Какъ Джонни получилъ нежданно-негаданно Рождественскій подарокъ.
Какъ Джонни получилъ нежданно-негаданно Рождественскій подарокъ.
Разсказъ Бретъ-Гарта.
Переводъ съ англійскаго М. Ловцовой.
‘Юный Читатель’, No 24, 1902
Как Джонни получил нежданно-негаданно Рождественский подарок, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1872
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Дождь лилъ не переставая въ долин Сакраменто. Рка, протекающая по долин, вышла изъ своихъ береговъ и переправиться черезъ нее у залива Гремучей Зми, куда пролегала дорога, не было никакой возможности. Торчащіе изъ воды валуны, указывающіе въ мелководье мсто переправы въ бродъ около Симсонова Пристанища, были застланы широкой скатертью водъ, простиравшейся до подножья горъ. Дилижансъ для путешественниковъ могъ добраться только до полъ-пути, а почтовый транспортъ былъ снесенъ волнами, причемъ самъ почтальонъ спасся только благодаря тому, что пустился къ берегу вплавь.
Надо признаться, что и въ горахъ погода была не лучше. Дорога тамъ сдлалась непроходимой отъ липкой грязи и была вся загромождена заброшенными до поры до времени и завязшими въ липкой грязи телгами и иными экипажами. Мстечко ‘Симсоново Пристанище’, прицпившееся къ ущелью одной изъ скалъ Столовой Горы, имло видъ ласточкинаго гнзда, рисковавшаго ежеминутно быть смытымъ проливнымъ дождемъ и бурею. По мр наступленія ночи въ мстечк, отрзанномъ отъ большой дороги потокомъ грязи, сквозь туманъ мелькали огни изъ хижинъ, расположенныхъ по об стороны дороги.
Большинство обитателей Пристанища собрались въ мелочной лавк Томсона, гд, сидя передъ пылающимъ очагомъ, ограничивались куреніемъ своихъ трубочекъ и отплевываніемъ, какъ бы считая всякіе разговоры излишними. Впрочемъ, всевозможные способы развлеченія уже давно изсякли въ Симсоновомъ Пристанищ, вслcдствіе необычайнаго подъема воды пришлось прекратить работы по промыванію золота, а пріостановка работъ означала для обитателей мстечка полнйшее оскудcніе въ деньгахъ, а слдовательно, и въ развлеченіяхъ. Даже самъ м-ръ Гамлинъ подумывалъ о томъ, чтобы ‘удрать’ изъ Пристанища, имcя въ карман всего только пятьдесятъ долларовъ, и открыто выражалъ свое неудовольствіе, что ‘нелегкая занесла Иro въ эту проклятую трущобу’.
Молчаніе среди сидящихъ у камина было прервано топотомъ копытъ, но общество впало въ такое состояніе апатіи отъ бездлья и тоски, что даже и это обстоятельство не произвело, повидимому, никакого впечатлcнія на рудокоповъ. Только одинъ Дикъ Булленъ пересталъ выколачивать пепелъ изъ трубки и взглянулъ на вошедшаго.
Прибывшій представлялъ собою знакомую для собравшихся фигуру и имлъ даже свое прозвище: его звали ‘Дядей’, а также и ‘Стариной’, хотя ему было не боле пятидесяти лтъ и лицо его было румяное и довольно еще моложавое. Онъ, очевидно, только-что покинулъ оживленное общество, побывавъ гд-нибудь въ окрестностяхъ, и не сразу замcтилъ угрюмое настроеніе собравшихся у камина. Онъ дружески хлопнулъ по плечу одного изъ товарищей и бросился рядомъ съ нимъ на незанятый стулъ.
— Только-что слышалъ новость, ребята! Пресмшная исторія! Вы знаете Смайли? Острякъ какихъ мало! Ну, вотъ, онъ сейчасъ разсказывалъ…
— Смайли — дуракъ,— прервалъ его угрюмый голосъ.
— Обязательно — дуракъ и къ тому еще вретъ какъ сивый меринъ,— подтвердилъ другой замогильный голосъ.
‘Дядя’ молчаливо оглядлъ группу товарищей и лицо его начало понемногу утрачивать свое оживленное выраженіе.
— Да, пожалуй, что и такъ — проговорилъ онъ посл паузы,— пожалуй, что дcйствительно и дуракъ, и врунъ…
Просидcвъ нкоторое время молча и точно понявъ преобладающее настроеніе общества, онъ прибавилъ: ‘Отвратительная погода! Скверное время, безденежье, а завтра, вcдь, Рождество’!
Между собесдниками у камина произошло маленькое движеніе, выражавшее не то неудовольствіе, не то одобреніе при напоминаніи о великомъ праздник.
— Да,— продолжалъ Дядя, уже совсcмъ унылымъ тономъ, въ который онъ незамтно впалъ, поддавшись общему тягостному настроенію,— да, завтра Рождество и сегодня канунъ праздника. Вотъ въ чемъ дло, товарищи: я тутъ надумалъ, т. е. была у меня этакое маленькое намреніе… Какъ бы это сказать? Ну, словомъ, будемъ говорить по пріятельски: идемъ-ка вс ко мн въ мою хижину, тамъ мы устроимъ нчто въ род пирушки — ради кануна Рождества. Что вы на это скажете? Вы тутъ, кстати, всc что-то носы повсили. Ну, какъ? Идетъ?— прибавилъ Дядя, съ тревогою всматриваясь въ лица своихъ товарищей.
— А, чтожъ, по-моему, идетъ,— отвчалъ, нсколько оживляясь, Томъ Флиннъ,— отчего бы и не пройти къ теб? Только слушай, Дядя, какъ насчетъ твоей старухи? Что она-то на это скажетъ?
Старикъ замялся, его семейная жизнь сложилась не совсмъ удачно, и всмъ обитателямъ Симсонова Пристанища это отлично было извстно. Первая его жена, красивая молодая женщина, умерла нсколько лтъ тому назадъ, оставивъ у него на рукахъ маленькаго трехлтняго сына. Теперешняя же его жена была раньше его кухаркой — великанша, строптиваго нрава, съ которой было небезопасно вступать въ пререканія.
Пока Дядя обдумывалъ предложенный ему вопросъ, Джо Димникъ высказалъ свое мнніе, которое сводилось къ тому, что ‘Старина’ — хозяинъ въ своемъ дом и что если бы дло коснулось, напримръ, его, то ужъ онъ-то всегда сумлъ бы поставить на своемъ и никакія силы небесныя не помшали бы ему звать къ себ въ домъ кого и когда ему угодно!
Все это было высказано самымъ ршительнымъ тономъ и Дядc оставалось только одно — отвтить слдующее:
— Разумется, еще бы! Домъ — мой, я самъ его строилъ, каждое его бревно сложено вотъ этими руками. Да чего, въ самомъ дл, ея бояться? Вотъ еще! Конечно, она, можетъ быть, сначала покуражится, какъ это случается съ этими бабами, но потомъ обойдется.
Надо признаться, что въ ум у Дяди вертлась мысль о подкуп старухи рюмкою-другою водки, онъ надялся также, что храбрая компанія товарищей поможетъ ему выйти побдителемъ изъ затруднительнаго положенія.
До сихъ поръ, однако, главный предводитель компаніи — Дикъ Булленъ не высказалъ своего мннія. Онъ вынулъ изо рта трубку и спросилъ: ‘Ну, а какъ поживаетъ твой Джонни? Мн показалось, что ему что-то не по себ, когда я его видлъ на-дняхъ. Вcдь, если твой Джонни боленъ, то мы тамъ у тебя будемъ только мшать’.
Отецъ Джонни, видимо тронутый этою заботою о его мальчик, поспшилъ уврить Дика, что мальчишк лучше, и что ‘маленькая пирушка, пожалуй, еще и развеселитъ его’.
Тогда Дикъ Булленъ всталъ съ своего мста, встряхнулся и объявилъ: ‘Идемте — я готовъ, хоть сейчасъ. Ну-ка, Дядя, или впередъ, а мы вс слдомъ за тобой’.
Дикъ выскочилъ изъ комнаты и, проходя мимо камина, выхватилъ изъ огня пылающее полно, его товарищи буквально послдовали его примру и, прежде нежели въ лавк Томсона поняли въ чемъ дло, уже вс покинули ее.
Ночь была совершенно темна, что называется ни эти не было видно, пылающіе огни всей компаніи погасли при первомъ же порыв втра и только раскаленныя ихъ верхушки ярко блестли, точно блуждающіе огоньки. Пришлось подниматься въ крутую гору по такъ называемой Сосновой тропинк, которая вела къ низенькой хижин, примостившейся къ склону горы. Это и была хижина Дяди, тутъ же рядомъ былъ входъ, пробуравленный въ вид туннеля вглубь горы, гд работалъ Дядя, когда на него вообще нападала охота къ труду. У входа въ хижину толпа рудокоповъ пріостановилась изъ уваженія къ отставшему позади Дядc, который, едва переводя духъ, объявилъ, что ему надо сперва зайти домой одному и посмотрть, все-ли въ порядк.
Товарищи посторонились и пропустили его впередъ. Дверь открылась и тотчасъ же захлопнулась за хозяиномъ, а оставшіеся во мрак, столпившись у входа, стали тревожно ожидать ршенія своей участи.
Нсколько минутъ прошло въ молчаніи, прерываемомъ только капаньемъ дождевой воды съ крыши и шумомъ деревьевъ, окружающихъ хижину. Но гости начинали тяготиться этимъ промедленіемъ и стали шопотомъ передавать другъ другу свои подозрнія: ‘Она, врно, заманила его въ туннель и загородила ему выходъ оттуда!’ ‘Ну, а если она намревается обдать насъ какимъ нибудь горячимъ мсивомъ?’ ‘Прочь отъ дверей, ребята, кто то идетъ!’
Въ эту минуту дверной засовъ щелкнулъ, дверь тихо открылась и чей-то голосъ проговорилъ: ‘Ступайте сюда, что вы тамъ мокнете подъ дождемъ’.
Судя по голосу, это говорилъ не старикъ и не жена его, то былъ голосъ мальчика, и, дйствительно, изъ полу-открытыхъ дверей хижины выглянуло лицо мальчика очень небольшаго роста — лицо, которое можно было бы назвать красивымъ, если бы оно не носило на себ слдовъ борьбы со всякими вншними невзгодами и съ грязью окружающей обстановки.
Мальчикъ кутался въ накинутое на плечи одяло и, повидимому, только-что выскочилъ изъ кровати. ‘Войдите, продолжалъ онъ, но, смотрите, осторожне — не шумите! Отецъ тамъ споритъ со старухою’, прибавилъ онъ, указывая на комнату рядомъ съ кухней, откуда доносился голосъ Дяди, звучавшій умиротворяющими нотами. ‘Отстаньте! Оставьте меня’, сердито крикнулъ мальчикъ, барахтаясь въ сильныхъ рукахъ Дика Буллена, который схватилъ его въ охапку вмст съ одяломъ и длалъ видъ, что намревается бросить его въ пылающій очагъ кухни, куда вс уже вошли. ‘Говорятъ вамъ — отстаньте! Что вы длаете’!
Дикъ со смхомъ спустилъ Джонни на полъ, въ то время какъ его товарищи безшумно усаживались у длиннаго стола, занимавшаго середину кухни. Джонни же направился къ шкафу и началъ вынимать изъ него и ставить на столъ различныя яства. ‘Вотъ тутъ водка, докладывалъ онъ, вотъ сухіе бисквиты, а вотъ и селедки и сыръ’. По дорог изъ шкафа къ столу онъ отломалъ и сунулъ въ ротъ кусокъ сыра, ‘а вотъ и сахаръ для вашего грога’, Джонни засунулъ грязную, худенькую руку въ сахарницу и загребъ хорошую горсть сахара, которымъ наполнилъ свой ротъ. ‘А вотъ вамъ табакъ, тамъ есть еще сушеныя яблоки, но я самъ не охотникъ до нихъ, они плохо перевариваются. Чего же вамъ больше, садитесь, господа! Вы только не бойтесь, чего ея бояться? Я на нее не обращаю никакого вниманія, велика важность. Пусть себ тамъ ворчитъ. Она мн чужая, другое дло, кабы была родною матерью. Садитесь, господа, угощайтесь. А я пойду вонъ туда’.
Онъ подошелъ къ дверямъ крохотной каморки, отгороженной отъ большой кухни, въ углу этого полутемнаго чулана помщалась узкая кровать. Стоя тамъ, укутанный одяломъ, изъ подъ котораго выглядывали его голыя ноги, онъ кивнулъ головою, какъ бы прощаясь съ обществомъ.
— Слушай, Джонни, ты никакъ хочешь опять завалиться въ постель?— спросилъ Дикъ.
— Ну, да, а вамъ-то что? — возразилъ Джонни.
— Это совсмъ теб не полагается.
— А если я боленъ, такъ какъ же мн быть?
— Что такое съ тобою приключилось?
— У меня лихорадка — вотъ что, потомъ ревматизмъ — донесся голосъ Джонни уже изъ глубины чулана, и, посл минутнаго молчанія, онъ прибавилъ, уже изъ подъ своихъ теплыхъ покрывалъ, ‘и еще у меня желчные камни, понимаете вы теперь?’
Наступило довольно тягостное молчаніе, пришельцы вопросительно поглядывали другъ на друга и на огонь, не прикасаясь къ вкуснымъ яствамъ, и, казалось, надъ всми уже снова нависла туча прежней тоски, отъ которой они бжали изъ лавки Томсона, какъ вдругъ до нихъ долетли звуки голоса Дяди изъ смежной комнаты.
— Разумется, ты права, вс они порядочные негодяи, вс до одного! Пьяницы они — и больше ничего! А этотъ самый Дикъ Булленъ — хуже всхъ! Этакая дерзость! Являются сюда ночью, да еще зная, что тутъ у насъ больной мальчикъ! Я ихъ уговарилъ, уговаривалъ, но что съ ними подлаешь? Да чего ужъ и ожидать отъ здшняго народа — вс они тутъ одинъ другого стоятъ!
Взрывъ хохота собравшихся товарищей Дяди прервалъ его предательскія разсужденія. Раздался шумъ отъ хлопнувшей двери и минуту спустя Дядя появился среди товарищей съ самодовольною улыбкою на лицc.
— Ушла! Ршила провести вечерокъ у сосдки, — объявилъ онъ, усаживаясь у стола.
Любопытно, что подслушанный разговоръ разсялъ ту мрачную тучу, которая готова была вновь нависнуть надъ компаніей, и вс развеселились при появленіи хозяина. Я не буду распространяться о необычайныхъ продлкахъ веселой компаніи въ эту достопамятную ночь, скажу только, что было уже около полуночи, когда развеселившіеся товарищи услыхали жалобный голосъ Джонни: ‘Отецъ, иди сюда ко мн’.
Дядя вскочилъ съ мста и исчезъ въ смежной каморкc, вернувшись, онъ объяснилъ: ‘У него сильный приступъ ревматизма и его нужно было бы натереть водкой’. Онъ поднялъ бутыль съ водкой, но она была пуста. Дикъ Булленъ, застнчиво ухмыляясь, подвинулъ къ хозяину недопитую кружку, вс остальные послдовали его примру. Дядя собралъ остатки водки въ одну кружку и, объявивъ, что этого будетъ достаточно, удалился въ каморку съ водкою и старою фланелевою фуфайкой. Дверь плохо закрывалась и оттуда донесся слдующій разговоръ:
— Ну, мальчуганъ, говори, гд у тебя тутъ болитъ.
— То здсь, то тутъ, но больше ноетъ вотъ тутъ, да ты ужъ три и какъ можно сильне, ужъ не разспрашивай!
Наступившее затмъ молчаніе указывало на то, что Дядя былъ занятъ натираніемъ. Нcсколько времени спустя раздался голосъ Джонни:
— А что у васъ тамъ весело, отецъ?
— Да, ничего, мы таки порядочно тамъ подкутили.
— Завтра, вдь, Рождество, неправда-ли, отецъ?
— Да, да, ну, а что теб не лучше, сыночекъ?
— Пожалуй, что и лучше, да ты потри еще. А что такое это Рождество? Я все-таки не понимаю въ чемъ тутъ дло?
— Рождество? Какъ бы теб сказать: ну, это такъ… такой это день.
Наступило опять короткое молчаніе, прерванное сново голосомъ Джонни:
— Старуха тутъ говорила, что везд, везд на свт, только не здсь у насъ, вс порядочные люди всегда дарятъ другъ другу подарки на Рождество, потомъ она принялась тебя тутъ костить… Она еще говорила, что есть такой человcкъ, не человкъ, а такъ, какой-то Святой Клаусъ, и что онъ всегда спускается по труб, понимаешь — у камина, и прячетъ подарки дтямъ въ ихъ сапоги! Вотъ такимъ мальчикамъ, напримcръ, какъ я. Это она все вретъ, должно быть! Такъ я ей и поврилъ… Да ты полегче, отецъ! Что это какъ ты принялся сильно тереть, вдь, больно же! Да не тутъ, не тутъ, ты теперь совсмъ не тамъ трешь, гд слдуетъ… А старуха-то все это выдумала, это она нарочно, отъ злости, чтобы меня дурачить… Да не тутъ — вотъ гд болитъ!
Опять наступило молчаніе, прерываемое только шелестомъ сосенъ и капаньемъ дождя съ промокшихъ насквозь втвей. Голосъ Джонни снова раздался, но уже значительно смягченный:
— Да ты только не думай, что мн хуже, это пустяки, понимаешь-ли, право, мн лучше, я теб говорю, что лучше, лучше съ тхъ поръ какъ ты натираешь. Я думаю, я скоро совсмъ поправлюсь, слышишь, отецъ? Да, кстати, посмотри-ка, что это они тамъ присмирли, что они тамъ длаютъ?
Дядя открылъ дверь и заглянулъ въ сосднюю комнату, его гости сидли по прежнему у стола, на которомъ лежало нсколько серебряныхъ монетъ и чей-то кошелекъ. ‘Они тамъ затяли какую-то игру, кажется, объ закладъ заспорили, на пари, что ли’, объяснилъ онъ и снова принялся натирать Джонни водкой.
— Да, я вотъ-что говорю, что это меня очень удивляетъ,- — продолжалъ Джонни,— я все объ этомъ думаю и понять этого не могу, я все про это самое Рождество! Ты какъ объ этомъ думаешь? Ну, напримръ, объясни ты мн хоть одно: что такое Рождество, т. е. почему же этотъ день называется Рождествомъ и почему празднуютъ этотъ день?
Отъ того-ли, что Дядя не хотлъ, чтобы его слова были разслышаны гостями, или отъ смутнаго пониманій несообразности подобнаго разговора при такой неподходящей обстановк, но отвcтъ его былъ произнесенъ такимъ шопотомъ, что гости ничего не могли разслышать.
— Ага, такъ — отвcтилъ Джонни, — ну, да, я что-то слышалъ объ Немъ, это говорили мн какъ-то давно… Теперь ладно, довольно, закутай меня получше одяломъ и посиди тутъ, пока я засну. И Джонни, опасаясь, что отецъ не послушается его, высвободилъ одну руку изъ подъ одяла, и, уцпившись ею за рукавъ Дяди, уткнулся въ подушку.
Впродолженіе нкотораго времени Дядя терпливо сидcлъ у постели сына, потомъ тишина, царствовавшая въ сосдней комнат, возбудила его любопытство, и, не вставая со стула, онъ, осторожно толкнувъ дверь свободною рукою, заглянулъ туда. Комната оказалась пустою, при тускломъ свт грошовой свcчки и потухающихъ углей камина обрисовывалась одна только фигура Дика Буллена, сидвшаго у очага.
Старикъ окликнулъ его.
Дикъ вскочилъ съ своего мста и приблизился къ Дяд.
— Гдc же вс наши ребята?
— Ушли въ гору, такъ… чтобы провтриться, они сейчасъ вернутся за мною, я тутъ поджидаю ихъ. Да что ты такъ на меня уставился, старина? Или ты думаешь, что я пьянъ? Ничуть не бывало.
Дикъ потянулся, громко звнулъ, застегнулся на вс пуговицы и захохоталъ. ‘У тебя, Дядя, я теб скажу по правд, и не было ужъ такого изобилія вина, чтобы насъ всхъ напоить. Но ты сиди, не шевелись’, прибавилъ онъ, видя, что Дядя хочетъ высвободить свой рукавъ изъ руки Джонни, ‘я сейчасъ ухожу. Вотъ уже пришли наши ребята’.
Въ дверяхъ послышался легкій стукъ, Дикъ быстро открылъ дверь, и, кивнувъ хозяину на прощаніе головою, исчезъ въ темнот.
Дядя охотно послдовалъ бы за нимъ, но Джонни и во сн не выпускалъ его рукава, за который крпко уцпился. Правда, рука была худа, мала и до-нельзя слаба, и Дяд не стоило бы большихъ усилій, чтобы высвободить рукавъ, но именно то обстоятельство, что эта рука была такъ мала и слаба, удержало Дядю отъ такого поползновенія. Онъ еще ближе придвинулся къ Джонни, пристроился удобне у кровати мальчика и вскор заснулъ безмятежнымъ сномъ праведника.
Тмъ временемъ Дикъ Булленъ велъ у порога хижины слдующій разговоръ съ своими товарищами:
— Ну, что — готово?— спросилъ Стаплсъ.
— Идетъ,— отвcчалъ Дикъ,— провряйте свои часы. Теперь немного за полночь.
— Да — врно, смотри, Дикъ — еще время не ушло, не очень-ли ты погорячился? Выдержишь-ли? Вдь, всего-то выйдетъ около пятидесяти миль въ два-то конца, туда и назадъ.
— Да ты не безпокойся,— отвcчалъ Дикъ,— это ужъ мое дло. Привели вы коня?
— Билль и Джакъ держатъ его тутъ на поворот.
— Пусть подождутъ еще минутку, я сейчасъ иду.
Дикъ вернулся въ хижину, гд по свту потухающаго огня въ камин увидалъ, какъ въ каморк Джонни старикъ съ надвинутой на глаза шапкою спалъ около своего больного сынишки, весь плотно укутанный въ теплое одяло, спалъ и Джонни, но только прядь вьющихся волосъ и верхняя часть поблднвшаго лба виднлись изъ-подъ покрывала.
Дикъ сдлалъ шагъ впередъ, оглянулся въ смежную пустую кухню, потомъ осторожно нагнулся къ спящему мальчику и приблизился губами къ его лицу. Въ эту секунду порывъ шаловливаго втра, какъ бы преднамcренно подшутивъ надъ сентиментальностью Дика, вздулъ угасающіе уголья и освтилъ всю внутренность комнатки, застигнутый врасплохъ Дикъ пустился въ постыдное бгство.
Товарищи Дика. ожидали его у поворота дороги. Двое изъ нихъ съ трудомъ управлялись въ темнот съ какимъ-то барахтавшимся чудовищемъ, которое оказалось громадною лошадью.
Эта лошадь со своимъ высокимъ крупомъ, дугообразною спиною, на которую было надто мексиканское сдло, со своими толстыми, неуклюжими ногами, далеко не могла похвастаться красотою. Бcлесоватые ея глаза и выдающаяся нижняя губа дополняли невзрачность ея облика.
— Отступите назадъ, ребята,— кричалъ Стапльсъ — берегись ея копытъ! Скорcе, Дикъ, садись! Ухватись за ея гриву и ноги въ стремя! Пошелъ!
Было слышно, какъ Дикъ сдлалъ отчаянный прыжокъ въ сдло, толпа мужчинъ отхлынула въ сторону, послышался нетерпcливый топотъ копытъ, потомъ что-то ринулось внизъ, какъ бы въ пустое пространство, и голосъ Дика раздался изъ окружающаго мрака:
— Ладно, до свиданія, скоро увидимся!
— Слушай, Дикъ,— возвысивъ голосъ, прокричали ему въ слдъ товарищи,— не сворачивай по рк на обратномъ пути! Держись горной тропы! Не натягивай узды у спусковъ!— И напослдокъ кто-то еще крикнулъ: ‘Эй! Дикъ, мы будемъ на мст къ пяти часамъ утра! Смотри не звай’.
Отвтомъ послужилъ звукъ торопливаго шлепанья копытъ по жидкой грязи, въ мрак заблестла искра отъ ударившей объ камень лошадиной подковы и Дикъ исчезъ въ расщелин утеса у крутаго спуска къ рк.
Былъ уже часъ ночи, а Дикъ еще дохалъ только до горы Гремучей Змcи, такъ какъ вотъ уже битый часъ его конь точно какъ бы на показъ продлывалъ разные мудреные фокусы: три раза онъ споткнулся, два раза закусивъ удила, пускался какъ бшеный по пустырю, вмсто того, чтобы держаться большой дороги, два раза онъ вскочилъ на дыбы и сбился съ ногъ, но безстрашному Дику удавалось каждый разъ посл паденія ловко вскочить ему на спину и погнать его впередъ. Торопиться было необходимо, къ тому же предстояла еще переправа черезъ рку, и Дикъ вполн сознавалъ, что тутъ-то можетъ произойти задержка, отъ которой будетъ зависть его участь, т. е. выиграетъ-ли онъ пари или нтъ? Онъ крпко стиснулъ зубы и смнилъ свою оборонительную тактику, направленную противъ строптивыхъ выходокъ своего коня, на наступательную и укротительную тактику.
Взбшенный и задтый за живое конь началъ свой спускъ внизъ къ рк. Тутъ началась борьба между конемъ и сдокомъ — борьба, склонившаяся, наконецъ, на сторону Дика, такъ какъ чрезъ мгновеніе всадникъ со своимъ конемъ очутились въ самой середин быстро текущей рcки. Еще мгновеніе ушло на отчаянное барахтавье въ вод — и конь уже выскочилъ на противоположный берегъ рки съ ея разгулявшимися на простор бурными волнами.
Дальнйшая дорога до Краснаго Холма шла по довольно ровной мстности. Неизвстно, охладила-ли вода рки пылъ разсвирcпвшаго коня или же онъ благоразумно покорился власти искуснаго сcдока, но онъ больше не тратилъ энергіи на излишнія проявленія своего норова. Всадникъ летлъ какъ стрла черезъ рвы и пробоины, были слышны только мрные и звонкіе удары копытъ его коня.
Къ двумъ часамъ Дикъ Булленъ уже былъ у Краснаго Холма и началъ спускаться къ долин. Еще десять минутъ — и онъ догналъ и перегналъ ночной почтовый дилижансъ, а въ половин третьяго Дикъ приподнялся въ своихъ стременахъ и невольно вскрикнулъ отъ радости: звзды блестли сквозь остатки разорванныхъ тучъ и передъ нимъ на недалекомъ разстояніи ясно обозначались два шпица церковныхъ колоколенъ, высоко разввающійся флагъ и рядъ уже тускло освcщенныхъ зданій маленькаго городка — Тутвилля. Дикъ пришпорилъ своего коня и влетлъ, какъ бомба, въ городъ, прямо къ широкому подъзду гостинницы.
Я не берусь описывать подробно всего того, что произошло въ эту ночь въ городк Тутльвилл, скажу только, что Дикъ, передавъ своего коня полусонному конюху, который тотчасъ же ударомъ копытъ былъ изъ міра грезъ водворенъ въ дйствительность, отправился въ сопровожденіи хозяина гостинницы на прогулку по улицамъ заснувшаго города. Они проходили мимо ресторановъ и игорныхъ домовъ, гд огни еще не были потушены, и останавливались только у закрытыхъ дверей магазиновъ, въ которыя упорно стучали и у которыхъ кричали до тхъ поръ, пока заспанные и испуганные хозяева не вскакивали съ своихъ постелей, поспшно открывали двери и показывали свои товары. Иногда ихъ встрчали проклятіями, но большею частью относились участливо къ ихъ требованіямъ и заключали миръ за стаканомъ грога. Было уже три часа ночи, когда, наконецъ, это веселое путешествіе по городу было окончено и Дикъ съ небольшимъ кожанымъ мшкомъ, прекинутымъ черезъ плечо, вернулся въ гостинницу. Очнувшись тамъ, онъ тотчасъ же вскочилъ въ сдло и ринулся въ обратный путь внизъ по опустлой улиц къ открытому полю. Прошло еще нсколько минутъ и уже догорающіе городскіе огни, темные ряды домовъ и шпицы церквей погрузились за спиной Дика во мракъ.
Буря уже утихла, воздухъ былъ свcжій и бодрящій, близилось къ разсвту и можно было смутно различить очертанія пограничныхъ столбовъ, но все-таки было уже около половины пятаго, а Дику еще оставалось прохать пять миль до условленнаго съ товарищами мста свиданія. Ршившись сократить крутой подъемъ въ гору, Дикъ свернулъ по боле извилистой дорог, но она была вся изрыта дождемъ и ноги его лошади на каждомъ шагу вязли въ липкой грязи. Плохое начало передъ крутымъ подъемомъ послднихъ пяти миль! Конь летлъ впередъ, легко преодолвая всc препятствія. Они достигли длиннаго и гладкаго края утеса и тропинки, которая вела по немъ къ заливу Гремучей Змcи. Еще полчаса — и они будутъ тамъ. Дикъ выпустилъ изъ рукъ поводья, потрепалъ своего коня по шеc, ласково ободрилъ его и затянулъ псню.
Но, вдругъ, животное сдлало такой сильный скачекъ въ сторону, что мене опытный всадникъ, чмъ, Дикъ, неминуемо вылетлъ бы изъ сдла. Оказалось, что одинъ конецъ повода былъ въ рукахъ выскочившаго изъ рва человка, и онъ былъ не одинъ! Передъ Дикомъ выступила фигура всадника, который съ громкимъ проклятіемъ скомандовалъ: ‘Стой! руки кверху!’.
Дикъ почувствовалъ, какъ его лошадь вздрогнула и вся какъ бы съежилась подъ нимъ, умное животное отлично понимало, въ чемъ дло, и приготовилось къ худшему.
— Знаю я тебя, Джакъ Симсонъ! — крикнулъ Дикъ.— Прочь съ дороги, проклятый воръ, не то я…
Фраза осталась неоконченной, такъ какъ въ это мгновеніе конь Дика вскочилъ какъ стрла на дыбы и, неожиданно тряхнувъ своею отчаянной головушкой, ринулся какъ ошаллый впередъ, смявъ подъ копытами загородившихъ ему путь. Пистолетный выстрлъ, проклятіе — и лошадь съ нападавшимъ разбойникомъ покатились внизъ съ дороги, а Дикъ въ это время, благодаря отчаянному прыжку своего коня, усплъ далеко ускакать отъ нихъ впередъ. Но сильная, искусная правая рука владльца неустрашимаго коня безпомощно висла вдоль его бока: шальная пуля раздробила ему кость…
Не убавляя хода, Дикъ подобралъ поводья лвой рукой. Минуту спустя ему пришлось слзть съ лошади, чтобы стянуть ослабвшіе ремни сдла. На это, при помощи только одной руки, ушло не мало времени. Онъ не страшился погони за нимъ, но, взглянувъ на небо, увидалъ, что на восток уже блднcютъ звзды и за верхушками отдаленныхъ горъ свтлетъ небо. Утро уже было близко. Дикъ вскочилъ на сдло, забывая о своей ран, охваченный только страхомъ при мысли о возможности проиграть пари. Впередъ къ ущелью Гремучей Змcи! Но теперь усталый конь началъ дышать отрывисто и тяжело, и самъ Дикъ уже не твердо сидлъ въ своемъ сдл. А день наступалъ, все небо озарялось свтомъ.
Спши, Дикъ Булленъ, скачи, не унывай, добрый конь! О солнце! Промедли еще немного! Подожди!
Конецъ пути Дикъ прохалъ какъ бы въ забыть. Можетъ быть, это было отъ усталости, а скоре отъ потери крови, но онъ не узналъ знакомой мстности. Неужели онъ ошибся тропинкой и это еще не ущелье Гремучей Змcи?
Нтъ, это оно, но бушующій заливъ, черезъ который онъ такъ недавно благополучно переплылъ на своемъ кон, раздулся вдвое противъ прежняго и вышелъ изъ береговъ, разливъ свои воды по долин. Текущая по долин рка, черезъ которую можно было обыкновенно переправляться въ бродъ, превратилась въ цлый свирпый, непоборимый потокъ, отдляя ее теперь отъ горы. Рка, горы и загорающійся востокъ промелькнули передъ его глазами какъ движущіяся живыя картины. Онъ закрылъ глаза, чтобы придти въ себя, и въ эту минуту передъ нимъ предстала другая картина: онъ видлъ передъ собой каморку спящаго Джонни и на страж рядомъ съ нимъ задремавшаго Стараго Дядю….
Дикъ очнулся отъ этого виднія, оглянулся и, собравъ остатокъ своихъ силъ, сбросилъ куртку, пистолетъ, сапоги и сдло, крпко затянулъ черезъ плечо ремень своей драгоцнной ноши — кожанаго мшка — и, вцпившись голыми колнями въ бока своей лошади, бросился съ отчаяннымъ гиканьемъ прямо въ разбушевавшіяся мутныя воды потока.
Съ противоположнаго берега раздался крикъ ужаса, когда собравшаяся тамъ толпа рудокоповъ увидла, какъ едва виднвшіяся изъ воды головы лошади и ея всадника то выплывали, то исчезали подъ бурными волнами разсвирпвшей рки, какъ, наконецъ, обоихъ снесло по теченію къ сорваннымъ бурей съ корнями деревьямъ, запрудившимъ рcку у берега…
Старый Дядя проснулся и вскочилъ съ своего мста. Огонь въ очаг давно потухъ, свча, оставленная на стол, расплылась, догорая въ подсвчник, и кто-то громко стучалъ въ дверь. Онъ отворилъ ее, но тотчасъ же съ испугомъ отскочилъ прочь отъ представшей передъ нимъ фигуры полунагого, насквозь измокшаго человка, который, едва держась на ногахъ, ухватился за косякъ двери.
— Дикъ! Неужели это ты?
— Тише, тише. Что онъ все еще спитъ?
— Спитъ, но что это значитъ? Что съ тобой случилось, Дикъ?
— Держи языкъ за зубами, старый болтунъ! Не разсуждай! Ну, да, это я — Дикъ Булленъ. Чего теб еще? Давай-ка лучше водки, да скорй! Шевелись!
Дядя бросился къ столу, схватилъ бутыль и подбжалъ къ Дику. Но бутыль была пуста! Дикъ сдлалъ попытку разразиться проклятіями, но силы измнили ему. Онъ пошатнулся и едва удержался отъ паденія, ухватившись за косякъ двери. Потомъ онъ поманилъ къ себ рукой Дядю и сказалъ:
— Подойди сюда, старина. Вотъ тутъ у меня сумка, сними ее съ моего плеча, я самъ не могу. Это для Джонни….
Дядя отстегнулъ ремень и освободилъ отъ сумки истощеннаго въ конецъ Дика.
— Открой сумку,— скомандовалъ Дикъ,— да живе!
У самого Дяди такъ тряслись руки, что онъ едва справился съ замкомъ сумки. Въ ней оказалось только нсколько грубо сдланныхъ дешевыхъ игрушекъ. Правда, что для нихъ не поскупились на яркія краски и на блестящія побрякушки. Одна игрушка оказалась сломанной, другая вся вымокла въ вод, а третья, увы! была вся запачкана кровью….
Дикъ скорчилъ недовольное лицо.
— Сущая дрянь эти игрушки Но ночью-то мы не нашли ничего лучшаго…. Ну, что длать! Бери ихъ, Дядя, и положи къ нему въ сапогъ, понимаешь? И скажи ты ему…. скажи ему, мальчугану твоему…. Слушай, поддержи меня, старина….
Дядя бросился къ Дику и еле удержалъ его.
— Скажи ему,— немного оправившись продолжалъ Дикъ съ короткимъ смхомъ,— скажи ему такъ: ‘Святой Клаусъ былъ у тебя ночью’ — у Джонни, понимаешь? ‘И принесъ онъ теб вотъ эти игрушки’….
Итакъ, случилось то, что добрые люди были свидтелями, какъ въ эту великую ночь въ Симсоновомъ Пристанищc, дcйствительно, появился Святой Клаусъ, весь измокшій, продрогшій, искалченный и упалъ въ обморокъ на порогc дома Стараго Дяди.
Настала заря Рождественскаго дня и расписала, какъ бы любящей рукой художника, розоватыми красками верхушки дальнихъ горъ. И восходящее солнце такъ ласково и нжно улыбнулось Симсонову Пристанищу, что вся гора, на которой оно ютилось, какъ бы застигнутая врасплохъ при совершеніи великодушнаго поступка, изъ ложной скромности стыдливо зардлась легкою алою дымкой утренняго тумана, которая, сливаясь съ розовымъ горизонтомъ, поднялась и испарилась высоко, высоко — у самаго поднебесья!