Садовник, Тагор Рабиндранат, Год: 1914 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

Садовникъ.

(Изъ книги Рабиндраната Тагора).

Переводъ съ англ. В. Спасской.

Прим. перев. Предлагаемыя здсь стихотворенія въ проз Рабиндрината Тагора взяты изъ книги его Садовникъ (The Gardener), вышедшей въ Лондон въ октябр 1913 г. и встртившей у англійской критики чуть-ли не еще боле восторженный пріемъ, чмъ жертвоприношенія въ псняхъ (Гитанджали).

На бенгальскомъ язык пьесы, входящія въ составъ Садовника, написаны гораздо раньше, чмъ Гитанджали. Он принадлежатъ къ свтлой, жизнерадостной пор молодости поэта, но, тмъ не мене, об книги роднитъ отразившійся въ нихъ строй мыслей и чувствъ ихъ автора.

Въ Гитанджали передъ нами служитель Бога. Въ Садовник поэтъ воздлываетъ садъ своей царицы любви, и ей посвящаетъ свои псни, воспвая любовь то счастливую и радостную, то нераздленную и скорбную, то таящую въ себ предчувствіе рокового конца, то запечатлнную меланхолическими воспоминаніями.

Но въ обихъ книгахъ мы видимъ глубокое тяготніе автора къ ‘Матери-земл’ и всему, что живетъ и дышитъ во вселенной, видимъ не аскета, уединяющагося отъ міра, а человка, принимающаго жизнь съ ея трудомъ и наслажденіемъ, со всми ея радостями и скорбями, ощущающаго Божество во всей природ и самую любовь понимающаго, какъ сліяніе съ Богомъ.

Даже смерть не страшна, а прекрасна при такомъ міропониманіи, и къ ней поэтъ готовится, какъ къ брачному торжеству.

——

1.

Служитель.

Смилуйся надъ своимъ служителемъ, моя царица!

Царица.

Собраніе кончено, и вс слуги мои разошлись. Зачмъ пришелъ ты въ этотъ поздній часъ?

Служитель.

Когда ты покончила съ другими, тогда наступаетъ мое время.

Я пришелъ спросить, что осталось сдлать твоему послднему слуг.

Царица.

Чего ты можешь ожидать, когда слишкомъ поздно?

Служитель.

Сдлай меня садовникомъ своего цвтника.

Царица.

Что за безуміе!

Служитель.

Я откажусь отъ всхъ другихъ своихъ длъ.

Я побросаю на землю свои мечи и копья. Не отсылай меня къ отдаленнымъ дворамъ, не приказывай мн идти на новыя завоеванія. Но сдлай меня садовникомъ въ своемъ цвтник.

Царица.

Въ чемъ же будутъ заключаться твои обязанности?

Служитель.

Въ служеніи твоимъ празднымъ днямъ. Я буду сохранять въ свжести дерновую дорожку, по которой ты гуляешь по утрамъ, и гд цвты, спшащіе умереть, будутъ привтствовать хвалой твои ноги на каждомъ твоемъ шагу.

Я буду качать тебя на качеляхъ среди втвей саптапарны, гд ранній вечерній мсяцъ будетъ порываться облобызать сквозь листья край твоей одежды.

Я буду вновь наполнять душистымъ масломъ свтильникъ, горящій возл твоего ложа, и твое подножіе буду украшать дивными узорами изъ сандаловой и шафрановой эмали.

Царица.

Чего ты пожелаешь себ въ награду?

Служитель.

Чтобъ мн позволено было держать твои маленькія ручки, какъ нжныя почки лотоса, и обвивать твои запястья цвточными цпями, окрашивать подошвы твоихъ ногъ краснымъ сокомъ лепестковъ ашоки и поцлуемъ стирать пылинки, которыя могутъ къ нимъ пристать.

Царица.

Услышаны мольбы твои, мой служитель. Ты будешь садовникомъ въ моемъ цвтник.

2.

‘Ахъ, поэтъ, вечеръ приближается, твои волосы сдютъ.

‘Въ одинокихъ своихъ думахъ слышишь-ли ты всть загробнаго міра?’

‘Вечеръ наступилъ’, сказалъ поэтъ, ‘и я прислушиваюсь, потому что кто-нибудь можетъ позвать изъ селенія, несмотря на поздній часъ.

‘Я смотрю, не встртятся ли другъ съ другомъ юныя, блуждающія сердца, и дв пары нетерпливыхъ очей не попросятъ ли музыки, чтобъ нарушить ихъ молчаніе и заговорить вмсто нихъ.

‘Кто же будетъ ткать ихъ страстныя псни, если я буду сидть на берегу жизни и созерцать смерть и потусторонній міръ?’Ранняя вечерняя звзда исчезаетъ.

‘Медленно умираетъ возл безмолвной рки пламя погребальнаго костра.

‘Хоромъ кричатъ шакалы со двора покинутаго дома при свт поблднвшей луны.

‘Если какой-нибудь путникъ, оставивъ свой домъ, придетъ сюда вглядываться въ ночь и съ склоненной головой внимать шопоту мрака, кто же будетъ нашептывать тайны жизни его ушамъ, если я, затворивъ свои двери, попытаюсь освободиться отъ смертныхъ узъ?

‘Ничего это не значитъ, что волосы мои сдютъ.

‘Я вчно столь же юнъ или столь же старъ, какъ самые юные и самые старые въ этомъ селеніи.

‘У однихъ улыбки, сладкія и простыя, у другихъ лукавая искорка въ глазахъ.

‘У однихъ слезы, готовыя хлынуть при дневномъ свт, у другихъ слезы, сокрытыя во тьм.

‘Всмъ имъ я нуженъ, и нтъ у меня времени углубляться мыслью въ будущую жизнь.

‘Я ровесникъ каждому изъ нихъ, что за важность, если волосы мои сдютъ?’

3.

‘Утромъ я закинулъ сть свою въ море.

Я вытащилъ изъ темной пучины вещи страннаго вида и странной красоты — одн сіяли, какъ улыбки, другія сверкали, какъ слезы, иныя рдли румянцемъ, какъ ланиты невсты.

Когда я шелъ домой съ своей дневной ношей, моя возлюбленная сидла въ саду, лниво обрывая лепестки у цвтка.

Я колебался съ минуту и затмъ сложилъ къ ея ногамъ все, что вытащилъ изъ моря, и стоялъ въ молчаніи.

Она взглянула на мой уловъ и сказала:

‘Что это за странныя вещи! Я не знаю, на что он годятся!’

Со стыдомъ склонилъ я голову и подумалъ:

‘Я не сражался за нихъ, не купилъ ихъ на торжищ, это не подобающіе ей дары’.

Затмъ, въ теченіе всей ночи я выбрасывалъ ихъ на улицу одну за другой.

Утромъ явились путешественники, они подобрали ихъ и увезли ихъ въ далекія страны.

4.

Горе мн! Зачмъ построили они мой домъ на дорог въ торговый городъ?

Они причаливаютъ со своими нагруженными лодками возл моихъ деревьевъ.

Они приходятъ и уходятъ и бродятъ здсь, сколько имъ вздумается.

Я сижу и слжу за ними, мое время утекаетъ.

Прогнать ихъ я не могу. И такъ проносятся мои дни.

И ночью, и днемъ, раздаются ихъ шаги у моей двери.

Тщетно кричу я: ‘Я не знаю васъ!’

Нкоторые изъ нихъ знакомы моимъ пальцамъ, другіе моимъ ноздрямъ, кровь въ моихъ жилахъ какъ-будто знаетъ ихъ, и нкоторые знакомы моимъ сновидніямъ.

Прогнать ихъ я не могу. Я зову ихъ и говорю:

‘Идите въ мой домъ, вс, кто только желаетъ. Да, идите!’

Утромъ колоколъ звонитъ въ храм.

Они приходятъ съ корзинами въ рукахъ.

Стопы у нихъ розовыя. Ранній свтъ зари итраетъ на ихъ лицахъ.

Прогнать ихъ я не могу. Я зову ихъ и говорю:

‘Идите въ мой садъ рвать цвты. Идите сюда!’

Въ полдень гонгъ раздается у воротъ дворца. Я не знаю, почему они покидаютъ работу и медлятъ у моей изгороди.

Цвты въ ихъ волосахъ поблднли и поблекли, томны звуки ихъ флейтъ.

Прогнать ихъ я не могу. Я зову ихъ и говорю:

‘Прохладна тнь подъ деревьями моими. Идите, друзья!’

Ночью кузнечики трещатъ въ лсахъ.

Кто это медленно подходитъ къ моей двери и тихо стучитъ?

Я смутно вижу лицо, ни единаго слова не произносятъ уста, тишина неба царитъ кругомъ.

Прогнать своего безмолвнаго гостя я не могу. Я смотрю на лицо сквозь мракъ, и проходятъ часы сновидній.

5.

Я неспокоенъ. Я жажду далекихъ вещей.

Душа моя изнываетъ стремленіемъ коснуться края смутной дали.

О, Великій Потусторонній Міръ, о, пронзительный зовъ твоей флейты!

Я забываю, я вчно забываю, что нтъ у меня крыльевъ, чтобъ летть, что я привязанъ къ этому мсту навки.

Я горю нетерпніемъ и бодрствую, я чужой въ чужой стран.

Твое дыханіе доносится до меня, нашептывая невозможную надежду.

Твой языкъ знакомъ моему сердцу, какъ его собственный.

О, Далекая, Далекая Цль, о пронзительный зовъ твоей флейты!, Я забываю, я вчно забываю, что не знаю дороги, что нтъ у меня крылатаго коня.

Я разсянъ, я странникъ въ своемъ сердц.

Въ солнечной дымк томныхъ часовъ какимъ безбрежнымъ видніемъ являешься ты въ лазури неба!

О, Далекая, Далекая цль, о, пронзительный зовъ флейты!

Я забываю, я вчно забываю, что всюду замкнуты врата въ томъ дом, гд я живу одинъ!

6.

Ручная птица была въ клтк, вольная въ лсу.

Он встртились, когда настало время, таково было велніе судьбы.

Вольная птица восклицаетъ: ‘О любовь моя, полетимъ въ лсъ!’ Плнная птица шепчетъ: ‘Лети сюда, будемъ жить вмст въ клтк’.

Птица вольная говоритъ: ‘Среди прутьевъ есть ли мсто расправить крылья?’

‘Увы’, восклицаетъ плнная птица, ‘я не знала бы, гд мн ссть на жердь въ небесахъ’.

Вольная птица кричитъ: ‘Радость моя, спой псни лсовъ!’

Птица въ клтк говоритъ: ‘Сядь возл меня, я научу тебя рчамъ ученыхъ’.

Лсная птица восклицаетъ: ‘Ахъ, нтъ! Ахъ, нтъ! Пснямъ никогда нельзя научиться’.

Птица въ клтк говорить: ‘Увы мн! Лсныхъ псенъ я не знаю’.

Любовь ихъ исполнена силы томленія, но никогда не летть имъ крыло съ крыломъ.

Сквозь прутья клтки глядятъ он другъ на друга, и тщетно ихъ желаніе другъ друга узнать.

Въ страстной тоск трепещутъ ихъ крылья, и он поютъ: ‘Ближе, ближе ко мн, моя любовь!’

Вольная птица восклицаетъ: ‘Этому не бывать! Я боюсь замкнутыхъ дверей клтки’.

Плнная птица шепчетъ: ‘Увы! Безсильны и мертвы мои крылья’.

7.

О, мама, молодой царевичъ продетъ мимо нашего дома,— могули я въ это утро думать о работ?

Покажи мн, какъ мн заплести свои волосы, скажи, какія мн надть одежды.

Почему ты смотришь на меня съ изумленіемъ, мама?

Я отлично знаю, что онъ ни разу не взглянетъ на мое окошко, знаю, что онъ исчезнетъ во мгновеніе ока, только замирающіе звуки флейты донесутъ ко мн издалека свои рыданія.

Но молодой царевичъ продетъ мимо нашего дома, и ради этой минуты я надну свой лучшій нарядъ.

О мама, молодой царевичъ прохалъ мимо нашего дома, и утреннее солнце горло огнемъ съ его колесницы.

Я сдернула покрывало съ своего лица, я сорвала рубиновую цпь съ своей шеи и бросила ему подъ ноги.

Почему ты смотришь на меня съ изумленіемъ, мама?

Я отлично знаю, что онъ не поднялъ мою цпь, что ее раздавили его колеса, оставивъ красное пятно на земл, и что никому не извстно, каковъ былъ мой даръ, и кому онъ предназначался.

Но молодой царевичъ прохалъ мимо нашего дома, и я бросила драгоцнное украшеніе съ груди своей ему подъ ноги.

8.

Когда лампа погасла у моего ложа, я проснулась вмст съ ранними птицами.

Я сидла у своего открытаго окна съ свжимъ внкомъ на распущенныхъ волосахъ.

Молодой путникъ шелъ по дорог въ розовомъ туман утра.

Жемчужная цпь была у него на ше, и лучи солнца падали на его корону. Онъ остановился у моей двери и спросилъ, нетерпливо восклицая: ‘Гд она?’

Отъ стыда я не могла сказать: ‘Она — я, молодой путникъ, она — я’.

Были сумерки, и лампа не была еще зажжена.

Я разсянно заплетала свои волосы.

Молодой путникъ халъ на своей колесниц въ яркомъ пламени заходящаго солнца.

Пной были покрыты его кони, и пыль была на его одежд.

Онъ сошелъ съ колесницы у моей двери и усталымъ толосомъ спросилъ: ‘Гд она?’

Отъ стыда я не могла сказать: ‘Она,— я, изнеможенный путникъ, она — я’.

Апрльская ночь. Лампа горитъ въ моей комнат.

Южный втерокъ тихо ветъ. Неугомонный попугай спить въ своей клтк.

На мн платье цвта павлиньяго горла, и плащъ мой такъ же зеленъ, какъ молодая травка.

Я сижу на полу у окна и смотрю на пустынную улицу.

Всю темную ночь я не перестаю напвать:

‘Она — я, отчаявшійся путникъ, она — я’.

27.

‘Врь любви, если даже она скорбь приноситъ. Не замыкай своего сердца’.

‘Ахъ нтъ, мой другъ, темны слова твои, я не могу ихъ понять’.

‘Сердце лишь для того существуетъ, чтобъ отдать его со слезой и съ псней, дорогая моя’.

‘Ахъ нтъ, мой другъ, темны слова твои, я не могу ихъ понять’.

‘Какъ капля росы, непрочно наслажденье, оно смется и тутъ-же умираетъ. Но скорбь сильна и постоянна. Пусть скорбная любовь проснется въ твоихъ очахъ’.

‘Ахъ нтъ, мой другъ, темны слова твои, я не могу ихъ понять’. ‘Лотосъ расцвтаетъ на виду у солнца и теряетъ все, что иметъ. Не остался бы онъ въ почк подъ вчнымъ зимнимъ туманомъ’.

‘Ахъ нтъ, мой другъ, темны слова твои, я не могу ихъ понять’.

28.

Твои вопрошающія очи печальны. Они стараются узнать, что у меня на ум, какъ луна хотла бы измрить до дна море.

Я обнажилъ свою жизнь предъ твоими очами отъ края до края, ничего въ ней не скрылъ и не утаилъ. Вотъ почему ты меня не знаешь.

Еслибъ это былъ лишь драгоцнный камень, я могъ бы разбить его на сотни кусочковъ и сдлать изъ нихъ цпь, чтобъ надть ее теб на шею.

Еслибъ это былъ лишь цвтокъ, круглый, маленькій, благоуханный, я могъ бы сорвать его со стебелька, чтобъ вколоть его въ твои волосы.

Но это — сердце, возлюбленная моя. Гд берега его и дно?

Ты не знаешь границъ этого царства, и все же ты его царица.

Еслибъ это былъ лишь мигъ наслажденья, онъ расцвлъ бы въ легкую улыбку, и ты въ одинъ митъ могла бы увидть ее и прочесть.

Еслибъ это была только боль, она растаяла бы въ свтлыхъ слезахъ, безъ единаго слова отражая свою завтную тайну.

Но это — любовь, возлюбленная моя.

Ея наслажденіе и боль безпредльны, и безконечны ея нужды и богатства.

Она столь же близка къ теб, какъ твоя жизнь, но никогда не узнаешь ты ея вполн.

50.

Любовь, мое сердце день и ночь стремится къ встрч съ тобой,— къ этой встрч, что походитъ на всепожирающую смерть.

Смети меня прочь, какъ буря, возьми все, что я имю, взломай мой сонъ, чтобъ похитить мои сновиднія. Отними у меня мой міръ.

Въ этомъ опустошеніи, въ этой полной нагот духа, сольемся воедино въ красот!

Увы, тщетно мое желаніе! Гд эта надежда на соединеніе, если только не въ Теб, мой Ботъ!

52.

Отчего погасъ свтильникъ?

Я заслонилъ его своимъ плащомъ, чтобъ спасти его отъ втра, вотъ отчего погасъ свтильникъ.

Отчего завялъ цвтокъ?

Я прижалъ его къ сердцу съ мучительной любовью, вотъ отчего завялъ цвтокъ.

Отчего высохъ ручей?

Я запрудилъ его плотиной, чтобъ пользоваться имъ для себя, вотъ отчего высохъ ручей.

Отчего лопнула струна у арфы?

Я пытался исторгнуть изъ нея звукъ, который ей былъ не по силамъ, вотъ отчего лопнула струна у арфы.

57.

Я сорвалъ твой цвтокъ, о міръ!

Я прижалъ его къ сердцу, и шипы его меня укололи.

Когда день склонился къ вечеру, и стемнло, я увидлъ, что цвтокъ увялъ, но боль осталась.

Много будетъ у тебя еще цвтовъ, ароматныхъ и пышныхъ, о, міръ!

Но мое время рвать цвты миновало’ и въ темную ночь нтъ у меня моей розы, а только остается боль.

61.

Тише, мое сердце! Пусть будетъ сладостенъ часъ разлуки!

Пусть не смерть это будетъ, а завершеніе.

Пусть любовь растворится въ воспоминаніи, а боль въ пснопніяхъ!

Пусть полетъ по небесамъ кончится тмъ, что ты сложишь крылья надъ гнздомъ!

Пусть послднее прикосновеніе твоихъ рукъ будетъ нжно, какъ ночной цвтокъ!

Остановись на мигъ, ‘о, Прекрасный Конецъ, и послднія слова свои произнеси въ молчаніи!

Я склоняюсь предъ тобой и поднимаю свой свтильникъ, чтобъ свтелъ былъ теб твой путь.

62.

Сумеречной стезей сновиднія шелъ я на поиски возлюбленной, которая была моей въ одной изъ прежнихъ жизней.

Ея домъ стоялъ въ конц пустынной улицы.

Обвваемый вечернимъ втеркомъ, любимый павлинъ ея дремалъ на своей жердочк, и голуби примолкли въ своемъ уголк.

Она поставила фонарь на землю у калитки и остановилась передо мной.

Она подняла свои большіе глаза къ лицу моему и безмолвно спросила:

‘Здоровъ ли ты, мой другъ?’

Я пытался отвтить, но языкъ нашихъ рчей затерялся и забылся.

Я думалъ и думалъ, я никакъ не могъ припомнить нашихъ именъ.

Слезы сверкали на ея глазахъ. Она протянула мн правую руку. Я взялъ ее и все стоялъ и молчалъ.

Нашъ свтильникъ вспыхнулъ въ вечернемъ втерк и погасъ.

67.

Хотя вечеръ надвигается медлительными шагами и всмъ пснямъ далъ знакъ умолкнуть,

Хотя подруги твои уже отдыхаютъ, и ты утомлена.

Хотя страхъ притаился во тьм, и лицо неба закрыто пеленой, Все-же птичка, о, птичка моя, послушайся меня, не складывай своихъ крыльевъ.

Это не сумракъ листьевъ въ лсу, это вздымается море, какъ темная, черная змя.

Это не пляска цвтущаго жасмина, это брызжущая пна.

Ахъ, гд же солнечный зеленый берегъ, гд твое гнздо?

Птичка, о, птичка моя, послушайся меня, не складывай своихъ крыльевъ.

Одинокая ночь лежитъ на твоей стез, заря спитъ за тнистыми холмами. П.-4

Звзды задерживаютъ дыханіе, считая часы, блдная луна плыветъ среди глубокой ночиПтичка, о, птичка моя, послушайся меня, не складывай своихъ крыльевъ.

Нтъ надежды, нтъ страха для тебя.

Нтъ слова, нтъ шопота, нтъ крика.

Нтъ домашняго очага, нтъ ложа для покоя.

Есть только твои собственныя два крыла и бездорожное небо.

Птичка, о, птичка моя, послушайся меня, не складывай своихъ крыльевъ.

68.

Никто не живетъ вчно, брать мои, и ничто не длится долго. Помни это и радуйся.

Наша жизнь не все одно и то же древнее бремя, наша стезя не все одно и то же долгое странствованіе.

Не одинъ единственный только пвецъ поетъ и не все одну и ту же старую псню.

Цвтокъ вянетъ и умираетъ, но тотъ, кто носитъ цвтокъ, не долженъ оплакивать его вчно.

Братъ мой, помни это и радуйся.

Полная остановка должна наступить, чтобъ въ музыку внести совершенство.

Жизнь склоняется къ закату, чтобъ потонуть въ золотыхъ тняхъ.

Любовь должна быть отозвана отъ своей игры, чтобъ испить скорби и быть вознесенной на небо слезъ.

Братъ мой, помни это, и радуйся.

Мы спшимъ рвать наши цвты, чтобъ ихъ не расхитили проносящіесу вихри.

Наша кровь струится живй, и глаза ярче блестятъ, когда мы ловимъ поцлуи, которые исчезли бы, еслибъ мы медлили.

Наша жизнь нетерплива, наши желанія стремительны, ибо время ударяетъ въ колоколъ разлуки.

Братъ мой, помни это и радуйся.

У насъ нтъ времени сжать въ объятіяхъ какую-нибудь вещь, раздавить ее и бросить прочь на землю.

Часы быстро убгаютъ, пряча свои грезы подъ краями одежды. Наша жизнь коротка, лишь немного дней даетъ она для любви.

Еслибъ она ихъ давала на то, чтобъ работать и мыкать горе, она была бы безконечно длинна.

Братъ мой, помни это и радуйся.

Красота для насъ сладостна, потому что кружится въ пляск подъ такіе же мимолетные звуки, какъ и наши жизни.

Знаніе драгоцнно для насъ, потому что никогда у насъ не хватитъ времени завершить его.

Все творится и заканчивается въ вчныхъ небесахъ.

Но зеленые цвты мечты вчно свжими сохраняетъ смерть. Братъ мой, помни это и радуйся.

72.

Долгими днями упорнаго труда я воздвигъ храмъ. Въ немъ не было ни дверей, ни оконъ. Толстыя стны его были сложены изъ массивныхъ камней.

Я забылъ обо всемъ другомъ, отстранился отъ всего свта, я въ восторженномъ созерцаніи взиралъ на изваяніе, которое поставилъ на алтарь.

Въ храм всегда была ночь, и его освщали лампады благовоннаго маслаНепрестанный дымъ иміама обвивалъ своими тяжелыми клубами мое сердце.

Не зная сна, я вырзывалъ на стнахъ фантастическія фигуры съ спутанными и загадочными очертаніями!— крылатыхъ коней, цвты съ человческими лицами, женщинъ съ змиными тлами.

Не было нигд оставлено прохода, чрезъ который могли бы проникнуть псни птицъ, шопотъ листьевъ или гулъ хлопотливаго селенія.

Единственнымъ звукомъ, отдававшимся подъ темнымъ куполомъ храма, были заклинанія, которыя я плъ.

Мой умъ сдлался тонкимъ и тихимъ, какъ заостренное пламя, мои чувства обмирали въ изступленіи.

Я не знаю, какъ проходило время, пока громовая стрла не ударила въ храмъ, и боль пронизала мн сердце.

Лампада казалась блдной и пристыженной, рзныя изображенія на стнахъ, какъ закованныя въ цпи грзы, безсмысленнымъ взоромъ встрчали свтъ, словно желая спрятаться.

Я посмотрлъ на изваяніе, стоявшее на алтар. Я увидлъ его улыбающимся и живымъ отъ живого прикосновенія Бога. Ночь, которую я заточилъ въ темниц, расправила свои крылья и исчезла.

73.

Безконечное богатство не твой удлъ, моя терпливая и сумеречная Мать-Земля!

Ты надрываешься, чтобы наполнить рты своихъ дтей, но скудна твоя пища.

Даръ радости, которымъ ты даришь насъ, никогда не бываетъ совершененъ.

Игрушки, которыя ты длаешь для своихъ дтей, хрупки.

Ты не можешь удовлетворить всхъ нашихъ алкающихъ надеждъ, но неужели мн изъ-за этого тебя покинуть?

Твоя улыбка, затненная страданіемъ, сладка моимъ глазамъ.

Твоя любовь, не знающая исполненія, дорога моему сердцу.

Твоя грудь кормила насъ жизнью, но не безсмертіемъ, вотъ почему вчно бодрствуютъ твои очи.

Изъ вка въ вкъ ты работаешь красками и пснями, но не создано еще твое небо, а только печальный на него намекъ.

Твои прекрасныя творенія окутаны туманомъ слезъ.

Я изолью свои псни въ твое нмое сердце и любовь свою въ твою любовь.

Я трудомъ буду поклоняться теб.

Я видлъ твой нжный ликъ и люблю твой грустный прахъ, Мать-Земля.

75.

Въ полночь человкъ, мечтавшій стать аскетомъ, объявилъ: ‘Настало для меня время бросить мой домъ и идти искать Бога. Ахъ, кто такъ долго держалъ меня здсь въ заблужденіи?’

Богъ шепнулъ: ‘Я’, но уши человка были глухи.

Съ младенцемъ, спавшимъ у груди ея, лежала его жена, покоясь мирнымъ сномъ, на одной сторон ложа.

Человкъ сказалъ: ‘Кто вы, такъ долго обольщавшіе меня?’

Снова произнесъ голосъ: ‘Они —‘ Богъ’, но онъ этого не слыхалъ.

Младенецъ закричалъ во сн, прильнувъ еще ближе къ матери.

Богъ повеллъ: ‘Остановись, безумецъ, не покидай своего дома!’, но онъ и теперь не слышалъ.

Богъ, стуя, вздохнулъ: ‘Зачмъ служитель мой идетъ искать Меня, отъ Меня отрекаясь?’

81.

Отчего такъ тихо шепчешь ты мн на ухо, о, Смерть, моя Смерть?

Когда вечеромъ цвты поникнутъ головками, и скотъ вернется въ свои стойла, ты украдкой подходишь ко мн и говоришь слова, которыхъ я не понимаю.

Такъ-ли должна ты плнять и побждать меня убаюкивающимъ зельемъ соннаго шопота и холодныхъ лобзаній, о, Смерть, моя Смерть?

Разв не будетъ пышныхъ торжествъ по случаю нашей свадьбы?

Разв не перевяжешь ты гирляндой темныя кольца своихъ кудрей?

Никто разв не будетъ нести предъ тобой твое знамя, и не будетъ разв ночь пламенть огнемъ твоихъ красныхъ факеловъ, о, Смерть, моя Смерть?

Приди со звономъ морскихъ раковинъ, приди въ безсонную ночь.

Однь меня въ пурпуровую мантію, схвати меня за руку и возьми меня!

Пусть будетъ готова у моихъ дверей твоя колесница съ нетерпливо ржущими конями!

Подними мое покрывало и гордо взгляни мн въ лицо, о, Смерть, моя Смерть!

83.

Она жила на склон холма, у окраины маисоваго поля, близъ родника, текущаго веселыми струями мимо торжественныхъ тней вковыхъ деревьевъ. Женщины приходили сюда наполнить свои кувшины, и путники садились здсь отдохнуть и поговорить. День за днемъ она работала и грезила подъ звуки журчащаго ручья.

Однажды вечеромъ незнакомецъ спустился съ окутанной облакомъ вершины, его кудри были спутаны, какъ сонныя зми. Мы спросили въ недоумніи: ‘Кто ты?’ Онъ не отвчалъ, но слъ у болтливаго ручья и сталъ безмолвно смотрть на хижину, гд она жила. Наши сердца затрепетали отъ страха и мы вернулись домой, когда наступила ночь.

На утро, когда женщины пришли за водой къ роднику подъ деревьями деодара, он нашли дверь ея хижины отворенной, но голоса ея не было слышно, и гд же было ея улыбающееся лицо?

Пустой кувшинъ стоялъ на полу, и лампа ея догорла въ уголк. Никто не зналъ, куда она бжала еще до разсвта — а незнакомецъ исчезъ.

Въ ма мсяц солнце раскалилось, и снгъ растаялъ, и мы сидли у родника и плакали. Мы недоумвали въ душ: ‘Есть-ли родникъ въ той стран, куда она ушла, есть ли ей гд наполнить свой сосудъ въ эти знойные, жаждущіе дни?’ И мы въ уныніи спрашивали другъ друга: ‘Есть ли страна за этими холмами, среди которыхъ мы живемъ?’

Была лтняя ночь, легкій втерокъ дулъ съ юга, я сидлъ въ ея покинутой комнат, гд лампа все еще стояла незажженной. И вдругъ передъ моими глазами холмы исчезли, какъ раздвинутыя занавси. ‘Ахъ, это она идетъ! Какъ живется теб, дитя мое? Счастлива ли ты? Но гд найдешь ты себ пріютъ подъ этимъ открытымъ небомъ? И нтъ здсь, увы, нашего родника, чтобъ утолить твою жажду’.

‘Здсь то же самое небо’, сказала она, ‘только свободное отъ загроаживающихъ его холмовъ, это тотъ же самый ручей, превратившійся въ рку,— та же самая земля, расширившаяся въ равнину’.

‘Все здсь есть’, вздохнулъ я, ‘только нтъ насъ’. Она печально улыбнулась и сказала: ‘Вы въ моемъ сердц’. Я проснулся и услышалъ журчанье потока и шелестъ деодаровъ среди ночи.

85.

Кто ты, читатель, читающій мои поэмы черезъ сто лтъ?

Я не могу послать теб ни одного цвтка изъ богатствъ этой весны, ни одной полоски золота изъ тхъ облаковъ.

Раствори свои двери и посмотри вокругъ.

Изъ своего цвтущаго сада набери благоуханныхъ воспоминаній объ исчезнувшихъ цвтахъ, что жили сто лтъ тому назадъ.

Въ радости своего сердца ты, можетъ быть, почувствуешь живую радость, пвшую въ одно весеннее утро и ликующій голосъ свой посылавшую впередъ, черезъ пространство въ сто лтъ.

Перев. В. Спасской.

‘Современникъ’, No 7, 1914

Садовникъ.

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

27.

28.

50.

52.

57.

61.

62.

67.

68.

72.

73.

75.

81.

83.

85.

Читайте также: