ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
Э. ВЕРНЕРЪ
Томъ четвертый.
Изданіе А. А. Каспари.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Издательство А. А. Каспари, Лиговская ул., собственн. домъ, No 114.
ПОЧЕМУ?
ПОЧЕМУ?
Разсказъ.
* * *
* * *
Конецъ.
Почему?, Вернер Элизабет, Год: 1914
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Мрачный, дождливый осенній день склонился къ концу. Темнота давно уже наступила, и въ сел, гд была расквартирована значительная воинская часть, мало-по-малу все стихло. Вс раньше обычнаго разошлись по домамъ, такъ какъ завтра рано утромъ предстояло выступить въ походъ, причемъ, судя по всему, неизбжно было сраженіе, такъ что вс спшили использовать для отдыха т немногіе часы, которые еще оставались.
Только въ конц села черезъ окно маленькаго полуразвалившагося домика виднлся свтъ. Хозяева дома давно уже убжали, и теперешніе обитатели устроились, какъ могли, въ опустломъ помщеніи. На очаг горлъ яркій огонь, а изъ всевозможной утвари на полу кое какъ были устроены два сиднья и два ложа. Нельзя, сказать, чтобы было уютно среди этихъ голыхъ, закопченныхъ стнъ, но въ безконечно дождливые осенніе дни было уже счастьемъ сидть подъ крышей.
Предъ огнемъ сидли два довольно молодыхъ человка въ мундирахъ разныхъ полковъ. Одинъ изъ этихъ военныхъ, крупный, коренастый блондинъ со свжимъ, цвтущимъ лицомъ, сохранилъ благодушное расположеніе духа даже въ этой безрадостной обстановк, онъ съ комфортомъ курилъ свою сигару. Другой, стройный, серьезный брюнетъ съ темными глазами, задумчиво смотрлъ на пляску огней и съ блдной улыбкой слушалъ, какъ его собесдникъ говорилъ:
— Это было удивительно счастливое совпаденіе! Я просто глазамъ не поврилъ, когда увидлъ курьера, скакавшаго черезъ село въ сгущавшихся сумеркахъ, и узналъ въ немъ тебя, моего стараго друга, Эриха Борна! Такъ, значитъ, теб не надо возвращаться сегодня въ свой полкъ?
— Нтъ, я присоединюсь къ нему завтра, такъ какъ оба наши полка двинутся совмстно,— отвтилъ Эрихъ.— Значитъ, ты меня сразу узналъ, Конрадъ? Ты-то остался прежнимъ, но я до нкоторой степени измнился въ эти восемь лтъ.
— Ну, хуже ты не сталъ!— отвтилъ Конрадъ, окидывая пріятеля испытующимъ взоромъ.— Теперь у тебя уже нтъ прежняго скучно поэтическаго вида, ты сталъ мужественне. Но скажи мн, какъ ты попалъ сюда? Я-то думалъ, что ты сидишь себ въ двственныхъ лсахъ Америки и сражаешься, съ тиграми да крокодилами, а ты вдругъ оказываешься въ дйствующей арміи, чтобы вмст съ нами бить французовъ! Неужели это — манера возвращаться, не давъ о себ всточки старымъ друзьямъ? Впрочемъ ты все: время не давалъ знать о себ,!
— У меня не было времени разыскивать старыхъ друзей,— отвтилъ Эрихъ.— Сейчасъ же посл объявленія войны, я явился въ Германію и завербовался въ армію.
— Добровольно?
— Конечно! Хотя я и прожилъ рядъ лтъ на чужбин… но тломъ и душой я принадлежу своему отечеству!
— Это похоже на тебя! Опять… не сердись за это, Эрихъ!.. одна изъ твоихъ фантазій, которыя въ обыденной жизни, именуются глупостями. Отказаться отъ благоденствованія въ Америк, чтобы заполучить первую шальную пулю въ сердце! Я на твоемъ мст спокойно остался бы въ Америк именно потому, что вспыхнула война. Кто же добровольно понесетъ свою шкуру продавать на базаръ!
— Но вдь ты тоже въ поход!
— У меня дло обстоитъ нсколько иначе, милый мой! Я былъ попросту призванъ, о свободномъ выбор не могло быть и рчи, тмъ боле, что наши военные законы чертовски строги нa этотъ счетъ. Но вся эта исторія была мн очень не но нутру. Тотъ, кто оставляетъ домъ и хозяйство, жену и ребенка и притомъ твердо убжденъ, что безъ хозяина тамъ все пойдетъ вверхъ ногами, тотъ смотритъ на войну нсколько иначе, чмъ ты, вернувшійся вроятно прямо изъ лсныхъ дебрей!
— Все равно, тогда надо склониться предъ великой обязанностью, предъ которой склоняются вс. Въ такое время интересы отдльныхъ единицъ отступаютъ на задній планъ. Впрочемъ въ этомъ пункт мы никогда не сойдемся, это я знаю еще изъ прошлаго!
— Можетъ быть, ты приведешь мн такой пунктъ, въ которомъ мы когда либо сходились?— иронически спросилъ Конрадъ.— Мы издавна были чистйшими антиподами, и просто диву можно даться, что мы умли такъ ужиться другъ съ другомъ! Правда и то, что ты постоянно милосердно взиралъ сверху внизъ на сухого реалиста, на трезваго человка дйствительности.
— А ты высмивалъ мечтательнаго романтика, значитъ, мы — квиты. Не будемъ же хоть въ эту минуту поднимать старый споръ, у насъ, есть о чемъ поговоритъ! Значитъ, ты женатъ?
— Само собой! А ты остался холостымъ?
— Да!
Это лаконическое ‘да’ прозвучало удивительно мрачно, чего совершенно не замтилъ Конрадъ. Усвшись поудобне на своемъ твердомъ сидніи, онъ благодушно продолжалъ:
— Когда достигнешь извстнаго возраста и становишься наслдникомъ изряднаго имнія, то безъ жены никакъ не обойдешься. Вотъ уже шесть лтъ, какъ я вступилъ въ бракъ и у меня уже имется сынъ — чудеснйшій мальчишка, скажу я теб! Ты обязательно долженъ будешь повидать его, когда мы вернемся изъ похода!
— А твоя жена?
— Ну, ее тоже стоитъ посмотрть, у меня имется вкусъ на эти вещи! Очень хорошенькая, милая женушка, хотя мн и пришлось воспитать ее для себя. Сначала она отравляла мн жизнь всякими сантиментальностями и романическими идеями, совсмъ въ твоемъ стил! Ей было мало, что она получила дльнаго, состоятельнаго и наряду съ этимъ довольно пригожаго мужа, въ нашемъ брак должно было быть нчто ‘идеальное’. Ну, ты знаешь, что ‘идеалами’ я никогда не увлекался и не собираюсь заводить себ таковые. Вотъ жена и принялась втайн вздыхать и лить слезы. Только я живо отучилъ се это всхъ этихъ глупостей, и теперь мы отлично живемъ другъ съ другомъ.
Эрихъ молча слушалъ разсказъ друга. Когда послдній кончилъ, онъ сказалъ съ горечью:
— Конрадъ, ты — отличный человкъ, дивный другъ и товарищъ, это я знаю лучше кого другого. Но я не хотлъ бы стать объектомъ твоихъ ‘педагогическихъ опытовъ’, а нжно чувствующую женщину ты способенъ довести до полнаго отчаянія!
— Ну ужъ!— смясь воскликнулъ Конрадъ.— Я — вовсе не такой тиранъ! Грубоватъ я немного, это — правда, но въ остальномъ — отличнйшій парень! Только вотъ ‘идеалами’ меня не слдуетъ донимать! Моя жена сама поняла это и стала гораздо разумне съ тхъ поръ, какъ родился мальчишка. Ну, а теперь исповдуйся ты! Гд ты пропадалъ все это время? Откуда ты явился? Что ты длалъ?
— Такъ хорошо, какъ теб, мн конечно не было,— отвтилъ Эрихъ, пожавъ плечами.— Въ Америк не легко обезпечить себ существованіе, въ первые годы мн пришлось сражаться на жизнь и смерть въ суровой борьб за существованіе.
— Къ чему ты только похалъ туда!, я всегда считалъ это большой глупостью съ твоей стороны!
— Но ты вдь знаешь, что заставило меня…
— Ну, да, исторія была не изъ веселыхъ, но чмъ виноватъ сынъ, если отецъ совершаетъ растрату и, при обнаруженіи таковой пускаетъ себ пулю въ лобъ? Не будемъ разсуждать боле на эту тему, я вижу, ты все еще не переносишь, когда говорятъ объ этомъ, но теб слдовало все-таки вытерпть до конца, перевестись куда нибудь въ глухую провинцію и тамъ обождать, пока прошлое не забудется. А вмсто этого ты махнулъ рукой на карьеру и будущее, сбжавъ вонъ!
— Я не могъ остаться!— глухо отвтилъ Эрихъ.— Стыдъ угнеталъ меня!
— Ну, вотъ еще — стыдъ! Вдь въ твоей личной честности никто не сомнвался!
— Да, но меня заставили платиться за то, что я — сынъ своего отца! Мн безъ жалости дали понять, что я лишенъ честнаго имени! Мн пришлось въ то время похоронить мечту юности.
Эрихъ вдругъ оборвалъ свою рчь и снова обратилъ взоръ къ огню.
Конрадъ договорилъ за него въ своей обычной грубоватой манер:
— Иначе говоря, ты былъ влюбленъ и теб указали на дверь изъ-за той исторіи? Я былъ увренъ, что произошло что нибудь подобное, хотя отъ тебя нельзя было вытянуть ни слова. Но, въ сущности говоря, ты не можешь ставить это въ вину тмъ людямъ. Конечно ты былъ совершенно не виноватъ, но!..
— Довольно!— остановилъ его Эрихъ.— Твое ‘но’ доказываетъ мн, насколько я былъ правъ, когда ухалъ изъ Германіи! Быть можетъ, суровая школа добровольнаго изгнанія оказалась для меня благословеніемъ, потому что всяческія мечтанія и весь поэтическій ‘хламъ’,’какъ ты это называешь, въ Америк пришлось выкинуть за бортъ. Тамъ такой товаръ не къ мсту, особенно когда вопросъ ставится такъ: вынырнуть или потонуть!
— Браво! И ты вынырнулъ?
— Я въ конц концовъ очутился на поверхности, и посл многолтней суровой борьбы добился того, на что не смлъ даже надяться въ самомъ начал. Конечно никакихъ богатствъ, но все-таки — состояніе, длающее меня независимымъ.
— И этотъ человкъ еще является сюда, чтобы подставить свой лобъ подъ разстрлъ!— возмущенно воскликнулъ Конрадъ.— Должно быть, поэтическій хламъ все-таки прочно заслъ въ твоей голов, это — такая невроятная глупость!
— Почему? Вдь такъ прекрасно умереть за отечество въ разгар боя и побды, а предчувствіе подсказываетъ мн, что меня именно ждетъ такая смерть.
— Провались ты со своими предчувствіями! Во-первыхъ, это — чушь, во-вторыхъ, это портитъ благодушное настроеніе. Я заране говорю себ, что вернусь домой здравымъ и невредимымъ!
— Я тоже глубоко увренъ въ этомъ, — серьезно отвтилъ Эрихъ, положивъ руку на плечо друга.— Вдь еще въ дни нашей юности было своего рода поговоркой: ‘Что вбилъ себ въ голову Конрадъ Турнау, то будетъ сдлано!’. Да и было бы слишкомъ жестоко со стороны судьбы оторвать тебя отъ жизни и счастья, отъ жены и ребенка, отъ дома и родины. А я… у меня нтъ ничего, что приковывало бы меня къ жизни. Однако давай отправимся на покой! Становится поздно, а завтра утромъ калъ по всей видимости предстоитъ жаркая работа!
— Ты правъ, мы довольно поболтали,— согласился Турину вставая.— Нужно использовать оставшіеся часочки для сна, завтра на разсвтъ мы уже выступаемъ!
Эрихъ подошелъ къ маленькому низенькому окошку и распахнулъ его. На него пахнуло холодной сыростью, небо было беззвздно и сплошь затянуто низко нависшими облаками, пропускавшими неясный свтъ луны. На земл царили ночь и тьма, вокругъ не слышалось ни звука, кром шума дождя, непрерывно лившаго все время.
Нсколько холодныхъ капель упало на лобъ Эриха, молчаливо всматривавшагося въ ночную тьму. Быть можетъ, это — послдняя ночь въ его жизни! Онъ съ удовольствіемъ увидалъ бы еще разъ сверкающее звздами небо, землю, купающуюся въ лучахъ луны, но туманный покровъ окутывалъ небо и землю, и взоръ такъ же не могъ проникнуть черезъ этотъ туманъ, какъ мысль — въ роковое ‘завтра’.
Эрмъ слышалъ за своей спиной веселое посвистыванье пріятеля, старавшагося устроить какъ можно поудобне свое жесткое ложе, и въ его душ пробудилась какая-то горечь. Какъ легка была жизнь для Конрада и какъ тяжело досталась она ему, Эриху!
— Ну, идешь ты спать наконецъ?— крикнулъ Конрадъ, покончившій со своей работой.— Тогда будь добръ закрыть окно, а то здсь ужасный сквознякъ!
— Иду!— Эрихъ еще разъ перегнулся за окно, и его губы шевельнулись, словно посылая кому-то тихій, прощальный привтъ.
Быть можетъ, онъ прощался съ міромъ, съ жизнью, а быть можетъ — съ той ‘мечтой юности’, которую онъ долженъ былъ похоронить. И въ мрак и туман расплылось тихое, нжное ‘прощай!’.
Бой кончился. Побда была одержана, и снова на землю спустилась ночь, она застала спящими въ кровавой луж многихъ бойцовъ, которые никогда больше не проснутся, а многимъ сама смежила потухавшія очи для вчнаго сна.
Въ маленькой деревянной церкви, гд былъ устроенъ перевязочный пунктъ, находилось много раненыхъ, и двое врачей лихорадочно работали при тускломъ свт факеловъ. Леденящую картину представляли вс эти стенанья и жалобы наряду съ холоднымъ покоемъ мертвыхъ.
Около старшаго врача стоялъ Эрихъ, искавшій одного изъ тяжко раненыхъ и узнавшій, что онъ пришелъ слишкомъ поздно.
— Если бы вы даже пришли нсколькими часами раньше, онъ все равно не узналъ бы васъ. Его принесли сюда безъ сознанія, и никакое спасеніе не было возможно, такъ какъ рана была безусловно смертельна!
— Бдный Конрадъ!— съ трудомъ подавляя свшо скорбь, сказалъ Эрихъ.— А какъ весело, какъ спокойно шелъ онъ на бой! Онъ врилъ, что застрахованъ отъ пуль!
— Вы были близки покойному?— спросилъ врачъ.— Не соблаговолите ли вы сообщить его роднымъ печальную всть и передать часы и бумажникъ покойнаго?
Эрихъ Борнъ отрицательно мотнулъ головой и сказалъ:
— Я не. могу! Мн сейчасъ же надо двигаться дальше, и вроятно еще ночью снова предстоитъ бой. Поэтому прошу васъ на всякій случай взять на себя этотъ долгъ. Я сообщу вамъ имена и адресъ!
Врачъ согласился, досталъ записную книжку и вписалъ туда все необходимое, затмъ Эрихъ подошелъ къ алтарю, около котораго сложили тхъ, кто уже не нуждался ни въ какой помощи. Здсь лежалъ также и Конрадъ Турнау въ залитомъ кровью мундир, откинувъ блокурую голову. Его поразила вражеская пуля, а другъ стоялъ невредимымъ у его трупа.
Мрачно и молчаливо смотрлъ Эрихъ на мертвеца. Онъ съ радостью спасъ бы его даже цной собственной жизни, въ которой уже самъ не находилъ никакой цнности. Ему вдь жизнь никогда не улыбалась, а страстная жажда счастья, которой онъ томился съ юныхъ лтъ, такъ и осталась не утоленной. Чужая вина ввергла его въ позоръ и несчастье, выгнала на чужбину и заставила выдержать страшную борьбу съ нищетой. Правда, онъ мужественно боролся съ судьбой, но конечная побда не радовала его, прошлое слишкомъ тяжело угнетало, а юность и счастье были уже погребены!
Почему смерть взяла не его, одинокаго, бездомнаго? Почему она взяла какъ разъ того, кто всми фибрами своего существа цплялся за жизнь, о комъ плакали жена и ребенокъ, кто по возвращеніи могъ расчитывать на долгіе годы счастья и покоя? Почему она взяла именно счастливаго?
Взоры Эриха невольно поднялись къ сводамъ храма, словно онъ надялся найти тамъ отвтъ, но наверху была одна только темнота, кое гд прорзанная красноватыми отблесками факеловъ!— Почему?
Ахъ, сколько устъ твердили этотъ вопросъ въ данный моментъ!
Настало лто! Яркій солнечный свтъ заливалъ горы и долы, сверкающую гладь рки и холмистые виноградники, еще красовавшіеся въ нжной молодой зелени. Ужасы войны миновали, и въ долину, по которой годъ тому назадъ непрерывно устремлялись войска, направлявшіяся во вражескую сторону, вернулись миръ и тишина.
Недалеко отъ рки, посредин богатаго помстья, находился пригожій домъ. Здсь все свидтельствовало о благосостояніи и избыткахъ, но дому не хватало хозяина, и юная вдова съ ребенкомъ печаловались о павшемъ.
Въ небольшомъ зал, стеклянныя двери котораго выходили на террасу, игралъ мальчикъ лтъ пяти. Это былъ хорошенькій, блокурый паренекъ со свжимъ, цвтущимъ лицомъ. Маленькій дикарь причинялъ много хлопотъ своей няньк, такъ какъ упорно не обращалъ вниманія на ея предупрежденія и весело галопировалъ по комнат на палк, замнявшей ему скакового коня, Вдругъ онъ остановился среди бшенаго галопа и съ удивленіемъ уставился глазенками на незнакомаго господина, который только что вошелъ и, постоявъ въ нершительности у дверей, обратился къ няньк:
— Мн нужно госпожу Турнау.
— Барыня у себя въ комнатахъ,— отвтила нянька.— Какъ прикажете доложить?
— Скажите барын, что другъ ея покойнаго супруга, бывшій съ нимъ вмст въ поход, проситъ разршенія представиться ей!
Нянька пытливо посмотрла на постителя, но повидимому его благородная вншность внушила ей довріе, такъ какъ она вышла изъ комнаты, тогда какъ гость обратился къ мальчику: Эриху не надо было спрашивать, кто онъ такой, такъ какъ сходство ребенка съ покойнымъ отцомъ сразу бросалось въ глаза.
Повидимому гость былъ большимъ любителемъ дтей, и ему скоро удалось снискать довріе мальчугана, который смотрлъ на него полузастнчиво, полулюбопытно. Черезъ нсколько минуть они уже завели самый непринужденный разговоръ, а въ конц концовъ гость позволилъ мальчику поздить верхомъ на его колн, что мальчикъ и исполнилъ съ великимъ ликованіемъ.
Въ этотъ моментъ дверь сосдней комнаты открылась, и на порог появилась молодая, очень стройная и необыкновенно симпатичная дама, одтая въ траурное платье. Она съ удивленіемъ смотрла, какъ незнакомецъ обнималъ ея сына и цловалъ, его, но въ тотъ моментъ, когда онъ снова поднялъ голову, она вдругъ вздрогнула и смертельно поблднла,
— Эрихъ!
— Гертруда!
Оба имени сорвались съ ихъ устъ почти одновременно. Эрихъ вскочилъ, спустивъ съ колнъ мальчика, который никакъ не могъ понять, чего это они оба такъ испугались.
— Теб совсмъ не къ чему бояться нашего гостя!— сердито заврилъ онъ мать.— Это — очень хорошій господинъ!
Дтскій голосъ, вернулъ обоимъ утерянное самообладаніе. Лицо Эриха тоже было смертельно блдно, и онъ тоже тщетно искалъ словъ.
— Прошу прощенія, сударыня,— сказалъ онъ наконецъ,— я не подозрвалъ, кто — хозяйка этого дома!
Молодая женщина закрыла за собой дверь и медленно приблизилась.
— Вы не знали этого?— тихо спросила она.
— Нтъ, потому что иначе… я не пришелъ бы!
Легкая дрожь пробжала по тлу молодой женщины при этихъ словахъ. Не поднимая глазъ, она сказала:
— Вы были въ поход вмст съ Конрадомъ? Онъ ничего не писалъ мн объ этомъ!
— Мы свидлись только вечеромъ, наканун его смерти, да и тогда мы могли пробыть другъ съ другомъ очень небольшое время. Правда, Конрадъ разсказывалъ мн о жен и ребенк, но не назвалъ никакого имени, которое могло бы разъяснить мн… А на слдующій день онъ палъ!
Мальчикъ съ величайшимъ. неудовольствіемъ замтилъ, что здсь происходитъ очень серьезный разговоръ, во время котораго на его персону не обращается ни малйшаго вниманія. Поэтому онъ снова взялся за свою палку и выбжалъ съ нею на террасу. Глаза Эриха проводили мальчика, затмъ онъ сказалъ сдавленнымъ голосомъ:
— Конрадъ много говорилъ мн о своемъ мальчик и заявилъ о томъ, что я обязательно долженъ былъ повидать его посл возвращенія изъ похода. Вотъ я и подумалъ объ этомъ, когда прозжалъ здсь по дорог домой. Пустъ это послужитъ мн извиненіемъ!
Только теперь Гертруда подняла взоръ, но въ немъ чувствовался какъ бы упрекъ.
— Я понимаю, что вы не знали ничего о моемъ замужеств, господинъ Борнъ, вдь и мы ничего не слышали о васъ во вс долгіе годы!
— Я прервалъ всякія сношенія съ родиной!
— И ухали даже безъ послдняго ‘прости’?
— Это ‘прости’ было мн сказано еще раньше, чмъ я самъ хотлъ того, вашимъ батюшкой!— съ нескрываемой горечью отвтилъ Эрихъ,— Онъ объяснилъ мн въ довольно безцеремонной форм, что я со своемъ запятнаннымъ именемъ долженъ держаться какъ можно дальше отъ него и его семьи. Я сразу попалъ въ опалу у всхъ!
— У всхъ?— еле слышно переспросила Гертруда.
— У васъ нтъ, Гертруда, я знаю это, но вы не подозрваете, какъ можетъ принизить человка такой поворотъ судьбы, если только онъ обладаетъ обостреннымъ чувствомъ чести! Я просто не ршался поднятъ на кого нибудь взоръ, протянуть кому нибудь руку на прощанье. У васъ я, быть можетъ, все-таки попытался бы, но васъ своевременно услали къ роднымъ, а, когда вы вернулись, меня уже не было!
— Но вы могли написать мн, письмо-то ужъ попало бы мн въ руки!
— Возможно, но все, что я могъ бы написать въ первые годы, было такъ безрадостно, что, я предпочелъ молчатъ. Предъ другими мн было совстно, но обременять ваше сердцу жалобами на самимъ собой избранную участь — никогда!
— Это похоже на васъ! Въ то время я, разумется, подумала, что, разъ вы два года не подаете о себ всточки, значитъ, вы забыли все и всхъ.
— И въ это время. Конрадъ посватался за васъ, и вы стали его женой?
— Да…
Наступила недолгая пауза, затмъ Эрихъ сдлалъ шагъ впередъ и спросилъ:
— Были ли вы счастливы съ нимъ? Гертруда, я знаю, у меня нтъ ни какого права предлагать этотъ вопросъ, но… были ли вы счастливы съ Конрадомъ?
Молодая женщина, отвернувшаяся при первомъ вопрос, теперь покачала рукой на террасу, гд блокурый паренекъ съ ликованіемъ галопировалъ на своей палк, и сказала:
— У меня былъ ребенокъ! Мать нельзя спрашивать о такихъ вещахъ!— и, въ то время какъ Эрихъ молчаливо потупился, Гертруда продолжала:— вы дете въ родной городъ? Вы тамъ останетесь?..
— Только нсколько недль, затмъ я вернусь въ Америку.
— Навсегда?— этотъ вопросъ прозвучалъ почти испуганно.
— Не знаю. Правда, въ послднее время я почувствовалъ, насколько я привязанъ къ родин. Я собирался продать свое имніе съ Америк и затмъ вернуться сюда. Смю я сдлать это, Гертруда?
— Но… это зависитъ… только отъ васъ… Какъ могу я….— пролепетала молодая женщина, вспыхнувъ густымъ румянцемъ подъ страстнымъ взоромъ Эриха.
— Но я хочу слышать это отъ васъ!— страстно перебилъ онъ ее,— съ твоихъ устъ, Гертруда! Въ то время я не смлъ проситъ тебя, потому что шелъ на нужду и голодъ, съ пятномъ на имени, тогда было бы преступленіемъ связать твою жизнь! Теперь уже прошли долгіе годы, старая тнь стерлась… а ты свободна!
Гертруда медленно подняла взоръ на Эриха и отвтила съ выраженіемъ безконечной любви,
— А если бы ты спросилъ меня тогда, Эрихъ, я пошла бы съ тобой на нужду и голодъ, а если было бы нужно — хоть на смерть!
Вопль счастья вырвался у Борна, онъ хотлъ схватитъ любимую женщину въ объятья, но тутъ его взоръ упалъ на ея траурное платье, и онъ ограничился тмъ, что страстно прижалъ ея руку къ своимъ губамъ.
Мальченка наконецъ усталъ отъ своей верховой зды и вернулся въ комнату. Тутъ его ожичало немалое изумленіе. Теперь мать страстно обняла его и подвела къ чужому господину, который тоже прижалъ его къ себ и сказалъ пріятнымъ голосомъ:
— Мы съ тобой подружились съ первой минуты, такъ что, не правда ли, Конрадъ, теб будетъ нетрудно полюбить меня?
Черезъ часъ Эрихъ Борнъ вышелъ изъ дома. Онъ шелъ на долгую разлуку, такъ какъ предполагалъ вернуться только въ будущемъ году, но его лицо не носило отпечатка горечи разлуки, да и глаза, глядвшіе обыкновенно такъ мрачно, теперь свтились радостной надеждой.
У воротъ онъ еще разъ обернулся. На террас съ блокурымъ мальчикомъ стояла молодая женщина, и ея блый платокъ рялъ по воздуху въ знакъ прощальнаго привта, тогда какъ блокурый мальчуганъ оживленно и радостно махалъ ручонками. Еще одинъ послдній привтъ, и домъ исчезъ за поворотомъ.
Эрихъ пошелъ по зеленымъ винограднымъ холмамъ своей родины, вдоль сверкавшей рки, ропотъ волнъ которой явственно доносился до него. И ему казалось, что эти волны шепчутъ ему отвтъ на тотъ самый вопросъ, съ которымъ онъ обратился къ небу, когда смерть взяла счастливаго и пощадила несчастнаго.
— Почему?
— Потому что и для тебя существуютъ счастье и жизнь на земл!