На Королесклй бирж всегда находилось, находится и будетъ находиться собраніе людей, похожихъ на замогильные призраки, съ угрюмыми, тощими лицами, въ изношенныхъ платьяхъ, людей, которые сидятъ на скамейкахъ, разставленныхъ подъ арками вдоль стнъ,— сидятъ съ утра и до вечера молча, неподвижно, съ строгимъ гробовымъ терпніемъ. Я не могу изгнать изъ своего воображенія этихъ людей, ведущихъ уличную и вмст съ тмъ сидячую жизнь. Я называю ихъ призраками Лондонскаго Сити. Мн случалось проходить мимо Биржи въ девять часовъ утра, но и въ эту раннюю пору призраки уже сидли на своихъ мстахъ, я проходилъ мимо Биржи, когда внутренніе предлы ея совершенно пустли и двери запирались на ночь, а привиднія все еще сидли, безмолвныя, неподвижныя, не измняющія своего положенія, нмыя, не издающія ни малйшихъ звуковъ человческаго голоса среди непрерывнаго говора и нескончаемой суеты, среди криковъ и восклицаній, вылетающихъ изъ самого сердца коммерческаго міра. Я узжалъ изъ Англіи въ чужіе края и, возвратясь въ нее, снова находилъ т же самыя привиднія, на тхъ же самыхъ скамейкахъ. Они сидли тутъ въ то время, когда существовала ‘Старая биржа’, и, безъ всякаго сомннія, находились тутъ еще во времена сэра Томаса Гресгама, учредителя этого зданія, и когда членъ будущаго поколнія, какой нибудь англо-ново-зеландецъ, которыхъ предсказываетъ намъ Томасъ Бабингтонъ Маколей, явится изъ своего отечества снять видъ развалинъ храма св. Павла, то на первомъ план своей картины, на безобразныхъ грудахъ разрушенныхъ колоннъ и каменныхъ скамеекъ, на развалинахъ Биржи, въ виду развалинъ Банка, помститъ призраки Лондонскаго Сити, навсегда неизмнные.
Что они длаютъ по воскреснымъ и другимъ праздничнымъ днямъ и въ т часы, когда Биржа бываетъ заперта? Что они длали въ ту пору, когда старое зданіе Биржи превратилось посл пожара въ развалины и когда коммерческій народъ собирался въ Старомъ Южномъ Морскомъ Дом или въ Акцизной Контор, на Броадъ-Стрит? Неужели это т же самые люди, или ихъ братья, или ихъ кузены, которые просиживаютъ по цлымъ часамъ на скамейкахъ въ Сентъ-Джемскомъ парк, устремивъ свои тусклые, ничего не выражающіе взоры на маневры кавалеристовъ и на игры ребятишекъ? Неужели это т же самые люди, которые покупаютъ полъкружки портеру и похищаютъ лучшее мсто передъ буфетомъ, къ тайному негодованію содержателя портерной лавки? Неужели они находятся въ связи съ привидніями Британскаго Музеума — этими литературными призраками, которые большую часть дня проводятъ въ комнат, назначенной для чтенія…. не за чтеніемъ, потому что взоры ихъ, по видимому, неподвижно устремлены на одно и то же мсто, на одну и ту же страницу одного и того тома законовъ юстиніановыхъ… нтъ, не за чтеніемъ! къ какимъ-то страннымъ наслажденіемъ, они вдыхаютъ воздухъ, пропитанный запахомъ сафьяна и кожи, безмолвно любуются покойными стульями и столами, съ особеннымъ расположеніемъ предаются литературному гостепріимству Британіи, проявляющемуся въ бесчисленномъ множеств костяныхъ ножей и гусиныхъ перьевъ, собранныхъ добровольнымъ приношеніемъ, въ наполненныхъ до самого края, даровыхъ оловянныхъ чернилицахъ.
Но какъ бы то-ни было, эти призраки Лондонскаго Сити должны же жить гд нибудь, должны имть свою особенную сферу, въ которой обращаются они между подобными себ привидніями. Они должны питаться чмъ нибудь, должны пить что нибудь, да они и пьютъ,— въ этомъ нтъ ни малйшаго сомннія, я замтилъ, что многіе изъ нихъ имютъ носъ, покрытый красноватымъ цвтомъ. Кто снабжаетъ ихъ пищей и одяніемъ? кто доставляетъ имъ теплый и спокойный пріютъ? моются ли они когда нибудь?… Но нтъ! позвольте! послдній вопросъ вовсе не идетъ къ длу, потому что призраки Лондонскаго Сити касательно своей наружности и блья, по видимому, одарены какой-то удивительной способностью обходиться безъ омовенія.
Я часто предлагалъ себ и по сію еще пору съ упорствомъ продолжаю предлагать подобные вопросы о призракахъ Лондонскаго Сити. Я составляю касательно ихъ всевозможные роды самыхъ грустныхъ умозаключеній. Посредствомъ продолжительныхъ наблюденій, посредствомъ неослабныхъ усилій въ примненіи одного вывода къ другому, посредствомъ незначительнаго преувеличенія и измненія сомнительной возможности въ правдоподобіе, и правдоподобія въ несомннную дйствительность, я дошелъ наконецъ до того, что ршился покрыть сухія кости биржевыхъ призраковъ коммерческимъ тломъ и кровью,— но отнюдь не въ большомъ количеств. Я отвелъ имъ мста для жительства и далъ имъ названіе. Я изобрлъ для нихъ занятія, которымъ они посвящаютъ себя даже и тогда, когда, въ безпечной неподвижности, свойственной однимъ только привидніямъ, сидятъ они на скамейкахъ. Я открылъ средства, которыя покрываютъ ихъ тощіе, дряблые члены истасканнымъ одяніемъ, которыя доставляютъ работу ихъ впалымъ щекамъ и выдавшимся челюстямъ, и которыя отъ времени до времени придаютъ ихъ багрово-синимъ носамъ скоротечную красноватость. Короче сказать, я доискался, или по крайней мр мн кажется, что я доискался, кто эти призраки Лондонскаго Сити, какимъ образомъ и гд именно они живутъ, кмъ или чмъ они были до превращенія своего въ призраки, и какія степени нисхожденія проходили они до тхъ поръ, пока достигли скамеекъ, какъ будто нарочно устроенныхъ для нихъ, у Биржи.
Возьмите вонъ этотъ высокій призракъ, который сидитъ подъ аркадой, называемой Валлахо-Молдавской, на скамейк, поставленной между двумя объявленіями, изъ коихъ одно возвщаетъ о приближающемся отплытіи въ Одессу огромнаго, обшитаго мдью корабля ‘Великій Турокъ’, а другое, изображая хромолитографическій бритвенный магическій ремень мистера Алешиха, выхваляетъ, въ самыхъ безпристрастныхъ выраженіяхъ, достоинства этого орудія. Взгляните на этотъ призракъ всего только разъ и потомъ попробуйте забыть его. Его лицо удручено горестію, верхняя часть его шляпы измята, поля его изорваны, передняя часть этихъ полей засалена отъ частаго прикосновенія рукою, ворсъ на шляп исчезъ давнымъ-давно, и мсто его заступилъ искуственный блескъ, производимый утреннимъ прикосновеніемъ мокрой щетки, его атласный галстухъ, нкогда черный, но теперь грязно-коричневый, затянуть сзади обшмыганнымъ лоскуткомъ той же матеріи, пропущеннымъ сквозь ржавую пряжку, его траурный сюртукъ или пальто (привиднія никогда не носятъ фраковъ) покрытъ на воротник и на локтяхъ мозаикой изъ сальныхъ пятенъ, оборванъ около кармановъ, отъ привычки безпрестанно всовывать въ нихъ и вынимать документы, истертъ около петель до нитокъ, отъ застегиванья и разстегиванья не пуговицъ, но разнообразныхъ монументовъ, воздвигнутыхъ на тхъ мстахъ, гд были пуговицы, въ память ихъ существованія, его панталоны, изношенные донельзя, потеряли первобытный свой цвтъ, сморщились, съежились и вообще приняли самый непрезентабельный видъ, его сапоги (не блюхеровскіе, но почти всегда веллингтоновскіе) растрескались по бокамъ и подпоролись около каблуковъ,— но общая связь ихъ поддерживается помощію раскаленной кочерги и кусочка гутта-перчи. Мн все извстно насчетъ этого призрака. Онъ поступилъ въ міръ призраковъ въ 1825 году. Онъ былъ нкогда главнымъ клеркомъ въ извстнйшей банкирской контор подъ фирмою сэра Джона Джеббера, Джефферсона и К., принимавшей главное и самое дятельное участіе въ ‘Привилегированномъ Обществ мытья, крахмаленья и глаженья блья’, въ ‘Соединенномъ Обществ вывоза за границу пыли и втра и употребленія угольнаго пепла вмсто горючаго матеріала’, въ ‘Патентованномъ Обществ выдлки кошечьихъ, мышечьихъ и кроликовыхъ шкурокъ’, въ ‘Обществ усовершенствованія новоизобртеннаго способа приготовлять самовозгараемые горючіе матеріалы, съ примненіемъ ихъ къ моментальному освщенію Лондона’, въ ‘Англо-франко-мексико-рудокопномъ Обществ быстрйшаго распространенія ртути по всму свту’, и во многихъ другихъ обществахъ. Когда надъ знаменитымъ домомъ банкировъ Джеббера, Джефферсона и К. нависла громовая туча и грозила разрушить его до основанія, и когда по улицамъ Лондона къ тому же дому хлынулъ потокъ въ вид разнородныхъ экипажей, стремленіе котораго сильне всего усматривалось на протяженіи отъ Ломбэрдъ-Стрита до Людгэтъ-Хилля,— въ это время призракъ нашъ совершилъ геройскій подвигъ: онъ нанялъ нсколько тяжело нагруженныхъ угольныхъ вагоновъ, протянулъ ихъ между двумя переулками Нинласъ и Бирчинъ и тмъ перескъ всю вереницу экипажей, а на углу аллеи Попсхедъ поднялъ тревогу, распустивъ слухъ о сорвавшейся съ цпи собак, и этимъ задержалъ на нсколько часовъ безчисленное множество пшеходовъ, торопившихся возвратить свои капиталы, отданные, на весьма выгодныхъ условіяхъ, попеченію банкирскаго дома Джеббера и К. Этотъ призракъ тотъ самый клеркъ, который надоумилъ фирму прибгнуть въ самому врному средству (употребленному когда-то въ боле обширномъ по капиталу банкирскомъ дом), а именно: начать уплату самаго огромнаго капитала шести-пенсовыми монетами, потому что этимъ средствомъ можно было выиграть времени не только нсколько часовъ, но нсколько дней, что весьма много значило въ критическую минуту. Но, увы! ничто не могло спасти фирму отъ паденія! Изъ Ломбардъ-Стрита ее перевели въ Бэзингаллъ-Стритъ, въ судъ несостоятельныхъ должниковъ. Мистеръ Джобберъ отправился въ домъ умалишенныхъ, миссъ Джобберъ — бдняжки!— принуждены были принять на себя тяжелую обязанность гувернантокъ, Джефферсонъ и К. эмигрировался, какъ увряютъ нкоторые, съ наличной кассой, въ южное полушаріе, гд впослдствіи онъ сдлался главнымъ директоромъ той банкирской компаніи, на пяти-талерныя ассигнаціи которой явилось въ публик такое требованіе, какое существуетъ и понын на косметическій пластырь и зажигательныя спички. Главный клеркъ раззорившейся компаніи поступилъ прямехонько въ коллекцію ‘Призраковъ Лондонскаго Сити’ и съ тхъ поръ никогда не покидалъ этого названія. Прочіе клерки въ непродолжительное время и безъ всякаго затрудненія нашли себ занятія въ другихъ конторахъ. Недоброжелательные люди распустили слухъ, что будто бы призракъ-клеркъ зналъ вс подробности о пачк ассигнацій, которая такъ странно ускользнула изъ общаго расчета, хотя онъ никогда не показывалъ виду, что знаетъ объ этомъ. Онъ не хотлъ даже сдлать нкоторыхъ поясненій касательно раздла тхъ компаній, о которыхъ мы упомянули, а въ силу этой неумстной скромности его никто не захотлъ принять къ себ въ услуженіе, и потому онъ, по необходимости, долженъ былъ обратиться въ счетчика, неимющаго никакихъ счетныхъ занятій, сдлаться агентомъ безъ всякаго агентства. Правда, онъ былъ секретаремъ ‘Общества собиранія булавокъ’, но, къ несчастію, существованіе этого общества было, можно оказать, мимолетное. Дйствовалъ онъ также, въ качествъ сборщика добровольныхъ подаяній, въ пользу оставшихся въ-живыхъ съ корабля ‘Табиа Джэйнъ’, погибшаго подъ командою шкипера Молея, но старинные его недоброжелатели снова распустили слухъ, что ни корабля ‘Табиа Джэйнъ’, ни шкипера Молея не существовало отъ сотворенія міра. Это обстоятельство окончательно повредило нашему клерку. Теперь онъ занимается продажею хлбнаго зерна и каменнаго угля, и занимается по порученіямъ, которыя онъ получаетъ не изъ первыхъ рукъ, но отъ тхъ лицъ, которыя по этому предмету сами носятъ званіе коммиссіонеровъ. Иногда, когда представится случай, онъ дйствуетъ въ качеств биржевого маклера, но это по порученію, иногда занимается составленіемъ приказныхъ бумагъ, иногда переписываетъ подобныя бумаги начисто, иногда является въ какомъ нибудь суд по чужому длу,— короче сказать, онъ занимается всмъ понемножку. Этими средствами онъ собираетъ скудныя крохи и иметъ голосъ въ гостинниц ‘Черный Левъ’. Онъ ведетъ трезвую жизнь, но мн кажется, что онъ ведетъ ее по принужденію. Если вы дадите ему лишнюю кружку пива, онъ разплачется передъ вами и будетъ разсказывать вамъ о минувшихъ дняхъ своего счастія, когда онъ имлъ своихъ лошадей, щегольскій экипажъ и постоянную ложу въ театр, будетъ разсказывать вамъ о старшей своей дочери Эмли, которая получила воспитаніе въ первоклассномъ лондонскомъ пансіон, которая вышла замужъ за Легга, главнаго клерка въ Ревизіонной Контор Страхового Общества, и которая къ настоящее время считаетъ за униженіе промолвить слово своему бдному, старому отцу. Онъ будетъ разсказывать намъ о своей другой дочери, Дженни, которая очень любитъ и уважаетъ его, но эта дочь, къ крайнему его прискорбію, вышла замужъ за типографщика, человка самаго невоздержнаго, даже, можно сказать, развратнаго, для котораго родственники не разъ уже покупали станки и шрифты, а онъ все это немедленно обращалъ въ вино и табакъ. Бдный-бдный старый призракъ! бдный труженикъ, несчастный отецъ! ты вполн заслуживаешь сожалнія ближняго! Не самъ ты былъ виновникомъ своего несчастія! Когда рушатся громадные зданія, то какое множество шаткихъ баллюстрадъ и легкихъ колоннъ, составлявшихъ одно только украшеніе, ломаются вдребезги, вмст съ массивными столбами, служившими главной подпорой всему зданію!
А вотъ и другой призракъ, съ которымъ я знакомъ давнымъ-давно. Этотъ человкъ раззорился лтъ двадцать-пять тому назадъ и въ теченіе этого времени переносилъ свое положеніе съ какою радостью и даже съ весельемъ. Совершенно уничтоженный, онъ съ удовольствіемъ проводитъ цлый день ни обычной скамейк, поставленной на Бенгальской площадк. Онъ часто, очень часто, съ радостью, въ которой прогадываетъ отчаяніе, выбиваетъ своими костылями дробь на плитномъ помост Королевской биржи. Несчастный! онъ доведенъ былъ до раззоренія стеченіемъ страшныхъ обстоятельствъ, и несчастіе по сіе время не перестаетъ преслдовать его. Онъ горлъ четыре раза, об ноги его сломаны, любимый и многообщавшій ребенокъ былъ обваренъ кипяткомъ, жена лежитъ въ постели, разбитая параличемъ, и самъ онъ страшно страдаетъ отъ боли въ ногахъ. Но не угодно ли замтить, онъ не принадлежитъ къ числу докучливыхъ просителей, расчитывающихъ на ваше подаяніе посредствомъ письма, въ которомъ, въ самыхъ трогательныхъ, но ложныхъ выраженіяхъ выставлены вс ихъ скорби и страданія: нтъ! онъ гнушается этимъ средствомъ. Если хотите, вы можете теперь же подойти къ его ‘мсту’ и сами составить понятіе о его несчастіи, а кстати вы увидите въ рукахъ его письмо отъ альдермена Фубса, который такъ чистосердечно соболзнуетъ о немъ: неужели и вы не тронетесь его положеніемъ? неужели и вы не подадите ему какой нибудь полъ-кроны?
Загляните вотъ еще на эту Австро-Италійскую площадку и пожалйте вотъ этого печальнаго призрака въ измятой шляп, нахлобученной на самыя брови, и въ оборванномъ плащ съ истертымъ мховымъ воротникомъ. Онъ не былъ ни главнымъ клеркомъ, ни кассиромъ, ни биржевымъ маклеромъ во времена давно-минувшія. Онъ считался зажиточнымъ купцомъ, негоціантомъ, который являлся на Биржу, побрякивая связкой ключей и печатей, прившенной къ полновсной золотой часовой цпочк, который повелительнымъ и звучнымъ голосомъ назначалъ биржевыя цны, передъ которымъ съ подобострастіемъ гнулись лакеи въ трактирахъ ‘Кокъ’ на Триднидль-Стрит, въ ‘Новой Англіи’ и въ ‘Анти-Гальскомъ’, котораго имя красовалось въ спискахъ членовъ всхъ человколюбивыхъ обществъ, который носилъ золотую табакерку въ рук, а перчатки, дорогой остъ-индскій носовой платокъ и банковую книгу — въ шляп. А теперь! его шляпа биткомъ набита лтописями о минувшихъ дяніяхъ, памятными записками о баснословныхъ выгодахъ, грузовыми билями касательно тхъ кораблей-призраковъ, которые никогда не нагружались, старыми бланкетами для векселей, съ именемъ его фирмы (когда она имла имя), весьма красиво вырзанной на мдной дощечк, для тисненія этихъ бланкетовъ, печатью его конторы, засаленной памятной книжкой для записыванія капиталовъ, поступившихъ въ его контору,— книжкой, въ которой остались одн только цыфры, обличительницы капиталовъ, давно уже вынутыхъ изъ кассы, свидтельствомъ о его банкрутств, кусочка сургуча и свидтельства отъ собратій-купцовъ о его удивительной честности. Впрочемъ,— послднія по большей части скрываются въ его карманахъ. У него есть истасканный бумажникъ, наполненный глубоко обдуманными, много общающими, но ничего не доставляющими проектами раззорившихся обществъ. Онъ сидитъ одинъ и въ сторон отъ своихъ собратій-призраковъ и, по видимому, новое не хочетъ причислятъ себя къ молчаливому обществу этихъ, такъ сказать, коммерческихъ фантомовъ. Величайшая милость, какую вы можете сказать ему, состоитъ въ томъ, чтобы поручить ему размнъ вашего банковаго билета на наличныя деньги — вдь онъ, какъ вамъ уже извстно, человкъ честнйшихъ правилъ!— или предоставить ему взысканіе капитала по выданному вамъ векселю. Необыкновенное усердіе, сопровождаемое часто лихорадочной дрожью, съ которою онъ представилъ бы магическій документъ и отвтилъ бы на ласковый вопросъ кассира: ‘какой монетой хотите вы получить свой капиталъ?’ хоть кому такъ покажется умилительнымъ. Если его нтъ на Бирж, то я живо представляю себ, какъ онъ украдкой пробирается по улиц Ломбардъ, или бродить по кварталу Чипсайдъ, съ какимъ-то томительнымъ безпокойствомъ заглядываетъ въ полу-отворенныя двери торговыхъ домовъ, куда безпрестанно входятъ и откуда выходятъ востители, печальными взорами осматриваетъ фрахтовыя объявленія, сертепартіи и страховые полисы, выставленные въ окнахъ нкоторыхъ магазиновъ, осматриваетъ заготовленные конторскіе книги, дневники, журналы, и въ то же время — несчастный!— безотрадная дйствительность является передъ нимъ и шепчетъ ему, что вся прелесть этихъ книгъ давно для него не существуетъ, что онъ давно уже все кончилъ съ черными, красными и синими чернилами, и что надписи на этихъ книгахъ: ‘Кассовая’, ‘Долговая’, ‘Кредиторская’, давно уже потеряли для его слуха свою музыкальность. Вечеромъ, въ какой нибудь грязной кофейной, гд онъ обыкновенно утоляетъ свой голодъ, его ни что такъ не интересуетъ въ объявленіяхъ вчерашней газеты, какъ списокъ банкротовъ. Ночью, несмотря на то, что онъ самъ призракъ, тревожный сонъ его посщается призраками разрушенныхъ надеждъ, полицейскими констаблями, гнвными коммиссарами и ршеніями суда, вліянію которыхъ онъ не хотлъ покориться.
Покойный мистеръ NN былъ названъ ‘Столпомъ Биржи’: точно такимъ же кажется на взглядъ вотъ и этотъ старый призракъ. По видимому, онъ уже былъ биржевымъ призракомъ въ ту пору, когда не существовали еще ни биржи, ни призраки. Онъ, какъ говорится, ставитъ меня въ совершенный тупикъ. Кое-какъ я могу еще сплести исторію, отъискать родословныя, соединить вмст разнородныя обстоятельства для всхъ другихъ биржевыхъ призраковъ,— но это сребровласое привидніе служитъ для меня тайной неразгаданной. По видимому, надъ безчисленнымъ множествомъ морщинъ его пергаментнаго лица, надъ его взъерошенными, неимющими никакого блеска блыми волосами царятъ столтія коммерческой призрачности. На немъ какая-то одежда — сюртукъ ли это, плащъ ли, фракъ ли, я не ршаюсь сказать,— одежда, которая, опускаясь отъ шеи и до ногъ не позволяетъ вамъ видть одно только его морщинистое лицо и длинныя, тощія, жилистыя руки, которыхъ пальцы переплелись между собой и какъ будто слились въ одну руку. Давно ли онъ поступилъ въ число призраковъ Лондонскаго Сити? Не бродилъ ли онъ у паперти св. Павла или у церкви Темпль во времена Чарльза? Не былъ ли, онъ призракомъ Лондонскаго Сити въ ту пору, когда женщины, въ одежд, называемой мшкомъ, и лондонскіе щеголи — въ бархатныхъ костюмахъ, шитыхъ золотомъ, собирались въ игорные дома играть на за-атлантическія акціи? Не являлся ли онъ на Королевской Бирж въ ту пору, когда явились на ней купцы, которыхъ испанцы обезчестили въ Гондурас, когда главное приращеніе кассы много было обязано свободной торговл неграми? Не помнятъ ли онъ лордовъ-меровъ Бекфорда, Фонтлерая и Роланда Стевенсона? Право, мн нисколько не покажется удивительнымъ, если въ памяти его сохранился альдерменъ Ричардъ Виттингтонъ, три раза бывшій лордомъ-меромъ Лондона, или тотъ знаменитый лондонскій винопродавецъ, о которомъ въ народныхъ псняхъ дошло до насъ преданіе, что
‘Онъ превосходно жилъ,
Имлъ одну лишь дочь и отъ души ее любилъ.’
Призраки Лондонскаго Сити, подобно всякимъ другимъ призракамъ, по большей части люди молчаливые. Главная цль ихъ, по видимому, состоитъ въ томъ, чтобъ инерціей молчанія внушить зрителю идею о тяжкой обязанности, которая возложена на нихъ. Немногіе изъ нихъ бываютъ говорливы, но нкоторые, сколько извстно мн, къ моему душевному прискорбію, бываютъ даже черезчуръ словохотливы. Горе вамъ, если только вы сойдетесь гд нибудь съ говорливымъ призракомъ, или если вы когда нибудь были слегка знакомы съ нимъ! Этотъ призракъ, если захочетъ говорить, то будетъ говорить, и заговоритъ васъ, не изъискивая особенныхъ причинъ вступить съ вами въ разговоръ. Начинается съ того, что онъ показываетъ видъ, будто знаетъ васъ, или вашего отца, или вторую кузину вашей жены, или, наконецъ, знаетъ какую нибудь особу, имющую удивительное сходство съ вами, и, въ силу этого знакомства, онъ преспокойно, но весьма твердо беретъ васъ за пуговицу, и вы длаетесь его жертвой. Вы слушаете какъ трехъ-лтній ребенокъ разсказы этого древняго, скучнаго призрака. Онъ постепенно и со всми подробностями исчислитъ вамъ вс свои скорби, вс свои потери, разскажетъ какъ о людяхъ, которыхъ онъ знаетъ или зналъ, о своемъ кузен, который — поврите ли вы этому, милостивой государь?— здить каждое утро въ Сити въ карет, съ напудреннымъ лакеемъ за запяткахъ. Все это передаетъ онъ вамъ тихимъ и серьезнымъ, но для васъ невыносимо мучительнымъ однообразнымъ тономъ. Между тмъ какъ его собратья-призраки, воображая, что онъ трактуетъ съ вами о дл большой важности, жмутъ свои зонтики и съ величайшимъ любопытствомъ устремляютъ на васъ обоихъ свои безжизненные взоры.
Вотъ этотъ вещественный призракъ, который донельзя утомляетъ душу своимъ разговоромъ, который говоритъ тихимъ, хриплымъ и въ своемъ род таинственнымъ голосомъ, употребляетъ длинныя, пропитанныя горечью слова,— былъ нкогда стряпчимъ и имлъ въ Лондонскомъ Сити обширную практику, но за нкоторые противозаконные поступки былъ исключенъ изъ списковъ общины. Съ тхъ поръ онъ обратился въ призракъ, и въ самый несносный говорливый призракъ. Вы непремнно должны знать причину его паденія, вы должны выслушать разсказъ о томъ неслыханномъ досел обхожденіи, которому онъ былъ подвергнутъ. Прочитайте его ‘Оправданіе передъ публикой’, котораго ни одна газета не хотла напечатать, прочитайте его письмо къ мистеру Юстицъ-Бульвиглю, на которое этотъ ученый мужъ не хотлъ отвчать, прочитайте его меморію къ лорду Виконту Фортишинсу, оставленную безъ всякаго вниманія. О нтъ! повремените немного, и вы увидите, какой явится въ свт памфлетъ по этому поводу. А до той поры не угодно ли вамъ просмотрть матеріалы для этого памфлета. Не торопитесь, ради Бога! Вы дали слово быть у вашего пріятеля къ тремъ часамъ, но что значитъ опознать какимъ нибудь часомъ, когда дло идетъ о правосудіи!
И въ то время, когда продолжается этотъ разговоръ, передъ вами возникаетъ цлое ополченіе бормочущихъ призраковъ, у которыхъ также есть свои собственныя скорби,— призраковъ съ изобртеніями, на которыя они, при всхъ своихъ стараніяхъ, не могли пріобрсти привиллегіи, и которыя безсовстные капиталисты похитили,— призраковъ, которые не могутъ получить позволенія министра выслушать отъ нихъ предложенія касательно осушки Ирландіи въ теченіе трехъ недль, или погашенія національнаго долга въ теченіе сутокъ,— призраковъ, противъ плановъ которыхъ касательно защиты предловъ отечества военное министерство не разъ запирало двери, и даже довольно грубо,— призраковъ, которые имли свои тяжелыя потери,— призраковъ, которые долго были жертвами безконечныхъ преслдованій закона, наконецъ, тотъ разрядъ незабвенныхъ и всегда самыхъ несносныхъ призраковъ, которые имли тяжбу въ Канцлерскомъ суд въ теченіе безконечно-многаго числа лтъ, которые только что кончили совщаніе съ своими адвокатами и отправляются сочинять къ завтрашнему дню какое нибудь новое каверзное прошеніе. Бдный, жалкій, самый несчастный разрядъ призраковъ!
А вотъ этотъ призракъ, поглощающій меня своими зловщими взглядами, принадлежитъ къ разряду призраковъ, отъ искивающихъ какіе-то документы, недостающіе для доказательства его происхожденія. Ему недостаетъ одного только метрическаго свидтельства, чтобъ удостоврить, что онъ пра-правнукъ лица, оставившаго наслдство въ двадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ годового дохода. Позвольте ему пріобрсть трудами, выпросить или занять полъ-кроны, и онъ въ ту же минуту, отправимся въ редакцію газеты ‘Times’, чтобъ помстить въ этой газет публикацію о доставк вышеупомянутаго документа. Вотъ этотъ призракъ исключительно занимается конскими скачками, гробовымъ голосомъ онъ предлагаетъ вамъ занести свою фамилію въ книгу назначенныхъ пари, по случаю новой предстоящей скачки, и общаетъ сообщить вамъ нкоторыя свднія, пользуясь которыми вы наврное будете въ выигрыш.
Кажется, теперь я исчислилъ вс призраки. Вс они говорливы или безмолвны, сидятъ или бродятъ по одной и той же площадк и удаляются въ мрачные углы, когда на Бирж начинается дятельность, когда соберутся на нее купцы и маклеры. По-видимому, они какъ будто прикованы къ этому мсту, но случается встрчаться съ ними и въ другихъ частяхъ города: въ Гаррове и на Аукціонномъ рынк, въ простыхъ кофейныхъ дозахъ и тавернахъ, въ Гильдіи и Таможн.
На улиц Бартоломю скитается другая раса безпокойныхъ призраковъ, по наружности своей и таинственному поведенію, имющихъ сходство съ призраками Лондонскаго Сити, но они отличаются отъ послднихъ тлосложеніемъ и поступками. Это никто иные, какъ бывшіе биржевые маклера, люди нкогда зажиточные но, не имя возможности выполнить финансовыя обязательства къ назначенному сроку, они принуждены были покинуть сонмъ маклеровъ и присоединиться къ сонму призраковъ. Они бродятъ около Биржи, извлекаютъ ничтожныя выгоды изъ ничтожнйшихъ занятій и промышляютъ сбытомъ акцій и торговыхъ обязательствъ какихъ нибудь сомнительныхъ и даже подозрительныхъ компаній. Они показываютъ изъ себя людей углубленныхъ въ занятія, хотя вовсе не имютъ никакихъ занятій, и часто, очень часто, подъ тмъ предлогомъ, что разсматриваютъ въ газет цны акцій или новости Лондонскаго Сити, они украдкой дятъ черствый хлбъ и сухую колбасу.
Какъ бы то ни было, въ теченіе каждой четверти столтія и они сбрасываютъ съ себя мучительную бездйственность: въ теченіе этого періода призраки Лондонскаго Сити, хотя весьма не надолго, но вдругъ оживаютъ и длаются дятельными. Вы, вроятно, замтили, что, въ теченіе каждаго двадцати-пятилтія, разъ, а иногда и чаще, всми овладваетъ манія,— манія то къ золотымъ пріискамъ въ американскихъ Эльдорадо, то къ китоловному промыслу въ Южномъ океан, то къ соединеннымъ обществамъ, доставляющимъ несмтныя выгоды всмъ и во всемъ, то къ желзнымъ дорогамъ, то къ обществамъ страхованія жизни. Тогда вс и все стремится за акціями. Лорды, лэди, духовныя особы, доктора, трубочисты,— вс въ одинъ голосъ вопіютъ объ акціяхъ. Они покупаютъ, продаютъ, вымниваютъ, занимаютъ, выпрашиваютъ, поддлываютъ,— словомъ сказать, спятъ и видятъ во сн одн только акціи. Банковыя ассигнаціи и проекты летаютъ около васъ какъ древесные листья въ Валамброз, мужчины уже перестаютъ быть обыкновенными смертными: они обращаются въ директоровъ, временныхъ президентовъ какого нибудь комитета, администраторовъ, манія достигаетъ извстнаго градуса, и вмст съ тмъ поднимаются и призраки. Биржа оглашается ихъ пронзительными восклицаніями, они становятся отважне тхъ людей, которые никогда не были призраками. Они забываютъ назначенное свиданіе съ человкомъ, который, по всей вроятности, никогда бы не явился къ нимъ, забываютъ лестныя порученія касательно продажи хлбнаго зерна и каменнаго угля, забываютъ свою тяжбу въ Канцлерскомъ суд, забываютъ о полученіе наслдства и вмст съ нимъ о двадцати тысячахъ годового дохода! Акціи,— настоящія, дйствительныя акціи — вотъ все, чего они жаждутъ и алчутъ! Въ то время, какъ расчетливые спекуляторы продаютъ свои акціи чрезъ маклеровъ и по биржевой цн, отважные промышленникя — но уже боле не призраки — продаютъ свои собственныя акціи за нсколько пенсовъ. Безъ всякаго стыда и страха, они выдаютъ себя за директоровъ вновь учрежденныхъ компаній и предсдателей комитета, котораго главное собраніе назначается въ питейной комнатк ‘Чернаго Льва’. Существенная выгода ихъ основывается исключительно на фальшивыхъ акціяхъ фальшивыхъ обществъ. На нкоторое время они покрываютъ себя блестящей одеждой, уничтожаютъ лакомыя блюда и отборныя вина въ дорогихъ тавернахъ, разъзжаютъ по Лондону въ щегольскихъ экипажахъ или являются въ паркахъ на отличнйшихъ клеперахъ. Въ теченіе шести недль они живутъ такъ, какъ можетъ только жить человкъ, получающій десять тысячъ фунтовъ годового дохода, короче сказать, въ итогъ скоротечный промежутокъ они кружатся въ вихр фортуны. Но посл бури обыкновенно выпадаетъ дождь, и посл маніи наступаетъ паническій страхъ. Вслдъ за тмъ дома банкировъ приходятъ въ осадное положеніе, на Бирж распространяется мрачное уныніе, гибель грозитъ спекуляторамъ. И въ то время, какъ я пишу эти слова, старые призраки снова ползутъ къ своимъ скамейкамъ и начинаютъ безмолвно ожидать человка, столь пунктуальнаго въ своей непунктуальности. Шляпы боле прежняго набиваются бумагами, истасканные бумажники длаются еще тучне, карманы еще туже, и говорунъ, который держится во время разговора за пуговку вашего фрака, становится еще несносне, но уже кровь и плотъ сподвижниковъ маніи изсякли, и фигуры, которыхъ вы видите около Биржи, уже боле не люди, а Призраки Лондонскаго Сити.