'Украинство' и русская интеллигенция, Мякотин Венедикт Александрович, Год: 1912 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

‘Украинство’ и русская интеллигенція.

Позволь, батьку-отамане,
Намъ на башти стати:
Москаль стане лагорями,
А мы курінями,
Москаль стане з палашами,
А мы с кулаками,—
Нехай буде наша слава
Поміж козаками!
— На позволю, миле браття,
Вамъ на башти стати:
Однакове христіанство —
Грішно выгубляти!
Изъ псни о раззореніи Счи.

Для русской интеллигенціи найдена сейчасъ новая задача,— задача борьбы съ вновь объявившимся врагомъ русской культуры. Врага этого не такъ давно открылъ г. Струве и немедленно объявилъ походъ противъ него, походъ ршительный и безпощадный.

‘Русское прогрессивное общественное мнніе — пишетъ г. Струве въ январьской книжк ‘Русской Мысли’ — должно энергично, безъ всякихъ двусмысленностей и поблажекъ, вступить въ идейную борьбу съ ‘украинствомъ’, какъ съ тенденціей ослабить и отчасти даже упразднить великое пріобртеніе нашей исторіи — общественную культуру’ (‘Русская Мысль’, январь, ‘Общественная культура и украинскій партикуляризмъ’, стр. 86).

За послдніе годы г. Струве, благополучно превратившійся изъ россійскаго соціалъ-демократа въ россійскаго націоналъ-либерала, не въ первый уже разъ неожиданно трубить походъ и провозглашаетъ боевые лозунги для ‘русскаго прогрессивнаго общественнаго мннія’. Сравнительно недавно онъ звалъ русское общество участвовать въ строительств ‘Великой Россіи’, затмъ приглашала русскую интеллигенцію показать ‘національное лицо’ русскимъ евреямъ, теперь наступила очередь призыва къ борьб съ ‘украинствомъ’. Въ сущности все это ступени одной и той же лстницы, и между всми этими ‘боевыми’ выступленіями г. Струве, несомннно, есть нкоторая связь, если не логическая, то, по крайней мр, психологическая. Но вмст съ тмъ въ каждомъ изъ нихъ есть и свое особое, ему одному присущее содержаніе. И сейчасъ, во всякомъ случа, я хотлъ бы остановить вниманіе читателя исключительно на содержаніи послдняго по времени боевого лозунга г. Струве. Для такого вниманія, думается мн, есть нкоторыя серьезныя основанія.

Въ самомъ дл, призывъ г. Струве къ борьб съ ‘украинствомъ’ не прошелъ совсмъ безслдно. Правда, главнымъ образомъ откликнулись на этотъ призывъ не представители ‘прогрессивнаго общественнаго мннія’, а т реакціонеры, которые, по словамъ г. Струве въ той же самой его стать, проявляютъ въ области національнаго вопроса лишь ‘дикое безсмысліе’. Публицисты ‘Новаго Времени’ и другихъ реакціонныхъ изданій не нашли нужнымъ даже обидться на эту характеристику,— такъ поторопились они благодарно привтствовать воинственный зовъ г. Струве. Но вслдъ затмъ у г. Струве нашлись кой-какіе подголоски и въ пресс другого типа. Такимъ образомъ, если не начало ‘идейной борьбы’, то признаки нкоторой идейной смуты уже имются на-лицо, и въ смут этой не мшаетъ разобраться раньше, чмъ она успетъ разростись до сколько-нибудь широкихъ размровъ. Попытаемся же сдлать это и прежде всего попробуемъ присмотрться къ той мотивировк, какою самъ г. Струве обставилъ свое выступленіе въ походъ.

Провозглашая необходимость борьбы съ ‘украинствомъ’, г. Струве мотивируетъ эту необходимость той опасностью, какую несетъ за собою послднее для русской культуры. Опасность эта оказывается чрезвычайно большой. Названное теченіе общественной мысли,— утверждаетъ г. Струве,—

‘таитъ подъ собой огромную культурную проблему, чреватую — если интеллигентская ‘украинская’ мысль ударитъ въ народную почву и зажжетъ ее своимъ ‘украинствомъ’ — величайшимъ и неслыханнымъ расколомъ въ русской націи, который явится, по моему глубочайшему убжденію, подлиннымъ государственнымъ и народнымъ бдствіемъ. Вс наши ‘окраинные’ вопросы окажутся совершенными пустяками въ сравненіи съ такой перспективой ‘раздвоенія’ и — если за ‘малороссами’ потянутся ‘блоруссы’ — ‘растроенія’ русской культуры’. (‘Р. Мысль’, январь, стр. 84—5).

Въ виду столь грозной опасности и необходима борьба, борьба энергичная, ‘безъ всякихъ двусмысленностей и поблажекъ’. Впрочемъ, нкоторыя ‘поблажки’ г. Струве все-таки допускаетъ. Проповдуемая имъ борьба не должна вести къ упраздненію малорусекой національности и малорусскаго языка. Мало того, ‘будучи по традиціи украинофильскимъ’, русское прогрессивное общественное мнніе можетъ сохранять эту традицію и ведя борьбу съ ‘украинствомъ’.— ‘Я,— оговаривается г. Струве,— не отрицаю вовсе того, что въ извстномъ смысл существуетъ ‘самостоятельная малорусская культура’ и я не желаю вовсе исчезновенія малорусскаго языка’. Дло только въ томъ, что, ‘наряду съ общерусской культурой и общерусскимъ языкомъ, культура малорусская или украинская есть культура мстная или областная’. Это положеніе малорусской культуры и малорусскаго языка должно быть сохранено и на будущее время, такъ какъ оно ‘можетъ быть измнено только съ полнымъ разрушеніемъ исторически сложившагося уклада не только русской государственности, но и русской общественности’ {Тамъ же, стр. 66.}.

Такимъ образомъ, стоитъ малороссамъ начать говорить и писать по-малорусски, и немедленно поколеблется весь существующій укладъ русской государственности и общественности. Поколеблется потому, что исчезнетъ ныншнее значеніе ‘общерусскаго языка’, который г. Струве не хочетъ называть ‘великорусскимъ’, такъ какъ этотъ терминъ ‘вводитъ въ заблужденіе, будто та культура и тотъ языкъ, которые этимъ терминомъ обозначаются, стоятъ, такъ сказать, въ одномъ ряду съ ‘малорусскимъ’ и ‘блорусскимъ’. ‘Языкъ ‘Полнаго Собранія Законовъ’, языкъ Пушкина, Гоголя, Тургенева и Льва Толстого,— утверждаетъ г. Струве,— будучи, по своей лингвистической основ, великорусскимъ,— по своему культурно-историческому значенію есть общій русскій языкъ всхъ русскихъ народностей, входящихъ въ составъ Россійской Имперіи’. И въ этомъ смысл существуетъ не только книжный, но и ‘разговорный, устный общерусскій языкъ’ {Тамъ же, стр. 66, 67.}.

‘Есть,— повторяетъ г. Струве свою мысль въ еще боле ршительной форм,— общерусская культура и ея органъ, общерусскій языкъ, положеніе и значеніе этого общерусскаго языка по отношенію къ мстнымъ нарчіямъ или языкамъ русскаго корня аналогично положенію нововерхне-нмецкаго языка по отношенію къ діалектамъ Германіи {Тамъ же, стр. 67.}.

Такое положеніе ‘общерусскаго языка’ обусловлено всмъ ходомъ развитія русской государственности. Но. помимо того, въ созданіи такой роли для этого языка принимали и принимаютъ участіе и другія условія. ‘Не слдуетъ забывать, что онъ языкъ не только государственности, но и новой хозяйственной культуры. Капитализмъ разговариваетъ и будетъ разговаривать не по-малорусски, а по-русски’. Благодаря всему этому ‘общерусскій языкъ’ въ обоихъ своихъ проявленіяхъ, и въ письменномъ, и въ разговорномъ, ‘есть для русскихъ племенъ языкъ боле чмъ государственный, есть языкъ общекультурный и общенародный’. И самый споръ о томъ, есть ли и долженъ ли оставаться ‘русскій языкъ ‘Полнаго Собранія Законовъ’ и Пушкина’ общимъ языкомъ всхъ русскихъ народностей, не долженъ бы имть мста и становится возможенъ только благодаря тому идейно-политическому заостренію партикуляристскихъ идеаловъ и тенденцій, какое представляетъ собою ‘украинство’, являющееся въ этой своей роли пока ‘задачей и выдумкой чисто интеллигентской’ {Тамъ же, стр. 68, 72, 81, 70.}.

Таковы основныя положенія, отправляясь отъ которыхъ, г. Струве приходитъ къ провозглашенію борьбы съ ‘украинствомъ’. Остановимся уже здсь и раньше, чмъ перейти къ практической сторон вопроса, разберемся нсколько въ приведенныхъ положеніяхъ.

Сколько-нибудь внимательно вглядвшись въ нихъ, не трудно замтить, что все теоретическое построеніе г. Струве представляетъ своего рода амальгаму, въ которой безспорныя истины соединены съ крайне рискованными утвержденіями и чрезвычайно неясными, при всей вншней категоричности выраженій, мыслями, окутанными вдобавокъ флеромъ особой ‘патріотической’ реторики, столь излюбленной за послднее время г. Струве. Только снявъ этотъ реторическій налетъ и устранивъ допущенныя г. Струве неточности и неясности, мы получимъ возможность подойти къ существу вопроса.

‘Языкъ ‘Полнаго Собранія Законовъ’, языкъ Пушкина, Гоголя, Тургенева и Льва Толстого’… ‘языкъ ‘Полнаго Собранія Законовъ’ и Пушкина’,— въ такихъ выраженіяхъ неоднократно опредляетъ г. Струве на протяженіи своей статьи книжный ‘общерусскій языкъ’. И уже это описательное опредленіе способно дать поводъ къ нкоторымъ недоразумніямъ. Въ самомъ дл, врядъ-ли можно серьезно отожествлять языкъ ‘Полнаго Собранія Законовъ’, съ одной стороны, и языкъ Пушкина, Тургенева и Толстого, съ другой. Значительное количество, если не большинство актовъ, помщенныхъ въ ‘Полномъ Собраніи Законовъ’, можетъ похвалиться чмъ угодно, только не чистотой и правильностью русскаго языка, и, конечно, не на этихъ образцахъ воспитался нашъ современный книжный русскій языкъ. И, когда г. Струве упорно говоритъ о ‘русскомъ язык ‘Полнаго Собранія Законовъ’ и Пушкина’, какъ объ ‘орган общерусской культуры’, невольно является догадка, не заслонило ли отъ автора культурное содержаніе произведеній, о которыхъ онъ упоминаетъ, ихъ языка,— настолько дйствительный характеръ послдняго не отвчаетъ тмъ требованіямъ, какія даетъ ему авторъ {Это смшеніе понятій не мшаетъ — а, быть можетъ, помогаетъ — г. Струве проявлять неизмнную наклонность къ напыщенной реторик и напряженному паосу, какъ только рчь коснется ‘общерусскаго языка’. ‘На немъ — восклицаетъ, напримръ, авторъ — съ петербургскаго Синая изрекало свою волю великодержавное государство… Убогъ и жалокъ, безпомощенъ и безграмотенъ въ національно-духовномъ смысл тотъ русскій человкъ, гд бы онъ ни родился, въ Москв, на Украин или въ Петербург, который… не можетъ сознательно прочесть манифестовъ 19 февраля и 17 октября’ (стр. 79). На дл, какъ извстно, ‘петербургскій Синай’ никогда не былъ такимъ мстомъ, гд бы хорошо владли русскимъ языкомъ. И, въ частности, манифестъ 19 февраля былъ написанъ такимъ языкомъ, что знавшіе народъ современники нисколько не сомнвались въ недоступности этого акта даже для великорусскаго крестьянства, не говоря уже о малороссійскомъ, для котораго готовился особый переводъ манифеста. Не блещетъ ясностью языка, какъ извстно, и манифестъ 17 октября, и попытки ‘сознательно прочесть’ его оканчивались по большей части довольно скверно.}.

Нчто подобное имется и въ дальнйшихъ разсужденіяхъ г. Струве. Языкъ Пушкина, Тургенева и Толстого онъ предпочитаетъ называть ‘общерусскимъ’, чтобы, назвавъ его великорусскимъ, тмъ самымъ не поставить въ одинъ рядъ съ малорусскимъ и блорусскимъ. На дл языкъ названныхъ писателей, какъ и языкъ вообще русской литературы, есть, конечно, языкъ великорусскій. Въ сущности это какъ будто признаетъ и самъ г. Струве, заявляя, что ‘по своей лингвистической основ’ этотъ языкъ великорусскій, но ‘по своему культурно-историческому значенію’ онъ является общимъ русскимъ языкомъ для всхъ русскихъ народностей, входящихъ въ составъ россійскаго государства. Однако съ занятой такимъ образомъ позиціи г. Струве немедленно же, какъ мы видли, переходитъ на другую, уподобляя отношеніе ‘общерусскаго языка’ къ ‘мстнымъ нарчіямъ или языкамъ русскаго корня’ отношенію ново-верхне-нмецкаго языка къ діалектамъ Германіи. Въ видахъ большаго обоснованія такого уподобленія г. Струве совершаетъ даже во всей стать экскурсіи въ область исторіи языка въ Германіи и Греціи. Но, минуя даже то обстоятельство, что не вс затрогиваемые въ этихъ экскурсіяхъ факты освщены авторомъ достаточно правильно {Авторитетный отзывъ объ этой сторон статьи г. Струве читатель можетъ найти въ интересной стать акад, Корша: ‘Къ спору объ украинской культур’ (‘Укр. Жизнь’, No 2).}, врядъ-ли и вообще въ данномъ случа была нужда въ подобныхъ экскурсіяхъ со стороны г. Струве. Не ими, конечно, можно было поколебать тотъ, достаточно прочно установленный славянской филологіей фактъ, что малороссійскій языкъ является не ‘нарчіемъ’ или ‘діалектомъ’ языка великорусскаго, а такимъ же ‘языкомъ’.

Сливая вопросъ о культур съ вопросомъ объ язык, г. Струве иметъ, дале, въ запас и еще одинъ аргументъ, неопровержимо, по его мннію, доказывающій, что малорусская культура и малорусскій языкъ навсегда обречены занимать безусловно подчиненное положеніе. ‘Капитализмъ — говоритъ г. Струве — разговариваетъ и будетъ разговаривать не по-малорусски, а по-русски’. И это, конечно, не совсмъ точно. ‘Капитализмъ’ самъ по себ не разговариваетъ ни на какомъ язык. Что же касается до капиталистовъ, то, какъ бы они ни говорили между собою, съ народными массами они разговариваютъ на томъ язык, на какомъ говорятъ эти послднія, и, оставаясь въ области общихъ соображеній, трудно было бы указать основанія, въ силу которыхъ малороссійскіе капиталисты не могли бы говорить по-малорусски. Правда г. Струве, повидимому, склоненъ думать, что малорусскихъ капиталистовъ вовсе почти не можетъ быть, что, въ силу свойствъ самаго національнаго характера малороссовъ, въ Малороссіи капиталисты — промышленники и торговцы — являлись и должны являться по преимуществу изъ среды великоруссовъ. По отношенію къ торговцамъ, по крайней мр, онъ приводитъ довольно длинную выдержку въ этомъ смысл изъ Аксаковскаго ‘Изслдованія о торговл на украинскихъ ярмаркахъ’, этого ‘поистин классическаго изслдованія, чтеніе котораго должно доставлять наслажденіе всякому экономисту съ историческими вкусами’. И однако, если для И. С. Аксакова было возможно объяснять факты экономической исторіи исключительно чертами національнаго характера, то мы-то уже знаемъ, что подобныя объясненія не покрываютъ собою фактовъ. Давъ нсколько большее удовлетвореніе своимъ историческимъ вкусамъ и справившись, помимо книги Аксакова, и съ современными работами по малорусской исторіи, г. Струве могъ бы узнать, что еще въ начал XVIII вка въ городахъ лвобережной Малороссіи существовало сильное малорусское купечество, ведшее значительную по тому времени торговлю съ Данцигомъ, Кенигсбергомъ, Силезіей и временами даже съ Архангельскомъ. Почему къ концу XVIII столтія это купечество уступило преобладаніе въ мстной торговл великорусскимъ торговцамъ, сохранившимъ такое преобладаніе и въ XIX вк,— вопросъ особый, и разсмотрніе его увело бы насъ черезчуръ далеко. Но и одного отмченнаго факта достаточно для того, чтобы судить, насколько можно говорить о неспособности малороссовъ, по ихъ національному характеру, къ торговл и насколько правъ г. Струве, утверждая, будто Аксаковъ ‘блистательно показалъ, что піонерами торговой культуры на изслдованной имъ Украин явились великороссы’. И въ этомъ случа мы имемъ дло у г. Стурве съ чрезмрно рискованнымъ утвержденіемъ, далеко не оправдываемымъ фактами. Надо ли прибавлять, что, еслибы даже для фактовъ прошедшаго оно было вполн правильно, это еще не давало бы права обратить его въ мрило для будущаго?

Тако’е мрило приходится искать не въ той области, гд ищетъ его г. Струве, и врядъ-ли притомъ оно и вообще можетъ быть найдено въ такой категорической форм, какую стремится придать ему этотъ послдній. Одна изъ основныхъ ошибокъ всего разсужденія г. Струве заключается въ томъ, что онъ вполн отожествляетъ вопросъ культуры съ вопросомъ языка. На самомъ дл эти два вопроса вовсе не такъ безусловно сливаются одинъ съ другимъ. И если нашъ книжный русскій языкъ, который г. Струве возводитъ въ рангъ ‘общерусскаго’, въ дйствительности есть обработанный великорусскій языкъ, то общерусская культура, несомннно, существуетъ. Зародившись первоначально на почв племенного единства, эта культура затмъ постепенно росла и крпла по мр вкового сожительства русскихъ племенъ подъ однимъ государственнымъ кровомъ, и ея развитіе, совершавшееся силами всхъ этихъ племенъ, связало, въ частности, великорусскій и малорусскій народы множествомъ крпкихъ нитей. Часть этихъ связующихъ узъ создалась вполн мирнымъ путемъ, часть была завязана сначала даже насильственно, но затмъ дальнйшее теченіе жизни скрпило затянутый первоначально насиліемъ узелъ и обратило его въ прочный жизненный фактъ. Химерой было бы, конечно, стремленіе разорвать вс узы даже этого послдняго типа. Тотъ, кто поставилъ бы своей задачей устраненіе всхъ результатовъ исторіи, къ которымъ когда-либо въ прошломъ было въ какой-нибудь мр примшано насиліе, имлъ бы полныя руки дла на всю жизнь, но только дло это носило бы явно мертвенный характеръ. Цлью живущихъ поколній является и должно являться не возстановленіе исторической справедливости, а созданіе справедливости въ живой современности. И, говоря о послдней въ интересующей насъ сейчасъ области, нельзя, конечно, закрывать глаза на такое крупное явленіе, какъ существованіе общерусской культуры. Но точно также нельзя закрывать глаза и на факты, сопутствующіе этому явленію и ограничивающіе его размры. Съ одной стороны, существованіе обшерусской культуры само по себ еще не мшаетъ существованію въ извстныхъ предлахъ самостоятельныхъ великорусской и малорусской культуръ. Съ другой — поскольку эта общерусская культура находитъ свое выраженіе въ русскомъ книжномъ и разговорномъ язык, она охватываетъ собою только верхніе, боле интеллигентные слои малорусскаго народа. Это послднее обстоятельство, конечно, нисколько не уничтожаетъ ея абсолютнаго значенія. И, еслибы малорусская или, какъ она теперь предпочитаетъ называть себя, украинская интеллигенція вздумала отказаться отъ общерусской культуры, она тмъ самымъ только отказалась бы отъ безспорно принадлежащей ей доли въ крупномъ духовномъ наслдств, способствовала бы собственному духовному обдннію и нанесла бы тяжелый ущербъ интересамъ своего народа. Но вдь ни за себя, ни за свой народъ украинская интеллигенція вовсе не отказывается отъ участія въ общерусской культур. Только вопросъ о пріобщеніи къ этой культур массъ малорусскаго народа на дл стоитъ далеко не такъ просто, какъ это кажется г. Струве.

Для послдняго указанный вопросъ представляется главнымъ образомъ, если не исключительно, въ форм вопроса о разграниченіи сферъ двухъ культуръ, мстной и общерусской, разграниченіи, которое можетъ быть произведено въ высшей степени легко и ясно и которому мшаетъ только увлеченіе малорусской интеллигенціи ‘украинствомъ’. ‘Одно — говоритъ г. Струве, намчая руководящій принципъ такого разграниченія,— культивировать свой ‘мстный’ бытъ, его особенности, родной языкъ, его литературу, носящую интимный характеръ, пахнущую землей, другое — сознательно работать надъ созданіемъ національности и широкой національной культуры’ {‘Мысль’, январь, стр. 82.}. И вслдъ за тмъ г. Струве развертываетъ тотъ же принципъ въ ряд еще боле детальныхъ и вмст съ тмъ не мене категоричныхъ положеній.

‘Передъ ‘украинскимъ движеніемъ’ въ Россіи — говоритъ онъ и тмъ самымъ, по крайней мр теоретически, и передъ малорусскимъ языкомъ — два пути. Одинъ путь — скромнаго областного развитія. На этомъ пути малорусскій языкъ будетъ сохраняться (главное сохраняться!) и расти, какъ мстный языкъ, какъ языкъ мстной художественной литературы и, можетъ быть, въ извстныхъ границахъ, опредляемыхъ чисто-педагогическими соображеніями/ какъ языкъ мстной начальной школы, на этомъ пути онъ можетъ соблюсти свои краски, онъ будетъ держаться и освжаться въ ‘народныхъ’ низахъ, въ тхъ тихихъ и глубокихъ заводяхъ народной жизни, въ которыхъ сельскій, главнымъ образомъ, бытъ укрывается отъ всеуравниваюшей и вседробящей желзнодорожной, фабричной, митинговой, кафешантанной и кинематографической цивилизаціи. На этомъ пути не можетъ возникать никакого ни соперничества, ни еще мене враждебности между ‘общенародной’ національной и мстной стихіей’.

Таковъ одинъ путь. Но авторъ предвидитъ возможность и другого.

‘Возможно поставить украинское движеніе на другіе рельсы и указать малорусскому языку другой путь. Возможно, конечно, дать и этому языку общественное и государственное заданіе, вывести его изъ тихихъ закоулковъ сельскаго быта, гд его интимную рчь подслушиваетъ народолюбивый слухъ поэтовъ природы и быта, и привести на политическое торжище, сдлавъ организующимъ орудіемъ въ соціальной и политической борьб. Тутъ рчь, конечно, будетъ идти не только о боле цлесообразномъ обученіи въ начальной школ, не о широчайшемъ распространеніи священнаго писанія, не о томъ, чтобы любовно поддерживать и блюсти бытовыя особенности, которымъ угрожаетъ нивеллирующая цивилизація. Нтъ, тутъ ставится проблема созданія изъ мстнаго ‘быта’ и ‘нарчія’ новой національной и всеобъемлющей культуры, которая должна, соперничать съ культурой общерусской и вытснять ее съ территоріи ‘этнографической’ Украйны’ {Тамъ же, стр. 83—4.}.

Первому изъ этихъ путей г. Струве готовъ отдать вс свои симпатіи, противъ второго онъ считаетъ необходимой ‘идейную борьбу’. Но, провозглашая эту борьбу, самъ, онъ, думается мн, занялъ такую позицію, защищать которую довольно мудрено и на которую врядъ-ли стоитъ становиться, въ виду ея крайней двусмысленности.

Въ формулированныхъ г. Струве положеніяхъ нтъ, правда, недостатка во вншней категоричности выраженій. Но, наряду съ этой вншней — быть можетъ, даже правильне было бы, сказать, кажущейся — категоричностью, въ нихъ слишкомъ много страннаго и неяснаго. Странно уже самое понятіе г. Струве о той ‘цивилизаціи’, которую будто бы должна нести съ собою общерусская культура,— цивилизаціи ‘желзнодорожной, фабричной, митинговой, кафешантанной и кинематографической’. Странно и представленіе г. Струве о ‘тихихъ и глубокихъ заводяхъ народной жизни’, въ которыя, по его мннію, повидимому, не должна проникать цивилизація. Неясно, дале, почему для г. Струве ‘широчайшее распространеніе священнаго писанія’ на малорусскомъ язык представляется желательнымъ, а распространеніе на томъ же язык хотя бы популярной научной или политической литературы является уже нежелательнымъ. Неясенъ и неустойчивъ, въ сущности, и основной принципъ предлагаемаго г. Струве разграниченія языковъ и культуръ.

Пріобщеніе населенія къ культур должно прежде всего совершаться посредствомъ школы. Но представители малорусскаго населенія давно уже указываютъ, что въ Малороссіи начальная школа съ великорусскимъ языкомъ преподаванія можетъ лишь очень плохо справляться съ основной своей задачей, и настаиваютъ на вытекающей отсюда необходимости ввести въ начальныхъ школахъ малорусскихъ губерній преподаваніе на малорусскомъ язык, сохранивъ русскій языкъ, какъ одинъ изъ учебныхъ предметовъ. Требованія жизни въ этомъ случа такъ сильны, что даже ныншнія южно-русскія земства, въ состав которыхъ преобладаютъ правые и октябристскіе элементы, не могли удержаться отъ подобныхъ заявленій {См. любопытныя свднія объ этомъ въ стать г. Садовскаго ‘Изъ земской жизни на Украин‘ въ январьскомъ номер ‘Украинской жизни’. Пользуюсь кстати случаемъ обратить вниманіе интересующихся украинскимъ Вопросомъ читателей на этотъ журналъ, выходящій съ начала настоящаго года въ Москв и успвшій уже въ первыхъ двухъ своихъ книжкахъ дать много цннаго матеріала.}. То же самое давно повторяютъ многіе видные русскіе и украинскіе педагоги, и еще недавно собравшійся въ Москв създъ земскихъ дятелей по народному образованію вновь повторилъ такое же заявленіе, вынеся вполн опредленную резолюцію о необходимости вести преподаваніе въ начальной школ на родномъ язык учащихся.

Съ своей стороны и г. Струве, хотя и съ нкоторыми колебаніями и оговорками, все же готовъ допустить сохраненіе въ начальной школ малорусскаго языка ‘въ извстныхъ границахъ, опредляемыхъ чисто педагогическими соображеніями’. Но чисто педагогическія соображенія въ данномъ случа совершенно ясны. Обученіе ребенка на родномъ ему язык несравненно производительне и успшне, чмъ обученіе на язык, хотя бы и близкомъ, но чужомъ и неизвстномъ ребенку, такъ какъ въ этомъ послднемъ случа ему приходится тратить лишнее время и усиліе на усвоеніе самаго языка преподаванія. Однако, для преподаванія на малорусскомъ язык нужны и учебники на томъ же язык. Нужны, дале, и учителя, не только хорошо владющіе этимъ языкомъ, но и умющіе объяснить его особенности. Нужна, слдовательно, и соотвтствующая подготовка учителей, и соотвтствующая педагогическая литература. Такимъ образомъ, сохраненіе малорусскаго языка въ начальной школ само по себ уже открываетъ дорогу къ боле широкому развитію этого языка, развитію, для котораго трудно указать впередъ точно означенныя границы.

Но пойдемъ еще немного дальше. Школа, конечно, чрезвычайно важный, но все же не единственный путь пріобщенія народныхъ массъ къ культур. И, допуская малорусскій языкъ ‘въ извстныхъ границахъ’ въ школ, г. Струве ршительно отрицаетъ его допустимость на всхъ другихъ путяхъ такого пріобщенія. Въ частности, ‘митинговую цивилизацію’ г. Струве считаетъ безспорною и неотъемлемой областью русскаго языка, въ которую вовсе не долженъ вторгаться языкъ малорусскій. Однако, попробуемъ представить себ даже не митингъ, а хотя бы лекцію по агрономическимъ вопросамъ, происходящую въ малорусскомъ сел. Вдь для того, чтобы собравшіеся на такую лекцію слушатели вполн поняли лектора, послдній, несомннно, долженъ будетъ перейти на малорусскій языкъ. И, конечно, въ томъ же самомъ положеніи окажутся ораторы всякаго митинга, собравшагося въ такой же обстановк. Имя передъ собою массы населенія, говорящія по-малорусски, трудно распространять среди нихъ т или иныя знанія, не прибгая къ пользованію малорусскимъ языкомъ. Не мене трудно въ этихъ условіяхъ для лицъ, дйствительно озабоченныхъ поднятіемъ культурнаго уровня народныхъ массъ, закрыть малорусскому языку выходъ на ‘политическое торжище’, и довольно мудрено отказаться отъ мысли сдлать изъ этого языка ‘организующее орудіе въ соціальной и политической борьб’. Мудрено уже потому, что тотъ, кто отказался бы отъ этого орудія, самъ понизилъ бы шансы на успхъ защищаемаго имъ дла въ упомянутой борьб, затруднивъ для своихъ идей проникновеніе въ народныя массы. Такимъ образомъ, граница, въ теоріи какъ будто такъ твердо указанная г. Струве, на практик, несомннно, передвинется. И опять таки, конечно, трудно было бы сказать впередъ, до какихъ именно предловъ она можетъ быть и будетъ передвинута жизнью.

Все, только что сказанное о разговорномъ язык, совершенно въ такой же мр примнимо и къ языку письменному. Если г. Струве считаетъ допустимымъ ‘широчайшее распространеніе священнаго писанія’ на малорусскомъ язык, то, конечно, не потому, что священное писаніе заключаетъ въ себ какія-либо мстныя, малорусскія бытовыя особенности, а исключительно потому, что онъ находитъ знаніе священнаго писанія полезнымъ для малорусскихъ народныхъ массъ и вмст съ тмъ признаетъ большую доступность этого писанія для послднихъ именно на малорусскомъ язык. Но если г. Струве считаетъ себя спеціально заинтересованнымъ лишь въ распространеніи ‘въ тихихъ и глубокихъ заводяхъ народной жизни’ знанія священнаго писанія, то вдь это еще не значитъ, что малорусскій народъ не нуждается въ знаніяхъ другого характера. И то же самое соображеніе о большей доступности для массъ малорусскаго народа произведеній, написанныхъ по малорусски, которое удерживаетъ г. Струве отъ протеста противъ малорусскаго перевода священнаго писанія, можетъ и, несомннно, будетъ вызывать появленіе на малорусскомъ язык самыхъ разнообразныхъ произведеній, а не одной только художественной литературы. Врядъ ли мыслимо, наконецъ, и въ области этой послдней сколько-нибудь послдовательно выдержать тотъ критерій, который предлагается для нея г. Струве. Какъ отличить, въ самомъ дл, въ художественной сфер литературу, ‘носящую интимный характеръ’ и потому допустимую на малорусскомъ язык, отъ литературы, носящей характеръ не-интимный и мыслимой только на русскомъ язык? И кто возьмется безошибочно опредлять, какія произведенія художественной литературы ‘пахнутъ землей’ и какія не пахнутъ?

Думается, уже приведенныхъ соображеній, при всей ихъ элементарности, вполн достаточно, чтобы судить о томъ, насколько удалась г. Струве его попытка точно и ясно установить границы, въ которыхъ можетъ существовать малорусскій языкъ и за которыя онъ не долженъ переходить. При первой же сколько-нибудь внимательной поврк эта точность и ясность оказывается мнимой, и только что установленныя границы блднютъ и расплываются, если не исчезаютъ совершенно. Руководясь интересами народныхъ массъ и ихъ культурнаго развитія,— а никакой другой руководящей нити нельзя, конечно, и представить себ у русской интеллигенціи — можно только желать развитія малорусскаго языка и малорусской литературы, и нтъ, конечно, ни возможности, ни надобности ставить какіе-либо незыблемые предлы для такого развитія. Но если это такъ, то надо ли останавливаться на второй половин утвержденія г. Струве — на его угрозахъ, что, если только малорусскій языкъ выйдетъ изъ намченныхъ для него г-мъ Струве границъ, немедленно совершится ‘полное разрушеніе исторически сложившагося уклада не только русской государственности, но и русской общественности’, произойдетъ ‘величайшій и неслыханный расколъ въ русской націи’, послдуетъ ‘подлинное государственное и народное бдствіе?’ Что и говорить, угрозы серьезныя. Однако, вдь и сейчасъ массы малорусскаго народа говорятъ по-малорусски, и никакого бдствія изъ этого не проистекаетъ. Почему же, какъ только он начнутъ еще и читать по-малорусски, такъ сейчасъ же и послдуетъ ‘подлинное бдствіе?’ Думается мн, г. Струве совершенно напрасно пугаетъ и себя, и другихъ. И еслибы вмсто того, чтобы говорить страшныя слова, онъ нсколько серьезне задумался надъ существующимъ положеніемъ вещей, онъ, быть можетъ, и самъ согласился бы, что съ поднятіемъ культурнаго уровня малорусскихъ народныхъ массъ, крайне трудно осуществимыхъ безъ развитія малорусскаго языка и литературы, могла бы только выиграть и та общерусская культура, интересами которой онъ такъ озабоченъ,— подобно тому, какъ съ ослабленіемъ государственной централизаціи могло бы только окрпнуть государственное тло Россіи.

Говоря это, я не хочу еще, конечно, тмъ самымъ сказать, что малорусская литература непремнно должна развиться и непремнно разовьется въ литературу, вполн равносильную русской, какъ не хочу и отрицать того, что нкоторые отдльные представители украинской интеллигенціи могутъ порою заходить въ своихъ стремленіяхъ къ расширенію самостоятельной украинской культуры дальше успвшихъ уже выясниться потребностей украинской народной жизни. Русскій языкъ во многихъ сферахъ жизни занялъ въ Малороссіи прочныя позиціи, и вопросъ о томъ, насколько имъ могутъ и должны быть сданы эти позиціи,— большой и сложный вопросъ. Онъ далеко еще не ршается, какъ это кажется порою нкоторымъ представителямъ украинской интеллигенціи, одною цифрой украинскаго населенія въ Россіи — почтенной цифрой, доходящей до 28 милліоновъ. Не надо вдь забывать, что немалая часть этого 28-милліоннаго населенія въ той или иной мр захвачена уже воздйствіемъ русскаго языка и врядъ ли захочетъ отъ этого воздйствія освободиться. На территоріи Малороссіи существуютъ — какъ правильно указываетъ и г. Струве — крупные городскіе центры съ населеніемъ, въ значительной своей части великорусскимъ или успвшимъ усвоить себ русскую рчь. На малорусскую территорію идетъ постоянный притокъ великорусскихъ рабочихъ, несущихъ съ собою ту же рчь. На русскомъ язык существуетъ богатая художественная и научная литература, отъ которой немыслимо отвернуться украинцамъ, и въ то же время этотъ языкъ, несравненно боле разработанный, чмъ малорусскій, настолько близокъ къ послднему, что для каждаго интеллигентнаго украинца овладніе русскою рчью не представляетъ большого труда. Вс эти условія длаютъ положеніе русскаго языка въ Малороссіи довольно прочнымъ и соотвтственно затрудняютъ развитіе малорусской литературы на высшихъ ея ступеняхъ. Т или иныя границы такого развитія при указанныхъ условіяхъ, очевидно, могутъ установиться лишь постепенно, въ результат неизбжнаго состязанія двухъ языковъ.

Но если такое стихійное состязаніе двухъ языковъ неизбжно, то мене всего нужно и мене всего желательно, чтобы оно переходило въ сознательную борьбу двухъ народовъ или, по меньшей мр, двухъ интеллигенцій. Для русской интеллигенціи нтъ никакого основанія и никакого смысла бороться съ украинскими интеллигентами, защищающими интересы культурнаго развитія малорусскаго народа. И, наоборотъ, возможныя съ ея стороны предупрежденія насчетъ черезчуръ поспшныхъ и неосторожныхъ увлеченій отдльныхъ представителей украинской интеллигенціи только тогда могутъ разсчитывать на успхъ и вниманіе, когда не будетъ никакого основанія усматривать въ этихъ предостереженіяхъ лишь явное или скрытое стремленіе къ борьб съ украинскимъ національнымъ развитіемъ.

Предположимъ, впрочемъ, на одну минуту, что русская интеллигенція вздумала бы послдовать призыву г. Струве и вступить въ ‘идейную борьбу’ съ ‘украинствомъ’. Какое же реальное дло она могла бы найти для себя въ этой борьб? Я не говорю, конечно, о какой-либо поддержк системы репрессій, направляемыхъ властью противъ малорусскаго языка и малорусской литературы,— возможность такой поддержки съ негодованіемъ отвергаетъ и самъ г. Струве. Быть можетъ, представители и ‘русскаго прогрессивнаго общественнаго мннія’ должны были бы заняться основаніемъ на территоріи Малороссіи русскихъ школъ и распространеніемъ народной литературы на русскомъ язык съ спеціальною цлью — вытснить имъ изъ обихода населенія малорусскій языкъ? Но стоитъ лишь сдлать такое предположеніе, чтобы немедленно почувствовать его нелпость. У русской прогрессивной интеллигенціи слишкомъ много прямого и неотложнаго дла по просвщенію народа и слишкомъ много преданности народнымъ интересамъ, чтобы она могла тратить свои силы на работу, преслдующую не столько просвтительныя, сколько націоналистическія цли. Это не значитъ, понятно, чтобы въ Малороссіи была невозможна просвтительная работа на русскомъ язык. Но, поскольку такая работа преслдуетъ чисто просвтительныя цли и покоится на свободномъ сочувствіи обслуживаемаго ею населенія, она не служитъ и цлямъ борьбы съ ‘украинствомъ’. Вдь и та малорусская интеллигенція, которая увлечена теперь ‘украинствомъ’, вышла изъ русской школы, притомъ школы, имвшей въ виду далеко не одн только просвтительныя цли. Такимъ образомъ претворить провозглашенную на бумаг ‘идейную борьбу съ украинствомъ’ въ реальное дло, способное дать реальные плоды, будетъ, пожалуй, не такъ легко, какъ это представляется г. Струве.

.Не легко же это именно потому, что для такой борьбы нтъ почвы въ жизни. Поскольку русская и украинская интеллигенція стремятся. защищать интересы народныхъ массъ, изъ которыхъ сами он вышли, имъ незачмъ и не за что бороться другъ съ другомъ. Наоборотъ, каждая изъ нихъ должна помнить, что он представляютъ собою, говоря словами запорожскаго кошевого въ старой малорусской псн, ‘однакове христіянство’, среди котораго не должно быть междоусобныхъ раздоровъ, такъ какъ его объединяетъ одна общая задача — вести два тсно связанные исторіей братскіе народа впередъ къ свободному сожительству и безпрепятственному культурному развитію.

В. М.

‘Русское Богатство’, No 4, 1912

‘Украинство’ и русская интеллигенція.

Читайте также: