Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая, Сервантес Мигель Де, Год: 1604 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СЛАВНЫЙ РЫЦАРЬ ДОНЪ-КИХОТЪ ЛАМАНЧСКІЙ.

Мигеля Сервантеса.

Томъ I

НОВЫЙ ПОЛНЫЙ ПЕРЕВОДЪ С. М.

СЪ ПОРТРЕТОМЪ СЕРВАНТЕСА и З6-тью КАРТИНАМИ

Густава Доре.

МОСКВА.

Изданіе книжнаго магазина Г. Кольчугина.

1895.

http://az.lib.ru/

0x01 graphic

ДОНЪ-КИХОТЪ ЛАМАНЧСКІЙ.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Досужій читатель, ты мн и безъ клятвы повришь, конечно, если я теб скажу, что я желалъ-бы, чтобы эта книга, дитя моего ума, была прекраснйшей и остроумнйшей изъ книгъ, какія только можно себ представить. Но увы! для меня оказалось невозможнымъ избжать закона природы, требующаго, чтобы всякое существо рождало только себ подобное существо. Что же иное могъ произвести такой безплодный и плохо образованный умъ, каковъ мой, кром исторіи героя сухого, тощаго, сумасброднаго, полнаго причудливыхъ мыслей, никогда не встрчающихся ни у кого другого,— такого, однимъ словомъ, какимъ онъ и долженъ быть, будучи произведенъ въ тюрьм, гд присутствуютъ всякія непріятности и гнздятся вс зловщіе слухи. Сладкій досугъ, пріятный образъ жизни, красота полей, ясность небесъ, журчаніе ручьевъ, спокойствіе духа — вотъ что обыкновенно длаетъ плодотворными самыя безплодныя музы и позволяетъ имъ дарить міру произведенія, которыя его чаруютъ и восхищаютъ.

Когда какому-нибудь отцу случается имть некрасиваго и неловкаго сына, то любовь, которую онъ питаетъ къ ребенку, кладетъ ему повязку на глаза и не дозволяетъ ему видть недостатковъ послдняго, онъ принимаетъ его дурачества за милыя забавы и разсказываетъ о нихъ своимъ друзьямъ, какъ будто это — самое умное и самое оригинальное изъ всего, что только есть на свт… Что касается меня, то я, вопреки видимости, не отецъ, а только отчимъ Донъ-Кихота, поэтому я не послдую принятому обыкновенію и не стану со слезами на глазахъ умолять тебя, дорогой читатель, простить или не обращать вниманія на недостатки, которые ты можешь замтить въ этомъ моемъ дтищ. Ты ни его родственникъ, ни его другъ, ты полный и высшій господинъ своей воли и своихъ чувствъ, сидя въ своемъ дом, ты располагаешь ими совершенно самодержавно, какъ король доходами казны, и, конечно, знаешь обычную пословицу: Подъ своимъ плащемъ я убиваю короля, поэтому, необязанный мн ничмъ, ты освобожденъ и отъ всякаго рода уваженія ко мн. Такимъ образомъ, ты можешь говорить объ этой исторіи, какъ ты сочтешь для себя удобнымъ, не боясь наказанія за дурной отзывъ и не ожидая никакой награды за то хорошее, что теб заблагоразсудится сказать о ней.

Я хотлъ бы только дать теб эту исторію совсмъ голою, не украшая ее предисловіемъ и не сопровождая ее по обычаю обязательнымъ каталогомъ кучи сонетовъ, эпиграммъ и эклогъ, который имютъ привычку помщать въ заголовк книгъ, потому что, я теб откровенно признаюсь, хотя составленіе этой исторіи и представляло для меня нкоторый трудъ, еще боле труда стоило мн написать это предисловіе, которое ты читаешь въ эту минуту. Не одинъ разъ бралъ я перо, чтобы написать его, и затмъ опять клалъ, не зная, что писать. Но вотъ въ одинъ изъ такихъ дней, когда я сидлъ въ нершимости, съ бумагой, лежащей предо мною, съ перомъ за ухомъ, положивъ локоть на столъ и опершись щекою на руку, и размышлялъ о томъ, что мн написать — въ это время неожиданно входитъ одинъ изъ моихъ друзей, человкъ умный и веселаго характера, и, видя меня такъ сильно озабоченнымъ и задумавшимся, спрашиваетъ о причин этого. Я, ничего не скрывая отъ него, сказалъ ему, что я думалъ о предисловіи къ моей исторіи Донъ-Кихота,— предисловіи, которое меня такъ страшитъ, что я отказался уже его написать, а, слдовательно, и сдлать для всхъ извстными подвиги такого благороднаго рыцаря. ‘Потому что, скажите пожалуйста, какъ мн не безпокоиться о томъ, что скажетъ этотъ древній законодатель, называющійся публикою, когда онъ увидитъ, что, проспавъ столько лтъ въ глубокомъ забвеніи, я снова теперь появляюсь старый и искалченный, съ исторіей сухою, какъ тростникъ, лишенной вымысла и слога, бдной остроуміемъ и, кром того, не обнаруживающей никакой учености, не имющей ни примчаній на поляхъ, ни комментаріемъ въ конц книги тогда какъ я вижу другія произведенія, хотя бы и вымышленныя и невжественныя, такъ наполненныя изреченіями изъ Аристотеля, Платона и всхъ другихъ философовъ, что читатели приходятъ въ удавленіе и считаютъ авторовъ этихъ книгъ за людей рдкой учености и несравненнаго краснорчія? Не также-ли бываетъ и тогда, когда эти авторы цитируютъ священное писаніе? Не называютъ-ли ихъ тогда святыми отцами и учителями церкви? Кром того они съ такою щепетильностью соблюдаютъ благопристойность, что, изобразивъ влюбленнаго волокиту, непосредственно же за этимъ пишутъ очень милую проповдь въ христіанскомъ дух, читать или слушать которую доставляетъ большое удовольствіе. Ничего этого не будетъ въ моей книг, потому что для меня было-бы очень трудно длать примчанія на поляхъ и комментаріи въ конц книги, кром того, я не знаю авторовъ, которымъ я могъ бы при этомъ слдовать, чтобы дать въ заголовк сочиненія списокъ ихъ въ алфавитномъ порядк, начиная съ Аристотеля и оканчивая Ксенофонтомъ или, еще лучше, Зоиломъ и Зевксисомъ, какъ это длаютъ вс, хотя бы первый былъ завистливымъ критикомъ, а второй — живописцемъ. Не найдутъ въ моей книг и сонетовъ, составляющихъ обыкновенно начало книги, по крайней мр сонетовъ, авторы которыхъ были бы герцоги, маркизы, графы, епископы, знатныя дамы или прославленные поэты, хотя, по правд сказать, если бы я попросилъ двухъ или трехъ изъ моихъ услужливыхъ друзей, то, наврное, они дали бы мн свои сонеты и притомъ такіе, что сонеты нашихъ наиболе извстныхъ писателей не могли бы выдержать сравненія съ ними.

‘Въ виду всего этого, милостивый государь и другъ мой’,— продолжаю я — ‘я ршилъ, чтобы сеньоръ Донъ-Кихотъ оставался погребеннымъ въ архивахъ Ламанчи, пока не будетъ угодно небу послать кого-нибудь, который могъ бы снабдить его всми недостающими ему украшеніями, потому что при моей неспособности и недостатк учености, я чувствую себя не въ силахъ сдлать это и, будучи отъ природы лнивымъ, имю мало охоты длать изысканія въ авторахъ, которые говорятъ то же самое, что и самъ я могу очень хорошо сказать безъ нихъ. Вотъ отчего и происходятъ моя озабоченность и моя задумчивость, въ которыхъ вы меня застали и которыя, безъ сомннія, теперь оправдали въ вашихъ глазахъ моими объясненіями’.

Выслушавъ это, мой другъ ударилъ себя рукой по лбу и, разразившись громкимъ смхомъ, сказалъ: ‘Право, мой милый, вы сейчасъ вывели меня изъ одного заблужденія, въ которомъ я постоянно находился съ того давняго времени, какъ я васъ знаю: я васъ всегда считалъ человкомъ умнымъ и здравомыслящимъ, но теперь я вяжу, что вы такъ же далеки отъ этого, какъ земля далека отъ неба… Какъ можетъ случиться, чтобы такіе пустяки и такая маловажная помха имли силу остановить и держать въ нершимости такой зрлый, какъ вашъ, умъ, привыкшій побждать и превосходить другія боле серьезныя трудности? Поистин, это происходитъ не отъ отсутствія таланта, а отъ излишка лности и недостаточности размышленія. Хотите видть, что все сказанное мной врно? Хорошо, послушайте меня и вы увидите, какъ я во мгновеніе ока восторжествую надъ всми трудностями и найду вамъ все, чего какъ недостаетъ, я уничтожу вс глупости, которыя васъ останавливаютъ и настолько пугаютъ, что даже мшаютъ, по вашимъ словамъ, опубликовать и подарить міру исторію вашего знаменитаго Донъ-Кихота, совершеннйшее зеркало всего странствующаго рыцарства’.— ‘Говорите же, возразилъ я, выслушавъ его, какъ думаете вы наполнить эту пугающую меня пустоту и расчистить этотъ хаосъ, въ которомъ я не вижу ничего, кром путаницы?’

Онъ мн отвтилъ на это: ‘Что касается перваго затрудняющаго васъ обстоятельства, этихъ сонетовъ, эпиграммъ и эклогъ, которыхъ вамъ недостаетъ, чтобы поставить въ заголовк книги, и которыя, какъ желали бы вы, должны быть составлены важными и титулованными лицами, то я вамъ укажу средство: вамъ стоитъ только взять на самого себя трудъ написать ихъ, а потомъ вы можете окрестить ихъ тмъ именемъ, какое вамъ понравится, приписавъ ихъ или пресвитеру Индіи Хуану или императору Трапезондскому, которые, какъ я положительно знаю, были превосходные поэты: а если бы это было и не такъ и если бы придирчивые педанты вздумали неожиданно уязвить васъ, оспаривая это увреніе, то ни на мараведисъ не заботьтесь объ этомъ, допуская даже, что ложь замтятъ, вдь вамъ не отржутъ за то руки, написавшей ее.

‘Для того же, чтобы на поляхъ привести книги и авторовъ, откуда вы почерпнули достопамятныя изреченія и слова, которые вы помстите въ своей книг, вамъ нужно только устроить такъ, чтобы при случа употребить какія-нибудь изъ латинскихъ изреченій, которыя вы знали бы на память или могли бы безъ большого труда отыскать ихъ. Напримръ, говоря о свобод и рабств, вы приводите:

Non bette pro toto libertas vendrtur auro,

и сейчасъ-же на поляхъ помчаете Горація или того, кто это сказалъ. Если вы говорите о сил смерти, тотчасъ же представляются стихи:

Pallida mors aequo pulsst pede pauperum tabernas

Regumque turres.

‘Если говорится о расположеніи и любви, которыя Богъ повелваемъ вамъ имть къ нашимъ врагамъ, то немедленно Вы обращаетесь къ священному писанію, это стоитъ труда, и приводите не боле, не мене, какъ слова самого Бота: Ego autem dico vobis: Diligite inimicos vestros. Если вопросъ касается дурныхъ мыслей, то вы прибгаете къ евангелію: De corde exeunt cogitationes malae. Если — непостоянства друзей, то Катонъ даетъ вамъ свое двустишіе:

Donec eris felix, multos numerabis amicos,

Tempera si fuerint nubila, solus eris.

‘И благодаря этимъ латинскимъ и другимъ подобнымъ фразамъ, васъ сочтутъ, по крайней мр, за гуманиста, что въ наше время считается не малою честью и значительнымъ преимуществомъ.

‘Для того, чтобы помстить въ конц книги примчанія и комментарій, вотъ какимъ образомъ можете вы поступать совершенно спокойно: если вамъ приходится назвать въ вашемъ сочиненіи какого-нибудь великана, то сдлайте такъ, чтобы это былъ великанъ Голіаъ, и, благодаря этому, вы съ небольшимъ трудомъ получите великолпный комментарій, вы можете сказать: Великанъ Голіатъ или Голіаъ былъ филистимлянинъ, котораго пастухъ Давидъ убилъ однимъ ударомъ пращи въ долин Теребинтской, какъ это разсказано въ книг Царей, глава… и здсь указаніе главы, въ которой находятся эта исторія, посл этого, чтобы показанъ себя человкомъ ученымъ и хорошимъ космографомъ, устроите такимъ образомъ, чтобы въ вашей книг была упомянута рка Таго, и вотъ въ вашемъ распоряженіи превосходный комментарій, вамъ стоитъ только сказать: Рка Таго, названная такъ въ честь одного древняго испанскаго короля, беретъ истокъ въ такомъ то мст и впадаетъ въ океанъ, омывъ стны славнаго города Лиссабона. Увряютъ, что она несетъ золотые пески и т. д. Если вы говорите о разбойникахъ, то я разскажу вамъ исторію Како, которую знаю наизусть, если — о женщинахъ легкихъ нравовъ, то епископъ Мондовьедо представитъ вамъ Ламію, Лаиду и Флору, и это примчаніе доставитъ вамъ большое уваженіе, если о жестокихъ женщинахъ, то Овидій дастъ вамъ Медею, если о чародйкахъ или волшебницахъ,— Гомеръ заставитъ явиться предъ вами Калипсо, а Виргилій — Цирцею, если — о доблестныхъ полководцахъ, то Юлій Цезарь предложитъ вамъ самого себя въ своихъ комментаріяхъ и Плутархъ дастъ вамъ тысячу Александровъ. Когда вы говорите о любви, то совтуйтесь съ Леономъ Гебрео, если вы только знаете хотя нсколько словъ по итальянски, и вы найдете все нужное въ полной мр, если же вамъ непріятно обращаться къ иностранному, то у васъ подъ руками трактатъ Фонсеки О любви Бога, который заключаетъ вс, что вы только можете пожелать и что могъ бы пожелать самый разумный человкъ относительно этого предмета. Однимъ словомъ приводите только эти имена и упоминайте въ вашей исторіи т исторій, которыя я только что вамъ сказалъ, и поручите мн примчанія и комментаріи, я берусь наполнить ими вс поля вашей книги и даже нсколько листовъ въ конц ея.

‘Перейдемъ теперь къ этимъ ссылкамъ на авторовъ, имющимся въ другихъ сочиненіяхъ и отсутствующимъ въ вашемъ. Средство исправить это — одно изъ самыхъ легкихъ: вамъ достаточно отыскать книгу, которая приводила бы ихъ всхъ отъ А до Z, какъ вы говорите, и эту же самую азбуку помстите вы въ вашемъ произведеніи. Предположимъ, что это воровство откроютъ, и эти авторы принесутъ вамъ только посредственную пользу,— какое вамъ до этого дло? А можетъ быть, попадется такой простодушный читатель, который подумаетъ, что вы со всхъ ихъ собрали дань, въ своей простой и безхитростной исторіи. Хорошо и то, что этотъ длинный перечень авторовъ придастъ на первый взглядъ книг нкоторую авторитетность. И, кром того, кому придетъ въ голову, если онъ не иметъ къ тому интереса, проврять, пользовались мы ими или нтъ? Сверхъ того, если я не обманываюсь, ваша книга не иметъ надобности ни въ чемъ изъ всего того, что, какъ вы говорите, ей недостаетъ, потому что, вдь она отъ доски до доски ничто иное, какъ сатира на рыцарскія книги,— о которыхъ Аристотель ничего не зналъ, Цицеронъ не имлъ ни малйшаго понятія и святой Василій не сказалъ ни слова.

‘Нтъ надобности смшивать эти фантастическіе вымыслы съ точною истиною или съ астрономическими вычисленіями. Мало значенія имютъ для нихъ геометрическія измренія и сужденія педантичной реторики. Разв они имютъ цлью кого-нибудь поучать, представляя смсь божественнаго съ грховнымъ,— смсь непристойную, которой долженъ избгать всякій истинно христіанскій умъ? Надо подражать только въ слог, и, чмъ полне будетъ ваше подражаніе, тмъ ближе будетъ вашъ слогъ къ совершенству. И, такъ какъ ваше сочиненіе иметъ только цлью разрушить то странное довріе, которымъ пользуются въ мір рыцарскія книги, то какая нужда вамъ выпрашивать изреченія у философовъ, наставленія у священнаго писанія, басни у поэтовъ, рчи у риторовъ и чудеса у святыхъ? Старайтесь только легко и естественно, употребляя соотвтствующія, ясныя и хорошо расположенныя слова, сдлать вашу фразу гармоничной и разсказъ занимательнымъ, пусть языкъ вашъ описываетъ насколько возможно живо все, что вы задумали, и пусть онъ выражаетъ ваши мысли, не затемняя и не запутывая ихъ. Старайтесь только, чтобы, читая вашу исторію, меланхолики не могли удержаться отъ смха, люди, склонные въ смху, чувствовали свою веселость удвоившейся, чтобы простые люди не соскучились отъ вашихъ вымысловъ, чтобы умные имъ удивлялись, серьезныя особы не пренебрегали ими, и мудрецы были вынуждены похвалить ихъ. Наконецъ, попытайтесь ловко разрушить эти шаткія подмостки рыцарскихъ книгъ, столькими людьми проклинаемыхъ, но еще большимъ числомъ ихъ восхваляемыхъ. Если вамъ это удастся, то вы пріобртете не малую заслугу’.

Я безмолвно выслушалъ то, что говорилъ мн мои другъ, и его доводы произвели на меня такое сильное впечатлніе, что я, безъ всякаго спора, призналъ ихъ превосходство и ршилъ составить это предисловіе, въ которомъ ты узнаешь, мой милый читатель, умъ и здравый разсудокъ моего друга, мое счастье находить въ такой крайней нужд подобнаго совтника, и преимущество, которое ты извлечешь, найдя во всей ед простот исторію славнаго Донъ-Кихота Ламанчскаго, бывшаго, до мннію жителей округа Монтіэльской долины, самымъ цломудреннымъ любовникомъ и самымъ храбрымъ рыцаремъ изъ всхъ, какихъ только видли въ теченіе многихъ лтъ въ этой мстности. Я не хочу слишкомъ хвалиться услугой, которую я теб оказываю, знакомя съ такимъ замчательнымъ и благороднымъ рыцаремъ, но ты, надюсь, будешь мною доволенъ за то, что я познакомилъ тебя съ его оруженосцемъ Санчо Панса, въ которомъ, какъ мн кажется, я представляю теб собраніе всхъ блестящихъ качествъ оруженосца, остававшихся до сихъ поръ разсянными въ неисчислимой куч пустыхъ рыцарскихъ книгъ. А затмъ, да сохранитъ теб Богъ здоровье и мн также. Vale!

0x01 graphic

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.

Разсказывающая о характер и привычкахъ славнаго Донъ-Кихота Ламанчскаго.

Въ одномъ мстечк Ламанчи — объ имени его мн не хочется вспоминать — жилъ недавно одинъ изъ тхъ гидальго, у которыхъ имются копье въ козлахъ, старинный круглый щитъ, тощій конь и борзая собака. Мясное блюдо, состоявшее чаще изъ говядины, чмъ изъ баранины {Баранина въ Испаніи дороже говядины.} и соусъ съ приправами почти каждый вечеръ, блюдо скорби печали {Такъ называлось кушанье изъ потроховъ животныхъ, которое кастильскіе дворяне обыкновенно ли по субботамъ въ исполненіе обта, даннаго посл битвы при Ласъ-Навасъ-де-Толоза.} по субботамъ, чечевица по пятницамъ, и, сверхъ всего, нсколько молодыхъ голубей по воскресеньямъ, все это поглощало три четверти его дохода. Остальную часть онъ тратилъ на кафтанъ изъ тонкаго сукна, на штаны изъ плиса и туфли изъ той же матеріи для праздниковъ, въ будни же носилъ платье изъ прочнаго, однако не особенно толстаго сукна. У него жили экономка, которой было уже за сорокъ лтъ, племянница, не имвшая еще и двадцати лтъ, и молодой парень для полевыхъ работъ и другихъ порученій, умвшій и осдлать лошадь и работать садовымъ ножемъ. Нашему гидальго, было лтъ подъ пятьдесятъ, онъ былъ крпкаго тлосложенія, сухощавъ тломъ, тощъ лицомъ, очень рано вставалъ и былъ большимъ охотникомъ. Говорили, что онъ назывался Кихада или Кесада (между авторами, писавшими о немъ, существуетъ разногласіе по этому вопросу), но по наиболе вроятнымъ догадкамъ, имя его было, кажется, Кихана. Впрочемъ для нашей исторіи это иметъ мало значенія: достаточно того, чтобы въ разсказ ли на іоту не удаляться отъ истины.

Но надо знать, что вышеупомянутый гидальго въ минуты своего досуга, то-есть почти круглый годъ, предавался чтенію рыцарскихъ книгъ и притомъ съ такимъ увлеченіемъ и такою страстью, что почти совершенно забывалъ охотничьи забавы и даже управленіе своимъ имніемъ. Наконецъ, его манія, его сумасбродство въ этомъ дошли до того, что онъ продалъ нсколько десятинъ своей лучшей земли, чтобы накупить рыцарскихъ книгъ для чтенія, и собралъ ихъ въ своемъ дом столько, сколько могъ достать. Но изъ всхъ книгъ ни одна не казалась ему такъ интересна, какъ сочиненія знаменитаго Фелиціана-де-Сильва, такъ какъ ясность его прозы его восхищала, а запутанные періоды были для него настоящими драгоцнностями, въ особенности, когда ему приходилось читать объясненія въ любви или вызовы въ письмахъ, гд онъ довольно часто находилъ выраженія въ род слдующихъ: безразсудное сужденіе о моемъ разсужденіи въ такой степени колеблетъ мое сужденіе, что я не безъ разсужденія сожалю о вашей граціи и красот, или онъ читалъ: высокія небеса, которыя помощію звздъ вашу божественность божественно укрпляютъ и длаютъ васъ заслуживающими тхъ заслугъ, которыхъ заслуживаетъ ваше величіе.

Читая такія прекрасныя вещи, бдный гидальго терялъ разсудокъ. Онъ лишился сна, стараясь понять ихъ, пытаясь извлечь какой-либо смыслъ со дна этихъ хитросплетеній — этого не удалось бы сдлать и самому Аристотелю, если бы онъ нарочно воскресъ для этого. Онъ былъ только наполовину доволенъ ранами, нанесенными и полученными Донъ-Беліанисомъ, и представлялъ себ, что, несмотря на все искусство врачей, которые лчили его, Донъ-Беліанисъ необходимо долженъ былъ имть все тло и лицо покрытыя рубцами и ранами. Но тмъ не мене онъ одобрялъ остроумный способъ автора окончивать свою книгу общаніемъ продолженія этихъ нескончаемыхъ приключеній. Ему даже часто приходила охота взяться за перо и окончить книгу, какъ общалъ это авторъ, и, безъ сомннія, онъ бы это сдлалъ и благополучно исполнилъ, если бы другія, боле великія мысли не мшали ему постоянно. Нсколько разъ спорилъ онъ съ мстнымъ священникомъ, мужемъ начитаннымъ и получившимъ ученую степень въ Силуэнц, {Въ то время въ Испаніи было только два большихъ университета — въ Саламанк и Алькал. Слдовательно, объ ученой степени священника Сервантесъ говоритъ съ ироніей.} по вопросу о томъ, кто былъ лучшимъ рыцаремъ — Пальмеринъ Англійскій или Амадисъ Гальскій. Но сеньоръ Николай, цирюльникъ изъ той же деревни, говорилъ, что имъ обоимъ далеко до рыцаря Феба и если съ этимъ и можетъ кто-нибудь сравниться, такъ это донъ-Галаоръ, братъ Амадиса Гальскаго, потому что онъ, поистин, обладалъ всми желательными качествами, не будучи ни кривлякой, ни плаксой, какъ его братъ, и, по крайней мр, равняясь ему въ храбрости.

Короче сказать, нашъ гидальго такъ углубился въ чтеніе, что проводилъ за этимъ занятіемъ и день съ утра до вечера, и ночь съ вечера до утра, и, благодаря чтенію и безсонниц, онъ такъ изсушилъ свой мозгъ, что лишился разума. Его воображенію рисовалось все, что онъ читалъ въ своихъ книгахъ: волшебныя чары, ссоры, вызовы, битвы, раны, объясненія, любовь, жестокости и прочія безумства, онъ крпко забралъ себ въ голову, что вся эта куча бредней была сущей истиной, и потому для него во всемъ мір не существовало никакой другой боле достоврной исторіи. Онъ говорилъ, что Сидъ-Рюи-Діацъ былъ прекрасный рыцарь, но что ему было все-таки далеко до рыцаря Пламеннаго Меча, который однимъ ударомъ перерубилъ пополамъ двухъ огромныхъ и свирпыхъ великановъ. Онъ питалъ больше симпатіи къ Вернардо дель-Карпіо за то, что въ Ронсевальской долин онъ умертвилъ Роланда Очарованнаго, употребивъ при этомъ пріемъ Геркулеса, которыя задушилъ Антея, сына Земли, въ своихъ объятіяхъ. Онъ также очень хорошо отзывался о великан Моргант, который, хотя и происходилъ изъ породы великановъ, всегда отличавшейся заносчивостью и гордостью, однако представлялъ исключеніе и былъ любезенъ и хорошо воспитанъ. Но всмъ имъ онъ предпочиталъ Рейнальда Монтальванскаго, въ особенности, когда онъ представлялъ его себ выходящимъ изъ замка грабить всхъ, кто попадется по дорог, или похищающимъ по ту сторону пролива идолъ Магомета, отлитый изъ золота, какъ утверждаетъ исторія. Что же касается этого измнника Гамелона, то за возможность порядкомъ поколотить его, онъ охотно отдалъ бы свою экономку и даже племянницу въ придачу.

Наконецъ, когда онъ окончательно потерялъ разсудокъ, ему пришла въ голову самая странная изъ всхъ мыслей, которымъ когда либо предавались сумасшедшіе, она заключалась въ слдующемъ: ему казалось полезнымъ и даже необходимымъ, какъ для своего личнаго прославленія, такъ и для блага родины, сдлаться самому странствующимъ рыцаремъ и, на кон и съ оружіемъ въ рукахъ, отправиться по свту искать приключеній, продлывая все то, что, какъ онъ читалъ, продлывали странствующіе рыцари, исправлять всякаго рода несправедливости и постоянно подвергаться все новымъ и новымъ опасностямъ, преодолвая которыя онъ могъ-бы пріобрсти себ безсмертное имя. Нашъ бдный мечтатель уже видлъ чело свое увнчаннымъ короною и притомъ короною, по крайней-мр, Трапезондской имперіи. Поэтому, полный этихъ пріятныхъ мыслей и ощущаемаго отъ нихъ удовольствія, онъ поспшилъ приняться за исполненіе своего проекта. И первымъ его дломъ было вычистить доспхи, которые принадлежали его предкамъ и которые, изъденные ржавчиной и покрытые плсенью, въ теченіе вковъ покоились забытыми въ углу. Онъ вычистилъ и поправилъ ихъ, на сколько могъ, хорошо. Но, замтивъ, что этому вооруженію недостаетъ очень важной вещи и что, вмсто полнаго шлема у него имлся только одинъ шишакъ, онъ, помощію своего искусства, устранилъ и этотъ недостатокъ: онъ сдлалъ изъ картона нчто врод полу-шлема, придлалъ къ нему шишакъ, и въ его глазахъ онъ явился цлымъ шлемомъ. Надо сказать правду, что когда онъ, для испытанія его прочности извлекъ свой мечъ и нанесъ шлему два удара, то первый же ударъ уничтожилъ работу цлой недли. Легкость, съ какою онъ обратилъ свои шлемъ въ куски, не совсмъ ему понравилась, и для того, чтобы надежно предохранить себя отъ подобной же погибели, онъ, принявшись снова за его возстановленіе, снабдилъ его внутри желзными полосами съ цлію придать ему достаточную прочность. Новаго испытанія онъ длать не пожелалъ и принялъ его пока за настоящій шлемъ съ забраломъ самаго лучшаго закала.

Посл этого, онъ осмотрлъ своего коня, и хотя у бднаго животнаго пороковъ было больше, чмъ членовъ тла, и боле жалкій видъ, чмъ у лошади Гонела {Шутъ герцога Борзо-де-Фирраре, живш. въ XV ст.} которая tantum pellis et ossa fuit, тмъ не мене нашему гидальго казалось, что ни Буцефалъ Александра Великаго, ни Бабіэка Сида не могли сравняться съ его конемъ. Онъ въ теченіе четырехъ дней старался ршитъ, какое имя дать ему, потому что, какъ говорилъ онъ себ, было бы несправедливостью, если бы лошадь такого славнаго рыцаря, и сама по себ такая замчательная, осталась безъ имени, подъ которымъ она впослдствіи сдлалась-бы извстной, и онъ ломалъ себ голову, пытаясь изобрсти такое имя, которое указывало-бы, чмъ она была до того времени, пока не стала принадлежать рыцарю, и чмъ она стала потомъ. Сверхъ того, нтъ ничего боле справедливаго, какъ то, чтобы конь мнялъ свое названіе, и принялъ-бы новое, блестящее и звучное, какъ это приличествуетъ новому порядку вещей и новому ремеслу, которое ему предстояло. Такимъ образомъ, посл изряднаго количества именъ, который нашъ гидальго въ своемъ ум и воображеніи поочередно составлялъ, отбрасывалъ, укорачивалъ, удлинялъ, разъединялъ и вновь соединялъ, ему наконецъ удалось назвать своего коня Россинантомъ — именемъ, по его мннію, замчательнымъ, гармоничнымъ и многозначительнымъ, безподобно выражающимъ и то, чмъ лошадь была прежде, и то, чмъ она будетъ постоянно въ будущемъ,— то есть первымъ изъ всхъ коней въ мір.

Выбравъ такъ счастливо имя для своего коня, онъ пожелалъ дать имя и самому себ, и изобртенію его онъ посвятилъ еще восемь дней, по истеченіи которыхъ онъ ршилъ назваться Донъ-Кихотомъ, вотъ благодаря этому-то, авторы этой правдивой исторіи, а также и другіе, имли впослдствіи поводъ утверждать, что онъ назывался Кихада, а не Кесада. Но, вспоминая, что доблестный Амадисъ не довольствовался однимъ только именемъ Амадиса, но къ своему имени прибавилъ также и названіе своей родной страны, чтобы прославить и ее, и называлъ себя Амадисомъ Гальскимъ, нашъ гидальго, какъ истинный рыцарь, ршилъ тоже прибавить къ своему имени имя своей родины и назваться Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ. Такимъ образомъ, онъ, какъ нельзя лучше, по его мннію, обозначалъ и свое происхожденіе и свою родину и воздавалъ почтеніе этой послдней, длая изъ ея имени свое прозвище. Посл того, какъ онъ вычистилъ вооруженіе, сдлалъ изъ шишака цлый шлемъ, далъ имя лошади и исправилъ свое собственное, онъ убдился, что ему остается только найти даму и влюбиться въ нее, потому что странствующій рыцарь безъ любви былъ бы подобенъ дереву безъ листьевъ и плодовъ, тлу безъ души. Онъ говорилъ себ: ‘Если въ наказаніе за мои грхи, или, врне, вслдствіе благосклонности судьбы я встрчусь когда-нибудь съ великаномъ, какъ это обыкновенно случается съ странствующими рыцарями, и если я, при первой же стычк, собью его съ лошади или перерублю пополамъ или, наконецъ, покорю его и пощажу ему жизнь, то хорошо было-бы для такого случая имть даму, въ распоряженіе которой было-бы можно послать его, тогда онъ, войдя къ моей милой дам и преклонивъ предъ ней колни, сказалъ-бы ей голосомъ робкимъ и покорнымъ: ‘Сеньора, я великанъ Каракуліамбро, господинъ острова Малиндраніа, побжденный на поединк превосходящимъ вс похвалы рыцаремъ Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ, который приказалъ мн представиться вашей милости, чтобы ваше величіе могло располагать мною, какъ вамъ будетъ угодно’. О, какъ восхищался нашъ рыцарь этой мыслью, въ особенности, когда онъ нашелъ ту, которую онъ могъ назвать своей дамой! Это была, какъ разсказываютъ, молоденькая и очень хорошенькая крестьянка изъ сосдней деревни, онъ въ короткое время плнился ею, чего она такъ-таки никогда и не узнала и на что мене всего обращала вниманіе. Имя ея было Альдонса Лоренсо. Ей онъ и разсудилъпожаловать титулъ госпожи его думъ, и поискавъ для нея имени, которое, не разнясь значительно съ его именемъ, представляло бы ее, какъ знатную даму и принцессу,— онъ, наконецъ, назвалъ ее Дульцинеей Тобозской, такъ какъ ея родная деревня называлась Тобозо. Это имя, по его мннію, было необыкновенно удачно выбрано, гармонично и многозначуще, какъ и другія имена, данныя имъ своему коню и самому себ.

0x01 graphic

ГЛАВА II.

Разсказывающая о первомъ вызд, сдланномъ славнымъ Донъ-Кихотомъ изъ своей страны.

Окончивъ эти приготовленія, онъ не хотлъ дале откладывать исполненія своего плана, потому что его и такъ уже угнетала мысль, что это дальнйшее откладываніе явилось бы большимъ зломъ для міра, въ которомъ, по его мннію, накопилось слишкомъ много оскорбленій, жаждущихъ удовлетворенія, зла и несправедливостей, требующихъ возмездія, злоупотребленій, ждущихъ исправленія, и долговъ, подлежащихъ уплат. Вотъ почему, не повривъ ни одной живой душ своего намренія и никмъ незамченный, онъ утромъ одного изъ самыхъ жаркихъ дней поля вооружился всми доспхами, слъ на Россинанта, украсивъ предварительно свою голову сдланнымъ имъ какъ-никакъ шлемомъ, надлъ на руку свой щитъ, взялъ копье и черезъ ворота задняго двора выхалъ въ поле, полный радости при мысли о томъ, съ какой легкостью онъ началъ осуществлять такой прекрасный проектъ. Но едва только очутился онъ въ пол, какъ его охватило страшное раздумье — раздумье, едва не оказавшееся настолько сильнымъ, чтобы заставить его покинуть начатое предпріятіе: ему пришло на умъ, что онъ не былъ посвященъ въ рыцари и поэтому онъ не могъ и не долженъ былъ вступать въ поединокъ ни съ какимъ рыцаремъ, и что, если бы онъ даже и былъ посвященъ, то, какъ новопосвященный, онъ обязанъ былъ носить блое вооруженіе, безъ девиза на щит, до тхъ поръ, пока онъ не заслужитъ этого девиза своею храбростью. Эти мысли поколебали его ршимость, но его безуміе одержало верхъ надъ всми размышленіями и онъ ршилъ заставить перваго встрчнаго посвятить его въ рыцари, въ подражаніе многимъ другимъ находившимся въ подобномъ же положеніи и, какъ онъ прочиталъ въ книгахъ, поступавшимъ именно такимъ образомъ, что же касается благо вооруженія, то онъ далъ себ общаніе при первомъ же случа такъ натереть свое собственное, чтобы оно стало бле горностаеваго мха. Посл этого онъ успокоился и продолжалъ свой путь, лежавшій именно туда, куда желалъ конь, такъ какъ въ этомъ, по мннію Донъ-Кихота, состояла вся доблесть приключеній.

И вотъ, направляясь своимъ путемъ, нашъ новоиспеченный искатель приключеній разговаривалъ самъ съ собою: ‘Могу-ли я сомнваться, что въ недалекомъ будущемъ, когда напечатается истинная исторія моихъ славныхъ подвиговъ, мудрецъ, описавшій ихъ, разсказывая о моемъ первомъ раннемъ вызд, выразится такимъ образомъ: ‘Лишь только свтлый Фебъ усплъ разбросать по лицу необозримой земли золотыя кудри своихъ прекрасныхъ волосъ, лишь только маленькія птички съ блестящими перышками запли на своихъ легкихъ языкахъ тихую, прелестную псенку, привтствуя появленіе розоперстой Авроры, которая, покинувъ мягкое ложе своего ревниваго супруга, показалась для смертныхъ съ высоты кастильскаго горизонта,— какъ славный Донъ-Кихотъ Ламанчскій, оставивъ ложе бездйствія, слъ на своего славнаго коня Россинанта и отправился въ путь по древней и знаменитой Монтіэльской долин’. Дйствительно, въ этотъ моментъ онъ находился въ этой долин, потомъ онъ прибавилъ: ‘Счастливъ, трижды счастливъ вкъ, который увидитъ появленіе разсказа о моихъ славныхъ подвигахъ, достойныхъ быть выгравированными на бронз, высченными на мрамор и изображенными красками на дерев, чтобы на всегда остаться живыми въ памяти будущихъ вковъ!… О ты, кто-бы ты ни былъ, мудрецъ волшебникъ, которому небомъ суждено написать эту чудную исторію, не забывай, прошу тебя, моего добраго Россинанта, вчнаго моего сотоварища во всхъ моихъ подвигахъ и скитаніяхъ’. Потомъ онъ снова началъ, какъ будто бы онъ былъ дйствительно влюбленъ: ‘О, принцесса Дульцинея, владычица этого плненнаго сердца! какой ударъ нанесли вы мн, удаливъ меня отъ себя со строгимъ запрещеніемъ никогда не появляться

СЛАВНЫЙ РЫЦАРЬ ДОНЪ-КИХОТЪ ЛАМАНЧСКІЙ.

Мигеля Сервантеса.

Томъ I

ДОНЪ-КИХОТЪ ЛАМАНЧСКІЙ.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Разсказывающая о характер и привычкахъ славнаго Донъ-Кихота Ламанчскаго.

Разсказывающая о первомъ вызд, сдланномъ славнымъ Донъ-Кихотомъ изъ своей страны.

Читайте также: