Перейти к контенту
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Une femme est comme votre ombre,
courez aprs, elle vous fuit, fuyez-la
elle court aprs vous.
Гассанъ лежалъ. Ему служила ложемъ
Медвжья шкура, нжная, какъ шёлкъ,
Вещь цнная — уврить въ этомъ можемъ
Всхъ, знающихъ въ вещахъ подобныхъ толкъ.
Гассанъ лежалъ и въ часъ отдохновенья
Былъ обнажёнъ, какъ Ева въ день паденья.
Что за безстыдство! скажутъ: онъ раздтъ!
И это — съ первыхъ словъ? что-жь дальше о Гассан
Узнаемъ мы?.. Я дамъ одинъ отвтъ:
Вернулся мой герой сейчасъ изъ бани,
А потому — простите, господа!
Былъ совершенно голымъ онъ тогда:
Голъ, какъ ладонь, голъ, какъ стна иль блюдо,.
Какъ академика прилизанная рчь.
Но вы, сударыня, краснете до плечь!
Э, полноте! Припомнить вамъ не худо:
Вдь, и о васъ молва была слышна,
Что ваша грудь упруга и пышна,
Что отъ носка ботинки до подвязки
Изящна ваша ножка. Почему-жь
Извстно это всмъ? Любовникъ или мужъ
Сболтнули гд нибудь… Не опускайте-жь глазки
И подарите насъ улыбкой вашихъ устъ:
По кончику ноги угадываютъ бюстъ.
И что за преступленье, въ самомъ дл,
Въ іюльскій зной край юбки приподнять
Гораздо выше, чмъ бы вы хотли,
Иль, сидя въ лож, плечи обнажать?..
О, еслибы вы мн принадлежали,
То позабыли бы о всякомъ покрывал!
Не тряпки, не блестящій туалетъ
Намъ нравятся на женщинъ любимой,
Но прелесть красоты ея неуловимой.
Нарядъ — ея оружіе, а нтъ
Въ побдахъ нашихъ выше наслажденья —
Лишить врага его вооруженія.
Все голо въ мір, полномъ суеты —
Все, кром лицемрья: дти, боги,
Могилы… Потому, не будьте строги:
Невинность не должна бояться наготы…
Такъ извинясь передъ прекраснымъ поломъ,
Героя своего я оставляю голымъ.
Царитъ въ моемъ разсказ тишина.
Гассанъ лежитъ, не измняя позы.
Какъ изъ очей Наяды, въ часъ, когда она,
Зеленоокая, свои роняетъ слёзы,
Съ плечъ юноши, журча, бжитъ вода,
Да краны мдные рокочутъ иногда.
День потухалъ. Стоялъ сентябрь: ненастна
Его пора у насъ, но измняетъ видъ
Онъ въ той стран, гд солнце вчно ясно,
Гд бронзовый народъ его боготворитъ…
Гассанъ лежалъ. Счастливецъ! Онъ охотно
Могъ опіумъ курить и спать могъ беззаботно.
Онъ ростомъ невысокъ былъ, но силенъ.
Во всхъ своихъ движеніяхъ свободный,
Красивый, стройный, съ граціей природной,
Онъ матерью своею благородной
Нарочно, говорятъ, былъ маленькимъ рожденъ,
Чтобъ тщательнй его отдлывать съ пеленъ.
Настойчивый, лнивый, смуглолицый
И съ бородой курчавою брюнетъ,
Онъ по рукамъ былъ истинный патрицій,
Его глаза сверкали, какъ стилетъ,
То приводя въ смущенье, то чаруя.
О волосахъ его ни слова не скажу я:
Ихъ на Восток брить еще велятъ.
Но не былъ уроженцемъ онъ Востока:
Французъ происхожденьемъ, ренегатъ,
Въ стран чужой онъ скоро сталъ богать,
И измнилъ въ отечеств пророка
Фамилію, и вру, и нарядъ.
Былъ веселъ онъ и, въ то же время, грозенъ:
Плохой сосдъ и превосходный другъ,
Ужасно пустъ и, все таки, серьёзенъ,
Наивенъ и развратенъ. Могъ онъ вдругъ
Хитрить и откровенничать безпечно…
Вы серенаду помните, конечно,
Которую передъ балкономъ плъ
Съ гитарой Донъ-Жуанъ переодтый?
Романсъ тоскою страсти пламенлъ,
А музыка въ разладъ съ тоскою этой
Смялась, беззаботна и рзва.
Печальной псни голосъ и слова,
Акомпанируя насмшливо, старалась
Та музыка, какъ будто, осмять,
И тмъ еще чудесне казалась.
Романсъ хотлъ намъ точно доказать,
Что любятъ и обманываютъ разомъ,
Что съ сердцемъ не въ ладу бываетъ разумъ,
Что плачутъ — насмхаясь, что любовь
Съ собой приводитъ клятвопреступленье,
Что виноватъ невинный можетъ быть, что кровь
Пить можно безъ нужды, что Провиднье
Добро смшало съ зломъ съ поконъ вковъ…
Таковъ весь свтъ и мой герой таковъ.
Гассанъ — дитя въ полнйшемъ смысл слова
И, доброе дитя, но, говоря сурово:
‘Я такъ хочу’, онъ твердъ былъ, какъ скала.
Въ немъ сила воли страшная была.
Онъ походилъ, въ желаньяхъ непреклонный,
На океанъ, въ твердыню обращенный.
Онъ не былъ чудакомъ, но находила блажь —
И отъ причудъ бросался онъ къ причуд.
Онъ мухи не обидлъ бы, когда-жь
Онъ муху находилъ въ стакан иль на блюд,
То слугъ не церемонился казнить…
Добро отъ зла извольте отличить!..
По менторски провозглашать нетрудно,
Что авторъ долженъ знать тайникъ людскихъ сердецъ,
Но думать такъ, ей-Богу, безразсудно:
Сердца устроены на разный образецъ.
Во мн, какъ у сосда, сердце бьется,
Но между нами разница найдется.
Хотя бы бсомъ звалъ меня весь свтъ,
Все-жь я живу, какъ многіе, на свт.
Но спросятъ: ‘вы, быть можетъ, свой портретъ
Рисуете?’ Нисколько. На примт
Имю я другихъ: беру, гд нужно, носъ,
Гд пятку, гд… не въ томъ теперь вопросъ.
‘Такъ вы химеру вывели, мн скажутъ,
Ребёнка безъ отца?..’ Да нтъ же, наконецъ!
Какъ Триссотенъ, я самъ — его отецъ:
Книгопродавцы это вамъ докажутъ…
Is pater est quem nupti… Латынь
Скучна для васъ, а потому — аминь!..
Вамъ объяснятъ эксперты всхъ столтій,
Что всякій сынъ — сынъ своего отца:
Одинъ — красивъ, другой — уродливъ, третій
Косъ или горбатъ — различью нтъ конца,
А сынъ мой лишь одной заслугой отличался,
Что историческимъ лицемъ не назывался.
Исторія, которую пишу,
Хотя и происходитъ на Восток,
Но я о немъ — замтить васъ прошу —
Не воровалъ изъ книгъ чужія строки.
Я никогда не здилъ на Востокъ,
Хоть въ томъ легко васъ обморочить могъ.
Я могъ бы, какъ и многіе поэты,
Нарисовать вамъ цлый рядъ чудесъ:
Роскошный городъ, пальмы, минареты
Подъ куполомъ тропическихъ небесъ,
Багровый горизонтъ и прочія детали,
Но мн, пожалуй, скажутъ: ‘вы соврали!’
Съ читателемъ заигрываю такъ
Я, откровенно молвить, изъ боязни,
Что мой герой не вызоветъ пріязни.
Положимъ, онъ большой руки чудакъ,
Но… правъ Тартюфъ въ сентенціи извстной:
‘Вдь я, сударыня, не ангелъ же небесный!..’
Задача описать Гассана мудрена.
Душа Гассана — комната безъ двери.
О немъ его друзья, по крайней мр,
Не скажутъ лучше. Жизнь его темна,
И если у него какія тайны были,
То въ немъ он таились, какъ въ могил.
Никто не зналъ, имлъ ли онъ родныхъ,
Любовницъ — сохранялось все во мрак.
Онъ не держалъ ни кошки, ни собаки
И вкусовъ, свойствъ — хорошихъ иль дурныхъ —
Не выдавалъ.— Такъ кто же онъ? Сердито
Вы спросите: наша?— Фи! это такъ избито.
Сказать, что онъ — брюзга, мн нтъ причинъ.
Во-первыхъ, это — ложь, а, во-вторыхъ, не ново,
Начать его хвалить? но онъ — мой сынъ,
А похвала отца — пустое слово,
Сказать, что ‘сердцедъ’ онъ страшный, но
Названье и вульгарно, и смшно.
Сказать, что онъ не вритъ въ чорта, въ Бога,
Но это — не достоинство, сказать,
Что васъ съуметъ онъ очаровать.
То въ этомъ будетъ истины немного…
Къ нему одинъ эпитетъ я прибралъ
Уклончивый: онъ былъ ‘оригиналъ’.
Дай Богъ, чтобы мое опредленье
Онъ поддержалъ, а нтъ — самъ виноватъ:
Пусть общее заслужитъ осужденье.
Мн истина дороже всхъ наградъ,
И отвчать, конечно, я не стану
За подвиги, присущіе Гассану.
Межъ нами никакого сходства нтъ,
Съ чмъ, знающій меня, наврно, согласится.
Я деликатенъ съ юношескихъ лтъ,
И если съ женщиной случалось мн сходиться,
Я былъ благопристоенъ и, клянусь,
Невольно самому себ теперь дивлюсь,
Какъ это я ршился брать на совсть
О возмутительныхъ жестокостяхъ разсказъ,
И, право, бросить въ печку эту повсть
Охота смертная брала меня не разъ,
Но это было бъ верхомъ вроломства:
Ее сберечь я долженъ для потомства.
Гассанъ французъ — была объ этомъ рчь —
Но какъ онъ могъ и по какому праву
На женщину смотрть, какъ на забаву,
Я не сказалъ. Недля нжныхъ встрчь
Съ подругою прекрасной и невинной
Ему всегда казалась слишкомъ длинной.
Когда въ любви клянется человкъ,
Изъ этого не слдуетъ, конечно,
Что онъ любить обязанъ цлый вкъ,
Но было бы совсмъ безчеловчно —
Дать клятву въ врности на семидневный срокъ.
На большій срокъ Гассанъ любить не могъ.
Когда его за это упрекали,
Онъ отвчалъ: ‘Я рву любви плоды,
Но въ нашъ прокислый вкъ они такъ кйслы стали
Что въ истребленьи ихъ нтъ никакой бды,
А быть въ любви рабомъ — слуга покорный!
