Феликс Гольт, Элиот Джордж, Год: 1866 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 482 минут(ы)

ФЕЛИКСЪ ГОЛЬТЪ,

РОМАНЪ ДЖОРДЖА ЭЛОТА,
АВТОРА
‘АДАМА БИДА’

ВВЕДЕНЕ.

Лтъ тридцать пять тому назадъ, старыя почтовыя дороги были еще въ полной слав: гостинницы блистали рядами тщательно вычищенныхъ пивныхъ кружекъ, хорошенькими прислужницами за выручкой и весельчаками трактирщиками, почтовыя кареты возвщали о своемъ появлени веселыми звуками трубы, поселянинъ, подстригавшй изгородь или метавшй стогъ невдалек отъ дороги, могъ безошибочно опредлять время по неизмнному, но во всхъ другихъ отношеняхъ метеорическому появленю свтлозеленаго или желтаго дилижанса, почтенный старый джентельменъ, тащившйся въ колясочк на пар маленькихъ лошадокъ не безъ нкотораго нервнаго безпокойства спшилъ уступить дорогу катившей ему на встрчу громад, замчая, какъ измнились времена съ тхъ поръ, какъ на этой самой дорог можно было встртить вьючныхъ лошадей съ колокольчиками.

Въ то время существовали гнилыя мстечки съ представителями и рядомъ съ ними Бирмингамы, лишенные представительства въ парламент и вынужденные длать энергическя демонстраци вн его, въ то время отправка письма стоила три шиллинга шесть пенсовъ,— то было время процвтаня хлбныхъ законовъ и могучаго плодовитаго пауперизма и многихъ другихъ уже минувшихъ золъ, но за то минуло невозвратно и многое такое, что можно помянуть добромъ. Не всмъ ваше время взяло, о юноши! и у старика есть свои прятныя воспоминаня и не послднее мсто занимаетъ въ нихъ воспоминане о длинномъ путешестви въ прекрасный лтнй или осеннй день на открытомъ мст почтовой кареты. Быть можетъ, наше потомство будутъ выстрливать, какъ пули, изъ Винчестера въ Ньюкастлъ черезъ трубы посредствомъ атмосферическаго давленя — это очень прятная надежда въ будущемъ, но въ прошломъ, какъ воспоминане, старинный способъ передвиженя изъ края въ край страны иметъ свои достоинства. Путешестве въ труб не дастъ матерала ни карандашу, ни перу, оно также мало говоритъ сердцу и уму, какъ пустое восклицане: о! Между тмъ счастливый путешественникъ, въ былое время, сидя съ зари до зари на козлахъ дилижанса, могъ набраться разсказовъ объ англйскомъ жить-быть, о трудовой жизни въ городахъ и селахъ, могъ наглядться видовъ земли и неба въ количеств достаточномъ для современной Одиссеи.

Представимъ себ, что его путь пролегаетъ черезъ срединную равнину, омываемую на одномъ краю Авеномъ, на другомъ Трентомъ. Первые лучи зари освтили передъ его глазами зеленюще луга съ длинными рядами раскидистыхъ ивъ, означающихъ направлене безчисленныхъ ручейковъ, они озолотили скирды хлба, собранные но близости какой нибудь фермы стараго покроя съ остроконечной крышей, а на встрчу идетъ стадо, которое загоняютъ домой для утренняго удоя. За стадомъ идетъ пастухъ главный работникъ на ферм, а за нимъ его овчарка, и съ безпечнымъ, нисколько не офицальнымъ, видомъ, словно частное лицо, какой нибудь педель въ партикулярномъ плать. Пастухъ идетъ медленно, переваливаясь съ ноги на ногу, принаравливаясь къ шагу скотины, мирно пощипывающей дорогой траву. Онъ нехотя сворачиваетъ въ сторону, бросая своему стаду какой-то одностороннй намекъ, его взоръ, привыкшй скользить по земл, повидимому съ трудомъ переносится на кучера. Дилижансъ въ его понятяхъ относится къ таинственному отдаленному порядку вещей, извстному подъ общимъ именемъ ‘правительства’ — и какое бы оно тамъ ни было это правительство, ему до него было также мало дла, какъ до самого отдаленнаго туманнаго пятна или звзды-мухи въ южномъ полушари, его солнечная система ограничивалась приходомъ. Нравъ хозяина да случайности составляли вс его жизненныя невзгоды. Онъ справлялся съ своимъ хлбомъ и втчиной при помощи карманнаго ножа и не горевалъ ни о чемъ, кром разв о горемычной дол иныхъ изъ своей братьи нищихъ работниковъ,— о дурной погод, да о падеж на скотъ. Но вотъ и онъ и его скотъ остались позади, миновала и ферма съ ея прудомъ, окруженнымъ кустами бузины, ея некрасивымъ огородомъ, ея бесдкой, осненной коническимъ тиссомъ. Уже повсюду тянутся изгороди, отнимающя пространство у полей и луговъ, они придаютъ столько прелести, осняя ихъ сережчатымъ оршникомъ и ежевикой, далеко простирающей свои цпкя плети. Быть можетъ, он блютъ маемъ или испещрены розовыми цвтами шиповника, быть можетъ, ребятишки собираютъ тамъ, за ними орхи или дике яблоки. Стоило право прокатиться хоть для того только, чтобъ полюбоваться этими изгородями, убжищами неподражаемой красоты,— тутъ и пасленъ съ своими фолетовыми цвтами и красными ягодами и вьющаяся повилика, сплетающая цлыя стебли свтло-зеленыхъ сердечекъ и блыхъ трубочекъ и жимолость, напояющая воздухъ своимъ тонкимъ ароматомъ. Даже зимой изгороди щеголяютъ по своему въ кораловомъ наряд изъ ярко-красныхъ ягодъ шиповника и боярышника и запоздавшей пестрой листвы, осыпанной алмазнымъ огнемъ. Порою кусты почти также высоки какъ маленькя хижины рабочихъ, то стоящя одиноко на конц аллеи, то столпившяся въ кучку, и своими тусклыми окнами, словно помутившимися глазами, свидтельствующя о мрак царящемъ внутри. Путешественникъ, сидвшй на козлахъ, видлъ только крыши домовъ этихъ мстечекъ, да и т, по всей вроятности, лежали задами къ дорог, какъ бы не желая ничего знать кром своею клочка земли и неба, избгая всякого сношеня съ вншнимъ мромъ, кром разв какого нибудь случайно зашедшаго бродяги. Впрочемъ и лицевая ихъ сторона вроятно не отличалась опрятностью, но эта грязь была протестантская грязь — и плечистые, нахальные, отзывающеся водкой бродяги были протестантске бродяги.

Съ другой стороны жители этихъ мстечекъ были спасены отъ крайностей протестантизма незнанемъ грамоты, отсутстве ткацкихъ станковъ и коней избавило ихъ отъ бездны раскола, они при всеобщей переписи могли отличаться крупнымъ чернымъ знакомъ, какъ врные сыны господствующей церкви.

Но встрчались и опрятныя хорошенькя деревушки съ позеленвшей отъ втхости церковью, красивымъ пасторскимъ домомъ, тамъ слышались прятные звуки кузнечнаго молота, фермерскя телги стояли въ ожидани у дверей кузницы, торговецъ плетеными корзинами на солнышк чистилъ ивовые прутья, экипажный мастеръ кончалъ окраску голубого кабролета на красномъ ходу, тамъ и сямъ виднлись домики съ блестящими прозрачными окнами, выставлявшими на показъ горшки бальзаминовъ и герани и хорошенькими садиками съ клумбами иванъ-да-марй и маргаритокъ, у колодезя красиво, опрятно одтыя женщины суетились съ ушатами воды на коромысл,— а около школы весело собирались юные Бриты, пересчитывая марбельзы {Каменные шарики для игры.} въ карманахъ своихъ незаплатаныхъ, украшенныхъ мдными пуговками, панталончиковъ. Окрестная почва жирна и плодородна, на дворахъ около фермъ стоятъ высокя скирды хлба,— поджигатели скирдъ еще не нашли сюда дороги и зажиточные фермеры, владльцы этихъ домовъ, или вовсе не платяще ренты или пользующеся рдкимъ преимуществомъ держать свой хлбъ пока не возвысятся цны. Дилижансъ наврное повстрчалъ бы нсколькихъ изъ нихъ, скачущихъ на отдаленное поле или въ городъ въ базарный день, верхомъ на акуратно вычищенной лошади, или на оливково-зеленомъ гиг {Одноколка}. Они вроятно относились къ дилижансу не безъ нкотораго презрня, какъ къ перевозочному средству людей, не имющихъ собственныхъ гиговъ, или принадлежащихъ къ подвижному, мене степенному сословю купечества и принужденному таскаться по такимъ отдаленнымъ мстамъ, какъ Лондонъ и проче крупные города. Путешественникъ съ высоты своихъ козелъ могъ угадать, что это страна крайнихъ оптимистовъ, твердо убжденныхъ, что добрая старая Англя идеалъ государства и что если и существуетъ на свт что нибудь такое, о чемъ они по имютъ понятя, то оно и не заслуживаетъ вниманя: страна чистенькихъ маленькихъ городковъ съ еженедльными базарными днями, безъ мануфактуръ, но съ доходными синекурами, аристократическимъ духовенствомъ и ничтожнымъ налогомъ въ пользу бдныхъ. Но когда солнце склонялось къ вечеру, картина уже была не та, — земля чернла угольными копями, изъ мстечекъ и деревушекъ долетало жужжане ткацкихъ станковъ. Тутъ попадались плечистые молодцы съ какими то странно-искривленными ногами отъ постоянной привычки ходить скорчившись въ подземныхъ галлереяхъ, они торопились домой, чтобы не умывшись, какъ есть въ почернлой отъ угля рубашк, броситься на убогую постель, проспать до половины слдующаго дня, и потомъ встать чтобы пропить большую часть своего трудоваго жалованья въ кабак, съ своими товарищами по ‘клубу взаимнаго вспомоществованя’, тутъ можно было встртить блдныя, тревожныя лица ткачей и ткачицъ, изнуренныя отъ поздняго сидня, чтобы поспть съ недльной работой едва только начатой въ среду. Дома грязны, дти неопрятны, потому что ихъ вялыя матери отдаютъ вс свои силы ткацкому станку. Остроконечныя готическя кровли диссентерскихъ молитвенныхъ домовъ наглядно свидтельствовали о религозномъ дух населеня. Если порою случалось увидть двухъ старыхъ вдьмъ, сцпившихся въ драк, то это только служило успокоительнымъ признакомъ, что хотя он и не принадлежатъ господствующей церкви, за то по крайней мр свободны отъ ереси Волунтаризма. Атмосфера мануфактурнаго города, туманнаго днемъ, освщеннаго унылымъ заревомъ по ночамъ, распространялась и на всю окрестную страну, заражая воздухъ какимъ-то гнетущимъ чувствомъ безпокойства. Здсь жило населене не вполн убжденное, что добрая старая Англя образцовая во всхъ отношеняхъ страна. Здсь были и старинныя готическя церкви, кладбища съ зелеными насыпями и надгробными плитами, залитыми теплыми лучами солнца, здсь были и широко раскинувшяся поля и фермы и почтенные старые лса на скат холма или на краю дороги, а въ просвтахъ этихъ густыхъ лсовъ и парковъ мелькали дачи и замки, тщательно прятавшеся отъ этого трудоваго, будничнаго мра. Путешествующй по средней Англи быстро переходилъ отъ одной фазы англйской жизни къ другой, только-что оставивъ за собою деревеньку, почернвшую отъ угольной пыли, шумную отъ жужжаня ткацкихъ станковъ, онъ възжалъ въ приходъ весь подъ полями, высокими изгородями и каменными дорогами, только-что дилижансъ прогремлъ по мостовой мануфактурнаго городка, театра рабочихъ стачекъ, какъ уже онъ катилъ по совершенно сельскому округу, гд сосдство города ощущалось только выгодными цнами на хлбъ, сыръ и сно, и гд люди съ почтеннымъ состоянемъ имли привычку говорить, что ‘они никогда сами не вмшиваются въ политику’. Суета и шумъ ревущей печи, шахтъ и блоковъ, образовали какъ бы боле тсно-населенныя гнзда, среди простора медленно текущей жизни фермъ, отдаленныхъ хижинъ и осненныхъ столтними дубами парковъ. При вид этихъ жилищъ, разсянныхъ по лсистой равнин или по вспаханнымъ склонамъ холмовъ, при вид этого вчно сраго нависшаго неба, своею неизмнностью возбуждавшаго подозрне, что здсь самое время летитъ не какъ въ другихъ мстахъ, а спокойно стоитъ,— путешественникъ могъ убдиться, что деревня и городъ не имли между собою ничего общаго, что до движеня въ пользу католиковъ въ 29-мъ году сельске обыватели Англи знали такъ же мало о католикахъ, какъ и объ ископаемыхъ млекопитающихъ, что въ ихъ понятяхъ реформа была какою-то комбинацею поджоговъ, рабочихъ ассоцацй, ноттингамскихъ безпорядковъ и вообще всего такого, что длаетъ необходимымъ сознане народной милици. Еще легче было увидть, что они по большей части противились многопольному хозяйству и крпко держались трехпольнаго: кучеръ могъ бы разсказать, какъ одного фермера, начавшаго было толковать о Гумфрей Деви, чуть было не выгнали изъ прихода, словно какого нибудь окаяннаго, — или какъ одинъ пасторъ, взявъ текстомъ для проповди слова: ‘не орите залежи души вашей’, возбудилъ въ прихожанахъ подозрне, что онъ самъ сочинилъ этотъ текстъ, иначе бы онъ не былъ такъ ‘къ длу’. На другой день съ пасторомъ сдлался ударъ, это совпадене такъ подйствовало на умы прихожанъ и такъ предубдило ихъ противъ дерзкаго фермера и его свооборота, что онъ не могъ доле оставаться въ этихъ краяхъ.

Кучеръ былъ превосходный дорожный спутникъ и коментаторъ постоянно смнявшагося ландшафта, онъ могъ сообщить имена мстъ и лицъ, равно какъ и значене той или другой кучки, того или другого сборища, не хуже тни Виргиля въ другомъ боле знаменательномъ странстви, у него въ запас была куча разсказовъ о цлыхъ приходахъ и объ отдльныхъ лицахъ, онъ первоначально смотрлъ на жизнь весьма добродушно и благосклонно, какъ и подобало человку, которому тепло и снутри и снаружи, авторитетъ котораго ничмъ не оспаривается, но введене желзной дороги ожесточило его, передъ его глазами постоянно рисовалась мрачная картина раззоренной страны, усянной изуродованными трупами, по его мнню смерть мистера Гускиссона есть признакъ божьяго гнва на Стефенсона. ‘Да посл этого вс гостинницы закроются!’, и при этихъ словахъ онъ устремлялъ тревожный взоръ въ неопредленное пространство, словно онъ выхалъ съ своей каретой на край вселенной и его передня лошади летятъ стремглавъ въ бездну. Но и тутъ онъ легко переходилъ отъ пророческаго тона къ простому повствовательному. Онъ всегда зналъ, на чьей земл онъ детъ, какой знатный землевладлецъ разорился отъ картъ, у кого были знатные доходы, кто былъ въ раздор съ своимъ старшимъ сыномъ. Онъ знавалъ отцевъ современныхъ баронетовъ и любилъ разсказывать объ ихъ расточительности и скупости, о томъ, на комъ они переженились, кого наказали въ порыв негодованя, какъ они дорожили своего дичью, или какя они имли дла съ компанями, проводившими каналы. О каждомъ современномъ землевладльц онъ могъ сказать, стоитъ ли онъ за или противъ реформы. Это различе появилось на свтъ только въ позднйшя времена, а вмст съ нимъ полнился и непонятный для него парадоксъ, что существовали люди знатнаго рода и крупные владльцы, подававше голосъ въ пользу билля. Онъ ршительно не могъ справиться съ этимъ парадоксомъ и потому, съ тактомъ опытнаго богослова или ученаго схоластика, обходилъ его и останавливалъ свое внимане и кончикъ своего кнута на предметахъ, не возбуждавшихъ сомння.

Никакой парадоксъ, напримръ, не смущалъ нашего возничаго, когда, миновавъ городокъ Большой Треби, прохавъ съ милю между двухъ высокихъ изгородей и переправившись черезъ оригинальный длинный мостъ на рк Лаппъ, онъ пускалъ своихъ лошадей вскачь въ гору мимо приземистой деревушки Малый Треби, пока наконецъ не выбирался на прекрасную ровную дорогу, осненную лиственницами, дубами и вязами, въ промежуткахъ между которыми виднлся отличный паркъ.

Сколько разъ въ году, прозжая мимо запущенныхъ, полуразвалившихся сторожевыхъ домиковъ, прерывавшихъ рядъ деревьевъ и открывавшихъ видъ на извивавшуюся лентой рку и прекрасный старинный домъ, сколько разъ поровнявшись съ этимъ мстомъ, онъ отвчалъ и даже самъ замчалъ обычной фразой: Это?— это Трансомъ-кортъ — помстье, надлавшее не мало шуму въ судахъ. Нсколько столтй тому назадъ наслдникъ имени Трансомовъ продалъ это имнье Дурфейямъ, дальнимъ своимъ родственникамъ, принявшимъ имя Трансомъ вслдстве пробртеня ими имня. Но право Дурфейовъ на имне было неоднократно оспариваемо и кучеръ скоре упалъ бы мертвымъ на мст, чмъ упустить этотъ удобный случай, чтобы замтить, что собственность не всегда попадала въ настоящя законныя руки. Однако юристы находили въ этомъ свою выгоду и люди, наслдовавше помстья съ процессами, жили въ нихъ также незавидно, какъ мышь въ выденномъ сыр,— такъ случилось и съ этими Дурфей или Трансомами, какъ они себя называли. Самъ мистеръ Трансомъ былъ полуумный, но она была настоящимъ хозяиномъ, она происходила отъ знатнаго рода и была съ характеромъ, это можно было замтить по ея глазамъ и по тому, какъ она сидла на лошади. Старшй сынъ былъ совсмъ въ отца, только еще похуже — какой-то порченый, да еще попавшй въ дурное общество. Разсказывали, что мать ненавидитъ его, только и ждетъ его смерти, потому что у нея есть другой сынъ совсмъ инаго разбора, онъ еще мальчикомъ ухалъ въ чуже края и мать хотла оставить своего любимца наслдникомъ. Былъ еще тутъ какой-то адвокатъ Джерминъ, имлъ ли онъ какое право на наслдство или нтъ — неизвстно, но всмъ завдомо, что онъ запустилъ свою лапу въ это имнье. Каждая дверь въ его большомъ дом была сдлана изъ стараго дуба трансомскаго парка. Никому не запрещалось думать, что онъ платилъ за это дерево. Однако этотъ самый адвокатъ Джерминъ не разъ сиживалъ на этомъ самомъ мст на козлахъ. Онъ составлялъ духовныя завщаня для большинства смертныхъ въ этомъ околодк, и кучеръ никогда не сказалъ бы, что не желаетъ поручить ему и свое завщане, адвокату и нельзя быть черезъ мру честнымъ, иначе ему будутъ не подъ силу чужя продлки. Что же касается до дла Трансомовъ, то оно претерпло столько превратностей судьбы, что никакъ нельзя было составить себ яснаго о немъ понятя. При этомъ мистеръ Самсонъ (каждый человкъ въ сверномъ Ломшир зналъ карету Самсона) корчилъ гримасу, выражавшую полнйшую нейтральность и наровилъ попасть кнутомъ въ одну опредленную точку на спин лошади. Если пассажиръ разспрашивалъ о дальнйшихъ подробностяхъ трансомскаго дла, Самсонъ моталъ головою и прибавлялъ, что много ходило про нихъ хорошихъ исторй, но въ чемъ именно заключались эти истори, онъ никогда не снисходилъ объяснять. Одни приписывали это благоразумному сомнню въ истин разсказываемаго, друге недостатку памяти, третьи просто незнаню. Но Самсонъ былъ по крайней мр на столько правъ, что истори эти были дйствительно хорошя,— разумя подъ этимъ иронически, такя, которыя не длали чести сторонамъ въ нихъ заинтересованнымъ.

Но подобныя истори частенько оказываются хорошими и не въ одномъ ироническомъ, презрительномъ смысл. Рдко случается, чтобы преступное дяне не влекло за собою сокрушеня тхъ самыхъ надеждъ, которыя въ тайн лелялъ преступникъ, рдко случается, чтобы плодъ поспшно удовлетворенной безпорядочной страсти не призывалъ проклятя на голову виновниковъ своего позора. Но эти стороны дла часто остаются тайной, много на свт безмолвныхъ страданй, звуки, возбуждающе сердечную агоню, частенько бываютъ заглушены въ общемъ хор стремглавъ летящей жизни, взгляды ненависти, поражающе въ самое сердце, не вызываютъ воплей о помощи,— есть воровства, лишающя человка навки спокойствя и веселья и однако тщательно хранимыя въ тайн самимъ пострадавшимъ,— эти страданя не выливаются въ другихъ звукахъ, кром ночного стона, не выражаются другими письменами, кром тхъ, которыя запечатлютъ на чел страдальца длинные мсяцы затаеннаго отчаяня и подавленныхъ слезъ. Не одно наслдованное горе, разбившее свтлыя надежды молодой жизни, осталось на вки тайной, неповданной человческому слуху.

Поэты описывали очарованный лсъ, въ которомъ каждый иглистый кустъ терновника, каждый древесный стволъ таитъ въ себ повсть человческой жизни, отъ этихъ повидимому безстрастныхъ сучьевъ несутся беззвучные стоны, темная кровь питаетъ трепещущй нервъ и постоянно будитъ неусыпную память. Все это только присказка.

1-го Сентября, въ достопамятный 1832 г., кого-то ожидали въ Трансомъ-Корт. Уже съ двухъ часовъ пополудни старикъ привратникъ отворилъ ворота, позеленвшя отъ времени, какъ пни старыхъ деревъ. Уже въ деревн Малый Треби, лежавшей на скат крутой горы, не вдалек отъ воротъ,— пожилыя женщины сидли въ своихъ праздничныхъ платьяхъ передъ дверьми тхъ немногихъ домиковъ, которые окаймляли дорогу, он готовы были вскочить и низко приссть, какъ только завидится издали дорожный экипажъ, а у възда въ деревню, нсколько мальчишекъ стояли на сторож, намреваясь бгомъ сопровождать экипажъ до старой, походившей на амбаръ, церкви, гд пономарь ждалъ на колокольн, чтобъ въ данную минуту огласить воздухъ радостнымъ звономъ единственнаго въ Треби колокола.

Старикъ привратникъ отворилъ ворота и оставилъ ихъ на попечене своей хромой жены, такъ какъ онъ самъ былъ необходимъ въ дом, чтобъ вымести дорожки сада и помочь на конюшн. Хотя Трансомъ-Кортъ былъ большой замокъ, выстроенный въ царствоване королевы Анны, съ парками и землями, не уступавшими ни одному помстью въ Ломшир,— въ немъ было очень мало слугъ. Особливо, казалось, былъ недостатокъ въ садовникахъ, ибо исключая террасы передъ домомъ, окруженной каменнымъ парапетомъ и съ красивымъ хорошо содержаннымъ палисадникомъ, везд дорожки и куртины поросли травой. Во многихъ окошкахъ были закрыты ставки и передъ двумя изъ нихъ, на маленькомъ каменномъ балкон, лежали груды иглъ, опадавшихъ годами съ большой шотландской елки, возвышавшейся у одного изъ угловъ дома. Со всхъ сторонъ, и близко и далеко, виднлись высокя деревья, неподвижно стоявшя при яркомъ солнечномъ освщени, и подобно всмъ неподвижнымъ вещамъ на свт, увеличивавшя тишину и безмолве. Тамъ и сямъ листья кружились въ воздух, лепестки цвтовъ падали на землю безмолвнымъ дождемъ, ночныя бабочки тяжело летали, и еще тяжеле опускались на втки, маленькя птички прыгали на свобод по дорожкамъ, даже какой-то застрявшй кроликъ спокойно сидлъ на зеленой лужайк и щипалъ листья, приходившеся ему по вкусу, съ такимъ видомъ, который казался слишкомъ дерзкимъ въ этомъ застнчивомъ создани. Все было безмолвно, не слышно было ничего, кром соннаго дыханя природы и нжнаго журчанья ручейковъ, стремившихся къ рк, перерзывавшей паркъ. Стоя на южной или восточной сторон дома, вы никогда не догадались бы что въ дом кого-то ожидали.

На западной сторон, откуда подъзжали къ дому, большя каменныя ворота были отворены, также какъ и двойныя двери въ сни, чрезъ которыя виднлись красивыя колонны, мраморныя статуи и широкая каменная лстница съ соломенными поношенными ковриками. Самое же большое доказательство, что дйствительно кого-то ожидали, было появлене отъ времени до времени въ сняхъ какой-то женщины, которая пройдя, легкой поступью по гладкому полу, останавливалась на площадк ступенекъ и долго смотрла въ даль и прислушивалась. Ступала она легко, потому что вся ея фигура была статная, хорошо сложенная, не смотря на ея пятьдесятъ, шестьдесятъ лтъ. Она была высокаго роста, съ густыми, сдыми волосами и темными глазами и бровями, лицо ея было гордо и хотя имло въ себ что-то орлиное, но въ немъ не было недостатка въ женственности. Черное платье, плотно охватывавшее ея талью, было очень поношено, дорогя кружева на рукавахъ, воротничк и маленькомъ вуал, ниспадавшемъ съ гребня на затылокъ, были во многихъ мстахъ заштопаны, но великолпные, драгоцнные камни блистали на ея рукахъ, которыя покоились на черномъ шелку, словно художественно граненые ониксовые камни.

Много разъ подходила мистриссъ Трансомъ, къ наружнымъ дверямъ, всматриваясь въ даль и вслушиваясь. И каждый разъ возвращалась она въ туже самую комнату. Ого была небольшая уютная комната, съ низенькими полками для книгъ изъ краснаго дерева, она составляла преддвере большой библотеки, которая виднлась черезъ отворенную дверь, полузакрытую опущенной портьерой. Стны и мебель этой комнаты очень потемнли отъ времени, позолота почернла, но картины, висвшя надъ полками, были яркя и веселыя: портреты пастелью блдныхъ напудреныхъ красавицъ, въ платьяхъ съ открытыми воротами, великолпный портретъ масляными красками, одного изъ Трансомовъ, въ роскошной одежд временъ Реставраци, другой портретъ другого Трансома ребенкомъ, держащимъ подъ уздцы маленькаго коня, наконецъ батальная картина фламандской школы, на которой война казалась только пестрой случайностью, разнообразящей необъятную солнечную равнину земли и неба. Эти веселыя картины вроятно были нарочно выбраны, эта комната была любимой комнатой мистриссъ Трансомъ, по этой же причин конечно надъ кресломъ, въ которое она садилась при каждомъ вход въ комнату, вислъ портретъ молодаго человка очень походившаго на нее, лице его было юное, безбородое, но уже мужественное, роскошные каштановые волоса ниспадали спереди на его лобъ, а съ боковъ на щеки и блый галстухъ. Подл этого кресла находился письменный столъ, съ расходными книжками въ пергаментныхъ переплетахъ, съ ящикомъ, въ которомъ она держала лекарства, рабочей корзинкой, томомъ архитектурныхъ картинъ, служившихъ ей узорами, нумеромъ Сверо-Ломширскаго Глашатая, и подушкой для ея жирной собачонки, которая была слишкомъ стара и сонлива, чтобъ замтить безпокойство своей госпожи. Дйствительно мистриссъ Трансомъ была въ такомъ тревожномъ состояни, что вс ея обычныя занятя потеряли для нея всякй интересъ и ей нечмъ было сократить скучные часы этого дня. Ея голова была полна воспоминанй прошедшаго и предположенй будущаго и, исключая т минуты, когда она подходила къ дверямъ, она все время сидла неподвижно скрестивъ руки на груди и посматривая изрдка на портретъ, висвшй подл нея. И каждый разъ, какъ глаза ея встрчались съ карими глазами молодаго человка, она отвертывалась съ какимъ-то страннымъ выраженемъ ршимости и колебаня.

Наконецъ побуждаемая неожиданной мыслью или звукомъ, она встала и пошла въ библотеку. Она остановилась у самой двери, словно желая только посмотрть, все ли тамъ благополучно. Старикъ лтъ шестидесяти или семидесяти стоялъ подл большаго стола и сортировалъ на немъ ящики съ минералогическими экземплярами и препаратами наскомыхъ. Его блдные кротке глаза, вдающаяся нижняя челюсть и болзненная наружность никогда не могли выражать много энерги физической или умственной, теперь же его неровная поступь и слабыя тлодвиженя доказывали еще, что онъ былъ разбитъ параличемъ. Его полуизношенныя платья были чисто вычищены, сдые волосы тщательно причесаны и вообще во всей его фигур не было видно старческой небрежности. Подл него сидла прекрасная чорная собака, столь же старая, какъ и ея господинъ, пристально слдившая за всми его движенями. Когда мистриссъ Трансомъ показалась въ дверяхъ, мужъ ея тотчасъ прекратилъ свои занятя и вздрогнулъ какъ дикй, боязливый зврь въ клтк подъ взглядами чужаго человка. Онъ, казалось, сознавалъ, что занимался дломъ, за которое прежде его всегда бранили — т. е. приводилъ въ безпорядокъ свою коллекцю съ намренемъ ввести новую систему.

Черезъ нсколько минутъ, впродолжени которыхъ жена его стояла неподвижно, молча смотря на него, онъ сталъ поспшно вкладывать ящики въ низеньке шкафики, устроенные подъ книжными полками въ одномъ углу библотеки. Когда вс они были поставлены на мсто, мистриссъ Трансомъ повернулась и вышла изъ комнаты, а испуганный старикъ услся съ своей собакой Нимвродъ на оттоманъ. Выглянувъ снова спустя нсколько минутъ, мистриссъ Трансомъ увидла, что мужъ ея, обнявъ Нимврода, бесдовалъ съ нимъ полушопотомъ, какъ маленькя дти разговариваютъ со всякими неодушевленными предметами, когда он думаютъ, что никто за ними не наблюдаетъ.

Наконецъ звонъ церковныхъ колоколовъ долетлъ до мистриссъ Трансомъ и она знала по этому сигналу, что вскор раздастся шумъ приближающагося экипажа, но она не вдругъ вскочила, не побжала стремглавъ къ дверямъ. Она сидла неподвижно, дрожа всмъ тломъ, прислушиваясь, губы ея поблднли, руки похолодли. Неужели ея сынъ возвращался? Ей было теперь за пятьдесятъ лтъ и со времени первыхъ радостей, доставленныхъ ей рожденемъ этого любимаго сына, она мало видла утхъ въ жизни. Неужели теперь, когда ея волосы посдли, когда смотрть ей было въ тягость, когда ея юныя прелести казались столь же безобразными, какъ слова романсовъ и звуки фортепьянъ, которыми она когда-то плняла,— неужели теперь ей предстояла богатая жатва неизсякаемыхъ радостей? Неужели она будетъ чувствовать, что сомнительные поступки ея жизни оправданы уже результатомъ, ибо Провидне освятило ихъ своимъ милосердемъ? Неужели ее боле не будутъ сожалть сосди за то, что она бдна, за то что мужъ ея идотъ, а старшй сынъ развратный гуляка? Неужели вмсто всхъ этихъ униженй она будетъ имть богатаго, умнаго, и, можетъ быть, нжнаго сына? Да, все это могло быть, но вдь они были въ разлук пятнадцать лтъ и въ это долгое время сколько случилось событй, которыя могли стушевать въ ея сын любовь и память о ней. Однако разв не было примровъ, что сыновняя любовь возрастала съ годами, съ опытомъ жизни, особенно, когда дти длались въ свою очередь родителями? Все же, еслибъ мистриссъ Трансомъ ожидала одного сына, она бы не такъ дрожала, она ждала еще и маленькаго внука, а были причины, почему она не была въ восторг, когда сынъ написалъ ей наканун своего отъзда въ Англю, что у него уже былъ наслдникъ.

Нo съ фактами, каке бы они ни были, надо мириться, и къ тому же не самое ли важное, что сынъ ея вернулся? Вся гордость, вся любовь, вс надежды, доступныя ей, теперь, на пятьдесятъ шестомъ году, должны были сосредоточиться на одномъ предмет — на ея сын. Еще разъ она взглянула на портретъ. Юные, каре глаза, казалось, улыбались ей, но она отвернулась отъ нихъ съ нетерпнемъ и воскликнула:— конечно онъ измнился! Съ этими словами она какъ бы неохотно встала и гораздо медленне прежняго пошла къ наружной двери.

Шумъ колесъ подъзжающаго экипажа уже громко раздавался подл самаго дома. Минутное удивлене мистриссъ Трансомъ, при одномъ вид почтовой брички безъ слуги и большихъ чемодановъ, смнилось тотчасъ смутнымъ сознанемъ, что какое-то загорлое лицо смотрло на нее изъ окошка экипажа. Она другого ничего не видала, она даже не замтила, какъ вокругъ нея собралась ея немногочисленная прислуга и какъ старый дворецкй Таксъ подошелъ къ экипажу, чтобъ открыть дверцы. Она слышала, что кто-то ее назвалъ: ‘матушка!’, чувствовала что кто-то ее поцловалъ въ об щеки, но сильне всхъ этихъ ощущенй было сознане, къ которому не могли ее подготовить никакя мысли, сознане, что этотъ сынъ, который теперь къ ней возвратился, былъ ей совершенно чужимъ. За три минуты передъ тмъ она мечтала, что не смотря на вс перемны, произведенныя пятнадцатилтней разлукой, она также пламенно прижметъ сына къ своей груди, какъ прижимала его на прощаньи. Но въ ту минуту, когда глаза ихъ встртились, сознане, что онъ ей чужой, поразило ее какъ громомъ. Но трудно было замтить ея сильное волнене, и потому сынъ провелъ ее черезъ сни въ гостиную и затворилъ за собой двери. Тогда онъ обернулся и сказалъ съ улыбкой:— Вы бы меня не узнали, матушка?

Это, можетъ быть, была правда. Еслибъ она встртила его въ толп, то пожалуй бы и не узнала, но все же остановилась бы пораженная изумленемъ, ибо хотя онъ боле не походилъ на нее, но съ годами въ немъ родилось другое сходство, которое не могло ее не поразить. Прежде чмъ она отвчала, его глаза окинули всю комнату проницательнымъ безпокойнымъ взглядомъ, составлявшимъ рзкй контрастъ съ мягкимъ, томнымъ взглядомъ портрета.

— Все измнилось. Гарольдъ. Я старуха, ты видишь!

— Но гораздо прятне и статне многихъ молодыхъ, отвчалъ Гарольдъ, хотя онъ внутренно сознавалъ, что годы сдлали лице его матери очень рзкимъ и полнымъ заботъ:— вс женщины въ Смирн подъ старость длаются словно мшки. Вы совсмъ не опустились и не обрюзгли. Я право не знаю, почему это я такъ пожирлъ? (тутъ Гарольдъ протянулъ матери свою пухлую руку). Я вдь помню, отецъ былъ худъ, какъ селедка. А что онъ, какъ его здоровье, гд онъ?

Мистриссъ Трансомъ молча показала на дверь полуприкрытую портьерой и оставила сына идти одного въ библотеку. Она не была слезливаго десятка, но теперь подъ влянемъ сильныхъ чувствъ, которымъ не было другого исхода, слезы градомъ потекли по ея щекамъ. Она конечно озаботилась, чтобъ эти слезы были безмолвныя и, прежде чмъ Гарольдъ возвратился въ комнату, она ихъ осушила. Мистриссъ Трансомъ не имла женской привычки искать власти посредствомъ пафоса, она привыкла повелвать въ силу всми признаннаго превосходства. Мысль, что ей надо было познакомиться съ сыномъ и что близкое знане девятнадцатилтняго юноши, мало поможетъ ей къ уразумню тридцати-четырехъ-лтняго мужчины, легла свинцомъ на ея душу, но въ этомъ новомъ ихъ знакомств всего важне для нея было, чтобы сынъ, видвшй столько чужого на свт, почувствовалъ, что онъ воротился домой къ своей матери, съ которой необходимо о всемъ совтоваться и которая могла пополнить ему недостатокъ мстныхъ свденй. Ея роль въ жизни была роль умнаго гршника и она вполн усвоила себ мння и привычки этой роли, жизнь потеряла бы для нея всякое значене, еслибъ ее теперь устранили отъ всякаго дла, какъ слабую, безпомощную старуху. И кром того еще были тайны, которыя ея сынъ не долженъ былъ никогда узнать. Поэтому, когда Гарольдъ снова возвратился въ комнату, слды слезъ уже исчезли и замтилъ бы ихъ только самый пытливый наблюдатель. Онъ не посмотрлъ пристально на свою мать, глаза его промелькнули мимо и остановились на Сверо-Ломширскомъ Глашата, лежавшемъ на стол.

— Господи, какою развалиною сталъ бдный отецъ, сказалъ онъ, взявъ въ руки газету:— врно параличъ, а? Онъ ужасно опустился и ослабъ, но все по старому возится съ своими книгами и жуками. Чтожъ, это тихая, медленная смерть. Но вдь ему не боле шестидесяти пяти лтъ, не правда ли?

— Шестьдесятъ семь, считая по годамъ, но я думаю, твой отецъ родился ужь старикомъ, отвчала мистриссъ Трансомъ, съ твердой ршимостью не выказывать ненужной, ни кмъ не прошенной нжности.

Сынъ этого не замтилъ. Во все время разговора, онъ глазами пробгалъ столбцы газеты.

— Но твой мальчикъ, Гарольдъ, гд онъ? Какъ же онъ не съ тобой?

— О! я его оставилъ въ город, сказалъ Гарольдъ не спуская глазъ съ газеты:— мой человкъ Доминикъ привезетъ его вмст съ остальнымъ багажомъ. Ага! я вижу молодой Дебари, а не мой старый другъ сэръ Максимъ выступаетъ кандидатомъ на представительство Свернаго Ломшира.

— Да, ты мн ничего не отвчалъ, когда я теб писала въ Лондонъ о твоемъ кандидатств. Ничего! Другого дорйскаго кандидата покуда нтъ и тебя бы поддержали Дебари.

— Наврядъ ли? сказалъ значительно Гарольдъ.

— Отчего же нтъ? Джерминъ говоритъ, что торйскй кандидатъ не можетъ восторжествовать безъ поддержки Дебари.

— Но я не буду дорйскимъ кандидатомъ.

Мистриссъ Трансомъ вздрогнула, словно прикоснулась къ электрической машин.

— Чмъ же ты будешь? сказала она рзко:— Неужели ты назовешь себя вигомъ?

— Боже избави! Я радикалъ.

Ноги мистриссъ Трансомъ подкосились, она опустилась въ кресла. Слова ея сына подтверждали, какъ нельзя боле ея смутное сознане, что сынъ ей чужой, он обнаруживали нчто, съ чмъ такъ же мало могли помириться ея надежды и понятя, какъ еслибъ онъ объявилъ, что принялъ магометанскую вру въ Смирн и имлъ четырехъ женъ, вмсто одного сына, котораго везъ Доминикъ. Теперь ей казалось, что ни къ чему вдругъ улыбнулось ей счастье, что ни къ чему умеръ нелюбимый, недостойный Дурфи и возвратился Гарольдъ съ огромнымъ состоянемъ. Она конечно знала, что были богатые радикалы, точно также какъ были богатые жиды и дисонтеры, но она никогда не думала о нихъ, какъ о равныхъ ей людяхъ. Сэра Франсиса Бюрдета вс считали за съумасшедшаго. Но что же было длать? всего лучше не задавать никакихъ вопросовъ и молча приготовиться ко всему, что могло послдовать дальше.

— Но пойдешь ли ты теперь Гарольдъ въ свои комнаты? сказала она спокойно:— можетъ быть, потребуются въ нихъ какя нибудь перестановки.

— Да, пойдемте, отвчалъ Гарольдъ, бросая газету, въ которой онъ прочелъ все, даже объявленя, пока въ душ его матери происходила такая страшная борьба,— дядя Дингонъ, я вижу, все еще судья, прибавилъ онъ проходя черезъ сни.— Здсь ли онъ? Придетъ онъ сегодня вечеромъ къ намъ?

— Нтъ, онъ сказалъ, чтобъ ты къ нему пришелъ, когда захочешь его видть. Ты не долженъ забывать, Гарольдъ, что ты возвратился въ семейство съ старыми понятями. Твой дядя думалъ, что я захочу съ тобой остаться въ первое время съ глазу на глазъ. Онъ помнилъ, что я не видала своего сына пятнадцать лтъ.

— Господи! пятнадцать лтъ! а вдь это правда, сказалъ Гарольдъ, предлагая свою руку матери, ибо онъ понялъ, что послдня ея слова были сказаны съ упрекомъ:— а вы, все еще прямы, какъ стрла, какъ отлично будутъ на васъ сидть шали, которыя я вамъ привезъ.

Они молча взошли на лстницу. Пораженная неожиданнымъ открытемъ, что ея сынъ радикалъ, м-съ Трансомъ не имла охоты ни о чемъ говорить, такъ человкъ, которому только-что заклеймили чело горячимъ желзомъ, не въ состояни думать ни о чемъ. Гарольдъ съ своей стороны не имлъ ни малйшаго желаня оскорблять свою мать, но его дятельный, энергичный умъ не привыкъ обращать внимане на чувства женщинъ и даже еслибъ онъ созналъ то, что чувствовала въ эту минуту его мать, то и это даже не остановило бы его и онъ продолжалъ бы мыслить и дйствовать по своему обыкновеню.

— Я приготовила теб южные комнаты, Гарольдъ, сказала мистриссъ Трансомъ входя въ длинный, освщенный сверху корридоръ, по стнамъ котораго развшаны были старинные портреты:— я думала, что он теб будутъ всего удобне, такъ, какъ он вс сообщаются между собою и средняя изъ нихъ будетъ славной просторной гостиной.

— Э! мебель-то въ плохомъ положени, замтилъ Гарольдъ, когда они вошли въ эту комнату.— Въ коврахъ и занавсяхъ, кажется, завелась моль.

— Я могла, только выбирать между молью и отдачей комнатъ въ наемъ, сказала мистриссъ Трансомъ. Мы были слишкомъ бдны чтобы держать лишнихъ слугъ для необитаемыхъ покоевъ.

— Такъ вы были въ очень стснительныхъ обстоятельствахъ, а?

— Какъ мы теперь живемъ, такъ жили впродолжени послднихъ двнадцати лтъ.

— Да, васъ тяготили столько же долги Дурфи, какъ и процессы. Чертъ бы ихъ совсмъ побралъ! Уплата всхъ долговъ по имню порядочно порастрясетъ мои шестьдесятъ тысячъ фунтовъ. Впрочемъ онъ умеръ, бдный, и вроятно я истратилъ бы еще боле денегъ на покупку когда нибудь въ Англи новаго помстья. Я всегда намревался быть англичаниномъ и побить того или другого лорда, которые меня били въ Итон.

— Я бы никогда этого не думала, Гарольдъ, зная, что ты женился на иностранк.

— А вы бы хотли чтобъ я ждалъ счастя жениться на чахоточной Англичанк, которая навязала бы мн на шею цлый табунъ родственниковъ? Я ненавижу англйскихъ женъ, он всегда суются во вс дла мужа и преслдуютъ васъ не нужными совтами. Нтъ я боле никогда не женюсь.

Мистриссъ Трансомъ закусила губу и отвернулась, чтобы поднять штору. Она не хотла отвчать на слова сына, въ которыхъ такъ ясно выразилось, какъ мало она сама и ея чувства входили въ его соображеня.

Помолчавъ съ минуту она обернулась къ нему и сказала:— Ты, я думаю, привыкъ къ роскоши, эти комнаты теб кажутся жалкими, но вдь ты можешь сдлать какя угодно передлки.

— Конечно, мн нужно особую премную въ нижнемъ этаж. Остальныя комнаты врно спальни, продолжалъ онъ, отворяя одну боковую дверь.— Да я могу провести здсь ночь, другую. Помнится мн внизу была еще спальня съ комнатой при ней, это было бы хорошо для моего мальчика и для Доминика. Я бы желалъ ее имть.

— Твой отецъ спитъ въ ней вотъ уже который годъ. Если ты нарушишь его привычки, онъ не будетъ знать, куда дться.

— Жаль, жаль. Я терпть не могу лазить по лстницамъ.

— Тамъ есть еще комната дворецкаго, она не занята, ее можно бы превратить въ спальню. Я не могу предложить теб свою комнату потому, что я сплю на верху (языкъ мистриссъ Трансомъ могъ быть при случа острымъ ножемъ, но ударъ упалъ на нечувствительное мсто).

— Нтъ, я ни за что не буду спать на верху. Завтра же посмотримъ комнату дворецкаго, а для Доминика найдется какой нибудь чуланъ. А вотъ и старая рка, въ которой я удилъ. Какъ часто я мечталъ въ Смирн, что хорошо было бы купить паркъ съ ркой точь въ точь какъ эта Лапнъ. Богъ мой, каке славные дубы на томъ берегу. Однако нкоторые надо бы срубить.

— Я теб ужь говорила. Гарольдъ, что я берегла каждое деревцо какъ святыню. Я надялась, что имне когда нибудь попадетъ въ твои руки и ты выкупишь его, потому и ршилась сохранить его въ такомъ вид, чтобы стоило его выкупить. Паркъ безъ хорошаго лса все равно что красота безъ волосъ и зубовъ.

— Браво, матушка! сказалъ Гарольдъ, положивъ руку ей на плечо.— Вамъ пришлось возиться совсмъ не съ женскимъ дломъ, благодаря слабости отца. Но погодите, мы все уладимъ. Вы теперь будете отдыхать на атласныхъ подушкахъ, какъ подобаетъ бабушк.

— Ну ужь отъ этого уволь! Атласныя подушки не по моей части. Я привыкла, быть главнымъ управителемъ и сидть въ сдл часа по два, по три въ день. Вдь кром мызы, у насъ еще дв фермы на рукахъ.

— Пш! Значитъ Джерминъ плохо устроилъ имне. Все это должно измниться подъ моимъ правленемъ, небрежно замтилъ Гарольдъ, повертываясь на каблукахъ и ощупывая въ карман ключи отъ чемодановъ, которые только-что внесли въ комнату.

— Можетъ быть, когда ты поживешь въ Англи, сказала мистриссъ Трансомъ, покраснвъ какъ двчонка,— ты убдишься, какъ мудрено найти наемщика для фермы.

— О, я очень понимаю трудность этого дла, матушка. Для того нужно имть толкъ, чтобы съумть заманить наемщика. Надо имть всегда на готов запасъ толку, достаточный, чтобы удовлетворить всмъ требованямъ — одна изъ самыхъ мудреныхъ торговыхъ операцй. Если я теперь позвоню, найдется кто нибудь въ дом, чтобы мн прислуживать?

— У насъ всего двое, ключникъ Гиксъ и лакей Джебезъ, они оба были еще при теб.

— Помню, помню Джебеза — только вдь онъ всегда былъ олухъ. Нтъ я ужь лучше возьму стараго Гикса. Онъ былъ такой акуратный маленькй человчекъ и отчеканивалъ слова какъ какая нибудь машина. Но теперь эта машина должна быть очень старая.

— Какъ ты хорошо помнишь нкоторыя вещи, Гарольдъ.

— Я никогда не забываю мста и людей — всегда помню, на что они похожи и какую можно извлечь изъ нихъ пользу. Весь околодокъ у меня въ голов, какъ на ладони. Чертовски красивый уголокъ, за-то народъ какая то безсмысленная куча виговъ и торевъ. Я думаю они все т же.

— Я, по крайней мр, не измнилась, Гарольдъ. Ты первый въ семь вздумалъ быть радикаломъ. Плохо я думала, для чего берегла эти чудные старые дубы. Дома радикаловъ обыкновенно обсажены какими-то несчастными, вчера только насаженными голыми розгами.

— Ваша правда, матушка, только розги радикаловъ разростутся, а ваши торйске дубы на половину сгнили, съ шутливой небрежностью замтилъ Гарольдъ. Вы предложили Джермину явиться завтра пораньше.

— Онъ будетъ къ завтраку, къ девяти часамъ. Я оставлю тебя теперь съ Гиксомъ, мы обдаемъ черезъ часъ.

Мистриссъ Трансомъ ушла и заперлась въ своей комнат. Сбылось это давно желаемое свидане съ сыномъ, котораго она ожидала съ такимъ нетерпнемъ, котораго она ждала съ такою страстью прежде его рожденя, ради котораго она согршила, дли пользы котораго она ршилась ни тяжкую разлуку, возвращене котораго было единственной свтлой надеждой ея жалкаго существованя. Минута настала, но она не принесла съ собою ни восторговъ, ни даже радостей. И вотъ не прошло и получасу, не успла она обмняться нсколькими словами, какъ уже съ быстротою предвидня, свойственною женщинамъ, привыкшимъ опасаться за послдствя своихъ дйствй, мистриссъ Трансомъ угадала, что возвращене сына не сдлаетъ ее ни на волосъ счастливе.

Она стояла передъ большимъ трюмо, почти прильнувъ лицомъ къ стеклу, и вглядываясь въ эти черты, словно он были ей незнакомы. Никакое старое лицо не можетъ выиграть отъ такого близкаго изслдованя, каждый маленькй недостатокъ бросается въ глаза, а общее впечатлне совершенно пропадаетъ. Она увидла сухую старческую кожу и глубокя морщины около рта, выражавше горечь и недовольство.

— Я старая вдьма! сказала она постоявъ (она имла привычку выражать свои мысли въ энергической форм), безобразная старая женщина и по вол судьбы его мать. Вотъ все, что онъ видитъ во мн, точно также, какъ я вижу въ немъ совершенно чужого мн человка. Я буду нуль. Да и глупо было разсчитывать на что нибудь лучшее.

Она отвернулась отъ зеркала и стала ходить взадъ и впередъ по комнат.

— А какое сходство! проговорила она глухимъ шепотомъ, впрочемъ врядъ ли кто кром меня это замтитъ.

Она бросилась въ кресла, устремивъ взоръ куда-то въ неопредленную даль, она не видла того, что было у нея передъ глазами, за то съ какою ясностью видла она давно минувшую картину: маленькое пухленькое существо стоитъ облокотившись на ея колни, шаловливо играя ножкой, и съ серебристымъ смхомъ заглядывая ей въ глаза. Она думала въ эти дни, что это существо возстановитъ разстроенную гармоню ея существованя, сообщитъ единство ея жизни, будетъ утшенемъ ея на закат жизни. Но ничто не вышло такъ, какъ она расчитывала. Долго длились страстные восторги матери, даже это святое чувство отравлялось мрачнымъ желанемъ, чтобы ея старшй, уродливый, слабоумный ребенокъ поскоре умеръ и уступилъ мсто ея любимцу и красавчику, которымъ она такъ гордилась. Подобныя желаня превращаютъ жизнь въ безобразную лоттерею, въ которой каждый день можетъ принести неудачу, въ которой люди спяще на пуховикахъ и наслаждающеся самымъ утонченнымъ столомъ, люди широко пользующеся тмъ небомъ и землею, ничтожный клочокъ которыхъ составилъ бы счастье многихъ, эти люди становятся, какъ всякй игрокъ, исхудалыми и блдными, раздражительными и безспокойными. День за днемъ, годъ за годомъ приносилъ съ собой неудачу, новыя заботы возбуждали новыя желаня, удовлетворить которымъ было не въ ея власти, приходилось боле и боле надяться на лоттерею, — а между тмъ пухленькй красавчикъ выросъ въ виднаго юношу, цнившаго свою свободу гораздо боле материнскихъ ласкъ, — яйцо ящерицы, эта хорошенькая кругленькая игрушка превратилась въ быструю увертливую ящерицу. Материнская любовь вначал бываетъ такъ всеобъемлюща, что она заглушаетъ, притупляетъ вс другя чувства, это какъ бы продолжене одной жизни въ другой, расширене собственнаго я. Но съ теченемъ времени и материнская любовь можетъ оставаться источникомъ радостей подъ тмъ только условемъ какъ и всякая другая любовь — подъ условемъ значительной доли самоотреченя и способности жить чужою жизнью. Мистриссъ Трансомъ смутно сознавала непреложность этого неизмннаго факта. Но она съ отчаянемъ ухватилась за мысль, что только ради этого сына, ей и стоило жить, безъ этой надежды намять прошлаго не давала бы ей покоя. Когда нибудь какими бы то ни было путями это имне, которое она съ такой энергей отстаивала отъ притязанй закона, будетъ принадлежать Гарольду. Такъ или иначе она когда нибудь да избавится отъ этого ненавистнаго Дурфи, своего полоумнаго первенца, съ такимъ упорствомъ отказывавшагося разстаться съ своей презрнной жизнью,— можетъ быть, развратъ наконецъ убьетъ его. А между тмъ долги на имни росли, а наслдникамъ, кто бы они тамъ ни были, представлялась весьма непривлекательная перспектива. Гарольдъ долженъ самъ себ пробить карьеру, и онъ самъ твердо ршился на это съ удивительной проницательностью относительно средствъ и условй, при которыхъ онъ могъ надяться на успхъ въ свт. Какъ большая часть энергическихъ людей, онъ имлъ твердую вру въ свой успхъ, онъ былъ веселъ при разставани, общая возвратиться съ большимъ состоянемъ, и это общане, не смотря на вс испытанныя ею неудачи, служило его матери единственнымъ основанемъ для надеждъ на будущее. Счастье повезло ему и однако ничего не вышло такъ, какъ она ожидала. Вся ея жизнь походила на неудавшйся пикникъ, посл котораго остается усталость и общее чувство неудовольствя. Гарольдъ отправился съ посольствомъ въ Константинополь подъ покровительствомъ знатнаго родственника, двоюроднаго брата его матери. Ему предстояла дипломатическая карьера. Но судьба его приняла совсмъ иной оборотъ, онъ спасъ жизнь одному армянскому банкиру, который изъ благодарности сдлалъ ему выгодное предложене, которое практическй молодой человкъ предпочелъ и протекци сановитыхъ родственниковъ, и сомнительнымъ успхамъ на дипломатическомъ поприщ. Гарольдъ сдлался купцемъ и банкиромъ въ Смирн, года летли, а онъ и не искалъ случая постить свое отечество и не заботился сообщать матери извстй о своихъ успхахъ, онъ просилъ, чтобы ему писали поболе изъ Англи, но самъ мало писалъ. Мистриссъ Трансомъ по привычк постоянно переписывалась съ сыномъ, но столько лтъ безплодныхъ ожиданй и постоянныя тревоги но денежнымъ дламъ до того убили въ ней вс надежды, что она боле была приготовлена получать новыя дурныя всти отъ своего распутнаго сына, чмъ хорошя отъ Гарольда. Вся жизнь ея теперь расходовалась на мелочныя ежедневныя заботы и какъ вс женщины съ характеромъ, достигшя старости безъ какой нибудь руководящей сильной страсти или привязанности, она пробрла свой особенный неизмнный образъ думать и дйствовать, она имла свои привычки, свои ‘порядки’, которымъ никто не долженъ смть перечить. Мало-по-малу она привыкла восполнять страшную пустоту своей жизни приказанями арендаторамъ, насильственнымъ теченемъ своими средствами больныхъ поселянъ, удовольствемъ выторговать или съэкономить какую нибудь копйку, или наслажденемъ отвтить ядовитой эпиграммой на колкя выходки леди Дебари. Въ этихъ мирныхъ занятяхъ протекала ея жизнь, но съ годъ тому назадъ исполнилось наконецъ страстное желане когда-то молодой цвтущей матери — теперь сдой морщинистой старухи, на лиц которой тревожная, безотрадная жизнь оставила неизгладимую печать. Съ Джерсея пришли извстя что Дурфи, ея полуумный сынъ умеръ. Теперь Гарольдъ былъ наслдникъ имня, теперь накопленныя имъ богатства могли очистить имне отъ тяготвшихъ на немъ долговъ, теперь онъ самъ захочетъ возвратиться. Наконецъ-то ея жизнь измнится, отрадно будетъ увидть солнечный лучь, пробивающйся сквозь вечерня тучи, хотя это солнце и было не далеко отъ заката. Любовь, надежда, самыя свтлыя стороны ея воспоминанй проснулись въ ней отъ своей зимней спячки и снова ей показалось, что второй ея сынъ былъ единственнымъ благомъ, дарованнымъ ей въ жизни.

Но и на этотъ разъ ея свтлыя надежды отуманились. Когда радостныя извстя достигли Гарольда и онъ увдомилъ мать, что прдетъ въ Англю, какъ скоро уладитъ свои дла, онъ въ первый разъ объявилъ ей, что былъ женатъ, что жена его, гречанка, не была боле въ живыхъ, но что онъ везетъ домой мальчика сына, самого лучшаго наслдника и внука, какого себ можно вообразить. Гарольдъ, сидя у себя въ Смирн, полагалъ, что вполн понимаетъ настоящее положене длъ въ своей семь въ Англи, онъ представлялъ себ мать почтенной старушкой, которая будетъ во всякомъ случа въ восторг имть здороваго и хорошенького внучка, и не обратитъ особаго вниманя на подробности такъ давно хранимаго въ тайн брака.

Мистриссъ Трансомъ въ порыв негодованя изорвала письмо. Но въ течени тхъ длинныхъ мсяцевъ, которые протекли пока Гарольдъ могъ исполнить свое намрене, она успла подавить въ себ желане надлать упрековъ сыну — упрековъ, которые могли бы огорчить сына и произвести охлаждене. Она все еще съ нетерпнемъ ожидала прзда, надясь, что любовь и удовлетворенная гордость согрютъ ея послдне годы. Она не знала, какя перемны произошли въ Гарольд, и конечно онъ могъ во многомъ измниться, но, какъ ни старалась она себя въ этомъ убдить, все же старый знакомый образъ, столь дорогой сердцу, невольно возникалъ передъ ея глазами, застилая собою вс предположеня и сомння холоднаго разсудка.

Даже когда она поспшила къ нему на встрчу, она была уврена, что снова прижметъ къ своей груди своего сына и почувствуетъ, что онъ тотъ же, какимъ былъ, когда сидлъ на колняхъ, своей молодой матери. Въ одинъ мигъ все измнилось. Надежды женщины сотканы изъ солнечныхъ лучей, мимолтная тнь ихъ уничтожаетъ. Тнь, упавшая на мистриссъ Трансомъ въ этомъ первомъ ея свидани съ сыномъ, заключалась въ предчувстви невозможности властвовать надъ нимъ. Она чувствовала, что еслибъ дла не пошли на ладъ, еслибъ Гарольдъ обнаружилъ какое нибудь стремлене, несогласное съ ея мннями, ея слова были бы безсильны его остановить. Чуткость ея опасенй послужила къ быстрйшему разоблаченю нрава Гарольда, его рзкость, неуступчивость, его пренебрежене къ мннямъ, другихъ, если только эти мння не могли ему помочь или повредить, дали себя почувствовать съ первыхъ же словъ.

Холодомъ обдали эти невеселыя мысли мистриссъ Трансомъ: она невольно вздрогнула. Эта физическая реакця вывела ее изъ забытья, которое препятствовало ей до сихъ поръ слышать, что кто-то стучался въ дверь. Не смотря на свою дятельную натуру и на малочисленность прислуги, она никогда не одвалась безъ горничной, да и эта акуратная, до утонченности опрятная, маленькая женщина, стоявшая теперь передъ нею, никогда не допустила бы ее до подобной жертвы. Эта маленькая старушка была мистриссъ Гиксъ, жена ключника, исполнявшая должность экономки, горничной и главной надзирательницы надъ кухней, этой громадной каменной службой, въ которой производилась ничтожная стряпня. Сорокъ лтъ тому назадъ она поступала на службу мистриссъ Трансомъ, тогда еще прекрасной миссъ Линтонъ, и ея хозяйка до сихъ поръ называла ее по старой памяти Деннеръ.

— Неужели я не слышала колокольчика, Деннеръ? спросила мистриссъ Трансомъ вставая.

— Точно такъ сударыня, отвтила Деннеръ, вынимая изъ гардероба старое черное бархатное платье, обшитое заштопаннымъ во многихъ мстахъ кружевомъ. Въ этомъ плать мистриссъ Трансомъ являлась по вечерамъ настоящей королевой.

У Деннеръ были еще здоровые глаза, она была изъ числа тхъ близорукихъ, которые отлично видятъ въ малйшую щель между вкъ. Физическй контрастъ между высокой черноглазой женщиной съ орлинымъ взоромъ и ея блдной круглолицей щурящейся горничной, по всей вроятности, имлъ вляне на чувства, которыя послдняя питала къ своей барын — они относились къ тому роду поклоненя, которое не считаетъ нравственность въ числ необходимыхъ атрибутовъ богини. Есть разного разбора люди — таково было исповдане Деннеръ,— и она не того же разбора, какъ ея барыня. Умъ ея былъ остръ какъ игла и она сейчасъ замтила бы комическя притязаня обыкновенной служанки, которая не покорялась бы покорно судьб, давшей ей господъ. Она назвала бы это кривлянями червя, вздумавшаго ходить на хвост. Между ними существовало нмое соглашене и симпатя. Деннеръ знала вс тайны своей барыни и потому разговоръ ея былъ простъ и нельстивъ, и однако, благодаря какому-то тонкому инстинкту, она никогда не говорила ничего такого, чтобы могло оскорбить мистриссъ Трансомъ, какъ фамиларность слуги, слишкомъ много знающей о своей барын. Это было маленькое существо, но съ характеромъ, на который можно было полагаться, какъ на каменную гору.

Взглянувъ въ лице мистриссъ Трансомъ, она ясно прочла на немъ, что эта встрча была разочарованемъ. Она заговорила глухимъ, торопливымъ, монотоннымъ голосомъ съ утонченнымъ акцентомъ.

— Мистеръ Гарольдъ уже одлся, онъ пожалъ мн руку въ корридор и былъ очень любезенъ.

— Какая перемна, Деннеръ! Онъ нисколько теперь не похожъ на меня.

— А все же красивъ, не смотря на то, что такъ загорлъ и потолстлъ. Въ немъ есть что-то благородное. Помните, сударыня, вы говаривали, что существуютъ люди, которыхъ присутстве чувствуется, хотя бы они стояли за угломъ, а друге, на которыхъ можно набжать и все же не замтить. Это правда истинная. А что же касается до сходства, то между тридцатью пятью и шестидесятые годами существуетъ такая разница, что разв только старые люди могутъ ее замтить.

Мистриссъ Трансомъ видла, что Деннеръ поняла ея мысли.

— Я не знаю, какъ дла пойдутъ, только наврядъ ли хорошо. Я ужь боюсь и надяться на что ни будь хорошее.

— Это только слабость, сударыня. Вещи не случаются только потому, что они хороши или дурны, иначе изъ дюжины яицъ высиживалось бы по большей мр только шесть. На свт существуетъ удача и неудача, на долю каждаго выпадаетъ и то и другое.

— Что ты за женщина, Деннеръ! Ты болтаешь какъ какой нибудь французскй безбожникъ. Теб все ни почемъ. А я всю свою жизнь провела въ вчномъ страх и постоянно боюсь еще новыхъ золъ.

— Ну, сударыня, смотрите на все это повеселе, а то вы въ самомъ дл заставите и другихъ подмчать. Вотъ вашъ сынъ прхалъ богачемъ, онъ уплатитъ вс долги, а у васъ же и здоровье такое цвтущее, катаетесь себ верхомъ ни почемъ, да изъ себя-то вы таке видные, что всякй ломитъ передъ вами шапку,— позвольте я приколю повыше вашъ вуаль: нтъ вамъ много еще предстоитъ удовольствя въ жизни.

— Вздоръ! какое удовольстве можетъ старуха находить въ жизни, разв что мучить другихъ. Какя у тебя удовольствя въ жизни, Деннеръ, кром удовольствя быть моей служанкой.

— О да ужь одно удовольстве знать, что ты не такая дура, какъ половина людей, которыхъ видишь вокругъ себя. А потомъ удовольстве командовать своимъ мужемъ и хорошо исполнять свои обязанности. Да еслибъ мн только и было дла, что варить варенье, такъ я и то не желала бы умереть, не покончивъ его какъ слдуетъ. Потомъ же люблю иной разъ погрться на солнышк, какъ кошка, я смотрю на жизнь какъ на игру въ вистъ, въ которую мы иной разъ поигрываемъ съ Банксомъ и его женой. Я не очень люблю игру, но если я уже сла, я люблю разыграть свои карты, какъ слдуетъ, и посмотрть, что изъ этого выйдетъ. И мн хочется, чтобы вы сыграли свою игру какъ можно лучше, потому что ваша участь тсно связана съ моею вотъ уже сорокъ лтъ. Но мн надо посмотрть, какъ Катя подастъ обдъ, если у васъ нтъ другихъ приказанй?

— Нтъ, Деннеръ, я сейчасъ иду внизъ.

Величественная фигура мистриссъ Трансомъ, сходившей съ широкой лстницы, въ своемъ черномъ бархатномъ съ кружевами плать, видимо заслуживала недавняго комплимента Деннеръ. Она поражала тмъ врожденно-аристократическимъ повелительнымъ тономъ, который отмтилъ бы ее какъ предметъ особой ненависти и презрня для возмутившейся черни. Ея личность слишкомъ наглядно напоминала о сословныхъ перегородкахъ и различяхъ, чтобы ее можно было пройдти не замтивъ. И однако заботы и занятя мистриссъ Трансомъ были далеко не аристократическаго свойства, впродолжени пяти лтъ вела она однообразную узкую жизнь, выпадавшую на долю большей части нашей бдной сельской аристократи, никогда не здившей въ городъ и даже обыкновенно незнакомой и съ половиной ближайшихъ своихъ сосдей. Въ молодости она слыла очень умною и образованною двушкой, она очень гордилась этой славой, читала тайкомъ самыхъ легкомысленныхъ французскихъ авторовъ — но въ обществ съ большимъ умньемъ разсуждала о слог Брка, и краснорчи Шатобрана — надсмхалась надъ лирическими балладами и восхищалась Талиба Соути. Она внутренно сознавалась, что упомянутые французске писатели были вредны и что читать ихъ гршно, но многое гршное ей нравилось, а многое такое, что она считала похвальнымъ, казалось ей пустымъ и скучнымъ. Она находила удовольстве въ романахъ, въ которыхъ описывались преступныя страсти, но она все время была убждена, что истинное спасенье заключается въ такомъ воззрни на жизнь, которое бы сохранило неизмннымъ существующй строй англйскаго общества и спасло его отъ назойливости невоспитанной и нисшей части общества. Она знала что исторю народа удейскаго должно предпочитать истори языческой древности. Но эти язычники хотя и погрязли въ грхахъ ихъ религи, все же принесли намъ пользу — отъ нихъ мы наслдовали классическя знаня. Греки славились скульптурой, итальянцы живописью, средне вка были невжественны и заражены папизмомъ, но теперь христанство шло объ руку съ цивилизацей и ихъ успхи, неясно и смутно выражавшеся въ другихъ государствахъ, въ нашей благословенной стран открыто проявлялись въ основныхъ началахъ нравственности торевъ и господствующей церкви. Гувернантка миссъ Линтонъ утверждала, что порядочная женщина должна умть написать толковое письмо и говорить съ знанемъ дла объ общихъ предметахъ. Это воспитане придало особенный блескъ молодой двушк красивой собою, ловко сидвшей на лошади, немножко игравшей и пвшей, рисовавшей акварелью, умвшей съ плутовскимъ огнемъ въ глазахъ привести кстати смлую цитату или съ достоинствомъ цитировать что-нибудь изъ своего запаса нравственныхъ изрченй. Подобныя идеи могутъ производить впечатлне только въ блестящемъ обществ, особенно подъ прикрытемъ цвтущей красоты. Но убжденя, что все, что истинно и полезно для большинства человчества не боле какъ скучныя дрязги, не можетъ послужить прочной основой для жизни, полной испытанй и соблазна. Мистриссъ Трансомъ была въ апоге своей славы въ исход прошлаго столтя, но съ годами, то, что она привыкла считать своимъ знанемъ и талантами, стало никуда негодно, какъ какое нибудь старое украшене изъ фольги, матералъ котораго никогда не имлъ цны, а форма вышла изъ моды. Униженя, денежныя заботы, сознане своей виновности, совершенно измнили течене ея жизни, восходъ солнца приносилъ съ собою заботы, привтствя знакомыхъ были проникнуты злобнымъ торжествомъ или обиднымъ участемъ, времена года смняясь только увеличивали длинный списокъ лтъ и все боле и боле съуживали горизонтъ будущаго. И что могло скрасить послдне дни такой ненасытной ничмъ, недовольной эгоистической личности, какова была мистриссъ Трансомъ? Всякое существо, изнемогая подъ бездной золъ, избираетъ одно изъ нихъ сравнительно боле сносное, но даже и тогда, когда вся жизнь кажется сотканной изъ однихъ страданй, найдется одно изъ нихъ, которое сдлается предметомъ желанй. Господствующая страсть мистриссъ Трансомъ, страсть повелвать, безсильная устранить т крупныя невзгоды, которыя отравляли ея существоване, нашла себ исходъ на боле низкомъ поприщ. Она не была жестока и не наслаждалась тмъ, что она называла старушечьимъ наслажденемъ мучить другихъ, но она не упускала ни малйшаго случая проявить свою власть. Она любила, чтобъ арендаторъ почтительно стоялъ передъ ней безъ шапки, когда она, не сходя съ лошади, отдавала ему приказаня. Она любила заставлять людей передлать всю работу, начатую безъ ея приказаня. Она любила пробираться черезъ молельную церкви къ своему мсту когда вс, направо и налво отъ нея, почтительно кланялись ей. Она любила выбросить за окно лекарство, предписанное докторомъ ея работнику, и замнить его другимъ по собственному усмотрню. Не будь она такъ величественна, всякй подумалъ бы, что это сварливая тираническая вдьма съ языкомъ, острымъ какъ ножъ. Никто этого не сказалъ бы о ней, да никто, по правд сказать, и не говорилъ всей правды о ней, а, можетъ быть, и не подозрвалъ, что подъ этой вншней наружностью скрывалось тревожное чувствительное женское сердце, таилось оно подъ пошлыми условными привычками и узкими правилами подобно тому, какъ живое существо, съ блестящими быстрыми глазами и бьющимся сердцемъ, можетъ скрываться подъ кучей стараго мусора. Ожидаемый прздъ сына еще боле увеличилъ эту тревогу, эту чувственность и теперь, когда это давно ожидаемое свидане сбылось, она съ горечью говорила себ: ‘Счастливъ тотъ угорь, съ котораго не содрали шкуру. Я только избавилась отъ худшаго изъ золъ — вотъ и все мое счастье!’

II.

Гарольдъ Трансомъ не захотлъ провести цлаго вечера съ матерью, онъ имлъ привычку разговаривать очень коротко и сжато, быстро задавая вопросы, на которые онъ желалъ получать отвты и никогда не разводя свои рчи излишними повторенями, или ни къ чему ненужными длиннотами. Такъ и теперь онъ самъ не вызывался разсказывать различныя подробности о себ и о своемъ жить въ Смирн, но отвчалъ очень любезно, хотя и коротко, на т вопросы, которые ему задавала мать. Обдомъ онъ очевидно былъ недоволенъ, прибавлялъ ко всякому кушанью краснаго перцу и спрашивалъ: нтъ ли въ дом какихъ нибудь сой? Когда же Гиксъ подалъ нсколько домашнихъ изготовленй, то Гарольдъ, попробовавъ ихъ, долженъ былъ съ отчаянемъ отказаться вовсе отъ ды. Однако онъ сохранилъ свое хорошее расположене духа, заговаривая по временамъ съ отцомъ и смотря на него съ сожалнемъ, когда Гиксъ рзала ему подаваемыя кушанья. Мистриссъ Трансомъ думала съ горечью, что Гарольдъ выказывалъ боле сочувствя ея слабому мужу, который никогда не заботился о немъ, чмъ ей, которая всегда окружала его самой пламенной материнской любовью. Черезъ часъ посл обда Гарольдъ, перелистывая счетныя книжки матери, вдругъ сказалъ:

— Я пойду теперь въ пасторскй домъ къ дяд Линтону.

— Хорошо. Онъ лучше меня отвтитъ на вс твои вопросы.

— Да, отвчалъ Гарольдъ, не замчая колкости, заключавшейся въ словахъ его матери и принимая ихъ за простое заявлене факта,— я хочу узнать, какая здсь водится дичь и вс подробности о сверо-ломширской охот. Я очень люблю охоту и много охотился въ Смирн, это мн очень полезно, какъ средство противъ тучности.

Достопочтенный Джонъ Линтонъ охотно разговорился посл второй бутылки портвейна, осушенной въ честь прзда племянника. Онъ не любопытствовалъ узнать подробности объ обычаяхъ въ Смирн или о прошедшей жизни самаго Гарольда, но самъ откровенно излилъ свою душу передъ племянникомъ: объяснилъ, что онъ любитъ и не любитъ охоту, назвалъ по имени тхъ фермеровъ, какихъ онъ подозрвалъ въ стрляньи лисицъ въ заповдныхъ лсахъ, пересчиталъ дичь, застрленную имъ въ то утро, указалъ на самое удобное мсто для охоты и наконецъ распространился о недостатк интереса всхъ современныхъ охотъ въ сравнени съ птушинымъ боемъ, при существовани котораго Англя пользовалась такимъ благоденствемъ и славой, тогда какъ, по его мнню, она ничего не выиграла, уничтоживъ обычай, который развивалъ способности человка, удовлетворялъ инстинктамъ животнаго и способствовалъ видамъ самого провидня, давая работу птушинымъ бойцамъ, столь предусмотрительно созданнымъ небомъ. Отъ этихъ главныхъ предметовъ разговора, къ которымъ онъ безпрестанно возвращался, пасторъ при всякомъ замчани или вопрос племянника легко переходилъ и къ другимъ, такъ что Гарольдъ хотя и возвратился домой поздно, но былъ очень доволенъ своимъ визитомъ, ибо изъ торжественной и пустой болтовни дяди, онъ почерпнулъ много практическихъ важныхъ для него свденй. Между предметами, къ которымъ питалъ нерасположене пасторъ, былъ мистеръ Матью Джерминъ.

— Это толсторукй, говорливый болтунъ съ надушеннымъ кембриковымъ платкомъ, одинъ изъ образованныхъ грубыхъ простолюдиновъ, найденышъ, даромъ обученный латыни въ воспитательномъ дом, одинъ изъ тхъ выскочекъ средняго класса, которые хотя и считаются джентельменами, полагаютъ, что для этого достаточно надть лайковыя перчатки и завести модную мебель.

Однако, такъ какъ Гарольдъ желалъ быть избраннымъ въ члены парламента отъ своего графства, то мистеръ Линтонъ также торжественно настаивалъ на необходимости быть въ хорошихъ отношеняхъ и не ссориться съ Джерминомъ до окончаня выборовъ. Джерминъ долженъ быть агентомъ Гарольда и послднему необходимо потворствовать во всемъ хитрому стряпчему, пока онъ не будетъ выбранъ, и тогда даже было бы лучше отдлаться отъ Джермина мирно, безъ всякаго скандала. Онъ самъ, Линтонъ, никогда не ссорился съ этимъ человкомъ, такъ какъ духовному лицу не подобаетъ враждовать, почему онъ поставилъ себ за правило быть всегда въ состояни чокнуться стаканомъ вина со всми, съ кмъ онъ встрчался за обдами въ обществ. Что же касается до трансомскихъ помстй и излишней довренности его сестры къ Джермину, то онъ ни во что не вмшивался.

Неожиданное открыте, что Гарольдъ намренъ стать на сторону либераловъ, мало того, онъ смло объявлялъ себя радикаломъ, поразило нсколько старика, но его веселое настроене, поддерживаемое портвейномъ, не могло быть нарушено ничмъ, что прямо не препятствовало его прятному препровожденю времени. Вскор, не боле какъ черезъ полчаса, онъ уже дошелъ до торжественнаго заявленя, что торизмъ въ Англи, т. е. достойный этого названя, совершенно исчезъ со времени эмансипаци католиковъ Велингтономъ и сэръ Робертомъ Пилемъ, что вигизмъ съ его теорей правъ человка, ограниченныхъ десяти фунтовымъ цензомъ и его политикой, воображающей укротить дикаго звря, давъ ему только понюхать пищу — просто безсмысленная нелпость, что наконецъ, такъ какъ честный человкъ не можетъ себя назвать тори, ибо это было бы все равно, что теперь вооружиться за права стараго претендента, тмъ мене сдлаться вигомъ, этимъ отвратительнымъ чудовищемъ, то ему оставался открытымъ только одинъ путь: ‘вотъ видишь, любезный, еслибъ вся земля вдругъ превратилась въ болото, то и думаю, мы сняли бы чулки и башмаки и стали бы ходить какъ журавли.’ Отсюда ясно вытекало, что въ настоящее несчастное время, ничего другого не оставалось людямъ умнымъ, наслдникамъ древнихъ родовъ, какъ удержать нацю отъ погибели, объявивъ себя радикалами. Такимъ путемъ они вырывали изъ рукъ нищихъ демагоговъ и богатыхъ лавочниковъ возможность измнить по своему все въ стран. Составить это убждене конечно помогли ректору слова и замчаня Гарольда, но, однажды признавъ эту цпь доводовъ, старикъ съ жаромъ сталъ проповдывать вытекающя изъ нихъ заключеня.

— Если чернь нельзя разогнать, то наслдникъ древняго рода долженъ стараться стать въ ея голов, спасти хоть нсколько семействъ отъ раззорени и держать сколь возможно дале свое отечество отъ погибели. А ты принадлежишь къ древнему роду, мой милый! ты, Линтонъ, чтобы тамъ не говорили, и я всегда поддержу тебя. Я не имю большаго вляня, я бдный пасторъ. Я даже принужденъ былъ отказаться отъ охоты за звремъ, лягавыя собаки и стаканъ хорошаго вина, вотъ вся роскошь, которую я могу себ позволить. Мн не надо измнять свои убжденя и переходить со стороны на сторону. Я родился тори и никогда не буду епископомъ. Но если кто мн скажетъ, что ты поступаешь дурно, я ему отвчу:— Мой племянникъ правъ, онъ сдлался радикаломъ, чтобъ спасти отечество. Еслибъ Вильямъ Питтъ дожилъ до нашего времени, онъ бы сдлалъ тоже, потому что онъ сказалъ умирая: не — ‘о Боже спаси мою партю,’ но:— ‘о Боже спаси мое отечество!’ Вотъ чмъ прожужжали намъ вс уши, а теперь я обращу эти слова противъ нихъ же самихъ. Я поражу ихъ ихъ же собственнымъ орулсемъ. Да, да, я тебя поддержу.

Гарольдъ ни мало не былъ увренъ, чтобъ его дядя также благоразумно разсуждалъ въневдохновенные часы утра, но во всякомъ случа очевидно было, что старикъ легко помирится съ совершившимся фактомъ и съ этой стороны нечего было бояться семейныхъ раздоровъ. Гарольдъ былъ этому очень радъ. Его нельзя было совратить съ пути, который онъ однажды себ избралъ, но онъ очень не любилъ ссоръ, какъ непрятную трату энерги, неприносящую никакого практическаго результата. Онъ въ одно и тоже время былъ дятеленъ и любилъ чтобы ему оказывали сочувстве, онъ хотлъ господствовать надъ всми, но добродушно желалъ, чтобъ это господство нравилось, не обращая большаго вниманя на мння другихъ и готовый презирать ихъ, какъ дураковъ, если они думали не такъ какъ онъ, Гарольдъ очень заботился о томъ, чтобъ они не имли причины дурно думать о немъ. И дураковъ необходимо заставить уважать себя. Поэтому, предвидя, что вс его сосди въ графств возстанутъ противъ него за его политическя мння, онъ желалъ выказаться имъ съ хорошей стороны, во всхъ другихъ отношеняхъ. Онъ поведетъ хозяйство самымъ благоразумнымъ образомъ, роскошно устроитъ свой домъ, будетъ уважительно обходиться со всми родственниками, избгая всякихъ скандаловъ. Онъ зналъ, что во время его юности въ семейств было много непрятностей, что у нихъ были неблаговидные процессы, что его братъ, своей развратной жизню, много способствовалъ униженю честнаго имени ихъ семейства. Все это надо было загладить теперь, когда событя сдлали его, Гарольда, главою рода Трансомовъ.

Содйстве Джермина въ дл выборовъ было необходимо, а посл того надо будетъ отъ него отдлаться, какъ можно боле мирно, тихо, такъ, какъ совтовалъ старикъ Линтонъ. Но предчувстве Гарольда, что онъ впослдстви захочетъ отдлаться отъ Джермина, было основано на другихъ причинахъ, а не на кембриковомъ платк стряпчаго и его даровой латыни.

Если Джерминъ разсчитывалъ на невденье мистриссъ Трансомъ, какъ женщины, и на развратную жизнь старшаго ея сына, то Гарольдъ докажетъ ему, что его разсчеты были слишкомъ смлы. Кром этого, Гарольдъ ничего не имлъ противъ него. Въ юности онъ часто видалъ Джермина въ Трансомъ-Корт, но смотрлъ на него съ тмъ невниманемъ, съ которымъ вс дти смотрятъ на тхъ, кто не доставляетъ имъ ни удовольствя, ни непрятностей. Джерминъ всегда ему улыбался и разговаривалъ съ нимъ очень милостиво, но Гарольдъ частью изъ гордости, частью изъ застнчивости избгалъ сколько могъ подобнаго покровительства, онъ зналъ, что Джерминъ былъ стряпчй, и что его отецъ, дядя и сэръ Максимъ Дебари не считали Джермина джентельменомъ и равнымъ себ. Гарольдъ ничего не зналъ дурного объ этомъ человк, но онъ теперь видлъ, что если Джерминъ былъ дйствительно корыстолюбивой выскочкой, то управлене трансомскими длами представляло для неоо великй соблазнъ. А помстья очевидно находились къ очень дурномъ положени.

Когда на другое утро мистеръ Джерминъ пошелъ въ столовую, Гарольдъ съ удивленемъ увидлъ, что онъ почти не измнился въ эти послдне пятнадцать лтъ. Онъ посдлъ, но все еще былъ замчательно хорошъ собой, онъ очень потолстлъ, но его высокй ростъ скрывалъ тучность столь унизительную для человческаго достоинства. Одтъ онъ былъ такъ изысканно, какъ будто ему было двадцать пять лтъ, а не шестьдесятъ. Онъ всегда одвался въ черное и оказывалъ особенное предпочтене чернымъ атласнымъ жилетамъ, которые какъ нельзя лучше подходили къ его гладкой, блестящей наружности, его одежда вмст съ блыми пухлыми, но изящными руками, которыя, входя въ комнату, онъ обыкновенно потиралъ — придавала ему видъ дамскаго доктора. Гарольдъ вспомнилъ съ улыбкой непрязнь своего дяди къ замчательнымъ рукамъ стряпчаго, но такъ какъ его собственныя руки были тоже нжны и пухлы и онъ тоже имлъ невинную привычку ихъ потирать, то наружность мистера Джермина еще ни въ чемъ не подкрпила подозрня Гарольда.

— Поздравляю васъ, мистриссъ Трансомъ, сказалъ онъ съ нжной и почтительной улыбкой,— тмъ боле, прибавилъ онъ обращаясь къ Гарольду,— что я имю теперь удовольстве видть въ очю вашего сына. Я очень радъ, что климатъ востока не имлъ на него дурного вляня.

— Нтъ, сказалъ Гарольдъ, небрежно пожимая руку Джермина и говоря, боле чмъ съ обыкновенной быстротой и рзкостью:— вопросъ въ томъ, уживусь ли я въ англйскомъ климат? Тутъ чертовски холодно и втрено, чтожъ касается до пищи, то право было бы величайшимъ счастемъ для Англи, еслибъ южные повара перемнили вру, подверглись бы за это гоненю и бжали бы къ намъ сюда, какъ въ стариру ткачи.

— Здсь много иностранныхъ поваровъ для тхъ, кто довольно богатъ, чтобъ имъ платить, но они народъ очень безпокойный и ихъ непрятно держать въ дом.

— Пустяки, сказалъ Гарольдъ.

— Старые слуги всегда съ ними ссорятся.

— Это до меня не касается. Старые слуги должны будутъ поладить съ моимъ человкомъ Доминикомъ, который научитъ ихъ стряпать и многому чему другому, что имъ покажется скачала очень удивительнымъ.

— Старые люди не такъ легко измняютъ свои привычки, Гарольдъ.

— Ну такъ они должны уступить мсто молодымъ и смотрть, какъ т будутъ дйствовать, сказалъ Гарольдъ, думая въ эту минуту только о старой мистриссъ Гиксъ и Доминик, но его мать думала не о нихъ однихъ.

— У васъ должно быть отличный слуга, сказалъ Джерминъ, который понималъ мистриссъ Трансомъ лучше, чмъ ея сынъ и желалъ измнить разговоръ.

— О! да, это одинъ изъ тхъ удивительныхъ южныхъ жителей, которые право длаютъ вамъ жизнь легче. Онъ, собственно, не принадлежитъ ни къ какому народу. Я не знаю, что онъ больше жидъ или грекъ, итальянецъ или испанецъ. Онъ говоритъ хорошо и свободно на пяти или шести языкахъ, онъ поваръ, камердинеръ, лакей, секретарь, маордомъ, все, что вы хотите — и что важне всего, онъ очень преданный мн человкъ. Я могу вполн довриться его привязанности. Подобный видъ человческаго рода не встрчается въ Англи, я полагаю. Скверно было бы мн, еслибъ я не могъ съ собою привезти Доминика.

Они сли за завтракъ и продолжали тотъ же легкй, ничего незначущй разговоръ. Каждый изъ собесдниковъ былъ чмъ-то озабоченъ и о чемъ-то безпокоился. Гарольдъ обдумывалъ, какя, по всей вроятности, онъ найдетъ злоупотребленя въ длахъ, благодаря управленю Джермина, и сколько понадобится ему силы воли, чтобъ удержаться отъ всякаго разрыва съ этимъ человкомъ, покуда онъ будетъ ему необходимъ. Джерминъ очень пристально разсматривалъ Гарольда и съ неудовольствемъ замчалъ въ его лиц выражене ума и твердости, которое могло сдлать его опаснымъ врагомъ. Онъ теперь конечно желалъ бы, чтобы не было втораго наслдника рода Трансомовъ и чтобъ онъ не возвращался неожиданно съ востока.

Мистриссъ Трансомъ не смотрла на обоихъ мужчинъ, ихъ присутстве заставляло ее внутренно содрагаться и руки ея холодли, она, казалось, слышала и видла въ одно и то же время, что говорилось и длалось много лтъ тому назадъ. Къ этому еще примшивался мрачный страхъ будущаго. Жалко чувствительна была порою эта поблекшая красавица, которая тридцать четыре года тому назадъ во всемъ блеск своей красоты, гордо, свысока обходилась съ однимъ изъ присутствующихъ здсь мужчинъ и пламенно прижимала къ груди другого, тогда еще ребенка. Теперь же она знала, что и тотъ и другой одинаково о ней мало думаютъ и заботятся.

— Ну, а что слышно о выборахъ? спросилъ Гарольдъ къ концу завтрака: — кандидатами вдь явятся два вига и одинъ консерваторъ. Какъ ваше мнне, кто изъ нихъ иметъ боле надежды на успхъ?

Мистеръ Джерминъ, разговаривая, никогда не искалъ словъ и напротивъ часто перефразировалъ свои рчи, но онъ имлъ привычку часто останавливаться какъ бы заикаясь, что вмст съ постоянно неподвижнымъ, почти безчувственнымъ выраженемъ лица, измнявшимся только когда онъ улыбался женщин, или когда были возбуждены его дикя страсти,— приносило, но его мнню, много ему пользы, особливо въ дловыхъ сношеняхъ. Благодаря этой привычк, никто никогда не могъ замтить, что онъ былъ озабоченъ или чего нибудь боялся.

— Мое мнне, отвчалъ онъ,— въ настоящую минуту еще не сформировалось. Этотъ округъ нашего графства заключаетъ въ себ одинъ большой мануфактурный городъ и нсколько меньшихъ. Вляне мануфактурныхъ центровъ широко распространено по всей окрестности и… и можно предположить, можно склониться въ пользу успха либеральныхъ кандидатовъ. Однако, съ другой стороны, при благоразумно веденномъ избирательномъ движени въ селахъ, окружающихъ Треби-Магна… я полагаю… что нечего отчаиваться въ успх консерватору. Если же явится четвертый кандидатъ съ хорошимъ именемъ и вступитъ въ союзъ съ мистеромъ Дебари… то… то…

Тутъ мистеръ Джерминъ остановился немного доле и Гарольдъ воскликнулъ:

— Я такъ не поступлю, поэтому нечего объ этомъ и говорить. Если я выступлю на арену, то не иначе, какъ радикаломъ, и я полагаю, что тамъ, гд намрены избирать виговъ, найдется много людей, которыхъ можетъ переманить на свою сторону радикалъ, подающй надежды, что онъ будетъ имъ полезенъ.

Лицо Джермина слегка измнилось, какая-то едва замтная тнь пробжала по немъ. Однако онъ продолжалъ сидть въ томъ же положени какъ и прежде, устремивъ глаза на бумажное украшене окорока и играя вилкой. Онъ не тотчасъ отвтилъ, но когда отвчалъ, то спокойно взглянулъ прямо въ глаза Гарольда.

— Я очень радъ видть, что вы такъ хорошо слдили изъ дали за внутренней англйской политикой.

— Еще бы! возразилъ Гарольдъ съ нетерпнемъ, я очень хорошо знаю все, что длалось въ это время въ Англи, ибо всегда расчитывалъ возвратиться. Я конечно знаю положене длъ въ Европ не хуже, чмъ, если бы жилъ послдне пятнадцать лтъ въ Маломъ-Треби. Здсь полагаютъ, что человкъ, ухавшй на востокъ, обращается въ нчто похожее на одноглазаго Календаря тысячи одной ночи.

— Однако, я думаю, есть вещи, которымъ могли бы тебя научить люди вчно живше въ Маломъ-Треби, сказала мистриссъ Трансомъ,— не велика важность, что ты былъ радикаломъ въ Смирн, но ты, кажется, не понимаешь, какъ твои радикальныя убжденя унизятъ здсь какъ твое собственное положене, такъ и всего твоего семейства. никто не станетъ съ тобой знаться. И потомъ, подумай, какой народъ тебя будетъ поддерживать! Ты не можешь себ представить, какое грустное впечатлне производятъ твои слова: ‘я радикалъ!’ Нтъ ни одного человка равнаго намъ по положеню въ свт, который бы не сказалъ, что ты унизилъ себя.

— Фуй! воскликнулъ Гарольдъ, и вставъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнат.

Но мистриссъ Трансомъ продолжала съ большимъ и большимъ раздраженемъ въ голос,— мн кажется, что рождене и положене въ свт налагаютъ на человка нкоторыя обязанности и онъ не иметъ права провозглашать т или другя мння, какъ ему вздумается, тмъ мене содйствовать паденю того класса, къ которому онъ принадлежитъ. Вотъ что вс говорили о лорд Гре, а мой родъ кажется не мене знатенъ, чмъ родъ лорда Грея. Ты теперь богатъ и могъ бы достичь великихъ почестей въ стран, и еслибъ ты былъ вренъ своему званю джентельмена, то тмъ легче достигъ бы этаго въ настоящее время, столь несчастное для насъ. Вс Дебари и лордъ Штернъ тмъ горяче бы взялись за твое дло и поддержали бы тебя. Что касается до меня, то я ршительно не могу понять, какую пользу ты ожидаешь отъ перемны твоихъ мннй. Я прошу тебя серьезно подумать прежде, чмъ сдлать такой ршительный шагъ.

— Матушка, сказалъ Гарольдъ безъ всякой злобы и не возвышая голосъ, но поспшно, нетерпливо, словно онъ хотлъ поскоре отдлаться отъ непрятной сцены,— очень естественно что вы такъ думаете. Женщины, и это очень похвально, не перемняютъ своихъ мннй, но держатся тхъ, въ которыхъ он воспитаны. Все равно — что бы он не думали, он не призваны ршать и дйствовать. Вы должны оставить меня поступать такъ, какъ я хочу въ этихъ длахъ, ибо это чисто мужское дло. Во всхъ другихъ отношеняхъ, я исполню каждое ваше малйшее желане, извольте только выразить. У васъ будетъ, собственно для васъ, новый экипажъ и пара гндыхъ лошадей, я отдлаю домъ самымъ изящнымъ образомъ и все это для васъ, ибо и не намренъ жениться. Но знайте однажды навсегда, что я не желаю имть боле столкновенй съ вами по поводу тхъ длъ, въ которыхъ я хочу быть и буду полнымъ господиномъ своихъ дйствй.

— И ты этимъ переполнишь чашу горя, которое я перенесла въ своей жизни, Гарольдъ. Я право не знаю, какая бы женщина захотла быть матерью, еслибъ она знала, что подъ старость сынъ не будетъ считать ее ни въ грошъ.

Съ этими словами мистриссъ Трансомъ вышла изъ комнаты. Мистеръ Джерминъ также поднялся съ мста и стоялъ облокотившись на спинку стула. Онъ былъ совершенно спокоенъ, не впервые приходилось ему видть вспышки гнва, но теперь онъ впервые думалъ, что подобная вспышка будетъ ему полезна. Она же, бдная женщина, знала очень хорошо, что поступила неблагоразумно и совершенно напрасно вооружила противъ себя Гарольда. Но женщины избгли бы половины горя, испытываемаго ими въ жизни, еслибъ он могли удержаться отъ словъ, въ неблагоразуми которыхъ он вполн уврены, мало того, которыхъ он ршались ни за что на произносить. Гарольдъ продолжалъ ходить по комнат еще нсколько минутъ, потомъ обратился къ Джермину:

— Вы курите?

— Нтъ. Я всегда сообразуюсь со вкусами дамъ, а мистриссъ Джерминъ очень нжная особа и не можетъ выносить запаха табаку.

Гарольдъ не смотря на свои либеральныя тенденци, былъ чрезвычайно гордъ и надмененъ:— Чортъ бы его побралъ съ мистриссъ Джерминъ! неужели онъ думаетъ, что мы на такой дружеской съ нимъ ног, что я стану слушать его болтовню о жен.

— Ну, я уже выкурилъ свой кальянъ передъ завтракомъ, сказалъ онъ вслухъ,— и потому если вамъ все равно, мы бы пошли въ библотеку. Мой отецъ только встаетъ въ полдень и тамъ мы будемъ наедин.

— Сдлайте одолжене садитесь, сказалъ Гарольдъ, когда они вошли въ красивую, просторную библотеку. Но онъ самъ остался стоя и снявъ съ полки карту графства развернулъ ее на стол.— Во первыхъ м. Джерминъ позвольте мн васъ спросить теперь, когда вы знаете мои намреня, возьметесь ли вы быть моимъ агентомъ въ дл выборовъ, чтобъ оказать мн всяческое содйстве? Времени нечего терять, я не хочу пропустить случая, который, можетъ быть, не представится мн прежде семи лтъ.— Мн извстно, продолжалъ онъ, бросивъ проницательный взглядъ на Джермина, что вы не заявили публично ни какихъ опредленныхъ политическихъ мннй, я также знаю, что Лабронъ агентъ Дебари…

— О… любезный сэръ, каждый человкъ иметъ свои политическя убжденя, но какая польза стряпчему… съ нкоторымъ образованемъ… толковать о своихъ убжденяхъ въ маленькомъ провинцальномъ городк. Въ подобныхъ городкахъ не имютъ никакого понятя объ общественныхъ вопросахъ. Здсь, напримръ, вовсе не было ни какихъ партй и вс спали до движеня къ пользу эмансипаци католиковъ. Правда, я вмст съ нашимъ пасторомъ, хлопоталъ о составлени петици противъ биля о реформ, но и не объяснилъ причинъ, почему я такъ поступилъ. Слабыя стороны въ бил… гм… слишкомъ очевидны и я полагаю, что въ этомъ отношени мы не разойдемся съ вами во мнняхъ. Дло въ томъ, что когда я узналъ о вашемъ возвращени, я ршился держать себя въ резерв, хотя меня очень уговаривали друзья сэра Джемса Клемента, министерскаго кандидата, который…

— Ну, какъ бы то ни было, вы будете дйствовать въ мою пользу. Это ршено? сказалъ Гарольдъ.

— Конечно, отвчалъ Джерминъ, внутренно недовольный тмъ, что Гарольдъ его такъ дерзко перебилъ.

— Который изъ двухъ либеральныхъ кандидатовъ, какъ они себя называютъ, иметъ боле надеждъ. А?

— Я только-что хотлъ замтить, что сэръ Джемсъ Клементъ не иметъ столько надеждъ на успхъ какъ мистеръ Гарегинъ, если предположить, что явится еще третй либеральный кандидатъ. Для кандидата на выборахъ мало быть либеральнымъ, надо быть еще щедрымъ (тутъ мистеръ Джерминъ улыбнулся). А сэръ Джемсъ Клементъ бдный баронетъ, надющйся получить правительственное мсто и потому нельзя ожидать, чтобъ онъ былъ щедръ, а безъ этаго нельзя снискать расположеня большинства.

— Какъ бы я желалъ, чтобъ этотъ человкъ поменьше говорилъ, онъ совсмъ изведетъ меня.— Мы посмотримъ продолжалъ онъ вслухъ:— какя можно будетъ принять мры. Я приду къ вамъ въ контору посл часа, если вамъ будетъ свободно.

— Да, милости просимъ.

— Вы потрудитесь приготовить къ тому времени вс нужныя бумаги и собрать свденя. Мн нужно будетъ дать обдъ своимъ арендаторамъ, и мы можемъ пригласить еще кого нибудь кром нихъ. Теперь же я сейчасъ отправляюсь на одну изъ фермъ, которая у насъ на рукахъ. Да, кстати, какое несчастье имть три фермы, не отданныя въ аренду. Отчего это произошло, а?

— Я именно и хотлъ поговорить съ вами объ этомъ. Мы уже замтили, какъ близко къ сердцу принимаетъ иныя вещи мистриссъ Трансомъ. Вы знаете сколько горькихъ испытанй она перенесла въ жизни. Слабое здоровье мистера Трансома, поведене мистера Дурфи… и…

— Да, да.

— Эта женщина, которую я естественно глубоко уважаю, и которая почти не видала радостей въ послдне долге годы, кром сознаня, что она сама по своей вол управляетъ всми длами. Она противится всякимъ перемнамъ, она не хочетъ имть новыхъ арендаторовъ, а любитъ фермеровъ стараго покроя, которые сами доятъ коровъ и отдаютъ дочерей въ услужене. Все это мшаетъ планамъ извлекать изъ помстй т выгоды, которыя он могли бы дать. Я очень хорошо знаю, что дла не идутъ какъ бы слдовало, я самъ принимаю большое участе въ новйшихъ усовершенствованяхъ сельскаго хозяйства и ферма, которую я у васъ арендую, находится въ гораздо лучшемъ состояни, чмъ вс остальныя земли. Но такъ какъ мистриссъ Трансомъ женщина очень чувствительная, то я совтовалъ бы вамъ, любезный сэръ, сдлать какъ можно мене для нея непрятными т перемны, настоять на которыхъ вы имете право, чего я не имлъ.

— Я знаю, что длать, не безпокойтесь, сказалъ Гарольдъ, сильно оскорбленный словами стряпчаго.

— Вы я надюсь извините меня за мою, быть можетъ, излишнюю смлость давать вамъ совты, но я старикъ и такъ долго и близко знакомъ со всми вашими семейными длами… и… я никогда не считалъ свои отношеня къ вашему семейству чисто служебными.

— Чортъ возьми! я скоро ему покажу, за кого я его считаю, подумалъ Гарольдъ. Но чмъ непрятне находилъ онъ обращене Джермина, тмъ боле онъ чувствовалъ необходимость сдерживать себя. Онъ презиралъ всхъ людей, которые губили свое дло, поддаваясь минутному увлеченю.

— Я понимаю, понимаю, сказалъ онъ вслухъ,— вамъ пришлось имть боле непрятныхъ длъ, чмъ обыкновенно выпадаетъ на долю семейнаго стряпчаго. Мы все поправимъ мало по малу. Теперь возвратимся къ выборамъ. Я вошелъ въ сношене съ однимъ человкомъ въ Лондон, который отлично понимаетъ эти дла, онъ конечно стряпчй и говорятъ провелъ множество людей въ парламентъ. Я приглашу его въ Дуфильдъ для встрчи съ вами. Какой день вамъ удобне?

Посл этаго разговоръ шелъ очень плавно, безъ малйшихъ зазубринъ и окончился повидимому самымъ дружескимъ образомъ. Когда Гарольдъ часа два спустя встртилъ въ парк своего дядю съ ружьемъ на плеч и двумя гончими собаками, тотъ спросилъ его:

— Ну, малый, какъ идутъ дла съ Джерминомъ?

— О! я не думаю, чтобъ я его очень полюбилъ. Это нчто въ род стараго кляузника по семейнымъ дламъ. Но я долженъ воспользоваться его услугами и сколько бы пользы я изъ него не извлекъ, все же мы никогда не будемъ квиты: такъ много онъ поживился на нашъ счотъ.

— Да, да, убей птицу его ружьемъ, а потомъ пришиби вора прикладомъ, сказалъ Линтонъ, котораго рослая, мускулистая фигура съ краснымъ орлинымъ лицомъ, еще рзче обрисовывалась плисовой курткой и кожаными щиблетами,— это будетъ, и умно, и справедливо, и прятно, я говорю это между нами, какъ дядя племяннику. Но знаешь, Гарольдъ, я хотлъ теб сказать, что, обдумавъ хорошенько, я полагаю ты затялъ очень скверную штуку, объявивъ себя радикаломъ. Я серьезно обдумывалъ послобденныя рчи, въ которыхъ мн придется говорить объ этомъ, но какъ то все не клется. У насъ къ подобнымъ вещамъ не привыкли, и надо пустить въ ходъ очень много латинскихъ фразъ, чтобъ сдлать сносной такую рчь. А во время сессй меня совершенно закидаютъ вопросами и доводами, ловкаго отвта на которые я никакъ не могу придумать, вотъ во вс эти дни.

— Пустяки, дядя, я очень хорошо помню, какя вы говорите отличныя рчи, вы никогда не ползете за словомъ въ карманъ. Вамъ надо только еще подумать нсколько вечеровъ и все пойдетъ прекрасно.

— Но ты не возстанешь противъ церкви и основныхъ учрежденй страны, ты не пойдешь такъ далеко? Ты будешь защищать наши оплоты, не такъ ли?

— Да, и не буду возставать противъ церкви, но противъ громадныхъ доходовъ епископовъ, для того, можетъ быть, чтобъ сокративъ ихъ, увеличили скудное содержане бдныхъ пасторовъ.

— Ну, ну противъ этого я ничего не имю сказать. Никто здсь не любитъ нашего епископа, онъ знаетъ только дв вещи на свт: греческй языкъ, да хорошй обдъ, онъ до того гордъ и надмененъ, что не позволяетъ родному отцу обдать съ собой. Да, ты можешь свободно нападать на епископовъ, но ты будешь уважать конституцю, будешь поддерживать престолъ короля, да благословитъ его Богъ, не такъ ли?

— Конечно, конечно. Я радикалъ только въ томъ отношени, что хочу истребить вс злоупотребленя.

— Вотъ оно слово, то, котораго я добивался! воскликнулъ пасторъ, ударяя Гарольда по колнк.— Вотъ блистательное окончане для рчи. Злоупотребленя,— лучше нтъ слова… и если кто нибудь обидится, то на вор и шапка горитъ.

— Я поддерживаю наши древне оплоты и только хочу замнить сгнившя бревна свжимъ дубомъ, вотъ и все, отвчалъ Гарольдъ, котораго очень забавляло одушевлене старика.

— Хорошо, мальчикъ! клянусь великимъ Георгомъ, ты будешь великимъ ораторомъ. По помни одно, что безъ латыни нельзя сдлать и шагу. Я надюсь, что ты помнишь кое-что изъ того, чему учился. Вотъ молодой Дебари такъ собаку сълъ въ классикахъ, это его конекъ. Онъ одинъ изъ новыхъ консерваторовъ и сэръ Максимъ даже не понимаетъ его.

— Это на выборахъ не годится, сказалъ Гарольдъ,— его легко сшибутъ съ конька.

— Боже мой! Право удивительно, какъ ты хорошо знаешь наше дло. Но все же заучи нсколько фразъ, чтобъ показать Дебари, какимъ хорошимъ классикомъ ты могъ бы быть, еслибъ захотлъ. Однако ты дешь куда то?

— Да, меня ждутъ въ Треби. Прощайте.

— Умный мальчишка, пробормоталъ сквозь зубы пасторъ, когда Гарольдъ отъхалъ отъ него:— Пускай поживетъ немного въ Англи и пооботрется, наврное станетъ опять Линтономъ какъ бывало. Однако мн надо извстить Арабеллу и посмотрть, какъ она переноситъ то, что ея сынъ радикалъ. Все это дло ставитъ меня въ неловкое положене, но пасторъ долженъ поддерживать миръ въ семействахъ. Чортъ возьми! Вдь я необязался любить торевъ больше своей собственной плоти и крови. Я не язычникъ, не Брутъ и разв Провидне не можетъ спасти мое отечество безъ того, чтобы я ссорился съ сыномъ моей сестры.

III.

Въ начал текущаго столтя Большой Треби былъ типичный старый базарный городъ среди зеленыхъ пастбищъ, по которымъ лентой извивалась рчка, скрываясь въ камышахъ. Благодаря билю о реформ, Треби пробрлъ значене избирательнаго города. На главной его улиц красовалось нсколько разнокалиберныхъ каменныхъ домовъ съ большими окнами и садами, окруженными оградой, въ конц улицы, гд она постепенно переходила въ базарную площадь, возвышалась грубо оштукатуренная, но привтливой наружности, гостинница ‘Маркизъ Гранби’, гд сосдне фермеры оставляли свои телги не только въ базарные и ярмарочные дни, но и по торжественнымъ воскреснымъ днямъ, когда они являлись къ обдн въ городскую церковь. Церковь эта была красивое здане, въ настоящемъ англйскомъ стил съ башней и шпилемъ, гордо возвышавшимся надъ красными крышами домовъ. Стоило свернуть съ дороги и захать въ Треби нарочно, чтобъ взглянуть на его церковь, на просторномъ погост, окруженномъ величественнымъ рядомъ тиссовыхъ деревьевъ. Помщене внутри церкви было не велико и далеко недостаточно для всхъ, довольно отдаленныхъ деревень, считавшихся въ ея приход, но по счастю прихожане были люди благоразумные — никогда не пробовали являться къ обдн вс сполна и даже не жаловались на то, что цлый боковой придлъ былъ отгороженъ красивою желзною ршеткою подъ гробницы рода Дебари. Когда черные бенедиктинцы перестали молиться въ церкви, семейство Дебари естественно заняло мсто прежнихъ владыкъ. Далеко до того времени жилъ нкй сэръ Максимъ Дебари, который участвовалъ въ постройк городского замка. Полуразвалившяся стны этой твердыни служили теперь отмнною оградою для скотнаго двора и свинарника Несъ и К, производителей пива и портера, которымъ славился Треби. Несъ и К была далеко не единственная цвтущая фирма въ город, не говоря уже о зажиточныхъ обывателяхъ, удалившихся отъ длъ. Дйствительно въ рдкомъ городк такого размра можно было найти въ семейныхъ поставцахъ такой великолпный фарфоръ безъ ручекъ, съ наслдственною пуншевою чашею и серебряною разливною ложкою временъ королевы Анны.

Этотъ зажиточный народъ постоянно пилъ чаи и ужиналъ другъ у друга, а какъ большая часть торговаго и промышленнаго люда въ Треби находилась въ дловыхъ, если не въ родственныхъ, связяхъ съ сосдними фермерами, то боле крупные изъ нихъ также частенько обмнивались приглашенями, играми въ вистъ, ли и пили вдоволь, похваливали войну, какъ средство къ поддержк хорошихъ цнъ, заботились о степени благосостояня каждаго изъ сосдей, распространяясь съ такимъ же наслажденемъ о своихъ выгодныхъ длишкахъ, какъ порой скромныя барышни о своихъ тайныхъ предметахъ. Ректоромъ былъ всегда членъ семейства Дебари, онъ водился только съ сельскимъ населенемъ и пользовался большимъ уваженемъ за свою привтливость, ректоръ, который выпилъ бы чашку чаю съ горожанами, показался бы весьма подозрительнымъ въ глазахъ его паствы.

Таково было старосвтское житье-бытье въ Треби, варилъ онъ себ пиво, откармливалъ скотину, приготовлялъ сыръ, набивалъ шерсть въ тюки до тхъ поръ, пока новыя обстоятельства не усложнили отношенй городка къ вншнему мру, не пробудили въ немъ высшую сознательность, не вызвали новыя потребности, неминуемо связанныя съ новымъ горемъ. Прежде всего появился каналъ, потомъ началась разработка угольной копи въ Спрокстон, въ двухъ миляхъ отъ города, и наконецъ, въ третьихъ, открытъ соляной источникъ, что породило блистательную мысль обратить Треби въ модныя минеральныя воды. Столь предпримчивый планъ зародился не въ голов туземнаго жителя, а занесенъ былъ изъ дали молодымъ законникомъ, чьимъ-то незаконнымъ потомкомъ. Мысль эта, хотя общала увеличить благосостояне города, была сначала принята съ недоброжелательствомъ, дамы протестовали противъ неминуемаго катанья по городу инвалидовъ въ ручныхъ колясочкахъ, мстный докторъ предвидлъ наплывъ подозрительныхъ эскулаповъ и соглашался съ большинствомъ мелочныхъ торговцевъ, что новыя зати бываютъ обыкновенно въ пользу новымъ людямъ. Въ вид всесокрушающаго аргумента приводилось то обстоятельство, что Треби благоденствовалъ и безъ минеральныхъ водъ, а будетъ ли онъ благоденствовать съ ними — неизвстно. Даже сэръ Максимъ Дебари, заинтересованный въ дл, такъ какъ ему предстояло устроить ванны и гостинницы, и слдовательно пользоваться съ нихъ доходомъ, держался довольно долго въ сторон. Но краснорчивое пророчество молодого законника, м-ра Матью Джермина, при благовременномъ открыти по близости каменоломенъ, наконецъ одержали верхъ: воздвигнуты великолпныя зданя, изданъ превосходный путеводитель съ картами, планами и виньетками и жители большой Треби впервые узнали нкоторые факты изъ своей истори, о которыхъ они и не подозрвали.

Но все тщетно. По какимъ-то непонятнымъ причинамъ это импровизированное Спа не удалось. Кто приписывалъ неудачу сосдству угольныхъ копей и канала, кто миру, разорившему землевладльцевъ, а кто изъ личнаго недоброжелательства къ Джермину и безумю проэкта. Въ числ послднихъ былъ и самъ сэръ Максимусъ, который никогда не простилъ слишкомъ краснорчивому адвокату. Благодаря этой неудач Джермина, сэръ Максимусъ не только совершенно напрасно выстроилъ отель, но и будучи въ стсненныхъ обстоятельствахъ долженъ былъ отдать здане съ прилежащимъ участкомъ земли въ аренду на долгй срокъ: первоначально завели здсь человколюбивую школу, но потомъ, къ стыду и горю этого джентельмена, представителя одного изъ древнйшихъ домовъ Англи, на его земл завели тесемочную фабрику.

Такимъ-то образомъ большое Треби изъ простаго почтеннаго базарнаго городка, сердца значительнаго сельскаго округа, превратился въ представителя боле суетливой жизни, усложняемой конями и мануфактурами, представителя той общей системы, которая развтляется по всему государству, оттняя собою боле мелкя мстныя системы. Вмст съ этими перемнами измнился и характеръ требанскаго раскола. Прежде онъ отличался полнйшимъ кветизмомъ, выражаясь только въ архитектурныхъ формахъ маленькихъ темныхъ молитвенныхъ домовъ, а поборники его и не помышляли о другой религозной свобод, кром свободы еженедльно по воскресеньямъ подремать на скамьяхъ своей церкви. Но когда, благодаря каменоломнямъ и угольнымъ копямъ, въ окрестностяхъ Треби возникли деревушки, грозившя со временемъ слиться съ самимъ городомъ, когда появились тесемочныя фабрики съ своими грамотными, читающими газеты, инспекторами и конторщиками, диссентерская часовня начала наполняться мужчинами и женщинами, считавшими себя единственными вмстилищами религозной истины. Эти люди примирялись съ ничтожной ролью, которую они играли въ этомъ мр. Теперь можно было найдти въ Треби диссентеровъ, на которыхъ приверженцы Высокой церкви уже не могли смотрть какъ на хорошихъ сосдей, которымъ по наслдству досталась привычка ходить не въ церковь, а въ свою особую часовню диссентеровъ, которые открыто называли высокообразованнаго ректора слпцомъ, ведущимъ слпцовъ. Но время измнило и не одинъ расколъ — цны упали, налогъ на бдныхъ возвысился, рента и десятина были не то, что въ былыя времена,— и фермеръ сталъ задумываться надъ причиной этихъ перемнъ, возводя вс бды къ таинственному исчезновеню фунтовыхъ бумажекъ. Такимъ-то образомъ, когда политическое движене, пробжавшее звучной волной изъ края въ край страны, достигло большого Треби, оно застало его готовымъ отозваться на ея вибраци. Билль о равноправности католиковъ открылъ глаза мирнымъ жителямъ Треби, показавъ, какъ несправедливы они были другъ къ другу и какъ равнодушны къ интересамъ человчества. Мистеръ Тильотъ, виноторговецъ и членъ господствующей церкви, теперь понималъ, что мистеръ Нутвудъ, предупредительный торговецъ колональными товарами, былъ имъ числа тхъ Диссентеровъ, Деистовъ, Социнанцевъ, Папистовъ и Радикаловъ, которые поклялись погубить конституцю. Одинъ пожилой лондонскй купецъ, по общему мнню смыслившй въ политик, утверждалъ, что вс мысляще люди должны бы желать, чтобы Георгъ третй былъ теперь на престол во всемъ блеск умственныхъ способностей, характеризовавшемъ его молодые годы, даже фермеры стали мене матералистичны въ своихъ догадкахъ о причинахъ явленй и значительную долю участи приписывали дьяволу и этимъ папистамъ ирландцамъ. Гекторъ, достопочтенный Аугустусъ Дебари, прекрасный образецъ старомоднаго аристократическаго духовнаго, умвшаго говорить короткя проповди, толковаго въ длахъ, не притснявшаго прихожанъ своей десятиной, никогда еще въ жизни не приходилъ въ столкновене съ диссентерами, но теперь онъ началъ убждаться, что они были вредны для его паствы, что его братъ сэръ Максимусъ долженъ остерегаться, чтобы они не купили себ земли для постройки церкви, и что недурно было бы, если бъ законъ облекъ его властью запрещать этимъ диссентерамъ говорить свои политическя проповди, въ своемъ род столь же вредные источники опьяненя, какъ и кабаки. Съ своей стороны диссентеры съ жаромъ старались отклонить отъ себя обвиненя въ религозномъ равнодуши, торжественно протестуя, что они не соглашаются, что католики будутъ спасены, но даже не совсмъ уврены — спасуться-ли т протестанты, которые держатся господствующей церкви. Такимъ образомъ, Большой Треби, мирно прожившй тревожное время французской революци и наполеоновскихъ войнъ, нисколько несмущенный принципами, проповдываомыми въ ‘Declaration des droits de l’homme,’ ничего не видвшй въ Каббатовомъ ‘Еженедльномъ регистр’, ничего, кром страннаго мння о картофел, почуялъ муки пробужденя смутно сознаваемыхъ политическихъ мннй. Ее временемъ движене по поводу билля о реформ значительно содйствовало развитю этого сознаня. Правда, слова тори, вигъ, радикалъ и не получили боле опредленнаго смысла въ ихъ взаимныхъ понятяхъ, но эти слова получили такую несомннную печать почета или позора, что всякя опредленя только ослабили бы впечатлне. Что же касается до простйшаго и кратчайшаго способа судить о мнняхъ по личностямъ, которые ихъ раздляютъ, то онъ былъ едва ли примнимъ въ Треби. Случалось, что въ этомъ город не вс защитники реформы были великодушные патроты и жарке поборники справедливости, одинъ изъ нихъ въ жару самого движеня былъ уличенъ въ употреблени фальшивыхъ всовъ, причемъ многе тори не преминули разгласить этотъ фактъ какъ наглядное доказательство, что вс эти стремленя къ измненю представительной системы были только мошеннической уловкой. Къ тому же не вс тори были угнетателями, стремившимися привести рабочй классъ въ рабское состояне, и безспорно надзиратель на тесемочной фабрик, который такъ краснорчиво ораторствовалъ о расширени избирательныхъ правъ, былъ гораздо боле тиранъ, чмъ откровенный мистеръ Несъ, котораго вс политическя мння сосредоточивались на томъ, что нелпо давать право голоса тмъ людямъ, которые не имютъ въ стран ни кола, ни двора.

Партя реформы восторжествовала. Ясно было, что колеса государственной машины катились въ ту сторону, куда они тянули, а реформисты пылали энергею. Но если они направляли страну къ погибели, то тмъ боле являлась необходимость для другихъ тормозить колеса и, если возможно, совершенно ихъ остановить. Въ Треби, какъ и въ другихъ мстахъ, народу постоянно повторяли, что ему необходимо сомкнуться къ предстоящимъ выборамъ, но было огромное количество колеблющихся людей, съ практическимъ, гибкимъ умомъ, которые не были достаточно односторонними, чтобъ принять то или другое мнне, когда противъ него приводились вполн доказательные доводы, нкоторые же изъ нихъ считали, что всего лучше по долгу сосдства поддерживать слегка и другую сторону, что же касается до самой подачи голосовъ, то они еще не ршили даже, пойдутъ ли они на выборы или нтъ. Имъ казалось, что подло было подавать голосъ за одного джентльмена, а не за другого.

Вс эти перемны въ требйскомъ приход относятся, говоря сравнительно, къ общественнымъ дламъ, а этотъ разсказъ занимается главнымъ образомъ частной судьбой нсколькихъ мужчинъ и женщинъ, но нтъ такой частной жизни, которая бы не опредлялась общественной, да никогда и не было, начиная съ того времени, когда первобытная молочница должна была странствовать съ своимъ кочевымъ скарбомъ только потому, что корова, которую она доила, принадлежала къ стаду, обнажившему вс пастбища страны. Даже въ тепличной жизни, гд по красивой камели вздыхаетъ благородный ананасъ и гд ни той, ни другому нтъ дла до мороза и дождя, есть трубы съ горячей водой, которыя могутъ остыть отъ воли садовника или недостатка угля. Жизни же тхъ людей, къ которымъ мы тотчасъ возвратимся, не принадлежатъ къ тепличнымъ видамъ, он глубокими корнями приросли къ общей матери земл и переносятъ вс обычныя случайности прошедшихъ и настоящихъ непогодъ. Что же касается до атмосферы въ 1832 году, то календарь предсказывалъ, что наэлектризованное состояне тучъ, заволакивавшихъ политическй небосклонъ, произведетъ неимоврные перевороты въ органической жизни и, быть можетъ, исполнене этого замчательнаго пророчества можно видть во взаимномъ вляни совершенно различныхъ судебъ, которое мы обрисуемъ въ дальнйшемъ развити нашего разсказа.

Благодаря этому столкновеню разнородныхъ элементовъ, одинъ молодой человкъ по имени Феликсъ Гольтъ возъимлъ значительное вляне на жизнь Гарольда Трансома, хотя по происхожденю и состояню судьба ихъ казалось должна была течь по совершенно различнымъ не соприкасающимся русламъ. Феликсъ былъ наслдникомъ ни боле ни мене какъ нсколькихъ шарлатанскихъ лекарствъ. Мать его жила въ одномъ изъ дальнихъ переулковъ Треби и ея гостиная была украшена старымъ чайнымъ подносомъ и нсколькими свидтельствами о неимоврной польз гольтовыхъ лепешокъ противъ катара и гольтовскаго подкрпляющаго элексира. Кажется, не могло быть положеня, которое бы такъ отличалось отъ положеня Гарольда Трансома, какъ положене этого сына шарлатана, исключая только бездльныхъ фактовъ, что онъ называлъ себя радикаломъ, былъ единственнымъ сыномъ своей матери и недавно возвратился домой съ такими намренями, которыя очень обезпокоивали его мать.

Но мистриссъ Гольтъ, въ противоположность мистриссъ Трансомъ, любила раздлять свое горе съ другими и имла добраго совтника, которому могла изливать вс свои печали. Такимъ образомъ 2-го сентября, когда мистеръ Гарольдъ Трансомъ впервые видлся съ Джерминомъ и стряпчй возвратился въ свою контору съ новыми планами въ голов насчетъ предстоящихъ выборовъ, мистриссъ Гольтъ въ девять часовъ утра надла свою старую шляпку и отправилась къ достопочтенному Руфусу Дайону, пастору часовни индепендентовъ, попросту называемой ‘Солодовеннымъ подворьемъ’.

IV.

Мистеръ Лайонъ жилъ въ маленькомъ домик, подл входа въ часовню. Распространене и благосостояне диссентеровъ въ Треби привели къ увеличеню часовни, на что были израсходованы вс имющеся капиталы и потому ничего не осталось для увеличеня содержаня пастора. Домикъ его былъ такимъ образомъ гораздо мене и хуже, чмъ жилище приходскаго дьячка. Въ это утро онъ сидлъ, какъ обыкновенно, въ низенькой комнат въ верхнемъ этаж, называемой его кабинетомъ, подл нея былъ маленькй чуланчикъ, въ которомъ стояла его кровать, такъ что эта комната была вмст и спальной. Полки по стнамъ были недостаточны, чтобъ совмстить все множество его старыхъ книгъ, которыя были разложены по комнат въ кипахъ, такъ что между ними оставались узеньке проходы. Пасторъ очень любилъ ходить взадъ и впередъ, когда онъ думалъ, а для его маленькихъ ногъ, необремененныхъ другой драпировкой, кром шелковыхъ чулокъ, не нужно было много пространства. Онъ и въ настоящую минуту ходилъ взадъ и впередъ, заложивъ руки за спину, поза, въ которой его тло имло такое же отношене къ его голов, какъ нижняя часть каменнаго Гермеса къ высченному изображеню на его верхушк. Лицо его было изнурено, старо, но пряди волосъ, падавше на шею съ его плшивой макушки, были еще каштановые, а его больше, каре, близоруке глаза блестли почти прежнимъ юношескимъ огнемъ. При первомъ взгляд всякй почелъ бы его за очень страннаго, смшного старика, мальчишки часто его преслдовали своими насмшками, а въ глазахъ многихъ врныхъ приверженцевъ господствующей церкви маленькя ножки и большая голова стараго Лайона длали диссентеризмъ еще безобразне и нелпе. Но онъ былъ слишкомъ близорукъ, чтобъ замтить тхъ, которые издвались надъ нимъ, слишкомъ разсянъ, чтобъ обратить внимане на мелочи и дрязги того мра, въ которомъ обращались люди, презиравше его, занятый борьбой съ самимъ дьяволомъ по самымъ важнымъ жизненнымъ вопросамъ и вчно обдумывая тексты своихъ проповдей, ему никогда и не приходило въ голову, какое впечатлне производитъ его маленькая фигура на окружающихъ. Эгоизмъ и злоба были также знакомы доброму Руфусу, но они существовали въ немъ лишь какъ пламенный источникъ, придававшй силу его ученю. Онъ былъ жаркй сторонникъ первобытнаго учрежденя въ христанской церкви званя дьяконовъ, и его маленькая нервная фигура дрожала съ головы до ногъ, когда онъ слышалъ аргументъ, котораго онъ не могъ опровергнуть. Однимъ словомъ, только въ т минуты чувствовалъ онъ, что у него есть тло, когда онъ волновался подъ влянемъ какой нибудь тревожной мысли.

Онъ теперь обдумывалъ текстъ своей будущей воскресной проповди. Текстъ этотъ походилъ на зерно горчичное, сначала онъ подраздлялся только на дв части — ‘Что было сказано и кто сказалъ’, но потомъ эти подраздленя разрослись въ громадную, многовтвистую рчь. Глаза проповдника разгорлись, улыбка появилась на устахъ и какъ всегда бывало въ т минуты, когда онъ чувствовалъ себя вдохновеннымъ, онъ началъ выражать свои мысли вслухъ, быстро переходя отъ шопота къ громкому, торжественному rallentando.

— Брате! Неужели вы думаете, что когда нибудь будетъ поднятъ одинъ великй крикъ за правду, крикъ цлаго народа, какъ одного человка, подобно голосу архангела, собравшаго во едино всхъ жителей неба и земли?— Неужели вы думаете, что это осуществится, если каждый христанинъ будетъ искоса поглядывать на то, что длаетъ его сосдъ, одтый лучше, чмъ онъ или будетъ закрывать лице шляпой, чтобъ быть въ состояни крикнуть, но такъ, чтобъ его никто не слыхалъ. Вы вс такъ поступаете. Когда служитель Господа встаетъ, чтобъ возгласить то, что ему вдохнуто свыше, простираете ли вы ваши сердца передъ Словомъ, подобно тому, какъ вы ставите цвты подъ падающй дождь? Нтъ, одинъ изъ васъ смотритъ во вс стороны и нанимаетъ свою душу мелочными вопросами:— ‘что думаетъ брать А..?’ — ‘Довольно ли возвышенно это учене для брата Б.?’ — Согласятся ли съ этимъ члены церкви? А другой….

Въ эту минуту дверь отворилась и старая Лиди, служанка пастора, высунулась изъ дверей и прошептала тономъ отчаяня и съ тяжелымъ вздохомъ: — Мистриссъ Гольтъ желаетъ васъ видть, она извиняется, что пришла не во время, но она въ сильномъ гор.

— Лиди, сказалъ мистеръ Лайонъ спокойнымъ разговорнымъ тономъ:— если тебя испытываетъ злой духъ, то позволь мн попросить тебя, чтобъ ты боле не вздыхала. Эта привычка очень поражаетъ и оскорбляетъ мою дочь, она вчера не хотла сть супь, ибо увряла, что ты надъ нимъ плакала. Такимъ образомъ, ты заставляешь ее легкомысленно относиться къ истин и радуешь врага рода человческаго. Если твоя нервная боль въ лиц доставляетъ побду дьяволу, то выпивай за обдомъ немного теплаго элю.— Я не пожалю денегъ.

— Еслибъ я думала, что, выпивая за обдомъ немного теплаго эля, я помшала бы милой миссъ Естеръ относиться легкомысленно къ….. но она ненавидитъ запахъ эля.

— Не отвчай мн Лиди, пойди и позови мистриссъ Гольтъ.

Лиди тотчасъ же затворила дверь.

— У меня не достаетъ благодати, чтобъ обращаться съ этими слабыми сестрами, сказалъ пасторъ, принимаясь снова ходить по комнат и думать вслухъ: ихъ потребности слишкомъ чужды постоянному теченю моихъ мыслей и часто поражаютъ меня своею неожиданностью. Мистрисъ Гольтъ одна изъ такихъ сестеръ, которыя омрачаютъ даваемый имъ совтъ своими безсмысленными словами и возбуждаютъ злобу, скрывающуюся въ глубин всякаго человка. Боже, дай мн терпнья! Мои грхи было тяжело переносить, чмъ безуме этой женщины. Войдите, мистрисъ Гольтъ, войдите.

Онъ поспшно опросталъ одинъ стулъ изъ подъ ‘Коментарй Матью Генри’ и просилъ приссть свою постительницу. Это была пожилая женщина, высокаго роста, въ черномъ плать, съ загорлымъ лицомъ и съ черной повязкой на лбу. Она пододвинула стулъ и торжественно услась, пристально вперивъ взоръ въ протвуположную стну съ оскорбленнымъ и вызывающимъ выраженемъ лица. Мистеръ Лайонъ слъ на свое мсто передъ конторкой и молча ждалъ съ твердой покорностью пацента, который ожидаетъ операци. Но его постительница не открывала рта.

— У васъ есть что-то на сердц, мистрисъ Гольтъ, сказалъ онъ наконецъ.

— Конечно сэръ, иначе я бы не была здсь.

— Говорите смло.

— Вамъ очень хорошо извстно, мистеръ Лайонъ, что мой мужъ мистеръ Гольтъ прхалъ сюда съ свера и былъ членомъ нашей часовни за долго до того времени какъ вы сдлались ея пасторомъ, чему было ровно семь лтъ въ Михайловъ день. Мы знаете, что я говорю истину, мистеръ Лайонъ. И я бы не стала говорить, если бъ это не была истина.

— Конечно это правда.

— И если бъ мой мужъ былъ живъ, когда вы прхали говорить вашу пробную проповдь, то онъ былъ бы такимъ же хорошимъ судьей въ вашихъ способностяхъ, какъ мистеръ Нутвудъ или мистеръ Мускатъ, хотя я право не могу сказать, раздлялъ ли бы онъ мнне тхъ, которые находятъ ваше учене не довольно возвышеннымъ. Что касается до меня, то я имю свое собственное мнне о высокихъ доктринахъ.

— Такъ вы пришли ко мн поговорить о моихъ проповдяхъ? спросилъ поспшно пасторъ.

— Нтъ, мистеръ Лайонъ, я не такая женщина, Но вотъ что я вамъ скажу, ибо мой мужъ умеръ до васъ — онъ имлъ вдохловенную благодать къ молитв, это подтвердятъ вс старые члены церкви, если кто нибудь, не повривъ мн, обратится къ нимъ. И онъ врилъ, что рецептъ ‘излечене рака,’ которое я рассылала въ бутылкахъ до прошедшаго апрля и которое еще теперь находится у меня,— онъ врилъ, что этотъ рецептъ былъ снизпосланъ ему свыше въ отвтъ на его молитвы, и этого никто не можетъ порицать, ибо онъ усердно молился.

Мистрисъ Гольтъ тутъ остановилась, полагая повидимому, что мистеръ Лайонъ разбитъ на всхъ пунктахъ и что онъ долженъ убдиться въ истин ея словъ.

— Разв кто нибудь сомнвался въ достоинствахъ вашего мужа? спросилъ мистеръ Лайонъ, едва удержавшись отъ того, за что онъ еще такъ недавно выговаривалъ Лиди — отъ тяжелаго вздоха.

— Сэръ, они не смютъ, потому что хотя мой мужъ и былъ человкъ молитвы, но онъ не былъ лишенъ ни способности, ни знаня, я всегда это твердила моимъ друзьямъ, когда они удивлялись, что я вышла замужъ за Ланкаширца безъ состояня и ремесла, а съ одной только головой. Но языкъ моего мужа составилъ бы состояне всякаго человка и многе говорили, что разговоръ его часто дйствовалъ также благотворно, какъ и лекарство, впрочемъ онъ попался въ бду въ Ланкашир за свой языкъ, но не смотря на это онъ всегда говорилъ, что въ случа крайности, онъ можетъ отправиться проповдывать неграмъ. Но онъ поступилъ лучше этого, мистеръ Лайонъ, онъ женился на мн и я скажу вамъ, что въ отношени лтъ, поведеня и умнья вести хозяйство…

— Мистриссъ Гольтъ, перебилъ ее пасторъ:— говорить о такихъ вещахъ вовсе не назидательно. Позвольте мн просить васъ быть какъ можно короче. Мое время принадлежитъ не мн.

— Однако, мистеръ Лайонъ, я имю право говорить о себ, я принадлежу къ вашему приходу, хотя и не членъ вашей церкви, такъ какъ я родилась въ Баптистскомъ общени. Чтоже касается до того, что человкъ можетъ спастись безъ длъ, то вроятно есть люди, которые не могутъ жить безъ этой доктрины. Я всегда исполняла свой долгъ и боле того, если ужь пошла рчь объ этомъ, ибо я часто отказывала себ въ куск мяса, чтобы сварить супъ больному сосду, и если только кто нибудь изъ членовъ церкви скажетъ, что онъ длалъ тоже самое, то я спрошу, чувствовалъ ли онъ тогда такя судороги, какя я чувствовала, ибо я всегда стремилась длать то, что слдуетъ и даже боле того, ибо я всегда была добра, не думала я, чтобы уважаемая всми, дожила я до того, что меня будетъ упрекать мой родной сынъ. И мужъ мой умирая сказалъ мн: ‘Мери, сказалъ онъ: эликсиръ, пилюли и излечене рака будутъ служить теб поддержкой, ибо они пользуются доброй славой во всемъ околотк,’ по моему, говорить, что эти лекарства не хороши, когда ихъ брали на пятьдесятъ миль въ окружности богатые и бдные, знатные и простолюдины и никто не отзывался о нихъ дурно кром доктора Лукина — это вызовъ самому небу, ибо если было дурно принимать эти лекарства, то неужели Всемогущй Господь не могъ этому положить конецъ?

Мистриссъ Гольтъ не была слезлива, ее поддерживали сознане своей безупречности и страсть къ аргументаци, которая всегда задерживаетъ слишкомъ быстрыя движеня въ слезной железк, теперь же однако глаза ея были влажны, пальцы сжимались судорожно, дергая себя за платье, она наконецъ вырвала изъ него небольшой кусокъ. Мистеръ Лайонъ между тмъ слушая се внимательно, началъ догадываться о причин ея волненя.

— Если я не ошибаюсь, мистрисъ Гольтъ, то изъ вашихъ словъ выходитъ, что вашъ сынъ воспротивился какимъ нибудь образомъ продаж лекарствъ вашего покойнаго мужа?

— Мистеръ Лайонъ, онъ властолюбивъ до крайности и говоритъ боле, чмъ его отецъ говорилъ. У меня есть собственный разумъ, мистеръ Лайонъ, и если кто нибудь говоритъ дло, то я могу его всегда понять, но Феликсъ говоритъ страшно дико и всегда противорчитъ своей матери. И что вы думаете сказалъ мн посл того, какъ бросивъ свои занятя здсь, отправился учиться въ Гласго и прожилъ вс деньги, которыя отецъ сберегъ на его воспитане? Къ чему вы думаете привело все это учене? Онъ сказалъ мн, что мн бы лучше никогда не слушать вашихъ проповдей, ибо это для меня такой же ядъ, какъ пилюли, для половины людей, которые ихъ глотаютъ. Вы никому этого не скажете, мистеръ Лайонъ — я не довольно дурного мння о васъ, чтобъ считать васъ сплетникомъ. А я думаю, что всякй христанинъ можетъ понимать проповдь и не учась въ Гласго, и есть множество текстовъ о помазани елеемъ и вообще о лекарствахъ, одинъ же изъ нихъ точно нарочно написанъ для моего мужа, онъ точно кажется загадкой, а Гольтовъ элексиръ разршенемъ ея.

— Вашъ сынъ выражается слишкомъ рзко, сказалъ пасторъ:— но совершенно справедливо, что мы можемъ заблуждаться, истолковывая писане слишкомъ узко и лично. Религя должна, удовлетворять главнйшимъ нуждамъ народа, какъ солнце и дождь, которые не можетъ же каждый человкъ считать нарочно созданными для него одного. Не полезно ли было бы для вашего спокойствя, еслибъ я повидалъ его и поговорилъ съ нимъ обо всемъ этомъ? Я видлъ его ужь въ часовн и, по всей вроятности, буду его пасторомъ.

— Я именно объ этомъ хотла васъ просить, мистеръ Лайонъ, ибо, быть можетъ, онъ послушаетъ васъ и не заговоритъ, какъ заговариваетъ свою бдную мать. Посл того, что онъ побывалъ въ часовн, онъ отзывался объ васъ лучше, чмъ онъ обыкновенно отзывается о людяхъ, онъ сказалъ, что вы славный старикъ и старомодный пуританинъ — онъ всегда такъ странно выражается, мистеръ Лайонъ, но я видла, что несмотря на это, онъ не былъ дурного объ васъ мння. Онъ доказываетъ, что большинство людей не понимаетъ религи и вмст съ тмъ онъ иногда говоритъ мн, что я должна чувствовать себя гршницей и исполнять волю божю, а не свою, такъ что я полагаю, что онъ прежде говоритъ одно, а потомъ другое, только, чтобъ не грубить матери. Иначе онъ просто сходитъ съ ума и его надо послать въ сумашедшй домъ. Но если онъ прежде того напишетъ въ Сверо-Ломпшрскомъ Глашата, что мои лекарства ни на что негодны, то чмъ я стану поддерживать себя и его?

— Скажите ему, что я сочту за честь, если онъ пожалуетъ ко мн сегодня вечеромъ, сказалъ мистеръ Лайонъ, видимо склоняясь въ пользу молодого человка, отзывъ котораго о проповдник въ Солодовенномъ подворь не казался ему очень страннымъ:— между тмъ, другъ мой, я бы совтывалъ вамъ проникнуться духомъ смиреня и покорности, дабы онъ указалъ вамъ прямой путь въ этомъ дл и не далъ бы злымъ чувствамъ гордости и упорству овладть вами. Объ этомъ мы поговоримъ посл того, какъ я увижу вашего сына.

— Я не горда и не упряма, мистеръ Лайонъ. Я никогда не думала, чтобъ я была дурной женщиной и хуже всхъ и никогда не буду этого думать. Зачмъ же именно на меня, а не на кого другого свалилось такое горе — ибо я еще не все вамъ сказала. Онъ поступилъ поденщикомъ къ мистеру Проду, часовщику — и это посл всего его ученья — и онъ говоритъ, что съ большимъ удовольствемъ будетъ ходить съ заплатами, что же касается до ребятишекъ, которыхъ онъ учитъ грамот, то они только полы грязнятъ и боле ничего. Если это сумашестве съ его стороны, то вамъ съ нимъ нечего и говорить.

— Мы увидимъ, можетъ быть, это даже благодать дйствуетъ въ немъ таинственными путями. Мы не должны судить объ этомъ такъ опрометчиво. Многе велике подвижники были ведены подобными же странными путями.

— Такъ я очень сожалю ихъ матерей, вотъ и все, мистеръ Лайонъ, и тмъ боле, если он пользовались хорошей репутацей, ибо никто, даже мой злйшй врагъ, не скажетъ, если онъ захочетъ сказать правду, чтобъ я заслужила эту напасть. И когда вс получатъ по своимъ заслугамъ и дла людей будутъ провозглашены съ кровель, какъ сказано въ библи, тогда узнаютъ, что я перенесла съ этими лекарствами! Надо было ихъ толочь, и отстаивать, и процживать, и взвшивать — рано вставать и поздно ложиться — никто всего этого не знаетъ, кром того, кто достоинъ это знать. А еще сколько я возилась, чтобы приклеивать афиши вверхъ ногами, чтобы привлечь внимане публики. Мало женщинъ выдержали бы, что я, и совершенно благоразумно думать, что мн за это воздастся, ибо если есть блаженство общанное и достигаемое длами, то ужь я, кажется, заслужила его, особливо теперешнимъ испытанемъ. Увряю васъ, что если сына моего Феликса не скрутятъ и не посадятъ въ сумасшедшй домъ, то онъ поставитъ на своемъ, но я боле ничего не скажу. Желаю вамъ добраго утра, мистеръ Лайонъ, и благодарствуйте, хотя я очень хорошо знаю, что вашъ долгъ повелваетъ вамъ такъ поступить, и я никогда не безпокоила васъ для той собственной души, какъ длаютъ нкоторые, смотряще на меня искоса за то, что я не членъ церкви.

— Прощайте, мистрисъ Гольтъ, прощайте. Молю Бога, чтобъ боле мудрый проповдникъ наставилъ васъ.

Дверь закрылась за мистрисъ Гольдъ и бдный Руфусъ заходилъ по комнат, тяжело вздыхая.

— Эта женщина всю свою жизнь слушала проповди, сказалъ онъ вслухъ:— и однако она слпа какъ язычникъ и горда какъ фарисей, а все же это одна изъ душъ, печься о которыхъ я обязанъ, ктому же вдь и Сара, избранная матерь народа божьяго, выказывала духъ невря и быть можетъ, себялюбивой злобы. Это-то и должно удерживать человка отъ презрня, къ которому онъ былъ бы слишкомъ падокъ.

Вечеромъ того же дня мистеръ Лайонъ, въ ожидани посщеня Феликса Гольта, сидлъ на своемъ жесткомъ кресл въ гостинной и перелистывалъ при свт одной свчи отчетъ какой-то мисси, роняя отъ времени до времени невнятное ‘Гм-м,’ выражавшее скоре критику, чмъ одобрене.

Комната была очень бдно убрана, вс ея украшеня ограничивались этажеркой для книгъ, картой святой земли, литографированнымъ портретомъ доктора Додриджа и чернымъ бюстомъ, съ раскрашеннымъ лицомъ, неизвстно по какой причин завшеннымъ зеленымъ газомъ. Однако внимательный человкъ, войдя въ комнату, тотчасъ былъ бы пораженъ нкоторыми подробностями не вполн согласными съ общей угрюмой обстановкой, свидтельствовавшей о нуждахъ и лишеняхъ. Въ комнат слышался тонкй ароматъ сушеныхъ розовыхъ листьевъ,— свча, при которой читалъ пасторъ была восковая въ бломъ глиняномъ подсвчник, а на стол по другую сторону камина стояла изящная дамская рабочая корзинка, обшитая голубой атласной лентой.

Феликсъ Гольтъ былъ не въ такомъ настроени, чтобы примтить вс эти подробности и когда онъ слъ по приглашеню пастора у сгола, на которомъ стояла корзинка, взглядъ его упалъ на восковую свчу, но безъ всякаго сознаня ея дисгармони съ остальной обстановкой дома. Однако же щекотливая совстливость пастора дала другое объяснене этому взгляду. Догадавшись, скоре чмъ примтивъ что нибудь и опасаясь, чтобы непрятное впечатлне, произведенное этой неумстной роскошью, не помшало благодтельному вляню, которое онъ могъ имть на Гольта, добрый старикъ поспшилъ замтить:

— Мой юный другъ, вы вроятно удивляетесь, что я жгу восковыя свчи, но эта непозволительная роскошь оплачивается заработками моей дочери, деликатная натура которой не можетъ сносить запаха сала.

— Я не обращаю вниманя на свчу, сэръ. Благодаря небу, я не одаренъ мышинымъ чутьемъ, чтобы различить воскъ отъ сала.

Рзкй громкй голосъ заставилъ старика слегка вздрогнуть. Онъ спокойно поглаживалъ свой подбородокъ, соображая, что ему надобно быть весьма обдуманнымъ и осторожнымъ съ этимъ эксцентрическимъ молодымъ человкомъ, затмъ онъ совершенно машинально вынулъ изъ кармана очки, это была его обыкновенная привычка, когда онъ хотлъ разсмотрть поближе своего собесдника.

— Мн также совершенно все равно, сказалъ онъ надвая очки — лишь бы было довольно свтло, чтобъ читать.— И онъ проницательно посмотрлъ на Гольта.

— Васъ занимаетъ достоинство страницы, которую вы читаете, а не свчи, сказалъ Феликсъ съ прятной улыбкой.— И вотъ вы думаете, какая неряшливо напечатанная страница лежитъ теперь передъ вами.

Это была правда. Пасторъ, привыкшй къ почтенной наружности провинцальныхъ торговцевъ и въ особенности къ лоснящимся тщательно остриженнымъ физономямъ своихъ прихожанъ, былъ нсколько озадаченъ, когда, надвъ очки, онъ увидлъ оригинальную фигуру этого сомнительнаго молодого человка съ всклокоченными волосами, огромными глазами, могучимъ складомъ, безъ жилета и безъ галстуха. Но возможность предположить, что въ немъ таинственнымъ образомъ дйствуетъ благодать, возможность, подкрпленная нкоторыми замчанями мистриссъ Гольтъ, такъ горько стовавшей на своего сына, удержала пастора отъ всякаго поспшнаго заключеня.

— Я не сужу по одной наружности, отвтилъ онъ съ обычной простотой.— Я на себ замчалъ, что когда духъ витаетъ въ высшихъ сферахъ, мудрено помнить о галстухахъ и шнурочкахъ и другихъ подробностяхъ одежды, которые тмъ не мене требуются приличемъ, пока мы живемъ въ этомъ гршномъ тл.

— И вы также, мой юный другъ, на сколько и могъ понять изъ несвязнаго разсказа вашей матери, страдаете подъ гнетомъ тяжелой умственной работы. Вы, я надюсь, не имете ничего противъ того, чтобы раскрыть свою душу передъ старикомъ пасторомъ, который самъ на опыт позналъ, что такое внутренняя борьба и не разъ испыталъ муки сомння.

— О сомнни нтъ и рчи, отвтилъ Феликсъ громко и рзко какъ и прежде,— я подозрваю, что дло идетъ о тхъ нелпыхъ лекарствахъ и шарлатанскихъ объявленяхъ, которыми пробавлялась моя матушка, мои убжденя о нихъ также вполн составлены, какъ и объ воровств платковъ изъ кармановь. Я знаю, что можно дойдти до того, что усумнишься въ предосудительности воровства, но я не изъ числа этихъ мудрецовъ, что смотрятъ на свтъ вверхъ ногами. Еслибъ я допустилъ мою мать жить доходами отъ торговли этими лекарствами, тогда какъ я самъ въ состояни прокормить ее честнымъ трудомъ, я бы нисколько не усумнился назвать себя подлецомъ.

— Я бы желалъ узнать пообстоятельне, почему вы отрицаете пользу этихъ локарствъ, серозно замтилъ мистеръ Лайонъ.

Онъ такъ мало привыкъ слышать начала высочайшей нравственности, высказываться простымъ языкомъ, лишеннымъ всякой сенаторской фразеологи, что при всей своей добросовстности и самобытности не встртилъ ихъ съ тмъ полнымъ сочувствемъ, которое онъ не могъ не питать къ нимъ.

— Я знаю, что они пользовались доброй славой и знаю также, что многе мудрые люди употребляли лекарства, по вол Провидня открытыя людьми простыми, неучеными, и находили облегчене своимъ страданямъ. Я могу упомянуть знаменитаго мистера Вееля, который, хотя я и не согласенъ съ его арминанскимъ ученьемъ и установленями, все же былъ человкъ угодный Богу. Писаня многихъ достойныхъ христанъ могутъ быть приведены въ опору этого мння. Къ тому же вашъ отецъ, составлявшй эти лекарства и завщавшй ихъ вашей матери, былъ, какъ слышно, человкъ ходившй въ путяхъ господнихъ.

— Мой отецъ былъ неучъ, рзко отвтилъ Феликсъ.— Онъ ничего не зналъ о человческомъ организм и о дйстви на него лекарствъ. Невжество не такъ вредно, какъ шарлатанство, но когда оно берется лечить, оно можетъ принести большой вредъ. Я смыслю немного въ этомъ дл. Я пять лтъ пробылъ въ учени у какой-то невжественной скотины — сельскаго аптекаря — отецъ оставилъ на то средства и полагалъ, что ничего лучшаго не могъ для меня придумать. Ну, да не въ томъ дло, я знаю, что эти пилюли очень энергическое средство, которое для большинства принимающихъ вредне яда, элексиръ, безобразная смсь десятка самыхъ противоположныхъ средствъ, а лекарство отъ рака можно безъ вреда замнить грязной водой изъ канавы.

Мистеръ Лайонъ всталъ и прошелся по комнат. Его простодуше было не безъ значительной примси смтливости и сектаторскихъ предразсудковъ, онъ не сразу полагался на прямоту столь рзко высказывающуюся.— Быть можетъ, сатана только облекся въ привлекательную форму?— Онъ торопливо спросилъ, А какъ давно вы это узнали, молодой человкъ?

— Ловко сказано, отвтилъ Феликсъ.— Гораздо раньше, чмъ началъ дйствовать на основани этого убжденя.

— Это обыкновенная участь нашихъ убжденй. Но вы, я надюсь, врите въ возможность обращеня къ лучшей жизни.

— Разумется, врю. Я обратился на путь истинный вслдстве шести недльной распутной жизни.

Пасторъ вздрогнулъ. Онъ подошелъ совсмъ близко къ Гольту и, положивъ руку ему на плечо, оказалъ: молодой человкъ, не говори такъ легкомысленно и воздерживайся отъ неумстныхъ шутокъ.

— Я нисколько не легкомысленно отношусь къ этому длу, возразилъ Феликсъ.— Еслибъ я не увидлъ во время какая я былъ тогда свинья, я бы и до сихъ поръ довольствовался помоями жизни и не взглянулъ бы ей прямо въ лицо, какъ теперь. Какъ посмотрлъ я на себя, молодца съ продранными пятками и двумя шилингами въ карман, на чердак, въ обществ пьяныхъ вдьмъ — такъ и стало мн смшно, съ чего это я взялъ, что моя жизнь должна протекать среди беззаботныхъ радостей. Тогда я задумался: что жъ иное могу я сдлать изъ этой жизни? Положимъ мало путнаго. Для многихъ на этомъ свт незавидное житье. Но я ршился употребить вс силы, чтобы она была наимене скверна для меня. Пускай себ говорятъ, что я не передлаю весь свтъ, что всегда были и будутъ на свт лентяи и мошенники, и если я не буду лежать на боку, такъ друге будутъ. Пусть себ и лежатъ, но я то не намренъ. Вотъ вамъ и исходная точка моего обращеня, мистеръ Лайонъ, если ужь вамъ было угодно знать.

Мистеръ Лайонъ снова прошелся но комнат.— Слушали ли вы какого нибудь пастора въ Гласго, молодой человкъ?

— Нтъ, я никогда не слушаю ихъ больше одного раза, съ меня и того довольно.

Добрый Руфусъ не могъ не почувствовать нкоторое неудовольстве на молодаго человка за его недостатокъ уваженя къ проповдникамъ. Неизвстно, захотлъ ли бы онъ услышать въ другой разъ проповдника въ Солодовенномъ Подворь? Но всякое чувство неудовольствя было сдержано пасторомъ, ибо съ душой въ подобномъ положени, надо обходиться очень нжно.

— Теперь позвольте васъ спросить, сказалъ онъ: — что вы намрены длать, мшая вашей матери приготовлять и продавать эти лекарства? Я не говорю ничего въ пользу ихъ посл вашихъ объясненй. Боже избави, чтобъ я сталъ вамъ мшать стремиться къ тому, что честно и благородно. Но ваша мать въ преклонныхъ годахъ, она нуждается въ различныхъ удобствахъ въ жизни, вы, вроятно, подумали какъ вознаградить ее за потерю. Я не хочу предположить, чтобъ вы, столь совстливые въ отношени чужихъ, не позаботились о своей матери. Конечно есть люди, принявше на себя высокя обязанности, которые должны поневол оставить свой домъ на попечене Провидня и боле смиренныхъ братй, но въ подобныхъ случаяхъ высокое призване должно быть ясно, безспорно.

— Я буду содержать свою мать, такъ же хорошо,— нтъ, еще лучше,— чмъ она жила до сихъ поръ. Она всегда отличалась умренностью. Занимаясь чисткой и передлкой часовъ и обученемъ двухъ-трехъ ребятъ, которые ходятъ ко мн, я буду выработывать достаточно денегъ. Чтожъ касается до меня, то я могу жить на похлебк изъ отрубей. У меня желудокъ носорога.

— Но для такого образованнаго человка, какъ вы, который конечно иметъ хорошй почеркъ и уметъ вести книги, не лучше ли было бы искать боле выгоднаго мста прикащика или помощника на контор? Я бы могъ поговорить съ братомъ Мускатомъ объ этомъ, онъ знаетъ о всхъ открывающихся вакансяхъ. На контор Пендреля есть много хорошихъ мстъ, но я боюсь, что тамъ не примутъ никого, кто не принадлежитъ къ господствующй церкви. Прежде принимали всхъ, но въ прошломъ году отставили брата Водкина, хотя онъ былъ очень дльный и работящй человкъ. Но все же можно постараться найдти что нибудь. Во всхъ занятяхъ человка есть степени и классы и т, которые могутъ занимать высшую степень, не должны измнять произвольно, что опредлено свыше. Ваша бдная мать не совсмъ…

— Извините меня, мистеръ Лайонъ, я ужь объ этомъ говорилъ досыта съ моей матерью и могу избавить васъ отъ излишнихъ словъ, знайте, что ршимость моя въ этомъ отношени давно уже созрла и я никогда ей не измню. Я не возьму никакого мста, которое бы обязывало меня уродовать горло высокимъ галстукомъ, носить штрипки и проводить день деньской между товарищами, которые спускаютъ вс свои деньги на запонки. Подобное заняте право ниже многихъ родовъ мастерства, оно кажется лучше только потому, что жалованье платятъ несоразмрно большое. Вотъ почему я и принялся за изучене часового мастерства. Мой отецъ былъ сначала простой ткачъ и лучше бы было для него, еслибъ онъ и остался ткачомъ. Я возвратился домой, черезъ Ланкаширъ и видлъ одного дядю, который до сихъ поръ еще ткачъ. Я намренъ оставаться въ томъ класс, которому я принадлежу и который не гоняется за модами.

Мистеръ Лайонъ молчалъ впродолжени нсколькихъ минутъ. Этотъ разговоръ для него былъ плаванемъ по неизвстному морю, онъ не былъ увренъ ни въ широт, ни въ долгот. Еслибъ хулитель гласговскихъ проповдниковъ сталъ бы защищать чинъ, то путь мистера Лайона былъ бы гораздо врне.

— Ну, ну, сказалъ онъ наконецъ:— и святой Павелъ занимался дланемъ палатокъ, хотя онъ былъ наученъ всей премудрости раввиновъ.

— Святой Павелъ былъ умный человкъ, сказалъ Феликсъ: зачмъ мн стараться попасть съ среднй классъ потому только, что я имю кой-какое образоване? Большинство людей средняго класса таке же невжи, какъ рабочй народъ, во всемъ, что не касается ихъ собственной узкой дятельности. Вотъ такимъ-то образомъ рабочй классъ постоянно обезсиливается, ухудшается, лучшя головы бросаютъ своихъ товарищей ради роскошнаго дома съ высокимъ крыльцомъ и бронзоваго колокольчика.

Мистеръ Лайонъ провелъ рукой по своему рту и подбородку потому, быть можетъ, что онъ желалъ улыбнуться, а не хорошо было бы улыбнуться на то, что казалось далеко не благочестивою теорей. Напротивъ того забгать далеко за границы обычной тактики заключало въ себ, быть можетъ, опасную западню.

— Однако, сказалъ онъ серьозно:— подобное повышене дало возможность многимъ принести пользу длу свободы и общественнаго благосостояня. Перстень и одежда осифа не были предметомъ достойнымъ честолюбя хорошаго человка, но они были вншними знаками того уваженя, которое онъ снискалъ своими вдохновенными знанями и которое дало ему возможность сдлаться спасителемъ своихъ братьевъ.

— Охъ! ужь эти мн надушенные, разряженные простолюдины! Я не хочу быть однимъ изъ нихъ. Пускай только человкъ стянетъ свою шею атласнымъ галстухомъ и онъ тотчасъ почувствуетъ новыя нужды, новыя побужденя. Превращене начнется съ банта его галстуха и дойдетъ до измненя его вкусовъ и мннй, послднее измнене послдуетъ за первымъ, какъ ноги голодной собаки за ея чутьемъ. Я не отличаюсь прикащичьимъ лоскомъ. Я бы могъ собрать мало-по-малу порядочную сумму денегъ изъ грошей бдныхъ людей и купить себ новую одежду и роскошный обдъ, все это подъ предлогомъ, что я служу бднымъ людямъ. Нтъ, я скоре захотлъ бы быть жирнымъ голубемъ сосда Палея, чмъ демагогомъ, который только и думаетъ какъ бы погромче покричать и побольше пость.

— Такъ вы принимаете живое участе въ великихъ политическихъ движеняхъ нашего времени? сказалъ мистеръ Лайонъ, съ неожиданнымъ блескомъ въ глазахъ.

— Еще бы, я презираю всякаго человка, который не принимаетъ въ нихъ участя и не старается возбудить это участе въ другихъ.

— Хорошо, мой юный другъ, хорошо, сказалъ пасторъ нжнымъ, дружескимъ тономъ.— Его умъ былъ невольно отвлеченъ отъ разсмотрня духовныхъ сторонъ Феликса Гольта возможностью найдти въ постороннемъ человк сочувстве къ своимъ собственнымъ политическимъ мннямъ. Въ т дни столько людей въ борьб за духовную и политическую свободу держались такихъ врованй, которыя, увы, были совершенно ложны и не могли привести къ блаженству!— ‘Я держусь совершенно того же взгляда, не смотря на сопротивлене, которое оказываютъ нкоторые братья, увряюще, что участе въ общественныхъ движеняхъ только помха моимъ занятямъ, и церковная каедра не есть мсто для проповдыванья людямъ объ ихъ обязанностяхъ, какъ членовъ общества. Меня сильно укоряли за то, что я произнесъ въ церкви имена Брума и Велингтона. Отъ чего жъ не говорить о Велингтон, точно также какъ и о Рабшак, или о Брум точно также, какъ о Валаам? Разв Богу мене извстны люди, живуще въ наше время, чмъ т, которые жили во времена Езекя и Моисея? Разв десница Его укоротилась, или мръ сталъ слишкомъ обширенъ для Его промысла? Но они говоритъ, что не должно касаться политики и…

— Ну, отчасти они, можетъ быть, и правы, сказалъ Феликсъ съ своей обычной безцеремонностью.

— Какъ! вы принадлежите къ тмъ людямъ, которые утверждаютъ. что христанскй проповдникъ не долженъ затрогивать съ каедры общественные вопросы? сказалъ мистеръ Лайонъ, вспыхнувъ:— я готовъ спорить объ этомъ сколько угодно.

— Нтъ сэръ, отвчалъ Феликсъ, я напротивъ говорю, учите правд сколько можете, но правд и только правд, откуда бы ее не брали. И то ужь довольно трудно усвоить себ правду безъ всякихъ прикрасъ, а еще трудне вбить ее въ мозги грошовому лавочничьсму поколню, которое по большей части наполняетъ ваши часовни.

— Молодой человкъ! сказалъ мистеръ Лайонъ, останавливаясь передъ Феликсомъ. Онъ говорилъ скоро, какъ всегда, исключая тхъ случаевъ, въ которые онъ былъ очень взволнованъ, умъ его былъ переполненъ тмъ, что онъ хотлъ высказать и мысли его, какъ бы рождались, облеченныя въ слово: — Я говорю не въ свою пользу, ибо я не только не желаю, чтобы люди думали обо мн лучше, чмъ я имъ кажусь, но я сознаю столько въ себ дурного, что терпливо перенесу даже неуважене людей, основанное на первомъ поверхностномъ взгляд. Я говорю не для того, чтобъ требовать уваженя къ своимъ лтамъ и званю — не для того, чтобъ укорять васъ, но чтобъ васъ предостеречь. Очень хорошо, что вы говорите просто, откровенно и я не изъ тхъ, которые хотятъ заставить молодежь смиренно молчать до тхъ поръ, какъ она, сдлавшись старостью, получитъ право говорить вдоволь, вдь самый юный изъ друзей ова упрекалъ его, а сколько мудрости было въ этомъ упрек, а престарлый Илй былъ наученъ кмъ?— ребенкомъ Самуиломъ. Говоря объ этомъ, я долженъ себя очень строго сдерживать, ибо мысли въ моей голов клокочутъ огнемъ, а слова такъ и рвутся съ языка. Сознавая всю вредность этой страсти — говорить безъ умолку, я молю небо ниспослать мн способность слушать, которую я считаю величайшею благодатью. Несмотря на это, мой юный другъ, и обязанъ, какъ уже сказалъ, предупредить васъ. Соблазны, которые все чаще одолваютъ людей съ большими способностями и умомъ — это гордость и презрне къ тмъ слабымъ орудямъ Промысла, которые избраны для пораженя сильныхъ и могучихъ. Презрнно надутыя ноздри и высоко поднятая голова не вдыхаютъ въ себя благоуханй, усевающихъ путь правды. Умъ всегда готовый презирать и осуждать…

Въ эту минуту дверь отворилась и мистеръ Лайонъ остановился, чтобъ посмотрть, кто вошелъ, но у видавъ, что это была только Лиди съ чайнымъ приборомъ, продолжалъ:

— Такой умъ,— по моему есть сжатый кулакъ, который можетъ наносить удары, но не въ состояни ни взять, ни удержать ничего драгоцннаго, хотя бы это была небесная манна.

— Я васъ понимаю сэръ, сказалъ Феликсъ, добродушно протягивая руку старику, который, произнося послдня слова съ неожиданною торжественностью, подошелъ совсмъ близко къ нему,— но я ни мало не желаю поднять кулака на васъ.

— Ну, ну, сказалъ мистеръ Лайонъ, пожимая протянутую ему руку:— мы, я надюсь, покороче познакомимся и извлечемъ обоюдную пользу изъ этого общеня. Вы останетесь у насъ и выпьете чашку чаю, мы пьемъ чай по середамъ позже обыкновеннаго, потому что моя дочь въ этотъ день даетъ французскй урокъ, но теперь она уже врно возвратилась и вскор придетъ длать чай.

— Благодарствуйте, я останусь, сказалъ Феликсъ побуждаемый не любопытствомъ увидть дочь пастора, но удовольствемъ, которое доставляло ему общество самого пастора, потому что его странныя манеры и прозрачность рчей придавали какую то прелесть даже его слабости. Дочь его врно была какая нибудь жеманная миссъ, опрятная, чувствительная, но все въ мелочной женской рамк, что конечно также мало интересовало Феликса, какъ бографи набожныхъ женщинъ и вышиванье, на сколько он допускаются съ серьезнымъ характеромъ Нонконформистокъ.

— Я, быть можетъ, слишкомъ рзко люблю выражаться, продолжалъ Феликсъ: френологъ въ Гласго сказалъ, что у меня есть шишка уваженя къ людямъ, одинъ же изъ присутствующихъ, знавшй меня коротко, громко засмялся и сказалъ, что я самый безпощадный обличитель на свт. Это потому, отвчалъ мой френологъ, что шишка идеальности чрезвычайно развитая, мшаетъ ему найдти что нибудь достаточно совершенное, достойное уваженя. Я конечно опустилъ уши и замоталъ хвостомъ при этой ласк.

— Да, да, я также подвергалъ свою голову изслдованямъ и получилъ почти таке же результаты. Я боюсь, что это пустое тщеславное исполнене языческой доктрины ‘познай себя’ слишкомъ часто доводитъ до самоувренности, которая будетъ существовать даже при отсутстви плодовъ, по которымъ только можно судить о достоинств дерева. Однако… Эстеръ, моя милая, это мистеръ Гольтъ, знакомство съ которымъ мн уже доставило много удовольствя. Онъ будетъ у насъ пить чай.

Эстеръ слегка поклонилась и, пройдя черезъ комнату, взяла свчку и поставила ее подл подноса. Феликсъ всталъ и также поклонился съ видомъ равнодушя, которое, быть можетъ, было преувеличено, благодаря тому, что онъ внутренно былъ очень удивленъ. Дочь пастора была вовсе не тмъ созданемъ, какимъ онъ ее себ представлялъ. Она совершенно противорчила его понятю о пасторскихъ дочеряхъ вообще и хотя онъ ожидалъ встртить нчто очень непривлекательное, все же это противорче факта съ его идеей непрятно его поразило. Очень нжное благоухане, напоминавшее слегка садъ полный цвтовъ, распространялось ею по комнат. Онъ ршался не замчать ее, но онъ какъ-то чувствовалъ легке шаги маленькихъ ножекъ, длинную гордую шею и роскошные волосы, ниспадавше блестящими прядями и вьющимися локонами. Все это указывало ему, что передъ нимъ свтская дама и онъ еще тверже ршался обращать на нее какъ можно мене вниманя. Свтская дама казалась ему всегда непривлекательнымъ существомъ, но свтская дама, въ вид дочери стараго пуританина, была для него особенно непрятна.

— Однако, продолжалъ мистеръ Лайонъ, который никогда не оставлялъ свою рчь не оконченной:— френологя не противорчитъ безусловно религи, и безъ всякаго сомння мы имемъ нкоторыя врожденныя наклонности, которыя и самая благодать не въ состояни уничтожить. Я самъ съ юности слишкомъ склоненъ къ сомнню, къ изслдованю всякой доктрины — я склоненъ скоре подвергать анализу лекарство души, чмъ просто съ врой принимать ого.

— Если ваша доктрина — такое же лекарство какъ Гольтовы пилюли и элексиръ, то чмъ мене вы его принимаете, тмъ лучше, сказалъ Феликсъ,— но продавцы доктрины и продавцы лекарствъ всегда совтуютъ какъ можно боле принимать то, что они предписываютъ. Когда человкъ видитъ свое пропитане въ пилюляхъ или въ доктрин, то конечно ему прятне заказы на его товаръ, чмъ любознательное изслдоване.

Эти слова могли быть очень грубы, еслибъ он не были произнесены съ рзкой откровенностью, которая ясно указывала на отсутстве всякаго намреня оскорбить стараго пастора. При этомъ впервые дочь мистера Лайона взглянула на Феликса, она очень живо окинула взглядомъ необыкновеннаго постителя и избавила отца отъ необходимости отвчать, сказавъ:— Чай готовъ, батюшка.

Это былъ сигналъ для мистера Лайона и онъ, подойдя къ столу, поднялъ правую руку и произнесъ молитву, достаточно длинную, чтобъ дать возможность Эстеръ снова бросить взглядъ на новаго знакомаго. Нечего было опасаться, чтобъ ихъ взоры встртились, ибо онъ пристально смотрлъ на ея отца. Она теперь имла время замтить, что его наружность была странная, но не тривальная — послднее качество въ глазахъ женщинъ всегда губитъ человка. Онъ былъ рослый, массивный человкъ. Особенно выдающяся черты въ его лиц были свтлыя срыя глаза и пухлыя губы.

— Не угодно ли вамъ пододвинуться къ столу, мистеръ Гольтъ? сказалъ пасторъ.

Вставая съ мста, Феликсъ слишкомъ сильно оттолкнулъ стулъ и тотъ ударился о маленькй рабочй столикъ, находившйся позади. Съ шумомъ полетла на полъ рабочая корзинка съ голубыми лентами и изъ нея посыпались катушки нитокъ, иголка, кисея, маленькй флакончикъ съ розовой водой и что-то еще тяжелое — небольшая книга.

— О небо! воскликнулъ Феликсъ: простите меня!— Эсторъ однако уже успла вскочить и подобрать съ необыкновенной быстротой половину вещей, пока Феликсъ подымалъ корзинку и книгу. Эта послдняя была открыта и страницы ея немного измялись при падени, потому съ усердемъ библомана онъ тотчасъ принялся сглаживать уголки.

— Поэмы Байрона! произнесъ онъ тономъ презрня, пока Эстеръ продолжала подбирать остальныя вещи: ‘Сонъ’… лучше бы онъ спалъ себ спокойно и храплъ бы во все горло. Какъ! Вы забиваете себ голову Байрономъ, миссъ Лайонъ?

Теперь Феликсъ съ своей стороны пришелъ наконецъ къ тому, что взглянулъ прямо въ глаза Эстеръ, но это было сдлано съ обличительной педагогической цлью. Конечно онъ увидлъ еще ясне, что она была свтская красавица.

Она покраснла, гордо вытянула свою прелестную длинную шейку и сказала, садясь на свое прежнее мсто.

— Я очень люблю Байрона.

Мистеръ Лайонъ между тмъ остановился и смотрлъ на эту сцену съ недоумвающей улыбкой. Эстеръ не желала бы, чтобъ онъ узналъ о существовани въ ея рукахъ сочиненй Байрона, но она была слишкомъ горда, чтобъ выразить какое нибудь безпокойство или смущене.

— Это, я боюсь, свтской пустой авторъ, сказалъ мистеръ Лайонъ. Онъ въ сущности почти ничего не зналъ о поэт, въ сочиненяхъ котораго воплощались вра и мння столькихъ молодыхъ мужчинъ и женщинъ того времени.

— Это развратный мизантропъ, сказалъ Феликсъ, подымая одной рукой стулъ, а въ другой держа открытую книгу,— который предполагалъ, что всякй герой долженъ непремнно разстроить себ желудокъ и ненавидть человчество. Его Корсары, Ренегаты, Манфреды боле ничего, какъ глупыя маронетки, которыхъ приводятъ въ движене тщеславе и сладострасте автора.

— Дайте мн книжку, сказалъ мистеръ Лайонъ.

— Позвольте мн васъ попросить, батюшка, чтобъ вы отложили ее въ сторону до окончаня чая, сказала Эстеръ, какъ бы дурна не была она, по мнню мистера Гольта, конечно она не сдлается лучше, если вы ее запачкаете масломъ.

— Это правда, моя милая, сказалъ мистеръ Лайонъ, кладя книгу на маленькй столикъ, стоявшй за нимъ. Онъ видлъ ясно, что дочь его разсердилась.

— Эге! подумалъ Феликсъ: старикъ-то боится ее. Какимъ это образомъ уродилась у него такая гордая, длинношейная пава! Но я ей докажу, что я ее не боюсь. И онъ сказалъ вслухъ:— я бы желалъ знать, какъ вы, миссъ Лайонъ, оправдаете свое пристрасте къ такому писателю?

— Я и не стану трудиться оправдывать себя передъ вами, мистеръ Гольтъ, сказала Эстеръ, вы выражаетесь такъ рзко, что невольно самый слабый вашъ аргументъ покажется неопровержимымъ. Если бъ я когда нибудь встртила чудовище Корморана, то я бы заране согласилась со всми его литературными мннями.

Эстеръ обладала въ высшей степени тмъ особымъ качествомъ женщинъ, которое придаетъ имъ такую прелесть,— мягкимъ, нжнымъ голосомъ. Надутыя губки длали ее еще очаровательне, ибо она не принимала на себя никакой отталкивающей торжественности и выражала свое неудовольстве только грацознымъ мотанемъ головы.

Феликсъ при ея словахъ разсмялся съ юношескимъ чистосердечемъ.

— Дочь моя — тонкй критикъ словъ, сказалъ пасторъ, добродушно улыбаясь:— она часто поправляетъ меня касательно этихъ тонкостей, которыя, признаюсь, для меня также темны, какъ еслибы он относились къ шестому чувству, котораго я не имю. Я пламенно стремлюсь къ опредлительности въ выраженяхъ и никогда не могу найдти словъ довольно гибкихъ, чтобъ выслдить вс изгибы человческаго сердца, по я право не знаю зачмъ преслдовать, какъ преступника, круглое, красивое словцо, означающее какой нибудь предметъ, созданный и благословленный Создателемъ.

— Охъ! ужь эти мн тонкости! он мн коротко извстны, сказалъ Феликсъ своимъ обычнымъ fortissimo: вс он основаны на систем надувательства. ‘Мерзость’ должна означать что-нибудь непрятное, но неужели вы лучше скажете ‘сахарный пряникъ,’ или что нибудь въ этомъ род, какъ можно дале отстоящее отъ самого факта, если самый фактъ остается въ сущности мерзкимъ. Наши круглыя, красивыя слова длаютъ только то, что подлость кажется честностью и вмсто того, чтобъ стрлять ядрами, он стрляютъ варенымъ горохомъ. Я ненавижу прилизанныхъ приличныхъ джентельменовъ-ораторовъ.

— Такъ врно вамъ не понравился бы мистеръ Джерминъ, сказала Эстеръ: ахъ! да, батюшка, кстати, когда я сегодня давала урокъ миссъ Луиз Джерминъ, то ея отецъ вошелъ въ комнату и очень любезно сталъ со мной разговаривать, спрашивая, въ какое время онъ можетъ васъ застать дома, такъ какъ онъ, очень желалъ поближе съ вами познакомиться и посовтываться о нкоторыхъ важныхъ длахъ. Прежде онъ никогда не обращалъ на меня вниманя и потому мн бы хотлось знать причину этой неожиданной перемны. Не можете ли вы отгадать?

— Нтъ, дитя мое, сказалъ пасторъ задумчиво.

— Конечно политика, замтилъ Феликсъ: онъ состоитъ въ какомъ нибудь комитет, приближаются выборы, объявленъ всеобщй миръ и лисицы имютъ прямой интересъ продлить жизнь бдныхъ куръ, ихъ бдныхъ жертвъ. А, мистеръ Лайонъ, не такъ ли?

— Нтъ, не такъ. Онъ сторонникъ семейства Трансомовъ, которые вс слпые наслдственные тори, какъ Дебари, и непремнно погонятъ своихъ фермеровъ на выборы словно барановъ. Даже говорили, что наслдникъ этого семейства, который долженъ надняхъ прхать съ востока, будетъ другимъ торйскимъ кандидатомъ и вступитъ въ союзъ съ молодымъ Дебари. Разсказываютъ, что онъ иметъ огромное состояне и можетъ купить вс продажные голоса въ графств.

— Онъ прхалъ, сказала Эстеръ: я слышала, какъ миссъ Джерминъ говорила своей сестр, что она его видла, когда, онъ выходилъ изъ кабинета мистера Джермина.

— Это странно, сказалъ мистеръ Лайонъ.

— Должно быть случилось что нибудь очень необыкновенное, если мистеръ Джерминъ вздумалъ за нами ухаживать, продолжала Эстеръ. Еще недавно миссъ Джерминъ говорила мн, что она ршительно не можетъ понять, какъ я сдлалась такой приличной и образованной. Она всегда полагала, что диссентеры,— народъ грубый и невжественный. Я отвчала, что они дйствительно по большей части были таковы, но что и церковные прихожане въ маленькихъ городкахъ не лучше ихъ. Она считаетъ себя судьей во всемъ, что касается приличй, а въ сущности она олицетворенная вульгарность, съ огромными ногами, отвратительно надушеннымъ платкомъ и такой шляпкой, что на ней кажется написано большими золотыми буквами: ‘послдня моды.’

— Вс сорты свтскихъ дамъ одинаковы, сказалъ Феликсъ.

— Нтъ, извините, отвчала Эстеръ: истинно порядочная, свтская женщина не носитъ платьевъ, бросающихся въ глаза, не употребляетъ духовъ безъ мры и не шумитъ накрахмаленными юбками, она напротивъ нчто грацозное, очаровательное, изящное.

— О! да, сказалъ Феликсъ презрительно: и она зачитывается Байрономъ и восхищается Чайльдъ-Гарольдомъ, примрными джентельменами, которыхъ преслдуютъ удары судьбы и которые въ тоже время серьезно смотрятся въ зеркало.

Эстеръ покраснла и слегка покачала годовой. Феликсъ съ торжествомъ продолжалъ:

— Свтская дама — это легкомысленное создане, подобно блк, у ней и умъ мелкй, и понятя мелкя столь же примнимыя къ длу жизни, какъ ножницы примнимы къ очистк лса. Спросите вашего отца, что бы сдлали старинные всми преслдуемые эмигранты Пуритане, еслибъ у нихъ жены и дочери были свтскя дамы?

— О! нечего бояться такихъ msalliances, сказала Эстеръ: люди, общество которыхъ непрятно и которые длаютъ изъ себя чудовищъ, найдутъ конечно себ женъ къ нимъ подходящихъ.

— Милая Эстеръ, сказалъ мистеръ Лайонъ, не позволяй своему веселому легкомыслю увлекать тебя слишкомъ далеко, не позволяй себ неуважительно отзываться о тхъ почтенныхъ пилигримахъ. Они боролись и страдали ради того, чтобъ сохранить и вновь насадить смена истины и чистой нравственности.

— Да, я знаю, сказала насмшливо Эстеръ, боясь, что отецъ ея пустится въ длинныя разсужденя о пилигримахъ.

— О! это былъ отвратительный народъ, воскликнулъ Феликсъ съ ироней, такъ неожиданно, что мистеръ Лайонъ вздрогнулъ: Миссъ Медора ничего бы не сказала, еслибъ ихъ всхъ привязали къ позорному столбу и отрзали бы имъ уши. Она бы только подумала: правда ихъ уши ужасно торчали. А ужь это бюстъ не одного ли изъ нихъ? прибавилъ Феликсъ, кивая головой на черный бюстъ, покрытый газомъ.

— Нтъ, сказалъ мистеръ Лайонъ: — это бюстъ великаго Георга Витфильда, который, какъ вы сами знаете, былъ одаренъ такимъ краснорчемъ, что, казалось, на него снизошелъ огненный языкъ, упоминаемый въ священномъ писани. Но природа (вроятно съ какой нибудь мудрой цлью, по отношеню къ внутреннему человку, ибо я не хочу входить въ слишкомъ близкя изслдованя подробностей, которыя объясняются столькими различными образами, что не одинъ изъ нихъ нельзя назвать безспорнымъ) природа, говорю я, устроила такъ, что этотъ добрый человкъ косилъ глазами, моя же дочь еще не научилась мириться съ этимъ недостаткомъ.

— Такъ она прикрыла бюстъ. А еслибъ вы сами косили, тогда что? сказалъ Феликсъ, взглянувъ на Эстеръ.

— Тогда, вроятно, вы обходились бы со мной учтиве, мистеръ Гольтъ, отвчала Эстеръ вставая и усаживаясь за свой рабочй столикъ:— вы, кажется, предпочитаете все необыкновенное и уродливое.

— Экой птухъ! подумалъ Феликсъ:— мн бы хотлось приходить сюда и бранить ее каждый день такъ, чтобъ она плакала и рвала въ отчаяньи свои чудные волосы.

— Я не буду боле злоупотреблять драгоцннымъ для васъ временемъ, мистеръ Лайонъ сказалъ онъ вслухъ, приготовляясь уйдти: — я знаю, что у насъ немного свободныхъ вечеровъ.

— Это правда, юный другъ мой, и теперь зжу каждую недлю на одинъ вечеръ въ Спрокстонъ. Я не отчаиваюсь устроить тамъ когда нибудь часовню, хотя до сихъ поръ число слушателей не увеличивается, исключая женщинъ, да къ тому же я еще не началъ проповди между самими рудокопами. Я былъ бы очень радъ пойдти туда завтра съ вами въ пять часовъ, то есть если васъ интересуетъ посмотрть, какъ быстро возрасло народонаселене въ послдне года.

— О! я уже былъ нсколько разъ въ Спрокстон, а въ прошлое воскресенье вечеромъ у меня тамъ даже была маленькая конгрегаця.

— Какъ! вы проповдуете? сказалъ мистеръ Лайонъ, неожиданно просявъ.

— Нтъ, не то, чтобы именно проповдывалъ. Я ходилъ въ кабакъ.

Мистеръ Лайонъ вздрогнулъ:— я надюсь, молодой человкъ, что вы предлагаете мн загадку, какъ Самсонъ своимъ товарищамъ. Изъ того, что вы только-что говорили нельзя предположить, чтобъ вы были преданы пьянству.

— О! я не много пью. Я спрашиваю кружку пива и вступаю въ разговоръ съ сосдями. Долженъ же кто-нибудь научить ихъ-уму разуму, хоть этимъ путемъ, иначе откуда имъ взять его? Я стремлюсь къ образованю неизбирателей и потому предлагаю свои услуги будущимъ ученикамъ тамъ, гд могу ихъ встртить, такимъ образомъ кабакъ — моя академя. Я съ большимъ удовольствемъ пойду завтра туда съ вами.

— Сдлайте одолжене, сдлайте одолжене, сказалъ мистеръ Лайонъ, пожимая руку своему новому знакомому:— я не сомнваюсь, что мы современемъ близко съ вами сойдемся.

— Желаю вамъ добраго вечера, мистеръ Лайонъ.

Эстеръ поклонилась, но слегка и молча.

— Это удивительный молодой человкъ, Эстеръ, сказалъ пасторъ, когда Феликсъ ушелъ:— Я замчаю въ немъ пламенную любовь ко всему, что честно и благородно, а это я полагаю есть задатокъ для дальнйшаго осненй его благодатной мудростью. Правда, что, подобно тому, какъ странника въ пустын сбиваютъ съ настоящаго пути обманчивые призраки воды и оазисовъ, такъ и злой духъ пользуется естественнымъ стремленемъ къ добру, чтобъ смутить душу тщеславной врой въ призрачную добродтель. Но я надюсь, что этого не будетъ съ Гольтомъ. Я чувствую, что его общество возвышаетъ мой умъ, не смотря на нкоторую рзкость въ его выраженяхъ, которую я постараюсь уничтожить.

— Онъ, кажется, ужасно грубый человкъ, сказала Эстеръ съ неудовольствемъ: — но онъ говоритъ по англйски лучше, чмъ вс, кто къ намъ приходитъ. Чмъ онъ занимается?

— Починкой часовъ вмст съ уроками, онъ надется, если я не ошибаюсь, поддерживать свою мать, ибо онъ находитъ, что нехорошо ей жить отъ продажи лекарствъ, въ польз которыхъ онъ сомнвается. Это рдкая совстливость.

— Неужели, а я думала, что онъ что нибудь гораздо повыше, сказала Эстеръ, очевидно разочарованная.

Феликсъ съ своей стороны возвращаясь домой думалъ: какой непонятной цпью случайностей этотъ странный старикъ, какой тонкой игрой плоти и духа этотъ человкъ родилъ дочь, такъ мало на него похожую? Врно онъ глупо женился. Я никогда не женюсь, хотя бы пришлось жить на сырой рек, чтобъ сдержать свою плоть. ‘Я имлъ великую цль, хотлъ сохранить свои руки чистыми и душу незапятнанною, хотлъ всегда смотрть правд въ глаза, но извините — у меня жена и дти, я долженъ лгать и подличать, иначе они умрутъ съ голоду,’ или ‘жена моя деликатная дама, ей необходимъ хлбъ съ масломъ и ея сердце содрогнется, если у нея не будетъ приличнаго платья.’ Вотъ какую судьбу готовитъ кому нибудь миссъ Эстеръ. Я не могу видть, не скрежеща зубами, такихъ себялюбивыхъ куколъ, которыя думаютъ, что он могутъ учить всхъ, а сами какъ не натуживаются, не могутъ сравниться умомъ даже съ любой блохой. Я бы желалъ посмотрть, можно ли ее заставить устыдиться себя и покраснть.

VI.

Почти вс жители Треби, при мысли о мистер Лайон и его дочери, чувствовали тоже удивлене въ отношени Эстеръ, какъ и Феликсъ. Ее не очень любили въ приход отца. Люди не вполн серьезные замчали, что она слишкомъ кокетлива и слишкомъ задираетъ носъ, самые же строге полагали, что мистеръ Лайонъ поступилъ неосторожно, не отдавъ свою дочь на воспитане богобоязливымъ людямъ, а, увлеченный роковымъ тщеславемъ доставить ей блестящее образоване, помстилъ ее въ французскую школу. Посл этого онъ позволилъ ей, что еще было хуже, поступить въ гувернантки въ нкоторые дома, гд она набралась понятй, которыя но только не согласовались съ ея положенемъ въ свт, но, по своей чрезмрной свтскости, грозили опасностю всякому человку, въ какомъ бы онъ положени не находился. Но никто не зналъ, какого рода женщина была ея мать, потому что мистеръ Лайонъ никогда не говорилъ о своей прошедшей жизни. Когда онъ былъ избранъ насторомъ въ Треби, въ 1825 году, онъ, какъ всмъ было извстно, былъ уже нсколько лтъ вдовымъ и жилъ одинъ съ единственной прислугой, слезливой Лиди, дочь его тогда была еще въ школ. Только два года тому назадъ Эстеръ возвратилась домой, чтобы постоянно жить съ отцомъ и давать уроки въ город. Въ этотъ промежутокъ времени она возбудила пламенную страсть въ двухъ молодыхъ диссентерскихъ сердцахъ, облеченныхъ въ самые модные жилеты, дававше знать какъ о безукоризненномъ качеств самой матери, такъ и о высокомъ вкус ихъ обладателей, съ тмъ вмст она снискала восторженное уважене къ своему уму въ двочкахъ, своихъ ученицахъ, дйствительно, по общему мнню, ея знане французскаго языка придавало Треби большее значене въ сравнени съ другими подобными же ярмарочными городками. Но какъ мы уже сказали, въ людяхъ пожилыхъ она пробрла мало сочувствя. Благоразумныя диссентерски матроны питали къ ней злобу изъ боязни, чтобы ихъ сыновья не захотли на ней жениться и изъ мести за то, что она обходилась съ этими, вполн достойными молодыми людьми съ такимъ презрнемъ, котораго нельзя было допустить въ дочери пастора, не только потому, что ея родственныя связи обязывали ее выказывать въ высшей степени смирене, но и потому, что съ свтской точки зрня бдный пасторъ долженъ быть ниже достаточныхъ гражданъ, которые его содержатъ. Въ т времена прихожане смотрли на проповдника, которому платили по подписк, съ такими же смшанными чувствами уваженя и недовря, какъ и на духовное лицо господствующей церкви, которое все еще пользовалось десятиной. Его способностями восхищались, проливали слезы на его проповдяхъ, но слабый чай по общему мнню былъ для него достаточно хорошъ и даже, когда онъ отправлялся въ сосднй городъ сказать проповдь въ пользу какого нибудь благотворительнаго учрежденя, его подчивали домашнимъ виномъ и отводили ему самую маленькую каморку. Подобно тому, какъ уважене церковныхъ прихожанъ къ ихъ пасторамъ сопровождалось ворчаньемъ и относилось большою частью къ отвлеченной личности, такъ и добрые диссентеры часто примшивали къ своему одобреню пасторскихъ проповдей порицане того человческаго сосуда, который вмщалъ въ себ уважаемый ими даръ духовнаго краснорчя. М-ссъ Мускатъ и м-ссъ Нутвудъ, примняя на практик принципъ пуританскаго равенства, замчали, что мистеръ Лайонъ имлъ свои странности и что ему не слдовало позволять дочери длать таке неприличные, больше расходы на перчатки, башмаки и духи, даже если она употребляла на это свои заработанныя деньги. Что же касается до церковныхъ прихожанъ, приглашавшихъ миссъ Лайонъ давать уроки своимъ дочерямъ, то они были совершенно поражены нелпымъ, невозможнымъ въ ихъ глазахъ, соединенемъ въ одномъ лиц диссентерства и блестящихъ способностей, еженедльнаго присутствя на молитвенныхъ бесдахъ и короткаго знакомства съ такимъ легкомысленнымъ и свтскимъ языкомъ, какъ французскй. Эстеръ отчасти сознавала совершенное несогласе между ея наклонностями и ея положенемъ. Она знала, что на диссентеровъ смотрли свысока т классы, которые она считала самыми образованными, ея любимыя подруги во Франци и въ англйской школ, гд она была учительницей, смялись надъ тмъ, что ея отецъ былъ диссентерскимъ пасторомъ, когда же одна изъ ея товарокъ убдила своихъ родителей взять Эстеръ въ гувернантки къ младшимъ дтямъ, вс ея природныя наклонности къ роскоши, брезгливости и презрню къ фальшивой чопорности только окрпли вслдстве всего, что она видла и слышала въ богатой и знатной семь. Но то рабство было для нея тяжело, она съ радостью возвратилась домой къ отцу, хотя сначала она желала избжать этой необходимости, однако же послдующй опытъ жизни научилъ ее отдать преимущество сравнительной независимости ея новаго положеня. Но она не была довольна своей жизню, все окружающее казалось ей низкимъ и неинтереснымъ, выхода же ей не было никакого, ибо еслибъ она и захотла нанести страшное горе отцу и, отвернувшись отъ диссентеровъ, стала бы ходить въ требйскую церковь, то это не принесло бы ей ршительно никакого удовлетвореня. Не религозныя, а общественныя условя тяготили Эстеръ, и общество Кэсовъ не боле удовлетворило бы ея честолюбивому вкусу, чмъ общество Мускатовъ. Кэсы говорили неправильно по англйски и играли въ вистъ, Мускаты говорили тмъ же языкомъ и подписывались на ‘Евангелическй Магазинъ’. Эстеръ не нравилось ни то, ни другое препровождене времени. Она имла одну изъ тхъ особенныхъ организацй, живыхъ и чувствительныхъ, которыя въ то же время нисколько не болзненны, она понимала вс тончайше оттнки въ манерахъ и разговор, у ней былъ свой собственный кодексъ для всего, что касалось свта, духовъ, матерй и обращеня и по этому-то кодексу она обвиняла и оправдывала всхъ людей. Она была очень довольна собой, особенно за свой слишкомъ разборчивый вкусъ и никогда не сомнвалась, что ея мрило было самое высшее. Она очень гордилась тмъ, что самыя хорошенькя и знатныя двочки въ школ всегда называли ее образцомъ природной леди. Сознане, что у нея хорошенькая ножка, обутая въ шелковый чулокъ и тоненькую кожаную ботинку, безукоризненные ногти и прелестныя ручки,— доставляло ой много удовольствя, она чувствовала, что именно ея превосходство надъ другими не позволяло ей глядть безъ отвращеня на кембриковые платки и на заштопанныя перчатки. Вс ея деньги шли на удовлетворене ея деликатнаго вкуса и она ничего не откладывала. Я не могу сказать, чтобъ она въ этомъ отношени чувствовала укоры совсти, она была вполн уврена въ своей щедрости, она ненавидла всякую низость, съ готовностью опорожняла свой кошелекъ, когда чувство жалости было въ ней неожиданно затронуто и съ радостю длала отцу сюрпризъ, когда узнавала случайно, что онъ въ чемъ нибудь нуждался. Но добрый старикъ очень рдко въ чемъ нибудь нуждался, что-же касается до его желанй, то онъ имлъ только одно, которому она никогда не могла удовлетворить: желане увидть свою дочь истинно врующей и достойной сдлаться членомъ его церкви.

Однако мистеръ Лайонъ любилъ свою нераскаянную и не хотвшую исправиться дочь, восхищался ею, даже боялся ее боле чмъ приличествовало отцу и пастору, онъ горячо томился наедин въ своей комнат, пламенно упрекалъ себя въ ея недостаткахъ и просилъ небо помиловать ее, и посл такихъ-то молитвъ онъ сходилъ внизъ и смиренно подчинялся всмъ ея малйшимъ желанямъ, ибо онъ боялся строгостью испортить дло ея исправленя, къ которому онъ постоянно стремился. Царицы всегда были и будутъ, не смотря на Салическе и друге законы, и тутъ въ маленькомъ, скромномъ домик пастора Солодовеннаго Подворья была грацозная, сладкозвучная царица Эстеръ.

Сильный всегда будетъ повелвать, говорятъ иные съ увренностью, похожей на риторику адвокатовъ, не знающую ни исключенй, ни добавленй. Но что такое сила? Слпой ли это произволъ, который не видитъ ни ужасовъ, ни многообразныхъ послдствй, ни ранъ, ни увчья тхъ, которыхъ онъ давитъ? Узкость ли это ума, который не можетъ сознать другихъ нуждъ, кром своихъ собственныхъ, который не смотритъ на послдствя, а лишь на минутные интересы и для котораго великая сила пожертвованя кажется глупой слабостью? Есть особый родъ подчиненя другому, который составляетъ удлъ лишь большаго ума и пламенной любви, и сила — часто только другое назване добровольнаго, рабскаго подчиненя, неисправимой слабости.

Эстеръ любила своего отца, она сознавала необыкновенную чистоту его характера, силу умственныхъ его способностей, которыя вполн соотвтствовали ея собственной живости. Но его старое изношенное платье пахло дымомъ и она не любила гулять съ нимъ по улицамъ, потому что, при встрч съ знакомыми, вмсто того, чтобъ поздороваться, сказать два слова о погод и пройдти дале, онъ всегда пускался въ длинныя разсужденя и споры на теологическя темы или разсказывалъ какое нибудь событе изъ жизни знаменитаго Ричарда Бакстера. Эстеръ боялась боле всего на свт показаться смшной даже въ глазахъ грубыхъ требйцевъ. Она воображала, что могла бы боле любить свою мать, чмъ любила отца и очень жалла, что такъ смутно помнила ее.

Она какъ бы въ туман вспомнила то время, когда ей еще не было пяти лтъ, когда слово всего чище ею произносимое было ‘мама,‘ когда тихй голосъ ласкалъ ее, произнося французскя нжныя слова, которыя она въ свою очередь повторяла своей кукл, когда очень маленькая блая ручка гладила ее по головк, причесывала, одвала и когда наконецъ она сидла съ куклой на постел, гд мама лежала, сидла до той минуты, какъ отецъ уносилъ ее изъ комнаты. Когда воспоминане длалось ясне, то уже исчезъ и тихй, сладкй голосъ и маленькая ручка. Она знала, что ея мать была француженка, что она когда-то находилась въ большемъ гор и нищет и что ея двичье имя было Анета Ледрю. Это было все, что говорилъ ей отецъ о покойной матери, и когда однажды, въ дтств, она спросила у него что-то о мам, онъ отвчалъ:— Эстеръ, пока ты не выростешь и не сдлаешься женщиной, мы будемъ только думать о твоей матери, когда же ты будешь выходить замужъ, то мы поговоримъ съ тобой о ней, я отдамъ теб ея кольцо и все, что осталось посл нея, но безъ крайней необходимости я не могу терзать свое сердце разговоромъ о томъ, что было и чего уже нтъ.— Эстеръ никогда не забывала этихъ словъ и чмъ она становилась старше, тмъ невозможне казалось ей разспрашивать отца о прошедшемъ.

Его неохота говорить ей объ этомъ прошедшемъ основывалась на многихъ причинахъ. Частю это происходило отъ тайны, которую онъ старательно скрывалъ до сихъ поръ. онъ не имлъ довольно мужества, чтобъ сказать Эстеръ, что онъ ей не отецъ, онъ не имлъ довольно твердости, чтобъ отказаться отъ той любви, которую онъ, какъ отецъ, долженъ былъ ей внушить, онъ не ршался подвергнуться непрязни, которую она могла почувствовать къ нему за этотъ долгй постоянный обманъ. Но было кое-что другое, о чемъ нельзя было говорить — глубокое горе, тяготвшее надъ нимъ, какъ надъ христанскимъ служителемъ алтаря.

Двадцать два года передъ тмъ, когда Руфусу Лайону было тридцать шесть лтъ отъ роду, онъ былъ всми уважаемымъ пасторомъ бывшей конгрегаци индепендентовь въ одномъ изъ южныхъ портовъ Англи, онъ былъ не женатъ и на вс совты друзой, которые убждали его, что епископъ т. е. глаза Индепендентской церкви и конгрегаци долженъ быть мужемъ одной жены, онъ отвчалъ, что слова эти были сказаны въ смысл ограниченя, а не приказаня, что пастору позволялось имть одну жену, но что онъ Руфусъ Лайонъ не хотлъ воспользоваться этимъ позволенемъ, находя, что его занятя слишкомъ поглощали его время и что женамъ израильскимъ было довольно мужей и безъ тхъ, кто были призваны на важнйшее дло. Его единоврцы и прихожане гордились имъ, къ нему посылались издалека депутаци, и онъ здилъ въ различные города проповдывать на праздники. Гд ни заходила рчь о замчательныхъ проповдникахъ, имя Руфуса Лайона всегда было упоминаемо, какъ пастора, который длалъ честь всмъ индепендентамъ, его проповди, по общему мнню, были полны ученаго знаня и пламеннаго краснорчя, выказывая боле человческаго знаня, чмъ многе изъ его братй пасторовъ, онъ въ тоже время былъ въ высшей степени осненъ вдохновенной благодатю. Но неожиданно, этотъ лучезарный свточъ потухъ, мистеръ Лайонъ добровольно отказался отъ мста пастора и ухалъ изъ своего города.

Ужасный кризисъ насталъ въ его жизни: приблизилась минута, когда религозныя сомння и внезапно пробудившяся страсти хлынули однимъ общимъ потокомъ и парализировали его вдохновене. До тхъ поръ, въ продолжени тридцати шости лтъ, вся его жизнь была посвящена религи и научнымъ занятямъ, страсть, пылавшая въ его сердц, была страсть къ религознымъ теорямъ, къ пренямъ и борьб словомъ за истину, грхи, за которые ему приходилось вымаливать прощене, были честолюбе, (въ такой форм, какую честолюбе можетъ принять въ ум человка, посвятившаго себя поприщу проповдника индепендентской церкви) и слишкомъ живой умъ, который постоянно задавалъ себ новые вопросы. Даже въ то время, когда сравнительно онъ еще былъ молодъ, его отчуждене отъ свта и простота то есть во всемъ что касалось мелочей, въ крупныхъ же длахъ мра сего онъ принималъ большое участе) придавали его манерамъ и наружности что-то странное, и хотя его умное лице было очень красиво, вся его фигура, казалось, такъ мало согласовалась со всми свтскими понятями, что прилично одтые леди и джентельмены постоянно надъ нимъ смялись, подобно тому какъ смялись надъ Джономъ Мильтономъ. Руфусъ Лайонъ самымъстраннымъ невзврачнымъ проповдникомъ собраня улицы Шкиперовъ. Вроятно ли было, чтобы въ жизни такого господина могло случиться что нибудь романтическое? Можетъ быть, и нтъ, но все таки случилось съ нимъ преоригинальное происшестве.

Однажды, въ зимнй вечоръ 1812 года, мистеръ Лайонъ возвращался съ проповди въ сосднемъ селени. Онъ шелъ по обыкновеню очень скоро и былъ погруженъ въ глубокую думу, онъ вовсе не обращалъ вниманя на дорогу, окаймленную кустарниками и полуосвщенную блднымъ луннымъ свтомъ, вдругъ ему пришло на мысль, не оставилъ ли онъ своей памятной книжки, въ которой онъ записывалъ пожертвованя прихожанъ. Онъ остановился, растегнулъ свое пальто, пошарилъ во всхъ карманахъ и потомъ, снявъ шляпу, осмотрлъ всю ея внутренность. Книжка нигд не находилась и онъ уже хотлъ продолжать свой путь, какъ неожиданно услышалъ тихй нжный голосъ, говорившй съ сильнымъ иностраннымъ выговоромъ:— Сжальтесь надо мною, сударь!

Устремивъ глаза въ темноту, онъ увидлъ какую-то черную массу на краю дороги и, подойдя ближе, убдился, что это была молодая женщина съ ребенкомъ на рукахъ. Она снова произнесла, но голосомъ гораздо слабе:— Я умираю съ голода, возьмите Христа ради ребенка!

Невозможно было подозрвать въ чемъ-либо дурномъ это блдное лицо, этотъ нжный голосъ. Не задумавшись ни на секунду, мистеръ Лайонъ взялъ ребенка на руки и сказалъ:— Можете-ли вы идти рядомъ со мною, молодая женщина?

Она встала, но, казалось, едва могла передвигать ноги.— Облокотитесь на меня, сказалъ мистеръ Лайонъ. И такимъ образомъ они пошли по дорог. Пасторъ въ первый разъ въ жизни несъ ребенка на рукахъ.

Онъ не придумалъ ничего лучшаго, какъ отвести эту женщину съ ребенкомъ къ себ домой, это былъ простйшй способъ подать ей немедленно помощь и тмъ временемъ обдумать, какъ впослдстви устроить ея судьбу, поэтому онъ и остановился на этой мысли, не думая ни о чемъ другомъ. Женщина была слишкомъ слаба, чтобъ говорить, и они оба молчали до тхъ поръ, пока онъ не усадилъ се передъ своимъ пылающимъ каминомъ. Его старую служанку не могли удивить ни какя добрыя дла ея господина, и она, какъ ни въ чемъ не бывало, взяла на руки ребенка, пока мистеръ Лайонъ снималъ съ бдной женщины мокрую шляпку и шаль. Посл этого онъ далъ ей выпить теплаго и, дожидаясь пока она совершенно очнется, онъ, отъ нечего длать, какъ бы невольно сталъ смотрть на ея прелестное лице, которое ему казалось ангельскимъ, и небесное спокойстве, которое было очаровательне всякой улыбки. Мало-по-малу она стала приходить въ себя, заслонила своей нжной рукой глаза отъ свта и взглянула съ любовью на ребенка, который, лежа на рукахъ старой служанки, съ видимымъ удовольствемъ всасывалъ въ себя теплое питье и протягивалъ къ огню свои голыя ноженки. Когда сознане совершенно возвратилось къ ней, она подняла глаза на мистера Лайона, стоявшаго подл нея и произнесла своимъ прелестнымъ отрывочнымъ голосомъ:

— Когда вы сняли шляпу, я тотчасъ узнала, что вы добрый человкъ.

Въ благодарномъ взгляд этихъ голубовато-срыхъ глазъ, осненныхъ густыми рсницами, было что-то совершенно новое для Руфуса Лайона, ему казалось, что въ первый разъ въ жизни ему пришлось встртиться съ такимъ взглядомъ женщины, но тутъ же онъ подумалъ, что это бдное создане очевидно было заблуждающейся католичкой и очень нжнаго сложеня, судя по рукамъ. Онъ былъ въ какомъ-то странномъ волнени, онъ чувствовалъ, что было бы грубо теперь со разстраивать, и удовольствовался тмъ, что предложилъ ей пость. Она согласилась съ видимой радостью и принялась за ду, постоянно поглядывая на ребенка. Потомъ подъ влянемъ новаго порыва благодарности она схватила руку служанки и промолвила:— О! какъ вы добры!— Черезъ секунду она снова взглянула на мистера Лайона и, указывая на ребенка, воскликнула: Не правда ли, нтъ на свт лучше этого малютки?

Вечеръ прошелъ, для странной женщины постлали постель, и мистеръ Лайонъ не спросилъ даже объ ея имени. Онъ самъ не ложился цлую ночь. Онъ провелъ ее въ волнени, въ страданяхъ, дьяволъ подвергалъ его страшнымъ искушенямъ. Ему казалось, что онъ находился въ какомъ-то бшеномъ изступлени. Дикя видня невозможнаго будущаго тснились въ его голов. Онъ боялся, чтобъ эта женщина не была замужемъ, онъ жаждалъ назвать ее своею и боготворить ея красоту, онъ жаждалъ, чтобъ она его любила и осыпала ласками. И то, что для большинства людей было бы одной изъ многихъ очень извинительныхъ глупостей, минутнымъ виднемъ, разсеваемымъ дневнымъ свтомъ и столкновенемъ съ тми обыденными фактами жизни, которыхъ отраженемъ служитъ здравый смыслъ — было для него духовнымъ преображенемъ. Онъ походилъ на съумасшедшаго, который знаетъ, что онъ съумасшедшй. Его безумныя желаня не соотвтствовали тому, чмъ онъ былъ и долженъ былъ быть, какъ служитель христанской церкви, боле того, проникая въ его душу, какъ тропическй зной проникаетъ въ тло человка и измняетъ его зрне и обоняне, он были непримиримы съ тмъ представленемъ о мр, которое составляло неотъемлемую часть его ума. Вс сомння, которыя до тхъ поръ кружились прозрачными тнями вокругъ его убжденя, твердой незыблемою силою нравственныхъ началъ, теперь облеклись въ кровь и плоть. Вопрошающй духъ сомння сталъ вдругъ смлымъ, онъ уже боле не подстрекалъ къ скептицизму, а прямо вызывалъ на бой, это не былъ боле голосъ любознательной мысли, но голосъ страсти. Однако онъ ни на минуту не забывался и постоянно помнилъ, что это былъ голосъ страсти, убжденя, бывшя закономъ всей его жизни, стали въ немъ какъ бы его совстью.

Борьба этой ночи была только образцомъ той долгой постоянной душевной борьбы, которую суждено было ему перенести, ибо пламенныя души переживаютъ въ первую минуту, когда он сознали свое положене, все то, что случится впослдстви или можетъ лишь случиться.

На другое утро странная гостья разсказала мистеру Лайону свою исторю. Она была дочерью французскаго офицера, убитаго въ русскую компаню, и бжала изъ Франци въ Англю, чтобъ соединиться съ мужемъ, молодымъ англичаниномъ, съ которымъ она познакомилась въ Везули, гд онъ содержался военно-плннымъ и за котораго вышла замужъ противъ желаня своего семейства. Мужъ ея служилъ въ ганноверской арми и, взявъ отпускъ, отправился въ Англю по дламъ, когда былъ задержанъ на дорог французскими властями, подозрвавшими въ немъ шпона. Вскор посл ихъ сватьбы онъ, съ нкоторыми другими товарищами плнными, былъ переведенъ въ другой городъ поближе къ берегу и она долго оставалась въ неизвстности на счетъ его судьбы, пока наконецъ получила отъ него письмо, въ которомъ онъ извщалъ, что посл размна плнныхъ, онъ возвратился въ Англю, гд и ждетъ ее. При этомъ онъ умолялъ со прхать какъ можно скоре и извстить по приложенному адресу, когда она выйдетъ на англйскй берегъ. Боясь, что родственники ее не отпустятъ, она отправилась тайно отъ всхъ и съ очень небольшой суммой денегъ, испытавъ много трудностей и горя въ дорог, она наконецъ достала себ мсто на маленькомъ коммерческомъ корабл и прибыла въ Соутгэмптонъ совершенно больная. Прежде чмъ могла написать мужу, она родила и для прокормленя ребенка должна была заложить почти все, что было у нея цннаго. Въ отвтъ на ея увдомлене о случившемся, мужъ отвчалъ, что онъ находится въ очень затруднительныхъ обстоятельствахъ и не можетъ прхать къ ней, а ждетъ ее въ Лондон въ трактир ‘Belle Sauvage’, откуда они при первой возможности удутъ въ Америку. Прибывъ въ ‘Belle Sauvage’, несчастная женщина тщетно прождала мужа три дня, и на четвертый получила, письмо отъ какого-то неизвстнаго ей человка, извщавшее о кончин ея мужа, который въ послдня минуты своей жизни просилъ, чтобы ее извстили объ его смерти и посовтывали возвратиться къ родственникамъ во Францю. Ей дйствительно не оставалось ничего другого длать, но ей пришлось идти пшкомъ, чтобъ сохранить грошъ на кусокъ хлба. Въ тотъ вечеръ, когда она обратилась къ мистеру Лайону, она заложила послднюю вещь, съ которой могла разстаться. При ней остались только: внчальное кольцо и медальонъ съ именемъ и волосами ея мужа, которые она ршилась не отдавать до послдней крайности. Медальонъ походилъ, какъ дв капли воды, на тотъ, который носилъ ея мужъ на часовой цпочк, съ тою только разницею, что его медальонъ былъ съ ея именемъ и съ ея волосами. Драгоцнность эта висла на ея ше на простомъ снурк, потому что она продала принадлежавшую ему золотую цпочку.

Единственное доказательство истинности ея разсказа, кром чистосердечной искренности, блествшей въ ея глазахъ, заключалось въ кип бумагъ, которую она вынула изъ кармана. Это были письма ея мужа, увдомлене объ его смерти и свидтельство о свадьб. Конечно исторя эта была не очень обыкновенна и не совсмъ вроятна, но мистеръ Лайонъ ни на минуту не сомнвался въ ея истин. Ему казалось невозможнымъ подозрвать женщину съ такимъ ангельскимъ лицемъ, но онъ возъимлъ сильное подозрне на счетъ дйствительной смерти ея мужа. Онъ былъ очень радъ, что она потеряла адресъ, присланный ей мужемъ, ибо это отнимало всякую возможность навести о немъ справки. Но за то можно было справиться о ней самой въ Везул, куда слдовало обратиться къ ея роднымъ. Совсть, не совершенно въ немъ усыпленная, громко говорила, что это былъ единственный путь оказать помощь несчастной женщин, но это стоило бы ему сильной борьбы съ самимъ собой, къ его удовольствю, отъ этой необходимости избавило его нежелане самой Анеты — такъ звали молодую женщину — возвратиться къ родственникамъ, если только можно было обойтись безъ этого.

Онъ страшился, и это чувство превозмогло вс другя,— чтобъ она какъ нибудь не покинула его и чтобы такимъ образомъ не возникли между ними преграды, которыя отнимутъ отъ нея всякую возможность полюбить его и когда нибудь выдти за него замужъ. Однако онъ видлъ совершенно ясно, что если онъ не вырветъ съ корнемъ эту страсть, то миръ въ его сердц будетъ на вки нарушенъ. Женщина эта была неисправимая католичка, довольно было наслушаться ея болтовни, чтобъ въ этомъ убдиться, но еслибъ даже ея положене было не столь двусмысленно, то все же жениться на такой женщин будетъ паденемъ съ духовной точки зрня. Онъ уже и то низко палъ, сожаля, что его удерживалъ долгъ отъ бгства въ уединенныя мста, гд никто не могъ бы упрекнуть его, и гд онъ могъ жить счастливо съ этой женщиной. Эти нжныя, страстныя чувства, которыя обыкновенно бушуютъ въ сердцахъ молодыхъ людей, вдругъ заговорили въ душ мистера Лайона подобно тому, какъ у иныхъ людей генй просыпается очень поздно, благодаря особому стеченю обстоятельствъ. Его любовь была первою любовью свжаго, юнаго сердца, полнаго изумленя и обожаня къ предмету своей любви. Но то, что для одного человка есть добродтель, для другого путь къ потер его духовнаго внца.

Кончилось тмъ, что Анета осталась въ его дом. Онъ до того боролся самъ съ собою, что представилъ все дло на разсуждене нсколькимъ изъ самыхъ важныхъ своихъ прихожанокъ, моля Бога и въ тоже время боясь, чтобъ он взяли ее на свое попечене и тмъ заставили бы его разстаться съ нею, на что онъ самъ никакъ не могъ ршиться. Но он взглянули на дло очень хладнокровно, несчастная женщина была для нихъ бродягой и он находили, что ревность мистера Лайона въ этомъ случа была слабостью и доходила даже до неприличя, эта молодая француженка, не умвшая сказать хорошенько двухъ словъ по-англйски, была въ глазахъ почтенныхъ матронъ и ихъ мужей, также не интересна, какъ вс двусмысленныя, красивыя созданя. Он были готовы пожертвовать ей нсколько денегъ на дальнйшее ея странстве или, если она найметъ себ въ городк квартиру, он согласны давать ей работу и употребятъ вс стараня, чтобъ обратить ее изъ католичества. Однако, если она дйствительно была приличной особой, то единственный достойный путь былъ — возвратиться какъ можно скоре къ ея роднымъ. Мистеръ Лайонъ вопреки своей вол былъ вн себя отъ восторга. Теперь была причина удержать Анету у себя. Онъ полагалъ, что не сдлаетъ ей никакой дйствительной пользы, если найметъ особую квартиру и тамъ будетъ содержать ее, между тмъ это разстроитъ его небольшя средства. Она же сама была по видимому такъ безпомощна, что было бы безумемъ предполагать, что она можетъ прокормить себя работой или чмъ нибудь заниматься, кром ухаживаня за ребенкомъ.

Но ею ршимость не разставаться съ своей странною гостьею была очень строго осуждаема его прихожанами. Были явные признаки, что пасторъ находился подъ какимъ-то злымъ влянемъ, въ его проповдяхъ не доставило прежняго вдохновеннаго пламени, онъ, казалось, избгалъ общества братьевъ и самыя мрачныя подозрня возникли противъ него. Наконецъ ему было сдлано формальное замчане, но онъ принялъ его такъ, какъ будто давно уже къ этому приготовился. Онъ призналъ, что вншня обстоятельства вмст съ особеннымъ настроенемъ его ума, по всей вроятности, мшали ему съ пользою исполнять обязанности пастора и потому онъ отказался отъ своего званя. Многе сожалли, многе возражали, но онъ ршительно объявилъ, что не можетъ объясниться подробне въ настоящую минуту, онъ только желалъ заявить торжественно, что хотя Анета Ледрю была слпа въ духовномъ отношени, но въ свтскомъ это была чистйшая, добродтельнйшая женщина. Нечего было боле говорить, и онъ ухалъ въ какой-то отдаленный городъ. Тамъ онъ содержалъ себя и Анету съ ребенкомъ на остатки своей стипенди и тмъ скуднымъ жалованьемъ, которое онъ получалъ какъ типографскй корректоръ. Анета была одна изъ тхъ ангельскихъ, безпомощныхъ женщинъ, которыя принимаютъ все, какъ манну небесную, ей казалось, что небо благословило ея пребыване у мистера Лайона и она боле ничего не желала. Однако въ продолжени цлаго года мистеръ Лайонъ не осмлился сказать Анет, что онъ ее любитъ, онъ дрожалъ передъ этой женщиной, онъ ясно видлъ, что ей и въ голову не приходила мысль о томъ, что онъ можетъ ее любить и что ей не слдуетъ жить съ нимъ. Она никогда не знала, никогда не спрашивала о причин его отказа отъ званя пастора. Она, казалось, также мало заботилась о странномъ мр, въ которомъ она жила, какъ птичка въ своемъ гнзд, ея прошедшее было уничтожено обрушившейся лавиною, но она была невредима, жила сыто и тепло, а ребенокъ ея процвталъ какъ нельзя лучше. Она даже не выказывала желаня видться съ патеромъ или крестить свою дочь. Мистеръ Лайонъ такъ же не ршался говорить съ нею о религи, какъ о своей любви. Онъ боялся всего, что могло возбудить въ ней непрязненное къ нему чувство. Онъ боялся нарушить благодарность и сочувстве, которыя она къ нему питала.

Но пришло время и Анета узнала тайну мистера Лайона. У ея ребенка прорзывался зубъ и такъ какъ онъ былъ уже довольно рослый и здоровый, она съ трудомъ могла съ нимъ справиться. Мистеръ Лайонъ, возвратясь съ работы, взялъ тотчасъ ребенка на руки и началъ его убаюкивать, не смотря на то, что посл неусыпныхъ трудовъ нуждался въ отдых. Ребенокъ почувствовалъ себя въ мощныхъ рукахъ Лайона и, слыша его нжный голосъ, вскор успокоился и заснулъ. Добрый Руфусъ, боясь его обезпокоить какимъ нибудь движенемъ, осторожно опустился на стулъ и терпливо ждалъ, пока малютка не проснется.

— Мы отлично ухаживаете за дтьми, сказала Анета съ нжнымъ одобренемъ,— хотя, какъ я думаю, вы не занимались этимъ до тхъ поръ, пока я не поселилась у васъ.

— Нтъ, отвчалъ Лайонъ: — у меня не было ни братьевъ, ни сестеръ.

— Отчего вы не женились? спросила неожиданно Анета, которой до сихъ поръ никогда не приходило въ голову задать ему такой вопросъ.

— Потому что до сихъ поръ и не любилъ ни одной женщины. Я думалъ, что я никогда не женюсь. Теперь же я желаю жениться.

Анета вздрогнула. Она съ разу не поняла, что онъ именно на ней хотлъ жениться, ее только поразила мысль, что въ жизни мистера Лайона можетъ произойдти большая перемна. Словно молня освтила мракъ, застилавшй ея душу, и она какъ бы очнулась отъ тяжелаго сна.

— Вы думаете, что мн глупо желать жениться, Анета?

— Я не ожидала этого. Я не знала, что вы объ этомъ думаете.

— Вы знаете, на комъ я хочу жениться?

— Я знаю? произнесла она вопросительно и яркй румянецъ покрылъ ея щеки.

— Я говорю о васъ, Анета, о васъ, которую я полюбилъ боле моего долга, боле моего призваня. Я все бросилъ ради васъ.

Мистеръ Лайонъ остановился, ему казалось низкимъ требовать того, въ чемъ ему не могли отказать посл всхъ его благодянй.

— Можете ли вы полюбить меня, Анета? согласны ли вы быть моей женой?

Молодая женщина снова вздрогнула и бросила на него умоляющй взглядъ.

— Не говорите… забудьте мои слова… воскликнулъ мистеръ Лайонъ, неожиданно вскакивая съ мста:— нтъ, я этого не хочу, я этого не желаю.

Слова эти были произнесены такъ громко и съ такой энергей, что ребенокъ на его рукахъ проснулся и онъ, передавъ его матери, вышелъ изъ комнаты.

На другой день мистеръ Лайонъ очень рано отправился на работу и возвратился домой очень поздно, на третй день было то же самое, такъ что имъ не было случая говорить между собой. На четвертый мистеръ Лайонъ занемогъ. Его натура была совершенно надломлена неусыпными трудами, недостаткомъ хорошей пищи и разсянемъ той надежды, которой онъ до сихъ поръ себя поддерживалъ. Они были слишкомъ бдны, чтобъ имть постоянную служанку и только нанимали старуху топить печи и готовить обдъ, такимъ образомъ Анета, по необходимости, должна была сдлаться сидлкой при больномъ. Эта неожиданная потребность въ ея помощи заставила ее нсколько выйдти изъ своего оцпення. Болзнь мистера Лайона была серьезная и однажды докторъ, слыша какъ онъ въ бреду произносилъ цитату за цитатой изъ библи, неожиданно взглянулъ съ любопытствомъ на Анету и спросилъ: жена ли она, или родственница больнаго?

— Нтъ, не родственница, сказала Анета качая головой: — онъ былъ очень добръ ко мн.

— Давно ли вы съ нимъ живете?

— Боле года.

— Онъ былъ нкогда проповдникомъ?

— Да.

— Когда онъ пересталъ проповдывать?

— Вскор посл того, какъ онъ принялъ меня къ себ.

— Это его ребенокъ?

— Сэръ! отвчала Анета покраснвъ отъ негодованя,— я вдова.

Ей показалось, что докторъ бросилъ на нее очень странный взглядъ, но боле ни о чемъ не разспрашивалъ.

Когда больной сталъ поправляться, онъ, однажды, съ наслажденемъ принимая пищу выздоравливающаго, пристально устремилъ глаза на Анету, которая стояла подл него, его невольно поразило какое-то новое выражене въ ея лиц, рзко отличавшееся отъ прежней пассивной нжности, которая составляла главную ея черту. Взгляды ихъ встртились и она сказала, положивъ свою руку на его:— Я стала гораздо умне, я продала нсколько книгъ — меня научилъ докторъ — и взяла работу изъ модныхъ магазиновъ, и намъ будетъ чмъ жить. А когда вы совсмъ выздоровете, мы пойдемъ въ церковь и обвнчаемся, не правда ли? Малютка (у ней еще не было другою имени) будетъ называть васъ папой — и мы никогда не разстанемся.

Мистеръ Лайонъ вздрогнулъ. Его болзнь, или быть можетъ что другое, сдлала великую перемну въ Анет. Чрезъ дв недли посл этого разговора они обвнчались. Наканун онъ спросилъ — сильно ли она придерживается своей религи несли нтъ, то не согласится ли она окрестить и воспитать малютку въ протестантской вр. Она покачала головой и отвчала очень просто:— Мн все равно, если бы я была во Франци, то этого бы я не сказала, но теперь все измнилось. Я никогда не была очень привязана къ католической религи, но понимала, что слдуетъ быть набожной. J’aimais les fleurs, les bals, la musique, et mon mari, qui tait beau. Но все это прошло. Въ этой стран нтъ и слдовъ моей религи. Но Богъ долженъ быть везд потому что вы такой добрый, хорошй. Длайте какъ знаете, я полагаюсь во всемъ на васъ.

Ясно было, что Анета смотрла на настоящую свою жизнь какъ на отречене отъ мра,— она была словно мертвая или выброшенная бурею на необитаемый островъ.

Она была слишкомъ умственно лнива и хладнокровна ко всему окружающему, чтобы стараться узнать вс тайны острова. Чувства энерги и живаго сознаня и сочувствя, пробужденныя въ ней болзнью мистера Лайона, вскор уступили мсто прежней апати ко всему, исключая ея ребенка. Она блекла, какъ цвтокъ, въ чуждомъ для него климат и три года, которые она прожила посл своей свадьбы, были только медленной, тихой смертью. Въ эти три года мистеръ Лайонъ всецло жилъ въ другомъ существ и для другого. Подобную жизнь испытываютъ рдке люди. Странно сказать, что страсть къ этой женщин, которая, онъ чувствовалъ, свела его съ прямаго пути,— ибо для него прямой путь и истина были лишь то, что онъ считалъ лучшимъ и возвышеннйшимъ,— страсть къ существу, которое не могло даже постигнуть его мыслей, повлекла за собою столь полное отречене отъ самого себя, на какое онъ не былъ способенъ во времена всецлаго служеня своему долгу. Никто теперь не питалъ его гордаго честолюбя — ни онъ самъ, ни свтъ, онъ созналъ, что палъ низко и что его свтъ забылъ его или презиралъ его память. Единственное удовлетворене, которое онъ находилъ — это было удовлетворене его нжныхъ чувствъ, а нжность его означала неусыпный трудъ, несокрушимое терпне и благодарную бдительность за каждымъ безмолвнымъ знакомъ привязанности въ томъ существ, которое ему было дороже всего на свт.

Наконецъ насталъ день послдняго прости и онъ остался одинъ съ маленькой Эстеръ, бывшей единственнымъ видимымъ знакомъ этого четырехлтняго перерыва въ его жизни. Спустя годъ, онъ снова сдлался пасторомъ и жилъ очень скромно, сберегая все, что могъ, на воспитане Эстеръ, которой онъ хотлъ доставить вс средства, чтобъ жить самостоятельнымъ трудомъ посл его смерти. Легкость, съ которой она научилась французскому языку, естественно дала ему мысль послать ее во французскую школу, что должно было увеличить ея будущя достоинства, какъ гувернантки. Это была протестантская школа и французскй протестантизмъ имлъ то огромное преимущество въ глазахъ Лайона, что не имлъ никакихъ епископальныхъ тенденцй. Поэтому онъ надялся, что Эстеръ не пропитается никакими католическими предразсудками. Его надежда совершенно исполнилась, но, какъ мы видли, она напиталась многими некатоличеекими суетными мечтами.

Слава мистера Лайона, какъ краснорчиваго проповдника и преданнаго своему длу пастора, возникла съ новымъ блескомъ, но лтъ черезъ десять его конгрегаця неожиданно выказала нкоторое неудовольстве къ его слишкомъ легкому, по ихъ мнню, взгляду на нкоторые пункты диссентерскаго ученя. Тогда мистеръ Лайонъ нашелъ лучшимъ удалиться и принялъ предложене быть пасторомъ въ гораздо меньшей церкви Индепендентовъ, въ большомъ Треби. И съ тхъ поръ въ продолжени семи лтъ онъ жилъ, какъ мы видли, въ скромномъ пасторскомъ домик Солодовеннаго подворья.

Вотъ исторя Руфуса Лайона, въ то время никому неизвстная, исключая его одного. Мы, быть можетъ, въ состояни отгадать, какя воспоминаня заставляли его ослабить строгость диссентерской доктрины.

VII.

Кром достопочтеннаго Руфуса Лайона, такъ мало интересовавшагося возвращенемъ богатаго наслдника Трансомовъ и пребыванемъ его въ Треби, были друге люди, которые имли причины принять это событе близко къ сердцу. Вроятно, благодаря этому обстоятельству въ одинъ прекрасный день, въ три часа по полудни, къ Трансомъ-Корту подъзжала великолпная карета нарой съ кучеромъ и лакеемъ одтыми въ красныя ливреи. Внутри сидлъ здоровый старикъ лтъ шестидесяти, опиравшйся съ весьма добродушнымъ видомъ на толстую сучковатую палку, подл него помщалась полная дама среднихъ лтъ съ правильными чертами и голубыми глазами, представлявшая собою цлую гору атласа, кружевъ и батистовыхъ вышивокъ. Они оба имли весьма обыкновенную наружность, но большинству жителей Треби казались людьми необыкновенными и были извстны всмъ и каждому. При встрч съ ними, если съ вами идетъ требецъ, онъ наврно сниметъ шляпу и скажетъ:— ‘Видли, сэръ Максимъ и его жена’. Онъ ни за что не прибавитъ фамили, находя это совершенно излишнимъ.

— Полагаю, она теперь сяетъ отъ восторга, говорила леди Дебари, подъзжая къ Трансомъ-Корту:— она такъ долго была въ тни.

— Ахъ! бдная, сказалъ сэръ Максимъ,— а какая она была красавица въ свое время. Я помню, какъ на первомъ бал, на которомъ она появилась, мы вс готовы были драться изъ за чести танцовать съ нею. Съ тхъ поръ, я почувствовалъ къ ней слабость и никогда не врилъ ея скандальной истори.

— Если намъ нужно быть коротко съ ней знакомымъ, отвчала леди Дебари, то пожалуйста не длайте подобныхъ намековъ, сэръ Максимъ. Я бы не желала, чтобъ Селина и Гаретъ ихъ слышали.

— Да я бы давно забылъ объ этомъ скандал, еслибъ вы не напоминали мн о немъ такъ часто, отвтилъ баронетъ съ улыбкой, вынимая табакерку.

— Подобное неожиданное счастье часто бываетъ очень вредно нервнымъ людямъ, сказала лэди Дебари, не желая обращать внимане на колкое замчане своего мужа.— Помните, у бдной леди Алици Метзерстъ сдлалась болзнь сердца отъ неожиданнаго счастья,— полученя наслдства посл дяди. Еслибъ м-съ Трансомъ была дйствительно умной и разсудительной женщиной, то она отправилась бы въ городъ,— теперь ей средства позволяютъ — и посовтовалась бы съ докторомъ Трунчономъ. Я уврена, что онъ прописалъ бы ей digitalis, я часто отгадываю докторске рецепты. Но, конечно она этого не сдлаетъ, она всегда думала, что знаетъ медицину лучше всхъ докторовъ.

— Да то она очень здоровая женщина, посмотрите, какъ она держится, и верхомъ здитъ точно молоденькая двушка.

— Она такъ худощава, что нельзя смотрть на нее безъ содраганя.

— Нтъ, она статна, она жива во всхъ движеняхъ, и я смю думать, что женщинъ цнятъ вовсе не по всу.

— Пожалуйста, не выражайтесь такъ грубо.

Сэръ Максимъ засмялся и выказалъ рядъ отлично сохранившихся зубовъ, что очень шло къ нему. Между тмъ экипажъ остановился и они вошли въ гостиную м-съ Трансомъ, которая сидла за пяльцами. Вышиванье было однимъ изъ постоянныхъ элементовъ жизни м-съ Трансомъ: это мирное, прятное заняте работать вещи, которыя никому не нужны, было въ то время большимъ утшенемъ для знатныхъ, но несчастныхъ женщинъ.

Очень спокойно выслушала она горячя поздравленя гостей и пожала протянутыя руки, но она поблднла и руки ея похолодли: Дебари еще не знала, какой парти въ политик намренъ былъ придерживаться Гарольдъ.

— Нашъ молодчикъ прхалъ какъ разъ кстати, сказалъ сэръ Максимъ,— если онъ выйдетъ на арену, то, конечно, вмст съ Филиппомъ они забьютъ обоихъ виговъ-кандидатовъ.

— Это просто счасте, что онъ теперь возвратился, сказала леди Дебари,— однако я всегда, надялась, что случится нчто такое, что помшаетъ моему сыну имть своимъ товарищемъ Гарстина.

— Я называю моего друга Гарольда молодчикомъ, сказалъ сэръ Максимъ:— потому что я его помню такимъ мальчуганомъ, какимъ онъ представленъ на этомъ портрет.

— Это счастливое время уже далеко, отвчала м-съ Трансомъ,— мой сынъ очень измнился, какъ вы это можете легко себ представить.

Во время этого разговора въ сосдней библотек смутно слышались каке-то голоса. М-съ Трансомъ но видимому не хотла обращать вниманя на этотъ шумъ, но ея блдное лице снова покрылось яркимъ румянцемъ.

— Да, да, разумется по наружности, продолжалъ сэръ Максимъ: — но онъ былъ молодецъ и я всегда его любилъ. Еслибъ кто нибудь спросилъ меня, чего я больше всего желаю для блага моей страны, то я право не могъ бы придумать лучшаго, какъ пожелать, чтобы молодой Трансомъ сдлался нашимъ сосдомъ и принялъ дятельное участе въ политик. Трансомъ и Дебари всегда ратовали подъ одними знаменами. Конечно онъ явится кандидатомъ. Неправда ли, это уже ршено?

Необходимость отвчать на такой затруднительный вопросъ была отсрочена неопредленными звуками, неожиданно раздавшимися въ библотек,— лаемъ собаки,— и появленемъ въ дверяхъ стараго мистера Трансома, разыгрывавшаго роль собачки для маленькаго черноглазаго мальчика лтъ трехъ, который подгонялъ его громкими криками и ударами палки.

Старикъ остановился на порог и съ добродушной улыбкой взглянулъ на баронета, который поспшно подошелъ къ нему. Нимвродъ обнюхалъ ноги своего господина, какъ бы желая удостовриться, что онъ не потерплъ никакого вреда, а маленькй мальчикъ, увидя новыя лица, бросилъ веревку, накинутую на шею старика и, выйдя впередъ, остановился въ воинственной поз, устремивъ свои чорные глаза на леди Дебари.

— Ахъ! какой прелестный ребенокъ, миссъ Трансомъ! вдь это — Не можетъ быть, неужели вы имете счасте быть бабушкой?

— Да, это ребенокъ моего сына.

— Неужели! сказала леди Дебари съ удивленемъ! Я никогда не слыхала, чтобы онъ былъ женатъ. Такъ онъ привезъ вамъ невстку?

— Нтъ, сказала м-съ Трансомъ холодно,— она умерла.

— А… а… а… сказала леди Дебари тономъ, колебавшимся между сочувствемъ и удовольствемъ.— Какъ странно однако, что я никогда не слыхала о женитьб м-ра Гарольда. Но, что за прелестный ребенокъ! Поди ко мн краснощекй херувимъ.

Черные глаза ребенка были но прежнему устремлены, какъ-бы очарованные, на лицо леди Дебари и онъ не обратилъ никакого вниманя на ея любезное приглашене. Наконецъ, вытянувъ шею и надувъ губки, херувимъ пробормоталъ что-то непонятное, быть можетъ, какое-нибудь непрятное замчане на счетъ леди Дебари. Потомъ онъ обернулся и дернулъ за хвостъ старую болонку, та со злости завизжала.

— Полно Гарри, оставь стараго Пуфа, онъ тебя укуситъ, сказала м-съ Трансомъ, чтобы защитить свою любимую собачку.

Слова ея были слишкомъ внушительны для маленькаго Гарри и онъ захотлъ ихъ тотчасъ же примнить: нагнувшись къ рук м-съ Трансомъ, онъ впился въ нее зубами. По счастю рукавъ послужилъ не малымъ препятствемъ, но все же м-съ Трансомъ вскрикнула отъ боли, а сэръ Максимъ, возвращавшйся теперь къ своему мсту, оторвалъ плутишку отъ своей жертвы, посл чего тотъ поспшно убжалъ въ библотеку.

— Вы вроятно ранены, сказала леди Дебари съ сочувствемъ.— Ахъ! какой дикй мальчишка! Дайте я перевяжу вамъ руку… Пожалуйста, не церемоньтесь и не обращайте на насъ никакого вниманя.

— Благодарю, это пустяки, сказала м-съ Трансомъ, кусая губы и черезъ силу улыбаясь:— это скоро пройдетъ. Вотъ вы видите, какое удовольстве быть бабушкой. Ребенокъ просто меня возненавидлъ, но за то онъ возродилъ къ новой жизни м-ра Трансома, они какъ будто вчно были товарищами.

— Однако, какъ хотите, трудно думать, что Гарольдъ такъ давно женатъ, сказалъ сэръ Максимъ, я былъ увренъ, что онъ холостякъ. Какой же я посл этого, старикъ! А на комъ онъ женатъ? Я надюсь, что мы скоро будемъ имть удовольстве познакомиться съ м-съ Гарольдъ Трансомъ.

Сэръ Максимъ, разговаривая съ старикомъ Трансомомъ, не слыхалъ предъидущаго разговора о томъ же предмет.

— Она умерла, поспшно замтила леди Дебари,— но мы не должны мшать м-съ Трансомъ перевязывать ея рану. Я уврена, что ей очень больно. Ну, ну, не возражайте, милая м-съ Трансомъ…. мы съ вами скоро увидимся… Прзжайте въ четвергъ къ намъ обдать съ мистеромъ Гарольдомъ. Сэръ Максимъ очень желаетъ его видть и Филиппъ тоже прдетъ.

— Да, да, сказалъ сэръ Максимъ: — онъ долженъ поскоре познакомиться съ Филиппомъ. Скажите ему, что Филиппъ отличный малый, онъ получилъ вс награды въ Оксфорд. И вашъ сынъ долженъ быть избранъ депутатомъ свернаго Ломшира вмст съ нимъ. Вы, кажется, сказали, что онъ ршился явиться на выборы?

— Я вамъ напишу, если Гарольдъ можетъ прхать въ четвергъ, сказала м-съ Трансомъ, уклоняясь отъ прямаго отвта.

— Если не въ четвергъ, то въ какой угодно день, только поскоре.

Гости ухали и м-съ Трансомъ была почти рада тому, что маленькй Гарри ее укусилъ, этимъ она избавилась отъ дальнйшихъ распросовъ о политическихъ мнняхъ Гарольда.— ‘Это послднй ихъ визитъ, они больше ко мн не прдутъ,’ подумала она, когда дверь за ними затворилась.

— Бдная женщина! она несчастлива, сказала леди Дебари, садясь въ карсту,— она вроятно безпокоится о своемъ сын. Я надюсь, что у нихъ нтъ никакой бды. Я уврена что или онъ до сихъ поръ скрывалъ свою женитьбу, или она стыдилась своей невстки. Ему однако должно быть тридцать четыре года. Онъ такъ долго жилъ на восток, что можетъ быть сталъ человкомъ, съ которымъ порядочнымъ людямъ не слдуетъ и знаться. Этотъ дикй ребенокъ не похожъ на сына порядочной женщины.

— Фуй, моя милая, сказалъ сэръ Максимъ,— только женщины всегда заботятся о такихъ мелочахъ. Въ теперешнемъ состояни страны наша обязанность обращать внимане только на положене человка и на его политическя мння. И Филиппъ, и мой братъ держатся одинаково этого мння, а я полагаю, что они должны знать дло. Мы обязаны смотрть на каждаго человка нашей парти, какъ на общественное оруде и тянуть вс въ одну сторону. Трансомы всегда были хорошимъ торйскимъ семействомъ. А этотъ молодой человкъ, возвратившйся домой съ большимъ состоянемъ, чистая прибыль для графства, онъ конечно нуждается въ руководств, онъ такъ давно не былъ въ Англи, пусть Филиппъ приберетъ его къ рукамъ. Все, что мы должны спрашивать человка, это — тори-ли онъ и намренъ ли стоять за пользу родины? И потому я прошу васъ отложить вс глупые предразсудки и стараться, какъ слдуетъ умной женщин, свести людей, которые могутъ быть полезны другъ для друга.

Тутъ сэръ Максимъ кашлянулъ и вынулъ табакерку, слова, сказанныя имъ, были серьезнымъ супружескимъ замчанемъ, на что онъ ршался только въ крайнихъ случаяхъ, когда того требовала его совсть и, по его мнню, благо его родины. А сдланное имъ опредлене обязанностей тори было для него вопросомъ чести, голосомъ совсти. Мало ли что писалъ естественный врагъ ихъ парти ‘Дуффильдскй-Стражъ’, говоря о заговор торевъ, будто бы имвшихъ въ виду только себялюбивыя безнравственныя цли, о заговор, противъ котораго должны были вооружиться вс друзья истины и свободы, подъ знаменами тогдашняго правительства! Лордъ Дебари хорошо зналъ свои обязанности!

— Конечно сэръ Максимъ, отвчала леди Дебари,— вы не замтили, чтобы я холодно обходилась съ м-съ Трансомъ.

— Нтъ, моя милая, но я это говорю для того, чтобы вы остерегались. Все равно, чтобы онъ тамъ не длалъ въ Смирн, и какое намъ дло, сидитъ ли Трансомъ какъ вс люди или по турецки скрестивъ ноги. Мы конечно можемъ смотрть сквозь пальцы на нкоторыя вещи ради общественнаго блага. Еслибъ мы этого не длали, то я право не знаю, чтобы сталось съ нашей страной — никакое правительство не удержалось бы и много славныхъ битвъ было бы проиграно. Вотъ благоразумный философскй взглядъ на этотъ вопросъ.

Добрый сэръ Максимъ снова кашлянулъ и понюхалъ табаку, подумавъ притомъ, что если бы онъ не былъ такъ лнивъ, то наврное имлъ бы такое же значене, какъ его сынъ Филиппъ.

Въ эту самую минуту экипажъ, направлявшйся въ Большое Треби, поравнялся съ хорошо одтымъ человкомъ, который, снявъ шляпу передъ сэромъ Максимомъ, крикнулъ кучеру, чтобъ тотъ остановился.

— Извините, сэръ Максимъ, сказалъ онъ, подходя съ открытой головой къ дверц кареты,— но я узналъ въ Треби такую новость, съ которою полагаю вамъ будетъ полезно познакомиться, какъ можно скоре.

— Что такое? опять что нибудь о Гарстин или Клемент, сказалъ сэръ Максимъ, видя, что говорившй съ нимъ вынимаетъ изъ кармана большое объявлене.

— Нтъ, похуже. Явился новый кандидатъ — радикалъ. Я досталъ это объявлене хитростю отъ наборщиковъ. Оно еще нигд не вывшено.

— Радикалъ! сказалъ сэръ Максимъ тономъ недоврчиваго презрня,— вотъ дуракъ-то, у него нтъ никакихъ шансовъ.

— Говорятъ, что онъ богаче Гарстина.

— Гарольдъ Трансомъ! воскликнулъ сэръ Максимъ, развернувъ объявлене и прочитавъ это имя, напечатанное крупными буквами,— я не врю… это шутка… это подлогъ. Какъ же… мы только-что были у него… это невозможно! Говорите скоре все, что вы знаете.

— Не горячитесь такъ сэръ Максимъ, сказала леди Дебари.

— Я боюсь, что въ этомъ нтъ никакого сомння сэръ, сказалъ Христанъ.— Доставъ это объявлене, я встртилъ клерка отъ м-ра Лаброна и онъ мн сказалъ, что слышалъ всю исторю отъ клерка м-ра Джермина. Уже нанятъ трактиръ ‘Баранъ’ и составляется комитетъ. Клеркъ говоритъ, что Джерминъ, когда захочетъ, работаетъ, какъ паровая машина, не смотря на то, что говоритъ очень длинныя рчи.

— Проклятый, двуличный мерзавецъ этотъ Джерминъ! Скажите Митчелю, чтобъ онъ халъ, а сами садитесь на козлы. Нечего тутъ больше толковать, а дома вы мн понадобитесь.

— Вы видите, я была права, сэръ Максимъ, сказала жена баронета.— Я инстинктивно чувствовала, что онъ окажется непрятнымъ человкомъ.

— Пустяки! Если у васъ такое тонкое чутье, такъ зачмъ же вы позволили намъ хать въ Трансомъ-Кортъ и играть роль дураковъ?

— А разв бы вы меня послушали? Но конечно вы теперь не пустите его къ себ обдать?

— Обдать! еще бы. Я теперь вижу въ чемъ дло. Онъ пожилъ съ магометанами и сдлался совершенной скотиной. У него нтъ ни религи, ни нравственности. Но онъ совсмъ не знаетъ Англи и скоро сломитъ себ шею. Во всякомъ случа въ парламентъ ему не попасть, онъ только даромъ просадитъ деньги.

— Я боюсь, что онъ очень развратный человкъ, сказала леди Дебари,— теперь мы знаемъ причину, почему его мать казалась такой безпокойной. Ей есть о чемъ призадуматься, бдной женщин.

— Экая гадость, что мы не встртили Христана на дорог туда, но все таки лучше теперь, чмъ позже. Этотъ factotum Филиппа удивительно ловкй и полезный человкъ. Я бы желалъ чтобы Филь взялъ моего повреннаго, а отдалъ бы мн Христана. Я бы сдлалъ его управителемъ, и онъ посократилъ бы мн расходы.

Быть можетъ, сэръ Максимъ не былъ бы такаго хорошаго мння объ экономическихъ способностяхъ м-ра Христана, если бы онъ видлъ этого джентельмена въ тотъ же день вечеромъ въ блестящемъ обществ слугъ замка и гостей управляющаго. Но человкъ съ такимъ положенемъ въ свт, какъ сэръ Максимъ походитъ на допотопныхъ зврей, которымъ было суждено влачить такое громадное тло, что имъ не было возможности видть свой хвостъ, ихъ паразиты, конечно, были этимъ очень довольны и часто благоденствовали въ то время, какъ ихъ кормилецъ чувствовалъ себя очень дурно. Замокъ Треби, если считать отъ парадной залы до самаго отдаленнаго чердака, равнялся по величин посредственному селеню, и конечно въ немъ по вечерамъ горло боле свчей, выпивалось боле вина, пива и водки, было боле веселья и шума, чмъ въ нкоторыхъ большихъ селахъ. Былъ шумный пиръ въ комнат управителя и тихая попойка въ комнат шотландца-конторщика, были вистъ, наряды и комплименты въ комнат экономки и тоже самое, но въ нисшей степени, въ общей людской, былъ изящный олимпйскй банкетъ въ собственной комнат кухарки, которая была боле важная особа, чмъ сама миледи и носила множество драгоцнныхъ украшенй, представлявшихъ цну проданнаго ею сала, въ конюшн шла крупная игра, а въ сбруйномъ чулан, кучеръ, самый невинный членъ всего учрежденя, предавался чарочк въ торжественномъ уединени. Сэръ Максимъ по общему мнню былъ настоящй джентельменъ, не унижался до мелкихъ распросовъ, встрчаясь съ своими старшими слугами, всегда имъ говорилъ: здраствуйте, господа, и только смиренно ворчалъ себ подъ носъ, разсматривая счеты. Онъ былъ готовъ перенести много личныхъ неудовольствй, лишь бы только поддержать старинныя учрежденя страны, свой прародительскй домъ и тмъ исполнить свою обязанность.

Самое блестящее средоточе въ замк Треби было въ тотъ вечеръ, не въ столовой, гд сэръ Максимъ угрюмо попивалъ свой портвейнъ, разговаривая съ своимъ братомъ, достопочтеннымъ Августомъ о томъ, что наслдникъ одного изъ стариннйшихъ родовъ графства перешелъ на сторону враговъ отечества, не было оно и въ гостинной гд об миссъ Дебари, блестя въ своихъ роскошныхъ платьяхъ, звали отъ скуки, окончивъ только-что романъ Бульвера Евгенй Арамъ, а сама леди Дебари дремала на диван. Нтъ, центръ шумныхъ разговоровъ, центръ веселья былъ въ комнат управителя, гд самъ м-ръ Скэльсъ, исправлявшй должность и управителя и дворецкаго, джентельменъ съ безукоризненными бакенбардами, воротничками и галстукомъ, подчивалъ сигарами, коньякомъ и водкой своихъ товарищей и гостей, громко разговаривающихъ о разныхъ предположеняхъ и политическихъ мнняхъ, и, какъ истые британцы, гордящихся своею свободою, какъ исключительною привилегею ихъ расы, недоступною другимъ народамъ. Впрочемъ разговоръ больше вертлся на тему о вроятной цифр громаднаго состояня Гарольда Трансома, достигшаго неимоврныхъ размровъ въ устахъ молвы.

Главной особой въ этомъ собрани былъ безъ сомння м-ръ Христанъ, хотя онъ до сихъ поръ больше молчалъ, но онъ съ такой грацей занималъ два стула, сидя на одномъ и положивъ ноги на другой, онъ съ такой небрежностью держалъ сигару и посдвше волосы его были такъ изящно прекрасны, что всякй опытный наблюдатель призналъ бы его за первое лице, а самого великаго Скэльса за второстепенную особу.

— Ну, сказалъ м-ръ Краудеръ, старый почтенный арендаторъ,— хотя никогда неплатящй во время свою ренту,— который часто удостаивалъ управителя своимъ посщенемъ ради веселаго разговора и дружеской попойки,— надо думать, на восток шибко наживаютъ деньги, вдь этотъ Трансомъ пожалуй иметъ сотенку тысячъ.

— Сотенку тысячъ, сэръ! какъ бы не такъ, безъ числа сотенка тысячъ, сказалъ м-ръ Скэльзъ съ презрнемъ, которое было очень трудно перенести скромному человку.

— Ну ужь, можетъ быть, и не столько, отвчалъ Краудеръ испытывая жестокя страданя отъ надменныхъ взглядовъ всезнающаго управителя.

— Не столько, сэръ! я вамъ говорю, что сотня тысячъ,— это просто bagatelle.

— Я знаю, что это большая сумма, отвчалъ Краудеръ съ отчаянемъ. Такъ чтожъ изъ этого?

Слова эти — возбудили громкй смхъ.

— Багатель, по французски значитъ бездлица, сказалъ м-ръ Христанъ,— вамъ не слдуетъ такъ выражаться Скэльсъ. Я скоро и самъ перестану васъ понимать.

— Ужь это слишкомъ, произнесъ старшй садовникъ, большой поклонникъ Христана, я бы желалъ знать, чего бы вы не поняли?

— Онъ молодецъ на колкости, сказалъ м-ръ Скэльсъ нсколько обиженнымъ тономъ.

— Не ворчите. Я позвоню и прикажу подать лимоновъ, чтобы сдлать пуншъ. Вотъ лучшее средство заставить людей говорить на неизвстныхъ языкахъ, сказалъ м-ръ Христанъ вставая и ударяя Скэльса по плечу.

— Я хочу сказать, м-ръ Краудеръ, вотъ что… Тутъ м-ръ Скэльсъ остановился, обдернулъ свой жилетъ и глотнулъ вина. Онъ имлъ привычку давать своимъ слушателямъ время на размышлене.

— Ну такъ говорите просто по-англйски, я не прочь поучиться, отвчалъ разсудительный Краудеръ.

— Я хочу сказать, что въ большихъ торговыхъ длахъ человкъ обращаетъ свой капиталъ также живо, какъ самого себя. А я слава Богу, знаю кое-что объ этихъ длахъ. Не такъ ли, Брентъ?

— Конечно, рдке люди знаютъ столько, замтилъ садовникъ.

— Не то, чтобы я имлъ какя нибудь дла съ купеческими семействами. Нтъ, ужь у меня такя чувства, что я забочусь не объ однихъ выгодахъ. Но, я не стану утверждать, чтобы я не былъ хорошо знакомъ съ людьми, которые не такъ совстливы, какъ я. И зная то, что я знаю, я бы нисколько не удивился, если бъ у Трансома было пятьсотъ тысячь. Помилуйте, сэръ, люди наживающе деньги земледлемъ, выработаютъ пять фунтовъ въ то время, какъ купецъ сто.

— Это однако не хорошее дло, сказалъ м-ръ Краудеръ задумчиво.— Впрочемъ, продолжалъ онъ удаляясь отъ труднаго вопроса,— такъ или не такъ, но Трансомы довольно долго бдствовали. Мой братъ арендаторомъ у нихъ и я долженъ кое-что знать.

— Они совсмъ не поддерживали дома, все пришло въ упадокъ, сказалъ м-ръ Скэльсъ съ презрнемъ, они отдавали въ аренду даже свой огородъ. Я полагаю всему этому причиной страсть къ игр старшаго сына. Я видывалъ кое-что въ этомъ род. Человкъ, который всегда жилъ въ знатныхъ семействахъ, долженъ знать это хорошо.

— Э! главная причина была не игра, сказалъ м-ръ Краудеръ съ улыбкой, чувствуя, что пришла его очередь торжествовать,— новые пришельцы не знаютъ, что длалось въ этой стран, лтъ двадцать или тридцать тому назадъ. Мн ужь стукнуло пятьдесятъ лтъ, а отецъ мой жилъ еще при отц сэра Максима. Но если кто нибудь изъ лондонскихъ можетъ разсказать боле, чмъ я знаю, то я очень радъ послушать.

— Такъ чтожь, если не игра, возразилъ м-ръ Скэльсъ съ нетерпнемъ,— я и не претендую на всезнане.

— Процессы… процессы — вотъ что, хотя Трансомы всегда выигрывали.

— И вмст съ тмъ всегда теряли, отвчалъ поспшно Скэльсъ,— да, да, мы вс знаемъ, что такое процессъ.

— Всего боле шуму надлалъ послднй изъ ихъ процессовъ, продолжалъ м-ръ Краудеръ, но онъ не здсь разбирался. Тогда говорили, что много было ложныхъ свидтельствъ и показанй. Какой-то молодой человкъ представлялъ свои притязаня на наслдство… Позвольте… какъ бишь его звали… у него было два имени. Онъ клялся, что онъ одинъ человкъ, а они клялись, что другой. Однако стряпчй Джерминъ выигралъ дло, онъ, говорятъ, обдуетъ самаго черта — и молодецъ оказался бродягой. Погодите, его звали Скадонъ… Да. Генри Скадонъ.

Тутъ м-ръ Христанъ уронилъ кусокъ лимона въ чашку съ пуншемъ и лица окружающихъ были вспрыснуты драгоцннымъ нектаромъ.

— Ай, ай! какой я неловкй! воскликнулъ онъ, стараясь показаться очень удивленнымъ, ну, продолжайте вашъ разсказъ, м-ръ Краудеръ,— такъ онъ оказался бродягой, по имени Генри Скадонъ?

— Вотъ въ чемъ дло. Его съ тхъ поръ никто и не видывалъ. Въ то время объ немъ очень много говорили, я не разъ слышалъ объ этомъ происшестви, причемъ мой отецъ всегда качалъ головой, тоже онъ длалъ, когда упоминали о м-съ Трансомъ, и всегда говорилъ, что эта барыня нкогда держала всхъ въ ежевыхъ рукавицахъ и гордо задирала носъ. Но, Господи! это вдь все было до Ватерлооскаго сраженя… и я притомъ плохо разсказывало. Я не вижу впрочемъ большой пользы въ болтовн… вотъ еслибъ кто нибудь указалъ мн средство для излеченя овечьихъ шелудей, то я бы его поблагодарилъ.

Тутъ м-ръ Краудеръ снова предался молчаню нсколько обиженный, что свденя, отъ которыхъ онъ разршился съ такимъ трудомъ, оказались не важными и нисколько не интересными.

— Что прошло, то прошло, почти во всхъ семействахъ есть какая нибудь тайна, замтилъ м-ръ Скэльсъ, подмигивая,— и если бы молодой Трансомъ, возвратившйся домой съ большимъ состоянемъ, повелъ дла, какъ слдуетъ джентльмену, то все было бы отлично. Но теперь, сдлавшись безумнымъ радикаломъ, онъ совсмъ погубилъ себя. Я слышалъ, какъ сэръ Максимъ говорилъ за обдомъ, что его экскомунитируютъ, а это сильное слово, я полагаю.

— А что оно значитъ Скэльссъ? сказалъ м-ръ Христанъ, очень любившй помучить людей.

— Да, что оно значитъ? повторилъ м-ръ Краудеръ, поощренный незнанемъ Христана.

— Ну, это юридическй терминъ… это фигуральное выражене, а значитъ оно, что радикалъ не джентльменъ.

— Можетъ быть это объясняется тмъ, что онъ такъ живо нажилъ деньги на чужой сторон, замтилъ м-ръ Краудеръ: — посл этого естественна его вражда къ стран и къ ея учрежденямъ. Не правда-ли, Сиркомъ?

Сиркомъ былъ достаточный мельникъ, имвшй большя дла съ замкомъ и постоянно платившй мистеру Скэльссу хорошй процентъ съ годовыхъ счетовъ. Онъ былъ весьма почтенный и честный торговецъ, но какъ въ этомъ, такъ и въ другихъ отношеняхъ слпо подчинялся старин, ибо, какъ замчалъ онъ, знатные дома должны имть знатныхъ дворецкихъ. Онъ отвчалъ своему другу Краудеру торжественнымъ тономъ:

— Я ничего не говорю. Прежде чмъ выносить слова на рынокъ, я бы желалъ, чтобы он цнились дороже. У насъ есть земля и торговля — вотъ я и стою за нихъ. Я плыву по теченю.

— Ого! м-ръ Сиркомъ, это радикальный принципъ, сказалъ м-ръ Христанъ, который зналъ, что послдня слова м-ра Сиркома были любимой его формулой: — я бы вамъ совтовалъ бросить подобныя идеи, а то он испортятъ добрыя качества вашего мучнаго товара.

— Радикальный принципъ! сказалъ м-ръ Сиркомъ съ удивленемъ и гнвомъ,— я бы желалъ слышать, какъ вы это докажете. впрочемъ, что не говорите, а принципъ этотъ также старъ, какъ мой ддъ.

— Я докажу это въ одну минуту, отвчалъ ловкй Христанъ,— вы знаете, что реформа введена волею большинства, то есть черни, а вс разумные и почтенные люди страны, составляюще однако меньшинство, боятся, чтобы реформа не пошла слишкомъ шибко. Такимъ образомъ течене стремится къ реформ и къ радикализму, и если вы плывете съ теченемъ, м-ръ Сиркомъ, то вы реформаторъ и радикалъ. А изъ этого прямо слдуетъ, что ваша мука неблаговидная и что въ ней нтъ настоящаго вса, какъ тотчасъ и найдетъ при проврк Скэльсъ.

Слова эти были встрчены общимъ хохотомъ. Колкость на счетъ Скэльса была вполн оцнена всми, исключая его самого и мельника. Оскорбленный дворецкй задергалъ свою жилетку и широко раскрылъ глаза, какъ бы отъ удивленя, онъ вообще считалъ остроты м-ра Христана очень плоскими.

— Что вы за человкъ, Христанъ? замтилъ садовникъ,— я полагаю, что нтъ на свт ничего такого, чего вы помогли бы осмять.

— Этотъ комплиментъ вы бы могли сдлать самому черту, сказалъ м-ръ Сиркомъ, который чувствовалъ себя въ горькомъ положени человка, лишеннаго своей формулы.

— Да, да, сказалъ м-ръ Скэльсъ, я самъ не дуракъ и могъ бы срзать за колкость колкостью, но я бы не хотлъ, чтобъ обо мн говорили, какъ о человк втронномъ. Я придерживаюсь нкоторыхъ принциповъ, если позволите.

— Конечно, сказалъ Христанъ, разливая пуншъ,— что было бы съ справедливостью безъ всовъ {Скэльсъ по англйски всы.}.

Смхъ, возбужденный этой выходкой, былъ не такъ оживленъ какъ прежде. Эта слишкомъ умная острота казалась немного сатанинской.

— Шутка шутк рознь, возразилъ дворецкй, выходя изъ себя,— я думаю ужь довольно острили надъ моимъ именемъ. Но если уже пошелъ разговоръ объ именахъ, то я знаю людей, которыхъ зовутъ христанами, а они далеко не христане.

— Ну, ужь это не шутка, сказалъ помощникъ фельдшера, перестаньте, Скэльсъ.

— Конечно, это не шутка. Я не паяцъ, чтобъ все шутить. Я оставляю это другимъ христанамъ, которые могутъ сдлать все, и бывали везд, быть можетъ и въ рабочихъ домахъ, которые пришли богъ знаетъ откуда и стараются вкрасться въ милость господъ, помимо людей, гораздо боле достойныхъ.

Въ гнвномъ краснорчи м-ра Скэльса было боле логической послдовательности, чмъ казалось съ перваго взгляда, ибо нкоторыя звнья изъ цпи доводовъ остались въ глубин его души, какъ часто случается въ пламенныхъ рчахъ. Все общество съ нетерпнемъ ожидало развязки этой стычки. Очевидно, должно было случиться нчто вполн достойное общаго вниманя. При совершенномъ упадк старыхъ британскихъ боевъ, ссора между двумя джентльменами была тмъ любопытне, и хотя никто не желалъ бы самъ вступить въ драку съ Скэльсомъ, но вс охотно присутствовали бы при его поражени. Но къ общему удивленю, Христанъ не былъ нисколько затронутъ дерзостью Скэльса. Онъ прехладнокровно вынулъ платокъ, вытеръ себ губы и посл минутнаго молчаня, спокойно сказалъ:

— Я не хочу ссориться съ вами, Скэльссъ. Подобные разговоры не приносятъ никакой пользы. Отъ нихъ у васъ лицо багроветъ, а вы и то склонны къ удару. При томъ, это совершенно уничтожаетъ всякое веселье. Поэтому, лучше поносите меня за глаза, это и насъ не такъ разстроитъ, да и мн сдлаетъ боле вреда. Прощайте, предоставляю вамъ полную свободу, а я пойду поиграть съ дамами въ вистъ.

Когда дверь затворилась за Христаномъ, м-ръ Скэльсъ былъ такъ разстроенъ, что не могъ сказать ни слова. Вс остальные были также боле или мене смущены.

— Удивительный человкъ! сказалъ м-ръ Краудеръ въ полголоса своему сосду, садовнику. М-ръ Филиппъ, кажется, взялъ его изъ чужихъ краевъ. Не такъ ли?

— Онъ былъ курьеромъ, отвчалъ садовникъ:— и понатерся таки знатно. Судя по его словамъ, а онъ иногда со мною бываетъ очень откровененъ, онъ нкогда находился въ такомъ общественномъ положени, что даже дрался на дуэли.

— Ага, вотъ отчего онъ такой хладнокровный, замтилъ м-ръ Краудеръ.

— Онъ то, что я называю нахаломъ, сказалъ м-ръ Сиркомъ, въ полголоса м-ру Фильмору, помощнику фельдшера,— онъ всегда готовъ васъ заговорить всякими пустяками, не имющими смысла, по моему онъ ужъ слишкомъ рчистъ.

— Я знаю только одно, что онъ отлично играетъ въ карты, сказалъ м-ръ Фильморъ, у котораго особенно выдавались изящные бакенбарды и драгоцнная булавка въ галстук:— я бы желалъ играть такъ въ экарте, какъ онъ, просто прятно смотрть издали. Только съ нимъ бда, онъ слишкомъ скоро выворачиваетъ карманы.

— Это не говоритъ въ его пользу, замтилъ м-ръ Сиркомъ.

Такимъ образомъ, общй разговоръ перешелъ въ частный tte tte и прежняя веселость совершенно исчезла. Все же пуншу было выпито значительное количество и счеты по дому сэра Максима Дебари увеличились на большую сумму. За то этотъ домъ содержался, не смотря на реформу новаго времени, въ старинномъ наслдственномъ дух гордыхъ Британцевъ.

VIII.

Стоустая молва, которую ради требованй искуства изображаютъ въ вид крылатой юной двы съ развивающимися одеждами, съ изящно-изогнутой трубой, имющей назначене передавать мру громовыя всти, на самомъ дл вовсе не такая красивая фигура, ее гораздо врне изображать въ вид старой двы, строющей кислыя рожи и, при тускломъ свт очага, нашептывающей плохую догадку или закулисный разсказъ какой нибудь сплетниц, своей подруг по ремеслу, все же остальное, составляющее дальнйшее развите, уже не принадлежащее къ ея прямой дятельности, дополняется при помощи тхъ страстей, о поборани которыхъ столько хлопочатъ добродтельныя люди, и того неистощимаго запаса тупоумя, отъ котораго едва ли можно чмъ отмолиться.

Если потребность во что бы то ни стало обратить на себя внимане побудила м-ра Скэльса оцнить состояне Гарольда Трансома, по меньшей мр, въ пять сотъ тысячъ, безо всякихъ на это данныхъ, кром сознаня обширности своихъ свденй и вроятной непогршимости, то не благородно было взваливать отвтственность въ этомъ случа на молву,— она извстила Скэльса, что состояне значительно, но не боле того. Опять же если м-ръ Сиркомъ нашелъ случай упомянуть въ Треби о пяти стахъ тысячахъ, какъ о всмъ извстномъ факт,— это превращене м-ра Скэльса во ‘всхъ’ было исключительно дломъ привычки м-ра Сиркома, предпочитавшаго употреблять въ разговор общя и уклончивыя выраженя. Такимъ-то не хитрымъ путемъ слухъ о состояни Трансома облетлъ весь околодокъ, увеличивая блескъ его имени въ глазахъ либераловъ и придавая ему боле вроятя на успхъ даже въ глазахъ его противниковъ. Какой-то глубокй туземный мыслитель замтилъ, что имущество — баластъ. Когда эта мткая метафора была оцнена всми по достоинству, стало ясно, что человкъ, не имющй приличнаго запаса этого баласта, не можетъ пускаться въ бурное море политики, а это заключене привело къ строго-логическому слдствю, что всякое повышене избирательныхъ расходовъ, служа ручательствомъ за состояне избираемыхъ, должно быть разсматриваемо какъ благодяне для страны.

Между тмъ это состояне, постоянно возраставшее въ чужихъ глазахъ, напротивъ уменьшалось въ глазахъ самого владльца. Его можно было оцнить едва только въ полтораста тысячъ, оно было заложено и требовало большихъ затратъ на поправку фермы, на дренажъ, на скидки будущимъ фермерамъ, безъ чего невозможно было ожидать наемщиковъ въ такое тяжелое для сельскихъ хозяевъ время. Фермеры, которыхъ онъ нашелъ, слдовали по стопамъ своихъ отцевъ, бдня изъ года въ годъ, земля также истощалась, возрастали только недоимки. Исхудалые, изнуренные работами, эти фермеры были окружены толпой нищихъ работниковъ, живущихъ при тхъ условяхъ, результатомъ которыхъ бываетъ по большей части внесене въ списокъ приходскихъ бдныхъ, существующихъ на общественный счетъ. Мистеръ Гоффъ никогда не слыхалъ, что по правиламъ рацональнаго хозяйства землю, не приносящую обыкновеннаго процента, не стоитъ воздлывать, только благодаря этому незнаню, а не вслдстве какого нибудь неудержимаго титаническаго влеченя къ борьб, онъ такъ упрямо держался своего клочка земли, онъ частенько говаривалъ, потирая подъ бровями рукавомъ своего сюртука, что ‘не знаетъ какъ ему и быть’, но конечно онъ еще мене зналъ бы, куда ему дться, если бъ покинулъ свой уголокъ съ цлымъ возомъ мебели и посуды, пачкой рецептовъ, женой, пятерыми дтьми и собакой, стерегшей его стадо.

Немного времени потребовалось Гарольду Трансому, чтобы замтить настоящее положене дла, а также и то обстоятельство, что лсъ остался въ неприкосновенности только вокругъ самого дома. Старый лсъ пордлъ, а новаго было мало подсажено. Онъ не усплъ еще просмотрть вполн книги, которыя велись его матерью, Джерминомъ и Банксомъ, но ужо начиналъ подозрвать нчто таинственное въ исчезновени огромныхъ суммъ, которыя должны были поступить за срубленный лсъ. Онъ замтилъ, что ферма, арендуемая Джерминомъ, была въ превосходномъ порядк, что много было затрачено на постройки, а между тмъ аренда уплачивалась неисправно. М-съ Трансомъ нашла случай замтить, что нкоторыя закладныя были переведены на имя Джермина и что онъ платилъ проценты за невнесенную аренду. Гарольдъ возразилъ на это своимъ обиднымъ, небрежнымъ, но ршительнымъ образомъ.

— Чортъ бы его-побралъ этого Джермина! Я думаю, еслибъ Дурфи не умеръ и не опросталъ бы мсто для меня, Джерминъ наконецъ перебрался бы сюда, а васъ загналъ бы въ сторожку отворять ему ворота. Но я съ нимъ расчитаюсь, и не останусь у него въ долгу.— М-съ Трансомъ закусила губу. Гарольдъ не распространялся съ нею о длахъ. Онъ зналъ, что не смотря на ея дятельное управлене, ея постоянные раззды, завдыване неснятыми фермами, дла шли прескверно и приписывалъ все это общей несостоятельности женщинъ, берущихся за мужскя дла. Онъ не желалъ обидть ее, но ршился дать ей понять самымъ мирнымъ образомъ, что она сдлала бы гораздо лучше, еслибы перестала вмшиваться въ дла.

М-съ Трансомъ понимала это и избгала дловыхъ разговоровъ, но чувство оскорбленной гордости еще боролось въ ней съ боле могучимъ чувствомъ ужаса. А на рзкое замчане Гарольда относительно нищенскаго состояня фермеровъ, она замтила, что, при такомъ, обремененномъ долгами имни, легче переносить убытки отъ недоимокъ, чмъ тратиться на улучшеня и уступки, неизбжныя при передач аренды въ новыя руки.

— Право, я умла это расчитать, Гарольдъ, закончила она свою рчь съ нкоторымъ оттнкомъ горечи,— кажется такъ легко управиться съ фермерами, пока читаешь о нихъ въ книгахъ, но не такъ-то легко, когда приходится жить между ними. Посмотри только, какъ ведутъ дла у сэра Максима и увидишь тоже самое. Времена были тяжелыя, а старинные роды любятъ держать старыхъ арендаторовъ. Впрочемъ это все торйскя понятя.

— Хорошая же чепуха — эти ваши торйскя понятя. Впрочемъ жаль, что вы не удержали хоть еще трехъ старыхъ арендаторовъ, тогда у меня было бы тремя пягидесятью-фунтовыми избирателями больше. Когда борьба оживлена, важенъ и одинъ голосъ.— Однако, продолжалъ Гарольдъ съ улыбкой и подавая ей клубокъ шерсти, который она уронила — женщина должна быть тори: тогда она и хороша и привлекательна, какъ вы. Я ненавидлъ бы женщину, которая заразилась бы моимъ образомъ мыслей. Вы знаете — я восточный человкъ. Такъ какъ же матушка мы обобьемъ эту комнату: — розовымъ? этотъ цвтъ идетъ къ вашимъ сдымъ волосамъ.

Гарольдъ считалъ весьма естественнымъ, что его мать находилась въ извстномъ подчинени Джермину, вслдстве неловкаго положеня ихъ семейства. Женщины и вообще вс слабые умы считаютъ невозможнымъ, измнить разъ установленные порядки и потому естественно, что ссора съ человкомъ, навдывавшимъ семейными длами, должна была считаться чмъ-то немыслимымъ. Гарольдъ самъ принимался за дло съ большой осмотрительностью, не желая узнать за разъ слишкомъ много, изъ опасеня увлечься личной антипатей къ Джермину, который могъ еще быть ему полезенъ. Гарольдъ почувствовалъ бы презрне къ самому себ, еслибъ, давъ волю своему горячему праву, онъ повредилъ этимъ своимъ цлямъ. А главною его цлью теперь было попасть въ парламентъ, отличиться тамъ въ качеств представителя либеральной парти и получить значене въ Сверномъ Ломшир.

Какими судьбами Гарольдъ, вопреки всмъ преданямъ своего рода, очутился либераломъ,— вопросъ этотъ, по своей утонченности, не могъ остановить на себ внимане практическаго представителя рода Трансомовъ. Газеты взяли на себя трудъ объяснить это обстоятельство. ‘Сверо-Ломширскй Геральдъ’ замтилъ съ грустью и презрнемъ, безъ сомння раздляемыми всми истинными сынами отечества, это отпадене наслдника одного изъ старинныхъ родовъ, служившихъ всегда врной опорой государства и церкви. Эта же газета указывала на Гарольда Трансома, какъ на новое доказательство того обще извстнаго факта, что люди, проведше значительную часть своей жизни за предлами нашей благословенной страны, становятся не только равнодушны къ протестантизму, но къ этому атеизму присоединяли еще легкомысленное отношене къ тмъ вковымъ учрежденямъ, благодаря которымъ Великобритани достигла своего первенства между народами. Эти люди, зараженные иноземными обычаями, опьяненные честолюбемъ, гоняющеся за минутной властью, потворствуя страстямъ толпы, безстрашны потому, что безбожны, либералы потому, что чужды англйскаго духа, эти люди всегда готовы подрывать основаня величественнаго зданя народной славы, пока но доведутъ его до разрушеня. Съ своей стороны, ‘Дуффильдскй Стражъ‘ видлъ въ этомъ замчательномъ примр освобожденя изъ стей нацональныхъ заблужденй залогъ необыкновенныхъ умственныхъ способностей, соединенныхъ съ чуткимъ сознанемъ человческихъ правъ, сознанемъ, пробившимся на свтъ сквозь заглушавшую его грубую оболочку сословныхъ предразсудковъ и своекорыстныхъ интересовъ касты.

Но эти мудрые вожаки общественнаго мння разсуждали на основани данныхъ, боле общихъ, чмъ т, которыя можно было почерпнуть при изучени этого частнаго случая. Гарольдъ Трансомъ такъ же мало походилъ на распущеннаго космополита, какимъ старался выставить его ‘Сверо-Ломширскй Геральдъ’, какъ и на умственнаго и нравственнаго гиганта, какимъ онъ представлялся либеральному воображеню ‘Стража’. Двадцать лтъ тому назадъ, это былъ живой, блестящй мальчикъ, съ отличнымъ характеромъ, выразительнымъ бойкимъ взглядомъ и честными цлями, онъ находилъ удовольстве въ успх и превосходств, но не вздыхалъ о невозможномъ первенств и не становился желченъ и ожесточенъ, потому только, что это первенство было ему не подъ силу. Онъ игралъ лишь въ т игры, въ которыхъ былъ силенъ и обыкновенно выигрывалъ, вс другя игры онъ оставлялъ въ поко, считая ихъ недостойными вниманя. Дома и въ Итон онъ воспитывался вмст съ своимъ старшимъ братомъ Дурфи, идотомъ, котораго онъ презиралъ и съ раннихъ лтъ понялъ, что такъ какъ Этотъ маленькй Калибанъ старше его, то ему прйдется самому проложить себ путь въ свт. Это было непрятно и вообще ему казалось, что свтъ устроенъ не совсмъ такъ, какъ бы слдовало, особенно же въ Итон, гд, по многимъ причинамъ, онъ не могъ играть видной роли. Онъ не сожаллъ, что не хватало средствъ послать его въ Оксфордъ, онъ впрочемъ не замчалъ ничего особенно хорошаго въ Оксфорд. Не смотря на свою юность, онъ понималъ, что не все то хорошо, что считается часто по привычк или по предразсудкамъ, хорошимъ. Онъ безъ особеннаго сожалня покинулъ родной домъ, не смотря на то, что очень любилъ мать и старый Трансомъ-Кортъ и рчку, въ которой удилъ рыбу, но онъ сказалъ себ, вызжая за ворота: ‘я разбогатю и куплю себ имне, въ которомъ буду самъ себ хозяинъ’. Эта ршимость идти прямо къ цли не легкой, но достижимой, вполн характеризовала Гарольда, онъ обладалъ замчательной энергей воли и мускуловъ, самоувренностью, смтливостью и мало развитымъ воображенемъ, словомъ, всми качествами, которыя разумются подъ общимъ названемъ практическаго ума.

Съ тхъ поръ его характеръ созрлъ, благодаря многосторонней опытности и разностороннимъ знанямъ, пробртеннымъ имъ съ полнымъ сознанемъ ихъ цнности. Но взрослый человкъ былъ только развите мальчика, исправленное и дополненное издане съ обширными комментарями. Года воспитали въ немъ стремлене къ оппозици на столько, на сколько это было нужно для того, чтобы обезпечить за нимъ положене въ обществ, но не на столько, чтобы для ея дла лишиться выгодъ занимаемаго имъ по рожденю и богатству положеня. Эта-то склонность помогла ему выработать себ образъ мыслей въ одно и то же время полный новизны и умренности. Онъ былъ въ одно и то же время преданъ реформ и старин и только при очень близкомъ личномъ знакомств можно было предугадать, до чего дойдетъ его приверженность къ стариннымъ порядкамъ. Эта граница не была опредлена теоретически, но тянулась нравильнмми зигзагами, очертаня которыхъ опредлялись склонностями и обстоятельствами его раннихъ лтъ, а также твердымъ намренемъ стать въ одинъ день истиннымъ англичаниномъ, и это намрене породило въ немъ привычку разсматривать все съ точки зрня англйской политики и англйской общественной жизни.

Онъ ршился отстаивать всякую реформу, которую экономическое состояне страны сдлало бы необходимой, и питалъ глубокое презрне къ людямъ съ гербами на экипажахъ, но съ ограниченными умственными способностями, препятствовавшими имъ уступать во время и слдовательно придавать настоящее значене необходимости. Онъ гораздо боле уважалъ людей, хотя лишенныхъ гербовъ, но умвшихъ способствовать осуществленю такихъ мръ, которыхъ требовалъ здравый смыслъ наци и голосъ большинства. Онъ могъ и самъ быть такимъ человкомъ.

Словомъ Гарольдъ Трансомъ былъ умный, откровенный, добродушный эгоистъ, строго послдовательный, но безъ всякой склонности къ двуличности, гордый, но личными, а не родовыми заслугами, врагъ отвлеченностей, врагъ всякой чувствительности, несимпатичный, охотникъ до чувственныхъ наслажденй, но не склонный къ пороку, и, поборникъ нравственности, но однако же такой, которая не отвергаетъ извстной свободы. Всякй характеръ кажется ничтожнымъ при подобныхъ качествахъ. Какъ ничтожно кажется ваше помстье, изображенное на план, а между тмъ очень прятно имть его, жить и гулять въ немъ. Почти также, еслибы Гарольдъ Трансомъ былъ вашимъ знакомымъ и вы не видли бы его иначе какъ сквозь призму его привлекательной вншности, его ясной улыбки, очаровательной развязности, даже самой чувственности, лишенной грубости, сквозь призму тхъ обстоятельствъ, въ которыхъ онъ усплъ бы вамъ быть прятенъ или полезенъ,— то вы конечно признали бы его за славнаго малаго, весьма прятнаго въ качеств гостя, товарища или зятя. Но многя ли матери пожелали бы имть его сыномъ — это другой вопросъ.

Немноге, кажется, достаточно сознаютъ фактъ, что забота о дтяхъ не исчерпываетъ всей дятельности матерей, и что когда ихъ сынки подростутъ и отправятся въ школу или выйдутъ въ житейское море, у нихъ остается много досуга,— помимо того времени, которое посвящается мыслямъ объ этихъ ненаглядныхъ дтушкахъ,— на перечитыване ихъ писемъ и вздыхане, что не родная, а чужая рука нашиваетъ имъ теперь пуговки на рубашки. М-съ Трансомъ уже конечно не была изъ числа этихъ обожающихъ своихъ дтей нжныхъ слезливыхъ матерей. Раздляя общее всмъ матерямъ заблуждене, что рождене прекраснаго мальчика наполняетъ чашу земныхъ радостей, она провела значительную часть этой жизни вдали отъ сына, а теперь когда онъ былъ съ нею, она боялась его, она не могла справиться съ нимъ, она не могла разгадать его чувствъ. И однако Гарольдъ былъ любящй сынъ, онъ цловалъ ее въ лобъ, подавалъ ей руку, представлялъ на ея вкусъ и выборъ все въ дом и въ саду, совтовался съ нею о масти лошадей для ея новой кареты, словомъ заботился доставить ей обстановку приличную ея званю и положеню въ обществ. Эта доброта, эти ласки заставляли ее дрожатъ, они не могли удовлетворить ее и однако она боялась, чтобы они не уступили мсто иному чувству, потому что она не была уврена, каково будетъ это новое чувство. Тончайшя волокна, невидимые для глазъ, могутъ связывать крпче всякихъ оковъ, если они держатся за чувствительное мсто, такъ что малйшй разрывъ сопровождается ужасными страданями. М-съ Трансомъ чувствовала опутывавшя со роковыя волокна, и горечь безсиля отравляла великолпе столовой и гостиной и всхъ другихъ передлокъ и украшенй, возникавшихъ, съ магической быстротой, по распоряженю Гарольда. Ничто не пошло такъ, какъ она ожидала. Еслибъ Гарольдъ дорожилъ ея обществомъ, еслибъ она могла представить его въ своемъ кружк такимъ, какимъ она себ его представляла, еслибъ прошлое было забыто,— она могла бы быть еще счастлива. Но вс эти если были невозможны и она съ сожалнемъ вспоминала о тхъ дняхъ, которыя она провела одна въ пустыхъ полинявшихъ комнатахъ, но съ надеждою на что-то въ будущемъ. Однако же кром случайнаго желчнаго замчаня или глубокаго вздоха, не слышныхъ ни для кого, кром Деннеръ, ея тоска не обнаруживалась ни въ какихъ другихъ вншнихъ проявленяхъ. Встртивъ ее въ ясный осеннй день въ саду или въ парк, со вниманемъ слдящую за производившимися передлками, никто бы не догадался, что было у нея на душ. Однажды, впрочемъ, когда она находилась среди этихъ занятй, подвернулось обстоятельство, которое она сочла удобнымъ для того, чтобы излить хотя часть точившаго ее горя.

Она стояла на широкой песчаной дорожк. Солнце уже садилось, деревья въ желтомъ и красномъ осеннемъ наряд освщаяясь его послдними лучами, бросали длинныя тни на газонъ. Садовники хлопотали за своимъ дломъ, въ воздух носился прятный запахъ свжей зелени, маленькй Гарри игралъ съ Нимвродомъ около м-ра Трансома, спокойно сидвшаго въ низенькомъ садовомъ кресл. Вся эта, сцена могла бы послужить предметомъ для картины англйской семейкой жизни, въ особенности же красивая, величавая, сдая женщина (очевидно бабушка) служила бы предметомъ восхищеня. Но художникъ непремнно обратилъ бы ее лицомъ къ мужу и внуку и придалъ бы ей прятное выражене, которое останавливало бы на себ внимане зрителя наравн съ мастерски-отдланною индйскою шалью. Но лицо м-съ Трансомъ было обращено въ другую сторону. И по этой только причин, услышавъ шорохъ шаговъ, не видавъ того, кто приближался, она вздрогнула, — это не могли быть шаги ея сына, онъ ходитъ гораздо скоре и къ тому же онъ въ Дуффильд. Это была походка м-ра Джермина.

Х.

Приблизившись къ м-съ Трансомъ Матью Джерминъ снялъ шляпу и улыбнулся. Она не улыбнулась ему въ отвтъ, а только сказала:

— Вы знали, что Гарольда нтъ дома?

— Да, я пришелъ узнать, не желаете ли вы сдлать какя нибудь распоряженя, такъ какъ я не имлъ случая посовтоваться съ вами посл его возвращеня.

— Пройдемся къ птичнику.

Они повернулись и пошли. М-ръ Джерминъ продолжалъ держать шляпу въ рук за спиною, впрочемъ было такъ тепло, что и м-съ Трансомъ не имла на голов ничего, кром вуаля.

Они шли молча, пока скрылись изъ виду, войдя въ тнистую аллею, гд ихъ шаги замерли на густомъ ковр опавшей листвы. Джерминъ любопытствовалъ узнать, не обнаружились ли въ чемъ нибудь чувства, которыя питалъ къ нему Гарольдъ, онъ уже подозрвалъ, что они не должны быть дружественны. Нельзя сказать, чтобы Джерминъ имлъ каменное сердце: двадцати пяти лтъ онъ писалъ стихи и даже разъ промокъ до костей, чтобы не обмануть черноокую красавицу, любовью которой онъ гордился, но семейный человкъ съ взрослыми сыновьями и дочерьми, человкъ съ извстнымъ положенемъ въ свт и длами, на столько запутанными, что трудно было бы опредлить настоящее отношене имущества къ долговымъ обязательствамъ,— такой человкъ естественно долженъ былъ думать о себ и грозившихъ ему обстоятельствахъ.

— Гарольдъ замчательно проницателенъ и уменъ, началъ онъ, видя, что м-съ Трансомъ молчитъ.— Если онъ попадетъ въ парламентъ, онъ наврное отличится. У него много сметливости въ длахъ.

— Мн отъ этого не легче, сказала м-съ Трансомъ. Въ этотъ день она была какъ-то особенно чутка къ тому непрятному впечатлню, которое всегда внушало ей присутстве Джермина, но которое она старалась подавить. А старалась она подавить его потому, что она не могла перенести мысли, чтобы унижене, которое, какъ она внутренно сознавала, могло проявиться въ ея слов или дл, отразилось въ его взглядахъ или намекахъ. Уже много лтъ не заикались они другъ другу о прошломъ, она потому, что это прошлое было слишкомъ ей памятно, онъ потому, что боле и боле забывалъ его.

— Я надюсь — онъ добръ и почтителенъ съ вами. Я знаю, васъ огорчаютъ его убжденя, но, во всхъ другихъ отношеняхъ, онъ кажется примрный сынъ.

— Какъ же, какъ же — примрный, какъ вс мужчины, которые доставляютъ женщинамъ покойные экипажи и мягкя подушки,— совтуютъ имъ веселиться и полагаютъ, что он могутъ быть довольны своей судьбой, не смотря на все презрне и пренебрежене къ нимъ, которое и не стараются скрывать. Я не имю никакой власти надъ нимъ, понимаете ли — никакой!

Джерминъ обернулся, чтобы взглянуть на нее: давно уже не видалъ онъ ее въ такомъ раздражени, она очевидно начинала терять надъ собою власть.

— Разв онъ длалъ какя нибудь непрятныя замчаня о вашемъ управлени длами.

— Моемъ управлени длами! повторила м-съ Трансомъ съ бшенствомъ и бросая злобный взглядъ на Джермина. Но она удержалась, она почувствовала, что сама зажигаетъ факелъ, чтобы освтить мракъ своею прошлаго, полнаго безумя и страданй. Ршимость никогда не ссориться съ этимъ человкомъ, никогда не сказать ему открыто въ глаза свое о немъ мнне стали у нея привычкой. Она сохранила неизмнными свою женскую гордость и щекотливость. Она задрожала и снова замолчала.

Джермину стало неловко — и только. Въ его жизни не было ничего подобнаго тому запутанному сплетеню тонкихъ чувствительныхъ струнъ, которое мучило м-съ Трансомъ. Онъ былъ далеко не глупъ и однако онъ длалъ промахи всегда, когда желалъ быть деликатнымъ и великодушнымъ, онъ всегда старался утшать другихъ, расхваливая себя самого. Нравственная необтесанность не покидала его, какъ наслде предковъ. И на этотъ разъ онъ сдлалъ тотъ же промахъ.

— Дорогая м-съ Трансомъ, началъ онъ весьма ласковымъ голосомъ:— вы взволнованы, вы, кажется, сердиты на меня. Однако, если вы посмотрите на дло хладнокровне, вы обвините разв обычный порядокъ жизни. Я всегда готовъ былъ удовлетворять вашимъ желанямъ, какъ въ хорошихъ, такъ и въ дурныхъ обстоятельствахъ. Я и теперь готовъ сдлать для васъ все, что въ моей власти.

Каждая фраза была для нея острый ножъ. Любовь и нжность нкоторыхъ людей бсятъ и оскорбляютъ боле чмъ презрне другихъ, но жалкая женщина, однажды доврившаяся человку, стоящему несравненно ниже ея, должна переносить эти оскорбленя подъ страхомъ еще худшаго. Грубое участе все же лучше грубаго гнва, и во всхъ частныхъ ссорахъ боле тупая натура всегда остается въ выигрыш именно благодаря своей тупости. М-съ Трансомъ очень хорошо понимала, что т обстоятельства, которые заставляли ее молчать о продлкахъ Джермина по части управленя, служили ему ручательствомъ за ихъ безнаказанность. Она знала, что сама должна была терпть лишеня, благодаря его безчестному эгоизму. И вотъ теперь возвращене Гарольда, его проницательность, его дятельность, его ршимость нее забрать въ свои руки грозили все обнаружить. Въ виду этой грозящей бды, навлеченной на нее Джерминомъ, чего онъ и самъ не могъ не сознавать, она ршилась излить на него накипвшее въ ней негодоване, заклеймить его поступки ихъ настоящими именами. Эта ршимость окрпла въ ней еще боле посл его нахальнаго состраданя и участя къ ней. Но не успли еще возникнуть въ ея мысляхъ слова:— ‘Это все вы навлекли на меня!’ какъ какой-то внутреннй голосъ отвтилъ ей — ‘сама ты на себя навлекла.’ — Ни за что въ мр не желала бы она услышать эти слова отъ другого человка. Что же она сдлала? Помолчавъ съ минуту, она проговорила слабымъ дрожащимъ голосомъ, какъ-то странно звучавшимъ посл этого внутренняго взрыва негодованя.

— Дайте мн вашу руку.

Онъ тотчасъ же подалъ ей руку и надлъ шляпу, внутренно удивляясь, что бы это могло значить. Вотъ уже боле двадцати лтъ какъ м-съ Трансомъ не опиралась на его руку.

— У меня до васъ одна просьба, общайте мн ее исполнить.

— Какая же?

— Общайте никогда не ссориться съ Гарольдомъ.

— Но вы, я полагаю, сами знаете, что я не желаю съ нимъ ссориться.

— Дайте слово, постарайтесь убдить себя, что это вещь невозможная. Стерпите все отъ него, но не ссорьтесь съ нимъ.

— Человкъ не можетъ дать слова, что не поссорится, отвтилъ Джерминъ, раздраженный уже однимъ намекомъ на возможность рзкаго обращеня со стороны Гарольда.— Человкъ не можетъ за себя ручаться. Я ничего не намренъ стерпть.

— Боже мой! воскликнула м-съ Трансомъ, отдергивая руку.— Неужели вы не можете постичь, какъ было бы это ужасно?

Рука Джермина повисла, онъ поспшилъ заложить об руки въ карманы и, пожавъ плечами, сказалъ:— Я буду съ нимъ обходиться, какъ онъ со мной.

Джерминъ обнаружилъ всю грубость и дикость своего характера, о прежней нжности не было и помину. Этого-то всегда втайн опасалась м-съ Трансомъ. Этотъ человкъ, прослывшй у всхъ ея знакомыхъ за облагодтсльствованнаго ею покорнаго слугу, могъ вдругъ позволить себ неслыханныя дерзости. Она была съ нимъ также безсильна, какъ и съ сыномъ.

Эта женщина, любившая повелвать, не смла теперь даже убждать. Молча вышли они на солнце. Въ глубин своей души они оба — даже мать,— испытывали не вполн сознаваемое желане, чтобы Гарольдъ никогда не родился на свтъ.

— Мы очень хлопочемъ о выборахъ, началъ Джерминъ оправившись, когда они вышли на солнечную аллею.— Я думаю намъ удасться его провести, и тогда онъ будетъ въ отличномъ расположени духа. Все уладится лучше, чмъ вы ожидаете. Вы должны убдить себя, продолжалъ онъ улыбаясь,— что человку съ его способностями лучше быть въ парламент, хотя бы на дурной сторон, чмъ не быть вовсе въ немъ.

— Никогда, возразила м-съ Трансомъ, я слишкомъ стара, чтобы привыкать называть горькое сладкимъ, а сладкое горькимъ. Но мои мння и чувства теперь никому не нужны. Я теперь такъ же безполезна, какъ каминное украшене..

И съ этимъ они разстались при той же прелестной обстановк, при которой встртились. М-съ Трансомъ дрожала везд, гд прежде для нея былъ свтъ и тепло, она только видла холодную зиму, даже солнце, казалось ей, было тускло и угрюмо.

Мистеръ Джерминъ возвращаясь домой, верхомъ, размышлялъ о возможности непрятностей между нимъ и Гарольдомъ Трансомомъ, послдствемъ которыхъ была бы необходимость занимать деньги, а можетъ быть даже и публичный скандалъ, который также привелъ бы къ финансовому кризису. Человкъ шестидесяти лтъ, имвшй жену съ приличнымъ кругомъ знакомыхъ, семейство, заключавшее взрослыхъ дочерей, хозяйство, требовавшее большихъ расходовъ, обширную практику — такой человкъ естественно долженъ былъ боле печься о себ, какъ объ единственной опор всего этого зданя, чмъ о какихъ то отвлеченныхъ чувствахъ и понятяхъ. Стечене несчастныхъ обстоятельствъ поставило его въ неловкое положене, онъ имлъ право думать, что самъ онъ въ томъ вовсе не виноватъ, и еслибъ не внезапный оборотъ дла, то никто и не имлъ бы основаня жаловаться на него. Онъ смло вызывалъ, чтобы ему указали кому онъ причинилъ этимъ вредъ, онъ всегда въ состояни уплатить, замстить недостающя суммы, если ихъ только ршатся потребовать. Конечно пусть лучше ихъ не требуютъ.

Одинъ нмецкй поэтъ получилъ поручене свезти въ Парижъ какую то особенно хорошую колбасу. На дорог онъ почуялъ запахъ колбасы, къ тому же онъ проголодался, соблазнъ былъ не по силамъ, онъ отрзалъ кусочикъ, потомъ другой, третй и такъ дале, пока отъ колбасы не осталось и слда. Преступлене не было предумышленное. Поэтъ презиралъ воровство, но онъ любилъ колбасу и результатъ оказался крайне неловкй.

Такъ было и съ Матью Джерминомъ. Онъ всегда презиралъ эту безобразную отвлеченность — мошенничество, но онъ любилъ много другихъ вещей, для добываня которыхъ приходилось пускаться на всяке продлки. И въ жизни и въ судебной практик ему приходилось длать много такихъ длъ, которыя бы въ отвлеченномъ смысл онъ осудилъ. Но въ томъ было и горе, что соблазнъ никогда не являлся въ общей отвлеченной форм. Онъ гршилъ ради совершенно частныхъ и конкретныхъ выгодъ и отсюда проистекли также совершенно частныя и конкретныя послдствя.

Онъ былъ ршительный человкъ и, разъ избравъ себ путь среди затруднительныхъ обстоятельствъ, шелъ безъ оглядки. Гарольдъ долженъ быть выбранъ, онъ будетъ счастливъ и занятъ и дастъ время Джермину приготовиться къ какому бы то ни было кризису.

Онъ былъ въ отличномъ расположени духа въ этотъ вечеръ. Это быль день рожденя его старшей дочери и молодежь танцовала. Папа приводилъ всхъ въ восторгъ — онъ танцовалъ кадриль, разсказывалъ анекдоты за ужиномъ, такъ и сыпалъ цитатами изъ книгъ, читанныхъ имъ въ молодости, если цитаты были по латыни онъ извинялся и тутъ же переводилъ ихъ для дамъ, такъ что одна глухая дама изъ Дуффильда не отнимала своего рожка отъ уха и нсколько разъ выражала сожалне, что не привезла съ собой свою племянницу, которая молода и иметъ такую славную память.

Однако общество было малочисленне обыкновеннаго, потому что нкоторыя семейства изъ Треби перестали здить къ Джермину, узнавъ, что онъ содйствуетъ выборамъ радикальнаго кандидата.

Однажды въ воскресенье Феликсъ Гольтъ постучался въ двери м-ра Лайона, хотя онъ могъ явственно разслышать голосъ пастора, проповдывавшаго въ часовн. Феликсъ стоялъ у дверей съ книжкой подъ мышкой, съ очевидной увренностю, что въ дом есть кто нибудь и ему отворятъ. Дйствительно Эстеръ никогда не ходила къ вечерней служб, отговариваясь головной болью, будто бы случающейся всегда въ это время.

Въ течени нсколькихъ послднихъ недль Феликсъ довольно близко познакомился съ мистеромъ Лайономъ. Они были одинаковыхъ политическихъ убжденй, и хотя вся роль либераловъ, невнесенныхъ въ цензъ, ограничивалась однимъ ‘глазнемъ’, однако и они могли по поводу выборовъ наговориться вдоволь, если нельзя было ничего длать. Быть можетъ, самые лучше прятели т, которые во многомъ соглашаются, обо многомъ спорятъ, но питаютъ чисто личное влечене другъ къ другу, и потому появлене въ Треби энергическаго, вчно противорчащаго, но добраго и любящаго Феликса было настоящей находкой для пастора. Разговаривать съ молодымъ человкомъ, отличавшимся особеннымъ складомъ ума, который многе не обинуясь называли ‘ересью’, но который м-ръ Лайонъ упорно называлъ истиннымъ религознымъ чувствомъ,— разговаривать съ такимъ человкомъ было также прятно, какъ здоровыми зубами, отвыкшими отъ твердой пищи, пожевать что нибудь оказывающее сопротивлене. Искать общества Феликса съ цлю обратить его на истинный путь было очень похвально, но м-ръ Лайонъ самъ, безъ сомння, нашелъ бы его мене занимательнымъ, если-бъ цль была скоро достигнута.

Эстеръ знала ихъ новаго знакомца гораздо мене, чмъ ея отецъ. Но она находила его занимательнымъ, а женская страсть къ побдамъ нсколько раздражалась его независимымъ отношенемъ къ ней. Онъ всегда противорчилъ ей и осуждалъ ее, смотрлъ на нее, какъ на беззубую старуху въ чепц. Она была убждена, что онъ ни разу не обратилъ вниманя на ея прелестныя ручки, на ея лебяжью шейку, на ея грацозныя движеня, заслужившя ей отъ ея школьныхъ подругъ прозвище Калипсо (вроятно вслдстве ихъ близкаго знакомства съ ‘Телемакомъ’). Феликсу слдовало бы быть немножко влюбленнымъ въ нее, чтобы щекотать ея самолюбе и хоть показывать видъ, что онъ способенъ поддаваться какому нибудь вляню. Но было ясно, что онъ не только не сознавалъ себя слабымъ, напротивъ, онъ не сомнвался въ своемъ превосходств надъ нею, и что всего хуже, Эстеръ сама имла смутное сознане, что онъ былъ правъ. Еще боле бсило ее подозрне, что онъ былъ очень не высокаго о ней мння, ей хотлось отыскать и въ немъ поболе слабыхъ сторонъ, найдти средство не восхищаться умной, оживленной игрой его физономи, его чистосердечнымъ смхомъ, всегда боле громкимъ, если предметомъ насмшки былъ онъ самъ. Сверхъ того ея любопытство было возбуждено странной несообразностью его умственнаго развитя и положеня въ обществ, и потому, однажды, къ крайнему удивленю отца и къ своему собственному, она вызвалась сопровождать отца въ одномъ изъ ею вечернихъ посщенй м-съ Гольтъ, предпринимаемыхъ съ цлью успокоить ее на счетъ сына.

— Что за женщина его мать! разсуждала она сама съ собою на возвратномъ пути.— Но какъ онъ не грубъ и не страненъ, въ немъ нтъ ничего неприличнаго. И однако,— я не знаю,— такъ ли бы онъ мн нравился, еслибъ я увидала его рядомъ съ настоящимъ джентельменомъ. Эстеръ невольно пожелала имть такого джентельмена въ числ своихъ знакомыхъ, онъ конечно восхищался бы ею и показалъ бы ей недостатки Феликса.

Въ то воскресенье утромъ, о которомъ теперь идетъ рчь, она сидла въ кухн, въ углу, между каминомъ и окномъ, и читала ‘Rn’. Въ своемъ отлично-сшитомъ голубомъ плать,— она всегда оказывала предпочтене голубому или синему цвту,— въ изящныхъ башмачкахъ на протянутыхъ къ огню хорошенькихъ ножкахъ, съ маленькими золотыми часами, стоившими ей четверть ея годоваго жалованья, играя своими чудными каштановыми волосами, заплетенными вокругъ головы въ вид внца, она напоминала собою Сандрильону. Услышавъ стукъ въ дверь, она, въ первую минуту, хотла закрыть книгу и положить ее за собою на подоконникъ, но потомъ оставила книгу на стол раскрытой, и пошла къ наружной двери. На ея лиц сяла лукавая улыбка, ударъ былъ сильный, онъ долженъ былъ происходить отъ мужского кулака.

— Здравствуйте, миссъ Лайонъ, заговорилъ Феликсъ, снимая фуражку. Къ ужасу своей матери онъ ршительно отказывался расходоваться на безобразную черную шляпу.

— Ахъ это вы, м-ръ Гольтъ! Я боюсь, не пришлось бы вамъ долго дожидаться прихода отца. Еще и проповдь не окончилась, а посл нея будетъ гимнъ и молитва, а, можетъ быть, еще что нибудь.

— Ну, такъ позвольте мн обождать его въ кухн. Я не намренъ вамъ мшать.

— О, я въ этомъ уврена, смясь отвтила Эстеръ. Я уже давно замтила за вами это похвальное свойство. Пожалуйста посидите, если вы можете ждать. Я сидла въ кухн, котелокъ тамъ такъ славно поетъ. По мн тамъ гораздо лучше, чмъ въ гостиной,— по крайней мр не такъ безобразно.

— Вотъ въ этомъ я вполн съ вами согласенъ.

— Удивляюсь! Впрочемъ, если вы предпочитаете кухню, но не желаете моего общества, я могу уйдти въ гостиную.

— Я нарочно пришелъ, чтобы посидть съ вами, рзко отвтилъ Феликсъ,— но я думалъ, что вамъ непрятно будетъ меня видть. Я желалъ бы съ вами поговорить, но я не имю ничего прятнаго вамъ сказать. Я не привыкъ, какъ сказалъ бы вашъ батюшка, проповдовать самоуслаждене, то есть ложь.

— Я понимаю, сказала Эстеръ, садясь на свое мсто.— Садитесь пожалуйста. Вы думали, что я осталась сегодня безъ проповди, и пришли вознаградить меня за эту потерю.

— Да, сказалъ Феликсъ, садясь на стулъ бокомъ и облокотившись на спинку.— И предметомъ своей проповди я выбралъ ваши же слова, продолжалъ онъ, вперяя въ нее свои больше, свтлые срые глаза.— Вы сказали, что вамъ дла нтъ до убжденй людей, лишь бы у нихъ былъ развитъ изящный вкусъ. Я хотлъ бы вамъ показать, какая это чепуха.

— А я въ этомъ не могу сомнваться, если это ваше убждене. Вы всегда правы въ своихъ сужденяхъ.

— Но вдь подъ убжденями вы разумете мння людей о важныхъ предметахъ, подъ вкусами — ихъ мння о предметахъ мелочныхъ — объ одежд, обращени, удовольствяхъ.

— Да, именно,— или скоре ихъ представленя объ этихъ предметахъ.

— Это все равно, понятя, мння, убжденя — ничто иное, какъ представленя, возбуждаемыя въ насъ предметами или идеями. Если я понимаю геометрическую задачу, то потому только, что въ моей голов сложилось ясное представлене о соотношени линй и фигуръ, и я только хочу доказать вамъ, что существо, которое иметъ ясныя представленя о томъ, что вы называете изящнымъ вкусомъ, а не о томъ, что вы называете убжденями, есть существо низшаго разряда,— пустое, мелкое существо,— букашка, которая замчаетъ, когда трясется столъ, но не замчаетъ грома.

— Положимъ, я эта самая букашка,— однако слышу, какъ вы гремите противъ меня.

— Нтъ, вы не букашка. И вотъ почему меня бситъ, когда вы хвастаетесь своею мелочностью. Вы слишкомъ умны, чтобы не понимать этого, и потому грхъ вамъ примыкать къ толп тхъ пустыхъ женщинъ, которыя заставляютъ мужчинъ забывать о боле высокихъ задачахъ жизни.

Эстеръ покраснла, она оскорбилась его словами, однако же они ей нравились боле, чмъ многое, что она слышала отъ Феликса.

— Въ чемъ же заключается мое преступлене?— спросила она поднимаясь съ мста и становясь передъ каминомъ одной ногой на ршетк и не спуская глазъ съ огня. Еслибъ это былъ кто другой, а не Феликсъ, ей, можетъ быть, пришло бы на умъ, что эта поза особенно грацозна, но она сознавала, что Феликсъ совершенно равнодушенъ къ тому, чмъ она восхищала другихъ.

— Ну, зачмъ, напримръ, читаете вы такую ерунду — и еще въ воскресенье? сказалъ онъ хватаясь за ‘Рене’ и пробгая глазами открытыя страницы.

— А зачмъ вы, м-ръ Гольтъ, не читаете ‘Храмъ душевный’ Гоу, не обратитесь въ лоно высокой церкви?

— Въ томъ и разница между нами, — я знаю, почему я этого не длаю. У меня свои принципы и я только уронилъ бы себя, длая не то, что я считаю для себя нужнымъ.

— Я понимаю, возразила Эстеръ, стараясь быть равнодушной, но смотря на горечь, которую она чувствовала.— Я и безъ того существо падшее и мн трудно еще уронить себя.

— Но вы не унизились бы, если-бъ раздляли образъ мыслей вашего отца. Если женщина чувствуетъ себя существомъ низшимъ, она должна подчиниться, она должна слдовать образу мыслей отца или мужа. Если же она этого не хочетъ, пусть покажетъ, способна ли она на что нибудь лучшее. Вы должны знать, что принципы вашего отца выше, достойне тхъ правилъ, которыми вы руководствуетесь въ жизни. У васъ нтъ другихъ побужденй отказываться отъ его ученя, кром эгоизма и наклонности къ досужему фантазированю — такимъ образомъ вы тратите свою жизнь на мелочи.

— Все это очень любезно съ вашей стороны, но мн не помнится, чтобы я когда нибудь сообщала вамъ о побужденяхъ, которыми я руководствуюсь въ жизни.

— Ну, скажите на милость — какя разумныя побужденя можетъ имть человкъ, чтобы терять время на эту чепуху. Безнравственное сумасбродство, подкрашенное да подмазанное, съ прибавкой сомнительнаго ученья,— какъ въ трактирахъ кладутъ въ блюдо заячью лапку, чтобы убдить, что это не кошачье мясо. Ну, взгляните-ка сюда! Est-ce ma faute, si je trouve partout les bornes, si ce qui est fini, n’а pour moi aucune valeur? Да, сударь, виноваты вы, а не кто другой, потому что вы оселъ. Болванъ, который не уметъ сдлать сложеня всегда любитъ безконечность. А знаете ли сударь, что такое ромбоидъ? Нтъ, я презираю все, что иметъ границы. Cependant j’aime la monotonie des sentiments de la vie et si j’avais encore la folie de croire au bonheur….

— М-ръ Гольтъ, сдлайте одолжене — перестаньте читать съ такимъ отвратительнымъ выговоромъ, просто дрожь беретъ. Эстеръ, изнемогавшая подъ его ударами, обрадовалась возможности сдлать диверсю.

— Вотъ, вотъ, такъ и зналъ, воскликнулъ Феликсъ, бросая книгу на столъ и вскакивая, чтобы пройдтись по комнат.— Вы только и счастливы, когда можете привязаться къ какимъ нибудь пустякамъ, чтобы свернуть разговоръ и отдлаться отъ опаснаго довода.

— Я полагаю, я довольно наслушалась болтовни.

— Нтъ, еще мало, миссъ Лайонъ. Вы еще не все выслушали, что я хотлъ вамъ сказать. Я хочу, чтобъ вы измнились. Конечно, я дикарь, что говорю вамъ это. Я бы долженъ сказать — вы совершенство, другой бы на моемъ мст наврное сказалъ это, но я говорю: я хочу, чтобъ вы измнились.

— А чмъ могу я вамъ угодить? Прикажете мн примкнуть къ господствующей церкви?

— Нтъ, но я бы желалъ, чтобы вы когда нибудь задали себ вопросъ: дйствительно ли жизнь такое важное, такое торжественное дло, какъ думаетъ вашъ отецъ — чтобъ вы когда нибудь подумали, что отъ васъ зависитъ быть благословенемъ или проклятемъ для многихъ. Вамъ это никогда и въ голову не приходило. Вы живете себ какъ птичка, распуская блестящя перышки и поклевывая на право и на лво, что вамъ понравится. Вы недовольны свтомъ, потому что вамъ не удается имть изящныя бездлушки, которыми вы дорожите, а не потому, что въ немъ миллоны людей задавлены и опозорены нищетой, неправдой и невжествомъ.

Эстеръ чувствовала, что у нея на сердц накипала какая-то смсь негодованя на эту непрошенную смлость Феликса, оскорбленной гордости и горькаго сознаня, что онъ правъ. Онъ былъ неприлично, непростительно грубъ, но она чувствовала, что не могла ему это замтить, не уронивъ себя, не доказавъ тмъ молочности. Сверхъ того, сквозь ея оскорбленныя чувства, сквозь сознане своего униженя, въ ней пробивалось еще смутное сознане, что въ этомъ негодовани Феликса было что-то боле лестное для нея, чмъ все, что она до сихъ поръ отъ него слышала? Она на столько обладала собою, что могла проговорить своимъ обычнымъ серебристымъ голосомъ:

— Пожалуйста продолжайте, м-ръ Гольтъ. Излейте весь потокъ этихъ жгучихъ истинъ. Я думаю — очень тяжело носить ихъ при себ.

— Да, тяжело, началъ Феликсъ, помолчавъ съ минуту и останавливаясь не вдалек отъ нея.— Я видть не могу, что вы идете по стопамъ тхъ глупыхъ женщинъ, которыя портятъ жизнь мужчинамъ. Мужчины не могутъ не любить ихъ и длаются рабами мелочныхъ прихотей этихъ пустыхъ созданй. И такъ-то жизнь расходуется на пустяки,— всякй высокй порывъ подавляется,— мозгъ и силы тратятся на предметы также мало имюще общаго съ честной, мужественной дятельностью, какъ сладке пирожки и конфокты. Вотъ что длаютъ изъ-за женщинъ — жизнь губится, чтобы удовлетворить ихъ мелочности. Вотъ почему я не намренъ любить, если это отъ меня зависитъ, а если и полюблю, то совладаю съ собой и никогда не женюсь.

Сумятица чувствъ, возбужденная въ ум Эстеръ,— унижене, негодоване, сознане страшной власти, которою обладалъ надъ нею Феликсъ, когда его гнвная рчь пронизывала все ея существо,— начали брать верхъ надъ ея самообладанемъ. Она чувствовала, что губы ея дрожали, но она всего боле боялась выдать себя, обнаружить свое волнене, и эта гордость помогла ей сдлать отчаянное усиле надъ собою. Она ущипнула себя за руку, чтобы превозмочь волнене и сказала презрительнымъ голосомъ.

— Я должна быть очень благодарна вамъ за то, что вы съ такою доврчивостью раскрываете мн свои сердечныя тайны.

— Ага, вотъ вы и обидлись. Я вамъ теперь противенъ. Я такъ и зналъ. Женщины не любятъ мужчинъ, которые говорятъ имъ правду.

— Я думаю,— вы уже слишкомъ хвастаете своей правдивостью, м-ръ Гольтъ, не выдержала наконецъ Эстеръ.— Эта добродтель очень легка, когда она обрушивается на другихъ, а не на самого себя. Говорить правду иногда значитъ — другими словами — позволять себ непростительныя вольности.

— Да, вы также назвали бы непростительною вольностю, еслибъ я не далъ вамъ упасть въ яму, удержавъ за юбку.

— Знаете что, вы бы основали секту. Ваше призване быть проповдникомъ. А то жаль тратить столько краснорчя на одного человка.

— Я теперь вижу, какой я дуракъ. Я думалъ найдти въ васъ боле чувства, я надялся пробудить въ васъ честное самолюбе. Но я разжегъ ваше тщеславе — и только. Я ухожу. Прощайте.

— Прощайте, отвтила Эстеръ не взглянувъ на него. Но онъ не тотчасъ пошелъ къ двери, онъ замшкался съ своей фуражкой, то надвая, то снимая ее. Эстеръ желала бы набросить на него арканъ и удержать, пока она выскажетъ ему, что ей хотлось. Ея гнвъ длался отъ этого поспшнаго ухода еще раздражительне, тмъ боле что послднее слово было за нимъ и какое обидное слово. Но защелка поднялась и дверь притворилась за нимъ. Она убжала на верхъ въ свою спальню и залилась слезами. Бдная двушка! Какая странная смсь побужденй боролась въ ея сердц. Она хотла, чтобъ Феликсъ уважалъ ее, но она не хотла преклониться предъ его обличенями. Она возмущалась противъ власти, которую онъ хотлъ взять надъ нею и однакоже чувствовала свое подчинене. Онъ дурно воспитанъ, онъ грубъ, онъ позволилъ себ непростительныя вольности, но въ его гнвныхъ рчахъ звучала похвала ей, онъ думалъ, что стоитъ труда заняться съ нею, она не то, что другя пустыя женщины, на которыхъ онъ не обращалъ вниманя. Онъ былъ крайне дерзокъ, говоря, что не намренъ любить, не намренъ жениться,— какое ей до этого дло, и неужели онъ думаетъ, что какая нибудь женщина пойдетъ за него посл подобныхъ выходокъ. Ужь не воображаетъ ли онъ, что она смотритъ на него, какъ на человка, который могъ бы любить ее?.. Но, можетъ быть, онъ ее любитъ и вотъ почему онъ желалъ бы, чтобы она измнялась. Съ этой точки зрня его вольности сердили ее мене, хотя она была уврена, что нисколько не любитъ его и никогда не можетъ любить человка съ такими замашками педагога, ужь не говоря ничего о его странностяхъ. Но онъ хочетъ, чтобы она измнилась. Въ первый разъ въ жизни потрясено было ея самодовольство. Она теперь знала, что есть человкъ, который находитъ ее пустой, односторонней, эгоистичной. Каждое слово Феликса врзалось въ ея памяти. Она чувствовала, что теперь вчно будетъ осуждать свое поведене, что т маленькя прихоти, которыя она такъ цнила, не будутъ ей даваться безъ внутренней борьбы. Желане отца, чтобы она обратилась на путь истинный, никогда не трогало ее, она видла, что онъ не переставалъ ее любить, что онъ не длалъ ей выговоровъ, а только скорблъ о томъ, что она мало религозна. Но ни это послднее обстоятельство, ни нравственныя поученя добраго старика отца, котораго образъ мыслей и понятя казались ей чмъ-то сухимъ и черствымъ, никогда не задвали ея самоуваженя и самодовольства. Но теперь она была потрясена, даже отецъ представился ей въ иномъ свт. Дйствительно ли его жизнь была гораздо достойне ея жизни? Она видла, что Феликсъ былъ правъ, сомнваясь въ ея способности отозваться на всякя честныя, благородныя чувства.

Она услышала шаги отца. Она осушила свои слезы, постаралась оправиться и поспшила къ нему на встрчу.

— Хотите чаю, папа, какой у васъ горячй лобъ, прибавила она, поцловавъ его лобъ и потомъ приложивъ къ нему свою холодную руку.

М-ръ Лайонъ удивился, онъ не привыкъ видть столько нжности въ своей дочери. Она напомнила ему ея мать.

— Дитя мое, сказалъ онъ, и въ голос его звучала благодарность. Онъ невольно подумалъ: какя сокровища благодати еще сокрыты въ нашей падшей природ.

-XI.

Въ воскресенье вечеромъ, Феликсъ Гольтъ отправился въ Спрокстонъ. Онъ очень любилъ такую прогулку, кратчайшй путь въ эту заброшенную деревушку лежалъ сначала паркомъ сэра Максима Дебари, затмъ по общественному выгону, перескаемому здсь и тамъ межами, поросшими дикимъ терновникомъ и наконецъ до самого Спрокстона по берегу канала. Воскресный покой, о которомъ свидтельствовала безмолвная окрестность, только изрдка нарушался одинокой лошадью, которая плелась по бичевнику, да баркой, тихо скользившей слдомъ за ней по гладкой поверхности канала, выпуская изъ своей узенькой трубы струйки синеватаго дыма. Феликсъ еще живо помнилъ свои дтскя впечатлня, когда каждый день, проведенный въ лодк на канал, казался ему праздникомъ.

Каналъ этотъ былъ небольшая втвь другого большаго канала и оканчивался у сосднихъ угольныхъ копей. Миновавъ цлую сть почернвшихъ рельсовъ, Феликсъ достигъ цли своего путешествя,— извстнаго общественнаго учрежденя въ Спрокстон, офицальное назване котораго было ‘Сахарная голова’ или ‘Новыя копи’. Это послднее назване было заимствовано отъ позднйшаго и боле оживленнаго центра этой разбросанной деревушки. Впрочемъ, у обычныхъ постителей онъ никогда не слылъ подъ этимъ именемъ, направляясь туда или зазывая прятеля, они по просту говорили: ‘а пойду-ка я къ Тшубу’ или ‘зайдемъ къ Тшубу’. Другой центръ населеня также имлъ подобное ‘учреждене’, именуемое ‘Старыя копи’, но оно представляло грустную картину покинутой столицы, а третй конкурентъ, ‘Голубая корова’, былъ убжищемъ мене избраннаго общества, т. е. общества такихъ людей, которые, не отставая отъ остального человчества въ способности поглощать спиртные напитки, уступали ему въ способности платить за нихъ.

Феликсъ засталъ великаго Тшуба въ дверяхъ его заведеня. Это была замчательная личность. Онъ не былъ изъ числа тхъ веселыхъ, краснощекихъ, вчно острящихъ толстяковъ, изъ которыхъ составился литературный типъ трактирщика. Напротивъ, онъ былъ худъ и блденъ и, по единогласному свидтельству своихъ гостей, могъ пить, какъ губка,— вино не имло на него никакого дйствя: онъ не становился ни скучне, ни веселе. Какъ у солдатъ бывають поврья, что ихъ военачальникъ неуязвимъ, потому только, что у него есть такое слово, такъ и у постителей Тшуба было глубокое убждене, что м-ръ Тшубъ обладаетъ какою-то чудодйственною трезвостью, что не смотря ни на каке наркотическе премы, онъ сохраняетъ способность неукоснительно слдить за своими интересами. Даже въ его снахъ, какъ онъ уврялъ, была какая-то систематичность, какой-то методъ, недоступный другимъ людямъ и на яву. Вс исторически извстные сны, по его словамъ, были ничто въ сравнени съ его снами, и потому эти послдне служили прекраснымъ предметомъ для безконечныхъ разсказовъ въ долге воскресные вечера, когда сосдне угольщики, умытые и въ праздничныхъ платьяхъ, внимали ему съ торжественнымъ, сосредоточеннымъ вниманемъ. М-ръ Тшубь ршился снять ‘Сахарную голову’, на основани самыхъ строгихъ экономическихъ разсчетовъ. Обладая бойкими способностями и питая глубокое отвращене къ физическому труду, онъ долго соображалъ, какое ремесло могло бы принести ему возможно боле барышей, при возможно малыхъ усиляхъ съ его стороны, и пришелъ къ заключеню, что открыть ‘заведене’ близь угольныхъ копей, гд рудокопы получали большее жалованье, было бы на первый случай очень выгодно. Результаты оправдали его ожиданя, вскор отъ сдлался уже землевладльцемъ, обладающимъ голосомъ въ графств. Онъ не былъ изъ числа тхъ простоватыхъ людей, которые какъ-то стснялись пользоваться своимъ правомъ и были не прочь вовсе отъ него отдлаться, напротивъ, м-ръ Тшубъ смотрлъ на свой избирательный голосъ, какъ на часть пробртеннаго капитала и намревался извлечь изъ него возможную выгоду. Онъ всегда говорилъ о себ, что онъ человкъ прямой и, при удобныхъ случаяхъ, открыто развивалъ свои политическя воззрня, впрочемъ, у него вс мння подходили подъ дв категори^— ‘мое мнне’ и ‘вздоръ’.

Когда Феликсъ подошелъ къ дому, м-ръ Тшубъ стоялъ, по обыкновеню, на порог, нервно перебирая руками въ карманахъ, озирая проницательнымъ взоромъ грустную, однообразную окрестность и шевеля своимъ стиснутымъ, безгубымъ ртомъ. При поверхностномъ взгляд, такая безпокойная, нервная личность, казалась здсь вполн неумстною, но на дл выходило иначе — она только подстрекала пить. Какъ пронзительный голосъ сварливой жены, эта фигура подмывала ‘хватить немножечко’, чтобы притупить свои чувства.

Не смотря на то, что Феликсъ очень мало пилъ, м-ръ Тшубъ обходился съ нимъ весьма учтиво. Наступавше выборы представляли ему прекрасный случай примнять свои политическя ‘мння’, а эти мння можно было выразить въ двухъ словахъ: ‘общество существуетъ для личности, а эту личность зовутъ Тшубъ’. Но, по стеченю нелпыхъ обстоятельствъ, кандидаты, домогавшеся голосовъ, обращали очень мало вниманя на Спрокстонъ. Директоромъ общества, разработывавшаго угольныя копи, былъ м-ръ Литеръ Гарстинъ, а то же общество отдавало въ аренду ‘Сахарную голову’. Такимъ образомъ никто не могъ надлать м-ру Тшубу столько непрятностей и причинить ему столько убытковъ, какъ м-ръ Гарстинъ. Понятно, что этотъ м-ръ Гарстинъ, и никто другой, былъ кандидатъ, за котораго подавалъ голосъ м-ръ Тшубъ. Но эта ршимость торжественно и открыто, по великобританскому обычаю, услужить человку въ день выборовъ, нисколько не мшаетъ при случа поломаться передъ нимъ, прикинуться колеблющимся или даже сторонникомъ противной парти. Но, къ сожалню, за послднее время не представилось къ тому удобнаго случая. Во всемъ околодк, умственнымъ и нравственнымъ центромъ котораго былъ Спрокстонъ, было всего три сомнительные голоса, рудокопы, само собою разумется, не имли голосовъ, и потому не нуждались въ задабривани. Вслдстве этого кандидаты соблюдали интересы Спрокстона тайно, въ глубин своихъ сердецъ. Но какъ только разнесся слухъ, что радикалы выставили кандидата, что вслдстве того м-ръ Дебари соединился съ м-ромъ Гарстиномъ, а сэръ Джемсъ Клементъ, бдный баронетъ, вовсе уклонился отъ выборовъ, м-ръ Тшубъ началъ раскидывать своимъ умомъ, какъ бы извлечь изъ этихъ обстоятельствъ поболе существенной пользы для ‘Сахарной головы’.

У него былъ братъ въ сосднемъ графств, также содержатель кабака, но на боле широкую ногу и въ довольно крупномъ мстечк, отъ него-то м-ръ Тшубъ набрался тхъ политическихъ свденй, которыхъ не могли сообщить ему мстныя ломширскя газеты. Онъ теперь зналъ, какое содйстве могутъ оказать въ день выборовъ безгласные рудокопы и работники. Этотъ способъ вполн согласовался съ ‘его мннемъ’, онъ одобрялъ его, онъ, пожалуй, былъ бы не прочь распространить избирательное право и на этотъ классъ, по крайней мр, въ Спрокстон. Еслибъ кто-нибудь замтилъ ему, что нужно же гд-нибудь положить границу для избирательныхъ правъ, онъ не запинаясь отвтилъ бы — на разстояни двухъ миль отъ его выручки.

Съ перваго же воскреснаго вечера, когда Феликсъ появился въ ‘Сахарной голов’, м-ръ Тшубъ ршилъ, что этотъ тонкй человкъ, никогда не пьющй лишняго, долженъ быть агентъ одного изъ кандидатовъ. Что онъ нанятъ съ какою нибудь цлю, въ томъ нтъ сомння, человкъ не пьющй не сталъ бы даромъ приходить сюда. Онъ долженъ питать каке нибудь глубоке замыслы, когда самъ Тшубъ ихъ не можетъ проникнуть. Это убждене такъ вкоренилось въ ум Тшуба, что онъ въ послднй разъ даже намекнулъ своему таинственному постителю, что не мшало бы угостить компаню — такъ, между прочимъ. Феликсъ раскусилъ его и позаботился скрыть отъ него до времени, что настоящая цль его посщенй была сойтись съ самыми толковыми рабочими и подговорить ихъ собраться къ нему въ одинъ изъ субботнихъ вечеровъ въ сборную комнату, въ которой м-ръ Лайонъ или одинъ изъ его даконовъ проповдывалъ по средамъ. На эти проповди являлись только женщины и дти, два-три старичка, поденьщикъ, портной, да какой-то чахоточный юноша. Эти проповди не отвлекли ни одного рудокопа отъ добраго пива ‘Сахарной головы’, даже ни одного работника отъ мутной бурды ‘Голубой коровы’. Феликсъ питалъ большя надежды на успхъ, не даромъ увидлъ онъ нсколько честныхъ лицъ, умытыхъ въ воскресенье, онъ надялся научить ихъ затрачивать свои деньги съ большею пользою. Но всякомъ случа, онъ хотлъ попытаться, онъ разсчитывалъ на свое краснорче, на умнье убждать и, дйствительно, гд бы онъ ни говорилъ, онъ привлекалъ всеобщее внимане. Въ деревушк была жалкая маленькая школа, которую содержала одна женщина. Феликсъ полагалъ, что еслибъ онъ усплъ уговорить отцевъ семействъ,— которыхъ почернвшя отъ угля лица и замасляныя фуражки внушали ему боле уваженя, чмъ всякя кургузыя франтовскя одежды,— удлять часть тхъ денегъ, которыя они теперь пропивали, на наемъ учителя для ихъ дтей, то этимъ принесъ бы имъ гораздо боле пользы, чмъ еслибъ убдилъ м-ра Гарстина и компаню основать для нихъ школу.

— Я затрону отцовскую любовь, говорилъ Феликсъ,— я поставлю посреди ихъ одного изъ ихъ дтей. До тхъ поръ, пока они не покажутъ, что могутъ любить что нибудь боле водки, до тхъ поръ распространене избирательныхъ правъ будетъ только распространенемъ пьянства. Надобно же съ чего-нибудь начать: я начну съ того, что у меня подъ носомъ. Я начну съ Спрокстона.

Феликсъ Гольтъ увлекался, какъ и всякй молодой человкъ, слишкомъ полагающйся на свои силы, хотя это увлечене имло самобытный характеръ, это не была самоувренность франта, знающаго, какое впечатлне производитъ на окружающихъ его умнье одваться, его мастерская посадка на лошади, это не было даже увлечене художника, полагающаго, что ему стоитъ только дать волю своему таланту, чтобы расквитаться съ своими должниками. Выборъ его палъ на нкоего Майка Бриндля, т. е. рябого (это была его кличка: вс рудокопы имли свои клички), онъ хотлъ пригласить его пройдтись вмст въ этотъ же вечеръ и подбить его — привести съ собою въ будущую субботу нсколько товарищей. Бриндль былъ одинъ изъ первыхъ работниковъ, онъ отличался смышленымъ, открытымъ, добродушнымъ лицомъ и съ особеннымъ вниманемъ смотрлъ на опыты съ магнитомъ, которые Феликсъ какъ-то разъ имъ показывалъ.

М-ръ Тшубъ, который, съ своей стороны, также увлекался, милостиво улыбнулся, когда его загадочный поститель подошелъ къ дверямъ.

— Такъ и зналъ, сэръ, воскресенье вашъ день. Какъ только воскресенье, я ужь высматриваю васъ.

— Да, я человкъ рабочй, воскресенье мой праздникъ,— отвтилъ Феликсъ и остановился въ дверяхъ, примчая очевидное желане трактирщика удержать его и завязать съ нимъ разговоръ.

— Эхъ, сэръ, работа работ, рознь. На мой взглядъ, вы изъ тхъ, что работаютъ мозгами. Вотъ хоть бы и я, напримръ.

— Можно и мозгами работать, не все же сидть сложа руки.

— Эхъ, сэръ,— продолжалъ м-ръ Тшубъ съ оттнкомъ горечи въ улыбк:— у меня ужь такая голова, что я не разъ сожаллъ, зачмъ я не поглупе. Я слишкомъ проницателенъ, я все вижу напередъ. Я, такъ сказать, обдаю прежде завтрака. Потому я и не курю. Только возьму трубку въ зубы, какъ и пошелъ дымить, глядишь, ужь и докурилъ, а друге только еще закурили. Ну и что же тутъ хорошаго. Словно бы и вовсе не. курилъ. Нтъ не хорошо быть слишкомъ умнымъ. Да впрочемъ, сами изволите знать.

— Ну, не скажу,— отвчалъ Феликсъ, длая гримасу и почесывая въ затылк.— Я скоре думаю, что я туповатъ. Свтъ великъ и я еще далеко не все въ немъ произошелъ.

— Это по глубокомыслю вашему. Я вижу, что мы понимаемъ другъ друга. Вотъ хоть бы къ слову объ этихъ выборахъ, я готовъ поручиться, что мы одинаковаго съ вами мння.

— Ну!— сказалъ Феликсъ.

— Вы не тори, сэръ, не правда ли? Вы не дадите вашего голоса за Дебари. Я это съ перваго раза сказалъ, Говорю я: нтъ, это не тори. Что жь, вдь я правъ сэръ?

— Разумется не тори….

— Ни, ни, ужь не ошибусь. Ну-съ, промежъ насъ будь сказано, а этихъ Дебари ни въ грошъ не ставлю. Живу я не на ихъ земл и денегъ ихъ не видалъ — ни одной бутылки не продалъ имъ съ тхъ поръ, какъ живу здсь. Я ихъ не боюсь, я свободный человкъ, такого свободнаго человка, какъ я — поискать. Я за того, кто дастъ мн больше, за того, кто ведетъ себя, какъ настоящй джентльменъ,— вотъ мое мнне. И дураки т, кто мной пренебрегаютъ.

Какъ жалки, какъ неудачны бываютъ иногда наши попытки рисоваться. Мы можемъ быть глубоко убждены въ своихъ достоинствахъ и, однако, какъ мало мы подозрваемъ впечатлне, которое производимъ на зрителя. Татуированные, по самымъ изящнымъ образцамъ, мы можемъ вертться и выказывать себя со всхъ сторонъ и, однако, не возбуждать ожидаемаго восторга. Такъ было и съ Тшубомъ.

— Да,— сухо отвтилъ Феликсъ:— есть дла, на которыя вы очень пригодны.

— Ну, вотъ, не правъ ли я? Я вижу, что мы понимаемъ другъ друга. Мы съ вами не тори. Будь у меня хоть четыре руки, я бы не поднялъ ни одной за Дебари въ день выборовъ. По моему мнню, они напрасно пихаютъ везд, гд ихъ о томъ не просятъ, всяке гербы да памятники въ Треби. И какой толкъ въ ихъ гербахъ! Вывски, за которыми нтъ товара. Вотъ какъ выходитъ по моему. Ни одна живая душа въ Треби не объяснитъ вамъ, что они значатъ.

Эти философствованя Тшуба о значени историческаго элемента въ обществ были прерваны появленемъ новыхъ гостей, приближавшихся въ двухъ отдльныхъ группахъ. Передняя группа состояла изъ знакомыхъ рудокоповъ, въ ихъ праздничныхъ мховыхъ шапкахъ и пестрыхъ шейныхъ платкахъ съ развивающимися по втру концами. Вторая группа представляла невиданное дотол зрлище. М-ръ Тшубъ стиснулъ губы боле обыкновеннаго и какъ-то нервно задергалъ личными мускулами.

Впереди халъ франтовски одтый человкъ, его распахнутый сюртукъ обнаруживалъ обширный, безукоризненно блый передъ его рубашки и вышитый атласный галстухъ, а вся его плотная, плечистая фигура бросалась въ глаза массой толстаго сукна, которое было на ней надто. Дикая мысль блеснула въ голов м-ра Тшуба: ‘ужь не самъ ли это Гарольдъ Трансомъ?’ Но не осуждайте его: двоюродный братъ, просвщавшй его по части политическихъ извстй, писалъ ему, что въ одномъ мст кандидатъ радикальной парти доходилъ въ своемъ заискивани до того, что лъ хлбъ съ патокой съ дтьми одного честнаго работника, увряя, что предпочитаетъ это простое лакомство всякимъ изысканнымъ сластямъ. По понятямъ м-ра Тшуба, радикалъ былъ ничто иное, какъ новый и весьма прятный видъ кандидатовъ, которые ухаживали не за богатыми, а за бдными, и потому увеличивали практику содержателей кабаковъ. Допустивъ эти посылки, должно согласиться, что заключене, къ которому онъ пришелъ, было совершенно врно.

Человка верхомъ сопровождали нсколько взрослыхъ людей, очень бдно одтыхъ, и толпа спрокстонскихъ мальчишекъ, любопытство которыхъ было возбуждено неслыханною щедростю. Незнакомый человкъ верхомъ, бросающй ребятишкамъ мелкя деньги — да это было небывалое явлене, которое нельзя было и предвидть. Самые маленьке изъ его свиты въ тюленьихъ шапкахъ были вполн убждены, что на земл начался совершенно иной порядокъ вещей.

Никто не осмливался войти, ожидая, пока незнакомецъ сойдетъ съ лошади, а м-ръ Тшубъ выступалъ впередъ, чтобы подержать лошадь за узду.

— Ну-съ, м-ръ Тшубъ,— молвилъ великй человкъ, очутившись на земл,— я наслышался о вашемъ пив и прхалъ къ вамъ отвдать его.

— Милости просимъ, милости просимъ,— отвчалъ м-ръ Тшубъ, передавая лошадь мальчику при конюшн.— За честь почту угостить васъ. Если мое пиво похвалили, оно постоит за себя.

Вс вошли вслдъ за незнакомцемъ. Ребятишки прильнули къ окнамъ.

— Не угодно ли вамъ пожаловать въ гостиную — предложилъ Тшубъ, стараяясь подслужиться.

— Нтъ, нтъ, я сяду здсь. Вотъ что мн любо видть,— возразилъ незнакомецъ, окидывая взоромъ рудокоповъ, которые робко на него посматривали,— яркй огонь, вокругъ котораго честные работники собрались повеселиться. Однако, я выйду на минутку въ ту комнату, чтобъ сказать вамъ нсколько словъ.

М-ръ Тшубъ отворилъ настежь двери въ гостиную и потомъ, отступивъ на одинъ шагъ, уловчился спросить шопотомъ у Феликса:

— Знаете ли вы этого джентльмена?

— Нтъ.

Съ этой минуты Феликсъ упалъ во мнни м-ра Тшуба. Дверь въ гостиную затворилась, но никто не ршался ссть или потребовать пива.

— Слушай-ка, господинъ,— сказалъ Майкъ Бриндль, подходя къ Феликсу,— вдь это никакъ одинъ изъ выборныхъ.

— Очень можетъ быть.

— Я слыхалъ отъ одного парня, что они всюду стали рыскать,— продолжалъ Бриндль,— теперь, говорятъ, будто можно угоститься на ихъ счетъ, только не глазй.

— Это все реформа,— замтилъ плечистый работникъ, съ рыжими бакенбардами, но прозваню Дрсдлсъ.— Какъ началась реформа, тутъ и пошли выборы да попойки.

— Ну ужь не бывать реформ въ Спрокстон,— вступился сдоватый, но еще могучй человкъ, по прозваню Старый Слекъ.— Не врю я ничему, что о ней болтаютъ. Ни, ни.

— Будто ужь и не вришь? съ нкоторымъ презрнемъ отозвался Бриндль.— А я вотъ врю. Есть люди, которые не видятъ дальше своего носа. И не вобьешь имъ ничего въ голову, хоть тресни. Я слыхалъ отъ одного молодца, изъ извощиковъ, что ему дали и денегъ, и водки, чтобы онъ только кричалъ. А что вы, господинъ, на это скажете? добавилъ онъ, обращаясь съ нкоторымъ почтенемъ къ Феликсу.

— Хотите вы узнать все о реформ,— отвтилъ Феликсъ, хватаясь за удобный случай.— Если хотите, я вамъ все разскажу.

— Еще бы, еще бы! спасибо, разскажи,— разомъ заговорили нсколько голосовъ.

— Только на это нужно время и не нужно шумть. Ктотизъ васъ потолкове, пусть соберутся ко мн въ будущее воскресенье, часовъ въ семь, посл сумерекъ, въ домъ Пегги Леттонъ. А ты, Бриндль, приведи съ собой своего сынишку, и всякй изъ васъ, у кого есть мальчикъ — такой маленькй, что не понимаетъ, что говорятъ, пусть приведетъ его съ собой. Только не болтайте объ этомъ. Намъ не нужно дураковъ. Всякй, кто меня слышалъ, пусть приходитъ, я буду у Пегги Леттонъ.

— Я приведу своего Джэка къ Пегги въ воскресенье. Мать вымоетъ его. Ему всего четыре года, а онъ такой у меня бдовый, выпучитъ на меня глаза и начинаетъ ругаться, коли я только примусь за него.

— Ну, пошолъ молоть!— замтить Бриндль тономъ дружескаго замчаня.

Этотъ разговоръ, начинавшй переходить на почву личностей, былъ прерванъ появленемъ въ дверяхъ торжественнаго незнакомца и м-ра Тшуба, лице котораго какъ-то необыкновенно сяло.

— Присядьте вотъ сюда, м-ръ Джонсонъ, сказалъ Тшубъ, пододвигая кресло.— Этотъ джентельменъ угощаетъ все общество, продолжалъ онъ, озираясь,— и боле того, онъ хочетъ самъ распить кружку пива съ вами, и я думаю, что всякй изъ васъ понимаетъ, какая это честь.

Но общество не имло понятя о принятомъ въ подобныхъ обстоятельствахъ восклицани: ‘слушайте, слушайте’, что однако не мшало имъ тмъ живе ощущать нетерпливое ожидане, не находившее исхода въ словахъ. Вс сознавали, что туманная, призрачная реформа была теперь въ плоти среди ихъ. Феликсъ отказался отъ угощеня, но остался, чтобы послушать и допить свою обычную пинту.

— Знатное пиво, знатное пиво!— заговорилъ м-ръ Джонсонъ мягкой, плавной скороговоркой.— И мн весьма прятно встртить подобное почтенное заведене близь рудниковъ, продолжалъ онъ съ нкоторымъ паосомъ, поглядывая на м-ра Тшуба, помстившагося прямо противъ него,— потому что какой прокъ рабочему человку въ большомъ жалованьи, если онъ не можетъ достать ничего хорошаго за свои деньги. Право, господа,— и онъ окинулъ взоромъ собране,— я видалъ заведеня, въ которыя честные работники несли свои трудовыя деньги за пиво, которымъ я и свиней-то своихъ не сталъ бы поить!

При этихъ словахъ м-ръ Джонсонъ тряхнулъ головой, подался всмъ туловищемъ впередъ, упираясь обими руками въ колни и растопыривъ локти.

— Все равно, какъ у ‘Голубой коровы’,— густымъ басомъ отозвался неугомонный Дреджъ, но онъ тотчасъ же былъ остановленъ строгимъ взоромъ со стороны Бриндли.

— Ну вотъ, вотъ, сами знаете, сказалъ м-ръ Джонсонъ, взглянувъ на Дреджа.— Но этому скоро положатъ конецъ. Дурное пиво, какъ всякй дурной товаръ, будетъ строго преслдоваться. Торговля будетъ процвтать,— а что торговля безъ пару? А что паръ безъ угля? А замтьте, господа, ни одинъ человкъ, какой онъ ни будь важный, ни одно правительство не можетъ сдлать угля.

Единодушное ‘такъ, такъ’! облетвшее толпу, показало, что этотъ фактъ былъ оцненъ по достоинству.

— И плиты также, замтилъ сухопарый, широкоротый человкъ, по имени Динльсъ, ремесломъ каменотесъ.

— Конечно, и плиты также, иначе бы честнымъ работникамъ англйскаго населеня не пришлось бы ползать на корячкахъ въ пот лица шесть дней въ недлю. Нтъ, господа, чмъ боле страна процвтаетъ, тмъ боле она нуждается въ васъ. Она можетъ обойдтись безъ ничего не длающихъ лнивыхъ дармодовъ, но плохо было бы ей безъ честныхъ, трудящихся рудокоповъ. А наша страна должна и будетъ процвтать, и всякй человкъ будетъ имть свою долю въ барышахъ и будетъ побрякивать денежками въ карман, стоитъ намъ только постараться, чтобы въ парламент сидли настояще люди,— люди, которые бы стояли за рудокопа и за каменотеса, и за… (м-ръ Джонсонъ при этомъ благосклонно помахивалъ рукою) и не допускали бы никакихъ пустяковъ. Теперь наступилъ кризисъ, и мы должны постараться. Мы уже добились реформы,— остается пустить ее въ ходъ, извлечь изъ нея выгоды. Я вамъ говорю, это кризизъ — вотъ вамъ слово, что кризисъ.

М-ръ Джонсонъ откинулся на спинку кресла, какъ бы потрясенный могучимъ словомъ. Онъ не сомнвался, что ни одинъ изъ присутствующихъ не понималъ, что такое кризисъ, но онъ зналъ изъ опыта силу непонятнаго слова. И на этотъ разъ, какъ и всегда, онъ усплъ вселить въ своихъ слушателей смутно сознаваемое, но твердое убждене, логическимъ слдствемъ котораго была необходимость ‘потасовки’ или какой нибудь подобной послдовательной выходки въ день выборовъ.

Феликсъ на силу сдерживалъ себя. Онъ боялся прйдти въ бшенство. Едва ли какя муки могутъ сравняться съ тми нравственными истязанями, которыя испытываетъ человкъ, слыша свои глубоко-продуманныя мысли, свои завтныя убжденя изуродованными, обезображенными въ устахъ шарлатана или продажнаго негодяя. Онъ уже ощупывалъ острый край своей пивной кружки, его такъ и подмывало швырнуть ею въ оратора.

М-ръ Джонсонъ ршительно обладалъ ораторскими способностями. Посл этой эффектной остановки онъ снова подался всмъ туловищемъ впередъ и проговорилъ, понизивъ голосъ и озираясь вокругъ:

— До насъ, конечно, дошли хорошя всти?

Въ публик замтно было движене: кто переступилъ съ ноги на ногу, кто двинулъ кресломъ, но отвта не было.

— Я разумю всть о томъ, что отличный человкъ м-ръ Трансомъ изъ Трансомъ-Корта предлагаетъ быть вашимъ представителемъ въ парламент. Я говорю вашимъ представителемъ, потому что ему наиболе дороги интересы рабочихъ — всхъ честныхъ молодцевъ, владющихъ киркою, молотомъ или пилой. Онъ богатъ — побогаче Гарстина,— только онъ не хочетъ одинъ пользоваться своими богатствами. Онъ хочетъ употребить ихъ съ пользою. Онъ возвратился изъ чужихъ краевъ съ карманами, набитыми золотомъ. Онъ бы могъ купить всхъ этихъ Дебари, еслибъ захотлъ, но онъ этого не захочетъ,— найдетъ лучшее употреблене для своихъ денегъ. Онъ хочетъ употребить ихъ на пользу рабочаго люда въ этомъ околодк. Я знаю, бываютъ люди, которые, желая попасть въ парламентъ, говорятъ медовыя рчи. Они говорятъ, напримръ, что хотятъ облагодтельствовать рудокоповъ. Но я бы задалъ имъ одинъ вопросъ, я бы спросилъ ихъ: ‘Какихъ рудокоповъ? Есть рудокопы вверхъ до Ньюкастля, и есть рудокопы внизъ до Валлиса. Разв честному человку, голодающему въ Спрокстон, легче отъ того, что Джонъ въ Ньюкастл набиваегъ себ брюхо говядиной и пудингомъ?’

— Должно быть легче, вмшался Феликсъ своимъ громкимъ, отрывистымъ голосомъ, образовавшимъ такой рзкй контрастъ съ ровнымъ текучимъ голоскомъ Джонсона.— Если онъ самъ испыталъ, какъ тяжело голодать, онъ долженъ радоваться, услыхавъ, что другой такой же труженикъ не страждетъ, какъ онъ.

Вс были поражены этою смлостю. Слушатели были поражены величемъ знаня и могуществомъ м-ра Джонсона. Его блистательныя общаня подтверждали всеобщее убждене, что реформа наконецъ добралась и до Спрокстона, а если отъ нея можно ждать какой нибудь прокъ, то, конечно, въ томъ только случа, если она проявится въ надбавк жалованья,— или, другими словами, въ избытк пива и нсколькихъ прогульныхъ дняхъ въ недлю. Эти ‘честные’ спрокстонцы любили Феликса, какъ своего же брата рабочаго, только боле образованнаго, видвшаго много на своемъ вку, но считали его бднякомъ, такъ какъ онъ никогда не пилъ боле одной пинты. Они были готовы слушать его во всякое другое время, но теперь они были раздражены его вмшательствомъ. М-ра Джонсона очевидно покоробило, но онъ продолжалъ прежнимъ спокойнымъ голосомъ съ небольшимъ оттнкомъ презрня.

— Я нахожу мелочнымъ и глупымъ ловить людей на словахъ и перетолковывать ихъ по своему. Всякй понимаетъ, что я хотлъ этимъ сказать: я желалъ этимъ сказать, что человкъ не можетъ спастись отъ голода, глядя, какъ другой человкъ стъ. Я думаю, что это ясно, какъ день. Не такъ ли, господа?

Въ толп пробжало одобрительное: ‘такъ, такъ!’ Слышать и понимать слышанное было такою умственною роскошью въ этомъ обществ, что самъ м-ръ Тшубъ часто хлопалъ глазами. Онъ бросилъ на Феликса подозрительный зминый взглядъ, тотъ почувствовалъ, что остался въ дуракахъ за вс свои труды.

— Ну-съ, добавилъ Джонсонъ: — я полагаю, что я могу продолжать. А впрочемъ, если между вами есть люди свдуще меня, я готовъ уступить. Я готовъ уступить.

— Сэръ, началъ м-ръ Тшубъ, тономъ предержащей власти,— никакой человкъ въ этомъ дом не перебьетъ вашей рчи.— И, глядя почти въ упоръ на Феликса, добавилъ: публика, не имющая боле требованй и мшающая остальной компани, лучше бы очистила свое мсто. Любовь и согласе — девизъ ‘Сахарной головы’ Вильяма Тшуба. Люди, съ нимъ несогласные, могутъ искать другое заведене.

— Очень хорошо, сказалъ Феликсъ, выкладывая на выручку деньги и взявшись за фуражку.— Я ухожу.

Онъ ясно видлъ, что скажи онъ еще нсколько словъ, то неминуемо произойдетъ безпорядокъ, послдствя котораго не могли быть прятны.

Когда онъ исчезъ за дверью, м-ръ Джонсонъ спросилъ окружающихъ:

— Какъ зовутъ этого человка?

— Знаетъ ли кто его? съ своей стороны спросилъ м-ръ Тшубъ.

Въ публик послышалось нсколько: ‘нтъ.’

— Онъ говоритъ за реформу, я нсколько разъ слыхалъ, иначе бы я построже за нимъ присматривалъ. Да вы сами видите, въ немъ нтъ ничего особеннаго.

— Что-то подозрительно, что его никто не знаетъ, сказалъ Джонсонъ.— Это, вроятно, тори — шпонъ. Остерегайтесь, господа, людей, которые говорятъ, что они радикалы, а сами ничего для васъ не длаютъ. Они наговорятъ вамъ съ три короба — на слова они не скупы, но что такое слова?— втеръ. А такой человкъ, какъ Трансомъ, прямо говоритъ всмъ рабочимъ: ‘Вотъ я, смотрите на меня, я готовъ служить вамъ и говорить за васъ въ парламент и стараться, чтобы законы писались въ вашу пользу, а пока, если кто изъ васъ, мой сосдъ, хочетъ погулять въ будни или распить кружку-другую съ прятелемъ, или получить портретъ короля на память,— я готовъ къ его услугамъ. Я не ходячая афиша, въ которой только одни слова, а не дла,— у меня также не одна только тема. У меня есть и земли, есть и мшки съ золотомъ. Я полагаю, вы знаете, что я разумю подъ королевскимъ портретомъ?

И, говоря это, м-ръ Джонсомъ вынулъ изъ кармана полъсоверена и повернулъ его груднымъ изображенемъ короля къ публик.

— Ну-съ, господа, я вамъ скажу, что на свт слишкомъ много людей, которые любятъ беречь эти бездлки про себя. Не знаю, правъ ли я, но случалось слышать, что даже здсь, совсмъ не вдалек, живетъ одинъ такой человкъ. Кажется, онъ управляетъ какими-то копями и зовутъ его Спратъ.

— Спратъ, Спратъ и есть! отозвалось вдругъ нсколько голосовъ, нетерпливый аккомпаниментъ толстыхъ подошвъ и передвигаемыхъ стульевъ.

— Жила! радъ кровь высосать изъ человка. Такой человкъ, что готовъ заставить цлый день работать и не заплатить за то ни гроша. Я думаю, не найдется ни одного честнаго человка, который бы не желалъ сдлать пакость этому негодяю.

Въ толп произошло движене и глухой ропотъ, который м-ръ Тшубъ пояснилъ такъ: ‘Ужъ я за нихъ поручусь’.

— Ну, слушайте же. Вотъ, положимъ, Гарстинъ, онъ одинъ изъ компанейскихъ, у которыхъ вы работаете. Что онъ вамъ? Кто его когда видитъ? а если и увидитъ его, такъ не на что посмотрть,— худой, мизерный человчишка, который постоянно держится за свой карманъ. Онъ вигъ только на словахъ, онъ готовъ подавать голоса съ тори и наврно пойдетъ вмст съ Дебари. Я, господа, имю голосъ и если бы кто-нибудь спросилъ меня, за кого я подамъ его, я не задумываясь отвчалъ бы: ‘за Трансома’. Вы не имете голосовъ,— это стыдъ и срамъ. Но у васъ будутъ голоса, если вы позаботитесь, чтобъ въ парламент были таке люди, какъ Трансомъ, и тогда вы будете наравн съ первыми джентельменами въ стран, а если они захотятъ попасть въ парламентъ, они придутъ къ вамъ и низко поклонятся, чтобъ вы имъ позволили. Но пока у васъ нтъ голосовъ, вы можете дружно гаркнуть въ день выборовъ за того, кто вамъ любъ, а Трансомъ не чета Гарстину: если вы потеряете дневное жалованье, онъ васъ вознаградитъ. Вотъ такимъ-то манеромъ, человкъ, не имющй голоса, можетъ сослужить службу себ и своей родин — онъ только подниметъ руку и крикнетъ: ‘Трансома хотимъ ура, Трансомъ!’ Пускай только вс рабоче люди — рудокопы, каменотесы, которые, межъ нами будь сказано, имютъ незавидную долю при теперешнихъ порядкахъ,— пускай, говорю, они сомкнутся, подадутъ другъ другу руку и крикнутъ за кого слдуетъ, тогда напляшутся вс эти важные господа. И помните, что когда вы кричите за Трансома, вы кричите за прибавку жалованья, за новыя права, за избавлене отъ всякихъ Спратовъ и подобныхъ имъ мелкихъ людишекъ, которые только оруде въ рукахъ богатыхъ для того, чтобы пользоваться трудомъ бднаго.

— Пусть бы отвдалъ онъ моего кулака! отозвался Дреджъ, обладавшй особымъ дарованемъ говорить прямо къ длу.

— Нтъ, нтъ, любезный другъ, въ этомъ ты не правъ. Не слдуетъ бить, не слдуетъ драться. Тогда придется вдаться съ закономъ и съ полицей. А такъ только примрно шапку сбить или покатать въ грязи, или хоть залпить въ рожу чмъ нибудь мягкимъ — это ничего, только потха. Коли человкъ хочетъ говорить, а теб это не нравится, совершенно справедливо поподчивать его чмъ нибудь такимъ, что ему не понравится, или, точно такъ же, если онъ иметъ голосъ и не употребляетъ его на пользу страны, я не вижу, почему бы, не говоря дурного слова, не оборвать ему фалдочки его сюртука. Если человкъ не знаетъ, что справедливо, что нтъ, его надо учить. А драться не слдуетъ, зачмъ драться, нтъ нужды драться.

— А вдь лихая была бы потха, коли бы пошло на то, замтилъ старый Олекъ, позволяя себ это мысленное удовольстве.

— По мн ужь и того довольно, если какой-нибудь Спратъ хочетъ, чтобы вы кричали: ‘Гарстинъ’! а вы будете кричать: ‘Трансомъ’! Я вотъ какъ смотрю на дло. Васъ много народу, такой дружной, сомкнутой кучки поискать, да поискать, а по моему мнню, вс честные люди, неимюще голосовъ, не должны пропускать случая показываться толпами на выборахъ. Вы знаете, господа, что на каждаго тори, имющаго голосъ, приходится пятьдесятъ пять человкъ, которые должны молчать да ушами хлопать. А я говорю, пусть они его освищутъ, пусть они ему не дадутъ слова выговорить, вотъ ему и станетъ стыдно. Люди, имюще голоса, не умютъ ими пользоваться. Сколько ихъ есть дураковъ, что даже не знаютъ, за кого подавать голосъ: за Дебари, за Гарстина или за Трансома: куда пахнетъ втромъ, туда и онъ. Пусть же онъ знаетъ, чего вы хотите, если ужь онъ не знаетъ, чего самъ хочетъ. Отчего Дебари всегда выбираются? Оттого, что ихъ боятся. А вамъ что до того? Какое вамъ дло до Дебари? Если люди боятся торевъ, мы повернемъ дло и запугаемъ самихъ торевъ. Мы вдь знаете, что такое тори: это люди, которые хотятъ обходиться съ рабочими, какъ со скотомъ. А виги не лучше, они вс похожи на Гарстина. Они хотятъ свернуть шею всмъ торямъ, чтобы самимъ забрать въ руки плетку — вотъ и все. Но Трансомъ ни вигъ, ни тори: онъ другъ работника, другъ рудокопа, другъ каменотеса, и если только онъ попадетъ въ парламентъ — ваша взяла. Я не говорю, что отъ этого будетъ лучше всякимъ Спратамъ и тому подобной твари, но зато будетъ лучше всякому честному человку, пьющему свою кружку пива въ ‘Сахарной голов’.

Похвальныя заботы Джонсона о политическомъ развити, спрокстонцевъ этимъ и ограничились, и это было тмъ боле безкорыстно съ его стороны, что онъ не предполагалъ когда-нибудь съ ними встртиться. Онъ могъ только пустить въ ходъ маленькую организацю, которая должна была преподавать его политическй катихизисъ въ его отсутстви. И въ этомъ онъ имлъ полный успхъ. Въ эту минуту къ обществу присоединился человчекъ, извстный между рудокопами подъ именемъ Пакъ и о которомъ Тшубъ уже упоминалъ. Онъ былъ принятъ Джонсономъ въ частной ауденци и поставленъ имъ пастыремъ этой новой паствы.

— Вотъ такъ настоящй джентельменъ, замтилъ Пакъ, помщаясь на вакантное мсто ухавшаго оратора.

— А какое его ремесло, какъ скажете? спросилъ Джильсъ каменотесъ.

— Ремесло? отвтилъ м-ръ Тшубъ.— Онъ изъ тхъ, что ворочаютъ всмъ въ государств,— изъ тхъ, что головой работаютъ. Самъ по лицу видишь.

— А не закурить ли трубочку, замтилъ старый Слокъ.— Я уморился, слушая его.

— И я также, подхватилъ Дроджъ.— Это не легкая работа. Даже во рту пересохнетъ. Я бы не совсмъ въ толкъ взялъ, колибъ не угощене.

XII.

Воскресный вечеръ, общавшй сдлаться столь памятнымъ для спрокстонскихъ рудокоповъ, разыгрался цлой драмой и въ жилищ тхъ людей, которые столь непрятно поражали нравственное чувство м-ра Джонсона,— въ семейств Дебари. Въ Большомъ Треби произошли обстоятельства, причинившя такое сильное волнене въ замк, что оно распространилось отъ столовой до конюшень, но въ цломъ дом никто не испыталъ столь сильного волненя и такихъ рзкихъ перемнъ въ настроени духа, какъ м-ръ Скэльсъ. Въ 6 часовъ по полудни фигура главнаго дворецкаго сяла торжествомъ отъ радости, что ему удалось сыграть славную шутку съ своимъ соперникомъ, Христаномъ. Но уже часа два спустя, онъ имлъ видъ испуганный, печальный и даже кроткй: онъ былъ готовъ къ унизительному признаню, щеки м-ра Скэльса приняли почти багровый оттнокъ, волосы сдлались совсмъ лежачими по недостатку должнаго вниманя къ нимъ со стороны пальцевъ своего обладателя, а прекрасные клубки бакенбардъ, слишкомъ твердые для такой уступки, представляли собою однакожъ только лишь грустное воспоминане о прошломъ блеск красоты своей. Такое печальное настроене м-ра Скэльса произошло по слдующему поводу.

Въ воскресенье утромъ, посл богослуженя, м-ръ Филиппъ Дебари отправилъ прочихъ членовъ своею семейства въ карет домой, а самъ остался въ ректорскомъ дом, чтобы позавтракать съ своимъ дядей Аугустомъ, съ которымъ къ тому же хотлъ посовтоваться относительно нкоторыхъ писемъ,— важнаго содержаня. Посл завтрака онъ спряталъ эти письма обратно въ свой бумажникъ, но забылъ его опустить въ карманъ и ухавъ, м-ръ Филиппъ оставилъ на письменномъ стол дяди пачку разныхъ бумагъ и банковыхъ билетовъ. По возвращени домой, онъ вспомнилъ о своемъ недосмотр и сейчасъ же отправилъ Христана съ запиской, въ которой просилъ дядю запечатать бумажникъ и прислать его съ тмъ же посланнымъ. Поручене это, данное между тремя и четырьмя часами, было очень непрятно для этого послдняго. Дло въ томъ что м-ръ Христанъ, всегда отличавшйся умньемъ прилаживаться къ обстоятельствамъ,— умньемъ, которое даетъ возможность человку благополучно выходить изъ затрудненй въ самыхъ запутанныхъ случаяхъ,— не былъ однакожь свободенъ отъ тлесныхъ недуговъ, составляющихъ, какъ извстно, обстоятельство такого рода, къ которому до сихъ поръ еще не открыто способа примняться такъ, чтобы можно было при немъ оставаться совершенно спокойнымъ или сваливать его на чужя плечи. Христанъ длалъ все, что могъ: въ припадкахъ нервныхъ болей онъ принималъ опумъ, а въ отношени возможныхъ въ будущемъ случайностей, утшалъ себя тою мыслью, что при чрезмрномъ усилени боли, ей можно будетъ положить конецъ значительнымъ увеличенемъ према лскарства. Онъ не былъ ни Катономъ, ни Гамлетомъ, и хотя когда-то въ пансон училъ ихъ монологи, но, вроятно, и безъ заучиваня принималъ бы опумъ еще въ большомъ количеств. Посл самой болзни, ему больше всего не нравилось, чтобы кто-нибудь зналъ о ней: плохое здоровье уменьшало значене человка, какъ торговой цнности, къ тому же Христанъ не любилъ быть предметомъ состраданя, какое онъ, случалось, и самъ оказывалъ любому бдняку, обезображенному или совсмъ сломленному болзнью.

Такъ и въ это воскресенье, въ полдень, онъ принялъ маленькую дозу опума и еще не совсмъ оправился къ тому времени, когда нужно было идти къ ректору. Возвращаясь назадъ съ драгоцнной ношей,— бережно спрятанной въ заднй карманъ сюртука, Христанъ почувствовалъ, что болзненное состояне его усиливается, и хватилъ второй премъ опума. Сознавая вполн, что по наружности онъ смотритъ нсколько жалкимъ, и желая избгнуть встрчи съ слугами, которые по воскресеньямъ часто гуляли въ парк,— Христанъ счелъ за лучшее подойдти къ дому не по большой дорог, а ршился сдлать обходъ, незамтно войти въ домъ, передать посылку м-ру Дебари и за тмъ запереться у себя, пока не пройдетъ полчаса времени. Но достигнувъ по пути скамейки подъ нсколькими фиговыми деревьями, онъ почувствовалъ себя такъ дурно, что уступилъ искушеню прилечь на нее, надясь отдохнуть немного. Карманные часы его показывали пять, до сихъ поръ поручене исполнено было скоро, а притомъ же самъ м-ръ Дебари не требовалъ особенной быстроты. Но мене, чмъ чрезъ десять минутъ Христанъ погрузился въ глубокй сонъ. Но нкоторымъ особымъ условямъ его организма, дйстве опума было сильне, чмъ бываетъ обыкновенно.

Какъ онъ и предполагалъ, слуги дйствительно гуляли по парку, но не вс изъ нихъ выбирали для этаго наиболе посщаемую часть его М-ръ Скэльсъ, ухаживавшй за горничной леди, предпочелъ для прогулки съ этой привлекательной особой боле отдаленную тропинку. Случилось, что именно эта пара, изъ всхъ прочихъ, попала на спящаго Христана, при вид его, м-ръ Скэльсъ въ первую минуту ощутилъ сильное удовольстве, потому что подобная встрча доставляла ему случай показать свою изобртательность. Вообще, если возможно было сыграть съ кмъ-нибудь штуку,— если удавалось выставить того или другого изъ окружавшихъ его въ глупомъ вид, то это въ нижнихъ кругахъ обитателей замка Треби считалось верхомъ остроумя и постоянно замняло собою театральныя представленя: а если для какого-нибудь фарса требовалась еще боле или мене замысловатая костюмировка, то насмшка считалась еще боле колкою, и тмъ большй возбуждала смхъ. И вотъ, этотъ обидчикъ, этотъ невыносимо-гордый и надменный Христанъ попадается въ такомъ положени, которое можно назвать сравнительно беззащитнымъ, голова его опустилась на плечо, заднй конецъ сюртука съ какой-то тяжестью вывшивается изъ подъ угла скамейки. Этотъ-то конецъ сюртука и вдохновилъ изобртательность м-ра Скэльса. Онъ приложилъ палецъ къ губамъ въ предостережене м-съ Черри, и, прошептавъ ей: ‘тише, будьте спокойны,— мн пришла на умъ отличная штука,’ вынулъ изъ кармана ножикъ, прокрался за спину спящаго Христана и быстро отрзалъ висячую полу его сюртука. Скэльсъ ничего не зналъ о поручени, данномъ Христану, и, замтивъ, что въ карман было нчто, подумалъ, что это, вроятно, большая сигарочница. Тмъ лучше — ему медлить было некогда. Онъ бросилъ отрзанную фалду какъ можно дальше, замтивъ притомъ, что она упала между тми вязами, подъ которыми они гуляли. Потомъ, сдлавъ знакъ м-съ Черри слдовать за собой, онъ поспшилъ съ нею въ боле открытую часть парка, не ршаясь разразиться смхомъ, пока это было не вполн безопасно, въ случа пробужденя спящаго. А затмъ перспектива возвращеня къ домъ грацознаго, изящнаго Христана, который всегда насмхался надъ самимъ Скэдьсомъ,— возвращени съ одной только фалдой у сюртука, была для дворецкаго источникомъ такого наслажденя, что прекрасная Черри стала даже ревновать его къ этой шутк, однакожъ она соглашалась, что это въ самомъ дл забавно, по временамъ хихикала и общала хранить все дло въ секрет. М-ръ Скэльсъ объяснилъ ей, что Христанъ постарается пробраться домой незамченнымъ, но что этому должно помшать, и просилъ ее представить себ, какъ его фигура будетъ передергиваться, при вопросахъ встрчныхъ о томъ, что случилось. ‘Эй! Христанъ, гд же задняя часть вашего сюртука’ подобныя слова обратятся въ Большомъ Треби въ пословицу, такъ какъ тамъ вообще хорошо запоминаются шутки, даже не особенно острыя, и птушиный гребешокъ м-ра Христана будетъ срзанъ такъ славно, что пройдетъ много времени пока онъ снова выростетъ. Скэльсъ шелъ, смясь, а между тмъ самому ему суждено было, представить собою прекрасный примръ жестокой насмшки, какя иногда судьба разыгрываетъ надъ людьми.

Христанъ, проснувшись, былъ пораженъ, видя что наступили уже сумерки. Онъ вскочилъ, отряхнулся,— увидлъ, что у него чего-то недостаетъ и скоро вспомнилъ, чего именно. Но сомнваясь, что его обокрали, онъ сразу понялъ, что послдствя будутъ въ высшей степени дурныя. Какъ ни объясняй причину этого происшествя, но м-ръ Филиппъ Дебарри неизбжно будетъ смотрть на своего, до сихъ поръ безупречнаго, фактотума съ новой, неблагопрятной точки зрня, и хотя м-ръ Христанъ не считалъ свое настоящее положене особенно блестящимъ, но все-таки до времени ничего лучшаго не могъ ожидать. Человкъ, которому уже около 30 лтъ и который не всегда бываетъ здоровъ, рдко поддается радужнымъ надеждамъ, онъ знаетъ, что часто и дйствительныя достоинства остаются на свт неоцненными. Какъ только мысль, что онъ обокраденъ, овладла умомъ Христана,— то уже всякй осмотръ окрестной мстности и поиски въ темнот,— даже еслибы подобное намрене и могло придти ему въ голову,— очевидно показались бы ему напрасной тратой времени и силъ. Онъ зналъ, что въ бумажник м-ра Дебари, весьма вроятно, могли заключаться важные и цнные предметы, и что промедленемъ въ объявлени несчастнаго происшествя онъ только увеличитъ свою вину. Онъ поспшно пошелъ въ домъ, избавленный наступившею темнотою отъ того удара для своего самолюбя, на который разсчитывалъ дворецкй. Между тмъ, уже и самому Скэльсу дло стало казаться мене шуточнымъ, чмъ онъ ожидалъ. Дворецкй замтилъ, что м-ръ Дебари былъ нсколько встревоженъ неявкою Христана до обда,— а сверхъ того м-ръ Скэльсъ узналъ, что послдняго посылали въ ректорскй домъ съ порученемъ. Скэльсъ самъ слышалъ, какъ м-ръ Филиппъ говорилъ: ‘должно быть, дядя задержалъ его по какой-нибудь причин, но это странно. Еслибы я зналъ этого человка за мене надежнаго при исполнени порученй или замчалъ, что онъ много пьетъ, то это бы сильно меня безпокоило’. По всякомъ случа дло принимало не тотъ оборотъ, какой предполагалъ м-ръ Скэльсъ. Наконецъ, когда обдъ былъ уже убранъ и главныя обязанности дворецкаго исполнены,— сдлалось извстно, что Христанъ вернулся очень серьезный и даже взволнованный, безъ задней полы своего сюртука, что онъ немедленно просилъ позволеня говорить съ м-ромъ Дебари, и что даже теперь онъ еще ведетъ переговоры съ господами въ столовой. Скэльсъ былъ въ крайней тревог: очевидно, что въ отрзанномъ карман должна была заключаться вещь, принадлежавшая м-ру Дебари. Онъ взялъ фонарь, веллъ груму съ другимъ фонаремъ проводить себя и со всевозможною скоростью отправился на роковое мсто въ парк. Онъ искалъ подъ вязами, въ той увренности, что отрзанный карманъ упалъ тамъ, и дйствительно нашелъ этотъ карманъ, но уже пустой, поиски того, что въ немъ находилось, остались тщетны, хотя дворецкй сначала и утшалъ себя той мыслью, что положенная туда вещь выпала изъ кармана и лежитъ гд нибудь недалеко. Онъ вернулся съ фонарями, держа въ рукахъ фалду сюртюка и чувствуя весьма непрятное ощущене въ той части своего тла, въ которой сосредоточивалась большая часть ощущенй дворецкаго — въ желудк. Лишь только онъ вошелъ въ домъ, какъ встртился съ бдной и встревоженной миссъ Черри, она отозвала его въ сторону и объявила, что если онъ ничего не намренъ говорить господамъ, то она скажетъ,— что уже послали за констеблемъ, что въ отрзанномъ Скэльсомъ карман, Христанъ несъ бумажникъ м-ра Дебари, а въ этомъ бумажник было безчисленное множество банковыхъ билетовъ и другихъ вещей, что послали за ректоромъ, что констебль придетъ и вс они будутъ повшены. Собственный разумъ м-ра Скэльса не бросалъ никакого свта насчетъ возможнаго исхода дла. Ороблый, держа въ рукахъ отрзанный кусокъ сюртука, какъ доказательство своей невинности въ чемъ бы то ни было другомъ, кром простой шутки, онъ пошелъ и признался во всемъ. Его разсказъ облегчилъ немного Христана, но не принесъ облегченя м-ру Дебарри, встревоженному главнымъ образомъ не столько потерей банковыхъ билетовъ, сколько утратой писемъ и возможностью такой случайности, что они попадутся въ руки человка, который вздумаетъ извлечь изъ нихъ личную выгоду. Но теперь ничего нельзя было сдлать, кром того только, что ректоръ,— который вмст съ тмъ былъ и судьей, далъ должныя инструкци констеблямъ, и что мстность въ парк, указанная Скэльсомъ, была вновь тщательно обыскана. Однакожь, вс эти мры остались безуспшны, и мирный сонъ многихъ обитателей большаго Треби былъ сильно потревоженъ въ эту ночь.

ГЛАВА XIII.

Между тмъ Феликсъ Гольтъ возвращался назадъ изъ Спрокстона въ Треби, нсколько раздраженный и въ дурномъ расположени духа. Въ продолжене нсколькихъ минутъ онъ даже гулялъ вдоль большой дороги, надясь, что м-ръ Джонсонъ его обгонитъ и что тогда онъ, Феликсъ Гольтъ, будетъ имть удовольстве побраниться съ этимъ господиномъ, сказать ему въ глаза свое мнне о тхъ намреняхъ, съ какими онъ прзжалъ въ ‘Сахарную Голову’. Но вскор Феликсъ самъ удержался отъ такого неблагоразумнаго поступка и опять повернулъ на прежнюю дорогу, чтобъ въ увлечени не поддаться гнву, неимющему никакой цли.

— Что хорошаго, думалъ онъ, заниматься такимъ запутаннымъ дломъ, какъ эти избирательныя плутни? Пока три четверти населеня нашей страны не видятъ въ выборахъ ничего другого, кром собственнаго личнаго интереса, а этотъ интересъ понимаютъ въ смысл какой-то хищности,— до тхъ поръ стараться исправить настоящй порядокъ будетъ все равно, что, задавшись мыслью объ исправлени образа дйствй рыбъ, сказать какой-нибудь прожорливой треск: ‘Добрый другъ мой, воздержись: не таращь такъ своихъ глазъ, не показывай своего глупаго, прожорливаго рыла, и не думай, чтобъ маленькя рыбы не имли другого достоинства, кром того, какимъ они обладаютъ для твоего собственнаго желудка’. Подобное создане не будетъ признавать никакого аргумента, кром силы. Я дошелъ бы до неистовства въ спор съ этимъ господиномъ и, быть можетъ, закончилъ бы тмъ, что побилъ бы его. Разсудокъ не покидаетъ меня только до тхъ поръ, пока я сдерживаю свой характеръ, но подъ влянемъ горячности я пьяню, хотя и безъ вина. Не будетъ ничего удивительнаго если, при помощи углекоповъ, этотъ человкъ опрокинетъ вс мои планы. Очевидно, что онъ сталъ угощать ихъ, чтобы доставить популярность при выборахъ своему патрону, увлекая притомъ толпу своими словоизверженями. Эти люди будутъ пить вдвое больше прежняго и никогда уже не придутъ ко мн провести воскресный вечеръ, Я не знаю, что за человкъ этотъ Трансомъ. Безполезно, разумется, было бы говорить кому-нибудь другому, но еслибъ я могъ убдить его самого, то онъ могъ бы положить конецъ подобнымъ гадостямъ. Впрочемъ, если людямъ уже понадавали общанй и пустили ихъ въ ходъ, то весьма вроятно, что зло непоправимо. Повсить бы этого лжелиберала! Я не толковалъ бы много, еслибы еще онъ былъ тори!’ Феликсъ продолжалъ идти впередъ уже среди наступавшаго мрака, раздраженный такой житейской путаницей: между тмъ, подобная путаница, наврное, значительно бы упростилась, еслибы порочныя дйствя постоянно выдавали собою дурной образъ мыслей ихъ владльцевъ. Когда онъ миновалъ выгонъ и вошелъ въ паркъ, то темнота до такой степени усилилась отъ широкихъ втвей деревьевъ, что безполезно было употреблять стараня, чтобы не сбиться съ маленькой глухой тропинки, по которой онъ шелъ, Феликсъ старался, поэтому, только о томъ, чтобы тмъ или другимъ путемъ направлять шаги къ воротамъ парка. Онъ быстро шелъ, насвистывая псню, акомпанировавшую его сужденямъ съ самимъ собою, какъ вдругъ нога его запнулась за что-то гладкое и мягкое, это произвело въ молодомъ человк какое-то непрятно-пугливое ощущене, и онъ долженъ былъ остановиться, чтобъ разсмотрть предметъ, на который наступилъ. Это былъ большой кожаный бумажникъ, туго набитый и плотно завязанный лентой, вмсто застежки. Наклонившись, онъ увидлъ, что на аршинъ разстояня отъ бумажника лежитъ на томной трав еще какая-то бловатая, четырехъ-угольная вещь. Это была изящная записная книжка изъ свтлой кожи, съ золотыми украшенями. Повидимому, она прорвалась при падени на землю и изъ кармана, образуемаго ея переплетомъ высовывалась, маленькая золотая цпочка, длиною дюйма въ четыре, съ различными печатями и другими бездлушками, прикрпленными кольцомъ къ ея концу. Феликсъ всунулъ цпочку назадъ и увидвъ, что застежка у записной книжки была сломана, закрылъ ее и положилъ въ свои боковой карманъ, затмъ продолжалъ онъ свой путь съ нкоторой досадой, что судьба доставила ему находку, принадлежащую, по всей вроятности, кому-нибудь изъ обитателей требйскаго замка. Гордость длала для Феликса непрятнымъ всякое сношене съ аристократами, а разговоръ съ ихъ прислугой былъ для него еще боле невыносимъ. Надо было изобрсти какой-нибудь планъ, чтобы избжать необходимости самому нести эти вещи въ замокъ: сначала Феликсъ намревался оставить ихъ у швейцара, но потомъ впалъ въ сомнне,— вправ ли онъ оставлять въ рукахъ неизвстныхъ ему людей предметы, принадлежность которыхъ все-таки была съ достоврностью неизвстна. Было очень возможно, что большой бумажникъ заключалъ въ себ весьма важныя бумаги и что, тмъ не мене, онъ не принадлежалъ никому изъ семейства Дебари. Наконецъ Феликсъ ршился снести свою находку къ м-ру Лайону, который будетъ конечно такъ добръ, что избавитъ его отъ необходимости вступать въ личныя сношеня съ обитателями замка, и приметъ эту обязанность на себя. Съ такимъ намренемъ онъ отправился прямо въ Солодовенное подворье и подождалъ около церкви, пока присутствовавше въ ней разошлись: затмъ прошелъ прямо въ ризницу, чтобы поговорить съ пасторомъ наедин.

Но когда Феликсъ вошелъ, м-ръ Лайонъ былъ не одинъ. М-ръ Нутвудъ, бакалейный торговецъ, исполнявшй обязанности дьякона, жаловался ему на упрямство пвчихъ, которые не соглашались перемнить напвъ сообразно перемн въ выбор гимновъ и растянули короткй размръ въ долгй изъ одного лишь упорства и своенравя, прилаживая, безъ всякаго должнаго уваженя, самыя священныя слова ко множеству переливающихся трелей, составленныхъ, какъ можно опасаться, какимъ-нибудь музыкантомъ, руководимый боле своей фантазей, чмъ истиннымъ духомъ псалмопня.

— Пойдите, другъ мой, сказалъ м-ръ Лайонъ, улыбаясь Феликсу, а затмъ продолжалъ, понизивъ голосъ и утирая потъ на лбу и на своей лысой голов:— братъ Нутвудъ, мы должны безропотно переносить т терня, какя намъ попадаются, такъ какъ нужды нашего недостаточно развитаго организма требуютъ, чтобы существовалъ отдльный хоръ, спецальная обязанность котораго состоитъ въ церковномъ пни, не потому, конечно, чтобы эти люди были боле настроены къ набожному славословю, но по той причин, что они одарены лучшими вокальными органами и достигли большаго знаня музыкальнаго искусства. Всякая отдльная обязанность, составляющая часть цлой службы, внушаетъ своимъ исполнителямъ,— если только они не обладаютъ необыкновенно добрымъ сердцемъ,— желане смотрть на себя до нкоторой степени, какъ на центръ всего служебнаго огранизма. Пвче, спецально носяще это зване, составляютъ, должно признаться, аномалю между нами, такъ какъ мы стараемся возвратить церковь къ ея первобытной простот, отмнивъ все, что можетъ препятствовать непосредственному взаимному общеню духа врующихъ,

— Они такъ упорны, сказалъ м-ръ Нутвудъ грустно-смущеннымъ тономъ,— что еслибы мы поступали съ ними съ меньшою осторожностью, то они отдлились бы отъ насъ,— даже теперь, когда мы увеличили свою церковь. Въ такомъ случа къ нимъ присоединился бы братъ Кемпъ и увлекъ бы за собой половину нашихъ прихожанъ. Впрочемъ я не вижу ничего хорошаго въ томъ, когда проповдникъ обладаетъ басомъ, подобнымъ голосу брата Кемпа. Такой голосъ внушаетъ человку желане, чтобы люди его слышали, но для ушей Всевышняго можетъ имть гораздо боле силы слабая пснь человка смиреннаго

Феликсъ готовъ былъ возразить на эту тираду, но замтивъ, что вжливый бакалейщикъ уже заране былъ подготовленъ къ тому, чтобъ оскорбиться всмъ, что длалъ и говорилъ Гольтъ,— только махнулъ рукой.

Не смотря на то, бакалейщикъ счелъ, что возражене уже сдлано, почему сказалъ:

— Пусть уже м-ръ Лайонъ говоритъ съ вами, сэръ. Онъ, повидимому, любитъ ваши разсужденя. Что касается до меня, то вы слишкомъ надменны человческой мудростью. Я не слдую за новйшимъ просвщенемъ.

— Такъ слдуйте за старымъ, сказалъ Феликсъ, злобно относясь къ лицемрному торговцу.— Слдуйте порядку старинныхъ пресвитеранъ, гимны которыхъ я слышалъ въ Глазго. Проповдникъ провозглашаетъ псаломъ и затмъ каждый изъ присутствующихъ поетъ на свой ладъ, какъ ему кажется удобне. Но когда одинъ кто нибудь устанавливаетъ извстный напвъ и ожидаетъ, чтобы вс друге ему слдовали,— то это уже составляетъ признакъ желаня проявлять свою власть, это значитъ отрицать свободу частнаго сужденя.

— Тише, тише, мой юный другъ, сказалъ ему м-ръ Лайонъ, возмущенный опрометчивостью, которая обнаруживалась какъ въ немъ, такъ и въ дьякон.— Не должно шутить парадоксами. Можетъ случиться, что тотъ дкй составъ, который вы употребляете противъ другихъ,— уязвитъ ваши собственные пальцы и отниметъ у нихъ способность различать качество предметовъ. Вообще на поприщ жизни мы съ немалымъ трудомъ видимъ спой путь и нелегко намъ твердо держать свой факелъ въ этомъ тускломъ лабиринт: поэтому, одного лишь сожалня заслуживаетъ та смлость, которая побуждаетъ человка махать факеломъ, чтобъ на минуту ослпить взоры своихъ спутниковъ. Такимъ образомъ можно остаться въ совершенной темнот. Вы сами любите свободу и смло возмущаетесь противъ несправедливаго захвата власти. Но право на такой протестъ заключается въ желани добиться лучшаго порядка, а не въ простомъ блуждани, при отсутстви всякой законности. Поэтому, я умоляю васъ, оставьте такя рчи, которыя внушаютъ мысль, что свобода но что иное, какъ своеволе. И хотя я не одаренъ слухомъ, способнымъ уловить ту земную гармоню, которая нкоторымъ благочестивымъ людямъ кажется какъ-бы отрывочнымъ эхомъ небеснаго хора, но боюсь, что и въ самой музык есть законъ, неподчинене которому низводитъ наше пне до крика сумасшедшихъ или рева зврей, и уже изъ этого мы научаемся, что истинная свобода составляетъ не что иное, какъ простой переходъ отъ подчиненя вол одного или нсколькихъ людей къ повиновеню той вол, которая представляетъ собою верховный законъ для всхъ людей. Хотя такой переходъ повиновеня можетъ быть иногда ошибоченъ, какъ плодъ неврно направленныхъ стремленй къ лучшему, но сами по себ эти стремленя разумны и необходимы для того, чтобъ наконецъ найти желаемое. Какъ въ музыкальномъ исполнени вс члены хора повинуются одному направленю и содйствуютъ другъ другу въ стремлени къ одной цли, — какъ въ этомъ случа каждый исполнитель радостно способствуетъ воспроизведеню цлаго, которое ему самому доставляетъ несказанное удовольстве,— такъ будетъ и въ то вожделнное время тысячелтняго царствя, когда исполнится наша ежедневная молитва,— когда одинъ законъ будетъ написанъ во всхъ сердцахъ и будетъ служить мриломъ всякой мысли и основанемъ всякаго дйствя.

Какъ ни былъ пасторъ утомленъ и даже истощенъ при вход Феликса Гольта, но чрезмрное напряжене, съ какимъ онъ произносилъ эти слова, придавало боле и боле энерги его голосу и выраженю, продолжая говорить, онъ ходилъ, съ небольшими разстановками, отъ стола къ столу ризницы,— и закончилъ свою рчь громкимъ и плавнымъ тономъ, сложивъ руки за спиною, а можду тмъ черные глаза пастора блестли огнемъ юности и энтузазмомъ мысли и любви. Но при всемъ томъ каждому, кто не раздлялъ энерги, одушевлявшей его маленькое тло, онъ показался бы довольно страннымъ. Кончивъ свою пламенную рчь, пасторъ протянулъ руку дьякону и сказалъ своимъ прежнимъ, лнивымъ, усталымъ голосомъ:

— Да будетъ съ вами Господь, братъ мой. Завтра мы увидимся и посмотримъ, что можно сдлать, чтобъ привести къ послушаню эти строптивые умы.

По уход дьякона, Феликсъ сказалъ: ‘Простите меня, м-ръ Лайонъ, я былъ виноватъ, а вы совершенно правы’.

— Да, да, мой другъ, это прекрасная черта, что вы съ готовностью признаете справедливость сдланнаго вамъ возраженя. Садитесь,— вы пришли по длу, у васъ какой-то пакетъ.

Они сли на краю маленькаго стола и Феликсъ, вынувъ изъ кармана записную книжку вмст съ бумажникомъ, сказалъ:

— Я имлъ непрятность найти эти вещи въ парк Дебари. По всей вроятности, он принадлежатъ кому нибудь изъ членовъ этого семейства или какой нибудь знатной особ, которая тамъ живетъ. Я терпть не могу имть какя бы то ни было отношеня съ подобными людьми. Они сочтутъ меня за жалкаго бродягу и предложатъ мн денегъ. Васъ тамъ знаютъ, и я надюсь, что вы будете такъ добры, освободите меня отъ этой обузы, возьмете эти вещи на свое попечене и напишете къ Дебари, не упоминая ничего обо мн, чтобы онъ прислалъ кого нибудь за ними. Я нашелъ ихъ нынче вечеромъ около половины осьмого, на трав, въ томъ углу парка, который нужно проходить по дорог въ Спрокстонъ.

— Погодите, сказалъ м-ръ Лайонъ,— эта маленькая книжка открыта, мы можемъ взглянуть, нтъ ли тамъ имени владльца этихъ вещей. Кром Дебари, они могутъ принадлежать и другимъ лицамъ,— которыя могли проходить по этому концу парка.

Когда пасторъ поднесъ записную книжку къ глазамъ, цпочка опять выскользнула изъ нея. Онъ взялъ ее въ руку и держалъ, разсматривая между тмъ какое-то имя, написанное на внутренней сторон кожи. Онъ смотрлъ долго, какъ-бы стараясь разобрать что-то, уже частю стершееся, и руки его начали замтно дрожать. Въ волнени, пасторъ сдлалъ движене, какъ-бы намреваясь ближе разсмотрть цпочку и печати, которыя находились у него въ рукахъ. По онъ остановился, снова опустилъ руку и положилъ ее на столъ, а другой рукой продолжалъ сжимать наружныя стороны записной книжки.

Феликсъ замтилъ смущене старика и былъ очень удивленъ, но съ тою деликатностью, которая была ему вообще свойственна, несмотря на видимую порывистость обращеня, сказалъ: ‘Вы очень утомлены, сэръ, съ моей стороны было необдуманно обременять васъ подобнымъ дломъ посл цлаго воскреснаго дня, въ который вамъ приходится говорить три проповди’.

М-ръ Лайонъ, посл минутнаго молчаня, сказалъ: ‘Это правда. Я ослаблъ. Я увидлъ тутъ имя, которое оживило во мн прошлую скорбь. Не бойтесь. Я сдлаю, что нужно, съ этими вещами. Вы можете ихъ мн доврить’.

Дрожащими пальцами онъ положилъ цпочку на мсто и связалъ вмст своимъ платкомъ бумажникъ и записную книжку. Очевидно, пасторъ длалъ надъ собой большое усиле, захвативъ узелъ илатка въ руку, онъ сказалъ:

— Проводите меня до дверей, мой другъ. Я чувствую себя дурно. Безъ сомння, я слишкомъ утомился.

Дверь была уже отперта, и Лидди поджидала возвращеня своего господина. Феликсъ пожелалъ доброй ночи и ушелъ, увренный, что это будетъ лучше всего для м-ра Лайона. Ужинъ пастора, состоявшй изъ теплого супа, готовился въ кухн, тутъ, у огня, пасторъ всегда въ воскресенье вечеромъ ужиналъ и потомъ выкуривалъ на широкомъ камин свою еженедльную трубку — единственное значительное удовольстве, какое онъ себ позволялъ. Курене, по его мнню, было развлеченемъ для работающаго ума,— и притомъ развлеченемъ такого рода, которое, если ему сильно предаться, могло привязать насъ къ здшнему мру недостойными узами грубаго чувственнаго удовольствя. И ежедневное курене могло быть вполн законно, но неудобно. Такому взгляду слдовала и Эстеръ съ педантическою строгостью, столь ей несродною. Обыкновенно по воскресеньямъ, она имла привычку уходить въ свою комнату очень рано,— вслдъ за возвращенемъ изъ церкви,— именно съ тою цлью, чтобы избгнуть запаха трубки своего отца. Но въ этотъ вечеръ она осталась на мст, потому что была несовсмъ здорова, услышавъ шаги отца, она выбжала изъ гостиной ему на встрчу.

— Папа, вы больны, сказала она, видя, какъ онъ, шатаясь, добрелъ до ивоваго кресла, а Лидди стояла подл, качая головой.

— Нтъ, моя милая, изнеможенно отвчалъ онъ, когда она взяла у него шляпу и вопросительно посмотрла ему въ глаза,— я только очень ослаблъ.

— Дайте, я положу эти вещи, сказала Эстеръ, взявъ завязанный въ платк узелъ.

— Нтъ, тутъ есть предметы, которые я еще долженъ разсмотрть, отвчалъ онъ, положивъ ихъ на столъ и закрывъ рукой.— Идите спать, Лидди.

— Нтъ, не пойду, сэръ. Если когда нибудь человкъ имлъ такой видъ, какъ будто бы борется со смертью, такъ это, вотъ именно вы теперь.

— Глупости, Лидди, строго сказала Эстеръ.— Идите спать, когда папа желаетъ этого. Я останусь съ нимъ.

Лидди не могла придти въ себя отъ удивленя при такомъ неожиданномъ образ дйствй со стороны миссъ Эстеръ. Она молча взяла свчку и ушла.

— Иди и ты также, моя милая, сказалъ м-ръ Лайонъ, нжно протлгивая руку дочери по уход Лидди.— Ты привыкла уходить рано. Отчего ты не легла спать?

— Позвольте мн подать вамъ супъ и остаться съ вами, папа. Вы считаете меня такимъ злымъ существомъ, что будто бы ужь я и сдлать ничего не хочу для васъ, сказала Эстеръ, грустно улыбаясь ему.

— Дитя мое, что съ тобой случилось? ты сдлалась сегодня вечеромъ живымъ подобемъ твоей матери, сказалъ пасторъ громкимъ шопотомъ. Навернувшяся у него слезы облегчили старика, между тмъ Эстеръ, наклонившаяся къ каминной ршетк, чтобъ достать супъ, встала на одно колно и посмотрла на него.

— Она была очень добра къ вамъ? спросила Эстеръ съ нжностью.

— Да, моя милая. Она не отвергала моей привязанности. Она не думала пренебрегать моей любовью. Она отъ всего сердца простила бы меня, еслибы я былъ въ чемъ неправъ передъ нею. Простила-ли бы меня ты, дитя мое?

— Папа, до сихъ поръ я не была добра къ вамъ, но теперь я буду, буду доброй,— сказала Эстеръ, положивъ свою голову на его колна.

Онъ поцловалъ ее.— ‘Иди спать, моя дорогая. Я хочу быть одинъ’.

Лежа въ постели эту ночь, Эстеръ чувствовала, что маленькй размнъ объясненй между нею и отцомъ въ это воскресенье — составилъ эпоху въ ея жизни. Самыя ничтожныя, повидимому, слова и дла могутъ имть таинственное значене, если только мы, когда говоримъ и длаемъ ихъ,— въ состояни откинуть въ сторону свой эгоизмъ. Справедливо, поэтому, было вроване, укоренившееся въ течене многихъ вковъ,— что начало упрековъ совсти въ человк служитъ вмст съ тмъ для него началомъ новой жизни, что человкъ который считаетъ себя безукоризненнымъ, можетъ быть названъ закоснлымъ во грхахъ,— такой человкъ виновенъ въ оскорблени любви другихъ людей, въ пренебрежени къ ихъ слабостямъ и въ неисполнени всхъ тхъ великихъ требованй, которыя служатъ отраженемъ нашихъ собственныхъ нуждъ.

Но Эстеръ упорно старалась уврить себя, что она не подлежала никакому осужденю со стороны Феликса. Она была чрезвычайно сердита за его грубость, а особенно за его слишкомъ суровое мнне о ея характер и потому ршилась отдаляться отъ него сколько можно боле.

ГЛАВА XIV.

На слдующее утро, когда семейство Дебари,— считая въ томъ числ и ректора, прхавшаго въ замокъ очень рано,— сидло за завтракомъ, вошелъ Христанъ съ письмомъ, говоря, что его принесъ человкъ, служащй при часовн ‘Солодовеннаго подворья’, и что посланному приказано было пасторомъ передать это письмо какъ можно скоре и аккуратне.

Письмо было адресовано на имя сэра Максима.

— Погодите, Христанъ, можетъ быть, оно иметъ отношене къ потер бумажника, сказалъ Филиппъ Дебари, который начиналъ чувствовать нкоторую жалость къ своему повренному,— естественную реакцю вчерашнихъ подозрнй и негодованя.

Сэръ Максимъ, распечатавъ письмо, сталъ было искать свои очки, но потомъ сказалъ: ‘прочти-ка его, Филиппъ, письмо написано почеркомъ, похожимъ на мелкую печать.’

Филиппъ бросилъ взглядъ ни письмо и сталъ читать вслухъ тономъ, выражавшимъ удовольстве:

‘Сэръ, я увдомляю васъ, что въ моихъ рукахъ находятся теперь нкоторые предметы, найденные вчера вечеромъ, около половины осьмаго часа, на троп въ западной части вашего парка. Предметы эти слдующе: 1) туго-набитый бумажникъ изъ черной кожи, перевязанный черной лентой и запечатанный краснымъ сургучемъ, 2) маленькая записная книжка, переплетенная въ позолоченный пергаментъ, на ней лопнула застежка, вслдстве чего извнутри высунулась маленькая золотая цпочка съ прикрпленными къ ней печатками и медальономъ, на задней сторон котораго находится эмблематическое изображене, а вокругъ передней части написано женское имя.

‘Поэтому, я обращаюсь къ вамъ съ просьбою помочь мн вручить названные предметы кому слдуетъ,— увдомивъ меня, не заявляетъ-ли правъ на принадлежность ихъ кто-либо изъ обитателей вашего дома, и пославъ эту особу ко мн (если она окажется), я не иначе выпущу эти вещи изъ своихъ рукъ, какъ передавъ въ руки такого лица, которое признаетъ ихъ своею собственностью, и притомъ скажетъ мн, какое изображене находится на печати, а также назоветъ эмблему и имя, вырзанныя на медальон.

Остаюсь, сэръ,

готовымъ къ вашимъ услугамъ

Руфусъ Лайонъ.’

Солодовенное подворье, октября 3, 1832 г.

— Молодецъ старый Лайонъ,— сказалъ ректоръ, кажется, ни одно изъ ею сочиненй не доставляло мн такого удовольствя, какъ это письмо.

— Старая лисица! сказалъ сэръ Максимъ. Отчего онъ не прислалъ ко мн вещей вмст съ письмомъ?

— Нтъ, нтъ, Максъ, осторожность его вполн справедлива, сказалъ ректоръ, составлявшй подобе своего брата, только въ боле утонченномъ и вмст съ тмъ въ боле рзкомъ вид, притомъ въ голов его звучала ршительность и неустрашимость, пугавшая всхъ слабодушныхъ людей и непослушныхъ дтей. ‘Что вы намрены длать, Филиппъ?’ прибавилъ онъ, видя, что племянникъ всталъ.

— Писать ему, конечно. Друге предметы, о которыхъ упоминаетъ пасторъ, вроятно ваши? сказалъ м-ръ Дебари, смотря на Христана.

— Да, сэръ.

— Я пошлю васъ съ письмомъ къ пастору. Вы можете описать ему то, что принадлежитъ вамъ. А на печати, дядя, былъ изображенъ вашъ гербъ?

— Нтъ, голова Ахиллеса. Она же находится и на моемъ перстн, снесите его, Христанъ, для удостовреня, но не потеряйте, потому что онъ составляетъ нашу фамильную древность. Я хотлъ бы выразить пастору вмст съ тмъ мое привтстве, продолжалъ ректоръ, смотря на брата,— и попросить, чтобы онъ, обладая такимъ благоразумемъ и отважностью, удлилъ небольшую часть этихъ качествъ и на боле важныя дла, вмсто того, чтобы быть руководителемъ безпокойныхъ людей въ моемъ приход, и внушать разнымъ лавочникамъ и ткачамъ, что они могутъ учить людей гораздо выше ихъ поставленныхъ.

— Дядя, какимъ образомъ появились диссентеры, методисты, квакеры и тому подобные люди? спросила миссъ Селина, прекрасная двадцатилтняя двушка, удлявшая много свободнаго времени игр на арф.

— Милая Селина, сказала ея старшая сестра, Гарретъ, отличительной чертой которой была энциклопедичность познанй, — разв ты не помнишь Вудстока? Эти люди были во времена Кромвеля.

— А, Гольдневъ и его послдователи? Да, но они проповдывали въ церквяхъ, у нихъ не было часовень. Разскажите мн это, дядя Аугустъ, мн хочется быть свдущей, сказала Селина, смотря въ лицо дяди, которое съ какою-то суровою благосклонностью улыбалось ей.— Филиппъ все называетъ меня манной кашкой.

— Смена раскола въ нашей церкви были посяны во время реформаци, моя милая, когда нсколько упрямыхъ людей возбудили сомнне относительно нкоторыхъ частей церковной одежды, а также о томъ, гд долженъ стоять въ церкви престолъ и о другихъ тому подобныхъ мелочахъ. Но квакеры появились при Кромвел, а методисты только въ прошломъ столти. Первые методисты были сами сначала хорошими духовными лицами, что особенно заслуживаетъ сожалня.

— Но почему же правительство не положило конецъ этому злу?

— Разумется, слдовало бы,— вмшался сэръ Максимъ, голосомъ, выражавшимъ искреннее подтверждене.

— Потому что заблуждене часто бываетъ сильно, а правительство — слабо, моя милая. Ну, Филиппъ, кончили вы ваше письмо?

— Да, я прочту его вамъ, сказалъ Филиппъ, оборачиваясь и прислоняясь къ спинк своего кресла съ письмомъ въ рукахъ.

Портретъ м-ра Филиппа Дебари еще до сихъ поръ можно видть въ замк Треби, а прекрасный бюстъ его находится въ Рим, гд Дебари умеръ, пятнадцать лтъ спустя, обратившись въ католицизмъ. Его лицо носило бы на себ отпечатокъ прямодушя, если бы не проницательный взглядъ каштановыхъ глазъ, производившй впечатлне испуга даже на домовыхъ собакъ. Прочя черты лица,— вообще мелкя и неправильныя,— были однакожъ, свободны отъ тривальнаго выраженя, потому что и въ нихъ, и въ цлой осанк Филиппа Дебари виднлся отпечатокъ важности и умственныхъ трудовъ. Когда онъ читалъ вслухъ, то голосъ его былъ бы совершенно похожъ на голосъ дяди, еслибы только въ звук этого голоса не слышался свойственный сэру Максиму отпечатокъ физической слабости здоровья и сознане какой-то неувренности въ себ.

— ‘Сэръ, въ отвтъ на письмо, которымъ вы удостоили меня нынче утромъ, я могу удостоврить, что описываемыя вами вещи были выронены изъ карма на моимъ слугой, который доставитъ вамъ это письмо и предъявитъ свои права на записную книжку изъ пергамента и золотую цпочку. Большой кожаный бумажникъ принадлежитъ мн, фигура на печати изображаетъ увнчанную шлемомъ голову Ахиллеса,— и самое письмо было запечатано моимъ дядей, достопочтеннымъ Аугустомъ Дебари, который позволилъ мн послать вамъ свою фамильную печать въ доказательство справедливости предъявляемаго мною права.

‘Я чувствую себя глубоко обязаннымъ вамъ, сэръ, за заботливость и хлопоты, принятыя вами на себя съ цлью возвратить законному владльцу его собственность, которая именно представляетъ для меня особую важность. И я буду вдвойн счастливъ, если вы когда-нибудь доставите мн средство быть намъ полезнымъ и такимъ образомъ выразить благодарность за тотъ утшительный исходъ дла, которымъ я обязанъ вашему любезному содйствю.

Остаюсь, сэръ, вашимъ преданнымъ и покорнымъ слугой,

Филиппъ Дебари.’

— Конечно, ты знаешь самъ, Филиппъ, какъ лучше длать, сказалъ сэръ Максимъ, отодвигая отъ себя тарелку, въ знакъ возраженя… Но мн кажется, что ты до послдней крайности преувеличиваешь каждую ничтожную услугу, которую человку пришлось оказать теб. Зачмъ длать ему подобное общее предложене? Почему ты знаешь, что именно онъ попроситъ тебя сдлать? По моему мнню это глупо и безсмысленно! Гораздо лучше сказать Вилли, чтобы пастору послали нсколько головъ дичи. Ты бы долженъ былъ дважды подумать прежде, чмъ давать открытый листъ подобнаго рода кому бы то ни было изъ этихъ пронырливыхъ радикаловъ, которые всегда любятъ вмшиваться не въ свое дло.

— Вы боитесь, что я себя предалъ, какъ это говорится, ненасытной алчности такого человка, который… и такъ дале, сказалъ Филиппъ, улыбаясь и складывая письмо.— Но на мой взглядъ я не сдлалъ ничего дурнаго, во всякомъ случа, я не желалъ бы сказать мене того, что сказано. И мн кажется, что если ему теперь послать въ подарокъ дичь, какъ вы говорите, то, онъ сочтетъ это за оскорблене. Я на его мст взглянулъ бы на это такимъ же образомъ.

— Ну да, да, ты таковъ, но ты не ставишь себя мркой для диссентерскихъ проповдниковъ, надюсь, сказалъ сэръ Максимъ нсколько сердито.— Что вы на это скажите?

— Филиппъ правъ, сказалъ ректоръ, тономъ, недопускавшимъ возраженя.— Я, конечно, не сталъ бы имть какое-нибудь дло съ диссентеромъ или доставлять выгоду радикалу, если я могу ее доставить доброму сыну церкви и мирному гражданину, но если бы величайшй бездльникъ на свт оказалъ мн заслугу, то я поблагодарилъ бы его. Такъ бы вы и сами сдлали, Максъ.

— Фуй, я вовсе не хотлъ сказать, что не должно вести себя въ этомъ дл, какъ прилично джентльмену, сказалъ сэръ Максимъ съ нкоторой досадой. Онъ очень гордился превосходствомъ своего сына, надъ кмъ бы то ни было, хотя бы даже надъ самимъ собою, но не совсмъ любилъ видть свое мнне побжденнымъ, что случалось постоянно, и не вполн доврялъ тмъ неопредленнымъ взглядамъ, которые высказывались въ новыхъ словахъ и новыхъ мнняхъ Филиппа. Поэтому сэру Максиму оставалось только молча покориться, и письмо было передано Христану съ приказанемъ немедленно отправляться въ Солодовенное подворье.

Между тмъ въ этой, отчасти пустынной, мстности съ лихорадочнымъ безпокойствомъ ожидали претендента на записную книжку и цпочку и терялись въ догадкахъ, кто бы онъ могъ быть. Мистеръ Лайонъ сидлъ въ своемъ кабинет съ угрюмымъ лицомъ, носившимъ на себ слды безсонной ночи. Онъ такъ боялся, чтобы душевное волнене не лишило его присутствя духа, необходимаго для должнаго вниманя ко всмъ подробностямъ предстоящаго свиданя, что продолжалъ занимать свое зрне и осязане предметами, которые вызвали изъ глубины прошедшаго, не только воспоминаня, но и чувства живйшаго страха. Еще разъ онъ отперъ небольшой ящикъ, стоявшй позади письменнаго стола, и взявъ оттуда маленькй овальный медальонъ, сравнилъ этотъ послднй съ тмъ, который вислъ, вмст съ печатями, на найденной золотой цпочк. На оборотной сторон того и другого медальона, на финифти, было одно и тоже эмблематическое изображене: сложенныя руки, окруженныя голубыми цвтами. Вокругъ передней стороны обоихъ медальоновъ были написаны золотымъ курсивомъ на голубомъ фон имена: на медальон, взятомъ изъ ящика, находилось имя Морицъ, а на томъ, который вислъ на цпочк, Анета, въ круг, образуемомъ этимъ послднимъ, находилось воспоминане любви — свертокъ свтло-кофейныхъ волосъ, соотвтствовавшй локону, который лежалъ въ ящик. Волосы на медальон, носившемъ имя Морица, были самаго темнаго цвта и прежде, чмъ положить ихъ обратно въ ящикъ, м-ръ Лайонъ, боле тщательно, чмъ когда-нибудь, замтилъ цвтъ и качество этихъ волосъ, затмъ онъ обратился къ записной книжк: безъ сомння, тамъ было что-нибудь,— быть можетъ, еще третье имя, кром двухъ именъ Морицъ — Христанъ, стершихся и слегка замаранныхъ, какъ бы случайно, когда м-ръ Лайонъ въ первый разъ разсматривалъ эти вещи въ ризниц,— онъ не могъ удержаться, чтобъ мысленно не перенести еще третье имя на едва замтныя строки, начертанныя на потертой кож. Листы записной книжки казались вставленными недавно, они были изъ непомятой блой бумаги и носили на себ только нкоторыя сокращенныя слова, написанныя карандашомъ, вмст съ цифрами маленькихъ суммъ. Изъ сравненя того, что было написано въ книжк, съ пожелтлымъ письмомъ, которое лежало въ ящик нельзя было вывести никакого заключеня: замаранное имя въ книжк было тщательно выведено вновь, и такимъ образомъ не сохранило на себ никакого сходства съ почеркомъ того письма, что же касается до замтокъ карандашомъ и цифръ, то они были сдланы слишкомъ на скоро, чтобъ можно было по нимъ судить о почерк. ‘Я попрошу его написать мн — написать описане медальона’ — приходило, между прочимъ, на умъ мистеру Лайону, но онъ колебался въ такомъ намрени Возможность исполнить это будетъ зависть отъ того, что онъ увидитъ въ постител, прихода котораго пасторъ страшился уже въ то самое время, когда требовалъ этого въ письм къ Дебари. Выражая такое требоване, онъ повиновался суровому голосу совсти, который никогда совершенно не оставлялъ старика въ поко за его единственный обманъ, состоявшй въ томъ, что онъ скрылъ отъ Эстеръ истину, что не онъ былъ ея отцемъ по рожденю, и что предъявлялъ на нее ложныя права. ‘Пусть же мой путь будетъ прямымъ съ этихъ поръ,’ говорилъ онъ самъ себ въ терзаняхъ этой ночи, ‘я долженъ постараться узнать, что это такое и, если можно, объявить все.’ Еслибы онъ въ самомъ дл очутился лицомъ къ лицу съ человкомъ, который былъ мужемъ Анеты и отцомъ Эстеръ,— если бы прежнй его проступокъ повлекъ наконецъ за собою кару за затаенное святотатство,— результатъ сознательно совершеннаго грха,— то онъ готовъ бы былъ умолять о томъ, чтобы принять вс послдствя наказаня на себя самого. Но пасторъ предвидлъ возможность другихъ случайностей относительно лица, которое предъявитъ требоване на книгу и цпочку. Невдене и различныя предположеня пастора относительно истори и характера мужа Анеты, длали не лишеннымъ вроятности и то, что послднй самъ составилъ планъ убдить ее въ своей смерти, какъ средство освободиться отъ тягостныхъ узъ, равно вроятнымъ казалось и другое предположене, что этотъ человкъ дйствительно умеръ, и что эти предметы достались по завщаню, или въ уплату долга, или просто проданы — настоящему ихъ обладателю. Въ самомъ дл, неизвстно чрезъ сколько рукъ могли перейти во вс эти года подобныя красивыя бездлки. И наконецъ, лицо, которое предъявитъ на нихъ права, можетъ не имть никакихъ отношенй къ семейству Дебари, этотъ человкъ можетъ и не придти ни сегодня, ни завтра. Тмъ больше времени останется для размышленя и для молитвы.

Вс эти случайности, представлявшя надежду отдалить тяжелую необходимость того дла, которое ставило пастора въ затруднене, м-ръ Лайонъ только представлялъ себ, но самъ, въ сущности, имъ не врилъ, его увренность была неразрывна съ преобладающимъ чувствомъ, а такимъ чувствомъ въ эти минуты былъ страхъ. Пасторъ трепеталъ при мысли о томъ бремени, которое казалось уже прибавленнымъ къ его прежнему мученю, онъ уже чувствовалъ себя поставленнымъ лицомъ къ лицу съ мужемъ Анеты и отцомъ Эстеръ. Быть можетъ, отцомъ ея былъ джентльменъ, находящйся въ гостяхъ у Дебари. Не было предловъ выраженю той муки, съ которой старикъ сказалъ самъ себ:

— Дитя не будетъ печалиться, оставляя мое убогое жилище, я останусь виновнымъ въ ея глазахъ.

Онъ расхаживалъ по комнат между рядами книгъ, когда послышался громкй стукъ въ наружную дверь. Этимъ стукомъ пасторъ былъ такъ потрясенъ, что упалъ въ свое кресло, почти совершенно лишась силъ. Вошла Лидди,

— Изъ замка пришелъ какой-то хорошо одтый человкъ, хочетъ васъ видть, сэръ. Боже мой! что съ вами? не сказать-ли ему, что вы больны, что но можете его принять?

— Попросите этого господина войти, сказалъ м-ръ Лайонъ, длая усиле оправиться. Когда Христанъ показался, пасторъ приподнялся, опираясь на ручку кресла, и сказалъ: ‘садитесь, сэръ’, онъ не видлъ въ эту минуту ничего, кром того, что въ комнату вошелъ человкъ высокаго роста.

— Я принесъ вамъ письмо отъ мистера Дебари, поспшно сказалъ Христанъ. Этотъ захирлый маленькй человкъ, въ своей мрачной комнат, показался новому Улиссу достойнымъ сожалня и рдкимъ экземпляромъ людской породы, съ которымъ человкъ свтскй долженъ говорить нсколько возвышая голосъ, примнительно къ эксцентричности старика, которая къ тому же вроятно, соединена и съ глухотою. Одинъ и тотъ же человкъ не можетъ достигнуть совершенства во всемъ, и если бы м-ръ Христанъ употребилъ свои дарованя на ученье, которое дало бы ему возможность усвоивать себ т или друrie высше взгляды,— то онъ, конечно, носилъ бы дурную пару сапогъ, и мене имлъ бы возможности успшно играть въ экарте,— выигрывать пари или одерживать верхъ при какомъ-нибудь другомъ состязани, приличномъ человку его свойствъ.

Когда Христанъ слъ, м-ръ Лайонъ распечаталъ письмо и сталъ читать, держа бумагу у самыхъ глазъ, такъ что лице пастора было закрыто. Но при слов ‘слуга’ онъ не могъ не вздрогнуть и не посмотрть изъ-за письма на его подателя. Христанъ, знавшй содержане письма, отнесъ изумлене старика къ тому, что столь приличный съ виду джентльменъ былъ не боле, какъ слуга, онъ наклонился впередъ, опершись локтями на колни,— покачивалъ на пальцахъ свою палку и началъ тихонько насвистывать. Пасторъ пересталъ смотрть на него, дочиталъ письмо, и тогда медленно и нервно надлъ очки, чтобъ хорошенько разсмотрть этого человка, судьба котораго могла придти въ страшное столкновене съ его собственною. Слово ‘слуга’ было для него новымъ предостереженемъ. Онъ не долженъ былъ ничего длать опромотчиво. Дло слишкомъ сильно касалось участи Эстеръ.

— Вотъ печать, упоминаемая въ письм, сказалъ Христанъ.

М-ръ Лайонъ досталъ изъ своего бюро бумажникъ, и сравнивъ принесенную печать съ изображенемъ, находившимся, на бумажник, сказалъ: ‘совершенно врно, сэръ: и передаю вамъ бумажникъ’.

Онъ отдалъ бумажникъ вмст съ печатью, Христанъ, вставъ, чтобъ взять эти вещи, сказалъ небрежно: ‘Прочя вещи — цпочка и маленькая книжка — мои’.

— Какъ ваше имя?

— Морицъ — Христанъ.

Мистера Лайона схватили судороги. Но, можетъ быть, оставалась още возможность, что онъ ослышался, что было произнесено другое имя, тогда бы онъ освободился отъ худшей половины своего безпокойства. Послдующя слова пастора были не вполн благоразумны, но онъ произнесъ ихъ именно подъ влянемъ этой мысли.

— И у васъ нтъ другого имени?

— Что вы хотите этимъ сказать? рзко сказалъ Христанъ.

— Садитесь пожалуйста, опять, будьте такъ добры.

Христанъ не соглашался. ‘Я тороплюсь, сэръ’, сказалъ онъ. овладвъ собой. ‘Я буду очень радъ, если вамъ угодно возвратить мн эти вещицы, но я лучше согласенъ оставить ихъ на время здсь, чмъ испытать задержку’. Онъ подумалъ, что пасторъ — просто пунктуальный, скучный старикашка. Другого значеня не можетъ имть подобный вопросъ. Но м-ръ Лайонъ уже приготовился къ тяжелой обязанности добиться, если возможно, тмъ или другимъ путемъ, былъ-ли этотъ человкъ мужемъ Анеты или нтъ. Какъ онъ могъ предстать предъ Богомъ имя на совсти грхъ, что не употребилъ всхъ усилй узнать истину?

— Нтъ, сэръ, я задерживаю васъ не безъ причины, сказалъ онъ боле твердымъ тономъ.— Давно-ли принадлежатъ вамъ эти предметы?

— О, боле двадцати лтъ, нехотя отвчалъ Христанъ. Ему была не совсмъ прятна такая настойчивость пастора, но именно но этой причин онъ не выказывалъ боле нетерпня.

— Вы были во Франци и въ Германи?

— Я былъ въ большей части государствъ материка.

— Будьте такъ добры, напишите мн ваше имя, сказалъ м-ръ Лайонъ, обмакнувъ перо въ чернильницу и протягивая его постителю съ лоскуткомъ бумаги.

Христанъ былъ очень удивленъ, но теперь уже не сильно безпокоился. Быстро перебирая въ ум причины любопытства пастора, онъ остановился на одной, которая скоре могла принести ему выгоду, чмъ неудобство. Но онъ ршился не длать ни шагу дале.

— Прежде чмъ я исполню ваше желане, сэръ, сказалъ онъ, кладя перо и смотря прямо въ глаза м-ру Лайону,— я долженъ обстоятельно знать причины, побуждающя васъ предлагать мн эти вопросы. Вы мн незнакомы,— конечно, вы превосходный человкъ,— но я не имю до насъ никакого другого дла, кром порученя взять отсюда эти вещи. Разв вы еще сомнваетесь, что они дйствительно мои? Вы желали, кажется, чтобъ я описалъ вамъ медальонъ. На немъ изображены: дв руки и голубые цвты съ одной стороны, и имя ‘Анета’ вокругъ волосъ — съ другой. Вотъ все, что я могу сказать. Если вы хотите узнать отъ меня еще что нибудь, то не угодно-ли будетъ вамъ сказать мн, зачмъ вамъ это нужно. И такъ, сэръ, какое у васъ есть дло до меня?

Холодный взглядъ, сопровождавшй эти слова, суровый, вызывающй тонъ, которымъ они были произнесены,— произвели на м-ра Лайона тяжелое и вмст съ тмъ леденящее впечатлне. Онъ опять опустился въ свое кресло съ крайне-нершительнымъ и безсильнымъ видомъ. Возможно-ли было разсказать прямо все грустное и дорогое прошлое въ отвтъ на подобный вызовъ? Страхъ, съ которымъ онъ ждалъ прихода этого человка,— сильно укоренившееся подозрне, что послднй дйствительно былъ мужемъ Анеты,— усилили антипатю, внушенную его жестами и взглядами. Впечатлительный маленькй пасторъ инстинктивно былъ увренъ, что слова, которыя будутъ стоить ему страшно-тяжелыхъ усилй, произведутъ на этого человка впечатлне не сильне того отпечатка, какой нжные пальцы могутъ оставить на мдной перчатк. А Эстеръ — если этотъ человкъ — ея отецъ? каждое лишнее слово можетъ повлечь для нея безвозвратныя, быть можетъ, жестокя послдствя. Густой туманъ опять заградилъ м-ру Лайону путь, на который онъ намревался вступить, побуждаемый чувствомъ долга. Затруднительный вопросъ — въ какой мр слдовало заботиться о послдствяхъ стремленя къ истин и гласнаго признаня ея,— этотъ вопросъ казалось ему, снова покрылся мракомъ. Вс эти мысли, казавшяся грознымъ предвремъ грядущаго несчастя, мелькнули въ голов м-ра Лайона въ минуту сознаня. Но во всякомъ случа теперь же ничего нельзя было сдлать, слдовало все опять отложить. Онъ отвчалъ Христану слабымъ, оправдывающимся тономъ:

— Это правда, сэръ, вы сказали мн все, чего я могъ требовать. Я не имю боле достаточнаго повода задерживать ваши вещи.

Онъ передалъ записную книжку и цпочку Христану. Тотъ вовсе это время пристально смотрлъ на него и потомъ произнесъ хладнокровно, кладя вещи въ карманъ.

— Очень хорошо, сэръ. Желаю вамъ добраго утра.

— Доброе утро, сказалъ м-ръ Лайонъ, ощущая, по уход своего гостя, ту смсь недовольства и облегченя, которую всякое промедлене затруднительнаго положеня производитъ въ людяхъ, способныхъ къ ршительнымъ замысламъ. Дло было еще впереди. М-ру Лайону предстоялъ трудъ узнать все, что только было возможно, насчетъ отношенй этого человка къ самому себ и къ Эстеръ.

Христанъ, идя назадъ, изъ Солодовеннаго подворья, думалъ: ‘Этотъ старикъ знаетъ какую-то тайну. Невроятно, чтобъ онъ могъ знать что-либо обо мн, разв только о Байклифф, но Байклиффъ былъ джентльменъ, какъ онъ могъ имть когда бы ни было и какое бы то ни было дло съ подобнымъ поношеннымъ старымъ риторомъ?’

XV.

По уход Христана, первымъ желанемъ м-ра Лайона было видться съ Феликсомъ и сказать ему, что онъ исполнилъ поручене. Пасторскя обязанности нсколько отвлекли его въ течени остального дня отъ тревожныхъ размышленй. Возвратившись въ понедльникъ съ вечерняго молитвеннаго собраня, онъ такъ усталъ, что тотчасъ же легъ въ постель. Но на слдующее утро тревога возобновилась. М-ръ Лайонъ сталъ опять перечитывать письмо Филиппа Дебари, теперь онъ обратилъ особенное внимане на ту часть письма, которая наканун его нисколько не занимала. ‘Я буду вдвойн счастливъ, писалъ Филиппъ, если вы укажете мн средство быть вамъ полезнымъ и такимъ образомъ выразить благодарность за тотъ утшительный исходъ дла, которымъ я обязанъ вашему любезному содйствю’.

Для уясненя вляня, которое произвели эти строки на пастора въ настоящую минуту, мы должны вспомнить, что въ течени многихъ лтъ м-ръ Лайонъ чувствовалъ угрызене совсти за временную небрежность въ своихъ обязанностяхъ. Въ человк съ благороднымъ сердцемъ нарушене ихъ, хотя одинъ разъ, влечетъ за собою самое строгое исполнене ихъ на будущее время, или, по крайней мр, стремлене оградить себя самымъ тщательнымъ образомъ отъ вторичнаго ихъ нарушеня. Тоже самое случилось съ сильнымъ духомъ, хотя слабымъ физически Руфусомъ Лайономъ. Разъ въ своей жизни онъ былъ ослпленъ, увлеченъ мятежнымъ побужденемъ, онъ впалъ въ заблуждене, отступилъ отъ своихъ обязанностей. Какъ человкъ истинно кающйся, ненавидящй свое безумное заблуждене, ищетъ въ предстоящей еще ему жизни, вмсто наслажденя ею, одного исполненя лежащихъ на немъ общественныхъ и частныхъ обязанностей, такъ и Руфусъ постоянно былъ на сторож, чтобы снова не пожертвовать частной привязанности общественнымъ долгомъ.

Теперь же именно представлялся такой случай, вслдстве той непредвиднной комбинаци, на которую можно смотрть, какъ на внушене свыше,— случай, которымъ часто желалъ воспользоваться Руфусъ, какъ средствомъ доставить торжество истин и поразить порокъ.

Нашему доброму пастору, имвшему недостатокъ скоре въ противникахъ и слушателяхъ, чмъ въ аргументахъ, представлялся весьма грустнымъ тотъ фактъ, что въ королевств были тысячи тысячъ кафедръ въ великолпныхъ зданяхъ, съ прекраснымъ резонансомъ, далеко превосходившихъ размрами часовню Солодовеннаго подворья, и что многе изъ этихъ кафедръ занимались людьми вовсе неприготовленными къ великому длу, за которое взялись,— людьми получившими весьма плохое воспитане.

Къ числу отличительныхъ чертъ человка, доведеннаго до отчаяня, принадлежитъ между прочимъ свойство все боле и боле сосредоточиваться на какомъ нибудь одномъ изъ наиболе выпуклыхъ фактовъ, послужившихъ поводомъ къ отчаяню. Непритворная антипатя собаки къ кошк вообще, проявляется особенно сильно при вид кошки сосда, съ которой ежедневно приходится встрчаться, между тмъ какъ лай на воображаемыхъ кошекъ, хотя и принадлежитъ къ числу частыхъ упражненй собачьей породы, но все-таки бываетъ сравнительно слабъ. Сарказмъ м-ра Лайона былъ довольно силенъ, когда онъ говорилъ вообще о модномъ воспитани, получаемомъ проповдниками, но его любимымъ конькомъ былъ особенный образецъ этой дурной системы, являвшйся въ ректор большаго Треби. Про достопочтеннаго Аугуста Дебари ничего нельзя было сказать положительно дурного, его образа, жизни, если заслуживалъ порицаня, то только по своимъ отрицательнымъ сторонамъ. И добрый Руфусъ былъ слишкомъ чистъ душой, чтобы не радоваться этому. Онъ не находилъ никакого удовольствя въ порочныхъ свойствахъ противника, подрывающихъ уважене къ послднему, онъ не любилъ останавливаться на изображеняхъ жестокости и грубости, и его негодоване вызывалось только тми нравственными и умственными заблужденями, которыя чернятъ душу, но не унижаютъ тло. Еслибы ректоръ мене заслуживалъ почтеня самъ-по-себ, то Руфусъ или совсмъ бы не избралъ его предметомъ своего обличеня или если бы пришлось это сдлать по невол, то набралъ бы его съ полнымъ неудовольствемъ. Но достопочтеннаго Дебари нельзя было обвинить, какъ человка порочнаго, почему Руфусъ Лайонъ считалъ возможнымъ съ нимъ состязаться равнымъ оружемъ и искалъ только случая совершить это благое дло.

Теперь представлялся желанный случай. Со стороны Филиппа Дебари выражено сильное желане быть полезнымъ Руфусу Лайону. Какъ поступилъ м-ръ Энсуортъ, человкъ богоугодный и примрный индепендентскй пасторъ, когда тоже самое случилось съ нимъ въ Амстердам? Онъ думалъ только объ успх боле великаго дла, и вмсто награды пожелалъ публичнаго диспута съ удеемъ о главныхъ таинствахъ вры. Вотъ примръ для подражаня! Здсь очевидно было указане свыше, и онъ, Руфусъ Лайонъ, долженъ воспользоваться случаемъ и потребовать публичныхъ пренй съ ректоромъ объ устройств истинной церкви.

Но что, если въ этомъ дл его внутреннимъ двигателемъ являются только личныя нужды и обстоятельства? Это опасене вращаться въ узкихъ границахъ своего собственнаго я — только побуждало пастора еще сильне стремиться къ боле высокой цли. И такъ было ршено. Прежде чмъ сойти внизъ къ завтраку, онъ написалъ слдующее письмо къ Филиппу Дебари,

‘Сэръ,— въ вашемъ вчерашнемъ письм находятся слдующя строки: ‘Я буду считать себя вдвойн счастливымъ, если вы когда либо укажете мн средство быть вамъ полезнымъ и такимъ образомъ выразить вамъ благодарность за тотъ утшительный исходъ дла, которымъ я обязанъ вашему любезному содйствю’. Я знаю, сэръ, что въ свт произносятся такъ называемыя слова вжливости, которыя по мнню людей, въ сред коихъ он употребляются, не имютъ никакого особеннаго значеня и ни къ чему не обязываютъ. Я не буду теперь распространяться о подобномъ злоупотреблени словами. Я убжденъ, что вы написали ихъ обдуманно, искренно и съ похвальнымъ намренемъ доказать ихъ значене на самомъ дл, если къ тому представится случай. Всякое другое предположене съ моей стороны не соотвтствовало бы вашему характеру молодого человка, имющаго въ виду (хотя ошибочно) привить самые драгоцнные плоды общественной добродтели къ вр и учрежденямъ, въ которыхъ боле человческаго эгоизма, чмъ вчной истины.

‘Вслдстве этого я ршаюсь дйствовать на основани твердой увренности въ искренности вашихъ словъ, и прошу васъ доставить мн возможность (такъ какъ это, безъ сомння, въ вашей власти) имть публичный диспутъ съ вашимъ близкимъ родственникомъ, ректоромъ здшняго прихода, достопочтеннымъ Аугустомъ Дебари, мстомъ диспута можно избрать обширную залу свободной школы или залу маркиза Гренби, такъ какъ это самыя помстительныя помщеня изъ находящихся въ вашемъ распоряжени. Просьба моя о помщени для диспута вызвана тмъ обстоятельствомъ, что вашъ дядя, какъ я полагаю, не позволитъ мн говорить въ своей церкви, и не согласится также говорить въ моей часовн, а бесдовать на открытомъ воздух не позволяетъ намъ наступающее неблагопрятное время года. Предметами диспута я желалъ бы избрать,— во первыхъ, устройство истинной церкви и, во вторыхъ, вопросъ о вляни на нее англйской реформаци. Въ полной увренности, что вы согласитесь на мою просьбу, вызванную выраженнымъ вами желанемъ, остаюсь уважающй васъ

Руфусъ Лайонъ.

‘Солодовенное подворье’.

Написавъ письмо, добрый Руфусъ почувствовалъ въ душ ту ясность и спокойстве, которыя всегда доставляетъ стремлене къ достиженю высшихъ цлей. Уже онъ началъ рисовать въ своемъ воображени главныя черты предстоящаго диспута, мысли его до того были поглощены этимъ диспутомъ, что онъ машинально сошелъ внизъ и слъ за письменный столъ, совершенно забывъ о завтрак, но голосъ и прикосновене Эстеръ напомнили ему внутреннюю борьбу другого рода, въ которой онъ чувствовалъ себя гораздо слабе. Снова передъ нимъ возсталъ образъ холоднаго, съ суровымъ взглядомъ, хорошо одтаго человка, можетъ быть, отца этого дорогого дитяти, права котораго были тяжело оскорблены имъ самимъ. Всякй разъ какъ являлся м-ру Лайону этотъ образъ, сердце его молило о руководител въ этомъ дл, но молитвы его были напрасны. Не руководитель, а искуситель говорилъ: ‘пусть все остается по прежнему: не старайся узнать боле’. Воспоминане о томъ, что въ былое время онъ умышленно оставался въ невдени фактовъ, изслдовать которыя представлялась ему возможность, еще боле утверждало въ немъ мысль, что его прямой долгъ будетъ собрать вс свденя, какя только можно объ этомъ дл. Результатомъ изслдованя могъ быть блаженный покой и устранене всхъ его подозрнй. Но чмъ живе представлялись пастору вс обстоятельства, тмъ боле онъ чувствовалъ себя неспособнымъ предпринять какя либо изслдованя относительно человка, называвшаго себя Морицомъ Христаномъ. Между ‘братьями’ онъ не могъ найти довреннаго лица или помощника, онъ долженъ былъ сознаться, что не легко было бесдовать о самыхъ глубокихъ тайнахъ своего дла съ членами единоврной ему церкви, и что еще трудне было ожидать отъ нихъ указаня на самый разумный образъ дйствя въ щекотливомъ дл съ пустымъ человкомъ, носившимъ тщательно завитыя бакенбарды и одтымъ по послдней картинк модъ. Въ первый разъ въ жизни пасторъ долженъ былъ сознаться, что онъ нуждается въ человк, боле опытномъ въ длахъ мрскихъ, чмъ духовныхъ, и что принципы его не пострадаютъ, если онъ обратится за совтомъ къ человку, изучившему человческе законы. Но мысли эти были такого рода, что требовали боле зрлаго обсужденя, а не мгновеннаго исполненя.

Эстеръ замтила, что ея отецъ былъ сильно занятъ посторонними мыслями, что онъ совершенно безсознательно глоталъ свой кофе, и по временамъ издавалъ глухе горловые звуки, что обыкновенно случалось съ нимъ, когда онъ былъ занятъ внутреннею борьбою. Она не мшала ему вопросами и только боялась, не случилось-ли чего либо необыкновеннаго въ воскресенье вечеромъ. Наконецъ она нашла нужнымъ сказать: ‘вы помните, папа, что я вамъ говорила вчера?’

— Нтъ, дитя мое, что такое? спросилъ м-ръ Лайонъ, вставая съ мста.

— М-ръ Джерминъ спрашивалъ меня, будете ли вы сегодня утромъ дома.

Эстеръ удивилась, что ея отецъ вздрогнулъ и перемнился въ лиц, прежде чмъ отвчалъ.

— Разумется, я не намренъ сегодня выходить изъ кабинета.— Мн нужно только передать это письмо Захарю.

— Сказать Лидди, чтобы она провела его къ вамъ въ кабинетъ, когда онъ придетъ?

— Да, моя милая, проведите его ко мн на верхъ, но съ нимъ можетъ придти другой человкъ для переговоровъ по длу предстоящихъ выборовъ, тогда мн неудобно будетъ принять обоихъ постителей у себя на верху.

Въ то время, какъ м-ръ Лайонъ вышелъ отдать письмо Захарю, которому теперь приходилось второй разъ отправляться по этой надобности въ замокъ, Эстеръ давала инструкцю Лидди, что если придетъ одинъ джентльменъ, то надо провести на верхъ,— а если два, то оставить ихъ въ гостиной. Но ей нужно было ршить множество разнообразныхъ вопросовъ прежде чмъ Лидди ясно поняла, чего отъ нея требуютъ, вопросы были въ род слдующихъ: ‘если придетъ джентльменъ, бывшй въ четвергъ въ жакетк цвта ‘соли съ перцемъ’, то провести его на верхъ? А вчерашнй джентльменъ изъ Треби, насвистывавшй себ что-то при уход — слышали о немъ миссъ Эсторъ?

— Съ тхъ поръ какъ заговорили о выборахъ, бездна народу стала шляться въ Солодовенное подворье, но большая часть изъ нихъ должны быть бдные, погибше люди, добавила неугомоннная болтунья Лидди, затмъ покачала головой и вздохнула, подъ влянемъ назидательнаго состраданя къ будущей участи джентльменовъ-постителей.

Эстеръ не любила распрашивать Лидди, которая вмсто прямого отвта разражалась цлымъ потокомъ разныхъ разностей. Но все, даже болтовня Лидди, ясно показывало, что съ пасторомъ случилось что нибудь необыкновенное, и что оно непосредственно связано съ визитомъ джентльмена изъ Треби, о которомъ отецъ ничего ей не сказалъ.

Она услась въ темной гостиной и принялась за вязанье, съ воскресенья она не въ состояни была читать, оставаясь одна, потому что мысли ея невольно были обращены къ Феликсу Гольту:— ее занималъ вопросъ, какя качества желалъ бы видть въ ней Гольтъ и какъ онъ надялся сдлать жизнь прятною безъ всякаго изящества, роскоши, веселья или романа. Подумалъ ли онъ, однако, какъ грубо обошелся съ нею въ воскресенье? Можетъ быть, нтъ. Можетъ быть онъ съ презрнемъ оставилъ всякую мысль о ней. И при этой мысли сердце Эстеръ болзненно сжималось. Вмст съ мыслью о равнодуши и презрни Феликса Гольта, ей рисовался туманный образъ кого-то другого, кто будетъ восхищаться красотою ея ручекъ и ножекъ, съ наслажденемъ смотрть на нихъ — и стремиться, подъ уздой боязни, къ поцлую. Жизнь была бы гораздо прятне при такой любви. Но Феликсъ именно и упрекалъ ее за постоянные помыслы о своемъ собственномъ удовольстви. Не требовалъ ли онъ отъ нея героизма? Но героизмъ могъ явиться только въ особенно важномъ случа. Мысли ея какъ и самая жизнь представляли груду отрывковъ, чтобы связать ихъ — необходима была особенная энергя. Такимъ образомъ Эстеръ сама произносила приговоръ надъ своими умственными и критическими способностями, чувство собственнаго превосходства должно было исчезнуть, когда она почувствовала необходимость положиться на человка, кругозоръ котораго былъ шире и самый характеръ чище и сильне ея собственнаго. Но въ такомъ случа, подумала она про себя, онъ долженъ былъ дйствовать мягко, а не грубо и деспотически. Человкъ, имвшй сколько нибудь рыцарскаго чувства, не могъ обратиться съ бранью къ женщин,— т. е. къ прекрасной женщин. Но въ Феликс не было никакого рыцарскаго чувства. Онъ слишкомъ былъ занятъ науками и политикой, чтобы полюбить какую нибудь женщину.

Такимъ образомъ Эстеръ старалась уврить себя, что Феликсъ былъ совершенно неправъ — по крайней мр, если онъ не придетъ нарочно затмъ, чтобы сознаться въ своей вин.

XVI.

Ожидаемый ударъ въ дверь послышался около полудня, и Эстеръ догадалась, что явилось двое постителей. Дверь въ гостиную тотчасъ же отворилась и вмсто косматой фигуры Феликса Гольта безъ галстуха, показалась совершенно противоположная ему личность, имя которой она угадала прежде, чмъ произнесъ его Джерминъ. Безукоризненный утреннй костюмъ того времени много отличался отъ нашего современнаго идеала, воротнички, высоко подпиравше подбородокъ, шикарный жилетъ, особенное расположене пуговицъ, которое вызвало бы теперь всеобщую улыбку прозрня,— считались тогда необходимыми принадлежностями моднаго туалета.

Какъ бы то ни было, но Гарольдъ Трансомъ въ тридцать четыре года былъ замчательно красивый джентльменъ. Онъ принадлежалъ къ числу тхъ людей, какъ замтила Деннеръ, къ присутствю которыхъ вы не можете оставаться равнодушны, если вы не ненавидите или не боитесь ихъ, то должны находить прятнымъ хоть прикосновене ихъ рукъ.

Эстеръ почувствовала совершенно новаго рода удовольстве при вид его прекраснаго смуглаго лица и большихъ блестящихъ глазъ, обращенныхъ къ ней съ тмъ видомъ уваженя, который нравится свтской женщин, не совершенно чуждой тщеславя. Гарольдъ Трансомъ смотрлъ на женщинъ какъ на легкое развлечене, которому любилъ предаваться только въ минуту, свободную отъ занятй и однимъ изъ главныхъ правилъ жизни считалъ искусство отводить этимъ прятнымъ развлеченямъ такя границы, чтобы он не мшали серьезному честолюбю. Эстеръ ясно почувствовала, что онъ былъ удивленъ и восхищенъ ея наружностью и манерами. Да и какъ могло быть иначе? Она была убждена, что въ глазахъ хорошо образованнаго человка ни одна леди въ Треби не могла соперничать съ нею, она чувствовала необыкновенное удовольстве при мысли, что онъ смотритъ на нее.

— Папа васъ ждалъ, сказала она м-ру Джермину.— Я вчера передала ему ваше письмо. Онъ сейчасъ сойдетъ внизъ.

Она встала и свернула свою работу.

— Надюсь, что мы не помшали вамъ, сказалъ Гарольдъ, замтивъ ея движене.— Мы пришли потолковать о выборахъ, и особенно желаемъ заинтересовать въ этомъ вопрос и дамъ.

— Я не интересуюсь тми, кто не принадлежитъ къ правой сторон, сказала Эстеръ, улыбаясь.

— Я счастливъ по крайней мр тмъ, что вижу на васъ либеральные цвта,

— Къ сожалню я должна сознаться, что ношу ихъ скоре изъ любви къ голубому цвту, чмъ къ либерализму. Эстеръ говорила съ обыкновенною прятною плавностю, но едва она произнесла эти слова, какъ подумала, какое непрятное впечатлне он должны были произвести на Феликса.

— Если мое дло должно искать адвоката въ моемъ цвт, то я увренъ, что нося его на себ, вы дйствуете въ моихъ интересахъ.

Эстеръ встала, чтобы выйдти изъ комнаты.

— Вы въ самомъ дл хотите удалиться? сказалъ Гарольдъ, готовясь отворить ей дверь.

— Да, у меня есть урокъ въ половин двнадцатаго, отвчала Эстеръ, кланяясь и ускользая изъ комнаты, подобно Наяд въ голубой одежд. Проходя въ дверь она сильно покраснла.

‘Какъ жаль, думалъ Гарольдъ Трансомъ, что комната такъ мала: этой двушк нужны большя залы и корридоры’. Но вскор онъ оставилъ свое минутное увлечене. Вошелъ м-ръ Лайонъ и Гарольдъ все свое внимане сосредоточилъ на предмет своего визита. Пасторъ, хотя не былъ самъ избирателемъ, но имлъ значительное вляне на либеральныхъ избирателей и пробрсти сочувстве такого лица было нелишнимъ для кандидата въ депутаты. Гарстинъ былъ грубый господинъ и вполн оправдывалъ прозвище, данное вигамъ (слово вигъ по шотландски значитъ сыворотка), а потому интересы радикализма могли значительно выиграть, если представитель ихъ былъ личностю боле обходительною. Для Гарольда былъ любопытной загадкой вопросъ: чмъ пробрсти къ себ расположене человчка, вошедшаго теперь въ комнату. Но при собирани голосовъ джентльмену приходится знакомиться со многими странными животными, а слдовательно и пробртается искусство ловить ихъ и длать ручными. Такимъ-то путемъ распространяются въ нашей аристократи и богатой буржуази естественно-научныя познаня.

— Я очень радъ случаю лично съ вами познакомиться, м-ръ Лайонъ, сказалъ Гарольдъ, пожимая руку пастору.— Я долженъ завтра обратиться съ рчью къ здшнимъ избирателямъ, и очень жаллъ бы, еслибы мн не представился случай видться наедин съ моими главными друзьями, такъ какъ могутъ быть вещи, относительно которыхъ они желали бы получить отъ меня личныя объясненя.

— Это очень любезно и благоразумно съ вашей стороны, отвчалъ м-ръ Лайонъ, окидывая его неопредленнымъ близорукимъ взглядомъ, которымъ не могъ, разумется, хорошенько разсмотрть постителя.— Пожалуйста, садитесь, господа. У меня же привычка говорить стоя.

Онъ помстился съ своими постителями въ правомъ углу гостинной, его усталый взглядъ — результатъ умственной тревоги, слабое тлосложене и поношенный нарядъ, составляли странный контрастъ съ ихъ цвтущими лицами, безукоризненнымъ костюмомъ и комфортабельною свободою движенй, доказывавшею спокойстве духа и полное самообладане. Они представляли прекрасную типическую картину, выражавшую различе между людьми, одушевленными идеями, и людьми, думавшими о примнени этихъ идей. М-ръ Лайонъ вынулъ очки и началъ протирать ихъ фалдой своего сюртука. Внутренно онъ заботился о самообладани — объ устранени мысли о личныхъ нуждахъ, о которыхъ напоминало присутстве Джермина, самообладане было необходимо для выполненя важныхъ обязанностей, налагавшихся на него настоящимъ случаемъ.

— Я знаю, м-ръ Джерминъ говорилъ мн, началъ Гарольдъ,— что вы, м-ръ Лайонъ, оказали уже мн большую услугу. Дло въ томъ, что я особенно нуждаюсь въ человк съ вашимъ умомъ. Я веду борьбу собственно только съ Гарстиномъ, который называетъ себя либераломъ, но не понимаетъ ничего и не заботится ни о чемъ, разв только объ интересахъ богатыхъ торговцевъ. Вы съумли объяснить различе между такимъ либераломъ и настоящимъ либераломъ, которое, сколько я знаю, бываетъ также значительно какъ между одной рыбой и другой рыбой.

— Ваше сравнене удачно, сэръ, отвчалъ м-ръ Лайонъ, все еще держа въ рук очки, — въ настоящую эпоху, когда все внимане наци устремлено на одинъ предметъ, когда требуется сдвинуть съ мста большую тяжесть, лошадиныя силы нужне, чмъ каке либо отборные изящные инструменты. Но неизбжное зло этихъ огромныхъ подвиговъ состоитъ въ томъ, что они поощряютъ въ людяхъ грубую неразборчивость, препятствующую достиженю боле совершенныхъ результатовъ и порождаютъ преувеличенныя ожиданя, несообразныя съ нашимъ затруднительнымъ положенемъ. Я не говорю, что компромиссъ вовсе излишенъ, я говорю только, что онъ составляетъ зло, неизбжное при нашихъ недостаткахъ, и я убдительно просилъ бы каждаго замтить, что чмъ боле дается простора подобнымъ сдлкамъ, тмъ мене мста остается для разума и совсти. Поэтому я поставилъ себ цлью показать нашему народу, что многе изъ тхъ людей, которые помогали везти колесницу реформы, преслдуютъ въ этомъ дл только свои личные виды и не покидаютъ нечестиваго принципа своекорыстныхъ связей, они готовы, еслибы было нужно, поставить Сирю на мсто Египта, лишь бы только не пропала ихъ собственная доля въ ожидаемой выгод.

— Именно такъ, сказалъ Гарольдъ, который легко освоивался со всякою новою рчью и еще быстре умлъ согласовать чужя слова съ своими личными, непосредственными цлями,— это люди, которые совершенно удовлетворяются, если только могутъ втереться въ плутократю, и накупивъ себ земель, прицпить старинные гербы къ новымъ воротамъ своихъ домовъ. Практическй способъ для защиты отъ этихъ фальшивыхъ либераловъ состоитъ теперь въ томъ, чтобы наши избиратели не раздляли своихъ голосовъ. Если, какъ кажется съ виду, многе избиратели Дебари готовы раздлить свои голоса въ пользу Гарегина, то ближайшимъ слдствемъ этого будетъ то, что мои избиратели меня надуютъ. Если голоса такимъ образомъ раздлятся, то Дебари все-таки удержится, а я буду выключенъ. Я беру смлость просить васъ, м-ръ Лайонъ, употребить въ виду этого свое вляне въ мою пользу. Мы, кандидаты, должны выхвалять себя больше, чмъ слдуетъ обыкновенно, вы знаете, что хотя я по рожденю и принадлежу къ тмъ классамъ, которые придерживаются прежнихъ правилъ стараго времени, но опытность заставила меня слдовать за тми, кто самъ себ составляетъ карьеру,— и надяться боле на людей молодыхъ, чмъ на старыхъ. На моей сторон то преимущество, что я наблюдалъ народный бытъ при различныхъ обстоятельствахъ, мои взгляды боле широки, чмъ взгляды хлопчато-бумажнаго фабриканта. По вопросамъ, относящимся къ религозной свобод, я нс остановлюсь ни на какой другой мр, кром радикальной.

— Надюсь, что нтъ, сэръ, надюсь, что нтъ, сказалъ м-ръ Лайонъ съ важностью, окончательно надвъ очки и разсматривая физономю кандидата, котораго онъ намревался подвергнуть надлежащему экзамену. Добрый Руфусъ, сознавая свою политическую важность, какъ органа убжденя, считалъ своимъ долгомъ прочесть кандидату нсколько наставленй, чтобы съ своей стороны запечатлть въ будущемъ законодател чувство его отвтственности. Но послдняя часть этой обязанности отчасти препятствовала назиданю, потому что умъ пастора былъ такъ занятъ соображенями, которыя онъ считалъ опаснымъ упустить изъ виду, что слова его не соотвтствовали первоначальному широкому плану этого назиданя. Такъ невозможно было пропустить вопросъ о церковной подати, не указавъ причинъ ея несправедливости и не перечисливъ вкратц также и тхъ основанй, по которымъ м-ръ Лайонъ, съ своей стороны, не выказывалъ того пассивнаго сопротивленя установленному налогу, какое было усвоено такъ называемыми ‘друзьями’ (героизмъ которыхъ въ этомъ отношени былъ однакоже достоинъ всякаго уваженя).

Люди догадливые, видя, что слушатели не выказываютъ къ нимъ особаго вниманя, обыкновенно умютъ прекращать разговоръ подъ благовиднымъ предлогомъ, но, говоря искренно, мы должны признаться, что наибольшая сдержанность въ разговорю по большей части происходитъ отъ недостатка матерала для него. Разговоръ часто бываетъ безплоденъ, но и молчане также не изобильно результатами.

Гарольдъ Трансомъ не обладалъ особымъ терпнемъ, но въ длахъ имвшихъ особый интересъ, онъ умлъ поступать, какъ требовали обстоятельства, а въ настоящемъ случа, быть можетъ, даже легче было слушать, чмъ отвчать на вопросы. Но Джерминъ, у котораго было еще много дла на рукахъ, воспользовался случаемъ, чтобъ встать и сказалъ, смотря на часы:

— Черезъ пять минутъ я долженъ быть въ контор. Вы найдете меня тамъ м-ръ Трансомъ, вамъ, вроятно, еще многое нужно сказать м-ру Лайону.

— Я убдительно прошу васъ, сэръ,— сказалъ пасторъ, перемняя тонъ и быстро взявъ за руку Джермина,— прошу васъ почтить меня свиданемъ для переговоровъ по нкоторымъ частнымъ дламъ,— если можно сегодня вечеромъ.

М-ръ Лайонъ, какъ и вообще люди, имюще боле дла съ неодушевленными и отвлеченными предметами, чмъ съ живыми существами, имлъ склонность къ подобному порывистому образу дйствй. Онъ брался за встрчавшяся въ жизни мелочи такъ горячо, какъ будто бы боялся, что въ противномъ случа совершенно упуститъ ихъ изъ виду. Вслдстве этихъ судорожныхъ скачковъ изъ области абстрактной въ область дйствительной жизни, постоянно случалось, что пасторъ внезапно принималъ такое ршене, которое всегда было для него предметомъ сомння и на которое онъ не отважился бы иначе, какъ посл продолжительнаго размышленя. Такъ и въ настоящемъ случа, если бы Джерминъ не испугалъ его угрозой уйти именно въ то время, когда онъ погрузился въ политическя разсужденя, то онъ никакъ не могъ бы себя заставить довриться въ своемъ дл стряпчему.

Джерминъ былъ удивленъ такою горячностью маленькаго человчка.— Съ полною готовностью, отвчалъ онъ, вжливо кланяясь.— Можете-ли вы придти въ мою контору часовъ въ восемь?

— По разнымъ причинамъ, и просилъ бы васъ придти ко мн.

— О, очень хорошо. Я пойду гулять и увижусь съ вами нынче вечеромъ, если будетъ можно. Мн доставитъ большое удовольстве быть вамъ полезнымъ въ чемъ бы то ни было. Джерминъ зналъ, что посредствомъ такого спроса на его услуги, онъ будетъ имть боле цны въ глазахъ Гарольда. По уход его, м-ръ Лайонъ опять углубился въ политику, это было тмъ легче, что онъ попалъ на свой любимый конекъ, который составлялъ предметъ постоянныхъ споровъ пастора съ единомыслящими ему либералами.

Въ то время, когда вра въ прочность политической реформы одушевляла ревностныхъ ея приверженцевъ, многя мры, не смло обсуждавшяся приверженцами той и другой стороны, служили предметомъ толковъ и предположенй, подобно тому, какъ это бываетъ въ виду ожидаемаго наслдства. Нужно было вести борьбу и низложить различныя вопющя злоупотребленя, препятствовавшя людямъ быть мудрыми и счастливыми. Такое время есть время надежды. Потомъ уже, когда трупы этихъ чудовищъ будутъ выставлены на всеобщее удивлене и отвращене, а мудрость и благополуче все-таки не появятся, а напротивъ глупость и несчастя примутъ еще больше размры, тогда наступитъ время сомння и уныня. Но въ великую эпоху реформы надежда была сильна, перспектива этой реформы производила на избирателей опьяняющее дйстве. Ораторы на реформистскихъ банкетахъ сыпали поздравленями и общанями. Либеральныя духовныя лица господствующей церкви пили за здоровье либераловъ изъ среды католическаго духовенства, забывъ о своей вражд къ ихъ пурпуровымъ мантямъ, послдне отвчали подобною же предупредительностью. Нкоторые настаивали на уничтожени всхъ злоупотребленй и вообще домогались вчнаго (мрскаго) блаженства, друге, которыхъ воображене было мене воспламенено зарей реформы, настаивали преимущественно на закрытой баллотировк.

Вотъ относительно этого вопроса о баллотировк пасторъ горячо придерживался противнаго взгляда. Нашими любимыми мннями обыкновенно бываютъ т, которыя ставятъ насъ въ меньшинство изъ меньшинства среди нашей собственной парти,— и это еще хорошо, иначе какъ могли бы продлить свое существоване эти несчастныя мння, зародившяся при такихъ неблагопрятныхъ обстоятельствахъ? Такъ было и съ м-ромъ Лайономъ и съ его сопротивленемъ закрытой баллотировк. Но онъ произнесъ замчане по этому предмету, не совсмъ ясное его собесднику, который истолковалъ его сообразно тому, что, по его разсчетамъ, казалось боле вроятнымъ.

— Я не имю возраженй противъ баллотировки, сказалъ Гарольдъ, но думаю, что теперь намъ нужно заниматься не ею. Мы не должны браться за нее, потому что есть друге вопросы, не терпяще отлагательства.

— Такъ вы, сэръ, подали бы голосъ за баллотировку? сказалъ м-ръ Лайонъ, поглаживая свой подбородокъ.

— Конечно, если бы дло коснулось этого предмета. Я питаю слишкомъ большое уважене къ свобод избирателей, чтобы противиться какому бы то ни было случаю сдлать эту свободу боле полною.

М-ръ Лайонъ взглянулъ на своего собесдника съ улыбкой состраданя и отвчалъ сдержаннымъ ‘гм’, которое Гарольдъ принялъ за знакъ одобреня. Онъ скоро долженъ былъ разочароваться.

— Вы огорчаете меня, сэръ, вы меня сильно огорчаете. Я прошу васъ вновь обсудить этотъ вопросъ, потому что онъ приведетъ васъ, но моему мнню, къ самому основаню политической нравственности. Я берусь доказать каждому безпристрастному человку, должнымъ образомъ вооруженному принципами публичной и частной честности, что баллотировка гибельна, и что еслибы она не была гибельна, то по меньшей мр была бы безплодна. Я доказалъ бы, во-первыхъ, что, какъ предохранительное средство противъ подкупа и разныхъ незаконныхъ вляни, она не достигаетъ цли,— и во-вторыхъ, что она въ высшей степени вредна, потому что преграждаетъ путь тмъ влянямъ, посредствомъ которыхъ духъ человка и характеръ гражданина должнымъ образомъ приготовляются къ своимъ высокимъ обязанностямъ. Извините, что я васъ задерживаю, сэръ. Дло само по себ стоитъ, чтобы на него потратить время.

— Чортъ бы побралъ этого старика, подумалъ Гарольдъ. Я никогда больше не явлюсь съ подобнымъ визитомъ, если только онъ по какому нибудь случаю не охрипнетъ. Онъ намревался извиниться предъ пасторомъ, насколько могъ приличне, и отложить разговоръ до завтра, пригласивъ м-ра Лайона зайти въ залу коммисси, предъ тмъ временемъ, когда кандидату нужно будетъ произносить публичную рчь, но Гарольда выручила Лидди, явившаяся въ комнату.

— Съ вашего позволеня сэръ, сказала она, м-ръ Гольтъ спрашиваетъ, можетъ ли онъ войти и поговорить съ этимъ джентльменомъ. Онъ проситъ у васъ извиненя, и если вы этого не желаете, то можно отказать.

— Нтъ, попроси его войти сейчасъ же, Лиддн.— Это такого рода молодой человкъ, продолжалъ м-ръ Лайонъ, обращаясь къ Гарольду,— котораго представителю непремнно нужно знать, онъ не избиратель, но человкъ мыслящй и развитой.

— Я буду очень радъ его видть,— сказалъ Гарольдъ довольно искренно, хотя и мало видлъ интереса въ человк мыслящемъ, но не имющемъ голоса, такая личность могла быть полезна, разв только какъ диверся противъ разговора о баллотировк.

— М-ръ Гольтъ, сэръ,— мой юный другъ, сказалъ пасторъ, при вход Феликса,— и хотя по нкоторымъ предметамъ мн желательно бы было видть мння его измненными, но то рвене къ общественной правд, которое въ немъ проявляется, надюсь, никогда не исчезнетъ.

— Я радъ видть м-ра Гольта, сказалъ Гарольдъ, кланяясь. Изъ того выраженя, съ какимъ Феликсъ поклонился ему и потомъ отошелъ въ самый дальнй уголъ комнаты, Гарольдъ понялъ, что пожате кандидатской руки будетъ здсь принято не особенно любезно.

— Это ужасный господинъ, подумалъ онъ,— это человкъ, способный завтра же взойти на трибуну и подвергнуть меня перекрестному допросу, если въ моихъ словахъ что нибудь ему не понравится.

— М-ръ Лайонъ, сказалъ Феликсъ,— я позволилъ себ спросить м-ра Трансома въ то время, когда онъ быль занятъ съ вами. Но мн нужно говорить съ нимъ о такомъ предмет, который и не намренъ теперь разглашать, и въ которомъ, и увренъ, вы окажете мн поддержку. Я узналъ, что м-ръ Трансомъ здсь и потому ршился придти. Надюсь, что вы оба извините меня, такъ какъ мое дло касается нкоторыхъ избирательныхъ дйствй, предпринятыхъ агентами м-ра Трансома.

— Прошу васъ продолжать,— сказалъ Гарольдъ, ожидая чего-то непрятнаго.

— Я не имю намреня говорить противъ угощеня избирателей, сказалъ Феликсъ,— по моему мнню, такое угощене является необходимымъ зломъ при выбор нашихъ представителей. Но я хочу спросить васъ, м-ръ Трансомъ, съ вашего ли вдома, агенты ваши подкупаютъ простыхъ, грубыхъ людей, неимющихъ голоса, спроктонскихъ рудокоповъ, спаивая ихъ,— для того, чтобы они могли произвести демонстрацю въ вашу пользу при подач голосовъ?

— Разумется нтъ,— отвчалъ Гарольдъ.— Вы знаете, мой дорогой сэръ, что кандидатъ находится въ большой зависимости отъ своихъ агентовъ въ отношени средствъ, которыми нужно дйствовать, особенно когда многолтнее отсутстве сдлало его незнакомымъ съ тми людьми, которые заправляютъ дломъ. Но уврены ли вы въ справедливости тхъ фактовъ, о которыхъ говорите?

— Настолько же, насколько могутъ доставить мн такую увренность мои собственныя чувства, сказалъ Феликсъ и затмъ въ краткихъ словахъ разсказалъ случившееся въ воскресенье.— Я предполагалъ, что вы не знали этого ничего, м-ръ Трансомъ, заключилъ онъ,— и потому-то подумалъ, что лучше будетъ сказать объ этомъ вамъ. Въ противномъ случа я былъ бы того мння, что подобные поступки наносятъ безчесте радикальной парти. Я самъ радикалъ и намренъ всю жизнь бороться противъ привиллегй, монополй и притсненй всякаго рода. Но я лучше соглашусь быть ливрейнымъ лакеемъ, гордымъ знатностью своего господина, нежели длать общее съ виду дло съ подлецами, которые обращаютъ лучшя человческя надежды въ посмшище для лицемря и безчестя.

— Вашъ энергическй протестъ здсь неумстенъ, сэръ,— сказалъ Гарольдъ, оскорбленный тономъ, въ которомъ звучала угроза. На самомъ дл, такое поведене Феликса проистекало изъ антипати,— которая была взаимною. Постояннымъ источникомъ раздраженя для него служило то обстоятельство, что общественные дятели его парти, говоря вообще, но были лучше людей противной стороны, что духъ нововведенй, который для него самого составлялъ какъ бы часть религи,— для многихъ имлъ такое значене, но въ большей мр, какъ и вра въ гнилыя мстечки, такимъ образомъ, Феликсъ былъ уже расположенъ не доврять Гарольду Трансому. Гарольду, въ свою очередь не нравились непрактичныя понятя о возвышенномъ и чистомъ, не нравился всякй энтузазмъ, и ему казалось, что наиболе безпокойное, наиболе сильное олицетворене этого безсмысля онъ нашелъ въ Феликс. Но все таки съ его стороны было бы неблагоразумно раздражать послдняго какимъ бы то ни было образомъ.

— Если вамъ угодно пойдти со мной въ контору Джермина,— продолжалъ онъ,— то дло будетъ разслдовано въ вашемъ же присутстви. Я думаю, вы согласитесь со мною, м-ръ Лайонъ, что это будетъ самое лучшее?

— Безъ сомння,— сказалъ пасторъ, который очень полюбилъ кандидата,— и я хотлъ бы предостеречь моего юнаго друга противъ слишкомъ большой поспшности въ словахъ и дйствяхъ. Борьба Давида противъ Саула была правою, но не смотря на то, не вс послдователи Давида были сами людьми благочестивыми.

— Тмъ боле это было достойно сожалня, сэръ, сказалъ Феликсъ.— особенно, еслибы онъ потакалъ ихъ беззаконнымъ дламъ.

М-ръ Лайонъ улыбнулся, покачалъ головой и съ умоляющимъ взоромъ взялъ за руку своего любимца.

— Было бы слишкомъ много для одного человка брать на себя нравственную отвтственность за всю свою партю,— сказалъ Гарольдъ.— Если бы вы пожили на восток, какъ я, въ васъ было бы боле терпимости. Боле терпимости, напримръ, по отношеню къ дятельному трудолюбивому эгоизму,— подобный которому мы видимъ здсь,— хотя онъ бываетъ и не всегда особенно разборчивъ на средства: вы увидли бы тогда, насколько онъ выше простаго празднаго эгоизма. Такъ, напримръ, мостъ вещь хорошая, стоитъ того, чтобъ его починяли, а между тмъ половина людей, работавшихъ его, могутъ быть мошенники.

— О да! замтилъ съ презрнемъ Гольтъ,— съ помощю подобныхъ общихъ и неопредленныхъ фразъ можно оправдать кого и что угодно. Я молчу только о такихъ злоупотребленяхъ. противъ которыхъ ничего не могу подлать, а теперь идетъ вопросъ не о всевозможныхъ злоупотребленяхъ въ мр, а объ особенномъ злоупотреблени, которое у насъ подъ носомъ.

— Въ такомъ случа лучше всего, по моему мнню, прекратить споръ, и отправиться теперь же къ Джермину, сказалъ Гарольдъ,— Позвольте мн теперь проститься съ вами, м-ръ Лайонъ.

— Я желалъ бы, отвчалъ пасторъ съ видимымъ безпокойствомъ,— я желалъ бы еще разъ поговорить съ вами о баллотировк. Вопросъ этотъ необходимо разсмотрть обстоятельне, чтобы избжать пробловъ.

— Не безпокойтесь, сэръ, мы еще увидимся съ вами, сказалъ Гарольдъ, пожимая руку пастора.— Не встрчу ли я васъ завтра въ комитет.

— Едва ли, отвчалъ м-ръ Лаойнъ, потирая лобъ, и безпокоясь печальнымъ воспоминанемъ о своемъ собственномъ дл.

— Ну, такъ если позволите, я пришлю вамъ письмо, въ которомъ выскажу свой взглядъ на этотъ вопросъ.

— И прекрасно. До свиданя.

Гарольдъ и Феликсъ вышли вмст, а пасторъ, отправившись наверхъ, задалъ самому себ вопросъ, выполнилъ-ли онъ добросовстно въ настоящемъ случа свои обязанности!

Найдутся люди, которые станутъ смяться надъ иллюзями маленькаго пастора, придававшаго такое огромное значене своимъ словамъ, между тмъ какъ на дл он не произвели никакого впечатлня. Но я долженъ сознаться, что, не смотря на мой скептицизмъ относительно возможности произвести впечатлне на кандидата въ депутаты горячею и честною рчью, если я и смялся иногда надъ увлеченями энергическаго м-ра Лайона, то я всегда потомъ раскаявался и тотчасъ же проникался уваженемъ къ нему. То, что мы называемъ иллюзями, часто ничто иное, въ сущности, какъ большой кругозоръ относительно прошедшаго и настоящаго, стремлене къ боле врной цли, чмъ случайности нашей настоящей жизни. Мы видимъ, что героизмъ, проявляясь въ единиц, даетъ незначительный результатъ, и говоримъ — эта единица сдлала очень немного, лучше бы было и не приниматься за дло. Но мы можемъ разбить и большую армю на единицы и солнечный свтъ раздлить на безконечно-малыя величины, и на этомъ основани думать, что и большая армя и солнце не имютъ никакого значеня. Лучше воздвигнемъ памятникъ воинамъ, которые не уступили непрятелю ни шагу и пали славной смертю,— воздвигнемъ памятникъ честнымъ, хотя и не знаменитымъ людямъ, которые столь же драгоцнны, какъ и солнечные лучи, хотя существоване многихъ изъ нихъ незамтно и безслдно.

Припоминая теперь этотъ день въ Треби, мн кажется, что Гарольдъ Трансомъ питалъ боле грустную иллюзю, полагаясь съ такою увренностю на свое искусство устроить себ будущее.

ГЛАВА XVII.

Джермину было очень непрятно, что Гарольду Трансому помшали сдлать еще нсколько дловыхъ визитовъ тотчасъ же посл посщеня м-ра Лайона, и такимъ образомъ заставили его вернуться въ контору ране, чмъ онъ предполагалъ. Онъ тотчасъ же догадался, что это было дла Феликса Гольта, послдняго, на основани носившейся въ Треба молвы, онъ зналъ за молодаго человка, обладавшаго такими ничтожными данными для вступленя въ свтъ и для успха въ немъ, что ему, особ разсудительной и уважаемой, не представлялось никакихъ основанй для сближеня съ подобною личностью.

Гарольду Трансому, съ другой стороны, было весьма непрятно вмшательство Феликса въ частности, касавшяся выборовъ. Онъ чувствовалъ себя оскорбленнымъ, при вид необходимости оправдываться передъ человкомъ съ безпокойнымъ языкомъ. Чувство, испытываемое имъ было подобно ощущеню фабриканта, который затратилъ капиталъ на выдлку бочекъ изъ числ сдланныхъ уже — нашелъ одну бочку съ фальшивымъ дномъ. Практическй человкъ долженъ стремиться къ цли только доступнымъ ему путемъ, т. е. если ему нужно попасть въ парламентъ, то онъ не долженъ быть слишкомъ разборчивъ на средства. Не быть ни донъ-Кихотомъ, ни теоретикомъ, стремящимся къ исправленю нравовъ вселенной, вообще не считается безчестнымъ, но Гарольдъ питалъ отвращене ко всему, что было дйствительно безчестно, или считалось такимъ. Въ такомъ настроени духа, онъ не говорилъ ни слова дорогою, и прямо войдя въ контору, въ которой Джерминъ былъ не одинъ, надменно сказалъ.

— Возникъ вопросъ объ избирательныхъ интригахъ въ Спрокстон. Можете вы дать теперь же объяснене по этому предмету? Со мной м-ръ Гольтъ, который хочетъ знать какъ было дло.

— Да, конечно, отвчалъ Джерминъ, который, по обыкновеню становился тмъ хладнокровне и разсудительне, чмъ непрятне было его положене. Онъ произнесъ эти слова стоя и когда повернулся лицомъ къ постителямъ, то его широкая фигура закрыла собой другого человка, который писалъ за конторкой.

— Мистеръ Гольтъ — и — безъ сомння — и — знаетъ какъ дорого время у дловаго человка. Вы можете теперь же объясниться. Джентльменъ этотъ…— здсь Джерминъ сдлалъ легкое движене головою назадъ — одинъ изъ нашихъ.

— Я жалуюсь просто на то, сказалъ Феликсъ, что одинъ изъ вашихъ агентовъ посланъ былъ для подкупа людей въ Спрокстон — цль подкупа вамъ должна быть лучше извстна, чмъ мн. М-ру Трансому, по видимому, было неизвстно это и онъ не одобряетъ такого образа дйствй.

Пока Феликсъ говорилъ, Джерминъ не спускалъ съ него серьезнаго и пристальнаго взгляда, въ тоже время онъ вынулъ изъ кармана небольшую пачку бумагъ и, повернувъ медленно голову къ Гарольду, опустилъ руку въ карманъ за карандашемъ.

— Я вовсе этого не одобряю, сказалъ Гарольдъ, ненавидвшй разсчитанную медленность Джермина и увренность въ своей собственной непроницаемости.— Пожалуйста не длайте этого боле.

— Я знаю, что м-ръ Гольтъ превосходный либералъ, сказалъ Джерминъ, отвчая Гарольду наклоненемъ головы, и затмъ продолжалъ, неперемнно то глядя на Феликса, то длая замтки на вынутыхъ изъ кармана бумагахъ,— но онъ можетъ быть человкъ неопытный и не знаетъ, что нельзя попасть въ члены парламента, не подготовивъ выборы посредствомъ ловкаго и надежнаго человка, которому нужно предоставить уже полную свободу въ дйствяхъ. Что же касается до возможности отказаться отъ подобнаго образа дйствй впредь, то это вещь условная. Еслибы вы держали когда-либо возжей въ рукахъ, какъ я въ былое время, то знали бы, что не всегда легко остановиться.

— Я имю весьма слабое поняте объ умнь держать въ рукахъ возжи, отвчалъ Феликсъ,— но понялъ съ разу, что подобный образъ дйствй приноситъ больше вреда, чмъ пользы. Еслибы дло велось прямодушно, то не зачмъ было бы прибгать къ угощеню и заставлять людей толпой длать демонстрацю, которая можетъ кончиться очень худо.

— Конечно можно помшать демонстраци въ нашу пользу, сказалъ улыбаясь Джерминъ.— Это совершенно справедливо, но если тже люди будутъ употреблены для демонстраци противной стороной — разв вамъ будетъ легче отъ этого, сэръ.

Все время разговора Гольта съ Джерминомъ, Гарольдъ находился въ раздраженномъ состояни духа. Онъ предпочиталъ заставить говорить вмсто себя стряпчаго, хотя вообще старался всегда избавить себя отъ его толковъ.

— Я могу только сказать, отвчалъ Гольтъ, что если вы пускаете въ дло подобныхъ людей, напоивъ ихъ пьяными, то вы принимаете на себя большую отвтственность. Подкупать толпу рудокоповъ и заставлять ихъ кричать и шумть тоже самое, что сгонять въ одну кучу быковъ и ревомъ ихъ производить демонстрацю въ свою пользу.

— Вашему дару слова позавидовалъ бы любой адвокатъ, сказалъ Джерминъ, положивъ снова въ карманъ бумаги и карандашъ, но онъ не остался бы доволенъ точностью вашихъ выраженй. Вы неправильно употребляете слово ‘подкупъ’.— Ничего, подобнаго подкупу, не было въ Спрокстон, за это я отвчаю. Присутстве дюжихъ молодцовъ на либеральной сторон послужитъ къ сохраненю порядка, потому что намъ извстно, что члены общества взаимнаго вспоможеня Пичлейскаго округа будутъ стоять за Дебари. Поврьте, что джентльменъ, руководившй спрокстонскимъ дломъ опытенъ въ парламентскихъ длахъ и не вышелъ бы изъ границъ благоразумя,

— Какъ вы говорите про Джонсона? спросилъ Гольтъ съ видомъ презрня.

Прежде чмъ Джерминъ усплъ отвтить, Гарольдъ поспшилъ сказать ршительнымъ тономъ:— однимъ словомъ, вотъ что, м-ръ Гольтъ: я желаю и настою, чтобы сдлано было все, что можетъ исправить дло. Довольно съ васъ этого? Вы видите теперь, съ какими трудностями долженъ бороться кандидатъ, прибавилъ Гарольдъ, улыбаясь Гольту самымъ прятнымъ образомъ

— Мн слдуетъ удовольствоваться вашими словами, отвчалъ Гольтъ, не совсмъ удовлетворенный.— До свиданя, господа.

Когда онъ вышелъ и заперъ за собой дверь, Гарольдъ обернулся и, бросая, вопреки желаню, сердитый взглядъ на Джермина, сказалъ ему:

— А кто такой этотъ Джонсонъ? врно какой нибудь пройдоха. Вы кажется очень любите пользоваться такими людьми.

Джерминъ замтно поблднлъ, но онъ предвидлъ, что ему не избгнуть непрятностей отъ Гарольда и потому не удивился. Онъ спокойно повернулся и только дотронулся до плеча человка, сидвшаго за конторкой, который при этомъ всталъ.

— Напротивъ, отвчалъ Джерминъ, Джонсонъ, о которомъ идетъ рчь, вотъ этотъ самый джентельменъ — одинъ изъ самыхъ дятельныхъ моихъ помощниковъ по выборамъ. Я сравнительно новичекъ въ этомъ дл. Но онъ участвовалъ вмст съ Джемсомъ Путти въ двухъ весьма трудныхъ выборахъ, и подобное начало много рекомендуетъ его. Путти одинъ изъ первыхъ людей въ государств, какъ агентъ съ либеральной стороны: не такъ ли, Джонсонъ? Я думаю, что Мэкинсъ не совсмъ пара ему, и не совсмъ того калибра въ отношени тактики и опытности?

— Мэкинсъ такой же удивительный человкъ, какъ Путти, отвчалъ словоохотливый Джонсонъ, который радъ была, случаю поговорить, хотя выбранная имъ минута была не совсмъ благопрятна:— Мэкинсъ по своимъ планамъ, Путти по своему умнью вести дло. Путти знаетъ людей, сэръ, продолжалъ онъ обращаясь къ Гарольду,— какъ жаль, что вы не воспользовались для своего дла его талантами. Никто такъ не уметъ беречь деньги кандидата — половину дла онъ длаетъ языкомъ. Путти понимаетъ эти вещи. Онъ мн сказалъ: помни, Джонсонъ, что слушателямъ можно всегда угодить двумя путями: первый, говорить имъ о томъ, чего они не понимаютъ, второй, говорить имъ то, къ чему они привыкли. Я всегда скажу, что я многимъ обязанъ Путти. Хорошо, что на мугамскихъ выборахъ въ прошедшемъ году Путти былъ не на сторон торйской парти. На его рукахъ были женщины, а нужно сказать вамъ, сэръ, что четвертая доля мущинъ не участвовали бы въ выборахъ, еслибы не понуждали ихъ къ тому жены, изъ желаня добра своимъ семьямъ. А что до умнья говорить, такъ въ нашихъ лондонскихъ кружкахъ ходитъ слухъ, что Путти пишетъ постоянно въ ‘Times’. Словомъ, никто не можетъ стать выше его. Я самъ кое-что смыслю въ этомъ дл, но когда м-ръ Джерминъ предложилъ мн устроить выборы въ сверномъ Ломшир — говоря это Джонсонъ игралъ брелоками своихъ часовъ и покачивался на носкахъ — первымъ моимъ словомъ было сказать: ‘на сторон Гарстина находится Путти! ни одинъ вигъ не устоитъ противъ вига, имющаго на своей сторон Путти.’ Я ни скажу, чтобы вообще при выборахъ мння играли большую роль, многое зависитъ отъ того, противъ кого вамъ нужно вести борьбу и отъ искусства вашихъ агентовъ. Но какъ радикалъ и радикалъ съ деньгами, вы находитесь въ прекрасномъ положени, и дйствуя съ умомъ и осторожностю…

Перебить рчь Джонсона до этого времени было бы чрезвычайно невжливо — и потому Гарольдъ съ презрительною покорностю помстился въ кресл, снялъ перчатку и занялся созерцанемъ своей руки. Но когда Джонсонъ остановился на послднихъ словахъ, Гарольдъ взглянулъ на небо и перебилъ его рчь.

— Все это хорошо, м-ръ Джонсонъ, мн будетъ очень прятно, если вы употребите вашъ умъ и осторожность, для того, чтобы покончить тмъ или другимъ путемъ это спрокстонское дло, иначе выйдетъ скверная исторя.

— Извините, сэръ, и васъ попрошу взглянуть ближе на это дло. Вы увидите, что въ спрокстонской истори нельзя сдлать ни шагу назадъ. Необходимо было расположить въ свою пользу жителей Спрокстона, иначе, какъ мн положительно извстно, противная сторона привлекла бы ихъ на свою сторону, теперь же я разстроилъ партю Гарстина. Они тоже не будутъ дремать, но я ихъ уже предупредилъ. Еслиже, по вашему приказаню, я или м-ръ Джерминъ, не сдержимъ общанй, данныхъ честнымъ молодцамъ, и оскорбимъ Тшуба, то дло повернется къ намъ задомъ. Тшубъ сдлаетъ все, чтобы повредить вамъ, онъ вооружитъ противъ васъ своихъ постителей, рудокопы будутъ противъ васъ, и вмсто того, чтобы путемъ добродушной шутки ослабить вляне Дебари и Гарстина, вы его усилите. Я говорю вамъ чистымъ англйскимъ языкомъ, сэръ Трансомъ,— хотя питаю къ вамъ величайшее уважене какъ къ джентльмену съ большими талантами и съ знатнымъ положенемъ въ свт,— но чтобы судить о подобныхъ вещахъ, сэръ нужно знать англйскихъ избирателей и англйскихъ трактирщиковъ. Было бы грустно — при этомъ голосъ Джонсона принялъ выражене и горечи, и торжественности вмст — еслибы подобный вамъ джентльменъ, посл всхъ усилй и хлопотъ, все таки не попалъ бы въ члены парламента. Не нужно останавливаться на полдорог

Аргументы м-ра Джонсона были изъ числа довольно убдительныхъ,— Гарольдъ нсколько минутъ мрачно молчалъ, смотря въ полъ, положивъ одну руку на колни, а другую на шляпу, какъ бы собираясь уходить.

— Что же касается до того, чтобы отказаться отъ сдланнаго уже мною — прибавилъ Джонсонъ, то въ этомъ отношени я умываю руки, сэръ. Я не могу сознательно дйствовать противъ вашихъ интересовъ. Надюсь, что вы не придаете никакого значеня молодому человку, съ которымъ вы пришли. Тшубъ, содержатель кабака, ненавидитъ его. Онъ пойметъ въ чемъ дло, и ему нетрудно будетъ подговорить полдюжины рудокоповъ, которые могутъ пожалуй заставить его, ну хоть, нырнуть подъ воду или проломать по ошибк голову. Я опытный человкъ, сэръ. Надюсь, что я сказалъ все, что нужно.

— Разумется, ваши слова достойны предмета, который вы взялись защищать, отвтилъ съ презрнемъ Гарольдъ, отвращене котораго къ личности Джонсона усиливалось вслдстве причинъ, понятныхъ Джермину.— Вы затяли съ м-ромъ Джерминомъ скверное дло. Мн не остается ничего больше вамъ сказать.

— Въ такомъ случа сэръ, вамъ не нужны боле мои услуги. Имю честь откланяться, сэръ, сказалъ Джонсонъ, поспшно выходя изъ комнаты.

Гарольдъ зналъ, что онъ поступаетъ опрометчиво, и онъ безъ сомння остановился бы, еслибы придавалъ большее значене настоящему случаю. Но онъ начиналъ терять осторожность и самообладане при вид хладнокровя Джермина, въ глубокомъ убждени, что стряпчй иметъ весьма основательный поводъ бояться его, всякое же дйстве, враждебное интересамъ Трансома, только усиливало этотъ поводъ. Что же касается до негодяевъ, подобныхъ Джонсону, то имъ нужно только платить, а не стараться располагать ихъ въ свою пользу. Гарольдъ умлъ улыбаться, когда этого требовали обстоятельства, но не желалъ улыбаться, когда не считалъ этого ни нужнымъ, ни прятнымъ, онъ принадлежалъ къ числу тхъ людей, которые не прочь при случа выказать гнвъ, ненависть и презрне, хотя они слишкомъ пользуются здоровьемъ слишкомъ довольны собой, чтобы въ нихъ зарождались эти чувства безъ вншней причины. А въ отношени Джермина искушене было слишкомъ сильно.

— И — извините м-ръ Гарольдъ, сказалъ Джерминъ лишь только вышелъ Джонсонъ — но мн очень жаль, что вы — вы — обошлись нелюбезно съ человкомъ, который могъ вамъ оказать большую услугу — отъ котораго многое зависитъ. Я допускаю, что — что — nemo mortaluim omnibus horis sapit, какъ мы говоримъ — и —

— Оставьте лучше про себя ваши латинскя пословицы, я не говорю ими и нахожу, что англйскй языкъ лучше выражаетъ мое мнне.

— А на чистомъ англйскомъ язык, сэръ,— проговорилъ Джерминъ, умвшй обойтись и безъ латинскихъ фразъ, когда онъ былъ задтъ за живое,— это значитъ, что кандидатъ долженъ пользоваться всмъ, пока не сдлается членомъ парламента, а Джонсонъ такого рода человкъ, что….

— Когда мн понадобится, я узнаю, что это за человкъ. А теперь мн нельзя терять время, я долженъ хать къ Гаукинсамъ на фабрику.

По уход Гарольда, красивое лицо Джермина приняло очень непрятное выражене. Онъ никогда почти не принималъ его въ присутстви другихъ и рдко когда оставался одинъ, потому что онъ привыкъ врить въ свою звзду. Новыя обстоятельства могли измнить шансы, и если бы непрятности съ Гарольдомъ приняли слишкомъ угрожающй характеръ,— то онъ надялся найти врное средство избавиться отъ бды.

— Онъ думаетъ, что все видитъ, все знаетъ, въ этомъ нельзя сомнваться,— проговорилъ про себя Джерминъ.— Правда, онъ наслдовалъ чертовскую способность къ длу — противъ этого нельзя спорить. Но я выскажу ему, чмъ мн обязано его семейство: не знаю, что бы было съ ними безъ меня, и если дло дойдетъ до кризиса, то я знаю, въ какую сторону благодарность перетянетъ всы. Не то чтобы онъ могъ почувствовать ее — но онъ можетъ почувствовать что нибудь иное, а если бы вздумалъ показать мн когти, тогда я самъ проучу его. Люди, носяще имя Трансомовъ, боле обязаны мн, чмъ я имъ.

ГЛАВА XVIII.

Джерминъ не забылъ отдать визитъ пастору въ тотъ же вечеръ въ Солодовенномъ Подворь. Смшанное чувство раздраженя, страха и нетерпня, которое онъ питалъ къ Гарольду Трансому днемъ, проистекало отъ слишкомъ многихъ и глубоко-коренившихся причинъ, чтобъ могло быть разсяно въ течене восьми часовъ, но, оставивъ домъ м-ра Лайона, стряпчй находился въ сравнительно-торжествующемъ настроени,— вслдстве той увренности, что онъ и только одинъ онъ,— располагалъ теперь такими фактами, которые, будучи сгруппированы, составляли тайну, дававшую ему новую власть надъ Гарольдомъ.

М-ръ Лайонъ, нуждаясь въ помощи такого человка, который обладалъ зминою мудростью, которая, однако, рдко соединяется съ голубиной невинностью, въ разговор постепенно быль доведенъ до того, что высказалъ стряпчему вс основаня, заставлявшя его добиваться истины относительно человка, который называлъ себя Морицъ Христанъ: пасторъ показалъ вс свои драгоцнности, медальонъ, письма и брачное свидтельство. Джерминъ утшалъ его, смло общавъ узнать, безъ скандала и преждевременной огласки, дйствительно-ли этотъ человкъ была, мужъ Анеты, Морицъ-Христанъ Бликлиффъ.

Джерминъ не особенно спшилъ давать это общане: онъ имлъ основательныя причины думать, что уже пришелъ къ правильному взгляду на предметъ. Стряпчй желалъ самъ собрать поболе свденй относительно человка, о которомъ шла рчь, и вмст съ тмъ держать м-ра Лайона въ невдени,— предосторожность вовсе не затруднительная относительно дла, разговора, о которомъ былъ для пастора такъ тягостенъ. Удобный случай увидться съ Христаномъ, нтъ сомннй, представится въ непродолжительномъ времени,— можетъ быть, даже завтра. Джерминъ видалъ этого человка нсколько разъ, но до сихъ поръ не имлъ причины обращать на него особаго вниманя, онъ слышалъ, что курьеръ Филиппа Дебари бывалъ часто занятъ въ город, и въ особенности, какъ оказывалось, его видали тамъ въ т дни, когда шли толки о политик и когда появлялся новый кандидатъ.

Тому мру, центромъ котораго былъ большой Треби, было, конечно, интересно видть молодаго Трансома, который прхалъ съ востока, былъ богатъ, какъ жидъ, и называлъ себя радикаломъ, впрочемъ, названя партй были вс равно неопредленны въ умахъ разныхъ превосходныхъ гражданъ-плательщиковъ податей, здившихъ на рынокъ въ таксированныхъ повозкахъ или въ наслдственныхъ одноколкахъ. Удобныя мста въ окнахъ были уже заблаговременно заняты нсколькими шляпками, но вообще радикальный кандидатъ не привлекалъ къ себ горячихъ приверженцевъ между женщинами, даже изъ числа диссентеровъ въ Треби, еслибы таке были среди благоденствующаго и осдлаго класса жителей. Нкоторыя набожныя леди любили вспоминать, что ‘ихъ семьей была Церковь’, другя порицали политику за то, что она будто бы развратила старое окрестное населене и раздлила друзей, которые до тхъ поръ имли одинаковыя мння, третьи, боле меланхолическаго темперамента, говорили, что было бы лучше, еслибъ люди мене думали о парламентской реформ, а больше объ угождени Богу. Безупречныя диссентерскя матроны, въ род мистриссъ Мускатъ,— которыя въ юности не занимались излишне своимъ, туалетомъ,— никогда не одушевлялись борьбой за свободу и имли боязливое подозрне, что самая религя терпла поругане, будучи прилагаема къ дламъ мра сего. Съ того времени, какъ м-ръ Лайонъ поселился въ Солодовенномъ подворь, тамъ стали слишкомъ часто смшивать политику съ религей, но какъ бы то ни было, чти леди никогда еще не слыхали рчей, произносимыхъ на площади, и не намрены были привыкать къ этому.

Эстеръ, однакожъ, слышала, какъ нкоторыя изъ ея знакомыхъ говорили, что он намрены сидть въ верхнемъ окн у москательщика, она хотла спросить отца, можно ли ему достать хорошее мсто, съ котораго она также могла бы все видть и слышать. Дв разнородныя причины побуждали ее къ этому. Она знала, что Феликсъ принималъ ревностное участе во всхъ общественныхъ вопросахъ и думала, что онъ считалъ въ ней недостаткомъ равнодуше къ этимъ вопросамъ: она хотла попытаться узнать тайну того рвеня, которое было въ немъ такъ сильно, что одушевляло самый скучный, по ея мнню, родъ жизни. Она была не такъ глупа, чтобъ не открыть этотъ секретъ. Но мотивъ самоисправленя быль скоро вытсненъ въ ея голов другимъ, совершенно различнаго рода. Въ ея однообразной жизни служила не лишеннымъ прятности разнообраземъ встрча съ человкомъ, подобнымъ Гарольду Трансому, который обладалъ изящной наружностью и утонченными манерами, она была бы непрочь увидать его опять: этотъ человкъ указывалъ ей ту блестящую и боле роскошную жизнь, на которой ея воображене могло останавливаться безъ тягостныхъ усилй,— въ род тхъ, какя были нужны, чтобъ достигнуть умственнаго состояня, которое могло бы внушить ей полную симпатю къ Феликсу Гольту. Въ такомъ-то настроени она ожидала прихода своего отца къ завтраку. Зачмъ, въ самомъ дл, она будетъ много безпокоиться о Феликс?

М-ръ Лайонъ,— значительно успокоившйся съ того времени, какъ повдалъ стряпчему свою тревогу и получилъ общане помощи, уже до такой степени погрузился въ полемическя размышленя, въ ожидани отвта Филиппа Дебари на его вызовъ, что занявшись записыванемъ нкоторыхъ счастливо пришедшихъ въ голову мыслей изъ боязни, чтобъ он не испарились, онъ забылъ сойти къ завтраку. Эстеръ, догадавшись, чмъ увлекся отецъ, пошла въ его кабинетъ, онъ сидлъ у письменнаго стола и взглянулъ на нее, удивленный, что она прервала его занятя.

— Папа, вы забыли о вашемъ завтрак.

— Да, да, это правда, дитя мое, я приду,— отвчалъ онъ медленно, чтобъ дописать еще нсколько словъ.

— О, вы упрямый папа,— сказала Эстеръ, когда онъ вставилъ съ кресла, у васъ загнулся воротникъ сюртука, жилетъ худо застегнутъ, волосы непричесаны. Садитесь, я причешу васъ опять, какъ вчера.

Онъ послушно слъ, а Эстеръ взяла полотенце, накинула его на плечи отца и причесала частую, длинную бахраму нжныхъ каштановыхъ волосъ. Это пустое, повидимому, дло, которое она въ первый разъ исполнила наканун, имло важное значене въ скромной истори Эстеръ. До тхъ поръ она предоставляла починку платья своего отца Лидди, она не любила даже прикасаться къ его старой одежд, еще мене приходило ей желаня заниматься приведенемъ въ порядокъ его туалета и уборкой его волосъ. Но сдлавъ это разъ, подъ влянемъ сознаня своей неизвинительной небрежности, она почувствовала такой приливъ усердя,— особенно когда увидла всю нжность къ ной отца, что сильно желала снова заняться тмъ же дломъ. Когда въ это утро старикъ сидлъ, предоставивъ свою голову въ ея распоряжене, лице его носило на себ отпечатокъ такого спокойнаго наслажденя, что Эстеръ но могла удержаться, чтобъ не поцловать его лысую голову, а потомъ, когда они сидли за завтракомъ, она сказала весело:

— Папа, я понемногу сдлаю изъ васъ щеголя, ваши волосы становятся такъ хороши и шелковисты, когда вычесаны, какъ слдуетъ.

— Нтъ, дитя мое, я надюсь, что если и оставлю дурную привычку быть забывчивымъ и неопрятнымъ въ своемъ костюм,— то все-таки никогда не дойду до противоположной крайности. Хотя въ плать и есть что-то нравящееся взору, и я не отрицаю, что стремлене имть красивый нарядъ, какъ и всякое стремлене къ совершенству, составляющему что-то недостижимое, но вчно къ себ манящее, хорошо въ извстной мр, но несмотря на то, краткость нашей жизни, суматоха, и волненя той великой борьбы, которую мы ведемъ съ грхомъ и порокомъ, часто заставляютъ насъ умышленно оставлять безъ вниманя то что мене важно. Таковъ, я думаю, принципъ дйствй и моего друга Феликса Гольта, и я думаю, также, что тутъ свтъ идетъ изъ настоящаго источника, хотя и долженъ преодолвать преграды на своемъ пути.

— Вы не видли м-ра Гольта съ воскресенья, папа?

— Видлъ, онъ былъ здсь вчера. Онъ искалъ м-ра Трансома, съ которымъ ему нужно было поговорить о важномъ дл. Потомъ я видлъ его на улиц, и тамъ мы условились, что я зайду къ нему нынче утромъ, идя на площадь. Онъ хочетъ, продолжалъ м-ръ Лайонъ, улыбаясь, чтобы я не ходилъ въ толп безъ него,— хочетъ быть моимъ тлохранителемъ.

Эстеръ досадовала на самое себф за то, что ея сердце забилось съ необыкновенною быстротою, и что ея недавняя ршимость не заботиться о томъ, что думаетъ Феликсъ, превратилась съ магическою скоростью въ чувство обиды уязвленнаго самолюбя: очевидно было, что Феликсъ Гольтъ избгалъ приходить къ нимъ, когда она была дома, хотя все-таки бывалъ у нихъ по каждому малйшему поводу. Онъ зналъ, что въ торговые дни она всегда бывала дома до полудня, вотъ почему онъ не посщалъ въ это время ея отца. Однимъ словомъ, Гольтъ ей приписывалъ такую мелочность, что не предполагалъ съ ея стороны никакого другого чувства, кром непрязни за его отзывъ о ней. Подобное недовре къ чему бы то ни было доброму въ другихъ людяхъ, подобная надменность своимъ неизмримымъ превосходствомъ — были въ высшей степени невеликодушны. Спустя нсколько минутъ, Эстеръ сказала.

— Я хотла бы слышать, какъ будетъ говорить м-ръ Трансомъ, но думаю, что теперь уже поздно достать мсто.

— Не знаю наврное, я желалъ бы, чтобы ты пошла слушать, если хочешь, моя милая, сказалъ м-ръ Лайонъ, не позволявшй себ отказать Эстеръ ни въ какомъ законномъ ея желани.— Пойдемъ со мной къ м-съ Гольтъ, тамъ мы спросимъ у Феликса, который уже конечно будетъ это знать, можетъ-ли онъ безопасно провести тебя въ домъ Ламбера.

Эстеръ была рада этому предложеню, потому что, если оно и не вело ни къ какой другой цли, то все-таки служило легкимъ средствомъ заставить Феликса увидть ее, а вмст съ тмъ и показать ему, что она не помнитъ обиды. Но позже, въ тоже утро отправляясь съ отцомъ къ жилищу м-съ Гольтъ, они встртили Джермина, который, остановивъ ихъ, спросилъ самымъ вжливымъ образомъ, не желаетъ ли миссъ Лайонъ слышатъ рчь кандидата и достала-ли она себ приличное мсто? Въ заключене онъ вжливо настаивалъ, чтобы его дочери, которыя должны скоро прхать въ открытомъ экипаж, захали за ней, если она имъ это позволитъ. На такое любезное предложене трудно было отвчать отказомъ, и Эстеръ вернулась назадъ, ожидать коляску, довольная тмъ, что увидитъ и услышитъ все, но жаля о прежнемъ план. Ей предстоялъ еще день для размышленй о Феликс съ чувствомъ неудовлетворенной непрязни, смшанной съ нкоторымъ желанемъ получше узнать другъ друга, во время молодости умъ нашъ незамтно развивается съ каждымъ днемъ, подобно тому, какъ маленькя былинки, находясь еще въ земл, длаются мало-помалу готовы пробить наружную оболочку почвы и выступить на свтъ.

XIX.

Базарная площадь Большаго Треби представляла въ этотъ ясный осеннй день такую оживленную картину, какую можно было бы увидть разв только во время лтнихъ ярмарокъ. На каждомъ шагу попадались синя кокарды или разввающяся ленты, во всхъ окнахъ виднлись любопытныя лица, а вокругъ избирательныхъ подмостокъ, возвышавшихся противъ ‘гостинницы Барана’, толпилась густая жужжащая толпа. Наискось отъ этого плебейскаго убжища виднлась боле внушающая вывска аристократическаго ‘Маркиза Грэнби’. По временамъ въ этой толп пробгали крики негодованя или, подобно шумящему водопаду, сыпались аплодисменты или, наконецъ, раздавалась одинокая пронзительная нотка грошеваго свистка. Но вс эти мелке отрывочные звуки покрывались густыми, дрожащими въ воздух, тонами, которые посылалъ изъ-за задка, каждые четверть часа, съ высоты величайшей старинной церковной башни ея большой колоколъ — ‘благоврная королева Гессъ’

Хотя населене Большаго Треби не играло особенно видной роли въ политической жизни страны, однако оно твердо и заране ршило кого слушать, кого нтъ. Никому, кром Гарольда Трансома и его дяди Линтона, ректора малаго Треби, не позволила толпа говорить съ платформы, хотя до ихъ появленя не одинъ либералъ пытался обращаться къ народу съ рчью. Въ числ потерпвшихъ неудачу и встртившихъ самый энергическй отпоръ, былъ Руфусъ Лайонъ, диссидентскй проповдникъ. Это пожалуй можно было принять за косвенный намекъ духовному лицу, которое, не довольствуясь церковной каедрой, желаетъ еще съ политической платформы поучать своихъ слушателей, но подобное объяснене было невозможно, въ виду шумнаго и дружественнаго према, котораго удостоился пасторъ Линтонъ.

Ректоръ Малаго Треби былъ съ начала столтя любимцемъ всего околодка. Онъ въ своихъ взглядахъ, въ своихъ привычкахъ имлъ очень мало духовнаго, онъ былъ весельчакъ, добродушный человкъ. Его звали по просту Джекъ Линтонъ, или пасторъ Джекъ, а въ доброе старое и веселое время — ‘Джекъ птушиный боецъ’. Онъ не прочь былъ кстати побожиться, когда того требовала шутка, носилъ цвтной галстухъ и высоке кожаные штиблеты, говорилъ простымъ, понятнымъ для народа, языкомъ, умлъ смшить, а главное не страдалъ тмъ общимъ всмъ духовнымъ лицамъ недугомъ — спсью, которую обыкновенно называютъ достоинствомъ. Словомъ, это была прятная личность. Никого не удивила внезапная перемна его политическихъ мннй, она, казалось, была въ порядк вещей, составляя часть этой эксцентричной личности, называемой пасторъ Джекъ. Когда его красная орлиная физономя и разввающеся сдые волосы показались на платформ, диссиденты весьма холодно привтствовали этого весьма сомнительнаго новообращеннаго радикала, за то старые его сторонники, торйске фермеры, встртили его дружественнымъ ура?— ‘Послушаемъ, что-то намъ скажетъ про себя старый Джекъ,’ — было господствующее впечатлне въ толп.— Ужь врно посмшитъ, готовъ побиться объ закладъ.’

Одни только молодые помощники адвоката Лаброна, прхавше изъ Лондона, на время выборовъ, и ихъ сторонники, были на столько глухи къ требанскимъ преданямъ, что встртили пастора рзкими междометями, въ род орховыхъ скорлупъ и протяжныхъ ‘ку-ка-ре-ку’!

— Слушайте, ребята, что я вамъ скажу,— началъ онъ полнымъ, торжественнымъ, но веселымъ голосомъ, запуская руки въ оттопыренные карманы своего пальто,— я вдь пасторъ. Я долженъ платить добромъ за зло. Нате-жь вамъ оршки въ обмнъ на вашу скорлупку,— щелкайте на здоровье.

Единодушный взрывъ хохота и рукоплесканй былъ отвтомъ пастору, когда онъ началъ швырять въ толпу пригоршнями орховъ.

— Ну, слушайте же. Вы скажете, что я вкъ свой былъ тори и многе изъ васъ, которыхъ лица знакомы мн какъ набалдашникъ моей палки, пожалуй, прибавятъ, что потому только я и порядочный человкъ. Такъ вотъ что я вамъ скажу. Именно потому что я былъ тори и есть порядочный человкъ, потому самому я стою за того, вонъ моего племянника, который завзятый либералъ. Или можетъ кто изъ васъ скажетъ: ‘человкъ не долженъ вилять, а идти одной дорогой?’ Да нтъ, такого олуха между вами не найдется. Что хорошо въ одно время, никуда негодно въ другое. Если кто въ этомъ сомнвается, пусть постъ соленой втчины, когда ему захочется пить, или выкупается въ Лапп, когда на ней плаваютъ ледяныя иглы. И вотъ почему самые лучше либералы т, которые были прежде самыми лучшими тори. Дрянная та лошадь, которая пятится и кружится и встаетъ на дыбы, когда передъ ней лежитъ одна только прямая дорога.

— А этотъ вонъ мой племянникъ кровный тори, сами знаете — ужь я за Линтоновъ отвчаю. Въ былое время ни одинъ щенокъ, принадлежавшй Линтонамъ, не могъ слышать и духу Линтоновъ, чтобъ не приняться выть. Кровь Линтоновъ — добрая старая торйская кровь — все равно, что густое хорошее молоко. И вотъ почему, когда пришло время, она дала такя славныя либеральныя сливки. Первый сортъ тори даетъ первый сортъ радикаловъ. А между радикалами есть много пнокъ,— берегитесь этихъ пнокъ, лучше держитесь сливокъ. Вотъ мой племянникъ — онъ-ли не сливки, не какой-нибудь вигъ, не росписанная на декораци вода, которая словно и течетъ, а на дл не двигается съ мста, не какой-нибудь фабрикантъ, наживающйся ткацкими станками. Джентльменъ, но на всякое дло мастеръ. Я и самъ не дуракъ. Я принужденъ иной разъ и сморгнуть, чтобъ не увидать лишняго: чтобъ ужиться съ людьми, нужно иной разъ позволить себя и за носъ провести. Я не вызжалъ изъ страны, а знаю меньше его. Да что тутъ говорить, довольно взглянуть на нею, чтобы видть, какой онъ человкъ. Есть одинъ сортъ, который не видитъ ничего дальше своего носа, а другой опять видитъ только изнанку луны. Но мой племянникъ, Гарольдъ, не изъ такихъ: онъ видитъ все, до чего можно достать и ужь промаху не дастъ. Здоровенный молодецъ, въ самой пор! Не молокососъ, и не старый сморчокъ, который захочетъ говорить вамъ, да спохватится, что забылъ дома свои зубы. Гарольдъ постоитъ за васъ, не ударитъ въ грязь. Когда вамъ скажутъ, что радикалы негодяи, нище, мошенники, которые хотятъ распоряжаться чужою собственностью, вы отвтьте: ‘посмотрите на представителя свернаго Ломшира’. Слушайте только, что онъ намренъ сдлать. Онъ хочетъ искоренить вс злоупотребленя,— онъ хочетъ реформы во всемъ, въ законахъ о бдныхъ, въ общественной благотворительности, въ церкви, во всемъ. Но, можетъ быть, вы скажете: ‘Каковъ этотъ Линтонъ — самъ пасторъ, самъ принадлежитъ къ высокой церкви, а туда же толкуетъ о реформ въ церкви’. Погодите немного, и вы услышите, что старый пасторъ Линтонъ совсмъ измнился — пересталъ стрлять, пересталъ острить, выпилъ послднюю бутылку, собаки, старые понтеры, пожалуй, загрустить и вы услышите, что въ Маломъ Треби ужь новый пасторъ. Вотъ какая реформа ждетъ вскор нашу церковь. И такъ, вотъ вамъ еще оршковъ, я уступлю мсто вашему кандидату. Вотъ онъ самъ — крикните-ка ему дружное ура. Я начну: ‘Уррра’!

Гарольдъ сначала сомнвался, произведетъ ли рчь дяди желаемое впечатлне, но вскор ободрился. Тори стараго покроя, столпившеся у ‘Маркиза Грэнби’, не отличались ожесточеннымъ духомъ парти, а потому рчь пастора Джека возбудила въ нихъ самое добродушное настроене. Гарольдъ встртилъ единственное препятстве со стороны своей же парти. Велерчивый дьячокъ диссидентской часовни, считая себя трибуномъ диссидентовъ, вздумалъ-было допрашивать Гарольда, что поставило бы послдняго въ большое затруднене, но счастью, его рзкй пронзительный голосъ такъ непрятно поражалъ рядомъ съ сильнымъ, полнымъ голосомъ Трансома, что публика нетерпливымъ крикомъ прервала этотъ вопросъ. Рчь Трансома удалась, она не была изъ числа тхъ пустыхъ и отдланныхъ, а также и не изъ числа тхъ тяжелыхъ, безсвязныхъ, какими обыкновенно угощаютъ слушателей кандидаты, выражался онъ свободно, не прискивалъ выраженй, другими словами, его рчь выходила изъ ряда обыкновенныхъ британскихъ рчей. Появившись на слдующй день въ газетахъ, она показалась бы водянистой и неубдительной, и это только служило доказательствомъ, что въ ней не было никакихъ чрезвычайныхъ достоинствъ. Какъ бы то ни было, рукоплесканя, ко всеобщему удовольствю, заглушили оппозицю.

Но едва ли не самая прятная минута, какую можетъ доставить публичное говорене, это та, когда ораторъ кончилъ и слушатели могутъ предаться критик и комментарямъ. Иной разъ одна рчь, произнесенная подъ отвтственностю и страхомъ града метательныхъ снарядовъ и другихъ, боле или мене важныхъ послдствй, давала пищу двадцати ораторамъ, не несшимъ уже никакой отвтственности. Даже во дни процвтаня дуэлей, человка не вызывали за то только, что онъ докучливъ, что онъ надодаетъ, а въ нашъ просвщенный вкъ, это качество не лишаетъ человка даже приглашенй на обды, эти наиболе отвтственныя общественныя служеня.

Безъ сомння и толпа, покрывавшая базарную площадь Малаго Треби, вполн наслаждалась этимъ удовольствемъ, когда рчи съ платформы замолкли. Не мене трехъ ораторовъ за-разъ обратились къ ней съ высоты первыхъ попавшихся экипажей, что впрочемъ нисколько не мшало оживленной бесд между простыми смертными, не занимавшими такихъ возвышенныхъ постовъ. Вс слушатели были въ отличномъ расположени духа, потому что ‘королева Бессъ’ звонила безъ четверти два, а прятный запахъ, долетавшй изъ кухни гостинницы, напоминалъ имъ, что ораторы только помогали имъ прятно убить время до обда.

Дв или три кучки партизанокъ Гарольда разговаривали между собою. Джерминъ поспвалъ везд, везд раздавался его то вкрадчивый, то внушительный голосъ. Наконецъ онъ вспомнилъ, что время распорядиться лошадьми, почему отправился къ экипажамъ, чтобы отдать необходимыя приказаня кучерамъ. Шелъ онъ быстро и уже готовился крикнуть зычнымъ голосомъ возницу Трансома, но встртилось одно обстоятельство, побудившее хитраго стряпчаго дйствовать самымъ таинственнымъ образомъ. Его заинтересовалъ м-ръ Христанъ, высунувшйся изъ окна трактира ‘Маркизъ Грэнби’ и разговаривающй съ Доминикомъ. Джерминъ могъ извлечь изъ случайно-подслушаннаго разговора новыя, необходимыя для него свденя.

Христанъ говорилъ:

— Вы совсмъ не перемнились, нисколько не постарли, вы почти тотъ же, какимъ были шестнадцать лтъ тому на задъ. Сдина васъ не коснулась. А л?… Ничего нтъ удивительнаго, что вы меня не узнали, я побллъ какъ высушенная кость.

— Не совсмъ такъ, отвчалъ Доминикъ съ явнымъ иностраннымъ акцентомъ въ произношени.— Правда, я задумался сперва, но всмотрвшись внимательно, тотчасъ же узналъ, что вижу предъ собой м-ра Христана, того самого, съ которымъ встрчался въ Неапол. И такъ вы живете теперь въ замк, а я поселился въ Трансомъ-Корт.

— Пообдаемъ сегодня вмст въ ‘Маркиз’, сказалъ Христанъ.— Вы согласны, но правда-ли? прибавилъ онъ робко, какъ бы не вря, что получитъ согласе.

— Благодарю васъ, но я не могу оставить мальчика. Гэй, Арри, не бей бднаго Моро.

Пока говорилъ Доминикъ, его собесдникъ осмотрлся вокругъ себя и глаза его внезапно остановились на Эстеръ, пристально разглядывающей сынишку м-ра Гарольда Трансома. Встртивъ съ своей стороны пристальный взглядъ Христана, миссъ Лайонъ покраснла и отвернулась.

— Кто такя эти барыни, быстро спросилъ Христанъ, обращаясь къ Доминику.

— Это дочери м-ра Джермина, отвтилъ Доминикъ, который мало зналъ семейство стряпчаго и не подозрвалъ, что въ ихъ экипаж, вмст съ ними, помстилась посторонняя особа.

Христанъ еще минуту или дв разсматривалъ занявшую его двушку.

— До свиданя, сказалъ онъ, кивая головой Доминику и цлуя концы своихъ пальцевъ, когда кучеръ, слдуя приказаню Джермина, тронулъ лошадей.

‘Вроятно, онъ нашелъ сходство въ двушк, подумалъ Джерминъ — Хорошо, что я пригласилъ ее въ свой экипажъ’.

XX.

Трактирный столъ ‘Маркиза Гренби’ по базарнымъ днямъ — славился какъ въ самомъ Треби, такъ и въ окрестностяхъ. Потребители этого обда, заплативъ за него 3 или 6 пенсовъ, любили при случа намекнуть, гд они обдаютъ, подобно тому, какъ вообще въ разговор люди стараются вставлять такое обстоятельство, которое придаетъ имъ значене, показывая близкя сношеня съ лицами, имющими всъ. Постителями трактира были не только деревенске жители, прзжавше на рынокъ, но и нкоторые изъ самыхъ солидныхъ горожанъ, эти почтенные люди въ такихъ случаяхъ всегда увряли своихъ женъ, что только дла заставляютъ ихъ жертвовать одинъ разъ въ каждую недлю удовольствемъ обдать дома. Боле бдные фермеры, принужденные останавливаться въ гостинниц ‘Барана’ или ‘Семи звздъ’,— гд столъ былъ хуже, сознавали всю невыгоду своего положеня и подчинялись ей смиренно или съ горечью, смотря по обстоятельствамъ. Хотя ‘Маркизъ’ носилъ торйскй характеръ и преданъ былъ, слдовательно, интересамъ Дебари, но при всемъ томъ трудно было ожидать, чтобъ т изъ фермеровъ Трансома, которые привыкли тамъ постоянно обдать, согласились сть худшй обдъ и сидть въ худшемъ обществ изъ за того только, что ихъ пропретеромъ вдругъ очутился радикалъ, политическй противникъ сэра Максима. Поэтому послдне политическе раздоры не имли вляня на количество обычныхъ постителей превосходнаго обденнаго стола въ ‘Маркиз Гренби’, и длинная градаця обдающихъ,— начиная отъ м-ра Уэса пивовара до богатаго мясника изъ Ликъ-Мольтона, скромно избиравшаго себ всегда низшее мсто, за что, однакожь, онъ не вознаграждался предложенемъ пышнаго,— эта градаця не потерпла никакого сокращеня своихъ членовъ.

Сегодня тамъ накрытъ былъ экстренный столъ для сверхъ-комплектныхъ постителей, за этимъ-то столомъ помстился Христанъ съ нсколькими молодыми фермерами, находившими нкоторое развлечене въ разговор съ человкомъ, значене котораго въ обществ было сомнительно и образъ мыслей совершенно неизвстенъ. Компаня была въ хорошемъ настроени духа, кром того, присутстве тутъ же меньшинства, обязаннаго подавать голосъ за Трансома, служило поводомъ къ шуткамъ, которые увеличивали веселость главныхъ участниковъ разговора. Положене какого нибудь почтеннаго, стараго джентльмена, очутившагося, независимо отъ собственнаго желаня, радикаломъ, возбуждало тутъ веселость, даже еще боле задушевную, чмъ какая могла имть мсто въ томъ случа, еслибы, напримръ, жена осчастливила того джентльмена рожденемъ двухъ паръ близнецовъ. Настояще тори большаго Греби были слишкомъ хорошими людьми, чтобъ возстать на подобныхъ старыхъ друзей и не сдлать различя между ними и какими нибудь радикалами, диссентерами, папистами, деистами, съ которыми эти почтенные люди ни въ какомъ случа не стали бы обдать и которыхъ, по всей вроятности, нигд не видали кром собственнаго воображеня. Но сначала бесда все-таки была еще, но необходимости, сдержанною,— до тхъ поръ, пока не пришло къ концу боле серьезное заняте — самый обдъ, и пока подъ влянемъ вина, общаго оживленя и хорошихъ сигаръ простое чувство удовольствя не достигло до степени наслажденя.

Въ числ частыхъ, хотя и не постоянныхъ постителей, которыхъ каждый радъ былъ видть, находился м-ръ Ноленъ, бывшй лондонскй чулочникъ, коренастый старый джентльменъ, лтъ на семьдесятъ, его квадратный суровый лобъ, обрамленный прядями сдыхъ волосъ, густыя брови, проницательный взглядъ черныхъ глазъ и выдающйся, крючковатый посъ, сообщали его физономи лестное отличе въ ряду обыкновенныхъ сельскихъ личностей. Онъ женился на миссъ Пендрелль очень давно, когда еще былъ молодымъ, небогатымъ жителемъ Лондона,— хотя семейство его жены смотрло на этотъ союзъ, какъ на партю, очень незавидную, пятнадцать лтъ спустя м-ръ Ноленъ имлъ удовольстве поселиться съ женой среди тхъ же ея родныхъ и друзей, и уже получилъ лучшй премъ, какъ родственникъ, оставившй прежня свои занятя, обладающй несмтными тысячами капитала и вообще, какъ прятный собесдникъ въ обществ. Не возбуждалось никакого вопроса ни по отношеню къ крючковатости носа м-ра Нолена, ни по поводу того, что имя его было Борухъ. Еврейскя имена проникали въ самыя лучшя саксонскя семейства, достаточнымъ объясненемъ такого факта служитъ то, что имена эти находятся въ Библи, и никто изъ окрестныхъ обитателей не былъ заподозрнъ въ восточномъ происхождени, если только не появлялся подъ видомъ разнощика съ ларцомъ, наполненнымъ драгоцнными вещами. Но во всякомъ случа, каковы бы ни были результаты генеалогическихъ изысканй,— достопочтенный Борухъ Ноленъ былъ такъ свободенъ отъ всякихъ рзкихъ проявленй религознаго убжденя,— посщалъ церковь съ такою обычною неакуратностью и такъ часто ворчалъ во время проповди,— что не было ршительно никакого основаня выдлять его изъ среды благочестивыхъ прихожанъ Большаго Треби. Его считали вообще хорошимъ старымъ джентльменомъ, а нкоторая истомленность его наружности приписывалась жизни въ столиц, гд тснота помщеня производитъ тоже самое дйстве на людей, какое бываетъ съ густо-посаженными деревьями. М-ръ Ноленъ постоянно спрашивалъ себ пинту портвейна, которая, посл нсколькихъ глотковъ, оживляла его воспоминаня о королевской фамили и о членахъ различныхъ министерствъ, современныхъ различнымъ степенямъ благосостояня разскащика. Его всегда слушали со вниманемъ, въ самомъ дл, человкъ, который родился въ самый годъ вступленя на престолъ добраго стараго короля Георга,— который имлъ случай ознакомиться съ поведенемъ принца регента и таинственно намекалъ по разнымъ поводамъ, что принцесса Шарлотта не должна была умереть,— подобный человкъ, конечно, обладалъ столь же интереснымъ для слушателей матераломъ для разговора, какимъ могъ бы располагать Марко Поло, по возвращени изъ путешествя по Ази.

— Мой добрый сэръ, сказалъ Ноленъ м-ру Уэсу, скрестивъ колна и разостлавъ на нихъ свой шелковый платокъ,— возвратился-ли Трансомъ или не возвратился,— это составляетъ важный вопросъ для свернаго Ломшира, для цлого же королевства это безразлично. Я вовсе не намренъ говорить такихъ вещей, которыя могутъ лишить молодыхъ людей хорошаго расположеня духа, но я думаю, что наша страна уже пережила свое лучшее время,— я увренъ въ этомъ.

— Мн очень прискорбно слышать это отъ человка съ вашей опытностью, м-ръ Ноленъ,— сказалъ пивоваръ, толстый, цвтущй здоровьемъ человкъ,— что касается до меня, то я бы не мало поборолся, прежде чмъ оставилъ бы своимъ дтямъ положене длъ въ худшемъ вид, чмъ въ какомъ засталъ его самъ. Нтъ большаго удовольствя, какъ садить, строить, затрачивать деньги на обработку нсколькихъ хорошихъ акровъ земли, но подъ условемъ, чтобъ это шло на пользу тутъ же,— на пользу той земли, которую вы знали съ малыхъ лтъ. Досадно, что эти радикалы будутъ вертть длами такъ, что ничего нельзя разсчитать заране. Каждому это непрятно какъ за себя, такъ и за своихъ сосдей. Во всякомъ случа я увренъ, что такъ не должно быть: если мы до сихъ поръ не могли положиться на правительство, то намъ остаются еще Провидне и здравый смыслъ страны, правда еще существуетъ на свт,— я всегда говорилъ это: правда существуетъ на свт. Тяжесть сама собою должна скатиться внизъ. И если церковь, и король, и каждый человкъ, увренный въ себ, послужитъ на благо своей стран, то Богъ не оставитъ ихъ.

— Да, этого не должно быть, мой дорогой сэръ, сказалъ м-ръ Ноленъ,— не должно быть. Когда Пиль съ герцогомъ въ 1829 г. поршили съ дломъ о католикахъ, я увидлъ, что все для насъ миновало. Мы не должны полагаться ни на кого изъ министровъ. Нужно было, по ихъ словамъ, предотвратить мятежъ,— а я говорю, что просто имъ хотлось удержать свои мста. Они оба страшные охотники до министерскихъ портфелей,— это я очень хорошо знаю.— Тутъ м-ръ Ноленъ перемнилъ положене ногъ и громко кашлянулъ, сознавая, что сказалъ остроту, затмъ продолжалъ: — намъ нужно прежде всего доброжелательное правительство. Если бы такое было у насъ, то мы не слыхали бы того, что теперь пришлось слышать. Съ этой стороны реформа никогда не могла бы придти. Когда нашъ добрый старый король Георгъ третй услышалъ, что его министры заговорили объ эмансипаци католиковъ, онъ расправился съ ними. Славный человкъ! Онъ въ самомъ дл сдлалъ это, джентльмены, заключилъ м-ръ Ноленъ, заливаясь восторженнымъ смхомъ.

— Да, вотъ это такъ король, сказалъ м-ръ Краудеръ, слушавшй съ величайшимъ вниманемъ.

— Однако же какъ это случилось? Я плохо понимаю, сказалъ м-ръ Тимотей Розъ,— джентльменъ-фермеръ изъ Ликъ-Мольтона, человкъ, который, не смотря на свое независимое положене, по доброй вол держалъ себя подобострастно въ отношени къ собесдникамъ. Огромныя свиныя щеки, прищуренные глаза и постоянно вертящеся больше пальцы рукъ показывали въ этомъ человк напряженное усиле, чтобъ какъ-нибудь не попасть въ затруднительное положене, чтобъ говорить каждому подъ ладъ, кром тхъ случаевъ, когда можно было говорить, не обращая на себя вниманя.

— Что! Вы хотите возражать? сказалъ молодой Джойсъ.— Возражать противъ этого могутъ только радикалы. Они хотятъ, чтобы нами управляли депутаты отъ торговыхъ союзовъ, которые будутъ давать всякому свои предписаня и длать все по своему произволу.

— Хороша шайка, эти депутаты,— сказалъ м-ръ Уэсъ съ видомъ отвращеня,— я слышалъ разъ, какъ двое изъ нихъ декламировали. Подобныхъ людей я не взялъ бы къ себ ни въ пивоварню, ни на какую другую работу. Видалъ я ихъ много разъ. Если человкъ предался работ языкомъ, то для него ничто другое не существуетъ. ‘Все худо’, говоритъ онъ. Это громкая фраза. Но хотлъ-ли бы онъ все дурное сдлать хорошимъ? нтъ: тогда ему пришлось бы разстаться съ своей фразой. ‘Мы хотимъ добра каждому человку’, говорятъ эти люди. А вдь они даже не знаютъ еще, что именно составляетъ добро для человка. И какъ они могутъ знать? Каждый долженъ работать для своего прокормленя, а не жить на чужой счетъ.

— Конечно, конечно сказалъ съ полною искренностью молодой Джойсъ.— Я хотлъ бы только, чтобы вс депутаты въ стран собрались и вошли бы сами въ число нашихъ земледльцевъ. Они увидали бы, въ чемъ состоитъ сила старой Англи. Каково-же для страны возлагать надежды на торговлю, когда она производитъ такихъ жидкихъ малыхъ, какъ эти.

— Торговля тутъ не виновата, мой добрый сэръ, возразилъ м-ръ Ноленъ, на котораго нсколько непрятно дйствовала иногда провинцальная необразованность.— Если торговлей заниматься какъ должно, то всякй убдится, что она составляетъ благо для общества. Я могъ бы показать вамъ, въ мое время, ткачей, которые въ семьдесятъ лтъ обладали всми способностями, по острот своей неуступавшими перочинному ножу,— даже работали безъ очковъ. Порицаня заслуживаетъ только новая система торговли, а самая торговля, если только ее вести, какъ слдуетъ, никогда не можетъ быть бременемъ для страны. Много добрыхъ торевъ посредствомъ торговли нажили свое состояне. Вы слышали о Калибут и К, всякй знаетъ Калибута. Ну такъ вотъ, сэръ, стараго м-ра Калибута я зналъ также хорошо, какъ знаю васъ. Онъ былъ когда-то моимъ товарищемъ по занятямъ въ городской кладовой, а теперь, я ручаюсь, что доходы его больше, чмъ у лорда Уайверна. Вы вспомните-ка только то, что цифра его пожертвованй на благотворительныя цли составила бы хорошй доходъ для любого сквайра. Между тмъ онъ такой же добрый тори, какъ я самъ. А его городской домъ — какъ вы думаете, сколько масла тамъ потребляется ежегодно?

Тутъ м-ръ Ноленъ остановился на минуту, прежде, чмъ отвчать на свой вопросъ, при чемъ лице его сяло торжествомъ.

— Да, джентельмены, продолжалъ онъ, не мене двухъ тысячъ фунтовъ масла — въ течене тхъ немногихъ мсяцевъ, когда его семейство живетъ въ город. Торговлей пробртается собственность, мой добрый сэръ, а собственность — представляетъ собой начало консервативное, какъ теперь говорятъ. Зять того же Калибута — лордъ Фортинбрасъ. Онъ, посл своей свадьбы, сейчасъ же уплатилъ мн большую сумму, которую былъ долженъ. Все это одна и таже паутина, сэръ. Благоденстве цлой страны — это везд одна и таже паутина.

— Разумется, сказалъ Христанъ, курившй сигару, сидя задомъ къ столу, и готовый сдлаться прятнымъ собесдникомъ.— Безъ лордовъ мы не можемъ обойтись. Посмотрите на Францю. Только что тамъ уничтожили старую аристократю, какъ уже должны были создать новую.

— Правда, совершенная правда, сказалъ м-ръ Ноленъ, который хотя и считалъ Христана, слишкомъ уже свдущимъ для его положеня, но все-таки не могъ противиться рдкому подарку, какимъ представлялся для него только-что приведенный примръ.— Французская революця корень всему злу, у насъ тоже было въ конц прошлаго столтя, да война ее тогда сдержала,— м-ръ Питтъ насъ спасъ. Я зналъ м-ра Питта. Я имлъ даже съ нимъ разъ частное свидане. Онъ шутилъ со мной при этомъ случа. ‘М-ръ Ноленъ, сказалъ онъ, есть много людей, имя которыхъ также начинается съ Н., которые рады бы были знать то, что вы знаете?’ Когда онъ умеръ, бдняжка,— мн совтовали напечатать описане этого разговора въ газетахъ, но я не охотникъ выставлять себя на показъ подобнымъ образомъ.— Тутъ м-ръ Ноленъ, очень естественно, довольный такою скромностью съ своей стороны, покачалъ верхней ногой и зажалъ свою губу между большимъ и указательнымъ пальцами.

— Ну, конечно, совершенно справедливо, сказалъ м-ръ Уэсъ, тономъ задушевности.— Но вы никогда не высказывали боле врнаго мння, чмъ то, которое сейчасъ выразили относительно собственности. Когда человкъ пробрлъ себ частицу собственности, да извстные интересы въ стран, то ему уже нужно, чтобы дла шли прочно, гд Джекъ не безопасенъ, тамъ и Томъ въ опасности. Но особенно скверно то, что такой человкъ, какъ Трансомъ, связался съ этими радикалами. По моему мнню, онъ длаетъ такъ, только для того, чтобы попасть въ парламентъ. Попадетъ туда — перемнится.— Ну, Диббсъ, одна штука тутъ развеселитъ васъ, прибавилъ м-ръ Уэсъ, нсколько возвышая голосъ и смотря на одного изъ гостей, сидвшихъ ниже.— Вы должны однимъ концомъ рта подавать голосъ за радикала, а другимъ — корчить гримасу.— Но ничего, онъ постепенно перемнится. Въ немъ течетъ хорошая кровь, какъ говорить Парсонъ Джекъ.

— Большая мн забота — за кого я подаю голосъ,— отвчалъ Диббсъ грубо.— Я вовсе не намренъ корчить гримасу. Здравый разсудокъ говоритъ, что я долженъ подавать голосъ за своего помщика. Моя ферма въ хорошемъ положени, у меня же самое лучшее пастбище въ цломъ помсть. Гнили въ моихъ запасахъ никогда нтъ. Пусть себ тамъ толкуютъ, что хотятъ.

— Я хотлъ бы знать, однакожь, возьмется-ли Джерминъ дать ему ходъ, сказалъ м-ръ Сиркомъ, богатый мельникъ. Это человкъ необыкновенный въ отношени искусства обдлывать дла. Вотъ мн онъ доставилъ положене, приличное моему значеню. Правда, что это стоило мн хорошихъ денегъ, но все-таки онъ меня устроилъ.

— Это славная пилюля для него, однакожь,— сказалъ м-ръ Уэсъ,— устроить дло для радикала. Слышно было, что онъ разсчитывалъ близко сойтись съ сэромъ Максимомъ, въ случа еслибы этотъ молодой человкъ, по возвращени на родину, соединился съ партей м-ра Филиппа Дебари.

— Но я держу пари, что Джерминъ, проложитъ дорогу Трансому, сказалъ м-ръ Сиркомъ.— Говорятъ, что за него въ нашихъ мстахъ не очень-то много голосовъ, но около Дуффильда и везд, гд много радикаловъ,— тамъ вс за него. Что, м-pъ Христанъ? Вы вдь у самаго источника свденй. Какъ поговариваютъ теперь объ этомъ въ замк Треби?

Когда на Христана обратилось общее внимане, молодой Джойсъ взглянулъ на свои собственныя ноги и поправилъ волосы, какъ бы соображая, насколько онъ самъ близокъ къ этому настоящему экземпляру джентльмена. М-ръ Уэсъ повернулъ голову, чтобы слышать отвтъ Христана съ тмъ снисходительнымъ видомъ, какой прилично вообще принимать въ общественномъ мст солиднымъ людямъ, въ отношени къ лицамъ низшимъ.

— Тамъ думаютъ, что будетъ большая стычка между Трансомомъ и Гарстиномъ, сказалъ Христанъ.— Можно надяться, что Трансомъ останется въ дуракахъ.

— Ну, я знаю только то, что не буду мнять свой голосъ для Гарстина, сказалъ м-ръ Уэсъ.— Было бы безсмысленно, еслибы избиратели Дебари стали раздляться изъ-за вига. Каждый человкъ долженъ быть или тори или не тори.

— Справедливе бы казалось, чтобы раздлилось поровну на каждую сторону, сказалъ м-ръ Тимотей Розъ.— Зачмъ оказывать предпочтене тмъ или другимъ. Если одна сторона, не можетъ понизить подать съ бдныхъ и отмнить десятину, такъ пусть другая попытается.

— Но вотъ въ чемъ дло, Уэсъ, сказалъ м-ръ Сиркомъ.— Я не совсмъ противъ виговъ. Они не идутъ такъ далеко, какъ радикалы, а когда видятъ, что зашли хоть немного дальше, чмъ слдовало, такъ тмъ боле упираются во всемъ остальномъ. Теперь же виги пробрли силу, и нтъ никакой пользы плыть противъ теченя. Я придерживаюсь того мння, что…

М-ръ Сиркомъ остановился, украдкою взглянулъ на Христана, и чтобы избгнуть критики, заключилъ: — а какъ вы думаете, м-ръ Ноленъ?

— Между вигами были превосходные люди, сэръ. М-ръ Фоксъ былъ вигъ,— сказалъ м-ръ Ноленъ.— М-ръ Фоксъ былъ великй ораторъ. Онъ игралъ большую игру. Онъ былъ очень близокъ съ принцемъ валлйскимъ. Я видлъ, какъ онъ и герцогъ оркскй также,— возвращались однажды домой днемъ въ измятыхъ шляпахъ. М-ръ Фоксъ былъ великй вождь оппозици: у правительства должна быть оппозиця. Виги всегда должны находиться въ рядахъ оппозици, а тори на министерской сторон. Вотъ къ чему привыкла страна. Виги за соль съ горчицей, тори за мясо, какъ говаривалъ мн м-ръ Готлибъ, банкиръ. Это былъ почтенный человкъ.

Затмъ слдовалъ анекдотъ о банкир, принятый слушателями съ большимъ вниманемъ, но м-ръ Сиркомъ все-таки вернулся опять къ прежнему вопросу.

— Такъ вотъ видите, Уэсъ,— но справедливости должны существовать и виги и тори. Питтъ и Фоксъ, я слышалъ, всегда ходили вмст.

— Ну, мн не нравится Гарстинъ, сказалъ пивоваръ.— Я не одобрялъ его поступковъ въ вопрос о товариществ канала. Изъ нихъ двухъ я предпочитаю Трансома. Если лошадь, на которой мн приходится хать, должна меня сбить, то пусть же, по крайней мр, она будетъ хорошей породы.

— Что касается до породы, Уэсъ,— сказалъ м-ръ Сольтъ, торговецъ шерстью, желчный господинъ, участвовавшй въ разговор только тогда, когда была возможность противорчить,— что касается до породы, то объ этомъ спросите моего зятя, Лаброна. Эти Трансомы вовсе не древняго происхожденя.

— Во всякомъ случа они древне остальныхъ, я полагаю,— сказалъ м-ръ Уэсъ, смясь.— Разв только вы уврены въ старомъ сумасшедшемъ Томми Траунсем. Я хотлъ бы знать, гд теперь этотъ старый браконьеръ.

— Я видлъ его, полупьянаго, на дняхъ, сказалъ молодой Джойсъ.— Онъ несъ на плечахъ корзину съ афишами.

— Я думалъ, что старикашка уже умеръ,— сказалъ м-ръ Уэсъ.— А, Джерминъ, продолжалъ онъ весело, увидя входящаго адвоката,— вы, радикалъ! какъ вы осмливаетесь показываться въ этомъ торйскомъ дом? Это ужь слишкомъ. Мы и забыли о старомъ Гарри, который ведетъ вс наши тяжбы — это его дло съ незапамятныхъ временъ, но…

— Но… сказалъ Джерминъ, улыбаясь, всегда готовый продолжать шутку, которой самая медленность его произношеня придавала необыкновенную соль, — если онъ вмшивается въ политику, то долженъ быть тори.

Джерминъ не боялся показываться въ Треби гд бы то ни было. Онъ зналъ, что многе его не совсмъ любили, но человкъ, котораго обстоятельства хороши, можетъ не обращать на это вниманя. Въ т времена провинцальный адвокатъ столь же мало могъ дорожить уваженемъ отдльныхъ лицъ, какъ еслибы онъ былъ лордъ-канцлеръ.

Въ верхнемъ конц комнаты раздался одобрительный смхъ, когда Джерминъ услся почти на равномъ разстояни между мистеромъ Уэсомъ и Христаномъ.

— Мы говорили о старомъ Томми Траунсем, вы его помните? говорятъ, что онъ опять нашелся, сказалъ мистеръ Уэсъ.

— Въ самомъ дл? сказалъ Джерминъ равнодушно.— Но, м-ръ Уэсъ, я сегодня очень занятъ, но все-таки хотлъ васъ видть, чтобы поговорить о той полоск вашей земли, что на краю стручковаго конца. У меня есть для васъ прекрасное предложене,— я не уполномоченъ сказать, отъ кого именно,— но предложене такого рода, что должно бы васъ соблазнить.

— Оно меня не соблазнитъ, сказалъ м-ръ Уэсъ, ршительнымъ тономъ,— если я уже владю кускомъ земли, то и удержу его за собою. Въ здшнихъ мстахъ пробртать землю довольно трудно.

— Такъ я долженъ считать это за отказъ съ вашей стороны отъ всякихъ переговоровъ? сказалъ Джерминъ, который спросилъ, между тмъ, стаканъ хересу и, прихлебывая его, медленно смотрлъ вокругъ себя, пока наконецъ глаза его не остановились на Христан, какъ будто бы на незнакомой личности, хотя онъ уже видлъ его при вход въ комнату.

— Разв только если чрезъ этотъ участокъ пройдетъ одна изъ проклятыхъ желзныхъ дорогъ. Но и тогда я буду стоять крпко и пущу имъ за него кровь, какъ слдуетъ.

Въ комнат раздался одобрительный говоръ, желзныя дороги считались въ Треби общественнымъ зломъ и подвергались сильнымъ нападкамъ.

— А м-ръ Филиппъ Дебари теперь въ замк? внезапно обратился Джерминъ къ Христану, принимая надменный тонъ, который онъ часто употреблялъ.

— Нтъ, отвчалъ Христанъ, его ожидаютъ завтра утромъ.

— А!— Джерминъ остановился на минуту и потомъ прибавилъ,— вы, конечно, на столько пользуетесь его довренностью, что можете передать отъ меня одно извсте и вручить небольшой документикъ?

— М-ръ Дебари часто оказывалъ мн довре такого рода, сказалъ Христанъ очень холодно,— но если поручене собственно ваше, то вы, вроятно, могли бы найти какого-нибудь другого, боле вамъ извстнаго, человка для передачи.

Т изъ членовъ компани, которые слышали этотъ отвтъ, скорчили гримасы.

— Э — конечно — э, сказалъ Джерминъ, не выказывая себя нисколько оскорбленнымъ — если вы отказываетесь. Но мн кажется, что еслибы вы сдлали мн одолжене, зашли на обратномъ пути ко мн и узнали бы, въ чемъ состоитъ поручене, то предпочли бы исполнить его сами. Ко мн на квартиру, замтьте, не въ контору.

— Очень хорошо, сказалъ Христанъ,— мн будетъ очень прятно.— Христанъ никогда не позволялъ никому обращаться съ собой какъ со слугой, за исключенемъ своего господина, который со своими слугами обходился съ большимъ уваженемъ, чмъ съ равными себ.

— Можете-ли вы быть часовъ въ пять? или какое другое время мы назначимъ? спросилъ Джерминъ.

Христанъ, взглянувъ на часы, отвчалъ: ‘около пяти я могу быть у васъ, ей, ей.’

— Очень хорошо, сказалъ Джерминъ, допивая свой хересъ.

— Ну такъ — э — Уэсъ — э, вы ничего и слышать не хотите о стручковомъ конц?

— Ни подъ какимъ видомъ.

— Простая полоска земли, не стоитъ даже, чтобъ изъ нея божиться.— Тутъ лице Джермина изобразило на себ улыбку.

— И не говорите. Она моя отъ самыхъ ндръ земли до небесъ. Я могу выстроить на ней вавилонскую башню, если захочу. Не правда-ли, м-ръ Ноленъ?

— Это значило бы дурно помстить капиталъ, мой добрый сэръ,— сказалъ м-ръ Ноленъ, услаждаясь букетомъ вольнодумства, вложеннымъ въ этомъ остромъ отвт и внутренно смясь по этому поводу.

— Какъ же не дальновидны вы, тори, сказалъ Джерминъ, вставая съ мста, — еслибы я былъ вашимъ стряпчимъ, я бы вамъ доставилъ новаго избирателя при помощи этого участка, и именно вовремя настоящихъ выборовъ. Но — э — verbum sapientibus является тутъ уже нсколько поздно.

Сказавъ это, Джерминъ пошелъ къ выходу. М-ръ Уэсъ закричалъ ему вслдъ: ‘мы не уклоняемся злоумышленно отъ подачи голосовъ, какъ вы длаете, мы только хотимъ имть доброкачественные надежные голоса, которые могли бы выдержать какую угодно ревизю. Дебари долженъ стоять во глав избирательнаго списка!’

Стряпчй уже вышелъ изъ комнаты.

XXI.

Красивый домъ м-ра Джермина, находившйся почти за городомъ, былъ окруженъ садомъ, лужайкой и рощей тнистыхъ деревьевъ. Христанъ, приближаясь къ этому домику, былъ совершенно спокоенъ: дло, по которому онъ шелъ,— не входило, правда, въ кругъ его обязанностей, но онъ вообще былъ радъ каждому случаю показать себя м-ру Филипу Дебари человкомъ необходимымъ. Взглянувъ на длинную стну и на желзную ршетку дома Джермина, онъ сказалъ: ‘эти стряпче умютъ пробивать себ дорогу въ свт, почти не расходуясь на вжливость. Обладая этимъ своимъ ловкимъ заколдованнымъ секретаремъ, называемымъ ‘законъ’, они думаютъ, что каждый ихъ боится. У милорда Джермина, кажется, и дерзости и сладкя рчи одинаково всегда на гогов. Онъ сладокъ съ виду, какъ крыса, и подобно крыс же, обладаетъ злыми зубами. Я хорошо знаю эту сволочь. Съ моею помощью откормились одинъ или двое подобныхъ людей.’ Сохраняя такое самоувренно-презрительное расположене духа, Христанъ былъ введенъ лакеемъ въ кабинетъ Джермина, гд стряпчй сидлъ, окруженный массивными дубовыми книжными шкафами и соотвтственной этому мебелью, отъ толстоногаго стола для книгъ до ручного календаря и бумажнаго станка. Это была такого рода комната, какую человкъ устраиваетъ себ, когда увренъ, что ему предстоитъ будущность долгая и уважаемая. Онъ сидлъ, опершись на спинку своего кожанаго кресла, у широкаго окна, которое выходило на лугъ, и только что снялъ очки, спустивъ вмст съ тмъ на колни газету, такъ какъ за наступавшимъ мракомъ читать уже было нельзя.

Когда лакей отворилъ дверь и произнесъ: ‘м-ръ Христанъ’, Джерминъ сказалъ: ‘добрый вечеръ, м-ръ Христанъ, садитесь’, и указалъ ему на кресло, стоявшее противъ себя и противъ окна. ‘Зажгите свчи на полк, Джонъ, не трогайте только экрана’.

Больше Джерминъ ничего не говорилъ до ухода слуги, онъ, казалось, разсматривалъ какую-то бумагу, лежавшую передъ нимъ на стол. Когда дверь за вышедшимъ слугой затворилась, онъ всталъ, потирая руки, и обратился къ постителю, который, казалось, не обращалъ вниманя на то, что весь свтъ падалъ на него, между тмъ какъ стряпчй оставался въ тни.— Э — ваше имя — э — Генри Скаддонъ?

По всему тлу Христана пробжалъ трепетъ, который онъ быстро, почти въ тоже мгновене, постарался скрыть, показавъ видъ, что перемняетъ свою позицю на кресл. Онъ выпрямилъ ноги и растегнулъ сюртукъ. Но прежде, чмъ онъ усплъ что-нибудь вымолвить, Джерминъ продолжалъ медленно и выразительно.

— Вы родились 16 декабря 1782 г. въ Блэкгет. Отецъ вашъ торговалъ сукномъ въ Лондон: онъ умеръ, когда вы только что достигли совершеннолтя, и оставилъ посл себя обширное заведене, вы промотали большую часть состояня, не достигнувъ еще и 28-лтняго возраста и сверхъ того, вслдстве попытки обмануть кредиторовъ, даже ваша личная неприкосновенность подверглась опасности. Потомъ вы сдлали подложную чеку на имя старшаго брата вашего отца, предполагавшаго сдлать васъ своимъ наслдникомъ.

Тутъ Джерминъ остановился на минуту и взялся за документъ, который лежалъ на стол. Христанъ молчалъ.

— Въ 1808 г. вы признали за лучшее оставить эту страну, переодвшись военнымъ, и были взяты въ плнъ французами. При размн плнныхъ, вамъ представлялся случай вернуться въ отечество и даже въ ндра вашего собственнаго семейства. Вы были, однакожъ, такъ великодушны, что пожертвовали этою возможностью въ пользу одного своего товарища по плну, человка одинаковыхъ съ вами лтъ и наружности, который имлъ боле настоятельныя, чмъ вы, причины домогаться возвращеня на эту сторону пролива. Вы обмнялись другъ съ другомъ платьемъ, поклажей и именами, и онъ явился, вмсто васъ, въ Англю, подъ именемъ Генри Скаддона. Почти сейчасъ нее посл того, вы убжали изъ заточеня, притворившись сначала больнымъ, чмъ и удержали въ тайн размнъ именъ, носился слухъ, что вы, т. е. вы, подъ именемъ своего товарища, потонули въ маленькой лодк, стараясь догнать неаполитанскй корабль, хавшй въ Мальту. И за всмъ тмъ я могу васъ поздравить, что этотъ слухъ ложенъ, а достоврно лишь то, что теперь, по истечени боле двадцати лтъ съ того времени, вы находитесь здсь въ совершенной безопасности.

Здсь Джерминъ сдлалъ длинную паузу, очевидно ожидая отвта. Наконецъ Христанъ угрюмо возразилъ:

— Э, сэръ, слыхалъ я истори, еще боле длинныя и еще торжественне разсказанныя, хотя при всемъ томъ въ нихъ не было ни слова правды. Предположите, что я отвергаю ту подпорку на которой вы строите весь вашъ разсказъ. Положимъ, я говорю, что я вовсе не Гонри Скаддонъ.

— Э — въ такомъ случа — э, сказалъ Джерминъ безстрастно,— вы потеряли бы т выгоды, которыя — э — могутъ соединяться съ именемъ Генри Скаддона. Вмст съ тмъ, еслибы для васъ было — э — неудобно допустить въ вашемъ лиц признане Генри Скаддона, то все-таки, несмотря на ваше отрицане, я удержу при себ вс свденя и документы, каке уже собраны мною, ваше отрицане можетъ только прекратить настоящй нашъ разговоръ.

— Хорошо, сэръ, еслибы мы допустили на минуту, что сдланное вами изложене дла врно, какую выгоду можетъ изъ этого извлечь человкъ, называемый Генри Скаддонъ?

— Выгода эта — э — существуетъ еще только въ предположени, но она можетъ быть значительна. Она можетъ избавить васъ отъ необходимости быть курьеромъ, или — э — лакеемъ, или вообще занимать такую должность, которая лишаетъ васъ возможности быть самому себ господиномъ. Съ другой стороны, тотъ фактъ, что я обладаю вашей тайной, вовсе не составляетъ неизбжнаго зла для васъ. Говоря проще, я не намренъ, э — не имя въ виду никакой выгоды,— наносить вамъ вредъ, а могу еще оказать значительную услугу.

— За которую я долженъ заплатить тмъ или другимъ способомъ?— сказалъ Христанъ.— Вы предлагаете мн билетъ въ лотерею?

— Именно. Дло, о которомъ идетъ рчь, не иметъ для васъ никакого интереса, кром — э — того только, что оно можетъ доставить вамъ выгоду. Намъ, адвокатамъ, приходится имть дло съ запутанными вопросами, съ такими — э — юридическими тонкостями, которыя никогда — э — вполн не бываютъ извстны даже сторонамъ, непосредственно заинтересованнымъ въ дл, а тмъ мене постороннимъ. Еслибы мы условились, напримръ, чтобы вы продолжали удерживать дв трети имени, пробртеннаго по размну, и что вмст съ тмъ согласились бы сдлать мн одолжене, давъ отвтъ на нкоторые вопросы по предметамъ, извстнымъ Генри Скаддону?

— Очень хорошо. Продолжайте.

— Какя вещи, изъ числа принадлежавшихъ вашему товарищу по плну, Морицу Христану Байклифу, находятся еще у васъ?

— Вотъ это кольцо, сказалъ Христанъ, вертя около пальца изящный перстень съ печатью,— его часы вмст съ висвшими на нихъ бездлками, и ящикъ съ бумагами. Золотую табакерку я сбылъ, когда находился въ трудныхъ обстоятельствахъ. Платье все пошло въ ходъ, разумется. Мы обмнялись ршительно всмъ, къ тому же, нужно было длать это на-скоро. Байклифъ думалъ, что мы вскор опять встртимся въ Англи, онъ до неистовства хотлъ туда попасть. Но это было невозможно,— я хочу сказать — невозможно, чтобы мы скоро увидлись. Я не знаю, что съ нимъ потомъ сдлалось, а то я бы ему возвратилъ его бумаги, часы и прочее,— хотя, вы знаете,— я ему оказалъ услугу, и онъ это чувствовалъ.

— Вы были вмст въ Весул до отправленя въ Бердюнь?..

— Да.

— Что еще вы знаете о Байклиф?

— О, ничего особеннаго, сказалъ Христанъ, посл минутнаго молчаня, постукивая тростью по своимъ сапогамъ.— Онъ служилъ въ ганноверской арми,— былъ человкъ съ характеромъ, все принималъ къ сердцу, хорошимъ здоровьемъ не отличался. Онъ сдлалъ глупость, женившись въ Весул, еще была чертовская возня съ родственниками двушки, а когда плнниковъ отправили,— имъ нужно было разстаться. Встрчались-ли они еще когда-нибудь,— этого я не знаю.

— Такъ бракъ былъ законный?

— О, все — какъ слдуетъ — гражданское бракосочетане, церковное,— все было. Байклифъ былъ глупецъ,— добродушный, гордый, упрямый человкъ.

— Долго-ли продолжался ихъ бракъ до вашего отъзда изъ Весуля.

— Около трехъ мсяцевъ. Я былъ свидтелемъ на свадьб.

— А относительно жены вы больше ничего не знаете?

— Посл отъзда ничего. Я хорошо зналъ ее прежде, хорошенькая Анета!— имя ея было Анета Лодрю. Она происходила изъ хорошаго семейства, и родные готовили ей прекрасную партю. Но она была изъ числа тхъ кроткихъ, но дьявольски-упорныхъ созданй, которыя поставятъ на своемъ хотя разъ въ жизни — въ выбор своего обладателя.

— Байклифъ не былъ съ вами откровененъ относительно другихъ своихъ длъ?

— О, нтъ, это былъ человкъ, которому вы не ршились бы сдлать лишнй вопросъ. Друге ему все разсказывали, но онъ не платилъ за это взаимностью. Еслибы мадамъ Анета когда-нибудь нашла его опять, она нашла бы своего мужа и господина, но она сама была, что называется, порядочная болонка. Какъ бы то ни было, семейство Анеты заперло ее, какъ плнницу, чтобы не допустить ее до побга.

— А, хорошо. Многое изъ того, что вы такъ обязательно разсказали, ненужно для моихъ цлей, я, собственно говоря, имю дло только съ заплесневлымъ юридическимъ казусомъ, который, быть-можетъ, придется когда-нибудь провтрить. Безъ сомння вы, въ своихъ собственныхъ интересахъ, будете сохранять полное молчане о томъ, что произошло между нами, а при надлежащемъ соблюдени этого условя — э — возможно, что — э — лотерея, въ которой, по вашему же выраженю, вы приняли участе,— можетъ доставить вамъ выиграшъ.

— И такъ, въ этомъ состоитъ все дло, которое вы имли до меня? спросилъ Христанъ, вставая.

— Все. Вы, разумется, тщательно сохраните вс бумаги и друге предметы, съ которыми связано такъ много — э — воспоминанй.

— О да. Еслибы была какая-нибудь вроятность, что Байклифъ вернется, то мн было бы очень жаль, что я разстался съ табакеркой, но въ Неапол обстоятельства были очень трудны. Какъ видите, я долженъ былъ наконецъ сдлаться курьеромъ.

— Чрезвычайно прятная жизнь для человка, обладающаго — э — дарованями и — э — не имющаго дохода, сказалъ Джерминъ, вставая и доставая свчу, поставленную на бюро.

Христанъ зналъ, что это означало, что его ухода ожидали, но все-таки медлилъ, положивъ руку на спинку кресла. Наконецъ онъ сказалъ, нсколько угрюмо:

— Я думаю, вы достаточно проницательны, м-ръ Джорминъ, чтобы понять, что изъ меня нельзя длать дурака?

— Ну-э — еще лучшей гарантей для васъ можетъ быть, сказалъ Джерминъ, улыбаясь,— что я не вижу пользы въ посягательств на эту — э — метаморфозу.

— Старый джентльменъ, который никогда не долженъ былъ чувствовать себя оскорбленнымъ мною, теперь умеръ, и я не боюсь кредиторовъ по истечени боле 20 лтъ.

— Конечно нтъ,— э — могутъ только быть притязаня, не подкрпляемыя — э — юридическими доказательствами, но безпокойныя для человка, дорожащаго своей репутацей. Но быть-можетъ вы, по счастю, свободны отъ подобныхъ опасенй.

Джерминъ подвинулъ свое кресло къ бюро, и Христанъ, видя что настойчивость безполезна, сказалъ: ‘прощайте’, и вышелъ изъ комнаты.

Джерминъ нсколько минутъ размышлялъ, опершись на спинку кресла, потомъ написалъ слдующее письмо:

‘Любезный Джонсонъ! Изъ письма вашего, полученнаго сегодня утромъ, я узналъ, что вы намрены въ субботу возвратиться въ городъ.

‘Пока вы еще тамъ, будьте такъ добры, повидайтесь съ Медвиномъ, который обыкновенно велъ дла съ Баттомъ и Коулеемъ, и между разговоромъ о другихъ предметахъ, косвеннымъ путемъ, разузнайте отъ него, относительно того старого дла 1810—11 г., подавалъ-ли Скаддонъ-alias Байклйфъ, или Байклифъ-alias Скаддонъ, до своего заключеня въ тюрьму,— Батту и Коулею какого-нибудь повода думать, что онъ былъ женатъ и ожидалъ ребенка. Вопросъ, какъ вы знаете, не иметъ никакой практической важности, но я желаю написать извлечене изъ дла Байклифа, мн нужно знать точное положене, въ какомъ оно находилось предъ прекращенемъ тяжбы вслдстве смерти истца, съ тою цлью, чтобъ м-ръ Гарольдъ Трансомъ мотъ, если желаетъ, убдиться, въ какой степени права Дурфи Трансома упрочены вслдстве неудачи послдняго иска, а также и въ томъ, остается-ли хотя тнь вроятности на предъявлене другого иска.

‘Разумется, подобной вроятности нтъ и тни. Потому что еслибы даже Баттъ и Коулей и предполагали, что нашли какого-нибудь остающагося еще въ живыхъ представителя Байклифовъ, то имъ не пришло бы въ голову предъявлять новый искъ, съ тхъ поръ, какъ они представили доказательство, что послдняя жизнь, сохранявшаяся въ потомк Байклифовъ, угасла до прекращеня иска, добрыхъ двадцать лтъ назадъ.

‘Но все-таки, я считаю нужнымъ показать настоящему наслднику Дурфи-Трансомовъ точное положене фамильныхъ правъ на помстья. Поэтому, доставьте мн отвтъ Медвина по вышеприведенному пункту.

‘Я увижу васъ на будущей недл въ Дуффильд. Къ тому времени Трансомъ долженъ вернуться. Не обращая вниманя на то, что онъ былъ нсколько грубъ на дняхъ, продолжайте длать, что признаете нужнымъ для его интересовъ. Его интересъ — вмст съ тмъ и мой,— а мой,— нтъ надобности повторять,— нераздленъ съ интересомъ Джона Джонсона.

Преданный вамъ,
Маттью Джерминъ.’

Запечатавъ это письмо и откинувшись опять на спинку своего кресла, стряпчй сказалъ самъ себ:

— Теперь, м-ръ Гарольдъ, я запру это дло въ потаенный ящикъ, до тхъ поръ, пока вамъ не будетъ угодно принять какя-нибудь чрезвычайныя мры, которыя заставятъ меня выдвинуть его. Дло совершенно находится въ моей власти. Никто, кром стараго Лайона, не знаетъ тайны рожденя двушки. Никто, кром Скаддона, не можетъ привести свденя относительно Байклифа, а Скаддона я держу въ рукахъ. Ни одна душа, кром меня самого и Джонсона, который составляетъ часть меня самого, не знаетъ, что есть еще одно полумертвое существо, которое можетъ вскор оставить двушк новыя права на наслдство Байклифа. Чрезъ Метурста я удостоврюсь, зналъ-ли Баттъ Коулей отъ Байклифа о прибыти этой женщины въ Англю. Вс нити будутъ соединены въ моихъ рукахъ. Въ моей власти употребить факты въ дло или не дать имъ никакого хода.

— И такъ, если м-ръ Гарольдъ доведетъ меня до крайности и станетъ угрожать мн судомъ и раззоренемъ, у меня будетъ на готов другая угроза, которая или спасетъ меня или обратится въ оруде кары для него самого.

Стряпчй поднялся съ кресла, погасилъ свчи и всталъ спиной къ камину, смотря на сумрачный лугъ, обрамленный черной бахромой кустарниковъ, и все еще размышляя. Мысли его быстро пронеслись чрезъ прошлыя тридцать пять лтъ, наполненныя планами, боле или мене искусными, боле или мене пригодными къ обнаруженю. Даже т изъ этихъ проектовъ, которые не боялись свта, не всегда можно было назвать невинными, каковы же были т, которые признавалось боле благоразумнымъ скрыть. Можетъ-ли совсть человка не нуждаться въ бальзам утшеня, когда человкъ этотъ принадлежитъ къ такой професси, въ которой многя дла, сами-по-себ вредныя, могутъ совершаться безъ опасеня безчестя, и когда обстоятельства заставили этого человка переступить ту черту, за которой съ открытемъ его поступковъ, готово начаться даже безчесте,— что не безъизвстно ему самому, благодаря спецальнымъ его познанямъ.

Что касается до длъ Трансомовъ, то это семейство крайне нуждалось въ деньгахъ, и на него, Джермина, возложена была обязанность доставать ихъ. Можно-ли было ожидать, что онъ не приметъ въ соображене своей собственной выгоды, когда онъ уже оказалъ услуги, никогда вполн невознаградимыя? Еслибы дло пришло къ вопросу не о закон, а просто о правд и неправд, то наимене подлежащя оправданю дла совершены были имъ для тхъ же Трансомовъ. Чертовски непрятнымъ для него дломъ было — арестовать и заключить въ тюрьму Байклифа, подъ именемъ Генри Скаддона, можетъ быть такимъ путемъ ускорилась и самая смерть этого человка. Но еслибъ это не было сдлано, благодаря усилямъ и ловкости его, Джермина,— онъ хотлъ бы знать, въ какомъ положени находились бы теперь Дурфи-Трансомы. А что касается до правды или неправды, то истина могла бы обнаружить, что и самымъ помстьемъ Дурфи, Трансомы обладали по милости юридической уловки, имвшей мсто сто лтъ назадъ, когда предокъ ихъ, старый Дурфи пробрлъ свое неважное помстье.

Но сокровенный доводъ этого рода теперь, какъ и постоянно, соединялся у Джермина съ гнвомъ, съ раздраженемъ по поводу того, что Гарольдъ, именно Гарольдъ Трансомъ, являлся вроятнымъ орудемъ грядущаго испытаня, которое можно было считать неудачей, несчастемъ, но никакъ не правосудемъ, какое же правосуде можетъ быть тамъ, гд девяносто девять человкъ изъ сотни отъ него ускользаютъ? Стряпчй чувствокалъ, что начинаетъ ненавидть Гарольда, какъ никогда еще не ненавидлъ.

Въ это время третья дочь Джермина, высокая, стройная двушка, завернувшись въ блую шерстяную шаль, накинутую въ вид одяла, пробжала по лугу въ направлени къ оранжере, чтобы сорвать цвтокъ. Джерминъ былъ пораженъ страхомъ, не различивъ пробжавшей фигуры или, лучше сказать, смшавъ ее невольно съ другой, тоже высокой и закутанной въ блое, которая иногда заставляла сильно биться его сердце боле тридцати лтъ тому назадъ. На мгновене онъ всецло вернулся къ тмъ отдаленнымъ годамъ, когда самъ онъ и другая особа, съ сяющимъ взоромъ, не видли причинъ, почему бы имъ не дать волю своей страсти и своему тщеславю, и составляли планы жизни, полной наслажденя, вопреки всмъ неизмннымъ вншнимъ условямъ. Причины т постепенно раскрывались съ того времени въ течене всхъ этихъ лтъ, превратившихъ красиваго, стройнаго молодаго Джермина, (обладавшаго долей чувства) въ толстаго шестидесятилтняго стряпчаго, для котораго жизнь обратилась въ средство поддерживать себя среди своихъ собратй по професси и вести, какъ должно, дла,— которые его обратили въ сдовласаго супруга и отца.

ГЛАВА XXII.

Вечеръ базарнаго дня прошелъ, но Феликсъ не приходилъ въ Солодовенное подворье, чтобы поговорить съ м-ромъ Лайономъ объ общественныхъ длахъ. Когда Эстеръ одвалась на слдующее утро, желане видть Феликса достигло въ ней степени нервнаго раздраженя, подъ влянемъ котораго она стала строить различные планы достиженя этой цли какимъ-нибудь до того мудренымъ способомъ, чтобы онъ казался совершенно натуральнымъ. Часы ея давно уже испортились, вроятно, ихъ нужно почистить. Феликсъ можетъ сейчасъ же сказать ей, нужно-ли ихъ исправить или только почистить, тогда какъ м-ръ Праудъ только продержитъ часы у себя безъ всякой надобности, и тмъ заставитъ ее, Эстеръ, пробыть долгое время безъ часовъ. Или разв ей не надобно посовтоваться съ м-ссъ Гольтъ относительно приготовленя домашняго хлба, который у нихъ дома почти столько же ‘неудовлетворителенъ’, какъ сама Лидди? Или, напримръ, когда она будетъ возвращаться домой въ двнадцать часовъ,— Феликсъ въ тоже время можетъ также выйти изъ дома, она его встртитъ и тогда ей не будетъ надобности заходить къ нимъ самой. Или — но вс подобные поступки были бы слишкомъ недостойны ея. Часы ея испортились уже два мсяца назадъ — почему бы имъ не остаться въ такомъ вид еще нсколько времени? Ей не слдовало и думать о какихъ бы то ни было подобныхъ планахъ, прозрачныхъ до того, что они становились уже неблаговидными. Тмъ боле, что самъ Феликсъ избралъ образъ жизни, не допускающй никого смотрть на него такъ, какъ бы слдовало по его воспитаню и умственнымъ способностямъ,— ‘которыя, наврно, очень высоки’, говорила Эстеръ сама себ, красня, какъ бы въ отвтъ на какой-то противоположный доводъ,— ‘иначе я не придавала бы его мннямъ никакой важности’. Но все-таки она пришла къ тому заключеню, что ей, по всей вроятности, нельзя будетъ зайти къ м-ссъ Гольтъ.

Случилось однако не совсмъ такъ какъ предполагала Эстеръ. Она повернула за уголъ чтобы идти домой, но не прошло минуты и она стучалась уже у двери жилища м-ссъ Гольтъ.

— Вы ли это, миссъ Лайонъ! Кто бы могъ ожидать васъ въ такое время? Не боленъ-ли пасторъ? Мн казалось, что онъ смотритъ такимъ хилымъ. Если нужна моя помощь, я сейчасъ однусь.

— Не держите же миссъ Лайонъ въ дверяхъ, мать, попросите ее войти,— произнесъ звучный голосъ Феликса, покрывая собою слышавшйся извнутри шумъ и лепетъ нсколькихъ голосовъ.

— Разумется, я того и желаю, чтобы она вошла,— сказала м-ссъ Гольтъ посторонясь,— но вдь что же она у насъ найдетъ? Полъ въ нашемъ дом грязне, чмъ въ любой харчевн. Тмъ не мене прошу васъ войдти миссъ. Если мн пришлось снять коврики и замнить стулья, скамейками, то я все-же не вижу причины, почему я не могу принимать у себя добрыхъ гостей?

— Я пришла только попросить м-ра Гольта поправить мои часы, сказала Эстеръ, входя и сильно красня.

— Это онъ скоро сдлаетъ,— сказала м-ссъ Гольтъ выразительно. Это дло изъ числа такихъ, которыми онъ любитъ заниматься.

— Извините, что я не всталъ, миссъ Лайонъ, сказалъ Феликсъ, я перевязываю палецъ у Джоба.

Джобъ былъ маленькое пятилтнее существо, съ длиннымъ носомъ, большими круглыми голубыми глазами и красными волосами, которые курчавились у самой его головы, какъ шерсть на спин маленькаго ягненка. Видно было, что онъ только что кричалъ, углы его рта еще сохраняли плачевное выражене. Феликсъ держалъ малютку на колняхъ и очень искусно перевязывалъ его крошечный пальчикъ. Прямо передъ Феликсомъ, близь окна стоялъ столъ, на которомъ были разложены принадлежности часоваго мастерства и нсколько раскрытыхъ книгъ. На усыпанномъ пескомъ полу стояли подъ прямымъ угломъ дв скамейки,— и шесть или семь мальчиковъ,— различнаго возраста до двнадцати лтъ включительно,— взявшись за шапки, собирались идти домой. Шумная толпа эта затихла при вход Эстеръ. Феликсъ не могъ поднять головы, пока не кончилъ свою операцю, но все-таки продолжалъ говорить.

— Это герой, миссъ Лайонъ. Это Джобъ Хеджъ, отважный британецъ, который хотя и терпитъ боль въ пальц, но вовсе не намренъ кричать. До свиданя, дти. Не теряйте времени. Ступайте на воздухъ.

Эстеръ сла на край скамейки близь Феликса, очень довольная тмъ, что Джобъ служилъ непосредственнымъ предметомъ его вниманя, между тмъ друге мальчики бросились изъ комнаты съ крикомъ: ‘до свиданя!’

— Видли-ли вы когда нибудь сказала м-ссъ Гольтъ, разглядывая заняте сына,— какъ удивительно Феликсъ своими огромными пальцами длаетъ такую мелкую работу? Не по недостатку умня онъ смотритъ такимъ бднякомъ, миссъ Лайонъ. Я ужь ршилась больше не говорить объ этомъ, а то сказала бы, что держать себя такъ — и гршно и стыдно.

— Мать, сказалъ Феликсъ, который часто забавлялся и поддерживалъ въ себ хорошее расположене духа, давая матери отвты, ей непонятные,— ваша ловкость въ цицероновскихъ антифразахъ изумительна, особенно если принять въ соображене, что вы никогда не изучали ораторскаго искусства. Ну, Джобъ,— истинно терпливый человкъ,— сиди смирно если хочешь, а мы теперь можемъ взглянуть на миссъ Лайонъ.

Эстеръ вынула свои часы и держала ихъ въ рук. Онъ смотрлъ ей въ лицо или, лучше сказать,— въ глаза, говоря:— вы желаете, чтобъ я починилъ ваши часы?

Выражене лица Эстеръ было сначала умоляющее и боязливое, какого у нея никогда не бывало прежде въ присутстви Феликса, но когда она замтила въ его свтло-срыхъ глазахъ полное спокойстве, показавшееся ей холодностью,— спокойстве, изъ котораго можно было заключить, что онъ не видитъ причины придавать какое бы-то ни было значене этому выраженю,— мгновенное ощущене тоски, какъ электрическй ударъ, прошло по ной. Съ ея стороны было глупо думать такъ много объ этомъ свидани. Ей казалось, что самое превосходство Феликса надъ нею создавало между ними пропасть. Она не могла сразу вооружиться своею прежнею гордостью, самообладанемъ, но потомъ, бросивъ взоръ на часы, сказала нсколько дрожащимъ голосомъ: ‘Они неврно ходятъ. Это очень досадно. Они испортились уже давно’.

Феликсъ взялъ часы изъ ея рукъ, потомъ, увидя, что мать вышла изъ комнаты, сказалъ съ нжностью:

— Вы, кажется, чмъ-то встревожены, миссъ Лайонъ. Надюсь, что у васъ дома ничего дурного не случилось. (Феликсъ думалъ о взволнованномъ состояни пастора въ прошедшее воскресенье). Но, быть можетъ, я виноватъ, что сказалъ такъ много.

Бдная Эстеръ была совершенно безпомощна. Огорчене, нанесшее рану самой чувствительной сторон ея души, и притомъ въ ту минуту, когда она находилась въ возбужденномъ состояни, требовало хотя какого нибудь облегченя. Глаза ея внезапно сдлались влажны, уронивъ крупную слезу, Эстеръ произнесла громкимъ шопотомъ, столь же невольнымъ, какъ и самыя слезы:

— Я хотла сказать вамъ, что тогда я нисколько не была обижена, и что я не лишена вовсе великодушя, мн казалось, что вы могли подумать такъ, но я надюсь вы не думали объ этомъ?

Были-ли сказаны когда нибудь слова, боле неловкя? Можно-ли было вообразить себ поступокъ, мене похожй на ту грацозную, полную самообладаня миссъ Лайонъ, фразы которой обыкновенно были такъ изящно составлены, а отвты такъ быстры?

Съ минуту продолжалось молчане. Эстеръ положила на столъ свои дв маленькя ручки, сложенныя вмст и изящно обутыя въ перчатки. Черезъ минуту она почувствовала, что об эти руки накрыты и крпко сжаты рукою Феликса, но онъ ничего не говорилъ. Слезы показались теперь на обихъ ея щекахъ, и она могла уже взглянуть на него. Въ его глазахъ видно было выражене грусти, совершенно дли нея новое. Вдругъ маленькй Джобъ, который при этомъ случа пустилъ въ ходъ свои умственныя способности, воскликнулъ нетерпливо:

— Она тоже порзала себ палецъ!

Феликсъ и Эстеръ улыбнулись и розняли свои руки. Эстеръ, взявъ, платокъ чтобъ отереть слезы на щекахъ, сказала:

— Видишь, Джобъ, какая я упрямая трусиха. Я не могу удержаться, чтобы не плакать, когда ушиблась.

— Плакать не надо, произнесъ энергично Джобъ, подъ сильнымъ впечатлнемъ этого нравственнаго правила, усвоеннаго, впрочемъ, уже посл продолжительнаго нарушеня его.

— Джобъ похожъ на меня, сказалъ Феликсъ, больше любитъ проповдывать другимъ, чмъ самъ исполнять свои поученя. Но посмотримъ эти часы,— продолжалъ онъ, открывая и разсматривая ихъ.— Эти маленькя женевскя игрушки имютъ такую прекрасную конструкцю, что мало подвержены поврежденю. Но если вы будете ихъ заводить аккуратно и устанавливать какъ слдуетъ, то будете знать, по крайней мр, что когда стрлка показываетъ вотъ сюда, тогда не можетъ быть полдень.

Феликсъ нарочно болталъ для того, чтобъ дать Эстеръ время оправиться, но тутъ вернулась м-ссъ Гольтъ и начала извиняться.

— Я знаю, что вы простите мою отлучку, миссъ Лайонъ. Нужно было присмотрть за яблочными тортами: я люблю длать исправно каждую малость, которая лежитъ на моей обязанности. Къ тому же мн теперь больше приходится хлопотать о чистот, чмъ прежде, какъ вы сами можете согласиться, взглянувъ на этотъ полъ. Но если человкъ привыкъ заниматься извстнымъ дломъ, и вдругъ оно оказалось ненужнымъ, то подобная перемна для этого человка будетъ столь же тяжела, какъ еслибы у него отрубили руки, которыми онъ работалъ, онъ точно также почувствуетъ, что пальцы на нихъ не приносятъ уже больше никакой пользы.

— Славная картина, мать, сказалъ Феликсъ, закрывая часы и передавая ихъ Эстеръ,— я еще никогда не слыхалъ, чтобы вы прежде такъ живописно говорили.

— Да, я знаю, что ты всегда найдешь что нибудь по такъ въ словахъ своей матери. Но если когда нибудь была женщина, которая могла бы безстрашно говорить предъ раскрытой Библей, такъ это именно я. Я никогда не говорила неправду, и никогда не буду говорить, хотя и знаю, что это длается, миссъ Лайонъ,— и длается даже членами церкви, когда имъ нужно, напримръ, продавать свчи,— этому я могу привести вамъ доказательство. Но я никогда не была изъ такихъ: пусть Феликсъ говоритъ, что хочетъ о моихъ врачебныхъ средствахъ. Отецъ его искренно врилъ въ ихъ правдивость, и было бы слишкомъ заносчиво утверждать противное. Въ дл леченя, можетъ-ли ктобы-то ни было знать достоврно, которое лучше? Физическаго леченя не можетъ быть безъ благодати, а съ помощью этой благодати, я сама видла, какъ напримръ, горчичникъ оказывалъ дйстве, когда въ самой горчиц не столько было запаха и остроты, сколько муки. Какая причина этого? вдь никто не знаетъ, сколько времени горчица лежала въ бумаг,— предоставляю вамъ самимъ догадаться.

М-ссъ Гольтъ съ силою открыла окно и издала небольшой, невнятный звукъ презрня.

Феликсъ прислонился къ стнк своего стула съ сдержанной улыбкой и теребилъ Джоба за уши.

Эстеръ же машинально произнесла: ‘я думаю, что теперь мн можно идти.’ Она не знала что сказать другое, но и не хотла уходить тотчасъ же, чтобы не показать вида, что бжитъ отъ м-ссъ Гольтъ. Она хорошо поняла, какое мучене тутъ должно быть для Феликса. А еще она сама часто была недовольна своимъ отцомъ и называла его скучнымъ.

— Гд живетъ Джобъ Тоддсъ? спросила она, все еще сидя и смотря на смшную маленькую фигурку, облеченную въ оборванную курточку, задъ которой дюйма на два выдавался къ верху.

— У Джоба два жилища, сказалъ Феликсъ.— Большею частю онъ обитаетъ здсь, но у него есть и другой домъ, гд живетъ его ддъ, м-ръ Тоджъ каменщикъ. Моя мать очень добра къ Джобу, миссъ Лайонъ. Она сдлала ему маленькую постель у шкафа и даетъ ему сладкй супъ.

Необыкновенная кротость, отражавшаяся въ этихъ словахъ, тмъ боле поразила Эстеръ, что разговоръ Феликса, какъ ей было извстно, отличался вообще колкостью и задоромъ. Взглянувъ на м-ссъ Гольтъ, она увидла, что изъ глазъ послдней исчезло прежнее холодное выражене, и что они смотрли съ какою-то мягкостью на маленькаго Джоба, который повернулся къ ней, опираясь своей головкой на Феликса.

— Ну, почему бы я не должна быть нжной къ ребенку, миссъ Лайонъ,— сказала м-ссъ Гольтъ, сильно развитыя состязательныя способности которой искали хотя бы даже воображаемаго противорчя, за неимнемъ подъ рукой дйствительнаго.— Я никогда не была жестокосердою и никогда не буду такою. Конечно, самъ Феликсъ призрлъ ребенка и взялъ его къ себ, потому что онъ всегда самъ господинъ въ своемъ дом, но изъ-за этогь не стану же я дурно съ нимъ обращаться, къ тому же я очень люблю дтей, а между тмъ изъ моихъ только одинъ остался живъ. У меня было трое малютокъ, миссъ Лайонъ, и Богу угодно было сохранить изъ нихъ только одною Феликса, самаго непокорнаго и угрюмаго. Но я исполнила свою обязанность въ отношени къ нему, я говорила ему, что онъ долженъ учиться больше своего отца, долженъ сдлаться докторомъ и взять себ жену съ деньгами, какъ я сама была, со всякимъ обзаведенемъ,— а у меня на рукахъ были бы внучата и я стала бы здить иногда въ кабролет, какъ старая м-ссъ Люкинъ. Между тмъ вы видите миссъ Лайонъ, что изъ всего этого вышло! Феликсъ сдлалъ изъ себя простолюдина и говоритъ, что никогда не женится, это самое безразсудное дло и для него самого вовсе не легкое, но когда у него на колняхъ будетъ ребенокъ, или когда…

— Постойте, постойте мать, вскричалъ Феликсъ,— пожалуйста не приводите боле своего прежняго избитаго довода, что человкъ долженъ вступать въ бракъ потому, что любитъ дтей. Это скоре можетъ заставить человка не жениться. У холостяка тоже есть дти: они всегда малолтны, они не могутъ вымирать, какъ дти обыкновенныя, они постоянно только лепечутъ, они совершенно безпомощны и легко могутъ сбиться съ добраго пути.

— Одинъ только Богъ знаетъ что ты хочешь сказать! А разв всякя другя дти не имютъ также возможности сбиться съ добраго пути.

— О, они сбиваются тотчасъ же, какъ только выростають. Вотъ хотя бы и Джобъ Тоджъ, сказалъ Феликсъ, поворачивая малютку на своихъ колняхъ, и придерживая его затылокъ,— вс члены Джоба сдлаются тощими, этотъ маленькй кулакъ, похожй теперь съ виду на грибъ и не вмщающй въ себ больше одной ягоды крыжовника, сдлается большимъ, костистымъ и, можетъ быть вздумаетъ захватывать себ больше, чмъ слдуетъ. Эти широке голубые глаза, которые говорятъ мн теперь больше правды, чмъ сколько ея извстно самому Джобу,— будутъ длаться все уже и уже и постараются скрыть ту истину, что Джобъ былъ лучше во время своей невинности, этотъ маленькй, отрицающй носъ сдлается длиннымъ и самоувреннымъ, а этотъ крошечный языкъ — высунь твой языкъ, Джобъ, (Джобъ, пораженный страхомъ при такой церемони, высунулъ боязливо маленькй красный язычекъ), этотъ языкъ,— который теперь едва-ли больше лепестка розы, сдлается широкимъ и толстымъ, будетъ болтать не во время, длать зло,— будетъ хвастаться и лицемрить изъ-за прибыли или тщеславя, и язвить такъ жестоко за всякую неловкость, какъ будто бы онъ былъ наточеннымъ клинкомъ. Толстый Джобъ будетъ можетъ быть упрямымъ… Когда Феликсъ, говоря по своему обычаю громко и выразительно произнесъ это страшное и вмст съ тмъ знакомое Джобу слово, мистификаця сдлалась ужн слишкомъ тягостной для малютки: онъ скорчилъ губки и разразился плачемъ.

— Ну посмотри,— сказала м-ссъ Гольтъ,— ты пугаешь невиннаго ребенка такимъ разговоромъ,— а немудрено напугать тхъ, кто считаетъ себя въ полной безопасности.

— Посмотри сюда, Джобъ, мой мальчикъ, сказалъ Феликсъ, ставя ребенка на полъ и поворачивая его къ Эстеръ,— иди къ миссъ Лайонъ, попроси ее улыбнуться теб, и эта улыбка, подобно солнечному лучу, осушитъ твои слезы.

Джобъ положилъ свои оба смуглые кулачка на колни Эстеръ, которая нагнулась, чтобы поцаловать его. Потомъ, держа его личико въ своихъ рукахъ, она сказала: — Скажи м-ру Гольту, Джобъ, что мы вовсе не намрены быть упрямыми. Онъ долженъ лучше думать о насъ. Однакожь теперь мн въ самомъ дл пора домой.

Эстеръ встала и протянула руку м-ссъ Гольтъ, которая, отвчая, держала ее все время въ своей рук, что нсколько смутило Эстеръ.

— Я очень рада, если вамъ иногда вздумается зайти сюда, миссъ Лайонъ. Я знаю, что васъ считаютъ гордой, но я говорю о людяхъ такъ, какъ сама нахожу ихъ. А я уврена, кто дйствительно скроменъ, тотъ приходитъ и туда, гд полъ подобенъ нашему, я даже спрятала мои лучше чайные подносы,— они теперь слишкомъ несоотвтствуютъ общему виду цлаго,— мн остается теперь ожидать утшеня разв только отъ Неба, но все-таки не говорю, чтобъ я уже была недостойна лучшей участи.

Феликсъ всталъ и направился къ двери, чтобъ отворить ее и вмст съ тмъ защитить Эстеръ отъ дальнйшихъ словоизверженй его матери.

— Прощайте, м-ръ Гольтъ.

— Какъ вы думаете, будетъ-ли прятно м-ру Лайону, если я приду посидть съ нимъ съ часъ времени вечеромъ?

— Отчего же нтъ? Онъ всегда радъ васъ видть.

— Такъ я приду. Прощайте.

— Она очень привлекательная особа,— сказала м-ссъ Гольтъ:— Какъ она держитъ себя! Но я боюсь, что въ той молв, которая про нее ходитъ, есть частица правды. Если она не иметъ видовъ на молодаго Муската, такъ тмъ лучше для него. Кто женится на ней,— у того долженъ быть толстый карманъ.

— Это правда, мать,— сказалъ Феликсъ, садясь и проворно подхватывая маленькаго Джоба, чтобы дать исходъ какому-то невыразимому чувству которое начинало его мучить.

Возвращаясь домой, Эстеръ была отчасти задумчива, но вмст съ тмъ чувствовала себя счастливе, чмъ за нсколько дней предъ тмъ. ‘Меня вовсе не безпокоитъ’, думала она, что я выказала такую тревогу изъ-за его мння обо мн. Онъ слишкомъ проницателенъ, чтобъ ошибаться въ нашемъ взаимномъ положени, онъ стоитъ такъ высоко, что не можетъ ложно истолковать мой поступокъ, сверхъ того, онъ совсмъ обо мн не думаетъ — я это видла очень ясно. Однакожъ онъ былъ очень добръ. Въ немъ есть что-то боле высокое и честное, чмъ я предполагала. Его поведене сегодня — и въ отношени къ матери и ко мн — я назвала бы высшей степенью порядочности, только, кажется, въ немъ это не то, а что-то высшее. Онъ себ избралъ невыносимую жизнь, хотя мн кажется, что еслибы по уму я была ему равна, и еслибы онъ меня сильно любилъ, то я выбрала бы себ туже самую жизнь.’

Эстеръ чувствовала, что предпосланное ею такому результату ‘если’ было невозможностью. Но теперь, когда она узнала Феликса, прежня понятя ея о томъ, чмъ должна быть счастливая любовь, сдлались какъ бы туманной картиной фантасмагори, въ которой фигуры, еще за минуту передъ тмъ ясныя, постепенно приняли новыя формы и новыя краски. Ея любимые байроническе герои предстали передъ ней почти въ томъ же самомъ вид, въ какомъ вечерня фейерверочныя декораци являются при отрезвляющемъ дневномъ свт. Такъ быстро овладваетъ нами незначительная, повидимому, закваска новыхъ взглядовъ — такъ неизмримо вляне одной личности на другую. Исходной точкой всхъ мыслей Эстеръ было предположене, что если Феликсъ Гольтъ полюбитъ ее, ея жизнь дополнится чмъ-то совершенно новымъ и высокимъ, какимъ-то трудно понимаемымъ блаженствомъ, подобное блаженство можно себ представить только въ тхъ людяхъ, которые обладаютъ сознанемъ, что неутомимо стремившись къ развитю, они наконецъ усовершенствовали свои способности.

Совершенно справедливо, что Феликсъ и не думалъ дурно объ Эстеръ по поводу того свиданя въ воскресенье вечеромъ, которое потрясло все ея существо. Онъ избгалъ безпокоить м-ра Лайона безъ особенной надобности, потому что считалъ пастора озабоченнымъ какимъ-то частнымъ дломъ. Феликсъ много размышлялъ объ Эстеръ,— и при этомъ сильное порицане ее соединялось съ сильнымъ влеченемъ къ ней же, результатомъ такихъ ощущенй было чувство, совершенно противоположное равнодушю, но онъ не дошелъ еще до того, чтобы допустить какое бы ни было вляне съ ея стороны на свою жизнь. Еслибы у него и не было твердо опредленной ршимости, то онъ все-таки остался бы при мнни, что она будетъ питать къ нему полное пренебрежене въ другихъ отношеняхъ, кром простого знакомства, и сомнне, высказанное ею сегодня, не измнило такого убжденя. Но все-таки Феликсъ былъ глубоко тронутъ этимъ проявленемъ ея лучшихъ качествъ и чувствовалъ, что къ связывавшей ихъ дружб прибавилась новая нить. Вотъ что въ краткихъ словахъ могъ сказать самъ онъ о своихъ отношеняхъ къ Эстеръ, а онъ привыкъ наблюдать за собой.

Феликсъ засталъ м-ра Лайона въ полномъ удар поговорить. Пасторъ еще не облегчилъ себя откровеннымъ разсказомъ о послднемъ своемъ письм къ м-ру Филиппу Дебари, почему онъ очень обрадовался посщеню Феликса и немедленно сообщилъ ему о своей попытк.

— Я не вижу, какимъ образомъ онъ можетъ исполнить вашу просьбу, если самъ ректоръ откажется, сказалъ Феликсъ, считая за лучшее нсколько умрить твердую увренность маленькаго человчка.

— Ректоръ такой человкъ, который не любитъ вообще возбуждать какя бы то ни было затрудненя въ свтскихъ длахъ, онъ не можетъ отказать въ томъ, что необходимо для честнаго исполненя обязательства его племянника, сказалъ м-ръ Лайонъ.— Молодой другъ мой въ настоящемъ случа дло направляется къ желанному мною исходу, такимъ прекраснымъ, удобнымъ путемъ, что я считалъ бы себя окончательно измнившимъ своей обязанности, еслибы оставилъ безъ вниманя это очевидное указане свыше.

ГЛАВА XXIII.

Филипъ Дебари, возвратившись въ это утро домой и прочитавъ письма, которыя не были отосланы къ нему, искренно расхохотался при чтени письма м-ра Лайона и ршился немедленно сообщить его дяд.

Ректорскй домъ находился на другой сторон рки, у самой церкви, которой онъ служилъ приличнымъ компаньономъ: это былъ хорошй старый каменный домъ, одно его окно со сводомъ выходило изъ библотеки на густой покрытый дерномъ лугъ, у каменныхъ дверей спалъ толстый песъ, другой такой же песъ разгуливалъ по песку, осення листья носились не воздуху, какъ обыкновенно, высокя деревья то наклонялись, то подымались въ живописномъ безпорядк, и виргинскя ползучя растеня превращали маленькую деревенскую лачугу въ яркокрасную бесдку. Это былъ одинъ изъ тхъ пасторскихъ домовъ, которые должно поставить въ число предметовъ, служащихъ оплотомъ нашихъ почтенныхъ учрежденй, которые, составляютъ какъ бы двойную ограду и противъ папизма и противъ диссентерства и привлекаютъ къ себ инстинктъ и уважене женщинъ, какъ средство, подкрпляющее религозность мужчинъ.

— Отчего ты смотришь такимъ веселымъ, Филь? спросилъ ректоръ, когда племянникъ вошелъ въ уютную библотеку.

— По причин, отчасти касающейся васъ, сказалъ Филипъ, вынимая письмо.— Духовное состязане. Намъ представляется удобный случай вступить въ соперничество съ богословами четырнадцатаго столтя и выдержать теологическую дуель. Прочтите это письмо.

— Какой отвтъ послалъ ты этому сумасшедшему старикашк? спросилъ ректоръ, держа письмо въ рук и перечитывая его но нскольку разъ, причемъ брови его нахмурились, хотя въ выражени глазъ не было замтно никакого раздраженя.

— О, я еще ничего не отвчалъ. Я ждалъ вашего отвта.

— Моего! сказалъ ректоръ, бросая письмо на столъ.— Ты не думаешь конечно, чтобъ я сталъ входить въ публичныя преня съ подобнаго рода отщепенцами? Посл этого какой нибудь неврный башмачникъ потребуетъ отъ меня объясненя на разные бредни, разсянныя въ ихъ нелпыхъ книгахъ.

— Но вы видите, какъ онъ убдительно пишетъ, сказалъ Филипъ. При всей своей природной важности онъ не могъ удержаться, чтобъ не наускивать дядю на состязане, и длалъ это съ примсью небольшаго злорадства, впрочемъ, при томъ играло роль и серьезное чувство — нежелане показать себя неисполнившимъ свое общане.— Если вы откажетесь, то я долженъ буду самъ вызваться участвовать въ диспут.

— Что за пустяки! Скажи ему, что съ его стороны безчестно перетолковывать твои слова, въ смысл обязательства на выполнене всякой нелпости, какая придетъ ему въ голову. Предположи, что онъ попросилъ бы тебя дать ему участокъ земли для постройки часовни, разумется, это было бы для него приличное удовлетворене. Человкъ который придаетъ общаню неестественный, извращенный смыслъ, ничмъ не лучше простого вора.

— Однакожъ онъ вовсе не просилъ земли. Мн кажется даже, онъ думаетъ, что вы не будете противиться его предложеню. Признаюсь, мн даже нсколько нравится то простодуше и причудливость, котрыя проглядываютъ въ письм.

— Позволь замтить теб, Филь, что онъ просто сумасшедшй маленькй вольнодумецъ, который причиняетъ много вреда въ моемъ приход. Онъ внушаетъ диссентерамъ мысли о необходимости заниматься политикой. Да нтъ и конца злу, причиняемому подобными суетливыми болтунами. Невжественную толпу они длаютъ ршительницей обширнйшихъ политическихъ и религозныхъ вопросовъ, такъ что скоро у насъ не останется ни одного учрежденя, которое не находилось бы на уровн познанй какого-нибудь торгаша или извощика. Ничто не можетъ быть боле отсталымъ, боле несообразнымъ со всми плодами цивилизаци, со всми уроками Провидня, это все равно что внезапно опустить тяжелый воротъ, на подняте котораго положенъ трудъ нсколькихъ поколнй. Если людямъ образованнымъ не долженъ принадлежать ршающй голосъ вмсто необразованныхъ, такъ пусть же какой-нибудь Дикъ Стоббсъ примется составлять намъ календари, а президентъ королевскаго общества будетъ избранъ посредствомъ всеобщей подачи голосовъ….

Ректоръ всталъ, помстился спиной къ камину и опустилъ руки въ карманы, совершенно готовый развивать дале этотъ пространный тезисъ. Филипъ сидлъ, покачивая ногой и почтительно слушая, какъ онъ всегда длалъ, хотя часто прислушивался только къ звучному эху своихъ собственныхъ мыслей, которыя такъ хорошо соотвтствовали взглядамъ его дяди, что послднихъ онъ не различалъ отъ своихъ личныхъ понятй.

— Это правда, сказалъ Филипъ,— но въ исключительныхъ случаяхъ мы имемъ дло и съ исключительными условями. Вы знаете, что я вообще защищаю казуистовъ. Вдь можетъ случиться и такъ, что для чести прихода Треби и отчасти также для моей собственной чести,— обстоятельства потребуютъ уступки даже нкоторымъ понятямъ диссентерскаго проповдника.

— Совсмъ нтъ. Это значило бы, что я долженъ играть такую роль, которую мои духовныя собратя могутъ принять за оскорблене себ. Достоинство господствущей церкви уже довольно потерпло отъ евангелической секты, съ ее безсвязными импровизацями и коптильнымъ благочестемъ. Да вотъ, напримръ, Уимиль, человкъ, состоящй викаремъ въ Шетльтон, еслибы не его мантя и пасторске отвороты, каждый принялъ бы его за бакалейщика носящаго трауръ.

— Въ такомъ случа мн придется играть еще худшую роль, да и вамъ также въ диссентерскихъ журналахъ и газетахъ. Они обойдутъ все королевство. Тамъ будетъ статья, озаглавленная: ‘Дорйское вроломство и клерикальная трусость’ или такъ: ‘Низость аристократа и неспособность пастора господствующей церкви.’

— Если я соглашусь на диспутъ, то тамъ будетъ статья еще хуже этого. Скажутъ, что я былъ совершенно побжденъ и что теперь, въ Большомъ Треби, дло дошло уже до того, что высокой церкви не на что опереться. Сверхъ того,— продолжалъ ректоръ, нахмуриваясь и вмст улыбаясь,— теб хорошо говорить, Филь, но для человка, которому за шестьдесятъ лтъ, этотъ диспутъ дло не легкое. Все сказанное или написанное каждымъ изъ насъ должно быть врно и даже носить на себ отпечатокъ учености, а еще, кром того, маленькй Лайонъ будетъ жужжать, какъ оса,— будетъ длать перекрестный допросъ, возражать. Такую говорящую машину, какъ Лайонъ, ничто на свт не можетъ утомить.

— Такъ вы ршительно отказываетесь?

— Да, отказываюсь.

— Вы помните, что когда я писалъ свое благодарственное письмо Лайону, вы сами одобрили мое предложене оказать ему услугу, если будетъ возможно.

— Конечно помню. Но представь себ что онъ попросилъ бы тебя подать голосъ за гражданскй бракъ, или слушать его проповдь каждое воскресенье?

— Однакожъ онъ этого не просилъ.

— Все равно, предъявилъ другую просьбу, столь же безразсудную.

— Ну, сказалъ Филипъ взявъ письмо м-ра Лайона и принимая на себя важный, даже встревоженный видъ.— Для меня это нсколько непрятно. Я въ самомъ дл чувствую себя ему обязаннымъ. Мн кажется что въ этомъ человк есть сознане достоинства, которое ставитъ его самого выше его званя. Какова бы ни была причина такого оборота дла, но я все-таки обману ожиданя старика, вмсто того, чтобъ оказать услугу, предложенную мною самимъ.

— Чтожь длать, очень жаль, но помочь этому мы не къ состояни.

— Самое худшее тутъ то, что я оскорблю его, сказавъ: ‘все другое могу сдлать, кром одного только того, что вамъ нужно.’ Онъ очевидно считаетъ себя послдователемъ Лютера, и Цвингли, и Кальвина, а наши письма въ его глазахъ составятъ страницу въ истори протестантизма.

— Да, да. Я знаю, что это отчасти непрятная штука, Филь. Ты знаешь, что я на все готовъ, чтобы только не допустить тебя сдлаться здсь непопулярнымъ. Твою репутацю я считаю достоянемъ всего нашего семейства.

— Мн кажется, что я сейчасъ же долженъ къ нему захать,— объясниться и извиниться.

— Нтъ, погоди, мн пришла въ голову мысль, сказалъ ректоръ, внезапно оживляясь.— Сейчасъ я видлъ Шерлока. Онъ будетъ сегодня у меня завтракать. Для него будетъ не худо выдержать диспутъ, викарй и молодой человкъ, чрезъ это онъ даже выиграетъ, а тебя, Филь, это выручитъ изъ неловкаго положеня. Шерлокъ недолго здсь останется, какъ теб извстно, онъ скоро получитъ себ назначене, на него я и взвалю это дло. Онъ не будетъ противиться, если только я того хочу. Славная мысль. Будетъ полезно и Шерлоку. Онъ человкъ свдущй, только недостаетъ ему смлости.

Филиппъ не усплъ возразить, какъ явился и самъ м-ръ Шерлокъ, молодой богословъ,— человкъ благообразный собою и хорошаго происхожденя, застнчиво-ловкй и обладавшй гемороидальнымъ цвтомъ лица.

— Шерлокъ, вы пришли какъ нельзя больше кстати, сказалъ ректоръ. Въ моемъ приход случилось такое обстоятельство, въ которомъ вы можете принести огромную пользу. Я знаю, вы сами ищете случая быть полезнымъ, съ тхъ поръ, какъ находитесь со мной. Но я такъ много занимаюсь, что для вашей дятельности до сихъ поръ не было простора. Вы человкъ старательный, я знаю, предполагаю даже, что у васъ уже есть все необходимое для предстоящаго дла,— если не на бумаг, то готово перейти на бумагу съ оконечностей вашихъ пальцевъ я увренъ въ этомъ.

М-ръ Шерлокъ изобразилъ на своемъ лиц улыбку: онъ желалъ отличиться, но надялся, что ректоръ намекалъ только на одно изъ его богословскихъ разсуждени или на какую-нибудь другую брошюру, соотвтствующую цлямъ общества христанскаго знаня. Но по мр того, какъ ректоръ излагалъ обстоятельства, по которымъ требовалась налагаемая на викаря важная услуга, онъ длался тревожне и тревожне.

— Вы меня очень много обяжете Шерлокъ,— заключилъ ректоръ,— если усердно приметесь за это дло. Можете-ли вы теперь опредлить, сколько времени вамъ потребуется для этого? это необходимо знать, потому что намъ предоставлено будетъ назначить день.

— Я былъ бы очень радъ оказать вамъ услугу, м-ръ Дебари, но право мн кажется, что я недовольно приготовленъ для…

— Вы все скромничаете Шерлокъ. Не говорите мн больше объ этомъ. Я слышалъ какъ Фильморъ Корпусъ говорилъ, что вы могли бы быть однимъ изъ самыхъ первыхъ ученыхъ богослововъ, еслибы только не ослабляло васъ недовре къ своимъ способностямъ. Вдь вы знаете, что по каждому сомнительному предмету можете обратиться ко мн. Ну, такъ не теряя времени, принимайтесь за дло. А ты Филь, сообщи тому проповднику, чтобы онъ прислалъ программу диспута съ обозначенемъ всхъ пунктовъ разноглася, кром того онъ долженъ обязаться ни подъ какимъ видомъ не выходить изъ предловъ программы. Садись къ моему бюро и напиши ему письмо, Томасъ снесетъ его.

Филипъ слъ писать письмо, а ректоръ, своимъ твердымъ звучнымъ голосомъ продолжалъ спокойно давать указаня своему взволнованному викарю.

— Вы можете начать сейчасъ же, приготовивъ основательные, сильные ясные доводы, обсудивъ вроятные пункты нападеня. Вы можете заглянуть въ сочиненя Джюеля, Галля, Гукера, Уайтольфта и другихъ: всхъ ихъ вы найдете здсь. Въ моей библотек нтъ недостатка по части англйскихъ богословскихъ сочиненй. Укажите слабость основаня, на которомъ стоятъ Ушеръ и его послдователи, но употребите всю силу чтобъ опредлительно изложить истинное учене высокой церкви. Изложите несчастныя ухищреня нонконформистовъ, шумливую пустоту вообще всхъ отщепенцевъ. Я дамъ вамъ статью Борка о диссентерахъ и нсколько хорошихъ цитатъ, приведенныхъ въ двухъ моихъ собственныхъ рчахъ о положени, занимаемомъ англйскою церковью въ сред христанскаго мра. Сколько времени, по вашему мнню, нужно будетъ, чтобъ развить основныя положеня? Потомъ вы можете облечь ихъвъ форму ‘Опыта’, можно будетъ ихъ напечатать, это выставитъ васъ съ хорошей стороны предъ епископомъ.

При всей робости м-ра Шерлока, въ этомъ отличи для него было что-то заманчивое. Онъ размыслилъ, что напившись кофе, можетъ долго заниматься и можетъ быть произведетъ что нибудь довольно хорошее. Быть можетъ, это первый шагъ къ той извстности, стремлене къ которой составляло его долгъ. М-ръ Шерлокъ былъ не нечувствителенъ къ удовольствю, доставляемому удачнымъ построенемъ рчи, а притомъ это удовольстве еще нердко соединялось и съ повышенемъ. Человкъ недоврчивый вообще лелетъ мысль создать какое-нибудь замчательное произведене, которое породило бы въ немъ увренность въ себ, хотя бы оно собственно говоря и неотличалось особымъ блескомъ. Когда знаменитость стыдлива, тиха, то она кажется гмъ прелестне. Такимъ образомъ м-ръ Шерлокъ по невол долженъ былъ согласиться на предложене, все это время, онъ пламенно желалъ, чтобы его ‘Опытъ’ былъ уже въ печати.

— Я думаю, что едва-ли буду готовъ ране двухъ недль.

— Очень хорошо. Такъ и напиши, Филь, проповднику, да прибавь, чтобы онъ назначилъ опредленный день и мсто. А затмъ пойдемте завтракать.

Ректоръ былъ совершенно доволенъ. Онъ пришелъ къ той мысли, что не худо бы было дать Шерлоку нсколько полезныхъ совтовъ, заглянуть въ свои собственныя прежня проповди, и, наконецъ, когда аргументы будутъ уже сгруппированы какъ слдуетъ, не отказать викарю въ своей критик. Онъ былъ человкъ здравомыслящй, но это вовсе еще не было причиной, чтобы оставаться нечувствительнымъ къ фимаму авторства, подобное ощущене свойственно почти каждому человку, не надющемуся быть писателемъ,— особенно прятна та форма авторства, которая называется ‘внушенемъ’ и состоитъ въ простомъ сообщени другому лицу, что этотъ послднй можетъ сдлать многое съ даннымъ предметомъ, если употребитъ на него достаточное количество познанй, сужденй и здраваго смысла.

Филипъ чувствовалъ бы нкоторыя угрызеня совсти по отношеню къ викарю, еслибы не догадывался, что честь, доставшаяся этому послднему, была ему не совсмъ непрятна. Церковь, быть можетъ, пробртала себ такимъ образомъ сильнаго бойца, но что касается до него самого, то онъ сдлалъ, что долженъ былъ сдлать: употребилъ вс усиля, чтобы выполнить желане м-ра Лайона.

ГЛАВА XXIV.

Руфусъ Лаонъ чувствовалъ себя очень счастливымъ въ то ясное ноябрское утро, когда въ просторной комнат училища для бдныхъ, было назначено знаменитое прене между нимъ самимъ и достопочтеннымъ Теодоромъ Шерлокомъ. Горечь обманутой надежды на состязане съ самимъ ректоромъ,— которая сначала была очень сильна — постепенно распускалась въ положительномъ наслаждени, что представился случай къ диспуту на какихъ бы то ни было условяхъ. Въ подобныхъ случаяхъ, у м-ра Лайона были два главные повода къ удовольствю: увренность въ правот своего дла и увренность въ своихъ собственныхъ адвокатскихъ способностяхъ. Нельзя сказать,— употребляя собственное выражене пастора,— чтобы онъ тщеславился этимъ, самая рчь и изложене пояснительныхъ доводовъ были для него легки, а если нападеня его на противника и отличались рзкостью, то, по его мнню, причиною было то, что и самая истина отличалась тми же свойствами. Онъ вовсе не гордился способностью легко двигаться въ своей сфер. Человкъ, свободно дйствуя въ вод своими членами, считаетъ себя искуснымъ пловцомъ, но рыба плаваетъ гораздо лучше его, и за всмъ тмъ для нея это дло не особенно-важное.

Былъ-ли м-ръ Шерлокъ подобенъ такому человку, который можетъ держаться на вод и поздравлять самого себя съ этимъ успхомъ, это осталось тайной. Филипъ Дебари, сильно занятый своими избирательными длами, только разъ имлъ случай спросить у дяди, хорошо-ли приготовляется Шерлокъ. Ректоръ отвчалъ на это коротко: ‘я думаю, что хорошо. Я снабдилъ его достаточнымъ количествомъ пособй. Я совтую ему на диспут только читать, отклоняя отъ себя вс другя формы состязаня какъ выходящя изъ программы. Лайонъ договоритъ до извстнаго пункта, а потомъ Шерлокъ прочтетъ: будетъ что слушать, вмст съ тмъ это будетъ разнообразне.’ Но въ самое утро диспута безотлагательныя дла, относящяся къ судейскимъ обязанностямъ, заставили ректора отлучиться. Были разосланы надлежащя повстки, и женская половина населеня Большаго Треби гораздо боле волновалась вслдстве ожидани предстоявшаго диспута, чмъ по поводу рчи какого бы то ни было кандидата. М-ссъ Пендрелль, м-ссъ Тилотъ и вообще леди, принадлежащя къ господствующей церкви, считали своею обязанностю послушать викаря, который былъ извстенъ,— по аналоги, конечно съ качествами викаревъ вообще,— за весьма свдущаго молодаго человка, онъ покажетъ имъ, какою ученостью располагаетъ правая сторона. Одна или дв диссентерске леди не могли удержать своего волненя при мысли, что сидя на переднихъ скамейкахъ, он будутъ слишкомъ близко къ стариннымъ своимъ прятельницамъ по церкви, и что должны будутъ оказывать имъ боле продолжительныя привтствя при встрч, чмъ какя длались во взаимныхъ сношеняхъ этихъ особъ со времени эмансипаци католиковъ. М-ссъ Мускатъ, которая была красавицей и казалась столь же милою въ своемъ модномъ наряд, какъ каждая леди въ Треби, изъ числа принадлежащихъ къ господствующей церкви,— разсудила, что ей должно надть самый лучшй большой вышитый воротничокъ и спросить м-ссъ Тилотъ, гд именно въ Дуффильд она пробрла свои постельныя занавсы, такъ превосходно выкрашенныя. Когда м-ссъ Тилотъ называлась еще просто Мери Сальтъ, об лэди были закадычными друзьями, но м-ръ Тилотъ смотрлъ все надменне и надменне, съ тхъ поръ, какъ его можжевеловая водка получила громкую извстность, а въ 29 году онъ, въ присутстви м-ра Муската, отзывался о диссентерахъ, какъ о подлецахъ,— дерзость, которую нельзя было оставить безъ вниманя.

Диспутъ долженъ былъ начаться въ одинадцать часовъ, ректоръ не согласился, чтобы для этой цли былъ избранъ вечеръ, потому что тогда пришлось бы допустить на него лицъ изъ нисшаго класса народа, а также дтей. Уже по одной этой причин женская половина публики значительно превосходила численностью мужскую. При всемъ томъ на диспут были нкоторыя первенствующя лица изъ жителей Треби, были даже люди, подобные м-ру Пендреллю и м-ру Уэсу, средства которыхъ длали ихъ независимыми отъ всякихъ теоретическихъ взглядовъ. Эти лица ободряли себя тою мыслью, что они присутствовали не при богослужени и не были обязаны, поэтому, оставаться тамъ дольше, чмъ сколько хотли. Тутъ было полное собране всхъ диссентеровъ, которые только могли располагать своимъ утреннимъ временемъ, а на заднихъ скамьяхъ видны были вс пожилыя прихожанки, смиренно заботившяся, чтобы не пропустить ничего церковнаго или имющаго отношене къ стремленю къ лучшему.

Въ одинадцать часовъ приливъ слушателей, казалась прекратился. М-ръ Лайонъ сидлъ на училищной кафедр за особымъ круглымъ столомъ, другой круглый столъ съ кресломъ ожидалъ викаря, съ высокимъ положенемъ котораго было совершенно сообразно — не приходить первымъ на состязане. Дале позади поставлена была пара креселъ, и уже не одну важную особу просили быть президентомъ пренй, но никто изъ прихожанъ не хотлъ поставить себя въ положене столь двусмысленное по отношеню къ своему вншнему достоинству и столь недвусмысленное въ отношени обязанности высидть весь диспутъ, между тмъ ректоръ заблаговременно запретилъ быть предсдателемъ кому бы то ни было изъ диссентеровъ. М-ръ Лайонъ терпливо сидлъ, погруженный въ размышленя, смотря, казалось, на публику, но не видя ее, его замтки лежали передъ нимъ въ мелко исписанной рукописи. Вс были довольны этимъ промежуткомъ времени, въ которое можно было немного поболтать съ сосдями.

Эстеръ въ особенности была счастлива, она сидла на боковой скамь, близь отцовской кафедры, а Феликсъ находился непосредственно позади ея, такъ что ей стоило только повернуть голову, чтобы говорить съ нимъ. Съ того утра, въ которое она была въ его дом, онъ сдлался очень добръ къ ней, сталъ боле расположенъ снисходительно слушать ея слова и мене нечувствителенъ къ ея взорамъ и движенямъ. Еслибы онъ никогда не относился къ ней жестко или объявилъ бы, что не иметъ и повода къ ея обвиненю, то она мало придавала бы значеня тому вниманю, которое онъ ей оказывалъ, но теперь надежда видть его, казалось, освщала ея жизнь и разсивала прежнюю печаль. Сегодня Эстеръ была особенно очаровательна, уже вслдстве того, что не имла живаго сознаня ни о чемъ другомъ, кром сознаня близости къ себ существа, которое требовало, чтобы она сдлалась лучшею, чмъ была въ дйствительности. Отпечатокъ чувства собственнаго превосходства по отношеню къ людямъ, окружавшимъ ее, исчезъ и втечене немногихъ послднихъ недль глазамъ ея сообщилось кроткое выражене, а всмъ манерамъ — боле женственной нершительности и сдержанности. Быть-можетъ, на мст прежняго презрня къ окружающимъ — возникъ новый видъ его — презрне къ взгляду жителей Треби на Феликса Гольта.

— Какая прелестная молодая двушка дочь вашего священника! сказала м-ссъ Тилотъ вполголоса, обращаясь къ м-ссъ Мускатъ, отыскавшей, какъ она и ожидала, мсто близь своей бывшей подруги,— она настоящая леди.

— Даже ужь слишкомъ прелестна для своего положеня, отвчала м-ссъ Мускатъ.— Она считается гордою, а это нехорошо въ двушк, даже еслибы и въ самомъ дл было чмъ гордиться. Теперь она, кажется, занята ободренемъ этого молодаго Гольта, который все осмиваетъ, какъ видно но ею лицу. До сихъ поръ она пренебрегала его достоинствами, но я предоставляю вамъ самимъ судить,— можетъ-ли молодой человкъ, достающй себ пропитане такими незавидными способами,— можетъ-ли онъ платить за тонке кембриковые платки и изящныя лайковыя перчатки.

М-ссъ Мускатъ опустила свои блокурыя рсницы и покачала красивой головкой, едва замтно, изъ стороны въ сторону,— выражая тмъ искреннее желане быть умренной въ выраженяхъ, несмотря на непрятное ощущене, какое производятъ на нее окружающя явленя.

— Милочка, милочка,— сказала м-ссъ Тилотъ.— Какъ! этотъ молодой Гольтъ, что наклонился впередъ, безъ галстука? До сихъ поръ я никогда его не видала, но слышала, какъ говорилъ объ немъ Тилотъ. Говорятъ, что это опасный человкъ, что онъ волнуетъ спрокстонскихъ рабочихъ. И ужь конечно, таке огромные глаза и большая косматая голова могутъ испугать каждаго. Что она въ немъ находитъ? Онъ гораздо ниже ея.

— Да, тмъ больше, что она приготовлялась быть гувернанткой, сказала м-ссъ Мускатъ,— вы не сомнваетесь, конечно, что она лучше знаетъ кого избрать себ. Но очень жаль, что пасторъ далъ ей возможность забрать верхъ. Это достойно сожалня въ служител божемъ,— я не отрицаю, что онъ дйствительно таковъ.

— Ну, жаль, сказала м-ссъ Тилотъ,— я хотла было пригласить ее давать уроки моимъ дочорямъ, когда они возвращаются изъ школы.

Между тмъ м-ръ Уэсъ и м-ръ Пендрелль стояли и обозрвали публику, кивая головою своимъ согражданамъ съ привтливостью, какая прилична людямъ ихъ положеня въ свт.

— Однакожь ему уже время бы придти, сказалъ м-ръ Уэсъ, смотря на свои часы и сравнивая съ класными.— Этотъ диспутъ — новоизобртенная штука, ректоръ ни за что не согласился бы на него, еслибы тутъ не было основательныхъ причинъ. Ноленъ говорилъ, что онъ не придетъ. По его словамъ, этотъ диспутъ — безбожное дло, атеисты охотники до подобныхъ вещей. Какъ бы то ни было, но отъ м-ра Шерлока мы услышимъ только хорошее. Онъ скажетъ славную проповдь — такой ужь молодой человкъ.

— Да, нашъ долгъ — поддержать его, не оставлять его одного среди диссентеровъ, скаталъ м-ръ Пендрелль.— Однакожъ, не вс сознаютъ это. Если Люкинъ не пришелъ, то Лабронъ долженъ бы былъ показаться. Я самъ могъ бы, пожалуй, сослаться на занятя, еслибы счелъ это приличнымъ.

— Вотъ, кажется, онъ идетъ, сказалъ м-ръ Уэсъ, замтивъ движене близь маленькой двери на одномъ уровн съ платформой.

— Клянусь св. Георгемъ! это м-ръ Дебари. Вотъ отлично!

М-ръ Уэсъ и м-ръ Пендрелль подали знакъ къ аплодисментамъ и этому примру послдовала даже большая часть диссентеровъ. Филиппъ зналъ, что онъ совершалъ популярное дло, являясь на диспутъ, и притомъ дло такого рода, къ которому старше Дебари не пручили жителей Треби, впрочемъ, его появлене не было заране приготовлено. Онъ здилъ изъ города на нкоторое разстояне по длу, но постивъ контору Лаброна, нашелъ, что дло, которое требовало его присутствя, было отложено, тогда онъ отправился въ школу. Христанъ сопровождалъ его.

М-ръ Лайонъ пробудился отъ своихъ размышленй, и сойдя съ небольшаго возвышеня, на которомъ сидлъ, просилъ м-ра Дебари принять на себя роль руководителя нренй или президента.

— Охотно, отвчалъ Филиппъ.— Но м-ръ Шерлокъ, кажется, еще не пришелъ?

— Онъ слишкомъ уже медлитъ, сказалъ м-ръ Лайонъ.— Но, конечно, этому есть причина, которой мы не знаемъ. А между тмъ не лучше-ли будетъ мн подготовить внимане собрани къ предстоящей бесд посредствомъ краткаго вступительнаго привтствя?

— Нтъ, нтъ, нтъ, сказалъ м-ръ Уэсъ, терпне котораго готово было лопнуть.— М-ръ Шерлокъ наврно будетъ здсь чрезъ минуту или дв.

— Христанъ, сказалъ Филиппъ Дебари, котораго брало уже легкое предчувстве чего-то недобраго,— будьте такъ добры останьтесь здсь, я отправлюсь самъ. Извините меня, джентльмены, я съзжу на квартиру къ м-ру Шерлоку. Можетъ быть, онъ ошибся во времени. Люди занимающеся бываютъ иногда нсколько разсянны. Вамъ не нужно идти со мной, Христанъ.

По уход м-ра Дебари, Руфусъ Лайонъ опять взошелъ на кафедру въ нсколько безпокойномъ расположени духа. Ему приходили на умъ мысли о томъ, какъ хорошо было бы съ пользою занять публику, чтобъ изъ непредвиднной отсрочки пренй извлечь какое-нибудь назидане. Но по своей врожденной деликатности онъ понялъ, что въ этомъ собрани прихожане господствующей церкви могли съ полнымъ основанемъ отклонить всякое такое утшене съ его стороны, выходившее за предлы программы сегодняшнихъ пренй,— тмъ боле, что и отрицане м-ра Уэса было очень энергично. Маленькй человкъ страдалъ отъ накопленя невысказанныхъ идей, испытывая такое же безпокойство, какъ скаковая лошадь, находящаяся въ заключени.

Многе изъ публики стояли, вс были заняты болтовней, за исключенемъ старыхъ прихожанокъ на заднихъ скамьяхъ и нсколькихъ набожныхъ диссентеровъ, которые, закрывъ глаза, придали тлу легкое колеблющееся движене.

— Вашъ отецъ чмъ-то озабоченъ, сказалъ Феликсъ, обращаясь къ Эстеръ.

— Да, и теперь, я думаю, ему нужны очки. Я надюсь, что онъ не оставилъ ихъ дома: безъ нихъ онъ не въ состояни будетъ разсмотрть что бы то ни было на разстояни двухъ аршинъ передъ собою, это, кром того, отнимаетъ у него возможность знать, чего друге желаютъ или ожидаютъ.

— Я пойду, спрошу — взялъ-ли онъ ихъ съ собой, сказалъ Феликсъ, перешагивая черезъ переднюю скамейку и приближаясь къ м-ру Лайону, на лиц котораго блеснуло удовольстве при вид возможности выйти изъ прежняго созерцательнаго уединеня.

— Миссъ Лайонъ боится, что вы потеряли свои очки, сэръ, сказалъ Феликсъ.

— Мой милый молодой другъ, сказалъ м-ръ Лайонъ, взявъ Феликса Гольта за переднюю часть руки, приходившуюся почти въ уровень съ плечомъ пастора, вотъ великая истина,— истина для меня самого, правда, по обстоятельствамъ настоящей минуты, нсколько и тягостная, но за то служащая какъ бы противовсомъ краткости нашей земной жизни (въ этой жизни, какъ я понимаю, мы развиваемъ свои способности не только для передачи ихъ нашимъ наслдникамъ въ усовершенствованномъ вид, какъ вы доказываете, но также и для того, чтобы имть доступъ къ высшему посвященю въ божественныя предначертаня),— эта великая истина, я говорю, заключается въ томъ, что даже въ такъ называемыя безплодныя минуты нашей жизни,— какъ, напримръ, въ минуты ожиданя,— духъ можетъ воспарять и витать подобно тому, какъ онъ витаетъ въ нкоторыхъ нашихъ сновидняхъ, которые столь же скоротечны, какъ изломанная радуга, а между тмъ совмщаютъ въ себ, повидимому, долгую исторю ужаса или радости. И сверхъ того, каждая минута можетъ служить источникомъ новой духовной энерги, нашъ пульсъ служитъ, безъ сомння, лишь грубымъ выраженемъ перехода отъ того, чего не было, къ тому, что существуетъ, даже въ самыхъ утонченныхъ процесахъ вещественнаго мра,— и насколько боле…

Эстеръ наблюдала за своимъ отцомъ и Феликсомъ, и хотя она не слышала того, что говорилось, но догадывалась о дйствительномъ положени дла,— догадывалась, что вопросъ объ очкахъ оставленъ безъ вниманя, и что ея отецъ углубился самъ и запуталъ Феликса въ ученыя разсужденя. Такъ какъ кругомъ нея не было такой тишины, которая сдлала бы слишкомъ замтнымъ всякое движене съ ея стороны, то Эстеръ, подъ влянемъ волновавшей ее тревоги, ршилась приблизиться къ каедр и подошла къ отцу, который остановился, нсколько испуганный.

— Посмотрите, пожалуйста, папа, не забыли-ли вы взять свои очки. Если забыли,— такъ я сейчасъ же пойду домой и поищу ихъ.

М-ръ Лайопъ машинально повиновался дочери и сталъ торопливо ощупывать свои карманы.

— Отчего это миссъ Джерминъ въ такихъ дружескихъ отношеняхъ съ диссентерскимъ пасторомъ? спросилъ Христанъ у своего задушевнаго друга, Кворлена, торйскаго типографщика.— Вдь не можетъ же быть, чтобъ это гордое семейство Джермановъ принадлежало къ числу диссентеровъ?

— Какая миссъ Джерминъ?

— Разв вы не видите,— эта прекрасная двушка, которая говоритъ съ нимъ.

— Миссъ Джерминъ! Какое, это дочь маленькаго пастора.

— Его дочь!— Христанъ легонько свиснулъ, чмъ естественно выражалось удивлене, что у ржаваго стараго ритора есть такая красавица-дочь.

Между тмъ поиски очковъ оказались тщетны. ‘Это все отъ моей прискорбной небрежности, моя милая’, сказалъ смиренно маленькй человчекъ,— я чрезъ это становлюсь для тебя непрятнымъ бременемъ.

— Я сейчасъ же пойду,— сказала Эстеръ, не допуская Феликса идти вмсто нея. Но лишь только она сошла съ каедры, какъ м-ръ Дебари вернулся въ собране, и отъ этого произошло въ публик волнене, заставившее ее подождать. Поговоривъ вполголоса съ м-ромъ Пендреллемъ и м-ромъ Уэсомъ, Филиппъ Дебари подошелъ къ каедр и, держа въ рукахъ шляпу, сказалъ съ печальнымъ и встревоженнымъ видомъ.

— Мн очень непрятно объявить вамъ, леди и джентльмены, что м-ръ Шерлокъ отлучился изъ своего дома, и до сихъ поръ не отысканъ. Безъ всякаго сомння, это произошло по какой-нибудь случайной причин, которая я увренъ, скоро разъяснится и не будетъ заключать въ себ ничего серьезнаго. Онъ вышелъ, какъ объяснила мн его хозяйка, рано, чтобъ освжиться прогулкой въ это прекрасное утро,— что, по ея словамъ, онъ всегда длалъ, когда приходилось долго заниматься,— и не возвратился. Но не будемъ слишкомъ тревожиться. Я распоряжусь, чтобъ произведены были розыски въ томъ направлени, въ которомъ онъ пошелъ. Легко можно себ представить много неимющихъ важнаго характера случайностей, которыми онъ могъ быть задержанъ противъ своей воли. По этимъ обстоятельствамъ, м-ръ Лайонъ,— продолжалъ Филиппъ, обращаясь къ пастору,— мн кажется, что диспутъ долженъ быть отложевъ.

— Диспутъ, безъ сомння, должно отложить,— началъ м-ръ Лайонъ, но дальнйшя его слова были заглушены шумомъ встававшихъ съ своихъ мстъ прихожанъ, многе изъ нихъ притомъ подумали, что если причина отсрочки диспута и была плачевна, то самая отсрочка уже вовсе не можетъ быть названа непрятною.

— Боже милостивый!— сказала м-ссъ Тилотъ, взявъ подъ руку своего супруга,— я надюсь, что бдный молодой человкъ не упалъ въ рку и не сломалъ себ ногу.

Нкоторые изъ боле желчныхъ диссентеровъ, которыхъ нравъ не былъ сдерживаемъ привычкою вести дла по мелочи, начали свистать, давая тмъ понять, что по ихъ мнню отсутстве викаря не имло никакого отношеня къ опасности его жизни или здоровья.

— Врне всего, что онъ далъ тягу, сказалъ м-ръ Мускатъ стоявшему позади его сосду,— поднимая брови и плечи и изображая на лиц такую улыбку, которая показывала, что хотя онъ состоялъ дакономъ, но все-таки смотрлъ на дло съ совершенно свтской точки зрня.

М-ссъ Мускатъ думала, что было бы вполн справедливо прочистить дно всхъ окрестныхъ ркъ и ручьевъ чтобъ отыскать викаря, и въ этомъ отношени съ ней соглашалось большинство леди, принадлежавшихъ къ господствующей церкви.

— Я искренно сожалю, м-ръ Лайонъ, сказалъ Филиппъ Дебари, вжливо обращаясь къ пастору,— что долженъ проститься съ вами, не будучи въ состояни теперь же сдлать вамъ угодное, какъ я желалъ.

— Зачмъ извиненя, сэръ, отвчалъ пасторъ унылымъ голосомъ.— Я не сомневаюсь, что вы сами вполн добросовстно дйствовали. Равнымъ образомъ я не допускаю и такихъ толкованй, которыя, подъ влянемъ гнва, могутъ имть видъ основательности, но при раскрыти истины, окажутся ошибочными и злобными выдумками. Желаю вамъ добраго утра, сэръ.

Когда приверженцы господствующей церкви оставили комнату, м-ръ Лайонъ пожелалъ укрпить свой собственный духъ, а также и духъ своей паствы нсколькими разсужденями, которыя должны были предшествовать прощальной молитв. Но эта попытка встрчена была общимъ сопротивленемъ. Слушатели собрались вокругъ пастора и объявили, что, по ихъ мнню, все это дло наносило безчесте церкви. Одни изъ нихъ говорили, что отсутстве викаря было заране придумано. Друге длали слишкомъ прозрачные намеки, что со стороны м-ра Лайона было глупо приниматься за какое бы-то-ни было дло сообща съ торями и мстнымъ духовенствомъ, которые, если бы хотя сколько-нибудь подражали въ важности диссентерамъ, то никогда не позволили бы себ смяться надъ ними изъ-подъ руки. Братъ Кемпъ своимъ густымъ басомъ настаивалъ, чтобы м-ръ Лайонъ, не теряя времени, послалъ отчетъ обо всемъ этомъ дл въ ‘Патротъ’, а братъ Гаукинсъ высокимъ теноромъ замтилъ, что при настоящемъ случа очень кстати можно бы было высказать высокоцерковникамъ нсколько язвительныхъ вещей. Выслушиване разноголоснаго выговора отъ членовъ своей церкви уже не было новостью для м-ра Лайона, но теперь онъ чувствовалъ себя утомленнымъ, обманутымъ и отчаивался въ собственныхъ силахъ. Феликсъ, стоявшй подл него и видвшй страданя этого впечатлительнаго человка отъ крика говоруновъ, которымъ ничего не стоили ихъ шумныя поверхностныя сужденя, пришелъ въ раздражене. ‘Мн кажется, господа, разразился онъ, покрывая всхъ своимъ голосомъ, что до сихъ поръ на долю м-ра Лайона выпадала самая трудная часть дла, тогда какъ вашему собраню оставалась одна только легкая. Бичуйте духовенство прихода, если вамъ это нравится,— оно само о себ можетъ заботиться. Но не карайте вашего собственнаго пастора. Быть можетъ, это не мое дло,— по крайней мр, но боле того, на сколько честный поступокъ есть дло каждаго, но мн кажется, что уже время попросить м-ра Лайона отдохнуть немного, вмсто того, чтобъ бросаться на него, подобно ста осъ’.

Этими словами Феликсъ возбудилъ неудовольстве, которое обрушилось сколько на пастора, столько же и на него самаго, но все-таки достигъ своей непосредственной цли. Посл нкоторыхъ признаковъ сопротивленя, говоруны отхлынули, и м-ръ Лайонъ оставилъ поле несостоявшагося сраженя, сопровождаемый маленькой кучкой мене повелительныхъ изъ числа своихъ друзей, которымъ сообщилъ свое намрене изложить вполн свои доводы письменно и послать къ какому нибудь безпристрастному издателю.

— Но по отношеню къ личностямъ, прибавилъ онъ,— я не намренъ длать того-же. Сказать, что этотъ молодой человкъ струсилъ? Но плохи были бы мои доводы, когда бы я хотя на минуту принялъ за точку опоры такой скудный и несообразный съ здравымъ смысломъ силлогизмъ, что если одинъ викарй неудовлетворителенъ, то лживъ и весь епископатъ. Если кого и слдовало бы выставить на заслуженный позоръ, то это именно хороню извстнаго главу нашего прихода, который, именуя себя однимъ изъ борцовъ церкви, посылаетъ вмсто себя на борьбу молодаго, слабосильнаго человка.

М-ръ Филиппъ Дебари дйствительно произвелъ тщательное разслдоване обстоятельствъ, задержавшихъ достопочтеннаго Теодора Шерлока на его утренней прогулк. Этого благонамреннаго молодаго богослова боле не видали въ большомъ Треби. Но въ рк не длали поисковъ, потому что съ вечернимъ дилижансомъ ректоръ получилъ объяснительное письмо. Волнене достопочтеннаго Теодора возрасло до такой степени въ течене его прогулки, что хавшй мимо дилижансъ послужилъ заманчивымъ средствомъ спасеня, которому невозможно было противиться, и именно въ одинадцатомъ часу (время преня) молодой человкъ радостно укатилъ, увозя съ собою въ карман и честь своего диспута.

Вслдъ за тмъ ректоръ имлъ удовольстве получить тщательно обдуманное произведене м-ра Шерлока въ напечатанномъ вид, съ посвященемъ достопочтенному Аугустусу Дебари, съ девизомъ и съ другими приложенями, плодомъ зрлаго размышленя въ досужее время. Ректоръ былъ ‘опечаленъ за бднаго Шерлока, у котораго не хватило смлости’, но сохранилъ убждене, что съ своей стороны, далъ длу такой оборотъ, который при настоящихъ обстоятельствахъ наимене былъ неблагопрятенъ для церкви. А сэръ Максимъ замчалъ брату и сыну, что онъ былъ правъ, а они неправы относительно опасности, какую представляютъ чрезмрныя выраженя благодарности диссентерскому проповднику, и потомъ, при всякомъ разногласи съ ними въ мнняхъ, онъ рдко упускалъ случай напомнить имъ объ этомъ обстоятельств.

XXV.

Христану нечего было жалть о времени, потраченномъ на тщетное ожидане интереснаго диспута: время проведенное имъ въ школ, не пропало для него даромъ, онъ узналъ, что двушка, обратившая на себя его внимане во время представленя радикальнаго кандидата, была дочерью этого чудака диссентерскаго пастора. Обогатившись такимъ открытемъ, онъ однакожъ почувствовалъ себя въ положени человка, не посвященнаго въ таинства шахматной игры, который разсматривая прихотливое расположене шахматъ, думаетъ, что и онъ могъ бы дать матъ, еслибы проникъ въ таинство распоряжаться этой неодушевленной армей. Съ самаго дня свиданя своего съ Джерминомъ умъ его постоянно былъ занятъ разршенемъ мудреной загадки, заданной ему хитрымъ стряпчимъ. Какя причины побудили стряпчаго выказывать свое сочувстве къ незнакомому человку и какая связь могла существовать между нимъ и Морицомъ-Христаномъ Байклифомъ? Очевидно, здсь была какая-то тайна, а тайны иногда служатъ источникомъ хорошаго барыша, который притомъ можно получить безъ особеннаго труда. Джерминъ намекнулъ, что можно поживиться, слдуя его совтамъ, но вдь Христанъ не такой простакъ, чтобы въ самомъ дл взялъ да и поврилъ сразу пройдох-законнику. Нельзя-ли устроить такимъ образомъ, чтобы, ничего не платя авдокату, самому воспользоваться всмъ барышомъ, который вроятно поможетъ ему, Христану, поправить разстроенныя финансовыя обстоятельства и зажить бариномъ. Хотя Христанъ какъ расчетливый, солидный человкъ усплъ убдить себя, что ему не остается ничего боле желать, какъ только приличной пенси за услуги знатному дому, — но онъ былъ настолько уменъ, чтобы не упустить случая устроить свое положене гораздо комфортабельне. Теперь въ его рукахъ много нитей, надобно ихъ удержать и терпливо ожидать хорошихъ результатовъ. Главное — осторожность. Онъ не забылъ того впечатлня, которое произвели на него два слова м-ра Краудера о нкоемъ негодя, Генри Скаддон, предъявившемъ искъ на имне Трансомовъ. Зачмъ было волноваться и ронять ложку изъ пуншевой чаши? Джерминъ — стряпчй фамили Трансомовъ, ему извстенъ обмнъ именами между Скаддономъ и Байклифомъ! Какую сумму пожелаетъ онъ взять за всю эту исторю? Почему м-ру Лайону такъ хотлось видть почеркъ руки Морица-Христана? Какая во всемъ этомъ общая связь и существуетъ ли она?

Открыте, что Эстеръ дочь м-ра Лайона освтило запутанныя обстоятельства. Не даромъ черты ея лица произвели съ перваго взгляда такое сильное впечатлне на м-ра Христана. Въ нихъ онъ увидлъ живое подобе чертъ Байклифа. Ктоже она? Уже-ли дочь товарища Генри Скадона по заключеню? Очень можетъ быть, что ее подкинули добродушному пастору, можетъ быть, онъ принялъ ее къ себ, получивъ извсте о смерти ея отца? Все быть можетъ! ‘Полагаю, старый пасторъ крпко перепугается, если узнаетъ о реальномъ существовани Байклифа?’ сказалъ самъ себ Христанъ. ‘Надо переговорить съ старикомъ. Его нечего бояться, онъ очень простъ…. Я раскрою истину насчетъ этой дочери. Пожалуй хорошенькая Анета сочеталась бракомъ съ этимъ маленькимъ уродцемъ. Женщина чего не сдлаетъ!’ Положительныхъ результатовъ трудно было ожидать отъ этого свиданя, однакоже оно могло принести пользу для дальнйшей дятельности опытнаго пройдохи.

М-ръ Лайонъ получилъ отъ Джермина положительное уврене, что курьеръ м-ра Дебари никогда не былъ мужемъ Анеты. Это его нсколько успокоило, но за то тревожило другое открыте, что Джерминъ до сихъ поръ еще не могъ получить врныхъ свденй, умеръ-ли или находится еще въ живыхъ, дйствительный мужъ Анеты, Морицъ-Христанъ Байклифъ. Послднее обстоятельство побуждало почтеннаго пастора частенько навдываться къ стряпчему. Возвращаясь разъ изъ этой экспедици, онъ повстрчался съ Христаномъ. Послднй повидимому имлъ твердое намрене вступить съ нимъ въ разговоръ. Подъ влянемъ тяготившихъ его мыслей, м-ръ Лайонъ, на привтстве Христана, отвчалъ:

— Если у васъ есть какое нибудь дло ко мн, прошу васъ обратитесь къ м-ру Джермину, онъ иметъ отъ меня законное полномоче.

— Напротивъ, сэръ, замтилъ Христанъ,— важныя извстя, которыя я намренъ передать вамъ, не должны быть извстны именно вашему стряпчему.

Эти слова произвели то впечатлне, какого добивался Христанъ. М-ръ Лайонъ былъ сильно смущенъ, онъ видлъ, что нельзя отдлаться отъ непрятнаго свиданя и что было бы непростительной небрежностью тотчасъ-же не воспользоваться предложенемъ курьера. М-ръ Лайонъ охотно пригласилъ его отправиться въ Солодовенное подворье, гд никто не помшаетъ ихъ разговору наедин.

Придя въ кабинетъ пастора, м-ръ Христанъ напомнилъ о ихъ первомъ свидани, которое подало ему поводъ предполагать, что м-ръ Лайонъ былъ нсколько знакомъ съ Морицомъ Христаномъ Байклифомъ,— это онъ могъ заключить изъ распросовъ пастора и изъ его волненя.

— Байклифъ былъ моимъ товарищемъ по плну во Франци и помогъ мн освободиться изъ заключеня, замтилъ Христанъ.— Байклифъ и есть настоящй владтель тхъ бездлушекъ, которыя вы видли и которыя такъ заняли ваше внимане.

Затмъ Христанъ поспшилъ добавить, что со времени освобожденя своего изъ плна, онъ не видлъ Байклифа и не иметъ о немъ никакихъ свденй. Ему была извстна женитьба Байклифа на Анет Ледрю, съ которой онъ также былъ знакомъ. Онъ очень любилъ Байклифа и былъ бы радъ узнать что нибудь о его жить-быть.

Здсь Христанъ остановился. М-ръ Лайонъ сидлъ дрожащй и сильно перемнился въ лиц. Тонъ разговора и самое присутстве Христана возбуждали въ немъ негодоване и вызывали самыя горькя воспоминаня. Онъ никакъ не могъ собраться съ духомъ, чтобы отвчать на длинную рчь своего собесдника.

— Mory-ли я спросить васъ, знаете-ли вы друга моего Байклифа? сказалъ Христанъ, ршаясь дйствовать наступательно.

— Нтъ, сэръ, я его никогда не видлъ.

— Значитъ вы видли и часто видите поразительно-схожй портретъ его. Когда я увидлъ миссъ Лайонъ въ первый разъ, я могъ поклясться, что я вижу предъ собой дочь Байклифа.

— Сэръ, глухимъ голосомъ сказалъ м-ръ Лайонъ, нсколько приподнимаясь и держась за ручку кресла,— о такихъ предметахъ надобно говорить осторожне, легкомысле здсь не у мста. Я считаю нужнымъ напомнить вамъ, что я не потерплю никакой лжи, никакихъ оскорбительныхъ намековъ относительно этой особы. Говорить утвердительно можно только о томъ, о чемъ имются врныя свденя.

— Совершенно такъ, сэръ. Теперь мы, кажется, начинаемъ понимать другъ друга. Мое предположене слдовательно врно и молодая леди, носящая имя миссъ Лайонъ, дйствительно дочь Байклифа?

М-ръ Лайонъ молчалъ.

— Я полагаю также, что для нея было бы весьма не дурно, если бы судъ зналъ, кто ея отецъ!

— Сэръ! вскричалъ м-ръ Лайонъ теряя терпне.— Я бы не совтовалъ вамъ этого. Она вритъ, что она моя дочь. Но я готовъ отказаться отъ всего, лишь бы не лишать ее правъ. Я надюсь, что у васъ есть хоть капля жалости, и потому прошу васъ не становиться между мной и ею и предоставить мн самому открыть ей всю истину.

— Все хорошо въ свое время, сказалъ Христанъ.— Намъ нечего торопиться. И такъ, миссъ Лайонъ — дочь Анеты.

Пасторъ вздрогнулъ, какъ будто по его рук провели лезвеемъ ножа. Тонъ этого вопроса, хотя и усиливалъ антипатю его къ Христану, однакоже заставилъ его собраться съ духомъ и не откладывать труднаго признаня. Посл минутнаго молчаня, онъ хладнокровю отвчалъ:

— Правда, сэръ. Мать ея стала моей женою. Заботы о дочери стали моей обязанностю и никто по вправ вмшиваться въ мои дла.

— Мн остается сказать вамъ только одно: если въ признани истинныхъ правъ дочери Байклифа существуетъ для нея выгода, то я нисколько не ошибусь, если скажу, что какой нибудь стряпчй уже сторожитъ добычу, которая достанется ему за распутыване этого мудренаго дла. Этимъ дломъ, т. е. отыскиванемъ правъ вашей дочери, врне падчерицы, интересуется стряпчй, имя которому Джерминъ. И такъ, мой добрый сэръ, если вы выбрали м-ра Джермина своимъ повреннымъ, вы взяли лисицу, желая избавить себя отъ пакостей ласки. Но меня удивляетъ, что, принимая такое дятельное участе въ дл Байклифа, вы до сей поры не поручили Джермину навести обо мн врныя справки. Что, не правду я говорю? Вы и не подумали еще обо мн?

— Я не отрицаю этого.

— А! Вы сдлаете очень хорошо, если займетесь этимъ, я убжденъ, что Джерминъ владетъ нкоторыми документами, касающимися Байклифа, которые онъ намревается уничтожить. А ихъ въ вашихъ интересахъ не мшаетъ сохранить. Теперь, сэръ, если вы желаете быть справедливымъ къ вашей дочери, врне падчериц, я посовтовалъ бы вамъ не особенно довряться Джермину, и если вы имете какя-либо бумаги, или другя какя доказательства, или можете имть ихъ, и они попадутся въ руки мошенниковъ-стрипчихъ, изъ ихъ же числа Джерминъ, то гораздо благоразумне бросить ихъ въ каминъ. Достаточно-ли я высказался?

— Я вовсе не имю намреня поддерживать дальнйшя сношеня съ Джерминомъ по этому длу. Къ тому же я ничего не сообщалъ ему, кром факта, касающагося рожденя моей дочери, и мн нечего опасаться его.

— Я надюсь, что этотъ разговоръ останется между нами. Полагаю, что это не безполезно для вашей дочери.

— Сэръ, я буду молчать, сказалъ м-ръ Лайонъ съ холодной важностью.— Исключая, прибавилъ онъ желчно,— исключая разв того случая, когда я буду призванъ въ судъ, и гд я обязанъ буду раскрыть всю истину.

Христанъ ушелъ довольный тмъ, что ему удалось выпытать отъ диссентерскаго пастора все, что было можно. Боле точныхъ вопросовъ онъ ему не смлъ предлагать, но и того, что онъ узналъ было довольно. Для лучшаго еще разъясненя дла, ему слдовало бы расшевелить воспоминаня м-ра Краудера. Но страшно ршиться на такой шагъ,— съ Джерминомъ шутить опасно!

Долго не могъ освободиться отъ тягостныхъ впечатлнй м-ръ Лайонъ, ходившй взадъ и впередъ по комнат и размышлявшй въ слухъ. ‘Я не буду дожидаться крайней необходимости,— повторялъ онъ нсколько разъ,— я все скажу дитяти. Тогда мн уже нечего бояться. Въ послднее время она стала такъ нжна ко мн. Она проститъ мн.’

XXVI.

На слдующй день, предназначенный м-ромъ Лайономъ для открытя Эстеръ тяготившей его тайны, онъ, прежде чмъ сойдти внизъ, долго молился, чтобы пробрсти необходимыя для такого важнаго дла — твердость и мужество. Впередъ онъ не могъ опредлить, въ который именно часъ дня ршится его судьба: все зависло отъ распредленя ихъ занятй. Можетъ быть, придется ожидать времени, когда Лидди уйдетъ спать и они останутся одни. За завтракомъ Эстеръ сказала:

— Сегодня праздникъ батюшка, вс мои ученики ушли въ Дугфильдъ, чтобы побывать въ звринц. Что вы намрены длать сегодня? Что вы не завтракаете? О Лидди, Лидди, яйца опять сварены круто. Я желала бы, чтобы до завтрака вы не читали ‘Путь печалей‘, эта книга доводитъ васъ до слезъ и заставляетъ забывать яйца.

— Они круты, это правда, но ваше сердце еще круче, миссъ Эсторъ.

— Сомнваюсь, сказала Эстеръ,— въ одномъ не могу сомнваться, въ томъ, что эти яйца могутъ служить подобемъ разв только сердца какого нибудь закоснлаго жида, дрожащаго надъ своимъ золотомъ. Ихъ очень удобно употреблить вмсто мячика. Я бы совтовала вамъ подарить одно изъ нихъ Захарю, который воспользуется имъ съ этой цлю въ своихъ играхъ.

— Зачмъ вы такъ вспыльчивы, моя милая. Мы люди смертные и можемъ умереть внезапно и предстать на судъ не успвъ покаяться — замтила, грустно покачивая головою неугомонная Лидди.

— Не въ пору болтаете вы, моя любезная Лидди, сказалъ м-ръ Лайонъ усталымъ голосомъ,— не лучше-ли отправиться вамъ въ кухню.

— Что вы намрены длать сегодня, батюшка? опять спросила Эстеръ.— Я буду сегодня праздновать.

М-ръ Лайонъ смутился отъ этого обыкновеннаго вопроса. Его тяготила необходимость признаня, между тмъ онъ чувствовалъ, что надо какъ можно скоре покончить съ труднымъ объясненемъ.

— Мн нужно поговорить съ тобой объ очень важномъ дл и я попросилъ бы тебя придти ко мн на верхъ, сказалъ онъ дрожащимъ отъ волненя голосомъ.

Эстеръ удивило это предложене, она не могла сообразить, что-же такое, по мнню ея отца, могло быть важнйшимъ его обычныхъ утреннихъ занятй?

Она скоро узнала. Неподвижно, но въ страшномъ волнени, слушала она исторю своей матери и грустный разсказъ объ испытаняхъ, такъ долго мучившихъ ея отчима…..

Для м-ра Лайона разсказъ этотъ былъ исповдью предъ любимой дочерью въ его грхахъ и слабостяхъ. На Эстеръ онъ произвелъ благопрятное впечатлне, мысль ея какъ будто развилась отъ изображеня страданй, борьбы, счастя и горя, которыя до сихъ поръ были для нея темною загадкой. Открыте, что пасторъ ей не отецъ, но что онъ всячески старался любить и лелять ее, какъ родную дочь, послужило только къ тому, что этотъ странный, утомленный жизнью, съ угловатыми манерами человкъ сталъ предметомъ ея еще большей, горячей привязанности. Быть можетъ, эта честная исповдь не такъ бы сильно на нее подйствовала, если бы въ ней не произошла, въ течене послднихъ двухъ мсяцевъ, глубокая нравственная перемна, благодаря знакомству ея съ Феликсомъ Гольтомъ, который пручилъ ее не слишкомъ быть увренной въ непогршимости ея собственныхъ дйствй,

Эстеръ сидла напротивъ отца и во все время его разсказа не пошевельнулась. Окончивъ свою длинную исповдь, м-ръ Лайонъ остановился на время и потомъ робко прибавилъ:

— Это — позднее раскаяне въ прошлыхъ заблужденяхъ, Эстеръ! Для меня нтъ оправданя и теперь мы должны стараться, чтобы наша привязанность укрпилась врой. Притомъ же ты…..

Эстеръ встала и опустилась на деревянный стулъ, стоявшй подл кресла отца,— сюда, обыкновенно, онъ клалъ свои книги. Она хотла говорить, но слезы мшали ей. Обнявъ старика, она наконецъ проговорила сквозь рыданя: ‘Батюшка, батюшка, я недостаточно васъ любила,— простите! я буду — буду!’

Изумлене и радость старика были до того велики, что онъ совсмъ растерялся. Онъ былъ готовъ просить прощеня у той, которая просила его для себя.

Такъ сидли они, не говоря другъ другу ни слова. Наконецъ Эстеръ пришла въ себя, поднявъ голову, она спокойно посмотрла на пастора, потомъ, взявъ своею маленькою ручкой его руку, промолвила:

— Вы были честный труженикъ батюшка и были очень бдны. Матушка же была леди, привыкшая къ роскоши.

— Правда моя милая, и я могъ предложить ей только жизнь бдняка.

Хотя м-ръ Лайонъ выражался довольно темно, но Эстеръ всегда хорошо понимала его. Теперь же она поняла его еще лучше. По почтенный старикъ, не замчая перемны, происшедшей въ ней въ послднее время, не совсмъ врно понималъ ея характеръ. Подвергая частому анализу ея убжденя, бывшя нердко причиною его безмолвной горести, онъ полагалъ, что его открыте произведетъ на нее тяжелое впечатлне, она будетъ недовольна замной знатнаго отца бднякомъ-отчимомъ. Но вышло совсмъ иначе, и честный Лайонъ бранилъ теперь въ душ самого себя за поспшное и поверхностное мнне о качествахъ его дочери и ждалъ новаго объясненя. Его милая дочь возрасла въ его глазахъ до идеальной высоты.

— Однако, это хорошая была жизнь, батюшка, сказала Эстеръ, поспшно вставая,— блдныя щеки ея покрылись румянцемъ, умное вдохновене блистало въ ея глазахъ.— Да, хорошая была это жизнь!

— Какая жизнь, дитя мое?

— Та, которая выпала на вашу долю, и которой долженъ слдовать всякй честный человкъ, во имя честной высокой идеи.

Немного погодя, она спокойно спросила:

— Матушка ничего вамъ не говорила о моемъ первомъ отц?

— Говорила, моя милая, но очень немного. Она описывала его прекрасные глаза. Разсказывала, что онъ былъ добръ, благороденъ, происходилъ изъ знатной фамили….. Возьми эту шкатулку, въ ней ты найдешь письмо, кольцо и медальонъ. Это все, что осталось бдной женщин на память о любимомъ ею человк. Пересмотри ихъ, когда останешься одна, а теперь, ничего не скрывая, я разскажу теб, имющя связь съ этими вещами послдня происшествя,— хотя он кажутся мн крайне запутанными и сомнительными.

Онъ разсказалъ Эстеръ все, что произошло между нимъ и Христаномъ. Надежда, что ея родной отецъ можетъ быть еще живъ, была для нея новымъ ударомъ. Она ничего не сказала объ этомъ теперь нжно-любимому отчиму, но многое перечувствовала, оставшись наедин.

— Пожалуй, я отчасти поврилъ показанямъ этого человка, заключилъ м-ръ Лайонъ.— Но признаюсь, его присутстве и тонъ его рчей дйствовали на меня крайне непрятно. На лиц его какъ будто отпечатано убждене, что для него никогда ничего не существовало боле священнаго, какъ удовольствя и роскошь. Онъ намекнулъ, что ты можешь получить наслдство, и таинственно замтилъ о какихъ-то намреняхъ Джермина. Все это можетъ статься иметъ какя нибудь основаня, но я не намренъ вмшиваться въ это запутанное дло.

— Конечно не надобно, горячо сказало Эстеръ.

Немного времени тому назадъ, извсте о наслдств, можетъ быть, побудило бы ее предаться прятнымъ мечтанямъ, но теперь, но нкоторымъ причинамъ, которыя она не могла высказать, оно заставило ее сильно тревожиться.

XXVII.

Чрезъ нсколько часовъ посл открытя своей тайны, м-ръ Лайонъ отправился извстить больныхъ своей паствы, Эстеръ же, цлое утро продумавшая о своихъ родителяхъ, оставалась одна въ гостиной, гд носился непрятный для ощущеня запахъ отъ кухни. Эстеръ никогда не могла свыкнуться съ нимъ, сегодня же, принимая во внимане нервное ея раздражене, онъ надолъ ей боле обыкновеннаго. Почему же, не пошла она, какъ обыкновенно тго длала, на чистый воздухъ? День былъ однимъ изъ лучшихъ ноябрскихъ дней, лучи солнца освщали бурые листья молоденькихъ дубовъ, свжй втерокъ стряхивалъ послдня желтые листья вязовъ. Но Эстеръ, блдная, съ покраснвшими вками, неподвижно сидла на соф, прекрасные ея локоны были небрежно откинуты назадъ, локоть покоился на черной волосяной спинк дивана, а глаза были устремлены на скучную улицу. Вошла Лидди. ‘Вы выглядите такъ грустно, миссъ, сказала она, и если не можете идти гулять, то пошли бы немного полежать. Вы врно больны?’ Упрямая миссъ только покачала головой.

Эстеръ повидимому чего-то ожидала, и это-то ожидане, вроятно, побуждало ее терпливо сносить непрятный запахъ. Но вотъ она начала приходить въ себя, перемнила положене, поднялась было съ мста, но опять опустилась и стала внимательно прислушиваться. ‘Что если Лидди его не приметъ, не можетъ-ли она, Эстеръ, ныйдти и воротить его? Почему же нтъ? При такихъ особыхъ обстоятельствахъ все позволительно.’

Отворилась дверь и вошла Лидди. ‘Пришелъ м-ръ Гольтъ, миссъ, сказала она. Позволите ему войдти.’

— О да, Лидди, просите его.

— Вы какъ будто больны, сказалъ Феликсъ пожимая руку молодой хозяйки,— лучше сказать, сильно разстроены.

Онъ говорилъ нжно и смотрлъ на нее гораздо пристальне, его видимо удивляла ея безпорядочная прическа.

— Вы правы, я не больна, но ныншнее утро я была сильно взволнована. Батюшка разсказалъ мн о моей матери многое, чего я прежде не знала. Она умерла, когда я была еще очень маленькой.

— Значитъ это не новыя горести для васъ и для м-ра Лайона. Узнавъ ихъ, я, вроятно, не въ состояни буду ничмъ помочь вамъ.

Эстеръ провела рукою по лбу и отвчала:

— Не знаю я, горе это, или счастье. Но оно показало мн, какъ я была слпа до сихъ поръ въ отношени отца.

Сказавъ это, она взглянула на Феликса, глаза его были серьезны.

— Сегодня великолпная погода, сказалъ онъ, вамъ не мшало бы немного пройдтись. Если хотите, пойдемте берегомъ, вдоль рки, къ малому Треби.

— Сейчасъ, я только шляпу надну, отвчала Эстеръ.

Чтобы выидти въ поле, имъ пришлось пройдти нсколько улицъ.

Когда Эстеръ встрчала знакомыхъ, ей приходило на мысль, что прогулка ея съ Феликсомъ непремнно будетъ замчена,— тмъ боле, что онъ шелъ въ фуражк, безъ галстука, въ заплатанныхъ сапогахъ и съ толстой палкой. Надо правду сказать — Эстеръ этимъ немного смущалась. Такъ течетъ наша жизнь: мы еще не знаемъ гд кончится рка, а уже вступили въ море и нтъ возможности выскочить на берегъ.

Когда они шли по улицамъ, Эстеръ упорно молчала. Феликсъ же, стараясь развлечь ее, разсказывалъ ей обо всемъ, что приходило ему на умъ: и о Джоб Тедж, о неудачно-окончившемся предпряти — вечернихъ классовъ въ Спрокстон и о многомъ другомъ, боле или мене интересномъ.

Наконецъ они подошли къ рк и вышли на дорогу въ малый Треби.

— Вотъ и пришли къ цли, сказалъ Феликсъ, когда, перейдя деревянный мостъ, они вступили подъ снь вязовъ.— Здсь великолпно. Люблю ясные осенне дни. Въ это время я чувствую себя мене несчастнымъ!

— Мене несчастнымъ! Вотъ какъ! съ обычной насмшливостю начала Эстеръ.— Вы противорчите себ. Я слышала, какъ вы возставали противъ меланхоли. И еслибъ то, что сказали вы сейчасъ, сказала я, вы прочли бы мн длинную лекцю и послали бы домой раздумывать надъ тройнымъ правиломъ.

— Очень можетъ быть, отвчалъ Феликсъ ударяя по трав палкой.— Но моя меланхоля другого сорта, она не напускная, не меланхоля разныхъ свтскихъ геройчиковъ. Я все-таки убжденъ, что я боле способенъ къ полезной дятельности, чмъ къ манфредовскимъ страданямъ. Ими пусть забавляются ваши байроническе желчные герои.

— Я вовсе не признаю ихъ за моихъ любимыхъ героевъ.

— Вы защищали ихъ, вы стояли за господъ, подобныхъ Рене, ищущихъ чего-то безконечнаго, мечтающихъ о чемъ-то недосягаемомъ, презирающихъ все житейское, реальное….

— Постойте, постойте, не забгайте далеко. Сперва отвчайте на обвинене васъ къ меланхоли.

— Да, пожавъ плечами и опуская лвую руку въ карманъ, отвчалъ Феликсъ,— не мало есть у меня качествъ, которыми я не имю права гордиться, пришлось бы долго ихъ описывать, еслибы я вздумалъ исповдываться предъ вами. Дло въ томъ, что на выборъ человка предоставлено много различныхъ путей для дятельности, иными изъ нихъ можно идти безъ всякаго труда, но я не завидую тмъ, кто ихъ избралъ. Я взялъ на себя другую задачу. Мн предстоитъ бороться съ различными затрудненями, которыя часто предвидть трудно. Описывать ихъ слишкомъ долго, да и не стоитъ, мало интереснаго. Лучше люди, по моему убжденю, т, которые живутъ между умственными и матеральными бдняками и считаютъ своей прямой обязанностю отыскивать тхъ, кому надо помочь. Но такой человкъ долженъ отличаться сильнйшимъ самообладанемъ и не быть излишне самолюбивымъ. Къ несчастю, я не могу подняться до этого высокаго уровня. Я слишкомъ часто выхожу изъ себя.

— Но зачмъ же вы такъ устроили свою жизнь? сказала Эстеръ, нсколько испугавшись своего вопроса.— Сдлать ее тяжеле или легче, совершенно зависло отъ васъ самихъ.

— Не совсмъ, отвчалъ Феликсъ посл краткаго размышленя.— Цль моей жизни была для меня слишкомъ опредленна. Я видлъ ее ясне, чмъ вижу вотъ теперь эту изгородь. Это трудная преграда, прибавилъ онъ, перешагнувъ ее.— Помочь вамъ?

— Благодарю, я обойдусь безъ помощи.

— Выбора для меня не было, продолжалъ Феликсъ.— Если я желалъ прекратить продажу шарлатанскихъ лекарствъ, я долженъ былъ позаботиться о содержани матери,— чмъ же ей жить,— въ ея лта тяжело ей покинуть мсто, къ которому она привыкла. Никакихъ другихъ, дйствительно полезныхъ занятй, кром ремесленныхъ, я не могъ найти въ этой трущоб. Вотъ почему я избралъ себ вовсе не такъ называемыя джентльменскя занятя.

— Полагаю, всякй хорошй человкъ длаетъ тоже, что и вы длаете. Но я не понимаю, почему же нельзя жить также честно, пользуясь извстнымъ комфортомъ и избравъ себ жизнь, сообразную полученному воспитаню?

— Потому что вы не знаете моего нрава и незнакомы со всей моей жизнью. Такая жизнь хороша для меня, для другихъ она, разумется, не годится. Я не порицаю ихъ, этихъ другихъ, не думаю, что я лучше ихъ, ихъ положене иное. Я не могъ бы уклоняться отъ труда и несеня общаго бремени человчества, я не могъ бы разсчитывать сколотить себ капиталецъ, чтобы пробрсти выгодное положене въ свт. Каждый вправ, можетъ быть, назвать меня безумцемъ и сказать, что только путемъ стремленя къ пробртеню и оборотомъ капитала, родъ человческй пользуется благосостоянемъ, что такое стремлене принесетъ богатые плоды въ будущемъ и осчастливитъ весь народъ. Но я вижу бдствя народа въ настоящее время, и не хочу знать, какя блага прольются для него въ будущемъ, отдаленномъ отъ насъ времени. Однимъ словомъ, я предпочитаю раздлить участь несчастныхъ, а не счастливцевъ.

Эстеръ ничего не отвчала и нсколько минутъ продолжалось молчане, пока они не вошли въ небольшой лсокъ, столъ рдкй, что солнечные лучи, то здсь, то тамъ освщали мшистыя пространства.

— Посмотрите, какъ хороши эти втви березъ при солнечномъ освщени! сказалъ Феликсъ.— Не хотите-ли приссть немного, вотъ на этомъ пн.

Эстеръ услась на пн и сняла свою шляпку. Феликсъ, бросивъ фуражку и палку, легъ на землю.

— Мн кажется вы слишкомъ мало заботились о самомъ себ, замтила Эстеръ.

— Вы положительно ошибаетесь, сказалъ Феликсъ. Я самолюбивъ, слишкомъ требователенъ и потому счелъ лучшимъ отказаться отъ всего, что вообще такъ нравится людямъ. Я пришелъ къ такому ршеню, имя разумныя основаня. Все зависитъ отъ того, какя убжденя иметъ человкъ, каковъ составленный имъ идеалъ жизни. Я прежде всего постарался сознательно представить себ тотъ образъ дйствя, которымъ я долженъ гнушаться. Я положилъ себ за правило никогда не длать своей физономи ни глупо-улыбающейся, ни торжественно-важной, какя бы выгоды не предстояли отъ такого невиннаго занятя, никогда не входить въ предпрятя, ради успха которыхъ я долженъ потворствовать подлости, и оправдывать плутовскую систему собственно потому, что я не въ силахъ измнить ее. Выходъ тутъ одинъ: если я желаю подобнымъ образомъ дйствй достигнуть успха, я непремнно долженъ буду защищать зло, а защищая зло, я самъ необходимо длаю его и становлюсь тмъ, что я, въ своемъ жизненномъ идеал, называлъ гнуснымъ. Я положилъ себ за правило, что смшно и глупо длать то, что длаютъ ежедневно очень многе люди изъ какой нибудь мелочной выгоды, ради какихъ нибудь двухъ лишнихъ комнатъ, или руководясь желанемъ успокоить жену и кучу ребятъ.

Эстеръ слушала и тяжело становилось ей на сердц. Она чувствовала себя далеко ниже своего собесдника.

— Другое, что подобно эху отзывается въ моей душ, началъ Феликсъ посл нкотораго молчаня,— это жизнь несчастныхъ,— жизнь порожденная порокомъ и нищетой. Тяжела и грустна она!

Опять наступило молчане. Щеки Эстеръ пылали, не смотря на втеръ, игравшй ея кудрями. Когда Феликсъ предложилъ ей идти гулять, онъ казался такимъ нжнымъ, ласковымъ, но теперь, посл своихъ горячихъ рчей, онъ, повидимому, опять сосредоточился въ себ и лицо его приняло обычное холодное выражене. Устремивъ пристальный взглядъ на втви березъ, Эстеръ молчала. Она не замтила, что Феликсъ перемнилъ положене и облокотясь на пень, теперь разсматриваетъ ее.

— Какъ вы прекрасны, сказалъ онъ своимъ обычнымъ тономъ.

Она вздрогнула и посмотрла на него, желая объяснить себ смыслъ этой новой рчи. Онъ смотрлъ совершенно спокойно. Эстеръ почувствовала неудовольстве, ей показалось, что онъ намренъ упрекать ее.

— Какая сила, продолжалъ онъ,— можетъ сравниться съ силой, находящейся въ распоряжени женщины одинаково умной, какъ и прекрасной! Какъ легко такой женщин помочь честному мужчин не уклоняться съ пути, которымъ онъ стремится къ великой и благородной цли.

Эстеръ вспыхнула, глаза ея загорлись, она отвернулась и сказала съ горечью:

— Можетъ-ли женщина, увренная, что ее презираютъ, не сомнваться въ правдивости описанй ея прекрасныхъ качествъ?

— Нтъ, милая Эстеръ,— въ первый разъ Феликсъ назвалъ ее такимъ образомъ, и крпко сжалъ своею широкою ладонью ея маленькя ручки.— Вы не должны думать, что я васъ презираю. Когда я увидлъ васъ въ первый разъ…

— Знаю, знаю, поспшно и глядя въ сторону, прервала его Эстеръ.— Тогда вы сдлали обо мн слишкомъ поспшное заключене. Но судя людей по первому впечатлню, вы, по моему мнню, поступаете опрометчиво. Моя жизнь сложилась совсмъ иначе, чмъ ваша. Я знаю, во мн есть много недостатковъ. Я слишкомъ самолюбива, но я не совсмъ безчувственна и съумю отличить хорошее отъ дурного.

— Но я пересталъ быть къ вамъ несправедливымъ съ той поры, какъ я узналъ васъ короче, сказалъ Феликсъ ласково.

— Да, узнали, отвчала Эстеръ, оборотясь къ нему и улыбаясь сквозь слезы.— Вы, говорящй со мной тономъ педагога, вы сами всегда были мудры? Вспомните время, когда и вы длали глупости и поступали опрометчиво.

— Это было еще очень недавно.

— Не пора-ли идти домой, сказала Эстеръ, посл нкотораго молчаня.

— Нтъ, отвтилъ онъ,— врядъ-ли придется намъ опять гулять вмст и сидть здсь.

— Почему же такъ?

— Потому что я человкъ, не позволяющй себ увлекаться мечтами.

— Тогда, остается мн увлекаться ими, сказала Эстеръ улыбаясь и стараясь казаться веселой, хотя ей далеко было не весело.

— Вотъ этого-то я и желаю, отвчалъ Феликсъ, пристально смотря на нее.— Не отворачивайтесь. Смотрите на меня, и тогда я буду знать, могу-ли я продолжать. Я врю въ васъ, но я желаю, чтобы ваши мечты о будущемъ не произвели въ васъ перемны къ худшему, я желаю, чтобы навсегда при васъ остались лучшя ваши качества. Если вы сохраните ихъ, то изъ васъ выйдетъ такая женщина, о которой я упоминалъ. Мн врядъ-ли прйдется увидть васъ тогда!

— Почему же вы такъ предполагаете?

— Какъ только будетъ возможно, я отправлюсь въ какой нибудь большой городъ, сказалъ Феликсъ своимъ обычнымъ тономъ,— въ такой, гд больше нищеты и безобразя. Я желаю идти честно къ своей цли, я буду говорить бднякамъ и невждамъ, какъ они слпы и безумны, я буду учить ихъ тому, что я считаю честнымъ и хорошимъ. Въ моихъ жилахъ течетъ кровь ремесленника и я докажу, что въ такой дол легче употребить на пользу лучшя человческя качества, чмъ въ другомъ положени, въ которомъ приходится считать внцомъ желанй — стать богаче своихъ сосдей.

— Но предположимъ, что тмъ или другимъ честнымъ путемъ вы разбогатете,— женитьбой, напримръ, или другимъ неожиданнымъ образомъ,— разв вы не измните образа своей жизни?

— Нтъ, ршительно сказалъ Феликсъ,— я не желаю богатства. Я не считаю его за особенное достоинство. Нкоторые поступаютъ, можетъ быть, хорошо, не отказываясь отъ него, но такой образъ дйствй не въ моихъ правилахъ. Я не имю общихъ интересовъ съ классомъ богачей,— ихъ обычаи мн вовсе не нравятся. Я избралъ бдность потому, что при ней мн легче выполнить свою задачу: попытаться, на столько, на сколько будетъ въ моихъ силахъ, устроить жизнь мене тяжкой для людей бдныхъ.

— Тяжелую, но великую задачу взяли вы на вашу долю, сказала Эстеръ и поднялась, чтобы идти.

— Слдовательно, вы не считаете меня за сумасшедшаго, сказалъ Феликсъ шумно вставая.

— Разв вы подозрваете меня въ этомъ?

— Очень рдкя женщины не сочтутъ подобнаго образа дйствя чистымъ безумемъ.

— Это потому, что женщина не можетъ сама избрать подобный путь дйствя. Она находится въ зависимости отъ очень многихъ обстоятельствъ.

— Ну, а вы, могли-ли бы вы представить себ, что трудъ есть самое благороднйшее назначене человка?

— Да, могла бы, отвчала она покраснвъ по уши.

Молча возвращались они назадъ по той же самой дорог.

Въ Феликс, какъ въ человк съ твердой волей происходила борьба — врить или не врить послднему слову Эстеръ. Она же была сильно взволнована и чувствовала досаду. Каждый изъ нихъ сознавалъ необходимость молчаня и потому оно прервалось только тогда, какъ они вошли въ Солодовенный переулокъ и были въ пяти шагахъ отъ дому.

— Становится темно, сказалъ Феликсъ,— м-ръ Лайонъ, вроятно, безпокоится о васъ.

— Не думаю. Лидди, врно, сказала ему, что я пошла съ вами, и что вы запаслись толстою палкою, отвчала Эстеръ съ легкимъ смхомъ.

Феликсъ зашелъ къ нимъ напиться чаю. М-ръ Лайонъ завладлъ имъ и разговоръ все время вертлся на интересующей всхъ тем — выборахъ. Заговорили о необычайномъ количеств развшенныхъ объявленй отъ кандидатовъ вообще, потомъ перешли къ Трансому въ частности. Феликсъ объявилъ, что ему ршительно все равно — кого бы не выбрали. Завязался горячй споръ.

— Вы отдлываетесь парадоксами, мой другъ,— замтилъ пасторъ,— вдь вы не можете отвергать, что гордитесь именемъ радикала.

— Это правда, отвчалъ Феликсъ,— но не мене справедливо и то, что я требую отъ радикаловъ такихъ качествъ, какя они должны имть, если захотятъ, чтобы ихъ убжденя получили разумныя, практическй смыслъ. А гд у насъ такой кандидатъ!

Эстеръ не вмшивалась въ разговоръ. Она думала о Феликс Гольт. Не отъ него-ли впервые она узнала о многихъ вещахъ, о которыхъ прежде едва догадывалась? Не онъ-ли научилъ ее строже анализировать свои поступки и побужденя? Не его-ли пылке рчи о назначени человка и объ истинныхъ нравственныхъ, человческихъ качествахъ такъ глубоко запали ей въ душу? Не его-ли слова заставляли ее такъ часто задумываться? Не онъ-ли поддерживалъ въ ней энергю? Ничего нтъ удивительнаго, если она думала, что потеря такого человка будетъ для нея ничмъ невознаградимой потерей.

Но зачмъ терять его? Она никакъ не повритъ, чтобы онъ былъ къ ней совсмъ равнодушенъ.

ХXVIII.

Распространене печатныхъ объявленй необычнаго свойства, замченное м-ромъ Лайономъ и Феликсомъ, было однимъ изъ признаковъ приближеня времени выборовъ. Прибыте въ Треби ревизующаго барристера не только доставляло случай людямъ, не имвшимъ особыхъ занятй, выказать свое рвене къ безукоризненности избирательныхъ списковъ, но также давало возможность соединить выполнене этого общественнаго долга съ нкоторыми частными удовольствями, какъ напр. съ блужданемъ по улицамъ и съ ротозйничаньемъ въ дверяхъ домовъ.

Составить себ опредленный взглядъ на упомянутое событе было дломъ не легкимъ для жителей Треби, уже одного появленя должностного лица съ малоизвстнымъ названемъ было достаточно, чтобы повергнуть ихъ въ глубокое раздумье. Возьмемъ напр. м-ра Пинка, сдельника: пока ревизя не давала ему ни выгоды, ни невыгоды до тхъ поръ она была для него явленемъ, столь же необычнымъ, какъ молодой жирафъ, котораго впослдстви привезли въ эти мста, т. с. явленемъ, которое признавалось возможнымъ только созерцать, но отнюдь не критиковать. М-ръ Пинка, былъ самый закоренлый тори: онъ признавалъ отыскиване погршностей въ избирательныхъ спискахъ дломъ радикальнымъ и отчасти нечестивымъ, потому что оно мшало торговл, и во всякомъ случа могло оскорбить тхъ или другихъ лицъ, да и при томъ въ самомъ существ предмета скрывалась какая-то Немезида, длавшая возражене противъ правильности списковъ небезопаснымъ, съ этой точки зрня даже билль о реформ принималъ видъ какъ бы электрическаго угря, котораго благоразумному торговцу лучше оставить въ поко. Одни только паписты жили довольно далеко, такъ что объ нихъ можно было говорить безъ всякаго стсненя.

Но м-ръ Пинкъ былъ охотникъ до новостей: онъ тщательно собиралъ ихъ и потомъ самъ передавалъ съ полнымъ безпристрастемъ, обращая внимане только на факты и отбрасывая всякя къ нимъ толкованя. Поэтому онъ былъ очень доволенъ, что его мастерская сдлалась постояннымъ сборнымъ мстомъ всхъ окрестныхъ болтуновъ, привычка собираться у м-ра Пинка достигла такой степени, что у многихъ жителей Треби мысль о прятности болтовни съ сосдями неразрывно соединялась съ ощущенемъ запаха кожи. М-ру Пинку, было это тмъ удобне, что онъ могъ продолжать свои обычныя занятя, удерживая притомъ за дломъ и своихъ рабочихъ, а вмст съ тмъ имлъ удовольстве слушать разсказы постителей о томъ, чьи голоса при ревизи были признаны сомнительными, какъ авдокатъ Джерминъ много занимался вмсто адвоката Лаброна по длу о дачахъ Тодда, и о томъ, что по мнню нкоторыхъ обывателей, опредлене стоимости народнаго имущества съ тою цлю, чтобы какъ нибудь оцнить его ниже настоящей цифры — было низкимъ, инквизиторскимъ дломъ, друге замчали, что придираться къ нсколькимъ фунтамъ — безсмысленно, что ревизующе должны бы были прямо оцнивать имущество въ высокую сумму и уже больше не заботиться о поправкахъ, если качества самого избирателя приблизительно соотвтствовали этой цифр. М-ръ Симсъ, аукцонный оцнщикъ, былъ того мння, что вся эта процедура длалась только для выгодъ стряпчихъ. М-ръ Пинкъ, сохраняя безпристрасте, возражалъ, что вдь и стряпче должны же чмъ нибудь жить, но м-ръ Симсъ, у котораго всегда былъ въ запас своеобразный юморъ, замтилъ, что до сихъ поръ ему не случалось видть, чтобы многе изъ этихъ людей терпли нужду, онъ не видалъ также и того, чтобы въ числ стряпчихъ были новорожденные младенцы, которые, безъ сомння, нуждаются въ средствахъ къ жизни. М-ръ Пинкъ понималъ, впрочемъ, что возможность основательнаго разсужденя объ этомъ предмет со стороны, усложнялась получаемыми имъ заказами женскихъ сделъ для адвокатскихъ дочерей, и потому, возвращаясь на твердую почву дйствительности, напомнилъ, что уже наступили сумерки.

Черезъ минуту сумерки, казалось, еще усилились, потому что входныя двери загородила рослая фигура, при вид которой м-ръ Пинкъ, потирая руки, сталъ улыбаться и раскланиваться, видимо стараясь оказать почетъ тамъ, гд его слдовало оказывать, при этомъ онъ сказалъ:

— М-ръ Христанъ, сэръ, какъ вы поживаете, сэръ?

Христанъ отвчалъ съ снисходительною фамильярностью человка, занимающаго высшее общественное положене: ‘Очень худо, я вамъ скажу, и все изъ-за этихъ проклятыхъ ремней, которые вы такъ отлично сдлали. Посмотрите-ка, они опять лопнули.’

— Очень жаль, сэръ. Вы можете ихъ оставить мн?

— Да, оставлю. Ну, что новаго? сказалъ Христанъ, присаживаясь на высокую скамейку и постукивая хлыстомъ по своимъ сапогамъ.

— Мы сами ждемъ, сэръ, не раскажите-ли вы намъ чего нибудь, сказалъ м-ръ Пинкъ съ прежней улыбкой.— Вдь вы находитесь у самого источника новостей, не правда-ли, сэръ? Это самое я сказалъ на дняхъ м-ру Скэльсу. Онъ пришелъ сюда взять нсколько ремней и сдлалъ тотъ же вопросъ, какъ и вы, сэръ, именно въ тхъ же самыхъ выраженяхъ, и я ему отвчалъ, какъ говорю теперь. Это впрочемъ нисколько не означаетъ непочтене къ вамъ, сэръ, а только такъ пришлось сказать къ слову.

— Это все пустяки, Пинкъ,— сказалъ Христанъ. Вы все знаете. Вы даже можете сказать мн, напр. кто нанятъ для наклеиваня на стны избирательныхъ афишъ Трансома?

— Что вы объ этомъ скажете, м-ръ Симсъ? спросилъ Пинкъ, смотря на оцнщика.

— Да вдь это хорошо извстно и мн, и вамъ. Это Томми Траунсемъ — полуумный, увчный старикашка. Вс почти знаютъ Томми. Я самъ подавалъ ему милостыню.

— Гд его можно найти?— спросилъ Христанъ.

— Врне всего, въ гостинниц ‘Криваго ключа,’ на Оленьемъ конц,— сказалъ м-ръ Симсъ. Впрочемъ я не знаю, гд онъ бываетъ, когда находится не въ трактир.

— Пятнадцать лтъ тому назадъ, когда Томми еще занимался выдлкою горшковъ, онъ былъ дюжй малый, замтилъ м-ръ Пинкъ.

— Да, и въ свое время отлично ловилъ зайцевъ, сказалъ м-ръ Симсъ.— Но онъ и тогда былъ уже какимъ-то сумасбродомъ. Да вотъ напр., онъ всегда божился, что иметъ права на помстье Трансомовъ.

— Вотъ какъ, что же внушило ему такя мысли? сказалъ Христанъ узнавшй больше, чмъ ожидалъ.

— Тяжбы, сэръ,— постоянныя тяжбы изъ-за этого помстья. Лтъ двадцать тому назадъ ихъ было множество. Томми случилось тогда быть въ нашихъ мстахъ, это былъ толстый, сильный малый, относившйся непочтительно ко всякому.

— О, онъ и не думалъ длать ничего дурного, сказалъ м-ръ Симсъ.

— Онъ любилъ иногда выпить, да не совсмъ врно выговаривалъ слова,— потому и не могъ понять разницы между Траунсемомъ и Трансомомъ. Такое ужь странное произношене у жителей той мстности, гд онъ родился — нсколько къ сверу отъ насъ. Вы и теперь услышите отъ него тоже, если поговорите съ нимъ.

— Такъ я могу его найти въ ‘Кривомъ ключ?’ спросилъ Христанъ, вставая съ своего мста.— Прощайте, Пинкъ, прощайте.

Прямо отъ сдельника Христанъ пошелъ къ Кворлену, торйскому типографщику, съ которымъ за-одно замышлялъ выкинуть политическую штучку. Кнорленъ въ Треби былъ человкъ новый, онъ до того сократилъ сроимъ появленемъ дла у прежняго наслдственнаго требйскаго типографщика, Доу, что этотъ послднй ударился въ вигизмъ и радикализмъ и вообще занялся политическими длами, насколько такя воззрня могли отражаться въ маленькой кучк шрифта. Кнорленъ занесъ въ Треби свое дуффильдское остроуме и доказывалъ, что шутка хорошее, сподручное средство для политики, слдуя такому принципу, онъ и Христанъ, какъ приверженцы Дебари, вознамрились воспользоваться ею для выгодъ своего патрона. Шутка, о которой теперь шло дло, была шуткой практической. Христанъ, войдя въ мастерскую своего прятеля, ограничился словами: ‘я его нашелъ,— дайте мн ваши листки,’ потомъ, взявъ подъ мышку толстый плоскй узелъ, завернутый въ черный глянцевитый мшокъ, вышелъ опять, среди наступавшаго мрака, на улицу.

‘Легко можетъ быть, говорилъ онъ самъ себ, идя дальше, что у этого стараго мошенника есть какая нибудь тайна, которую надо выпытать,— или какя нибудь свденя, которыя, столько же, какъ и настоящая тайна, могутъ быть полезны людямъ, умющимъ пустить ихъ въ дло. Смлость тогда была бы вознаграждена. Но я боюсь, что старый пьяница не на многое будетъ годенъ. Истина, говорятъ, находится въ вин,— значитъ частица ея можетъ заключаться и въ джин, и въ грязномъ пив. Не стоитъ-ли эта истина того, чтобъ я ее добивался — это другой вопросъ. Мн случалось выслушивать много признанй отъ людей полупьяныхъ, но никогда не добился я ничего такого, что имло бы для меня цну хотя на шесть пенсовъ.

‘Кривой ключъ’ былъ настоящимъ старомоднымъ,’заведенемъ.’ Чтобы составить себ поняте о бдности британскихъ мизораблей, надобно посмотрть на ихъ удовольствя. У ‘Криваго ключа’ былъ грибообразный хозяинъ и желтая, хилая хозяйка съ салфеткой, повязанной вокругъ головы. Заведене это обладало также лекарственнымъ элемъ, запахомъ дурного табаку и замчательно острымъ сыромъ. Правда, что богиня Астрея, вернувшись опять къ намъ, не признала бы удовлетворительнымъ подобный храмъ наслажденя для разумныхъ существъ. Но тамъ, у очага, было удобное мстечко для усталыхъ собесдниковъ, было достаточно простора любому изъ нихъ протянуть ноги, притомъ же поститель не испытывалъ непрятнаго ощущеня отъ блой стны, находившейся отъ него на разстояни аршина, потому что огонь въ камин, превращаясь въ пепелъ, не бросалъ безпощадно-яркаго свта на окружающую невзрачную обстановку. Сравнительно съ нкоторыми другими портерными заведенями того времени, ‘Кривой ключъ’ доставлялъ постителямъ высокую степень удовольствя.

Хотя это достопочтенное ‘заведене’ не замедлило принять участе въ послднихъ политическихъ длахъ, возбуждавшихъ къ пьянству, но подобнаго удовольствя въ такой раннй вечернй часъ еще не требовала собравшаяся теперь въ ‘Кривомъ ключ’ компаня. Передъ каминомъ курились только три или четыре трубки, когда вошелъ Христанъ, но этого было для него достаточно, потому что въ числ курильщиковъ находился и старый наклейщикъ избирательныхъ афишъ, широкая, плоская корзина его, набитая афишами, тутъ же была прислонена къ скамейк. Появлене такой величественной фигуры, какъ Христанъ, произвело не малое изумлене между постителями ‘Кривого ключа,’ вс обратили взоръ на пришельца въ молчаливомъ ожидани, Христанъ быль совершенно неизвстенъ въ Оленьемъ конц, и потому неудивительно, что его сочли за какого нибудь путешественника высшаго полета, особенно когда онъ объявилъ, что чувствуетъ чертовскую жажду, а потомъ веллъ принести себ полушиллинговаго джину съ большимъ кувшиномъ воды, и, наливъ нсколько капель напитка въ свой стаканъ, пригласилъ сидвшаго рядомъ Томми Траунсема раздлить съ нимъ угощене. Томми принялъ приглашене съ такою поспшностью, какую только допускала его дрожащая рука. Это былъ рослый широкоплечй старикъ, когда-то казавшйся молодцомъ, но теперь его щеки и грудь были впалы, а члены тряслись.

— У насъ тамъ, кажется, афиши? спросилъ Христанъ, показывая на корзину.— Не будетъ-ли какого-нибудь аукцона?

— Аукцона? нтъ, отвчалъ Томми, съ какою-то сердитою сиплостью въ голос, служившею единственнымъ воспоминанемъ прежняго славнаго баса, произношене его замтно различалось отъ того, которое вообще свойственно было Треби.— Я не имю никакихъ длъ съ аукцонами, а занимаюсь политическими длами. Я-то теперь и провожу Траунсема въ парламентъ.

— Онъ сказалъ Траунсема, замтилъ трактирщикъ, тихонько смясь и вынимая изо рта трубку.— Это онъ говоритъ о Трансом, сэръ. Вы, быть можетъ, и не принадлежите къ его парти. Этотъ кандидатъ больше всякаго другого сдлаетъ добра рабочимъ, онъ уже доказалъ это своею щедростью и доброжелательностью. Если-бъ у меня было двадцать голосовъ, такъ я по задумался бы подать ихъ за Трансома, не смотря ни на кого.

На грибообразномъ лиц трактирщика выразилась увренность, что высокая цифра — двадцать — нсколько возвысила предполагаемое значене его голоса.

— Спилькинсъ, произнесъ Томми, махая рукой трактирщику, дадите-ли вы наконецъ одному джентльмену свободно говорить съ другимъ? Этотъ джентльменъ хочетъ знать, что заключается въ моихъ афишахъ. Хочетъ или не хочетъ онъ этого?

— Чтожь такое? Я сказалъ только къ слову, отвчалъ трактирщикъ, продолжая, хотя и мягко, стоить на своемъ.

— Вы вс люди хороше, Спилькинсъ, возразилъ Томми,— но моего дла не понимаете. Я знаю, что такое значитъ эти афиши, это — дло публичное. Я не изъ числа вашихъ обыкновенныхъ наклеивателей объявленй. Объявленя о десяти гинеяхъ вознагражденя за поимку овечьяго вора и другую подобную дрянь, я давно уже бросилъ. Это избирательныя афиши Траунсема, а я самъ изъ хорошей фамили и потому старалось ему помочь. Я самъ Траунсемъ, и Траунсемомъ умру, а если старый Никъ вздумаетъ схватить меня за кражу, и скажу ему: ‘вы считаетесь за законовда, старый Никъ, и должны знать, что каждый заяцъ и фазанъ на траунсемской земл мой, а все что служитъ къ повышеню цлой фамили, возвышаетъ вмст съ тмъ и стараго Томми, вотъ мы пробираемся въ парламентъ, это штука хорошая, джентльмены. А я глава фамили, и наклеиваю афиши объ этомъ событи. Есть много разныхъ Джонсоновъ и Томсоновъ, и Джаксоновъ и Япльсоновъ, но я — одинъ Траунсемъ. Что вы на это скажете, джентльмены?

Этотъ возгласъ, сопровождавшйся ударомъ кулака по столу со стороны оратора и подмигиваньемъ на него трактирщика остальной компани,— обращенъ былъ боле къ Христану, который отвчалъ солиднымъ и важнымъ тономъ:

— Я скажу, что нтъ другого занятя, боле почетнаго, какъ прибиване избирательныхъ афишъ.

— Не въ томъ дло, сказалъ Томми, тряся отрицательно головой.— Я ожидалъ, что вы поймете меня. Я такъ и думалъ, что вы, если знаете дло, не будете мн противорчить. Но я хочу пожать вашу руку, я вовсе не намренъ никому причинять вредъ. Я человкъ хорошй,— крпкая посуда, — старинная фамиля держится моими правами. Я получше всякаго стараго Ника.

Такъ какъ изъ этихъ словъ можно было заключить, что излишнее количество джину уже начинало сказываться въ старомъ афишер, то Христанъ долженъ былъ, не теряя времени, овладть его вниманемъ. Онъ положилъ руку на шею Томми и выразительно сказалъ:

— А вотъ что, мн кажется, вы, наклеиватели объявленй, упускаете изъ виду. Мы должны наблюдать, когда партя Дебари наклеитъ новыя избирательныя афиши, вы тотчасъ же сверхъ ихъ обязаны приклеить свои. Я знаю, гд наклеены воззваня Дебари. Пойдемте со мной, я покажу вамъ ихъ. Мы приклеимъ свои наверхъ, а потомъ возвратимся назадъ и угостимъ всю компаню.

— Ура! закричалъ Томми. Такъ пойдемъ-же.

Это былъ одинъ изъ самыхъ закоренлыхъ, отъ природы крпкихъ пьяницъ, которые отъ вина не скоро лишаются употребленя умственныхъ способностей, или свободнаго движеня членовъ, и не скоро начинаютъ путаться въ словахъ. Люди, незнавше Томми, думали, что онъ уже пьянъ, когда старикъ хватилъ всего, говоря его собственными словами, ‘одну благословенную пинту’,— онъ пробрталъ только вслдстве того изумительное довольство собой и безропотность передъ несчастемъ, которыя трезвому британцу вообще несвойственны. Томми выколотилъ пепелъ своей трубки, схватилъ горшокъ съ клеемъ и корзину съ афишами, и приготовился бжать съ самодовольнымъ сознанемъ человка, который знаетъ, что длаетъ.

Трактирщикъ и нкоторые друге изъ присутствовавшей компани съ увренностью заключили, что теперь уже имъ совершенно извстно, что такой Христанъ. Это человкъ изъ свиты Трансома и, въ интересахъ послдняго, наблюдаетъ за наклеиванемъ его избирательныхъ воззванй. Трактирщикъ брюзгливо веллъ своей жен отворить джентльмену дверь, надясь вскор снова его увидть.

— Наша гостинница предана Трансомамъ, сэръ, замтилъ онъ,— я говорю это въ томъ смысл, что сюда постоянно собираются постители, принадлежаще къ этой парти. Конечно, я, такъ содержатель гостинницы, исполняю свою обязанность, которая, сколько мн извстно, состоитъ въ томъ, чтобъ не упускать денегъ отъ какого бы-то ни было джентльмена, то есть, я хочу сказать,— что долженъ давать возможность мнять здсь свои деньги каждому, будетъ-ли онъ членъ парламента или нтъ,— и чмъ больше, тмъ лучше. А хотя иные и говорятъ, что съ насъ довольно двухъ парламентскихъ кандидатовъ, но я все-таки скажу, что для торговли было бы лучше, еслибы ихъ было не два, а шесть, съ соотвтственнымъ увеличенемъ и числа избирателей.

— Конечно, конечно, сказалъ Христанъ,— вы человкъ умный, хозяинъ. Такъ вы, разумется, не будете подавать голосъ за Дебари, а?

— Нтъ, ни подъ какимъ видомъ, сказалъ трактирщикъ, думая, что чмъ отборне будутъ его отрицаня, тмъ съ большимъ удовольствемъ они будутъ выслушаны.

Какъ только дверь затворилась за Христаномъ и его новымъ спутникомъ, Томми сказалъ:

— Теперь, господинъ, если вы ужь взялись быть моимъ фонаремъ, такъ не превратитесь же въ блудящй огонь, какъ я называю каждаго, кто ведетъ меня по ложному пути. Я вамъ говорю, что если ужь вамъ случилось встртиться съ Томми Траунсемомъ, такъ не оставляйте его?

— Нтъ, нтъ, будьте уврены, отвчалъ Христанъ.— Ступайте сюда. Сперва мы пойдемъ, посмотримъ на стны задней пивоварни.

— Только не покидайте меня. Дайте мн когда-нибудь шиллингъ, и я разскажу вамъ столько, что отъ Спилькинса вы не услышите и въ недлю. Немного есть людей похожихъ на меня. Въ течене пятнадцати лтъ, я занимался, отъ времени до времени, выдлкой горшковъ, что вы объ этомъ думаете? что вы думаете о человк, который могъ бы жить по своему вкусу тамъ, въ траунсемскомъ парк, и ловить свою собственную дичь. А это я длалъ,— сказалъ Томми, кивая головой Христану среди непроницаемой темноты.— Никто изъ вашихъ не стрлялъ въ меня, да и можно держать два противъ одного, что не попадетъ. А стараться захватить просто въ сти — все равно, что поймать рыбу на крючокъ. Вы длаете на крючк приманку, и если ни одна рыба сама собой не пойдетъ на нее, то рыболову ничего и но достанется. Тоже самое, говорю я, и съ стями…

— Но если вы въ самомъ дл имли право на трансомское помстье, какъ же могло случиться, что васъ изъ него выгнали, дружище? Врно какимъ-нибудь гнуснымъ путемъ, а?

— Законъ такъ прилаженъ — вотъ и все. Вы хорошй человкъ, я спокойно могу сказать вамъ это. Есть люди, которымъ собственность принадлежитъ по рожденю, и есть люди, захватывающе ее потомъ сами, а законъ для нихъ и сдланъ, чтобъ лучше было захватывать. Я довольно хитеръ и вижу гораздо дальше чмъ Спилькинсъ. Разнощикъ Недъ Пэчъ всегда говорилъ мн: ‘вы едва умете читать, Томми.’ ‘Нтъ, благодарю васъ,’ говорилъ я, ‘я вовсе не намренъ ломать себ голову, чтобы сдлаться такимъ же толстымъ глупцомъ, какъ вы.’ Я люблю Неда. Мы много горшковъ сдлали вмст.

— Теперь я хорошо вижу, что вы-таки хитры, Томми, какъ вы могли узнать, что по рожденю имете права на собственность?

— Да вдь въ списк,— приходскомъ списк,— сказалъ Томми съ прежнимъ кивкомъ головы,— показано, въ какомъ звани кто родился. Мн всегда казалось, что я непростой человкъ, да и друге думали обо мн тоже, такъ вотъ однажды въ Литтльшо, когда я показывалъ африканскихъ хорьковъ, отыскалъ меня какой-то хорошо-одтый человкъ и осыпалъ распросами. Я узналъ отъ писца, что этотъ человкъ справлялся въ приходскомъ списк, а когда я далъ тому же писцу горшокъ или два, такъ онъ узналъ отъ нашего пастора, что имя Траунсемовъ было знаменитымъ именемъ въ здшнихъ мстахъ. Я ждалъ было, что тотъ же хорошй человкъ придетъ опять. Думалъ, что какъ только потребуется законный владлецъ, имня такъ меня и позовутъ, тогда я не зналъ законовъ. Я ждалъ, ждалъ, пока наконецъ увидлъ, что ждать нечего. Такъ я и разстался съ своими хорьками, жена моя тогда умерла и мн особаго бремени не было. А потомъ я надумалъ перебраться въ здшнй край.

— А, вотъ мы и пришли къ задней пивоварн. Положите теперь на землю клей и корзину, я вамъ пособлю. Вы наклеивайте, я буду подавать вамъ афиши, а потомъ вы опять можете идти въ свою компаню.

Томми машинально повиновался, онъ былъ весь поглощенъ рдкимъ случаемъ, который помогъ ему найти новаго слушателя, и горлъ желанемъ продолжать свой разсказъ. Лишь только онъ повернулся, нагнувшись къ своему горшку съ клеемъ, Христанъ ловко всунулъ — вмсто объявленй, лежавшихъ въ корзин Томми,— другя, находившяся у него самого въ мшк, Объявленя, принесенныя Христаномъ, не были печатаны въ Треби, и только-что присланы въ тотъ самый день изъ Дуффильда въ цлой кип. ‘Это вещи очень желчныя,’ такъ сказалъ объ нихъ Кворленъ, ‘и вышли изъ подъ пера, опытнаго въ такихъ длахъ.’ Христанъ прочиталъ только первый листъ изъ цлой кипы и предположилъ, что вс остальные одинаковы. Передавая листокъ Томми, онъ сказалъ:

— Ну, старикашка, наклеивайте его на друге. Такъ, когда вы пришли въ нашъ край, что же стали длать?

— Что? Да я остановился въ хорошемъ заведени и спрашивалъ себ все лучшее, потому что у меня тогда были деньжонки. Я тутъ и сдлалъ розыски по своему прежнему длу, какъ это касалось Траунсема, то мн посовтовали обратиться къ адвокату Джермину. Я пошелъ и думалъ, идя туда, не тотъ-ли это нарядно одтый человкъ, который прежде меня выспрашивалъ? Но ничего похожаго не было. Я вамъ скажу, что это такое адвокатъ Джерминъ. Онъ поставитъ васъ, да такъ и держитъ передъ собой аршина на три разстояня, точно на балансерномъ шест. Таращитъ на васъ глаза и ничего не говоритъ, пока наконецъ вы не почувствуете себя совершеннымъ глупцомъ, потомъ станетъ грозить, что отдастъ васъ подъ судъ, а потомъ начнетъ жалть васъ, дастъ денегъ, скажетъ наставлене,— скажетъ, что вы человкъ бдный и онъ хочетъ дать вамъ добрый совтъ — не вмшиваться въ дла, которыя не касаются васъ,— и что, въ противномъ случа, васъ схватятъ и отправятъ куда слдуетъ. Посл всего этого меня пронялъ холодный потъ и, выходя отъ адвоката Джермина, я искренно желалъ никогда не попадаться больше ему на глаза. Но онъ еще сказалъ, что если я останусь въ здшнихъ мстахъ, то долженъ вести себя хорошо и тогда онъ будетъ мн покровительствовать. Хоть я и смтливъ, но въ смтливости мало толку, когда человкъ не знаетъ законовъ. А бываютъ времена, что и самаго хитраго человка можно запутать какъ нельзя хуже.

— Да, да. Вотъ тутъ! Ну, теперь другую афишу. Такъ это и все?

— Все? повторилъ Томми, оборачиваясь и держа на воздух кисть съ клеемъ.— Очень ужь вы проворны. Вотъ я и думаю,— не буду больше вмшиваться въ это дло. Деньжонокъ у меня есть немного, куплю себ корзину и стану наклеивать объявленя. Это веселая жизнь. Буду себ ходить по портернымъ, смотрть на народъ, подбирать знакомыхъ и постоянно имть расходныя деньги. Но когда разъ я зашелъ въ гостинницу ‘Краснаго Льва’ и разогрлся глоткомъ горячаго, что-то опять и запало въ голову. Думаю я: Томми, славно ты съ собой сдлалъ, ты бглецъ, оставившй свою родину, чтобъ пуститься въ дальнюю дорогу и выставить себя на показъ. А потомъ опять лзутъ въ голову такя мысли: когда-то были у меня два хорька, разъ они передрались, и маленькй загрызъ большого. Я и говорю хозяйк гостинницы: ‘миссисъ, не можете-ли вы указать мн стряпчаго,’ — говорю — ‘не изъ самыхъ крупныхъ, а второстепенной величины,— такъ, примрно, въ род мелкаго картофеля?’ ‘Это могу,’ она говоритъ, ‘есть и теперь одинъ изъ такихъ у насъ въ гостинниц.’ ‘Будьте такъ добры, сводите меня съ нимъ,’ говорю. Она какъ крикнетъ: ‘м-ръ Джонсонъ’! Мн кажется, что я и теперь слышу этотъ крикъ. И чтожь бы вы думали?

Въ этотъ критическй, въ разсказ Томми, моментъ, облака, постепенно рдвшя, внезапно пропустили лучъ луннаго свта, освтившаго его бдную истасканную старую фигуру, на лиц которой, и вообще во всей осанк, отражалась увренность разскащика, что онъ производитъ впечатлне на своего слушателя, весь его корпусъ и шея перегнулись нсколько на одну сторону, а кисть, которою онъ мазалъ, вытянулась, какъ бы угрожая коснуться въ удобную минуту рукава пальто его слушателя. Христанъ отступилъ на безопасное разстояне и сказалъ:

— Это удивительно. Не знаю, что и подумать.

— Такъ вотъ никогда не должно пренебрегать словами стараго Ника,— произнесъ Томми торжественно.— Я въ него больше сталъ врить съ тхъ поръ. Кто былъ Джонсонъ? Джонсонъ былъ тотъ самый человкъ, который, помните, отыскалъ меня и распрашивалъ. Какъ мы съ нимъ опять сошлись, онъ мн и говоритъ такъ вжливо: ‘пойдемте со мной, старый знакомый,’ и поразсказалъ мн многое о закон. Онъ говорилъ, что Томми Траунсемъ я, или нтъ, для меня мало отъ этого проку, польза тутъ есть только для тхъ, кто завладлъ моей собственностью. Еслибы вы были, говоритъ, и двадцать разъ Томми Траунсемомъ, то все-таки ничего бы не вышло, потому что законъ не призналъ ваши права, да и жизнь-то ваша, говоритъ, значитъ что нибудь разв только для тхъ, кто держитъ въ своихъ рукахъ имне, чмъ дольше вы живете, тмъ для нихъ это выгодне. Не то, чтобы они въ васъ нуждались, отъ васъ нтъ пользы ни для кого, вы можете быть постоянно, какъ голодный песъ, и законъ не будетъ даже ничего знать о васъ. Потомъ Джонсонъ говоритъ, что можетъ мн хорошее дло сдлать и всему научить. Потому что все дло въ закон, а если, молъ, вамъ надо узнать законъ, такъ спросите Джонсона. Я потомъ слышалъ, что онъ подчиненный Джермина. Я никогда не забывалъ этого съ тхъ поръ. Но я хорошо видлъ, что еслибы законъ не былъ протинъ меня, то траунсемское помстье было бы мое. Да вдь здсь народъ все глупый, я пересталъ и говорить. Чмъ больше вы говорите имъ правду, тмъ меньше они врятъ. Я и пошелъ, купилъ себ корзину и горшки, и…

— Ну же, продолжайте, сказалъ Христанъ.— Вотъ еще афиша.

— У меня ужь въ горл пересохло.

— Ну, такъ торопитесь и тмъ скоре промочите его.— Томми опять принялся за работу, а Христанъ продолжая помогать ему, сказалъ: ‘когда м-ръ Джерминъ нанималъ васъ для работы?’

— О, на это не было особаго времени — какъ случалось, вотъ недлю или дв тому назадъ, онъ видлъ меня на улиц, говорилъ со мной очень любезно и веллъ зайти къ нему въ контору, общалъ дать мн заняте. А я никакъ не хотлъ наклеивать кандидатскя афиши и тмъ проложить дорогу этому семейству въ парламентъ. Потому что нтъ такого человка, который бы могъ идти противъ закона. А фамиля все-таки остается той же фамилей, стану-ли я опять, по прежнему, длать горшки или нтъ. Сэръ, я ужасно хочу пить, голова идетъ кругомъ, это оттого, что очень долго говорилъ.

Непривычное возбуждене воспоминанй бднаго Томми произвело реакцю.

— Ну, Томми, сказалъ Христанъ, который только-что сдлалъ между афишами открыте, измнившее его намреня,— теперь вы можете идти назадъ въ ‘Кривой ключъ’, если хотите, вотъ вамъ полкроны, можно будетъ хорошо угоститься. Самъ я туда не могу теперь идти. Но вы можете засвидтельствовать мое почтене Спилькинсу, да не забудьте, что остальныя афиши вамъ нужно приклеить завтра рано утромъ.

— Конечно, конечно. Но вы не слишкомъ довряйтесь Спилькинсу, сказалъ Томми, кладя въ карманъ полкроны и выражая свою благодарность этимъ совтомъ,— онъ вреда хотя и не сдлаетъ, но все-таки человкъ слабый. Онъ думаетъ, что уже знаетъ все до тонкости, потому что всматривался въ васъ. Впрочемъ я вовсе не желаю ему зла. Томми Траунсемъ человкъ хорошй, и если когда вамъ опять вздумается дать мн полкроны, я снова разскажу вамъ ту же самую исторю. Только не теперь, пить хочется. Ну-ка, помогите мн сложить все это, вы помоложе меня. Такъ я скажу Спилькинсу, что вы еще зайдете когда нибудь.’

Лунный свтъ, освтившй ораторскую позу бднаго Томми, далъ возможность Христану ближе разсмотрть то, что напечатано было въ объявленяхъ. Онъ зналъ, что не вс экземпляры одинаковы и потому прежде чмъ передавать листки наклейщику, онъ самъ открывалъ ихъ въ различныхъ мстахъ связки и мелькомъ просматривалъ. Вдругъ боле яркй лучъ свта далъ ему возможность разобрать на одномъ изъ листковъ имя, интересное для него, особенно въ эту минуту,— интересное потому, что встртилось на афиш, цль которой была отклонить избирателей свернаго Ломшира отъ подачи голосовъ за наслдника Трансомовъ. Онъ поспшно вытащилъ изъ связки не только этотъ экземпляръ, но и предъидуще и послдующе листы того же образца, потому что было благоразумне съ его стороны не способствовать оглашеню такихъ объявленй, которыя содержали въ себ намеки на отношеня Байклифа къ Трансому. Такихъ экземпляровъ было около дюжины, онъ смялъ ихъ и сунулъ къ себ въ карманъ, а все остальное положилъ обратно въ корзину Томми. Конечно, унести только эту дюжину не значило вовсе воспрепятствовать присылк подобныхъ листковъ другимъ путемъ, но Христанъ имлъ основане думать, что т, которые присланы изъ Дуффильда въ Треби, были вс по одному образцу и, слдовательно, не разойдутся мимо его рукъ.

Интересъ, который Христанъ чувствовалъ къ своей практической шутк, поблднлъ подобно пламени ночника при дневномъ свт. Кром открытя на афишахъ, самый разсказъ стараго Томми заключалъ въ себ нсколько такихъ указанй, которыя не мшало хорошенько взвсить. Гд теперь былъ этотъ всевдущй Джонсонъ? Оставался-ли онъ еще подчиненнымъ Джермина или нтъ?

ГЛАВА XXIX.

Представьте себ, чмъ могла бы сдлаться игра въ шахматы, еслибы вс шахматныя фигуры обладали человческими страстями и разумомъ, соединенными съ большею или меньшею степенью хитрости: еслибы вы не только оставались въ невдени относительно ходовъ шахматныхъ фигуръ своего партнера, но отчасти также неуврены бы были и въ своихъ собственныхъ, еслибы вашъ шахматный конь могъ украдкою перемститься на другой квадратъ доски, еслибы слонъ, на зло вашей ладь, могъ сманить пшки съ ихъ позицй, а пшки, ненавидя васъ за то, что они пшки, могли бы убжать съ назначенныхъ имъ мстъ, для того, чтобы вы не сдлали вдругъ шахъ и матъ. Вы можете обладать всми силами выводной логики и все-таки будете побждены своими собственными пшками. И особенно тогда будетъ большая вроятность ихъ побды надъ вами, когда вы, горделиво полагаясь на свои математическя способности, будете смотрть на эти маленькя страстныя фигурки съ презрнемъ.

Такую воображаемую шахматную игру можно сравнить съ той игрой, которую человку приходится вести своими собственными средствами, за одно съ нкоторыми изъ подобныхъ себ людей противъ другихъ такихъ же людей. Онъ считаетъ себя проницательнымъ, быть можетъ, потому, что не признаетъ никакихъ другихъ обязанностей, кром тхъ, какя указываются ему собственными выгодами, но это исключительное служене собственнымъ выгодамъ, на которое онъ только и полагается съ увренностью,— ясно видно и тому человку, надъ которымъ первый намревается господствовать, или изъ котораго желаетъ извлекать пользу. Всегда-ли такой проницательный человкъ сознаетъ это?

Матью Джерминъ не предчувствовалъ ничего дурного относительно врности Джонсона. Онъ ‘вывелъ въ свтъ’ Джонсона, а это многимъ людямъ кажется достаточной причиной, чтобы ожидать къ себ преданности отъ своихъ же креатуръ. Джонсонъ былъ самымъ услужливымъ подчиненнымъ. Стремясь къ вншней порядочности,— будучи отцомъ семейства, онъ подписывался на изданя съ портретами политическихъ знаменитостей и жалалъ, чтобы его дти были боле неоспоримо порядочными людьми, чмъ ихъ отецъ,— онъ предусматривалъ все боле и боле многочисленныя причины, по которымъ умный начальникъ могъ забрать его въ свои руки. Но такой практичный взглядъ на порядочность имлъ свое неудобство въ отношени къ начальнику: взглядъ этотъ служилъ признакомъ нкотораго тщеславя и гордости, которыя,— пока не поставлены въ должныя границы,— легко могутъ сдлать человка суровымъ и слишкомъ требовательнымъ. Джерминъ зналъ слабости Джонсона и, по его мнню, достаточно потворствовалъ имъ. Но такова уже человческая натура, что мы легко ошибаемся въ распознавани того мгновеня, когда становимся непрятны для другого лица. Джерминъ часто, и самъ того не сознавая, былъ непрятенъ Джонсону, не говоря уже о томъ постоянномъ оскорблени, которое заключалось въ самомъ его надменно-покровивительственномъ вид. Онъ никогда не приглашалъ Джонсона обдать съ своей женой и дочерьми, онъ ни разу самъ пообдалъ въ дом Джоисона, когда былъ въ город и пр. Джерминъ былъ человкъ на столько способный и хитрый, что могъ обезпечить себ, съ помощью этихъ качествъ, больше успхи въ жизни,— но не могъ удержаться, чтобъ не быть самодовольнымъ и надменнымъ, притомъ любилъ, чтобъ мння его выслушивались молча, не расположенъ былъ ни къ какому сближеню, держалъ себя холодно и сдержанно въ отношени къ мужчинамъ и, въ тоже время, былъ влюбчивъ и вкрадчивъ относительно женщинъ. Быть можетъ, нкоторые найдутъ страннымъ, что авдокатъ, и такой ловкй человкъ, могъ заслужить то отвращене, которое онъ возбуждалъ, но вдь очень часто возражаютъ именно противъ того, что справедливо. Съ британской точки зрня взглядъ на мужскую красоту иметъ большое сходство съ взглядомъ на драпировку вообще,— она хороша только въ области, граничащей съ воображенемъ,— хороша для знатной молодежи, для артистовъ, поэтовъ и духовенства. Если кто, подобно м-ру Линтону, хотлъ разбранить Джермина (можетъ быть такимъ человкомъ былъ сэръ Максимъ), тотъ называлъ его ‘проклятымъ, изворотливымъ, красивымъ, скучнымъ и надменнымъ льстецомъ’, эти эпитеты выражали, хотя и нсколько смутно, смшанный характеръ отвращеня, которое онъ возбуждалъ. А услужливый Джонъ Джонсонъ, самъ обладавшй такою же изворотливостью и всегда заботившйся о своемъ костюм и батистовыхъ воротничкахъ, имлъ въ себ достаточно, какъ онъ думалъ, ‘присутствя духа’ чувствовать, какъ отвращене къ Джермину постепенно усиливалось подъ влянемъ многолтнихъ отношенй признательности и подчиненя, пока наконецъ оно не сдлалось силой, которая побуждала Джонсона пользоваться удобнымъ случаемъ, а можетъ быть, даже и искать его.

Однакожь не столько этой причиной, сколько единственно ходомъ длъ объясняется та двуличная роль, которую разыгрывалъ Джонсонъ въ качеств избирательнаго агента. То, что люди длаютъ при выборахъ, нельзя имъ вмнять ни въ грхъ, ни въ заслугу. Какъ бы-то ни было, но сознане оскорбленй, наносимыхъ Джерминомъ, было еще новой причиной, побуждавшей отыскивать все чаще и чаще новыя дла, какя велъ Джонсонъ независимо отъ своего патрона. Обида, нанесенная Джонсону Гарольдомъ Трансомомъ, въ контор Джермина, придала, быть можетъ, боле всего силы перу Джонсона, когда онъ составлялъ афишу въ пользу Гарстина и его несравненнаго агента Путти,— наполненную нападокъ на Гарольда Трансома, какъ потомка Дурфи-Трансомовъ. Человку естественно поздравлять самого себя, когда какя нибудь особенныя свденя, добытыя, съ давняго времени, безъ всякой предвзятой цли, вдругъ неожиданно оказываются пригодными для будущаго, такъ и Джонсонъ ощущалъ полное удовольстве въ сознани, что онъ одинъ въ цломъ свт, кром самого Джермина, знаетъ самыя интимныя подробности о длахъ Трансомовъ. Даже еще лучше: нкоторыя изъ этихъ длъ составляли тайну для самого Джермина. Если, находясь въ нелюбезномъ настроени духа, Джонсонъ называлъ Джермина ‘ничтожнымъ человкомъ’, то ему все-таки прятно было знать, что незначительность другого чевка, называемаго Джонсономъ, ограничивалась только его ролью въ ежегодныхъ текущихъ длахъ, и что, во всемъ остальномъ, онъ имлъ твердую опору, и могъ быстро припомнить то, что было нужно, для его удовольствя и пользы.

Такимъ-то образомъ случилось, что Христанъ держалъ въ рукахъ афишу, содержавшую въ себ игривый намекъ на Джермина, подъ именемъ м-ра Германа Козена, который обдлывалъ свои дла посредствомъ искуснаго вилянья и неблаговидныхъ безсовстныхъ продлокъ,— вслдъ затмъ напоминалось о темныхъ отношеняхъ семейства Дурфи къ Байклифу, а потомъ слдовалъ выводъ, что такъ-называемый глава Трансомовъ былъ не что иное, какъ отродье семейства Дурфи, и что, по мнню нкоторыхъ, Дурфи вымираютъ и оставятъ свое гнздо пустымъ, если только оно не предназначается Герману Козену.

Джонсонъ не осмлился привести тутъ никакихъ другихъ свденй, кром тхъ, какя могли быть извстны и всякому другому. Въ дйствительности, никому, кром его самого, не было надобности припоминать эти давнишня дрязги, но все-таки оставалось еще довольно вроятности, что, можетъ быть, подъ влянемъ избирательной горячки, будутъ нарочно выдвинуты даже и подобныя гадости,— а этимъ съ Джонсона уже снималось всякое подозрне.

Христанъ могъ сдлать только самыя туманныя заключеня изъ этой плоской ирони и тяжелыхъ шутокъ, но одно главное обстоятельство для него уяснилось. Онъ былъ правъ, предполагая, что участе, принимаемое Джерминомъ во всемъ, что касалось Байклифа, проистекало изъ какихъ нибудь правъ Байклифа на имне Трансома. А тутъ еще этотъ разсказъ стараго наклейщика афишъ, изъ внимательнаго соображеня словъ котораго можно было заключить, что права настоящихъ Трансомовъ зависятъ, или по крайней мр зависли отъ продолжительности жизни какихъ-то другихъ людей. Христанъ въ свое время собралъ довольно юридическихъ познанй, чтобы знать, что обладане однимъ лицомъ собственностью иногда зависитъ отъ жизни другого лица, что человкъ можетъ продать свою собственную часть владня имуществомъ и часть своихъ наслдниковъ, между тмъ какъ право на это имущество все-таки остается принадлежностью еще кого-нибудь другого, кром покупателя, особенно тогда, когда наслдники продавшаго лица вымираютъ, и что, слдовательно, та часть собственности, которая имъ принадлежала и которую они продали, была близка къ своему исчезновеню настолько, насколько они близки къ смерти. Но при какихъ условяхъ право могло быть дйствительнымъ или недйствительнымъ въ каждомъ частномъ случа, это Христану извстно не было. Предположивъ даже, что Байклифъ имлъ какое-нибудь подобное право на помстье Трансомовъ,— какъ могъ Христанъ знать, стоило-ли, въ настоящую минуту, это право сколько нибудь больше простого лоскутка гнилаго пергамента? Старый Томми Траунсемъ сказалъ, что Джонсонъ зналъ все это. Но даже если Джонсонъ еще существовалъ,— а вс Джонсоны смертны,— то онъ могъ продолжать служить подъ начальствомъ Джермина, а въ этомъ случа его познаня были бы совершенно противоположны цлямъ Генри Скаддона. Слдовательно, этому послднему должно прежде всего разузнать, что только можно, о Джонсон. Онъ бранилъ себя, что не выспросилъ еще чего-нибудь у Томми, пока имлъ его въ своемъ распоряжени,— впрочемъ, въ этомъ отношени наклеиватель афишъ едва-ли могъ знать боле всякого другого, мене хилаго, изъ числа обывателей Треби.

Случилось такъ, что въ то самое время, когда Христанъ работалъ надъ разршенемъ загадки объ интерес, который связываетъ Джермина съ длами, касающимися Байклифа,— умъ Джонсона былъ также до нкоторой степени занятъ различными подозрнями и предположенями, по поводу новыхъ свденй о старыхъ байклифскихъ притязаняхъ, которыя Джерминъ хотлъ скрыть отъ него. Письмо, которое, посл свиданя съ Христаномъ, Джерминъ писалъ, вполн полагаясь на своего преданнаго союзника Джонсона, было, какъ мы знаемъ, адресовано къ тому Джонсону, который призналъ свое самолюбе несовмстнымъ съ этою преданностью. Все, что патронъ считалъ неумстнымъ сообщать своему признательному другу и подручнику, становилось, по этой самой причин, предметомъ особаго любопытства со стороны послдняго. Этотъ признательный другъ и подручникъ втайн радовался затрудненю своего патрона, зная, что самъ не будетъ раздлять его.

Юридическая смтливость Джонсона,— снабженная гораздо большими свденями, чмъ какя были у Христана,— немедленно привела въ ясность вс условя, при которыхъ можетъ возникнуть новый искъ на трансомскя помстья. Джонсону была извстна вся исторя о томъ, какъ сто лтъ назадъ Джонъ Джустусъ Трансомъ перевелъ эти помстья, продолжая самъ владть ими, на имя своего сына Томаса и его наслдниковъ мужескаго пола съ предоставленемъ Байклифамъ права возврата на тоже имне. Онъ зналъ, что Томасъ, расточительный сынъ Джона Джустуса, продалъ, безъ вдома своего отца, владльца имня, свои собственныя права, а равно и права своихъ наслдниковъ своему двоюродному брату — стряпчему, именемъ Дурфи, и что, поэтому, прозване Дурфи-Трансомовъ, не смотря на вс уловки стараго Дурфи съ цлью доказать противное, основывалось только на покупк этого ‘незаконнаго помстья’, такимъ образомъ созданнаго Томасомъ Трансомомъ, и что Байклифы именно были т люди, которые, въ ‘силу права возврата’, могли съ полнымъ основанемъ выгнать Дурфи-Трансомовъ изъ помстья, какъ только прямая линя распутнаго Томаса совершенно прекратится, и перестанетъ представлять собою права, неправильно отнятыя отъ нея этимъ предкомъ. Джонсонъ, какъ подчиненный Джермина, хорошо зналъ вс подробности, касающяся иска, начатаго наслдниками Байклифовъ, послднимъ изъ которыхъ былъ Морицъ-Христанъ Байклифъ, начатаго на томъ основани, что пресчене лини Томаса Трансома въ дйствительности уже совершилось, это былъ скучный процессъ, который поглотилъ достаточно имущества у обоихъ семействъ, и утучнилъ только червяковъ-законовдовъ. Процессъ закончился смертью Морица-Христана Байклифа въ тюрьм, но предъ его смертью Джермину удалось достать доказательства что потомство лини Томаса Трансома, оставалось еще въ живыхъ и тмъ обезпечивались права Дурфи,— удалось открыть Томаса Трансома въ Литтльшо, въ Стонпшир, который и былъ представителемъ обднвшихъ наслдниковъ. Смерть Морица сдлала это открыте безполезнымъ,— заставивъ думать, что будетъ гораздо лучше ничего не говорить о немъ, и самое открыте осталось тайной, извстной только Джермину и Джонсону. Никакого другаго Байклифа не знали, и не подозрвали даже самаго его существованя, поэтому Дурфи-Трансомы могли считаться совершенно огражденными противъ какого бы то ни было оспариваня ихъ правъ, исключая только тотъ случай, когда наслдникъ или наслдница Байклифовъ,— если таковые оказались бы существующими,— предъявятъ новый и основательный искъ, удостоврившись сперва, что несчастный старикъ Томми Траунсемъ, наклеиватель афишъ, влача свою пьяную жизнь на краю могилы, былъ въ самомъ дл послднимъ отпрыскомъ, остающимся въ живыхъ, отъ того безпутнаго Томаса, который, сто лтъ тому назадъ, съигралъ роль Исава. Пока бдный старый наклейщикъ афишъ еще дышалъ, до тхъ поръ Дурфи-Трансомы могли законно владть своимъ имнемъ, хотя бы въ самомъ дл явился настоящй Байклифъ, но дло будетъ другое, когда старика похоронятъ.

Но все-таки, понимать условя, поставленныя закономъ — это одна сторона дла, а видть хотя какую-нибудь возможность къ доказательству ихъ существованя — другая и совершенно самостоятельная. Джонсону не представлялось теперь даже и проблеска такой возможности, и даже еслибы когда нибудь лучъ свта мелькнулъ ему въ этомъ отношени, то онъ не былъ бы увренъ, что сдлаетъ изъ такого свта употреблене. Розыски Медвина, во исполнене письма Джермина, выяснили только то, что у адвокатовъ Байклифа нтъ никакихъ свденй относительно его брака, и что они не ожидаютъ появленя потомства съ его стороны. Джонсонъ не мало мучился отъ любопытства узнать, что такое открыто Джерминомъ: впрочемъ, онъ былъ увренъ, что открыте это относилось къ возможному появленю Байклифа. При этомъ онъ съ удовольствемъ думалъ, что Джерминъ не могъ ему воспрепятствовать узнать то, что онъ уже зналъ о потомств Томаса Трансома. Но можетъ случиться много такого, что измнитъ его виды и дастъ новое значене фактамъ. Разв ужь Джерминъ всегда долженъ быть также неизмнно счастливъ, какъ былъ до сихъ поръ?

Когда жадность и безсовстность проявляются на великой исторической арен, и когда дло идетъ о мир или войн или о полюбовномъ раздл, часто случается, что люди съ большими дипломатическими талантами, направляютъ свои способности на одинъ и тотъ же предметъ, но разсматриваютъ его съ различныхъ точекъ зрня. Каждый изъ нихъ, можетъ быть, помышляетъ объ извстной провинци, въ намрени прибрать ее себ такимъ способомъ, который наиболе соотвтствуетъ цлямъ человка съ высокими дипломатическими талантами и въ которомъ каждый изъ нихъ, въ частности, заинтересованъ. Но эти избранные умы, при отправлени своей высокой обязанности, никогда не могутъ промахнуться въ стремлени къ цли, именно вслдстве невденя о существовани другъ друга или по какой нибудь тому подобной причин. Ихъ высоке титулы могутъ узнать даже простые смертные изъ каждаго карманнаго календаря.

Но въ отношени къ меньшимъ дипломатамъ, меньшаго размра, которые могли бы оказывать взаимную помощь, подобное невдене часто бываетъ пагубно. М-ръ Джонъ Джонсонъ и м-ръ Христанъ, другими словами — Генри Скаддонъ, могли стремиться къ одной цли и выказывать искуство въ построени различныхъ плановъ, искуство, которое доставило бы имъ видную роль даже при участи въ раздлени Европы на части, и однакожъ эти люди могли никогда не встртиться по той простой причин, что Джонсонъ ничего не зналъ о Христан, а Христанъ не зналъ, гд найти Джонсона.

XXX.

Совершенно непредвиднная случайность помогла Христану отыскать тайственнаго Джонсона, бывшаго предметомъ его тщетныхъ поисковъ. Феликсъ Гольтъ былъ невольной причиной, побудившей достойныхъ джентльменовъ вступить во взаимныя сношеня другъ съ другомъ.

М-ръ Лайонъ уговорилъ Феликса отправиться въ Дуффильдъ 10 декабря, день провозглашеня тамъ кандидатовъ за сверный Ломширъ.

— Мн бы очень не хотлось идти туда, сказалъ Феликсъ,— я не имю никакого дла въ Дуффильд, къ тому же тамъ придется встртиться съ такими вещами, которыя самаго хладнокровнаго человка способны вывести изъ себя. Однакожъ, такъ и быть — я пойду. Можетъ быть, наблюдене за безумствомъ людей послужитъ хорошой школой для моего терпня.

Феликсъ, не смотря на развитое въ немъ самообладане, не всегда могъ удержаться отъ выраженя негодованя и гнва. Его желзное здоровье, отречене отъ обычныхъ наслажденй, умъ, вчно занятый изслдованями, постоянная работа надъ различными предположенями къ улучшеню общественнаго быта,— все это помогало Феликсу воздерживаться отъ раздражительности. Но онъ постоянно страдалъ отъ неразвитя своей матери, которая своими ежедневными стенанями и упреками доводила его до невольнаго раздраженя. Онъ сдерживалъ себя, онъ старался быть терпливымъ до крайней степени, онъ работалъ надъ собой и, благодаря сил своего характера и твердости убжденй, достигъ до того, что въ 26 лтъ могъ воздерживаться отъ гнва, исключая разв того случая, когда какое нибудь слишкомъ уже крайнее безобразе, поднимало въ немъ жолчь и онъ тогда разражался сильнйшимъ негодованемъ. Феликсъ зналъ себя очень хорошо, и потому несовсмъ охотно отправлялся въ Дуффильдъ. Рчь Джонсона къ спрокстонскимъ рабочимъ была у него въ памяти.

День назначеня кандидата былъ великой эпохой удачныхъ происковъ, или, говоря парламентскимъ, языкомъ, воинскихъ хитростей со стороны искусныхъ избирательныхъ агентовъ. И м-ръ Джонсонъ имлъ полное основане внутренно улыбаться, какъ человкъ, довольный своею дятельностю и ожидающй знаменитости и богатства въ будущемъ. Пользоваться всми удовольствями и славой ловкаго дльца по выборамъ и получать за это плату, не безпокоясь о томъ, приведетъ-ли эта ловкость къ желаемому результату, весьма прятно, такая слава внушаетъ избраннымъ людямъ самодовольное сознане своего превосходства надъ остальными, безполезно суетящимися смертными,— сознане, которое можно поставить рядомъ съ благороднымъ ощущенемъ человка, вдающаго, подобно лорду Бэкону, что онъ одинъ владетъ истиной и одинъ стоитъ на высокой сухой почв, тогда какъ всему мру грозитъ погибель отъ набгающихъ волнъ.

Однимъ изъ замчательнйшихъ успховъ м-ра Джонсона, была слдующая ловкая штука, которая должна была одурачить самого Путти, знаменитаго лондонскаго агента Гарстина. М-ръ Спратъ, ненавистный управляющй спрокстонской рудокопни, увренный, что вс рудокопы и друге подвластные ему рабоче, будутъ слпо повиноваться его приказанямъ, отправилъ въ Дуффильдъ на этотъ день нсколько возовъ такихъ предполагаемыхъ сторонниковъ Гарстина, ихъ старались убдить, что Гарстинъ, какъ капиталистъ, достоинъ, уваженя, ибо онъ служитъ прямой причиной существованя рабочихъ. На этомъ основани, м-ръ Спратъ полагалъ ненужнымъ угощать своихъ людей, но онъ не сообразилъ, что всякое нравственное побуждене, которое надо доказать аргументомъ или свидтельствомъ истины, не можетъ такъ сильно влять на людей, какъ видимое, осязательное побуждене, въ форм, напримръ, пива. Кром того, еслибъ даже между рудокопами и существовала любовь къ далеко стоящему отъ нихъ Гарстину, то надъ нею взяли всегда бы верхъ ненависть къ слишкомъ близкому къ нимъ Спрату. Поэтому, расчетъ Джонсона, сдланный имъ, вмст съ мудрымъ кабачникомъ Тшубомъ, былъ какъ нельзя боле основателенъ, и онъ принялъ вс необходимыя мры для роскошнаго угощеня рабочихъ въ Дуффильд отъ имени Трансома.

Въ слдстве этого, какъ въ подняти рукъ, такъ и въ крикахъ, свисткахъ, давк, толчкахъ, метаньи различныхъ снарядовъ въ лица противниковъ, и оглушени ихъ ругательствами и колкими шутками — не было недостатка въ парти Трансома, подобныя демонстраци съ его стороны не уступали ни въ сил, ни въ количеств демонстрацямъ со стороны Гарстина, не смотря на то, что послдняго поддерживала вся партя Дебари. Къ тому же, самое присутстве Спрата было удалено, при самомъ открыти военныхъ дйствй, ловкими маневрами Джонсона, несчастный управляющй былъ случайно сшибленъ съ ногъ и почти растоптанъ толпою, такъ что, съ тяжелой раной и сильнымъ прихрамыванемъ, онъ долженъ былъ удалиться съ поля сраженя. М-ръ Тшубъ не стснялъ своей совсти никакими печальными соображенями, потому что его внутреннее сознане говорило ему, что его высокая добродтель блистательно выкажется всему мру въ день избраня, когда онъ, по чувству долга, подастъ голосъ въ пользу Гарстина.

Изо всей толпы, безсознательно смотрвшей на продлки и интриги борющихся между собою партй, одинъ только Феликсъ Гольтъ зналъ съ самаго начала всю исторю подкупа спрокстонскихъ рудокоповъ. Онъ имлъ достоврныя свденя, что, во все это время, угощеня продолжались въ кабачк Тшуба, и что общане, данное ему, прекратить низке проимки Джонсона и его агентовъ, не имло никакого практическаго результата. Феликсъ допускалъ, что Трансомъ могъ желать, но, съ его понятями объ успх, не былъ въ состояни исполнить своего общаня, и потому онъ питалъ скоре презрительную жалость, чмъ злобу къ человку, который закладывалъ свою честь для достиженя благъ мра сего. Но когда онъ увидлъ толстаго, краснощекаго Джонсона, энергично распоряжавшагося въ толп, онъ почувствовалъ такое же гнвное раздражене, какъ въ первое ихъ свидане въ Спрокстон. Ему было ненавистно видть успхъ, покупаемый грубой силой, грубыми обманами, поддерживаемый деньгами общественнаго дятеля и личиной либерализма, реформы и справедливости къ обиженнымъ и нуждающимся. Онъ чувствовалъ, что его терпне можетъ наконецъ лопнуть, и потому поспшно удалился отъ возмущавшихъ его сценъ. Миновавъ шумныя, многолюдныя улицы, онъ вышелъ за городъ, въ поле и тамъ, шагая взадъ и впередъ, мало-по-малу успокоился, придя къ тому убжденю, что гнвная поспшность только вредитъ въ подобныхъ длахъ, гд зло можетъ быть уничтожено однимъ медленнымъ осторожнымъ путемъ.

‘Не терять даромъ своей энерги, выказывать свою силу только тамъ, гд она можетъ приносить пользу, длать то дло, хотя и мелкое, но которое находится подъ рукой, не дожидаясь идеальнаго случая выказать свое геройство, а напротивъ, подготовляя этотъ случай’ — вотъ правила жизни, которыхъ онъ придерживался, на сколько было возможно. Но что за польза побить подлеца, который можетъ прибгнуть къ помощи закона и арники?’ Посл такого отрезвляющаго размышленя, Феликсъ почувствовалъ себя довольно хладнокровнымъ, чтобы снова возвратиться въ городъ. Отказавшись отъ всякихъ насильственныхъ дйствй, онъ, однако, позволялъ себ удовольстве наговорить колкостей, если къ тому представится случай.

Случай не заставилъ себя ждать. Улицы Дуффильда уже далеко не представляли прежняго оживленя, толпа рдла, большинство избирателей разошлось по гостинницамъ, въ которыхъ каждая партя приготовила роскошное угощене своимъ сторонникамъ, грубая чернь, принимавшая самое жаркое участе въ недавнихъ шумныхъ безпорядочныхъ сценахъ, также разсялась — кто отправился въ кабакъ, кто домой. Вообще городъ представлялъ странную картину тишины, и только въ одномъ мст, именно передъ трактиромъ, гд собиралась ультра-либеральная партя Трансома, виднлась довольно большая группа людей, слушавшихъ со вниманемъ какого-то оратора въ красной шерстяной рубашк. Феликсъ подошелъ въ этой групп и сталъ прислушиваться къ словамъ оратора, который, не смотря на блдный цвтъ лица, очевидно обнаруживавшй въ немъ человка, проводящаго всю свою жизнь передъ топкой паровыхъ машинъ, казался, по громкому тону его голоса и по краснорчивымъ оборотамъ рчи, опытнымъ проповдникомъ или публичнымъ чтецомъ.

— ‘Это грхъ всхъ монополистовъ, говорилъ онъ,— мы знаемъ, что такое монополисты: люди, которые хотятъ сосредоточить въ своихъ рукахъ всю торговлю, подъ предлогомъ, что они представятъ обществу лучшй товаръ. Мы знаемъ, что изъ этого выходитъ: бдный человкъ не можетъ себ позволить роскоши — купить щепотку продукта, находящагося въ рукахъ монополиста, тогда какъ въ противномъ случа этотъ самый продуктъ доставался бы ему почти даромъ. Вотъ какую пользу приносятъ монополисты человчеству, и эти-то люди говорятъ намъ, чтобы мы не заботились о политик, что они будутъ управлять нами лучше, если мы ничего но будемъ знать объ этомъ. Мы должны думать только о своихъ длахъ, мы дураки, невжды, намъ не время изучать велике общественные вопросы. Вотъ что они говорятъ! но я имъ скажу, что величайшй вопросъ въ свт — доставить каждому человку человческую долю участя въ томъ, что длается на свт….

— Слушайте, слушайте! воскликнулъ Феликсъ своимъ громогласнымъ голосомъ, который, казалось, придалъ еще боле важности словамъ оратора. Вс окружающе обернулись, взглянули съ удивленемъ на Гольта, открытое, честное лицо его и умное выражене, ясно обнаруживавшее образованнаго человка, представляли странный контрастъ съ его одеждою, уступавшей даже праздничной одежд рабочихъ.

— Не свинячью долю,— продолжалъ ораторъ,— не лошадиную, не долю машины, которую кормятъ масломъ, только для того, чтобы она работала… Человческая доля не можетъ заключаться только въ томъ, чтобы заботиться о выдуть стекла или приготовлени булавокъ, никакъ не человческая доля воспитывать свое семейство до того дурно, что сыновья будутъ вчно такими же невждами, какъ и ихъ отцы, безъ всякой надежды на лучшее. Это доля невольника, мы хотимъ доли свободнаго человка, то есть думать, говорить и дйствовать касательно всего, что до насъ относится, хотимъ видть, длаютъ-ли въ нашу пользу все, что можно, т наши сограждане, которые берутся нами управлять. Они имютъ знаня, говорятъ намъ. Хорошо, а мы имемъ нужды. Многе изъ насъ лнились бы, еслибы не чувствовали, что голодъ заставляетъ работать. Есть басня, въ которой богатые представлены чревомъ, а бдные членами. Но я измню басню. Я говорю, что мы чрево, мы кормимъ и мы заставимъ-таки тхъ господъ, которые называютъ себя мозгомъ народа, работать лучше и успшне, для удовлетвореня нашихъ нуждъ. Они, конечно, стараются управлять нами для своей пользы, но какъ намъ увриться, что они будутъ стараться управлять въ нашу пользу? За ними надо присматривать, какъ за всякими другими работниками. Мы должны имть надзирателей, которые бы смотрли, что работа хорошо исполнена и въ нашу пользу. Мы хотимъ посылать такихъ надзирателей въ парламентъ. Но, скажутъ намъ, у васъ есть биль о реформ, чего-жь вамъ еще нужно?— посылайте своихъ надзирателей. Но я говорю, что биль о реформ — обманъ, это только учреждене новыхъ особенныхъ чиновниковъ, для большаго еще огражденя монополи, это подкупъ правомъ голоса нкоторыхъ, чтобъ они молчали о распространени этого права на остальныхъ. Я говорю, что если человкъ не проситъ милостыни и не крадетъ, но работаетъ для своего пропитаня, то чмъ онъ бдне и несчастне, тмъ боле нуждается въ прав голоса, въ прав послать надзирателя въ парламентъ, иначе человка, которому хуже всего на свт, легко забудутъ, а я говорю, что о такомъ человк всего нужне вспоминать. Кром того, мы должны имть парламентъ, избираемый на одинъ годъ, чтобъ мы имли возможность мнять своихъ представителей, если они не длаютъ, чего мы хотимъ, и еще необходимо раздлить страну такъ, чтобы мстные монополисты не могли длать, что хотятъ, а чтобъ ихъ смшали въ одинъ мшокъ съ нами. Я говорю, что если намъ суждено когда-нибудь имть долю, достойную человка, то мы должны добиться общей подачи голосовъ и тайной балотировки, ежегодныхъ парламентовъ и избирательныхъ округовъ.

— Нтъ! еще кое-чего другого прежде,— воскликнулъ Гольтъ, перебивая оратора и обращая снова на себя всеобщее внимане. Но ораторъ въ красной рубашк холодно взглянулъ на него и продолжалъ:

— Вотъ за что стоялъ сэръ Фрэнсисъ Бердегъ, пятнадцать лтъ тому назадъ, и вотъ что намъ нужно, хотя бы за это же стоялъ самый безмозглый дуракъ. Мы должны пользоваться тми орудями, которыя у насъ подъ рукой. Я не очень врю въ либеральныхъ аристократовъ, но если какая-нибудь рзная палка съ золотымъ набалдашникомъ сдлается помеломъ, то я, не теряя ни минуты, схвачусь за нее и стану мести. И такъ, вотъ что я думаю о Трансом. Если вы имете знакомыхъ между избирателями, то шепните, чтобъ они избирали Трансома.

Съ этими словами ораторъ соскочилъ съ камня, на которомъ стоялъ, и поспшно удалился, какъ человкъ, который торопится по какому-нибудь важному длу. Но онъ внушилъ своимъ слушателямъ вкусъ къ рчамъ, и одинъ изъ нихъ, выражая общее чувство, обернулся къ Гольту, говоря: ‘Ну, сэръ, что вы скажете?’

Феликсъ, хотвшй говорить и безъ приглашеня, тотчасъ всталъ на камень и снялъ шапку, съ тмъ инстинктивнымъ побужденемъ, которое всегда заставляло его говорить съ открытою головою. Впечатлне, произведенное его фигурою, рельефно выдававшеюся на темномъ фон стны, къ которой онъ прислонился, было совершеню иное, чмъ впечатлне, сдланное на слушателей предъидущимъ ораторомъ. Гольтъ былъ гораздо выше, голова и шея его были грубе, а выражене его рта и глазъ совершенно отличались отъ простаго, хотя и умнаго, вызывающаго лица работника. Напротивъ, лицо Феликса Гольта выражало то задумчивое презрне ко всмъ предметамъ личнаго честолюбя или страсти, которое составляетъ особенную печать образованя. Даже львы и собаки знаютъ различе человческихъ взоровъ, и, вроятно, окружающая Гольта толпа, ожидавшая съ такимъ нетерпнемъ, что онъ скажетъ, находилась подъ влянемъ спокойнаго, яснаго взгляда его срыхъ глазъ и величественнаго выраженя его полнаго, но дышавшаго ршимостью рта, чего они не привыкли встрчать въ соединени съ изношенною плисовою курткою и отсутствемъ всякаго галстуха. Когда онъ началъ говорить, то контрастъ между нимъ и первымъ ораторомъ сталъ еще боле виднъ. Человка въ красной рубашк слушала только окружавшая его группа людей, но Гольтъ съ первыхъ словъ привлекъ на себя внимане всхъ бывшихъ на улиц, даже въ нкоторомъ разстояни.

— По-моему,— началъ онъ,— справедливое слово сказалъ вашъ другъ, что величайшй вопросъ тотъ, какъ доставить человку человческую долю въ длахъ жизни. Но я думаю, что онъ ожидаетъ слишкомъ много отъ права голоса. Я хочу, чтобы рабочй человкъ имлъ силу. Я самъ работникъ и не хочу быть ничмъ другимъ. Но есть два рода силы. Есть сила длать зло, портить то, что уже существуетъ и стоило большихъ трудовъ, разорять, уничтожать, жестоко обходиться съ слабыми, лгать и ссориться, проповдывать вредный и ядовитый вздоръ. Вотъ сила, которою обладаетъ невжественное большинство. Эта сила никогда не срубила забора или не посяла картофель. Неужели вы думаете, что эта сила можетъ сдлать многое въ управлени страной? Неужели она можетъ дать намъ мудрые законы и доставить пищу, кровъ и одежду миллонамъ людей? Невжественная сила приводитъ, въ конц концовъ, къ тому же, къ чему приводитъ и сила зла — къ горю, къ несчастью. Нтъ, я хочу, чтобы рабочй человкъ имлъ другого рода силу,— силу, къ достиженю которой мало сдлаетъ въ настоящую минуту всеобщая подача голосовъ. Я надюсь, что мы, или дти наши, получимъ когда-нибудь большую политическую силу. Я прямо говорю, я надюсь, что будутъ великя перемны, и придетъ время — доживемъ мы до него или нтъ — когда люди будутъ стыдиться того, чмъ теперь гордятся. Но я желалъ бы убдить васъ въ томъ, что право голоса никогда не доставитъ вамъ такой политической власти, которую стоило бы имть, пока вы находитесь въ теперешнемъ положени, и что если вы возьметесь за дло какъ слдуетъ, то скоре достигнете силы безъ права голоса. Быть можетъ, вы вс, которые теперь меня слушаете,— люди трезвые, желающе научиться сколь возможно боле сущности вещей и быть сколь возможно мене дураками. Дуракъ или идотъ тотъ, кто ожидаетъ невозможнаго, онъ вливаетъ молоко въ кадку безъ дна, и ожидаетъ что молоко удержится въ ней. Чмъ боле подобныхъ пустыхъ надеждъ питаетъ человкъ, тмъ боле онъ дуракъ и идотъ. И если какой-нибудь работникъ ожидаетъ, что право голоса доставитъ ему такя блага, которыхъ оно не можетъ доставить, то онъ дуракъ, если еще не боле. Кажется, это ясно?

— Слушайте, слушайте! произнесло нсколько голосовъ, но не изъ первоначальной группы, а изъ рядовъ новыхъ слушателей, по преимуществу тори, которыхъ привлекъ громкй, внушительный тонъ гольтовой рчи. Кром сторонниковъ Трансома, начали мало-по-малу примыкать въ толп и сторонники Дебари. Феликсъ, чувствуя то удовольстве, которое доставляетъ человку большое количество слушателей, продолжалъ все съ большимъ и большимъ увлеченемъ:

— Способъ отдлаться отъ глупости — это отдлаться отъ пустыхъ надеждъ и отъ мыслей, которыя не согласуются съ сущностью вещей. Люди, которые здраво думали о вод, и о томъ, какое дйстве она можетъ произвести, когда ее превратятъ въ пары, пробрли себ великую силу во всемъ мр, они заставили вертться колеса тхъ машинъ, которыя измнятъ многое на свт. Но не было бы этихъ машинъ, еслибы люди, изобртше ихъ, имли ложныя понятя о дйстви воды. Теперь я вотъ что скажу вамъ: вс планы общей подачи голосовъ, избирательныхъ округовъ, ежегодныхъ парламентовъ и т. д.— это машины, а вода, или пары, т. е. сила, которая приведетъ ихъ въ дйстве, должна быть почерпнута изъ природы человка, изъ его чувствъ, желанй, страстей. Будутъ-ли машины дйствовать хорошо или худо, принесутъ-ли он пользу или нтъ — зависитъ отъ этихъ причинъ, и если мы не понимаемъ характеровъ людей и безосновательно надемся на нихъ, то походимъ на человка, который выливаетъ молоко въ бездонную кадку. По-моему, мысль о польз, которую можетъ принести одна подача голосовъ, принадлежитъ именно къ такому роду понятй.

— Все это очень хорошо! съ злобнымъ смхомъ воскликнулъ одинъ изъ слушателей, въ грязной куртк,— но какъ намъ добиться силы безъ права голоса?

— Я вамъ скажу, какая сила величайшая на свт,— продолжалъ Феликсъ,— это общественное мнне, т. е. господствующее въ обществ сознане добра и зла, сознане того, что честно и что подло. Вотъ паръ, который приведетъ въ дйстве машину. Какъ можетъ сдлать насъ лучшими людьми политическая свобода, или религя, если мы не вримъ въ нихъ, если мы смемся и подмигиваемъ, видя, какъ издваются надъ этой свободой, надъ этой религей и злоупотребляютъ ими? Пока общественное мнне таково, какъ оно теперь, пока люди не имютъ лучшихъ понятй объ общественномъ дл, пока подкупъ и развратъ не считаются низкимъ безчестемъ, пока люди не стыдятся въ парламент и вн его, длать изъ общественныхъ вопросовъ, касающихся благосостояня миллоновъ, ширмы, для прикрытя своихъ мелкихъ личныхъ происковъ,— пока все это существуетъ, говорю я, никакая новая избирательная система не улучшитъ нашего положеня. Ибо возьмемъ всхъ насъ, разнородныхъ рабочихъ: положимъ, что изъ всякой сотни, имющей право голоса, наберется тридцать человкъ трезвыхъ, имющихъ довольно ума, чтобы выбирать себ представителей, и довольно честности, чтобы желать добра не однимъ себ, а всмъ. И положимъ, что изъ семидесяти половина людей нетрезвые, неимюще достаточно ума для обсужденя политическихъ вопросовъ, и до того безчестные, что пропиваютъ деньги, на которыя должны бы были кормить и одвать своихъ женъ и дтей, другая же половина, хотя и не пьющая, но такъ невжественна, глупа или подла, что не видятъ лучшей пользы для себя, какъ взять грошъ, когда его предлагаютъ. Гд-же тогда сила тридцати трезвыхъ людей? Сила будетъ въ рукахъ семидесяти пьяныхъ и безчестныхъ дураковъ, и я вамъ скажу, какого рода люди заберутъ всю власть, какого рода люди будутъ посылать въ парламентъ, кого они захотятъ’.

Гольтъ до сихъ поръ видлъ ясно передъ собою всхъ своихъ слушателей и даже замчалъ каждое новое лицо, прибавлявшееся къ толп, но теперь онъ смотрлъ прямо передъ собою, не останавливая взгляда ни на комъ въ особенности. Не смотря на свои недавня, отрезвляющя разсужденя, пульсъ его сталъ биться сильне, и наконецъ страстное желане поразить хоть словами то, что онъ ненавидлъ, восторжествовало надъ его осторожностью. Голосъ его сдлался громче, рчь пламенне и язвительне.

— Всю власть захватили бы люди, которые взялись бы провести любого кандидата, люди, которые не имя собственнаго мння, повторяютъ слова всхъ партй и пользуются ими для собственной корыстной цли, люди, которые ищутъ грязной работы для достиженя богатства, ибо грязная работа не требуетъ способности, а только безсовстности, люди, которые знаютъ вс тонкости подкупа, ибо нтъ такого закоулка въ ихъ собственной душ, куда бы не могъ пробраться подкупъ. Подобные люди будутъ всегда господами тамъ, гд большинство избирателей думаютъ боле о деньгахъ, о водк или о своихъ собственныхъ мелкихъ интересахъ, чмъ о добр и справедливости. Ибо возьмемъ, напримръ, избирателя, по имени Джэка, у котораго семеро дтей, а жалованье двнадцать шиллинговъ въ недлю, а можетъ и мене. Джэкъ не уметъ читать, я не говорю, чья это вина, но онъ никогда не имлъ случая научиться грамот, онъ знаетъ такъ мало, что думаетъ, быть можетъ, что Богъ создалъ законы и о бдныхъ, и еслибы кто-нибудь сталъ уврять, что планъ рабочихъ домовъ находится въ священномъ писани, то онъ не могъ бы опровергнуть это показане. Что длаетъ бдный Джэкъ, когда встртится съ человкомъ изъ того рода людей, которые будутъ управлять нами, пока общественное мнне не уничтожитъ ихъ? Этотъ незнакомецъ, положимъ будетъ средняго роста, толстый, въ отличномъ пальто и сюртук, изъ подъ которыхъ виднется золотая цпочка, лицо у него не мрачное, не подозрительное, а розовое, добродушное, невинное, волоса свтлорусые,— однимъ словомъ, человкъ, самой уважительной наружности и называющй себя звонкой общеизвстной англйской фамилей, какъ Гринъ или Бэкеръ, или Нильсонъ, или скажемъ Джонсонъ

Слова Феликса были тутъ заглушены взрывомъ общаго хохота всхъ слушателей. Съ самаго начала послдняго перода рчи Гольта, взоры нкоторыхъ были устремлены на подошедшаго Джонсона, потомъ же, мало-по-малу, къ нимъ присоединились вс остальные, такъ что когда Феликсъ назвалъ его по имени, и т, которые знали лично стряпчаго, громко засмялись, то тайна открылась для всхъ и удовольстве стало общимъ. Джонсонъ, который до сихъ поръ упорно стоялъ не вдалек отъ Феликса, теперь, услышавъ свое имя, поспшно отвернулся и отошелъ въ сторону быстрыми шагами, то блдня, то красня.

Вс хорошо одтые слушатели также удалились, полагая, что, они слышали самое лучшее въ рчи Гольта, именно, колкую выходку противъ Джонсона.

— Кто такой этотъ Джонсонъ? спросилъ Христанъ обращалсь къ молодому человку, стоявшему подл него.

— Джонсонъ — лондонскй стряпчй. Онъ работаетъ для Трансома. Этотъ ораторъ принадлежитъ къ числу самыхъ ярыхъ радикаловъ и врно Джонсонъ чмъ нибудь оскорбилъ его, иначе съ какой же стати онъ сталъ бы говорить противъ члена своей парти.

— Я слышалъ, что одинъ Джонсонъ былъ въ числ помощниковъ Джермина, сказалъ Христанъ.

— Да, это тотъ самый. Но онъ изъ Лондона, и тамъ иметъ свою контору. Это очень искусный малый.

Христанъ, замтивъ, что Джерминъ прогуливается въ толп, отправился отыскивать Джонсона. Скоро онъ усплъ съ нимъ свидться и еще до отъзда изъ Дуффильда разузналъ все, что ему было нужно. Онъ узналъ, какая связь существуетъ между бднымъ забитымъ Томми Траунсемомъ и фамилей гордаго богача-радикала Трансома, между этой фамилей и прекрасной Эстеръ, уже не миссъ Лайонъ, а миссъ Байклифъ.

XXXI.

Наконецъ наступила знаменательная эпоха выборовъ въ сверномъ Ломшир. Дороги, ведущя въ Треби, были покрыты большимъ числомъ повозокъ, здоковъ, простыхъ пшеходовъ, чмъ даже это бывало ежегодно въ ярмарочную пору. Въ Треби должны были вноситься въ списки многе избиратели, самыя физономи которыхъ были совершенно неизвстны городу, всеобщее внимане до того было обращено на выборы, что т личности, которые хотя и занимались длами, имющими связь съ выборами, но сами не приходили записываться въ списокъ избирателей, уже не возбуждали къ себ со стороны обитателей Треби ни подозрня, ни особаго любопытства. Извстно было, что никогда въ графств не помнили такого полнаго раздробленя голосовъ, какое было теперь, и знали также, что будетъ жаркая борьба между Гарстиномъ и Трансомомъ. Главная квартира м-ра Джонсона была въ Дуффильд, но несмотря на это, онъ постоянно повторялъ правило знаменитаго Путти,— что способный избирательный агентъ долженъ быть вездсущъ, и независимо отъ всякаго соглашеня между нимъ и Джерминомъ, присутстве м-ра Джонсона имло вообще сильное вляне на ходъ длъ въ этотъ декабрскй день въ большомъ Треби.

Мелкй дождь, моросившй съ ранняго утра и замченный нкоторыми тори, которые выглядывали изъ оконъ своихъ спаленъ еще до шести часовъ, подавалъ имъ надежду, что въ конц концовъ наступающй день, можетъ быть, пройдетъ благополучне, чмъ ожидали пессимисты. Дождь считался, нкоторымъ образомъ, на сторон спокойствя и консерватизма, но вскор разсявшяся облака и мелке лучи декабрскаго солнца возобновили прежня опасеня. Такъ какъ при реформированныхъ выборахъ уже были примры безпорядковъ и какъ при томъ прежнее довре жителей требинскаго округа къ естественному ходу вещей отчасти было потрясено тмъ, что вновь прхавшй сквайръ, носящй древнюю фамилю, явился радикальнымъ кандидатомъ,— то на выборы многе смотрли съ неопредленнымъ опасенемъ, въ которомъ сказывалось,— какъ бы эти выборы не послужили чмъ нибудь въ род зажженнаго фитиля, потому что тутъ соберутся, вроятно, разныя вредныя личности, произойдутъ столкновеня, а вслдстве того — и тревога для людей почтенныхъ, которымъ ничего боле не оставалось, какъ только принять немного джина, въ вид средства предохранительнаго передъ выборами, и укрпляющаго — посл нихъ. Арендаторы трансомскихъ земель были сравнительно-спокойны: м-ръ Гоффъ, изъ кроличьяго конца, человкъ бдный, доказывалъ, что ‘все одинъ молотъ’ и что выборы были нисколько не хуже падежа овецъ, между тмъ м-ръ Доббсъ, имвшй, въ качеств человка богатаго, боле свтлый взглядъ на жизнь, разсуждалъ, что если радикалы опасны, то безопасне будетъ взять ихъ сторону. Избиратели Дебари и Гарстина говорили, что одни только они имютъ право считать себя щитомъ противъ злокозненныхъ людей, а м-ръ Краудеръ, такъ только былъ въ состояни привести въ порядокъ свои мысли, предлагалъ собрать всю фермерскую прислугу, вооруживъ ее вилами. Но люди, боле храбрые, даже отчасти радовались тому, что — если будутъ угрожать насилемъ, такъ они и сами могутъ воздать обидчикамъ тмъ же.

М-ръ Кроу, высшая полицейская особа въ Треби, секретно заучивалъ уже краткое воззване къ мятежной толп на случай, еслибы оно понадобилось: ректоръ предупредилъ его, что первымъ долгомъ въ подобныхъ обстоятельствахъ должны быть мры не только противъ открытаго бунта, но и противъ подстрекательствъ къ нему. Ректоръ и его товарищъ судья думали, что было бы не худо на такой случай увеличить составъ полици нсколькими чрезвычайными констеблями, но потомъ убдились, что присутстве на выборахъ людей, хотя и не требовавшихся безусловно для самой процедуры выборовъ, но преданныхъ, не можетъ быть признано возбужденемъ мятежнаго духа. Благотворительные клубы изъ разныхъ концовъ города прислали своихъ представителей: одни изъ нихъ носили на себ оранжевыя повязки и шли съ знаменемъ торйскаго кандидата, друге были украшены вигскимъ цвтомъ. Оранжевыя и темно-синя повязки шли съ пнемъ, наиболе приличнымъ настоящему случаю и эмблематически выражавшимъ ихъ убжденя. Не было только ни одного клуба съ радикальнымъ голубымъ цвтомъ: члены спрокстонскаго клуба надли темно-синй, а м-ръ Тшубъ украсился этимъ цвтомъ въ такихъ размрахъ, что издали былъ очень похожъ на какой-то огромный синй цвтокъ. Вообще казалось, что ‘эти славные ребята’, представители прекраснаго учрежденя благотворительныхъ клубовъ, выставивше девизу ‘будемъ продолжать братскую любовь’,— составляли гражданское войско, цль котораго была воодушевить избирателей двухъ здравомыслящихъ партй и поддержать въ нихъ мужество. Но съ другой стороны значительное число людей, неукрашенныхъ никакими повязками, углекоповъ и каменьщиковъ, которые въ качеств британскихъ подданныхъ, воспользовались своимъ правомъ быть въ Треби при настоящемъ случа — также имло видъ силы, только вроятно мене вжливой, чмъ гражданское войско клубовъ. Политическя мння этихъ людей оставались въ неизвстности, до тхъ поръ, пока само собой не уяснилось, кого они хвалили и на кого ворчали.

Такимъ образомъ дорога до самыхъ шалашей, гд совершалось записыване избирателей, была покрыта разнохарактернымъ народомъ, люди, которые тамъ были, къ какой бы парти ни принадлежали, пользовались привилегей выслушивать отъ противоположной парти замчаня на счетъ самыхъ крупныхъ недостатковъ или излишествъ въ своемъ костюм, въ этотъ день жители Треби,— не подозрвая того, что имли за себя авторитетъ Цицерона,— придерживались того мння, что тлесные недостатки противника служатъ законнымъ поводомъ къ насмшк надъ нимъ, если притомъ еще замчали, что избиратель истощалъ все свое остроуме, чтобъ сдлать свою наружность боле привлекательною, то брань и насмшки сыпавшяся на него, выражались формулой, въ которой прилагательнымъ служили слова: тори, вигъ или радикалъ, смотря по надобности, а для существительнаго оставлялся проблъ, наполнять который предоставлялось личному вкусу говорившаго.

Нкоторые изъ боле боязливыхъ людей предпочли вынести это испытане сколько можно раньше утромъ. Однимъ изъ самыхъ раннихъ былъ м-ръ Тимотей Розъ, джентльменъ фермеръ изъ Ликъ-Мольтона. Выходя изъ дому, онъ уже имлъ нкоторыя зловщя предчувствя и потому завернулъ самыя нжныя части своего тла въ фланель и надлъ два сюртука, въ вид брони, хотя и слабой. Но вспомнивъ съ нкоторымъ трепетомъ, что не было никакого средства защитить, какъ слдуетъ, голову, онъ еще разъ поколебался въ своемъ намрени хать на выборы, онъ еще разъ замтилъ м-ръ Розъ, что наступили тяжелыя времена, когда человкъ, владющй независимымъ состоянемъ, долженъ былъ подавать голосъ ‘волей-неволей’, наконецъ, побуждаемый тою мыслью, что, въ ‘такя времена’, своимъ непоявленемъ онъ можетъ бросить на себя дурной свтъ, м-ръ Розъ слъ въ свою одноколку, взявъ съ собой рослаго кучера, которому приказалъ не терять себя изъ виду, на пути къ избирательнымъ спискамъ. Едва-ли было боле девяти часовъ, когда м-ръ Розъ, покончивъ свои обязанности и подвеселивъ себя глоткомъ вишневой водки въ ‘Маркиз-Гренби’, отправился назадъ уже въ гораздо боле бодромъ расположеня духа и захалъ къ м-ру Полэу, жившему при самомъ вызд изъ города. ‘Бывшй лондонскй житель, думалъ Розъ, человкъ опытный, онъ оцнитъ по достоинству разсудительность поступковъ его, м-ра Роза, и даже можетъ сообщить о томъ другимъ.’ М-ръ Полэъ наблюдалъ за пересадкой деревьевъ въ своемъ саду, когда вошелъ м-ръ Розъ.

— Ну, м-ръ Полэнъ, сказалъ Розъ, бросая самодовольный взглядъ на свои красныя выпуклыя щеки,— что, вы ходили уже подавать свой голосъ?

— Нтъ, еще будетъ время, я скоро пойду.

— Я такъ не потерялъ ни одного часа, не потерялъ минуты. Я сказалъ самъ себ, что если ужь длать удовольстве джентльменамъ, такъ длать его сразу. Вы знаете, что я живу не у землевладльца, Полэъ,— я поставленъ въ такое общественное положене, что могу считать себя независимымъ.

— Именно такъ, мой дорогой сэръ,— сказалъ Полэнъ, зажавъ нижнюю губу между большимъ и указательнымъ пальцами и длая одинъ изъ тхъ невыразимыхъ жестовъ, которыми онъ, казалось, удерживалъ свое платье отъ поползновеня разсыпаться.

— Пойдите, повидайтесь съ м-ссъ Полэнъ.

— Нтъ, нтъ, благодарю васъ. М-ссъ Розъ ждетъ меня домой.

— И такъ, повторяю, я человкъ независимый и думаю, что не мое дло показывать расположене къ однимъ больше, чмъ къ другимъ, потому мн, кажется, слдуетъ вести дло сколько можно ровне. Еслибы я былъ чей-нибудь арендаторъ,— тогда, конечно, я долженъ бы былъ подавать голосъ за своего землевладльца,— это понятно. Но теперь я всмъ желаю добра, и если одинъ кандидатъ въ парламентъ получитъ въ окончательномъ результат перевсъ передъ другимъ, то никто не вправ сказать, что этому я причиной, потому что когда вы подаете голосъ за обоихъ, вы только уравниваете дло. Такъ и я далъ одинъ голосъ Дебари и одинъ Трансому, да и Гарстину я вовсе не желаю зла, только не могу пособлять нечетному кандидату, къ тому же говорятъ, что онъ зависитъ отъ Дебари.

— Боже меня сохрани, сэръ, отъ подобнаго поступка,— сказалъ м-ръ Полэнъ, закашливаясь отъ смху,— разв вы не понимаете, что нисколько не хуже бы сдлали, оставаясь дома и вовсе не подавая голосъ, чмъ посылать въ парламентъ радикала, котораго предпочли благоразумному вигу!

— Ну, мн очень жаль, что вы возражаете противъ моего поступка, Полэнъ,— сказалъ м-ръ Розъ, нсколько сконфуженный, не смотря на внутреннюю теплоту отъ спиртуознаго подкрпленя.— Я думалъ, что вы согласитесь со мной, потому что вы человкъ разсудительный. По моему мнню, самое большее, что можетъ сдлать независимый избиратель,— это стараться понравиться всмъ партямъ, а если не удастся, такъ остается пожелать, чтобы удалось въ другой разъ, прибавилъ м-ръ Розъ, торопливо пожимая руку Полэну и садясь опять въ свою одноколку.

Въ то время, когда м-ръ Тимотей Розъ оставилъ городъ,— на Королевской улиц и на базарной площади, гд стояли шалаши со списками избирателей,— волновалась толпа. Избирателей до сихъ поръ еще было мало, и т бравые ребята, которые въ это утро пришли издалека или наканун долго просидли за виномъ, нуждались еще въ подкрплени своихъ физическихъ и нравственныхъ силъ. Каждое общественное заведене въ Треби, не исключая и почтеннаго, хотя мрачнаго ‘Кривого ключа’, кипло многочисленной, безпрестанно приливающей и отливающей толпой постителей. И не то, чтобъ при этомъ были каке-нибудь кутежи: продолжать ихъ посл того какъ разъ уже попали въ печать, казалось совстно, впрочемъ пьянство шло успшно, хотя и подъ другимъ названемъ.

Бдный Томми Траунсемъ, завтракая здсь громаднымъ количествомъ хлба и запивая его какою-то жидкостью, которую только изъ приличя можно было назвать ‘виномъ’, боле чмъ когда нибудь пренебрегалъ житейскими невзгодами и чувствовалъ себя героемъ дня. На его шляп былъ приколотъ громадный свтло-голубой бантъ, нсколько серебряныхъ денегъ лежало въ грязномъ маленькомъ холстяномъ мшк, который самъ казалось, удивлялся такому изобилю. По какой-то причин, непонятной для самого Томми, за наклеиване афишъ ему заплатили въ контор Джермина необыкновенно щедро, не смотря даже на то, что поддавшись ловкому обману, онъ потерялъ свои афиши и вмсто нихъ наклеилъ принадлежавшя Дебари, впрочемъ Томми догадался, что такая щедрость, была простымъ признанемъ его достоинства, кдкъ ‘старшаго члена фамили, лишеннаго своихъ правъ,’ а вмст съ тмъ служила и оцнкою его помощи, въ дл достиженя этой фамилей мста въ парламент. При такихъ обстоятельствахъ Томми, безъ сомння, долженъ былъ держаться на первомъ план всякй разъ, какъ шла рчь объ этомъ предмет, и придавать своимъ присутствемъ особое значене каждому голосу, который подавался за Трансома. Усвоивъ себ такой взглядъ, онъ купилъ полпииты той жидкости, которую мы назвали особаго рода ‘виномъ,’ и поспшилъ опять на площадь, чувствуя себя расположеннымъ благосклонно, и даже нсколько въ покровительственномъ тон, ко всмъ политическимъ партямъ,— небольшая доля предпочтеня парти Трансома не шла дале того, насколько это требовалось отъ Томми, сознанемъ его сомойныхъ узъ.

Между тмъ среди постоянно-увеличиваншейся толпы не везд замтно было стремлене группироваться на той оконечности Королевской улицы, которая выходитъ на базарную площадь.

Для нкоторыхъ центромъ притяженя служилъ другой конецъ той же улицы, близь гостинницы ‘Семи звздъ’. Эта гостинница была мстомъ сбора приверженцевъ Гарстина и вмст съ тмъ такимъ пунктомъ, мимо котораго непремнно нужно было проходить многимъ избирателямъ, входившимъ въ городъ съ восточной стороны. Естественно, здсь виднлся исключительно темно-синй цвтъ, и Пэкъ, рослый спрокстоноцъ, ходилъ туда и сюда, гд только была возможность привлечь избирателей къ джентльмену, которому принадлежала главная доля въ спрокстонскихъ рудникахъ. Боковые переулки и выходы изъ Королевской улицы были достаточно многочисленны, чтобы предотвратить всякую давку, въ случа еслибы встртилась надобность очистить дорогу. Переулки эти имли отличную репутацю. Два изъ нихъ издавали запахъ вина, изъ одного былъ боковой входъ въ винные и водочные погреба м-ра Тилота, у другого часто выгружались кипы сыра м-ра Муската, а нкоторые изъ переулковъ имли тотъ прятный видъ довольства, который составлялъ одну изъ характеристическихъ особенностей Треби.

Между десятью и одинадцатью часами избиратели стали прибывать быстре, и вскор вся эта мстность оживилась. Восклицаня, сарказмы и божба, которыя для многихъ изъ публики, казалось, имли ароматъ остроумя, стали подкрпляться боле практическими доводами, шутливость которыхъ была уже сомнительна. Въ толп замтна была наклонность заграждать дорогу избирателямъ, въ которую бы сторону они ни шли, до тхъ поръ, пока послдне не уплачивали чего-то въ род пошлины. Трудно было замтить, кто первый подалъ примрь перехода отъ словъ къ длу. По мнню нкоторыхъ, это былъ Джакобъ Куффъ, торйскй нищй, извстный поститель кабаковъ, употреблявшй свои досуги на изобртене какихъ нибудь забавныхъ затй, но извстно вообще, что во время общаго волненя едва-ли можно ставить вопросъ кто былъ зачинщикомъ движеня. Да и притомъ нтъ необходимости, чтобъ въ житейскихъ длахъ былъ всегда именно одинъ зачинщикъ. Врно впрочемъ одно, что м-ръ Тшубъ, который желалъ сдлать для всхъ замтнымъ, что онъ подавалъ голосъ только за Гарстина, былъ въ числ первыхъ, сдлавшихся замтными даже нсколько сверхъ своего желаня: шляпа его была сброшена и измята въ интерес Дебари торями, враждебными коалици. Съ другой стороны, нкоторые говорили, что въ это самое время м-ръ Цинкъ, сдельникъ, остановленный на дорог и вынужденный объявить, что шелъ подавать голоса за Дебари, увидлъ все свое платье выпачканнымъ мломъ, и самъ былъ втиснутъ въ боковой переулокъ, а такъ какъ изъ него не было задняго выхода, то м-ръ Пинкъ и долженъ быль оставаться тамъ все время плнникомъ, трепеща отъ страха, и въ этотъ день уже вовсе не ходилъ подавать голосъ.

Другая торйская шутка отличалась большимъ вкусомъ. Большинство трансомскихъ арендаторовъ явились вс вмст изъ гостинницы ‘Барана,’ имя во глав мстнаго судью, м-ра Бенкса. Бдный Гоффъ шелъ самымъ послднимъ, и его истомленный, меланхолическй взоръ и походка, туловищемъ впередъ, внушили шутнику Куфу мысль, что съ фермеромъ можно съиграть штуку. М-ра Гоффа отдлили отъ его товарищей и загородили дорогу, спрашивали у самаго его уха, сколько у него лошадей, коровъ, жирныхъ свиней, потомъ стали перетаскивать бдняка отъ одного человка къ другому, и, сложивъ руки въ вид трубокъ, оглушали несчастнаго криками, чтобъ онъ подавалъ голосъ за Дебари. Такимъ образомъ меланхолическаго Гоффа продолжали подгонять, пока онъ не достигъ наконецъ избирательныхъ списковъ, окончательно смущенный, непосредственной причиной его тревоги было то, что на обратномъ пути придется еще больше вытерпть. Пришедши къ избирательнымъ спискамъ посл другихъ фермеровъ, отъ которыхъ онъ отсталъ, Гоффъ удивилъ всхъ присутствующихъ, знавшихъ его за фермера Трансомовъ, сказавъ: ‘Дебари’ и былъ вытолкнутъ назадъ среди криковъ и хохота.

Вслдстве подобныхъ сценъ, шутки становились все крупне и угрожали принять серьезный характеръ. Тори начали сознавать, что на ихъ шутки отвчаютъ шутками боле тяжелаго свойства и что большая часть толпы не показывала расположеня къ здоровымъ политическимъ мннямъ, а скоре предпочитала раздавать по сторонамъ здоровые удары и пинки. Замтно увеличилось число рабочихъ, пильщиковъ и другихъ въ домашнемъ костюм, безъ сомння, не принадлежавшихъ къ парти порядка. Вскор они поспшили оказать внимане окружающимъ лавкамъ, внимане это выразилось въ вид шутливаго метаня въ эти лавки различныхъ предметовъ, властямъ, смотрвшимъ на толпу изъ большаго окна ‘Маркиза Гренби,’ принесли извсте, что у одного джентльмена, хавшаго верхомъ на другой конецъ улицы, чтобъ вотировать за Гарстина, поворотили лошадь и спугнувъ ее, пустили галопомъ опять по прежнему направленю.

М-ръ Кроу и его подчиненные, а равно и вс чрезвычайные констебли чувствовали, что необходимо было принять какую нибудь энергическую мру, что, въ противномъ случа, напугаютъ всхъ избирателей и подачу голосовъ придется отложить.

Ректоръ ршился выхать верхомъ въ толпу въ сопровождени констеблей, и послалъ къ м-ру Линтону, который находился въ гостинниц Барана, приглашене сдлать тоже самое. ‘Джекъ-охотникъ’ былъ увренъ, что добрые ребята не замышляютъ ничего дурного, но все-таки имлъ мужество пойти на встрчу всякимъ тлеснымъ непрятностямъ и выхалъ въ своихъ черныхъ штиблетахъ съ цвтными отворотами, обращаясь къ толп съ увщанями.

Было около двнадцати часовъ, когда послдовала эта поздка констебли и гражданскя власти испытали самыя примирительныя мры, которыя, казалось, увнчались успхомъ. Толпа быстро стала рдть: самыя буйныя лица исчезли или казались исчезнувшими, потому что сдлались спокойны, метательные снаряды боле не летали, и вдоль Королевской улицы очищенъ былъ довольно свободный проходъ для избирателей. Гражданскя начальства вернулись въ свои жилища, а констебли заняли приличные наблюдательные посты. М-ръ Уэсъ, принадлежавшй къ парти Дебари, заявилъ ректору, что было бы благоразумне послать въ Дуффильдъ за отрядомъ войска съ тмъ, чтобъ оно остановилось въ Гэзеркот, въ трехъ миляхъ отъ Треби: въ город было такъ много предметовъ собственности, что не мшаетъ оградитъ ее отъ опасности. Но ректоръ зналъ, что къ такимъ средствамъ осторожный и умный начальникъ не долженъ прибгать, пока признаки серьезныхъ безпорядковъ не возобновились. Онъ былъ человкъ смлый и охотно врилъ, что его собственнаго авторитета совершенно достаточно для поддержаня повсемстнаго спокойствя въ Треби.

ГЛАВА XXXII.

Феликсъ Гольтъ одинъ сидлъ за работой, его питомцы отпросились сходить на праздникъ, предполагая, что деревянные шалаши (для избирательныхъ списковъ) общаютъ что-то очень привлекательное, часовъ въ одинадцать Феликсъ замтилъ, что крики достигавше до его ушей съ главной улицы, становятся боле и боле шумными. Онъ давно уже видлъ дурныя предзнаменованя для предстоящихъ выборовъ, но — подобно всмъ людямъ, боящимся пророческаго дара, потому что онъ ведетъ прямо къ желаню, чтобъ дурное предсказане исполнилось,— Феликсъ останавливался на той мысли, что если и есть много условй, длающихъ возможными сцены насиля, то съ другой стороны было много и такихъ обстоятельствъ, которыя могутъ предотвратить эти сцены. Легко можетъ быть, что и не случится никакого другого зла, кром того, которое было уже извстно. Съ такими мыслями онъ спокойно слъ за работу, намреваясь вовсе не выходить изъ дому, чтобъ не раздражаться при вид настоящаго положеня такихъ длъ, которыя онъ непремнно повелъ бы иначе, еслибы могъ. Но даже и подъ влянемъ страданй, причиняемыхъ видомъ неисправимаго зла, Феликсъ не впадалъ въ апатю, потому что въ его существ была жилка, которая билась слишкомъ сильнымъ участемъ къ окружающей жизни. По мр того, какъ шумъ на улиц становился все сильне и сильне, мысли Феликса все больше и больше обращались къ этому предмету, такъ что онъ долженъ былъ наконецъ оставить свою тонкую часовую работу. Мать его пришла изъ кухни, гд въ обществ маленькаго Джоба, чистила рпу,— и замтила что должно быть на Большей улиц убиваютъ всхъ и каждаго, и что выборы, которыхъ прежде никогда ни бывало въ Треби, безъ сомння, служатъ предвстемъ страшнаго суда,— что наступило такое своеволе, какого и не ожидали, и что она благодаритъ Бога за то, что Онъ, въ своей премудрости, назначилъ ей жить на задней улиц.

Феликсъ схватилъ свою шапку и бросился на улицу. Но когда онъ достигъ поворота, который выходитъ на базарную площадь, власти сидли уже на лошадяхъ, констебли ходили между народомъ, и Феликсъ вовсе незамтилъ въ толп намреня сильно сопротивляться имъ. Онъ довольно долго смотрлъ, какъ толпы по немногу разсивались и возстановилось относительное спокойстве, потомъ вернулся къ м-ссъ Гольтъ, сказавъ ей, что теперь уже бояться нечего, онъ пойдетъ опять, и она не должна нисколько тревожиться по поводу его отсутствя Обдъ она можетъ ему оставить.

Феликсъ подумалъ объ Эстеръ и о ея вроятной тревог по поводу этого шума, который ей была, боле слышенъ, нежели ему, потому что Солодовенное подворье находилось невдалек отъ главной улицы. Къ тому же м-ра Лайона не было дома: его пригласили сказать нсколько проповдей о милосерди и постить религозные митинги въ город, довольно далеко отстоящемъ отъ Треби, Эстеръ, въ обществ одной только боязливой Лидди, находилась не въ особенно прятномъ положени. Феликсъ не видалъ ее съ самаго отъзда пастора, но сегодня онъ поддался особымъ побужденямъ.

— Миссъ Эстеръ была на чердак, сказала Лидди,— хотла посмотрть что длается. Но прежде чмъ она успла въ этомъ, сильный стукъ въ дверь, потрясшй все маленькое жилище, заставилъ ее быстро сбжать съ лстницы.

— Я такъ рада, что вижу васъ, сказала Эстеръ протягивая руку Феликсу.— Пожалуйста, войдите.

Когда дверь гостинной за ними затворилась, Феликсъ заговорилъ: ‘я опасался, чтобъ шумъ на улиц васъ не напугалъ. Я пришелъ сказать вамъ, что теперь все утихло. Впрочемъ, вы и сами это уже слышите’.

— Я была испугана, сказала Эстеръ.— Крики и вопли этихъ буяновъ такъ страшны. Меня еще успокоиваетъ, что отца нтъ дома, что онъ вн опасности, которой могъ бы подвергнуться, еслибы былъ здсь. Но на ваши слова въ особенности можно положиться, потому что вы сами были среди опасности, прибавила она съ улыбкой, ршившись боле не выказывать своихъ чувствъ.— Садитесь и раскажите мн, что случилось.

Они сли по краямъ стараго дивана, и Феликсъ началъ:

— Сказать вамъ правду, я самъ сидлъ запершись дома и старался быть также равнодушнымъ къ выборамъ, какъ равнодушна къ нимъ рыба, запертая въ садк, пока, наконецъ шумъ не сдлался слишкомъ силенъ. Но я засталъ уже только конецъ безпорядковъ. Кажется, что эти шумливые простяки сейчасъ же и уступили породъ судьями и констеблями. Надюсь, что никто не былъ серьезно раненъ. Надобно бояться только, чтобы буяны снова не появились, такая быстрая покорность съ ихъ стороны — не совсмъ хорошй признакъ. Въ город мною буйныхъ людей. Если только они побольше напьются, такъ послднее можетъ сдлать хуже перваго. Однакожь…

Тутъ Феликсъ вдругъ прервалъ свою рчь, какъ будто бы слова эти показались ему вовсе ненужными, потомъ сложилъ руки за головой и, отогнувшись назадъ, взглянулъ на Эстеръ, которая также смотрла на него.

— Mory-ли я пробыть здсь нсколько времени? спросилъ онъ, спустя минуту, которая показалась имъ очень длинною.

— Прошу васъ объ этомъ, сказала Эстеръ, покраснвъ. Чтобы выйти изъ неловкаго положеня, она взяла какую-то работу и наклонила голову надъ шитьемъ. Въ сущности присутстве Феликса было для нея источникомъ какого-то блаженства, но вмст съ тмъ она не была слпа и къ оборотной сторон дла,— она видла, что скоро онъ уйдетъ и что, сверхъ того, они вообще должны быть ближе къ разлук, чмъ къ сближеню. Его воля была непреклонна. Онъ былъ подобенъ скал, а она для него была не боле, какъ легкое туманное облачко.

— Мн хотлось бы быть увреннымъ, что вы смотрите на вещи также, какъ я, сказалъ онъ вдругъ, посл минутнаго молчаня.

— А я уврена, что ваши взгляды гораздо умне моихъ, сказала Эстеръ, почти съ колкостью, не поднимая глазъ.

— Есть люди, которые должны желать справедливо судить другъ о друг. Не желать этого — было бы жестоко. Я знаю, что, по вашему мнню, я человкъ, неспособный къ чувству, или, по крайней мр, неспособный къ сильной привязанности. Вы думаете, что я не могу ничего любить, кром своихъ собственныхъ идей.

— Предположите, что я отвчаю вамъ такимъ же самымъ вопросомъ, сказала Эстеръ, немного поднявъ голову.

— Какъ?

— Да, что вы считаете меня пустой женщиной, неспособной понять то, что есть въ васъ лучшаго,— женщиной, которая старается понизить до уровня своего пониманя и по своему исправлять все, что для нея слишкомъ высоко.

— Не уклоняйтесь отъ моего вопроса. Отвчайте прямо.— Въ звук этихъ словъ Феликса слышно было выражене мучительной мольбы. Работа, выпущенная изъ рукъ Эстеръ, упала на ея колни. Молодая двушка смотрла на него, но не въ состояни была говорить.

— Я хотлъ бы только, чтобъ вы сказали мн,— хотя разъ,— что вы знаете, какъ охотно я предпочелъ бы позволить себ любить и самому быть любимому, какъ и вс друге люди длаютъ, когда могутъ, чмъ…

Этотъ перерывъ въ словахъ былъ у Феликса совершенно новымъ явленемъ. Въ первый разъ онъ потерялъ самообладане и отвернулся. Онъ былъ въ разлад съ самимъ собою. Онъ хорошо зналъ, что началъ то, чего кончать не слдовало.

Эстеръ, какъ и всякая женщина по натур,— женщина, которая ждетъ любви, но сама ее никогда не попроситъ,— ощутила радость при такихъ видимыхъ признакахъ своего вляня, но эти признаки вызвали у нея только проявлене благородства, а не сдержанности, какъ непремнно было бы, еслибы натура двушки была боле мелкою. Съ глубокою, но робкою серьезностью она сказала:

— То, что вы предпочли длать, только убдило меня, что ваша любовь должна имть боле достойный себя предметъ.

Вся лучшая сторона натуры Эстеръ сказалась въ этихъ словахъ, быть справедливымъ въ великя памятныя въ жизни минуты, это такое качество, обладать которымъ должно составлять верхъ человческихъ желанй.

Феликсъ, столь же быстрый, сколько и пламенный въ своихъ поступкахъ,— опять повернулъ къ ней голову и, наклонившись впередъ, взялъ ея прелестную ручку и нсколько минутъ прижималъ къ губамъ, потомъ, оторвавшись отъ нея, поднялъ голову.

— Тмъ лучше мы всегда будемъ думать другъ о друг,— сказалъ онъ, облокотясь на стнку дивана и смотря на Эстеръ съ спокойною грустью.— Въ другой разъ этого со мной не случится. Это — ребячество. Оно всегда дорого обходится.

Онъ улыбнулся ей, но она сидла, закусивъ губы и сложивъ руки. Она хотла быть достойною тхъ сторонъ Феликса, которыя сама уважала въ немъ, но неизбжное отречене отъ своихъ надеждъ для нея было слишкомъ тягостно. Она уже видла себя въ будущемъ слабою и покинутою. Прежняя чарующая смлость исчезла съ лица Эстеръ, но слды этого выраженя остались и длали тмъ боле трогательною ея дтскую скорбь.

— Скажите мн, чтобы вы… проронилъ Феликсъ, наклоняясь ближе къ ней, но сейчасъ же потомъ вскочилъ, подошелъ къ столу, взялъ фуражку и остановился передъ Эстеръ.

— Прощайте,— сказалъ онъ съ нжностью, но не осмливаясь протянуть ей руку. Эстеръ, вмсто отвта, протянула ему свою. Онъ пожалъ ее и вышелъ.

Она слышала, какъ двери за нимъ затворились и, живо почувствовавъ свое несчасте, горько заплакала. Если бы она сдлалась женой Феликса Гольта, то могла бы быть хорошей женщиной. Безъ него она не могла надяться быть такой.

Феликсъ упрекалъ себя: гораздо бы лучше было ему не говорить съ ней подобнымъ образомъ. Впрочемъ главнымъ его побужденемъ было показать Эстеръ, какъ высоко цнитъ онъ ея чувства. Феликсъ не могъ не видть, что сдлался для нея необходимымъ, но онъ былъ такъ прямъ и искрененъ, что не могъ принять на себя но этому случаю видъ смиреня, которое нисколько не принесло бы ему пользы. Подобное притворство обращаетъ только нашу жизнь въ печальную драму. Феликсъ желалъ, чтобъ Эстеръ знала, что ея любовь дорога ему, какъ дорого бездыханное тло любимаго человка. Онъ зналъ, что имъ нельзя быть мужемъ и женой,— что они только погубили бы жизнь другъ у друга. Но онъ хотлъ также, чтобъ ей было извстно, что его ршимость навсегда разлучиться съ ней была не предпочтенемъ ей чего-нибудь другого, а настоящимъ самоотверженемъ. Въ отношени къ ней онъ поступалъ совершенно благородно, и все-таки, когда теперь, подъ влянемъ какого-то таинственнаго соединеня собственнаго порыва съ вншними обстоятельствами, ему пришлось заговорить съ ней объ этомъ, онъ сомнвался, благоразумно-ли поступилъ.

ГЛАВА XXXIII.

Оставивъ Эстеръ, Феликсъ не могъ сейчасъ же вернуться домой. Онъ вышелъ за городъ, походилъ тамъ немного, любуясь декабрскою тишиною полей, и возвратился въ городъ по большей улиц, которая вела на базарную площадь.

Было около половины втораго, Феликсъ замтилъ, что улица была наполнена народомъ больше, чмъ прежде. Все время, пока онъ шелъ до избирательныхъ шалашей, давка въ толп была такъ сильна, что возвратиться назадъ оказывалось совершенно невозможнымъ, онъ шелъ почти поневол, хотя высокй ростъ и сильное сложене Феликса выходили изъ ряда обыкновенныхъ даже въ толп, гд было много дюжихъ рабочихъ, привыкшихъ управляться съ тяжелыми инструментами. Тутъ находились почти вс, самые бдные и неприглядные съ вида жители Треби. Феликсъ, увлекаемый все боле и боле впередъ движенемъ толпы, замтилъ въ разныхъ мстахъ людей, наружность которыхъ носила на себ тотъ рзкй отпечатокъ, который свойственъ только мануфактурнымъ городамъ.

Однакожъ признаковъ какихъ-нибудь опредленныхъ дурныхъ намренй въ толп еще не было. Очевидно было только, что большая часть этой толпы разгорячена виномъ, и что поступки подобныхъ людей едва-ли могутъ быть боле обдуманны, чмъ, напримръ, поступки быковъ или свиней, собранныхъ въ кучу и сбитыхъ съ толку крикомъ и толчками. Смшанные, оглушительные крики, случайныя стычки, удары и даже драка, казалось увеличивались каждую минуту. Констебли, находившеся въ толп, были совершенно безсильны. Оффицальная особа, которая виднлась иногда въ толп двигаясь вмст съ ней, столь же мало могла сдерживать послднюю, какъ вха, поставленная на вод, можетъ дйствовать на расходившеся валы. Безъ сомння, дло не обошлось безъ множества ушибовъ и даже ранъ, а сколько оскорбленй разнаго рода разсяно было въ тоже время — этого никто и опредлить не можетъ.

Очевидно было, что подача голосовъ боле продолжаться не можетъ, и потому эту церемоню пришлось отложить. Вроятность серьезныхъ безпорядковъ возросла такъ сильно, что даже поколебала сопротивлене ректора предложеню послать за войскомъ, когда Феликсъ возвращался въ городъ, нарочный съ этой цлью уже былъ отправленъ въ Дуффильдъ. Ректоръ хотлъ опять выхать къ толп и прочитать законъ о мятежахъ съ такого пункта, откуда его можно бы было лучше разслышать, чмъ изъ окна ‘Маркиза Гренби’, но м-ръ Кроу, старшй констебль, только что вернувшйся съ мста и ближе наблюдавшй положене длъ, утверждалъ, что рискъ былъ бы слишкомъ великъ. Привели къ присяг нсколько новыхъ констеблей, впрочемъ м-ръ Кроу пророчески выразился, что если разъ безпорядки начнутся, то толпа уже не будетъ заботиться ни о какихъ констебляхъ.

Однакожь когда ректоръ, обладавшй сильнымъ и звучнымъ голосомъ, показался на балкон и прочиталъ слова закона, повелвающя всмъ и каждому расходиться по домамъ или приниматься за обыкновенныя дозволенныя занятя, то это произвело на толпу сильное, хотя и преходящее дйстве. Вс, стоявше ближе, слушали чтене и въ течене нсколькихъ минутъ посл заключительныхъ словъ, продолжалась сравнительная тишина. Но потомъ народъ опять началъ волноваться, снова поднялся говоръ, который, постепенно возрастая, обратился въ крики и ревъ, какъ прежде. Движене это было подобно потоку, который пытаются остановить и который все увлекаетъ въ своемъ стремлени. Расположена-ли была толпа повиноваться приказаню разойтись въ течене часа — это оставалось подвержено сомнню, которое все боле и боле длалось похожимъ на отрицане.

Въ это время м-ръ Кроу, считавшй себя человкомъ дальновиднымъ, предпринялъ шагъ, значительно ускорившй исполнене собственнаго его пророчества. Этотъ констебль, вмст съ судьями, прибылъ, по заднимъ улицамъ, въ гостинницу Семи Звздъ, и здсь законъ о, мятежахъ опять былъ прочитанъ изъ окна съ тмъ же результатомъ, какъ и въ первый разъ. Ректоръ возвратился прежнимъ путемъ въ гостинницу ‘Маркиза Гренби’, какъ такое мсто, которое наиболе прилично для пребываня администраци, а м-ръ Кроу остался на другомъ конц Королевской улицы, гд также присутстве какого-нибудь начальственнаго лица было, безъ сомння, необходимо. Видя, что срокъ, данный народу на возвращене по домамъ уже истекъ, и голосъ закона оказался безсильнымъ, Кроу самъ показался въ верхнемъ окн гостинницы и, обратившись къ толп, объяснилъ ей, что уже послали за войскомъ и что если народъ не разойдется, то, вмсто констеблей, будетъ имть дло съ кавалерей.

М-ръ Кроу, подобно нкоторымъ другимъ прославленнымъ въ истори полицейскимъ властямъ, ‘пользовался дурной репутацей,’ то-есть, позволялъ себ таке поступки, которые испортили его репутацю, онъ не имлъ ни малйшей популярности въ Треби. Весьма вроятно, что даже и другое сообщене, боле прятнаго свойства, сказанное имъ, много потеряло бы въ глазахъ слушателей, именно по этой причин, а слова, которыя онъ теперь произнесъ, были сами по себ такъ неутшительны, что, вмсто вразумленя толпы, казалось, только раздражили ее. Кто-то изъ числа окружавшихъ гостинницу схватилъ изъ стоявшаго по близости, въ зеленной лавк, куля, сырую картофелину, бросилъ ею въ констебля и попалъ ему въ ротъ. Немедленно затмъ картофель и рпа въ большомъ количеств полетли въ окна ‘Семи звздъ’ и перебили въ нихъ стекла. Феликсъ, находившйся въ это время на половин своего пути по главной улиц, слышалъ, какъ крики слились въ дикй ревъ, и видлъ, какъ масса народа бросилась въ лавки гд можно было найти боле приличные метательные снаряды, чмъ картофель и рпа. Раздался крикъ, что тори послали за солдатами, и что если въ народ находятся люди, которые, называясь торями, будутъ — добровольно или какъ нибудь иначе — тянуть торйскую сторону, то такихъ должно считать главными виновниками безпорядковъ.

Въ толп видны были такя явленя, которыя показывали, что преобладающее настроене ея обращалось противъ приверженцевъ Дебари и въ пользу Трансома. Нсколько лавокъ было попорчено и вс они были ‘торйскя лавки.’ Торговцы, которые только могли, заперли у себя двори и загородили извнутри окна. Паническй страхъ распространился между домовладльцами этого до сихъ поръ мирнаго города, съ тревогой ждали прибытя военной силы. Ректоръ находился въ мучительномъ безпокойств по поводу этого обстоятельства: онъ послалъ уже, подъ величайшимъ секретомъ, въ Гэсеркотъ двухъ гонцовъ съ приказанемъ, чтобъ солдаты хали прямо въ городъ, но боялся,— не перехвачены-ли посланные.

Было три часа: протекло ужо боле часу со времени чтеня закона о мятежахъ. Ректоръ большого Треби отправилъ исполненное негодованя послане въ гостинницу Барана, къ м-ру Линтону, ректору малаго Треби,— говоря, что въ толп очевидно господствуетъ радикальный духъ, и что особенная отвтственность за это должна пасть на партю м-ра Трансома. Гд былъ м-ръ Джерминъ?

М-ръ Линтонъ отвчалъ, что онъ самъ ходилъ по направленю къ Дуффильду,— посмотрть, не идутъ-ли солдаты? Что касается до Джермина, то онъ, пасторъ Линтонъ, не можетъ отвчать за этого стряпчаго: онъ думалъ, что Джерминъ отправился куда-нибудь по длу — доставать избирательные голоса.

Теперь должно было сдлать серьезное усиле къ прекращеню волненя, нужно было употребить въ дло вс силы, какя находились въ распоряжени гражданской власти. Декабрскй день скоро долженъ былъ склониться къ вечеру, а въ темнот всякй безпорядокъ усиливается. Тутъ ужасы, подобные пожару, также легко могли случиться, какъ всякое другое меньшее несчаете. Констебли, которые могли, вооружались карабинами и саблями: вс достопочтенные обыватели, обладавше хотя какой-нибудь долей мужества, приготовились вступить въ борьбу на защиту порядка, многе изъ нихъ, какъ, напримръ, м-ръ Уасъ и м-ръ Тилотъ выразили убждене, что главнйшею обязанностью ихъ было защищать пивоварни, а также водочные и винные погреба, такъ какъ находящеся въ этихъ мстахъ предметы собственности скоре всего могли подвергнуться грабежу и самое нападене на нихъ, по своимъ послдствямъ, было опасне нападеня на всякое другое мсто. Ректоръ, полный твердой ршимости, слъ опять на коня, такъ какъ это казалось лучшимъ способомъ предводительствовать констеблями, чтобы послдне могли дйствовать сомкнутой массой. По его приказаню, отрядъ вооруженныхъ людей, миновавъ большую улицу, прохалъ по заднимъ улицамъ города и занялъ два главныхъ переулка, изъ которыхъ былъ ходъ въ винные погреба и пивоварню, эти пункты признавалось особенно необходимымъ стеречь, чтобъ изъ нихъ, какъ изъ узкихъ отверстй, можно было поражать толпу.

Между тмъ Феликсу Гольту досталось довольно серьезное дло на Королевской улиц. Какъ только нсколько стеколъ въ гостинниц ‘Семи Звздъ’, было разбито, то это уже послужило достаточнымъ поводомъ къ тому, чтобъ разбивать ее до послдней возможности. Духъ разрушеня иметъ свойство возрастать по мр своихъ успховъ, предметъ, который уже подвергся разрушеню или хотя только поврежденю, съ равною охотою осуждается на окончательное потреблене и взрослыми людьми и безразсудными мальчиками. Кром того, гостинница ‘Семи Звздъ’ прикрывала собой Спратта, а на нкоторыхъ спрокстонцевъ, стоявшихъ прямо передъ зданемъ, раздражительно дйствовало сознане, что Спраттъ оставался здравъ и невредимъ въ такой день, когда за ударами вообще не гнались и когда можно бы было воздать ему должное. Теперь желане попасть во внутренность гостинницы сдлалось всеобщимъ.

Феликсъ, наконецъ, добровольно поспшилъ къ гостинниц. До тхъ поръ, влекомый толпою, онъ могъ разв защищаться отъ толчковъ да удерживаться на ногахъ, онъ предвидлъ, что народъ ворвется въ гостинницу, уже слышны были крики: ‘Спратта! Вывести его сюда! Мы его выбросимъ изъ окошка! Бить его!’ При такомъ положени дла не было ничего невроятнаго, что человческая жизнь пострадаетъ, а для Феликса было невыносимо присутствовать при слпомъ неистовств разъяренной толпы и не попытаться противодйствовать ей. Усиля, направленныя къ этой цли, хотя бы даже и тщетно, все-таки доставили бы ему больше удовольствя, чмъ простое зрлище этого буйства. Въ стнахъ гостинницы онъ все-таки могъ кого нибудь спасти. Феликсъ вошелъ туда вмст съ разнородной толпой, которая сейчасъ же разсялась по зданю съ различными цлями: нкоторые направились въ столовую въ намрени пробраться въ погребъ, друге поднимались на лстницу, ища по всмъ комнатамъ Спратта или кого нибудь другаго, кто бы могъ до времени, вмсто него, послужить козломъ отпущени. Заслышавъ женскй крикъ, Феликсъ пошелъ по тому направленю откуда онъ слышался, и наконецъ достигъ верхняго корридора на лстниц, гд жена хозяина гостинницы съ нсколькими служанками, въ безпомощномъ ужас, старалась спастись отъ двухъ или трехъ полупьяныхъ людей, опорожнившихъ стоявшй внизу графинъ съ водкой. Принявъ на себя тонъ предводителя толпы, Феликсъ закричалъ, ‘сюда, ребята, здсь штука будетъ лучше, ступайте за мной!’ и увлекъ этихъ людей съ собой назадъ по корридору. Они достигли нижняго крыльца въ то самое время, когда несчастнаго Спратта тащили съ лстницы, онъ былъ безъ сюртука и испускалъ жалобные вопли. Однакожь пока еще никто не надлялъ его ни ударами, ни пинками, казалось, жертву нарочно берегли, чтобъ наказать на боле просторномъ мст, гд притомъ и большое число желающихъ могли бы принять участе въ этомъ удовольстви. Феликсъ слдовалъ за ними, ршившись освободить, если можно, какъ напавшихъ, такъ и жертву нападеня отъ худшихъ послдствй. Его умъ былъ занятъ обдумыванемъ различныхъ проектовъ, имвшихъ эту цль.

Спратта протащили съ лстницы и дале, вдоль двора, черезъ ворота, какъ простую кучу холста и лоскутьевъ. За воротами онъ встрченъ былъ оглушительными криками и свистомъ толпы, хотя многе въ ней не питали къ Спратту никакой непрязни и только догадывались, что друге ее имютъ. Это была довольно узкая часть улицы,— дале улица становилась шире, и Спратта потащили туда, при крикахъ его враговъ: ‘мы хотимъ прогуляться съ нимъ, посмотримъ, дйствительно-ли онъ такъ перепуганъ, какъ кажется!’

— Отколотить его да и бросить, раздалось около Феликса.— Пойдемте-ка въ погреба Тилота,— тамъ теперь много джину.

Въ этихъ словахъ заключались дв страшныя угрозы. Влача Спратта дале, толпа была уже очень близка къ переулку, въ которомъ находился погребъ Тилота. Феликсъ старался держаться какъ можно ближе къ несчастной жертв. Онъ бросилъ свою собственную палку и несъ дубину, выпавшую изъ рукъ у одного изъ нападавшихъ на гостинницу ‘Семи Звздъ,’ голова Феликса была обнажена и вообще, съ перваго взгляда, онъ казался предводителемъ толпы. Въ такомъ положени Феликса замтили разныя лица, смотрвшя съ тревогой на всю эту свалку изъ оконъ верхнихъ этажей,— замтили именно, что онъ употреблялъ вс усиля, чтобы протсниться сколько можно ближе къ человку, котораго тащили.

Между тмъ первые изъ констеблей, достигше задними путями переулка около дома м-ра Тилота, разглядли, что въ толп находится жертва. Одинъ изъ настоящихъ констеблей, ретивый малый, по имени Тукеръ,— видя, что нельзя терять времени на размышлене, пригласилъ своего сосда слдовать за собой и, схвативъ случившуюся у него саблю, быстро прорвался туда, гд его не ожидали. Въ эту минуту Спраттъ былъ брошенъ, полумертвый отъ страха, на уличныхъ каменьяхъ и окружавше его люди немного отступили, какъ бы для того, чтобъ потшиться такимъ зрлищемъ. Феликсъ воспользовался случаемъ, и, замтивъ первое движене толпы къ тому мсту, на которомъ лежалъ Спраттъ, сдлалъ скачокъ впередъ, чтобы можно было защитить несчастнаго. Въ эту минуту Тукеръ загородилъ ему дорогу и думая, что Феликсъ предназначался быть палачомъ Спрятта,— способность различать предметы находилась у Тукера боле въ мускулахъ, чмъ въ глазахъ,— онъ бросился на Феликса, намреваясь схватить его за воротъ и повалить. Но Феликсъ, обладавшй быстротою соображеня, понялъ въ чемъ дло и выбралъ изъ двухъ золъ, казалось ему, меньшее. Проворный, какъ молня, онъ увернулся отъ констебля, самъ напалъ на него и попытался овладть его оружемъ. Эти борьба, въ которой окружающе были простыми зрителями, кончилась тмъ, что констебль упалъ на землю, а Феликсъ овладлъ его саблей. Онъ выпрямился, держа ее въ рукахъ. Толпа заревла ‘ура!’ предполагая, что побдитель въ самомъ дл былъ на ея сторон и чистосердечно сразился съ констеблемъ. Тукеръ, однакожъ, не вставалъ съ мостовой,

Феликсъ впрочемъ не предполагалъ, чтобы констебль получилъ сильное повреждене.

— Не трогайте его! сказалъ Феликсъ.— Пусть онъ идетъ. Сюда несите Спратта и слдуйте за мной!

Феликсъ хорошо понималъ, что впутался въ опасное дло. Но въ его воображени все еще носились ужасы, которые могли бы произойти, еслибы ему не удалось удержать окружавшую его массу хаотическихъ стремленй и порывовъ отъ всякихъ дальнйшихъ нападенй на т мста, гд эти порывы, подъ влянемъ одуряющихъ и разгорячающихъ веществъ, могли обратиться въ пламя. Въ такую минуту человкъ, подобный Феликсу, не въ состояни былъ разсчитывать, каковы будутъ для него самого слдствя недоразумня относительно той роли, которую онъ игралъ въ сегодняшнемъ бунт. Природа никогда не производитъ такихъ людей, которые обладали бы въ одно время и энергическою симпатею къ людямъ и мелочною разсчетливостью. Феликсъ увренъ былъ, что иметъ достаточную власть надъ умами окружающихъ и потому ршился постараться отвлечь раздраженную толпу отъ совершеня какого нибудь преступленя, до того времени, пока она не будетъ окончательно усмирена войскомъ, которое,— какъ онъ полагалъ на основани словъ м-ра Кроу, сказанныхъ уже довольно давно,— должно было скоро прибыть.

За Феликсомъ послдовала толпа тмъ охотне, что переулокъ Тилота защищался констеблями, часть которыхъ имла огнестрльное оруже, притомъ же людямъ ограниченнымъ вообще нравится всякая возможность совершить что нибудь, стоящее вн заране назначенной программы дйствй, особенно если нтъ никакого противоположнаго порываня. Многимъ изъ спрокстонцевъ, которые теперь видли Феликса, онъ уже прежде былъ извстенъ лично, о немъ составилось поняте какъ о такомъ человк, который проповдываетъ многя странныя вещи,— вовсе необычнаго свойства. Когда онъ двинулся впередъ, какъ предводитель, съ саблей въ рук, и веллъ поднять Спратта, то самый тонъ его голоса казался достаточной причиной, чтобы слдовать за нимъ. Человкъ твердый и энергическй всегда можетъ увлечь и соединить въ одно цлое т неразумныя единицы, которыя находятся вмст съ нимъ въ толп. Феликсъ рискнулъ расчитывать именно на подобное вляне въ сред окружающихъ людей, умственное состояне которыхъ представляло простую смсь различныхъ неопредленныхъ представлени съ духомъ хищности. Онъ торопилъ ихъ идти дале и вмст съ тмъ распорядился, чтобъ они подняли Спратта и несли, а не тащили, стоявше назади послдовали за Феликсомъ съ возрастающимъ убжденемъ, что у него былъ какой нибудь ловкй замыселъ,— а т, которые находились впереди, отчасти руководились той же самой мыслью, отчасти были принуждены двигаться вслдстве натиска заднихъ рядовъ, хотя не знали причины движеня послднихъ. Короче, произошла такая же путанница, какая бываетъ въ большей части человческихъ длъ: одни подвигались впередъ сами, а друге были безсознательно увлекаемы движенемъ первыхъ.

Въ дйствительности, Феликсъ намревался вывести толпу ближайшимъ путемъ за городъ и обогнуть сверную его сторону, въ тоже время поддерживая въ этихъ людяхъ убждене, что онъ ведетъ ихъ сообразно заране обдуманному плану, по исполнени котораго имъ можно будетъ неожиданно напасть на то, что стоитъ нападеня, а вмст съ тмъ и обмануть констеблей, сторожившихъ переулки. Между тмъ онъ надялся, что явятся солдаты и тогда нтъ никакого сомння, что эта толпа, не одушевляемая никакою политическою страстью и не питавшая ни къ кому особенной вражды, а шумящая просто вслдстве винныхъ паровъ, разгуливавшихъ въ головахъ, не будетъ сопротивляться военной сил. Пятидесяти солдатъ, вроятно, будетъ довольно, чтобъ разогнать эти сотни недовольныхъ. Численности толпы никто не зналъ: впрочемъ потомъ многе обыватели готовы были присягнуть, что она должна была состоять, по крайней мр, изъ двухъ тысячъ человкъ. Феликсъ зналъ, что самъ онъ подвергался большой опасности: но ‘кровь у него воспламенилась’: въ обыкновенной жизни мы неохотно допускаемъ вляне на свои дла такого пламеннаго, страстнаго энтузазма, а между тмъ съ помощью этого антуззма, при другихъ условяхъ, совершаются подини, имюще всемрное значене.

Феликсъ достигъ мста, гд улица раздлалась на дв втви, одна оканчивалась узкимъ проходомъ между плетнями и изгородями, въ глубин другой виднлась мрачная пустота оленьяго конца. При раздвоени улицы была довольно широкая площадка, въ центр которой находилась маленькая каменная платформа съ тремя ступенями, на ней стоялъ позеленвшй отъ времени столбъ. Феликсъ пошелъ прямо къ этой платформ и, взойдя на нее, громко закричалъ шедшимъ спереди и сзади людямъ: ‘стой!’ и тутъ же веллъ привести къ себ Спратта. Взоры остановившейся толпы обратились на платформу и, быть можетъ, тутъ въ первый разъ у находившихся въ толп людей явилось опредленное сознане, что этотъ человкъ съ саблей въ рук былъ ихъ начальникъ!

— Теперь, сказалъ Феликсъ, когда блднаго и трепещущаго Спратта привели на каменную платформу, есть-ли у кого нибудь веревка? если нтъ веревки, такъ дайте ма нсколько связанныхъ платковъ.

Онъ вынулъ свой платокъ,— собрали еще два или три и передали ему. Онъ веллъ связать ихъ вс вмст: глаза присутствующихъ были устремлены на него. Не хотлъ-ли онъ повсить Спратта? Феликсъ оперся на свою саблю и отдавалъ приказаня окружающимъ:

— Теперь обвяжите нашу веревку около него, стяните руки немного назадъ — вотъ такъ! а другой конецъ привяжите покрпче къ столбу.

Когда это было сдлано, Феликсъ сказалъ повелительнымъ тономъ:

— Оставьте его тутъ — мы еще вернемся сюда, а теперь надо спшить, впередъ, ребята! Въ улицу парка, а потомъ въ Гобсонъ пероулокъ!..

Это было самымъ лучшимъ способомъ, какой только Феликсъ могъ придумать, чтобъ спасти Спратта. И онъ не ошибся. Удовольствя видть беззащитнаго человка связаннымъ было достаточно на нкоторое время даже для тхъ, кто дйствительно имлъ жестокость разсчитывать, что можно будетъ опять придти помучить несчастнаго. Никому не пришло и въ голову, что когда Спраттъ останется одинъ, то изъ сосднихъ домовъ можетъ кто-нибудь придти и развязать его.

Шумящая толпа устремилась по улиц парка быстрымъ потокомъ, держа Феликса все еще въ среднихъ рядахъ, хотя онъ и употреблялъ вс усиля, чтобъ проложить себ дорогу впередъ. Онъ хотлъ направить толпу по боковой улиц, называемой Гобсовымъ переулкомъ, которая вела къ другой — Дуффильдской части города. Феликсъ заставилъ нсколькихъ людей, окружавшихъ его (одинъ изъ нихъ былъ нашъ старый спрокстонскй знакомый, толстый Дреджъ), пробиться впередъ и уврилъ ихъ, что вс ребята направятся вдоль по переулку, что въ противномъ случа все дло будетъ испорчено. До сихъ поръ Феликсу все удавалось, и онъ продолжалъ путь безпрепятственно. Но вскор случилось обстоятельство, поразившее его, подобно громовому удару, оно доказало, что весь его планъ столько же неоснователенъ, какъ неосновательны кажутся вс смлые проэкты, когда они терпятъ неудачу.

Въ толп, на ряду съ ограниченными и полупьяныными субъектами, находились и люди дальновидные, которые любили безпорядокъ по нкоторымъ другимъ причинамъ, независимымъ отъ цли его самого, они несчитали себя достаточно вознагражденными за тотъ трудъ, который они на себя взяли, прибывъ въ Треби на выборы, къ этому труду они были побуждены нкоторыми слухами, собранными въ Дуффильд — слухами, которые давали возможность надяться, что положене длъ въ Треби благопрятно смутамъ, составлявшимъ для подобныхъ людей время жатвы. Нкоторымъ изъ этихъ предусмотрительныхъ личностой было извстно, что улица парка ведетъ къ большому дому требйскаго замка, который для ихъ спецальныхъ цлей оказывался столь же пригоденъ, какъ настоящй банкъ, или даже еще лучше пока Феликсъ пламенно стремился къ своей цли эти сыны Адама также неуклонно преслдовали свою цль (какъ мы видли совершенно особаго свойства), Феликсъ имлъ уже минуты торжества своего вляня надъ толпой: настали другя минуты, когда и на долю этихъ людей также выпадалъ трумфъ въ томъ смысл, какъ они его понимали.

Въ переднихъ рядахъ, шедшихъ задомъ къ Феликсу, раздался новый вызовъ, новаго свойства предложене.

— Пойдемъ въ замокъ Треби!

Съ этой минуты Феликсъ былъ безсиленъ, его неопредленное вляне на толпу было побждено новымъ, совершенно опредлительнымъ указанемъ предположенной цли. Толпа бросилась не по Гобсову переулку, какъ хотлъ Феликсъ, а мимо его. Феликсъ былъ также увлеченъ общимъ потокомъ. Онъ не зналъ какъ добиться противнаго. Какъ только толпа вышла на дорогу, ведущую за городъ, гд было сообщене съ полемъ, и кром того, подъ рукой, находился обширный паркъ, то для Феликса было уже нетрудно высвободиться изъ толпы. Сначала онъ думалъ, что это будетъ лучше всего, и поэтому намренъ былъ какъ можно скоре вернуться въ городъ въ надежд найти тамъ войско и съ отрядомъ его спасти замокъ. Но потомъ Феликсъ сообразилъ, что толпа стремилась къ замку на виду у всхъ, и что въ той самой улиц, по которой они шли, находилось много народа, который могъ принести всть объ этомъ въ городъ скоре, чмъ онъ самъ. Боле необходимымъ казалось теперь Феликсу самому явиться въ замокъ, и этимъ путемъ обезпечить, сколько можно, личную безопасность его обитателей. Конечно, Дебари принадлежали къ числу такихъ людей, о которыхъ Феликсъ вообще не привыкъ много безпокоиться, но въ настоящемъ случа онъ понималъ, что если это семейство подвергнется какой бы то ни было опасности, то обвинене въ томъ падетъ на него. Въ эти минуты, минуты горькой досады и разочарованя, Феликсу пришло на мысль, что, независимо отъ внутренняго недовольства, ему угрожаютъ еще другя, совершенно инаго свойства, но также очень непрятныя послдствя сегодняшней истори, стараться избгнуть ихъ теперь было безполезно. Когда Феликсъ, вмст съ толпой, подвигался впередъ по требйскому парку, то ему пришло на мысль, что это движене составляетъ лишь одно звено въ цпи роковыхъ случайностей цлаго дня, въ которомъ мелкя, злобно эгоистическя стремленя толпы, не направленныя ни къ какой боле широкой цли, выразились въ зловредномъ дл, угрожавшимъ принять страшные размры.

Наступали сумерки, изъ многихъ оконъ замка видны были огни. Уже передняя часть толпы ворвалась во флигеля замка, и ловке люди занимались въ надлежащихъ мстахъ отыскиванемъ столоваго серебра, а другихъ побуждали найти дворецкаго и заставить его отпееть погреба, Феликсъ только-что усплъ проложить себ дорогу къ главной террасс, надясь пройти въ комнаты, встртить тамъ обитательницъ дома и успокоить ихъ, сказавъ, что скоро прибудутъ на выручку солдаты, какъ стукъ лошадиныхъ копытъ убдилъ его, что избавлене ближе, чмъ онъ самъ думалъ. Какъ только онъ услыхалъ приближене этихъ защитниковъ, сейчасъ же подошелъ къ большому окну комнаты, гд яркй свтъ, падавшй съ потолка, освщалъ группу женщинъ, собравшихся вмст въ невыразимомъ ужас. Нсколько человкъ изъ толпы достигли уже ступеней террасы и песчаной насыпи, ведущей къ ней. Заслышавъ лошадиный топотъ, Феликсъ сталъ у окна и, махая саблей, кричалъ наступавшимъ: ‘назадъ! дутъ солдаты’. Одни, вслдстве этихъ словъ, бросились назадъ и друге машинально остановились.

Между тмъ равномрный стукъ копытъ уже смнился громкими криками. ‘Держи! Пали! Бей! Бей! Бей!’ Восклицаня эти оглушали людей, стоявшихъ на террас.

Прежде чмъ послдне имли время собраться съ духомъ, двинуться съ мста, оглушительный крикъ раздался уже подл нихъ, пуля просвистла и пронизала плечо Феликса Гольта, плечо у той самой руки, которая держала обнаженную сабло, блествшую при свт, падавшемъ изъ окна.

Феликсъ упалъ. Толпа обратилась въ безпорядочное бгство, какъ перепуганное стадо барановъ.

Ректоръ, его товарищъ судья и нсколько другихъ джентльменовъ, прхавше верхомъ вмст съ солдатами, вскочили на террасу и поспшили успокоить дамъ.

Вскор группа людей окружила Феликса, который былъ въ обморок и оправившись немного, снова потерялъ сознане. Въ теченй цлаго дня онъ очень мало лъ и потому пришелъ въ совершенное изнеможене. Два человка изъ этой группы были въ гражданскомъ плать, но только одинъ изъ нихъ зналъ лично Феликса, другой былъ судья, который но жилъ постоянно въ Треби. Первый, знавшй Феликса, былъ не кто иной, какъ м-ръ Джонъ Джонсонъ, котораго рвене къ общественному спокойствю побудило отправиться изъ Дуффильда въ Треби тотчасъ, какъ только онъ узналъ, что туда требовали солдатъ.

— Я очень хорошо знаю этого человка, сказалъ Джонсонъ. Это опасная личность, это настоящй революцонеръ.

Прошла невыносимая ночь, а на слдующй день Феликсъ, рану котораго признали маловажною, былъ помщенъ въ лонфордскую тюрьму. Его обвиняли въ трехъ преступленяхъ: въ нападени на констебля, въ смертоубйств (Тукеръ умеръ отъ ушиба спиннаго мозга) и въ предводительствовани нападенемъ на обитаемый домъ.

Четверо другихъ людей также были схвачены: одинъ за покражу золотой чаши съ гербомъ Дебари, а остальные трое, въ томъ числ углекопъ Дреджъ, за буйство и насиле,

Въ это утро городокъ Треби уже боле не былъ въ тревог, онъ имлъ только печальный видъ. Люди, гораздо боле невинные, чмъ ненавистный Спраттъ, получили въ свалк серьезные ушибы. Трупъ бднаго Тукера былъ не единственный, который пришлось убрать съ мостовой. Правда, что о другомъ труп никто много по жаллъ, если не считать сожалнемъ слова: ‘Бдный старикъ!’ Его задавили, безъ сомння пьянаго, близь входа въ гостинницу ‘Семи звздъ’. Этотъ второй трупъ былъ старый Томми Траунсемъ, наклейщикъ избирательныхъ афишъ, или другими словами, Томасъ Трансомъ, послднй представитель старинной фамили.

ХХXIV.

Черезъ недлю посл безпорядковъ въ Треби, Гарольдъ Трансомъ находился въ Трансомъ-Корт. Онъ возвратился изъ города, чтобы провести рождественске праздники въ этомъ прелестномъ замк, но былъ не въ очень веселомъ расположени духа. Онъ потерплъ поражене на выборахъ, но еслибъ только одна эта непрятность поразила его, онъ былъ бы довольно благоразуменъ, чтобы перенести ее терпливо и безъ особенной горечи заплатить восемь или девять тысячъ за то, что онъ не будетъ сидть въ парламент будущую сессю. Гарольдъ не очень горевалъ бы и о небольшихъ безпорядкахъ въ Треби, да же еслибъ они повлекли за собой большя издержки для графства, но направлене, которое приняли эти безпорядки, служило для него предметомъ горькихъ думъ. Какъ бы безпорядки эти не произошли и какя бы обстоятельства ихъ не усилили, но они бросали тнь на радикальную партю, т. е. на Трансона и ею агентовъ. Такимъ образомъ, его кандидатура послужила въ порицаню его имени, т. е. результатъ всхъ его усилй былъ вполн противоположенъ тому, чего онъ такъ добивался.

Но этого мало, совсть Гарольда упрекала его и къ томъ, что случилось съ Феликсомъ Гольтомъ. Въ его памяти, всегда отличной, живо впчатллась жалоба Феликса Гольта на угощене спрокстонскихъ рудокоповъ и послдующая за этимъ непрятная сцена въ контор Джермина, когда Джонсонъ развивалъ передъ нимъ теорю о невозможности измнить однажды начатую избирательную агитацю и повернуть экипажъ назадъ, когда онъ катится съ горы. Вспоминая гнвныя слова Феликса Гольта, предостерегавшаго его о подкуп рудокоповъ водкой, подкуп для того, чтобъ они надлали шума въ день избраня,— вспоминая это, Гарольдъ былъ увренъ, что предосудительные поступки Феликса, за которые онъ былъ брошенъ въ тюрьму, не происходили отъ добровольнаго сообщничества его самого, но вроятно отъ неудачныхъ попытокъ остановить безпорядки. Эта увренность, мало-по-малу, совершенно овладла его умомъ, она-то и производила на него особенно непрятное впечатлне, онъ не могъ не сознавать, что имлъ въ рукахъ улику, которая могла оправдать Феликса, выставивъ настоящихъ виновниковъ — его самого и его агентовъ. Конечно и кто нибудь другой могъ свидтельствовать въ пользу Феликса, напр. болтливый диссентерскй пасторъ. Но какъ бы тамъ ни было, а дломъ о подкуп спрокстонскихъ рабочихъ непремнно воспользуются его политическе противники…

Въ этомъ несчастномъ дл Гарольдъ чувствовалъ себя невинной жертвой. Могъ-ли онъ помшать интригамъ своихъ агентовъ? Онъ даже старался положить имъ преграду, но старался совершенно тщетно, Онъ не любилъ съ самаго начала своихъ агентовъ, а теперь онъ чистосердечно ихъ ненавидлъ. Джерминъ, съ его Джономъ Джонсономъ, прибавилъ эту грязную исторю о требйскихъ выборахъ къ длинному ряду непрятностей и оскорбленй, за которые Гарольдъ ршился ему отомстить. Гарольдъ самъ читалъ въ какихъ-то афишахъ роковые намеки на не совсмъ честныя одолженя, оказываемыя Джерминомъ, фамили Трансомовъ. Если подобныя мння существовали въ обществ, и это не была только избирательная клевета, то тмъ боле онъ имлъ причины показать свту, какъ строго будетъ наказанъ Джерминъ за злоупотребленя, которыя онъ позволилъ себ въ отношени семейныхъ длъ Трансомовъ. И конечно, свтъ это увидитъ, безъ малйшаго замедленя. Холодный, самоувренный, дерзкй Джерминъ дорого заплатитъ за вс свои оскорбленя и обиды и, отомстивъ ему хорошенько за все, Гарольдъ прекратитъ съ нимъ всякя сношеня. Теперь, по окончани выборовъ, Гарольдъ ршился посвятить себя частнымъ дламъ, пока не приведетъ все въ должный порядокъ.

Въ это утро онъ сидлъ, какъ обыкновенно, въ своей роскошно отдланной комнат. Былъ третй день первыхъ рождественскихъ праздниковъ, проведенныхъ имъ дома въ Англи, посл пятнадцати лтъ отсутствя. И старый домъ теперь дйствительно представлялъ удобное, прятное жилище. Блый иней покрывалъ широкй лужокъ, растилавшйся передъ окнами, разновидные листья кустарниковъ и гигантскя деревья виднвшяся вдали. Дубовыя сухя дрова пылали въ камин, толстый, мягкй коверъ разстилался словно мохъ подъ его ногами, онъ только-что вкусно позавтракалъ и ему предстояли въ это утро интересныя занятя богатаго землевладльца. По всему дому не слышно было шаговъ, ибо всюду были разостланы ковры или тонкя плетенки, везд было тепло, даже въ сняхъ и корридорахъ, слугъ было вдоволь, такъ что все длалось хорошо и во время. Ловкй Доминикъ былъ всегда подъ рукою, чтобъ исполнять вс малйшя приказаня своего господина, и одного его присутствя было достаточно, чтобъ весь домъ повеселлъ, его постоянная улыбка вселила въ тяжелые англйске умы убждене, что легко жить на свт и сдлала его дйствительную власть надъ всми столь мягкою и нжною, какъ пуховая подушка. Старый м-ръ Трансомъ набрался новыхъ силъ и смлости съ тхъ поръ, какъ явились маленькй Гарри и Доминикъ, и Гарольдъ настоялъ, чтобъ его ежедневно катали. Одна м-съ Трансомъ, при новой роскошной обстановк, казалась недовольною, но Гарольдъ или не замчалъ этого, или не обращалъ вниманя, какъ на необходимую слабость старухи, жизнь которой была до сихъ поръ полна скуки и лишенй. ‘Нашъ умъ, какъ и тло, легко усвоиваетъ то положене, въ которомъ долго пребываетъ, думалъ Гарольдъ, и съ годами перемна невозможна. Бдная матушка! сознаюсь, я бы самъ не желалъ быть старухой. Я бы желалъ, чтобъ она боле занималась маленькимъ Гарри. Вроятно она подозрваетъ, кто его мать, а она въ этихъ вещахъ также строга, какъ въ своемъ торизм. Впрочемъ я длаю все, что могу, трудно сказать, чего ей еще не достаетъ: такою роскошью я окружаю ее въ вознаграждене прежней полной лишенй жизни’.

И дйствительно Трансомъ-Кортъ былъ такимъ жилищемъ, которому позавидовали бы многя женщины. Однако, Гарольду, чтобъ быть совершенно довольнымъ посреди всей роскоши, его окружавшей, необходима была еще твердая увренность въ близкомъ мщени. Онъ не былъ теперь такъ веселъ, какъ всегда, и его мать мало по-малу убдилась, изъ различныхъ намековъ, что собиралась гроза надъ Джерминомъ. Она не смла раскрашивать, но не могла себ отказать въ удовольстви сдлать нсколько горькихъ замчанй на счетъ неудачъ Гарольда, какъ радикальнаго кандидата, на выборахъ. Но этимъ она только подлила масла въ огонь.

Сверхъ обыкновеня въ это утро Гарольдъ приказалъ принести полученныя письма въ столовую, гд и сталъ разбирать ихъ. Его мать могла замтить, что онъ съ жадностью набросился на какя-то дловыя письма изъ Лондона. Она тмъ боле обратила на это внимане, что наканун изъ конторы Джермина принесли письмо, въ которомъ стряпчй просилъ у Гарольда свиданя въ одинадцать часовъ этого дня. Она видла, какъ Гарольдъ поспшно проглотилъ свой кофе и оттолкнулъ свою тарелку, ничего не попробовавъ, что совершенно противорчило его обыкновеннымъ привычкамъ. М-съ Трансомъ сама ничего не ла, и чашка чая казалось ее очень взволновала, ибо щеки ея запылали, а руки были холодны, какъ ледъ. Она еще была молода и пламенна въ своемъ страх: боязнь воскрешала въ ней вс страсти, обуревавшя ее нкогда.

Когда Гарольдъ вышелъ изъ за стола, она отправилась въ свою гостиную, откуда могла услышать, какъ Джерминъ войдетъ въ комнату Гарольда, находившуюся рядомъ. Тутъ она стала ходить взадъ и впередъ по комнат, великая исторя мра, теперь съузилась для нея въ мелкую повсть ея собственной жизни, все передъ ней было мрачно, свтъ только падалъ блестящимъ лучомъ на тропинку ея собственной судьбы, тропинку, едва достаточную для одного женскаго горя. Наконецъ она услышала давно ожидаемый звонокъ, шаги и шумъ отворяющихся и затворяющихся дверей. Будучи не въ состояни боле ходить, она опустилась въ большое низенькое кресло.

XXXV.

Когда Джерминъ вошелъ въ комнату, Гарольдъ, сидя за своимъ письменнымъ столомъ, спиною къ свту, холодно кивнулъ ему головой. Джерминъ въ отвтъ пробормоталъ довольно нелюбезно: ‘здравствуйте’. На его красивомъ лиц было замтно черное облако самой упорной вызывающей ршимости, которая нсколько удивила Гарольда, полагавшаго, что сила характера будетъ на его сторон. Едва-ли можно было ожидать встртить подобное выражене на лиц Джермина, такъ мало оно походило на его обычную холодную непроницаемость, во время его ежедневныхъ занятй, и на добродуше, которымъ дышало его лицо въ веселыя минуты.

Самъ Гарольдъ не представлялъ собою теперь типа любезнаго джентльмена, на его лиц выражался гнвъ, но гнвъ былъ такого рода, который ищетъ себ исхода во что бы то ни стало, не дожидаясь удобнаго случая нанести смертельный ударъ, это былъ гнвъ боле сложной натуры, чмъ натура Джеермина, не столь физически могучей, не столь упорной въ эгоизм, но гораздо боле гордой. Гарольдъ смотрлъ на Джермина съ отвращенемъ и изумленемъ.

— Садитесь, сказалъ онъ рзко.

Джерминъ молча слъ, расгегнуъ сюртукъ, и вынулъ изъ боноваго кармана нсколько бумагъ.

— Я писалъ къ Мекнису, сказалъ Гарольдъ,— и просилъ его принять на себя вс расчеты, по избирательнымъ издержкамъ. Такъ вы потрудитесь передать ему вс счеты.

— Хорошо. Но и пришелъ сегодня по совершенно другому длу.

— Если это объ арестованныхъ, то объявляю вамъ, что не соглашусь ни на какя комбинаци. Если меня позовутъ въ судъ, я скажу все, что знаю о Гольт. Пускай, выведутъ на чистую поду проклятые происки Джонсона и ваши.

— Я пришелъ не по этому длу. Я совершенно съ вами согласенъ, что это второстепенный вопросъ (когда чело Джермина омрачалось чернымъ облакомъ, то онъ никогда не запинался, не останавливался и не приводилъ латинскихъ цитатъ).

— Будьте такъ добры, объясните съ разу въ чемъ дло, сказалъ Гарольдъ величественнымъ тономъ.

— Я именно и намренъ это сдлать. Я получилъ извсте отъ моего лондонскаго корреспондента, что вы хотите начать противъ меня дло.

Говоря это, Джерминъ положилъ руку на свои бумаги и посмотрлъ прямо на Гарольда.

— Въ такомъ случа, вамъ слдуетъ ршитъ вопросъ: на сколько ваши поступки, въ качеств нашего семейнаго стряпчаго, вынесутъ строгое изслдоване. Но этотъ вопросъ вы можете обдумать и ршить наедин.

— Безъ сомння. Но прежде этого есть еще вопросъ, который мы должны раньше обдумать вмст.

Тонъ, которымъ Джерминъ произнесъ эти слова, непрятно поразилъ Гарольда. Неужели его оруже вырвали у него изъ рукъ?

— Я и безъ васъ обдумаю этотъ вопросъ, отвчалъ онъ также гордо, какъ всегда,— если вы объясните въ чемъ онъ заключается.

— Просто на просто: хотите вы сохранить родовыя помстья, или хотите, чтобъ у васъ ихъ законнымъ образомъ отобрали

— Вроятно, вы намекаете на какой нибудь хитрый планъ своего изобртеня, въ род тхъ рентъ, которыми вы отъ имени Джонсона столько высосали изъ насъ денегъ, сказалъ Гарольдъ,— если такъ, то лучше объясните вашъ планъ моимъ стряпчимъ Димоку и Галивелю.

— Нтъ. Я полагаю для насъ будетъ лучше, если я скажу намъ съ глазу на глазъ,— отъ этого зависитъ, чтобъ вы остались значительнымъ землевладльцемъ Ломшира, или чтобы вы удалились изъ графства съ остатками того состояня, которое вы нажили торговлей.

Джерминъ остановился, какъ бы для того, чтобъ дать время Гарольду раскусить сказанное.

— Что вы хотите сказать? произнесъ Гарольдъ рзко.

— Это не хитрый планъ моего изобртеня, а фактъ, прямое слдстве акта 1729 года, опредлившаго владне этимъ помстьемъ, по которому право нашего отца и ваше на родовыя помстья теряетъ всякую силу, какъ только настоящй истецъ будетъ увдомленъ о своемъ прав.

— И вы намрены его объ этомъ увдомить?

— Это зависитъ отъ обстоятельствъ. Я единственный человкъ, который иметъ вс необходимыя свденя. Намъ предстоитъ ршить, употреблю ли я эти свденя противъ, или за васъ, уничтожая то доказательство, которое могло бы лишить васъ владнй, не смотря на вс ваши документы.

Джерминъ снова остановился. Онъ произнесъ эти слова медленно, но безъ малйшаго колебаня и съ рзкимъ ударенемъ на каждомъ слов. Прошло минуты дв прежде, чмъ Гарольдъ отвчалъ отрывисто:

— Я вамъ не врю.

— Я полагалъ, что вы боле проницательны, сказалъ Джерминъ съ нкоторымъ презрнемъ — и поймете, что я, какъ опытный человкъ, не стану терять время и разсказывать сказки тому, кто желаетъ быть моимъ смертельнымъ врагомъ.

— Такъ скажите съ разу, какя у васъ есть доказательства, произнесъ Гарольдъ, невольно вздрагивая и чувствуя какое-то нервное потрясене.

— Я не желаю говорить много и объясню все въ двухъ словахъ. Я узналъ, только нсколько недль тому назадъ, что существуетъ наслдникъ Байклифовъ, старинныхъ соперниковъ вашего семейства. Еще страшне то, что только нсколько дней тому назадъ, именно въ день послднихъ выборовъ, притязаня Байклифовъ сдлались законными и, слдовательно, права вышеупомянутаго ихъ наслдника не подлежатъ никакому сомнню.

— Какимъ это образомъ? спросилъ Гарольдъ вставая съ мста и начиная ходить взадъ и впередъ по комнат. Джерминъ всталъ также и слдилъ за движенями Гарольда.

— Смертью одного старика, который напился пьянъ и былъ затоптанъ толпою. Онъ былъ послднй представитель той лини Томаса Трансома, покупкою правъ котораго ваше семейство вступило во владне помстьями. Наши права умерли вмст съ нимъ. Уже давно предполагали, что эта линя прекратилась, и на этомъ предположени старые Байклифы основали свои притязаня. Но я нашелъ этого человка, именно въ то время, когда разбирался послднй процессъ по этому длу. Его смерть не имла бы для васъ никакого значеня, если бы не существовалъ наслдникъ Байклифовъ, но я положительно знаю, что такой дйствительно существуетъ, и это можно доказать законнымъ порядкомъ.

Въ продолжени двухъ или трехъ минутъ, Гарольдъ ничего не отвчалъ, но по прежнему ходилъ взадъ и впередъ по комнат, а Джерминъ, стоя у камина, смотрлъ ему въ слдъ. Наконецъ Гарольдъ произнесъ съ другого конца комнаты презрительнымъ тономъ:

— Это очень страшно. Но ваши слова еще не послднее доказательство.

— Конечно. У меня здсь есть документъ съ копею, который подтвердитъ мои слова. Это мнне о дл, произнесенное двадцать лтъ тому назадъ и подписанное тогдашними — генеральнымъ стряпчимъ и старшимъ нотарусомъ.

Джерминъ взялъ бумаги, положенныя имъ на столъ и, медленно открывая ихъ, продолжалъ говорить:

— Вы можете себ представить, что мы не жалли никакихъ усилй, чтобъ удостовриться въ настоящемъ положени дла во время послдняго процесса съ Морицомъ Христаномъ Байклифомъ, когда намъ приходилось очень жутко. Этотъ документъ результатъ консультаци, въ немъ приведено мнне, которое должно быть принято за окончательное. Вы можете прочесть если хотите, я подожду. Или лучше, вы можете прочесть только вотъ это заключене.

Джерминъ при этомъ подалъ Гарольду бумагу и указалъ ему на послднй параграфъ.

Гарольдъ взялъ ее съ нетерпливымъ движенемъ. Онъ не хотлъ повиноваться указанямъ Джермина и довольствоваться прочтенемъ одного заключеня. Онъ пробжалъ весь документъ. Но въ дйствительности онъ былъ слишкомъ взволнованъ, чтобъ слдить за всми подробностями и скоре пробгалъ глазами, чмъ читалъ. Онъ наконецъ опустился въ кресло и сосредоточилъ все свое внимане на томъ параграф, на который ему указывалъ Джерминъ. Стряпчй пристально слдилъ за нимъ, пока онъ прочелъ и дважды перечиталъ слдующее:— ‘Въ заключене… мы того мння, что права ныншнихъ владльцевъ на трансомскя помстья основаны единственно на наслдственномъ лен, созданномъ первоначальнымъ актомъ 1729 г., дйствительны до тхъ поръ, пока существуютъ наслдники того содержателя леннаго помстья, который учредилъ наслдственный ленъ. Мы убждены представленными доказательствами, что подобный наслдникъ существуетъ въ лиц Томаса Трансома, иначе Траунсема изъ Литльшо. Но по его смерти безъ потомства, мы того мння, что возобновляются права байклифскаго рода, которыя права не могутъ быть уничтожены никакою давностью.’

Когда глаза Гарольда остановились въ третй разъ на подписяхъ этого документа, Джерминъ сказалъ:

— Такъ какъ смерть истца прекратила дло, то мы не имли никакой надобности представлять Томаса Трансома, который именно былъ тотъ старикъ, о которомъ я упоминалъ. Слухъ о нашихъ хлопотахъ по собираню о немъ нужныхъ свденй дошелъ до него, и когда уже дло было окончено, онъ явился сюда, полагая извлечь изъ этого себ пользу. Вотъ, если желаете, и записка о немъ. Повторяю, что онъ умеръ во время выборовъ. Доказательства вс на лицо. Повторяю еще, что я знаю, и одинъ только я, о существовани наслдника Байклифовъ, и могу, если понадобится, доказать этотъ фактъ

Гарольдъ снова всталъ и началъ ходить взадъ и впередъ по комнат. У него не было готоваго оружя, чтобъ отразить такое неожиданное нападене.

— А гд онъ, этотъ Байклифъ? сказалъ онъ наконецъ, останавливаясь и смотря прямо въ лицо Джермина.

— Я не скажу ни слова боле, пока вы мн не общаете простановить ваше дло противъ меня.

Гарольдъ снова отвернулся и въ продолжени нсколькихъ минутъ смотрлъ молча въ окно. Въ ум его происходила борьба чрезвычайно сложная. Наконецъ онъ произнесъ:

— Эта особа не знаетъ своихъ правъ?

— Нтъ.

— Онъ воспитанъ въ низшемъ класс?

— Да, отвчалъ Джерминъ, отчасти догадываясь, что происходило въ ум Гарольда,— оставляя его въ невдни, мы не наносимъ ему никакого вреда. Это вопросъ чисто юридическй. И какъ я сказалъ сначала, и одинъ знаю это дло и въ моихъ рукахъ находятся вс доказательства. Я могу навсегда уничтожить этотъ фактъ, я же могу и обратить его противъ васъ. Вамъ предстоитъ выбирать то, или другое.

— Мн надо время, чтобъ обсудить это, сказалъ Гарольдъ, сознавая всю грозившую ему опасность.

— Я не могу вамъ дать времени иначе, какъ подъ условемъ, чтобъ вы простановили дло противъ меня.

— И въ такомъ случа, вы представите мн вс подробности.

— Нтъ, прежде намъ надо придти къ совершенному соглашеню. Если я обязуюсь не употреблять противъ васъ извстные мн факты, то вы должны мн дать письменное обязательство, что вы, вполн удовлетворенные моими объясненями, прекращаете вс враждебныя противъ меня дйствя и никогда не начнете противъ меня новаго иска, по какому бы то ни было прошедшему длу, относящемуся до моихъ распоряженй по управленю вашими семейными длами.

— Мн надо время,— сказалъ Гарольдъ. У него явилось желане побить хорошенько стряпчаго, но онъ чувствовалъ себя связаннымъ по рукамъ и по ногамъ, такими узлами, которыхъ ему, быть можетъ, никогда не удастся развязать.

— Значитъ вы прикажете простановить искъ, сказалъ Джерминъ съ мрачнымъ упорствомъ.

Гарольдъ снова остановился. Онъ былъ вн себя отъ гнва, но его смущала, пугала необходимость немедленно избрать одинъ изъ двухъ путей, одинаково ему ненавистныхъ. Съ трудомъ могъ онъ заставить себя произнееть ршительныя слова. Онъ отошелъ какъ можно дале отъ Джермина, на противоположный конецъ комнаты, потомъ снова возвратился и бросился въ свое кресло. Наконецъ онъ сказалъ, не глядя на Джермина:

— Я согласенъ, мн нужно время.

— Хорошо. Значитъ дло поршено.

— Мн нужно время, и я вамъ даю время, вотъ и все, произнесъ поспшно Гарольдъ, бросая гнвный взглядъ на Джермина.

— Конечно. Вамъ нужно время, чтобъ ршить: стоитъ ли за удовольстве погубить меня, которому вы дйствительно многимъ обязаны, пожертвовать трансомскими помстьями.— Желаю вамъ добраго утра.

Гарольдъ не сказалъ ни слова и даже не посмотрлъ на него, и Джерминъ молча вышелъ изъ комнаты. Затворяя за собою дверь, онъ увидлъ, что м-съ Трансомъ высунулъ свое блдное лицо изъ другой двери, находившейся въ той же стн, такъ что Джерминъ могъ не замтить ее. Воспользовавшись этимъ случаемъ, онъ прошелъ черезъ сни не останавливаясь, какъ бы не зная, что за нимъ слдятъ. Онъ не хотлъ встртиться теперь съ м-съ Трансомъ, и одного непрятнаго разговора было для него достаточно.

Она видла, что онъ избгалъ ее и была слишкомъ горда, чтобъ остановить его. Она теперь одинаково ничего не значила, какъ въ его глазахъ, такъ и въ глазахъ ея сына. ‘Въ сердцахъ людей нтъ памяти,’ сказала она сама себ съ горечью. Повернувшись, она пошла въ свою гостиную и по дорог услышала голосъ м-ра Трансома, игравшаго съ маленькимъ Гарри. Она дорого бы дала въ эту минуту, чтобъ ея слабый мужъ, вмсто вчной боязни, питалъ бы къ ней до сихъ поръ любовь. Она чувствовала, что никто ее не любилъ и если она значила что либо на свт, то разв только для своей старой горничной Деннеръ.

XXXVI.

Большинство людей почувствовало бы тоже, что почувствовалъ Гарольдъ Трансомъ, еслибъ заправляя, почти что владя, великолпнымъ помстьемъ, съ которымъ соединено древнее имя и значительное общественное положене, они вдругъ узнали, что существуетъ человкъ, который иметъ законное право лишить ихъ этихъ преимуществъ, право ему самому неизвстное. Обыкновенно боле кратковременный срокъ владня, чмъ въ настоящемъ случа, доставляетъ по закону неотчуждамое право собственности и если, въ рдкихъ случаяхъ, законъ дозволяетъ въ силу старинныхъ, темныхъ актовъ, передачу имня въ друге руки, то нравственныя причины для узаконеня давностью долговременнаго владня, остаются во всей своей сил. Можно смло утверждать, что очень немноге будутъ того мння, что Гарольдъ обязанъ отыскать неизвстнаго наслдника и навязать ему его права, напротивъ, большинство осмяло бы подобный поступокъ и почло бы Гарольда за сумасшедшаго. По мнню ихъ, настоящй владтель, не имвшй никакого понятя о своихъ правахъ, вроятно, гораздо счастливе въ своей сред и ему несравненно лучше въ ней и оставаться. И Гарольду врно никогда бы не пришлось заботиться о его существовани, еслибъ извсте о немъ не было облечено въ форму угрозы тмъ, кто могъ дйствительно исполнить эту угрозу.

Въ самомъ дл то, что онъ сдлалъ бы при другихъ обстоятельствахъ, было для него гораздо ясне, чмъ то, что онъ чувствовалъ себя обязаннымъ сдлать при настоящемъ критическомъ положени. По мнню свта, съ его стороны вовсе не было бы безчестемъ, еслибы, защищаясь отъ своихъ противниковъ, онъ нанялъ ловкихъ адвокатовъ, чтобъ обойдти какимъ-нибудь юридическимъ крючкомъ законныя права своихъ противниковъ. Быть можетъ, этотъ неожиданный наслдникъ походилъ на того пьянаго старика, который убитъ во время бунта. Весь свтъ счелъ бы Трансома въ прав бороться до послдней крайности со всми, хотя и законными притязанями на его владня. Поражене обусловливало и другя потери кром помстья. Такихъ потерь Трансомы и то ужь слишкомъ много понесли.

Но отчего, если не было ничего дурнаго въ сопротивлени новымъ притязанямъ на его родовыя помстья, онъ чувствовалъ какое-то нежелане устранить эти притязаня, уничтоженемъ всхъ доказательствъ? Для него было смертельнымъ разочарованемъ, невыносимой жертвой отказаться отъ мести. Но еслибъ онъ и ршился на это, какъ на самое разумное дло, ему вссже было противно войдти, какъ бы въ сообщничество съ Джерминомъ, онъ все же съ ужасомъ отворачивался отъ тайнаго уничтоженя справедливыхъ законныхъ правъ. Еслибъ онъ только зналъ вс подробности, еслибъ онъ зналъ, кто былъ этотъ наслдникъ, онъ могъ бы найдти средство выйдти изъ этого затруднительнаго положеня, средство, которое не противорчи о бы ни его благородству, ни его достоинству. Но Джерминъ былъ слишкомъ хитеръ, чтобъ дать какя нибудь подробности Гарольду, онъ даже очень осторожно говорилъ объ этомъ наслдник въ мужскомъ род. Онъ былъ увренъ, что никто, кром него, не могъ объяснить Гарольду эту тайну. Онъ возвратился домой убжденный, что между этимъ свиданемъ и слдующимъ, Гарольдъ обреченъ на тягостную внутреннюю борьбу, исключительно основанную на тхъ свденяхъ, которыя онъ ему сообщилъ. И онъ ни мало не сомнвался, что результатъ этой борьбы будетъ такой, какого онъ желалъ, Гарольдъ былъ не дуракъ, и было много вещей на свт, которыя онъ любилъ боле, чмъ неблагоразумную месть.

Дйствительно написавъ въ Лондонъ, какъ онъ общалъ, Гарольдъ провелъ много часовъ во внутренней борьб, которая немногимъ отличалась отъ предполагаемой Джерминомъ. Эта борьба нигд его не оставляла, ходилъ ли онъ пшкомъ, здилъ ли онъ верхомъ, даже ночью во время сна безпокойныя мысли тревожили его. Онъ по природ не былъ склоненъ къ подобной борьб и никогда до сихъ поръ не бывалъ такъ долго въ нершительности, какъ ему дйствовать. Это необычное дли него состояне ума было такъ тягостно, что онъ теперь въ десять разъ боле ненавидлъ Джермина. Такимъ образомъ, чмъ боле и боле его соблазняла возможность отдлаться отъ всякаго риска потерять свои помстья, тмъ сообщничество съ Джерминомъ казалось ему немыслиме, неисполниме.

Но пока Гарольдъ терзался своей зависимостю отъ Джермина относительно свденй объ этомъ таинственномъ наслдник, независимыя свденя изъ другого источника были уже на дорог къ нему. Везъ ихъ Христанъ, который посл основательнаго взвшиванья всхъ вроятностей, пришелъ къ убжденю, что самое, полезное для него примнене данныхъ свденй о Байклиф и его дочери, было передача ихъ въ руки Гарольда Трансома. Онъ боялся Джермина и не доврялъ Джонсону, но ему казалось, что онъ могъ вполн надяться на Гарольда Трансома, котораго интересы были всего боле затронуты въ этомъ дл, и изъ всхъ результатовъ онъ боле всего предпочиталъ ухать изъ Англи съ большой суммой денегъ, которая, по крайней мр, на время, дастъ ему возможность жить припваючи.

Дня черезъ три посл посщеня Джермина, Доминикъ отворилъ дверь въ гостиную Гарольда и сказалъ, что ‘мистеръ Христанъ,’ курьеръ м-ра Филиппа Дебари и старый знакомый Доминика, по Неаполю, желаетъ видть Гарольда по важному длу. Гарольдъ тотчасъ подумалъ, что, вроятно, дло касалось политики, хотя было довольно странно, чтобы слуга игралъ роль посредника въ подобныхъ длахъ. Онъ веллъ его впустить и ожидалъ какихъ нибудь непрятныхъ объясненй.

Христанъ въ это утро отличался тмъ смиреннымъ, но не низкопоклоннымъ видомъ, который онъ всегда принималъ, когда имлъ дло съ людьми, стоящими выше его. М-ръ Дебари, предпочитавшй имть около себя человка, какъ можно мене похожаго на обыкновеннаго лакея, имлъ особое пристрасте къ ловкому, смирному Христану и онъ очень-бы удивился, еслибъ увидлъ, какъ дерзко умлъ обходиться Христанъ съ людьми, подобными м-ру Лайону, которые не имютъ никакого значеня въ обществ. Христанъ хорошо зналъ свтъ, т. е. онъ зналъ прейсъ-курантъ почти всхъ вещей.

Видя, что его принимаютъ за посланнаго, онъ, стоя у дверей съ шляпой въ рукахъ, сказалъ, съ почтительною развязностью.

— Вы врно удивитесь, сэръ, что я пришелъ къ вамъ по собственному длу и дйствительно, я бы никогда на это не ршился, еслибъ мое дло не касалось лично васъ.

— Такъ вы присланы не м-ромъ Дебари, сказалъ Гарольдъ съ нкоторымъ удивленемъ.

— Нтъ, сэръ, мое дло тайна и если вы позволите, оно должно остаться таковымъ.

— Вы отъ меня, кажется, требуете обязательства, спросилъ Гарольдъ нсколько сомнительно.

— Да, сэръ, я долженъ просить васъ, чтобъ вы обязались, не разсказывать м-ру Джермину того, что произойдетъ между нами.

— Съ большимъ удовольствемъ, сказалъ Гарольдъ и лицо его просяло,— но какого рода дла вы имли съ Джерминомъ.

— Такъ онъ вамъ ничего не говорилъ обо мн, сэръ?

— Нтъ, ничего.

Христанъ подумалъ про себя: ‘ага, м-ръ Джерминъ, вы отлично сохраняете тайну.’ Потомъ сказалъ вслухъ:

— Такъ м-ръ Джерминъ никогда не говорилъ вамъ, сэръ, о дл, которое я знаю, именно объ опасности для васъ, чтобъ наслдникъ Байклифовъ представилъ свои права на ваши помстья.

— Ахъ! воскликнулъ Гарольдъ быстро вскакивая и прислоняясь къ камину. Его поразилъ тотъ источникъ, изъ котораго эти свденя исходили. Всякая тнь страха стушевывалась передъ мыслью, блеснувшей подобно молни въ его голов, что онъ будетъ въ состояни дйствовать независимо отъ Джермина, подъ влянемъ подобнаго наплыва чувствъ, онъ не могъ произнести ничего кром междометя. Христанъ изъ этого вывелъ, что Гарольдъ никогда прежде не слыхивалъ о неожиданномъ наслдник Байклифовъ.

— Я именно и пришелъ, сэръ, чтобъ передать вамъ этотъ фактъ.

— Вроятно, съ какой нибудь другой цлью, а не изъ любезности ко мн?

— Конечно, отвчалъ Христанъ, также покойно, какъ будто онъ говорилъ о вчерашней погод,— я не такъ глупъ, чтобъ играть съ вами комедю, м-ръ Трансомъ. Я потерялъ въ юности большое состояне и теперь получаю небольшое жалованье. Въ дл, о которомъ я только-что упомянулъ, я могу представить такя свидтельства, которыя обратятъ всы правосудя противъ васъ. Но я ни мало не желаю этого сдлать, если только вы дадите мн возможность ухать изъ этой страны.

Гарольдъ слушалъ его, словно онъ самъ былъ герой легендъ, преслдуемый соблазнами и кознями врага рода человческаго. Соблазнъ, теперь представлявшйся ему, сопровождался радостной надеждой обойти Джермина. Но желане выиграть время помогло ему устоять противъ соблазна.

— Вы знаете, сказалъ онъ очень холодно,— что молчане покупается въ такомъ только случа, если оно сопровождается чмъ нибудь положительнымъ. Много людей, вроятно, желали-бы чтобъ я заплатилъ ихъ путевыя издержки, но врядъ ли они могли бы доказать, что это принесло бы мн пользу.

— Вы желаете, чтобъ я вамъ объяснилъ все, что знаю?

— Да, это необходимое услове для дальнйшей бесды между нами.

— Я полагаю, м-ръ Трансомъ, вы согласны со мною, что свденя, которыя я имю вамъ сообщить, имютъ цну сами по себ совершенно отдльно отъ того, явлюсь-ли я, впослдстви, свидтелемъ противъ васъ или нтъ. Я долженъ заботиться о своемъ интерес, и если вы, по какой нибудь причин, не пожелаете вознаградить меня за удалене важнаго свидтеля противъ васъ, вы должны хоть заплатить мн за доставленныя вамъ свденя.

— Можете мы мн сказать, кто такой и гд находится этотъ Байклифъ?

— Могу.

— И вы можете доставить полныя свденя о моемъ дл?

— Да. Я говорилъ со стряпчимъ, не Джерминомъ, который знаетъ все, что касается до этого дла.

— Вы по должны расчитывать на мое желане уничтожить какое нибудь доказательство законныхъ правъ или удалить важнаго свидтели, но назначьте цну за свденя, которыя вы можете мн дать.

— Я назначаю — дв тысячи фунтовъ.

— Дв тысячи чертей! воскликнулъ Гарольдъ, бросаясь снова въ кресло и отворачивая голову отъ Христана. Новыя мысли тснились въ его голов. ‘Этому молодцу, можетъ быть, надобно бжать изъ Англи по какой нибудь причин, сказалъ онъ самъ себ,— очевидно не одинъ Джерминъ, а многе знаютъ о существовани Байклифа. Если дло это обнаружится, то оно можетъ бросить на меня мрачную тнь. Вс будутъ уврены, что я подкупилъ этого человка и заставилъ его убжать.’

— Я не дамъ вамъ ни гроша за ваши свденя, сказалъ онъ ршительнымъ тономъ,— до тхъ поръ пока, время не докажетъ, что вы не намрены бжать, но явитесь свидтелемъ, когда васъ потребуютъ. На такихъ условяхъ я согласенъ дать вамъ записку, въ которой приму на себя обязательство, что по окончани процесса, или по окончани всего дла безъ процесса, я заплачу вамъ нкоторую сумму денегъ за т свденя, которыя вы теперь доставите мн.

Христанъ чувствовалъ, что онъ попался. Сначала, онъ былъ убжденъ, что Гарольдъ приметъ съ удовольствемъ его предложене удалиться изъ Англи, когда же изъ нсколькихъ словъ Гарольда онъ понялъ, что ошибся, то онъ внутренно ршился все же ухать на континентъ, хочетъ-ли этого Гарольдъ или нтъ, если только ему удастся получить достаточную сумму денегъ. Онъ не отвчалъ тотчасъ же и думалъ, что если онъ останется въ Англи и будетъ рисковать тмъ, что въ немъ публично узнаютъ Генри Скаддона, то, по крайней мр, было бы благоразумно обезпечить себ нкоторую сумму денегъ отъ Гарольда Трансома, этого страннаго человка, ршающагося остаться идеально-честнымъ, не смотря на ущербъ его интересамъ. Не думалъ-ли онъ вступить въ сдлку съ своимъ противникомъ? Если такъ, то онъ могъ спокойно ждать пока, тмъ или другимъ способомъ, тайна для него откроется. Христанъ начиналъ бояться, что онъ ршительно ничего не выиграетъ отъ своего умнаго плана прямо обратиться къ Гарольду. Наконецъ онъ сказалъ:

— Я полагаю сэръ, что дв тысячи умренная цна при такихъ условяхъ.

— Я не дамъ двухъ тысячъ.

— Позвольте мн вамъ сказать, сэръ, что никто не скажетъ вамъ столько, какъ я, даже, еслибъ кто и зналъ не мене моего. Вы видите, м-ръ Джерминъ, которому извстно все, не нашелъ нужнымъ васъ объ этомъ увдомить…

— Ну?

— Я полагаю, въ подобныхъ обстоятельствахъ, джентельменъ не долженъ жалть денегъ, а я ршительно не могу взять меньше тысячи фунтовъ. Право, не стоитъ брать меньшую сумму. Еслибъ м-ръ Джерминъ узналъ, что я далъ вамъ эти свденя, то онъ сталъ бы меня преслдовать.

— Я вамъ дамъ тысячу, сказалъ Гарольдъ поспшно, ибо Христанъ безсознательно затронулъ его слабую струну. По крайней мр, я вамъ дамъ такую записку, какую общалъ.

Онъ написалъ ее и отдалъ Христану.

— Теперь разсказывайте покороче, сказалъ онъ,— выкажется одарены дловымъ краснорчемъ. Кто и гд этотъ Байклифъ?

— Вы удивитесь, сэръ, узнавъ, что этотъ наслдникъ — всми воображаемая дочь стараго проповдника Лайона на Солодовенномъ подворь.

— Господи! какимъ это образомъ? произнесъ Гарольдъ и въ ту же минуту, передъ его глазами встала сцена, когда онъ впервые увидлъ Эстеръ — маленькая темная гостиная, грацозная молоденькая двушка, вся въ голубомъ, съ удивительно-аристократичнымъ видомъ и манерами.

— Вотъ какимъ: старикъ Лайонъ женился по какому-то странному стеченю обстоятельствъ на вдов Байклифа, когда эта двочка была еще ребенкомъ. Проповдникъ не хотлъ, чтобъ она знала, что онъ не настоящй ея отецъ, онъ мн самъ это сказалъ. Но она портретъ Байклифа, котораго я зналъ хорошо — и замчательно красивая двушка, съ поступью королевы.

— Я ее видалъ, сказалъ Гарольдъ, боле чмъ когда довольный, что онъ купилъ такя драгоцнныя свденя,— но продолжайте.

Христанъ разсказалъ все, что онъ зналъ, въ томъ числ передалъ и разговоръ свой съ Джерминомъ, исключая конечно того, что не говорило въ его пользу.

— Такъ вы уврены, сказалъ Гарольдъ, когда разсказъ Христана, казалось, пришелъ къ концу,— что м-ръ Лайонъ не иметъ никакого понятя о правахъ, которыя она иметъ по своему рожденю на наши помстья?

— Я увренъ. Но мн нечего вамъ говорить, что когда въ дло замшанъ стряпчй, то ни за что нельзя поручиться. Я долженъ вамъ напомнить, сэръ, что вы общали защитить меня отъ враждебныхъ дйствй м-ра Джермина и сохранить отъ него въ тайн мои сношеня съ вами.

— Не бойтесь. Вы можете быть уврены, что я ничего не скажу м-ру Джермину.

Посл этого Христанъ удалился, получивъ учтивое: ‘прощайте’ и пока онъ вспоминалъ старину съ Доминикомъ, Гарольдъ, сидя въ своемъ кресл, обдумывалъ только-что полученныя новыя свденя. Эти свденя оказались совсмъ не такя горькя, какъ онъ ожидалъ.

Съ самаго начала, посл своего разговора съ Джерминомъ, отвращене Гарольда заглушить въ тайн законныя права побуждало его пойдти на сдлку. Быть можетъ, какой нибудь среднй путь былъ возможенъ, путь, который былъ бы меньшее зло, чмъ дорогой процессъ или совершенное отречене отъ своихъ правъ на помстье. А теперь онъ узналъ, что этотъ новый истецъ была женщина, молодая и воспитанная въ такой обстановк, что четверть трансомскаго состояня показались бы ей громаднымъ состоянемъ. И полъ, и общественное положене истца подвергали его многимъ смягчающимъ влянямъ. Имвъ случай однажды видть Эстеръ, Гарольдъ, очень естественно, между прочими прятными и непрятными планами, думалъ о возможности соединиться съ нею бракомъ.

Гарольдъ, какъ онъ часто говорилъ своей матери, ‘не годился въ женихи’ и не намревался привезти жену въ Трансомъ-Кортъ. Имя своимъ наслдникомъ маленькаго Гарри, онъ предпочиталъ остаться свободнымъ. Западныя женщины были не по его вкусу, он выражали переходъ отъ слабаго твореня къ думающему существу, что было очень скучно и тягостно. Гарольдъ предпочиталъ простоватую, безмолвную, страстную женщину съ большими глазами и съ густыми черными волосами, всившими гораздо боле, чмъ ея мозгъ. Онъ не видалъ подобной женщины въ Англи.

Такимъ образомъ, Гарольдъ не думалъ жениться иначе, какъ если представится къ тому какой нибудь необыкновенный случай. Теперь подобный случай представился. Женитьба на Эстеръ была для него выгоднымъ планомъ. Но онъ не намревался направить вс свои дйствя исключительно для достиженя этой цли. Онъ ршился поступить съ Эстеръ открыто, честно, какъ подобаетъ джентльмену, что должно было снискать ея расположене и побудить ее спасти насколько возможно интересы его семейства. Ршиться на эту систему дйствй много помогло ему чувство удовольствя при мысли, что хитрость Джермина не поможетъ ему отдлаться отъ заслуженнаго наказаня. Онъ надялся, что въ очень скоромъ времени, онъ не только заключитъ удовлетворительную сдлку съ Эстеръ, но докажетъ Джермину, въ форм очень непрятнаго для него заявленя, что Гарольдъ Трансомъ его боле не боится,— Джерминъ тогда будетъ грызть себ ногти.

Размышляя такимъ образомъ, онъ чувствовалъ себя довольнымъ и на душ у него стало легко. Онъ отказался отъ двухъ безчестныхъ предложенй и намревался дйствовать честно. Но ему нужна была помощь матери и для этого надо было довриться ей и уговорить ее.

Черезъ два часа, посл ухода Христана, Гарольдъ попросилъ свою мать къ себ, въ комнату, и передалъ ей всю странную, поразительную исторю, опуская однако т подробности, которыя могли обнаружить, что онъ получилъ эти свденя отъ Христана. Гарольдъ чувствовалъ, что данное имъ общане обусловливало молчане, насчетъ этого предмета, поэтому, онъ сказалъ своей матери, что онъ былъ обязанъ скрыть источникъ, изъ котораго онъ почерпнулъ свденя независимо отъ Джермина.

M-съ Трансомъ почти ничего не говорила во все время разсказа Гарольда, она не выразила никакого удивленя, но слушала съ большимъ вниманемъ и многе вопросы, которые она сдлала, поразили Гарольда своею основательностью. Когда онъ показалъ ей копю мннй юристовъ, оставленную Джерминомъ, она сказала, что знаетъ со очень хорошо и уже иметъ у себя. Вс подробности послдняго процесса были слишкомъ свжи въ ея памяти, онъ случился въ такое время, когда было некому замнить ее и она была фактически головою всего семейства. Она была потому хорошо подготовлена и могла понять, какимъ образомъ ихъ состояне находилось въ опасности, но ничто не подготовило ее къ страннымъ подробностямъ дла, къ тому стеченю обстоятельствъ, которое обнаружило существоване новаго истца, особливо, къ той роли, которую Джерминъ игралъ во всемъ этомъ. М-съ Трансомъ смотрла на случившееся съ особой точки зрня, обусловливаемой ея личными чувствами и потому все это для нея принимало видъ давно ожиданнаго возмездя. Гарольдъ замтилъ, что она была очень взволнована, что она дрожала и ея блдныя губы едва произносили слова. Но онъ долженъ былъ этого ожидать. Ему самому не очень понравилась эта всть, когда она впервые дошла до него.

Но онъ не догадывался, что всего боле, въ его разсказ, поразило его мать. А это нчто отодвинуло на второй планъ въ ея глазахъ опасность, грозившую ихъ состояню. Теперь впервые она услышала о процесс съ Джерминомъ.

Гарольдъ разсказалъ все, какъ Джерминъ намревался обойти его, и какъ теперь онъ, Гарольдъ, иметъ возможность подорвать весь его планъ.

— Я бы желалъ матушка, сказалъ Гарольдъ въ вид заключеня,— то есть, если вы согласны со мною, я бы желалъ, чтобы мы отправилась вмст къ этой молодой двушк въ Солодовенномъ подворь. Я объясню ей все дло, повидимому она еще ничего не знаетъ, и вы пригласите ее тотчасъ же прхать къ намъ, чтобъ такимъ образомъ избгнуть всякаго скандала, всякаго процесса и окончить дло миролюбиво.

— Это невроятно… удивительно… двушка въ ея положени… произнесла м-съ Трансомъ съ трудомъ. Это показалось бы ей самымъ горькимъ униженемъ, еслибъ другого рода муки не заняли совершенно ея сердце.

— Увряю васъ, она совершенная леди, я видлъ ее, когда хлопоталъ по выборамъ. Она васъ совершенно поразитъ. Право, вамъ не унизительно пригласить ее къ себ.

— О! отвчала м-съ Трансомъ съ горечью,— я должна покоряться всему. Когда мы подемъ?

— Теперь еще нтъ двухъ часовъ, сказалъ Гарольдъ смотря на часы,— мы можемъ похать сегодня, посл вашего завтрака. Лучше не терять ни минуты. Я прикажу закладывать экипажъ.

— Погоди, произнесла м-съ Трансомъ съ неимоврнымъ усилемъ,— времени еще много. Я не буду завтракать. Я имю кое-что теб сказать.

Гарольдъ отдернулъ руку отъ звонка и, прислонившись къ камину, приготовился слушать.

— Ты видишь, Гарольдъ, что я съ разу исполняю твое желане?

— Да, матушка, и я вамъ очень благодаренъ за то, что вы не представили никакихъ преградъ.

— Ты долженъ въ свою очередь меня выслушать.

— Сдлайте милость говорите, сказалъ Гарольдъ, ожидая какой нибудь непрятности.

— Какая польза тягаться съ Джерминомъ.

— Правда? Вотъ какая! Этотъ человкъ обременилъ наши помстья различными обязательствами, по которымъ уплачивается въ годъ до трехъ тысячь фунтовъ, я убжденъ, что большая часть этихъ обязательствъ совершены имъ самимъ подъ чужимъ именемъ. Вся сумма данная имъ и годовой процентъ съ которой представляютъ эти три тысячи, не была боле двадцати тысячь. Конечно, онъ обошелъ васъ, а отецъ мой никогда не занимался подобными длами. Джерминъ позволилъ себ всякаго рода мошенничества, не разсчитывая, что я прду изъ Смирны занять мсто бднаго Дурфи. Онъ почувствуетъ, какая разница между мной и братомъ. Польза, о которой вы спрашиваете, будетъ та, что отцу не придется платить огромныхъ процентовъ во время своей жизни, а онъ еще можетъ прожить десять лтъ, потомъ я, можетъ быть, еще оттягаю порядочную сумму денегъ и, наконецъ, я накажу мошенника. Вотъ какая будетъ польза.

— Онъ будетъ разоренъ!

— Я этого и желаю, рзко отвчалъ Гарольдъ.

— Онъ очень энергично дйствовалъ въ нашу пользу во время старыхъ процессовъ, вс говорили, что онъ выказалъ удивительную дятельность и искуство, сказала м-съ Трансомъ съ большимъ жаромъ и смлостью. Она начинала горячиться.

— Все что онъ длалъ, онъ длалъ для себя поврьте мн, произнесъ Гарольдъ съ презрительнымъ смхомъ.

— Въ послднемъ процесс было много тягостныхъ подробностей. Ты, кажется, очень заботишься о молодой двушк только для того, чтобъ избгнуть новаго скандала и новаго процесса. Отчего ты не хочешь также поступить и въ этомъ дл? Джерминъ, быть можетъ, согласился бы миролюбиво покончить дло… возвратить что нибудь… если онъ дйствительно дурно поступалъ.

— Я не хочу идти съ нимъ на мировую, сказалъ ршительно Гарольдъ,— если онъ сдлалъ что нибудь скандальное въ качеств нашего агента, то пускай онъ и несетъ за это отвтственность. Самый лучшй способъ взвалить на его голову все безчестье, именно и заключается въ томъ, чтобъ показать всему свту, что онъ насъ ограбилъ и что я намренъ его наказать. Зачмъ вы защищаете, матушка, такого человка? Вдь, большею частью, по его милости вамъ пришлось вести такую несчастную, нищенскую жизнь, вамъ, которая нкогда разыгрывала блестящую роль, какой только можетъ пожелать женщина.

М-съ Трансомъ ощутила теперь какое-то страшное чувство, словно она замахнулась и хотла ударить нчто мягкое, теплое, живое, какъ она сама, а вмсто того руку ея отстраняло что-то холодное, крпкое, безчувственное. Она ничего не отвчала Гарольду, но встала, точно не хотла дале продолжать спора.

— Женщины всего боятся, я знаю, сказалъ Гарольдъ добродушно, чувствуя, что онъ былъ слишкомъ рзокъ къ своей матери, особенно посл того, какъ она такъ живо согласилась съ его желанемъ,— а вы столько лтъ привыкли считать Джермина за какой-то незыблемый законъ природы. Ну, ну, не унывайте, прибавилъ онъ, смотря на нее съ улыбкой и положа ей руки на плечи.— Мы благополучно минемъ вс эти затрудненя. А эта молодая двушка, я увренъ, окажется очень прятной для васъ гостьей. Вы уже давно не имли около себя веселой молодежи. Кто знаетъ, она быть можетъ въ меня влюбится и я буду принужденъ на ней жениться.

Онъ говорилъ шутя, желая только развеселить мать. Но она пристально на него посмотрла и сказала: — Ты говоришь серьезно, Гарольдъ?

— А разв я не могу побдить женскаго сердца? кажется я не слишкомъ еще толстъ, а красивый, полный, тридцати-четырехъ лтнй молодецъ?

Она устремила глаза на сяющее лицо, наклоненное надъ нею. Отчего она не могла быть счастлива этимъ сыномъ, о будущности котораго она нкогда мечтала, и судьба котораго теперь превышала вс ея надежды? Слезы выступили на ея глазахъ и сдлали ихъ столь же большими и блестящими, какъ нкогда, въ юности, они бывали безъ слезъ.

— Ну вотъ, сказалъ Гарольдъ ласково,— не бойтесь. У васъ не будетъ невстки иной, какъ жемчужины. Однако намъ пора и хать.

Черезъ полчаса м-съ Трансомъ сошла внизъ торжественною поступью вся въ бархат и соболяхъ. Она приготовилась достойно розыграть свою роль въ отношени ‘молодой двушки въ Солодовенномъ подворь’.

Гарольдъ приказалъ кучеру хать окольными путями, чтобъ не обратить на себя слишкомъ большаго вниманя. Впрочемъ, недавне выборы могли служить предлогомъ неудачному радикальному кандидату для посщеня м-ра Лайона.

XXXVII.

Съ тхъ поръ, какъ Эстеръ разсталась съ Феликсомъ Гольтомъ, въ день требйскихъ происшествй, она перенесла столько сильныхъ ощущенй, что была готова принять, съ сравнительнымъ равнодушемъ, всякую необыкновенную всть.

Когда м-ръ Лайонъ возвратился домой изъ своей проповднической экспедици, Феликса уже везли въ ломфордскую тюрьму. Пасторъ былъ сильно пораженъ этой встью. Онъ не могъ врно объяснить себ поступокъ Феликса Гольта, вс разсказы о томъ, которые слышала Эстеръ, противорчили одинъ другому. М-ръ Лайонъ былъ убжденъ, что Феликсъ не. подстрекалъ народъ, не возбуждалъ безпорядки, онъ боялся только, что въ роковой борьб съ Тукеромъ, онъ слишкомъ поддался своему пламенному характеру, несдержанному смиренемъ.

— Мой бдный юный другъ тяжелымъ опытомъ научится, какъ преступно быть слишкомъ самонаднннымъ, это таинственный, строгй урокъ Провидня, сказалъ онъ, сидя противъ Эстеръ и грустно разговаривая о несчастномъ происшестви.

— Вы подете его навстить, батюшка?

— Конечно, я поду. Но теперь я долженъ сейчасъ отправиться къ его бдной, огорченной матери, въ этомъ гор, душа ея врно носится, какъ въ вихр, раздираемая противуположными втрами.

Съ этими словами м-ръ Лайонъ всталъ и поспшно надлъ свою шляпу, готовый выдти изъ комнаты, распахнутое пальто грозило подвергнуть его маленькую фигурку вляню холоднаго воздуха.

— Нтъ, батюшка, не уходите, хоть закусите что нибудь прежде, сказала Эстеръ останавливая его за руку,— вы очень утомлены и устали.

— Дитя мое, я не могу медлить ни минуты. Я не могу ни вкусить хлба, ни выпить воды, прежде чмъ узнаю вс подробности о поступк этого молодаго человка, прежде чмъ узнаю, что можетъ и что не можетъ быть доказано противъ него. Я боюсь что въ город нтъ никого, кто бы постоялъ за него, даже друзья нашей церкви часто попрекали меня за пристрасте къ нему. Но Эстеръ, мое милое дитя…

Тутъ м-ръ Лайонъ схватилъ ее за руку, онъ чувствовалъ необходимость высказаться, и забылъ, что за минуту передъ тмъ торопился уйти.

— Я знаю, что Господь вдаетъ все, но мы — мы часто должны судить по неврнымъ признакамъ, чтобы, этимъ путемъ, научиться питать вру другъ въ друга. Наша великая вра, Эстеръ, вра мучениковъ, я не отвернусь отъ человка, какихъ бы религозныхъ убжденй онъ не былъ, который терпитъ за то, что не хочетъ лгать, нтъ, хотя я и ненамренъ своевольно избирать себ священные догматы, но я не могу не врить, что значене божественнаго искупленя гораздо шире, чмъ самое крайнее наше человколюбе и милосерде. Нкогда я думалъ иначе, но теперь это мое убждене.

Проповдникъ остановился и, казалось, мысли его витали въ прошедшемъ, мысли всегда уносили его далеко отъ настоящаго, даже, когда ему предстояло спшное дло. Эстеръ воспользовалась этимъ случаемъ и настояла на томъ, чтобъ онъ подкрпилъ свои ослабвшя силы бульономъ, прежде чмъ отправится для собираня врныхъ, опредленныхъ свденй изъ устъ различныхъ свидтелей, начиная съ бдной м-съ Гольтъ, которая могла отуманить голову любаго адвоката.

Смотря на все горе, причиняемое ей Феликсомъ, лишь какъ на исполнене своихъ предсказанй, м-съ Гольтъ съ горячностю искала въ этой несчастной истори какое-то таинственное значене. Она, повидимому, совсмъ забывала тотъ важный фактъ, чти Феликсъ сидлъ за работой до одинадцати часовъ, словно глухой, что онъ выбжалъ изъ дому вн себя отъ изумленя и ужаса, возвратился съ радостнымъ извстемъ, что все спокойно и попросилъ оставить ему что нибудь пость — факты, которые могли служить свидтельствомъ, что Феликсъ не принималъ участя ни въ какихъ подготовленяхъ возстаня и былъ напротивъ враждебенъ ему. Вс эти подробности были объяснены ею, какъ бы не нарочно, словно он не имли ничего общаго съ дломъ, но она считала самымъ важнымъ въ этомъ дл свое предсказане, сдланное ею задолго до Михайловаго дня, когда, разсердившись на Феликса, она сказала ему: ‘Ты подвергнешься большему несчастю за твою самонадянность въ отношени пилюль и элексира’.

— Вотъ видите, м-ръ Лайонъ, сказала бдная женщина, надвшая нарочно старое, уже давно брошенное платье, измятую манишку и неглаженный чепецъ,— вотъ видите мои слова исполнились скоре, чмъ я думала. Феликсъ можетъ, если хочетъ, противорчить мн, но вотъ онъ въ тюрьм, а я здсь одна и всего на все имю на прожите пол-кроны въ недлю изъ тхъ денегъ, которыя я сберегла на черный день, да еще этотъ домъ, за который я должна платить ренту. Не я виновата во всемъ этомъ м-ръ Лайонъ, никто про меня но можетъ этого сказать — этотъ бдный сиротка (и она указала рукой на маленькаго Джоба, сидвшаго у нея на колняхъ), столь же мало вдаетъ, какъ и я, о бунтахъ, убйствахъ и прочемъ зл, Но когда у тебя сынъ, такой умный и повелительный, что запрещаетъ лекарства, которыя продавали повсюду люди гораздо лучше его, прежде чмъ онъ родился — не зачмъ и быть добродтельной на семъ свт. Но вдь онъ былъ ребенкомъ, м-ръ Лайонъ, и я его кормила своимъ молокомъ (тутъ материнская любовь м-съ Гольтъ взяла верхъ надъ всми ея разглагольствованями и она продолжала уже всхлипывая), и подумать, что его сошлютъ, обрютъ голову, заставятъ работать, какъ каторжнаго. Охъ, охъ!

При вид слезъ м-съ Гольтъ, маленькй Джобъ, который хотя и смутно, но понималъ, что случилось горе, и что Феликса обидли и увезли, также поднялъ жалобный ревъ.

— Нтъ, м-съ Гольтъ, сказалъ проповдникъ, желая ее утшить,— не преувеличивайте своего горя неосновательными опасенями. Я твердо надюсь, что мой юный другъ, вашъ сынъ, вскор освободится отъ всякихъ тяжелыхъ послдствй этого дла, кром того нравственнаго гнета, который смерть Тукера наложитъ на него навсегда. Я убжденъ, что присяжные, его соотечественники, съумютъ отличить несчастье, или пожалуй заблуждене, отъ злого намреня и потому не признаютъ его виновнымъ ни въ какомъ важномъ преступлени.

— Онъ никогда въ жизни ничего не укралъ, м-ръ Лайонъ, сказала м-съ Гольтъ съ жаромъ,— никто не можетъ мн сказать, чтобъ мой сынъ укралъ деньги, какъ молодой человкъ въ банк, хотя онъ на взглядъ, особливо по воскресеньямъ, былъ гораздо представительне и почтенне моего Феликса. Я знаю, очень не хорошо драться съ констэблями, но говорятъ, что вдов Тукера будетъ гораздо лучше жить теперь, чмъ прежде, важные люди дадутъ ей пенсонъ, ее пристроятъ въ богадльню, дтей въ школу и т. д. Горе легко переносить, когда всякй поможетъ, и если судья и присяжные захотятъ справедливо поступить съ Феликсомъ, то они подумаютъ о его бдной матери, у которой изо рта вырвали кусокъ хлба и оставили только пол-кроны въ недлю и мебель — конечно, она хорошая, я сама ее покупала,— и еще мн надо содержать этого сиротку, котораго Феликсъ самъ принесъ мн. Я могла бы отослать его назадъ къ его старому дду, котораго содержитъ приходъ, но я не такая женщина, м-ръ Лайонъ, у меня нжное сердце. Вотъ посмотрите, какя у него маленькя ножки, точно мраморныя (тутъ м-съ Гольтъ сняла съ Джоба башмакъ и чулокъ и показала его чисто вымытую ножку), вы, быть можетъ, скажете отчего я не возьму жильца, но вдь это легко говорить, не всякй человкъ нуждается въ комнат, а если что нибудь случится съ Феликсомъ, то я могу прямо идти въ тюрьму и никто меня оттуда не выкупитъ, право, ужасно, какъ вс члены нашей церкви нападаютъ на моего сына. Но я полагаю, они бы лучше предоставили его матери судить о немъ, какъ бы онъ тамъ ни былъ страненъ и повелителенъ, какъ бы онъ не противорчилъ священному писаню касательно лекарствъ, но все же онъ очень уменъ — это я скажу — и онъ законный сынъ своего отца и меня, своей матери, урожденной Мери Уолъ, которая родилась тридцать лтъ прежде, чмъ вышла за его отца (Тутъ м-съ Гольтъ заплакала и сквозь слезы прибавила), и если его сошлютъ, то я бы желала пойти къ нему, въ тюрьму, и понести этого сиротку, онъ очень любилъ держать его на рукахъ и говорилъ, что никогда не женится, и вотъ помимо его воли исполняется его желане.

М-ръ Лайонъ выслушалъ ее до конца, тяжело по временамъ вздыхая, и потомъ, чтобъ ее успокоить, сказалъ, что, онъ самъ отправится въ Ломфордъ, какъ только будетъ возможно, и не дастъ себ покоя, пока не сдлаетъ для Феликса всего, что отъ него зависитъ.

Въ одномъ только отношени жалобы м-съ Гольтъ согласовались съ его собственными опасенями и онъ вскор нашелъ, что он были совершенно справедливы, общее мнне въ Треби между либеральными диссентерами было не въ пользу Феликса. Никто, изъ видвшихъ изъ окна его дйствя на улиц, не замтилъ ничего, что могло бы ему служить извиненемъ, а объ его собственномъ объяснени своего поступка, при допрос, говорили, неодобрительно качая головами: ‘еслибъ онъ не считалъ себя умне всхъ, то ему никогда бы и въ голову не вошелъ такой дикй планъ. Онъ считаетъ себя чмъ-то необыкновеннымъ и дурно отзывается о почтенныхъ торговцахъ. Въ дл лекарствъ, онъ не только поступилъ противъ общепринятыхъ правилъ купли и продажи, но и выказалъ недостаточное довре къ тому, что можетъ сдлать Провидне во внутренности человка, черезъ посредство лекарствъ, быть можетъ и вредныхъ для желудка, съ свтской точки зрня. Результатъ этого былъ такой, какой и слдовало ожидать. Феликсъ довелъ свою мать до нищеты и самъ попалъ въ бду. И ради чего? Онъ не принесъ никакой пользы нашему длу, еслибъ онъ боролся противъ церковныхъ податей, или пострадалъ въ открытомъ бою, какъ смлый борецъ за либерализмъ и диссентеровъ, то можно было бы открыть подписку и собрать золота, серебра и мди для найма хорошаго ему защитника, о немъ можно было бы произносить проповди и имя его стало бы извстнымъ отъ Нью-Кестля до Дорчестера’. Но въ томъ, что приключилось съ Феликсомъ не было ничего назидательнаго. ‘Безпорядки въ Треби, съ какой стороны на нихъ не взглянешь, говорилъ м-ръ Мускатъ, не принесли никакой пользы и не сдлали чести либераламъ, и то, что м-ръ Лайонъ свидтельствовалъ въ пользу поведеня Феликса Гольта въ дл спрокстонскихъ рудокоповъ, доказывало только, что защита Феликса должна быть обвиненемъ его парти’. ‘Все это дло, замчалъ м-ръ Нутвудъ, было какое-то темное, необъяснимое и вообще не такое, въ которомъ вмшательство служителей божьихъ могло быть во славу Того, кому подобаетъ слава. То обстоятельство, что имя кандидата, въ пользу котораго подали голоса самые знатные члены церкви, замшано въ дл поощреня народа къ пьянству, грабежу и безпорядкамъ, можетъ послужить причиною къ разглагольствованю ихъ враговъ, языки которыхъ нельзя было бы остановить ходатайствами въ пользу безразсуднаго молодаго человка, который своимъ вмшательствомъ,— только еще боле испортилъ дло’. Вс знатнйше диссентеры предостерегали м-ра Лайона, чтобъ его человческя пристрастя не ослпили его относительно интересовъ истины.

Все слышанное терзало душу Лайона, онъ самъ вполн сознавалъ, что въ этомъ сложномъ дл были замшаны и общественные и частные интересы, ему было очень прискорбно, что тори торжествуютъ, ибо, за исключенемъ нападенй на гостинницу ‘Семь Звздъ’, считавшуюся домомъ виговъ, вс матеральныя потери во время безпорядковъ были понесены торями. Пасторъ очень дорожилъ своими мннями и желалъ, чтобъ самые факты говорили въ пользу этихъ мннй. И хотя въ дл Феликса они не говорили въ его пользу, однако же Лайонъ, какъ мы видли, побуждаемый гуманностю и добрыми чувствами ршился позаботиться о Феликс Гольт. Онъ зналъ, что Гольта не поддерживала никакая большая партя и онъ, въ своей защит, стоялъ одинокимъ. Душа маленькаго пастора была геройская, онъ не былъ однимъ изъ тхъ либераловъ, которые, заботой о дл либерализма, прикрываютъ свою трусость и измну.

Онъ былъ увренъ, что кром него, только Джерминъ, Джонсонъ и Гарольдъ Трансомъ могли явиться свидтелями, что Феликсъ возставалъ противъ угощенй спрокстонскихъ рудокоповъ. Хотя онъ имлъ очень смутныя понятя о томъ, какъ слдовало поступить въ подобномъ случа,— онъ полагалъ, что м-ръ Трансомъ сдлаетъ все, что отъ него зависитъ, хотя бы только изъ желаня загладить свою вину,— но онъ не смлъ ничего предпринять не посовтовавшись съ Феликсомъ, который, вроятно, уже ршилъ какую помощь онъ приметъ и какую не приметъ,

Это послднее предположене исполнилось. М-ръ Лайонъ возвратился къ Эстеръ изъ своей поздки въ Ломфордъ, гораздо мене смущенный и взволнованный, теперь, по крайней мр, ему былъ указанъ опредленный путь дйствй. Феликсъ объявилъ, что онъ не приметъ никакой помощи отъ Гарольда Трансома, исключая той, которую онъ можетъ принести въ качеств честнаго свидтеля. Онъ не нуждался ни въ чемъ, и все, что можно было для него сдлать, заключалось въ самомъ простомъ и прямомъ исполнени своего долга всми, кто былъ хоть какимъ нибудь образомъ причастенъ къ длу. Объяснене его поступка было самое простое, и потому онъ не нуждался ни въ какихъ юридическихъ уловкахъ. Онъ согласился однако принять услуги одного почтеннаго стряпчаго въ Ломфорд, который предложилъ вести его дло безплатно. Дло это было очень просто и легко по словамъ Феликса. Надо было отъискать нсколькихъ свидтелей, бывшихъ въ состояни показать, что Феликсъ пытался повести толпу въ Гобъ-Лэнъ и что она, вопреки ему, устремилась на замокъ.

— Такъ онъ не такъ упалъ духомъ, какъ вы опасались батюшка? сказала Эстеръ.

— Нтъ, дитя мое, однако онъ очень блденъ и чрезвычайно перемнился, особенно для такого здоровеннаго молодца. Онъ говоритъ, что горюетъ только о бдномъ Тукер и о своей матери. Мы говорили съ нимъ много о грустныхъ послдствяхъ этого дла, для его матери, и о томъ затруднительномъ положени человка, при которомъ даже доброе дло приноситъ злые плоды, если мы смотримъ на все только съ точки зрня нашей собственной краткой жизни, а не руководствуясь боле высокимъ правиломъ, по которому мы только слуги и исполнители воли Провидня, а не творцы нашихъ личныхъ успховъ.

— Онъ ничего не говорилъ обо мн батюшка? спросила Эстеръ дрожащимъ голосомъ, не имя силы доле сдерживать своего эгоистическаго чувства.

— Да, онъ спросилъ о твоемъ здоровь и веллъ теб кланяться. Нтъ, погоди, онъ просилъ меня, теб что-то передать, повидимому относящееся къ одному изъ вашихъ разговоровъ безъ меня. ‘Передайте ей, сказалъ онъ, что къ чему бы меня не приговорили, меня никогда не могутъ лишить моего призваня, она это знаетъ. Съ моей невстой — нищетой и съ моимъ ремесломъ — педагогей и проповдничествомъ, я всегда буду жить припваючи’. При этомъ онъ засмялся, вроятно вспомнивъ какую нибудь шутку.

Лицо Эстеръ омрачилось и приняло грустное выражене. Ея красота была не дтская, и когда глаза ея не сверкали остроумемъ, хитростю и суетой, то въ нихъ виднлось такое глубокое отвлеченное чувство горя, что вы были бы удивлены, какъ улыбка могла скрывать такое возвышенное, величественное выражене. Ея перемнчивое лицо было врнымъ символомъ ея сложной легко увлекающейся натуры, для которой борьба была неизбжна, а что восторжествуетъ, добро или зло, было неизвстно.

На отношеня свои къ Феликсу Гольту она смотрла съ весьма серьезной точки зрня и не считала ихъ совершенно окончившимися. Ея постоянныя думы и заботы о немъ, вчныя повтореня въ ея памяти всего прошлаго — невольно привели ее къ убжденю, что онъ былъ единственной причиной ея новой жизни. Его благородныя наставленя глубоко запечатллись въ ея памяти и не могла она безпрестанно не думать объ источник ея лучшихъ жизненныхъ наслажденй.

Но вмст съ тмъ послднее ихъ свидане причинило ей большое горе, которое было еще такъ свжо, и это горе было все еще ея, а не общее съ Феликсомъ Гольтомъ. Теперь онъ въ бд, но она не сметъ сожалть его, онъ выше всякаго сожалня. Онъ избжалъ его, избравъ своей долей лишене и нищету. Лучшая часть любви женщины, это поклонене тому, кого она любитъ, но горько ей, когда отвергнутъ ея драгоцнное мро и оттолкнутъ ея роскошныя пряди волосъ, готовыя отереть утомленныя ноги.

Пока все это происходило въ душ Эстеръ, январске дни проходили съ ихъ обычнымъ зимнимъ однообраземъ, тори торжествовали и угощеня шли за угощенями, а между диссентерами упрямство ихъ пастора производило невиданный скандалъ. Онъ смло произнесъ имя Феликса Гольта на своей вечерней проповди и молился о немъ, называя его по имени, а не какъ о юномъ измаильтянин, ‘возвращене котораго изъ степи въ то же лоно, гд обитаютъ сыны уды и Беньямина мы привтствовали бы съ радостью.’ Бдная м-съ Гольтъ посреди своего горя ощущала горделивое сознане что она, хотя и не членъ ихъ церкви, однакоже сдлалась предметомъ церковныхъ проповдей и вниманя духовной паствы. Сознавая, что она сама нчто свтлое, незапятнанное, нчто, рельефно выдающееся на мрачномъ фон горя и страданй, что она фактическое противорче той крайней доктрин человческаго нечестя, котораго она никогда не раздляла,— она естественно находила утшене въ томъ, что на нее обратили внимане, и считала это признанемъ еи достоинствъ. Но боле влятельные слушатели были того мння, что м-ру Лайону, умвшему выражаться длинными фразами и прибгавшему къ постояннымъ вставкамъ и скобкамъ, употреблене простаго, не библейскаго имени въ молитв къ Богу, было неприлично и недостойно. Подобныя мелочи можно было бы простить необразованному мстному проповднику уэслеянскаго толка, но извстнаго рода торжественный тонъ былъ необходимъ для индепендентовъ, самой образованной общины между диссентерами. М-ръ Лайонъ считалъ подобныя мння нечестивыми, и на другое утро объявилъ Эстеръ свою твердую ршимость бороться съ ними и не считать ничего нечистымъ и недостойнымъ молитвы. Пока онъ разсуждалъ такимъ образомъ, случилось нчто совершенно измнившее течене его мысли и до того поразившее, какъ его, такъ и Эстеръ, что они долго смотрли другъ на друга въ безмолвномъ удивлени.

Причиной этого изумленя было письмо привезенное нарочнымъ изъ Дуфильди, письмо большое, тяжелое, адресованное на имя Эстеръ. Почеркъ этого адреса былъ совершенно необычайной новинкой въ ея корреспонденци. А содержане самого письма было еще изумительне его вншности, оно начиналась слдующимъ образомъ:

‘Милостивая государыня! честь имемъ при семъ препроводить къ вамъ краткое извлечене изъ свденй дошедшихъ до насъ о томъ, что вс права, которыя нисходящая линя Эдварда Байклифа иметъ на помстя, переданныя въ наслдственный ленъ Джономъ Джустисомъ Трансомомь въ 1729 г., теперь впервые сосредоточиваются въ вашемъ лиц, какъ единственномъ и законномъ наслдник Мориса Христана Байклифа. Мы вполн убждены, что вашъ искъ увнчается успхомъ и вы получите въ собственность помстье по малости въ пять или шесть тысячъ содоваго дохода…’

На этомъ мст Эстеръ прервала свое чтене вслухъ, опустила руку, въ которой держала письмо и съ тревожно-бьющимся сердцемъ взглянула на отца. Лайонъ смотрлъ на нее также безмолвно, и это продолжалось минуты дв или три. Оба были подъ влянемъ какого-то ужаса, хотя мысли, не дававшя имъ возможности промолвить ни одного слова, были различны.

М-ръ Лайонъ заговорилъ первый.

— Такъ вотъ о чемъ намекалъ человкъ, называющй себя Христаномъ. Я не врилъ ему, а оказывается, что онъ говорилъ правду.

— Но, возразила Эстеръ, воображене которой быстро перенеслось на богатство, которое она умла оцнить,— означаетъ-ли это письмо, что Трансомы будутъ изгнаны изъ Трансомъ-Корта, и я буду жить тамъ вмсто ихъ? Это кажется немыслимо.

— Я не знаю, дитя мое. Я въ этихъ длахъ ничего не смыслю, и мысль о свтскомъ величи для тебя, скорй путаетъ меня, чмъ радуетъ. Однако мы должны все обсудить обстоятельно и не считать то, что выпало на нашу долю простымъ фактомъ, но долгомъ, который мы должны свято исполнить. Пойдемъ въ мою комнату и прочтемъ хорошенько это письмо.

Тотъ фактъ, что это объявлене было прислано не старыми стряпчими Байклифовъ, Битомъ и Кауле — былъ естественнымъ слдствемъ разсказанныхъ нами событй. Таинственный творецъ этого чуда, былъ м-ръ Джонсонъ. Онъ вступилъ въ сношеня съ другой фирмой для обоюднаго дйствя въ пользу доказательства правъ Эстеръ Байклифъ на трансомскя помстья, отъ этого дла она. ожидалъ получить значительныя выгоды.

Звзда Джермина повидимому клонилась къ западу и Джонсонъ не чувствовалъ при этомъ большаго горя. Кром непрятнаго оглашеня его участя въ нкоторыхъ длахъ, веденныхъ вмст съ Джерминомъ, Джонсонъ не видлъ ничего опаснаго для себя въ процесс, который грозилъ Джермину. Ему не предстояло разореня оттого, что Джерминъ разорится. Онъ не былъ высоко парящей въ небесахъ птицей, но мелкой, земной и онъ могъ существовать, могъ доставать себ пропитане, хотя бы крылья у него и были немного урзаны. Между тмъ ему предстояло извлечь нкоторую выгоду изъ байклифскаго дла, которое Джерминъ намревался эксплоатировать исключительно для себя. Наконецъ этимъ дломъ можно было причинить много неудовольствй м-ру Гарольду Трансому, обращене котораго съ порядочными, почтенными агентами не могло не возбудить гнва въ человк сознающемъ свое достоинство.

Подъ влянемъ подобныхъ сложныхъ побужденй много длъ совершалось на свт, хорошо одтыми и, въ 1833 году, чисто выбритыми людьми, имена которыхъ встрчаются во всхъ спискахъ благотворительныхъ обществъ и которые сами непонимаютъ, что они низке негодяи. Никакая система религозная или политическая, я полагаю, не проповдывала принципа, чтобъ вс люди были одинаково добродтельны или чтобъ вс люди, платяще восемьдесятъ фун. стерл. за. свою квартиру, длали одинаковую честь своей стран.

XXXVIII.

Будущность, открывавшаяся Эстеръ по письму стряпчихъ, сдлала на нее впечатлне совершенно иное, чмъ то, которое, какъ она воображала въ своихъ частыхъ мечтаняхъ, произвело бы на нее неожиданное возвышене и богатство. Ея умъ обыкновенно останавливался на вншнихъ признакахъ роскоши, окружающей важную барыню, роскоши, которую она вполн могла оцнить. Она видла вередъ собою тотъ самый коврикъ, который будетъ лежать въ ея карет, она благоухала запахъ сушеныхъ розовыхъ листьевъ въ корридорахъ своего дома, чувствовала пушистые ковры подъ своими хорошенькими ножками и видла себя въ большемъ зеркал, отражавшемъ богатую гостиную, съ ея роскошными тепличными цвтами и картинами красавицъ на стнахъ, которыя однако не затмвали ея очаровательной красоты, она ступала по каменистымъ дорожкамъ своего сада и по мягкой густой мурав своего лужка, она видла передъ собою слугъ, благоговвшихъ передъ нею за ея доброту и прелестную грацозность, вокругъ нея увивались красивые, образованные, талантливые кавалеры, жаждавше получить ея руку — одного изъ нихъ очень знатнаго происхожденя, съ громадными талантами и черными густыми бровями, она въ тайн предпочитала всмъ, но ихъ обоюдная гордость мшала признаню въ любви и тмъ порождала неизвстность, полную прелести и интереса. То что она видла въ краткй перодъ своей жизни, когда она была гувернанткой, вмст съ ея пылкимъ воображенемъ, давало достаточно матераловъ ея розовымъ грезамъ. Но теперь, когда воображаемое сдлалось дйствительнымъ и невозможное возможнымъ, Эстеръ стали безпокоить совершенно противоположныя заботы, ее волновали и смущали т способы, которыми она могла достигнуть этого высокаго положеня. Ея неопытный умъ тревожно поражала эта странная исторя о спорномъ наслдств, о послднемъ представител древняго гордаго рода, старомъ Томас Трансом, наклеивавшемъ на дома афиши и особенно о громадной потер, предстоявшей тмъ, которые теперь пользовались и думали всегда пользоваться, высокимъ положенемъ въ свт и богатствомъ, неожиданно оказавшимися ея собственностью. Все это составляло картину, которая не могла вселять одной ничмъ неомрачаемой радости, особливо въ ум Эстеръ съ ея вкусами и мечтанями, она видла въ этой картин унижене и разорене другихъ людей, происходящя именно отъ ея неожиданнаго возвышеня и богатства. Даже въ самыя свои эгоистическя минуты, она отворачивалась отъ всею неблагороднаго, неделикатнаго, а живой образъ Гарольда Трансома съ его черноглазымъ ребенкомъ, такъ глубоко врзавшйся въ ея памяти, придавалъ новую горечь мысли, что если она вступитъ въ Трансомъ-Кортъ, то имъ придется его оставить. О старикахъ Трансомахъ она имла боле смутное сознане и они находились на заднемъ план въ отношени ея сочувствя.

Эстеръ и ея отецъ, изучая письмо стряпчихъ, сидли безмолвно, крпко сжавъ другъ другу руки, точно слушая торжественный голосъ древняго оракула, открывавшаго имъ тайну не вдомаго родства и законнаго наслдства. Не то чтобъ въ голову Эстеръ входила мысль отказаться отъ открывавшейся передъ нею счастливой будущности, она была не въ состояни въ эти первыя минуты изумленя сосредоточить свои смутныя мысли и чувства, на какомъ нибудь опредленномъ план, къ тому же повидимому ей не предстояло дйствовать съ особенной поспшностью. Она только сознавала, что такъ называемая ея счастливая звзда какъ то странно ее пугала, и этотъ страхъ мшалъ ей думать объ отречени отъ счастя или чрезмрно радоваться ему. Ея первый отецъ, она теперь узнала, умеръ въ гор и въ несправедливомъ заточени, поэтому смутное сознане Немезиды казалось отчасти освящало неожиданное наслдство и стушевывало ею, кажущуюся произвольность.

Во всхъ этихъ размышленяхъ Феликсъ Гольтъ былъ присущъ ея уму, ее занимало, что онъ скажетъ, услыхавъ удивительную нсть, и она мысленно вкладывала въ его уста то т, то другя слова, чаще же всего она представляла себ, что онъ говорилъ ей:— ‘Ясно, ваша судьба быть аристократкой и богатой. Я всегда видлъ что наши доли не одинаковы. Мы неспособны переносить нищету и тяжелый трудъ. Вспомните, что я вамъ однажды сказалъ о предвидньи послдствй, берегитесь! Куда приведетъ васъ ваша счастливая судьба’.

Отецъ ея не произнесъ ни слова посл тщательнаго изученя письма и обсужденя его. Въ это изслдоване Лайонъ углубился съ своею обычною энергею, но онъ такъ привыкъ къ безличному изученю повствованя, что даже теперь пятидесятилтняя рутина взяла верхъ надъ самыми естественными чувствами, и онъ казалось по временамъ не различалъ дло о наслдств Эстеръ, отъ ветхозавтной истори. Наконецъ какая то мелкая подробность заставила его очнуться и возбудила въ немъ сознане, что большая, очень большая перемна могла произойти въ жизни столь дорогою для него созданя. Онъ впалъ тогда въ совершенное безмолве и, въ продолжени долгаго времени, Эстеръ не прерывала его. Онъ откинулся на спинку кресла и, не выпуская своихъ рукъ изъ ея, предался размышленю.

Неизвстно какъ долго они просидли бы такимъ образомъ, еслибъ Лиди не напомнила имъ объ обд.

— Да, Лиди, мы сейчасъ идемъ, отвчала Эстеръ, потомъ повернувшись къ Лайону, она сказала — Не дадите ли вы мн какого нибудь совта батюшка.

Чувство страха все боле и боле овладвало Эстеръ. Ея любимая жизнь не происходила уже боле въ грозахъ, въ которыхъ она могла устроивать все по своему произволу, нтъ, теперь она жила въ мр, въ которомъ ей приходилось бороться съ мощными силами.

— Нтъ, не теперь, милая моя, исключая того желаня, чтобы ты искала особеннаго просвтленя, прежде чмъ ршишься на что нибудь въ этихъ трудныхъ обстоятельствахъ, а главное, чтобъ ты не дала своему сердцу возгордиться тмъ, что, при строгомъ обсуждени, оказывается только увеличенемъ твоихъ обязанностей и твоей отвтственности, теб предстоитъ идти по такому пути, который очарователенъ для плоти, но опасенъ для души.

— Вдь вы всегда будете жить со мною батюшка?

Эстеръ произнесла эти слова, столько же подъ влянемъ истинной привязанности, сколько и побуждаемая необходимостью ухватиться за какую нибудь нравственную поддержку. Но не успла она произнесть ихъ, какъ въ голов ея, съ быстротою молни, возникла цлая картина, ясно обнаруживавшая всю несообразность ея прошедшаго, заключавшаго въ себ все, что у ноя было святаго, дорогаго, съ будущимъ, открывшимся ей…. Предъ нею возсталъ образъ маленькаго пастора, единственная роскошь котораго, была выкурить трубку въ воскресенье, въ кухн, теперь неожиданно окруженнаго богатствомъ….. но нтъ! ея отецъ, съ величественной печатью на чел прошедшаго горя и долгихъ неустанныхъ трудовъ, не могъ отречься отъ своего призваня и начать прозаичную, ни мало не подходящую ему жизнь….. Лицо Эстеръ пылало при этихъ мысляхъ, которыя пять мсяцевъ тому назадъ никогда не вошли бы ей въ голову. Ея слова къ отцу казались теперь насмшкой, ей стало стыдно. Старикъ же Лайонъ отвчалъ очень тихо:

— Не прикасайся еще теперь до этой струны, дитя мое. Я долженъ научиться смотрть на твою судьбу, какъ повелваетъ Провидне. Мы не будемъ на время говорить объ этомъ предмет, и я буду искать успокоеня въ исполнени своихъ обычныхъ обязанностей.

На другое утро ничего не было говорено о случившемся. М-ръ Лайонъ былъ совершенно поглощенъ въ составлене проповди, такъ какъ уже подходилъ конецъ недли, а Эстеръ надо было заняться своими ученицами. Къ обду явилась м-съ Гольтъ съ маленькимъ Джобомъ, приглашенная раздлить кусокъ жаренаго мяса. Посл многихъ, по словамъ пастора, безполезныхъ разглагольствованй, она уже вышла изъ дому, какъ вдругъ возвратилась съ удивительной встью, что какой-то экипажъ остановился у воротъ Солодовеннаго подворья, и что въ немъ, кром ливрейнаго лакея, сидли мужчина и дама. М-ръ Лайонъ и Эстеръ, уже изумленные необычайнымъ шумомъ и трескомъ на мостовой, молча взглянули другъ на друга, въ головахъ обоихъ промелькнуло одно и тоже имя.

— Если это м-ръ Трансомъ, или кто нибудь такой же знатный, продолжала м-съ Гольтъ,— то вы м-ръ Лайонъ не забудете моего сына и скажете, что у него есть мать, репутаця которой незапятнана, они могутъ справляться сколько хотятъ. И не обращайте вниманя на слова Феликса, онъ такой упрямый, что готовъ остаться въ тюрьм и пойти въ ссылку, только чтобы сдлать по своему. Нечего и говорить, что знатные могли бы его освободить еслибъ захотли, тяжело и горько думать, что зная вс тексты книги Притчей и Соломоновъ судъ….

Въ эту минуту м-ръ Лайонъ съ отчаянемъ замахалъ рукой, и м-съ Гольтъ ретировалась въ кухню, въ тоже время въ наружныя двери показался Доминикъ и громко спросилъ: дома-ли м-ръ и миссъ Лайонъ и могутъ ли они принять м-съ Трансомъ и м-ра Гарольда Трансома. Пока Доминикъ возвращался къ экипажу, м-съ Гольтъ скрылась со своимъ маленькимъ Джобомъ къ Захари, церковному служителю, объяснивъ мимоходомъ Лиди, что она не такая женщина, какъ другя, и не будетъ оставаться тамъ, гд ее не нужно, въ отвтъ на это Лиди, фундаментально расходясь съ нею во мнняхъ, замтила ей въ слдъ, что очень хорошо было бы, еслибъ она это сознавала, это же самое замчане безмолвно примнила она и къ входившимъ,— къ величественной м-съ Трансомъ въ черномъ бархат и соболяхъ и красивому джентльмену, который своими роскошными, вьющимися волосами, темнымъ цвтомъ лица, богатымъ перстнемъ на рук и вообще блестящимъ свтскимъ видомъ, неимвшимъ ничего общаго съ людьми посщавшими часовню, воскрешалъ въ ум Лиди страшный образъ Ирода, Понтя Пилата и столь часто приводимаго въ проповдяхъ Галлона.

Гарольдъ Трансомъ, любезно поздоровавшись съ Эстеръ, представилъ ей свою мать, орлиный взглядъ которой, устремленный на молодую двушку, съ первой минуты какъ она вошла въ комнату, казалось пронзилъ на сквозь ея сердце. М-съ Трансомъ едва обратила внимане на м-ра Лайона, не отъ напускной гордости, но отъ совершенной умственной невозможности его замтить — такъ человкъ не знающй естественныхъ наукъ не въ состояни взглянуть на полипа иначе, какъ на живое растене, негодное къ столу. Но Гарольдъ видлъ, что Эстеръ очень прятно поразила его мать, дйствительно она была особенно прелестна въ эту минуту. Ее ни мало не взяли въ расплохъ и она держала себя съ спокойнымъ достоинствомъ, но то, что она знала и передумала о возможной потер Трансомами ихъ состояня, по ея милости, возбудило въ ея душ какое то нжное къ нимъ чувство, придававшее особенную прелесть ея манерамъ.

Гарольдъ очень учтиво обошелся съ пасторомъ, давая понять, что ему предстояла значительная роль въ томъ важномъ дл, по которому они прхали. Посл первыхъ привтствй вс услись подл окна, м-съ Трансомъ и Эстеръ на диван.

— Мы должно быть очень удивлены нашимъ посщенемъ, начала м-ссъ Трансомъ,— я рдко бываю въ большомъ Треби. Меня привело сюда очень серьезное дло, которое вамъ объяснитъ мой сынъ.

— Я долженъ начать съ того, что всть, которую я вамъ сообщу не будетъ для васъ непрятна, сказалъ Гарольдъ съ любезной развязностью,— я не полагаю чтобы, по мнню свта, эта всть была прятна для меня, но побжденный кандидатъ, м-ръ Лайонъ, прибавилъ Гарольдъ, учтиво обращаясь къ пастору,— привыкаетъ къ потерямъ и несчастямъ.

— Да, сэръ, сказалъ Лайонъ съ грустной торжественностью, вашъ намекъ напоминаетъ мн чрезвычайно грустное обстоятельство, но не я буду задерживать васъ дальнйшими замчанями по этому предмету.

— Мы никогда не отгадаете, что я вамъ пришелъ объявить, сказалъ Гарольдъ, снова обращая свой взоръ на Эстеръ,— то есть если вы не получили свденй, какимъ нибудь другимъ путемъ.

— Не иметъ-ли это чего нибудь общаго съ закономъ и наслдствомъ? сказала Эстеръ съ улыбкой. Она уже просяла отъ любезнаго обращеня Гарольда. Неожиданная всть казалось переставала ее пугать, а напротивъ сулила ей веселую, прятную, интересную жизнь.

— Такъ вы уже слышали объ этомъ? сказалъ Гарольдъ, внутренно недовольный, но достаточно приготовленный ко всему, чтобъ не высказать своего разочарованя.

— Только вчера, объяснила Эстеръ очень простодушно,— я получила письмо отъ какихъ-то стряпчихъ, которые объявляютъ мн много удивительныхъ новостей и доказываютъ, что я богатая наслдница (тутъ она обернулась очень любезно къ м-ссъ Трансомъ), чмъ я, конечно, всего мене могла себя считать.

— Милая моя, сказала м-ссъ Трансомъ торжественно дотрогиваясь своей рукой до руки Эстеръ,— вы какъ нельзя боле достойны вашей новой судьбы.

Эстеръ покраснла и смясь отвчала: — Я знаю на что употребить пятьдесятъ фунтовъ въ годъ, но какъ можно прожить сумму гораздо боле этой, и понятя не имю.

М-ръ Лайонъ во все это время смотрлъ на нее сквозь свои очки, медленно проводя рукою по своему подбородку. Ей самой казалось непонятнымъ, какъ она теперь принимала такъ легко то самое, что наканун такъ глубоко со волновало.

— Такъ вы вроятно, сказалъ Гарольдъ, лучше и подробне знаете дло, чмъ я. Слдовательно моей матери и мн предстоитъ вамъ сказать только то, чего никто другой не можетъ вамъ открыть, именно, что мы чувствуемъ и желаемъ сдлать въ этихъ новыхъ и неожиданныхъ обстоятельствахъ.

— Меня именно это и смущаетъ, сказала Эстеръ устремляя на м-ссъ Трансомъ взглядъ, полный сочувствя и уваженя,— меня это очень тревожитъ. Не зная какъ вы смотрите на прошедшее, я сама недоумвала, радоваться-ли мн, или нтъ?

Взглядъ м-ссъ Трансомъ значительно смягчился. Ей было какъ-то отрадно видть, что Эстеръ смотрла на нее,

— Мы всего боле желали бы, сказала м-ссъ Трансомъ,— избгнуть всякой борьбы, всякихъ ненужныхъ издержекъ. Конечно, мы уступимъ все, на что вы будете имть законное право.

— Матушка вполн выражаетъ наши чувства и желаня, миссъ Лайонъ, сказалъ Гарольдъ,— и я увренъ, м-ръ Лайонъ, что вы поймете наши намреня.

— Конечно сэръ. Я бы во всякомъ случа посовтовалъ моей дочери поршить дло мирно, не прибгая къ тяжб. Мы стремимся сэръ, въ нашей общин, придерживаться тому апостольскому правилу, что христанинъ не долженъ судиться съ своимъ братомъ по вр, а что до меня касается, то я бы распространилъ это правило на всхъ людей, особенно взявъ въ разсуждене, что дйствя нашихъ судовъ не всегда согласуются съ простотою и правдою во Христ.

— Если это только зависитъ отъ меня, сказала Эстеръ,— то ничто не было бы мн такъ противно, какъ ссора и тяжба въ подобномъ дл. Но не могутъ-ли стряпче сдлать, что они хотятъ, вопреки моей воли? Они кажется на это даже и намекаютъ.

— Нтъ, не совсмъ, возразилъ Гарольдъ съ улыбкой,— конечно они живутъ тяжбами, которыхъ вы не любите, но мы можемъ имъ помшать, ршившись не ссориться…. Намъ нужно вмст обдумать это дло хорошенько, потомъ поручить его честнымъ стряпчимъ. Увряю васъ, что мы, Трансомы, не будемъ тягаться за то, что не наше.

— Я нарочно прхала, для того, прибавила м-ссъ Трансомъ,— чтобы просить васъ постить Трансомъ-Кортъ, гд мы на досуг поршили бы вс дла. Пожалуйста, исполните мою просьбу, и не бойтесь, старуха не будетъ вамъ надодать боле, чмъ вы сами пожелаете, вы будете длать все, что хотите и познакомитесь съ вашимъ будущимъ жилищемъ, такъ какъ ему суждено принадлежать вамъ. Я могу научить васъ многому, въ чемъ вы будете теперь нуждаться, а между тмъ дло пойдетъ своимъ чередомъ.

— Не откажите, прибавилъ Гарольдъ, съ обворожительнымъ лаконизмомъ.

Эстеръ была взволнована и глаза ея блестли. Она не могла не чувствовать, что это предложене было такимъ соблазнительнымъ шагомъ къ перемн ея положеня, о которомъ она и не думала. Она забыла, что находилась въ затруднительномъ положени, что въ ней происходила борьба. Она молча посмотрла на своего отца, который проводилъ рукой но подбородку, какъ онъ всегда длалъ въ раздумьи и сомнни.

— Я надюсь, что вы не имете ничего противъ того, чтобъ миссъ Лайонъ, сдлала намъ эту честь? сказалъ Гарольдъ обращаясь къ пастору.

— Я ничего не имю противъ, сэръ, если только моя дочь видитъ ясно, какого пути она должна держаться при этихъ обстоятельствахъ.

— Вы подете съ нами теперь, сейчасъ же, сказала м-ссъ Трансомъ убдительномъ тономъ,— мы васъ увеземъ въ своемъ экипаж.

Гарольдъ былъ очень доволенъ своей матерью. Съ тхъ поръ какъ онъ возвратился домой, онъ никогда не видалъ ее въ такомъ блестящемъ свт, съ такимъ любезнымъ выраженемъ лица. Тайна этого лежала въ очаровательной прелести нжнаго, почтительнаго обращеня Эстеръ, чего до сихъ поръ м-ссъ Трансомъ не видала въ своей старости. Надо сознаться однако, что милое обращене Эстеръ не происходило исключительно изъ возвышенныхъ, нравственныхъ источниковъ, ее гораздо боле побуждало къ этому то удовольстве, которое она испытывала отъ прятнаго разговора съ м-ссъ Трансомъ, отъ аристократическихъ ея манеръ и роскошной ея одежды. Она всегда думала, что жизнь должна быть очень легкой и веселой, если ее проводить между образованными и изящными людьми. Поэтому неудивительно, что ей очень хотлось похать въ Трансомъ-Кортъ.

— Если батюшка не иметъ ничего противъ, сказала она,— и вы приглашаете меня такъ любезно, то я не могу отказать. Но я должна попросить минутку времени, чтобъ уложить свои вещи.

— Сдлайте одолжене, отвтила м-ссъ Трансомъ,— мы не торопимся.

Когда Эстеръ вышла изъ комнаты, Гарольдъ сказалъ:

— Кром главной причины, приведшей насъ къ вамъ м-ръ Лайонъ, я еще желалъ переговорить съ вами о несчастныхъ послдствяхъ избирательной борьбы. До сихъ поръ я не могъ никакъ къ вамъ собраться, такъ былъ занятъ частными длами.

— Вы справедливо сказали сэръ, что эти послдствя несчастны. И еслибъ я не надялся на нчто боле непогршимое, чмъ человческе расчеты, то я не знаю, чтобы я больше оплакивалъ: безчестье-ли, навлеченное преступными поступками на справедливые принципы, или роковую ловушку разставленную ими юнош, который очень дорогъ моему сердцу. Изрчене, ‘одинъ сетъ, а другой жнетъ’, также справедливо въ злыхъ длахъ, какъ и въ добрыхъ.

— Вы говорите о Феликс Гольт. Я принялъ необходимыя мры, чтобъ обезпечить подсудимымъ самую лучшую защиту, я пригласилъ отличныхъ адвокатовъ, но я получилъ извсте, что Гольтъ отказывается отъ меня принять какую бы то ни было помощь. Я надюсь, онъ не будетъ говорить въ свою защиту слишкомъ неосторожно и безъ наставленя знающихъ людей. Страшное пятно на нашемъ закон, что оно не дозволяетъ обвиненнымъ въ извстныхъ уголовныхъ преступленяхъ прибгать къ помощи адвоката {Нынче уже не существуетъ этого запрещеня.}. Ловкая рчь можетъ сдлать человку въ суд столько же зла, сколько и добра. Гольтъ хочетъ представить великолпную картину въ своей рчи, но это излишне и можетъ только повредить.

— Сэръ вы его не знаете, сказалъ маленькй пасторъ голосомъ, полнымъ чувства,— онъ не приметъ никакой защиты, даже еслибъ ему ее предложили — въ которой истина была бы скрыта,— онъ такъ поступилъ бы не изъ пустаго хвастовства,— онъ одаренъ чрезвычайной простотой и чистосердечемъ,— но изъ презрня къ ремеслу, занимаясь которымъ человкъ безъ всякаго стыда старается изъ за денегъ оправдать дурной поступокъ.

— Жаль, очень жаль, что такой молодецъ можетъ повредить себ подобными фанатичными мыслями. Я бы могъ по крайней мр доставить ему возможность посовтоваться съ первостепенными юристами. Онъ мн не казался такимъ мечтателемъ.

— Онъ вовсе не мечтатель и если чмъ гршитъ, то скоре излишнею практичностью.

— Но я надюсь, что вы не будете его поощрять въ этомъ нерацональномъ поведени, вопросъ состоитъ не въ томъ, извратятъ-ли, или нтъ, истину, но въ томъ, чтобъ выставить фактъ въ такомъ свт, чтобы придать ему видъ доказательства въ пользу. Разв вы этого не понимаете?

— Я понимаю, но я не сомнваюсь въ томъ, что Феликсъ Гольтъ лучше всхъ понимаетъ свое собственное дло. Онъ основывается не на пустыхъ вещахъ и не питаетъ никакихъ обманчивыхъ надеждъ, напротивъ, онъ слишкомъ сомнвается во многихъ предметахъ, къ которымъ я бы желалъ, чтобъ онъ питалъ дтскую вру. Но онъ не можетъ имть никакого убжденя, не примняя его къ длу, такъ, возвратившись сюда, на свою родину, въ столь роковое для него время, онъ ршился воспрепятствовать продаж нкоторыхъ лекарствъ, составлявшихъ единственный источникъ пропитаня его матери, которыя, по его мнню, были вредны людямъ принимавшимъ ихъ. Онъ взялся содержать ее собственнымъ трудомъ, но, сэръ, прошу васъ замтить — какъ я ни старъ, но долженъ сознаться, что этотъ молодой человкъ меня многому научитъ,— прошу васъ замтить, какое ядовитое стечене добра и зла происходитъ отъ злыхъ дйствй. Благодаря недостойнымъ избирательнымъ интригамъ,— упрекаю васъ только за то, что вы играли роль человка, который умываетъ руки, предоставивъ другимъ исполнять нечестивыя намреня,— Феликсъ, я скажу съ полною увренностью, сдлался невинною жертвою безпорядковъ, и этотъ высоко честный поступокъ, въ силу котораго онъ взялъ на себя пропитане своей матери, повидимому лишилъ ее куска хлба и даже служитъ поводомъ къ многочисленнымъ упрекамъ, направленнымъ противъ него.

— Я почелъ бы за счастье обезпечить ее и сдлать все, чтобы сочтете нужнымъ, сказалъ Гарольдъ, не находя очень прятнымъ наставлене пастора.

— Я попрошу васъ переговорить объ этомъ съ моею дочерью, которая, повидимому и будетъ имть возможность, и конечно, пожелаетъ помочь м-съ Гольтъ самымъ дружескимъ и деликатнымъ образомъ. Въ настоящую же минуту я могу только принять на себя обязанность позаботиться о томъ, чтобъ они не нуждались въ куск хлба.

Пока м-ръ Лайонъ говорилъ, Эстеръ воротилась совершенно готовая къ поздк. Положивъ руку на плечо отца, она сказала:— Вы тотчасъ же увдомите моихъ учениковъ, не правда-ли батюшка?

— Конечно, моя милая, отвчалъ старикъ, вздрагивая при мысли, что отъздъ Эстеръ будетъ кризисомъ въ жизни ихъ обоихъ. Съ этой минуты все измнится, ничего не останется по старому. Но онъ боялся, что въ душ его говоритъ слишкомъ громко себялюбе, и потому старался сдерживать себя и казаться спокойнымъ.

М-съ Трансомъ и Гарольдъ, оба встали съ мста.

— Если вы совсмъ готовы, миссъ Лайонъ, сказалъ Гарольдъ, угадывая, что отецъ и дочь желали бы остаться на един,— я провожу матушку къ экипажу и потомъ возвращусь за вами.

Оставшись одна съ отцемъ, Эстеръ обвила руками его шею и поцловала.

— Я надюсь, это не причинитъ вамъ горя батюшка? Вы вдь желаете, чтобъ я хала?

— Дитя мое, я слабъ, но едва ли былъ бы способенъ на радость, даже вн всхъ случайностей моего долговременнаго земнаго существованя, которое теперь лишь мелкй, почти пересохшй источникъ, тогда какъ для воспримчивой души потокъ жизни никогда не останавливается и не умаляется.

— Вы можетъ быть увидите опять Феликса Гольта, разскажите ему все.

— Передать ли ему, что нибудь отъ тебя?

— Ахъ, нтъ! только скажите, что маленькй Джобъ получилъ фланелевую рубашку и коробку съ лепешечками, сказала Эстеръ улыбаясь,— но я слышу, что м-ръ Трансомъ возвращается, а мн еще надо проститься съ Лиди, а то она будетъ плакать о моемъ жестокосерди.

Не смотря на вс серьезныя мысли безпокоившя недавно Эстеръ, она нашла, что было очень прятно идти съ Гарольдомъ подъ руку до экипажа, уссться на мягкихъ подушкахъ и быстро нестись на кровныхъ коняхъ, видя передъ собою человка, черезвычайно прятнаго, смотрвшаго съ восторгомъ ей прямо въ глаза и обходившагося съ самою утонченною любезностью. Къ какой будущности мчалъ ее этотъ экипажъ? Ея юная, веселая натура была нсколько утомлена однообраземъ грустной скуки, которая въ послдня недли еще боле увеличилась и омрачила ея жизнь какъ холодный, бловатый туманъ, безнадежно затмваетъ только что зародившйся день. Ея судьба становилась достойной названя счастливой. Она переступила черезъ новый рубежъ на пути жизни.

XXXIX.

Нсколько дней посл прибытя Эстеръ въ Трансомъ-Кортъ, Денверъ вошла въ комнату м-съ Трансомъ, чтобы одть ее къ обду — любезное дло, для котораго она имла теперь много свободнаго времени,— она нашла свою госпожу въ креслахъ, съ тмъ безчувственнымъ выраженемъ на лиц сосредоточеннаго въ себ горя, которое въ продолжени послдней недли горничная почти постоянно замчала у ней.

М-съ Трансомъ въ тепломъ, темномъ капот, сидла передъ большимъ зеркаломъ. Комната была ярко освщена пылающимъ огнемъ въ камин и блескомъ восковыхъ свчей. По какой-то причин, вопреки постояннымъ привычкамъ, м-съ Трансомъ сама распустила свои густые, сдые волосы. Она сидла передъ зеркаломъ и, повидимому, смотрлась въ него, ея брови были нахмурены въ тяжелой дум, и руки, покрытыя драгоцнными браслетами, лежали на колняхъ. Но она не видла своего отраженя въ зеркал и глаза ея выражали тотъ пристальный неопредленный взглядъ, который означаетъ не наблюдене, а мечтане.

Деннеръ, не смотря на всю свою врожденную, систематическую осторожность, не удержалась, чтобъ не выказать знаками свое изумлене, когда, своими полузакрытыми глазами, она увидла неподвижное положене м-съ Трансомъ. Скрипъ двери при ея вход въ комнату не вывелъ изъ забытья ея госпожи, которую присутстве Деннеръ также мало безпокоило, какъ присутстве любимой кошки. Но восклицане удивленя и изумленное лицо, отразившееся въ зеркал, были до того необыкновенны, что они обратили на себя внимане м-съ Трансомъ, она повела глазами, откинулась на спинку кресла и сказала:

— Такъ вы наконецъ пришли, Деннеръ?

— Да, сударыня, еще не поздно. Я очень сожалю, что вы сами распустили свои волосы.

— Я сдлала это, чтобъ посмотрть какая я стала старая вдьма. Вс эти прекрасныя тряпки, которыя вы на меня надваете, Деннеръ, служатъ для меня только красивымъ саваномъ.

— Пожалуйста не говорите такъ сударыня. Если кто нибудь не находитъ удовольствя смотрть на васъ, то тмъ хуже для него. Что касается до меня, то я не видала молодыхъ, которые были бы достойны нести хвостъ вашего платья. Посмотрите на вашъ портретъ, который виситъ внизу и хотя вы теперь старше… Но что же это значитъ? Я бы не хотла быть на мст судомойки Лети только потому, что у нея красныя щеки. Она можетъ быть не знаетъ, что она дрянь, да я знаю, и мн этого довольно. Я знаю какая она будетъ отвратительная черезъ десять лтъ. Нтъ, я бы не помнялась ролями ни съ кмъ сударыня, и еслибъ горе продавалось на рынк, то я скорй бы купила старое, чмъ новое. Вдь что нибудь да значитъ сознане, что уже видлъ въ жизни самое худшее.

— Женщина никогда не можетъ сказать, что она видла худшее въ жизни, пока не состарется, Деннеръ, сказала м-съ Трансомъ съ горечью.

Прозорливая, хитрая горничная не знала опредлительно почему ея госпожа находилась теперь не въ дух еще боле, чмъ обыкновенно, но она рдко ршалась на распросы, когда м-съ Трансомъ сама не вызывала, ихъ, пускаясь на откровенность. Дворецкй Банксъ и друге слуги качали головами и много толковали о томъ, что м-ръ Гарольдъ не очень-то долюбливаетъ Джермина, но м-съ Трансомъ никогда не ршалась говорить объ этомъ съ Деннеръ, и потому та ничего не знала опредленно. Кром этого она была почти уврена, что какая-то важная тайна скрывалась въ присутстви Эстеръ въ замк, она подозрвала, что скрытный Доминикъ зналъ эту тайну, и что ему боле довряли, чмъ ей, не смотря на ея сорокалтнюю службу, но всякй упрекъ своей госпож или неудовольстве на нее не согласовалось съ понятями и убжденями Деннеръ. Она думала, что вроятно Эстеръ была причиною покой горечи ея госпожи.

— Если вамъ грозитъ что нибудь дурное, сударыня, то я желала бы знать въ чемъ оно заключается? сказала она посл минутнаго молчаня, говоря также поспшно вполголоса и не прерывая своей работы.

— Я уврена, что вы боле всхъ на свт меня любите, Деннеръ, и однако вы никогда не поймете, какъ я страдаю. Вамъ не стоитъ объ этомъ и говорить. У васъ сердце не бьется и вы никогда не знали, что такое безуме. Вы просто желзная. Вы никогда не испытывали никакого горя.

— Какъ же, сударыня, я раздляла съ вами горе?

— Да, доброе вы создане. Но вы, какъ сидлка при больныхъ, сами не схватили горячки, у васъ никогда не было ребенка.

— Я могу сочувствовать и тому, чего сама никогда не испытывала. Я очень сожалла въ молодости бдную французскую королеву, я бы съ радостью переносила холодъ, только чтобъ ей было тепло. Я знаю, что люди имютъ чувства, согласныя своему рожденю и положеню въ свт. Вы всегда сударыня брали все къ сердцу боле, чмъ кто либо другой. Но я надюсь, что не случилось ничего новаго, прибавившаго еще новое горе?

— Да, Деннеръ, есть новое… есть новое, сказала м-съ Трансомъ глухимъ, отчаяннымъ голосомъ, пока горничная надвала ей чепецъ.

— Это не молодая барышня?

— А что вы о ней думаете Деннеръ? спросила м-съ Трансомъ боле одушевленнымъ тономъ. Ей было очень любопытно знать, что скажетъ ея старая служанка.

— Я не отрицаю, что она очень грацозна, что у ней прелестная улыбка и хорошя манеры, право все это удивительно, когда послушаешь, что Банксъ говоритъ объ ея отц. Я сама никого не знаю изъ жителей Треби, но это меня сильно изумляетъ. Я очень люблю м-ра Гарольда и всегда его буду любить. Онъ родился на моихъ глазахъ и я перемнюсь къ нему, только тогда, если онъ поступитъ дурно въ отношени къ вамъ. Но вс слуги говорятъ, что онъ влюбленъ въ миссъ Лайонъ.

— Я бы желала, чтобъ это была правда, Деннеръ, сказала м-съ Трансомъ съ жаромъ,— я бы желала, чтобъ онъ такъ былъ влюбленъ въ нее, чтобы она совершенно завладла имъ и длала бы изъ него, что хотла.

— Такъ это неправда — что они говорятъ?

— Нтъ, она никогда не возьметъ его въ руки, не будетъ управлять имъ. Никакой женщин это не удастся. Онъ самъ влюбитъ ее въ себя и заставитъ ее себя бояться. Вотъ этого, Деннеръ, вы никогда не испытывали. Любовь женщины всегда обращается въ страхъ. Она жаждетъ всего и не уврена ни въ чемъ. Эта молодая двушка одарена великолпной натурой — она умна, пылка и горда. Мужчины любятъ такихъ рабынь, какъ они любятъ лошадей, которыя грызутъ удила и бьютъ копытомъ о землю, они гордятся приручивъ къ себ такое гордое создане. Какая польза женщин имть твердую волю? Если она старается поставить на своемъ, и ей не удается, то она перестаетъ любить. Богъ въ минуту гнва сотворилъ женщину.

Деннеръ привыкла къ подобнымъ вспышкамъ. Реторика ея госпожи вполн согласовалась съ ея характеромъ, высокимъ положенемъ, величественной фигурой и проницательными черными глазами. М-съ Трансомъ сознавала, что ея слова дышали невремъ, но въ минуту безпощадной злобы, это невре казалось ей очень соблазнительнымъ. Деннеръ не питала того религознаго страха, который могъ бы быть возбужденъ подобными словами, священная купина была для нея простымъ кустомъ.

— Пожалуй, не очень радостно быть женщиной, сказала она,— но вдь начинаешь съ дтства и потому привыкаешь къ этому. Я не желала бы быть мужчиной, я бы не желала кашлять такъ громко, стоять раскорячивъ ноги передъ каминомъ, въ дурную погоду, и такъ много сть и пить. Нтъ, я полагаю ихъ доля очень грубая. Такъ значитъ нечего безпокоиться объ этой молодой двушк, прибавила она, посл нкотораго молчаня.

— Да, Деннеръ, нечего безпокоиться. Она мн нравится. И еслибъ въ этомъ все заключалось, то я желала бы, чтобъ Гарольдъ женился на ней. Это было бы всего лучше. Если правда узнается, а она узнается скоро, то помстья наши будутъ ея по закону, каковъ бы онъ тамъ ни былъ. Это странная исторя, но она дйствительно наслдница Байклифа.

Деннеръ не выразила никакого удивленя, но продолжала спокойно одвать свою госпожу.

— Я была уврена, сударыня, сказала она,— что тутъ кроется что нибудь удивительное. Возобновляя въ памяти ваши старые процессы и все прошлое, я пришла къ тому убжденю, что вроятно тутъ дло идетъ снова о закон. Такъ она значитъ природная леди?

— Да, въ ея жилахъ течетъ хорошая кровь.

— Мы говорили съ экономкой о томъ, какая у ней рука, какая походка, какъ она держитъ голову, почти какъ вы, сударыня. Только по моему свтлый цвтъ лица портитъ ее. И Доминикъ говорилъ, что м-ръ Гарольдъ никогда не восхищался подобными женщинами. Нтъ ничего, чего бы не зналъ этотъ человкъ, онъ уже знаетъ отвтъ на загадку, прежде чмъ ему зададутъ ее. Однако онъ уметъ держать языкъ за зубами, я это всегда скажу. И я умю молчать, сударыня.

— Да, да вы не будете говорить объ этомъ, покуда друге не заговорятъ.

— Такимъ образомъ если м-ръ Гарольдъ женится на ней, то этимъ самымъ будетъ избгнутъ всякй скандалъ.

— Да, это уладило-бы дло о нашихъ помстьяхъ.

— Онъ, кажется, поддается на это, а она конечно не откажетъ ему. Вамъ этотъ планъ нравится сударыня, слдовательно все устраивается къ лучшему, къ вашему спокойствю.

Съ этими словами Деннеръ окончила туалетъ м-съ Трансомъ, набросивъ на ея плечи индйскую шаль. Поразителенъ былъ контрастъ между величественной, роскошно-одтой леди стоявшей теперь передъ зеркаломъ и мрачной Гекубой съ распущенными волосами, неподвижно сидвшей въ креслахъ за полчаса передъ тмъ.

— Я не спокойна, сказала м-съ Трансомъ, тихо, но явственно, и отойдя отъ зеркала, она приблизилась къ окну, гд стора не была спущена и изъ котораго виднлась хладная снжная картина и отдаленныя звзды.

Деннеръ, которую горе ея госпожи боле волновало, чмъ все остальное на свт, взяла золотой флаконъ со спиртомъ, который м-съ Трансомъ любила имть при себ и съ нжнымъ сочувствемъ положила его въ ея руку. М-съ Трансомъ крпко сжала руку маленькой служанки и долго не выпускала ее.

— Деннеръ, сказала она вполголоса,— еслибъ я могла теперь измнить судьбу, то я бы желала, чтобъ Гарольдъ никогда не родился.

— Нтъ, дорогая моя (Деннеръ до сихъ поръ, только однажды въ жизни назвала свою госпожу дорогая моя), вдь это тогда было для васъ большое счасте.

— Я не думаю, чтобъ я ощущала тогда такое же счасте, какъ теперь ощущаю горе. Только дураки говорятъ, что люди не могутъ сильно чувствовать, когда состарятся. Быть можетъ они не могутъ такъ чувствовать удовольстве, потому что мало его и бываетъ. Но старые люди могутъ чувствовать, что они брошены, покинуты. Каждая фибра во мн, кажется воскрешаетъ воспоминане, поражающее меня въ самое сердце. Старые люди могутъ чувствовать, что вс, кто нкогда ихъ любилъ, теперь ненавидятъ ихъ, презираютъ.

— Только не я, сударыня, не я. Чтобы не случилось, я бы желала одного — жить какъ можно доле для васъ, изъ одной боязни, что вамъ никто такъ не услужитъ, какъ я.

— О, такъ ты счастливая женщина, Деннеръ, то создане, которое ты любила въ продолжени сорока лтъ — теперь старое, слабое, и не можетъ безъ тебя жить.

Въ эту минуту внизу раздался колоколъ, призывавшй къ обду и м-съ Трансомъ выпустила врную руку своей преданной горипчной.

XL.

Если Деннеръ подозрвала, что пребыване Эстеръ въ Трансомъ-Корт не было прятно ея госпож, то невозможно было питать подобнаго подозрня относительно другихъ членовъ семейства. Она и маленькй Гарри производили другъ на друга какое то взаимное очароване. Это маленькое создане съ пухлыми загорлыми щечками, низкимъ лбомъ, большими черными глазами, съ маленькимъ, но рзко обозначеннымъ носомъ, вчно разыгрывавшее непрятныя шутки съ людьми, которыхъ оно не любило и не отстававшее отъ того, кто ему нравился — было образцемъ человческой породы, какого Эстеръ никогда еще не видывала. Она, въ свою очередь, казалась тоже большой новинкой для Гарри. Съ перваго взгляда ея свтлый цвтъ лица, голубое платье, веселая улыбка и руки, протянутыя къ нему, сдлали на него впечатлне, какъ будто передъ нимъ находилась новаго рода птичка, онъ отскочилъ къ своему ддк, какъ онъ называлъ м-ра Трансома, и глядлъ на новую гостью во вс глаза, какъ удивленный дикй зврекъ. Но не успла она ссть на диванъ въ библотек, какъ онъ влзъ къ ней на колни и началъ подвергать ее подробному изслдованю, какъ любопытный предметъ изъ естественной истори. Онъ дергалъ ея роскошные волосы, и открывъ, что подъ ними было маленькое ушко, сталъ его щипать и дуть въ него, потомъ онъ ухватился за ея косу и съ удовольствемъ открылъ, что она не приросла къ макушк и могла быть совершенно распущена. Наконецъ видя, что она смется, играетъ съ нимъ, цлуетъ его и въ шутку отгрызается, однимъ словомъ, что она зврекъ понимающй шутку, онъ быстро выбжалъ изъ комнаты и заставилъ Доминика принесть для знакомства съ новой гостьей весь его звринецъ, состоявшй изъ блой мышки, кроликовъ, птицъ и черной собаченки Моро. Кого любилъ Гарри, того естественно долженъ былъ любить и м-ръ Трансомъ, ддка, вмст съ большой собакой Нимвродомъ, составляли тоже часть его звринца и, быть можетъ, боле всхъ другихъ онъ ихъ мучилъ и дергалъ. Видя, что Эстеръ весело сносила, какъ мальчикъ трепалъ ее за волосы и что она охотно позволяла бить себя и щипать, старикъ началъ разсказывать ей, своимъ слабымъ дрожащимъ голосомъ, замчательные подвиги Гарри: какъ онъ однажды, когда ддка спалъ, снялъ съ булавокъ цлую коллекцю жуковъ, чтобы посмотрть, не полетятъ ли они и потомъ разсерженный ихъ глупостью, собирался ихъ бросить на полъ и растоптать, когда Доминикъ вошелъ въ комнату и спасъ драгоцнные образцы, какъ другой разъ подсмотрвъ, что м-съ Трансомъ оставила открытымъ свое бюро, въ которомъ она держала лекарства, онъ выдвинулъ вс ящики, и почти вс лекарства разбросалъ по полу. Но что старый м-ръ Трансомъ считалъ самымъ удивительнымъ доказательствомъ почти сверхестественныхъ способностей маленькаго Гарри, такъ это то, что онъ рдко ясно говорилъ, а предпочиталъ издавать каке то невнятные звуки и соединять по своему безчисленные слоги.

— Онъ можетъ порядочно говорить, если захочетъ, замтилъ м-ръ Трансомъ, полагая очевидно, что Гарри, подобно обезьянамъ, имлъ какую нибудь глубокомысленную причину не выражаться по человчески.

— Вы обратите на него внимане, прибавилъ онъ, подмигивая Эстеръ и смясь въ полголоса,— вы увидите, что онъ знаетъ настоящее слово для всякаго предмета, но любитъ все называть по своему. Онъ и вамъ скоро дастъ особое назване.

Когда Гарри казалось положилъ въ своемъ ум, что Эстеръ звала Бу, м-ръ Трансомъ моргнулъ ей съ торжествомъ и потомъ шепнулъ, осторожно осматриваясь по сторонамъ, что Гарри никогда не называлъ м-съ Трансомъ, бабушкой, но всегда кусъ-кусъ.

— Право удивительно, прибавилъ онъ, лукаво ухмыляясь.

Старикъ казалось теперь былъ счастливъ въ новомъ мр, созданномъ для него Доминикомъ и Гарри. Онъ не сидлъ боле въ заперти въ своей библотек, но ковылялъ изъ комнаты въ комнату, останавливаясь везд, гд не встрчалъ м-съ Трансомъ наедин и смотрлъ на все съ любопытствомъ.

Безпомощное состояне м-ра Трансома казалось жалкимъ для Эстеръ привыкшей видть въ отц своемъ старость при полной умственной физической дятельности. Мысли ея уносились въ прошедшую жизнь м-ра и м-съ Трансомъ, четы столь странно несходной. Могли ли они когда сойдтись, и были ли когда нибудь ихъ отношеня другъ къ другу боле дружественны и боле разумны? Врядъ-ли. М-ръ Трансомъ по крайней мр утшался всегда своими жуками, но м-съ Трансомъ?

Эстеръ чувствовала себя совершенно дома въ обществ м-съ Трансомъ, она съ удовольствемъ сознавала, то м-съ Трансомъ восхищалась ею и смотрла на нее съ одобренемъ. Но когда он сидли вмст въ первые дни ея пребываня въ Трансомъ-Корт, разговоръ большею частью вертлся на томъ, что происходило во время юности хозяйки, она разсказывала въ какомъ плать представлялась ко двору, кто были самыя знатныя и прекрасныя дамы въ то время, она знакомила Эстеръ съ тми эмигрантами, которыхъ она знавала, и съ исторю различныхъ титулованныхъ особъ приходившихся съ родни фамил Лингоновъ, которая, но ея мнню, была гораздо лучше даже старшей лини Трансомовъ. Бдная м-съ Трансомъ, съ ея вчно затаеннымъ страхомъ и горечью, все же находила, какую-то прелесть въ подобной гордости, несмотря на то, что нкоторыя дйствя ея собственной жизни роковымъ образомъ противорчили этому чувству. Къ тому же генеалогя входила въ разрядъ доступныхъ для нея понятй и она постоянно толковала объ этомъ предмет, подобно тому какъ коноплянка или дроздъ тянетъ всегда одну и гу же ноту. Она не умла анализировать предметы, которые выходили изъ круга аристократическихъ семействъ Героновъ изъ Феншора или Баджеровъ изъ Тильбюри. Она никогда, не выглядывала изъ за дымки затмвавшей ея жизнь. Во мрак, на заднемъ план, виднлась въ ея глазахъ огненная гора и скрижали закона, на первомъ план виднлась леди Дебари по секрету сплетничавшая объ ней, леди Вивернъ, ршавшаяся не приглашать ее боле на обды. Свденя о лингонской геральдик казались Эстеръ сначала довольно интересными, но ей приходило на умъ, что когда она познакомится достаточно съ этимъ предметомъ, то онъ перестанетъ быть прятной темой для разговоровъ и размышленй, чтоже касается самой м-съ Трансомъ, то зная все это давно, она очевидно должна была чувствовать мрачную пустоту и во время этихъ бесдъ.

Несмотря на это, Эстеръ было теперь очень прятно сидть на мягкой мебели, съ работою въ рукахъ, и слушать, какъ м-съ Трансомъ разсказывала своимъ обычнымъ, изысканно великосвтскимъ тономъ, семейныя истори, казавшяся Эстеръ настоящими романами. Изъ этихъ разсказовъ, она узнавала каке бриланты находились въ семейств лорда, двоюроднаго брата м-съ Трансомъ, какъ мужъ бдной леди Сары, обезумвъ отъ ревности, черезъ мсяцъ посл свадьбы оттаскалъ за косу это нжное, голубоокое создане: какъ блестящая Фанни, выйдя за мужъ за провинцальнаго пастора, до того унизилась, что выпрашивала свжя яйца у женъ фермеровъ, хотя она очень хорошо помстила всхъ своихъ шестерыхъ сыновей, пользуясь протекцею влятельныхъ родственниковъ.

М-съ Трансомъ не касалась никогда своихъ лишенй и горя, своихъ непрятностей съ старшимъ сыномъ, и вообще всего, что было близко ея сердцу. Разговаривая съ Эстеръ, она также разыгрывала роль хозяйки, какъ совершала свой туалетъ, какъ работала въ пяльцахъ, вс свтскя приличя надо исполнить, счастливъ-ли человкъ или несчастливъ. Неопытность Эстеръ мшала ей отгадать многое въ жизни этой величественной, сдовласой барыни, которая, она не могла не видть, стояла совершенно отдльно въ своемъ семейств, словно была какая нибудь причина, изолировавшая ее, какъ внутри, такъ и вн ея дома. Для юнаго сердца Эстеръ была какая-то особенная прелесть въ м-съ Трансомъ. Пожилая женщина, которой величественная красота, положене въ свт, и любезное, добродушное обращене, вызывали сами собою чувства уваженя и привязанности — была совершенно новымъ, невдомымъ для Эстеръ видомъ человческой породы. Молодая двушка съ ея обычной легкой подвижностью, была всегда готова предупредить малйшя желаня м-съ Трансомъ, ея-же быстрая сообразительность и серебристый голосокъ были всегда готовы оживлять веселымъ замчанемъ разговоръ или нравоучене м-съ Трансомъ, хотя бы они касались медицинскихъ рецептовъ. Должно быть она вела себя очаровательно, если однажды, когда она перешла черезъ комнату, чтобъ заставить экраномъ свтъ камина, безпокоившй м-съ Трансомъ, та схватила ее за руку и сказала: — милая моя, смотря на васъ, я начинаю сожалть, что не имю дочери.

Это признане было очень прятно Эстеръ, точно также было прятно, когда м-съ Трансомъ собственными руками надвала на нее бирюзовый уборъ, который великолпно шелъ къ ней въ ея бломъ кашемировомъ плать, также подарокъ м-съ Трансомъ. Эстеръ никогда не думала о томъ, что во всхъ любезностяхъ, которыми ее окружали, скрывался простой расчетъ. Она также не подозрвала, что сквозь всю любезность м-съ Трансомъ, сквозь вс ея изысканныя манеры, просвчивало смутное, затаенное безпокойство о чемъ-то, гораздо боле терзавшемъ ея сердце, чмъ мысль о потер имущества, о чемъ она говорила часто, совершенно слегка, лишь какъ о предлог для сообщеня Эстеръ какихъ нибудь полезныхъ свденй. Невозможно было ошибиться и принять ее за счастливую женщину, а юныя мысли всегда обращаются съ интересомъ на человка, недовольнаго жизнью безъ очевидной къ тому причины.

Гарольдъ Трансомъ былъ сообщительне своей матери относительно послднихъ лтъ истори ихъ семейства. Онъ считалъ полезнымъ, чтобъ Эстеръ узнала, какъ много денегъ высосали у нихъ судебные процессы, ошибочно начатые ея родственниками, онъ распространялся объ одинокой жизни матери, объ стсненныхъ ея обстоятельствахъ въ продолжени многихъ лтъ, о гор, вынесенномъ ею отъ старшаго сына и о привычк, взятой ею въ слдстве этихъ обстоятельствъ, смотрть на все въ черномъ свт. Онъ далъ понять Эстеръ, что м-съ Трансомъ привыкла повелвать всмъ домомъ, наконецъ, что его политическя мння мучили ее до сихъ поръ.

Эстеръ слушала его съ любопытствомъ и принимала все къ сердцу. Права свои на состояне которыми пользовались друге, получали все боле и боле опредленное и неожиданное значене для нея. Съ каждымъ днемъ, она ясне понимала, что она должна оставить, покидая свое теперешнее положене, и что она получитъ въ замнъ, ясне сознавала, что значитъ нарушить долговременное пользованье состоянемъ и какъ трудно найти точку, въ которой это нарушене было-бы вмст и дйствительно и не слишкомъ жестоко.

Мысли Гарольда Трансома было заняты тмъ же предметомъ, но онъ размышлялъ о немъ съ иными чувствами и съ гораздо боле опредленными намренями. Онъ видлъ отличное средство помирить вс затрудненя, средство, которое ему тмъ боле улыбалось, чмъ чаще онъ смотрлъ на Эстеръ. Не прожила она въ Трансомъ-Корт и недли, какъ онъ уже твердо ршилъ въ своемъ ум жениться на ней, и никогда въ этомъ ум, не блеснула мысль о томъ, что принятое имъ ршене не зависло отъ одной его любви къ Эстеръ. Не то, чтобъ онъ думалъ слегка объ ея требованяхъ, нтъ, онъ ясно видлъ, что необходимо было имть значительныя достоинства, чтобъ ей понравиться и что придется превозмочь много трудностей. Она была очевидно двушка, сердце которой, надо было побдить, но Гарольдъ не отчаивался въ себ, а трудности придавали еще боле интереса ухаживанью. Когда онъ говорилъ, что не женится на англичанк, онъ въ ум своемъ длалъ исключене въ пользу особыхъ обстоятельствъ, а теперь именно и появились эти особыя обстоятельства. Любовь глубокая, пламенная, была катастрофой, которая едва-ли могла случиться съ нимъ, но онъ всегда готовъ былъ влюбиться. Никакая женщина не была въ состояни сдлать его несчастнымъ, но онъ не былъ хладнокровенъ къ женщинамъ и былъ чрезвычайно нженъ съ ними, не съ заучеными грамотами записнаго любезника, но съ свтлой улыбкой и добродушемъ чистосердечнаго человка. Чмъ боле онъ видлъ Эстеръ, тмъ разрушене всхъ затрудненй, свадьбой, казалось ему лучшимъ средствомъ.

Гарольдъ не былъ такой человкъ, который не достигаетъ своей цли отъ недостатка постоянства. Посвятивъ утромъ часа два занятямъ по хозяйству, онъ отправлялся отыскивать Эстеръ и если не находилъ ее играющей съ Гарри и съ старымъ м-ромъ Трансомомъ или бесдующей съ его матерью, то прямо шелъ въ гостииную, гд она обыкновенно сидла съ книжкой на колняхъ и устремивъ глаза въ окно, или задумчиво стояла передъ однимъ изъ большихъ фамильныхъ портретовъ, висвшихъ на стнахъ. Эстеръ чувствовала теперь совершенную невозможность читать, ея жизнь казалась ей книгой, которую она училась разбирать по складамъ, стремясь угадать въ неясныхъ для нея знакахъ свою судьбу.

Дятельный Гарольдъ умлъ разнообразить препровождене времени, онъ гулялъ съ Эстеръ, осматривая помстье, училъ ее здить верхомъ, игралъ съ ней на бильярд, и пр.

Такимъ образомъ, въ извстное время, каждое утро Эстеръ привыкла его ожидать. Пускай каждый, кто ухаживаетъ за женщиной, заставляетъ себя ждать, этимъ способомъ онъ можетъ добиться успха, но конечно для этого надобно время. Однажды утромъ Гарольдъ нашелъ ее въ гостиной,— она стояла облокотившись на столъ и устремивъ глаза на портретъ во весь ростъ леди Бэтси Трансомъ, жившей полтораста лтъ тому назадъ и обладавшей обычной красотой знатныхъ барынь во вкус сэра Питера Лели.

— Пожалуйста, не трогайтесь съ мста, сказалъ онъ входя въ комнату,— вы точно позируете для собственнаго портрета.

— Я принимаю это за обиду, сказала Эстеръ, смясь и подходя къ своему обычному мсту на диван, подл камина,— такъ какъ почти на всхъ портретахъ позы вс неестественны и афектированы. Вотъ этой красавиц леди Бэтси, кажется насильно навязали эту позу.

— Она придаетъ неимоврный блескъ всей стн своимъ длиннымъ атласнымъ шлейфомъ, замтилъ Гарольдъ, слдуя за Эстеръ,— но живая, она вроятно не была такъ блистательна и мила.

— Да, правда, она очень блеститъ, точно ее только что развернули изъ серебряной бумаги. О, какой вы любезный рыцарь, прибавила Эстеръ, когда Гарольдъ преклонивъ одно колно подалъ ей шелковое стремя, въ которое во время работы она продвала свою маленькую ножку. Она часто рисовала въ своемъ воображени очаровательныя сцены, въ которыхъ ей оказывали подобную любезность, и теперь на яву оно не могло ей не быть прятнымъ, но странно сказать, что въ эту самую минуту она почувствовала какую-то горечь при воспоминани о томъ, который никогда не обращалъ вниманя на ея хорошенькя ножки. Щечки ея покрылись легкимъ румянцемъ, который часто появлялся на нихъ и также часто исчезалъ, съ минуту она молчала. Гарольдъ естественно полагалъ, что онъ былъ предметомъ ея размышленй. Ему очень хотлось ссть на диванъ рядомъ съ Эстеръ и повести себя, какъ подобаетъ настоящему вздыхателю, но онъ взялъ стулъ и помстился противъ нея въ приличномъ разстояни. Онъ не смлъ поступить иначе. Рядомъ со своей очаровательною веселостью, Эстеръ поражала своимъ гордымъ, величественнымъ видомъ, который внушалъ Гарольду опасене, что, при ихъ обоюдномъ деликатномъ положени, онъ могъ легко сдлать ложный шагъ и оскорбить ее. Женщины вообще очень доврчивы въ отношени воздаваемаго имъ поклоненя и всегда готовы приписать это своимъ личнымъ достоинствамъ, но Эстеръ была слишкомъ прозорлива и умъ ея былъ слишкомъ критически развитъ, чтобъ не раскусить малйшей его неловкости, которая могла бы показаться намренемъ съ его стороны жениться на ней изъ личныхъ выгодъ.

— Я бы желала знать, сказала Эстеръ, прорывая молчане своимъ обычнымъ серебристымъ голоскомъ,— я бы желала знать, заботились-ли о чемъ нибудь женщины, походившя на этотъ портретъ. На верху, въ бильярдной комнат, я видла еще двухъ такихъ барынь, въ нихъ, кром жира, ршительно нтъ ничего, а выражене лицъ тоже самое.

— Женщина никогда не должна мучить себя работой. Она должна всегда имть мужчину, который предохранялъ бы ее отъ всего (Гарольдъ Трансомъ былъ человкъ и потому погршимъ, онъ неосторожно принялся въ это утро ухаживать за прелестной двушкой, болтая о всякихъ пустякахъ и, не смотря на свой умъ и опытъ, впалъ въ нелпости).

— Но предположимъ, что съ этимъ самымъ мужчиной случилась бы какая нибудъ бда. Или, прибавила Эстеръ неожиданно съ улыбкой взглянувъ на Гарольда,— если этотъ мужчина будетъ ей слишкомъ, надодать

— О, вы не должны судить по тому, что только могло бы случиться. Большинство мужчинъ совершенство, возьмите меня въ примръ.

— Мы отличный знатокъ въ соусахъ, отвчала Эстеръ, которая торжествовала, когда ой удавалось доказать Гарольду, что она уметъ наблюдать.

— Это первое достоинство. Пожалуйста, продолжайте.

— О, каталогъ ихъ слишкомъ длиненъ, я устала бы говорить, прежде чмъ дошла бы до вашего великолпнаго перстня съ рубиномъ и вашихъ перчатокъ всегда именно такого цвта, какого слдуетъ.

— Еслибъ вы позволили мн пересчитать вс ваши совершенства, такъ я бы никогда не усталъ.

— Это пебольшой комплиментъ, значитъ немного у меня достоинствъ.

— Нтъ, это значитъ, что на нихъ прятно останавливаться.

— Пожалуйста не начинайте, сказала Эстеръ, мило качая головой,— это пожалуй испортило бы наши добрыя съ вамъ отношеня. Человкъ, котораго я предпочитала всмъ другимъ, никогда не говорилъ мн любезностей, но только бранилъ меня и указывалъ на мои недостатки.

Говоря это Эстеръ хотла сдлать темный, непонятный намекъ, чувствуя какое-то шаловливое желане пококетничать и не дать Гарольду насладиться своими комплиментами. Но не успли ея уста, произнести послдня слова, какъ она съ ужасомъ увидла, что они походили на признане. Яркй румянецъ покрылъ мгновенно ея лицо и шею, и сознане, что она покраснла, еще боле увеличило ея смущене. Гарольдъ впервые почувствовалъ, что могло быть обстоятельство, о которомъ онъ никогда не помышлялъ. Это удивлене произвело довольно продолжительное молчане, во время котораго Эстеръ немилосердно сердилась ни себя.

— Вы говорите въ прошедшемъ времени, наконецъ произнесъ Гарольдъ,— но я все же ревную этого человка. Мн никогда не удастся такимъ образомъ снискать ваше расположене. Скажите, это кто нибудь изъ жителей Треби? въ такомъ случа я могу навести у него справки насчетъ вашихъ недостатковъ.

— О, вы знаете я всегда жила между серьезными людьми, отвчала Эстеръ, собравшись теперь съ силами,— прежде чмъ я воротилось домой къ моему отцу, я была сначала ученицей, а потомъ учительницей. Въ такой житейской обстановк трудно слышать комплименты, но вдь можно различно находить въ людяхъ недостатки. Въ парижской школ, изъ всхъ учителей, я боле всего любила одного старика, который постоянно кричалъ на меня, когда я читала Расина, но ясно выказывалъ, что гордился мною.

Эстеръ теперь оправилась отъ своего смущеня, но Гарольдъ не былъ вполн доволенъ, если ему грозила какая нибудь преграда, то онъ хотлъ знать въ чемъ именно она состояла.

— Ваша жизнь въ Треби должно быть была очень несчастна, сказалъ онъ,— вы такая образованная, одаренная личность.

— Я была по временамъ очень недовольна, сказала Эстеръ, повидимому занятая ошибкой, сдланной въ работ,— но я по немногу привыкала. У меня было достаточно времени, чтобъ поумнть, вдь мн ужъ двадцать два года.

— Да, произнесъ Гарольдъ, вставая и расхаживая взадъ и впередъ по комнат,— вы совершеннолтняя и можете неограничено распоряжаться судьбою своей и судьбой другихъ.

— Къ сожалню я не могу утвердительно сказать, что съумю распорядиться своею независимостью, отвчала Эстеръ, роняя работу и откидываясь на спинку дивана.

— Во всякомъ случа я надюсь, сказалъ Гарольдъ, останавливаясь противъ нея и говоря очень серьезнымъ тономъ,— что вы будете со мною откровенны и доврите мн вс свои намреня. Я надюсь, что вы считаете меня способнымъ охранить ваши интересы, еслибъ даже они были противоположны моимъ.

— Конечно, я имю причины быть увренной въ этомъ, серьезно сказала Эстеръ, протягивая руку Гарольду. Она знала, что ему два раза предлагали сдлку, по которой можно было уничтожить вс ея права, но онъ съ презрнемъ отказался участвовать въ безчестномъ дл.

Гарольдъ поднесъ ея руку къ своимъ губамъ, но не смлъ къ ней прикоснуться боле, чмъ на секунду. Однако нжное довре къ нему, выражавшееся во всемъ обращени Эстеръ, неудержимо подстрекало ею дйствовать смле. Постоявъ съ минуты дв, онъ тихонько услся на диванъ подл нея и сталъ смотрть на ея хорошенькя ручки.

— Вы я вижу надлали много ошибокъ, сказалъ онъ, нагибаясь къ ней еще ближе, ибо онъ видлъ, что она сознавала его присутстве, но не сердилась.

— Пустяки, вы ничего не понимаете, отвчала Эстеръ смясь и сжимая въ рукахъ тонкя шелковинки,— эти ошибки сдланы по рисунку.

Она обернулась и увидала близко, очень близко отъ себя прекрасное лицо. Гарольдъ казался въ эту минуту, какъ онъ и дйствительно былъ, пламенно влюбленнымъ въ прелестную двушку, красота которой однако вовсе не соотвтствовала его обычному вкусу. Но онъ пересилилъ себя и, не длая никакихъ безразсудствъ, только посмотрлъ на нее, говоря: — я размышляю, есть-ли у васъ какя нибудь желаня и тайны, которыхъ я не могу отгадать.

— Пожалуйста, не говорите о моихъ желаняхъ, сказала Эстеръ совершенно побжденная этимъ новымъ и повидимому невольнымъ обнаруженемъ чувствъ Гарольда,— я-бы не могла теперь сказать вамъ ни одного своего желаня… я полагаю, что он уже никогда не возродятся во мн. Ахъ да, прибавила она поспшно, стараясь оправиться отъ неожиданнаго смущеня,— я имю одно опредленное желане. Я хочу похать къ отцу. Онъ пишетъ, что все у него обстоитъ благополучно, но мн хочется взглянуть на него.

— Вы подете, когда вамъ будетъ угодно.

— Могу я хать сейчасъ?.. то есть, когда вамъ будетъ удобно дать мн экипажъ? сказала Эстеръ вставая.

— Я тотчасъ прикажу закладывать, если вы желаете, отвчалъ Гарольдъ, понимая, что ауденця кончилась.

XLI.

Эстеръ не въхала въ экипаж въ Солодовенную улицу, но оставила его за городомъ, войдя въ домъ она сдлала рукою знакъ Лиди и быстро побжала по лстниц, желая сдлать сюрпризъ своему отцу. Въ эту минуту маленькая фигурка пастора была почти закрыта грудами книгъ, изъ-за которыхъ виднлась только его голова. М-ръ Лайонъ старательно изучалъ по всмъ этимъ книгамъ, многочисленные коментари на книгу Данила, которые уже теперь давно сданы въ архивъ заблуждавшейся критики, и когда Эстеръ тихонько отворила дверь, то услышала, какъ онъ читалъ вслухъ отрывокъ изъ своей туманной проповди.

— Вы не захотите, чтобъ я васъ перебила, батюшка, произнесла Эстеръ съ лукавой улыбкой.

— Ахъ дитя мое милое, воскликнулъ Лайонъ, опрокидывая цлую груду книгъ и такимъ образомъ длая брешъ въ окружившей его стн, черезъ которую Эстеръ могла достичь до него и поцловать,— твое посщене такая для меня радость. Я думалъ о теб, какъ слпые думаютъ о свт, о которомъ конечно можно радоваться, какъ о всякомъ добр, хотя мы и не видимъ его.

— Правда-ли, что вы такъ хорошо и покойно живете, какъ вы писали въ письмахъ, сказала Эстеръ, усаживаясь противъ отца и положивъ ему руку на плечо.

— Я писалъ, моя милая, то, что чувствовалъ въ то время. Но для такой старой памяти, какъ моя, настояще дни, все равно, что капля воды для океана. Мн кажется, что все въ моей жизни было какъ прежде, исключая моихъ занятй, которыя довольно странно сосредоточились на пророчествахъ. Но я боюсь, ты побранишь меня за мою небрежную одежду, прибавилъ онъ, чувствуя себя передъ блестящей Эстеръ, въ положени летучей мыши, застигнутой свтлымъ утромъ.

— Это вина Лиди, она цлый день плачетъ о недостатк въ себ христанскаго чувства вмсто того, чтобы чистить ваше платье и подавать вамъ выглаженные галстухи. Она всегда говоритъ, что ея добродтель — грязная тряпица, и право я думаю, что это не слишкомъ сильное выражене. Какъ бы то ни было, ея добродтель выражается въ нечищенномъ плать и пыльной мебели.

— Нтъ, моя милая, ты своими шутками слишкомъ строго судишь нашу преданную Лиди. Вроятно я самъ виноватъ, что не помогаю ея слабой памяти частыми напоминанями. Но разскажи мн то, чего я не знаю о теб изъ писемъ. Твое сердце очень привязалось къ этому семейству — къ старику и ребенку, которыхъ я вовсе не бралъ въ расчетъ?

— Да, батюшка, чмъ боле я съ ними живу, тмъ мн кажется трудне нарушить ихъ спокойстве.

— Конечно, надо будетъ что нибудь придумать для облегченя потери и неожиданной перемны старику отцу и матери. Я бы желалъ, чтобы во всякомъ случа ты постаралась уменьшить для нихъ несчасте, которое однако ясно произошло по вол Провидня и не должно быть вполн устранено.

— Полагаете-ли вы, батюшка, уврены-ли вы, что случайное наслдство, подобное моему, есть дйстве Провидня и иметъ характеръ небеснаго повелня?

— Я такъ понимаю, сказалъ м-ръ Лайонъ торжественно,— сколько я не думалъ, я остаюсь при этомъ мнни. Ты должна разсудить, моя милая, что Провидне вело тебя по особому, исключительному пути, что оно подвергло тебя испытанямъ, которыя рдко выпадаютъ на долю высоко поставленныхъ лицъ, то, что я замчалъ теб уже въ письмахъ по этому поводу, я бы желалъ при первыхъ случаяхъ развить подробне.

Эстеръ молчала въ продолжени нсколькихъ минутъ. Она видла, что отецъ не могъ помочь ей. Теоря предопредляемой судьбы ни мало не указывала ей пути для дальнйшихъ дйствй. Наконецъ она сказала неожиданно (хотя мысль объ этомъ вовсе не явилась въ ея голов случайно):

— здили вы опять къ Феликсу Гольту, батюшка?— вы ничего не упоминали о немъ въ вашихъ письмахъ

— Я здилъ къ нему посл моего послдняго письма, дитя мое, и бралъ съ собою его мать, которая, я боюсь, очень огорчила его своими постоянными жалобами. Потомъ я отвелъ ее въ домъ одного собрата, проповдника въ Ломфорд, и возвратился къ Феликсу,— тогда мы съ нимъ долго бесдовали.

— Сказали вы ему о всемъ случившемся… т. е. обо мн… о Трансомахъ.

— Конечно я разсказалъ ему все и онъ слушалъ меня съ изумленемъ, вдь онъ не зналъ ничего о твоемъ рождени и о томъ, что ты имла другого отца, кром Руфуса Лайона. Этотъ разсказъ, я надеюсь, мн не придется повторить никому другому, но я не безъ удовольствя открылъ всю истину этому молодому человку, который какъ-то странно снискалъ мою дружбу,— я надюсь, что это принесетъ пользу и исправитъ его легкомысленную жизнь, когда я уже боле не буду на этомъ свт.

— И вы сказали ему, что Трансомы прзжали къ намъ и что я теперь гощу въ Трансомъ-Корт?

— Да, я все разсказалъ ему, конечно останавливаясь преимущественно, какъ всегда, на тхъ мысляхъ и чувствахъ, которыя эти событя внушили мн.

— Что-же сказалъ Феликсъ?

— Право, моя милая, онъ ничего не сказалъ, чтобы стоило передать, произнесъ м-ръ Лайонъ, проводя рукою по лбу.

— Милый батюшка, онъ что нибудь да сказалъ, а вы всегда помните, что люди говорятъ, пожалуйста, скажите мн, я хочу знать.

— Онъ только сказалъ нсколько словъ и т кажется не были обдуманы, а такъ сорвались съ его языка. Онъ сказалъ: ‘такъ она выйдетъ замужъ за Трансома? вотъ на что Трансомъ бьетъ.’

— Это все? спросила Эстеръ, поблднвъ и кусая себ губы, съ твердою ршимостью не заплакать.

— Да, мы дале не разсуждали объ этомъ предмет. Я полагаю, что нтъ никакого основаня для его предположеня и я не былъ бы покоенъ, если бы думалъ иначе. Я долженъ сознаться, что при твоемъ неожиданномъ возвышени и богатств, я надюсь, ты останешься въ лон той общины диссентеровъ, которая, я убжденъ, сохранила самую чистую, первобытную христанскую вру. Такимъ образомъ твое воспитане и первоначальная исторя, вмст съ длиннымъ рядомъ странныхъ событй, послужитъ къ тому, чтобъ это громадное состояне возвеличило и прославило отрасль христанской вры, гораздо возвышенне той, которая, увы, пробрла первенство въ этой стран. Я говорю такъ, дитя мое, въ твердой надежд и увренности, что ты останешься въ нашей церкви, а этому задушевному желаню, объ исполнени котораго я вчно молю Бога, помшалъ бы твой бракъ съ человкомъ, который наврядъ-ли присоединился бы къ намъ.

Еслибъ Эстеръ не была такъ взволнована, то она вроятно улыбнулась бы предположеню, что Гарольдъ Трансомъ присоединится къ церкви въ Солодовенномъ подворь. Но она теперь была слишкомъ серьезно занята словами Феликса, двояко ее кольнувшими, что было чрезвычайно знаменательно. Во первыхъ, она сердилась на него, что онъ смлъ положительно сказать. что она выйдетъ замужъ, во вторыхъ, она сердилась за обвинене Гарольда Трансома въ преднамренномъ, разсчитанномъ план жениться на ней. Она была уврена въ его благородств и откровенности. Немудрено, если при ежедневныхъ ихъ свиданяхъ, онъ могъ влюбиться въ нее и пожелалъ на ней жениться, но преднамренности она никакъ не подозрвала. Ни чмъ нельзя такъ оскорбить молодую женщину, какъ сомннемъ въ ея способности оцнить человка, который въ нее влюбленъ. А благородная натура Эстеръ съ радостью врила въ благородство другихъ. Вс эти мысли носились въ ея голов, пока пасторъ распространялся о блеск, который ея счастливая судьба могла бросить на диссентеровъ. Она слышала, что онъ говорилъ, и впослдстви вспомнила объ этомъ, но теперь она не отвчала и предпочла искать щетку — поступокъ, который ея отцу казался совершенно естественнымъ для нея. Это было обычное средство прерывать его рчь, если она казалась Эстеръ уже слишкомъ длинной.

— Говорила-ли ты съ м-ромъ Трансомомъ о м-съ Гольтъ, моя милая, сказалъ онъ, пока Эстеръ бгала по комнат,— я замтилъ ему, что ты лучше всего могла ршить, какую помощь слдуетъ оказать бдной женщин.

— Нтъ, батюшка, мы еще не касались этого предмета. М-ръ Трансомъ можетъ быть забылъ объ этомъ, а я по нкоторымъ причинамъ не желала бы говорить съ нимъ теперь о денежныхъ длахъ. Мн должны вдь еще Лукинсы и Пендрили.

— Они уже заплатили, сказалъ м-ръ Лайонъ, открывая свою конторку.— Вотъ деньги.

— Оставьте ихъ у себя, батюшка, и употребите для м-съ Гольтъ. Мы должны теперь обдумать вс свтскя дла, прибавила Эстеръ, накидывая на плечи отца полотенце и начиная причесывать его волосы,— все неврно на этомъ свт — мало-ли, что можетъ случиться съ Феликсомъ и со всми нами. Ахъ, воскликнула она неожиданно, перемняя грустный тонъ на веселый смхъ,— я начинаю говорить какъ Лиди.

— Истинно, замтилъ Лайонъ съ улыбкой,— шаткость всего земнаго слишкомъ обширный и очевидный текстъ для плодотворнаго его развитя, и разсуждать объ этомъ все равно, что закупорить бутылку съ воздухомъ и подарить ее тому, кто уже дышитъ имъ въ пол.

— Какъ вы полагаете, спросила Эстеръ нсколько погодя,— что говорятъ въ Треби о моемъ пребывани въ Трансомъ-Корт?

— Я не имю объ этомъ никакихъ свденй, притомъ, кажется, нтъ никого, кто бы зналъ твою исторю. Человкъ, называющй себя Христаномъ, ухалъ въ Лондонъ съ Дебари, такъ какъ парламентская сесся уже началась, а м-ръ Джерминъ, конечно, уважитъ довре къ нему Трансомовъ. Я его не видалъ въ послднее время и ничего не знаю о его дйствяхъ. Что же касается до меня, то я отдалъ самыя строгя приказаня Лиди и самъ хранилъ молчане на счетъ того, что ты похала въ Трансомъ-Кортъ въ экипаж. Но все же всть разнеслась повсюду, что ты гостишь у Трансомовъ, и много длается различныхъ предположенй о твоемъ тамъ пребывани, общее-же мнне повидимому полагаетъ, что ты поступила компаньонкой къ м-съ Трансомъ, ибо многе изъ нашихъ друзей упрекали меня, что я позволилъ теб принять такое мсто, которое едва-ли послужитъ къ укрпленю твоего духовнаго состояня.

— Ну, батюшка, и думаю, мн и пора бжать отъ васъ, чтобъ не слишкомъ долго задерживать экипажъ, сказала Эстеръ, когда она окончательно привела въ порядокъ туалетъ пастора,— вотъ вы теперь прелестны. Прежде отъзда, мн надо дать еще нсколько наставленй Лиди.

— Да, да, милая, я не буду задерживать тебя, ибо мой долгъ призываетъ меня къ занятямъ. Но возьми съ собой вотъ эту книгу, которую я нарочно отложилъ для тебя. Въ ней развиты вс главнйше, спорные вопросы между нами и установленною церковью,— вопросы церковной власти, дисциплины и государственной поддержки. Теперь самое время, чтобы ты обратила боле серьезное внимане на эту полемику, иначе тебя можетъ увлечь близкое столкновене съ господствующей церковью.

Эстеръ предпочла смиренно взять книгу, вмсто того, чтобъ сознаться, что въ настоящую минуту она не была въ состояни серьезно заняться вопросами о первобытныхъ обязанностяхъ епископа и и сравнительныхъ достоинствахъ тхъ или другихъ догматовъ. Во время поздки не привелось ей читать эти назидательныя разсуждени, ея мысли всецло были заняты предсказанемъ Феликса Гольта о ея свадьб съ Гарольдомъ Трансомомъ.

XLII.

Случилось такъ, что въ тотъ день, когда Эстеръ похала извстить отца, Джерминъ еще не зналъ о ея пребывани въ Трансомъ-Корт. Онъ оставался въ этомъ невдени благодаря своей поздк на югъ Англи. Узжая, онъ написалъ Гарольду и по возвращени точно также увдомилъ его, но тотъ ничего не отвчалъ. Дни проходили, и до Джермина не долетали слухи объ Эстеръ, толки объ ея отъзд происходили исключительно между прихожанами м-ра Лайона, ея же остальныя ученицы, въ томъ числ Луиза Джерминъ, довольствовались письмомъ старика Лайона, въ которомъ онъ извщалъ, что его дочь ухала на неопредленное время къ знакомымъ. Но въ день поздки Эстеръ въ Солодовенное подворье, дочери Джермина, гуляя, видли, какъ она садилась въ трансомскй экипажъ, который, какъ он замтили, уже давно дожидался ея за городомъ и который теперь покатился къ малому Треби. Разумется о своемъ открыти он сообщили отцу.

Совершенно не зная тхъ обстоятельствъ, которыя мало по малу помогли Христану узнать боле, чмъ это нужно было для Джермина, не зная также тхъ побужденй, которыя заставили дйствовать противъ него Джонсона, столькимъ ему обязаннаго,— Джерминъ не могъ сразу понять какъ узналъ Гарольдъ о томъ, что Эстеръ наслдница Байклифовъ. Его дочери очень естественно, подобно всмъ другимъ, пришли къ заключеню, что Трансомы взяли Эстеръ въ качеств гувернантки къ маленькому Гарри и замтили при этомъ, что вроятно ей дали очень большое жалованье, иначе она бы не согласилась возиться съ такимъ маленькимъ ребенкомъ, хотя конечно для Трансомовъ было очень важно, чтобъ съ самыхъ раннихъ лтъ мальчикъ научился хорошо говорить по англйски и но французски. Слыша подобное предположене, Джерминъ возъимлъ минутную надежду, что оно было справедливо и что Гарольдъ еще не зналъ, что подъ однимъ кровомъ съ нимъ животъ законная владтельница его родовыхъ помстй.

Но если Гарольду все извстно, тогда онъ не только не будетъ бояться его, Джермина, но женившись на Эстеръ (а Джерминъ былъ убжденъ въ этомъ), онъ побдоносно освободится отъ всхъ непрятныхъ послдствй и будетъ въ состояни доставить себ удовольстве окончательно разорить Матью Джермина. Предположене о побд ненавистнаго врага во всякомъ случа тягостно, но тутъ были причины, которыя еще боле приводили въ отчаяне Джермина. Человкъ шестидесяти лтъ, съ ничего неподозрвающими женой и дочерьми, которыя при неожиданномъ обнаружени несчастья упали бы въ обморокъ и каждый день упрекали бы его за свое унижене, человкъ, котораго умъ и привычка съ годами совершенно загрубли и который не понималъ другого существованя, какъ повелвать всми и благоденствовать въ смысл разбогатвшихъ выскочекъ средняго класса — такой человкъ очень естественно видлъ въ грозившемъ ему разорени достаточную причину для принятя самыхъ, хотя и непрятныхъ мръ, но лишь бы он спасли его отъ погибели. Всякое тайное унижене, которое только спасетъ его отъ публичнаго позора или оставитъ деньги въ его карман, онъ предпочтетъ всмъ лишенямъ и трудностямъ новаго порабощеня на старости лтъ. Но хотя человкъ желалъ бы спастись въ иныхъ случаяхъ, даже чрезъ сточную трубу, подобная труба, съ выходомъ на чистый воздухъ, не всегда бываетъ подъ рукой. Бгство, повидимому, представляетъ хорошй, современный суррогатъ древнему праву укрывательства въ храмахъ, но при ближайшемъ разсмотрни, это средство часто оказывается неудобнымъ и даже невозможнымъ.

Обсудивъ основательно свое положене, Джерминъ ршился дйствовать немедля. Онъ написалъ и-съ Трансомъ прося ее, назначить часъ, когда онъ можетъ ее видть наедин. Напечатавъ письмо онъ предался еще разъ слабой надежд, что, постивъ Трансомъ-Кортъ, онъ убдится, что тамъ еще ничего неизвстно о происхождени Эстеръ. Въ самомъ дурномъ случа онъ разсчитывалъ на помощь м-съ Трансомъ. И вотъ какую пользу могутъ приносить нжныя отношеня, когда мн перестаютъ быть нжными!

Чрезъ два дня посл отправки письма, Джерминъ входилъ въ маленькую гостинную Трансомъ-Корта. Это была прехорошенькая, изящно-меблированная комнатка: ее украшали два прелестныхъ шкапика съ инкрустацей, большя фарфоровыя вазы съ цвтами распространявшими нжное благоухане, обои съ прекрасными букетами въ овальныхъ рамкахъ, и большой портретъ м-ссъ Трансомъ въ бальномъ костюм по мод 1800 года. Эта юная, блестящая красавица взглянула съ улыбкой на Джермина при его вход, ея взглядъ былъ единственный, который онъ встртилъ въ комнат. Онъ не могъ не отвчать на этотъ взглядъ, стоя передъ каминомъ съ шляпой въ рукахъ и дожидаясь появленя хозяйки, онъ не могъ, смотря на это прелестное лицо, не вспомнить многаго прекраснаго прошлаго. Много путей въ жизни было открыто передъ нимъ, когда онъ былъ молодымъ человкомъ, быть можетъ, еслибъ онъ не поддался желаню избрать тотъ путь, который онъ избралъ, то ему лично было бы гораздо лучше… Во всякомъ случа, ему теперь предстояло испить самую горькую чашу и онъ вполн былъ убжденъ, что имлъ боле всхъ причинъ жаловаться на свою судьбу. Счастливый Язонъ, мы знаемъ изъ Эврипида, набожно воздалъ хвалу богин и ясно видлъ, что онъ ничмъ не обязанх Меде, Джерминъ, быть можетъ, не зналъ объ этомъ прецедент, но самъ лично также легко, какъ Язонъ дошелъ до убжденя, что онъ не былъ, въ отношени другихъ, ничмъ обязанъ, а друге напротивъ были обязаны въ отношени его.

Минуты три спустя, словно по какому-то чуду, блестящая улыбающаяся красавица, виднвшаяся надъ каминомъ, показалась въ дверяхъ, поблекшая, охладвшая отъ многочисленныхъ зимъ, пронесшихся надъ ея головой. Джерминъ подошелъ къ ней и они молча пожали другъ другу руку, не проронивъ ни одного слова привтствя. М-ссъ Трансомъ сла и указала Джермину на стулъ противъ нея.

— Гарольдъ похалъ въ Ломфордъ, сказала она очень тихо,— вы имете нчто особенное мн сообщить?

— Да, отвчалъ Джерминъ своимъ мягкимъ, почтительнымъ тономъ,— въ послднй ризъ, какъ я здсь былъ, я не могъ найти случая переговорить съ вами. Но меня очень безпокоитъ все, что произошло между мною и Гарольдомъ.

— Да, онъ мн все сказалъ.

— И о процесс, который онъ началъ противъ меня и о причинахъ, по которымъ онъ простановилъ его.

— Да, вы получили извсте, что онъ опять возобновилъ его?

— Нтъ, сказалъ Джерминъ съ непрятнымъ чувствомъ.

— Конечно онъ теперь возобновитъ, прибавила м-съ Трансомъ.

— Такъ онъ ршился рисковать своимъ состоянемъ?

— Нтъ, онъ теперь ничего не боится въ этомъ отношени. А еслибъ и была опасность, то она зависитъ не отъ васъ. Всего вроятне, что онъ женится на этой двчонк.

— Такъ онъ все знаетъ? произнесъ Джерминъ дрожащимъ голосомъ.

— Все. Вамъ нечего и думать забрать его въ руки, вы не можете этого сдлать. Я желала, чтобъ Гарольдъ былъ счастливъ, онъ и дйствительно счастливъ, прибавила м-съ Трансомъ съ неизъяснимою горечью,— онъ не наслдовалъ моей несчастной звзды.

— Вы можете сказать мн, какъ онъ узналъ о происхождени этой молодой двушки?

— Нтъ, но она знала объ этомъ прежде, чмъ мы ей сказали. Это вовсе не тайна.

Джерминъ былъ пораженъ окончательно. Онъ никакъ не могъ понять, какъ это произошло, мысль о Христан конечно вошла ему въ голову, но она не проливала никакого свта, однако, какъ бы то ни было, одно было для него ясно, что онъ не владлъ боле тайной, которая могла оказать ему такую громадную услугу.

— Вы знаете, что этотъ процессъ можетъ меня раззорить?

— Да, онъ мн говорилъ. Нo если вы полагаете, что и могу тутъ что нибудь сдлать, то сильно ошибаетесь. Я сказала ему такъ ясно, какъ только смла, что мн было бы прятно, еслибъ онъ не затвалъ съ вами ссоры и покончилъ дло мирнымъ путемъ. Но онъ не хочетъ меня слушать и не обращаетъ никакого вниманя на мои чувства. Онъ думаетъ боле о м-р Трансом, чмъ обо мн.

— Это очень жестоко, сказалъ Джерминъ, тономъ упрека.

— Я просила васъ три мсяца тому назадъ лучше вытерпть все, но не ссориться съ нимъ.

— Я и не ссорился. Онъ всегда искалъ причины къ ссор. Я много стерплъ, боле чмъ кто нибудь, онъ съ самаго начала скалилъ на меня зубы.

— Онъ видлъ вещи, который ему не нравились, а мужчины, не то что женщины, сказала м-съ Трансомъ съ ядовитымъ ударенемъ.

— Я знаю только, что это очень жестоко, повторилъ Джерминъ.— Я, въ былое время, много понесъ тяжелыхъ жертвъ Я отказался отъ многихъ отличныхъ длъ ради вашихъ семейныхъ процессовъ, которые, еслибъ не я, совершенно васъ разорили.

Онъ всталъ, прошелся взадъ и впередъ по комнат, и остановился противъ м-съ Трансомъ, заложивъ руки въ карманъ. Она сидла неподвижно и блдная какъ мраморъ. Руки ея были сложены на колняхъ. Этотъ самый человкъ, нкогда юный, стройный, грацозный, стоялъ на колняхъ передъ ней и страстно цловалъ эти самыя руки, и она тогда думала, что въ этой страсти было боле поэзи, чмъ можно было встртить въ обычной, ежедневной жизни.

— Мы знаете, что я насиловалъ свою совсть въ дл Байклифовъ. Я говорилъ вамъ тогда, какъ было опасно засадить Байклифа въ тюрьму. Я знаю, это самое черное дло, въ которомъ можно было бы меня упрекнуть, еслибъ жизнь мои была извстна отъ начала до конца, я бы никогда этого не сдлалъ, еслибъ не находился подъ взянемъ такого ослпленя, которое побуждаетъ человка на все. Что мн значило проиграть дло? Я былъ молодъ и весь свтъ былъ передо мной.

— Да, сказала м-съ Трансомъ глухимъ голосомъ:— жаль, что вы не избрали другого пути.

— А чтобы сдлалось съ вами? отвчалъ Джерминъ, почти не сознавая, что онъ говоритъ, и только побуждаемый желанемъ защищать себя,— мн надо было подумать о васъ. Вы тогда не пожелали бы, чтобъ я избралъ себ другой путь.

— Ясно, что большая ошибка была съ моей стороны, произнесла м-съ Трансомъ съ неимоврною горечью.

Джерминъ понялъ дкую колкость послднихъ словъ м-съ Трансомъ, и он еще боле ожесточили его.

— Я не вижу этого, отвчалъ онъ съ презрительнымъ смхомъ,— вамъ предстояло спасти свое состояне и положене въ свт, чтобъ не ходить дале. Я помню очень хорошо, что вы мн тогда сказали. ‘Умный стряпчй можетъ все сдлать, невозможное онъ длаетъ возможнымъ. И вдь наврно все состояне перейдетъ когда нибудь къ Гарольду’. Онъ былъ тогда еще ребенкомъ.

— Я все помню, быть можетъ слишкомъ хорошо, вы бы лучше прямо сказали, съ какой цлью вы возбуждаете эти воспоминаня.

— Съ цлью, которая ничто иное, какъ справедливость. Находясь въ тхъ отношеняхъ, въ которыхъ я находился, я не считалъ себя обязаннымъ соблюдать вс формальности, необходимыя для постороннихъ, чужихъ людей. Часто было очень затруднительно занимать деньги для уплаты прежнихъ долговъ и продолженя своихъ длъ, я, какъ уже сказалъ, пренебрегъ всми открывавшимися передо мною путями къ слав и богатству, чтобъ только остаться здсь. Всякй, кто узнаетъ вс обстоятельства, признаетъ что преслдовать меня и губить за мои прошедшя распоряженя по вашимъ семейнымъ дламъ, страшно несправедливо и противоестественно.

Джерминъ остановился съ минуту и потомъ прибавилъ:— Въ мои лта… съ большимъ семействомъ… и посл всего, что произошло… я думалъ, что вы не будете имть большей заботы на свт, какъ не допустить такого дла.

— Это и составляетъ мою горькую заботу. Но въ моей власти только страдать.

— Нтъ, въ вашей власти гораздо боле. Вы могли бы меня спасти, еслибъ захотли. Нельзя предположить, чтобъ Гарольдъ пошелъ противъ меня… еслибъ онъ зналъ всю правду.

Джерминъ слъ на стулъ прежде чмъ произнесъ послдня слова. Онъ понизилъ нсколько свой голосъ и въ эту минуту походилъ на человка, который полагаетъ, что онъ подготовилъ путь къ сдлк.

Когда онъ, снова садясь и облокачиваясь на колни, произнесъ свои послдня слова:— ‘еслибъ онъ узналъ всю правду’ — какая-то дрожь пробжала по всему дотол неподвижному тлу м-съ Трансомъ и глаза ея неожиданно заблестли, какъ у звря бросающагося на свою жертву.

— И вы надетесь, что я скажу ему? произнесла она не громко, но звучнымъ металлическимъ голосомъ.

— Не слдовало-ли бы ему знать всю правду? сказалъ Джерминъ боле рзкимъ и убдительнымъ тономъ.

— Я никогда ему не скажу! воскликнула м-съ Трансомъ, вскакивая съ мста и вся дрожа отъ гнвной страсти, которая снова длала ее молодою. Руки ея были крпко сжаты, глаза и губы боле не выражали безпомощнаго, горькаго недовольства, но казалось пылали энергею.— Вы считаете жертвы, принесенныя вами для меня, вы ихъ отлично запомнили и хорошо сдлали, многихъ изъ нихъ никто другой не могъ бы знать и отгадать. Но вы приносили эти жертвы когда он вамъ казались прятными, когда вы говорили мн, что это составляетъ ваше счастье, когда вы говорили, что я унижалась до васъ, что я осыпала насъ милостями.

Джерминъ также всталъ и положилъ руку на спинку стула. Онъ видимо поблднлъ, но хотлъ отвчать

— Не говорите! произнесла м-съ Трансомъ повелительнымъ тономъ,— не открывайте рта. Вы довольно говорили, я теперь скажу свое. Я также приносила жертвы, но тогда, когда я знала, что он не составляли моего счастья, Это было посл того, какъ я увидла, что я унизилась, что ваша нжность превратилась въ расчетъ, что вы только пеклись о себ, а не обо мн. Я слышала вс ваши объясненя — о вашихъ обязанностяхъ въ жизни — о нашей обоюдной репутаци — о нравственной молодой двушк, горячо привязанной къ вамъ. Я все перенесла, я всему дозволила идти своимъ чередомъ, я закрыла глаза, я скоре допустила бы, чтобъ меня заморили голодомъ, чмъ ссориться съ человкомъ, котораго я когда-то любила, чмъ обвинять его открыто въ томъ, что онъ превращалъ мою любовь въ выгодную для себя операцю.— М-съ Трансомъ произнесла послдня слова нсколько дрожащимъ голосомъ, затмъ она остановилась на минуту, но когда снова заговорила, то казалось голосъ ее совершенно замерзъ такъ онъ былъ ледяно-холоденъ.— Я не скажу, чтобъ я васъ никогда не боялась, я дйствительно васъ боялась и теперь знаю, что была права.

— М-съ Трансомъ, отвчалъ Джерминъ, поблднвъ до самыхъ губъ,— нечего говорить боле. Я беру назадъ слова, оскорбившя васъ.

— Вы не можете ихъ взять назадъ. Можетъ-ли человкъ извиняться въ томъ, что онъ трусъ?.. такъ… я заставила васъ насиловать свою совсть?.. Я осквернила вашу чистоту? Я полагаю демоны благородне — они не такъ дерзки и нахальны. Я не промняю несчастя быть женщиной на низость быть мужчиной. Надо только быть мужчиной, чтобъ, во-первыхъ, сказать женщин, что ея любовь сдлала ее вашей должницею и потомъ требовать, чтобъ она уплатила этотъ долгъ разорвавъ послдня узы, связующя ее съ сыномъ.

— Я этою не прошу, сказалъ Джерминъ, съ нкоторымъ раздраженемъ. Онъ начиналъ чувствовать, что его положене невыносимо. Въ немъ просыпалась простая грубая сила мужчины, и ему словно хотлось сжать горло этой женщины и не дать ей боле произнеси ни одного слова.

— Вы этого просите и желаете. Я боялась, чтобъ съ вами не случилось несчастья. Съ самаго начала, какъ только Гарольдъ вернулся домой, меня мучило это ужасное опасене. Мн казалось, что между вами могло произойти убйство. Я чувствовала весь ужасъ, что онъ не зналъ всей правды. Быть можетъ я кончила бы тмъ что побуждаемая своими собственными чувствами своими собственными воспоминанями сказала бы ему все и сдлала бы его такимъ же несчастнымъ, какъ я сама, чтобъ только спасти васъ.

Снова ея голосъ какъ бы задрожалъ при воспоминани о женской нжности, сожални, но чрезъ мгновене она продолжала:

— Но теперь, когда вы меня просили, я никогда ему не скажу! Будьте разорены…. нтъ сдлайте что нибудь еще боле подлое для своего спасеня. Если я согршила, то впередъ уже была наказана тмъ, что я согршила ради такого человка, какъ вы.

Съ этими словами м-съ Трансомъ поспшно вышла изъ комнаты. Дверь тихо, безъ всякаго шума, закрылась за нею и Джерминъ остался одинъ въ маленькой гостиной.

Въ продолжени нсколькихъ минутъ онъ стоялъ неподвижно. Человкъ въ минуту страстныхъ упрековъ, особливо когда его гнвъ возбужденъ личнымъ оскорбленемъ, никогда не бываетъ совершенно правъ и тотъ, на кого изливается гнвъ, всегда иметъ возможность протестовать противъ неблагоразумя и несправедливости этой вспышки. Если Джерминъ былъ въ состояни почувствовать, что вполн заслужилъ нанесенный ему ударъ, онъ не произнесъ бы словъ навлекшихъ на него такую непрятность. Люди не раскаяваются и не презираютъ себя, чувствуя на спин удары кнута, нтъ, они ненавидятъ кнутъ. Что чувствовалъ Джерминъ посл неожиданнаго исчезновеня м-съ Трансомъ? Что она была страшно горячая женщина и не хотла сдлать того, что онъ желалъ. Относительно же своей правоты, онъ повторялъ внутренно сказанное громко м-съ Трансомъ:— ‘Слдовало Гарольду знать всю правду’. Онъ не бралъ въ расчетъ гнвъ и отвращене, возбужденные его дерзостью призывать въ свою пользу справедливость. Малйшая тнь благородства заставила бы Джермина почувствовать, что онъ потерялъ всякое гражданское право взывать къ справедливости, тмъ боле, что его оправдане передъ м-съ Трансомъ только клеймило его же самаго. Но и самыя простыя истины иногда кажутся смутными и темными даже для образованнаго человка, когда его чувство себялюбя затронуто грозящею опасностью. Если человкъ въ подобныхъ случаяхъ сравниваетъ свое положене съ положенями другихъ людей, то онъ длаетъ это только для того, чтобъ доказать, какъ много разнится его положене отъ всхъ другихъ, почему его нельзя совершенно обвинить.

Такъ было и съ Матью Джерминомъ. По уход м-съ Трансомъ, онъ съ эгоизмомъ, присущимъ намъ всмъ, спрашивалъ себя: не нелпо-ли выходить изъ себя отъ такихъ вещей, которыя ему казались вовсе не поразительными? Она обошлась съ нимъ самымъ неблагоразумнымъ образомъ. Ей слдовало сдлать то, на что только онъ намекнулъ, въ самой легкой, вопросительной форм. Но какъ бы то ни было, ясный и крайне неприглядный результатъ ихъ бесды былъ тотъ, что совершенно справедливое дло, на которое онъ такъ расчитывалъ, уже конечно м-съ Трансомъ не сдлаетъ для него.

Посл довольно долгаго раздумья Джерминъ снялъ руку со спинки стула взялъ шляпу, хотлъ выйти изъ комнаты, какъ вдругъ въ сняхъ раздался шумъ и крики, дверь маленькой гостинной отворилась настежь и старый м-ръ Трансомъ показался на порог, разъигрывая съ улыбкой роль лошади для потхи маленькаго Гарри, который, съ громкими криками и хохотомъ, стегалъ его кнутомъ по спип, позади бжалъ Моро, лая и хватая ихъ за икры. Но увидвъ Джермина, Трансомъ оснановился точно не зная, можно-ли войти въ комнату. Большая часть мыслей старика были только смутными воспоминанями прошедшаго. Стряпчй подошелъ очень учтиво, чтобъ пожать руку старику, но тотъ произнесъ съ смущенемъ и нершительностю:

— М-ръ Джерминъ?… Но, но гд же м-съ Трансомъ?

Джерминъ молча, съ улыбкою, прошелъ мимо неожиданно явившейся группы, а маленькй Гарри не упустилъ счастливаго случая и на прощане хлестнулъ его кнутомъ по поламъ фрака.

XLIII.

Посл того утра, въ которое Эстеръ неожиданно покраснла и смутилась, намекнувъ на Феликса Гольта, она почувствовала совершенную невозможность говорить о немъ съ Гарольдомъ. Она была уврена, что не могла разсуждать объ этомъ предмет безъ нкотораго волненя, а по многимъ причинамъ она не желала, чтобъ Гарольдъ отгадалъ ея чувства въ этомъ отношени. Эти причины состояли не только въ двственной гордости и застнчивой скромности въ отношени человка, который, хотя гораздо старше ея и опытне, начиналъ очевидно разъигрывать роль влюбленнаго въ нее, но и въ другого рода щекотливомъ чувств, которое теперешня обстоятельства лишь усиливали, хотя она смотрла на это чувство не какъ на возвышенное, а скоре, какъ на мелочное въ сравнени съ тмъ умомъ, который она привыкла уважать. Она хорошо знала, что для Гарольда Трансома, Феликсъ Гольтъ былъ одинъ изъ тхъ простыхъ людей, на которыхъ можно обратить внимане исключительно съ общественной точки зрня. Она видла, по врожденному чутью, что различе между классами и степенями возбуждаетъ такя-же враждебныя чувства, какъ различе расы и цвта, и она слишкомъ хорошо вспоминала свои собственныя впечатлня, чтобъ не предчувствовать, какъ сильно поразитъ Гарольда Трансома всть о томъ, что было нчто въ род любви между нею и молодымъ человкомъ, который въ его глазахъ былъ ничмъ не выше другихъ смышленныхъ представителей рабочаго класса,— ‘ему такъ покажется, думала Эстеръ, ибо онъ не имлъ такихъ сношенй съ Феликсомъ Гольтомъ въ которыхъ развитая натура Феликса могла бы выказать все свое превосходство’. Посреди ея колебанй по этому вопросу, умъ ея часто протестовалъ, громко заявляя, что каковы-бы ни были понятя Гарольда, была точка зрня, съ которой онъ казался грубымъ, необразованнымъ въ сравнени съ Феликсомъ. Феликсъ руководствовался такими мыслями и побужденями, которыхъ, она была твердо уврена, Гарольдъ не могъ даже и постигнуть. Кром всего этого, было еще одно доказательство: находясь въ обществ Гарольда Трансома, она нисколько не чувствовала собственнаго ничтожества и необходимости подчиниться ему, у него были даже черты, которыя пробуждали въ ней не гнвъ, а улыбку презрня, напротивъ, находясь въ обществ Феликса, она всегда ощущала какое-то чувство подчиненя, ощущала какое-то просвтлене въ своихъ мысляхъ. Въ его большихъ, серьезныхъ, срыхъ глазахъ, любовь казалась чмъ-то возвышеннымъ, чмъ-то восторженнымъ, чмъ-то такимъ, которое теперь можетъ быть дли нея на вки закрыто.

Между тмъ ухаживане за ней Гарольда продолжалось, нжныя изляня его, оскорбительныя, еслибъ он явились ране, теперь были только лестны, какъ слдстве боле близкаго знакомства и ежедневныхъ столкновени. Въ сколькихъ формахъ является въ нашей жизни сознане, что есть нчто возвышенное, благородное, въ достижени котораго мы должны отчаиваться, и нчто легко достижимое, предлагающее намъ тотчасъ веселое, беззаботное житье! И какъ ложно притязане, что любовь женщины лежитъ вн области такихъ соблазновъ.

День за днемъ, Эстеръ опиралась на предлагаемую ей руку, видла, какъ пламенные взоры устремлялись на нее, имла постоянно случай для легкой свтской болтовни, въ которой она вполн сознавала свою очаровательность, и съ удовольствемъ замчала на каждомъ шагу практическй умъ Гарольда, ту удивительную легкость, съ которой онъ управлялъ всмъ и всми въ дом безъ малйшей рзкости и съ добродушемъ, не граничившей однако съ слабостью. На заднемъ план также всегда являлось въ ея мысляхъ соображене, что если Гарольдъ Трансомъ желалъ бы на ней жениться и она приняла бы его предложене, то задача ея жизни была бы всего легче разршена. И однако жизнь въ Трансомъ-Корт не была той жизнью, которую она рисовала себ въ своихъ грезахъ, скука уже виднлась въ ея роскошной обстановк и невольно чувствовалось отсутстве всякихъ возвышенныхъ стремленй, она не могла не сознавать, хотя и смутно, что любовь этого человка, хотя конечно нелишеннаго привлекательности, придавала всмъ ея мыслямъ о будущемъ какую-то нравственную мелочность. Она быть можетъ не была въ состояни ясно опредлить то впечатлне, которое производило на нее все окружающее, но ей невольно казалось, что неожиданное счастье, улыбнувшееся ей, должно было на вки уничтожить т высшя стремленя, которыя мало по мало начинали пробуждаться въ ней. Вся жизнь какъ бы размнялась на мелкую монету, такъ чувствуетъ себя юный студентъ, который полагая, что для полученя учоной степени необходимо написать диссертацю и выказать вс свои способности, вдругъ узнаетъ, что профессоръ ожидаетъ не учоной диссертаци, а двадцать семь фунтовъ, десять шиллинговъ и шесть пенсовъ на англйскя деньги

Однако, при всемъ этомъ, она была женщина и не могла сама создавать своей судьбы, какъ она однажды сказала Феликсу: ‘женщина должна избирать боле низкое существоване, ибо таковое ей только и предлагаютъ.’ Ея судьба создается тою любовью, которую она принимаетъ. И Эстеръ начинала думать, что ея судьба была дйствительно создана тою любовью, которая окружала ее, какъ бы благоуханями великолпнаго сада въ свтлое лтнее утро.

Гарольдъ, съ своей стороны, сознавалъ, что его ухаживанье не пропадало даромъ. Онъ начиналъ считать свой успхъ побдой, которую не одержать было бы горько, даже еслибъ прелестная Нимфа не имла никакихъ правь на его родовыя помстья. Онъ желалъ и вмст не желалъ, чтобъ исчезла послдняя слабая тнь сомння, относительно его успха. Было что-то въ Эстеръ, чего онъ не могъ совершенно понять. Она ясно была женщина, которою можно было управлять. Она была слишкомъ очаровательна, чтобъ когда нибудь сдлаться упрямой, докучливой. И однако, отъ времени до времени, въ ея глазахъ блестлъ какой-то опасный свтъ.

Въ одинъ прекрасный февральскй день, когда уже на терассу были вынесены золотистые, пурпурные крокусы, изъ Трансомъ-Корта вышло погулять очень разнообразное общество, въ которомъ находились и Эстеръ и Гарольдъ. Они не пошли, какъ всегда, въ садъ, ибо м-ръ Линтонъ, находясь въ числ другихъ, направлялся домой, а его дорога лежала чрезъ каменныя ворота, ведущя въ паркъ.

Дядя Линтонъ, не любившй грустныхъ откровенностей и предпочитавшй знать обо всхъ одно хорошее, не выразилъ однако никакихъ препятствй, чтобъ его посвятили въ тайну, касавшуюся Эстеръ, и тотчасъ же объявилъ, что, по его мнню, все это дло не только не горе, но замчательно счастливое обстоятельство. Что касается до него самого, то хотя онъ не иметъ притязаня быть судьею женщинъ, но, по его мнню, Эстеръ имла вс ‘статьи’ и вела себя также хорошо, какъ Арабелла, что было уже много. Первое впечатлне для честнаго Джака Линтона скоро превращалось въ предане, которое никакое послдующее событе не могло измнить. Онъ очень любилъ свою сестру и повидимому никогда не сознавалъ, чтобъ въ ней произошла какая нибудь перемна, съ тхъ поръ, какъ онъ ее помнилъ. Онъ считалъ скотиной того человка, который говорилъ что нибудь непрятное о людяхъ, дорогихъ для него, но это не значило, чтобъ онъ закрывалъ глаза, нежелая видть что нибудь непрятное, нтъ, онъ смотрлъ всегда прямо на все, но имлъ счастливую привычку видть только то, что хотлъ. Гарольдъ, въ его глазахъ, былъ добрый малый, замчательнаго ума и бракъ его съ Эстеръ при настоящихъ обстоятельствахъ былъ удивительно выгоденъ со всхъ точекъ зрня, это напоминало ему какую-то исторю изъ классической древности, хотя онъ не могъ припомнить какую именно. Эстеръ всегда была рада, когда, старый ректоръ прзжалъ въ Трансомъ-Кортъ. Съ страннымъ противорчемъ ея прежнимъ утонченнымъ вкусамъ, она любила его грубую одежду и небрежную, откровенную рчь, он, казалось, соединили асизнь Трансомъ-Корта съ той боле грубой жизнью простаго мра, въ которомъ она жила до сихъ поръ.

Она и Гарольдъ шли нсколько впереди другихъ, которые отставали но различнымъ причинамъ. Старый м-ръ Трансомъ, завернувшись въ длинную теплую шинель на собольемъ мху и въ мховой шапк, ковылялъ нетвердой поступью. Маленькй Гарри тащилъ за собою игрушечный экипажъ, въ которомъ сидлъ привязанный Моро, закутанный въ красную драпировку, придававшую ему видъ варвара на колесниц. Нимвродъ слдовалъ за своимъ старымъ господиномъ: подл нихъ шелъ Доминикъ и одинаково заботился о безопасности, какъ старыхъ, такъ и молодыхъ. М-съ Трансомъ не было въ этомъ обществ.

Обернувшись и видя, что они очень далеко ушли впередъ, Эстеръ и Гарольдъ остановились.

— Какъ вы думаете, не порасчистить-ли немного, вонъ ту рощу, сказалъ Гарольдъ, указывая палкой,— я полагаю, что еслибъ нсколько деревьевъ вырубить, то видъ сталъ бы гораздо лучше и обширне.

— Я полагаю, что это было бы большимъ улучшенемъ. Главное для вида ширь, но я никогда не слыхала, чтобъ вы выражались такъ неопредленно, прибавила Эстеръ смотря на него съ лукавой улыбкой,— вы всегда такъ ясно все видите и такъ убждены во всемъ, что говорите, что я потеряю всякую тнь увренности, если и вы станете колебаться. Пожалуйста, не питайте сомння, это такъ прилипчиво.

— Вы считаете меня слишкомъ самоувреннымъ, сказалъ Гарольдъ?

— Нисколько. Человку очень полезно знать, чего онъ хочетъ, когда онъ ршился все сдлать по своему.

— Но положимъ, что я не могу все сдлать по своему, не смотря на все мое желане? сказалъ Гарольдъ, съ сверкающими глазами.

— О, тогда, вы перенесли бы эту непрятность также спокойно, какъ перенесли неудачу на выборахъ, отвчала Эстеръ, небрежно повертывая голову и устремляя взглядъ на отдаленныя березы,— вы бы знали, что вы поставите на своемъ въ другой разъ, или получите въ замнъ что нибудь не хуже.

— Дло въ томъ, что вы считаете меня за жирнаго, самодовольнаго фата, сказалъ Гарольдъ, прибавляя шагу, точно не желая, чтобъ остальная компаня ихъ нагнала.

— Во всемъ есть степени, отвчала Эстеръ съ серебристымъ смхомъ,— вы владете этими качествами на столько, на сколько они придаютъ интереса человку. Есть различные роды людей. Вы совершенство въ своемъ род.

— Но я подозрваю, что вы предпочитаете другой родъ людей, которые поклонялись бы вамъ съ большимъ смиренемъ, съ религознымъ страхомъ и со слезами на глазахъ.

— Вы совершенно ошибаетесь, произнесла Эстеръ, такимъ же шутливымъ тономъ,— я нахожу, что я очень легкомысленна и упряма. Когда мн что нибудь предлагаютъ, хотя бы пасть ницъ предо мною, мн кажется, что я это мене цню и тотчасъ отвергаю.

Этотъ отвтъ былъ весьма колкй, но Гарольдъ все же былъ убжденъ, что Эстеръ не находила противнымъ то поклонене, которымъ онъ ее окружалъ.

— Я часто читала, что это основное качество въ человческой природ, продолжала она,— но я удивляюсь встрчая его въ себ. Это вроятно оттого, прибавила она съ улыбкой — что я не думаю о себ, какъ о человческой природ.

— Нтъ, я невиновенъ въ такихъ капризахъ, сказалъ Гарольдъ,— я очень люблю то, что могу достать, и никогда не желалъ очень пламенно того, что вн моей власти. Когда я увренъ, что могу достичь до чего нибудь, то этотъ предметъ длается для меня тмъ боле дорогимъ. Есть различныя человческя природы. Одни питаютъ постоянно недовольство и стремятся къ чему-то недостижимому, другя стараются удержать то, что возмокно и наслаждаться. Позвольте мн вамъ замтить, что ничмъ недовольное стремлене къ чему-то несуществующему длаетъ жизнь очень непрятной.

Говоря это Гарольдъ взглянулъ на Эстеръ съ знаменательной улыбкой.

— О поврьте мн, я давно отказалась отъ этихъ теорй, отвчала она съ такой же улыбкой.

Она невольно вспомнила, какъ бранилъ ее Феликсъ за пристрасте къ байроновскимъ героямъ и внутренно прибавляла третй родъ человческой природы, къ двумъ видамъ, которые поименовалъ Гарольдъ. Онъ же между тмъ очень естественно предположилъ, что Эстеръ отреклась отъ своихъ прежнихъ понятй ради него, и лицо его просяло. Дйствительно это лицо было очень прятное, вообще Гарольдъ не могъ не нравиться молодой двушк, хотя слишкомъ много заботился о винахъ, кушаньяхъ, соусахъ, и имлъ привычку оцнивать каждый предметъ согласно тому удовольствю, которое онъ ему приносилъ. Самая его доброта не была симпатична, онъ всегда устроивалъ счастье людей по своему собственному произволу не испрашивая на то ихъ соглася и совта. Невольно сравнивая его съ другимъ человкомъ, вчно присущимъ въ ея мысляхъ, Эстеръ находила тоже самое качество и въ политическихъ мнняхъ Гарольда, правило всегда пользоваться, какъ можно боле личными преимуществами, было амальгамой спаявшей его родовою гордость, съ преданностью къ реформамъ, которыя должны были уничтожить вс преданя и превратить золотыя графскя короны въ позолоченныя ложки для народа. Страшенъ проницательный взглядъ блестящихъ женскихъ глазъ, если они когда нибудь останавливались съ восторгомъ на строгой истин, но строгая истина конечно рдко является передъ глазами женщины. Эстеръ однако дйствительно видала лицомъ къ лицу истину, и Гарольдъ, хотя не совершенно ясно постигая, въ чемъ дло, видлъ слдстве такого удивительнаго просвтленя и былъ осторожне, чмъ когда либо въ своей жизни. Эта осторожность помшала бы ему продолжать разговоръ и спросить Эстеръ съ какимъ человкомъ, изъ двухъ приведенныхъ видовъ, было бы прятне жить, по ея мнню, даже еслибъ дядя Линтонъ не присоединился къ нимъ въ эту минуту и не сталъ говорить о хозяйственныхъ распоряженяхъ. Онъ объявилъ, что тотчасъ свернетъ въ сторону и пойдетъ черезъ траву на ферму, чтобъ посмотрть на т улучшеня, которыя Гарольдъ производилъ съ такою невиданною поспшностью.

— Но знаешь, Гарольдъ, сказалъ ректоръ, когда они остановились передъ разставаньемъ, всего нельзя длать наскоро. Пшеница требуетъ времени, чтобъ вырости, хотя бы ваши реформы и изжили съ лица земли насъ всхъ, старыхъ тори. Теперь, выборы кончились, и я снова старый тори. Ты видишь, Гарольдъ, что радикалъ не годится для нашего графства. На слдующихъ выборахъ ты долженъ искать себ округа, гд ищутъ аристократической крови. Я бы очень желалъ, чтобъ ты былъ представителемъ нашего графства, а радикалъ изъ хорошаго семейства какъ разъ будетъ подъ пару новомодному тори, въ род молодого Дебари, но эти безпорядки — дло скверное. Мн за это по крайней мр съ годъ будутъ голову мыть на сессяхъ. Но что это за женщина съ ребенкомъ? Это не изъ моихъ прихожанъ.

Гарольдъ и Эстеръ обернулись и увидли подходившую къ нимъ пожилую женщину, съ худенькимъ, рыженькимъ мальчикомъ, плохо прикрытымъ курткой, не достигавшей тальи, но за то шея его была очень тепло закутана въ синй, шерстяной шарфъ. Эстеръ тотчасъ узнала обоихъ и почувствовала себя какъ-то неловко. Мы вс такя жалкя существа, такъ падки подчиняться всякаго рода гордости, даже тмъ самымъ суетнымъ чувствамъ, отъ которыхъ мы практически отршаемся! Поэтому, не смотря на почти священныя воспоминаня, соединенныя въ ум Эстеръ съ образомъ м-съ Гольтъ, она невольно вздрогнула при одной мысли о тхъ глупостяхъ, которыя наговоритъ эта женщина, ей прискорбно было, что Феликсъ въ какомъ бы то ни было отношени будетъ имть своимъ представителемъ эту старуху.

Когда м-съ Гольтъ подошла достаточно близко, чтобы ее можно было подробно разсмотрть, то оказалось, что она не была одта, съ цлью прельстить глаза суетнаго человка, но скоре поразить его выраженемъ скорби, на сколько можно выразить ее измятымъ платьемъ и торчащими во вс стороны фальшивыми волосами. Все же она не могла потерять сознане собственнаго достоинства, какъ бы ея положене не было несчастно, напротивъ, въ настоящемъ случа, во всей ея фигур выражалась полная увренность въ сил своей репутаци и ума, чтобы тамъ не говорили м-ръ Лайонъ или упрямый Феликсъ. Она присла всей компани, потомъ подошла къ Эстеръ, которая, не смотря на все свое нежелане, выдернула свою руку изъ руки Гарольда и, погладивъ по головк маленькаго Джоба, сказала очень любезно: ‘здравствуйте м-съ Гольтъ.’

— Да, вы его знаете миссъ Лайонъ, сказала м-съ Гольтъ такимъ тономъ, который подразумвалъ, что ея слова должны быть назидательными для всей компани,— вы знаете маленькаго сиротку, котораго сынъ мои Феликсъ принесъ домой, чтобъ я о немъ пеклась. Я это и длала, и никто бы не поступилъ такъ, какъ я, хотя одно горе — моя награда.

Эстеръ молча стояла передъ говорливой старухой, въ безпомощной ршимости перенесть все, что могло случиться. Между тмъ, маленькй Гарри, пораженный появленемъ Джобби Теджа подошелъ съ своею тлежкой къ мальчику, котораго онъ превосходилъ ростомъ, толщиной и здоровымъ, смуглымъ цвтомъ лица. Онъ посмотрлъ прямо въ глаза Джобу, потомъ повернулъ его, дернулъ за кончикъ куртки и наконецъ, снявъ его маленькую суконную фуражку, сталъ разглядывать съ любопытствомъ его рыжя кудри. Джобъ вытаращилъ свои глаза, съ удивленемъ, при этомъ осмотр, наконецъ Гарри, чисто въ вид опыта, вынулъ конфекту изъ сумки, висвшей у него черезъ плечо и приложилъ ее къ губамъ Джоба. Результатъ испытаня оказался удовлетворительнымъ для обоихъ. Вс присутствующе слдили съ любопытствомъ за этой маленькой комедей, а когда Джобъ сталъ сосать конфекту, и Гарри, посмотрвъ на него вопросительно, погладилъ его по спин, вс громко разсмялись, конечно исключая м-съ Гольтъ, которая, тихо качая головой, ударяла одной рукой по ладони другой, съ мрачнымъ терпнемъ трагика, который обязанъ вынести юмористическй эпизодъ вставленный въ трагедю для развлеченя публики.

— Я надюсь, что кашель Джоба гораздо лучше, произнесла наконецъ Эстеръ, не зная хорошенько, что сказать.

— Вроятно вы питаете эту надежду, миссъ Лайонъ, сказала м-съ Гольтъ устремляя глаза въ пространство,— я не имю никакой причины сомнваться въ вашемъ участи къ этому сиротк, Феликсу и мн. Конечно, никто не имлъ никогда причины желать мн зла. Моя репутаця выдержитъ всяке распросы. Вотъ что я сказала сама себ, когда ршилась придти сюда повидаться съ вами и просить, чтобъ вы дали мн случай переговорить съ м-ромъ Трансомомъ. Я сказала себ, что какова бы не сдлалась теперь миссъ Лайонъ отъ своего неожиданнаго возвышеня, она все же дочь нашего проповдника, все же приходила ко мн въ домъ и гуляла съ моимъ Феликсомъ…

Тутъ м-съ Гольтъ остановилась на минуту, какъ бы поражеиная воспоминанями.

Гарольдъ взглянулъ на Эстеръ и видя, что лицо ея вспыхнуло, былъ достаточно любезенъ, чтобъ обратиться къ м-съ Гольтъ вмсто нея.

— Такъ вы мать этого несчастнаго человка, заключеннаго въ тюрьму?

— Да, сэръ, произнесла м-съ Гольтъ, чувствуя, что сосредоточила теперь на себ общее внимане,— я бы не стала говорить, что онъ мой сынъ, еслибъ онъ дйствительно не былъ моимъ, хотя онъ никогда не дйствовалъ, сэръ, но моей вол, или но моему совту. Еслибъ вс сыновья слушались своихъ матерей, то свтъ былъ бы совершенно иной. Мой сынъ не хуже сыновей другихъ женщинъ въ Треби, какъ он не хвались, что ихъ дти не сидятъ въ тюрьм, что же касается до того, что онъ не захотлъ быть докторомъ и остановилъ продажу отцовскихъ лекарствъ, то я знаю, что это дурно,— я это знаю, но я одна отъ этого страдала, и потому король и парламентъ должны взять это въ соображене, если они хотятъ поступить справедливо. Относительно же бунта и убйства полицейскаго,— мой сынъ сказалъ мн прямо, что онъ никогда не имлъ намреня сдлать ни то, ни другое, и во все время безпорядковъ его кусокъ пирога стоялъ на огн и я его дожидалась ни мало неподозрвая, что случится. Я полагаю, что если знатные люди длаютъ выборы, чтобъ попасть въ парламентъ, и отъ этого происходитъ бунтъ и убйство, то они должны позаботиться, чтобъ вдова и сынъ вдовы не пострадали отъ этого. Я хорошо знаю свой долгъ и читала Библю и знаю, что тамъ, въ посланяхъ уды, сказано: не возставай противъ выше тебя поставленныхъ, я и не намрена возставать, но я только говорю, что если трое м-ровъ Трансомовъ слушаютъ меня вмсто одного, то они должны идти къ королю и побудить его дать свободу моему Феликсу.

Эта рчь въ главныхъ своихъ чертахъ была задолго подготовлена. М-съ Гольтъ, зная свой долгъ, ршилась указать знатнымъ людямъ, въ чемъ состояли ихъ обязанности, ея смлый, вызывающй тонъ происходилъ отъ сознаня, что она не только говорила при знатныхъ людяхъ, но что на основани своего собственнаго мння, она шла прямо противъ желанй своего сына. Ея предложене ходатайствовать за него, было отклонено Феликсомъ и м-ромъ Лайономъ, но она была убждена, что если ей удастся поговорить съ кмъ слдуетъ, то дла совершенно измнятся. Выходка ея на счетъ трехъ м-ровъ Трансомовъ была возбуждена движенемъ стараго м-ра Трансома, выдвинувшагося на первый планъ, наравн съ Линтономъ и Гарольдомъ, его необыкновенная мховая одежда казалось выражала какое-то таинственное достоинство и потому она не могла не обратиться къ нему наравн съ другими.

По причинамъ, которыхъ никто но могъ предвидть, внушене м-съ Гольтъ возъимло тотчасъ свое дйстве. Пока м-ръ Трансомъ смотрлъ въ пространство безчувственно, словно восковая кукла, а Линтонъ, привыкшй къ жалобамъ своихъ прихожанокъ, добродушно улыбался, Гарольдъ произнесъ очень любезно:

— Я полагаю, вы совершенно правы, м-съ Гольтъ,— и, съ моей стороны, я сдлаю все, что только могу для вашего сына, какъ на скамь свидтелей, такъ и везд. Успокойтесь, если нужно будетъ мы подадимъ апеляцю королю. Будьте уврены, что я всегда буду объ васъ помнить, какъ о матери Феликса Гольта.

Гарольдъ быстро сообразилъ, что подобнымъ поведенемъ онъ лучше всего могъ заслужить расположене Эстеръ.

— Хорошо сэръ, отвчала м-съ Гольтъ, которая нисколько не была склонна къ выраженю излишней благодарности,—я рада слышать, что вы говорите такъ достойно, и если бы вы были самъ король, то я все же бы сказала вамъ прямо свое мнне, ибо Библя говоритъ, что милость царя награждаетъ мудраго слугу, а слдуетъ думать, что онъ боле обратитъ внимане на тхъ, которые никогда ему не служили и никогда не брали жалованья, какъ я напримръ, и мой сынъ, его отецъ оставилъ довольно денегъ, и еслибъ не его упрямство онъ непремнно былъ бы докторомъ и имлъ бы свою лошадь и не сидлъ бы въ тюрьм.

— Какъ, разв онъ учился и приготовлялся быть докторомъ? спросилъ м-ръ Ллигонъ.

— Да, сэръ, онъ отлично учился, какъ и его отецъ, но потомъ сбился съ толку. Однако могу васъ заврить, что Феликсъ никогда не желалъ зла никому, кром себ и своей матери, конечно, большое зло было, что онъ сдлалъ изъ себя низкаго работника, сталъ носить грубую одежду и помшалъ мн жить джентльменскимъ образомъ, на вырученныя деньги отъ пилюль, которыя, вы можете быть уврены, помогали всмъ принимавшимъ ихъ. А то, что люди просятъ, вы имете полное право продавать. Есть много текстовъ, подтверждающихъ это, если справедливо: ‘просите и дасться вамъ’, и то, я полагаю еще справедливе продавать то, что охотно покупаютъ.

Тутъ м-ръ Линтонъ не выдержалъ и разсмялся, Гарольдъ послдовалъ его примру. М-съ Гольтъ еще пристальне устремила глаза въ пространство и снова стала бить одной рукою по ладони другой, быть можетъ, думала она, истина производила именно такое странное, смхотворное дйстве на людей знатныхъ и свтскихъ, которые не принадлежали ни къ индепендентамъ, ни къ баптистамъ.

— Я уврена, вы устали отъ длинной прогулки и маленькй Джобъ также, сказала Эстеръ, стараясь прекратить неловкую сцену,— не правда-ли Джобъ, сказала она, нагибаясь, чтобъ приласкать ребенка, который застнчиво отказывался отъ предложенй Гарри повозить его тележку, Гарри при этомъ полагалъ, что Джобъ будетъ для него отличною лошадью и будетъ гораздо скоре бгать, чмъ ддка.

— Очень похвально, что вы чувствуете за маленькаго сиротку, миссъ Лайонъ, сказала м-съ Гольтъ, предпочитая уклончивый отвтъ признаню въ усталости передъ джентльменами, которые, казалось, обходились съ нею слишкомъ слегка,— я была уврена, что вы поступите со мною любезно, какъ всегда, хотя вс говорятъ, что вы очень горды. Но я знаю, вы никогда не вели себя гордо съ Феликсомъ, ибо вы позволяли ему сидть рядомъ съ собою передъ всмъ городомъ въ школ, а у него на ше никогда и галстуха не бывало. Это доказываетъ, что вы видли въ немъ то, что дйствительно стоитъ вниманя — и было бы вполн справедливо, если бы вы, зная, что все сказанное мною — истина, замолвили бы за него слово этимъ джентльменамъ.

— Увряю васъ, м-съ Гольтъ, сказалъ Гарольдъ, спша на помощь къ Эстеръ — увряю васъ, что сказаннаго совершенно довольно, я сдлаю все, что только будетъ возможно для вашего сына. А теперь, сдлайте одолжене, пойдите въ домъ съ вашимъ мальчикомъ и отдохните немножко. Доминикъ, проводите м-съ Гольтъ, и скажите м-съ Гипсъ, чтобъ она хорошенько ее угостила и потомъ отправила обратно въ Треби, въ экипаж.

— Я пойду съ м-съ Гольтъ, сказала Эстеръ, длая надъ собою усиле.

— Нтъ, пожалуйста, возразилъ Гарольдъ, тмъ тономъ мольбы, который въ сущности почти приказане,— дайте м-съ Гольтъ время отдохнуть, а вы всегда успете ее увидть передъ отъздомъ. И такъ, до свиданя, м-съ Гольтъ.

Бдная женщина была очень рада предложеню отдохнуть и пость, особливо для маленькаго сиротки, о которомъ она дйствительно нжно пеклась. Когда она увидла, что Доминикъ взялъ на руки Джоба, чтобъ поближе съ нимъ познакомиться, она взглянула на него съ такимъ одобренемъ, какого, она полагала, никогда не можетъ удостоиться иностранецъ. Такъ какъ Доминикъ уходилъ, то Гарри и старый м-ръ Трансомъ захотли слдовать за нимъ. Дядя же Линтонъ пожалъ всмъ руку и пошелъ, какъ сказалъ, черезъ поля, такимъ образомъ Эстеръ осталась одна съ Гарольдомъ.

Быстрый на соображене, Гарольдъ не могъ тотчасъ не замтить всего, что только могло влять на его отношеня къ Эстеръ. Нсколько времени передъ тмъ въ немъ пробудилась ревность при мысли, что она могла, прежде чмъ узнала ого, серьезно интересоваться кмъ нибудь другимъ. Ревность всякаго рода, возбужденная любовью или честолюбемъ, всегда падка на различныя комбинаци, которыя часто идутъ гораздо дале самаго факта. А смущене Эстеръ, вмст съ ея прежнимъ постояннымъ молчанемъ о Феликс, теперь впервые бросившееся ему въ глаза,— были Гарольду достаточной причиной не только для подозрня, но и для окончательнаго заключеня.

Вляне на него этого открытя было однако совершенно иное, чмъ ожидала Эстеръ. Феликсъ казался ему самымъ неопаснымъ человкомъ, на которомъ могло бы сосредоточиваться внимане Эстеръ до ея знакомства съ нимъ. Молодой работникъ, посаженный въ тюрьму за уличную драку, какую бы прелесть онъ не имлъ для молодой двушки въ романтичную эпоху и посреди грустнаго, скучнаго общества требйскихъ диссентеровъ,— едва ли могъ казаться Гарольду серьезнымъ соперникамъ. Эстеръ была слишкомъ умной женщиной, вкусъ у ней былъ слишкомъ развитъ, чтобъ сдлать себя героиней баллады и бросить свою красоту, и свое состояне къ ногамъ такого человка. Къ тому же Гарольдъ питалъ надежду, что въ настоящее время Эстеръ благоразумно склонялась къ тому, чтобы наградить этими сокровищами человка во всхъ отношеняхъ достойнаго. Но его любопытство были затронуто, и онъ пожелалъ узнать въ какихъ отношеняхъ находилась Эстеръ съ Феликсомъ. Въ то же время ему не хотлось дать какой бы то ни было поводъ предположить, что онъ считаетъ Феликса своимъ соперникомъ.

Естественно, когда они остались одни, Гарольдъ первый заговорилъ:— я полагаю, что въ этомъ молодомъ человк, въ этомъ Гольт, есть много хорошаго, не смотря на его ошибки. Онъ пожалуй немножко страненъ и слишкомъ много думаетъ о себ, но вдь это всегда бываетъ съ людьми его класса, когда они сознаютъ свое превосходство надъ всми ихъ окружающими.

— Феликсъ Гольтъ высоко образованный человкъ, сказала Эстеръ,— но онъ вовсе не высокомренъ.

Совершенно противуположныя чувства гордости теперь боролись въ ея ум. Она сознавала, что выдала себя.

— А, отвчалъ Гарольдъ, которому не очень понравился тонъ Эстеръ,— такъ эта странность, эта эксцентричность нкотораго рода. Фанатизмъ? Такъ онъ отказался отъ докторства и взялся за… за часовое дло, если не ошибаюсь, изъ фанатизма?

— Если быть выше другихъ, значитъ быть эксцентричнымъ, то конечно онъ эксцентриченъ, отвчала Эстеръ и также фанатикъ, если фанатизмъ заключается въ томъ, чтобъ отказаться отъ всхъ мелкихъ цлей, ради одной великой, безкорыстной цли. Прежде чмъ я узнала Феликса Гольта, я не знала, что такое настоящее благородство.

Эстеръ казалось, что въ порыв энтузазма, ея собственныя слова были ей какимъ-то высшимъ откровенемъ.

— Боже мой! сказалъ Гарольдъ тономъ удивленя, но въ которомъ слышалось полное довре къ словамъ Эстеръ.— Отчего вы мн этого не говорили прежде?

Эстеръ въ эту минуту была по истин великолпна, и красота еи дышала какимъ-то особымъ выраженемъ, котораго Гарольдъ никогда еще не видывалъ. Все ея смущене, происходившее отъ личныхъ чувствъ, уступило теперь мсто сознаню, что она должна говорить истину о человк, котораго она чистосердечно считала совершенствомъ.

— Мн кажется, я не понимала ничего хорошаго, я не знала даже цны моему отцу, до тхъ поръ, пока не научилась немного добру слушая Феликса, и видя, что его жизнь вполн согласовалась съ его словами.

Гарольдъ смотрлъ на нее и слушалъ, онъ чувствовалъ, что ея слова не усиливали, а напротивъ уменьшали недавно возродившееся въ немъ чувство ревности. ‘Это не похоже на любовь,’ сказалъ онъ самъ себ съ самодовольствомъ.

— Такъ онъ просто святой, сказалъ онъ наконецъ вслухъ совершенно спокойнымъ тономъ,— хотя наружность его не показываетъ этого, но я очень мало его знаю, а въ тюрьм онъ не захотлъ меня видть. Я полагаю, что онъ не очень ко мн расположенъ. Но вы вроятно его видали часто и много, а вашего свидтельства для меня совершенно достаточно, прибавллъ Гарольдъ, придавая своему голосу нкоторую нжность,— теперь, зная наше мнне о немъ, я конечно не пожалю никакихъ усилй, чтобъ помочь этому молодому человку. Въ сущности, я уже и прежде ршился на это, но наше желане сдлаетъ легкимъ всякую трудность.

Посл энергичной рчи Эстеръ, какъ часто случается, слезы выступили на ея глазахъ. Тутъ не было ничего удивительнаго, этого можно было ожидать отъ всякой женщины съ нжнымъ сердцемъ, и слезы только сдлали еще прелестне ея взглядъ, устремленный на Гарольда. Она была довольна имъ, довольна тмъ, что онъ говорилъ о Феликс съ такой добротой, ее радовала также мысль, что она имла такую власть надъ нимъ, что могла заставить его сдлать все, что хотла.

Посл непродолжительнаго молчаня, Гарольдъ снова началъ нжнымъ тономъ:

— А чтобы мы могли сдлать для этого молодаго человка, если его выпустятъ? Я завтра пошлю старух пятьдесятъ фунтовъ, мн бы слдовало сдлать это уже давно, но право, все позабывалъ, такъ страшно я былъ занятъ въ послднее время. Но какъ вы думаете, чтобы намъ сдлать для него? Его надо поставить въ такое положене, въ которомъ онъ могъ бы вполн высказать свои достоинства.

Веселость Эстеръ возвращалась къ ней мало по малу, ее забавляло заблуждене Гарольда на счетъ Феликса, которому онъ думалъ покровительствовать.

— Вы очень ошибаетесь, сказала она съ легкимъ смхомъ и качая головой,— что можете вы предложить Феликсу Гольту? Мсто акцизнаго чиновника? Или что другое? Но Феликсъ уже избралъ себ долю. Онъ намренъ всегда быть бднымъ человкомъ.

— Намренъ? сказалъ Гарольдъ, нсколько обиженнымъ тономъ,— но намрене человка зависитъ отъ обстоятельствъ. Вотъ я намренъ быть депутатомъ, но вдь можетъ же представиться мсто въ верхней палат, при такихъ обстоятельствахъ, что я его приму.

— О! Феликсъ совсмъ иное дло, замтила Эстеръ тмъ же веселымъ тономъ,— онъ никогда не принялъ бы мсто, какое бы вы ему по предложили.

— Вы врно предполагаете, что онъ достоинъ всякаго мста, даже перваго въ графств.

— Нтъ, отвчала Эстерь, качая головой,— я полагаю, что онъ слишкомъ высокъ для этого.

— Однако я вижу, вы очень пламенны въ своемъ энтузазм.

— Да, это мое шампанское, вы знаете, что я другого не люблю.

— Въ такомъ случа очень прятно сдлаться предметомъ вашего энтузазма, сказалъ Гарольдъ, помогая ей взойдти на террасу, съ которой открывался великолпный видъ на паркъ и рку.

— А не все-ли равно было бы восхищаться вами, вмсто того, чтобъ быть предметомъ вашего восхищеня, сказалъ Гарольдъ, переводя свой взглядъ съ пейзажа на лицо Эстеръ.

— Чтожь, съ этимъ можно было бы помириться, сказала Эстеръ плутовски улыбаясь,— но вы не находитесь въ такомъ отчаянномъ положени.

— Я сознаюсь, что не имю тхъ строгихъ добродтелей, которыя вы только что расхваливали.

— Это правда, вы совершенно въ другомъ жанр.

— Никакая женщина ни сочла бы меня за трагическаго героя.

— О! нтъ, они должны приготовиться къ приличной комеди, гд самая патетическая сцена состояла бы въ учет большаго векселя.

— Ахъ, вы не хорошая волшебница, сказалъ Гарольдъ, крпче сжимая ея руки и увлекая внизъ по лстниц на лужокъ,— сознайтесь, что я вамъ противенъ отъ недостатка романтичности.

— Я не могу въ этомъ сознаться, но что вы не романтичная фигура, это правда.

— Я слишкомъ толстъ.

— Для героя, да. Во всякомъ случа, вамъ надо такъ устроить, чтобъ вы боле не толстли.

— И у меня не довольно томный видъ.

— О! нтъ, слишкомъ томный, когда у васъ во рту хорошая сигара.

— И нтъ опасности, чтобъ я совершилъ самоубйство?

— Нтъ, вы вдовецъ.

Гарольдъ не тотчасъ отвчалъ на послднее замчане Эстеръ. Она произнесла эти слова совершенно легкомысленно, безъ всякой цли, но тотъ фактъ, что Гарольдъ былъ нкогда женатъ, сильно влялъ на впечатлне, которое онъ производилъ на нее. Присутстве Гарри постоянно ей напоминало объ этомъ факт. Гарольдъ принялъ намекъ Эстеръ, какъ ясное доказательство, что его положене вдовца говорило противъ него въ ея глазахъ, и посл короткаго молчаня онъ сказалъ, совершенно другимъ серьезнымъ тономъ.

— Вы не предполагаете, я надюсь, чтобъ какая нибудь женщина могла занимать когда либо въ моей жизни то мсто, которое вы могли бы занять.

Эстеръ вздрогнула, какъ всегда съ ней бывало, когда ихъ разговоръ серьезно касался любви.

— Какъ такъ? спросила она рзко.

— Мать Гарри была невольница, я ее купилъ.

Гарольдъ никакъ не могъ предчувствовать какое вляне произведутъ его слова на Эстеръ. Его вчное неумнье угадывать чувства молодой двушки, теперь еще увеличивалось отъ исключительнаго стремленя къ одной цли — именно доказать, что мсто Эстеръ въ его сердц, никогда, никмъ не было занято и принадлежало ей одной. До сихъ поръ все знакомство Эстеръ съ восточной любовью было исключительно заимствовано изъ байроновскихъ поэмъ, и этого было недостаточно, чтобъ создать въ ея воображени новую поэму, въ которой Гяуръ велъ бы ее подъ руку Она не могла произнесть ни слова, а онъ продолжалъ:

— Хотя мн скоро минетъ тридцать-пять лтъ, и никогда не встрчалъ такой женщины, какъ вы. Въ жизни есть новыя эры, которыя равняются юности. Я никогда не любилъ прежде, чмъ увидлъ васъ.

Эстеръ все продолжала молчать.

— Я не смю даже въ этомъ признаться, ибо я не такой самодовольный человкъ, какъ вы думаете. Я нахожусь въ самомъ горькомъ положени для человка, который уметъ чувствовать.

Тутъ наконецъ Гарольдъ коснулся слабой струны молодой двушки. Ея благородное сердце тотчасъ поняло, что онъ подразумвалъ подъ послдними словами. Она имла тонкое чутье угадывать, гд слдовало остановить ухаживане мужчины, она теперь смотрла на него, блдная, обуреваемая чувствами, и которыхъ она не могла себ дать опредленнаго отчета.

— Не будемъ говорить о такихъ вещахъ, сказала она серьезно,— я въ послднее время перенеслась въ новый мръ, должна переучивать жизнь за-ново. Пойдемте домой. Мн надо еще повидать м-съ Гольтъ и моего маленькаго друга Джоба.

Она остановилась у стеклянной двери, выходившей на террасу, и вошла въ комнату, а Гарольдъ пошелъ кругомъ въ конюшни.

Взойдя на верхъ, и потомъ снова сойдя внизъ, въ парадныя сни, она увидла тамъ не одни статуи, а цлое собране живыхъ людей. Такъ какъ Гарри настаивалъ непремнно еще разъ поиграть съ Джобомъ, то м-съ Гольтъ и сиротка, посл обда, явились въ сни, гд и происходила теперь слдующая сцена:— м-съ Гольтъ сидла на стул, Доминикъ и Доннеръ помщались подл нея и старались ее занять. Гарри, же въ своей блестящей, красной куртк, игралъ въ прятки съ Джобомъ, который очень ловко прятался за колонами и пьедесталами, какъ бы въ перегонку съ ними, дв ученыя блки лазили по статуямъ и карнизамъ. М-съ Гольтъ держала въ рукахъ корзинку полную лакомствъ для Джоба, она казалось была очень довольна прятнымъ обществомъ и роскошнымъ угощенемъ. Эстеръ, сойдя тихонько и незамтно съ лстницы, остановилась и, опершись на каменную балюстраду, смотрла на эту сцену въ продолжени нсколькихъ минутъ.

Въ это же время въ сняхъ появился старый м-ръ Трансомъ, который, выспавшись въ кабинет посл прогулки, вышелъ теперь поискать Гарри. На немъ былъ тиковой халатъ и такая же шапка. Ложась спать онъ снялъ мховое пальто и шапку и набросилъ на плечи длинный шарфъ, привезенный ему Гарольдомъ съ востока, этотъ шарфъ и теперь красовался на немъ, ниспадая до колнъ.

Это странное появлене пришлось какъ нельзя боле кстати для м-съ Гольтъ. По ея понятямъ было очень естественно, что умы джентльменовъ нсколько странны, такъ какъ имъ ненужно было наживать себ хлбъ, то милосердый Господь изъ экономи и не далъ имъ того здраваго смысла, въ которомъ работяще люди такъ нуждаются. М-съ Гольтъ тотчасъ встала и присла съ такимъ уваженемъ, какъ еслибъ м-ръ Трансомъ казался такимъ же мудрецомъ, какъ лордъ Берлей.

— Я надюсь, сэръ, что вы это не сочтете съ моей стороны за вольность, сказала она, пока старикъ смотрлъ на нее какимъ-то слабымъ, безчувственнымъ взглядомъ,— я не такая женщина, чтобы сла въ чужомъ дом безъ приглашеня. Но меня люди сюда привели, потому что молодой джентльменъ желалъ поиграть съ сироткой.

— Очень радъ, любезная… садитесь… садитесь… сказалъ м-ръ Трансомъ улыбаясь и кивая головой,— славный мальчикъ вашъ внукъ?

— Нтъ сэръ, отвчала м-съ Гольтъ, продолжая стоять столько же изъ страха къ м-ру Трансому, сколько и отъ сознаня, что неприлично ссть въ такую патетическую минуту,— не мн имть внука, хотя я бы и была итого достойна. Мой сынъ говоритъ, что онъ никогда не женится, да еще онъ теперь въ тюрьм — да еще говорятъ его сошлютъ вы можете сами видть, хотя вы и джентельменъ, что у меня мало шансовъ имть своихъ собственныхъ внучатъ. Этотъ мальчикъ внукъ стараго м-ра Тэджа, и его взялъ изъ состраданя мой Феликсъ, и я не противилась, потому что у меня доброе сердце. Я сама вдь вдова, и сынъ мой Феликсъ, хотя и большой, все же сирота, я знаю поэтому свой долгъ. А желательно бы было сэръ, чтобъ свой долгъ знали и друге, которые поважнй, да повлятельне и живутъ въ большихъ домахъ, да здятъ въ экипажахъ, когда имъ вздумается. Если вы здсь главный джентельменъ, а невроятно, чтобъ вы стали уступать сыну, какъ должна бдная вдова, то вамъ подобаетъ принять сторону тхъ, которые этого заслуживаютъ, ибо Священное писане говоритъ: — да глаголятъ власа сдые.

— Да, да…. бдная женщина…. чтожь я скажу? отвчалъ м-ръ Трансомъ, чувствуя, что его бранятъ и желая какъ всегда смягчить гнвъ.

— Сэръ, я васъ живо научу, что сказать, ибо сама бы это сказала, еслибъ могла говорить съ королемъ. Я спрашивала людей знающихъ и вс говорятъ, что, по истин библейской и житейской, король можетъ прощать кого хочетъ и за что хочетъ. Судя же по его изображеню на новыхъ монетахъ и по тмъ слухамъ, которые выдаютъ его за друга народа, какъ говорилъ намъ пасторъ съ кафедры,— онъ сдлаетъ мн и моему сыну, что подобаетъ, если его попросятъ какъ слдуетъ.

— Да онъ очень хорошй человкъ…. онъ сдлаетъ все, что подобаетъ отвчалъ м-ръ Трансомъ, котораго понятя о корол были очень смутны и состояли преимущественно изъ отрывочныхъ воспоминанй о Георг III.— Я спрошу его все, что вамъ угодно, прибавилъ онъ желая удовлетворить м-съ Гольтъ, которая начинала его нсколько пугать.

— Ну такъ, сэръ, если вы подете въ своемъ экипаж и скажете королю: ‘Этотъ молодой человкъ, Феликсъ Гольтъ, котораго отецъ извстенъ во всей стран, а мать чрезвычайно почтенная женщина,— никогда не желалъ зла никому и не только драться и проливать кровь, но съ охотою отдалъ бы свой послднй кусокъ хлба тому, кто нуждается’ — если вы это сдлаете и подговорите другихъ джентльменовъ сказать тоже самое, то конечно король велитъ выпустить изъ тюрьмы моего сына.

М-съ Гольтъ, подобно всмъ ораторамъ, чмъ боле говорила, тмъ слова ея становились громче и энергичне, уже не она руководила своимъ краснорчемъ, а краснорче руководило ею. Бдный старый Трансомъ такъ былъ испуганъ, что стоялъ, какъ бы прикованный къ мсту, совершенно забывъ, что онъ могъ уйти, когда хотлъ.

Маленькй Гарри быстро понимавшй все, что касалось ддки, остановился въ своей игр и, подмтивъ враждебную наружность этой злой, черной старухи, подбжала къ ней и сначала сталъ бить ее по платью своимъ хлыстикомъ, а потомъ подозрвая, что платье не иметъ чувства, онъ впился зубами въ ея руку. Пока Доминикъ старался его успокоить и оторвать отъ старухи, Нимвродъ поднялъ жалобный вой, сцена приняла такой безпокойный воинственный характеръ, что даже блки испугались и забились куда то, какъ можно дало.

Эстеръ, дожидавшая до сихъ поръ удобной минуты для своего появленя на театръ дйствя, теперь подошла къ м-съ Гольтъ и сказала ей нсколько ласковыхъ словъ, старикъ Трансомъ, видя, что достаточный щитъ прикрылъ его отъ опаснаго врага, собрался наконецъ съ силами и, обернувшись, заковылялъ въ свою библотеку, съ необыкновенной быстротой.

— Милая м-съ Гольтъ, сказала Эстеръ,— не безпокойтесь. Я увряю васъ, вы сдлали все, что только могли вашими словами. Ваше посщене не пропало даромъ. Посмотрите, какъ дти были рады поиграть вмст! Я видла какъ Джобъ громко смялся, а этого съ нимъ прежде не бывало.

Произнеся эти слова она обернулась къ Доминику и прибавила:— Разв экипажъ подадутъ къ этому подъзду?

Этою намека было достаточно, и Доминикъ пошелъ посмотрть, готовъ ли экипажъ, а Деннеръ замтивъ, что м-съ Гольтъ вроятно пожелаетъ лучше отправиться изъ внутренняго двора, увела ее снова въ комнату экономки. Одинъ Гарри воспротивился удаленю Джоба, который ему показался неоцненнымъ прибавленемъ къ его звринцу, это сопротивлене было такъ дйствительно, такъ много времени потребовалось, чтобъ его унять, что вся компаня едва удалилась, когда на лстниц показался Гарольдъ. Эстеръ была очень рада, что такимъ образомъ изчезла всякая возможность новой встрчи между нимъ и матерью Феликса.

XLIV.

Вскор посл страннаго появленя м-съ Гольтъ въ Трансомъ-Корт, Эстеръ постила вторично своего отца. Ломфордске ассизы приближались, судъ надъ Феликсомъ Гольтомъ долженъ былъ начаться черезъ десять дней и, по нкоторымъ намекамъ въ письмахъ отца, Эстеръ видла, что онъ не надялся на хорошй исходъ дла. Гарольдъ Трансомъ, говоря раза два или три объ этомъ предмет, выразилъ надежду, что молодой человкъ легко выпутается изъ затруднительнаго своего положеня, но эти слова не могли уменьшить ея безпокойства, а она не хотла продолжать разговора о Феликс Гольт и спрашивать Гарольда на чемъ онъ основывалъ свои надежды. Со времени ихъ объясненй на террас, Гарольдъ все длался боле и боле нжнымъ, умоляющимъ, влюбленнымъ, а Эстеръ, подъ влянемъ мыслей смущавшихъ и терзавшихъ ее, мыслей, которыя казалось колебали ея увренность, что жизнь была не простая сдлка съ тмъ, что противорчитъ идеально-нравственному образцу,— принимала теперь гораздо пассивне его ухаживанье, начиная ясне понимать, что, выйдя замужъ за Гарольда Трансома, она оставляла на вки за собою вольный воздухъ вершинъ и свтлую искренность истинной любви, и должна была довольствоваться жизнью, полной мелочнымъ удовольствй и лниваго, безцльнаго довольства, въ которой поэзя заключалась только въ книгахъ и возвышенныя идеи надо было снимать съ полокъ книжныхъ шкаповъ, когда мужъ обращался къ нимъ спиною. Но повидимому, вс вншня условя, вмст съ ея благороднымъ сочувствемъ къ Трансомамъ, и съ тми природными стремленями, противъ которыхъ она однажды начала бороться, длали эту мелочную жизнь лучшей долей, ей выпадающей. Въ подобномъ-то полугрустномъ, полудовольномъ смирени передъ тмъ, что называется свтскимъ благоразумемъ, находилась Эстеръ, когда она похала во второй разъ къ отцу.

Маленькй пасторъ былъ очень встревоженъ и никакъ не могъ смиренно покориться мысли, начинавшей его преслдовать и днемъ и ночью, что Феликсъ могъ подвергнуться позорному наказаню — ссылк за убйство, фактъ котораго не могло опровергнуть никакое свидтельство, представленное въ его пользу.

— Меня нсколько успокоивали увреня людей знающихъ, сказалъ м-ръ Лайонъ,— что если даже онъ будетъ признанъ виновнымъ въ томъ дл, въ которое онъ былъ роковымъ образомъ вовлеченъ, все же наказане могло быть смягчено добрымъ, хорошо расположеннымъ судьей, обращающимъ внимане на невидимую дятельность души, ибо дйствя, кажущяся одинаковыми по вншнимъ признакамъ и слдствямъ, также глубоко разнятся другъ отъ друга, какъ разнятся ударъ ножа рукою доктора, отъ подобнаго же удара рукою разбойника. Но теперь говорятъ, что назначенный судья человкъ строгй, и питаетъ предразсудокъ противъ всхъ новыхъ умовъ, не придерживающихся старой рутин.

— Я буду присутствовать въ суд батюшка, сказала Эстеръ, не ршаясь прямо, даже отцу, выразить своего затаеннаго желаня — Я замтила м-съ Трансомъ, что мн хотлось бы похать въ Ломфордъ, она отвчала что сама, въ былыя времена, всегда посщала ассизы и что съ удовольствемъ повезетъ меня. Вы будете тамъ батюшка?

— Конечно, меня пригласили быть свидтелемъ въ пользу Феликса, на счетъ его характера и прошедшей жизни. Я представлю доказательства, что онъ всегда былъ врагомъ бунтовъ и насиля, и что онъ заране предупреждалъ объ опасности. Для насъ, знающихъ его, кажется страннымъ, чтобъ объ немъ можно было быть противоположнаго мння, но мало людей, которые скажутъ слово за него, хотя я много надюсь на свидтельство м-ра Гарольда Трансома, если, какъ ты говоришь, онъ намренъ отложить въ сторону вс мелкя соображеня и сказать всю истину.

— Онъ очень добръ и способенъ на всякое благородное дло, сказала Эстеръ.

— Это хорошо, я твердо убжденъ, что злые люди стараются повредить Феликсу. ‘Дуфильдскй стражъ‘ постоянно пишетъ о немъ, какъ объ одномъ изъ тхъ вредныхъ людей, которые стремятся возвысить себя безчестемъ своей парти, и которые не настояще друзья народа, но стараются только обратить на себя внимане своими громкими криками. Вотъ это именно меня и терзаетъ: мрачная судьба этого молодаго человка — крестъ, который я ношу и днемъ, и ночью.

— Батюшка, начала Эстеръ, застнчиво и въ глазахъ ея блеснули слезы,— я желала бы его видть передъ судомъ. Могу я? Спросите вы его? Возьмете меня съ собою?

Лайонъ поднялъ на нее свои влажные глаза и молча смотрлъ на нее въ продолжени нсколькихъ минутъ. Новая мысль блеснула въ его голов, но природная деликатность не допустила его даже внутренно удовлетворить своему любопытству, которое казалось нарушенемъ священной тайны.

— Я не вижу ничего, что помшало бы исполниться твоему желаню, милое дитя мое, если ты прдешь довольно рано и попросишь м-съ Трансомъ выпустить тебя гд нибудь въ приличномъ мст — положимъ у дома индепендентскаго проповдника, гд я тебя буду ждать и провожу въ тюрьму. Я скажу заране объ этомъ Феликсу и онъ, конечно, обрадуется увидть твое лицо еще разъ, онъ можетъ быть удетъ далеко и будетъ для тебя какъ бы мервымъ, хотя бы….

Этого было слишкомъ много для Эстеръ. Она обвила руками шею отца и начала всхлипывать какъ ребенокъ. Слезы были несказаннымъ облегченемъ для нея, посл столь долгой внутренней борьбы, неимвшей никакого вншняго исхода. Старикъ былъ также глубоко тронутъ и, крпко сжавъ своего дорогаго ребенка, безмолвно молился.

Ни одинъ изъ нихъ не произнесъ ни слова въ продолжени нсколькихъ минутъ, наконецъ Эстеръ подняла голову, отерла свои слезы и игривымъ движенемъ, хотя на лиц ея не видно было и тни улыбки, прижала свой платокъ къ щекамъ отца. Тогда взявъ ее за руку старикъ торжественно произнесъ:

— Великй и таинственный даръ, моя Эстеръ,— сродство душъ, благодаря которому мн часто казалось, что въ самую горькую минуту страданя, наши души какъ бы предвкушаютъ небесное блаженство. Я говорю такъ, не на втеръ, но какъ перенесшй это на опыт. И странная истина, что только въ горечи разставаня мы познаемъ всю глубину любви.

На этомъ свидане ихъ кончилось, и м-ръ Лайонъ не спросилъ ни слова о томъ, какъ Эстеръ полагала устроить свои дла съ Трансомами.

Посл этой бесды, ясно показавшей ему, что случившееся съ Феликсомъ боле трогало Эстеръ чмъ онъ полагалъ, пасторъ не чувствовалъ никакого желаня вызывать образы ея будущаго, столь отличнаго отъ судьбы, предстоявшей Феликсу. И Эстеръ впрочемъ была бы не въ состояни отвчать на подобные вопросы. Быстро промелькнувшя недли не возбудили въ ея ум боле яснаго, опредленнаго взгляда на ея будущую судьбу, она только чувствовала то грустное разочароване, которое всегда слдуетъ за фактическимъ знакомствомъ съ тми предметами, которыхъ мы въ воображени рисовали себ столь обворожительными. Но замчательно, что она почти вовсе не думала о возможности сдлки, которая доставила бы ей большую часть состояня и вмст съ тмъ удовлетворила бы ея желане оставить Трансомамъ ихъ родной кровъ. Близкое знакомство съ этимъ семействомъ выдвинуло его на первый планъ въ ея размышленяхъ о будущемъ, постепенное, неуклонное ухаживане за нею Гарольда вляло на нее такъ, что стушевало вс остальные неопредленные туманные планы, а одинокое богатство, съ которымъ вн утопи она не знала что и длать, казалось ей столь же мрачнымъ, хладнымъ и непривлекательнымъ, какъ предложене почестей въ чужой, невдомой стран.

Эстеръ не любила одинокой жизни. Въ ея характер было смшене многихъ добрыхъ качествъ, которыхъ совершенное развите лежало въ брак. Она чувствовала, что теперь представлявшйся ей выборъ судьбы былъ окончательнымъ. Ея юное, свжее сердце обуреваемое сильными чувствами, терзаемое фактически существующими предметами, никогда не задумывалось о будущихъ возможныхъ явленяхъ. Ей казалось, что она, въ эту минуту, стояла на первомъ и послднемъ перекрестк двухъ противоположныхъ путей, по одному изъ которыхъ суждено было идти ея жизни. Въ одномъ отношени она была совершенно права. Только въ свжей юности возможенъ выборъ того пути, который придаетъ единство всей жизни и длаетъ память храмомъ, въ которомъ вс приношени и жертвы, вс изляня радости и горя, составляютъ неразрывную повсть, освященную одной врой, однимъ поклоненемъ.

XLV.

Вслдстве своего свиданя съ отцемъ, Эстеръ въ одно сроватое мартовское утро сла съ м-съ Трансомъ въ экипажъ, чтобъ хать на ломфордске ассизы. Послдняя, во время пути, не безпокоила ее пустой болтовней. Въ послднее время Эстеръ замчала въ ней большую перемну, обнаруживавшуюся во многихъ мелочахъ, которыя замтны лишь для глаза женщины. Разговоръ казался непрятнымъ усилемъ для м-съ Трансомъ, и хотя она одвалась какъ обыкновенно, сидла на своемъ обычномъ мст, возилась съ своими лекарствами, занималась рукодльемъ и обходилась съ Эстеръ съ тою же изящною учтивостю, которую нкоторые люди принимаютъ за признакъ привязанности, все же Эстеръ замчала во всхъ ея движеняхъ какое-то странное безпокойство. Иногда она, въ продолжени четверти часа, безмолвно и съ необыкновенной быстротой длала стежокъ за стежкомъ, словно отъ этого зависло ея освобождене изъ неволи, потомъ, бывало ея руки вдругъ упадутъ на колни и она устремитъ пристальный, безчувственный взглядъ на столъ передъ собою, въ такомъ положени она сидла какъ статуя, очевидно не сознавая присутствя Эстеръ, до тхъ поръ, пока внезапно блеснувшая мысль не пробудитъ ее изъ этого забытья и она очнется, безпокойно оглядываясь по сторонамъ, какъ человкъ стыдящйся того, что онъ заснулъ. Эстеръ, тронутая признаками горя, которые были новостью для нея, старалась всми силами не показать, что она замчаетъ эту перемну и окружала бдную женщину еще большимъ вниманемъ и нжностью. Но однажды утромъ м-съ Трансомъ сказала ей, посл довольно продолжительнаго молчаня:

— Я длаю ваше пребыване здсь очень скучнымъ, моя милая. Вы сидите со мной, точно олицетворенное терпнье. Я просто невыносима и начинаю впадать въ мрачную глупость. Безпокойная, постоянно тревожащаяся старуха, какъ я, такое же непрятное зрлище, какъ птица безъ крыла. Но не обращайте на меня вниманя, мое сокровище. Убгайте, когда вамъ вздумается, безъ всякой церемони. Вы видите, что вс это длаютъ. Я часть здшней старой мебели съ новой покрышкой.

— Милая м-съ Трансомъ, произнесла Эстеръ садясь подл нея на низенькй диванъ,— разв вы не любите, чтобъ я была съ вами.

— Только ради васъ, моя прелестная, отвчала м-съ Трансомъ съ слабой улыбкой и нжно взявъ Эстеръ за подбородокъ,— разв вамъ прятно на меня смотрть?

— Зачмъ вы произносите такя злыя вещи? сказала Эстеръ нжно,— еслибъ у васъ была дочь, то она конечно, желала бы оставаться съ вами въ т минуты, когда вы всего боле нуждаетесь въ развлечени. А каждая молодая двушка чувствуетъ какъ бы дочернюю любовь къ старшимъ, которыя добры до нея.

— Я желала бы чтобъ вы дйствительно были моею дочерью, сказала м-съ Трансомъ, значительно просявъ,— это все, на что еще можетъ надяться старуха.

Эстеръ покраснла, она не предвидла результата своихъ словъ, внушенныхъ ей однимъ нжнымъ сожалнемъ. Чтобъ перемнить предметъ разговора, она объявила, что иметъ просьбу къ м-съ Трансомъ.

— Вы такъ добры, сказала она, что я попрошу васъ побаловать меня. Подемте, какъ можно ране въ Ломфордъ, въ среду, и завезите меня прежде суда въ одинъ домъ, гд меня будетъ ждать отецъ. У насъ съ нимъ есть маленькое частное дло, о которомъ я бы желала, если возможно, чтобъ никто не зналъ. Онъ приведетъ меня назадъ, куда вы назначите.

Такимъ образомъ Эстеръ достигла своей цли, не имя надобности открыть въ чемъ она состояла, ея положене было тмъ безопасне, что Гарольдъ уже находился въ Ломфорд.

Домъ индепендентскаго проповдника, передъ которымъ она остановилась и гд ждалъ ее отецъ, находился въ уединенной улиц не вдалек отъ тюрьмы. Эстеръ накинула на себя темный салопъ сверхъ красиваго платья, которое, по словамъ Деннеръ, было необходимо для того, чтобы присутствовать въ суд, и такъ какъ дамскя шляпки того времени ни выставляли рельефно лица, а скоре показывали его въ перспектив, то, съ помощью вуаля, она могла надяться пройти никмъ незамченная.

— Я все устроилъ моя милая, сказалъ м-ръ Лайонъ,— и Феликсъ насъ ждетъ. Намъ только не слдуетъ терять времени.

Они тотчасъ отправились, и Эстеръ шла молча ничего не распрашивая, не замчая даже дороги. Впослдстви она припоминала только, что, посл непродолжительной ходьбы, они миновали какя то высокя стны и, пройдя нсколько длинныхъ корридоровъ, очутились въ комнат, большей чмъ она ожидала.

— Здсь намъ позволено видться съ Феликсомъ, Эстеръ, сказалъ ея отецъ — онъ тотчасъ придетъ.

Эстеръ машинально сняла перчатки и шляпу, точно она вернулась домой съ прогулки. Она ничего не сознавала кром того, что скоро увидитъ Феликса. Дрожь пробгала по всему ея тлу. Ей казалось, что онъ также измнился отъ ея новой жизни, ей казалось что самое прошедше для нея измнится и не будетъ боле опредленнымъ воспоминанемъ, но чмъ-то, насчетъ котораго она также ошибалась, какъ она ошибалась нкогда насчетъ своей новой жизни. Быть можетъ, она выходила изъ той эпохи дтства, вовремя которой самые обыкновенные предметы кажутся диковиной и все принимаетъ грандозные образы. Быть можетъ, съ этого времени весь мръ станетъ казаться ей гораздо мельче. Страхъ, который она чуть сознавала въ эти минуты, былъ ужасне всего, что она когда либо испытала.

Вскор дверь тихонько протворилась, кто то просунулъ голову, потомъ дверь отворилась во всю ширину и Феликсъ Гольтъ показался на порог.

— Миссъ Лайонъ… Эстеръ!

И ея рука очутилась въ его рук.

Онъ былъ тотъ же самый, какъ прежде,— нтъ какъ, то неизъяснимо лучше отъ долгой разлуки и тхъ особыхъ явленй въ ея жизни, благодаря которымъ онъ казался возвращенемъ свтлаго утра посл туманной ночи.

— Не обращайте на меня вниманя дти, сказалъ Лайонъ — мн надо кое-что записать, а время у меня очень дорого. Мы можемъ тутъ остаться только четверть часа.

И старикъ слъ къ окошку, повернувшись спиною къ нимъ и, нагнувъ голову къ самой бумаг, началъ поспшно писать.

— Вы очень блдны, вы нездоровы, сказала Эстеръ. Она отдернула свою руку, но они все еще стояли близко другъ отъ друга и она не сводила съ него глазъ.

— Дло въ томъ, что я не очень люблю тюрьму, сказалъ Феликсъ улыбаясь,— но самое лучшее, что можетъ для меня случиться, это,— еще долго пробыть въ ея стнахъ.

— Полагаютъ, что въ самомъ дурномъ случа, можно испросить помиловане, отвчала Эстеръ, избгая называть Гарольда Трансома.

— Я на это не надюсь, прибавилъ Феликсъ качая головой, всего благоразумне въ моемъ положени приготовиться къ самому нелпому наказаню и тогда все, что случится, мн покажется легкимъ. Вдь вы знаете, прибавилъ онъ съ свтлой улыбкой,— я никогда не имлъ притязанй на изящное общество и на мягкую мебель. Въ этомъ отношени меня не можетъ ждать очень тяжелое разочароване.

— Что вы смотрите на все также, какъ и прежде? сказала Эстеръ блдня при этихъ словахъ,— то есть я хочу сказать на счетъ бдности и тхъ людей, между которыми вы намреваетесь жить. Вс недоразумня и несчастныя обстоятельства оставили васъ все такимъ же упрямымъ?

Она старалась улыбнуться, но не могла.

— Вы спрашиваете о той жизни, которую бы я повелъ, еслибъ меня выпустили на свободу? сказалъ Феликсъ.

— Да. Я не могу не безпокоиться о васъ, посл того, что случилось. Смотрите какъ вы можете ошибаться. Эстеръ произнесла эти слова очень нершительно, застнчиво. Она видла, какъ въ глазахъ его блеснула хорошо ей знакомая улыбка.— Ахъ! врно, я сказала, какую нибудь глупость, прибавила она жалобнымъ тономъ.

— Нтъ, вы произнесли страшно вдохновенныя слова, отвчалъ Феликсъ,— когда злому соблазнителю надостъ нашептывать человку, что онъ ошибается, онъ посылаетъ птичку небесную пропть тоже роковое слово. Посмотрите, какой вы встникъ мрака!

Онъ улыбнулся и взялъ об ея руки, сложенныя такъ, какъ дти складываютъ молясь Богу. Оба они чувствовали, что минута была слишкомъ торжественна, чтобъ имъ быть застнчивыми. Они смотрли другъ другу въ глаза, какъ ангелы смотрятъ повдывая истину.

— Но я не боюсь этихъ словъ: ошибка, несостоятельность, поражене. Я гляжу дале. Единственная несостоятельность, которой человкъ долженъ бояться, это несостоятельность своихъ стремленй къ той цли, которую онъ признаетъ за лучшую въ жизни. Чтоже касается результатовъ того или другого изъ его начинанй, то тутъ ничего не можетъ быть врнаго, мръ не такъ сотворенъ, чтобъ его чувства всегда удовлетворялись. Пока человкъ сознаетъ какую нибудь добрую цль и онъ вритъ въ нее, то будетъ стремиться къ ея достиженю, чтобы тамъ не произошло. Положимъ, что результаты этихъ стремленй будутъ самые мелке, но я предпочитаю самые мелке результаты того дла, которое мн дорого, чмъ самые крупные результаты дла, къ которому у меня не лежитъ душа. Я шага не сдлаю, чтобъ получить т свтске блага, которыя мн не по вкусу и которыя, еслибъ и были мн но вкусу, сопровождаются такими условями — пока мръ такой, каковъ онъ теперь,— что страшно подумать.

— Да, сказала Эстеръ тихо,— мн кажется я понимаю теперь васъ лучше, чмъ прежде.

Дйствительно, слова Феликса какъ то странно согласовались съ тмъ, что она сама испытала въ послднее время. Но она не сказала боле ни слова, хотя онъ, повидимому, ждалъ чего то, пристально смотря на нее, минуты черезъ дв онъ продолжалъ:

— Я не намренъ сдлаться знаменитымъ, вы это знаете, я не намренъ начинать новой эры, иначе вы бы хорошо сдлали, еслибъ научили ворону каркать мн на ухо слова — ошибка, несостоятельность, поражене. Когда велике дла невозможны, то я забочусь о мелкихъ, которые никогда не будутъ извстны другому мру, кром мра мастерскихъ и чердаковъ. Наконецъ, что касается той одной истины, въ которую я врю, то, въ отношени ея, я наврядъ ли могу ошибиться, оказаться несостоятельнымъ или потерпть поражене. Если чему нибудь надо научить мръ, то это той истин, что есть счасте для человка, кром перемны въ его положени. Это одна изъ тхъ истинъ, которой я намренъ посвятить всю свою жизнь. Еслибъ кто нибудь могъ мн доказать, что я дуракъ, вря въ нее, то изъ этого не слдовало бы еще, что я долженъ тотчасъ занять у кого нибудь денегъ и сшить себ новомодное платье.

Они улыбнулись другъ другу также весело, какъ бывало прежде, во время ихъ долгихъ разговоровъ.

— Вы все тотъ же, сказала Эстеръ.

— А вы? отвтилъ Феликсъ:— моя судьба уже давно опредлилась. Но ваша… Въ ней произошла громадная перемна… Точно волшебникъ махнулъ своимъ магическимъ жезломъ.

— Да, сказала Эстеръ дрожащимъ голосомъ.

— Ну, продолжалъ Феликсъ очень серьезно,— это рдкй случай, что судьба дйствуетъ кстати. Когда я васъ впервые увидлъ, ваше рожденье для меня было непонятной загадкой. Теперь наконецъ свойственныя вамъ условя окружаютъ, васъ.

Слова эти показались Эстеръ жестокими. Но Феликсъ не могъ знать всхъ причинъ, по которымъ он ей казались такими. Она не могла говорить, она сознавала,что тло ея холодло и сердце тревожно билось.

— Теперь вс ваши изящные вкусы удовлетворены, продолжалъ самымъ невиннымъ образомъ Феликсъ,— но вы не правда-ли, не забудете наставленй вашего стараго педагога?

Въ голов Феликса была только одна мысль: онъ былъ увренъ, что Эстеръ непремнно выйдетъ замужъ за Гарольда Трансома. Мужчины всегда готовы врить подобнымъ поступкамъ со стороны женщинъ, которыя ихъ любятъ. Но онъ не могъ прямо говорить объ этомъ брак. Онъ боялся для нея этой судьбы, хотя не могъ опредлительно доказать въ чемъ именно заключалась опасность. Ему просто казалось недостойнымъ для Эстеръ выйти замужъ за Гарольда Трансома.

— Дти мои, сказалъ м-ръ Лайонъ, не оборачиваясь къ нимъ, но смотря на часы,— намъ осталось ровно дв минуты.

И онъ продолжалъ писать.

Эстеръ не произнесла ни слова, но Феликсъ не могъ не замтить, что она дрожала всмъ тломъ, и что руки ея похолодли. Побуждаемый самыми разнородными ощущенями, любовью, благодарностью и безпокойствомъ, онъ съ жаромъ произнесъ:

— Я перенесъ жестокую борьбу самъ съ собою, Эстеръ. Но вы видите, я былъ правъ. Васъ ожидала достойная судьба, но помните, что эта перемна дорого стоила кому-то, не бросайте даромъ своей жизни. Мн надо знать, что вы будете пользоваться счастемъ вполн достойнымъ васъ.

Эстеръ чувствовала себя слишкомъ несчастной, чтобы заплакать. Она безмолвно, безпомощно взглянула на Феликса, потомъ выдернула свои руки изъ его рукъ и подойдя къ отцу, какъ-то безчувственно произнесла:— Батюшка, я готова, намъ боле нечего говорить.

Потомъ она отошла къ стулу, на которомъ лежала ея шляпка, ея лицо было такъ смертельно блдно, что казалось лицемъ трупа.

— Эстеръ!

Она услышала какъ Феликсъ произнесъ это слово тономъ пламенной мольбы, она обернулась и быстро подошла къ нему, какъ испуганный ребенокъ льнетъ къ своему покровителю Онъ обнялъ ее и уста ихъ встртились въ первомъ поцлу.

Она никогда потомъ не могла припомнить, что съ ней было до тхъ поръ, какъ она снова очутилась въ экипаж рядомъ съ м-съ Трансомъ.

XLVI.

Эстеръ помстилась въ суд рядомъ съ м-съ Трансомъ, такъ что она могла все слышать и все видть. Гарольдъ встртилъ ихъ въ гостинниц и замтилъ, что Эстеръ была очень разстроена и разсянна, но онъ приписалъ это ея безпокойству о результат дла, въ которомъ подсудимымъ былъ ея прятель, а ея отецъ и онъ самъ важными свидтелями. М-съ Трансомъ не сочла за грхъ имть небольшую тайну отъ сына и потому она не выдала Эстеръ, не разсказала объ ея свидани съ отцемъ. Гарольдъ въ этотъ день обходился съ молодою двушкой особенно деликатно и не докучалъ ей своими любезностями, онъ сознавалъ, что своимъ поведенемъ въ суд заслужитъ одобрене Эстеръ, и притомъ, мы всегда длаемся особенно грацозны въ манерахъ, когда нами руководитъ какое нибудь благородное побуждене, ибо наши вншня дйствя всегда вторятъ внутренней таинственной мелоди нашего сердца.

Еслибъ Эстеръ не была совершенно углублена въ свои чувства, то замтила бы, что сосредоточивала на себ общее внимане. Въ обнаженной публичной зал не было ни однаго выдающагося угла, за которой могли бы ухватиться какая нибудь идея или догадка: не было ничего цвтнаго, чтобы могло занять воображене и единственные интересные предметы были живые люди, особливо люди высоко поставленные, поэтому неудивительно, что Эстеръ обратила на себя всеобщее внимане. Даже еслибъ это было простой данью ея юной красот, такъ рельефно выдававшейся рядомъ съ торжественной старостью м-съ Трансомъ, но это общее внимане главнымъ образомъ было одолжено толкомъ о томъ, что она законная владтельница трансомскихъ помстй и будущая невста Гарольда Трансома. Самъ Гарольдъ, въ послднее время, не заботился скрывать достоврность одного факта и вроятность другого, они оба говорили только въ его пользу.

Въ суд было гораздо боле народа, чмъ наканун, когда нашего бднаго прятеля Дреджа и его двухъ товарищей рудокоповъ присудили къ годичному тюремному заключеню и каторжной работ, а боле образованнаго преступника, укравшаго дебарйское серебро — къ вчной ссылк. Бдный Дреджъ плакалъ, сожаллъ, что до него дошла всть о выборахъ и не смотря на вс увщаня тюремнаго пастора настаивалъ на томъ, что на этомъ свт всегда Спратъ съ дьяволомъ будутъ въ выигрыш.

Но сегодня, конечно, любопытство было гораздо боле затронуто, ибо обстоятельства преступленя и самый преступникъ выдавались изъ обыкновеннаго ряда явленй. Какъ только Феликсъ появился на скамь осужденныхъ, въ толп послышался говоръ и онъ становился все громче и громче пока нсколько разъ не было объявлено, что зала будетъ очищена отъ публики, если не воцарится молчане. Странно сказать, теперь впервые Эстеръ гордилась Феликсомъ, просто гордилась его наружностью. Въ эту минуту, когда на немъ сосредоточивались взгляды многочисленной толпы, она чувствовала, его громадное превосходство надъ всми, хотя вокругъ него и находилось много настоящихъ джентельменовъ. Конечно торговки не нашли бы его прелестнымъ, не только женщины, въ род м-съ Тилотъ, но многе умы во фракахъ и сюртукахъ полагали, что въ его обнаженномъ горл и въ его большой голов скрывалось что-то опасное, даже быть можетъ безнравственное, а его слишкомъ массивная фигура вроятно вышла бы очень уродливой, еслибъ онъ одвался по послдней мод. Но видя какъ его больше, срые глаза глядли вокругъ спокойно, но не дерзко, и останавливались съ большимъ вниманемъ на судьяхъ и стряпчихъ — Эстеръ чувствовала, что на его вншности была печать возвышенной натуры.

Эстеръ была очень рада услышать отъ своего отца, что Феликсъ настоялъ на томъ, чтобъ м-съ Гольтъ не явилась свидтельницей, и такъ какъ въ ея глазахъ не было большой разницы между появленемъ въ суд въ качеств свидтеля или преступника, то она мене, чмъ обыкновенно, жаловалась на ршене сына. Эстеръ заране боялась того нелпаго фарса, который м-съ Гольтъ разыграла бы въ суд, но ее все же безпокоила, потеря такаго важнаго свидтеля, который могъ разсказать о томъ, какъ велъ себя Феликсъ въ утро, предшествовавшее безпорядкамъ.

— Онъ дйствительно славный малый, сказалъ Гарольдъ, подходя къ Эстеръ посл бесды со стряпчимъ подсудимаго,— я надюсь, что онъ не надлаетъ ошибокъ въ своей защит.

— Врядъ-ли онъ ихъ сдлаетъ, отвчала Эстеръ и снова румянецъ показался на ея щекахъ, снова лицо ея просяло.

Обнявъ взглядомъ всю залу, Феликсъ пробжалъ глазами и по ея лицу, но намренно избгалъ останавливаться на немъ. Она поняла, что онъ это длалъ изъ деликатности и что, благодаря этому, она могла вдоволь смотрть на него и на своего отца, стоявшаго рядомъ. Обернувшись къ Гарольду, чтобъ замтить ему что-то, она увидла, что его глаза были обращены въ томъ же направлени, но съ такимъ страннымъ выраженемъ, что она съ удивленемъ воскликнула:

— О, какъ вы сердито смотрите, я никогда не видала ваше лицо такимъ грознымъ. Я надюсь, что вы не глядите такъ на моего отца?

— Ахъ нтъ, меня сердитъ то, отчего я отварачиваюсь, сказалъ Гарольдъ, длая большое усиле надъ собою,— это Джерминъ, прибавилъ онъ, взглянувъ вмст и на свою мать и на Эстеръ,— онъ теперь всюду суется мн на глаза, съ тхъ поръ, какъ я отказалъ ему въ свидани и отослалъ его письмо нераспечатаннымъ. Я ршился никогда боле съ нимъ не говорить, если только это будетъ зависть отъ меня.

М-съ Трансомъ при этихъ словахъ не выразила никакого смущеня, лицо ея не измнилось. Она въ послднее время приняла на себя мраморную маску неподвижности. Только въ глубин своето сердца она встрчала каждую новую непрятность горькимъ: — ‘еще-бы, это должно было случиться’.

Посл этого Эстеръ сосредоточила все свое внимане на томъ, что происходило въ суд, на томъ, какъ держалъ себя Феликсъ. Обвинительная сторона ограничилась простымъ разсказомъ о тхъ фактахъ, которые уже извстны намъ, подкрпивъ ихъ свидтельствами, часто совершенно обманчивыми. Спратъ клялся, что когда его привязывали къ столбу, то, не смотря на его страхъ, онъ ясно видлъ, что Феликсъ руководилъ дйствями толпы. Хозяйка ‘Семи Звздъ’, которая была одолжена Феликсу своимъ спасенемъ отъ преслдованй пьяныхъ буяновъ, показала, что онъ предводительствовалъ ими прежде нападеня на Спрата, ибо она очень хорошо помнила, какъ онъ отозвалъ ея преслдователей, говоря, что въ другомъ мст будетъ лучше игра. Друге почтенные свидтели подъ присягой подтверждали факты о поощрени Феликсомъ бунтовщиковъ, которью влекли Спрата по Королевской улиц, о его роковомъ нападени на Тукера и о его поведени передъ окнами замка.

Три друге свидтеля приводя собственныя слова подсудимаго, ясно показывавшя его убжденя, примненныя на практик во время бунта. Двое изъ нихъ были требйске лавочники, которые часто слышали какъ онъ выражалъ свои мння объ общественныхъ длахъ, а третй былъ писецъ изъ Дуфильда, слышавшй рчь Феликса на выборахъ. Вс они приводили его собственный слова, ясно выражавшя его ненависть къ почтенному классу лавочниковъ и желане видть разграбленными ихъ богатыя лавки. Никто не зналъ, даже сами свидтели не вполн знали, сколь многимъ ихъ память въ этомъ случа была одолжена постороннему уму, именно уму м-ра Джонсона, близкаго родственника одного изъ требйскихъ лавочниковъ и прятеля дуфильдскаго клерка. Нельзя сказать, чтобъ какой нибудь человкъ былъ по природ нарочно созданъ для исполненя роли свидтеля, въ трудномъ дл собраня свидтельствъ открыто обширное поле для дятельныхъ умовъ, дйствующихъ подъ влянемъ частныхъ интересовъ. М-ръ Джонсонъ былъ въ этотъ день въ суд, но скромно держался въ сторон. Онъ явился, чтобы передать кое-что м-ру Джермину и чтобъ самому собрать кое-какя свденя, въ чемъ ему много помогло присутстве Эстеръ въ обществ Трансомовъ.

По окончани обвиненя вс посторонне зрители пришли къ тому заключеню, что дло подсудимаго было очень плохо. Въ двухъ только случаяхъ Феликсъ подвергнулъ представленныхъ свидтелей переспросу. Во первыхъ, онъ спросилъ Спрата, не полагалъ-ли тотъ, что онъ спасся отъ смерти тмъ, что его привязали къ столбу? Во вторыхъ, онъ спросилъ лавочниковъ, подъ присягой показывавшихъ, что они слышали, какъ Феликсъ подговаривалъ оставить Тукера и идти за нимъ — не раздались-ли передъ этимъ крики въ толп, предлагавше грабить пивоварню и винные погреба?

До сихъ поръ Эстеръ слушала внимательно, но спокойно. Она знала, что противъ Феликса будутъ представлены сильныя улики и вс ея надежды, вс ея опасеня сосредоточивались на томъ, что будетъ сказано посл этихъ свидтелей. Поэтому, когда судья спросилъ подсудимаго, что онъ могъ представить въ свое оправдане, то Эстеръ почувствовала страшную дрожь.

Когда Феликсъ началъ говорить, во всей зал воцарилось мертвое молчане. Голосъ его былъ твердый, ясный, онъ говорилъ просто, серьезно и очевидно нисколько не рисовался. Однако Эстеръ никогда не видывала его лицо столь утомленнымъ, уставшимъ.

— Милордъ, я не буду задерживать внимане суда ненужнымъ краснорчемъ. Я врю, что свидтели, представленные обвинительной стороной, сказали правду на столько, насколько позволяетъ это поверхностное наблюдене, я знаю, что ничего не можетъ говорить въ глазахъ присяжныхъ въ мою пользу, если они не поврятъ моему разсказу о тхъ побужденяхъ, которыми я руководился въ своихъ поступкахъ, и показанямъ нкоторыхъ свидтелей въ пользу моего прошедшаго и моихъ убжденй, которыя вполн несогласны съ подстрекательствомъ на бунтъ. Я объясню суду въ нсколькихъ словахъ, какъ я попалъ въ толпу, какъ былъ принужденъ поднять руку на полицейскаго и какъ, однимъ словомъ, былъ вовлеченъ въ таке поступки, которые мн самому теперь кажутся нсколько безумными.

Вслдъ за этимъ Феликсъ представилъ въ сжатомъ разсказ вс свои поступки и побужденя, руководившя имъ въ день безпорядковъ, съ той самой минуты, когда онъ вскочилъ изъ-за работы, испуганный шумомъ на улицахъ. Онъ не упомянулъ конечно о своемъ посщени Солодовеннаго подворья и только сказалъ, что успокоивъ свою мать, онъ пошелъ немного погулять. Мало по малу онъ воодушевился, ибо возвышенная радость говорить истину, когда умешь говорить ее хорошо, ощутительна человку, даже въ минуты самого сильнаго горя.

— Вотъ все, что я могу сказать за себя, милордъ. Я не виновенъ даже въ неумышленномъ смертоубйств, ибо это слово можетъ означать то, чмъ не былъ мой поступокъ. Бросивъ на землю Тукера, я не думалъ, что онъ умретъ отъ такого удара, который въ обыкновенной драк не производитъ никакихъ роковыхъ послдствй. Что же касается до того, что я напалъ на полицейскаго, то мн предстояло сдлать выборъ изъ двухъ золъ, еслибъ я не поднялъ на него руки, то онъ меня обезоружилъ бы. Къ тому же онъ напалъ на меня первый, ошибочно объясняя себ мои намреня. Я считаю, что недостойно защищалъ бы себя, еслибъ дозволилъ суду вывести изъ моихъ словъ и изъ словъ моихъ свидтелей, что, такъ какъ я ненавижу безпричинные, пьяные безпорядки, то потому я никогда и ни въ какомъ случа не представилъ бы своей оппозици. Нтъ ни одного свободнаго учрежденя, которое бы не требовало прогресса. Съ моей стороны было бы дерзостью говорить это, еслибъ я не считалъ необходимымъ заявить, что я былъ бы въ своихъ собственныхъ глазахъ самымъ презрннымъ негодяемъ, еслибъ принялъ участе въ какой бы то ни было драк или безпорядкахъ, всегда наносящихъ кому нибудь вредъ — не побуждаемый къ тому священнымъ сознанемъ долга къ самому себ или ближнимъ. А конечно, прибавилъ Феликсъ, съ убйственнымъ презрнемъ,— я никогда не считалъ своимъ священнымъ долгомъ дйствовать въ пользу избраня радикальнаго представителя свернаго Ломшира и для этого предводительствовать пьяной чернью, которая можетъ только бить окошки, грабить трудомъ нажатое состояне и подвергать опасности жизнь мирныхъ гражданъ. Я кончилъ, мн боле ничего не остается сказать, милордъ.

— Я предчувствовалъ, что онъ надлаетъ ошибокъ, сказалъ Гарольдъ на ухо Эстеръ, но видя, что она слегка отъ него отшатнулась, онъ поспшилъ прибавить, боясь, чтобъ она не подумала, что онъ былъ оскорбленъ намекомъ Феликса.— Я не говорю объ его послднихъ словахъ, я подразумваю все заключене его рчи, онъ не долженъ былъ его произносить. Оно конечно повредитъ ему въ глазахъ присяжныхъ, они не поймутъ его словъ или перетолкуютъ въ дурную сторону. Я увренъ, что онъ этимъ сильно возстановилъ судью противъ себя. Теперь остается посмотрть, что мы, свидтели, можемъ сказать въ его пользу для уничтоженя непрятнаго впечатлня его собственной защиты. Я надюсь, что стряпчй искусно подобралъ необходимыя свидтельства, говорятъ, что издержки по этому длу приняли на себя нкоторые либералы, друзья Гольта въ Глазго и Ланкашир. Но вдь, вроятно, вашъ батюшка уже разсказалъ вамъ обо всемъ этомъ.

Первый свидтель, представленный защитой, былъ м-ръ Лайонъ. Сущность его показанй заключалась въ томъ, что съ начала прошлаго сентября мсяца до самаго дня выборовъ, онъ находился въ постоянныхъ сношеняхъ съ подсудимымъ, что онъ очень близко былъ знакомъ съ его характеромъ, взглядами на жизнь и поведенемъ во время выборовъ, и что, на основани всего этого, онъ твердо убжденъ, что участе Гольта въ бунт и его роковая драка съ полицейскимъ происходили единственно отъ несчастной неудачи его смлыхъ и добрыхъ намренй. Онъ дале показалъ, что онъ присутствовалъ при свидани, въ его собственномъ дом, подсудимаго съ м-ромъ Гарольдомъ Трансомомъ, который въ то время производилъ агитацю въ пользу своего избраня. Цлью этого свиданя, со пороны подсудимаго, было объяснить м-ру Трансому, что отъ его имени угощаютъ и спаиваютъ спрокстонскихъ рудокоповъ и рабочихъ, подсудимый протестовалъ противъ подобныхъ мръ и выразилъ опасене о могущихъ произойти отъ этого безпорядкахъ и несчастяхъ, ибо, по его мнню, тайной причиной агитаци было желане привлечь этихъ людей большими толпами къ избирательнымъ ящикамъ въ день выборовъ. Нсколько разъ посл этого свиданя м-ръ Лайонъ слышалъ, какъ Феликсъ Гольтъ упоминалъ о томъ же предмет съ грустью и опасенемъ. Онъ самъ посщалъ Спрокстонъ въ качеств проповдника и зналъ, что подсудимый старался всми силами основать тамъ вечернюю школу и вообще его дятельность, посреди тамошняго рабочаго люда, была исключительно сосредоточена на попытк убдить этихъ грубыхъ людей оставить пьянство и боле заботиться о воспитани своихъ дтой. Наконецъ онъ показалъ, что подсудимый, по его просьб, былъ въ Дуфильд, въ день назначеня кандидатовъ и возвратясь оттуда говорилъ съ негодованемъ о недостойной эксплоатаци спрокстонскихъ рудокоповъ, которая, по его словамъ, была простымъ наймомъ слпаго насиля въ видахъ личнаго интереса.

Странная наружность и манеры маленькаго диссентерскаго проповдника не могли не возбудить въ стряпчихъ и адвокатахъ желаня потшиться надъ нимъ. Онъ былъ подвергнутъ самому непрятному переспросу, который онъ перенесъ съ необыкновеннымъ спокойствемъ, весь поглощенный въ свою священную обязанность говорить одну только истину. На вопросъ, нсколько насмшливый, принадлежитъ ли подсудимый къ ею стаду, онъ отвчалъ торжественно понизивъ голосъ:

— Нтъ, дай-то Богъ, чтобъ онъ принадлежалъ! Я бы тогда чувствовалъ, что его великая добродтель и его чистая незапятнанная жизнь, свидтельствовали-бы о дйствительности той религи и той церкви, къ которымъ я принадлежу.

Быть можетъ ни одинъ изъ присутствующихъ не могъ достаточно оцнить нравственнаго значеня того факта, что индепендентскй проповдникъ произнесъ такя слова. Однако, не смотря на это, въ толп пробжалъ ропотъ сочувствя.

Слдующй свидтель былъ Гарольдъ Трансомъ, который возбуждалъ въ зрителяхъ всего боле интереса. Большинство зрителей были тори, а вс люди любятъ присутствовать при унижени противной парти. Гарольдъ это очень хорошо понималъ и вообще вполн чувствовалъ вс непрятности, ожидавшя его на скамь свидтелей. Но онъ не потерялъ самообладаня и не упустилъ случая грацозно порисоваться въ такомъ положени, которое большинство бы людей нашло чрезвычайно для себя неловкимъ. Онъ былъ довольно благороденъ, чтобъ не питать никакой мелкой мести къ Феликсу за то, что онъ гордо отвергнулъ вс его предложеня, онъ отличался всми инстинктами истиннаго джентльмена и потому хорошо обсудилъ, какъ ему слдовало поступить, чтобъ поддержать свое достоинство.

Занявъ мсто на скамейк свидтелей, онъ сдлался предметомъ любопытнаго вниманя всхъ присутствующихъ барынь, которыя внутренно вздыхали о его вредномъ политическомъ направлени. Онъ стоялъ невдалек отъ Феликса и оба радикала представляли, конечно, поразительный контрастъ.

Гарольдъ Трансомъ объявилъ, что онъ имлъ одно только свидане съ подсудимымъ, именно то свидане, о которомъ упомянулъ предъидущй свидтель, въ присутстви и въ дом котораго оно началось. Это свидане однако не кончилось тутъ и продолжалось вн дома м-ра Лайона. Выйдя изъ Солодовеннаго подворья, онъ и подсудимый отправились въ контору м-ра Джермина, который велъ въ то время его дла относительно выборовъ Его цлью при этомъ было исполнить желане Гольта, изслдовать то, что будто бы производилось въ Спрокстон отъ его имени и, если возможно, положить конецъ недостойнымъ продлкамъ. Какъ въ Солодовенномъ подворь, такъ и въ контор стряпчаго Гольтъ говорилъ очень строго и рзко, очевидно его негодоване было возбуждено мыслью о той опасности, которая могла произойти отъ наплыва необразованной, пьяной массы людей въ день выборовъ. Онъ былъ убжденъ, что единственная цль Гольта было предотвращене безпорядковъ и прекращене того безнравственнаго вляня на рабочихъ, которое производило, по его мнню, щедрое угощене. Послдующя событя вполн оправдали протестъ и опасене подсудимаго. Трансомъ не имлъ дальнйшихъ случаевъ наблюдать за подсудимымъ, но если можно основываться на какомъ нибудь рацональномъ заключени, то, по его мнню, безпокойство, заране выраженное Гольтомъ, было достаточной гарантей въ справедливости тхъ побужденй, которыя, по его собственнымъ словамъ, руководили его поступками въ день безпорядковъ. Гарольдъ кончилъ свою рчь тмъ, что по его убжденю, на сколько онъ могъ изучить Гольта въ свое единственное свидане съ нимъ,— подсудимый былъ нравственнымъ и политическимъ энтузастомъ, который, если бы вздумалъ побуждать другихъ къ чему нибудь то лишь къ самому изысканному трудному, быть можетъ и непрактическому, благородству и совстливости.

Гарольдъ говорилъ съ такою опредленностью и выразительностью, точно все сказанное имъ не имло никакого къ нему личнаго отношеня. Онъ конечно не вошелъ ни въ какя ненужныя подробности о томъ, что происходило въ контор Джермина, но его подвергли переспросу объ этомъ предмет, что возбудило въ публик много полусдержанныхъ улыбокъ, пожатй плечъ и тому подобнаго.

Вопросы эти вс были направлены къ тому, чтобы, если возможно, вывести заключене, что Феликсъ Гольтъ былъ побуждаемъ къ своему протесту личною местью противъ политическихъ агентовъ, поддерживающихъ агитацю въ спрокстонскихъ рудокопняхъ. Но подобный допросъ походитъ на быструю пальбу, часто попадающую не въ самую цль, а вокругъ ея. Адвокатъ, подвергавшй Гарольда этому переспросу, находился въ близкихъ сношеняхъ съ ломширскими торями и потому0 онъ извлекъ всевозможную пользу изъ своего положеня. Подъ огнемъ различныхъ допросовъ касательно Джермина и его агентовъ въ Спрокстон, Гарольдъ разгорячился и въ одномъ изъ своихъ отвтовъ, съ рзкой поспшностью, замтилъ:

— М-ръ Джерминъ былъ моимъ агентомъ тогда, а не теперь, я нын имю съ нимъ только самыя враждебныя отношеня.

Сознане, что онъ погорячился, очень разсердило бы Гарольда, еслибъ онъ не утшалъ себя тмъ, что Джерминъ слышалъ его слова. Онъ вскор снова совершенно овладлъ собою и когда ему задали вопросъ:— одобряли-ли вы угощене спрокстонскихъ рабочихъ, какъ необходимое средство при реформистскихъ выборахъ?— онъ отвчалъ спокойно:

— Да, по моемъ возвращени въ Англю, я, прежде чмъ предложить себя кандидатомъ въ сверномъ Ломшир, совтовался съ лучшими и опытнйшими избирательными агентами, какъ вигами, такъ и торями. Они вс были согласны на счетъ избирательныхъ мръ.

Слдующй свидтель былъ извстный намъ Майкъ Бриндоль, представившй свденя на счетъ того, что говорилъ и длалъ подсудимый между спрокстонскими рабочими. Майкъ объявилъ, что Феликсъ возставалъ противъ пьянства, ссоръ, дракъ и г. д. и особенно хлопоталъ о воспитани, и заведени школъ для маленькихъ дтей. Когда же его подвергли переспросу, то Майкъ сознался, что онъ не могъ представить большихъ подробностей, и что конечно Феликсъ говорилъ противъ лнтяевъ, бдныхъ и богатыхъ, хотя по всей вроятности онъ намекалъ только на богатыхъ, которые имли ‘право лниться’, что иногда любилъ и самъ, Майкъ, не смотря на то, что большею частю онъ былъ очень работящй человкъ. Остановленный за эти излишня распространеня о своихъ собственныхъ теоряхъ и поступкахъ, Майкъ скромно созналъ, что отвчать на предлагаемые вопросы было великой задачей, неразршимой для бднаго работника, и потому началъ гршить противоположнымъ недостаткомъ, т. е. безмолвемъ. Впрочемъ онъ еще разъ повторилъ, что Феликсъ всего боле заботился объ учреждени школы для маленькихъ дтей.

Остальные два свидтеля показали подъ присягой, что Феликсъ старался повести толпу вдоль Гобсъ-Лена, а не къ замку, и что Тукеръ первый свирпо напалъ на него. Этимъ кончилась защита подсудимаго.

Между тмъ Эстеръ смотрла и слушала съ возрастающимъ безпокойствомъ, она чувствовала, что не все было сказано, что можно было сказать въ пользу Феликса. Если все дло было въ томъ, чтобъ подйствовать на присяжныхъ, то ей казалось можно было произвести на нихъ такое впечатлне, которое отразилось бы на приговор. Не постоянно-ли случалось, что присяжные произносили виновенъ или невиновенъ изъ одного сочувствя или антипати къ подсудимому? Она была слишкомъ неопытна чтобъ возражать на свой доводъ, что обвинитель будетъ отвчать на защиту, что судья сдлаетъ свое заключене и оба постараются охладить произведенное на присяжныхъ впечатлне. Она чувствовала, горько чувствовала только одно, что судебное разбирательство клонилось къ окончаню, а голосъ правды и истины раздавался не довольно громко.

Когда женщину побуждаютъ къ дятельности чувства благородныя и возвышенныя, то ея пламенная энергя, опрокидывающая вс преграды постоянно сдерживающя мужчинъ,— эта энергя длается источникомъ самого драгоцннаго ея вляня, помогаетъ ей побороть самые опытные, практическе умы. Ея вдохновенное невдене придаетъ величе ея поступкамъ, столь нелпо простымъ, что они иначе вызвали бы только улыбку на нашихъ устахъ. Искра того пламени, которое освщаетъ всю поэзю и исторю, горло въ тотъ день въ сердц прелестной Эстеръ Лайонъ. Въ этомъ отношени по крайней мр ея судьба была счастливая: человкъ, котораго она любила, былъ ея героемъ, ея пламенная страсть и поклонене идеалу сливались въ одинъ нераздльный, могучй потокъ. Теперь въ ея сердц, подъ влянемъ этихъ двухъ чувствъ, было одно опасене, одно непреодолимое желане. Она не то чтобы ршилась дйствовать, но она чувствовала какую то невозможнось не дйствовать. Она не могла сносить мысли, что судъ надъ Феликсомъ кончится, что приговоръ будетъ произнесенъ, а между тмъ было опущено нчто, что можно было сказать въ его пользу. Никакой свидтель не показалъ, какъ онъ велъ себя и что онъ думалъ передъ самымъ происшествемъ. Она должна была представить это необходимое свидтельство. Это было возможно. Времени еще было, хотя немного. Вс другя чувства замнились въ ней опасенемъ пропустить удобную минуту. Уже допрашивали послдняго свидтеля. Гарольдъ Трансомъ не могъ еще возвратиться къ ней со скамьи свидтелей, но м-ръ Линтонъ стоялъ подл нея. Поспшно, но твердо она шепнула ему:

— Пожалуйста, скажите стряпчему, что я имю кое-что очень важное сказать въ пользу подсудимаго…. Идите скорй, не теряйте ни минуты.

— Да знаете-ли вы, что вы скажете, моя милая? отвчалъ Линтонъ, смотря на нее съ удивленемъ.

— Да.— Идите, умоляю васъ, ради Бога, промолвила Эстеръ тмъ тономъ искренней мольбы, который гораздо краснорчиве слезъ,— я бы скоре умерла, чмъ не исполнила этой обязанности.

Старый ректоръ, всегда придерживающйся добродушному взгляду на все, видлъ въ этомъ желани Эстеръ только лишнй шансъ спасеня для бднаго человка, попавшаго въ такя затруднительныя обстоятельства. Онъ боле не спорилъ, но пошелъ прямо къ стряпчему.

Прежде чмъ Гарольдъ узналъ о намрени Эстеръ, она уже была на дорог къ скамь свидтелей. Въ ту минуту какъ она тамъ появилась, по всмъ присутствующимъ пробжала какъ бы электрическая искра, и даже самъ Феликсъ вздрогнулъ, хотя до тхъ поръ стоялъ недвижимо. Лицо его мгновенно просяло, и близь-стоявше могли замтить, какъ задрожала его рука, покоившаяся на загородк.

Въ первую минуту Гарольдъ изумился и испугался, но потомъ онъ естественно наслаждался величественнымъ видомъ Эстеръ и восхищенемъ, которое она внушала всмъ присутствующимъ. На лиц ея не было видно румянца стыда, она стояла передъ многочисленнымъ собранемъ совершенно чуждая застнчивости или суетныхъ мыслей. Голосъ ея раздавался громко, ясно, точно она исповдывала свою вру. Она начала говорить безъ запинки и продолжала свою рчь безъ остановокъ. Глаза всхъ были устремлены на нее съ серьезнымъ, почтительнымъ вниманемъ.

— Я, Эстеръ Лайонъ, дочь м-ра Лайона, индепендентскаго проповдника въ Треби и одного изъ свидтелей въ пользу подсудимаго. Я хорошо знаю Феликса Гольта. Въ день выборовъ въ Треби, Феликсъ Гольтъ пришелъ ко мн въ ту самую минуту, когда я была очень испугана шумомъ, долетавшимъ до меня изъ главной улицы. Онъ зналъ, что отецъ мой былъ въ отсутстви и полагалъ, что я очень встревожусь отъ происходившимъ безпорядковъ. Было около полудня и онъ пришелъ мн сказать, что безпорядки утихли и улицы почти пусты. Но онъ всеже выразилъ опасене, чтобъ люди не собрались снова посл попоекъ и не произвели вечеромъ чего нибудь еще худшаго. Эта мысль его очень огорчала. Онъ остался у меня недолго и потомъ ушелъ. Онъ былъ очень грустенъ. Умъ его былъ полонъ великихъ ршенй, проистекавшихъ изъ его добраго расположеня ко всмъ ближнимъ. Онъ никогда не принялъ бы участя въ безпорядкахъ или не ранилъ бы человка, еслибъ не быль невольно увлеченъ потокомъ. Онъ очень благородный и мягкосердечный человкъ, онъ никогда не могъ питать другихъ намренй, кром добрыхъ и мужественныхъ.

Было что-то величественно-наивное, великолпное, въ этомъ поступк Эстеръ, даже въ самыхъ грубыхъ умахъ не возродилось никакого мелкаго, низкаго подозрня. Трое изъ присутствующихъ, которые знали ее лучше всхъ на свт, даже ея отецъ, даже Феликсъ Гольтъ — чувствовали вмст съ восторгомъ какое-то изумлене. Это блестящее, нжное, прелестное создане казалось какой то роскошной игрушкой, но вотъ невдомая рука дотронулась до струны ея сердца и раздавшаяся мелодя вызвала слезы на глазахъ всхъ присутствующихъ. Полгода тому назадъ страхъ показаться смшной, парилъ надъ поверхностью ея жизни, но глубина внизу дремала.

Когда она замолкла, Гарольдъ Трансомъ подалъ ей руку и отвелъ ее на свое мсто. Тутъ только впервые Феликсъ не вытерплъ и взглянулъ на нее, ихъ глаза встртились въ одномъ торжественномъ взгляд.

Посл этого Эстера была не въ состояни прислушиваться къ тому, что происходило, не въ состояни судить о томъ, что она слышала. Исполнивъ то, къ чему ее влекло пламенное побуждене сердца, она какъ бы израсходовала всю свою энергю. Наступило краткое молчане и въ толп только слышались шопотъ, сморканье, кашель. Публика какъ бы чувствовала, что наступало снова ненастье. При такомъ положени дла всталъ обвинитель, чтобъ отвчать на защиту. Поступокъ Эстеръ имлъ вляне громадное, не минутное, но это вляне не было замтно въ ход судебныхъ пренй. Обвинитель, исполняя свой долгъ, рельефно возстановилъ вс факты, говоривше противъ подсудимаго и вляне этихъ фактовъ на умъ присяжныхъ было подкрплено заключенемъ судьи. Собране фактовъ, тмъ боле подборъ ихъ, должны имть какую нибудь цль, человческое безпристрасте, юридическое-ли оно или какое другое, едва-ли можетъ не склоняться хоть немного въ ту или другую сторону. Не то чтобъ судья желалъ очень строгаго приговора, нтъ, онъ только строго смотрлъ на дло. Поступокъ Феликса не былъ такимъ, который побудилъ бы его къ снисхожденю, и въ наставлени присяжнымъ настроене его ума конечно отразилось въ томъ свт, въ которомъ онъ представилъ совершенное убйство. Даже многимъ изъ присутствующихъ въ суд, которыхъ не побуждалъ юридическй долгъ, казалось, что не смотря на высокое уважене, питаемое къ подсудимому его друзьями и на милое участье одной благородной прелестной женщины — его поведене было все же опаснымъ и глупымъ: а убйство полицейскаго было все же преступленемъ, на которое нельзя было смотрть съ снисхожденемъ.

Эстеръ теперь такъ дрожала всмъ тломъ, лицо ея стало такимъ болзненнымъ и изнуреннымъ, что Гарольдъ просилъ ее ухать домой съ его матерью и м-ромъ Линтономъ. Онъ общалъ какъ только кончится судъ, извстить ее о результат. Но она спокойно отвчала, что лучше останется, она только немного устала посл своей рчи. Она ршилась не спускать глазъ съ Феликса до той минуты, пока онъ не выйдетъ изъ суда.

Хотя она не могла слдить за рчами обвинители и судьи, она ясно понимала короткя и опредленныя фразы. Она слышала, какъ присяжные произнесли: ‘виновенъ въ неумышленномъ убйств‘. Каждое слово изъ приговора, прочитаннаго судьей врзалось въ ея памяти съ такою ясностью, точно эти слова должны были вчно раздаваться въ ея ушахъ и днемъ, и ночью. Она не спускала глазъ съ Феликса и когда судья произнесъ: ‘тюремное заключене на четыре года,’ она видла, какъ губы его затряслись. Но кром этого признака волненя, онъ стоялъ твердо и спокойно.

Эстеръ вздрогнула и сердце ея болзненно сжалось, но боясь измнитъ себ, она схватила м-съ Трансомъ за руку и какъ бы набрала силы отъ прикосновени къ живому существу.

Въ эту минуту Феликсъ обернулся. Эстеръ не могла боле видть его лица.

— Подемте, сказала она, спуская свою вуаль.

XLVII.

Самое осязательное доказательство громаднаго вляня рчи Эстеръ, было представлено на другой день въ главной комнат ‘Благо Сердца’ въ Ломфорд. Вс собравшеся тамъ, около полудня, юристы и друге джентльмены быть можетъ не отличались бы такими благородными побужденями, еслибъ энергическая рчь Эстеръ не тронула до глубины души многихъ изъ нихъ, честныхъ людей и хорошихъ отцевъ семействъ. Между этими послдними первое мсто занималъ сэръ Максимъ Дебари, явившйся на ассизы, какъ всегда, подъ влянемъ своего сына. Самъ Филиппъ Дебари остался по дламъ въ Лондон, но въ своихъ письмахъ убждалъ отца и дядю Августа принять участе въ дл Феликса Гольта, который, сколько онъ зналъ, былъ боле несчастенъ, чмъ виновенъ. Филиппъ желалъ, чтобъ его семейство вмшалось въ это дло, боле еще потому, что м-ръ Лайонъ принималъ особое участе въ молодомъ человк, а онъ всегда считалъ себя обязаннымъ старому проповднику. Сэръ Максимъ какъ и всегда послушалъ сына, къ тому же, въ сущности, онъ всегда былъ готовъ помочь всему хорошему и доброму. Его же братъ, ректоръ, прибылъ въ Ломфордъ съ большимъ предубжденемъ противъ Феликса, полагая что серьезное наказане могло полезнымъ образомъ подйствовать на человка слишкомъ много надявшагося на себя.

Прежде чмъ открылось судебное засдане, сэръ Максимъ, въ числ многихъ другихъ, съ любопытствомъ разглядывалъ Эстеръ, съ тмъ большимъ любопытствомъ, что онъ зналъ о ея наслдств и вроятномъ брак съ его нкогда любимымъ, и теперь ненавистнымъ сосдомъ Гарольдомъ Трансомомъ. ‘Славная двушка! замтилъ онъ,— что-то кровное во взгляд, только слишкомъ хороша для радикала. Вотъ все, что и могу сказать’. Рчь же Эстеръ привела сэра Максима въ такой восторгъ, что улучивъ первую удобную минуту, онъ схватилъ за пуговицу сгоего брата и поспшно произнесъ:

— Знаешь, что я теб скажу Гусъ, мы должны постараться, чтобъ этого молодца помиловали. Чортъ возьми! какая польза изъ того, что его запрутъ года на четыре? Примръ? Пустяки. Эта двчонка заставила меня плакать. Врь мн, что выйдетъ ли она замужъ за Трансома, или нтъ, но она конечно въ бдности любила Гольта. Она скромная, мужественная, прелестная двушка. Я готовъ, не смотря на свою старость, скакать черезъ какя угодно препятствя, чтобъ только доставить ей удовольстве. Чортъ возьми! этотъ мальчишка долженъ быть хорошй малый, если она имъ такъ интересуется. И притомъ ты замтилъ, какъ онъ срзалъ радикальнаго кандидата. Поврь мн, онъ въ сущности хорошй человкъ.

Ректоръ не обнаруживалъ такой восторженной энерги, какъ его братъ, доказательства, приводимыя сэромъ Максимомъ Дебари, не казались ему столь безспорными, но все же онъ на столько подпалъ вляню краснорчя Эстеръ, что былъ вполн готовъ присоединиться къ ходатайству о помиловани Гольта, тмъ боле что, какъ онъ выражался, ‘Филь конечно будетъ этимъ доволенъ’. Подъ влянемъ ея рчи находились и друге значительные люди, такъ что наконецъ быль собранъ митингъ для составленя и отправки къ министру прошеня о помиловани Феликса Гольта.

Гарольдъ Трансомъ чрезвычайно энергически хлопоталъ о сознани этого митинга. Его побуждало къ тому, кром упрековъ совсти и твердой ршимости дйствовать благородно — еще желане угодить Эстеръ. Постепенно усиливавшееся сознане, что она питала теплое чувство къ Феликсу Гольту, нисколько его не безпокоило. Гарольдъ былъ убжденъ, что Феликсъ Голтъ не могъ быть его серьезнымъ соперникомъ. Онъ полагалъ, что восторженное мнне Эстеръ объ этомъ эксцентричномъ молодомъ человк происходило отъ нравственнаго энтузазма, отъ романтическаго настроеня, ея безпокойство о человк, который былъ близкимъ знакомымъ въ ея старомъ дом, объяснялось въ его глазахъ самымъ простымъ и естественнымъ въ женщин чувствомъ состраданя. Мсто, которое Гольтъ въ старину занималъ въ ея чувствахъ, не могло боле принадлежать ему теперь, когда судьба ея такъ измнилась. Безъ сомння всего боле успокоивало Гарольда сознане, что Феликсъ Гольтъ былъ часовщикъ, что его одежда была извстнаго покроя, что его фигура и манеры… что однимъ словомъ, онъ не былъ такимъ человкомъ, котораго могла любить женщина, въ то самое время когда ей предлагалъ свою руку Гарольдъ Трансомъ.

Такимъ образомъ, онъ былъ покоенъ въ этомъ отношени, и дйствуя въ пользу Феликса Гольта, не приносилъ никакой жертвы. Хотя уговаривая всхъ влятельныхъ людей онъ явно помогалъ сэру Максиму Дебари, но между ними не было никакихъ прямыхъ сношенй, ибо старый баронетъ только удостоивалъ его холоднымъ поклономъ, а Гарольдъ былъ не такой человкъ, чтобъ добровольно подвергать себя непрятности. Когда собрался митингъ, дло Гольта было ршено безъ особыхъ пренй и прошене къ министру тутъ же составлено. М-ръ Линтонъ уже ухалъ домой, но можно было расчитывать на его подпись, точно также, какъ и на подпись многихъ другихъ отсутствующихъ джентльменовъ. По окончани этого главнаго дла все собране, оставшись въ той же комнат, гд происходилъ митингъ, раздлилось на мелкя группы и занялось частными разговорами.

Между тмъ къ этой комнат приближался человкъ, котораго вовсе не приглашали джентльмены, собравшеся въ ней, и который не только не думалъ, что его примутъ съ удовольствемъ, но очень хорошо зналъ, что одному человку, по крайней мр, его приходъ будетъ чрезвычайно непрятенъ. Это былъ м-ръ Джерминъ, его наружность въ это утро была также прилична, также старательно изящна, какъ всегда, хотя его внутренно терзалъ страшный припадокъ плохо сдержаннаго гнва, хотя онъ находился въ такомъ положени, когда человкъ можетъ причинить страданя другому, но не въ состояни предохранить самого себя отъ непрятности. Посл свиданя Джермина съ м-съ Трансомъ, Гарольдъ, по нкоторымъ причинамъ, простановилъ искъ противъ него и Джерминъ, воспользовавшись этой отсрочкой, просилъ у Гарольда свиданя и написалъ ему письмо. Въ свидани ему было отказано, а письмо возвращено съ надписью, что Гарольдъ не желалъ имть съ нимъ никакихъ сношенй иначе, какъ черезъ стряпчаго. Наконецъ наканун Джонсонъ увдомилъ Джермина, что искъ противъ него скоро возобновится.

Такъ какъ Гарольдъ не хотлъ принять Джермина, то энергичный стряпчй ршился силой увидться съ нимъ. Онъ зналъ о митинг въ ‘Бломъ Сердц’ и шелъ туда съ намренемъ объясниться съ Гарольдомъ. Онъ заране представлялъ себ, что онъ ему скажетъ и какимъ тономъ. Слова его должны были заключать въ себ смутный намекъ и угрозу, которые непремнно побудили бы Гарольда назначить ему свидане. На все, что совсть могла сказать противъ этого плана, онъ грубо отвчалъ:— ‘это все хорошо, но вдь не погибнуть же мн, если этому можно помшать?’

Приходъ Джермина въ комнату ‘Благо Сердца’ не возбудилъ особаго вниманя Только двое или трое изъ коротко знавшихъ Джермина, увидавъ его, вспомнили о рзкой выходк Гарольда въ суд противъ своего агента, выходк возбудившей наканун много коментаревь. Раскланиваясь съ очень немногими, Джерминъ прошелъ впередъ, внимательно посматривая по сторонамъ, наконецъ онъ увидалъ Гарольда стоявшаго на другомъ конц комнаты. Стряпчй, занимавшйся длами Феликса, только что отошелъ отъ него вручивъ ему какую-то бумагу и Гарольдъ стоялъ совершенно одинъ, хотя и въ небольшомъ разстояни отъ другихъ. Онъ казался въ это утро чрезвычайно блестящимъ, кровь играла во всхъ его жилахъ. Онъ только что возвратился съ прогулки верхомъ, говорилъ очень много на митинг, и старался всми силами расположить въ пользу Гольта своихъ сосдей — вс эти причины придавали ему необыкновенно оживленный видъ. Смотря на него можно было безошибочно сказать, что онъ въ эту минуту наслаждался жизнью боле чмъ обыкновенно, стоя небрежно, поглаживая одной рукой бакенбарды, а въ другой держа хлыстъ и бумагу, которую онъ быстро пробгалъ своими черными глазами, Гарольдъ обнаруживалъ во всей своей фигур, полное спокойстве и довольство, даже счастье.

Джерминъ поспшно подошелъ къ нему. Оба они были одинаковаго роста и прежде чмъ Гарольдъ усплъ обернуться, Джерминъ произнесъ ему подъ самое ухо.

— М-ръ Трансомъ, я долженъ переговорить съ вами наедин.

Звуки этого голоса тмъ непрятне поразили Гарольда, что онъ за секунду передъ тмъ находился въ гакомъ счастливомъ настроени. Онъ вздрогнулъ и посмотрлъ Джермину прямо въ глаза. Съ минуту, показавшуюся имъ нестерпимо долгой, они оба молчали, только лица ихъ выражали все большую и большую ненависть, Гарольдъ чувствовалъ, что онъ страшно накажетъ за эту дерзость, Джерминъ чувствовалъ, что могъ нсколькими словами уничтожить всю силу своего врага и заставить его преклониться передъ нимъ. Побуждене двигавшее Джермина было сильне, и онъ прибавилъ нсколько тише, но тономъ еще рзче и оскорбительне.

— Вы раскаетесь… ради вашей матери.

Въ тоже мгновене, съ быстротою молни, Гарольдъ ударилъ хлыстомъ Джермина но лицу. Поля шляпы предохранили его отъ удара и протянувъ свою могучую руку стряпчй схватилъ Гарольда за гордо, тряхнулъ его такъ, что тотъ зашатался.

Внимане всхъ присутствующихъ обратилось на нихъ, но ни того, ни другого не могло остановить сознане, что на. нихъ смотрятъ

— Пусти меня, мошенникъ! злобно произнесъ Гарольдъ,— или я тебя убью.

— Убей, отвчалъ Джерминъ презрительнымъ тономъ, я твой отецъ.

Оба врага стояли близь большаго зеркала. Они оба были блдны, лица ихъ выражали гнвъ и ненависть, руки обоихъ были подняты съ грознымъ жестомъ, Когда Гарольдъ услышалъ роковыя слова, онъ вздрогнулъ всмъ тломъ и отвернулся отъ Джермина, но въ зеркал онъ увидлъ тоже роковое лицо, рядомъ со своимъ и ненавистное родство стало ему ясно какъ день.

Сильный, могучй молодецъ покачнулся и затрясся какъ въ лихорадк. Въ ту же минуту Джерминъ выпустилъ его изъ своихъ рукъ и Гарольдъ почувствовалъ, что кто-то его поддерживаетъ. Это былъ сэръ Максимъ Дебари.

— Ступайте вонъ, сэръ! повелительно произнесъ Гарольдъ обращаясь къ Джермину.— Здсь собране джентльменовъ!

— Пойдемъ со мною баронетъ, прибавилъ онъ своимъ старымъ дружескимъ тономъ.

XLVIII.

Въ шестомъ часу вечера Гарольдъ прибылъ въ Трансомъ-Кортъ. Горечь давила свинцомъ его сердце, дорого бы онъ далъ въ эту минуту чтобъ находиться на восток, а не подъ блдными лучами англйскаго солнца.

По дорог изъ города онъ ршилъ въ своемъ ум какъ слдуетъ ему поступить. Онъ понималъ теперь впервые уединенную жизнь своей матери, заброшенной всми, понялъ вс намеки и колкости, направленные противъ него во время выборовъ. Но съ гордостью возставая противъ роковаго гнета позора, въ которомъ онъ самъ нисколько не былъ виновенъ, Гарольдъ говорилъ себ, что если, благодаря его рожденю, люди могли смотрть подозрительно на нею какъ на джентльмена, то тмъ боле онъ обязанъ доказать своими поступками, что онъ дйствительно джентльменъ. Надо такъ дйствовать, чтобъ никто не могъ вывести изъ фактовъ, что у него въ крови и низость, и подлость.

Выйдя изъ экипажа, онъ встртилъ въ сняхъ маленькаго Гарри, который, какъ всегда, бросился къ отцу съ криками радости. Гарольдъ потрепалъ его только по головк и сказалъ Доминику,

— Возмите ребенка и узнайте гд матушка.

Доминикъ отвчалъ, что м-съ Трансомъ была на верху. Онъ видлъ какъ она пошли въ свою комнату, возвратившись съ прогулки съ миссъ Лайонъ, и до сихъ поръ она еще но сходила внизъ.

Сбросивъ пальто и положивъ шляпу, Гарольдъ пошелъ прямо въ уборную своей матери. Въ его ум все еще гнздилась тнь надежды. Быть можетъ это была ложь. Много на свт горя происходитъ отъ ошибокъ и сплетень, быть можетъ и онъ страдаетъ отъ лжи, основанной на сплетн. Онъ постучался въ дверь.

— Войдите, отвчалъ голосъ м-съ Трансомъ.

Она сидла въ своемъ покойномъ кресл, какъ часто она длывала между прогулкой и обдомъ. Она не была ни грустне, ни веселе обыкновеннаго, но когда увидла Гарольда — она поняла все.

Она казалось давно ждала письма съ черной печатью и оно наконецъ пришло.

Лицо Гарольда говорило ясно чего ей надо было бояться, до сихъ поръ поръ она никогда не видала на немъ глубокаго волненя. Со времени его веселаго дтства и безпечной юности, она ничего не видывала на этомъ лиц кром добродушной самоувренности. Послдне пять часовъ произвели въ немъ такую перемну, какую длаетъ тяжелая болзнь. Гарольдъ казалось только что съ кмъ-то боролся и изнемогалъ теперь отъ страшнаго, роковаго удара. Глаза его были мутны и этотъ необычный мутный взглядъ только усиливалъ общее впечатлне его измнившагося лица.

Войдя въ комнату, онъ посмотрлъ на свою мать, она устремила на него глаза, губы ея поблднли. Онъ подошелъ ближе и остановился прямо противъ нея.

— Матушка, сказалъ онъ совершенно несвойственнымъ ему медленнымъ, яснымъ голосомъ,— скажите мн правду, чтобъ я зналъ какъ дйствовать.

Онъ замолкъ на минуту и потомъ прибавилъ: — Кто мой отецъ?

Она молчала, только губы ея дрогнули. Гарольдъ также, въ продолжени нсколькихъ минутъ, не произнесъ ни слова, онъ казалось издалъ, наконецъ сказалъ глухимъ голосомъ:

— Онъ сказалъ… сказалъ передъ другими… что онъ мой отецъ…

Произнося эти слова, Гарольдъ пристально смотрлъ ни свою мать. Время казалось неожиданно ударило ее своимъ магическимъ жезломъ, ея дрожащее лицо вдругъ поблекло, съежилось. Она молчала. Но глаза ея не поникли долу, они смотрли на сына съ выраженемъ безпомощнаго отчаяня.

Гарольдъ отвернулся и молча вышелъ изъ комнаты. Въ эту минуту онъ чувствовалъ только холодный гнвъ, онъ не могъ выказать ни малйшаго состраданя. Вся гордость его натуры возставала противъ такого родства.

XLIX.

Въ этотъ день Эстеръ обдала одна со старымъ м-ромъ Трансомъ. Гарольдъ веллъ сказать, что онъ занятъ и уже обдалъ, а м-съ Трансомъ, что она больна. Эстеръ была разочарована тмъ, что не скоро узнаетъ о Феликс и ей стало уже казаться, что извстя были не добрыя, иначе Гарольдъ поспшилъ бы ее обрадовать. Посл обда старикъ какъ всегда пошелъ отдохнуть въ библотеку, а Эстеръ осталась одна въ маленькой гостиной, уединене этой ярко освщенной комнаты было какъ-то необыкновенно тягостно для нея. Хотя эта комната была очень красивая, но она ее не любила…. Большой портретъ м-съ Трансомъ во весь ростъ, составлявшй единственное украшене стнъ, слишкомъ сосредоточивалъ на себ ея внимане, это лицо, сявшее блескомъ и юностью, возбуждало въ ум Эстеръ горькое сравнене съ тмъ старческимъ лицомъ, полнымъ горя и холоднаго отчаяня, которое она видла каждый день. Многе изъ насъ помнятъ какъ въ дтств одно мрачное, недовольное лицо портило вс наши забавы. Эстеръ оставила далеко за собою это время дтства и находилась въ совершенно другихъ условяхъ, постоянное присутстве мрачнаго, недовольнаго лица не производило на нее смутнаго, непрятнаго впечатлня, но вызывало грустныя, тяжелыя думы. Теперь въ эти уединенные часы, проведенные ею по возвращени изъ Ломфорда, умъ ея былъ погруженъ въ т возвышенныя думы, въ которыхъ мы, какъ бы отршаемся отъ нашей собственной жизни, какъ бы становимся зрителями нашихъ собственныхъ поступковъ и безпристрастно взвшиваемъ представляющйся намъ соблазнъ нашихъ собственныхъ страстей и слабостей. ‘Мн кажется во мн начинаетъ говорить та сила, которую Феликсъ такъ желалъ видть во мн, я вскор совершенно просвтлю,’ сказала она себ съ меланхолической улыбкой и погасила восковыя свчи, чтобъ отдлаться отъ тяжелаго впечатлня роковаго портрета, улыбавшагося такъ беззаботно, не предвидя горькаго будущаго.

Черезъ нсколько минутъ въ комнату вошелъ Доминикъ и объявилъ, что м-ръ Гарольдъ покорнйше проситъ ее пожаловать къ нему, въ кабинетъ, по очень важному длу, куда и онъ сейчасъ прйдетъ. Эстеръ встала и пошла съ удивленемъ и испугомъ. Вс ея опасеня и вс ея надежды въ эту минуту сосредоточивались на Феликс Гольт и ей не пришло въ голову, чтобъ Гарольдъ могъ сказать ей что либо важное въ этотъ вечерь о какомъ нибудь другомъ предмет.

Доминикъ поставилъ ей прелестное, изящное кресло противъ большаго покойнаго кресла Гарольда. Вс роскошныя бездлушки, окружавшя ее, и пустое кресло напоминали ей о немедленномъ приход Гарольда, сидя тутъ и ожидая его, она впервые стала съ нетерпнемъ и съ какимъ-то страннымъ отвращенемъ думать о его заискивающемъ ухаживаньи за ней. Вскор дверь отворилась и Гарольдъ вошелъ въ комнату.

Со времени своего разговора съ матерью, онъ усплъ собраться съ силами, переодлся и былъ совершенно спокоенъ. Онъ твердо ршился поступать такъ, какъ требовала строгая честь, какъ бы это ему дорого ни стоило. Правда, онъ питалъ тайную надежду, что подобный поступокъ не будетъ ему стоить того, что онъ теперь ставилъ выше всего на свт, правда, онъ даже ожидалъ награды, но точно также правда, что онъ поступилъ бы одинаково, еслибъ не ожидалъ ничего и не надялся ни на что.

Взглянувъ на него, Эстеръ стало какъ-то стыдно за свое нетерпне. Она ясно видла, что его умъ угнетало какое-то горе. Но въ тоже мгновене въ ея сердц пробудилось опасене, не скажетъ ли онъ чего безнадежнаго о Феликс.

Они молча пожали другъ другу руку, Эстеръ смотрла на него съ тревожнымъ удивленемъ. Онъ выпустилъ ея руку, но ей и въ голову не пришло ссть, и потому они оба во все время разговора стояли передъ каминомъ.

— Не пугайтесь, сказалъ Гарольдъ, видя, что его торжественное лицо внушало ей опасеня,— вы врно замчаете, что я взволнованъ. Это волнене происходитъ отъ неожиданнаго горя — но горя, касающагося только меня и моего семейства. Ни до кого другого это не относится.

Эстеръ еще боле изумилась и еще боле почувствовала состраданя къ нему.

— Но, продолжалъ Гарольдъ посл минутнаго молчаня и голосомъ, въ которомъ слышалось глубокое чувство,— это горе измняетъ мое положене въ отношени васъ. Объ этомъ-то я и желалъ, не медля ни минуты, съ вами переговорить.

Эстеръ продолжала смотрть на него глазами широко раскрытыми отъ безпокойнаго ожиданя. Гарольдъ отвернулся немного въ сторону, облокотился на каминъ, и опустилъ глаза.

— Мои чувства увлекаютъ меня въ совершенно противоположную сторону. Мн нечего говорить, что ваше внимане ко мн чрезвычайно мн дорого, что еслибъ наше взаимное положене было иное и я бы не боялся прослыть корыстолюбцемъ, то давно сказалъ бы вамъ прямо, что я насъ люблю и что мое счастье только возможно, если вы согласитесь выдти за меня замужъ.

Эстеръ чувствовала, что ея сердце начинало болзненно биться. Слова и тонъ Гарольда такъ глубоко ее тронули, что предстоявшая ей задача была гораздо трудне, чмъ она предполагала. Воцарившееся молчане, едва прерываемое трескомъ огня, казалось имъ цлой вчностью. Наконецъ Гарольдъ снова обернулся къ ной и сказалъ:

— Да, я узналъ сегодня нчто измняющее мое положене въ отношени васъ. Я не могу открыть въ чемъ заключается это неожиданное бдстве. Оно и не нужно. Въ этомъ нтъ моей собственной вины. Но все же въ глазахъ свта я боле не ношу теперь того незапятнаннаго имени, которымъ я гордился, когда лелялъ надежду назвать васъ своей женою. Вы очень молоды, вы вступаете въ новую жизнь съ блестящими надеждами, вы достойны всего лучшаго. Я считалъ необходимымъ объясниться съ вами, быть можетъ это было съ моей стороны излишней самонадянностью, но мн надо было принять эту предосторожность противъ самого себя. Теперь я уничтожилъ себ всякую возможность умолять васъ принять то, что друге считаютъ запятнаннымъ, обезчещеннымъ.

Эстеръ была глубоко тронута. Съ тмъ парадоксальнымъ стремленемъ, какое мы иногда ощущаемъ, она въ эту минуту жалла, что не могла всмъ сердцемъ любить этого человка. Глаза ея наполнились слезами, она не произнесла ни слова, но съ ангельскою нжностью въ лиц, положила руку ему на плечо. Гарольдъ сдлалъ надъ собою неимоврное усиле и тихо произнесъ:

— Намъ теперь необходимо тотчасъ принять вс мры для законной передачи того, что уже ваше по праву. Покончивъ съ этими длами, я вроятно уду изъ Англи.

Эстеръ терзало сознане всей безъисходной трудности ея положеня. Ея сочувстве къ Гарольду въ эту минуту было такъ сильно, что оно словно набрасывало дымку на вс прежня ея мысли и ршеня. Ей казалось невозможнымъ нанести ему новую рану. Не снимая руки съ его плеча, она застнчиво промолвила:

— Вы обязаны… вы принуждены… хать во всякомъ случа?

— Быть можетъ, не во всякомъ, отвчалъ Гарольдъ и кровь бросилась ему въ лицо,— по крайней мр не на долго, не навсегда.

Эстеръ увидла, что глаза его засвтились неожиданнымъ блескомъ, а потому съ ужасомъ и неимоврной поспшностью она прибавила:

— Я не могу ничего сказать теперь. Мн предстоитъ важное ршене… Я должна подождать… до завтра.

Съ этими словами она отдернула свою руку, но Гарольдъ поднесъ ее къ губамъ и почтительно поцловалъ. Она отвернулась и почти упала въ кресло. Она не хотла такъ уйти отъ Гарольда. Во все время ихъ разговора, она жаждала у него что-то спросить, но не имла на это духа. Она должна была ждать не вспомнитъ ли онъ о чемъ нибудь другомъ, кром собственнаго горя. Она сидла безпомощная, подъ влянемъ боровшихся въ ней противуположныхъ чувствъ, а Гарольдъ стоялъ въ нкоторомъ отъ нея разстояни, терзаемый неизвстностью и отчаянемъ, онъ страдалъ теперь гораздо боле прежняго, ибо онъ исполнилъ свой долгъ и никакое возвышенное побуждене не поддерживало боле его силъ.

Послдня слова Эстеръ отняли у него возможность продолжать разговоръ о томъ предмет, который всецло занималъ его умъ и сердце. Но все же она сидла передъ нимъ и онъ, стараясь въ своемъ ум отгадать ея чувства, вспоминалъ все, что она длала и говорила въ послдне дни. Этотъ рядъ воспоминанй побудилъ его сказать:

— Вы будете рады услышать, что мы подадимъ министру прошене о помиловани молодаго Гольта. Уже собрано множество подписей. Ваша рчь много въ этомъ помогла. Вы заставили всхъ желать того, чего вы сами желали.

Вотъ всть, которую Эстеръ такъ долго жаждала услышать и о которой спросить не имла смлости, какъ изъ уваженя къ неожиданному горю Гарольда, такъ и отъ стыдливости, мшающей всегда человку говорить о томъ, въ чемъ онъ всего боле нуждается. Несказанное утшене, которое произвели на нее желанныя слова Гарольда, подйствовали на нее даже физически, выражене и цвтъ ея лица мгновенно измнились. Но мы объясняемъ себ признаки волненя въ людяхъ точно также, какъ объясняемъ себ и признаки другихъ явленй — часто совершенно ошибочно, или не иметъ настоящаго ключа къ ихъ разгадк. Гарольдъ не понялъ, что Эстеръ съ нетерпнемъ ожидала привезеннаго имъ извсти, онъ приписалъ ея волнене къ очень естественному чувству удовольствя, которое возбудилъ въ ней его намекъ на необыкновенную силу ея краснорчя.

Вскор посл этого, Эстеръ встала и, протянувъ ему руку, сказала: прощайте.

Гарольдъ уходя въ свою спальню думалъ о завтрашнемъ дн, хотя и съ сомннемъ, но не лишеннымъ надежды. Эта прелестная женщина, къ которой онъ чувствовалъ такую страстную любовь, на что никогда не считалъ себя способнымъ, могла своею любовью сдлать для него не столь тягостнымъ разразившееся надъ нимъ унижене. Если же она его не любила, то ему оставалось утшене, что онъ поступилъ какъ истинный джентльменъ.

Эстеръ пошла на верхъ къ себ въ комнату съ мыслю, что ей не спать въ эту ночь. Она поставила свчку на коммодъ и не помышляла раздваться. Ей надо было спокойно, ясно обсудить не настоящее, но будущее, она жаждала найти покой въ окончательномъ ршени своей судьбы. Трудно ей было ршиться. И тутъ, и тамъ ее ждали жертвы, самоотрчене. Волнене ея было такъ велико, что она ходила взадъ и впередъ по комнат, останавливалась передъ окномъ и отбросивъ назадъ свои волосы, устремляла взглядъ на нчто невидимое. Не боле полугода прошло съ тхъ поръ, какъ это юное создане увидло впервые Феликса Гольта. Но жизнь измряется быстротою перемнъ и рядомъ впечатлнй, измняющихъ все существо человка, Эстеръ испытала страшный внутреннй переворотъ. И этотъ переворотъ еще не былъ совершенно оконченъ.

Она теперь глубоко чувствовала, что было нчто передъ нею, лучше чего жизнь не могла ей никогда представить. Но если можно было достигнуть этого нчто, то лишь дорогою цною, какъ всего дйствительно хорошаго, и женщина не можетъ везд и всегда найти ту возвышенную любовь, которая придаетъ несказанное величе ея жизни и удовлетворяетъ высшимъ стремленямъ ея души, чтобъ быть посвященнымъ въ это блаженное таинство, она должна часто идти по трудному пути, дышать хладнымъ воздухомъ, жить во мрак. Неправду говорятъ, что любовь длаетъ все легкимъ, напротивъ, она побуждаетъ насъ избрать то, что трудно. Предъидущая жизнь Эстеръ привела ее въ столкновене со многими явленями не положительно дурными, но непрятными. Что еслибъ она избрала трудный путь и ей пришлось бы идти по немъ одной, не имя мощной руки, на которую можно опереться, не имя другого самаго себя, который былъ бы для нея и радостью и примромъ? Ея прошедшй опытъ не давалъ ей питать никакихъ иллюзй. Она знала эту мрачную жизнь въ уединенныхъ закоулкахъ, съ этими постоянными столкновенями, съ низкими грубыми людьми, что отсутстве всего изящнаго, эту необходимость постояннаго труда, а то, что должно было сдлать эту жизнь трудовъ и лишенй земнымъ раемъ,— присутстве и любовь Феликса Гольта были только надеждою, но не достоврнымъ фактомъ. Эстеръ не даромъ была женщина и потому надежды являлись въ ней сильнымъ двигателемъ. Она знала, что онъ любилъ ее, но говорилъ ли онъ какую помощь можетъ принести мужчина женщин, если она его достойна? А если она докажетъ, что она его достойна? Но все же ее мучило опасене, что она можетъ, такъ или иначе, остаться одна на каменистомъ трудномъ пути, можетъ ослабть на немъ и придти въ отчаяне. Даже, если ея надежда исполнится, то она знала, что отъ нея будутъ требовать многаго.

Съ другой стороны, ей представлялась судьба, въ которой было все прятно, все легко, только не было тамъ мста тмъ чувствамъ и стремленямъ, отказаться отъ которыхъ, однажды ихъ узнавъ, казалось ей униженемъ и позоромъ. Съ ужасной ясностью, благодаря всему, что она видла, въ Трансомъ-Корт, она представляла себ ту блестящую неволю, которая будетъ ее связывать по рукамъ и по ногамъ, будетъ сдерживать вс ея стремленя. Тревожиться посреди роскошнаго покоя, скучать посреди блестящихъ забавъ — казалось ей возможнымъ удломъ для обитательницы этого дома, не видала ли она тому примръ ежедневно? Любовь Гарольда Трансома уже не была боле фантазей, съ которой она играла по своему произволу, а дйствительнымъ фактомъ, пугавшимъ ее своимъ гнетущимъ игомъ. Съ тхъ поръ какъ она и Феликсъ поцловали другъ друга въ тюрьм, она чувствовала будто отдала себя всецло во власть другого. Однако то, что случилось въ тотъ вечеръ, усилило ея сочувстве къ Гарольду. Неожиданное же бдстве, разразившееся надъ нимъ, такъ сильно тронуло ее, что ей было больно, страшно подумать, какъ она на другое утро скажетъ ему, что нибудь кром желаннаго имъ утшеня.

Время близилось къ полночи, но занятая этомъ длиннымъ рядомъ противоположныхъ мыслей, быстро смнявшихся одна другой, Эстеръ чувствовала себя столь бодрой, какъ никогда днемъ. Вокругъ нея царствовала полнйшая тишина, только извн гудлъ втеръ. Вдругъ ей послышался какой-то звукъ очень слабый, отдаленный. Она подошла къ двери и ясно разслышала какой-то шорохъ въ корридор. Онъ приближался все ближе и ближе, и замеръ у самой двери. Черезъ секунду шорохъ снова раздался и какъ будто сталъ удаляться въ другую сторону. Эстеръ съ удивленемъ прислушивалась. Снова шорохъ сталъ приближаться, снова замеръ и снова сталъ удаляться. Это повторялось нсколько разъ, наконецъ Эстеръ не выдержала, и быстро открывъ дверь, увидла въ полумрак высокую фигуру м-съ Трансомъ, которая, закрывъ лицо руками, медленно шагала взадъ и впередъ по корридору.

Взойдя въ комнату своей госпожи, чтобъ одть ее къ обду, Деннеръ нашла ее въ томъ же самомъ положени въ какомъ ее оставилъ Гарольдъ.

Ея лицо, вс ея малйшя черты и мускулы ясно говорили о той внутренней агони, которая терзала ее.

Деннеръ подошла и съ минуту молча стояла у кресла, потомъ она нжно дотронулась до руки м-съ Трансомъ и произнесла тономъ мольбы: — Пожалуйста скажите мн сударыня, что случилось?!

— Худшее Деннеръ… самое худшее, что только могло случиться…

— Вы нездоровы, позвольте васъ раздть и положить въ постель.

— Нтъ я не больна! Я не умру! Я буду жить… Я буду жить.

— Не могу ли я чмъ нибудь вамъ помочь!

— Подите и скажите, что я не буду обдать. Потомъ можете возвратиться, если хотите.

Терпливая горничная возвратилась и молча сла подл своей госпожи. М-съ Трансомъ не позволила ей дотронуться до себя и мановенемъ руки отклонила вс ея предложеня. Деннеръ не смла даже зажечь свчку, не получивъ на это приказаня. Наконецъ, уже поздно вечеромъ, м-съ Трансомъ сказала:— подите Деннеръ, посмотрите гд Гарольдъ.

— Попросить его къ васъ сударыня?

— Приходите сейчасъ же назадъ.

Деннеръ возвратилась съ извстемъ, что Гарольдъ былъ у себя въ кабинет и разговаривалъ съ миссъ Лайонъ. Онъ не обдалъ и уже вечеромъ послалъ просить къ себ миссъ Лайонъ.

— Зажгите свчи и оставьте меня.

— Могу я воротиться къ вамъ?

— Нтъ, можетъ быть сынъ придетъ сюда.

— Могу я спать у васъ въ спальн, эту ночь!

— Нтъ, добрая Деннеръ, я не больна. Вы не можете мн помочь.

— Вы очень жестоки сударыня.

— Придетъ время, когда ваша помощь мн будетъ нужна, но теперь поцлуйте меня и ступайте.

Маленькая, покорная старушка повиновалось какъ всегда. Ей никогда бы не пришло и въ голову требовать ровной части въ гор своей госпожи.

Въ продолжени двухъ часовъ м-съ Трансомъ леляла надежду, что сынъ ея придетъ. Это была скоре не надежда, а ожидане возможнаго, хотя и невроятнаго. Мало по малу въ ушахъ ея стали какъ бы раздаваться т звуки, которыхъ она ждала такъ пламенно, она стала воображать, что вотъ приближаются по лстниц шаги, что вотъ заскрипла дверь. Ошибаясь и разочаровываясь каждую минуту, она наконецъ встала съ мста и подошла къ окну, чтобы придти немного въ себя и собраться съ мыслями. Она увидла только длинныя полосы свта, падавшя изъ оконъ на траву, услышала только шумъ затворявшихся дверей и засововъ. Тогда она поспшно воротилась къ своему креслу и уткнула голову въ подушки. Ни откуда не долетало до нея ни малйшаго звука утшеня, да и откуда ей могло придти это утшене?

Сердце ея тогда возстало противъ жестокости ея сына. Когда онъ въ первую минуту отвернулся отъ нея, то это было естественно, ибо онъ не могъ чувствовать ничего, кром удара разразившагося надъ нимъ. Но потомъ возможно ли, чтобъ онъ не почувствовалъ сожалня сына къ матери, возможно ли чтобъ онъ не подумалъ о ея долгихъ годахъ страданя и горя. Воспоминане объ этихъ годахъ возбудило въ ея душ протестъ противъ жестокости судьбы, каравшей ее одну. Она гнвно вскочила съ мста. Она не чувствовала раскаянья. Ее поразило слишкомъ тяжелое наказане. Всегда бдствя разражались надъ ея только головою. Кто чувствовалъ за нее? кто ее сожаллъ? Она была одинокая всми брошенная. Какое мрачное будущее предстояло ей посл такого мрачнаго прошедшаго? Она устремила взглядъ въ темноту ночи, но черная масса деревьевъ и черная линя рки казались ей только частью ея мрачной жизни.

Неожиданно она увидла на каменной балюстрад балкона, выходившаго изъ комнаты Эстеръ, отражене свчки, которая двигалась взадъ и впередъ по комнат. Значитъ Эстеръ не спала и была еще на ногахъ. Сказалъ ли ей Гарольдъ о томъ, что произошло между ними? Гарольдъ былъ очень привязанъ къ этому юному созданю, которое всегда нжно и почтительно обходилось съ его матерью. Въ ея юномъ сердц вроятно гнздилось сострадане, она могла быть любящей дочерью, могла не преслдовать той, которую уже преслдовала судьба. Гордая женщина жаждала состраданя, сожалня. Она тихонько отворила дверь, но достигнувъ комнаты Эстеръ, она неожиданно остановилась. Она еще никогда въ жизни, не вымаливала состраданя, никогда еще не навязывалась на любовь. И долго ходила бы она по корридору, какъ мятежный духъ незнающй покоя, еслибъ Эстеръ какъ бы угадавъ ея мысли, не спасла ее отъ необходимости постучаться къ ней въ дверь.

М-съ Трансомъ подходила уже къ двери, когда она вдругъ отворилась. Но успла Эстеръ увидть это олицетворене страшнаго горя и страданя, какъ тотчасъ поняла что новое горе, которое, по словамъ Гарольда, разразилось надъ нимъ, имло нчто общее съ постоянною грустью его матери. Думать теперь однако было не время. Черезъ мгновене Эстеръ обняла м-съ Трансомъ и нжно сказала:

— О! зачмъ вы за мной давно не послали?

Крпко сжавъ ея руку, Эстеръ повела ее къ себ въ комнату и молча усадила на диванъ подл кровати. Ею овладло страстное желане утшить эту несчастную женщину. Она крпко прижалась къ ней, цловала ея дрожащя губы и вки и припала своей юной щекой къ ея блдному, изнуренному поблекшему лицу. Нтъ довольно сильныхъ словъ, которыми бы она могла такъ ясно выразить свое страдане. Почувствовавъ ея горяче ласки, м-съ Трансомъ тихо произнесла:

— Господь сжалился надо мною.

— Лягте на мою постель и отдохните, сказала Эстеръ. Вы ужасно утомлены. Я васъ тепло покрою и вы уснете.

— Нтъ… скажите мн… милая моя… скажите мн… что вамъ говорилъ Гарольдъ?

— Что у него какое-то новое горе.

— Онъ ничего не говорилъ жестокаго обо мн?

— Нтъ… ничего. Онъ даже о васъ и не упоминалъ.

— Я всегда была несчастной женщиной, милая моя.

— Я это предчувствовала, сказала Эстеръ прижимаясь къ ней еще больше.

— Мужчины себялюбивы. Они себялюбивы и жестоки. Они заботятся только о своемъ удовольстви и о своей гордости.

— Не вс, сказала Эстеръ, которую непрятно поразили эти слова.

— Вс, кого я когда нибудь любила, отвчала м-съ Трансомъ. Она замолчала минуты на дв и потомъ прибавила:— Въ продолжене двадцати послднихъ лтъ, я не имла ни одной счастливой минуты. Гарольдъ знаетъ это и однако онъ такъ жестокъ ко мн.

— Онъ не будетъ жестокъ. Завтра… я уврена, онъ будетъ къ вамъ очень добръ, произнесла Эстеръ, стараясь утшить ее,— онъ говорилъ мн, что горе постившее его очень неожиданное… вдь онъ еще не имлъ времени опомниться.

— Тяжело, слишкомъ тяжело, переносить все это, голубушка, отвчала м-съ Трансомъ прижимаясь къ Эстеръ и заливаясь слезами.— Я стара и ожидаю такъ немногаго, что всякую бездлицу сочла бы за большое утшене. Зачмъ судьба наказываетъ меня такъ жестоко?

— Позвольте мн проводить васъ въ вашу комнату, раздть васъ и посидть съ вами, сказала Эстеръ съ чисто женскимъ инстинктомъ,— мн это доставитъ большое счастье. Я буду думать, что у меня есть мать. Пожалуйста, позвольте мн.

М-съ Трансомъ наконецъ согласилась и позволила Эстеръ ухаживать за собою. Эстеръ раздла ее и уложила въ постель, наконецъ несчастная женщина задремала, хотя и ежеминутно просыпалась. Эстеръ сидла подл въ креслахъ и только на разсвт, укутавшись въ шаль, она сама заснула и проспала до тхъ поръ, пока Деннеръ, войдя въ комнату, не разбудила ее. Она неожиданно очнулась отъ сна, въ которомъ разсказывала Феликсу о всемъ случившемся въ эту ночь.

М-съ Трансомъ спала тмъ непробуднымъ утреннимъ сномъ, который часто слдуетъ за ночью безсонной, полной горя, Эстеръ отозвала Деннеръ въ уборную и сказала ей поспшно:

— Уже поздно, м-съ Гиксъ. Какъ выдумаете, м-ръ Гарольдъ вышелъ уже изъ своей комнаты.

— Да, ужь давно, онъ всталъ ране обыкновеннаго.

— Позовите его сюда. Скажите, что я прошу его прйдти.

Черезъ нсколько минутъ въ комнату вошелъ Гарольдъ, Эстеръ стояла теперь опершись на то самое кресло, на которомъ наканун сидла его мать. Онъ былъ вн себя отъ удивленя иногда Эстеръ, подойдя къ нему, протянула руку, то онъ въ смущени пробормоталъ:

— Боже мой! Какъ вы не хороши на взглядъ! Вы сидли всю ночь съ матушкой?

— Да. Она теперь спитъ, отвчала Эстеръ.

— Сказала она вамъ что нибудь? спросилъ Гарольдъ.

— Нтъ… только сказала что очень несчастна. О! я бы кажется съ радостью перенесла много горя, чтобъ избавить ее отъ новыхъ страданй.

Болзненная дрожь пробжала по всему тлу Гарольда, и на лиц его показался тотъ мимолетный румянецъ, котораго невозможно представить на картин. Эстеръ сложила свои руки съ видомъ мольбы и застнчиво, хотя пламенно, произнесла.

— Я ничего такъ не желала… съ тхъ поръ… какъ живу здсь… я ничего такъ не желаю въ эту минуту, какъ чтобъ вы сли подл нея и чтобъ она увидла васъ, когда проснется.

Потомъ съ тонкимъ женскимъ инстинктомъ она прибавила, тихонько взявъ его за рукавъ: — я знаю, что вы пришли бы сами. Я знаю, что вы намревались придти. Но она теперь спитъ. Сядьте тихонько прежде чмъ она проснется.

Гарольдъ молча пожалъ ея руку и черезъ мгновене тихо, неслышно занялъ мсто подл постели своей матери.

——

Черезъ часъ, пока онъ поправлялъ ей подушки, м-съ Трансомъ произнесла съ глубокимъ чувствомъ:

— Если это милое сокровище выйдетъ за тебя замужъ, Гарольдъ, то это вознаградитъ тебя за многое.

Но прежде чмъ кончился роковой день, Гарольдъ узналъ, что этому никогда не бывать. Юное создане, порхавшее какъ только что распустившая крылья голубка посреди древнихъ памятниковъ и новыхъ роскошей Трансомъ-Корта, не могла свить тамъ себ вчнаго гнзда. Гарольдъ услышалъ изъ устъ самой Эстеръ, что она любила другого и что она отказывается отъ всхъ своихъ правъ на трансомскя помстья.

Она желала теперь возвратиться къ своему отцу.

LI.

Въ одинъ апрльскй день, когда блестяще лучи солнца искрились и сверкали въ миллонахъ каплей, только что выпавшаго дождя, Эстеръ сидла, въ маленькой кухн требйскаго домика. Лиди не было дома и Эстеръ предпочитала сидть тутъ на плетеномъ стул между очагомъ и огнемъ. Котелъ киплъ на огн, часы мрно стукали и стрлки подвигались къ четыремъ часамъ.

Она не читала, а шила, ея пальцы быстро бгали по работ, а въ полуоктрытыхъ ея губахъ точно сялъ лучь весенняго солнца. Вдругъ она положила на столъ свою работу, сложила руки на колняхъ и нагнула впередъ свою прелестную головку. Черезъ минуту въ дверяхъ послышался громкй стукъ. Она вскочила и отворила дверь, спрятавшись за нее.

— М-ръ Лайонъ дома? спросилъ Феликсъ своимъ мужественнымъ твердымъ голосомъ.

— Нтъ, сэръ, отвчала Эстеръ изъ за своей засады,— но миссъ Лайонъ дома, если вы желаете ее видть.

— Эстеръ! воскликнулъ Феликсъ вн себя отъ изумленя.

Они крпко сжали другъ другу руки и съ восторгомъ смотрли прямо въ глаза другъ другу.

— Васъ выпустили изъ тюрьмы.

— Да, пока я не сдлаю чего нибудь еще хуже. Но вы? что все это значитъ?

— Это значитъ, что все по старому, отвчала Эстеръ съ свтлой улыбкой,— мой отецъ пошелъ по больнымъ, Лиди, со всегдашнимъ отчаянемъ, отправились за покупками, а я сижу здсь съ суетными мыслями и жду, чтобъ меня побранили.

Феликсъ слъ подл нея и продолжалъ глядть на нее вопросительно: его взглядъ былъ серьезнымъ, она же лукаво улыбалась.

— Такъ вы воротились сюда и будете здсь жить?

— Да.

— Вы не выйдете замужъ за Гарольда Трансома и не будете богаты?

— Нтъ.

Тутъ что-то побудило Эстеръ взяться снова за работу. Улыбка замерла на ея губахъ, он теперь слегка дрожали.

— Отчего? спросилъ Феликсъ гораздо тише и облокотясь на столъ пристально смотрлъ на Эстеръ.

— Я не хотла выйти за него замужъ и быть богатой.

— Такъ вы отъ всего отказались? произнесъ Феликсъ подаваясь немного впередъ и говоря еще тише,

Эстеръ ничего но отвчала. Въ комнат раздавалось только шипнье котла и стукъ часовъ. Никто не зналъ, какъ это случилось, но работа выпала изъ рукъ Эстеръ, уста ихъ встртились въ долгомъ поцлу. Этотъ поцлуй былъ второй въ ихъ жизни.

Еще мгновене и они посмотрли другъ на друга со слезами радости на глазахъ. Феликсъ положилъ руку на плечо Эстеръ.

— Такъ вы могли бы раздлить жизнь бднаго человка Эстеръ?

— Да, еслибъ была хорошаго о немъ мння, отвчала, она съ прежней улыбкой и качая головой.

— Подумали-ли вы серьезно, какая это будетъ жизнь, какая простая скромная жизнь?

— Да, безъ малйшаго запаха розъ.

Феликсъ поспшно отдернулъ руку отъ ея плеча, всталъ со стула, прошелся по комнат и, быстро обернувшись, сказалъ очень серьезно:

— А люди, между которыми я буду жить Эстеръ, подумали-ли вы объ этомъ? Они не отличаются безумемъ и недостатками богатыхъ, но у нихъ есть свои недостатки, свое безуме, и они лишены того блеска, который скрываетъ недостатки богатыхъ, скрываетъ, я не скажу для меня, ибо я не люблю всякихъ утонченностей — но вы ихъ любите.

Феликсъ остановился на минуту и потомъ прибавилъ:

— Это очень серьезный вопросъ, Эстеръ.

— Я знаю, что серьезный, отвчала Эстеръ, глядя ему прямо въ глаза,— съ тхъ поръ какъ я была въ Трансомъ-Корт, я думала о многомъ очень серьезно. Еслибъ я не думала серьезно, то не отказалась бы отъ того, отъ чего отказалась. Отъ меня вдь завислъ выборъ.

Въ продолжене нсколькихъ минутъ Феликсъ стоялъ молча передъ нею и выражене его лица становилось все нжне и нжне.

— А эти локоны, произнесъ онъ, какъ бы съ сожалнемъ, садясь подл нея и гладя ее по голов.

— Они ничего не стоятъ, они натуральные.

— Но вы такое нжное создане.

— Я страшно здорова и къ тому же бдныя женщины всегда здорове богатыхъ. Впрочемъ прибавила она съ лукавой улыбкой,— я думаю оставить себ маленькое состояньице.

— Какъ? что вы хотите сказать! воскликнулъ Феликсъ вздрагивая.

— Я думаю даже позволить себ роскошь, имть два фунта въ недлю. Вы понимаете, что намъ не надо будетъ проживать все это богатство. Мы будемъ жить такъ просто, какъ вы захотите, но у насъ всегда будутъ деньги и вы будете въ состояни длать чудеса. Потомъ, я думаю обезпечить вашей матушк, небольшой доходецъ, чтобъ она могла жить припваючи, какъ бывало прежде, и отложить также маленькй капиталецъ моему отцу, чтобъ онъ на старости лтъ не былъ принужденъ жить милостынею.

Все это Эстеръ произнесла шутливымъ тономъ, но подъ конецъ прибавила серьозно, бросивъ на Феликса взглядъ полный смиреня и мольбы:

— Я думаю все это сдлать, если вы позволите. Я хочу длать только то, что вы сочтете достойнымъ.

Феликсъ снова положилъ руку на ея плечо, подумалъ немного, поднялъ на нее глаза и произнесъ съ улыбкой:

— О! да я тогда буду въ состояни завести большую библотеку и давать всмъ книги на прочтене.

— Вы думаете, что вы одни будете все длать, сказала Эстеръ смясь.— Вы не знаете, какъ я умна. Я намрена учить васъ многому.

— Меня учить?

— Да, сказала она качая головой,— я исправлю вашъ французскй выговоръ.

— Вы не заставите меня носить галстуха? воскликнулъ Феликсъ вызывающимъ тономъ.

— Нтъ, но я научу васъ, не думать обо мн такихъ глупостей, какихъ у меня никогда и въ голов не было.

Они оба весело засмялись, держа другъ друга за руки, точно маленькя дти. Они оба сознавали, что молоды и что счастливая жизнь открывается передъ ними.

Потомъ Феликсъ протянулъ губы и они поцловались.

— Я грубый и необтесаный человкъ, сказалъ онъ, нжно впиваясь глазами въ каждую черту еи лица.— Не раскаятесь-ли вы когда нибудь? не упрекнете-ли меня за то, что я не могъ раздлить вашего богатства? уврены-ли вы въ себ?

— Совершенно уврена, сказала Эстеръ качая головой,— еслибъ вы были другой человкъ, то я бы васъ мене уважала. Я слабая женщина, мужъ мой долженъ быть сильне и благородне меня.

— Но вдь, если такъ, воскликнулъ Феликсъ вскакивая съ мста и со смхомъ нахмуривая брови,— то вы заставите меня сдлаться лучшимъ человкомъ, чмъ и когда нибудь помышлялъ.

— Я называю это возмездемъ, отвчала Эстеръ и залилась серебристымъ смхомъ, столь же нжнымъ и мелодичнымъ какъ утренняя пснь жаворонка.

ЭПИЛОГЪ.

Въ ма мсяц того же года была отпразднована свадьба Феликса Гольта съ Эстеръ. Въ т времена вс свадьбы совершались въ приходскихъ церквахъ, но м-ръ Лайонъ настоялъ на прибавочной церемони на дому, въ которой не надо было подчиняться различнымъ формамъ, а можно было вдоволь молиться Богу и славить Его.

Свадьба эта была очень простая, но никакая самая богатая и роскошная свадьба не возбуждала никогда въ большомъ Треби такого интереса и такихъ толковъ. Даже таке знатные люди, какъ сэръ Максимъ и его семейство, явились въ церковь, чтобъ посмотрть на невсту, которая отказалась отъ богатства, чтобъ сдлаться женою человка, ршавшагося остаться всегда бднымъ.

Нкоторые, очень немноге, качали головами, не врили своимъ глазамъ и полагали, что тутъ кроется что нибудь неладное. Но большинство честныхъ гражданъ Треби было тронуто этимъ событемъ, почти также какъ м-ръ Уэсъ, который выходя изъ церкви, замтилъ своей жен: — ‘Странно, какъ эти вещи дйствуютъ на тебя, такъ и пронизываютъ. Мн кажется, я теперь боле врю въ добро на земл.’

М-съ Гольтъ объявила въ этотъ день, что она чувствуетъ, что получила нкоторую награду, давая этимъ понять, что справедливая судьба готовила ей въ будущемъ гораздо большя награды. Маленькй Джобъ Теджъ получилъ цлый новый сьютъ, а м-съ Гольтъ выставила свои лучше чайные подносы и снова растянула свой коверъ съ прятнымъ сознанемъ, что въ ея комнатахъ боле не будутъ бгать мальчишки съ грязными ногами.

Феликсъ и Эстеръ ухали изъ большаго Треби, черезъ короткое время, м-ръ Лайонъ также оставилъ городъ и присоединился къ нимъ. Его мсто въ церкви Солодовеннаго подворья занялъ новый избранный прихожанами проповдникъ, учене котораго конечно было гораздо выспренне.

Кром этихъ было еще много другихъ перемнъ въ Треби. Контора м-ра Джермина закрылась и говорили, что онъ ухалъ куда-то вдаль, быть можетъ за границу, эту обширную родину разоренныхъ и обезчещенныхъ людей. М-ръ Джонсонъ продолжалъ процвтать, посдлъ и сдлался богачомъ. Нкоторые люди, не очень хорошаго о немъ мння, полагали, что объ его процвтани не слдовало много распространяться, ибо оно было дурнымъ примромъ для юныхъ стряпчихъ.

Что касается до м-ра Христана, то у него не было боле въ запас выгодныхъ тайнъ. Но онъ все же получилъ свою тысячу фунтовъ отъ Гарольда Трансома.

Семейство Трансомовъ въ продолжене нкотораго времени не жило въ Трансомъ-Корт. Домъ и паркъ поддерживались однако въ большомъ порядк и показывались постителямъ, но этимъ занималась не Деннеръ, она была за границей съ своей госпожей. Наконецъ чрезъ нсколько лтъ Трансомы возвратились, и м-съ Трансомъ умерла подъ своимъ стариннымъ кровомъ. Сэръ Максимъ былъ на ея похоронахъ и во всемъ околодк умолкли толки о ея прошедшемъ.

Дядя Линтонъ продолжалъ охотиться до тхъ поръ, пока случилось это событе, которое онъ предсказывалъ, какъ часть будущей церковной реформы. Посл его смерти въ маломъ Треби явился новый пасторъ, но не одн гончя жалли о старик.

Что же касается до всего обширнаго прихода большаго Треби, то онъ процвталъ, какъ вся остальная Англя. По всей вроятности жители его стали образованне. Но дйствительно-ли теперь вс фермеры политически развиты, вс лавочники благородные и независимые дятели, вс рудокопы трезвый и благородный народъ, вс диссентеры безпристрастны, какъ въ религи, такъ и въ политик, и вс кабачники достойны, подобно Гаю, быть друзьями человчества — этого я не знаю, такъ какъ не имю корреспондентовъ въ тхъ мстахъ. А можно-ли вывести какое нибудь заключене изъ того факта, что сверный Ломширъ до сихъ поръ не иметъ своимъ представителемъ радикала — я предоставлю всевдущимъ умамъ, т. е. газетамъ.

Гд именно теперь живетъ Феликсъ Гольтъ, я намренъ скрыть отъ читателей, боясь, чтобы его не обезпокоили постители, ради пустого любопытства.

Я только замчу, что Эстеръ никогда не раскаивалась въ своемъ выбор. Феликсъ однако иногда ворчитъ, что она сдлала жизнь его слишкомъ легкой, и что еслибъ онъ не такъ много гулялъ, то сталъ бы просто лнивой собакой.

Есть на свт и юный Феликсъ, который гораздо учене отца, хотя и не богаче его.

‘Дло’, NoNo 2—6, 1867
OCR Бычков М. Н.

РОМАНЪ ДЖОРДЖА ЭЛОТА,АВТОРА‘АДАМА БИДА’

ВВЕДЕНЕ.

ЭПИЛОГЪ.

Читайте также:

РОМАНЪ ДЖОРДЖА ЭЛОТА,
АВТОРА
‘АДАМА БИДА’