Сонеты Шекспира в автобиографическом отношении, Стороженко Николай Ильич, Год: 1900 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 31 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Н. Стороженко.

Опыты изученія Шекспира.

Изданіе учениковъ и почитателей.

МОСКВА.
Типо-литографія А. В. Васильева и К®, Петровка, домъ Обидиной.
1902.

http://az.lib.ru/

Сонеты Шекспира въ автобіографическомъ отношеніи*).

*) Рчь, читанная на торжественномъ Акт Московскаго Университета 12 января 1900 г.

Мм. Гг.!

Поэтическія произведенія, по поводу которыхъ я намренъ бесдовать съ Вами сегодня, составляютъ интересную литературную загадку, надъ разршеніемъ которой уже боле столтія трудится наука. Несмотря на то, что загадка до сихъ поръ продолжаетъ упорно хранить свою тайну, энергія ученыхъ не ослабваетъ, можетъ быть оттого, что каждому изъ желающихъ разршить ее по необходимости приходится заглянуть въ бездонную, какъ море, душу Шекспира, пробыть хоть нкоторое время въ общеніи съ нею и подслушать біеніе одного изъ благороднйшихъ сердецъ, которое когда либо билось въ груди человка.

Въ 1766 г. извстный издатель сочиненій Шекспира Джорджъ Стивенсъ такъ опредлилъ сумму свдній о жизни Шекспира, которыми обладала тогдашняя наука: ‘все что мы знаемъ’ — говоритъ онъ — ‘съ нкоторой достоврностью о Шекспир состоитъ въ томъ, что онъ родился въ Стрэтфорд на Эвон, женился, отправился въ Лондонъ, сначала былъ актеромъ, потомъ писателемъ, писалъ стихотворенія и пьесы для театра, наконецъ возвратился въ Стрэтфордъ, сдлалъ духовное завщаніе и умеръ’. Съ тхъ поръ какъ Стивенсъ произнесъ эти горькія слова прошло около полутораста лтъ. Въ этотъ большой промежутокъ времени наука не щадила ни трудовъ, ни энергіи чтобъ пополнить недостаточность нашихъ свдній о Шекспир. Англійскіе ученые перерыли вс архивы чтобъ добыть какой нибудь матеріалъ для біографіи великаго поэта. Дйствительно, имъ удалось найти нсколько оффиціальныхъ документовъ о предкахъ Шекспира, объ его женитьб, о быстромъ рост его матеріальнаго благосостоянія, выразившимся въ покупк имъ въ своемъ родномъ городк домовъ и земельныхъ участковъ. Кром того они допросили современниковъ Шекспира, людей знавшихъ его лично, которые дали о великомъ поэт свои отзывы, въ общемъ благопріятные для его нравственнаго характера, но всего этого оказалось слишкомъ мало чтобъ составить себ понятіе о Шекспир, какъ о живомъ человк.

Даже общепринятый въ наук способъ освщать личность писателя его произведеніями оказывается очень мало примнимымъ къ Шекспиру, ибо драмы его отличаются необыкновенной объективностью, составляющею ихъ высшее достоинство и хотя сквозь созданные имъ личности и характеры и просвчиваетъ великая душа поэта, но уловить ея отличительныя черты въ большинств случаевъ невозможно. При такомъ положеніи дла дошедшія до насъ лирическія стихотворенія Шекспира въ форм сонетовъ должны были бы оказать незамняемую услугу, но къ сожалнію, пользованіе этимъ матеріаломъ представляетъ большія трудности, а въ нкоторыхъ отношеніяхъ можетъ даже навести біографа на ложный путь. Дло въ томъ, что самое происхожденіе сонетовъ облечено какой-то по сю пору неразгаданной тайной. Изъ отзыва о нихъ современнаго Шекспиру критика можно заключить, что они первоначально не предназначались для печати, а ходили по рукамъ близкихъ друзей поэта {Вотъ подлинныя слова Миреса: ‘Какъ душа Эвфорба продолжала жить въ Пиагор, такъ исполненный граціи и остроумія духъ Овидія ожилъ въ медоточивомъ Шекспир. Доказательствомъ этого служатъ его Венера и Адонисъ, его Лукреція и его сладостные (sugred) сонеты, извстные его близкимъ друзьямъ. (Palladis Tamia, London, 1598).}. Конечно, это послднее обстоятельство было плохой гарантіей ихъ тайны, ибо не боле какъ черезъ годъ посл отзыва Миреса предпріимчивому книгопродавцу Джегарду вздумалось поспекулировать на популярное имя Шекспира. Разсчитывая, что отзывъ Миреса могъ возбудить любопытство публики, Джегардъ взялъ два сонета Шекспира (138 и 144), присоединилъ къ нимъ нсколько стихотвореній Томаса Гейвуда, Марло, Бэрнфильда и др., составившемуся такимъ образомъ сборнику онъ далъ заглавіе Влюбленный Пилигримъ (Passionate Pilgrim L. 1599) и приписалъ его Шекспиру. Такія пиратскія изданія длались въ т времена совершенно безнаказанно, ибо авторскія права не были еще ограждены закономъ. Зная это, Шекспиръ и не думалъ протестовать противъ самаго факта, но по свидтельству Гейвуда {Shakspeare’s Century of Prayse. I vol. p. 99: ‘so the author (т. е. Shakspeare) I know much offended with M. Iaggard, that (altogether unknowne to him) presumed to make so bold with his name’.} былъ только недоволенъ тмъ, что ему были приписаны стихотворенія другихъ поэтовъ. Воровская продлка Джегарда иметъ важное значеніе въ исторіи вопроса о сонетахъ Шекспира, ибо ею устанавливается фактъ, что въ 1599 сонеты 138 и 144 уже существовали, a такъ какъ они составляютъ часть цлой группы сонетовъ, то отсюда можно заключить, что тогда уже существовала и вся группа. Съ тхъ поръ въ продолженіе цлыхъ десяти лтъ мы ничего не слышимъ о сонетахъ Шекспира. Въ 1609 г. выходитъ въ свтъ первое изданіе ихъ (Editio Princeps), очевидно тоже безъ вдома автора и съ слдующимъ загадочнымъ посвященіемъ:

‘Единственному творцу (или вдохновителю) нижеслдующихъ сонетовъ Мистеру В. Г. желаетъ всякаго счастія и безсмертія, предвщаннаго нашимъ вковчнымъ поэтомъ, преданный издатель Т. Т.’ {То the onlie begetter of these insuing Sonnets, M-r W. H. all happinesse and that eternitie promised by our everliving poet wisbeth the wellwishing adventurer in setting forth. T. T.}.

Имя издателя скоро было разгадано. Въ Реестрахъ Издателей (Registers of the Stationers Company) издателемъ сонетовъ названъ нкто Томасъ Торпъ, но кто скрывается подъ иниціалами В. Г., какъ понимать слово Begetter — объ этомъ до сихъ поръ ведутся споры {Въ Introduction къ вышедшему въ 1898 г. французскому стихотворному переводу сонетовъ Шекспира переводчикъ ихъ Fernand Henry излагаетъ всю исторію вопроса о значеніи слова begetter.}.

Одни считаютъ этимъ творцомъ или вдохновителемъ лорда Саутамптона, а другіе лорда Пемброка. Сонеты Шекспира не пользовались такой популярностью какъ его поэмы. Этимъ объясняется тотъ фактъ, что второе изданіе ихъ вышло только въ 1640 г. Главное отличіе этого изданія отъ Editio Princeps состоитъ въ томъ, что порядокъ, въ которомъ слдуютъ сонеты другъ за другомъ, совершенно измненъ — явное доказательство того, что въ XVII в. еще не видли въ сонетахъ нчто цлое и не длили ихъ на дв части, неравныя по количеству и различныя по содержанію. Не лишена интереса литературная исторія сонетовъ, исторія ихъ толкованія.

Въ XVIII в. преобладалъ весьма невысокій взглядъ на сонеты Шекспира. Древнйшій біографъ поэта Роу не высказываетъ никакого мннія объ ихъ достоинств и даже не увренъ, принадлежатъ ли они ему или нтъ? Гильдонъ, перепечатавшій ихъ въ 1710 г., ограничивается замчаніемъ, что въ нихъ воспвается возлюбленная Шекспира, съ этимъ соглашается и слдующій издатель сонетовъ Сьюэллъ, такъ что до Мэлона господствовало мнніе, что героиней сонетовъ была женщина. Мэлонъ впервые высказалъ мнніе, поддержанное его друзьями Тируитомъ, Фармеромъ и Стивенсомъ, что первые 126 сонетовъ обращены къ мужчин и что только въ остальныхъ 26 воспвается женщина. Относительно таинственнаго W. Н. голоса раздлились. Фармеръ думалъ, что это начальныя буквы имени Вилльяма Гарта, племянника поэта, а Тируитъ выдвинулъ гипотезу о какомъ-то мало извстномъ музыкант Томас Гогс. Какъ низко цнились тогда сонеты даже знатоками Шекспира, видно изъ того, что Стивенсъ не захотлъ включить ихъ въ изданное имъ полное собраніе произведеній Шекспира и утверждалъ, что разв посредствомъ особаго акта парламента можно заставить публику читать эту смсь аффектаціи, педантизма и безсмыслицы. Если мы присоединимъ къ этому мнніе Чальмерса, что особа, воспваемая въ сонетахъ, есть не кто иной, какъ королева Елисавета, то будетъ имть все, что высказывалось учеными прошлаго вка о сонетахъ Шекспира. Въ начал XIX столтія начинается сильная реакція противъ взглядовъ Стивенса. Первый оцнившій поэтическое и автобіографическое значеніе сонетовъ Шекспира былъ знаменитый поэтъ Вордсвортъ.

Въ 1815 г. въ предисловіи къ изданію своихъ стихотвореній онъ такъ выразился о сонетахъ: ‘Существуетъ небольшая книжка стихотвореній, въ которыхъ Шекспиръ выражаетъ отъ своего имени свои собственныя чувства. Не трудно понять, почему издатель произведеній Шекспира Джорджъ Стивенсъ остался равнодушнымъ къ ихъ красотамъ, хотя и въ другихъ произведеніяхъ Шекспира трудно найти боле счастливое выраженіе поэтическихъ чувствъ’. Поздне въ одномъ изъ своихъ собственныхъ сонетовъ Вордсвортъ прекрасно оцнилъ автобіографическое значеніе сонетовъ вообще и въ заключеніе прибавилъ, что этимъ ключомъ отпирается сердце поэта (with this key Shakspeare unlocked his heart). Около того же времени вопросъ о сонетахъ подвергается тщательному изслдованію въ сочиненіи Натана Дрэка: Шекспиръ и его время (Shakspeare and his Times, London, 1817). Здсь Дрэкъ впервые высказалъ свою догадку, что лицо воспваемое въ первыхъ Г26 сонетахъ и скрытое подъ буквами W. Н. Торпова посвященія, былъ не кто иной, какъ покровитель Шекспира молодой лордъ Саутамптонъ, которому Шекспиръ посвятилъ свои поэмы. Догадку свою онъ основываетъ на доказательствахъ какъ вншнихъ, такъ и внутреннихъ. Вншнее доказательство — это настойчивый и неоднократно повторяемый въ первыхъ 17 сонетахъ совтъ Шекспира своему другу жениться, а извстно, что около 1594 г., молодой лордъ былъ влюбленъ въ фрейлину Елисаветы, прекрасную миссъ Вернонъ, что эта любовь возбудила сильное негодованіе въ королев, по желанію которой свадьба дважды откладывалась. При такомъ положеніи дла со стороны Шекспира было вполн дружескимъ поступкомъ ободрять впавшаго въ немилость друга и укрплять въ немъ желаніе жениться. Внутреннее доказательство состоитъ, по мннію Дрэка, въ восторженно-любовномъ тон сонетовъ, обращенныхъ къ неизвстному высокопоставленному другу и поразительно напоминающихъ не мене восторженный тонъ посвященій Саутамптону поэмъ Шекспира. Если въ посвященіи Лукреціи Шекспиръ пишетъ своему другу и покровителю, что любовь его безгранична и что все, чтобъ онъ ни написалъ, принадлежитъ лорду, то въ 26 сонет поэтъ называетъ Lord of my love (властелиномъ своей любви) и, посылая ему какое-то изъ своихъ произведеній, прибавляетъ, что, длая это, онъ исполняетъ только долгъ вассала своему сюзерену. Общій выводъ Дрэка тотъ, что сонеты Шекспира за немногими исключеніями автобіографическаго характера и писаны поэтомъ въ различныя эпохи его жизни. Въ 1821 г. извстный другъ Джонсона Босвэлль въ своемъ изданіи сочиненій Шекспира горячо защищалъ сонеты отъ нападокъ Стивенса и восхищался ихъ юношескимъ жаромъ. Въ 1818 г. нкто Брайтъ додумался до гипотезы, что героемъ сонетовъ былъ другъ и покровитель Шекспира Вилльямъ Гербертъ, впослдствіи Лордъ Пемброкъ, которому товарищи Шекспира актеры Геминджъ и Конделль посвятили изданное имъ полное собраніе его сочиненій, Editio Princeps (London, 1623). Гипотеза эта получила боле или мене научную обработку въ статьяхъ Бодена (Gentlemen’s Magazine за 1832 г.). Отправляясь отъ иниціаловъ W. H. (William Herbert?) и сопоставляя извстные факты жизни Пемброка съ свидтельствомъ сонетовъ, Боденъ приходитъ къ заключенію, что лордъ Пемброкъ иметъ наиболе правъ считаться героемъ сонетовъ. Въ пемброковскую гипотезу раньше другихъ увровалъ и Галламъ (въ своемъ Introduction to the Literature of Europe in XV, XVI and XVII Century L. 1837—39). Возмущенный до глубины души отсутствіемъ собственнаго достоинства въ великомъ поэт, который не только признавалъ хорошимъ все, что ни длалъ молодой лордъ, но въ своемъ раболпіи дошелъ до того, что безъ всякой борьбы уступилъ ему свою возлюбленную, Галламъ выразился въ томъ смысл, что для чести Шекспира было бы лучше, если бы сонеты совсмъ не были написаны. Боле систематическому изученію сонеты Шекспира подверглись въ сочиненіи Эрмитэджа Броуна (Shakspeare’s Autobiographical Poems. London, 1838). Отправляясь отъ мысли, вскользь высказанной Кольриджемъ, что сонеты Шекспира суть автобіографическія поэмы въ форм сонетовъ, играющихъ здсь роль стансовъ, Броунъ раздлилъ ихъ на шесть автобіографическихъ поэмъ, въ первой, заключающей въ себ первые 26 сонетовъ, поэтъ убждаетъ своего юнаго друга жениться, во второй (отъ 27—55) прощаетъ друга, отбившаго у него возлюбленную, третья поэма (отъ 56—78) состоитъ изъ жалобъ на холодность друга, четвертая (отъ 78—101) полна стованій о томъ, что другъ предпочитаетъ ему другихъ поэтовъ, въ пятой (отъ 102—126) поэтъ извиняется передъ другомъ въ долгомъ молчаніи и непостоянств и наконецъ въ шестой (127—152) поэтъ обращается уже не къ другу, а къ возлюбленной и осыпаетъ ее упреками за неврность. Нкоторыя соображенія Броуна безспорно остроумны, но имъ не достаетъ твердой опоры фактовъ. Что до героя сонетовъ, то Броунъ сильно склоняется въ пользу Пемброка. По слдамъ Броуна пошелъ французскій переводчикъ сонетовъ Франсуа Викторъ Гюго (сынъ великаго поэта) съ тмъ впрочемъ различіемъ, что онъ замняетъ Пемброка Саутамптономъ. Посредствомъ своеобразной арранжировки сонетовъ Гюго извлекаетъ изъ нихъ цлый романъ съ завязкой и развязкой: страстной любовью Шекспира къ бездушной кокетк, измной съ ея стороны и окончательнымъ разрывомъ со стороны поэта. Главнымъ представителемъ автобіографическаго толкованія сонетовъ являются нмецкіе критики Гервинусъ и Ульрици въ ихъ извстныхъ сочиненіяхъ о Шекспир. По мннію Гервинуса {Сочиненіе его переведено на русскій языкъ Тимофеевымъ. Спб. 1877. 4 тома.} если существуетъ какая нибудь связь между произведеніями Шекспира и его жизнью, то ее можно искать только въ сонетахъ, потому что это единственное произведеніе, которое доставляетъ намъ непосредственный доступъ въ его внутреннюю жизнь. Онъ горячо возстаетъ противъ взгляда на сонеты, какъ на стихотворенія, описывающія въ условной форм вымышленныя отношенія. ‘Если сонеты Шекспира,— говоритъ онъ, ‘и отличается чмъ нибудь отъ другихъ сонетовъ, то именно въ тхъ мстахъ, гд они выражаютъ горячую жизнь, гд мощное біеніе глубоко-взволнованнаго сердца пробивается сквозь вс оболочки стихотворнаго формализма’. Относительно лица, воспваемаго въ сонетахъ, которому Торпъ посвятилъ ихъ изданіе, Гервинусъ вмст съ Дрэкомъ думаетъ, что этимъ лицомъ скоре всего могъ быть лордъ Саутамптонъ. Отъ общей характеристики сонетовъ Гервинусъ переходитъ къ ихъ детальному разсмотрнію, при чемъ предлагаетъ свое собственное дленіе ихъ на восемь группъ и въ заключеніе утверждаетъ, что сонеты Шекспира представляютъ собою психологически послдовательную, нераздльную нить событій, которыя не могли ни коимъ образомъ тянуться боле трехъ лтъ и что стало быть весь, циклъ ихъ былъ законченъ въ три года. Подобнаго же автобіографическаго толкованія держится другой знаменитый нмецкій критикъ Ульрици {Shakspeare’s Dramatische Kunst (первое изданіе въ 1839 г.)}. Сказавши, что изъ драмъ Шекспира нельзя безъ особой натяжки выводить заключенія объ его личности, Ульрици замчаетъ, что въ автобіографическомъ отношеніи сонеты Шекспира гораздо важне его драмъ, ибо въ нихъ мы находимъ многочисленные слды той борьбы и усилій, съ помощью которыхъ Шекспиръ достигъ нравственной высоты, видимъ какъ росла его внутренняя жизнь, какъ то поднималась, то опускалась его душа на волнахъ его богатой внутренней жизни, слышимъ, какъ онъ призываетъ свою обуреваемую враждебными силами душу на борьбу съ плотскими страстями, какъ онъ хочетъ отвратить ее отъ сладострастія, изображая его въ самыхъ непривлекательныхъ краскахъ. Видя въ сонетахъ отраженіе реальныхъ событій, называя ихъ стихотвореніями на случай (Gelegenheitsgedichten) въ высшемъ смысл этого слова, Ульрици видитъ и въ послднихъ сонетахъ (отъ 127— 152), гд описываются отношенія поэта къ смуглой кокетк, не игру поэтической фантазіи, но дйствительный фактъ. ‘Если’,— говоритъ онъ, ‘первые сонеты отражаютъ къ себ дйствительныя отношенія къ другу, то на какомъ основаніи можно отказать въ этомъ послднимъ сонетамъ?’ Въ вопрос о геро сонетовъ Ульрици не высказываетъ ршительнаго мннія, но все — таки боле склоняется на сторону Пемброка. За автобіографическое толкованіе сонетовъ стоятъ также въ большей или меньшей степени Фридрихъ Крейссигъ {Въ своихъ Vorlesungen ber Shakspeare, Berlin 1858, въ своей стать Shakespeare’s Lyrische Gedichte въ Preus. Iahrbucher В. XIII и XIV и въ своихъ Shakspeare Fragen. Leipzig 1871.}, Мэссонъ {Essays on English Poets. London 1856.}, Мельхіоръ Мейеръ въ своей стать о сонетахъ Шекспира {Deutsches Museum за 1862 г.}, Пэльгрэвъ {См. его изданіе Songs and Sonnets of W. Shakspeare, London 1865.}, Гедеке {Ueber Shakspeare Sonette въ Deutsch Rundschau 1877, Marz.}, Германъ Исаакъ {Въ своихъ статьяхъ о сонетахъ III., помщенныхъ въ Archiv fur das Studium der neueren Sprachen und Literaturen за 1878 и 1879. См. такъ же его статью Shakspeares Selbst-Bekenntnisse, (Preus. Jhr. за 1884 г.).}, Фэрнивалль {Къ Introduction къ его изданію Leopold Shakspeare.}, Свинборнъ {‘Fortnightly Review, 1880. I. December.}, Дауденъ {Въ его книг о Шекспир и въ его изданіи сонетовъ, London 1886.,},Шарпъ {The Songs, Poems and Sonnets of Shakespeare. L. 1886.}, а въ новйшее время Тайлеръ {Sh’s Sonnets, London 1890 г.}, Брандесъ {Въ его сочиненіи о Шекспир, переведенномъ на русскій языкъ. М. 1899.} и авторъ только что вышедшаго стихотворнаго перевода сонетовъ на французскій языкъ Анри {Les Sonnets de Shakspeare, trad. en Sonnets franais. Paris 1899 г.}.

На ряду съ личной или автобіографической теоріей сонетовъ существуетъ теорія безличная, представители которой утверждаютъ, что между сонетами Шекспира и фактами его жизни нтъ никакой связи, что сонеты суть либо стихотворенія, написанныя на вымышленныя темы и облеченныя въ модную форму сонетовъ, либо стихотворенія аллегорическаго характера, посредствомъ которыхъ поэтъ проводилъ свои идеи, нкоторые же доходятъ до того, что утверждаютъ, что своими сонетами Шекспиръ хотлъ пародировать и поднять на смхъ современныхъ ему сочинителей сонетовъ. Первый очеркъ безличной теоріи можно найти у Чарльза Найта {Shakspeare’s Studies, London, 1850.}. Но мннію этого ученаго, сонеты Шекспира суть чистйшіе плоды его поэтической фантазіи и только за весьма немногими изъ нихъ онъ признаетъ автобіографическое значеніе. Считая принятый въ Editio Princeps порядокъ сонетовъ совершенно произвольнымъ и лишеннымъ всякой системы, онъ, подобно Мэлону, длитъ ихъ на дв неравныя группы, изъ которыхъ меньшая заключаетъ въ себ любовные сонеты, обращенные къ женщин, а большая — сонеты, въ которыхъ описываются отношенія поэта къ его высокопоставленному другу. Но хотя другъ и возлюбленная могли быть лицами дйствительно существовавшими, описанія воображаемой любви и ревности отливаются здсь въ модныя формы италіанской лирики, какъ въ Amoretti Спенсера, и выражаются отъ лица самого поэта. Исключеніемъ изъ этого общаго правила Найтъ считаетъ сонетъ III, въ которомъ Шекспиръ высказываетъ недовольство своей актерской профессіей, сонеты отъ 29—32, дышащіе такою искренностью и задушевностью, что ихъ непремнно нужно отнести къ личнымъ, равно какъ и группу сонетовъ отъ 76—81, въ которыхъ описываются событія, по всей вроятности имвшія мсто въ жизни поэта. По слдамъ Найта пошли извстные издатели произведеній Шекспира Говардъ Стаунтонъ и Александръ Дейсъ. Первый изъ нихъ еще въ 1861 г. высказалъ мысль, что сонеты Шекспира суть не что иное какъ поэтическіе вымыслы, а послдній такъ выразился о сонетахъ Шекспира: ‘Неоднократное чтеніе ихъ почти убдило меня, что большинство ихъ написано въ искусственномъ тон въ разное время и по разнымъ поводамъ для удовольствія или по внушенію близкихъ друзей Шекспира. Я не отрицаю, что одинъ или два изъ нихъ (напр. 110—111) отражаютъ въ себ личныя чувства Шекспира, но утверждаю, что попадающіеся въ сонетахъ намеки не слдуетъ слишкомъ поспшно объяснять обстоятельствами личной жизни Шекспира’.— Осторожный взглядъ Дейса, впервые высказанный въ 1864 г., легъ въ основу появившейся въ слдующемъ году статьи Деліуса {Shakspeare Jahrbuch. Band. I.}, который подтверждаетъ его подробнымъ разборомъ отдльныхъ сонетовъ. По словамъ Деліуса, видть въ сонетахъ Шекспира что-либо реальное или личное нельзя уже потому, что въ силу господствовавшей въ то время поэтической теоріи темой сонета могла быть только утонченная галантность со всми ея остроумно-придуманными модуляціями, что образцомъ для Шекспира былъ Даніэль, которому онъ подражалъ не только во вншней структур сонета, но и во внутренней — въ ход идей, въ язык, въ употребленіи метафоръ и антитезъ. Невозможность автобіографическаго толкованія сонетовъ доказывается, по мннію Деліуса, еще тмъ, что нкоторые изъ нихъ только варьируютъ темы, затронутыя въ поэм Венера и Адонисъ и въ комедіи Два Веронца. Разсмотрвъ съ указанныхъ точекъ зрнія сонеты Шекспира, отмтивъ массу встрчающихся въ нихъ противорчій и повтореній однихъ и тхъ же мотивовъ, Деліусъ приходитъ къ заключенію, что въ сонетахъ Шекспира нтъ ничего автобіографическаго, что они изображаютъ рядъ душевныхъ состояній, пережитыхъ поэтомъ, но пережитыхъ только въ воображеніи. Ту же способность переноситься во всякое данное состояніе, которое Шекспиръ обнаруживаетъ въ своихъ драмахъ, онъ обнаруживаетъ и здсь. Онъ рисуетъ намъ картины любви, ревности, дружбы, но это не та ревность, любовь и дружба, которая волновала его собственное сердце. Впрочемъ даже Деліусъ не отрицаетъ автобіографическаго значенія нкоторыхъ сонетовъ, напримръ тхъ, гд Шекспиръ высказываетъ недовольство своей профессіей. Статья Деліуса при своемъ появленіи произвела сильное впечатлніе. Взгляды его были прежде всего усвоены нмецкими переводчиками сонетовъ Боденштедтомъ и Гильдемейстеромъ и извстнымъ шекспирологомъ Карломъ Эльце. Впрочемъ не было недостатка и въ возраженіяхъ. Жене въ свое книг о Шекспир {Шекспиръ, его жизнь и сочиненія, переводъ подъ редакціей А. Н. Веселовскаго, Москва, 1877, стр. 66—68.}, удивляется, что такой извстный ученый, какъ Деліусъ, высказываетъ вполн ошибочный, взглядъ на происхожденіе и сущность лирическаго стихотворенія въ противоположность драматическому. ‘Какъ несомннно то, что въ рчахъ, и дйствіяхъ драматическихъ характеровъ Шекспира не всегда выражаются принципы самого поэта, также врно то, что сонеты, дышатъ личностью самого поэта. Здсь слышны и самообвиненія за необузданную страсть, и скорбныя размышленія о задач настоящей жизни, объ общественныхъ недугахъ, о преходящемъ и вчномъ, объ отверженномъ званіи актера — словомъ обо всемъ, что волновало сердце Шекспир, какъ человка’.— Въ значительной степени поколебалъ теорію Деліуса Германъ Исаакъ, прекрасно выяснившій мру вліянія Даніэля на Шекспира {Shakespeare Jahrbuch. В. XVII.}.

Почти одновременно съ теоріями автобіографической и безличной зародилась и пошла своимъ путемъ довольно курьезная теорія, видвшая въ сонетахъ Шекспира аллегоріи и толковавшая ихъ съ аллегорической точки зрнія. Главными представителями этой теоріи является Джонъ Геродъ и Ричардъ Симпсонъ, по слдамъ которыхъ пошли главнымъ образомъ американскіе критики. Первый изъ нихъ {Shakespeare’s Inner Life, London, 1865.} увряетъ, что сонеты Шекспира, подобно сонетамъ Данте и Петрарки, представляютъ собою въ аллегорической форм изложеніе религіозныхъ воззрній поэта.

Шекспиръ былъ апостоломъ протестантизма и пользовался всякимъ случаемъ, чтобы пропагандировать свои протестантскія убжденія. Такъ въ первыхъ сонетахъ онъ отстаиваетъ законныя права человческой природы и высказываетъ ршительный протестъ противъ безбрачія, а въ послднихъ сонетахъ онъ подъ видомъ развратной и бездушной кокетки изображаетъ католическую церковь. Симпсонъ {Philosophy of Shakespeare’s Sonnets. L. 1869.} видитъ въ сонетахъ аллегорію другого рода, по его мннію въ сонетахъ изложена любовная философія Шекспира, его взглядъ на отношеніе любви идеальной, платонической къ любви чувственной, которую онъ олицетворяетъ въ смуглой дам послднихъ сонетовъ. Къ продуктамъ аллегорической теоріи нужно отнести также сочиненіе Барншторфа Ключъ къ сонетамъ Шекспира {Schlssel zu Shakespeare’s Sonneten. Bremen, 1866.}. Ключъ состоитъ въ томъ, что въ основ ихъ лежитъ аллегорія, подъ покровомъ, которой Шекспиръ говоритъ ни о комъ другомъ, какъ о самомъ себ, всюду противопоставляя себя своему двойнику. Все это авторъ выводитъ изъ загадочнаго Торпова посвященія, увряя что подъ буквами W. Н. нужно разумть William Himself, (т. е. Вилльямъ самому себ) а другъ воспваемый Шекспиромъ и убждающій его жениться, это не кто иной какъ поэтическій геній самого Шекспира. Несмотря на странность основной мысли, тогда же опровергнутой Боденштедтомъ, книжка Барншторфа была переведена на англійскій языкъ и нашла себ подражателя въ лиц Карпфа {Die Idee Shakespeare und deren Verwirklichung. Hamburg. 1869.},который ведетъ дло дальше и доказываетъ, что въ сонетахъ Шекспиръ раскрываетъ пріемы своей творческой дятельности, что, усвоивъ себ принципы философіи Аристотеля, онъ старается проводить эти принципы въ своихъ произведеніяхъ {Смотри обстоятельный разборъ этой книги, сдланный Ульрици. (Shakespeare Jahrbuch V. Band.).}. Новую и оригинальную попытку объясненія сонетовъ встрчаемъ мы въ книг Джеральда Массея {Shakespeare and his private friends. London, 1866.}, вызвавшей при своемъ появленіи въ свтъ большую сенсацію. Хотя основная мысль Массея была задолго до него вскользь высказана Г-жей Джемисонъ, но, не подкрпленная никакими доказательствами, она скоро была забыта, такъ что теорія Массея всмъ показалась оригинальной и пикантной новинкой. Нкоторое время даже казалось, что долго искомый ключъ къ сонетамъ Шекспира наконецъ найденъ, что посредствомъ него откроется доступъ ко всмъ тайнамъ, связаннымъ съ возникновеніемъ и изданіемъ сонетовъ. Но эти ожиданія не оправдались. Призраки, вызванные Массеемъ, не выдержали грубаго прикосновенія критики и поспшно бжали съ поля битвы, не успвъ доказать своихъ правъ на реальность. Несмотря на это разочарованіе, въ исторіи вопроса о сонетахъ Шекспира трудъ Массея занимаетъ такое важное мсто, что пройти его молчаніемъ невозможно. Сущность взглядовъ автора состоитъ въ слдующемъ: онъ предлагаетъ раздлить сонеты на дв большія группы: 1) личные, обращенные къ лорду Саутамптону и выражающія личныя чувства поэта къ высокопоставленному другу, и 2) драматическіе, писанные Шекспиромъ по просьб или по заказу другихъ лицъ. Въ числ послднихъ сонетовъ есть не мало, написанныхъ Шекспиромъ отъ имени Саутамптона и посланныхъ этимъ послднимъ его невст миссъ Вернонъ, есть нсколько сонетовъ, написанныхъ отъ имени миссъ Вернонъ къ ея кузин и соперниц лэди Ричъ, которую она ревновала къ своему возлюбленному, и отвты послдней. Изъ этой гипотезы слдуетъ, что Шекспиръ въ своихъ сонетахъ былъ въ большинств случаевъ не боле какъ истолкователемъ страсти другъ къ другу различныхъ лицъ, которые повряли ему свои самыя задушевныя тайны, а онъ писалъ за одного, отвчалъ за другого и длалъ это такъ искусно, что вс остались довольны другъ другомъ. Во всемъ этомъ впрочемъ нтъ ничего невроятнаго, ибо обычай поручать поэтамъ писать отъ ихъ имени стихотворенія къ различнымъ красавицамъ былъ сильно распространенъ въ сред тогдашнихъ англійскихъ аристократовъ, но Массею слдовало бы также доказать, что не только мужчины, но и женщины прибгали къ этому средству и длали постороннихъ повренными своихъ любовныхъ радостей и страданій. Мало сослаться на то, что подобный случай практиковался въ то время, нужно было доказать, что Шекспиръ въ этомъ случа не отставалъ отъ другихъ, что онъ также торговалъ перомъ, обмокнутымъ, по выраженію Гервинуса, въ кровь его собственнаго сердца. Всего это не могъ доказать Массей и потому его сочиненіе при всей своей учености остается не боле какъ блестящей гипотезой, только взволновавшей публику, но нисколько не ршившей вопроса о происхожденіи сонетовъ. Тмъ не мене теорія Массея не прошла безслдно въ наук, у него явились послдователи въ лиц нмецкаго переводчика сонетовъ Гельбке, который въ своемъ перевод слдуетъ аранжировк сонетовъ, рекомендованной Массеемъ, и въ лиц Фрица Крауса, высказавшаго въ пользу гипотезы Массея нсколько остроумныхъ соображеній {Въ своей стать Die schwarze Schne der Shakespeare-Sonetten, помщенной въ Shakespeare Jahrbuch. В. XVI.}.

Въ заключеніе нужно сказать нсколько словъ объ оригинальномъ взгляд на сонеты Шекспира, какъ на стихотворенія сатирическаго характера, въ которыхъ Шекспиръ будто бы хотлъ осмять господствовавшій въ его время модный искусственный стиль сонетовъ. Родоначальникомъ этого взгляда былъ фанатическій послдователь Пэмброковской гипотезы Генри Броунъ {The Sonnets of Shakespeare solved etc. London. 1870.}, утверждавшій, что большинство сонетовъ представляютъ собою не что иное какъ остроумныя пародіи на тогдашніе модные сонеты Драйтона и Девиса. Положительное же ихъ содержаніе есть символическое изображеніе союза или брака юнаго героя сонетовъ съ шекспировскою музой. Отвергнутая строгой критикой {См. разборъ книги Броуна въ VI т. Shakespeare Jahrbuch. Статья принадлежитъ Ульрици.}, теорія Броуна нашла себ убжденнаго послдователя въ лиц Минто, который впрочемъ считаетъ преслдующими сатирическія цли только 24 сонета, а остальные истолковываетъ въ автобіографическомъ смысл, при чемъ онъ, подобно Броуну, признаетъ героемъ сонетовъ лорда Пемброка.

Послднимъ крупнымъ вкладомъ въ обширную литературу сонетовъ является новое изданіе ихъ, сдланное Тейлеромъ {Shakspeare Sonnets, edited wish Notes and Introduction hy Thomas Tyler. London 1890.} и снабженное обширнымъ вступительнымъ этюдомъ, въ которомъ авторъ касается многихъ связанныхъ съ сонетами Шекспира вопросовъ и приводитъ новыя доказательства въ пользу Пемброковской гипотезы. Совершенной новинкой въ его работ является утвержденіе, что героиней послднихъ сонетовъ была фрейлина Елисаветы Мэри Фиттонъ, пикантная брюнетка, бывшая въ связи съ Пемброкомъ. Гипотеза Тейлера, равно какъ и приводимыя имъ доказательства въ пользу Пемброка были опровергнуты новйшимъ біографомъ Шекспира Сиднеемъ Ли {Life of W. Shakspeare. London 1898.}, которому Тейлеръ возражалъ въ отдльной брошюр {The Herbert Fitton Theory of Shakspeare’s Sonnets, a Reply. London 1898.} такъ что этотъ споръ грозитъ сдлаться хронической болзнью шекспировской критики.

Предложенный мною краткій очеркъ литературы о сонетахъ уполномочиваетъ на слдующіе выводы: 1) при настоящемъ состояніи нашихъ свдній нтъ возможности опредлить, кто былъ высокопоставленный другъ и покровитель Шекспира, которому онъ общалъ безсмертіе въ своихъ стихахъ, 2) равнымъ образомъ нельзя опредлить, кто была героиня послднихъ сонетовъ, бездушная кокетка, самымъ недостойнымъ образомъ игравшая сердцемъ поэта и въ конц концовъ ему измнившая, 3) хронологія отдльныхъ сонетовъ не установлена и вс попытки установить ее до сихъ поръ терпятъ крушеніе и 4) большинство заключающихся въ сонетахъ современныхъ намековъ либо совсмъ не разгаданы, либо объяснены ошибочно. Послднее происходило главнымъ образомъ отъ того, что сторонники саутамптоновской гипотезы старались сопоставлять ихъ съ извстными фактами жизни Саутамптона, а сторонники противоположной гипотезы — съ фактами изъ жизни Пемброка, при чемъ об стороны прибгали къ натяжкамъ, окончательно подрывавшимъ кредитъ къ ихъ объясненіямъ. Но если во всхъ названныхъ пунктахъ критика до сихъ поръ терпла фіаско, за то она прочно утвердила положеніе, что значительное количество сонетовъ несомннно автобіографическаго характера, что въ основ ихъ лежатъ реальные факты и реальныя настроенія и что взятые въ цломъ они представляютъ собою драгоцнный матеріалъ для характеристики внутренней жизни Шекспира въ ранній періодъ его дятельности {Въ 104 сонет говорится, что Шекспиръ впервые встртился съ своимъ другомъ три года назадъ. Если принять въ соображеніе свидтельство Миреса, что уже въ 1598 г. сонеты Шекспира ходили по рукамъ друзей поэта, то эту встрчу и тсно связанное съ ней возникновеніе сонетовъ нужно отнести къ началу девяностыхъ годовъ, т.-е. къ періоду поэмъ, раннихъ комедій и пьесъ въ род Тита Андроника и Перикла. Не даромъ въ 16 сонет Шекспиръ употребляетъ выраженіе: мое неопытное перо (my pupil pen).}. Въ пользу такого истолкованія сонетовъ говоритъ еще то обстоятельство, что ихъ автобіографическій характеръ былъ раньше всего угаданъ поэтами, которые сразу сумли выдлить истинное чувство изъ традиціонныхъ поэтическихъ украшеній и услышать сквозь оболочку искусственной поэтической формы трепетаніе живого сердца поэта. Еще въ 1787 г., когда въ Англіи не было и рчи объ автобіографическомъ значеніи сонетовъ, Гёте писалъ, что въ нихъ нтъ ни одной буквы, которая не была бы пережита, перечувствована и выстрадана. Нсколько поздне къ такому же заключенію пришелъ совершенно самостоятельно Вордсвортъ, за которымъ послдовали Кольриджъ, Платенъ, Свинборнъ, Теннисонъ, Викторъ Гюго и др. Изъ поэтовъ, сколько извстно, только одинъ Робертъ Броунингъ видитъ въ сонетахъ не боле какъ плоды поэтической фантазіи Шекспира, но его мннію нельзя придавать большого значенія въ виду извстной черты его характера — желанія всюду плыть противъ теченія.

Обратимся же теперь къ самимъ сонетамъ и посмотримъ, насколько они оправдываютъ приписываемое имъ автобіографическое значеніе.— Какъ ни мало сдлано въ этомъ отношеніи, но даже простой критическій сводъ всего сдланнаго будетъ не совсмъ безполезенъ для русской науки, уже успвшей завоевать себ право относиться критически къ трудамъ западныхъ ученыхъ.

Одинъ англійскій критикъ {Westminster Review 1857, July.} весьма удачно сравнилъ сонеты Шекспира съ мастерской живописца. ‘Случалось-ли вамъ — говорить онъ — зайти въ студію художника, когда его нтъ дома и бросить взглядъ на разбросанные по столамъ рисунки и бумаги. Вотъ набросокъ бытовой сцены, подъ которой написаны стихи, вотъ видъ съ натуры и рядомъ съ нимъ начатое письмо къ другу, вотъ профиль божественной головки съ слдами еще не высохшихъ слезъ художника, вотъ на клочк бумажки только одно слово, одно имя, но это имя наполняетъ сердце художника восторгомъ’. И дйствительно такое впечатлніе производятъ на насъ сонеты Шекспира. Тутъ мы найдемъ и картины природы и дружеское посланіе, и намеки на другихъ поэтовъ и жалобы на свою судьбу, смняемыя врой въ свое великое призваніе и гимны любви и дружб, и признанія въ гршной страсти, чередующіяся съ взрывами самаго искренняго раскаянія — словомъ самую разнообразную гамму ощущеній, поочередно овладвавшихъ душей поэта и оставившихъ слдъ въ его поэзіи. Нтъ нужды, что эти ощущенія облечены въ искусственную форму сонетовъ, что они исполнены манерности и традиціонныхъ сравненій и оборотовъ, свойственныхъ этому роду лирики,— въ искренности ихъ мы не имемъ никакого права сомнваться, въ особенности если они явятся впослдствіи въ боле развитомъ вид въ драмахъ Шекспира. Вообще при изученіи сонетовъ Шекспира нужно держаться слдующаго пріема: нужно отличать ощущенія случайныя и мимолетныя отъ ощущеній характерныхъ и постоянныхъ, оставившихъ глубокій слдъ въ душ поэта. Главное отличіе послднихъ отъ первыхъ заключается въ ихъ повторяемости въ самихъ сонетахъ и во-вторыхъ, въ развитіи ихъ мотивовъ въ драмахъ. Только при такомъ пріем изученія можетъ выясниться въ большей или меньшей степени ихъ автобіографическое значеніе. Чтобы дать вамъ понятіе объ оригинальной прелести сонетовъ Шекспира и о разнообразіи затронутыхъ въ нихъ мотивовъ, я вамъ приведу нсколько сонетовъ въ русскихъ переводахъ. Вотъ напримръ 97-ой сонетъ, въ которомъ поэтъ вспоминаетъ о разлук своей либо съ другомъ, либо съ любимой женщиной, здсь картины природы служатъ изящной рамкой для чувствъ поэта, опечаленнаго разлукой. Привожу этотъ сонетъ въ перевод г. Червинскаго:

Когда простились мы — какой зимой нежданной

Повяло вокругъ! Какъ сумрачны поля!

Какъ тяжекъ небосклонъ угрюмый и туманный!

Какой пустынею казалася земля!

А вдь она цвла: сады въ убор новомъ

Сіяли золотомъ, дыханья розъ полны,

И осень пышная, подобно юнымъ вдовамъ,

Несла плоды любви умчавшейся весны.

Но умирающей казалась мн природа…

Ты лто для меня, а нтъ тебя со мной

И нмы соловьи, и если съ небосвода

Польется робко пснь подъ чащею лсной…

Такъ сумрачна она, что чутко ей внимая

Поникшіе цвты блднютъ, умирая.

Или вотъ напримръ сонетъ. 26-й играющій роль посвященія при посылк другу какого нибудь произведенія, который можно назвать апоозомъ почтительной дружбы. Вслдствіе сходства этого сонета съ посвященіемъ поэмы Лукреція лорду Саутамптону большинство критиковъ думаетъ, что онъ тоже адресованъ къ лорду Саутамптону. Я привожу его въ неизданномъ перевод Л. И. Уманца:

О лордъ моей любви! Меня съ тобой связали

Достоинства твои! Я врный твой вассалъ!

Не съ тмъ чтобы умомъ стихи мои блистали,

Чтобъ врность выразить — посланье написалъ.

Но будетъ врность та казаться обнаженной,

Въ словахъ ее могу лишь выразить едва,

Надюсь я, что ты душою благосклонной,

Одеждой одаришь ничтожныя слова.

Когда нибудь звзда счастливая моя,

Что мной руководитъ, пошлетъ мн лучъ привтный

И дастъ нарядъ любви въ лохмотьяхъ незамтной —

Почтенья твоего достоинъ буду я!..

Тогда я съ гордостью любовь мою открою,

Теперь же не ршусь явиться предъ тобою!

Хотя Шекспиръ по манерности своего поэтическаго стиля сильно приближается къ современнымъ ему сочинителямъ сонетовъ Драйтону, Даніэлю, Бернфильду и др., но онъ рано почувствовалъ фальшь традиціонныхъ поэтическихъ побрякушекъ, которыми они украшали свои поэтическія изліянія. Въ одной изъ своихъ раннихъ комедій (Love’s Labours lost, Act V, Sc. II) онъ влагаетъ въ уста умнаго Бирона цлую филиппику.

Противъ тафтяныхъ фразъ, рчей изъ шелка свитыхъ,

Гиперболъ трехъэтажныхъ, пышныхъ словъ и т. д.

(переводъ Вейнберга).

Въ сонет 21 онъ касается этого вопроса и осмиваетъ современныхъ ему сонетчиковъ, которые, воспвая своихъ возлюбленныхъ, не оставляли въ поко не только весеннихъ цвтовъ, но солнца, луны и самаго неба. Этимъ же настроеніемъ проникнутъ 30 сонетъ въ дух Гейне, который можно назвать остроумной пародіей на тогдашніе модные сонеты. Я приведу его въ перевод гр. Мамуны, которому принадлежитъ честь впервые познакомить русскую публику съ лучшими сонетами Шекспира:

Глаза ея сравнить съ небесною звздою

И пурпуръ нжныхъ устъ съ коралломъ не дерзну,

Со снгомъ грудь ея не споритъ близною

И съ золотомъ сравнить нельзя кудрей волну.

Предъ розой чудною роскошнаго востока

Блднетъ цвтъ ея плнительныхъ ланитъ,

И фиміама смолъ Аравіи далекой

Амброзія ея дыханья не затмитъ.

Я лепету ея восторженно внимаю

И все же сознаю, что музыка звучнй,

И съ поступью богинь никакъ я не сравняю

Тяжелой поступи возлюбленной моей.

Но все-жъ она милй тхъ двъ, кого толпою

Льстецы съ богинями равняютъ красотою.

Приведенный сонетъ показываетъ, что даже въ пору своей юности, когда Шекспиръ находился подъ сильнымъ вліяніемъ Даніэля, онъ уже пытался пробить свою собственную тропинку. Въ этомъ отношеніи весьма интересенъ 61 сонетъ, написанный по всей вроятности къ отсутствующей дам сердца. Онъ совершенно лишенъ поэтическихъ побрякушекъ въ модномъ тогда стил, но за то проникнутъ искреннимъ и глубокимъ чувствомъ:

Твоей-ли волею тяжелыя рсницы

Я не могу сомкнуть во мгл сдыхъ ночей?

Ты-ль прерываешь сонъ, пославъ мн вереницы

Похожихъ на тебя плнительныхъ тней?

И твой-ли духъ ко мн летитъ въ ночи безмолвной,

Сгарая ревностью, не знающею сна,

Чтобъ бредъ подслушать мой, измны скрытой полный…

О нтъ, твоя любовь на это не властна!

Моя, моя любовь лишила сновидній

Усталые глаза, умчала мой покой,

Могучая, она, какъ благодатный геній,

Какъ бодрый сторожъ твой — везд, всегда съ тобой.

Она, хранитъ тебя… а ты по вол рока

Такъ близко отъ другихъ, такъ отъ меня далеко.

(Переводъ . Червинскаго).

Предлы отмреннаго мн времени не дозволяютъ, остановиться на каждомъ изъ 152 сонетовъ въ отдльности. Я предпочитаю остановиться на такихъ, автобіографическое значеніе которыхъ признано, если не всми, то большинствомъ изучавшихъ ихъ критиковъ. Во глав ихъ нужно поставить т сонеты, въ которыхъ поэтъ выказываетъ недовольство своей сценической профессіей. Соціальное положеніе актера въ тогдашнемъ англійскомъ обществ было весьма незавидно. Правда, на сторон театра стоялъ дворъ, высшее дворянство и народъ, но среднее сословіе, къ которому актеры принадлежали по своему происхожденію, относилось къ нимъ боле чмъ отрицательно. Это происходило отъ того, что уже въ конц XVI в., въ сред англійской буржуазіи стали преобладать пуританскія воззрнія на искусство и литературу вообще и на театръ въ особенности. Въ силу этихъ воззрній театръ считался суетнымъ и грховнымъ удовольствіемъ, а служители его самыми презрнными и вредными членами общества. Конецъ XVI и начало XVII заняты ожесточенной полемикой между пуританскими проповдниками и актерами {См. мою книгу Предшественники Шекспира. Спб. 1872, стр. 177—203.}, изъ которыхъ первые бросали грязью въ ненавистное учрежденіе, называли актеровъ орудіями сатаны, развратителями людей и утверждали, что изъ-за нихъ Богъ посылаетъ моровую язву на народъ. Какъ ни нелпы были обвиненія, выставляемыя пуританами противъ актеровъ, но они находили откликъ въ современномъ обществ и усиливали существовавшіе предразсудки. Если такой ученый и образованный человкъ, какъ геніальный Бэконъ, могъ называть профессію актера безчестной (infamous), то чего же можно было ожидать отъ представителей лондонскаго городского совта, почерпавшихъ свои взгляды на театръ изъ пуританскихъ памфлетовъ? Въ чуткой душ Шекспира больне, чмъ гд бы то ни было, отзывалось незаслуженное презрніе общества къ профессіи, дававшей ему хлбъ насущный… Увы!— восклицаетъ онъ въ сонет 110 — это правда, что я шатался туда и сюда, изображая изъ себя шута и торгуя всмъ, что у меня было самаго дорогого, въ сонет 29 онъ прямо называетъ свое званіе отверженнымъ (outcast state), а въ сонет 111 жалуется на судьбу, устроившую его жизнь такъ, что ему приходится жить на счетъ публики и что эта жизнь оставляетъ на человк такое же пятно, какъ занятіе красильнымъ мастерствомъ на рук красильщика.— Если принять все это въ соображеніе, то станетъ понятнымъ и то отчаяніе, которое овладло Шекспиромъ въ первые годы его сценической карьеры и то чувство восторженной благодарности, которое каждый разъ наполняло его сердце при мысли, что есть человкъ высоко-поставленный и всми уважаемый, котораго онъ можетъ съ гордостью назвать своимъ другомъ, который, не устыдясь его профессіи, смло протянулъ ему руку черезъ раздлявшую ихъ соціальную бездну и чья дружба поднимала его и въ общественномъ мнніи, и въ своихъ собственныхъ глазахъ. Этимъ двойнымъ чувствомъ проникнутъ 29 сонетъ, который я приведу въ перевод гр. Мамуны.

Когда гонимый свтомъ и судьбою

Надъ участью своей я плачу въ тишин

И, проклиная жизнь, напрасною мольбою

Тревожу небеса, не внемлющія мн.

Когда завидуя съ отчаяньемъ скупого

Всмъ благамъ ближняго, я для себя хотлъ

Талантовъ одного и почестей другого

И недоволенъ всмъ, что мн дано въ удлъ.

О если въ этотъ мигъ безплоднаго мученья

Случайно вспомню я, о другъ мой, о теб…

Какъ птичка Божія, почуявъ пробужденье

Свтила дня, я гимнъ пою судьб.

И такъ счастливъ тогда любовію моею,

Что лучше участи желать себ не смю.

Не всегда впрочемъ испытывалъ Шекспира отрадное чувство при мысли о своей дружб съ высокопоставленнымъ лордомъ. Бывали минуты, когда его угнетала мысль о громадной разниц ихъ общественныхъ положеній, когда ему казалось, что дружба съ актеромъ можетъ сильно компрометировать великодушнаго друга въ общественномъ мнніи и даже можетъ быть тяготитъ его самого. Тогда онъ выражаетъ желаніе держаться отъ друга подальше, а другу совтуетъ не удостоивать его своимъ открытымъ вниманіемъ (public kindness), чтобы не подвергать опасности свою честь и достоинство (Сон. 36). Нигд сознаніе своего униженнаго положенія въ соединеніи съ величайшимъ самоотреченіемъ дружбы не выражено такъ трогательно, какъ въ 71 сонет: ‘Когда меня не станетъ’ — пишетъ поэтъ своему другу — ‘пусть печаль твоя обо мн продолжается не доле унылаго звука похороннаго колокола, который возвститъ міру, что я отошелъ отъ этого, пошлаго свта на съденіе червямъ. И если ты когда-нибудь прочтешь эти строки, не вспоминай, молю, о рук, написавшей ихъ: я такъ тебя люблю, что хочу лучше, чтобы ты вовсе забылъ меня, нежели чтобъ воспоминаніе обо мн тебя печалило. О, если ты взглянешь на эти стихи, когда я можетъ быть уже смшаюсь съ прахомъ, пусть даже они не припоминаютъ теб моего имени и пусть вмст съ моей жизнью исчезнетъ и любовь твоя, не то мудрый свтъ увидитъ твои слезы и осудитъ тебя, когда уже меня не будетъ’. (Переводъ В. П. Боткина).

При такой восторженной самоотверженной любви. Шекспира къ своему юному высокопоставленному другу не мудрено, что большинство сонетовъ написано къ нему. Никогда дружба не говорила такимъ восторженнымъ и пламеннымъ языкомъ, какимъ поэты вообще говорятъ только съ женщинами. Читая внимательно сонеты, можно возстановить, въ общихъ чертахъ отношенія Шекспира къ неизвстному другу. Въ нихъ поэтъ вспоминаетъ о своей встрч и сближеніи съ другомъ, о разлук съ нимъ, принесшей ему столько горя, о временномъ охлажденіи, происшедшемъ вслдствіе того, что другъ сталъ склонять свой слухъ къ пснямъ другихъ поэтовъ, изъ которыхъ Шекспиръ считаетъ одного гораздо выше себя {Минто думаетъ, что этотъ better spirit есть не кто иной какъ переводчикъ Гомера Чапманъ. Мнніе это принято почти всми критиками.}. Но это продолжалось не долго. Лишь только поэтъ замтилъ, что и другъ страдаетъ отъ этого отчужденія (Сон. 120), онъ тотчасъ же сдлалъ первый шагъ къ сближенію. Съ этихъ поръ дружба ихъ стала еще крпче. Она уцлла даже передъ тмъ, что обыкновенно способно разрушить всякую дружбу между мужчинами — передъ любовью къ одной и той же женщин. Изъ сонетовъ 40 и 41 можно заключить, что юный и пылкій другъ не могъ устоять противъ чаръ возлюбленной поэта, и, позабывъ долгъ дружбы, отбилъ ее у поэта. Но даже и въ этомъ случа самоотверженіе дружбы оказалось сильне эгоизма любви. Въ упрекахъ, высказанныхъ поэтому поводу поэтомъ другу, нтъ никакого гнва или раздраженія, поэтъ относится снисходительно къ проступку друга, хотя и сознаетъ, что ударъ, нанесенный дружеской рукой, ощущается больне. Онъ хорошо знаетъ, что поразительная красота друга представляетъ, лакомый кусочекъ для всякой женщины и что онъ находится въ томъ возраст, когда трудно спастись отъ увлеченій, тмъ боле, когда иниціатива идетъ отъ женщины. Взвсивъ на всахъ своего сердца дружбу и любовь и увидвъ, что послдняя иметъ въ немъ, меньше значенія чмъ первая, поэтъ не драпируется въ свое чувство, а откровенно заявляетъ, что его соперникъ въ качеств друга иметъ право и на его возлюбленную: ‘Возьми себ вс мои привязанности! У меня нтъ ничего, что бы въ то же время не было и твоимъ раньше, чмъ ты этого пожелалъ!’ (Сон. 40). Галламъ возмущается отсутствіемъ собственнаго достоинства у Шекспира, уступившаго другому безъ всякой борьбы любимую женщину и только потому, что этотъ другой стоялъ выше его на общественной лстниц. Если бы Шекспиръ дйствительно руководился такими побужденіями, это было бы возмутительно, но дло въ томъ, что любовь Шекспира къ женщин, увлекшей его юнаго друга, была не любовь, а страсть, которой онъ самъ стыдился. Доказательствомъ того, что тутъ съ его стороны не было глубокаго чувства, служитъ то, что онъ не ревновалъ ее къ другу, а его къ ней… ‘Что она принадлежитъ теб — это еще не самое большое мое горе, хотя я сильно любилъ ее, но что ты принадлежишь ей, что ты вслдствіе этого лишаешь меня частички своей любви — вотъ въ чемъ состоитъ мое главное горе’. (Сон. 42). Если мужчина такимъ образомъ ревнуетъ любимую женщину, то подобная ревность не свидтельство въ пользу особенно сильной любви и не можетъ разстроить дружескихъ отношеній.

Но любовь Шекспира къ другу не выражалась только въ прощеніи обидъ. Видя въ немъ воплощеніе всего, что есть прекраснаго и добраго въ человческой природ, поэтъ хотлъ сохранить навсегда черты его нравственнаго образа и даровать ему безсмертіе въ своихъ стихахъ. Существуетъ нсколько сонетовъ, разрабатывающихъ эту тему (18—19, 55, 60, 63, 81, 107), но я не буду на нихъ останавливаться, ибо въ нихъ очень мало автобіографическаго элемента. Еще въ XV в. италіанскіе гуманисты привыкли общать безсмертіе своимъ покровителямъ, въ XVI в. эта мода перешла и къ сочинителямъ сонетовъ, сначала къ италіанскимъ, а потомъ къ французскимъ и англійскимъ. Рдкій изъ нихъ не общалъ либо другу, либо возлюбленной безсмертія въ своихъ стихахъ. Идя въ этомъ случа по слдамъ другихъ, Шекспиръ даже въ обработк этой традиціонной темы сумлъ проявить нкоторую оригинальность, придавши ей высокій лирическій полетъ и какую-то особую, ему одному свойственную, задушевность. Чмъ-то величавымъ и мощнымъ ветъ отъ тхъ его сонетовъ, въ которыхъ онъ, полный вры въ силу своего генія, смло вызываетъ на бой всепоглощающее время. ‘Я воздвигъ теб памятникъ въ моемъ благородномъ стих, который нкогда прочтутъ глаза еще не родившихся поколній. Вчная пснь моя передастъ твое имя будущимъ вкамъ, когда уже прекратится дыханіе всхъ твоихъ современниковъ’. (Сон. 81).

Перехожу теперь къ групп сонетовъ (127—152), въ которыхъ описываются отношенія Шекспира къ одной лондонской дам, державшей нкоторое время въ плну его сердце. Кто была эта особа, каково было ея общественное положеніе — до сихъ поръ не удалось опредлить съ точностью. Cудя по описанію ея въ сонетахъ, она была далеко не красавица, во всякомъ случа не подходила къ обычному въ то время типу женской красоты. Она была сильная брюнетка, съ черными, какъ вороново крыло, глазами, бойкая, смлая, кокетливая, кром того, она была отличная музыкантша, что въ глазахъ такого такого страстнаго любителя музыки, какъ Шекспиръ, въ значительной степени усиливало ея привлекательность {См. статью Ферстера Shakspeare und die Tonkunst въ Shakspeare Jahrbuch за 1867.}.

О сколько разъ, мой другъ, ты музыка живая,

Лились изъ подъ твоихъ прелестныхъ, милыхъ рукъ

Созвучья стройныя и, сердцемъ оживая,

Я съ жадностью ловилъ аккордовъ дивныхъ звукъ.

Я рзвымъ клавишамъ завидовалъ невольно:

Въ лобзаньи пламенномъ такъ льнутъ къ перстамъ твоимъ,

Въ тотъ мигъ устамъ моимъ и стыдно такъ и больно,

Что поцлуи т достанутся не имъ.

(Пер. Л. И. Уманца).

Но не въ одномъ только музыкальномъ талант заключались т чары, которыми неизвстная дама покорила сердце поэта. Она обладала способностью привлекать къ себ сердца мужчинъ, искусно разжигая ихъ страсть, то подавая имъ надежду, то отталкивая ихъ. Это была какая-то демоническая, непонятная власть, противъ которой юный поэтъ не могъ долго бороться. ‘Скажи мн’,— восклицаетъ онъ въ 150 сонет,— ‘что даетъ теб силу властвовать надъ моимъ сердцемъ, заставлять меня лгать на зло очевидности, и клясться, что днемъ не свтло? Какимъ искусствомъ ты умешь придавать красоту плохимъ вещамъ? Отчего въ твоихъ самыхъ предосудительныхъ поступкахъ столько прелести, что въ моемъ сужденіи они кажутся лучше всхъ совершенствъ? Какой силой ты заставляешь меня любить тебя сильне, по мр того, какъ я открываю въ теб новые поводы для ненависти?’ Когда любовь находится на степени какой-то стихійной силы, граничащей съ лихорадочнымъ пароксизмомъ,— предъ ней безсильны доводы разсудка и призывъ къ чести и долгу.

Моя любовь сходна такъ съ лихорадкой:

Желаетъ лишь того, что ей вредитъ.

И этой пищей гибельной, но сладкой,

Болзненный питаетъ аппетитъ.

Разсудокъ, врачъ любви, меня оставилъ,

Совтами его я пренебрегъ,

И къ гибели, забывъ рядъ мудрыхъ правилъ,

Стремлюсь въ огн желаній и тревогъ.

Нтъ, я неизлчимъ. Мой умъ сурово

Заботы бросилъ. Грудь полна тоски.

Какъ бредъ безумный, мысль моя и слово

Отъ истины и смысла далеки.

Что ты чиста, свтла — я клясться радъ,

А ты черна какъ ночь, мрачна какъ адъ.

(Неизданный переводъ В. А. Шуфа).

Этотъ отзывъ о предмет своей страсти не былъ внушенъ минутнымъ настроеніемъ.— Изъ многихъ мстъ сонетовъ видно, что поэтъ нисколько не заблуждается насчетъ нравственныхъ достоинствъ своей возлюбленной, онъ считаетъ ее лживымъ и коварнымъ существомъ, не разъ нарушавшимъ свои клятвы, но таково демоническое обаяніе ея личности, что онъ вритъ ей даже тогда, когда знаетъ, что она лжётъ (Сон. 134). Зная это и вполн увренная въ своей сил, легкомысленная и бездушная кокетка недостойно играла пылкимъ сердцемъ поэта, то мучила его холодностью, то умоляла о прощеніи, то кокетничала при немъ съ другими. Не будучи долго въ состояніи выносить эту нравственную пытку, поэтъ въ одномъ прекрасномъ сонет (Сон. 139), обращается къ своей мучительниц съ просьбой сказать ему всю правду, какъ бы она ни была горька:

О не тревожь меня напрасными мольбами,

Прошедшихъ слезъ моихъ теб не искупить!

Доканчивай скорй, не взглядами — словами,

И силою сражай: къ чему теб хитрить?

Скажи, что ужъ давно не милъ теб я бол,

Но на другихъ при мн такъ нжно не гляди…

Нтъ, не лукавь со мной! Твоей я отдалъ вол

Свою судьбу. Я слабъ, скоре не щади!

Я все теб прощу, и даже то, что зная,

Какъ трепетно твой взглядъ ловилъ я каждый мигъ,

Ты отъ него меня заботливо спасая,

Все имъ, жестокая, леляла другихъ.

Но только не томи меня тяжелымъ ожиданьемъ

И разомъ ты убей меня съ моимъ страданьемъ.

(Пер. гр. Мамуны).

Долго ли продолжалось это недостойное рабство поэта передъ женщиной, которую онъ не могъ даже уважать — неизвстно. Боле чмъ вроятно, что причиной разрыва между ними было то обстоятельство, что кокетка поймала въ свои сти юнаго друга Шекспира и увлекла его на неблагородный по отношенію къ поэту поступокъ. Уступивъ безъ борьбы свою возлюбленную и простивъ другу его измну, Шекспиръ воспользовался этимъ случаемъ, чтобы порвать съ ней навсегда, по крайней мр съ этихъ поръ она исчезаетъ навсегда съ жизненнаго пути Шекспира, хотя образъ ея мелькнетъ передъ нами еще не разъ въ его драмахъ.— Большинство англійскихъ критиковъ упорно отрицаютъ за разсмотрнной группой сонетовъ автобіографическое значеніе главнымъ образомъ на томъ основаніи, что они бросаютъ тнь на нравственную личность поэта. Но англійская щепетильность въ данномъ случа неумстна. Подобно всмъ поэтамъ, Шекспиръ долженъ былъ пережить свой Sturm und Drang періодъ и при этомъ заплатить дань своей пылкой молодости и своей страстной природ. Онъ самъ сознается, что страсть была его грхомъ (Love is my sin), но что увлеченіе придавало ему новую юность и какъ бы обновляло его сердце. Не переживи онъ самъ этого періода, и онъ по всей вроятности не изобразилъ бы съ такой глубокой правдой обольстительныя чары Клеопатры и то искусство, съ какимъ она опутала сердце Антонія. Считать эти сонеты плодомъ поэтической фантазіи Шекспира, видть въ его жалобахъ на судьбу и нравственныхъ страданіяхъ, (какъ это длаютъ Найтъ и Деліусъ) страданія литературныя, навянныя современными ему сочинителями сонетовъ, едва ли основательно, ибо сквозь условную форму сонета, сквозь пеструю ткань традиціонныхъ образовъ, антитезъ, сравненій, по временамъ ярко просвчиваетъ искреннее чувство и горячая страсть. Въ пользу автобіографическаго значенія сонетовъ говоритъ еще тотъ фактъ, что въ нихъ мы видимъ основныя черты поэтическаго генія Шекспира на первой ступени ихъ развитія — идеальный строй духа, страстное участіе къ волновавшимъ тогдашнее общество вопросамъ и философскій складъ ума, побуждавшій его даже въ юности задумываться надъ горькимъ смысломъ жизни. Поэтому въ высшей степени любопытны т немногіе сонеты общаго содержанія, въ которыхъ онъ касается общественныхъ и нравственныхъ вопросовъ.— Хотя Шекспиръ въ молодости былъ человкомъ пылкаго темперамента и могъ доходить подъ вліяніемъ страсти до всякихъ излишествъ, но чувственный угаръ не могъ удовлетворить его высоконастроенную душу. Отрезвившись отъ него, онъ болзненно ощущалъ и глубину собственнаго паденія, и то чувство нравственнаго отвращенія, которое овладваетъ человкомъ посл чувственной оргіи.

Такимъ чувствомъ, проникнутъ 129 сонетъ, стоящій совершеннымъ особнякомъ въ ряду другихъ любовныхъ сонетовъ. ‘Удовлетвореніе чувственной страсти — это позоръ духа. Страсть до удовлетворенія — вроломна, убійственна, жестока, позорна, удовлетвореніе ея тотчасъ же сопровождается отвращеніемъ. Безумная въ своихъ желаніяхъ, она также безумна и въ обладаніи: достигнувъ всего, она жаждетъ еще большаго и т. д. Вс это хорошо знаютъ, и тмъ не мене никто не избгаетъ этого неба, ведущаго прямо въ адъ’. Приведенный сонетъ дышетъ такой искренностью и написанъ въ такомъ необычномъ для любовной лирики покаянномъ тон, что объяснять его какимъ нибудь литературнымъ вліяніемъ невозможно. Такія признанія не пишутся съ чужого голоса: ихъ нужно пережить и выстрадать. Подобной же искренностью проникнутъ 146 сонетъ, въ которомъ поэтъ взываетъ къ своей душ и ободряетъ ее на борьбу съ обуревающими ее страстями. ‘Бдная душа, средоточіе моей гршной персти, игралище враждебныхъ силъ тебя окружающихъ, зачмъ ты внутренно томишься и страдаешь, покрывая стны своего земного жилища дорогими украшеніями? Къ чему ты такъ тратишься на убранство твоего эфемернаго мстопребыванія? Неужели только для того, чтобъ дать пищу червямъ, наслдникамъ твоего величія? Разв не такова на самомъ дл участь твоего тла? Лучше живи насчетъ твоего слуги, пусть лучше оно теряетъ для умноженія твоего достоянія. Промняй временное на вчное, старайся о пищ духовной, а не о матеріальномъ обогащеніи’. Смыслъ этого сонета вполн ясенъ, это горькое раздумье надъ жизнью вообще съ призывомъ къ нравственному совершенству, основанному на глубокой вр въ безсмертіе души. Выводить изъ него — какъ это длаютъ нкоторые — что Шекспиръ проповдуетъ здсь аскетизмъ и плотоумерщвленіе, конечно, не основательно. Какъ истый сынъ эпохи Возрожденія, онъ признавалъ законность правъ физической природы человка и въ своей комедіи Потерянныя Усилія Любви остроумно осмялъ аскетическую затю короля Наваррскаго, но несомннно, что онъ даже въ молодости цнилъ внутреннее выше вншняго, и культуру духа ставилъ выше стремленія къ матеріальному благосостоянію и этимъ масштабомъ мрилъ нравственное достоинство людей. Если предыдущіе два сонета обличаютъ въ юномъ поэт высоконастроенную и стремящуюся къ совершенству душу, то 66 сонетъ представляетъ интересъ въ другомъ отношеніи. Это вопль отчаянія при вид торжествующаго деспотизма, зла и несправедливости въ родной стран. Время происхожденія этого сонета неизвстно, но его всего естественне отнести къ концу царствованія Елисаветы, когда управляемая своими любимцами королева неоднократно позволяла себ самыя возмутительныя насилія надъ народными правами, покровительствовала раболпному ничтожеству, давила литературу и театръ {Томасъ Нашъ за свою пьесу The Isle of Dogs (1597 г.) подвергся преслдованіямъ, сидлъ въ тюрьм и принужденъ былъ скрываться въ продолженіе двухъ лтъ.} и приносила интересы частныхъ лицъ въ жертву интересамъ своихъ любимцевъ, которые, снабженные разными привилегіями, наживались насчетъ народа. Тяжелыя впечатлнія, которыя ложились въ то время на вс благородныя и патріотическія сердца, нашли себ отголосокъ въ проникнутомъ гражданскою скорбью сонет Шекспира, который я приведу въ перевод . Червинскаго.

Тебя, о смерть, тебя зову я, истомленный!

Усталъ я видть честь, поверженной во прахъ,

Заслугу въ рубищ, свободу искаженной,

И бдность съ шутовской усмшкой на губахъ…

Глупцовъ, гордящихся лавровыми внками,

Опальныхъ мудрецовъ, носящихъ скорбь въ тиши —

Высокій даръ небесъ, осмянный слпцами

И силу, мертвую отъ немощей души.

Искусство робкое предъ деспотизмомъ власти,

Безумья жалкаго надменное чело,

Разнузданную ложь, разнузданныя страсти

И Благо плнникомъ у властелина Зло.

Усталый, рвался бъ я къ блаженному покою,

Но какъ, владычица, разстанусь я съ тобою!

Сводя въ одно цлое имющіяся въ сонетахъ данныя относительно нравственной личности Шекспира въ юношескій періодъ его жизни, мы приходимъ къ заключенію, что это была натура страстная, кипучая, способная увлекаться и падать, но вмст съ тмъ способная къ искреннему раскаянію и ршительному нравственному возрожденію. Горячая кровь и идеализмъ сердца вчно борются въ ней, но ужъ изъ современной сонетамъ поэмы Венера и Адонисъ видно, на чью сторону клонится побда {См. мою статью Психологія любви и ревности у Шекспира.}. На основаніи одной этой поэмы мы имемъ полное право ожидать торжества свтлаго начала и наступленія эпохи нравственнаго равновсія. Изъ сонетовъ видно, что въ характер Шекспира ярко выступаютъ дв симпатичныя черты — высокое самоотверженіе во имя дружбы и страстное отношеніе къ общественнымъ вопросамъ, которые юный поэтъ считаетъ какъ бы своими личными. Можно даже сказать, что основы житейской философіи Шекспира выросли на почв пережитыхъ имъ и отразившихся въ сонетахъ жизненныхъ испытаній. Уже одного этого достаточно, чтобъ признать за сонетами высокое автобіографическое значеніе и пользоваться ими какъ драгоцннымъ матеріаломъ для характеристики нравственной личности Шекспира. Впрочемъ относительно этого пункта должно соблюдать большую осторожность, ибо желаніе заглянуть въ душу Шекспира такъ сильно, что изслдователю приходится быть каждую минуту на сторож противъ себя самого. Зато онъ стоитъ на гораздо боле твердой почв, когда ему приходится изучать отношенія сонетовъ къ драмамъ Шекспира. Высказанный въ сонетахъ взглядъ Шекспира на задачи своей поэтической дятельности заставляетъ уже предчувствовать въ пылкомъ и неустановившемся юнош будущаго великаго психолога и моралиста. Такъ въ 105 сонет Шекспиръ высказываетъ въ двухъ словахъ свою литературную теорію: ‘Красота, добро и истина’ — говоритъ онъ — ‘вотъ все содержаніе моей поэзіи’. И этому девизу Шекспиръ остается вренъ въ продолженіе всей своей драматической дятельности, которая является воплощеніемъ этого тройного девиза въ яркихъ, проникнутыхъ глубокой жизненной правдой, образахъ. Разсматриваемые съ литературной точки зрнія сонеты Шекспира относятся къ его драмамъ, какъ этюды къ картин, какъ зерно къ цвтку, какъ намёкъ къ формул. Приведу нсколько примровъ. Мы видли, сколько любви и самопожертвованія проявилъ Шекспиръ по отношенію къ своему высокопоставленному другу. И этотъ мотивъ самопожертвованія во имя дружбы является воплощеннымъ въ ранней комедіи Шекспира Два Веронца въ лиц Валентина, который, подобно поэту, добровольно уступаетъ своему другу свою возлюбленную. Въ области столь дорогихъ сердцу Шекспира дружескихъ отношеній всецло вращается другая пьеса Венеціанскій Купецъ, здсь въ лиц Антоніо выведенъ идеалъ друга, готоваго принести въ жертву другу не только все свое состояніе, но даже собственную жизнь. Не меньше автобіографическаго элемента заключается въ созданномъ Шекспиромъ обольстительномъ образ Клеопатры (въ драм Антоній и Клеопатра) снабженномъ при этомъ всми тми неотразимыми чарами, которыми его околдовала неизвстная кокетка сонетовъ {Въ 150 сонет Шекспиръ недоумваетъ, какимъ способомъ его возлюбленная достигаетъ того, что ея недостатки кажутся достоинствами. Подобное же недоумніе высказываетъ Энобарбъ, говоря о Клеопатр, что vilest things become themselves in her. (Act. II, Sc. III).}. Самый характеръ Клеопатры по крайней мр на половину построенъ изъ матеріаловъ, данныхъ сонетами и личными воспоминаніями. По этому поводу Ульрици справедливо замчаетъ, что Шекспиръ не могъ бы написать ни Ромео и Джульетту, ни Отелло, ни Антонія и Клеопатру, ни Мры за Мру, если бы онъ не испыталъ на самомъ себ кипучей силы страсти и чарующей силы зла, о которой онъ говоритъ въ 150 сонет.— Еще любопытне идейное совпаденіе между сонетами и драмами. Въ сонетахъ не разъ встрчается сравненіе міра cо сценой, а людей съ актерами. Этотъ, такъ сказать, профессіональный образъ перешелъ и въ драмы: Шекспиръ развиваетъ его въ цлую картину въ монолог меланхолика Жака (въ пьес Какъ Вамъ Угодно) и впослдствіи сжимаетъ въ краткомъ и неотразимомъ по своей сил монолог Макбета въ пятомъ акт, въ немъ обманутый судьбой честолюбецъ подводитъ безжалостный итогъ не только своей, но и общей жизни {Эта пессимистическая тирада прекрасно переведена Тургеневымъ въ его повсти Довольно: ‘Наша жизнь — одна бродячая тнь, жалкій актеръ, который рисуется и кичится какой нибудь часъ на сцен, а потомъ пропадаетъ безъ всти, это сказка, разсказанная безумцемъ, полная звуковъ и ярости и не имющая никакого смысла’.}. Возмемъ еще примръ. Въ 66 сонет Шекспиръ рисуетъ намъ печальную картину соціальной неурядицы, возбуждающей въ немъ желаніе умереть. Картина эта воспроизведена боле подробно и поэтично въ знаменитомъ монолог Гамлета Быть или не быть и возбуждаетъ и въ принц то же желаніе, но этого, мало: даже скорбныя слова Гамлета матери (Актъ III. Сц. 4) о томъ, что теперь добродтель должна просить у порока право длать добро — навяны однимъ стихомъ того же сонета, гд говорится, что теперь Добро должно играть роль прислужника при капитан Зло. Примровъ подобной связи идей между сонетами и драмами можно привести много, но и приведенныхъ, полагаю, достаточно для доказательства того, что точкой отправленія какъ для изученія драмъ Шекспира, такъ и его характера должны служить сонеты, и если Шекспиръ, какъ творецъ Гамлета, Макбета и Лира внушаетъ намъ благоговніе къ его генію, то Шекспиръ сонетовъ пылкій, восторженный, то бьющійся въ оковахъ недостойной страсти, то искупающій свою вину искреннимъ раскаяніемъ и при этомъ вчно стремящійся впередъ къ идеалу нравственнаго равновсія, правды и гуманности — внушаетъ намъ высокое уваженіе къ своему характеру и горячую симпатію къ своей нравственной личности.

Сонеты Шекспира въ автобіографическомъ отношеніи*).

Читайте также: