ПИСЬМА СИБИРЯКА ИЗЪ ЕВРОПЫ.
ПИСЬМА СИБИРЯКА ИЗЪ ЕВРОПЫ.
РЕЙНЪ И ИРТЫШЪ.
——
Н. Я — цовъ.
‘Восточное Обозрніе’, No 39, 1885 г.
Письма сибиряка из Европы, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1885
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Когда я очутился въ Европ, меня невольно повлекло къ Рейну, прекрасному Рейну. Кто не восхищался этою ркою, кто не плъ ей псенъ, начиная съ великихъ поэтовъ Европы?
Чудная, величественная европейская рка!— и мн, жителю азіатскаго свера, суждено было увидть тебя во всей твоей чарующей крас.
Впечатлніе рейнской обстановки и ощущеніе другаго климата было тмъ сильне и глубже, а контрасты тмъ ярче, чмъ я быстрй перенесся съ свера. Уже въ Висбаден воздухъ васъ поражаетъ мягкостью, теплотой, кущи платановъ и каштановъ составляютъ сплошныя аллеи, зелень и виноградъ вьется повсюду по желзнымъ столбамъ галлерей и по каменнымъ зданіямъ, садъ около курзала полонъ огромныхъ тропическихъ растеній, нжащихся на чистомъ воздух, кругомъ фонтаны, масса цвтовъ, красивыя виллы украшаютъ городъ. Всё ветъ тепломъ и ароматомъ. Только лица больныхъ пришельцевъ составляютъ контрастъ съ этой здоровой, ликующей природою. Русскіе прізжаютъ сюда также лечиться. Здсь недавно жилъ больной русскій поэтъ Надсонъ и больной М. Е. Салтыковъ (Щедринъ). Я также явился съ моими недугами. Какая горькая судьба,— подумаешь,— наслаждаться этой природой тогда, когда жизнь оставляетъ тло. Я вотъ другіе живутъ здсь здоровые, бодрые и пьютъ всегда этотъ чудный воздухъ. Но если какая нибудь добрая богиня захотла бы навять на вжды мучительно больнаго страдальца сладкіе грезы и сны, то, конечно, она перенесла бы его въ подобную обстановку. Эта зелень, эта масса цвтовъ и ихъ ароматъ, окружающіе часто потухающую здсь жизнь, напоминали мн итальянскую картину, виднную мною въ галлере ‘Бреро’ въ Милан ‘Volle inorer cosi!’ — умирающую красавицу среди цвтовъ.
Я торопился, однако, поскоре освободиться отъ грустныхъ впечатлній Висбадена, съ его больными и русскимъ кладбищемъ, торопился на Рейнъ. Я искалъ обновленія, а не смерти, во мн зарождалась подъ вліяніемъ этого воздуха вновь кипучая жажда жизни. Въ одно свжее утро я очутился на омнибус вмст съ англичанами, туристами, саквояжами, нмецкимъ кучеромъ съ длиннымъ бичемъ, и по шоссе, обсаженному каштанами, орхи которыхъ я пробовалъ сбивать съ высоты кареты, я покатилъ въ Бибрихъ. Вотъ мы на берегу. Масса публики ждетъ парохода. Представьте себ роскошное солнечное утро безъ палящаго жара, съ тихой прохладою, зеленыя нжнаго цвта волны, синющую даль, покрытыя роскошными пирамидальными тополями острова, высящіяся живописныя горы съ фантастическими замками на утесахъ, прелестными виллами и садами у подножія, массу сверкающаго плюща, грозди зрющаго винограда, кущи цвтовъ и чудное небо. Вотъ онъ Рейнъ!
Помню, что во мн прежде всего запечатллись не эти роскошныя зданія, не эти грандіозныя скалы съ замками, а эти чудныя зеленоватыя волны Рейна, аза ними легкій туманъ и мгла, подергивающія даль. Готическія постройки, красивыя виллы, отели, были только декораціей чудной рки. Воды Рейна были гладки и спокойны, какъ рейнская жизнь, он были мягки и сладки, какъ рейнское вино. Вотъ, наконецъ, подошолъ и пароходъ, весь усыпанный блестящей публикой. Это былъ пароходъ-щеголь. Онъ имлъ какой-то праздничный видъ. Казалось, люди всхъ націй, всего міра соединились на этомъ пароход любоваться этою ркою, масса путешественниковъ, туристовъ, разряженныхъ дамъ и кавалеровъ располагались на палуб. Этотъ красивый пароходъ, несущійся въ чудное утро по зеленымъ волнамъ, напоминалъ т ладьи, полныя нимфами и счастливыми богами, которыя столько разъ воспвалъ Гейне. Люди были здсь также счастливы и воодушевлены: веселыя, свжія лица, шумный говоръ, громкіе восторги, счастливый смхъ, сколько красивыхъ головокъ, сколько юныхъ счастливыхъ паръ, празднующихъ свою любовь и весну на этихъ волнахъ! Рейнъ и голубое небо отражаются и сверкаютъ еще лучшимъ блескомъ въ счастливыхъ глазахъ влюбленныхъ. И все это залито чуднымъ колоритомъ яркаго дня. На пароход слышатся возгласы восхищенія и удивленія. Панорама выступаетъ за панорамой. Древняя крпость смняется капеллой, древній замокъ виллою, отелемъ, красивйшіе города выступаютъ у подножія утесовъ. Красивый Эльтвиль съ замкомъ, Іоганнисбергъ съ аббатствомъ и виноградниками, гд зретъ роскошное вино, Рюдесгеймъ, Бингенъ, Соннекъ, живописный Рейнштейнъ, красивйшій средневковый замокъ на утесахъ, Пфальцъ-Гаубъ и Гутенфельсъ, скала Лорелеи и десятки другихъ поэтическихъ мстъ встаютъ предъ вами какъ въ волшебномъ сн. Съ величайшими подробностями эти мста описаны въ гидахъ, сняты во всевозможныхъ фотографіяхъ, они украшаютъ лучшіе альбомы, они воспты въ проз и стихахъ, но, конечно, ничто не замнитъ тхъ яркихъ впечатлній и не возбудитъ того сладкаго восторженно поэтическаго настроенія, которое они оставляютъ въ настоящихъ образахъ. Я нашолъ, что горы были здсь скоре прекрасны, чмъ грандіозны и подавляющи. По кручамъ ихъ вьются виноградники. Развалины замковъ не вютъ здсь сыростью своихъ стнъ и историческою плсенью, он красивы и изящны какъ въ рамахъ картины. Это не мрачныя гнзда хищниковъ, высматривающихъ добычу, не разрушеніе, напоминающее смерть,— а памятники, почтительно сохраняемые, маститая древность, увнчанная цвтами послдующихъ поколній, какъ чело почтеннаго старика. На архитектур стараго зданія съ башнями, въ темныхъ впадинахъ оконъ нтъ сходства съ отталкивающими впадинами черепа, но нердко на этихъ старыхъ стнахъ, въ окнахъ вы видите фризы, яркія занавски, флаги, цвты и молодыя головки, весело кивающія проходящимъ. Эти окна скоре напоминали живые, юные глаза на лицъ старика, полнаго еще жизни. На самомъ дл, эти замки, когда-то гроза населенія, вс превращены въ красивые, гостепріимные отели, рестораны, въ капеллы и т. д. Здсь не раздается боле стоповъ изъ подземелій, не трубятъ грозные рога, но весело звучитъ музыка современной жизни. Точно также нтъ угрюмыхъ скалъ и безжизненныхъ утесовъ, повсюду спускается зелень, виноградники, на неприступныхъ высотахъ гнздятся не орлы, а роскошныя виллы, подъ скалами — города и деревни, сады, чудная растительность, обработанныя поля. Иногда въ зелени надъ утесами вырываются блые клубы дыма, это мчится поздъ, эти позда, летящіе по берегу, опережаютъ пароходы. Везд кишитъ жизнь, все цвтетъ и производитъ, и подъ этими скалами, какъ изъ вчнаго источника, давно уже не течетъ черпая струя крови, а бжитъ чудная и свтлая струя рейнскаго вина.
Мы пробгаемъ мимо Нидервальда, гд высится національный памятникъ ‘Германіи’, въ вид гигантской женщины съ лавровымъ внкомъ. Эта огромная статуя, поставленная на высочайшей гор, какъ бы царитъ надъ Рейномъ. Когда мы проплывали мимо нея, изъ десятковъ нмецкихъ грудей вырвались звуки національнаго удовольствія и гордости. Нмцы праздновали побду. Сколько народовъ, подумаешь, соперничало и билось изъ-за этого гордаго, прекраснаго Рейна, сколько человческой крови лилось здсь, памятники этой борьбы въ вид грозныхъ крпостей стоятъ еще на берегахъ, а между тмъ воды рки также свтлы и прозрачны и говоръ и смхъ раздается кругомъ. На нашей ладь также льется сладкое рейнское вино. Имъ наполнены стаканы стариковъ, женщинъ, дтей, какъ живительная влага оно возбуждаетъ веселье, отъ этого молодаго вина все молодетъ. Вы не можете представить себ, не видавъ этого безпечнаго, счастливаго веселья, иногда шаловливаго, почти дтскаго, которое охватываетъ здсь людей невольно. На пароход машутъ платками и шляпами прозжающимъ, на берегу машутъ платками пароходу. На выдавшихся камняхъ, посреди рки, услись дв дамы — туристки, наслаждаясь прибоемъ волнъ, пароходъ ихъ встрчаетъ восторгомъ и оваціями. Маленькія дти на берегу машутъ цвтами, изъ окопъ замковъ киваютъ хорошенькія головки, на пароход поднимаются шляпы. То здсь, то тамъ слышенъ напвъ веселыхъ псенъ. Это псни Виланда, Гете и Гейне, воспвавшихъ Рейнъ. Везд декламируютъ стихи, каждой скал нмецкіе поэты дали по мадригалу, и грамотный нмецкій народъ декламируетъ восторженно свои поэмы. Вотъ огромный утесъ, гд Гейне посадилъ свою чарующую путника Лорелею, поющую волшебныя псни. Этотъ утесъ названъ скалой Лорелеи, въ честь этого преданія. Нмецкій геній покорилъ, воздлалъ и одухотворилъ эти скалы своей поэзіей. Поднимайтесь же высоко нмецкіе кубки, въ честь Рейна — красавца, пей свое сладкое вино, счастливый свободный народъ, изъ своихъ виноградниковъ, несись поэтическая псня, сверкай Рейнъ своими водами. Благословеніе благословенной стран!
Въ этотъ же день мн удалось увидть Рейнъ уже въ другой картин. Я переслъ въ вагонъ и возвращался по желзной дорог въ Висбаденъ.
Ночь. Темные абрисы горъ съ причудливыми вырзками скалъ, съ профилями фантастическихъ замковъ и деревъевъ выступаютъ надъ Рейномъ. По одну сторону — темныя выси съ силуэтами, по другую — Рейнъ, освщенный луною. Картина почти фантастическая. Вы мчитесь съ поздомъ точно на спин змя дракона и, тмъ не мене, вы въ прелестномъ купе. Вы мчитесь по обрывамъ, длаете зигзаги, подъ вами гремятъ мосты, змй изгибается, скрываетъ васъ въ тоннеляхъ на минуту охватываетъ мракъ, а потомъ снова чудная картина: луна и блещущій Рейнъ. Но вотъ и на другомъ берегу изъ горъ и пещеръ показался другой шипящій змй съ огненными глазами, онъ летитъ по другую сторону рки, и два змя другъ противъ друга какъ бы соперничаютъ. Но эта рка не любитъ дикой красоты пустынь и голой природы. Она хочетъ пококетничать, и вдругъ берегъ зажегся огнями. Чудная иллюминація!— лодки, суда освтились фонарями, изъ темнаго лса видны освщенныя окна отелей, на невроятной высот, гд-то у фантастическаго замка, превращеннаго въ современный дворецъ, выступилъ залитый огнемъ портикъ, а въ темныхъ струяхъ Рейна не перестаетъ переливаться, какъ іи’ темныхъ складкахъ одежды красавицы, серебро мсяца. Лунный свтъ скользитъ по горамъ, посеребри! ъ куполъ, играетъ по крышамъ, освтитъ шпиль и потомъ привольно и плавно ложится на воды и разсыпается серебряными бликами въ струяхъ Вейна. Такъ скользитъ небрежный взглядъ красавицы по однимъ и обдаетъ жгучей силою своей блеска избраннаго.
Тихая чарующая ночь ложилась на землю, она вселяетъздсь покой, не возбуждаетъ нервно, не бередитъ, но какъ тихая ласковая богиня, закутавъ васъ своимъ волшебнымъ покрываломъ, заставляетъ тихо и сладко смежить свои очи.
Это не была южная, напоенная страстнымъ запахомъ цвтовъ, душная ночь, волнующая кровь, зовущая къ прогулкамъ, серенадамъ, одуряющая, наввающая безуміе страсти. Въ 11 часовъ виллы, нмецкія деревни, города — все спало, луна тихо прокрадывалась и озарила сады: тихая нмецкая ночь царила надъ Рейномъ.
Въ эту ночь воображеніе перенесло меня на другую рку и перенесло неслучайно. Рейнъ напомнилъ Иртышъ. ‘Между Бухтарминскомъ и Устькаменогорскомъ Иртышъ прорываетъ горную массу Алтая на протяженіи 120 верстъ, и горы, поднимающіяся здсь надъ его берегами, столь же живописны, какъ на Рейн, между Бингеномъ и Бонномъ, или на Эльб, между Либазицемъ и Теченомъ, только гораздо выше’. Такъ говорится въ ‘Землевдніи Азіи’, Риттера {Землевд. Аліи, Карла Риттера, т. IV, дополненіе къ т. III, c. 107.}. Эта параллель была, между прочимъ, одною изъ затаенныхъ цлей моего посщенія Рейна. Я вспомнилъ и воскресилъ свое путешествіе по Иртышу. Это не былъ тотъ раздольный, мутно-жолтый, подмывающій илистые берега, Иртышъ, который разстилается въ средней Сибири около Тобольска. Въ вершинахъ онъ представляетъ скоре горную рку съ быстрымъ теченіемъ, которое гораздо грозне Рейна. Горы боле дики, боле грандіозны и внушительны, благодаря пустынности и необитаемости.
Помню, какъ мы сплавлялись по этой рк на карбазахъ съ рудою, свъ на Гусиной пристани, недалеко отъ Риддерскаго рудника. Это было въ жаркій іюльскій день, солнце жгло песокъ и окружающія горы,— совершенная противоположность свжему висбаденскому утру. Мы услись въ допотопный карбазъ съ рудою, который несло по вол теченія, рулевые едва направляли его. Досел эти допотопные карбаза не замнены хотя бы маленькимъ пароходомъ. 12-го іюля мы пустились въ путь. По об стороны рки тянулись каменистыя горы, ширина Иртыша была 50 саженъ, дале онъ становился шире. Сначала горы не были высоки, но вотъ Иртышъ сталъ входить понемногу въ ущелья, на 15 в. берегъ возвысился и показался живописный утесъ, противъ стараго русла Бухтармы. Выдвинулся еще утесъ, и открылось устье Бухтармы, одной изъ красивйшихъ ркъ Сибирской Италіи. Голубыя воды этой рки съ быстротой оттсняли иртышскія и клали рзкую грань въ противоположность желтыхъ водъ Иртыша, воды Бухтармы журчали и какъ бы взбгали на иртышскія. Скоро на берегу выдвинулась крутая и грозная скала съ деревяннымъ крестомъ.. По преданію, на этомъ мст комендантъ Бухтарминской крпости, Вершининъ, преслдуемый киргизами, бросился на кон въ Иртышъ. И эти мста имли свои историческія преданія. Отсюда начинается стремительное теченіе, такъ что бднымъ карбазамъ здсь приходится съ нимъ биться. Скалы становятся все причудливе, изъ огромныхъ гранитныхъ горъ он выдвигаютъ живописные утесы, скалы мстами кажутся точно растепленными гигантской молніей, глыбы громоздятся одна надъ другою какъ крпости, усянныя пиками елей. Въ противоположность Рейну, наши горы представляютъ фантастическіе природные замки: воображеніи здсь рисуетъ цлыя зданія, пирамиды, дворцы, хотя передъ вами лежать только дикіе утесы. Вывтрившіяся горныя породы въ ущельяхъ выдвигаютъ цлую кучу остроконечныхъ камней. Среди нихъ особенно замчательна скала Птухъ. Это — гигантскій утесъ изъ чернаго сланца, пересченнаго жилами кварца, стоящій вертикально какъ стна. Видъ его чрезвычайно эффектенъ. На конц утеса нависли уступы, напоминающіе голову и клювъ птицы съ гребнемъ, отчего получила названіе и скала. Скалы, нависшія надъ водой, весной разрушаясь, кидаютъ въ рку огромные об ломки, съ страшнымъ шумомъ погружая ихъ въ волны бурной рки. Теченіе здсь стремительно и опасно, лодки песетъ между скалъ. Эту живописную скалу, на снятомъ нами рисунк, мы показали одному изъ извстныхъ европейскихъ географовъ, и онъ пришелъ въ восхищеніе отъ оригинальнаго вида скаль невдомой европейцамъ рки, имющей свои дикія прелести.
Вслдъ за Птухомъ, 40 верстъ не дозжая до Устькаменогорска, выдвигается 7 грозныхъ скалъ или быковъ, которые носятъ названіе ‘Семи братьевъ разбойниковъ’, напротивъ другая скала — ихъ сестра. Здсь, какъ видно, работало также поэтическое воображеніе. На Рейн только создавались боле идиллическіе образы, здсь и природа вызывала боле грозные. Дале выступалъ куполообразный камень Шарыпъ. Эти камни также увнчивались зеленью, которая живописно ползла по скаламъ, на утесахъ иногда виднлись огромные орлы, Величественно смотрящіе съ высоты на несущуюся рку. Виды эти имли свою красоту, по поражали дикостью и пустынностью. Я помню, однако, оригинальную картину вечера среди этихъ горъ. Солнце закатывалось, подернувъ облака золотистымъ пурпуромъ. Розовая, совсмъ пунцовая, заря освтила воды, и он приняли оттнокъ совершенно малиновой жидкости. Изъ-за темныхъ скалъ выступали огненныя облака, а мы плыли по совершенно кровавому морю. Картина была почти фантастическая.
Но вотъ наступила ночь, наши барказы неслись одинъ за другимъ, къ берегу еще невозможно было пристать, окружающій мракъ, скалы, предостерегающіе окрики лоцмановъ, быстрое теченіе наводило на людей панику. Мы неслись во мрак. Я помню это особое чувство безпомощности и фатальности, къ которому такъ привыкъ русскій человкъ. Гд то намъ удалось прицпиться къ берегу, но берегъ былъ крутой, почти неприступный. Я помню, что положили съ лодки доску на ближній уступъ, и по ней пришлось ползти. На карбазахъ горли огни, насъ окружали темные выступы скалы, колючіе кусты покрывали берегъ. Я сидлъ уныло въ эту ночь, подавленный этими окружающими громадами, прислушиваясь тоскливо къ шумному теченію могучей рки.
Когда мы плыли среди этихъ скалъ, то пробовали эхо. Это было могучее эхо дикихъ горъ, оно повторяло множество разъ выстрлъ и могло перепть цлый куплетъ псни. По псня рдко раздается здсь, озабоченному пловцу, ожидающему крушенія, не до того, онъ плыветъ въ благоговйномъ молчаніи. Здсь мн разсказывали о крушеніи карбазовъ. При этомъ было характерно то. что эхо вторило крикамъ утопающихъ, усиливая ихъ отчаяніе и иллюзію. И вотъ мн представилась эта страшная ночь, быстрое теченіе рки, увлекающее карбазы, которые несутся то бокомъ, то вкось, черные силуеты скалъ, мракъ ночи, шумъ волнъ, трескъ на летвшаго на камни карбаза, и унылые предсмертные крики, повторяемые горами безчисленное число разъ. Они становились еще печальне и трагичне въ этой пустын, когда холодный звукъ передразниваетъ мольбу человка, когда онъ равнодушно повторяетъ крикъ отчаянія въ то время, когда пловцовъ поглотили уже безжалостныя волны! Не то же ли бываетъ и въ человческомъ обществ, гд звукъ любви, мольба, отчаяніе встрчаетъ лишь равнодушное эхо, а молва безучастно повторяетъ имя человка, не понимая, какое горячее сердце остыло въ холодной могил. Тяжело умирать въ пустын, страшно умирать тамъ, гд люди напоминаютъ камни пустыни!
Паши рки, какъ рки пустынь, внушаютъ священный ужасъ. Здсь нтъ еще населенія, засянныя поля не спускаются къ берегамъ, часто утесы преграждаютъ путь, не только тоннели, но даже тропинки не прорзали горъ. А между тмъ здсь ость красивйшія мста и своя поэзія. И я помню не одну прекрасную южную ночь на Бухтарм посреди густой растительности, среди ароматическихъ запаховъ цвтовъ, когда я прислушивался къ шуму горной рки съ ея мелодіями, кругомъ меня въ тишин ночи теплились фосфорическомъ блескомъ головки свтляковъ, а въ воздух неслись мелодическіе, серебристые переливы цикадъ (бухтарминскихъ стрекозъ медвдокъ).
Сопоставивъ эти дв рки, я не могъ, конечно, не поразиться ихъ контрастами. Об он живописны, об могучи, прорывая горы, та и другая текутъ въ благодатныхъ мстахъ и, тмъ не мене, одна представляетъ изящную, культурную, изукрашенную красавицу, другая необузданна, капризна, какъ дикарка, хотя не лишена своей дикой прелести. Закипитъ ли когда жизнь въ нашихъ пустыняхъ, думалось мн, проржутъ ли когда тоннели Парымскій хребетъ и Алтай, выдвинутся ли если не виллы, то чистые домики переселенцевъ крестьянъ, зазвучитъ ли веселая и счастливая псня здсь, какъ на Рейн, вмсто предсмертнаго крика пловцовъ, возстанутъ ли поэтическія преданія, явится ли поэтъ воплотить ихъ, какъ въ Германіи, выйдетъ ли изъ бухтарминскихъ водъ наша Лорелея!