Сонеты, Шекспир Вильям, Год: 1609 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 72 минут(ы)

СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА

ВЪ ПЕРЕВОД И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.

Съ портретомъ Шекспира, вступительной статьей ‘Шекспиръ и его значеніе въ литератур’, съ приложеніемъ историко-критическихъ этюдовъ о каждой пьес и около 3.000 объяснительныхъ примчаній

ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ
пересмотрнное и дополненное по новйшимъ источникамъ.

ВЪ ДВНАДЦАТИ ТОМАХЪ.

Томъ XII.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ т-ва А. Ф. МАРКСЪ.

СОНЕТЫ.

Печатаніе Шекспировскихъ сонетовъ въ прозаическомъ перевод рядомъ съ изданіемъ прочихъ его произведеній въ перевод стихотворномъ можетъ невольно возбудить въ читателяхъ вопросъ о причин такого факта и почесться, пожалуй, за признаніе переводчика въ своей неспособности поступить иначе. Но это будетъ несправедливо Сонеты издаются въ проз по двумъ совершенно другимъ причинамъ, изъ коихъ первая и самая главная заключается въ особенности англійскаго языка, совершенно недопускающаго возможности врнаго и точнаго перевода произведеній подобнаго рода ни на какой языкъ, а на русскій въ особенности. Англійскій языкъ необыкновенно кратокъ. Огромное большинство его словъ односложно или много-двусложно, и потому при точной передач англійской мысли, а тмъ боле выраженной въ стихахъ, иной разъ не бываетъ никакой возможности удержать въ стихахъ перевода того же количества строкъ и стопъ, которое мы находимъ въ оригинал. Примръ лучше пояснитъ эту мысль, Такъ, что можетъ быть лучше и точне перевода Байронова ‘Шильонскаго узника’ Жуковскимъ? Сила, выразительность и въ особенности краткость стиха этого перевода поразительны, а между тмъ, если сосчитать число стиховъ подлинника и перевода, то окажется, что въ англійскомъ текст Байрона около 380 стиховъ, а у Жуковскаго — цлыхъ 460. Если при перевод произведеній, какъ ‘Шильонскій узникъ’, переводчикъ могъ не стснять себя раздленіемъ текста на строфы съ извстнымъ опредленнымъ количествомъ стиховъ, то что же остается длать, если форма переводимаго подлинника ненарушимо закована въ опредленное количество стиховъ, какъ это мы видимъ, напримръ, въ сонетахъ, гд обязательно должно быть четырнадцать строкъ, и гд малйшее отступленіе отъ этого, выработаннаго вками, литературнаго правила нарушаетъ характеръ сонета не только по форм и ритмической музыкальности стиха, но и по логическому изложенію мыслей. Помстить мысль подлинника непремнно въ четырнадцать строкъ не представляется никакой возможности по упомянутой выше многосложности русскаго языка сравнительно съ англійскимъ, и потому переводчику поневол приходится лавировать между двумя равно нежелательными трудностями, а именно: или выпустить, ради сохраненія формы, много важныхъ мыслей, или распространить текстъ, помстивъ въ свой переводъ нсколько лишнихъ строкъ, и этимъ исказить форму сонета. Справедливость этого взніяда читатели могутъ легко проврить, сравнивъ подстрочно съ подлинниками существующіе стихотворные переводы сонетовъ Шекспира или, еще лучше — поэмъ Байрона, какъ, напр., ‘Чайльдъ Гарольда’ или ‘Донъ Жуана’, написанныхъ тоже строфами съ опредленнымъ числомъ стиховъ. Всякій увидитъ, что переводчики по необходимости выпускали иной разъ боле четверти мыслей текста по невозможности вмстить ихъ въ извстное количество словъ текста многосложнаго русскаго языка.

Вторая причина, заставившая переводчика прибгнуть для точности перевода къ прозаическому тексту, важна не мене. Надо сказать, что если бъ авторъ книги, извстной подъ именемъ Шекспировыхъ сонетовъ, не написалъ ничего боле, то едва ли книгу эту прочелъ бы кто-нибудь кром лицъ, къ которымъ эти стихотворныя бездлки адресованы. Сонетъ въ средніе вка вовсе не былъ серьезной формой литературнаго произведенія, но имлъ скорй характеръ пустой обыденной игрушки, которой любили забавляться въ обществ. Сонеты писалъ всякій, кто только умлъ держать перо въ рукахъ и имлъ претензію принадлежать къ образованному классу общества. Чтобы сримовать четырнадцать строкъ, очень часто съ самымъ пустымъ содержаніемъ, не надо было вовсе имть таланта, и потому количество этого стихотворнаго хлама считалось въ средневковой литератур даже не тысячами, а наврно десятками тысячъ. Конечно, въ этой масс попадались и истинно талантливыя лирическія жемчужины, какъ, напримръ, сонеты Петрарка или Данте, но въ большинств это просто былъ римованный наборъ словъ съ самымъ пустымъ содержаніемъ. Въ сонет любовникъ изливалъ свой восторгъ предъ предметомъ своей страсти, жаловался на равнодушіе къ своей любви, молилъ о взаимности, о дружб, грозилъ самоубійствомъ. Въ сонетахъ воспвалась дружба, оплакивались житейскія несчастья, чаще же всего излагались просьбы о помощи, мольбы о заступничеств или покровительств предъ знатными лицами (при чемъ обыкновенно пускалась въ ходъ самая унизительная лесть). Наконецъ просто излагались всякія вздорныя, пришедшія въ голову, мысли совершенно въ род такъ называемыхъ лирическихъ стихотвореній многихъ нашихъ современныхъ quasi-поэтовъ.

Сонеты Шекспира не удалялись отъ этого шаблона. Они были явно произведеніями молодости поэта и нимало не отличались ни по форм ни по содержанію отъ такого рода литературныхъ произведеній. Огромное ихъ большинство адресовано къ одному лицу, къ которому авторъ чувствуетъ какую-то феноменальную дружбу, граничащую со страстной любовью, что привело нкоторыхъ толкователей даже къ предположенію, не были ли сонеты написаны женщин. Хотя въ настоящее время доказано, что большинство ихъ посвящено извстному покровителю Шекспира — лорду Соутгэмитону, которому онъ посвятилъ и свои дв первыя юношескія поэмы: ‘Венеру и Адонисъ’ и ‘Лукрецію’, но по содержанію сонеты очень были похожи на безконечное количество сонетовъ, писавшихся въ то время другими авторами. Преувеличенное выраженіе чувства сквозить почти во всхъ. Лесть предъ знатнымъ покровителемъ, доходящая почти до униженія, непріятно бьетъ въ глаза. Истинно поэтическаго содержанія, которое длало бы Шекспировы сонеты литературными перлами, нтъ почти ни въ одномъ, и я еще разъ беру смлость повторить, что, не напиши Шекспиръ ничего другого, кром сонетовъ, то едва ли бы книга его даже сохранилась въ литератур. Но въ чемъ же въ такомъ случа заключается значеніе Шекспировыхъ сонетовъ? Не боле, какъ въ томъ, что, несмотря на незначительность общаго содержанія, въ нихъ часто встрчаются и проскальзываютъ уже зародыши многихъ отдльныхъ мыслей и афоризмовъ, которые Шекспиръ перенесъ поздне въ свои драмы, гд эти мысли и афоризмы нашли свои настоящія мста, украсивъ и сдлавъ безсмертными т штрихи, помощью которыхъ авторъ рисовалъ свои живыя лица и дивныя картины. Потому если сонеты Шекспира и имютъ для почитателя Шекспира серьезное значеніе, то именно только для почитателей серьезныхъ, желающихъ изучить произведенія Шекспира не съ одной литературной, но и исторической стороны, длая сопоставленія и сравненія отдльныхъ мыслей и афоризмовъ, находимыхъ въ сонетахъ, съ тмъ, что мы находимъ въ позднйшихъ драмахъ. Но для такого сравненія изучаемый текстъ долженъ быть данъ въ перевод совершенно точномъ и буквальномъ, а это можетъ быть достигнуто, какъ объяснено выше, только въ перевод прозаическомъ. Вотъ въ чемъ и заключается вторая причина, почему такой переводъ избранъ и для настоящаго изданія.

1.

Отъ прекрасныхъ существъ мы желаемъ потомства для того, чтобъ роза красоты, увянувъ подъ вліяніемъ времени въ зрломъ возраст, не осталась безъ нжнаго наслдника, свидтеля ея памяти. Но ты, обручась лишь твоему собственному свтлому взгляду, поддерживаешь огонь своего очага исключительно своимъ существомъ и, производя голодъ среди обилія, длаешься самъ себ врагомъ, жестокимъ къ твоимъ собственнымъ прелестямъ… Свжее украшеніе міра, ты сталъ единственнымъ глашатаемъ твоей веселой весны и, сохраняй въ почк ея сокъ, истощаешься, прекрасный скряга ¹), воздержаніемъ… Пожалй міръ, потому что иначе природа и ты сами разрушите въ гроб то, что по праву принадлежитъ міру.

2.

Когда сорокъ зимъ, осадивъ твое чело, проведутъ глубокія морщины на нол твоей красоты — тогда гордая одежда твоей юности, которою такъ любуются теперь, сдлается изодраннымъ, очень мало стоящимъ рубищемъ… Если на сдланный теб тогда вопросъ: ‘гд твоя красота и прелести цвтущихъ дней?’ — ты отвтишь лишь указаніемъ на твой глубоко ввалившіеся глаза, то это будетъ всепожирающимъ ²) стыдомъ и расточительной похвалой… Но во сколько разъ похвальнй было бы употребленіе твоей красоты, если бъ ты могъ отвтить: ‘это прекрасное, рожденное мною, дитя будетъ итогомъ ³) моей жизни и оправдаетъ мою старость’. Доказавъ, что красота его получена отъ тебя въ наслдство, ты былъ бы вновь рожденъ въ старости и почувствовалъ жаръ въ крови въ то время, когда она уже начинаетъ остывать.

3.

Посмотрись въ зеркало и скажи лицу, которое въ немъ увидишь, что пришло время, когда лицо это должно произвесть другое. Если ты не возсоздашь этого свжаго образа теперь, то оскорбишь этимъ міръ и лишишь какую-нибудь мать Божьяго благословенія… Гд женщина настолько прекрасная, чтобъ ея нетронутое лоно отказало быть вспаханнымъ тобою? А также найдется ли на свт человкъ настолько глупый, чтобъ стать могилой своей любви и пресчь свое потомство? Ты — вчное| зеркало твоей матери, и она, глядя на тебя, возвращала вновь апрль своей весны, потому и теб слдуетъ сдлать такъ, чтобы, глядя сквозь окна твоихъ преклонныхъ лтъ, ты могъ, вопреки морщинамъ, видть вновь свое золотое время… Если ты будешь жить, не оставивъ посл себя памяти, то умрешь одинокимъ, и твой образъ умретъ вмст съ тобою.

4.

Небережливый красавецъ! для чего тратишь ты только на себя добро твоей красоты? Природа не даритъ намъ ничего, но только длаетъ ссуды, а потому, будучи щедра сама, требуетъ щедрости и отъ другихъ… Почему же, прелестный скупецъ, злоупотребляешь ты благодтельными щедротами, данными теб также для раздачи? Ростовщикъ, не имющій прибыли, для чего бережешь ты сумму суммъ ⁴), не умя жить ⁵)? Ведя торговыя дла только съ собой, ты похищаешь у самого себя свое добро, а потому, когда природа потребуетъ твоего отъзда ^б), скажи, какой, имющій цну, отчетъ ты ей представишь? Твоя, не употребленная ни на что, красота будетъ зарыта вмст съ тобою, тогда какъ, употребленная, она стала бы исполнительницей твоего завщанія.

5.

Если время употребляется на нжную работу для того, чтобъ отформировать прелестный обликъ, на которомъ останавливается всякій взглядъ, то то же самое время длается тираномъ для разрушенія всякой прелести… Неутомимое время приводитъ на смну лта отвратительную зиму, разрушая его этимъ. Сокъ растеній мерзнетъ, обильные листья опадаютъ, красота покрывается снгомъ, и нагота воцаряется везд… Если бъ лтніе соки, будучи заключены, какъ плнники, въ ледяную темницу, не оставались жидкими, то плодъ красоты исчезалъ бы вмст съ нею, не оставляя даже воспоминанія о томъ, чмъ она была прежде… Но цвты, источившіе плодотворный сокъ, теряютъ отъ вянія зимы только свою вншность, и ихъ сущность воскресаетъ для прекрасной жизни вновь.

6.

Не позволяй же свирпой зим разрушить въ теб твое лто, прежде чмъ ты источишь сокъ. Наполни какой-нибудь сосудъ твоей сладостью, скрой въ какую-нибудь сокровищницу плодъ красоты, прежде чмъ онъ погибнетъ отъ самоубійства Длать счастливыми платящихъ за то добровольно не значитъ быть ростовщикомъ. Ты для самого себя воспроизведешь себ подобнаго и, повторивъ это десять разъ, сдлаешься во столько же разъ счастливе. Когда же эти новые десять столько же разъ воспроизведутъ вновь тебя, то что будетъ въ состояніи сдлать съ тобою смерть, если ты будешь жить такимъ образомъ въ потомств? Не будь самоубійцей, ты слишкомъ прекрасенъ для того, чтобъ стать добычей смерти и сдлать червей твоими наслдниками.

7.

Смотри: когда прекрасное свтило поднимаетъ на восток свою горящую голову, всякій дальній взоръ привтствуетъ вновь возникающее зрлище и преклоняется предъ его священнымъ величіемъ… Глаза смертныхъ боготворятъ его красоту, провожая его золотое шествіе даже и въ тотъ мигъ, когда, достигнувъ вершины крутого небеснаго холма, оно уподобляется сильному юнош, достигшему зрлыхъ лтъ… Но когда, покинувъ высшій пунктъ, оно, точно состарвшись, направляетъ усталую колесницу къ закату, глаза всхъ, бывшіе до того прикованными къ нему какъ бы по обязанности, отвращаются отъ склонившагося пути и начинаютъ смотрть въ другую сторону. Такъ и ты, достигнувъ вечера, умрешь незамченнымъ, если не оставишь сына.

8.

Музыка для слуха ⁷), сказки, почему ты слушаешь съ неудовольствіемъ музыку самъ? Прекрасное не воюетъ съ прекраснымъ. Радость наслаждается радостью. Почему жъ любишь ты то, что теб не нравится ⁸), или, говоря иначе, почему находишь удовольствіе въ томъ, что теб надодаетъ? Если врное соединеніе хорошо звучащихъ тоновъ, сочетающихся въ аккорд, оскорбляетъ твой слухъ, то это лишь потому, что звуки эти хотятъ ласково тебя побранить за твою ршимость пть только соло, не присоединяясь къ нимъ, какъ бы это слдовало сдлать… Взгляни, какъ нжно звучатъ струны, соединяясь въ супружескомъ союз! Он похожи на отца, ребенка и счастливую мать, поющихъ одинъ согласный гимнъ. Ихъ безсловесная псня, составленная хотя и изъ разныхъ звуковъ, говоритъ теб одно: ‘Одинъ ты ничего не сдлаешь’.

9.

Или, можетъ-быть, ты губишь свою жизнь въ одиночеств, потому что боишься омочить слезами глаза твоей вдовы (въ случа если умрешь ⁹)? О! поврь, что, въ случа твоей бездтной смерти, весь міръ будетъ плакать по теб, какъ потерявшая мужа жена… Весь міръ сдлается твоей вдовой и будетъ рыдать о томъ, что ты не оставилъ своего подобія, потому что всякая честная вдова утшается въ чертахъ дтей воспоминаніемъ о своемъ муж… Если мотъ растрачиваетъ свое состояніе, то имущество его мняетъ только мсто, и люди наслаждаются имъ попрежнему. Но растраченная безъ пользы красота иметъ конецъ. Расточитель въ этомъ случа разрушаетъ добро, не употребивъ его въ дло… Свершить надъ собой самимъ такое постыдное самоубійство, значитъ — не чувствовать въ своемъ сердц любви къ ближнимъ.

10 ¹⁰).

Будучи такъ непредусмотрителенъ къ самому себ, ты долженъ со стыдомъ сознаться, что въ сердц твоемъ нтъ любви ни къ кому. Допуская, если хочешь, что многіе любятъ тебя, становится съ тмъ вмст очевиднымъ, что самъ ты никого не любишь. Ты до такой степени проникнутъ убійственной ненавистью, что не задумываешься вступить въ заговоръ противъ самого себя, стараясь разрушить то прекрасное жилище, воспроизведеніе котораго должно быть твоимъ высшимъ желаніемъ… Измни же свои мысли для того, чтобъ я измнилъ свое мнніе. Неужели ненависть должна пользоваться лучшимъ уходомъ ¹¹), чмъ нжная любовь? Будь, какъ того слдуетъ ждать отъ твоей наружности, добръ и ласковъ или докажи по крайней мр, что ты нжно сердеченъ къ самому себ. Создай другого себя изъ любви ко мн для того, чтобъ красота жила въ твоемъ (дитяти), какъ живетъ въ теб.

11.

Насколько ты будешь вянуть (съ годами), настолько же станешь вырастать въ твоихъ дтяхъ, возвращаясь такимъ образомъ къ тому, что покинулъ, ты получишь возможность вновь называть въ старости своей ту молодую кровь, которую вольешь въ своихъ дтей, будучи молодъ.— Такъ живутъ мудрость, красота и потомство, а, вн такой жизни существуютъ лишь безумство, старость и холодное увяданье. Если бъ вс думали такъ, то время прекратило бы свой ходъ, и чрезъ шестьдесятъ лтъ разрушился бы весь міръ.— Пусть гибнутъ безплодно грубыя и уродливыя существа, которыхъ природа не предназначала для запаса ¹²). Но взгляни на тхъ, которыхъ природа одарила особенно! Тебя она одарила еще боле, чмъ ихъ, а потому ты долженъ съ такою же щедростью употреблять эти щедрые дары самъ.— Ты — печать, которую природа выгравировала съ намреніемъ имть твои оттиски, чтобъ не погибъ основной типъ.

12.

Когда я считаю звонъ, означающій ходъ времени, и вижу, какъ веселый день погружается въ отвратительную ночь, когда я вижу фіалку, расцвтшую посл весны, и черные локоны, посеребренные близною, когда я вижу гордыя деревья, лишенныя листьевъ,— т деревья, чья зелень защищаетъ пастуха отъ зноя, или когда передо мной проносятъ въ хранилище скрученную снопами лтнюю траву, чьи стебли торчатъ, какъ всклокоченная блая борода,— тогда я задаю себ вопросъ о твоей красот и вспоминаю, что если прекрасное такъ вянетъ и умираетъ, смняясь новымъ, то, значитъ, смерть среди опустошенія, причиняемаго временемъ, ждетъ и тебя, и ты не можешь спастись отъ его косы ничмъ инымъ, какъ только противопоставивъ ему иного себя, созданнаго тобою, прежде чмъ оно захочетъ унести тебя самого.

13.

О, если бъ твое существованіе зависло только отъ тебя Но вдь ты будешь принадлежать себ, дорогой другъ, лишь до поры, пока будешь жить въ здшнемъ мір. Потому, готовясь къ этому неминуемому концу, ты долженъ передать кому-нибудь другому твой прекрасный образъ.— Такимъ путемъ красота, данная теб въ наемъ, сдлается безсрочной, и самъ ты переживешь себя даже посл твоей смерти тмъ, что твое прекрасное потомство будетъ носить твой образъ.— Кто допуститъ, чтобъ былъ разрушенъ такой прекрасный домъ, когда правильное хозяйство можетъ предохранить его противъ бурныхъ порывовъ зимы и суроваго холода смерти?— Такъ можетъ поступить только одинъ расточитель. Ты знаешь, дорогой другъ, что у тебя былъ отецъ. Допусти же, чтобъ эти слова могъ сказать и твой сынъ.

14.

Мнніе мое внушено мн не звздами, но я все-таки не чуждъ астрономіи, хотя и не затмъ, чтобъ предвщать добро или зло, болзни, голодъ или погоду.— Я не могу въ каждую данную минуту предсказать кому-нибудь грозу, дождь или втеръ его жизни или. благополучную судьбу государей, руководясь явленіями, какія вижу на неб, — но я почерпаю мои знанія изъ твоихъ глазъ. Въ этихъ постоянныхъ звздахъ читаю я, что если ты продолжишь себя въ будущемъ, го чрезъ это преуспютъ правда и красота, если жъ этого не случится, то я предвщаю, что смерть твоя будетъ приговоромъ и концомъ правды и красоты.

15.

Когда я подумаю, что для всего, что растетъ, періодъ совершенства длится лишь краткое мгновеніе, и что это высшее состояніе¹³) не боле, какъ вншность, надъ которой простирается таинственное вліяніе звздъ, когда, равно, я замчаю, что люди, какъ растенія, прозябаютъ, ласкаемые и убиваемые однимъ и тмъ же небомъ, что, полные молодыхъ силъ, они величаются, достигнувъ же зрлости, начинаютъ увядать и все-таки бодрятся до тхъ поръ, пока не будутъ позабыты,— тогда мысль моя объ этомъ непрочномъ состояніи невольно переносится на тебя, столь богатаго молодостью, и когда я вижу, какъ опустошительное время старается вмст съ разрушеніемъ превратить въ угрюмую ночь день твоей молодости,— то изъ любви къ теб я объявлю войну самому времени и, пока оно тебя разрушаетъ, призываю тебя къ новой жизни.

16.

Но почему жъ не хочешь ты объявить времени, этому кровавому тирану, войну самъ? Почему не попытаешься обезпечить себя отъ побоевъ новымъ средствомъ, боле дйствительнымъ, чмъ мои безплодныя римы?— Ты достигъ теперь высшей точки твоихъ счастливыхъ часовъ, и многіе еще необработанные двственные сады согласились бы съ честнымъ желаніемъ произрастить для тебя живые цвты, боле схожіе съ тобой, чмъ твой нарисованный образъ.— Такимъ путемъ живыя черты, чью наружную красоту и внутреннія достоинства не могутъ заставить ожить въ глазахъ людей ни карандашъ времени ни мое слабое перо, воспроизведутся вновь помощью той же жизни.— Возродившись вн себя, ты самъ себя этимъ сохранишь и будешь жить, воспроизводимый твоимъ собственнымъ искусствомъ.

17.

Кто повритъ въ будущія времена правд моихъ стиховъ, если я исполню ихъ описаніемъ твоихъ высшихъ достоинствъ? Стихи мои, небо это знаетъ, не боле, какъ только могила, въ которой скрыта твоя жизнь. Въ нихъ не выражена и половина твоихъ достоинствъ.— Если бъ я могъ описать красоту твоихъ глазъ и изобразить въ неисчислимыхъ словахъ твои неисчислимыя прелести ¹⁴), то будущій вкъ сказалъ бы, что поэтъ лжетъ, и что подобныя небесныя черты не могли имть мста на человческомъ лиц.— Такимъ образомъ пожелтвшія отъ времени, написанныя мною, страницы возбудили бы только смхъ, какимъ преслдуютъ стариковъ, боле болтливыхъ, чмъ искреннихъ, сказанная же о теб правда была бы сочтена бреднями поэта и преувеличеннымъ припвомъ старинной псни.— но если въ то время будетъ существовать рожденное тобою дитя, то ты будешь жить въ двойномъ вид: разъ въ немъ и другой разъ — въ моихъ римахъ ¹⁵).

18.

Сравню ли я тебя съ лтнимъ днемъ? Ты привлекательнй и мягче. Суровые втры обиваютъ нжныя майскія почки, а самое лто длится слишкомъ короткій срокъ.— Порой небо вышитъ слишкомъ сильнымъ зноемъ, въ которомъ отражается золотой его сводъ. Прекрасное перестаетъ быть прекраснымъ, обезображенное случайностью или перемнчивостью времени.— Но твое вчное лто не измнится никогда и не будетъ лишено прелестей, какими ты обладаешь, смерть не будетъ хвастать тмъ, что ты живешь въ ея вк, если въ безсмертныхъ стихахъ ты перерастешь вкъ. Да живутъ же эти стихи столько, пока живутъ люди и видятъ глаза, и да даруютъ они жизнь теб!

19.

Притупляй, пожирающее время, когти льва, заставляй землю пожирать своихъ собственныхъ дтей, вырывай острые зубы изъ челюстей свирпаго тигра, сожигай долговчнаго феникса въ его собственной крови!— Длай въ твоемъ полет скучными или веселыми времена года, словомъ — твори, быстрокрылое время, все, что ни пожелаешь, съ пространнымъ міромъ и его суетными удовольствіями: но я запрещаю теб только одно гнусное преступленіе:— не смй класть слдовъ на чело моей любви и проводить на немъ морщины твоимъ дряхлымъ перомъ! Оставь его въ твоемъ полет нетронутымъ, какъ образецъ красоты для грядущихъ поколній.— Но, впрочемъ, длай, старое время, даже это,— любовь моя останется вчно молодой въ моихъ стихахъ вопреки твоимъ посягательствамъ!

20.

Рука природы дала теб женскую наружность и тмъ сдлала мужчину любовницей моей страсти. У тебя нжное сердце женщины, но чуждое измнчивости, этого недостатка фальшивой породы женщинъ.— Твои глаза блестятъ свтле женскихъ, но взоръ ихъ не бываетъ столь фальшивымъ, когда онъ золотитъ предметъ, на который падаетъ. Мужчина, окрашенный такимъ качествомъ, что предъ нимъ блднютъ вс остальныя¹⁷), ты равно приковываешь къ себ глаза мужчинъ и привораживаешь души женщинъ.— Создавая тебя, природа намревалась сперва сдлать женщину, но потомъ дала теб невзначай нкоторый придатокъ, совершенно ненужный для моихъ намреній, чмъ насъ и раздлила.— Но если уже суждено, чтобъ ты жилъ для удовольствія женщинъ, то пусть он пользуются лишь плодами твоей любви. Самую же любовь я буду называть моею.

21.

Моя муза не похожа на музу тхъ поэтовъ, въ чьихъ стихахъ, вдохновляемыхъ раскрашенной снаружи, красотой, имя самого неба упоминается только для краснорчиваго! украшенія, о предмет же своей красоты повторяется на вс лады все, что есть лучшаго, при чемъ она сравнивается то съ солнцемъ и луной, то съ богатйшими перлами земли и океана, то съ апрльскими первыми цвтами, словомъ — со всми драгоцнностями, которыя окаймлены на нашемъ огромномъ (земномъ) шар небеснымъ воздухомъ. О, нтъ,— позволь мн писать такъ же правдиво, какъ правдива моя любовь. И вслдствіе этого поврь, что любимое мною существо будетъ прекрасно такъ, какъ только можетъ быть прекрасно дитя, рожденное женщиной, пусть даже оно не будетъ блестть, какъ блестятъ т золотые факелы, что прикрплены въ небесномъ воздух. Пусть говорятъ громче т, что любятъ по наслышк, я же не буду хвалить товаръ, котораго не намренъ продавать.

22.

Мое зеркало не увритъ меня въ томъ, что я старъ, до той поры, пока юность и ты будутъ одного возраста. Но когда я замчу на теб борозды времени, то признаю, что пришла пора смерти окончить и мои дни. Облекающая тебя красота не боле, какъ видимая одежда моего сердца, которое живетъ въ твоей груди, какъ твое сердце живетъ въ моей. Какъ же могу я въ такомъ случа считать себя боле старымъ, чмъ ты?— Потому береги себя, любовь моя, подобно тому, какъ берегу тебя я не для меня, но для тебя самого. Я соблюдаю твое сердце съ такою же осторожностью, съ какой нжная кормилица оберегаетъ своего ребенка отъ всего дурного.— Не разсчитывай же получить обратно твое сердце, когда будетъ убито мое. Ты отдалъ мн свое не съ тмъ, чтобы взять его обратно.

23.

Какъ плохой актеръ на сцен, позабывшій со страха свою роль, или какъ вспыльчивый ничтожный человкъ ¹⁸), чувствующій, что сердце его слабетъ подъ вліяніемъ избытка гнва, такъ и я не могу отъ недоврія къ себ говорить правильнымъ, принятымъ для выраженія любви, языкомъ, но падаю отъ ея силы, подавленный ея всемогущимъ бременемъ. Пусть же мои книги ¹⁹) будутъ нмыми краснорчивыми истолкователями моего говорящаго сердца. Он боле скажутъ въ пользу заслуживающей награды любви, чмъ можетъ это сдлать мой языкъ, наговорившій уже слишкомъ много.— Научись же читать то, что написала молчаливая любовь: умнье слушать глазами есть одно изъ тонкихъ свойствъ любви.

24.

Глазъ мой, сдлавшись художникомъ, воспроизвелъ твою красоту на страницахъ моего сердца, весь же я служу рамкой этой картин, которую слдуетъ признать истиннымъ чудомъ искусства въ виду того, что для созерцанія художественнаго произведенія слдуетъ въ настоящемъ случа смотрть на самого художника, въ чьемъ сердц заключенъ твой врный портретъ, какъ въ мастерской, гд твои глаза вставлены въ окнахъ вмсто стеколъ. Взгляни же, какую услугу оказываютъ глаза глазамъ. Мои нарисовали твое изображеніе, а твои служатъ моему сердцу окнами, сквозь которыя солнце любитъ заглядывать для того, чтобъ полюбоваться тобою. Но глазамъ моимъ для украшенія ихъ искусства недостаетъ одного: они рисуютъ только то, что видятъ, сердце же остается для нихъ чуждымъ.

25.

Пусть т, которымъ покровительствуетъ счастливая звзда, хвастаютъ публичными почестями и гордымъ титуломъ, но я, кому фортуна отказала въ подобныхъ тріумфахъ, пользуюсь счастьемъ, въ которомъ вижу высшую для себя честь. Фавориты великихъ государей расправляютъ листья своего цвта, какъ это длаютъ ноготки передъ солнцемъ. Ихъ гордость уничтожается въ нихъ самихъ, потому что значеніе ихъ умираетъ, едва нахмурится бровь ихъ повелителей. Понесшій много трудовъ и прославившійся въ битвахъ воинъ вычеркивается изъ книги чести, едва проиграетъ онъ одну битву посл тысячи выигранныхъ, при чемъ забываются и вс его прежніе подвиги. Поэтому какъ же счастливъ я, чувствуя, что меня любятъ, и что я люблю самъ, не опасаясь быть устраненнымъ съ мста и не грозя тмъ кому-либо другому.

26.

Властитель моей любви ²⁰)! Теб, чьи достоинства сдлали мою дятельность твоимъ вассаломъ, посылаю я этотъ письменный трудъ, какъ знакъ моей преданности, но отнюдь не моихъ способностей. Преданность эта такъ велика, что бдныя слова могутъ оказаться слишкомъ ничтожными для ея выраженія, но я надюсь, что твоя доброта пріютитъ ее въ твоей душ, несмотря на наружную ея скудость, и что это продолжится до тхъ поръ, пока звзда, руководящая моей жизнью, будетъ милостиво бросать на меня свои лучи, украшая мою бдную любовь настолько, что любовь эта сдлается достойна твоего дорогого вниманія. Тогда я осмлюсь громко говорить, какъ глубоко тебя люблю, до того же не буду ставить себя въ такое положеніе, чтобъ ты могъ меня испытывать.

27.

Истомленный трудами, спшу я лечь въ постель, въ этотъ сладкій пріютъ членовъ, разбитыхъ странствіемъ, но едва кончится работа тла, начинается такое же странствіе мысли въ голов. Мысли эти, какъ бы далеко я отъ тебя ни находился, страстно летятъ къ теб, держа открытыми томныя вки моихъ глазъ, и заставляютъ ихъ смотрть во мракъ, который простирается предъ глазами слпыхъ. И хотя я ничего тогда не вижу, но духовный взоръ моей души рисуетъ предъ моими лишенными зрнія глазами твой обликъ, который, сверкая какъ драгоцнный камень среди непривтливой ночи, длаетъ прекрасной даже черную ночь, обновляя ея дряхлую наружность. Такимъ образомъ я самъ не даю покоя моему тлу днемъ, а душа не находитъ его ночью изъ-за тебя.

28 ²¹).

Какъ же могу я въ такомъ случа возвратиться къ здоровому состоянію, если, лишенный благодяній покоя ²²), я не облегчаю ночью дневного утомленія, и если мой день разрушается ночью, а ночь днемъ?— День и ночь — эти враги во всякомъ другомъ случа — подали другъ другу руки съ цлью меня мучить. Первый меня утомляетъ, а вторая заставляетъ сокрушаться о томъ, что я, несмотря на вс усилія, все-таки остаюсь далекимъ отъ тебя. Чтобы польстить дню, я говорю, что ты его освщаешь и длаешь прекраснымъ, когда же облака покрываютъ небо, я твержу черно-построенной ²³) ночи, что ты золотишь ее, когда нтъ сверкающихъ звздъ. Но все-таки день ежедневно удлиняетъ мое страданіе, а ночь еженощно длаетъ чувствительне силу горя.

29.

Когда, оскорбляемый фортуной и людскимъ мнніемъ, я оплакиваю свое отверженное состояніе и, смущая глухое небо моимъ безплоднымъ плачемъ, проклинаю, глядя на себя, мою судьбу, когда, смотря на кого-нибудь боле богатаго надеждами, я завидую чертамъ его лица или количеству окружающихъ его друзей и, мене всего удовлетворенный тмъ, что имю самъ, желаю имть его таланты или могущество, — то, если въ такой мигъ, когда я почти самъ себя презираю, мн случайно придетъ мысль о теб, душа моя ²⁴), то, какъ жаворонокъ, вспорхнувшій на разсвт дня отъ угрюмой земли, я начинаю пть гимнъ предъ небесными вратами, потому что воспоминаніе о твоей сладкой любви приноситъ мн блаженство, которое я презрительно откажусь перемнить даже на состояніе королей.

30.

Когда среди сладкихъ тайныхъ думъ я вызываю, какъ на судъ, воспоминанія о томъ, что прошло, и, плача вновь слезами стараго горя объ исчезнувшихъ дорогихъ мгновеніяхъ, печалюсь объ отсутствіи многаго, что ищу напрасно,— то въ такія минуты я чувствую, что могу потопить мои глаза въ потокахъ слезъ о дорогихъ друзьяхъ, унесенныхъ ночью смерти, не знающей времени. Мои свжія слезы текутъ по поводу печалей, давно прошедшихъ, а я стенаю объ отсутствіи многихъ исчезнувшихъ образовъ. Въ такія минуты я могу печалиться о прошедшихъ печаляхъ и, переходя отъ одного горя къ другому, подвожу печальный итогъ вынесенныхъ въ прежнее время страданій, за которыя плачу какъ бы но еще невыплаченному счету.— Но если въ такія минуты я подумаю о теб, дорогой другъ, то все, что мною потеряно, кажется мн вновь найденнымъ, а печали мои оконченными.

31.

Твоя грудь стала драгоцннй, обогатившись тми сердцами, которыя я, не имя ихъ при себ, считалъ умершими. Въ ней царствуетъ любовь со всми ея нжными свойствами ²⁵), и въ теб обртаю я вновь друзей, которыхъ считалъ похороненными. Сколько свтлыхъ погребальныхъ слезъ источила изъ моихъ глазъ религіозная любовь, какъ дань умершимъ, которые кажутся мн теперь существами воскресшими и скрытыми въ теб. Ты — гробница, въ которой ожила похороненная любовь, и гробница эта украшена трофеями моихъ отошедшихъ привязанностей, отдавшихъ теб все, что он имли отъ меня, такъ что принадлежавшее многимъ принадлежитъ теперь теб одному. Образы любимыхъ мною лицъ вижу я въ теб, а ты, соединивъ ихъ вс въ _ч себ, обладаешь вслдствіе этого всмъ моимъ существомъ ²⁶).

32.

Если ты переживешь мой завершившійся вкъ, когда грубая смерть покроетъ прахомъ мои кости, и случайно перечтешь лишній разъ эти бдныя строки твоего умершаго друга,— сравни ихъ тогда съ лучшими современными произведеніями, и если он будутъ даже превзойдены всякимъ инымъ перомъ, то все-таки сбереги ихъ изъ любви ко мн, не обращая вниманія на римы, превзойденныя талантомъ боле счастливыхъ поэтовъ.— Почти меня тогда лишь слдующимъ отраднымъ приговоромъ: ‘если бъ муза моего друга росла вмст съ ныншнимъ, идущимъ впередъ, вкомъ, то рожденное его любовью дтище оказалось бы наврно достойнымъ занять боле высокое мсто въ ряду другихъ произведеній,— но такъ какъ онъ умеръ, другіе же поэты пишутъ лучше, чмъ онъ, то я буду читать ихъ произведенія за ихъ достоинства, а его — за любовь, которую онъ питалъ ко мн’.

33.

Часто случалось мн видть, какъ утро, озаривъ торжественнымъ лучомъ вершины горъ, цловало золотыми устами зелень луговъ и превращало въ золото²⁷) блдную поверхность потоковъ, но затмъ я видлъ также, какъ внезапно, позволивъ презрннымъ облакамъ избороздить точно орудіемъ пытки свое небесное чело, оно скрывало его отъ взоровъ покинутаго міра и украдкой удалялось, запятнанное такой обидой, къ западу. Точно такъ озаряло раннимъ утромъ мое солнце и меня, но, увы,— оно принадлежало мн только въ теченіе одного часа: воздушныя облака скрывали его отъ моихъ взоровъ снова. Ты не долженъ однако его презирать за это: земныя солнца могутъ тускнть, коль скоро мы знаемъ, что есть пятна даже въ небесномъ.

34.

Скажи, зачмъ общалъ ты мн прекрасный день и заставлялъ выйти въ путь безъ плаща, если съ тмъ вмст ты позволилъ презрннымъ облакамъ застигнуть меня въ дорог и скрыть твою красоту подъ изъ грязной оболочкой?— Для меня недостаточно, если ты, проглянувъ сквозь тучи, осушишь слды дождя на моемъ избитомъ бурею лиц. Никто не отзовется съ похвалой о такомъ бальзам, который затягиваетъ рану сверху, не излчивая внутренней болзни. Твое сожалніе не будетъ лкарствомъ для моего горя, и какъ бы ты ни раскаивался, я все-таки останусь при своей потер. Раскаяніе обидчика приноситъ очень малое утшеніе тому, кто несетъ тяжелый крестъ обиды, но если любовь твоя прольетъ надо мной слезы, то эти перлы будутъ искупленіемъ всхъ моихъ бдъ.

35 ²⁸).

Потому не печалься о томъ, что ты сдлалъ. Въ розахъ есть шипы, а въ серебряныхъ фонтанахъ — грязь, облака затменія скрываютъ равно и луну и солнце, а гнусный червякъ живетъ въ самой свжей почк. Ошибки длаютъ вс люди, и я самъ не изъятъ отъ нихъ, придавая такъ много значенія твоимъ ошибкамъ. Я гршенъ тмъ, что, извиняя тебя, иду въ своихъ извиненіяхъ дале, чмъ твои ошибки требуютъ извиненій. Заступаясь за тебя, я оправдываю ихъ до такой степени, что длаюсь твоимъ адвокатомъ, принадлежа къ противной сторон, и начинаю такимъ образомъ процессъ противъ самого себя. Мои любовь и ненависть затваютъ гражданскую войну и длаютъ то, что я становлюсь пособникомъ прелестнаго вора, такъ обидно меня обобравшаго.

36.

Дай мн сказать, что, будучи двумя, мы должны оставаться раздвоенные, несмотря на то, что любовь насъ соединила. Тогда приставшія ко мн пятна останутся на мн одномъ, какъ-будто бъ они были порождены мной однимъ, безъ всякаго участія съ твоей стороны. Въ нашей взаимной привязанности есть то достойное уваженія обстоятельство, что хотя, раздленные досадной причиной, мы и лишены сладкихъ наслажденій любви, но это отнюдь не уничтожаетъ между нами ея гармоніи. Я не долженъ безпрестанно заниматься тобой изъ, боязни, чтобъ моя, оплаканная мной, вина не покрыла тебя позоромъ. Равно и ты не высказывай твоего ко мн расположенія публично, потому что иначе ты рискуешь обезчестить твое имя самъ. Не длай же этого: я люблю тебя настолько, что, обладая тобой, считаю моей и твою репутацію.

37.

Какъ дряхлый отецъ смотритъ на своего предающагося юношескимъ забавамъ бодраго сына, такъ и я, охромвшій отъ злости фортуны²⁹), нахожу все мое утшенье въ томъ, что вижу твои достоинства.— Каковы бы ни были внчающія тебя и получившія право зваться твоими титулами качества: красота, родъ, благосостояніе, умъ, словомъ — все или даже боле, чмъ все — моя любовь присоединяется къ этому изобилію, вслдствіе чего я не чувствую себя ни хромымъ, ни бднымъ, ни презрннымъ. Осненный тобой, я чувствую въ себ приливъ такой силы, что удовлетворяюсь твоимъ избыткомъ и живу нкоторой частицей твоей славы. Я желаю теб всего, что только есть лучшаго. Желаніе мое удовлетворено, и потому я чувствую себя счастливымъ десять разъ.

38.

Какъ можетъ моя муза нуждаться въ предмет поэзіи, коль скоро ты вдохновляешь мой стихъ твоимъ милымъ существомъ ³⁰), слишкомъ прекраснымъ для того, чтобъ воспроизводить его на дрянной бумаг!— Если глаза твои встрчаютъ что-либо достойное при чтеніи моихъ произведеній, то благодари за это самъ себя, потому что будетъ ли кто-нибудь настолько нмъ, чтобы не найти, что для тебя писать, коль скоро ты освтишь собой его вдохновеніе?— Будь же десятой музой, въ десять разъ боле достойной, чмъ прежнія девять, призываемыя поэтами. Дай возможность тому, кто будетъ призывать тебя, произвесть творенія, которыя переживутъ вка.— Если моя слабая муза понравится этому любознательному времени, то пусть на мою долю достанется трудъ, а на твою — слава.

39.

Не будетъ ли съ моей стороны нескромнымъ воспвать похвалы теб, коль скоро ты составляешь лучшую часть меня самого? Какую пользу можетъ принесть похвала, расточаемая самому себ, и не будутъ ли мои похвалы теб такимъ самохвальствомъ?— Именно вслдствіе этого намъ надо жить раздленными, переставъ звать нашу нжную привязанность именемъ полнаго единства… Тогда только, въ разлук съ тобой, получу я право воздавать теб похвалы, которыхъ ты достоинъ одинъ.— О разлука! какъ была бы ты мучительна, если бъ нельзя было проводить горькія минуты твоего досуга въ сладкихъ мечтахъ о любви, обманывая такимъ образомъ и время и мысли, и если бъ ты не давала возможности такъ раздлять одно существо на-двое, предоставивъ уходящему вдаль хвалить того, кто остается.

40.

Бери мою любовь, бери всю! Если ты ее возьмешь, то что же получишь боле противъ того, чт уже имлъ прежде? Любви, которую можно назвать истинною любовью, ты не получишь, потому что все, что я имю, было твоимъ прежде, чмъ ты приступилъ съ этимъ новымъ требованіемъ.— Потому хотя я и не могу порицать тебя, уже пользующагося моей любовью, за то, что ты ее возьмешь вновь, но все-таки ты окажешься достойнымъ порицанія, если, обманывая себя добровольно, возьмешь то, отъ чего самъ отказывался³¹).— Я прощаю теб, прекрасный воръ, твое грабительство, несмотря на то, что ты посягаешь на мою нищету, впрочемъ, любовь знаетъ, что обиды, происходящія отъ нея, легче переносить, чмъ ненависть.— Пусть я буду убитъ твоей чарующей прелестью, въ которой даже зло принимаетъ прекрасный видъ, лишь бы мы не были врагами.

41.

Твоя красота и молодость оправдываютъ даже т мелкіе грхи увлеченія, которые ты позволяешь себ длать въ моемъ отсутствіи, потому что соблазнъ слдуетъ за тобой, гд бы ты ни былъ.— Ты привлекателенъ и потому созданъ для возбужденія желаній, ты прекрасенъ — потому на тебя будутъ разставляться засады. Если жъ такую засаду будетъ ставить женщина, то какой сынъ женщины остановится прежде, чмъ одержитъ надъ нею верхъ.— Но горе мн, когда подумаю, что ты былъ бы долженъ пожалть меня и вмст пожалть красоту и юность, увлекающія тебя въ тотъ омутъ, гд ты принужденъ разбить разомъ дв врности: во-первыхъ, соблазняя твоей красотой женщину, принадлежащую мн, и во-вторыхъ, длаясь неврнымъ мн самъ ³²)!

42.

Мое горе не въ томъ, что ты обладаешь ею, хотя и должно сознаться, что я люблю ее горячо, но меня подавляетъ мысль, зачмъ она обладаетъ тобой. Эта потеря любви печалитъ меня всего больне.— Но все-таки я извиню васъ, мои милые оскорбители: вдь ты любишь ее, потому что теб извстна моя къ ней любовь, она же, позволяя любить себя моему дорогому другу, этой самой измной доказываетъ, что любитъ меня.— Потерянный для меня, ты длаешься выигрышемъ для той, которую я люблю, если жъ я теряю ее, то моя потеря становится находкой для моего друга. Видя васъ соединенными, я несу, правда, двойную потерю, но вдь вы изъ любви ко мн же заставляете меня нести этотъ крестъ.— Моя утха въ томъ, что я и мой другъ составляемъ одно, значитъ — я могу льстить себ сладкой мечтой, что она любить меня одного.

43.

Я начинаю всего лучше видть въ тотъ мигъ, когда закрываю глаза, потому что въ теченіе дня они видятъ лишь предметы, не стоящіе вниманія, но, разъ заснувъ, я вижу во сн тебя, и тогда глаза мои, какъ бы просвтляясь мракомъ, получаютъ способность видть въ темнот.— Суди же, какое чудное зрлище представляетъ твое свтлое существо при свт дня, если уже одна твоя тнь длаетъ ночную тнь свтлой и блещетъ такъ ярко даже предъ закрытыми глазами!— Какое наслажденье для моихъ глазъ видть тебя свтлымъ днемъ, если уже одинъ твой несовершенный, прелестный обликъ, являющійся глухой ночью, поражаетъ до такой степени мои лишенные свта и отягченные глубокимъ сномъ, глаза!— Дни превращаются для меня въ ночи, если я тебя не вижу, и, наоборотъ, ночи блещутъ, какъ свтлые дни, если ты проносишься предо мной въ сновидніяхъ.

44.

Если бъ грубое вещество моей плоти было мыслью, то догадное разстояніе не остановило бы меня на моемъ пути, потому что, вопреки пространству, я былъ бы перенесенъ отъ самыхъ отдаленныхъ предловъ туда, гд живешь ты.— Тогда я былъ бы совершенно равнодушенъ къ тому, что нога моя стоитъ на земл, удаленная отъ того мста, гд ты находишься, потому что проворная мысль перенесла бы меня къ теб чрезъ моря и земли съ такой же скоростью, съ какою она движется сама.— Но, увы! меня убиваетъ мысль, что я не могу быть мыслью и перелетть вмст съ нею чрезъ огромное количество миль, отдляющее то мсто, куда ты удалился, и что, созданный изъ земли и воды, я долженъ съ горестью ждать для этого благосклонности времени… Эти низшія стихіи не даютъ мн ничего, кром слезъ и двойного рабства ³³).

45.

Дв мои прочія стихіи — легкій воздухъ и очищающій огонь — пребываютъ съ тобой, гд бы я ни былъ самъ, воздухъ, это — моя мысль, а огонь — моя страсть. Присутствуя и отсутствуя вмст, они носятся въ быстромъ полет.— Потому, когда эти легкія стихіи умчатся посланцами моей къ теб любви, то моя жизнь, оставшись только съ двумя стихіями вмсто четырехъ, изъ которыхъ она создана, скорбитъ до смерти, удрученная меланхоліей до тхъ поръ, пока мои къ теб посланцы, возвратясь вновь, не оживятъ состава моей жизни разсказомъ, что ты здоровъ. Узнавъ это, я радуюсь, но затмъ, отославъ ихъ вновь, перехожу опять отъ кратковременной радости на прежнія печали.

46.

Мои глаза и сердце ведутъ смертельную войну, споря о томъ, какъ раздлить обладаніе твоей наружностью. Глаза хотятъ запретить сердцу тобой любоваться, а сердце оспариваетъ это право у глазъ.— Сердце заявляетъ, что ты живешь въ немъ, въ этомъ тайник, куда не могутъ проникнуть пристальные глаза, а эти противники опровергаютъ это заявленіе, говоря, что въ нихъ отражается твой прелестный образъ.— Для ршенія этого вопроса избранъ составъ присяжныхъ, зависящихъ единственно отъ сердца, и ихъ приговоръ опредлилъ, что половина тебя будетъ принадлежать свтлымъ глазамъ, а другая — нжному сердцу.— Вслдствіе этого вншность твоя достается моимъ глазамъ, а сердце пріобртаетъ право на твою интимную привязанность.

47.

Мои глаза и сердце заключили союзъ и оказываютъ теперь другъ другу взаимныя услуги. Если глаза жаждутъ на тебя посмотрть, а сердце томится вздохами любви, то глаза, наслаждаясь, глядя на тебя, приглашаютъ сердце на это пиршество зрнія. Въ другой же разъ глаза длаются частями сердца и принимаютъ участіе въ его мысляхъ о любви.— Такимъ образомъ, видомъ ли твоимъ, или любовью, ты не перестаешь быть со мною, даже отсутствуя. Ты не можешь удаляться отъ меня дальше моихъ мыслей, а я всегда съ ними точно такъ же, какъ он всегда съ тобой.— Когда же он спятъ, то образъ твой, являясь мн во сн, будитъ мое сердце на радость и ему и глазамъ.

48.

Съ какимъ раченьемъ, отправляясь путешествовать, заперъ я подъ врнйшими замками всякую бездлку съ цлью обезопасить ее въ врномъ мст отъ воровъ и сберечь для собственнаго употребленія!.. Но тебя, въ сравненіи съ кмъ мои драгоцнности не боле, какъ ничтожныя бездлки, тебя, мою дорогую радость и въ настоящее время мою величайшую скорбь, тебя, мое лучшее сокровище и мою единственную заботу, оставилъ я въ добычу первому встрчному вору!— Я не заперъ тебя ни въ какой сундукъ, кром того, въ которомъ нтъ тебя, хотя я и врю, что ты въ немъ, и этотъ сундукъ — мое сердце, гд теб сохранена полная свобода входа и выхода.— Но я боюсь, что ты будешь изъ него украденъ, потому что ради такой добычи можетъ сдлаться безчестной даже сама правда.

49.

Противъ того времени, если то время наступитъ, когда я увижу, что ты хмуришься на мои недостатки, и что твоя ко мн привязанность хочетъ покончить со мной вс счеты, побуждаемая къ тому серьезнымъ размышленіемъ, противъ того времени, когда ты пройдешь мимо меня, какъ чужой, едва взглянувъ на меня солнцемъ твоего взгляда, и когда твоя любовь, переставъ быть тмъ, чмъ она была, найдетъ достаточныя причины для серьезной сдержанности,— противъ такого времени я началъ уже вооружать себя мыслью о моемъ ничтожномъ значеньи и поднимаю самъ на себя руки для того, чтобъ предоставить законное право дйствовать теб.— Вс права меня разорить будутъ на твоей сторон съ тхъ поръ, какъ я потеряю право на твою любовь.

50.

Какъ трудно бываетъ мн путешествовать, когда цль моего странствія говоритъ моему покою и счастью, что, сколько бы миль я ни прошелъ, вс он будутъ удалять меня отъ моего друга.— Истомленная моимъ горемъ лошадь, на которой я ду, уныло плетется подъ моей тяжестью, какъ-будто инстинктивно сознавая, что всаднику вовсе не нравится скорость, удаляющая его отъ тебя.— Окровавленная шпора, которую я иногда съ досады вонзаю въ ея бока, не въ силахъ побудить ее къ бгу, и она лишь уныло отвчаетъ мн вздохомъ, отъ котораго мн становится больне, чмъ ея бокамъ отъ моихъ шпоръ.— Этотъ вздохъ напоминаетъ мн, что впереди летитъ для меня горе, а моя радость осталась за мною.

51.

Такимъ образомъ любовь моя извиняетъ непріятную медленность моей печальной лошади въ то время, какъ я отъ тебя удаляюсь. Къ чему дйствительно мн торопиться, когда я покидаю мсто, гд находишься ты? Мн не нужно почтовой скорости до моего возвращенія. Но какое извиненіе найдетъ моя бдная лошадь ³⁴) въ часъ возврата, когда самая быстрая скорость покажется мн медленной, и когда я стану пришпоривать самый втеръ, если онъ будетъ подъ моимъ сдломъ, потому что тогда мн покажется неподвижной даже его крылатая быстрота?— Никакая лошадь не удовлетворитъ тогда моему желанію. Лишь оно одно, сотканное изъ чистйшей безтлесной любви, должно будетъ сдлаться моимъ ржущимъ, разгоряченнымъ, какъ огонь, скакуномъ! Пусть же любовь извинитъ мою несчастную клячу, сказавъ ей, что если она охотно идетъ медленнымъ шагомъ, покидая тебя, то самъ я стремлюсь зато къ теб полнымъ бгомъ.

52.

Я похожъ на богача, обладающаго чуднымъ ключомъ, которымъ онъ хотя и можетъ открыть, когда хочетъ, дорогой сундукъ со спрятаннымъ сокровищемъ, но не длаетъ это изъ боязни притупить утонченное удовольствіе безпрестаннымъ его повтореніемъ.— Праздники кажутся намъ пріятными и торжественными именно потому, что, повторяясь въ теченіе года лишь посл долгихъ промежутковъ, они длаются чрезъ то похожими на драгоцнные камни, размщенные на ожерель ³⁵).— Такъ и время, которое мы проводимъ вмст, считаю я моимъ ящикомъ съ драгоцнностями или гардеробомъ, въ которомъ спрятано парадное платье, вынимаемое лишь въ особыхъ торжественныхъ случаяхъ, съ цлью блеснуть каждый разъ какъ бы вновь его скрытой пышностью.— Счастливъ ты, чьи достоинства даютъ блаженство тому, кто тобой обладаетъ, и надежду, кто тебя не видитъ.

53.

Скажи, что ты такое и изъ какого вещества ты сдланъ? Если каждый человкъ иметъ только одну тнь, то почему же за тобой однимъ слдуютъ цлые милліоны тней постороннихъ?— Описавъ Адониса, мы будемъ имть только слабое о теб представленіе, а изобразивъ всми средствами искусства лицо Елены — получимъ тебя, одтаго въ греческое платье.— Если заговорятъ о весн или объ избыточномъ времени года осени, то первая окажется только тнью твоей красоты, а другая будетъ выраженіемъ твоей щедрости, тебя же узнаемъ мы во всемъ, что только существуетъ хорошаго.— Ты имешь свою долю во всякомъ вншнемъ совершенств, но никто не уподобился теб, равно не уподобишься никому ты самъ въ постоянств сердца.

54.

Во сколько разъ прекраснй кажется красота, если она украшена правдивостью! Какъ ни очаровательна роза, но мы цнимъ ее еще боле за источаемый ею сладкій ароматъ.— Шиповникъ окрашенъ не мене яркимъ цвтомъ, чмъ душистые лепестки розы, и когда бутоны его, распустясь подъ дыханіемъ лта, висятъ такъ же, какъ и роза, среди зелени, то кокетливая ихъ красота прекрасна не мене и красоты розы.— Но такъ какъ вншность составляетъ всю его прелесть, то потому онъ и живетъ непризнаннымъ и вянетъ несожалемый никмъ. Въ минуту смерти онъ умираетъ весь. Но не такъ бываетъ съ прекрасной розой: изъ ея мертвыхъ листьевъ получается сладкій ароматъ.— Такъ будетъ и съ тобой, милый, прекрасный юноша! Когда молодость твоя пройдетъ, мои стихи дистиллируютъ ароматъ твоихъ достоинствъ.

55.

И никакой мраморъ, никакой раззолоченый памятникъ, поставленный въ честь царямъ, не переживутъ моихъ могущественныхъ стиховъ. Ты будешь сіять въ нихъ боле, чмъ зарытый подъ печальнымъ камнемъ, запятнаннымъ рукою времени. Если разрушительная война низпровергнетъ статуи, а смуты вырвутъ съ корнемъ каменныя зданія, то и тогда ни мечъ Марса ни страшный огонь войны не въ состояніи будутъ уничтожить живого повствованія о твоей памяти.— Ты спокойно перейдешь чрезъ смерть и ненависть забвенія. Слава твоя всегда найдетъ себ мсто въ отдаленнйшемъ потомств, назначенномъ жить на земл до самаго Страшнаго Судилища, и такимъ образомъ ты останешься живымъ въ глазахъ твоихъ цнителей до той поры, когда воскреснешь въ день этого Судилища самъ.

56 ³⁶).

Возстанови, моя радость, твои силы, чтобъ нельзя было сказать, будто энергія твоя притупилась ране желаній, какъ это бываетъ съ аппетитомъ, который, успокоенный нищей сегодня, возобновляется на другой день съ новой силой.— Веди себя такъ, чтобъ глаза твои, насыщенные даже до того, что излишекъ заставитъ ихъ закрыться, открылись на другой день вновь и не убивали любви постоянной томностью.— Пусть этотъ промежутокъ времени будетъ подобенъ океану, раздляющему берега, на которыхъ ежедневно сходятся двое новобрачныхъ и, раскаленные возвратомъ любви, находятъ другъ друга еще лучше, или уподобь его скучной зим, длающей въ три раза боле пріятнымъ возвращеніе желаннаго лта.

57.

Твой невольникъ, о чемъ могу я думать, кром ежеминутнаго исполненія твоихъ желаній? У меня нтъ драгоцннаго времени на какія-либо услуги, кром тхъ, какія потребуешь ты.— Я не ропщу на безконечные, какъ міръ, часы, когда сталъ на страж по твоему приказанію, мой повелитель, и не смю считать горькими минутъ разлуки, когда теб благоугодно было проститься съ твоимъ слугой.— Я не ршаюсь ревниво спрашивать, гд можешь ты быть и чмъ занимаешься! Печальный невольникъ стою я безъ всякихъ мыслей, кром мысли о томъ, гд ты теперь и кого длаешь счастливымъ.— Любовь моя до того безумна, что я не могу дурно подумать о томъ, что ты думаешь или длаешь.

58.

Пусть Богъ, сдлавшій меня твоимъ невольникомъ, избавитъ меня даже отъ помысла обсуждать твои поступки и прихоти или требовать отчета о томъ, какъ ты проводишь время. Вдь я — твой вассалъ, обязанный исполнять все, что ты ни пожелаешь.— Покорный каждому твоему знаку, я буду безропотно переносить равную для меня тюремному заключенію разлуку съ тобой, къ чему приговариваетъ меня твоя воля³⁷), и поврь, что терпнье мое, усмиренное страданьемъ, не упрекнетъ тебя ни въ чемъ, что бы ты со мной ни длалъ.— Живи, гд захочешь! Свобода³⁸), предоставленная теб, такъ велика, что ты можешь пользоваться твоимъ временемъ, какъ угодно. Длай также все, что ни вздумаешь, потому что теб одному принадлежитъ право судить себя за преступленіе эгоизма.— Я созданъ для терпнія, и если это терпніе будетъ для меня даже адомъ, я все-таки не пророню дурного слова о твоихъ прихотяхъ, все равно, будь он хороши или дурны.

59.

Если на свт нтъ ничего новаго, и если существующее нынче существовало уже испоконъ вка, то какъ же обманутъ бываетъ нашъ мозгъ, когда, трудясь, чтобъ создать что-нибудь, онъ выдерживаетъ во второй разъ потуги для рожденія уже существующаго ребенка!— О, почему мое воспоминаніе, взглянувъ назадъ за пятьсотъ кругообращеній солнца, вообще не можетъ показать мн въ какой-нибудь древней книг образъ, подобный твоему, начертанный, когда мысль впервые стала выражать себя въ знакахъ!— Тогда я увидалъ бы, что вдохновило древній міръ для чуднаго появленія твоего существа, а равно узналъ бы, какое время было искусне — тогдашнее или наше, или оба они обладали равнымъ стремленіемъ ³⁹).— О, я убжденъ, что умъ людей прошлаго времени воздавалъ дань изумленія предметамъ даже худшимъ.

60.

Подобно тому, какъ волны плещутъ на каменистый берегъ, такъ точно стремятся къ своему концу и минуты нашей жизни, при чемъ каждая, стремясь въ постоянномъ труд впередъ, уступаетъ мсто слдующей.— Облитая лучезарнымъ свтомъ, юность увнчивается зрлостью, но затмъ, встрчаясь съ рядомъ затменій, направленныхъ противъ ея славы, кончаетъ тмъ, что время, давшее ей некогда все, отнимаетъ свои дары.— Время пронзаетъ цвтъ молодости и проводитъ параллельныя борозды на чел красоты. Оно пожираетъ рдчайшія произведенія природы, и ничего не можетъ устоять противъ его косы.— И однако мои стихи, прославляющіе твои достоинства, достигнутъ грядущихъ временъ, презрвъ даже ужасную руку времени.

61.

По твоей ли вол утомленные мои глаза остаются открытыми скучной ночью, когда воображу, что вижу тебя предъ собой? Ты ли причина, что сонъ мой прерывается, когда подобныя теб тни точно въ насмшку проносятся предъ моими глазами?— Ты ли посылаешь отдленный отъ тла твой духъ для того, чтобъ слдить за моими поступками и ловить меня въ неодобрительномъ препровожденіи времени, высказывая этимъ твою ко мн ревность?— О, нтъ,— какъ бы ты меня ни любилъ, любовь твоя все же не настолько велика, чтобъ поступать такимъ образомъ. Не твоя, а моя къ теб любовь препятствуетъ смыкаться моимъ глазамъ! Моя одинокая любовь разрушаетъ мой покой, превращая меня въ твоего ночного сторожа.— Я сторожу тебя въ то время, когда ты самъ бодрствуешь вдали отъ меня и слишкомъ близкій ко многимъ другимъ.

62.

Порокъ самолюбія, обладающій моей дутой, глазами и всмъ моимъ существомъ, вндрился до такой степени въ моемъ сердц, что противъ него нтъ ршительно никакихъ лкарствъ.— Мн кажется, что ни у кого нтъ лица лучше моего, сложенія стройне и вообще такой правильности во всемъ ⁴⁰), такъ что когда я вздумаю опредлять свое достоинство, то считаю себя безусловно превосходящимъ всхъ прочихъ людей.— Но когда, вставъ предъ зеркаломъ, я вижу себя разбитымъ и искаженнымъ годами, то самолюбіе мое поневол читаетъ противное, и самъ я вижу его ошибку.— При этомъ оказывается, что вмсто себя я восхищался тобой и раскрашивалъ свою старость красотой твоей молодости.

63.

Придетъ пора, когда и мой возлюбленный будетъ, подобно мн, сгорбленъ и разбитъ обидной рукою времени, когда годы изсушатъ его кровь и проведутъ морщины на его лиц, а утро его молодости достигнетъ крутой стези ночи ⁴¹). Прелести, которыхъ онъ можетъ назваться королемъ, исчезнутъ, унеся съ собой сокровище его весны.— Въ ожиданіи этого дня я спшу ужъ теперь укрпиться противъ всесокрушающаго ножа времени и стараюсь сдлать такъ, что если ножъ этотъ унесетъ даже жизнь моего возлюбленнаго, то чтобъ онъ не уничтожилъ его въ людской памяти.— Красота его будетъ видна въ этихъ мрачныхъ строкахъ, которыя, оставшись вчно живыми, сохранятъ и его вчно молодымъ.

64.

Когда я вижу, какъ свирпая рука времени разрушаетъ горделиво-роскошное убранство отжившаго и схороненнаго вка, когда я вижу, какъ высокія башни исчезаютъ съ лица земли, и какъ даже прочная бронза не избгаетъ удла страшной смерти, когда я вижу, какъ голодный океанъ беретъ верхъ надъ береговыми странами, и какъ, наоборотъ, твердая земля выдвигается въ водяныя владнія, заставляя одну сторону терять то, что выигрываетъ другая, когда я вижу такія перемны въ государств,— перемны, доводящія ихъ до разрушенія,— то видъ этихъ развалинъ невольно повторяетъ мн, что время унесетъ когда-нибудь и моего возлюбленнаго.— Такая мысль для меня хуже смерти, и мн остается только плакать, зачмъ я обладаю тмъ, что такъ боюсь потерять.

65.

Если уже ни бронза, ни камень, ни земля, ни безграничное море не могутъ помряться могуществомъ съ печальной смертью, то какъ же тягаться съ ея злобой красот, чья крпость не прочне цвтка?— Какимъ образомъ медоточивое дыханье лта можетъ противостоять осад воинствующихъ дней, когда неприступныя скалы и желзныя ворота оказываются недостаточно крпкими противъ ударовъ времени?— Страшная мысль! Гд, увы, можно укрыть лучшую, произведенную временемъ, драгоцнность противъ его же насилья? Какая рука въ состояніи попятить назадъ его быстрый бгъ и спасти красоту отъ его грабежа?— Ничья! Такое чудо можетъ свершиться только въ такомъ случа, если красота эта будетъ сіять вчнымъ блескомъ въ моихъ черныхъ чернилахъ.

66.

Утомленный всмъ, я призываю всеуспокаивающую смерть. Утомленъ я видомъ, какъ достоинство осуждено быть нищимъ отъ рожденья, а пустячная ничтожность путается въ счасть, какъ чистая вра недостойно отталкивается, какъ цннйшая, чмъ золото, честь постыдно свергается съ своего мста, какъ двственная добродтель подвергается грубому насилію, какъ истинное совершенство обидно оскорбляется, какъ сила парализуется недостойной властью, какъ знаніе осуждается ею же на молчанье, какъ глупость (принявъ ученый видъ) критикуетъ истинное искусство, какъ честность называется глупостью, а покоренное добро должно повиноваться и служить злу. Утомленный всмъ этимъ, я хотлъ бы уйти прочь, если бъ смерть не заставила меня вмст съ тмъ покинуть одинокимъ того, кого я люблю.

67.

О, для чего онъ останется жить среди такой заразы и будетъ оказывать своимъ присутствіемъ милость нечестью, такъ что порокъ получить чрезъ него значеніе и будетъ украшенъ его обществомъ? Для чего онъ позволитъ, чтобъ фальшивыя румяна подражали свжести его щекъ, превращая такимъ похищеніемъ живой цвтъ въ мертвое подобіе? Для чего бдной красот искать фальшивыми средствами уподобляться роз, когда она сама по себ роза натуральная?— Если природа обанкрутилась, то зачмъ жить, расцвчая обезкровленную плоть живой кровью своихъ жилъ? Вдь онъ — послдній остатокъ ея добра, и она изъ всего, чмъ гордилась прежде, можетъ жить только на его счетъ.— 0, она бережетъ его, чтобъ показать, какими сокровищами обладала она въ прежніе дни, ране чмъ случилось зло послдняго времени.

68.

Лицо его — географическая карта съ изображеніемъ того прошлаго времени, когда красота жила и умирала подобно цвтамъ, и когда не позволялось, чтобъ фальшивыя украшенія, употребляемыя нынче, смли появляться на живой голов.— Златокудрыя косы мертвыхъ, эта собственность могилы, не были тогда срзываемы для того, чтобъ жить во второй разъ на другой голов, превращая такимъ образомъ украшеніе мертвыхъ въ удовольствіе чужимъ людямъ ⁴²). Въ немъ олицетворяется святое античное время, когда красота поражала глаза сама собой, безъ всякихъ украшеній, не длая себ лта изъ чужой весны и не грабя прошлое для того, чтобъ возобновлять себя.— Природа бережетъ его, какъ вывску, чтобъ показать ныншнему фальшивому искусству, какова красота была прежде.

69.

Самая интимная сердечная мысль не въ состояніи прибавить для опредленія тебя что-нибудь къ тому, что видятъ въ теб глаза всего свта. Всеобщее мнніе (голосъ души) воздаетъ теб должное, будучи принуждаемо къ тому мнніемъ даже твоихъ враговъ. Твоя вншность увнчивается такимъ образомъ общей, вншней же, похвалой. Но однако т же самые языки, которые воздаютъ теб должное, звучатъ совершенно различно, когда приходится обсуждать твои невидимыя, внутреннія качества. Стараясь вглядться въ красоту твоей души, они мряютъ ее твоими поступками, и тогда ихъ грубыя, хотя и диктуемыя благосклоннымъ взглядомъ, заключенія придаютъ твоему сладкому цвтку рзкій запахъ плевелъ. Если твой ароматъ не сочетается тогда съ впечатлніемъ твоей вншности, то вопросъ этотъ разршается тмъ, что онъ оказывается слишкомъ обыкновененъ ⁴³).

70.

Нтъ порока въ томъ, что ты подвергаешься злословію:— прекрасное всегда было цлью клеветы! Красота выигрываетъ отъ сосдства съ подозрньемъ, этимъ чернымъ ворономъ, носящимся по чистйшей лазури неба. Если ты останешься чистъ самъ, то клевета тмъ сильнй выдлитъ твои достоинства, освщенныя временемъ. Червякъ порока любитъ заползать въ самыя свжія почки, а вдь ты — чистйшій нетронутый первенецъ.— Ты прошелъ чрезъ опасные соблазны юности, побдоносно ихъ отвергнувъ или покоривъ. Но какъ за это тебя ни хвалятъ, хвалы эти все-таки не могутъ зажать ротъ зависти, длающейся постоянно больше и больше.— Если бъ твоя личность не закрывалась иногда злословіемъ, то ты одинъ царствовалъ бы надъ всми сердцами.

71.

Не оплакивай моей смерти доле того срока, когда протяжный звонъ возвститъ, что я удалился изъ этого порочнаго міра для того, чтобъ поселиться въ жилищ презрнныхъ червей.— Не вспоминай, читая даже эти строки, руку, которая ихъ написала. Я люблю тебя такъ горячо, что желаю лучше быть забытымъ въ твоихъ дорогихъ мысляхъ, если воспоминаніе обо мн можетъ причинять теб горе.— О, я повторяю, что если ты взглянешь на эти строки, когда я, можетъ-быть, буду уже смшанъ съ глиной, не вспоминай даже моего бднаго имени! Пусть твоя любовь умретъ вмст съ моей жизнью для того, чтобъ мудрый свтъ, увидя твои слезы, не посмялся надъ тобой ради меня посл моей смерти.

72.

И чтобъ онъ не вздумалъ потребовать отъ тебя разсказа, за какія бывшія во мн качества любилъ ты меня, посл моей смерти. Забудь, мой дорогой, меня тотчасъ же, потому что для такого отвта ты не найдешь во мн ничего достойнаго,— если только не выдумаешь самъ какой-нибудь добродушной лжи, которая припишетъ мн что-нибудь гораздо большее, чмъ я заслуживаю, и облечетъ меня, умершаго, большими похвалами, чмъ сдлала бы это добровольно скупая правда.— Для того, чтобъ твоя истинная любовь не была сочтена фальшивой при вид, какъ ты ради ея будешь меня несправедливо хвалить, я желаю лучше, чтобъ мое имя было зарыто вмст съ тломъ, чмъ узнать, что оно живетъ на стыдъ теб и мн.— Мн будетъ стыдно за ничтожность качествъ, которыя я имлъ, а теб — за любовь къ ничтожному существу.

73.

Ты можешь сравнитъ меня съ тмъ временемъ года, когда лишь нсколько оставшихся желтыхъ листьевъ висятъ на дрожащихъ отъ холода втвяхъ, этомъ разоренномъ убжищ, гд прежде раздавалось сладкое пнье птицъ.— Я похожъ также на сумерки дня, когда, исчезая вслдъ за солнечнымъ закатомъ на западъ, онъ мало-по-малу поглощается темною ночью, этимъ синонимомъ ⁴⁴) смерти, запечатлвающей своимъ покоемъ все.— Наконецъ во мн можешь ты видть послднее мерцаніе огня, угасающаго на пепл юности, какъ на лож смерти, гд ему суждено умереть отъ руки того, что его прежде питало. Замть себ все это, чтобъ усилить твою любовь къ тому, что ты долженъ потерять навсегда.

74.

Смирись! Когда роковой приговоръ, недопускающій возраженія, унесетъ меня изъ этого міра, жизнь моя все-таки сохранится въ этихъ стихахъ, которые останутся теб на память.— Когда ты будешь ихъ перечитывать, то увидишь ту часть моего существа, которая была посвящена теб. Земля можетъ получитъ отъ меня только принадлежащую ей землю, но мой духъ, эта лучшая моя часть, принадлежитъ теб.— Потому ты лишишься только моей грубой части, моего мертваго тла, добычи червей, низкаго заработка злодйскаго ножа ⁴⁵), словомъ — вещи, слишкомъ ничтожной, чтобъ о ней даже упоминать, и въ которой хорошаго есть только то, что она содержитъ, а это содержимое принадлежитъ теб и всегда съ тобою останется.

75.

Ты для моихъ мыслей то же, что пища для жизни или своевременный дождь для полей. Для мирнаго обладанія тобой я готовъ на такія же безпокойства, какія испытываетъ скряги ради своихъ сокровищъ, когда онъ то радуется, что ими обладаетъ, то боится, какъ бы воры ⁴⁶) ихъ не похитили. Такъ и я: то боле всего желаю быть съ тобой наедин, то чувствую свое положеніе еще лучшимъ, если знаю, что свтъ видитъ мое счастье.— Иногда я вполн пресыщенъ радостью, что тебя вижу, а’ъ другой разъ жажду поймать хоть одинъ твой взглядъ, не имя и не преслдуя иныхъ удовольствій, кром тхъ, которыя получаю или получу отъ тебя.— Такъ, то истомленный, то вновь одаренный поперемнно я или насыщаюсь всласть, или оказываюсь лишеннымъ всего.

76.

Почему въ стихахъ моихъ отсутствуетъ до такой степени новая прославленная манера писать, и почему въ нихъ нтъ быстрыхъ неистовыхъ перемнъ? Почему не иду я вслдъ за временемъ и оставляю въ сторон новооткрытую методу употреблять вычурныя ⁴⁷) выраженія?— Почему пишу я всегда одинаково, оставаясь самимъ собой и облекая плоды моего воображенія до такой степени въ одну и ту же одежду, что каждое мое слово выдаетъ мое имя, обнаруживая и свой родъ и происхожденіе?— Знай, это — потому, что я пишу всегда о теб и вдохновляюсь исключительно моей къ теб любовью, вслдствіе чего вся моя заслуга состоитъ лишь въ облеченіи новой одеждой старыхъ мыслей и въ трат того, что ужъ было истрачено прежде.— Любовь моя, повторяя сказанное, становится похожа на солнце, которое кажется намъ ежедневно новымъ, несмотря на свою старость.

77.

Твое зеркало покачиваетъ теб, какъ исчезаетъ твоя красота, а циферблатъ часовъ напоминаетъ, какъ быстро мчатся драгоцнныя минуты. Пусть же эти блыя страницы ознаменуются впечатлніями твоего ума, и вся книга сдлается для тебя сокровищницей полезныхъ поученій ⁴⁸). Морщины, врно воспроизведенныя зеркаломъ, будутъ напоминать теб о зіяющихъ могилахъ, а тнь стрлки, ползущая по циферблату, научитъ тебя видть, какъ подвигаемся мы незамтнымъ, воровскимъ шагомъ къ вчности. Но если найдутся мысли, которыхъ память твоя не въ состояніи будетъ сохранить, то повряй ихъ этимъ блымъ страницамъ, и тогда он, сдлавшись для тебя дтьми, вскормленными твоимъ воображеніемъ, дадутъ теб возможность лучше узнать твою душу. Каждый разъ, какъ ты будешь ихъ перечитывать, он принесутъ теб пользу, сдлавъ эту книгу твоимъ сокровищемъ.

78.

Я заставлялъ мою музу такъ часто призывать тебя и находилъ въ теб при сочиненіи моихъ стиховъ такого помощника, что перья многихъ постороннихъ поэтовъ послдовали моему примру и стали писать свои произведенія, вдохновляясь также тобою… Глаза твои, научившіе нмого пть, а тяжелаго невжду — летать, прибавили перьевъ въ крылья даже знающихъ людей и придали ихъ умнью двойное величіе… Но ты долженъ гордиться преимущественно моими произведеніями, потому что они рождены исключительно подъ твоимъ вліяніемъ, тогда какъ въ произведеніяхъ другихъ поэтовъ ты только возвысилъ стиль и облагородилъ своей граціей ихъ искусство, но мое искусство это — ты самъ. Ты одинъ возвысилъ мое грубое невжество на ту ступень, гд стоитъ полное знаніе.

79.

Пока призывалъ тебя на помощь я одинъ, твоя граціозная прелесть отражалась только въ моихъ стихахъ, но теперь мои изящныя строки потеряли достоинство, и моя больная муза должна уступить мсто другой.— Я сознаю, что твои качества въ состояніи вызвать къ труду боле достойное перо, но вдь все, что бы ни написалъ о теб поэтъ, онъ этимъ возвратить только взятое у тебя же добро. Приписывая теб добродтель, онъ украдетъ это у твоихъ поступковъ, красоту найдетъ на твоемъ же лиц, словомъ — всякая похвала, которую онъ принесетъ теб въ даръ, окажется присущей твоему существу. Потому не вздумай благодарить его за то, что онъ скажетъ. Ты въ этомъ случа платишь себ его долги самъ.

80.

О, какимъ слабымъ чувствую я себя, когда, пытаясь писать о теб, знаю, что другой, гораздо боле высокій талантъ также пользуется для своихъ произведеній твоимъ именемъ ⁴⁹) и, употребляя на похвалы теб вс свои силы, длаетъ меня косноязычнымъ, когда я хочу приняться за то же самое! Но такъ какъ твои совершенства (широкія, какъ океанъ) могутъ равно носить на себ самые гордые и самые убогіе паруса, то дерзкій мой чолнъ, хотя и уступающій другимъ, все-таки охотно ршается предпринять плаваніе на твоей широкой поверхности. Малйшая твоя помощь спасетъ меня отъ гибели, тогда какъ онъ безопасно плаваетъ по твоей бездонной глубин. Моя погибель покажетъ, какой я утлый чолнъ. Но онъ останется всегда прочно построеннымъ, большимъ кораблемъ. Потому, если ему удастся, а я погибну, мое несчастье будетъ въ томъ, что я погибъ отъ любви.

81.

Изъ насъ двоихъ или я, оставшись живымъ, напишу твою эпитафію, или ты переживешь то время, когда я истлю въ земл. Такимъ образомъ память о теб не умретъ даже въ томъ случа, если будетъ позабыта каждая моя частица ⁵⁰). Твое имя получитъ отнын безсмертную жизнь, тогда какъ я, умеревъ разъ, умру для всего свта ⁵¹). Но мн земля дастъ лишь самую обыкновенную могилу, ты же будешь лежать, погребенный въ глазахъ у всхъ. Мои стихи будутъ твоимъ монументомъ, и ихъ прочтутъ глаза, еще не рожденные нын, языки же будущихъ людей повдаютъ о твоемъ существованіи даже и въ то время, когда прекратится дыханіе людей, живущихъ теперь. Такимъ образомъ твое имя будетъ жить (благодаря могуществу моего пера), переносясь изъ устъ въ уста дыханіемъ, а вдь оно и должно назваться жизнью по преимуществу ⁵²).

82.

Я признаю, что ты не сочетался съ моей музой бракомъ, а потому можешь безъ предубжденія смотрть на посвятительныя слова другихъ поэтовъ, которыми они привтствуютъ излюбленныхъ героевъ, прося благословенія для своихъ книгъ. Ты до такой степени высокъ и красотой и познаніями, что достоинства эти многимъ превосходятъ похвалы, которыми могу почтить тебя я, потому понятно, что ты въ прав требовать отъ новаго, лучшаго времени боле совершеннаго портрета. Поступай же такимъ образомъ, но когда будетъ сдлано все, что только въ состояніи произвесть натянутая реторика, то поврь, что истинно симпатичныя слова ты найдешь только въ искреннихъ похвалахъ твоего, говорящаго всегда правду, друга. Прочіе же, грубо намалеванные, образы будутъ напоминать лить т лица, на которыхъ нтъ живой крови, а въ теб кипитъ ея избытокъ.

83.

Я никогда не замчалъ, чтобъ ты нуждался въ румянахъ, а потому и не употреблялъ ихъ, рисуя твое прекрасное лицо. Я находилъ или по крайней мр думалъ, что ты даешь поэту въ долгъ гораздо боле, чмъ онъ можетъ возвратить. Потому, говоря о теб, я говорилъ сонной рчью, ожидая, что ты самъ, воспрянувъ, покажешь, до какой степени твои достоинства превосходятъ то, что могутъ сказать о теб перья современныхъ поэтовъ. Ты называлъ мое молчанье грхомъ, но я, напротивъ, думаю, что, оставаясь въ этомъ случа нмымъ, я прославлю себя гораздо больше, потому что, отказываясь отъ борьбы съ совершенствомъ, я этимъ уклоняюсь отъ мысли себя съ нимъ равнять и не нахожу, подобно другимъ, могилы тамъ, гд думалъ вдохнуть жизнь. Въ каждомъ твоемъ глаз гораздо больше жизни, чмъ могутъ изобразить ее въ своихъ произведеніяхъ оба твои поэта.

84.

Который изъ нихъ краснорчивй? Тотъ, который ограничится богатйшей изъ похвалъ, назвавъ тебя просто тобой. Въ этихъ словахъ заключено вполн сокровище, могущее тебя уравновсить. Плохо и безсильно перо, которое не уметъ украсить описываемый предметъ, но тотъ, кто вздумаетъ описывать тебя, достаточно прославитъ свое произведеніе, если скажетъ, что ты равенъ себ. Пусть онъ ограничится тмъ, что врно тебя скопируетъ, не обезображивая того, что природа создала столь прекраснымъ. Подобный дубликатъ прославитъ его искусство и заставитъ всхъ удивляться его слогу. Въ совершенствахъ, которыми ты одаренъ, есть та дурная сторона ⁵³), что, возбуждая всеобщія похвалы, ты навлекаешь порой похвалы, тебя недостойныя.

85.

Моя косноязычная муза учтиво ⁵⁴) молчитъ, въ то время какъ безконечныя, богато расточаемыя похвалы теб запечатлваются въ кудрявыхъ фразахъ золотыми перьями прочихъ музъ. Но если другіе поэты пишутъ хорошія слова, то я хорошо думаю про себя и, какъ безграмотный понамарь, повторяю только ‘аминь’ въ заключеніе тхъ гладкихъ, написанныхъ утонченными перьями, хвалебныхъ гимновъ, какіе подносятъ теб боле способные умы. Слушая похвалы теб, я повторяю: ‘да, это такъ, это правда’ — и хотя прибавляю къ этимъ похваламъ нчто большее, но это нчто остается въ моей душ, чья любовь къ теб выдвигается на первый планъ, подавляя слова. Потому цни другихъ за пустой втеръ словъ ⁵⁵), а меня — за молчаливыя мысли, которыя говорятъ дйствительно.

86.

Остается узнать, его ли ⁵⁶), направленная къ покоренію сокровища твоего существа, горделивая, плывущая на всхъ парусахъ, поэзія успла задержать мои созрвшія въ голов мысли, сдлавъ имъ могилой мсто. ихъ рожденья?— Этотъ ли духъ, вдохновленный духами къ созданію сверхчеловческихъ образовъ, убилъ меня на смерть? Нтъ! ни онъ ни мрачные, вдохновлявшіе его ночью, сообщники не могли бы убить моей поэзіи!.. Ни онъ ни учившій его по ночамъ родственный ему призракъ не могутъ похвастать тмъ, что побдили меня, заставя молчать. Я не былъ ослабленъ страхомъ, пришедшимъ съ этой стороны. Но когда ты возвысилъ его поэзію, оказавъ ей покровительство, то я лишился матеріала для моей, и это ее убило.

87.

Прощай! Ты слишкомъ для меня дорогъ и хорошо знаешь себ цну. Достоинства твои даютъ теб право на свободу, и твои относительно меня обязательства окончены. Вдь я имлъ право только на то, что ты давалъ мн добровольно, а гд жъ мои заслуги для такой богатой награды? У меня недостаетъ права на такой прекрасный даръ, и мой на него патентъ отобранъ назадъ. Ты отдался мн самъ, не сознавая своей цны или ошибшись во мн, кому себя отдавалъ, потому, обсудивъ теперь дло лучше, ты и отбираешь этотъ великій даръ, данный по ошибк. Обладая тобой, я быль польщенъ сновидніемъ и былъ во сн королемъ. Проснулся ничмъ.

88.

Когда ты будешь мной недоволенъ и взглянешь на мои достоинства взглядомъ презрнья, то я тоже приму твою сторону и, объявивъ войну самъ себ, подтвержу твою правоту, хотя бы ты даже отъ нея отрекся. Хорошо зная мои слабости, я могу усилить твое оружіе и поразсказать теб о моихъ скрытыхъ порокахъ для того, чтобы ты, унизивъ меня, возвысился чрезъ то самъ. Я при этомъ буду тоже въ выигрыш, потому что, любя тебя боле всего, я почувствую удовольствіе и самъ, если нанесенная мн мною самимъ обида послужитъ къ твоему возвышенію. Я люблю тебя и принадлежу теб до такой степени, что для воздаянія теб должнаго готовъ испытать какое угодно горе на себ.

89.

Если ты скажешь, что отрекся отъ меня за какой-нибудь порокъ, то я самъ сдлаю комментаріи къ этому обвиненью. Если скажешь, что я хромъ, я начну ковылять нарочно, не сдлавъ даже попытки себя защитить противъ твоего приговора. Словомъ, ты не будешь въ состояніи унизить меня даже на половину противъ того, что я сдлаю самъ для того, чтобъ нашелся достаточный предлогъ для желанной тобой перемны въ нашихъ отношеніяхъ. Зная, что этого хочешь ты, я задушу нашу связь и буду держать себя какъ чужой. Я не буду являться въ посщаемыя тобой мста, и языкъ мой никогда не повторитъ твоего милаго имени изъ боязни, чтобъ я (бдный простякъ) не нанесъ ему оскорбленія, случайно заговоривъ о нашемъ прежнемъ знакомств. Для тебя я обязываюсь враждовать съ самимъ собой, потому что я не долженъ любить того, кто теб ненавистенъ.

90.

Возненавидь же меня, если хочешь, и сдлай это именно теперь. Если свтъ расположенъ пригвоздить меня ко кресту, то присоединись и ты къ этому приговору Судьбы. Уничтожь меня теперь, когда это длаютъ вс, и не увеличивай моей бды позднйшимъ ударомъ.— Да! не являйся въ арьергард побдоноснаго горя въ то время, когда мое сердце его уже перенесетъ. Не подвергай меня утреннему дождю посл бурной ночи, увеличивая этимъ томленіе ршенной погибели.— Если хочешь меня бросить, то не длай этого послднимъ, когда другія мелкія горести уже удовлетворятъ надо мною свою злость. Явись въ первомъ ряду. Тогда до крайней мр я разомъ проглочу величайшую изъ горестей, какія мн посылаетъ судьба, и, сдлавъ это, не буду уже находить ихъ столь тяжкими, сравнивъ съ тою, какую причинитъ мн потеря тебя.

91.

Одни гордятся рожденьемъ, другіе талантами, третьи богатствомъ, нкоторые тлесной силой, иные изуродованною по послдней мод одеждой, а т своими соколами, собаками и лошадьми.— Каждый находитъ величайшую радость въ какомъ-нибудь удовольствіи сообразно своему вкусу. Но мн не не нужно ни одного изъ этихъ удовольствій, потому что для меня вс они тонутъ въ иномъ, общемъ блаженств.— Твоя любовь для меня-выше, чмъ гордость знатностью рода, дороже богатства, щеголевате, чмъ изящная одежда, и пріятне, чмъ удовольствіе. Я бденъ лишь тмъ, что ты можешь ее у меня отнять и сдлать нищимъ изъ нищихъ.

92.

Но, что бы ты ни длалъ — теб этого не удастся: ты закрпленъ за мной до конца моей жизни, потому что жизнь моя зависитъ отъ твоей любви и, слдовательно, прервется, едва ты перестанешь меня любить.— Что же мн въ такомъ случа бояться этой худшей изъ горестей, если худшимъ ея послдствіемъ будетъ только моя смерть? Мн, какъ вижу, суждено лучшее положеніе, чмъ если бъ я завислъ отъ состоянія твоего духа. Если жизнь моя зависитъ отъ перемны твоего ко мн расположенія, то, значитъ, ты не можешь меня мучитъ твоимъ непостоянствомъ. Какъ же мн не назвать счастливой мою судьбу, если благодаря ей я могу быть одинаково счастливъ и твоей любовью и моей смертью!— Но какое же благословенное состояніе не боится бды? Вдь ты-можешь мн измнить такъ, что я объ этомъ не узнаю.

93.

И тогда мн придется жить подобно обманутому мужу, врующему въ твою врность. Личина любви будетъ мн казаться любовью, хотя ея не будетъ и въ помин ⁵⁷). Взглядъ твой будетъ со мной а сердце далеко,— и я не въ состояніи буду замтить этой перемны, потому что глаза твои не умютъ выражать ненависти. На лиц другихъ людей коварство сердца выражается взглядомъ, морщинами, лишней складкой бровей,— но само небо ршило, что твое прекрасное лицо будетъ выражать только нжную любовь. Каковы бы ни были твои мысли или сердечныя движенія, глаза твои все равно будутъ свтиться нжностью.— О, какъ твоя красота походила бы на яблоко Евы, если бъ твоя добродтель не соотвтствовала твоей наружности!

94.

Люди, не длающіе зла, когда могутъ его длать, не выказывающіе силы, которую могутъ выказать, и остающіеся холодными, безстрастными и неподвижными, какъ полнья, несмотря на свои способности заставлять двигаться другихъ,— вотъ т, которымъ по справедливости должно посылать свою милость небо, потому что они одни умютъ сберегать природные дары отъ растраты. Они — полные хозяева надъ самими собой, и вс прочіе люди могутъ назваться только слугами ихъ превосходства.— Запахъ лтняго цвтка принадлежитъ лту, самъ же по себ онъ только живетъ и умираетъ, но если этотъ цвтокъ заразился инымъ тлтворнымъ дыханьемъ, то выше его поставится по достоинству даже неблагородный плевелъ.— Лучшія вещи портятся злоупотребленіемъ, и загнившая лилія пахнетъ гораздо хуже, чмъ плевелы.

95.

Какую прелесть и привлекательность умешь ты придать даже ошибкамъ, которыя, подобно червячку, поселившемуся въ благоуханной роз, пятнаютъ достоинства твоего чистаго имени! Какой сладостью облекаешь ты даже твой грхъ!— Языкъ, который захочетъ разсказать исторію твоей жизни, будетъ звучать похвалой даже въ томъ случа, если станетъ тебя позорить, преувеличивая предосудительность твоихъ прихотей, потому что твоимъ именемъ украсится и прикроется даже злословіе.— Какое блистательное жилище досталось порокамъ, задумавшимъ поселиться въ теб! Покрывало красоты длаетъ въ теб невидимымъ даже дурное, и все, что глазъ въ теб можетъ замтить, длается прекраснымъ.— Но береги, милое сердце, эту широкую привилегію! Помни, что даже самый твердый клинокъ можетъ быть испорченъ неумлымъ употребленіемъ.

96.

Нкоторые говорятъ, что въ проступкахъ твоихъ виновата молодость, другіе винятъ въ нихъ твою суетность, многіе находятъ, что твоя молодость и капризы именно и составляютъ твою прелесть. Но и прелесть и ошибки твои любимы и старыми и молодыми ⁵⁸). Ты даже твои слабости превращаешь въ украшающую тебя прелесть.— Подобно тому, какъ даже ничтожный камень цнится высоко, когда онъ надтъ на пальц внчанной королевы, такъ и твои пороки превращаются и принимаются въ теб за хорошія качества ⁵⁹).— Какъ много ягнятъ обманулъ бы злой волкъ, если бъ онъ могъ являться въ вид ягненка, и какъ много погубила бы судьба ⁶⁰) твоихъ обожателей, если бъ вздумала употребить противъ нихъ всю силу твоего очарованія.— Но не длай этого: я люблю тебя до такой степени, что, обладая тобой, считаю моей и твою репутацію ⁶¹).

97.

Холодной зимой показалось мн время, пока я былъ въ отсутствіи и не видлъ тебя, радость моего быстро несущагося лта! Какой холодъ я чувствовалъ! Какъ мрачны казались мн дни! Все вокругъ дышало наготою старца-Декабря.— А между тмъ вдь это происходило лтомъ, когда приближалась изобильная осень, отягченная богатой жатвой, этимъ даромъ, понесеннымъ ею отъ весны, и похожая на вдову, оставшуюся беременною по смерти мужа.— Но для меня это обильное потомство казалось лишь семьей сиротъ, лишенныхъ отца, потому что въ моихъ глазахъ лто съ его радостями можетъ быть лишь тамъ, гд живешь ты, гд жъ тебя нтъ — тамъ не поютъ даже птички.— А если и поютъ, то такимъ заунывнымъ голосомъ, что даже листья, слушая ихъ, блднютъ, страшась скораго прихода зимы.

98.

Мы разстались весною, когда гордый своимъ пестрымъ уборомъ и украшенный полнымъ блескомъ Апрль до такой степени оживлялъ все вокругъ духомъ юности, что даже старикъ Сатурнъ смялся и плясалъ съ нимъ вмст.— Но ни пніе птичекъ ни сладкій запахъ всевозможныхъ благоухающихъ и сверкавшихъ яркими красками цвтовъ не могли заставить меня разсказать какую-нибудь лтнюю сказку или сорвать цвтокъ съ его кокетливаго стебелька.— Не любовался я близною лилій, не восхищался румянцемъ розовыхъ лепестковъ, потому что они мн казались лишь прекрасными формами, скопированными съ тебя, родоначальницы всего этого.— Я чувствовалъ вокругъ себя зиму и если развлекался цвтами, то лишь потому, что принималъ ихъ безъ тебя за твою тнь.

99.

Раннюю фіалку я бранилъ, говоря ей: твой сладкій запахъ украла ты, проворная воровка, съ благоуханныхъ устъ моей возлюбленной, пурпурный оттнокъ твоихъ лепестковъ грубо похищенъ съ ея лиловатыхъ жилокъ. Лиліямъ длалъ я приговоръ за близну, украденную съ твоихъ ручекъ ⁶²), а бутонамъ майрана — за краску твоихъ волосъ. Среди шиповъ боязливо прятались дв розы, одна краснла со стыда, другая блднла съ отчаянія, третья, ни красная ни блая, украла у нихъ об эти краски и вдобавокъ похитила ароматъ твоего дыханія, но была наказана за это преступленіе тмъ, что сдлалась въ полномъ блеск своей красоты добычей мстительнаго червяка.— Много видлъ-я цвтовъ еще, но не ‘замтилъ ни одного, чьи цвтъ и запахъ не были бы украдены у тебя.

100 ⁶³).

Куда скрылась ты, Муза, и почему молчишь такъ давно о томъ, кому обязана всмъ твоимъ могуществомъ? Или ты расточаешь жаръ на какія-нибудь ничтожныя псни, омрачая свой талантъ попыткой освщать низкіе предметы?— Возвратись, забывчивая Муза, и вознагради благородными строками время, проведенное такъ нерадиво. Пой слуху того, кто цнитъ твои псни и одаряетъ твое перо искусствомъ и силой.— Воспрянь, успокоившаяся Муза, чтобъ взглянуть, не успло ли время провести морщины на прекрасномъ лиц моего дорогого друга ⁶⁴), и если что случилось, то спши осмять самое время, уничтоживъ въ мнніи свта значеніе этого поступка.— Прославь моего друга ране, чмъ время его разрушитъ. Этимъ отклонишь ты удары его косы и серпа.

101.

Лнивая Муза! Какого наказанья заслуживаешь ты за твое пренебрежительное отношеніе къ добру, облеченному подобною красотой? Добро и красота принадлежатъ всецло тому, кого я люблю. Ты зависима отъ него также, и въ этомъ твое достоинство. Отвть мн, Муза: неужели ты держишься мннія, что добродтель, будучи прекрасна отъ природы, не нуждается въ раскрашивань, а красота — въ карандаш для увковченія ея реальности? Неужели хорошее хорошо только въ томъ случа, если оно останется нетронутымъ?.. Или ты останешься нмой, потому что онъ не нуждается въ похвалахъ? Нтъ,— не извиняй этимъ твоего молчанья! Отъ тебя зависитъ заставить его жить даже посл того, когда онъ будетъ зарытъ въ золотой могил, и сдлать его предметомъ похвалы будущихъ поколній… Исполняй же, Муза, свой долгъ! Я научу тебя, какъ его изобразить, чтобъ онъ показался будущему времени такимъ, каковъ онъ теперь.

102.

Любовь моя окрпла, хотя кажется съ виду боле слабой. Я люблю не мене, хотя понаруж можно счесть любовь мою уменьшившейся. Любовь сдлается продажнымъ товаромъ, если любящій будетъ самъ повсюду громко кричать о ея сил. Любовь наша была новой, и для нея только-что начиналась весна, когда я сталъ привтствовать ее моими пснями, какъ соловей, чей голосъ громко раздается лтомъ и становится сдержаннымъ съ наступленіемъ поздняго времени… И это происходитъ не вслдствіе того, что лто становится хуже сравнительно съ временемъ, когда ночь затихаетъ, слушая его печальныя псни, но потому, что осенью гудятъ дикой музыкой вс сучья на деревьяхъ, и нжные звуки, длаясь обыкновенными, теряютъ всю свою прелесть,— такъ и я, подражая соловью, сдерживаю иногда языкъ, боясь надость теб моими пснями.

103.

Увы! какую скудость обнаруживаетъ моя Муза вслдствіе того, что предметъ ея псень, давая такой богатый матеріалъ для вдохновенія, оказывается гораздо лучшимъ въ своемъ натуральномъ вид, чмъ облеченный моими похвалами… О, не упрекай меня, если я не могу боле писать. Взглянувъ въ зеркало, ты увидишь въ немъ лицо, чья красота превосходить до того силу моего тупого воображенія, что стихи мои меркнутъ, и самъ я теряюсь… Не великимъ ли потому будетъ грхомъ, если я, думая украсить предметъ, бывшій прекраснымъ и безъ того, только его загрязню? Вдь моя поэзія не иметъ иного предмета для описанія, кром твоихъ прелестей и достоинствъ… И все-таки, когда ты смотришься въ зеркало, оно показываетъ теб больше, гораздо больше сравнительно съ тмъ, что могутъ выразить мои стихи.

104.

Для меня, дорогой другъ, ты никогда не можешь состарться, потому что красота твоя кажется мн совершенно такою же, какъ и въ день, когда глаза мои въ первый разъ встртились съ твоими. Три холодныхъ зимы сорвали съ деревьевъ ихъ лтнее украшеніе… Три прекрасныхъ весны, слдуя закону времени года, превратились на моихъ глазахъ въ желтую осень, ароматъ трехъ апрлей былъ сожженъ солнцемъ трехъ жаркихъ іюней съ тхъ поръ, какъ я въ первый разъ увидлъ твою свжесть, оставшуюся такою же до сихъ поръ… Но, увы!— красота сходитъ съ лица такимъ же незамтнымъ шагомъ, какимъ движется тнь солнечныхъ часовъ. Такъ и твоя прелесть, кажущаяся мн неизмнной, иметъ движеніе, обманывающее мои глаза… Узнай же, для того, чтобъ беречься этой судьбы, что красное лто многихъ исчезло ране, чмъ ты, неопытный юноша, былъ рожденъ на свтъ.

105.

Любовь моя не должна считаться идолопоклонствомъ, а мой возлюбленный — идоломъ, только потому, что мои хвалебные гимны и псни говорятъ исключительно и всегда о немъ или ему… Тотъ, кого я люблю, прекрасенъ сегодня, прекрасенъ будетъ завтра и останется вчно такимъ въ своемъ дивномъ совершенств. Потому и стихъ мой, пріуроченный къ изображенію такого постоянства, остается всегда одинаковъ, чуждаясь разнообразія… Красота, любезность, добродтель — вотъ все, о чемъ я пою. Красота, любезность, добродтель — выражаемыя иной разъ другими словами — вотъ весь кругъ, въ которомъ вращается мое воображенье. Три темы, чудно соединяющіяся въ одномъ лиц:— красота, любезность и добродтель — часто встрчались порознь, но до сей норы качества эти ни разу не соединялись въ комъ-нибудь одномъ.

106.

Когда въ хроникахъ прошедшаго времени я читаю описанія прекрасныхъ существъ, чья красота вдохновляла къ сочиненію старинныхъ стиховъ, въ которыхъ прославлялись умершія уже дамы и любезные рыцари,— тогда мн кажется, что въ каждой попытк описать красоту чьей-нибудь руки, ноги, губъ, глазъ или лба, перо, старавшееся это сдлать, воображало именно ту красоту, современнымъ идеаломъ которой долженъ считаться ты… Потому вс эти описанія являются какъ бы протестомъ нашего времени и твоимъ предъ изображеніемъ, но такъ какъ писавшіе, не имя тебя предъ собой, должны были смотрть отгадывающимъ взглядомъ, то и вышло, что предметъ не былъ ими исчерпанъ достойно… Что жъ до насъ, современниковъ, то хотя мы и имемъ глаза, чтобъ тебя видть, но намъ недостаетъ языка для твоего прославленія.

107.

Ни мое предчувствіе ни пророческій духъ вселенной, чующій грядущія событія, не могутъ опредлить срока моей истинной любви, если признать ее за опредленный приговоръ… Когда луна пройдетъ благополучно чрезъ фазу затменья, то сулившіе бду авгуры смются надъ собственными предсказаньями. Сомнительные вопросы внчаются наконецъ ихъ разршеньемъ, и миръ простираетъ свою оливу на вчныя времена… Такъ и любовь моя, окропленная бальзамомъ всеутшающаго времени, смотритъ веселй, и смерть оказывается мн подчиненной съ тхъ поръ, какъ я, вопреки ей, надюсь жить въ моихъ бдныхъ стихахъ, предоставя ей торжествовать лишь надъ безсловесной темной толпой… Ты найдешь въ нихъ свой памятникъ даже въ то время, когда будутъ уничтожены короны и мдныя гробницы тирановъ.

108.

Была ли въ человческомъ мозгу хоть одна способная быть записанной идея, помощью которой я не выразилъ бы теб моихъ истинныхъ чувствъ? Что могу я сказать или написать новаго, чтобъ подтвердить мою къ теб любовь или изобразить твои достоинства?.. Ничего, дорогой мальчикъ! Теперь я, какъ въ молитвахъ, могу ежедневно повторять лишь одно и то же, переворачивая на новый ладъ старую мысль, что ты — мой, а я — твой,— словомъ — говорить то, что сказалъ въ день, когда впервые привтствовалъ твое милое имя… Такимъ образомъ наша вчная и всегда обновляемая любовь, не боясь ни пыли ни обидъ времени, можетъ сдлать время страницей для записи замтокъ, не обращая вниманія на неизбжныя морщины… Первое впечатлніе любимаго предмета останется для нея живымъ, даже когда и вншніе перемны въ окружающемъ мир покажутъ ей, что она умерла сама.

109.

Не говори никогда, что я былъ фальшивъ сердцемъ, хотя разлука, повидимому, и умрила пламя моей любви. Мн такъ же трудно было бы разстаться съ самимъ собой, какъ и съ душой моей, которая живетъ въ твоемъ сердц… Оно — домъ моей любви. Если мн, какъ путешественнику, случалось его покидать, то я, какъ путешественникъ, возвращался опять въ свой домъ въ свое время, временемъ не измненный, и приносилъ съ собой слезы, которыми оплакивалъ свою ошибку. Ты не долженъ врить, будто я, несмотря на свойственныя существамъ, созданнымъ изъ плоти и крови, слабости, способенъ обезчестить себя до возможности низко покинуть то добро, которое нахожу въ теб… Вдь, кром тебя, моя роза, весь широкій миръ кажется мн ничтожествомъ, а ты въ немъ мое все!

110.

Увы!— это правда! Я блуждалъ изъ стороны въ сторону и прослылъ въ глазахъ у всхъ наряженнымъ шутомъ. Я оскорблялъ мои собственныя убжденія, отдавалъ за безцнокъ, что мн было всего дороже, бросался съ новымъ увлеченіемъ въ старые грхи… Совершенная правда, что я косо и нелпо смотрлъ на все хорошее, но результатъ вышелъ тотъ, что заблужденія эти помолодили мое сердце, и, испытавъ худое, я получилъ еще высшее мнніе о твоихъ совершенствахъ… Теперь, когда все это прошло, я отдаю теб себя вновь уже навки. Никогда боле не позволю я себ увлечься до испытанія старой дружбы, и молю бога любви, которому себя теперь посвящаю… Привтствуй же меня на порог моего небеснаго блаженства, на твоемъ чистйшемъ и любимомъ сердц!

111.

Брани за меня Фортуну, эту богиню, виновную въ моихъ неудачахъ тмъ, что, не давъ мн лучшихъ средствъ къ существованію, она осудила меня зарабатывать жизнь публичной дятельностью, которая налагаетъ на людей какую-то особую печать ⁶⁵). Вслдствіе этого имя мое запятнано точно клеймомъ, и вся моя личность кажется окрашенной моимъ ремесломъ, какъ, рука красильщика — краской. Потому жалй меня и пожелай возобновиться… Послушный больной, я готовъ выпить даже уксусъ, если онъ поможетъ моей тяжкой болзни. Никакая горечь не покажется мн для этого горькой, и никакое искупленіе не будетъ сочтено слишкомъ строгимъ даже въ томъ случа, если превзойдетъ вину вдвое… По то му пожалй меня, дорогой другъ, и врь, что участіе твое будетъ достаточнымъ средствомъ для моего исцелнія.

112.

Твои любовь и участіе прикроютъ клеймо, наложенное на меня общественнымъ злословіемъ, и тогда что мн будетъ за дло: худо или хорошо обо мн говорятъ? Ты освжишь ⁶⁶) то, что во мн дурно, и поощришь, что хорошо.— Вдь ты для меня весь миръ, и потому я долженъ стараться слышать брань себ или похвалу только изъ твоихъ устъ. Кром тебя, я не существую ни для кого, равно какъ никто иной не существуетъ для меня, и ты одинъ можешь направить на добро или зло мою твердую, какъ сталь, волю.— Я отбросилъ отъ себя такъ далеко заботу о томъ, что говорятъ о мн другіе, что сдлался равнодушенъ къ ихъ брани и похваламъ, какъ-будто бы былъ глухъ, какъ ужъ ⁶⁷). Этимъ презрніемъ я удовлетворенъ вполн.— Ты до того твердо властвуешь надъ моими помыслами, что весь міръ, поставленный возл тебя, кажется мн вымершимъ.

113.

Разставшись съ тобой, я началъ смотрть на все глазами души. Настоящій же органъ зрнія, управлявшій до того моими движеніями, сталъ какъ бы слпымъ и служитъ мн лишь наполовину. Зрячій съ виду, онъ въ дйствительности не видитъ ничего, потому что не передаетъ моему сердцу впечатлнія ни птицы, ни цвтка, ни вообще всего, что онъ схватываетъ. Умъ мой не принимаетъ участія въ этихъ живыхъ предметахъ, и зрніе не передаетъ ему, что воспринимаетъ.— Причина въ томъ, что если глазъ мой видитъ самый ли грубый, или самый изящный предметъ, самое прелестное или самое безобразное существо, гору или море, день или ночь, ворону или голубя — онъ все это немедленно превращаетъ воображеніемъ въ тебя.— Умъ мой, наполненный тобой, не способенъ понимать что-нибудь иное, и вслдствіе этого я отъ избытка врности обманываю самъ себя.

114.

Долженъ ли я думать, что умъ мой, увнчанный твоей похвалой, заразился ядомъ монарховъ — лестью ⁶⁸), или слдуетъ допустить, что глаза говорятъ мн правду, и что любовь твоя дйствительно научила меня алхиміи, помощью которой умъ мой превращаетъ уродовъ и безобразныхъ существъ въ похожихъ на тебя херувимовъ, творя такимъ образомъ въ одно мгновенье ока ⁶⁹) превосходное изъ дурного? Первое предположеніе справедливй! Глаза мои заражены лестью, и умъ пьетъ ее съ жадностью. Глаза знаютъ, что ему нравятся, и готовятъ кубокъ по его вкусу.— Если въ кубк ядъ, то преступленіе глазъ извиняется тмъ, что они любятъ этотъ ядъ и стали пить его первыми.

115.

Въ прежнихъ моихъ стихахъ была ложь, когда я писалъ, что не въ силахъ полюбить тебя больше. Я тогда не былъ въ состояніи вообразить причины, по которой мое полное пламя могло бы разгорться еще сильне.— Присматриваясь къ событіямъ времени, я тогда видлъ, какъ милліонъ случайностей въ состояніи разрознить то, что связано клятвой, какъ такая же случайность можетъ уничтожить повелніе королей, запятнать святую красоту, притупить горячія ршенія и совратить измнчивостью обстоятельствъ даже самые строгіе умы съ ихъ дороги.— Увы! почему, испугавшись тогда этихъ тираническихъ случайностей, не сказалъ я просто, что ‘люблю тебя, какъ могу’? Почему, сомнваясь въ прочности чувствъ, не увнчалъ я ихъ въ настоящемъ, оставивъ сомнніе будущему?— Любовь — ребенокъ. Почему бы не высказать мн тогда съ полной силой то, что продолжаетъ расти до сихъ поръ?

116.

Не будемъ ставить препятствій брачному союзу честныхъ душъ. Любовь не заслуживаетъ называться этимъ именемъ, если она измняется, видя перемны въ окружающемъ, или гнется, куда ее гнетъ посторонняя сила.— О, нтъ! Любовь — постоянный значокъ, не содрогающійся предъ лицомъ бурь, она — путеводная звзда для всякаго блуждающаго корабля, который, даже не зная ея сущности, все-таки опредляетъ путь по ея высот на неб.— Она не игрушка времени, несмотря на то, что розовыя уста и щеки подвержены дйствію его косы. Любовь не мняется въ краткій срокъ, опредляемый часами и недлями, но остается одинаковой до дня Страшнаго Суда.— Если ошибочность этихъ словъ обнаружится на мн, то, значитъ, я никогда не писалъ и никогда не любилъ.

117 ⁷⁰).

Обвиняй меня, если хочешь, въ томъ, что я въ недостаточной степени выразилъ твои высокія достоинства, что забывалъ порой говорить о моей любви, приковывающей меня къ теб съ каждымъ днемъ все сильне и сильне, что сходился съ темными личностями и дарилъ имъ дорогія права, принадлежавшія теб, что расправлялъ свои паруса для всякаго втра, который уносилъ меня вдаль отъ тебя.— Внеси въ списокъ и мою дурную волю и сдланныя мною ошибки, подтвердивъ все это ясными доказательствами. Наведи на меня, наморщивъ брови, твой выстрлъ, но не стрляй лить въ меня твоей воспрянувшей ненавистью.— Мое возраженіе въ томъ, что я хотлъ испытать постоянство и силу моей къ теб любви.

118.

Подобно тому, какъ мы раздражаемъ себ языкъ острыми пряностями для возбужденія аппетита или вызываемъ пріемомъ лкарства болзненные, повидимому, припадки, чтобъ излчить невидимую внутреннюю болзнь,— точно такъ, насыщенный вполн твоей благосклонностью, я иногда позволялъ себ употребленіе горькихъ приправъ и, будучи боленъ избыткомъ хорошаго, находилъ родъ какого-то облегченія во временномъ нездоровь, которое возбуждалъ даже безъ нужды.— Это была политика любви: чтобъ предупредить несуществовавшую еще болзнь, я впадалъ въ дурное, думая вылчить этимъ организмъ, страдавшій избыткамъ хорошаго.— Результатъ однако былъ тотъ, что лкарство оказалось ядомъ для человка, который впалъ въ болзнь чрезъ тебя.

119.

Сколько разъ упивался я зельемъ сиреновыхъ слезъ, дистиллированныхъ изъ тиглей, черныхъ, какъ адъ, при чемъ то страхи мои смнялись надеждами, то надежды страхами, въ конц же концовъ я всегда проигрывалъ въ минуту, когда думалъ выиграть.— Въ какія страшныя ошибки случалось мн впадать, считая себя на верху блаженства! До какихъ лихорадочныхъ пароксизмовъ (при которыхъ глаза мои были готовы выскочить изъ орбитъ) доводилъ я себя въ порывахъ бшеной страсти!— По въ зл было добро: я убдился, что горе длаетъ въ нашихъ глазахъ хорошее еще боле лучшимъ, и что разрушенная разъ, но вновь возстановленная любовь вырастетъ во второй разъ и лучше и крпче прежней.— Такимъ образомъ возвращался я, наказанный, опять къ моему счастью, выигравъ помощью горя втрое боле противъ того, что потерялъ.

120 ⁷¹).

Твои прежнія страданія примиряютъ меня съ тобою теперь. Горе, вытерпнное мною въ то время, невольно заставляло меня сгибаться, потому что нервы мои сдланы не изъ мди или кованной стали.— Если твои причиненныя моими обидами страданія были такъ же велики, какъ причиненныя тобою мн, то я воображаю, какія адскія муки пришлось теб вытерпть. А я, твой тиранъ, не имлъ даже времени взвсить всю тяжесть страданій, причиненныхъ мн твоимъ проступкомъ.— О, зачмъ мракъ нашего отчаянія помшалъ моимъ чувствамъ вспомнить, до чего бываетъ жестока истинная печаль, и почему не поспшили мы уврачевать другъ друга утшеніями, перевязывающими раны сердецъ?

121.

Быть дурнымъ въ дйствительности лучше, чмъ подвергаться укорамъ за дурныя качества, ихъ не имя. Самое законное счастье теряетъ цну, если чувство его основано не на нашемъ собственномъ сознаніи, но на приговор другихъ.— Для чего позволять чужимъ, фальшивымъ, порочнымъ глазамъ утшаться при вид моихъ личныхъ забавъ и удовольствій или допускать, чтобъ нравящіеся мн мои пороки подвергались осужденію шпіоновъ, еще боле порочныхъ, чмъ я самъ?— Нтъ! я хочу оставаться собой, и т, которые нападаютъ на мои пороки, сознаются этимъ только въ своихъ собственныхъ. Я могу оставаться прямъ даже въ томъ случа, если противники мои будутъ горбаты, и то, что я длаю, не должно подвергаться осужденію ихъ грубыхъ, приговоровъ.— Они могутъ провозгласить лишь одну общую истину: что люди дурны вс и живутъ въ грх поголовно.

122.

Подаренныя мн тобой замтки запечатлны въ моемъ мозгу неизгладимыми для памяти чертами и останутся въ этомъ лнивомъ хранилищ вчно или по крайней мр до поры, пока мой мозгъ и сердце сохранятъ способность существованія. Эта часть тебя можетъ быть изглажена во мн въ тотъ мигъ, когда сами они разрушатся подъ рукой всесокрушающаго забвенья.— Потому самыя замтки мн нтъ надобности хранить съ такимъ раченіемъ, такъ какъ любовь къ теб записана въ душ моей и безъ таблицъ. Вслдствіе этого я и позволилъ себ подарить ихъ другому лицу, зная, что содержаніе ихъ помщено тамъ, гд ты цнишься больше.— Искать вспомогательныхъ средствъ для того, чтобъ тебя помнить, значило бъ допустить мысль, будто я могу тебя позабыть.

123.

Нтъ,— ты никогда не похвастаешь, время, будто я могъ измниться! Я не вижу ничего новаго и необыкновеннаго въ твоихъ, выстроенныхъ съ новой мощью, пирамидахъ, потому что он не что иное, какъ только новая покрышка прежде существовавшаго матеріала.— Если мы удивляемся предметамъ исторіи, которые ты выдаешь намъ за древніе, то это потому, что наша собственная жизнь слишкомъ коротка, и мы скорй склонны считать ихъ созданными нынче для нашего удовольствія, чмъ вспоминать разсказы о ихъ прежнемъ существованіи.— Я бросаю вызовъ какъ теб, такъ и твоимъ таблицамъ, и не намренъ благоговть передъ твоимъ настоящимъ или прошлымъ, потому что вижу одну ложь во всхъ твоихъ повствованіяхъ, которыя ты сочиняешь съ большей или меньшей поспшностью.— Я клянусь, и клянусь навсегда, лишь въ томъ, что буду вренъ, не обращая вниманія ни на тебя ни на твою косу.

124.

Если бы любовь моя была ребенкомъ царской крови ⁷²), то она могла бы быть признана незаконной дочерью Фортуны и лишена отцовскаго сана. Ей пришлось бы тогда вынесть ласку или ненависть времени и попасть, смотря по обстоятельствамъ, въ связку цвтовъ или пустой травы.— Но этого не можетъ случиться, потому что она воспитана вдали отъ вліянія случайностей и не рискуетъ пострадать въ сферахъ улыбающейся роскоши или погибнуть подъ ударами вошедшаго въ наше время въ моду рабскаго недовольства.— Она чуждается политики, этого еретика, работающаго надъ составленіемъ договоровъ, чей срокъ длится лишь нсколько часовъ, но благоразумно стоитъ на такой высот, гд ея не вытягиваетъ въ ростъ зной, но и не топятъ потомъ дожди.— Пусть это испытываютъ пустые современные вертопрахи, чья смерть приноситъ добро, а жизнь проводится въ преступленіяхъ.

125.

Для чего послужили бы мн, если бъ я удостоился чести носить балдахины ⁷³), эти вншніе знаки, прикрывающіе вншнія же достоинства? Зачмъ класть для будущаго такія широкія основы, что, глядя на нихъ, можно подумать, будто оно продлится цлую вчность, тогда какъ оно иной разъ оказывается короче, чмъ могли бы его сдлать разоренье и смерть?— Разв я не видлъ, какъ искатели милостей, поклонники вншней формы, теряли все, истощась въ расходахъ выше своихъ средствъ ⁷⁴). Жалкіе люди, полагающіе, будто счастье состоитъ въ самолюбивомъ наслажденіи самими собой,— они промниваютъ здоровую пищу на сложныя лакомства.— Нтъ! позволь мн служить исключительно твоему сердцу. Прими это приношеніе, каково оно есть — бдное, но свободное, не раздленное ни съ кмъ, чуждое притворства, и вознагради меня взаимнымъ обмномъ, отдавая мн зато себя.— Прочь подкупленный доносчикъ ⁷⁵)! Чистая душа мене всего стоитъ въ зависимости отъ тебя именно въ то время, когда ты ее наиболе обвиняешь.

126 ⁷⁶).

О, мой милый мальчикъ! Повидимому, ты властвуешь надъ измнчивой склянкой песочныхъ часовъ времени и его серпомъ: по мр того, какъ ты вырастаешь и хорошешь самъ, обнаруживается, какъ вянутъ вс твои поклонники.. Если природа, эта властительница надъ всмъ, что должно увянуть, удерживаетъ тебя при твоихъ стремленіяхъ впередъ, то она длаетъ это съ намреніемъ обмануть такой хитростью время и уничтожить его разрушительное на тебя дйствіе. Но все-таки бойся ея, несмотря на то, что ты любимецъ ея прихотей.— Она можетъ сберечь тебя, свое сокровище, на время, но не навсегда! Ея расчетъ можетъ повести лишь къ отсрочк, но пора расплаты все-таки наступитъ, и она будетъ принуждена отдать тебя рано ль, поздно ль.

127.

Въ старое время брюнетки не считались красавицами и не признавались за нихъ даже въ томъ случа, если были хороши дйствительно, но зачмъ же постыдно убивать красоту незаконными способами теперь, когда брюнетки стали часто родиться красивыми по наслдству ⁷⁷)?— Съ тхъ поръ, какъ всякая рука присвоила себ власть природы, начавъ украшать уродство искусно сдланной фальшивой маской, истинная красота не иметъ боле ни имени ни святого убжища и живетъ оскверненной, если даже не презрнной совсмъ.— Глаза⁷⁸) моей возлюбленной черны, какъ перья ворона, и это къ ней идетъ удивительно. Они точно носятъ трауръ по тмъ женщинамъ, которыя, не родясь блондинками ⁷⁹), но будучи все-таки хороши собой, позорятъ творческую силу природы фальшивыми украшеніями.— Но этотъ траурный цвтъ глазъ до того хорошъ въ моей возлюбленной, что, глядя на нее, вс люди желали бы, чтобъ красавицы были брюнетками.

128.

Какъ часто, когда ты, музыка души моей, занималась музыкой, сидя за тмъ счастливымъ деревяннымъ ящикомъ, чье дрожанье подъ твоими нжными пальчиками сливалось въ гармоническіе аккорды, восхищавшіе мой слухъ, — какъ часто тогда завидовалъ я клавишамъ, видя, какъ он, быстро прыгая, цловали нижнюю поверхность твоей нжной ручки, между тмъ какъ мои бдныя губы, которымъ по-настоящему слдовало бы пользоваться этой жатвой, только краснли при вид дерзости дерева!— За право почувствовать щекотку отъ такого прикосновенія, губы мои охотно согласились бы помняться и именемъ и мстомъ съ тми прыгающими клавишами, надъ которыми летали такъ граціозно твои пальцы, длая мертвое дерево боле счастливымъ, чмъ мои живыя губы.— Если грубыя клавиши удостаиваются такого счастья, то предоставь имъ твои пальцы, а мн отдай для поцлуевъ губы.

129.

Предаваться распутству значитъ — постыдно растрачивать свой духъ. Распутство, ищущее удовлетворенія, можетъ сдлаться клятвопреступнымъ, убійственнымъ, кровавымъ, постыднымъ, неистовымъ, неудержимымъ, жестокимъ, свирпымъ, не стоящимъ доврія.— Разъ удовлетворенное, оно не столько доставляетъ удовольствія, сколько длается презрительнымъ. За нимъ безумно гоняются и такъ же безумно его проклинаютъ, едва достигнутъ желаемаго, которое длается въ случа достиженія похожимъ на приманку, положенную съ цлью отнять разсудокъ у тхъ, кто ее проглотитъ.— Тотъ, кто преслдуетъ распутную цль, безуменъ такъ же, какъ и тотъ, кто ея достигъ, но цль эта, даже будучи достигнута, ведетъ къ крайности. Она кажется блаженствомъ во время преслдованія и обращается въ горе, едва бываетъ достигнута.— Весь свтъ знаетъ это хорошо, но ни у кого недостаетъ: силы воли отказаться отъ подобнаго рая, ведущаго людей Прямо въ адъ.

130.

Солнце блеститъ гораздо ярче глазъ моей возлюбленной, кораллы гораздо красне ея губъ, если назвать блымъ снгъ, то грудь ея покажется предъ нимъ смуглой, если требуется, чтобъ волосы были свтлы, какъ позолоченная проволока, то на голов ея растетъ проволока чернаго цвта.— Я видлъ махровыя розы краснаго и благо цвтовъ, но такихъ красокъ нтъ на ея щечкахъ, запахъ многихъ цвтовъ лучше дыханья ея устъ.— Я, правда, люблю слушать, когда она говоритъ, но сознаюсь, что музыка звучитъ гораздо пріятне. Я никогда не видалъ, какъ ходятъ богини, но походка моей возлюбленной не боле, какъ топтанье по земл, — и однако клянусь небомъ, я считаю мою возлюбленную не хуже всякихъ прочихъ женщинъ, оклеветанныхъ фальшивыми сравненіями.

131.

Въ теб точно такія же тиранническія наклонности, какъ и въ прочихъ женщинахъ, чья признанная красота побуждаетъ ихъ быть жестокими изъ гордости. Ты знаешь хорошо, что мое бдное, любящее до безумія сердце видитъ въ теб свою лучшую и прелестнйшую драгоцнность.— Но однако, говоря добросовстно, надо сознаться, что многіе, глядя на тебя, увряютъ, будто лицо твое не изъ тхъ, которыя созданы для возбужденія любовныхъ вздоховъ. Я не ршаюсь громко объявить такого мннія ошибочнымъ, хотя и клянусь себ въ противномъ, оставаясь съ собою наедин.— Въ доказательство же, что клятва моя искренна, я сошлюсь на тысячи вздоховъ, вырывающихся у меня одинъ вслдъ другому при одной о теб мысли и громко свидтельствующихъ, что твоя чернота кажется мн прелестнй любой красоты.— Если ты черна, то только въ твоихъ поступкахъ, и вотъ гд, по-моему мннію, причина, почему тебя злословятъ.

132.

Я люблю твои глаза… Мн кажется, что они, точно меня жаля при вид мученій, какимъ подвергала ты мое сердце, презрительно съ нимъ обращаясь, нарочно сдлались черными и смотрятъ подъ этимъ прелестнымъ трауромъ съ милымъ состраданіемъ на мое горе.— И надо сознаться, что ни утреннее, выдляющееся на сромъ фон восточнаго неба, солнце ни та полная звзда, чье явленіе возвщаетъ вечеръ, не украшаютъ своимъ сіяніемъ востока и запада наполовину противъ того, какъ украшается твое лицо твоими двумя траурными глазами. О, если бъ сердце твое облеклось такимъ же, такъ хорошо идущимъ къ теб трауромъ для того, чтобъ печалиться обо мн, и если бъ этой жалостью могло проникнуться все твое существо!— Случись это, я поклялся бы, что красота чернаго цвта и вс непохожія на тебя женщины должны считаться уродами.

133.

Будь проклято сердце, заставляющее скорбть мое сердце за ту двойную рану, которую оно нанесло моему другу и мн! Неужели не довольно было ему мучить меня одного, и неужели такому же рабству долженъ былъ подвергнуться и мой дорогой другъ ⁸⁰?— Твои жестокіе глаза уже похитили меня у меня самого, а теперь ты еще боле усугубила мое горе, поразивъ моего друга, этого второго меня ⁸¹). Я лишился тебя, его, себя самого и терплю такимъ образомъ тройную муку.— Если ты хочешь держать меня узникомъ въ стальной тюрьм твоего сердца, то пусть по крайней мр я буду въ ней затворникомъ сердца моего друга! Если ты стережешь меня, то позволь, чтобы я стерегъ его,— тогда по крайней мр ты не усилишь жестокости моего заключенія.— Но ты на это не согласишься, потому что, держа насильно въ своей власти меня, ты вмст съ тмъ держишь и все, что есть во мн.

134.

Такимъ образомъ я призналъ, что другъ мой принадлежитъ теб, и что самъ я законтрактованъ твоей вол. Лично я былъ бы согласенъ выносить такое положеніе, если бъ ты освободила ради моего спокойствія друга, этого второго меня,— но на это не согласишься ты, а равно не пожелаетъ быть свободнымъ и онъ, потому что ты жадна, а онъ великодушенъ. Вдь онъ и въ томъ акт, который отдалъ его въ твою власть, подписался лишь поручителемъ за меня.— Ты хочешь получить по векселю, выданному на твою красоту, поступая, какъ ростовщица, пользующаяся ради своего интереса каждымъ случаемъ, и преслдуешь друга, сдлавшагося твоимъ должникомъ для меня. Такимъ образомъ оказывается, что я потерялъ его по моей неделикатности.— Результатъ тотъ, что онъ для меня потерянъ, ты овладла и мною и имъ, и хотя онъ за все заплатилъ, я все-таки остался въ невол.

135.

У тебя, какъ у всхъ, есть желанія (will) ⁸²),— желанія страстныя и все превозмогающія. Я самъ, всегда тебя преслдующій, не боле, какъ прибавочная къ нимъ частица.— Не соблаговолишь ли ты, обладая такими широкими желаніями (will), проглотить и скрыть въ себ мои (will)? Или, оказывая снисходительное расположеніе къ желаніямъ другихъ, ты не блеснешь никогда лучомъ согласія на мои?— Вдь море, состоящее все изъ воды, принимаетъ же въ себя нотоки дождя, умножая тмъ обиліе своего запаса водъ, такъ и ты, будучи, богата желаніями, прибавь къ нимъ мою (Will) для того, чтобы твои увеличились еще боле.— Не обижай твоихъ поклонниковъ порознь (все равно, дурныхъ или хорошихъ), но слей ихъ всхъ въ одномъ, и пусть въ этомъ случа твоимъ желаніемъ буду я (Will).

136.

Если твоя душа будетъ тебя журить за то, что ты меня такъ къ себ приблизишь, то поклянись твоей слпой душ, что я былъ твоимъ желаніемъ (will), а такъ какъ душа твоя знаетъ, что желанія имютъ право существовать, то потому исполни, моя любовь, ради любви то, о чемъ я прошу.— Билль (Will) же наполнитъ до краевъ сокровищницу твоей любви какъ твоими желаніями (will), такъ равно и его собственными. Вдь въ обширныхъ пространствахъ распоряжаться легко! Одно число, поставленное въ рядъ другихъ, можетъ пройти незамченнымъ,— такъ позволь пройти въ толп твоихъ поклонниковъ такимъ незамченнымъ числомъ и мн, хотя въ твоихъ личныхъ счетахъ я хочу имть свое мсто. Считай, меня, пожалуй, ничмъ, но однако такъ, чтобъ это ничто доставляло теб удовольствіе.— Полюби хоть только мое имя, но полюби надолго,— тогда ты будешь любить меня, потому что я зовусь желаніе (will).

137.

Любовь, слпой шутъ! Что сдлала ты съ моими глазами, заставя ихъ смотрть, но не видть, что должно видть? Вдь они имютъ понятіе о красот, видятъ, гд можно ее найти, и между тмъ принимаютъ дурное за хорошее!— Если глаза мои, ослпленные пристрастьемъ, забросили якорь въ залив, изборожденномъ всевозможными судами, то зачмъ, любовь, выковала ты изъ ложной фантазіи этотъ якорь, къ которому неразрывно привязанъ здравый смыслъ моего сердца?— Почему сердце мое принимаетъ за частное владніе участокъ, который, какъ ему извстно, составляетъ публичное достояніе всего міра? Почему глаза мои, видя, что это такъ, отрицаютъ очевидность ради того, чтобъ облечь маской добра лицо, которое въ дйствительности порочно?— Какъ видно, глаза мои и сердце сбились съ истинной дороги и предались лжи, заразясь ею ⁸³).

138.

Когда моя возлюбленная клянется, что она вся создана изъ правды, то я ей врю, хотя и знаю, что она лжетъ, при чемъ поступаю такъ для того, чтобъ она могла подумать, будто я — неопытный юноша, не извдавшій еще фальшиваго лукавства свта.— Тогда, леля себя мыслью, будто она считаетъ меня молодымъ, когда, въ сущности, ей извстно, что лучшая пора моей жизни уже прожита, я простодушно врю ея ложнымъ рчамъ, и такимъ образомъ оказывается, что правда въ нашихъ отношеніяхъ изгнана съ обихъ сторонъ.— Но почему же не сознаемся мы: она — въ своей неискренности, а я — въ томъ, что я старъ? О, лучшій атрибутъ любви состоитъ именно въ томъ, что кажущаяся врность принимается въ ней за истинную, а годы не любятъ, когда о нихъ говорятъ.— Потому я лгу ей, а она лжетъ мн, и мы льстимъ этой ложью нашимъ недостаткамъ.

139.

О, не пытайся оправдывать то горе, которое твоя неласковость причиняетъ моему сердцу. Если хочешь наносить мн раны, то наноси ихъ языкомъ, а не глазами. Употребляй противъ меня прямо силу, но по терзай меня утонченнымъ искусствомъ.— Скажи (прямо, что ты любишь другого, но не кидай, милый другъ, на него нжныхъ взглядовъ по крайней мр въ моемъ присутствіи. Для чего теб оскорблять меня утонченными средствами, когда твоя надо мной власть гораздо сильне, чмъ та защита, которую я, подавленный этой властью, могу ей противопоставить?— Или я долженъ извинить тебя, сказавъ, что, врно, моя возлюбленная знаетъ хорошо, какихъ опасныхъ враговъ долженъ я видть въ ея глазахъ, и потому отвертывается отъ меня нарочно, бросая свои оскорбительные взгляды въ сторону?— Не длай этого: вдь я почти жертва, а потому лучше добей меня твоимъ взглядомъ, чтобъ кончить, мои страданія.

140.

Будь благоразумна въ самой жестокости. Не удручай моего нмого терпнья презрительнымъ со мною обращеніемъ изъ боязни, чтобъ горе не заставило меня заговорить, и чтобъ слова не высказали всю глубину моего, лишеннаго сожалнья, отчаянія.— Если бы мн удалось внушить теб благоразуміе, то я желалъ бы, чтобъ ты лучше увряла меня въ своей любви, не любя, поступая со мной въ этомъ случа какъ съ тмъ, близкимъ къ смерти, больнымъ, которому доктора нарочно твердятъ о выздоровленіи.— Доведенный до отчаянія, я могу сойти съ ума и тогда, пожалуй, начну въ безуміи дурно о теб отзываться. А вдь ныншній порочно-извращенный свтъ сдлался такъ дуренъ, что безумное злословіе можетъ быть принято безумными ушами за правду.— Потому, чтобъ я не сошелъ съ ума, а ты не была оклеветана, смотри мн прямо въ глаза даже въ томъ случа, если суровое твое сердце влечетъ тебя въ другую сторону.

141.

Если говорить правду, то я люблю тебя не глазами, потому что глаза находятъ въ теб тысячу недостатковъ, но тебя полюбило мое сердце, пристрастившись къ тому, что презираютъ глаза, и безумно тобой увлекшись вопреки зрнію.— Мои уши точно такъ же не мало наслаждаются звукомъ твоего голоса, а равно ни мое чувствительное къ грубому прикосновенію чувство осязанія, ни обоняніе, ни вкусъ вовсе не желаютъ быть приглашенными на сладострастный съ тобою пиръ.— Но однако ни мои пять чувствъ ни пять способностей ⁸⁴) не могутъ отвратить отъ жажды служить теб мое безумное сердце, которое, оставя во мн на свобод только мое вншнее подобіе человка, сдлалось бднымъ рабомъ твоего высокомрія.— Меня утшаетъ въ этой мук лишь мысль, что ты, заставившая меня гршить, сама же меня зато наказываешь страданіемъ.

142.

Любовь — мой грхъ, и я ненавижу твою прелесть за мой грхъ, порожденный преступной любовью. Сравни твое положеніе съ моимъ — и ты найдешь, что оно не заслуживаетъ порицанія, а если и заслуживаетъ, то все-таки порицать меня не имютъ права твои уста, осквернявшія свою розовую прелесть и скрплявшія ложныя клятвы любви точно такъ же, какъ это длалъ и я, когда грабилъ на чужихъ постеляхъ принадлежавшее имъ добро.— Потому моя къ теб любовь такъ же законна, какъ и твоя къ тмъ несчастнымъ, кого твои взгляды увлекали, какъ мои надодаютъ теб. Укорени же въ твоемъ сердц жалость для того, чтобъ она, разрастясь, могла привлечь сожалніе и къ теб.— Иначе можетъ случиться, что когда ты будешь сама искать то, въ чемъ отказываешь мн, то получишь такой же отказъ по собственному примру.

143.

Взгляни, какъ заботливая домохозяйка бросается ловить одного изъ оперившихся цыплята и оставляетъ дома ребенка, торопясь всми силами поймать то, что ей хочется воротить.— Взгляни, какъ оставленный безъ призора ребенокъ начинаетъ плакать и искать повсюду ту, чья вся забота въ эту минуту лишь въ томъ, чтобъ поймать улетвшаго, между тмъ какъ горе бднаго ребенка совсмъ не принимается въ расчетъ.— Такъ и ты стремишься за тмъ, что отъ тебя бжитъ, тогда какъ я, твой ребенокъ, спшу издали за тобою. Воротись по крайней мр, если ты поймаешь твою надежду, и сдлай, что должна сдлать мать: приласкай меня и поцлуй.— Я самъ буду молиться, чтобъ исполнилось твое желаніе (will) ⁸⁵), если ты вернешься и успокоишь мой громкій плачъ.

144.

Во мн живутъ дв любви. Одна — мое утшеніе, другая — отчаянье, и он, какъ два духа, не перестаютъ меня соблазнять. Мой добрый духъ — мужчина, прекрасный и прямой, мой злой духъ — женщина, проникнутая зломъ.— Стараясь отправить меня скоре въ адъ, злодйка женщина смущаетъ моего добраго ангела, удаляя его отъ меня, и хочетъ превратить святого въ демона, соблазнивъ его чистоту своей порочной увлекательностью.— Превратился ли мой ангелъ въ демона, я не знаю, но могу подозрвать, что это случилось дйствительно. Видя, какъ оба они удалились отъ меня и стали друзьями, я угадываю, что ангелъ попалъ въ адъ демона,— но, не зная ничего въ точности, я буду сомнваться до поры, пока не узнаю, что злой ангелъ сжегъ добраго окончательно.

145 ⁸⁶).

Ея губы, созданныя рукою самой любви, пробормотали разъ слово: ‘ненавижу’ въ ту минуту, когда я изнывалъ возл нея. Но, едва увидла она мое горькое отчаяніе, чувство состраданья оснило ея сердце, и она, осыпавъ упреками свой привыкшій произносить лишь нжные приговоры языкъ, тотчасъ заставила его сказать новое привтствіе. Впечатлніе слова ‘ненавижу’ измнила она, прибавивъ къ нему другое, которое послдовало за нимъ, какъ свтлый день слдуетъ за ночью, прогоняя ее въ адъ, какъ злого духа. Слово ‘ненавижу’ лишила она ненависти и спасла меня, сказавъ вслдъ за нимъ: ‘не тебя’.

146.

Бдная душа, средоточіе моей гршной плоти ⁸⁷), игрушка буйныхъ силъ, распоряжающихся тобою! скажи, почему мучишь ты себя, внутренно терзаясь неудовлетворенностью ⁸⁸), и въ то же время ублажаешь твою вншность, тло, дорого стоящими удовольствіями?— Почему, имя его въ твоемъ пользованіи лишь на короткое время, тратишь ты такъ много на украшеніе столь непрочнаго жилища? Или ты хочешь кормить на твой счетъ червей, этихъ наслдниковъ твоего избыточнаго добра? Такого ли конца желаешь ты своему тлу?— живи, напротивъ, насчетъ твоего раба-тла для того, чтобъ его неудобства увеличили сокровищницу твоего добра. Покупай божественную будущность, продавая время, принадлежащее праху. Питайся внутренно и бросивъ заботы о вншнихъ избыткахъ.— Поступая такъ, ты будешь питаться насчетъ смерти, которая пожираетъ родъ людской. А разъ ты истощишь смерть, въ теб самой не будетъ ничего смертнаго.

147.

Моя любовь — болзнь. Она тоскуетъ по предмету, который ее причиняетъ, и питается тмъ, что поддерживаетъ боль, думая насытить свой разстроенный аппетитъ.— Разсудокъ этотъ, врачъ моей любви, разсердившись за неисполненіе его предписаній, меня покинулъ, и я въ отчаяніи вижу, что страсть моя, отказавшаяся отъ лкарствъ, ведетъ прямо къ смерти.— Если покончено съ разсудкомъ, то, значитъ, покончено и съ надеждой на выздоровленіе! Неистово-бшеный и безпокойный, я чувствую, что мысли мои и слова, путаясь, какъ мысли и слова безумныхъ, все боле и боле отклоняются въ своихъ нелпыхъ заключеніяхъ отъ истины.— Такъ, напримръ, я клянусь, что ты прелестна и свтла душою, между тмъ какъ въ дйствительности ты черна, какъ адъ, и темна, какъ ночь!

148.

Увы! какіе глаза, не ицющіе ничего общаго съ правильнымъ взглядомъ, дала мн любовь? А если взглядъ ихъ правиленъ, то что сталось съ моимъ разсудкомъ, такъ неврно перетолковывающимъ то, что видятъ глаза?— Если то, на что смотрятъ фальшивые глаза, прекрасно, то почему же это отрицаетъ свтъ? А если взглядъ ихъ лжетъ, то, значитъ, надо заключить, что глаза любви совсмъ не то, что глаза всхъ людей.— Но, впрочемъ, какъ же и требовать, чтобъ врно видли глаза любви, когда они истомлены безсонницей и слезами? Чему дивиться, что я ошибаюсь, глядя, если и самое солнце не можетъ свтить, пока небо заволочено тучами?— О, хитрая, любимая женщина! ты нарочно ослпляешь слезами мои глаза изъ боязни, чтобъ они, прозрвъ, не увидли твоихъ черныхъ пороковъ.

149.

Какъ можешь ты, жестокая, сказать, что я тебя не люблю, если я заключилъ съ тобой враждебный союзъ противъ меня самого? Неужели я думаю не о теб, моемъ тиран, когда я забываю себя, заботясь о твоихъ выгодахъ?— Называю ли я своимъ другомъ того, кто тебя ненавидитъ? Улыбаюсь ли тмъ, къ кому обращаешь ты недовольное лицо? А если ты обращаешь угрожающіе взгляды на меня, то разв я не принимаю этой грозы со смиреннымъ вздохомъ?— Есть ли во мн хоть одна способность, которая отказалась бы изъ самолюбія служить твоимъ прихотямъ, и не видишь ли ты, что все, что во мн есть лучшаго, покорно преклоняется предъ твоими пороками, повинуясь малйшему знаку твоихъ глазъ?— Но, впрочемъ, ненавидь меня! Я знаю твой нравъ: ты любишь видящихъ, ясно, а я слпъ.

150.

Гд пріобрла ты власть, которая съ такимъ могуществомъ заставила мое сердце покорно подчиниться ничтожеству? учитъ меня лгать при вид несомннной истины и побуждаетъ клясться, что лучшее украшеніе дня не въ его ясности?— Какимъ средствомъ заставляешь ты меня принимать дурное за хорошее, такъ что даже въ предосудительныхъ твоихъ поступкахъ вижу я какую-то силу и убдительность, рисующія мн твои недостатки въ боле привлекательномъ вид, чмъ всевозможныя добродтели?— Какимъ искусствомъ достигла ты, что, чмъ боле вижу я въ теб данныхъ для ненависти, тмъ больше тебя люблю? Но если я дйствительно люблю то, чмъ другіе гнушаются, то ты не должна вслдствіе этого гнушаться вмст съ другими мной!— Если твое ничтожество возбуждаетъ во мн любовь, то тмъ достойне длаюсь я, чтобъ быть любимымъ тобою!

151.

Любовь слишкомъ молода, чтобъ знать, что значатъ угрызенія совсти, но кто же не знаетъ, что эти угрызенія пораждаются любовью? Потому не ставь мн въ вину, милая обманщица, моихъ грховъ изъ боязни, чтобъ виновницей моей закоренлости не оказалась твоя собственная милая особа.— Если грубая плоть вовлекаетъ благородную часть моего существа въ грхъ, то вдь это потому, что ты вовлекаешь въ нихъ мою плоть. Душа увряетъ плоть, что она можетъ добиться успха въ любви, а плоть въ иныхъ резонахъ не нуждается.— Возставъ при звук твоего имени, она мтитъ въ тебя, какъ въ призовую цль. Гордая своимъ тріумфомъ, она довольствуется ролью твоего покорнаго раба и, исполнивъ, что ты отъ нея требуешь, затмъ смиренно предъ тобой склоняется.— Не упрекай же меня въ недостатк раскаянья, если ты видишь сама, что я люблю то, ради чего готовъ и возставать и склоняться.

152.

Ты знаешь, что, полюбивъ тебя, я сталъ клятвопреступнымъ, но ты, поклявшись любить меня, сдлалась клятвопреступной дважды! Разъ, когда отказалась отъ обта, даннаго супружескому ложу, и во второй разъ — когда, давъ мн клятву любви, ты вмсто того меня возненавидла.— Но, впрочемъ, мн ли винить тебя въ двойномъ клятвопреступленіи, когда самъ я преступалъ свои клятвы двадцать разъ?.. Я преступенъ боле тебя тмъ, что много разъ клялся разоблачить твои пороки ⁸⁹), но ты всегда заставляла меня забывать эту честную клятву.— Я преступенъ тмъ, что клялся, будто ты ласкова, будто ты меня любишь, будто ты врна и постоянна, я ослплялъ мои глаза, думая этимъ тебя просвтлить, и заставлялъ ихъ клясться въ противномъ тому, Что они видли, наконецъ я преступенъ тмъ, что клялся, будто ты прекрасна, а такая чудовищная лесть должна считаться двойнымъ клятвопреступленіемъ.

153 ⁹⁰).

Разъ Купидонъ заснулъ, положивъ возл себя свой факелъ. Нимфа Діаны, воспользовавшись этимъ случаемъ, мигомъ потушила возбуждающій любовь огонь, погрузивъ факелъ въ холодный ключъ, протекавшій по долин.— Ключъ, заимствовавъ отъ святого огня любви неистощимый вчный жаръ, превратился въ цлебный источникъ, въ водахъ котораго мужчины стали съ безусловнымъ успхомъ лчиться противъ нкоторыхъ болзней.— Но мальчикъ Купидонъ зажегъ свой факелъ любви вновь въ глазахъ моей возлюбленной и прикоснулся имъ для испытанія огня къ моему сердцу. Больно обожженный, я явился разстроеннымъ и печальнымъ гостемъ къ цлебному источнику, ища исцленія, — но, увы, его не нашелъ. Оказалось, что цлебный бальзамъ противъ болзни, возбужденной новымъ огнемъ любви, слдуетъ искать въ глазахъ же моей возлюбленной.

154.

Маленькій богъ любви, заснувъ однажды, положилъ возл себя свой воспламеняющій сердца факелъ. Въ это время нсколько нимфъ, давшихъ обтъ безбрачной жизни, подкравшись къ нему легкими шагами, и самая прелестная изъ этихъ двственницъ похитила своей чистой рукой огонь. Такимъ образомъ повелитель страстныхъ желаній, спаливши такъ много врныхъ сердецъ, оказался обезоруженнымъ двичьей рукой.— Похитительница потушила факелъ въ протекавшемъ вблизи холодномъ ключ, который, разгорячясь отъ пламени любви, навсегда превратился въ цлебный источникъ для мужскихъ болзней.— Но хотя я, рабъ моей возлюбленной, и отправился къ нему искать исцленія, однако доказалъ только то, что если огонь любви гретъ воду, то вода не охлаждаетъ любви.

ПРИМЧАНІЕ КЪ СОНЕТАМЪ.

1. Въ подлинник ‘tender churl’, т.-е. буквально: нжный скряга, но само собой разумется, что слово ‘tender’ употреблено въ смысл прекрасный или граціозный, а никакъ не нжный.

2. Въ подлинник ‘all eating shame’, т.-е. всепожирающій стыдъ,— выраженіе, конечно, неупотребительное въ современномъ язык. Тамъ же дале сказано ‘thriftey praise’ — расточительна (въ смысл лишняя или не имющая значенія) похвала.

3. Въ подлинник ‘skall sum my count’, т.-е. суммируетъ мой счетъ.

4. Въ подлинник ‘sum of sums’, т.-е. сумма суммъ, въ смысл большого количества.

5. ‘Yet canst not time’, буквально: не можешь жить. Выраженіе это употреблено въ смысл: не умешь пользоваться.

6. Въ подлинник: ‘When nature calls thee to be gone’, буквально: когда природа потребуетъ твоего отъзда. Смыслъ: когда теб придется умереть.

7. ‘Music to hear’, буквально: музыка для слуха. Этимъ, очень сжатымъ, выраженіемъ авторъ, вроятно, хотлъ сказать, что молодой его другъ прелестенъ, какъ музыкальная мелодія.

8. Въ этой фраз — намекъ на высказанную уже въ предыдущихъ сонетахъ мысль, что молодой другъ автора довольствуется своей красотой самъ, не желая осчастливить ею другихъ.

9. Заключенныя въ скобки слова прибавлены противъ подлинника для разъясненія смысла этой фразы, которая безъ того выражена не довольно ясно.

10. Сонетъ этотъ — прямое продолженіе предыдущаго.

11. Въ подлинник: ‘be fairer lodg’d’, т.-е. буквально: должна быть лучше помщена.

12. ‘Store’, буквально: запасъ, но здсь слово это употреблено въ смысл: запасъ для будущаго, или смя.

13. ‘State’ — состояніе, но нкоторые издатели замняютъ ‘state’ словомъ ‘stage’ — сцена или выставка.

14. Въ подлинник смыслъ этого стиха выраженъ кратко до неясности. Авторъ говоритъ: ‘если бъ я могъ изобразить: ‘in fresh numbers number of your grce’, т.-е. буквально: въ ‘свжихъ числахъ число твоихъ прелестей’.

15. Семнадцатымъ сонетомъ заканчивается циклъ этихъ стихотвореній, въ которомъ авторъ уговариваетъ молодого друга отдаться любви. Слдующіе 18 и 19 относятся, вроятно, къ другому лицу и, можетъ-быть, даже къ женщин, вообще смыслъ этихъ сонетовъ довольно теменъ.

16. Въ подлинник здсь выраженіе неудобное для буквальной передачи на русскомъ язык. Авторъ называетъ лицо, къ которому обращенъ этотъ сонетъ: ‘master — mistress’, т. е. любовникъ — любовница его страсти.

17. Въ подлинник ‘А man in hue all jlhie/in his Controlling’, т.-е. буквально: мужчина въ краск, которая превосходитъ вс другіе цвта.

18. Въ подлинник ‘fierce tking’.— Слово ‘thing’ (вещь) употребляется въ смысл ничтожества.

19. Въ подлинник ‘my books’ — мои книги, что подало поводъ къ толкованію, что вмст съ этимъ сонетомъ авторъ послалъ лицу, къ которому онъ относится, книги. Мелонэ безъ всякаго основанія ставить вмсто ‘books’ слово ‘looks’ — взоры.

20. Замчательное сходство содержанія этого сонета съ посвященіемъ поэмы ‘Лукреція’, гд авторъ также говоритъ о своей любви къ лорду Соутгэмитону, служитъ подтвержденіемъ догадки, что вельможа этотъ былъ именно то лицо, къ которому авторъ обращается въ большинств своихъ сонетовъ.

21. Этотъ сонетъ — прямое продолженіе предыдущаго.

22. Здсь слово ‘rest’ употреблено явно въ значеніи покой (ср. прим. къ ‘Гамлету’).

23. Въ подлинник ‘swart-competioned’, буквально: черно-построенный.

24. Этотъ сонетъ можетъ въ особенности подтвердить то, что сказано въ вступительномъ этюд о слог Шекспировыхъ сонетовъ вообще. Онъ почти весь состоитъ изъ повторенія однхъ и тхъ же мыслей и даже словъ, сгроможденныхъ въ самый причудливый метафорическій калейдоскопъ, такъ что въ прозаическомъ буквальномъ перевод все стихотвореніе кажется пустымъ наборомъ словъ, а между тмъ въ подлинник сонетъ этотъ принадлежитъ по версификаціи къ самымъ звучнымъ и красивымъ.

25. Здсь выраженіе, совершенно безсмысленное при буквальной его передач. Авторъ, говоря, что въ груди его друга царитъ любовь, прибавляетъ ‘And all love’s loving parts’, т.-е. буквально: вс любящія части (или стороны) любви. Слдующая строка составляетъ опять плеоназмъ съ предыдущей и звучитъ красиво только въ стихахъ.

26. Здсь опять непереводимое, но очень энергическое выраженіе: ‘past all the all of me’, т.-е. имешь мое все и вся.

27. Въ подлинник сказано: ‘gilding pale streams with heavenly alchymy’, т.-е. буквально: золотило блдные потоки небесной алхиміей. Слово алхимія употреблено въ смысл искусства длать золото.

28. Этотъ сонетъ — продолженіе предыдущаго.

29. Стихъ этотъ подалъ поводъ нкоторымъ слишкомъ рьянымъ біографамъ Шекспира сдлать выводъ, будто онъ былъ хромъ отъ природы. Нечего однако говорить, что понятіе о хромот здсь приведено въ чисто метафорическомъ смысл и не представляетъ никакихъ данныхъ для вышеупомянутаго заключенія.

30. Въ подлинник ‘thine argument’, т.-е. твоимъ содержаніемъ.

31. Смыслъ этого четверостишія очень теменъ и запутанъ, вотъ текстъ подлинника:

Then, if for my love thou my love receivest

I eau not blame the, for my love thou usest,

But yet he hlam’d, if thou thyself deceivest

By wilful taste of what thyself refusest.

32. Въ сонет этомъ приводятся повторяющіеся и дале мотивы, состоящіе въ томъ, что авторъ добровольно уступаетъ своему молодому другу женщину, которую любилъ самъ. Послдніе два стиха невозможно было перевести, не распространивъ нсколько ихъ смысла, слишкомъ сжатаго въ подлинник.

33. Въ Шекспирово время было распространено понятіе, что человкъ созданъ изъ четырехъ стихій, изъ которыхъ дв — земля и вода — считались низшими, а воздухъ и огонь — высшими. Намекъ на это мнніе встрчается не разъ въ его драмахъ. Такъ, въ трагедіи ‘Генрихъ V’ дофинъ говоритъ, что лошадь его вся создана изъ огня и воздуха, безъ малйшей примси земли и воды. Мысль эта еще боле развита въ слдующемъ сонет.

34. Какъ въ этомъ, такъ и въ предыдущемъ сонет вмсто слова лошадь везд поставлено ‘beast’, т.-е. животное, но выраженіе это иметъ въ русскомъ язык не совсмъ то значеніе.

35. Совершенно та же мысль встрчается въ трагедіи ‘Король Генрихъ IV’ ч. I. Принцъ Генрихъ говоритъ:

Будь праздникъ каждый день, намъ отдыхъ сталъ бы

Скучне и томительнй работы,

А изрдка пріятнй всякій праздникъ.

Въ подлинник сонета посл словъ ‘stones оf worth’ ‘драгоцнные камни’ прибавлено еще: ‘or captain jeweis’, что одно и то же.

36. Трудно сказать, къ кому обращенъ этотъ, наполненный довольно темными выраженіями и оборотами, сонетъ. Въ обращеніи сказано ‘ту love’, т.-е. моя любовь, но кто, мужчина или женщина, подразумвается подъ этимъ обращеніемъ — неизвстно.

37. Въ подлинник здсь очень темное, вслдствіе своей сжатости, выраженіе: ‘let me suffer the imprison’d absence of thy liberty’, т.-е. буквально: пусть я буду терпть заключенное въ тюрьму отсутствіе твоей свободы (или прихоти).

38. Въ подлинник ‘your charte’, т.-е. твоя хартія, въ смысл документа, опредляющаго права.

39. Въ подлинник слово: ‘revolution’.

40. Въ подлинник: ‘truth of such account’, т.-е. буквально: правда такого описанія.

41. Слово ‘ночь’ употреблено здсь въ смысл преклоннаго возраста.

42. Намек на существовавшую въ Шекспирово время моду щеголять блокурыми волосами, вслдствіе чего даже брюнетки носили парики. Парикмахеры часто торговали волосами, обрзываемыми у покойниковъ. Шекспиръ не разъ клеймилъ этотъ обычай.

43. Смыслъ послднихъ двухъ стиховъ не довольно ясно выраженъ. Вотъ текстъ подлинника:

But why thy odour matcheth not thy show,

The solve is this,— that thou dost common grow…

т.-е. буквально: но почему твой ароматъ не сходится съ вншностью? ршенье таково: потому что ты сдлался (выросъ — grow) слишкомъ обыкновененъ.,

44. Въ подлинник ‘second self’, т.-е. второй я, но выраженіе это неупотребительно въ русскомъ язык.

45. Этоть загадочный, переведенный буквально, стихъ (‘the coward conquest of a wretch’s knife’) подалъ поводъ къ мннію, что авторъ во время сочиненія этого сонета замышлялъ самоубійство.

46. Въ подлинник выраженіе: ‘filching age’, т.-е. воровской свтъ.

47. Въ подлинник стоить слово ‘strange’, что можетъ быть съ одинаковой точностью переведено выраженіемъ: вычурный и иностранный. Смыслъ тотъ, что авторъ отрекается отъ тогдашней моды писать, состоявшей въ неумренномъ употребленіи кудрявыхъ выраженій и иностранныхъ словъ. Въ какомъ смысл употреблено слово ‘strange’ въ подлинник — сказать трудно.

48. Мелонэ поясняетъ, что, вроятно, сонетомъ этимъ сопровождалась присылка альбома для записыванія замтокъ.

49. Кого разумлъ Шекспиръ подъ именемъ этого поэта — осталось неизвстнымъ, хотя нкоторые комментаторы указываютъ, бегъ всякихъ, впрочемъ, основаній на Спенсера, Драйтона или Даніелля.

50. Въ подлинник: ‘each part’ — каждая частица. Подобный же оборотъ встрчается въ ‘Корол Лир’: ‘eachinch is king’:— каждый вершокъ (по мн) — король.

51. Эти два стиха, составляющіе въ прозаическомъ перевод рзкій, бросающійся въ глаза, плеоназмъ съ предыдущими, вовсе не производятъ такого впечатлнія въ подлинник благодаря звучности стиховъ. Вообще плеоназмы встрчаются въ Шекспировыхъ сонетахъ безпрестанно.

52. Въ подлинник послдняя мысль выражена съ сжатостью, недопускающей осмысленнаго буквальнаго перевода. Вотъ подлинный текстъ:

You still shall live (such virtue hath my peu)

Where breath most breathes, even in the mouth of men,

т.-е. буквально: ты будешь жить (такую силу иметъ мое перо), гд дыханіе боле всего дышитъ — въ устахъ людей.

53. Въ подлинник здсь рзкое выраженіе ‘curse’ — проклятіе. Буквальный переводъ исказилъ бы значеніе этой фразы, слишкомъ его преувеличивъ.

54. Въ подлинник здсь выраженіе ‘in manners’, т.-е. соблюдая манеры, въ смысл общепринятыхъ свтскихъ манеръ или приличій.

55. Въ подлинник: ‘breath of words’, т.-е. дыханіе словъ.

56. Нкоторые комментаторы съ вроятностью полагаютъ, что здсь Шекспиръ имлъ въ виду Марло. Дальнйшій текстъ сонета характеризуетъ дйствительно тотъ родъ необузданно дикой поэзіи, какою отличаются произведенія этого поэта.

57. Въ подлинник: ‘though acter ‘d new’, т.-е. будетъ измнено новой.

58. Въ подлинник: ‘are lov’d of more and lass’, это можно понять: любимы и большими и малыми.

59. Въ подлинник: ‘for truth translated’, т.-е. превращаются въ истину. Шекспиръ очень часто употребляетъ въ сонетахъ это слово въ смысл добра или красоты.

60. Хотя изъ подлинника нельзя прямо заключить что сонетъ этотъ (равно какъ и 2 предыдущихъ) обращенъ къ женщин въ Виду того, что англійскій языкъ не иметъ въ глаголахъ женскихъ окончаній, но, кажется, это можно безъ ошибки заключить изъ самаго содержанія сонета. Не мшаетъ прибавить, что подобнаго рода вопросъ съ большимъ сомнніемъ можетъ быть возбужденъ относительно и нкоторыхъ другихъ, помщенныхъ ране, сонетовъ. Чувства, выражаемыя въ нкоторыхъ, таковы, что ихъ дйствительно можно отнести и къ молодому другу поэта, главному предмету его пснопній, и къ какой-нибудь женщин. Вышеупомянутое отсутствіе женской формы глаголовъ очень увеличиваетъ это затрудненіе.

61. Этими двумя стихами кончается также 36 сонетъ.

62. Въ подлинник мысль не договорена: ‘The lily I condemned for thy hand’, т.-е. лилію я приговаривалъ за твою ручку.

63. Этотъ и слдующіе восемь сонетовъ составляютъ вновь одно цлое.

64. Здсь, какъ и въ большинств сонетовъ, посвященныхъ своему загадочному другу, авторъ называетъ его: ‘my love’, т.-е. буквально: моя любовь. Но такое выраженіе звучало бы въ русскомъ текст совсмъ инымъ смысломъ.

65. Въ подлинник: ‘which public manners breeds’, т.-е. буквально: которая воспитываетъ (въ насъ) публичныя манеры. Смыслъ тотъ, который приведенъ въ перевод.

66. Въ подлинник: ‘you O’er-green’, т.-е. ты позеленишь. Смыслъ тотъ, что подъ добрымъ участіемъ друга даже дурное будетъ освжено и исправится, какъ засохшій, но вновь ожившій листъ.

67. Въ то время было поврье, что ужъ лишенъ чувства слуха.

68. Въ подлинник: ‘flattery’ — лесть, но мысль здсь недостаточно договорена. Смыслъ тотъ, что подъ вліяніемъ лести люди длаются склонны ошибаться и видть предметы въ ложномъ свт.

69. Въ подлинник: as fast, as objects to his beams assemble, т.-е. едва предметы отразятся въ его лучахъ.

70. Если искать въ сонетахъ данныхъ для біографіи Шекспира, то этотъ и слдующій 118 сонетъ дйствительно, можетъ-быть, проливаютъ нкоторый свтъ на его личный характеръ. Къ кому они адресованы — къ молодому ли его другу, или къ женщин (какъ знать, можетъ-быть, къ жен)? Но выраженное въ нихъ стремленіе порой бросать хорошее, какъ бы имъ наскучивъ, и окунуться въ совершенно противоположное очень характеристично и какъ нельзя боле подходитъ къ тому образу жизни, который Шекспиръ, вроятна, велъ какъ писатель и авторъ.

71. Содержаніе этого сонета довольно темно какъ по общему смыслу, такъ и по отдльнымъ оборотамъ фразъ. Нельзя даже сказать, къ кому онъ адресованъ, къ мужчин или женщин, вслдствіе чего при перевод поневол пришлось избгать тхъ глагольныхъ формъ, которыя въ русскомъ язык имютъ мужское и женское окончаніе, чего, какъ извстно, нтъ въ англійскомъ язык.

72. Въ подлинник: ‘child of state’ — дитя государства.

73. Намекъ на обязанность высшихъ придворныхъ носить надъ головой короля балдахинъ при дворцовыхъ выходахъ (объясненіе Деліуса). Вообще содержаніе этого сонета нсколько темно и можетъ быть истолковано въ деталяхъ на различные лады. Фраза о балдахин можетъ быть истолкована тмъ, что авторъ отказывается отъ вншнихъ почестей, желая служить (какъ это сказано дале) лишь тому, кого онъ любитъ.

74. Въ подлинник: ‘by paying to mucli reut’, т.-е. платя слишкомъ много аренды.

75. Въ подлинник: ‘suborn’d in formes’. Изъ текста нельзя сдлать ршительно никакого яснаго вывода, къ кому относятся два послдніе загадочные стиха. Нкоторые комментаторы полагаютъ, будто авторъ обращается ко времени, желая сказать, что оно не будетъ имть никакого вліянія на его истинную любовь.

76. Сонетъ этотъ замчателенъ тмъ, что въ немъ не 14 а всего 12 стиховъ. Сверхъ того, римы расположены въ немъ парами, а не перекрестно. Обороты его чрезвычайно затруднительны и почти невозможны для буквальнаго перевода.

77. Въ Шекспирово время блокурые волосы цнились въ женщин такъ высоко, что брюнетки носили свтлые парики. Смыслъ двухъ послднихъ стиховъ выраженъ въ подлинник очень неясно и былъ бы совершенно непонятенъ при буквальномъ перевод. Вотъ текстъ подлинника:

But now is black beauty’s successive heir

And b&egrave,auty slander’d with a bostard slianie,

т.-е. буквально: ‘Но нынче черный цвтъ сдлался наслдственнымъ наслдникомъ красоты, а красота убивается незаконными постыдными средствами’. Подъ этимй средствами авторъ разуметъ именно обычай носить чужіе волосы. Смыслъ, данный переводу, обнаруживается изъ слдующихъ строфъ.

78. Нкоторые издатели, ссылаясь на остальной текстъ сонета, ставятъ вмсто словъ eyes — глаза hairs — волосы.

79. Въ подлинник здсь слово fair — красавица, но выраженіе это въ Шекспирово время употреблялось для опредленія именно блокурыхъ женщинъ (см. пр. 77).

80. Можно съ большой вроятностью предположить, что этотъ и слдующій сонеты имютъ связь съ тмъ, въ которомъ авторъ, обращаясь къ своему молодому другу, уступаетъ ему любимую имъ женщину. Въ первой строк настоящаго сонета авторъ говоритъ о любимой имъ женщин въ третьемъ лиц, а дале обращается къ ней во второмъ, что нсколько нарушаетъ гармонію текста, особенно въ прозаическомъ перевод.

81. Въ подлинник мысль эта выражена такъ сжато, что буквальный переводъ не можетъ ее передать:

Me from my self the cruel eye hath taken

And my next self thon harder hast engrossed,

т.-е. буквально: ‘Твой жестокій глазъ похитилъ меня у меня самого и въ то же время жестоко обидлъ мое ближайшее ‘я’. Подъ этимъ послднимъ эпитетомъ авторъ разуметъ своего друга.

82. Весь смыслъ этого и слдующаго 136 сонета основанъ на непереводимой игр словъ. Will — желаніе и Wil — сокращенное имя William, т.-е. автора сонетовъ Вильяма Шекспира. Послдніе два стиха вслдствіе этого, будучи переведены буквально, теряютъ всякій смыслъ.

83. Оборотъ послднихъ двухъ стиховъ невозможенъ не только для буквальнаго перевода, но странно звучитъ даже въ подлинник:

In thгgs right true my heart and eyes haye erred

And to this false plague are they now transferred,

т.-е. въ вещахъ, правильно врныхъ, мое сердце и глаза заблудились и предались теперь этой фальшивой эараз.

84. Подъ именемъ пяти способностей подразумваются здсь различные роды человческой дятельности и людскихъ поступковъ, возникающихъ подъ впечатлніемъ пяти чувствъ. Потому въ текст слдовало бы сказать: не мои пять (соотвтствующихъ чувствамъ) способностей.

85. См. прим. 82.

86. Этотъ сонетъ написанъ въ легкомъ размр четырехстопнаго ямба.

87. Въ подлинник ‘earth’ — земля или прахъ. Слово это употреблено злсь въ смысл плоть. Такое же выраженіе встрчаемъ мы въ ‘Ромео и Джульетт’.

88. Въ подлинник: ‘suffer dearth’, т.-е. терпишь недостатокъ. Слдующая мысль въ подлинник выражена тоже иносказательно и, переведенная буквально, потеряла бы смыслъ: ‘Painting thy outwards walls so costly grag’, т.-е. раскрашиваешь свои вншнія стны (стны души — тло) такъ дорого и весело. Смыслъ: тратишься на чувственныя удовольствія.

89. Въ подлинник здсь непереводимое на русскій языкъ выраженіе: ‘use thee’, т.-е. дурно съ тобой поступить. Въ буквальномъ перевод утрачивается смыслъ подлинника.

90. Этотъ и послдующій 154: сонеты имютъ одно и то же содержаніе съ небольшими варіантами.

СОЧИНЕНІЯВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА