А. М. Гуревич
Веневитинов Д. В.: биобиблиографическая справка, Веневитинов Дмитрий Владимирович, Год: 1990
Время на прочтение: 5 минут(ы)
ВЕНЕВИТИНОВ, Дмитрий Владимирович [14(26).IX.1805, Москва — 15(27).III.1827, Петербург, похоронен в Москве] — поэт, переводчик, критик. Вырос в родовитой, культурной и обеспеченной дворянской семье. Получил превосходное домашнее образование (серьезно занимался изучением древних и новых европейских языков, живописью, музыкой). В 1822—1824 гг.— вольнослушатель Московского университета. Увлечение философией, историей и теорией словесности сочеталось у В. с живым интересом к математике, естественным наукам. Необходимость универсального, целостного знания становится одной из основ его философско-поэтического миросозерцания. После сдачи экзаменов за курс университета поступает на службу в Московский архив Коллегии иностранных дел, однако главным своим занятием считает литературное творчество.
В. вошел в литературу в начале 20 гг., в пору утверждения и громких побед русского романтизма, и сразу же стал активным участником романтического движения. С его именем прежде всего связано возникновение нового, философского течения внутри русского романтизма, сыгравшего особенно важную роль после разгрома восстания декабристов, но сформировавшегося за несколько лет до их выступления. Был в числе организаторов и вдохновителей московского ‘Общества любомудрия’ (куда входили также С. П. Шевырев, А. С. Хомяков, В. Ф. Одоевский, братья И. В. и П. В. Киреевские и др.), ставившего своей целью совместное изучение современной идеалистической философии и романтической эстетики — трудов Канта, Фихте, Шеллинга, братьев Шлегелей… В декабре 1825 г. общество было формально распушено, но кружок любомудров в течение ряда лет фактически продолжал свое существование.
В критических статьях, философских опытах, заметках, письмах В. развивает, свои воззрения на человека и мир, на сущность искусства и назначение художника. Сложившиеся под непосредственным воздействием немецкой философии и эстетики, под влиянием Гете, в котором поэт видел своего ‘наставника’, они были в то же время во многом оригинальны, отвечали запросам и потребностям русского общества — необходимости найти в последекабристскую пору новые жизненные ориентиры, сформировать новые убеждения.
Главный пункт его эстетический теории — требование отчетливой позиции, осознанной программы, выработка целостного систематического мировоззрения. Высшей целью человека и человечества В.— вслед за Шеллингом — считает самопознание, а в каждом истинном художнике видит мыслителя, философа: ‘Чувство только порождает мысль, которая развивается в борьбе, и тогда уже, снова обратившись в чувство, является в произведении’ (Стихотворения. Проза.— С. 131). Самопознание для него — путь к гармонии мира и личности, ибо в душе человека отражается все сущее. Но путь этот труден: он лежит через преодоление противоречий бытия. Вот почему судьба художника прекрасна и трагична в одно и то же время.
Во многом программный характер носит и художественное творчество В. В его стихотворениях отчетливо формулируются установки так называемой ‘поэзии мысли’. Именно поэтическая мысль, энергичная и ясная, подчас обнаженная,— одна из главных примет его лирики.
Центральная тема стихотворений В.— судьба поэта. Им свойствен культ романтического поэта-избранника, высоко вознесенного над толпой, над прозой и пошлостью повседневного существования. Между ним и обыденной житейской реальностью — ничего общего: ‘Пусть вкруг него, в чаду утех, / Бунтует ветреная младость,— / Безумный крик, холодный смех / И необузданная радость: / Все чуждо, дико для него, / На все безмолвно он взирает…’ (‘Поэт’, 1826). Чуждый мирской суете, живущий в царстве ‘священных, тихих снов’, этот ‘сын богов, питомец муз и вдохновенья’, всецело погружен в свои грезы и раздумья, в постижение законов бытия, разгадывание тайн природы, которые открываются далеко не всем. В них проникает ‘Лишь тот, кто с юношеских дней / Был пламенным жрецом искусства, / Кто жизни не щадил для чувства, / Венец мученьями купил…’ (‘Поэт и друг’, 1827). Однако отрешенность от мира вовсе не означает, что лирика В. безоблачна и идиллична. И не только потому, что поэт вынужден волей-неволей сталкиваться с житейской реальностью. Сама по себе жизнь поэта представляет, по мысли В., определенный сюжет. Поэт-романтик, чья душа ‘осуждена к борению с противоречиями мира’ (Стихотворения. Проза.— С. 125), неизбежно проходит путь, полный борьбы и страданий: от младенческой наивности и невинности к постижению противоречий бытия и — через их преодоление — к новой, высшей гармонии. Победа художника в этой борьбе отнюдь не безусловна, поединок с миром может закончиться его поражением, гибелью. Но он в силах одержать победу — это главное! Отсюда — напряженно-властный, уверенный и энергичный тон стихотворений В., столь резко отличающий их от обычной ‘унылой’ элегии той поры. Отсюда же — его тяготение к трехчастному построению стихотворений, соответствующему трем закономерным этапам жизни художника, структуре философско-диалектической триады вообще.
Много сделавший для утверждения философской романтической лирики, В. не сумел все же выработать новые жанровые формы и выразительные стилистические средства для создания вполне оригинальной поэзии мысли. Он явно опирался на опыт сентиментально-романтической элегии начала века, непревзойденными мастерами которой были Жуковский и Батюшков, на художественные достижения Пушкина, чье творчество он высоко ценил. В его стихах до предела сгущены ходовые обороты элегической поэзии, такие, как ‘ничтожная толпа’, ‘тайный ропот’, ‘обманчивая мечта’, ‘холодные сомненья’, ‘мятежная грудь’, ‘пламень речей’ и т. п., давно ставшие литературными штампами, обветшавшими ‘поэтизмами’. В результате выдвинутая им идейно-эстетическая и творческая задача оказалась разрешенной не до конца. Впоследствии совершенные образцы ‘поэзии мысли’ были созданы Пушкиным, Баратынским, Лермонтовым и Тютчевым, художественные достижения которого явственно связаны с поэтическими исканиями и опытами В.
Стихи В. внутренне едины, скреплены лирическим образом художника — мыслителя и творца. Согласно его представлениям, художник-творец — это воплощение сущностных сил человеческой природы, высший образец человека вообще. И потому друзья, возлюбленная, близкие поэту люди — адресаты его стихотворений (‘К моей богине’, 1826, ‘Элегия’, 1827, послания к Н. М. Рожалину, 1825 и 1826, ‘Завещание’, 1826 или 1827, ‘К моему перстню’, 1826 или 1827) — тоже певцы, художники, духовные избранники. Характерно начало стихотворения ‘Элегия’, посвященного 3. А. Волконской, в которую В. был страстно и безнадежно влюблен: ‘Волшебница! Как сладко пела ты / Про дивную страну очарованья, / Про жаркую отчизну красоты!’ Героиня элегии предстает здесь как яркая, артистическая натура, и поет она об Италии — стране искусства и красоты. Так создается в лирике В. особый, эстетизированный мир, в котором обитают лишь избранники.
Поэт-романтик, погруженный в мир красоты, В. был далек от политической борьбы. Однако вольнолюбивые идеи и настроения были ему отнюдь не чужды. Об этом свидетельствуют не только его стихотворения (‘Смерть Байрона’, 1825, ‘Песнь грека’, 1825, ‘Новгород’, 1826), но также его явное сочувствие декабристам, его отвращение ко всякому насилию и произволу, а главное — его внутренняя независимость, честность и нравственная чистота.
С событиями на Сенатской площади связан и трагический финал биографии В. Переведенный по службе в Петербург (октябрь 1826 г.), он был арестован при въезде в город по подозрению в причастности к заговору 14 декабря. Двое суток под стражей, в сыром и холодном помещении, потрясли его физически и нравственно. Не прошло и полугода, как поэт внезапно скончался от сильной простуды. Пораженные безвременной кончиной, друзья В. создали культ юного мечтателя-романтика и в течение целых сорока лет отмечали годовщину его смерти. Именно их усилиями было подготовлено первое издание его сочинений (1829-1831).
Ум, душу, талант В., обаяние его личности, его тонкой, изящно-артистической натуры высоко ценили люди разных поколений, разных общественно-литературных лагерей, среди них — Пушкин, Белинский, Герцен. ‘Проживи Веневитинов хотя бы десятью годами более,— полагал Н. Г. Чернышевский,— он на целые десятки лет двинул бы вперед нашу литературу’ (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.— М., 1949.— Т. II.— С. 926).
Соч.: Полн. собр. соч. / Под ред. и с примеч. В. В. Смиренского, Вступ. ст. Д. Д. Благого.— М., Л., 1934, Полy. собр. стихотв. / Вступ ст.? подгот. текста и примеч. Б. В. Неймана.— Л., 1960, Стихотворения. Поэмы. Драмы / Вступ. ст. Б. Смиренского.— М., 1976, Стихотворения. Проза / Изд. подгот. Е. А. Маймин, М. Д. Чернышев, Отв. ред. Д. Д. Благой.— М., 1980.
Лит.: Сакулин П. Н. Из истории русского идеализма. М., 1913.— Т. I, Благой Д. Д. Подлинный Веневитинов // Благой Д. Д. От Кантемира до наших дней. — 2-е изд.— М., 1979.— Т. 2, Маймин К. Л. Русская философская поэзия- М., 1976. Гл. 1, 2, Гинзбург Л. Я. Опыт философской лирики // Гинзбург Л. Я. О старом и новом. Статьи и очерки.— Л., 1982.— С. 194—228, Манн Ю. В. Русская философская эстетика.— М., 1969.— С. 6—42.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 1. А—Л. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990