Сибирская филантропия, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1883

Критика и публицистика
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Скачать в PDF

СИБИРСКАЯ ФИЛАНТРОПІЯ.

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

Разсказы г. Орфанова о Копф и пожертвованіяхъ, дланныхъ имъ даже на церковь, чтобы пріобрсти выгодные подряды на постройку этаповъ и т. п., навели насъ на многія воспоминанія о проявленіяхъ сибирской филантропіи и о томъ, какимъ способомъ затрогиваются въ Сибири чувства общественнаго долга и человколюбія. На эту тему мы ршились представить нсколько разсказовъ изъ мстной жизни.

I.
ЕДИНЬКА ДОБРОСЕРДОВЪ.

единька Добросердовъ былъ весьма либеральный юноша, когда пріхалъ управлять одной сибирской губерніей, сердце его играло, фантазія парила.
Всякій день, выбрившись, цвтущій и розовый, онъ объзжалъ городъ — и мечты роились въ голов его. Останавливаясь среди навозной кучи, онъ говорилъ:— ‘Вотъ здсь могъ бы быть прелестный скверъ съ дикимъ жасминомъ и апельсинною рощею.’ Попадая ногою въ глубокую лужу, давно зацвтшую въ средин Большой улицы, онъ восклицалъ:— ‘Что если бы на этомъ мст фонтанъ устроить!’ Останавливая взоръ на ямахъ, куда валили нечистоты, онъ озарялся мыслью:— ‘Великолпный бы гротъ вышелъ!’ Словомъ, онъ разводилъ и насаждалъ въ пылкомъ ум своемъ цлые сады, китайскія бесдки, Валгаллу и т. п. Городъ у него быстро преображался, грезился ему рядъ мраморныхъ дворцовъ, везд были асфальтовыя мостовыя, цистерны. По, увы! все это въ воображеніи. Мечты продолжали оснять его, когда онъ посщалъ больницу ‘общественнаго презрнія’, какъ называли ее въ город, острогъ, каталажку, пріютъ и богадльню. Тощіе больные въ драныхъ халатахъ преображались въ его мечт въ выбритыхъ и чистенькихъ департаментскихъ чиновниковъ, исправляющихъ рекреацію, грязная каталажка получала форму пансіона благонравія, онъ не видлъ грязи, не ощущалъ запаха промозглыхъ щей, въ пріют, смотря на грязныхъ ребятишекъ, утиравшихъ кулакомъ слезы, онъ умилялся и томно смотрлъ въ даль, въ облака своей мечты, гд видлся цлый рядъ маленькихъ херувимовъ, поющихъ ему пснь благодарности. На его глазахъ навертывались слезы, никто не понималъ, что съ нимъ длается. Эти мечты объ апельсинахъ, фонтанахъ и филантропическихъ пріютахъ начали скоро требовать реальныхъ образовъ, фантазія перестала удовлетворять, и единька почувствовалъ родъ недуга. Лицо его стало грустно, онъ впалъ въ меланхолію. Только одинъ полиціймейстеръ пони малъ, что съ нимъ длается: тотъ былъ сердцевдъ и нарочно былъ выписанъ.
— Ваше — ство, говорилъ онъ,— этому очень просто можно помочь. Прикажите! Дернуть только за бороду — деньги посыплются!
— Кого за бороду? какія деньги? восклицалъ единька.
— Купца-съ за бороду! не моргнувъ глазомъ, пояснялъ полиціймейстеръ.
— По смйте мн этого говорить! Слышите?— не смйте! Разв это можно нынче! Да. я мухи не трону… Чтобы я согласился…
— Это какъ вамъ угодно-съ.
F мечта мучила и не давала покою. Жизнь становилась нестерпимою. Посл безсонной ночи и цлаго ряда фантастическихъ видній единька Добросердовъ, немного подумавъ, позвалъ полиціймейстера и познакомилъ его съ своимъ планомъ.
— Вы понимаете: везд дворцы, колонны, померанцы… и дти, эти херувимы, въ нашемъ пріют поютъ… поютъ, какъ ангелы… Но все это надо сдлать тихо, благородно, изъ добровольныхъ пожертвованій, пусть проснется въ душ у обывателей долгъ. Вы можете это внушить…
Полиціймейстеръ расцвлъ.
— Это можно-съ. Толстолобова, Толстобрюхова… это можно-съ… переводилъ онъ на свой языкъ.
— Но вы понимаете: тихо и благородно… наставлялъ единька.
Началась въ город филантропія, краснли и багровли физіономіи Толстолобова и Толстобрюхова, но деньги появились. Полиціймейстеръ зналъ свое дло. Померанцевыхъ рощъ, правда, не выросло, лужи остались попрежнему, воображаемый гротъ только все боле заваливали дйствительностью, по часть мечты осуществилась. У пріюта появился флигелекъ, дюжина ребятишекъ выстроена была здсь въ ряды, въ тиковыхъ халатахъ и юбкахъ цвта наволочки, съ миткалевыми платочками въ рукахъ. Херувимы были осуществлены. Со слезами умиленія стоялъ единька Добросердовъ на открытіи пріюта и возносилъ чистыя мольбы.
По не таковы были чувства Толстолобова и Толстобрюхова х нравъ ихъ ожесточался, и покупатель испыталъ всю суровость его, улепетывая иногда посл покупки не только безъ копйки, но и въ ‘совлеченныхъ ризахъ’. По мр того, какъ осуществлялся пріютъ ‘тихо и благородно’, откуда-то изъ отдаленныхъ кварталовъ доносился какой-то задушенный: ‘караулъ!’ — точно на глотку подушку навалили, или зажимала ротъ какая-то жирная рука. Наконецъ, когда готовились воздвигнуться въ город два новыя учрежденія: ‘утоленныя слезы печали’ и ‘бельведеръ тихихъ радостей’,— въ это время, на площади, вдругъ разнесся ожесточенный крикъ вырвавшагося изъ-чьихъ то рукъ обывателя съ ощипанной бородой.
— ‘Тихо и благородно’! А зачмъ же Звенигородскій съ кулачищами лзетъ? зачмъ бороду выщипалъ?!..
Этотъ крикъ оппозиціи разнесся по базару и повторенъ былъ, какъ эхо, тысячью голосовъ. Увы! посл этого, единька Добросердовъ преобразился въ единьку жестокосердова. А впослдствіи объ этомъ и начальство узнало…

II.
‘НЕПРЕОБОРИМЫЙ’.

Былъ и еще у насъ рдкій начальникъ, характера прямого и открытаго, сердцемъ чистъ, ко злу ненавистенъ, праздолюбивъ, хотя малограмотенъ и на руку тяжелъ. Ни на какіе соблазны онъ не шелъ, ничмъ не прельщался, а велъ жизнь суровую, спалъ подъ солдатской шинелью, въ пищу употреблялъ одни сухари. Вс сначала диву дались на него. Прокуроръ дивился, что онъ сигарами не соблазняется.— И двочекъ не трогаетъ! прибавлялъ другой чиновникъ. Третій сообщалъ, что казенную шкатулку унесли отъ него въ цлости и нетронутой въ казначейство.— А вдь сколько тамъ было! прибавлялъ разсказчикъ. Мало того, увряли, что когда мимо него золотопромышленники проходили и нарочно карманы растопыривали, а иногда даже изъ этихъ кармановъ нарочно какъ бы старались обронить ассигнаціи,— онъ не только не соблазнялся и не нагибался, но даже злобно фыркалъ, точно его къ какому-то скверному питью подводили. И прозванъ былъ онъ за это ‘непреоборимымъ’. Началъ онъ у насъ ‘искоренять’. Искоренялъ, искоренялъ, сколько палокъ однихъ обломалъ, наконецъ, усталъ (у насъ сколько не искореняй, а все опять снова наростетъ) и вздумалъ ‘созидать’. Но, что онъ только не замыслитъ созидать: новый ли дворъ для фронтового ученья, пожарную ли команду,— на все отвчаютъ: ‘не ассигновано’, въ ‘смту не входитъ’, ‘въ бюджет не положено’, ‘источниковъ нтъ’. Очень это сердило старика, привыкшаго дйствовать, а не переписываться. ‘Построить!’ приказывалъ онъ тмъ же тономъ, какимъ всю жизнь отдавалъ приказаніе: ‘ба-та-льонъ стройсь!’ — и даже жестъ длалъ,— и вдругъ баталіонъ не только не строился, а еще какая-то приказная крыса выскакивала изъ-подъ стола и отвчала: ‘не ассигновано-съ!’
— Что же длать? восклицалъ ‘непреоборимый’.
— Источники надо изыскать! подсказывали ему.
Но сколько онъ ни изыскивалъ, сколько ни пыхтлъ, а источниковъ не находилось, и канцелярская крыса при этомъ только ехидно улыбалась.
— Гд же источники?! воскликнулъ онъ, ударая кулакомъ и грозно смотря на крысу.
— Остается прибгнуть къ господамъ золотопромышленникамъ негоціантамъ, дабы они доброхотнымъ приношеніемъ…
Но это привело ‘непреоборимаго’ начальника въ ярость, онъ помнилъ еще свою борьбу по искорененіямъ.
— Чтобы къ этимъ разбойникамъ, грабителямъ!… воскликнулъ онъ.— Да зачмъ же я искоренялъ?
Время шло, ‘батальонъ не строился’ и источники не разверзались. Генералъ мрачно ходилъ съ палкой по городу, и кого ни угощалъ ею — монеты, однако, ни изъ кого не сыпались.
Между тмъ, крыса таскала ему въ кабинетъ дла, и все больше и больше. Это были все дла съ надписью: ‘объ искорененіи’ — и когда ихъ достаточно накопилось, тона обложк внезапно появилась другая надпись, сдланная, наврное, хитрой крысой и гласившая: ‘источники’.
Въ одинъ вечеръ вс дла приблизились къ развязк, и подлежащіе и соприкосновенные къ ‘искорененіямъ’ тузы были внезапно призваны на частную аудіенцію въ кабинетъ непримиримаго врага неправды.
Състъ живьемъ! думалось каждому.
— Ну-съ, господа, пожалуйте! хмуро обратился ‘непреоборимый’ къ собравшимся, и ввелъ ихъ въ кабинетъ, гд все было какъ-то зловще: на полу груды длъ, а въ углу каминъ съ раскаленными угольями, точно жаровня для гршниковъ.
— Я позвалъ васъ поговорить по домашнему, прямо, началъ начальникъ, по обыкновенію, открыто, по солдатски.— Вы до сихъ поръ считали, что я все искоренять желаю, а я желаю насаждать.
‘Расправится!’ думали подсудимые Толстобрюховы.
— Начнемъ, сказалъ ‘непреоборимый’.— Это о васъ дло, Иванъ Иванычъ: о злоупотребленіяхъ на пріискахъ…
— Точно такъ. (О, Господи! вздыхалъ купецъ).
— А это о васъ, Иванъ Степанычъ…
— О мн-съ.
— Начнемъ! Я васъ познакомлю, что это за дло!
— Ваше — ство! мы оченно знаемъ, только это клевета.
— Нтъ, господа!
Началось чтеніе. Крупныя капли пота падали градомъ съ лицъ присутствующихъ. Это были кляузнйшія дла, слдствія, обвиненія, отписки въ нсколько томовъ.
— Ваше — ство! нельзя ли уволить, мы знаемъ.
— Нтъ, господа! Это одно дло, а вотъ другое.’.
Снова чтеніе и снова капли пота.
— Ваше — ство, увольте!
— Знаете ли вы, чему вы за все это подлежите?
У призванныхъ замеръ духъ.
— Иванъ Ивановичъ! сколько вы можете на благотвореніе? Я хочу сверхъ смты строить,— понимаете? Нужно 40,000.
— Ваше — ство!!
— Начнемъ опять!— тутъ еще дльце у васъ есть въ ономъ значится…
— Ваше — ство, увольте — согласенъ-съ.
— Иванъ Степановичъ! я еще хочу сверхъ смты, театръ создать, только не ассигновано… 60,000. Понимаете?
— Ваше-ство!
— Не желаете? Начнемъ читать!
— Согласенъ, ваше-ство!!
— Такъ-то лучше, господа!
Въ этотъ вечеръ высоко выпалилъ дымъ изъ камина, поглотивъ не гршниковъ, а самыя прегршенія. Въ город нашемъ началось созиданіе. А золотопромышленники съ тхъ поръ съ особымъ чувствомъ провозгласили:
— Ну непреоборимый!

Добродушный Сибирякъ.

‘Восточное Обозрніе’, No 44, 1883

СИБИРСКАЯ ФИЛАНТРОПІЯ.

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

(Окончаніе).

‘Искоренять’ и ‘насаждать’ — вотъ два девиза, съ которыми являлись старые начальники въ Сибирь. Въ первомъ случа они выражали строгость погромомъ и смнами, въ другомъ случа ознаменовывали себя ‘благодушіемъ’, стремленіемъ къ опек и насажденію. При назначеніи всякаго начальника мстные чиновники всегда начинаютъ озабоченно справляться наклоненъ липовый боле ‘искоренять’ или примется ‘насаждать’. Въ первомъ случа начинаютъ трепетать, но въ тоже время не упускали случая прозондировать, попробовать пути въ начальническую душу. Во всякой душ даже у самаго свирпаго начальника, найдется, конечно, и жалость и мягкосердіе. А это то и нужно.
Въ старомъ сибирскомъ чиновничьемъ мір, пережившемъ и видавшемъ всякія перемны, для всякаго начальника устроены свои приманки, одному надо одно подсунуть, другому другое, авось чмъ нибудь займется и соблазнится. Главное, надо отвлечь отъ длъ и умягчить душу, надо предупредить ‘искорененіе’, отвлечь опасность отъ стараго чиновнаго взяточническаго гнзда. Вотъ тутъ то и является орудіемъ экспериментовъ губернская сибирская филантропія, которая служитъ для начальника въ Сибири ‘волчьей ямой’.
Трепещущій неукоснительно взяточникъ выжидаетъ времени, что бы разставить свой капканъ. Онъ узнаетъ слабую струпу, вотрется, притворится, разыграетъ лазаря и оплететъ. Выбравъ благопріятную минуту благодушія, согнувшись въ три дуги, является этотъ ‘лукавый’ мстной жизни съ давно заготовленнымъ яблокомъ.
Для этого въ каждомъ сибирскомъ город существуетъ пріютикъ или своего рода приманка. Видятъ, что человкъ въ дла начинаетъ всматриваться, сейчасъ ему отвлеченіе, филантропію въ ходъ, или финтифлюшку въ руки,— дло испытанное. Если начальникъ добродушенъ и мягкосердъ, то это идетъ какъ по маслу и труда не представляется. Разскажу для примра исторію съ однимъ изъ добродушнйшихъ старцевъ.

ДОБРОДУШНЫЙ ПАСХАЛІЕВЪ.

Явился къ намъ начальникомъ Григорій Васильевичъ Пасхаліевъ, добродушнйшій и наивнйшій старецъ, нрава добрйшаго, но почелъ обязанностью напустить на себя строгость и важность. Сначала вс мы струсили. Я, говоритъ, всю подноготную знаю, какъ вы здсь дла обдлываете, меня не проведешь, я строгъ… ко мн не попадайся! мы слушаемъ съ почтеніемъ. Оказался старикъ впрочемъ каламбуристъ, какъ только пріхалъ, такъ свжей икры запросилъ…
На первое время мы, перазобравши, призадумались и сейчасъ ему пробу. Узнали мы слабую струну — любилъ похвастаться и показать, что онъ мастеръ на вс. Началъ онъ свои доказательства съ того, что пустился растегаи печь.— Я лучше всякаго повара… говорилъ старикъ Такой человкъ былъ кладъ. Наши видятъ, старецъ скучаетъ, тюфяки заказалъ, комнаты вымелъ, больше ничего не остается длать. Сейчасъ къ нему ловкаго человка, стараго юза, командируемъ!
— Вотъ, ваше-ство, въ нашемъ обществ, ничего кром грубости и озорства, какъ сами видите. А сколько у насъ сирыхъ и бдныхъ. Теперь есть у насъ пріютикъ, никто не обращаетъ вниманія, запущенъ-съ, общество не отзывается…
— Отчего же? заинтересовывается прізжій начальникъ.
— Некому-съ принять участія, вашъ предшественникъ (трогается при этомъ слабая струна) это дло считали пустякомъ.
— Почему же это пустякомъ! (струпа тронута — все длается наперекоръ предшественнику).
— Наше общество безъ внушенія ничего не длаетъ, ежели бы сказало свое слово начальство!
— Вы думаете? что же, отчего не сказать? Я не прочь…
Уда была закинута и клюнута!
— Только общество наше черство, ваше-ство, жаловался искуситель, трудно что нибудь съ нимъ сдлать, туго отзывается…
— Гм! это отъ того что вы не умете, а я сдлаю (воодушевился старикъ). Знаете у насъ былъ одинъ офицеръ, въ западномъ кра стояли, только провіантъ истратился, корму нтъ — просто смерть офицерамъ. Ну и нашелся одинъ: я, говоритъ, къ жидамъ обращеніе сдлаю — отзовутся. Что же, похалъ въ мстечко, взялъ G человкъ — отозвались! привезъ въ лучшемъ вид, ха-ха-ха! но мы здсь обращеніе, употребимъ къ сердцамъ, къ сердцамъ, понимаете, надо умть!
— Это точно, ваше-ство, хе-хе-хе!
Начались обращенія, разосланы предписанія, явился и проводникъ филантропіи, вновь назначенный исправникъ Ковальджинскій.— Позвольте, говоритъ онъ, обращаясь къ своему начальству, я очень умю сердца трогать.
— Трогай!
Исправникъ, не будь плохъ, по ярмаркамъ. Черезъ два мсяца десять тысячъ доставилъ.
— Каково! воскликнулъ наивный Пасхаліевъ, я говорилъ: надо умть обратиться, отозвались-же! Каковъ я! А то вотъ еще въ 1825 году былъ у насъ случай въ полку… и пойдетъ, заслушаешься.
Дло въ томъ, что пожертвованія начали сыпаться,— какъ исправникъ тропотъ, такъ сердца у всхъ на распашку. А Пасхаліевъ потираетъ руки да приговариваетъ.
— Каково тронулись-то. И говорилъ, что такъ будетъ. Нтъ! Общество, слава Богу, у васъ отзывчивое.
Наши филантропы пріютъ обстроили, даже приданое начали шить, мало того Пасхаліевъ танцамъ приказалъ обучать. Супруга его-ства также приняла участіе, балы да концерты, глядишь, время просто незамтно идетъ. Что благотворителей этихъ развелось — страсть. Прідетъ подрядчикъ Мукосевичъ плюгавенькій, гаденькій, согбенный, во франк, сейчасъ къ нему обращеніе. Ну конечно, надо въ пакетъ тысячу цлковыхъ! Съежится, а нечего длать. Къ вечеру приглашеніе на балъ-базаръ съ аллегри. Входитъ, а ужъ предсдательша ему руку предлагаетъ.
— Пожалуйте, Исай Минеичъ, я васъ нашимъ дамамъ отрекомендую, а вы у нихъ апельсиновъ купите! Неправда ли?
Подходятъ наши дамы въ декольте, одна другой краше.
— Извольте кушать апельсины! еще одинъ возьмите, еще одинъ!
Минеичъ повинуется и держитъ цлыхъ три.
— Только они у насъ дороги, прибавляетъ генеральша, по сту рублей каждый.
Душа Минеича съеживается, лицо блднетъ и длается кислое, но благотворительная рука не оставляетъ его и ведетъ но всмъ мытарствамъ. И чмъ дальше, тмъ хуже. За лимонадъ 20 рублей, за кусочекъ арбуза 25 рублей. Наконецъ у аллегри. Люстры, канделябры, голыя плечи, эти шелковыя платья, все это смшалось, все было въ туман въ помутившихся глазахъ Мипеича. Онъ чувствовалъ, что гршная душа его въ аду! А благотвореніе длало свое дло. Измученный, выжатый, онъ возвращался съ растерзанной душой и карманомъ домой. И не усплъ на утро задать вопроса:— А школки намъ этотъ подрядъ будитъ стоить! какъ получалъ приглашеніе пожаловать на обдъ къ Пасхаліеву и надвалъ снова фракъ.
Здсь за обдомъ Пасхаліевъ разсказывалъ безчисленные анекдоты и въ конц прибавлялъ.
— Хорошій ты человкъ, Исакъ Минеичъ, добрая душа, за то что ты такой благотворитель я хочу теб добро сдлать. Купи у меня бричку, она на заказъ 700 р. стоила, теб за 500 уступлю.
И Минеичъ покупалъ. Подрядъ оставался всегда за нимъ, но онъ узжалъ ощипанный, въ утшеніе ему однако говорили:
— Минеичъ! утшься, вдь этимъ гршную душу твою спасаютъ!..
Долго. Пасхаліевъ филантропіей занимался, даже подъ конецъ куклы шилъ, строгостей не проявилъ и упразднился съ непрожеваннымъ во рту кускомъ балыка.
Пріятно всегда видть губернскій городъ, одержимый филантропіей. Дла по боку, не видно синихъ обложекъ, докладовъ, но все живетъ и хлопочетъ. Экзекуторъ за лентами здитъ, начальникъ отдленія парики заказываетъ, прокуроръ роли учитъ, жандармскій штабъ-офицеръ сквозь усы фолишонъ напваетъ. Вмсто свода законовъ и устава о гербовомъ сбор на стол водевили лежатъ. Начальство занято не тмъ, что бы кого либо смнить, да замнить, а ищетъ подходящаго городничаго, но не въ городъ, а на сцену, не справляясь беретъ ли онъ взятки. Хмурый взглядъ и недовольство глухой Сибирью изглаживается. Супруга начальника расправляетъ морщинки и длается благотворительницей, она собираетъ дамъ, идутъ комитеты, засданія, по главное, балъ-базары и спектакли. Ахъ эти спектакли! Даже благотворительница проявитъ иногда талантъ и играетъ съ какимъ нибудь талантливымъ чиновникомъ особыхъ порученій въ пар страстную и влюбленную замужнюю женщину, и ахъ! какъ играетъ. Правда, этотъ маркизъ просто нашъ столоначальникъ, Сеня Бирюковъ, и только потому присвоилъ себ это званіе маркиза, что сшилъ новые пантолоны, но тмъ не мене здсь столько прелести, столько идеализма и удовлетворенія эстетическаго чувства посл семейной прозы съ какимъ нибудь 60 лтнимъ супругомъ, уже къ воспламененію чувствъ подобію Сен Бирюкову неспособнымъ.
За то маститый супругъ можетъ любоваться изъ первыхъ рядовъ какъ трепетно сжимаетъ она руку молодаго актера, какъ звонко раздается ея поцлуй… съ благотворительной цлью.
Идутъ спектакли, благодушество полное, а старый чиновный міръ въ это время сплачивается, подрядчикъ заключаетъ союзъ съ чиновникомъ.
Когда на сцен филантропія и все вниманіе на балъ-базар или на сцен, лафа приказному міру. Онъ начинаетъ цапать и хапать, колотить и сколачивать. Рыщутъ бойкіе исправники по уздамъ и дйствуютъ безъ опаски, пробираются по участкамъ, за ними засдатели, побрякивая колокольчиками, сопутствуютъ писаря и все это совершаетъ свой обычный кругъ, собираетъ жатву, преуспваетъ, пріумножаетъ. Вс славословятъ. Везд господствуетъ благотвореніе!
Сибирскіе золотопромышленники, винокуры, монополисты, казенные подрядчики, кулаки, торговцы и кабалители инородцевъ,— первые сибирскіе благотворители. Благодаря имъ украшаются города, но благодаря имъ опустошаются и села. Та самая ассигнація, которая щедро выкладывается Ковальджинскому, Фединьк Добросердову, Непреоборимому, Пасхаліеву, совершила свой кругъ. Тамъ гд-то въ подземныхъ норахъ, на пріискахъ, въ глухомъ улус, въ забытой деревн ея исторія, ея драма. И что это за исторія! Ахъ, если бы ее поставить на сцен!
Сибирскій благотворитель и филантропъ ‘по приказанію начальства’, это цлый типъ нашего общества. Одутловатый, съ ожирніемъ сердца торгашъ, у котораго вся жизнь нажива и грошъ, у котораго ни разу не шелохнулось сердце истиннымъ состраданіемъ, съ титуломъ члена человколюбиваго общества. Кулакъ этого друга человчества могутъ разжать однако только усилія нсколькихъ квартальныхъ съ участіемъ полицмейстера, причемъ лицо благотворителя конвульсивно сжимается и онъ силится выпустить меньше монетъ, а больше удержать въ кулак.
Мняло и ростовщикъ вдругъ выдается за друга сирыхъ и бдныхъ, когда его вся жизнь извстна городу, по натур своей подавая грошъ, онъ ругаетъ нищаго, проклинаетъ благотворимыхъ и человчество. Но этого мало, сибирскій кулакъ, золотопромышленникъ, скототорговецъ, подрядчикъ, разсчитываетъ при этомъ себя вознаградить. Онъ понялъ, что филантропія маска. Иногда изъ этого выходитъ прекрасная афера. Онъ детъ по округу и грабитъ, грабитъ съ какимъ то ожесточеніемъ. Когда же его хватаетъ рука полицейскаго, онъ восклицаетъ:— Вдь я же теб далъ на благотвореніе, вдь надо же мн взять свое!
Такихъ благотворителей не мало. Одинъ, наживъ нсколько милліоновъ, пожертвовалъ на общественныя дла дома, которые за четверть цны отбиралъ у должниковъ. Другой комерціи рачитель и благотворитель закабалилъ человка, какъ недавно сообщалось изъ Енисейска. Третій, совершивъ благотвореніе, отправлялся въ экспедицію въ инородческій раіонъ, гд обиралъ стада, совершалъ насилія, онъ извстный конокрадъ и у него масса уголовныхъ длъ. Представьтеже себ этого героя, знающаго себ цпу, надутаго и важнаго, которому кадятъ, котораго благодарятъ, предъ которымъ заставляютъ несчастныхъ дтей и сиротъ пть гимны и цловать руки. Если его самого можно уврить, что онъ благодтель, если онъ комически убждается самъ въ этомъ, какъ сапожникъ, во сн увидвшій себя принцемъ, то какъ смотритъ на это трезвое общество? Какая комедія разыгрывается передъ нимъ!? Вдь этотъ дипломъ и медаль также идутъ къ иному благотворителю, какъ вещественное доказательство и поличное, повшенное на шею пойманнаго для показанія, что онъ дйствовалъ на базар совсмъ съ другой цлью.
Кто бы могъ думать, что сибирскій Кондратъ самую филантропію, это слово идеалистовъ и сантименталистовъ, синонимъ человческаго чувства любви къ ближнему, чувства жалости, состраданія, обратить въ свою пользу и прикроетъ ей мошенничество, грабежъ, кабалу инородца и крестьянскія слезы. Однако это такъ! Кто догадается, что подъ этою формою вызова къ общественнымъ чувствамъ совершается неблаговиднйшая стачка противъ добродтели, скрывается война противъ ближняго.
Страна исключительная, гд живутъ съ тмъ, чтобы нажиться и сорвать, не могла создать человколюбія, а искуственно оно не создается. Нужна большая гуманизирующая работа надъ этими чувствами. Грубая дйствительность подвела фактъ другой категоріи къ своей обычной форм, фактъ этотъ еще грубе въ другихъ сферахъ.
Мы нарисовали только добродушныхъ, а 4fo сказать о тхъ суровыхъ и беззастнчивыхъ, какъ Г. Портянка, который даже не проситъ и къ сердцамъ не обращается, а прямо хопъ съ плеча соболью шубу!

Добродушный Сибирякъ.

‘Восточное Обозрніе’, No 45, 1883

Ядринцев Николай Михайлович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Зимний сибирский сезон в Петербурге, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1885
  2. В Калифорнию, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1875
  3. Крепостнические традиции в Сибири, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1882
  4. Жизнь и труды А. П. Щапова, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1883
  5. Подвижники и благотворители на окраинах, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1883
  6. Сибирские аннонсы, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1885
  7. Ожидание железной дороги, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1885
  8. Из страны чудес и курьезов, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1882
Электронная библиотека