Разговор между Абрагамом Коули и Джоном Мильтоном о междуусобной войнем, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1824 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 24 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Маколей. Полное собраніе сочиненій.

Томъ IV. Критическіе и историческіе опыты

Изданіе Николая Тиблена.

Санктпетербургъ. 1862

РАЗГОВОРЪ
МЕЖДУ АБРАГАМОМЪ КОУЛИ И ДЖОНОМЪ МИЛЬТОНОМЪ О МЕЖДОУСОБНОЙ ВОЙН.

Изложено однимъ джентльменомъ изъ Мидль-Темпля.
(Августъ, 1824).

‘Referre sermones Deorum et
Magna modie tenuare parvis’.
Горацій.

Я счелъ полезнымъ письменно изложить достопамятный споръ, происходившій въ моемъ присутствіи, между двумя лицами плодовитыхъ способностей и высокой репутаціи и надюсь, что друзьямъ моимъ не будетъ непріятно имть записку о странныхъ временахъ, въ которыя я жилъ, и о знаменитыхъ людяхъ, съ которыми я былъ въ сношеніяхъ. Теплою и прекрасною весною 1665 года, незадолго до того печальнйшаго лта, какое когда-либо видлъ Лондонъ, я отправился въ Bowling-Green, въ Piccadilly, гд въ то время постоянно собиралось лучшее джентри. Тамъ я встртилъ м-ра Коули, который, незадолго предъ тмъ, оставилъ Барнельмзъ. Тогда для него приготовлялся домъ въ Чертей, въ ожиданіи, пока отдлка будетъ кончена, м-ръ Коули пріхалъ на короткое время въ Лондонъ, чтобы ускорить ходъ просьбы, поданной герцогу Боккингаму относительно какихъ-то земель ея величества, которыя м-ръ Коули хотлъ взять въ аренду. Я имлъ честь быть коротко знакомымъ съ этимъ достойнымъ джентльменомъ и превосходнйшимъ поэтомъ, котораго смерть была такъ же единодушно оплакиваема всми божествами, находящими наслажденіе въ лсахъ, стихахъ и любви, какъ нкогда была оплакиваема смерть Дафны и Галла.

Посл нкотораго разговора, котораго нтъ существенной надобности излагать подробно, относительно просьбы м-ра Коули и непріятностей, испытанныхъ [имъ при двор, гд его честность, дйствительно, принесла ему больше вреда, нежели способности могли принести ему пользы,— я просилъ его отобдать со мною въ моей квартир въ Темпл, что онъ и общалъ, съ величайшею любезностью. А чтобы знаменитый гость не имлъ недостатка въ боле пріятномъ препровожденіи времени, нежели то, какое могутъ доставить повара и виноторговцы, я послалъ въ Artillery-Walk, къ м-ру Джону Мильтону, просить его также ко мн въ гости. Хотя онъ былъ секретаремъ — сперва въ государственномъ совт, а потомъ при протектор, а м-ръ Коули занималъ тотъ же постъ при лорд Сентъ-Ольбанз, въ его изгнаніи,— но, не смотря на это, я надялся, что они будутъ считать себя скоре соединенными ихъ общимъ искусствомъ, чмъ раздленными различіемъ своихъ партій. Такъ и вышло на самомъ дл. Когда мы сидли за столомъ, они непринужденно и съ большою вжливостью разговаривали другъ съ другомъ о многихъ людяхъ и вещахъ, какъ древнихъ, такъ и новыхъ^ Мало того: м-ръ Мильтонъ, который рдко пилъ вино, какъ по своему необыкновенному воздержанію, такъ и по причин своей подагры, теперь не разъ отвчалъ на тосты м-ра Коули, который вовсе не былъ постникомъ. Наконецъ, нсколько разгоряченный, м-ръ Мильтонъ просилъ меня отворить окна. ‘Нтъ,— сказалъ я,— если вы хотите свжаго воздуха и прохлады, то что мшаетъ намъ, въ такой прекрасный вечеръ, сдлать маленькую прогулку по рк?’ Оба они съ удовольствіемъ согласились, и мы отправились. М-ръ Коули и я вели м-ра Мильтона подъ-руки до Temple-Strais. Тамъ мы взяли лодку и поплыли противъ теченія.

Втеръ былъ пріятный, вечеръ — прекрасный, на небо, землю и воду любо было смотрть. Но м-ръ Коули и я молчали о представлявшихся намъ привлекательныхъ видахъ, чтобы не напомнить слишкомъ живо м-ру Мильтону объ его несчастій. Впрочемъ, онъ чувствовалъ его и безъ напоминанія, потому что скоро сказалъ съ грустью: ‘Ахъ, м-ръ Коули, вы — счастливый человкъ. Чего бы я не далъ, чтобы хоть еще разъ взглянуть на солнце, на воду и на сады этого прекраснаго города! ‘

‘Не знаю,— сказалъ м-ръ Коули,— не должны ли мы скоре завидовать вамъ въ томъ, что заставляетъ васъ завидовать другимъ, и въ особенности на этомъ мст, гд вс глаза, которые не поражены слпотою, должны сдлаться источниками слезъ. Куда бы мы ни взглянули, везд представляются намъ памятники превратности и горя, прекрасныхъ вещей, которыя исчезли, и дурныхъ, которыя сдланы? Когда я вижу ворота Вайтголля и величественныя колонны Банкетингъ-Гауса, я не могу не думать о томъ, что видлъ тамъ въ прежніе дни: о маскарадахъ и зрлищахъ, танцахъ, улыбкахъ, кивающихъ граціозныхъ головкахъ и прыгающихъ изящныхъ ножкахъ. И затмъ во мн возникаютъ мысли о другихъ предметахъ, о которыхъ одно воспоминаніе заставляетъ меня краснть и плакать,— мысли о большомъ чорномъ эшафот, о топор и плах, которые были поставлены предъ тми же самыми окнами, и мн кажется, что въ ушахъ моихъ раздается голосъ,— беззаконный и грозный голосъ, кричащій, что голова короля — голова измнника. Вонъ Вестминстерская зала: — кто можетъ смотрть на нее и не дрожать при мысли, какъ время, превратности и смерть разстраиваютъ совты мудрыхъ и смиряютъ оружіе сильныхъ? Я видлъ это зданіе окруженнымъ десятками тысячъ просителей, требовавшихъ правосудія и льготъ. Я слышалъ, какъ оно дрожало отъ пылкихъ и гордыхъ словъ, которыя воспламеняли сердца народа. Потомъ оно было блокировано драгунами и очищено копейщиками. И т, которые побдили своего господина, выходятъ, дрожа, по слову своего слуги. Прошло еще немного времени — и узурпаторъ выходитъ изъ Вестминстерской залы, въ своей горностаевой мантіи, съ золотымъ жезломъ въ одной рук и библіей въ другой, среди грома пушекъ и кликовъ народа. Опять прошло нсколько времени,— и въ дверяхъ тснятся толпы народа въ черномъ, вотъ показываются дроги и перья: тирана везутъ, боле чмъ съ королевскою пышностью, къ королевской гробниц. Еще нсколько дней, и его голова выставлена надъ той самой залой, гд онъ сидлъ на трон при жизни и парадно лежалъ посл смерти. Когда я думаю обо всхъ этихъ вещахъ, мн становится больно смотрть вокругъ себя. Правда, Богъ возвратилъ намъ наши старые законы и законную линію нашихъ королей. Однако — не знаю, почему — мн кажется, что недостаетъ чего-то, что нашъ дворъ не иметъ прежняго достоинства, а нашъ народъ прежней врности. Эти злополучныя времена, подобно всемірному потопу, залили и смшали все на земл. Хотя воды потопа наконецъ и убыли, но, по словамъ ученыхъ, он уничтожили вс слды райскаго сада, и потомъ уже нельзя было отъискать и его мста. Такъ точно это открытіе всхъ шлюзовъ политическаго бдствія изгладило вс слды древняго политическаго рая.

‘Съ позволенія вашего, сэръ,— сказалъ м-ръ Мильтонъ,— хотя по многимъ обстоятельствамъ, касающимся и моей личности, и моего имнія, у меня нашлись бы боле справедливые поводы къ унынію, чмъ у васъ, однако я не смотрю такъ грустно ни на прошедшее, ни на будущее. Что потопъ прошелъ надъ нашею націей — этого я не отвергаю. Но я не считаю его такимъ, какимъ вы представляете его: это скоре было благодтельное наводненіе, подобное наводненіямъ Нила, который, при своемъ разлив, смываетъ, правда, прежнія межи, перемшиваетъ границы, уноситъ жилища и даже порождаетъ множество скверныхъ и опасныхъ гадовъ. Но тотъ же разливъ наполняетъ житницу, порождаетъ красоту садовъ и даритъ пищею вс живыя существа.

‘Я помню хорошо, м-ръ Коули, что вы сказали относительно этихъ вещей въ своемъ трактат о правленіи Оливера Кромвелла, мой другъ Эльвудъ читалъ мн трактатъ въ прошломъ году. Дйствительно, по изяществу и краснорчію этотъ опытъ можно сравнить съ прекраснйшими разсужденіями Изократа и Цицерона. Но ни эта, ни какая-либо другая книга, никакія событія,— которыя въ глазахъ большинства людей имютъ боле вса и авторитета, чмъ какая бы то ни была книга,— не мзмниля моего мннія, что изъ всхъ собраній, какія только бывала въ этомъ мір, лучшимъ и полезнйшимъ былъ нашъ Долгій парламентъ’ Я говорю это не для того, чтобы вызвать споръ, впрочемъ, я отъ него и не уклоняюсь’.

М-ръ Коули, сколько я могъ замтить, былъ нсколько уколотъ. Но какъ человкъ добраго нрава и самой утонченной вжливости, онъ сдлалъ надъ собой усиліе и отвчалъ съ большею, правда, горячностью и живостью, чмъ обыкновенно, но не выходя изъ предловъ учтивости: ‘Я увренъ, м-ръ Мильтонъ, что вы говорите не то, что думаете. Я, дйствительно, вмст съ другими врю, что Богъ сохранилъ себ самому право судить королей и что ихъ преступленія и гнетъ не должны быть отражаемы руками ихъ подданныхъ. Однако я легко могу найти извиненіе насилію людей, которые доведены до бшенства жестокою тиранніей. Но что мы должны сказать объ этилъ людяхъ? Какая изъ ихъ справедливыхъ просьбъ не была удовлетворена? Въ какомъ даже изъ ихъ жестокихъ и неосновательныхъ требованій, если только они не были несовмстны со всми законами и съ порядкомъ, было имъ отказано? Разв они не отправили Страффорда на плаху и Лода въ Toyэръ? Разв они не уничтожили суда Верховной коммиссіи и Звздной палаты? Разв въ дл о корабельной подати они не отмнили порядка, утвержденнаго голосами судей Англіи? Разв они не отняли у короля его древняго и въ высшей степени законнаго права относительно сословія найтовъ? Разв они недобились того, чтобы посл ихъ распущенія собирались трехлтніе парламенты и чтобы ихъ власть продолжалась до тхъ поръ, пока ихъ великая снисходительность не внушитъ имъ самимъ намренія отказаться отъ власти? Чего могли они еще требовать? Разв не довольно было того, что они отняли у короля вс его притснительныя права и многія другія, которыя были въ высшей степени благодтельны? Разв не довольно было того, что они наполняли его совтъ его врагами, а его тюрьмы — его приверженцами? Разв не довольно было того, что они возбуждали яростную чернь ежедневно кричать и буйствовать подъ самыми окнами его королевскаго дворца? Разв не довольно было того, что они лишили его самой благодтельной привилегія — высочайшаго помилованія, что, жалуясь на нетерпимость, они сами отказывали во всякой терпимости другимъ, что они возбуждали противъ формъ ребяческія сомннія, приличныя только формалисту, что они преслдовали послдніе остатки папистскихъ обрядовъ съ ожесточеніемъ папистскаго духа? Неужели, сверхъ всего этого, они должны были имть полное право командовать его войсками и избивать его друзей?

‘Что касается до командованія войсками, то ни въ одной монархіи, мало того — ни въ одной благоустроенной республик не бывало примра, чтобы оно было подчиняемо совщаніямъ многочисленнаго и непостояннаго собранія. Что касается ихъ другаго требованія: чтобы преданы были ихъ мщенію вс, кто защищалъ права коровы,— то честь короля погибла бы, еслибы онъ уступилъ. Итакъ, не ясно ли, что они требовали этихъ уступокъ только для того, чтобы, своимъ отказомъ, его величество доставилъ ямъ предлогъ къ войн?

‘Люди часто возстаютъ противъ обмана, противъ жестокости, противъ грабительства. Но гд было видано, чтобы уступки были встрчаемы докучливостью, благосклонность — оскорбленіями, длань открытая великодушіемъ,— кулакомъ, сжатымъ злобою? Прилично ли было честнымъ депутатамъ англійскихъ общинъ и врнымъ хранителямъ ихъ свободы и богатства подвергать общины, изъ-за такихъ причинъ, гражданской войн, которая наиболе враждебна какъ свобод, такъ и богатству. Жестока, въ самомъ дл, должна быть болзнь, если она несносне такого лекарства. Люди, которые, хотя-бы для спасенія народа отъ тирановъ, возбуждаютъ его къ гражданской войн, обыкновенно доставляютъ ему тотъ же самый жалкій родъ облегченія, которымъ волхвы Фараона издвались надъ египтянами. Мы читаемъ, что когда Моисей превратилъ воды въ кровь, то нечестивые маги, имя цлью, не пользу жаждущаго народа, а суетную похвальбу собственнымъ искусствомъ, также превратили въ кровь воду, которая была пощажена карой. Такое же грустное утшеніе подаютъ люди, возбуждающіе войну какъ помощь угнетеннымъ. Но здсь — гд было угнетеніе? Какой милости не было оказано? Какое зло не было устранено? Чего еще могли они желать?’

‘Эти вопросы,— сказалъ м-ръ Мильтонъ сурово,— дйствительно, часто обманывали людей несвдущихъ, но что м-ръ Коули обольщенъ до такой степени,— этому я удивляюсь. Вы скрашиваете, чего еще могъ желать парламентъ? Я отвчу вамъ однимъ словомъ: безопасности. Что значатъ голосованія, статуты, ршенія? У нихъ нтъ ни глазъ, чтобы видть, ни рукъ, чтобы поражать или мстить. Они должны имть какую-нибудь защиту извн. Поэтому, многихъ вещей, которыя сами по себ были, можетъ быть, вредны, этотъ парламентъ принужденъ бінъ просить для того, чтобы хорошіе законы и драгоцнныя нрава не остались безъ защиты. Онъ не имлъ недостатка въ великомъ и рзкомъ примр этой опасности. Мн нтъ надобности напоминать вамъ, что за много лтъ предъ тмъ об палаты представили королю Прошеніе о Прав, въ которомъ были изложены вс наиболе важныя льготы англійскаго народа. Разв Карлъ не принялъ прошенія? Разв не объявилъ права закономъ? Разв законъ не получилъ такого же полнаго утвержденія, какъ любой изъ биллей Долгаго парламента, о которомъ вы говорили? Но доставило ли это народу боле полное пользованіе помянутыми льготами? Нтъ: король съ этихъ поръ удвоилъ свои угнетенія, какъ-будто мстя за стыдъ, что его принудили отъ нихъ отказаться.— Затмъ наши помстья были отягчены позорными налогами, наши домы разграблены, мы сами были заключаемы въ тюрьму. Затмъ — сталь палача притупилась, обрубая уши ни въ чемъ неповиннымъ людямъ. Дале — самые умы наши были скованы, и желзо проникло въ наши души. Мы принуждены были скрывать нашу ненависть, нашу печаль и наше презрніе, скрывая свои лица, смяться надъ шутовствомъ Лода и проклинать про себя тираннію Вентворта. Въ старину одинъ изъ нашихъ королей хорошо и благородно сказалъ, что англичанинъ долженъ быть такъ же свободенъ, какъ его мысли. Нашъ государь выворотилъ это правило, онъ старался сдлать наши мысли такими же рабами, какими были мы сами. Посмяться надъ католическою церемоніею, поглумиться надъ какимъ-нибудь лордомъ — признавалось преступленіемъ, для котораго не существовало помилованія. Ботъ вс плоды, пожатые нами отъ этихъ превосходныхъ законовъ прежняго парламента, отъ этихъ торжественныхъ общаній короля. Слдовало ли намъ вновь поддаться обману? Слдовало ли намъ вновь давать субсидіи и не получать ничего, кром общаній? Слдовало ли намъ издавать полезныя постановленія и видть ихъ нарушаемыми каждый день, каждый часъ, пока притснитель не растратитъ другаго денежнаго пособія и не будетъ готовъ на другое клятвопреступленіе? Вы спрашиваете, что можно было желать такого, чего бы не было уже даровано? Позвольте мн предложить вамъ другой вопросъ. Какое ручательство могъ дать король, котораго бы онъ еще не нарушилъ? Съ перваго года своего царствованія, всякій разъ, какъ только онъ нуждался въ кошельк своихъ общинъ на пиршества Боккингама или процессіи Лода, онъ уврялъ общины словомъ благороднаго человка и короля, что свято сохранитъ ихъ права. Онъ торжественно закладывалъ свое слово и перезакладывалъ его нсколько разъ, но выкупилъ ли онъ его? ‘Клянусь честью’, ‘клянусь моимъ священнымъ словомъ’, ‘клянусь честью государя’, эти Фразы сходили съ его языка такъ легко и оставались въ его ум такъ недолго, что имъ столь же мало можно было врить, какъ словамъ какого-нибудь эльзасскаго игрока въ кости: ‘клянусь этою портупеей’.

‘Вотъ почему я хвалю Долгій парламентъ за то, за что, въ другомъ случа, я бы его осудилъ. Еслибы то, что давалъ король, онъ давалъ съ охотою и готовностью, еслибы онъ честно исполнялъ общанное, то парламента нельзя было бы оправдать. Но король никогда не отказывался отъ худшихъ изъ злоупотребленій безъ продолжительной борьбы и рдко безъ крупной взятки, едва онъ выпутывался изъ затрудненій, какъ тотчасъ же забывалъ свои общанія, скоре какъ низкій торгашъ, чмъ какъ великій король, онъ удерживалъ за собою и прерогативу, и огромную сумму, которая была ему заплачена за уступку прерогативы, по этимъ-то причинамъ и было необходимо и справедливо связать ограниченіями того, кого нельзя было связать ни закономъ, ни честью. Этого мало: даже длая т самыя уступки, о которыхъ вы говорите, онъ выказывалъ свою смертельную ненависть къ народу и его друзьямъ. Онъ не удовольствовался тмъ, что вопреки всему, когда-либо считавшемуся законнымъ въ Англія, издалъ повелніе, чтобы члены палаты общинъ были обвинены въ государственной измн предъ ршеткою лордовъ, и тмъ нарушилъ и судъ присяжныхъ, и привилегіи палаты, нтъ: не довольствуясь нарушеніемъ закона посредствомъ своихъ министровъ, онъ самъ, вооруженный, пытался сдлать на него нападеніе. Въ колыбели я святилищ свободы, въ самой палат, мало того — на самомъ стул президента, поставленнаго для защиты свободной рчи и привилегій, онъ окидывалъ взоромъ скамьи, ища тхъ, которыхъ крови онъ жаждалъ, и выбирая своихъ противниковъ для ихъ умерщвленія. Это гнуснйшее оскорбленіе не удалось. Тогда онъ опять прибгаетъ къ старымъ штукамъ. Являются милостивые адресы. Произносятся ласковыя рчи. Вновь закладывается давно утраченная честь. Онъ уже никогда не нарушитъ законовъ. Онъ будетъ уважать права общинъ, какъ-бы они были его собственными. Онъ ручается достоинствомъ своей короны, той короны, которая была вврена ему для блага народа и о которой онъ никогда не упоминалъ иначе, какъ только для того, чтобы легче обмануть и притснить этотъ народъ.

‘Военная власть — я согласенъ съ вами — не должна быть постоянно въ рукахъ парламента. Да и самъ парламентъ не требовалъ ея въ свое постоянное обладаніе. Онъ домогался ея только для временной безопасности. И я не вижу, на какихъ условіяхъ онъ могъ бы заключить надежный миръ съ этимъ лживымъ и злымъ королемъ, если не на такихъ, которыя лишили бы послдняго всякой возможности вредить.

‘Относительно междоусобной войны я не оспариваю, что она есть зло. Но что она есть величайшее изъ золъ — это я положительно отвергаю. Людямъ, ложно разсуждающимъ, она, дйствительно, кажется боле тяжкимъ бдствіемъ, чмъ дурное правительство, потому что ея бдствія сосредоточены на небольшомъ пространств и въ короткій промежутокъ времени и 4егко могутъ быть замчены покинуты однимъ взглядомъ. Бдствія же народовъ, управляемыхъ тиранами, распредляются между многими столтіями и многими мстами, и хотя они тягостне и многочисленне, однако мене наглядны. Когда демонъ тиранніи вселился въ политическое тло, то онъ выходитъ изъ него не иначе, какъ съ борьбою, пной и судорогами. Неужели онъ долженъ вчно мучить это тло, чтобы, выходя, не корчить и не терзать его? Право, этотъ аргументъ о бдствіяхъ войны годился бы скоре для моего друга Эльвуда или кого-либо другаго изъ людей, называемыхъ квакерами, чмъ для придворнаго и кавалера. Аргументъ этотъ приложимъ къ этой войн столько же, сколько и во всмъ другимъ, какъ вншнимъ, такъ и внутреннимъ, а въ этой войн — мене къ палатамъ, чмъ къ королю: потому что при нкоторой искренности и умренности король могъ бы сдлать ненужнымъ то, что обязанность палатъ въ отношеніи къ Богу и людямъ принудила ихъ тогда сдлать’.

‘Извините, м-ръ Мильтонъ,— сказалъ м-ръ Коули,— мн больно слышать отъ васъ такой отзывъ объ этомъ добромъ корол. Онъ, дйствительно, былъ въ высшей степени несчастливъ тмъ, что царствовалъ въ такое время, когда духъ современнаго поколнія былъ за свободу, а примры прежнихъ вковъ за прерогативу. Съ нимъ случилось то же, что съ Христофоромъ Колумбомъ, когда онъ пустился въ неизвстный океанъ и увидлъ, что руководившая имъ въ плаваніи стрлка компаса отклонилась отъ свернаго полюса, къ которому прежде постоянно обращалась. Такъ было и съ Карломъ. Ему измнилъ компасъ и поэтому король не могъ идти врно. Еслибы онъ былъ королемъ неограниченнымъ, то, безъ сомннія, подобно Титу Веспасіану, былъ бы названъ отрадой человчества. Еслибы онъ былъ дожемъ Венеціи или штатгальгеромъ Голландіи, то никогда не преступилъ бы законовъ. Но онъ жилъ въ такое время, когда наше правительство не имло въ законахъ ни ясныхъ опредленій, ни сильныхъ санкцій. Итакъ, пусть его ошибки будутъ приписаны его времени. А честь его добродтелей принадлежитъ ему самому.

‘Никогда не было боле милостиваго государя, ни боле истиннаго джентльмена. Во всхъ удовольствіяхъ онъ былъ умренъ, въ разговор кротокъ и важенъ, въ дружб постояненъ, относительно своихъ слугъ — щедръ, относительно королевы — вренъ и любящъ, въ битв — храбръ, въ печали и плну — ршителенъ, при смерти — крайне богобоязненъ и незлопамятенъ въ врагамъ.

‘Что касается его угнетеній, то взглянемъ на прежнюю исторію этого королевства. акова никогда но называли тираномъ. Объ Елисавет говорятъ, что она была матерью своего народа. Разв они были мене самовластны? Разв они никогда не налагали рукъ на кошельки своихъ подданныхъ иначе, какъ по акту парламента? Разв они никогда не заточали дерзкихъ и непокорныхъ людей иначе, какъ законнымъ путемъ? Разв судъ Звздной палаты былъ при нихъ мене дятеленъ? Разв уши пасквилистовъ были боле безопасны? Прошу васъ, не судите о корол Карл такимъ образомъ. Довольно того, что при своей жизни онъ былъ судимъ за нарушеніе законовъ, названія которыхъ никто никогда не слыхалъ, пока они не были отрыты для его погибели. Пусть съ его славой не обращаются такъ, какъ съ его священнымъ и помазаннымъ тломъ. Пусть не судятъ его память за основаніи принциповъ, найденныхъ ex post facto. Не станемъ но духу одного поколнія судить человка, котораго характеръ сложился по нраву и образцу другаго.’

‘Поймите меня, д-ръ Коули,— сказалъ м-ръ Мильтонъ: Насколько, въ начал своего царствованія, Карлъ подражалъ своимъ предшественникамъ, и его не порицаю. Ожидать, чтобы короли, по собственному побужденію, ограничили свою прерогативу, было бы дломъ очень скудной мудрости. Поэтому, все незаконное, несправедливое или жестокое, что Карлъ сдлалъ или допустилъ въ первые годы своего царствованія, я прохожу молчаніемъ. Но гд найдемъ мы оправданіе тому, что было сдлано посл торжественно-даннаго королемъ согласія на Прошеніе о Прав? Положимъ,— хотя, впрочемъ, я съ этимъ несогласенъ,— что тираннія отца Карла и королевы Елисаветы была тягостна не мене его деспотизма. Но клялся ли, подобно ему, его отецъ, клялась ли королева воздерживаться отъ этихъ жестокостей? Отказались ли они, подобно ему, изъ солидныхъ и цнныхъ соображеній, отъ своихъ вредныхъ прерогативъ? Конечно, нтъ: онъ сдлалъ непримнимыми къ нему всякія извиненія, какія вы могли бы представить въ его пользу.

‘Границы странъ бываютъ, большею частью, какъ извстно, полемъ безпрестанныхъ войнъ и безпорядковъ. То же самое было съ неопредленными границами, которыя въ старину отдляли права народа и прерогативу короны. Они были спорною землей нашей политики. Не удивительно, если съ одной стороны и съ другой бывали частыя вторженія. Но когда трактаты заключены, пространства измрены, линіи проведены и пограничные знаки поставлены, тогда то, что прежде могло быть сочтено невинной ошибкой или справедливымъ возмездіемъ, становится грабительствомъ, клятвопреступленіемъ, смертнымъ грхомъ. Онъ не зналъ, говорите вы, какія изъ его правъ были основаны на древнемъ закон и какія только на порочномъ примр. Но разв онъ не читалъ Прошенія о Прав? Разв не съ его трона было произнесено: Soit fait comme il est dsir.

‘Что касается до его частныхъ добродтелей, то рчь не о нихъ. Разв вы не помните,— и м-ръ Мильтонъ улыбнулся, хотя нсколько сурово,— что д-ръ Кай говоритъ въ ‘Виндзорскихъ проказницахъ‘ Шекспира? Что честному человку длать въ моемъ кабинет? ни одинъ честный человкъ не ползетъ въ мой кабинетъ! То же самое скажу и я. Ни одинъ честный человкъ не станетъ длать насъ своими рабами. Если онъ нарушаетъ слово, данное народу, то искупается ли это вполн тмъ, что онъ держитъ слово, данное товарищамъ? Если онъ угнетаетъ вымогаетъ цлый день, то должно ли его считать безупречнымъ потому, что онъ молится ночью и утромъ? Если онъ ненасытенъ въ грабеж и мщеніи, то должны ли мы не обращать на это вниманія потому, что онъ воздерженъ въ пищ и пить? Если онъ жилъ тираномъ, то должно ли все быть забыто потому, что онъ умеръ мученикомъ?

‘По моему мннію, онъ былъ человкъ, который въ такой степени обладалъ наружнымъ видомъ добродтели, что это могло сдлать его пороки крайне опасными. Онъ не былъ тираномъ по нашему обыкновенному англійскому образцу. Ричардъ II, Эдуарды II и IV и Генрихъ VIII были люди расточительные, веселые, буйные, охотники до женщинъ и вина, не прикрывавшіеся наружною святостью и важностью. Карлъ былъ правитель по образцу итальянскому: важный, степенный, торжественный, воздержный, столь же постоянный въ молитвахъ, какъ священникъ, и столь же забывчивый относительно своихъ клятвъ, какъ атеистъ.’

М-ръ Коули возразилъ нсколько рзко: ‘Мн больно, сэръ, слышать, что вы говорите такимъ образомъ. Я надялся, что раздраженіе, произведенное этими бурными временами, уже успокоилось. Но, конечно, м-ръ Мильтонъ, что бы вы не думали о характер короля Карла, вы не станете оправдывать его убійства.’

‘Сэръ,— отвчалъ м-ръ Мильтонъ,— я былъ бы человкъ жесткаго и страннаго нрава, еслибы запальчивость, которую мн приписывали въ мои боле молодые годы, не уменьшилась вслдствіе горестей, которыми Всемогущему Богу угодно было наказать мою старость. Я не стану теперь защищать всего, что я могъ написать прежде. Но я все-таки скажу, что не вижу, почему король долженъ быть изъятъ отъ всякаго наказанія. Разв справедливо, чтобы тамъ, гд наиболе дано, наимене взыскивалось? Сообразно ли съ политикой, чтобы тамъ, гд существуетъ наибольшая возможность вредить, не было для другой стороны надобности ограждать себя? Но вы скажете, что на этотъ случай нтъ закона. Законъ существуетъ. Существуетъ законъ самосохраненія, начертанный самимъ Богомъ въ нашихъ сердцахъ. Существуетъ первоначальный союзъ общества, который не былъ изсченъ въ камн, ни припечатанъ сургучемъ, ни написанъ на пергамент, ни изложенъ въ какой-нибудь опредленной форм людьми, когда они, во-время-бно, соединились, но который заключался въ томъ факт, что они такимъ образомъ соединились, который подразумвался во всхъ послдующихъ законахъ и который не можетъ быть отмненъ никакою властью или потерять свою силу вслдствіе опущенія его въ какомъ-нибудь кодекс, такъ-какъ изъ него истекаютъ вс кодексы и всякая власть.

‘Не могу я хорошенько понять и того, почему вы, кавалеры, да и многіе изъ насъ, которыхъ вы насмшливо называли круглоголовыми, длаютъ различіе между людьми, сражавшимися противъ короли Карла,— особенно посл втораго порученія, даннаго сиру Томасу Ферфаксу,— и людьми, приговорившими Карла къ смерти. Если особа его была неприкосновенна, то, конечно, было столько же преступно — поднимать на него мечъ при Несби, какъ и топоръ передъ Вайтголлемъ. Если онъ могъ справедливо быть лишенъ жизни, то почему не могъ онъ быть лишенъ ея вслдствіе судебнаго приговора такъ же, какъ по праву войны?

‘Это относительно права вообще. Что-же касается казни короля Карла въ особенности, то я не берусь теперь защищать ея. Смерть причиняется не для того, чтобы умеръ виновный, но чтобы государство получило отъ этого пользу. А изъ всего, что я знаю, и вывожу заключеніе, что смерть короля Карла боле помшала, чмъ помогла свобод Англіи.

‘Вопервыхъ, онъ оставилъ наслдника. Король былъ въ плну. Наслдникъ былъ на свобод. Короля шотландцы ненавидли. Къ наслднику они были благосклонны. Поэтому, убить плнника — вслдствіе чего наслдникъ, по понятію всхъ роялистовъ, длался тотчасъ же королемъ — значило, въ сущности, освободить плнника и, сверхъ того, дать ему другія великія преимущества.

‘Дале, это былъ поступокъ въ высшей степени ненавистный народу и нетолько вашей партіи, но и многимъ изъ насъ, какъ для всякаго правительства опасно оскорблять общественное мнніе, такъ это въ высшей степени было опасно для такого правительства, которое лишь этому мннію обязано своимъ порожденіемъ, свовмъ развитіемъ и своей защитой.

‘Впрочемъ, это собственно не принадлежитъ къ нашему спору. Притомъ же, эти ошибки не могутъ быть справедливо вмняемы въ вяну знаменитому парламенту: какъ вамъ извстно, верховный судъ былъ учрежденъ не прежде, какъ когда парламентъ былъ очищенъ отъ членовъ, непріязненныхъ армія, и поставленъ подъ надзоръ военачальниковъ.’

‘А кто,— сказалъ м-ръ Коули,— набралъ эту армію? Кто опредлилъ этихъ офицеровъ? Не была ли участь общинъ такъ же справедливо заслужена, какъ участь Діомеда, пожраннаго конями, которыхъ онъ самъ пріучилъ питаться мясомъ и кровью людей. Какъ могли он надяться, что другіе будутъ уважать законы, которые он сами оскорбляли, что мечи, обнаженные противъ прерогативъ короля, будутъ вложены въ ножны по приказанію общинъ. Встарину врили, что есть дьяволы, которыхъ легко вызвать, но отъ которыхъ никогда нельзя избавиться. Вызвавшій ихъ чародй принужденъ постоянно находить для нихъ занятіе, потому что, хотя они исполняютъ вс его приказанія, однако, будучи оставлены на мгновеніе безъ всякаго дла, обращаютъ когти противъ самого чародя. Армія похожа на такого демона. Т, которые вызываютъ ее, не могутъ ее распустить. Они въ одно и то же время и ея повелители, и ея рабы. Они должны безпрерывно находить для нея рзню за рзней и грабительство за грабительствомъ. Они не должны давать ей ни минуты покоя: иначе она растерзаетъ ихъ же въ куски.

‘Такъ было и съ этимъ пресловутымъ собраніемъ. Оно создало силу, которою не могло управлять и которой не могло противиться. Оно сдлало ее могущественною. Оно сдлала ее фанатическою. И, какъ будто военная дерзость не была достаточно опасна сама по себ, оно усилило ее духовною гордостью: оно поощряло своихъ солдатъ неистово вопить съ опрокинутыхъ бочекъ противъ людей Веліала, дотого, что, наконецъ, каждый кавалеристъ сталъ считать себя пророкомъ. Оно научило ихъ ругаться надъ папствомъ, пока каждый барабанщикъ не вообразилъ себя столь же непогршительнымъ, какъ папа.

‘Тогда-то религія измнилась въ своей природ. Она перестала быть матерью искусствъ и наукъ, полезныхъ знаній, невинныхъ наслажденій и благословеннаго семейнаго счастья. Мсто ихъ заступили недовольныя лица, кричащіе голоса, стрекотня глупцовъ, крики безумныхъ. Тогда стали воздерживаться отъ пищи и питья люди, которые не воздерживались отъ лихоимства я крови. Тогда стали хмуриться на театральныя представленія т, которые улыбались рзн. Тогда начали проповдывать противъ нарумяненныхъ лицъ т, которые не чувствовала угрызенія совсти за свою въ высшей степени нарумяненную жизнь. Религія была полярною звздою, освщавшею и указывавшею путь. Теперь она сдлалась боле похожа на ту зловщую звзду въ Апокалипсис, которая упала съ неба на источники и рки и превратила ихъ въ полынь: точно такимъ же образомъ религія сошла съ высоты своего небеснаго жилища, чтобы поразить землю бдствіями и превратить въ горечь все, что было сладкаго, и въ ядъ все, что было питательнаго.

‘Итакъ, неудивительно, что произошли подобныя вещи. Т, которые заперли заставы Лондона для короля, не могли защищать ихъ противъ своихъ собственныхъ тварей. Т, которые такъ упорно кричали о льготахъ, когда этотъ государь — безспорно, очень необдуманно — явился среди нихъ, чтобы требовать ихъ сочленовъ, не осмлились пошевелить пальцемъ, когда Оливеръ наполнилъ ихъ залу солдатами, отдалъ ихъ жезлъ капралу, положилъ въ карманъ ключи и выгналъ ихъ вонъ низкими словами, заимствованными наполовину изъ конвентикла и наполовину изъ кабака. Тогда мы сдлались похожи на деревья лса въ священномъ писанія, отданныя подъ управленіе ежевики, тогда самый ничтожный изъ кустарниковъ породилъ огонь, пожравшій ливанскіе кедры. Мы преклонились предъ человкомъ низкаго происхожденія, съ грубымъ обращеніемъ, съ запинающеюся и въ высшей степени мужицкой рчью я извстнаго своимъ гнуснымъ лицемріемъ. Наши законы издавались и уничтожались по его прихоти, учрежденіе нашихъ парламентовъ было измнено его указомъ и объявленіемъ, наши личности были заточаемы, наша собственность была разграблена, наши земли и домы наводнены солдатами, и даже Великая Хартія сдлалась предметомъ непристойной насмшки. И за все это мы можемъ поблагодарить Долгій парламентъ, потому что, еслибы онъ не встряхнулъ чашу такъ сильно, то никогда бы такія скверныя подонки не поднялись на поверхность.

М-ръ Мильтонъ отвчалъ: ‘Сказанное вами теперь касается столькихъ предметовъ, что для основательнаго обсужденія всхъ ихъ потребовалось бы не время, удленное вечерней прогулк по Темз, а время, достаточное для путешествія въ Индію. Однако, я вы’ скажу, по возможности въ немногихъ словахъ, мое мнніе объ этихъ предметахъ.

‘Вопервыхъ, о войск. Войско, какъ вы хорошо выразились, есть оружіе, всегда опасное для тхъ, которые его употребляютъ, но человкъ, очутившійся среди разбойниковъ, не задумывается выстрлить изъ своего мушкета изъ опасенія быть убитымъ въ случа, если мушкетъ разорветъ въ его рук. Такъ и государства не могутъ не защищать себя изъ опасенія, чтобы ихъ защитники не обратились наконецъ противъ нихъ самихъ. Тмъ не мене, государственные люди должны заботливо предотвращать эту опасность, и, чтобы быть въ состояніи это сдлать, они должны въ особенности заботиться о томъ, чтобы ни солдаты, ни офицеры не забывали своего званія гражданъ. Я убжденъ, что англійская армія продолжала бы повиноваться парламенту со всею надлежащею покорностью, еслибы не было принято одной мры, которая, какъ ни была она — по своей цли, виду и непосредственнымъ послдствіямъ — достойна стоять наряду съ дйствіями наиболе знаменитыми въ исторіи,— но по своему окончательному результату была въ высшей степени вредна. Я говорю о такъ-называемомъ постановленіи о самоотреченіи и о новомъ устройств арміи. Этими двумя мрами общины передали командованіе своими войсками людямъ не своей среды. Эти мры, безъ сомннія, сдлали не малую честь благородному собранію, которое надежд общаго блага пожертвовало обезпеченіемъ частной выгоды. Что касается до веденія войны, то планъ сопровождался успхомъ. Доказательствомъ тому служатъ — битва при Несби и достопамятные подвиги Ферфакса на запад. Но этотъ планъ лишилъ парламентъ той власти надъ солдатами и той возможности ихъ обуздывать, которыя онъ имлъ, когда вс полки состояли подъ начальствомъ его членовъ. Есть политики, которые желали бы совершенно отдлить законодательную власть отъ исполнительной. Въ золотой вкъ это, можетъ быть, имло бы успхъ, въ тысячелтнее царство тоже. Но гд требуются большія войска и большая масса податей, тамъ исполнительная власть всегда должна обладать большою силою, и сила эта, чтобы она не могла угнетать и уничтожать власть законодательную, должна бить съ нею какимъ-нибудь образомъ слита. Предводители иностранныхъ наемниковъ всегда были въ высшей степени опасны для страны. Офицеры отечественныхъ армій, лишенные гражданскихъ преимуществъ, которыми пользуются другіе люди, должны внушать такой же страхъ. Вотъ въ чемъ состояла великая ошибка этого парламента, и хотя это была ошибка, но ошибка великодушная и добродтельная, и ее скоре можно оплакивать, нежели порицать.

‘Изъ нея возникла сила арміи и ея вождей, въ особенности того знаменитйшаго вождя, котораго вы, по моему скромному мннію, слишкомъ строго осудили, какъ въ нашемъ сегодняшнемъ разговор, такъ и въ томъ трактат, о которомъ и упомянулъ прежде. Не знаю, почему вы такъ презрительно отзываетесь объ его способностяхъ, я подозрваю, что вы не изъяты отъ заблужденія, обыкновеннаго у людей, преданныхъ ученымъ занятіямъ и умозрніямъ. Изъ того, что Оливеръ былъ неизящный ораторъ и никогда, ни въ публик, ни въ частной жизни, не сказалъ ничего достопримчательнаго, вы хотите вывести заключеніе, что онъ былъ человкъ ограниченныхъ способностей. Это, безъ сомннія, несправедливо. Было много людей несвдущихъ въ наукахъ, не имвшихъ ни остроумія, ни краснорчія, которые, однако, обладали мудростью для придумыванія я мужествомъ для выполненія того, чего они не могли выразить. Такіе люди, въ смутныя времена, часто вырабатывали освобожденіе народовъ и свое собственное величіе,— не логикой, не риторикой, но осмотрительностью среди успха, спокойствіемъ въ опасности, сосредоточенною и непреклонною ршимостью во всякомъ бдствіи. Сердца такихъ людей — ихъ книги, событія — ихъ наставники, великія дла — ихъ краснорчіе: и таковъ былъ, по моему мннію, протекторъ, о которомъ очень многіе не упоминали бы теперь иначе, какъ съ почтеніемъ, еслибы отзываться о немъ съ презрніемъ имлъ право лишь тотъ, кто не трепеталъ прежде при звук его имени. Его дла обличаютъ въ немъ великаго государственнаго человка, великаго воина, истинно любившаго свою родину, кроткаго и великодушнаго завоевателя.

‘Относительно его ошибокъ, примемъ въ соображеніе, что люди, которые, повидимому, идутъ во глав, часто наиболе принуждены слдовать за другими. Т, которые хотятъ быть въ сообществ съ людьми, и, въ особенности, т, которые хотятъ управлять ими, должны во многихъ отношеніяхъ имъ повиноваться. Нежелающіе согласиться ни на какія подобныя условія могутъ быть отшельниками, но не могутъ быть полководцами и людьми государственными. Если человкъ хочетъ идти прямо впередъ, не сворачивая ни направо, ни налво, то долженъ идти по пустын, а не по Чипсайду. Такимъ образомъ Кромвелль былъ принужденъ длать многое, что не совпадало съ его наклонностями и не служило къ его чести, иначе не могла быть удовлетворена армія, на которую одну онъ могъ разсчитывать въ стремленіи сохранить власть и жизнь. И я, со своей стороны, удивляюсь не столько тому, что онъ иногда былъ склоненъ потворствовать ея буйству, сколько тому, что онъ могъ такъ часто его обуздывать.

‘За то, что онъ распустилъ парламентъ, я его хвалю. Парламентъ тогда дотого уменьшился въ своей численности, какъ вслдствіе исключенія, такъ и вслдствіе смерти нкоторыхъ членовъ, что не былъ уже прежнимъ собраніемъ, еслибы въ это время онъ сдлалъ себя постояннымъ, то мы были бы управляемы не англійскою палатою общинъ, а венеціанскимъ совтомъ.

‘Если въ своемъ послдующемъ правленіи Кромвелль преступилъ законы, то я скоре жалю о немъ, чмъ осуждаю его. Онъ можетъ быть сравненъ съ Меандромъ Самосскимъ, о которомъ Геродотъ, въ своей ‘Таліи‘, говоритъ, что, желая быть справедливйшимъ изъ всхъ людей, онъ не могъ выполнить своего намренія: по смерти Поликрата Меандръ предложилъ народу свободу, и только когда нкоторые люди стали грозить, что потребуютъ его къ отвту за прежнія дла, онъ измнилъ свое намреніе и сдлался тираномъ, чтобы съ нимъ не поступили какъ съ преступникомъ.

‘То же было и съ Оливеромъ. Онъ далъ своему отечеству столь свободную и прекрасную Форму правленія, что въ теченіе почти шести-тысячъ лтъ человческая мудрость никогда не изобртала боле превосходныхъ условій для человческаго счастья. Себ самому онъ оставилъ такъ мало власти, что ея едва было бы достаточно для его безопасности, и надо дивиться, что ею удовольствовалось его честолюбіе. Когда, позже, онъ увидлъ, что члены парламента оспариваютъ его право даже на ту небольшую власть, которую онъ удержалъ за собою, между тмъ какъ онъ могъ присвоить себ всю,— тогда, признаюсь, онъ дйствительно началъ управлять посредствомъ меча тми, которые не хотли терпть его управленія на основанія закона.

‘Но, затмъ, какой государь былъ когда-нибудь боле царственъ въ прощеніи обидъ’ въ покореніи враговъ, въ распространеніи владній и славы своего народа? Какого моря, какого берега не отмтилъ онъ вчными памятниками своей дружбы или своего мщенія. Все золото Испанія, вся сталь Швеціи, десять-тысячъ голландскихъ парусовъ ничего не могли сдлать противъ него. Между тмъ какъ вс иностранныя государства трепетали нашего оружія, мы были безопасны отъ всякаго нападенія. Война, которая часто такъ удивительно разстраиваетъ и земледліе, и торговлю, никогда не заглушала псни нашихъ жнецовъ, ни шума нашихъ ткацкихъ станковъ. Правосудіе было безпристрастно, богослуженіе — свободно’

‘Теперь посмотрите, что мы взяли взамнъ этого. Съ возстановленіемъ короля къ намъ нахлынули пороки всякаго рода, самые низкіе и самые постыдные: — сладострастіе безъ любви, рабство безъ врности, злоязычіе, безчестность въ сношеніяхъ, насмшливое презрніе ко всему доброму и благородному. Тронъ окруженъ людьми, которыхъ Карлъ оттолкнулъ бы отъ своихъ ногъ. У алтаря служатъ рабы, которыхъ колни сгибаются предъ всякимъ существомъ, кром Бога. Римачи, которыхъ книги должны бы быть сожжены палачомъ, сводники, актеры и шуты — вотъ кто чокается и играетъ въ кости съ королемъ, вотъ кто носитъ звзды на груди и золотой жезлъ въ рук, вотъ кто удалилъ отъ него лучшихъ и достойнйшихъ изъ людей, которые проливали свою кровь за его династію. Такъ Богъ караетъ неумющихъ цнить свободы. Онъ предаетъ ихъ тиранніи, которой они желали, ‘ ‘.

‘Я не буду,— сказалъ м-ръ Коули,— спорить съ вами объ этомъ предмет. Но если ваши слова справедливы, то какимъ образомъ можете вы утверждать, что возмущеніе принесло Англіи такъ много пользы?’

‘Поймите меня какъ слдуетъ, сэръ,’ — сказалъ м-ръ Мильтонъ. Эта нація не предана въ жертву рабству и пороку. Правда, мы отвдали плодовъ свободы прежде, чмъ они созрли. Ихъ вкусъ былъ остеръ и горекъ, и мы съ отвращеніемъ бросили ихъ для боле сладкихъ ядовъ рабства. Но это только на время. Англія спитъ на колняхъ Далилы, измннически скованная, но еще не лишенная силъ. Пусть только раздастся крикъ: ‘Филистимляне идутъ на тебя’ — и тотчасъ же сонъ будетъ прерванъ и цпи сокрушатся, какъ пакля въ огн. Великій парламентъ оставилъ по себ въ нашихъ сердцахъ и умахъ ненависть къ тиранамъ, правильное пониманіе нашихъ правъ, презрніе къ пустымъ и обманчивымъ именамъ, и это, вроятно, замтятъ и гуляки Вайтголля. Солнце померкло, но только на одну минуту, это лишь затмніе, хотя вс зловщія птицы начали кричать и вс хищные зври вышли на добычу, думая, что настала полночь. Горе имъ, если лучи солнца, заблиставъ снова, застигнутъ ихъ далеко отъ убжищъ!

‘Король плохо разсуждалъ. Еслибы онъ былъ благоразуменъ, то помнилъ бы, что своей реставраціей онъ обязанъ единственно смутамъ, которыя измучили насъ и возбудили въ насъ жажду отдыха. Онъ понялъ бы, что безуміе и вроломство государя должны возвратить доброму старому длу много сердецъ, которыя были отторгнуты отъ него безчинствами партій, можетъ быть я и ошибаюсь, но мн кажется, что исторія и сердце человческое могутъ служить намъ залогомъ, что онъ скоро пойметъ, что послдній боецъ народа не былъ уничтоженъ умерщвленіемъ Вена, ни соблазненъ обольщеніемъ Ферфакса.’

М-ръ Коули, какъ мн казалось, не слишкомъ былъ недоволенъ отзывомъ м-ра Мильтона о неблагодарномъ двор, который, въ самомъ дл, плохо вознаградилъ его услуги. Поэтому, онъ сказалъ только: ‘Опять возмущеніе! увы! увы! м-ръ Мильтонъ. Если нтъ инаго выбора, какъ между деспотизмомъ и анархіею, то я предпочитаю деспотизмъ’.

‘Многіе, сказалъ м-ръ Мильтонъ, цвтисто и остроумно сравнивали анархію и деспотизмъ, но люди, которые забавляются такимъ образомъ, смотрятъ только на отдльныя части того, что на самомъ дл есть одно великое цлое. Каждая изъ этихъ частей есть причина и слдствіе другой, зло каждой есть зло обихъ. Такъ государства вчно движутся по одному и тому же кругу, который, съ самаго отдаленнаго пункта, приводитъ ихъ обратно къ той же самой грустной точк отправленія: и пока и управляющіе, и управляемые не познаютъ и не запомнятъ этой великой истины, люди не могутъ многаго ожидать отъ будущаго, такъ же, какъ они немногому научились изъ прошедшаго, за исключеніемъ превратностей крайнихъ бдствій, то производящихъ, то производимыхъ.

‘Когда правители научатся понимать, что гд нтъ свободы, тамъ никогда не можетъ существовать безопасности и порядка? Мы толкуемъ объ абсолютной власти, но всякая власть иметъ предлы, которыя, если они не поставлены умренностью правителей, будутъ поставлены силой управляемыхъ. Государи могутъ отправлять своихъ противниковъ въ тюрьмы, они могутъ разогнать сенатъ солдатами, они могутъ набирать цлыя арміи шпіоновъ, они могутъ дюжинами вшать на каждомъ перекрестк своихъ скованныхъ недоброжелателей, но какая сила устоитъ въ то страшное время, когда возстаніе сдлается меньшимъ бдствіемъ, нежели терпніе? Кто распуститъ тотъ страшный трибуналъ который, въ сердцахъ угнетенныхъ, объявляетъ необузданно-правосудный приговоръ притснителю? Кто можетъ отмнить законъ самосохраненія? Какое оружіе или какая дисциплина можетъ противостоять сил голода и отчаянія? Какъ часто древніе цезари были вытаскиваемы изъ ихъ золотыхъ дворцовъ, какъ часто срывали съ нихъ пурпуровую одежду, изувчивали, побивали камнями, забрасывали грязью, пронзали крючьями и бросали въ Тибръ? Какъ часто восточные султаны погибала подъ саблями собственныхъ янычаровъ или отъ удавокъ собственныхъ нмыхъ палачей! Никакая власть, не ограничиваемая законами, не можетъ быть ими и защищаема. Поэтому, скудна мудрость тхъ, которые захотли бы бжать въ рабство, какъ будто оно есть убжище отъ волненія: анархія есть врное послдствіе тираннія. Чтобъ правительства были безопасны, націи должны быть свободны. Ихъ страсти должны находить заране приготовленный выходъ, иначе он прорвутъ его сами.

‘Когда я былъ въ Неапол, я пошелъ съ синьоромъ Манзо, человкомъ превосходныхъ способностей и воспитанія, который былъ короткимъ пріятелемъ знаменитаго поэта Торквато Тассо, досмотрть на пылающій Везувій. Я удивлялся, какъ могутъ крестьяне жить безстрашно и весело на его склонахъ, когда лава течетъ съ вершины, но Манзо улыбнулся и сказалъ мн, что когда огонь сходитъ свободно, то они отступаютъ предъ нимъ не торопясь и безъ страха.- Они могутъ сказать, съ какою скоростью и какъ далеко онъ будетъ идти, и, сверхъ того, знаютъ, что хотя онъ можетъ причинить кое-какой незначительный вредъ, но скоро покроетъ поля, по которымъ прошелъ, богатыми виноградниками и прекрасными цвтами. Но когда пламя заперто въ кратер, тогда-то они имютъ основаніе бояться, тогда-то земля осдаетъ и море вздувается, тогда-то города проваливаются и исчезаютъ съ лица земли. То же бываетъ и въ политик: гд народъ наиболе стсненъ, тамъ онъ наноситъ наиболе сильные удары миру и порядку, поэтому я сказалъ бы всмъ королямъ: пусть ваши демагоги предводительствуютъ толпами, иначе они будутъ предводительствовать арміями, пусть они шумятъ, иначе они будутъ убивать, небольшое волненіе есть, такъ сказать, радуга государства, она, правда, показываетъ, что идетъ скоропреходящій дождь, но она же служитъ порукой, что не будетъ потопа.’

‘Это правда,— сказалъ м-ръ Коули,— но такія наставленія необходимы подданнымъ не мене, чмъ государямъ.’

‘Конечно, сказалъ м-ръ Мильтонъ, и чтобы кончить этотъ долгій споръ немногими словами, въ которыхъ мы оба будемъ согласны, я утверждаю, что какъ свобода есть единственная защита правительствъ, такъ порядокъ и умренность вообще необходимы для сохраненія свободы. Даже самыя пустыя мннія не должны быть оскорбляемы тми, которые ставятъ себ цлью счастье людей, и которые, для достиженія этой цли, должны употреблять страсти людей какъ средство. Слпое почтеніе къ старин дотого нелпо, что оно заставало бы человка благоразумнаго смяться, еслибы не было иногда дотого вредно, что скоре заставитъ хорошаго человка плакать. Но, такъ какъ оно не можетъ быть вполн искоренено, то ему должно оказывать благоразумное снисхожденіе, и потому люди, которые хотятъ исправить дурные законы, должны размышлять боле о томъ, сколько можно пощадить, безъ вреда для безопасности, нежели о томъ, сколько возможно измнить. Разв вы не слыхали, что люди, которые въ теченіе многихъ лтъ были заточены, боятся свта и падаютъ, когда съ нихъ снимаютъ оковы? Такимъ же образомъ, когда народы долгое время были въ невол, то цпи, которыя ихъ искалечили, длаются необходимыми, для того, чтобы ихъ поддерживать, тьма, которая ослабила ихъ зрніе, длается необходимою для его сохраненія. Поэтому, не освобождайте ихъ слишкомъ поспшно, иначе они проклянутъ свою свободу и будутъ тосковать по своей темниц.

‘Я, дйствительно, думаю, что знаменитый парламентъ, о которомъ мы такъ много говорили, пока не былъ подчиненъ солдатамъ, показалъ необыкновенную и удивительную умренность, какой едва’ можно было ожидать въ подобныя времена и которая въ высшей степени достойна служить примромъ для всхъ послдующихъ парламентовъ. Но какъ я довольно говорилъ объ этомъ предмет, то мн остается только молить всемогущаго Бога, чтобы т, которые въ будущія времена выступятъ на защиту нашей свободы, какъ гражданской, такъ я религіозной, украсили это святое дло милосердіемъ, благоразуміемъ, умренностью для славы Его имени, для счастія и чести англійскаго народа.’

Такъ кончился этотъ разговоръ, и скоро посл того мы вышли на берегъ у Temple-gardens и тамъ разстались. Въ тотъ же вечеръ я сдлалъ замтки о томъ, что слышалъ, здсь я изложилъ разговоръ съ большею подробностью, во вниманіе къ знаменитости собесдниковъ и важности предмета.

РАЗГОВОРЪМЕЖДУ АБРАГАМОМЪ КОУЛИ И ДЖОНОМЪ МИЛЬТОНОМЪ О МЕЖДОУСОБНОЙ ВОЙН.

Читайте также:

РАЗГОВОРЪ
МЕЖДУ АБРАГАМОМЪ КОУЛИ И ДЖОНОМЪ МИЛЬТОНОМЪ О МЕЖДОУСОБНОЙ ВОЙН.