Юридическая школа въ русской исторіографіи
(Соловьевъ, Кавелинъ, Чичеринъ, Сергевичъ).
Юридическая школа въ русской исторіографіи
(Соловьевъ, Кавелинъ, Чичеринъ, Сергевичъ).
П. Милюковъ.
‘Русская Мысль’, кн. VI, 1886
Юридическая школа в русской историографии, Милюков Павел Николаевич, Год: 1886
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Сорокъ лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ Соловьевъ и Кавелинъ выступили въ первый разъ въ нашемъ университет съ проповдью новаго направленія въ русской исторической наук. Въ сорокъ лтъ это направленіе совершило свой циклъ: послужило знаменемъ для цлой школы историковъ, вызвало рядъ капитальныхъ изслдованій въ нашей литератур, дало свою формулу русской исторіи и, наконецъ, само сдлалось фактомъ нашего прошедшаго. Можетъ быть даже еще нсколько преждевременно отодвигать его въ прошедшее: едва успли на нашихъ глазахъ сойти со сцены основатели этого направленія, ихъ послдователи еще дйствуютъ среди насъ и самое направленіе сходитъ со сцены отжившимъ, но не Замненнымъ никакимъ другимъ, которое было бы столь же общепризнано.
Мы не можемъ, разумется, въ предлахъ этой статьи предложи полной оцнки всего, сдланнаго для пауки юридическою школой и ея отдльными представителями, единственное, на чемъ мы думаемъ остановить вниманіе читателей, это исторія той общей формулы, въ которой выразилось пониманіе русской исторій у главнйшихъ представителей юридической школы. Мы думаемъ, что въ этой формул заключается и очень большая заслуга юридической школы въ прошедшемъ нашей науки, и очень большой ея недостатокъ въ настоящемъ.
И такъ, начнемъ съ прошедшаго и для уясненія того новаго, что внесла юридическая школа, коснемся того стараго, что она нашла при своемъ появленіи.
Уже къ 30 годамъ патріотическая реторика Карамзина перестала удовлетворять научнымъ потребностямъ. Появлялись попытки снять реторическо-моральное освщеніе съ отдльныхъ героевъ Карамзинской исторіи: Погодить (еще ране Арцыбашевъ) доказывалъ, что Иванъ IV не былъ воплощенною добродтелью въ первую половину царствованія и отъявленнымъ злодекъ во вторую, что Борисъ Годуновъ, можетъ быть, и не убивалъ Димитрія, и, слдовательно, не былъ тмъ наказаннымъ судьбою злодемъ, тою интересною трагическою персоной, которая увлекла Пушкина на страницахъ Исторіи Государства Россійскаго. Явился затмъ и принципіальный протестъ противъ воззрнія, по которому исторія была драмой, смыслъ которой заключался въ торжеств добродтели и наказаніи порока. Протестъ этотъ подсказывался состояніемъ западной науки. Со времени наполеоновскихъ войнъ тамъ господствовала реакція противъ раціоналистическаго метода и воззрній XVIII в. Два проявленія этой реакціи ближе насъ касаются: это нмецкая историческая школа и нмецкая философія. Историческая школа, какъ извстно, ставила на мсто государства, основаннаго на сознательномъ договор, государство, естественно возникшее въ инстинктивно-безсознательномъ період жизни человчества, на мсто личной воли законодателя, способной пересоздать природу человка, правовое сознаніе народной массы, исторически сложившееся и исторически измняющееся, на мсто космополитическаго представленія о человчеств, боле совершенномъ въ начал, чмъ въ конц своей исторіи, идею національности, составляющей одно органическое живое цлое и переживающей органическій процессъ развитія. Съ своей стороны, нмецкая философія видла въ ряд національно-историческихъ процессовъ процессъ постепеннаго обнаруженія абсолютнаго духа, а каждая нація получала свое необходимое мсто въ этой цпи развитія и являлась носительницей той или другой всемірно-исторической идеи.
Оба эти направленія имли одинъ общій недостатокъ, противоположный недостатку французскаго раціонализма: если послдній не видлъ дйствительности за своимъ идеаломъ, то новое направленіе забывало идеалъ для дйствительности, если старое, проводя въ міръ откровеніе разума, не понимало исторически-даннаго, то для новаго самый фактъ существованія доказывалъ разумность существующаго, словомъ, какъ первое, будучи по существу этическимъ, претендовало на научное значеніе, такъ послднее, будучи по существу научнымъ, стремилось пріобрсти значеніе этическое. Но въ своей настоящей сфер это реакціонное воззрніе впервые давало исторіи характеръ науки, выводило объясненіе исторіи изъ узкихъ рамокъ сознательно длаемаго человческою волей процесса,— однимъ словомъ, возвращало исторической наук то цлостное представленіе о взаимной связи явленій, до котораго католическая философія исторіи доходила только съ помощью идеи промысла Божія, а протестантская — только съ помощью идеи прогресса.
Оба указанныя направленія,— и историческое, и философское,— были испробованы Въ русской исторіографіи еще до появленія юридической школы. На точку зрнія исторической школы пробовалъ стать еще въ 30 годахъ по слдамъ Каченовскаго Полевой. Посвятивши Нибуру свою исторію, которая должна была быть исторіей народа, онъ твердилъ уже, что историкъ не есть судья, а исторія не есть сюжетъ для патріотическихъ умиленій, что для науки безразлично, иметъ ли она дло съ исторіей Китая, или съ исторіей Греціи, или съ исторіей Россіи. Но состояніе науки ея было въ уровень съ сознанными потребностями, въ нашемъ университет преподавались тогда факты безъ критики — Погодинымъ и критика безъ фактовъ — Каченовскимъ. Полевой не могъ произвести самой обработки матеріала съ точки зрнія западныхъ идей, и потому не пошелъ дале механическаго приложенія западныхъ выводовъ къ нашему сырой матеріалу. Столь же безплоднымъ для науки оказалось первое перенесеніе къ намъ нмецкаго философскаго направленія Чаадаевымъ и Хомяковымъ. Чаадаевъ, странная и одинокая личность въ исторіи нашей мысли, человкъ, шедшій впереди двадцатыхъ годовъ и очутившійся позади тридцатыхъ съ устарлыми симпатіями и съ передовою мыслью, съ новыми аргументами Шеллинга въ защиту старыхъ заблужденій де-Местра, явился первымъ выразителемъ идей нмецкой философіи относительно исторіи въ своемъ знаменитомъ ‘философическомъ письм’ (1836 г.). Изъ западныхъ посылокъ, что исторія народа есть выраженіе какой-либо міровой идеи и западная исторія начинала съ идеи религіозной — съ католицизма, и выводилъ смлое заключеніе, что у насъ не было исторіи и не было ея результата — культуры, если мы не пройдемъ чрезъ эту стадію католицизма. Возраженіе напрашивалось само собой: у насъ есть своя религіозная идея — православная, и, слдовательно, должны быть своя исторія и своя культура. Какъ же опредлить ея отличительныя черты? Для этого не нужно переработки историческаго матеріала, достаточно углубиться въ суть православнаго духа, въ его различіе отъ католическаго, и совтствующая разница въ національномъ дух,— романо-германскомъ и греко-славянскомъ,— становилась сама собой понятна. Эти два направленія скептиковъ и самобытниковъ, нсколько поздне — западниковъ и славянофиловъ,— чистосердечно считали себя непримиримыми врагами. На дл это были дв разныя формулы одного и того же историко-философскаго міровоззрнія. Оба искали идей въ исторіи, идеи обоихъ стояли выше надъ матеріаломъ, надъ дйствительностью въ русской исторіи, не только не объясняя ее, но даже и не соприкасаясь съ ней, поэтому оба не давали нашей наук того, что было наиболе плодотворнаго въ ихъ нмецкомъ источник: идеи развитія, органическаго процесса, въ этомъ отношеніи ‘православный духъ’ Хомякова ничуть не былъ лучшей католической идеи Чаадаева, ни этотъ духъ національный, ни даже община, нсколько поздне примкнувшая къ другимъ основнымъ стихіямъ самобытничества, никакъ не могли стать движущею пружиной какого-либо историческаго процесса, ибо сами они, и духъ, и община, оставались неизмнными на всемъ протяженіи исторіи и въ этой ихъ неподвижности заключалась вся соль доктрины.
Въ половин сороковыхъ годовъ во второй разъ историческая школа и нмецкая философія сдлались источникомъ новаго воззрнія на русскую исторію. На этотъ разъ общія воззрнія шли объ руку съ самостоятельнымъ изслдованіемъ и плодомъ этого союза была юридическая школа. Изслдователи, которыхъ мы соединяемъ подъ этимъ названіемъ, сходятся другъ съ другомъ не только въ томъ, что въ первый разъ чувствуютъ потребность понять исторію, какъ развивающійся процессъ, даже не только въ томъ, что этотъ процессъ вс они строятъ на смн политико-юридическихъ формъ, мало всего этого: старыя схемы, въ которыхъ они выражаютъ смну этихъ формъ, въ сущности, есть одна и та же схема, исторію которой мы сейчасъ прослдимъ.
Основнымъ представленіемъ, изъ котораго развивались схемы юридической шкоды, была идея о происхожденіи государственныхъ и частно-правовыхъ формъ изъ патріархально-родовыхъ отношеній. Теорія родоваго быта посл Эверса не была совершенною новостью въ нашей литератур, ново было то употребленіе, которое сдлали изъ нея Соловьевъ и Кавелинъ. Въ одномъ и томъ же 1847 г. появились ихъ капитальныя произведенія: диссертація Соловьева Исторія отношеній между князьями Рюрикова дома и статья Кавелина Взглядъ на юридическій бытъ древней Россіи. Взгляды, излагавшіеся въ обоихъ, были до такой степени близки, что нужно предположить предварительныя личныя отношенія между авторами. Диссертація Соловьева начиналась протестомъ противъ стараго — Карамзинскаго и до-карамзинскаго дленія исторіи Россіи на періоды по вншнимъ признакамъ: удльный періодъ, монголы. Съ точки зрнія органическаго процесса онъ отрицалъ возможность ставить рзкія грани въ исторіи, не врилъ, чтобы такой вншній фактъ, какъ монгольское иго, могъ разорвать историческое развитіе на части, и требовалъ, чтобъ дленіе не дробило исторіи на отдлы, вншнимъ образомъ связанные, а соединяло различныя части, показывая въ нихъ единство историческаго процесса. И дйствительно, въ его книг все выходило изъ развитія одного начала, — начала родоваго старшинства, опираясь на тщательное изученіе лтописей и грамотъ, онъ находилъ обычаи родоваго быта въ фамильныхъ распорядкахъ княжеской семьи и вновь открытый ‘законъ’ отношеній между членами этой семьи становился закономъ развитія русской исторіи. Родъ дробился на семьи, семьи снова разрастались въ роды и родовое начало не могло бы износиться само собою, если бы историческая жизнь не передвинулась на сверъ. Тамъ, на новомъ мст, гд князья являются хозяевами, быстро развивается понятіе о наслдственной собственности, о вотчин, это понятіе собственности сообщаетъ устойчивость семейному порядку наслдованія, земля русская перестаетъ быть общимъ достояніемъ рода и семьи быстро изолируются другъ отъ друга, не разрастаясь боле въ родъ, он ведутъ борьбу между собой и съ остатками родовыхъ порядковъ и въ окончательномъ результат родовой порядокъ смняется государственнымъ. При Иван IV судьба родоваго обычая ршается въ послдней кровавой борьб, и государство одерживаетъ окончательную побду.
Кавелинъ исходитъ изъ той же потребности — объяснить внутреннее движеніе въ русской исторіи, объяснить, что мы длали въ промежутк IX—XVIII вковъ, — вопросъ, на который десять лтъ ране тщетно искалъ отвта Чаадаевъ. Мене стснявшій себя фактическимъ матеріаломъ, Кавелинъ становится на боле широкую точку зрнія, чмъ Соловьевъ, ищетъ родоваго быта не только въ княжеской семь, для которой давали матеріалъ лтописи, но и въ самомъ обществ.
Родовымъ союзомъ начинается общественная жизнь у насъ, такъ хе какъ и на Запад. Но на Запад наслоеніе народностей, завоеваніе прерываетъ изолированное развитіе родоваго быта, а христіанская идея внутренняго человка, идея личности становится уже съ начала западной исторіи въ антагонизмъ съ родовымъ началомъ и въ этомъ антагонизм, въ развитіи личности заключается смыслъ западнаго историческаго процесса. У насъ другое дло, у насъ завоеваніе не поворотило исторіи на другую Дорогу, идеи личности не существовало, слдовательно, нашъ историческій процессъ долженъ объясняться изъ самого себя, изъ естественнаго развитія начала родоваго быта, а идея личности должна оказаться продуктомъ этого развитія. Затмъ Кавелинъ въ доисторической пустот нашей исторіи свободно строитъ свою схему естественнаго развитія и разложенія рода: родъ исключительно подъ вліяніемъ естественнаго нарожденія долженъ распасться на семьи, причемъ естественный глава рода становится выборнымъ и власть его ограничивается представителями семей, вчемъ домохозяевъ. Затмъ раздлившіяся семьи должны начать между собою внутреннюю борьбу, и усиленіе одной семьи,— туземныхъ князьковъ,— должно быть ея результатомъ. Посл перерыва между Рюрикомъ и Ярославомъ, когда господствуетъ иноземное, германское начало, въ ославянившемся потомств Ярослава Кавелинъ указываетъ тотъ же, выше дедуктивно построенный процессъ: новый княжескій родъ, сообща владвшій русскою землей, также распадается на семьи, съ которыми появляется идея отдльной, семейной собственности, вотчина, затмъ одна, семья усиливается на счетъ другихъ, и тогда въ первый разъ является въ этой семь идея личности и государства. Но родовыя и частно-владльческія понятія все еще опутываютъ личность и государство, постепенное освобожденіе личности — отъ родовыхъ понятій, государства — отъ вотчинныхъ и составляетъ содержаніе нашей исторія съ Ивана III до Петра. Такимъ образомъ, эмансипація личности есть послднее слово вковаго процесса, происходившаго въ древней исторіи, и исходный пунктъ новой.
Несмотря на всю близость, теорія Кавелина стоитъ независимо отъ соловьевской. Соглашаясь съ Соловьевымъ въ главномъ, онъ, однако, вноситъ въ его построеніе два существенныхъ измненія. Во-первыхъ, но его мннію, выводя развитіе государственныхъ отношеній прямо изъ разложенія родовыхъ, Соловьевъ упускаетъ изъ вида обстоятельство, служившее двигателемъ при переход отъ однихъ къ другимъ, и, переходя отъ рода къ государству, становится непонятенъ. Этимъ двигателемъ былъ именно владльческій интересъ, желаніе удержать за семьей добытую по родовому распорядку волость, а не отдавать ее въ родовой передлъ, такимъ образомъ, родовой бытъ смняется не государственнымъ, а частновладльческимъ, семейнымъ, который уже, въ свою очередь, далеко не сразу, ведетъ къ государственному. Во-вторыхъ, упустивши изъ вида естественный двигатель перехода отъ рода къ государству, Соловьевъ долженъ былъ, по мннію Кавелина, ввести искусственный. Онъ чувствовалъ, что переходъ долженъ былъ произойти посредствомъ идеи частной собственности, но, не умя объяснить происхожденіе частной собственности изъ самаго процесса, изъ разложенія родовыхъ отношеній семейными, долженъ былъ ввести это понятіе частной собственности извн — изъ перехода исторической жизни на сверъ, такимъ образомъ, частная собственность выходитъ у него не слдствіемъ разложенія рода, а причиной. Но если не нужно, чтобъ монгольское иго прерывало теченіе историческаго процесса, то также не нужно, чтобъ прерывалъ это теченіе перездъ въ Суздальскую землю.
Въ результат, слдовательно, Кавелинъ приходилъ къ еще боле единому представленію о ход русской исторіи, вмсто схемы: княжескій родъ, разложеніе его при сверныхъ условіяхъ и государство, у него получается схема: родъ и общее владніе, семья и частное владніе, личность и государство. Схема стала мене осязательна, мене реальна, за то боле послдовательна, стала мене исторической, за то боле философской.
Первые основатели юридической школы не ставили своей теоріи въ ту тсную связь съ общимъ философскимъ міросозерцаніемъ, въ которой стояли теоріи Чаадаева и Хомякова, они были, какъ прежде Полевой, ближе въ нмецкой исторической школ, чмъ къ нмецкой философіи. Возстановить связь съ послдней, сообщить отысканной формул русскаго историческаго процесса философское выраженіе суждено было г. Чичерину, на этотъ разъ русская философско-историческая мысль могла взять уже боле у своего нмецкаго источника, потому что возвращалась къ нему съ новымъ, только что пріобртеннымъ результатомъ: мсто ‘народнаго духа’, какъ ключа къ пониманію исторіи, занялъ теперь ‘историческій процессъ’, и этотъ процессъ не представлялся съ чертами исключительно національными, какъ покойный ‘народный духъ’, но совершался по общему для Востока и Запада закону смны общественныхъ союзовъ.
Философское выраженіе этого общаго закона давно уже было готово на Запад въ философіи права и философіи исторіи Гегеля. Тамъ, на своемъ мст, философія эта имла если не свое оправданіе, то свое объясненіе.
Посл того какъ Кантъ разорвалъ связь между духомъ и міромъ, межу субъектомъ и объектомъ, и посл того какъ испробованы были дв попытка возстановить эту связь, одна съ помощью субъективнаго элемента — личнаго духа Фихте, другая съ помощью объективнаго элемента — космическаго духа Шеллинга, естественна была примирительная попытка Гегеля, который и субъективный, и объективный духъ представлялъ какъ различима ступени развитія тождественнаго въ сущности абсолютнаго духа. Съ этой точки зрнія субъективный духъ и въ исторіи развивается въ объективный, проявляя себя, свою свободную волю въ законахъ и учрежденіяхъ вншняго міра. Затмъ и объективный духъ въ своемъ постепенномъ обнаруженіи проходитъ три ступени развитія: на первой онъ непосредственно проявляетъ себя въ окружающей обстановк, окружая себя сферой своего права, на второй законы и учрежденія чисто-вншнимъ, насильственнымъ образомъ опредляютъ и ограничиваютъ его волю, какъ домъ, наконецъ, на третьей, вншнее опредленіе воли — чувство дома вступаетъ въ тснйшую связь съ внутреннимъ опредленіемъ воли — правомъ, право говоритъ то же, чего требуетъ долгъ, и поступки человка, объективныя проявленія его духа пріобртаютъ характеръ нравственности. Въ свою очередь, объективный духъ, ставши нравственнымъ духомъ, тоже проходитъ три ступени, непосредственно насъ касающіяся: непосредственно проявляется нравственный духъ въ семь, основанной на природномъ чувств любви, но съ размноженіемъ семьи, это единство нравственнаго духа разрушается, уступая мсто раздленію: отдльная личность становится сама для себя цлью и изъ соприкосновенія отдльныхъ эгоизмовъ возникаетъ система взаимнаго вншняго и насильственнаго ограниченія — это гражданское общество. Наконецъ, это противорчіе личнаго интереса и вншняго ограниченія опять разршается во внутреннее, разумное и нравственное единство, личный интересъ приходитъ въ гармонію съ общественнымъ интересомъ, объективный духъ достигаетъ своего высшаго нравственнаго проявленія въ, составляющемъ осуществленіе нравственной идеи, преслдующемъ объективно-нравственныя цли общей пользы. Просимъ извиненія за это отступленіе, мы имли въ виду напомнить, изъ какихъ корней вырасло знаменитое ученіе о смн трехъ фазисовъ общественной жизни: семьи, гражданскаго общества и государства.
Сравнимъ теперь эту схему съ схемой Кавелина: родъ, семья, личность или общее владніе, вотчина, государство. Вы видите, что передлать остается немного: и той, и другой схем общи три періода: господство кровныхъ отношеній, господство частныхъ отношеній, господство государственныхъ отношеній. Господство кровныхъ отношеній въ начал и господство государственныхъ отношеній въ конц уже были установлены Соловьевымъ, оставалось точне разъяснить средній періодъ, гд у Кавелина господствовала еще семья, слдовательно, кровныя отношенія, а личность, лучше всего характеризовавшая періодъ частныхъ отношеній въ гражданскомъ обществ Гегеля, подучала совсмъ другой смыслъ въ період государственныхъ отношеній. Въ своей замчательной стать Духовныя и договорныя грамоты великихъ и удѣ,льныхъ князей г. Чичеринъ вноситъ въ формулу соотвтственныя поправки. Значеніе родоваго элемента, по его мннію, слишкомъ преувеличивалось его предшественниками. Внявья руководятся во взаимныхъ отношеніяхъ не степенями родства, а личнымъ интересомъ, поэтому въ духовныхъ грамотахъ господствуетъ личная воля завщателя, поэтому же междукняжескія отношенія опредляются ихъ взаимнымъ и временнымъ согласіемъ, договоромъ. Исходною точкой процесса была, несомннно, связь кровная, но духовныя договорныя грамоты свидтельствуютъ уже о другомъ порядк отношеній, основанномъ на личной вол. Какъ назвать этотъ порядокъ отношеній? Г. Чичеринъ предлагаетъ здсь слдующій, довольно искусственный критерій. Чмъ отличается государственное право отъ частнаго?— спрашиваетъ онъ и отвчаетъ: тамъ, гд есть договоръ между сторонами, тамъ нтъ еще государства, гд есть государство, не можетъ быть договора между властью и подданными. Слдовательно, разсматриваемый періодъ и есть періодъ господства частнаго права — гражданское общество. Все это разсужденіе кажется намъ юридическимъ софизмомъ, основаннымъ на недоказанномъ положеніи, что мыслимо только одно государство современное, что вс формы общежитія, предшествовавшія современной, не были государствомъ, ибо не сознавали себя таковымъ. И такъ, положеніе г. Чичерина можетъ имть только одинъ смыслъ, что старая Русь не имла никакого понятія о государств. Но и наше понятіе о государств можетъ быть довольно разнообразно: конституціонное государство не то, что соціалистическое, правовое государство не то, что полицейское, нравственное же и разумное государство Гегеля, которое иметъ въ виду г. Чичеринъ, вообще не есть какое-либо реальное государство, а нкоторая метафизическая идея. Такимъ образомъ, когда мы отрицаемъ эти государственныя идеи у прошедшаго, мы не отрицаемъ еще, однако, нкотораго государственнаго строя въ прошедшемъ, назвать же этотъ строй частно-правовымъ строемъ не значитъ ли, отказавши прошедшему въ одномъ изъ нашихъ понятій, навязывать ему другое наше же понятіе? Понятія частнаго и государственнаго права суть, во всякомъ случа, понятія координированныя, идея о частномъ прав и его предлахъ зависитъ всегда отъ идеи о государственномъ прав и его предлахъ, и такъ, каждому времени свойственно свое особое представленіе о томъ и другомъ, тамъ, гд оба смшаны, тамъ нтъ ни того, ни другаго, и характеризовать государственный строй какъ частно-правовой въ такую эпоху столь же справедливо, какъ называть ея частно-правовыя отношенія государственными.
Справедливость требуетъ прибавить, что это превращеніе втораго и третьяго періода юридической формулы въ метафизическія абстракціи не помшало г. Чичерпну подарить русскую науку такими трудами, которые останутся классическими долго посл того, какъ мы перестанемъ понимать философскую точку зрнія автора.
Переходимъ къ послдней редакціи нашей формулы у профессора Сергевича. Имя г. Сергевича можетъ удивить, пристегнутое къ школ, первымъ представителемъ которой мы назвали Соловьева. Многимъ памятна та борьба, которую велъ профессоръ Сергевичъ противъ самыхъ основныхъ положеній соловьевской теоріи (въ своей диссертаціи Вче и князь. 1867 г.). Дйствительно, послдній видъ юридической схемы мало сохранилъ отъ первоначальнаго. Но у насъ въ рукахъ вс промежуточныя звенья, и пр. Сергевичъ плотно примыкаетъ къ послднему, къ формул г. Чичерина. Но опять въ редакціи пр. Сергевича формула пріобртаетъ нчто новое. Если Кавелинъ думалъ сообщить формул Соловьева больше единства, выведя ее исключительно изъ внутренняго развитія одного, первоначально даннаго родоваго принципа, если г. Чичеринъ сообщилъ ей еще боле единства, придавъ этому реальному, фактическому развитію характеръ логической и философской необходимости, то пр. Сергевичъ продолжалъ ихъ дло, постаравшись выкинуть изъ формулы вс неюридическіе моменты. Нравственная связь между членами родоваго союза не есть элементъ юридическій. Слдовательно, когда содержаніемъ формулы длаютъ смну юридическихъ формъ, нельзя считать первою изъ такихъ формъ родовыя отношенія. Пр. Сергевичъ потратилъ очень много усилій, чтобы доказать, что подчиненіе младшихъ князей старшему не есть ихъ юридическая обязанность, а власть старшаго не есть его право, какъ утверждалъ Соловьевъ въ своей диссертаціи. Это было не такъ трудно сдлать, потому что самъ Соловьевъ оговаривался, что ‘эти обязанности и права условливались родственнымъ чувствомъ, родственною любовью съ обихъ сторонъ’, такимъ образомъ, его родовыя отношенія не допускали точнаго юридическаго выраженія и въ глазахъ юриста изъ дйствующей системы права превращались въ идеальный порядокъ нравственныхъ отношеній, одобряемый обычаемъ, но вовсе не тождественный съ дйствительностью. Теперь, если отстранить это неюридическое содержаніе отношеній между князьями, останется юридическая голая форма: отношенія эти сводятся или къ войн, или къ договору. Конечно, родственный элементъ этимъ исключеніемъ не вычеркивается вовсе изъ числа мотивовъ, опредляющихъ княжескія отношенія, и самъ г. Сергевичъ призналъ это въ послднее время, введя нсколько лишнихъ фразъ въ переизданный текстъ своей диссертаціи (Изслдованія и лекціи по исторіи права, стр. 337). Но, съ другой стороны, то, что составляло заслугу въ схем Соловьева, — идея о развитіи отношеній,— было потеряно. Съ юридической точки зрнія договоръ всхъ временъ и народовъ есть одна и та же форма, немудрено, что для пр. Сергевича въ нашей исторіи нтъ періодовъ, нтъ развитія, пока въ ней господствуетъ договоръ, какъ форма политическихъ отношеній, договоръ сыновей Ярослава и договоръ Ивана III совершенно одно и то же. Припомнивъ теперь, что договоръ составляетъ характерную черту втораго періода у г. Чичерина, мы найдемъ, что у пр. Сергевича этотъ періодъ разрастается далеко вглубь русской исторіи, захватывая самое начало ея и вытсняя совершенно ‘безплотный призракъ’ родоваго быта’ (выраженіе Ю. Самарина), отъ котораго пошла юридическая школа въ своихъ построеніяхъ. Въ позднйшемъ труд пр. Сергевича (въ Лекціяхъ по исторіи права, перепеч. изъ Сб. Гос. Знаній. T. VII. 1879 г.), находимъ и недостающія части схемы, правда, въ не совсмъ обычной для нея обстановк, среди позднйшихъ мыслей о значеніи сравнительнаго метода, о прогресс, какъ дифференціаціи, и о прогресс, какъ улучшеніи {Уже изъ этихъ указаній видно, что сказанное о пр. Сергевич не есть полная характеристика его мнній. Мы говоримъ здсь о пр. Сергевич только какъ объ одномъ изъ эпигоновъ юридической школы, другими сторонами своихъ воззрній онъ примыкаетъ къ другимъ направленіямъ вашей науки.}. Авторъ признаетъ, что ‘каждый народъ переживаетъ нкоторыя послдовательныя состоянія, которыя и должны быть открыты исторіей’. При сравненіи различныхъ народовъ должно оказаться нчто ‘сходное въ общемъ ход движенія’. Дале мы цидимъ, что этотъ общій ходъ движенія уже открытъ и формулированъ авторомъ. Такъ какъ, по его мннію, смыслъ исторіи заключается въ борьб личнаго и общественнаго начала, то историческая эпоха должна длиться на два періода: періодъ ‘преобладанія частной, личной воли’, юридическое выраженіе котораго есть договоръ, и періодъ подчиненія личной воли цлому, вол государственной. Встрчаемъ и предшествующій обоимъ періодъ доисторическій, куда перенесена ‘стадія патріархальная’ нашей исторіи. И такъ, мы имемъ дло съ знакомою намъ формулой г. Чичерина. Мы видли, однако, что та формула находила свое основаніе въ гегеліанскомъ міровоззрніи историка, чмъ же мотивируется она теперь, посл крушенія поддерживавшихъ ее элементовъ? Идея послдовательной смны формъ есть мотивъ еще очень общій, притомъ, пр. Сергевичъ рекомендуетъ для отысканія этой послдовательности очень длинный путь — сравненіе различныхъ исторій, слдовательно, его схема получена не этимъ путемъ. Находимъ, дйствительно, другой мотивъ: исторія представляется какъ борьба двухъ началъ — личности и общества. Но эта мотивировка нсколько неосторожна. Схематизація фактовъ науки объ обществ подъ дв приведенныя рубрики есть слдствіе неловкаго эклектизма сорбоннскихъ профессоровъ 20 годовъ, Гизо и Кузена, съ тми ихъ послдователями, которые зачмъ-то стараются примирить дв несоизмримыя точки зрнія, спасти чудо свободной воли отъ монополіи научныхъ законовъ и естественной необходимости. При этомъ личности отводится почетное мсто, какъ у Кавелина, она характеризуетъ собой развитіе новаго времени, а мы видли, что у г. Чичерина, какъ и у Гегеля, господство личности есть!признакъ неразвитости общественнаго союза, индивидуализмъ личности (есть низшая ступень въ развитіи духа, идея личности въ этомъ смысл* вовсе не связана съ идеей свободы и не противупоставляется обществу, какъ вншнему стсненію, напротивъ, вншнее стсненіе есть непосредственное слдствіе произвола личности, современно ему и совершенно несовмстимо съ гегелевскою идеей государства, воплощающаго свободу. Такимъ образомъ, мы видимъ, что выводы одной философіи исторіи мотивируются у пр. Сергевича основными положеніями другой, но одной личность эмансипируется отъ государства, по другой государство развивается изъ личности, по одной личность и государство понятія политическія, по другой понятія метафизическія.
Прежде чмъ длать общій выводъ изъ движенія общихъ идей юридической школы, представимъ себ еще разъ разобранныя схемы и ихъ взаимное отношеніе:
1) родовыя отношенія | государственныя отношенія.
2) родъ и общее владніе | семья и отд. собственность | государство и личность.
3) остатки рода | гражд. общество и личное начало | господство государств. начала.
4) господство личности | господство государства.
Сравнивая эти схемы, мы можемъ сдлать любопытное наблюденіе. Чмъ дале он развиваются, тмъ боле въ нихъ оказывается единства и тмъ мене реальнаго содержанія. Въ схем Соловьева весь первый періодъ собственно неюридическаго характера, а переходъ ко второму производится помощью факта опять-таки неюридическаго, а географическаго и соціальнаго,— новыхъ условій жизни на свер. Схема Кавелина, устраняя послднее объясненіе, для смны общественныхъ союзовъ ищетъ причинъ въ смн правовыхъ институтовъ: въ исторіи собственности (переходъ отъ родовой къ частной) до Петра, въ исторіи развитія личныхъ правъ посл Петра. Въ схем оказывается единство юридическаго принципа, но нтъ еще единства въ основ дленія: выбраны явленія двухъ разныхъ отдловъ права, и, замтьте, оба скоре съ соціальнымъ, чмъ съ политическимъ оттнкомъ. Наконецъ, г. Чичеринъ даетъ формул это недостающее логическое единство: его fundamentum diyisionis есть развитіе одного юридическаго начала — государственности. Въ проявленіяхъ личной воли князя и въ правительственной организаціи Московскаго государства (О учрежденія Россіи въ XVII вк) г. Чичерину дйствительно удается подмтить нсколько существенныхъ моментовъ въ исторіи нашего государственнаго начала. Конечно, государство, какъ высшее проявленіе гегелевскаго объективнаго духа, исчерпываетъ собой все содержаніе историческаго развитія, и понятна претензія въ исторіи государственности видть полную философію нашей исторіи. Но разъ снята эта философская рамка, бдность содержанія поражаетъ насъ въ формул пр. Сергевича и самые термины, сохранившіеся отъ другаго міровоззрнія, становятся непонятными. Что такое господство личности въ древней Руси, если не разумть подъ этимъ простаго отрицательнаго понятія, т.-е. отрицанія государственной организаціи въ этотъ періодъ? Въ такомъ случа, смыслъ формулы пр. Сергевича будетъ тотъ, что историческій процессъ заключается въ усовершенствованіи общественной организаціи въ одномъ частномъ ея проявленіи, въ развитіи государственнаго начала. Въ этомъ своемъ выраженіи формула юридической школы сама ясно указываетъ причину своей недостаточности и сама объясняетъ намъ, почему въ своемъ наиболе послдовательномъ, слдовательно, наиболе удачномъ выраженіи у пр. Сергевича она является и наиболе безплодной, почему вмсто философіи русской исторіи она даетъ намъ рядъ символовъ, лишенныхъ значенія. Государственная власть есть одно изъ проявленій общественной организаціи, а общественная организація сама зависитъ отъ элементовъ, изъ которыхъ слагается общество. Въ нашей схем мы видимъ юридическую форму, для объясненія которой необходимо изслдованіе наполняющаго ее соціальнаго матеріала.
Задача этой статьи исключительно критическая. Если бы мы захотли изложить, какіе новые взгляды и направленія въ наше время предъявляютъ права на наслдство юридической школы, развивая ее дале или предлагая новые пути для нашей науки, у насъ нашлось бы скоре слишкомъ много, чмъ слишкомъ мало матеріала. Вотъ почему, рискуя даже оставить картину боле мрачной, чмъ она есть въ дйствительности, мы предложимъ въ заключеніе только итоги всего предыдущаго.
Значеніе юридической школы громадно въ нашемъ прошедшемъ. Она навсегда покончила съ періодомъ патріотизма и съ этическою точкой зрнія въ нашей наук, пріучила къ иде закономрности и взаимной связи явленій, наконецъ, дала первое динамическое представленіе о нашей исторіи, сколько-нибудь гармонировавшее съ этою и^еей закономрности. Но она не могла сдлать невозможнаго: не могла замнить дйствительнаго изученія нашей исторіи. Было бы, конечно, нелпостью говорить, что юридическая школа не изучала русской исторіи, но сказать, что она не изучила тхъ сторонъ ея, которыя подсказывались ея теоріей, будетъ вполн справедливо. Только два раза теорія эта непосредственно, сама по себ, вызвала переработку сыраго матеріала: у Соловьева въ исторіи междукняжескихъ отношеній и у г. Чичерина въ названныхъ выше работахъ. Но и въ эти оба раза новыя изслдованія примыкали къ отдлу, наиболе изученному уже до юридической школы,— къ исторіи государственнаго начала. Соловьевъ строилъ фундаментъ школы изъ матеріаловъ, изученныхъ подъ руководствомъ Погодина. На Запад сила новаго направленія заключалась не столько въ схемахъ, быстро устарвшихъ вмст съ создавшимъ ихъ міровоззрніемъ, сколько въ новомъ метод, въ новыхъ пріемахъ и задачахъ научнаго изслдованія. Естественно, что этотъ методъ, подарившій западную литературу трудами Савиньи и Эйхгорна, не могъ замнить собою для нашей науки недостававшаго ей содержанія. Между тмъ, несмотря на это преобладаніе схемы надъ содержаніемъ, юридическая формула являлась въ наук съ претензіей быть высшимъ синтезомъ, полною философіей исторіи. Неудивительно, что и во время своего господства эта формула не могла ни убдить, ни удовлетворить противниковъ юридической школы. И теперь, когда безсиліе ея можно доказывать, не отрицая, въ то же самое время, ея основныхъ методическихъ принциповъ, легче будетъ согласиться, что въ возраженіяхъ противниковъ была большая доля правды. Правъ былъ по своему и В. Аксаковъ противъ Соловьева, и Н. Крыловъ съ Ю. Самаринымъ противъ г. Чичерина, когда они говорили, что новое направленіе изучаетъ одн формы, что за формами не видать ‘духа’ у этихъ историковъ. И даже отсталыя нкогда слова Погодина, этого врнаго стража науки отъ всяческихъ теорій, становятся почти современными: ‘никакая теорія, даже самая блистательная, никакая система, даже самая остроумная, не прочны, повторю въ сотый разъ, прежде нежели соберутся, очистятся, проврятся, утвердятся быти, ди’. Все это правда,— и, все-таки, мы не пойдемъ на новые поиски за русскимъ ‘духомъ’ вслдъ за славянофилами и не промняемъ метода юридической школы на ‘математическій’ методъ Погодина, юридическая школа легла между нами и своими противниками, навсегда избавивъ насъ и отъ науки Погодина, и отъ философіи славянофильства.