Д. Верга.
Д. Верга.
Въ цирульн.
Въ цирульн.
‘Отечественныя Записки’, No 2, 1884
В цирюльне, Верга Джованни, Год: 1884
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Знахарка, гадавшая на яичномъ блк, предсказывала тетк Арліи: будетъ теб счастіе, только прежде много горя натерпишься. Кто бы могъ себ представить это тогда, когда она выходила замужъ за Маника! У него была знатная цирульня въ Кузнечной улиц, она тоже промышляла тмъ, что дамамъ головы чесала, оба молодые, оба здоровенные! Однако, донъ-Калогеро, дядя ея, священникъ {Въ Италіи много священниковъ сыновей простыхъ рабочихъ.}, не хотлъ даже ихъ и обвнчать, подобно Пилату, онъ желалъ себ руки умыть. Онъ зналъ, что въ ихъ семь чахотка по наслдству переходитъ. И если онъ самъ, донъ-Калогеро, съумлъ отростить себ небольшое брюшко, такъ это единственно потому, что избралъ для себя наиспокойнйшій родъ жизни: онъ былъ приходскимъ попомъ.
— Міръ преисполненъ горестей и бдъ, проповдовалъ донъ-Калогеро:— отъ міра лучше подальше держаться.
Горести и бды въ самомъ дл, мало-по-малу, накоплялись. Арліа изъ году въ годъ все съ брюхомъ ходила, это даже отбивало постителей отъ цирульни, потому что какое же удовольствіе, чтобъ васъ чесало существо, которое отъ тягости едва духъ переводитъ, зубы стискиваетъ. Это тоску наводитъ. Даже видть огромное брюхо непріятно. Потомъ, у ней не хватало времени настолько заниматься своимъ ремесломъ, чтобы слдить за модой. Ея мужъ мечталъ открыть на Корео парикмахерскую, съ большой витриной, уставленной духами, помадами и тому подобнымъ. Но сколько подбородковъ онъ ни брилъ, сколько ни усердствовалъ, гроши у него не копились. Дти родились одинъ за другимъ, одинъ за другимъ впадали въ чахотку, но прежде чмъ убраться на кладбище, у отца весь годовой заработокъ успвали высосать.
Малютк Анджіолоно не хотлось умирать такимъ молоденькимъ, и онъ, жалуясь на мучившую его лихорадку, говорилъ матери:
— Мама! зачмъ ты меня на свтъ родила?
Точь въ точь, какъ говаривали и другіе братья, родившіеся раньше.
Отупвшая отъ горя мама, стоя у постели, не знала, что отвчать. Они оба, казалось, нетолько возможное, но и невозможное длали, живьмъ себя для дтей обирали: и супы, и лекарства, и пилюли, меленькія, какъ булавочныя головки — все Арліа покупала. Заплатила за заказную обдню три франка, и всю обдню въ церкви св. Лаврентія простояла на колняхъ, въ грудь себя била, кляня свои прегршенія! А Маника стоялъ, да посмивался, перекашивая ротъ, да почесывая щеки: Маника не врилъ въ обдни. Наконецъ, несчастная женщина, накинувъ себ на голову платокъ, какъ сумасшедшая, побжала къ знахарк, которая умла гадать на яичномъ блк. Одна графиня, которую бросилъ возлюбленный, хотла-было косу себ съ горя отрзать, но побывала у этой знахарки и утшилась.
— Будетъ теб счастіе, но прежде много горя натерпишься, отвчала знахарка.
Напрасно дядя-священникъ говорилъ ей, что все это только дьявольское повожденіе. Надо самому испытать, какъ черно и горько на сердц бываетъ, чтобы понять тотъ трепетъ, съ которымъ бдная женщина ожидала своего приговора, глядя, какъ старуха читаетъ ея будущее по яичному блку. Ей чудилось, что вотъ теперь она вернется домой, а навстрчу ей выйдетъ сынишко. Онъ всталъ съ постели веселый и скажетъ: мама, я выздоровлъ.
Ничего этого, конечно, не случилось. Мальчикъ изсыхалъ золотникъ за золотникомъ, прозрачный лежалъ онъ въ своей постельк и глядлъ кругомъ впалыми, большими глазами. Донъ-Калогеро зналъ хорошо, каковы покойники бываютъ, и каждый разъ когда заходилъ навстить семью, отзывалъ въ сторону мать больного мальчика и говорилъ:
— Я ужь похороны на свой счетъ справлю. Вы объ этомъ не безпокойтесь.
Между тмъ, бдная мать, стоя у изголовья сына, все еще надялась. Иногда самъ Маника, сгорбленный, недлю не бритый, подходилъ къ сыну, и такъ ему жалко становилось, такъ жалко! Ужасъ какъ онъ, голубчикъ, мучился! У ней въ сердц, во крайней мр, какъ свчка, теплилось предсказаніе знахарки, теплилось до самой той минуты, когда дядя-священникъ пришелъ въ спальню и съ дароносицей слъ у кровати…
Потомъ, когда ея надежду унесли, вмст съ гробикомъ сына, ей показалось, что ей грудь какимъ-то сумракомъ завалило. И, стоя надъ пустой кроваткой, она бормотала:
— Ну, а что же мн знахарка-то общала!
Мужъ у нея съ горя сталъ запивать и постепенно въ его сердц все стало спокойно. Такъ точно бывало и прежде. Ну, ужь теперь довольно горя она натерплась, пора и счастію прійти! Съ бдными людьми это бываетъ.
Фортуната, единственная изъ всхъ дтей, оставшаяся въ живыхъ, вставала но утрамъ блдная-преблдная, съ кругами перламутроваго цвта подъ глазами. Она напоминала братьевъ, умершихъ въ чахотк. Работы у Арліи все убывало, да убывало, долги росли, въ цирульню заходили рже… Маника по цлымъ днямъ сидлъ въ своемъ заведеніи и, приплюснувъ носъ въ тусклое немытое оконное стекло, поджидалъ, не навернется ли кто…
Фортуната почти никогда не разговаривала, и глаза ея, какъ у братьевъ, очерченные кругами, были постоянно уставлены въ одну точку. На что-то какъ будто ей одной видимое глядла.
Однажды мать застала ее на лстниц съ какимъ-то парнемъ, который, какъ только заслышалъ шаги, такъ живо сбжалъ внизъ и исчезъ. А двушка вся покраснла.
— Охъ, горе мое, горе! Что ты тутъ еще длаешь?
Фортуната опустила голову.
— Кто этотъ парень? Зачмъ приходилъ сюда?
— Ни зачмъ.
— Ты лучше матери откройся, ты вдь моя рожоная! Какъ бы еще отецъ не узналъ!
Двушка подняла голову и вперила въ лицо матери свои голубые глаза.
— Мама, мн вдь не хочется умереть, какъ т умерли!..
Май былъ весь въ цвтахъ, а двушка въ лиц стала мняться и въ присутствіи матери держала себя какъ-то безпокойно. Сосдки то и дло твердили: ‘присматривай за дочкой, тетушка Арліа’! Разъ даже мужъ зазвалъ ее въ темный чуланъ и съ глазу на глазъ сталъ ей говорить:
— Ты присматривай за дочкой-то, понимаешь? А то какъ бы еще намъ сраму какого на голову не принять! Этого еще недоставало!
Бдная женщина, видя, что дочь и то ходитъ ни жива, ни мертва, не ршалась ее спрашивать. Только иной разъ уставится на нее пристально-пристально, словно насквозь въ сердце ея прозрть хочетъ.
Однажды вечеромъ у окна, въ которое съ улицы поднимались весеннія псни, двушка припала головой къ материнской груди и все ей повдала, обливаясь горючими слезами. У матери словно кто ноги подкосилъ, такъ она на стулъ и опустилась. Ея помертвлыя губы только и твердили:
— Ахъ, что же мы теперь длать будемъ! что же мы будемъ длать!
Ей казалось, она уже видитъ своего Маника буйнаго, пьянаго. Онъ кидается на двушку, сердце у Маники отъ горя и бдъ зачерствло. А еще пуще пугали мать глаза двушки, въ которыхъ она читала:
— Видишь, мама, это окно?.. Видишь, какъ оно высоко отъ земли…
Парень, между тмъ, былъ честный и подослалъ кого-то къ дяд-попу разузнать, какъ и что. Донъ-Калогеро нарочно сдлался священникомъ, чтобы не досаждала ему суета мірская и всякія бды людскія. Всмъ извстно было, что самъ Маника не богатъ. Парень понялъ эти намеки и высказалъ свое прискорбіе: дескать, онъ и хотлъ бы, да не можетъ жену безъ приданаго взять. Тогда Фортуната и совсмъ слегла въ постель и стала кашлять, какъ, бывало, кашляли ея братья. Она часто, крпко обнимая мать и прижимаясь къ ней раскраснвшимся лицомъ, повторяла:
— Видите окно? Высоко оно…
А мама должна была постоянно ходить и туда, и сюда чесать головы барынямъ, хавшимъ въ театръ, и всегда носить въ сердц своемъ смертельный страхъ. Окошко всегда ей мерещилось: что если она не заработаетъ приданого для дочери? что, если мужъ узнаетъ?
Иногда, словно свтомъ какимъ, озаряли ее надеждой слова, сказанныя знахаркой. Разъ вечеромъ, когда усталая и безнадежная, она случайно проходила мимо окна лоттерейной лавочки {Государственная итальянская лоттерея, розыгрышъ каждую недлю, билеты всякой цны, съ 5 копеекъ. Правительство получаетъ до 12 милл. ф. въ годъ, населеніе Италіи играетъ постоянно.}, ей попались на глаза крупно напечатанные нумера и, въ первый разъ въ жизни, захотлось попробовать счастія. Когда она положила въ карманъ лоттерейный билетъ, ей показалось, что она пріобрла и для дочери здоровье, и для мужа богатство, и для всего дома миръ и покой. И вспомнила она съ прежней нжностью объ Анджіолоно и другихъ дткахъ своихъ, давно уже лежавшихъ подъ землей на кладбищ Порта-Маджента.
Была пятница, день скорбящихъ, были ясные весенніе сумерки…
И такъ пошло каждую недлю. Она во всемъ себ отказывала, лишь бы скопить нсколько грошей на лоттерею, которая давала ей возможность жить великой надеждой. Невинныя душеньки ея дтокъ на томъ свт помолятся, чтобы ей вышло счастіе, чтобы она выиграла!
Разъ Маника потихоньку отъ жены сталъ шарить въ ея сундук, не попадется ли франкъ: ему хотлось въ кабак тоску поразмыкать — и вдругъ изъ сундука желтыя бумажки, лоттерейные билеты посыпались.
Цирульникъ пришелъ въ неистовую ярость и позвалъ жену:
— А такъ вогъ куда деньги-то выходятъ?
Жена дрожала и бормотала.
— Только ты меня послушай… что, коли Господь намъ пошлетъ нумера эти самые?..
А сама все вспоминала слова знахарки.
— Коли ужъ теб не на что больше надяться… дко улыбаясь, возражалъ Маника.
— А теб то самому есть на что надяться?
— Дай мн два франка! вдругъ рзко потребовалъ онъ.
— Два франкаі Ахъ, Матерь Божія! Да что ты съ ними станешь длать!
— Ну, дай хоть одинъ! приставалъ обозлившійся Маника.
День былъ мрачный, везд снгъ, сырость пронизывала кости.
Вечеромъ, когда Маника вернулся домой изъ кабака, лицо у него такъ и сіяло веселостью. Зато Фортуната говорила:
— Мн одной нтъ утшенья.
Иногда ей хотлось лежать вмст съ братьями подъ зеленымъ дерномъ на кладбищ. Лежатъ они тамъ, не терзаются. У бдныхъ отца и матери сердце тоже какъ будто одеревенло.
— О, Господь насъ не покинетъ до конца! бормотала Арліа:— знахарка мн по яйцу сказала. Да, у меня ужь такое предчувствіе есть…
На Рождество столъ покрыли скатертью, цвтовъ поставили и дядю-священника пригласили. Только онъ одинъ у нихъ и оставался.
Маника, потирая руки, говорилъ:
— Сегодня всмъ надо быть веселымъ.
А между тмъ, даже лампа, подвшенная къ потолку, покачивалась уныло.
Была вареная говядина, жареная индйка и даже панетоне {Въ род кулича.}, на которомъ былъ изображенъ миланскій соборъ.
Къ концу обда, старый дядя, видя, что они и въ такой великій день плачутъ, разнженный стаканомъ добраго барбера {Мстное вино.}, который держалъ въ рук, не устоялъ и общалъ двоюродной внучк приданое.
И возлюбленный вскор всплылъ опять, провдавъ, что ему было надо. Сильвіо Ліотти, приказчикъ въ какой-то лавк, съ благонадежными рекомендаціями, готовый загладить надланную имъ бду.
Маника, не выпуская стакана изъ рукъ, говорилъ дону-Калогеро:
— Видите, дядюшка, ваше преподобіе, сразу все у насъ и наладилось.
Но ужь видно такъ въ книг судебъ написано, чтобъ около Арліи счастію не долго жить. Зять, хоть и золотой былъ парень, но живо пролъ женнино приданое, и черезъ шесть мсяцевъ Фортуната возвратилась подъ кровъ родительскій, голодная, избитая, въ синякахъ. У ней каждый годъ по ребенку, какъ у матери, стало родиться, но ребята все здоровенные, какъ огурчики были и совсмъ ее объли. Ихней бабушк казалось, что она сама съизнова начала ребятъ рожать, и что каждый новый ребенокъ — новая бда. Даже нтъ надежды, чтобъ онъ отъ чахотки умеръ.
Когда она совсмъ ужь состарилась, ей приходилось бгать на самый край города, чтобы какой непутный грошъ заработать.
У ея мужа до того руки тряслись, что онъ къ суббот могъ еле-еле 10 франковъ заработать, кто ни придетъ въ цирульню — онъ станетъ брить и непремнно поржетъ, то и дло, что паутиной кровь останавливаетъ. Впрочемъ, только по субботамъ и работать приходилось {Какъ у насъ въ бани, итальянскій простолюдинъ въ цирульню по субботамъ ходитъ.} Остальные дни недли онъ проводилъ, либо хмуро сидя за немытыми стеклами своего окна, либо въ трактир, заломивъ на бекрень широкополую шляпу.
Правду сказать, и Арліа, вмсто того, чтобы покупать на трудно сколоченные гроши лоттерейные билеты, теперь покупала на нихъ крадучись водку и приносила ее домой подъ передникомъ. И блаженствовала она, когда сердце у ней эта водка разогретъ и въ голов никакихъ мыслей нтъ. Сидитъ себ безъ заботушки у окна, да глядитъ, какъ съ мокрыхъ крышъ вода каплетъ.