Избранные афоризмы и максимы, Вовенарг Люк Де-Клапье, Год: 1908 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Избранные афоризмы и максимы Вовенарга

Luc de Clapiers marquis de Vovenargue родился в 1715 году и умер в 1747. Короткая жизнь этого человека по внешним условиям была самою несчастною. Юношей он поступил в военную службу, делал несколько кампаний, но не имел никакого успеха в военной карьере. И только расстроил в походах свое здоровье, так что должен был рано, в небольшом чине, выйти в отставку, и уехал в свое поместье. Так как государственная служба в то время считалась почти необходимым условием жизни дворян, он ходатайствовал о служебном месте на дипломатическом поприще. Но в то время, как он уже готов был поступить на эту новую службу, его постигла тяжелая болезнь — оспа, не только жестоко изуродовавшая его, но и значительно ослабившая его телесные силы. Он остался в деревне и посвятил свое время работе мысли.

Он был очень мало образован, даже не знал латыни, что по тогдашним временам считалось необходимым условием образования. Однако недостаток модного по тогдашнему времени образования не только не помешал его умственной деятельности, но, напротив, много содействовал ее самобытности.

В деревенском уединении он написал несколько сочинений литературно-критического и философского содержания. Главное же и более других оцененное и ценное сочинение было его собрание мыслей.

Последние три года своей жизни он провел в Париже и здесь дружески общался с Вольтером. Вольтер не только любил, но и уважал молодого человека за его высокие умственные и нравственные качества.

Здоровье Вовенарга после его болезни уже не восстанавливалось. Вовенарг умер в 1747 году.

‘Только вследствие избытка добродетели, — говорит Вольтер, — Вовенарг не был счастлив. И высокая добродетель эта не стоила ему никакого усилия’.

Л. Толстой.

Избранные афоризмы и максимы Вовенарга

Отдел первый

Перевод Г. А. Русанова

Когда мысль слишком слаба, чтобы найти себе простое выражение, это знак, что ее следует бросить.

Ясность — краса глубоких мыслей.

Неясность — царство заблуждений.

Нет заблуждений, которые не падали бы сами собой, когда они выражены ясно.

Когда мысль представляется нам глубоким открытием и мы берем на себя труд развить ее, то нередко находим ее давным-давно известной истиной.

Великий признак посредственности хвалить всегда умеренно.

Рабство принижает людей до любви к нему.

Благоденствие дурных властителей гибель для народа.

Прежде чем напасть на злоупотребление, нужно выяснить, можно ли разрушить основания его.

Мы не имеем права делать несчастными тех, кого не можем сделать добрыми.

Нельзя быть справедливым, не быв человечным.

Наши заблуждения и несогласия в области морали происходят иногда оттого, что мы смотрим на людей так, как если бы они могли быть совершенно дурными или совершенно хорошими.

Может быть, нет такой истины, которая не послужила бы для какого-нибудь извращенного ума поводом к заблуждению.

Когда мы чувствуем, что нам нечем внушить уважение к себе со стороны иных людей, мы очень недалеки бываем от ненависти к ним.

Несколько сумасшедших, усевшись за столом, объявили: ‘Только мы составляем хорошее общество’, и им верят.

Люди обижаются похвалами, если похвалы определяют границы их достоинств. Немногие настолько скромны, чтобы без огорчения переносить оценку их другими.

Трудно оценить кого-нибудь так, как он хочет.

Великие люди предпринимают великие дела потому, что это великие дела, а глупые — потому, что считают их легкими делами.

Чрезмерная недоверчивость не менее вредна, чем чрезмерная доверчивость. Отношения с большинством людей невозможны для того, кто не хочет рисковать быть обманутым.

Злые всегда удивляются, находя добрых смышлеными в делах.

Мы открываем в себе то, что другие скрывают от нас, и узнаем в других то, что скрываем у себя.

Редкое правило истинно во всех отношениях.

Мало говорят основательного, когда стараются сказать необыкновенное.

Мы глупо обольщаем себя надеждой убедить других в том, чего сами не думаем.

Великие мысли исходят из сердца.

Чаще всего подвержены ошибкам те люди, которые поступают только по рассуждению.

Редко делается что-либо великое по чужому совету.

Чтобы совершать великие дела, нужно жить так, как если бы никогда не должен был умереть.

Ум — око, а не сила души. Сила ее в сердце, т. е. в страстях. Разум — самый просвещенный — не дает силы действовать и хотеть. Достаточно ли иметь хорошее зрение, чтобы ходить, не необходимо ли кроме того иметь еще и ноги, а также желание и силу двигать ими.

Обыкновенный предлог тех, которые делают других несчастными, тот, что они хотят им блага.

Милосердие выше справедливости.

Мы порицаем несчастных за их ошибки, а сожалеем об их несчастиях.

Мы бережем нашу снисходительность для совершенства.

Мы браним несчастных, чтобы избавить себя от сожаления о них.

Великодушие страдает при виде чужой беды, как если бы оно было ответственно за нее.

Неблагодарность самая гнусная, но вместе с тем и самая обыкновенная и самая исконная — это неблагодарность детей к родителям.

Мы не особенно довольны бываем своими друзьями, если они, ценя наши хорошие качества, позволяют себе замечать также и наши недостатки.

Можно любить от всей души и тех, в ком находишь большие недостатки: нелепо думать, что только совершенство имеет право нравиться. Слабости часто привязывают нас друг к другу столько же, насколько могла бы сделать это добродетель.

Кто может всё перенести, тот может на всё отважиться.

Слабые хотят иногда, чтобы их считали злыми, а злые хотят слыть за добрых.

Когда наслаждения истощили нас, мы думаем, что истощились наслаждения, и говорим, что ничто не может удовлетворить человеческое сердце.

Мы многое презираем, чтобы не презирать самих себя.

Небольшое преимущество дает живость ума, если не имеешь верного суждения. Достоинство часов не в том, что они бегут, а в том, что идут верно.

Глупец с большой памятью полон и мыслей и фактов, но он неспособен к выводам из них, а в выводах-то и всё дело.

Человек, дурно переваривающий пищу, но прожорливый, представляет, может быть, довольно верное подобие свойств ума большинства ученых.

Лишь только мнение делается общим, не нужно другой причины, чтобы заставить некоторых людей отказаться от него, обратиться к противоположному мнению и держаться последнего, пока и оно в свою очередь не устареет и пока они не почувствуют нужды отличиться чем-нибудь новым.

Несправедливо, чтобы равенство было законом природы: природа не создает ничего равного, ее верховный закон — подчинение и зависимость.

Большая часть людей так ограничены и сужены интересами своего состояния, звания, профессии, что даже в мыслях своих не отваживаются выйти из своей сферы, и если случается иногда видеть людей, которые вследствие размышлений о великих вещах делаются до известной степени неспособными к мелочам, то еще больше встречаешь таких, которые благодаря привычке к мелочам утратили даже самое понимание великого.

Мы любим похвалы даже и тогда, когда не верим их искренности.

Нам нужен большой запас сил ума и сердца, чтобы находить удовольствие в искренности, когда она обижает нас, или чтобы быть искренними самим, не обижая никого. Немногие способны выносить правду и говорить ее.

Большинство людей стареется в маленьком кругу чужих идей, бесплодных умов, может быть, больше, чем извращенных.

Светские люди не разговаривают о таких мелочах, как народ, а народ, не занимается таким вздором, как светские люди.

Когда не хотят ничего ни потерять, ни утаить из своего ума, обыкновенно уменьшают его репутацию.

То, что одним кажется обширным умом, то для других — только память и легкомыслие.

Судить о людях нужно не по тому, чего они не знают, а по тому, что и как знают.

Легче рисоваться многими знаниями, чем хорошо владеть немногими.

Пока не откроют секрета делать умы более правильными, все успехи, которые могут быть сделаны в уяснении истины, не помешают людям ложно умствовать, и чем больше кто двинет их за пределы обычных понятий, тем больше подвергнет опасности заблуждения.

Люди, одаренные природным красноречием, говорят иногда с такой ясностью и краткостью о великих вещах, что большинство людей не предполагает в словах их глубины. Умы тяжелые, софисты, не признают философии, когда красноречие делает ее общедоступною и отваживается изображать истину чертами сильными и смелыми. Они считают поверхностным и пустым блестящее изложение, способствующее доказательству великих мыслей. Они хотят определений, разделений, мелочей и аргументов. Если бы Локк изложил живо на немногих страницах мудрые истины своих писаний, они не осмелились бы считать его в числе философов его века.

Редко кто может судить, изобретать или понимать во все часы дня. Люди обладают лишь ничтожной дозой ума, вкуса, таланта, добродетели, веселости, здоровья, силы и т. д., и этим немногим, составляющим их удел, они вовсе не распоряжаются по своей воле тогда, когда нужно, и во всяком возрасте.

Правило о том, что не следует хвалить людей ранее смерти их, выдумано завистью и слишком легкомысленно принято философами. Я утверждаю, напротив, что хвалить заслуживающих похвалы должно именно при жизни их. Когда зависть и клевета, ополчившись против их добродетелей или талантов, силятся унизить их, тогда-то и нужно иметь смелость воздать им должное. Должно бояться осуждений несправедливых, а не искренней похвалы.

Предполагают, что разумные люди, служащие добродетели, могут изменить ей для полезного порока. Да, конечно, если б порок мог быть полезен в глазах разумного человека.

Немногие умы способны обнять сразу все стороны предмета, и в этом-то, мне кажется, и заключается обыкновенный источник людских заблуждений. В то время [Во Франции при Людовике XV], когда большая часть нации изнемогает в нищете, унижении и непосильном труде, человек, окруженный почестями, удобствами, наслаждениями, не перестает удивляться мудрости политики, приведшей и государство к могуществу и искусство и торговлю к процветанию.

Удивительное зрелище представляют люди, втайне обдумывающие взаимный вред, а между тем вынужденные, вопреки своим склонностям и намерениям, помогать друг другу.

Мы не имеем ни силы, ни случаев осуществить все наши добрые и злые намерения.

Поступки наши не так хороши и не так дурны, как наши желания.

Люди равнодушны к истине и добру оттого, что следуют своим страстям, не заботясь о последствиях. От этого-то мы и не колеблемся, когда приходится действовать, несмотря на всю шаткость наших мнений. Не важно, говорят люди, знать, в чем истина, если знаешь, в чем наслаждение.

Люди с меньшим недоверием относятся к обычаям и преданиям своих предков, чем к собственному разуму.

Люди, беспристрастно излагающие доводы противоположных толков и не присоединяющиеся ни к одному, повидимому, возвышаются некоторым образом над всеми партиями. Но потребуйте, однако ж, от этих нейтральных философов, чтобы они выбрали какое-нибудь из приводимых ими мнений или создали что-нибудь собственное, и вы увидите, что они окажутся не в меньшем затруднении, чем все другие. Мир полон людьми равнодушными, которые, не будучи способны сами давать новое, находят утешение в том, что отвергают все открытия других и, выказывая наружное презрение ко многому, думают приобрести этим уважение к себе.

По слабости и из боязни навлечь на себя презрение люди скрывают свои наиболее дорогие, наиболее постоянные, а иной раз и наиболее добродетельные наклонности.

Мы слишком невнимательны или слишком заняты собой, чтобы углубляться в изучение друг друга. Кто видел на бале, как незнакомые между собою маски дружелюбно танцуют вместе и подают друг другу руки с тем, чтобы через минуту расстаться, не видеться больше и не сожалеть друг о друге, тот видел, как люди вообще обходятся друг с другом.

Не нужно бояться повторить старую истину, если можно или лучшим выражением сделать ее более понятной, или, соединив с другой истиной, уясняющей ее, дать ей доказательность. Старые открытия не столько принадлежат их первым открывателям, сколько тем людям, которые сделали их полезными.

Не рассчитывайте на уважение и доверие человека, который входит во все ваши интересы, если он не говорит вам о своих.

Добросовестность философа — ясность.

Чтобы узнать, нова ли мысль, стоит только выразить ее проще.

Первый вздох детства — о свободе.

Свобода несовместима с слабостью.

Люди простые и добродетельные даже в забавы свои вносят деликатность и честность.

Первые дни весны не имеют такой прелести, как рождающаяся добродетель юноши.

Польза добродетели так очевидна, что злые из выгоды поступают добродетельно.

Обещают многое, чтобы избавиться от необходимости дать немногое.

Не должно слишком бояться быть обманутым.

Ленивые всегда собираются сделать что-нибудь.

Сократ знал меньше, чем Бейль: он обладал немногими, но полезными знаниями.

Несправедливо требовать от других, чтобы они делали для нас то, чего не хотят делать для самих себя.

Мы часто бываем менее несправедливы к врагам своим, чем к близким людям.

Мы лучше всего знаем то, чему не учились.

Люди часто выворачивают мысль, как платья, чтобы воспользоваться ею много раз.

Стихотворец не признает ни за кем права суда над своими творениями: если вы не пишете стихов, то вы ничего не смыслите в них, а если пишете — вы соперник.

Он [Стихотворец] воображает, что говорит языком богов, когда говорит нечеловеческим языком.

Недостаток плохого стихотворства — удлинение прозы, как свойство хорошего — сокращение ее.

Нет человека, который имел бы достаточно ума для того, чтобы не быть никогда скучным.

Отчаяние есть величайшее из наших заблуждений.

Никто не может так строго осудить нас, как мы сами.

Не нужно удивляться тому, что люди, которые нуждаются в законах для того, чтобы быть справедливыми, способны сами нарушать эти законы.

Трус реже снесет оскорбление молча, чем честолюбец.

Нет обиды, которая не прощалась бы, когда отомщена.

Если справедливо, что коротки наши радости, то ведь и большинство огорчений недолги.

Мало обид переносим мы по доброте.

Истина — солнце разума.

100

Как естественно верить многому без доказательств, так в иных случаях не менее естественно сомневаться, несмотря на доказательства.

101

Убеждение ума не всегда влечет за собою убеждение сердца.

102

Люди, беспокоящиеся и дрожащие из-за самых ничтожных интересов, притворяются, когда говорят, что не боятся смерти.

103

Уединение для души — то же, что диэта для тела.

104

Тот, кто презирает человека, — не великий человек.

Отдел второй

Перевод М. С. Сухотина, редакция Л. Н. Толстого

Легче высказать какие-либо новые мысли, нежели согласовать те мысли, которые были уже раньше высказаны.

Ум человеческий не столько последователен, сколько проницателен, и потому охватывает более того, что способен связать.

Редко вникаешь в мысль другого, поэтому, если впоследствии приходишь к тому же самому заключению, то часто принимаешь эту мысль за что-то новое, настолько оно бывает обставлено не замеченными раньше соображениями.

Сильное честолюбие лишает человека радостей молодости и царствует одно.

Есть писатели, которые относятся к нравственности, как современные архитекторы к домам: на первый план становится удобство.

Людям всегда неприятно сожаление об их заблуждениях.

Женщины и молодые люди всегда соединяют чувство уважения с своими симпатиями.

Делать постоянно различие между тем, что достойно уважения, и тем, что достойно любви, есть признак бедности духовного развития. Великие души вполне естественно любят то, что достойно их уважения.

Глупец всегда уверен, что он может обмануть умного.

Самые кислые люди — это те, которые слащавы из интереса.

Общество умных людей было бы очень немноголюдно без тех глупых людей, которые считают себя умными.

Сознание своих сил увеличивает их.

Не имеешь столько разнообразных мнений о других, сколько о самом себе.

Неправда, что люди лучше в бедности, чем в богатстве.

Мы слишком мало пользуемся мудростью стариков.

Люди большею частью готовы служить другим, пока они не могут этого делать.

Даже лучшие писатели говорят слишком много.

Разум не знает интересов сердца.

Если советы страсти более смелы, чем советы рассудка, то и силы для исполнения их страсть дает больше, чем рассудок.

Страсти впадают чаще в ошибки, нежели рассудок, по той же причине, по которой правители ошибаются чаще управляемых.

Разум и чувство помогают друг другу и пополняют друг друга. Тот, кто следует советам одного из них, отказываясь от другого, нерасчетливо лишает себя той помощи, которая дана нам для нашего руководительства.

Советы старости светят, но не греют, как солнце зимой.

Справедливо ли требовать от людей, чтобы они ради наших советов делали то, чего они не хотят делать ради самих себя?

Нужно ли удивляться тому, что люди вообразили себе, что животные созданы исключительно для них, когда они воображают то же самое о себе подобных и когда сильные мира сего признают только за собой право на существование.

Дух подвластен тому же закону, что и тело, — невозможности существования без постоянного питания.

Причина нашего отвращения к предметам происходит не от недостатков предмета (как мы часто воображаем), но от нашего истощения и слабости.

Сознание плодотворности труда есть одно из самых лучших удовольствий.

В душе человеческой серьезности более, чем веселости. Мало людей рождаются шутниками, большинство делается таковыми из подражания, это равнодушные подражатели чужой живости и веселья.

Легко можно отличить истинную широту ума от ложной: первая расширяет предмет, занимающий человека, вторая же, загромождая голову показными знаниями, совсем уничтожает его.

Есть унижения, от которых нельзя утешиться. Их можно только забыть.

Чем меньше человек имеет власти, тем более он может безнаказанно совершать ошибки и тем менее заметны его истинные достоинства.

Мы приходим в отчаяние от повторения нами тех же грехов от сознания того, что даже наши несчастья не в силах исправить нас.

Мы иногда бегаем за людьми, которые нас поразили своими внешними достоинствами, как молодые люди бегают за очаровавшей их маской, в которой они чуют красавицу, и до тех пор пристают к ней, пока она, наконец, не снимет маски и не окажется маленьким бородатым уродцем.

Тот, кто хочет выказать весь свой ум, обыкновенно умаляет в людях оценку его.

Критиковать писателя легко, но трудно оценить его.

По некоторым случайно прочитанным сочинениям рискуешь составить самое превратное понятие о писателе. Для правильной оценки следует прочесть всё им написанное.

Правда ничего не выиграет в силе и росте от примеси к ней лжи. Искусство ничего не выиграет от примеси нововведений дурного вкуса. Суждения людей легко портятся соблазнительными новшествами. Вступив на этот ложный путь, художник, путая правду с ложью, уклоняется в конце концов от подражания природе и оскудевает от тщетных потуг выдумать что-либо новое, его предшественникам незнакомое.

То, что мы называем блестящей мыслью, обыкновенно не что иное, как удачное выражение, которое, с помощью небольшой примеси правды, навязывается нам пленяющим нас заблуждением.

Зависть утаить невозможно. Она без доказательств обвиняет и присуждает, недостатки она преувеличивает, малейшие ошибки получают ужасающие названия, язык ее полон желчи и оскорблений. Настойчиво и свирепо она обрушивается на всё выдающееся своими достоинствами. Она слепа, дерзка, безумна, жестока.

Надо пробуждать в людях сознание их благоразумия и их силы, если хочешь способствовать подъему их духа. Те, которые в своих сочинениях настойчиво стараются выставить смешные стороны и слабости человечества, те не столько благотворно действуют на духовное развитие общества, сколько развращают его вкусы и наклонности.

Мы ошибаемся, воображая, что какой-либо нравственный недостаток несовместим с добродетелью или что соединение добра и зла чудовищно и необъяснимо. Только вследствие недостатка нашей проницательности мы не умеем согласовать явления, кажущиеся противоположными.

Пошлость большинства сочинений на нравственные темы происходит оттого, что авторы, страдая отсутствием искренности, представляя из себя только лишь отголоски друг друга, боятся высказывать свои собственные правила и затаенные чувства. И не только в деле морали, но и при обсуждении других вопросов почти все люди проводят свою жизнь в том, чтобы говорить и писать то, во что сами не верят, те же, которые еще сохраняют в себе частичку любви и правды, возбуждают к себе негодование и предубеждение общества.

Глядя на поступки людей, можно иной раз вообразить, что жизнь человеческая и события мира не что иное, как крупная игра, где дозволены все тонкости и уловки, чтобы завладеть добром ближнего, и где счастливый спокойно обирает менее счастливого или менее искусного.

Страх и надежда могут в чем угодно убедить человека.

Краткость нашего существования не может ни отвлечь нас от наших радостей, ни утешить в наших горестях.

Те, которые борются с суевериями народа, думают, что они выше народа. Так тот, кто в Риме говорил против священных кур, вероятно, считал себя философом.

Не надо бояться повторения старой истины, когда можно сделать ее более понятной посредством лучшего оборота или посредством освещения ее другой истиной или удачным подбором доказательств. Нужен особый талант для того, чтобы уметь понять соотношения мыслей и сгруппировать их. Важные открытия принадлежат не столько тем, которые первые высказали их, сколько тем, которые сумели применить эти открытия к делу.

Мы очень мало вещей знаем основательно.

Ясность избавляет нас от длиннот и служит лучшим доказательством правильности мысли.

Доказательство удачного (соответствующего) выражения — это когда при самых запутанных положениях его нельзя понимать двояко.

Несправедливо заслуженная известность всегда переходит в презрение.

Самые сильные страсти те, предмет которых близок. Таковы: любовь, игра.

Постоянство — это всегдашняя мечта любви.

Глупые люди всегда удивляются тому, что талантливый человек не совершенный дурак в своих личных делах,

Ничто не может успокоить завистника.

Нечестивец спрашивает бога: зачем ты сделал несчастных?

Насмешка — хорошее испытание для самолюбия.

Природа дала людям разные таланты. Одни рождены для творчества, другие для отделки, но позолотчика больше замечают, чем архитектора.

Не умеешь занять и повеселить сам себя, а хочешь занять и веселить других.

Нет такого лентяя, которому не тяжела бы была праздность. Войдите в кафе, все играют в шашки.

Советовать значит давать людям неизвестные им прежде мотивы поступков.

Если человек, часто хворающий, съест вишню и на другой день у него случится насморк, то, чтобы утешить его, найдутся люди, которые будут говорить ему, что он сам виноват в этом.

Можно быть очень дурного мнения о человеке и быть его другом. Мы не так уж утонченны, чтоб любить только совершенство. Есть даже пороки, которые нравятся нам даже в других.

Иногда мы призываем себе на помощь размышление, но оно бежит от нас, а бывает и так, что мысли толпой лезут в голову и не дают нам сомкнуть глаз.

Мы хотели бы лишить весь род человеческий его хороших свойств, чтобы оправдать наши пороки и поставить их на место добродетели. Так же как те, которые восстают против властей не для того, чтобы свободой уравнять людей, но для того, чтобы стать на место сверженных властей.

Немного внешнего лоска, много памяти с большой смелостью в суждениях против предрассудков — дают подобие обширного ума.

Не надо осмеивать общеуважаемые мнения, вы этим только оскорбляете людей, но не убеждаете их.

Неверие, так же как и суеверие, имеет своих поклонников. И как есть ханжи, которые отказывают Кромвелю даже в здравом смысле, так есть и такие, которые считают Паскаля и Боссюэта межеумками.

Разум производит философов, а слава — героев, одна добродетель производит мудрецов.

Искусно обставленная ложь поражает и ослепляет нас. Только правда убеждает и побеждает нас.

Нельзя подражать гению.

Соответственно усилению мышления умножаются и заблуждения.

Никто не может похвалиться тем, что он никогда не был презираем.

Нам недостаточно быть ловким, мы хотим, чтоб люди знали, что мы ловки. И мы часто, желая прослыть ловкими, лишаемся плодов нашей ловкости.

Тщеславные люди могут быть ловкими, но они не имеют сил молчать.

Кто сам себе внушает уважение, внушает его и другим.

Редко люди, желающие казаться огорченными, умеют притворяться всё то время, которое нужно для того, чтобы им верили.

Подлецу приходится переносить меньше оскорблений, чем честолюбцу.

Если бы люди не льстили друг другу, общество не могло бы существовать.

Мы часто убеждаем самих себя в истинности нашей лжи для того, чтобы она не была видна, мы обманываем самих себя для того, чтобы обмануть других.

Люди не понимают друг друга. Безумных людей гораздо меньше, чем мы думаем.

Болезни останавливают проявления наших и добродетелей и наших пороков.

У слабых умов нет своих заблуждений, потому что они не могут самостоятельно думать, хотя бы и ошибочно, они всегда увлечены заблуждениями других.

Тщеславие есть самое естественное свойство людей и вместе с тем оно-то и лишает людей естественности.

Невозможно отучить людей изучать самые ненужные предметы.

Признак большой жестокости и низости оскорблять опозоренного человека, особенно если он беден, нет того преступника, из которого нищета не сделала бы предмета сострадания.

Я ненавижу строгость и не считаю ее полезной. Римляне не были строги. Они изгнали Цицерона за то, что он предал смерти Лентула, хотя Лентул и был изменник. И сенат помиловал сообщников Катилины. Так управлялся могущественнейший народ мира. Нам же, маленькому варварскому народу, всё кажется, что у нас еще слишком мало виселиц и казней.

Легче говорить новые вещи, чем согласовать и собрать воедино всё то, что было уже высказано.

Мысль, высказанная вполне ясно, не нуждается в доказательствах.

Все люди рождаются правдивыми и умирают обманщиками.

Только мощные и проникновенные души делают истину предметом своей страсти.

Примечания.
VI. Избранные афоризмы и максимы Вовенарга. Отдел второй.

Имеется рукопись перевода, сделанного М. С. Сухотиным и переписанного его дочерью Н. М. Сухотиной. Перевод радикально исправлен Толстым, часто дается совершенно новый текст. Рукопись озаглавлена рукою Н. М. Сухотиной: ‘Вовенарг’. Мысли перенумерованы согласно нумерации подлинника. Рукопись пронумерована рукою переписчицы по листам цифрами 1—50, причем лл. 48 и 49 отсутствуют. Размер листов — 4.

При сравнении этой рукописи с печатным текстом видно, что рукопись не является последней редакцией, что существовала еще рукопись, в которую внесены были авторские исправления (не очень многочисленные). Возможно, что эти исправления были сделаны в корректурах. В мысли No 67, на основании рукописи автора, исправлена явная описка: ‘общеуважаемые мнения’, а не ‘общественные мнения’. В остальном оставляем текст в том виде, в каком он дан в издании ‘Посредника’. В вариантах печатаем двадцать девять мыслей Вовенарга, имеющихся в рукописи, но почему-то не попавших в печатный текст (возможно, что они были исключены Толстым в последней рукописи или в корректуре), и одну мысль (в ломаных скобках), вычеркнутую Толстым в рукописи.

—————————————————————————

Первое издание: Избранные мысли Лабрюйера, с прибавлением избранных афоризмов и максим Ларошфуко, Вовенарга и Монтескье / Пер. с фр. Г. А. Русанова и Л. Н. Толстого, С предисл. Л.Н. Толстого [и Г. А. Русанова]. — Москва: Посредник, 1908. — 253 с., 19 см.. — (Замечательные мыслители древнего и нового мира).

Избранные афоризмы и максимы Вовенарга

Избранные афоризмы и максимы Вовенарга

Отдел первый

Отдел второй

Примечания. VI. Избранные афоризмы и максимы Вовенарга. Отдел второй.

Читайте также:

Примечания.
VI. Избранные афоризмы и максимы Вовенарга. Отдел второй.