ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
Э. ВЕРНЕРЪ
Томъ третій.
Изданіе А. А. Каспари.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Издательство А. А. Каспари, Литовская ул., собственн. домъ, No 114.
ВЫБИРАЙ!
ВЫБИРАЙ!
Разсказъ.
* * *
* * *
* * *
КОНЕЦЪ.
Выбирай!, Вернер Элизабет, Год: 1913
Время на прочтение: 18 минут(ы)
— Нечего сказать, пріятная новость! Опера должна идти послзавтра, весь городъ ожидаетъ выступленія молодой дебютантки, и вдругъ все это сводится на-нтъ только, потому, что какому-то дворянчику пришла мысль сдлать молодой двушк предложеніе! И я долженъ молчать на это, я, директоръ городского театра! Это — просто какой-то заговоръ противъ меня, и задумалъ его ты, Гербертъ. Но я не допущу этого!.. я протестую, самымъ энергичнымъ образомъ протестую!
Господинъ маленькаго роста, повидимому холерическаго темперамента, выкрикивалъ эти слова, въ величайшемъ волненіи бгая взадъ и впередъ но комнат. Это была простая, но очень уютно убранная комната съ прекраснымъ роялемъ посредин. Предъ роялемъ сидлъ сдой старикъ съ лицомъ, покрытымъ морщинами, свидтельствовавшими о длинномъ ряд прожитыхъ лтъ и о перенесенныхъ лишеніяхъ, только глаза, этого семидесятилтняго старика еще горли яркимъ пламенемъ. Взявъ нсколько тихихъ аккордовъ, онъ примирительнымъ тономъ произнесъ:
— Не говори такъ громко — тебя могутъ услышать въ гостиной, а тамъ какъ разъ въ эту минуту ршается судьба Маргариты… И ты несправедливъ ко мн: ни о какомъ заговор не можетъ быть и рчи. Я и не подозрвалъ, что господинъ Зандгеймъ интересуется моей внучкой или она — имъ, онъ былъ всегда чрезвычайно сдержанъ въ обращеніи съ нею, да и вообще они видлись довольно рдко. Тмъ боле удивило меня полученное мною сегодня утромъ отъ него письмо, въ которомъ онъ проситъ у меня руки двочки, онъ сдлалъ это такъ прямодушно и честно, такъ сердечно просилъ меня замолвить за него слово, что глубоко тронулъ меня.
— Чертъ побери и твое умиленіе, и самого господина Зандгейма! Я просто готовъ рвать на себ волосы!— воскликнулъ директоръ и, какъ бы въ подтвержденіе своихъ словъ, схватился обими руками за свои уже сильно посдвшіе волосы.— Неужели этотъ человкъ для того лишь и пріхалъ изъ своего имнія, чтобы отнять у меня мою диву? Лучше бы онъ оставался тамъ со своими кочнями капусты!.. И ты, разумется, исполнилъ его желаніе и постарался убдить двушку?
— Конечно я сдлалъ это, такъ какъ считаю такое предложенію за счастье. Молодой Зандгеймъ — уже совершеннолтній, знатнаго рода, владлецъ прекраснаго имнія и ручается за полнйшее согласіе своей матери. Кром всего этого онъ, несмотря на свою молодость, производить впечатлніе вполн установившагося человка, съ сильнымъ характеромъ, и питаетъ искреннюю и честную любовь къ Маргарит. Она не могла ожидать ничего подобнаго.
— Что!? А открывающаяся ей артистическая карьера? А слава, успхи, тріумфъ? разв все это ничего не значитъ?
— Для людей, знакомыхъ съ этой жизнью, ровно ничего!— съ замтной горечью отвтилъ Гербертъ.— Я самъ продлалъ эту такъ называемую, артистическую карьеру и даже благополучно миновалъ такія опасныя мста, гд многіе спотыкаются. Я вдь имлъ успхъ.
— Еще бы нтъ! Ты, какъ капельмейстеръ, могъ бытъ украшеніемъ любой сцены и вышелъ въ отставку съ честью и съ хорошей пенсіей.
— Ну, да,! Искусство давало мн кусокъ хлба, и ужъ это была моя вина, что я требовалъ нектара и амврозіи. Молодой композиторъ, мечтавшій о томъ, чтобы слава о темъ прогремла по всему міру, принужденъ былъ весь свой вкъ махать дирижерской палочкой, придавая жизнь чужимъ произведеніямъ. Не легко было спускаться мало-по-малу изъ идеальнаго міра въ жалкую дйствительность, гд можно было получать опредленный доходъ!
Директоръ не то насмшливо, не то сочувственно пожалъ плечами.
— Не сердись на меня, старый другъ, но ты, всегда былъ немного фантазеромъ. Я но спорю, что, написавъ оперу, получишь больше славы и денегъ, чмъ дирижируя ею…
— Денегъ?— перебилъ его капельмейстеръ,— Но я охотно голодалъ бы и терплъ бы всякую нужду, лишь бы хоть разъ услышать со сцены звуки своего собственнаго произведенія!
— Да, это похоже на тебя, но ты никогда не былъ настоящимъ композиторомъ. Нсколько небольшихъ псенъ дйствительно удались теб, но ты самъ скоро понялъ, что крупныя произведенія теб но даются.
— Потому что я слишкомъ честенъ, чтобы обманывать самого себя. Я почувствовалъ, что мн отказано въ настоящемъ творчеств, и тотъ часъ, когда мн это стало неоспоримо ясно, былъ самымъ тяжелымъ часомъ моей жизни. Вотъ отъ такого-то горя я и хотлъ бы уберечь Маргариту.
— Глупости! Отъ этого горя убережетъ ее ея талантъ. Ты самъ — музыкантъ и потому прекрасно знаешь, какое сокровище представляетъ собою голосъ этой двушки. Неужели ты хочешь зарытъ этотъ кладъ?
— Пусть лучше этотъ кладъ останется зарытымъ, чмъ ока жегся пустой иллюзіей. Именно потому, что я самъ — музыкантъ, я и понимаю, что ей недостаетъ самаго, главнаго. Маргарита поетъ съ безукоризненной правильностью, но ея пнію недостаетъ души, а съ однимъ только заученнымъ въ наше время можно добиться лишь извстнаго успха, но никакъ не сдлаться настоящей артисткой.
— Ну, это современенъ придетъ,— съ досадой возразилъ директоръ.— Дай ей только очутиться на сцен, глотнутъ театральнаго воздуха, и услышать одобреніе публики, тогда все явится само собою.
— У Маргариты, этого кроткаго, тихаго ребенка? Нтъ, въ ней совершенно нтъ того артистическаго огня, того демона, который, можетъ быть, длаетъ иногда человка, несчастнымъ, то въ то же время и великимъ. А такъ какъ я увренъ въ этомъ, то и былъ съ самаго начала противъ ея артистической карьеры. Если бы родители Маргариты не умерли такъ рано и ея будущность могла совсмъ иначе сложиться, я никогда не далъ бы своего согласія, но съ моей смертью она лишается моей пенсіи, это было вопросомъ жизни, и мн не оставалось другого выбора. Теперь намъ предстоитъ нчто лучшее. Съ часъ назадъ Зандгеймъ самъ пріхалъ за отвтомъ, прося у меня позволенія лично переговоритъ съ Маргаритой, и я надюсь и желаю, чтобы она дала ему свое согласіе.
— А я надюсь, что онъ получитъ отказъ — да помогутъ ему въ этомъ вс девять музъ!— съ яростью воскликнулъ директоръ,— Моя опера… афиши… публика! Повторяю, Гербертъ: представленіе должно состояться! Маргарита уже дала свое согласіе, я настаиваю на этомъ, и что бы ты тамъ ни длалъ, а Маргарита послзавтра должна птъ въ опер!
— Теб придется примириться съ неизбжнымъ,— спокойно отвтилъ капельмейстеръ.— Этимъ дебютомъ ты надялся устроить удачное дльце и со своей точки зрнія вполн правъ, но для меня имютъ значеніе совершенно иныя соображенія: Тише, вотъ они! Сейчасъ мы услышимъ, чмъ кончилось дло.
Дйствительно раздался стукъ открывающейся двери, и изъ сосдней комнаты показалась молодая пара, о которой только что шла рчь.
Фонъ Зандгеймъ, человкъ сильнаго, но немного грубоватаго сложенія, со свжимъ, загорлымъ лицомъ, производилъ, правда, ніе особенно значительное, но во всякомъ случа пріятное впечатлніе. Стройная, юная фигурка Маргариты съ длинными блокурыми локонами представляла съ нимъ прямую противоположность. Все въ ней было нжно, привлекательно, граціозно, можетъ быть, даже слишкомъ нжно для сцены. Это лицо съ мягкими, почти дтскими очертаніями было, казалось, создано для рамокъ ясной, мирной семейной жизни, а не для ослпительнаго блеска сцены. Во всякомъ случа объ отказ тутъ не было и рчи, и директоръ, къ своему величайшему огорченію, сразу замтилъ это, такъ какъ Маргарита улыбалась, а молодой Зандгеймъ имлъ веселый и довольный видъ. Однако въ обращеніи молодыхъ людей между собою не замчалось той немного робкой, искренней сердечности, какою обыкновенно отличается обращеніе жениха съ невстой. Собираясь уходить, Зандгеймъ обмнялся нсколькими вжливыми словами съ директоромъ, съ которымъ иногда встрчайся въ дом Герберта, затмъ онъ попрощался съ молодой двушкой, сказавъ ей вполголоса нсколько повидимому очень ласковыхъ словъ.
Провожая своего гостя, капельмейстеръ вышелъ въ переднюю и закрылъ за собою дверь.
— Какъ?— съ удивленіемъ произнесъ онъ.— Вы уже уходите?
— Что же длать?— съ улыбкой возразилъ молодой человкъ.— Моему терпнію назначено временное испытаніе: Маргарита просила дать ей время обдумать мое предложеніе. Оно очевидно явилось для нея полнйшей неожиданностью, и она не можетъ такъ скоро освоиться съ перемной всхъ своихъ плановъ на будущее. Въ сущности я и не ожидалъ иного отвта, и онъ только еще боле возвысилъ въ моихъ глазахъ вашу внучку, доказывая, что она серьезно отнеслась къ этому вопросу и не хочетъ сразу связывать себя общаніемъ, хотя ей и представляется такъ называемая хорошая партія.
— Разумется, она совершенно права,— согласился Гербертъ, но въ его голос слышалось что-то похожее на разочарованіе.
— Несмотря на это, я твердо надюсь на ея согласіе,— продолжалъ Зандгеймъ.— Маргарита была сегодня безконечно мила и добра, и мы только въ одномъ немного разошлись: она настаиваетъ на томъ, чтобы сдержать слово, данное ею директору, и выступить послзавтра на сцен.
— И вы согласились на это?
— Я еще не имю права что либо запрещать, да пожалуй не сдлалъ бы этого даже и тогда, если бы Маргарита была моей невстой. Она такъ по-дтски радуется предстоящему дебюту, что было бы жестоко отнять у нея это удовольствіе… Или вы боитесь неудачи?
— Нтъ,— твердо отвтилъ капельмейстеръ.— Благодаря тому, что она уже не разъ выступала въ концертахъ, она пріобрла увренность и спокойствіе предъ публикой, ея голосъ завоевываетъ ей сердца слушателей, и она сдлалась любимицей руководящихъ круговъ нашего общества. Все это обезпечиваетъ ей дружескій пріемъ даже въ томъ случа, если она не вполн оправдаетъ возлагаемыя ніа нее ожиданія.
— Въ такомъ, случа пусть желаніе Маргариты исполнится! Надо надяться, что она въ первый и послдній разъ появится на сцен. Я скоро вернусь за ея согласіемъ и увезу свою невсту отъ всего этого шума въ спокойную и, съ Божьей помощью, счастливую семейную жизнь. Итакъ, до пріятнаго свиданія!— и Зандгеймъ дружески пожалъ руку старому капельмейстеру.
Послдній такъ же искренне отвтилъ на его пожатіе, но, когда молодой человкъ ушелъ, лицо старика омрачилось.
— До какой степени тщеславіе можетъ помутить разсудокъ даже самаго разумнаго человка!— произнесъ онъ вполголоса,— Повидимому Зандгеймъ ничего не иметъ противъ того, чтобы Маргарита выступила, на сцен, ему хочется видть ее превознесенной и прославленной и тогда уже завладть ею, какъ своей исключительной собственностью. Но лучше было бы ему но соглашаться на подобный опытъ.
Тмъ временемъ въ рабочемъ кабинет Герберта директоръ далъ полную волю своему гнву. Какъ только за капельмейстеромъ затворилась дверь, онъ коршуномъ набросился на молодую двушку:
— Что это значитъ, Маргарита? Ддушка до смерти перепугалъ меня. своими новостями. Вы хотите, очертя голову, обручиться, затмъ выдти замужъ и оставитъ меня въ дуракахъ? Вы въ самомъ дл хотите выдти замужъ за этого помщика и на всю жизнь зассть съ нимъ среди полей и огородовъ?
— Господинъ директоръ! обиженно прервала его молодая двушка.
— Ахъ, такъ! Ужъ теперь никто и слово не сметъ сказать о вашемъ жених! Вы вдь скоро станете, важной барыней и будете разъзжать въ собственныхъ экипажахъ! А дальнйшія занятія, искусство и вся ваша будущность полетятъ къ черту, а съ ними и моя опера. Вдь это же возмутительно!
Маргарита, привыкшая къ подобнымъ гнвнымъ вспышкамъ друга своего дда, съ улыбкой покачала головой.
— Успокойтесь пожалуйста! Вдь еще ничего не ршено окончательно, я еще не связана никакимъ общаніемъ и во всякомъ случа сдержу данное вамъ слово, господинъ Зандгеймъ на это согласенъ.
— Слава Теб, Господи! Я не ожидалъ отъ васъ такого благоразумія. Значитъ, вы выступаете?
— Послзавтра, какъ было ршено.
— Вотъ и прекрасно! воскликнулъ директоръ, вздохнувъ съ облегченіемъ.— Въ такомъ случа съ самымъ главнымъ затрудненіемъ покончено, а все остальное уже уладится. Она выступаетъ!— торжествующимъ тономъ произнесъ онъ, обращаясь къ вернувшемуся Герберту.— Наша милая маленькая Маргарита, лучше тебя держитъ данное мн слово.
— Я уже знаю это,— коротко отвтилъ капельмейстеръ и, подойдя къ роялю, принялся разбирать лежавшія на немъ ноты.
Директоръ заговорилъ о предстоявшей на слдующій день генеральной репетиціи, причемъ обращался исключительно къ молодой двушк и страшно горячился, Маргарита же оставалась совершенно спокойной. Наконецъ обо всемъ необходимомъ было переговорено, и директоръ распрощался.
— Итакъ, я безусловно полагаюсь на васъ. Завтра въ девять часовъ репетиція, а послзавтра — великій день! До свиданія, Маргарита! До свиданія, старый ворчунъ!
Гербертъ только слегка кивнулъ ему головой, продолжая разбирать ноты. Нсколько минутъ длилось довольно томительное молчаніе.
— Мн завтра не удастся быть на послдней репетиціи,— какъ-то вскользь замтилъ старикъ, обращаясь къ двушк,— но это ничего не значитъ, я увренъ, что ты твердо знаешь свою партію. Скажи только, какую псню вы выбрали для начала второго акта?
На лиц Маргариты выразилось легкое смущеніе, но она тотчасъ подошла къ роялю, достала ноты и подала ихъ дду.
— Директоръ выбралъ вотъ эту,— тихо промолвила она.
Гербертъ пожалъ плечами.
— Это — одна изъ тхъ псенъ, что фабрикуются цлыми дюжинами, но именно такія произведенія теперь въ мод и могутъ имть врный успхъ. Прорепетируемъ ее еще разъ. Начинай!
Онъ слъ за рояль и проигралъ вступленіе.
Маргарита запла. Ея голосъ дйствительно былъ изумительно чистъ и красивъ, звуки такъ и лились, но слова псни повидимому имли для нея очень мало значенія. Гербертъ былъ правъ: ея пнію недоставало души.
— Хорошо!— сказалъ онъ вставая.— Я думаю, о твоемъ дебют нечего тревожиться… если ужъ онъ непремнно долженъ состояться.
Молодая двушка, устремила пытливый взглядъ на лицо дда, какъ бы желая прочесть его мысли, и, не отвчая на его слова, нершительно проговорила:
— Ддушка, ты на меня сердишься?
— Нтъ, дитя мое,— серьезно отвтилъ онъ.— Я предоставилъ ршеніе теб самой, однако если ты еще не разобралась въ самой себ, то можешь испросить отсрочки.
— Но теб было бы пріятне., если бы я сразу дала свое согласіе?
— Да, Маргарита. Я еще сегодня утромъ говорилъ теб, почему это предложеніе кажется мн счастьемъ дли тебя, а никогда не слдуетъ колебаться удержатъ свое счастье. Ты знаешь, я согласился на твою артистическую карьеру только потому, что меня къ этому принудила необходимость, иначе я никогда не допустилъ бы этого.
— Но вдь вся твоя жизнь также была связана съ театромъ?
— Вотъ потому-то я тебя и готовъ отговаривать. Я достаточно ознакомился съ этой неврной почвой и знаю, чего стоитъ утвердиться на ней. Я хорошо знаю жизнь сцены съ ея поддльнымъ блескомъ, ея обманчивымъ сіяніемъ, гд до такой степени приходится лгать и себ, и другимъ, что разучиваешься быть правдивымъ, гд самъ успхъ всегда отравленъ завистью и интригой. Врь мн, дитя, человку необходимы орлиныя крылья, чтобы оставить внизу всю эту грязь и подняться на высоту, гд ветъ чистымъ дыханіемъ искусства. Это дано лишь очень немногимъ. Не пытайся достичь этого!
Это былъ взрывъ глубокой горечи. Маргарита почти съ испугомъ взглянула на старика и невольно потупилась.
— Я знаю, что ты невысокаго мннія о моемъ талант,— печально сказала она,— а между тмъ я такъ много училась и работала!
— Училась, это — правда, ты всегда была прилежнымъ ребенкомъ. Но есть нчто высшее, лучшее, чему нельзя научиться. Будь спокойна — твой голосъ обезпечиваетъ теб успхъ, а большаго нельзя и требовать отъ двушки въ такомъ нжномъ возраст, какъ твой. Я пережилъ то же самое со своими произведеніями въ ту пору жизни, когда юность довольствуется врой въ собственныя силы, но наступаетъ день, когда, этого уже недостаточно, когда публика требуетъ уже настоящаго художника, и, кто тогда не выдерживаетъ испытанія, тотъ остается на земл… Я не выдержалъ его, и ты… также не выдержишь.
Молодая двушка не возразила ни слова, только опустила голову.
— Поэтому мн и хотлось бы поскорй увидть, тебя замужемъ за честнымъ человкомъ, который искренне: любитъ тебя, хотя, можетъ быть, и не вполн соотвтствуетъ твоимъ двичьимъ мечтамъ,— продолжалъ Гербертъ.— Я уже старъ, можетъ быть, меня уже скоро не станетъ. Посл моей смерти ты останешься одинокою сиротой, а тотъ другой путъ ведетъ мимо пропастей и омутовъ, о которыхъ ты еще и понятія не: имешь. Поврь мн, ты изберешь благую часть, сдлавшись счастливой и любимой женой Зандгейма, и я благословлю тотъ день, когда это случится.
Старикъ обнялъ внучку, она крпко къ нему прижалась, и на ея глазахъ заблестли слезы.
— Вдь я же не сказала ‘нтъ’,— дтскимъ тономъ заговорила она,— и не скажу его, но, въ то время какъ я уже собиралась сказать ‘да’, у меня явилось какое-то предчувствіе, какъ будто кто-то предостерегалъ меня, чтобы я не произносила этого слова. Ты правъ, ддушка, господинъ Зандгеймъ не подходитъ подъ мои двичьи грезы: я совершенно иначе представляла себ любовь, но я знаю, что исполню твое сердечное желаніе, а ради тебя…
— Только не ради меня,— серьезно прервалъ ее Гербертъ,— а ради себя, Маргарита. Теб твое ршеніе не будетъ дорого стоить, такъ какъ ты не знаешь того стремленія и той борьбы, которыя преслдовали меня всю жизнь и которыя до сихъ поръ мучатъ меня, сдого старика. Для тебя артистическая карьера, только радующая тебя блестящая игрушка, которую ты безъ малйшаго огорченія отложишь въ сторону, если теб представится что нибудь лучшее. Ну, и забавляйся пока этой игрушкой, пусть она тебя потшитъ. Но, когда съ оперой будетъ покончено, посмотри тогда серьезно въ глаза жизни… выбирай!
Опера началась, первый актъ уже подходилъ къ концу. Публика дружелюбно приняла молодую дебютантку, съ которой уже была знакома по концертамъ, хотя ея роль въ первомъ акт не давала ей возможности показать свой талантъ. Предсказанія капельмейстера вполн оправдались: голосъ Маргариты привлекалъ къ ней вс сердца, а ея миловидность, на этотъ разъ особенно ярко выступавшая благодаря идеальному костюму, довершила впечатлніе. Даже смущеніе, выражавшееся во всей ея фигур и отразившееся сначала и на голос, понравилось публик. Его объяснили вполн естественной, настоящей двической стыдливостью и не обращали вниманія на нкоторую заученность игры и исполненія. Каждому хотлось и даже каждый считалъ какъ будто своей обязанностью поддержать дружескимъ пріемомъ этотъ юный, начинающій талантъ.
Въ небольшой боковой лож близъ сцены сидлъ капельмейстеръ съ молодымъ Зандгеймомъ. Гербертъ предпочелъ слдитъ за дебютомъ своей внучки изъ зрительнаго зала, и при ея появленіи на сцен не могъ отршиться отъ мучительной тревоги, но это чувство скоро исчезло, какъ только онъ убдился, что Маргарита, несмотря на свою робость, не смутилась и вполн овладла своей ролью. Во всякомъ случа она завоевала симпатіи слушателей и за успхъ нельзя было опасаться.
Занавсъ поднялся во второй разъ. Первыя сцены были сыграны, и теперь наступила минута, когда должна была начаться вставная псня. Молодая пвица стояла впереди, у самой рампы, и не спускавшій съ лея глазъ Гербертъ замтилъ, что она обмнялась какимъ-то знакомъ съ капельмейстеромъ, дирижировавшимъ оркестромъ, а затмъ взглянула въ сторону дда. Это былъ странный взглядъ, значенія котораго старикъ не понялъ: въ немъ выражались и мольба, и страхъ, но старику некогда было задумываться надъ этимъ, такъ какъ въ эту минуту раздались первые такты аккомпанемента и Маргарита запла.
Но это не была та псня, которая была выбрана раньше и которую старикъ третьяго дня повторялъ съ внучкой. Это были чуждые звуки, иди, врне, не чуждые, а давно смолкнувшіе, полузабытые. Они доносились до стараго капельмейстера, такъ отзвуки давно минувшаго времени, какъ воспоминанія о юношескихъ грезахъ, нкогда лучезарныхъ и блестящихъ, а потомъ навсегда исчезнувшихъ. Эта псня, написанная на старинный, полный поэзіи текстъ, говорившій объ осенней жалоб и торжеств весны, начиналась грустной мелодіей. Въ ней слышался шумъ осенняго втра, съ жалобой проносящагося надъ долами и лса и сбрасывающаго съ деревьевъ поблекшую листву, въ нейъ звучалъ прощальный привтъ природ, готовящейся погрузиться въ ночь и безмолвіе. Первая строфа замирала. въ тоскливой жалоб, въ которой слышалось прощанье съ жизнью и цвтами, съ врой и надеждами.
Первыя слова Маргарита пропла съ особеннымъ волненіемъ, ея голосъ дрожалъ и грозилъ потерять всякую увренность, но въ слдующую минуту къ ней уже вернулось самообладаніе. Публика изумилась, инстинктивно почувствовавъ, что на этотъ разъ, вмсто заране приготовленнаго и старательно заученнаго, ей предлагаютъ нчто самобытное:, непосредственное.
Теперь въ псн звучало пробужденіе природы, просыпающейся отъ зимняго сна, ключемъ била рвущаяся изъ земли весенняя жизнь. Въ псн слышались и трели соловья, и радостное ликованіе жаворонка, и вмст съ этими звуками все крпъ голосъ молодой пвицы, пріобртая хрустальную чистоту и достигая такой силы и высоты, какъ будто только въ эту минуту артистка сама впервые сознала всю силу своего таланта. Какъ на крыльяхъ жаворонка, поднималась псня все выше и выше, звучала все торжественне, словно хотла долетть до самаго неба, чтобы передать ему всть признательности отъ воскресшей земли.
Смолкло пніе, и въ зал нсколько секундъ царило молчаніе, затмъ со всхъ сторонъ раздались оглушительныя рукоплесканія. Это была настоящая буря аплодисментовъ, никто не ожидалъ ничего подобнаго отъ молодой пвицы, дйствительно превзошедшей вс ожиданія.
Зандгеймъ такъ и сіялъ. Ему безконечно льстило, что публика такъ чествовала двушку, которую онъ надялся на слдующій день назвать своей невстой. Было очень пріятно сознавать, что скоро можно будетъ считать своимъ это прелестное созданіе, увезти его отъ созерцанія его первыхъ тріумфовъ и крикнуть всему міру:
— Я получилъ эту высшую награду, она принадлежитъ мн одному!
Эти мысли ясно отражались на лиц молодого человка, когда онъ обратился къ своему сосду:
— Сегодня Маргарита превзошла себя, я думаю, что… но что это съ вами?
Капельмейстеръ сидлъ, перегнувшись впередъ, задыхаясь отъ волненія и какъ будто еще прислушиваясь къ давно смолкнувшимъ звукамъ. Услышавъ слова Зандгейма, онъ точно пробудился отъ сна:
— Со мною? Ничего. Я… только слушалъ.
Съ глубокимъ вздохомъ откинулся онъ на спинку стула, прижимая руки къ груди и устремивъ неподвижный взоръ на публику, которая одобрительными, криками требовала повторенія псни. Зандгеймъ находилъ волненіе старика вполн естественнымъ, хотя и немного преувеличеннымъ при такомъ врномъ успх. Онъ самымъ добродушнымъ образомъ постарался успокоитъ и развлечь его.
— Прекрасная псня!— сказалъ онъ.— И какъ Маргарита спла ее! Жаль, что она., кажется, не собирается повторить!
— Она права,— тихо, какъ-то страдальчески выговорилъ Гербертъ.— Во второй разъ она уже не споетъ ея такъ, да и не для публики предназначалась эта псня!
Молодой человкъ съ удивленіемъ посмотрлъ на старика, но не усплъ спросить объясненія послднихъ словъ, такъ какъ псню дйствительно не повторили, и опера продолжалась. Но въ исполнительниц главной роли произошла какая-то перемна, становившаяся съ каждой сценой все замтне. Казалось, какъ будто и съ ея пнія, и со всего ея существа спадало какое-то покрывало. Сознала ли она только теперь свою силу по мр того, какъ все больше входила въ свою роль, подйствовали ли на нее восторженныя рукоплесканія, подслушала ли она волшебное слово въ звукахъ проптой псни, такъ или иначе, но превращеніе было налицо. Какъ почка, ране позволявшая только угадывать заключающійся въ ней цвтокъ, вдругъ распускается во всемъ благоуханіи и великолпіи, такъ здсь изъ самой сокровенной глубины существа двушки всплыло что-то могучее, непосредственное, чего никто не подозрвалъ и что не имло ничего общаго со старательнымъ ученіемъ ‘прилежнаго ребенка’. И это нчто ласкало и молило, жаловалось и торжествовало въ сладкихъ звукахъ, неудержимо привлекая къ себ сердца слушателей. И никому не приходило въ голову, что много было еще недочетовъ и въ пніи, и въ игр, что переходы бывали иногда слишкомъ рзки, а игра не всегда ровна. Но трогательный обликъ героини ясно, какъ живой, вырисовывался предъ глазами слушателей, какъ будто она дйствительно воскресла къ жизни и воплотилась въ невинномъ юномъ существ, которое чудными звуками сумло вдохнуть въ нее жизнь.
Исполненіе давно уже превратилось въ неожиданный и блестящій тріумфъ молодой артистки. Дружескіе, но какъ будто немного благосклонные аплодисменты, которыми вначал приняла ее публика, перешли въ бурныя оваціи, все съ новой силой начинавшіяся каждый разъ, какъ опускался занавсъ. Публика собралась здсь съ намреніемъ подбодрить еще не знакомый ей, скромный талантъ, которому, можетъ быть, предстояла будущность, теперь объ этомъ не могло бытъ и рчи, вс преклонялись предъ вновь восходившей звздой.
Старый капельмейстеръ повидимому забылъ все окружающее, казалось, вся его душа перешла въ то, что онъ видлъ и слышалъ, онъ даже не замчалъ, что его сосдъ становился все серьезне и молчаливе.
Зандгеймъ вначал чувствовалъ себя польщеннымъ первымъ успхомъ Маргариты, но теперь, когда этотъ успхъ вознесъ ее на головокружительную высоту, онъ вдругъ почувствовалъ какую-то неловкость, съ которой не въ силахъ былъ оправиться. Это внезапное пробужденіе и проявленіе артистической натуры, приведшее остальныхъ въ восторгъ, сильно смущало его. Это не была уже его Маргарита, кроткій, тихій ребенокъ, музыкальное дарованіе которой было для него дломъ второстепенной важности, лишь пріятной способностью, эту способность онъ, для своего личнаго удовольствія, намревался даже развивать и дальше въ ихъ будущей семейной жизни. Съ этой перемной въ любимой двушк Зандгеймъ никакъ не могъ освоиться, она казалась ему чмъ-то лишнимъ, враждебнымъ, и какой-то внутренній голосъ, сначала тихо, а потомъ все громче и настойчиве шепталъ ему, что онъ сдлалъ величайшую неосторожность, допустивъ появленіе Маргариты на сцен. И ничего этого не случилось бы, если бы третьяго дня онъ со всею страстью любви настоялъ на ршительномъ отвт, а затмъ воспользовался своимъ правомъ жениха. Тогда онъ отвезъ бы эту двушку такою, какою онъ ее зналъ и любилъ, въ мирную и тихую обстановку своего наслдственнаго имнія, и она никогда не отвдала бы того одурманивающаго напитка, которымъ сегодня такъ щедро наполняли ея кубокъ. Страсть всегда была чужда Зандгейму, онъ не понималъ ея, но инстинктивно чувствовалъ, что молодое существо, предъ которымъ теперь такъ широко распахнулись двери блестящаго будущаго, когда-нибудь потребуетъ чего-то иного, чмъ то, что онъ можетъ датъ ей, т. е. спокойную, будничную привязанность честнаго человка и узкій кругъ семейной жизни, не выходящій за предлы ближайшаго сосдства.
Въ послдній разъ опустился занавсъ, и когда тысячи голосовъ снова начали повторятъ имя Маргариты и она снова появилась, вся преобразившаяся отъ счастья и торжества, то ея взоръ снова поднялся къ той же лож и отыскалъ глаза старика, въ которыхъ, казалось, загорлось отраженіе его собственной давно прошедшей молодости. Это длилось только одинъ мигъ, но въ этотъ мигъ они обмнялись взглядомъ полнаго пониманія другъ друга, Затмъ молодая артистка, еще разъ поклонилась публик, шумно и радостію торжествовавшей ея побду, и исчезла за занавсомъ.
Зандгеймъ замтилъ этотъ взглядъ и крпко сжалъ губы, въ эту минуту его охватило безконечно горькое чувство. У Маргариты для него не нашлось ни единаго привта, хотя она прекрасно знала, что онъ сидитъ рядомъ съ ея ддомъ, по крайней мр она должна была это знать, но теперь она повидмому не помнила этого, онъ былъ забытъ.
Капельмейстеръ быстро поднялся со своего мста и направился къ двери.
— Извините меня, господинъ Зандгеймъ, мн надо повидать внучку!
Молодой человкъ не ршился попросить у старика разршенія идти вмст съ нимъ и только коротко произнесъ,
— Поздравьте отъ меня Маргариту съ успхомъ.
Тонъ, какимъ были произнесены эти слова, обратилъ на себя вниманіе Герберта, его взглядъ встртился со взглядомъ Зандгейма, и въ глазахъ обоихъ можно было прочесть одну и ту же мысль, которую ни одинъ изъ тихъ не ршился высказать.
— Прощайте,— торопливо и глухо сказалъ капельмейстеръ, протягивая молодому человку руку.— Вы вдь придете завтра, какъ было условлено? Не правда ли? До свиданія!
Онъ быстро вышелъ изъ ложи, Зандгеймъ медленно послдовалъ за нимъ.
Изъ ложъ и галлерей выходила въ корридоръ шумная толпа, возбужденная и заинтересованная всмъ, только что слышаннымъ. Никто не обратилъ вниманія на молодого человка, одиноко и молчаливо пробиравшагося сквозь толпу. Завтра!.. Онъ отлично понималъ, что принесетъ ему это ‘завтра»
Гербертъ направился въ уборную своей внучки: она была тамъ одна и очевидно поджидала его. Все еще въ томъ костюм, въ какомъ была, на сцен, съ падавшими по плечамъ волнистыми волосами, она бросилась навстрчу дду, крпко прижалась къ нему и спросила такъ же тихо, какъ два дня назадъ, только съ инымъ выраженіемъ:
— Ддушка, ты на меня сердишься?
— Дитя мое!— проговорилъ онъ, крпко сжимая ее въ своихъ объятьяхъ, и въ его дрожавшемъ голос слышались и упрекъ, и умиленіе: — Недоброе дитя, какъ могла ты такъ поступишь со старымъ ддомъ? Какъ ршилась ты на такую смлость, да сказавъ мн ни слова?
— Да вдь ты не допустилъ бы этого,— стала защищаться молодая двушка!— Ты даже въ концертахъ не позволялъ мн пть ту псню, которую я нашла между твоими старыми нотами… Ты такъ рзко и съ такою горечью сказалъ мн: ‘Все это давно миновало. Оставь мертвыхъ въ поко!’. А между тмъ ты называлъ это своимъ лучшимъ произведеніемъ, единственнымъ, которое вполн удалюсь теб.
— И все-таки тогда оно не имло ни малйшаго успха,— сказалъ капельмейстеръ, взоръ котораго затуманился при этомъ воспоминаніи.— На эту псню я возлагалъ свои первыя, самыя дорогія надежды, но эти надежды были погребены подъ ледянымъ молчаніемъ слушателей. Впослдствіи я научился многое переносить и забывать, но съ этой первой неудачей я никогда не могъ примириться и никогда не позволялъ исполнять эту псню публично, хотя потомъ не разъ представлялась возможность къ этому.
Маргарита обими руками обвила шею дда и прижалась головой къ его груди.
— А сегодня? Ты былъ доволенъ мною?
Старикъ нсколько секундъ молча смотрлъ на нее, несмотря на вс старанія казаться спокойнымъ, онъ весь дрожалъ отъ съ трудомъ сдерживаемаго волненія.
— Я никогда, не думалъ, что ты можешь такъ пть, Маргарита,— произнесъ онъ наконецъ вполголоса.
Лучезарная, блаженная улыбка озарила лицо молодой артистки. Не только слова, но и тонъ дда доказали ей, что и здсь побда была всецло на ея сторон, несмотря на. то, что, можетъ быть, представляла наиболе трудностей. Съ безконечно милымъ, почти дтскимъ выраженіемъ она промолвила:
— Я тоже этого не думала.
— Ну, вотъ онъ наконецъ!— раздался за ними голосъ директора.— Что ты скажешь о нашемъ заговоръ? Не правда ли, какъ все вышло хорошо? Старый ворчунъ, ты, кажется, уже усплъ выбранить свою внучку за то, что она привела, тебя къ такой блестящей побд?
Гербертъ поднялся съ мста и протянулъ руку старому другу.
— И ты допустилъ такую смлость съ ея стороны! Вдь это могло окончательно повредить успху Маргариты. Модной псн былъ гарантированъ успхъ, а мое произведеніе…
— Нкогда, потерпло фіаско? Да, я помню это еще съ юности. Ты тогда принялъ все это дло слишкомъ близко къ сердцу, но, по правд сказать, я и теперь немного побаивался. и всячески отбояривался отъ этой псни, когда. Маргарита всего два дня назадъ пришла ко мн съ этимъ предложеніемъ. Но малютка… я хотлъ сказать: наша будущая дива… храбро и упорно боролась за своего дда, поставивъ исполненіе этой псни обязательнымъ условіемъ своего выступленія, и я принужденъ былъ уступить. На этотъ разъ юность оказалась права, и я, старый, опытный знатокъ сцены, стыжусь своей недальновидности. Отъ души поздравляю и думаю, что и ты долженъ быть доволенъ своимъ успхомъ.
— Публика дйствительно отнеслась очень привтливо.
— Привтливо? Да она чуть съума не сошла отъ восторга. Со всхъ сторонъ меня разспрашиваютъ о композитор, вс хотятъ знать его имя. Послзавтра, при повтореніи оперы, это имя будетъ стоять въ программ, и я безъ всякаго состраданія заставлю тебя выдти къ рамп рука объ руку съ твоей внучкой!. Эффектъ будетъ поразительный
Очевидно для директора этотъ эффектъ игралъ главную роль, но капельмейстеръ почти не обратилъ вниманія на эти слова, вопросительно и съ видимымъ безпокойствомъ глядя на внучку.
— Послзавтра?— произнесъ онъ.— Повтореніе оперы? Разв ты забыла, Маргарита?..
Маргарита опустила взоръ, и ея щеки вспыхнули густымъ румянцемъ.
— Что я позабыла?— едва слышно спросила она..
— Что ты общала дать завтра другой отвтъ. Господинъ Зандгеймъ придетъ…
— И, надо надяться, немедленно отправится обратно,— сердито вмшался директоръ.— Неужели ты серьезно думаешь, что теперь она въ состояніи измнить своему знамени? Гербертъ, старый дружище, вдь и у тебя въ жилахъ течетъ кровь артиста, вдь и ты нкогда мечталъ объ успх и слав. Если ты въ самомъ дл способенъ выдать свою внучку съ ея неизсякаемымъ сокровищемъ въ горл за перваго встрчнаго только потому, что онъ богатъ и въ состояніи дать жен приличную обстановку…
— Ты несправедливъ ко мн,—вспылилъ капельмейстеръ.— Не богатства искалъ я для Маргариты, а мирнаго семейнаго очага, я хотлъ охранить ея и уберечь отъ буръ и волнъ житейскаго моря.
Директоръ пожалъ плечами,
— Ну, намъ всмъ приходится бороться, и ей также не избгнутъ этого, неизвстно, какая ей выпадетъ судьба, но опроси-ка ее теперь, стремится ли она, къ мирному очагу? я этого не думаю.
Гербертъ ничего не отвтилъ, а подошелъ къ молодой двушк и тихонько поднялъ ея опущенную головку. Въ этомъ движеніи былъ безмолвныйх, серьезный вопросъ, маргарита поняла его, и въ ея темныхъ глазахъ заблестли слезы.
— Ты думаешь, ддушка, что ему будетъ очень-очень больно, если я скажу ‘нтъ’?
— Да, мое дитя, такъ какъ онъ искренно и честно любить тебя, и хотя ты и попросила отсрочки для отвта, но этимъ самымъ подала ему надежду.
— Но я не могу стать его женой!— вырвалось у Маргариты съ такой внезапной страстностью, что директоръ отъ восторга принялся потирать себ руки.— Съ сегодняшняго вечера я поняла, что это невозможно. Не брани меня, ддушка!.. Не успхъ и не тщеславіе ослпляютъ меня, о, нтъ! Но когда я запла твою псню, то почувствовала, что поднимаюсь вмст съ нею высоко надъ землею, почувствовала себя такой же свободной и счастливой, какъ жаворонокъ, поднимающійся къ небу. И я поняла, что и любовь, и сама жизнь — нчто иное, чмъ то, въ чемъ вы хотли меня убдить, ты и Зандгеймъ, я испугалась тихаго, мирнаго счастья, которое вы хотли навязать мн. Я не могу повиноваться теб. Оставь мн мою свободу!
Эти слова звучали такой мольбой, такимъ страхомъ, какъ будто она дйствительно боялась услышать изъ устъ дда запрещеніе.
— Я не держу тебя, Маргарита,— съ глубокой серьезностью отвтитъ Гербертъ,— дло идетъ о твоей будущности, выбирай сама! Господь видитъ, какъ мн хотлось бы уберечь тебя отъ пути, на которомъ столько же темныхъ сторонъ, сколько и свтлыхъ, особенно для женщины, но этому не суждено было сбыться. Я всегда думалъ, что ты во всемъ ршительно похожа на свою кроткую, тихую матъ, но теперь,— здсь глаза старика вспыхнули, и его согбенный станъ гордо выпрямился, какъ будто сбросивъ съ себя много лтъ угнетавшую его тяжесть,— теперь я знаю, что ты — кровь отъ крови моей, часть моей собственной жизни со всми ея стремленіями. Но мн судьбой было дано лишь страстное желаніе, лишь тоска по тмъ высотамъ, которыхъ я никогда, не могъ достичь, такъ какъ мн было отказано въ счасть обладать крыльями. У тебя же крылья есть, такъ поднимайся же на нихъ все выше и выше!