Ермак, Андреевская Варвара Павловна, Год: 1901

Время на прочтение: 16 минут(ы)

 []

ЕРМАКЪ.

‘Проявился въ Сибири славный-крпкій казакъ,
‘Славный-крпкій казакъ, по прозванію Ермакъ.
‘Ужъ какъ этотъ-то Ермакъ, онъ сражался, не роблъ,
‘Онъ сражался — не роблъ, всей Сибирью завладлъ.
‘Завладвши всей Сибирью, онъ царю послалъ поклонъ:
‘Ой, ты, гой еси, надежда — Православный Царь!
‘Не вели меня казнить, да вели рчи говорить,
‘Какъ и я-то, Ермакъ сынъ Тимофевичъ,
‘Какъ и я-то, воровской, донской атаманушка,
‘Какъ, и я-то гулялъ по синю-морю,
‘Что по синю-морю, по Хвалынскому,
‘Какъ и я-то разбивалъ вдь бусы-корабли,
‘Какъ и т-то корабли все не орленые,
‘А теперича, наджда — Православный Царь,
‘Приношу теб буйную головушку,
‘И съ буйной головой царство Сибирское!’

 []

I.
Шайка атамана Ермака.

Въ одну изъ ненастныхъ ночей, когда погода выдалась такая, что, какъ говорится, ‘добрый хозяинъ собаки не выгонитъ’, на обширной полян, раскинутой вдоль побережья Волги, въ глубин густого лса ярко пылало нсколько костровъ, вокругъ которыхъ, расположившись кучками, сидли удалые казаки-разбойники, изъ шайки знаменитаго атамана Ермака.
Шайка эта давно и хорошо была извстна всмъ окружнымъ жителямъ, она на всхъ наводила ужасъ и неоднократно проявляла свои разбойничьи подвиги по матушк-Волг, гд тогда находился большой торговый путь.
Царствовалъ на Руси о ту пору царь Иванъ Васильевичъ, по прозванію ‘Грозный’. Царствовалъ онъ, начиная отъ 1547 года до 1584, событія же, о которыхъ идетъ рчь въ моемъ разсказ, происходили подъ конецъ его царствованія.
Онъ тоже зналъ объ Ермаковой Шайк и не разъ посылалъ своихъ воеводъ схватить ее, но воеводы не могли ничего подлать — казаки-разбойники ловко отъ нихъ увертывались, продолжая грабить по прежнему и не останавливаясь ни передъ какими преградами. Слово ‘страхъ’ для нихъ не существовало. Вотъ хотя бы и теперь: другіе люди, на ихъ мст, закинутые въ дремучій лсъ среди ненастной ночи, наврное бы чувствовали себя не совсмъ ловко, а имъ хоть бы что!.. Расположились на ночлегъ подъ открытымъ небомъ, и не жалуются, только хворосту въ костры подкладываютъ, чтобы огонь не погибъ, да псни поютъ, смются, болтаютъ!..
Костровъ разведено было штукъ восемь, самый крайній назывался ‘атаманскимъ’, должно быть потому, что атаманъ постоянно около него грлся, но теперь атамана тамъ не было, а вмсто него сидлъ его другъ и помощникъ, Иванъ Ивановичъ Кольцо и, ухарски закинувъ шапку на бекрень, велъ рчь о давно прошедшихъ удалыхъ подвигахъ казачьей вольницы.
— Да, говорилъ онъ,— прошло то золотое время, когда наша Волга-матушка была ркой вольной — гуляй себ хоть отъ Нижняго вплоть до Персіи, и нтъ никакого запрета… Стрльцовъ царскихъ не знаешь, ничего не боишься, ни о чемъ не думаешь… Захочется пошалить, руки поразмять — шали на здоровье, безо всякой оглядки… Да и добывали же мы добра разнаго въ волюшку, особливо отъ персіянъ много пользовались. Заберемъ стругъ (судно такое, на которомъ плаваютъ), и чего-чего только въ этомъ струг не окажется… И парчи-то, и камни самоцвтные… Объ казн ужъ и не говорю…
— А слушай, дядинька, не знаешь ли ты, часомъ, откуда мы сами-то, казаки, проявились и какъ было положено начало нашему удалому длу?— прервалъ рчь Ивана Ивановича рослый, молодой парень, недавно еще поступившій въ шайку Ермака, и слушавшій разсказъ о ‘казачьей вольности’ съ величайшимъ любопытствомъ.
— Какъ не знать? знаю!— отвчалъ Иванъ Ивановичъ.— Казаки, видишь-ли ты, впервые показались на Руси еще во время появленія татаръ. Слыхалъ, небось, объ этихъ проклятыхъ басурманахъ, которые столько вреда причинили нашему отечеству?
Парень утвердительно кивнулъ головою.
— Ну, такъ вотъ, въ это самое, значитъ, время они, т. е. казаки, появились въ степяхъ южной Руси, выбгли туда изъ Руси Московской и изъ Руси Литовской,— продолжалъ Иванъ Ивановичъ {Со временъ татаръ Русь раздлилась на дв отдльныя части — восточную и юго-западную. Въ первой стало возвышаться Московское княжество, во второй — Литовское.}.
Одни изъ такихъ людей жили осдлою жизнью, другіе шли дальше въ привольныя степи. Покоя имъ отъ татаръ, правда, тутъ тоже не было, но за то жилось все-таки вольне, такъ какъ нечего было бояться ни воеводъ княжескихъ, ни тяжкихъ податей.
Вс эти выходцы состояли большею частью изъ людей бездомныхъ, безсемейныхъ и отважныхъ, назывались они ‘казаками‘ Т изъ нихъ, которые населяли города и села, назывались казаками городовыми, а т, которые ушли въ степи — степными или вольными. Сначала вольныхъ казаковъ было мало, но съ той поры, какъ татарскія орды стали слабть, степное казачество росло больше и больше и уходило въ степи все дальше и дальше. За прибывавшимъ народомъ дло не останавливалось — вс, кому плохо жилось на родин, какъ напримръ бглымъ холопямъ или смертоубійцамъ,— уходили въ казаки.
Селились также вольные казаки по берегамъ рыбныхъ ркъ, мало по малу сходились въ большія общества и сами выбирали себ атамановъ, т. е. начальниковъ. Такія казачьи общества то воевали съ сосдними татарами, то входили съ ними въ дружбу и сообща набгали На русскія и литовскія деревни, или грабили въ степи прозжихъ купцовъ да всякаго, кто подъ руку попадался. Теперь, въ наше время, при цар Иван Грозномъ, казаки занимаютъ уже вс южныя степи и населяютъ берега многихъ большихъ ркъ. По рк Дону живутъ казаки, бжавшіе изъ Московской Руси, а по Днпру т, которые ушли изъ южной части Литовской Руси. Донскіе казаки больше всего пошаливаютъ по Волг, къ нимъ принадлежимъ и мы… Понялъ?
— Понялъ!— воскликнулъ рослый парень, улыбнувшись во всю ширину рта.
— А кто нашъ атаманъ, какъ онъ прозывается?— спросилъ Кольцо своего собесдника.
— Ермакъ Тимофевичъ.
— Врно, молодчина ты у меня будешь, вижу по всему. Однако, что это Тимофевичъ нашъ такъ долго не возвращается, мн надо поговорить съ нимъ о дл.
— Ужъ не приключилось-ли съ нимъ лихо какое? Ишь вдь, втеръ-то какъ реветъ по лсу, словно голодная волчица завываетъ — раздался въ отвтъ чей-то голосъ изъ толпы.
— Нашъ атаманъ не изъ таковскихъ, чтобы какому бы то ни , было лиху поддаться, коли ушелъ, значитъ — по длу, въ свое время воротится,— возразилъ Кольцо, и снова продолжалъ длинное повствованіе о казакахъ-разбойникахъ.

II.
Ворожея.

А Ермакъ Тимофевичъ тмъ временемъ съ трудомъ пробирался по узкой извилистой тропинк, версты за дв отъ того мста, гд пылали костры и гд находилась его разбойничья шайка.
Онъ былъ высокъ ростомъ, лицомъ пригожъ, осанкой сановитъ, изъ роду происходилъ простаго, но разумъ имлъ замчательный, сначала находился въ бурлацкой артели кашеваромъ,— тамъ его и прозвали Ермакомъ, потому что артельный таганъ назывался ‘ермакъ’, а настоящее, крещеное имя его было Василій.
Работа бурлацкая Ермаку, однако, скоро надола, прискучила… Затосковалъ онъ по вольной жизни, и пошелъ къ донскимъ казакамъ, которые вскор за смлый нравъ, за удаль, да за великую силу, выбрали его старшиной надъ одною изъ станицъ, но Ермаку и тутъ раздолья показалось мало… Его все тянуло дальше… дальше… Тянуло туда, гд гуляютъ забубенныя головы на полной свобод… Онъ набралъ себ шайку молодцовъ и ушелъ съ ними на Волгу разбойничать… Но — вернемся къ разсказу.
И такъ, съ трудомъ пробираясь по узкой извилистой тропинк, Ермакъ направлялся къ оврагу, въ самой глубин котораго находилась маленькая, покривившаяся отъ времени, лачужка старой ворожеи Власьевны.
Около Сорока лтъ почти жила тутъ эта загадочная женщина, знали ее вс окружные жители, но въ точности никто не помнилъ, когда именно она туда поселилась, только старики помнили Власьевну еще молодой, красивой, съ черными огневыми глазами, ласковымъ взглядомъ, доброю, привтливою рчью.
Почему она перебралась въ такую трущобу — имъ было не извстно, но они утверждали, будто въ старину въ этой самой лачуг жила какая-то злая колдунья, которая никому не давала спуску и которой вс очень боялись, затмъ колдунья вдругъ куда-то пропала, а на ея мст появилась Власьевна.
Съ той поры, въ проклятой людьми лачужк, на мсто прежнихъ недобрыхъ рчей, каждый встрчалъ теплое слово: порубятъ-ли кого, лихоманка-ли приключится, или порча какая, — сейчасъ бгутъ къ Власьевн: она приметъ, обласкаетъ, разспроситъ, и непремнно дастъ такого снадобья, что всякій недугъ словно рукой сниметъ.
Услыхавъ случайно про все это, Ермакъ задумалъ тоже пойти съ нею покалякать, о чемъ однако не предупредилъ не только никого изъ своихъ удалыхъ молодцовъ, а даже друга-пріятеля Ивана Ивановича Кольцо.
Спустившись съ большимъ трудомъ по крутому обрыву, онъ наконецъ остановился около избушки и уже хотлъ взяться за скобку двери, какъ вдругъ, можетъ быть въ первый разъ въ жизни, почувствовалъ такой страхъ, что хотлъ даже воротиться.
— Войди, войди, Тимофевичъ, не бойся!— послышался за дверью женскій голосъ, точно угадавшій его мысли, и съ этими Словами на порог показалась сгорбленная фигура старухи, еще до сихъ поръ очень красивой.— Зачмъ изволилъ пожаловать?
— Да такъ, Власьевна, покалякать съ тобою охота,— отвчалъ Ермакъ нершительно.
— Поворожить, видно, задумалъ,— продолжала Власьевна, и, впустивъ нежданнаго гостя въ избушку, плотно закрыла за нимъ дверь и сейчасъ же начала длать разныя приготовленія для гаданья.
Ермакъ не спускалъ съ нея глазъ, нсколько минутъ продолжалось молчаніе, затмъ ворожея заговорила первая:
— Готово,— сказала она, подойдя съ небольшимъ ковшемъ, наполненнымъ холодною водою, къ горвшей лучин, которая, отбрасывая густую тнь на закоптлый потолокъ и стны, слабо освщала мрачное жилище.
— Ну, и что же?
— Погоди, родимый, сразу-то- не разберешь,— отозвалась Власьевна, долго и пристально вглядываясь въ воду.— Все что-то путается… Словно Волга рка показалась… Да, такъ и есть, она… она… Вотъ ея берега крутые… Вотъ лсъ дремучій, а вотъ и струги плывутъ… Золота-то, золота сколько! Хоть лопатой загребай… А парчи-то, видимо-невидимо… Но за то и мертвыхъ тлъ не оберешься, такъ въ крови и плаваютъ…
Ермакъ насупился, нижняя губа его подернулась.
— Что же дальше?— обратился онъ къ старух слегка дрожащимъ голосомъ.
— А вотъ, родимый, сейчасъ увидимъ.— И опять наступило молчаніе. Власьевна нагнулась еще ниже къ ковшу.
— Чудно!— воскликнула она, махнувъ головою,— мерещится мн какое-то мсто, совсмъ незнакомое и на наши мста ничуть не похожее. Везд все снгъ, снгъ и снгъ… глушь непроглядная, и народъ-то одтъ словно не по людски, такого народа я отродясь не видывала, сколько ни живу на бломъ свт… А вотъ и ты среди него показался, только онъ бжитъ отъ тебя, хоронится… а кровь-то такъ и льется ркою! Теперь больше ничего не вижу, все словно заволоклось дымомъ какимъ, либо глаза мои устали… Нтъ, постой, постой, родимый, опять что-то показалось, опять что-то мерещится… Да ты же опять появляешься… Стоишь, и о чемъ-то рчь ведешь, лицо у тебя такое довольное, и т же самые люди, что давеча прочь бжали, стоятъ передъ тобою да низко, низко кланяются, и кидаютъ теб къ ногамъ разныя шкуры звриныя…
При послднихъ словахъ Власьевны Ермакъ улыбнулся. Власьевна это замтила и, какъ бы не желая продолжать гаданье, сейчасъ же сболтала воду.
— Погоди, добрый молодецъ, настанетъ время, когда ты узнаешь по опыту, что Власьевна говоритъ правду,— сказала старуха своимъ обычнымъ кроткимъ голосомъ и сла на лавку.

III.
Схватка лихихъ молодцовъ.

— Эй, вы, молодцы! Живо собирайтесь на рку!— раздался однажды въ казацкомъ разбойничьемъ лагер голосъ атамана Ермака.
Молодцы не заставили долго ожидать себя: похватавъ свои пожитки, они въ одинъ мигъ чуть не кубаремъ скатились внизъ по крутому берегу, чтобы скоре ссть въ челны, и едва только успли отчалить, какъ на встрчу ихъ показалось тихо плывущее противъ теченія громадное судно.
Быстро окружили его наши удалые молодцы со всхъ четырехъ сторонъ, атаманъ же на своемъ челн приблизился почти къ самому борту и смлымъ окликомъ спросилъ стоявшихъ на палуб вооруженныхъ людей: кто они такіе и откуда дутъ?
демъ изъ Астрахани въ Пермскую область и веземъ Казну золотую Дементія Григорьевича Строганова,— отвтили ему вооруженные люди.
— Ребятушки! Не звайте! Впередъ, за мною!— крикнулъ атаманъ, обратившись къ своимъ спутникамъ, которые всегда были готовы пошалить да поразмять руки.
Началась свалка, безчисленное множество челновъ вплотную стало около струга (т. е. судна), лихіе казаки, словно кошки, карабкались на палубу, гд подъ ихъ мткими ударами защитники Строгановскаго богатства падали какъ мухи. Кровь лилась ручьемъ, болзненные стоны раненыхъ смшивались съ яростными криками побдителей, и сливаясь въ одинъ общій гулъ, далеко проносились по широкой Волг… Мертвыя тла валялись грудами… Ермаку тутъ вдругъ почему-то вспомнилась Власьевна… вспомнились ея загадочныя слова, и такъ жутко… такъ жутко стало на сердц при мысли о томъ, сколько на своемъ вку онъ пролилъ крови христіанской. Но вотъ свалка наконецъ прекратилась, стругъ былъ завоеванъ атаманомъ, врные слуги Дементія Григорьевича ничего не могли подлать… Казаки-разбойники приступили къ длежк, и разобравъ по ровну захваченное богатство, сначала поспшили побросать въ воду окровавленные трупы, а затмъ спокойно, какъ ни въ чемъ не бывало, вернулись на берегъ, гд опять по вчерашнему запылали костры и пошли обычныя, шумныя бесды.
Жалли казаки крпко о погибшихъ товарищахъ (такъ какъ въ этой схватк и казаковъ пало порядочно), но за то душевно радовались успшному окончанію дла и съ большимъ вниманіемъ слушали разсказы захваченныхъ плнниковъ о несмтномъ богатств купца Строганова, о томъ, какъ сосдніе полудикіе народны безпрестанно пытаются отнять эти богатства у него, и о томъ, какъ купецъ Строгановъ не разъ уже предлагалъ многимъ кочующимъ вольнымъ людямъ удлить часть подаренной ему Царемъ земли и кром того еще щедро наградить золотомъ — только за то, чтобы они. согласились оберегать его сокровища.
Ермакъ не проронилъ ни одного слова изъ этого интереснаго разсказа, и на слдующее же утро, переговоривъ съ Иваномъ Ивановичемъ, собралъ свою храбрую дружину, чтобы предложить ей бросить разбойничій промыселъ на Волг и идти вмст съ нимъ въ страну, гд находятся владнія Строганова.
Удивленные такимъ неожиданнымъ предложеніемъ, разбойники нсколько минутъ стояли молча, но затмъ сразу, вс поголовно изъявили полную готовность везд и всегда слдовать за своимъ любимымъ атаманомъ, который немедленно же приложилъ стараніе къ тому, чтобы увеличить составъ и безъ того уже многочисленной дружины. Сдлать это ему было не трудно: бродившія по окрестностямъ ватаги праздношатающихся давно уже наслышались о его молодецкихъ подвигахъ, и потому по первому слову примкнули къ нему очень охотно.
Обративъ такимъ образомъ свою разбойничью шайку на подобіе дружины и навербовавъ отовсюду лихихъ молодцовъ, числомъ около 800 человкъ, Ермакъ въ одинъ прекрасный день привелъ ихъ на службу Строганову.

IV.
Сибирь.

Недалеко отъ Строгановской земли тянулись Уральскія горы, а за горами лежала страна, которая зовется теперь Сибирью. Эту страну русскіе промышленники знали давно, еще лтъ за 400 до Ермака хаживали они туда за дорогими мхами. Тамъ на рк Иртыш находилось особое татарское царство, и главный его городъ назывался ‘Искеръ’ или ‘Сибирь‘. Отъ этого города русскіе и называли всю землю за Ураломъ Сибирью, и сибирскій царь посл того, какъ Иванъ Грозный взялъ Казань, самъ напросился платить ему дань собольими шкурами, съ тмъ, чтобы онъ (т. е. русскій государь) не отказалъ оборонять его отъ сосдей-недруговъ, но по прошествіи самаго непродолжительнаго времени этого сибирскаго царя изъ его владній выгналъ другой басурманскій царь, по имени Кучумъ. Завладвъ всей землею, онъ прежде всего отказался платить дань Грозному и даже, убилъ посла, который пріхалъ за данью, и затмъ, провдавъ про несмтное богатство купцовъ Строгановыхъ, сталъ творить имъ всякія непріятности.
Ермакъ со своею шайкою явился какъ разъ во-время, Строгановы приняли его съ честью, съ привтомъ и осыпали подарками.
Цлыхъ два года прожилъ Ермакъ Тимофевичъ у Строгановыхъ, обороняя ихъ землю отъ сосднихъ народовъ, и когда вокругъ стало тихо, мирно и покойно, то они сообща поршили прибрать къ рукамъ Сибирскую землю. Ермакъ въ сопровожденіи своего друга Кольцо и многочисленной дружины пустился въ путь.
Чмъ дальше вдавался атаманъ въ глубь Сибирскаго царства, съ его обширными, вчно зеленющими* среди снжныхъ сугробовъ, хвойными лсами, тмъ чаще приходили ему на умъ рчи старой Власьевны, и тмъ мрачне, неприглядне казалась эта суровая страна, гд большую половину года воютъ страшные снжные ураганы, называемые сибиряками пургою, гд тянутся ледяныя пустыни, лишенныя всякой растительности, всякаго человческаго жилья, кром разв изрдка промелькнувшей какой нибудь жалкой юрты остяка, черемиса или тому подобнаго дикаго народца.
Много труда и лишеній пришлось испытать бдному Ермаку, но тмъ не мене въ конц концовъ онъ все-таки достигъ желанной цли и добрался до Сибирскаго царства, не доходя до котораго версты за полторы, казаки его услыхали сперва какой-то отдаленный гулъ, происходившій какъ бы отъ огромнаго числа голосовъ, потомъ ржаніе лошадей, и затмъ уже, подойдя ближе, ясно разглядли многолюдный татарскій станъ, гд цлыя толпы торопливо сновали изъ стороны въ сторону, а посреди стана возвышался шатеръ самого Кучума. Радостно заблестли глаза атамана.
— Ну, братцы,— обратился онъ къ дружин,— наводите-ка ружья на шатеръ Кучумовскій!
Приказаніе было сейчасъ же исполнено, грянули сотни выстрловъ, и черезъ нсколько минутъ отъ шатра не осталось и слдовъ. Пораженные татары переполошились, нкоторые изъ нихъ бросились бжать назадъ, нкоторые поскакали по направленію къ лсу, а нкоторые съ какою-то отчаянною ршимостью двинулись впередъ, стараясь оборониться.
— 22 —
— Пали!— крикнулъ Ермакъ громкимъ голосомъ, и снова раздалось нсколько залповъ… Непріятельскаго войска пало громадное число, русскіе тоже пострадали порядочно, свалка продолжалась довольно долго и окончилась полнымъ пораженіемъ Кучума.

V.
Невста.

Всть о томъ, что Кучумъ разбитъ на голову, быстро разнеслась по всему околодку и очень обрадовала подвластныя ему племена, которыя онъ во время своего владычества постоянно притснялъ, грабилъ, заставлялъ переходить въ магометанскую вру и обижалъ непосильными податями — ‘ясакъ’ по ихнему.
Съ водвореніемъ же Ермака все это разомъ прекратилось, дикари вздохнули свободне, но за то не прошло и мсяца, какъ цлыя толпы-различныхъ сверныхъ инородцевъ гуськомъ потащились со всхъ сторонъ къ тому мсту, гд жилъ Ермакъ, чтобы выразить ему свою покорность добровольною данью и дарами, состоящими большею частью изъ звриныхъ шкуръ, которыя, опять-таки, невольно заставили его вспомнить о Власьевн.
Повеселлъ нашъ Ермакъ Тимофевичъ — вс прежнія невзгоды позабылъ, повеселла и дружина его, въ свою очередь забывшая родныя станицы и покинутыя семьи…
Наступившая сибирская зима была въ полномъ разгар, морозъ доходилъ чуть не до сорока градусовъ, и густой рыхлый снгъ совсмъ занесъ юрты, въ которыхъ расположились храбрые казаки.
— Глянь-ка, Михй,— сказалъ однажды стоявшій на сторожевомъ посту часовой своему товарищу,— что это вонъ тамъ вдали по дорог словно черное пятно движется, или мн такъ только кажется?
— Нтъ, братъ, въ самомъ дл что-то копошится,— отвчалъ Михй,— пожалуй ужъ не татары-ли опять подбираются, хитры вдь они, окаянные, не доложить-ли атаману?
— Ну, вотъ еще выдумалъ! За всякими пустяками атамана тревожить,— вмшался Третій казакъ.
— Подождемъ, къ чему торопиться?
— Ладно, подождемъ, пожалуй.
Черное пятно между тмъ все приближалось, и черезъ нсколько времени по дорог, ведущей къ казацкому лагерю, уже совершенно ясно показалось штукъ восемь нагруженныхъ кибитокъ.
— Это не татары,— ршили тогда между собою часовые,— а видно опять какой-нибудь дикій народецъ къ намъ на поклонъ идетъ.
Поздъ наконецъ подошелъ совсмъ близко, и изъ первой кибитки вылзъ какой-то человкъ, весь закутанный въ звриныя шкуры. Обратившись къ часовымъ, онъ что-то забормоталъ по своему.
— Чего ему надо, грхъ его вдаетъ,— говорили часовые, и чтобы разршить вопросъ, позвали одного изъ строгановскихъ слугъ, находившихся постоянно при атаман, прося его перевести непонятныя рчи.
Слуга кое-какъ вступилъ въ объясненіе съ прізжимъ и посл первыхъ же.словъ послдняго громко расхохотался.
— Чего ты, чего?— допытывались часовые.
— Да какъ, братцы, не смяться: это пугало говоритъ, что князь его привезъ свою дочку нашему атаману сватать.
— Вотъ-те и разъ, атаманшу Богъ послалъ!— и казаки разразились громкимъ смхомъ.
Прізжій однако такъ настойчиво требовалъ, чтобы атаманъ его принялъ, что доложить Ермаку пришлось.
Ермакъ, конечно, очень удивился такому предложенію, и хотя жениться совсмъ не собирался, но князя все-таки принялъ.
— Я явился къ теб, чтобы доставить нкоторые дары и предложить въ жены мою дочь!— торжественно заговорилъ князь, войдя въ шатеръ Ермака вмст съ княжною, лицо которой было закрыто.
Съ этими словами онъ сдернулъ покрывало, и Ермакъ увидлъ передъ собой косую, сплющенную рожицу молодой двушки.
— Скажи ему,— обратился онъ къ переводчику, едва удерживаясь отъ смха,— что невста мн очень нравится, и я непремнно бы на ней женился, еслибъ только нашъ законъ не запрещалъ внчаться съ иновркой, но когда будешь говорить, пожалуйста не смйся.
Услыхавъ отвтъ атамана, ни невста, ни князь даже не подумали обидться, они спокойно сняли съ возовъ привезенные подарки, положили ихъ къ ногамъ атамана, а сами повернули оглобли и отправились домой.
Случай этотъ долго забавлялъ удалыхъ казаковъ, а Иванъ Ивановичъ Кольцо такъ просто не давалъ проходу атаману, напоминая, ему безпрестанно, что напрасно выпустилъ изъ рукъ такую красавицу-невсту.
Время между тмъ тянулось обычнымъ порядкомъ, жизнь атамана и его дружины текла По старому, вс дни походили одинъ на другой, такъ что многіе лихіе молодцы даже начали скучать отъ однообразія, да и самъ Ермакъ съ нетерпніемъ ждалъ весны, разсчитывая съ боле теплыми днями двинуться дальше, а друга своего, Ивана Ивановича Кольцо, въ сопровожденіи нсколькихъ человкъ казаковъ, отправить въ Москву къ царю оанну Грозному бить челомъ новымъ царствомъ.

VI.
Посольство Ермака.

Когда послы Ермаковы прибыли въ Москву, то всть о присоединеніи Сибири живо разнеслась по городу, имена Ермака Тимофевича и Ивана Ивановича Кольцо — бывшихъ разбойниковъ нсколько лтъ тому назадъ, не разъ уже приговоренныхъ къ казни за свои воровскія дла,— теперь повторялись каждымъ съ восторгомъ.
Царь оаннъ Грозный простилъ имъ вс ихъ провинности, о ихъ здравіи въ церквахъ служились молебны, народъ ликовалъ, колокола звонили какъ въ Свтлое Христово Воскресенье… Кольцо ожидалъ съ нетерпніемъ минуты, когда ему будетъ разршено явиться въ царскія палаты.
Но вотъ наконецъ наступилъ день пріема: въ большой Кремлевской палат было собрано большое количество приближенныхъ къ царю сановниковъ, вс они были одты въ блые атласные кафтаны, шитые серебромъ и золотомъ, самъ царь, окруженный блескомъ царскаго величія, сидлъ на золотомъ трон въ Мономаховой шапк и роскошномъ одяніи, украшенномъ образками и различными драгоцнными каменьями. По правую руку трона стоялъ царевичъ еодоръ, по лвую — бояринъ Борисъ Годуновъ. Минутъ пять въ палат продолжалась мертвая тишина, затмъ вдали раздались трубные звуки, звонъ колоколовъ усилился, дверь торжественно распахнулась, и на порог показались сначала шесть стольниковъ, затмъ послы Ермаковы подъ предводительствомъ Ивана Ивановича Кольцо, и наконецъ позади прислуга, которая несла цлую гору дорогихъ мховъ, старинную утварь и множество необыкновеннаго, еще никогда не виданнаго москвичами оружія.
— Батюшка Царь-государь!— заговорилъ Кольцо, приблизившись къ ступенькамъ трона и почтительно вставъ на колни,— твой казацкій атаманъ Ермакъ Тимофевичъ вмст съ опальными волжскими казаками, стараясь заслужить прощеніе старыхъ винъ, бьетъ теб челомъ новымъ царствомъ!
Затмъ началось чтеніе грамоты Ермака.
— Съ сегодняшняго дня о старомъ поминать не станемъ, гнвъ мой перешелъ на милость!— воскликнулъ царь, когда чтеніе окончилось, и милостиво протянулъ Кольцу руку, которую тотъ почтительно поцловалъ.
Данное слово Грозный царь сдержалъ въ точности: Кольцо и его товарищей онъ пожаловалъ деньгами, сукнами, казакамъ, которые находились въ Сибири, приказалъ послать большое жалованье, а, Ермаку — шубу со своего царскаго плеча, серебряный ковшъ и два дорогіе доспха, кром того онъ еще веллъ написать къ Ермаку милостивую грамоту, величая его въ этой грамот ‘Княземъ Сибирскимъ’, а въ помощь къ казакамъ снарядилъ двухъ воеводъ съ пятью сотнями стрльцовъ.
Когда Иванъ Ивановичъ Кольцо съ воеводами, да ратными людьми снова вернулся въ Сибирь и объявилъ государеву милость, то радость Ермака и остальныхъ казаковъ была безгранична, началось у нихъ веселье — такое, какого давно, давно никто не запомнилъ, а бда между тмъ ужъ къ нимъ въ двери стучалась…
Зима стояла суровая, сибирская — носа нельзя было высунуть изъ избы, такъ что казаки не могли ни охотиться, ни рыбу ловить, и терпли большое, лишеніе. Отъ недостатка свжей пищи среди нихъ скоро начались разныя болзни, потомъ голодъ… Людей перемерло порядочно… А тутъ и другое лихо нежданно-негаданно приключилось. Одинъ сибирскій князекъ, по имени ‘Карача’, обманомъ заманилъ къ себ Кольцо съ 40 товарищами и перерзалъ всхъ до единаго. Узнавъ про это, окрестные народы тоже поднялись на казаковъ и окружили городъ Сибирь, гд находился Ермакъ. Казаки и стрльцы его долго отстаивали городъ, но такъ какъ количествомъ ихъ было не много, то бороться приходилось трудно, състные припасы у Ермака стали кончаться, и онъ ршился на отчаянное дло: ночью, когда татары спали, казаки по его приказанію вышли изъ города и, тихо подкравшись къ становищу Карачи, въ свою очередь принялись рзать тамъ всхъ поголовно.
Всполошились татары, крикъ, стонъ стоялъ неумолкаемый, но въ потемкахъ они никакъ не могли разобраться, когда же наконецъ занялась заря, то прибодрились, а казаки, не будь дураками, живо забрались въ обозъ Карачи и давай оттуда отстрливаться.
Не выстояли татары и въ конц концовъ пустились въ бгство вмст съ Карачею. Тогда Ермакъ вышелъ изъ засады, чтобы догнать ихъ, такимъ образомъ бда Ермака миновала, но миновала уже въ послдній разъ.

VII.
Смерть Ермака.

Стояла лтняя пора, въ город Сибири только что началась ярмарка, на которую ожидали богатыхъ купцовъ изъ одной далекой басурманской страны. Купцы эти всегда приходили къ урочному времени, а тутъ вдругъ почему-то замшкались. Ермакъ сталъ развдывать, какая тому причина, и вскор узналъ, будто царь Кучумъ купцовъ не пропускаетъ.
— А, коли такъ, то я имъ покажу себя! вскричалъ онъ сердито, и немедленно отобравъ 50 человкъ самыхъ отважныхъ казаковъ, пустился съ ними на выручку купцамъ вверхъ по Иртышу. Цлый день плыли они впередъ, и все противъ теченія, не разъ на берегъ выходили, но ни купцовъ, ни кучумовыхъ людей нигд не встртили, притомились казаки, надо было имъ дать отдыхъ. Ермакъ повернулъ назадъ, причалилъ къ острову, веллъ привязать лодки и выходить на ночлегъ. Казаки поспшили раскинуть шатры и сейчасъ же завалились спать, причемъ были — настолько неосторожны, что даже сторожей не выставили. Ночь выдалась темная, ненастная, точь въ точь такая, какъ тогда, когда Ермакъ задумалъ идти покалякать со старухой Власьевной… Утомленные трудовымъ днемъ, казаки заснули какъ убитые и про татаръ совершенно забыли, а татары между тмъ не только не спали, но даже не дремали… Кучумъ цлый день не терялъ изъ виду Ермакова слда. Дождавшись ночи, онъ послалъ одного татарина отыскать ведущій къ острову бродъ, такъ какъ лодокъ у татаръ не было, и иначе попасть на островъ они не могли. Тутъ слдуетъ замтить, между прочимъ, что посланный на развдку татаринъ былъ раньше за что-то приговоренъ къ смерти, и что Кучумъ теперь общалъ его помиловать, если онъ только доберется до казаковъ незамтнымъ образомъ.
Татаринъ отправился, нащупалъ бродъ, высмотрлъ казаковъ и скоро вернулся къ Кучуму. Кучумъ не хотлъ врить, что казаки улеглись вс спать и сторожей не выставили.
— Проберись вторично къ казакамъ и стащи у нихъ первое, что попадетъ подъ руку, тогда поврю,— сказалъ онъ татарину.
Татаринъ послушался, перешелъ рку, какъ кошка, подползъ къ одному изъ шатровъ, просунулъ подъ него руку и, вытащивъ оттуда три ружья, ползкомъ добрался до берега, чтобы доставить все это Кучуму.
Запрыгало отъ радости сердце Кучумово, который въ сопровожденіи громадной толпы татаръ немедленно сталъ переправляться черезъ рку, но такъ тихо и съ такой опаской, что казаки за воемъ втра ршительно ничего не слыхали, и очнулись только тогда, когда большая половина ихъ оказалась перерзанною, остальные тоже вс погибли… Только два-человка уцлло: одинъ добрался до города Сибири и принесъ грустную всть про гибель товарищей, другой былъ самъ Ермакъ, который, услыхавъ суматоху и рзню, вскочилъ наконецъ на ноги и сталъ сзывать своихъ удалыхъ молодцовъ, но молодцы на этотъ разъ не могли откликнуться на зовъ атамана: одни лежали уже мертвыми, другіе еле копошились… Увидлъ Ермакъ, что дло плохо, порубилъ съ досады нсколько человкъ татаръ и бросился скоре къ лодкамъ, но лодки, на его несчастье, отнесло втромъ на середину рки… Тогда онъ кинулся въ воду, надясь добраться до нихъ вплавь, а тутъ, глядь, новая бда приключилась: бдняга, отъ тяжести надтыхъ на немъ желзныхъ доспховъ, опустился ко дну и умеръ, не докончивъ начатаго дла.
Горько плакали казаки по любимомъ атаман, посл смерти котораго имъ въ Сибири уже длать было нечего, они собрались, и вмст съ царскими воеводами вернулись въ Русь.

 []

Кучумъ же вошелъ опять въ городъ Сибирь, надясь зажить тамъ по старому, но надежды его не сбылись, убжавшіе изъ Сибири казаки, нсколько времени спустя, пришли съ новою ратью и живо забрали въ свои руки сначала все то, что раньше завоевалъ Ермакъ, а потомъ и дальше пошли, благодаря чему въ конц концовъ случилось такъ, что вся огромная страна, которая нын зовется Сибирью, сдлалась русскою землею.
Память о Ермак Тимофевич сохранилась въ народ и до нашихъ дней. Въ город Тобольск (неподалеку отъ мста, гд находилась древняя столица хана), ему воздвигнутъ въ 1882 году великолпный памятникъ, а объ удалыхъ казакахъ (не только потомкахъ его бывшей разбойничьей шайки), но обо всхъ, которые жили на Руси и въ то время, и поздне — въ русской исторіи говорится много интереснаго.
Казацкія общества вообще образовались въ половин XV вка.
Сначала казаки были народъ вольный, такъ называли они себя, такъ звали ихъ и государи, долгое время они сами собой выбирали себ гетмановъ или атамановъ (начальниковъ), воевали съ кмъ хотли, мирились когда хотли, но потомъ, мало-по-малу, пошло иначе.
Основаніе казацкимъ обществамъ, по всему вроятію, положили русскіе, потому что хотя общества и состояли изъ удальцовъ различныхъ народовъ, какъ-то: изъ половцевъ, черкесовъ, бглыхъ поляковъ, литовцевъ, но главныя правила казаковъ заключались въ томъ, чтобы исповдывать православную вру и постоянно воевать съ басурманами. Басурманами они называли всхъ неправославныхъ.
Селились казаки первоначально по Дону и по Днпру, первые назывались малороссійскими или уральскими, а вторые, жившіе за Днпровскими порогами — запорожцами. Съ теченіемъ времени они явились на Кубани и Урал.
Главное пребываніе днпровскихъ казаковъ было мстечко, называемое ‘Запорожская счь’ а донскихъ — мстечко ‘Раздоры’, Вс они, какъ уже сказано выше, были люди бездомные, безсемейные, жили въ шалашахъ, сплетенныхъ изъ хвороста, и ли самую грубую, простую пищу. Женщинъ въ Счи совсмъ не было,
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека