Дон Кишот Ламанхский. Часть вторая, Сервантес Мигель Де, Год: 1616

Переводы
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Скачать в PDF
Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем: В двадцати томах
Т. 9. Дон Кишот Ламанхский. Сочинение Серванта. Переведено с Флорианова французского перевода В. Жуковским
М., ‘Языки славянской культуры’, 2012.

ДОН КИШОТ ЛАМАНХСКИЙ.
СОЧИНЕНИЕ СЕРВАНТА.

ПЕРЕВЕДЕНО С ФРАНЦУЗСКОГО
ФЛОРИАНОВА ПЕРЕВОДА

В. ЖУКОВСКИМ

Часть вторая

ДОН КИШОТ ЛАМАНХСКИЙ

ТОМ ЧЕТВЕРТЫЙ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СОДЕРЖАНИЕ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Том четвертый

От сочинителя
Глава I. Как священник и цирюльник обходились с Дон Кишотом
Глава II. Посещение Санки Пансы
Глава III. Разговор между бакалавром, Дон Кишотом и Санкою
Глава IV. Продолжение разговора
Глава V. Спор Санки с его женою
Глава VI. Тайный разговор между рыцарем и оруженосцем
Глава VII. Дон Кишот едет к принцессе Дульцинее
Глава VIII. Дульцинея очарована
Глава IX. Приключение с колесницею смерти
Глава X. Рыцарь Зеркала
Глава XI. Разговор между оруженосцами
Глава XII. Рыцари ссорятся и дерутся
Глава XIII. Кто таковы рыцарь Блестящих Зеркал и оруженосец его
Глава XIV. Встреча героя с ламанхским дворянином
Глава XV. Неоспоримое доказательство, что не было, нет и не будет рыцаря неустрашимее Дон Кишота
Глава XVI. Рыцарь в гостях у дон Диего и некоторые глупости
Глава XVII. История влюбленного пастуха
Глава XVIII. Гамахова свадьба
Глава XIX. Продолжение

Том пятый

Глава XX. Монтесиносская пещера
Глава XXI. Дон Кишот рассказывает о чудесах, виденных им в Монтесиносской пещере
Глава XXII. Подробности смешные, но весьма нужные
Глава XXIII. Освобождение Мелизандры
Глава XXIV. Конец истории об ослах
Глава XXV. Некоторые подробности
Глава XXVI. Очарованная ладья
Глава XXVII. Встреча
Глава XXVIII. Важные дела
Глава XXIX. Ответ Дон Кишота священнику и некоторые другие происшествия
Глава XXX. Разговор герцогини с Санкою
Глава XXXI. Важное происшествие в лесу
Глава XXXII. Предлагают средства уничтожить очарование Дульцинеи
Глава XXXIII. Письмо Санки к Терезе и другие приключения
Глава XXXIV. История Долориды
Глава XXXV. Долорида избавлена от бороды
Глава XXXVI. Совет Дон Кишота губернатору Санке
Глава XXXVII. Санко отправляется на свой остров. Чудное приключение с рыцарем

Том шестой

Глава XXXVIII. Санко — губернатор
Глава XXXIX. Беды за бедами
Глава XL. Губернаторство Санки Пансы
Глава XLI. Посещение
Глава XLII. Санко осматривает свои владения
Глава XLIII. Прибытие пажа герцогини в дом Терезы Пансы
Глава XLIV. Возвращение пажа
Глава XLV. Славный конец губернаторства Санки Пансы
Глава XLVI. Что приключилось Санке дорогою
Глава XLVII. Дон Кишот оставляет герцогский замок
Глава XLVIII. Приключение за приключением
Глава XLIX. Маленькая ссора
Глава L. Странная встреча
Глава LI. Принятие нашего героя в Барцеллоне и очарованная голова
Глава LII. Самое неприятное для нашего рыцаря приключение
Глава LIII. Кто таков рыцарь Светлой луны. Отъезд Дон Кишота и его новые планы
Глава LIV. Как Санко уничтожил очарование Дульцинеи
Глава LV. Прибытие Дон Кишота в деревню. Его болезнь и смерть

ОТ СОЧИНИТЕЛЯ*

* Известно, что некто аррагонец, назвавший себя Авелланедою, выдал в свет продолжение ‘Дон Кишота’, в котором бранил весьма грубо первого издателя. Об нем говорит теперь Сервант (прим. В. А. Жуковского. — Ред.).
Читатель! Я не буду ссориться с сочинителем ‘Нового Дон Кишота’1, хотя уверен, что это было бы для тебя очень приятно {Лопес де Вега (прим. В. А. Жуковского. — Ред.).}. Я имею полное право быть сердитым, но не сержусь. Человек, который в обиду называет меня безруким стариком, не стоит никакого ответа. Не запираюсь, я стар, болезнь очень обыкновенная тем людям, которые живут долго. Но разве всякий старик непременно должен быть худым писателем? Знаю, что я потерял руку на Лепантском сражении2: потеря маловажная в сравнении с тою честию, которую сей знаменитый день мне оставил. Рана моя мне драгоценна. Смотря на нее, воспоминаю о протекшем и не жалею о руке своей. Впрочем, какая связь между моим сочинением, моими сединами и раною?
Г. Авелланеда называет меня завидливым и берет на себя труд истолковать мне, что такое зависть. Он это знает, конечно! Как сомневаться! И я сам очень далек от сомнения.
Он уверяет всех, в том числе и меня, что я неприятель одного знаменитого писателя, человека почтенного, достойно славного. Я, напротив, готов признаться пред целым светом, что уважаю сего добродетельного мужа, умею ценить его сочинения и удивляюсь великим его дарованиям.
Видишь ли, читатель, как я добр и не мстителен. И в самом деле, мог ли бы я быть спокоен совестию, когда бы не пощадил несчастного человека, который не посмел выйти сам на сцену, скрыл свое имя и отечество3, как преступник или оскорбитель величия. Если тебе удастся с ним встретиться, то, пожалуй, скажи ему, что я совсем не сердит, что знаю, как трудно противиться искушениям лукавого, который нередко заставляет думать иных бедняков, что и они также могут писать книги, как и все порядочные люди, могут брать за них деньги и прославляться: две вещи, которых всем отменно хочется.
Теперь слово о моем продолжении ‘Дон Кишота’. Автор все тот же. Он дает обещание читателю описать и конец, и погребение своего героя, надеясь, что вперед уже никому не вздумается воскресить его, вырыть из могилы и наскучить всему свету новым продолжением его истории.

[]

ГЛАВА I

Как священник и цирюльник обходились с Дон Кишотом

В начале сей второй части Сид Гамед Бененжели сказывает нам, что священник и Николас около месяца не показывались на глаза нашего рыцаря, опасаясь возбудить в нем воспоминание о прошедшем. Они часто видались с племянницею и управительницею, прося их не отходить от больного и давать ему пищу здоровую и питательную, которая бы могла укрепить и желудок его, и голову. Добрые женщины с совершенною точностию исполняли сии советы. Видя спокойствие своего господина, они стали надеяться, что рассудок его скоро совсем оправится. Это замечание побудило Николаса и отца Переса посетить больного. Они пошли к нему, давши наперед друг другу слово никак не говорить о рыцарстве и отдалять от материи все, что может снова открыть рану его, едва, едва залеченную.
Они нашли своего соседа на постели, в зеленом шерстяном камзоле и в красном колпаке. Он был так худ, так сух, что больше походил на мумию, нежели на человека. Гостей приняли совершенно дружески. Спросили хозяина о его здоровье, он отвечал: ‘Как нельзя лучше’. Заговорили о политике, о состоянии государства, всякий в свою очередь был правителем Испании, уничтожил множество вредных злоупотреблений, издал множество необходимых законов, все разрушил и все восстановил снова с удивительным совершенством. Дон Кишот говорил, как книга, и друзья его уверились, что сумасшествие прекратилось. Управительница и племянница, слыша их разговоры, не помнили себя от радости, а священник был так доволен, что даже решился сказать несколько слов о рыцарстве.
Принявши на себя значащий вид, он начал говорить следующее:
— Знаете ли, мой любезный сосед, что ко мне пишут из Мадрита? Турецкий султан вооружается4. Его Величество берет великие предосторожности: берега Неаполя и Сицилии укрепляются, войска при первом знаке сядут на корабли.
— Его Величество хорошо делает, — отвечал Дон Кишот с совершенным хладнокровием, — но может быть, он забыл самое верное средство прогнать, рассыпать в прах неверных. Я бы открыл ему это средство, когда бы он захотел посоветоваться со мною.
— А, понимаю! Бедный Дон Кишот! — сказал про себя священник.
— Что ж бы вы присоветовали сделать Его Величеству? — спросил Николас.
— Безделицу, — отвечал герой после минутного молчания. — Ничего не стоит обнародовать Его Величеству повеление, чтоб все рыцари Испании съехались ко двору его, если соберется их и не больше полдюжины, то не советую туркам показываться, я даже знаю такого рыцаря, который один указал бы им дорогу.
— Ну, хороши мы! — закричала управительница. — Господин мой опять хочет сделаться странствующим рыцарем.
— Опять! — перервал Дон Кишот, посмотрев на нее пристально. — Я никогда не переставал быть им, и если Бог милостив, до гроба не перестану!
— Позвольте мне рассказать вам маленькую сказочку, — сказал цирюльник, — которая очень идет к этому случаю. В Севилле, в доме сумасшедших, был один молодой священник, совершенно помешанный и отданный туда родными для заключения. Однажды этот молодой священник пишет к архиепископу письмо, в котором уверяет, что он в полном уме, что родные не хотят его выпустить, надеясь воспользоваться его имением, и что он требует правосудия. Архиепископ, пораженный умом его и слогом его письма, посылает одного из своих капеллянов в дом сумасшедших поговорить с молодым человеком, узнать порядочно о состоянии головы его, и если он здоров, освободить его в ту же минуту. Капеллян, поговорив час или два с заключенным, нашел его совершенно умным, и несмотря на все представления надзирателя, решился его выпустить и отвезти с собою к архиепископу. Священник, надев платье, приличное своему званию, с позволения капелляна, пошел проститься с товарищами своего заключения. Капеллян не выпускал его из глаз. Один безумный, совсем голый, лежавши на полу в своей ложе, встает и с большим криком спрашивает молодого священника: кого выпускают из дому сумасшедших?
— Меня, любезный друг! — отвечал освобожденный. — Бог меня помиловал, болезнь моя прошла: я здоров совершенно. Положись на Его милость, Он и тебе пошлет излечение.
— Берегись, — воскликнул безумный, — не выходи из этого дому, или Севилла погибнет! Я — великий Юпитер, ты это знаешь, в сильной руке моей дождь, вихрь и гром: если уйдешь отселе, то верь моему слову, что не будет дождя ни одной капли.
— Не бойтесь его угроз, — сказал священник капелляну, — он — Юпитер, это правда, в его воле удержать дождь, но я — Нептун, я могу в минуту делать наводнение!
— Не сомневаюсь в этом! — отвечал капеллян. — Но господин Нептун, на что сердить господина Юпитера? Войдите в свою ложу.
— Господин цирюльник! — воскликнул Дон Кишот. — Очень вас понимаю. И сожалея от всего сердца о сем счастливом времени, когда рыцари и паладины защищали красоту и невинность, гнали порок и злобу, не думаю быть Нептуном, я не думаю быть Нептуном, смотря с презрением на нынешних рыцарей, покрытых шелком вместо панциря, изнеженных, праздных, совершенно забывших славу! То ли дело, прежние герои! Это не люди, а полубоги, они все превозмогали для славы. Спать на голых камнях, умирать с голоду, бродить по пустыням, лазить по утесам, переплывать бурные моря в челноке, без весел и парусов, презирать опасность и гибель, все это было для них безделка. Они любили добродетель больше всего на свете, если любить добродетель есть безумство, то признаюсь, я — безумец: обожаю Амадиса, Пальмереня, Тирана Белого, Лизвара Греческого, Белианиса, короля Собрина, Ренода, Рожера5, сих великих образцов мужества, мудрости, добродушия, простосердечия и всех благородных качеств человека. Все сии воины были странствующие рыцари, и если желание видеть подобных им в наше время, для чести и безопасности Испании, есть сумасбродство, то соглашаюсь остаться в ложе своей по совету господина Юпитера.
— Сосед! — сказал священник. — Я бы охотно во всем согласился с вами, когда бы маленькое сомнение меня не тревожило: признаюсь, я иногда худо верю тому, чтобы все герои, о которых вы нам столько доброго сказываете, в самом деле существовали, я даже до того недоверчив, что все сказанное об них почитаю бреднями, которые выдумали праздные, не очень умные люди, все эти сомнения крайне меня мучат, а не сомневаться также не в моей воле!
— Ах! Боже мой! — воскликнул Дон Кишот. — Можно ли, чтобы и вы были в таком же заблуждении, в каком я видел многих, очень многих людей? Подумайте хорошенько, и задача решится. Чем с большим вниманием я разбираю эту материю, тем больше уверяюсь, что все рыцари и паладины точно существовали. Я как будто их всех видел. Например, я готов биться об заклад, что Амадис высок ростом, хорош собою, складен, лицо открытое, борода исчерна-русая, цвет лица отменно белый, глаза нежные и блестящие. Ренод совсем не похож на Амадиса: лицо смуглое, краска в лицо живая, взгляд быстрый и лукавый. В Роланде еще больше несходства: широкие плечи, смуглое лицо, грозный вид не обещали в нем ни этой доброты сердца, ни этого учтивства, которые пленяют нас в Амадисе, герое несчастном своею любовию. Если хотите, опишу вам и других: я бы назвал каждого по имени, если бы они все передо мною теперь явились.
— Велик ли ростом великан Моргант? — спросил Николас.
— Что касается до великанов, — отвечал Дон Кишот, — то надеюсь, что вы не будете сомневаться в их существовании. Мы знаем из Библии, что Голиаф был семи локтей с половиною6: порядочный рост. Сверх того известно вам, что в Сицилии нашли человеческие кости, по которым геометрически доказано, что те, которым они принадлежали, должны быть, по крайней мере, с обыкновенную городскую башню вышиною. Несмотря на это, если говорить правду, я никогда не верил, чтобы Моргант был так огромен, как сказывают, и вот мои причины: историки уверяют, что он нередко проводил ночи в замках и даже в простых хижинах, которые попадались ему на дороге, скажите ж, мог ли он быть такого необыкновенного роста, если в них без труда помещался?
Крик у дверей перервал этот разговор, который очень веселил священника.

ГЛАВА II

Посещение Санки Пансы

— Кто кричал?
— Управительница и племянница, которые не хотели впустить Санку в горницу.
Санко шумел и бранился.
— За чем пришел бродяга? — кричали управительница и племянница в один голос. — Не хочешь ли опять смутить нашего доброго господина и увезти его, Бог знает, куда и за чем!
— Чертова управительница! — отвечал Санко. — Не я, он смутил меня, обещав мне прекрасный остров, от которого я не видал ни копейки.
— А! Тебе островов захотелось! Дадут тебе острова, проклятый лакомка! Для тебя острова и сделаны!
— Для меня, как и для другого! Я бы лучше тебя с ними управился, хотя твоя пора и давно пришла.
— Что бредит этот неуч? Пошел, управляйся с домом своим, безмозглый! Паши поле свое, ленивец, а нас и острова оставь в покое!
Дон Кишот, который прибежал на шум вместе с цирюльником и священником, велел впустить Санку. Между тем оба соседа, уверившись, что нет надежды к излечению, простились с хозяином и ушли. Рыцарь и оруженосец остались одни, заперлись на замок, и Дон Кишот сказал Санке:
— Друг мой! Неприятно мне слышать, что ты говоришь, будто я смутил тебя: слово это грубо. К тому ж мы везде были вместе, все равно испытали. Ты полетал по воздуху, я также имел свои неприятности. Нам нельзя друг другу завидовать и пуще всего не должно жаловаться друг на друга. Помни это, Санко, — теперь несколько слов о другой материи.
Что говорят обо мне в деревне? Что думает рыцарство, дворянство и народ о моей храбрости, моем учтивстве, моих подвигах? Отдают ли справедливость моим усилиям воскресить рыцарство? Скажи мне все прямо с откровенностию доброго слуги, обходись со мною не так, как с обыкновенными государями, которым, к несчастию их народов, никогда не открывают истины.
— Господин рыцарь! — отвечал оруженосец. — Если хотите все знать, то я все расскажу вам, не золотя пилюли, но прежде обещайтесь ни за что не сердиться.
— Обещаюсь, говори!
— Начну тем, что все вообще называют вас дураком и думают даже, что и я дурак: дворянство смеется тому, что вы украли прозванье дон и пожаловали себя в рыцари, не имея больше двух десятин земли во владении. Что ж касается до вашего мужества и подвигов, то иные говорят: ‘Он дурак презабавный’, другие: ‘Он смел, но всеми бит’, а все вообще немного чести вам делают своими рассуждениями.
— Не удивляюсь, Санко, зависть преследовала Кесаря, Александра и даже дон Галаора7: я не могу жаловаться, если только и всего.
— То-то и есть, что не только всего!
— Что ж еще говорят?
— Ах, сударь! То, что я ни говорил вам, были одни цветки, теперь пойдут ягодки. Но если хотите узнать дело обстоятельнее, то можете поговорить сами с тем, кто мне самому обо всем рассказывал: это молодой саламанский студент, сын Варфоломея Караско8, приехавший сюда вчера поутру. Он божится, что читал вашу историю в печати с вашим именем Дон Кишота Ламанхского, и меня, Санку Пансу, не забыли! Госпожа Дульцинея также напечатана. В этой книге рассказаны такие происшествия, такие разговоры, которых никто, кроме нас, не видал и не слыхал, я удивляюсь, как мог сочинитель это все узнать с такою подробностию и точностию.
— Нет ничего удивительного, друг мой, конечно, этот сочинитель есть какой-нибудь мудрый очарователь: ты знаешь, что этим людям все известно.
— Нет, он не очарователь! Бакалавр Самсон Караско думает, что мавр, которого имени я не могу вспомнить. Я схожу за бакалавром.
— Сходи, любезный друг, очень одолжишь меня, я умираю от нетерпения узнать обо всем обстоятельно!
Санко вышел.

ГЛАВА III

Разговор между бакалавром, Дон Кишотом и Санкою

Дон Кишот, в ожидании Самсона Караско, прохаживался один взад и вперед по горнице и говорил про себя: ‘Возможно ли! Мои подвиги описаны! Жизнь моя напечатана, когда еще меч мой дымится в крови побежденных. Кто этот историк? Друг мой или недруг? Боюсь не того, чтобы слава моя помрачилась, нет, боюсь, чтобы не осталось пятна на чести великой Дульцинеи, может быть, он не довольно говорил о чистоте и нежности любви моей, о королевах и принцессах, принесенных в жертву ее прелестям, о моем неограниченном почтении, о моей скромности. Признаюсь — это меня тревожит — я трепещу’.
Приход Самсона Караско прервал сии размышления. Этот бакалавр был человек невысокого роста, двадцати четырех или двадцати пяти лет, бледный, худой, с быстрыми глазами, расплющенным носом, большим ртом, умница, весельчак, выдумщик и большой насмешник. Вошедши в горницу Дон Кишота, он бросился пред ним на колена и сказал:
— Позвольте, рыцарь, поцеловать вашу победоносную руку. Позвольте отдать справедливую честь в вашей особе самому неустрашимому, самому славному из странствующих рыцарей, бывших и будущих. Благодарение Сид Гамед Бененжели, который поспешил сделаться историографом чудных дел ваших, и к чести Испании, нашел переводчика, достойного книги и героя.
— Итак, это правда, — сказал Дон Кишот, подав знак своему оруженосцу, чтобы он поднял Самсона Караско, — правда, что приключения мои напечатаны?
— Как же не правда, господин рыцарь! Спросите об этом Португалию, Валенцию, Барцеллону, в которых раскуплено вмиг двенадцать тысяч экземпляров. Уже готовят новое издание в Анвере9, и я рад божиться, что эту книгу переведут на все языки Европы10. Да, я уверен, что в скором времени везде заговорят о великом Дон Кишоте, что неустрашимость его в опасностях, твердость в гонениях рока, терпение в неудачах, бескорыстие и чистота платонической любви его к прекрасной Дульцинее будут приводиться в примеры, к несчастию, неподражаемые.
— Скажите ж мне, г.<осподин> бакалавр, которые из подвигов моих больше славятся?
— В этом мнении не согласны: одни предпочитают приключение с ветряными мельницами, которые вы сочли за великанов, другие приключение с сукновальнями. Некоторым больше всего нравятся сии два ужасные воинства, превращенные в два стада баранов. Многие очень любят колодников, избавленных от галер и цепей.
— А говорят ли о неучтивых погонщиках, — перервал Санко, — когда Рыжак наделал нам столько…?
— Говорят, говорят! Историк даже не забыл ни одного из палочных ударов, которыми вас так часто потчевали. Некоторые называли его безжалостным и опорочивали его щедрость на побои, но почтение к истине, первая добродетель историка, не позволило ему пропустить и безделицы, он описал и то, как некоторые цирюльники заставили вас кувыркаться в простыне.
— О! Я кувыркался на воздухе? Вот уже господин историк и ошибся! Впрочем, не было никакой нужды говорить об этом происшествии.
— Конечно, — прибавил Дон Кишот, — есть такие мелочи, о которых и упоминать, мне кажется, бесполезно. Многое так далеко от материи.
— Я не скажу, чтоб это было очень далеко от меня, — прервал Санко, — однако так и быть! Итак, господин бакалавр Караско, я из первых в этой истории?
— Вы второй, господин Санко, и скажу правду, многим всего приятнее слушать ваши разговоры.
— Я и думаю! Эти люди имеют вкус. Видно, автор не дурак, если бы он заставил меня говорить глупости, то за себя не отвечаю, может быть, это не прошло бы ему даром. Я старинный христианин, до шуток с маврами не охотник и советую им идти прямою дорогою.
— Из ваших слов заключаю, — сказал Дон Кишот, — что мой историк не много значит. Я бьюсь об заклад, что это какой-нибудь враль без таланта, без вкуса, который набил свою книгу вздором и бреднями!
— Вы говорите, — отвечал бакалавр, — одно с неприятелями почтенного историка. Но успех книги его служит самым лучшим на все опровержением. Дети, молодые и взрослые люди, старики и старухи, словом, все с одинакою жадностию читают историю Дон Кишота11, ищут ее, как золота, отнимают, крадут друг у друга. Вы найдете ее на всех туалетах, во всех гостиных. Нет человека, который, увидя тощую лошадь, не сказал бы: ‘Вот Рыжак!’ Правда, критика не хвалит автора за его эпизоды, например, за то, что он не сказал нам, как украли Санкина осла, что сделал он с золотыми деньгами, найденными в чемодане и тому подобное.
— Только-то! — воскликнул оруженосец. — Если за этим дело стало, то я на все дам изъяснение, но только не прежде обеда. Я умираю с голоду.
Рыцарь пригласил бакалавра к столу своему и велел сверх обыкновенного еще изжарить двух голубенков. Сели за стол, отобедали, встали. Санко начал говорить следующее:

ГЛАВА IV

Продолжение разговора

— Вы хотите знать, как у меня украли моего друга! Слушайте, начну тем, что мы после приключения с колодниками приехали ночью в Сиерру Морену, остановились в маленьком леску, решившись дожидаться утра, не сходя с коня и осла. Мы немного устали после сражения. Господин мой, опершись на копье, заснул, я тоже на моем бедном осле. Черт принеси к нам плута Пассамонта, которого мы избавили от галер, бездельник, которому пешеходство, конечно, наскучило, вырезав четыре кола, утвердил на них очень осторожно мое седло, служившее мне вместо постели, и вывел из-под меня осла. Я не просыпался до самого утра, проснулся, протянул руки, один кол отвалился, и я упал через голову, ища руками и глазами своего верного и доброго товарища. Увидя, что его нет, я заплакал и плакал долго и неутешно, если ваш историк об этом не написал, то сделал очень глупо. К счастию, дня через четыре проклятый вор нашелся, и я возвратил свое сокровище!
— Хорошо, господин Санко, но что вы сделали с золотыми деньгами?
— Что я сделал? Какой вопрос! Купил материи на юбку жене и на башмаки детям. Без гостинца хорошо бы приняла меня Тереза! Разве думаете, чтобы она простила меня за побег мой, когда бы я воротился к ней с пустыми руками? Будем справедливы, господин бакалавр: если положить и по три мараведиса за каждый палочный удар, доставшийся на мою часть в путешествии с господином Дон Кишотом, то сотнею ефимков не отделаешься. Итак, прошу не придираться к моим деньгам: я их заслужил, в этом нет сомнения. Теперь вы довольны. Если нужны будут еще какие-нибудь объяснения, то милости прошу ко мне, я готов отвечать всем, кто захочет меня спрашивать, самому королю, если понадобится.
— Я доставлю непременно, — сказал Караско, — автору сии объяснения. Он, конечно, поместит их во вторую часть.
— Разве обещают и вторую часть? — спросил Дон Кишот.
— Господин рыцарь, — отвечал бакалайр, — хотя вы сами знаете не хуже меня, что все вторые части почти никогда не стоят первых, но публика требует продолжения: автор им занимается, ищет материалов, но худо надеется найти их.
— Этот глупый мавр, — воскликнул оруженосец, — конечно, вообразил, что мы будем сидеть, поджавши руки! Хорошо же он нас знает! Мы не любим праздности! С Божиею помощию, он скоро об нас услышит. Если бы господин мой меня послушал, то мы давно бы гуляли по свету.
В эту минуту Рыжак заржал в конюшне. Дон Кишот содрогнулся и, не сомневаясь, чтобы ржание коня его не было счастливым предзнаменованием, решился ехать чрез три дни.
Коварный бакалавр похвалил его за это великое намерение и советовал ехать прямо в Сарагоссу, где приготовлялись сражения с быками ко дню Св. Георгия12.
— Там ваше мужество, — прибавил он, — восторжествует над всеми рыцарями Аррагонии, которые, как вам известно, теперь почитаются первыми в свете. Одного только от вас требую: не слишком подвергайте жизнь свою опасностям. Подумайте, что она принадлежит не вам, а несчастным и угнетенным: укрощайте ваше кипящее мужество, именем всего человеческого рода умоляю вас, господин Дон Кишот, не будьте там смелы.
— То, что вы говорите, очень благоразумно, — прибавил Санко, — мой господин во всех опасных случаях не весьма воздержен. Он нападает на сто вооруженных человек так точно, как бы я напал за столом на дюжину жареных цыпленков! Надобно быть осторожным: ходить, да осматриваться. Например, я — я очень искусен в последнем, и мой первый уговор с господином рыцарем перед каждою поездкою всегда состоит в том, чтобы ни одно сражение до меня не касалось. Мое дело иметь неусыпное смотрение за господином рыцарем, одевать его, чесать, иметь на руках провизию и подавать полезные советы, когда ж начинается сражение, то меня хоть не спрашивай, не откликнусь. Вы видите, что у нас всякий знай свое дело, а в чужое не вмешивайся! Со временем, когда Богу угодно, господин Дон Кишот пожалует мне в награду за мое усердие и верную службу если не остров — этот товар слишком дорог — то, по крайней мере, небольшое губернаторство или, если ему заблагорассудится, и совсем ничего, я прожил век свой Санкою, для чего ж и не умереть Санкою! Может бы, еще лучше не видать никакой перемены.
— Вы говорите, как совершенный мудрец, — отвечал бакалавр, — и ваша философия уверяет меня, что вы были бы очень хорошим королем или губернатором.
— О! Что касается до этого, — воскликнул Санко, — то я давно сделал над собою пробу, и сказать вам правду, начинаю думать, что мною были бы довольны. Оставим все на волю Провидения и моего милостивого рыцаря!
Дон Кишот улыбнулся благосклонно. Потом, обратясь к бакалавру, попросил его сочинить маленький акростих на имя Дульцинеи Тобозской13, чтобы с большею приличностию сказать ей последнее прости.
Бакалавр представил рыцарю, что имя слишком многословно, что легче сочинить мадригал, нежели акростих, и что первый может быть приятнее для принцессы. Но Дон Кишот требовал акростиха, и бакалавр обещал приготовить его. Отъезд назначили через несколько дней, дали друг другу слово не открывать никому тайны, и три приятеля расстались.

ГЛАВА V

Спор Санки с его женою

Санко, возвратясь домой, был так весел и доволен, что жена его, Тереза, наконец, спросила, что его так обрадовало.
— Ах! — отвечал Санко. — Тереза, я был бы еще довольнее, когда бы не был так весел.
— Я тебя не понимаю.
— А я себя понимаю. Рад я тому, что поеду опять с господином Дон Кишотом и что надеюсь найти старый чемодан с золотыми деньгами. Но был бы я гораздо веселее, когда бы дал нам Бог столько добра, чтобы мне не думать о поездках и не расставаться с такою милою женою, какова ты, моя Тереза. Не правду ли я сказал, что если бы я не был так весел, то был бы довольнее?
— Что прикажешь делать? Но с тех пор, как ты попал в странствующее рыцарство, язык твой так переменился, что совсем не можно понять тебя!
— В том-то и достоинство прекрасных речей, простенькая. Без околичностей изволь, сударыня, хорошенько смотреть за ослом нашим, вздваивай его порцию, осмотри и поправь седло, короче сказать, чтобы все было готово через три дни к моему отъезду. Ведь я не на свадьбу сбираюсь: на сражение, сударыня, против великанов, крылатых змей, чудовищ, которые кричат, шумят, свищут, ревут страшным образом, и все это было бы одна шутка, если бы иногда не встречались погонщики, очарованные мавры и тому подобное. Теперь понимаешь ли, что я говорю?
— Понимаю, бедный Санко! Понимаю! Но куда и за чем ты едешь? Разве опасности тебе так милы! Мне и теперь за тебя страшно.
— Стыдись, сударыня. Опасности ведут к славе и губернаторству.
— Ах! Если бы они привели тебя к ним поскорее, нам это очень нужно. Твоему сыну Санке14 минуло пятнадцать лет, пора ему ходить в школу. Ты знаешь, что дядя наш, священник, хочет определить его в духовную службу, маленькую Саншетту15 время пристроить, она уже умеет прясть, и я думаю, что ей также хочется замуж, как тебе губернаторства.
— Потерпи, сударыня, Саншетта будет замужем, но я хочу найти зятя достойного…
— О! Прошу покорно, чтоб этот зять был ей ровный! Не вздумай сделать своей дочери знатною госпожою, переменить ее башмаки на туфли, а казакин на шитое платье. Увидишь, что она в богатом платье и туфлях будет делать и говорить такие глупости, от которых принужден будешь краснеть и морщиться.
— Ты глупа, сударыня! Ты не знаешь света! Слыханное ли дело, чтобы люди богатые могли делать и говорить глупости? В два или три года легко можно приучить себя к ухваткам знатных людей, впрочем, и в том нет никакой нужды: была бы дочь моя милостивою государынею, на все прочее плюю, понимаешь ли?
— А я не плюю, не соглашусь никак, чтобы какой-нибудь петух, граф или маркиз, которому ты бросишь Саншетту, мог называть ее крестьянкою и смеяться над ее происхождением. Нет, сударь, этому не бывать! Приготовь приданое, выдавать ее замуж не твое дело. Жених есть на примете: Лопес Тохо, сын соседа Ивана Тохо16, что-то очень умильно посматривает на девочку. Он добрый малый, сильный, крепкий: думать нечего! По рукам, и дело кончено. Друг друга они стоят, кажется, не будут ссориться, мы будем жить с ними вместе: отцы, матери, дочь, зять, маленькие внучки, Бог нас благословит, мы станем работать, шутить, смеяться. Все это гораздо лучше твоей славы, твоих чинов и губернаторства.
Тут Санко топнул ногою и поднял глаза к небу.
— О жена Вельзевулова, — воскликнул он, — безмозглая тупица, у которой в голове нет ни крошки благородства! Для чего не хочешь отдать Саншетты за такого человека, которого дети назывались бы вашею милостью? Разве ушам твоим противно, когда будут говорить тебе с поклоном донна Тереза Панса, разве не хочешь сидеть в церкви на добрых бархатных подушках и видеть ниже себя дворянских жен и дочерей? Образумься, сударыня, будь рассудительнее: дочь моя будет графинею!
— Нет, сударь, этому не бывать, я тебе сказываю, этому не бывать! Я, которую окрестили Терезою, которой отец назывался Каскайо17, которая прожила свой век Терезою Каскайо, которая умрет Терезою Каскайо и не согласится переменить своего имени, я этого не позволю сделать. Полно, любезный друг, я знаю пословицу: бедняка не видят, на богача смотрят по тех пор, пока он не стал несчастлив! Думаешь ли, что мне весело будет слышать у себя за спиною: видите ли эту губернаторшу? Вчера она был в грязи, а нынче на нас гря
Сервантес Мигель Де
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая), Сервантес Мигель Де, Год: 1604
  2. Дон-Кихот Ламанчский (Часть вторая), Сервантес Мигель Де, Год: 1616
  3. Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая, Сервантес Мигель Де, Год: 1616
  4. Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая), Сервантес Мигель Де, Год: 1904
  5. Дон-Кихот Ламанчский. Часть II, Сервантес Мигель Де, Год: 1899
  6. Дон Кихот Ламанчский, Сервантес Мигель Де, Год: 1868
  7. Дон Кишот Ламанхский. Часть первая, Сервантес Мигель Де, Год: 1604
  8. Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая, Сервантес Мигель Де, Год: 1604
Электронная библиотека