Жалобы влюбленной, Шекспир Вильям, Год: 1609

Время на прочтение: 10 минут(ы)

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ДЕВЯТЫЙ.

1) Коріоланъ. 2) Юлій Цезарь 3) Антоній и Клеопатра. 4) Жалобы влюбленной. 5) Фениксъ и голубка.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.

1893.

ЖАЛОБЫ ВЛЮБЛЕННОЙ.

I.

Я лежалъ на вершин холма, въ глубокомъ ущель котораго эхомъ повторялись жалобные звуки, несшіеся изъ сосдней долины, и слдилъ за этимъ дуэтомъ съ напряженнымъ вниманіемъ, слушая этотъ грустный напвъ, я вдругъ увидлъ стройную двушку, она была совершенно блдна, рвала какія-то бумаги, ломала драгоцнности, все ея существо было охвачено цлой бурей отчаянія.

II.

На голов у нея было нчто въ род улья изъ плетеной соломы, который защищалъ ея лицо отъ солнца. Взглянувъ на нее, можно было представить себ, что видишь скелетъ растраченной и исчезнувшей красоты. Но время уничтожило въ ней не всю молодость, и юность еще не совсмъ покинула ее, напротивъ того, несмотря на ужасную ярость неба, извстная доля красоты осталась въ ней и пробивалась черезъ сть преждевременныхъ морщинъ.

III.

Часто подносила она къ своимъ глазамъ платокъ, на которомъ были напечатаны фантастическіе рисунки, и мочила эти шелковыя изображенія въ горькой вод, которую ея вырывающаяся наружу скорбь превратила въ слезы, часто она принималась читать надписи, находившіяся на этомъ платье, и также часто она давала волю своему невыразимому горю безсвязными криками, то пронзительными, то глухими.

IV.

Иногда она поднимала свои полные огня глаза къ небу, какъ-бы желая поразить его молніей, иногда-же она обращала снова на землю пламя своихъ бдныхъ глазъ, она устремляла свой взглядъ прямо передъ собой, потомъ обращала свои взоры повсюду сразу, не останавливая ихъ нигд, смшивая въ своемъ гор фантазію съ дйствительностью.

V.

Ея волосы, которые не были ни распущены, ни заплетены въ правильныя косы, свидтельствовали объ отсутствіи кокетства. Въ самомъ дл нсколько прядей спускалось изъ-подъ ея соломенной шляпы, вдоль ея блдныхъ и увядшихъ щекъ: остальные волосы держались еще въ своей нитяной стк и не вырывались изъ нея, повинуясь своимъ узамъ, хотя и были лишь небрежно заплетены нжной и беззаботной рукой.

VI.

Она вынула изъ корзины тысячу бездлушекъ, янтарныхъ, хрустальныхъ, украшенныхъ стеклярусомъ, которыя она одну за одной побросала въ рку изъ слезъ, на берегу которой она сидла, она щедро примшивала свои слезы къ слезамъ рки, какъ монархъ, который щедро раздаетъ своей рукой милости, но не бдности, которая проситъ для себя немногаго, а роскоши, которая какъ нищій проситъ себ всего.

VII.

Она взяла нсколько сложенныхъ записочекъ, прочла ихъ и, вздохнувъ, разорвала и бросила въ воду, она переломала множество золотыхъ и костяныхъ драгоцнностей, а мстомъ ихъ погребенія сдлала илъ, она вынула еще другія записки, которыя были печально написаны кровью, он были бережно завернуты шнуркомъ изъ сырого шелка и завязаны замчательнымъ потайнымъ узломъ.

VIII.

Она много разъ омочила ихъ въ слезахъ, покрывала поцлуями и, готовясь разорвать ихъ, воскликнула:— кровь обманщица! Тобою запечатлнъ списокъ обмановъ: сколько лживыхъ клятвъ написала ты! Чернила были-бы здсь боле у мста! Ихъ цвтъ черне и мрачне! — сказавъ это, въ, пылу гнва, она разорвала вс эти письма, содержаніе которыхъ такимъ образомъ она уничтожила во взрыв своего неудовольствія.

IX.

Недалеко отъ нея пасъ свои стада одинъ достойный уваженія человкъ. Онъ когда-то весело проводилъ свою жизнь, былъ хорошо знакомъ со всми распрями двора и города, онъ пережилъ самые легкіе и быстрые часы и замтилъ, какъ скоро они пролетаютъ. Онъ быстро приблизился къ двушк столь странно удрученной, и, пользуясь правомъ старшаго, попросилъ разсказать ему хотя-бы кратко источникъ и причины ея горя.

X.

Онъ опускается, опираясь на свою сучковатую палку и свъ на приличномъ разстояніи отъ нея, проситъ вторично откровеннымъ разсказомъ дать ему возможность принять участіе въ ея гор. Если только существуетъ какая-нибудь вещь которую она можетъ потребовать отъ него для своего успокоенія, то онъ, по милосердію, свойственному его годамъ, заране общаетъ исполнить ее

XI.

Отецъ мой, говоритъ она, хотя вы и видите во мн жалкое созданіе, увядшее какъ будто отъ времени, не думайте, что я стара. Меня удручаютъ не годы, но горе. Еще и въ настоящее время я цвла-бы, какъ только-что распустившійся цвтокъ, если-бы я посвятила свою любовь себ самой, а не другому.

XII.

Но, горе мн! Я слишкомъ скоро согласилась на сладкія предложенія одного молодого человка, который хотлъ завладть моей любовью. Природа одарила его столькими вншними прелестями, что глаза молодыхъ двушекъ такъ и приковывались ко всей его особ. Нуждаясь въ прислужниц, любовь выбрала себ его для убжища. Съ тхъ-же поръ, какъ она поселилась въ такомъ прекрасномъ мст, она находилась какъ-бы въ новомъ храм, и снова ей покланялись какъ божеству.

XIII.

Его темные волосы висли завитыми кудрями, и самое легкое дуновеніе втра бросало ему на уста шелковистыя пряди ихъ. Какъ сладко сдлать себя такимъ пріятнымъ для всхъ! При каждомъ брошенномъ на него взгляд душа восхищалась, такъ какъ въ его чертахъ былъ намченъ весь тотъ блескъ, который фантазія приписываетъ раю.

XIV.

Возмужалость только начинала пробиваться на его подбородк, пушокъ феникса, похожій на нестриженный бархатъ, только началъ появляться на его несравненной кож, нагота которой выходила изъ-подъ этого зарождающагося покрывала и этой новой своей жертвой какъ-бы пріобртала новое значеніе. И самыя боязливыя его поклонницы колебались, не зная, выигрываетъ-ли, или проигрываетъ отъ этого его красота.

XV.

Его внутреннія качества были также рдкостны, какъ его красота, голосъ его былъ нженъ, какъ голосъ молодой двушки, и онъ часто пользовался этимъ свойствомъ его, но, какъ скоро его задвали мужчины, то въ его голос слышна была цлая буря, буря, какія бываютъ въ апрл и ма, хотя втры въ это время и кажутся озлобленными, но дуновеніе ихъ на самомъ дл мягко. Нжность, которую можно было предположить въ немъ по его юному возрасту, скрывала, слдовательно, подъ своимъ лживымъ одяломъ ршимость и откровенность.

XVI.

Какъ хорошо сидлъ онъ на кон! Часто говорили, что конь его занялъ свой пылъ у всадника. Конь какъ бы гордился служить ему, какъ бы чувствовалъ себя облагороженнымъ тмъ, что имъ владетъ такой человкъ, и какъ онъ умлъ поворачиваться, скакать, мчаться въ галопъ! Можно было поспорить о томъ, конь-ли получилъ свое благородство отъ кавалера, ила кавалеръ обязанъ своею ловкостью воспріимчивости скакуна.

XVII.

Но ршеніе быстро склонялось въ сторону хозяина. Его собственныя манеры давали жизнь и ловкость всему, что приближалось къ нему и украшало все это. Его особенность и прелесть были въ немъ, но не въ его роскоши. Вс украшенія были прикрашены самимъ мстомъ, которое они занимали, они были только аксессуарами, которые, при всемъ своемъ умломъ расположеніи, ничего не прибавляли къ его красот, но, наоборотъ, получали отъ него всю свою прелесть.

XVIII.

Точно также на конц его властныхъ губъ покоились всевозможныя доказательства, глубокомысленные вопросы, быстрые отвты и сильныя разсужденія, и вс они безпрестанно пробуждались къ его услугамъ. Въ его распоряженіи были всевозможныя слова и краснорчіе, чтобы заставить смяться плачущаго и плакать смющагося. Онъ схватывалъ вс страсти въ ловушку своего каприза.

XIX.

Такимъ образомъ онъ владлъ сердцемъ всхъ, юныхъ и старыхъ, вс, мужчины и женщины, въ восхищеніи жили съ нимъ мыслью или же образовывали его почтительную свиту всюду, гд бы онъ ни появлялся. Согласіе какъ по волшебству предупреждало его желанія. Вс, спрашивая у себя, чего онъ желаетъ, обращались къ своей вол и подчиняли ее его вол.

XX.

Многіе достали себ его портретъ, чтобы напоминать себ его вншность и останавливать на немъ свою мысль, дйствуя какъ т сумасшедшіе, которые сохраняютъ въ своемъ воображеніи великолпные виды тхъ парковъ и замковъ, которые встртили они по дорог. Мысленно присваивая ихъ себ, они находятъ въ своей фантазіи боле удовольствія, чмъ тотъ подагрикъ-баринъ, который владетъ ими въ дйствительности.

XXI.

Точно также многія женщины, которыя даже ни разу не касались его руки, любили воображать себя любовницами его сердца. Я сама, увы, жившая на свобод и всецло принадлежавшая себ самой, была введена въ соблазнъ такимъ соединеніемъ искусства и юности, я посвятила вс мои привязанности его соблазнительной мощи и отдала ему весь цвтъ моей юности, оставивъ себ одинъ стебель этого цвтка.

XXII.

Между тмъ я все-таки не хотла, какъ нкоторыя мн подобныя, ни требовать чего либо отъ него, ни длать какихъ либо уступокъ его желаніямъ: повинуясь предписаніямъ чести, я держалась отъ него на спасительномъ разстояніи. Опытъ охранялъ меня, давая возможность видть сердца, которыя истекали кровью, находясь въ оправ этого фальшиваго брилліанта и составляя его любовные трофеи.

XXIII.

Но увы! Кому изъ насъ наши предшественники помогли избжать предстоящаго горя, если кому нибудь суждено испытать его лично. Кого изъ насъ примръ пережитыхъ страданій заставилъ положить эти опасности преградою на пути своихъ желаній? Совты, наоборотъ, могутъ подавить на минуту самую сильную склонность, потому что часто когда страсть находится въ полномъ разгар, данный совть ослабляетъ ее и пріостряетъ наши прочія умственныя способности.

XXIV.

Но наши чувства не удовлетворяются, если они такъ подавлены опытомъ другихъ и изъ страха передъ несчастіями лишены радостей, которыя кажутся такими сладкими, а между тмъ эти-то несчастія и могутъ указывать намъ на спасеніе. О желаніе! какъ далеко ты отъ мудрости! Ты не въ состояніи запретить себ отвдать того, чего ты не хочешь, хотя разумъ плачетъ и кричитъ теб: все потеряно!

XXV.

Въ самомъ дл съ самаго начала я могла сказать себ: этотъ человкъ обманщикъ, и я знаю примры его чернаго предательства, я узнала, въ сколькихъ садахъ онъ пустилъ свои корни, я видла, что его улыбкой позолоченъ обманъ, я знала, что клятвы для него были только путемъ къ разврату, я говорила себ, что его письма и искусныя рчи были только чернымъ отродьемъ его развратнаго сердца.

XXVI.

При такихъ условіяхъ я долго охраняла свою крпость, когда, наконецъ, онъ началъ осаждать меня такъ. Прелестная двица, найдите въ своемъ сердц какое нибудь чувство снисхожденія къ моей страждущей юности и перестаньте не доврять моимъ священнымъ клятвамъ, до сихъ поръ еще никому я не отдавалъ своей привязанности, которую теперь и предлагаю вамъ, правда, я бывалъ увлеченъ на торжества любви, но вы первая, которую я самъ туда приглашаю и которой предлагаю свои клятвы.

XXVII.

Вс ошибки,которыя, какъ вы видли, длалъ я въ свт, только заблужденія чувствъ, но не сердца. Ихъ причина не любовь, он могутъ быть только тамъ, гд съ обихъ сторонъ нтъ ни искренности, ни нжности. Если нкоторыхъ женщинъ эти отношенія привели къ позору, то вдь он сами искали его, и я тмъ мене раскаяваюсь,что он боле виноваты въ моей ошибк.

XXVIII.

Среди всхъ женщинъ, виднныхъ мною, нтъ ни одной, которая бы настолько воспламенила мое сердце, какъ вы, нтъ ни одной, которая внесла бы хотя малйшее смущеніе въ мое настроеніе духа, ни одна изъ нихъ не наполняла своею прелестью моего свободнаго времени. Я наносилъ имъ вредъ, но он никогда не могли сдлать этого мн. Я предоставилъ ихъ сердцамъ свою вншнюю оболочку, но мое сердце было всегда свободно и всегда оставалось полновластнымъ господиномъ своихъ владній.

XXIX.

Взгляните на эти блдные жемчуга, на эти рубины, красные какъ кровь, это дань, которую прислали мн ихъ оскорбленныя причуды. Въ этомъ символ волненій, причиняемыхъ имъ мною иногда, ихъ боязливость изображалась этой синеватой близной, а ихъ смущеніе этими малиновыми переливами цвтовъ,— таковъ быль результатъ страха и нжной стыдливости, которыя, находясь въ ихъ сердц, боролись на ихъ лиц.

XXX.

Постойте, взгляните на эти драгоцнности, гд пряди волосъ любовно переплетены золотою нитью, я ихъ получилъ отъ нсколькихъ красавицъ, которыя со слезами умоляли меня удостоить принять ихъ,— вс он украшены камнями, рдкость которыхъ, цнность и достоинства были изложены въ глубокомысленныхъ сонетахъ.

XXXI.

Въ нихъ расхваливалась красота и твердость алмаза и дйствіе его невидимыхъ качествъ, расхваливался темно-зеленый изумрудъ, свжесть цвта котораго помогаетъ ослабвшему зрнію глазъ, небесно-голубой сапфиръ и опалъ, съ его тысячью смшанныхъ оттнковъ, словомъ въ остроумномъ объясненіи эмблемъ каждый камень превращался въ улыбку или въ слезу.

XXXII.

И что-же! Сама природа не хочетъ, чтобы я продалъ ихъ, эти трофеи горячихъ привязанностей,— знаки столькихъ задумчивыхъ и умоляющихъ желаній, она хочетъ, чтобы я сложилъ ихъ тамъ, гд долженъ самъ преклониться передъ вами, исходною и конечною точкою моихъ странствованій. Я приношу ихъ вамъ, какъ должныя вамъ жертвы, они даны въ мой храмъ, а вы мой повелитель.

XXXIII.

О! дайте вашу руку, эту руку неописанной красоты, близну которой нельзя оцнить и свсить даже на воздушныхъ всахъ хвалы. Возьмите, чтобы распоряжаться ими по своему желанію, эти символическія подношенія, которыя дали мн столько вздыхающихъ сердецъ, все, что зависитъ отъ меня, вашего слуги, повинуется и подчиняется вамъ, и вс эти отдльныя привязанности соединяются въ васъ.

XXXIV.

Постойте! этотъ символическій подарокъ былъ присланъ мн монахиней, святой сестрой самой безупречной репутаціи, которая удалилась отъ благородныхъ любезностей двора, но несравненныя прелести которой сводили съума цвтущую молодость. Ея милости добивались лица самаго высшаго происхожденія, но она держала ихъ на холодномъ разстояніи отъ себя и ушла изъ міра, чтобы провести жизнь въ вчной любви.

XXXV.

Но, моя возлюбленная, что за заслуга въ томъ, если ты откажешься отъ того, чего нтъ, и управляешь тмъ, что не сопротивляется? Что за толкъ замуровать сердце, не получившее никакихъ впечатлній, и съ веселымъ терпніемъ переносить узы, которыя не стсняютъ? Та, которой подобнымъ образомъ удастся сохранить свою честь, избгла бгствомъ шрамовъ сраженія и побждаетъ оттого, что отсутствуетъ, а не оттого, что дйствительно сильна.

XXXVI.

О, простите меня, но я говорю только правду, не выдумывая ничего изъ хвастовства: случай, который привелъ меня къ ней, тотчасъ же истощилъ ея силы, и тогда она захотла улетть изъ монастырской клтки: прежде любовь къ Богу закрыла глаза совсти, она хотла запереться, чтобы не соблазняться, а теперь она захотла испытать все, она желала свободы.

ХХXVIІ.

Что за сила заключена въ васъ! о, позвольте мн сказать это вамъ! Разбитыя сердца, принадлежавшія мн, опорожняли свои фонтаны въ мой источникъ, а я ихъ сливаю вс въ вашъ океанъ. Такъ какъ я владлъ ими, а вы владете мною, то я долженъ для вашего торжества сгустить вс эти слезы въ одинъ любовный напитокъ, который излечилъ бы васъ отъ вашей холодности.

XXXVIII.

Мои достоинства сумли плнить святую монахиню. Она была воспитана и вырощена въ полномъ благочестіи и все таки позволила побдить себя одними глазами, едва они начали осуждать ее. Прощайте тогда вс клятвы и общанія! всесильная любовь! для тебя не существуетъ ни клятвы, ни мста, ни пространства, ни затрудненія, ни границы, ты все, даже то, что не принадлежитъ теб — твоя собственность.

XXXIX.

Когда ты насъ преслдуешь, что значатъ тогда уроки вковой опытности? Когда ты насъ воспламеняешь, какъ холодно и вяло сопротивляются тогда затрудненія въ вид богатства, сыновняго уваженія, закона, семейства, общественнаго мннія! Любовь съ полнымъ спокойствіемъ возстаетъ противъ правилъ, разума, чести, и не смотря на страхи, причиняемые ею, услащаетъ горесть всхъ насилій, всхъ ударовъ судьбы и всхъ безпокойствъ.

XL.

И вотъ вс сердца, которыя зависятъ отъ моего сердца, чувствуя, что оно готово разбиться, истекаютъ отъ боли кровью и заклинаютъ васъ, умоляя тяжелыми вздохами, убрать ту батарею, которую вы направили противъ меня, благосклонно обратить свое ухо къ моимъ нжнымъ предложеніямъ и съ довріемъ принять ненарушимыя клятвы, которыя предлагаетъ и готова дать вамъ моя честь.

XLI.

Сказавъ это, онъ опустилъ свои влажные глаза, которые были до того времени прикованы къ моему лицу. Цлая рка слезъ, вытекая изъ нихъ какъ изъ источника, быстро лилась горькими каплями до его щекамъ. О! сколько прелести получилъ ручей отъ этого своего ложа, которое въ свою очередь получило какъ-бы новый блескъ подъ жидкимъ кристаломъ, который покрывалъ его!

XLII.

О мой отецъ, сколько адскаго колдовства въ узкомъ пространств одной единственной слезы! Когда глаза полны слезъ, чье каменное сердце останется сухимъ? Чья грудь настолько холодна, что не разогрется? И какихъ взаимно противорчущихъ результатовъ достигаютъ слезы! Пылающая страсть и холодная невинность теряютъ въ нихъ, одна свой пылъ, другая свой холодъ.

XLIII.

И въ самомъ дл! его волненіе, которое было только ремесленною хитростью, тотчасъ-же заставило мой разумъ расплыться въ слезахъ. И тогда я скинула съ себя бдую ризу невинности, я бросила всякую цломудренную осторожность и придирчивое приличіе и показала ему себя такъ-же, какъ онъ показалъ мн себя, я растаяла въ свою очередь, но между нами была та разница, что онъ влилъ въ меня ядъ, я-же влила въ его сердце елей.

XLIV.

Онъ прибгалъ для своихъ продлокъ ко множеству уловокъ, которымъ онъ придавалъ самыя странныя формы: пылающая красота лица, потоки слезъ, блдность умирающаго — вотъ нкоторыя изъ нихъ. Онъ могъ принимать и перемнять всевозможныя выраженія лица и былъ въ состояніи, по желанію, краснть отъ обидныхъ предложеній, плакать отъ горя или блднть и падать въ обморокъ съ трагическимъ выраженіемъ лица.

XLV.

Ни одно сердце изъ всхъ, которыя только были доступны ему, не могло избжать града его тягостныхъ взглядовъ, такъ искусно онъ давалъ своей красот тихій и безобидный видъ. Подъ этимъ покровомъ онъ соблазнялъ тхъ, кого хотлъ поразить, но въ-то же время былъ всегда готовъ первымъ ратовать противъ той вещи, которую искалъ. Горя самой пламенной страстью, онъ проповдовалъ чистую двственность и хвалилъ холодную невинность.

XLVI.

Итакъ, подъ однимъ единственнымъ покрываломъ красоты онъ скрывалъ наготу демона, спрятанную въ немъ. Онъ длалъ это такъ хорошо, что неопытные люди допускали до себя соблазнителя, который бродилъ надъ ними съ видомъ херувима. Какая наивная молодая двица не позволила-бы себя ввести въ заблужденіе такимъ образомъ? Увы! Я пала, но и теперь, все-таки, я спрашиваю себя, не поступила-ли бы я еще разъ такъ же при подобныхъ обстоятельствахъ.

XLVII.

О! какъ горько слышать, что эти отравленныя слезы, это обманчивое пламя, игравшее такъ на его щекахъ, эти дланные вздохи, раздававшіеся въ его сердц, это смертельное дыханіе, выходившее изъ его груди, все это заемное волненіе, бывшее только обманомъ, могутъ соблазнить еще разъ несчастную, которая была уже разъ соблазнена, и снова развратить раскаявшуюся было двушку!
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека