Мистеръ Минсъ и его двоюродный братецъ.
Мистеръ Минсъ и его двоюродный братецъ.
Скиццы (Sketches) Чарльза Диккенса
‘Современникъ’, приложенія къ No 11, 1851
Мистер Минс и его двоюродный братец, Диккенс Чарльз, Год: 1851
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Мистеръ Огустусъ Минсъ былъ холостякъ лтъ сорока, какъ говорилъ онъ самъ, — лтъ сорока-осьми, какъ говорили его друзья. Онъ всегда былъ чрезвычайно опрятенъ, аккуратенъ и щеголеватъ, и къ этому можно прибавить: немного легкомысленъ и до крайности преданъ уединенію. Онъ обыкновенно носилъ коричневаго цвта фракъ, безъ малйшей морщинки, свтлые ‘невыразимые’ безъ пятнышка, гладкій шейный платокъ съ замчательно гладкимъ узломъ и сапогъ безъ всякой погршности, кром того онъ всегда имлъ при себ шолковый коричневый зонтикъ, съ рукояткой изъ слоновой кости. Мистеръ Огустусъ Минсъ служилъ писцомъ въ Министерств Иностранныхъ Длъ, въ Сомерсетъ-Гаус. Въ добавокъ къ девяти тысячамъ фунтовъ собственнаго капитала, обращавшагося въ банкахъ, мистеръ Минсъ получалъ хорошее, съ каждымъ годомъ увеличивающееся жалованье и занималъ первый этажъ въ улиц Тэвистокъ, близь Ковентъ-Гардена. Въ этой квартир онъ прожилъ двадцать лтъ и въ теченіе того, времени постоянно ссорился съ хозяиномъ дома, такъ что съ приближеніемъ перваго числа каждой четверти года онъ регулярно посылалъ предувдомить хозяина о своемъ намреніи очистить квартиру — и регулярно оставался на ней съ наступленіемъ второго числа. Въ мір для него существовало два класса созданій, къ которымъ онъ питалъ самый глубочайшій и неподдльный ужасъ: эти созданія были собаки и дти. Нельзя сказать, что въ мистер Минс недоставало любезности и состраданія, но, но долгу справедливости, мы должны признаться, что мистеръ Минсъ былъ бы готовъ во всякое время и съ величайшимъ удовольствіемъ смотрть на казнь собаки или на страданія младенца. Склонности помянутыхъ созданій всегда находились въ раздор съ его склонностями. У мистера Огустуса Минса не было родныхъ ни въ самомъ Лондон, ни въ окрестностяхъ его, за исключеніемъ только мистера Октавіуса Боддена, его двоюроднаго брата, у котораго онъ заочно крестилъ сына. Но долгъ крестнаго отца исполнялъ онъ весьма неаккуратно, потому что ни разу не видлъ своего крестника (вроятно, вслдствіе нерасположенія къ своему двоюродному братцу). Мистеръ Бодденъ, прикопивъ небольшое состояньице посредствомъ мелочной распродажи хлба и имя сильное пристрастіе къ деревн, купилъ себ коттэджъ въ ближайшемъ сосдств съ Стамфордъ-Гилломъ, куда и удалился съ возлюбленной своей супругой и единственнымъ дтищемъ, мастэромъ Александеромъ Огустусомъ Бодденомъ.
Однажды вечеромъ, когда мистеръ и мистриссъ Бодденъ любовалась своимъ сыномъ, перебирали его различныя достоинства, толковали о воспитаніи его и спорили о томъ будетъ ли полезно ему классическое образованіе, — мистриссъ Бодденъ, ни съ того, на съ сего, пустилась вдругъ въ такія сильныя доказательства касательно укрпленія дружбы съ мистеромъ Минсомъ для блага ихъ первенца, что мастеръ Бодденъ ршился сдлать слдующее заключеніе: ‘не моя будетъ вина, если я и мой двоюродный братецъ не будемъ отнын въ дружескихъ отношеніяхъ!’
— Знаешь ли что, душа моя? я думаю проломить ледяную стну, раздляющую насъ, пригласивъ Минса въ воскресенье отобдать вмст съ нами, сказалъ мистеръ Бодденъ, размшивая сахаръ на дн стакана съ грогомъ и бросая косвенные взгляды на свою жену, съ тмъ, чтобы узнать, какое дйствіе произвела его ршимость.
— Такъ сдлай милость, мистеръ Бодденъ, сейчасъ и напиши своему кузену, отвчала мистриссъ Бодденъ.— Кто знаетъ, знаетъ можетъ быть когда онъ попадетъ сюда, то полюбитъ нашего Элика и оставитъ ему весь свой капиталъ… Эликъ, мой другъ, спусти ножки съ перекладинки!
— Можетъ быть, задумчиво отвчалъ мистеръ Бодденъ.— Весьма легко можетъ быть, душа моя!
На другое утро, когда мистеръ Мэнсъ видть за завтракомъ, то прикусывая жосткій тостъ, то бросая взгляды на столбцы утренней газеты, которую всегда прочитывалъ отъ заголовка до имени издателя, — послышался громки стукъ въ уличную дверь, и вслдъ за тмъ явившійся къ мистеру Минсу лакей, вручилъ ему чрезвычайно маленькую карточку, на которой преогромнйшими буквами отпечатаны были слдующія слова: ‘Мистеръ Октавіусъ Бодденъ, Амелія Коттэджъ (жену мистера Боддена звали Амеліей), на Тополевой алле, близъ Стамфордъ-Гилла’.
— Бодденъ?! воскликнулъ Мансъ: — какая нелегкая принесла сюда этого мужика!… Скажи, что я сплю, — скажи, что я ушелъ и что никогда больше не приду домой…. короче сказать, длай что знаешь, только не пускай его на лстницу.
— Но чтожь я стану длать, сэръ, когда джентльменъ ужь поднимается по лстниц, отвчалъ лакей.
Фактъ былъ совершенно очевидный: по лстниц раздавались громкіе, тяжелые шаги, сопровождаемые частой стукотней, причину которой мистеръ Минсъ на на что въ жизни не могъ разгадать.
— Гм! нечего длать! проси! сказалъ несчастный холостякъ.
Слуга ушелъ, и на мсто его появился Октавіусъ, предшествуемый огромной блой собакой, съ длинной шерстью, съ красными глазами, длинными ушами и почти незамтнымъ хвостомъ.
— Безцнный другъ мой, здоровъ ли ты? сказалъ Бодденъ, при вход въ комнату.
Надобно замтить, что мистеръ Бодденъ всегда говорилъ самымъ громкимъ голосомъ и всегда разъ шесть повторялъ одно и тоже.
— Здоровъ ли ты, родной мой?
— Здоровы ли вы, мистеръ Бодденъ? сдлайте одолженіе, садитесь! учтиво бормоталъ разстроенный мистеръ Минсъ.
— Благодарю, благодарю, слава Богу, помаленьку, но какъ твое-то здоровье-э?
— Какъ нельзя лучше, благодарю васъ! сказалъ мистеръ Минсъ, бросая отчаянный взглядъ на собаку, которая, утвердившись на заднихъ лапахъ на полу, а переднія вскинувъ на столъ, тащила съ тарелки кусокъ хлба съ масломъ, до уничтоженія она предварительно уронила его и запачкала масломъ коверъ.
— Ахъ, ты негодный! вскричалъ Бодденъ на свою собаку. — Видишь ли, Минсъ, она у меня точь-въ-точь, какъ я самъ — всегда какъ дома…. не правда ли, другъ мой?… Однако, къ длу! должно сказать теб, что я порядочно усталъ и голоденъ! я вдь шелъ пшкомъ отъ самого Стамфордъ-Гилла!
— Неужели вы не завтракали? спросилъ Минсъ.
— О, нтъ! я нарочно пришелъ позавтракать съ тобой вмст, поэтому позвони въ колокольчикъ, дружище, и прикажи подать другую чашку, и, разумется, холодной ветчины. Ты видишь, что я совершенно какъ дома! продолжалъ Бодденъ, обметая пыль съ своихъ сапоговъ столовой салфеткой. — Ха! ха! ха! клянусь жизнью, я очень голоденъ!
Минсъ позвонилъ и старался улыбнуться.
— Во всю мою жизнь я ни разу еще не чувствовалъ такой усталости, продолжалъ Октавіусъ, утирая себ лобъ. — Но скажи, пожалуста, здоровъ ли ты, Минсъ? Клянусь теб, ты таки мало измняешься!
— Вы такъ думаете? сказалъ Минсъ, снова стараясь улыбнуться.
— Клянусь жизнью, что тамъ!
— Скажите, пожалуста, какъ поживаетъ мистриссъ Бодденъ и… какъ бишь его зовутъ?
— Эликъ, вы хотите сказать, то есть мой сынъ? все также, все также. Впрочемъ, въ такомъ мст, какое у насъ на Тополевой алле, ему бы никогда не захворать, еслибъ только онъ захотлъ. Когда я въ первый разъ увидлъ это мсто, оно показалось мн такимъ привлекательнымъ, что я и выразить не могу. Тутъ и полисадничекъ, и зеленыя ршоточки, и мдная скобка у дверей, — однимъ словомъ все, чего хотите. Признаюсь вамъ, съ перваго раза я подумалъ, что передо мной стоитъ не домъ, а настоящая картинка…
— Не лучше ли будетъ ветчина вотъ съ этого края? прервалъ мистеръ Минсъ.
Онъ видлъ, съ недоступными для описанія чувствами, что гость его не рзалъ, но скоре уродовалъ окорокъ, совершенно нарушая вс установленныя по этой части правила.
— Нтъ, благодарю! возразилъ Бодденъ, съ самымъ варварскимъ хладнокровіемъ. — Эта сторона мн лучше нравится: знаешь, тутъ кусочки какъ-то ржутся поаккуратне… Но послушай, Минсъ, когда же ты соберешься къ намъ? Я наврное знаю, что ты будешь очарованъ нашимъ мстомъ. Амелія и я разговорились вечерковъ однажды о теб. Амелія и говорятъ…. пожалуста, дай-ка мн еще кусочекъ сахарку…. благодарю… ну, вотъ Амелія и говоритъ мн, почему ты, душа моя, не вздумаешь побывать у мистера Минса и по дружески пригласитъ его сюда…. ахъ, проклятая собака! она испортитъ теб занавски, Минсъ…. Ха, ха, ха!
Минсъ соскочилъ съ мста съ такой быстротой, какъ будто получилъ цлый зарядъ гальванической баттареи.
— Вонъ, вонъ отсюда! вскричалъ бдный Огустусъ, держась въ весьма приличномъ разстоянія отъ собаки, потому что въ утренней газет онъ только что прочиталъ несчастный случая отъ укушенія бшеной собаки.
Посредствомъ общихъ усилій, сильнаго крика и чудныхъ дйствій зонтика и трости подъ стульями и подъ столами, собака была изгнана изъ комнаты и оставлена на верхней площадк лстницы, гд она начала выть самымъ жалкимъ образомъ и въ тоже время царапать прекрасно выкрашенную дверь, такъ что изъ послдней вышла готовая доска къ игр въ баггамонъ.
— Славная собака для деревни! хладнокровно замтилъ Бодденъ смущенному Минсу: — совсмъ не привыкла стснять себя. Ну что, Минсъ, когда же ты въ намъ будешь? Я ршительно не принимаю отказа. Да вотъ что: сегодня четвергъ, — прізжай пожалуста въ воскресенье къ обду…. мы обдаемъ въ пять часовъ…. да ужь пожалуста безъ отговорокъ.
Посл долгихъ просьбъ, мистеръ Огустусъ Минсъ, доведенный до отчаянія, принялъ приглашеніе и общалъ быть на Тополевой алле въ слдующее воскресенье, аккуратно за четверть часа до пяти.
— Не забудь только, какъ отъискать меня, говорилъ Бодденъ. — Дилижансъ отходитъ отъ Флауеръ-Пота, въ улиц Бишопгетъ, каждые полчаса. Когда дилижансъ остановится у Лебедя, то какъ разъ противъ тебя будетъ стоять блый домъ.
— Понимаю: значитъ это вашъ домъ, сказалъ Минсъ, стараясь въ одно время отдлаться и отъ визита и отъ лишней болтовни.
— Нтъ, нтъ! вовсе не мой! это домъ Грогуса, богатаго торговца желзомъ. Я не то хочу сказать: вотъ видишь ли, когда ты пройдешь мимо этого дома немного подальше и увидишь, что ужь больше некуда итти — не забудь же — то тотчасъ поверни направо и иди подл конюшенъ, тутъ увидишь заборъ и на забор надпись огромными буквами: ‘берегись собаки’ (Минсъ затрепеталъ), пройди мимо этого забора, такъ хоть съ четверть мили, потомъ спроси кого нибудь, и теб каждый покажетъ, гд я живу.
— Очень хорошо, благодарю васъ, прощайте.
— Будь же аккуратенъ.
— Непремнно! прощайте.
— Послушай, Минсъ, получилъ ли ты мою карточку?
— Какже, какже, получилъ, благодарю васъ.
И мистеръ Октавіусъ Бодденъ оставилъ своего двоюроднаго братца, томимаго, въ ожиданіи воскресенья, самыми тяжелыми чувствами.
Воскресенье наступило своимъ чередомъ. Небо было ясное и солнце ярко озаряло городъ, толпы народа спшили по улицамъ къ исполненію своихъ предначертаній пріятно провести весь день, на всемъ и на всхъ отражались удовольствіе и радость, одинъ только мистеръ Огустусъ Минсъ казался угрюмымъ.
День былъ прекрасный и вмст съ тмъ знойный. Мистеръ Минсъ, пробираясь по тнистымъ сторонамъ улицъ Флитъ, Чипсэйдъ и Триднидль, порядочно разгорячился, покрылся пылью, и въ добавокъ время уже быстро приблизилось къ назначенному сроку. По весьма необыкновенному стеченію счастливыхъ обстоятельствъ, у Флауеръ-Пота стоялъ готовый дилижансъ, и мистеръ Огустусъ Минсъ вошелъ въ него въ полной увренности, что черезъ три минуты будетъ уже въ дорог: этотъ срокъ былъ самый крайній, который дозволенъ дилижансамъ парламентскимъ постановленіемъ. Прошло четверть часа, а дилижансъ не подавалъ и виду тронуться съ мста. Минсъ въ шестой разъ взглянулъ на часы.
— Кондукторъ! что же ты, подешь или нтъ? закричалъ мистеръ Минсъ, высунувъ изъ окна дилижанса всю голову и даже половину всего корпуса.
— Сію секунду, сэръ! отвчалъ кондукторъ, засунувъ въ карманъ руки, съ видомъ человка, у котораго не обнаруживалось ни малйшаго расположенія торопиться. — Билль! сними попоны.
Прошло еще пять минутъ, въ конц этого времени кондукторъ слъ на козлы и оттуда началъ осматривать вверхъ и внизъ по улиц и окликать пшеходовъ, что завяло другія пять минутъ времени.
— Кондукторъ! если ты не подешь сейчасъ же, то я выду, сказалъ мистеръ Минсъ, приходя въ отчаяніе отъ одной мысли, что опоздалъ, и не предвидя уже никакой возможности явиться въ Тополевой алле къ условному часу.
— Сію минуту демъ, сэръ! былъ отвтъ, — и вслдъ за тмъ машина тронулась, но сажень черезъ сто опять остановилась.
Минсъ углубился въ уголъ кареты и предался судьб, какъ вдругъ…. ребенокъ, мать, картонка и зонтикъ нежданно явились къ нему спутниками.
Ребенокъ былъ премилое дитя во всхъ отношеніяхъ, онъ принялъ Минса за своего родителя и съ крикомъ бросился обнять его.
— Переставь! что ты это? сказала мама, обуздывая восторженную радость невиннаго ребенка, котораго полныя ножонки и стучали, и скакали, и переплетались въ самыхъ разнообразныхъ формахъ, отъ чрезвычайнаго нетерпнія. — Перестань, душа моя! это вовсе не папа.
‘И слава Богу, что не папа’ — подумалъ Минсъ, и духъ удовольствія, какъ метеоръ, промелькнулъ на его лиц.
Въ характер ребенка игривость какъ-то особенно пріятно сливалась вмст съ привязанностію. Уврившись, что мистеръ Минсъ не былъ его папа, онъ старался обратить на себя вниманіе шарканьемъ по драповымъ брюкамъ Минса своими грязными башмаченками, толканьемъ по груди его зонтикомъ своей мама и другими ласками, свойственными младенческому возрасту, которымъ нтъ названія, и которыми онъ хотлъ разсять скуку однообразной дороги, по видимому, единственно для своего удовольствія.
Когда несчастный джентльменъ прибылъ къ Лебедю, было уже четверть шестого. Блый домъ, конюшни, заборъ съ надписью: ‘берегись собаки’, — однимъ словомъ, вс примтныя мста были пройдены съ быстротою, свойственною пожилому джентльмену, когда дло идетъ къ тому, чтобъ не опоздать на обдъ. Спустя нсколько минутъ, мистеръ Минсъ очутился противъ жолтаго кирпичнаго дома, съ зеленой дверью, мдной скобой и мдной доской, съ зелеными ставнями и такими же ршотками, — съ полисадничкомъ, или, лучше сказать, съ небольшимъ усыпаннымъ гравелемъ кускомъ земли, въ которомъ находились одна круглая и дв треугольныя куртинки, заключающія въ себ небольшую сосну, до тридцати луковицъ и безчисленное множество пестрыхъ ноготковъ. Вкусъ мистера и мистриссъ Бодденъ обнаруживался дале въ бюстахъ двухъ купидоновъ, поставленныхъ, по обимъ сторонамъ дверей, на груду огромныхъ обломковъ алебастра, испещреннаго розовыми конусообразными раковинами.— На стукъ мистера Минса въ зеленыя двери выбжалъ здоровый мальчикъ, въ ливре, бумажныхъ чулкахъ, и, повсивъ шляпу новаго гостя на одинъ изъ мдныхъ крючковъ, украшавшихъ коридоръ, названный изъ учтивоcти ‘пріемной’, провелъ его въ переднюю гостиную, изъ оконъ которой представлялся весьма обширный видъ заднихъ фасадовъ сосднихъ домовъ. Когда кончился обычный церемоніялъ рекомендацій и тому подобнаго, мистеръ Минсъ слъ на стулъ въ сильномъ смущеніи: онъ ясно замтилъ, что былъ послднимъ постителемъ. Несмотря, однако же, на это, какъ левъ всего общества, онъ расположился въ гостиной съ прочими гостями, стараясь какъ можно скоре убить самое скучное изъ всякаго времени — время, предшествующее обду.
— Ну что, Брогсонъ, сказалъ мистеръ Бодденъ, обращаясь къ пожилому джентльмену, который подъ видомъ разглядыванья картинокъ въ Альманах, занимался, въ полное свое удовольствіе, разсматриваніемъ, чрезъ верхушки листиковъ, наружности мистера Минса: — скажи пожалуста, что теперь думаютъ предпринять наши министры? Выйдутъ ли они, или сдлаютъ что нибудь другое?
— Гм! о! неужели ты не знаешь, что я самый послдній человкъ въ мір, къ которому бы можно обращаться за новостями? Вотъ дло другое, если ты обратишься къ своему братцу, которому, по мсту его служенія, должно быть многое извстно.
Мистеръ Минсъ уврялъ этого джентльмена, что хотя онъ и служитъ въ Министерств Иностранныхъ Длъ, въ Сомерсетъ-Гаус, но не иметъ никакихъ оффиціяльныхъ свдній касательно предположеніи министровъ Британіи. На этотъ разъ замчаніе Минса принято было обществомъ съ большимъ недовріемъ, и такъ какъ не предлагалось дальнйшихъ вопросовъ по этому предмету, то наступило долгое молчаніе, въ теченіе котораго почтенное собраніе развлекало себя кашлемъ и нюхательнымъ табакомъ. Но наконецъ появленіе мистриссъ Бодденъ произвело всеобщее возстаніе.
Вмст съ окончаніемъ привтствіи провозглашенъ былъ обдъ, и вслдствіе того все общество двинулось въ столовую. Мистеръ Минсъ повелъ мистриссъ Бодденъ, но, къ несчастію, недостатокъ мста на лстниц помшалъ ему выказать всю ловкость свтскаго кавалера. Обдъ прошелъ, какъ и вообще проходятъ вс обды подобнаго рода. Время отъ времени, между стукотней вилокъ и ножей, раздавался громкій голосъ мистера Боддена, которымъ онъ упрашивалъ гостей своихъ пить вино, и уврялъ, что отъ души радъ видть ихъ, а между мистриссъ Бодденъ и ея прислугой происходили, касательно перемны блюдъ, мимическіе разговоры, въ теченіе которыхъ лицо мистриссъ Бодденъ принимало вс-возможныя измненія барометра, начиная отъ ‘бурной’ до ‘прекрасной погоды’.
Когда подали на столъ вино и десертъ, слуга, согласно выразительному взгляду мистриссъ Бодденъ, привелъ ‘мастэра Александера’, одтаго въ свтло-голубую вару платья, съ серебряными пуговицами, съ волосами почти одинаковаго цвта съ помянутымъ металломъ. Посл разнообразныхъ одобреній со стороны мама и наставленія какъ вести себя — со стороны папа, — прекраснаго мальчика отрекомендовали крестному его отцу.
— Здравствуй, здравствуй, дружокъ мой! да ты славный мальчикъ…. не правда ли? сказалъ мистеръ Минсъ.
— Да, славный.
— Сколько теб лтъ?
— Въ будущую среду будетъ ровно восемь. — А вамъ сколько лтъ?
— Александеръ! прервала его матушка: — какъ ты смешь спрашивать мистера Минса, сколько ему лтъ!
— Онъ самъ меня спрашивалъ, сколько мн лтъ, отвчалъ бойкій мальчикъ.
Съ этой минуты мистеръ Минсъ въ душ далъ клятву не оставлять своему крестнику ни шиллинга. Едва только затихъ смхъ, возбужденный этимъ замчаніемъ, какъ вдругъ маленькій человчекъ съ рыжими бакенбардами, который сидлъ въ конц стола и въ теченіе всего обда старался заловить слушателя на его интересные разсказы о Шеридан, съ видомъ покровительства сказалъ:
— Скажи, Эликъ, какая часть рчи быть?
— Глаголъ.
— Вотъ славный мальчикъ! сказала мистриссъ Бодденъ съ чувствомъ материнской гордости. — А знаешь ли ты, что есть глаголъ?
— Глаголъ есть слово, которымъ означается бытіе, дйствіе или страданіе, напримръ: я бываю, я управляю, я управляемъ…. Мама, дай же мн яблоко.
— Я дамъ теб яблоко непремнно, сказалъ мужчина съ рыжими бакенбардами, который считался домашнимъ другомъ, или, говоря другими словами, мистриссъ Бодденъ всегда приглашала его въ домъ свой, вовсе не обращая вниманія, правилось ли это мистеру Боддену, или нтъ: — непремнно дамъ теб яблоко, если ты объяснишь мн значеніе слова бы.
— Бы? сказалъ дивный мальчикъ, посл незначительнаго колебанія: — бы означаетъ наскомое, которое собираетъ медъ. {To be (би) быть, и bee (бии) пчела — эти два слова въ произношеніи имютъ близкое сходство, окончаніе послдняго произносится протяжне перваго. Прим. пер.}
— О нтъ, другъ мой, угрюмо сказала мистриссь Бодденъ: — пчела будетъ имя существительное.
— Почему же не глаголъ? Вдь и пчела тоже существуетъ, дйствуетъ и страдаетъ… хи! хи! хи! сказалъ улыбающіяся джентльменъ, воображая, что выразился весьма остроумно.
— Джентльмены! возгласилъ мистеръ Бодденъ, самымъ громкимъ голосомъ и съ весьма важнымъ видомъ: — будьте такъ добры, наполните ваши рюмки! Я желаю предложить тостъ.
— Вниманіе! вниманіе! вскричали джентльмены, передавая другъ другу графины.
Когда рюмки наполнились, мистеръ Бодденъ продолжалъ:
— Джентльмены! между нами присутствуетъ особа….
— Вниманіе! воскликнулъ маленькій человчекъ съ рыжими бакенбардами.
— Пожалуста, Джонсъ, успокойтесь, замтилъ Бодденъ.
— Итакъ, я говорю, джентльмены, что между нами присутствуетъ особа, снова началъ хозяинъ: — въ обществ которой, я увренъ, мы вс испытываемъ величайшій восторгъ… а… а… разговоръ этой особы каждому изъ насъ доставилъ и доставляетъ безпредльное удовольствіе. (Слава Богу! это касается не до меня! подумалъ Минсъ, сознаваясь, что недоврчивость къ нему и исключительность его особы не давала ему возможности выговорить и дюжины словъ со времени его прихода въ домъ.) Джентльмены, я самъ по себ человкъ весьма незначительный и, быть можетъ долженъ просить извиненія за то, что чувства дружбы и привязанности къ особ, про которую я говорю, принудили меня осмлиться встать и предложить тостъ за драгоцнное здоровье особы…. особы, которая, я увренъ… то есть особы, которой добродтели и превосходныя качества всегда будутъ неоцненны для того, кто знаетъ ее, — и тотъ, кто не зналъ еще эту особу, вроятно, полюбятъ ее отъ всея души….
— Вниманіе! вниманіе! проговорило общество съ видомъ одобренія и ободренія.
— Джентльмены! продолжалъ Бодденъ: — мой двоюродный братъ есть человкъ, который… который мн родственникъ… (Вниманіе! вниманіе!— Минсъ довольно внятно простоналъ.) видть у себя котораго, видть его въ моемъ собственномъ дом я вмняю себ въ особенное счастіе, и еслибъ онъ не былъ здсь, то, вроятно, лишилъ бы насъ безпредльнаго удовольствія, которое каждый изъ васъ испытываетъ при его лицезрніи. (Громкіе криви: вниманіе! вниманіе!) Джентльмены, я чувствую, что употребляю во зло ваши снисхожденіе ко мн и такъ долго утомляю ваше вниманіе. Съ чувствомъ глубокаго уваженія, признательности и…. и….
— Удовольствія, подсказалъ домашній другъ.
— И удовольствія, я предлагаю тостъ за здоровье мистера Минса.
— Позвольте, джентльмены! воскликнулъ неутомимый маленькій человчекъ съ рыжими бакенбардами. — Не угодно ли вамъ будетъ, чтобъ началъ я? Гип! гип! гип! — Ура! Гип! гип! гип! — Ура! Гни! гни! гни! — Ура-а-а!
Взоры всего общества устремлены были на предметъ заздравнаго тоста, который, проглотивъ портвейнъ и подвергаясь неизбжной опасности захлебнуться, всми силами старался скрыть свое смущеніе. Посл продолжительной паузы, допускаемой скромностью, мистеръ Минсъ всталъ, но… какъ газеты выражаются иногда въ своихъ донесеніяхъ: ‘мы крайне сожалемъ, что лишены всякой возможности передать вашимъ почтеннйшимъ читателямъ сущность замчаній достопочтеннйшаго джентльмена’. Слышимыя по временамъ слова: ‘предстоящее общество…. честь…. настоящій случай…. величайшее счастіе’, а пополняемыя въ промежуткахъ выраженіемъ крайняго замшательства, вполн убдили общество, что мистеръ Минсъ произнесъ превосходнйшій сичъ, и вслдствіе такого убжденія, когда ораторъ занялъ свое мсто, единодушное ‘браво!’ и громкія рукоплесканія огласили столовую.
Джонсъ, выжидавшій долгое время удобнаго случая, всталъ и обратился къ хозяину дома.
— Бодденъ, сказалъ онъ: — вроятно, ты позволишь мн предложить тостъ?
— Почему же нтъ? отвчалъ Бодденъ, прибавивъ въ полголоса Минсу, сидвшему противъ него: — удивительно острый малый: ты будешь въ восторг отъ его спича.
Мистеръ Минсъ поклонился, и мистеръ Джонсъ приступилъ:
— При различныхъ случаяхъ, при разнообразныхъ примрахъ, подъ вліяніемъ обыкновенныхъ и необыкновенныхъ обстоятельствъ, въ собраніи различныхъ обществъ, на мою долю выпадало предлагать тосты тмъ особамъ, которыми въ ту пору я имлъ честь быть окруженнымъ. Иногда, я долженъ отъ души сознаться — да и къ чему мн скрывать? — иногда я чувствовалъ весьма затруднительное положеніе при подобномъ предпріятіи и сознавалъ совершенную неспособность выполнить его отчетливо. Если я чувствовалъ это при прежнихъ случаяхъ, каковы же должны быть мои чувства теперь…. теперь…. при весьма необыкновенныхъ обстоятельствахъ, въ которыхъ я нахожусь. (Вниманіе! вниманіе!) Описать врно состояніе души моей не нахожу возможности, но чтобъ дать вамъ, джентльмены, хотя малйшее понятіе о чувствахъ моихъ, я долженъ обратиться къ одному странному въ своемъ род обстоятельству, которое сію минуту пришло мн на память. При одномъ случа, когда истинно великій и знаменитый человкъ, Шериданъ, находился….
Трудно опредлить, какъ долго продолжалась бы эта безпримрная рчь, еслибъ въ комнату не вбжалъ, едва переводя духъ, мальчикъ въ ливре и не сказалъ, что такъ какъ идетъ сильный дождь, то девяти-часовой дилижансъ нарочно подъхалъ сюда узнать, не отправляется ли кто нибудь въ городъ, — потому что въ дилижанс есть пустое мсто.
Мистеръ Минсъ вскочилъ на ноги — и, несмотря на безконечныя восклицанія, выражавшія безконечное удивленіе, несмотря на сильныя просьбы провести вмст вечоръ, оставался твердъ въ своемъ намреніи и, во что бы то ни стало, ршился занять пустое мсто. Но, къ несчастію, шолковый коричневый зонтикъ нигд не отъискивался: а кондукторъ не могъ доле, ждать: онъ похалъ обратно къ Лебедю, оставивъ мистеру Минсу словечко, чтобы онъ поскоре ‘бжалъ’ туда и заставалъ его. Прошло еще минутъ десять, въ теченіе которыхъ мистеръ Минсъ едва припомнилъ, что шолковый зонтикъ его остался въ дилижанс, въ которомъ онъ пріхалъ, и кром того, такъ какъ онъ ни подъ какимъ видомъ не могъ быть замчательнымъ скороходомъ, то не удивительно, что когда совершилъ свой ‘бгъ’ къ Лебедю, дилижансъ — послдній дилижансъ! — ухалъ безъ него.
Было около трехъ часовъ утра, когда мастеръ Огустусъ Минсъ тихо постучался у дверей своей квартиры въ улиц Тэвистокъ, иззябшій, мокрый, сердитый и вообще въ самомъ жалкомъ положеніи. На другое же утро онъ написалъ духовное завщаніе, въ которомъ, какъ сказывалъ намъ его душеприкащикъ (подъ строгимъ секретомъ, о чемъ мы долгомъ считаемъ сообщить нашимъ читателямъ), не оказывается ни имени мистера Октавіуса Боддена, на мистриссъ Амеліи Бодденъ, ни мастэра Александера Боддена.