СКОРБНЫЙ ПУТЬ.
ОЧЕРКЪ Д. ВЕРГА.
СКОРБНЫЙ ПУТЬ.
ОЧЕРКЪ Д. ВЕРГА.
<Перевод Н. Н. Фирсова>
‘Отечественныя Записки’, No 11, 1883
Скорбный путь, Верга Джованни, Год: 1883
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Матильда, зайдя въ швейную мастерскую, отыскала глазами Сантину и, подойдя къ ней, тихо произнесла:
— Знаешь? Польдо-то вдь женится?
У Сантины лицо сначала вспыхнуло пожаромъ, потомъ она точно помертвла и опустила голову къ работ. Она ничего не отвтила, можетъ быть, даже не поврила, но у ней вставали передъ глазами мелкія, отрывочныя воспоминанія, разрывавшія ея сердце мрачными предчувствіями. Она силилась удержать слезы, и губы у ней дрожали.
Только что ей удалось выдумать предлогъ, чтобы отлучиться изъ мастерской, она побжала къ дум, гд вывшивались объявленія о предстоящихъ бракахъ. Тутъ она прочитала своими собственными глазами: ‘Леопольдъ Беттони на Эрнестин Мирелли, собственниц’. И когда она вернулась въ мастерскую съ глазами, красными отъ слезъ, то хозяйка задала ей знатную головомойку, зачмъ такъ долго шляется.
Вечеромъ Сантина хотла во что бы то ни стало съ нимъ переговорить. Ужь онъ давно по вечерамъ сталъ приходить къ ней поздне или совсмъ не приходилъ, отговариваясь, что на завод есть спшная работа. Однажды Рено, золотильщикъ, который работалъ съ нимъ на одномъ завод, услышавъ эти отговорки, расхохотался.
— Не врьте ему, Сантини. Выдумки все! Что онъ, малыхъ ребятъ что ли надувать хочетъ?
Вечеромъ, только что она вернулась домой, какъ опять кинулась на улицу. Мать, обезпокоенная ея встревоженнымъ видомъ, схватила ее за юпку.— Куда ты опять бжишь? Въ этакую пору!
Но она, уставивъ въ одну точку обезумвшіе глаза, твердила одно:
— Пустите меня, ради Христа, пустите!
Всякій, кто ей попадался навстрчу, удивленно поглядывалъ на нее: бжитъ безъ оглядки, почти что ночью, лицо словно у помшанной. Прохожіе отпускали ей въ лицо шуточки, либо посвистывали, идя за ней слдомъ. Но она ничего не видла и не сляшала. Наконецъ, она увидла Польдо въ глубин трактира Пяти угловъ, онъ сидлъ съ пріятелями и задумчиво глядлъ на стоявшій передъ нимъ стаканъ вина. Когда онъ вышелъ на улицу, то продолжалъ оглядываться кругомъ, подозрительно, изъ-подлобья, какъ воръ, словно у него совсть была нечиста. Она схватила его за локоть, когда они свернули въ переулокъ.
— Правда, что ты женишься?
Онъ крестился, складывалъ руки, поднималъ ихъ къ небу, клялся, что неправда. Наконецъ, воскликнулъ, видя, что отъ нее не отдлаешься:
— Да пойми ты! У меня ничего нтъ, и у тебя ничего. Ну, какую бы мы съ тобой кашу заварили, кабы женились… Обоимъ бы хуже.
Онъ не то ей говорилъ прежде, когда, влюбленный, ухаживалъ за ней. Говорилъ онъ ей тогда коварныя, но сладкія рчи, отъ которыхъ у двушки сердце въ груди, какъ цвтокъ, раскрывалось. Поддалась она этимъ словамъ, въ памятной комнатк въ остеріи Горла. На стн висли портреты короля и Гарибальди, эти портреты у ней въ памяти словно отпечатались. А теперь онъ другое говоритъ, и тихонько удаляется отъ нея, волоча ноги и сгорбивъ спину.
Сначала ей показалось, что сердце у нея замерло, перестало биться. Но мало-по-малу она заставила себя не поддаваться отчаянію. Матильда ее утшала:
— Дура ты этакая, сотню найдешь не хуже, чмъ Польдо. Не бойся.
Товарки въ мастерской перешучивались и хохотали цлый день, въ особенности въ субботу, когда пошла рчь о томъ, какъ бы воскресенье повеселе провести. Изъ оконъ видно было какъ яркій свтъ солнца обливалъ красныя крыши домовъ и терраски верхнихъ этажей, заставленныхъ цвтами. Тогда особенно болзненно сжималось у нея сердце, вс нжныя рчи, которыя ей прежде говаривалъ Польдо, словно пронизывали ее. Тоскливо проходили для нея воскресенья: она просиживала цлый день, опершись обоими локтями на подоконникъ, глядла на скучную улицу Арморати, на лавки съ наглухо запертыми дверями и окнами.
Ренно жилъ выше ея въ томъ же дом, и тоже не выходилъ по воскресеньямъ, а глядлъ въ окно. Но онъ больше глядлъ туда, откуда виднлся затылокъ и блая шея Сантины. Когда ему надодало глядть, онъ начиналъ бросать въ нее маленькіе камешки. Она оборачивалась, подымала голову кверху и усмхалась. Только въ эти минуты и улыбалась она. Разъ вечеромъ, когда свтила полная луна, и на самый чердакъ долетали звуки уличной псни, Ренно спустился на площадку нижняго этажа. И случилось такъ, что Сантина въ то же самое время спустилась за водой. Онъ взялъ ее за об руки, которыми она перебирала веревку колодца, и двушка, вся освщенная луной, только опустила голову, но рукъ отъ парня не отнимала.
Однако, все-таки она не хотла… о нтъ! ни за что! Правда, мало-по-малу она расположилась къ нему, даже, пожалуй, полюбила его, какъ и того… но… Только она боялась любить. Что потомъ будетъ? Но Ренно зналъ, что она была прежде любовницей Польдо и безпрестанно напоминалъ ей объ этомъ въ глаза. И, наконецъ, Сантина, чтобы доказать, что она и его въ самомъ дл любитъ, покорилась ему. Это случилось на остров Белла, они тамъ позавтракали, голова у ней была словно свинцомъ налита. Когда она нсколько пришла въ себя, ей показались такъ мрачны, такъ непривтливы блднвшіе въ сумеркахъ огороды и луга. А Ренно спокойно курилъ трубку у окна, снявъ съ себя кафтанъ.
И онъ ей тоже вскор сказалъ: ‘надлали мы съ тобой, двушка, дла’. Потому что ему былъ извстенъ нравъ ея братца, бда коли узнаетъ, что у него за спиной надъ нимъ подшутили. Имя это въ виду, Ренно сталъ полегоньку охлаждать свои отношенія къ двушк.
— Ты, право, ужасно неосторожна, говаривалъ онъ ей:— такъ ты все длаешь, что слпой разв не замтитъ.
Сантина жалась и молчала. А Ренно пристально ее осматривалъ съ ногъ до головы.
— Да что съ тобой такое? допрашивалъ онъ ее.— Лицо у тебя какое-то необыкновенное! Съ чего ты такъ? и дло-то наше пустое!
Вскор она замтила, что онъ помаленку перетаскиваетъ куда-то свои пожитки изъ комнаты, которую занималъ наверху и подкараулила его на лстниц, когда онъ какъ разъ спускался съ сундукомъ за спиной.
— Ты перезжаешь? бросить меня хочешь?
И онъ тоже, какъ тотъ, первый, сталъ креститься, божиться, клясться, что и не думаетъ. Однако, она и его вывела изъ терпнія.
— Ну, что же… Ну, нечего длать. Сама знаешь: не я первый. Она подбжала къ окну и хотла броситься, но страшно показалось…
Хозяйка мастерской всегда носъ морщила, когда Сантина приходила повся голову, съ распухшимъ, заплаканнымъ лицомъ, съ мшками подъ глазами. Она, какъ и Ренно, осматривала двушку съ головы до ногъ, словно хотла прочесть тотъ стыдъ, которымъ было проникнуто все ея существо. Наконецъ, когда для нея не оставалось боле сомннія, хозяйка исполнила свой долгъ, т. е. въ одну изъ субботъ подозвала Сантину къ конторк, выдала ей 5 лиръ 60 сантимовъ и объявила, что она можетъ не возвращаться. Сантин казалось, что смерть пришла, а хозяйка съ кисло-сладкой улыбкой твердила:
— Что-жъ теперь плакать! Раньше должна была подумать.
А дома мама рвала на себ волосы, и причитала.
— Что ты надлала! что ты надлала, несчастная! Ну, какъ братъ узнаетъ?..
И дйствительно, какъ только братъ узналъ, такъ отыскалъ на улиц Ренно и вцпился ему въ шиворотъ.
— Я теб печенку всю выгложу! Измнникъ, проклятый! грозилъ онъ ему.
Однако, его въ тотъ вечеръ самого принесли домой съ разбитой головой, стали за нимъ ухаживать, увязывать, обмывать.
— Оставьте, пусть течетъ. Кровью хочу смыть позоръ этой несчастной. Коли она изъ дому не уйдетъ, я ее убью.
И бдняжка убжала изъ родительскаго дома, какъ была, не успвъ ничего съ собою захватить. А дло было какъ разъ въ рождественскій сочельникъ. Поутру Беппо, братъ, еще незнавшій ничего, купилъ панетоне {Куличъ.} и принесъ его домой. На другой день мама потихоньку отъ сына послала Сантин узелъ съ ея вещами и положила туда немного денегъ и кусокъ панетоне. Ея подруги, швеи, долго ничего о ней не знали. Только черезъ три мсяца Матильда нечаянно встртила ее и ужаснулась. Сантина была кожа да кости. Она искала работы.
— Работы? отвчала ей Матильда.— Трудно ее найти. Наша хозяйка, ты знаешь…
— Нтъ. Я къ ней бы и не пошла.
— Такъ гд же искать? Я ужь и не знаю. Ишь, бдная, какъ ты исхудала! Что ты длать-то станешь?
— И сама не знаю.
— А Польдо не видала?
— Ничего не знаю.
— Ну, не унывай. Опять похорошешь и раздобрешь попрежнему. Вотъ ужо увидишь.
Сантин нечего было больше сказать, она пошла дальше своей дорогой, опустивъ голову. Матильда ее окликнула.
— Да куда ты пойдешь-то теперь?
— Не знаю.
— Ты послушайся меня: коли опять свяжешься съ кмъ, гляди въ оба. А то опять загубитъ.
И въ самомъ дл у ней скоро явился любовникъ. Но на этотъ разъ молодой красавчикъ, богатый, какъ князь. Ей просто не врилось такому счастію, ей казались сномъ ихъ свиданія подъ портиками Торсовой площади, гд она проходила каждый день, относя свою работу въ сосднюю улицу. Онъ ее всегда тутъ ждалъ, и потомъ шелъ рядомъ съ нею.
— Ангелъ ты мой, ласкалъ онъ ее:— златокудрая ты бляночка моя.
— Нтъ, баринъ голубчикъ, пожалуйста! оставьте вы меня! просила она его сначала.
Наконецъ, однажды, ему удалось проводить ее по лстниц дома, въ которомъ она жила и проникнуть въ ея чердачекъ. Онъ былъ влюбленъ по-уши. Она, однако, наученная опытомъ, подвергла его любовь испытанію. Онъ тратилъ на нее кучу денегъ, заставилъ ее перестать шить рубашки на продажу, нанялъ ей хорошенькую квартирку въ улиц Манара, и часто возилъ ее за городъ. Чудесно гулять въ парк Монца: кругомъ повсюду зелень и лазурь, фіалки и розы мечтательно дремали въ тни большихъ густыхъ деревъ. Когда они возвращались домой, звзды беззвучно проходили надъ ними, коляска ихъ убаюкивала, она прислонялась головой къ его плечу, къ его груди, или даже къ его колнямъ. И все это казалось сновидніемъ. Она старалась прочесть въ его глазахъ, чмъ она заслужила это райское существованіе. Но и онъ тоже началъ длаться задумчивъ, разсянъ, словно во сн двигался, и онъ задумчиво вглядывался въ ея лицо, и когда она спрашивала, что съ нимъ, онъ отвчалъ: такъ, ничего, не стоитъ обращать вниманія. Маленькія непріятности.
Но разъ, какъ будто шутя, онъ сказалъ ей, что его отецъ ужасно сердится на нее. Затмъ, его улыбка становилась все холодне, и холодне, а потомъ онъ и совсмъ пересталъ улыбаться. Онъ часто очень поздно приходилъ къ ней, и еще чаще въ дурномъ расположеніи духа. Но крпко обнималъ ее, словно желая дать ей понять, что онъ, попрежнему, крпко любитъ ее. Однако-жь, однажды, въ минуту откровенности, онъ признался, что его мучатъ заботы о какихъ-то векселяхъ, что кредиторы не соглашаются дольше ждать, что отецъ сердится и говоритъ, что гроша не дастъ больше, покуда онъ не женится. Сантина, слушая это признаніе, опускала голову. Она трепетала потерять его любовь, потому что, конечно, ей и въ мысль не приходило, чтобы онъ могъ жениться на ней. Ему надо было създить на два, на три дня въ Геную, устроить какія-то дла. Когда она прощалась съ нимъ подъ стеклянной крышей дебаркадера, онъ успокоивалъ ее: ‘Не бойся, пожалуйста, не тревожь себя’. И въ голос его еще слышались искренность и любовь. Онъ общалъ ей писать каждый день. И каждый день, въ теченіи цлыхъ трехъ мсяцевъ, она ходила на почту за его письмами до тхъ поръ, покуда не получила послдняго.
‘Что же длать, писалъ онъ ей въ этомъ письм:— отецъ настаиваетъ, чтобы я непремнно женился’. Въ томъ же письм онъ прислалъ ей 1,000 франковъ. Когда она возвращалась домой съ почты, какой-то встрчный господинъ долженъ былъ подхватить ее за руки, чтобы она не упала подъ мимо прозжавшій омнибусъ.
Тогда она, конечно, носила уже модныя широкополыя шляпы съ перьями и высокіе каблуки, какъ Матильда. И вскор ее увидли въ закрытомъ ландо, а рядомъ съ ней сидлъ кавалерійскій офицеръ. Въ маскарад театра дель-Верме, она выиграла въ томболу первый призъ, и на другой день послала потихоньку мам 50 франковъ. Въ день статута {Праздникъ объединенія Италіи.} на соборной площади около нея прошелъ Польдо, онъ пристально поглядлъ на нее и что-то сказалъ на ухо жен. Та расхохоталась и большой животъ ея при этомъ заколыхался.
Несомннно, на ея долю выпадали счастливые дни. Одинъ иностранецъ щедро оплатилъ ей цлый мсяцъ веселой жизни. Конечно, онъ, своевременно уложивъ свои чемоданы, ухалъ, но оставилъ ей нсколько тысячъ франковъ иностранными золотыми монетами, которыя у нея скоро вс сълъ безбородый хорошенькій прикащикъ. Нашелся чахоточный учитель музыки, умиравшій съ голоду, который, вообразивъ, что сблизясь съ молоденькой двушкой, онъ продлитъ свое существованіе, привлекъ ее къ своему сердцу и общалъ на ней жениться. Хотя она боле не врила въ подобныя общанія, однако, вела себя безупречно, покуда оставалась съ нимъ на чердак, и ночи на пролетъ мучила свои глаза надъ работой, чтобы имть возможность покупать ему лекарства. Случалось, что по двое сутокъ они оба ничего не ли и дрожали отъ холода, укутавшись въ единственный плащъ. Наконецъ, она праводила-таки его на кладбище, проводила одна, съ измученнымъ сердцемъ, на которое унылый февральскій день, съ своимъ срымъ небомъ, и снговой пленой производилъ удручающее впечатлніе. Вечеромъ, она отправилась въ танцклассъ, въ надежд поужинать.
Потомъ она опять стала выходить на улицу, стала совершать свой мучительный скорбный путь, подъ аркадами галлереи и по проспекту святой Маргариты, охотясь за обдомъ. Она дрожала отъ холода подъ своимъ шолковымъ бурнусомъ, пудра на щекахъ скрывала голодную блдность лица, иногда улыбкой она старалась замаскировать свой голодный взглядъ и опухшими отъ ходьбы ногами, въ щегольскихъ ботинкахъ, старалась задвать мужчинъ, которые вскидывали на нее презрительно глазами. Она не чувствовала ни отвращенія, ни расположенія ни къ чему, не ощущала усталости, и безсонныя ночи не истощали ее. Красоты, которой бы она могла назвать своею, у ней оставалось мало. Однажды, ночью на масляниц, Польдо встртился съ ней въ водоворот публичной арки и пожелалъ на деньги жены купить поцлуй Сантины. Она была выпивши, и дала ему этотъ поцлуй.
Погода была еще холодная. Подъ крышей въ ея каморк, вода застывала въ ведерк. Если она заходила въ какое-нибудь кафе, чтобы погрться, слуга въ бломъ галстух приближался къ ней, что-то шепталъ на ухо, и она должна была встать и удалиться. На улиц, въ яркомъ свт магазинныхъ оконъ, гуляли по тротуару подобно ей тни женщинъ въ шолку и бархат, въ широкополыхъ шляпахъ, съ большими перьями. За ними, медленно передвигая ноги, слдили полицейскіе. Мужчины проходили быстро, съ поднятыми воротниками, съ сигарами въ зубахъ и она старалась улыбаться имъ своими воспаленными губами.
Вотъ соборная площадь, вся блая подъ снгомъ, вотъ улица С-та Маргарита со своимъ длиннымъ рядомъ блестящихъ оконъ магазиновъ Бокони. Женщины по долгу останавливаются у этихъ магазиновъ, потому что изъ подвальныхъ этажей, сквозь отдушины, выходящія на тротуаръ, пышетъ слегка тепломъ. А люди проходятъ мимо и подсмиваются. Дальше площадь Ла-Скала, точно кладбище. Театръ сіяетъ газомъ, свтъ многочисленныхъ кафе словно окутанъ туманомъ. Потомъ, опять галлерея, высокая, широкая, шаги въ ней раздаются звонко, въ противоположномъ конц огромная арка раскрываетъ свою пасть на другую площадь, тоже покрытую блой пеленой снга. А сзади все т же мрные, медленные шаги полицейскихъ, эти шаги словно погоняютъ ее: впередъ, впередъ, безъ остановки!
Повстрчался сутуловатый старикашка, ухмыльнулся ей и сталъ покручивать свои крашеные усы. Она тоже отвтила вчной форменной улыбкой своихъ блдныхъ губъ. Потомъ она приблизилась къ одной изъ подобныхъ ей тней и что-то спросила у нея въ полголоса. Та только плечами пожала. Какой-то баринъ прошелъ, онъ слышалъ нсколько словъ, сказанныхъ этими женщинами. Сначала онъ какъ будто не обратилъ вниманія, но, сдлавъ нсколько шаговъ, вернулся и что-то положилъ ей въ руку. Она плотне укуталась въ свой шолковый бурнусъ, надвинула свою шляпу съ перьями на лобъ, чтобы закрыть напудренное лицо, и пошла купить хлба.
Мальчишка въ лавк подсмялся надъ ней изъ-за газеты, а она, схвативъ свою булку, удалялась величавой походкой королевы.