ТРУДЫ Я. К. ГРОTА
III.
ОЧЕРКИ
изъ
ИСТОРІИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
(1848—1893).
О ВТОРОМЪ ОТДЛЕНІИ АКАДЕМІИ НАУКЪ 1).
О ВТОРОМЪ ОТДЛЕНІИ АКАДЕМІИ НАУКЪ 1).
1866.
О втором отделении Академии Наук, Грот Яков Карлович, Год: 1866
Время на прочтение: 13 минут(ы)
1) Напеч. въ ‘Сборник статей, чит. въ Отд. рус. яз. и сл. И. А. ., т. I, 1866. Въ No 54 Московскихъ Вдомостей 1866 г. (12 марта) напечатана была передовая статья объ Академіи Наукъ, заключавшая въ себ между прочимъ слдующія строки объ Отдленіи русскаго языка и словесности:
‘Если смотрть на Академію какъ на ученое учрежденіе, то едва-ли не было бы достаточно, вмсто передлки всего устава Академіи, ограничиться согласованіемъ частныхъ постановленій, изданныхъ относительно ея въ разное время, и также согласованіемъ ея устава съ позднйшими общими узаконеніями. Только одинъ пунктъ требуетъ въ этомъ отношеніи особеннаго вниманія, именно согласованіе Второго или такъ-называемаго русскаго Отдленія, образованнаго изъ Россійской Академіи, съ двумя остальными Отдленіями (I физико-математическимъ и III историко-филологическимъ), изъ коихъ первоначально состояла, а говоря въ сущности и теперь еще состоитъ Академія Наукъ. Это вопросъ трудный, хотя по нашему мннію совершенно ясный. Задача Второго Отдленія наслдована имъ отъ Россійской Академіи, эта задача — блюсти чистоту русскаго языка — не можетъ быть вврена такому учрежденію какъ Академія Наукъ, и требуетъ совершенно особенной организаціи. Это вовсе не дло учености, а скоре дло вкуса, поддерживаемаго опытностью. Академическія кресла Второго Отдленія должны быть доступны не только ученымъ, но и литераторамъ, они не могутъ итти въ параллель съ каедрами Отдленій I и III. Было бы очевидною ошибкой приводить къ одному знаменателю вещи совершенно разнородныя, и можно напередъ сказать, что об стороны проиграли бы, если бы, единственно въ видахъ наружнаго однообразія, преобразованіе Академіи Наукъ было сопряжено съ окончательнымъ введеніемъ въ составъ Академіи II Отдленія, существующаго на основаніи своихъ собственныхъ правилъ и штатовъ, совершенно отличныхъ отъ остальныхъ двухъ Отдленій. Академія словесности и Академія Наукъ — различныя учрежденія. Слитіе ихъ воедино, но упраздненіи Россійской Академіи, не было счастливою мыслію. Успхъ заключался бы теперь въ ихъ взаимной эманципаціи, а не въ дальнйшемъ закрпленіи ихъ неестественной связи. Русскій языкъ, какъ предметъ ученыхъ изысканій, долженъ входить въ составъ историко-филологическаго Отдленія (теперешняго ІІІ-го), и учрежденіе въ этомъ Отдленіи особой каедры для славяно-русской филологіи есть дйствительно потребность весьма ощутительная, отдлять эту каедру отъ остальныхъ каедръ историко-филологическаго Отдленія не только нтъ надобности, но было бы даже вредно для славяно-русской филологіи, которая пострадала бы отъ такого уединенія. Съ другой стороны практическая литературная задача, лежавшая на Россійской Академіи, не можетъ быть осуществлена иначе какъ обществомъ довольно многолюднымъ, и нтъ никакой причины требовать, чтобы вс члены этого общества состояли на постоянномъ казенномъ жалованьи’.
Эти строки вызвали помщаемую здсь статью, которая и появилась въ No 102 Москов. Вдомостей (21 мая) съ такимъ примчаніемъ отъ редакціи:
‘Эта статья была получена въ редакціи Московскихъ Вдомостей при слдующемъ письм отъ 26-го марта:
‘Препровождая къ вамъ статью, написанную мною по поводу высказанныхъ въ вашей уважаемой газет мыслей о Второмъ Отдленіи Академіи Наукъ и разсматривающую предметъ съ другой точки зрнія, нужнымъ считаю объяснить, что она выражаетъ не одинъ личный мой взглядъ, но и общее мнніе участвующихъ въ трудахъ Отдленія членовъ его, которые выслушали ее съ полнымъ одобреніемъ. Зная, что вы боле всего дорожите истиной и всегда готовы содйствовать къ ея разъясненію, я покорнйше прошу васъ дать этой стать мсто въ одномъ изъ ближайшихъ листовъ Московскихъ Вдомостей’
‘Печатаніе этой статьи замедлилось по недостатку мста, причиненному обиліемъ извстій и статей, вызванныхъ днемъ 4-го апрля. Затмъ произошелъ перерывъ изданія. При помщеніи нын статьи многоуважаемаго Я. К. Грота, выражающей мннія его товарищей по Второму Отдленію Академіи Наукъ, необходимо привести и главныя основанія мыслей, высказанныхъ Московскими Вдомостями. Эти основанія состоятъ въ слдующемъ:
‘1. Обособленіе славяно-русской филологіи и исторіи отъ историко-филологическаго Отдленія Академіи Наукъ не можетъ не быть вредно и для историко-филологическаго Отдленія и для предполагаемаго Отдленія славяно-русской филологіи и исторіи.
‘2. Особое Отдленіе славяно-русской филологіи и исторіи было бы трудно удержать на требующемся отъ Академіи Наукъ уровн, ибо замстить достойнымъ образомъ два или три новыя кресла историко-филологическаго Отдленія гораздо легче, нежели сформировать особое Отдленіе.
‘3. Устройство особаго Отдленія славяно-русской филологіи и исторіи въ Академіи Наукъ не устранило бы потребности въ литературной Академіи, которая, будучи, что весьма возможно, хорошо направлена, имла бы благотворное вліяніе на чистоту русскаго языка и на возвышеніе уровня русской литературы. Ред.’
Напечатанная въ No 54 Московскихъ Вдомостей передовая статья объ Академіи Наукъ коснулась, между прочимъ, и Отдленія русскаго языка и словесности. Такъ какъ съ положеніемъ его связаны важные для русской литературы и филологіи и для самой Академіи интересы, то вопросъ о немъ долженъ быть разобранъ подробно, тогда только дло можетъ представиться въ настоящемъ своемъ свт.
Взглянемъ на отношеніе этого Отдленія какъ къ Россійской Академіи, изъ которой оно возникло, такъ и къ Академіи Наукъ, настъ которой оно составляетъ съ 1841 года.
При основаніи Россійской Академіи въ 1783 г., учредительницы ея, Екатерина II и княгиня Дашкова, не дали себ яснаго отчета въ план будущей дятельности задуманнаго ими общества. Россійской Академіи предназначены были дв разнородныя цли: она должна была очищать, установлять языкъ и въ тоже время обогащать литературу произведеніями краснорчія и поэзіи. Въ первомъ отношеніи ей было предписано ‘сочинить прежде всего россійскую грамматику, россійскій словарь, риторику и правила стихотворенія’. Въ чемъ полагалась остальная дятельность Академіи, видно изъ слдующихъ словъ рчи, произнесенной княгиней Дашковою при ея открытіи: ‘Звучныя дла государей нашихъ, знаменитыя дянія предковъ нашихъ, наипаче славный вкъ Екатерины II явитъ намъ предметы къ произведеніямъ, достойнымъ громкаго нашего вка. Сіе, равномрно какъ и сочиненіе грамматики и словаря, да будетъ первымъ нашимъ упражненіемъ’. Слдствіемъ такой неопредленности въ задачахъ Академіи былъ и смшанный составъ ея: объ условіяхъ для выбора 60-ти, или на первый случай 35-ти ея членовъ, не было иного постановленія, кром слдующаго: ‘Выборъ членовъ будетъ изъ извстныхъ людей, знающихъ россійскій языкъ’. Дйствительно, въ состав Россійской Академіи встртились люди, не имвшіе между собой почти ничего общаго, кром сказаннаго признака: именно, сверхъ нкоторыхъ писателей, въ число членовъ ея назначено нсколько профессоровъ Академіи Наукъ и Московскаго Университета по самымъ разнороднымъ предметамъ, также нсколько духовныхъ лицъ, сановниковъ и вообще служащихъ по гражданскому и придворному вдомствамъ, отчасти военныхъ. Не мене пестроты представляли и впослдствіи списки членовъ этой Академіи. Такому-то смшанному собранію предлежала прежде всего трудная задача составить словарь и грамматику. Къ счастію, въ сред его нашлись люди, которые могли принять на себя руководство всми приготовительными работами и самую редакцію словаря, такъ что это дло было выполнено довольно скоро и, по тогдашнимъ требованіямъ, успшно. Въ начал ныншняго столтія была издана Академіей составленная въ ней такимъ же образомъ русская грамматика. Большая часть остальныхъ предпріятій. Россійской Академіи не находилась ни въ какомъ отношеніи съ этими первыми ея трудами. Ея періодическія и другія изданія не имли ни опредленнаго характера, ни ясно сознанной цли. По смерти императрицы Екатерины, въ управленіе Академіей Бакунина, Нартова и Шишкова, однимъ изъ главныхъ предметовъ ея заботливости составляли переводы древнихъ и новыхъ писателей, но и въ этихъ трудахъ не было никакой руководящей идеи: по случайному выбору переводили то Демосена, Гомера и Овидія, то ‘Путешествіе Анахарсиса’, ‘Ликей Лагарпа’ и т. п. Боле положительнымъ характеромъ отличались собственные труды послдняго президента Академіи Шишкова по корнесловію, которыминаполнялись издававшіяся въ его время Извстія Россійской Академіи. Хотя онъ уже и сознавалъ отчасти, что главное призваніе этого учрежденія заключалось въ трудахъ филологическихъ, хотя въ состоявшемся по его проекту новомъ устав Академіи (1818) ученыя занятія поставлены на первый планъ, однакожъ въ опредленіи всего круга ея дятельности остались, какъ увидимъ дале, прежнія сбивчивыя понятія: она продолжала задавать темы для панегириковъ и трагедій, награждала медалями иногда хорошихъ, но чаще посредственныхъ писателей, и издавала безъ послдовательности и строгаго разбора сочиненія то своихъ членовъ, то постороннихъ ученыхъ и литераторовъ. Правда, что послдній періодъ существованія Академіи ознаменовался нсколькими полезными длами, напримръ: она издала Иліаду въ перевод Гндича, Ключъ Строева къ Исторіи Карамзина, и отправила на свой счетъ Венелина въ Болгарію, но, вообще говоря, дятельность ея и тогда не имла ни строго-научнаго характера, ни литературнаго значенія, ни, наконецъ, прямого отношенія къ практическимъ потребностямъ общества. Съ претензіей быть ‘стражемъ языка’, ‘охранительницей отъ вводимыхъ въ него злоупотребленій’, и наставницей ‘возрастающаго юношества’, она поставила себя во враждебное отношеніе ко всему живому въ литератур и существовала такъ вяло, что, наконецъ, званіе члена Россійской Академіи сдлалось почти синонимомъ жалкаго тунеядства.
Такое состояніе Россійской Академіи указывало на необходимость коренного ея преобразованія: ршено было дать ей боле ученое назначеніе и мене сложное устройство, а отсюда естественно развилась и мысль присоединить ее къ Академіи Наукъ, тмъ боле, что къ соображеніямъ, касавшимся сущности дла, примшались и другія, чисто вншняго свойства: говорятъ даже, что эти послднія имли тутъ главное значеніе. Отпускавшіяся на Россійскую Академію суммы далеко превышали ея дйствительныя издержки, такъ что сбереженія отъ нихъ достигли, наконецъ, громадныхъ размровъ. Тогдашній министръ народнаго просвщенія, С. С. Уваровъ, радя о пользахъ бывшей подъ его предсдательствомъ Академіи Наукъ, обратилъ вниманіе на эти сбереженія, и еще въ 1837 г. испросилъ Высочайшее разршеніе употребить изъ нихъ около 115.000 р. с. {402.500 р. асс. См. Труды Имп. Росс. Академіи, томъ I, стр. 90.} на построеніе Пулковской обсерваторіи. Но и это значительное пожертвованіе еще не истощило сундуковъ Россійской Академіи: вступленіе въ храмъ наукъ бывшей блюстительницы отечественныхъ письменъ сопровождалось принесеніемъ въ казну его слдующаго почетнаго вклада:
Наличными деньгами — 1.945 р. 75 к.
Билетами кред. уст. — 68.931 ‘ 56 ‘
Изъ страх. общ. за пожарн. убытки. — 4.007 ‘ 21 ‘
Отъ монетн. двора за медали, обращен. въ слитки. — 3.447 ‘ 17 ‘
За домъ съ мстомъ Росс. Ак. получ. отъ М-ва Вн. Длъ — 70.000 ‘ — ‘ 1)
Итого серебромъ — 148.331 р. 70 к.,
1) Изъ справки Вице-презид. отъ 4 янв. 1842 г. No 25.
къ чему надобно еще присоединить библіотеку Екатерининской Академіи.
При этомъ личный составъ ея былъ уменьшенъ на цлыя дв трети: изъ полагавшихся прежде 60 членовъ ея, въ Отдленіи русскаго языка и словесности оставлено было только 20 (16 ординарныхъ и 4 адъюнкта, или экстраординарныхъ), и дятельности новаго учрежденія данъ характеръ, выраженный въ Положеніи его слдующими словами:
‘Въ кругъ занятій Второго Отдленія входятъ:
‘1) Основательное изслдованіе свойствъ русскаго языка, начертаніе сколь можно простйшихъ и вразумительнйшихъ правилъ употребленія его и изданіе полнаго словаря, 2) изученіе славянскихъ нарчій въ ихъ состав и грамматическихъ формахъ, относительно къ языку русскому, и составленіе сравнительнаго и общаго словопроизводнаго ихъ словаря, и 3) славяно-русская филологія, вообще, и въ особенности исторія русской словесности. Впрочемъ, при такомъ главномъ направленіи трудовъ Отдленія, ему не чуждо будетъ все входящее въ область изящной словесности и въ особенности русской исторіи ‘.
Эта выписка показываетъ, что въ основу существованія Второго Отдленія уже сознательно положена была идея филологической дятельности. Въ его устав уже не было ничего такого, что бы давало ему значеніе литературнаго ареопага или блюстителя чистоты языка и вкуса. При всемъ томъ, однакоже, отъ занятій его еще не устранена вполн и изящная словесность. Согласно съ этимъ между членами новаго Отдленія Академіи Наукъ остались нкоторые писатели, труды коихъ не имли собственно ученаго характера: такъ оно удостоилось чести удержать въ своемъ состав, между прочими, высокопреосвященнаго Филарета московскаго, Крылова, Жуковскаго и князя Вяземскаго. Несмотря на то, оно, согласно съ своимъ ясно-опредленнымъ главнымъ призваніемъ, стало съ самаго начала развиваться въ смысл ученаго учрежденія. Въ этомъ можетъ убдить самый бглый взглядъ на изданія его: въ 1840-хъ годахъ оно напечатало Словарь церковно-славянскаго и русскаго языка, въ 1852 году Опытъ областнаго велико-русскаго словаря, въ томъ же году начато изданіе Извстій Втораго Отдленія, которыя вмст съ своими приложеніями почти исключительно посвящались научной разработк языка и продолжались десять лтъ, пока не слились съ Записками Академіи, возникшими въ 1862 г. при дятельномъ участіи Отдленія. Съ 1854 г. оно издало семь томовъ Ученыхъ Записокъ, въ которыхъ содержатся главнымъ образомъ боле обширныя изслдованія по языку и исторіи. Между тмъ при Отдленіи изданъ былъ однимъ изъ членовъ его Опытъ общесравнителной грамматики, который хотя и не удовлетворилъ высшимъ требованіямъ науки, однакожъ по иде принадлежалъ къ тому же разряду трудовъ. Затмъ слдовали составленные Востоковымъ грамматика и словарь церковно-славянскаго языка. Наконецъ, позднйшія предпріятія Отдленія относятся также къ области филологіи или исторіи русскаго просвщенія. При такомъ господствующемъ направленіи дятельности Отдленія, естественно было, что т изъ членовъ, которые не считали своимъ призваніемъ науку, въ занятіяхъ его не принимали участія, засданій его не посщали {Къ этому могло способствовать также и исключительное положеніе, въ какое поставлено было новое Отдленіе Академіи, членамъ котораго, вмсто жалованья, производимаго но другимъ ея Отдленіямъ, назначено было особаго рода вознагражденіе, состоящее въ плат за засданія.}, и только изрдка произведенія ихъ, какъ напримръ стихотворенія князя Вяземскаго, являлись въ приложеніяхъ къ Извстіямъ Отдленія.
Замтимъ, что приведенными опредленіями устава и русская исторія не исключена изъ круга занятій Отдленія. Дйствительно, въ первое время его существованія было въ немъ нсколько членовъ, которыхъ академическая дятельность почти исключительно посвящена была изслдованіямъ въ области отечественной исторіи. Эти члены были: Арсеньевъ, Бередниковъ, Бутковъ и Коркуновъ, такое же значеніе въ состав Второго Отдленія иметъ еще и теперь академикъ Погодинъ. Вс эти ученые оставили въ академическихъ изданіяхъ слды своихъ трудовъ по русской исторіи.
Изъ всего сказаннаго видно, что это Отдленіе ни по уставу своему, ни на дл не наслдовало задачи Россійской Академіи блюсти чистоту отечественнаго языка. Въ 25-ти-лтній періодъ своего соединенія съ Академіей Наукъ Отдленіе, по преобладающему характеру своихъ трудовъ, дйствовало совершенно согласно съ общимъ ея назначеніемъ. Кто говоритъ, что въ составъ Историко-филологическаго (нын 3-го) Отдленія долженъ входить русскій языкъ и что учрежденіе въ этомъ Отдленіи кресла для славяно-русской филологіи составляетъ ощутительную потребность, тотъ, безъ противорчія себ, не можетъ желать отторженія отъ Академіи ныншняго Второго Отдленія ея, назначеніе котораго именно и состоитъ въ широкой разработк этой отрасли языкознанія. Для членовъ Историко-филологическаго отдленія было бы, конечно, очень сподручно имть въ сред своей человка, способнаго разршать вс встрчающіеся при ихъ работахъ вопросы по славянскимъ языкамъ, но непонятно, почему славяно-русская филологія могла бы успшно разрабатываться только въ состав чуждаго ей ученаго собранія. Никто не станетъ отрицать, что для занимающихся ею было бы въ высшей степени полезно частое общеніе съ представителями другихъ отраслей языкознанія, но она иметъ, сверхъ того, свои самостоятельныя нужды, которыхъ нельзя же приносить въ жертву этому удобству. Неужели славяно-русская филологія, въ русской Академіи Наукъ, могла бы довольствоваться изученіемъ ея въ одинакихъ размрахъ съ языками финскимъ и татарскимъ, для которыхъ учреждено въ Академіи также по одному креслу? Въ обширную область славянерусской филологіи входятъ: и церковно-славянскій языкъ, и древнерусскій, и западно-славянскія нарчія, и составленіе русскаго словаря, и сравнительное изслдованіе всхъ славянскихъ языковъ, и наконецъ исторія русской литературы съ ея тремя многообъемлющими періодами. Можно ли желать, чтобы вс эти предметы, изъ которыхъ каждый требовалъ бы по крайней мр своего особаго дятеля, соединены были въ рукахъ одного или двухъ лицъ въ зависимости отъ посторонней коллегіи? Еслибъ и нашелся человкъ, довольно самонадянный, чтобъ одному, или съ помощникомъ, взяться за такую многосложную дятельность, то едва-ли можно было бы съ довріемъ возложить ее на подобнаго ученаго. Притомъ не значило ли бы это прежде всего обднить самую Академію Наукъ, гд Второе Отдленіе успло уже положить довольно широкое основаніе разработк славяно-русской филологіи, гд это Отдленіе, по особенному для Россіи интересу своихъ занятій, по своему чисто-русскому характеру, образуетъ весьма полновсную и многозначительную составную часть? Эти-то соображенія, конечно, и были причиной, почему въ новомъ проект академическаго устава для славяно-русской филологіи и литературы предположено восемь креселъ, каждое съ опредленною областью занятій, что, безъ сомннія, было бы важнымъ улучшеніемъ въ устройств Второго Отдленія, которое теперь, въ виду предположеннаго преобразованія, затрудняется выборомъ новыхъ членовъ и по необходимости остается слишкомъ малочисленнымъ.
Но разсмотримъ поближе составъ ныншняго Историко-филологическаго Отдленія, чувствующаго потребность въ одной славяно-русской каедр, которая замнила бы цлое отдленіе. Сверхъ 5-ти креселъ по азіатскимъ языкамъ и одного по финскому, Историко-филологическое Отдленіе заключаетъ въ себ еще: два кресла на классической филологіи, два по статистик и политической экономіи и два же по исторіи Россіи и древностямъ русскимъ. Но мы уже видли, что русская исторія относится отчасти и къ занятіямъ Второго Отдленія. Сравнивъ кругъ дйствія обоихъ Отдленій, мы найдемъ, что за исключеніемъ статистики и политической экономіи, они по остальнымъ предметамъ своимъ совершенно однородны, такъ что, собственно говоря, ныншняя Академія иметъ два историко-филологическія Отдленія. Вмсто того, чтобъ одно изъ нихъ приносить въ жертву другому, не полезне ли была бы иная комбинація? Очевидно, что отнесеніе одной и той же науки, то-есть русской исторіи, къ двумъ Отдленіямъ лишено логическаго основанія. Между тмъ историческое изслдованіе языковъ, составляющее въ наше время основу всей филологіи, а равно и исторія литературы, находятся въ такой неразрывной связи съ исторіею народовъ, что въ сущности русская исторія не можетъ быть вполн отдлена отъ славяно-русской филологіи, и во всякомъ случа она ближе къ этой послдней, нежели, напримръ, къ древнимъ и азіятскимъ языкамъ, съ которыми она теперь соединена въ одномъ класс. Не слдуетъ ли отсюда, что распредленіе предметовъ между обоими историко-филологическими Отдленіями Академіи требуетъ нкотораго измненія, и что русская исторія должна по настоящему войти въ Отдленіе славяно-русской филологіи, какъ законная его собственность? При такомъ преобразованіи можно бы признать въ Академіи только одно совокупное историко-филологическое Отдленіе, распадающееся на два самостоятельные класса или разряда, изъ которыхъ одинъ представлялъ бы въ полномъ объем славяно-русскую филологію и исторію Россіи, а другой сохранилъ бы въ себ вс ныншнія части Историко-филологическаго Отдленія, за исключеніемъ русской исторіи.
Но, можетъ быть, для пользы русскаго языка и литературы дйствительно полезне было бы, чтобъ Второе Отдленіе, просуществовавъ въ настоящемъ своемъ вид четверть столтія, собравъ столько матеріяловъ и опытовъ для дальнйшей дятельности въ томъ же направленіи, снова было оторвано отъ Академіи Наукъ и, преобразованное въ прежнемъ смысл, сдлалось бы опять чмъ-то въ род Россійской Академіи? Какую же практическую задачу могло бы имть такое довольно многолюдное общество, составленное изъ ученыхъ и литераторовъ? Блюсти чистоту языка? Языкъ очищается и развивается независимо отъ Академій и даже наперекоръ имъ: двигатели его — во-первыхъ, все образованное общество, во-вторыхъ — даровитые и мыслящіе писатели, пріобртающіе авторитетъ не званіемъ академиковъ, а своимъ дйствіемъ на публику. Ломоносовъ создалъ русскій письменный языкъ совсмъ не въ качеств академика, а какъ геніальный писатель, Карамзинъ, Жуковскій, Крыловъ, Пушкинъ носили, правда, званіе академиковъ, но свой литературный подвигъ совершили они помимо Россійской Академіи, Шишковъ былъ не только академикомъ, но даже президентомъ Академіи, и однакожъ въ борьб съ Карамзинымъ не онъ остался побдителемъ. Карамзинская школа никогда не составляла корпораціи, но народное чувство и признаніе сказались за нее. Славяно-русскія крайности Шишкова, въ дятельности котораго нельзя впрочемъ отрицать и пользу, принимались съ восторженнымъ одобреніемъ всею Россійскою Академіей, для поддержанія ихъ онъ создалъ еще и другую Академію, — Державинскую Бесду, однакожъ неакадемическій Арзамасъ покрылъ ихъ позоромъ и смхомъ. Вотъ какимъ стражемъ языка была Россійская Академія и будетъ окончательно всякая другая съ тою же задачей.
Или новая преемница Екатерининской Академіи должна бы сдлаться законодательницею вкуса, судилищемъ современной литературы, — раздавать награды за лучшія сочиненія, возводить въ званіе таланта и генія? Но какими средствами литературная Академія могла бы выполнять такую роль, которая, какъ дознано опытомъ всхъ народовъ, принадлежитъ опять-таки цлому обществу и боле никому? Французская академія была основана между прочимъ съ такою идеей, но и посреди націи, склонной подчиняться условнымъ законамъ вкуса и приличія, она могла только отчасти осуществить эту идею. Она предлагала темы для описательныхъ и нравоучительныхъ поэмъ, панегириковъ и драмъ, и за выполненіе ихъ раздавала преміи, но славу писателямъ раздавала все-таки нація, а не она. Ея главная и всми признанная заслуга заключается все-таки въ учено-лингвистическомъ подвиг — въ составленіи словаря. Однакожъ и въ этомъ труд успху ея повредили два обстоятельства: разнохарактерный составъ академіи и задача установитъ языкъ. Эта послдняя цль могла быть достигнута только временно: чопорные французы вка Людовика XIV и ближайшихъ къ нему поколній, правда, признали въ язык авторитетъ академіи, но напослдокъ нація переросла ее: французскій языкъ въ ныншнемъ столтіи отбился отъ самозванной законодательницы своей и заставилъ ее передлать свой словарь такъ, какъ хотла нація. Затмъ, какъ судилище вкуса, французская академія никогда не имла большого значенія. У нмцевъ, всегда ставившихъ выше всего свободу и самостоятельность мысли, академія этого рода была бы невозможна и дйствительно никогда не возникала. И въ Россіи подобное учрежденіе едва-ли было бы сообразно съ направленіемъ, въ какомъ идетъ у насъ развитіе языка и литературы. Да и везд академіи, какъ руководительницы вкуса и таланта, должны встрчать въ своей дятельности большія затрудненія и неудачи. Въ наше время литературная Академія была бы столько же мало полезна для общества, сколько и для самихъ писателей. Въ длахъ вкуса окончательный приговоръ публики всегда будетъ врне суда академическаго. Литературная Академія можетъ быть благопріятна для успха посредственныхъ дарованій, но хорошій романистъ, драматургъ или поэтъ не нуждается ни въ званіи академика для успха своихъ произведеній, ни въ одобреніяхъ и наградахъ Академіи для оживленія своей дятельности: его поддерживаетъ, его вознаграждаетъ публика,— это верховное судилище таланта и искусства. Любопытно, что эту истину понималъ отчасти самъ Шишковъ, представлявшій себ Россійскую Академію стражемъ языка: давая ей самую смшанную организацію, составленную изъ ученыхъ, литераторовъ и поэтовъ, онъ въ написанномъ для нея устав выразилъ однакожъ мысль, что ученые труды ‘не приносятъ ни той славы, ни тхъ выгодъ’, какъ произведенія таланта и вкуса, и потому должны пользоваться особенною поддержкой и одобреніемъ.
Такимъ образомъ не подлежитъ, кажется, сомннію, что учрежденіе, посвященное языку и литератур, только въ такомъ случа можетъ приносить дйствительную пользу, если будетъ имть задачею не мечтательное очищеніе или установленіе языка, не мнимую опеку надъ литературой, а изслдованіе ихъ во всхъ направленіяхъ, ученую разработку ихъ путемъ историко-филологическихъ трудовъ. Такая дятельность не можетъ считаться чуждою наук, такое учрежденіе не только не въ противорчіи съ назначеніемъ Академіи Наукъ, но и необходимо въ сред ея для того, чтобъ упрочить ея связь съ обществомъ, чтобы дать ей вполн національное и жизненное значеніе. Если въ русской Академіи Наукъ, наряду съ астрономіей, біологіей, химіей и т. п., находятъ достойное мсто языки инородцевъ, то не должна ли славяно-русская филологія тмъ съ большимъ правомъ и въ несравненно большихъ размрахъ входить въ кругъ дятельности этой Академіи? Не есть ли русская Академія Наукъ, по самому призванію своему, естественная покровительница славяно-русской филологіи, которая только въ Россіи и можетъ быть воздлываема съ надлежащею полнотой и многосторонностью? Пренебреженная здсь, въ какой стран образованнаго міра найдетъ себ пріютъ эта отрасль языкознанія? Правда, что она, особливо въ соединеніи съ русскою исторіей, могла бы доставить довольно пищи для дятельности цлой отдльной Академіи, довольно задатковъ для самостоятельнаго существованія такого учрежденія, но для самой Академіи Наукъ важно сохранить Отдленіе славяно-русской филологіи. Предлагаемая взаимная эманципація Академіи и ныншняго Второго Отдленія ея не составила бы для послдняго слишкомъ чувствительной перемны, но для Академіи она едва-ли была бы событіемъ желательнымъ и благовиднымъ. Что касается до Отдленія, то оно, оглядываясь на свою двадцати-пяти-лтнюю дятельность, сметъ думать, что, несмотря на несовершенство скромныхъ трудовъ своихъ, оно пріобрло нкоторое право на будущность. И оно твердо уврено въ своей будущности, что бы ни предстояло ему, продолженіе ли ныншняго существованія, или полное объединеніе съ Академіей. На мысль же о возможности исключить русское Отдленіе изъ Академіи Наукъ, оно можетъ спокойно повторить отвтъ Ломоносова на угрозу Шувалова отставить его отъ Академіи: ‘Разв Академію отъ меня отставятъ’.