Въ дорогу отъ скуки.
Сочиненія и переводы
Барона I. Галкина.
1876.
ВОЛЖСКАЯ КРАСАВИЦА.
ВОЛЖСКАЯ КРАСАВИЦА.
РАЗСКАЗЪ.
——
Волжская красавица, Дмитриев Андрей Михайлович, Год: 1876
Время на прочтение: 12 минут(ы)
— Ну разсказывай! Разсказывай! упрашивала подкутившая компанія молодежи господина съ значительной лысиной и носомъ цвта десяти-рублевой депозитки.
— Да что я разскажу вамъ? что? отвчалъ баринъ съ лысиной.
— Ну о своихъ побдахъ разсказывай.
— Противно.
— Это почему?
— Да потому, что вс мои побды были удивительно однообразны и циничны. Я любилъ женщинъ не потому, что он мн нравились, а потому, что мн нравилось, было пріятно, любить ихъ. Въ моихъ любвяхъ сердце не участвовало, и вс он заключались лишь въ различныхъ маневрахъ, обходахъ, которыми я обходилъ различныхъ дуръ, мечтавшихъ найдти общее между моими звонкими, красивыми фразами и дйствіями. Все это, согласитесь, старо, а стало-быть и неинтересно. Въ наше время Донъ-жуанство — анахронизмъ.
— Это почему?
— Да потому, что вкъ таковъ, потому что время дороже стало и потому что фраза — я служу искусству для искусства,— потеряла свой кредитъ. Романтизмъ сороковыхъ годовъ, это уже достояніе исторіи. И не вамъ, дти своего времени, слушать идилліи, слушать про вещи, въ наше время невозможныя….
Это-то намъ и интересно: какъ любятъ и ухаживаютъ въ настоящее время намъ извстно, а ты вотъ разскажи, какъ ты, сдовласый и лысый, ухаживалъ, разскажи, какъ ухаживали въ твое время.
Просьбы сыпались, со всхъ сторонъ, и лысый баринъ, Александръ Русовъ, наконецъ согласился.
— Ну ребята, ладно, говорилъ онъ, я разскажу вамъ одну изъ своихъ исторій, и выберу такую, которая иметъ довольно таки оригинальнаго. Сначала выпьемъ.
— Ура! браво! Крикнули собесдники, и бокалы мигомъ наполнялись. Компанія чекнулась, и Русовъ началъ:
— Разъ, противъ моего обыкновенія, я до іюня прожилъ въ душной, противной и пыльной до нельзя Москв. Въ конц іюня я покончилъ свои дла и былъ свободенъ, аки птица: куда угодно. Куда хать мн? размышлялъ я. хать въ свою деревню — мн не хотлось: вс окрестныя вдовы, двы и молодыя жены надоли мн. Да и вправду сказать, не было тамъ ни одной, которой бы стоило заняться какъ слдуетъ. Поду на Волгу, къ пріятелю: къ Паш Нилову знаете чай?
— Ну еще бы сего юнаго поэта, и вмст съ тмъ циника, не знать, отвчали Русову.
— Ну, сказано — сдлано: я похалъ. Волга мн не понравилась, то-есть понравилась, но не ахти какъ: мн больше нравились декораціи въ театр. Пріхалъ я къ Паш въ деревню, онъ по сіучаю моего прізда устроилъ пьянство веліе, кончившееся что-то черезъ недлю, кажется. Родитель Паши, бывшій исправникъ и лихоимецъ былъ не особенно доволенъ моимъ пріздомъ, хотя сего явно и не показывалъ. Прожилъ я у Паши дв недли и сбжалъ: тоска была смертная, да и сестру`Паши жаль было: родитель ея, убоясь моего коварства, заперъ бдную двочку на какую-то вышку. Скажу по чести: я и въ мысляхъ не имлъ за ней ухаживать, хотя двочка была прелесть что такое.
— Что-то не вриться? замтилъ ему одинъ изъ компаніи.
— Врно, и вотъ причина: ей было еще только одиннадцать лтъ. Отъ Паши я перехалъ къ милому, очень неглупому, помщику Аркову. Привтъ теб хорошій, Николай Михайловичъ. Арковъ этотъ былъ чистый русакъ, и мы съ нимъ живо сошлись. Стали здить на рыбную ловлю, травили сайгаковъ, лисицъ. Нужно вамъ замтить, что дло было ниже Царицына. Жить съ простымъ народомъ, и народомъ славнымъ, не то что у насъ подъ Москвою, любо мн показалось: ново было для меня. Разъ, еще засвтло, отправились мы на Волгу рыбу ловить. Съ нами былр нсколько лихихъ парней. Пріхали на берегъ и только что разложились, какъ ужъ стемнло: на юг переходъ отъ дня къ ночи быстро совершается. Развели огонь, выпили наливочки, — наливка, доложу я вамъ, дивная,— раздлись и близь самаго берега стали бродить съ бреднемъ. Моя Мадера, помните что мн Зотовъ подарилъ, Маркловская кровная, тоже въ воду пошла. Забжитъ впередъ подлая и всю рыбу распугаетъ, насилу выгнали изъ воды. Съ полчаса мы побродили и рыбы вытащили видимо — невидимо. Вылзли и чтобъ согрться, опять царапнули наливочки. Рыбу сварили и мы принялись за ужинъ. Ужинъ, прерываемый живою болтовней и частыми выпивками, длился часа два, если не больше, затмъ, какъ слдуетъ, добропорядочнымъ людямъ, мы разослали кошмы и залегли спать, поручивъ охранять себя Мадер. Ночь была диво что такое: теплая, душистая, и небо такое свтлое, хотя и безъ мсяца. Мн не спалось: я заслушался этой величественной тишины, что охватила всю окресть. Я въ эти мгновенья невольно подумалъ, какъ много теряемъ мы, городскіе жители, живя вдали отъ природы. Вдь, такая ночь — да это восторгъ! Долго и очень долго предавался я разнымъ, въ этомъ жанр, мечтаніямъ, и наконецъ сталъ засыпать… и заснулъ. Вдругъ раздался пронзительный лай Мадеры, мы вс вскочили. И пора было: шагахъ въ пяти отъ насъ стоялъ здоровенный мужчина, съ преогромной палицей! Чего теб?! чуть не хоромъ закричали мы. Мужчина, видя, что насъ шесть человкъ здоровыхъ и рослыхъ ребятъ, очень смиренно отвчалъ намъ: мн, господа честные, хлбушка, и больше ничего. ‘Да ты кто такой? спросилъ Арковъ. ‘Позабылъ, баринъ милый, охъ, позабылъ.— Изъ бглыхъ чтоль? спросилъ одинъ изъ парней.— ‘И это бываетъ.’ Мы снова развели огонь и пригласили бродягу откушать вина и хлба. Бднякъ видно жестоко проголодался: одинъ сълъ больше, чмъ мы въ шестеромъ. Разговорились, и нашъ разбойникъ оказался очень добродушнымъ и хорошимъ человкомъ, онъ разсказалъ намъ, что служилъ въ гренадерахъ и что его часто скли за безпонятливость. Сченье было причиной, почему онъ утекъ. Когда онъ подвыпилъ, такъ какъ слдуетъ,— онъ повеселлъ и пустился въ разсказъ о своихъ странствованіяхъ по русской земл. Словомъ онъ намъ очень понравился, несмотря на свою свирпую рожу. Да ужь и рожа же: передъ нимъ разбойники Сальватора-Розы все равно, что пастушки Ватто. Стало свтать, и мы собирались до дому. Передъ прощаньемъ, бродяга выразилъ свою благодарность за хлбъ за соль и деньги, которыя я ему вручилъ для дальнйшихъ странствій, такимъ образомъ: ‘А что, господа вы, до двокъ охочи?’
— Не брезгаемъ, отвчалъ я. ‘Ну такъ я же укажу вамъ кралю: вчера ночевалъ я въ Торгов и по утру видлъ, какъ купались тамошнія двки, одна изъ нихъ, Лизкой звали ее, такая, что и во сн не свидишь! Что за краса! Кабы былъ человкъ, а не волкъ, кабы не травили меня, — не ушелъ бы въ жизнь изъ Торговаго, и жизнь
свою положилъ, кажется, за такую двку.’ Сообщивъ о семъ предмет, бродяга распрощался. Сообщеніе это объ Лизк изъ Торговаго, сильно заинтересовало меня: мн хотлось проврить слова бродяги, по смотрть, что такое красавица изъ народа. Когда мы воротились домой,— я сообщилъ о своемъ желаніи Аркову и остальнымъ компаньонамъ. Одинъ изъ сихъ послднихъ, Васька, здоровый, бойкій парень, тотчасъ же нашелся: завтра, сообщилъ онъ, въ Торговомъ праздникъ, и мы туда зайди! Ршили мы такимъ образомъ: я, въ русскомъ плать, отправлюсь вмст съ парнями, а Арковъ прідетъ одинъ. Меня въ Торговомъ никто не знаетъ, и я буду изображать изъ себя пейзана.
Утромъ, на другой день, рано — рано мы были готовы въ путь: я въ костюм пейзана,— въ красной кумачевой рубах, въ поддевк и высокихъ сапогахъ. Я никогда не былъ Фатомъ, а потому вы мн поврите, что костюмъ этотъ шелъ ко мн необычайно. Конечно я быль не то, что сейчасъ (Русовъ вздохнулъ при этомъ): черные волосы въ кудри вились, румяный, здоровый, ну словомъ — добрый молодецъ, какихъ поискать еще. Да и глаза были не т: взглянешь — огнемъ опалишь. Я женщины не зналъ, которая бы, не смутясь, выдержала мой пристальный взглядъ. Да, было время… Единственно, что выдавало мое барство — такъ это руки: мягки больно были! Лицо же такимъ загаромъ подернулось, что съ бурлакомъ, который все лто бурлачилъ, не отличишь.
Я отправился съ парнями въ тарантас, а Арковъ похалъ одинъ въ коляск.
День былъ хмурый. Въ Торговое пріхали мы, какъ отъ обдни народъ сталъ расходиться. Бабы и двки разодты просто на удивленіе. Василій, парень, объ которомъ я говорилъ выше, отправленъ былъ нами на рекогносцировку, разузнать про красавицу. Я и остальная компанія (Арковъ былъ у помщика) накупили орховъ и пряниковъ и занялись угощеніемъ толпившихся на базар красныхъ двушекъ и молодыхъ молодицъ.
Между ними было не мало красивыхъ, но не было ни одной, которая бы рзко выдлялась.,
Дума: ужъ не навралъ ли бродяга? невольно шла въ голову. Да и Васьки долго что-то невидно: знать загулялъ..
Вотъ ужъ полдень, вотъ ужъ и къ вечеру дло близится, а про красавицу, что называется, ни духу, ни слуху.
Какъ ужъ солнце стало садиться — весь народъ повалилъ къ Волг (Торговое стояло на Волг),— псни играть.
Глядимъ, и Васька бжитъ.
— Гд пропалъ?
— Ребята! отвчалъ запыхавшійся Васька,— вали къ Волг.
— Да ты говори: видлъ ли Лизку-то?
— Охъ, видалъ, видалъ! И не дай Богъ видть еще!
— Ну что-жъ,— ладна?
— И-и-и! Ну двка! И во сн то такой павы не увидишь!
Мы больше не разспрашивали, а бгомъ пустились къ Волг.
На берегу рки хороводъ ходилъ. Вечеромъ небо совсмъ прояснилось: солнышко залило своимъ краснымъ свтомъ Волгу широкую.
Хороша, охъ, хороша же, многоводная Волга при закат солнечномъ. Воздухъ прозраченъ, и даль по рк видна необъятная. Что за картина! будто горитъ вода залитая солнцемъ, будто чешуйки блестятъ ея волны. Славно! и воздухъ такой теплый да ласковый.
Подошли къ хороводу.
— Вотъ на! указывалъ Васька на высокую, стройную женщину.
Ну двка!
Дополните, господа, своимъ воображеніемъ лаконизмъ моего описанія этой красавицы. Она была… богиня! нтъ, что богиня!— десять, сто богинь вмст! Высокая и стройная, какъ.. какъ ива прибережная. Тяжелыя косы темныхъ волосъ гнули назадъ ея голову прелестную. Глаза томные, да глубокіе, да черные, что вишня сплая,— такъ хороши, что другихъ я не знаю. Сверху чувственныхъ, красиво очерченныхъ губокъ, легкій пушокъ пробивался.
Прямой носъ, вздернутый чрезвычайно кокетливо — придавалъ необыкновенную игривость, жизненность ея прелестному личику. Ну да словомъ — красавица, какихъ не было и никогда не будетъ. Я не шучу, господа! Такихъ женщинъ вы здсь не увидите. Это типъ мстный, сложившійся подъ извстными условіями — на приволь степномъ, на вольной Волг, вдали отъ разныхъ опекъ. Глядитъ она совсмъ иначе, чмъ наши городскія или подмосковныя женщины. Бойкій народъ на низу Волги, не забитый.
Насъ какъ прізжихъ, какъ гостей, приняли въ хороводъ очень ласково. Шельма Васька помстился рядомъ, рука объ руку, съ Лизой.
Я сталъ напротивъ ея. Повели хороводъ.
Солнышко садилось,
Ночь тиха сходила,
Плъ хороводъ.
Темно становилось,
Выйди моя мила.
Римъ псни нсколько мнялся:
Всходитъ мсяцъ ясный,
По рк горитъ,
Къ хат двки красной
Молодецъ спшитъ
Выйди-жъ, выйди моя мила,
Выйди дорогая:
Вся-то душенька изныла
Тебя дожидая.
Ой, дождусь ли? выходи,
Эка ночь! ты погляди.
Красавица Лиза вышла въ средину хоровода. Увренность, съ которою она вышла, давала поводъ думать, что это только ея право.
Псня продолжалась:
Выходила, красна, выходила,
Своего друга къ себ подманила.
Кто этотъ счастливецъ, кого поманитъ Лиза? мелькнуло у меня въ голов. Глядь!— Лиза манитъ меня. Глазамъ своимъ не врю: стою, гляжу на нее и нейду.
— Тебя манитъ, сказала мн моя сосдка.
— Меня! и я выскочилъ къ Лиз.
Съ милымъ другомъ ночку коротала,
Мила друга въ уста цловала.
Охъ, охъ, цловала!
Охъ, охъ, миловала!
Красавица подошла ко мн и три раза поцловала меня. Цлуетъ, а сама въ глаза глядитъ. Обезумлъ я, одурлъ: стою какъ статуй египетскій, и поцлуя возвратить не могу. Да, господа, эти поцлуи не то, что поцлуи нашихъ тощихъ барышень и дамъ: жгутъ они, жгутъ, всю кровь подымаютъ. А глядла-то какъ на меня! Ну словомъ, я оплошалъ. Поцловала меня Лиза и, улыбаясь, насмшливо отошла.
Хороводъ водили еще долго, выходили еще двушки на средину его, но Лиза не вышла больше. Наши глаза не рдко встрчались, и красавица улыбалась мн. Когда кончили хороводъ, я въ провожатые къ Лиз напросился, Васька — бестія тоже.
Идемъ мы на гору, къ селу, идемъ, а я ни гу-гу что называется. Подступиться, господа, не умлъ: тутъ не годились т пріемы, которые я пускалъ въ ходъ съ нашими свтскими барышнями.
Лиза заговорила сама:
— Не здшній?
— Нтъ, не здшній, отвчалъ я.
— То-то я допрежъ тебя не видала.
А, думаю: замтила, значитъ, меня. Роль пейзана я разыгрывалъ отлично.
— Дивлюсь, отвчалъ я, какъ теперь увидла.
— Какъ не увитать парня такого, проговорила она, улыбаясь.
— Шутку шутишь, насмхаешься. Мало-ль у васъ парней такихъ, какъ я.
— Про то мн лучше знать.
И расхохоталась. Идемъ дальше. Лиза молчитъ, только изрдка улыбнется, да рукой прикроется.
— Лиза! позвалъ я ее.
— Чего?
— Позови подругъ: посидимъ въ саду, я псню съиграю.
— А нешто гораздъ?
— Хваливали, не знаю какъ ты…
И Лиза крикнула къ себ нсколькихъ подругъ.
— Пойдемъ, двки, въ садъ: парень псни играть будетъ.
— Пойдемъ.
— И мн, Лиза, можно чай? спросился Васька.
— Для че нтъ…
Досадно, охъ досадно было мн на Ваську, я сердито взглянулъ на него, а онъ и того сердите.
Пошли въ садъ. Тамъ подъ яблонью услись, и я сталъ двкамъ псни пть. Должно быть понравились он имъ: слушали внимательно,
— Ты дальній должно быть? спросила одна изъ товарокъ Лизы.
— А что?
— Да псни незнаемыя въ нашей сторон поешь.
— Да, я изъ подъ Москвы.
— И видно: вс вы московскіе ребята ловкіе: псню-ль, музыку-ль сыграть — мастера, замтила Лизй.
— Лиза, у насъ на Москв обычай: за потху лаской дарятъ.
— И мы не прочь: благодарите двки за псни, отвтила Лиза.
Вс привстали и низко, низко поклонились мн.
— У насъ, Лиза, въ обычай, отвчалъ я на поклоны, ласку иначе сказывать.
— Какъ же, молодецъ?
— А вотъ такъ! и я потянулся, чтобы поцловать Лизу.
— Нтъ, и не загадывай про это, отвтила она: у васъ таковъ обычай, а у насъ другой.
Поклонились мн еще разъ и пошли по домамъ.
— Лиза, остановилъ я ее, завтра тебя повидать можно?
— Для че нтъ: я не запретная.
— Ну прощай, красавица.
— Прощай, молодецъ.
И. ушла.
Ну, господа, скажу я вамъ — приколдовала меня эта красавица: сна лишился, исхудалъ. Я съ Васькой, котораго мн удалось уговорить не ухаживать за Лизой, поселились въ Торговомъ. Каждый день видлъ я красавицу, и все больше и больше нравилась она мн, она же, охъ плутъ двка, видитъ, что безъ ума я отъ нея, а толку мало, свидимся — поклонится, рчь заведу — отвтъ даетъ, да отвтъ то все не такой, что хотлось бы мн. Тронешь, случалось, ее за руку,— обижается. Ну словомъ мучаетъ, да только. Не скажу я, чтобы она не ласкова со мной была, нтъ: она улыбалась, завидя меня, и улыбалась такъ-то любовно, но за то больше ничего. Вс парни на сел, страсть не возлюбили меня: бывало идешь по селу, а они дразнятъ: ишь ты крупа московская, желтопузый. Какъ ни глупы были эти прозвища: ‘крупа, желтопузый’, но они злили меня.
Разъ въ праздникъ водили хороводъ. Одинъ изъ парней деревенскихъ, снимая шляпу,— нарочно размахнулся такъ, что ударилъ меня по носу, у меня кровь пошла носомъ, двки и весь хороводъ засмялись. Гляжу и Лиза улыбается.
— Прощенья просимъ, заговорилъ насмшливо ударившій меня парень, что по носу задли вашу милость.
— Ничего, другъ, отвтилъ я, за мной не пропадетъ.
— Не оставьте своей милостью.
Вс засмялись опять. Злость душила меня.
Парень, поощряемый смхомъ, опять обратился ко мн:
— У милости вашей носъ крупичатый — отъ шляпы изломался, а у насъ арженой — и кулакомъ его не перешибешь.
Только что усплъ сказать это, какъ я проговоривъ: а вотъ попробую,— такъ треснулъ кулакомъ по лицу, что онъ съ ногъ долой.
Въ одинъ моментъ бросились на меня чуть ли съ десятокъ парней: ахъ ты такой, сякой! кричатъ, вотъ мы т покажемъ, какъ нашихъ бить.
И быть бы мн жестоко избитымъ, если бы не Васька.
— Стой, ребя, онъ чужой у васъ въ сел, а гостя обижать не слдъ. На однаго въ десятеромъ нападать не повадно.
— Это справедливо, заговорили въ хоровод: гостя обижать не слдъ, на одного.нападать не ладно.
— Коли такъ, закричалъ одинъ изъ напавшихъ на меня, то не трожь что ребята! обратился онъ къ своимъ сотоварищамъ. Ты крупа московская, это ужъ ко мн рчь шла, Митьк всю рожу расквасилъ, онъ самъ теперь за себя стать не можетъ — выходи со мной!
Дло приняло серьезный оборотъ: сплоховать мн теперь значило Лизку вовсе потерять.
Вы знаете, господа, что я хотя и не особенно силенъ, но ловкостью меня Богъ не обидлъ: такъ какъ я дерусь на рапирахъ и на боксахъ въ Москв, пожалуй другого и не выищется, а посему я на вызовъ отвчалъ такъ:
— Не то что съ тобой, парень, выйду я одинъ на одинъ, а по очереди со всми. Живо сбросилъ я поддевку, и мы стали на середк хоровода. Народъ окружилъ насъ, Лиза впереди стоитъ.
Мы уже готовы были начать, какъ вышелъ одинъ старикъ и такъ сказалъ:
— Коли драться ребята, то вотъ завтъ: коли кто кого съ ногъ сшибетъ, драк конецъ.
— Ладно! отвтилъ я и соперникъ мой.
Драка началась. Я видлъ ясно, что мн моего противника силой не одолть, а потому я пустился на хитрости: онъ размахнется, вотъ — вотъ ударитъ, а я въ сторону, когда такимъ манеромъ я разсердилъ его и измучилъ какъ слдуетъ,— я началъ аттаку: отъ его удара я увернусь, а самъ въ бокъ кулакомъ, то въ щеку ладонью. Разсвирплъ мой парень, — собрался съ силой и со всего маху хотлъ меня по голов ударить, я видлъ все это, и когда онъ размахнулся я отскочилъ въ сторону, а онъ, потерявъ равновсіе, со всей силы грохнулся объ земь. Въ этотъ моментъ я бы могъ, конечно, нассть на него, но я поступилъ, какъ подобаетъ джентльмену,— это шелъ въ сторону и опять ждалъ противника. Онъ было вскочилъ, чтобы опять броситься на меня, но его не допустили.
— Сказано, говорили свидтели дуэли, что кто на земь падетъ — кончено дло.
— Кто еще хочетъ попробовать крупеника! вызывалъ я.
Одинъ за однимъ выходили на меня еще трое парней и всхъ ихъ постигла таже участь, одинъ впрочемъ, поплатился за свою храбрость больне: я ему боксомъ угодилъ въ самую переносицу, да такъ крпко, что онъ безъ чувствъ упалъ.
Еще охотниковъ попробовать со мною свою силу не нашлось.
Теперь, когда честь была удовлетворена, я пригласилъ всхъ своихъ соперниковъ заключить со мною мировую, которую предложила, устроить въ кабак. Враги мои были незлопамятны и напились на мой счетъ преизрядно. Подобное примиреніе я устроилъ не безъ цли: я хотлъ привлечь на свою сторону молодежь Торговаго, и это мн удалось: дружками моими вс парни на сел подлались.
Лиз видимо понравилась моя удаль: она стала глядть на меня много любовне, чмъ прежде.
Она стала любовне глядть на меня, но поцлуя, кром какъ въ хоровод, я отъ нея такъ-таки и не добился.
Разъ, въ праздникъ тоже, молодежь, со всего села, собралась на берегу Волги. Я, Лиза, ея подруги и поклонники услись на старую барку и болтали. Такъ прошло времени часа два, коли небольше, какъ вдругъ съ луговой стороны втеръ подулъ, да втеръ такой, что на ногахъ еле устоишь. Подулъ втеръ, а за нимъ, точно туча хмурая, поднялся песокъ съ того берега,— такъ и бьетъ въ лице. Въ десяти шагахъ не видать ничего, такую пыль поднялъ песокъ.
Хотли домой ужъ бжать, какъ вдругъ одинъ изъ парней обратился къ Лиз съ просьбой:
— Лиза, а Лиза!
— Что надо?
— Дозволь поцловать.
— Дозволю, отвчала она, коли тростнику съ того берега принесешь!
Парни такъ и присли.
— Ишь чего задумала: нешто можно.
— А вотъ мы попробуемъ! недолго думая, отвчалъ я, и сталъ, отвернувшись, раздваться.
— Что ты! что ты! взговорила она, аль рехнулся?
— Перестань, парень, не дури, я шутку шутила! сказала испуганная Лиза.
Въ такую бурю, переплыть дв съ половиною версты, дйствительно безумство, но я уже ршился. Будешь ты, двка, моя, вздумалось мн. Не смотря на вс отговоры, упрашиванья — я живо раздлся и бухъ въ воду.
— Я, старый ученикъ Гока, думалъ я, плывя,— авось не потому.
Плыву, а втеръ на встрчу такъ и бьетъ. Трудно, охъ трудно было справляться съ волнами: ляжешь на спину вздохнуть на минуту — такъ назадъ и относитъ.
Плыву… плыву, а силы все меньше и меньше.
Не вернуться-ль: попутный втеръ живо донесетъ? не годиться, что Лиза скажетъ, парни смяться станутъ!
Плыву… коченютъ ноги… плыву…
Богъ мой! больше силъ нту. Опущусь, попробую. Опустился — глубоко. Вынырнулъ, опять плыву. И кажется мн, что я впередъ не подвигаюсь.
Усталъ… плыву. Опустился опять, и на дн, пока духу хватило, отдохнулъ, отдохнулъ маленько.
Воротиться назадъ теперь, разсуждалъ я, все равно пропадешь: далеко отплылъ.
Значитъ, длать нечего, надо плыть. Плыву..
Долго-долго плылъ я, наконецъ совершенно изъ силъ выбился. ‘Дай опущусь’. Опускаюсь — земля! Ну слава Богу. Прошелъ я немножко — сначала было по плечи, потомъ ниже и ниже и наконецъ только по колни. Близко ли берегъ, не видно: песокъ мететъ, но должно быть добрыхъ съ версту я шелъ въ вод не выше какъ по колни.
Наконецъ я на берегу.
Усталый страшно, я легъ отдохнуть и сейчасъ же заснулъ.
Холодъ разбудилъ меня. Проснулся — гляжу дло къ вечеру, и втеръ стихъ и воздухъ чистый.
Глянулъ я на ту сторону — вижу что меня снесло по теченію на цлую версту въ сторону.
Съ новыми силами я собрался въ обратный путь. Чтобы мн было легче плыть, чтобы меня опять не снесло теченіе, я прошелъ по берегу, назадъ, версты полторы, сорвалъ тростнику, ухватилъ его зубами и поплылъ назадъ.
Легкій втерокъ, когда я прошелъ мелководье, былъ по пути, и я живо доплылъ обратно, опять къ барк.
На барк и на берегу собралась цлая деревня и привтствовали меня криками.
— Молодецъ парень! Лихо! Вотъ т и крупеникъ!
Я живо одлся, выпилъ здоровый стаканъ вина, и къ Лиз,
— На, красавица! сказалъ я ей, подавая тростникъ.
Какъ маковъ цвтъ загорлась двка и молчитъ.
— На же! повторилъ я.
Молчитъ и не беретъ.
— Свое слово держать надо, красавица, сказалъ я.
— Дло говоритъ молодецъ, взговорила толпа, дло. Цлуй его, Лиза!.
— Ладно, проговорила она и взяла тростникъ.
— Жду!
Нагнулась ко мн, обняла меня и въ самыя губы поцловала Лиза.
— Приходи… посл, шепнула она мн, я тебя взаправду поцлую — безъ народа. И сдалась красавица…
Вотъ, господа, мой разсказъ. Онъ иметъ за собою вс признаки сельской идилліи и… и добраго стараго времени. Онъ, имя въ виду, что все разсказанное было со мною, иметъ нкоторую оригинальность. Я увренъ, что теперь такую штуку никто не продлаетъ: народъ не тотъ, силы не т. Такъ то-съ.