрисъ Глегъ:— вс въ вашемъ семейств ужасно несчастны, тмъ боле жаль бдную сестру.

— Я тотчасъ сла въ телегу и поскакала, какъ-только узнала о случившемся, сказала мистрисъ Моссъ, обращаясь къ мистрисъ Тёливеръ.— Ужь я давно была бы здсь, еслибъ вы меня извстили. Не подумайте, что мы только заботимся о себ, а не о бдномъ брат — нтъ, я оттого столько говорю о деньгахъ, что он мн постоянно грезятся и днемъ и ночью. Мы съ мужемъ желаемъ длать то, что должно, сэръ, прибавила она, взглянувъ на мистера Глега: — мы соберемъ денегъ и заплатимъ во что бы ни стало, если уже это послдняя надежда брата. Мы привыкли къ нужд и къ трудамъ и не ждемъ ничего лучшаго и впереди. Горько только вспомнить о бдныхъ дтяхъ.

— Однако надо подумать и предостеречь васъ, мистрисъ Моссъ, сказалъ мистеръ Глегъ: — если Тёливеръ будетъ объявленъ несостоятельнымъ и въ его бумагахъ найдутъ вексель ващего мужа, то опека принудитъ васъ заплатить его.

— О Боже мой, Боже мой! воскликнула мистрисъ Тёливеръ, думая только о грозившемъ имъ банкротств, а не о бдной мистрисъ Моссъ.

Эта послдняя слушала съ какою-то судорожною покорностью. Магри же уныло глядла на Тома, желая узнать понимаетъ ли онъ, въ чемъ состоитъ это новое несчастье, и сожалетъ ли онъ о бдной тётк Моссъ. Но Томъ смотрлъ пристально внизъ и, казалось, былъ погруженъ въ глубокую думу.

— Если же онъ не будетъ объявленъ несостоятельнымъ, продолжалъ мистеръ Глегъ: — то, какъ я уже прежде сказалъ, 3,0 фунтовъ стерлинговъ для бднаго человка будутъ просто маленькимъ состояніемъ. Почему знать, быть можетъ, если онъ когда-нибудь и встанетъ, то онъ будетъ совершенно безпомощнымъ. Мн очень васъ жаль, мистрисъ Моссъ, но, по моему мннію, или вамъ слдуетъ занять деньги и заплатить, или васъ принудятъ силою заплатить. Вы, конечно, не почтете дурнымъ, что я вамъ говорю правду.

— Дядя, сказалъ Томъ, неожиданно прерывая свои думы: — я не думаю, чтобъ тёт Моссъ слдовало заплатить деньги, еслибъ отецъ этого не желалъ?

Мастеръ Глегъ посл минутнаго удивленія, отвчалъ:

— Конечно, Томъ, но въ такомъ случа онъ уничтожилъ бы вексель. Намъ надо поискать его. Однако, почему вы думаете, что отецъ вашъ не желалъ получить этихъ денегъ?

— Потому-что, отвчалъ Томъ, красня, но стараясь говорить спокойно, несмотря на дтскій трепетъ:— я очень-хорошо помню, какъ однажды ночью, прежде, чмъ я еще поступилъ въ школу къ мистеру Стеллингу, отецъ разговаривалъ со мною, когда никого не было въ комнат… Томъ немного остановился, но скоро продолжалъ,— сначала онъ говорилъ о Магги, а наконецъ сказалъ эти слова, крпко врзавшіяся въ моей памяти: ‘Томъ, я всегда былъ добръ до сестры, хотя она и вышла замужъ противъ моей воли. Я далъ Моссу денегъ въ займы, но я никогда и не подумаю безпокоить его объ уплат, лучше я ихъ совсмъ потеряю. Мои дти такъ же не должны безпокоиться, что они отъ этого будутъ немного-бдне’. Теперь же, когда отецъ лежитъ больной и не можетъ говорить, мн бы не хотлось, чтобъ что-нибудь было сдлано противъ объявленной имъ воли.

— Въ такомъ случа, мой мальчикъ, сказалъ мистеръ Глегъ:— намъ нужно будетъ уничтожить вексель, чтобъ его не представили ко взысканію, если отецъ вашъ будетъ объявленъ банкротомъ. Добрыя качества мистера Глега влекли его исполнить желаніе Тома, но онъ не могъ совершенно отршиться отъ постоянной привычки осуждать такое сумасшествіе, по его мннію, какъ уничтоженіе закладныхъ или обезпеченій.

— Мистеръ Глегъ! строго замтила его супруга:— подумайте, что вы говорите. Вы уже слишкомъ-много вмшиваетесь въ чужія дла. Если вы скажете что-нибудь безразсудное, то пеняйте на себя, я тутъ ни въ чемъ не виновата.

— Признаюсь, я о такомъ странномъ дл и не слыхивалъ, сказалъ мистеръ Пулетъ, поспшно проглотивъ лепешку, чтобъ выразить свое изумленіе: — уничтожить вексель! Да я думаю, за это вы поплатитесь полиціи.

— Но если вексель стоитъ столько денегъ, замтила мистрисъ Тёливеръ: — то отчего намъ не заплатить имъ нашъ долгъ и спасти такимъ образомъ мои вещи? Оставимъ въ поко твоего дядю и тётку Моссъ, Томъ, если ты думаешь, что отецъ твой иначе разсердился бы, когда онъ выздороветъ.

Мистрисъ Тёливеръ никогда не изучала теоріи векселей и потому выражала объ этомъ предмет свои собственныя, оригинальныя мысли.

— Фи, фи! Вы, женщины, ничего не понимаете въ этихъ длахъ, сказалъ дядя Глегъ: — нтъ другаго способа спасти мистера и мистрисъ Моссъ, какъ уничтожить вексель.

— Такъ, янадюсь, вы мн въ этомъ, дядя, поможете! воскликнулъ Томъ съ жаромъ: — если мой отецъ никогда не выздороветъ, то мн было бы очень-горько подумать, что сдлано что-нибудь противъ его воли, особенно, когда я могъ помшать. Я увренъ, что онъ сказалъ мн объ этихъ деньгахъ именно для-того, чтобъ я исполнилъ его желаніе. Я долженъ слушаться воли отца, что касается его имущества.

Даже мистрисъ Глегъ не могла не одобрить словъ Тома: она чувствовала, что въ немъ кипла кровь Додсоновъ, хотя она была уврена, что еслибъ отецъ его былъ Додсонъ, то никогда не привелось бы потерять добровольно такую сумму денегъ. Магги едва-ли удержалась бы, чтобъ не кинуться Тому на шею, еслибъ тётка Моссъ не помшала ей. Мистрисъ Моссъ сама встала и, взявъ Тома за руку, проговорила почти задыхаясь:

— Если есть Богъ на небесахъ, то вы не будете отъ этого бдне. Впрочемъ, если отецъ вашъ нуждается въ этихъ деньгахъ, то, поврь, мы заплатимъ ихъ. Намъ все-равно, есть ли обезпеченіе или нтъ. Мы поступимъ съ другими такъ, какъ другіе съ нами поступили. Дти наши ничего не имютъ, но за-то отецъ и мать у нихъ честные люди.

— Но, сказалъ мистеръ Глегъ, обдумавъ слова Тома: — мы этимъ не нанесемъ никакого вреда кредиторамъ, если Тёливеръ и будетъ объявленъ несостоятельнымъ. Я только-что объ этомъ думалъ. Я бывалъ и самъ кредиторомъ и видалъ такъ ихъ надуваютъ. Если Тёливеръ ршился не брать денегъ отъ сестры прежде, чмъ начался процесъ, то это то же самое, что уничтожить вексель: значитъ, онъ ршился только быть побдне, вотъ и все. Да, много надо вещей обдумать, молодой человкъ, прибавилъ мистеръ Глегъ, взглянувъ на Тома:— когда дло идетъ о деньгахъ, а то, пожалуй, у одного отнимешь обдъ, чтобъ другому было чмъ позавтракать. Вы этого, врно, молодёжь, не понимаете?

— Нтъ я хорошо понимаю, ршительно сказалъ Томъ.— Я понимаю, что если я долженъ деньги одному человку, то не имю права давать ихъ другому, но если мой отецъ ршился подарить деньги тётк прежде чмъ онъ задолжалъ другимъ, то онъ былъ въ прав это сдлать.

— Отлично, молодой человкъ! Я никогда не думалъ, что вы будете такъ умны, чистосердечно сказалъ Глегъ.— Но, можетъ-быть, Тёливеръ уже и уничтожилъ вексель. Придемте посмотримъ, не найдемъ ли его въ шкатулк.

— Шкатулка у отца въ комнат. Пойдемте туда, тётя Грити, шепнула ей Магги.

ГЛАВА IV.

Потухающій лучъ.

Мистеръ Тёливеръ, не говоря уже о судорожныхъ обморокахъ, которые повторялись съ нимъ довольно-часто посл паденія съ лошади, находился постоянно въ какомъ-то апатическомъ состояніи и не замчалъ даже, когда входили къ нему въ комнату или уходили изъ нея. Въ это утро онъ лежалъ такъ спокойно съ закрытыми глазами, что Магги, глядя на него, шепнула своей тётк Моссъ, что, по всей вроятности, отецъ не обратитъ на нихъ вниманія.

Он осторожно вошли въ комнату, мистрисъ Моссъ услась въ изголовьи больнаго, Магги помстилась, попрежнему, на кровать, взяла отца-за руку: но онъ, казалось, этого не почувствовалъ.

За ними вошли, осторожно переступая, мистеръ Глегъ и Томъ и стали прибирать ключъ къ дубовой шкатулк изъ цлой связки ключей, которую Томъ взялъ съ отцовскаго бюро. Они отперли шкатулку, стоявшую въ ногахъ у постели больнаго и опустили крышку на желзную подставку безъ большаго шума…

— Тутъ жестяной ящикъ, шепнулъ мистеръ Глегъ:— онъ, вроятно, въ него положилъ росписки. Вынь его, Томъ, а я взгляну на эти документы: это документы, относящіеся, вроятно, къ дому и къ мельниц. Посмотри, что тамъ еще внизу, подъ ними.

Мистеръ Глегъ вынулъ вс бумаги и, по счастью, усплъ отодвинуться, когда желзная подпорка скользнула и тяжёлая дубовая крышка упала съ страшнымъ трескомъ, который раздался по всему дому.

Вроятно, въ этомъ треск было что-то особенно-потрясающее весь организмъ умиравшаго старика, ибо онъ мгновенно опомнился, и разбитые параличомъ члены его на-время ожили. Шкатулка эта принадлежала отцу его и дду, и открывалась только въ торжественныхъ случаяхъ. Самый обыкновенный звукъ, скрипъ двери, или стукъ затвореннаго окошка, если онъ тсно связанъ съ какими-нибудь воспоминаніями, звучитъ знакомымъ голосомъ, голосомъ, который будитъ и поражаетъ глубоко-затаенныя фибры нашего сердца. Въ ту минуту, когда вс взоры обратились на него, онъ уже сидлъ и пристально глядлъ на шкатулку, на бумаги, которыя мистеръ Глегъ держалъ въ рукахъ, и на Тома, державшаго жестяной ящикъ. Взоръ его былъ чистъ и ясенъ и выражалъ совершенное сознаніе.

— Что вы хотите длать съ этими документами? проговорилъ онъ, рзкимъ вопросительнымъ тономъ, обычнымъ ему въ минуты раздражительности.— Подойди сюда, Томъ. Чего теб нужно въ моей шкатулк?

Томъ повиновался, несмотря на свой испугъ: это было въ первый разъ, что отецъ его узналъ. Но вмсто того, чтобъ продолжать, отецъ его смотрлъ съ возроставишмъ подозрніемъ на мистрера Глега и на документы.

— Что случилось? сказалъ онъ, отрывисто.— Кто васъ просилъ распоряжаться моими бумагами? Разв Уокимъ все уже забираетъ?… Что жъ вы мн не говорите, что вы тутъ длаете? прибавилъ онъ нетерпливо.

Мистеръ Глегъ подвинулся къ постели, собираясь отвчать.

— Нтъ, нтъ, другъ Тёливеръ, отвчалъ мистеръ Глегъ ласковымъ голосомъ: — никто еще и не думаетъ ничего забирать. Мы только пришли посмотрть, что находится въ шкатулк. Вы были больны немножко — вы сами это знаете, а мы должны были присмотрть за порядкомъ. Но надо надяться, вы скоро поправитесь и будете сами въ-состояніи заняться длами.

Мистеръ Тёливеръ въ размышленіи смотрлъ на Тома, на мистера Глега и на Магги, потомъ вдругъ, будто догадавшись, что кто-то сидитъ у него въ изголовьи, быстро повернулъ голову и увидлъ сестру.

— Э, Гритти! сказалъ онъ полугрустнымъ, полуласковымъ голосомъ.— Какъ это ты здсь? Какъ ты могла дтей оставить однихъ?

— О, братецъ! неосторожно вскричала добрая мистрисъ Моссъ.— Какъ я рада теперь, что пришла на тебя посмотрть. Я думала, что ты насъ никогда больше не узнаешь?

— Что! разв со мной былъ ударъ? спросилъ мистеръ Тёливеръ, съ безпокойствомъ смотря на мистера Глега.

— Вы упали съ лошади… маленькое потрясеніе — вотъ и все, я думаю, сказалъ мистеръ Глегъ: — но, вы скоро оправитесь, надо надяться.

Мистеръ Тёливеръ опустилъ глаза и помолчалъ нсколько минутъ. Голова его снова начала кружиться, мысли мшаться. Онъ посмотрлъ на Магги и произнесъ гораздо-слабйшимъ уже голосомъ:

— Такъ письмо у тебя, дочь моя?

— Да батюшка, отвчала она, цалуя его отъ всей души.

Ей казалась, что отецъ, столь близкій къ смерти, былъ снова ей возвращенъ, и она старалась выразить всю любовь свою въ этомъ нжномъ поцалу.

— Гд твоя мать? спросилъ онъ съ озабоченнымъ видомъ, оставаясь безсознательно-равнодушнымъ къ ласкамъ дочери.

— Она внизу съ моими тётками, батюшка. Позвать ее?

— Да, да, бдная Бесси! и его глаза поднялись на Тома, когда Магги вышла изъ комнаты.

— Он об у тебя на рукахъ останутся, если я умру — помни это, Томъ.— Теб трудно, трудно будетъ, очень-трудно, но ты долженъ постараться и всмъ заплатить. И помни: у меня въ дл пятьдесять фунтовъ Луки, онъ мн ихъ далъ, какъ-то безъ росписки, у него нтъ никакого доказательства на нихъ. Ты долженъ первому ему заплатить.

Дядя Глегъ невольно кивнулъ головой и сталъ еще внимательне прислушиваться, но Томъ отвчалъ твердымъ голосомъ:

— Хорошо, батюшка. А нтъ ли у васъ векселя дяди Мосса на триста фунтовъ? Мы за этимъ-то и приходили. Что вы желаете, чтобъ по немъ было сдлано, батюшка?

— А! я очень-радъ, что ты вспомнилъ о немъ, мой милый, сказалъ мистеръ Тёливеръ:— я никогда много не считалъ на эти деньги, ради бдной вашей тётушки. Ты не думай о нихъ, если они не въ-состояніи заплатить, Богъ съ ними! Росписка тамъ, въ ящик! А до тебя, Гритти, я всегда былъ добръ, сказалъ мистрисъ Тёливеръ, обращаясь къ сестр:— ты меня только однимъ огорчила, сестра, что вышла за этого Мосса.

Въ эту минуту возвратилась Магги въ сопровожденіи матери, которая была весьма-встревожена перемной, происшедшей въ ея муж.

— Ну, Бесси, сказалъ онъ, когда она его поцаловала:— ты должна мн простить, что я тебя довелъ до такого положенія, ты этого никогда не ожидала. Но это не моя вина, это вина закона, прибавилъ онъ злобно,— Это вина мошенниковъ! Томъ, слушай меня: если придетъ случай, отомсти Уокиму за меня. Если ты этого не сдлаешь — ты негодный сынъ. Ты бы могъ пришибить его, какъ собаку, но тогда законъ на его сторон, впрочемъ, законъ только и писанъ про мошенниковъ!…

Мистеръ Тёливеръ начиналъ горячиться и лицо его сильно разгорлось. Мистеръ Глегъ хотлъ сказать что-то успокоительное, но былъ прерванъ опять мистеромъ Тёливеромъ, который продолжалъ говорить съ женой:

— Они опишутъ все, чтобъ заплатить долги, Бесси, говорилъ онъ:— но все-таки оставятъ теб мёбель, ну, и сестры твои что-нибудь для тебя сдлаютъ… ну, и Томъ подростаетъ… хотя я не знаю, что изъ него будетъ… Я длалъ что могъ… я даль ему воспитаніе… ну, а двочка выйдетъ замужъ… грустная исторія…

Силы, возбужденныя мгновеннымъ, сильнымъ ощущеніемъ, замтно начинали ослабвать, и бдный старикъ съ послдними словами опустился и снова впалъ въ безчувственное состояніе. Хотя это было только повтореніе прежнихъ припадковъ, однако вс присутствовавшіе были сильно поражены столь быстрымъ переходомъ отъ жизни къ-состоянію безчувственному, тмъ боле, что во всхъ словахъ страдальца видно было, что онъ предвидлъ смерть и предчувствовалъ ее. Но бдному Тёливеру не суждено было разомъ покончить свое существованіе, однимъ скачкомъ перейти въ другую жизнь: онъ долженъ былъ исчезать понемногу, какъ тнь при появленіи мрака.

Послали за мистеромъ Тёрнбулемъ. Когда онъ узналъ о случившемся, то объявилъ, что это мгновенно-совершившееся выздоровленіе было надежнымъ признакомъ, что поврежденіе не было общее и не могло, слдовательно, мшать совершенному выздоровленію. Между отрывистыми воспоминаніями прошедшаго, разбитый параличомъ бднякъ позабылъ совершенно о закладной, лучъ памяти озарилъ только боле-выдавшіяся обстоятельства, и онъ снова впалъ къ безсознательное положеніе, не узнавъ половины своего несчастья.

Томъ помнилъ только дв вещи, что вексель его дяди Мосса долженъ быть уничтоженъ, и Лук деньги выплачены, если не инымъ образомъ, то его и маггиными деньгами, лежавшими въ сохранномъ банк. Были вещи, какъ вы видите, къ которымъ Томъ имлъ гораздо-боле способностей, нежели къ прелестямъ классическихъ конструкцій, или къ различнымъ математическимъ выводамъ.

ГЛАВА V.

Томъ старается вскрыть устрицу.

На другой день въ десять часовъ Томъ отправился въ С-тъ Оггсъ, чтобъ повидаться съ дядей своимъ Диномъ, который, по словамъ тётки, долженъ былъ быть уже съ вечера дома. Онъ намревался просить у него совта на счетъ длъ отца, и какой-нибудь работы для себя самого. Дядя Динъ велъ большія дла, и свтлый умъ его не походилъ на мелочной разсчетъ дяди Глега. Онъ велъ дла на широкую ногу, и это вполн согласовалось съ идеями и самолюбіемъ Тома.

Туманное, сырое, холодное утро грозило дождемъ на весь день. Въ такую погоду и счастливые ищутъ развлеченія въ надеждахъ на будущее. А Томъ былъ очень-несчастливъ: онъ чувствовалъ униженіе, предвидлъ тяжелые труды въ будущемъ, со всею щекотливостью гордой натуры. Несмотря на уваженіе и любовь, которую онъ питалъ къ отцу, онъ въ тайн негодовалъ на него, и несчастье, постигшее семейство, казалось ему, слдствіемъ неправаго дла. Разсматривая дло законнымъ образомъ, отецъ его былъ кругомъ виноватъ, и дяди и тётки его были совсмъ въ прав это говоритъ.

Въ этомъ случа ясно обрисовывался характеръ брата и сестры. Томъ понималъ, что тётки его могли бы принять боле живое участіе въ несчасть его матери, но онъ не раздлялъ злобнаго негодованія, которымъ Магги платила за ихъ равнодушіе. Томъ никогда не ожидалъ отъ другихъ того, чего онъ не имлъ полнаго права требовать.

Съ какой стати отдавать деньги такимъ людямъ, которые не умли сберечь свои собственныя? Томъ видлъ нкоторую справедливость въ этой строгости, тмъ боле, что онъ былъ твердъ въ своихъ убжденіяхъ и былъ увренъ, что никогда не заслужитъ подобныхъ упрековъ. Ему было тяжело видть себя въ такомъ дурномъ положеніи по неосторожности отца, но онъ не жаловался, не ропталъ и не обвинялъ людей въ томъ, что ему выпалъ жребій трудне нежели другому. Онъ ничего не просилъ, кром работы и приличной за нея платы. Сырой декабрскій туманъ обхватывалъ со всхъ сторонъ бднаго Тома, съ его надеждами на будущее, и казался одной малой частью его домашнихъ непріятностей. Въ шестнадцать лтъ, при самомъ практическомъ направленіи ума, не ускользнешь отъ обольстительной иллюзіи тщеславія, и Томъ, рисуя свою будущность, основывался только на своей смлости и увренности въ самомъ себ. Онъ слышалъ, что мистрисъ Глегъ и мистрисъ Динъ были во время оно очень-бдны. Онъ не хотлъ копить понемногу деньги и нажить маленькое состояніе, какъ дядя, его Глегъ, но желалъ слдовать примру дяди Дина: получить мсто въ какомъ-нибудь большомъ торговомъ дом и живо выйти въ люди. Онъ почти не видался съ дядей Диномъ въ послдніе три года: оба семейства шли различными дорогами, но по этой самой причин Томъ боле на него надялся. Дядя Глегъ, по его мннію, былъ неспособенъ на большія и смлыя предпріятія, но что касалось дяди Дина, то онъ былъ высокаго мннія о его умственныхъ способностяхъ и средствахъ, который он имлъ всегда подъ-рукой. Томъ давно слышалъ отъ отца, какъ его дядя Динъ сдлался необходимымъ человкомъ у Геста и комп., и какъ компанія съ радостью предложила ему долю въ своемъ дл: вотъ на что мтилъ Томъ, вотъ на что онъ ршился. Мысль о бдности и униженіи не давала ему покоя, онъ не могъ ея переносить. Онъ хотлъ работать для матери и сестры и заставить всякаго удивляться его твердому характеру. Въ воображеніи своемъ подстрекаемый необходимостью и ненасытнымъ желаніемъ, онъ не считалъ годы, а годы составлены изъ длинныхъ и скучныхъ дней, часовъ и минутъ.

Размышляя такимъ образомъ, онъ перешелъ каменный мостъ черезъ Флоссъ и входилъ уже въ С-тъ Оггсъ. ‘Современемъ (думалъ онъ) я куплю отцовскую мельницу, и когда разбогатю, опять поселюсь здсь, передлаю и обновлю домъ и заживу въ немъ гораздо-лучше, нежели на какомъ-нибудь новомъ мст, буду держать собакъ, лошадей сколько вздумается…’

Онъ шелъ вдоль улицы твердымъ и скорымъ шагомъ, какъ вдругъ мечтанія его были прерваны встртившимся и незамченнымъ имъ человкомъ, который грубымъ и фамильярнымъ голосомъ спросилъ у него:

— Ну, что, братецъ Томъ, какъ здоровье твоего отца сегодня утромъ?

Это былъ огскій мщанинъ, одинъ изъ постоянныхъ покупателей его отца.

Томъ въ ту минуту былъ не въ дух разговаривать, однакожъ онъ отвчалъ учтиво:

— Онъ все еще очень-нездоровъ, благодарю васъ.

— Да, грустный случай для тебя, молодой человкъ, не правда ли? дло-то ршено противъ него, сказалъ мщанинъ, желая сказать, что-нибудь ласковое и утшительное.

Томъ покраснлъ и пошелъ дальше. Ему казался ударомъ кулака всякій, даже самый учтивый и деликатный намёкъ на его положеніе.

— Это Тёливера сынъ, сказалъ мщанинъ стоявшему у сосдней двери лавочнику, указывая на Тома.

— А! сказалъ лавочникъ:— я, кажется, узналъ бы его по его чертамъ. Он весь въ мать: она была Додсонъ. Онъ собой молодецъ. Чему онъ учился?

— О, ворочать носъ отъ покупателей своего отца, и франтить, ничему другому, я полагаю.

Томъ очнулся отъ своихъ воздушныхъ замковъ въ будущемъ и быстро перешелъ къ грустной и унизительной дйствительности настоящаго, онъ прибавилъ шагу по направленію конторы Гестъ и К, гд онъ надялся увидть дядю Дина. Но этотъ день мистеръ Динъ проводилъ всегда въ банк, и прикащикъ сказалъ ему съ нкоторымъ презрніемъ къ его незнанію: ‘Мистера Дина нельзя видть въ Рикеръ-Стрит по вторникамъ поутру’.

Въ банк Томъ, какъ только о немъ доложили, былъ введенъ въ комнату, гд дядя его занимался. Мистеръ Динъ поврялъ счеты, но когда Томъ вошелъ, онъ взглянулъ на него и, протягивая ему руку, сказалъ:

— Ну, что, Томъ, что, дома нтъ ничего новаго, я надюсь? Каковъ отецъ?

— Все такъ же, благодарю васъ, дядюшка, отвчалъ Томъ, смшавшись немного.— Но я бы желалъ съ вами поговорить, когда вамъ будетъ свободно.

— Садись, садись, сказалъ! мистеръ Динъ, углубляясь въ свои счеты, отъ которыхъ, вмст съ помогавшимъ ему конторщикомъ, онъ не свелъ глазъ на добрые полчаса, такъ-что бдный Томъ уже начиналъ думать, что ему придется просидть такимъ образомъ до закрытія банка. Казалось, шансовъ было весьма-мало, чтобъ эти прилежные дловые люди окончили свою тихую монотонную работу. ‘Не дастъ ли ему дядя мсто въ банк? Это бы была весьма-скучная и прозаическая работа, думалъ онъ, вкъ свой писать подъ мрные удары часоваго маятника’. Онъ бы предпочелъ другой способъ обогащенія. Наконецъ произошла перемна въ работ его дяди: онъ взялъ перо и написалъ что-то, расчеркнувшись подъ конецъ.

— Вы теперь отправитесь въ Тори, мистеръ Спенсъ, не угодно ли вамъ? сказалъ мистеръ Динъ, и удары маятника вдругъ показались Тому мене слышны и ясны.

— Ну, Томъ, сказалъ мистеръ Динъ, когда они остались одни, повертываясь немного въ кресл и вынимая табатерку: — что теб нужно, мой другъ? что теб нужно?

Мистеръ Динъ, который слышалъ уже отъ жены о томъ, что случилось наканун, подумалъ, что Томъ пришелъ просить у него помощи, чтобъ отклонить распродажу.

— Надюсь, вы извините, что я васъ безпокою, дядюшка, сказалъ Томъ, красня, говоря тономъ, хотя немного-дрожащимъ, однако съ нкоторою гордою независимостью.— Но я думалъ, что вы лучше всхъ можете мн посовтовать что предпринять.

— А? сказалъ мистеръ Динъ, выдерживая щепотку табаку и глядя на Тома съ возраставшимъ вниманіемъ:— послушаемъ.

— Я бы желалъ имть мсто, дядюшка, чтобъ выработывать деньги, сказалъ Томъ, который шелъ прямо къ длу и никогда не избиралъ окольныхъ путей.

— Мсто? повторилъ мистеръ Динъ и поднесъ щепотку табаку съ одинаковой врностью къ обимъ ноздрямъ. Томя, подумалъ, что нюхать табакъ самая — раздражительная привычка.

— Что жь, посмотримъ. Сколько теб лтъ? сказалъ мистеръ Динъ, опускаясь на спинку кресла.

— Шестьнадцать… то-есть мн семнадцатый идетъ, сказалъ Томъ, надясь, что дядя замтитъ его бороду.

— Постой!… твой отецъ, если я не ошибаюсь, хотлъ изъ тебя сдлать инженера, я думаю?

— Да, но я думаю, тамъ я нескоро выработаю денегъ — какъ вы думаете?

— Это правда, но въ шестьнадцать лтъ нигд много денегъ не заработаешь, мой другъ. Впрочемъ, ты довольно-долго былъ въ школ: я полагаю ты довольно знаешь счетную часть — а? Умешь ты книги вести?

— Нтъ, отвчалъ Томъ, слегка запинаясь.— Я не имлъ никакой практики. Но мистеръ Стелингъ говоритъ, что у меня почеркъ недуренъ. Вотъ мое писанье, прибавилъ Томъ, положивъ на столъ копію съ листа, который онъ составилъ наканун.

— А! это хорошо, очень-недурно. Но, видишь ли, съ красивйшимъ почеркомъ въ мір ты не достанешь лучшаго мста, какъ простаго переписчика, если ты ничего не смыслишь, какъ вести книги или поврять счеты. А мста переписчиковъ — мста дешевыя, немного приносятъ. Но, однако, чему же ты учился въ школ?

Мистеръ Динъ никогда не занимался различными методами воспитанія и не имлъ, потому, врнаго понятія о томъ, что преподается въ дорогихъ школахъ.

— Мы учились полатин, отвчалъ Томъ, останавливаясь на каждомъ слов, какъ-будто перебирая учебныя книги на школьномъ пюпитр въ помощь памяти:— много учились латини, а послдній годъ я писалъ сочиненія: одну недлю полатини, а другую поанглійски, и греческую и римскую исторію, и Эвклида, и алгебру я началъ, но я ее потомъ не продолжалъ, и потомъ мы имли одинъ день въ недлю ариметику, потомъ я бралъ уроки рисованія, а тамъ были еще другія книги, которыя мы или читали или учили изъ нихъ англійскія стихотворенія наизустъ, и Горэ-Поулинэ (Horae, Paulinae), и Блера реторики послднюю половину.

Мистеръ Динъ хлопнулъ по своей табатерк и скривилъ ротъ: онъ находился въ такомъ положеніи, въ какомъ находятся иногда люди, весьма-достойные, прочитавъ новый тарифъ и найдя въ немъ множество товаровъ привозимыхъ, о которыхъ они понятія не имли. Но вмст съ тмъ, какъ осторожный и дловой человкъ, онъ и не думалъ рзко отозваться о сыромъ произведеніи, которое имъ было не испробовано. Впрочемъ, онъ былъ почти убждёнъ, что еслибъ изъ этого можно было извлечь какую-либо пользу, то врядъ ли бы такой изворотливый и сметливый человкъ, какъ онъ, упустилъ это изъ виду. Объ латинскомъ язык онъ имлъ свое мнніе и думалъ, что, въ случа новой войны, такъ-какъ люди уже перестали носить пудру, недурно было бы наложить и на латинь пошлину, какъ излишнюю роскошь высшаго сословія, неприносящую никакой выгоды, ни пользы.

Чувства же, которыя онъ питалъ къ Horae Paulinae, были гораздо-мене неутральны. Вообще, весь этотъ перечень познаній далъ ему какое-то отвращеніе къ бдному Тому.

— Ну, сказалъ, онъ, наконецъ, довольно-саркастическимъ голосомъ: ты употребилъ три года на изученіе всхъ этихъ премудростей: ты — должно-быть, силенъ въ нихъ. Отчего бы теб не избрать такую должность, въ которой ты могъ бы ихъ примнить къ длу?

Томъ покраснлъ и разразился новымъ краснорчіемъ.

— Нтъ, дяденька, я нисколько не желаю такого рода занятій. Я не терплю латинь и вс эти вещи. Я право не знаю, на что он мн могутъ быть полезны, разв пойти въ какую-нибудь школу учителемъ. Впрочемъ, я бы лучше согласился быть носильщикомъ, нежели учителемъ въ школ. Я не хочу идти по этой дорог. Я бы желалъ достать мсто въ какой-нибудь компаніи, гд бы я могъ подвигаться впередъ — дльную должность, гд бы я могъ заниматься дломъ, получать за это хорошую плату и тмъ поддерживать мать и сестру.

— А, молодой человкъ! отвчалъ мистеръ Динъ съ тою поспшностью ограничить надежды молодости, которую положительные и счастливые люди лтъ пятидесяти считаютъ своею обязанностью: — скоро сказка сказывается, а дло не такъ скоро длается.

— Да разв вы не такимъ же самымъ образомъ вышли въ люди, дядюшка? сказалъ Томъ, раздраженный тмъ, что мистеръ Динъ не хотлъ понять его взгляда на вещи.— Я хочу сказать, разв вы поднялись мало-по-малу съ одного мста на другое, по милости вашихъ способностей и хорошаго поведенія?

— Э-хе, сударь! сказалъ мистеръ Динъ, подымаясь немного на кресл и съ готовностью обращаясь къ прошедшему, къ своей собственной карьер:— Да, но я теб скажу, какъ я себ сдлалъ дорогу. Если ссть на палочку верхомъ да ждать, что она превратится въ лошадь, подому-что долго на ней сидишь, такъ недалеко, братъ, удешь. Я ухо держалъ востро, сударь, и немного заботился о томъ, подъ-силу ли мн работа, я выгоду своихъ начальниковъ сдлалъ своею собственною. Вглянувшись поближе въ то, что длалось на мельниц, я скоро нашелъ, что тамъ истрачивалось въ годъ лишнихъ пятьсотъ фунтъ, которые можно было очень-легко сократить. Да, сударь, мн пришлось начать учиться съ задовъ, какъ какому-нибудь нищему мальчишк, но я скоро увидлъ, что, не зная вести счеты, далеко не уйдешь, и я сталъ учиться бухгалтеріи въ часы свободные отъ работы. Взгляни сюда:

Мистеръ Динъ раскрылъ счетную книгу и указалъ на одну страницу.

— Хорошій почеркъ, и я могу ршать самыя сложныя задачи въ голов, и все это я пріобрлъ своими стараніями на свои трудовыя деньги, нердко лишая себя обда или ужина. Я изучалъ все, до чего ни касались наши дла, я отвсюду черпалъ свднія, все взвшивалъ и обдумывалъ. Что жь, я не механикъ, я никогда и не думалъ быть механикомъ, но я придумалъ одну или дв вещи, которыя и механикамъ не приходили въ голову, и он принесли намъ хорошую прибыль. Не было ни одного товара, сгружаемаго или нагружаемаго на нашемъ буян, котораго бы качества не были мн знакомы. Если я получалъ мста, сэръ, такъ это потому, что я умлъ быть полезнымъ. Чтобы проскользнуть въ кольцо, надобно свернуться въ мячъ — вотъ въ чмъ дло.

Мистеръ Динъ снова щелкнулъ табакеркой. Онъ совершенно увлекся своимъ разсказомъ, и забылъ, какое отношеніе разсказъ этотъ имлъ къ слушателю.

— Вотъ именно, сказалъ Томъ:— то, что я желалъ бы длать. Разв я, дядюшка, не въ-состояніи пойти по вашимъ слдамъ?

— По моимъ слдамъ? сказалъ мистеръ Динъ, окинувъ взглядомъ Тома:— вотъ поди тутъ! говори съ этакимъ молодцомъ! Вдь, это зависитъ отъ того, каковъ ты самъ и какое ты получилъ направленіе. Но вотъ что я теб скажу. Твой бдный отецъ сдлалъ огромную ошибку, давъ теб хорошее образованіе. Это было не мое дло, и я не вмшивался, но теперь вышло, какъ я предвидлъ. Ты получилъ образованіе, которое годно такому только человку, каковъ, напримръ, нашъ мистеръ Стивенъ Гестъ, который вкъ свой не будетъ знать другаго дла, какъ разв подписывать векселя, ему, пожалуй, все-равно, чмъ набить голову, хоть бы даже латинью.

— Но, дядюшка, убдительно замтилъ Томъ:— я не вижу, почему латинь помшаетъ мн заняться другимъ дломъ. Я скоро ее и совсмъ забуду, она меня ни мало не занимаетъ. Я долженъ былъ приготовлять уроки въ школ, но я всегда былъ того мннія, что они мн не пригодятся въ жизни — я и не обращалъ на нихъ вниманія.

— Ге-ге! это все очень-хорошо, сказалъ мистеръ Динъ:— однако оно ни мало не измняетъ того, что я хотлъ сказать. Ты дйствительно скоро можешь забыть твою латинь и другую чепуху, только тогда ты останешься ни при чемъ. Къ-тому же, эти занятія сдлали изъ тебя блоручку и отъучили тебя отъ грубой работы. И что жь ты знаешь? Начиная съ самаго простаго, ты ничего не смыслишь въ бухгалтеріи, и любой лавочникъ, я думаю, считаетъ лучше тебя. Теб придется начать съ самой нижней ступеньки, если ты хочешь подняться въ жизни. Какой будетъ толкъ забывать то, чему тебя выучили, если ты не выучишься чему-нибудь новому?

Томъ закусилъ губу, онъ чувствовалъ, что слезы готовы были брызнуть изъ глазъ, но онъ скоре согласился умереть на мст, чмъ обнаружить свою слабость.

— Ты хочешь, чтобъ я теб помогъ найти занятіе, продолжалъ мистеръ Динъ:— что жь, я не вижу въ этомъ ничего дурнаго. Я радъ теб помочь. Только вы, молодёжь, думаете ныньче съ самаго начала зажить хорошо, да мало работать, вы и не знаете, что надобно долго побгать пшкомъ, прежде чмъ добиться возможности здить верхомъ. Ты никогда не долженъ забывать своего положенія. Что ты? шестнадцатилтній молодецъ безъ всякихъ свдній и ни къ чему непріученый. Много найдется вашего брата: васъ, что камешковъ на морскомъ берегу, ни на что негодныхъ. Правда, тебя можно бы отдать куда-нибудь въ ученье — къ химику какому-нибудь или москательщику: тамъ и латинь твоя, можетъ-быть, пригодилась бы…

Томъ хотлъ что-то сказать, но мистеръ Динъ махнулъ рукою и продолжалъ:

— Постой, постой! дай мн договорить. Ты не хочешь идти въ ученье: я знаю… я знаю, вамъ какъ бы, этакъ, поскорй… ты также не захочешь и стоять за прилавкомъ. Но, послушай, если ты попадешь писцомъ куда-нибудь на контору, теб придется корпть тамъ цлый Божій день надъ чернилами и бумагой, тамъ многаго не пріобртешь и, поврь, ни на волосъ, не станешь умне. Свтъ не состоитъ изъ бумаги, пера и чернилъ, а если ты хочешь сдлать себ дорогу въ свт, ты долженъ прежде знать, изъ чего онъ состоитъ. Самое лучше мсто для тебя было бы гд-нибудь на буян или при какомъ-нибудь складочномъ магазин: тамъ бы ты познакомился съ настоящимъ дломъ, но только теб бы пришлось тамъ терпть подъ-часъ и холодъ и мокроту, теб бы пришлось толкаться со всякимъ народомъ, а ты, кажется, слишкомъ-изнженный джентльменъ, чтобъ согласиться на это.

Мистеръ Динъ остановился и пристально взглянулъ на Тома, который не безъ краткой внутренней борьбы отвчалъ:

— Я согласенъ на все, что можетъ мн быть полезно впослдствіи, сэръ, и въ этомъ случа я готовъ сносить всякія неудобства и непріятности.

— Вотъ молодецъ! если только ты будешь въ-состояніи это исполнить. Но только помни, что дло не въ томъ, чтобъ ухватиться за веревку: надобно продолжать ее тянуть. Въ томъ и ошибка всхъ молокососовъ: вы думаете, что то мсто и хорошо, гд можно ходить къ чистомъ плать и казаться джентльменомъ. Нтъ, не такъ я начиналъ. Когда мн было шестнадцать лтъ, моя куртка отзывалась смолою и я не стыдился возиться съ сырами. Потому-то я и могу теперь носить тонкое сукно и сидть за однимъ столомъ съ глазами первыхъ фирмъ въ Сент-Оггс.

Дядя Динъ щелкнулъ табакеркой и потянулся.

— Не имете ли вы, дядюшка, въ виду какого-нибудь мста, на которое я былъ бы годенъ? Я бы желалъ тотчасъ же приняться за дло, нсколько дрожащимъ голосомъ сказалъ Томъ.

— Постой, постой! намъ ненадобно спшить. Ты не долженъ забывать, что если я тебя помщу на мсто, которое ты еще слишкомъ-молодъ занимать потому только, что ты мой племянникъ, то вся отвтственность будетъ лежать на мн. А другой причины, какъ та, что ты мой племянникъ, я не вижу, потому-что еще остается увидть, годенъ ли ты на что-нибудь.

— Я надюсь, дядюшка, что никогда не осрамлю васъ, сказалъ Томъ, оскорбленный, какъ и всякій мальчикъ, когда ему намекаютъ, что нтъ основанія полагаться на него.— Я слишкомъ дорожу своею собственною доброй славою.

— И хорошо длаешь, Томъ, такъ всегда должно поступать, и я никогда не откажу въ помощи человку, который такъ стоитъ за себя. Здсь есть одинъ молодой человкъ двадцати-двухъ лтъ, за которымъ я теперь постоянно слжу. Я готовъ все на свт сдлать для него: въ немъ есть толкъ — первостатейный счетчикъ, духомъ разсчитаетъ вамъ кубическое содержаніе чего бы тамъ ни было, и на-дняхъ еще открылъ мн новый рынокъ для сбыта шведской коры, онъ необыкновенно-свдущъ въ мануфактурахъ, этотъ молодой человкъ.

— Я бы всего лучше принялся изучать бухгалтерію — не такъ ли, дядюшка? сказалъ Томъ, желая выразить свою готовность приняться за дло.

— Да, да, она не можетъ не пригодиться. Но… Ахъ, Спенсеръ, вы уже возвратились. Ну, Томъ, мн кажется, теперь намъ нечего боле говорить, а мн надобно опять заняться. Прощай, кланяйся матушк.

Томъ не имлъ духу спросить еще что-нибудь у дяди, особенно въ присутствіи Спенсера. Итакъ онъ снова очутился на сыромъ и холодномъ воздух. Ему еще надобно было зайти къ дяд Глегу насчетъ денегъ, лежавшихъ въ банк, и покуда онъ усплъ все сдлать, туманъ такъ сгустился, что за нсколько шаговъ ничего не было видно. Онъ шелъ погруженный въ свои мысли по береговой улиц, и чуть не наткнулся на какую-то вывску, торчавшую передъ одной лавкой, взглянувъ на нее, Томъ прочелъ: ‘Дорнкотская Мельница’ — это былъ листъ предметовъ, назначенныхъ для распродажи на слдующей недл, этого было достаточно, чтобъ побудить его поскоре удалиться изъ города.

Возвращаясь домой, бдный Томъ уже не мечталъ о далекомъ будущемъ, онъ чувствовалъ только, что настоящее было очень-дурно. Ему казалось очень-оскорбителнымъ недовріе къ нему дяди. Самъ же Томъ былъ увренъ въ себ, какъ въ дневномъ свт. Поводимому, онъ, Томъ Тёливеръ, долженъ играть въ свт самую незначительную роль, и теперь въ первый разъ въ жизни онъ увидлъ, что дйствительно мало знаетъ и на малое способенъ. Кто этотъ достойный зависти молодой человкъ, умющій духомъ исчислить кубическое содержаніе вещей и дающій совты насчетъ шведской коры? и что это за шведская кора? Томъ привыкъ довольствоваться своими знаніями, но теперь ему стало досадно, что кто-нибудь знаетъ боле его. Вроятно, есть бездна вещей въ связи съ этой шведской корой, и еслибъ онъ зналъ ихъ только, то, безъ-сомннія, подвинулся бы впередъ.

Часа два назадъ, когда онъ шелъ въ Сент-Оггсъ, далекое будущее казалось Тому чмъ-то въ род привлекательнаго песчанаго прибрежья, до котораго можно достигнуть, пройдя чрезъ гряду гладенькихъ, кругленькихъ камешковъ, прибитыхъ морскою волною. Тогда онъ стоялъ еще на зеленомъ лугу, теперь же острые камни рзали ему ноги, узкая гряда раскинулась въ ширину на огромное пространство, а песчаное прибрежье виднлось вдали узкою полосою.

— Что жь дядюшка Динъ сказалъ теб? сказала Магги взявъ подъ-руку Тома, грвшагося въ кухн у очага.— Общалъ онъ теб мсто?

— Нтъ, онъ ничего не общалъ. Онъ, кажется, думаетъ, что я не могу получить очень-хорошаго мста: Я слишкомъ-молодъ.

— Но онъ говорилъ съ тобой ласково?

— Ласково? Гм! Что жь въ этомъ толку? Я, право, не побезпокоился бы объ этомъ, лишь бы только достать мсто. Но, право, тоска беретъ. Я все это время провелъ въ школ, училъ латинь и прочее безъ всякой пользы. А теперь дядя говоритъ, что я долженъ заняться бухгалтеріей, и выучиться бойко считать. Онъ, кажется, полагаетъ, что я ни на что неспособенъ.

Горькая улыбка появилась у него на устахъ.

— Ахъ, какая жалость, что у насъ нтъ Домини-Самсона! сказала Магги, которая не могла удержаться отъ шутки, несмотря на грустное свое положеніе:— онъ бы выучилъ меня вести книги съ двойнымъ приходомъ и по итальянской метод, какъ онъ выучилъ Люси Бертрамъ {Домини Самсонъ и Люси Бертрамъ дйствующія лица Гай-Манеринга, романа Вальтера-Скотта.}, а я бы тогда могла передать теб.

— Ты бы меня выучила! Да, какъ бы не такъ. Ужь ты всегда что-нибудь такое скажешь, сказалъ Томъ.

— Милый Томъ! вдь я только шутила, сказала Магги, кладя голову ему на плечо.

— Все-равно, Магги, сказалъ онъ, придавая своему лицу то выраженіе, которое онъ обыкновенно принималъ, когда желалъ казаться строгимъ.— Ты всюду вмшиваешься и хочешь быть выше меня и выше всхъ. Я уже не разъ хотлъ теб это замтить. Теб вовсе не шло такъ говорить съ дядями и тётками, предоставь ужь мн попеченіе о матушк и о теб и не суйся сама впередъ. Ты думаешь, что ты все знаешь лучше всхъ, а выходитъ, что всегда ошибаешься. Поврь, я могу судить получше тебя.

Бдный Томъ! онъ самъ еще недавно долженъ былъ выслушивать длинное наставленіе, почувствовать свою слабость. Его самонадянная природа требовала излить на какой-нибудь посторонній предметъ накипвшую въ немъ желчь, и теперь представлялся удобный случай показать свое превосходство. Яркій румянецъ выступилъ на лиц Магги, губы ея дрожали отъ внутренней борьбы гнва и любви, и еще какого-то неяснаго чувства уваженія и удивленія къ Тому. Она не тотчасъ отвчала, очень-сердитыя слова вертлись у нея на губахъ, но она удержалась и наконецъ сказала:

— Ты, кажется, думаешь Томъ, что я очень высокомрна, что я много о себ думаю, когда это мн и въ голову не приходитъ. Я и не думаю ставить себя выше тебя. Я знаю, что ты велъ себя гораздо-лучше вчера. Но только ты всегда такъ грубо со мною обходишься.

При этихъ послднихъ словахъ ея негодованіе снова начало возрастать.

— Нтъ, я вовсе не грубъ, строго и ршительно сказалъ Томъ.— Я всегда ласковъ съ тобою, и всегда буду ласковъ и буду беречь тебя. Только ты должна слушаться меня.

Въ эту минуту вошла ихъ мать, и Магги бросилась вонъ изъ комнаты наверхъ, чтобъ скрыть слезы, которыя готовы были хлынуть у нея изъ глазъ. То были горькія слезы. Вс на свт, казалось, были такъ грубы и неласковы въ обращеніи съ нею. Не было ни любви, ни снисходительности. Въ книжкахъ она привыкла читать о людяхъ, которые были нжны и пріятны въ обращеніи, о людяхъ, которые считали удовольствіемъ длать пріятное другимъ и которые не осуждали тхъ, кого любили, желая тмъ именно выразить свою любовь. Но Магги чувствовала, что вн кипящаго міра, въ жизни дйствительной, не было такого счастья. Ей казалось, что люди обходятся всего-лучше съ тми, кого они не любятъ и съ кмъ не имютъ дла. А если въ жизни нтъ любви, что жь въ ней оставалось для Магги? Только бдность и мелочная печаль ея матери, да, можетъ-быть, еще раздирающая сердце безпомощность отца. Никогда отчаяніе не бываетъ такъ полно, какъ въ годы юности, хотя оно и кажется намъ смшнымъ.

Магги, въ ея коричневомъ платьец, съ заплаканными глазами и заброшенными назадъ кудрями, Магги, сидвшая у изголовья своего отца и грустно смотрвшая на стны отцовской спальни, составлявшей весь ея міръ, была созданіе полное пылкихъ и страстныхъ стремленій ко всему прекрасному и доброму.

Не удивительно, что, при такомъ разлад внутренняго и вншняго міра, происходятъ болзненныя столкновенія.

ГЛАВА VI.

Имющая цлью опровергнуть народный предразсудокъ, что не слдуетъ дарить ножа.

Въ это темное декабрское время продажа домашней утвари продолжалась до половины другаго дня. Г. Тёливеръ, который, въ минуты сознанія начиналъ-было уже выказывать нкоторую раздражительность, часто, впослдствіи, переходившую въ летаргическую неподвижность и нечувствительность, лежалъ въ этомъ среднемъ между жизнью и смертью состояніи во все продолженіе тхъ тяжелыхъ часовъ, когда шумъ распродажи внятно доходилъ до его комнаты. Г. Тёрнбуль ршилъ, что мене-опасно оставить его тамъ, гд онъ былъ, нежели перевести въ хижину Луки, какъ то предлагалъ добрый Лука, полагая, что нехорошо будетъ, если его господина разбудятъ шумомъ аукціона, жена же и дти просидли въ тишин въ той же комнат надъ длинною, вытянутою фигурою на кровати, боясь замтить на этомъ блдномъ лиц отголосокъ тхъ звуковъ, которые столь упорно и томительно поражали ихъ собственный слухъ. Но наконецъ это время горькой дйствительности и напряженнаго ожиданія миновало. Рзкіе звуки голоса, почти столь же металлическіе, какъ и слдовавшіе за ними удары молотка, стихли, топотъ шаговъ на камн замеръ. Блдное лицо г-жи Тёливеръ постарло на десять лтъ въ эти послдніе тридцать часовъ. Мысли этой бдной женщины были заняты отгадываніемъ тхъ ударовъ молотка, которые соотвтствовали ея любимымъ предметамъ, сердце ея сжималось при мысли, что ея вещи, одна за другой, будутъ ходить по рукамъ въ трактир ‘Золотаго Льва’, какъ нкогда принадлежавшія ей, и тмъ не мене она во все это время должна была сидть спокойно и ни однимъ знакомъ не обнаруживать внутренняго волненія. Подобныя ощущенія проводятъ морщины на лицахъ, дотол гладкихъ, и увеличиваютъ блыя полосы въ волосахъ, которые нкогда казались облитыми яркимъ солнечнымъ свтомъ. Уже въ три часа Кассія, эта добродушная, но сварливая горничная, которая смотрла на всхъ приходившихъ на аукціонъ, какъ на личныхъ враговъ своихъ, и считала, что грязь, нанесенная ихъ ногами, особенно низкаго достоинства, начала скрести и чистить съ энергіей, сильно-поддерживаемой безпрерывнымъ ворчаньемъ вполголоса противъ народа, который приходилъ раскупать чужія вещи, и которому ничего не стоитъ царапать краснаго дерева столы, за которыми сиживали люди почище ихъ. Она не терла безъ разбора, такъ какъ т, которые должны были придти за своими покупками, снова нанесли бы той же злокачественной грязи, поэтому она занималась только тмъ, что старалась съ помощью чистоты и кое-какой мебели, выкупленной для семейства, придать гостиной — гд передъ тмъ сидлъ судья, ‘эта свинья, курящая трубку’ — сколь возможно, видъ скромнаго комфорта. Здсь, ршила Кассія, будутъ сегодня вечеромъ пить чай госпожа и ея дти. Было между пятью и шестью часами, то-есть около того времени, когда обыкновенно пили чай, когда она пришла наверхъ и сказала, что кто-то спрашиваетъ мастера Тома. Тотъ, кто желалъ его видть, былъ въ кухн и въ первыя минуты при несовершенномъ свт очага и свчки, Томъ не могъ отдать себ даже смутнаго отчета въ знакомств съ широкоплечей и энергической личностью, которая могла быть годами двумя старе его самого и глядла на него большими голубыми глазами, окруженными веснушками, непрерывно дергая за нсколько курчавыхъ, рыжихъ прядей волосъ, съ явнымъ желаніемъ выказать тмъ свое почтеніе. Низкая клеенчатая шляна и блестящій слой грязи на остальной части его костюма показывали, что незнакомецъ имлъ дло съ лодками, но все это ничего не напоминало Тому.

— Вашъ покорнйшій слуга, мастеръ Томъ, сказалъ рыжій незнакомецъ съ улыбкой, которая прорывалась сквозь принятую имъ личину грусти.— Вы, безъ-сомннія, не узнаёте меня, продолжалъ онъ, такъ-какъ Томъ попрежнему глядлъ на него вопросительно: — но я желалъ бы поговорить съ вами наедин, если можно.

— Въ гостиной есть огонь, мастеръ Томъ, сказала Кассія, нежелавшая оставить кухню въ самомъ разгар жаренья.

— Пойдемте же туда, сказалъ Томъ, въ которомъ мелькнула мысль ужь не посланъ ли этотъ юноша Гестомъ и Ко, такъ-какъ его воображеніе постоянно было устремлено на этотъ предметъ, и дядюшка Динъ могъ во всякое время его увдомить, что въ компаніи открылась для него вакансія.

Яркій огонь въ гостиной былъ единственный свтъ, освщавшій небольшое число стульевъ, бюро, полъ, лишенный ковра, и единственный столъ… нтъ, впрочемъ, не единственный, такъ-какъ въ углу былъ еще другой столикъ, на которомъ лежали Библія и нсколько другихъ книгъ. Этотъ новый видъ опустошенія поразилъ Тома, прежде нежели онъ подумалъ взглянуть еще разъ на незнакомца, лицо котораго теперь тоже было ярко освщено и который бросилъ полузастнчивый, вопросительный взглядъ на Тома, продолжая тмъ же совершенно незнакомымъ голосомъ:

— Какъ, вы не помните Боба, которому вы дали этотъ ножъ, мастеръ Томъ?

Въ то же время онъ вынулъ карманный ножикъ въ грубой отдлк и, въ подтвержденіе своихъ словъ, отворилъ широкій клинокъ его.

— Какъ! Бобъ Джэкинъ? сказалъ Томъ, но безъ всякаго выраженія восторга или даже радушія, потому-что онъ нсколько стыдился этой ранней дружбы, символомъ который былъ карманный ножъ, и къ-тому жь, вовсе не былъ увренъ въ чистот побужденій, заставившихъ Боба напомнить о ней,— Ну да, Бобъ Джэкинъ, если имя Джекинъ необходимо съ-тхъ-поръ, какъ существуетъ такъ много Бобовъ. Помните ли, какъ вы пошли на охоту за векшами въ тотъ день, какъ я еще полетлъ на землю съ втки и порядочно расшибъ себ спину, но я все-таки поймалъ блку, даромъ-что она знатно царапалась. При этомъ это лезвее ножа сломалось, какъ вы видите, но я съ тхъ-поръ не хотлъ вставить другаго, потому-что меня могутъ надуть и дать мн взамнъ другой ножъ, а здсь другаго такого клинка не найти, къ-тому жь, онъ пришелся мн по-рук. Никто никогда еще ничего не давалъ мн, кром васъ, мастеръ Томъ, а что я имю, я пріобрлъ собственной смекалкой, только Билль Фоксъ подарилъ мн щенка терьера вмсто того, чтобъ потопить его, и то мн пришлось долго приставать къ нему.

Бобъ говорилъ съ какой-то рзкою и порывистою болтливостью, по окончаніи же рчи, онъ съ любовью обтеръ ножъ объ рукавъ.

— Ну, Бобъ, сказалъ Томъ нсколько-покровительственнымъ тономъ, такъ-какъ упомянутыя воспоминанія расположили его быть на столько любезнымъ, сколько того требовало приличіе, хотя ни одинъ эпизодъ знакомства его съ Бобомъ не былъ ему такъ памятенъ, какъ причина ихъ ссоры при прощаньи: могу я что-нибудь для тебя сдлать?

— О, нтъ, мастеръ Томъ! отвчалъ Бобъ, закрывъ свой ножъ и спрятавъ его въ карманъ, гд онъ какъ-будто искалъ чего-нибудь другаго.— Я бы не воротился къ вамъ теперь, когда вы въ бд, и хозяинъ, у котораго я гонялъ воробьевъ и который выскъ меня шутя, когда я воровалъ рпу, говорятъ, уже, бдный, не встанетъ съ постели, не пришелъ бы я къ вамъ теперь просить другаго ножа, за то, что вы мн одинъ пожаловали. Если мн молодецъ какой глазъ подобьетъ, я не стану ему другой подставлять, прежде чмъ отплачу ему тмъ же, и хорошая продлка, кажись, во всякомъ раз стоитъ дурной. Теперь я подросъ, и когда вы были маленькимъ мальчикомъ и я также, я васъ любилъ больше всхъ другихъ товарищей, даромъ-что вы мной и гнушались и нердко меня колачивали. Вотъ, Дикъ Бремби былъ мн подъ-силу и я его вдоволь колачивалъ, да, вдь, наконецъ и колотить надостъ, когда онъ все-таки глазетъ и не видитъ того, что нужно. Знаю я не одного мальчишку, что вылупя глаза глядитъ на дерево, а не отличитъ птичья хвоста отъ зеленаго листа. Что будешь длать съ такою дрянью? А у васъ глаза на мст, мастеръ Томъ: я всегда былъ увренъ, что вы не пропустите ни одного хорька, или крысы, когда я выгонялъ звря изъ кустовъ, мигомъ зашибете, бывало.

Бобъ досталъ грязный мшокъ, шитый по канв и, можетъ-быть, еще не скоро замолчалъ бы, еслибъ Магги не вошла въ комнату, бросивъ на него любопытный и удивленный взглядъ, вслдствіе чего онъ снова сталъ обдергивать свои рыжіе волоса съ выраженіемъ почтенія. Но чрезъ минуту впечатлніе, произведенное на Магги перемной, происшедшей въ комнат, изгнало изъ головы ея всякую мысль о присутствіи Боба. Глаза ея отъ него тотчасъ устремились на то мсто, гд стоялъ шкапъ съ книгами, отъ него ничего боле не оставалось, кром продолговатой полосы обоевъ, которая не полиняла и тмъ отличалась отъ остальной части стны, а подъ нею небольшой столъ съ Библіею и нсколькими другими книгами.

— О, Томъ! воскликнула она, всплеснувъ руками:— гд вс книги? Мн, казалось, что дядюшка Глегъ общалъ купить ихъ — не правда ли? и не-уже-ли это все, что они намъ оставили?

— Я полагаю, сказалъ Томъ, съ какимъ-то отчаяннымъ равнодушіемъ.— Зачмъ же бы они стали покупать много книгъ, когда они купили такъ много мебели.

— О, Томъ! сказала Магги, и глаза ея наполнились слезами въ то время, какъ она съ поспшностью подошла къ столу, чтобъ посмотрть, какія книги были выкуплены:— нашъ милый старый Pilgrim progress, который ты раскрасилъ твоими маленькими красками, и эта картинка пилигрима въ плащ, въ которомъ онъ такъ похожъ на черепаху… О, милый Томъ! продолжала Магги, почти рыдая, перелистывать книги: — я думала, что мы съ этимъ никогда не разстанемся, пока будемъ живы и вотъ все отъ насъ отходитъ, такъ-что, при конц нашей жизни, ничего уже не останется изъ того, что было при ея начал!

Магги, отвернувшись отъ стола, бросилась въ кресло и крупныя слезы были готовы покатиться по ея щекамъ, несмотря на присутствіе Боба, который слдилъ за ней упорнымъ взглядомъ умнаго, но безсловеснаго животнаго, въ которомъ инстинктъ замняетъ сознаніе.

— Итакъ, Бобъ, сказалъ Томъ, который чувствовалъ, что сожалніе о книгахъ было несвоевременно:— я долженъ полагать, что ты пришелъ повидаться со мной, узнавъ, что мы въ бд. Это очень-похвально съ твоей, стороны.

— Я вамъ объясню въ чемъ дло, мастеръ Томъ, сказалъ Бобъ, раскрывая свой парусинный мшокъ: — изволите видть, я служилъ послдніе два года то на барк матросомъ, то кочегаромъ на завод Торри. Недли дв назадъ мн знатно посчастливилось — я всегда считалъ себя счастливымъ — но подобной удачи не помню. У Торри заводъ загорлся и я усплъ затушить пожаръ, за что хозяинъ мн далъ десять совереновъ. Сначала онъ мн только сказалъ, что я молодецъ, да это я и прежде слыхалъ, а потомъ онъ мн далъ десять совереновъ — это такъ новость. Вотъ они вс, только одного не хватаетъ. Когда я получилъ эти деньги, у меня, просто, закипло въ голов. Все думалъ я о томъ, за какое бы мн ремесло взяться, да никакъ придумать не могъ. Барка-то мн надола хуже горькой рдьки. Задумалъ я обзавестись хорьками и собаками для ловки крысъ, да дло что-то мелкое, неподходящее, потомъ я захотлъ быть разнощикомъ — вдь, разнощики пройдохи и краснобаи — а это по нашей части: я любую бабу проведу, будетъ чмъ и въ трактир закусить — то-то жизнь разгульная!

Бобъ остановился, потомъ сказалъ ршительнымъ голосомъ, будто стараясь забыть эту соблазнительную картину:

— Впрочемъ, мн все-равно. Я размнялъ одинъ соверенъ: купилъ матери гуся, а себ плюшевый жилетъ и тюленью шапку. Если быть разнощикомъ, надобно соблюдать чистоту въ одежд. Да что хлопотать! по-мн хоть трава не рости. Моя башка не рпа, да притомъ, пожалуй, удастся еще какой-нибудь пожаръ затушить. Прошу васъ, мастеръ Томъ, принять девять совереновъ и начать ими дло, если правда, что хозяинъ лопнулъ. Деньги хоть невелики, а могутъ пригодиться.

Томъ былъ такъ тронутъ, что забылъ свое самолюбіе и подозрніе.

— Ты добрый малый, Бобъ! сказалъ онъ, красня и съ легкимъ содроганіемъ голоса, который придалъ нкоторую прелесть его гордости и суровости:— и я тебя не забуду, хотя сегодня вечеромъ и не узналъ. Но я не могу взять твои девять совереновъ: я бы лишилъ тебя твоего маленькаго состоянія, а мн бы оно не пригодилось.

— Отчего бы не пригодилось? сказалъ Бобъ, съ сожалніемъ.— Деньги мн ненужны, я не бднякъ. Мать моя наживаетъ копейку, разбирая пухъ, и хоть живетъ на хлб и на вод, а все не худетъ. Я вдь счастливецъ, а вамъ съ старымъ хозяиномъ не везетъ, такъ зачмъ бы намъ не подлиться стастьемъ? Я разъ подхватилъ ветчину, которая упала въ воду съ кормы голландскаго корабля — вотъ, какъ я счастливъ! Возьмите, мастеръ Томъ, а не то я подумаю, что вы на меня гнваетесь.

Бобъ подвинулъ соверены впередъ, но прежде, чмъ Томъ усплъ слово сказать, Магги, всплеснула руками и, взглянувъ съ раскаяніемъ на Боба, сказала:

— Жаль, что я не знала, какъ ты добръ, Бобъ! Ты, кажется, добрйшая душа въ мір.

Бобъ не подозрвалъ дурнаго мннія о немъ, въ которомъ Магги внутренно клялась, но онъ улыбнулся отъ удовольствія, услыхавъ столь-лестную похвалу, особенно отъ молодой двушки, ‘которой глаза’, какъ онъ вечеромъ уврялъ свою мать, ‘уничтожали его своимъ взглядомъ’.

— Нтъ, Бобъ, я не могу взять денегъ, сказалъ Томъ: — но не думай, чтобъ я теб за то былъ мене-благодаренъ. Я хочу поправиться собственными трудами, безъ чужой помощи. Эти соверены мн немного бы помогли. Томъ протянулъ свою блую руку, которую Бобъ схватилъ своею грубою, загорлою рукою.

— Я положу соверены въ мшокъ, сказала Магги:— и ты навстишь насъ, Бобъ, когда обзаведешься своимъ товаромъ.

— На дл выходитъ, будто я принесъ деньги на-показъ, чтобъ похвастаться ими, сказалъ Бобъ, съ видомъ неудовольствія, когда Магги отдала ему мшокъ.— Вы знаете, что я люблю надувать, да только не васъ, а крупныхъ мошенниковъ и большихъ дураковъ.

— Не шали, Бобъ, сказалъ Томъ: — не то, смотри, какъ-разъ попадешься, еще сошлютъ, пожалуй.

— Не безпокойтесь, мастеръ Томъ, сказалъ Бобъ съ веселою, доврчивою улыбкой:— противъ такихъ молодцовъ, какъ я, законъ не писанъ. Коли бъ я отъ времени до времени не проводилъ дураковъ, они бъ въ вкъ умнй не стали. Однако вы, надюсь, возьмете хоть одинъ соверенъ, чтобъ купить для себя и для миссъ что-нибудь на память отъ меня, лишь бы намъ за ножикъ поквитаться.

Говоря это, Бобъ вынулъ соверенъ изъ мшка и, положивъ его на столъ, ршительно завязалъ мшокъ и запихнулъ его обратно въ карманъ.

Томъ отпихнулъ золото и сказалъ:

— Нт, право, Бобъ, я не могу взять этихъ денегъ. Спасибо теб большое за участіе.

Магги взяла монету и, протянувъ руку съ нею къ Бобу, прибавила боле-ласково:

— Нтъ, не теперь, можетъ-быть, другой разъ. Если когда-нибудь Томъ или отецъ будутъ нуждаться въ твоей помощи, они непремнно обратятся къ теб — не правда ли, Томъ? Мы всегда будемъ на тебя надяться какъ на друга, который готовъ помочь намъ, чмъ можетъ — не такъ ли, Бобъ?

— Да, миссъ, спасибо вамъ, сказалъ Боб, неохотно взявъ деньги:— я бы больше ничего не желалъ. Прощайте, миссъ, желаю вамъ удачи. Томъ, благодарствуйте, что дали мн руку, хоть вы и не хотли взять деньги.

Приходъ Кассіи, съ очень-пасмурнымъ видомъ, чтобъ спросить подать ли имъ чай, а не то вс сухари перегорятъ, прервалъ потокъ словоохотливаго Боба и заставилъ его поспшно раскланяться.

ГЛАВА VII.

Стратегія насдки.

Дни проходили, и мистеръ Тёливеръ, по свидтельству докторовъ, показывалъ все боле-и-боле врные признаки постепеннаго возвращенія къ нормальному положенію: паралитическое состояніе мало-по-малу начало исчезать, и разсудокъ сталъ медленно и судорожно высвобождаться изъ-подъ его вліянія, подобно человку, засыпанному грудою снга, который силится спасти себя, но скользитъ и усиліями своими снова засыпаетъ сдланное имъ отверстіе. Для тхъ, которые не отходили отъ его постели, время ползло бы весьма-медленно, если бы они стали измрять его слабой надеждой на его выздоровленіе, но имъ приходилось измрять его опасностью, которая быстро приближалась, такъ-что ночи, отдлявшія ихъ отъ нея, казались имъ слишкомъ-короткими. Въ то время, какъ мистеръ Тёливеръ медленно приходилъ въ себя, судьба его приближалась къ развязк. Оцнщики сдлали свое дло, подобно искусному оружейнику, добросовстно-приготовляющему ружье, которое, будучи направлено привычною рукой, причинитъ смерть не одному человку. ‘Призывы къ суду’, ‘подачи ко взысканію’, ‘объявленія о продаж съ публичнаго торга’ составляютъ, такъ-сказать, судебныя гранаты и разрывные снаряды, которые никогда не поражаютъ порознь, а разлетаются по всей окрестности. До такой степени сдлалась обыденнымъ явленіемъ отвтственность одного человка за вины другаго, самыя человческія страданія до того во всхъ почти случаяхъ распространяются на другихъ, что само правосудіе иметъ свои невинныя жертвы, и мы не можемъ представить себ такого возмездія, которое бы не возбудило и незаслуженныхъ страданій. Въ начал второй недли января вышло объявленіе о продаж фермы, мельницы и земель, принадлежащихъ мистеру Тёливеру, имющей быть, въ обыкновенный въ подобныхъ случаяхъ, послобденный часъ въ гостиниц ‘Золотаго Льва’. Самъ владтель мельницы, непомнившій ничего случившагося, воображалъ себя еще въ томъ первомъ період неудачи, когда можно было еще думать о средствахъ выйти изъ затрудненія, и часто въ т часы, когда онъ приходилъ въ сознаніе, говорилъ слабымъ, прерывавшимся голосомъ о планахъ, которые онъ намренъ привести въ исполненіе по выздоровленіи. Жена и дти не теряли всякой надежды на такое окончаніе дла, которое, по-крайней-мр не принудило бы мистера Тёливера оставить родное мсто и начать совершенно новую жизнь. Дядю Дина старались убдить принять участіе въ этомъ дл. Онъ соглашался, что для Гёста и комп., было бы выгодно купить дорнкотскую мельницу и продолжать дла, которыя шли хорошо и могли быть увеличены покупкой паровой машины. Въ такомъ случа Тёливеръ могъ бы попрежнему управлять мельницей. Однако мистеръ Динъ не давалъ еще никакого положительнаго отвта, между-тмъ Уокиму, который имлъ закладную на землю мистера Тёливера, могла придти мысль пріобрсти самому все имніе и потомъ набить на него такую цну, на которую не могла бы согласиться осторожная фирма Гёста и комп., неимвшая тхъ же сантиментальныхъ побужденій въ этомъ дл. Поэтому мистеръ Динъ чувствовалъ въ тотъ день, когда онъ пріхалъ на мельницу осмотрть вмст съ мистеромъ Глегомъ книги, что онъ долженъ былъ сказать что-нибудь ршительное мистрисъ Тёливеръ. Она замтила, что нехудо было бы Гесту и комп., вспомнить о томъ, что отецъ и ддъ Тёливера владли дорнкотскою мельницею прежде нежели кто-либо помышлялъ объ устройств маслобойни, принадлежащей этой фирм.

На это онъ возразилъ, что едва-ли это обстоятельство можетъ послужить къ опредленію ихъ относительной цнности. Что же касается до дяди Глёга, то онъ многаго не постигалъ въ этомъ дл, добрый старикъ искренно сожаллъ о семейств Тёливеровъ, но вс его деньги были въ различныхъ залогахъ и онъ не могъ рисковать ими, потому-что это было бы несправедливо въ-отношеніи къ остальнымъ его родственникамъ, и онъ ршилъ уступить мистеру Тёливеру нсколько новыхъ фланелевыхъ фуфаекъ, а мистрисъ Тёливеръ отъ времени до времени покупать фунтъ чаю. При этомъ онъ съ удовольствіемъ думалъ, какъ онъ повезетъ ей чай и какъ она будетъ рада, когда увидитъ, что онъ изъ лучшаго сорта черныхъ чаевъ.

Однакожь было ясно, что мистеръ Динъ былъ расположенъ къ семейству Тёливеровъ. Однажды онъ привезъ съ собой Люси, пріхавшую домой на Рождество, и она прижала свою блокурую головку къ загорлой щек Магги, покрывая ее поцалуями и слезами. Эти нжненькія, бленькія двочки нердко поддерживаютъ мягкія и нжныя чувства въ сердц не одного грубаго фермера и, быть-можетъ, что, исполненные живйшаго участія, разспросы Люси о ея бдныхъ двоюродныхъ братьяхъ и сестрахъ не мало способствовали къ тому, что дядя Динъ поспшилъ пріисканіемъ Тому временной должности въ магазин и доставленіемъ ему вечернихъ уроковъ по бухгалтерской и счетной части.

Это обрадовало бы молодаго человка и нсколько поддержало бы въ немъ надежды, еслибъ въ то же время его не поразило извстіе, что отецъ его совершенный банкротъ, по-крайней-мр, что приходилось просить его кредиторовъ довольствоваться уменьшенной платой, а это, по понятію Тома, незнакомаго съ техническимъ взглядомъ и, дломъ, было равносильно банкротству. Про отца его должны были говорить не только то, что онъ потерялъ свое состояніе, но что онъ оказался несостоятельнымъ — слово, которое въ глазахъ Тома имло самое невыгодное значеніе. За удовлетвореніемъ всхъ взысканій оставались еще дружескій вексель мистера Гора, недоимка въ банк и еще нкоторые другіе долги, такъ-что все это вмст было слишкомъ-непропорціонально къ имющимся средствамъ и уплата не могла быть боле десяти или двнадцати шиллинговъ за фунтъ, какъ ршительно объявилъ мистеръ Динъ, сжимая губы, и слова его произвели на Тома дйствіе обжога и оставили въ его сердц жгучую и постоянную боль. Онъ сильно нуждался въ чемъ-нибудь, что бъ могло поддержать въ немъ бодрость въ виду новыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ. Онъ неожиданно изъ роскошнаго, устланнаго коврами кабинета мистера Стеллинга, и отъ воздушныхъ замковъ въ школ передъ выпускомъ, былъ перенесенъ къ хлопотамъ съ мшками и кожами и товариществу съ грубыми людьми, подл него съ шумомъ и трескомъ скатывающими какія-нибудь огромныя тяжести. Первый шагъ его въ жизни была суровая, пыльная и шумная работа, принуждавшая его обходиться безъ чая, чтобъ оставаться въ Сент-Оггс и взять тамъ вечерній урокъ у стараго безрукаго конторщика въ комнат, пропитанной запахомъ дурнаго табаку. Лицо Тома значительно утрачивало свою свжесть, когда онъ, приходя домой, снималъ шляпу и голодный садился за ужинъ. Немудрено, что онъ былъ не въ дух, когда его мать или Магги заговаривали съ нимъ.

Все это время мистрисъ Тёливеръ обдумывала планъ, посредствомъ котораго она одна могла бы отвратить результатъ, котораго наиболе опасалась, т.-е. не дать возможности Уокиму купить мельницу. Представьте себ всю несообразность почтенной насдки, придумывающей средство воспретить какой-нибудь Ходжъ свернуть ей шею или послать ее съ птенцами на рынокъ, и вы поймете, какъ эта насдка въ подобномъ случа будетъ кудахтать и порхать. Мистрисъ Тёливеръ, видя, что все идетъ дурно, начала думать, что она дотол играла слишкомъ пассивную роль, и что еслибъ она сколько-нибудь занималась длами и отъ времени до времени отваживалась бы на какія-нибудь ршительныя дйствія, то все это повело бы къ-лучшему для нея и для ея семейства. Никто не подумалъ пойти переговорить съ Уокимомъ на счетъ дла о мельниц, а между-тмъ, думала мистрисъ Тёливеръ, это было бы самое простое средство привести дло къ хорошему окончанію. Само-собою разумется, что еслибъ самъ мистеръ Тёливеръ былъ въ состояніи и согласенъ идти къ Уокиму, то это ровно ни къ чему бы не повело, такъ-какъ онъ завелъ съ нимъ тяжбу и ругалъ его въ-теченіе послднихъ десяти лтъ. Пришедъ къ заключенію, что ея мужъ былъ сильно виноватъ передъ ней въ томъ, что довелъ ее до столь затруднительныхъ обстоятельствъ, мистрисъ Тёливеръ была готова находить, что и мнніе его объ Уоким было несправедливо. Правда, что они ему были обязаны посщеніемъ суда и продажей ихъ имущества, но она полагала, что онъ сдлалъ это въ угожденіе тому человку, который далъ Тёливеру денегъ взаймы, такъ-какъ стряпчему приходится угождать многимъ, и нтъ никакой причины, чтобъ онъ предпочелъ Тёливера, который заводилъ съ нимъ тяжбу. Стряпчій, можетъ-быть, очень-разсудительный человкъ, почему же нтъ? Онъ былъ женатъ на миссъ Клинтъ, и когда мистрисъ Тёливеръ узнала объ этой свадьб, именно въ то лто, когда она носила свой голубой атласный спенсеръ и не помышляла еще о мистер Тёливер, она ничего дурнаго не слыхала про Уокима. И, конечно къ ней, о которой онъ зналъ, что она урожденная Додсонъ! онъ не будетъ въ состояніи питать другихъ чувствъ, кром расположенія — разъ, что ему объяснять, что она, съ своей стороны, никогда не хотла съ нимъ судиться, и въ настоящее время готова смотрть на вещи скоре его глазами, чмъ за-одно съ мужемъ. Въ-самомъ-дл, если этотъ стряпчій увидитъ почтенную женщину, какъ она, готовую наговорить ему пріятныхъ вещей, то почему же бы ему не захотть выслушать ея доводовъ?

Она ясно бы выставила все дло передъ нимъ, чего дотол не было сдлано, и онъ, врно, не станетъ покупать мельницы, чтобъ нарочно подразнить ее, невинную женщину, полагавшую весьма-возможнымъ, что она нкогда танцовала съ нимъ у сквайра Дарлея, такъ-какъ на этихъ большихъ вечерахъ она часто танцовала съ молодыми людьми, имена которыхъ она забыла. Эти разсужденія мистрисъ Тёливеръ длала про-себя, когда же она намекнула о томъ мистеру Дину и мистеру Глегу, сказавъ, что ей ни почемъ сходить самой объясниться съ Уокимомъ, то они сказали: ‘нтъ, нтъ, нтъ’ — ‘фу-фу-фу’ и ‘оставьте Уокима въ поко’, тономъ людей, которые врядъ ли способны со вниманіемъ выслушать боле-подробное изложеніе ея намреній. Что жь касается до Тома и Магги, то она еще мене была расположена говорить съ ними, такъ-такъ, по ея мннію, ‘дти всегда готовы оспоривать то, что говорятъ ихъ матери, и къ-тому же, Томъ почти столько же возстановленъ противъ Уокима, сколько и его отецъ’.

Эта непривычная сосредоточенность придала, однакожъ, мистрисъ Тёливеръ несвойственную ей обдуманность и ршимость. За день или за два до продажи, долженствовавшей происходить въ гостиниц ‘Золотаго Льва’, когда уже нельзя было доле мшкать, она привела свой планъ въ исполненіе съ помощью военной хитрости. Для этого были употреблены въ дло соленья и варенья. Мистрисъ Тёливеръ имла ихъ большой запасъ, и мистеръ Гиндмаршъ, лавочникъ, конечно, охотно купилъ бы ихъ, еслибъ она могла лично обдлать съ нимъ это дло. Поэтому она утромъ объявила Тому, что пойдетъ съ нимъ въ Сент-Оггсъ. Когда онъ попросилъ ее отложить на-время заботы о соленьяхъ, говоря, что ему не хотлось бы, чтобъ она въ настоящее время была въ Сент-Оггс, то она такъ оскорбилась — что ей противорчатъ относительно соленій, приготовленныхъ ею по фамильному рецепту, доставшемуся ей отъ бабки, которая умерла, когда его мать была еще маленькой двочкой — что Томъ долженъ былъ уступить. Они пошли вмст. Придя въ городъ, мистрисъ Тёливеръ повернула въ Датскую Улицу, гд была лавка мистера Гиндмарша, недалеко отъ конторы мистера Уокима.

Этотъ господинъ еще не приходилъ въ контору, и мистрисъ Тёлтверъ, въ ожиданіи его, услась у камина въ его кабинет. Ей недолго пришлось дожидаться появленія аккуратнаго стряпчаго: онъ вошелъ, нахмуривъ брови, и бросилъ пытливый взглядъ на полную, блокурую женщину, которая передъ нимъ встала, почтительно присдая.

Мистеръ Уокимъ былъ высокій мужчина, съ орлинымъ носомъ и густыми, сдыми волосами, и вы, которые никогда не видали его, можетъ-быть, недоумваете, точно ли онъ тотъ мошенникъ и заклятой врагъ честныхъ людей вообще, а мистера Тёливера въ особенности, какимъ изображалъ его почтенный владтель мельницы.

Мы знаемъ, что раздражительный Тёливеръ былъ готовъ считать всякую шальную пулю, его задвшую, покушеніемъ на его жизнь, и вдавался въ такія затруднительныя обстоятельства, что, при непоколебимой вр въ его непогршимость, чтобъ объяснить ихъ, приходилось допуститъ разв только вмшательство нечистой силы. Легко можетъ быть, что стряпчій былъ виноватъ передъ нимъ ровно на столько, на сколько хорошо-устроенная машина, съ большою точностью производящая свою работу, виновата передъ отважнымъ человкомъ, слишкомъ-близко къ ней подошедшимъ, котораго она заднетъ какой-нибудь шестерней и неожиданно обратитъ въ нчто безобразное.

Этотъ вопросъ, однакожь, невозможно съ точностью разршить однимъ взглядомъ на Уокима, черты и выраженія лица, какъ загадки, не всегда можно прочесть безъ ключа. Его орлиный носъ, столь сильно-оскорблявшій мистера Тёливера, при первомъ взгляд такъ же мало выражалъ мошенничество, какъ и туго-накрахмаленные воротнички его рубашки. То и другое могло имть самое обличительное значеніе: разъ, что плутовство его было бы для насъ доказано.

— Вы мистрисъ Тёливеръ, если я не ошибаюсь? сказалъ мистеръ Уокимъ.

— Да, сэръ, урожденная миссъ Елизавета Додсонъ.

— Прошу садиться. Вы имете до меня дло.

— Да, сэръ, сказала мистрисъ Тёливеръ, которая сама начала пугаться своей храбрости, когда она на самомъ дл очутилась передъ этимъ страшнымъ-человкомъ и вспомнила, что еще не ршила въ ум съ чего начать.

Мистеръ Уокимъ обтянулъ свой жилетъ и молча продолжалъ глядть на нее.

— Я надюсь, сэръ… начала она наконецъ:— я надюсь, сэръ, вы не думаете, чтобъ я имла что-либо противъ васъ за то, что мой мужъ проигралъ процесъ, что къ намъ въ домъ нахалъ судъ и блье наше продано. О, нтъ!… я вовсе не такъ была воспитана. Вы врно помните моего отца, сэръ, который былъ въ тсной дружб съ сквайромъ Дарлей, такъ-что мы, миссъ Додсоны, всегда здили къ нему на танцовальные вечера, ни на кого такъ не любовались и по справедливости мы заслуживали это. Насъ было четыре, и вы врно знаете, что мистрисъ Динъ и мистрисъ Глегъ — мои сестры. Что жъ касается до процесовъ, потери состоянія и продажи имущества, иначе, какъ посл смерти, то я ни о чемъ подобномъ не имла понятія до замужства и даже нсколько времени посл него. Согласитесь, что я не могу отвчать за то несчастіе, что изъ моего семейства посл брака попала въ такое, гд все происходитъ совершенно-иначе. Что жь касается до того, чтобъ ругать васъ, какъ ругаютъ васъ нкоторые другіе, то никто не можетъ сказать, чтобъ я когда-либо это длала.

При этомъ мистрисъ Тёливеръ слегка покачала головой и посмотрла на рубецъ своего носоваго платка.

— Я ни мало не сомнваюсь въ томъ, что вы говорите, мистрисъ Тёливеръ, сказалъ мистеръ Уокимъ съ холодною вжливостью: — но вы врно имете до меня какую-нибудь просьбу?

— Дйствительно, сэръ. Вотъ, что я сказала сама себ: ‘я не сомнваюсь, что у васъ добрая душа’. Мужъ мой, который на себя не похожъ, вотъ ужь два мсяца — хотя, конечно, я его ни мало не оправдываю въ томъ, что онъ такъ горячился по поводу плотины — все же еще лучше многихъ людей, такъ-какъ онъ сознательно никому не сдлалъ зла ни на шилингъ, что жь касается до его вспыльчивости и страсти къ тяжбамъ, то что я могла сдлать противъ этого? Его какъ громомъ поразило письмо, въ которомъ объявляли, что его земля перейдетъ въ ваши руки. Я же нисколько не сомнваюсь, что вы поступите, какъ настоящій джентльменъ.

— Что все это значитъ, мистрисъ Тёливеръ? сказалъ мистеръ Уокимъ довольно-рзко.— Чего вы отъ меня хотите?

— А вотъ чего, сэръ, заговорила скороговоркой нсколько-испуганная мистрисъ Тёливеръ: — не будете ли вы столь добры не покупать мельницу. Мой мужъ, я думаю, съ ума сойдетъ, если узнаетъ, что она перешла въ ваше владніе.

Какъ-будто какая-то новая мысль, мелькнувъ въ голов мистера Уокима, озарила лицо его въ то время, какъ онъ спросилъ:

— Кто сказалъ вамъ, что я намревался купить вашу мельницу?

— Поврьте, сэръ, что это не я выдумала, мн даже никогда бы не пришла эта мысль, такъ-какъ мой мужъ постоянно твердилъ, что стряпчіе не имютъ надобности покупать земли или домы, такъ-какъ у нихъ есть другія средства завладть ими. Слдовательно, я могла бы думать, что это относится и къ вамъ, и никогда бы не предположила, что вы въ этомъ случа поступите иначе.

— Ну, хорошо, такъ кто же сказалъ вамъ это? спросилъ мистеръ Уокимъ, отворяя свою конторку, какъ-будто отъискивая въ ней что-то и въ то же время присвистывая почти-неслышнымъ образомъ.

— Мистеръ Глегъ и мистеръ Динъ, которые завдуютъ теперь всми длами. Мистеръ Динъ даже полагаетъ, что Гестъ и Ком. будутъ согласны купить мельницу и оставить ее подъ управленіемъ мистера Тёливера, если только вы не набьете на нее цну. Мой мужъ, если будетъ живъ, былъ бы такъ счастливъ остаться на мст. Вдь вы подумайте только: эту мельницу построилъ еще его ддъ и отецъ его постоянно жилъ въ ней. Вначал, посл свадьбы, мн не очень-то нравился шумъ ея, такъ-какъ въ нашемъ семейств, у Додсоновъ, не было мельницъ, и еслибъ я знала, что он причиняютъ столько хлопотъ по судамъ, то, вроятно, не я была бы первая изъ семейства Додсонъ, которая вышла за мельника, но я совершенно слпо вдалась во вс эти исторіи о плотинахъ и проч.

— Вы говорите, что фирма Гестъ и Ком. была бы согласна пріобрсти мельницу для себя и оставить вашего мужа на жалованьи?

— О, да, сэръ! Конечно, грустно подумать, что мой мужъ будетъ отъ другихъ получать содержаніе, сказала бдная мистрисъ Тёливеръ и слеза пробилась сквозь ея рсницы:— но все же боле походило бы на старый порядокъ вещей остаться попрежнему на мельниц, нежели, еслибъ пришлось, перехать на новое мсто. Возвысивъ цну, вы бы нанесли такой ударъ моему бдному мужу, отъ котораго онъ нкогда бы не поправился.

— А что, еслибъ я купилъ мельницу и оставилъ бы въ ней вашего мужа на тхъ же условіяхъ?

— О, сэръ! я не думаю, чтобъ онъ согласился на это даже въ такомъ случа, еслибъ сама мельница стала умолять его о томъ. Ваше имя ему теперь боле, нежели когда-либо, ненавистно. Онъ считаетъ васъ виновникомъ всхъ его бдствій съ того времени, какъ вы, восемь лтъ назадъ, завязали дло о дорог черезъ лугъ, съ-тхъ-поръ онъ и началъ васъ честить, и такъ-какъ я постоянно говорила ему, что онъ неправъ…

— Вашъ мужъ — дерзкая и подлая скотина! прервалъ ее съ негодованіемъ мистеръ Уокимъ, совершенно-забывшись.

— Ахъ, что вы, сэръ! воскликнула мистрисъ Тёливеръ, испуганная такимъ неожиданнымъ результатомъ ея словъ: — я не хочу вамъ противорчить, однакожъ я думаю, что онъ нсколько перемнилъ свой образъ мыслей во время болзни, къ-тому жь онъ забылъ многое, о чемъ прежде любилъ говорить. Вамъ врно было бы непріятно, еслибъ онъ теперь умеръ, и имть на совсти смерть человка, съ другой стороны, люди говорятъ, что быть несчастью, если дорнкотская мельница перейдетъ въ другія руки: напримръ, вода можетъ прорвать плотину и уйти, и тогда… не то, чтобъ я вамъ желала какого зла, сэръ — сохрани Богъ! тмъ-боле, что я помню вашу свадьбу, какъ-будто она была вчера, вдь мистрисъ Уокимъ была рожденная миссъ Клинтъ — я это знаю, и мой сынъ, красивый, стройный малый, какихъ немного, ходилъ въ школу съ вашимъ сыномъ…

Мистеръ Уокимъ всталъ, отворилъ дверь и кликнулъ одного изъ своихъ писцовъ.

— Изините, что я долженъ прервать васъ, мистрисъ Тёливеръ, но у меня есть дло, которое я долженъ исполнить, притомъ же, я полагаю, что вы боле ничего не имете сообщить мн.

— Я только осмлюсь просить васъ, принять мои слова къ свднію и не идти противъ меня и моихъ дтей. Я не спорю, что мистеръ Тёливеръ былъ неправъ въ-отношеніи къ вамъ, но онъ достаточно наказанъ и есть люди хуже его, которые длаютъ вредъ другимъ, онъ же повредилъ только себ и своему семейству. Разумется, это тмъ боле жалко, и я каждый день хожу смотрть на голыя полки, на которыхъ стояли мои вещи.

— Хорошо-съ, хорошо-съ, я приму все это къ свднію, сказалъ мистеръ Уокимъ поспшно, выглядывая черезъ растворенную дверь.

— Кром того, я попрошу васъ, никому не намекать о томъ, что я приходила переговорить съ вами, потому-что мой сынъ, я знаю, разсердился бы на меня, сказавъ,что я унижалась, а у меня ужь и такъ хлопотъ довольно и безъ того, чтобъ еще мои дти меня бранили.

Голосъ бдной мистрисъ Тёливеръ слегка задрожалъ при этихъ словахъ и, не въ силахъ отвтить на ‘прощайте’ стряпчаго, она присла и молча вышла изъ комнаты.

— Когда назначена продажа дорнкотской мельницы? Гд предписаніе? спросилъ мистеръ Уокимъ у своего писца, когда они остались одни.

— Въ будущую пятницу, въ шесть часовъ.

— О! ну такъ сбгайте къ Уипшинку — вы знаете? и если онъ дома, попросите его тотчасъ придти ко мн, скажите, что у меня до него есть дло.

Когда мистеръ Уокимъ вошелъ въ это утро въ свою контору, то онъ вовсе не думалъ о покупк дорнкотской мельницы, теперь же онъ составилъ въ ум новый планъ. Мистрисъ Тёливеръ подала ему много мыслей, которыя онъ ршился немедленно привести въ исполненіе. Онъ былъ одинъ изъ тхъ людей, которые могутъ ршиться на все скоро, но безъ опрометчивости, такъ-какъ стремленія ихъ не выходятъ изъ одной постоянной колеи и имъ не приходится примирять нсколько враждебныхъ цлей.

Предполагать, что Уокимъ питалъ къ Тёливеру ту же непримиримую ненависть, которую чувствовалъ къ нему этотъ послдній, было бы все-равно, что думать, будто щука смотритъ на окуня тми же глазами, какими окунь смотритъ на щуку. Очевидно, что окунь проклинаетъ щуку за средства, которыя она употребляетъ для своего пропитанія, между-тмъ, какъ щука, вроятно, даже о самомъ свирпомъ окун думаетъ разв только то, что онъ вкусенъ, и лишь въ томъ случа, еслибъ она имъ поперхнулась, можетъ почувствовать къ окуню сильную непріязнь. Еслибъ мистеръ Тёливеръ когда-либо сильно оскорбилъ стряпчаго или повредилъ бы чмъ-нибудь его интересамъ, то Уокимъ врно не отказалъ бы ему въ чести сдлать его предметомъ скоихъ преслдованій, но когда мистеръ Тёливеръ назвалъ Уокима плутомъ на обд во время ярмарки, никто изъ составлявшихъ практику стряпчаго не показалъ виду, что хочетъ отнять у него хожденіе по ихъ дламъ.

Хотя иногда въ присутствіи мистера Уокима какой-нибудь балагуръ-скотопромышленникъ, подстрекаемый случаемъ и чрезмрнымъ количествомъ выпитой водки, думалъ кольнуть его намекомъ на духовныя завщанія старыхъ барынь, но Уокимъ оставался совершенно-равнодушнымъ, зная очень-хорошо, что большинство положительныхъ людей было совершенно-довольно тмъ, ‘что’ Уокимъ былъ Уокимомъ то-есть человкомъ, который всегда умлъ различить: по какимъ камнямъ слдовало пройти черезъ судебную грязь, чтобъ не замараться. Человкъ, нажившій большое состояніе, имвшій великолпный домъ съ садомъ въ Тофтон и положительно-богатйшій въ околотк погребъ съ портвейномъ, могъ не сомнваться въ общественномъ мнніи. Я даже не совсмъ увренъ, что самъ почтенный мистеръ Тёливеръ, съ его общимъ взглядомъ на законъ, какъ на арену для боя птуховъ, при другихъ обстоятельствахъ, не сталъ бы разбирать личности Уокима, такъ-какъ я слышалъ отъ людей, много-занимавшихся исторіей, что родъ человческій не иметъ привычки строго обсуживать поведеніе великихъ побдителей, лишь бы только ихъ дло было правое. И такъ Тёливеръ не могъ ни въ чемъ быть помхой Уокиму, напротивъ, онъ былъ слабое существо, не разъ побжденное стряпчимъ и постоянно-дающее оружіе противъ себя. Совсть вовсе не упрекала Уокима за то, что онъ съигралъ нсколько штукъ съ мельникомъ, но, съ другой стороны, за что же бы онъ сталъ ненавидть этого жалкаго сутягу, этого бшенаго быка, запутавшагося въ петлю имъ самимъ разставленной сти.

Однакожь, между странностями, которымъ подвержена человческая натура, ни одинъ психологъ еще не указалъ на свойство ея особенно любить тхъ людей, которые насъ открыто поносятъ и унижаютъ. Восторжествовавшій кандидатъ изъ Желтыхъ въ депутаты отъ мстечка Ольд-Топпинъ не чувствуетъ постоянной обдуманной злобы къ издателю изъ Синихъ, который утшаетъ своихъ подписчиковъ реторическимъ возгласомъ противъ людей желтой партіи, предающихъ свою страну — этихъ демоновъ частной жизни, но онъ былъ бы не прочь, еслибъ законъ и случай помогли ему ознакомить издателя изъ Синихъ съ боле-темнымъ оттнкомъ его любимаго цвта. Сильные міра сего позволяютъ себ иногда, въ вид развлеченія, маленькое мщеніе, когда имъ представляется удобный къ тому случай, не въ ущербъ ихъ дламъ, и эти маленькія, столь безстрастно-произведенныя гоненія имютъ огромное вліяніе въ жизни ихъ жертвъ, переходя вс степени шуточной казни, выбивая людей, противъ которыхъ он устремлены изъ занимаемыхъ ими мстъ, и черня характеры несправедливыми сплетнями. Во сколько же разъ пріятне намъ видть людей, имющихъ противъ насъ незначительныя вины, униженными и пораженными какою-нибудь неудачей, безъ нашего къ тому содйствія! Провидніе или стеченіе обстоятельствъ взяли на себя отмщеніе за насъ, но главное то, что враги наши страдаютъ вслдствіе какихъ бы то ни было благопріятныхъ для насъ обстоятельствъ. Уокимъ не былъ лишенъ извстной доли такого злопамятства относительно нелюбезнаго мельника, и теперь, когда мистрисъ Тёливеръ открыла ему глаза, онъ съ наслажденіемъ думалъ о томъ, что иметъ возможность нанести ея мужу чувствительный ударъ, и къ этому чувству присоединялось еще сознаніе оказаннаго благодянія. Видть врага униженнымъ, конечно, доставляетъ удовольствіе, но какъ сравнить съ этимъ высокое наслажденіе — знать, что онъ униженъ вашимъ милостивымъ къ нему вниманіемъ? Это было бъ мщеніе, которое въ то же время попало бы въ графу добродтелей, а Уокимъ зорко слдилъ за тмъ, чтобъ графа эта была прилично наполнена. Онъ уже разъ имлъ случай помстить стараго врага своего въ одну изъ сент-оггскихъ богаделенъ, на перестройку которой онъ сдлалъ большое пожертвованіе, и вотъ нын представляется ему случай оказать благодяніе другому врагу, сдлавъ его своимъ слугою. Подобныя вещи доставляютъ минуты истиннаго наслажденія, о которомъ не имютъ понятія т близорукіе люди, которые считаютъ мщеніемъ прямое и грубое оскорбленіе. Тёливеръ, съ своимъ грубымъ языкомъ, укрощеннымъ благодарностью за оказанное благодяніе, былъ бы гораздо-надежнйшимъ слугою, нежели какой-нибудь посторонній человкъ, смиренно-ищущій мста, къ-тому жь, онъ былъ извстенъ за человка высокой честности, а Уокимъ былъ слишкомъ-уменъ, чтобъ не врить честности вообще. Онъ имлъ привычку наблюдать и изучать людей, а не судить ихъ только на основаніи избитыхъ правилъ, и никто не зналъ лучше его, что не вс подобны ему, тмъ не мене онъ ршился предварительно изучить во всхъ подробностяхъ дло о мельниц и земл, тмъ боле, что онъ вообще былъ охотникъ до сельскаго хозяйства. Независимо отъ желанія отомстить Тёливеру, было много важныхъ причинъ желать пріобртенія дорнкотской мельницы: вопервыхъ, это было превосходное имніе, вовторыхъ, Гестъ и Ком., намревались купить его. Мистеръ Гестъ и мистеръ Уокимъ были въ дружескихъ свтскихъ отношеніяхъ, но стряпчій любилъ, чтобъ какой^:нибудь владлецъ судна, или мельницы, слишкомъ-возвышающій голосъ въ обществ или за обденнымъ столомъ, однакожь преклонялся предъ нимъ. Уокимъ былъ не только дловой человкъ, но былъ извстенъ въ высшемъ сент-оггскомъ кружку и какъ пріятный собесдникъ. Онъ увлекательно разсуждалъ о своемъ портвейн, слегка, какъ любитель, занимался сельскимъ хозяйствомъ и былъ, безспорно, отличный семьянинъ. Когда онъ ходилъ въ церковь, то садился подъ самый красивый изъ бывшихъ въ ней памятниковъ, воздвигнутый надъ могилой жены. Многіе, въ его обстоятельствахъ, вступили бы во второй бракъ, но говорили, что онъ нжне къ своему уроду-сыну, нежели другіе отцы бываютъ къ самымъ красивымъ дтямъ, у него были еще другія сыновья, но онъ ихъ содержалъ ниже своихъ средствъ. Въ этомъ заключалась одна изъ главнйшихъ причинъ къ покупк дорнкотской мельницы. Пока мистрисъ Тёливеръ, говорила, въ голов Уокима мелькнула, между-прочимъ, мысль, что это имніе чрезъ нсколько лтъ доставитъ весьма-независимое положеніе его любимцу, котораго онъ хотлъ вывести въ люди.

Теперь мы знаемъ, какими доводами мистрисъ Тёливеръ надялась убдить мистера Уокима и почему она не достигла своей цли. Къ этому факту можно примнить изреченіе одного философа, который сказалъ, что часто удятъ рыбу безуспшно потому, что приманка неискусно расположена, а это, въ свою очередь, происходитъ отъ незнанія характера рыбъ.

ГЛАВА VIII.

Солнце освщаетъ остатки крушенія.

Былъ ясный, морозный январскій день, когда мистеръ Тёливеръ въ первый разъ сошелъ внизъ, яркіе солнечные лучи, освщавшіе обнаженные сучья каштановъ и сосднія крыши побудили его объявить твердую ршимость вырваться наконецъ изъ своего заключенія. Онъ полагалъ, что везд должно быть веселе, чмъ въ его спальн. Бдный, онъ не зналъ, что, при всеобщей пустот, царствовавшей въ нижнемъ этаж, этотъ самый солнечный свтъ производилъ непріятное впечатлніе, казалось, онъ находилъ какое-то злобное удовольствіе въ обнаруженіи этой пустоты и отсутствія знакомыхъ предметовъ. Укоренившееся въ немъ впечатлніе, будто онъ только вчера получилъ письмо отъ мистера Гора, было такъ сильно и такъ часто проявлялось въ его словахъ, что вс попытки убдить его, что уже съ-тхъ-поръ протекло нсколько недль, оказывались тщетными, онъ снова впадалъ въ забытье, даже мистеръ Тёрнбуль начиналъ отчаиваться въ возможности приготовить его къ встрч постигшаго его несчастія. Полное сознаніе настоящаго могло быть сообщено ему только чрезъ новыя впечатлнія, слова были безсильны передъ старыми. Жена и дти съ трепетомъ услыхали о его намреніи сойти внизъ. Мистрисъ Тёливеръ объявила, что Томъ не долженъ идти сегодня въ Сент-Оггсъ: ему нужно обождать, покуда отецъ сойдетъ внизъ, и Томъ согласился, хотя сердце его сжималось при мысли объ этой раздиравшей сцен.

Вс трое упали духомъ боле чмъ когда-нибудь. Гестъ и ком. не купили мельницы, она вмст съ землею осталась за Уокимомъ, который уже прізжалъ и объявилъ мистеру Дину и мистеру Глегу, въ присутствіи мистрисъ Тёливеръ, свою готовность принять мистера Тёливера, въ случа его выздоровленія, къ себ въ управители. Это предложеніе повлекло къ безконечнымъ семейнымъ преніямъ. Дяди и тётки были вс того мннія, что подобное предложеніе не должно быть отвергнуто изъ-за какихъ-нибудь личныхъ чувствъ мистера Тёливера, чувствъ, которыхъ они не раздляли и потому почитали безразсудными и ребяческими. И дйствительно, негодованіе и ненависть, которыя мистеръ Тёливеръ питалъ въ Уокиму, должны бы, по справедливости, быть обращены на него самого. Не его ли собственная неуживчивость, такъ рзко-обнаружившаяся въ процес, была причиною его несчастія? Этимъ мистеръ Тёливеръ доставилъ бы средства къ существованію своей жен и дочери, не нуждался бы въ вспомоществованіи ея родственниковъ, и наконецъ лишилъ бы этихъ почтенныхъ родственниковъ униженія встртить его когда-нибудь съ сумою. Мистрисъ Глегъ настаивала на томъ, что мистеру Тёливеру должно дать, почувствовать, что теперь пришла его очередь смириться, потому-что случилось это, что она давно предвидла и ожидала отъ его дерзости и презрительнаго обращенія съ ними, ‘его лучшими друзьями’. Мистеръ Глегъ и мистеръ Динъ были не такъ строги на этотъ счетъ, но оба полагали, что онъ уже довольно надлалъ себ вреда своею горячностью и причудами, и что теперь пора ихъ отложить въ сторону, когда дло идетъ о пріобртеніи средствъ къ существованію. Одинъ только Уокимъ былъ спокоенъ на этотъ счетъ. Онъ не питалъ никакой злобы къ Тёливеру. Томъ противился принятію этого предложенія: онъ не желалъ видть отца своего въ служб у Уокима, ему казалось, что это было бы малодушіемъ, но бдная мать его совершенно отчаивалась въ возможности вразумить мистера Тёливера, или, какъ она выражалась, уломать его насчетъ Уокима — нтъ, имъ всмъ придется жить въ хлву нарочно для-того, чтобъ презирать Уокима, который сдлалъ это предложеніе, какъ нельзя боле любезне. Дйствительно, несчастія совершенно потрясли ея разсудокъ, она постоянно жаловалась на судьбу и восклицала: ‘и что же я сдлала, чтобъ заслужить это?’ такъ-что Магги начинала подозрвать, что ея бдная мать рехнулась.

— Томъ, сказала она, когда они оба вышли изъ отцовской комнаты:— мы должны постараться объяснить отцу, что случилось, прежде чмъ онъ сойдетъ внизъ, но надобно постараться удалить матушку: она еще скажетъ что-нибудь неостроумное. Попроси Кассію позвать ее внизъ и занять чмъ-нибудь въ кухн.

Кассія была ловка на это дло. Объявивъ твердое намреніе оставаться до выздоровленія господина съ жалованьемъ или безъ жалованья, говорила она, она находила нкоторое вознагражденіе въ томъ, что управляла и ворочала своей барыней, браня ее за запачканное платье, или за то, что она цлый день ходитъ въ одномъ и томъ же чепчик, или же за измятый видъ, словомъ, это безпокойное время было для Кассіи чмъ-то въ род продолжительныхъ сатурналій, она пользовалась неограниченною свободой бранить своихъ господъ. На этотъ разъ, нужно было внести сушившееся блье, и ей любопытно было знать, можетъ ли одна пара рукъ справиться со всею работой въ дом и на двор, по ея мннію мистрисъ Тёливеръ не мшало бы надть шляпку и воспользоваться случаемъ подышать свжимъ воздухомъ, а заодно исполнить эту маленькую услугу. Мистрисъ Тёливеръ съ покорностью-поспшила внизъ. Повиноваться приказаніямъ прислуги было послднимъ остаткомъ ея власти, скоро и совсмъ не будетъ прислуги, чтобъ бранить ее.

Мистеръ Тёливеръ только-что всталъ съ постели и отдыхалъ въ покойномъ кресл, а Магги и Томъ сидли около него, когда Лука вошелъ въ комнату и предложилъ помочь своему барину сойти внизъ.

— Постой, постой, Лука, присядь-ка на минуту! сказалъ мистеръ Тёливеръ, указывая палкой на стулъ и вперяя въ него свои взоры съ выраженіемъ, которое мы такъ часто встрчаемъ у выздоравливающихъ и которое напоминаетъ взгляды ребенка доврчиво-смотрящаго на свою няньку.

И дйствительно, Лука не одну ночь провелъ у изголовья своего барина.

— А что, какъ вода теперь дйствуетъ? спросилъ мистеръ Тёливеръ:— Диксъ ее не запружаетъ больше — а?

— Никакъ нтъ-съ, сударь, все благополучно.

— Я такъ и думалъ: онъ нескоро посметъ это сдлать посл того, что Райлэ его усмирилъ. Я-то и говорилъ Райлэ… я ему говорилъ…

Мистеръ Тёливеръ наклонился впередъ, опустилъ руки на ручки кресла и устремилъ глаза къ полу, какъ бы ища что-нибудь, казалось, онъ хотлъ уловить какое-то воспоминаніе, ускользавшее изъ его памяти, онъ походилъ на человка, который борется съ одуряющимъ дйствіемъ какого-нибудь зелья. Магги бросила на Тома взглядъ нмаго отчаянія. Разсудокъ ихъ отца блуждалъ далеко отъ настоящаго, которое должно было болзненно отозваться въ его возвращавшемся сознаніи. Томъ готовъ былъ убжать изъ комнаты: онъ не могъ хладнокровно выносить этого мученія, въ этой раздражительности рзко обнаруживалось различіе между юношей и двушкой, мужчиной и женщиной.

— Батюшка! сказала Магги, положивъ свою руку на руку отца: — разв вы не помните, что мистеръ Райлэ уже умеръ?

— Умеръ? рзко спросилъ мистеръ Тёливеръ, глядя съ удивленіемъ ей въ глаза.

— Да, онъ умеръ, уже съ годъ назадъ, отъ удара. Я помню, вы говорили, что вы должны выплатить за него какія-то деньги. Онъ оставилъ дочерей въ очень-плохомъ состояніи, одна изъ нихъ получила мсто учительницы въ пансіон миссъ Фирнисъ, у которой я воспитывалась — помните?…

— А? неувренно произнесъ ея отецъ, продолжая смотрть прямо ей въ глаза, но когда Томъ заговорилъ, онъ сталъ глядть на него тмъ же вопросительнымъ взглядомъ, казалось, его удивляло присутствіе молодыхъ людей, онъ не узнавалъ ихъ, это не были знакомыя лица двочки и юноши какими онъ помнилъ ихъ въ прошломъ.

— Да это уже очень-давно было, что вы спорили съ Диксомъ, батюшка, сказалъ Томъ:— я помню, вы говорили объ этомъ года три назадъ, прежде еще чмъ я отправился въ школу мистера Стелинга, а, вдь, не забудьте, я пробылъ тамъ ровно три года.

Мистеръ Тёливеръ закинулъ голову назадъ и прислонился къ спинк кресла, ребяческое выраженіе исчезло съ его лица, онъ всь углубился въ думу.

— Да, да! сказалъ онъ чрезъ нсколько минутъ: — много переплатилъ я денегъ… Я хотлъ, чтобъ мой сынъ получилъ хорошее образованіе, я самъ не получилъ никакого и часто жаллъ объ этомъ. Ему ненужно будетъ другаго состоянія: вотъ что я говорю… Если Уокимъ опять одолетъ меня.

Мысль о Уоким произвела новое потрясеніе. Посл минутной остановки онъ принялся шарить въ боковомъ карман своего сюртука, потомъ, обратившись къ Тому, спросилъ своимъ прежнимъ, рзкимъ тономъ:— куда они двали письмо отъ Гора?

Оно было подъ-рукой, въ стол, потому-что онъ уже не разъ спрашивалъ его.

— А знаете вы, батюшка, что въ немъ заключается? спросилъ Томъ, подавая отцу письмо.

— Разумется, знаю, сердито возразилъ мистеръ Тёливеръ.— Что жь изъ этого? Если Ферлей не можетъ взяться за имніе, кто-нибудь другой можетъ, довольно народу на свт и безъ Ферлея. Однако досадно, что я боленъ! Лука, скажи-ка, чуобъ запрягали, я теперь въ состояніи похать въ Сент-Оггсъ: Горъ меня тамъ дожидается.

— Батюшка, милый батюшка! умоляющимъ голосомъ воскликнула Магги.— Уже съ-тхъ-поръ прошло много времени, вы долго были больны — боле двухъ мсяцевъ — уже все успло измниться.

Мистеръ Тёливеръ окинулъ всхъ троихъ удивленнымъ взоромъ, мысль, что многое могло случиться, о чемъ онъ еще ничего не зналъ, часто мелькала въ его голов, но теперь она снова поразила его своею новизной.

— Да, батюшка, сказалъ Томъ въ отвтъ на его вопрошавшіе взгляды: — вамъ нечего безпокоиться о длахъ, прежде чмъ вы совершенно оправитесь. Въ настоящее время все уже устроено, все и о мельниц, и о земл, и о долгахъ.

— Такъ что жь устроено? сердито спросилъ отецъ.

— Не принимайте это такъ горячо къ сердцу, вмшался Лука.— Вы бы всмъ заплатили, еслибъ могли — я это всегда говорилъ мистеру Тому — вы бы наврное всмъ заплатили, еслибъ могли.

Добрый Лука, принимавшій большое участіе въ несчастіи своего хозяина, почиталъ нужнымъ сказать что-нибудь, чтобъ выразить свое сочувствіе къ семейству, и эти слова, которыя онъ такъ часто повторялъ Тому, желая показать свою готовность отказаться отъ полученія пятидесяти фунтовъ, которые ему были должны, почти невольно сорвались у него съ языка. Они были именно такого рода, чтобъ произвести самое болзненное впечатлніе на разстроенный разсудокъ его барина.

— Всмъ выплатили бы? съ жаромъ воскликнулъ онъ, лицо его горло, глаза сверкали.— Всмъ выплатили бы?… да разв я банкротъ.

— Батюшка? милый батюшка! сказала Магги, которая полагала, что это слово дйствительно выражало его положеніе.— Перенесите это съ терпніемъ, вдь мы васъ любимъ… ваши дти всегда васъ будутъ любить. Томъ всмъ имъ выплатитъ, онъ говоритъ, что выплатитъ, какъ только подростетъ.

Она видла, что отецъ ея дрожалъ всмъ тломъ, голосъ его также прерывался, когда онъ чрезъ нсколько минутъ сказалъ:

— Да, моя двочка, но мн-то не пережить второй разъ.

— Но вы можете дожить, чтобъ увидть, какъ я всмъ уплачу, съ трудомъ произнесъ Томъ.

Мистеръ Тёливеръ покачалъ головой.

— Что разъ-сломано, уже никогда не будетъ цло, къ-тому же, это будетъ твое дло, не мое. Потомъ, взглянувъ на него, онъ добавилъ:— теб только шестнадцать лтъ — это трудная борьба, но ты не долженъ кидать камнями въ отца. Мошенники! они были мн не по-силамъ… Я далъ теб хорошее образованіе, оно послужитъ теб опорой.

Приступъ удушья почти заглушилъ послднія слова, яркая краска, заставлявшая дтей опасаться за новый припадокъ паралича, исчезла съ его лица: оно было блдно и судорожно трепетало. Томъ молчалъ, онъ боролся самъ съ собою, ему снова хотлось бжать. Мистеръ Тёливеръ молчалъ нсколько времени, но умъ его, казалось, уже не блуждалъ, какъ прежде.

— Такъ они все описали и продали? уже гораздо-спокойне спросилъ онъ, какъ-бы только любопытствуя узнать, что случилось.

— Все продано, батюшка! сказалъ Томъ.— Но мы еще не все знаемъ насчетъ земли и мельницы, добавилъ онъ, желая устранить вопросъ о пріобртеніи ихъ Уокимомъ.

— Вы не должны быть удивлены, найдя, что внизу очень-пусто — замтила Магги.— Но ваше покойное кресло и вашу конторку вы найдете тамъ, они не проданы.

— Пойдемте, помоги-ка мн, Лука, я хочу все видть, сказалъ мистеръ Тёливеръ, опираясь на палку и протягивая другую руку къ Лук.

— Э, сэръ! сказалъ Лука, подавая руку своему барину:— оно такъ и лучше: увидите, а тамъ и свыкнетесь. Вотъ, примрно сказать, моя матушка съ ея одышкой, вдь сначала-то какъ она боролась, какъ мучилась, а теперь совсмъ свыклась, ‘я, говоритъ, подружилась съ нею’.

Магги побжала впередъ, чтобъ посмотрть, въ порядк ли гостиная. Все тамъ посило какой-то отпечатокъ тоски и скуки, даже огонь въ камин, блдня въ яркихъ лучахъ солнца, казалось, соотвтствовалъ общему характеру комнаты. Она подвинула отцовское кресло, оттолкнула въ сторону столъ, чтобъ очистить ему дорогу и съ бьющимся сердцемъ ожидала прихода отца: какъ онъ войдетъ? какъ онъ оглянется? Томъ шелъ впереди съ скамейкой для ногъ, онъ также остановился около Магги. Изъ двоихъ Томъ страдалъ боле. Магги, при всей ея чувствительности, казалось, что несчастія открывали еще боле-обширное поле для ея любви и давали боле простора ея страстной натур. Никакой истинный мальчикъ не почувствуетъ этого, онъ скоре вступитъ въ борьбу съ немейскимъ львомъ, или исполнитъ цлый рядъ геройскихъ подвиговъ, чмъ терпть постоянныя воззванія къ состраданію и не быть въ состояніи помочь несчастію.

Мистеръ Тёливеръ остановился на порог, оперся на Луку и окинулъ взглядомъ вс пустыя мста, которыя для него, казалось, были заняты призраками исчезнувшихъ предметовъ, обыденныхъ спутниковъ его жизни. Его умственныя способности, получивъ твердую точку опоры въ свидтельств чувствъ, видимо окрпли.

— А! сказалъ онъ, медленно подвигаясь къ своему креслу: — все продали… все продали…

Потомъ, усвшись въ кресл и положивъ палку около себя, онъ снова окинулъ взоромъ всю комнату. Лука между-тмъ вышелъ.

— А оставили они большую Библію? сказалъ мистеръ Тёливеръ:— въ ней все есть: и когда я родился, и когда женился. Принеси-ка ее, Томъ.

Ему подали Библію. Открывъ ее на первой страниц, онъ сталъ медленно читать. Мистрисъ Тёливеръ, взойдя въ комнату, остановилась въ изумленіи, при вид мужа внизу и за Библіею.

‘А!… проговорилъ онъ, устремивъ взоръ на одну строчку и указывая пальцемъ на нее: — моя мать была Маргарита Бизонъ, она умерла сорока-семи лтъ. Въ ея семейств никто долго не жилъ. Мы дти нашей матери — я и Грити, мы скоро пойдемъ на покой’. Онъ остановился на замтк о рожденіи и свадьб сестры, какъ-будто эти обстоятельства вызывали въ немъ новыя мысли, но вдругъ, какъ-бы очнувшись, онъ посмотрлъ на Тома и спросилъ его съ явнымъ безпокойствомъ: — Съ Мосса не стребовали денегъ, которыя я имъ далъ?

— Нтъ, батюшка, отвчалъ Томъ:— вексель былъ сожженъ.

Мистеръ Тёливеръ опять нагнулся къ книг и скоро продолжалъ:

‘А Елизавета Додсонъ — уже 18 лтъ прошло съ-тхъ-поръ, что я на ней женился…

— Да, въ будущее Благовщеніе минетъ 18 лтъ, сказала мистрисъ Тёливеръ, подойдя къ нему и взглянувъ въ книгу. Мужъ пристально на нее взглянулъ.

— Бдная Бесси! сказалъ онъ: — ты была красавица тогда — вс это говорили, и я самъ удивлялся, какъ ты такъ долго сохраняла свою красоту. Ты уже очень постарла… не сердись на меня… я думалъ сдлать въ-лучшему… мы общали другъ другу длить и счастіе и несчастіе…

— Да, но я никогда не ожидала, что будетъ такъ худо, сказала мистрисъ Тёливеръ съ тмъ страннымъ выраженіемъ отчаянія и ужаса, которое съ нкотораго времени не покидало ея:— и отецъ-то выдалъ меня… и такъ это вдругъ случилось.

— Ахъ матушка! сказала Магги:— не говорите про это.

— Да, я знаю, вы не дадите говорить вашей бдной матери — такъ было всегда… Вашъ отецъ никогда не слушалъ, что я говорила… никакія просьбы, ни мольбы не дйствовали… и теперь ничего не подйствуетъ, хотя бы я и на колняхъ ползала…

— Не говори этого, Бесси! сказалъ мистеръ Тёливеръ. Въ эти первыя минуты униженія его гордость преклонялась предъ справедливостью женниныхъ упрековъ.— Если осталось еще что-нибудь, чмъ я могу загладить прошлое, поврь, я не откажу теб.

— Такъ мы могли бы остаться здсь и получить мсто, и я осталась бы между своими сестрами — я, которая была такою примрною женою, никогда теб не поперечила… и вс одно говорятъ… вс говорятъ, что это было бы только справедливо… но ты такъ предубжденъ противъ Уокйма.

— Матушка! строго сказалъ Томъ:— теперь не время говорить объ этомъ.

— Оставьте ее! сказалъ мистеръ Тёливеръ:— объяснись, Бесси.

— Теперь мельница и вся земля принадлежитъ Уокиму: онъ все забралъ въ руки, такъ стоитъ ли Съ нимъ бороться? Когда онъ предлагаетъ теб оставаться здсь, и какъ любезно предлагаетъ! онъ говоритъ, что ты можешь заправлять длами и будешь получать тридцать шиллинговъ въ недлю и можешь пользоваться лошадью, чтобъ здить на рынокъ. А куда намъ иначе дваться? Мы принуждены будемъ перейти въ какую-нибудь избушку, въ деревню… И это мн и моимъ дтямъ привелось дожить до этого!… и все изъ-за того, что ты не хочешь ладить съ людьми и не даешь вразумить себя.

Мистеръ Тёливеръ опустился въ кресло, онъ дрожалъ всмъ тломъ.

— Ты можешь длать со мною что хочешь, Бесси, сказалъ онъ тихимъ голосомъ.— Я былъ причиною твоей нищеты… Мн не по-силамъ была борьба… я просто банкротъ… теперь нечего боле бороться.

— Батюшка! сказалъ Томъ: — я не согласенъ съ матушкою и дядями, я не полагаю нужнымъ вамъ унижаться предъ Уокимомъ. Я заработываю фунтъ въ недлю, а вы можете найти другое какое-нибудь занятіе, когда поправитесь.

— Не говори, не говори, Томъ! довольно съ меня на сегодня… Поцалуй меня, Бесси, и не будемъ питать непріязни другъ къ другу, уже намъ боле не бывать молодыми. Мн не по-силамъ была борьба съ этими мошенниками.

ГЛАВА IX.

Добавочная статья въ семейную лтопись.

За этою минутой смиренія и покорности слдовали цлые дни упорной, внутренней борьбы, которая возрастала по мр того, какъ съ возвращеніемъ тлесныхъ силъ мистеръ Тёливеръ все ясне-и-ясне сознавалъ безвыходность своего положенія. Нетрудно связать ослабвшіе члены, нетрудно вырвать общаніе у больнаго человка, но нелегко сдержать обтъ, когда прежнія силы воротятся. Приходили минуты, когда исполненіе даннаго Бесси общанія казалось для несчастнаго мальчика свыше силъ человческихъ: онъ общался, не зная, чего она проситъ — она могла бы такъ же хорошо требовать, чтобъ онъ взвалилъ себ домъ на плечи. Но опять съ ея стороны было много убдительныхъ доводомъ, уже не говоря о томъ, что, по милости мужа, она въ такомъ бдственномъ положеніи. Мистеръ Тёливеръ видлъ, что, принявъ мсто, онъ, при большей бережливости, будетъ въ-состояніи заплатить второй дивидендъ своимъ кредиторамъ, что, иначе, будетъ для него совершенно-невозможно. Другое мсто ему трудно получить, такъ-какъ жизнь онъ велъ довольно-легкую, боле командуя, чмъ работая самъ, да къ-тому же, кром своей мельницы ничего не смыслилъ. Пожалуй, придется самому сдлаться поденьщикомъ, а жен жить подаяніемъ сестеръ — перспектива вдвойн-горькая для его самолюбія, онъ очень-хорошо зналъ, что допустили распродать бессины драгоцнныя вещи только потому, чтобъ боле возставить ее противъ мужа, виновника всхъ ея несчастій. Когда дяди и тётки собрались, съ цлью внушить ему, что онъ обязанъ сдлать для Бесси, онъ слушалъ ихъ, обратившись лицомъ въ другую сторону, только отъ времени до времени исподтишка бросалъ на нихъ непріязненные взгляды. Изъ двухъ золъ меньшее было принять ихъ совтъ, и въ такомъ случа не нуждаться въ ихъ помощи.

Но сильнйшимъ побужденіемъ была привязанность къ старому мсту, гд онъ взросъ, гд вс закоулки были ему извстны, какъ теперь Тому. Тёливеры жили здсь въ-теченіе нсколькихъ поколній и нердко въ зимніе вечера приходилось ему слушать, сидя на дтскомъ стулик, разсказъ отца, какъ, вмсто теперешней мельницы, была бревенчатая, какъ ее повредило бурею, такъ-что ддушка принужденъ былъ сломать ее и выстроить новую. Мистеръ Тёливеръ почувствовалъ всю силу этой привязанности къ мсту, дорогому для него по тысяч воспоминаній. Когда, собравшись съ силами, онъ могъ обойти прежнія свои владнія, ему казалось невозможнымъ покинуть мсто, гд скрипъ каждой двери былъ знакомъ его уху, гд видъ каждаго пятна на стн, каждаго косаго пригорка былъ пріятенъ его глазу, привыкнувшему къ этимъ впечатлніямъ съ ранней молодости. Для насъ, привыкшихъ переноситься воображеніемъ далеко за предлы своего хозяйства, подъ тропики, на берега Замбези, гд мы сродняемся съ пальмами и бананами, для насъ непонятно чувство, какое старый мистеръ Тёливеръ питалъ къ мсту, гд сосредоточивались вс его воспоминанія, гд жизнь для него текла обычнымъ чередомъ, среди знакомыхъ лицъ и предметовъ. Особливо въ настоящія минуты, только-что выздоравливая отъ болзни, онъ жилъ боле воспоминаніями прошедшаго, нежели дйствительною жизнью.

— Да, Лука, сказалъ онъ однажды вечеромъ, стоя у калитки фруктоваго сада:— я помню, какъ отецъ садилъ эти яблони. Отецъ былъ охотникъ до сажанія деревьевъ, ему ничего не стоило насадить цлую телегу молодыхъ деревцовъ, а я бывало, стою около, несмотря на холодъ, и слдую везд за нимъ, какъ врная собака.

Потомъ мельникъ прислонился къ притолк калитки и, повернувшись въ другую сторону, обратилъ взоры на строенія.

— Я думаю, старая мельница не обойдется безъ меня. Лука. Говорятъ, рка сердится, когда мельница переходитъ въ другія руки — я это не разъ отъ отца слыхалъ. Пожалуй, сказка эта и не безъ основанія. Житье на семъ свт такое загадочное! Врно, нечистый мутитъ: гд мн было съ ними справиться, съ мошенниками!

— Да, сэръ, сказалъ Лука съ участіемъ: — вотъ, хоть бы ржа на хлб, да пожаръ въ скирдахъ — просто ума не приложишь, или жиръ у нашей послдней свиньи, куда двался? осталась стерва худая.

— Я живо помню, будто со вчерашняго дня, продолжалъ мистеръ Тёливеръ: — когда отецъ открылъ солодовню. Я помню, какъ я воображалъ, что-то необыкновенное случилось, когда кончили постройку, потому-что у насъ было въ род пирушки въ тотъ день, и плумъ-пуддингъ за обдомъ, а я сказалъ матери. Она была видная, черноглазая женщина — моя мать, моя двочка будетъ, дв капли воды, на нее похожа. При этомъ мистеръ Тёливеръ поставилъ свою палку между ногъ, вынулъ табакерку, чтобъ полне наслаждаться своимъ анекдотомъ, который онъ передавалъ урывками, какъ-будто теряясь въ созерцаніи прошедшаго.— Я былъ маленькій мальчуганчикъ, ей по колни, мать нжно любила насъ, меня и Гритти, такъ я ей, помнится, сказалъ: ‘Матушка, говорю, будетъ ли у насъ каждый день плумъ-пуддингъ по случаю солодовни?’ Она, пока жила, не могла забыть этого, и постоянно мн напоминала. Мать была еще молода, когда скончалась. Уже сорокъ лтъ, какъ солодовня кончена, и изъ нихъ я пропустилъ немного дней, чтобъ не поститъ того двора, это первая вещь утромъ, сначала и до конца года, несмотря ни на какую погоду. Въ чужомъ мст я ршительно голову потеряю, словно съ дороги собьюсь. Плохо, куда ни повернись, такъ скверно, что и сказать нельзя, а все-таки легче будетъ тянуть старую лямку, чмъ браться за новое дло.

— Да, сэръ, сказалъ Лука: — для васъ гораздо-лучше остаться на старомъ мст, чмъ искать новаго. Вотъ и я терпть не могу новыхъ мстъ: какъ-то неловко, словно въ телег съ узкимъ ходомъ, совсмъ не то, что дома, вонъ хоть тамъ, выше по Флосу, и хлбъ не такой пекутъ, какъ у людей. Да, скверное дло, родину мнять.

— Но, вроятно, Лука, они захотятъ отправить Бена, а теб придется справляться одному съ мальчишкой, да я буду слегка подсоблять на мельниц. Теб будетъ хуже житье, чмъ теперь.

— Ничего, сэръ, отвчалъ Лука:— по мн все-равно. Я у васъ служу-двадцать лтъ, а за это время много воды утекло, и за то спасибо. Я не уживусь съ новыми лицами и съ новой работой, не могу, да и только, будь имъ неладно.

Дальнйшая прогулка совершилась молча. Лука окончательно истощилъ свои способности къ разговору. Ужь и то, что онъ высказалъ, было для него слишкомъ большимъ умственнымъ напряженіемъ, а мистеръ Тёливеръ отъ воспоминаній перешелъ къ тягостнымъ размышленіямъ о выбор между двухъ золъ. Магги замтила за чаемъ, что онъ былъ особенно разсянъ въ тотъ день, и потомъ онъ сидлъ попуря голову на кресл, глядя на полъ, и по временамъ шевеля губами и покачивая головой. Онъ вперялъ взоры то на мистрисъ Тёливеръ, которая вязала, сидя противъ него, то на Магги, которая, несмотря на пристальное занятіе шитьемъ, замчала очень-хорошо, что въ голов у отца разъигрывалось что-то недоброе. Вдругъ онъ схватилъ ломъ у камина и съ яростью сталъ ломать горвшій кусокъ угля.

— Что съ тобой, душа моя, мистеръ Тёливеръ? воскликнула жена его съ изумленіемъ: — это слишкомъ дорогая роскошь ломать такимъ-образомъ уголь, когда у насъ крупнаго угля ужь больше нтъ и взять его не откуда.

— Кажется, вамъ хуже къ вечеру, батюшка, сказала Магги:— вы такъ разстроены.

— Что это Томъ нейдетъ? сказалъ мистеръ Тёливёръ съ нетерпніемъ.

— Ахъ, батюшка! не ужь-то ему пора приходить? Такъ я пойду похлопочу объ ужин для него, сказала мистрисъ Тёливеръ, сложивъ вязанье и выходя изъ комнаты.

— Почти половина восьмаго, сказалъ мистеръ Тёливеръ:— онъ скоро будетъ. Поди, принеси большую Библію и открой ее на заглавномъ лист, гд все написано о нашемъ семейств, да захвати перо и чернила.

Магги повиновалась, не понимая, что бы это значило, но отецъ не почелъ нужнымъ объяснять ей свое желаніе, а молча прислушивался къ звукамъ, долетавшимъ со двора, въ надежд услышать шаги Тома, причемъ онъ замтно злился на втеръ, покрывавшій завываньями своими вс остальные звуки. Глаза его блестли страннымъ огнемъ, такъ-что и Магги стала ждать Тома съ нетерпніемъ, замтивъ безпокойство отца.

— Вотъ онъ, наконецъ! воскликнулъ Тёливеръ, когда послышался ударъ у воротъ.

Магги побжала отворить дверь, но мать ея поспшно выбжала изъ кухни къ ней на встрчу, говоря:

— Постой, Магги, я сама отворю.

Мистрисъ Тёливеръ начинала безпокоиться о сын, и поэтому съ завистью смотрла на всякую услугу, оказанную сыну кмъ-либо другимъ.

— Ужинъ теб готовъ, мои мальчикъ, сказала она, пока Томъ снималъ шляпу и плащъ.— Покушай-себ, не торопясь, я теб мшать не буду.

— Кажется, батюшка желаетъ видть Тома, матушка, сказала Магги:— ему бы слдовало сперва зайти въ гостиную.

Томъ вошелъ къ отцу съ обычнымъ печальнымъ выраженіемъ лица, открытая Библія и чернильница тотчасъ бросились ему въ глаза, и онъ съ недоумніемъ и безпокойствомъ обратился къ отцу, который произнесъ:

— Иди, иди, ты что-то поздненько сегодня, ты мн нуженъ.

— Что-нибудь случилось, батюшка? сказалъ Томъ.

— Садитесь, вс вы, сказалъ мистеръ Тёливеръ, повелительнымъ голосомъ:— а ты, Томъ, садись сюда, ты припишешь въ Библію кое-что къ нашей лтописи.

Вс трое сли, не спуская съ него глазъ. Мистеръ Тёливеръ началъ говорить тихо, обращаясь сперва къ жен:

— Я ршился, Бесси, я сдержу то, что общалъ теб. Намъ лежать въ одной могил съ тобой, и ссориться намъ на послдк не приходится. Я останусь на старомъ мст, буду служить Уокиму, и буду служить, какъ слдуетъ честному человку: тотъ не Тёливеръ, кто не честенъ, но замть, Томъ, тутъ онъ возвысилъ голосъ:— будутъ кричать противъ меня за то, что я не заплатилъ сполна своимъ кредиторамъ, но это не моя вина, а потому, что на свт много мошенниковъ. Мн не совладать съ ними, приходится поддаться. Я надну на себя ярмо, потому-что ты въ-прав сказать, Бесси, что я тебя вовлекъ въ бду, и буду служить ему честно, будто не мошеннику. Я честный человкъ, хотя мн не придется боле поднимать голову: меня подкосили какъ траву, я какъ дерево срубленное.

Онъ остановился, устремивъ взоры на землю. Потомъ, вдругъ поднявъ голову, онъ прибавилъ боле-громкимъ и торжественнымъ голосомъ:

— Но я ему не прощу! Я знаю, они говорятъ, что онъ никогда не желалъ мн зла, такъ всегда лукавый поддерживаетъ подобныхъ мошенниковъ. Онъ всему причина, но онъ важный джентльменъ — знаемъ, знаемъ! Мн бы, говорятъ, не слдовало судиться. Но кто жь виноватъ тому, что въ суд нельзя найти посредника, который бы по справедливости ршилъ дло? Тому-то все-равно — я знаю, онъ изъ тхъ господъ, что обдлываютъ чужія дла, а потомъ, разоривъ ихъ, подаютъ имъ милостыню. Я ему не прощу! Я бы желалъ ему такого позора, чтобъ и родной сынъ отъ него отступился, чтобъ ему не лучше жизнь была, чмъ въ рабочей мельниц. Но ему бояться нечего, онъ слишкомъ-большой баринъ, законъ за него. Слышишь, Томъ, и ты никогда не прощай ему, иначе ты мн не сынъ. Можетъ-быть, теб удастся дать ему почувствовать, а мн ужь никогда не придется съ нимъ расплатиться, я запрегся въ ярмо. Ну, теперь, запиши это — запиши это въ Библію.

— О, батюшка! какъ можно? воскликнула Магги, становясь около него на колни, блдная и испуганная.— Гршно проклинать и помнить зло.

— Не гршно, говорятъ теб! вскричалъ отецъ съ яростью.— Гршно, чтобъ мошенники благоденствовали — это чортово наважденіе. Длай, какъ сказано, Томъ. Пиши!

— Что мн писать, батюшка? сказалъ Томъ съ горестной покорностью.

— Запиши, что отецъ твой, Эдвардъ Тёливеръ, принялъ службу у Джона Уокима, потому-что я хочу облегчить бдственное положеніе жены и умереть на старомъ мст, гд и я и отецъ мой, мы родились. Напиши это какъ слдуетъ, ты ужь знаешь какъ, и потомъ напиши, что всего этого я не прощаю Уокиму, и хотя я буду служить ему честно, я отъ души желаю ему всякаго зла. Запиши это.

Мертвая тишина была въ комнат, пока томово перо двигалось по бумаг. Мистрисъ Тёливеръ была поражена, Магги дрожала, какъ листокъ.

— Теперь прочти, что ты написалъ, сказалъ мистеръ Тёливеръ.

Томъ прочелъ громко и медленно.

— Напиши дале, что ты будешь помнить, что Уокимъ сдлалъ твоему отцу, и что ты отплатишь ему за то, если только представится случай. И подпиши ома Тёливеръ.

— О, нтъ, батюшка, милый батюшка! воскликнула Магги, задыхаясь отъ ужаса: — не заставляйте Тома писать подобныя вещи.

— Молчи, Магги! сказалъ Томъ.— Я напишу.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

ДОЛИНА УНИЖЕНІЯ.

ГЛАВА 1.

Варьяціи на тэму протестантизма, неизвстныя самому Боссюэту.

Быть-можетъ, вамъ случалось путешествовать по Рон въ жаркій лтній день, и вы, врно тогда чувствовали какую-то невольную тоску при вид печальныхъ развалинъ деревенекъ, покрывающихъ ея берега. Развалины эти свидтельствуютъ, какъ однажды воды этой быстрой рки поднялись, клокоча и пнясь, выше береговъ и разлились далеко, далеко, уничтожая все на своей дорог, превращая жилища человка въ голую пустыню. Странный контрастъ!— думали вы, врно — между впечатлніемъ, производимымъ этими печальными остатками простенькихъ домиковъ нашей современной пошлой эпохи, и тмъ же впечатлніемъ, которое на насъ производятъ развалины замковъ, окаймляющихъ Рейнъ. Тамъ существуетъ такая гармонія между разсыпавшимися обломками и зелеными уступами скалъ, что, кажется, они такъ же свойственны этой горной стран, какъ, напримръ сосна. Скажу боле: и во дни ихъ постройки и славы они не могли быть въ разлад съ окружающей природой. Строившій ихъ народъ, кажется, наслдовалъ отъ его матери-земли великую тайну красоты формъ. И была то эпоха романтическая! Хотя эти бароны-разбойники и были отчасти угрюмые, пьяные людоды, но они отличались какимъ-то величіемъ дикихъ зврей. Они скоре были лсные кабаны съ клыками, чмъ обыкновенныя домашнія свиньи. Они были постояннымъ выраженіемъ борьбы демонской силы съ красотою, добродтелью и нжною стороною жизни. Они представляли прекрасный контрастъ съ странствующимъ трубадуромъ, нжной принцессой, набожнымъ монахомъ и робкимъ жидомъ. Это было время яркихъ цвтовъ, когда лучи солнца ярко отдавались въ свтящейся стали и освщали богатыя знамена. Это было время приключеній и жестокой борьбы — нтъ, скоре оно было временемъ развитій религіознаго искусства и энтузіазма. Не тогда ли выстроены дивные соборы, и не тогда ли могущественные государи, оставивъ свои дворцы, отправлялись на Востокъ умереть при осад какой-нибудь мусульманской твердыни? Видъ замковъ, на берегахъ Рейна возбуждаетъ во мн поэтическое вдохновеніе, ибо они принадлежатъ къ великой исторической жизни человчества и являютъ предо мною цлую эпоху. Но эти мрачные, уродливые скелеты деревенекъ, покрывающихъ Рону, наводятъ меня на неутшительную мысль, что жизнь большею частью есть ничто иное, какъ узкое, уродливое, пресмыкающееся существованіе, которое само несчастіе не можетъ возвысить, но выказываетъ еще во всей его пошлой нагот. Я убжденъ, и не скрываю, что это злая мысль, что жизнь, которой слды теперь представляютъ эти обломки и развалины, была частью одной огромной суммы темнаго, никому неизвстнаго существованія, которое предано будетъ забвенію наравн съ поколніями муравьевъ и бобровъ.

Быть-можетъ, и вами овладло подобное гнетущее чувство, слдуя за жизнью нашего старомоднаго семейства береговъ Флоса, котораго также несчастье едва, могло возвысить надъ уровнемъ Траги-комедіи. Вы говорите: это скаредная жизнь — жизнь Тёливеровъ и Додсоновъ, жизнь, неозаряемая никакими великими принципами, романтическими приключеніями, или дятельною врою, доходящею до самопожертвованія, не возмущаемая ни одною изъ тхъ дикихъ неукротимыхъ страстей, порождающихъ несчастія и преступленія. Нтъ! въ этой жизни и первобытной, грубой простот потребностей нтъ того тяжелаго, покорнаго, плохо-уплачиваемаго труда, того дтскаго чтенія по складамъ великой книги природы, придающихъ столько поэзіи жизни простолюдина. Въ этой жизни существуютъ условныя понятія свта и манеръ, но совершенное отсутствіе знанія и образованія. Конечно, это самая прозаическая форма человческой жизни, это гордая, почтенная особа въ-старомодномъ чепц: это свтскій обдъ безъ hors-d’oeuvres. При ближайшемъ наблюденіи за этими людьми, даже когда желзная рука несчастія потрясла ихъ существованіе, вы не видите въ нихъ ни малйшихъ слдовъ религіи, тмъ мене христіанской вры. Ихъ вра въ невидимаго, сколько она обнаруживается, кажется нсколько идолопоклоннической. Ихъ нравственныя понятія, хотя и содержатся съ непостижимымъ упрямствомъ, повидимому, не имютъ боле твердаго основанія, какъ наслдственную привычку и обычай. Невозможно жить въ обществ такихъ людей: вы задохнетесь отъ недостатка стремленія къ изящному, ко всему великому и благородному. Васъ раздражаютъ эти скучные люди, составляющіе какъ-бы населеніе, несоотвтствующее земл, на которой они живутъ, васъ сердитъ эта богатая равнина, по которой протекаетъ быстрая рка, связывающая пульсъ стараго англійскаго городка съ біеніемъ могучаго сердца всего міра. Самое страшное суевріе, бичующее своихъ боговъ, или свою собственную спину, кажется, боле соотвтствуетъ таинственности человческой судьбы, чмъ нравственное и умственное состояніе муравьеобразныхъ Додсоновъ и Тёливеровъ.

Я совершенно раздляю съ вами это мнніе, я постигаю всю гнетущую пошлость этой жизни, но надо самому испытать это чувство, чтобъ понять, какъ сильно оно дйствовало на жизнь Тома и Магги, какъ оно дйствовало на многія юныя натуры, которыя, во всеобщемъ стремленіи человчества впередъ, возвысились въ умственномъ отношеніи надъ предъидущимъ поколніемъ, съ которымъ они, однако, связаны сильнйшими узами, страданія мученика или жертвы, необходимое условіе историческаго развитія человчества, встрчается въ указанномъ вид во всякомъ город, въ сотняхъ неизвстныхъ сердецъ. Мы не должны отшатнуться отъ этого сравненія великихъ вещей съ мелкими. Не говоритъ ли намъ наука, что высшая цль ея есть стремленіе къ всеобщему обобщенію и соединенію самыхъ мелкихъ вещей съ величайшими? Для занимающихся естественными науками, нтъ мелочей, малйшій фактъ возбуждаетъ въ немъ цлый рядъ вопросовъ объ отношеніяхъ и условіяхъ этого факта. Безъ-сомннія, то же происходитъ при изученіи человческой жизни.

Конечно, религіозныя и нравственныя понятія Додсоновъ и Тёливеровъ были слишкомъ-особеннаго характера и слишкомъ-оригинальны, чтобъ указать на ихъ сущность однимъ опредленіемъ, что они составляли часть протестантскаго населенія Великобританіи. Ихъ жизненная теорія имла свою долю твердости и основанія, подобно тому, какъ должны же имть ее вс теоріи, на которыхъ основываютъ семейства свое процвтаніе. Но теорія эта имла самый слабый оттнокъ теологіи. Если въ двственные дни сестеръ Додсонъ, ихъ Библіи открывались сами собою на иныхъ мстахъ, то это, просто, происходило отъ нкотораго числа сушеныхъ лепестковъ піоновъ, расположенныхъ совершенно-произвольно, безъ всякаго предпочтенія исторической, догматической или нравственной части Библіи. Религія ихъ была самая простая, частью идолопоклонническая, но въ ней не было и тни ереси, то-есть, если ересью мы называемъ выборъ вры, ибо они не знали о существованіи другой религіи, кром религіи посщать церковь, которая переходила изъ рода въ родъ, какъ одышка или другая болзнь. Какъ, имъ было и знать о существованіи другихъ религій? Пасторъ ихъ сельскаго прихода не былъ жаркимъ спорщикомъ въ длахъ религіи, онъ хорошо игралъ въ вистъ и всегда имлъ готовую шутку для всякой хорошенькой прихожанки. Религія Додсоновъ состояла въ томъ, чтобъ почитать все достойное уваженія и вошедшее въ обычай, нужно было быть крещенымъ, ибо иначе не похоронили бы на кладбищ, необходимо было и пріобщаться передъ смертью, чтобъ обезопасить себя отъ неясно-сознаваемыхъ опасностей. Но въ то же время столь же важно было имть приличныхъ факельщиковъ, сочные окорока на погребальномъ банкет и оставить безспорную духовную. Никого изъ Додсоновъ нельзя было обвинять въ пренебреженіи чмъ-нибудь примтнымъ или имвшимъ связь со всеобщею соотвтственностью ихъ дйствій. Правила жизни они извлекали изъ примра почтенныхъ прихожанъ и изъ семейныхъ преданій. Главныя добродтели Додсоновъ состояли въ послушаніи родителямъ, въ врности своему семейству, въ дятельной жизни, строгой чистот, бережливости, въ содержаніи въ возможной чистот мёбели и мдной посуды, собираніи старой монеты, приготовленіи отличныхъ продуктовъ для рынка и наконецъ въ предпочтеніи всего доморощеннаго. Додсоны очень гордый народъ, ихъ гордость заключается въ томъ, чтобъ никто не смлъ и подозрвать ихъ въ малйшемъ нарушеніи ихъ долга, основаннаго на семейныхъ преданіяхъ. Гордость ихъ во многихъ отношеніяхъ очень здравая, ибо она длала тождественнымъ честь съ строгою честностью, дятельнымъ трудомъ и врностью разъ-принятымъ правиламъ. Общество одолжено многими прекрасными качествами ея членомъ, именно матерямъ изъ додсоновской семьи, которыя отлично всегда приготовляли масло и сыръ и считали бы себя обезчещенными длать иначе. Честность и бдность никогда не были девизомъ Додсоновъ, тмъ мене казаться богатымъ, когда въ-сущности бднякъ. Нтъ, скоре на ихъ фамильномъ знамени было написано: ‘будь честенъ и богатъ’, и будь еще богаче, чмъ другіе предполагаютъ. Послдней задачей жизни было имть на похоронахъ приличное число факельщиковъ и носильщиковъ, но и этимъ не все кончалось, было еще огромное условіе жизни человка, и несоблюденіе этого условія уничтожало вс предъидущія доблести. Самая примрная жизнь, самыя великолпныя похороны теряли все свое значеніе, если, посл вскрытія вашего завщанія, оказывалось, что вы или бдне чмъ предполагали, или распредлили свое наслдство по произволу, по капризу между родственниками, а не обращая должнаго вниманія на степени родства. Съ родственниками должно поступать согласно справедливости и долга. Нашъ долгъ длать имъ строгій выговоръ, если они ведутъ себя недостойно нашего имени, но мы не имемъ права лишать ихъ малйшей законной части въ семейныхъ бездлушкахъ.

Замчательная черта характера Додсоновъ — его неподдльность: ихъ добродтели и пороки одинаково вытекаютъ изъ ихъ гордаго, честнаго эгоизма. Внимая его голосу они отъ души ненавидли все, что дйствовало противъ ихъ интереса, и готовы были порицать безъ всякаго милосердія неприлично-ведущихъ себя членовъ семейства. Но они никогда не забыли бы о нихъ, не покинули бы ихъ, они бы не дозволили имъ нуждаться въ хлб, но хлбъ, который они бы давали, былъ бы очень-горекъ.

Та же самая вра въ преданія была главною чертою въ характер и Тёливеровъ, но въ немъ еще были чуждые Додсонамъ элементы, именно, безразсудная щедрость, пылкая любовь и опрометчивая горячность. Ддъ мистера Тёливера говаривалъ, что ихъ родоначальникомъ былъ нкто Ральфъ Тёливеръ, удивительно-умный человкъ, но совершенно-разстроившій свое состояніе. Вроятно, умница Ральфъ велъ великосвтскую анізнь, имлъ на конюшн дорогихъ рысаковъ и во всемъ держался упрямо своего собственнаго мннія. За то никто не слыхивалъ, чтобъ кто-либо изъ Додсоновъ когда-нибудь разорился: это было не въ дух этого семейства.

Вотъ какъ смотрли на жизнь Додсоны и Тёливеры, и потому, зная ужь въ какомъ состояніи было общество города Сент-Оггса, вы легко можете вывести изъ всего сказаннаго, что никакія обстоятельства, ни время не могли значительно измнить ихъ правилъ и образа жизни. Таковы они были во времена Питта и высокихъ цнъ на хлбъ, таковы оставались и въ послднее время анти-католическихъ стремленій. Тогда многіе полагали себя хорошими христіанами и прихожанами, а въ то же время раздляли много совершенно-языческихъ идей. Потому неудивительно, что мистеръ Тёливеръ, хотя онъ и ходилъ регулярно по воскресеньямъ въ церковь, записывалъ слова злобы и мести на первомъ лист своей Библіи, но, конечно, при этомъ нельзя сказать ничего противъ пастора того деревенскаго прихода, къ которому принадлежала дорнкотская мельница: онъ былъ хорошей фамиліи, безупречный холостякъ, имлъ отличныя манеры и дипломъ изъ университета. Мистеръ Тёливеръ обходился съ нимъ съ почтительнымъ уваженіемъ, точно такъ же онъ смотрлъ и на все, принадлежащее церкви, но, по его мннію, церковь была одно, а разсудокъ — другое. Что жь такое разсудокъ — онъ не позволялъ никому себ растолковать. Нкоторыя смена растеній имютъ маленькіе усики, въ род крючечковъ, которыми они цпляются и удерживаются на очень-неудобныхъ, открытыхъ мстахъ. Умственныя смена, посянныя въ голов мистера Тёливера, повидимому, не имли такихъ спасительныхъ крючковъ и потому были совершенно разнесены втромъ.

ГЛАВА II.

Разоренное гнздо пронзается колючками.

Есть что-то поддерживающее человка въ первую минуту несчастія. Въ острой, сильной боли есть нчто такое, что возбуждаетъ временную силу и какъ-бы торжествуетъ надъ самою болью. Только въ послдующее время тихой, измненной несчастіемъ жизни, въ то время, когда горесть уже пріобрла гражданство и потеряла ту необычайную силу, которая какъ-бы уничтожала самую боль, въ то время, когда дни проходятъ за днями въ скучномъ, безнадежномъ однообразіи — вотъ когда человку грозитъ опасность впасть въ отчаяніе. Тогда только человкъ ощущаетъ какой-то душевный голодъ и напрягаетъ вс свои органы, зрніе и слухъ, чтобъ открыть невдомую тайну нашего бытія, которая должна придать нашему терпнію какое-то внутреннее чувство удовлетворенія и удовольствія.

Въ такомъ настроеніи духа была и Магги, которой недавно минуло тринадцать лтъ. Въ ней соединилось то раннее развитіе чувствъ и мыслей, которое присуще двочкамъ, и тотъ ранній опытъ борьбы между душевными внутренними и вншними фактами, который всегда выпадаетъ на долю натуръ страстныхъ и одаренныхъ воображеніемъ. Жизнь нашей двочки съ-тхъ-поръ, какъ она перестала, изъ мести, вколачивать гвозди въ голову своего деревяннаго фетиша, жизнь ея протекала въ тройственномъ мір: въ мір дйствительномъ, въ мір книгъ и въ мір мечтаній. Эта жизнь сдлала ее во всемъ удовлетворительно-свдущей для ея лтъ, но за то у ней совершенно недоставало благоразумія и власти надъ собою, которыя придавали, напротивъ, Тому какую-то мужественность, несмотря на все его умственное ребячество. Теперь судьба заставила ее вести жизнь самую однообразную и скучную, она боле, чмъ когда-нибудь глубилась въ свой внутренній міръ. Отецъ ея выздоровлъ и могъ опять заниматься: дла его устроились и онъ началъ вести по-старому свое дло, но уже какъ прикащикъ Уокима. Томъ отлучался на цлый день въ городъ, а по вечерамъ въ короткое время, которое онъ проводилъ дома, мало разговаривалъ и длался все боле-и-боле молчаливымъ. Да и о чемъ ему было говорить? Дни шли съ однообразной чередой: вчера было ровно то же, что сегодня. Для Тома весь интересъ въ жизни сосредоточился на одной точк, такъ-какъ все остальное ему постыло, или было недосягаемо: онъ только думалъ какъ бы съ гордостью бороться съ несчастіемъ и разореніемъ. Нкоторыя особенности въ характерахъ отца и матери сдлались для него совершенно нестерпимыми съ-тхъ-поръ, какъ они боле не прикрывались довольствомъ и спокойною жизнью. Томъ, надо сказать, на все смотритъ очень-прозаически, взглядъ на_: вещи не затемнялся ни туманомъ воображенія, ни мглою чувства. Бдная мистрисъ Тёливеръ, казалось, никогда не будетъ въ-состояніи возвратиться къ своей прежней спокойной хозяйственной дятельности. И, конечно, какъ могла она быть той же самой женщиной какъ прежде? То, на что она обращала все свое вниманіе, пропало для нея невозвратно. Ея вещи, ея драгоцнности, служившія предметомъ ея привязанности, ея заботъ и попеченій, бывшія необходимостью и почти цлью ея жизни четверть столтія, съ самаго того времени, какъ она впервые купила свои сахарные щипчики — все теперь у ней внезапно отнято и она осталась бдная, почти лишившаяся послдняго разсудка, осталась одна въ этой отнын для нея пустой, безцльной жизни. Зачмъ ей приключилось такое несчастіе, которое не случается другимъ женщинамъ — вотъ вопросъ, который она себ задавала, постоянно сравнивая прошедшее съ настоящимъ. Жалко было смотрть, какъ эта еще красивая, блокурая, толстая женщина видимо худла и опускалась подъ двоякимъ гнетущимъ вліяніемъ физической и умственной тревоги. Она часто, когда кончала свою работу, скиталась одна по пустымъ комнатамъ до-тхъ-поръ, пока Магги, безпокоясь о ней, не отъискивала ее и не останавливала, говоря, что она сердила Тома тмъ, что разстроивала свое здоровіе, никогда не отдыхая. Однако, посреди этой, можно сказать, слабоумной безпомощности, обнаруживалась въ ней и трогательная черта — чувство материнскаго самопожертвованія. Это привязывало Магги все боле-и-боле къ матери. Несмотря на ея горесть, при вид ея умственнаго разстройства, мистрисъ Тёливеръ не позволяла Магги длать никакой тяжелой или грязной работы, и сердилась, когда та принималась вмсто нея убирать комнаты и чистить вещи. ‘Оставь, милая!’ говаривала она: ‘твои руки отъ такой работы сдлаются жостки, это дло твоей матери. Я не могу шить: глаза мои уже плохи’. Она продолжала акуратно чесать Магги волосы и попрежнему ухаживала за ними, примирясь съ тмъ, что они не хотли виться, теперь они были такъ длинны и густы. Магги не была ея любимицей и она полагала, что Магги могла бы быть гораздо-лучше, но, несмотря на это, ея женское сердце, лишенное всхъ ея маленькихъ привязанностей и надеждъ, нашла себ утшеніе въ жизни этого юнаго созданія. Мать тшилась тмъ, что, портя свои руки, она сохраняла нжными т ручки, въ которыхъ было гораздо-боле жизни.

Но постоянный видъ почти безумнаго оплакиванія матерью всего прошедшаго не такъ былъ горекъ для Магги, какъ безмолвное отчаяніе отца. Во все время его болзни, когда онъ лежалъ въ паралич и, казалось, на всю свою жизнь останется въ безпомощномъ ребячеств, когда онъ еще вполовину не сознавалъ своего несчастія, Магги чувствовала, что любовь къ нему и сожалніе, какъ бы вдохновенныя свыше, даютъ ей такую новую силу, что ей будетъ легко ради него перенести самую горькую жизнь. Но теперь дтская безпомощность въ немъ замнила какое-то безмолвное внутреннее сосредоточеніе ума на одну точку. Это состояніе его тмъ боле поражало, что прежде онъ всегда былъ въ хорошемъ дух и даже слишкомъ сообщителенъ. Такъ проходили день за днемъ, недля за недлей, и его грустный взглядъ ни разу не прояснялся, ни разу не выражалъ ни любопытства ни радости. Для молодёжи совершенно непонятна эта постоянно-ненарушаемая ни на одну минуту пасмурная задумчивость людей среднихъ лтъ и стариковъ, жизнь которыхъ не соотвтствовала ихъ ожиданіямъ или надеждамъ. Улыбка такимъ людямъ такъ чужда, что при одномъ вид ихъ морщинъ, одолженныхъ своимъ существоваваніемъ одному горю, улыбка отвертывается отъ нихъ и спшитъ украсить собою боле-юное и веселое лицо. ‘Зачмъ они хоть на минуту не просвтлютъ, не развеселятся?’ думаетъ непостоянная молодость. ‘Это было бы имъ такъ легко, еслибъ они только захотли’. И эти нависшія тучи, никогда непроясняющіяся, часто возбуждаютъ нетерпніе въ молодёжи, даже горячо-любящей и которая въ минуты боле имъ понятнаго горя и несчастія такъ полна любви и сочувствія.

Мистеръ Тёливеръ нигд долго не оставался вн дома, онъ всегда торопился ухать съ рынка и отказывался отъ всхъ приглашеній остаться и потолковать, какъ бывало прежде. Онъ никакъ не могъ примирится съ своей судьбою. Не было минуты, когда бы его гордость не страдала. Какъ съ нимъ ни обходились бы, холодно или привтливо, онъ всегда находилъ намекъ на перемну своего положенія. Самые тягостные дни для него были т, когда онъ встрчалъ на рынк тхъ изъ своихъ кредиторовъ, которые согласились съ нимъ на сдлку по его долгу, въ-сравненіи съ этимъ, ему были даже легче т дни, когда Уокимъ прізжалъ на мельницу обозрвать работы, заплатить этимъ кредиторамъ свой долгъ — вотъ что было цлью всхъ его думъ и стараній. Подъ вліяніемъ этого одного чувства, сдлавшагося неотложнымъ требованіемъ всей его натуры, этотъ человкъ, бывало, излишне-щедрый, ненавидвшій всякую тнь скупости, сдлался теперь скрягой, дрожалъ надъ всякой полушкой, надъ всякой крошкой хлба. Мистрисъ Тёливеръ не могла довольно экономничать, чтобъ его удовлетворить. Они отказывали себ во всемъ, въ топлив, въ д, самъ же Тёливеръ питался только самой грубой, простою пищею. Томъ, хотя очень-опечаленный и чувствовавшій, что безмолвіе отца его сильно отталкиваетъ отъ него и отъ унылаго дома, совершенно раздлялъ образъ мыслей мистера Тёливера касательно уплаты кредиторамъ. Бдный мальчикъ принесъ домой свое первое жалованье съ какимъ-то сознаніемъ, что онъ совершаетъ подвигъ, и отдалъ деньги отцу на храненіе въ ящикъ, гд тотъ собиралъ все, что могъ откладывать. Только видъ нсколькихъ золотыхъ монетъ въ этомъ ящик, казалось, могъ вызвать на лицо мельника хоть тнь удовольствія. Но это удовольствіе было очень-неполное и скоропроходящее, ибо оно разрушалось мыслью, что нужно было много времени, можетъ быть, боле чмъ самая его жизнь, чтобъ изъ отлагаемыхъ имъ денегъ составилась сумма, достаточная на уплату этого проклятаго долга, постоянно днемъ и ночью его душившаго. Дефицитъ боле 500 фунтовъ, съ постоянно-нароставшими процентами, казался слишкомъ глубокою пропастью, чтобъ наполнить сбереженіями съ двадцати шилинговъ еженедльнаго дохода, даже если прибавить къ нимъ и то, что Томъ могъ отложить отъ своего жалованья. Въ этомъ одномъ дл вс четыре члена семейства были совершенно одного мннія. Мистрисъ Тёливеръ отличалась додсоновскимъ чувствомъ честности, и воспитана была въ мысли, что лишать людей ихъ денегъ или, проще, не платить долгъ, было нравственнымъ преступленіемъ. Она считала грхомъ сопротивляться мужу въ его желаніи длать то, что должно, и очистить отъ нареканія ихъ имя. Она имла какое-то смутное понятіе, что когда кредиторы будутъ удовлетворены, то и ея посуда и блье возвратятся ей назадъ, но она инстинктивно, казалось, постигала, что покуда человкъ долженъ кому-нибудь и не въ-состояніи заплатить, то онъ не могъ по справедливости ничего назвать своимъ. Она немного ворчала на то, что мистеръ Тёливеръ на-отрзъ отказался получить хоть что-нибудь отъ мистера и мистрисъ Моссъ, но во всемъ, что касалось экономіи въ хозяйств, она совершенно была покорна мужу, до такой степени, что отказывала себ во всемъ. Только для Тома она себ позволяла преступать общій законъ и таскала въ кухню контрабанду, въ вид боле или мене лакомыхъ кусочковъ для его ужина.

Эти узкія понятія о долг, раздляемыя старомоднымъ семействомъ Тёливеровъ, быть-можетъ, возбудятъ улыбку на лицахъ многихъ моихъ читателей, полныхъ современными понятіями, навянными широкими коммерческими воззрніями и философіею, по которой всякое дло само-собою оправдывается. Тотъ фактъ, что я лишаю одного купца должныхъ ему мною денегъ, совершенно измняетъ свое значеніе, если принять въ разсчетъ, что кто-нибудь другой такъ же кому-нибудь долженъ и не платитъ. Слдовательно, если существуютъ и должны существовать на свт неплатящіе долговъ должники, то это чистое самолюбіе — не быть однимъ изъ нихъ вмсто кого-нибудь изъ ближнихъ. Я разсказываю исторію очень-простыхъ людей, которые никогда не сомнвались, въ чемъ состоятъ честность и благородство.

При всей своей унылой меланхоліи и сосредоточеніи всхъ своихъ желаній на одной точк, мистеръ Тёливеръ сохранилъ свою прежнюю привязанность къ ‘своей двочк’, присутствіе которой было для него необходимостью, хотя оно и не было достаточно, чтобъ его развеселить. Попрежнему глаза его постоянно искали ее, но свтлый источникъ отцовской любви теперь былъ помраченъ горемъ, какъ все другое. Кончивъ свою работу, Магги по вечерамъ обыкновенно садилась на скамейку у ногъ отца, прислонясь головою къ его колнямъ. Какъ жаждала она, чтобъ онъ погладилъ ее по голов, или показалъ бы какимъ-нибудь знакомъ, что онъ нсколько утшается въ своемъ гор тмъ, что иметъ дочь, которая его такъ горячо любитъ! Но она не получала никакого отвта на вс ея ласки ни отъ отца, ни отъ Тома, этихъ идоловъ ея жизни. Томъ былъ усталый и озабоченный въ т короткіе часы, когда онъ бывалъ дома, а отецъ ея, глядя на нее, горько задумывался надъ ея будущностью. ‘Двочка растетъ’ думалъ онъ, ‘скоро будетъ женщиной, а что ей предстоитъ въ жизни?’ Мало было вроятія ей выйти замужъ при теперешнемъ ихъ положеніи. А онъ ненавидлъ одну мысль о ея выход замужъ за бднаго человка, по примру ея тётки Грити. Его ‘маленькая двочка’, утружденная столькими дтьми и работами, какъ тётка Моссъ, заставила бы его перевернуться, съ горя и отчаянія, въ самой могил. Когда неразвитые умы, имвшіе очень-мало опыта въ жизни, подвергаются гнёту продолжительнаго несчастія, вся ихъ внутренняя жизнь превращается въ постоянно-повторяющійся рядъ однихъ и тхъ же грустныхъ и горькихъ мыслей. Они все обдумываютъ съизнова, въ томъ же самомъ расположеніи духа, одни и т же слова и событія. Въ-теченіе года они почти не измняются, и въ конц то же самое, что было и въ начал, точно какъ-будто они заведенная машина съ періодическимъ движеніемъ.

Однообразіе дней рдко прерывалось постителями. Дяди и тётки прізжали теперь на очень-короткое время. Само-собою разумется, что они не могли оставаться обдать, а ихъ принужденное положеніе, вытекавшее изъ дикаго безмолвія Тёливера, соединенное съ унылымъ звукомъ голосовъ тётокъ, раздававшихся въ пустыхъ комнатахъ, увеличивало много непріятность этихъ родственныхъ посщеній и потому длало ихъ очень-рдкими. Что же касается другихъ знакомыхъ, то-есть что-то отталкивающее, леденящее въ разоренныхъ семействахъ, и вс рады быть отъ нихъ подальше, какъ отъ холодной комнаты зимою. Одни люди, сами-по-себ, безъ приличной обстановки, безъ мебели, не имя возможности вамъ предложить что-нибудь състь, такіе люди, переставшіе считаться членами общества, очень-рдко могутъ васъ заставить пожелать ихъ видть и часто не могутъ навести васъ на мысль о чемъ съ ними говорить. Въ т старыя времена, которыя мы описываемъ, въ нашей стран, въ просвщенномъ христіанскомъ обществ, семейства разорившіяся, сошедшія на ступень жизни ниже той, на которой они родились, оставались въ совершенномъ одиночеств, были совершенно забыты, исключая, конечно, семействъ, принадлежавшихъ къ религіознымъ сектамъ, въ которыхъ гораздо-боле было развито чувство братской любви и сожалнія.

ГЛАВА ІІІ.

Голосъ прошедшаго.

Вечеряло. Время стояло теплое, каштаны уже начинали цвсти. Магги, выставивъ стулъ на крыльцо, сидла съ книгою въ рукахъ, ея черные глаза блуждали въ отдаленіи и давно уже не глядли въ книгу. Яркіе лучи заходившаго солнца просвчивали сквозь кусты жасмина, прикрывавшаго правую сторону крыльца, и бросали легкія тни на ея блдную, пухленькую щечку, но она этого не замчала, и глаза ея, казалось, искали чего-то, что солнце не въ состояніи было освтить своими лучами. День прошелъ хуже обыкновеннаго: отецъ ея, въ припадк бшенства, вслдствіе посщенія Уокима, приколотилъ мальчика, служившаго на мельниц, за самый незначительный проступокъ. Какъ-то давно, еще до его болзни, въ такомъ же припадк онъ избилъ свою лошадь, и сцена эта оставила дурное впечатлніе въ ум Магги. Она боялась, что, въ минуту бшенства, когда-нибудь онъ прибьетъ и мать, если той случится, съ ея слабымъ голосомъ, противорчить ему. Всего боле безпокоило ее, чтобъ отецъ, изъ малодушія, не увеличилъ своего несчастья какимъ-нибудь безчестнымъ, неизгладимымъ поступкомъ. Раскрытая учебная книга Тома, которая лежала у ней на колняхъ, не могла ей внушить твердости противъ гнетущаго ее горя. Глаза ея безпрестанно наполнялись слезами и безсознательно глядли въ даль. Она не замчала каштановыхъ деревъ, ни отдаленнаго горизонта, воображеніе рисовало ей только грустныя домашнія сцены.

Вдругъ шумъ отворенной калитки и скрипъ шаговъ по песку пробудили ее отъ мечтаній. Человкъ, который вошелъ, не былъ Томъ, на немъ была фуражка изъ тюленьей кожи и синій плисовый жилетъ, онъ несъ на спин мшокъ, и пестрый бульдогъ, съ наружностью, невселявшей большаго доврія, слдовалъ за нимъ.

— А, это ты, Бобъ! самодовольно улыбнувшись, вскричала Магги, вскочивъ со стула. Великодушіе Боба еще было свжо въ ея памяти.— Какъ я рада тебя видть!— Благодарю васъ, миссъ, сказалъ Бобъ, приподымая фуражку и открывая сіявшее радостью лицо, но тутъ же, сконфузившись, опустилъ глаза, нагнулся къ собак и сердитымъ голосомъ прикрикнулъ на нее: ‘Пошла вонъ, ну! Ахъ, ты стерво!’

— Братъ еще не пришелъ домой, Бобъ, сказала Магги: — онъ днемъ всегда ходитъ въ Сент-Оггсъ.

— Хорошо, миссъ, отвчалъ Бобъ: — я бы очень былъ радъ видть вашего брата, но я не за этимъ теперь пришелъ. Взгляните сюда!

Бобъ снялъ съ себя мшокъ, положилъ его на порогъ двери и съ нимъ вмст пачку маленькихъ книгъ, связанныхъ веревкой. Оказалось, однакожь, что онъ не этимъ хотлъ привлечь вниманіе Магги, но сверткомъ, принесеннымъ имъ подъ-рукой и завернутымъ въ красный платокъ.

— Посмотрите, сказалъ онъ опять, кладя красный свертокъ на остальные и развертывая его: — посмотрите, миссъ, мн попались какія книги. Я думалъ, не пригодятся ли он вамъ вмсто тхъ, которыя вы потеряли. Я слышалъ, кажется, вы говорили, он были съ картинками. Ну, а что касается картинокъ, взгляните-ка сюда!

Сдернувъ красный платокъ, онъ открылъ старинный кипсекъ и шесть или семь нумеровъ ‘Галереи портретовъ’ въ королевскомъ octavo. На первомъ план виднлся портретъ Георга Четвертаго, во всемъ величіи его сплющеннаго черепа и громаднаго галстуха съ полнымъ титуломъ внизу.

— Вотъ смотрите: всякіе господа. Бобъ началъ вертть листы съ нкоторымъ увлеченіемъ: — все съ разными носами, ишь, одни плшивые, а другіе въ парикахъ, изъ парламента все господа — я полагаю. А вотъ, прибавилъ онъ открывая кипсекъ: — глядите: вотъ вамъ дамы, одн въ локонахъ, а другія съ гладкими волосами. Вотъ эта голову на сторону держитъ да смется, а вотъ эта будто плакать хочетъ. Глядите-ка сюда: на земл сидитъ, за воротами — ишь ты, разодта какъ! точно какъ т дамы, которыхъ я видлъ въ Олд-Голл, когда он изъ каретъ вылзали. Ей-богу, эти франты вс придворными смотрятъ! Я сидлъ вчера за полночь и все на нихъ любовался — право такъ, до-тхъ-поръ, пока они сами стали на меня глядть изъ картинъ, точно будто хотли понять мой разговоръ. Да, впрочемъ — я бы не зналъ, что имъ сказать. Вы бы съ ними лучше объяснились, чмъ я, миссъ. Лавочникъ сказалъ мн: онъ знаетъ толкъ въ картинкахъ, что он первый сортъ.

— И вы ихъ для меня купили, Бобъ? сказала Магги, глубоко тронутая его вниманіемъ.— Какъ это мило съ вашей стороны! Но я боюсь, вы очень-дорого за нихъ заплатили.

— Нисколько! отвчалъ Бобъ.— Я готовъ за нихъ втрое дать, если он могутъ сколько-нибудь замнить тхъ, которыя у васъ пропали, миссъ. Я никогда не забуду, какъ вы тосковали, когда книги были увезены — я это помню, какъ-будто я видлъ все это гд-нибудь на картин. Ну, а когда я увидлъ въ лавк книгу съ этой дамой, которая такъ печально смотритъ, и у которой глаза похожи на ваши — вы извините мою смлость, миссъ — я подумалъ, что хорошо сдлаю, если куплю ее вамъ… Ну, а съ ней вмст я купилъ вотъ и эту, съ господами. Ну, а потомъ (тутъ Бобъ поднялъ маленькую связку книгъ) я думалъ, можетъ, вы тоже полюбите печатанныя такъ же, какъ и картинки, ну, вотъ я и эти захватилъ. Взгляните, какъ они полны печати. Ну, я и думалъ, что съ другими-то, съ хорошими-то, они и пригодятся. Я надюсь, вы ихъ возьмете отъ меня и не скажете, что вамъ ихъ ненужно, какъ мистеръ Томъ сдлалъ съ соверенами.

— Нтъ, я этого не скажу, Бобъ, сказала Магги.— Я вамъ очень благодарна, что вы обо мн подумали и были такъ добры ко мн и Тому. Я не помню, чтобъ кто-нибудь мн сдлалъ такое удовольствіе. У меня немного друзей, которые обо мн заботятся.

— Заведите собаку, миссъ: он гораздо-лучшіе друзья, нежели крещеные люди, сказалъ Бобъ, спуская съ плечъ мшокъ, который онъ-было поднялъ съ намреніемъ поспшно удалиться, потому-что онъ чувствовалъ значительную неловкость, разговаривая съ такою молодою двушкою, какъ Магги, хотя, отзываясь о себ, онъ всегда говорилъ, что у него языкъ болталъ безъ умолку, когда онъ разъ начиналъ говорить.

— Я не могу вамъ отдать Мумиса: онъ не пойдетъ отъ меня, онъ меня слишкомъ любитъ,— Ну, что Мумисъ, что ты на это скажешь, мошенникъ? (Мумисъ отложилъ до другаго раза изліяніе своихъ чувствъ, а теперь только помахалъ хвостомъ), но я вамъ достану щенка, Миссъ, а теперь до свиданья.

— Нтъ, благодарю васъ, Бобъ, у насъ есть дворовая собака и. я не могу держать еще другую, для себя.

— Эхъ, жалко! а то у меня на примт щенокъ, если вамъ все-равно, что онъ нечистой крови. Его мать играетъ въ собачей комедіи — необыкновенно-умная собака! Она вамъ своимъ лаемъ больше разскажетъ, нежели другіе ребята, болтая языкомъ съ утра до вечера! Есть тутъ одинъ парень — горшки разноситъ: не важное ремесло, такъ-себ, какъ всякое разнощицкое — что говоритъ: ‘Тоби просто ублюдокъ, не на что посмотрть’. А я ему сказалъ: ‘Ты, братецъ, самъ ублюдокъ. Нечего носъ-то задирать, твой отецъ да мать тоже не изъ кровныхъ были’, не потому, чтобъ я особенно гнался за кровными, а такъ, просто, не люблю, чтобъ псы другъ на друга зубы скалили. Добраго вечера, миссъ, прибавилъ Бобъ, поспшно подымая на плечи свой мшокъ и чувствуя, что языкъ его расходился и забылъ всякую дисциплину.

— Не зайдете ли вы когда-нибудь вечеркомъ, повидаться съ братомъ, Бобъ? сказала Магги.

— Непремнно, миссъ, благодарю васъ, зайду непремнно. Вы ему передайте мой поклонъ, пожалуйста. Эхъ! онъ молодецъ-мужчина, мистеръ Томъ, онъ меня порядочно переросъ.

Мшокъ опять былъ спущенъ на землю, крючокъ на палк какъ-то не приходился, какъ слдуетъ.

— Вы Мумиса не называете псомъ — я надюсь? сказала Магги, хорошо угадывая, что всякое вниманіе, оказанное Мумису, будетъ крайне-пріятно его хозяину.

— Нтъ, миссъ, далеко отъ этого, сказалъ Бобъ съ презрительной улыбкой.— Мумисъ отличная собака, вы такой не встртите по всему Флосу — я это знаю: я не разъ на барк зжалъ вдоль по немъ. Небойсь, вс прохожіе останавливаются, чтобъ на него полюбоваться, а Мумисъ немного обращаетъ вниманія на прохожихъ — нтъ! онъ знаетъ свое дло. Мое почтеніе!

Выраженіе физіономіи Мумиса, которое обыкновенно оставалось равнодушно ко всему постороннему, казалось, въ этотъ разъ-сильно подтверждало похвалу, высказанную на его счетъ.

— Онъ ужасно сердито смотритъ, сказала Магги.— Что, можно его погладить?

— Ахъ, конечно! Благодарю васъ за это. Онъ знаетъ приличія, Мумисъ уметъ себя вести въ обществ. Онъ не изъ такихъ, которыхъ можно пряникомъ сманить — нтъ, онъ скорй вора пронюхаетъ, нежели пряникъ — право такъ. Я иногда съ нимъ часами цлыми разговариваю, когда гуляю въ пустыхъ мстахъ, и если мн случится напроказить, я ему всегда все разскажу. У меня нтъ секретовъ, которыхъ бы Мумисъ не зналъ. Онъ и о моемъперст все знаетъ.

— О вашемъ перст? Что это такое, Бобъ? сказала Магги.

— А вотъ это кто, миссъ, отвчалъ Бобъ, скорчивъ гримасу и выкинувъ одну изъ тхъ штукъ, которыя такъ рзко отдляютъ обезьяну отъ человка: — онъ длаетъ дло, когда я отмриваю фланель — видите ли. Я ношу продавать фланель, потому-что это легкій и, вмст съ тмъ, дорогой товаръ, ну, а мой перстъ тутъ себя и показываетъ. Я перстомъ-то прихлопну на одномъ конц, а отржу съдругаго, а старухамъ это не въ догадъ.

— Но, Бобъ, сказала Магги, серьёзно глядя на него: — это значитъ плутовать. Мн непріятно отъ васъ это слышать.

— Вамъ непріятно это, миссъ? сказалъ Бобъ, жаля о томъ, что онъ сказалъ.— Ну, такъ мн очень-жаль, что я вамъ объ этомъ говорилъ. Я такъ привыкъ разговаривать съ Мумисомъ, а онъ не обращаетъ вниманія на плутовство, когда оно касается до этихъ скупыхъ бабъ, которыя торгуются-торгуются и, кажется, хотли бы купить фланель задаромъ. Имъ, небойсь все-равно, заработаю ли я себ на обдъ или нтъ. Я никогда не обманываю тхъ, которыя меня не хотятъ надуть, миссъ, потому-что я честный малый, только надо же мн чмъ-нибудь позабавиться, вдь я не хорьковъ показываю, и, вдь, я это длаю только съ этими бабами-торговками. Добраго вечера миссъ.

— Прощайте, Бобъ. Благодарю васъ за книги. Приходите опять повидаться съ Томомъ.

— Хорошо, миссъ, сказалъ Бобъ и, сдлавъ нсколько шаговъ, онъ опять остановился и прибавилъ: — Я брошу эту штуку съ моимъ перстомъ, если вы за это на меня сердитесь, миссъ, но это жалко будетъ, право жалко. Я нескоро такую хитростную штуку придумаю. И что за польза, посл этого, имть толстый перстъ? Все-равно хоть бы его вовсе не было.

Магги, возведенная такимъ образомъ на степень Мадоны, распорядительницы поступковъ Боба, не могла удержаться отъ смха, на который голубые глаза ея обожателя отвчали радостнымъ блескомъ. Подъ этимъ пріятнымъ впечатлніемъ, онъ дотронулся до фуражки и пошелъ дале.

Дни рыцарства еще не прошли, несмотря на великій плачъ по нимъ Борка, они процвтаютъ еще между многими юношами и даже взрослыми людьми, у которыхъ разстояніе, раздляющее ихъ отъ предмета ихъ страсти, такъ велико, что имъ никогда и во сн не приснится возможность коснуться маленькаго пальчика или края одежды возлюбленной. Бобъ, съ своимъ мшкомъ на плечахъ, питалъ такое же восторженное чувство къ своей черноокой красавиц, какъ-будто онъ былъ рыцарь въ полномъ вооруженіи, и съ именемъ красавицы на устахъ бросался въ бой.

Веселая улыбка скоро пропала на лиц Магги и прежнее горе, еще усиленное контрастомъ, замнило веселость. Она слишкомъ была разстроена, чтобъ обратить вниманіе на подарокъ Боба и обсудить его, и потому отнесла книги къ себ въ спальню, сложила ихъ тамъ, а сама услась на своемъ стул, не обращая боле на нихъ вниманія. Прислонясь щечкой къ окошку, она предалась своимъ мечтамъ: участь веселаго Боба показалась ей гораздо-счастливе ея собственной.

Одиночество, грустное настроеніе духа и совершенное отсутствіе всякихъ удовольствій стали еще невыносиме для Магги съ наступленіемъ весны. Вс любимыя дорожки и закоулки въ окрестностяхъ отцовскаго дома, напоминавшіе ей прошедшія счастливыя минуты, когда ее холили и леляли, казалось теперь, носили отпечатокъ общей грусти, общаго горя, и даже лучи весенняго солнца свтили какъ-то не. весело на нихъ.

Вс сердечныя привязанности и пріятныя воспоминанія бднаго ребенка были для нея теперь источниками горя. Она была лишена возможности заниматься музыкою: фортепьяно не существовало боле, и гармоническіе звуки прекраснаго инструмента своими страстными напвами не потрясали боле нжныхъ фпбръ молодой двушки. Отъ школьной жизни остались у нея кой какія учебныя книги, которыя она читала и перечитывала, и которыя, представляя весьма-мало занимательнаго, уже ей крпко надоли. Даже во время ея пребыванія въ школ она всегда желала имть книги посерьёзне, подльне. Все, чему ее тамъ учили, казалось ей концами длинныхъ нитей, которыя, когда она до нихъ дотрогивалась, отрывались. И теперь, когда школьное самолюбіе и соревнованіе не подстрекали ее боле, ‘Телемакъ’ и сухіе догматы христіанскаго ученія стали для нея невыносимы: въ нихъ не было ни характера, ни яркихъ красокъ. Были минуты, въ которыя Магги думала, что будь у ней вс романы Вальтера Скотта и поэмы Байрона, она могла бъ насладиться вполн, предаваясь сладкимъ мечтаніямъ и не обращая вниманія на вседневную безцвтную жизнь. Впрочемъ, не въ этихъ авторахъ нуждалась она. Мечтать и строить воздушныя башни она умла и сама, но ни одна фантазія не въ состояніи была ей помочь въ настоящую минуту. Магги хотла объясненія этой тяжелой дйствительности. Пораженный несчастіемъ отецъ, сидвшій у скучнаго чайнаго стола, мать, какъ ребенокъ, растерявшая разсудокъ, маленькія грязныя работы, продолжавшіяся часами, или тяжелые, пустые и грустные часы досуга, потребность какой-нибудь нжной привязанности, горестное сознаніе, что Томъ не заботился боле о томъ, что она думала и чувствовала и что они уже не были товарищами, какъ прежде, отсутствіе всякихъ удовольствій, которыми она была такъ избалована — все это требовало объясненія и порядочнаго запаса характера, чтобъ вынести тяжесть, гнетущую ея бдное, юное сердце. ‘Еслибъ (думала Магги) вмсто всхъ этихъ пустяковъ, меня бъ учили настоящей премудрости, истекающей изъ науки, которою занимались вс великіе люди, я бы поняла, можетъ-быть, загадку жизни, еслибъ даже у меня были книги, то, можетъ-быть, я бы и сама могла дойти до этого безъ посторонней помощи’. Святые и мученики никогда столько не интересовали Магги, какъ поэты и философы. Свднія ея о святыхъ и о мученикахъ ограничивались весьма-малыми подробностями, изъ всего, что она про нихъ учила, она вынесла весьма-смутное понятіе. По ея мннію, они были ни что иное, какъ необходимое противодйствіе католицизма и вс кончали свое существованіе на Смитфидьд.

Однажды, въ часы мечтательства, ей пришло на умъ, что она совсмъ позабыла о книгахъ Тома, которыя онъ привезъ домой изъ школы въ своемъ чемодан. Он немедленно были отъисканы и разобраны, но оказались разрозненны и, порядочно попорчены. Латинскій словарь съ грамматикой, Делектусъ, разорванный ‘Эвтропій’, затасканый ‘Вергилій’, ‘Логика’ Альдриха и несносный ‘Эвклидъ’ — вотъ все, что оказалось. Однако жь, несмотря на все это, съ помощью латини, ‘Эвклида’ и ‘Логики’ можно было сдлать большой шагъ на поприщ мужскаго образованія, образованія, которое мыслящимъ людямъ указываетъ цль въ жизни и миритъ ихъ съ нею. Нельзя сказать, чтобъ страсть, которую Магги получила къ наукамъ, было чувство совершенно-безкорыстное: въ немъ проглядывала нкоторая примсь самолюбія и гордости: фантазія, уносившая ее далеко впередъ, рисовала ей яркія картины будущаго благополучія, общая почетъ и славу. Такимъ-образомъ бдное дитя, съ жаждавшей развитія душой, обольщенное своими грёзами, предалось тломъ и душой изученію людской премудрости. Она посвящала вс досужіе часы латини, геометріи, различнымъ формамъ и силлогизмамъ, и торжествовала, когда, отъ времени до времени, умъ ея могъ обнять и разршить нкоторые вопросы изъ науки, созданной спеціально для мужчинъ. Недлю или дв Магги шла впередъ довольно-ршительно, хотя сердце у ней билось тревожно, ей казалось, будто она шла въ обтованную землю, одна, безъ посторонней помощи, и дорога казалась ей тяжелой, трудной и неврной.

Съ самаго начала своего предпріятія она, бывало, брала Альдриха и отправлялась съ нимъ въ поле: тогда глаза, ея глядли на небо, покидая книгу, вниманіе ея обращено было то на ласточекъ, летавшихъ и игравшихъ подъ облаками, то на ручеёкъ отражавшій береговые кусты въ своихъ свтлыхъ водахъ, которыя, насколько шаговъ дале, журчали и пнились на каменистомъ порог. Далеко и непонятно для нея было родство, которое могло существовать между Альдрихомъ и веселой природой. Современемъ рвеніе и ршимость ея стали ослабвать и пылкое сердце все сильне-и сильне начинало брать верхъ надъ терпливымъ разсудкомъ. Частенько, бывало, когда она сидла съ книгою у окна, глаза ея устремлялись въ даль, освщенную лучами солнца, тогда они наполнялась слезами, а иногда, когда матери не случалось въ комнат, занятія кончались горькими рыданьями. Она роптала на свою горькую участь, на скуку, ее окружавшую, иногда даже чувствовала злобу и ненависть къ отцу и къ матери за то, что они не были такими, какими бы она желала ихъ видть, сердилась на Тома, который порицалъ ее на всякомъ шагу и отвчалъ на выраженія ея чувствъ и мыслей обиднымъ пренебреженіемъ. Все это выводило ее изъ себя и, заглушая голосъ сердца и совсти, разражалось потоками злобы, которые пугали ее самоё, угрожая демонскимъ направленіемъ характера. Тогда въ ум ея рождались дикія фантазіи, ей приходило въ голову бжать изъ дома, бросить вс этй дрязги и мелочи и искать чего-нибудь лучшаго. Она думала обратиться къ какому-нибудь изъ великихъ мужей, къ Вальтеру Скотту, напримръ, открыть ему свои несчастія, свое превосходство надъ всемъ окружавшимъ, и тогда, вроятно, онъ бы сдлалъ что-нибудь для нея. Но часто случалось, что посреди ея мечтаній возвратившійся домой отецъ входилъ въ комнату и, удивленный, что она его не замчаетъ, обращался къ ней съ недовольнымъ жалобнымъ голосомъ: ‘Ну что жь, мн самому придется искать свои туфли?’ Голосъ этотъ, какъ кинжалъ, пронзалъ сердце Магги. Она вдругъ вспоминала о другомъ несчастьи, идущемъ рука-объ-руку съ ея собственнымъ въ ту самую минуту, когда она была готова отвернуться отъ него, бросить его.

Въ этомъ вечеръ, испещреное веснушками, веселое лицо Боба дало новый оборотъ неудовольствію Магги. Ей казалось, что на ея долю въ жизни выпало боле нуждъ и лишеній, нежели на остальныхъ смертныхъ, что она должна была безнадежно томиться и страдать о чемъ-то великомъ и прекрасномъ на земл, непонятномъ для большинства, она завидовала участи Боба, его беззаботному, счастливому незнанію, завидовала Тому, который имлъ серьёзныя, полезныя занятія, могъ предаться имъ тломъ и душою, не обращая вниманіе на все остальное. Бдное дитя! она сидла, прислонясь головой къ окну, руки ея были стиснуты въ судорожномъ положеніи, нога безпокойно стучала объ полъ, она чувствовала такое уединеніе въ своемъ никмъ нераздленномъ гор, что ей казалось, будто она была единственная двушка въ образованномъ мір, которая, окончивъ свою школьную жизнь, вышла въ свтъ съ душой, неприготовленной на неизбжную борьбу. Изъ всхъ гигантскихъ трудовъ и открытій, которые родъ человческій вками сдлалъ въ области науки, на долю Магги достались лишь несвязные отрывки слабыхъ литературныхъ произведеній и крайне-сомнительной исторіи, исторіи, съ множествомъ безполезныхъ подробностей объ англо-саксонскихъ и другихъ короляхъ, весьма-двухсмысленаго поведенія, но, къ несчастью, совершенно лишенные того ученія, основаннаго на неизбжныхъ законахъ разсудка, которое, управляя страстями и развивая чувства покорности судьб и надежду на будущее, есть нравственность и религія. Она горевала въ одиночеств, воображая, что вс остальныя двушки ея лтъ были взлеляны и сбережены людьми опытными, незабывшими еще свою молодость, когда они сами нуждались въ посторонней помощи, сами стремились впередъ.

Наконецъ глаза Магги опустились на книги, лежавшія на полк близь окна, и, прервавъ на половину свои мечтанія, она лниво начала перелистывать ‘Галерею потретовъ’, которую, однакожъ, скоро оттолкнула отъ себя и принялась разбирать маленькую связку книгъ, перевязанныхъ веревкой. ‘Прелести спектатора’, ‘Радегласъ’, ‘Экономія человческой жизни’, ‘Письма Грегори’ — все это было ей, боле или мене, знакомо, она знала содержаніе этихъ книгъ. ‘Христіанскій годъ’ — это, вроятно, была книга съ гимнами, она ее отложила въ сторону. Но вотъ ‘Томасъ Кемпійскій’, имя это попадалось ей какъ-то въ книгахъ, которыя она читала, и потому она почувствовала особенное удовольствіе, понятное для всхъ, припоминать кой-какія подробности, относящіяся до имени одиноко-стоявшемъ въ ея памяти.

Она приподняла маленькую старую, грязную книгу съ нкоторымъ любопытствомъ.

Углы страницъ во многихъ мстахъ были загнуты и чья-то рука, теперь навсегда-замолкнувшая, подчеркнула нкоторыя строчки чернилами, поблекшими уже отъ времени. Магги вертла листъ за листомъ и читала подчеркнутыя мста:

‘Знай, что любовь къ самому себ будетъ причиной страданій для тебя самого, боле всего на свт… Если ты ищешь то или другое, желаешь быть здсь или тамъ, чтобъ пользоваться своей волею и удовольствіями, ты никогда не будешь покоенъ и безопасенъ, ибо во всемъ теб будетъ недоставать что-нибудь, везд ты встртишь препятствія… И наверху и внизу, куда бы ты ни взглянулъ, везд тебя ждетъ крестъ. Въ нужд имй терпніе, если хочешь пользоваться внутреннимъ спокойствіемъ и наслдовать вчное блаженство… Если ты хочешь достичь этой высоты, возьмись за дло съ ршимостью, руби топоромъ корень, вырви зло и уничтожь это затаенное, скверное чувство себялюбія и влеченіе ко всему земному и постороннему. Этотъ грхъ, то-есть безпорядочная любовь человка къ самому себ, всему помха, всему, гд нуженъ твердый характеръ, чтобъ превозмочь свои слабости. Зло это когда разъ одолешь и поборешь, послдуетъ великое благо и спокойствіе… Ты еще мало страдаешь въ-сравненіи съ тми, которые такъ много страдали, противостояли всякаго рода соблазнамъ, претерпли глубокое горе и были подвергнуты всякаго рода испытаніямъ. Ты долженъ помнить тяжкія страданія другихъ — тогда теб легче будетъ переносить свои собственныя, маленькія. И если они теб не кажутся маленькими, поврь, это оттого, что у тебя недостаетъ терпнія переносить ихъ… Блаженны т, которые внемлютъ шопоту божественнаго голоса и не обращаютъ вниманія на то, что имъ свтъ нашептываетъ. Блаженны т, которые глухи къ голосу, звучащему извн, а внемлютъ голосу правды, раздающемуся изъ глубины души’.

Странное чувство, исполненное благоговнія, наполняло душу Магги. Покуда она читала, ей казалось, что она была пробуждена въ глухую ночь волшебными аккордами какихъ-то неизвстныхъ существъ, души которыхъ жили и чувствовали въ то время, какъ она находилась въ какомъ-то забыть. Она безсознательно переходила отъ одной фразы къ другой, помченной давно уже почившею рукой. Она, не читала, но, казалось, прислушивалась къ тихому голосу, который говорилъ:

‘Зачмъ ты глядишь съ любовью на все окружающее тебя земное? Ты здсь не долго останешься: на неб должно быть твое жилище, а на земное должно смотрть равнодушно, какъ на предметъ, мелькающій на пути твоемъ. Все на свт преходящее, и ты тоже, какъ и все остальное. Не прилепляйся къ земному, чтобъ вмст съ нимъ не погибнуть… Пусть человкъ отдастъ все существо свое — и все-таки жертва его будетъ невелика. Вс пожертвованія его — бездлица. И если онъ пріобртетъ вс знанія земныя, все-таки онъ далекъ отъ истинной мудрости. Хотя бъ онъ достигъ высшей добродтели и безпримрной набожности, все-таки ему будетъ недоставать одной вещи, необходимой для спасенія. Чего жь недостаетъ ему? того, чтобъ, покинувъ все земное, онъ отвергся самого себя, отвергся отъ своего я, отбросилъ свое самолюбіе… Неоднократно говорилъ я теб, и теперь повторяю то же: смирись, отвергнись себя, и ты будешь наслаждаться великимъ внутреннимъ блаженствомъ. Тогда увянутъ вс суетныя желанія, злыя помышленія, излишнія земныя заботы, тогда неумстный страхъ не станетъ тревожить тебя и безпорядочная любовь утратитъ свою силу’.

Магги тяжело вздохнула и отбросила назадъ густые локоны, будто мшали они ей всмотрться въ отдаленное видніе. Такъ вотъ тайна, какъ жить на свт, которая даетъ ей силу отказаться отъ всхъ ея завтпыхъ мечтаній! вотъ высота, которой можно достигнуть безъ помощи наружнаго блеска! вотъ источникъ истинной мудрости, силы и торжества надъ всми соблазнами, источникъ, живущій въ ней самой, въ ея душ, готовой принять высокое ученіе! Въ ум ея блеснула мысль, внезапно-разршившая трудную для нея задачу, что, быть-можетъ, вс душевныя муки ея прежней жизни происходятъ именно отъ того, что она ставила выше всего собственное свое удовольствіе,будто она средоточіе вселенной, она впервые увидла возможность измнить свой узкій взглядъ на вещи, не смотря доле на удовлетвореніе своей прихоти, какъ на исходную точку своихъ поступковъ и помышленій, а считать себя только незначительнымъ звеномъ въ ряду божественнаго творенія. Она углублялась все боле-и-боле въ старинную книгу, съ жадностью поглощая вс ученія невидимаго учителя, покровителя страждущихъ. Когда ее отзывали за какимъ-либо дломъ, она спшила назадъ, и тогда только переставала читать, когда солнце скрывалось уже за горизонтомъ.

Со всею пылкостью юнаго воображенія, которое не въ силахъ оставаться въ настоящемъ, но стремится всегда въ будущее, сидла Магги въ сумеркахъ и составляла уже плоды собственнаго униженія и благочестія.

Въ первомъ порыв своего открытія, отреченіе отъ свта показалось ей верхомъ блаженства, обтованной землей, благополучіемъ, по которомъ она такъ долго томилась напрасно. Она не понимала — и какъ она могла понять, такъ мало живши на свт?— сокровенную истину изреченій стараго монаха, что отреченіе отъ свта остается скорбью, хотя бы и скорбью охотно-переносимою. Магги все еще стремилась къ счастью, и была въ восхищеніи, что нашла ключъ къ нему. Она ничего не смыслила въ доктринахъ и системахъ мистицизма, спокойствія души и т. д., но этотъ голосъ изъ отдаленныхъ среднихъ вковъ былъ простымъ отголоскомъ врованій и испытаній человческой души. Магги приняла его какъ радушное посланіе.

Вотъ почему, я полагаю, маленькая, стародавняя книга, за которую платятъ не боле сикспенса {15 коп. сер.} въ книжной лавк, производитъ въ наши дни чудеса, превращаетъ горькія воды въ сладкія, между-темъ, какъ дорогія проповди и трактаты недавно-изданные не измняютъ хода длъ на семъ свт. Это было написано рукой человка, который выждалъ время, когда душа его заговорила, это — хроника отшельника затаенной грусти, борьбы, надежды и торжества, написанное не людьми, покоющимися на шелковыхъ подушкахъ и пропоадующихъ утешніе тмъ, которые ходятъ по каменьямъ съ окровавленными ногами — голосъ брата, вка тому назадъ чувствовавшаго и страдавшаго, отрекшагося отъ свта, заключеннаго въ монастыр, съ власяницей на плечахъ и пепломъ на голов, въ постоянномъ пост и молитв:— все это выраженное стариннымъ, сильнымъ языкомъ, переживаетъ вка, какъ постоянное воспоминаніе людскихъ нуждъ и утхъ человка, который жилъ подъ тмъ же отдаленнымъ и безмолвнымъ небомъ, съ такими же страстями и желаніями, съ такимъ же рвеніемъ, съ такими же пороками и немощами. Описывая исторію несвтскихъ и немодныхъ семействъ, часто приходится писать тономъ высокопарнымъ и напыщеннымъ, тономъ далеко-непринадлежавшимъ хорошему обществу, гд вс принципы и врованія не только весьма-умренны, но обыкновенно лишь подразумеваемы, и гд ршаютъ только такіе вопросы, на которые можно отвчать легкой и граціозной ироніей. И можно ли требовать отъ хорошаго общества времени и потребности вровать и восторгаться? хорошее общество иметъ свой кларетъ и бархатные ковры, свои обды, съ приглашеніями за шесть недль впередъ, оперу и волшебныя бальныя залы, оно катается, отъ скуки, на кровныхъ лошадяхъ, шатается по клубамъ, должно оберегать себя отъ вихря кринолинъ, ищетъ образованія въ наук Фарадэ и религіи въ разговорахъ высшаго духовенства, которое посщаетъ лучшіе домы. Хорошее общество съ своимъ ироническимъ взглядомъ на вещи дорого стоитъ остальному классу людей: для него трудится купецъ въ своей контор, рудокопъ, разработывая мины, стучитъ, колотитъ въ душномъ и смрадномъ подземель, для него фермеръ въ пот лица обрабатываетъ свои хлбныя поля, выводитъ скотъ, а самъ претерпваетъ нужду въ одинокихъ домишкахъ или избахъ. Эта обширная народная дятельность — дятельность, напряженная, вслдствіе нуждъ. Нужда заставляетъ народъ трудиться и напрягать вс свои силы для поддержки избраннаго общества, годами терпть холодъ и голодъ и семейные раздоры. При такихъ обстоятельствахъ найдутся многіе изъ числа этого несметнаго количества людей, которымъ необходима напряженная вра, ибо жизнь даже при такихъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ требуетъ объясненія для людей, хотя бы и вовсе-непредпріимчивыхъ. Точно такъ же, когда у насъ постель непокойна, мы ищемъ причину въ набивк матраца, это не касается, конечно, пуховыхъ перинъ и матрацовъ съ французскими пружинами. Нкоторые имютъ энергичную вру въ алкоголь и ищутъ себ точку опоры въ джин. Большая же часть нуждается въ томъ, что въ хорошемъ обществ называется энтузіазмомъ. Это чувство представляетъ побужденія человка независимыми отъ корыстныхъ цлей, оно даетъ намъ терпніе и пищу нашей наклонности къ любви, когда люди отъ насъ отворачиваются и намъ скучно и грустно — словомъ, это нчто такое, что изгоняетъ всякія личныя желанія блага, заставляетъ забывать себя и съ жаромъ любить ближнихъ. Повременамъ этотъ энтузіазмъ слышится въ какомъ-то внутреннемъ голос, порожденномъ неотлагательною необходимостью. И такой-то тайный, невдомый голосъ былъ для Магги источникомъ силы и надеждъ, которыя поддерживали ее въ часы грусти и уединенія. При посредств этого внутренняго голоса въ Магги родилось и получило развитіе чувство вры, неодолженное своимъ существованіемъ никакимъ вншнимъ, установленнымъ авторитетамъ или назначеннымъ руководствамъ: ихъ не было у нея подъ-рукой, а необходимость вры была неотступная. При вашемъ знакомств съ ея характеромъ вы не удивитесь, читатель, что у ней чувство самоотреченія приняло нсколько-утрированный и отчаянный видъ, въ которомъ проглядывали гордость и своенравіе. Ея жизнь ей казалась все-таки драмой, и она хотла заставить себя играть свою роль съ силой и энергіею, потому часто она длала много совершенно-противно духу смиренія, оттого, что она заботилась боле о вншности. Часто она стремилась за недостижимымъ, брала слишкомъ-высоко, ея маленькія, едва-оперившіяся крылышки не выносили ея и она падала въ грязь. Напримръ, она не только ршилась посвятить свое время грубому, простому житью, чтобъ этимъ внести и свою копейку въ семейную кассу, но, въ излишней ревности къ самоуниженію, она отправилась прямо въ магазинъ въ Сент-Оггсъ и, отвергая вс окольные, боле-спокойные пути, сама просила себ работы. Томъ сдлалъ ей выговоръ за этотъ ненужный, неприличный поступокъ, но Магги полагала, что это съ его стороны совершенно-дурно, недружественно и даже отзывалась преднамреннымъ ея преслдованіемъ. ‘Я не люблю, чтобъ моя сестра занималась такими вещами’ говорилъ Томъ ‘я постараюсь выплатить долги и безъ того, чтобъ ты такъ унижалась’. Конечно, въ этихъ словахъ проглядывало и нсколько нжности и храбрости на ряду съ свтскостью и хвастовствомъ. Но Магги видла въ этой рчи одну, какъ-бы только одну нечистоту, не замчая въ ней зерна золота. Она приняла выговоръ Тома какъ крестъ, посланный свыше. ‘Томъ былъ жестокъ съ ней’, думала она въ длинныя, безсонныя ночи, а она его вдь такъ любила. И она старалась себя уврить, что она довольна этой жестокостью и не требуетъ ничего. Этотъ путь мы большею частью избираемъ, когда отркаемся отъ себя, мы предпочитаемъ этотъ путь, путь мученическій, усянный страданіями и покрытый лаврами, тому скалистому широкому пути терпнія, снисхожденія къ другимъ, и самопорицанія, на которомъ лавры не ростутъ.

Она кинула вс свои старыя книги ‘Виргилія’, ‘Эвклида’ и ‘Альдриха’, эти первые, уже покрытые морщинами плоды древа познанія, она отвернулась съ негодованіемъ отъ чувства тщеславія раздлять мысли мудрецовъ. Въ первую минуту рвенія она далеко забросила эти книги съ какимъ-то торжествомъ, полагая, что она возвышалась до того, что въ нихъ не нуждается. Еслибъ он были ея собственностью, то она тотчасъ бы ихъ сожгла, въ твердой увренности, что она въ этомъ никогда не раскаялась бы. Она читала съ жаромъ и часто свои три книги ‘Библію’, ‘ому Кемпійскаго’ и ‘Годъ Христіанина’ (уже боле неотвергаемаго, какъ книжку съ гимнами). Ея голова была полна этими книгами и она знала на память многія мста изъ нихъ. Она слишкомъ-горячо желала научиться смотрть на природу, на жизнь глазами ея новой вры, чтобъ нуждаться въ другихъ матеріалахъ для умственной работы. Такія думы и размышленія наполняли ея голову когда она сидла за работой, за шитьемъ рубашекъ и другихъ замысловатыхъ тряпокъ, работой, называемой ‘простой’. Особливо для Магги это была вовсе не простая работа, она часто такъ углублялась въ свои мысли, что вшивала навыворотъ рукавъ, или тому подобное. Можно было заглядться на нее, когда она сидла пристально, нагнувшись надъ своей работой. Новая внутренняя ея жизнь, несмотря на временныя вспышки прежнихъ страстей, просвчивалась въ ея лиц и придавала ему какой-то нжный оттнокъ, какую-то прелесть чертамъ и розовымъ щечкамъ юной красавицы. Мистрисъ Тёливеръ съ удивленіемъ замчала перемну въ своей дочери: ей было непостижимо, почему Магги длалась такой доброй и покорной. Магги часто поднимала глаза съ своей работы и постоянно встрчала взглядъ своей матери. Мать ждала съ нетерпніемъ взгляда дочери, полнаго юности, какъ-будто ея старая жизнь нуждалась въ немъ, какъ въ живительномъ свт. Она начинала горячо любить высокую, смуглую двочку, единственную вещь, на которую она могла еще обратить свою привязанность и свои попеченія. Магги потому, несмотря на все свое аскетическое желаніе лишить себя всякаго украшенія, должна была согласиться, чтобъ мать даже заботилась о ея волосахъ, и даже позволить сдлать изъ ея густыхъ, чудныхъ волосъ корону на голов, по тогдашней безобразной мод.

‘Доставь хоть это удовольствіе своей матери’ говаривала мистрисъ Тёливеръ, ‘довольно я, кажется, возилась съ твоими волосами’. Магги, съ радостью пользуясь всякимъ случаемъ, чтобъ утшить и успокоить мать, согласилась охотно носить такое суетное украшеніе, но никакъ не хотла, при всемъ томъ, поглядть на себя въ зеркало въ этой корон и старыхъ, изношенныхъ платьяхъ. Мистрисъ Тёливеръ любила повременамъ обращать вниманіе мужа на маггины волосы или на другія ея непредвиднныя качества. Онъ всегда рзко отвчалъ: ‘Я зналъ гораздо прежде, что она будетъ за двочка: это для меня не новость. Но, право, жаль, что она не хуже, она будетъ, врно, заброшена и не найдетъ себ достойнаго мужа’.

Утонченность маггина ума и ея красота возбуждали постоянно въ немъ унылое чувство. Онъ терпливо сидлъ и слушалъ, когда она читала или говорила ему наедин о томъ, что несчастье часто обращается въ благословеніе Божіе. Онъ принималъ это какъ выраженіе сердечной ея доброты и несчастія длались ему еще нестерпиме, ибо они уничтожили всякую надежду ея на счастливую жизнь. Въ ум, обращенномъ на одинъ предметъ, обремененномъ неудовлетвореннымъ чувствомъ мести, нтъ мста другимъ чувствамъ. Мистеръ Тёливеръ не желалъ духовнаго утшенія — нтъ онъ жаждалъ освободиться отъ позорныхъ долговъ и отомстить врагу.

КНИГА ПЯТАЯ.

ПШЕНИЦА И ПЛЕВЕЛЫ.

ГЛАВА I.

Въ красномъ овраг.

Семейная гостиная была продолговатая комната съ окошками на обоихъ концахъ, одно изъ нихъ выходило на усадьбу и вдоль Рипиля до береговъ Флоса, а другое на мельницу. Магги сидла съ работой у втораго окна, когда она увидла, что мистеръ Уокимъ възжалъ на дворъ, какъ обыкновенно, на своей красивой вороной лошади, но, противъ обыкновенія, не одинъ: его сопровождалъ кто-то завернутый въ плащъ и на хорошенькомъ пони. Магги не успла придти къ сознанію, что это Филиппъ возвратился, какъ уже они поровнялись съ окномъ и онъ дотронулся до своей шляпы, между-тмъ какъ отецъ его, искоса подмтивъ это движеніе, взглянулъ на нихъ, быстро повернувшись къ нимъ лицомъ.

Магги поспшно отошла отъ окна и понесла свою работу наверхъ. Мистеръ Уокимъ иногда заходилъ поврять книги, и Магги чувствовала, что свиданіе ея съ Филиппомъ потеряло бы всю цну въ присутствіи обоихъ отцовъ. Когда-нибудь, быть-можетъ, она его увидитъ опять, такъ-что будетъ имть возможность пожать ему руку, сказать ему, что она помнитъ его доброе расположеніе къ Тому и все, что онъ говорилъ ей встарину, хотя они не могли боле никогда быть опять друзьями. Магги нисколько не была взволнована при мысли увидть снова Филиппа, она только сохранила къ нему родъ дтской признательности и помнила, какъ онъ уменъ и разсудителенъ, въ первыя недли своего одиночества она постоянно вспоминала о немъ въ чред людей, бывшихъ въ ея жизни съ ней ласковыми. Часто она, делала имть его братомъ или наставникомъ, какъ она мечтала во время ихъ продолжительныхъ бесдъ, это желаніе, слишкомъ, вскор исчезло въ ней, изгнанное вмст съ другими подобными ему мечтами жаждой независимости, къ-тому жь какъ знать, думала она, не измнился ли Филиппъ нa чужбин, можетъ-быть, онъ сдлался свтскимъ человкомъ и уже вовсе не дорожитъ разговорами со мной. Лицо его, однакожь, чрезвычайно-мало измнилось, оно было, такъ-сказать, увеличенная и боле-возмужалая копія его некогда блднаго ребяческаго лица, но сохранило т же срые глаза и вьющіеся темнорусые волосы, прежній физическій недостатокъ его по старому вызывалъ прежнее сожалніе, и посл продолжительныхъ колебаній Магги почувствовала, что ей несмотря ни на что, хотлось бы сказать ему нсколько словъ. Можетъ-быть, онъ все такъ же унылъ и попрежнему будетъ радъ, если она съ участіемъ взглянетъ на него. Ее занималъ вопросъ: помнитъ ли онъ, какъ онъ любилъ ея глаза, съ этой мыслью Магги взглянула-было въ квадратное зеркало, которому было приписано висть стекломъ къ стн, и уже соскочила со стула, чтобъ перевернуть его, но тотчасъ же переломила себя и взялась за работу, стараясь побдить поднявшіяся въ душ ея жеданія и принуждая себя припоминать отрывки изъ гимновъ до-тхъ-поръ, пока она увидла, что Филиппъ и его отецъ возвращались по дорог и что она могла опять сойти внизъ.

Это было въ конц іюня, и Магги ршила, что она въ тотъ день продолжитъ свою ежедневную прогулку, составлявшую ея единственное развлеченіе, но въ этотъ и въ слдующіе дни она была такъ занята срочной работой, что не могла выйти за ршетку дома, и чтобъ подышать свжимъ воздухомъ, должна была довольствоваться сидніемъ у воротъ. Одна изъ ея обыкновенныхъ прогулокъ въ т дни, когда она не имла надобности идти въ Сен-Оггсъ, къ мсту, лежащему, пройдя такъ-называемую ‘Гору’ незначительное возвышеніе, поросшее деревьями и расположенное вдоль дороги, проходящей мимо воротъ дорнкотской мельницы. Я говорю незначительное потому, что, по высот своей, ‘гора’ эта была не боле какъ холмъ, но бываютъ, случаи, когда судьба длаетъ изъ пригорка средство къ достиженію роковой цли. На томъ самомъ мст, гд холмъ спускался къ равнин, ее огибала тропинка и вела къ другой сторон возвышенности, испещренной рытвинами и насыпями, оставшимися отъ бывшей тамъ нкогда каменоломни, но ужь давно и рытвины и насыпи поросли кустарникомъ и деревьями, а мстами травой, служащею пастбищемъ небольшому числу овецъ. Въ дтскіе годы свои Магги смотрла на это мсто, называемое ‘Краснымъ Оврагомъ’, съ большимъ страхомъ, и нужно было все ея довріе къ храбрости Тома, чтобъ она ршилась отважиться на прогулку въ этомъ мст, каждая яма котораго была наполнена, въ ея воображеніи призраками разбойниковъ и дикихъ зврей. Теперь же оно имло для нея ту прелесть, которую иметъ всякая скала съ оврагомъ, и вообще всякая неровность для глаза, привыкшаго къ однообразно-гладкой мстности, въ-особенности же лтомъ, когда она могла сидть въ поросшемъ травой овраг подъ втвистой ясенью и прислушиваться къ жужжанію наскомыхъ, подобному мельчайшимъ бубенчикамъ, пришитымъ къ одежд богини Тишины, или смотрть, какъ солнечные лучи пробивались сквозь густыя втви отдаленныхъ деревьевъ, какъ-бы для того, чтобъ прогнать и затмить нжную небесную лазурь дикихъ гіацинтовъ. Въ эту іюньскую пору шиповникъ былъ во всемъ цвт, и это была еще причина для Магги направить свою прогулку въ Красный Оврагъ охотне, чмъ въ другое мсто, въ первый разъ, какъ она могла погулять на свобод — удовольствіе, которое она такъ любила, что иногда, въ своихъ порывахъ самоотверженія, думала не позволять себ его часто. Взгляните на нее теперь, какъ она исчезаетъ за поворотомъ дороги и входитъ въ ущелье по узкой тропинк, проходящей чрезъ группу сосенъ. Ея высокая фигура виднется сквозь наслдственную черную шелковую шаль, изъ какой-то рдкой, похожей на сть, матеріи, и въ томъ мст, гд, она убждена, ее боле никто не видитъ, она снимаетъ свою шляпку и привязываетъ ея ленты къ рук. Ей, безъ-сомннія, на видъ можно было дать боле шестнадцати лтъ, вслдствіе ли спокойно-грустнаго взгляда, невыражавшаго никакой тревоги или ожиданія, или потому, что ей роскошная грудь и вся фигура носили отпечатокъ преждевременной зрлости. Ея молодость и здоровье выдержали безъ всякаго поврежденія вольныя и невольныя превратности судьбы, и ночи, проведенныя ею, въ вид добровольнаго наказанія, на твердомъ полу, не оставили никакихъ слдовъ, глаза ясны, загорлыя щеки круглы и тверды, нсколько-полныя, губы красны. Смуглый цвтъ лица и черный, какъ смоль, внокъ волосъ на голов придаютъ ей видъ какого-то сродства съ большими соснами, на которыхъ она смотритъ какъ-будто съ любовью. Однакожь, глядя на нее, испытываешь какое-то неловкое чувство, ощущеніе какой-то неизбжной борьбы противорчащихъ элементовъ: въ ней есть то безстрастное выраженіе, какое мы часто видимъ на старыхъ изображеніяхъ лицъ въ допотопныхъ шляпахъ, несоотвтствующее молодости, которая, того-и-гляди, выскажется въ неожиданномъ страстномъ взгляд и мгновенно разгонитъ все это спокойствіе, подобно тому, какъ затушенный огонь снова вспыхиваетъ въ то время, какъ ужь не ожидаютъ боле опасности. Магги въ настоящую минуту не была въ тревожномъ состояніи, она, глядя на старыя сосны, совершенно-спокойно наслаждалась чистымъ воздухомъ, и думала, что эти обломанные концы втвей были памятники прошедшихъ бурь, отъ которыхъ красные стволы сосенъ только поднялись еще выше. Въ то время, какъ глаза ея все еще были подняты кверху, она замтила движущуюся фигуру по тни, которую бросало вечернее солнце на поросшую травой тропинку впереди ея. Она съ видомъ испуга опустила глаза и увидла Филиппа Уокима, который сперва приподнялъ передъ ней шляпу и потомъ съ смущеніемъ протянулъ ей руку. Магги также покраснла отъ неожиданности, которая вскор уступила мсто удовольствію. Магги взяла его руку и посмотрла на эту уродливую фигуру открыто, глазами, въ которыхъ въ ту минуту отражалось только воспоминаніе ея дтскихъ чувствъ, воспоминаніе, которое всегда живо хранилось въ ней. Она первая заговорила:

— Вы испугали меня, сказала она съ томною улыбкой.— Я никогда не встрчаю здсь никого. Какъ это вы сюда попали? Или вы пришли сюда нарочно, чтобъ встртиться со мною?

Нельзя было не замтить, что Магги снова чувствовала себя дитятей.

— Да, именно, проговорилъ все еще смущенный Филиппъ: — мн очень хотлось васъ видть. Я долго вчера поджидалъ васъ на скамь подл дома, думая, не выйдете ли вы, но вы не вышли, я сегодня снова сталъ подкарауливать васъ, и когда увидлъ, по какой дорог вы пошли, то не терялъ васъ изъ виду и обошелъ сюда вокругъ горы. Я надюсь, что вы на меня за это не сердитесь.

— Нтъ, сказала Магги съ невыразимой простотой, длая нсколько шаговъ такъ, чтобъ Филиппъ понялъ, что она желаетъ пройтись вмст съ нимъ.— Я, напротивъ, очень-рада, что вы пришли, такъ-какъ я очень желала имть случай поговорить съ вами. Я никогда не забывала, какъ вы издавна были добры къ Тому и ко мн, но не была уврена, что вы, съ своей стороны, съ такими же чувствами вспоминали о насъ. Мы съ Томомъ имли съ-тхъ-поръ много заботъ и испытаній, а я думаю, что это еще боле заставляетъ думать о томъ, что было прежде.

— Я сомнваюсь, чтобъ вы думали обо мн столько, сколько я о васъ, сказалъ робко Филиппъ.— Знаете ли что, когда я ухалъ, я нарисовалъ вашъ портретъ въ томъ вид, какъ вы были въ то утро, когда вы мн сказали въ учебной, что никогда не забудете меня.

Филиппъ вынулъ изъ кармана довольно-большой футляръ для миньятюръ, и открылъ его. Магги увидла себя, какою она была прежде, облокотившеюся на столъ съ черными, висвшими изъ-за ушей локонами и какими-то странными, задумчивыми глазами, устремленными въ даль. Это былъ акварельный портретъ большаго достоинства.

— Ахъ! сказала Магги, улыбаясь и съ горвшими отъ удовольствія щеками: — какая я была смшная двочка! Я себя помню въ этомъ розовомъ плать и съ этой прической. Я была настоящая цыганка, впрочемъ, я осталась ею и теперь, прибавила она посл непродолжительной паузы.— Такова ли я, какою вы ожидали меня найти?

Слова эти могли бы быть сказаны и кокеткой, но открытый, ясный взглядъ, который Магги устремила на Филиппа, не былъ взглядомъ кокетки. Она въ-самомъ-дл надялась, что онъ любилъ ея лицо, какимъ оно было теперь, но это было, просто, проявленіе сродной ей склонности къ восхищенію и любви. Филиппъ встртилъ ея взоръ и долго глядлъ на нее, прежде нежели спокойно отвтилъ:

— Нтъ, Магги.

Лицо Магги слегка поблднло и губа ея задрожала. Она опустила вки, но не отвернула головы и Филиппъ продолжалъ смотрть на нее, посл чего онъ медленно произнесъ:

— Вы гораздо-лучше, нежели я думалъ.

— Въ-самомъ-дл? сказала Магги, и удовольстніе вызвало на лиц ея краску сильне прежней.

Она отвернулась отъ него и сдлала нсколько шаговъ молча, глядя прямо передъ собой, какъ-будто желая примирить совсть съ вновь-возбужденными въ ней мыслями. Двица такъ привыкла смотрть на наряды, какъ на главное основаніе тщеславія, что, общая себ не смотрться въ зеркало, Магги боле думала тмъ удалить отъ себя мысль наряжаться, не любоваться своимъ лицомъ. Сравнивая себя съ богатыми, роскошно-одтыми барынями, ей ни разу не приходила мысль, что она можетъ произвести эффектъ своей наружностью. Филиппу, казалось, нравилось это молчаніе. Онъ шелъ рядомъ съ ней, любуясь ею, какъ-будто это зрлище не оставляло мста никакимъ другимъ желаніямъ. Они вышли изъ-подъ сосенъ и очутились въ зеленой ложбин, подобной амфитеатру и почти окруженной блдно-розовыми цвтами шиповника. По-мр того, какъ свтъ сталъ ярче надъ ними, лицо Магги стало мене пылать. Она остановилась и, снова взглянувъ на Филиппа серьёзнымъ, грустнымъ голосомъ, сказала:

— Я бы желала, чтобъ мы могли остаться друзьями, но въ этомъ-то и заключаются мои испытанія, что я не могу ничего сохранить изъ того, что я любила въ дтств. Я лишилась старыхъ книгъ своихъ, домъ мой измнился, отецъ мой также, точно будто смерть прошла около меня. Я должна разстаться со всмъ, къ чему привыкла, въ томъ числ и съ вами: мы не должны доле обращать другъ на друга никакого вниманія. Вотъ что мн нужно сказать вамъ: я хотла объяснить, что съ Томомъ не можемъ поступать по нашимъ желаніямъ и что, если я буду вести себя въ-отношеніи къ вамъ, какъ-будто я совершенно забыла васъ, то причиной этому не гордость, не зависть, не какое-либо другое чувство.

Магги говорила все боле-и-боле грустно-нжнымъ тономъ и наконецъ глаза ея начали наполняться слезами. Постепенно-усиливавшееся на лиц Филиппа выраженіе скорби придавало ему большое сходство съ наружностью его въ отроческіе годы и увеличивало его безобразіе, сильне возбуждая состраданіе къ нему Магги.

— Я знаю, я понимаю все, что вы хотите сказать, проговорилъ онъ слабымъ голосомъ:— я знаю, что можетъ раздлять насъ другъ отъ друга, но несправедливо, Магги — не сердитесь на -меня, я такъ привыкъ въ мысляхъ звать васъ: Магги — несправедливо жертвовать всмъ безразсуднымъ прихотямъ другихъ. Я многое готовъ отдать для своего отца, но въ угожденіе его желанію, которое притомъ не признаю справедливымъ, никогда не принесу въ жертву ни дружбы, ни какой-либо другой привязанности.

— Я не знаю, сказала Магги задумчиво:— нердко, когда я была сердита и недовольна, мн также казалось, что я не обязана всмъ жертвовать отцу, и я умствовала до-тхъ-поръ, пока мн начинало казаться, что я могу отвергнуть отъ себя вс обязанности. Но изъ этого никогда еще не выходило ничего хорошаго, то было дурное состояніе ума. Я, какъ бы то ни было, на столько въ себ уврена, что не сомнваюсь, что предпочту для себя вс лишенія скоре, нежели чмъ-нибудь сдлать жизнь отца тяжеле.

— Но разв это отравило бы его жизнь, еслибъ мы стали изрдка видться съ вами? спросилъ Филиппъ.

Онъ хотлъ сказать еще что-то, но удержался.

— О, я знаю, что это ему не нравилось бы. Не спрашивайте меня почему, сказала Магги грустнымъ тономъ.— Отецъ мой многое такъ сильно принимаетъ къ сердцу. Онъ вовсе несчастливъ.

— Я несчастливе его, прервалъ съ жаромъ Филиппъ: — я также несчастливъ.

— Почему? спросила Магги съ участіемъ.— И если я не должна у васъ этого спрашивать, то увряю по-крайней-мр, что очень-очень о томъ жалю.

Филиппъ обернулся, съ намреніемъ пойти дале, какъ-будто не имя терпнія стоять доле на мст, и они вышли изъ лощины, и молча пошли по дорог, которая извивалась между деревьями и кустами. Съ-тхъ-поръ, какъ Филиппъ сказалъ послднія слова, Магги не имла духу настаивать на необходимость разстаться.

— Я стала гораздо-счастливе, сказала она наконецъ: — съ-тхъ-поръ, какъ перестала думать о томъ, что легко и пріятно, и быть недовольною тмъ, что я невольно длаю, что хочу. Жизнь наша опредлена — и это большое облегченіе, если можно удалить отъ себя вс желанія и только думать о томъ, какъ бы перенести предназначенныя намъ испытанія и длать то, къ чему мы призваны.

— Но я не могу оставить вс желанія, возразилъ нетерпливо Филиппъ.— Мн кажется, что пока мы живемъ, мы не можемъ уничтожить въ себ вс наши желанія и стремленія. Есть вещи, которыя мы сознаемъ прекрасными и добрыми, и мы должны желать ихъ. Какъ можемъ мы быть довольны безъ нихъ, пока чувства въ насъ не заглохли? Я, напримръ, имю страсть къ живописи и стараюсь писать картины, но мои усилія тщетны, и это меня огорчаетъ и будетъ огорчать до-тхъ-поръ, пока способности мои притупятся, какъ зрніе у старыхъ глазъ. Кром того, есть многое другое, чего бы мн хотлось… При этомъ Филиппъ остановился въ нершимости, но потомъ продолжалъ:— то, что другіе имютъ, и чего я всегда буду лишенъ. Въ моей жизни никогда ничего не будетъ великаго или прекраснаго, лучше было бы мн не жить!

— О, Филиппъ! сказала Магги: — мн жаль, что вы это думаете. Между-тмъ сердце ея начало биться отъ выраженія грусти и неудовольствія Филиппа.

— Хорошо же, сказалъ онъ, быстро обернувшись къ ней и съ мольбою устремивъ на нее свои срые глаза: — я былъ бы доволенъ своей жизнью, еслибъ вы позволи ли мн видть васъ иногда. Потомъ, приведенный въ себя выраженіемъ испуга, отразившемся на ея лиц, онъ снова сталъ глядть въ сторону и продолжалъ спокойно:— у меня нтъ друга, которому я бы могъ повритъ все — никого, кто бы сколько-нибудь дорожилъ мною, и еслибъ я могъ только видть васъ изрдка, и вы бы позволяли мн поговорить съ вами немного и оказывали бы мн нкоторое расположеніе, еслибъ мы могли всегда остаться друзьями въ душ и помогать другъ другу — о! тогда я дошелъ бы до того, что былъ бы доволенъ своей жизнью!

— Но гд и какъ можемъ мы видться съ вами, Филиппъ? спросила Магги въ недоумньи.

Могла ли она въ-самомъ-дл сдлать ему добро? Было бы очень-тяжело проститься съ нимъ сегодня для того, чтобъ никогда боле не говорить съ нимъ. Ей представлялся новый интересъ, могущій разнообразить ея дни, и было гораздо-легче отказаться отъ этого интереса заблаговременно, нежели вкусивъ его.

— Еслибъ вы позволили мн видть васъ здсь, гулять съ вами, я былъ бы доволенъ даже, еслибъ это было не чаще одного или двухъ разъ въ мсяцъ: это не могло бы вредить ничьему счастью, а усладило бы мою жизнь. Къ-тому жь, продолжалъ Филиппъ съ изобртательностью двадцатилтней любви:— если есть вражда между нашими семействами, то мы тмъ боле должны стараться уничтожить ее нашей дружбой. Я хочу сказать, что вліяніемъ нашимъ на об стороны мы можемъ принести исцленіе тмъ неизвстнымъ мн ранамъ, которыя могли быть сдланы въ прошедшемъ. Къ тому жь я не думаю, чтобъ была какая-либо непріязнь со стороны моего отца: мн кажется, даже, что онъ доказалъ противное.

Магги тихо покачала головой и молчала подъ вліяніемъ противорчившихъ мыслей. Ей хотлось находить, что видть Филиппа изрдка и поддерживать узы дружбы съ нимъ было не только невинно, но хорошо, можетъ-быть, она въ-самомъ-дл могла помочь ему найдти то спокойствіе и довольство, котораго сама достигла. Голосъ, шептавшій ей это, сладко звучалъ въ ея ушахъ, но вслдъ за тмъ она слышала другой неотвязчивый однообразный голосъ, которому она привыкла повиноваться и который предостерегалъ ее, что подобныя свиданія должны были сохраняться втайн, что она была бы принуждена бояться, чтобъ не открыли этого поступка, потому-что обнаруженіе его повело бы за собою гнвъ и горе, и наконецъ, что допущеніе подобной двуличности было бы въ ней нравственнымъ пятномъ. Звуки пріятнаго голоса, однакожъ, подобно отдаленному звону, приносимому втромъ, безпрерывно раздавались, вновь убждая ее, что все зло происходило не отъ ея ошибокъ и слабостей и что въ этомъ случа ей представлялся выборъ между ничтожной жертвой для нея и вредомъ для другаго. Было бы весьма-жестоко, относительно Филиппа, удалиться отъ него, вслдствіе ничмъ неоправдываемой ненависти къ его отцу, тмъ-боле, что многіе, можетъ-быть, готовы удалиться отъ него по причин одного его безобразія. Ей даже не приходила мысль, что онъ можетъ сдлаться ея любовникомъ или, по-крайней-мр, что, свиданія ея съ нимъ могутъ встртить порицанія съ этой-точки зрнія, и Филиппъ ясно видлъ отсутствіе этой мысли, и видлъ это съ cepдечною скорбью, хотя это самое могло дать ему боле надежды на ея согласіе. Онъ съ горечью замчалъ, что Магги была съ нимъ столь же откровенна и непринужденна, какъ въ то время, когда она была ребенкомъ.

— Я не могу сказать ни да, ни нтъ, проговорила она наконецъ, оборачиваясь и направляясь по той дорог, по которой пришла.— Я должна подождать, чтобъ не ршиться опрометчиво, и поискать указаній, какъ мн должно поступить въ этомъ случа.

— Могу ли я прійдти опять завтра или послзавтра, или, наконецъ, на будущей недл.

— Я думаю лучше, если я прежде напишу вамъ, сказала Магги, колеблясь снова.— Мн придется сходить въ Сент-Оггсъ и я тогда могу занести мое письмо на почту.

— О, нтъ, съ живостью возразилъ Филиппъ: — это было бы гораздо-хуже: письмо ваше могло бы попасться на глаза отцу, и хотя я увренъ, что онъ не иметъ никакой вражды противъ васъ, но мы имемъ различный взглядъ на вещи, онъ чрезвычайно дорожитъ богатствомъ и общественнымъ положеніемъ. Прошу васъ, позвольте мн придти сюда еще разъ. Скажите, когда, или если вы этого не можете сдлать, то я буду ходить сюда какъ-можно-чаще, пока не увижу васъ.

— Я думаю, что это будетъ лучше всего, потому-что я никакъ не могу назначить заране вечера, въ который приду сюда.

Магги почувствовала большое облегченіе, отложивъ такимъ образомъ окончательное ршеніе. Теперь она могла вполн насладиться послдними минутами ихъ настоящаго свиданія, ей казалось даже, что она могла еще продлить его нсколько, такъ-какъ при слдующей встрч съ Филиппомъ она должна будетъ огорчить его, сообщивъ ему свое окончательное ршеніе.

— Я не могу не подумать, сказала она, съ улыбкой глядя на него:— о томъ, какъ странно, что мы увидлись и бесдовали съ вами, точно будто мы вчера только разстались съ вами въ Лортон. Однакожъ, мы, должно-быть, очень перемнились въ эти пять лтъ… кажется пять, если я не ошибаюсь. Какъ это вы были уврены, что я осталась тою же Магги? Я, съ своей стороны, не была столь уврена, что вы не измнились: вы такъ умны, думала я, и, конечно имли случай видть и изучить многое, что должно было занять вашъ умъ, что боле не станете заниматься мною.

— Я никогда не сомнвался въ томъ, что вы останетесь тою же, когда бы я ни увидалъ васъ, сказалъ Филиппъ:— я хочу сказать этимъ, что вы не измнились ни въ чемъ томъ, за что я любилъ васъ боле всхъ другихъ. Я не хочу объяснять этого, потому-что, по моему мннію, ни одно сильное ощущеніе не можетъ быть объяснено. Мы не можемъ изслдовать ни процеса, возбудившаго ихъ, ни способа дйствій ихъ на насъ. Величайшій изъ живописцевъ только однажды написалъ божественнаго Младенца, и ни онъ не могъ объяснить, какъ онъ это сдлалъ, ни мы, почему мы находимъ его божествённымъ. Я полагаю, что въ человческой душ есть ярусы, недосягаемые для нашего пониманія. Извстнаго рода музыка до того на меня дйствуётъ, что всякій разъ, какъ я её слышу, все мое настроеніе совершенно измняется, и еслибъ это вліяніе было продолжительно, то я былъ бы способенъ на самые отважные поступки.

— Ахъ! я совершенно понимаю васъ относительно музыки, я сама чувствую то же! воскликнула Магги, всплеснувъ руками съ прежней своей живостью.— По-крайней-мр, прибавила она боле-грустнымъ тономъ: Я чувствовала то же, когда слышала какую-нибудь музыку, теперь же я, кром органа въ церкви, никакой другой не наслаждаюсь.

— И вы сожалете объ этомъ, Магги? сказалъ Филиппъ, глядя на неё съ любовью и участьемъ.— Ахъ, вы немного хорошаго имете въ вашей жизни. Много ли у васъ книгъ? Вы такъ любили ихъ въ дтств.

Они тмъ временемъ возвратились къ лощин, обросшей шиповникомъ, и оба остановились, пораженные прелестью вечерняго свта, отражавшагося въ блдно-розовыхъ кустахъ.

— Нтъ, я совершенно оставила книги, сказала Магги спокойно:— кром очень-очень немногихъ.

Филиппъ между-тмъ уже вынулъ изъ кармана небольшую книжку и, глядя на корешокъ, сказалъ:

— Жаль, что это второй томъ, а не то вы, можетъ-быть, взяли ли бы эту книгу съ собой, я ношу ее въ карман, потому-что изучаю въ ней одну сцену для картины.

Магги также взглянула на корешокъ и прочла на ней названіе, которое съ новой силой воскресило въ ней старинное впечатлніе.

— ‘Пиратъ!’ сказала она, взявъ книгу изъ-рукъ Филиппа.— Я помню, что какъ-то начала читать это, дошла до того мста, гд Минна гуляетъ съ Кливлендомъ, и никакъ не могла дочитать до конца. Я сама въ ум стала прибирать нсколько окончаній, но вс они были несчастливы. Я никогда еще по данному началу романа не могла составить окончаніе негрустное. Бдная Минна! любопытно было бы знать, чмъ на самомъ дл кончается романъ, я долго не могла выкинуть изъ головы Шотландскіе Острова, мн все казалось, что я чувствую холодный втеръ, дующій на меня съ моря.

Магги говорила скоро, глаза ея сверкали.

— Возьмите этотъ томъ съ собою, Магги, сказалъ Филиппъ, съ восторгомъ слдя за нею.— Мн онъ теперь ненуженъ. Я лучше изображу въ своей картин васъ, окруженную, какъ теперь, соснами и наклонно падающею отъ нихъ тнью.

Магги не слышала ни одного слова изъ сказаннаго имъ: она вся погрузилась въ открывшуюся предъ нею страницу книги. Вдругъ она закрыла ее и подала Филиппу, отбросивъ голову назадъ, какъ-будто для того, чтобъ удалить носящіяся вокругъ нея виднія.

— Оставьте ее у себя, Магги, сказалъ Филиппъ умоляющимъ голосомъ:— она доставитъ вамъ удовольствіе.

— Нтъ, благодарю, возразила Магги, отталкивая ее рукой и длая шагъ, чтобъ уйти: — эта книга заставила бы меня снова полюбить свтъ, она пробудила бы во мн желаніе видть и узнать многое и внушила бы стремленія къ жизни, боле-полной.

— Но, вдь, вы не всегда будете заключены въ теперешнюю тсную участь, для чего жь хотите вы заглушить въ себ вс умственныя и душевныя способности? Это какой-то жалкій аскетизмъ, и мн не нравится, что вы такъ предались ему, Магги. Теоріи науки и искусства святы и чисты.

— Но не для меня, не для меня, сказала Магги, удаляясь съ большею поспшностью: — потому-что въ такомъ случа для меня сталъ бы чувствителенъ недостатокъ слишкомъ-многаго. Я должна жить: эта жизнь не можетъ быть продолжительна.

— Не убгайте же отъ меня, не простившись, Магги, сказалъ Филиппъ, когда они дошли до группы сосенъ и она продолжала идти молча.— Мн вдь не слдуетъ идти дале — не правда ли?

— Ахъ, нтъ! я и забыла. Прощайте, сказала Магги, останавливаясь и протягивая ему руку. Это движеніе снова направило ея мысли на Филиппа и, спустя нсколько минутъ, впродолженіе которыхъ они простояли рука въ рук и глядя въ молчаніи другъ на друга, она сказала, отдергивая руку: — я вамъ очень благодарна за то, что вы помнили обо мн въ теченіе этихъ лтъ. Такъ пріятно быть любимой кмъ-нибудь! Какъ удивительно-хорошо, подумаешь, что Богъ создалъ ваше сердце такъ, что вы можете любить двочку, которую вы знали всего нсколько недль. Я помню, какъ я говорила вамъ, что вы, какъ мн кажется, любите меня боле, нежели Томъ.

— Ахъ, Магги! сказалъ Филиппъ почти съ упрекомъ: — вы, однакожь, никогда не любили меня такъ, какъ любили вашего брата.

— Можетъ-быть, отвтила Магги просто.— Но, видите ли, первыя мои воспоминанія въ жизни заключаются въ томъ, какъ я стаивала на берегу Флоса и онъ держалъ меня за руку: все предшествовавшее этому находится для меня во мрак. Но я никогда не забуду и васъ, хотя мы должны быть вдали другъ отъ друга.

— Не говорите этого, Магги, сказалъ Филиппъ.— Если я пять лтъ сохранилъ память объ этой маленькой двочк, то не заслужилъ ли я тмъ нкоторое право на ея память обо мн? Она не должна совершенно удалиться отъ меня.

— Конечно, нтъ, еслибъ я была свободна, сказала Магги:— но, къ-несчастью, я должна покоряться! Она остановилась на время въ нершимости, но потомъ продолжала.— Я еще хотла сказать вамъ, чтобъ вы довольствовались поклономъ при встрч съ братомъ. Онъ мн однажды сказалъ, чтобъ я боле съ вами не говорила, и съ-тхъ-поръ образъ мыслей его не измнился… Ахъ! солнце ужь сло. Я слишкомъ-долго осталась здсь. Прощайте! И она снова протянула ему руку.

— Я буду ходить сюда, когда мн будетъ возможно, до-тхъ-поръ, пока снова не увижу васъ, Магги. Имйте хоть немного чувства для меня: вы имете его столько для другихъ.

— Хорошо, хорошо, сказала Магги, поспшно удаляясь и вскор исчезая за послдней сосной, хотя Филиппъ долго оставался на мст съ устремленнымъ ей въ-слдъ взоромъ, какъ будто онъ еще могъ ее видть.

Магги воротилась съ начавшеюся уже внутренней борьбой, Филиппъ же пошелъ домой, чтобъ вспоминать и надяться. При первомъ взгляд мы не можемъ удержаться, чтобъ строго не осудить его. Онъ былъ четырьмя или пятью годами старе Магги и вполн сознавалъ свои чувства къ ней, вслдствіе чего могъ бы предвидть, какой характеръ подобныя свиданія имли бы во мнніи постороннихъ лицъ. Но мы не должны, однакожь, за одно это считать его эгоистомъ и полагать, что онъ ршился бы просить у нея подобныхъ свиданій, еслибъ не уврилъ себя, что въ то же время старается усладить сколько-нибудь жизнь Маіти и что эта цль даже руководитъ имъ гораздо-сильне его собственныхъ видовъ. Онъ могъ такимъ образомъ оказывать ей участіе и помощь. Къ-тому жь въ ея обращеніи съ нимъ не было ничего говорящаго о любви, это было не боле, какъ выраженіе той невинной дтской привязанности, которую она оказывала ему, когда ей было двнадцать лтъ. Быть-можетъ, она никогда не полюбитъ его иначе, быть можетъ, даже ни одна женщина неспособна полюбить его. ‘Но что жь’ думалъ онъ, ‘я перенесу это, по-крайней-мр, я буду имть утшеніе видть ее, чувствовать нкотораго рода близость къ ней’. И онъ страстно хватался за возможность, что она его полюбитъ, можетъ-быть, ея чувства къ нему станутъ рости въ ней, если только она причислитъ его къ тмъ лицамъ, которыхъ, она съ своей живой и впечатлительной душой привыкла ежедневно окружать нжными и заботливыми попеченіями. Если возможно какой-либо женщин полюбить его, то, конечно, этою женщиною, можетъ-быть, именно только лишь Магги: въ ней былъ такой избытокъ любви и не было никого, кто, бы имлъ на нее исключительныя права. За тмъ онъ чувствовалъ сожалніе о томъ, что такой умъ, какимъ она обладала, погибалъ, какъ молодое дерево, отъ недостатка свта и пространства, въ которомъ оно могло бы рости и развиваться. Онъ могъ спасти ее, уговоривъ бросить ея систему лишеній, онъ бы сдлался ея ангеломъ-хранителемъ, онъ все готовъ былъ перенести и сдлать за нее, лишь одно казалось ему невозможнымъ — не видть ее.

ГЛАВА II.

Тетка Глегъ знакомится съ Бобомъ.

Въ то время, какъ житейская борьба Магги почти исключительно происходила внутри ея, такъ-что одно незримое полчище боролось съ другимъ и сраженные призраки вставали снова, Томъ былъ занятъ боле-шумною и пыльною дятельностью, борясь съ боле-существенными препятствіями и одерживая боле-ощутительныя побды. Такъ было со временъ Гекубы и Гектора — внутри ограды женщины, съ распущенными волосами и съ воздтыми для молитвы руками, слдятъ за ходомъ житейской борьбы издали, наполняя свои длинные, ничмъ не занятые дни опасеніями и ожиданіями, за оградой же мужчины въ жестокомъ бою съ небесными и земными препятствіями, подавляютъ настоящею дятельностью воспоминанія о прошедшемъ и, въ пылу схватки, теряютъ способность ощущать страхъ и самыя раны. Изъ того понятія, которое вы могли составить о Том, врядъ-ли вы можете ожидать для него неудачи въ какомъ бы ни было предпріятіи, на которое онъ твердо ршился, вроятно, многіе готовы были бы биться за него объ закладъ, несмотря на то, что онъ имлъ мало успха въ изученіи классиковъ. Но дло въ томъ, что въ послднемъ случа Томъ никогда не искалъ успха, да и дйствительно ничто такъ легко не можетъ сдлать изъ человка дурака, какъ та педагогическая система, которая иметъ цлью переполнить его умъ огромнымъ количествомъ предметовъ, нисколько для него незанимательныхъ. Теперь же твердая воля Тома находила пищу въ его честности, гордости, семейномъ гор, личномъ честолюбіи, и связывала ихъ въ одну непреодолимую силу, сосредоточивавшую въ себ вс его усилія и недопускавшую минуты отчаянія. Дядя Динъ, который слдилъ за нимъ шагъ за шагомъ, скоро сталъ ожидать отъ него многаго, даже нсколько гордиться тмъ, что помстилъ въ торговый домъ племянника съ такими превосходными коммерческими способностями. Услугу, которую дядя оказалъ ему, доставивъ это мсто, Томъ вскор понялъ изъ намековъ дяди Дина о томъ, что чрезъ нсколько времени его, можетъ-быть, въ извстныя времена года станутъ посылать путешествовать для покупки разныхъ грубыхъ принадлежностей, поименовыватъ которыя мы здсь не станемъ, дабы не оскорбить нжныхъ ушей нашихъ читательницъ, вроятно, съ этого цлью въ т часы, когда Томъ надялся закусить у себя одинъ, дядя Динъ приглашалъ его зайти къ нему посидть съ нимъ часокъ, и проводилъ этотъ часъ въ преподаваніи совтовъ и увщаній относительно привоза и вывоза, съ случайными отступленіями мене-непосредственной пользы насчетъ относительныхъ для купцовъ Сент-Оггса выгодъ перевозки товаровъ на своихъ и на иностранныхъ судахъ, предмет — котораго мистеръ Динъ, какъ судовладлецъ, естественнымъ образомъ любилъ слегка касаться, когда онъ разгорячался бесдою и виномъ.

Ужь на второй годъ жалованье Тома было увеличено, но все, кром платы за его столъ и одежду, клалось имъ въ семейный жестяной ящикъ, и онъ избгалъ товарищества, изъ опасенія, чтобъ это не вовлекло его въ издержки. Не то, чтобъ Томъ былъ выточенъ по образцу прилежнаго рабочаго, напротивъ, онъ чувствовалъ большую жажду удовольствій и сильныхъ ощущеній, желалъ бы быть Гекторомъ и играть блестящую роль въ глазахъ всхъ сосдей, щедрою, но справедливою рукою расточая милости и благодянія и слывя за одного изъ лучшихъ малыхъ въ околотк, онъ даже ршился, рано или поздно, привести все это въ исполненіе, но природная проницательность сказала ему, что средства къ тому въ настоящее время заключались только лишь въ воздержности и самопожертвованіи: надо было сперва оставить за собой нсколько верстовыхъ столбовъ, и одна изъ первыхъ была уплата отцовскихъ долговъ. Придя къ этому твердому убжденію, онъ шелъ впередъ, не сбиваясь съ дороги, и обнаруживалъ извстнаго рода суровость, какъ то обыкновенно бываетъ съ молодыми людьми, пріобртшими съ раннихъ лтъ право на нкоторую самонадянность. Томъ въ общемъ взгляд сильно сочувствовалъ отцу, что происходило какъ отъ семейной гордости, такъ и отъ ршимости быть безукоризненнымъ сыномъ, но, по-мр-того, какъ росла его опытность въ длахъ, ему часто приходилось въ душ осуждать отца за опрометчивость и неосторожность его прошлаго поведенія: между ихъ настроеніями духа также не было симпатіи, и Томъ рдко проводилъ съ веселымъ лицомъ т немногіе часы, впродолженіе которыхъ онъ былъ дома. Магги чувствовала къ нему родъ какого-то страха, побдить который она тщетно старалась, какъ впечатлніе неоправдываемое ея убжденіемъ въ томъ, что имъ владютъ глубокія мысли и обширныя намренія. Характеръ послдовательный, который осуществляетъ все задуманное, преодолваетъ всякое противодйствующее побужденіе и не выходитъ за предлы въ точности возможнаго, силенъ даже въ отрицательныхъ своихъ свойствахъ. Вы легко можете понять, что постепенно-возрастающее несходство Тома съ отцомъ должно было привлечь къ нему родню его матери, и свднія и предсказанія относительно способностей Тома къ занятіямъ, переданныя мистеромъ Диномъ мистеру Глегу, стали обсуживаться между ними и были приняты въ различной мр. Ршили, что, повидимому, онъ способенъ принести пользу семейству, не вводя его въ хлопоты и издержки. Мистрисъ Пулетъ, по ея словамъ, всегда ожидала, что его сложеніе, такъ напоминающее Додсоновъ, давало право надяться, что изъ него что-нибудь да выйдетъ, и его дтскія шалости, какъ-то бганье за индйками, неуваженіе къ тёткамъ, и проч. только свидтельствовали о присутствіи въ немъ нкоторой части тёливеровой крови, которая, однакожь, исчезла съ годами. Мистеръ Глегъ, который уже почувствовалъ къ Тому родъ робкой любви за его умное и твердое поведеніе въ то время, когда ихъ имущество продавалось съ публичнаго торга, теперь старался возбудить себя до намренія горячо помочь ему въ его усиліяхъ когда-нибудь, когда представится къ тому случай безъ потери для самого себя.

Мистрисъ Глегъ замтила, что она неспособна говорить какъ пописаному, какъ то длаютъ иные, и что слова тхъ, которые говорятъ мало, обыкновенно заключаютъ въ себ боле толку, такъ-что, когда настаетъ удобный моментъ, то становится замтно, кто уметъ лучше длать дло, нежели говорить. Дядя Пулетъ, посл длиннаго періода молчанія, выразилъ то ясное заключеніе, что когда изъ молодаго человка выходитъ прокъ, то лучше всего вовсе не вмшиваться въ его дла.

Томъ, между-тмъ, не выказывалъ расположенія полагаться ни на кого, кром самого себя, хотя, будучи отъ природы одаренъ свойствомъ глубоко чувствовать признаки хорошаго мннія, онъ съ удовольствіемъ примчалъ, что дядя Глегъ нердко въ часы занятій особенно-дружелюбно глядлъ на него. Ему также было весьма-пріятно, когда дядя приглашалъ его придти къ нему обдать, хотя большею-частью отказывался, подъ предлогомъ опасенія, что его занятія не позволятъ ему придти въ назначенный ему часъ. По прошествіи года, Тому представился случай оцнить дружеское къ нему расположеніе его дяди.

Бобъ Джэкинъ, который рдко возвращался изъ своихъ странствій, чтобъ не повидаться съ Томомъ и Магги, однажды вечеромъ, когда Томъ шелъ домой изъ Сент-Оггса дождался его на мосту, чтобъ поговорить съ нимъ наедин. Онъ имлъ смлость спросить, приходила ли когда-нибудь мистеру Тому мысль нажить денегъ, заведя небольшую торговлю въ свою собственную пользу. ‘Торговлю? какую’, спросилъ Томъ. Бобъ объяснилъ ему, что онъ говорилъ о вывоз въ иностранные порты небольшой партіи товаровъ, и что у него былъ пріятель, который предложилъ ему заняться для него этимъ дломъ и который радъ будетъ оказать ту же услугу мистеру Тому. Тома сильно заинтересовало это предложеніе и онъ попросилъ дать ему тотчасъ, же боле-подробныя объясненія, удивляясь, какъ подобный планъ не пришелъ ране въ голову ему самому. Мысль о спекуляціи, могущей замнить медленный процесъ сложенія умноженіемъ, до того его прельстила, что онъ ршился немедленно сообщить объ этомъ отцу и просить у него согласія вынуть изъ его жестянаго ящика часть накопленныхъ денегъ для покупки товаровъ. Онъ предпочелъ бы не совтоваться съ отцомъ, но, незадолго передъ тмъ, онъ опустилъ въ ящикъ вс свои деньги за послднюю четверть года и потому не имлъ никакихъ другихъ средствъ. Вс деньги, которыя у нихъ были, находились тамъ, такъ-какъ мистеръ Тёливеръ не соглашался отдавать ихъ на проценты, боясь потерять ихъ. Съ-тхъ-поръ, какъ онъ потерплъ убытокъ въ спекуляціи съ какимъ-то зерномъ, онъ не былъ спокоенъ, когда не имлъ ихъ постоянно предъ глазами.

Томъ осторожно коснулся этого предмета, сидя вечеромъ съ отцомъ у очага, и мистеръ Тёливеръ слушалъ, наклонясь впередъ въ своемъ кресл и устремивъ скептическій взглядъ на Тома. Первое его побужденіе было отказать на-отрзъ, но онъ чувствовалъ нкоторое уваженіе къ томовымъ желаніямъ, и съ той поры, какъ сталъ считать себя ‘несчастнымъ’ отцомъ, онъ утратилъ часть своей повелительности и желанія господствовать. Онъ вынулъ изъ кармана ключъ отъ своего письменнаго стола, досталъ оттуда ключъ отъ большаго жестянаго ящика и наконецъ принесъ самый ящикъ, но медленно, какъ-будто желая отдалить тяжелую минуту разставанія. Посл того онъ слъ передъ столомъ и отворилъ небольшой висячій замокъ ящика маленькимъ ключомъ, который онъ всякую свободную минуту ощупывалъ въ карман жилета. Вотъ он, засаленныя ассигнаціи и блестящіе червонцы, и онъ сталъ выкладывать и пересчитывать ихъ на стол. Всего 116 фунтовъ въ два года нищеты и лишеній!

— Сколько же теб надо? спросилъ онъ, говоря такъ, какъ-будто произносимыя имъ слова жгли ему губы.

— Положимъ, что я начну съ тридцати-щести фунтовъ, батюшка, сказалъ Томъ.

Мистеръ Тёливеръ отсчиталъ эту сумму и, держа на ней руку, сказалъ:

— Это то, что я могу откладывать изъ моей годовой платы.

— Да, батюшка, это такая медленная работа копить деньги при небольшихъ средствахъ нашихъ. А этимъ путемъ мы можемъ удвоить нашу казну.

— Ахъ, мальчикъ мой! сказалъ отецъ, продолжая держать руку на деньгахъ: — но ты можешь потерять эти деньги и вмст съ ними цлый годъ моей жизни, а у меня ихъ ужь немного.

Томъ молчалъ.

— Ты знаешь, я не хотлъ платить дивиденда первой сотней, желая подождать, пока у меня наберется вся сумма. Я только тогда считаю деньги своими, когда вижу ихъ передъ собою. Если ты станешь пытать счастье, то будь увренъ, что оно будетъ противъ меня. Счастье на сторон стараго Гарри, а если я потеряю одинъ годъ, то я никогда не ворочу его, потому-что дни мои сочтены.

Голосъ мистера Тёливера дрожалъ и Томъ молчалъ нсколько минутъ, прежде нежели проговорилъ:

— Если вы такъ сильно возстаете противъ моего плана, батюшка, то я откажусь отъ него.

Тмъ не мене, не желая оставить своего намренія, онъ ршился попросить дядю Глега ссудить его двадцатью, фунтами съ условіемъ получить пять процентовъ съ барыша. Это въ-самомъ-дл не значило просить слишкомъ-большой услуги, а потому, когда, на другой день Бобъ зашелъ за отвтомъ, Томъ предложилъ ему пойти съ нимъ вмст къ дяд Глегу поговорить объ этомъ дл, такъ-какъ старая, гордость шептала ему, что языкъ Боба выведетъ его изъ нкоторыхъ затрудненій. Было четыре часа пополудни и мистеръ Глегъ посл одного изъ жаркихъ дней августа, разумется, занимался въ этотъ пріятный часъ счетомъ фруктовъ въ саду, желая убдиться, что число ихъ не измнилось со вчерашняго дня. За этимъ засталъ его Томъ, пришедшій къ нему, какъ показалось мистеру Глегу въ весьма-сомнительномъ обществ человка съ коробомъ на плечахъ (такъ-какъ Бобъ былъ готовъ отправиться въ свое ежедневное странствіе) и огромнаго бульдога съ намордникомъ, который шелъ тихо, перекачиваясь со стороны на сторону, и глядлъ исподлобья съ такимъ равнодушіемъ, которое могло скрывать самыя враждебныя намренія. Очки мистера Глега, помогавшіе ему считать фрукты, сдлали эти подозрительныя подробности страшно-ясными.

— Эй, эй! удержите вашу собаку-то, вы! закричалъ онъ, схвативъ колъ и держа его передъ собой наподобіе щита въ то время, какъ постители были шагахъ въ трехъ отъ него.

— Пошелъ прочь, Мумисъ! сказалъ Бобъ, давая ему толчокъ.— Онъ смиренъ, какъ овца, сэръ.

Замчаніе, которое Мумисъ, впрочемъ, не подтвердилъ, отступая съ тихимъ рычаньемъ за ноги своего господина.

— Что это значитъ, Томъ? спросилъ Глегъ.— Не пришли ли вы увдомить меня, кто были т мерзавцы, которые вырубили мои деревья?

Въ случа, если Бобъ имлъ какое-нибудь отношеніе къ этому ‘увдомленію’, мистеръ Глегъ чувствовалъ себя склоннымъ къ нкоторой терпимости относительно его.

— Нтъ, сэръ. Я пришелъ поговорить съ вами о моемъ собственномъ дл.

— А! хорошо, но что общаго иметъ съ нимъ эта собака? сказалъ смягченный старикъ.

— Это моя собака, сэръ, отвтилъ проворный Бобъ.— А я тотъ, кто предложилъ мистеру Тому одно дльцо, потому-что мистеръ Томъ былъ моимъ другомъ, когда я былъ еще мальчишкой. Первое мое занятіе было пугать птицъ для стараго барина, и теперь всякій разъ, что представляется выгодное предпріятіе, я постоянно думаю о томъ, какъ бы доставить мистеру Тому возможность воспользоваться имъ. Будетъ вопіющій вредъ, если ему представляется случай заработать деньги, отправивъ для продажи товаръ, что доставитъ ему десять или двнадцать процентовъ чистаго барыша, за уплатою фрахтовыхъ денегъ и за коммиссію, и онъ не воспользуется этимъ за недостаткомъ средствъ. И еще дло идетъ о лесгамскихъ издліяхъ, которыя, будто нарочно, выдуманы для желающихъ отправить неслишкомъ-большіе тюки товаровъ, они легки, укладисты, вы можете купить ихъ на двадцать фунтовъ и они почти вовсе не занимаютъ мста, а между-тмъ, они такого рода товаръ, который нравится дуракамъ, такъ-что за продажей дло не станетъ. Я отправляюсь въ Лесгамъ, и купилъ бы товаръ для мистера Тома вмст съ моимъ. Кром-того, я коротко знаю шкипера судна, на которомъ товаръ этотъ будетъ нагруженъ, онъ человкъ врный, у него семейство здсь, въ город, фамилія его Солтъ, онъ, вмст съ тмъ, замчательно-умная голова, и если вы не врите мн, то я могу свести васъ къ нему.

Дядя Глегъ стоялъ съ разинутымъ, въ знакъ удивленія, ртомъ, отъ той непринужденной болтливости, за которой умъ его едва поспвалъ слдить. Онъ посмотрлъ на Боба сперва чрезъ очки, потомъ въ очки, потомъ опять сверху, между-тмъ, какъ Томъ, не зная, какое впечатлніе было произведено на его дядю, начиналъ жалть, что привелъ съ собою этого велерчиваго Аарона. Рчи Боба казались ему боле-странными съ-тхъ-поръ, какъ, кром него, былъ еще другой посторонній слушатель.

— Вы, мн кажется, малый бывалый, сказалъ наконецъ мистеръ Глегъ.

— О, сэръ! вы правду говорите, отвтилъ Бобъ, тряхнувъ головой на сторону: — мн, кажется, что у меня въ голов столько же жизни, сколько въ какомъ-нибудь старомъ сыр, у меня роится въ ней столько плановъ, что одинъ постоянно изгоняетъ другаго. Еслибъ у меня не было Мумиса, съ которымъ я могу подлиться мыслями, то, мн кажется, что голова моя сдлалась бы наконецъ такъ тяжела, что перевсила и заставила бы меня когда-нибудь споткнуться. Я думаю это потому, что я никогда не ходилъ много въ школу. Я за это крпко бранюсь съ старухой-матерью. ‘Вы должны были больше посылать меня въ школу’, говорю я ей: ‘и тогда я могъ бы читать смшныя книги и голова моя была бы не такъ полна и горяча’. Славную и покойную жизнь ведетъ она теперь, стъ, когда хочетъ, свою жареную говядину съ картофелемъ. У меня набирается столько денегъ, что мн надо жениться, чтобъ было кому ихъ тратить за меня. Впрочемъ, скучная вещь — жена, да и Мумисъ можетъ не полюбить ее.

Дядя Глегъ, который считалъ себя за балагура съ-тхъ-поръ, какъ удалился отъ занятій, началъ находить Боба забавнымъ, однакожь въ немъ оставалось еще одно неблагопріятное впечатлніе, вслдствіе котораго лицо его сохраняло еще серьёзное выраженіе.

— Да я самъ думаю, что вы затрудняетесь на,ъ что тратить ваши деньги, иначе вы не стали бы держать огромную собаку, которая, вроятно, стъ за двухъ людей. Это даже стыдно, право.

Онъ говорилъ это, однакожь, боле съ выраженіемъ горести, нежели досады, и тотчасъ прибавилъ:

— Однакожь, поговоримъ подробне о вашемъ дл, Томъ. Я полагаю, что вамъ нужна небольшая сумма денегъ, чтобъ попытать съ нею счастіе. Но куда же вы дваете вс ваши собственныя деньги? Я полагаю, что вы ихъ всхъ не тратите — а?

— Нсъ, сэръ, сказалъ Томъ, красня:— но отцу моему не хочется рисковать ими и я не желаю понуждать его къ тому. Еслибъ я могъ достать на первый разъ фунтовъ двадцать или тридцать, то я былъ бы согласенъ платить за нихъ пять процентовъ и постоянно составилъ бы себ небольшой капиталецъ, который далъ бы мн возможность впослдствіи обходиться безъ займовъ.

— Э-э! сказалъ мистеръ Глегъ, одобряющимъ тономъ: — это недурно и я не прочь быть вамъ въ томъ полезнымъ. Но все же для меня будетъ лучше повидаться предварительно съ этимъ Салтомъ, какъ вы его называете. Также относительно этого стараго друга вашего, предлагающаго купить для васъ товаръ… можетъ-быть, вы знаете кого-нибудь, кто поручится за васъ, когда деньги будутъ въ вашихъ рукахъ, продолжалъ осторожный старикъ, глядя на Боба черезъ очки.

— Я не думаю, чтобъ это было нужно, дядя, сказалъ Томъ.— По-крайней-мр, я говорю, что этого ненужно для меня, потому-что я знаю Боба хорошо, но, конечно, можетъ-быть, справедливо, чтобъ вы имли какое-нибудь ручательство.

— Вы, я полагаю, удержите при покупк процентъ для себя? сказалъ мистеръ Глегъ, глядя на Боба.

— Нтъ, сэръ, отвтилъ Бобъ, почти съ негодованіемъ: — я не предлагалъ достать мистеру Тому яблоко съ тмъ, чтобъ самому откусить отъ него часть. Когда я длаю съ людьми какія-нибудь штуки, то он бываютъ забавне этого.

— Но, вдь, это совершенно-справедливо, чтобъ вы имли небольшой процентъ, сказалъ мистеръ Глегъ.— Я дурнаго мннія о сдлкахъ, въ которыхъ оказываются услуги даромъ. Оно всегда какъ-то неблаговидно.

— Хорошо же, сказалъ Бобъ, который съ свойственною ему проницательностью тотчасъ смекнулъ, какъ долженъ былъ дйствовать.— Я скажу вамъ, что чрезъ это выигрываю. Все же это лишнія деньги въ моемъ карман и я кажусь богаче оттого, что веду торговлю обширне. Вотъ мой разсчетъ. О, я тонкій малый!

— Мистеръ Глегъ, мистеръ Глегъ! сказалъ строгій голосъ изъ открытаго окошка гостиной:— придете ли вы къ чаю? или вы будете разговаривать съ разнощиками, пока васъ не заржутъ посреди благо дня.

— Заржутъ? Что это она говоритъ, сказалъ мистеръ Глегъ.— Это вашъ племянникъ Томъ пришелъ поговорить со мной объ одномъ дл.

— Да заржутъ! Неочень-давно разнощикъ зарзалъ молодую женщину въ глухомъ мст, укралъ ея наперстокъ и бросилъ тло ея въ колодецъ.

— Ну, ну! вы говорите о томъ безногомъ, который здилъ въ тележк запряженной собаками.

— Все-равно, мистеръ Глегъ, вы только любите противорчить мн во всемъ, что бъ я ни сказала, и если племянникъ пришелъ по длу, было бы приличне привести его въ домъ, чтобъ тётка его знала про это дло, а не шептаться по угламъ, какъ заговорщика.

— Хорошо, хорошо, сказалъ мистеръ Глегъ:— мы сейчасъ идемъ.

— Вамъ не зачмъ здсь оставаться, сказала барыня, обращаясь къ Бобу съ громкимъ голосомъ, который боле указывалъ на ихъ общественное разстояніе.— Мн ничего ненужно. Я не имю дла съ разнощиками. Не забудьте затворить за собою ворота.

— Погодите немного, не горячитесь такъ, сказалъ мистеръ Глегъ:— я еще не покончилъ съ этимъ молодымъ человкомъ: Войдите ко мн, Томъ, войдите и вы, прибавилъ онъ, входя въ домъ.

— Мистеръ Глегъ, сказала жена его:— если вы намрены пустить этого человка и его собаку передъ моими глазами на мой коверъ, то будьте такъ добры предупредить меня о томъ. Я надюсь, что жена въ прав требовать этого.

— Не безпокойтесь, сударыня, сказалъ Бобъ, коснувшись шляпы. Онъ тотчасъ смекнулъ, что мистрисъ Глегъ личность, которую можно подурачить.— Мы съ Мумисомъ останемся здсь на террас. Поврьте, что Мумисъ хорошо уметъ различать людей, мн пришлось бы цлый часъ уськать его прежд нежели онъ бросился бы на истинную барыню, какъ вы. Право, удивительно, до какой степени онъ уметъ различать и любить прекрасныхъ женщинъ. Боже мой! прибавилъ Бобъ, кладя коробъ на землю:— не жалко ли, что такая барыня, какъ вы, не ведетъ длъ съ разнощиками, вмсто-того, чтобъ здить по новомоднымъ магазинамъ, съ полдюжиной изящно-одтыхъ молодыхъ людей, которые глядятъ, будто проглотили аршинъ, точь-въ-точь фигуры на бутылочныхъ пробкахъ. Вс эти люди добываютъ себ обдъ изъ куска проданнаго каленкору, вслдствіе чего вы, само-собою-разумется, должны платить втрое дороже, нежели разнощику, который простымъ способомъ добываетъ товаръ, не платитъ за наемъ лавки и не обязанъ прибгать къ обману для удовлетворенія своихъ изящныхъ потребностей. Да, впрочемъ, вы сами не хуже меня знаете это, сударыня, вы, врно, видите насквозь этихъ лавочниковъ.

— Да, могу, сказать, что я ихъ хорошо знаю, да и разнощиковъ также, замтила мистрисъ Глегъ, желая доказать, что лесть Боба не произвела на нея никакого дйствія, между-тмъ, какъ ея мужъ, стоялъ за ней, положивъ руки въ карманы и, разставивъ ноги, подмигивалъ и улыбался въ супружескомъ восторг отъ возможности провести его жену.

— О, конечно, сударыня! сказалъ Бобъ.— Вы, безъ-сомннія, имли дло съ безчисленнымъ множествомъ разнощиковъ, когда были молоденькой двушкой, прежде нежели этому барину посчастливилось увидть васъ, я очень-хорошо знаю, гд вы жили, я часто видлъ рядомъ съ домомъ сквайра Дарлея, вашъ каменный домъ со ступенями у подъзда.

— Да, дйствительно, сказала мистрисъ Глегъ, разливая чай.— Такъ вы знаете мое семейство… Не родня ли вы тому косому разнощику, который носилъ намъ ирландское полотно?

— Ну, вотъ видите! сказалъ Бобъ уклончиво.— Разв не правда, что лучшія покупки были сдланы вами у разнощика? Вы видите, что даже косой разнощикъ лучше купца, неимющаго этого физическаго недостатка. Господи! еслибъ я имлъ тогда счастіе бывать въ вашемъ каменномъ дом съ этимъ коробомъ (при этомъ онъ нагнулся и трагически ткнулъ его кулакомъ), меня на каменныхъ ступеняхъ подъзда тотчасъ обступили бы хорошенькія двицы… то-то я бы распродалъ товару! Теперь разнощики ходятъ только лишь по бднымъ домамъ, а въ богатыхъ бываютъ разв для горничныхъ. Плохія теперь времена! Взгляните, сударыня, на теперешнія бумажныя матеріи съ рисунками и сравните ихъ съ тми, которыя вы нашивали — и вы, конечно, не наднете тхъ, которыя нын продаютъ. Товаръ, который вы бы могли купить, долженъ быть перваго сорта, такой же прочности, какъ черты вашего лица.

— Конечно, лучшей доброты, нежели тотъ, которымъ вы можете торговать. У васъ, вроятно, кром наглости, ничего нтъ перваго сорта, отвтила мистрисъ Глегъ, торжествуя при мысли своей ни съ чмъ несравнимой проницательности.— Мистеръ Глегъ, ршитесь ли вы, наконецъ, ссть за столъ? Томъ, вотъ вамъ чашка чаю.

— Вы, правду говорите, сударыня: мой товаръ не для такихъ барынь, какъ вы: прошло то время. Грязная дешевизна уронила нашу торговлю. У насъ теперь бываетъ только товаръ съ попорчеными мстами, которыя могутъ быть вырзаны, или незамтны при ношеніи, а нтъ приличнаго для богатыхъ людей, которые могли бы дать хорошія деньги. Я не изъ тхъ, которые предложили бы вамъ, сударыня, развязать мой коробъ — нтъ, я хотя наглый, какъ вы говорите. Теперешнія времена длаютъ людей наглыми, но не до такой степени.

— Что вы продаете, спросила мистрисъ Глегъ.— Врно, красные товары, платки, и проч.?

— Разные, сударыня, разные, сказалъ Бобъ: — но не станемъ лучше говорить объ этомъ боле. Я пришелъ сюда по длу мистера Тома, я не изъ тхъ людей, которые тратятъ время на разговоры о своихъ собственныхъ длахъ.

— А что же это такое за дло, которое отъ меня скрываютъ? спросила мистрисъ Глегъ, которая, будучи томима двойнымъ любопытствомъ, была принуждена оставить на-время одинъ изъ предметовъ его.

— Маленькій планъ племянника Тома, сказалъ добродушный мистеръ Глегъ: — и, кажется, недурной. Это собственно денежная спекуляція, то-есть лучшій видъ плановъ для молодыхъ людей, которые должны составить себ состояніе — не правда ли, Джэнъ?

— Но я надюсь, что это не такого рода планъ, въ исполненіи котораго все должно лежать на его друзьяхъ, какъ то нын обыкновенно бываетъ съ людьми. Да и скажите мн, пожалуйста, что этотъ разнощикъ иметъ общаго съ дломъ, касающимся нашего семейства? Разв вы не можете, Томъ, говорить сами за себя и все разсказать вашей тётк, какъ прилично племяннику?

— Это Бобъ Джекинъ, тётушка, сказалъ Томъ, сдерживая раздраженіе, которое всегда производилъ въ немъ голосъ его тётки.— Я его знаю съ дтства, онъ очень-хорошій малый и всегда готовъ оказать мн дружескую услугу. Ему случалось посылать за границу товаръ небольшими партіями, въ вид частной спекуляціи, и онъ полагаетъ, что еслибъ я сдлалъ то же, то могъ бы нажить денегъ, такъ-какъ это предпріятіе можетъ дать большіе проценты.

— Большіе проценты? съ жадностью воскликнула тётка Глегъ:— а что вы называете большими процентами?

— По словамъ Боба, десять или двнадцать на сто, за уплатою издержекъ.

— Въ такомъ случа почему же вы не увдомили обо всемъ этомъ ране, мистеръ Глегъ? сказала мистрисъ Глегъ, обращаясь къ мужу тономъ глубокой укоризны.— Разв вы не твердили мн постоянно, что невозможно получить боле пяти процентовъ?

— Фу! вздоръ, моя милая! отвтилъ мистеръ Глегъ:— вдь вы не могли же пуститься въ торговлю, поэтому я и говорилъ вамъ, что вы не можете съ достоврностью получить боле пяти процентовъ.

— Но я могу, сударыня, доставить вамъ боле, и сдлаю это весьма-охотно, если вы захотите рисковать вашими деньгами, хотя, собственно говоря, при этомъ нтъ никакого риску. Еслибъ вы согласились дать мистеру Тому нсколько денегъ взаймы, онъ выплатилъ бы вамъ съ нихъ шесть или семь процентовъ, и самъ нажилъ бы что-нибудь при этомъ, а для такой доброй барыни, какъ вы, эти деньги получили бы большую цну въ вашихъ глазахъ отъ мысли, что вашъ племянникъ также имлъ отъ нихъ нкоторую пользу.

— Что вы на это скажете, мистрисъ Глегъ? спросилъ ея мужъ.— Я такъ думаю, поразвдавъ еще немного объ этомъ дл, поразить Тома порядочнымъ кушемъ для перваго раза. Онъ будетъ платить мн проценты — вы понимаете? и если у васъ есть кое-какія деньги, залежавшіяся въ носк чулка, или еще гд-нибудь…

— Мистеръ Глегъ! это выходитъ изъ всякихъ границъ! Вы скоро станете объявлять мошенникамъ, гд у меня лежатъ деньги, чтобъ меня ограбили.

— Хорошо, хорошо, я говорю только, что вы можете, если хотите, сложиться со мной, давъ двадцать фунтовъ, а я дополню до пятидесяти: это будетъ порядочная сумма на первый случай — не правда ли, Томъ?

— Я надюсь, что вы не разсчитываете на меня, мистеръ Глегъ. Вы готовы сдлать хорошее употребленіе изъ моихъ денегъ, я воображаю!

— Очень-хорошо-съ! сказалъ мистеръ Глегъ довольно-рзко.— Въ такомъ случа мы обойдемся и безъ васъ. Я пойду съ вами къ этому Солту, продолжалъ онъ, обращаясь къ Бобу.

— Прекрасно! вы пойдете-себ своей дорогой, а меня хотите исключить изъ предпріятія моего роднаго племянника. Я не говорила, что не положу на это своихъ денегъ, точно также, какъ не говорила, что готова дать двадцать фунтовъ, какъ вы-было такъ легко ршили за меня, но Томъ когда-нибудь самъ увидитъ, на сколько его тётка въ прав рисковать деньгами, которыя она для него же накопила, прежде нежели ей докажутъ, что он не пропадутъ.

— О, это отличная манера рисковать! сказалъ мистеръ Глегъ, подмигивая Тому, который не могъ не улыбнуться.

Мистрисъ Глегъ разразилась бы, но Бобъ удержалъ потокъ ея рчей.

— Ахъ, сударыня, сказалъ онъ восторженно:— вы понимаете вещи. Лучше всего поступать, какъ вы намрены. Вы посмотрите, какъ удастся первая попытка, и тогда вы примите дятельное участіе. Хорошее дло имть добрую родню. Я началъ съ средствами, добытыми чисто моей смёткой, съ десятью червонцами, которые я накопилъ, гасивъ огонь на мельниц у Торри, деньги эти росли и росли постепенно, пока у меня составилось нчто въ род тридцати фунтовъ, которые я могъ отложить, доставивъ вмст съ тмъ вс удобства жизни моей матери. Я могъ бы заработать боле, еслибъ не былъ такъ слабъ съ женщинами, когда я торгую, не могу не уступить имъ. Вотъ, напримръ, всякій другой нажилъ бы на этомъ короб хорошія деньги, а я… я увренъ, что онъ пойдетъ у меня почти за ту цну, которую онъ мн самому стоилъ.

— Есть еще у васъ кусокъ хорошаго тюля? спросила мистрисъ Глегъ покровительственнымъ тономъ, вставая отъ чайнаго стола и складывая салфетку.

— О, сударыня, у меня нтъ ничего достойнаго вашего вниманія. Мн было бы стыдно показать вамъ мой товаръ, это было бы оскорбленіемъ для васъ.

— Однакожъ, покажите мн, что я требую, продолжала мистрисъ Глегъ тмъ же покровительственнымъ тономъ.— Если, какъ вы говорите, у васъ товаръ съ изъяномъ, то есть надежда, что онъ за то нсколько высшей доброты.

— Нтъ, сударыня,— я знаю себ мсто, сказалъ Бобъ, поднимая свой коробъ и вскидывая его на плечи.— Я не стану обнаруживать низость своей торговли передъ такой доброй барыней, какъ вы. Товары у разнощиковъ сильно упали, такъ-что вамъ больно было бы видть разницу.— Я къ вашимъ услугамъ, сэръ, когда вамъ будетъ угодно идти переговорить съ Солтомъ.

— На все будетъ свое время, отвчалъ мистеръ Глегъ, нежелавшій прерывать начатаго разговора.— Что, вы не нужны на буян, Томъ?

— Нтъ, сэръ, я оставилъ Стоу вмсто себя.

— Ну-ка, поставьте вашъ коробъ и покажите мн товаръ, сказала мистрисъ Глегъ, придвигая къ окну стулъ и садясь на него съ важностью.

— Пожалуйста, не требуйте этого, сударыня, сказалъ Бобъ убдительно.

— Не разсуждайте боле! строго сказала мистрисъ Глегъ:— а длайте, что я вамъ говорю.

— Ну, сударыня, я совершенно пропалъ! сказалъ Бобъ, медленно опуская свой коробъ и неохотно развязывая его:— но приказанія ваши должны быть исполнены (онъ говорилъ съ большой разстановкой). Вы, наврное, ничего не купите у меня: я бы даже жаллъ, еслибъ вы это сдлали… Подумайте о бдныхъ деревенскихъ женщинахъ, которыя никогда не уходятъ изъ дома боле, нежели на какіе-нибудь сто ярдовъ… было бы очень жаль, еслибъ кто-нибудь сталъ перекупать у нихъ ихъ товаръ. Для нихъ настоящій праздникъ, когда он завидятъ мой коробъ, а такого товару мн нескоро достать. Наконецъ, мн теперь некогда, потому-что я собираюсь идти въ Лесгамъ. Посмотрите, и Бобъ началъ снова говорить съ живостью, показывая красный шерстяной платокъ съ вышитымъ въ одномъ изъ угловъ его внкомъ:— вотъ отъ этой вещи потекутъ слюньки у любой крестьянской двушки, и стоитъ она всего два шиллинга, а почему? потому-что въ одномъ изъ концовъ ея есть небольшая дырка, проденная молью. Я думаю, что Провидніе посылаетъ моль и плсень нарочно для того, чтобъ сбавить цну съ товаровъ въ пользу хорошенькихъ, но небогатыхъ женщинъ. Еслибъ не моль, то вс платки, которые он теперь носятъ, пошли бы къ богатымъ и красивымъ барынямъ, какъ вы, сударыня, по пяти шиллинговъ за штуку — ни гроша мене, между-тмъ, что длаетъ моль? она мгновенно отъдаетъ три шиллинга съ цны, и тогда разнощики, какъ я, могутъ нести ихъ вмсто огня въ тмъ, которыя живутъ въ темныхъ хижинахъ. Посмотрите: не все ли равно взглянуть на пламя, что на этотъ платокъ?

Бобъ подержалъ его въ нкоторомъ разстояніи, чтобъ лучше полюбоваться имъ, но мистрисъ Глегъ сказала рзко:

— Да, во въ это время года ненужно никому огня. Отложите эти цвтныя вещи въ сторону и покажите мн ваши тюли, если они у насъ есть.

— Эхъ, сударыня! я, вдь, предсказывалъ вамъ, что случится, сказалъ Бобъ, отбрасывая въ сторону красный товаръ съ видомъ отчаянія.— Я зналъ, что вамъ не понравится смотрть на вещи, которыя я продаю. Вотъ, напримръ, кусокъ цвтной кисеи, ну, къ чему вамъ смотрть на него? Это было бы все-равно, какъ еслибы вы стали смотрть ни пищу бдныхъ, оно только отбило бы у васъ аппетитъ. Въ середин этого куска узоръ не удался, вслдствіе чего кисея эта, которая такъ хороша, что ее могла бы носить принцесса Викторія, пойдетъ жен лавочника, въ Фиббсъ-Эндъ за десять шиллинговъ за весь кусокъ, то-есть десять ярдовъ, считая въ томъ числ мсто съ изъяномъ, между-тмъ, какъ цна его была бы двадцать-пять шиллинговъ, и ни гроша мене.

И Бобъ отбросилъ кусокъ назадъ на траву, какъ-бы щадя взоры мистрисъ Глегъ.

— Но я не буду доле говорить вамъ про такія вещи, какъ эта кисея, вы въ-состояніи заплатить втрое и за вещь, которая вдвое хуже. Вы спрашивали у меня тюль: хорошо же, у меня есть кусокъ, который васъ позабавитъ.

— Подайте мн эту кисею! сказала мистрисъ Глегъ, она палевая, а я люблю этотъ цвтъ.

— Да… но вдь это поврежденная вещь, сказалъ Бобъ съ пренебреженіемъ.— Вы изъ нея ничего не станете длать, сударыня, и, я знаю, отдадите вашей кухарк, а это было бы жаль, потому-что она въ этомъ плать слишкомъ бы походила на барыню, что неприлично для служанокъ.

— Достаньте и смрьте ее! сказала мистрисъ Глегъ повелительно.

Бобъ повиновался съ видимымъ неудовольствіемъ.

— Посмотрите, сколько здсь лишку! сказалъ онъ, поднимая кверху лишній полъярда, между-тмъ, какъ мистрисъ Глегъ внимательно разсматривала поврежденное мсто и, отбросивъ голову назадъ, старалась опредлить, на сколько недостатокъ будетъ замтенъ издали.

— Я дамъ вамъ за это шесть шиллинговъ, сказала она, выпуская кисею изъ рукъ съ видомъ особы, произносящей свой ultimatum.

— Не говорилъ ли я вамъ, сударыня, что вамъ непріятно будетъ разсматривать вещи, находящіяся въ моемъ короб? Я вижу, что вамъ стало тошно отъ этихъ испорченныхъ товаровъ, сказалъ Бобъ, съ большой поспшностью складывая свою кисею и собираясь повидимому завязать свой коробъ.— Вы привыкли видть другой товаръ у разнощика, когда вы жили въ каменномъ дом. Торговля разнощиковъ упала — я вамъ это говорилъ. Мой товаръ для простаго народа. Мистрисъ Пепперъ дастъ мн десять шиллинговъ за эту кисею, и еще пожалетъ, что я не запросилъ съ нея дороже. Подобныя вещи цнятся въ то время, какъ ихъ носятъ: он сохраняютъ свой цвтъ, пока нитка не разотрется совершенно при стирк, а это, конечно, не случится, пока я еще буду молодъ.

— Ну, такъ и быть, семь шиллинговъ, сказала мистрисъ Глегъ.

— Выкиньте это изъ головы, сударыня, сказалъ Бобъ.— Вотъ вамъ кусокъ тюля: взгляните на него единственно, чтобъ судить, до чего дошла моя торговля. Вы видите, онъ весь въ крапинкахъ и цвточкахъ, отличной доброты, но желтъ, потому-что лежалъ возл желтыхъ матерій. Я бы никогда не могъ купить подобной вещи, еслибъ не желтизна. Не мало труда стоило мн изучить стоимость подобныхъ предметовъ. Когда я началъ торговать, я столько зналъ въ этомъ толку, сколько свинья въ апельсинахъ: каленкоръ и тюль было для меня одно и то же. Я думалъ, что вещи тмъ цнне, чмъ он толще. Меня надували страшно, потому-что я человкъ прямой, незнающій никакихъ штукъ. Я могу только сказать, что этотъ носъ мой собственный, если же бы я вздумалъ распространиться о чемъ-либо дале моего носа, то я бы скоро запутался. Такъ, напримръ, я заплатилъ тринадцать пенсовъ за этотъ тюль, и еслибъ я сказалъ вамъ какую-нибудь, другую цну, то я солгалъ бы, и тринадцать же пенсовъ я и прошу за него, ни гроша боле, такъ-какъ это дамская вещь, а я люблю угождать дамамъ. Тринадцать пенсовъ за шесть ярдовъ, это такъ дешево, какъ-будто бы плата назначалась за одн только крапинки и цвточки.

— Я, пожалуй, возьму три ярда, сказала мистрисъ Глегъ.

— А здсь всхъ шесть, сказалъ Бобъ.— Нтъ, сударыня, не стоитъ этого покупать. Вы можете завтра отправиться въ любую лавку и достать тюль того же узора, но только уже выбленный. Правда, оно будетъ втрое дороже, но какое до этого дло такой госпож, какъ вы?

Онъ торжественно сталъ завязывать свой коробъ.

— Ну-ка, выньте мн эту кисею, сказала мистрисъ Глегъ.— Вотъ вамъ за нея восемь шиллинговъ.

— Вы, конечно, шутите, сударыня, сказалъ Бобъ, глядя ей, смясь, въ лицо: — я тотчасъ смекнулъ давича, подходя къ окошку, что вы веселая барыня.

— Ну же, выложите мн ее! повторила мистрисъ Глегъ повелительно.

— Если я продамъ вамъ эту кисею за десять шиллинговъ, то вы и то, пожалуйста, не говорите этого никому, чтобъ меня не осмяли. Я часто бываю принужденъ говорить, что я продалъ товаръ дороже, нежели на самомъ дл, изъ опасенія, чтобъ меня не назвали дуракомъ. Я радъ, что вы не настаиваете на томъ, чтобъ купить у меня тюль, иначе я потерялъ бы дв лучшія вещи для мистрисъ Пепперъ въ Фиббс-Энд, а она у меня рдкая покупательница.

— Покажите мн еще разъ вашъ тюль, сказала мистрисъ Глегъ съ новой жаждой обладанія этими мушками и вточками теперь, когда он отъ нея скрылись.

— Что длать! Я не могу отказать вамъ, сударыня, сказалъ Бобъ, протягивая тюль,— Посмотрите-ка только, какой узоръ! Это настоящій лесгамскій товаръ. Вотъ подобными-то вещами я и совтую мистеру Тому поторговать. У кого есть деньги, у того он размножатся какъ черви отъ этихъ лесгамскихъ товаровъ. О! еслибъ я былъ богатъ, я зналъ одну барыню — у ней еще была пробочная нога — она была такая сметливая, что вы никогда не могли бы уличить ее въ опрометчивости: прежде, чмъ ршится на что-нибудь, она строго обдумывала свой поступокъ. Она дала тридцать фунтовъ одному молодому человку изъ суконной линіи, а онъ купилъ на нихъ лесгамскаго товара, и одинъ знакомый мн шкиперъ, только не Солтъ, вывезъ его за границу, она получила свои восемь процентовъ и теперь ее не остановишь: съ каждымъ кораблемъ она непремнно посылаетъ товаръ, пока не разбогатетъ какъ жидъ. Ея фамилія Бёксъ, она не живетъ въ этомъ город. Пожалуйте-ка мн, сударыня, мой тюль.

— Вотъ вамъ пятнадцать шиллинговъ за оба, сказала мистрисъ Глегъ: — но только это безсовстная цна.

— Нтъ, сударыня, вы бы не сказали этого, стоя еще чрезъ какія-нибудь пять лтъ на колняхъ въ церкви. Я, просто, даромъ отдаю вамъ товаръ. Подобная уступка окончательно уничтожила бы весь барышъ.— Ну-съ, сударь, продолжалъ Бобъ, взбрасывая свой коробъ себ на плечи: — если вамъ угодно, я буду радъ пойти теперь съ вами заняться длами мистера Тома. Эхъ! желалъ бы я имть еще двадцать фунтовъ на мою долю, не задумался бы я долго, что съ ними длать!

— Подождите немного, мистеръ Глегъ, сказала жена его, когда онъ взялся за шляпу.— Вы никогда не хотите дать мн договорить. Вы теперь уйдете, уладите это дло и потомъ придете сказать, что уже слишкомъ-поздно для меня толковать о немъ, какъ-будто я не родная тётка моего племянника и не глаза его семейства съ материнской стороны, и сверхъ-того, еще я откладываю для него деньги, дабы, когда я буду въ гробу, онъ зналъ, кого уважать.

— Ну-съ, хорошо, мистрисъ Глегъ, скажите же, что вы думаете? сказалъ мистеръ Глегъ торопливо.

— Я желаю, чтобъ ничего не было сдлано безъ моего вдома. Быть-можетъ, что когда вы узнаете, что дло это врно и безопасно, то я не откажусь дать съ своей стороны двадцать фунтовъ стерлинговъ. И если я это сдлаю, Томъ, заключила мистрисъ Глегъ, обращаясь выразительно къ племяннику: — то я надюсь, что вы всегда будете это помнить и не перестанете быть благодарнымъ такой тётк. Вы мн будете платить проценты — вы понимаете? Я не одобряю манеры давать деньги даромъ, этого въ моемъ семейств никогда не водилось.

— Благодарю васъ, тётушка, отвтилъ Томъ съ нкоторою гордостью: — я самъ предпочитаю, чтобъ эти деньги были даны мн взаймы.

— Очень-хорошо: вотъ это додсоновскій духъ! сказала мистрисъ Глегъ, вставая съ мста, чтобъ достать свое шитье и считая всякое дальнйшее замчаніе излишнимъ.

Солтъ — это замчательно-умная голова, по выраженію Боба — отъисканъ въ облак табачнаго дыма, въ трактир ‘Якорь’. Мистеръ Глегъ сталъ наводить справки, давшія результатъ довольно-удовлетворительный, чтобъ обезпечить заимообразную ссуду, въ которой тётка Глегъ приняла участіе, присовокупивъ, съ своей стороны, двадцать фунтовъ. И въ этомъ скромномъ основаніи вы видите, читатель, начало обстоятельства, которое иначе могло бы удивить васъ, именно накопленіе Томомъ денегъ безъ вдома отца такой суммы, которая въ сложности съ боле-медленнымъ процесомъ откладыванія денегъ должна была вскор покрыть дефицитъ. Съ-тхъ-поръ, какъ вниманіе Тома было обращено на этотъ, неизвстный отцу его, источникъ доходовъ, онъ ршился извлечь изъ него возможно-большую выгоду, и не терялъ ни одного случая боле распространить свое маленькое предпріятіе. Не говорить объ этомъ отцу его побуждала та странная смсь противорчащихъ чувствъ, вслдствіе которой часто бываютъ одинаково-правы и сторона, восхищающаяся какимъ-либо поступкомъ, и сторона, осуждающая его, отчасти причиною этому было то не-расположеніе къ откровенности, которое столь часто существуетъ между людьми, находящимися въ близкомъ родств — это семейное недовріе, которое такъ часто отравляетъ самыя святыя отношенія въ нашей жизни, отчасти же желаніе поразить отца неожиданною и радостною встью. Онъ не понималъ, что было бы лучше усладить до-тхъ-поръ его жизнь новою надеждой, и тмъ предупредить рзкость впечатлнія отъ слишкомъ-большой радости.

Во время перваго свиданія Магги съ Филиппомъ у Тома былъ уже капиталъ около полутораста фунтовъ, и въ то время, какъ они при вечернемъ свт гуляли въ Красномъ Овраг, онъ халъ верхомъ въ Лесгамъ, гордясь тмъ, что совершалъ свою первую поздку по порученію Геста и Комп., и взвшивая въ ум, на сколько было для него вроятія въ концу слдующаго года удвоить свой капиталъ, снять съ имени отца пятно, нанесенное ему долгами, и, можетъ-быть — онъ къ тому времени достигалъ совершеннолтія — выдвинуть самого себя на боле-высокое поприще. Разв онъ этого не заслуживалъ? Онъ зналъ весьма-хорошо, что заслушивалъ.

ГЛАВА III.

Всы колеблются.

Мучительная борьба, какъ мы уже сказали, раздирала сердце Магги, когда она возвращалась въ тотъ вечеръ изъ Краснаго Оврага. Какая была это борьба — вы, безъ сомннія, могли замтить уже изъ ея свиданія съ Филиппомъ. Мрачныя скалы, тснившіяся вокругъ нея, разслись и обнаружили выходъ изъ этой долины печали и униженія. Цлью ея стремленій было теперь уже не одно далекое, недосягаемое небо, казалось, что и земное блаженство, плнительные образы котораго рисовало ея воображеніе, становилось ей доступнимъ. Она могла читать, могла находить развлеченіе въ разговорахъ, могла любить, до нея доходили бы всти изъ свта, отлученіе отъ котораго для нея было бы добрымъ дломъ. Филиппъ былъ дйствительно достоинъ сожалнія: онъ былъ, просто, несчастливъ, и кто знаетъ? быть-можетъ, ей представлялся въ этомъ случай развить свои умственныя способности и сдлать ихъ боле-достойными того высокаго служенія, которому она ихъ посвятила, истинная набожность невозможна безъ умственнаго развитія. Къ-тому же въ ея дружб съ Филиппомъ не было ничего предосудительнаго, побужденія, запрещавшія ее, были такъ неосновательны, такъ противны христіанской любви! Но при этихъ, мысляхъ въ ней снова пробуждались опасенія, что эта дружба повлекла бы за собою скрытность и такимъ-образомъ ея жизнь потеряла бы свою прежнюю откровенную простоту. Ей казалось, что до этой вечерней прогулки въ Красномъ Овраг она имла власть надъ собою, но теперь, при всей ея ршительности разстаться съ Филиппомъ, ее невольно влекло туда, подъ таинственную, неясную снь оврага, на встрчу страстнымъ взглядамъ, въ объятія дружбы. Она знала, что одинъ Филиппъ дорожилъ ея рчами, ловилъ каждое сказанное ею слово, между-тмъ, какъ другіе не удостоивали ея своего вниманія. Тяжко было ей лишить себя этой единственной отрады, но она ршилась и высказала ему, что была намрена сказать, хотя лицо ея и обнаруживало глубокую затаенную тоску.

— Филиппъ, сказала она: — я ршилась: намъ должно разстаться, но это никогда не помшаетъ намъ забыть другъ друга. Я не могу видться съ вами открыто… Постойте, я знаю, что вы готовы отвтить: вы скажете, что эта скрытность будетъ вынуждена чужимъ недоброжелательствомъ, но, какъ бы то ни было, каково бы ни было побужденіе, скрытность всегда порочна. Я предчувствую, что изъ этого не выйдетъ никакого добра ни мн, ни вамъ. А если узнаютъ нашу тайну — подумайте, какая можетъ выйдти бда, и намъ все же придется разстаться, но только тогда будетъ гораздо тяжеле.

Яркій румянецъ выступилъ на щекахъ Филиппа, лицо его выражало сильную внутреннюю тревогу. Казалось, онъ всми силами хотлъ противиться этому ршенію, но онъ превозмогъ себя и съ притворнымъ спокойствіемъ сказалъ:

— Если такъ, Магги, если намъ суждено разстаться, то постараемся это забыть, хоть на полчаса. Поговоримъ еще немного въ послдній разъ.

Онъ взялъ ея руку, Магги не противилась. Она видла по его спокойному виду, что онъ былъ убитъ, и желала показать, какъ не намренно она его огорчила. Они шли рука-объ-руку въ глубокомъ молчаніи.

— Присядемъ здсь, на этомъ уступ, гд мы стояли въ прошлый разъ, сказалъ Филиппъ.— Посмотрите, какъ этотъ шиповникъ осыпался, его нжные лепестки покрываютъ землю.

Они услись подъ наклонною ясенью.

— Я уже началъ вашъ портретъ, гд я изображу васъ въ темной зелени сосенъ, сказалъ Филиппъ: — вы должны дать мн время, изучить ваши черты, такъ какъ мн боле не приведется васъ видть. Взгляните въ эту сторону, пожалуйста.

Это было сказано такимъ умоляющимъ голосомъ, что Магги не могла отказать его просьб. Она взглянула на его маленькое, блдное лицо съ выраженіемъ богини, сознающей, что ей покланяются.

— Итакъ, мн придется сидть во второй разъ, сказала она, улыбаясь: — будетъ этотъ портретъ боле перваго?

— О, гораздо боле! онъ будетъ написанъ масляными красками. Вы будете подобны величественной Дріяд, только-что вышедшей изъ дупла въ т таинственные часы, когда вечерняя тнь ложится на луга.

— Живопись поглощаетъ теперь вс ваши мысли?

— Быть можетъ, сказалъ Филиппъ съ грустнымъ выраженіемъ:— меня занимаетъ слишкомъ-многое: я много сю, но ничего не пожинаю. На мн лежитъ тяжелое проклятіе. Я могу сочувствовать всему изящному, всему высокому, но я неспособенъ ничего создать. Я люблю живопись, музыку, люблю я литературу и классическую, и средневковую, и современную. Я бросаюсь на все, берусь за все — и ни въ чемъ не успваю.

— Но и это уже составляетъ счастіе: имть столько наклонностей и имть возможность ими наслаждаться, задумчиво сказала Магги.— Пристрастіе къ какому-нибудь отдльному предмету мн всегда казалось чмъ-то въ род мономаніи.

— Это могло бы мн доставить счастіе. Еслибъ я былъ, какъ другіе, съ горечью возразилъ Филиппъ: — я бы могъ, какъ и они, достигнуть значенія и отличія одною только посредственностью, по-крайней-мр, мн было бы доступно та чувство довольства, которое заставляетъ людей забывать отсутствіе боле-возвышенныхъ благъ. Быть-можетъ, тогда и общество Сент-Оггса показалось бы мн пріятнымъ. Но въ моемъ положеніи только какой-нибудь блестящій талантъ, который бы возвысилъ меня надъ общимъ уровнемъ провинціальной жизни, можетъ доставить счастіе да и еще одно — любовь могла бы замнить и талантъ.

Магги не слышала конца, слова Филиппа пробудили дремавшее въ ней чувство недовольства судьбой.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, сказала она:— хотя я знаю гораздо-мене вашего. Я также полагала, что никогда не буду въ-состояніи вести жизнь однообразную, заниматься мелочами, дрязгами, и не знать ничего возвышеннаго. Но, милый Филиппъ, мн всегда кажется, что мы только малыя дти, о которыхъ печется кто-то, кто мудре всхъ насъ. Не слдуетъ ли намъ всегда и во всемъ покоряться судьб, каковы бы ни были наши лишенія? Въ этой мысли я нахожу утшеніе, эти послдніе два-три года мн даже пріятно уничтожать свою собственную волю.

— Да, Магги, съ жаромъ возразилъ Филиппъ: — и вы предаетесь самому узкому, самообольщающему фанатизму для того, чтобъ избгнуть страданій, вы хотите заморить, уничтожить вс благородныя стремленія вашей души. Напрасно вы думаете, что покорность судьб приноситъ радости и душевное спокойствіе. Покорность судьб, это — добровольное безропотное перенесеніе страданій, которымъ нельзя помочь и которымъ не предвидится исхода. Заглушить же въ себ вс чувства, разорвать вс связи съ обществомъ не значитъ покориться судьб. Я не покоряюсь судьб. Я даже увренъ, что никогда не приду къ этому убжденію. И вы не покоряетесь судьб, вы только сами себя обманываете.

Губы Магги дрожали, она чувствовала, что въ словахъ Филиппа было много правды, но въ то же время она сознавала, что, въ примненіи къ настоящимъ обстоятельствамъ, они были совершенно ложны. Это двоякое впечатлніе вполн соотвтствовало двоякому побужденію говорившаго. Филиппъ дйствительно былъ твердо убжденъ въ томъ, что говорилъ, онъ говорилъ это съ такимъ жаромъ, потому-что эти слова представляли важный доводъ, опровергавшій намреніе Магги, противное его желаніямъ. Но личико Магги, которому слезы придавали какое-то дтски-прекрасное выраженіе, пробудило въ немъ боле-нжныя и мене-эгоистическія чувства. Онъ взялъ ее за руку и сказалъ пжно:

— Но постараемся не думать объ этомъ въ теченіе этого краткаго получаса. Мы, вдь, останемся друзьями, несмотря на разлуку… Мы всегда будемъ думать другъ о друг. Я буду счастливъ, покуда вы живы, потому-что буду надяться когда-нибудь быть вамъ полезнымъ.

— Какой добрый братъ вы были бы! сказала Магги, улыбаясь сквозь слёзы: — я думаю, вы такъ бы пеклись обо мн, такъ бы дорожила моей любовью, что даже я чувствовала бы себя счастливою, вы любили бы меня на столько, что все сносили бы, все бы прощали. Вотъ, что я всегда желала видть въ Том. Я никогда не довольствовалась малымъ — вотъ почему мн лучше бы и не мечтать о счасть…. Музыка никогда не удовлетворяла меня: мн всегда хотлось, чтобъ поболе инструментовъ играло вдругъ, чтобъ голоса были глубже, полне. Продолжаете ли вы еще пть, Филиппъ? прибавила она отрывисто, какъ бы забывъ, о чемъ говорила прежде.

— Да, отвтилъ онъ:— почти каждый день. Но, вдь, мой голосъ только посредственъ, какъ и все во мн.

— Такъ спойте мн что-нибудь, хоть одну псенку, прежде чмъ я уйду, что-нибудь такое, что ни пвали по субботамъ вечеромъ въ Лортон, когда мы оставались одни въ гостиной, а я закрою глаза, чтобъ лучше слышать.

— Знаю, знаю! сказалъ Филиппъ.

Магги закрыла лицо руками, и онъ заплъ Sotto-voce (любовь въ ея глазахъ играетъ) и потомъ сказалъ:

— Вдь это оно — не такъ ли?

— Нтъ, нтъ, я не останусь здсь! вскричала Магги, вскакивая съ своего мста: — оно только будетъ меня всюду преслдовать. Идемте, Филиппъ. Мн пора домой.

И она пошла, такъ-что онъ принужденъ былъ встать и послдовать за нею.

— Магги, сказалъ онъ увщательнымъ тономъ: — не упорствуйте въ этомъ добровольномъ, безумномъ тиранств. Мн грустно и страшно видть, какъ вы подавляете и насильствуете свою природу. Еще ребенкомъ, вы были полны жизни. Я полагалъ, что изъ васъ выйдетъ женщина съ блестящимъ умомъ и пылкимъ воображеніемъ. Да и теперь еще, когда вы только не облекаетесь въ унылый покровъ молчанія, она проглядываетъ на вашемъ лиц.

— Зачмъ вы говорите съ такою горечью, Филиппъ? сказала Магги.

— Потому-что я предвижу, что это дурно кончится, вы не въ силахъ будете перенести этой добровольно-налагаемой на себя муки.

— Мн дадутся силы свыше, сказала Магги.

— Никогда, Магги! Никому не даются силы переносить то, что неестественно. Не подумайте, что этимъ образуется твердый характеръ. Вы не хотите удовлетворить теперь этимъ стремленіямъ, этой потребности разумныхъ наслажденій, и увидите, съ какой яростью они овладютъ вами, когда вамъ придется снова попасть въ свтъ.

Магги вздрогнула и бросила испуганный вглядъ на Филиппа.

— Филиппъ, какъ смете вы потрясать мои убжденія? Вы соблазнитель, Филиппъ.

— Нтъ, Магги, я не соблазнитель. Любовь длаетъ меня проницательнымъ, наполняетъ мою душу тревожными опасеніями. Послушайте меня. Позвольте мн снабжать васъ книгами, позвольте мн видться съ вами время-отъ-времени, позвольте мн быть вашимъ братомъ и наставникомъ, какъ вы, бывало, говорили въ Лортон. Поврьте, гораздо гршне медленно убивать себя, какъ вы длаете, нежели видться со мною.

Магги чувствовала, что не въ-состояніи говорить. Она покачала головой и молча продолжала идти впередъ. Когда она достигла того мста, гд прекращались сосны, она также молча протянула къ нему руку.

— Такъ вы меня навсегда изгоняете отсюда, Магги, или я могу приходить сюда гулять? Если я когда-нибудь случайно встрчу васъ, то въ этомъ уже не будетъ скрытности. Это послдняя минута, когда наша ршимость готова осуществиться, сдлаться неотмнимою, когда роковыя врата готовы закрыться за нами — вотъ эта минута всего боле испытываетъ наши силы! Тогда, посл многихъ часовъ здравыхъ разсужденій и твердаго убжденія, мы цпляемся за какой-нибудь пустой софизмъ, который разршаетъ всю нашу борьбу и приводитъ насъ къ пораженію, которое въ ту минуту намъ лучше побды.

Магги обрадовалась этой увертк Филиппа. Лицо ея невольно обнаружило ея чувства. Онъ замтилъ это и они молча разошлись. Филиппъ очень-хорошо сознавалъ положеніе дла и опасался, не слишкомъ ли самовольно онъ старался пріобрсти вліяніе надъ Магги. Но нтъ! Онъ уврялъ себя, что его побужденія не были эгоистическія.

Онъ имлъ мало надежды на взаимность ея чувствъ, онъ только полагалъ, что для нея же будетъ лучше, когда она вырвется изъ этой неволи, причиняемой семейными дрязгами, что это время не было потеряно, что она имла случай развить свои умственныя способности сношеніями съ человкомъ, которой стоялъ гораздо-выше той нев: жественной среды, въ которой ей суждено было вращаться. Намъ стоитъ только мысленно прослдить вс послдствія нашихъ дйствій, чтобъ найти какое-нибудь основаніе, которое бы совершенно оправдывало это дйствіе. Принимая на себя роль нровиднія, которое располагаетъ послдствіями, или философа, который ихъ предвидитъ, мы всегда можемъ, длать только то, что намъ пріятно. Точно такимъ же образомъ и Филиппъ оправдывалъ свои усилія превозмочь то отвращеніе, которое Магги питала къ скрытности и къ той двойственности въ жизни, которая бы причинила новыя бдствія тмъ, кто имлъ самыя священныя права на нее.

Но въ немъ былъ излишекъ страсти, который длалъ его пристрастнымъ. Желаніе видть Магги нашло въ немъ характеръ необузданной жадности, съ которою люди, страждующіе нравственно и физически, цпляются за малйшій призракъ удовольстія и счастія.

Онъ не имлъ счастія въ жизни, какъ другіе, онъ даже не могъ пройти въ толп незамченнымъ — нтъ, ему суждено было быть всегда на-показъ, какимъ-то печальнымъ исключеніемъ, предметомъ всеобщаго сожалнія. Даже и для Магги онъ былъ исключеніемъ: было ясно, что ей и въ голову не приходила мысль, что онъ могъ быть ея любовникомъ.

Но не будемъ слишкомъ строги къ Филиппу.

Некрасивые и уродливые люди нуждаются въ необыкновенныхъ добродтеляхъ, потому-что имъ должно быть очень-неловко безъ нихъ, но также, съ другой стороны, и предположеніе, что физическіе недостатки производятъ необыкновенныя добродтели, подобно тому, какъ животныя получаютъ боле-обильную шерсть въ холодныхъ климатахъ, кажется, немного натянуто. Много говорятъ объ исключеніяхъ, которымъ подвергается красота, но мн кажется, что они находятся въ такомъ же отношеніи къ тмъ, которымъ подвергаются люди, лишенные красоты, какъ пресыщеніе на пиру, гд все льститъ чувствамъ, относится къ невоздержанію, возбуждаемому голодомъ. Не считается ли Башня Голода самымъ страшнымъ мученіемъ, которое только можетъ выпасть на долю человка? Филиппъ, никогда не зналъ, что такое любовь матери, та любовь, которая изливается на насъ тмъ обильне, чмъ мы боле въ ней нуждаемся, и жмется къ намъ тмъ нжне, чмъ сомнительне кажется намъ успхъ въ жизни, и сознаніе отцовской любви и снисходительности омрачалось въ немъ сознаніемъ его ошибокъ. Воспитанный вдали отъ практической жизни и отъ природы, одаренный почти женскою чувствительностью, онъ питалъ то отвращеніе къ свтской жизни и чувственнымъ наслажденіямъ, которое свойственно многимъ женщинамъ, а единственныя родственныя отношенія его, какъ сына, были ему чмъ-то въ род болзненной раны. Есть что-то поражающее, болзненно-непріятное въ человческомъ существ, представляющемся исключеніемъ изъ общаго круга явленій до-тхъ-поръ, пока нравственная сила не восторжествуетъ въ немъ, а въ двадцать-два года это еще невозможно. Эта сила присутствовала въ Филипп. Но, вдь, и солнце свтитъ тускло сквозь утренній туманъ.

ГЛАВА IV.

Еще любовная сцена.

Въ первые дни слдующаго апрля, почти чрезъ годъ посл только-что описанной нами сцены разставанія, хотя и очень сомнительнаго, мы опять видимъ Магги въ Красномъ-Овраг. Она только-что входитъ туда сквозь группу сосенъ. Но теперь не вечеръ, какъ въ прежнее ея посщеніе, а ранніе часы полудня. Холодный весенній воздухъ заставляетъ ее кутаться въ широкую шаль и ускоряетъ ея шаги, хотя она и попрежнему ежеминутно повертывается, чтобъ любоваться своими любимыми деревьями. Ея взглядъ нсколько-оживленне прошлогодняго, а чудная улыбка мелькаетъ на ея губкахъ, какъ-будто она готовитъ кому-нибудь, кого она ждетъ, веселую, забавную рчь. Тотъ, кого она ждала, не заставилъ себя долго ждать.

— Возьмите вашу ‘Коринну’, сказала Магги, вынимая изъ-подъ шали книгу.— Вы правы были, говоря, что она мн не сдлаетъ никакого добра, но вы ошиблись, полагая, что я бы желала быть на ея мст.

— Не-уже-ли, Магги, вы не желали бы быть десятой музой? отвчалъ Филиппъ, взглянувъ на нее такимъ взглядомъ, какимъ мы смотримъ на расходящіяся черныя, тяжелыя тучи, общающія намъ опять зрлище свтлаго, голубаго неба.

— Ни за что! смясь, подхватила Магги.— Музы, я думаю, очень незавидныя богини: он обязаны всегда таскать съ собою свитки пергамента и музыкальные инструменты. Притомъ, еслибъ я была музой и носила съ собою арфу, то, вы знаете, въ нашемъ климат надо было бы непремнно всегда имть ее въ зеленомъ футляр, а это съ моею памятью невозможно: я бы на всякомъ шагу теряла его.

— Такъ вы раздляете мою нелюбовь къ Коринн?

— Я не кончала книги, сказала Магги: — какъ только я дошла до того мста, гд является эта блондинка, читающая книгу въ парк, я кинула книгу и ршилась боле не читать. Я предвидла, что эта блокожая двушка отниметъ у Коринны ея любовь и сдлаетъ ее несчастной. Я ршилась боле не читать книгъ, въ которыхъ все счастье выпадаетъ на долю блондинокъ. Я начинаю имть противъ нихъ предубжденіе. Еслибъ вы теперь могли мн дать какой-нибудь романъ, въ которомъ бы и брюнетки были бы счастливы. Это мн необходимо для равновсія. Я хочу непремнно отомстить за всхъ этихъ Ребеккъ, Флоръ, Макъ-Анверъ, Минъ и всхъ другихъ несчастныхъ черноволосыхъ двушекъ. Такъ-какъ вы мой наставникъ, то вы должны спасти меня отъ предубжденій и пристрастій, вы такъ много всегда противъ этого говорите.

— Можетъ-быть, вы сами лично отомстите за всхъ брюнетокъ, лишивъ вашу кузину Люси всхъ ея поклонниковъ. У ней наврно теперь есть какой-нибудь прекрасный обожатель, онъ теперь у ногъ ея, онъ рабъ ея. Но достаточно вамъ показаться — и вашъ свтъ совершенно затмитъ и уничтожитъ мерцающій блескъ вашей хорошенькой, маленькой кузины.

— Филиппъ, нехорошо принимать за серьёзное всякую шутку, отвчала Магги, нсколько обидясь:— зачмъ примнять тотчасъ къ жизни всякій вздоръ, который сорвется съ языка? Точно, я въ своихъ старыхъ платьяхъ, безъ всякаго таланта или знанія, могу быть соперницею моей хорошенькой Люси, имющей столько прекрасныхъ дарованій, такъ отлично-образованной и которая въ десять разъ красиве меня. Ужь я не говорю о томъ, была ли бы я такъ подла, чтобъ желать быть ея соперницею. Къ-тому же, я никогда не бываю у тётки Динъ, когда у нихъ гости. Милая же Люси только изъ доброты сердца и любви ко мн иногда къ намъ прізжаетъ и заставляетъ меня повременамъ и ее посщать.

— Магги, сказалъ съ удивленіемъ Филиппъ: — это на васъ не походитъ: все брать за чистую монету. Вдь я пошутилъ. Должно-быть, вы были сегодня утромъ въ Сент-Оггс и потому что-то скучны.

— Ну, если вы это сказали шуткой, такъ плохая она шутка, улыбаясь, замтила Магги.— Я приняла ее за выговоръ, я думала, что вы хотите напомнить мн, что я надменна и желаю, чтобъ вс меня обожали. Нтъ, право не потому я сочувствую блондинкамъ, что у меня самые черные волосы, а потому, что он несчастны, а я всегда сочувствую несчастью. Еслибъ блондинка была покинута своимъ любовникомъ, я бы ее любила, я всегда, читая романы, на сторон покинутой любви.

— Такъ вы никогда не имли бы духу покинуть любовника? спросилъ Филиппъ, нсколько красня.

— Право не знаю, отвчала Магги, нсколько запинаясь, потомъ, улыбнувшись, она прибавила:— впрочемъ, кажется, я могла бы отвергнуть его, еслибъ онъ былъ очень надменный, и то еслибъ онъ впослдствіи смирился сердцемъ, то я бы возвратила ему свою любовь.

— Я часто думалъ, Магги, сказалъ Филиппъ съ нкоторымъ усиліемъ:— что вы скоре бы полюбили именно такого человка, котораго никакая другая женщина не полюбила бы.

— Это зависло бы отъ того, за что другіе не любили бы его, смясь, отвчала Магги.— Онъ могъ бы быть очень-непріятенъ, онъ бы напримръ, могъ ходить всегда со стеклышкомъ въ глазу и строить отъ этого очень смшныя рожи, какъ молодой Тори. Я не думаю, чтобъ другія женщины любили это, но я все-таки не чувствую никакого сожалнія къ нему. Мн никогда не жаль надменныхъ людей, по-моему, они находятъ счастье въ своемъ собственномъ высокомрія.

— Но положимъ, Магги, что это былъ бы человкъ вовсе-ненадменный и гордиться ему было бы не чмъ, еслибъ онъ имлъ какой-нибудь физическій недостатокъ и при всемъ томъ видлъ въ васъ звзду своей жизни, любилъ бы, обожалъ бы васъ до того, что считалъ бы высшимъ счастіемъ васъ видть хоть на минуту…

Филиппъ остановился, онъ боялся, чтобъ это признаніе не уничтожило всего его счастія, онъ чувствовалъ тотъ же самый страхъ, который мшалъ ему высказаться такъ долго. Онъ вдругъ постигъ, что было безуміе высказать все, что онъ сказалъ. Магги обходилась съ нимъ, особенно сегодня, такъ непринужденно и равнодушно.

Но теперь она была далека отъ равнодушія. Пораженная необычайнымъ чувствомъ, слышавшемся въ каждомъ слов Филиппа, она повернулась къ нему, и чмъ-доле онъ говорилъ, тмъ боле-и-боле измнялось ея лицо. Она вся вспыхнула и дрожь пробжала по всему ея тлу. Это бываетъ всегда, когда человкъ слышитъ новость, заставляющую его взглянуть врно на прошедшее, представлявшееся ему до-тхъ-поръ въ неясныхъ мечтаніяхъ. Она молчала и, пройдя нсколько шаговъ, сла на близь-стоявшій старый пень, точно какъ-будто у ней не было силы стоять. Она вся дрожала.

— Магги, воскликнулъ Филиппъ, котораго каждая минута молчанія все боле-и-боле тревожила:— я дуракъ! Забудьте, что я сказалъ, я буду доволенъ, если все можетъ остаться попрежнему.

Отчаяніе, съ которымъ Филиппъ произнесъ эти слова, заставило Магги сказать что-нибудь:

— Я такъ удивлена, Филиппъ, я никогда не воображала… и слезы заглушили ея слова.

— Вы меня теперь ненавидите, вы думаете, что я наглый, надменный дуракъ? воскликнулъ съ жаромъ Филиппъ.

— О, Филиппъ! сказала Магги:— какъ можете вы такъ думать, точно я не была бы благодарна за всякую любовь. Но я никогда не воображала, чтобъ вы меня любили. Мн казалось такъ невозможно, мн грезилось какъ сонъ, какъ сказка, что меня кто-нибудь можетъ полюбить.

— Такъ вы не отворачиваетесь отъ моей любви? сказалъ Филиппъ, садясь подл нея и взявъ ее за руку. Неожиданная надежда мелькнула въ его голов.— Любите ли вы меня? спросилъ онъ тихо.

Магги поблднла. На такой прямой вопросъ было трудно отвчать, но глаза ея встртились съ глазами Филиппа, которые въ эту минуту сіяли умолявшей любовью и сдержанной слезою. Она начала говорить не колеблясь, но съ простою, чудною нжностью двушки.

— Я думаю, я не могла бы никого любить боле васъ, хотя я и не могу именно сказать, зачмъ я васъ люблю. Она остановилась и черезъ минуту продолжала:— но, милый Филиппъ, гораздо-лучше намъ объ этомъ боле не говорить. Вы знаете, что если откроютъ нашу дружбу, то мы не можемъ остаться друзьями. Я никогда не думала, что хорошо длаю, поддаваясь желанію васъ видть, хотя это было во многихъ отношеніяхъ такъ дорого мн. Теперь опять мн сдается, что это не кончится добромъ.

— Но, вдь, не было же отъ этого никакого зла, Магги. А еслибъ вы и прежде руководились этимъ страхомъ, то вы бы еще прожили одинъ скучный годъ въ совершенномъ онмніи, тогда-какъ по-крайней-мр теперь вы очнулись и походите на то, что вы были прежде.

Магги покачала головою.

— Конечно, проговорила она:— мн было очень-пріятно разговаривать съ вами, читать ваши книги, ждать съ нетерпніемъ нашей прогулки, когда я могла передать вамъ все, что я думала вдали отъ васъ, но я какъ-то теперь никогда не могу быть спокойна: я все думаю о жизни, о свт, о другихъ людяхъ, и какъ-то домъ мой мн постылъ, и мн досадно, и мн отъ души жаль, что я могла дойдти до того, что мн наскучили отецъ и мать. Мн кажется то, что вы называете онмніемъ, гораздо-лучше, ибо тогда нмы и мои себялюбивыя желанія.

Филиппъ, между-тмъ, всталъ и нетерпливо ходилъ взадъ и впередъ.

— Нтъ, Магги, сказалъ онъ: — вы имете, какъ я уже прежде старался вамъ доказать, очень-превратныя понятія о томъ, что такое побда надъ собою, надъ своими чувствами и желаніями. То, что вы называете побдой надъ собой, то-есть насильственное заглушеніе органовъ слуха и зрнія въ-отношеніи всхъ предметовъ, исключая одного избраннаго вами, не есть въ подобномъ существ, какъ вы, побда надъ собою — нтъ, это только развитіе мономаніи.

Онъ сказалъ эти слова съ видимымъ раздраженіемъ, но, кончивъ, опять слъ подл Магги и взялъ ея руку.

— Не думайте, Магги, началъ онъ:— теперь о прошедшемъ, думайте только о нашей любви. Если дйствительно ваше сердце влечетъ васъ ко мн, то нечего намъ унывать: вс препятствія уничтожатся сами собою современемъ. Намъ остается только ждать, я могу жить въ надежд на будущее. Посмотрите на меня, Магги, и повторите, что вы можете меня любить. Не отворачивайтесь отъ меня, не смотрите на это расколотое дерево, это дурной признакъ.

Магги повернулась къ нему и, взглянувъ на него своими черными глазами, грустно улыбнулась.

— Скажите мн, Магги, хоть одно доброе словечко, а то, право, вы были ко мн добре въ Лортон. Вы тогда — помните? спросили, радъ ли я былъ бы, еслибъ вы меня поцаловали. Вы никогда не исполнили своего общанія.

Воспоминаніе о пріятномъ дтств отвратило вниманіе Магги на минуту отъ настоящаго, оно даже какъ-бы сдлало ей настоящее не столь страннымъ. Она поцаловала его почти такъ просто и спокойно, какъ прежде, когда ей было двнадцать лтъ. Филиппъ вспыхнулъ отъ счастья и тотчасъ съ недовольствомъ сказалъ:

— Магги, вы, кажется, недовольно-счастливы, вы, изъ сожалнія ко мн, принуждаете себя говорить, что вы меня любите.

— Нтъ, Филиппъ, сказала Магги, качая головою, какъ, бывало, ребенкомъ: — нтъ, я говорю правду. Это чувство ново мн и непостижимо, но я не думаю, чтобъ я могла кого-нибудь любить боле васъ. Я бы такъ желала всегда съ вами жить, чтобъ сдлать васъ счастливымъ. Я всегда была счастлива, когда была съ вами. Одно только есть на свт, чего я для васъ не сдлаю: я никогда не позволю себ сдлать, что можетъ оскорбить отца. Этого вы никогда не должны и просить у меня.

— Нтъ, Магги, я ничего н буду просить, я все перенесу, я готовъ ждать цлый годъ втораго поцалуя, если только я буду знать, что занимаю у васъ въ сердц первое мсто.

— Нтъ, сказала Магги съ улыбкою: — такъ долго я васъ не заставлю ждать. Потомъ, опять принявъ прежній серьёзный видъ, она прибавила, вставая съ своего мста.— Но, что бъ и вашъ отецъ сказалъ, Филиппъ? О! намъ невозможно быть боле какъ братъ и сестра и то тайными, какъ мы были до-сихъ-поръ. Откажемся лучше отъ всякой мысли о другихъ отношеніяхъ.

— Нтъ, Магги, я отъ васъ отказаться не могу, конечно, исключая тотъ случай, если вы дйствительно во мн не видите ничего боле, какъ вашего брата. Скажите мн всю правду.

— Увряю васъ, я говорю правду. Имла ли я когда боле счастья, какъ быть съ вами, съ самаго малолтства, въ т дни, когда еще Томъ меня любилъ? А умъ вашъ совершенно замняетъ мн цлый міръ: вы всегда можете все растолковать мн. Мн, кажется, никогда не наскучило бы быть съ вами.

Говоря это, Магги, шедшая рука-въ-руку съ Филиппомъ, ускорила шагъ, ибо она чувствовала, что имъ пора разстаться, но это чувство заставляло ее еще боле позаботиться, чтобъ не оставить какимъ-нибудь ненарочно-сказаннымъ словомъ непріятное впечатлніе въ Филипп. Эта была одна изъ тхъ опасныхъ минутъ, когда говоришь въ одно и то же время и искренно и обманчиво, когда чувство, поднявшись выше своего обыкновеннаго уровня, оставляетъ на берегахъ знаки, до которыхъ впослдствіи никогда не доходитъ.

Поровнявшись съ соснами, они остановились, чтобъ проститься.

— Такъ жизнь моя будетъ полна надежды, Магги, говорилъ Филиппъ:— я, вопреки всему, буду счастливйшій человкъ въ свт? Мы теперь принадлежимъ другъ другу навсегда, все-равно, живемъ ли мы вмст или порознь?

— Да, Филиппъ, я бы желала никогда не разставаться, я бы желала васъ сдлать очень-счастливымъ.

— Я чего-то другаго жду… посмотримъ получу ли ожидаемое.

Магги улыбнулась, въ глазахъ у ней сіяли слезы, она наклонила голову и поцаловала блднаго юношу, взглядъ котораго выражалъ умолявшую, робкую любовь, любовь, похожую на любовь женщины.

Была и у Магги минута совершеннаго счастія, минута увренности, что если и была въ этой любви жертва съ ея стороны, то тмъ самымъ эта любовь длалась чище и драгоцнне.

Поцаловавъ Филиппа, она отвернулась отъ него и поспшила домой, чувствуя, что съ этой минуты настаетъ въ ея жизни новая эпоха. Ея прежнія грезы и мечтанія должны будутъ все боле-и-боле давать мсто думамъ, желаніямъ и заботамъ о жизни дйствительной.

ГЛАВА V.

Расколотое дерево.

Тайны рдко обнаруживаются тмъ путемъ, котораго мы всего боле опасаемся. Страхъ заставляетъ обыкновенно человка воображать, что его тайна должна непремнно открыться какимъ-нибудь поразительнымъ, драматическимъ событіемъ. Такъ и Магги, цлый годъ скрывавшая удачно тайну, не переставала бояться, что ее откроютъ и представляла себ непремнно, что, обнаружиться она иначе не можетъ, какъ трагической сценой, что разъ гуляя съ Филиппомъ подъ-руку въ Красномъ-Овраг, они вдругъ встртятъ или отца или Тома. Она хорошо понимала, что эта встрча очень-невроятна, но она не могла вообразить боле-ужасное происшествіе, которое бы такъ вполн соотвтствовало степени ея страха и боязни. Напротивъ, въ дйствительной жизни главную роль въ обнаруженіи тайнъ обыкновенно играютъ самые пустые, косвенные намеки, основанные, повидимому, на тривіальныхъ стеченіяхъ обстоятельствъ. Конечно, мене всего въ этомъ отношеніи думала Магги о тётк Пулетъ. Нечего было бояться, чтобъ она ихъ накрыла, такъ-какъ она не жила въ Сенг-Оггс и, къ-тому жь, не отличалась ни взглядомъ быстрымъ, ни умомъ, слдовательно, со стороны Магги было бы очень-странно опасаться ея боле, чмъ, напримръ, тётки Глегъ. А однако орудіемъ ея судьбы должна была быть никто иная, какъ тётка Пулетъ. Она, правда, не жила въ Сент-Оггс, но дорога изъ Фарум-Ферза проходила мимо Краснаго-Оврага, на противоположномъ конц того, съ котораго вошла Магги.

На другой день посл только-что разсказаннаго нами свиданія Магги съ Филиппомъ, было воскресенье и мистеръ Пулетъ долженъ былъ присутствовать на чьихъ-то похоронахъ въ сент-оггской церкви. Воспользовавшись этимъ случаемъ, мистрисъ Пулетъ отобдала у сестры Динъ, а къ чаю пошла къ бдной сестр Тёливеръ. Воскресенье былъ одинъ день, когда Томъ бывалъ по вечерамъ долга. Послднее время онъ что-то повеселлъ и особенно былъ въ хорошемъ расположеніи духа. Посл долгой и откровенной бесды съ отцомъ, онъ отправился съ матерью въ садъ, погулять и посмотрть, какъ цвтутъ вишневыя деревья, онъ даже позвалъ съ собою Магги, ласково сказавъ: ‘Ну, Магги, пойдемъ и ты съ нами’. Онъ началъ съ нкоторыхъ поръ имть лучшее мнніе о ней, ибо она отстала отъ нкоторыхъ своихъ странностей и перестала вести свою прежнюю уединенную жизнь. Онъ даже начиналъ ею гордиться: онъ слышалъ, какъ нкоторые люди отзывались о ней, какъ объ очень-красивой двушк. Въ описываемый нами день лицо ея было необыкновенно оживлено, казалось, она была счастлива, но въ-сущности, оживленіе и краска въ лиц происходили отъ внутренней тревоги, въ которой столько же было сомннія и грусти, сколько удовольствія.

— Ты очень сегодня, Магги, авантажна, сказала тётка Пулетъ, за чаемъ, грустно качая головой.— Я никогда не думала, Бесси, что твоя дочка будетъ такъ хороша собою. Но ты должна, моя милая, носить розовый цвтъ: это теб будетъ къ лицу. Въ этомъ голубомъ плать, которое теб подарила сестра Глегъ, ты ни на что не похожа. У Дженъ никогда не было вкусу. Зачмъ ты не носишь мое платье, которое я теб дала?

— Оно такое хорошенькое и нарядное, тётушка, оно слишкомъ для меня хорошо, особливо въ-сравненіи съ другими частями моего туалета.

— Конечно, было бы неприлично теб ходить въ такомъ плать, еслибъ не знали, что теб его подарила тётка, когда оно ей ужь боле не годилось. Очевидно, я должна же дарить своимъ племянницамъ иногда старыя платья, я покупаю каждый годъ себ новыя и никогда ихъ не изнашиваю. Что касается до Люси, то ей не приходится ничего давать: у ней все самое изысканное. Сестра Динъ по правд можетъ носъ поднимать, хотя цвтъ лица ея дочки совершенно-желтый. Я думаю, просто, съ ея разстройствомъ печени она долго не проживетъ. Это же говорилъ сегодня въ проповди новый пасторъ, докторъ Кенъ.

— Ахъ! не правда ли, онъ отличный проповдникъ? сказала мистрисъ Тёливеръ.

— А какой на Люси былъ сегодня воротничокъ! продолжала мисстрисъ Пулетъ, съ глубокомысленнымъ взглядомъ:— право, у меня такого нтъ, впрочемъ, надо поискать и надть самый лучшій, авось, онъ посоперничаетъ удачно.

— Люси! да ее вдь и зовутъ красавицей Сент-Оггса, замтилъ дядя Пулетъ.

— Фу! сказалъ мистеръ Тёливеръ, нетерпвшій, чтобъ кого-нибудь считали красавицей, кром его Магги.— Люси, такая маленькая штучка, не иметъ вовсе никакой фигуры. Но правда, говорятъ, красивыя перья длаютъ и птицу красивой. Вотъ, не нахожу я ничего хорошаго въ этихъ миньятюрныхъ женщинахъ, он совершенно не въ пропорціи съ мужчинами. Когда я выбиралъ себ жену, я выбралъ ее настоящаго роста, не большую и не маленькую.

Бдная мистрисъ Тёливеръ, несмотря на свою увянувшую красоту, улыбнулась самодовольно.

— Но не вс же и мужчины велики, сказалъ дядя Пулетъ, только намекая на свой небольшой ростъ.— Молодой человкъ можетъ быть хорошъ собою и не имя шести футовъ роста, какъ вашъ Томъ.

— Что тутъ толковать о рост, лучше быть благодарнымъ за то, что мы не горбаты, замтила жена его.— Я сегодня въ церкви видла того урода — молодаго Уокима. Подумать только, что ему достанется такое богатство! А говорятъ, онъ такой странный, любитъ только уединеніе, ненавидитъ общество. Я, право, не удивляюсь, если онъ сойдетъ съ ума, ибо ни разу не продешь мимо Краснаго-Оврага, чтобъ его не видть. Онъ все тамъ скитается между деревьями и кустарниками.

Это поверхностное показаніе тётки Пулетъ, что она два раза видла Филиппа въ Красномъ-Овраг, ужасно подйствовало на Магги. Волненіе ея было тмъ сильне, что Томъ сидлъ противъ нея и она старалась всми силами казаться равнодушной. Услышавъ имя Филиппа, она покраснла, и чмъ дале тётка говорила, тмъ краска ея усиливалась, когда же, наконецъ, она упомянула о Красномъ-Овраг, она почувствовала, какъ бы вся ея тайна была открыта, она поспшно положила ложечку на блюдечко, чтобъ не видно было, какъ ея рука дрожала. Она сидла безмолвно, сложивъ руки подъ столомъ, не смя даже поднять глазъ. По счастью, отецъ ея сидлъ по ту же сторону стола, за дядей Пулетомъ, и потому не могъ видть ея лица не вытянувшись. Мать ея подоспла ей на помощь, давъ другой оборотъ разговору. Мистрисъ Тёливеръ всегда боялась, когда упоминалось имя Уокима при ея муж. Магги собралась наконецъ съ силами и подняла глаза, они встртились съ глазами Тома, но тотъ тотчасъ отвернулся. Бдная Магги легла спать въ тотъ день, недоумвая, подозрвалъ ли Томъ что-нибудь или нтъ. Можетъ-быть, онъ подумалъ, что ея волненіе происходило только отъ безпокойства, что имя Уокима произнесено было при ея отц — такъ поняла ее и мать. Уокимъ для ея отца былъ какимъ-то страшнымъ недугомъ, который онъ по-невол сознавалъ, но выходилъ изъ себя, когда о немъ говорили другіе. Магги думала, что, при ея любви къ отцу, никакая степень чувствительности не могла не быть совершенно-естественной.

Однако онъ не довольствовался такимъ объясненіемъ, онъ ясно видлъ, что въ мнимомъ замшательств главную роль играло какое-то другое чувство, а не безпокойство объ отц. Стараясь припомнить вс подробности, какія могли только усилить его подозрнія, онъ вспомнилъ, что еще очень-недавно слышалъ, какъ мать его бранила Магги за то, что она гуляла въ Красномъ-Овраг, гд земля еще мокра, и приходила домой съ грязными башмаками. При всемъ томъ, сохранивъ свое прежнее отвращеніе къ уродству Филиппа, онъ не хотлъ врить, чтобъ Магги могла питать другое чувство, кром сожалнія къ этому несчастному исключенію изъ общаго разряда людей. Томъ имлъ какое-то врожденное чувство суеврнаго отвращенія ко всякому исключенію изъ общаго правила. Любовь къ уроду какой бы ни было женщины была бы ему ненавистна, но со стороны собственной сестры она была, просто, невыносима. Но все же, если она имла хоть какія-нибудь сношенія съ Филиппомъ, это необходимо было прекратить, ибо, кром того, что она себя компрометировала тайными свиданіями, она еще этимъ шла наперекоръ чувствамъ отца и не исполняла самыхъ точныхъ приказаній брата. На другое утро Томъ вышелъ изъ дома въ томъ напряженномъ состояніи духа, которое въ каждомъ самомъ обыкновенномъ обстоятельств видитъ намекъ на подозрваемое имъ дло.

Часа въ три пополудни Томъ стоялъ на пристани, разговаривая съ Бобомъ Джениномъ о возможномъ прибытіи чрезъ нсколько дней корабля ‘Аделаиды’, которое должно было быть такъ важно для нихъ обоихъ.

— А! вотъ идетъ кривой Уокимъ, воскликнулъ Бобъ, смотря на противоположный берегъ.— Я издалека узнаю его или его тнь. Я всегда встрчаю его на томъ берегу.

Внезапная мысль, казалось, озарила голову Тома.

— Мн надо идти, Бобъ. Прощай.

И съ этими словами онъ поспшилъ въ амбаръ, попросилъ тамъ, чтобъ кто-нибудь его замнилъ, говоря, что важное дло требуетъ его немедленнаго присутствія дома.

Почти бгомъ и взявъ самую короткую дорогу, онъ только-что достигъ воротъ дома и намревался войти, какъ-будто ни въ чемъ не бывало, какъ въ дверяхъ показалась Магги въ шляпк и шали. Его предположеніе было справедливо, онъ остановился, поджидая ее. Матта вздрогнула, увидвъ его.

— Томъ, какимъ образомъ ты дома? Что случилось? сказала она глухимъ, дрожавшимъ голосомъ.

— Я пришелъ, чтобъ пойти съ тобою въ Красный-Оврагъ и встртить тамъ Филиппа Уокима, отвтилъ Томъ, насупивъ брови.

Магги остановилась блдная, какъ полотно, она едва дышала и холодъ пробжалъ по ея жиламъ. Было ясно, что, тмъ или другимъ образомъ, а Томъ все узналъ. Наконецъ она сказала:

— Я не иду туда, и повернулась назадъ.

— Не правда, ты идешь. Но прежде я хочу съ тобой переговорить. Гд отецъ?

— Похалъ куда-то верхомъ.

— А мать?

— На двор, возится съ курами.

— Такъ я могу войти и она не увидитъ меня?

Сказавъ это, Томъ пошелъ въ домъ. Магги шла рядомъ съ нимъ. Пойдя въ гостиную онъ сказалъ:

— Войди сюда.

Магги повиновалась и Томъ заперъ за ней дверь.

— Ну, Магги, разскажи мн сію минуту все, что между вами было.

— Знаетъ ли что-нибудь объ этомъ отецъ? спросила Магги, не переставая дрожать.

— Нтъ, сказалъ Томъ, съ негодованіемъ.— Но онъ узнаетъ все, если ты захочешь меня обманывать.

— Я не хочу никого обманывать, отвтила Магги, вспыхнувъ при одной мысли, что ее считаютъ обманчивой.

— Такъ скажи мн всю правду?

— Быть-можетъ, ты уже все знаешь.

— Все-равно, знаю ли я или нтъ, а ты разскажи мн все, что случилось, или отецъ все узнаетъ.

— Я все скажу ради отца.

— Да, теб очень идетъ теперь распространяться о любви къ отцу, когда ты пренебрегла его чувствами.

— Ты никогда ничего худаго не сдлаешь, Томъ? сказала Магги насмшливо.

— Никогда, если я знаю, что это худо, отвчалъ Томъ съ гордой откровенностью.— Впрочемъ, мн нечего съ тобою разсуждать. Скажи мн только, что было между тобою и Филиппомъ Уокимомъ, когда въ первый разъ ты свидлась съ нимъ въ Красномъ-Овраг?

— Годъ назадъ, спокойно отвчала Магги.

Жестокость Тома возбудила въ ней ршительность и поборола сознаніе собственной вины.

— Теб нечего меня боле спрашивать. Мы были друзьями впродолженіе этого года. Мы часто видлись и гуляли вмст. Онъ приносилъ мн книги.

— И это все? спросилъ Томъ, сердито взглянувъ на нее.

Магги остановилась на минуту и, ршившись разомъ уничтожить у Тома право осуждать ее въ обман, гордо сказала:

— Нтъ, не все. Въ субботу онъ признался мн въ своей любви. Я объ этомъ прежде не думала. Я на него смотрла только какъ на стараго друга.

— И ты поощряла его любовь? спросилъ Томъ съ отвращеніемъ.

— Я сказала ему, что и я также его люблю.

Томъ молчалъ нсколько минутъ, устремивъ глаза на полъ и положивъ руки въ карманъ. Наконецъ онъ поднялъ глаза и холодно сказалъ:

— Теб остается теперь, Магги, выбирать одно изъ двухъ: или ты дашь мн общаніе, положивъ руку на Библію, никогда не встрчаться и не говорить втайн съ Филиппомъ Уокимомъ, или я все скажу отцу. И тогда, въ то время, когда, быть-можетъ, моими стараніями отецъ сдлался бы опять счастливъ, ты нанесешь ему страшный ударъ, онъ узнаетъ, что его дочь непослушна, обманчива и погубила свое честное имя, имя тайныя свиданія съ сыномъ того человка, который былъ причиной его разоренія и погибели. Выбирай!

Сказавъ эти слова, Томъ подошелъ къ столу, взялъ большую Библію, открылъ ее на первомъ лист, гд были написаны извстныя читателю слова.

Магги предстоялъ страшный выборъ.

— Томъ, сказала она, забывъ недавнюю свою гордость:— Томъ, не проси этого у меня. Я общаю теб не имть никакого сношенія съ Филиппомъ, если ты мн позволишь, его еще разъ увидать или даже написать ему. Мн надо ему все объяснить. Я общаю не видаться съ нимъ до-тхъ-поръ, пока наши сношенія съ нимъ будутъ непріятны отцу… Я чувствую, что и Филиппъ мн нечужой. Вдь и онъ несчастливъ.

— Я ничего не хочу знать о твоихъ чувствахъ. Я уже сказалъ ясно, чего хочу. Ршайся, и скоре, чтобъ мать, войдя, не помшала.

— Если я дамъ слово, то оно меня столько же обяжетъ, сколько, еслибъ я и руку положила на Библію. Мн этого вовсе ненужно, я и такъ не измню моему слову.

— Длайте, что велятъ, сказалъ Томъ.— Я не могу теб врить. Ты даже неврна сама себ. Положи руку на Библію и скажи: ‘отказываюсь съ этой минуты втайн видться и говорить съ Филиппомъ Уокимомъ’. Иначе ты насъ осрамишь и огорчишь отца. Какая польза въ томъ, что я работаю, забывъ все другое, и стараюсь только уплатить долги отца, когда именно въ ту минуту, когда онъ могъ бы опять поднять гордо голову и быть счастливымъ, ты хочешь нанести ему жестокую обиду и свести его съ ума отъ горя.

— Ахъ, Томъ! не-уже-ли долги будутъ скоро выплачены? воскликнула Магги, забывъ на минуту свое горе и всплеснувъ радостно руками.

— Да, если дла пойдутъ, какъ я ожидаю. Но, продолжалъ онъ и голосъ его дрожалъ отъ негодованія:— въ то время, пока я старался и работалъ, чтобъ возвратить отцу спокойствіе и честное имя всему нашему семейству, ты сдлала все, что могла, чтобъ уничтожить ихъ навки.

Магги почувствовала сильныя угрызенія совсти. Съ той минуты, какъ умъ ея боле не сопротивлялся Тому, она во всемъ осуждала себя и оправдывала брата.

— Томъ, сказала она слабымъ голосомъ:— это было дурно съ моей стороны… но я была такъ одинока… мн жаль было Филиппа. Я думаю, грхъ имть непріязнь и ненависть противъ кого бы то ни было.

— Глупости! сказалъ Томъ.— Кажется, твоя обязанность была очень-ясна. Но не будемъ объ этомъ говорить. Дай только общаніе, повтори мои слова.

— Я должна съ Филиппомъ переговорить.

— Ты пойдешь сейчасъ со мною и переговоришь съ нимъ.

— Я даю теб слово боле съ нимъ не встрчаться и не писать ему безъ твоего вдома — вотъ одно, что я могу общать. Я, положивъ руку на Библію, повторю это, если хочешь.

— Хорошо, повтори.

Магги положила свою руку на исписанный листъ Библіи и повторила свое общаніе. Томъ закрылъ тогда книгу, сказавъ: ‘Ну, пойдемъ теперь’.

Они пошли молча. Магги внутренно страдала будущими страданіями Филиппа и страшилась тхъ горькихъ словъ, которыя, она была уврена, посыплются на голову Филиппа со стороны ея брата, но она чувствовала, что ей ничего не оставалось, кром покорности. Ея совсть и чувство боязни были затронуты Томомъ, ее корчило при одной мысли, что онъ справедливо опредлилъ ея поступокъ, и въ то же время душа ея возмущалась противъ этого опредленія, какъ несправедливаго и неполнаго. Томъ, между-тмъ, чувствовалъ, что Филиппъ начиналъ теперь быть предметомъ его негодованія. Онъ не сознавалъ, сколько стараго, дтскаго отвращенія, личнаго тщеславія и вражды проглядывало въ тхъ горькихъ словахъ, которыми онъ намревался осыпать бднаго Уокима, полагая этимъ исполнить долгъ сына и брата. Томъ никогда не разбиралъ свои побужденія и тому подобные неосязаемые предметы, онъ твердо былъ убжденъ, что какъ его побужденія, такъ и его дйствія всегда хороши, иначе онъ бы не имлъ съ ними никакого дла. Магги утшала себ послдней надеждой, что авось Филиппа что-нибудь задержитъ и онъ не придетъ на свиданіе, тогда бы, по-крайней-мр, дло было бы отложено и, быть можетъ, она бы выпросила у Тома позволеніе ему написать. Когда они подходили къ соснамъ, сердце у ней забилось еще сильне. Это была послдняя минута недоумнія, Филиппъ всегда встрчалъ ее за соснами. Они прошли зеленую лужайку и пошли по узкой тнистой тропинк близь плотины, сдлавъ еще поворотъ, они очутились лицомъ къ лицу съ Филиппомъ. Они остановились другъ противъ друга. Съ минуту вс молчали. Филиппъ взглянулъ вопросительно на Магги. Лучшимъ отвтомъ ему служили блдныя, дрожавшія губы и чувство страха, выражавшееся въ ея большихъ глазахъ. Ея воображеніе, всегда уносившее ее далеко отъ дйствительности, рисовало уже ей бднаго, слабаго Филиппа, поверженнаго на землю, растоптаннаго ногами ея брата.

— Вы считаете достойнымъ человка и джентльмена такъ поступать, сэръ? сказалъ Томъ съ грубый насмшкой, когда Филиппъ опять устремилъ на него свой взглядъ.

— Что вы хотите сказать? гордо отвчалъ Филиппъ.

— Что? Отойдите подальше, а то, смотрите, чтобъ я не наложилъ на васъ руки. Я хочу сказать, что честно ли воспользоваться глупостью и неопытностью молодой двушки и побудить ее къ тайнымъ свиданіямъ? Благородно ли издваться надъ честнымъ семействомъ?

— Я отвергаю это, перебилъ Филиппъ съ ужасомъ.— Я никогда не могъ пренебрегать ничмъ, что касалось счастья вашей сестры. Она мн гораздо-дороже, чмъ вамъ. Я уважаю ее боле, чмъ вы когда-нибудь съумете ее уважать. Я охотно отдамъ жизнь за нее.

— Не говорите мн восторженныхъ пустяковъ, сэръ! Не-уже-ли вы хотите мн доказать, что вы не знали, что ей оскорбительно и вредно съ вами видться день за днемъ, впродолженіе цлаго года? Неуже-ли вы полагаете, что вы имли право ей объясняться въ любви, еслибъ даже вы ей годились въ мужья, когда вы знали хорошо, что ни вашъ отецъ, ни ея отецъ никогда не согласились бы на эту свадьбу? И вы… вы стараетесь снискать любовь хорошенькой, восьмнадцатилтней двушки, запертой въ четырехъ стнахъ несчастьемъ ея отца! Это ваше кривое понятіе о благородств? Я называю это подлымъ вроломствомъ, стараніемъ, пользуясь обстоятельствами, завладть тмъ, что для васъ слишкомъ-хорошо, чего бы вы никакъ не добились благородными средствами.

— Это достойно человка съ вашей стороны говорить со мною подобнымъ образомъ, сказалъ съ горькой улыбкой Филиппъ, дрожа отъ волненія.— Великаны съ давнихъ поръ имютъ привилегію на глупость и наглость. Вы даже неспособны понять того, что я чувствую къ вашей сестр. Я ее такъ люблю, что даже могъ бы, кажется, желать быть дружнымъ съ вами.

— Мн было бы очень-жаль, еслибъ я умлъ понимать ваши чувства, отвчалъ Томъ съ презрніемъ.— Я хочу только, чтобъ вы меня поняли. Я буду беречь мою сестру, и если вы посмете сдлать малйшую попытку увидть ее, писать ей письма или какимъ бы то ни было образомъ поддерживать ваше вліяніе на нее, то ваше поскудное, несчастное тло, которое бы должно было внушить вамъ боле смиренія, не защититъ васъ. Я васъ исколочу, сдлаю васъ публичнымъ посмшищемъ. Кто не станетъ смяться при одной мысли, что вы любовникъ хорошенькой двочки?

— Томъ, я не могу больше этого терпть, воскликнула Магги, взволнованнымъ голосомъ.

— Постойте, Магги! сказалъ Филиппъ, съ трудомъ выговаривая слова.— Вы притащили сюда сестру, продолжалъ онъ, взглянувъ на Тома, вроятно для-того, чтобъ она присутствовала при томъ, какъ вы меня будете пугать и оскорблять. Эти средства казались вамъ самыми дйствительными противъ меня. Но вы ошиблись. Пускай ваша сестра теперь говоритъ, и если она считаетъ себя обязанной кинуть меня, я исполню ея малйшее желаніе.

— Это ради моего отца, Филиппъ, сказала Магги, умоляющимъ голосомъ.— Томъ грозитъ сказать все отцу, а я уврена, онъ этого не перенесетъ. Я общала. Я торжественно дала слово, что мы не будемъ имть никакого сношенія между собою безъ вдома брата.

— Довольно, Магги. Я не измню своему чувству, но прошу васъ считать себя совершенно свободной. Поврьте мн, что я всегда буду заботиться о вашемъ благ и благ тхъ, кто вамъ близки.

— Да, сказалъ Томъ, выведенный изъ терпнія тономъ Филиппа:— вы еще говорите о желаніи длать добро ей и всмъ, кто ей близокъ. Длали ли вы это прежде?

— Длалъ, и можетъ-быть, съ большею опасностью. Я желалъ, чтобъ она имла друга, который пекся бы о ней и обходился съ нею лучше, чмъ грубый и глупый братъ, котораго она напрасно такъ любитъ, и съ самаго малолтства.

— Да, я совершенно-иначе выказываю ей свою дружбу, а именно вотъ какъ: я спасу ее отъ непослушанія отцу и его обезчесченія, я спасу ее отъ униженія кинуться вамъ на шею и сдлаться общимъ посмшищемъ, особливо же у вашего отца, ибо онъ полагаетъ врно, что она недовольно-хороша для его сына. Вы знали, какого рода попеченія и обхожденіе вы ей готовили. Меня не обманешь громкими словами, я умю понимать дйствія людей. Пойдемъ, Магги.

Съ этими словами онъ схватилъ Магги за правую руку, лвую она судорожно протянула впередъ, Филиппъ пожалъ ее, быстро взглянулъ на нее и поспшно удалился.

Томъ и Магги впродолженіе нсколькихъ минутъ шли молча. Онъ все-еще крпко держалъ ее за руку точно такъ, какъ-будто онъ велъ преступника, пойманнаго на мст пуеступленія. Наконецъ съ большимъ усиліемъ она выдернула свою руку изъ его руки и дала свободу вылиться своимъ, такъ долго-сдержаннымъ чувствамъ негодованія и ожесточенія.

— Ты не полагай, Томъ, чтобъ я думала, что ты правъ или слпо повиновалась твоей вол — нтъ, я презираю т чувства, которыя ты высказалъ Филиппу. Я ненавижу твои обидные, безчеловчные намеки на его физическіе недостатки. Ты всю свою жизнь другихъ упрекалъ и былъ увренъ, что самъ всегда длаешь хорошо. Это все потому, что твой умъ недовольно-обширенъ, чтобъ понять, что есть нчто лучше твоихъ поступковъ и твоихъ мелкихъ цлей.

— Конечно, холодно отвтилъ Томъ.— Я не вижу, чтобъ твой поступокъ или твои цли были лучше моихъ. Если вы хорошо поступали съ Филиппомъ Уокимомъ, зачмъ вы страшитесь, чтобъ это было узнано? Отвчай мн на это! Я знаю, какую въ своемъ поступк я имлъ цль и я достигъ ее. Скажи, пожалуйста, какую пользу принесъ вашъ поступокъ вамъ самимъ или кому другому?

— Я не хочу оправдываться, сказала Магги съ запальчивостію. Я знаю, что я длаю дурно часто, постоянно, но, при всемъ томъ, я часто длаю это именно потому, что у меня есть чувства, которыхъ у тебя нтъ, и которыя, еслибъ ты имлъ, сдлали бы тебя лучшимъ человкомъ. Еслибъ ты когда-нибудь сдлалъ что-либо дурное, мн было бы жаль тебя, я бы сожалла о страданіяхъ, навлеченныхъ этимъ теб. Я бы не желала, чтобъ на тебя посыпались наказанія. Но ты всегда радъ былъ, когда могъ меня наказать, ты всегда былъ грубъ и жестокъ со мною. Даже во время ребячества, когда я тебя любила боле всего на свт, ты часто отпускалъ меня спать всю въ слезахъ, не желая меня простить. Ты ни о комъ не сожалешь. Ты не сознаешь своего несовершенства и своихъ грховъ. Грхъ быть жестокимъ, это недостойно человка, недостойно христіанина. Ты ничего боле, какъ фарисей. Ты благодаришь Бога за одни свои добродтели и увренъ, что он довольно-велики, чтобъ ими пріобрсти теб все. Ты не имешь даже понятія о чувствахъ, рядомъ съ которыми твои блистательныя добродтели кажутся темными.

— Ну, сказалъ Томъ, съ холодной насмшкой:— если твои чувства столько лучше моихъ, то выкажи ихъ какимъ-нибудь инымъ образомъ, а не такимъ поступкомъ, который можетъ обезчестить всхъ насъ, или тмъ, что ты теперь бросаешься изъ одной крайности въ другую. Пожалуйста, скажи, какимъ образомъ ты выказала любовь свою, о которой ты только-что распространялась, въ отцу моему и ко мн, ослушавшись и обманувъ насъ. Я иначе показываю свою привязанность.

— Потому-что ты мужчина, Томъ, имешь случай, силу и способности сдлать что-нибудь на свт.

— Такъ, если ты ничего сама не можешь сдлать, то покорись тмъ, которые могутъ.

— Я и покорюсь тому, что признаю и чувствую справедливымъ. Я покорюсь даже отцу и въ томъ, что безразсудно, но теб я въ этомъ не покорюсь. Ты хвастаешься своими добродтелями, точно будто он дали теб право быть жестокимъ и безчеловчнымъ, какъ, напримръ, сегодня. Не думай, что я отказалась отъ Филиппа Уокима изъ послушанія къ теб. Физическіе недостатки его, за которые ты его такъ зло оскорблялъ, именно привязали бы меня еще боле къ нему и заставили бы еще боле печься о немъ.

— Хорошо, это твой взглядъ на вещи, сказалъ Томъ холодне, чмъ прежде.— Теб нечего боле прибавлять. Ясно видно, какая пропасть насъ раздляетъ. Не забудемъ же этого впослдствіи, а теперь довольно наговорились, можно и помолчать.

Томъ тотчасъ отправился въ Сент-Оггсъ, чтобъ исполнить общаніе, данное дяд Дину и получить приказанія, касающіяся до его поздки, которую онъ долженъ былъ на другой день предпринять.

Магги, пришедъ домой, пошла прямо въ свою комнату и тамъ выплакала все свое негодованіе, вовсе неподйствовавшее на Тома. Когда прошелъ этотъ первый пароксизмъ злобы, она начала вспоминать то тихое время, когда еще счастье, окончившееся такимъ горемъ, не разстроило ея простой и спокойной жизни. Она думала въ то время, что она одержала много побдъ надъ собою и вообще стоитъ выше житейской борьбы и искушеній. Теперь же она была въ жаркой борьб съ своими собственными и чужими страстями, слдовательно, жизнь не была такъ коротка и вчный покой не такъ близокъ, какъ ей казалось два года назадъ. Ей предстояло еще много борьбы, быть-можетъ, паденій. Еслибъ она чувствовала себя совершенно-виновной, а Тома правымъ, то она скоре бы внутренно успокоилась, но теперь къ ея раскаянію и покорности постоянно примшивалось чувство злобы и, какъ ей казалось, справедливое негодованіе. Сердце обливалось кровью при одной мысли о Филипп. Она вспоминала вс оскорбленія, которыя на него посыпались, и такъ живо себ представила его страданія, что сама чувствовала какъ-бы острую физическую боль, заставлявшую ее топать ногами и ломать себ руки.

А между-тмъ были минуты, когда она чувствовала какое-то смутное облегченіе отъ насильственнаго разрыва съ Филиппомъ. Конечно, это было только потому, что освобожденіе отъ скрыванія тайны было ей, во всякомъ случа, пріятно.

ГЛАВА VI.

Дорого-стоющее торжество.

Недли три спустя, въ одинъ вечеръ Томъ возвращался домой ране-обыкновеннаго. Огромныя каштановыя деревья были въ полномъ цвту, поля были покрыты густою травою: это былъ лучшій сезонъ дорнкотской мельницы. Переходя мостъ, онъ взглянулъ съ глубоко-укоренившеюся привязанностью на почтенный домъ, выложенный изъ краснаго кирпича, который весело и привтливо выглядывалъ изъ зелени, несмотря на пустоту своихъ комнатъ и грусть обитателей. Много пріятности въ блеск сро-голубыхъ глазъ Тома, когда онъ устремляетъ ихъ въ окошки родительскаго дома. Маленькая морщина надъ бровями никогда не изглаживается, она ему къ лицу, она свидтельствуетъ о сил воли, но теряетъ свое рзкое выраженіе, когда на устахъ Тома блуждаетъ улыбка. Его мрная походка ускоряется и на губахъ едва-примтно обнаруживается сдержанная улыбка.

Въ гостиной въ эту минуту ни чьи глаза не были обращены на мостъ и сидвшіе въ ней, ничего не ожидая, молчали. Мистеръ Тёливеръ сидлъ въ своемъ кресл, усталый отъ длинной прогулки верхомъ и задумавшись, лниво глядлъ на Магги, которая, нагнувшись, что-то работала, покуда мать разливала чай.

Они вс съ удивленіемъ взглянули другъ на друга, когда послышались знакомые шаги.

— Что случилось, Томъ? сказалъ отецъ его.— Ты ране-обыкновеннаго пришелъ домой.

— Да мн тамъ нечего было длать, я и ушелъ. Здравствуйте, матушка!

Томъ подошелъ къ матери и поцаловалъ ее — признакъ необыкновенно-хорошаго расположенія. Во вс эти три недли онъ почти не смотрлъ и не говорилъ съ Магги, но это прошло незамтно для родителей, которые привыкли къ тому, что онъ вообще мало говорилъ дома.

— Батюшка, сказалъ Томъ, когда они кончали пить чай:— знаете ли вы наврно, сколько денегъ лежитъ въ жестяномъ ящик?

— Только сто-девяносто-три фунта, сказалъ мистеръ Тёливеръ.— Ты меньше приносилъ это послднее время, но молодые люди любятъ длать все по-своему, хотя я никогда не длалъ, что мн вздумалось бы, не бывъ еще въ лтахъ.

Онъ говорилъ несовсмъ-ршительнымъ голосомъ.

— Уврены ли вы, что тамъ столько, батюшка? сказалъ Томъ: — я бы желалъ, чтобъ вы потрудились принести жестяной ящикъ внизъ. Я все думаю не ошиблись ли вы.

Мистеръ Тёливеръ любилъ открывать жестяной ящикъ и пересчитывать деньги, это всегда было событіемъ въ его скучной жизни.

— Не уходите изъ комнаты, матушка, сказалъ Томъ, замтивъ что она собиралась тоже удалиться.

— А Магги можетъ идти, сказала мистрисъ Тёливеръ: — потому-что надо кому-нибудь убрать вещи.

— Какъ она хочетъ, отвчалъ Томъ равнодушно.

Это былъ острый ножъ для Магги. Ей вдругъ сердце шепнуло, будто Томъ объявитъ отцу, что можно заплатить долги и онъ готовъ объявить эту новость безъ нея! Однакожъ она вынесла подносъ и сейчасъ же вернулась назадъ. Она была сильно обижена, но въ эту минуту она заглушила свои чувства.

Томъ придвинулся къ углу стола поближе къ отцу, когда принесли жестяной ящикъ, поставили его на столъ и открыли. Красные лучи заходившаго солнца освтили въ одно время и старый пасмурный взглядъ черноглазаго отца, и сдержанную радость на лиц красиваго юноши. Мать и Магги сидли за другимъ концомъ стола, одна терпливо ожидая конца, а другая горя нетерпніемъ.

Мистеръ Тёливеръ считалъ деньги, вынимая и раскладывая ихъ въ порядк на стол. Бросивъ бглый взглядъ на Тома онъ сказалъ:

— Вотъ, теперь, ты видишь, я былъ правъ.

Онъ пріостановился, глядя на деньги съ горькимъ уныніемъ.

— Еще слишкомъ триста недостаетъ. Нескоро я соберу столько денегъ. Потерять эти сорокъ-два фунта на хлб была плохая шутка. Четыре года мн стоило собрать эти деньги. Не знаю, хватитъ ли меня на земл еще на столько… Надо надяться, что ты за меня выплатишь, продолжалъ старикъ дрожащимъ голосомъ: — если ты съ годами не перемнишь мннія… Да, кажется, теб скоро придется меня хоронить.

Онъ жалобно взглянулъ въ лицо Тому, какъ-будто желая съ его стороны опроверженія.

— Нтъ, батюшка, сказалъ Томъ, энергически опровергая отцовскія слова, хотя въ голос его слышалось маленькое колебаніе:— вы проживете еще, чтобъ видть вс долги уплаченными. Вы сами уплатите ихъ своими руками.

Тонъ его голоса выражалъ нчто боле, чмъ ршимость или надежду. Легкое электрическое сотрясеніе пробжало но жиламъ мистера Тёливера, онъ вопросительно устремилъ глаза на Тома, покуда Магги, не въ силахъ удержать свой порывъ, бросилась къ отцу и опустилась возл него на колни. Томъ помолчалъ немного и продолжалъ:

— Нсколько времени назадъ, дядя Глегъ мн одолжилъ немного денегъ, я пустилъ ихъ въ оборотъ, который удался. У меня теперь въ банк триста-двадцать фунтовъ.

При послднихъ словахъ онъ былъ уже въ объятіяхъ матери, которая, со слезами на глазахъ, говорила:

— О! сынъ мой, я была уврена, что когда ты выростешь, ты все устроишь.

Но отецъ его молчалъ, полнота чувствъ отняла у него способность говорить.

Оба, Томъ и Магги, на минуту сильно испугались, чтобъ потрясеніе, причиненное радостью, не имло пагубныхъ послдствій. Однакожъ вскор слезы облегчили разстроеннаго старика. Широкая грудь его начала судорожно подыматься, мускулы лица пришли въ движеніе и онъ громко зарыдалъ. Слезы понемногу совсмъ его успокоили. Онъ прислъ, свободное дыханіе мало-по-малу возстановилось и наконецъ, приподнявъ глаза, онъ взглянулъ на жену и сказалъ тихимъ голосомъ:

— Бесси, приди, поцалуй меня, нашъ молодецъ сдлалъ хорошее дло. Ты теперь опять можешь зажить спокойне.

Когда онъ поцаловалъ ее и подержалъ съ минуту ея руку, его мысли опять возвратились къ деньгамъ.

— Я бы очень желалъ взглянуть на деньги, Томъ, сказалъ онъ, вертя пальцами на стол лежавшія монеты.— Я, кажется, былъ бы покойне.

— Вы ихъ завтра увидите, батюшка, сказалъ Томъ.— Мой дядя Динъ назначилъ завтрашній день кредиторамъ собраться у ‘Золотаго Льва’ и онъ для нихъ заказалъ обдъ къ двумъ часамъ. Дядя Глегъ вмст съ нимъ будутъ тамъ. Объ этомъ объявляли въ субботу въ ‘Встник’.

— Такъ Уокимъ объ этомъ знаетъ! сказалъ мистеръ Тёливеръ, съ блиставшими торжествомъ глазами.— А! продолжалъ онъ, протяжнымъ горловымъ голосомъ, вынимая свою табакерку — единстыенную роскошь, которую онъ сохранилъ, и, постарому, прихлопнувъ по ней съ прежнимъ недоврчивымъ видомъ: — я отдлаюсь отъ него теперь, хотя придется оставить старую мельницу. Я думалъ, что здсь придется и умирать, но я не могу… Есть у насъ стаканъ водки въ дом, или нтъ ничего, Бесси?

— Да, отвчала мистрисъ Тёливеръ, доставая свою весьма-уменьшенную связку ключей: — есть немного: сестра Динъ мн принесла, когда я была больна.

— Достань ее мн, давай сюда. Я чувствую Маленькую слабость. Томъ, мой другъ, сказалъ онъ, голосомъ громче прежняго, когда онъ выпилъ немного водки съ водой: — ты имъ рчь скажешь. Я скажу имъ, что это ты выработалъ большую часть денегъ. Они увидятъ, наконецъ, что я честный человкъ и что у меня сынъ честный. А! Уокимъ былъ бы немало радъ имть такого сына, какъ мой, прекраснаго, прямого молодца, вмсто того, несчастнаго, криваго существа! Ты сдлаешь дорогу на свт, мой другъ, ты, можетъ-быть, доживешь до того дня, что увидишь Уокима съ сыномъ ступенькой, или двумя ниже тебя. Очень можетъ быть, что тебя возьмутъ въ долю, такъ-какъ твой дядя былъ прежде тебя — ты на хорошей дорог, а тогда ничто не помшаетъ теб разбогатть… А если ты когда-нибудь будешь богатъ довольно, постарайся достать назадъ старую мельницу.

Мистеръ Тёливеръ опрокинулся на спинку своего кресла, его разсудокъ, такъ долго бывшій подъ гнетомъ горькихъ неудачъ и лишеній, вдругъ преисполнился великой радостью и рисовалъ передъ нимъ картины довольства и благополучія. Однакожъ, какое-то предчувствіе шептало ему, что этимъ благополучіемъ не придется ему пользоваться.

— Дай мн руку, мой другъ! сказалъ онъ, вдругъ протягивая свою руку.— Великое счастіе, когда человкъ можетъ гордиться добрымъ сыномъ. Мн это выпало на долю.

Эта минута была счастливйшая въ жизни Тома, даже Магги позабыла на-время свои несчастья. Томъ былъ очень-добръ и Магги, въ минуту справедливаго уваженія и благодарности, простила ему вину, которую онъ загладилъ своимъ великодушіемъ, между-тмъ, какъ отъ него она не имла права ждать того же. Она не завидовала Тому въ этотъ вечеръ, хотя, казалось, у отца она уже была на второмъ план.

Было много толковъ и перетолковъ передъ тмъ, что легли спать. Мистеръ Тёливеръ, очень-натурально, захотлъ слышать вс подробности ромовыхъ коммерческихъ спекуляцій, и слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ и удовольствіемъ. Ему любопытно было знать, что было говорено при каждомъ случа, если возможно, даже что было думано, и Боба Джекинса участье въ дл вызвали въ немъ особенныя изліянія пріязни. Исторія юности Боба, по мннію мистера Тёливера, общала огромную будущность, которую всегда можно угадать въ молодости великихъ людей.

По счастью, интересъ разсказа и всхъ подробностей могъ слегка скрыть торжество, одержанное надъ Уокимомъ, которое, вроятно, было бы причиной новой вспышки со стороны старика. Несмотря на это, отъ времени до времени, чувство его непріязни выражалось словами и неожиданными восклицаніями.

Въ тотъ вечеръ мистеръ Тёливеръ легъ очень-поздно спать и во сн еще видлъ различныя вещи. Въ половин шестаго утра, когда мистрисъ Тёливеръ начинала уже вставать, онъ вдругъ вскочилъ съ постели съ какимъ-то удушливымъ крикомъ и, какъ угорлый, сталъ смотрть на стны спальни.

— Что съ вами, мистеръ Тёливеръ? спросила его жена.

Онъ взглянулъ на нее съ удивленнымъ видомъ и наконецъ сказалъ:

— А! я сонъ видлъ… Что, разв я нашумлъ?… Мн показалось, что я его поймалъ.

ГЛАВА VII.

День разсчета.

Мистеръ Тёливеръ былъ человкъ трезвый, не то, чтобъ онъ совершенно не пилъ, напротивъ, онъ любилъ вино, но всегда держался въ предлахъ воздержанія. Онъ былъ отъ природы горячъ и не нуждался въ возбудительныхъ средствахъ, потому желаніе выпить воды съ виномъ, которое онъ выразилъ наканун вечеромъ, означало только, что неожиданная радость опасно потрясла его организмъ, уже изнемогшій-подъ бременемъ четырехлтняго несчастья и лишеній.

Но эта минута прошла и съ возраставшимъ одушевленіемъ возвращались и его силы, и потому, когда онъ сидлъ на слдующій день за столомъ съ своими кредиторами, съ сверкавшими глазами и яркимъ румянцомъ на щекахъ, сознавая снова свое собственное достоинство, никто бы не поврилъ, что этотъ гордый, самонадянный, горячій и добродушный Тёливеръ былаго времени былъ тотъ же самый, котораго можно было еще, за недлю предъ симъ, встртить верхомъ, съ опустившеюся на грудь головою, устремлявшаго исподлобья недовольные и уклончивые взгляды на прохожихъ.

Онъ сказалъ рчь, въ которой изложилъ съ прежнею самоувренностью честность своихъ правилъ, упомянулъ о мошенникахъ и судьб, съ которыми ему суждено было бороться и надъ которыми ему удалось въ нкоторой степени восторжествовать, благодаря своимъ собственнымъ усиліямъ и помощи примрнаго сына и, наконецъ, заключилъ свою рчь разсказомъ о томъ, какъ Томъ досталъ большую часть этихъ денегъ. Но это раздраженіе, причиненное сознаніемъ своего торжества надъ врагами, вскор уступило мсто боле-честному чувству удовольствія и отеческой гордости, когда былъ предложенъ тостъ въ честь Тома. Дядя Динъ воспользовался этимъ случаемъ и сказалъ нсколько словъ въ похвалу способностей и поведенія Тома.Въ отвтъ на это Томъ всталъ и произнесъ свою единственную въ жизни рчь. Она была очень-коротка. Томъ благодарилъ въ ней за честь, сдланную ему присутствовавшими, и сказалъ, что былъ радъ, что могъ помочь отцу, доказать свою честность и возвратить себ честное имя, онъ кончилъ словами, что надется никогда не разстроитъ отцовскія дла и не обезчеститъ его имени. Рукоплесканія и похвалы, которыми была осыпана эта рчь, были такъ единодушны, и Томъ казался такимъ мужественнымъ и притомъ чистымъ джентльменомъ, что мистеръ Тёливеръ замтилъ, въ вид объясненія, своимъ друзьямъ, сидвшимъ рядомъ съ нимъ что онъ много израсходовалъ денегъ на воспитаніе сына. Обдъ кончился въ пять часовъ и вс разошлись въ совершенно-трезвомъ вид. Томъ остался по своимъ дламъ въ Сент-Оггс, а мистеръ Тёливеръ похалъ на своей лошадк домой, чтобъ разсказать вс любопытныя подробности объ обд бдной Бесси и своей маленькой двочк. Онъ былъ очень-одушевленъ, но это происходило не отъ хорошаго обда или другихъ возбудительныхъ средствъ, нтъ, источникомъ этого была чистая, торжествовавшая радость. Онъ боле не выбиралъ заднихъ переулковъ города, но халъ тихо, съ поднятой высоко головою, по главной улиц и бросалъ по сторонамъ свтлые, привтливые взгляды. Зачмъ онъ не встртитъ теперь Уокима, думалъ онъ? И это обстоятельство начинало его сердить. Быть-можетъ, Уокимъ нарочно выхалъ изъ города, чтобъ не видть неблагороднаго поступка, могущаго возбудить въ немъ укоры совсти. Еслибъ мистеръ Тёливеръ встртилъ Уокима, то прямо взглянулъ бы теперь ему въ глаза и, быть-можетъ, мошенникъ потерялъ бы нсколько своей холодной наглости. Онъ узнаетъ скоро, что человкъ честный не хочетъ боле у него служить и своею честностью набивать карманъ, уже переполненный безчестными прибытками. Быть-можетъ, счастье повернулось въ другую сторону, быть-можетъ, чортъ не всегда на семъ свт имлъ на своей сторон счастье.

Начиная такимъ образомъ понемногу выходить изъ себя, мистеръ Тёливеръ подъзжалъ къ воротамъ дорнкотской мельницы. Въ эту самую минуту вызжалъ изъ нихъ слишкомъ-хорошо ему извстный человкъ, на отличной черной лошади. Они встртились въ разстояніи пятидесяти ярдовъ отъ воротъ, между большими каштанами, вязами и высокимъ берегомъ.

— Тёливеръ! отрывисто сказалъ Уокимъ, высокомрне обыкновеннаго:— что вы за глупости тамъ надлали, разбросавъ комки и глыбы земли на томъ дальнемъ загороженномъ мст. Я вамъ сказалъ, что изъ этого выйдетъ. Но вашъ братъ никогда не хочетъ заниматься земледліемъ по какой-нибудь метод.

— О! отвчалъ Тёливеръ, вспыхнувъ:— достаньте такъ кого-нибудь другаго, который будетъ у васъ учиться.

— Вы врно пьяны, замтилъ Уокимъ, дйствительно полагая это единственной причиной краснаго лица и сверкавшихъ глазъ Тёливёра.

— Нтъ, я не пьянъ, сказалъ Тёливеръ:— мн ненужно напиться, я и такъ ршилъ боле не служить такому подлецу.

— Хорошо, вы можете убираться завтра же изъ моего владнія. Ну, молчать теперь и дайте мн дорогу.

Тёливеръ, между-тмъ, пятилъ свою лошадь и сталъ поперекъ дороги.

— Нтъ, я васъ не пропущу, сказалъ Тёливеръ, горячась все боле-и-боле.— Я прежде вамъ скажу, что я о васъ думаю. Вы слишкомъ-крупный мошенникъ, чтобъ быть повшеннымъ, вы…

— Пропусти меня, безграмотная скотина или я задавлю!

Мистеръ Тёливеръ, пришпоривъ лошадь и взмахнувъ кнутомъ, кинулся вперёдъ. Лошадь Уокима, пятясь, сбросила своего сдока на землю. Уокимъ имлъ довольно присутствія духа, чтобъ мгновенно выпустить уздечку. Лошадь вскор тихо остановилась, и он могъ бы вскочить на нее опять, отдлавшись небольшимъ ушибомъ и потрясеніемъ, но прежде-чмъ онъ всталъ, Тёливеръ уже соскочилъ съ своей лошади. Видъ поверженнаго на землю, давно ненавистнаго ему человка возбудилъ въ немъ чувство бшеной, торжествовавшей мести, придавшее ему необыкновенную силу и ловкость. Онъ кинулся на Уокима, только-что старавшагося встать на ноги, схватилъ его за лвую руку такъ, что вся тяжесть тла Уокима висла на правой рук, опиравшейся на землю. Въ этомъ безпомощномъ положеніи онъ началъ жестоко бить его по спин своимъ кнутомъ. Уокщмъ кричалъ изо всей силы, прося помощи, но все было тщетно, наконецъ послышался женскій крикъ и восклицанія: ‘отецъ, отецъ!’

Неожиданно Уокимъ почувствовалъ, что кто-то схватилъ Тёливера за руку, ибо онъ-пересталъ его бить и выпустилъ изъ рукъ.

— Ступай прочь, убирайся! говорилъ Тёливеръ сердито.

Но эти слова были обращены не къ Уокиму: стряпчій тихо приподнялся и, повернувъ голову, увидлъ, что Магги держала за руки Тёливера, но, конечно, его боле сдерживала опасность ее ушибить, чмъ ея сила, хотя она на немъ почти висла.

— Лука! Матушка! придите, помогите мистеру Уокиму! кричала Магги, услышавъ приближавшіеся шаги.

— Помогите мн взобраться на эту низкую лошаденку, сказалъ Уокимъ Лук:— съ ней я, быть-можетъ, справлюсь, хотя, мн кажется, я вывихнулъ руку. Вотъ проклятіе!

Съ трудомъ Уокимъ помстился на лошади Тёливера. Онъ повернулся къ мельнику, весь блдный отъ гнва, и крикнулъ:

— Вы заплатите дорого за это, сэръ. Ваша дочь свидтельница, что вы напали на меня.

— Я не боюсь, отвчалъ Тёливеръ гнвнымъ, глухимъ голосомъ.— Идите, покажите вашу спину, скажите всмъ, что я хотя и не вполн, а все же утвердилъ равновсіе на семъ свт.

— Садись на мою лошадь и проводи меня домой, сказалъ Уокимъ, обращаясь къ Лук:— только не черезъ городъ, а черезъ Тоо-тенскій Бродъ.

— Батюшка, пойдемте домой! говорила Магги умолявшимъ голосомъ.

Когда же она увидла, что Уокимъ ухалъ и потому не могло быть боле драки, она выпустила руки отца и истерически зарыдала. Бдная мистрисъ Тёливеръ безмолвно стояла, дрожа всмъ тломъ отъ испуга, но Магги вдругъ почувствовала, что отецъ, котораго она боле не держала, началъ опускаться на ея руки и искать въ ней опоры. Удивленіе прервало ея рыданія.

— Мн дурно, сказалъ онъ: — помоги мн войти, Бесси: голова что-то кружится.

Онъ медленно вошелъ въ домъ, опираясь на жену и дочь и опустился въ изнеможеніи на свое кресло. Багровая краска, за минуту покрывавшая лицо его, замнилась страшной блдностью. Руки его были холодны.

— Не послать ли лучше за докторомъ? спросила мистрисъ Тёливеръ.

Онъ, казалось, былъ слишкомъ-слабъ и слишкомъ-много страдалъ, чтобъ разслышать ея слова, но вскор, когда мистрисъ Тёливеръ сказала Магги: ‘поди, и пошли кого-нибудь за докторомъ’, больной взглянулъ на нее совершенно-сознательно и проговорилъ:

— Нтъ, доктора не надо. У меня только голова болитъ. Помогите мн лечь въ постель.

Грустно кончился день, начавшійся такъ весело, съ надеждой, что наступили опять счастливые дни, но смшанныя смена должны дать и смшанный урожай.

Чрезъ полчаса посл того, какъ отецъ улегся, пришелъ домой Томъ, онъ привелъ съ собою Боба Джекинса, хотвшаго поздравить своего стараго хозяина и сознававшаго, не безъ простительной гордости, что онъ былъ одинъ изъ виновниковъ томовой удачи въ длахъ. Томъ также думала, что отецъ его будетъ очень-радъ кончить день разговоромъ съ Бобомъ, но теперь онъ долженъ былъ провести вечеръ въ грустныхъ ожиданіяхъ послдствій отъ этой безумной вспышки долго-сдержанной ненависти. Услышавъ печальную новость, онъ молча просидлъ весь вечеръ, онъ не имлъ ни сердца, ни желанія теперь разсказывать матери и сестр подробности объ обд, он же и не спрашивали объ этомъ. Повидимому, различныя нити, составлявшія ткань ихъ жизни, были такъ странно свиты между собою, что не могло быть у нихъ счастія безъ горя. Томъ былъ грустенъ и унылъ отъ одной мысли, что всегда его старанія уничтожаются дурными поступками другихъ. Магги переживала мысленно ту отчаянную минуту, когда она кинулась на отца, чтобъ удержать его, но къ этому грустному воспоминанію примшивалось у ней и какое-то смутное ожиданіе будущихъ несчастій. Никто изъ семейства не безпокоился очень о здоровья мистера Тёливера, признаковъ его прежняго недуга не было, и они полагали очень-естественнымъ, что онъ занемогъ отъ припадка ужаснаго гнва и физической усталости, какъ отъ событій всего дня, такъ, и особливо, отъ жестокихъ усилій въ драк. ‘Отдыхъ, вроятно, его совершенно вылечитъ’, думали они.

Томъ, сильно-уставшій отъ дневной работы, рано легъ спать и тотчасъ заснулъ крпкимъ сномъ. Ему казалось, онъ только-что легъ, когда, проснувшись рано утромъ, онъ увидлъ мать свою, будившую его.

— Вставай, мальчикъ, поскорй. Я послала уже за докторомъ. Отецъ требуетъ къ себ поскоре тебя и Магги.

— Разв ему хуже?

— У него очень-сильно болла голова всю ночь, но онъ не говоритъ, чтобъ ему было хуже, онъ только вдругъ сказалъ мн: ‘Бесси, приведи дтей, да скажи, чтобъ они поторопились’.

Магги и Томъ поспшно накинули на себя платье и почти въ одно время вошли въ комнату отца. Онъ ждалъ ихъ, лицо его выражало страданія, но взглядъ былъ совершенно сознательный. Мистрисъ Тёливеръ стояла у его постели, дрожа отъ испуга, она казалась постарвшей и изнуренной отъ того, что прервали ея сонъ. Магги первая подошла къ постели, но отецъ обратилъ свой взглядъ на Тома, который. стоялъ за нею.

— Томъ, мой мальчикъ, пришелъ мой часъ: я уже боле не встану… Міръ мн былъ не по силамъ, но ты, мальчикъ, сдлалъ все, что могъ, чтобъ поправить дла наши. Дай мн еще разъ пожать твою руку, пока я еще съ вами.

Онъ пожалъ руку сыну и они съ минуту смотрли безмолвно другъ на друга. Наконецъ Томъ сказалъ, стараясь говорить-твердо:

— Имете ли вы, батюшка, какое-нибудь желаніе, которое я могъ бы исполнить, когда…

— Охъ, мальчикъ мой!… ты постараешься опять купитъ мельницу?

— Да, батюшка.

— Вотъ мать твоя: ты постараешься вознаградить ее за мои неудачи… а мою двочку…

Больной взглянулъ на Магги, и бдная двочка, у которой сердце разрывалось отъ горя, кинулась на колни передъ постелью, чтобъ быть ближе къ этому исхудалому, изнуренному лицу, бывшему такъ долго предметомъ всей ея любви и попеченій.

— Ты долженъ ее беречь, Томъ… Не убивайся, моя двочка… кто-нибудь другой подвернется и будетъ такъ же любить тебя и заступаться за тебя… Ты, мальчикъ, долженъ быть до нея добръ.

— Я всегда былъ добръ для сестры.

— Поцалуй меня, Магги… Подойди ко мн, Бесси… Ты устрой такъ, Томъ, чтобъ купить кирпичную могилу, гд бы мать твоя и я могли лежать вмст.

Проговоривъ эти слова, онъ отвернулся отъ нихъ и лежалъ молча нсколько минутъ. Они смотрли на него, не смя сойти съ мста. Утренній свтъ, пробивавшійся въ комнату, далъ имъ возможность замтить какую-то тяжесть во всемъ его лиц и тусклость его глазъ. Наконецъ онъ подозвалъ Тома и сказалъ:

— Я имлъ свою очередь… я побилъ его. Это было справедливо. Я никогда ничего не хотлъ, кром справедливаго.

— Но, отецъ, милый отецъ! проговорила Магги (какое-то неизъяснимое чувство тревоги взяло у ней верхъ надъ горемъ):— вы прощаете ему… вы всмъ теперь прощаете?

Не обращая своего взгляда къ ней, онъ отвчалъ:

— Нтъ, моя двочка, я не прощаю ему… Что тутъ общаго съ прощеніемъ?… Я не могу любить мошенника…

Голосъ его становился глуше, онъ все что-то хотлъ еще сказать, но напрасно шевелилъ губами: языкъ боле его не слушался. Наконецъ онъ съ трудомъ пробормоталъ:

— Разв Богъ прощаетъ мошенниковъ?… Если прощаетъ… то меня подавно проститъ…

Онъ началъ судорожно двигать руками, какъ-бы желая отстранить какую-то тяжесть, которая давила это. Два или три раза послышались отрывистыя слова: ‘Міръ… не по силамъ… честный человкъ… непостижимо…’ Вскор ихъ замнилъ одинъ невнятный шопотъ, онъ никого боле не узнавалъ. Настало послднее молчаніе, но это была не смерть. Еще съ часъ или боле грудь его тяжело поднималась, его успленное дыханіе постепенно ослабвало, холодный потъ выступилъ на лбу. Наконецъ наступило совершенное безмолвіе, и душа бднаго Тёливера навсегда перестала заботиться о ршеніи горькихъ загадокъ жизни.

Теперь явилась и помощь: Лука съ женою и мистеръ Тёрнбуль, послдній пріхалъ поздно, онъ только могъ сказать ‘онъ умеръ!’

Томъ и Магги вмст сошли внизъ, въ комнату, гд стояло осиротлое кресло отца. Они оба взглянули на знакомое мсто и Магги первая воскликнула:

— Томъ, прости меня… будемъ любить другъ друга вчно.

Они обнялись и зарыдали.

КНИГА ШЕСТАЯ.

ИСКУШЕНІЕ.

ГЛАВА I.

Дуэтъ въ раю.

Хорошо-мёблированная гостиная съ открытымъ настежь фортепьяно и съ красивымъ видомъ въ садъ, который постепенно спускается до береговъ Флоссы, гд находится небольшой домикъ для храненія лодокъ, принадлежащихъ мистеру Дину. Слдовательно, хорошенькая съ блокурыми кудрями двушка, въ траур, прилежно-занимающаяся вышиваньемъ, Люси Динъ, а красивый молодой человкъ, который наклонился впередъ въ своемъ кресл и машетъ и щелкаетъ ея ножницами, передъ тупой мордой кинг-чарльза, лежащаго на ея колняхъ, никто иной, какъ Стивенъ Гестъ. Его кольцо съ брилльянтомъ, окруженнымъ розами, и видъ небрежнаго досуга, въ двнадцать часовъ пополудни — все это пріятные плоды-самыхъ обширныхъ во всемъ Сент-Оггс маслобойни и буяна. Съ перваго взгляда въ игр его съ ножницами есть нчто пошлое, но, при ближайшемъ разсмотрніи, вы тотчасъ замтите, что въ этой забав кроется намреніе, длающее ее совершенно-достойною такого длиннаго господина съ обширнымъ лбомъ, какъ мистеръ Гестъ. Вы увидите, что Люси нужны ея ножницы, что она поневол принуждена откинуть назадъ кудри, поднять свои каріе глаза, улыбаться, глядя внизъ на его лицо, которое почти касается ея колнъ, и протянувъ свою прозрачную розовую ручку, сказать:

— Дайте мн, пожалуйста, мои ножницы, если вы можете на время отказаться отъ удовольствія, дразнить мою бдную Минни.

Глупыя ножницы, какъ нарочно, глубоко засли на крайнихъ суставахъ его пальцевъ, и новый Геркулесъ протягиваетъ ихъ, съ видомъ совершенной безпомощности.

— Скверныя ножницы приходятся поперегъ пальцевъ, говоритъ онъ.— Пожалуйста, снимите ихъ.

— Снимите ихъ сами, другой рукой, лукаво отвчала Люси.

— Ахъ! да я не могу же сдлать этого лвой рукой: вдь я не лвша.

Люси смется и ножницы, нжно снимаются ея прозрачными пальчиками, что безъ-сомннія, располагаетъ мистера Стивена повторить свою продлку da capo. Поэтому, онъ старается улучить минуту, тогда ножницы освободятся, чтобъ снова завладть ими.

— Нтъ, нтъ! говоритъ Люси, пряча ихъ въ свой рабочій ящикъ: — вы не получите боле моихъ ножницъ, вы и такъ ужь иступили ихъ. Не заставляйте боле Минни, ворчать. Сидите смирно, ведите себя прилично и я скажу вамъ новость.

— Что такое? спрашиваетъ Стивенъ, откидываясь назадъ въ кресл и свшивая правую руку. Въ этомъ вид его можно было бы изобразить на портрет, какъ красиваго молодаго человка, лтъ двадцати-пяти, съ четырехугольнымъ лбомъ, съ короткими темнорусыми волосами, которые, какъ снопъ, стояли кверху, слегка завиваясь на концахъ, и съ полужгучимъ и полусаркастическимъ взглядомъ, изъ подъ хорошо-очерченныхъ горизонтальныхъ бровей.

— Что, это очень-важная новость?

— Да, очень. Отгадайте.

— Вы намрены перемнить діэту Минни и давать ей ежедневно по три раза ратафіи, разбавленной десертной ложкой сливокъ?

— Нтъ, не угадали.

— Ну, такъ мистеръ Кенъ говорилъ проповдь, противъ Кольдъ-Крима, и вс вы барыни возстали противъ этого, говоря, что это тяжкій крестъ, котораго никто не въ состояніи нести.

— Ахъ, какъ можно! сказала Люси, придавая своему личику серьёзный видъ.— Какъ скучно, что вы не можете отгадать моей новости, между-тмъ, какъ она касается одной вещи, о которой я упомянула вамъ недавно.

— Но, вдь вы недавно много о чемъ говорили со мной. Или ваше женское тиранство требуетъ, что когда вы, между прочими предметами разговора, касаетесь именно того, который вы называете одной вещью, то я немедленно долженъ отгадать это но этому признаку?

— Вы, я знаю, думаете, что я глупа?

— Я думаю лишь только, что вы очаровательны.

— И что глупость одна изъ причинъ моей очаровательности — не правда ли?

— Этого я не говорилъ.

— Я знаю, что вы, мужчины, вообще скоре любите, чтобъ женщины были глупы. Филиппъ Уокимъ выдалъ васъ: онъ сказалъ это однажды, когда васъ не было.

— О, я знаю, что у Филиппа совершенно дикія понятія на этотъ счетъ. Онъ долженъ быть влюбленъ въ какую-нибудь незнакомку, въ восторженную Беактрису, которую онъ видлъ гд-нибудь за границей.

— Кстати! сказала Люси, оставивъ на-время свою работу: — мн сейчасъ пришло на умъ, что я никогда не могла доискаться, раздляетъ ли моя двоюродная сестра Магги нерасположеніе ея брата видться съ Филиппомъ. Томъ ни за что не войдетъ въ комнату, если знаетъ, что въ ней Филиппъ: можетъ-быть, Магги такая же, и тогда намъ нельзя будетъ боле пть нашихъ веселыхъ псенъ — не правда ли?

— Какъ! не-уже-ли ваша двоюродная сестра прідетъ гостить къ вамъ? спросилъ Стивенъ съ видомъ легкой досады.

— Да, это и была моя новость, о которой вы уже забыли. Она намрена оставить свое мсто, на которомъ была около двухъ лтъ, бдняжка, съ самой смерти ея отца, и пробудетъ со мной мсяцъ или два, надюсь, и боле.

— Что же, я долженъ быть доволенъ этимъ извстіемъ?

— О, нтъ, нисколько, сказала Люси слегка обиженнымъ тономъ.— Я довольна, но это, разумется, для васъ не есть причина радоваться. Нтъ на свт двушки, которую бы я любила, какъ люблю кузину Магги.

— И вы, конечно, будете неразлучны, когда она прідетъ. Не будетъ никакой возможности видть васъ съ глазу-на-глазъ, разв вы найдете для нея обожателя, который бы въ подобныхъ случаяхъ составилъ ей пару. Но что за причина ихъ нерасположенія къ Филиппу? А то онъ могъ бы быть полезенъ въ этомъ отношеніи.

— Это семейная ссора съ Филипповымъ отцомъ. При этомъ, говорятъ, были очень-грустныя обстоятельства, я никогда хорошо не знала и не понимала ихъ. Дядя Тёливеръ былъ очень-несчастливъ, потерялъ все свое состояніе и, кажется, онъ полагалъ, что мистеръ Уокимъ былъ отчасти причиной этого. Мистеръ Уокимъ купилъ дорнкотскую мельницу, издавна-принадлежавшую дяд, и въ которой онъ постоянно жилъ. Вы должны помнить дядю Тёливера — не правда ли?

— Нтъ, сказалъ Стивенъ съ нсколько-надменнымъ равнодушіемъ.— Я не разъ слышалъ это имя и, быть-можетъ, видлъ и самого дядю вашего, но не зналъ, что это былъ онъ. Я такимъ образомъ смутно знаю половину лицъ и именъ въ околотк.

— Онъ былъ очень-горячій человкъ. Я помню, что когда я была маленькой двочкой и хаживала къ двоюроднымъ брату и сестр, то онъ часто пугалъ меня, говоря такъ, какъ-будто сердится. Папа говорилъ мн, что наканун его смерти у нихъ была страшная ссора съ мистеромъ Уокимомъ, но что ее заглушили. Это было въ то время, когда вы были въ Лондон. Папа говоритъ, что дядюшка во многомъ ошибался, потому-что былъ ожесточенъ. Но, разумется, Тому и Магги должно быть весьма-горько, когда имъ напоминаютъ объ этомъ. Они столько перенесли! Магги была со мной въ школ шесть лтъ назадъ, когда ее взяли оттуда, вслдствіе разоренія ея отца, и съ-тхъ-поръ, я думаю, она не имла никакихъ удовольствій. Посл смерти ея отца она занимала жалкое мсто въ школ, потому-что хотла быть независимою и не желала жить съ тёткой Пулетъ, я же не могла просить ее пріхать сюда въ то время, потому-что моя милая мама была такъ больна, и у насъ у самихъ было такъ грустно. Вотъ почему я и хочу, чтобъ она теперь пріхала сюда и наконецъ имла бы длинный, длинный праздникъ.

— Вы являете ангельскую доброту, сказалъ Стивенъ, глядя на нее съ восторженною улыбкой: — въ-особенности же, если она такъ же пріятно уметъ бесдовать, какъ ея мать.

— Бдная тётушка! Жестоко съ вашей стороны смяться надъ ней. Она мн чрезвыйно-полезна: хозяйствомъ управляетъ превосходно, гораздо-лучше нежели то сдлала бы чужая, и была для меня большимъ утшеніемъ во время болзни мамы.

— Да, но, въ общественномъ отношеніи, я предпочитаю ей ея представителей, какъ-то, вишни вареныя въ водк и пирожки съ битыми сливками. Я съ содроганіемъ думаю о томъ, какъ ея дочь постоянно будетъ лично присутствовать между нами, не имя никакихъ пріятныхъ представителей подобнаго рода. Воображаю себ толстую блокурую двицу, съ круглыми голубыми глазами, которая молча будетъ глядть на насъ.

— О да! воскикнула Люси, лукаво улыбаясь и хлопая въ ладони:— какъ врно вы описываете Магги, вы, должно быть, ее видли.

— Нтъ, право, я только отгадываю, какова должна быть дочъ мистера Тёливера, кром того, если ея присутствіе должно быть причиною изгнанія отсюда Филиппа, который занимаетъ у насъ мсто тенора, то оно тмъ станетъ для меня еще пріятне.

— Но я надюсь, что этого не будетъ. Я хочу просить васъ зайти къ Филиппу и сказать ему, что Магги должна пріхать къ намъ. Онъ очень-хорошо знаетъ чувства къ нему Тома и всегда старается съ нимъ не встрчаться, поэтому онъ не удивится, если вы ему скажете, что я прошу его не приходить къ намъ, пока я не напишу ему

— Я думаю, что было бы лучше, однакожъ, еслибъ вы написали ему со мной. Вы знаете, какъ онъ мнителенъ: малйшая вещь могла бы отбить у него вовсе охоту приходить сюда, и вы знаете, какого труда намъ бы стоило потомъ убдить его. Я никогда не могу уговорить его идти со мною въ паркъ Раусъ: онъ, кажется, не любитъ моихъ сестеръ. Одно только ваше волшебное прикосновеніе къ нему способно его успокоить, когда онъ ощетинится.

Стивенъ завладлъ маленькой рукой Люси въ то время, какъ она протягивала ее къ столу, и слегка коснулся ея губами. Маленькая Люси почувствовала нкоторую гордость и удовольствіе. Они находились въ томъ період ухаживанья, который составляетъ лучшую минуту жизни, самый свжій цвтъ страсти, когда об стороны уврены во взаимной любви, хотя не было сдлано никакого формальнаго объясненія и все основано только на обоюдныхъ догадкахъ, превращающихъ самыя пошлыя слова и простыя движенія въ звуки сладкіе и пріятные, какъ самый лучшій запахъ жасмина. Всякія обязательства не даютъ боле мста воображенію, они становятся уже жасминами, собранными и поданными въ вид огромнаго букета.

— Смшно, однакожъ, что вы такъ мтко описали наружный видъ и манеры Магги, сказала лукавая Люси:— потому-что, вдь, она бы могла же быть похожа на своего брата, а у Тома глаза на-выкат и онъ, вы знаете, далеко не иметъ привычки глазть на людей.

— О, я полагаю, что онъ похожъ на отца: онъ, кажется, гордъ какъ Люциферъ. Я не думаю, однакожь, чтобъ и онъ былъ блестящимъ собесдникомъ.

— Я люблю Тома. Онъ подарилъ мн Минни, когда я потеряла Лоло. Папа его также очень любитъ, онъ говоритъ, что у него отличныя правила. Это по его милости, что его отецъ могъ передъ смертью заплатить вс свои долги.

— Да, да, я слышалъ объ этомъ. Недавно вашъ батюшка говорилъ объ этомъ съ моимъ отцомъ въ одинъ изъ ихъ безконечныхъ послобденныхъ дловыхъ разговоровъ. Они хотятъ сдлать что-нибудь для молодаго Тёливера: онъ избавилъ ихъ отъ огромной потери, прискакавъ домой съ какой-то волшебной быстротой, точь-въ-точь Турпинъ, съ извстіемъ о прекращеніи длъ какого-то банка, или что-то въ этомъ род.

Стивенъ всталъ съ мста и подошелъ къ фортепьяно, напвая фальцетомъ: ‘Милая подруга’ и перелистывая въ то же время ноты ‘Сотвореніе міра’, которыя лежали передъ нимъ открытые на этажерк.

— Споемте съ вами это, сказалъ онъ, когда Люси встала съ мста..

— Что? ‘Милая Подруга’, я не думаю, чтобъ это было по вашему голосу.

— Ничего, за-то это совершенно подходитъ къ моимъ чувствамъ, а это главное условіе хорошаго пнія, и Филиппъ долженъ будетъ съ этимъ сознаться. Я замтилъ, что люди съ плохимъ голосомъ большею частью бываютъ этого мннія.

— Филиппъ намедни разразился бранью противъ ‘Сотворенія Міра’, сказала Люси, садясь за фортепьяно.

— Онъ говоритъ, что оно наполнено такими сахарными нжностями и другими приторностями, какъ-будто оно написано для именинъ какого-нибудь германскаго великаго герцога.

— Тфу! Онъ самъ падшій Адамъ съ испорченнымъ характеромъ. Мы съ вами Адамъ и Ева въ раю. Ну-ка, начните съ речитатива, ради морали. Вы пропоете вс обязанности женщины:

‘Изъ послушанія возникаетъ моя гордость и мое счастіе’ {And from obedience grews my pride and happines.}.

— О нтъ, я не стану уважать Адама, который растягиваетъ tempo, какъ вы это длаете, сказала Люси, начиная играть дуэтъ.

Нтъ сомннія, что любовь тогда только бываетъ безъ боязни и недоврія, когда влюбленные имютъ возможность пть дуэты, когда нжное сопрано и густой басъ сливаются въ одну ноту, особенно въ то время, когда музыка составляла такую рдкость въ провинціи, любители музыки неизбжно влюблялись другъ въ друга.

Даже политическія убжденія подвержены опасности быть забытыми при такихъ обстоятельствахъ, и скрипка, привыкшая держаться стараго порядка, готова поддаться безнравственному вліянію віолончели — прогресиста. Такъ и въ настоящемъ случа, нжное сопрано и густой басъ, распвая:

Съ тобой восторги вчно новы

И жизнь — блаженство безъ конца (*)…

(*) With thee delight is ever new

With thee is life incessant bliss.

врили этимъ словамъ, потому-что пли ихъ вмст.

— Теперь перейдемте къ великой псни Рафаэля, сказала Люси, когда они окончили свой дуэтъ.

— Вы неподражаемо исполняете ‘голосъ тварей’.

— Это похоже на комплименты, сказалъ Стивенъ, глядя на часы.

— Боже мой! ужь половина втораго. Я какъ-разъ успю только пропть это.

Стивенъ взялъ съ большою легкостью ноты, подражающія тяжелому бгу животныхъ, но когда у пвца два слушателя, то есть мсто различнымъ впечатлніямъ. Люси была въ восторг, Минни же, которая при начал музыки, дрожа, забилась въ свою корзину, эти громовые звуки пришлись такъ не повкусу, что она выскочила и спряталась подъ самую отдаленную шифоньерку, какъ въ мсто, самое удобное для собаки, чтобъ выжидать удары судьбы.

— Прощайте, милая подруга, сказалъ, но окончаніи псни, Стивенъ, застегивая свой сюртукъ и съ улыбкой глядя на сидвшую передъ фортепьяно двушку, причемъ онъ имлъ нсколько-покровительственный видъ любовника.— Мое счастье непостоянно, потому-что я долженъ скакать домой: я общалъ воротиться къ завтраку.

— Такъ вы не можете захать въ Филиппу? Впрочемъ, это ненужно: я сказала въ моей записк все, что слдуетъ.

— Вы завтра, вроятно, будете заняты вашей кузиной?

— Да, у насъ будетъ маленькое семейное собраніе. Томъ у насъ обдаетъ, и бдная тётушка въ первый разъ будетъ снова съ обоими дтьми своими. Это будетъ очень-пріятно, я много объ этомъ думаю.

— Но могу я прійдти посл завтрака?

— О, да! приходите, и я васъ представлю кузин Магги, хотя, просто, нельзя поврить, чтобъ вы ее никогда не видывали — такъ хорошо вы ее описали.

— Прощайте же.

За этимъ послдовало легкое пожатіе рукъ, и минутная встрча взоровъ, посл каковыхъ у молоденькой двушки часто румянецъ и улыбка не исчезаютъ тотчасъ, какъ только затворится дверь и остается расположеніе ходить взадъ и впередъ по комнат вмсто того, чтобъ сидть смирно за вышиваньемъ или какимъ-либо другимъ полезнымъ занятіемъ. По-крайней-мр таково было люсино впечатлніе, и я надюсь, что вы не подумаете, что если она во время ходьбы по комнат взглянула на себя въ зеркало, висвшее надъ каминомъ, то это происходило оттого, что тщеславіе заглушало въ ней другія, боле-нжныя чувства. Если мы желаемъ убдиться, что мы не глядли пугаломъ въ-теченіе разговора, продолжавшагося нсколько часовъ, то это положительно можно считать еще не боле какъ выраженіемъ доброжелательства и, вмст съ тмъ, уваженія къ ближнему. А въ Люси было столько такого доброжелательства, что, мн кажется, вс проявленія эгоизма въ ней были преисполнены его, какъ то бываетъ съ нкоторыми людьми, обращики которыхъ вы, врно, знаете, у которыхъ самыя выраженія доброжелательства сильно отзываются эгоизмомъ. Даже теперь, въ это время, какъ она расхаживаетъ взадъ и впередъ и въ сердц ея пріятно шевелится сознаніе, что она любима особой, играющей первую роль въ ея маленькомъ мір, вы можете примтить въ ея карихъ глазахъ постоянное выраженіе добродушія, совершенно поглощающаго невинныя минутныя проблески тщеславія, и если она счастлива, вспоминая о своемъ обожател, то это потому, что въ ея мысляхъ онъ тсно связанъ съ предметами другихъ привязанностей, наполнявшихъ ея мирную жизнь. Даже теперь умъ ея съ той неуловимой подвижностью, которая заставляетъ два различные потока чувствъ, или воображенія, сливаться въ одинъ, безпрерывно переходитъ отъ Стивена къ полуоконченнымъ ею приготовленіямъ маггиной комнаты. Кузина Магги будетъ принята ею какъ самая знатная гостья, даже лучше, потому-что у ней въ спальн будутъ висть люсины лучшія картинки и гравюры, а на стол — великолпнйшій букетъ весеннихъ цвтовъ. Магги будетъ наслаждаться всмъ этимъ, она такъ любитъ хорошія вещи! Тетушка Тёливеръ, о которой никто не заботится, также будетъ неожиданно обрадована наряднымъ новымъ чепцомъ и тмъ, что будутъ пить за ея здоровье, о чемъ Люси собиралась переговорить въ тотъ вечеръ съ отцомъ. Изъ всего этого ясно слдуетъ, что ей нкогда было много заниматься собственными любовными длами. Съ такими мыслями она направилась-было къ дверямъ, но вдругъ остановилась:

— Что съ тобою, Минни? сказала она, нагибаясь въ отвтъ на жалобный стонъ этого маленькаго четвероногаго, и прижимая его кудрявую головку къ своей розовой щек.— Или ты думала что я уйду безъ тебя? Пойдемъ же со мною къ Синдбаду.

Синдбадъ была люсина гндая лошадь, которую она всегда сама кормила изъ своихъ рукъ.

Она любила кормить всхъ домашнихъ животныхъ и знала вкусы всхъ ихъ, наслаждаясь щебетаньемъ канареекъ, когда ихъ маленькіе клювы были заняты свжими сменами и хрюканіемъ другихъ животныхъ, которыхъ я, однакожь здсь не назову, изъ опасенія показаться тривіальнымъ.

Не правъ ли былъ Стивенъ Гестъ въ своемъ непоколебимомъ убжденій, что эта нжная восьмнадцатилтняя двушка никогда не заставила бы раскаяться того, кто вздумалъ бы на ней жениться, женщина, которая была добра и предупредительна съ другими женщинами, не давая имъ лобзаній Іуды въ то время, какъ глаза ея съ любовью останавливались на ихъ недостаткахъ, но съ истиннымъ участіемъ и скорбью къ ихъ бдствіямъ и огорченіямъ и помышлявшая съ радостью о приготовленныхъ для нихъ наслажденіяхъ? Быть-можетъ, восторженное поклоненіе его не имло предметомъ именно эту рдкую ея добродтель, быть можетъ, онъ оправдывалъ свой выборъ передъ самимъ собой именно потому, что она не поражала его какъ замчательное исключеніе. Мужъ любитъ свою жену, если она хороша собой. Люси была хороша, но не до такой степени, чтобъ сводить съ ума. Мужъ желаетъ, чтобъ жена его любила, была мила, образована, и неглупа, и Люси обладала всми этими достоинствами. Стивенъ не былъ удивленъ, когда замтилъ, что былъ влюбленъ въ нее, и считалъ себя весьма-благоразумнымъ за то, что предпочиталъ ее миссъ Лейбурнъ, дочери младшаго партнёра своего отца, къ-тому же онъ долженъ былъ выдержать борьбу съ нкоторымъ нерасположеніемъ и неудовольствіемъ отца и сестеръ — обстоятельство, придававшее молодому человку сознаніе собственнаго достоинства. Стивенъ сознавалъ въ себ необходимую твердость и достоинства, чтобъ избрать себ жену, которая, по его мннію, могла составить его счастіе, и не стсняться при этомъ никакими посторонними соображеніями. Онъ намренъ былъ избрать Люси: она была очень миленькая, и именно, изъ тхъ женщинъ, которыя ему всегда наиболе нравились.

ГЛАВА II.

Первыя впечатлнія.

— Онъ очень-уменъ, Магги, говорила Люси, усадивъ свою черноглазую кузину въ большое кресло, обитое малиновымъ бархатомъ, и сама становясь на колни на скамейку возл нея.— Я надюсь и почти уврена, что онъ теб понравится.

— Ну, однако, это ему будетъ очень-трудно, я буду очень-взыскательна, отвчала Магги, улыбаясь и играя локонами Люси.— Человкъ, полагающій себя достойнымъ моей Люси, долженъ ожидать строгой критики.

— Право, онъ слишкомъ для меня хорошъ. Часто, въ минуты его отсутствія, мн просто не врится, чтобъ онъ въ-дйствительности меня любилъ. Но разъ, что онъ со мной, вс сомннія исчезаютъ, хотя, Магги, я ни за что не хочу, чтобъ кто-нибудь, кром тебя, зналъ о моихъ чувствахъ къ нему.

— Въ такомъ случа, если я его забракую, ты можешь съ нимъ и разстаться, если вы не помолвлены, сказала Магги съ смшной важностью.

— Нтъ, я предпочитаю не быть помолвленой. Когда люди помолвлены, они начинаютъ поневол думать, какъ бы поскоре и свадьбу съиграть, отвчала Люси слишкомъ-занятая, чтобъ замтить маггину шутку.— Мн бы хотлось, чтобъ надолго все осталось, какъ теперь. Повременамъ я пугаюсь одной мысли, чтобъ Стивенъ говорилъ съ отцомъ, а по словамъ отца, мн кажется, я могла замтить, что онъ и мистеръ Гестъ этого ждутъ. Притомъ, сестры Стивена теперь очень учтивы ко мн. Сначала имъ, кажется, не нравилось, что онъ за мною ухаживаетъ, это очень естественно. Нейдетъ какъ-то, чтобъ я, маленькое, незначительное существо, проживала бы въ такомъ огромномъ, великолпномъ замк, какъ паркъ Гаусъ.

— Но не предполагается же, чтобъ люди должны были быть въ пропорцію съ домами, въ которыхъ они живутъ, подобно улиткамъ, замтила, смясь, Магги.— А что, сестры мистера Геста великанши?

— Ахъ, нтъ! он и нехороши собою, то-есть не красавицы, отвчала Люси, раскаиваясь уже мысленно въ этомъ колкомъ замчаніи.— За то онъ такъ хорошъ собою, по-крайней-мр вс это находятъ.

— Хотя ты и въ состояніи раздлять это мнніе?

— Я право не знаю, сказала Люси, покраснвъ.— Съ моей стороны было бы неблагоразумно подстрекать твое воображеніе: можетъ, быть, ты и разочаруешься, можетъ-быть, ты ожидаешь чего-нибудь лучшаго. Но для него я приготовила великолпный сюрпризъ. То-то я надъ нимъ посмюсь, хоть я теб и не скажу, въ чемъ дло!

Люси встала со скамейки и, отойдя немного, начала пристально осматривать Магги, точно какъ-будто она усаживала ее для картины и желала видть весь эффектъ ея позитуры.

— Останься минуту, Магги, сказала она, склонивъ на бокъ свою хорошенькую головку и любуясь кузинкой.

— Ну, а теперь что прикажете? проговорила Магги, съ томной улыбкой, вставая съ кресла и устремивъ глаза свои на воздушную, нжную фигурку Люси, казавшуюся совершенно второстепенной при ея шелковомъ чудесномъ плать, обшитомъ крепомъ.

Люси съ минуту безмолвно смотрла на Магги, наконецъ она воскликнула:

— Я не могу понять, какимъ чудомъ ты, Магги, всегда кажешься лучше въ старыхъ, изношеныхъ платьяхъ, хотя дйствительно теб необходимо имть теперь новое платье. Но знаешь ли, я прошедшую ночь старалась себ представить тебя въ хорошенькомъ, новомодномъ плать, но сколько я ни думала, а ничего не могла придумать, что бъ теб больше шло, какъ это затасканное мериносовое платьеце. Мн бы хотлось знать, казалась ли Марія Антуанетта величественне обыкновеннаго, когда ея платья были заштопаны на локтяхъ. Еслибъ я, напримръ, надла такія лохмотья, то никто на меня не обратилъ бы вниманія, я бы сдлалась просто никуда негодной ветошкой.

— Совершенно-справедливо, сказала Магги съ смшной торжественностью:— и тебя бы вымели за одно съ паутинами и всякимъ соромъ и ты очутилась бы подъ ршоткой, подобно Сандрильйон. Можно мн теперь ссть?

— Да, теперь можно, отвчала, смясь, Люси. Потомъ, съ видомъ серьёзнаго раздумья, она сняла съ себя свою большую брошку.— Ты должна, однако, продолжала она: обмняться со мною брошками: твоя маленькая бабочка совсмъ не идетъ къ теб.

— Но не испортитъ ли это великолпный эффектъ цлаго? спросила Магги, садясь, съ видомъ смиреннаго послушанія.

Люси, между-тмъ, вставъ опять на колни, начала отстаивать презрнную бабочку.

— Какъ бы я желала, продолжала Магги:— еслибъ мать моя раздляла твое мнніе, а то она вчера еще сокрушалась, что это мое лучшее платье. Я послднее время откладывала деньги на уроки, ибо я никогда ничего не сдлаю, если не буду боле знать, чемъ теперь.

Магги при этомъ вздохнула.

— Полно, выкинь изъ головы эту дурь! сказала Люси, прикрпляя брошку на хорошенькой шейк Магги.— Ты забываешь, что ты боле не въ скучной школ и не имешь надобности штопать дтское блье. Не принимай на себя этого грустнаго вида.

— Да, сказала Магги:— видъ этотъ мн свойственъ, я похожа на того бднаго благо медвдя, котораго я видла на выставк. Мн казалось, онъ такъ поглуплъ отъ привычки все вертться взадъ и впередъ въ своей узкой клтк, что еслибъ его выпустили на волю, онъ бы продолжалъ вертться. Право, несчастье превращается скоро въ гадкую привычку.

— Но я тебя подвергну дисциплин удовольствія, которая заставитъ тебя забыть твою гадкую привычку, отвчала Люси, смотря съ любовью на Магги и разсянно прикалывая на свой воротничокъ черную бабочку.

— Ты милое, крошечное созданьеце, вскричала Магги, въ припадк энтузіазма, ей столь свойственномъ:— ты такъ наслаждаешься чужимъ счастьемъ, что, мн кажется, ты бы обошлась безъ него для себя. Какъ бы я желала походить на тебя!

— Я никогда этого не испытала, замтила Люси.— Я всегда была такъ счастлива. Я право не знаю, могу ли я перенести много горя и тревогъ, вдь, кром матушкиной смерти, я не видала несчастья. Ты же, Магги, чрезъ многое прошла, многое испытала и, я уврена, ты не мене моего сочувствуешь другимъ людямъ.

— Нтъ, Люси, отвчала Магги, тихо качая головой: — я не наслаждаюсь чужимъ счастьемъ подобно теб, ибо, иначе, я бы чувствовала себя боле-довольной. Я сочувствую всмъ въ гор, я не думаю, чтобъ я кого-нибудь могла бы сдлать несчастнымъ, но часто я себя ненавижу за то, что по временамъ меня сердитъ чужое счастье. Кажется, я съ годами становлюсь все хуже-и-хуже, боле-и-боле себялюбивой. Это меня, просто, устрашаетъ.

— Я не врю этому, Магги, сказала Люси, съ тономъ увщеванія,— Все это ничто иное, какъ грустное воображеніе, все это оттого, что тебя гнететъ твоя скучная, тяжелая жизнь.

— Быть-можетъ, и это, сказала Магги и веселая улыбка разсяла вс тучи, омрачившія ея свтлое личико.— Быть-можетъ, продолжала она, откидываясь на спинку креселъ: — причиной этому и школьная пища, водянистый рисовый пудингъ съ синицами. Надо надяться, что все скоро пройдетъ, благодаря яичницамъ, приготовляемымъ моею матерью, и особливо благодаря этому красавцу.

Магги, сказавъ это, взяла со стола близь-лежавшую книгу ‘The sketeh Book’ (Альбомъ, или книга очерковъ) {Извстное сочиненіе Вашингтона Ирвинга.}

— Идетъ ли мн показаться людямъ съ этой брошкой? спросила Люси, подходя къ зеркалу.

— Ахъ, нтъ! Если мистеръ Гестъ увидитъ ее на теб, то убжитъ просто изъ комнаты. Лучше надть другую, да поскоре.

Люси поспшно вышла изъ комнаты. Однако Магги не воспользовалась этимъ случаемъ, чтобъ читать, она, напротивъ, уронила книгу на колни. Глаза ея устремились къ окну, изъ котораго она могла видть богатыя группы весеннихъ цвтовъ, освщаемыя солнечными лучами, и длинную изгородь изъ лавровыхъ деревьевъ и вдалек свтлыя, серебряныя струи дорогой для нея Флосы, казавшейся издали какъ-бы спящей. Свжій запахъ цвтовъ распространялся сквозь одно по всей комнат, а веселое пніе и щебетанье птицъ раздавалось въ воздух. На глазахъ Магги невольно выступили слезы. Видъ всего стараго, знакомаго, вызвалъ въ ней столько горькихъ воспоминаній, что она могла наслаждаться возвращеніемъ матери спокойствія и братской дружбой Тома, только на столько, на сколько мы способны наслаждаться извстіемъ о счастьи друзей нашихъ. Она сама не раздляла этого счастья. Память и воображеніе слишкомъ-много ей говорили о лишеніяхъ, чтобъ она могла вкусить всю прелесть мимолетнаго настоящаго. Ея будущее казалось ей еще хуже прошедшаго, ибо, посл столькихъ лтъ добровольнаго самоотреченія, опять начали терзать ее прежнія желанія и стремленія. Печальные дни ея непріятныхъ занятій ей казались все тягостне, эта жизнь, напряженная и разнообразная, которой она такъ долго ждала и въ которой она отчаивалась, жизнь эта длалась ей нестерпимой. Скрипъ дверей возвратилъ ее изъ міра мыслей опять въ міръ дйствительный, и, поспшно обтеревъ слезы, она начала перевертывать листы своей книги.

— Я знаю, Магги, одно удовольствіе, предъ которымъ не устоитъ твоя грусть, сказала Люси, входя въ комнату.— Это, музыка, и я намрена теб въ этомъ отношеніи сдлать настоящій праздникъ. Я хочу, чтобъ ты играла постарому. Помнишь, ты въ Лортон всегда лучше меня играла.

— Какъ бы ты смялась, еслибъ только видла, какъ я по нскольку разъ переигрывала дтскія пьески моимъ ученицамъ тольно для-того, чтобъ имть удовольствіе прикасаться къ этимъ, дорогимъ мн, клавишамъ. Но, право, я не знаю, могла ли бы я теперь съиграть что-нибудь трудне какой-нибудь псенки, напримръ: ‘Прочь, скучная забота!’

— Я помню, какъ ты, просто, съ ума сходила отъ радости, когда приходилъ псенникъ, сказала Люси, принимаясь за свое шитье.— Мы бы могли пть вс твои любимыя старыя псни, еслибъ я только была уврена, что ты не раздляешь мннія Тома о нкоторыхъ предметахъ.

— Кажется, ты въ этомъ можешь быть хорошо уврена, отвчала Магги съ улыбкою.

— Мн бы слдовало скоре сказать объ одномъ предмет. Ибо если ты раздляешь его мнніе въ этомъ случа, то намъ придется долго нуждаться въ третьемъ голос. Сент-Оггсъ такъ бденъ пвцами. Просто одинъ Стевенъ и Филиппъ Уокимъ хоть кое-что смыслятъ въ музык и могутъ пть.

Люси, сказавъ это, подняла глаза съ своей работы и посмотрла на Магги, лицо послдней замтно измнилось.

— Теб больно даже и слышать это имя, Магги? Въ такомъ случа, я боле и говорить не буду. Я знаю, Томъ не можетъ видть его и всячески старается избгать его.

— Я вовсе не раздляю мннія о немъ Тома, сказала Магги, вставъ и подходя къ окну, какъ-бы желая боле насладиться прекраснымъ видомъ.— Мн Филиппъ Уокимъ всегда нравился, съ самаго дтства, съ-тхъ-поръ, какъ мы видлись въ Лортон. Онъ такъ былъ добръ до Тома, когда тотъ сломалъ себ ногу.

— Какъ я рада, воскликнула Люси.— Такъ ты не будешь противъ того, чтобъ иногда онъ заходилъ къ намъ, ибо тогда мы будемъ въ-состояніи гораздо-боле пть, чмъ безъ него. Я очень люблю Филиппа и только желала бы, чтобъ онъ не такъ принималъ къ сердцу свои физическіе недостатки. Врно, въ нихъ кроется и причина его грусти и рзкости. Конечно, жалко видть его бдную, маленькую, фигурку и его блдное лицо посреди здоровыхъ, рослыхъ людей…

— Но, Люси, сказала Магги, желая прервать потокъ словъ своей кузинкн.

— А, вотъ и звонятъ! врно это Стивенъ, продолжала Люси, не замчая маггину попытку выразить свое мнніе.— Между-прочимъ, я очень восхищаюсь въ Стивен тмъ, что онъ лучше всхъ обходится и дружне другихъ съ Филиппомъ.

Теперь уже было поздно говорить Магги: дверь въ гостиную отворилась и Мини залаяла при вид высокаго мужчины, вошедшаго въ комнату. Онъ прямо подошелъ къ Люси и взялъ ея руку, его тонъ, дышавшій нжностью и приличіемъ, казалось показывалъ, что онъ не замчалъ никого въ комнат, кром Люси.

— Позвольте мн васъ представить моей кузин, миссъ Тёливеръ, сказала Люси, поворачиваясь съ злобной радостью къ Магги, подошедшей къ нимъ отъ окошка.— Магги, это мистеръ Стивенъ Гестъ.

Съ минуту Стивенъ не могъ придти въ себя отъ удивленія ври вид этой высокой черноокой нимфы, съ короной изъ волосъ на голов. Магги сама чувствовала, что въ первый разъ въ жизни человкъ, къ которому она сама питала нкотораго рода робость, покраснлъ при ея вид и низко, почтительно ей поклонился. Это новое чувство ей было очень-пріятно и почти уничтожило ея смущеніе. Ея глаза сіяли какимъ-то новымъ блескомъ и щеки ея покрылись прелестнымъ румянцемъ.

— Я надюсь, вы замчаете, какой похожій портретъ моей кузины вы нарисовали третьяго-дня, сказала Люси, съ торжествующей улыбкой.

Она наслаждалась замшательствомъ Стивена, тмъ боле, что обыкновенно это былъ его удлъ.

— Ваша кузина меня обманула, миссъ Тёливеръ, сказалъ Стивенъ, садясь подл Люси и лаская Мини, по временамъ только онъ бросалъ украдкой взгляды на Магги: — она сказала, что у васъ свтлые волосы и голубые глаза.

— Не правда, это вы сами сказали, оправдывалась Люси.— Я только не хотла уничтожать вашей увренности въ способности предвиднія.

— Я бы очень желалъ всегда такъ ошибаться, сказалъ Стивенъ:— и находить дйствительность столько прелестне всхъ моихъ догадокъ и ожиданій.

— Вы сказали то, что вамъ должно было сказать въ подобномъ случа, сказала Магги.

Она посмотрла на него нсколько-презрительно. Теперь было ясно, что онъ нарисовалъ ея портретъ въ каррикатур, не видавъ ее никогда. Люси говорила, что онъ былъ очень склоненъ острить, а Магги къ этому сама добавила мысленно: что былъ очень высокомренъ и тщеславенъ.

‘Самъ бсъ въ ней сидитъ’ подумалъ Стивенъ. Но вскор онъ же желалъ, чтобъ она подняла голову съ работы, къ которой она надулась и посмотрла бы на него.

— Я думаю, комплименты иногда выражаютъ правду, сказалъ онъ наконецъ.— Иногда человкъ дйствительно чувствуетъ благодарность къ кому-нибудь и отъ души говоритъ ‘благодарствуйте’. Вдь, ему тяжело выражать, свое чувство тми же словами, которыми весь свтъ отказывается отъ всякаго рода непріятностей — не правда ли, миссъ Тёливеръ?

— Нтъ, сказала Магги, посмотрвъ ему прямо въ глаза: — если мы употребляемъ простыя слова для выраженія нашихъ чувствъ въ важныхъ случаяхъ, то они тогда тмъ выразительне. Какъ-то невольно чувствуешь, что въ нихъ кроется какое-то особое значеніе, подобно тому, какъ въ старыхъ знаменахъ и во вседневныхъ платьяхъ, вывшенныхъ въ священномъ мст.

— Если такъ, то мой комплиментъ долженъ быть очень-краснорчивъ, сказалъ Стивенъ, самъ не зная, что говоритъ, ибо маггины глаза были на него устремлены.— Мои слова были столь недостаточны и плоски, чтобъ выразить мое чувство.

— Комплиментъ не можетъ быть краснорчивъ, разв только какъ выраженіе равнодушія, сказала Магги, покраснвъ.

Люси нсколько испугалась: она думала, что Магги и Стивенъ теперь никогда другъ друга не полюбятъ. Она всегда боялась, чтобъ Магги не показалась этому сатирическому господину слишкомъ-умной и странной двушкой.

— Милая Магги! замтила она:— ты, всегда, кажется, жаловалась на себя, что слишкомъ любишь, чтобъ тобой восхищались, а теперь ты сердишься за то, что именно хотятъ тобою восхищаться.

— Нимало, сказала Магги: — мн очень-пріятно знать, что мною восхищаются: но комплименты не даютъ мн это-то чувствовать.

— Въ такомъ случа, я никогда не буду говорить вамъ комплиментовъ, миссъ Тёливеръ, сказалъ Стивенъ.

— Благодарю васъ, это будетъ значить, что вы меня уважаете.

Бдная Магги! она такъ мало была въ обществ, что не могла свыкнуться съ его пустыми приличіями. Всякое ея слово вытекало прямо отъ души, всякое дйствіе было запечатлно избыткомъ чувства, который могъ бы показаться боле опытнымъ свтскимъ дамамъ нелпостью. Впрочемъ, на этотъ разъ даже ей самой казалось, что ея поведеніе было нелпо. Она дйствительно питала отвращеніе къ комплиментамъ и сказала однажды съ досадою Филиппу, что ршительно непонимаетъ, почему непринято отпускать пошлые комплименты почтеннымъ старикамъ, какъ и молодымъ красавицамъ. При всемъ томъ дурно принять такой общепринятый поступокъ и то отъ незнакомца, какъ мистеръ Стивенъ, было крайне-неблагоразумно съ ея стороны, и потому, когда она осталась наедин, ей поневол стало стыдно за себя. Ей не приходило въ голову, что эта раздражительность происходила отчасти отъ того пріятнаго чувства, которое она ощущала прежде, подобно тому, какъ одна ничтожная капля холодной воды, падающая на насъ въ то время, когда мы только начинаемъ согрваться, когда какая-то пріятная теплота распространяется по всему тлу, кажется намъ чмъ-то крайне-непріятнымъ.

Стивенъ былъ слишкомъ-хорошо воспитанъ, чтобъ не постичь, что предъидущій разговоръ могъ быть непріятенъ, и тотчасъ же обратилъ его на предметы безличные, спросивъ Люси, когда откроется базаръ и позволитъ ей обратить свои взоры на предметы, боле достойные, чмъ шерстяные цвты, которые она вертла между пальцами.

— Въ будущемъ мсяц, я полагаю, сказала Люси.— Но вдь ваши сестры боле длаютъ для него, чмъ я.

— Да, но он занимаются въ своихъ комнатахъ, а я туда не хожу. Какъ я вижу, миссъ Тёливеръ, вы не раздляете общей, модной слабости къ изящнымъ рукодліямъ, сказалъ Стивенъ, замтивъ, что она занималась простою строчкою.

— Да, сказала Магги:— я не знаю никакой трудной и изящной работы, кром шитья рубашекъ.

— И твое простое шитье такъ прекрасно, сказала Люси: — что я выпрошу у тебя нсколько обращиковъ, чтобъ представить, какъ нчто изящное. Твое прелестное шитье для меня загадка: ты, вдь, бывало, не любила этотъ родъ работы.

— Эта загадка очень-легко разршается, моя милая, сказала Магги, подымая голову: — простое шитье было единственное, за которое я могла получать деньги, и потому я была поневол принуждена длать его какъ-можно-лучше.

Какъ ни добра, какъ ни простодушна была Люси, но она не могла удержаться, чтобъ не покраснть: ей несовсмъ-пріятно было, что Стивенъ услышалъ это.— Къ-чему было Магги говорить? Быть-можетъ, что это была гордость, гордость нищеты, которая не стыдится себя, но, какъ бы то ни было, будь Магги царицею кокетокъ, она едва-ли могла придумать что-нибудь, что бы придавало ей боле цны въ глазахъ Стивена. Я не думаю, чтобъ одинъ фактъ ея нищеты и грубой работы произвелъ какое-нибудь вліяніе, но, въ соединеніи съ ея красотою, онъ придавалъ ей оригинальность и превосходство предъ другими.

— Но я умю вязать, Люси, продолжала Магги:— можетъ, это пригодится для вашего базара?

— Конечно, и очень пригодится. Я тебя завтра же засажу работать что-нибудь пунцовою шерстью. Но ваша сестра всего боле достойна зависти, продолжала она, обращаясь къ Стивену:— она уметъ такъ искусно лпить. Теперь она длаетъ прелестный бюстъ пастора Кэна, и то на память.

— Конечно, если она не забудетъ сдлать глаза почти сходящимися, а кончики рта далеко-отстоящими другъ отъ друга, то весь Сент-Оггсъ найдетъ сходство поразительнымъ.

— Это очень-дурно съ вашей стороны, сказала Люси: видно было, что она была огорчена этими словами.— Я не ожидала, чтобъ вы могли такъ-неуважительно говорить о пастор Кэн.

— Я ничего не сказалъ неуважительнаго о доктор Кэн — Боже избави! Но я не обязанъ уважать какой-нибудь пасквильный бюстикъ, изображающій его. Я полагаю, что Кэн одинъ изъ лучшихъ людей на свт. Мн дла нтъ до того, что онъ поставилъ высокіе подсвчники на алтарь, и я бы не желалъ испортить хорошаго расположенія духа, ходя каждое воскресенье къ ранней служб. Но онъ единственный человкъ изъ лично мн знакомыхъ, которые имютъ въ себ нчто апостольское, человкъ, который получаетъ восемьсотъ фунтовъ въ годъ и довольствуется самою простою мебелью и вареною говядиною, потому-что отдаетъ нуждающимся дв трети своихъ доходовъ. Также какой-прекрасный поступокъ было взять къ себ въ-домъ бднаго Грэтапа, который случайно застрлилъ свою мать. Онъ жертвуетъ на это доброе дло столько времени, что и боле-досужій человкъ не ршился бы на подобную вещь, и все для того только, чтобъ не допустить несчастнаго впасть въ меланхолію. Онъ всюду возитъ его за собою, какъ я вижу.

— Вотъ это прекрасно! сказала Магги, которая выронила изъ рукъ работу и съ живымъ участіемъ слушала его слова.— Я не слыхивала, чтобъ кто-нибудь длалъ что-либо подобное.

— И это тмъ-боле достойно удивленія въ Кэп, сказалъ Стивенъ:— что вообще его обращеніе всегда холодно и строго. Въ немъ вовсе нтъ этой сладости.

— О! мн кажется, онъ, просто, совершенство! воскликнула Люси съ милымъ восторгомъ.

— Ну, въ этомъ я уже съ вами несогласенъ, сказалъ Стивенъ насмшливо-серьёзнымъ тономъ:

— Какой же вы можете найдти въ немъ недостатокъ?

— Онъ англиканецъ.

— Что жъ, мн кажется, что ихъ воззрнія справедливы, серьёзно сказала Люси.

— Это совершенно разршаетъ вопросъ въ его отвлеченномъ смысл, сказалъ Стивенъ:— но не съ парламентской точки зрнія. Онъ возставилъ диссентеровъ и приверженцевъ высокой церкви (High church) другъ противъ друга, и такой государственный мужъ, каковъ я, котораго заслуги вскор будутъ необходимы для страны, найдетъ весьма-труднымъ справиться съ этими раздорами, когда ему приведется представлять Сентъ-Оггсъ въ парламент.

— А вы дйствительно помышляете объ этомъ? сказала Люси съ сверкавшими глазами и съ восторговъ, который заставилъ ее забыть о доводахъ и выгодахъ англиканцевъ.

— Ршительно, какъ только подагра заставитъ мистера Лейбурна удалиться. Мой батюшка ршительно этого хочетъ, и вы понимаете, что такія дарованія, какъ мои при этомъ Стивенсъ выпрямился и провелъ рукою по голов съ шутливою самонадянностью — такія дарованія, какъ мои, говорю, необходимо влекутъ за собою огромную отвтственность — не такъ ли, миссъ Тёливеръ?

— Да, сказала Магги, улыбаясь, но не смотря ему въ лицо: — столько развязности и самонадянности не слдовало бы тратить попустому.

— О! я вижу, вы очень проницательны, сказалъ Стивенъ.— Вы уже замтили, что я очень болтливъ и наглъ. Неглубокомысленные люди никогда этого не замчаютъ, врно, благодаря моимъ манерамъ.

‘Она не смотритъ на меня, когда я говорю о себ’ думалъ онъ, пока его слушательницы хохотали. ‘Надобно попробовать что-нибудь другое’.

Слдующій вопросъ былъ: подетъ ли Люси въ собраніе клуба ‘Любителей Чтенія’? Затмъ послдовалъ совтъ выбрать ‘Жизнь Каупера’, сочиненіе Соути, то-есть въ такомъ случа, если Люси не была намрена пофилософствовать и удивить сент-огсскихъ дамъ выборомъ какой-нибудь изъ бриджватеровскихъ брошюръ. Разумется, Люси пожелала узнать, какіе были эти страшно-ученыя книги, и такъ-какъ всегда бываетъ очень-пріятно развивать умы дамъ разсказами о вещахъ, о которыхъ она ничего не знаютъ, то Стивенъ принялся за блестящій разсказъ о томъ, что онъ только-что прочелъ въ букландовой брошюр. Въ награду за свои труды онъ увидлъ, что Магги выронила изъ рукъ работу и совершенно впилась въ его увлекательный геологическій разсказъ, она сидла, наклонясь всмъ тломъ впередъ, скрестивъ руки и не сводя съ него глазъ, точно будто онъ былъ самый старый заслуженый профессоръ, а она — его прелестная ученица. Онъ былъ такъ обвороженъ этимъ яснымъ, открытымъ взоромъ, что забылъ о присутствіи Люси, а она — милый ребенокъ! только радовалась, что онъ раскрывалъ предъ Магги свои огромныя познанія и что, наконецъ-то, они сдлаются друзьями.

— Хотите, я вамъ принесу книгу, миссъ Тёливеръ, сказалъ Стивенъ, чувствуя, что запасъ его свдній начинаетъ истощаться.— Въ ней есть много картинокъ, которыя вы, врно бы, съ удовольстіемъ посмотрли.

— О! благодарю васъ, сказала Магги, очнувшись и красня при этомъ внезапномъ обращеніи къ ней лично.

— Нтъ, нтъ! вступилась Люси:— я должна вамъ это запретить: какъ она разъ примется за книжки, такъ ее и не оторвешь. Я хочу, чтобъ она теперь ничего не длала, каталась бы въ лодк, верхомъ, болтала — вотъ какія ей нужны занятія.

— А, кстати, сказалъ Стивенъ, смотря на часы.— Подемъ сегодня кататься на лодк. Теперь, съ приливомъ, мы отлично бы дохали до Тофтона, а назадъ возвратились бы пшкомъ.

Это было восхитительное предложеніе для Магги: уже сколько лтъ не каталась она въ лодк! Когда она ушла надть шляпу, Люси, оставшаяся отдать приказаніе слуг, воспользовалась ея отсутствіемъ и замтила Стивену, что Магги не имла ничего противъ того, чтобъ видть Филиппа, и потому очень-жалко, что она отправила къ нему третьяго-дня письмо, но она намрена написать ему другое и пригласить его на завтра.

— Я зайду къ нему завтра и подобью его придти сюда, сказалъ Стивенъ.— Мы придемъ вмст вечеромъ — не такъ ли? Сестры, врно, захотятъ видть вашу кузину. Надобно оставить имъ открытое поле утромъ.

— О, да! пожалуйста, приведите его, сказала Люси.— И, вдь, вы полюбите Магги — не такъ ли? прибавила она умоляющимъ голосомъ.— Она такое славное, благородное созданіе — не правда ли?

— Слишкомъ-высока, сказалъ онъ, улыбаясь: — и немного горяча. Она не соотвтствуетъ моему идеалу женщины, вы знаете…

Вамъ извстно, что мужчины очень-падки поврять дамамъ свои дурныя мннія о ихъ подругахъ-красавицахъ. Вотъ гд кроется причина, почему женщины часто имютъ случай знать, что он тайно не нравятся людямъ, которые, съ виду кажутся въ нихъ страстно-влюбленными. Люси, какъ легко догадаться, поврила словамъ Стивена и ршила, что Магги никогда не узнаетъ этого, но вы, которые боле проницательны и судите не по однимъ словамъ, безъ-сомннія, догадываетесь, что Стивенъ направлялся къ лодк, разсчитывая, что, вслдствіе этой поздки, Магги будетъ принуждена, по-крайней-мр, два раза подать ему руку, къ-тому же, мужчина, желающій показаться дамамъ съ выгодной стороны, едва-ли можетъ найти боле-удобный случай, какъ въ лодк, за весломъ.

Что же, однако? разв онъ уже съ-перваго взгляда на удивительную дочь мистрисъ Тёливеръ усплъ въ нее влюбиться? Конечно, нтъ. О такихъ страстяхъ и не слыхать въ обыкновенной жизни. Къ-тому же, онъ уже былъ влюбленъ, и почти помолвленъ на прелестнйшемъ маленькомъ существ, какое только можно встртить за свт, но въ двадцать-пять лтъ пальцы не каменные, чтобъ быть нечувствительными къ прикосновенію прелестной двушки. Восхищаться красотою и желать наслаждаться ея видомъ совершенно-естественно и нимало не предосудительно, по-крайней-мр, въ этомъ случа, къ-тому же, въ этой двушк, въ ея бдности и затруднительномъ положеніи было, дйствительно что-то очень-интересное. Вообще, Стивенъ допускалъ, что онъ не любитъ оригинальныхъ женщинъ, но въ этомъ случа оригинальность носила совершенно-особенный характеръ, и лишь бы не пришлось жениться на такой женщин, всякій согласится, что она доставляетъ пріятное разнообразіе обществу.

Но желаніе Стивена не исполнилось, впродолженіе перваго получаса Магги не обращала на него вниманія, она вся была занята другимъ: передъ нею были давно-знакомые берега. Она тосковала безъ Филиппа, онъ одинъ ее любилъ, любилъ такъ, какъ она желала быть любимой, но, наконецъ, мрное движеніе веселъ привлекло къ себ ея вниманіе, ей вздумалось поучиться гресть. Это разогнало ея мечтательность, и она спросила, нельзя ли ей взять одно весло. Оказалось, что ей нужно много поучиться и это подстрекнуло ея самолюбіе. Упражненіе вызвало на ея лиц краску и придало ей еще боле охоты учиться.

— Я не удовольствуюсь прежде, чмъ справлюсь съ обоими веслами и буду въ-состояніи везти васъ и Люси, весело сказала она, вставая со скамьи.

Магги была очень-втрена и выбрала очень-неудачную минуту для своего замчанія: она поскользнулась, но, къ-счастью, мистеръ Стивенъ протянулъ руку и удержалъ ее отъ паденія.

— Надюсь, вы не ушиблись? сказалъ онъ, нагибаясь и глядя съ участіемъ ей въ лицо.

Есть что-то очень-пріятное въ сознаніи, что кто-нибудь, кто боле и сильне насъ, такъ нжно печется, о насъ. Магги еще никогда не ощущала этого.

Возвратясь домой, они застали дядю и тётку Пулетъ, сидвшихъ въ гостиной съ мистрисъ Тёливеръ, и Стивенъ поспшилъ удалиться, прося позволенія придти опять вечеромъ.

— И принесите, пожалуйста, съ собою томъ Пурселя, крторый вы унесли, сказала Люси.— Мн хочется, чтобъ Магги услышала лучшіе изъ вашихъ романсовъ.

Тётка Полетъ полагала, что Магги наврно получитъ приглашеніе въ Паркъ-Гасъ вмст съ Люси, и была поражена безпорядкомъ, въ которомъ находился ея туалетъ, безпорядкомъ, который непремнно бы уронилъ достоинство ихъ семейства въ глазахъ сент-оггскихъ дамъ. Это обстоятельство, по ея мннію, требовало принятія сильныхъ и неотлагательныхъ мръ. Въ послдовавшемъ за этимъ совщаніи касательно того, какой изъ многочисленныхъ, никогда-неупотреблявшихся предметовъ гардероба тётки Пулетъ выбрать для Магги, и Люси, и мистрисъ Тёливеръ приняли очень-дятельное участіе. Для Магги необходимо было имть вечерній туалетъ какъ-можно-поскоре, къ-тому же, вдь, она одинаковаго роста съ тёткою Пулетъ.

— Но она гораздо-шире въ плечахъ: это очень-неловко, сказала мистрисъ Пулетъ:— а то бы она могла и безъ передлки надть мое чудное черное штофное платье, а ея руки, присовокупила мистрисъ Пулетъ, поднимая полную ручку Магги: — никакіе мои рукава не будутъ ей впору.

— Это ничего, тётушка, пошлите только, пожалуйста, намъ платье, сказала Магги.

— Я не намрена длать Магги длинныхъ рукавовъ, а для обшивки у меня довольно кружевъ. Ея руки будутъ прелестны.

— Форма маггиныхъ рукъ очень-хороша, сказала мистрисъ Тёливеръ.— У меня были точь-въ-точь такія руки, только он не были смуглы. Я бы желала, чтобъ у ней былъ также нашъ семейный цвтъ кожи.

— Какія глупости, тётушка! сказала Люси, трепля по плечу мистрисъ Тёливеръ.— Вы въ этомъ ничего не понимаете. Всякій художникъ пришелъ бы въ восторгъ отъ ея цвта кожи.

— Быть-можетъ, моя милая, сказала мистрисъ Тёливеръ съ покорностью.— Ты должна лучше знать. Только, когда я была молода, смуглая кожа не считалась красивою у порядочныхъ людей.

— Да, да, сказалъ дядя Пулетъ, который внимательно слдилъ за разговоромъ дамъ, продолжая все время сосать свои лепешки.— Хотя и была псенка про ‘оливково-смуглую красавицу’, кажется, это была безумная… безумная Кэти — наврно не помню.

— Ай, ай! сказала Магги, смясь, но выходя изъ терпнія.— Я думаю, это будетъ конецъ и моей смуглой кож, если о ней будутъ такъ много говорить.

ГЛАВА III.

Минута откровенности.

Когда Магги въ этотъ вечеръ пришла къ себ въ спальню, то, казалось, она вовсе не имла намренія раздваться. Она поставила свчу на первый столъ, который попался ей подъ-руку, и начала ходить взадъ и впередъ по своей комнат твердымъ и мрнымъ шагомъ, показывавшимъ, что она была въ сильномъ волненіи. Глаза и щеки ея имли почти лихорадочный блескъ, голова ея была откинута назадъ, а руки скрещены, какъ обыкновенно у людей, сильно-озабоченныхъ.

Разв случилось что-нибудь особенное?

Ничего, кром такихъ происшествій, которыя вы, вроятно, почтете въ высшей степени незамчательными. Она слышала хорошую музыку, исполненную хорошимъ басомъ, но это пніе провинціальнаго аматёра было таково, что ваше критическое ухо, безъ сомннія, далеко не было бы удовлетворено. Сверхъ-того, она имла сознаніе, что на нее много смотрли исподлобья, изъ-подъ густыхъ бровей и, притомъ, взглядомъ, который находился подъ вліяніемъ сптаго романса. Подобныя вещи не могли бы имть никакого замтнаго вліянія на вполн-образованную двицу, такого ума, который привыкъ все взвшивать, наконецъ, на двушку, окруженную всми наслажденіями богатства, знатности и высшаго общества. Еслибъ Магги была этой двушкой, то вы, вроятно, ничего не узнали бы о ней, въ ея жизни было бы такъ мало треволненій, что не приходилось бы ничего описывать. Какъ счастливыя женщины, такъ и счастливые народы не имютъ исторіи.

На сильную, пылкую натуру бдной Магги, нын въ третій разъ покинувшей школу со всми ея мелкими обязанностями, шумомъ и гамомъ, эти, повидимому, пошлыя причины дйствовали такъ, что возбуждали ея воображеніе непонятнымъ для нея самой образомъ. Не то, чтобъ она сознательно думала о мистер Стивен Гёст, или останавливалась на мысли, что онъ восторженно глядлъ на нее — нтъ, она скоре смутно чувствовала въ себ цлый міръ любви, красоты и восхищенія, возникшаго изъ неопредленныхъ и перепутанныхъ между собою образовъ, изъ всего романическаго и поэтическаго, о которыхъ она когда-либо читала, или которые составила въ своемъ собственномъ воображеніи въ минуты мечтаніи. Она мысленно перенеслась къ тому времени, когда отказывала себ во всемъ и думала, что вс ея стремленія, вс порывы были подавлены, но это состояніе души ея, казалось, невозвратно измнилось, и ей тяжело было самое воспоминаніе о немъ. Никакими молитвами, никакими усиліями не могла она теперь снова достигнуть этого искусственнаго міра и спокойствія, ея жизненная борьба, казалось, не могла быть разршена столь-легкимъ самоотверженіемъ еще на порог юности. Музыка еще звучала въ ея ушахъ, музыка Пёрселя съ ея дикой страстью, и она не могла остановиться на воспоминаніи о своемъ одинокомъ, грустномъ прошедшемъ. Она снова была въ своемъ обширномъ воздушномъ мір, когда услышала слабый стукъ въ двери: разумется, то была ея кузина, которая вошла въ широкой блой ночной кофт.

— Что это, Магги, шалунья, ты еще не начала раздваться? сказала Люси съ удивленіемъ.— Я общала не приходить болтать съ тобой, полагая, что ты устала. Вмсто того, ты, кажется, какъ-будто сейчасъ собираешься на балъ. Ну-ка, изволь надвать свою кофту и расплетать волосы.

— Да и ты недалеко отъ-меня ушла, отвчала Магги, поспшно доставая свою собственную розовую бумажную кофту и глядя на люсины русые волосы, зачесанные назадъ и вившіеся въ безпорядк.

— О! мн немного остается дла. Я сяду и буду говорить съ тобой, пока не увижу, что ты въ-самомъ-дл готова лечь въ постель.

Пока Магги стоя расплетала свои волосы, Люси сла возл ея туалета, слдя за ней глазами полными любви, и наклонивъ нсколько голову на сторону, какъ хорошенькая болонка. Если вамъ покажется невроятнымъ, что дв молодая двушки при такихъ обстоятельствахъ могли завести откровенный, задушевный разговоръ, то я попрошу васъ припомнить, что въ человческой жизни бываетъ много такихъ случаевъ, которые составляютъ исключенія.

— Не правда ли, музыка доставила теб истинное наслажденіе сегодня, вечеромъ, Магги?

— О,— да! и вотъ почему я и не чувствую никакого расположенія ко сну. Мн кажется, что еслибъ я всегда вдоволь, наслаждалась музыкой, то не имла бы никакихъ другихъ матеріальныхъ нуждъ. Она какъ-будто придаетъ силу моимъ члееамъ и мысли моему мозгу. Жизнь моя идетъ какъ-то такъ легко съ помощью музыки! Въ другое же время иногда какъ-будто чувствуешь, что несешь на себ какое-то бремя.

— А у Стивена прекрасный голосъ — не правда ли?

— Ну, объ этомъ, пожалуй, что мы ни та, ни другая неспособны судить, сказала Магги, смясь, и сла, откинувъ назадъ свои длинные волосы: — ты потому, что небезпристрастна, а я потому, что по-мн всякая шарманка превосходна.

— Но скажи мн, что ты о немъ думаешь, но скажи всю правду: хорошее и дурное?

— О, я нахожу, что ты должна бы нсколько унизить его. Влюбленный не долженъ быть такой непринужденный и самоувренный, онъ долженъ быть гораздо-робче.

— Какой вздоръ, Магги! какъ-будто кто-нибудь можетъ дрожать передо мной! Я вижу, что ты считаешь его самонадяннымъ, но все же онъ теб нравится — не правда ли?

— Нравится ли? Да. Мн не приходилось видть слишкомъ-много пріятныхъ людей, чтобъ мн было трудно угодить. Къ-тому же, какъ можетъ мн не нравиться человкъ, общавшій составить твое счастіе, милое дитя? И Магги ущипнула Люси за ея подбородокъ съ ямочкой.

— Завтра вечеромъ ты услышишь еще боле музыки, сказала Люси, радуясь тому заране: — потому-что Стивенъ приведетъ съ собою Филиппа Уокима.

— О Люси! я не могу его видть! сказала Магги поблднвъ: — по-крайней-мр я не могу его видть безъ разршенія Тома.

— Не-уже-ли Томъ такой тиранъ? спросила Люси съ удивленіемъ.— Я возьму отвтственность на себя и скажу ему, что это я виновата.

— Но, милая, сказала Магги, колеблясь: — я торжественно общала Тому, передъ смертью батюшки, не говорить съ Филиппомъ безъ его вдома и согласія. И я боюсь заговорить съ Томомъ объ. этомъ предмет, чтобъ снова не начать съ нимъ ссоры.

— Я никогда ничего не видывала столь страннаго и несправедливаго. Какое зло могъ вамъ сдлать бдный Филиппъ? Могу ли я поговорить объ этомъ съ Томомъ?

— О нтъ! пожалуйста, лучше не длай этого, милая, сказала Магги.— Я завтра сама пойду къ нему и скажу, что ты намрена пригласить Филиппа. Я уже прежде хотла просить его, чтобъ онъ снялъ съ меня данное много общаніе, но не имла духу заговорить то бъ этомъ.

Он об помолчали нсколько минутъ, наконецъ Люси сказала:

— Магги, у тебя есть отъ меня тайны, между-тмъ, какъ я ничего не скрываю отъ тебя.

Магги, въ раздумь поглядла въ сторону, потомъ она обернулась къ Люси и сказала:

— Я готова разсказать теб все о Филипп, но, Люси, ты никому не должна показывать, что ты это знаешь, въ-особенности же, самому Филиппу или Стивену Гёсту.

Разсказъ былъ длиненъ, потому-что Магги до-тхъ-поръ еще не испытывала облегченія высказаться, она дотол ничего не говорила Люси о своей внутренней жизни, и теперь эта милая головка, наклоненная къ ней съ участіемъ, и эта маленькая рука, пожимающая ея руку — все это побуждало ее говорить. Только по двумъ предметамъ она не была откровенна. Она не вполн высказала, что у нея накипло противъ Тома, за оскорбленія, нанесенныя имъ Филиппу, воспоминаніе о нихъ такъ раздражало ее, что она хотла, чтобъ никто не зналъ о нихъ, какъ ради Тома, такъ и ради Филиппа.

Кром того, она не сказала Люси ничего о послдней сцен между ея отцомъ и Уокимомъ, хотя она чувствовала, что эта сцена становилась навсегда новою преградой между нею и Филиппомъ. Она сказала только, что начинаетъ находить справедливымъ мнніе Тома, что любовь и бракъ между ними невозможны, вслдствіе отношеній между ихъ семействами. Безъ сомннія, отецъ Филиппа никогда не далъ бы своего согласія.

— Вотъ теб, Люси, вся моя исторія, заключила Магги, улыбаясь, но со слезами на глазахъ.

— Ты видишь, что я какъ сэръ Андрю Эг-Тикъ, я тоже нкогда была любима.

— А, теперь я, понимаю какимъ-образамъ ты знаешь Шекспира и проч. и вообще научилась такъ многому съ-тхъ-поръ, какъ вышла изъ школы, это до-силъ-поръ мн всегда казалось колдовствомъ, равно какъ все, что до тебя касается, сказала Люси.

Она на-время, въ раздумь, опустила глаза и потомъ прибавила, глядя на Маги:

— Это очень-хорошо съ твоей стороны, что ты любишь Филиппа, я думала, что такое счастіе никогда не выпадетъ на его долю. По моему мннію, ты не должна измнять ему. Теперь могутъ существовать нкоторыя препятствія, но современемъ они могутъ исчезнуть.

Магги покачала головой.

— Да, да, сказала Люси: — я не могу не надяться, что оно будетъ такъ. Въ этомъ есть, что-то романическое, выходящее изъ ряда обыкновеннаго, какъ должно быть все, что съ тобой случается. И Филиппъ будетъ обожать тебя, какъ любятъ мужья лишь въ волшебныхъ сказкахъ. О! я расшевелю свой мозгъ и придумаю какой-нибудь планъ, который привелъ бы все въ порядокъ такъ, чтобъ ты вышла замужъ за Филиппа, между-тмъ, какъ я выйду за кого-то другаго. Не правда ли это былъ бы хорошій конецъ всмъ испытаніямъ моей бдной Магги?

Магги старалась улыбнуться, но вздрогнула, какъ-будто она неожиданно почувствовала дрожь.

— Ахъ, милая! теб холодно, сказала Люси.— Теб пора лечь, и мн тоже. Я не смю посмотрть, который часъ.

Он поцаловались, и Люси ушла, унося съ собой тайну, имвшую сильное вліяніе на ея послдующія впечатлнія. Магги была совершенно-искренна, она никогда не умла быть чистосердечною вполовину. Но признанія нердко дйствуютъ ослпительно, даже когда они бываютъ искренни.

ГЛАВА IV.

Братъ и сестра.

Магги пришлось идти къ Тому среди дня, когда его можно было наврно застать дома. Томъ не жилъ у совсмъ-чужихъ людей. Другъ Бобъ, съ согласія Мумиса, пріобрлъ мсяцевъ за восемь до того не только жену, но и покосившійся старый домикъ на берегу воды, съ различными ходами, промытыми подъ нимъ наводненіями: Бобъ утверждалъ, что жена его и мать могутъ имть кой-какой доходецъ, нанимая дв лодки, которыми онъ обзавелся по случаю близости къ вод, и отдавая въ наймы жильцу лишнюю для нихъ гостиную. А при такихъ обстоятельствахъ, оставя въ сторону вопросъ о здоровь для обихъ сторонъ, было выгодне всего, чтобъ жилецъ былъ мистеръ Томъ.

Жена Боба отворила дверь, когда Магги постучалась. Она была крошечнаго роста, съ выраженіемъ лица, какъ у датскихъ куколъ, стоя рядомъ съ матерью Боба, заслонявшею весь проходъ, она производила то же впечатлніе, какъ маленькія человческія фигурки, нарисованныя вблизи громадной статуи для показанія ея размровъ. Отворивъ дверь, крошечная женщина присла и устремила безпокойный взглядъ на Магги, но когда послдняя спросила съ улыбкой: ‘братъ дома?’ она быстро обернулась къ стоявшему за ней колоссу и проговорила съ волненіемъ:

— Матушка, а матушка, скажите Бобу: это миссъ Магги. Взойдите, миссъ, сдлайте милость. Говоря это, она отворила другую боковую дверь, а сама прижалась къ стнк, чтобъ оставить пошире проходъ постительниц.

Горестныя воспоминанія возбудилъ въ мысляхъ Магги видъ маленькой комнатки, которая составляла теперь все, что бдный Томъ могъ назвать своимъ домомъ, тогда-какъ прежде, немного лтъ назадъ, съ этимъ названіемъ соединялось для нихъ обоихъ понятіе о цломъ ряд дорогихъ лицъ и предметовъ. Все для нея было чуждо въ этой комнат, наконецъ взоры ея остановились на большой, старой Библіи, хорошо-знакомый видъ книги еще съ большею силою напомнилъ Магги о быломъ. Она нсколько времени стояла молча.

— Сдлайте одолженіе, присядьте, миссъ, сказала мистрисъ Джекинъ, обтирая совершенно-чистый стулъ своимъ передникомъ и потомъ закрывая лицо уголкомъ того же передника, чтобъ скрыть свое замшательство.

— Такъ Бобъ дома? сказала Магги, придя въ себя, и глядя съ улыбкой на застнчивую датскую куклу.

— Да, миссъ, онъ, должно-быть, одвается и умывается. Я пойду взгляну, сказала мистеръ Джекинъ и исчезла.

Но она тотчасъ же воротилась, съ нсколько-большею самоувренностью, вслдъ за мужемъ, который почтительно поклонился въ дверяхъ, показавъ при этомъ во всемъ блеск и голубые глаза свои и блые зубы.

— Какъ вы поживаете, Бобъ? сказала Магги, подойдя къ нему и протянувъ ему руку.— Я давно намревалась постить вашу жену, и другой разъ, если позволите, приду нарочно съ этою цлью. Но сегодня я пришла, чтобъ переговорить съ братомъ.

— Онъ скоро долженъ воротиться домой, миссъ. Мистеръ Томъ важно ведетъ дла, онъ будетъ одинъ изъ первыхъ людей въ околодк — вы увидите.

— Ну, Бобъ, во всякомъ случа, онъ вамъ обязанъ, если изъ него что выйдетъ, онъ самъ это сказалъ на дняхъ, когда рчь зашла о васъ.

— Э, миссъ! это онъ такъ говоритъ. Но я всегда два раза подумаю о томъ, что онъ скажетъ, потому-что у него языкъ не болтаетъ, какъ мой. А я, такъ все-равно, что втренная мельница, какъ пошелъ молотъ, такъ не остановишь. Но какъ вы хороши на взглядъ, миссъ! любо посмотрть. Какъ по-твоему, Присси? При этомъ Бобъ обратился къ жен.— Не то ли я давно предсказывалъ? Хотя должно сказать, рдкій товаръ, котораго бы я не расхвалилъ чрезъ мру, когда разъ принялся, а тутъ вышло чуть-ли не наоборотъ.

Маленькій носъ мистрисъ Бобъ, вмст съ глазками, все время почтительно слдившій за Магги, наконецъ установился и крошечная женщина ршилась проговорить, улыбаясь и присдая:

— Я съ нетерпніемъ дожидалась случая васъ видть, миссъ, потому-что мужъ не переставалъ мн выхвалять васъ съ-тхъ-поръ, какъ мы съ нимъ сошлись.

— Ладно, ладно! сказалъ Бобъ, съ видомъ покровительства: — поди-ка взгляни на свою стряпню, чтобъ мистеру Тому не пришлось дожидаться своего обда.

— Надюсь, что Мумисъ живетъ дружно съ мистрисъ Дженинъ, Бобъ, сказала со смхомъ Магги.— Я помню, вы, бывало, говаривали, что ему не понутру придется, если вы женитесь.

— Эхъ, миссъ! сказалъ Бобъ, насмшливо: — онъ помирился съ нею, когда увидлъ, какая она крошка. Онъ большею-частью прикидывается, будто ее не замчаетъ вовсе, или принимаетъ ее за недоросля. Но лучше поговоримъ о мистеръ Том, миссъ, сказалъ Бобъ, понижая голосъ и переходя отъ шуточнаго къ серьёзному тону.— Вотъ ужь кремень! Я-такъ, знаете, какъ распродамъ свой товаръ, да приду домой, такъ и давай заниматься всякими чужими сплетнями. Мн мочи нтъ видть, какъ мистеръ Томъ сидитъ одинъ-одинёшенекъ, нахмуря брови и не сводя глазъ съ камина по цлымъ вечерамъ. Ему бы расшевелиться слдовало, такому молодцу, каковъ онъ. Жена говоритъ, что когда ей случалось незамченно войти въ комнату, то она заставала его со взорами, устремленными на огонь и сдвинутыми бровями, словно тамъ нечистаго высматривалъ.

— Онъ все думаетъ о длахъ, сказала Магги.

— Да, сказалъ Бобъ, понизя голосъ:— но, пожалуй, нтъ ли у него еще чего на ум, миссъ? Онъ кремень, мистеръ Томъ, изъ него ничего не вытянешь, но я малый не промахъ. О прошломъ Рождеств, я былъ увренъ, что нашелъ наконецъ его слабую струнку. Дло шло о маленькомъ черномъ кинг-Чарльз, чистйшей породы, онъ просто изъ кожи лзъ, чтобъ достать ее. Но съ-тхъ-поръ что-то на него нашло: онъ сталъ еще угрюме противъ прежняго, хоть ему и валитъ счастье во всемъ, за что ни примется. Я вамъ объ этомъ хотлъ именно разсказать, миссъ, неравно вамъ удастся выпытать отъ него въ чемъ дло, разъ, что вы тутъ. Онъ живетъ слишкомъ-одиноко, вовсе не бываетъ въ обществ.

— Я боюсь, что не имю достаточно вліянія на него для этого, Бобъ, сказала Магги, тронутая до глубины души участіемъ Боба къ ея брату. Мысль, что Томъ иметъ свои сердечныя тайны, была для нея совершенно-нова. Бдняжка! и еще влюбиться въ кого — въ Люси! Но, быть можетъ, это только бобова фантазія. Подарокъ собачки могъ быть только знакомъ дружбы и признательности. Бобъ прервалъ ея размышленія словами:

— Вотъ и мистеръ Томъ! и наружная дверь отворилась.

— Времени терять нечего, Томъ, сказала Магги, какъ скоро Бобъ вышелъ изъ комнаты.— Я сразу скажу теб причину своего посщенія, иначе могу помшать теб обдать.

Томъ стоялъ спиною къ огню, а Магги сидла напротивъ. Онъ замтилъ ея смущеніе и предчувствовалъ, о чемъ она намрена съ нимъ говорить. Это предчувствіе придало боле холодности и суровости краткому вопросу его:

— Въ чемъ дло?

Голосъ, съ которымъ онъ проговорилъ эти слова, тотчасъ возбудилъ въ Магги прежній, свойственный ей духъ сопротивленія. Она привстала съ своего мста и, глядя прямо на Тома, произнесла:

— Я пришла къ теб для того, чтобъ ты меня разршилъ отъ моего общанія не видаться съ Филиппомъ Уокимомъ. Я общала теб не видаться съ нимъ, не предупредивъ тебя. Теперь я пришла теб сказать, что намрена съ нимъ видться.

— Хорошо, сказалъ Томъ, еще съ большею холодностью.

Но едва Магги окончила свою надменную, рзкую рчь, какъ уже раскаялась въ своей запальчивости, которая могла довести ее до ссоры съ братомъ.

— Не для меня самой, милый Томъ. Не сердись. Я не стала бы спрашивать объ этомъ для себя. Дло въ томъ, что Филиппъ большіе друзья съ Люси, и она хочетъ принимать его у себя: сегодня она пригласила его къ себ на вечеръ. Я ей сказала, что не могу съ нимъ видться, не спросясь у тебя. Я буду видться съ нимъ только въ обществ и между нами не будетъ боле тайнъ.

Томъ смотрлъ нсколько времени на полъ, насупивъ брови, потомъ обратился къ Магги и произнесъ медленно и выразительно:

— Ты хорошо знаешь мой образъ мыслей объ этомъ предмет. Мн не къ чему повторять то, что я сказалъ годъ назадъ. Пока отецъ былъ живъ, я считалъ своимъ долгомъ употребить вс средства, чтобъ не позволить теб обезчестить его, равно какъ и себя и всхъ насъ. Но теперь я не долженъ мшаться въ твои дла. Ты желаешь быть независимою — ты такъ сказала мн посл смерти отца. Я не перемнилъ своего мннія. Если ты хочешь имть своимъ женихомъ Филиппа Уокима, то должна отказаться отъ меня.

— Я вовсе этого не хочу, милый Томъ, объ этомъ и рчи нтъ. Изъ этого бы вышло только горе и несчастіе. Но я скоро отправляюсь, и желала бы разстаться съ нимъ друзьями. Люси желаетъ того же.

Лицо Тома нсколько прояснилось.

— Я ничего не имю противъ того, чтобъ ты случайно встрчалась съ нимъ у дядюшки, я вовсе не желаю, чтобъ ты стала открыто показывать, что его избгаешь. Но, Магги, я не имю къ теб доврія: тебя можно подбить на что угодно.

Послднія слова были слишкомъ-жестоки. У Магги задрожали губы.

— Зачмъ теб говорить подобныя вещи, Томъ? Это, право, очень-жестоко съ твоей стороны. Разв я не исполнила, не перенесла все, какъ только могла лучше? Я сдержала данное теб общаніе, когда… когда жизнь моя была невеселая, не веселе твоей…

Магги не могла выдержать характера, слезы прихлынули къ ея глазамъ. Когда Магги не была разсержена, доброе или не доброе слово были для нея то же, что свтлое солнце, или темная туча для бабочки. Впрочемъ, чувство любви всегда брало верхъ, какъ въ былыя, времена. И братнино сердце не осталось глухо, но Томъ обнаруживалъ свою любовь только ему свойственнымъ образомъ. Онъ. нжно положилъ свою руку на плечо сестр и проговорилъ тономъ нравоучителя:

— Выслушай меня, Магги. Я теб объясню, что я хотлъ сказать. Ты всегда переходишь изъ крайности въ крайность: у тебя не достаетъ здраваго сужденія и силы характера, и при всемъ томъ, ты уврена, что знаешь лучше другихъ, какъ жить на свт и не хочешь принимать добрыхъ совтовъ. Ты знаешь, я не желалъ, чтобъ ты искала себ мста. Тётка Пулетъ предлагала теб жить у нея, прилично и спокойно между родней до-тхъ-поръ, пока я буду въ-состояніи устроить собственный уголокъ для тебя и матушки — вотъ чего я добиваюсь. Я хотлъ, чтобъ сестра моя оставалась барыней, я бы всегда заботился и пекся о ней, какъ желалъ того покойный батюшка, пока не нашлась бы для нея приличная партія, но мы всегда расходимся въ нашихъ понятіяхъ, и ты, я знаю, ни за что не перемнишь своего образа мыслей. Хотя, я увренъ, у тебя довольно здраваго смысла, чтобъ понять, что братъ, который потерся на свт и видится больше твоего съ людьми, долженъ лучше знать, что прилично для его сестры и что нтъ. Ты считаешь меня недобрымъ, но привязанность моя къ теб не можетъ заставить меня дйствовать иначе, какъ въ видахъ твоей пользы, хотя бы мои поступки и противорчили твоимъ собственнымъ убжденіямъ.

— Да, я знаю это, милый Томъ, сказала Магги, все еще всхлипывая и стараясь удержать слезы.— Я знаю, что ты готовъ много для меня сдлать, я знаю, сколько ты работаешь и какъ мало бережешь себя. Я теб очень благодарна, но, право, ты не можешь судить за меня — наши характеры слишкомъ-различны. Ты не знаешь, какъ неодинаково одна и та же вещь дйствуетъ на меня и тебя?

— Я это понимаю, слишкомъ-хорошо понимаю. На сколько, напримръ, твои убжденія о семейной чести и о достоинств молодой двушки должны отличаться отъ моихъ понятій о тхъ же предметахъ, чтобъ ты могла ршиться слушать тайныя признанія Филиппа Уокима. Еслибъ онъ мн и не былъ противенъ во всхъ отношеніяхъ, я бы возсталъ противъ одной мысли, что имя сестры моей сочетается съ именемъ сына того, кто ненавидитъ насъ всхъ, проклинаетъ память отца и съ презрніемъ выгналъ бы тебя изъ своего дома. Всякаго другаго зрлище, котораго ты была свидтельницею незадолго до смерти отца, заставило бы отвернуться съ отвращеніемъ отъ такого обожателя, какъ Филиппъ Уокимъ, но я не увренъ, чтобъ оно такъ подйствовало на тебя — съ тобой я никогда ни въ чемъ не увренъ. Въ одно время ты находишь удовольствіе въ какомъ-то извращенномъ самоотверженіи, а минуту спустя, ты не имешь силы удержаться отъ того, что ты сама сознаешь дурно.

Слова Тома заключали жестокую, горькую истину, истину, которую можетъ открыть только безчувственная, холодная душа. Бдную Магги всегда уничтожали сужденія Тома, она возставала противъ нихъ и вмст сознавала ихъ справедливость, ей казалось, что онъ показывалъ, какъ въ зеркал, ея слабость и безразсудность. Слова его звучали, какъ зловщее пророчество, предрекавшее паденіе, но, несмотря на то, Магги не могла не осуждать и брата въ глубин души своей. Внутренній голосъ говорилъ ей, что понятія его узки и ложны, что онъ не въ-состояніи постичь тхъ умственныхъ потребностей, которыя нердко побуждали ее именно на безразсудные поступки, длавшіе жизнь ея неразршимою для него загадкой.

Магги не отвчала тотчасъ, голова и сердце ея были переполнены. Она опустилась на стулъ и закрыла лицо руками. Ей, видно, нечего стараться сблизиться съ Томомъ: онъ всегда ее отталкиваетъ. Намёкъ, сдланный имъ на послднюю сцену между отцомъ и Уокимомъ, измнилъ направленіе ея мыслей, наконецъ, это грустное, болзненное воспоминаніе взяло верхъ надъ минутнымъ раздраженіемъ. Нтъ! она никогда не думала о подобныхъ вещахъ съ такимъ предосудительнымъ равнодушіемъ, и Томъ не долженъ предполагать въ ней подобнаго легкомыслія. Она взглянула на него съ серьёзнымъ, искреннимъ выраженіемъ лица и сказала:

— Я знаю, сколько я ни говори, ты не перемнишь обо мн своего мннія, Томъ, но я вовсе не такъ далека, какъ ты думаешь, отъ тхъ чувствъ и понятій, которыя ты раздляешь. Я очень-хорошо вижу, что, вслдствіе нашихъ отношеній съ отцомъ Филиппа — но ни на какомъ другомъ основаніи — мы не можемъ, мы не должны и помышлять о женитьб, и я давно отказалась отъ мысли о немъ, какъ о жених… Я теб говорю сущую правду, и ты не имешь права сомнваться въ моихъ словахъ, я сдержала свое слово: ты ни разу не замтилъ, чтобъ я тебя обманывала. Я не только не буду обнадеживать Филиппа, напротивъ, я буду осторожно избгать всякаго случая возобновить съ нимъ другія сношенія, какъ только основанныя на старое дружб. Ты можешь сомнваться въ моемъ постоянств, въ твердости моего характера, но ни въ какомъ случа не въ-прав отзываться обо мн съ жестокимъ презрніемъ за обвиненія, которыхъ я еще не заслужила.

— Ну, Магги, сказалъ Томъ, нсколько-тронутый ея словами: — я не намренъ преувеличивать зла. Во всякомъ случа, я думаю, теб лучше видться съ Филиппомъ Уокимомъ, если Люси намрена приглашать его къ себ. Я врю твоимъ словамъ, по-крайней-мр, ты сама имъ вришь — я знаю. Я только хотлъ предостеречь тебя, и могу быть добрымъ братомъ, только на столько, на сколько ты сама даешь мн права.

Голосъ Тома немного задрожалъ при послднихъ словахъ, и Магги тотчасъ почувствовала прежнюю нжную привязанность къ брату, какъ, бывало, въ дтств, когда они откусывали оба отъ одного пирожка, въ вид тайны примиренія. Она привстала и положила руку на плечо Тому.

— Милый Томъ, я знаю, что ты мн добра желаешь. Я знаю, теб много пришлось перенести и немало трудиться, но ты и достигъ многаго. Я бы не хотла сердить тебя, а быть теб утшеніемъ. Ты, вдь, не считаешь меня за совсмъ-дурную двочку — не правда ли?

Томъ улыбнулся пытливому выраженію ея личика, улыбку его пріятно было видть, потому-что срые глаза его рдко смотрли весело изъ-подъ сдвинутыхъ бровей.

— Нтъ, Магги.

— Изъ меня можетъ выйти что-нибудь лучше, чмъ ты ожидаешь.

— Я надюсь.

— А могу ли я придти когда-нибудь сдлать теб чай и постить крошечную жену Боба?

— Да, но теперь теб пора отправляться, потому-что мн время дорого, сказалъ Томъ, глядя на часы.

— Даже поцаловать меня не время?

Томъ наклонился, чтобъ поцаловать ее въ щеку и сказалъ:

— На, будь добрая двочка! Мн очень-много дла до ночи. Сегодня вечеромъ у меня длинное совщаніе съ дядею Диномъ.

— Ты будешь завтра у тётки Глетъ? Мы будемъ нарочно вс рано обдать, чтобъ потомъ отправиться къ ней на вечеръ. Ты долженъ придти: мн такъ Люси велла теб сказать.

— Пфу! Мн и безъ того времени мало, сказалъ Томъ и съ яростью дернулъ за звонокъ, такъ-что рукоятка осталась у него въ рукахъ.

— Я спасаюсь поскорй: ты меня перепугалъ, сказала Магги, со смхомъ выбгая изъ комнаты.

Тогда Томъ съ мужественнымъ хладнокровіемъ бросилъ рукоятку на другой конецъ комнаты, правда, не очень-отдаленный: что напомнитъ, быть-можетъ, не одному высоко-стоящему сановнику или современной знаменитости то время при начал ихъ поприща, когда они леляли большія надежды въ очень-маленькихъ комнаткахъ.

ГЛАВА V.

Томъ вскрываетъ устрицу.

— Теперь, покончивъ съ вами ньюкестльское дло, Томъ, сказалъ мистеръ, Динъ, когда они въ тотъ же день сидли вмст въ контор банка: — мн хотлось бы переговорить съ вами о другомъ дл. Такъ-какъ вамъ предстоитъ провести нсколько скучныхъ недль въ дымномъ Ньюкестл, то, чтобъ не упасть духомъ, вамъ необходимо имть въ виду что-нибудь пріятное.

Пока дядя доставалъ изъ кармана табакерку и съ обдуманнымъ безпристрастіемъ одинаково надлялъ табакомъ об ноздри, Томъ дожидался уже не съ тмъ лихорадочнымъ нетерпніемъ, въ которомъ онъ находился при подобномъ случа и въ этой же самой комнат, нсколько времени назадъ.

— Видите ли, Томъ, сказалъ, наконецъ, мистеръ Динъ, откидываясь назадъ: — теперь все въ жизни подвигается впередъ быстре, нежели во время моей молодости. Лтъ сорокъ назадъ, то-есть, когда я былъ такой же дюжій малый, какъ вы теперь, всякій изъ насъ могъ ожидать, что проведетъ лучшую часть жизни въ грубой работ прежде, нежели ему придется самому повелвать. Ткацкіе станки шли медленно, и моды не мнялись такъ скоро, какъ теперь, напримръ: у меня была одна пара, которую я проносилъ шесть лтъ. Вообще, все было не на такую широкую ногу относительно расходовъ. Паръ причиной всей этой перемны: онъ придаетъ движенію всхъ колесъ двойную скорость, а въ томъ числ и колесу счастья, какъ выразилея нашъ мистеръ Стивенъ Гестъ на обд въ день годовщины. Онъ удивительно-мтко разсуждаетъ о подобныхъ вещахъ, особенно если взять въ соображеніе, что онъ ничего не смыслитъ въ длахъ. Я не жалуюсь на эту перемну, какъ длаютъ нкоторые. Торговля, сэръ, открываетъ человку глаза, и если народонаселеніе должно размножаться, какъ оно это длаетъ, то люди должны напрягать свой умъ къ разнаго рода изобртеніямъ. Я знаю, что я исполнилъ долгъ, который лежалъ на мн, какъ простомъ промышленник. Кто-то сказалъ, что большая заслуга довести до того, чтобъ земля, дававшая одну четверть зерна, приносила дв, но, сэръ, не мене полезно производить обмнъ произведеній и доставлять этотъ хлбъ голоднымъ ртамъ. А это составляетъ нить къ дятельности, и я нахожу положеніе людей, занимающихся ею, весьма почетнымъ.

Томъ понялъ, что дло, о которомъ дядя собирался говорить съ нимъ, было неспшно, иначе мистеръ Динъ, слишкомъ-ловкій и практическій человкъ, побоялся бы допустить какой-нибудь ущербъ интересамъ торговли отъ нюханья табаку или отъ своихъ юношескихъ воспоминаній. Въ теченіе послднихъ двухъ мсяцевъ Тому приходилось слышать намеки, которые давали ему теперь право предполагать, что онъ услышитъ какое-либо предложеніе касательно его личныхъ интересовъ. Съ самаго начала послдней дядиной рчи онъ протянулъ ноги, заложилъ руки въ карманы и приготовился выслушать темное и запутанное вступленіе, имвшее цлью доказать, что мистеръ Динъ обязанъ всми удачами своимъ личнымъ достоинствамъ, и что онъ готовъ объявить на-отрзъ всмъ молодымъ людямъ, что если они не имютъ успха, то это происходитъ отъ ихъ собственнаго недостоинства. Поэтому онъ былъ нсколько удивленъ, когда дядя прямо обратился къ нему съ вопросомъ:

— Вдь прошло уже семь лтъ съ-тхъ-поръ, какъ вы обратились ко мн съ просьбой доставить вамъ мсто — не правда ли, Томъ?

— Да, сэръ, мн теперь двадцать-три года, сказалъ Томъ.

— Ну, объ этомъ лучше не говорить, потому-что на видъ вамъ гораздо-боле, а это большое преимущество въ длахъ. Я очень-хорошо помню это время, помню, какъ я тотчасъ же замтилъ, что изъ васъ выйдетъ толкъ, вотъ почему я и ободрилъ васъ. И теперь мн пріятно сказать вамъ, что я не обманулся, впрочемъ, я рдко ошибаюсь,

Мн, разумется, нсколько-неловко было выставлять своего племянничка, но я съ истиннымъ удовольствіемъ замчу, что вы оправдали мои за васъ хлопоты, и еслибъ у меня былъ сынъ, который походилъ бы на васъ, то я этимъ не былъ бы недоволенъ.

Мистеръ Динъ щелкнулъ по табакерк и снова открылъ ее, повторивъ съ нкоторымъ чувствомъ:

— Да, я не былъ бы этимъ недоволенъ.

— Очень-радъ, сэръ, что заслужилъ ваше одобреніе, я длалъ для этого все, что отъ меня зависло, сказалъ Томъ съ свойственной ему гордой, независимой манерой.

— Да, Томъ, вы мн доставили удовольствіе. Я говорю не о поведеніи вашемъ, какъ сына, хотя это иметъ значительное вліяніе на мое мнніе о васъ, но лишь о томъ, что касается меня, какъ участника въ нашей фирм, то-есть о блестящихъ способностяхъ, которыя вы выказали въ длахъ. Домъ нашъ хорошій, предпріятія его обширны и нтъ причины, чтобъ онъ не сталъ процвтать все боле-и-боле. Капиталъ нашъ увеличивается, а съ нимъ и средства къ обращенію его, но, кром того, есть нчто еще, что необходимо для успха всякаго предпріятія, большаго или малаго, а именно, люди, которые бы могли управить имъ, люди привычные къ длу, не горячая молодёжь ваша, а люди, на которыхъ можно положиться. Это мы хорошо понимаемъ съ мистеромъ Гестомъ. Три года назадъ, мы принятіи въ нашу фирму Джелля, давъ ему долю въ маслобойн. А почему? потому, что заслуги Джелля давали ему право на вознагражденіе. Такъ будетъ всегда, сэръ, такъ было и со мной. И хотя Джелль около десяти лтъ старе васъ, но за-то въ вашу пользу есть другія благопріятныя обстоятельства.

По мр того, какъ мистеръ Динъ говорилъ, Томомъ началъ овладвать родъ нервнаго безпокойства: онъ имлъ сказать что-то такое, что могло не быть пріятно его дяд только потому, что заключало новое предложеніе съ его стороны.

— Само-собою разумется, продолжалъ мистеръ Динъ, понюхавъ снова табаку: — что для васъ весьма-полезно то обстоятельство, что вы мой племянникъ, но я не отвергаю, что еслибъ вы вовсе не были мн родственникъ, то одно ваше поведеніе въ дл съ банкомъ Пеллея, уже побудило бы мистера Гёста и меня вознаградить васъ за услугу, которую вы намъ оказали. Наконецъ, ваше постоянное поведеніе и способности къ длу подали намъ мысль дать вамъ пай въ нашихъ торговыхъ длахъ, пай, который мы съ удовольствіемъ будемъ увеличивать съ годами. Мы полагаемъ, что это будетъ во всхъ отношеніяхъ лучше, нежели увеличить ваше жалованье. Это придаетъ вамъ боле значенія и доставитъ вамъ современемъ возможность снять съ моихъ плечъ часть обузы. Я, слава Богу, пока еще въ силахъ много трудиться, но я становлюсь старъ, въ чемъ долженъ сознаться. Я предупредилъ мистера Гёста, что переговорю съ вами объ этомъ предмет, и по возвращеніи вашемъ изъ предстоящей вамъ поздки на сверъ, мы потолкуемъ о немъ поподробне. Это будетъ большое поощреніе для двадцати-трехлтняго юноши, но вы по всей справедливости заслуживаете его.

— Я очень благодаренъ мистеру Гёсту и вамъ, сэръ, и конечно, въ-особенности вамъ, такъ-какъ вы первый доставили мн это мсто и съ-тхъ-поръ столько хлопотали обо мн.

Томъ проговорилъ это съ нкоторымъ волненіемъ и замолчалъ.

— Да, да, сказалъ мистеръ Динъ.— Я не щажу заботъ, когда вижу, что он не пропадутъ. Я такъ же порядочно хлопоталъ о Джелл, безъ чего онъ не былъ бы тмъ, чмъ онъ теперь.

— Но есть еще одно обстоятельство, о которомъ я бы хотлъ упомянуть вамъ, дядюшка. Я съ вами никогда не говорилъ объ этомъ прежде. Вы не забыли, я думаю, что когда шло дло о продаж батюшкиной мельницы, то была рчь о пріобртеніи ея вашей фирмой. Я помню, вы полагали въ то время, что это было бы весьма-выгодно, въ-особенности, если къ ней примнить паръ.

— Конечно, конечно! Но Уокимъ перекупилъ ее у насъ, онъ тогда твердо ршился на это. Онъ вообще любитъ все отбивать у людей.

— Быть можетъ, я напрасно говорю съ вами объ этомъ теперь, продолжалъ Томъ:— но я хочу, чтобъ вы знали, что у меня въ голов насчетъ этой мельницы. Я много о ней думаю. Послдняя воля моего покойнаго отца была, чтобъ я постарался когда-нибудь снова пріобрсти ее въ свои руки, она была въ нашемъ семейств цлыя пять поколній. Я общалъ отцу, да кром того и самъ такъ привязанъ къ этому мсту, какъ никогда не привяжусь къ другому. Еслибъ когда-нибудь было согласно съ вашими видами купить ее на имя нашего торговаго дома, то я имлъ бы боле возможности исполнить желаніе отца. Я бы не ршился упомянуть вамъ объ этомъ, еслибъ вы не сказали, что придаете нкоторую цну моей служб. Я же былъ бы готовъ отказаться отъ многаго въ жизни для надежды снова владть когда-нибудь мельницей, то-есть получить ее въ свои руки и постепенно заработывать ея цну.

Мистеръ Динъ слушалъ внимательно и призадумался.

— Мн кажется, сказалъ онъ посл короткаго молчанія: — дло это было бы возможно, еслибъ только Уокимъ согласился разстаться съ своей собственностью. Но этого-то я не предвижу. Онъ посадилъ на мельницу этого молодаго джентльмена, и у него врно были свои причины купить ее.

— Этотъ джентльменъ ревнивый развратникъ, сказалъ Томъ.— Онъ вдался въ пьянство и говорятъ, что дла идутъ очень-худо. Мн сообщилъ это Лука, бывшій нашимъ мельникомъ. Онъ не хочетъ оставаться тамъ доле, если не будетъ перемны. Я и полагалъ, что если мельница пойдетъ такимъ образомъ. Уокимъ, быть можетъ, охотне разстанется съ нею. Лука говоритъ, что онъ ужь теперь очень-недоволенъ настоящимъ порядкомъ вещей.

— Хорошо, я обдумаю это, Томъ, наведу справки и переговорю съ мистеромъ Гестомъ. Но видите ли, это будетъ уже начинать новое дло и употребить васъ вмсто того, чтобъ сохранить васъ на томъ мст, на которомъ вы теперь, чего намъ хотлось.

— Когда все было бы приведено въ надлежащій порядокъ, сэръ, то я былъ бы въ-состояніи заняться не одной мельнипей. Я хочу имть пропасть дла, другаго желанья у меня нтъ.

Было что-то грустное въ этихъ словахъ со стороны двадцати-трехлтняго юноши, даже для дловыхъ ушей мистера Дина.

— Ну, ну, если вы будете продолжать подвигаться въ жизни такими быстрыми шагами, то скоро у васъ будетъ жена, о которой вамъ придется заботиться. Что жь касается до мельницы, то мы, какъ говорится, не должны слишкомъ разсчитывать на цыплятъ, пока они еще въ яйц. Тмъ не мене я общаю вамъ, принять это къ свднію, и по возвращеніи вашемъ мы снова переговоримъ съ вами. Теперь я иду обдать. Приходите къ намъ завтра утромъ, передъ отъздомъ, позавтракать и проститься съ вашей матерью и сестрой.

ГЛАВА VI.

Подтверждающая законы притяженія.

Вамъ, безъ-сомннія, становится понятно, что Магги достигла того момента въ жизни, который всми осторожными людьми долженъ быть признанъ весьма-важнимъ для молодой женщины. Очутившись въ высшемъ обществ Сент-Оггса, съ наружностью поразительною, которая имла преимущество быть совершенно-незнакомой большинству членовъ его и — какъ мы можемъ заключить изъ заботливаго разговора Люси съ тёткой Пулетъ — отличалась нензысканностью туалета, Магги, конечно, находилась въ начал новой эпохи жизни.

На первомъ вечер у Люси молодой Торри утомлялъ вс мускулы своего лица, чтобъ черноглазая двушка, сидвшая въ углу, могла видть его во всемъ искусственномъ блеск, придаваемомъ ему его глазнымъ стеклышкомъ, и нсколько двицъ воротилось домой съ ршимостью носить короткіе рукава, обшитые чернымъ кружевомъ и заплетать заднюю косу наподобіе широкаго внка, какъ это длала кузина миссъ Динъ, которой это такъ шло. Дйствительно, бдная Магги, при всемъ ея внутреннемъ сознаніи тяжелаго прошедшаго и предчувствіи тревожнаго будущаго, становилась предметомъ нкоторой зависти и разговоровъ вновь-учрежденной бильярдной между подругами, неимющими между собою тайнъ въ области нарядовъ.

Двицы Гестъ, которыя нисходили только лишь до нсколько-покровительственныхъ отношеній съ сент-оггскими семействами и служили оракуломъ моды, сдлали нкоторыя исключенія въ пользу Магги. У нея была своя манера: какъ-то не вдругъ соглашаться съ замчаніями, принятыми въ хорошемъ обществ и говорить, что она не знаетъ, справедливы ли эти замчанія или нтъ, это давало ей видъ нкоторой неловкости и прерывало плавность разговора, но существуетъ фактъ, говорящій въ пользу молодыхъ двицъ, именно тотъ, что он бываютъ боле расположены къ тмъ изъ новыхъ знакомыхъ ихъ пола, надъ которыми сознаютъ въ нкоторыхъ отношеніяхъ свое превосходство.

А Магги была до того лишена тхъ милыхъ ужимокъ кокетства, имющихъ, по преданію, репутацію сводить съ ума молодыхъ людей, что возбудила женское сожалніе о недйствительности ея красоты. Она претерпла на своемъ вку много лишеній, бжняжка, и надо было сознаться, что она не имла никакихъ претензій: рзкость и шероховатость ея манеръ были прямыми послдствіями ея одинокой и горькой жизни. Только одно было странно, это то, что въ ней не быто признаковъ тривіальности, особенно если вспомнить, какова была остальная родня бдной Люси, отъ которой двицъ Гестъ всегда нсколько коробило. Непріятно было подумать о свойств съ такимъ народомъ, какъ Глегги и Пулеты, но не стоило противоречить Стивену, когда онъ разъ себ забралъ что-нибудь въ голову, къ тому жь, конечно, нельзя было сказать ничего противъ самой Люси, и никто не могъ удержаться, чтобъ не полюбить ее. Она, безъ сомннія, будетъ желать, чтобъ миссъ Гестъ были добры къ этой кузин, которую она такъ любитъ, и Стивенъ поднялся бы на дыбы, еслибъ он были съ ней недовольно-учтивы. При этихъ условіяхъ дло не стало за приглашеніями изъ парка и изъ другихъ домовъ, такъ-какъ миссъ Динъ была слишкомъ-популярный и уважаемый членъ сентоггскаго общества, чтобъ не быть предметомъ всеобщаго вниманія.

Такимъ образомъ Магги познакомилась впервые съ жизнью свтской барышни и узнала, что такое встать утромъ, не имя никакой побудительной причины, заняться однимъ дломъ предпочтительно передъ другимъ. Это новое ей чувство досуга и ничмъ неподавленнаго наслажденія среди легкаго дуновенія втерка и аромата сада, приносимыхъ ей наступавшей весной, среди новаго изобилія музыки и лнивыхъ прогулокъ подъ солнечными лучами и сладострастной дремоты въ лодк, на рк — все это не могло не имть упоительнаго на нее дйствія посл столькихъ годовъ лишеній, и съ первой недли Магги стали мене преслдовать ея грустныя воспоминанія прошедшаго и опасенія будущаго. Жизнь ея становилась пріятна: пріятно было ей одваться теперь по вечерамъ и чувствовать себя однимъ изъ лучшихъ украшеній этой весенней обстановки. Теперь всегда чьи-нибудь глаза ожидали ее и любовались ею, она перестала быть личностью незамченною, загнанною, отъ которой всегда требовалось вниманіе и на которую никто, въ свою очередь, не считалъ себя обязаннымъ обратить ни малйшаго вниманія. Отрадно было также, когда Стивенъ и Люси узжали кататься верхомъ, садиться одной за фортепьяно и находить, что старая связь между ея пальцами и клавишами еще жива и пробуждалась, какъ какое-нибудь симпатическое сродство, которое не пропадетъ съ разлукой для того, чтобъ произвести т звуки, которые она слышала наканун вечеромъ, и снова и снова повторять ихъ, докол она не найдетъ средство выразить ихъ языкомъ боле-страстнымъ. Простое сочетаніе октавъ было уже наслажденіемъ для Магги, и она часто охотне бралась за тетрадь этюдовъ, нежели за какую-нибудь мелодію, чтобъ лучше наслаждаться ощущеніями музыкальныхъ интерваловъ. Не то, чтобъ ея любовь къ музык доказывала въ ней присутствіе таланта, выходящаго изъ ряда обыкновенныхъ — нтъ, ея чувствительность къ высокому наслажденію, доставляемому музыкой, была, просто, однимъ изъ видовъ той страстной чувствительности, которою отличалась вся ея натура, которая заставляла ея добродли и ея недостатки сливаться въ одно, придавала ея привязанностямъ видъ нетерпливой требовательности, но также не позволяла ея тщеславію сдлаться простымъ женскимъ кокетствомъ и лукавствомъ, придавая ему поэзію честолюбія. Но вы уже давно знаете Магги и нуждаетесь не въ характеристик ея, а въ ея исторіи, которую трудно предсказать даже при полномъ знаніи характеристики лица. Драма нашей жизни не исключительно обусловливается внутренними свойствами нашими! ‘Характеръ’, говоритъ Новалисъ въ одномъ изъ своихъ сомнительныхъ афоризмовъ, ‘характеръ — судьба’, быть-можетъ, но не вся судьба наша. Гамлетъ, принцъ датскій, имлъ характеръ спекулятивный и нершительный, однакожъ онъ далъ поводъ къ страшной трагедіи. Если жь отецъ его дожилъ бы до почтенной старости, а дядя умеръ преждевременно, то мы можемъ предположить, что Гамлетъ женился бы на Офеліи и прожилъ бы съ репутаціей здраваго ума, несмотря на многочисленные монологи и нсколько злыхъ сарказмовъ противъ прекрасной дочери Полонія, не говоря ничего о явной нелюбезности его съ тестемъ.

Итакъ, судьба Магги пока для насъ сокрыта и мы должны ждать, пока она откроется передъ нами, какъ теченіе еще неизслдованной рки, мы знаемъ только, что рка эта многоводна и быстра и что для всхъ ркъ существуетъ тотъ же самый конечный исходъ. Подъ чарующимъ вліяніемъ новыхъ удовольствій Магги сама перестала думать, съ свойственной ей живостью воображенія, о своей будущей судьб, и безпокойство ея, въ виду предстоящаго ей перваго свиданія съ Филиппомъ, начинало терять свою силу, быть-можетъ, совершенно-безсознательно она была рада, что свиданіе это было отложено.

Филиппъ не пришелъ въ тотъ вечеръ, когда его ожидали, и мистеръ Стивенъ Гестъ принесъ извстіе, что онъ ухалъ на морской берегъ, вроятно, прибавилъ онъ, съ цлью длать эскизы, и не было извстно, когда онъ воротится. Это было такъ похоже на Филиппа, ухать не сказавъ о томъ никому ни слова. Онъ воротился не ране какъ чрезъ двнадцать дней и нашелъ у себя об люсины записки: передъ отъздомъ же своимъ онъ еще ничего не зналъ о прізд Магги.

Можетъ-быть, необходимо снова имть девятнадцать лтъ, чтобъ вполн понять т чувства, которыя толпились въ душ Магги въ эти двнадцать дней, показавшіяся ей, съ непривычки, очень-длинными, и прослдить за всми движеніями ея ума. Дни перваго знакомства почти всегда имютъ для насъ боле значенія и занимаютъ наше воображеніе боле, нежели продолжительные періоды, незаключающіе въ себ никакихъ открытій и новыхъ впечатлній. Въ эти двнадцать дней немного было часовъ такихъ, въ которые Стивенъ не сидлъ бы около Люси, или не стоялъ возл нея у фортепьянъ, или, наконецъ, не сопровождалъ ее въ ея прогулкахъ. Ухаживанье его становилось съ каждымъ днемъ замтне, чего, впрочемъ, вс и ожидали.

Люси была очень -счастлива, тмъ-боле, что общество Стивена стало, казалось, гораздо-занимательне и забавне съ-тхъ-поръ, какъ Магги была съ ними. Между ними теперь завязывались веселыя бесды, а иногда и серьёзныя, въ которыхъ и Стивенъ и Магги высказывались, вызывая удивленіе со стороны милой ненавязчивой Люси, которая не разъ подумала, что они составили бы въ жизни очаровательный квартетъ, еслибъ Магги вышла за Филиппа.

Невозможно объяснить, какъ молодая двушка можетъ боле наслаждаться обществомъ своего обожателя въ присутствіи третьяго лица и не ощущать ни малйшаго спазма ревности, когда разговоръ обыкновенно направленъ на это третье лицо? Да, но это и бываетъ только съ такими спокойными, невозмутимыми сердцами, какова Люси, которыя хорошо знаютъ состояніе сердца ихъ подруги и неспособны къ тмъ чувствамъ, которыя могли бы поколебать въ нихъ эту увренность безъ всякаго къ тому основанія. Къ-тому жь, Стивенъ сидлъ возл Люси, ей онъ подавалъ руку, къ ней онъ обращался какъ къ особ, которая — онъ былъ увренъ — была наврное съ нимъ согласна, и всякій день она встрчала въ немъ ту же нжную внимательность, то же пониманіе ея нуждъ и желаніе предупредить ихъ. Былъ ли онъ дйствительно тотъ же? Люси казалось, что онъ сталъ еще внимательне: и немудрено, что истинная причина подобной перемны ускользнула отъ нея. Это была тонкая жертва, которую Стивенъ приносилъ своей совсти, не отдавая себ самъ въ томъ отчета. Онъ, сравнительно, мало обращалъ вниманія на Магги, и между ними произошелъ даже родъ какой-то далекости, недопускающей повторенія отношеній, походящихъ на ухаживанье, бывшее между ними въ первый день, во время катанья въ лодк. Когда Стивенъ входилъ и Люси не было въ комнат, или когда Люси оставляла ихъ однихъ, они никогда не говорили другъ съ другомъ: Стивенъ въ подобныхъ случаяхъ будто бы разсматривалъ книги или ноты, а Магги прилежно наклонялась надъ своей работой, одинъ тягостно чувствовалъ присутствіе другаго, и это ощущеніе, казалось, простиралось до концовъ ихъ пальцевъ, тмъ не мене каждый изъ нихъ внутренно желалъ, чтобъ то же случилось и на слдующій день. Ни ему, ни ей не приходило на умъ подумать объ этомъ или внутренно спросить, себя: ‘къ чему все это ведетъ?’ Магги чувствовала лишь только, что жизнь открывала ей что-то совершенно-новое, и она была погружена непосредственно въ эти новыя ощущенія, такъ-что ей не оставалось боле достаточно энергіи, чтобъ отдать себ въ нихъ отчетъ или обсудить ихъ, Стивенъ умышленно не предлагалъ себ никакихъ вопросовъ и не хотлъ сознаться самому себ, что испытывалъ чувство, имющее прямое вліяніе на его поведеніе. Когда Люси возвращалась въ комнату, они снова были непринужденны: Магги могла спорить съ Стивеномъ и смяться надъ нимъ, а онъ, шутя, указывалъ ей на эту интересную героиню миссъ Софайя-Уэстернъ, которая питала большое уваженіе къ уму мужчинъ. Магги могла глядть на Стивена, чего, по неизвстной причин, она постоянно избгала, когда они были одни, а онъ могъ даже просить ее аккомпанировать ему, такъ-какъ пальцы Люси были такъ заняты работой для базара, и бранить ее за то, что она такъ ускоряла темпъ, что, конечно, было ея слабой стороной.

Однажды — это было въ день возвращенія Филиппа — Люси неожиданно сговорилась провести вечеръ съ миссъ Кеннъ, слабость здоровья которой положительно угрожала перейти въ параличъ лёгкихъ, что заставляло ее отказаться отъ своихъ обязанностей на предстоящемъ базар и передать ихъ другимъ дамамъ, въ томъ числ и Люси. Переговоры эти были ведены въ присутствіи Стивена, и онъ слышалъ, какъ Люси общала выхать пораньше и захать въ шесть часовъ за миссъ Торри, которая привезла приглашеніе отъ миссъ Кеннъ.

— Это еще новое нравственное послдствіе нелпаго базара! воскликнулъ Стивенъ, какъ только миссъ Торри вышла изъ комнаты: — заставлять двушекъ покидать обязанности домашняго очага для суеты между тряпками и шитыми ридикулями! Я желалъ бы знать, какія другія приличныя обязанности могутъ быть для женщины, какъ не устроивать такъ, чтобъ мужья сидли дома, а холостяки — напротивъ, если этотъ порядокъ скоро не измнится, то общество непремнно скоро распадется.

— Успокойтесь: этотъ порядокъ вещей будетъ непродолжителенъ, такъ-какъ базаръ будетъ въ тотъ понедльникъ.

— Слава Богу! сказалъ Стивенъ.— Кеннъ самъ сказалъ намедни, что ему вовсе не нравится эта манера придавать тщеславію видъ благотворительности, но такъ-такъ наша публика такъ благоразумна, что не любитъ прямыхъ сборовъ, то для устройства и снабженія сентоггскихъ школъ необходимо прибгнуть къ безумію.

— Не-уже-ли онъ сказалъ это? спросила маленькая Люси, съ безпокойствомъ вытаращивъ свои каріе глаза.— Я никогда не слыхала, чтобъ онъ говорилъ что-нибудь подобное, я думала, что онъ одобряетъ наше намреніе.

— Я увренъ, что онъ одобряетъ васъ, сказалъ Стивенъ, улыбаясь ей съ любовью: — вашъ сегодняшній поступокъ ухать вечеромъ изъ дома съ перваго взгляда кажется порочнымъ, но я увренъ, что въ немъ кроется благая цль.,

— О, вы слишкомъ-хорошо обо мн думаете! сказала Люси и показала свое милое личико, покрывшееся румянцемъ.

Тмъ разговоръ и кончился, но обоимъ безъ словъ стало понятно, что Стивенъ не придетъ въ этотъ вечеръ, вслдствіе чего онъ продлилъ свой утренній визитъ и они разстались позже четырехъ часовъ пополудни. Вскор посл обда Магги сидла одна въ гостиной, держа на колняхъ Минни, она оставила дядю за виномъ и послобденнымъ сномъ, а мать — за шитьемъ и дремотой въ столовой, что, когда не было гостей у нея, всегда продолжалось до вечерняго чая. Магги наклонилась-было, чтобъ приласкать шелковистую фаворитку, за которой она ухаживала въ отсутствіе ея госпожи, какъ шумъ шаговъ по песку заставилъ ее поднять голову и она увидла мистера Стивена Геста, идущаго по саду по направленію отъ рки. Какъ странно было видть его въ этотъ необычный для него часъ, между-тмъ, какъ онъ не разъ жаловался на то, что у нихъ въ парк обдаютъ такъ поздно. Тмъ не мене это былъ онъ, въ своей черной одежд: онъ, должно-быть, былъ дома и теперь перехалъ черезъ рку. Магги почувствовала, что ея щеки запылали и сердце забилось, впрочемъ, волненіе ея было понятно, такъ-какъ она не привыкла принимать гостей одна. Онъ увидлъ, какъ она взглянула на него черезъ открытое окно и, поклонившись ей, направился къ нему, чтобъ войти въ него, а не въ дверь. Онъ также покраснлъ и имлъ глупый видъ, на сколько это возможно молодому человку съ умомъ и самообладаніемъ въ то время, какъ онъ приближался, держа въ рукахъ ноты, и сказалъ, какъ-будто нершительно и импровизируя:

— Вы удивлены, что снова видите меня, миссъ Тёливеръ, и я долженъ извиниться въ томъ, что являюсь къ вамъ безъ вашего позволенія, но мн нужно побывать въ город и нашъ человкъ переправилъ меня черезъ рку, я и подумалъ занести вашей кузин этй пьесы изъ ‘Артуаской Двы’, которыя я забылъ взять съ собою сегодня утромъ. Возьметесь вы передать ихъ ей?

— Да, сказала Магги, которая-было встала сконфуженная, держа Минни на рукахъ и теперь не совсмъ-то зная, что ей длать, опять сла.

Стивенъ поставилъ свою шляпу вмст съ нотами, которыя покатились на полъ, и слъ на стулъ возл нея. Онъ никогда не длалъ этого до-сихъ-поръ, и они оба хорошо сознавали, что это совершенно для нихъ новое положеніе.

— Ну, ты, балованное созданіе! сказалъ Стивенъ наклонившись, чтобъ потянуть собачку за ея длинныя, кудрявыя уши, висвшія черезъ маггину руку. Такъ-какъ это замчаніе не требовало отвта, а сдлавшій его не далъ ему дальнйшаго развитія, то разговоръ естественнымъ образомъ остался на той же точк замерзанія. Стивенъ продолжалъ гладить Минна по голов, и ему казалось, что онъ длаетъ это во сн и что принужденъ это длать, самъ тому удивляясь. Ему, однакожь, это нравилось, онъ хотлъ только еще имть смлость взглянуть на Магги и чтобъ она на него взглянула, подарила бы его однимъ продолжительнымъ взглядомъ изъ своихъ глубокихъ, чудныхъ глазъ, и тогда онъ былъ бы вполн-доволенъ и благоразуменъ. Онъ думалъ, что это желаніе получить отъ Магги подобный взглядъ обратилось въ немъ въ родъ мономаніи, и постоянно напрягалъ все свое воображеніе, чтобъ изъискать средства достигнуть этого, не возбудивъ удивленія и объясненій. Что же касается до Магги, то она не имла никакихъ опредленныхъ мыслей, она ощущала лишь только сознаніе чьего-то присутствія, подобно тому, какъ мы чувствуемъ въ темнот близкій полетъ какой-нибудь ширококрылой птицы. Она не смла поднять голову и ничего не видла, кром черной, волнистой шерсти Минни. Положеніе это, однакожь, должно было когда-нибудь имть конецъ, быть-можетъ даже, что оно кончилось очень-скоро и только показалось имъ продолжительнымъ, какъ минута во сн. Стивенъ, наконецъ, выпрямился на своемъ стул, свсивъ одну руку черезъ спинку его и глядя на Магги. Что ему было сказать ей?

— Сегодня долженъ быть великолпный закатъ солнца, я думаю: не выйдете ли вы посмотрть на него?

— Не знаю, сказала Магги. Потомъ, поднявъ смло глаза и взглянувъ въ окно, прибавила:— если я не буду играть съ дядей въ пикетъ.

За тмъ слдовала пауза и новыя ласки Минни, которая, однакожь, на столько выказала проницательности, что нисколько не была тронута ими, а даже заворчала нсколько.

— Любите вы сидть одн?

Лицо Магги отразило нсколько-лукавый взглядъ и, посмотрвъ на Стивена, она возразила:

— А было ли бы учтиво отвтить ‘да’?

— Дйствительно это былъ вопросъ довольно-опасный для незванаго гостя, сказалъ Стивенъ въ восхищеніи отъ этого взгляда, и ршившись остаться, докол не получитъ другой такой взглядъ.— Но у васъ будетъ боле нежели полчаса свободныхъ посл того, какъ я уйду, прибавилъ онъ глядя на свои часы: — я знаю, мистеръ Динъ никогда не приходитъ сюда ране половины восьмаго.

Наступило новое молчаніе, въ-теченіе котораго Магги продолжала пристально смотрть въ окно и наконецъ, сдлавъ надъ собой усиліе, снова обратила глаза на спину Минни, сказавъ:

— Я жалю, что Люси была принуждена выхать, чрезъ это мы лишены возможности заняться музыкой.

— Завтра вечеромъ у насъ будетъ еще одинъ пвецъ, сказалъ Стивенъ.— Скажите вашей кузин, что Филиппъ Уокимъ воротился. Я видлъ его сегодня, когда пошелъ домой.

Магги вздрогнула, какой-то трепетъ мгновенно пробжалъ съ головы до ногъ по ея жиламъ. Новые образы, возбужденные въ ней именемъ Филиппа, на половину изгнали тяжелое стсненіе, въ которомъ она находилась. Она съ внезапною ршимостью встала со стула и, положивъ Минни на ея подушку, достала изъ угла люсину работу. Стивенъ былъ пораженъ и раздосадованъ: онъ вспомнилъ, что Люси разсказывала ему о ихъ семейной ссор, и подумалъ, что Магги непріятно было слышать имя Уокима, произнесенное такъ неожиданно. Незачмъ было ему оставаться доле. Магги услась за работу и смотрла гордо и холодно, а онъ былъ растерянъ, жаля, что пришелъ. Подобное неумстное посщеніе должно сдлать человка непріятнымъ и смшнымъ. Безъ сомннія, нетрудно было Магги понять, что онъ наскоро отобдалъ въ своей комнат для того, чтобъ опять уйти изъ дома и застать ее одну.

Подобное настроеніе ума было весьма-ребяческое для развитаго двадцати-пяти-лтняго молодаго человка, нелишеннаго образованія, но если мы прибгнемъ къ исторіи, то, быть-можетъ, оно покажется намъ возможнымъ.

Въ эту минуту клубокъ маггиной шерсти покатился на подъ и она протянулась достать его. Стивенъ также всталъ и, поднявъ клубокъ, взглянулъ на Магги глазами, въ которыхъ выражались досада и сожалніе, придававшія лицу его выраженіе, которое показалось Магги совершенно-новымъ, когда глаза ихъ при этомъ встртились.

— Прощайте, сказалъ Стивенъ тономъ, выражавшимъ также неудовольствіе и вмст съ тмъ мольбу. Онъ не смлъ протянуть руки и потому вложилъ об руки въ задніе карманы.

Магги подумала, что, быть-можетъ, она была съ нимъ слишкомъ-сурова.

— Разв вы не хотите остаться еще у насъ? сказала она робко, уже не отворачиваясь отъ него, боясь, чтобы это также не было нелюбезно.

— Нтъ, благодарю васъ, сказалъ Стивенъ, продолжая глядть въ эти полунедовольные, полуобворожительные глаза, какъ человкъ, мучимый жаждой глядть на слды отдаленнаго ручейка.

— Лодка меня дожидается… Вы скажете вашей кузин?

—Да.

— То-есть, что я принесъ ей ноты.

— Да.

— И что Филиппъ воротился.

— Да. (Магги этотъ разъ не примтила имени Филиппа).

— Не выйдете ли вы немного въ садъ? сказалъ Стивенъ, еще боле-нжнымъ голосомъ, но, вслдъ за тмъ, ему стало досадно, что она не отвтила ему: ‘нтъ’, потому-что она шагнула къ открытому окошку и онъ былъ принужденъ взять свою шляпу и пойти съ ней рядомъ. Но онъ тотчасъ же придумалъ какъ вознаградить себя.

— Возьмите мою руку, сказалъ онъ почти шопотомъ, какъ-будто говоря какую-нибудь тайну.

Есть что-то странно-привлекательное для всякой женщины опираться на твердую мужскую руку: при этомъ всю прелесть для нихъ составляетъ не самая опора, въ физическомъ отношеніи, а сознаніе этой опоры, присутствіе силы, вн ихъ находящейся, но имъ принадлежащей: все это постоянно занимаетъ ихъ воображеніе.

Но этой ли причин, или по другой, но Магги взяла руку Стивена, они пошли вмст вокругъ куртинки и подъ нависшею зеленью акацій, въ томъ же сонномъ, туманномъ состояніи, въ которомъ находились за четверть часа передъ тмъ, съ одною только разницей, что Стивенъ получилъ тотъ взглядъ, котораго такъ добивался, а все-таки не чувствовалъ въ себ признаковъ возвращенія благоразумія, а у Магги сквозь умственный туманъ теперь изрдка мелькали вопросы: какъ она сюда попала? зачмъ она вышла? и. т. и. Они не говорили ни слова. Еслибъ не это молчаніе, то они оба мене-тягостно чувствовали бы присутствіе другъ друга.

— Берегитесь, здсь ступенька, сказалъ наконецъ Стивенъ.

— О! я теперь пойду домой, отвтила Магги, и мысленно поблагодарила эту ступеньку, какъ свою избавительницу.— Прощайте.

Она въ одну минуту выдернула свою руку и побжала назадъ, къ дому. Она не подумала о томъ, что это движеніе придастъ еще боле неловкости ихъ воспоминаніямъ о послднемъ получас. У нея для этого не оставалось мыслей. Она только кинулась въ низенькое кресло и залилась слезами.

‘О Филиппъ, Филиппъ! Какъ бы я желала, чтобъ мы снова очутились вмст въ Красномъ Овраг: тамъ было такъ спокойно!’ Стивенъ съ минуту поглядлъ ей въ слдъ, потомъ направился къ лодк и вскор былъ высаженъ на буянъ. Онъ провелъ вечеръ въ бильярдной, куря сигару за сигарой и проигрывая одну партію за другой. Онъ ршился не думать, не допускать въ себ боле ясныхъ воспоминаній о Магги, нежели т, которыя были возбуждены постояннымъ присутствіемъ ея. Онъ мысленно продолжалъ смотрть на нее, она обвила его руку.

Но вотъ ему представилась необходимость идти домой въ эту прохладную звздную ночь, а вмст съ тмъ необходимость проклинать свое неблагоразуміе и давать себ горькое общаніе впредь не отваживаться видть Магги одну. Это было сумасшествіе, онъ былъ влюбленъ, глубоко-привязанъ къ Люси и, притомъ, связанъ относительно ея, какъ только можетъ быть связанъ благородный человкъ. Онъ жаллъ, что увидлъ эту Магги Тёлливеръ, чтобъ потомъ испытывать по ея милости такую лихорадку, она, быть-можетъ, составила бы нжную, но странную, безпокойную, но очаровательную жену для кого-нибудь другаго, но онъ самъ никогда бы, не избралъ ее для себя. Чувствовала ли она то же что и онъ, онъ надялся — что нтъ! Ему не слдовало уходить, онъ впредь будетъ обуздывать себя. Онъ будетъ стараться быть ей непріятнымъ, ссориться съ ней. Ссориться? Возможно ли ссориться съ созданіемъ, у котораго такіе глаза, вызывающіе и умильные, противорчащіе и ласкающіе, повелительные и умоляющіе — словомъ, полные чудныхъ противорчій? Видть такое созданіе, укрощенное любовью — это была бы судьба завидная… для кого-нибудь другаго.

Стивенъ заключилъ этотъ внутренній монологъ сдавленнымъ восклицаніемъ въ то время, какъ онъ далеко отбросилъ конецъ послдней сигары и, вложивъ руки въ карманы, пошелъ боле-медленнымъ шагомъ между кустарникомъ. Восклицаніе это не выражало мирнаго настроенія духа.

ГЛАВА VII.

Филиппъ опять выходитъ на сцену.

Слдующее утро было очень-дождливое, погода вообще была такая, въ которую обыкновенно сосди длаютъ нескончаемо-длинные визиты своимъ хорошенькимъ сосдкамъ. Дождь, который не помшалъ нашему приходу, кажется ужаснымъ при одной мысли объ обратномъ путешествіи и притомъ, всегда кажется, что вотъ скоро прояснится. Ничто, конечно, кром открытой ссоры, не можетъ сократить нашъ визитъ. Еслиже тутъ примщается и любовь, то что можетъ быть въ Англіи прекрасне дождливаго утра? Англійское солнце сомнительно, женскія шляпки никогда не бываютъ вн опасности, а если вы сядете на траву, то рискуете, простудиться. Дождикъ, напротивъ, вещь надежная, на него положиться ложно. Вы надваете свое непромокаемое пальто и летите прямо къ своей возлюбленной, тамъ усаживаетесь, не боясь докучливыхъ визитовъ, на любимомъ вашемъ мст, немного-выше или немного, ниже того мста, гд-всегда сидитъ ваша богиня. Въ сущности для метафизическаго, ума это, все-равно, но въ этомъ и кроется причина, почему женщинъ обожаютъ и въ то же время на нихъ смотрятъ свысока.

— Стивенъ, я знаю, придетъ сегодня ране обыкновеннаго, сказала Люси: — онъ всегда приходитъ раньше, когда дождикъ идетъ.

Магги не отвчала. Она сердилась на Стивена и начинала думать, что онъ сдлается ей совершенно, противенъ. Еслибъ не дождикъ, то, она ушла бы на все утро къ тётк Глегъ и тмъ избгла бы непріятности видть Стивена. Но и теперь она ршилась найти какую-нибудь причину и остаться съ матерью.

Но Стивенъ не пришелъ рано, а прежде него явился еще ближайшій сосдъ. Филиппъ, входя въ комнату, хотлъ, только поклониться Магги, чувствуя, что ихъ отношенія были тайной, которую онъ не въ прав выдать. Но когда Магги встала къ нему на встрчу и протянула руку, онъ тотчасъ понялъ, что Люси все знаетъ. Они оба замтно смутились, хотя Филиппъ и провелъ нсколько часовъ въ приготовленіи къ этой сцен. Но, подобно людямъ, прожившимъ много лтъ безъ всякихъ ожиданій сочувствія, онъ рдко терялъ власть надъ собою и всегда гнушался съ понятной гордостью всякаго замтнаго проявленія чувства.. Блдность, нсколько боле, обыкновеннаго, напряженіе ноздрей, когда онъ говорилъ, и голосъ, выражавшій нчто боле, простаго равнодушія — вотъ единственные признаки внутренней драмы, происходившей въ душ Филиппа. Но Магги, неимвшая способности скрывать своихъ впечатлній, почувствовала, что, когда она пожала руку, Филиппу, на глазахъ у ней выступили слезы. Слезы эти не были вызваны горемъ — нтъ, это были слезы въ род тхъ, которыя женщины и дти проливаютъ, когда они нашли себ покровителя и могутъ безъ страха смотрть на прошедшую, но грозную опасность. Филиппъ, о которомъ она не могла прежде думатьбезъ опасенія справедливаго упрека Тома, теперь казался ей какой-то вншней совстью, подъ снью которой она могла найти спасеніе и новыя силы къ борьб. Ея нжная, спокойная привязанность къ Филиппу, казавшаяся давно еще въ дтств, теперь казалась ей какимъ-то святилищемъ, въ которомъ она можетъ укрыться отъ приманчиваго вліянія человка, отъ котораго она должна всми силами отшатнуться, ибо, кром тревоги душевной и вншняго несчастія, это вліяніе ничего не могло принести. Въ ея привязанности къ Филиппу скоре затронуты были чувства сожалнія и женскаго самопожертвованія, чмъ ея тщеславіе и другія эгоистическія наклонности ея характера. Эта новая перемна къ ея сношеніяхъ съ Филиппомъ увеличила еще боле ея опасенія, чтобъ не переступить границъ, на которыя согласился бы Томъ. Она протянула руку Филиппу и почувствовала слезы на глазахъ безъ всякаго упрека совсти. Люси ожидала этой сцены и ея добрая душа радовалась, что она свела опять Магги и Филиппа, но между-тмъ, при всемъ ея уваженіи къ Филиппу, она не могла не согласиться, что Томъ имлъ основаніе быть пораженнымъ ихъ физическою несоотвтственностью, особенно это было понятно въ прозаическомъ Том, нелюбившемъ ни поэзіи ни волшебныхъ сказокъ. Но, какъ скоро только было можно, она начала говорить, чтобъ они имли время придти въ себя:

— Это очень-похвально и хорошо, что вы такъ скоро посл прізда насъ навстили, сказала Люси своимъ тоненькимъ, хорошенькимъ голоскомъ, напоминавшемъ чириканье птичекъ.— Я думаю, я вамъ прощу ваше мгновенное бгство, не предувдомивъ даже вашихъ друзей. Сядьте тутъ, прибавила она, придвигая покойное кресло: — съ вами обойдутся милостиво.

— Вы никогда не будете хорошо управлять людьми, миссъ Динъ, говорилъ Филиппъ, садясь:— никто никогда не повритъ вашей строгости. Всякій ободритъ себя къ проступку увренностью въ томъ, что вы будете снисходительны.

Люси отвчала шуткою, но Филиппъ не слыхалъ ея отвта, онъ естественно повернулся къ Магги. Она смотрла на него съ тмъ открытымъ, и пристальнымъ взглядомъ, которымъ мы всегда встрчаемъ отсутствовавшаго друга. Какая тяжелая минута была минута ихъ разставанья, Филиппъ же чувствовалъ, что это было какъ-бы вчера, онъ чувствовалъ это такъ рзко, такъ ясно помнилъ вс подробности, все, что было сказано и сдлано на ихъ послднемъ свиданіи, что онъ смотрлъ на Магги съ ревностью и недовріемъ, и казалось ему, замчалъ въ ея взгляд и во всей фигур какую-то перемну. Это было очень-естественно: онъ боялся и почти наврно ожидалъ этой перемны. Чтобъ его успокотть, необходимо было положительное доказательство противнаго. А этого не было.

— Теперь у меня просто праздникъ круглый день, сказала Магги, Люси, какъ какая-нибудь волшебнцца, мгновеннь превратила меня изъ работницы въ принцессу. Я ничего не длаю весь день, какъ нжусь, Люси предугадываетъ вс мои желанія.

— Я увренъ, ей большое счастіе, что вы здсь, сказалъ Филиппъ: — вы, вдь, ея лучше цлаго звринца боловней. Вы очень-хороши на взглядъ, вы очень выиграли отъ этой перемны.

Натянутый разговоръ въ такомъ род продолжался еще нсколько минутъ. Наконецъ Люси, ршившись его прекратить, воскликнула, что она что-то забыла и поспшно, побжала изъ комнаты.

Въ ту же минуту Магги и Филиппъ пожали опять другъ другу руки съ видомъ удовольствія, смшаннаго съ горемъ, подобно тому, какъ встрчаются друзья посд какого-нибудь, несчастія.

— Я сказала, Филиппъ, брату, что желаю васъ видть. Я просила его освободить меня отъ моего общанія и онъ согласился.

Магги въ своемъ нетерпніи желала, чтобъ Филиппъ сразу узналъ, какія отношенія должны быть между ними, но, она тотчасъ спохватилась. Все, случившееся посл, его признанія въ любви, было такъ грустно что она ни за что не хотла бы первая объ этомъ напомнить. Ей казалось даже просто назвать брата было уже оскорбленіемъ Филиппу, котораго онъ такъ зло обидлъ. Но онъ былъ такъ занятъ-теперь одной Магги, что не обращалъ вниманія ни на что другое.

— Такъ мы по-крайней-мр можемъ быть друзьями, Магги? Въ этомъ, кажется, вамъ теперь ничто не можетъ помшать.

— Но не будетъ ли вашъ отецъ противъ этого? сказала Магги, выдергивая свою руку изъ руки Филиппа.

— Я не откажусь отъ васъ, Магги, иначе, какъ по вашему желанію, отвчалъ Филиппъ красня.— Есть вещи, въ которыхъ мы съ отцомъ не сходимся, и я буду всегда сопротивляться въ этомъ отношеніи, боле же всего въ этомъ случа.

— Итакъ, намъ ничто не мшаетъ быть друзьями, Филиппъ. Мы можемъ видться и разговаривать, покуда я здсь. Но я скоро узжаю. Я хочу очень-скоро отправиться, на новое мсто.

— Разв этого нельзя избгнуть, Магги?

— Нельзя. Я не должна здсь боле оставаться, иначе такъ разнжусь и разлнюсь, что не буду способна для жизни, которую должна же я вести наконецъ. Я не могу жить на чужой счетъ, не могу жить у брата, хотя онъ очень-добръ ко мн. Онъ бы хотлъ меня содержать на свои деньги — это было бы для меня невыносимо.

Филиппъ молчалъ нсколько минутъ и потомъ проговорилъ тмъ слабымъ, тоненькимъ голосомъ, который у него всегда означалъ сдержанное волненіе.

— Не-уже-ли нтъ другаго выбора, Магги? Не-уже-ли жизнь далеко отъ тхъ, кого любишь, единственная жизнь, которую вы себ позволите?’

— Да, Филиппъ, сказала она, смотря жалобно на него, какъ бы прося его врить, что она принуждена къ этому.— По-крайней-мр теперь я не знаю, что будетъ чрезъ нсколько лтъ. Я начинаю, впрочемъ, думать, что моя любовь никогда не принесетъ мн много счастія: всегда къ моей любви примшивалось столько горя! Какъ бы я желала создать себ міръ вн міра, какъ мужчины длаютъ.

— Ну, вы опять возвращаетесь къ старому, только въ новой форм, къ той старой мысли, которую я такъ оспаривалъ. Вы хотите, продолжалъ Филпппъ съ нкоторою гордостью:— найти такой родъ самоотреченія, который въ то же время избавилъ васъ отъ скорби и печали. Я вамъ опять повторю, что избгнуть этого невозможно иначе, какъ испорча или изувча свою натуру. Что бъ было со мною, еслибъ я искалъ избавленія отъ скорби? Цинизмъ и презрніе ко всему — вотъ что замнило бы мн опіумъ, еслибъ я не впалъ въ сумасшествіе и не вообразилъ себя любимцемъ неба потому только, что я нелюбимецъ людей.

Въ горечи, съ которою Филиппъ говорилъ эти слова, было что-то порывистое. Слова его, очевидно, столько же были отголоскомъ внутренняго чувства, сколько и отвтомъ на маггины слова. Замтно было въ немъ какое-то душевное страданіе. Онъ съ гордой деликатностью не хотлъ сдлать и малйшаго намека о любви, о слов, данномъ другъ другу. Онъ не хотлъ напомнить Магги о ея общаніи, ибо это походило бы на какое-то подлое принужденіе. Онъ не могъ сказать ей, что онъ не перемнился, ибо это, казалось бы, вызывало ее на откровенность. Его любовь къ Магги была запечатлна, боле даже всего другаго, преувеличена увренностью, что онъ исключеніе и потому Магги и вс другіе смотрятъ на него не иначе, какъ на исключеніе.

Маггина совсть была затронута.

— Да, сказала она съ дтскимъ раскаяніемъ, какъ бывало прежде, когда онъ ее журилъ за что-нибудь: — вы правы, Филиппъ. Я знаю, что слишкомъ-много всегда думаю о себ и недовольно о другихъ, особенно о васъ. Мн всегда нужно имть васъ подл, чтобъ пожурить и поучить меня. Я теперь вижу, что вы во многомъ были правы.

Магги сидла, облокотясь на столъ и подперевъ голову руками, она, глядла на Филиппа съ видомъ полураскаянія и преданной любви. Взглядъ же Филиппа прежде казался неопредленнымъ, но потомъ все боле-и-боле ей говорилъ о чемъ-то горькомъ для нея. Не-ужели онъ думалъ теперь о люсиномъ возлюбленномъ? При одной этой мысли она почувствовала холодъ по всему тлу. Мысль эта еще боле обрисовала ей теперешнее ея положеніе и то, что случилось наканун. Она сняла руку со стола, подъ вліяніемъ необходимости перемнить положеніе, отъ физической боли сердца часто сопровождающее внезапную душевную тревогу.

— Что случилось, Магги? спросилъ Филиппъ съ невыразимымъ безпокойствомъ. Его воображеніе всегда было готово развивать всякое предположеніе, роковое для нихъ.

— Ничего, сказала Магги, какъ бы пробуждаясь. Филиппъ, думала она, не долженъ имть этой ненавистной мысли, она постарается изгнать ее и изъ своей головы:— ничего, повторила она:— кром-того, что происходитъ въ моемъ ум. Вы говорили прежде, что я почувствую послдствія моей голодной жизни, какъ вы ее называли, и теперь я это испытываю. Я слишкомъ падка на удовольствія, на наслажденія музыкой и другими роскошами, теперь, когда я ими окружена.

Она взяла свою работу и ршительно принялась за неё. Филиппъ слдилъ за нею, погруженный въ думы. Онъ недоумвалъ, имла ли она что на ум, кром этихъ общихъ мстъ. Это было совершенно въ ея характер тревожиться какимъ-нибудь неопредленнымъ упрекомъ совсти. Вскор раздался по всему дому знакомый, сильный трезвонъ у дверей.

— Какъ онъ важно о себ даетъ знать! сказала Магги, пріобрвъ совершенно силу надъ собою, хотя въ ней замтно было внутреннее волненіе.— Я право удивляюсь, куда Люси пропала.

Люси не пропустила сигнала и посл нсколькихъ поспшныхъ, заботливыхъ вопросовъ о здоровьи и т. д. она ввела Стивена въ гостиную.

— Ну, старый товарищъ, сказалъ онъ, прямо подходя къ Филиппу и дружески пожимая руку посл того, что онъ поклонился Магги, проходя мимо нея.— Прекрасно сдлалъ, что пріхалъ назадъ, но я бы желалъ, чтобъ ты велъ себя не такъ, какъ воробей: не жилъ бы на чердак и выходилъ и входилъ въ домъ съ вдома лакеевъ. А то я разъ двадцать напрасно взбирался по твоей нескончаемой дстниц въ мастерскую, и все оттого, что лакеи полагали, что ты дома. Такія штуки отравляютъ дружбу.

— Ко мн такъ мало приходятъ, что я нахожу лишнимъ давать знать лакеямъ о каждомъ моемъ вход или выход, сказалъ Филиппъ, чувствуя скоре тоску, чмъ удовольствіе видть именно въ ту минуту Стивена съ его свтлымъ взглядомъ и громкимъ голосомъ.

— Здоровы ли вы сегодня, миссъ Тёливеръ? сказалъ Стивенъ, съ тономъ холоднаго приличія, поворачиваясь къ Магги и протягивая ей руку, какъ-бы исполняя этимъ долгъ, налагаемый на него обществомъ.

Магги протянула также кончики своихъ пальцевъ и отвчала: ‘благодарствуйте, я совершенно здорова’ съ тономъ гордаго равнодушія.

Филиппъ слдилъ за ними обоими глазами. Люси, привыкшая къ этимъ перемнамъ въ ихъ обращеніи между собою, не удивилась этому холодному привтствію и только мысленно сожалла, что между ними есть какая-то природная антипатія, превозмогавшая по временамъ ихъ расположеніе другъ къ другу. ‘Магги (думала невинная Люси) не тотъ сортъ женщины, который нравится Стивену, а онъ, въ свою очередь, ей кажется нсколько-высокомренъ’. Стивенъ и Магги не успли еще поздороваться этимъ заученымъ заране образомъ, какъ каждый уже чувствовалъ себя оскорбленнымъ холодностью другаго. Стивенъ во все время его разговора съ Филиппомъ о его путешествіи тмъ боле думалъ о Магги, что онъ не вовлекалъ ее въ общій разговоръ, какъ обыкновенно прежде. ‘Магги и Филиппъ смотрятъ не очень счастливыми, думала Люси: ‘первое свиданіе было для нихъ не радостное’..

— Мн кажется, на насъ дождикъ нагналъ тоску, сказала она Стивену.— Давайте-ка займемся музыкой. Мы должны воспользоваться тмъ, что вы и Филиппъ теперь вмст. Спойте-ка дуетъ изъ ‘Фенеллы’: Магги его еще не слыхала, а я уврена, онъ ей понравится.

— Ну, пойдемъ, Филиппъ, сказалъ Стивенъ, идя къ фортепьяно и напвая вполголоса арію.

— Вы, пожалуйста, Филиппъ, играйте аккомпанементъ, сказала Люси:— я тогда могу продолжать свою работу. Вы, вдь, не имете ничего противъ этого? прибавила она, вопросительно смотря на него и боясь, какъ всегда, не предложила ли она чего непріятнаго, и хотя ее и очень тянуло окончить свое начатое вышиванье.

Филиппъ съ радостью согласился, ибо, быть-можетъ, нтъ чувствъ, исключая разв крайнюю степень страха или скорби, которыя не находятъ облегченія въ музык. Нтъ чувства, подъ вліяніемъ котораго человкъ не плъ и не игралъ лучше, вдохновенне. Филиппъ сознавалъ въ себ избытокъ сдержаннаго чувства, столь же сложнаго какъ любое тріо или квартетъ, долженствующій передать вмст и любовь и ревность и покорность и страшное подозрніе.

— Да, сказалъ онъ, садясь за фортепьяно:— это отличный способъ пополнить свою несовершенную жизнь и вмсто одного человка разомъ играть роль троихъ — пть самому, заставлять фортепьяно пть, и все время слышать оба пнія это то же, что пть и рисовать заодно.

— Какъ я теб завидую! Я вотъ, ничего не умю длать руками, сказалъ Стивенъ:— это, мн кажется, общая черта людей съ великими административными способностями. Во мн замтно какое-то влеченіе умственныхъ способностей къ преобладанію. Не замчали ли вы этого, миссъ Тёливеръ?

Стивенъ по ошибк опять впалъ въ прежнюю привычку шутливо относиться къ Магги, и она не могла удержаться, чтобъ не кольнуть его.

— Да, я замтила въ васъ влеченіе къ преобладанію, сказала она съ улыбкой.

Филиппъ вполн и доврчиво надялся въ ту минуту, что это влеченіе было для нея непріятно.

— Довольно, довольно! воскликнула Люси: — принимайтесь-ка за музыку. Мы потолкуемъ въ другой разъ о нашихъ качествахъ.

Магги всегда тщетно пыталась слушать музыку, продолжая свою работу. Она старалась теперь всми силами себя переупрямить, ибо мысль, что Стивенъ знаетъ, какъ дорожитъ она его пніемъ, уже боле не вызывала въ ней только шуточную оппозицію, притомъ она хорошо знала, что онъ всегда становился такъ, чтобъ ее видть. Но все было тщетно, она скоро кинула работу и совершенно забыла вс свои благія намренія подъ вліяніемъ какого-то неопредленнаго тревожнаго чувства, навяннаго на нея этимъ вдохновеннымъ дуэтомъ. Это чувство, казалось, придавало ей въ то же время и силу и слабость: силу для наслажденія, слабость для всякаго сопротивленія. Когда мотивъ перешелъ въ тонъ минора, она почти вскочила съ мста отъ внезапнаго волненія при этой перемн. Бдная Магги! Она была прекрасна въ эту минуту, когда ея душа трепетала подъ неумолимымъ вліяніемъ музыки. Вы могли замтить каждое малйшее сотрясеніе ея мускуловъ въ то время, какъ она, наклонясь впередъ, скрестила руки, какъ бы этимъ желая себя поддержать. Глаза ея блистали дтскимъ восторгомъ это всегда бывало съ него въ ея счастливыя минуты. Люси, которая прежде, сидя у фортепьяно, не могла видть этого дйствія музыки на Магги, не вытерпла, подкралась къ ней и поцаловала ее. Филиппъ, также, перевертывая страницы, слдилъ за выраженіемъ лица Магги и чувствовалъ, что онъ никогда не видалъ ее въ такомъ восторженномъ положеніи.

— Еще, еще! кричала Люси, когда они кончили.— Спойте еще что-нибудь веселое! Магги любитъ оживленную, громкую музыку.

— Въ такомъ случа споемте: ‘Выйдемъ на дорогу’, сказал Стивенъ: — оно будетъ очень-кстати при такой погод. Но готовы ли вы бросить самыя священныя ваши занятія и пть съ нами вмст?

— Конечно, отвчала Люси, смясь: — если вы отыщете оперу ‘Бднякъ’ въ большомъ ящик. Она въ темномъ переплет.

— Ну, это хорошая примта, сейчасъ можно найти, ибо темныхъ-то переплетовъ тутъ пропасть, сказалъ Стивенъ выдвигая ящикъ.

— Съиграйте что-нибудь, Филиппъ, покуда, сказала Люси, замтивъ, что онъ пальцами перебиралъ клавиши. Что это вы наигрываете? что-то неизвстное, но очень-хорошенькое.

— Какъ, вы этого не знаете? спросилъ Филиппъ, ясне съигравъ тэму. Это изъ ‘Сомнамбулы’: ‘Ah! perch non posso odiarii’. Я не знаю сюжета оперы, но мн кажется, что должно быть тутъ теноръ говоритъ героин, что онъ всегда будетъ ее любить, даже если она его покинетъ. Я пою эту арію и съ англійскими словами: ‘я все ещё тебя люблю’. Вы не разъ это слышали.

Филиппъ не безъ намренія напалъ на этотъ романсъ: онъ могъ послужить косвеннымъ выраженіемъ того, чего онъ не могъ ршиться прямо сказать Магги. Она не проронила ни одного его слова, и когда онъ началъ пть, она поняла страстныя жалобы, выражаемыя этой музыкой. Нельзя было сказать, что этотъ голосъ, полный мольбы и тоски, былъ очень-хорошъ, но это для нея была не новость, онъ пвалъ ей иногда вполголоса под ясенями въ Красномъ Овраг. Въ этихъ словахъ слышался какъ-бы упрекъ. Не-уже-ли Филиппъ хотлъ дйствительно это выразить? Ей стало жаль, что она не сказала ему ясне, что она не желала возобновлять надежды на ихъ взаимную любовь только потому, что этому противились обстоятельства. Ее тронула эта музыка, но не возбудила въ ней трепета, она напомнила ей многое, возбудила въ ней много мыслей, и тихое чувство сожалнія замнило мсто восторженнаго волненія.

— Это всегда съ вами, тенорами? воскликнулъ Стивенъ, дожидавшійся, съ нотами въ рукахъ, пока Филиппъ кончитъ свой романсъ.

— Вы совершенно развращаете прекрасный полъ вашей любовью и постоянствомъ, несмотря на самое низкое съ вами обхожденіе. Вы, кажется, ни передъ чмъ не остановились бы, чтобъ доказать вашу покорность и самоотрченіе, разв только подать вашу голову на блюд, какъ голову того средневковаго трубадура — могло бы это одно васъ остановить на этомъ пути. Я долженъ непремнно теперь представить противоядіе, пока миссъ Динъ приготовляется разстаться съ своими нитками и иголками. И онъ запвалъ съ какою-то грубою энергіею.

Shall I wastining despair,

Die because а woman’s fair? (*)

(*) Не уже-ли мн изнывать и умирать отъ того, что женщины прекрасны.

Люси,— гордившаяся всмъ, что длалъ Стивенъ, подошла къ фортепьяно смясь и внутренно восхищалась имъ. Магги, несмотря на все свое стараніе противиться духу псни и пвца, невольно пошатнулась подъ вліяніемъ невидимой, могущественной силы, съ которой бороться она была не въ силахъ.

Разсердившись на себя, она ршилась не выдавать боле своихъ чувствъ и принялась дятельно за работу, длая безпрестанно фальшивые стежки и укалывая немилосердо свои пальчики. Она не обращала ни на что вниманія, пока не началось тріо.

Я боюсь сказать, но почти увренъ, что еслибъ, она знала только, какъ занятъ ею былъ этотъ наглый, самоувренный Свивенъ, она почувствовала бы невольно какое-то тайное удовольствіе, еслибъ она знала, какъ онъ ежеминутно перемнялъ тактику, то ршался обходиться съ нею съ холоднымъ равнодушіемъ, то жаждалъ нетерпливо какого-нибудь малйшаго знака сочувствія съ ея стороны, жаждалъ перемолвить словечко съ нею или помняться взглядомъ. Скоро представился ему случай исполнить свое желаніе. Кончивъ тріо, они принялись за ‘Бурю’. Магги понадобилась скамейка и она отправилась за нею на другой конецъ комнаты. Стивенъ, который въ эту минуту не плъ и слдилъ за всми ея движеніями, бросился къ скамейк и понесъ ее съ такимъ видомъ покорной мольбы, что Магги невозможно было не отвчать ему взглядомъ, полнымъ благодарности. Къ-тому же видть у своихъ ногъ человка, чрезвычайно-самонадяннаго, уставляющаго скамейку съ видомъ смиренной покорности и съ заботливостью спрашивающаго: ‘не дуетъ ли тутъ между каминомъ и окошкомъ, и, не подвинуть ли рабочаго столика’ — все это не можетъ не вызвать нкоторой коварной нжности во взгляд женщины, изучающей жизнь въ молодости такимъ завлекательнымъ образомъ. Для Магги, къ-тому же, это было въ диковинку: это былъ новый элементъ въ ея жизни и потому неудивительна ея жажда, чтобъ ею восхищались, возродилась съ новой силой. Это нжное участіе заставило ее взглянуть на человка, преклоненнаго передъ ней, и сказать: ‘нтъ, благодарствуйте!’ При этомъ ничто не могло воспрепятствовать этому обмну взглядовъ быть восхитительнымъ для обоихъ, подобно тому, какъ это было и наканун.

Все это продолжалось минуты дв и не казалось боле простой учтивостью. Люси, занятая пніемъ, едва это замтила, за то Филиппъ, бывшій уже въ такомъ расположеніи духа, что всякое незначащее обстоятельство принимало для него огромные размры, очень-хорошо замтилъ неожиданное волненіе въ Стивенс и мгновенную перемну въ лиц Магги. Лицо ея ясно выражало какъ-бы отблескъ его волненія, и Филиппу показалось это такъ странно посл прежней излишней и натянутой холодности, что онъ не могъ не приписать этого какой-нибудь горькой для него причин. Голосъ Стивена, раздавшійся громко по комнат, потрясъ его нервы, какъ-бы звонъ желзнаго листа, онъ съ трудомъ удержался, чтобъ не разразиться въ фальшивйшемъ аккорд. Онъ не имлъ никакого основанія предполагать какія-нибудь отношенія между Стивеномъ и Магги. Разсудокъ это твердилъ ему и онъ хотлъ тотчасъ идти домой, чтобъ на свобод обдумать эти обманчивые признаки и удостовриться въ ихъ ничтожности. Въ то же время онъ хотлъ и остаться, пока Стивенъ останется, чтобъ. присутствовать всегда при свиданіи Стивена и Магги. Ему казалось такъ естественно, даже неизбжно, чтобъ каждый человкъ, видвшій Магги, полюбилъ ее. Нельзя было ожидать счастья Магги, еслибъ она была обольщена и полюбила Стивена, и эта мысль ободрила Филиппа и позволила ему взглянуть на свою любовь къ ней, какъ на нчто не столь неравное. Подъ вліяніемъ этой внутренней борьбы, онъ начиналъ играть фальшиво, къ крайнему удивленію Люси, но мистрисъ Тёливеръ, войдя, позвала ихъ завтракать, и потому они тотчасъ оставили музыку.

— А! мистеръ Филиппъ, сказалъ мистеръ Динъ, когда они вошли въ столовую: — какъ давно я васъ не видалъ! Скажите: отецъ вашъ, кажется, не дома? Я заходилъ къ нему на-дняхъ и мн сказали, что его нтъ въ город.

— Онъ здилъ на нсколько дней по дламъ въ Мёдпортъ, отвчалъ Филиппъ: — но онъ уже воротился.

— Что онъ, все еще такъ же горячо занимается своей фермой? Это его слабость?

— Кажется, сказалъ Филиппъ, нсколько-удивленный интересомъ, который выказывалъ мистеръ Динъ къ дламъ отца его,

— Я думаю, продолжалъ мастеръ Динъ:— у него есть земля и по сю а по ту сторону рки?

— Да.

— А! сказалъ мистеръ Динъ, раздавая пастетъ: — я полагаю его слабость къ фермерству ему не дешево обходится. Вотъ я-такъ ни къ чему не имлъ особой слабости и никогда не поддался бы такому вліянію. Но самыя опасныя слабости т, которыми люди предполагаютъ еще нажиться: они вытряхиваютъ вс свои деньги, какъ зерно изъ мшка.

Люси сдлалось несовсмъ-ловко при этой кажущейся, неосновательной критик расходовъ мистера Уокима. Разговоръ на этомъ остановился и мистеръ Динъ молчалъ во все время завтрака, занятый какою-то глубокою думою. Люси, привыкшая слдить за всми словами отца и имя сильныя причины интересоваться всмъ, что касается Уокимовъ, почувствовала какое-то необыкновенное любопытство узнать, что заставило ея отца говорить такъ съ Филиппомъ. Его послдующее молчаніе заставило ее подозрвать, что онъ на это имлъ уважительныя причины.

Съ этой мыслью она прибгла къ всегдашнему ея плану, когда она хотла спросить у отца что-нибудь обыкновенное. Посл обда она удалила, подъ благовиднымъ предлогомъ, изъ комнаты мистрисъ Тёливеръ и сама услась на низенькомъ стул у ногъ отца. Такія минуты мистеръ Динъ полагалъ самыми пріятными въ его жизни, плодами своихъ достоинствъ и заслугъ, несмотря на то, что Люси, не желая, чтобъ ея волосы были напудрены табакомъ, всегда начинала съ того, что прятала его табакерку.

— Вы еще, папа, не хотите идти спать, не правда ли? сказала она, принося стулъ и высвобождая изъ рукъ отца табакерку.

— Нтъ еще, отвчалъ мистеръ Данъ, взглянувъ на блестящій графинчикъ.— Но что-теб нужно отъ меня, прибавилъ онъ, съ любовью лаская ее за подбородокъ.— Не хочешь ли ты вытянуть изъ меня еще нсколько совереновъ для твоего базара — а?

— Нтъ. Я сегодня не имю никакихъ подлыхъ видовъ на васъ. Я хочу съ вами поговорить, а не просить у васъ чего-нибудь. Мн хочется знать, зачмъ, папа, вы спрашивали Филиппа Уокима о ферм его отца? Это показалось странно, вы никогда почти съ нимъ не говорите о его отц, къ-тому же, какая вамъ забота, теряетъ ли деньги Уокимъ со своей игрушкой или нтъ?

— Это касается моихъ длъ, сказалъ мистеръ Динъ, махнувъ рукою, какъ бы въ знакъ того, чтобъ она не пыталась проникнуть въ его тайну.

— Но, папа, вы всегда говорите, что мистеръ Уокимъ воспиталъ Филиппа какъ двочку, какъ же это вы теперь полагаете узнать отъ него что-нибудь касающееся длъ? Ваши отрывочные вопросы казались очень-странными. Я уврена, Филиппъ раздляетъ мое мнніе.

— Глупости, двочка! сказалъ мистеръ Динъ, желая оправдать, свое поведеніе въ обществ, которое усвоить ему дорого стоило.— Говорятъ, мельница Уокима на томъ берегу… знаешь? та, что принадлежала твоему дяд Тёливеру, не приноситъ теперь прежняго дохода. Я хотлъ посмотрть, не скажетъ ли твой пріятель, Филиппъ, что отцу его уже надола эта ферма.

— А вамъ зачмъ? Разв вы купили бы мельницу, еслибъ онъ согласился съ нею разстаться? сказала поспшно Люси.— Скажите мн все, все объ этомъ, я вамъ отдамъ табакерку, если вы мн все скажете. Магги говоритъ, что они только того желаютъ, чтобъ Томъ когда-нибудь купилъ мельницу. Отецъ ихъ предъ смертью именно сказалъ, что Томъ долженъ выручить назадъ мельницу.

— Тише, кошечка, сказалъ мистеръ Динъ, доставъ назадъ свою табакерку.— Ты не должна объ этомъ говорить — Слышишь? Мало надежды имъ, или кому бы то ни было, достать мельницу изъ рукъ Уокима. А еслибъ онъ узналъ, что мы ее хотимъ имть для того только, чтобъ передать Тёливерамъ, то онъ никогда бы этого не допустилъ. Это очень-естественно посл всего случившагося. Онъ довольно-хорошо обходился съ Тёливеромъ прежде, но нельзя же ожидать, чтобъ за вспорку платили сластями.

— Вы довритесь ли мн, папа? сказала Люси съ нкоторою важностью.— Вы не должны спрашивать, на чемъ я основываю мой планъ, который я вамъ сейчасъ скажу, но, поврьте, у меня есть уважительныя основанія. Къ-тому же, я очень-осторожна — вы знаете.

— Ну, въ чемъ дло?

— Позвольте мн познакомить Филиппа съ этой тайной. Я скажу ему о вашемъ желаніи купить мельницу и затмъ объясню ему, что Магги и Томъ желаютъ ее имть, и почему они это желаютъ, я уврена, Филиппъ поможетъ этому длу.. Я уврена, онъ желалъ бы это сдлать.

— Я не вижу, почему бы это такъ было, какъ ты говорить? сказалъ мистеръ Динъ, смотря на нее съ удивленіемъ.— Ему какое дло? потомъ, кинувъ испытующій взглядъ на дочь, онъ прибавилъ:— Ты не хочешь сказать, что бдный Филиппъ въ тебя влюбленъ и ты можешь изъ него сдлать все, что хочешь?

Что касается, чувствъ своей дочери, то мистеръ Динъ на этотъ счетъ былъ совершенно-спокоенъ.

— Нтъ, папа, онъ обо мн очень-мало думалъ, я боле думаю о немъ. Но, поврьте, я вполн уврена въ томъ, что говорю. Не спрашивайте моихъ причинъ. Если вы и догадаетесь, то не говорите мн объ этомъ. Позвольте мн только дйствовать, какъ мн покажется лучше.

Люси при этихъ словахъ встала со стула, сла на колни отца и поцаловала его.

— Уврена ли ты, что не испортишь дла? спросилъ онъ, глядя на нее съ восхищеніемъ.

— Да, папа, я уврена. Я очень-умна, у меня вс ваши способности на дла… Не восхищались ли вы моими записными и счетными книжками?

— Хорошо, хорошо? Если онъ будетъ держать это въ тайн, то вреда не можетъ быть нашему длу. По правд сказать, я думаю нтъ большихъ надеждъ добиться намъ успха другими путями. Ну, теперь пусти меня, пора спать.

ГЛАВА VIII.

Уокимъ въ новомъ свт.

Не прошло и трехъ дней посл этого разговора, а Люси уже успла найти случай поговорить тайно съ Филиппомъ. Магги въ то время была съ визитомъ у тётки Глегъ. Впродолженіе цлыхъ сутокъ Филиппъ обдумывалъ съ лихорадочнымъ волненіемъ все, что сказала ему Люси, наконецъ онъ ршился, какъ дйствовать. Ему казалось, что онъ видлъ теперь возможность измнить свое положеніе въ-отношеніи къ Магги и, устранить хоть одно препятствіе, мшавшее ихъ любви. Онъ сочинилъ подробный планъ дйствія и съ разумной осторожностью шахматнаго, игрока обдумалъ вс ходы свои. Его планъ былъ смлый и мастерски-разсчитанный, потому неудивительно, что онъ самъ изумился внезапно открывшимся въ немъ, геніальнымъ способностямъ къ тактик. Выждавъ удобную минуту, когда отецъ его, отъ-нечего-длать, перелистывалъ газеты, Филиппъ подошелъ къ нему сзади, положилъ свою руку ему на плечо и сказалъ:

— Батюшка, не пойдете ли вы теперь взглянуть на мои рисунки? Я ихъ привелъ въ порядокъ въ моей мастерской.

— Старъ я сталъ, Филя, чтобъ взбираться на твою лстницу, сказалъ Уокимъ, добродушно смотря на сына.— Но, впрочемъ, пойдемъ. А, вдь, славная это для тебя комната, Филя, и какой отличный свтъ отъ стеклянной крышки! сказалъ онъ, входя въ мастерскую сына. Это были его обычныя слова, когда онъ посщалъ эту комнату. Онъ любилъ напоминать и себ и сыну, что это онъ, изъ любви къ нему, устроилъ такую отличную мастерскую. Уокимъ всегда былъ добрый отецъ. Эмилія, еслибъ встала изъ гроба, не могла бы его ни въ чемъ упрекнуть въ этомъ отношеніи.

— А славная у тебя тутъ выставка! говорилъ онъ, усаживаясь въ кресло и надвая лорнетъ.— Я право не вижу, чмъ твои рисунки хуже того лондонскаго артиста… забылъ его имя, вотъ того, у котораго накупилъ картинъ за такую дорогую цну Лейбурнъ.

Филиппъ улыбнулся и покачалъ головой. Онъ слъ на свой рабочій стулъ и чертилъ что-то карандашомъ, желая скрыть свое волненіе. Онъ слдилъ за всми движеніями отца, который, между-тмъ, вставъ, тихонько обходилъ всю комнату, добродушно останавливаясь передъ каждой картиной и разсматривая ихъ доле, чмъ можно было ожидать, зная его нелюбовь къ пейзажамъ. Наконецъ онъ остановился предъ мольбертомъ, на которомъ были расположены дв картины, одна побольше, а другая поменьше, и въ кожаномъ футляр.

— Боже мой! это что? воскликнулъ Уокимъ, пораженный неожиданнымъ переходомъ отъ пейзажей къ портретамъ.— Я думалъ ты бросилъ писать портреты. Чьи это?

— Это портретъ одного и того же лица, только въ различномъ возраст, поспшно сказалъ Филиппъ, сохраняя наружное спокойствіе.

— А, что это за барышня? спросилъ Уокимъ рзко, устремляя на большую картину взглядъ, полный подозрнія.

— Это миссъ Тёливеръ. На маленькомъ портрет она представлена, какъ она была въ то время, когда я съ ея братомъ былъ въ школ, въ Кинг-Лортон. Большой же, довольно-плохой, рисованъ по моемъ прізд изъ-за границы.

Уокимъ грубо повернулся къ сыну съ раскраснвшимся лицомъ и взглянулъ на него такъ жестоко, такъ дико, что можно было подумать, что онъ готовъ сбросить его со стула. Чрезъ минуту, онъ кинулся въ кресло, сунулъ руки въ карманы панталонъ и злобно продолжалъ смотрть на сына. Филиппъ не отвчалъ отцу на его жестокіе взгляды тмъ же, а продолжалъ спокойно глядть на кончикъ своего карандаша.

— Долженъ ли я понимать изъ твоихъ словъ, что ты имлъ какія-нибудь сношенія съ нею съ-тхъ-поръ, что ты пріхалъ изъ заграницы? сказалъ наконецъ Уокимъ, пытаясь выразить свою злобу въ словахъ, такъ-какъ нельзя было этого сдлать побоями.

— Да, я ее часто видалъ впродолженіе года, предшествовавшаго смерти ея отца. Мы встрчались въ рощиц, въ Красномъ Овраг, что близь дорнкотской мельницы. Я ее люблю и никогда не полюблю никого кром нея. Я думаю о ней съ самого малолтства…

— Продолжайте, продолжайте, сэръ! И вы съ ней все это время переписывались?

— Нтъ. Я признался ей въ любви только-что передъ тмъ, что мы разстались и она общала своему брату не видаться и не переписываться со мною. Я несовсмъ увренъ, что она меня любитъ и согласится выйти за меня замужъ. Но еслибъ она согласилась и любила меня, я бы на ней женился.

— Такъ-то ты платишь мн за всю мою любовь и снисхожденіе къ теб! сказалъ Уокимъ, поблднвъ и начиная чувствовать свое безсиліе предъ спокойной увренностью и хладнокровіемъ Филиппа.

— Нтъ, батюшка, отвчалъ Филиппъ, взглянувъ въ первый разъ еще на отца. Я не считаю это уплатой. Вы были для меня снисходительнымъ отцомъ, но я всегда чувствовалъ, что вы это длали изъ желанія дать мн столько счастья, сколько моя горькая судьба могла мн позволить. Но я никогда не думалъ, что вы этимъ хотли наложить на меня долгъ, который я не могу иначе заплатить, какъ жертвуя всми моими надеждами на счастье, и все для того, чтобъ удовлетворить вашимъ чувствамъ, которыхъ я не могу раздлять.

— Я думаю, вс сыновья въ этомъ отношеніи раздляли бы чувства отца, сказалъ съ горечью Уокимъ.— Отецъ двчонки этой, безграмотный мужикъ, меня чуть-чуть не убилъ — весь городъ это знаетъ. Братъ ея такой же грубіянъ, но, боле-умренный. Ты говоришь, онъ запретилъ ей съ тобой видться. Смотри, онъ теб вс ребра пересчитаетъ, вс косточки, переломаетъ. Но ты, кажется, на все ршился. Вроятно, ты не разсчиталъ могущія быть послдствія. Что касается меня, то ты, конечно, совершенно независимъ. Ты можешь, если хочешь, завтра же на ней жениться. Теб, вдь, ужь двадцать-пятъ лтъ, ты можешь идти своей дорогой, а я своей. Между нами все кончено.

Уокимъ всталъ и пошелъ къ дверямъ, но, какъ-будто что-то его удержало, онъ повернулся и началъ ходить взадъ и впередъ по комнат. Филиппъ долго не отвчалъ, но наконецъ сказалъ еще тише и хладнокровне чмъ прежде:

— Нтъ, я не могу жениться на миссъ Тёливеръ, еслибъ она даже этого и хотла. Я не могу жениться безъ всякихъ средствъ, кром моего труда. Меня не выучили никакому ремеслу. Я не могу ей предложить бдность вмст съ моей уродливой фигурой.

— А, такъ у тебя есть уважительная причина со мной не ссориться! сказалъ Уокимъ, съ большею еще горечью, несмотря на то, что послднія слова Филиппа поразили его: они затронули въ немъ чувство, сдлавшееся привычкой уже двадцать-пять лтъ. Онъ опять кинулся въ кресло.

— Я всего этого ожидалъ, началъ опять Филиппъ.— Я знаю, такія сцены часто случаются между отцами и сыновьями. Еслибъ я былъ подобенъ молодымъ людямъ моихъ лтъ, я бы отвчалъ на ваши грубыя слова еще грубе, мы разстались бы и я женился бы на женщин, которую люблю, и имлъ бы случай быть счастливымъ, какъ вс другіе. Но если вамъ можетъ доставить удовольствіе уничтожить мое счастье, для котораго вы до-сихъ-поръ столько трудились, то вы имете важное преимущество предъ другими отцами: вы можете лишить меня одного, что могло бы еще жизнь со мною сдлать сносною.

Филиппъ остановился, но отецъ его молчалъ.

— Вы лучше меня знаете, какое удовольствіе васъ ждетъ, кром удовлетворенія смшной злоб, достойной только дикихъ варваровъ.

— Смшная злоба! воскликнулъ Уокимъ.— Что ты этимъ хочешь сказать? Чортъ возьми! Не-уже-ли я долженъ любить олуха, меня отпоровшаго? Къ-тому его сынъ, холодный, гордый чортъ, сказалъ мн такое словцо, при моемъ водвореніи на мельниц, что я никогда его не забуду. Вотъ бы славная цлъ для пистолета, еслибъ онъ только стоилъ этого!

— Я вовсе не подразумвалъ вашей непріязни къ нимъ, сказалъ Филиппъ, который имлъ основаніе отчасти раздлять это мнніе о Том, хотя, впрочемъ, чувство мести вовсе не такое хорошее чувство, чтобъ его стояло сохранить.— Я хотлъ сказать, что смшная злоба была питать непріязнь къ беззащитной двушк, имющей довольно разсудка и доброты, чтобъ не раздлять ихъ предразсудки. Она никогда не вмшивалась въ фамильныя распри.

— Что это значитъ? Мы не спрашиваемъ о женщин, что она длаетъ, или говоритъ, а какого она семейства. Вообще теб унизительно даже думать о женитьб на дочери старика Тёливера.

Въ первый разъ во время разговора Филиппъ нсколько забылся и покраснлъ отъ злобы.

— Миссъ Тёливеръ, сказалъ онъ рзко:— обладаетъ такими качествами, что-только глупцы могутъ считать ее принадлежащей къ среднему сословію. Она въ высшей степени воспитана и образована, а ея друзья, кто бы они тамъ ни были, почитаются всми за людей благородныхъ и честныхъ.

Уокимъ злобно и вопросительно взглянулъ на сына. Филиппъ, однако, на него не смотрлъ и чрезъ нсколько минутъ, какъ-бы почувствовавъ укоръ совсти, продолжалъ развивать свою мысль:

— Найдите одного человка въ Сент-Оггс, который бы не сказалъ, что я не стою такой красавицы.

— Ее ты не стоишь, нтъ! воскликнулъ Уокимъ, забывъ все на свт, кром своей гордости, какъ отца и человка.— Это было бы чертовское счастье ей выйти за тебя. Все пустякъ. Что значатъ случайные физическіе недостатки, когда двушка только дйствительно любитъ.

— Но двушки обыкновенно не влюбляются въ такихъ людей, сказалъ Филиппъ.

— Въ такомъ случа, отвчалъ Уокимъ, нсколько-рзко: — если она не любитъ тебя, то ты бы могъ меня пощадить и не говорить о ней вовсе, и не давать мн труда отказать въ томъ, что, вроятно, никогда бы не случилось.

Съ этими словами Уокимъ вышелъ изъ комнаты, не оборачиваясь, и хлопнулъ дверью за собою.

Филиппъ почти не сомнвался, что сцена эта подйствуетъ на отца желаннымъ образомъ. Но его нервы, чувствительные какъ у женщины, были сильно потрясены. Онъ ршился не идти внизъ обдать, ибо чувствовалъ, что не можетъ видть отца. Уокимъ имлъ привычку, когда у него не было гостей, ходить гулять вечеромъ часовъ въ шесть или семь, и потому Филиппъ, такъ-какъ было уже много посл полудня, заперъ свою комнату и пошелъ изъ дома, думая воротиться только тогда, когда отецъ уйдетъ гулять. Онъ слъ въ лодку и похалъ внизъ по рк въ любимую имъ деревеньку, гд онъ пообдалъ и остался до-тхъ-поръ, когда пришла пора идти домой. Онъ никогда еще не ссорился съ отцомъ и ему тошно было подумать, что эта распря могла продолжаться нсколько недль, а чего не могло случиться въ это время? Онъ не позволялъ себ ясно опредлить значеніе этого вопроса. Но если онъ будетъ признанъ публично законнымъ женихомъ Магги, то оставалось мене основаній для подозрній и страха.

Пришедъ домой, Филиппъ опять удалился въ свою комнату и кинулся, отъ усталости, въ кресло. Сначала онъ безсмысленно смотрлъ на виды озеръ и скалъ, разставленные по комнат, и наконецъ задремалъ. Во сн онъ видлъ, какъ-будто Магги скользила внизъ погладкому, зеленому руслу водопада, а онъ стоялъ около, безсильный, не имя возможности ей помочь. Какой-то внезапный, страшный трескъ разбудилъ его.

Это былъ скрипъ отворявшейся двери. Взглянувъ въ окно, Филиппъ удостоврился по незамтной перемн въ свт, что спалъ не боле нсколькихъ часовъ. Вошедшій былъ его отецъ. Филиппъ предложилъ ему ссть въ кресло, но тотъ поспшно сказалъ:

— Нтъ, сиди. Я лучше похожу по комнат.

Онъ нсколько разъ прошелся взадъ и впередъ, потомъ, остановившись противъ сына и сунувъ руки въ боковые карманы, онъ началъ говорить, какъ-бы продолжая непрерванный разговоръ:

— Однако, эта двушка врно любила тебя, Филя, а то бы она не приходила на свиданія.

Сердце Филиппа забилось и онъ нсколько покраснлъ. Онъ не вдругъ отвчалъ.

— Она любила меня еще въ Кингс-Лортон за то, что я долго сиживалъ у ея брата, когда онъ ушибъ себ ногу. Она этого не забывала и считала меня своимъ другомъ уже съ давнихъ поръ. Она не воображала, что я ее люблю, когда приходила на свиданія.

— Хорошо, но, вдь, ты, наконецъ, объяснился же ей, въ любви. Что жь она тогда сказала? спросилъ Уокимъ, продолжая ходить по комнат.

— Она сказала, что любитъ меня.

— Чортъ возьми! чего жь теб больше? Кокетка она?

— Она тогда была очень-молода, продолжалъ, нсколько заикаясь Филиппъ.— Я боюсь, она едва понимала, что чувствовала. Я боюсь, наша долгая разлука и мысль, что обстоятельства наши должны насъ всегда разлучить не измнили ли ея чувствъ.

— Но она въ город. Я видлъ ее въ церкви. Ты съ ней говорилъ съ-тхъ-поръ, что воротился?

— Да, у мистера Дина. Но я не могъ по нсколькимъ причинамъ возобновить моего предложенія. Одно препятствіе было бы устранено, еслибъ вы дали свое согласіе и не прочь были бы назвать ее невсткой.

Уокимъ нсколько минутъ молча смотрлъ на портретъ Магги.

— Она совсмъ не похожа на твою мать, Филя, сказалъ онъ, наконецъ.— Я видлъ ее въ церкви. Она лучше, чмъ на портрет, чертовски-славные глаза и фигура. Но, кажется, она опасная женщина, съ ней трудно справиться.

— Она очень-нжна и полна любви и привязанности, въ ней столько простоты и совершенное отсутствіе искусственности и жеманства, столь свойственныхъ другимъ женщинамъ.

— А! сказалъ Уокимъ, повернувшись къ сыну, онъ продолжалъ: — твоя мать казалась гораздо-нжне, у ней были, какъ у тебя, срые глаза и каштановые, вьющіеся волосы. Ты не можешь ее хорошо помнить. Тысячу разъ жаль, что у меня нтъ ея портрета.

— Вотъ, видите ли, не рады ли бы вы были, чтобъ и я имлъ такое же счастье, батюшка, чтобъ жизнь моя была такъ же свтла? Для васъ не существуетъ узъ святе тхъ, которыя вы заключили двадцать-восемь лтъ назадъ, и съ-тхъ-поръ он все становились вамъ боле-и-боле святыми.

— Ахъ, Филиппъ! ты одинъ можешь изъ меня все сдлать, сказалъ Уокимъ, протягивая руку сыну.— Мы не должны разставаться, если только это возможно. Что жь мн теперь длать? Пойдемъ внизъ и научи меня. Прикажешь ли мн хать къ этой черноокой красавиц?

Когда главное препятствіе было устранено, Филиппъ свободно могъ толковать съ отцомъ о будущемъ родств съ Тёливерами, о ихъ желаніи достать назадъ мельницу и о временномъ ея перемщенія въ руки Гестъ и комп. Онъ теперь могъ себ позволить говорить убдительно и неотступно, и отецъ его на все согласился съ большею готовностью, чмъ онъ ожидалъ.

— Что касается мельницы, то мн, право, все-равно, сказалъ онъ, наконецъ, съ какой-то сердитой сговорчивостью.— У меня было, чортъ знаетъ, сколько заботъ съ ней, особенно это послднее время. Я ничего боле не желаю, какъ чтобъ мн уплатили за вс мои улучшенія. Но ты не долженъ, однако, у меня просить: я ни за что не хочу имть прямо дло съ молодымъ Тёливеромъ. Ты можешь, если хочешь, проглотить его ради сестры, но я не знаю соуса, который помогъ бы мн его проглотить.

Оставляю вамъ, читатели, вообразить, съ какимъ пріятнымъ чувствомъ пошелъ Филиппъ на другой день къ мистеру Дину, чтобъ передать, что отецъ его готовъ открыть переговоры. Люси была въ восторг и съ торжествомъ спрашивала отца: не выказала ли она дйствительно геніальныхъ способностей къ дламъ? Мистеръ Динъ былъ нсколько озадаченъ и подозрвалъ, что, врно, между молодыми людьми было что-нибудь, чего онъ не зналъ. Но для людей, подобныхъ мистеру Дину, отношенія между молодыми людьми столь же были чужды настоящихъ цлей жизни, какъ и отношенія между птицами или бабочками. Он могли быть только важны, если можно было доказать, что он имютъ дурное вліяніе неденежныя дла. А въ этомъ случа, напротивъ, он, казалось, въ высшей степени благопріятствовали дламъ.

ГЛАВА IX.

Милостыня въ праздничной одежд.

Въ день базара Магги, уже безъ того имвшая большой успхъ въ сент-оггскомъ обществ, затмила своею красотою всхъ окружавшихъ ея разодтыхъ въ-пухъ женщинъ, хотя рама была въ простомъ, бломъ, кисейномъ плать, которое, сколько я подозрваю, было взято изъ гардероба тётки Пулетъ. Намъ рдко случается видть, какъ много зависятъ наши успхи въ обществ отъ вншней обстановки, разв только когда мы встрчаемъ женщину вполн-красавицу и вмст съ тмъ безъискусственную безъ красоты, мы привыкли называть простоту неловкостью.

Двицы Гестъ были слишкомъ-хорошо воспитаны, чтобъ основывать свои удачи въ свт на гримасахъ и афектированныхъ манерахъ, принадлежащихъ только дурному тону, но какъ ихъ лавка была возл той, гд сидла Магги, то казалось странно, какъ въ этотъ день миссъ Гестъ высоко поднимала подбородокъ, а миссъ Лора болтала безъ умолку и безпрестанно, ворочалась съ явною цлью произвести эффектъ.

Вс прилично одтые обитатели Сентъ-Оггса и его окрестностей были тамъ и, право, стоило пріхать издали, чтобъ взглянуть на эру великолпную старинную залу, съ рзными дубовыми стропилами, дубовыми большими дверями и свтомъ, проникавшимъ сверху и освщавшимъ предметы всхъ возможныхъ цвтовъ. Стны этой оригинальной залы были окрашены широкими полосами различныхъ цвтовъ, уже полинявшихъ отъ времени, тамъ и сямъ виднлись гербы съ различными изображеніями геральдическихъ зврей, съ длинными гривами и уродливыми головами — уважаемыя эмблемы древняго рода, когда-то владвшаго этой залой, въ настоящее же время сдлавшейся общественной. Аркада верхней стны одного изъ концовъ залы образовала хоры, съ дубовою ршеткою, сзади была еще комната съ оранжерейными растеніями и столами, съ различными угощеніями — весьма-пріятное развлеченіе для мужчинъ, любящихъ шататься и предпочитающихъ давк внизу удовольствіе спокойно смотрть на зрлище сверху.

Вообще, это старинное зданіе весьма-хорошо выполняло вс условія затйливыхъ современныхъ потребностей и всякому входившему въ залу ясно бросались въ глаза: праздничный видъ, который принимало доброе дло, и тщеславіе богатыхъ, снисходившихъ къ нуждамъ недостаточныхъ.

Близь большой арки, надъ эстрадой, находилось огромное стрльчатое окно съ разноцвтными стеклами — одна изъ несообразностей старинной залы, близь него-то Люси выбрала себ лавку и продавала большіе неизящные товары, принявъ на себя эту обязанность вмсто мистрисъ Киннъ. Магги же предпочла помститься въ открытой части залы и взялась распродавать обыкновенныя, общеупотребительныя вещи, не желая брать на свою отвтственность произведенія изящной промышлености, о которыхъ она имла весьма смутное понятіе. Но вскор оказалось, что мужскіе халаты, бывшіе въ числ ея вещей, привлекали всеобщее вниманіе и безпрестанные разспросы, возбуждая любопытство касательно подкладки сравнительнаго ихъ достоинства, находились даже такіе, которые изъявляли желаніе примривать ихъ, что придало большее значеніе ея должности. Остальныя дамы, имвшія свои собственные товары для продажи и ненуждавшіяся въ халатахъ, удивлялись мелочности и дурному вкусу мужчинъ, оказывавшимъ предпочтеніе вещамъ Магги, которыя можно найдти у каждаго портнаго, и очень вроятно, что недоброжелательство къ Магги и злые толки, возбужденные этимъ обстоятельствомъ, бросили самую черную, невыгодную тнь на послдующее ея поведеніе. Не потому, чтобъ злоба, или зависть, могла найдти себ убжище въ сострадательныхъ сердцахъ человколюбивыхъ дамъ, а скоре потому, что малйшая ошибка особы, стоявшей высоко въ общественномъ мнніи, кажется громаднымъ проступкомъ въ сравненіи съ прежнимъ ея совершенствомъ: къ-тому же, настоящее поведеніе Магги случайно выказало именно т свойства ея характера, которыя во мнніи свта послужили поводомъ къ ея паденію. Въ самой красот Магги было что-то рзкое, ставившее ее въ глазахъ сент-оггскихъ барышень гораздо-ниже миссъ Динъ, должно знать, что къ этому времени вс нжныя сердца въ Сент-Оггс уже уступили Люси вс свои права на Стивена Геста, хотя далеко-недобровольно.

Что касается милой Люси, то ея побда на мельниц и вс прекрасные планы, которые создавало ея пылкое воображеніе для Магги и Филиппа, были причиной ея веселаго расположенія духа въ этотъ день, и она чувствовала только удовольствіе при вид маггинаго успха. Конечно, сама она была тоже чрезвычайно-хороша и привлекательна, и Стивенъ въ этомъ публичномъ собраніи окружилъ ее особеннымъ вниманіемъ: онъ ревностно покупалъ вс вещи, которыя были собственной работы пальчиковъ Люси, и, весело помогая ей завлекать покупателей, онъ шутками принуждалъ мужчинъ покупать всевозможныя дамскія бездлушки, онъ даже вздумалъ, снявъ свою шляпу, надть вмсто нея красную феску ея работы, но посторонніе зрители приняли эту выходку мене за комплиментъ Люси, нежели за желаніе пофрантить какою-нибудь особенностью. ‘Гестъ большой франтъ’, замтилъ молодой Торри, ‘но, впрочемъ, онъ привилегированный человкъ въ Сент-Оггс, ему дла нтъ до другихъ. Попробовалъ бы кто другой выкинуть такую штуку, всякій бы сказалъ, что онъ дурака ломаетъ’.

У Магги Стивенъ ршительно ничего не купилъ, такъ-что, наконецъ, Люси сказала ему почти сердито, вполголоса:

— Посмотрите, вс вязанья Магги почти распроданы, а вы ни одной вещички не купили. Вонъ, взгляните на эти прекрасные теплые и мягкіе нарукавники — купите ихъ, пожалуйста.

— О, нтъ, сказалъ Стивенъ: — они дланы для людей съ большимъ воображеніемъ, которые въ состояніи дрожать при мысли о суровомъ Кавказ въ такой жаркій день, какъ ныньче. Вы рекомендуйте ихъ Филиппу. Да, кстати, отчего его здсь нтъ?

— Онъ никогда не любитъ бывать тамъ, гд много народу. Я, впрочемъ, его приглашала. Онъ мн сказалъ, что онъ готовъ купить т изъ моихъ товаровъ, которые другимъ людямъ не понравятся. А вы ступайте и купите, пожалуйста, что-нибудь у Магги.

— Нтъ, нтъ… смотрите, у ней есть уже покупщикъ: вонъ самъ старикъ Уокимъ къ ней подходитъ.

Люси быстро устремила любопытный взглядъ на Магги, желая видть, какъ произойдетъ первое свиданіе посл тяжелаго для воспоминаній времени съ человкомъ, къ которому она должна была имть такую смсь различныхъ чувствъ. Но ей пріятно было видть, что Уокимъ имлъ довольно такта прямо повести разговоръ о товарахъ на базар, его, казалось, интересовала эта торговля. Улыбаясь отъ времени до времени и глядя на Магги, онъ не давалъ ей случая много говорить, замтивъ, что она была немного-блдна и сконфужена.

— Ну, Уокимъ, кажется, очень разлюбезничался съ вашей кузиной, сказалъ Стивенъ вполголоса Люси: — это очень-великодушно съ его стороны. Вы, кажется, говорили о семейной вражд.

— О! это, я думаю, будетъ скоро все забыто, отвтила Люси, проговариваясь нехотя отъ избытка удовольствія, и говоря это значительнымъ тономъ.

Но Стивенъ, казалось, не замтилъ этого, и въ то время, когда подходившія дамы стали покупать мелочи, онъ незамтно сталъ пробираться въ тотъ конецъ, гд находилась Магги, пересматривая бездлушки и держась въ сторон, покуда Уокимъ, расплатившись, кончилъ свои покупки.

— Мой сынъ пришелъ со мной, сказалъ онъ, уходя: — но онъ исчезъ куда-то, оставя на меня эту богоугодную и пріятную обязанность. Я надюсь, вы его побраните за его застнчивость.

Она отвчала на его улыбку и поклонъ тмъ же. Отвернувшись отъ нея, онъ только замтилъ Стивена и кивнулъ ему головой. Магги, конфузясь присутствіемъ Стивена, продолжавшемся довольно-долго, принялась пристально считать деньги и избгала его взглядовъ. Она была очень-довольна, что въ этотъ день онъ посвятилъ себя исключительно Люси и къ ней даже не подходилъ. Поутру они обмнялись равнодушнымъ поклономъ, и оба были весьма довольны находиться вдали другъ отъ друга, какъ страдалецъ, который воздержался отъ опіума посл неоднократнаго невоздержнаго употребленія.

Въ послдніе дни они не удерживали своего увлеченія, предвидя впереди обстоятельства, которыя должны были ихъ навсегда разлучить, и желая къ концу приберечь всю силу воли и характера.

Стивенъ двигался шагъ за шагомъ, какъ-будто нехотя влекомый постороннею силой, покуда, обогнувъ открытую часть лавки, онъ не очутился на половину скрытый перегородкою изъ драпри. Магги продолжала все еще считать деньги, когда вдругъ она услышала тихій и грустно-звучащій голосъ: ‘Кажется, вы очень устали, позвольте мн принести вамъ чего-нибудь, ягодъ или желе — можно?

Неожиданные звуки Потрясли ее до глубины души, какъ случайно-раздавшійся акордъ арфы.

— О, нтъ! Благодарю васъ, сказала она слабымъ голосомъ, и только на половину поднявъ голову, она мгновенно опустила ее.

— Вы такъ блдны, настаивалъ умоляющимъ голосомъ Стивенъ.— Я увренъ, что вы устали. Я принужденъ васъ ослушаться и принести что-нибудь.

— Нтъ, я васъ увряю, я не въ-состояніи ничего сть.

— Вы сердитесь на меня? Что я могъ сдлать? Ради Бога взгляните на меня!

— Оставьте меня, пожалуйста, я васъ прошу, сказала Магги, глядя на него безнадежно.

Съ него глаза ея быстро обратились въ противоположный уголъ эстрады, на половину закрытый складками полинялой, зеленой занавси. Магги едва успла произнести эту просьбу, какъ она уже чувствовала съ горестью позволеніе, которое въ ней заключалось, но Стивенъ быстро отвернулся и, слдуя за взглядомъ, брошеннымъ Магги на эстраду, увидлъ Филиппа Уокима, который сидлъ, забившись въ углу, такъ-что ему только видно было оттуда одну Магги. Совершенно-новая мысль мелькнула въ голов Стивена. Соображая все это съ замчаніями, которыя онъ сдлалъ надъ Уокимомъ и отвтомъ Люси на его выходку, онъ убдился, что между Магги и Филиппомъ существовали прежде отношенія, кром той дтской дружбы, о которой онъ слышалъ. Много различныхъ чувствъ разомъ побудили его оставить залу. Онъ пошелъ наверхъ, въ буфетъ, и потомъ, подойдя къ Филиппу, прислъ позади его, положивъ ему на плечо руку:

— Что ты, изучаешь кого-нибудь, чтобъ написать портретъ, Филъ? сказалъ онъ: — или теб нравится контуръ этого стрльчаго окна? Право, изъ этого темнаго угла оно очень-эффектно, особенно при этой занавск.

— Я изучалъ экспрессію, сказалъ Филиппъ отрывисто.

— Чью? миссъ Тёливеръ? Она какъ-то дико-печальна сегодня, мн кажется она походитъ теперь на падшую принцессу, служащую за прилавкомъ. Меня кузина ея посылала къ ней съ вжливымъ предложеніемъ принести ей чего-нибудь закусить, но меня отправили по обыкновенію. Между нами врожденная антипатія, сколько я замчаю: мн рдко достается имть честь угодить ей.

— Какой ты фальшивый! сказалъ Филиппъ, красня отъ злости.

— Отчего? отъ того ли, что я по опытности знаю, что имю способность вообще нравиться? Я допускаю этотъ законъ, но здсь какая-то посторонняя сила помхой.

— Я ухожу, сказалъ Филиппъ, вдругъ вставая съ мста.

— И я тоже. Надо подышать свжимъ воздухомъ, здсь душно. Кажется, я сегодня врой и правдой послужилъ довольно-долго.

Оба друга спустились по лстниц внизъ не говоря ни слова. Филиппъ повернулъ изъ наружной двери на дворъ, а Стивенъ говоря:

— Да, впрочемъ, мн нужно еще тутъ зайдти.

Пошелъ прямо корридоромъ на другой конецъ строенія въ комнаты, отведенныя для общественной библіотеки. Онъ былъ очень-радъ, найдя комнату совершенно-пустую и, съ сердцемъ швырнувъ шляпу на столъ, бросился въ кресло, устремилъ глаза на большую каменную стну, и такъ тяжело вздохнулъ, какъ-будто, ему только-что удалос убить, ‘великана Пиона’. Дйствія, проистекающія отъ нравственнаго столкновенія, часто имютъ такое сходство съ порокомъ, что разница ускользаетъ, отъ, вншняго сужденія, основаннаго только на сравненіи поступковъ. Ясно видно, я полагаю, что Стивенъ не былъ лицемръ, способный на умышленную двуличность для достиженія задуманной цли, но все-таки его колебанія между чувствомъ, которому онъ давалъ волю, и систематическимъ желаніемъ скрыть его, составили бы важную статью, въ оправданіе филиппова осужденія.

Между-темъ Магги сидла въ своей лавк, холодная дрожь пробгала по всему тлу ея и болзненное ощущеніе, которое она чувствовала въ глазахъ, происходило отъ давно и упорно-сдержанныхъ слезъ. Не-уже-ли вся жизнь ея должна была пройти такимъ образомъ? Не-уже-ли въ жизни ее ожидала только постоянная внутренняя борьба? Она безсознательно слушала суетливые, равнодушные разговоры, звучавшіе вокругъ нея, и дорого бы дала, чтобъ отдлаться отъ своихъ грустныхъ мыслей и перенестись въ этотъ миръ легкій и болтливый. Въ эту самую минуту пасторъ Кеннъ, недавно-вошедшій въ залу, прогуливался взадъ и впередъ по базару, держа руки за спиною и обозрвая всё, что находилось въ зал. Вскор глаза его остановились на Магги и онъ былъ пораженъ выраженіемъ глубокой грусти на ея прекрасномъ лиц. Она сидла покойно, не шевелясь, потому-что толпа покупателей уменьшилась значительно въ этотъ поздній часъ. Джентльмены преимущественно предпочитали полдень для своихъ посщеній, и лавка Магги была почти пуста. Это обстоятельство и ея грустный и задумчивый видъ представляли разительный контрастъ съ ея подругами, которыя вс были заняты, веселы и оживлены. Обстоятельство это сильно заинтересовало. Замчательное лицо ея, весьма-естественно, привлекло его вниманіе въ церкви какъ новость. Побывавъ какъ-то по длу у мистера Дина, онъ былъ ей представленъ, но кром трехъ или четырехъ словъ ему ни разу еще не удавалось съ ней поговорить. Онъ направился къ ней теперь, и Магги, замтивъ, что кто-то къ ней подходитъ, встрепенулась, подняла глаза и приготовилась говорить. Когда она увидла лицо пастора Кенна, она почувствовала инстинктивно облегченіе отъ нкотораго безпокойства при вид новаго покупателя. Лицо Кенна было одно изъ тхъ открытыхъ лицъ, людей среднихъ лтъ, съ серьёзнымъ проницательнымъ добродушіемъ, сіявшимъ на немъ. Оно, казалось, свидтельствовало о человк, достигшемъ до твердаго и безопаснаго берега, и смотрвшемъ съ безсильнымъ состраданіемъ на несчастныхъ, которые еще боролись съ свирпыми волнами. Въ эту минуту впечатлніе, произведенное на Магги, когда она впослдствіи о немъ припоминала, было нчто въ род общанія. Люди среднихъ лтъ, пережившіе уже нкоторымъ образомъ пору сильныхъ ощущеній, живутъ воспоминаніями, но ихъ воспоминанія не совсмъ еще созерцательны, въ нихъ мы видимъ часто большое участіе страстей. Такіе люди могутъ служить натуральными проповдниками, ихъ прямое назначеніе посвятить себя на то, чтобъ быть и избавителями спотыкающихся на пути жизни юношей и несчастныхъ жертвъ отчаянія. Многіе изъ насъ въ извстныя минуты нашей юности съ радостью привтствовали бы священника такого природнаго ордена, вмсто всевозможныхъ каноническихъ или неканоническихъ, но — увы! мы должны были, подобно Магги, достигать девятнадцатилтняго возраста безъ всякой посторонней помощи.

— Мн кажется, вы находите свою обязанность немного-утомительною, миссъ Тёливеръ? сказалъ мистеръ Кейнъ.

— Да, немного, сказала Магги, непривыкшая очевидные факты скрывать любезнымъ и учтивымъ образомъ.

— Но я могу передать мистрисъ Кеннъ, что вы весьма-скоро распродали ея товары, прибавилъ онъ:— она вамъ будетъ чрезвычайно-благодарна.

— О! съ моей стороны я ничего не сдлала особеннаго: джентльмены очень-скоро раскупили халаты и вышитые жилеты, но я полагаю, что всякая бы другая, на моемъ мст, распродала бы боле. Я ничего не знала сказать о нихъ.

Пасторъ Кеннъ улыбнулся.

— Я надюсь, что вы будете теперь моей постоянной прихожанкой, миссъ Тёливеръ — не правда ли? До-сихъ-поръ вы жили очень далеко отсюда.

— Я была учительницею въ одной школ, а теперь перехожу въ другую скоро.

— А я надялся, что вы останетесь между вашими друзьями, которые вс въ этомъ околотк, если я не ошибаюсь.

— О! я должна хать, сказала Магги, пристально гладя на пастора съ выраженіемъ упованія въ глазахъ, какъ-будто въ этихъ трехъ словахъ она ему разсказала всю свою исторію.

Это было одно изъ тхъ мгновеній безмолвной откровенности, которыя иногда случаются съ людьми, встртившимися совсмъ неожиданно при путешествіи въ почтовой карет, или отдыхая на большой дорог. Всегда можно допустить возможность сказаннаго слова или брошеннаго взгляда незнакомымъ человкомъ, имющую цлью поддержать братство людей между собью.

Пасторъ Кеннъ и зрніемъ и слухомъ убдился, что кроткая откровенность Магги была преисполнена значенія.

— Я понимаю, сказалъ онъ: — поступая такъ, вы убждены, что длаете хорошо, но это, я увренъ, не помшаетъ намъ опять увидться, это не помшаетъ намъ короче познакомиться, если я могу вамъ быть въ чемъ-нибудь полезенъ.

Онъ протянулъ руку и пожалъ ея руку съ чувствомъ.

‘У ней какое-то горе на сердц’ думалъ, онъ, уходя. ‘Бдный ребенокъ! какъ посмотришь на нее, такъ кажется, что это одна изъ тхъ возвышенныхъ душъ, которыя обречены на горькія страданія. Что-то необыкновенно-честное въ этихъ прекрасныхъ глазахъ!’

Замчательно, что даже въ эти минуты Магги, какъ и прежде, чувствовала неописанное удовольствіе, когда ею любовались или сознавали ея превосходство надъ другими. Недостатки ея и самолюбіе такъ же явно высказывались, какъ въ тотъ день, когда ей вздумалось отправиться къ цыганамъ начать ихъ образовывать съ цлью, сдлаться ихъ королевою. Сегодня самолюбіе ея было удовлетворено: она знала, она чувствовала, что вс взоры были обращены на нее и вс были поражены ея прелестями. Она въ этомъ убдилась сама, когда Люси подвела ее къ своему зеркалу и когда она увидла весь блескъ и величіе своей красоты, коронованной, какъ ночь, темными волосами. Магги улыбнулась при вид себя, и на минуту позабыла все, довольная сознаніемъ своей собственной красоты. Еслибъ она остановилась на этой мысли, взявъ ее руководителемъ своихъ дйствій, конечно, выборъ ея палъ бы на Стивена Геста и онъ былъ бы у ея ногъ. Жизнь ея протекла бы въ роскоши, обожаемая въ домашнемъ быту и въ обществ, все преклонялось бы ея вол. Но въ душ ея волновались чувства сильнйшія — тщеславіе, страсти, привязанности долгія и глубокія воспоминанія прежнихъ сдержанныхъ усилій, сознаніе давнишнихъ правь на ея любовь и сожалніе. Приливъ тщеславія скоро мало-по-малу испарился и незамтно слился съ другимъ, сильнйшимъ, обширнйшимъ, грозно-бушующимъ въ ея сердц потокомъ, родившимся отъ неизбжныхъ обстоятельствъ душевныхъ волненій, которыми прошлая недля была такъ обильна для бдной Магги.

Филиппъ не говорилъ ей ничего объ измнившихся отношеніяхъ между нимъ и отцомъ его, онъ убгалъ этого, но онъ все разсказалъ Люси, надясь, что Магги, предупрежденная ею о таковомъ сближеніи семействъ, дастъ ему понять, что она этимъ довольна и подкрпитъ его надежды. Избытокъ противоположныхъ чувствъ удержалъ Магги высказаться, когда Люси, съ лицомъ, сіявшимъ игривой радостью, какъ херувимъ Корреджіо, объявила эту радостную новость. Люси не удивилась, что она только радостно вскричала при мысли, что желаніе отца ея осуществится и что Томъ получитъ опять мельницу, въ награду за вс его тяжелые труды. Подробности приготовленій къ базару вслдъ за этимъ отвлекли вниманіе Люси на нсколько дней, и между обими кузинами ничего не было говорено, могущаго вызвать на откровенность или пробудить сокровенныя чувства. Филиппъ бывалъ у нихъ нсколько разъ, но Магги ни разу съ нимъ наедин не говорила, она боролась съ своими чувствами безъ всякой посторонней помощи. Когда базаръ былъ совершенно оконченъ, и об кузины остались одн, отдыхая дома, Люси сказала,

— Не зди къ тётк Моссъ послзавтра, Магги, напиши ей записку и скажи, что ты это отложила до другаго раза по моей просьб, а я пошлю къ ней человка. Она не обидится, у тебя много времени впереди, чтобъ это сдлать, а мн бы не хотлось, чтобъ ты теперь ухала.

— Да, но я должна хать, моя милая, я не могу этого отложить. Тётку Гритти я должна видть и ни за что на свт не откажусь отъ этого. А времени у меня остается очень-мало, потому-что я узжаю на свою новую должность двадцать-пятаго іюня.

— Магги!… вскричала Люси, поблднвъ отъ удивленія.

— Я теб объ этомъ не говорила, моя милая, сказала Магги, сдлавъ огромное усиліе надъ собою: — потому-что ты была такъ занята. Нсколько времени назадъ, я писала нашей бывшей гувернантк миссъ Форнисъ, прося ее меня увдомить, нт ли какого-нибудь мста, которое я могла бы взять, и на-дняхъ я получила отъ нея письмо, въ которомъ она мн говоритъ, что я могу взять троихъ сиротъ, ея воспитанницъ, на морскія купанья на время праздниковъ, а потомъ попробовать начать занятія у ней, какъ учительница. Я вчера отвчала и приняла предложеніе.

Люси чувствовала себя такъ обиженной, что впродолженіе нсколькихъ минутъ не могла дойти до словъ.

— Магги, сказала она наконецъ:— какъ теб не стыдно такъ меня обижать: не сказать мн ничего и ршиться на такой шагъ, а теперь… она пріостановилась немного и потомъ продолжала: — а Филиппъ? Я думала, что все теперь пойдетъ такъ хорошо, такъ счастливо. О, Магги! что у тебя за причины? Брось это, позволь мн написать. Теперь ничто не можетъ помшать вамъ съ Филиппомъ быть счастливыми.

— Да, сказала Магги, слабо.— Но непріязненныя чувства Тома къ нему. Онъ сказалъ, что я отъ него должна отказаться, если выйду за Филиппа. А я знаю, что онъ не отступится отъ своихъ словъ, по-крайней-мр нескоро, если что-нибудь не смягчитъ его ршенія.

— Я съ нимъ поговорю, онъ на-дняхъ возвращается. И эти хорошія новости о мельниц смягчатъ его. Я ему поговорю о Филипп. Томъ всегда очень-любезенъ со мною: я не думаю, чтобъ онъ былъ такъ упрямъ.

— Но я должна, хать, сказала Магги отчаяннымъ голосомъ.— Время возьметъ свое. Не уговаривай меня остаться, милая Люси.

Люси сидла молча нсколько минутъ, глядла въ сторону и обдумывала. Наконецъ она опустилась на колни близь кузины и, глядя ей въ лицо съ серьёзнымъ безпокойствомъ, сказала:

— Магги, или ты не любишь довольно Филиппа, чтобъ, выйти за него замужъ? Скажи мн, доврься мн.

Магги держала руки Люси, крпко сжавши нсколько минутъ. Ея руки были холодны какъ ледъ. Но когда она заговорила, голосъ ея звучалъ чисто и ясно:

— Да, Люси, я бы желала выйти за него. Я думаю, это было бы лучшая и прекраснйшая доля для меня сдлать его жизнь счастливой. Онъ любилъ меня прежде. Къ другому я не могла бы чувствовать того, что я чувствую къ нему. Но я не могу разлучиться съ братомъ навсегда. Я должна ухать и ждать. Пожалуйста, не говори мн объ этомъ боле.

Люси повиновалась съ горестью и удивленіемъ. Чрезъ нсколько минутъ она сказала:

— Ну, милая Магги, я надюсь, ты подешь завтра на балъ въ Парк-Гоусъ, послушаешь музыку и повеселишься, прежде чмъ длать эти скучные почтительные визиты. А! вотъ идетъ тетка и несутъ чай.

ГЛАВА X.

Кажущееся разочарованіе.

Длинный рядъ комнатъ въ Парк-Гоуз блисталъ огнями. Блескъ свта затмвался немене-сильнымъ сіяніемъ роскошныхъ цвтовъ и юныхъ красавицъ. Центръ всего этого блеска была длинная зала, гд молодёжь танцовала подъ звуки рояля. Зала эта кончалась съ одной стороны библіотекой, а съ другой — маленькой гостиной и оранжерейной. Библіотека была пристанищемъ боле-пожилыхъ лицъ, въ чепцахъ и съ картами въ рукахъ, а маленькая гостиная служила прохладнымъ отдохновеніемъ для танцовавшихъ. Люси тутъ явилась, въ первый разъ безъ траура, ея стройный станъ выдавался еще граціозне изъ волнъ благо тюля, и она, была единогласно признана царицей бала. Этотъ балъ былъ изъ тхъ скромныхъ баловъ, на которые сестры Стивена приглашали только мстную коммерческую и ремесленную аристократію Сент-Оггса.

Магги сначала отказалась танцовать, говоря, что она забыла вс фигуры, ибо она такъ давно не танцовала. Она была очень-рада этой отговорк, такъ-какъ съ грустью на сердц танцовать не приходится. Но, наконецъ, музыка подйствовала на ея юную натуру, и ей захотлось повеселиться, несмотря на то, что противный молодой Тори стоялъ передъ ней, стараясь ее уговорить танцовать съ нимъ. Она предупредила его, что она согласна только на кадриль, но онъ, конечно, радъ былъ подождать счастія, и покуда уврялъ ее, желая ей сказать комплиментъ, что ужасная скука, что она не могла вальсировать, а онъ такъ бы желалъ съ нею сдлать нсколько туровъ вальса. Наконецъ пришла очередь и старомодной кадрили, танца самаго веселаго и безъ всякихъ претензій. Магги совсмъ забыла свое горе подъ вліяніемъ дтскаго счастья скакать подъ музыку, не стсняясь никакимъ этикетомъ. Она не чувствовала уже никакого отвращенія къ молодому Тори, танцовавшему съ нею. Ея глаза и щечки выражали весь пылъ молодости, забывающей все въ минутномъ счастьи и веселіи. Ея черное простенькое платье, обшитое кружевами, казалось темной оправой блестящаго драгоцннаго камня.

Стивенъ не просилъ еще ее съ нимъ танцовать, онъ и не оказывалъ ей боле вниманія, чмъ того требовала простая учтивость. Со вчерашняго дня ея изображеніе, бывшее всегда неотлучнымъ спутникомъ его мыслей, теперь какъ-бы затмвалось фигурой Филиппа Уокима. Ясно было, что между Филиппомъ и Магги были какія-то отношенія, по-крайней-мр, съ его стороны была любовь, которая ее ставила въ какую-то зависимость. Стивенъ старался уврить себя, что это налагало на него еще, боле обязанность сопротивляться вліянію, грозившему взять радъ нимъ верхъ. Онъ повторялъ себ это ежеминутно и при всемъ томъ чувствовалъ то отвращеніе, то зврскую злобу при этомъ непрощенномъ появленіи между ними Филиппа, все это придавало ему еще большее желаніе броситься къ ногамъ Магги и завоевать ее для себя. Но, однако, онъ велъ себя въ этотъ вечеръ по задуманному плану, почти не смотрлъ на Магги, а весело увивался около Люси. Но теперь, видя, что Магги танцуетъ, онъ жадно слдилъ за всми ея движеніями и съ какою радостью онъ побилъ бы молодаго Тори и занялъ его мсто, Онъ начиналъ желать, чтобъ кадриль поскоре кончилась и ему освободиться отъ своей дамы. Жажда танцовать съ нею, держать ея руку въ своей рук овладла имъ, сдлалась предметомъ всхъ его желаній и мыслей. И теперь въ кадрил ихъ руки сходились, хотя они и не танцовали вмст.

Стивенъ не чувствовалъ, не помнилъ, какъ онъ кончилъ танецъ, какъ любезничалъ съ дамой. Освободившись, отъ нея, онъ завидлъ въ дальнемъ углу Магги, которая сидла одна. Онъ пошелъ къ ней, пробираясь между двумя парами, приготовлявшимися вальсировать. Магги, увидвъ его и понявъ, что онъ идетъ къ ней, несмотря на вс свои прежнія мысли, почувствовала, какъ свтло и легко на душ. Глаза ея и щечки еще блестли прежнимъ дтскимъ счастьемъ, вся ея фигура выражала нгу и нжность, самая скорбь, ей угрожавшая, казалась ей негорькой, она готова была ее привтствовать радъ часть своей жизни, ибо жизнь ей казалась теперь острымъ, колеблющимся сознаніемъ, взявшимъ верхъ надъ чувствомъ счастья и скорби. Этотъ одинъ вечеръ, этотъ послдній вечеръ она могла посвятить безгранично настоящему, не думая о прошедшемъ и будущемъ.

— Опять собираются вальсировать, сказалъ Стивенъ, наклонясь къ ней. Взглядъ его выражалъ ту покорную нжность, о которой только мечтаютъ юныя сердца, гуляя лтомъ въ лсахъ, когда воздухъ наполненъ тихимъ щебетаньемъ птицъ. Такіе взгляды вносятъ поэтическій элементъ въ залу, гд до-тхъ-поръ воздухъ былъ полонъ копотью свчей и черствыми комплиментами.

— Опять собираются вальсировать, повторилъ онъ.— Скучно смотрть на танцующихъ, когда самъ не танцуешь, къ-тому жь тутъ очень-душно. Не пройдтись ли намъ лучше по комнатамъ?

Онъ взялъ ея руку и они пошли въ маленькую гостиную, гд столы были усыпаны картинами и кипсеками для желающихъ на нихъ смотрть, но такихъ вовсе не оказалось и комната была пуста. Они прошли оранжерею.

— Какими странными, ненатуральными кажутся при освщеніи деревья и цвты, сказала тихо Магги:— они кажутся точно заколдованными и неувядаемыми, можно вообразить себ, что они просто дланныя изъ драгоцнныхъ камней.

Она смотрла, пока говорила, на кустъ гераніума, но Стивенъ не отвчалъ, онъ смотрлъ на нее. Не мшаетъ ли въ одно время вдохновенный поэтъ и свтъ и звукъ, говоря: безмолвный мракъ, краснорчивый свтъ? Была какая-то чудная сила въ свт долгаго взгляда Стивена, ибо Магги подъ его вліяніемъ повернулась къ нему и взглянула вверхъ на него, какъ цвтокъ подымаетъ свою головку, чтобъ привтствовать восходящее солнце. Они продолжали безчувственно, машинально идти впередъ, они чувствовали только одно, что помнялись этимъ глубокимъ, торжественнымъ взглядомъ, выражавшимъ только сильную человческую страсть. Гнетущая ихъ мысль, что они должны отречься другъ отъ друга и, непремнно это сдлаютъ, заставляла ихъ чувствовать глубже и сильне все блаженство этой минуты безмолвной исповди.

Но они достигли конца оранжереи и должны были остановиться и воротиться назадъ. Перемна движенія заставила пробудиться совсть въ Магги, она сильно покраснла, отвернулась отъ Стивена и, освободивъ изъ его руки свою руку, подошла къ какимъ-то цвтамъ, чтобъ ихъ понюхать. Стивенъ стоялъ недвижимъ и блдный какъ полотно.

— Могу ли я сорвать эту розу? спросила Магги, съ большимъ трудомъ заставляя себя сказать что-нибудь и тмъ разсять жгучее вліяніе неизгладимой исповди.— Я просто зла на розъ — такъ я люблю рвать ихъ и нюхать ихъ до-тхъ-поръ, что въ нихъ не останется никакого запаха.

Стивенъ молчалъ, онъ былъ не въ состояніи промолвить словечка. Магги протянула руку къ большой, еще несовсмъ-распустившейся роз, привлекшей ея вниманіе. Кто не чувствовалъ всей прелести женской ручки? Кого не восхищали безмолвные признаки нжности, обнаруживаемые восхитительной ямочкой на локт, и вс эти слегка-уменьшающіеся изгибы до самой тоненькой кисти, съ ея крошечными, почти незамтными морщинками? Женская рука затронула, сердце геніальнаго ваятеля за дв тысячи лтъ назадъ и онъ увковчилъ ее, изобразивъ въ Паренон. Это изображеніе прелестной руки, съ любовью опирающейся на осколокъ мрамора, поражаетъ и трогаетъ насъ до-сихъ-поръ. Рука Магги не уступала той рук, но въ ней еще играла жизнь.

Безумное побужденіе овладло Стивеномъ, онъ кинулся къ этой прелестной ручк, схватилъ ее за кисть и осыпалъ жаркими, восторженными поцалуями.

Магги, посл минутнаго испуга, выдернула руку и кинула на него взглядъ оскорбленной богини, она вся дрожала отъ злобы и униженія.

— Какъ вы смете? воскликнула она нетвердымъ, глухимъ голосомъ, едва переводя духъ: — какое право дала я вамъ оскорблять меня?

Она бросилась отъ него въ ближнюю комнату и кинулась на диванъ, дрожа всмъ тломъ.

Страшное наказаніе постигло ее за то, что она позволила себ минуту счастія, бывшаго измной въ-отношеніи Люси, Филиппа и лучшей стороны ея собственной души. Это минутное счастіе кончилось безчестіемъ, наложило на нее вчное пятно. Стивенъ не посмлъ бы этого сдлать съ Люси, слдственно, онъ былъ о Магги боле-легкаго мннія.

Бдный же Стивенъ прислонился къ стеклянной рам оранжереи, у него въ глазахъ потемнло отъ внутренней борьбы любви съ злобой и отчаяніемъ. Его съдало отчаяніе, что онъ не умлъ удержать своихъ страстей и оскорбилъ Магги. Это послднее чувство побдило вс остальныя, вс его мысли сосредоточились на томъ, чтобъ бжать къ ней и вымолить себ прощеніе. Не прошло потому и нсколькихъ минутъ, а онъ уже стоялъ смиренно передъ Магги, но она кипла еще злобой и негодованіемъ.

— Оставьте меня, сказала она гордо: — и съ этой минуты прошу васъ избгать меня.

Стивенъ повернулся и началъ ходить взадъ и впередъ въ другомъ конц комнаты, наконецъ онъ почувствовалъ горькую необходимость возвратиться въ залу. Все это случилось такъ быстро, что, когда онъ вошелъ въ залу, еще танцовали вальсъ.

Магги тоже скоро вышла изъ гостиной. Вся гордость ея натуры заговорила въ ней, ненавистная ей теперь слабость, доведшая ее до такого паденія собственнаго достоинства, представила, однако, сама и противоядіе. Она ршилась предать забвенію въ самомъ тайномъ уголку своей памяти вс думы и искушенія прошедшаго мсяца, уже исчезла всякая возможность сманить ее съ прямаго пути. Долгъ теперь покажется ей легкимъ, и старыя, скромныя цли будутъ опять царствовать въ ея жизни. Она возвратилась въ залу все еще съ лицомъ, пылавшимъ отъ волненія, но съ гордымъ чувствомъ власти надъ собою, презиравшимъ всякую попытку уничтожить ея спокойствіе. Она боле не танцовала, но охотно и совершенно-спокойно разговаривала со всми. Посл возвращенія домой, она простилась и поцаловала Люси въ тотъ день съ какою то особою нжностью, на душ у ней было легко и она даже радовалась, этому ужасному случаю, освободившему ее навсегда отъ возможности словомъ или взглядомъ измнить своей маленькой, ничего-неподозрвавшей кузин.

На другое утро Магги не отправилась такъ рано, какъ думала, въ Басестъ. Мать ея должна была хать съ нею въ экипаж, а домашнія обязанности задержали ее, притомъ мистрисъ Тёливеръ не имла привычки спшить съ своими длами по хозяйству, и потому Магги, поспшно-одвшаяся, должна была уже готовой дожидаться въ саду. Люси суетилась въ дом, завертывая какіе-то подарки дтямъ въ Басестъ. На подъзд послышался звонокъ. Магги нсколько испугалась: она была почти уврена, что это пришелъ Стивенъ, и боялась, чтобъ Люси не послала его къ ней въ садъ, но вотъ пришедшій поститель вошелъ въ садъ и услся съ ней рядомъ. Это былъ не Стивенъ.

— Мы можемъ видть отсюда, Магги, верхушки сосенъ, сказалъ Филиппъ.

Они пожали молча другъ другу руки. Во- взгляд Магги замтно было больше прежняго стараго, дтскаго чувства къ нему, ея улыбка ободрила Филиппа.

— Да, сказала она.— Я часто смотрю на нихъ и желала бы, какъ бывало, видть отблескъ на нихъ заходящаго солнца. Я съ-тхъ-поръ тамъ была только разъ: ходила съ матерью на кладбище.

— Я былъ не разъ, я постоянно туда хожу, отвчалъ Филиппъ.— Я живу теперь только прошедшимъ.

Воспоминаніе прошедшаго и сожалніе заставили Магги протянуть руку Филиппу. Они такъ часто гуляли рука въ руку!

— Я помню вс мста, сказала она: — на которыхъ вы мн говорили столько замчательныхъ и новыхъ вещей.

— Вы будете опять туда скоро ходить — не правда ли, Магги? сказалъ Филиппъ съ нкоторою застнчивостью.— Вашъ братъ скоро, постарому, будетъ жить на мельниц.

— Да, но я тамъ не буду жить, отвчала Магги:— я только буду слышать объ этомъ счастьи, а не испытывать его сама. Я опять узжаю. Вамъ Люси, можетъ-быть, объ этомъ не говорила?

— Такъ будущее никогда не соединится съ прошедшимъ, Магги? Книга прошедшаго навки закрыта?

Срые глаза Филиппа, такъ часто смотрвшіе на Магги съ умолявшимъ восторгомъ, глядли на нее теперь съ послдней, едва-уловимой надеждой. Она отвчала на его взглядъ своимъ долгимъ, открытымъ взглядомъ.

— Эта книга никогда не закроется, Филиппъ, сказала она съ тихой грустью.— Я не желаю будущаго, которое разорвало бы узы прошедшаго, но узы, связывающія меня съ братомъ, одн изъ самыхъ сильнйшихъ. Я добровольно ничего не сдлаю, что разлучило бы меня навки съ нимъ.

— И это единственная причина, мшающая нашему счастію, Магги? спросилъ Филиппъ съ отчаянною ршимостью получить опредленный, окончательный отвтъ.

— Да, единственная причина, сказала Магги съ спокойной ршительностью.

И она вполн врила, что говорила правду. Въ эту минуту она думала, что очарованіе навсегда прошло. Реакція въ ея чувствахъ, давшая ей какую-то гордую волю надъ собою, еще продолжалась съ той же силой и она смотрла на будущее спокойно, съ увренностью, что можетъ сама выбрать себ жизнь, какую хочетъ.

Нсколько минутъ они сидли молча рука въ руку, даже не смотря другъ на друга. Магги представляла себ гораздо-живй первыя сцены любви и разставаніе, чмъ настоящая, ей казалось, что она въ Красномъ Овраг, постарому, сидитъ съ Филиппомъ.

Филиппъ чувствовалъ, что онъ бы долженъ былъ совершенно быть счастливъ отъ отвта Магги: она была чиста и прозрачна, какъ горный источникъ. Отчего же онъ не былъ совершенно-счастливъ? Ревность ничмъ не довольствуется и жаждетъ всевднья, которое обнаружило бы вс сокровеннйшія тайны сердца.

ГЛАВА XI.

Въ пол.

Магги провела четыре дня у тётки Моссъ. Ея присутствіе какъ-бы придало боле блеску іюньскому солнцу въ глазахъ этой любящей и вчно-занятой женщины, а ея двоюродные братья и сестры, большіе и маленькіе, считали ея визитъ счастливой эпохой въ жизни: они заучивали вс ея слова и дйствія, какъ-будто она была образцомъ мудрости и красоты.

На четвертый день посл своего прізда Магги съ тёткой и кузинами кормила куръ на двор въ т тихіе часы фермерской жизни, которые предшествуютъ вторичному доенію коровъ. Высокія строенія, окружавшія пустой дворъ, глядли, какъ всегда, уныло и грозили паденіемъ, чрезъ старую стну, отдлявшую дворъ отъ сада, виднлись кусты розъ съ распускавшимися цвтками. Верхняя часть деревянныхъ и каменныхъ строеній, облитая вечернимъ свтомъ, придавала какой-то спокойный, сонный видъ всей сцен. Магги, съ шляпкой въ рукахъ, смясь, смотрла на маленькихъ цыплятъ, когда ея тётка неожиданно воскликнула:

— Боже мой! кто это къ намъ детъ?

Какой-то господинъ възжалъ въ эту минуту въ ворота на больщой, гндой лошади, шея и бока ея своими черными полосами свидтельствовали о быстрой зд. Магги вдругъ почувствовала страшную боль въ голов и сердц, подобную ужасу, при вид живаго врага, представившагося уже мертвымъ.

— Кто же это, Магги? спросила мистрисъ Моссъ, замтивъ по лицу Магги, что она узнала незнакомца.

— Это мистеръ Стивенъ Гестъ, отвчала чуть-слышно: — моей кузины, Люси… молодой человкъ, очень-коротко-знакомый въ дом моей кузинки…

Стивенъ уже былъ очень-недалеко отъ нихъ и, соскочивъ съ лошади, поклонился имъ, приподнявъ шляпу.

— Подержи лошадь, Вилли, сказала мистрисъ Моссъ своему двнадцатилтнему мальчику.

— Нтъ, благодарствуйте, отвчалъ Стивенъ, дергая лошадь за поводья, ибо она не переставала мотать головой.— Я только на минутку, мн тотчасъ надо хать. У меня есть къ вамъ порученіе, миссъ Тёливеръ, это боле или мене секретъ, то позвольте мн имть смлость попросить васъ пройтись со мною нсколько шаговъ.

Его взглядъ, выражая вмст утомленіе и раздраженіе, напоминалъ то состояніе человка, когда какая-нибудь забота, или горе, такъ овладваетъ имъ, что онъ не думаетъ ни о чемъ, ни о сн, ни о д. Онъ говорилъ отрывисто, какъ-будто цль его визита была слишкомъ для него важна, чтобъ безпокоиться, что подумаетъ объ этомъ мистрисъ Моссъ.

Добрая мистрисъ Моссъ, нсколько-испуганная появленіемъ этого высокомрнаго господина, теперь обдумывала: слдуетъ ли ей еще разъ предложить ему оставить лошадь, а самого пригласить въ домъ.

Но Магги, чувствуя всю неловкость положенія и не будучи въ-состояніи произнести ни одного слова, молча надла шляпку и пошла къ воротамъ.

Стивенъ повернулся тоже и пошелъ съ ней рядомъ, ведя за поводъ лошадь.

Они молча вышли въ поле. Пройдя нсколько саженъ, Магги, смотрвшая до-сихъ-поръ пристально впередъ, гордо повернулась, чтобъ идти домой и съ негодованіемъ проговорила:

— Я дале не пойду. Я не знаю, считаете ли вы деликатнымъ и приличнымъ джентльмену поставить меня въ такое положеніе, что я должна пойти съ вами, или, можетъ-быть, вы хотли меня оскорбить, заставивъ такимъ образомъ придти къ вамъ на свиданіе.

— Конечно, вы злитесь на меня за мое посщеніе, сказалъ Стивенъ съ горечью.— Вамъ, женщинамъ, все-равно, какъ бы человкъ ни страдалъ, вы заботитесь только о поддержаніи своего достоинства.

Магги вздрогнула, какъ-бы отъ прикосновенія электрической машины.

— Какъ-будто недовольно, что я въ такомъ ужасномъ положеніи — нтъ, вы еще обходитесь со мною, какъ съ грубымъ дуракомъ, добровольно васъ оскорбляющимъ. Войдите въ мое положеніе: я васъ безумно люблю и долженъ сопротивляться своей страсти, чтобъ не нарушить прежнія общанія. Еслибъ все отъ меня зависло, я бы тотчасъ же повергнулъ къ вашимъ ногамъ мое состояніе, мою жизнь! А теперь я забылся передъ вами: я позволилъ себ неприличную вольность, я ненавижу себя. Я раскаялся въ ту же минуту и съ-тхъ-поръ не знаю минуты покоя. Вы не должны считать этотъ поступокъ непростительнымъ. Человкъ, любящій всми силами своей души, можетъ поддаться на минуту страсти, но знайте и врьте мн, что самое жестокое для меня страданіе — это видть, что вы страдаете. Я отдамъ все на свт, чтобъ воротить случившееся!

Магги молчала. Она не имла силы промолвить слова или повернуть голову. Чувство злобы, поддерживавшее ее, теперь боле не существовало и ея дрожавшія губы обнаруживали внутреннюю тревогу. Она не могла надяться на свои силы и простить его на словахъ, какъ она уже простила его мысленно за его откровенную исповдь.

Между-тмъ, они подошли опять къ воротамъ. Магги остановилась, дрожа всмъ тломъ.

— Вы не должны говорить этого: я подобныхъ вещей не могу слышать, сказала она, смотря уныло внизъ.

Стивенъ въ это время загородилъ ей дорогу къ воротамъ.

— Мн очень-жаль, если вы страдаете, прибавила она:— но нтъ никакой пользы говорить объ этомъ.

— Нтъ, польза есть! воскликнулъ съ увлеченіемъ Стивенъ: — польза была бы, еслибъ вы выказали мн хоть нсколько сожалнія и вниманія, а не думали обо мн самымъ несправедливымъ образомъ. Я бы могъ все снести, еслибъ только зналъ, что вы не ненавидите меня и не считаете дерзкимъ фатомъ. Взгляните на меня, посмотрите, на что я похожъ, точно бсъ во мн сидитъ, я каждый день скакалъ верхомъ верстъ по тридцати, чтобъ только прогнать изъ головы мысль о васъ.

Магги на него не смла посмотрть. Мелькомъ она, бдная, уже замтила его взволнованное исхудалое лицо.

— Я о васъ худо не думаю, проговорила она тихо.

— Такъ, дорогая моя, взгляните на меня, сказалъ Стивенъ нжнымъ тономъ смиренной мольбы.— Не оставляйте меня. Дайте мн хоть минуту счастія, дайте мн увриться, что вы меня простили.

— Я васъ прощаю, сказала Магги, потрясенная его нжною мольбою, но съ усиливавшимся ежеминутно страхомъ.— Но, пожалуйста, позвольте мн теперь уйти. Прошу васъ, оставьте меня.

При этихъ словахъ слеза скатилась съ ея нависшихъ рсницъ.

— Я не могу идти. Я не могу васъ оставить, воскликнулъ Стивенъ съ страстной мольбой.— Я ворочусь опять, если вы меня теперь прогоните, я не могу за себя отвчать. Но если вы еще пройдете со мною нсколько шаговъ, то я этимъ счастіемъ буду долго жить. Вы, кажется, ясно видите, что чмъ вы сердите со мною обходитесь, тмъ безразсудне я становлюсь.

Магги молча повернулась. Въ это время Танкредъ, гндой конь Стивена, началъ сопротивляться этимъ слишкомъ-частымъ поворотамъ, хозяинъ его, замтивъ Вилли Мосса, посматривавшаго на нихъ изъ-подъ воротъ, позвалъ его:

— Эй, голубчикъ! подержи-ка, пожалуйста, лошадь.

— Ахъ, какъ можно! поспшно замтила Магги.— Что скажетъ тётя?

— Ничего, отвчалъ Стивенъ нетерпливо.— Они никого не знаютъ въ Сент-Оггс.— Поводи ее здсь взадъ и впередъ, я сейчасъ ворочусь, минутъ черезъ пять не боле, прибавилъ онъ, обращаясь къ Вилли.

Потомъ, повернувшись къ Магги, онъ пошелъ съ нею въ поле. Теперь ей нельзя было нейти.

— Возьмите мою руку, сказалъ Стивёнъ.

Она взяла его руку, но чувствовала, какъ-будто её душитъ кошмаръ.

— Нтъ конца этому несчастію, начала она, пытаясь словами уничтожить его вліяніе.— Гадко, подло позволять себ малйшій взглядъ или слово, которое мы не желали бы, чтобъ Люси или кто-нибудь другой узналъ. Подумайте о Люси.

— Я думаю о ней, слава Богу, довольно. Еслибъ только я не думалъ о ней…

И Стивенъ прикоснулся руки Магги, лежавшей въ его рук, и оба замолчали.

— У меня есть также узы, продолжала Маггй съ отчаянными усиліями:— он существовали бы, еслибъ Люси и не было на свт.

— Вы дали слово Филиппу Уокйму? поспшно спросилъ Стивенъ.— Я угадалъ?

— Я считаю себя несвободной и ни за кого другаго не выйду замужъ.

Стивенъ молчалъ. Когда же они повернули на боковую тропинку, совершенно-защищенную отъ солнечнаго зноя и нескромныхъ глазъ, онъ разразился страстными восклицаніями.

— Это противоестественно! Это ужасно! Магги, еслибъ вы меня любили, какъ я васъ люблю, то мы, ради нашего счастія, всё забыли бы на свт. Мы бы разорвали вс эти глупыя узы, заключенныя поошибк и незнанію, и ршились бы жениться.

— Нтъ, я лучше соглашусь умереть, чмъ поддаться этому искушенію, сказала Магги тихо, но ясно.

Ея духовныя силы, окрпнувшія въ долгіе годы несчастія и горя, помогли ей превозмочь внутреннюю тревогу души. Сказавъ это, она выдернула свою руку изъ ёго руки.

— Такъ скажите, что вамъ до меня дла нтъ, воскликнулъ Стивенъ почти грубо.— Скажите, что вы любите кого-нибудь другаго боле, чмъ меня.

Въ голов Магги блеснула мысль, что она можетъ избавиться хоть отъ этой вншней борьбы, ей стоило только сказать, что ея сердце принадлежитъ Филиппу, но уста ея не могли этого выговорить и она молчала.

— Если вы меня любите, дорогая моя, продолжалъ уже нжно Стйвенъ, взявъ опять ея руку:— то лучше намъ жениться. Это мы должны сдлать, это необходимо. Мы не можемъ помочь горю, которое это причинитъ другимъ, оно не отъ насъ зависитъ. Наше чувство естественно, оно овладло мною, несмотря на вс мои усилія превозмочь его. Одинъ Богъ знаетъ, какъ я старался быть врнымъ прежнимъ узамъ и я только испортилъ этимъ дло, право, лучше, еслибъ я сразу поддался ему.

Магги молчала. О! еслибъ она только могла увриться, что не гршно, и могла бы боле не бороться и не идти противъ теченія, хотя нжнаго, но сильнаго, какъ лтній потокъ.

— Скажите да, дорогая моя! сказалъ Стивенъ, наклоняясь и съ нжной мольбою смотря на нее.— Что намъ до свта, если мы будемъ принадлежать другъ другу?

Дыханіе ея касалось его лица, губы его были очень-близко къ ея губамъ, но къ его любви примшивалось теперь чувство страха ее оскорбить. Ея губы и вки дрожали. Она прямо посмотрла ему въ глаза съ видомъ прелестнаго дикаго зврька, робко борющагося съ ласкали. Чрезъ минуту она повернулась и поспшно пошла домой.

— Къ-тому же, продолжалъ Стивенъ съ возраставшимъ нетерпніемъ, стараясь побдить свои и ея сомннія: — я не нарушаю никакого положительнаго общанія. Еслибъ Люси перестала меня любить и полюбила бы другаго, то я не чувствовалъ бы себя въ прав имть на нее какое-нибудь притязаніе. Если вы не дали слова Филиппу, то мы не связаны никакими узами.

— Вы не врите тому, что говорите, вы совершенно-иначе объ этомъ думаете, сказала серьёзно Магги.— Вы чувствуете то же, что я, то-есть, что настоящія узы образуются тми чувствами и ожиданіями, которыя мы вселяемъ въ умахъ другихъ людей, иначе вс узы могли бы быть расторгнуты, если не грозитъ за это вншнее наказаніе. Тогда не было бы на свт чувства врности.

Стивенъ молчалъ. Онъ не могъ дале развивать этотъ аргументъ, увренность въ противоположномъ слишкомъ-глубоко запала въ его душу еще во время его прежней борьбы съ самимъ собою, но этотъ же аргументъ скоро представился ему въ новомъ вид и онъ попыталъ еще разъ счастія.

— Но этого обязательства исполнить нельзя, началъ онъ съ необычайною настойчивостью: — это противоестественно. Мы теперь только можемъ притворно отдаться другимъ. А въ этомъ кроется зло, оно можетъ быть источникомъ горя и несчастія столько же для нихъ, какъ и для насъ. Магги, вы должны объ этомъ подумать, вы, врно, уже объ этомъ думали?

Онъ жадно смотрлъ ей прямо въ лицо, горя желаніемъ увидть хоть малйшій признакъ, что она соглашалась съ нимъ. Руку ея, лежавшую въ его рук, онъ сжималъ нжно, но ршительно. Нсколько минутъ она молчала, смотря пристально внизъ. Наконецъ, тяжело вздохнувъ, она подняла глаза и, смотря на него съ грустью, начала говорить:

— Трудно, трудно, да, жизнь наша трудна. Иногда мн кажется, что мы должны слдовать порывамъ нашей страсти, но потомъ невольно вспомнишь, что эти чувства часто идутъ наперекоръ тмъ узамъ, которыя образовались впродолженіе всей нашей прежней жизни. Эти чувства расторгли бы пополамъ узы, связавшія жизнь другихъ съ нашей жизнью. Ахъ! еслибъ жизнь была такъ легка и проста, какъ она должна быть въ раю, и еслибъ передъ нами являлся прежде другихъ тотъ, кого… то-есть, я хочу сказать, еслибъ жизнь не рождала намъ обязанностей прежде, чмъ любовь придетъ, то любовь была бы знакомъ, что люди, полюбившіе другъ друга, должны и принадлежать другъ другу, но теперь я вижу и чувствую, что дло совсмъ иное. Есть случаи въ жизни, когда мы должны отъ нкоторыхъ вещей отказываться, мы должны отказаться теперь отъ любви. Многое мн въ жизни темно и непонятно: одно только ясно, что я не должна искать себ счастія, жертвуя счастіемъ другихъ. Любовь — чувство естественное, но и жалость, врность и память о прошедшемъ также естественны. И чувства эти, не переставая жить во мн, наказывали бы меня, еслибъ я имъ не повиновалась. Меня везд бы преслдовали призраки страданій, которыхъ я сама была причиной. Любовь наша была бы отравлена. Нтъ, не настаивайте: помогите мн, помогите мн, вдь я васъ люблю!

Магги говорила искренно, лицо ея горло отъ волненія, а глаза выражали любовь и мольбу. Чувство благородства, врожденное Стивену, откликнулось на этотъ зовъ, но въ то же время и какъ могло быть иначе? Эта умоляющая красавица еще боле очаровала его.

— Дорогая моя! сказалъ онъ чуть слышнымъ шопотомъ, тихонько привлекая ее къ себ: — я сдлаю все, что велишь, перенесу все, все. Только одинъ поцалуй… одинъ… послдній… прежде, чмъ мы разстанемся.

Раздался поцалуй, а за нимъ наступило молчаніе.

— Пустите меня! Пойдемте скорй домой! воскликнула наконецъ Магги съ испугомъ.

Она поспшно направилась къ дому и они боле не говорили ни слова. Стивенъ, когда они подошли довольно-близко къ Вилли и лошади, остановился и знаками подозвалъ его къ себ. Магги же вошла въ ворота. Мистрисъ Моссъ встртила ее около двери, подъ навсомъ. Она услала всхъ кузиновъ изъ нжной предусмотрительности. ‘Очень радостно, что Магги имла такого богатаго и красиваго жениха’ подумала добрая тётка: ‘врно, ей будетъ нсколько-неловко воротиться домой, притомъ же, вдь, свиданіе можетъ кончиться и невесело’. Во всякомъ случа, мистрисъ Моссъ дожидалась Магги нетерпливо у двери, ршившись повидать ее сначала наедин. Лицо Магги ей тотчасъ показало, что если и была въ свиданіи какая-нибудь радость, то очень-спорнаго и тревожнаго характера.

— Присядь тутъ на-минуту, сказала она, посадивъ Магги на крыльц, ибо въ дом не было уединенныхъ уголковъ.

— Ахъ, тётя Грити, какъ я несчастлива! Что бы я дала, еслибъ умерла еще ребенкомъ, лтъ пятнадцати, тогда казалось такъ легко отказываться отъ своего, а теперь, такъ трудно!

Бдная двушка кинулась на шею тётк и зарыдала горькими слезами.

ГЛАВА XII.

Семейное собраніе.

Въ конц недли Магги ухала отъ тётки Грити въ Гарум-Фирсъ, ибо она общалась также побывать и у тётки Пулетъ. Между-тмъ въ семейств произошли необыкновенныя обстоятельства и ршено было собраться въ Гарум всему семейству, чтобъ потолковать и отпраздновать счастливую перемну въ положеніи Тёливеровъ. Благодаря этой перемн, послднее облако, бросавшее на нихъ тнь, должно было разсяться и ихъ, до-сихъ-поръ сокрытыя, добродтели возсіяютъ полнымъ блескомъ.

Пріятно знать, когда новое министерство только-что составилось, что члены его не одни только пользуются уваженіемъ и почетомъ, а есть люди и другіе въ апоге своей славы и всеобщаго уваженія. Во многихъ почетныхъ семействахъ, въ нашей стран, родственники, достигшіе богатства и значенія, тотчасъ же самымъ любезнымъ образомъ признаются всми. Этотъ обычай, по своему совершенно свободному характеру, не принимая въ разсчетъ прошедшаго, возбуждаетъ пріятныя надежды, что мы когда-нибудь, почти незамтно очутимся посреди волшебнаго, чуднаго міра, въ которомъ зми не будутъ жалить и волки скалить зубы, иначе какъ съ самыми мирными намреніями.

Люси пріхала ране даже самой тётки Глегъ. Она хотла поговорить съ Магги наедин о всхъ чудныхъ новостяхъ. ‘Кажется, не правда ли’ говорила она съ милой, полусерьёзной улыбкой, ‘все, даже несчастья другихъ (бдные люди!) способствовало къ тому, чтобъ сдлать счастливыми тётю Тёливеръ, кузена Тома и гордую кузинку Магги, еслибъ она только не упрямилась. Въ тотъ самый день, подумайте, въ тотъ самый день, когда Томъ воротился изъ Ньюкестля, бдный молодой Джетсомъ, управлявшій мельницей, упалъ пьяный съ лошади и лежалъ при смерти въ Сент-Оггс. Уокимъ, вслдствіе этого объявилъ свое желаніе, чтобъ новые покупщики тотчасъ вошли во владніе! Конечно, это было ужасное несчастіе для бднаго молодого человка, но казалось, что если несчастье это было неминуемо, то нельзя было выбрать лучше минуты, ибо оно поспшило дать должную награду, которую кузенъ Томъ долженъ былъ получить за свое примрное поведеніе. Папа вдь былъ о немъ такого высокаго мннія. Тётя Тёливеръ конечно должна перехать на мельницу и жить вмст съ Томомъ. Это была потеря для Люси въ хозяйственномъ отношеніи, но весело было подумать, что бдная тётя опять будетъ жить въ своемъ старомъ домик и мало-по-малу окружитъ себя прежнимъ комфортомъ.

Въ этомъ отношеніи Люси питала очень-хитрые замыслы. И потому, когда он съ Магги сошли сверху, въ хорошенькую, чистенькую гостиную, гд самый солнечный свтъ казался какъ-будто ясне, она начала дйствовать, какъ самый искусный тактикъ, именно атакуя слабйшую сторону непріятеля.

— Тётя Пулетъ, сказала она, садясь, на диванъ и расправляя ленты ея чепчика: — подумайте-ка, что вы дадите Тому на обзаведеніе. Вы вдь, такъ щедры и всегда даете такія славныя вещи. Притомъ, если вы покажете примръ, то, вроятно, тётя Глегъ отъ васъ не отстанетъ.

— Ну этого она не можетъ, сказала мистрисъ Пулетъ, съ необыкновеннымъ жаромъ:— у ней нтъ такого столоваго блья, какъ у меня, у ней даже и вкусу на это не хватитъ, еслибъ и много денегъ заплатила. Вс ея скатерти и салфетки съ большими клтками и изображеніями оленей и лисицъ, а объ звздочкахъ или точкахъ и помину нтъ. Но все же вдь грустно раздавать свои вещи прежде смерти. Я никогда не думала этого сдлать, Бесси, продолжала она, качая головой и смотря на сестру Тёливеръ:— особенно въ то время, когда мы выбирали рисунки, и первый разъ пряли лёнъ, а ваше-то все Богъ знаетъ куда ушло.

— Я не виновата, у меня не было выбора, сестра, сказала бдная мистрисъ Тёливеръ, привыкшая считать себя какъ бы виновной.— Конечно, я этого не желала. Сколько ночей я не сплю и думаю все о моемъ бль, первомъ по мтк во всей окрестности.

— Не хотите ли пипермента, мистрисъ Тёливеръ? сказалъ дядя Пулетъ, чувствуя, что онъ предлагаетъ дешевое и здоровое средство, котораго онъ самъ постоянно придерживался.

— Но у васъ, тётя Пулетъ, столько различнаго блья, сназала Люси.— Положимъ, что у васъ были бы дочери: вдь вы тогда должны были бы дать имъ блье, выдавая ихъ замужъ.

— Я не говорю, что я этого не сдлаю, сказала мистрисъ Пулетъ:— Тому теперь такъ повезло, и конечно друзья должны на него обратить вниманіе и помочь ему. Вотъ скатерти, которыя я у васъ купила на аукціон, Бесси, право я ихъ купила только изъ доброты душевной, а-то он до-сихъ-поръ лежатъ неупотребленныя въ комод, но Магги я боле не намрена давать индійской кисеи и другихъ вещей, если она идетъ въ услуженіе, вмсто того, чтобъ остаться у меня, помогать и шить мн. Конечно она у меня жила бы только въ томъ случа, еслибъ Томъ въ ней не нуждался.

‘Идти въ услуженіе’ — вотъ какое было понятіе Додсоновъ о положеніи учителей и гувернантокъ! Потому неудивительно, что намреніе Магги возвратиться къ этимъ занятіямъ, когда обстоятельства ей общали боле-почетныя и выгодныя, сильно не нравилось всмъ родственникамъ, исключая Люси. Прежняя Магги съ неразвившимися дтскими формами, съ волосами, висвшими распущенными прядями по спин и вообще необщавшая многаго, была, конечно, незавидная плёмянница, но теперь она была въ-состояніи быть вмст и украшеніемъ и дйствительной помогой.

Этотъ разговоръ опять возобновился за чаемъ при дяд и тётк Глегъ.

— Ге-ге! сказалъ мистеръ Глегъ, добродушно трепля Магги по плечамъ.— Это все глупости! Вы, Магги, лучше и не говорите, что хотите взять мсто. Вдь на базар-то врно вы побдили много сердецъ: не-уже-ли въ этой по-крайней-мр полдюжин поклонниковъ не найдется одного хоть подходящаго? Ну-ка признайтесь?

— Мистеръ Глегъ, сказала жена его, съ тою изысканною учтивостью, которою она въ торжественные случаи прикрывала строгость своихъ словъ:— извините меня, но вы ведете себя не такъ, какъ подобаетъ въ ваши лта. Племянница наша не должна была бы ршаться хать, не посовтовавшись съ своими тётками и другими родственниками, которые всегда были къ ней такъ добры. Вотъ что должно было удержать ее — уваженіе къ родственникамъ, а не поклонники, если такъ выразиться, хотя ничего подобнаго никогда не было, слыхано въ нашемъ семейств.

— Какъ же они насъ-то называли, когда мы къ нимъ здили, сосдъ Пулетъ? Тогда они насъ считали довольно-пріятными, сказалъ мистеръ Глегъ, съ улыбкою. Мистеръ Пулетъ при этомъ намек о пріятности, молча прибавилъ сахару въ свой чай.

— Мистеръ Глегъ, сказала жена его: — если вы хотите говорить неделикатно, то лучше предупредите меня.

— Ахъ, Дженъ! вашъ мужъ только шутитъ, сказала мистрисъ Пулетъ.— Пускай его шутитъ, пока есть здоровье и сила. Вонъ у бднаго мистера Тильта, когда ротъ своротило на сторону, такъ онъ и смяться не могъ, сколько бы ни хотлъ.

— Я побезпокою васъ, мистеръ Глегъ, передайте мн жаренаго хлба, если я могу имть дерзость прервать ваши шутки, сказала мистрисъ Глегъ.— Но, я не знаю, что тутъ смшнаго, что племянница ни во грошъ не ставитъ старшую сестру своей матери, зазжаетъ ко мн съ коротенькими визитами и собирается ухать, не увдомивъ меня. А я, нарочно пользуясь этимъ случаемъ, приготовила нсколько чепчиковъ, которые я желала, чтобъ она передлала мн. И это все противъ меня, которая такъ равно раздлила деньги между…

— Сестра! перебила ее мистрисъ Тёливеръ, съ замтнымъ безпокойствомъ:— я уврена, Магги никогда и не думала узжать, не погостивъ у васъ, какъ и у всхъ другихъ. Что касается ея отъзда, то это право не мое желаніе, я конечно въ этомъ совершенно невинна. Я говорила десятки разъ: ‘милая Магги, теб нтъ никакой надобности хать’. Но во всякомъ случа пройдетъ дней десять или дв недли, покуда она окончательно ршится. Въ это время она можетъ у васъ погостить, а я и Люси будемъ зазжать къ вамъ, когда можемъ.

— Бесси, отвчала мистрисъ Глегъ:— еслибъ вы боле думали, то не трудно было бы вамъ догадаться, что наврядъ ли стоило мн возиться и устроивать ей постель теперь, напослдокъ, особенно когда мистеръ Динъ живетъ отъ меня такъ близко, она можетъ придти ранехонько утромъ и уйдти поздно ночью и быть очень благодарной, что у ней есть такъ близко добрая тётка, къ которой она можетъ пойти поговорить. Я знаю, мн въ ея лта это было бы очень пріятно и я была бы за это благодарна.

— Ахъ, Дженъ! сказала мистрисъ Пулетъ: — отъ вашихъ постелей ничего бы не убыло, еслибъ на нихъ кто-нибудь поспалъ. Вонъ у тебя комната съ полосатыми обоями сильно всегда пахнетъ плсенью и стекла вс зацвли. Я право думала, входя туда, что не выйду живой.

— А вотъ и Томъ! воскликнула Люси, хлопая руками. Онъ пріхалъ на Синбад, какъ я его просила. Я боялась, что онъ не исполнитъ моей просьбы.

Магги вскочила и поцаловала Тома съ необыкновеннымъ чувствомъ, ибо они видлись въ первый разъ съ-тхъ-поръ, какъ явилась надежда возвратиться на мельницу. Взявъ его за руку, она повела его къ своему мсту, чтобъ посадить рядомъ съ собою. Быть въ хорошихъ дружескихъ отношеніяхъ съ Томомъ до-сихъ-поръ было ея постояннымъ желаніемъ. Онъ улыбнулся, привтливо здороваясь съ нею и спросилъ:

— Ну, Магги, а что подлываетъ тётя Моссъ.

— Пожалуйте, пожалуйте сюда, сэръ! сказалъ мистеръ Глегъ, протягивая руку.— Вы теперь такой большой человкъ, что все передъ вами склоняется. Вы сдлали себ дорогу моложе насъ всхъ, но поздравляю, отъ души поздравляю. Я увренъ, что, рано или поздно, а мельница вамъ достанется. Вы не остановитесь на полдорог.

— Но я надюсь, онъ всегда будетъ помнить, что онъ всмъ обязанъ своимъ родственникамъ съ материнской стороны, сказала мистрисъ Глегъ.— Еслибъ у него ихъ не было, то плохо бы ему было. Въ нашемъ семейств никогда не видано было ни банкрутства, ни процесовъ, ни безразсуднаго проживанія денегъ, никто не умиралъ у насъ не оставивъ законнаго завщанія…

— И не было скоропостижныхъ смертей, прибавила тётка Пулетъ:— доктора всегда призываютъ во-время. Въ Том додсоновская кровь — это я всегда говорила. Я не знала, что вы намрены длать, сестра Глегъ, но я ршилась дать ему по одной большой скатерти каждаго рисунка и, кром того, нсколько простынь. Я не говорю, что я ничего боле не сдлаю, но это я непремнно дамъ, и если я завтра умру, то помните мои слова, мистеръ Пулетъ, хотя я уврена, что вы перепутаете ключи и никогда не запомните, что ключъ отъ ящика въ синей комнат, въ которомъ находится ключъ отъ синяго чулана, лежитъ на третьей полк лваго шкапа съ платьями, за ночными чепчиками съ широкими завязками — смотрите, не съ узенькими обшивочками, а съ широкими. Вы, я знаю, ошибетесь и я этого никогда не узнаю. Вы имете отличную память, что касается моихъ лекарствъ — въ этомъ я всегда отдаю вамъ справедливость, но за-то вы совсмъ теряетесь, когда дло идетъ о ключахъ. Это грустное предчувствіе безпорядка, долженствовавшаго послдовать посл ея смерти, сильно подйствовало на мистрисъ Пулетъ.

— Вы уже слишкомъ утрируете, Софи. Зачмъ эти вчные замки? сказала мистрисъ Глегъ, съ отвращеніемъ.— Вы уже выходите изъ границъ, въ которыхъ всегда держалось наше семейство. Нельзя сказать, чтобъ я не запирала своихъ вещей, но я длаю только то, что благоразумно. А что касается блья, то я посмотрю, что будетъ годиться подарить племяннику. У меня есть такія простыни, какихъ никогда не видано, он не уступаютъ голландскому полотну, я надюсь, что лежа на нихъ, онъ будетъ вспоминать о своей тётк.

Томъ поблагодарилъ мистрисъ Глегъ, но не далъ общанія размышлять по ночамъ о ея добродтеляхъ. Мистеръ Глегъ помогъ ему перемнить разговоръ, спросивъ о намреніяхъ мистера Дина въ-отношеніи паровой машины.

Люси имла свои глубокомысленныя- причины, попросивъ Тома пріхать на Синбад. Когда пришло время узжать домой, ршено было, что верхомъ подетъ кучеръ, а Томъ подетъ за кучера, съ матерью и Люси.

— Вы должны, тётя, сидть одн, говорила эта хитрая двушка:— я должна сидть съ Томомъ, мн необходимо съ нимъ о многомъ переговорить.

Въ жару своей заботливости о счастьи Магги, Люси не могла отложить разговора съ Томомъ объ этомъ предмет. Притомъ она думала, что онъ въ такую счастливую минуту, когда вс его желанія исполняются, будетъ сговорчивъ и скоро поддастся ея доводамъ. Она не знала характера Тома и потому была очень удивлена и огорчена, что ея разсказъ о вліяніи Филиппа на отца въ дл о мельниц вызвалъ только недовольное выраженіе на его лиц. Она думала этимъ разсказомъ окончательно поразить непріятеля, и полагала, что Томъ тотчасъ забудетъ всю свою непріязнь къ Филиппу. Кром того, она доказывала этимъ разсказомъ, что старикъ Уокимъ готовъ былъ принять Магги, какъ невсту, со всми должными почестями. Теперь дло было за однимъ Томомъ, а онъ всегда съ такой милой улыбкою смотрлъ на кузинку Люси. Ему только оставалось, по ея мннію, круто повернуть дло, начать говорить совершенно-противное прежнему и объявить, что онъ очень-радъ залечить старыя раны и выдать Магги какъ-можно-скоре замужъ за Филиппа.

Но для умовъ, одаренныхъ тми положительными и отрицательными качествами, которыя образуютъ въ человк чувство строгости, силу воли, прямоту цлей, узкость понятій и воображенія, силу власти надъ собою и влеченіе властвовать надъ другими, такимъ умамъ предразсудки естественны. Это самая натуральная пища стремленіямъ, почерпающимъ свои силы изъ того сложнаго, отрывочнаго, возбуждающаго сомннія, источника знанія, котораго мы называемъ истиной. Все-равно, какимъ образомъ ни вселились въ нихъ эти предразсудки, наслдовали ли они ихъ отъ предковъ, или просто одолжены имъ людской молв, но они пустятъ въ нихъ глубокіе корни и останутся навки. Предразсудки дадутъ имъ нчто такое, за которое они будутъ стоять храбро и настойчиво, пополнятъ имъ недостатокъ собственныхъ мыслей, наконецъ придадутъ ихъ жажд повелвать какой-то оттнокъ права, это въ одно и то же время и посохъ и палка. Умъ нашего добраго, прямодушнаго Тома принадлежалъ къ этому разряду человческихъ умовъ. Онъ осуждалъ мысленно поступки отца своего, но это не мшало ему раздлять его предубжденіе противъ человка безнравственнаго и самой распутной жизни, и въ этомъ предразсудк выражались вс горькія чувства семейнаго недовольства и терзанія униженной гордости. Кром-того, еще другія чувства способствовали сдлать Филиппа совершенно ненавистнымъ Тому, и нестерпимой одну мысль его брака съ Магги. Потому, несмотря на все вліяніе, которое Люси имла надъ нимъ, она не могла отъ него добиться ничего боле, какъ холоднаго отказа когда-нибудь согласиться на этотъ бракъ.

‘Но, конечно’ говорилъ онъ. ‘Магги можетъ длать что хочетъ: она, вдь, объявила свое желаніе быть независимой. Что же касается меня, то я считаю себя обязаннымъ, какъ человкъ и какъ сынъ, никогда не соглашаться вступить въ родство съ Уокимами.’

Такимъ образомъ все стараніе Люси, какъ дятельной посредницы, имло только то вліяніе на Тома, что онъ уже теперь боле не ожидалъ отъ Магги выполненія ея постыднаго намренія — идти въ услуженіе, а ждалъ не мене постыднаго дла — брака съ Филиппомъ.

ГЛАВА XIII.

Внизъ по теченію.

Мене, чмъ недлю спустя, Магги была снова въ Сент-Оггс, повидимому, въ томъ же положеніи, какъ до отъзда. Ей легко было находить предлоги, чтобъ проводить свои утренніе часы отдльно отъ Люси: ей нужно было сдлать общанные визиты, тётк Глегъ, да и съ матерью, естественно, хотлось оставаться какъ-можно-боле это послднее время, притомъ же, имъ обимъ приходилось хлопотать о новомъ хозяйств Тома. Но Люси не хотла слышать никакихъ отговорокъ, когда Магги отказывалась быть у нея вечеромъ: она должна была возвращаться до обда отъ тётки Глегъ — ‘иначе я тебя вовсе и видть не буду’, прибавляла Люси съ слезливою гримаскою, которой невозможно было противиться. Стивенъ Гестъ безсознательно взялъ привычку обдать какъ-можно-чаще у мистера Дина, чего онъ прежде избгалъ, сколько могъ. Сперва онъ говорилъ себ по утрамъ, что онъ не будетъ тамъ обдать, не пойдетъ туда даже вечеромъ, пока Магги не удетъ. Онъ даже обдумывалъ планы различныхъ путешествій въ эту прекрасную іюньскую погоду: головная боль, которою онъ постоянно оправдывалъ свое молчаніе и глупость, могла послужить отличнымъ предлогомъ къ поздк. Но путешествіе не предпринималось и четыре вечера сряду утреннее намреніе не приводилось въ исполненіе, напротивъ, вечера эти стали представляться какъ минутки, когда удастся еще разъ увидться съ Магги, похитить у нея еще одинъ взглядъ, еще одно прикосновеніе ея ручки. И зачмъ нтъ? Имъ нечего было прятать другъ отъ друга: они объяснились во взаимной любви и добровольно отказались отъ нея. Честь и совсть раздляетъ ихъ — такъ ршила Магги въ глубин души, но отчего бы имъ не помняться послднимъ взглядомъ прежде, чмъ они разстанутся и погаснетъ для нихъ странный, очаровательный свтъ, въ которомъ они представлялись другъ другу.

Движенія Магги отличались все это время какимъ-то спокойствіемъ и даже лнью, которая противорчила совершенно ея обыкновенной пылкости и живости, но Люси не искала для этой перемны другой причины, кром положенія Магги между Филиппомъ и братомъ, и добровольнаго, скучнаго изгнанія, ожидавшаго ея впереди. Но подъ этимъ наружнымъ спокойствіемъ скрывалась страшная внутренняя борьба, какой Магги еще никогда не знавала: ей казалось, что все худшее зло въ ней лежало дотол въ засад и теперь выступило впередъ съ ужасающею, неотразимою силою. Были минуты, когда безчувственное самолюбіе овладвало ею: зачмъ не пострадать Люси — зачмъ не пострадать Филиппу? Вдь прострадала же она сама лучшіе годы жизни, разв ей другіе чмъ-либо жертвовали? Теперь, когда полная жизнь — любовь, довольство, богатство, роскошь — все, чего могла желать ея пылкая природа, все это было у нея подъ-руками, зачмъ же не ей, а другому воспользоваться этими благами — другой, которой все это, быть-можетъ, и ненужно? Но сквозь эту бурю новыхъ страстей, слышались повременамъ отголоски прежнихъ чувствъ, все усиливаясь, пока буря, казалось, стихала. Была ли соблазнявшая ее жизнь дйствительно то полное существованіе, предметъ ея мечтаній? Куда же днутся въ такомъ случа вс ранніе ея подвиги, все сочувствіе къ чужимъ страданіямъ, вс привязанности, наполнявшія ея прошлые годы, божественное предчувствіе чего-то выше и лучше мелкихъ привязанностей здшняго міра. Для нея было бы такъ же легко видть безъ глазъ, какъ наслаждаться существованіемъ, которое пріобрталось цною лучшихъ ея врованій. Наконецъ, если для нея страданіе было столь тяжко, каково будетъ оно для другихъ? ‘О, Боже! дай мн силу перенести испытаніе и не причинять горя ближнимъ’.

Какъ могла она поддаться подобному искушенію, казавшемуся ей когда-то столь же невозможнымъ, какъ обдуманное злодяніе? Когда, въ какую злополучную минуту запало ей въ душу чувство, противное ея правот, привязанностямъ, признательности? Зачмъ не отшатнулась она сразу отъ этого гнуснаго чувства? Но это странное, упоительное чувство не можетъ, не должно взять верхъ надъ нею, оно останется лишь внутри ея источникомъ мученій… такъ отчего же, думала она, подобно Стивену, не насладиться еще нсколькими минутами нмаго признанія передъ роковой разлукой. Вдь и онъ страдаетъ. Она замчала перемну въ немъ день за днемъ, она видла усталый видъ, съ какимъ онъ, равнодушный ко всему остальному, слдилъ только за нею, какъ-скоро его оставляли въ поко въ обществ. Могла ли она не отвтить иногда на умолявшій взглядъ, полный любви и страданія, который всюду преслдовалъ ее? Она все рже-и-рже отказывала ему въ этомъ скудномъ утшеніи, такъ-что, наконецъ, весь вечеръ для нихъ былъ однимъ долгимъ взоромъ, весь день они думали объ этомъ взгляд, и когда онъ наставалъ, то забывали обо всемъ другомъ. Только еще въ одномъ Стивенъ принималъ участіе — въ пніи: это былъ также тайный разговоръ съ Магги. Быть-можетъ, онъ и не сознавалъ ясно, что поступками его руководило тайное желаніе — противорчившее всмъ прекраснымъ его намреніямъ — желаніе упрочить свою власть надъ нею. Вглядитесь попристальне въ свои собственные поступки и рчи, вы замтите, какъ часто нами управляютъ побужденія, неоправдываемыя совстью, и поймете противорчіе въ поведеніи Стивена.

Филиппъ Уокимъ былъ боле рдкій гость, онъ приходилъ иногда вечеромъ. Однажды, сидя на лужку во время заката, Люси сказала при немъ:

— Теперь маггины визиты къ тётк Глегъ кончились, и я намрена, чтобъ она ежедневно каталась въ лодк, до ея отъзда. Катанья въ лодк еще далеко ей не наскучили, изъ-за этихъ скучныхъ визитовъ ей приходилось отказываться отъ любимаго удовольствія. Не правда ли, ты большая охотница до прогулокъ въ лодк, Магги?

— Вы, надюсь, только предпочитаете этотъ способъ катанья всякому другому, сказалъ Филиппъ, обращаясь съ улыбкою къ Магги, которая сидла, отбросивъ голову назадъ, на низкомъ садовомъ кресл: — и не предадите свою душу тому призраку лодочника, который по народному преданію, плаваетъ на Флосс для-того, чтобъ онъ каталъ васъ безъ конца въ своей лодк.

— А не желаете ли вы быть ея лодочникомъ? сказала Люси.— Вы можете, если желаете, взяться за весла. Еслибъ Флосса была тихій прудъ, а не рка, мы были бы независимы отъ кавалера, потому-что Магги отлично гребетъ. Но теперь мы обязаны обращаться съ просьбами къ рыцарямъ, которые, какъ видно, не очень-то охотно предлагаютъ свои услуги.

Она взглянула съ шутливымъ упрекомъ на Стивена, который прогуливался взадъ и впередъ, распвая въ полголоса:

Душ, томимой жаждой,

Нужна божественная влага (*).

(*) The thirst that from the soul doth rise,

Doth ask а drink divine.

Онъ не обратилъ вниманія на слова Люси и продолжалъ напвать. Это съ нимъ нердко случалось во время послднихъ посщеній Филиппа.

— Вы, кажется, не расположены кататься, сказала Люси, когда онъ подошелъ и услся подл нея на скамейк.— Разв вы разлюбили прогулки въ лодк?

— О! я терпть не могу большое общество въ лодк, сказалъ онъ почти съ раздраженіемъ.— Я приду кататься съ вами, когда у васъ не будетъ гостей.

Люси покраснла, боясь, чтобъ Филиппъ не оскорбился этой выходкой. Ничего подобнаго не случалось прежде со Стивеномъ. Правда, онъ былъ немного-нездоровъ послднее время. Филиппъ тоже покраснлъ, но мене изъ сознанія личной обиды, нежели отъ неяснаго предчувствія, что хандра Стивена имла связь съ Магги, которая вскочила съ своего мста, пока онъ говорилъ, и подошла къ живой изгород на берегу рки, будто для того, чтобъ любоваться отраженіемъ заходившаго солнца.

— Такъ-какъ миссъ Динъ пригласила меня, не зная, что чрезъ это отказываетъ другимъ, сказалъ Филиппъ: — то я считаю долгомъ не воспользоваться ласковымъ предложеніемъ.

— Нтъ, я этого не хочу, сказала Люси съ сердцемъ.— Я особенно желала кататься завтра съ вами. Приливъ будетъ намъ попутный въ половин одиннадцатаго: погресть два часа до Лукрета и воротиться оттуда пшкомъ, пока солнце еще не печетъ — будетъ великолпная прогулка. И что вы можете имть противъ поздки въ лодк всего вчетверомъ? прибавила она, обратясь къ Стивену.

— Я ничего не имю противъ вашего выбора, мн только не нравится число, сказалъ Стивенъ, пришедъ въ себя и желая оправдаться въ своей грубой выходк.— Еслибъ я былъ согласенъ на четвертаго, то, разумется, я никого другаго не выбралъ бы, кром васъ, Филъ. Но мы не станемъ длить между собою удовольствія провожать дамъ, а лучше будемъ чередоваться. Я поду въ слдующій разъ.

Это обстоятельство еще боле обратило вниманіе Филиппа на Стивена и Магги. Когда они вошли въ комнаты, Люси, Стивенъ и Филиппъ принялись за музыку, а Магги услась одна у стола, съ книгами и работою, такъ-какъ мистрисъ Тёливеръ и мистеръ Динъ засли за пикетъ, однако она не читала, не работала, а разсянно слушала музыку. Вскор Стивенъ выбралъ дуэтъ и сталъ настаивать, чтобъ Люси съ Филиппомъ его исполнили, онъ часто прибгалъ и прежде къ подобной уловк, но въ этотъ вечеръ Филиппу казалось, что каждое слово, каждый взглядъ Стивена имли двусмысленное знаменіе, и онъ сталъ строго замчать за своимъ пріятелемъ, сердясь самъ на себя за подобную подозрительность. Разв Магги на-дняхъ не уничтожила всякое сомнніе съ ея стороны? а она олицетворённая истина: невозможно было не врить ея словамъ и взглядамъ во время послдней бесды ихъ въ саду. Стивенъ могъ быть обвороженъ ею (совершенно естественно), и Филиппъ сознавалъ, что съ его собственной стороны несовсмъ благородно доискиваться того, что составляло, вроятно, горестную тайну друга, но, несмотря на то, онъ наблюдалъ. Стивенъ, отойдя отъ фортепьяно, медленно подошелъ къ столу, у котораго сидла Магги, и сталъ вертть газеты, видимо отъ-нечего-длать, потомъ онъ услся спиною къ фортепьяно, облокотился одною рукою на газету, а другою подперъ голову, будто погрузясь въ чтеніе статьи ‘Лесгамскихъ Вдомостей’. Въ-сущности, онъ глядлъ на Магги, которая, однако, не обращала никакого на него вниманія. Она всегда чувствовала въ себ будто двойную силу противодйствія Стивену, когда Филиппъ былъ вблизи. Вдругъ она услышала слово ‘милая’, произнесенное самымъ нжнымъ, умоляющимъ голосомъ, будто просьба страдальца, которому отказываютъ въ томъ, на что онъ надялся. Она ни разу не слыхала этого слова со времени проглулки въ пол близь Басеста, когда оно вырывалось изъ устъ Стивена, какъ невольный, безсвязный вопль. Филиппъ ничего не слышалъ, но онъ перешелъ на противоположную сторону фортепьяно и могъ видть, какъ Магги вдругъ встрепенулась, покраснла, подняла на минуту глаза и устремила ихъ на Стивена, но тотчасъ же бросила недоврчивый взглядъ въ ту сторону, гд самъ онъ находился. Магги не замтила, что Филиппъ слдилъ за нею, но стыдъ, отъ сознанія подобной двуличности побудилъ ее встать со стула и подойти къ матери, будто для того, чтобъ поглядть на игру въ пикетъ.

Филиппъ вскор ушелъ домой, въ состояніи ужаснаго сомннья, мучимый горестною достоврностью видннаго. Онъ былъ убжденъ въ томъ, что есть какое-то взаимное согласіе между Стивенонъ и Магги, и вслдствіе этой мысли, раздражительные, слабые нервы его были напряжены почти до бшенства. Наконецъ, довріе къ Магги взяло попрежнему верхъ, и онъ вскор придумалъ въ чемъ дло: она боролась съ собою, ршилась на добровольное изгнаніе — это былъ ключъ ко всему, что онъ видлъ съ-тхъ-поръ, какъ возвратился. Но, несмотря на это убжденіе, ему приходили въ голову другія предположенія, которыхъ, онъ не въ силахъ былъ разогнать. Воображеніе его создавало цлую повсть: Стивенъ безъ ума отъ нея, врно признался ей въ томъ, она отказала ему и теперь спшитъ удалиться. Но онъ откажется ли отъ нея, понимая — Филиппъ сознавалъ это съ раздирающимъ сердце отчаяніемъ — что она сама къ нему нехладнокровна, и потому, почти въ его рукахъ?

Къ утру Филиппъ былъ слишкомъ нездоровъ, чтобъ сдержать свое общаніе насчетъ катанья въ лодк. Въ томъ раздражительномъ состояніи, въ какомъ онъ находился, онъ не могъ ни на что ршиться, и колебался между самыми противорчащими намреніями. Сначала онъ считалъ необходимымъ свиданіе съ Магги, съ тмъ, чтобъ просить ее признаться во всемъ, потомъ онъ сталъ сомнваться въ польз подобнаго вмшательства. Разв онъ недавно не вполн ей доврился? Она дала ему общаніе въ годы дтской безпечности, и могла бы возненавидть его, еслибъ эти, быть-можетъ, легкомысленныя слова должны были оставаться вчными для нея узами. Да имлъ ли онъ право просить отъ нея признанія въ томъ, что она очевидно желала скрыть отъ него? Онъ ршился не доврять себ на столько, чтобъ имть свиданіе съ Магги, прежде-чмъ будетъ въ состояніи дйствовать изъ одного участія къ ней, а не изъ постороннихъ самолюбивыхъ цлей. Филиппъ написалъ нсколько словъ къ Стивену рано утромъ, извщая его, что онъ не чувствуетъ себя довольно-здоровымъ, чтобъ исполнить свое общаніе, данное миссъ Динъ. Не возьметъ ли Стивенъ на себя извиниться за него и занять его мсто?

Люси устроила великолпный планъ, который заставилъ ее радоваться отказу Стивена сопровождать ихъ въ лодк. Она услыхала, что отецъ ея намренъ хать въ Линдумъ въ то утро, а именно въ Линдум ей нужно было сдлать закупки, очень-важныя закупки, которыхъ отложить не было возможности, тётка Тёливеръ также должна хать, какъ необходимая помощница при выбор вещей.

— Ты, вдь, чрезъ это не лишаешься прогулки въ лодк, сказала она Магги, когда он посл завтрака взошли наверхъ.— Филиппъ будетъ здсь въ половин одиннадцатаго, а утро великолпное. Ну, ужь теб возражать нечего, горемычная моя красотка. Я просто чудеса длаю, чтобъ тебя позабавить, а ты ни на что не соглашаешься. Позабудь о страшномъ братц Том, ты можешь и ослушаться его.

Магги не стала боле противиться. Она почти-что радовалась этому плану, можетъ-быть, бесда наедин съ Филиппомъ успокоитъ и подкрпитъ ее, въ сравненіи съ настоящею внутреннею бурею, все прошедшее съ его борьбами казалось ей спокойствіемъ. Она приготовилась къ прогулк въ лодк и въ половин одиннадцатаго сидла въ гостиной.

Колокольчикъ въ передней не заставилъ себя ждать, зазвонилъ въ назначенное время, и Магги уже думала съ полупечальнымъ, нжнымъ участіемъ объ удивленіи, съ какимъ Филиппъ узнаетъ, что имъ приходится хать однимъ. Когда она услышала въ зал твердые, быстрые шаги, совершенно-непохожіе на поступь Филиппа, дверь отворилась и вошелъ Стивенъ Гестъ.

Въ первую минуту оба отъ волненія не въ состояніи были говорить, потому-что Стивенъ узналъ отъ прислуги, что остальные вс выхали. Магги было-вскочила, но тотчасъ же снова услась, сердце у нея билось съ необыкновенною силою. Ставенъ бросилъ шляпу и перчатки въ сторону и услся молча подл нея. Магги надялась, что Филиппъ придетъ скоро и выведетъ ее изъ жалкаго положенія, и съ большимъ усиліемъ (она видимо дрожала) привставъ со стула, она пересла на другое мсто, подальше отъ Стивена.

— Онъ не придетъ, сказалъ Стивенъ тихо.— Я поду въ лодк.

— О, намъ нельзя хать! сказала Магги, снова опускаясь на древнее мсто.— Люси не ожидала этого: ей будетъ непріятно. Зачмъ же Филиппъ не будетъ?

— Онъ нездоровъ и просилъ меня замнить его.

— Люси ухала въ Линдумъ, сказала Магги, поспшно снимая шляпку дрожащими пальцами.— Мы не должны хать.

— Хорошо, сказалъ Стивенъ въ раздумьи, облокотясь на спинку кресла и глядя на нее: — такъ мы останемся здсь.

Онъ смотрлъ ей въ глаза, въ ея глаза, глубокіе, какъ темная ночь, и полные любви. Магги сидла совершенно-неподвижно нсколько мгновеній, быть-можетъ, нсколько, минутъ, пока безсильная дрожь ее оставила и замнилась яркимъ румянцемъ на щекахъ.

— Человкъ дожидается, онъ взялъ подушки, сказала она:— потрудитесь ли вы сказать ему?

— Сказать? что? сказалъ Стивенъ почти шопотомъ.

Теперь онъ глядлъ на ея губы.

Магги молчала.

— Пойдемте, прошепталъ Стивенъ умоляющимъ голосомъ. Онъ привсталъ и взялъ ея руку, чтобъ помочь ей подняться.— Намъ недолго быть вмст.

Они пошли. Магги чувствовала, какъ ее провели въ саду между розанами, какъ нжная, твердая рука помогла ей взойти въ лодку, какъ ей подложили подушку подъ ноги и прикрыли ихъ шалью, какъ для нея открыли зонтикъ (который она позабыла) — все это длалось, какимъ-то сильнйшимъ, постороннимъ вліяніемъ, безъ участія ея собственной воли, какъ случается посл сильнаго тоническаго лекарства, когда мы ощущаемъ внутри себя, кром своей, какую-то другую, постороннюю волю, боле Магги ничего не чувствовала. Память ея бездйствовала.

Они быстро понеслись по вод, ихъ увлекало уходившимъ отливомъ, Стивенъ помогалъ веслами. Быстро промчались они мимо деревьевъ и домовъ Тофтона, и поплыли между полями и лугами, освщенными солнцемъ и полными веселья, незнавшаго, подобно имъ радости, грядущаго раскаянія. Вяніе молодаго, свжаго дня, чудно-мрные удары веселъ, отрывистая псня мимолетной птички, будто: отголосокъ ликующей природы, счастливое уединеніе вдвоемъ, когда глубокимъ страстнымъ взорамъ ненужно избгать другъ друга — вотъ что составляло блаженство для обоихъ, и въ теченіе перваго часа исключало все остальное изъ ихъ мыслей. Только изрдка вырывались у Стивена тихія, подавленныя восклицанія любви, пока онъ лниво, почти-машинально двигалъ веслами. Да и что слова, какъ не проводники мысли? а мыслямъ не было мста въ той волшебной сред, въ которой они плыли — они жили прошедшимъ и будущимъ. Магги видла лишь безсознательно, какъ берега мелькали мимо и деревья уносились вслдъ за ними: она знала, что ихъ было нсколько до Лукрета, гд обыкновенно останавливались, чтобъ возвратиться пшкомъ. Она была такъ разсяна, что легко могла пропустить извстные признаки, попадавшіеся на пути.

Наконецъ Стивенъ, который гребъ все медленне и медленне, вовсе пересталъ грести, сложилъ весла, скрестилъ руки и устремилъ глаза на воду, будто наблюдая за быстротою, съ какою лодка уносилась безъ его содйствія. Эта внезапная перемна заставила Магги очнуться. Она взглянула на далеко-разстилавшіяся поля, на близлежащіе берега: они были ей совершенно-чужды. Магги ужасно испугалась.

— О! не-уже-ли мы прохали Лукретъ, гд мы хотли пристать? воскликнула она, оглядываясь назадъ, чтобъ посмотрть, не въ виду ли еще мсто.

Но ни одной деревни не было видно. Она снова обратилась къ Стивену съ испуганнымъ, пытливымъ взоромъ:

Тотъ продолжалъ слдить за водою и проговорилъ страннымъ, безсознательнымъ голодомъ:

— Да, давно.

— О! что мн длать? воскликнула Магги въ ужас.— Мы цлыми часами не воротимся домой. А Люси… о, Боже!

Она сложила руки и зарыдала, какъ испуганный ребенокъ, она ни о чемъ боле не думала, какъ о встрч съ Люси, о ея взгляд, исполненномъ удивленія, сомннія быть-можетъ, и заслуженнаго укора.

Стивенъ переслъ поближе къ ней и нжно опустилъ ея сложенныя руки.

— Магги, сказалъ онъ тихимъ, ршительнымъ голосомъ: — не воротимся боле домой до-тхъ-поръ, пока никто не въ-состояніи будетъ насъ разлучить, пока мы женимся.

Небывалый голосъ, странныя слова, остановили рыданія Магги, она затихла совершенно, удивленная до крайности, будто Стивенъ нашелъ средство перемнить все бывшее, уничтожить несчастные факты.

— Взгляните, Магги, какъ все случилось помимо нашей воли, безъ всякаго старанія съ нашей стороны. Мы никогда и не надялись быть снова наедин, все это устроили другіе. Посмотрите, какъ насъ-уноситъ теченіемъ, прочь отъ тхъ неестественныхъ узъ, которыми мы себя связывали, и связывали напрасно: оно снесетъ насъ до Торби, тамъ мы можемъ пристать, достать карету и поспшить въ Йоркъ, а оттуда въ Шотландію, не останавливаясь ни на минуту, пока мы не будемъ связаны узами, которыя только смерть можетъ расторгнуть. Это единственное наше спасеніе, единственное средство выйти изъ настоящаго, запутаннаго положенія. Все къ тому само-собою клонится. Мы ничего не замышляли напередъ, ни о чемъ не старались сами.

Стивенъ говорилъ съ глубокимъ убжденіемъ. Магги слушала, переходя отъ удивленія къ желанію врить тому, что дйствительно теченіе ихъ уноситъ, что она можетъ плыть внизъ по быстрой, безмолвной рк, оставивъ въ сторон всякую борьбу съ собой и съ обстоятельствами. Но сквозь вкрадчиво-усыплявшее вліяніе этой мысли проглянула вдругъ страшная тнь прежнихъ размышленій, и внезапное опасеніе, чтобъ не настали снова минуты самозабвенія, вызвало въ ней чувство ожесточеннаго сопротивленія Стивену.

— Пустите меня! сказала она взволнованнымъ голосомъ, бросивъ на него негодующій взглядъ и стараясь освободить руки,— Вы хотли лишить меня всякаго выбора, вы знали, что слишкомъ-далеко прохали, вы осмлились воспользоваться моимъ разсяніемъ. Такъ поступать недостойно.

Оскорбленный этимъ упрекомъ, Стивенъ пустилъ ея руки, возвратился на прежнее мсто и сложилъ руки съ какимъ-то отчаяніемъ, вызваннымъ затруднительностью положенія посл словъ Магги. Она, не согласна хать дале, ему оставалось-только проклинать себя за скверное положеніе, въ какое онъ ее поставилъ. Но всего невыносиме для него было слышать подобный упрекъ: мысль, что она подозрваетъ его въ недостойномъ поступк, была для него несносне самой разлуки. Наконецъ онъ произнесъ съ сдержанною яростью:

— Я самъ не замтилъ, что мы минули Лукретъ, пока мы не достигли слдующей деревни, тогда мн пришла въ голову мысль плыть съ вами дале. Я не могу ея оправдывать: я долженъ былъ предупредить васъ. Вы можете посл этого меня ненавидть, презирать, такъ-какъ вы не любите меня довольно, чтобъ равнодушно смотрть на все остальное, какъ я васъ люблю. Если вы хотите, я пристану и постараюсь выпустить васъ на берегъ. Люси я скажу, что я сумасшедшій, что вы меня ненавидите — и вы отдляетесь отъ меня на вки. Никто васъ не осудитъ, потому-что я непростительно съ рами обошелся.

Магги была поражена: для нея легче было противостоять всмъ прежнимъ доводамъ Стивена, чмъ этой картин его униженія и страданія, тогда-какъ она будетъ оправдана, легче даже было выдержать нжные взгляды его, нежели гнвно страдальческій взоръ, который ставилъ, казалось, непреодолимую преграду между нимъ и ею. Онъ привелъ чувства ея въ такое настроеніе, при которыхъ все, въ чемъ упрекала ее совсть, казалось ей плодомъ одного самолюбія. Негодованіе исчезло въ ея глазахъ и взоры ея выражали только кроткую боязнь. Она упрекнула его въ томъ, что онъ ненамренно вовлекъ ее въ бду: она сама такая слабая и легкомысленная.

— Будто я за васъ буду чувствовать точно также, какъ за себя, сказала она съ другаго рода упрекомъ — съ упрекомъ любви.

Стивенъ почувствовалъ смягченіе въ ея голос и взгляд, небеса будто снова разверзались передъ нимъ. Онъ приблизился къ ней, взялъ ея руку и слъ молча, облокотясь на бортъ. Онъ боялся выговорить слово, боялся сдлать движеніе, чтобъ не вызвать новаго упрека, или отказа съ ея стороны. Жизнь зависла отъ ея согласія: безъ него все остальное — смутное, безнадежное, томительное горе. Они долго плыли такимъ образомъ, отдыхая оба въ этомъ отрадномъ молчаніи и не желая нарушить своего блаженства новымъ несогласіемъ. Между-тмъ тучи покрывали небо, и втерокъ, сперва легкій, становился все сильнй-и-сильнй, погода совершенно измнилась.

— Вы простудитесь, Магги, позвольте покрыть вамъ плечи шалью. Привстаньте на минутку, душа моя.

Магги исполнила его просьбу. Ей казалось такимъ неизъяснимымъ счастьемъ, чтобъ за нее думалъ и ршалъ другой. Она снова сла на свое мсто, а Стивенъ взялся торопливо за весла, чтобъ быть въ Торби какъ-можно-раньше. Матти казалось, что она не сказала и не сдлала ничего ршительнаго. Всегда уступка сознается мене-рзко, чмъ сопротивленіе: это почти сонное состояніе мысли, поглощеніе нашей личности чужою. Все убаюкивало ея чувства: сонное движеніе лодки, длившееся цлые четыре часа, и, вслдствіе того, нкоторая усталость и изнуреніе, отвращеніе усталыхъ чувствъ ея отъ неисполнимой высадки изъ лодки и прогулки пшкомъ цлыми милями по неизвстному пути — все это подчиняло ее непонятно-сильному вліянію Стивена, такъ-что мысль разстаться съ нимъ, оскорбить его, будто прикосновеніе раскаленнаго орудія пытки, уничтожила въ ней всякую ршимость. Наконецъ, настоящее блаженство быть съ нимъ вмст поглощало остатокъ ея нравственныхъ силъ.

Стивенъ вскор замтилъ судно, плывшее за ними. Нсколько кораблей, въ томъ числ и мёдпортскій пароходъ, обогнали ихъ съ утреннимъ отливомъ, но въ теченіе послдняго часа они не видали ни одной барки. Стивенъ все боле-и-боле внимательно всматривался въ подходившее судно, какъ-будто новая мысль пришла ему въ голову, наконецъ, онъ взглянулъ на Магги въ нершительности.

— Магги, милая! сказалъ онъ: — если судно идетъ въ Мёдпортъ, или другую гавань свернаго берега, то самое выгодное для насъ было бы постараться попасть на него. Вы устали, скоро можетъ пойти дождь, и въ такомъ случа, плыть до Торби въ нашей лодк было бы очень-непріятно. Хотя это только торговое судно, но я увренъ, что на немъ вамъ будетъ гораздо-покойне, чмъ здсь, въ лодк, мы возьмемъ съ собой подушки — это, право, самый лучшій планъ. Они очень-рады будутъ взять насъ къ себ: у меня денегъ съ собой вдоволь, такъ-что мы можемъ хорошо заплатить имъ.

Маггино сердце начало биться прежнимъ опасеніемъ при этомъ новомъ предложеніи, но она молчала. Одинъ исходъ былъ такъ же труденъ, какъ и другой.

Стивенъ окликнулъ судно, когда оно съ ними поравнялось. Шкиперъ сообщилъ ему, что судно голландское и идетъ въ Мёдпортъ, гд съ попутнымъ втромъ будетъ мене черезъ два дня.

— Мы слишкомъ-далеко захали на лодк, сказалъ Стивенъ.— Я было-старался добраться до Торби, но теперь опасаюсь за погоду, къ-тому жь, дама эта, моя жена, истощена отъ усталости и голода. Возьмите насъ съ собой, если можно, а лодку подвяжите сзади. Я вамъ хорошо заплачу.

Магги, теперь въ-самомъ-дл дрожа отъ страха, была взята на судно, гд и послужила предметомъ удивленія и восхищенія для любовавшихся голландцевъ. Шкиперъ опасался, что леди будетъ очень-невесело на его корабл, вовсе-неприготовленномъ къ такой чести, гд не было каюты шире куриной клтки, по-крайней-мр у нихъ была голландская чистота, замнявшая многія другія неудобства.. Подушки изъ лодки были съ возможною скоростью постланы на палуб, въ вид постели, для Магги. Но для нея достаточно было сначала той перемны, что она могла гулять по палуб, ониряясь на его руку и поддерживаемая его силою, потомъ, подкрпивъ себя пищею, она легла отдыхать отъ дневной усталости на разостланныя подушки, съ убжденіемъ, что теперь, въ настоящую минуту, ей невозможно измнить своего положенія. Во всякомъ случа, надобно ждать до-завтра. Стивенъ сидлъ рядомъ съ нею, держа руки ея въ своихъ, они могли говорить только шопотомъ и изрдка бросать другъ на друга нжные взгляды, потому-что имъ не скоро удалось насытить любопытство пятерыхъ матросовъ, находившихся на судн, до такой степени, чтобъ также мало обращать на себя вниманіе моряковъ, какъ вс прочіе предметы, мене-отдаленные, чмъ горизонтъ. Но Стивенъ блаженствовалъ, торжествовалъ. Все остальное удалялось на дальній планъ при мысли, что Магги будетъ его. Теперь шагъ сдланъ, онъ мучился долго въ сомнніи, онъ боролся съ одолвавшимъ его чувствомъ, онъ долго не ршался, но теперь уже не было мста раскаянію. Онъ бормоталъ отрывистыя слова про свое счастіе, про обожаніе, про блаженство жить вмст, онъ твердилъ ей, что она исполнитъ счастіемъ всякую минуту его жизни, что для него будетъ дороже всего исполнять ея желанія, что ради ея все ему легко снести, кром разлуки съ нею, онъ ея на вки, все его будетъ принадлежать ей, а иначе потеряетъ для него всю цну. Подобныя слова, произнесенныя тихимъ, прерывавшимся голосомъ, голосомъ, впервые возбудившимъ молодыя страсти, можетъ не подйствовать только издали на опытный разсудокъ. Для бдной же Магги слова эти звучали очень-близко, они казались ей сладкимъ нектаромъ, приложеннымъ къ жаждущимъ устамъ — значитъ, жизнь должна быть для смертныхъ и здсь, на земл, жизнь не тяжкая и скорбная, гд привязанность не обращается въ самопожертвованіе. Страстныя, слова Стивена представили ярче, чмъ когда-либо, ея воображенію картину подобной жизни, и волшебное видніе исключило на-время всякую дйствительность, все, кром солнечныхъ лучей, которые къ вечеру пробились сквозь тучи и, отражаясь въ вод, будто-усиливали свтъ и безъ того яркой картины будущаго блаженства, все, кром руки, жавшей ея ручку, кром нжнаго голоса, шептавшаго ей о любви, кром пары глазъ, глядвшихъ на нее задумчиво-страстно.

Однако дождю не суждено было идти въ тотъ вечеръ, тучи снова унеслись къ горизонту, образуя багровую стну и алые островки той волшебной страны, видимой при закат, гд сторожитъ вечерняя звзда. Магги пришлось спать всю ночь на палуб, что было гораздо-лучше, чмъ идти въ каюту. Чтобъ прикрыть ее отъ холода, употребили все, что, только нашлось теплаго на корабл. Было еще рано, когда дневная усталость навяла неясное желаніе совершеннаго покоя, Магги склонила голову, глядя на послдній отблескъ блднвшаго запада, гд только сторожъ золотой горлъ все ярче-и-ярче. Потомъ она взглянула на Стивена, который все еще сидлъ подл, нагнувшись надъ нею. Но сквозь вс сладостныя виднія минувшихъ часовъ, которые протекли какъ милый сонъ, безъ всякаго дятельнаго участія съ ея стороны, проглядывало смутное сознаніе, что настоящее положеніе ея только минутное и что съ завтрашнимъ днемъ воротится прежняя жизнь лишеній и борьбы, что настоящее блаженство есть только забытье, за которое она горько поплатится при пробужденіи. Но она уже ничего не сознавала ясно: милый сонъ еще продолжался и сладостныя виднія блднли и исчезали одно за другимъ, какъ оттнки волшебной страны заката.

ГЛАВА XIV.

Пробужденіе.

Когда Магги уснула, Стивенъ, усталый отъ не привычки много грести и также отъ внутренней борьбы, долго еще ходилъ взадъ и впередъ по палуб. Онъ не обращалъ вниманія ни на воду, ни на звзды, а безчувственно куря сигару, жилъ весь въ будущемъ. Наконецъ далеко за полночь усталость одержала верхъ надъ душевнымъ волненіемъ и онъ прилегъ у ногъ Магги.

Магги уснула часовъ въ девять и спала уже добрыхъ шесть часовъ, прежде чмъ начало разсвтать. Она проснулась испуганная отъ страшнаго сна, ей приснившагося. Ей снилось, что она детъ въ лодк со Стивеномъ и было темно. Вдругъ въ темнот блеснуло что-то, какъ звзда, и приближалось все ближе-и-ближе. И вотъ, она видитъ, что Мадонна детъ въ лодк. Они поравнялись и что жь? Мадонна была — Люси, а гребецъ — Филиппъ… нтъ не Филиппъ, а братъ ея, Томъ. И прохалъ онъ мимо, не посмотрвъ на нее, она вскочила, протянула къ нему руки, хотла кричать, но вотъ лодка перевернулась и они начали тонуть, но вдругъ ей кажется, что она проснулась отъ ужаснаго сна, и опять она ребенокъ, сидитъ въ ихъ старой гостиной и Томъ на нее не сердится. Въ этомъ пріятномъ чувств пробужденія въ прежнюю жизнь она дйствительно проснулась. Плескъ волнъ, шумъ шаговъ на палуб и чудное звздное небо — вотъ что привтствовало ея пробужденіе. Съ минуту она не могла придти въ себя, не могла различать, было ли это на яву, или во сн, но вскор страшная истина представилась ей во всей своей нагот. Стивена не было около нея, она была одна съ своими мыслями. Невозвратимое зло, долженствовавшее омрачить всю ея жизнь, уже было сдлано. Она отравила жизнь людей, связанныхъ съ нею узами любви и доврія. Въ какія-нибудь дв недли чувство, ею овладвшее, довело ее до грха, который она боле всего ненавидла — до постыдной неврности и жестокаго себялюбія. Она расторгла узы, придававшія смыслъ ея долгу, и поставила себя вн всякаго закона, повинуясь одному только голосу страсти. И куда это ее приведетъ? Куда оно ужь ее привело? Она сказала когда-то, что лучше согласиться умереть, чмъ поддаться такому искушенію. Она чувствовала это и теперь, теперь, когда уже послдствія такого паденія предупредили самое окончаніе вншняго факта. По-крайней-мр она вынесла ту пользу изъ столькихъ лтъ стремленій къ высокому и прекрасному, что теперь ея душа, хотя и обольщенная и обманутая, никакъ не соглашалась добровольно избрать низшій путь. И притомъ, что избрать? О, Боже! это былъ не выборъ стези счастья и веселья — нтъ, то былъ путь сознательнаго жестокосердія и ожесточенія, ибо могла ли она когда-нибудь изгнать изъ своихъ мыслей изображенія Филиппа и Люси съ ихъ убитыми надеждами и врованіями? Ея жизнь со Стивеномъ не могла имть никакого священнаго характера, она должна была на вки погибать и блуждать въ неизвстности, вдомая одними непостоянными побужденіями. Она вышла теперь изъ той колеи жизни, на которую когда-то уже давно вступила съ такимъ жаромъ и которой держалась съ такою врностью. Тогда она отказалась отъ всхъ радостей и удовольствій, прежде чмъ она узнала ихъ, прежде чмъ они ей представились. Филиппъ былъ правъ, когда говорилъ, что она не понимала, что такое самоотреченіе. Она думала, что это какое-то спокойное, восторженное состояніе души, теперь она увидла самоотреченіе лицомъ къ лицу, эту терпливую силу, имющую ключъ жизни и увнчанную терновымъ внцомъ. Еслибъ она только могла воротить невозвратимый вчерашній день, хоть цною безсчисленнаго числа лтъ внутреннихъ, безмолвныхъ страданій, она бы преклонила колни и приняла бы этотъ крестъ съ сознаніемъ душевнаго покоя.

Разсвтало, на восток небо покрывалось пурпуровымъ свтомъ восходившаго солнца, а бдная Магги все еще была въ объятіяхъ прошедшаго. Воспоминаніе о прошедшей жизни овладло ею съ такой силой, какъ-только возможно въ т минуты, когда послдній лучъ спасенія не исчезъ. Она теперь видла Стивена, спавшаго на палуб, и этотъ одинъ видъ возбудилъ въ душ ея цлую бурю, разразившуюся долго-сдержанными рыданіями. Самою горькою для нея мыслью, возбуждавшею боле всего внутренній вопль о помощи, было то, что оно будетъ больно Стивену. Но страхъ, что она не выдержитъ и опять ея совсть будетъ усыплена превозмогъ все. Она боялась, чтобъ энергія въ ней не родилась тогда только, когда будетъ уже поздно. Поздно! Ужь было поздно, быть-можетъ, для всего, одно только было возможно: отшатнуться отъ послдней ступени низости и не вкусить сладости, купленной цною чужихъ терзаній. Солнце взошло и Магги вскочила съ мста, сознавая, что насталъ день борьбы. На глазахъ ея были еще слезы. Накинувъ на голову шадь, она сидла тихо и смотрла на солнце, блиставшее теперь во всемъ своемъ величіи. Стивена что-то разбудило, онъ всталъ съ своего жосткаго ложа и слъ около Магги. Въ первомъ же взгляд, которымъ они помнялись, онъ, какъ-бы по инстинкту, понялъ, что грозитъ что-то недоброе его страстной любви. Онъ ужасно боялся, чтобъ, Магги не начала сопротивляться, и страшился одной мысли, что онъ ее не переломитъ. Совсть его громко говорила, что онъ вчера предательски лишилъ ее свободы дйствія: въ немъ было слишкомъ-много природнаго благородства, чтобъ не чувствовать, что если она будетъ сопротивляться, то его вчерашній поступокъ сдлается презрительнымъ и она будетъ имть право его упрекать. Но Магги не сознавала этого права, она чувствовала какую-то роковую слабость, какую-то нжность, раждавшуюся при мысли, что необходимо нанести душевную рану. Она позволила ему ссть около себя и взять ея руку, она даже улыбнулась ему, но грустной улыбкой, она не могла сказать ему ничего горькаго до самой минуты прощанія, и такъ они выпили вмст кофе, ходили взадъ и впередъ по палуб. Наконецъ капитанъ объявилъ имъ, что они будутъ въ Мёдпорт часамъ къ пяти. Извстіе это имъ обоимъ было тягостно. Стивенъ чувствовалъ какой-то неопредленный страхъ, но надялся, что онъ чрезъ нсколько часовъ совершенно разсется. Магги, напротивъ, сознавала въ себ непреложную ршимость, въ которой она безмолвно, но настойчиво старалась укрпиться. Стивенъ безпрестанно выражалъ свое безпокойство о той усталости и недостатк въ комфорт, которые Магги должна была ощущать, при этомъ онъ прибавлялъ, что вотъ скоро они выйдутъ на берегъ и ей будетъ покойне хать въ экипаж. Этими послдними предположеніями, высказанными вслухъ, онъ хотлъ уврить самого себя, что все сбудется, какъ онъ устроилъ. Долго Магги довольствовалась одними увреніями, что она хорошо спала, что ей вовсе не было непріятно это путешествіе на судн, вдь, они же не хали по морю, и только было немножко не такъ весело, какъ кататься въ лодочк на Флосс. Но сдерживаемая, непреложная ршимость непремнно выразилась въ блеск глазъ и Стивенъ все боле-и-боле безпокоился, чувствуя, что Магги ужь боле не играетъ пассивной роли. Онъ жаждалъ говорить, но не смлъ, о ихъ будущей свадьб, о томъ, куда они подутъ, что будутъ длать, какъ напишутъ отцу о всемъ случившемся. Онъ горлъ желаніемъ уврить себя въ ея согласіи. Но каждый разъ, когда взглядывалъ на нее, его все боле-и-боле пугала тихая грусть, свтившаяся въ ея глазахъ.

— Вотъ и Мёдпортъ, сказалъ онъ, наконецъ.— Теперь, дорогая моя, прибавилъ онъ, повернувшись къ ней: — худшая часть нашего странствія миновалась. Разъ, на земл мы можемъ хать гораздо-скоре. Часа черезъ полтора ужь мы будемъ вмст катиться въ коляск и это покажется вамъ отдыхомъ посл такой усталости.

Магги чувствовала, что настало время говорить. Теперь было нехорошо молчать и тмъ какъ-бы соглашаться съ нимъ. Она сказала тихо, почти вполголоса, точно такъ же, какъ и онъ говорилъ, но ршительно и прямо:

— Нтъ, чрезъ полтора часа мы вмст не будемъ, мы уже тогда разстанемся.

Стивенъ побагровлъ.

— Нтъ, сказалъ онъ:— мы не разстанемся. Я скоре умру.

Онъ этого ожидалъ. Борьба была неминуема, но ни одинъ изъ нихъ не смлъ сказать боле ни одного слова. Они молча сли въ лодку и похали къ берегу. На пристани была большая толпа звакъ и пассажировъ, дожидавшихся отплытія парохода въ Сент-Оггсъ. Магги казалось, что когда она торопливо пробиралась сквозь эту толпу, опираясь на руку Стивена, кто-то къ ней подошелъ изъ группы пассажировъ, какъ-бы желая съ ней говорить, но Стивенъ увлекъ ее дале и она забыла все на свт, кром предстоявшую ей борьбу.

Первый попавшійся носильщикъ проводилъ ихъ въ ближнюю гостиницу. Проходя по двору, Стивенъ приказалъ закладывать почтовую коляску. Магги не обратила вниманія на его слова, а только сказала:

— Попросите ихъ дать намъ отдльную комнату.

Пойдя въ комнату, Магги не сла, а Стивенъ съ страшной ршимостью подошелъ къ двери и хотлъ позвонить, но Магги предупредила его и тихо, но твердо сказала:

— Стивенъ, я не ду. Мы должны здсь разстаться.

— Магги, воскликнулъ онъ, поспшно повертываясь къ ней, и чувствуя, что пытка его начинается: — вы хотите меня убить? И какая теперь польза въ этомъ? Дло уже сдлано, его не воротишь.

— Нтъ, оно еще не сдлано, сказала Магги.— Сдлано уже слишкомъ-много, но не все, и то, что уже сдлано нами — увы! никогда не удастся загладить. Но я дале не пойду ни на шагу. Не пытайтесь опять меня уговорить. Вдь, вчера я была увлечена противъ моей воли.

Что ему было длать? Онъ не смлъ подойти къ ней, ея гнвъ могъ разразиться и тмъ возстановить еще новую преграду между ними. Онъ ходилъ взадъ и впередъ въ безумномъ волненіи.

— Магги! сказалъ онъ, наконецъ, остановившись противъ нея и въ голос его звучала мольба несчастнаго, страстнаго человка.— Магги! пожалйте меня… выслушайте меня… простите меня. Я буду вамъ повиноваться во всемъ, ничего не сдлаю безъ вашего согласія, но не губите нашу жизнь на вки безразсудной злобой, немогущей принести пользы никому, а только родить горе и зло. Сядьте, дорогая моя, Магги, подождите, подумайте. Не обходитесь со мной, какъ-будто вы мн не довряете.

Онъ затронулъ самую чувствительную струну Магги, но она уже твердо ршилась перенести вс страданія.

— Мы не должны ждать, сказала она тихо, но ясно:— мы должны сейчасъ же разстаться.

— Мы не можемъ разстаться, Магги! воскликнулъ Стивенъ, съ увлеченіемъ.— Я не могу этого перенести! И что за польза вамъ терзать меня? Вдь, дло сдлано, что бъ оно тамъ ни было. Разв вы кому-нибудь поможете тмъ, что сведете-меня съ ума?

— Я никогда даже ради васъ не начну новой жизни, добровольнымъ согласіемъ утвердивъ то, что не должно было случиться. То, что я вамъ говорила въ Басест, то я чувствую и теперь: я скоре согласилась бы умереть, чмъ поддаться такому искушенію. Гораздо было бы лучше, еслибъ мы тогда разстались на вкъ. Но теперь мы должны разстаться.

— Мы не разстанемся, разразился страстно Стивенъ. Онъ инстиктивно прислонился спиной къ двери, забывая все, что онъ говорилъ за нсколько минутъ.— Я не хочу этого терпть. Вы длаете меня просто безумнымъ и я не отвчаю боле за себя.

Магги вздрогнула. Она чувствовала, что нельзя будетъ разстаться вдругъ. Ей теперь нужно было затронуть благородную струну Стивена, она должна была вынести труднйшее испытаніе, чмъ поспшное бгство въ минуту увлеченія. Она сла. Стивенъ, слдя за всми ея движеніями, съ какимъ-то отчаяніемъ, тихо подошелъ къ ней, слъ рядомъ и съ жаромъ схватилъ ея руку. Сердце ея билось, какъ сердце испуганной птички, но эта ршительная оппозиція придавала ей еще боле силы. Она чувствовала, что ршимость ея крпнетъ каждую минуту.

— Вспомните, что вы чувствовали нсколько недль назадъ, начала она: — вспомните, что мы оба чувствовали, что мы связаны священными узами съ другими и не должны побдить въ насъ т чувства, которыя могутъ заставить насъ измнить нашему долгу. Мы измнили нашей ршимости, но и теперь долгъ нашъ тотъ же самый и нарушить его также гршно.

— Нтъ, сказалъ Стивенъ: — мы доказали, что невозможно было оставаться врными нашей ршимости. Мы доказали, что чувство, которое насъ заставляетъ стремиться другъ къ другу, слишкомъ-сильно, чтобъ его побдить. Естественный законъ выше всхъ законовъ, мы не виноваты, что онъ причиняетъ страданія нкоторымъ людямъ.

— Нтъ, Стивенъ, я уврена, что мы длаемъ нехорошо. Я думала много объ этомъ и вижу, что еслибъ мы такъ разсуждали, то мы бы оправдали всякую измну, жестокость и нарушеніе самыхъ священныхъ узъ. Если прошедшее не должно насъ связывать, то что жь тогда долгъ? Не было бы тогда закона, кром минутнаго побужденія страсти.

— Но есть узы, которыя нельзя сохранить одной ршимостью не разрывать ихъ, сказалъ Стивенъ, вставая и ходя взадъ и впередъ по комнат.— Что значитъ вншняя врность? Разв они насъ поблагодарили бы за пустую врность, безъ любви?

Магги не отвчала. Она переносила и вншнюю и внутреннюю борьбу. Наконецъ она начала говорить, съ одушевленіемъ отстаивала она свое убжденіе, хотя и прямо-противоположное ихъ взаимнымъ чувствамъ.

— Это кажется безспорнымъ и справедливымъ съ перваго взгляда, но, поближе посмотрвъ на дло, я уврилась, что это несправедливо, нехорошо и гршно. Врность и постоянство, вдь, не значатъ длать только то, что легко и пріятно. Они означаютъ стремленіе. отъ всего, что можетъ нарушить довріе къ намъ и возбудить страданія въ тхъ, которые поставлены жизнію въ зависимости отъ насъ. Еслибъ мы… еслибъ я была лучше, благородне, то я бы чувствовала эти обязанности постоянно, он бы вчно жили въ моей душ, такъ, какъ теперь въ т минуты, когда совсть у меня пробуждается, и тогда противоположное чувство никогда бы не развилось во мн. Я бы тогда молилась ревностно о помощи свыше и отвернулась бы отъ этого съ ужасомъ, какъ отвертываются отъ какой-нибудь страшной опасности. Я не вижу себ извиненія. Я бы никогда не нарушила своихъ обязанностей противъ Люси и Филиппа, еслибъ я не была слаба, себялюбива и жестокосерда, и не думала бы о ихъ предстоящихъ истязаніяхъ безъ боли, которая бы уничтожила всякое искушеніе. О, что теперь чувствуетъ Люси? Она врила мн… она любила меня… она была всегда такъ добра ко мн. Подумайте о ней…

Магги, задыхаясь отъ волненія, замолчала.

— Я не могу о ней думать, сказалъ Стивенъ, топая ногою, какъ-бы отъ боли.— Я не могу ни о комъ думать, какъ только о васъ, Магги. Вы требуете отъ человка невозможнаго. Я чувствовалъ это, однажды, но теперь я не могу воротиться къ этому чувству. И какая вамъ польза думать объ этомъ, разв только мучить меня? Вы не можете теперь спасти ихъ отъ терзанія, вы можете только кинуть меня и отравить, уничтожить мою жизнь. И еслибъ даже мы могли воротиться къ старому и выполнить наши обязательства… еслибъ это было возможно… то это было бы ужасно, ненавистно… какъ думать, что вы будете женою Филиппа, женою человка, котораго вы не любите. Нтъ, мы спасены отъ страшной ошибки.

Магги покраснла и не могла отвчать. Стивенъ замтилъ это. Онъ опять слъ подл нея, взялъ за руку и смотрлъ на нее съ страстной мольбою.

— Магги, дорогая Магги! если вы меня любите, то вы моя. Кто можетъ имть на васъ боле правъ, чмъ я? Моя жизнь вся въ вашей любви ко мн. Нтъ ничего въ прошедшемъ, что могло бы уничтожить наши права другъ на друга. Мы въ первый разъ оба полюбили всмъ сердцемъ и душой.

Магги молчала и смотрла внизъ. Стивенъ начиналъ надяться, что онъ восторжествуетъ. Но она подняла глаза и взглянула на него взглядомъ полнымъ скорби, но скорби, выражавшей не уступчивость, а одно сожалніе.

— Нтъ, не всей моей душою и сердцемъ, Стивенъ, сказала она, съ ршимостъю.— Умъ мой никогда этого не одобрялъ. Есть привязанности, воспоминанія и стремленія къ совершенству и добру, которыя утвердились во мн и никогда надолго меня не покинутъ, они воротились бы и заставили бы меня горько раскаяваться. Я не могла бы жить мирно и спокойно, еслибъ сама воздвигла между собою и Богомъ страшную тнь добровольнаго грха. Я уже причинила горе многимъ — я знаю, я чувствую это, но я никогда добровольно на это не соглашалась. Я никогда не говорила: ‘пускай ихъ терзаются, только чтобъ мн было весело’. Я никогда не хотла выйти за васъ замужъ. Еслибъ вы и выманили у меня согласіе отъ минутной побды надо мною моего чувства къ вамъ, то все-таки сердце мое невполн принадлежало бы вамъ. Еслибъ я могла воротить все случившееся, то я предпочла бы остаться врной моимъ тихимъ привязанностямъ и жить безъ счастья любви.

Стивенъ пустилъ ея руку, вскочилъ и началъ ходить нетерпливо по комнат отъ едва-удерживаемой злобы.

— Боже праведный! воскликнулъ онъ, наконецъ:— какъ несчастна любовь женщины въ сравненіи съ любовью мужчины. Я въ-состояніи сдлать всевозможныя преступленія ради васъ, а вы можете такъ выбирать и колебаться. Вы не любите меня. Еслибъ вы любили меня хоть въ десять разъ меньше сравнительно съ тмъ, какъ я васъ люблю, то вы ни на минуту не задумались бы надъ, тмъ, что мною вамъ пожертвовать невозможно. Но вамъ, кажется, все-равно, что вы меня лишаете счастья въ жизни.

Магги почти конвульсивно сплеснула руками. Она вся дрожала отъ страха, какъ-будто ее окружала со всхъ сторонъ темнота и только блескъ молніи показывалъ ей, гд она стояла.

— Нтъ, я вами не жертвую, не могла бы вами жертвовать, начала она, какъ только собралась съ силами.— Но я не могу врить, чтобъ то было добромъ для васъ, что я, что мы оба чувствуемъ, есть зло въ-отношеніи другихъ. Мы не можемъ выбирать счастья себ, или другимъ, не можемъ сказать, гд находится счастье. Мы можемъ только выбирать, станемъ ли мы наслаждаться въ настоящую минуту, или отречемся отъ этого, повинуясь божественному голосу нашей, совсти, ради того, чтобъ остаться врнымъ тмъ началамъ, которыя освящаютъ нашу жизнь. Я знаю, это трудно, я часто не слдовала этому правилу, но я чувствую, если я на вки отъ него откажусь, то жизнь моя будетъ темна, безъ малйшихъ проблесковъ свта.

— Но, Магги, сказалъ Стивенъ, садясь опять около нея: — вы, быть-можетъ, не понимаете, что то, что случилось вчера, измнило все дло? Какое-то пробужденіе васъ ослпляетъ и вы не видите дла въ его настоящемъ свт. Теперь поздно говорить, что мы могли, или должны были сдлать. Взглянувъ съ самой худшей точки зрнія на все дло, оно уже фактъ и мы должны основывать наши дйствія на немъ. Наше положеніе совершилось и долгъ нашъ измнился. Мы должны признать наши дйствія и начать новую жизнь. Положимъ, что мы были бы вчера обвнчаны? Наше положеніе почти не измнилось бы. Для другихъ это не составило, бы никакой перемны. Оно только сдлало бы ту разницу для насъ, прибавилъ Стивенъ:— что вы признали бы тогда, что вы связаны со мною сильнйшими узами, чмъ со всми другими.

Опять Магги покраснла и молчала. Стивенъ опять подумалъ, что начинаетъ брать верхъ надъ ней, до-сихъ-поръ мысль, что онъ можетъ не восторжествовать, не приходила ему въ голову. Есть вещи, въ возможности которыхъ умъ нашъ такъ сильно сомнвается, что становится невозможнымъ страшиться ихъ.

— Дорогая моя! сказалъ онъ, самымъ нжнымъ голосомъ, наклоняясь къ ней и обвивая ее только рукою: — вы теперь моя… весь свтъ это думаетъ… долгъ нашъ основывается теперь на этомъ. Чрезъ нсколько часовъ вы будете законнымъ образомъ моею и они увидятъ, что была сила, возставшая противъ ихъ правъ и поборовшая ихъ.

Магги бросила испуганный взглядъ на лицо, которое было совсмъ-близко къ ней, она вздрогнула, и снова поблднла…

— Нтъ, я этого не могу сдлать! сказала она, почти съ отчаяніемъ.— Стивенъ, не спрашивайте у меня этого, не принуждайте меня… Я не въ-состоиніи теперь ни думать, ни разсуждать, я не знаю, какъ мн поступать, но сердце мое возмущается противъ этого. Я вижу, я чувствую ихъ безпокойство, ихъ страданія: мысль объ этомъ какъ-будто выжгла слдъ въ моемъ ум. Я страдала, и никто не сожаллъ обо мн, а теперь я заставляю другихъ страдать. Эта мысль никогда не покинетъ меня, она будетъ отравлять нашу любовь. Я чувствую привязанность къ Филиппу, своего рода привязанность. Я помню, что было сказано между нами, я знаю, что онъ смотритъ на меня, какъ на единственное благо въ жизни. Мн суждено было встртиться съ нимъ, чтобъ облегчить его тяжелую участь, а я покинула его! А Люси, она также обманута, она, которая такъ довряла мн. Я не могу выйти за васъ замужъ. Я не могу схватить чужое счастіе и повернуть ихъ въ бдствія. Нтъ, не то чувство должно управлять нами, не то, которое мы питаемъ другъ къ другу: оно оторвало бы меня отъ всего, что было мн дорого и свято. Я не могу начать новую жизнь и забыть прошлую, нтъ, я должна возвратиться къ ней, прильнуть къ ней, иначе мн будетъ казаться, что все подъ моими ногами шатко.

— Боже милостивый! Магги! сказалъ Стивенъ, вставая и схватывая ее за руку:— вы бредите. Какъ можете вы возвратиться, не выйдя замужъ за меня? Вы не знаете, что будутъ говорить. Вы ничего не видите въ настоящемъ свт.

— Да, я все знаю. Но они мн поврятъ. Я во всемъ покаюсь. Люси повритъ мн, она проститъ васъ, и тогда… тогда… о! какое-нибудь добро да выйдетъ, если мы исполнимъ свой долгъ. Милый, милый Стивенъ, пустите меня! не доводите меня до боле глубокаго раскаянія. Я никогда не была согласна на это всею душею, я и теперь несогласна.

Стивенъ пустилъ ея руку и опустился въ кресло, пораженный отчаяніемъ и безсильною яростью. Онъ нсколько времени сидлъ, не глядя на нее, между-тмъ ея взоры были устремлены на него въ испуг отъ быстрой въ немъ перемны. Наконецъ, все еще отворачиваясь отъ нея, онъ произнесъ:

— Ступайте, оставьте меня, не мучьте меня доле, я не въ силахъ боле терпть.

Не давая сама себ отчета въ томъ, что длала, она наклонилась къ нему и дотронулась рукою до его руки, онъ отдернулъ ее, какъ отъ раскаленнаго желза и снова сказалъ:

— Оставьте меня!

Магги не сознавала въ себ никакой ршимости, когда, отвернувшись отъ этого мрачнаго и отвращеннаго отъ нея лица, она вышла изъ комнаты. Что-послдовало за этимъ — она едва могла отдать себ отчетъ, въ воспоминаніяхъ ея остались только лстница, съ которой она сошла какъ бы во сн. Мостовая, коляска уже запряженная по дорожному, тамъ улица, а за нею поворотъ въ другую улицу, въ которой стоялъ дилижансъ принимавшій сдоковъ, дале, яркая мысль, родившаяся въ ея голов, что эта карета увезетъ ее куда-нибудь, быть-можетъ, домой. Но она не была въ-состояніи что-нибудь спросить, она только молча сла въ экипажъ.

Домъ, гд были ея мать и братъ, Филиппъ, Люси, театръ ея трудовъ и испытаній былъ гаванью, къ которой она стремилась всею душою, святилищемъ, вмщавшимъ ея святыню, гд она была безопасна отъ новаго паденія. Мысль о Стивен причиняла ей страшныя терзанія, но, какъ и всякая боль, она возбуждала дятельность другихъ мыслей. Но мысль о томъ, что будутъ говорить и думать о ея поведеніи, и не приходила ей въ голову. Любовь, глубокое состраданіе, мучительное раскаяніе не оставляли мста для другихъ чувствъ.

Дилижансъ увезъ ее въ Йоркъ, еще дале отъ дома, но она не узнала этого прежде, чмъ ее высадили въ полночь въ этомъ старинномъ город. Что до того? она можетъ переночевать здсь, а завтра подетъ домой. При ней былъ кошелекъ со всми ея деньгами, банковымъ билетомъ и совереномъ, она забыла его въ карман, когда ходила третьяго дня за покупками.

Но легла ли она спать въ ту ночь въ мрачной спальн гостиницы съ твердою ршимостью идти по стез раскаянія и самопожертвованія?— нтъ, подобная жизненная борьба не такъ легка, великія жизненныя задачи не такъ легко разршаются. Во мрак ночи она видла лицо Стивена, обращенное къ ней съ выраженіемъ страданія и страшнаго укора, она снова чувствовала всю раздражительную прелесть его присутствія, съ которымъ жизнь уже не казалась тяжелымъ подвигомъ, а какимъ-то легкимъ плаваніемъ въ поток радости и блаженства. Любовь, отъ которой она отреклась, возвращалась къ ней съ новою, жестокою, чарующею силою. Она чувствовала, что готова была снова броситься въ ея объятія, и въ это мгновеніе видніе ускользало отъ ея взоровъ и какъ-бы исчезало въ туман, оставляя за собою только замиравшій звукъ какого-то глухаго и пронзительнаго голоса, говорившаго: ‘оно прошло, прошло на вки’.

КНИГА СЕДЬМАЯ.

ПОСЛДНЕЕ УБЖИЩЕ.

ГЛАВА I.

Возвращеніе на мельницу.

Посл обда, между четырехъ и пяти часовъ, Томъ Тёливеръ стоялъ въ алле, ведущей къ старому дому дорнкотской мельницы. Пять дней прошло съ-тхъ-поръ, какъ Стивенъ и Магги покинули Сент-Оггсъ. Онъ былъ теперь хозяинъ дома и наполовину уже исполнилъ завщаніе покойнаго отца. Впродолженіе нсколькихъ лтъ, стараясь постоянно обуздывать свой характеръ и работая, что есть силы, Томъ достигъ всеобщаго уваженія, съ-искони-вка бывшаго наслдственнымъ достояніемъ Додсоновъ и Тёливеровъ.

Но на лиц Тома, освщенномъ жаркими лучами лтняго, вечерняго солнца, не видно было ни удовольствія, ни торжества, губы его были сжаты и выражали неудовольствіе, суровая, глубокая морщина рисовалась надъ его строгими бровями, надвинувъ фуражку на лобъ, съ цлью защитить себя отъ лучей, и заложивъ руки глубоко въ карманы, онъ началъ ходить взадъ и впередъ по дорог. Никакихъ извстій не было отъ сестры съ-тхъ-поръ, какъ Бобъ Джекинъ возвратился на пароход изъ Мёдпорта, и положилъ конецъ всмъ невроятнымъ предположеніямъ о несчастіи, случившемся на вод, объявивъ, что онъ видлъ, какъ она сходила на берегъ съ корабля вмст съ мистеромъ Стивеномъ Гестъ. Какихъ встей можно было ожидать телерь: что она вышла замужъ, или что? Вроятне, что она не вышла замужъ. Томъ приготовился ожидать послдняго, то-есть худшаго, что могло случиться — не смерть, но безчестіе.

Когда онъ шелъ, поворотясь спиной къ воротамъ и глядлъ на стокъ воды изъ мельницы, хорошо намъ знакомая женщина, высокаго роста, съ черными, блестящими глазами, подошла къ калитк и остановилась, глядя на него съ сильнымъ біеніемъ сердца.

Брата она въ дтств боялась больше всего на свт, и страхъ этотъ она сохранила съ лтами. Она боялась его такъ, какъ мы всегда боимся тхъ людей, которыхъ любимъ, несмотря на ихъ неуступчивость, непреклонность и неизмнчивость. Не отдавая себ въ этомъ отчета и не имя возможности устранить себя отъ этого вліянія, глубокое чувство страха наполняло всю душу Магги въ эту минуту, но она была твердо намрена возвратиться къ брату, какъ въ единственное убжище, назначенное ей судьбою. Припоминая прежнія свои ошибки и слабости, она чувствовала угрызенія совсти за оскорбленіе, нанесенное ею теперь семейству и готова была на глубочайшее униженіе. Она почти желала выслушать отъ Тома строгій упрекъ и готова была молча и терпливо покориться рзкому, порицающему сужденію брата, противъ котораго она такъ часто возставала. Теперь оно казалось ей боле, нежели справедливымъ. Кто могъ быть боле кроткимъ, нежели она въ эту минуту? Ей необходима была эта вншняя помощь, чтобъ облегчить свою вину, свое несчастіе полнымъ, смиреннымъ признаніемъ передъ людьми, взгляды и слова которыхъ были бы отраженіемъ ея собственной совсти.

Магги пролежала въ постели цлый день въ Йорк съ страшною головною болью, происшедшею, вроятно, отъ ужаснаго напряженія и истощенія въ предшествующій день и ночь. Въ глазахъ ея все еще видны были слды физическихъ страданій, и вся ея фигура въ этомъ плать, которое она такъ долго не перемняла, придавала ей видъ изнуренный и несчастный. Она приподпяла защелчку калитки и, потихоньку вошла. Томъ не слыхалъ, какъ отворилась калитка, онъ въ эту минуту былъ у самой плотины, близь которой съ шумомъ ревлъ потокъ, но онъ скоро повернулся, взглянувъ въ эту сторону, онъ увидлъ Магги. Лицо ея, истощенный видъ и одиночество показались ему подтвержденіемъ худшихъ его предположеній. Онъ остановился, дрожа всмъ тломъ и блдня отъ отвращенія и негодованія.

Магги тоже пріостановилась шагахъ въ трёхъ отъ него, она чувствовала ненависть въ его взгляд: но ей надо же было говорить.

— Томъ, начала она слабымъ голосомъ: — я пришла назадъ къ теб, я возвратилась домой искать убжища… я теб все разскажу.

— Нтъ теб больше дому у меня, отвчалъ онъ, дрожа отъ злобы.— Ты насъ всхъ острамила, ты замарала имя моего отца. Ты сдлалась проклятіемъ для лучшихъ друзей твоихъ. Ты сдлала подлость… ты обманула… никакія причины недовольно-сильны, чтобъ удержать тебя отъ зла. Я навсегда умываю руки: ты мн больше не сестра.

Въ это время мать ихъ подошла къ дверямъ, она стояла, какъ громомъ пораженная, видя Магги въ такомъ положеніи и слыша слова Тома.

— Томъ, сказала Магги съ большою ршимостью: — я, можетъ-быть, не такъ виновна, какъ ты подозрваешь. Я никогда не хотла поддаваться своимъ чувствамъ, я боролась противъ нихъ. Я слишкомъ-далеко захала на лодк, и не могла возвратиться во вторникъ. Я пріхала, какъ только могла.

— Я не могу теб боле врить, сказалъ Томъ, понемногу переходя отъ лихорадочнаго раздраженія первой минуты къ холодной неумолимости.— Ты была въ тайныхъ отношеніяхъ съ Стивеномъ Гестъ, какъ прежде съ Филиппомъ. Онъ здилъ къ тётк Моссъ, чтобъ съ тобою видться, ты съ нимъ одна гуляла по полямъ. Еслибъ ты вела себя не такъ, какъ ни одна скромная двушка не повела бы себя съ женихомъ своей кузины, то этого не могло бы случиться. Вс люди въ Лю-Крест видли, какъ вы прозжали — вы прозжали мимо всхъ другихъ мстечекъ и деревень. Ты знала, что длала. Филиппъ Уокимъ теб служилъ только ширмой, чтобъ обмануть Люси, добрйшаго друга, котораго ты когда-либо имла. Ступай, взгляни, что ты съ ней сдлала: она больна, не можетъ говорить, и мать не можетъ подойти къ ней близко, чтобъ не напомнить ей о теб.

Магги была оглушена, слишкомъ-удрученная, подавленная своею грустью, она не въ состояніи была различить разницу между ея настоящей виною и братнинымъ осужденіемъ, тмъ мене оправдываться и защищаться.

— Томъ, сказала она, ломая руки отъ отчаянія и длая сверхъестественное усиліе, чтобъ говорить.— Что бы я ни сдлала, я горько въ томъ раскаяваюсь, я хочу загладить свою вину, я готова переносить какія угодно униженія, я хочу, чтобъ меня удержали отъ дурнаго впредь…

— Что тебя можетъ удержать? сказалъ Томъ съ жестокою горечью:— ни религія, ни природныя чувства благодарности и чести. А онъ… его бы слдовало пристрлить, какъ собаку. Впрочемъ, ты въ десять разъ хуже его: я презираю твой характеръ и твое поведеніе. Ты увряешь, что ты боролась съ своими чувствами. Да! Вотъ я такъ боролся съ своими чувствами, но я ихъ побдилъ, я ихъ одоллъ. Моя жизнь потруднй, потяжелй была твоей, но я нашелъ себ утшеніе, исполняя свои обязанности, но я не намренъ потворствовать такимъ характерамъ, какъ твой: пускай свтъ узнаетъ, что я понимаю разницу между добромъ и зломъ. Если ты будешь въ нужд — я теб помогу, дай знать объ этомъ матери: но ты не войдешь подъ мою крышу. Довольно мн переносить одну мысль о твоемъ безчестіи: тебя видть — для меня ненавистно.

Тихо отвернулась Магги, собираясь уходить, съ отчаяніемъ на сердц, но бдная, запуганная материнская любовь сильне всякаго страха, не замедлила обнаружиться.

— Дитя мое! я пойду съ тобою: у тебя есть еще мать.

О! какъ сладокъ былъ этотъ поцалуй для бдной Магги! Одна капля обыкновеннаго человческаго состраданія въ безнадежную минуту гораздо-сильне помогаетъ, нежели вс премудрости.

Томъ повернулся и пошелъ въ домъ.

— Войди, мое дитя, шепнула мистрисъ Тёливеръ:— онъ позволитъ теб остаться и переночевать въ моей постели, онъ мн это не откажетъ, если я его попрошу.

— Нтъ, матушка, сказала Магги тихимъ голосомъ, будто вздохъ вырвался изъ ея груди.— Я никогда не войду туда.

— Такъ подожди меня снаружи: я однусь и пойду съ тобою.

Когда его мать появилась одтая и со шляпою на голов, Томъ вышелъ къ ней въ корридоръ и сунулъ ей въ руки денегъ.

— Мой домъ всегда будетъ вашимъ, матушка, сказалъ онъ: — вы будете ко мн приходить и извщать меня обо всемъ, что вамъ будетъ нужно: вы, вдь, возвратитесь ко мн?

Бдная мистрисъ Тёливеръ взяла деньги, слишкомъ-запуганная, чтобъ отвчать что-нибудь. Одно только, что она сознавала, и то по инстинкту матери, что она пойдетъ съ своимъ несчастнымъ ребенкомъ.

Магги дожидалась за калиткою, она взяла мать свою подъ-руку и он шли нкоторое время въ молчаніи.

— Матушка, сказала Магги наконецъ: — мы пойдемъ въ избушку Луки: Лука меня приметъ, онъ былъ очень-добръ до меня, когда я была еще маленькой двочкой.

— У него теперь недовольно мста для насъ, моя милая, у его жены столько дтей. Я, право, не знаю, куда идти, разв къ одной изъ твоихъ тётокъ, но я едва-ли это посмю, сказала бдная мистрисъ Тёливеръ, потерявшая всякую способность разсуждать здраво въ этомъ крайнемъ положеніи.

Магги помолчала немного и потомъ отвчала:

— Пойдемте къ Бобу Джекину, матушка: у его жены найдется мсто для насъ, если у нихъ нтъ жильца.

Ршившись на послднее, он пошли по дорог, ведущей въ Сент-Оггсъ, къ старому дому, стоявшему на берегу рки.

Бобъ былъ въ это время самъ дома. Какая-то тяжелая грусть давила его сердце, несмотря на радость и гордость, которыя онъ чувствовалъ при вид двухмсячнаго своего малютки, веселаго и прелестнйшаго существа, когда-либо, родившагося у принца или рабочаго человка. Онъ, можетъ-быть, не смекнулъ бы такъ скоро и не понялъ бы двусмысленнаго положенія Магги и мистера Стивена Геста на пристани въ Мёдпорт, еслибъ онъ не былъ свидтелемъ впечатлнія, произведеннаго на Тома его разсказомъ, когда онъ счелъ за нужное пойти объявить о томъ, что онъ видлъ. Съ-тхъ-поръ каждое обстоятельство, каждая малйшая подробность, сколько-нибудь касавшаяся до побга Магги или бросавшая на него подозрительную тнь, пересуженная и перетолкованная въ порядочномъ обществ Сент-Оггса, переходила въ нижніе слои обитателей и становилась достояніемъ и предметомъ обыденныхъ толковъ кучеровъ и уличныхъ мальчишекъ, такъ-что, когда онъ отворилъ двери своей хижины и увидлъ стоявшую передъ нимъ Магги, изнемогавшую отъ горя и усталости, первый вопросъ, который пришелъ ему на-умъ и который, впрочемъ, онъ посмлъ сдлать только самому себ, былъ: ‘гд же мистеръ Стивенъ Гестъ?’ Бобъ, съ своей стороны, надялся, что онъ не избгнетъ самаго жаркаго уголка того убжища, подразумваемаго и существующаго на томъ свт для людей, которые, по всей вроятности, не на хорошемъ счету тамъ.

Квартира была порожняя, об, мистрисъ Джекинъ старшая и мистрисъ Джекинъ младшая, получили приказаніе приготовить все какъ-можно-поспокойне для ‘старой мистрисъ и для молодой миссъ’ — увы! она все еще была ‘миссъ’. Изобртательному Бобу казалось трудно разршить, какимъ образомъ произошелъ такой исходъ, какимъ образомъ мистеръ Стивенъ Гестъ могъ отъ нея ухать, или позволить ей его оставить, когда онъ имлъ способы удержать ее при себ? Но онъ былъ молчаливъ, держалъ это про-себя и даже не позволялъ жен своей длать ему вопросы насчетъ этого обстоятельства, питая къ Магги т же рыцарскія чувства, какъ въ т дни, когда онъ подарилъ ей столь памятныя книги.

Однакожъ, черезъ день-другой мистрисъ Тёливеръ отправилась опять на мельницу на нсколько часовъ, чтобъ присмотрть за домашнимъ хозяйствомъ Тома. Это было желаніе Магги. Посл перваго, сильнаго порыва чувствъ, бывшаго слдствіемъ того, что она уже не нуждалась въ дятельной поддержк своихъ разстроенныхъ нервовъ, ей не такъ необходимо становилось присутствіе матери, она даже желала оставаться наедин съ своимъ горемъ, но она осталась въ одиночеств недолго въ старой гостиной, которой окошки выходили на рку: скоро кто-то постучалъ въ дверь, повернувшись своимъ грустнымъ лицомъ въ ту сторону, она проговорила: ‘войдите!’ Бобъ вошелъ въ комнату, неся на рукахъ ребенка, Мумисъ слдовалъ за нимъ.

— Мы уйдемъ, если мы вамъ помшали, миссъ, сказалъ Бобъ.

— Нтъ, сказала Магги тихимъ голосомъ, желая улыбнуться.

Бобъ притворилъ за собой дверь и, сдлавъ нсколько шаговъ, сталъ передъ ней.

— Вы видите, у насъ есть маленькій, миссъ, и я желалъ бы, чтобъ вы на него взглянули и взяли его немного на руки, если будетъ на то ваша милость. Потому мы осмлились назвать его вашимъ именемъ. Обратите на него немного вниманія.

Магги была не въ состояніи говорить, она молча протянула руки, чтобъ взять ребенка въ то время, какъ Мумисъ громко обнюхалъ ее, желая удостовриться, будетъ ли такое перемщеніе безопасно. Сердце Магги пріятно забилось при этомъ предложеніи и при этихъ простосердечныхъ словахъ: она очень-хорошо поняла, что все это было сдлано для того, чтобъ показать ей состраданіе и уваженіе.

— Сядьте, Бобъ, сказала она сейчасъ же.

Онъ молча слъ, находя, что языкъ его былъ какъ-то необыкновенно-неповоротливъ, и отказывался вовсе выразить то, что онъ бы желалъ сказать.

— Бобъ, продолжала она посл нсколькихъ минутъ, не спуская глазъ съ ребенка и тщательно поддерживая его, какъ-будто боясь, чтобъ онъ не выскользнулъ изъ ея рукъ: — у меня до васъ есть просьба.

— Не говорите такія вещи, миссъ, сказалъ Бобъ, тормоша Мумиса за шерсть: — если я въ-состояніи для васъ что-нибудь сдлать, это будетъ для меня награжденіемъ за дневные труды.

— Я бы желала, чтобъ вы сходили къ пастору Кенну, повидались съ нимъ и переговорили, сказали бы ему, что я здсь, что я ему буду очень-благодарна, если онъ придетъ ко мн, пока мать моя еще не возвратилась, она не придетъ домой прежде вечера.

— О, миссъ! я бы это въ одну минуту сдлалъ, отсюда два шага, но у пастора Кенна жена лежитъ мертвая: ее должны завтра хоронить, умерла-то она въ тотъ самый день, какъ я воротился изъ Мёдпорта. Какая досада, что она именно теперь умерла, когда вамъ его нужно! Едва-ли я могу идти къ нему сегодня.

— О, нтъ, Бобъ! отвчала Магги: — мы должны это отложить на нсколько дней еще, до-тхъ-поръ, пока вы не услышите, что онъ ужь вызжаетъ. Но, пожалуй, онъ совсмъ изъ города удетъ, далеко отсюда, прибавила она съ выраженіемъ новаго унынія и печали при этой мысли.

— Нтъ, онъ не удетъ, миссъ, сказалъ Бобъ: — онъ не удетъ отсюда. Онъ не изъ тхъ изнженныхъ людей, которые здятъ оплакивать своихъ женъ на воды, когда он умираютъ, у него есть другія, получше, занятія: онъ хорошо присматриваетъ за своимъ приходомъ — въ этомъ я могу васъ уврить. Онъ у меня крестилъ малютку и приходилъ ко мн, чтобъ узнать, что я длаю по воскресеньямъ, что меня не видно въ церкви, но я ему отвчалъ, что я на работ впродолженіе трехъ четвертей дня, и потомъ я такъ привыкъ постоянно торчать на ногахъ, что не въ-состояніи просидть такъ долго, и потомъ, сэръ, говорю, рабочій человкъ, съ маленькимъ жалованьемъ не можетъ ходить въ церковь: дорого будетъ, говорю, много времени потеряешь. Ахъ, миссъ! посмотрите, какъ малютка у васъ покоенъ на рукахъ, точно будто онъ васъ знаетъ, да и знаетъ васъ немного — я за это поручусь, такъ точно, какъ птички знаютъ утро.

Языкъ Боба, повидимому, развязался отъ стснявшей его обузы и находился даже въ опасности наговорить больше, нежели отъ него, требовалось. Но сюжеты, которыхъ Бобу хотлось коснуться и разъяснить, были такъ неприступны и неудобно-подходящи, что языкъ его, кажется, былъ обреченъ держаться не большой дороги, а околицы, и не въ-состояніи былъ попасть на эту непроложенную еще дорогу. Онъ почувствовалъ это и снова замолчалъ, обдумывая всевозможные способы и формы приличнаго вопроса. Наконецъ онъ сказалъ голосомъ, боле-сконфуженнымъ, нежели обыкновеннымъ:

— Позволите ли мн у васъ спросить одну вещь, миссъ?

Магги была немного поражена, но она отвчала:

— Да, Бобъ, если это касается меня, но никого другаго.

— Хорошо, миссъ. Вотъ въ чемъ дло: имете вы противъ кого-нибудь злобу, ненависть?

— Нтъ, ни противъ кого, сказала Магги, смотря на него вопросительно.— А вамъ зачмъ это знать?

— О! потому, миссъ, сказалъ Бобъ, муча еще больше Мумиса: — я бы желалъ, чтобъ вы имли и сказали мн… Я бы его вздулъ, пока у меня въ глазахъ зарябило… я бы это сдлалъ, а потомъ пускай меня судятъ и длаютъ, что хотятъ со мною.

— О, Бобъ! сказала Магги, слабо улыбаясь: — вы мн большой другъ, но я бы не желала никого наказывать, даже еслибъ мн сдлали зло, я сама слишкомъ-часто длала дурное.

Этотъ взглядъ на вещи изумилъ Боба и бросилъ новую непроницаемую тнь на обстоятельства, касавшіяся приключенія Стивена и Магги. Но дальнйшіе разспросы были бы слишкомъ-нескромны, даже еслибъ онъ ихъ облекъ въ приличнйшую форму, и онъ былъ принужденъ взять ребенка отъ Магги и понести къ ожидавшей его матери.

— Если вамъ будетъ пріятно общество Мумиса, миссъ, сказалъ онъ, когда опятъ взялъ на руки ребенка: — онъ рдкій собесдникъ, Мумисъ все знаетъ и никогда не надодаетъ. Если я ему прикажу, онъ ляжетъ возл васъ и будетъ охранять васъ такъ же смирно, какъ стережетъ мой мшокъ. Вы бы лучше, право, мн позволили его у васъ оставить: онъ къ вамъ привяжется. Я вамъ доложу: это очень-пріятно имть безгласную скотину, которая васъ любитъ, она будетъ ходить за вами и не будетъ огрызаться.

— Да, пожалуйста, оставьте его, сказала Магги: — я думаю, мн было бы пріятно имть Мумиса другомъ.

— Мумисъ, кушъ тутъ! сказалъ Бобъ, указывая ему мсто противъ Магги: — и не смй трогаться съ мста, покуда не прикажутъ.

Мумисъ въ ту же минуту прилегъ и не показалъ знака безпокойства, когда хозяинъ вышелъ изъ комнаты.

ГЛАВА II.

Сент-Оггсъ произноситъ приговоръ.

Вскор сдлалось извстно въ Сент-Оггс, что миссъ Тёливеръ воротилась, итакъ, она не бжала за тмъ, чтобъ вступить въ бракъ съ мистеромъ Стивеномъ Гёстъ или, по-крайней-мр, мистеръ Стивенъ Гёстъ не женился на ней, что было бы все-равно, относительно тяжести ея вины. Мы судимъ о поступкахъ по послдствіямъ, иначе быть не можетъ, когда мы не знаемъ того процеса, посредствомъ котораго таковые результаты достигаются. Еслибъ миссъ Тёливеръ, посл нсколькихъ мсяцевъ пріятнаго путешествія, воротилась какъ мистрисъ Стивенъ Гёстъ съ хорошимъ приданымъ и всми преимуществами, которыми пользуется даже самая нежеланная жена единственнаго сына, то общественное мнніе, которое въ Сент-Оггс, какъ и везд, всегда знало, что ему слдуетъ думать, произнесло бы судъ, строго соображенный съ этими послдствіями. Общественное мнніе въ подобныхъ случаяхъ бываетъ женскаго пола — не свтъ, а жена свта, и она нашла бы, что красивая молодая пара (въ которой молодой человкъ принадлежалъ къ самому знатному сент-оггскому семейству), находясь въ фальшивомъ положеніи, увлеклась до поступка, въ высшей степени необдуманнаго (говоря еще весьма-умренно), который повлекъ за собою много горя и разочарованія, въ-особенности для бдняжки миссъ Динъ. Мистеръ Стивенъ Гёстъ, безъ сомннія, поступилъ нехорошо, но молодые люди подвержены этимъ внезапнымъ обольстительнымъ привязанностямъ, и хотя было очень-худо со стороны мистрисъ Гёстъ допустить ухаживанье за собой любовника ея кузины — тмъ боле, что она сама была несвободна и общала свою руку молодому Уокиму, о чемъ намекалъ самъ мистеръ Уокимъ-отецъ — но, съ другой стороны, она была такъ молода и, притомъ, малый Уокимъ такъ безобразенъ — вы знаете, между-тмъ, какъ мистеръ Стивенъ Гёстъ такъ очарователенъ. Говорятъ, онъ положительно обожаетъ ее (безъ сомннія, это не можетъ, быть продолжительно). Онъ увезъ ее въ лодк совершенно противъ ея воли. Что же было ей длать? Она не могла воротиться: никто не сталъ бы говорить съ ней. А какъ ея палевое атласное платье идетъ къ ея цвту лица! Переднія складки его какъ-будто совершенно входятъ внутрь, у нея нсколько платьевъ, сшитыхъ такимъ образомъ, онъ, говорятъ, ничего не жалетъ для нея. Бдная миссъ Динъ! Ее очень-жалко, но вдь, ршительнаго общанія не было дано ими другъ другу и морской воздухъ поможетъ ей. Наконецъ, если молодой Гёстъ любилъ ее такъ мало, то для нея же лучше, что она не вышла за него. Какая чудная партія для такой двушки, какъ миссъ Тёливеръ, и какая романическая! Мистеръ Гёстъ врно запишется въ кандидаты на слдующіе выборы. Теперь ничто не можетъ сравниться съ торговлей. Молодой Уокимъ чуть-чуть не свихнулся съ ума, онъ къ тому же всегда былъ немного странный и отправился путешествовать, это самая лучшая вещь для такого безобразнаго юноши. Миссъ Юнитъ объявила, что она ни за что не подетъ къ мистеру и мистрисъ Стивенъ Гёстъ, какой вздоръ, вчно считать себя лучше другихъ! Общество распалось бы, еслибъ мы стали такимъ образомъ вмшиваться въ чужія семейныя дла, и по долгу христіанства мы не должны во всемъ видть одно зло, но мое убжденіе, что миссъ Юнитъ говоритъ это потому, что молодые не сдлали ей визита.

Но мы знаемъ, что послдствія не могли возбудить подобныхъ толковъ. Магги воротилась безъ приданаго, безъ мужа, въ томъ униженномъ, отверженномъ состояніи, которое бываетъ послдствіемъ подобныхъ заблужденій, и общественное мнніе съ тмъ тонкимъ чутьемъ, которое дано ему для охраненія общества, тотчасъ же увидло, что поведеніе миссъ Тёливеръ въ этомъ дл было самаго дурнаго свойства. Могло ли что-нибудь быть отвратительне? Двушка, столь многимъ обязанная своимъ друзьямъ, которой мать, равно какъ и она сама были такъ обласканы Динами, ршилась отбить любовь молодаго человка у своей кузины, которая поступала съ ней какъ родная сестра! Отбить любовь? Не такъ слдуетъ выразиться про такую двицу, какъ миссъ Тёливеръ, правильне, сказать: ею не руководила женская наглость и необузданная страсть, въ ней всегда было что-то двусмысленное. Связь ея съ молодымъ Уокимомъ, продолжавшаяся уже много лтъ, имла какой-то подозрительный и даже противный характеръ, право! Но чего же ожидать отъ двицы съ такими склонностями? Въ глазахъ свта въ самой наружности миссъ Тёливеръ всегда было- что-то общавшее недоброе.

Что же касается мистера Стивена Гёста, то онъ заслуживаетъ скоре сожалніе. Молодаго двадцати-пяти-лтняго человка нельзя въ подобныхъ случаяхъ судить слишкомъ-строго: онъ обыкновенно очень-легко попадаетъ въ сти наглой предпріимчивой двицы. Ясно, что онъ увлекся противъ своей воли, онъ кинулъ ее какъ только могъ, и то обстоятельство, что они такъ скоро разстались, выставляло ее въ очень дурномъ свт. Правда, что онъ написалъ письмо, въ роторомъ бралъ всю вину на себя, и разсказывалъ происшествіе въ романическомъ вид, такъ, чтобъ она могла казаться совершенно-невинною, но онъ, безъ сомннія, долженъ былъ поступить такъ. Тонкое чутье общественнаго мннія не могло, благодаря Бога, быть обмануто этимъ, а не то, что сталось бы съ обществомъ? Родной братъ ея вытолкалъ ее изъ своего дома: а онъ врно насмотрлся на многое, прежде нежели сдлать это. Мистеръ Томъ Тёливеръ истинно достойный уваженія молодой человкъ: онъ общаетъ возвыситься въ свт. Позоръ его сестры былъ, само-собой разумется, тяжелымъ для него ударомъ. Надо надяться, что она удалится изъ околотка въ Америку или въ другое мсто, лишь бы очистить сент-оггскій воздухъ отъ своего присутствія, вреднаго для тамошнихъ двицъ! Изъ нея не можетъ выйти ничего путнаго, надо надяться, что она раскается и что Господь ее помилуетъ: на немъ не лежитъ попеченіе объ обществ, какъ лежитъ оно на общественномъ мнніи.

Подобное настроеніе умовъ обнаружилось лишь чрезъ дв недли, когда пришло письмо отъ Стивена, въ которомъ онъ сообщалъ отцу все приключившееся и прибавлялъ, что онъ ухалъ въ Голландію, вытребовавъ деньги отъ ихъ агента въ Мёдпорт.

Магги во все это время ощущала слишкомъ томительное безпокойство, чтобъ тратить мысли на то, какими глазами маленькій сент-оггскій міръ смотрлъ на ея поведеніе. Забота о Стивен, Люси, Филипп поднимала въ ея бдномъ сердц жестокую неумолкаемую бурю любви, раскаянія и сожалній. Еслибъ она и могла подумать о несправедливости и нетерпимости къ ней свта, то ей, вроятно, показалось бы, что она уже испытала худшее, и что врядъ ли она способна почувствовать какой бы то ни было ударъ съ-тхъ-поръ, какъ услыхала столь-жестокія слова изъ устъ брата. Слова эти снова и снова мелькали въ ея памяти сквозь вс тревожныя мысли о тхъ, кого она любила и огорчила, и причиняли ей одну изъ тхъ невыносимыхъ болей, способныхъ превратить въ страданія самыя высокія наслажденія. Возможность когда-либо снова быть счастливою ни на одно мгновеніе не приходила ей на умъ, казалось, что вс чувствительныя струны были въ ней слишкомъ потрясены горемъ, чтобъ отозваться на какое-либо другое впечатлніе. Вся предстоящая жизнь являлась ей долгимъ покаяніемъ и все, къ чему она стремилась, на чемъ останавливались ея мысли о будущемъ — это быть обезпеченною отъ новаго паденія. Ея собственная слабость преслдовала ее какъ видніе, исполненное страшныхъ вроятій, и она не допускала другаго спокойствія, кром-того, которое могло бы дать ей сознаніе врнаго убжища.

Въ ней, однакожь, были нкоторыя практическія намренія: любовь къ независимости была въ ней слишкомъ-наслдственна и черезчуръ укоренилась, чтобъ дать ей забыть, что она сама должна была добывать хлбъ свой, и когда вс другіе планы были въ ней слишкомъ-смутны, то она возвращалась къ мысли заниматься шитьемъ и такимъ образомъ платить за свое помщеніе у Боба. Она намревалась убдить свою мать воротиться на мельницу и жить съ Томомъ, а сама какъ-нибудь будетъ содержать себя въ Сент-Оггс. Пасторъ Кеннъ, быть-можетъ, не оставитъ ее своимъ содйствіемъ и совтами. Она вспомнила его прощальныя слова на базар, припомнила минутное чувство доврія къ нему, пробудившееся въ ней въ то время, какъ онъ говорилъ, и съ жаднымъ нетерпніемъ стала ждать случая разсказать ему все. Мать ея ежедневно посщала Диновъ, съ цлью узнать о состояніи, въ которомъ находилась Люси: извстія всегда были грустныя, до-сихъ-поръ ничто не могло вывести ее изъ того состоянія слабости и апатіи, въ которое, повергло ее первое увдомленіе о постигшемъ ее удар. О Филипп миссъ Тёливеръ не узнала ничего. Само-собою разумется, что никто изъ встрчныхъ не заговаривалъ съ ней о случившемся съ ея дочерью. Наконецъ она собралась съ духомъ и пошла къ сестр Глёгъ, которая, безъ сомннія, знала обо всемъ и даже въ отсутствіе миссъ Тёливеръ здила на мельницу повидаться съ Томомъ, который, однакожь, не сказывалъ о томъ, что при этомъ произошло между ними.

Какъ только ушла ея мать, Магги надла шляпку. Она ршилась пойти къ мистеру Кенну и попросить, чтобъ ее допустили къ нему. Онъ самъ былъ въ глубокомъ огорченіи, но чужое горе въ подобныхъ случаяхъ не бываетъ намъ въ тягость. Она въ первый разъ выходила изъ дома со времени ея возвращенія, тмъ не мене мысли ея были такъ заняты предпринимаемымъ ею дломъ, что непріятность быть предметомъ пытливыхъ взоровъ со стороны людей, которыхъ могла встртить, не приходила ей на умъ. Но не успла она выйти изъ узкихъ переулковъ, ведущихъ къ жилищу Боба, какъ замтила, что на нее бросили необыкновенные взгляды — сознаніе, которое заставило ее ускорить шаги, не ршаясь взглядывать по сторонамъ. Вслдъ за этимъ она столкнулась съ мистеромъ и мистрисъ Тёрнбуль, старыми знакомыми ея родителей, которые поглядли на нее какъ-то странно и молча слегка своротили въ сторону. Всякій жестокій взглядъ оскорблялъ Магги, но теперь упреки ея совсти были слишкомъ-сильны, чтобъ допустить въ ней неудовольствіе. ‘Не удивительно, что они не хотятъ говорить со мной’ подумала она: ‘они такъ любятъ Люси’. Затмъ она должна была пройти мимо группы молодыхъ людей у входа въ бильярдную и не могла не увидть молодаго Торри, который выступилъ нсколько впередъ, со стеклышкомъ въ глазу, и поклонился ей съ такой небрежностью, съ какою могъ бы поклониться знакомой горничной. Магги была слишкомъ-горда, чтобъ, несмотря на свою печаль, не почувствовать себя уколотою, и въ первый разъ ее сильно заняла мысль, что она будетъ подвержена еще другимъ толкамъ, кром тхъ, которые могло возбудить ея вроломство относительно Люси.

Но вотъ она дошла до дома пастора, здсь, быть можетъ, найдетъ она не одно осужденіе. Осужденіе можетъ быть произнесено всми, самый жестокій, грубый мальчишка можетъ выразить его на перекрестк, между-тмъ какъ помощь и сожалніе, конечно, боле-рдки и могутъ быть оказаны одними праведными людьми.

О ней доложили и тотчасъ же попросили въ кабинетъ доктора Кенна. Онъ сидлъ посреди кипы книгъ, которыя, однакожъ, повидимому, былъ мало расположенъ читать, и прислонилъ свою щеку къ голов младшаго своего ребенка, двочки лтъ трехъ. Онъ выслалъ ребенка съ служанкой, доложившей о приход Матти, и когда дверь за ними затворилась, сказалъ, придвинувъ стулъ для Магги:

— Я собирался къ вамъ, миссъ Гёливеръ, но вы предупредили меня, и я очень этому радъ.

Магги взглянула съ тою же дтскою откровенностью, съ которой посмотрла на него на базар, и сказала: — я хочу все разсказать вамъ… Но вслдъ за тмъ глаза ея наполнились слезами и дотол скрываемое ею ощущеніе униженій, встрченныхъ ею на пути къ пастору, разразилось въ слезахъ, прежде, нежели она могла продолжать говорить.

— Да, поврьте мн все, сказалъ мистеръ Кеннъ и спокойный, твердый голосъ его выражалъ добродушіе.— Смотрите на меня какъ на человка, пріобрвшаго долголтнюю опытность, которая, можетъ-быть, доставитъ мн возможность пособить вамъ.

Магги начала недлинный разсказъ о своей внутренней борьб, служившей началомъ продолжительной печали, сперва отрывисто и съ усиліемъ, потомъ спокойне, по мр того, какъ она стала чувствовать облегченіе. Только лишь наканун пасторъ Кеннъ узналъ содержаніе стивенова письма и тотчасъ же поврилъ ему, не дожидаясь подтвержденія со стороны Магги. Это невольное восклицаніе ея: ‘о! я должна уйти’ служило ему доказательствомъ, что въ ней дйствительно происходила внутренняя борьба.

Магги наиболе распространялась о чувствахъ, побудившихъ ее возвратиться къ матери и брату и не отторгнуться отъ прошедшаго.

Когда она кончила, докторъ Кеннъ помолчалъ нсколько времени, въ ум его было нкоторое сомнніе. Онъ всталъ и прошелся взадъ и впередъ передъ очагомъ, сложивъ руки назадъ. Наконецъ, онъ снова слъ и сказалъ, глядя на Магги:

— Ваше побужденіе возвратиться къ ближайшимъ друзьямъ вашимъ, остаться тамъ, гд сложились вс узы вашей жизни — доброе побужденіе, на которое церковь, по основнымъ законамъ своимъ, обязанная наблюдать до послдней возможности за своими дтьми и никогда не оставлять ихъ, покуда они не безнадежно испорчены, должна отвчать, отверзая свои объятія кающемуся. Церковь должна быть быть органомъ чувствъ прихожанъ, такъ, чтобъ каждый приходъ составлялъ одно семейство, связанное узами христіанскаго братства и главою котораго духовный отецъ. Но идеи о дисциплин и христіанскомъ братств совершенно ослабли, едва-ли можно сказать, что он еще существуютъ въ общественномъ мнніи, он сохранились еще разв только въ томъ частномъ и неправильномъ вид, который он приняли въ тсныхъ еретическихъ сектахъ. И еслибъ меня не поддерживала твердая вра, что церковь должна снова пріобрсти во всей сил это вліяніе, которое одно согласно съ людскими потребностями, то я часто падалъ бы духомъ, замчая недостатокъ единства и сознанія въ необходимости взаимной отвтственности, распространенный въ моей паств. Теперь все, повидимому, клонится къ ослабленію узъ, къ замну произволомъ того, что нкогда считалось обязательнымъ. Ваша совсть и ваше сердце уяснили вамъ это, миссъ Тёливеръ, и я сказалъ вамъ все это для-того, чтобъ вы знали, чего я бы желалъ для васъ и что я бы вамъ посовтовалъ, еслибъ я соображался съ моими личными чувствами и мнніемъ, безъ вліянія постороннихъ и враждебныхъ обстоятельствъ.

Пасторъ Кеннъ умолкъ на время. Въ его манер было совершенное отсутствіе излишней благосклонности, въ голос и взгляд было даже что-то почти холодное. Еслибъ Магги не знала, что доброта его была тмъ неизмнне, чмъ мене онъ ее выражалъ, она, быть-можетъ, была бы оттолкнута и испугана. Но теперь она слушала въ ожиданіи, будучи уврена, что въ словахъ его будетъ дйствительная помощь. Онъ продолжалъ.

— Ваше незнаніе свта, миссъ Тёливеръ, не позволяетъ вамъ ожидать въ точности тхъ несправедливыхъ предположеній, которыя, вроятно, будутъ сдланы относительно вашего поведенія — предположеній, которыя будутъ имть пагубное дйствіе, несмотря даже на самыя осязательныя и очевидныя опроверженія.

— О, да, я начинаю понимать это, сказала Магги, не будучи въ состояніи подавить въ себ ощущеніе еще свжихъ оскорбленій.— Я знаю, что буду поругана, что меня будутъ считать хуже, чмъ я въ-самомъ-дл.

— Вы, быть-можетъ, еще не знаете, сказалъ пасторъ Кеннъ съ видомъ нсколько-большаго участія:— что получено письмо, которое должно было бы удовлетворить всхъ, кто зналъ васъ сколько-нибудь, письмо, изъ котораго видно, что вы предпочли узкій и крутой путь, ведущій обратно къ добру, въ ту минуту, когда возвращеніе было наиболе трудно.

— О, гд онъ теперь? спросила Магги съ трепетомъ и жаромъ, которыхъ не могло сдержать ничье присутствіе.

— Онъ ухалъ за границу и писалъ обо всемъ приключившемся своему отцу. Онъ защищаетъ васъ сколько можно, и я надюсь, что сообщеніе этого письма вашей кузин будетъ имть благотворное на нее дйствіе.

Пасторъ Кеннъ далъ Магги успокоиться прежде нежели продолжалъ.

— Письмо это, повторяю, должно бы быть достаточнымъ, чтобъ уничтожить ложные о васъ толки. Но я принужденъ сказать вамъ, миссъ Тёливеръ, что не только долголтняя опытность, но и наблюденія мои въ-теченіе послднихъ трехъ дней заставляютъ меня опасаться, что едва-ли самая очевидность избавитъ васъ отъ тяжелыхъ послдствіи ложныхъ обвиненій. Т особы, которыя наимене способны на такую добросовстную борьбу, какова была ваша, по всей вроятности первыя отступятся отъ васъ, потому-что не поврятъ въ эту борьбу. Я боюсь, что жизнь ваша здсь встртитъ не только много горя, но и много препятствій. По этой причин — и только лишь по этой — я прошу васъ сообразить: не лучше ли было бы для васъ поискать должности гд-нибудь подальше отсюда, какъ вы сперва желали. Я безъ потери времени употреблю вс усилія, чтобъ содйствовать вамъ къ этой цли.

— О, еслибъ я могла остаться здсь! сказала Магги.— У меня не хватаетъ духу начать новую жизнь. Мн казалось бы, что я не имю покоя, что я, одинокій путешественникъ, отрзанный отъ прошедшаго. Я написала къ дам, предлагавшей мн мсто у себя и отказалась отъ него. Если я останусь здсь, то, можетъ, буду имть возможность загладить зло, сдланное мною Люси и другимъ: я бы могла убдить ихъ въ своемъ раскаяньи. Къ-тому же, присовокупила она, и глаза ея блеснули старымъ огнемъ гордости: — я не уйду потому, что люди клевещутъ на меня. Я заставлю ихъ отказаться отъ своихъсловъ. И если я и принуждена буду впослдствіи уйти отсюда, согласно желанію нкоторыхъ, то я все же не уйду теперь.

— Хорошо, сказалъ мистеръ Кеннъ посл короткаго размышленія:— коль скоро вы ршаетесь на это, миссъ Тёливеръ, то вы можете разсчитывать на вліяніе, которое мн дастъ здсь мое положеніе. Самое значеніе мое приходскаго священника обязываетъ меня оказать вамъ содйствіе и опору. Къ этому я присовокуплю, что, кром-того, я принимаю личное участіе въ вашемъ душевномъ спокойствіи и благосостояніи.

— Все, что я требую, это — какое-нибудь занятіе, которое доставило бы мн средство заработывать свой хлбъ и быть самостоятельной, сказала Магги.— Я буду нуждаться въ немногомъ и могу остаться жить тамъ, гд я теперь нахожусь.

— Я долженъ зрло обдумать все это, сказалъ пасторъ Кеннъ:— и чрезъ нсколько дней я лучше буду въ-состояніи удостовриться во всеобщихъ чувствахъ къ вамъ. Я посщу васъ. Знайте, что вы ни на минуту не выйдете у меня изъ головы.

Когда Магги его оставила, докторъ Кеннъ простоялъ съ руками, сложенными за спиной, и устремленными на коверъ глазами, въ глубокомъ размышленіи, онъ думалъ о предстоявшихъ затрудненіяхъ. Тонъ стивенова письма, которое онъ прочелъ, и отношенія, бывшія въ настоящее время между всми лицами, о которыхъ въ немъ шла рчь — все это заставило его подумать о вынужденномъ брак между Стивеномъ и Магги, какъ о меньшемъ зл, а невозможность ихъ близости при всякомъ другомъ предположеніи иначе, какъ чрезъ многіе годы разлуки, возбуждала въ будущемъ непобдимыя препятствія для Магги оставаться въ Сент-Оггс. Съ другой стороны, онъ со всей понятливостью человка, извдавшаго душевную борьбу и посвятившаго цлую жизнь служенію ближнему, вникъ въ то состояніе ума и сердца Магги, которое заставляло ее смотрть на этотъ бракъ, какъ на нчто ненавистное. Ея совстью не слдуетъ играть, правило, принудившее ее поступить такъ, было для нея путеводителемъ надежне всякихъ послдствій. Его опытность говорила ему, что вмшательство влекло за собой слишкомъ-большую отвтственность, чтобъ легко ршиться на него: такъ-какъ вроятныя послдствія какъ попытки возобновить прежнія отношенія ея къ Люси и Филиппу, такъ и совта покориться этому новому потоку чувствъ были скрыты во мрак, тмъ боле-непроницаемомъ, что каждый шагъ могъ принести зло. Задача согласовать страсти съ обязанностями покажется трудна всякому, кто способенъ понять ее. Вопросъ: наступила ли та минута, когда возможность самоотверженія съ пользой уже миновалась, и когда человку остается подчиниться страсти, съ которой онъ боролся, какъ со смертью, есть такой, для ршенія котораго мы не имемъ ключа, годнаго на вс случаи. Слово казуистъ сдлалось словомъ упрека, но сквозь ихъ испорченный, всеосуждающій умъ проглядываетъ истина, которою мы слишкомъ-рдко проникаемся, именно, что нравственныя сужденія должны быть ложны и пусты, если они не проврены постояннымъ примненіемъ къ тмъ особенностямъ, которыми отличается въ частности судьба каждаго человка.

Недюжинныя и широкія натуры вообще чувствуютъ родъ инстинктивнаго отвращенія къ людямъ тсныхъ правилъ. Это происходитъ отъ того, что он рано приходятъ къ убжденію, что таинственная сложность нашей жизни не можетъ быть вполн подчинена избитымъ правиламъ, и что стснить себя такимъ образомъ въ готовыхъ формулахъ, значитъ, подавить вс высокія побужденія и внушенія, проистекающія отъ симпатіи и основательнаго изученія человческой души. Мужъ принципа есть олицетвореніе тхъ умовъ, которые въ своихъ нравственныхъ сужденіяхъ управляются лишь общими правилами, полагая, что этимъ готовымъ, патентованнымъ способомъ они достигнутъ правды, не имя труда употреблять въ дло терпніе, безпристрастіе и заботы убдиться, достигли ли они знанія человческой души, выработаннаго способностью оцнивать искренне, или жизнью на столько полною и обдуманною, чтобъ развить въ нихъ глубокое сочувствіе ко всему человческому.

ГЛАВА III.

Показывающая, что старые знакомые могутъ иногда насъ удивить.

Возвратившись домой, Магги услышала отъ своей матери о неожиданномъ поведеніи тётки Глегъ. Покуда о Магги не было извстій, мистрисъ Глегъ полузакрыла свои ставни и опустила сторы, она была убждена, что Магги утонула. Это было гораздо-вроятне, чмъ то, что ея племянница затронула какимъ бы то ни было образовъ самую чувствительную струну семейной чести. Когда же, наконецъ, она услышала отъ Тома, что Магги возвратилась, и узнала причину ея отсутствія, она разразилась въ упрекахъ Тому за то, что онъ могъ такъ легко поврить чему-нибудь дурному о своей сестр, не будучи принужденнымъ къ тому. Если онъ не намренъ стоять за свой ‘родъ’, покуда въ немъ еще осталась хоть искра чести, то что жъ намренъ онъ отстаивать? Нтъ, это не было похоже на Додсрновъ. И хотя мистрисъ Глегъ и предсказывала, что Магги дурно кончитъ, когда вс остальные еще не были довольно дальнозорки, однако, не родственникамъ же было лишать ея доброй славы и семейнаго крова, предоставляя ее на поруганіе свту до-тхъ-поръ, когда она сдлается дйствительно позоромъ семейства. Обстоятельства были такого рода, что мистрисъ Глегъ, несмотря на свою обширную опытность, не знала какъ быть: никогда еще подобнаго не случалось между Додсонами, но это было дло, въ которомъ ея наслдственная прямота и личная твердость характера находились въ согласіи съ ея основными понятіями родоваго быта почти также, какъ и въ длахъ денежныхъ. Она поссорилась съ мистеромъ Глегомъ, который, по свойственной доброт, вполн сочувствовалъ Люси и почти такъ же строго судилъ Магги, какъ и самъ мистеръ Динъ, бушевала противъ сестры Тёливеръ за то, что она не тотчасъ же обратилась къ ней за помощью и совтомъ, заперлась въ своей спальн съ бакстеровымъ ‘Покоемъ Святыхъ’, не выходя изъ комнаты и не принимая постителей до-тхъ-поръ, пока мистеръ Глегъ не принесъ отъ мистера Дина письмо Стивена.

Тогда мистрисъ Глегъ почувствовала, что ей предстоитъ достойная борьба, она отложила въ сторону Бакстера и приготовилась встртить кого бы то ни было. Покуда мистрисъ Пулетъ, совершенно растерявшись, качала головою, плакала и говорила, что лучше бы уже кузина Аботъ умерла или приключилось бы нсколько похоронъ, чмъ такой случай, какого еще никогда не бывало, такъ-что и не знаешь, что длать, какъ поступать… Срамъ, просто, въ Сент-Оггсъ показаться: вс знакомыя пальцами станутъ указывать. Въ это самое время мистрисъ Глегъ утшала себя мыслью, что вотъ зайдетъ къ ней мистрисъ Вулъ, или кто-нибудь другой, и станутъ ей разсказывать сплетни о ея племянниц и что она скажетъ имъ въ отвтъ.

Она снова длала выговоръ Тому и на этотъ разъ тмъ строже, что она имла на это основанія. Но Томъ, какъ и вс неподвижные предметы, казался еще неподвижне, вопреки всмъ попыткамъ потрясти его. Бдный Томъ! онъ судилъ на основаніи того, что былъ въ-состояніи видть, и сужденіе это-было довольно-непріятно для него. Онъ полагалъ, что имлъ въ этомъ доказательство несомннности тхъ фактовъ, которые, какъ ему казалось, онъ имлъ случай наблюдать уже нсколько лтъ и которые ясно свидтельствовали о непостоянств характера Магги и о ея дурныхъ наклонностяхъ, онъ пришелъ къ тому убжденію, что съ нею нельзя быть снисходительнымъ и ршился поступать согласно съ этимъ убжденіемъ во что бы ни стало, хотя бъ это даже должно было отравить всю его жизнь. Томъ, какъ и каждый изъ насъ, былъ заключенъ въ предлахъ своей личности, а воспитаніе только слегка коснулось его, оставивъ только незначительный слдъ полировки. Если вы чувствуете наклонность осуждать эту строгость, то вспомните, что отвтственность снисходительности, лежитъ только на тхъ, кто одаренъ отъ природы проницательностью. Томъ почувствовалъ какое-то отвращеніе къ Магги, и это чувство было тмъ сильне, что оно растравлялось воспоминаніями о ихъ прежней дтвой любви и той привязанности, которая связывала ихъ узами общихъ обязанностей и общаго несчастія, одинъ ея видъ, какъ онъ уже сказалъ ей, былъ ему ненавистенъ. Въ этой отрасли семейства Додсоновъ тётка Глегъ нашла характеръ, котораго и она не была въ-состояніи сломить: въ этомъ характер, чувство семейной гордости потеряло свою исключительность подъ двойною бронею личной гордости. Мистрисъ Глегъ допускала, что Магги слдуетъ наказать, она была изъ такихъ, которыя не отрицали необходимости этого, она знала, что такое хорошее поведеніе, но наказать слдовало сообразно важности доказанной вины, а не на основаніи сплетней, поднятыхъ лицами, непринадлежащими къ семейству, съ цлью только выставить въ боле-выгодномъ свт свою родню.

— Ну, ужь какъ твоя тётка Глегъ разбранила меня! Она еще никогда такъ не бранилась, сказала бдная мистрисъ Тёливеръ, возвращаясь къ Магги:— за то, что я къ ней не пришла раньше. ‘Не мн же, говоритъ, было первой приходить’. За-то посл она говорила какъ истинная сестра: у ней ни въ чемъ нтъ недостатка и она всегда готова пособить. О, горе мн! но она по правд меня утшила. Она говоритъ, что хотя она и не любитъ, чтобъ у ней въ дому прибавилось еще постороннее лицо, для котораго должно выдавать ложки и различныя вещи сверхъ обыкновеннаго числа и которое вообще должно стснять ее въ ея привычкахъ, однако ты получишь пріютъ въ ея дом, если будешь почтительна, и она защититъ тебя отъ нападокъ людей, которые взводятъ на тебя сплетни и которымъ въ-сущности, до тебя дла нтъ. И я сказала ей, что, кажется, ты покуда еще никого не хочешь видть, кром меня, но она сказала: ‘я не стану бранить ее, довольно ихъ найдется-въ семейств, которые готовы на это, я только дамъ ей хорошіе совты и она должна быть смиренна’. Этого я не ожидала отъ Джэнъ, она, бывало, всегда швыряла въ меня все, что я ни длала дурно, будь это тамъ испортившаяся наливка или слишкомъ-горячій пирогъ — все, все.

— О, матушка! сказала бдная Магги, ужасаясь при мысли, какую борьбу предстояло вынести ея разстроенному уму: — скажите, что я очень-благодарна. Я приду къ ней, какъ только буду въ-состояніи, но теперь я никого не могу видть, исключая доктора Кенна. Я была у него, онъ дастъ мн совтъ и поможетъ найти занятія. Скажите тётк Глегъ, что я не могу жить у нея или зависть отъ кого-нибудь изъ нихъ, я должна сама выработывать свой хлбъ. Но не слыхали ли вы чего-нибудь о Филипп, о Филипп Уоким? Не говорилъ ли вамъ кто-нибудь о немъ?

— Нтъ, моя милая, но я была у Люси и видла твоего дядю, и онъ говоритъ, что они прочли ей письмо, и она освдомилась о миссъ Гестъ и сдлала нсколько вопросовъ, и докторъ думаетъ, что ей лучше. Что это за свтъ! сколько горя — о-о!…

Началось оно съ тмъ процесомъ, а тамъ и пошло все хуже-и-хуже, и то въ самое то время, когда счастіе, казалось, такъ вотъ и улыбалось. Это была первая жалоба, которую мистрисъ Тёливеръ пророчила въ присутствіи Магги: старая привычка проснулась въ неи вслдствіе свиданія съ сестрою Глегъ.

— Моя бдная, бдная матушка! разразилась Магги, тронутая до глубины сердце, бросаясь на шею своей матери:— я всегда огорчала васъ и причиняла вамъ хлопоты. И теперь вы бы могли быть счастливы, еслибъ не я.

— Э, моя милая! сказала мистрисъ Тёливеръ, прижимаясь къ ея горвшей щек:— я должна примириться съ своими дтьми, мн другихъ уже не имть, и хотя они мн и причиняютъ горе, я должна и тмъ быть довольна. Мн нечего уже боле любить посл того, что я лишилась своихъ вещей. А ты уже начинала-было поправляться, право, и ума не приложу, какъ это могло случиться.

Прошло еще два-три дня, а Магги все еще ничего не слыхала о Филипп. Опасенія на его счетъ уже начинали ее безпокоить. Она собралась съ силами и ршилась узнать о немъ на слдующій же разъ у Кенна. Онъ даже не зналъ, былъ ли Филиппъ дома. Старый Уокимъ былъ въ дурномъ настроеніи духа, вслдствіе накопившихся непріятностей. За несчастіемъ молодаго Жетсома, къ которому онъ питалъ большое сочувствіе, послдовала непріятная катастрофа, разрушившая вс надежды его сына, надежды, на которыя онъ, вопреки своимъ чувствамъ, долженъ былъ дать согласіе и о которыхъ онъ имлъ неосторожность намекать въ Сент-Оггс — все это приводило его почти въ ярость, когда кто-нибудь длалъ ему вопросы о его сын. Но Филиппъ не могъ быть боленъ, иначе призвали бы доктора, всего вроятне, что его нтъ въ город. Это состояніе неизвстности не давало Магги покоя: ея воображенію представлялись т душевныя муки, которыя должны были терзать Филиппа. И что онъ могъ думать о ней?

Наконецъ Бобъ принесъ письмо безъ почтовой марки и съ адресомъ, написаннымъ знакомою рукою, которая какъ-то давно вписала ея имя въ одной изъ книжекъ ея Шекспира.

Ея мать сидла въ комнат и Магги, съ бьющимся сердцемъ, взбжала наверхъ, чтобъ прочесть письмо наедин. Губы ея дрожали когда она прочитывала его.

‘Магги! я врю вамъ, я знаю, что вы никогда не думали меня обмануть. Вы хотли остаться врными и мн и всему свту — я былъ убжденъ въ этомъ прежде, чмъ имлъ на это какое-либо основаніе, кром того, что я самъ знаю о вашей благородной, возвышенной натур. Всю ночь, которая послдовала за нашимъ послднимъ свиданіемъ, я провелъ въ ужасныхъ душевныхъ мукахъ. То, что я видлъ, окончательно убдило меня, что вы не были свободны отъ посторонняго вліянія, и это лицо имло надъ вами власть, какой я никогда не имлъ, но путемъ этихъ догадокъ — убійственныхъ догадокъ, полныхъ бшенства и жгучей ревности — я убдился въ вашей правдивости, я былъ убжденъ, что вы останетесь врны мн, что вы отвергнете его, будете бороться съ самой собою ради Люси и меня. Но я не предвидлъ исхода, который бы не былъ пагубенъ для васъ, и ужасъ этого сознанія длалъ покорность судьб невозможною. Я предчувствовалъ, что онъ не покинетъ васъ, я думалъ и тогда и еще теперь думаю, что то чувство, которое влекло васъ другъ другу, проистекало только отъ одной стороны вашего характера и принадлежитъ къ тому частному, разрозненному дйствію нашей природы, которое причиняетъ половину несчастій, выпадающихъ на долю человка. Въ васъ есть такія струны, которыя напрасно бы я сталъ искать въ немъ. Но, можетъ-быть, я и неправъ, быть-можетъ, чувства, которыя я питаю къ вамъ, походятъ на т чувства, которыя художникъ питаетъ къ изображенію, выработанному, взлелянному имъ: онъ дрожитъ надъ нимъ, онъ боится вврить его другому, ему не врится, чтобъ и для другаго оно могло имть столько же значенія, столько же прелести.

‘Я самъ не былъ на столько увренъ въ себ, чтобъ видться съ вами въ то утро. Я киплъ эгоистическою страстью, я былъ потрясенъ тмъ, что перенесъ въ-теченіе ночи. Я вамъ уже говорилъ, что я никогда не могъ примириться даже съ мыслью о слабости своихъ силъ, то могъ ли бы я примириться съ мыслью о потер единственнаго существа, которое явилось ко мн съ общаніемъ такого счастія, которое сообщило бы новое блаженное значеніе даже моимъ страданіямъ.

‘Но страданія той ночи приготовили меня къ тому, что случилось на слдующій день. Я не былъ удивленъ: я былъ увренъ, что онъ убдилъ васъ пожертвовать всмъ для него, и ожидалъ только извстій о вашей свадьб. Я судилъ, о вашей и его любви по своей. Но я былъ недравъ, Магги, въ васъ есть какое-то чувство, которое сильне вашей любви къ нему.

‘Не буду вамъ разсказывать, что я перенесъ въ этотъ промежутокъ времени. Но даже во время этой агоніи, среди тхъ мукъ, которыя любовь должна перенести, чтобъ отршиться отъ всякихъ эгоистическихъ побужденій, одной любви къ вамъ было достаточно, чтобъ удержать меня отъ самоубійства. При всемъ своемъ эгоизм я былъ далекъ отъ мысли явиться мрачною тнью, чтобъ пресчь ваше блаженство. Я не могъ покинуть свта, въ которомъ вы оставались жить, быть можетъ, нуждались во мн: это составляло часть моей клятвы терпть и ждать. Магги! это доказываетъ справедливость того, что никакія муки я не считалъ слишкомъ дорогою цною для достиженія того блаженства, которое я нашелъ въ любви къ вамъ. Я хочу, чтобъ вы не печалились моей печали. Я привыкъ къ лишеніямъ, я никогда не ожидалъ счастья, а въ знакомств съ вами, въ любви къ вамъ я черпаю силы, которыя примиряютъ меня съ жизнью. Вы были для моего сердца тмъ же, что свтъ и краски для моихъ глазъ, что звуки для моего уха, вы привели въ ясное сознаніе царствовавшій во мн хаосъ. Я нашелъ новую жизнь въ попеченіи о вашемъ счастіи, и горе предпочтительно предъ своимъ, и это чувство измнило мое недовольствіе и ропотъ въ терпніе, которое рождаетъ боле-спокойныя привязанности, боле-нжныя страсти. Я полагаю, что только такая совершенная и горячая любовь могла ознакомить меня съ жизнью, которая растетъ и увеличивается, сливаясь съ другими существованіями, ибо прежде я всегда былъ отвлекаемъ отъ нея постояннымъ мучительнымъ самосознаніемъ. Я даже думаю, что этотъ даръ перемщенія жизни, который сообщенъ мн любовью къ теб, можетъ сдлаться новою силою во мн.

‘Итакъ, моя милая! несмотря ни на что, вы были радостью моей жизни. Не упрекайте же себя изъ-за меня. Скоро я долженъ былъ бы укорять себя за то, что навязывалъ вамъ свои чувства и поторопилъ васъ дать слово, которое тяготитъ надъ вами какъ оковы. Вы хотли остаться врными вашему слову — и вы были врны. Я имю понятіе о глубин вашей жертвы по тому получасу свиданія, когда я начиналъ мечтать, что, можетъ-быть, вы меня любите. Но нтъ, Магги, а не имю притязаній ни на что, кром вашихъ воспоминаній обо мн.

‘Сначала я не хотлъ вамъ писать, я не хотлъ самовольно навязываться, броситься къ вашимъ ногамъ и тмъ возобновить свою вину — нтъ, я былъ далекъ отъ этой мысли, я даже съ ужасомъ отшатнулся отъ нея. Но вы меня не осудите, вы не припишете мн дурныхъ побужденій. Я знаю, что мы должны еще долгое время оставаться въ разлук: злые языки принудятъ насъ къ этому, если не что иное. Но я не уду отсюда, я всегда буду душою съ вами, гд бы я ни былъ. И помните всегда, что я весь принадлежу вамъ безъ эгоистическихъ желаній, но съ преданностью, которая не допускаетъ этихъ желаній.

‘Да благословитъ васъ Богъ, любящее, возвышенное созданіе! Если и вс васъ дурно поняли, то не забывайте, что существуетъ человкъ, который ни на минуту не усомнился и который постигъ васъ десять лтъ назадъ.

‘Не врьте никому, что я боленъ, потому-что не выхожу изъ дома. У меня только нервная головная боль, не сильне чмъ бывало прежд. Нестерпимый жаръ заставляетъ меня сидть дома днемъ. Я довольно-силенъ, чтобъ повиноваться малйшему слову, которое скажетъ мн, что я могу быть вамъ полезенъ словомъ или дломъ.

Вашъ по гробъ, Филиппъ Уокимъ’.

Магги стала на колни у постели, прижимая къ сердцу письмо, чувства, накопившіяся въ ней, изливались повременамъ въ сдержанномъ, глухомъ вопл, выражавшемся постоянно одними и тми же словами:

‘О, Боже! есть ли въ любви такое блаженство, которое могло бы заставить меня забыть ихъ страданія?’

ГЛАВА IV.

Магги и Люси.

Къ концу недли Кейнъ пришелъ къ убжденію, что существовалъ только одинъ способъ упрочить для Магги приличное существованіе въ Сент-Оггс. Даже при своей двадцатилтней опытности приходскаго пастора онъ былъ приведенъ въ ужасъ тмъ упорствомъ, съ которымъ продолжали взводить на нее всякія небылицы, вопреки очевидности. До-сихъ-поръ его обожали и обращались къ нему за совтомъ боле, чмъ онъ даже самъ того желалъ, но теперь, когда онъ попытался раскрыть глаза сент-оггскихъ дамъ и побудить ихъ быть справедливыми относительно Магги Тёливеръ, онъ вдругъ почувствовалъ, что былъ въ этомъ такъ же безсиленъ, какъ онъ былъ бы безсиленъ произвести перемну въ покро чепчиковъ. Доктору Кенну нельзя было противорчить, его молча выслушивали, но когда онъ выходилъ, общее мнніе давало почти т же результаты. Поведеніе миссъ Тёливеръ заслуживало осужденіе, даже докторъ Кеннъ не отвергалъ этого, то какъ же могъ онъ такъ легко судить о ней и давать благовидное изъясненіе всмъ ея поступкамъ? Даже предполагая — хотя на это понадобилось бы много вры — что все, что ни было сказано о миссъ Тёливеръ, было несправедливо, и въ такомъ даже случа одного факта, что о ней было что-то сказано, было достаточна, чтобъ окружить ее зараженною атмосферою, которой должна избгать всякая женщина, пекущаяся о своей доброй слав и объ обществ. Взять же Магги за руку и сказать ей: ‘я не врю тому, что, на тебя клевещутъ, я не повторю этой клеветы, я закрою уши, чтобъ не вдыхать ея, вдь и я могу заблуждаться, могу падать, несмотря на вс свои усилія, судьба была только строже относительно тебя, соблазнъ былъ теб не по силамъ — станемъ же помогать другъ другу, пойдемъ вмст, чтобъ намъ боле не падать’ — чтобъ сдлать это, потребовалось бы много храбрости, глубокаго состраданія, самопознанія и великодушной доврчивости, потребовался бы разумъ, ненаходящій удовольствія въ злословіи, неполагающій, что, унижая другихъ, можно тмъ самымъ возвысить себя, необманывающій себя восторженными понятіями о какомъ-то нравственномъ начал, возвышенной религіи, которое устраняетъ борьбу за истину, справедливость и любовь къ ближнимъ, попадающимся на нашей стез.

Сент-оггскія дамы не обольщали себя никакими умозрительными соображеніями, но у нихъ было одно любимое отвлеченное понятіе, называвшееся обществомъ, которое хорошо. служило для успокоенія ихъ совсти, когда он длали только то, что было пріятно ихъ эгоистическимъ чувствамъ — дурно думали и говорили о Магги Тёливеръ и отворачивались отъ нея съ прёзрніемъ. Больно было доктору Кенну, привыкшему быть обожаемымъ своими прихожанками, встртить теперь въ нихъ такое сопротивленіе, но не сопротивлялись ли он въ то же время еще высшей Власти, которой он поклоняются боле чмъ ему. Эта Власть представила довольно-ясный отвтъ тмъ, кто сомнвался относительно того, гд начинаются наши обязанности къ обществу, или тмъ, кто были склонны имть очень-обширные взгляды относительно исходной точки. Отвтъ былъ обращенъ не къ конечной польз общества, но къ ‘нкоему человку’, который находился въ бдствіи на пути.

Не должно думать, чтобъ въ Сент-Оггс совсмъ не было женщинъ, одаренныхъ чувствительнымъ сердцемъ и совстью, вроятно, и въ немъ была такая же пропорція человческой доброты, какъ въ любомъ маленькомъ торговомъ городк того времени.

Но до-тхъ-поръ, пока вс мужчины не сдлаются мужественны, мы должны ожидать встртить множество добрыхъ, но застнчивыхъ женщинъ, слишкомъ застнчивыхъ, чтобъ врить въ справедливость своихъ собственныхъ лучшихъ побужденій, когда он бываютъ на сторон меньшинства. И мужчины въ Сент-Оггс были далеко не вс мужественны, иные изъ нихъ даже были охотники до скандала и сплетней, и въ такой степени, что ихъ разговоры имли нсколько женскій характеръ, еслибъ они не отличались чисто-мужскими шутками и случайнымъ пожатіемъ плечъ, возбуждаемымъ общею ненавистью къ женщинамъ. Въ Сент-Оггс общее мнніе мужчинъ было, что не должно вмшиваться въ отношенія женщинъ между собою.

Итакъ, куда ни обращался докторъ Кеннъ, въ надежд достать свдніе, или найти мсто для Магги, везд встрчалъ неудачи. Мистеръ Джемсъ Тори и думать не могъ взять Магги къ себ въ гувернантки, даже на время, молодую женщину, о которой ‘столько говорятъ’ и на чей счетъ ‘мужчины шумятъ’, а миссъ Киркъ, страдавшая спинною болью и нуждавшаяся въ компаньйонк, которая бы ей читала. Убждена, что характеръ Магги долженъ былъ такого рода, что лучше бы держаться подале отъ нея. Зачмъ миссъ Тёливеръ не согласилась на предложеніе тётки Глегъ? Молодой двушк, въ ея положеніи, не пристало длать такіе отказы. Или зачмъ она не ухала изъ сосдства и не попыталась достать мсто гд-нибудь, гд бъ ее не знали? (А что она внесетъ свое дурное направленіе въ семейства, неизвстныя въ Сент-Оггс, это, повидимому, было не такъ важно). Она должна быть очень-смла и закоренла, чтобъ желать оставаться въ приход, гд вс бросали на нее двусмысленные взгляды и болтали о ней.

Докторъ Кеннъ, будучи отъ природы очень-нетвёрдаго характера, почувствовалъ въ себ въ виду этой оппозиціи, какъ и всякій твердый человкъ, находясь на его мст, достаточныя силы, чтобъ достигнуть предположенной цли. Онъ самъ искалъ гувернантку для своихъ дтей, и хотя сначала онъ колебался предложить это мсто Магги, но теперь ршимость возстать всмъ вліяніемъ своего личнаго и священническаго характера и не допустить, чтобъ ее раздавили и уничтожили клеветою, заставило его принять дйствительныя мры. Магги съ радостью приняла должность, которая налагала на нее обязанности и давала ей опору. Теперь ея дни были бы заняты, а одинокіе вечера представляли бы пріятное отдохновеніе. Она теперь боле не нуждалась въ жертв, которую ея мать принесла ей, оставаясь съ нею, и мистриссъ Тёливеръ согласилась на убдительныя просьбы возвратиться на мельницу.

Но теперь начали замчать, что пасторъ Кеннъ, до-тхъ-поръ примрный во всхъ отношеніяхъ, имлъ свои гршки, даже, можетъ-быть, слабости. Мужскіе умы въ Сент-Оггс пріятно улыбались и не удивлялись, что Кеннъ находилъ удовольствіе видть каждый день пару хорошенькихъ глазъ, или что онъ чувствовалъ наклонность быть снисходительнымъ къ прошедшему. Женскіе умы, которые считались тогда имющими меньшее значеніе, имли боле-серьёзный взглядъ на дло, а что, если пасторъ Кеннъ увлечется и женится на миссъ Тёливеръ? Нельзя ручаться даже за лучшаго изъ людей, вдь и апостолъ палъ, и потомъ горько сокрушался, и если отреченіе Петра не имло ничего общаго съ теперешнимъ случаемъ, за то раскаяніе его, безъ-сомннія, повторится.

Немного еще успло пройти недль посл того, какъ Магги начала свои ежедневныя прогулки въ пасторскій домъ, какъ уже стали поговаривать о возможности ей сдлаться пасторскою женою, и такъ серьёзно, что начали горячо разсуждать о томъ, какъ имъ вести себя относительно ея въ ея будущемъ положеніи, потому-что всмъ было извстно, что онъ однажды провелъ полчаса въ дтской, когда миссъ Тёливеръ давала урокъ, нтъ, онъ приходилъ и сидлъ тамъ по цлымъ утрамъ, онъ однажды проводилъ ее до дома, онъ почти всегда проводитъ ее до дома, а если нтъ, такъ онъ былъ у нея вечеромъ. Какое лукавое она созданіе! Что за матерь для этихъ дтей? Этого достаточно, чтобъ заставить бдную мистрисъ Кеннъ перевернуться въ могил, что ея дтей поручили досмотру этой двушки чрезъ нсколько недль посл ея смерти. Не-уже-ли онъ до того забудетъ вс приличія, что женится на ней прежде истеченія года? Мужчины были въ саркастическомъ настроеніи и полагали, что нтъ.

Сестры Гестъ находили утшеніе въ горести, которую причиняло имъ безуміе доктора, по-крайней-мр Стивенъ былъ вн опасности, потому-что ихъ близкое знакомство съ настойчивымъ характеромъ брата подавало имъ постоянный поводъ опасаться, что онъ возвратится и женится на Магги. Он не были изъ числа сомнвавшихся въ дйствительности письма брата, но он не были уврены, что Маги искренно отреклась отъ него, он подозрвали, что она скоре отшатнулась отъ похищенія, чмъ отъ брака, и что она оставалась въ Сентъ-Оггс, въ надежд на его возвращеніе. Он всегда находили ее непріятною, но теперь он находили ее лукавою и гордою, и все на такомъ же основаніи, на какомъ и вы, и я произносимъ не одинъ подобный приговоръ. Прежде имъ не очень нравилась будущая женитьба брата на Люси, но теперь опасеніе, чтобъ онъ не женился на Магги, придавало еще боле силы ихъ неподдльному состраданію и негодованію въ-пользу прелестной покинутой двушки и заставляло ихъ желать, чтобъ онъ возвратился къ ней. Было ршено, что, какъ только Люси будетъ въ силахъ выхать изъ дома, она отправится искать убжища отъ августовской жары на берегу моря вмст съ сестрами Гестъ, а дальнйшій-планъ состоялъ въ томъ, чтобъ убдить Стивена присоединиться къ нимъ. При первомъ намек, при первой разнесшейся сплетн о Магги и доктор Кенн, отчетъ объ этомъ былъ отправленъ въ письм миссъ Гестъ къ брату.

Магги часто имла извстія или отъ матери или отъ тётки Глегъ, или отъ доктора Кенна о постепенномъ выздоровленіи Люси, и мысли ея постоянно стремились въ домъ дяди Дина, она жаждала увидться съ Люси, хотя бы только на пять минутъ, сказать одно слово раскаянія и прочесть въ глазахъ, въ выраженіи ея устъ, что она не вритъ умышленной измн тхъ, кого она любила и кому она довряла.

Но она знала, что еслибъ даже гнвъ дяди не закрылъ для нея дверей его дома, то и тогда, бы потрясающая трогательность этого свиданія побудила бы всхъ приближенныхъ не допустить Люси до него, но только бы ее увидть, и того, кажется, было бы достаточно для Магги, ибо ее постоянно преслдовало лицо, жестокое уже по одной своей кротости, лицо, которое обращалось къ ней съ сладкимъ выраженіемъ любви и доврія уже со временъ незапамятныхъ, но теперь грустное, истомленное первымъ сердечнымъ ударомъ. Чмъ боле проходило дней, тмъ ясне становились эти блдныя черты, он все боле-и-боле выяснялись подъ каравшею рукою раскаянія, кроткіе глаза, выражавшіе страданіе, были устремлены постоянно на Магги, и этотъ взглядъ былъ тмъ пронзительне, что онъ не выражалъ никакого гнва, но Люси еще не была въ силахъ ходить въ церковь, или куда бы то ни было, гд бы Магги могла ее видть и послдняя надежда на это исчезла, когда Магги узнала чрезъ тётку Глегъ, что Люси дйствительно отправляется чрезъ нсколько дней въ Скарборо, вмст съ сёстрами Гестъ, которыя поговаривали, что ожидаютъ встртиться тамъ съ братомъ.

Только т, кто испыталъ, что такое тяжкая внутренняя борьба, могутъ постичь, что Магги чувствовала, сидя одна-одинёшенька вечеромъ посл того, что услышала эти вести отъ мистрисъ Глегъ, только т, которые знаютъ, что такое значитъ бояться своихъ собственныхъ эгоистическихъ желаній, подобно тому, какъ мать, караулящая сонъ ребенка, боится дйствія усыпительнаго зелья, которое должно прекратить ея собственныя страданія.

Она сидла безъ свчки въ сумеркахъ, одно окно, выходившее на рку, было открыто настежь, къ ея внутреннимъ страданіямъ присоединялся еще удушливый жаръ воздуха. Сидя на кресл прямо противъ окна и положивъ одну руку на подоконницу, она смутно глядла на рку, быструю вслдствіе прилива, стараясь всмотрться въ прекрасное лицо, омраченное грустью, которое повременамъ исчезало и скрывалось за какимъ-то неяснымъ образомъ, который постоянно старался заслонить его. Услышавъ, что дверь отворилась, она подумала, что мистрисъ Джекинъ пришла, по обыкновенію, съ ея ужиномъ, и вслдствіе того отвращенія къ пустымъ словамъ, которое проявляется, когда насъ, разбираетъ тоска, она не хотла обернуться и сказать, что ей ничего не нужно, добрая маленькая мистрисъ Джекинъ, врно, нашла бы что-нибудь отвтить. Но чрезъ минуту, не замтивъ шороха приблизившихся шаговъ, она почувствовала, что кто-то положилъ ей на плечо руку и какой-то голосъ, совсмъ вблизи ея, произнесъ: ‘Магги!’

Вотъ было оно, это измнившееся лицо, но тмъ не мене прелестное, вотъ они, глаза, съ ихъ пронзительною нжностью!

— Магги! сказалъ мягкій голосокъ.

— Люси! отвтилъ голосъ, въ которомъ рзко звучало отчаянное страданіе.

И Люси бросилась на шею Магги и прижала свою блдную щеку къ ея пылавшему лбу.

— Я прокралась сюда, сказала Люси почти шопотомъ, садясь рядомъ съ Магги и держа ея руку въ своей рук:— когда папа и прочіе ушли. Алисъ пришла со мною, но я могу оставаться очень-недолго, потому-что ужь поздно.

Это было легче сказать, чмъ что-нибудь другое. Он сидли и молча смотрли другъ на друга, казалось, свиданіе должно было кончиться безъ дальнйшей рчи, потому-что рчь затруднялась. Каждая чувствовала, что было бы. что-нибудь убійственное въ словахъ, которыя бы напоминали невозвратимое зло, но вскор, когда Магги осмотрлась, все отдльныя мысли исчезли въ поток любви и раскаянія и слова разршилась рыданіями…

— Богъ тебя наградитъ, Люси, за то, что ты пришла!

За этимъ послдовали рыданія.

— Магги, душа моя! успокойся, сказала Люси, прижимая свою щеку къ щек Магги.— Не печалься!

И она замолчала, надясь этой лаской утшить Магги.

— Я не хотла тебя обмануть, Люси, сказала Магги, когда она была въ состояніи говорить.— Мысль, что я желала скрывать отъ тебя свои чувства, длала меня всегда несчастною… все потому, что я думала, что я покорю себя и ты ничего не узнаешь, что могло бы тебя огорчить.

— Я знаю, душа моя, сказала Люси:— я знаю, что ты никогда не думала сдлать меня несчастною… это такъ, несчастіе постигло насъ всхъ… Теб приходится боле моего переносить… и ты отказалась отъ него, когда… о! это, должно-быть, было ужасно-трудно!

И он опять посидли нсколько времени молча, прижимаясь другъ къ другу.

— Люси, снова начала Магги: — онъ также боролся. Онъ хотлъ быть теб вренъ, онъ возвратится къ теб. Прости его и тогда онъ будетъ счастливъ…

Эти слова Магги произнесла изъ самой глубины души, съ усиліемъ, подобнымъ судорожному, отчаянному усилію утопающаго. Люси вздрогнула, но промолчала.

Кто-то слегка постучался въ дверь. Это была Алисъ, горничная, она вошла и сказала:

— Я не смю оставаться дале, миссъ Динъ: они спохватятся и будутъ ужасно сердиться, что вы возвратитесь такъ поздно.

Люси встала и сказала:

— Хорошо, Алисъ, я сейчасъ.

— Я узжаю въ пятницу, Магги, добавила она, когда Алисъ, притворила дверь.— Когда я возвращусь и буду сильна, мн позволятъ длать что я хочу, тогда я буду приходить къ теб, когда мн вздумается.

— Люси, сказала, Марри съ новымъ усиліемъ: — я молюсь, Богу, чтобъ мн не бытъ причиною горя для тебя.

Она пожала маленькую ручку, которую держала въ своихъ обихъ рукахъ, и взглянула въ лицо, которое было наклонено къ ней. Люси никогда не забывала этого взгляда.

— Магги, сказала они тихимъ голосомъ, который имлъ торжественность исповди: — ты лучше меня… я не могу…

Она остановилась на этомъ и не сказала боле ни слова, он снова обнялись послднимъ объятіемъ.

ГЛАВА V.

Послдняя борьба.

Однажды вечеромъ, въ половин сентября, Магги сидла, по обыкновенію, въ своей скучной, одинокой комнат, она все еще боролась съ старыми призраками, которые то возставали съ новою ясностью, то скрывались, какъ-бы исчезая въ туман. Было уже за полночь, дождь съ силою стучалъ въ окно, а втеръ порывисто завывалъ. На слдующій же день, посл посщенія Люси, погода совершенно измнилась: жаръ и легкое дыханіе втерка замнились холодомъ и рзкимъ непостояннымъ втромъ, сопровождаемымъ отъ времени до времени сильнымъ дождемъ, такъ-что предположенная поздка была отложена до боле благопріятнаго времени. Въ графствахъ, лежащихъ вверхъ по теченію Флосса, дожди не прекращались, вслдствіе чего жатва значительно пострадала. Въ послдніе же два дня и въ мстахъ, расположенныхъ по низовью рки, дождь лилъ безъ остановки, такъ-что старожилы покачивали головами и поговаривали о томъ, какъ, лтъ шестьдесятъ назадъ, случились такіе же дожди во время равноденствія и произвели наводненіе, которое снесло мостъ и причинило въ город огромныя бдствія. Но молодое поколніе, которое видло нсколько небольшихъ наводненій, подсмивалось надъ этими мрачными воспоминаніями и предчувствіями, такъ въ числ другимъ и Бобъ Джэкинъ, врившій въ свое неизмнное счастіе, подтрунивалъ надъ своею матерью, когда та сожалла, что они помстились въ дому, выходящемъ прямо на рку, замчая ей, что еслибъ не это, такъ они не держали ли бы лодокъ, которыя на случай наводненія необходимы, чтобъ разъзжать за провизіей.

Но и безпечные и трусливые одинаково спали теперь.

Надялись, что дождь спадетъ къ утру. Молодежь помнила, что и большія опасности угрожали отъ быстраго таянія снговъ и, однако, все сходило благополучно, къ-тому же, даже въ самомъ отчаянномъ случа можно было надяться, что будущій приливъ размоетъ берега ниже города и тогда вода уйдетъ, причинивъ только временныя безпокойства и потери, ощутительныя только для низшаго класса, которому поможетъ общественная благотворительность.

Итакъ, вс были на своихъ постеляхъ, такъ-какъ было уже за полночь, вс, за исключеніемъ небольшаго числа бодрствовавшихъ, какъ Магги. Она сидла въ своей маленькой гостиной, обращенной окнами къ рчк, съ одной свчкой, которая, оставляя всю комнату въ неясномъ полусвт, только ярко освщала лежавшее передъ нею письмо. Это письмо, которое она получила въ тотъ-день, было одною изъ причинъ ея поздняго бднія. Она сидла, не замчая пролетвшихъ часовъ, не думая о поко, даже не представляя себ никакого яснаго образа успокоенія, кром того далекаго, отъ котораго боле не пробуждаются для этой земной жизни полной борьбы и страданій.

За два дня до полученія этого письма Магги была въ послдній разъ въ пасторскомъ дом. Правда, дождь могъ бы мшать ей это послдніе два дня, но на то были другія причины.

Уже изъ нкоторыхъ замчаній и намековъ докторъ Кеннъ узналъ о сплетняхъ, ходившихъ въ обществ по поводу его сношеній съ Магги, и совсмъ недавно онъ былъ увдомленъ о нихъ устами одной прихожанки, которая уговаривала его не упорствовать въ своемъ сопротивленіи общему чувству прихожанъ. Докторъ Кеннъ, совсть котораго была чиста въ этомъ отношеніи, все еще думалъ упорствовать, ему было гадко согласиться съ всеобщимъ чувствомъ, которое онъ зналъ, было достойно презрнія, но онъ былъ наконецъ принужденъ къ этому соображеніемъ, что его званіе налагало на него обязанность заботиться даже о вншности и приличіяхъ, понятія о которыхъ зависятъ отъ степени развитости окружающихъ умовъ. Для умовъ низкихъ и грубыхъ значеніе вншности очень расширяется. Быть-можетъ, онъ находился въ опасности дйствовать изъ одного упрямства, быть-можетъ, его долгъ повелвалъ ему покориться. Совстливымъ людямъ свойственно видть свой долгъ въ томъ, что имъ больне исполнить, а доктору Кенну всегда было больно уступать. Онъ ршилъ, что его долгъ уговорить Магги оставить на время Сент-Оггсъ, и онъ исполнилъ эту тяжелую обязанность, какъ могъ деликатне. Онъ только замтилъ въ самыхъ неопредленныхъ выраженіяхъ, что его попытка покровительствовать ея присутствію въ город сдлалась источникомъ раздора между нимъ и его прихожанами, что несомннно должно повредить его полезности, какъ пастора. Онъ просилъ у нея позволенія написать къ своему другу, также духовнаго званія, который, можетъ-быть, принялъ бы ее въ гувернантки, или постарался бы найдти приличное мсто для молодой: двушки, которой пасторъ Кеннъ глубоко интересовался.

Магги выслушала его съ дрожавшими губами, она только была въ-состояніи произнести едва-внятное:

— Благодарю васъ, я вамъ буду очень-благодарна.

И пошла домой подъ проливнымъ дождемъ и съ отчаяніемъ въ сердц. Итакъ, ей суждено быть одинокою скиталицею, ей суждено увидть новыя лица, которыя будутъ съ удивленіемъ смотрть на нее, потому-что жизнь ей будетъ въ тягость, ей суждено начать новую жизнь, стараться расшевелить себя, принимать новыя впечатлнія, тогда-какъ ее гнететъ смертельная тоска. Не-уже-ли для однажды-павшихъ нтъ ни семейнаго крова, ни помощи отъ другихъ? Не-уже-ли даже т, которые чувствуютъ къ нимъ состраданіе, должны заглушать въ себ это чувство? Но ей ли можно жаловаться? Ей ли отказываться отъ этого испытанія, представляющаго единственную возможность облегчить грузъ, тяготющій надъ другими страдальцами, и тмъ сдлать свое порочное-увлеченіе источникомъ чистйшей любви, лишенной всякаго эгоистическаго чувства? Весь слдующій день она. провела въ своей одинокой комнат, думая о будущемъ и стараясь превозмочь, себя, и успокоиться, ибо какого спокойствія могла достигнуть Магги безъ борьбы?

На третій день, тотъ самый день, который только-что кончился, пришло письмо, которое лежало предъ нею на стол.

Письмо это было отъ Стивена. Онъ уже возвратился изъ Голландіи, онъ былъ въ Медфорд, безъ вдома своихъ друзей и написалъ ей оттуда, вложивъ письмо въ письмо къ другу, въ которомъ онъ былъ увренъ. Съ начала до конца оно состояло изъ страстныхъ упрековъ, воззваній противъ безразсудства жертвовать собою тому превратному понятію о справедливости, которое побудило ее разрушить, вс его надежды ради пустой идеи, а не, дйствительнаго блага, его надежды — его, котораго она любила и который любитъ ее тою всепожирающею страстью, которую, человкъ способенъ питать къ женщин только однажды въ жизни.

‘Мн пишутъ, что вы выходите, замужъ, за Кенна. Какъ-будто я поврю этому! Они, пожалуй, и вамъ-разсказываютъ такія же басни обо мн. Быть-можетъ, они вамъ, говорятъ, что я похалъ путешествовать. Мое тло дйствительно куда-то таскали, но мыслію я не удалялся изъ того ужаснаго мста, гд, вы покинули меня, гд, я очнулся отъ безчувственности, въ которую погрузила меня безсильная ярость, чтобъ только узнать, что васъ уже не было… Магги! чьи муки могутъ сравниться съ моими? Чьи чувства оскорблены боле моихъ? Кто, кром меня, встрчалъ этотъ взглядъ любви, который выжегъ свой образъ такъ-глубоко въ моемъ сердц, что уже другому въ немъ нтъ мста? Магги! призовите меня къ себ, призовите меня къ жизни и добру! Я чуждъ того и другаго. Я не имю побужденій, мн все постыло. Два мсяца еще боле укоренили во мн убжденіе, что безъ васъ я не могу существовать: Напишите одно словечко, скажите ‘прізжай!’ — чрезъ два дня я буду съ вами, Магги. Или вы забыли, что такое значитъ быть вмст, видть, слышать другъ друга?’

Когда Магги: въ первый разъ прочла эта письмо, она почувствовала, будто настоящее искушеніе еще только начиналось. При вход въ темную, холодную пещеру мы еще довольно храбро удаляемся отъ теплаго, яснаго свта, но совсмъ иначе думаемъ мы, когда, пройдя значительное пространство въ сырой и мрачной мгл, измученные и утомленные, видимъ отверстіе, приглашающее выйдти на живительный свтъ дня. Естественное движеніе освободиться отъ гнетущей насъ боли такъ сильно, что вс другія побужденія забываются, пока боль не прекратится.

Впродолженіе многихъ часовъ Магги чувствовала, что ея борьба была тщетна. Всякая мысль изглаживалась предъ образомъ Стивена, ожидавшаго одного слова, которое бы призвало его къ ней. Она не читала письма, она слышала слова изъ устъ самого Стивена, и этотъ голосъ потрясалъ ее своимъ прежнимъ обаяніемъ. Весь день предъ этимъ ей представлялись образы грустнаго будущаго, полнаго жгучаго раскаянія и сожалнія, она мечтала только объ упованіи, которое подало бы ей, силы перенести эту муку. Но вотъ, совсмъ вблизи, почти въ ея власти, какъ бы навязываясь само отъ себя, предъ ней раскрывалось другое будуее въ которомъ страданія и лишенія должны были замниться, безпечностью и блаженствомъ въ объятіяхъ любви! И все же: не въ этомъ общаніи радостей вмсто горя состояло для Магги главное искушеніе — нтъ! Страдальческій тонъ Стивена, его сомнніе въ справедливости принятыхъ ею ршеній — вотъ что поколебало ее, и даже, заставило схватитъ перо и клочокъ бумаги и написать это одно слово: ‘прізжай’.

Но вслдъ за этимъ ршительнымъ дйствіемъ ею овладло сомнніе, она готова была отступиться, отшатнуться отъ него, сознаніе,что оно противорчило ея ршимости, въ боле-ясныя минуты самообладанія, терзало ee. Нтъ, ей надобно ждать, надобно молиться, и тотъ, внутренній свтъ, который покинулъ ее, возвратится къ ней, а она снова почувствуетъ, что чувствовала прежде, когда имла довольно силъ, чтобъ, побдить страданія — самую любовь, она почувствуетъ, что чувствовала при свиданіи съ Люси, что чувствовала, читая письмо Филлипа, потрясшее въ ней вс нити, связывавшія ее съ мирнымъ прошедшимъ.

Долго еще сидла она, погруженная въ какое-то безчувственное состояніе, не чувствуя, побужденій измнить своего положенія, не имя силъ молиться, ожидая, тотъ духовный свтъ, который — она была уврена — возвратится къ ней. Онъ дйствительно, возвратился съ тми воспоминаніями, которыхъ никакія страсти не могутъ надолго подавить, все отдаленное прошедшее воскресло предъ нею, а съ нимъ воскресли и источники самоотверженнаго состраданія и привязанности, врности и твердой ршимости. Слова, вписанныя спокойною рукою въ старой маленькой книжк, которую она, давно знала наизусть, сорвались, даже съ ея устъ, въ глухомъ шопот,— заглушенномъ еще шумомъ дождя и ревомъ втра: ‘я приняла крестъ, я приняла его, отъ Твоей руки, я буду нести, его до смерти, такъ-какъ Ты возложилъ его, на меня.’

Но вскор къ ея устамъ притекли и другія слова, только они разршились рыданіями: ‘прости меня, Стивенъ! Это пройдетъ, ты возвратишься къ ней’.

Она взяла письмо, зажгла его у свчи и, бросивъ на очагъ, оставила медленно догорать. Завтра она напишетъ ему, послднее прощальное письмо.

‘Я перенесу это, перенесу до смерти… Но скоро ли придетъ эта смерть? Я еще такъ молода, полна здоровья. Достанетъ, ли мн силъ и терпнія, или мн суждено снова бороться, снова падать и терзаться раскаяніемъ? Есть ли въ жизни муки, которыхъ я еще не перенесла?’ И съ этимъ воплемъ отчаянія Магги, упала на колни, передъ столомъ и спрятала свое страдальческое лицо. Ея душа возвысилась къ вчному милосердію, которое — она знала — никогда ее не покинетъ. Безъ-сомннія эти минуты сознанія своей безнадежности были для нея важнымъ страшнымъ урокомъ, она узнала, постигла тайну человческой любви и терпнія въ страданіяхъ, тайну, непостижимую для тхъ, кто не заблуждался и не падалъ.

‘О, боже! если мн суждено жить долго, то дай мн жить для того, чтобъ благословлять и помогать…’

Въ это мгновеніе она почувствовала, что внезапный холодъ объялъ ея ноги и колни. Она вскочила, вода стояла на полу, ручейкомъ вытекая изъ-подъ двери сней. Она ни на минуту не растерялась, она знала, что это было наводненіе. Казалось, за страшною тревогою послднихъ двнадцати часовъ ею овладло полное спокойствіе. Не проронивъ малйшаго крика, она поспшила со свчою наверхъ въ спальню Боба Дженина. Дверь была открыта настежь, она вошла и тронула его за плечо.

— Бобъ, наводненіе! оно уже въ дому. Поспшимъ захватить лодки.

Она зажгла его свчу, и покуда его бдная жена, схвативъ на руки ребенка, принялась вопить, поспшила внизъ, чтобъ посмотрть быстро ли прибываетъ вода. При вход въ комнату была ступенька, она увидла, что вода стояла уже въ-уровень съ нею. Въ то самое время, какъ она подходила къ двери, что-то съ ужаснымъ трескомъ ударилось въ окно, стекла и старая рама разлетлись въ дребезги и вода хлынула въ комнату.

— Это лодки! закричала Магги.— Бобъ, иди скоре, чтобъ намъ удержать ихъ!

И, не задумавшись ни на минуту, она вошла въ воду, которая быстро прибывала и была уже ей по колно. При тускломъ свт оставшейся на лстниц свчи, добралась она до окна и влзла въ лодку, носъ которой уже торчалъ въ комнат. Бобъ не медлилъ и тотчасъ же явился босикомъ, но съ фонаремъ въ рукахъ.

— Он об здсь, об лодки, сказалъ онъ, влзая въ ту, въ которой была Магги.— Право, чудно, что не сломило якоря и не разорвало цпи.

Вскочивъ поспшно въ другую лодку, отцпивъ ее и схвативъ весла, Бобъ и не подумалъ объ опасности, которой подвергалась Магги. Мы вообще несклонны бояться за безстрашныхъ, которымъ заодно съ нами угрожаетъ опасность, а теперь еще Бобъ былъ занятъ мыслію о спасеніи безпомощныхъ, находившихся въ дому. Сознаніе же того, что Магги была на ногахъ въ такое время ночи, что она разбудила его и первая принялась дйствовать, произвело на Боба впечатлніе, что она была изъ такихъ, которые помогаютъ, а не требуютъ чужой помощи. Къ-тому же, она уже взяла одно весло и оттолкнула лодку, чтобъ освободить ее отъ нависшей надъ нею оконной рамы.

— Вода очень-скоро прибываетъ, сказалъ Бобъ.— Пожалуй, скоро и до комнаты доберется: этотъ домъ такъ низко стоитъ. Я думаю лучше бы взять въ лодку Присси съ ребенкомъ, и покориться волнамъ: въ старомъ дому вовсе не безопасно. А какъ я этакъ упущу лодку… а вы-то какъ же? воскликнулъ онъ, взглянувъ при свт фонаря, на Магги, стоявшую подъ дождемъ съ весломъ въ рукахъ и съ водою, струившеюся съ ея прекрасныхъ черныхъ волосъ.

Магги не имла времени отвтить, какъ вдругъ волна, пробжавшая вдоль всей линіи домовъ отбросила ихъ далеко въ широкое водное пространство, и съ такою силою, что они очутились по другую сторону теченія рки.

Въ первую минуту Магги ничего не чувствовала, ничего не помнила, какъ только то, что она внезапно переменилась этой жизни, которой она такъ страшилась: это былъ переходъ къ смерти безъ ея агоніи, она оставалась во мрак одна съ Богомъ.

Все это случилось такъ быстро, такъ было похоже на сонъ, что всякая нить обыкновенной связи явленій, была порвана. Магги опустилась на скамью, безсознательно сжимая въ рукахъ весло, и долгое, долгое время не могла дать себ отчета въ своемъ положеніи. Первое, что пробудило ея сознаніе было прекращеніе дождя, тогда она начала различать слабый свтъ, отдлявшій нависшій надъ головою мракъ отъ широкой водной равнины простиравшейся внизу. Ее выгоняло изъ дома наводненіе — эта страшная божія кара, отъ которой, бывало, говаривалъ ея отецъ, которая не разъ возмущала ея дтскій сонъ, и при этой мысли въ ея воображеніи предсталъ образъ ихъ стараго дома, и Томъ и ея мать: они также обыкновенно слушали отцовскіе разсказы.

‘О, Боже! гд я? Какъ попасть мн домой?’ воскликнула она, окруженная со всхъ сторонъ безмолвіемъ и мракомъ.

Что могло быть съ ними на мельниц? Вдь ее какъ-то разъ совсмъ смыло. Они, можетъ-быть, теперь въ опасности, на краю погибели — ея мать и ея братъ, одни, лишенные посторонней помощи.

При этой мысли ее такъ и рвало къ нимъ на встрчу, она видла эти дорогія для нея черты и ей казалось, что они напрягаютъ свои взоры, ища спасенія въ окружавшемъ мрак и не находя его.

Теперь она плыла по гладкой водной равнин, можетъ-быть, гд-нибудь по залитымъ полямъ. Теперь никакая опасность не угрожала ей и не отвлекала ея мыслей отъ стараго дома. Она напрягала глаза, стараясь проникнуть взоромъ сквозь мрачную завсу и поймать какой-нибудь признакъ, который бы далъ ей понятіе о мстности и направленіи, въ которомъ находилась точка, къ которой стремилась она всеми своими чувствами.

О, какъ привтливо было для ней это расширеніе водной равнины! На горизонт стало нсколько проясниваться, въ дали подъ мрачною, зеркальною поверхностію начали выясняться какіе-то тёмные предметы. Да, она была въ пол: то была верхушка придорожныхъ деревъ. Въ которой же сторон лежала рка? За нею чернла линія деревъ, передъ нею ничего не было видно, слдовательно рка была впереди. Она схватила весло и принялась гресть съ энергіею проснувшейся надежды. Заря начинала заниматься, и она могла видть, какъ несчастный скотъ, нмой отъ ужаса, толпился на холм, еще незатопленномъ водою. Она продолжала гресть впередъ, мокрое платье льнуло къ ней, волосы, съ которыхъ вода такъ и струилась, разввались по воздуху, но она ничего не замчала, ничего не чувствовала, она ощущала въ себ только необыкновенную силу, одушевлявшую могучими побужденіями. Вмст съ сознаніемъ опасности, которой подвергались дорогія ей существа, и возможности ихъ спасенія, присоединилась еще неясная мечта о примиреніи съ братомъ. Какая вражда, какая грубость, какая недоврчивость могла существовать въ присутствіи такого бдствія, когда все искусственное исчезаетъ въ насъ и мы остаемся въ первобытныхъ отношеніяхъ между собою? Магги смутно чувствовала это въ сильной, возникшей въ ней любви къ брату, любви, которая изгладила изъ ея памяти вс воспоминанія недавней жестокой обиды и недоразумній, и сохранила только глубоко-залегшія, неизгладимыя воспоминанія о ихъ прежнемъ согласіи.

Но вотъ вдали показалась черная масса и около нея Магги могла разобрать теченіе рки. Эта черная масса должна быть — да, это былъ Сентъ-Оггсъ. О! теперь она узнала куда обратиться, чтобъ увидть знакомыя деревья, срыя ивы и желтвшіе каштаны, и надъ всми ними старую крышу. Но еще нельзя было разобрать ни цвта, ни формы: все было неясно, туманно. Силы и энергія ея, казалось, все боле-и-боле возрастали, какъ-будто вся ея жизнь состояла изъ огромнаго запаса силъ, которыя должны были растратиться въ-теченіе одного часа, такъ-какъ въ будущемъ въ нихъ не предвидлось нужды.

Ей необходимо постараться попасть въ теченіе Флосса, иначе она не будетъ въ-состояніи перебраться черезъ Риппель и не достигнетъ дома. Эта мысль возникла въ ея голов, когда она начала все живе-и-живе представлять себ мстоположеніе, окружавшее домъ.

Но въ такомъ случа ее. можетъ снести очень-далеко и она не будетъ въ состояніи выбраться изъ теченія. Теперь въ первый разъ ей представилась мысль объ опасности, но длать было нечего, выбора не было, медлить было некогда и она направила лодку въ самую средину теченія. Быстро понесло ее безъ всякихъ усилій съ ея стороны, ясне и ясне стали обозначаться, при первомъ свт зари, предметы, которые она знала, были хорошо знакомы ей деревья и крыши. Вотъ она уже была недалеко отъ мутнаго потока, который, врно, ничто иное, какъ странно-измнившійся Риппель.

‘Боже милостивый!’ вотъ прямо къ ней неслась какая-то пловучая масса, она могла обрушиться на лодку и причинить ей преждевременную погибель. И что это могла быть за масса?

Еще въ первый разъ, сердце Магги забилось отъ ужаса. Она сидла безпомощная, смутно сознавая, что ее продолжало нести теченіемъ, ожидая только роковаго удара. Но ужасъ миновалъ, устье Риппеля уже было позади, затмъ, ей слдовало употребить все свое искусство, вс свои силы, чтобъ вывести лодку изъ теченія. Она увидла, что мостъ былъ разоренъ, гд-то, совсмъ въ сторон, виднлись мачты корабля. Но ни одной лодки не было видно на рк: вс, которыя успли захватить, разъзжали, вроятно, по затопленнымъ улицамъ.

Съ новою ршимостью, взялась Магги за весло и принялась гресть, но наступившій уже отливъ придавалъ еще боле быстроты теченію и ее снесло далеко за мостъ. Она могла слышать крики изъ оконъ, выходившихъ на рку: казалось, что вс ее звали. Не раньше Тофтона, успла она совершенно выбраться изъ теченія. Тогда, бросивъ взоръ, полный сожалнія на домъ дяди Дина, лежавшій ниже по теченію, она принялась всей своею силою гресть обратно къ мельниц. Становилось все свтле-и-свтле, такъ-что, достигнувъ дорнкотскихъ полей, она уже могла различать оттнки деревъ, могла видть старыя сосны, вдали направо, и домашніе каштаны. О! какъ глубоко они были въ вод, глубже, чмъ деревья по сю стороны, холма. А крышка мельницы, гд жь она? а эти обломки, мчавшіеся: по Риппелю, что значили они? Но это не былъ домъ, онъ былъ цлъ, затопленъ до втораго этажа, но все же твердъ и невредимъ, или, быть-можетъ, онъ обрушился со стороны, обращенной къ мельниц?

Съ невыразимою радостью, что она наконецъ достигла дома, радостью, которая заглушала вс тревоги, приблизилась Магги къ фасаду дома. Сначала все было безмолвно, нигд не было видно движенія. Лодка ея была въ-уровень съ окнами втораго этажа. Она крикнула громкимъ, пронзительнымъ голосомъ:

— Томъ, гд ты? Матушка, гд ты? Я, ваша Магги, здсь!

Вскор, въ слуховомъ окн она услышала голосъ Тома.

— Кто тутъ? Привали лодку!

— Это я, Томъ, я, Магги. Гд жь, матушка?

— Ея здсь нтъ, она отправилась въ Гарумъ третьяго-дня. Я сойду внизъ, къ окнамъ.

— Ты одна здсь, Магги? сказалъ Томъ, пораженный удивленіемъ и отворяя среднее окно, находившееся какъ-разъ въ уровень, съ лодкою.

— Да, Томъ. Богъ меня хранилъ и привелъ къ теб. Влзай же скоре. Нтъ ли еще кого?

— Нтъ, сказалъ Томъ, вступая въ лодку — Я боюсь что нашъ человкъ утонулъ, его увлекло, врно, потокомъ Риппеля, когда часть мельницы обрушилась, я нсколько разъ звалъ его, но отвта нтъ. Дай мн весла, Магги!

Только когда уже Томъ отчалилъ и они очутились среди обширнаго, воднаго пространства, лицомъ къ лицу съ Магги, только тогда полное значеніе случившагося представилось его уму. Это сознаніе такъ осилило его, оно явилось ему такимъ внезапнымъ откровеніемъ глубины жизни, скрывавшейся отъ его проницательности, въ непогршимости которой онъ былъ убжденъ, что онъ не былъ въ состояніи сдлать ни одного вопроса. Они молча смотрли другъ на друга, Магги — истомленная, измученная, но съ напряженною жизнью въ глазахъ, Томъ — блдный и съ выраженіемъ униженія и удивленія, смшаннаго со страхомъ. Мысль смнялась мыслью, но уста молчали, и хотя онъ не былъ въ состояніи сдлать вопроса, однако, онъ отгадалъ повсть неимоврныхъ, почти чудесныхъ, небомъ покровительствуемыхъ усилій. Наконецъ прозрачная мгла омрачила его взоры, а уста нашли слово, которое могли произнести: то было давно забытое дтское ‘Магги’.

Отвтомъ на него быль одинъ глубокій вопль, выражавшій то чудное, таинственное блаженство, которое граничитъ съ страданіемъ.

Какъ только она была въ состояніи говорить, она сказала:

— Додемъ теперь къ Люси, Томъ, посмотримъ не въ опасности ли она, а тогда мы можемъ помочь и другимъ.

Томъ гребъ безъ устали и лодка шла съ иною скоростью, чмъ у бдной Магги. Вскор она уже вошла въ теченіе и имъ оставалось недалеко до Тофтона.

— Посмотри, какъ высоко Паркъ-гоузъ стоитъ надъ водою, сказала Магги:— можетъ-быть, они, взяли Люси туда.

За этимъ послдовало молчаніе. Новая опасность угрожала имъ со стороны рки.

Какая-то деревянная постройка обрушилась съ одного изъ буяновъ и громадные, уродливые обломки ея быстро неслись но теченію. Солнце только-что взошло и водная равнина представилась ихъ глазамъ съ ужасавшею ясностью — съ ужасавшею ясностью неслась впередъ безпорядочная грозная масса.

Нсколько человкъ, плывшихъ въ лодк вдоль тофтонскихъ домовъ, замтили ихъ опасность и стали кричать имъ: ‘скоре выбирайтесь изъ теченія!’

Но это нелегко было сдлать и Томъ, взглянувъ, увидлъ, что смерть ихъ была неминуема. Огромные безобразные обломки въ какомъ-то роковомъ согласіи составляли одну сплошную массу поперегъ рки.

— Пришелъ конецъ, Магги! сказалъ Томъ, глухимъ, хриплымъ голосомъ, и, отбросивъ въ сторону весла, онъ прижалъ ее къ себ въ послднемъ объятіи.

Чрезъ мгновеніе лодка исчезла подъ водою, а мрачная громада неслась-себ впередъ въ страшномъ безобразномъ торжеств.

Но вскор киль лодки показался изъ воды чернымъ пятномъ на ея гладкой позлащенной поверхности.

Лодка появилась, но братъ и сестра исчезли навки въ послднемъ нерасторжимомъ объятіи, переживая въ это послднее мгновеніе т дни, когда они, обвивъ другъ друга своими дтскими ручонками, бродили по усыпаннымъ цвтами лугамъ.

ЗАКЛЮЧЕНІЕ.

Природа заглаживаетъ слды своихъ истребленій, заглаживаетъ ихъ благотворнымъ вліяніемъ солнца и человческимъ трудомъ. Чрезъ пять лтъ не осталось и слдовъ отъ разоренія, причиненнаго наводненіемъ.

Пятая осень была богата золотистыми скирдами, разбросанными здсь и тамъ, въ тни придорожныхъ деревъ, а на буянахъ и у амбаровъ, расположенныхъ по берегамъ Флосса, снова кипла жизнь.

И вс лица, игравшія роль въ нашемъ разсказ, были живы, вс, исключая тхъ, печальная судьба которыхъ уже намъ извстна.

Природа заглаживаетъ слды своихъ истребленій… но далеко не вс. Деревья, вырванныя съ корнемъ, уже не принимаются боле, расторгнутые холмы остаются навсегда свидтелями разрушительной силы стихіи, и хотя новая растительность выходитъ на мсто старой, но все же она не въ состояніи замнить ея холма и подъ зеленою одеждою все же носятъ слды разоренія. Для глазъ, знакомыхъ съ прошедшимъ, не существуетъ полнаго возстановленія.

Дорнкотская мельница уже обстроилась. А дорнкотское кладбище, на которомъ посл наводненія нашли могилу, вмщавшую прахъ знакомаго намъ отца, размытою и съ повалившимся памятникомъ, и оно было уже опять покрыто зеленою пеленою и на немъ все было чинно, и въ прежнемъ порядк.

Только рядомъ съ этой могилой возвышалась другая, раскрывшаяся, чтобъ поглотить вскор посл наводненія два трупа, найденные въ тсномъ объятіи, и эту могилу по временамъ посщали два человка, сознававшіе, что въ ней они схоронили предметъ высочайшихъ радостей и высочайшей печали, которыя они испытали въ жизни.

Одинъ изъ нихъ пришелъ однажды въ-сопровожденіи прелестнаго личика, но это было много лтъ спустя.

Другой же всегда былъ одинокъ. Онъ длился грустью со старыми соснами Краснаго-Оврага, гд исчезнувшія радости, казалось, еще жили въ вид призрака.

На могильномъ камн были высчены имена Тома и Магги Тёливеръ, а подъ ними слова:

‘И смерть не раздлила ихъ’.

Приложенія къ ‘Отечественнымъ Запискамъ’, NoNo 6, 8, 10, 12, 1860

OCR Бычков М. Н.

МЕЛЬНИЦА НА ФЛОС.

МАЛЬЧИКЪ И ДВОЧКА.

ШКОЛЬНОЕ ВРЕМЯ.

РАЗОРЕНІЕ.

ДОЛИНА УНИЖЕНІЯ.

ПШЕНИЦА И ПЛЕВЕЛЫ.

ИСКУШЕНІЕ.

ПОСЛДНЕЕ УБЖИЩЕ.

ЗАКЛЮЧЕНІЕ.

Читайте также: