Стихотворения, Байрон Джордж Гордон, Год: 1825

Время на прочтение: 6 минут(ы)

КЪ ТИРЗ.

Элегія Лорда Бейрона.

Ахъ! зачемъ предана ты земл безъ Надгробнаго камня, который бы указывалъ твою могилу и возвщалъ, что ты забыта всми, кром одного только меня? Зачемъ нтъ его? Отдленный отъ Тирзы морями, не преставалъ я любить ее, и мои воспоминанія, мои надежды соединяли меня съ нею… но увы! намъ уже не суждено было увидться. Если бы могъ я по крайней мр присутствовать при послднихъ твоихъ минутахъ, то одинъ нжный взглядъ, одно слово: навсегда оставляю теб другъ мой, заставило бы меня съ меньшею горестію, смотрть да полетъ души твоей въ горнія селенія. Бореніе твое со смертію было непродолжительно, безъ всякихъ почти ‘страданій, такъ не ужели ни на одно мгновеніе мысли твои не были заняты темъ, который боле не увидитъ тебя и который всегда носить образъ живой въ своемъ сердц? Кто бы другой, кром меня, могъ бодрствовать при умирающемъ своемъ друг? Кто бы другой, кром меня, сталъ смотрть на померкающіе твои взоры въ ужасную минуту предъ смертію, или сохранять горестное молчаніе, страшась перевести духъ, пока все кончится? Но когда освобождалась ты отъ всхъ земныхъ скорбей, слезы мои текли ркою, я рыдалъ, какъ рыдаю теперь!— И можно ли не плакать о прелестныхъ, незабвенныхъ дняхъ, проведенныхъ съ тобою? Разлучаясь съ тобою на время, мы плакали только отъ любви. Не забуду тхъ тайныхъ взглядовъ, которыхъ кром насъ никто не замчалъ — той улыбки, которой никто не понималъ — тхъ приятныхъ чувствованій, которыя тихо сообщали мы другъ другу — того пожатія трепещущихъ рукъ нашихъ — наконецъ того сладостнаго и непорочнаго поцлуя, который удерживаетъ дальнйшія желанія пламенной любви!. Такъ, не забуду этого: взоры твои выражали столько невинности, что я стыдился требовать боле. Кажется, слышу еще звуки твоего голоса, которые возвращали мн всю веселость, когда я предавался задумчивости, и то нжное, восхитительное пніе, которое услаждало мою душу.— у меня хранится еще залогъ любви твоей…но гд же мой? ..увы! гд ты сама теперь?— Терпливо переносилъ я бремя злойолучія, но до сихъ поръ не изнуряло оно меня, не подавляло столь сильно. Ты оставила меня во цвт лтъ, оставила одного испить всю чашу горести. Если безмятежное спокойствіе есть удлъ могилы, то не сожалю, что ты сошла въ нее, но если добродтели получаютъ достойный ихъ внецъ въ лучшемъ мір — то, для облегченія горестей моихъ и страданій, излей на меня хоть каплю твоего блаженства. Научи меня, научи, если можешь, какъ переносить твою потерю.

Съ Франц…Хр...5.

‘Благонамренный’, No XVIII, 1825

КЪ ТИРЗ.

Вторая Элегія Лорда Бейрона.

I.

Умолкните, горестные аккорды и нкогда столь приятная для меня мелодія! Или сокроюсь отсюда, не смя боле внимать симъ звукамъ, напоминающимъ мн счастливйшіе дни моей жизни. Престаньте звучать, струны арфы! Не могу понять, что я теперь и что былъ прежде!

II.

Умолкъ голосъ, котораго пніе было столь восхитительно — и вся прелесть онаго изчезла. Самые гармоническіе изъ сихъ звуковъ не что иное для меня, какъ печальный гимнъ надъ жителемъ гроба. Такъ, они говорятъ мн о теб, священный прахъ! Сладостная ихъ мелодія раздираетъ мою душу сильне, нежели самая нестройная музыка.

III.

Молчаніе царствуетъ вокругъ меня, но эхо поражаетъ мой слухъ. Слышу голосъ, котораго не желалъ бы слышать, который долженъ бы быть нмъ. Но увы! какъ часто волнуетъ онъ нершительную мою душу. Онъ зоветъ меня во время моего сна, но напрасно пробуждаюсь, что бы внимать нжнымъ его звукамъ….мечта изчезаетъ!

IV.

О, Тирза! и во сн и на яву ты для меня теперь одна только милая мечта., какъ небесное свтило, которое на минуту показывается надъ волнами морскими, что бы потомъ сокрыть лучи свои отъ земли. Но смертный, принужденный протекать многотрудную стезю жизни, когда небо во гнв своемъ покрывается мрачными облаками, долго сожалетъ объ утшительной звзд, которой радостное сіяніе путеводило блуждающія стопы его.

Съ Франц. X.

‘Благонамренный’, No XIX, 1825

ПРОСТИ

Элегія Лорда Бейрона.

— Увы! они любили другъ друга въ юности своей, но злые языки умютъ вливать ядъ въ истину и постоянство обитаетъ токмо на небесахъ! Путь жизни усянъ колючимъ терніемъ, юность не что иное какъ суета, гнвъ противъ пюго, кого любимъ, есть истинное безуміе… Никогда не могли они соединиться, что бы облегчать страданія своихъ сердецъ, исполненныхъ горестныхъ воспоминаній, они смотрятъ другъ на друга издалека, какъ дв скалы, раздленныя людьми, ненавистное море течетъ между отдленныхъ ихъ отломковъ — но ни лто, ни зима, ни самъ перунъ не въ состояніи вовсе изгладишь признаковъ того, чемъ нкогда он были.

(Christabel, po&egrave,me de Colleridge.)

Прости! и если должно такъ, то прости навсегда! Напрасно ты отвергаешь меня! Сердце мое никогда не возстанетъ противу тебя. Ахъ! длячего не можешь ты видть это сердце, на которомъ столь часто покоилась во время тихаго сна, и котораго не будешь имть боле? Длячего не могутъ быть открыты предъ тобою самыя тайныя его помышленія? Можетъ быть, ты призналась бы наконецъ въ несправедливомъ къ нему презрніи.
Напрасно свтъ оправдываетъ тебя и съ улыбкою одобряетъ гибельный ударъ, меня поразившій. Похвалы свта должны оскорблять тебя, когда он основаны на несчастій твоего супруга. Если бы и дйствительно могъ я упрекать себя въ чемъ нибудь, то, для нанесенія мн столь жестокой раны, разв не могли избрать другихъ рукъ, вмсто тхъ, которыя нкогда обнимали меня?
Не обманывай же сама себя. Любовь мало помалу можетъ изчезнуть, но внезапное насиліе не въ состояніи разлучить сердецъ. Твое пылаетъ еще любовію, мое, хотя разтерзано, но все еще бьется. Одна мысль вчно будетъ сокрушать насъ: мы разстались навсегда!
И погребальные вопли не столько раздираютъ душу, какъ эти слова. Мы живемъ въ разлук и всякое утро просыпаемся одиноки. Когда ты вздумаешь утшаться своею дочерью, когда первые звуки ея голоса достигнутъ до тебя, научишь ли ты ее произносишь: папенька, хотя и никогда не должна она пользоваться его ласками? Когда ручонки ея обовьются вокругъ твоей шеи, когда уста ея прикоснутся къ твоимъ — вспомни того, который безпрерывно возсылаетъ обты о твоемъ благополучіи, котораго любовь твоя длала столь счастливымъ. И если дочь наша сколько нибудь походитъ на отца своего, котораго ты не должна боле видть, то врное сердце твое забьется еще для него.
Можетъ быть, вс мои заблужденія теб извстны, но никто не знаетъ, откуда происходитъ мое безуміе! Гд только ты, тамъ вся надежда моя изчезаетъ, но между темъ слдуетъ она за тобою. Вс чувствованія моего сердца измнились: гордость моя, ни для кого неприступная, смиряется предъ тобою, оставленный тобою, чувствую, что и душа моя меня оставляетъ.
Свершилось! Вс просьбы безполезны, а моимъ не хочешь ты и внимать! Но есть мысли, которыхъ мы не можемъ подавить и которыя вырываются противъ нашей воли. Еще разъ прости!— Разлученный со всемъ, что для меня драгоцнно, сердце мое сохнетъ. Я одинокъ въ семъ мір, душа моя разтерзана, а невозможность умереть приводитъ меня въ совершенное отчаяніе. Прости!

Съ Франц, X.

‘Благонамренный’, No XIX, 1825

ЕЩЕ ЭЛЕГЯ ЛОРДА БЕЙРОНА.

I.

Еще минута — и я свободенъ отъ всхъ страданій, раздирающихъ мое сердце.. Послдній вздохъ любви и Тирз — и я возвращаюсь къ разсянной, свтской жизни. Моху теперь быть въ обществ людей, которыхъ никогда не любилъ. Если всякое удовольствіе исчезло для меня на земл, то и никакая горесть не можетъ уже здсь меня постигнуть.

II.

Принесите же мн чашу радости, приготовьте пиръ. Человкъ рожденъ не для того, что бы вести жизнь въ одиночеств. Сдлаюсь созданіемъ легкомысленнымъ, которое со всми смется и ни съ кемъ не плачетъ. Въ счастливйшіе дни моей жизни кто бы могъ подумать это. обо мн? Но ты исчезла и оставила меня одного въ семъ мір! Ты перестала существовать и вс смертные ничто для меня,

III.

Тщетно лира моя хотла бы повторить приятные звуки, улыбка, едва не исчезающая отъ горести, есть не что иное, какъ иронія для сердца, раздираемаго въ тайн. Она походитъ на внокъ, сплетенный изъ розъ и оставленный на могил.

IV.

Напрасно веселые товарищи стараются разсять наши скорби. Вс увеселенія приводятъ душу только въ какое-то изступленіе, но сердце… сердце остается пусто!

V.

Любилъ я въ прекрасныя ночи смотрть безмолвно на голубое небо. Мн казалось, что такой же небесный свтъ тихо блистаетъ въ меланхолическихъ твоихъ взорахъ. Тасто посреди волнъ моря Егейскаго любуясь блескомъ луны, я говорилъ самъ себ: ‘Тирза также смотритъ на нее!…. Но увы! блдные лучи ея освщаютъ теперь твою могилу.

VI.

Простертый на болзненномъ одр, лишенный сна и чувствуя, что палящій огнь разливается въ моихъ жилахъ, говорю слабымъ голосомъ: ‘Тирза не знаетъ о моихъ страданіяхъ и — я спокоенъ!,— Подобно невольнику, которому даровали свободу при конц его жизни, природа возвращаетъ мн ее, когда Тирза уже боле не существуетъ.

VII.

Залогъ врности, полученный мною отъ Тирзы въ счастливйшіе дни, когда начиналъ я познавать жизнь и любовь! Какъ перемнился ты въ глазахъ моихъ! Въ какія мрачныя краски облекла тебя горесть! Сердце, которое подарено мн вмст съ тобою, перестало уже биться. Ахъ! для чего же бьется еще мое? Хладный, какъ житель гроба, зачемъ чувствую всю силу ударовъ рока?

VIII.

Залогъ, исполненный прискорбныхъ воспоминаній! Люблю еще носить тебя на груди моей! Сохрани же навсегда любовь ея, или разтерзай сердце, къ которому тебя прижимаю. Время успокоиваетъ восторги любви, но не разрушаетъ ее. Любовь тогда священне, когда потеряетъ надежду. Что это за любовь, которую внушаютъ тысяча красавицъ, въ сравненіи съ тою, которая не можетъ забыть друга, оставившаго сей міръ!

Н.

‘Благонамренный’, No XX, 1825

МАРИ *).

Изъ соч. Лорда Бейрона.

*) Въ молодости своей Лордъ Бейронъ многіе стихи посвящалъ Маріи

I.

Ты счастлива, Марія! Чувствую, что и я быль бы также счастливъ, потому что сердце мое занято тобою, какъ и прежде.

II.

Ничто не равняется съ благополучіемъ супруга твоего… но оно стоитъ мн многихъ прискорбій. Однако же забудемъ ихъ… Ахъ! какъ бы возненавидлъ я его, если бы онъ не любилъ тебя!

III.

Когда я вижу прелестное дитя твое, то думаю, что сердце мое разрывается отъ ревности, но когда оно смотритъ на меня съ невинною улыбкою, то цлую его… изъ любви къ его матери.

IV.

Цлую милаго младенца и поглощаю вздохи свои, замчая въ немъ сходство съ отцемъ его, но глаза, глаза у него твои, Марія! и этого довольно для любви и для меня.

V.

Прости, Марія! Надобно оставить тебя. Пока будешь ты счастлива, я не стану роптать. Но не могу дале оставаться близь тебя: сердце мое вскор наложило бы на себя прежнія оковы.

VI.

Я думалъ, что время и гордость погасать наконецъ огонь моей юности, до того самаго дня, какъ сидлъ рядомъ съ тобою, не зналъ я что въ сердц моемъ не перемнилось ничего….ничего, кром надежды.

VII.

Теперь я спокоенъ…однако же воспоминаю то время, когда сердце мое терзалось отъ твоихъ взоровъ, теперь это было бы преступленіе. Смотрю на тебя и не чувствую никакого смущенія.

VIII.

Я видлъ, какъ взоры твои устремились на меня, но ты не могла читать на лиц моемъ никакого замшательства… Одно только чувствованіе могла бы открыть въ немъ: спокойствіе мрачнаго отчаянія.

IX.

Прости, прости! Мечта юности моей должна навсегда изгладиться изъ моей памяти, увы! гд воды баснословной Леты? Сердце безразсудное! будь спокойно, или расторгнись.

Н.

‘Благонамренный’, No XXI, 1825

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека