Пантомима жизни.
Пантомима жизни.
Святочный очеркъ Чарльза Дикенса *).
‘Живописное Обозрѣ,ніе’, No 2, 1881
Пантомима жизни, Диккенс Чарльз, Год: 1843
Время на прочтение: 7 минут(ы)
*) Въ конц прошлаго года вышла небольшая книжечка разсказовъ и очерковъ великаго англійскаго писателя Чарльса Дикенса, въ первый разъ напечатанныхъ отдльно. Первоначально они появились 43 года тому назадъ въ лондонскомъ журнал ‘Bentley Miscellany’, выходившемъ тогда подъ редакціей Дикенса, только что пріобрвшаго себ славу ‘Очерками Боза’ и ‘Пиквикомъ’. По странному случаю никто не вздумалъ до сихъ поръ не только въ Англіи, но въ Германіи, даже въ Америк перепечатать эти любопытныя страницы, дышащія свжестью и юморомъ только что развивавшагося таланта знаменитаго романиста. Нкоторые изъ этихъ очерковъ появились въ русскомъ перевод въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ въ 1880 году, но предлагаемый этюдъ, принадлежащій къ той святочной литератур, которую такъ любилъ Дикенсъ, авторъ столькихъ прелестныхъ святочныхъ разсказовъ, еще неизвстенъ нашей публик. Что касается пантомимъ, то, какъ извстно, они составляютъ любимое развлеченіе англичанъ на рождественскихъ праздникахъ и почти вс лондонскіе театры около мсяца только и пробавляются этими чисто національными представленіями.
Прежде чмъ погрузиться въ эту статейку, позвольте намъ прямо сознаться въ страсти къ пантомимамъ, въ нжномъ сочувствіи къ клоунамъ и наядамъ, въ безгршной любви къ арлекинамъ и коломбинамъ, въ невинной радости, которую намъ доставляетъ лицезрніе ихъ краткаго, многообразнаго и пестраго существованія, хотя часто ихъ дйствія не соотвтствуютъ суровымъ, офиціальнымъ правиламъ приличія, руководящимъ дятельностью боле низкихъ и мене глубокихъ умовъ. Мы восторгаемся пантомимами не потому, что они ослпляютъ глаза фольгой и мишурой, не потому, что он представляютъ намъ замазанныя мломъ лица любимцевъ нашего дтства, не потому даже, что они, какъ Рождество и день нашего собственнаго рожденія приходятъ разъ въ годъ,— нтъ, наше пристрастье къ нимъ основано на совершенно иныхъ и вполн серьезныхъ причинахъ. Пантомима въ нашихъ глазахъ зеркало жизни, боле того, мы утверждаемъ, что она кажется таковымъ и всмъ зрителямъ, хотя они этого не сознаютъ. Эта именно причина и длаетъ пантомимы источникомъ всеобщей забавы.
Возьмемъ примръ. Сцена представляетъ улицу, появляется старый джентльменъ съ толстымъ лицомъ и строго опредленными чертами. Онъ улыбается добродушной улыбкой и вчная ямочка виднется на его пухлыхъ красныхъ щекахъ. Онъ очевидно пользуется хорошимъ состояніемъ и положеніемъ въ свт. Онъ любитъ вншній блескъ, ибо и одтъ роскошно, чтобъ не сказать пестро, и чувствуетъ благоразумное пристрастье къ вкусной пищ, что доказывается его веселымъ видомъ, съ которымъ онъ бьетъ себя по животу, давая понять публик, что онъ идетъ домой обдать. Сіяя счастьемъ, вполн увренный въ незыблемости своего богатства и предвкушая вкусный обдъ, этотъ старый джентльменъ вдругъ оступается и летитъ на землю со всего размаха. Какой взрывъ хохота потрясаетъ театръ! Его окружаетъ шумная толпа, которая смется надъ нимъ и подчуетъ его пинками. Каждый разъ, что онъ хочетъ подняться, безжалостные преслдователи снова его сбиваютъ съ ногъ. А зрители держатся за животики отъ смха. А когда, наконецъ, старый джентльменъ встаетъ и улепетываетъ въ разорванной одежд безъ шляпы, безъ парика, безъ часовъ, безъ денегъ, то публика, уставъ смяться, выражаетъ свое удовольствіе и одобреніе громкими рукоплесканіями.
Похоже это на жизнь? Перенесите сцену на улицу, на биржу, въ банкирскую контору или въ магазинъ. Посмотрите когда кто нибудь тамъ упадетъ и чмъ неожиданне, чмъ боле въ зенит благоденствія и богатства, тмъ лучше — какой радостный крикъ поднимаетъ толпа надъ поверженнымъ трупомъ счастья, какъ она издвается надъ лежащимъ, какъ хохочетъ, когда онъ, съ трудомъ поднявшись, исчезаетъ со сцены. Это та-же пантомима, точь въ точь.
Изъ всхъ дйствующихъ лицъ пантомимы, Панталонъ считается самымъ развратнымъ и пустымъ. Кром естественнаго отвращенія, которое мы чувствуемъ къ джентльмену его лтъ, занимающемуся длами, неподходящими къ его возрасту и положенію въ свт, мы не можемъ скрыть отъ себя того факта, что онъ коварный, себялюбящій старый негодяй постоянно подбиваетъ своего молодого товарища паяца на различные обманы и мошенничества, а самъ стоитъ въ сторон, поджидая результата. Если предпріятье увнчивается успхомъ онъ требуетъ своей доли въ пожив, а если клоуна постигаетъ неудача, онъ съ благоразумной быстротой скрывается. Его любовныя поползновенія такъ же очень непріятны и его манера обращаться съ дамами днемъ на улицахъ совершенно неприличная, такъ какъ онъ ни боле ни мене какъ схватываетъ ихъ за талію и потомъ, отскакивая на почтительное разстояніе, продолжаетъ имъ подмигивать въ высшей степени безнравственнымъ образомъ.
Укажите мн человка, которыя не укажетъ дюжины такихъ Панталоновъ въ числ своихъ знакомыхъ? Кто не видалъ какъ они шатаются по моднымъ улицамъ въ прекрасный осенній день или лтомъ вечеркомъ, продлывая вс вышеозначенныя пантомимныя продлки съ пьяной энергіей и съ полной свободой словно они на сцен, а не на улиц? Что касается до насъ, то мы можемъ сосчитать боле дюжины такихъ Панталоновъ, которые на потху своихъ знакомыхъ продлываютъ сотни комическихъ и безполезныхъ попытокъ казаться юными и развратными.
Вотъ посмотрите старый джентльменъ выходить изъ Caf de l’Europe въ Геймаркет, гд онъ обдалъ на счетъ молодого провинціала, которому онъ крпко пожимаетъ руку. Искуственный жаръ этого пожатія, любезное киваніе головой и чмоканіе губами, при воспоминаніи о вкусномъ обд, все это характеристическія черты его великаго прототипа. Онъ идетъ, напвая оперную арію и небрежно размахивая тростью. Вдругъ онъ останавливается передъ окномъ моднаго магазина. Онъ силится увидать прикащицъ, но ему въ этомъ мшаютъ выставленныя индйскія шали и онъ обращаетъ свое вниманіе на молодую двушку, которая съ корзинкой въ рукахъ смотритъ въ тоже окно. Но смотрите, онъ къ ней приближается. Онъ кашляетъ, она отворачивается. Онъ еще ближе подходитъ, она не обращаетъ на него вниманія. Онъ поспшно схватываетъ ее за подбородокъ и, отскочивъ назадъ шага на два, начинаетъ ей мигать и длать знаки. Молодая двушка презрительно смотритъ на его морщинистое лицо и съ гримасой удаляется. Старикъ слдуетъ за нею, шлепая ногами. Ну, не настоящій ли это Панталонъ!
Сходство сценическихъ паяцевъ съ дйствительными еще поразительне. Многіе говорятъ съ тяжелымъ вздохомъ объ упадк пантомимы и печально произносятъ имя Гримальди. Мы нисколько не отрицаемъ достоинствъ почтеннаго старика, но положительно все это вздоръ. Каждый день мы видимъ клоуновъ, которые заткнутъ за поясъ Гримальди и, къ сожалнію, никто ихъ не цнитъ. Всмъ постителямъ пантомимъ извстно, что т сцены, въ которыхъ паяцъ иметъ всего боле успха, называются въ афишахъ: мелочная лавка, мастерская портного или меблированныя комнаты, а вся суть этихъ сценъ заключается въ томъ, что герой не платитъ денегъ, беретъ обманомъ товаръ, даромъ стъ и пьетъ, однимъ словомъ, надуваетъ всякаго кого попало. H замтьте, чмъ больше мошенничество, тмъ громче смются зрители. Но въ жизни эти факты повторяются каждый день и никто не видитъ въ нихъ ничего забавнаго. Приведемъ одну сцену не изъ театральной пьесы, а изъ пантомимы жизни.
Благородный капитанъ Фицъ-Вискеръ Фирси, сопровождаемый своимъ ливрейнымъ слугой Довемъ, который на взглядъ очень приличенъ и состарился ли служб семейства капитана, осматриваетъ и, посл продолжительнаго торга, нанимаетъ домъ въ такой-то улиц, подъ такимъ-то нумеромъ. Вс сосдніе лавочники стараются на перерывъ попасть въ поставщики капитана, но онъ очень добрый, любезный человкъ и, чтобъ не обидть никого, длаетъ большіе заказы всмъ. Боченки вина, корзины со всевозможными състными припасами, возы съ мебелью, футляры съ брилліантами, различные предметы роскоши прибываютъ въ домъ благороднаго капитана Фицъ-Вискера Фирси. Ихъ принимаетъ приличный лакей, а самъ капитанъ ходитъ по комнатамъ, оглашая воздухъ бранью и проклятіями, какъ подобаетъ военному человку. Но какъ только поставщики исчезаютъ за дверями, капитанъ съ геніальной ловкостью и трогательной помощью своего лакея немедленно спускаетъ вс эти вещи хотя и по дешевой цн, но для него очень выгодной, такъ какъ ему они ничего не стоили. Посл нсколькихъ подобныхъ продлокъ обманъ открывается, и Фицъ-Фирси съ его лакеемъ, которыя оказывается сообщникомъ, препровождаются въ полицейскій судъ, куда бгутъ и ограбленныя ими жертвы.
Кто-же не узнаетъ въ этой исторіи подлинную пантомиму, отлично разыгранную Фицъ-Вискеромъ въ роли паяца, его сообщникомъ въ рол Палталона, и лавочниками въ скромныхъ роляхъ статистовъ? Всего забавне то, что тотъ самый торговецъ углемъ, который всего громче жалуется на негодяя, обманувшаго его, сидлъ наканун въ первомъ ряду партера и помиралъ со смху, когда туже операцію продлывали на сцен и гораздо хуже.
Вс, бывшіе за кулисами, и большая часть постителей театральной залы знаютъ, что въ пантомим участвуетъ много лицъ, которыхъ выводятъ на сцену только для того, чтобъ ихъ обламывали или били, а случается такъ, что и для обихъ этихъ цлей. За минуту передъ тмъ, какъ мы принялись за эту статью, мы никакъ не могли понять для какой потребы создано на свт такое большое число тупыхъ, лнивыхъ, пустоголовыхъ людей, попадающихся на каждомъ шагу. Теперь это для насъ ясно. Они статисты. Въ пантомим жизни, они только для того созданы, чтобъ спотыкаться, толкать другъ друга, падать и расшибать себ голову. Намъ пришлось еще на прошлой недл сидть за ужиномъ подл такого джентльмена. Онъ походилъ какъ дв капли воды на статистовъ, выводимыхъ на сцену съ раскрашенными лицами, тоже широкое, глупое лицо, тже телячьи глаза, точно также каждое его слово и дйствіе были не въ попадъ. Мы смотрли съ любопытствомъ на этого человка и недоумвали, къ какой пород живыхъ существъ его отнести. Какъ странно, что намъ не пришла въ голову эта простая классификація — статистъ пантомимы и боле ничего.
Признаемся чистосердечно, что насъ очень тревожитъ арлекинъ. Мы столько видимъ всевозможныхъ арлекиновъ въ дйствительной жизненной пантомим, что затрудняемся указать, кого именно приравнять къ сценическому арлекину. Слачала мы думали, что арлекинъ не боле и не мене какъ маменькинъ сынокъ, знатный и богатый юноша, который увезъ балетную танцовщицу и расходуетъ жизнь на легкомысленныя удовольствія. Но серьезно подумавъ, мы вспомнили, что арлекины иногда повинны въ остроумныхъ замчаніяхъ и даже разумныхъ поступкахъ, тогда какъ маменькиныхъ сынковъ, говоря вообще, нельзя обвинять въ подобныхъ проступкахъ. По основательномъ обсужденіи этого вопроса, мы пришли къ тому заключенію, что арлекины въ жизни люди обыкновенные и что ихъ можно найдти во всякомъ положеніи и на всякой общественной ступени. Особое стеченіе обстоятельствъ даетъ имъ въ руки магическій жезлъ. Это естественно приводитъ насъ къ общественной и политической пантомин, которой мы и закончимъ нашъ очеркъ, но мимоходомъ надо замтить, что мы нарочно умалчиваемъ о Коломбин, нисколько не одобряя ея легкомысленныхъ отношеній къ ея пестрому любовнику, а потому не считая себя вправ выставить ее на показъ строго нравственнымъ и высокопочтеннымъ нашимъ читательницамъ.
Открытіе парламентской сессіи есть ничто иное какъ поднятіе занавса передъ большой комической пантомимой, а министерскую рчь мождо смло сравнить съ вступительлыми словами паяца: ‘Милорды и господа, вотъ и мы, вотъ и мы!’ Эти немногія краснорчивыя слова, по нашему мннію, отлично выражаютъ смыслъ министерской програмы. Если же мы вспомнимъ, что министерская рчь часто произносится посл перемны декораціи, то параллель является точной до мелочей.
Быть можетъ, политическая пантомима никогда не была такъ богата и блестяща, какъ въ наши дни. Особенно мы сильны паяцами. Никогда прежде не было у насъ такихъ паяцовъ, которые готовы продлать всевозможныя штуки для потхи публики. Ихъ готовность всегда и везд представлять даже вызвала злобное замчаніе, что давая даровыя представленія по всей стран, когда столичный театръ закрытъ, они унижаются до роли уличныхъ гаеровъ и подрываютъ авторитетъ своей лавочки. Гримальди этого никогда не длалъ.
Но отложивъ въ сторону этотъ вопросъ, такъ какъ въ сущности это дло вкуса, мы можемъ съ гордостью и удовольствіемъ размышлять объ искуств, которое выказываютъ наши политическіе клоуны во время сезона. Ночь за ночью они ломаются до трехъ и четырехъ часовъ утра, безъ устали выдлывая самыя странные скачки и давая другъ другу самыя смшныя пощечины. Шумъ и гамъ, среди которыхъ они представляютъ, заткнутъ за поясъ буйство самой веселой толпы въ райк во время рождественскихъ пантомимъ.
Всего любопытне зрлище, которое представляетъ одинъ изъ клоуновъ, ломаясь и корчась подъ дйствіемъ магическаго жезла власти, который держитъ надъ его головой старикъ клоунъ или арлекинъ. Подъ этими сверхъестественными чарами онъ или вдругъ стоитъ неподвижнымъ, не шевельнетъ ни рукой, ни ногой, ни языкомъ или, въ случа надобности, вдругъ завертится, заболтаетъ, оглашая воздухъ потокомъ безсмысленныхъ, хотя краснорчивыхъ словъ, предаваясь самымъ фантастичнымъ вліяньямъ или даже ползая во полу и подметая пыль. Эги представленія боле любопытны, чмъ пріятны, и даже он просто отвратительны всякому, исключая лицъ, которые восторгаются подобной ловкостью, но мы къ нимъ не принадлежимъ.
Странныя, очень странныя штуки продлываетъ и самъ арлекинъ, который держитъ волшебный жезлъ. Однимъ мановеніемъ этого жезла передъ глазами этого человка, онъ лишаетъ его всхъ прежнихъ понятій и наполняетъ его голову совершенно новыми идеями. Одинъ ударъ этимъ жезломъ по спин можетъ разомъ измнить цвтъ его одежды. Бываютъ такіе ловкіе клоуны, что если держатъ этотъ жезлъ прежде съ одной стороны, потомъ съ другой, то они переворачиваются и перемняютъ одежду съ такой быстротой, что самыя опытный взглядъ не замтитъ ихъ движенія. По временамъ добрый геній, жалующій этотъ волшебный жезлъ, вырываетъ его изъ рукъ временнаго его обладателя и передаетъ другому. Тогда вс клоуны мгновенно перебгаютъ съ одной стороны на другую и начинается снова скачка съ препятствіями и толчками.
Мы могли-бы сдлать эту статью гораздо длинне, продолживъ параллель и ясно показавъ, какъ мы сначала намревались, что каждое ремесло, каждая отрасль общественной жизни есть маленькая пантомима съ своими отдльными сценами и дйствующими лицами, но мы уже достаточно злоупотребили терпніемъ читателей. Одинъ джентльменъ, имющій нкоторую извстность какъ драматическій поэтъ, сказалъ недавно:
Весь міръ сцена
И вс люди скоморохи!
А мы, или за нимъ на маленькомъ разстояніи нсколькихъ милліоновъ миль, осмлимся прибавить въ вид комментарія: вся жизнь пантомима и мы вс дйствующіе лица этой пантомимы жизни.