В. П. Андреевская.
В. П. Андреевская.
СВЯЩЕННОЕ КОЛЕЧКО.
СВЯЩЕННОЕ КОЛЕЧКО.
РАЗСКАЗЪ
ИЗДАНІЕ
Училищнаго Совта при Святйшемъ Снод.
ПЕТРОГРАДЪ.
Снодальная Типографія.
1915.
I.
II.
III.
IV.
Священное колечко, Андреевская Варвара Павловна, Год: 1915
Время на прочтение: 57 минут(ы)
Село Михайловское было красиво раскинуто на берегу широкой рки.
Вдоль единственной улицы его тянулись крестьянскія избы, вс похожія одна на другую, съ тою только, впрочемъ, разницей, что нкоторыя, пришедшія въ ветхость, совсмъ покачнулись и однимъ бокомъ, словно, вросли въ землю, нкоторыя же,— понове,— стояли прямо.
За одной изъ такихъ избушекъ, на самомъ откос лесчаннаго берега, виднлись разставленныя мережи и висвшія для просушки рыболовныя сти. Праве,— поодоль отъ стей, — лежалъ опрокинутый кверху дномъ челнъ. На немъ, подобравъ подъ себя босыя ноги, примостился небольшой мальчуганъ, очень некрасивой наружности: немного кривобокій и съ уродливой, непомрно-продолговатой головою. Онъ былъ босъ и одтъ въ грубую пестрядинную рубаху, какія обыкновенно носятъ бдные русскіе крестьяне.
Этого мальчика звали Степа. Онъ былъ круглый сирота и жилъ изъ милости у двоюроднаго дяди, рыболова Никиты, единственнаго на бломъ свт близкаго ему человка. Дядя, однако, вмсто того, чтобы относиться къ нему по родственному, попрекалъ его уродствомъ, кускомъ хлба, взваливалъ на него самыя тяжелыя домашнія работы и, подъ пьяную руку, частенько угощалъ колотушками. Но Степа терпливо сносилъ эти напасти, никогда не ропталъ и никому на обидчиковъ не жаловался, считая, что тяжелая его участь — дло обычное, въ порядк вещей, да иначе и сложиться не можетъ. Онъ не жаловался даже Миш, любимому пріятелю, съ которымъ всегда длился всякимъ впечатлніемъ. Къ Миш бжалъ онъ въ тяжелыя минуты, чтобы отвести душу, и находилъ, что въ его присутствіи ему становится легче…
Итакъ, примостившись на опрокинутомъ вверхъ дномъ челн, Степа держалъ въ рукахъ недавно полученный въ подарокъ отъ Миши картузъ и пристально его разглядывалъ. На блдномъ личик мальчика, обыкновенно печальномъ, теперь замтно было оживленіе. Онъ не могъ. нарадоваться тому, что, вмсто засаленной, дырявой шапки, у него есть новый картузъ, точь-въ-точь такой, какой носитъ самъ Миша… То-то заглядятся на него деревенскія ребята, то-то позавидуютъ, когда онъ въ воскресенье наднетъ этотъ картузъ на голову и пойдетъ въ церковь… Увлеченный пріятной думой, Степа не замтилъ, какъ нсколько крестьянскихъ мальчиковъ, игравшихъ на берегу, о чемъ-то перешептывались и тихонько хихикали въ кулаки.
Вс они постоянно смотрли на Степу, какъ на отщепенца какого, насмхались надъ нимъ, прозвали ‘тихоней’ и при удобномъ случа не останавливались даже передъ тмъ, чтобы его обидть, одинъ только Миша составлялъ исключеніе.
Воспитанный родителями въ страх Божіемъ и въ любви къ ближнему, Миша никогда не позволялъ себ оскорблять кого бы то ни было, въ особенности тхъ, кто стоялъ ниже его, или былъ слабе. Шалуны-мальчуганы это знали и въ его присутствіи не трогали Степу, но стоило Миш отвернуться, какъ они бднаго Степу сейчасъ-же осыпали градомъ насмшекъ, которыя, въ конц концовъ, почти каждый разъ доводили его до слезъ.
— Смотрите-ка, смотрите, ‘тихоня’ то нашъ какой сегодня веселый, улыбается! Что это съ нимъ приключилось?.. говорилъ Ванюшка, сынъ мельника, кивая головой въ ту сторону, гд сидлъ Степа.
— Миша картузъ ему подарилъ, вотъ онъ, значитъ, и сидитъ да любуется, отозвался одинъ изъ присутствующихъ.
— Шутки ради отнимемъ-ка у него картузъ да кинемъ въ воду… вотъ и запляшетъ тогда ‘тихоня’, распотшитъ насъ!.. предложилъ кто-то изъ толпы.
— А и въ правду отнимемъ-ка!.. согласились остальные, и ватага шалуновъ вмигъ подбжала къ Степ.
— Что вамъ надо? спросилъ послдній упавшимъ голосомъ, предвидя заране, что надъ нимъ начнется потха.
Одинъ изъ мальчиковъ, вмсто отвта, сталъ его дергать за волосы.
— Оставь! взмолился Степа.
— Скажите, пожалуйста, какая недотрога! Вотъ заважничалъ, точно принцъ заморскій, раздалось со всхъ сторонъ.
— Принцъ заморскій!.. Принцъ заморскій!.. нараспвъ подхватили мальчуганы- и, взявшись за руки, стали вертться вокругъ челнока. Степа сидлъ, совсмъ растерянный.
— Стащите-ка, братцы, у него съ головы картузъ да закинемъ его въ воду, скомандовалъ сынъ мельника, Ванюшка.
И, подъ общій хохотъ, ободренный имъ Ванюшка, поспшно взобравшись вверхъ по челноку, повалилъ Степу на спину. Онъ сорвалъ со Степы картузъ и уже высоко занесъ надъ собою руку, чтобы бросить картузъ въ рку, но тутъ кто-то вдругъ съ такой силой ударилъ его по спин, что онъ выронилъ картузъ и невольно обернулся…
Сзади, около самаго челнока, стоялъ Миша съ сжатыми кулаками.
— Что ты длаешь, негодяй! крикнулъ онъ во все горло, посмй только тронуть его еще при мн, я съ тобой расправлюсь по своему… А вы вс прочь отсюда!..— обратился онъ къ остальной компаніи, которая сразу разбжалась, сообразивъ, что Миша выше всхъ ихъ ростомъ и, наврное, сильне.
— Вотъ твой картузъ, продолжалъ между тмъ Миша, обратясь къ Степ, не бойся… Первый, кто до тебя дотронется, будетъ имть дло со мною.
Но вокругъ, вблизи челнока уже никого не было.
— Не горюй, Степа, говорилъ Миша, усаживаясь рядомъ со своимъ маленькимъ пріятелемъ. Вотъ твой картузъ… Онъ не только не испорченъ, а даже и не помятъ, успокойся же — не плачь… или съ Богомъ домой…
— Боюсь…
— Кого боишься, глупенькій?
— Да ихъ всхъ, отозвался Степа, указывая кивкомъ головы на удалявшихся мальчугановъ.
— Я провожу тебя до дому, не бойся и перестань плакать, пойдемъ!
— Спасибо, Миша, какой ты добрый!
— Ну, какое тамъ, добрый, случается, что и я не меньше другихъ балуюсь… Не могу только видть, когда надъ кмъ-нибудь издваются… Коли между собой дерутся ребята, мн все равно… я самъ съ радостію къ нимъ пристану, а коли на беззащитнаго нападутъ, видть не могу… Ну, что же, идемъ, что-ли… гляди-ка, небо все заволокло тучами, никакъ гроза собирается, да и дождь уже начинаетъ накрапывать.
Степа нехотя всталъ съ мста и молча послдовалъ за своимъ покровителемъ по направленію къ деревн.
— Спасибо, проговорилъ онъ тихо, когда они подошли къ маленькой, однимъ угломъ вросшей въ землю избушк, гд жилъ рыбакъ Никита, не забуду я твоей услуги по гробъ жизни, и если выдастся такой случай, что смогу тоже чмъ услужить теб — услужу непремнно.
Миша улыбнулся, дружески похлопалъ Степу по плечу и бгомъ бросился къ дому, такъ какъ крупныя капли дождя каждую минуту начали падать, усиливаясь все больше и больше.
Домъ его стоялъ на противоположномъ краю деревни, онъ рзко отличался отъ остальныхъ крестьянскихъ домовъ тмъ, что, во-первыхъ, казался больше ихъ и, во-вторыхъ, былъ совершенно новый, только что отстроенный.
Отецъ Миши, бывшій солдатъ, человкъ зажиточный, трудолюбивый, вернувшись невредимымъ посл Японской войны, поступилъ на мсто приказчикомъ при посудномъ магазин въ сосднемъ уздномъ городк. Весь свой заработокъ отдавалъ онъ на пользу семьи, которая состояла изъ его жены — Марины, сына Миши и старушки-бабушки.
— Желанный ты нашъ, сердечный, ишь какъ промокъ… сухой нитки на теб не осталось, встртила послдняя быстро вбжавшаго въ избу мальчугана.
— Да, бабушка, промокъ… Дождикъ здорово прохватилъ… нельзя было даже убжать.
— Ползай на печку, родимый, я закину теб туда сухое блье.
Миша мигомъ вскарабкался на печку и, прежде чмъ бабушка успла выдвинуть изъ-подъ деревянной лавки сундучекъ, гд хранилось блье, уже громко ей оттуда крикнулъ:
— Давай, бабушка, скоре рубаху, я дожидаюсь.
— Ишь ты, какой прыткій, отозвалась старушка. Въ эту минуту наружная дверь скрипнула и на порог показалась Марина, лицо ея было блдно, она казалась испуганною.
— Родимая, что съ тобой? раздался съ печки голосъ Миши, который, увидавъ входившую въ избу мать, сразу замтилъ ея тревожное состояніе,
Марина, опустившись на лавку, закрыла лицо руками и заплакала, старушка-бабушка поспшно подошла къ ней.
— Что такое, что случилось? принялась она выспрашивать, нжно проводя рукою по волосамъ дочери. Нсколько минутъ спустя, къ нимъ подбжалъ успвшій уже переодться Миша.
— Матушка, дорогая, чего ты плачешь? началъ онъ тоже допытываться.
— Война, говорятъ, объявлена, сквозь слезы отвтила Марина, всхъ бывшихъ солдатъ забираютъ… заберутъ и нашего кормильца, твоего батеньку.
Съ этими словами она притянула Мишу къ себ и крпко обняла обими руками, на глазахъ мальчика выступили слезы, но онъ сейчасъ же сдлалъ надъ собою усиліе, чтобы не расплакаться, и проговорилъ, повидимому, совершенно спокойно:
— Отъ кого ты, мама, про войну слышала?
— Сейчасъ изъ города мельникъ Архипъ пріхалъ, говорятъ, тамъ слухъ такой пошелъ…
— Не кручинься, родимая, можетъ быть, люди то просто такъ, зря болтаютъ, можетъ…
— Конечно, конечно, прибавила бабушка. Что раньше времени убиваться? вотъ, коли самъ Игнатій (такъ звали отца Миши) прідетъ, да подтвердитъ, что все это, молъ, правда, тогда другое дло, а пока что, убиваться не слдуетъ.
Марина мало-по-малу успокоилась. Бабушка, между тмъ, принялась накрывать ужинъ, въ продолженіе котораго общій разговоръ, однако, все-таки не вязался. Каждый чувствовалъ себя не то озабоченнымъ, не то разстроеннымъ, даже Миша,— всегда веселый и болтливый, — на этотъ разъ ограничился только тмъ, что вскользь разсказалъ про то, какъ случайно усплъ защитить сироту Степу.
Дождь продолжалъ лить по-прежнему, громовые удары тоже слышались довольно часто, хотя уже не такіе сильные и боле отдаленные, небо стало проясняться, наступила ночь, одна изъ тхъ короткихъ ночей, которыя бываютъ у насъ въ продолженіе лтней норы.
Вс жители сельца Михайловскаго погрузились въ глубокій сонъ. Не спалось только Марин, въ голов которой тянулась вереница мрачныхъ думъ, не спалось также Миш: онъ не могъ отогнать отъ себя мысль о разлук съ отцомъ и о томъ, что отецъ можетъ быть убитъ… Долго ворочалисъ они на своихъ постеляхъ, изрдка перекидываясь словами, и заснули только подъ утро. Но спать имъ пришлось недолго: ихъ скоро разбудилъ раздавшійся на двор лай двороваго пса Полкашки.— Миша встрепенулся… ‘Отецъ пріхалъ… привезъ всти о войн’… мелькнуло въ голов мальчика. Тоже самое подумала проснувшаяся Марина, но затмъ все затихло… Миша повернулся къ стн и мгновенно захраплъ, что касается Марины и бабушки, то он спать больше не могли, а, присвши на кроватяхъ, тихо разговаривали… Имъ казалось, что въ сняхъ слышится шорохъ, что кто-то крадется въ чуланчикъ, заваленный домашнимъ скарбомъ. Марина уже хотла выйти въ сни посмотрть, что тамъ такое, но мать удержала ее.
— Разбудишь Мишу, онъ только что заснулъ, не ходи… не надо, говорила старуха. Полканъ пересталъ лаять, значитъ, чужого нтъ… просто, намъ прислышалось…
— И впрямь, должно быть, прислышалось, согласилась Марина, надо заснуть, еще, кажется, рано…
Въ изб опять водворилась тишина, отъ времени до времени нарушаемая похрапываніемъ ея обитателей. Но вотъ настало утро — теплое, ясное, предвщающее жаркій день, о вчерашней непогод не было и помину. Въ сел началось обычное движеніе, громко раздавался въ прозрачномъ утреннемъ воздух звукъ пастушьяго рожка, который раскатистымъ эхомъ относился куда-то далеко, сливаясь въ общій гулъ съ мычаньемъ коровъ и блеяніемъ овецъ, выпущенныхъ на подножный кормъ. Повылзли мужики изъ своихъ хатокъ, стали собираться на поле и, по прошествіи самаго непродолжительнаго времени, все село опустло, въ избахъ остались только старые да малые.
— Идешь сно разгребать? спросилъ Миша свою мать, замтивъ, что Марина собирается выходить.
— А то какъ же, сынокъ? встимо, иду, посл вчерашняго дождя надо скоре раскидать его, чтобы провтрилось да пообсохло на солнышк…
— И я пойду съ тобою, мама, вдь меня ужъ нечего считать за маленькаго, отозвался Миша.
— Какой ты маленькій, улыбнулась Марина,: тринадцатый годокъ пошелъ, работникъ, какъ есть въ дом, помнишь, что отецъ наказывалъ?
— Еще бы не помнить! Отецъ наказывалъ, чтобы лтней порой я теб по полевымъ работамъ помогалъ, а на зиму общалъ въ городъ взять подручнымъ въ ту лавку, гд самъ служитъ.
— Вотъ… вотъ… значитъ, идемъ.
— Идемъ, родимая, только обожди минуточку, я забгу въ чуланъ — захватить грабли.
Но не прошло двухъ минутъ, какъ онъ снова воротился и проговорилъ дрожащимъ голосомъ: ‘бда’!.
— Какая бда, что такое? въ одинъ голосъ спросили мать и бабушка.
— Ночью у насъ въ сняхъ кто-то ходилъ… задвижка у чуланной дверки сломана, все перерыто и, должно быть, много кое-чего унесено.
— Неужели? взмолилась бабушка.
— Да что ты? всплеснувъ руками, проговорила Марина, и об женщины мгновенно выбжали въ сни.
Низенькая, одностворчатая дверь чулана дйствительно стояла отворенной… Въ самомъ чулан господствовалъ безпорядокъ: часть вынутыхъ изъ сундуковъ вещей валялась на полу, часть, какъ потомъ оказалось, совершенно пропала.
— Сундучекъ мой красненькій украли, вскрикнула -бабушка, закрывъ лицо руками, что я стану длать, когда зима наступитъ? Ни шубы, ни платья теплаго нтъ, да и блья не осталось, кром того, что вчера успла выбрать да выстирать… А ларчикъ съ деньгами?.. 10 рублей, вдь, тамъ было въ платк завернуто вмст съ колечкомъ, которое давно, давно мн принесла знакомая странница отъ святыхъ мощей Варвары великомученицы изъ Кіева, изъ Михайловскаго монастыря.
Дальше бабушка не въ силахъ была говорить и разразилась громкими рыданіями.
— Богъ съ нимъ со всмъ, повторяла она, заливаясь слезами, ни платья, ни денегъ мн не жалко, что дло наживное, а вотъ колечко… колечко… его никакой цной не купить!..
Марина старалась утшить старушку, но утрата священнаго колечка и на нее подйствовала удручающимъ образомъ. Даже и слова не шли у нея съ языка.
— Странница, можетъ быть, еще разъ придетъ и дастъ теб другое колечко, попробовалъ въ свою очередь утшить бабушку Миша, но бабушка отрицательно закачала головой.
— Нтъ, Мишенька, сказала она, это будетъ не то.
— Почему, бабушка, не то?
— А потому, что, когда она мн его отдавала, то строго на-строго приказывала беречь: пока, говоритъ, священное колечко въ цлости сохранится у васъ въ дом, все будетъ хорошо, а не убережешь,— на себя пеняй.
Такія пророческія слова странницы заставили Мишу содрогнуться и болзненно отозвались въ сердц Марины. Ей вспомнился пронесшійся вчера по селу слухъ о предстоящей войн, съ наступленіемъ которой могли произойти большія бдствія и такія случайности, которыхъ нельзя ни предвидть, ни предотвратить.
Недаромъ говорится: ‘гласъ народа — гласъ Божій’. Слухъ о войн дйствительно подтвердился.
Вскор посл того, какъ Архипъ мельникъ впервые привезъ въ Михайловское извстіе о войн, все села узнало, что у насъ началась война съ нмцами, и чта раньше служившіе солдаты должны немедленно оставить свои занятія и дома, и на заработкахъ, чтобы идти защищать Отечество. Отецъ нашего маленькаго Миши тоже не замедлилъ получить расчетъ отъ хозяина и пріхалъ на самое короткое время домой, чтобы распорядиться своими длами и попрощаться съ семьей. Извстіе о пропаж его не огорчило. Онъ не придалъ даже и значенія ему въ то время, когда приходилось заботиться о боле серьезныхъ длахъ. Но, узнавъ, что въ числ похищенныхъ вещей пропало священное колечко, — онъ какъ-то смутился. Что касается Марины, то она больше не плакала, первое ощущеніе ужаса при мысли о предстоящей разлук съ мужемъ и о возможности, быть можетъ, никогда его не видть — миновало. Теперь она сосредоточилась сама въ себ и положилась на волю Божію. Она старалась врить, что Господь его сохранитъ, но только ходила задумчивая и словно пришибленная…
Миша тоже сдерживалъ себя, не давая воли слезамъ, но за то бабушка, съ утра до вечера, плакала навзрыдъ. Окружающимъ, несмотря на собственное тяжелое состояніе, приходилось употреблять громадныя усилія, чтобы хотя немного успокоить ее.
Помимо разлуки съ кормильцемъ-зятемъ, ее терзала мысль о пропавшемъ колечк, которое она теперь надла бы ему на палецъ, и которое, какъ ей казалось, должно было непремнно сохранить его и отъ вражескихъ пуль, и отъ всякаго другого несчастія…
— Нтъ у насъ теперь въ дом священнаго колечка, и ни въ чемъ не будетъ удачи, повторяла она безпрестанно.
Слова бабушки, точно ножомъ, рзали по сердцу Марины и Миши, и столь сильно ихъ смущали, что они даже не находили ей отвта.
Въ сел, между тмъ, шли сборы въ путь. Жившіе въ немъ запасные солдаты, которые призывались на войну, точно такъ же, какъ и Игнатій, спшили предъ выступленіемъ устроить домашнія дла. Затмъ, снявъ съ себя крестьянское платье, они замнили его прежними мундирами, а т, у кого мундиры не сохранились, оставшись въ пиджакахъ, надли на голову прежнія форменныя фуражки. Затмъ въ назначенный день, помолившись въ родномъ храм съ сердечнымъ умиленіемъ и принявъ благословеніе отъ священника, они выстроились въ ряды и двинулись въ путь. За плечами у каждаго изъ нихъ болталась котомка съ самыми необходимыми вещами да съ кое-какою провизіей, сунутой туда заботливой рукой родныхъ. Матери, жены, сестры, дти гурьбою слдовали за своими близкими и дорогими, когда послдніе отправились изъ родного села къ сборному пункту.
— Ну, Марина и Миша, прощайте, не ходите дальше, все равно, вдь, разставаться надо, обратился Игнатій къ жен и сыну, когда вся густая толпа провожавшихъ, выйдя изъ села, очутилась у опушки лса, за которымъ дорога, ведущая въ уздный городъ, поднималась въ гору. Прощайте, уходите съ Богомъ, да бабку уговаривайте, убивается несчастная… Господь милостивъ, можетъ, и безъ колечка сохранитъ меня… А ты, Мишутка, помни, что я теб наказывалъ: мать береги, около дому присматривай… Будь пока за меня хозяиномъ, скотинку не забудь, и на пол тоже, что въ силахъ,— подсоби… Работника я нашелъ, но работникъ человкъ чужой, наемный… ему что? За нимъ еще присматривать надо.
Все это Игнатій говорилъ какъ-то отрывисто, несвязно… Говорилъ просто для того, чтобы что-нибудь сказать.— Ему хотлось скоре положить конецъ тяжелымъ минутамъ разлуки съ семьею, такъ какъ, несмотря на бодрый духъ, съ которымъ онъ выступалъ на войну, несмотря на мысль о священномъ долг идти на защиту дорогой Родины и послужить Царю врой и правдой, разлука и неизвстность будущаго все-таки давали себя чувствовать.
— Ахъ, тятя, какъ бы охотно я ушелъ съ тобою, перебилъ Миша отца, хватаясь за полы его мундира.
— Неладное говоришь, сынокъ, отозвался Игнатій, уйду я, уйдешь ты, на кого же мы мать да старую бабку оставимъ?..
Марина, тронутая словами мужа, крпко прижала къ груди Мишу, какъ бы въ доказательство того, что Миша, дйствительно, остается теперь ея единственнымъ защитникомъ. На томъ разговоръ и закончили, простились съ Игнатіемъ, заплакали и поплелись обратно домой. Вмст съ ними двинулись изъ домовъ и остальныя женщины съ ребятами, тоже провожавшими своихъ родныхъ. Между тмъ ратники понемногу скрывались изъ виду, и шаги ихъ съ каждой минутой слышались все дальше и дальше, а подъ конецъ затихли и совсмъ…
На улиц Михайловскаго, недавно еще полной оживленія, теперь все смолкло… Все приняло унылый видъ… Кром маленькихъ ребятишекъ, никого не было видно, а если кто изъ взрослыхъ и показывался, то проходилъ только по длу съ озабоченнымъ видомъ.
Марина и Миша уже приблизились къ своей изб, когда навстрчу имъ показался Степа съ заплаканными глазами. Однако, увидавъ своего вчерашняго покровителя, онъ постарался улыбнуться и подошелъ къ нему.
— Это-нибудь опять тебя обидлъ? спросилъ его Миша.
— Нтъ.
— Чего же ты плачешь?
— Дядя сейчасъ далъ такой подзатыльникъ, что. искры изъ глазъ посыпались.
Миша, молча, ждалъ, что еще скажетъ Степа. Послдній, глубоко вздохнувъ, продолжалъ разсказывать.
— Велитъ идти на берегъ, гд мережи разставлены: ‘изволь’, говоритъ, ‘пересмотрть вс рыболовныя сти и къ вечеру вычинить, завтра рано-ранешенько отправишься со мною на лодк рыбу ловить’… А какъ я ихъ чинить стану, коли никогда не чинивалъ?..
— Такъ бы и сказалъ, что не умешь, вмшалась Марина.
— Да, скажи-ка ему что наперекоръ, попробуй!
И Степа заплакалъ.
— Я твоему горю помогу, вызвался Миша, забги вечеромъ, пойдемъ вмст на берегъ.
— Вечеромъ поздно, не успете, замтила Марина. Коли идти, такъ надо сейчасъ.
— А какъ же ты то, родимая, одна останешься?
— Я, Мишенька, не одна, съ бабушкой останусь.
— Убиваться не будете?
— Зачмъ убиваться? Убиваться грхъ, отецъ твой отправился на доброе дло… Господь его помилуетъ… Вотъ, кабы только колечко….
— Не станемъ, матушка, про колечко говорить, возразилъ Миша и, взявъ за руку своего маленькаго товарища, немедленно пошелъ съ нимъ на берегъ.
— Игла есть? спросилъ онъ его.
— Есть, и бичева есть, отвчалъ Степа, вынимая изъ кармана то и другое.
— Ладно, присядь, значитъ, вотъ тутъ на камешокъ, а я покажу теб, какъ надо взяться за дло, и самъ буду помогать.
— Спасибо, Мишенька, что бы со мною стало, кабы не ты… Вчера помогъ… Сегодня помогаешь… Чмъ мн отблагодарить тебя.— Миша махнулъ рукой и сейчасъ же принялся за починку стей.
Въ продолженіе нкотораго времени оба мальчика работали молча, Миш, находившемуся подъ вліяніемъ недавней разлуки съ отцомъ, было не до разговора, а Степа, чутьемъ понимавшій его настроеніе, долго не ршался нарушить это молчаніе. Однако, въ конц концовъ, онъ не выдержалъ молчаливой работы и заговорилъ первый.
— Про какое колечко вспоминала твоя мать? спросилъ онъ, перерзывая ножичкомъ толстую бичеву.
Миша разсказалъ исторію священнаго колечка, передалъ слова, которыя при этомъ были сказаны странницей, и, въ заключеніе, добавилъ, что недавно ночью къ нимъ забрались воры и, вмст съ другими вещами, украли и колечко. Степа слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ и настолько увлекся разсказомъ Миши, что, откинувъ въ сторону сти, наврное совсмъ бы позабылъ о работ, если бы Миша не напомнилъ о ней.
— Да… да… это. странно, сказалъ онъ, вновь хватаясь за иглу и бичевки. Если бы кольцо было надто на палецъ твоего отца, продолжалъ онъ, то его бы не убили, но теперь… Дальше онъ не хотлъ говорить… По маленькому, тщедушному тльцу его пробжала нервная дрожь, глаза заволоклись слезами, онъ съ участіемъ взглянулъ на Мишу и продолжалъ нершительно:
— Надо искать… Можетъ быть, найдется…
— Везд искали, отозвался Миша, если бы воръ зналъ, сколько горя причинилъ онъ всмъ намъ, то отдалъ бы колечко, вдь ему оно не нужно и по цн вовсе не дорого…. Ну, вотъ, сти, кажется, и готовы. Давай, пересмотримъ еще разъ хорошенько, нтъ ли гд прорванныхъ мстъ.
Мальчики приступили къ осмотру стей и нашли ихъ вычиненными. Посл этого Степа, горячо поблагодаривши своего благодтеля, направился домой, совершенно успокоенный, а Миша остался полежать на песчаномъ берегу. Устремивъ взоръ въ одну точку, онъ долго думалъ объ отц, думалъ о томъ, какіе ужасы должна представлять собою война, о которой онъ, впрочемъ, имлъ самое смутное представленіе… Думалъ о пропавшемъ кольц…
Межъ тмъ Степа приближался къ рыбачьей хижин, гд жилъ его дядя. Когда онъ поровнялся съ нею и хотлъ войти въ дверь, его догналъ пошатываясь плотникъ Михй. Это былъ рослый, широкоплечій дтина, закадычный пріятель дяди, базшабашный и почти всегда пьяный.
— Чего подъ ноги лзешь, пусти! огрызнулся онъ и съ такой силой толкнулъ Степу, что послдній долженъ былъ ухватиться за стоявшій около дома заборъ, чтобы не полетть кувыркомъ.
— Убирайся прочь! продолжалъ онъ, когда Степа, оправившись отъ неожиданнаго толчка, опять всталъ на ноги.
— Съ кмъ ты разговариваешь? раздался голосъ рыболова, появившагося на порог хижины, что такое приключилось?
— Ничего не приключилось.
— Чего же кричишь на все село?
— Не хочу въ избу пускать твоего ‘тихоню’. Не за чмъ ему слушать наши разговоры.
— Онъ глупый, все равно ничего не пойметъ, ухмыльнулся, дядя. ‘Тихоня’ нашъ, какъ есть, дуралей. Правда, вдь, Степка? добавилъ дядя, вдь дуралей ты набитый? и не то, въ вид шутки, не то, въ вид ласки, такъ хлопнулъ мальчика по спин, что бдняга отъ боли даже вскрикнулъ.
— Нженка какая, э-ге!.. засмялся дядя и знакомъ руки пригласилъ пріятеля войти вмст съ нимъ въ избу. Одновременно съ входомъ туда гостя, онъ сейчасъ же захлопнулъ дверь передъ носомъ Степы, который морщился отъ боли и старательно потиралъ рукою спину. Въ продолженіе нсколькихъ минутъ онъ стоялъ передъ дверью избы, потомъ, завидвъ около себя завалинку, машинально на нее опустился. Надъ самой завалинкой находилось окно, которое было открыто. Черезъ него хорошо было слышно все, что въ избушк говорилось, но Степ и въ голову не приходило подслушивать чужіе разговоры. Онъ просто прислъ у окна, чтобы не отдалиться отъ дома, такъ какъ дядя, наврное, скоро потребуетъ отъ него рыболовныя сти.
На слдующій день, посл ухода ратниковъ, жизнь въ Михайловскомъ пошла по прежнему. Крестьяне, какъ всегда, съ первыми лучами восходящаго солнца, спшили на работы. Для нихъ наступила самая горячая, такъ называемая, ‘страдная пора’, надо было прибрать скошенное сно, надо и за жнитво приниматься. Помня наказъ отца — помогать во всемъ матери и присматривать за наемнымъ работникомъ, Миша, чуть свтъ, соскочилъ съ постели и, снявъ со стны прицпленный на гвоздь серпъ, принялся его натачивать.
— Что, сердечный, не спится? окликнула его бабушка.
— Работать надо, бабушка, спать некогда. А ты чего такъ рано проснулась?
Старушка, вмсто отвта, заохала и принялась опять причитывать о пропавшемъ колечк.
— Полно, бабушка, слезами, все равно, горю не поможешь, отозвался мальчикъ, себя тревожишь, да и мам сердце надрываешь.
Миша старался говорить строгимъ голосомъ, ему хотлось заставить старушку замолчать. Онъ видлъ, что вс ея причитанья дйствовали удручающе на Марину, которая и безъ того, точно такъ же, какъ и онъ самъ, не могла отогнать отъ себя мысль о кольц.
— Не сердись, Мишутка, отозвалась бабушка и, смахнувъ катившуюся по морщинистой щек слезу, вытерла щеку рукавомъ и принялась одваться.
— Смотри, бабуся, крпче держись, я буду за тобой слдить, продолжалъ Миша уже совсмъ ласково и шутя погрозилъ ей пальцемъ.
— Не буду плакать, сказала старушка и, во все время ранняго завтрака, сдержала слово, но за то, какъ только Марина, Миша и работникъ ушли, опять принялась за старое.
Кром сраго кота Васьки, клубкомъ свернувшагося на подоконник, причитаній ея никто не могъ слышать, но старушка этимъ не смущалась и, прибирая со стола посуду, продолжала вполголоса сама съ собою разговаривать. Но вотъ наружная дверь скрипнула, въ избу кто-то вошелъ, и бабушка сейчасъ-же замолчала.
— Кто тамъ? спросила она, обернувъ голову.
На порог стоялъ Степа. Онъ казался такимъ растеряннымъ и. испуганнымъ, что бабушка, вообще не отличавшаяся наблюдательностью, на этотъ разъ даже удивилась.
— Что ты, малышъ, словно въ воду опущенный? спросила она его. Врно, опять дядя побилъ, или, можетъ, голоденъ? На-ка лепешечку горячую да творожку немножко, что отъ завтрака осталось,— перекуси.
Степа, дйствительно, былъ голоденъ, онъ съ жадностью набросился на вкусную лепешку, усердно намазывая ее творогомъ.
— Перекусилъ? замтила бабушка.
Степа кивнулъ головой и неподвижно стоялъ на мст со опущенными въ землю глазами.
— Да что ты какой чудной сегодня, слова не вымолвишь?
— Мишу бы повидать, проговорилъ, наконецъ, Степа.
— Миша на пол работаетъ и раньше вчера не воротится. Я имъ буду стряпать обдъ, а за обдомъ они пришлютъ работника. Коли хочешь съ Мишей повидаться, заходи вечеркомъ, либо на поле ступай вмст съ работникомъ, — не больно далеко. Вдь, ножки-то у тебя молоденькія, живо добжишь.
Степа ничего не отвтилъ, онъ какъ бы что-то обдумывалъ.
— А ты, бабушка все плачешь? проговорилъ онъ, наконецъ, почти шопотомъ и, боязливо озираясь кругомъ, словно изъ страха, чтобы его кто не подслушалъ.
Бабушка махнула рукой.
— Головушка то моя бдная совсмъ затуманилась отъ думъ. До ночамъ сплю тревожно, ужъ не знаю, какъ и обдъ-то состряпаю.
Степа уставился на нее глазенками, открылъ ротъ, какъ бы намреваясь что-то сказать, потомъ вдругъ расплакался и выбжалъ изъ избы.
Теплое участіе ребенка, которому самому жилось на свт тяжело, очень тронуло старушку. Она поспшила тоже выйти за дверь, чтобы крикнуть ему вслдъ: ‘заходи въ обдъ, накормлю щами да кашей, поможешь мн прибраться’.
Но Степа былъ уже далеко.
Оставшись одна, бабушка принялась готовить обдъ, растопила печку, принесла крупу, капусту, но затмъ, обезсиленная безсонными ночами, почувствовала вдругъ такое недомоганіе, что повалилась на кровать и забылась. Когда же работникъ пришелъ за обдомъ, она съ трудомъ даже узнала его. Онъ пробовалъ заговорить съ нею, разспросить, что случилось, но старушка находилась въ какомъ-то полусн и не могла дать никакого отвта на его вопросы. Испуганный работникъ побжалъ въ поле сообщить Марин о случившемся несчастій. Марина немедленно вернулась домой, съ нею вернулся и Миша.
— Иди скоре за фельдшеромъ, послала его мать, пусть онъ посмотритъ бабушку и дастъ какое-нибудь лкарство, да попроси, чтобы пришелъ скоре.
Вихремъ помчался Миша по направленію къ сельской больниц, гд жилъ фельдшеръ.
Проходя мимо хаты рыбака Никиты, онъ крайне удивился, увидавъ, что окна и дверь ея наглухо забиты досками, но ему было не до того, чтобы остановиться и спросить о причин такого необычайнаго явленія. Онъ даже тотчасъ же и забылъ о немъ, потому что въ ту минуту не могъ думать ни о чемъ, кром того, какъ бы скоре помочь бабушк.
Фельдшеръ не замедлилъ явиться на зовъ.
— У нея начинается нервная горячка, сказалъ онъ посл тщательнаго осмотра, должно быть, она чего-нибудь очень испугалась или чмъ нибудь разстроилась.
Миша переглянулся съ матерью, оба они сразу поняли, что старушка захворала серьезно, и догадались о главной причин, вызвавшей ея болзнь.
Теплая, лтняя ночь тихо спустилась надъ селомъ Михайловскимъ, жители котораго, утомившись отъ денной работы подъ жгучими лучами солнца, съ наслажденіемъ погрузились въ сонъ. Нигд не слышно было ни звука, всюду царила полнйшая тишина, нарушаемая только кваканьемъ лягушекъ въ сосднемъ пруд да шорохомъ древесныхъ листьевъ, порою задваемыхъ крыльями пролетвшей мимо нихъ летучей мыши. Отъ времени до времени издали доносилось тихое побрякиванье бубенца, повшеннаго на шею лошади, пущенной со связанными передними ногами — на подножный кормъ… Брякнетъ онъ, какъ только лошадь сдлаетъ прыжокъ впередъ, брякнетъ легонько, заунывно и затихнетъ до новаго прыжка… А кругомъ воздухъ стоитъ теплый, ароматный отъ скошеннаго сна. Необыкновенно пріятно имъ пахнетъ… Темно только, — прошли свтлыя майскія, такъ называемыя, ‘блыя’ ночи, когда крестьяне спать ложатся безъ огня… Теперь приходится, хотя и не надолго, а все же зажигать его.
Несмотря на сравнительно еще не поздній часъ, все село, однако, было окутано мракомъ. Только въ домик ушедшаго на войну Игнатія виднлся еще слабый свтъ, съ трудомъ пробивавшійся сквозь спущенную пеструю ситцевую занавску… Тамъ не спала Марина. Она сидла у постели бабушки, дежуря такимъ образомъ поочереди съ Мишей подъ-рядъ уже нсколько дней. Иногда къ нимъ на минутку приходилъ Степа, который за послднее время казался чрезвычайно страннымъ. Онъ показывался въ ихъ изб только поздно вечеромъ, ночевалъ у нихъ, а на утро забиралъ съ собою кой-какую ду, приготовленную ему Мариной, и гд-то пропадалъ цлый день. Миша не разъ пробовалъ разспросить его, гд онъ пропадаетъ, но Степа на вс разспросы его отвчалъ уклончиво. Миша, въ конц концовъ, понялъ только то, что Степа въ день отъзда Никиты на рыбную ловлю убжалъ изъ дома. Никита хотлъ взять его съ собой, а Степа, зная, что дядя отправляется далеко и надолго, наотрзъ отказался хать съ нимъ. Чтобы избжать побоевъ за этотъ отказъ,, Степа, недолго думая, ушелъ отъ дяди въ густой сосдній лсъ.
Никита страшно разсердился. Но такъ какъ терять времени на поиски племянника ему было некогда, то прежде, чмъ ухать изъ Михайловскаго, онъ, со злости, наглухо заколотилъ свою хижину. Онъ ршилъ, такимъ образомъ, оставить Степу безъ пристанища.
— Что ты сегодня такъ поздно пришелъ? встртила его Марина, когда онъ, наконецъ, появился на порог.
— Прости, тетушка Марина, я немного замшкался, отвчалъ Степа. Я сейчасъ смню тебя, ложись спать.
— Не въ томъ дло, спать мн не хочется, а теб по ночамъ шататься нечего. Гд ты пропадаешь и почему отъ всхъ людей хоронишься?
— Въ лсу сижу, тетушка, шалашикъ тамъ смастерилъ себ изъ валежника. Пока свтло,— грибы да ягоды сбираю, а отъ людей хоронюсь, чтобы они не сказали про меня дяд, когда тотъ воротится.,
— Но, Степа, такъ, вдь, жить нельзя. Дядя воротится и, все равно, начнетъ искать тебя. Найдетъ, такъ хуже будетъ.
— Не найдетъ…. Прежде, чмъ онъ воротится, я на войну уйду.
— Еще что выдумалъ? Вотъ, вотъ, тебя только тамъ не доставало.
Нсколько минутъ продолжалось молчаніе. Затмъ Марина сообщила мальчику, что сегодня ею получено письмо отъ Игнатія. Игнатій писалъ изъ губернскаго города, что запасныхъ солдатиковъ туда нагнали видимо-невидимо, что ихъ тамъ распредляютъ по полкамъ и обучаютъ военной служб, что полкъ, въ который Игнатій назначенъ, называется В—скимъ, и когда выступитъ на войну, еще неизвстно. Длясь этими новостями со Степой, Марина пріятно волновалась. Видимо, Марину и Мишу письмо Игнатія очень обрадовало. Они считали, что Игнатій уже давно въ бою и, пожалуй, уже убитъ, или хоть раненъ, а теперь оказалось, что полкъ его еще стоитъ на мст. Это извстіе, какъ будто, на нсколько минутъ успокоило даже бабушку. Впрочемъ, чувствуя себя еще очень слабой, она, прослушавъ письмо, сейчасъ же забыла его содержаніе и, впавши въ полусонъ, начала бредить.
— Я прочитаю теб письмо, вмшался въ разговоръ Миша и, доставъ съ полки письмо отца, сталъ его громко читать, отчетливо выговаривая каждое слово. Степа слушалъ съ большимъ вниманіемъ, облокотясь на столъ, потомъ опустилъ свою неуклюжую голову на руки и задумался. Видно, что то занимало его помимо письма.
Съ наступленіемъ ночи онъ вызвался дежурить у постели больной первымъ, раньше остальныхъ. Онъ сказалъ, что спать не хочетъ. Воспользовавшись тмъ, что Марина и Миша, подъ впечатлніемъ пріятнаго извстія, заснули скоро, онъ пожаллъ ихъ будить и отдежурилъ цлыя дв очереди.
— Разв можно такъ томить себя! проговорила Марина, проснувшись, наконецъ, гораздо поздне, чмъ слдовало.
Степа на ея слова самодовольно улыбнулся.
— Смяться нечего, продолжала она строгимъ доносомъ. Вотъ, погоди, не выпущу тебя сегодня на весь день изъ избы. Нечего болтаться по лсу, нельзя же, въ самомъ дл, прятаться отъ людей все время, да и не для чего.
На лиц Степы выразился испугъ. Онъ смотрлъ на Марину широко раскрытыми глазами.
— Ладно, нечего смотрть то на меня! ложись-ка лучше! продолжала она.
Степа повиновался и сейчасъ же легъ на стоявшую у дверей скамейку, гд для него всегда приготовляли соломенникъ. Вытянувъ усталыя ножки, онъ быстро заснулъ.
Сколько времени продолжался сонъ Степы, опредлить онъ не могъ, но, когда проснулся, то увидлъ, что на двор свтло, и что около бабушкиной кровати копошился Миша.
‘Марина, наврное, ушла спать въ чуланъ, какъ всегда длаетъ передъ разсвтомъ’, подумалъ мальчуганъ и, быстро соскочивъ со своего соломенника, подбжалъ къ Миш.
— Мать тамъ? спросилъ онъ шопотомъ, указывая на дверь чулана.
Миша утвердительно кивнулъ головой.
— Мн надо поговорить съ тобою, сказалъ ему Степа еще тише.
Миша поспшилъ смнить смоченную водой тряпку на голов бабушки, прикрылъ старушку одяломъ и, отводя своего маленькаго пріятеля къ окну, слъ рядомъ съ нимъ на скамейку.
— Ну, что же ты хочешь мн сказать? Я слушаю тебя, замтилъ онъ, лниво позвывая.
Степа началъ говорить таинственно:
— Помнишь тотъ вечеръ, когда ты отнялъ отъ Ванюшки мой картузъ, который онъ хотлъ закинуть въ рку? Затмъ продолжалъ Степа такимъ взволнованнымъ голосомъ, что Миша съ невольнымъ удивленіемъ вскинулъ на него глаза.
— Помнишь? боязливо повторилъ Степа.
— Помню.
— А помнишь, что я сказалъ теб, когда мы разстались около рыбачьей хижины?
— Какъ не помнить! Ты благодарилъ меня и сказалъ, что, если выдастся такой случай, что сможешь и ты мн услужить,— такъ услужишь непремнно.
— Вотъ… вотъ, перебилъ Степа, я очень радъ, что ты не забылъ моихъ словъ. Теперь, какъ разъ, я могу въ свою очередь оказать теб большую услугу.
— Степа милый, да мн отъ тебя ничего не надо.
— Не надо даже священное колечко?..
— Колечко! вскричалъ Миша, да разв ты нашелъ его?
— Тише, не кричи! Насъ могутъ услышать, а про то, что я сейчасъ скажу, кром тебя да меня, никто знать не долженъ. Дай мн слово, что ты будешь молчать, не выдашь меня,— тогда все теб разскажу.
— Передъ кмъ молчать-то, Степа?
— Передъ всми, даже передъ родной матерью.
— Передъ мамой?.. Нтъ, Степа, такого слова дать я не могу. Отъ мамы я никогда ничего не скрываю.
— Ну, какъ хочешь. Мама твоя, конечно, женщина добрая, губить меня не станетъ, а сгубитъ, такъ ты виноватъ будешь.— Слушай же. Когда мы съ тобою тотъ разъ кончили чинить сти, и я отправился домой и подошелъ къ двери, тогда меня обогналъ плотникъ Михй, пріятель моего дяди, да таково сильно толкнулъ, что я, стукнувшись объ двери, долго не могъ опомниться. Потомъ еще и дядя къ этому толчку тумака прибавилъ… Больно заныло тогда у меня плечо, слъ я на завалинку да и сталъ растирать плечо рукою. Я и не замтилъ, что надъ самой моей головой стоитъ открытое оконце, и все-то мн слышно, что въ изб говорится… Сперва отъ боли мн не до того было, чтобы прислушиваться, да и охоты не было подслушивать — не все ли равно, про что они тамъ бесдуютъ? А потомъ вдругъ, какъ я услышалъ, что рчь пошла про священное колечко, о которомъ вы вс горевали,— я и навострилъ уши… Воръ-то, вдь, былъ мой дядя.. Потому, должно быть, и Полкашка скоро пересталъ лаять, что своего узналъ. Ну, вотъ, значитъ, унесъ дядя-то у васъ сундучекъ да и спряталъ въ нашей хат въ подполь, а Михю-то въ городъ, гд тотъ жилъ на заработкахъ, письмо на счетъ кражи-то послалъ. Хотлъ онъ черезъ Михея-то сбыть краденое добро, чтобы ни передъ кмъ не отвчать. Проговорился дядя-то, что ужъ не первый разъ онъ съ Михемъ-то такія дла продлывалъ… Ну, вотъ, пришелъ Михй и сталъ учить дядю, какія вещи надо въ городъ увезти и сбыть сейчасъ, а какія поплоше — выкинуть. Только онъ училъ выкинуть такъ, чтобы он никому и на глаза не попадались… Стали они перебирать да длить все краденое. Тутъ я даже и не вслушивался… Мн такъ стыдно стало за дядю, такъ страшно было подумать, какой грхъ онъ совершилъ, что я совсмъ растерялся и очнулся только тогда, когда услыхалъ слова: ‘священное колечко’.— ‘Желзное оно, простое, его продавать не стоитъ’, говорилъ дядя.— ‘Конечно’, отвчалъ Михй, ‘за него никто и гроша мднаго не дастъ, одна только старуха, Игнатьева теща, по всему селу имъ хвасталась, брось-ка его въ подполье да затопчи ногами въ землю, вотъ и длу конецъ’… Дальше мн ужъ и знать ничего не хотлось. Я соскочилъ съ мста, бросилъ сти на завалинк, до поздней ночи пробродилъ по полю, а когда вернулся домой, такъ Михя ужъ засталъ спавшимъ. Дядя меня выбранилъ и сказалъ, что завтра утромъ вмст съ Михемъ и со мною онъ отправится сначала на рыбную ловлю, а потомъ по дламъ въ городъ, гд намъ придется пробыть, наврное, недли дв. Я ничего ему не отвтилъ, но тутъ же въ ум ршилъ, что съ ними не поду, а останусь раскапывать землю въ подполь, чтобы найти колечко… Какъ только дядя легъ спать и вскор захраплъ, такъ я тихонько и удралъ въ лсъ. Тамъ пробылъ я до самаго утра, пока дядя не ухалъ… Сидлъ я въ лсу недаромъ, а все раскидывалъ умомъ, какъ бы получше устроить дло съ колечкомъ, и вотъ что надумалъ. Бабушк твоей отдавать его нечего,— отдать ей кольцо, значитъ, дядю выдать… Вернется домой да про все узнаетъ, такъ, вдь, на смерть убьетъ меня. Вотъ, я и поршилъ, что лучше всего, какъ до колечка докопаюсь да найду его, такъ въ тотъ же день пущусь въ догонку за твоимъ отцомъ, чтобы ему отдать кольцо-то… Отецъ еще не усплъ уйти далеко, а тутъ, какъ разъ, отъ него и письмо пришло, Мы знаемъ, въ какой полкъ онъ назначенъ и въ какомъ город находится. Все это я ршилъ устроить самъ, никому не говоря ни слова, даже отъ тебя хотлъ скрыть. Да посл узналъ, что одному ничего не подлать, такъ какъ и дверь и окна нашей избушки дядя почему-то заколотилъ, а доска подъ воротами со стороны огорода, откуда можно пробраться въ избушку, такая тяжелая, что мн ее и не поднять… Надо, чтобы ты мн помогъ, можетъ быть, вдвоемъ-то мы и справимся. Пойдемъ сегодня вечеромъ — попробуемъ.
Чмъ дольше слушалъ Миша своего маленькаго собесдника, тмъ больше приходилъ въ удивленіе. Мысль о томъ, что завтное колечко не только, можетъ быть, будетъ найдено, а еще и передано изъ рукъ въ руки отцу — приводила его въ восторгъ. Предложеніе Степы казалось настолько заманчивымъ, что, посл довольно продолжительнаго совщанія о томъ, какъ лучше всего можно дло устроить, онъ ршилъ помочь Степ. Онъ даже согласился ничего не говорить матери до тхъ поръ, пока дло не будетъ улажено окончательно, и Степа уйдетъ въ дальнюю дорогу.
Мальчики сговорились сойтись въ тотъ же вечеръ въ огород, примыкавшемъ къ рыбачьей хижин. Когда въ назначенный часъ Миша отправился къ Степ, то захватилъ съ собой фонарь и спички. Онъ вышелъ изъ избы подъ самымъ благовиднымъ предлогомъ, будто отправился прогуляться, а Степа притащилъ изъ лса длинный колъ, съ помощью котораго, какъ онъ полагалъ, будетъ легче приподнять изъ-подъ воротъ тяжелую доску.
Предпринятый трудъ оказался, однако, очень сложнымъ: приподнимется доска съ одного конца, другой вржется въ землю, и такъ повторялось не одинъ разъ. Тмъ не мене, подъ конецъ, работа все-таки увнчалась успхомъ. Доска была сдвинута съ мста, и мальчики, ловко юркнувъ въ подворотню, могли свободно, никмъ не замченные, забраться по дровамъ на крышу избушки, а оттуда черезъ слуховое окно проникнуть на чердакъ ея. Затмъ съ чердака они спустились въ самую рыбачью хижину.
Степа, указывая дорогу, шелъ впередъ, Миша слдовалъ за нимъ съ зажженнымъ фонаремъ. Такимъ образомъ, шагъ за шагомъ добрались они до низенькой лстницы, ведущей изъ сней избы въ подполье.
Слабый свтъ фонаря отбрасывалъ косой, едва замтный отблескъ въ глубину подполья. Степ стало жутко. Остановившись на одной изъ ступенекъ, онъ прижался къ своему товарищу и не хотлъ идти дальше.
— Какъ теб не стыдно трусить, да и трусить то нечего, старался ободрить Степу послдній.
Степа медленно ступалъ со ступеньки на ступеньку, крпко держась за руку Миши, какъ за надежный якорь спасенія.
— Вотъ и пришли, замтилъ Миша, когда они наконецъ ступили на земляной полъ, гд валялся всякій мусоръ,— а только…
— Что только? переспросилъ Степа, тревожно озираясь по сторонамъ.
— Трудно, мн кажется, будетъ чего-нибудь доискаться среди всего этого хлама, а въ особенности такой маленькой вещи, какъ кольцо.
— Ну, хотя и трудно — но пробовать надо.
— Само собой разумется, только перестань ты за меня держаться и дрожать, добавилъ Миша ужъ съ досадой.
Строгій тонъ товарища заставилъ Степу ободриться, и онъ, оставивъ держаться за Мишу, началъ обими руками шарить по земл.
Миша длалъ то же самое, но, чмъ дольше занимались они этой работой, тмъ больше приходили къ заключенію, что работа безполезна.
— Пора идти ужинать, мама можетъ замтить, что мы замшкались, сказалъ Миша.
— Что-же, на сегодня довольно, отозвался Степа. Онъ былъ радъ въ душ, что можетъ уйти изъ этого подземелья, которое наводило на него ужасъ. Онъ точно и забылъ, что самъ же Миш предложилъ являться сюда ежедневно до тхъ поръ, пока не найдется кольцо.
Сказано — сдлано. Наши маленькіе друзья съ этихъ поръ, тщательно скрывая отъ всхъ свои посщенія рыбачьей хижины, работали тамъ очень усердно. Степа пересталъ бояться темноты и уже не озирался на покрытыя плесенью стны подполья. Мало того,— онъ неоднократно приходилъ туда даже одинъ, но такъ какъ въ результат ничего не получалось, то началъ отчаяваться и падать духомъ. Миша тоже мало врилъ въ успхъ ихъ общихъ поисковъ, и если на что надялся, такъ только разв на счастливую случайность…
Прошло больше недли. У Миши окончательно пропали всякая охота и усердіе къ длу. Утомленный работою на пол и уходомъ за больной бабушкой дома онъ порою чувствовалъ себя не въ состояніи отправляться въ подполье рыбацкой хижины. Только, когда Степа приходилъ къ ужину, Миша смотрлъ на него вопросительно, на что Степа въ отвтъ молча отрицательно качалъ головою.
Но вотъ однажды, когда Миша, измученный полевою работою въ знойный лтній день, возвращался домой нсколько раньше обыкновеннаго, навстрчу ему показался Степа. Радостный, сіяющій, съ разгорвшимися отъ волненія щеками, онъ бжалъ вприпрыжку и, неуклюже покачиваяясь изъ стороны въ сторону, издали длалъ руками какіе-то знаки. ‘Нашелъ’, мелькнуло тогда въ голов Миши, который, позабывъ объ усталости, въ свою очередь побжалъ впередъ.
— Неужели нашелъ? крикнулъ онъ, когда они сошлись настолько близко, что Степа могъ его услышать.
— Вотъ оно, вотъ!.. отвчалъ Степа, высоко поднявъ руку и показывая на пальц желзное колечко.
Миша въ первую минуту такъ былъ обрадованъ и до того пораженъ неожиданностью, что даже не могъ отвчать, а только крпко прижалъ къ груди -своего дорогого маленькаго друга.
— Спасибо теб, Степа, спасибо! проговорилъ онъ, когда порывъ волненія нсколько улегся.— Ты оказалъ великую услугу не только мн, а всему нашему семейству. Дольше скрывать отъ мамы такую радость я не могу. Какъ хочешь,— она и бабушка должны знать правду.
— Да, Миша, он должны знать правду, согласился Степа, я только умоляю тебя, не говори имъ раньше, чмъ я уйду… Подумай,— дядя можетъ вернуться каждую минуту, и если онъ узнаетъ, что я его выдалъ, тогда мн не сдобровать!..
Война съ Нмцами между тмъ, разгоралась. Русскіе успшно поражали всхъ враговъ, но и у насъ, конечно, не обходилось безъ того, чтобы не было раненыхъ и убитыхъ. Отъ Игнатія давно не получалось никакихъ извстій. Марина, Миша и бабушка, совершенно оправившаяся отъ болзни, очень объ немъ тревожились, въ особенности, когда до Михайловскаго дошелъ слухъ, что, для пополненія войска, будутъ отправлять на передовыя линіи вторую партію запасныхъ солдатъ. Слухъ этотъ скоро подтвердился, и Михайловское снова оживилось. Снова начались въ немъ сборы, проводы, слезы женъ и ребятъ… Въ числ прочихъ пришлось уйти и рыбаку Никит. Объ немъ, конечно, сокрушаться было некому, изъ сосдей его никто не любилъ, и вс были довольны и вовсе не огорчались, что онъ. уходитъ. Когда же въ день ухода солдатъ изъ села рыбачья хижина Никиты вдругъ загорлась и скоро сгорла до тла, то сосди только свободно вздохнули и остались довольны, что теперь рыбаку въ село больше не зачмъ будетъ возвращаться. Разъ у него въ сел нтъ ничего и никого, — нтъ даже и Степы, зачмъ же было Никит возвращаться сюда въ село? Когда Степа пропалъ безъ всти, тогда сразу вс подумали, что, врно, онъ по своей глупости сдлался жертвою какой-нибудь несчастной случайности. Эта же мысль о гибели Степы сначала приходила въ голову и семь Марины, пока въ ней не знали причины внезапнаго исчезновенія мальчика. Добрая старушка — бабушка, тронутая до глубины души самоотверженіемъ убогаго, беззащитнаго ребенка, не разъ предъ тмъ принималась его оплакивать, а потомъ упрекала Мишу за то, что онъ до ухода Степы держалъ все въ секрет.
— Не пустила бы я его, несчастнаго, на врную гибель… Жалко мн мальчишку… Охъ, какъ жалко!
Миша молча слушалъ укоры бабушки, молча слушала ихъ и Марина. Оба они согласны были съ тмъ, что бабушка права, и съ каждымъ днемъ все больше и больше теряли надежду на успхъ задуманнаго Степою предпріятія. Но они ошибались въ своихъ предположеніяхъ относительно гибели Степы. Выйдя изъ Михайловскаго на слдующее же утро посл того, какъ ему удалось найти колечко, Степа благополучно добрался до ближайшаго узднаго города. Тамъ узналъ онъ отъ хозяина посудной лавки, въ которой раньше служилъ Игнатій, что В…скій полкъ нсколько дней тому назадъ выступилъ на войну, а что сегодня вечеромъ изъ города должна отправиться въ дйствующую армію партія санитаровъ и сестеръ милосердія, которые вс соберутся на вокзалъ ко времени отхода позда.
Не вдаваясь ни въ какія размышленія, Степа ршилъ тоже бжать на вокзалъ и ухать вмст съ санитарами. На вокзал онъ засталъ очень много народа. Кром отъзжавшихъ сестеръ и санитаровъ, тамъ толпились провожавшіе ихъ родные и знакомые, тамъ же былъ и фельдшеръ изъ села Михайловскаго. Степа зналъ его лично, такъ какъ часто забгалъ съ рыбой въ сельскую больницу, и пользовался его расположеніемъ. Степа всегда съ большимъ любопытствомъ смотрлъ, какъ фельдшеръ длалъ перевязки приходящимъ больнымъ и даже иногда кое въ чемъ помогалъ ему при этомъ дл.
Степа сначала подумалъ прямо подойти къ нему, разсказать правду и просить устроить отъздъ на войну, но внезапная мысль о томъ, что фельдшеръ можетъ отказать, а главное, пожалуй, еще передастъ обо всемъ дяд,— остановила его.
Благодаря своей маленькой фигур, онъ незамтно смшался съ толпою, вышелъ на платформу и точно такъ же незамтно юркнулъ въ первый стоявшій по близости вагонъ, гд сейчасъ же забрался на верхнее мсто, заваленное чемоданами. Онъ ловко между ними спрятался и, устремивши глаза внизъ, съ напряженіемъ заглядывалъ въ окно на снующую по платформ толпу отъзжавшихъ, провожавшихъ и торопливо бгавшихъ съ поклажей носильщиковъ… Вотъ раздался первый звонокъ… Вагонъ началъ наполняться пассажирами. Степа подобралъ подъ себя ноги, свернулся клубочкомъ и еле дышалъ отъ страха, чтобы его, грхомъ, не замтили. Вскор раздался второй звонокъ и громкіе возгласы:
— Прощайте! Христосъ съ вами, пишите!
— Помилуй васъ, Господи, отъ всякихъ бдъ! На святое, вдь, дло дете!
— Прощайте, прощайте! слышалось въ отвтъ изъ-за опущенныхъ стеколъ вагоновъ.
Видя, что вс слишкомъ заняты личными длами и вовсе не обращаютъ вниманія на сваленныя на полкахъ вещи, Степа снова высунулъ голову, чтобы посмотрть въ окно, но тутъ раздался третій звонокъ… Локомотивъ съ громкимъ пыхтньемъ потащилъ за собою вагоны, сначала тихо, медленно, потомъ скоре и скоре. Платформа, снующій по ней народъ, жандармы и желзно-дорожные служащіе въ форменныхъ шапкахъ пропали изъ виду… Мало по малу стали пропадать крыши домовъ, церкви, верхушки колоколенъ и все… все… остальное куда-то исчезло. Кром открытаго поля, мстами кой-гд поросшаго кустарниками, мстами окаймленнаго густымъ лсомъ, больше ничего не было видно… Степа находился точно въ чаду… Сердце его при мысли о томъ, что онъ везетъ Игнатію святое колечко, которое должно сберечь его отъ всего дурного, трепетало отъ радости… Мальчикъ уже рисовалъ себ въ воображеніи счастливую минуту, когда онъ наднетъ на палецъ Игнатія завтное кольцо и разскажетъ подробно, съ какимъ трудомъ нашелъ его… Догнать Игнатія и найти его Степ казалось такъ легко и просто… Если Игнатія, думалъ онъ, уже нтъ въ томъ город, откуда онъ писалъ послднее письмо — то стоитъ спросить любого солдата, хотя бы изъ другого полка, и тотъ, конечно, скажетъ, куда полкъ выступилъ, туда нужно пойти пшкомъ, если близко, а если далеко, то можно попросить подвезти себя туда… Потомъ Игнатій устроитъ такъ, что и самого Степу оставятъ на войн… Домой къ злому дяд онъ ни за что не воротится….
Увлекаясь столь радостными надеждами, переходя отъ одной мысли къ другой, Степа незамтно для самого себя, сталъ забываться… А поздъ все мчался и мчался впередъ, катились колеса, грохотали вагоны… За неимніемъ подушки, голову пришлось Степ прислонять къ стн.— Это оказалось очень неудобно, такъ какъ голова скатывалась внизъ, и онъ сквозь сонъ приподнималъ ее и укладывалъ снова на прежнее мсто. Повторялъ онъ такой пріемъ до тхъ поръ, пока, въ конц концовъ, въ просонкахъ не ударился лбомъ объ жестью обитый уголъ чемодана.
— Ай! вскрикнулъ онъ громко, но, вспомнивъ, что ему надо скрывать свое присутствіе, сейчасъ же замолчалъ. Поплотне прижавшись къ стн, Степа сталъ со слезами на глазахъ пальцемъ прижимать больное мсто, чтобы остановить сочившуюся изъ него кровь.
Однако крикъ мальчика былъ услышанъ старшей сестрой милосердія, которая еще не успла уснуть. Она приподнялась съ сиднья и, вставъ на него ногами, осторожно подвинула чемоданъ, какъ разъ ей же и принадлежавшій. Каково же было ея удивленіе, смшанное отчасти съ испугомъ, когда за этимъ чемоданомъ оказался ребенокъ, по некрасивому личику котораго катились крупныя слезы.
— Кто ты и какъ попалъ сюда? спросила она, длая попытку стащить ребенка внизъ.
Степа не сопротивлялся. Вцпившись рученками въ плечи ‘сестрицы’, онъ кое-какъ спрыгнулъ на полъ, пересталъ плакать и въ короткихъ словахъ разсказалъ ей о цли своего путешествія на войну. Онъ уврялъ сестру, что изъ всхъ возможныхъ способовъ добраться до Игнатья ему остался только тотъ, который онъ избралъ, и, въ заключеніе, сталъ умолять, чтобы его не выбрасывали гд-нибудь на станціи, а взяли бы съ собою въ дйствующую армію.