Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая), Сервантес Мигель Де, Год: 1904 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Мигуэль Сервантесъ.

Донъ-Кихотъ Ламанчскій.

РОМАНЪ ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХЪ.

ПОЛНЫЙ ПЕРЕВОДЪ СЪ ИСПАНСКАГО.

Съ рисунками Густава Дорэ.

Изданіе Т-ва И. Д. Сытина.

Подъ редакціей Н. В. Тулупова

Типографія Т-ва И. Д. Сытина, Пятницкая улица, свой домъ.
МОСКВА.— 1904.

Сервантесъ.

Біографическій очеркъ.

Мигуэль де-Сервантесъ Сааведра родился 9 октября 1547 года. Какъ было съ Гомеромъ, такъ случилось и съ Сервантесомъ: честь считаться мстомъ рожденія знаменитаго испанскаго писателя оспаривали тоже нсколько городовъ {Мадридъ, Севилья, Толедо, Лусена, Эскивіасъ, Альказаръ де-Санъ-Хуанъ, Консюэгра и Алькала де-Генаресъ.}, и только сравнительно недавно найденная запись въ книгахъ церкви Алькалы де-Генаресъ объ его рожденіи и крещеніи ршила споръ въ пользу этого незначительнаго городка, находящагося недалеко отъ Мадрида.

Предки Мигуеля Сервантеса были переселенцами изъ Астуріи. Въ XIII вк имя Сервантесовъ упоминается въ числ сподвижниковъ короля Фердинанда, изгнавшаго мавровъ изъ Севильи, а затмъ въ слдующемъ вк и въ списк покорителей Новаго Свта. Въ начал XV вка одинъ изъ Сервантесовъ былъ коррехидоромъ Оссуны. Его сынъ, Родриго Сервантесъ, женился въ 1540 году на донн Леонор Вартинасъ, которая подарила ему двухъ дочерей, Андреа и Луизу, и двухъ сыновей, Родриго и Мигуеля. Послдній и былъ тотъ, кому мы обязаны этою книгой.

О первыхъ годахъ жизни Сервантеса ничего неизвстно, кром того, что онъ самъ говоритъ о себ въ первой части ‘Донъ-Кихота’, а этого очень немного. Изъ его словъ мы узнаемъ только то, что онъ, будучи еще мальчикомъ, подбиралъ изъ любознательности обрывки печатной или писаной бумаги и читалъ ихъ. Предполагается, что первоначальное образованіе Сервантесъ получилъ въ своемъ родномъ городк Алькал, а для довершенія его былъ посланъ въ саламанскій университетъ, бывшій тогда самымъ знаменитымъ во всей Испаніи. Въ Саламанк до сихъ поръ показываютъ мсто на улиц Мавровъ, гд находился домъ, въ которомъ жилъ Сервантесъ во время своего студенчества.

Впослдствіи Сервантесъ очутился въ Мадрид, въ качеств ученика знаменитаго гуманиста Лопеца де-Гайоса. Этому Лопецу было поручено составитъ аллегоріи и девизы въ стихахъ для украшенія катафалка умершей королевы Елизаветы Валуа, и онъ избралъ себ помощниками нкоторыхъ изъ своихъ учениковъ, въ томъ числ и самаго любимаго изъ нихъ, Мигуэля Сервантеса, который написалъ надгробную эпитафію, сонетъ и элегію, заслужившіе большую похвалу. Ободренный этимъ первымъ успхомъ, Сервантесъ написалъ небольшую пасторальную поэму ‘Филена’, а затмъ нсколько романсовъ и сонетовъ, къ сожалнію, не дошедшихъ до насъ, но вызывавшихъ восторгъ его современниковъ.

Таковъ былъ его дебютъ въ поэзіи. Не будь одного случая, онъ, быть-можетъ, посвятилъ бы всю жизнь культу музъ. Но въ мрачномъ дворц Эскуріала совершилась въ это время таинственная драма: умеръ наслдникъ трона, инфантъ донъ Карлосъ, сынъ Филиппа II, а черезъ два мсяца умерла и королева Елизавета Валуа. Тогдашній папа, Пій V, избралъ кардинала Аквавива, сына герцога д’Астри, въ качеств чрезвычайнаго посла при испанскомъ двор, для выраженія королю своего соболзнованія по случаю его тяжелой двойной утраты. Папа не зналъ, что Филиппъ строжайше запретилъ напоминать ему о сын. Аквавива былъ принятъ чрезвычайно холодно и на другой же день получилъ назадъ свои врительныя грамоты, съ приказаніемъ немедленно покинуть Испанію. Посолъ, однако, усплъ воспользоваться своимъ кратковременнымъ пребываніемъ въ Мадрид, чтобы познакомиться съ молодымъ авторомъ трогательной элегіи на смерть королевы Елизаветы, и онъ ему очень понравился. Понявъ недюжинныя способности Сервантеса, кардиналъ предложилъ ему поступить къ нему въ качеств секретаря. Соблазнъ былъ очень великъ для молодого человка, и онъ, недолго думая, принялъ предложеніе Аквавивы и послдовалъ за нимъ въ Италію. Проздомъ въ эту страну онъ познакомился съ Барцелоною, о которой затмъ до конца своей жизни отзывался съ величайшимъ энтузіазмомъ, и съ другими южными провинціями Франціи, Провансомъ и Лангедокомъ, прославленными имъ впослдствіи, по возвращеніи на родину, въ поэм ‘Галатея’.

Въ Рим Сервантесъ усердно посщалъ музеи, картинныя галлереи, рылся въ архивахъ и восхищался памятниками минувшей римской славы. На это онъ посвятилъ пятнадцать мсяцевъ, а потомъ, вполн удовлетворивъ своему любопытству, пожелалъ жизни и движенія. Отказавшись отъ предложенія Аквавивы перейти въ духовное званіе, съ общаніемъ помочь ему сдлаться со временемъ тоже кардиналомъ, Сервантесъ поступилъ въ ряды испанскаго войска. Первую свою кампанію онъ совершилъ двадцатидвухлтнимъ юношей подъ начальствомъ дона Діего д’Урбино.

Время было самое благопріятное для желающихъ заслужить себ лавры на под битвы: разгоралась борьба между крестомъ и исламомъ. Папа, Венеція и Испанія составили ‘Священную лигу’. Въ море выступилъ сильный флотъ подъ командою донъ-Жуана Австрійскаго, побдителя мавровъ въ Альпухарскихъ горахъ. Посл долгихъ безуспшныхъ поисковъ турки, наконецъ, были встрчены въ глубин Лепантскаго залива. 7 октября 1571 года въ этомъ залив произошла морская битва, въ которой христіане одержали одну изъ своихъ самыхъ блестящихъ побдъ надъ магометанами. Сервантесъ находился въ качеств солдата на галер ‘Маркиза’, которой было поручено атаковать непріятельскую галеру ‘Капитанша’, что и было съ успхомъ выполнено, при чемъ захватили главное египетское знамя и убили боле пятисотъ человкъ неврныхъ. Сервантесъ при этомъ выказалъ удивительное мужество и отчаянную смлость. Раненый двумя выстрлами изъ пищали въ грудь, а третьимъ — въ лвую руку, онъ не покидалъ своего поста до той минуты, пока не увидлъ бгства непріятеля. Онъ очень гордился своимъ участіемъ въ этомъ сраженіи, которое называетъ величайшимъ изъ всхъ сраженій какъ прошедшихъ, такъ и будущихъ вковъ.

Состоявшаяся вскор посл этого экспедиція противъ Туниса представила Сервантесу новый случай отличиться въ рядахъ той знаменитой испанской инфантеріи, которая, по выраженію одного современнаго Сервантесу историка, ‘заставляла трепетать землю подъ ногами солдатъ’.

Едва живой, Сервантесъ очутился въ стнахъ мессинскаго госпиталя, въ которомъ пробылъ девять мсяцевъ. Выписавшись оттуда, онъ подалъ прошеніе объ отставк, которая и была дана ему вмст съ прекраснйшими аттестаціями объ его храбрости и замчательныхъ способностяхъ, выказанныхъ имъ на войн. Вмст съ нимъ находился въ послдней экспедиціи его братъ, Родриго, съ которымъ онъ и возвратился на родину посл семилтняго отсутствія. На дорог судьба готовила имъ такое тяжелое испытаніе, какого они и не ожидали. Фрегатъ ‘Солнце’, на который они сли въ неаполитанской гавани 26 сентября 1575 года, былъ встрченъ у Балеарскихъ острововъ мавританскою эскадрой, подъ командою свирпаго арнаута Дали-Маин. Завязалась битва. Посл отчаяннаго сопротивленія испанскій фрегатъ былъ взятъ и торжественно отведенъ на буксир въ Алжиръ.

При длеж добычи Сервантесъ достался въ плнъ Дали-Мами. Жестокій и алчный арнаутъ при обыск нашелъ его аттестаты и предположилъ, что это очень важная особа, за которую можно получить большой выкупъ. Для того, чтобы вынудить у Сервантеса этотъ выкупъ, Дади-Мами надлъ на него оковы и сталъ обращаться съ нимъ какъ съ рабомъ.

Тутъ-то у Сервантеса и обнаружились все его терпніе и весь его стоицизмъ, благодаря которымъ онъ былъ такъ великъ. Мы не будемъ подробно описывать его пребыванія въ плну у варваровъ — онъ самъ описалъ эти подробности въ разсказ Рюиса Переца де-Віэдма въ этой книг. Одна его попытка вырваться на свободу потерпла неудачу, благодаря измн мавра, которому онъ доврился, другая — вслдствіе того, что въ ршительную минуту струсили сговорившіеся съ нимъ товарищи по несчастью, а нсколько послдующихъ плановъ освобожденія оказались очень неудачными въ самомъ начал приведенія ихъ въ исполненіе. Пять лтъ промучился онъ въ невол, ежеминутно видя предъ собою смерть, подвергаясь страшнымъ лишеніямъ, а подчасъ даже истязаніямъ, но постоянно выходилъ побдителемъ изъ всхъ угрожавшихъ ему опасностей, благодаря своей находчивости и изумительному хладнокровію.

Только въ 1580 году дошла всть объ его положеніи до Испаніи, и въ октябр этого года онъ былъ выкупленъ за громадную сумму братьями де-ля-Мерси, которые готовы были на какую угодно жертву для спасенія Сервантеса. Этимъ благороднымъ людямъ Испанія обязана сохраненіемъ одного изъ величайшихъ своихъ сыновъ, и поэтому память ихъ вчно должна быть дорога какъ ей, такъ и всему человчеству.

На родин Сервантесъ очутился безъ всякихъ средствъ, отца его уже не было въ живыхъ, а мать потратила все, что имла, чтобы помочь освобожденію сына. Это побудило его снова вступить въ военную службу, въ одинъ полкъ съ братомъ. На этотъ разъ ему пришлось участвовать въ кампаніи для покоренія Азорскихъ острововъ. Герцогъ Альба только что передъ тмъ подчинилъ своему королю Португалію и хотлъ теперь округлить новыя испанскія владнія присоединеніемъ къ нимъ означенныхъ острововъ.

Азорская кампанія не дала Сервантесу ничего, кром новыхъ ранъ, и по окончаніи ея онъ вышелъ въ отставку уже навсегда. Попавъ какимъ-то путемъ въ маленькій городокъ Эскивіасъ, онъ женился тамъ на очень красивой, но бдной двушк, Каталин Паласіосъ. Взявъ къ себ мать и сестеръ, онъ, тридцати семи лтъ отроду, зажилъ скромнымъ семьяниномъ.

Подъ вліяніемъ любви къ жен онъ написалъ поэму ‘Галатея’, героинею которой была его жена. Къ сожалнію, это произведеніе не оправдало возложенныхъ на него надеждъ, и авторъ его, угнетаемый нуждою, перебрался въ Мадридъ, гд ему кое-какъ удалось провести на сцену свое новое произведеніе, шестиактную комедію ‘Алжирскіе нравы’. Въ этой комедіи онъ вывелъ, подъ своимъ собственнымъ именемъ Сааведра, солдата, которому вложилъ въ уста горячую рчь передъ королемъ о необходимости разрушить это разбойничье гнздо — Алжиръ. За этою пьесой послдовало нсколько другихъ. Изъ нихъ особеннымъ успхомъ пользовалась ‘Нумансіа’, въ которой яркими красками изображались вс ужасы осаднаго положенія. Въ этой пьес боле всего дйствовалъ на зрителей тотъ моментъ, когда ребенокъ, тщетно умолявшій мать о куск хлба, умираетъ отъ истощенія. Кстати сказать, ‘Нумансіа’ ставилась въ Саратов на сцен даже въ первой половин текущаго столтія, во время испанской войны за независимость, и много способствовала возбужденію патріотическихъ чувствъ. Въ одномъ мст своихъ сочиненій Сервантесъ самъ говоритъ объ этой пьес: ‘Я первый осмлился воплотить въ ‘Нумансіа’ сокровенныя мысли человчества, и зрители аплодировали мн, между тмъ какъ остальныя мои конедіи едва не были освистаны’.

Дйствительно, надежды Сервантеса на театръ тоже не оправдались. Въ немъ царилъ тогда знаменитый Лопецъ де-Вега, рядомъ съ которымъ трудно было удержаться.

Имя на рукахъ большое семейство, Сервантесъ долженъ былъ во что бы то ни стало искать себ, по возможности, прибыльныхъ занятій, хотя бы и не соотвтствовавшихъ его способностямъ и стремленіямъ. Онъ былъ знакомъ съ нкоторымъ Антоніо Гэвара, которому правительство поручило поставку продовольствія въ Севилью для знаменитой ‘армады’, этого ‘непобдимаго’ флота, которымъ хотли покорить Англію и который самъ былъ побжденъ бурею. Гэвара предложилъ Сервантесу скромную должность комиссара при себ по заготовленію припасовъ. Довольный тмъ, что нашлось хоть какое-нибудь занятіе, могущее служить подспорьемъ для существованія, Сервантесъ тотчасъ же со всмъ своимъ семействомъ переселился въ Севилью, гд и началъ свою новую дятельность. Въ то время матери его, кажется, уже не было въ живыхъ. Не упоминается боле нигд и о брат его, Родриго, который незадолго передъ тмъ перевелся во Фландрію: вроятно, онъ былъ убитъ въ какой-нибудь мелкой стычк, слишкомъ незначительной, чтобы попасть въ лтописи исторіи.

Въ Севиль Сервантесъ пробылъ десять лтъ и довольно близко сошелся тамъ съ знаменитымъ живописцемъ Франциско Пахеко, учителемъ и тестемъ великаго Веласкеза, съ лирическимъ поэтомъ Фернандо де-Геррера, на смерть котораго онъ написалъ потомъ прекрасный сонетъ, съ Хуаномъ де-Хаурега, переводчикомъ Торквато Тассо и тоже живописцемъ, оставившимъ намъ портретъ Сервантеса, и многими другими выдающимися людьми.

Занятія въ Севиль оставляли Сервантесу столько свободнаго времени, что онъ усплъ написать тамъ почти вс свои повсти и тотъ знаменитый сонетъ на смерть короля Филиппа II (13 сентября 1598 года), въ которомъ онъ такъ тонко осмялъ фанфаронство андалузцевъ. Бросить службу и городъ Сервантесу пришлось по слдующему случаю. На десятомъ году службы у него оказался по счетамъ излишекъ казенныхъ денегъ на сумму 7,400 реаловъ (около 700 рублей), которые онъ и внесъ въ севильскую банкирскую контору Симона де-Лима для перевода ихъ въ Мадридъ. Но де-Лима скрылся съ этими деньгами. Правительство конфисковало оставленное имъ имущество, а при разбор этого дла заподозрло почему-то и Сервантеса. Назначенная для ревизіи его книгъ комиссія открыла у него недочетъ въ 2,400 реаловъ и посадила его за это въ тюрьму. Однако вскор, когда онъ внесъ эти деньги, его выпустили на свободу, но вновь на службу не приняли.

Здсь въ біографіи Сервантеса большой проблъ. Съ 1598 года, въ которомъ онъ покинулъ Севилью, и до 1603, когда онъ очутился въ Вальядолид, о немъ нтъ никакихъ свдній. Думаютъ, что онъ провелъ эти пять лтъ въ какомъ-нибудь небольшомъ городк Ламанча въ качеств комиссіонера по частнымъ дламъ. Это предположеніе оправдывается выказываемымъ имъ въ своихъ сочиненіяхъ подробнымъ знаніемъ мстностей, нравовъ и обычаевъ этой провинціи, что могло быть пріобртено только долговременнымъ пребываніемъ въ ней. Изъ этого періода намъ извстно только то, что власти мстечка Аргамасильи посадили его за какія-то провинности въ тюрьму. Въ этой тюрьм, отъ которой теперь сохранились только развалины, онъ пробылъ долго. Въ числ относящихся къ этому времени документовъ есть письмо, написанное имъ оттуда къ одному своему родственнику, Хуану де Сааведра, жившему въ Альказар, которое начинается слдующими словами: ‘Безконечные дни и безсонныя ночи въ этой тюрьм изводятъ меня’. Тмъ не мене именно въ этомъ заключеніи онъ задумалъ планъ и даже написалъ первыя главы своего безсмертнаго произведенія ‘Донъ-Бихота’. Какую нужно было имть привычку къ невзгодамъ и вмст съ тмъ какую силу духа и мысли, чтобы сдлать мрачную тюрьму рабочимъ кабинетомъ — колыбелью такого произведенія!

Имются врныя данныя о томъ, что въ 1603 году въ Вальядолид, будучи уже пятидесяти пяти лтъ отроду, онъ явился просителемъ къ всемогущему герцогу де-Лерма, правившему Испаніей вмсто безпечнаго и лниваго Филиппа III. Лерма принялъ его очень холодно и отпустилъ ни съ чмъ. Съ лишнимъ разочарованіемъ въ душ, но все еще не падая духомъ подъ ударами судьбы, Сервантесъ возвратился въ свое бдное жилище и, перебиваясь со дня на день, сталъ продолжать своего ‘Донъ-Кихота’.

Стсненныя обстоятельства вынудили его выпустить въ свтъ первую часть книги, не написавъ еще второй. Въ то время требовался обязательно меценатъ, который одобрилъ бы книгу и позволилъ бы посвятить ее себ. Сервантесъ вспомнилъ объ одномъ меценат, дон Алонз Лопец де-Зунига-и-Соломайоръ, и отправился къ нему просить его покровительства. Какъ только этотъ вельможа узналъ, что книга трактуетъ о рыцарств, то сначала было отказался дать для нея свое имя. Но Сервантесъ упросилъ его позволить ему прочесть первую главу ‘Донъ-Кихота’. Донъ-Алонзо нехотя согласился на это, но съ первыхъ же строкъ такъ заинтересовался доблестнымъ рыцаремъ печальнаго образа, что пожелалъ самъ дочитать рукопись до конца, затмъ помогъ ея изданію, позволивъ посвятить ее себ. Такимъ образомъ первая часть ‘Донъ-Кихота’ появилась въ печати въ 1605 году.

Успхъ книги превзошелъ вс ожиданія. Въ теченіе нсколькихъ лтъ разошлось тридцать тысячъ экземпляровъ — примръ въ то время небывалый. Не въ одной только Испаніи, но въ Португаліи, Италіи, Франціи и Нидерландахъ ‘Донъ-Кихота’ читали, какъ говорится, запоемъ, многіе нарочно учили испанскій языкъ, чтобы прочесть эту книгу въ оригинал.

Входить въ разборъ этого замчательнаго произведенія мы не будемъ: трехвковая слава его говоритъ лучше всякой критики сама за себя, мы ограничимся только краткою замткой о томъ, что желалъ выразить Сервантесъ въ своемъ роман. Нкоторые біографы Сервантеса увряютъ, что будто единственною его цлью при созданіи ‘Донъ-Кихота’ было излченіе его современниковъ отъ слишкомъ сильнаго увлеченія рыцарскими книгами. Дйствительно, онъ и самъ сознается въ своемъ предисловіи, что имлъ въ виду эту цль, но за нею скрывалась еще другая, боле существенная: изобразить, какъ въ зеркал, вс недостатки своего времени и вмст съ тмъ свою собственную бурную жизнь, полную столькихъ неудачъ, разочарованій и всяческихъ невзгодъ, въ лиц отчасти Рюиса Переца де-Віэдна, а главнымъ образомъ — въ лиц самого Донъ-Кихота, этого великаго идеалиста, вчно побиваемаго дйствительностью, съ которой онъ никакъ не могъ примириться, но не хотлъ и признать ее.

Вторая часть ‘Донъ-Кихота’ появилась посл цлаго ряда мелкихъ повстей, написанныхъ Сервантесомъ еще во время его пребыванія въ Севиль и посвященныхъ неаполитанскому вице-королю, графу де-Лемосу. Разумется, и вторую часть раскупали нарасхватъ, но, несмотря на это, геніальный творецъ ея какъ былъ бднякомъ, такъ и остался имъ до конца своей жизни.

Возраставшая слава автора ‘Донъ-Кихота’ возбудила зависть другихъ писателей, они даже составили противъ него союзъ съ цлью уронить его въ глазахъ публики. Говорятъ, что они старались вовлечь въ этотъ союзъ и Лопеца де-Вега, указывая ему на отрицательную критику его произведеній, вложенную Сервантесомъ въ уста священника въ первой части ‘Донъ-Кихота’, но великій драматургъ съ негодованіемъ отвергъ это сообщничество съ врагами Сервантеса и даже всюду отдавалъ ему дань уваженія и удивленія его таланту.

Вообще Сервантеса всю жизнь преслдовала несправедливость судьбы и людей, но зато посл его смерти звзда его славы ярко засіяла, и свтъ ея не меркнетъ до сихъ поръ, да едва ли когда и померкнетъ.

Сервантесъ умеръ 23 апрля 1616 года, шестидесяти девяти лтъ, отъ водянки, до послдней минуты сохранивъ бодрость духа, живость и ясность ума, умеръ, какъ жилъ, полнымъ вры въ лучшее будущее.

Хотя извстно, что онъ скончался въ Мадрид, гд жилъ въ послднее время, но мы не имемъ никакихъ точныхъ указаній относительно мста его погребенія. Изъ этого одного видно, съ какою неблагодарностью относились къ нему его современники.

Здсь кстати будетъ привести слдующій разсказъ капеллана толедскаго архіепископа, лиценсіата Франциско Маркуэца де-Торреса, которому была поручена цензура второй части ‘Донъ-Кихота’.

’25 февраля 1615 года,— разсказывалъ де-Торресъ,— я провожалъ монсеньора (архіепископа) къ французскому посланнику, который только что наканун прибылъ. По окончаніи аудіенціи, ко мн подошли нкоторые изъ членовъ посольства и стали разспрашивать меня, что новаго въ нашей литератур. Я сообщилъ о второй части ‘Донъ-Кихота’, какъ разъ находившейся у меня для просмотра и цензуры. Едва я усплъ произнести имя автора, какъ вс наперерывъ начали выражать восторгъ, вызванный въ нихъ и во всей Франціи первой частью названной книги и другими сочиненіями Сервантеса, и изъявили желаніе лично познакомиться съ авторомъ, ‘Если угодно, я могу познакомить васъ съ нимъ хоть сегодня же’, сказалъ я. Вс съ удовольствіемъ приняли мое предложеніе, и я въ тотъ же вечеръ повезъ ихъ къ Сервантесу. Дорогою они разспрашивали меня объ его годахъ, характер и состояніи. Когда они узнали, что онъ очень бденъ, то одинъ изъ нихъ воскликнулъ: ‘Какъ! Испанія не обогатила такого человка, не отблагодарила его ни за пролитую имъ на войн кровь и принесенную въ жертву на алтарь отечества руку, ни за сдланный имъ безцнный вкладъ въ ея литературу? Ей, по меньшей мр, слдовало бы дать ему приличное содержаніе изъ общественной казны’. Но другой на это замтилъ: ‘Если онъ пишетъ только по нужд, то и не слдуетъ давать ему въ руки готовыхъ средствъ, чтобы онъ не сталъ лниться и не пересталъ бы обогащать міръ своими чудными произведеніями’. Я не нашелся, что возразить на это’.

Будучи у же на смертномъ одр, Сервантесъ усплъ продиктовать предисловіе къ своему послднему роману ‘Персилесъ и Сигизмунда’, дышащее прежнимъ юморомъ и сарказмомъ.

Таковъ былъ мощный духъ у этого замчательнаго человка, творческая мысль котораго не ослабла даже на порог смерти.

Предисловіе автора.

Предлагая теб, другъ читатель, эту книгу — плодъ моего духа,— долженъ ли я уврить тебя въ моемъ искреннемъ желаніи, чтобы она была лучшею, умнйшею и совершеннйшею изо всхъ книгъ? Увы! къ великому моему сожалнію, и я не былъ въ силахъ уклониться отъ того закона природы, по которому каждое существо можетъ дать жизнь только подобному себ. Что же можетъ произвести такой слабый и неразвитой умъ, какъ мой, кром уродливаго, фантастическаго и дряблаго произведенія, напичканнаго и возможными мыслями, какихъ никогда никому не приходило въ голову? Одно только можетъ мн послужить нкоторымъ оправданіемъ: это то, что я писалъ въ тюрьм, а тюрьма — жилище, полное всякихъ неудобствъ, мрачное, безмолвное, какъ могила — настолько же неблагопріятна для работы умомъ, насколько этому способствуетъ мирное убжище посреди полей, подъ яснымъ небомъ, у журчащаго ручейка и полное душевное спокойствіе. При послднихъ условіяхъ даже самая убогая муза должна сдлаться плодотворне.

Мн извстно, насколько чадолюбіе ослпляетъ многихъ родителей, которые даже въ недостаткахъ своихъ дтей часто видятъ достоинства, и потому спшу добавить, что ‘Донъ-Кихотъ’ — не родной, а только мой пріемный сынъ. Вотъ почему, вопреки обычаю всхъ родителей, я не буду со слезами на глазахъ смиренно умолять тебя, читатель, быть снисходительне къ моему дтищу. Свободный въ своихъ мнніяхъ, полный господинъ своей воли, какъ король полный властелинъ въ своемъ государств, ты можешь судить моего пріемыша, какъ теб угодно. Итакъ, я предупредилъ тебя, дорогой читатель, и избавилъ отъ всякихъ церемоній со мною: твоя похвала такъ же мало вызоветъ мою признательность, какъ твое порицаніе — мою вражду.

Я хотлъ предложить теб эту книгу безъ обычныхъ вступленій, въ вид предисловія и длиннаго ряда сонетовъ и похвальныхъ одъ, но это могло быть сочтено за крайнюю невжливость съ моей стороны, а потому я ршился написать только предисловіе, хотя откровенно сознаюсь, что оно для меня всего трудне,— я даже не знаю съ чего начать.

Да, ты и представить себ не можешь, милый читатель, какихъ мученій мн стоило это предисловіе! Сколько разъ я брался за перо, бросалъ его и снова бралъ въ руки прежде, чмъ приступить къ начертанію этихъ строкъ.

Съ перомъ за ухомъ, въ полномъ изнеможеніи, я сидлъ передъ столомъ, на которомъ лежала бумага, и не зналъ, какъ приступить съ длу, когда ко мн пришелъ одинъ изъ моихъ немногихъ друзей, человкъ съ свтлымъ умомъ, всегда готовый дать хорошій совтъ. Увидвъ меня въ такой глубокой задумчивости, онъ захотлъ узнать причину. Я сказалъ ему, что собрался написать предисловіе къ моему ‘Донъ-Кихоту’, но не знаю, какъ начать его, и съ отчаянія хочу даже бросить все дло и пустить книгу безъ предисловія.

— Но какъ рискнуть на такой шагъ?— продолжалъ я.— Что скажетъ тотъ строгій цензоръ, который называется публикою и котораго я столько времени оставлялъ въ пренебреженіи, если я явлюсь передъ нимъ съ произведеніемъ, неудачнымъ по сюжету и по стилю, бднымъ по знаніямъ, лишеннымъ всякихъ замтокъ на ноляхъ и подстрочныхъ комментаріевъ, и что всего хуже — безъ предисловія? Вдь вс наши литературныя произведенія такъ испещрены цитатами изъ Аристотеля, Платона и другихъ жрецовъ философіи, что восхищенный читатель постоянно превозноситъ эти сочиненія до небесъ за ихъ ученость. А что длается съ читателемъ, когда авторы догадываются цитировать вдобавокъ еще священное писаніе? О, тогда ихъ ставятъ наравн чуть ли не съ омою Кемпійскимъ и тому подобными столпами Церкви. И дйствительно, нкоторые писатели имютъ настолько вкуса и такта, что, напримръ, посл портрета какого-нибудь развратнаго гуляки даютъ краснорчивую проникнутую христіанскимъ духомъ проповдь, т.-е. соединяютъ пріятное съ назидательнымъ, и читателю остается только наслаждаться, поучаться и благодарить догадливаго автора… Въ моей же книг ничего подобнаго нтъ, и я не могъ дать въ конц ея алфавитнаго списка знаменитостей, начиная съ Аристотеля и кончая Зоиломъ или Зевксисомъ, изъ которыхъ первый былъ великимъ философомъ-натуралистомъ, второй — желчнымъ критикомъ, а послдній — великимъ живописцемъ. Я не пользовался ихъ трудами, какъ бы слдовало, если бы желалъ прославиться чужимъ умомъ. Но это еще не все. Моей книг недостаетъ также сонетовъ, написанныхъ принцами, герцогами, архіепископами, высокородными дамами, знаменитыми поэтами и преисполненныхъ восхваленіями этого произведенія, безъ чего, пожалуй, его и читать не станутъ. Вотъ я сижу теперь и думаю: ‘Не лучше ли будетъ похоронить моего новорожденнаго сенора ‘Донъ-Кихота’ въ ламанчскихъ архивахъ, нежели выпускать его въ свтъ безъ всхъ этихъ украшеній, которыхъ я, по своему скудоумію, не въ состояніи ему дать?’

Когда я окончилъ эту тираду, мой пріятель разсмялся и сказалъ:

— Вижу, что до сихъ поръ я очень заблуждался, считая тебя за человка, котораго ничто не можетъ смутить. Какъ! Ты, всегда находившій выходъ изъ самыхъ трудныхъ положеній, постоянно преодолвавшій такія препятствія, при одной мысли о которыхъ другой отступилъ бы съ трепетомъ назадъ,— ты растерялся отъ такихъ пустяковъ? Стыдись, дружище! Такая нершительность свидтельствуетъ только о томъ, что на тебя напала лнь, и ты постыдно подчинился ей въ ту минуту, когда теб осталось всего нсколько шаговъ для достиженія цли. Ты говоришь, что у тебя нтъ сонетовъ отъ высокопоставленныхъ лицъ, которыя хвалили бы твое произведеніе? Да кто же теб мшаетъ написать ихъ самому и подписать именемъ… ну, хоть бы Хуана индійскаго или императора трапизондскаго, которые оба считаются великими людьми? Если педанты придерутся къ этому и станутъ доказывать, что это подлогъ — плюнь на нихъ. Помни только одно: чмъ больше у тебя будетъ вранья, тмъ пріятне ты будешь большинству. Что же касается до замтокъ на поляхъ, то набросай кое-гд какія-нибудь латинскія изреченія, заученныя наизусть еще въ дтств, авось, они не вс еще улетучились у тебя изъ памяти. Въ крайнемъ случа напиши ихъ изъ какой-нибудь латинской духовной книги, которая, наврное, найдется у тебя подъ рукою, это, пожалуй, будетъ еще лучше. Длать ученые комментаріи тоже не трудно. Зашла, напримръ, у тебя рчь о великан,— ты и напомни читателямъ о Голіа и объясни, что-де Голіаъ былъ филистимлянинъ, убитый Давидомъ камнемъ изъ пращи, какъ, молъ, написано въ книг ‘Царей’, глава такая-то. Захочешь показать свою ученость въ области хоть, напримръ, географіи,— приплети къ чему-нибудь рку Тэхо и скажи, что эта рка названа такъ древнимъ испанскимъ королемъ (имя рекъ) потому, что она беретъ начало въ такомъ-то мст и впадаетъ въ океанъ, омывъ по пути стны города Лиссабона, воды ея, дескать, считаются золотоносными и т. д. Нужно теб указать на прототипы твоихъ героевъ и героинь,— выбирай изъ Плутарха, Корнелія Непота, Тацита, Овидія, Тита Ливія и прочихъ классиковъ: тамъ что ни страница — то портретъ личности, годной въ образцы и низкихъ злодевъ и великихъ людей. Хочешь женщину-демона,— возьми ‘Медею’ Овидія, желаешь волшебницу,— припомни ‘Каллипсу’ Гомера иди ‘Цирцею’ Виргилія, нуженъ теб великій полководецъ,— бери Александра Македонскаго или Юлія Цезаря… Вообще, если захочешь, то можешь чуть не къ каждой фраз своей книги прибавить по цлой страниц комментаріевъ, не лнись только собирать медъ въ ульяхъ.

Въ сущности же, все это мн кажется совершенно излишнимъ, потому что твоя книга и такъ хороша. Вдь ты хотлъ дать въ ней только сатиру на страсть публики къ рыцарскимъ книгамъ, о которыхъ не имли ни малйшаго понятія ни Аристотель, ни Цицеронъ, ни ома Кемпійскій. Эти фантастическія произведенія не имютъ ничего общаго съ истинами исторіи, геометріи и реторики, а потому теб не зачмъ и примшивать все это къ твоей сатир, направленной противъ нихъ же. Не хочешь же ты обращать людей на путь истинный, какъ это длаютъ твои собратья по перу, соединяя въ одно и священное и низкое и такимъ образомъ совершая непростительный грхъ въ глазахъ каждаго истиннаго христіанина? Твоя задача — стараться ясно и толково выразить то, что ты хотлъ, и чмъ точне твое подражаніе тому, что ты осмиваешь, тмъ совершенне твоя книга. Итакъ, если ты хотлъ въ надлежащемъ свт выставить глупые рыцарскіе романы, то къ чему теб занимать сентенціи у философовъ, цитировать священное писаніе, приводить басни поэтовъ, длать выписки изъ курса реторики и другихъ наукъ и тревожить тни великихъ людей? Заботься лишь о томъ, чтобы твоя фраза была строго логична и самый разсказъ былъ интересенъ, чтобы онъ могъ вызвать смхъ у самаго угрюмаго человка, открыть глаза слпому и заслужить похвалу зрячаго. Главнымъ образомъ старайся разрушить обаяніе, производимое на толпу рыцарскими романами, описывающими невозможные рыцарскіе подвиги. Если теб это удастся,— ты исполнишь свою великую задачу.

Доводы моего друга показались мн такими основательными, что я ршился привести ихъ вмсто предисловія и представить читателю моего ‘Донъ-Кихота’ безъ всякихъ липшихъ орнаментовъ. Надюсь, что читатель благосклонно приметъ этого рыцаря печальнаго образа и его спутника, оруженосца Санчо Панцы, въ которомъ найдетъ многія черты, разсянныя въ толп тщеславныхъ, суетныхъ и нелпыхъ героевъ рыцарскихъ книгъ.

* * *

Въ заключеніе не лишнимъ считаемъ дать описаніе наружности Сервантеса, сдланное имъ самимъ на шестьдесятъ-седьмомъ году своей жизни. Вотъ оно:

‘Дорогой читатель!

‘Представляю теб человка средняго роста, нсколько сутуловатаго’ и довольно тяжелаго на ногу, съ орлинымъ профилемъ, каштановаго цвта волосами, гладкимъ и открытымъ лбомъ, живыми глазами, загнутымъ внизъ, но вполн пропорціональнымъ носомъ, серебряною бородой (двадцать лтъ тому назадъ она была золотая), большими усами, маленькимъ ртомъ, въ которомъ сохранилось всего шесть зубовъ, да и то въ самомъ плачевномъ состояніи, и довольно еще свжимъ цвтомъ лица. Этотъ человкъ — авторъ ‘Донъ-Кихота’ и многихъ другихъ произведеній, странствующихъ по блому свту, и, быть-можетъ, даже безъ имени своего творца, котораго, однако, люди зовутъ Мигуэлемъ де-Сервантесомъ Сааведра‘.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I,
въ которой говорится о качествахъ и привычкахъ славнаго Донъ-Кихота.

Въ небольшомъ мстечк Ламанча — имени его называть мы не будемъ {Аргамасилья. Въ этомъ мстечк до сихъ поръ показывается старинное зданіе, въ которомъ, по мстному преданію, содержался въ заключеніи Сервантесъ.} — не такъ давно жилъ одинъ изъ тхъ гидальго, которымъ невозможно представить себ безъ стараго копья и стараго круглаго щита, дряхлой лошади и такой же дряхлой легавой собаки. Тарелка оллы {Olla — супъ.}, большею частью изъ баранины, къ обду, кусокъ мяса подъ прянымъ соусомъ — къ ужину, блюдо чечевицы — по пятницамъ, рубцы — по субботамъ и пара голубей — по праздникамъ,— вотъ списокъ блюдъ, которыми онъ питался и которыя поглощали три четверти его дохода, остальная четверть расходовалась на костюмы — полубархатный для праздниковъ и шерстяной для будней.

Въ дом этого гидальго, крон его самого, жили еще трое: домоправительница, дама лтъ за сорокъ, племянница, двица лтъ около двадцати, и старикъ-слуга, исполнявшій всевозможныя должности.

Самому гидальго было лтъ подъ пятьдесятъ. До невозможности сухощавый и жилистый, онъ, однако, пользовался завиднымъ здоровьемъ, постоянно поднимался съ постели чуть не до зари и страстно любилъ охоту, пока у него не явилась другая страсть.

Настоящаго его имени никто наврное не звалъ, судя по тому, что одни называли его дономъ Квизада, другіе — дономъ Квезада, а третьи — дономъ Квиксана. Это, впрочемъ, не особенно важно, такъ какъ во всемъ остальномъ наше повствованіе ни въ чемъ не будетъ отступать отъ строго провренныхъ фактовъ.

Въ тотъ моментъ, когда мы знакомимъ читателей съ нашимъ гидальго, онъ все свободное время — тянувшееся у него, собственно говоря, круглый годъ — посвящалъ на чтеніе книгъ, сюжетъ которыхъ былъ взятъ изъ жизни рыцарства. Онъ собиралъ эти книги гд только могъ, и до такой степени увлекся ими, что заброс

Мигуэль Сервантесъ.

Донъ-Кихотъ Ламанчскій.

Сервантесъ.

Предисловіе автора.

ГЛАВА I,въ которой говорится о качествахъ и привычкахъ славнаго Донъ-Кихота.

Читайте также:

ГЛАВА I,
въ которой говорится о качествахъ и привычкахъ славнаго Донъ-Кихота.